Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
ХАРАДА ИДАХАТИ – самурай, 25 лет.
САКАЯ ОНОЭ – куртизанка, 21 года, затем – пария О-Сае.
ХАРАДА ГОСИТИРО – самурай, младший брат Идахати.
О-МИНО – служанка в веселом доме.
КИСАКУ – шут в веселом доме.
МАНСКЭ – продавец детских игрушек.
О-МАСА – горожанка.
О-ТОМЭ – нянька.
О-КИКУ, О-КУМЭ – девушки из чайного домика.
О-ТОКУ – тетка О-Кумэ.
УСИДЗО, КАНДЗИ, КУСКЭ, ТЕТА, ТОРАМАЦУ, ДЭНХАТИ, ГЭНКИТИ – парии.[1]
О-КУМА, О-ТАЦУ, О-ТОРА – женщины-парии.
ДЗЭНСИТИ – глава парий.
РОКУДЗО – слуга Харада Госитиро.
ХЭЙКИТИ, ТОДЗИ – гуляки.
СЛУГИ САМУРАЕВ, ПАРИИ.
Действие происходит в середине XVIII века.
Действие первое
Картина первая
Снежный вечер. Одна из улиц Ёсивары. Помещение на втором, этаже веселого дома.[2] Справа – плотно закрытые двери; прямо – токонома, раздвижные перегородки, за ними – галерея, выходящая на улицу. Слева – лестница вниз. Жаровня, столик с едой и напитками. Харада Идахати и Оноэ сидят у столика и наливают друг другу вино. Удар колокола.Снизу доносится пение:
Зимний день настал…
Вот и год идет к концу!
У порога он…
И любовь к концу пришла…
Радости – конец!
Не утеха – горький плач!
Кончилося все…
Сам себя я погубил
Средь пучин любви!
Идахати. Совсем не слышно было, как снег пошел. Вероятно, уже много навалило.
Оноэ. И день стемнел. На улице – совсем тихо.
Снова слышится пение с первого этажа:
Колокола звук глухой,
Сумерки – темней…
Всюду по ветру летит,
Носится везде,
Засыпает мой рукав
Белый, белый снег.
Чуть растает он – слеза…
Льдинки слез – не снег.
Удар колокола. Оноэ встает и раздвигает перегородки в глубине. Открывается вид на заснеженную улицу. Идахати подходит к ней. Оба смотрят наружу. Видно, как идет снег.
Оноэ. К завтрашнему утру так занесет, что гостям трудно будет возвращаться отсюда.
Идахати. А мы с тобой если бы и захотели уйти – уже не уйдем. Если и отправимся куда-нибудь, то только в тот далекий, иной мир.
Оноэ. И пойдем мы туда… рука об руку, вдвоем… Как это грустно, Идахати!
Идахати. Да… Самурай из древнего рода… и вдруг – смерть, и где? В Ёсиваре!.. Конечно, я готов к тому, что надо мною будут насмехаться, но все-таки тяжело у меня на сердце.
Оноэ. Меня семи лет от роду продали в веселый дом. Я не знаю, живы ли мои родители, братья, сестры… Мне некого и нечего оставлять на этом свете, но у тебя на родине младший брат. Как будет он горевать, когда до него дойдет такая весть!
Идахати. Брат мой, может, порадуется, может, пожалеет. Только вот уж три года, как я растрачиваю наше состояние. Дома у нас – хуже и хуже. И ясно, что все это хорошо для меня не кончится.
Оноэ. Тем более что ты здесь тайком: тебе нельзя открыто приходить ко мне.
Идахати. Да… Нам с тобой ничего не остается, как сегодня же вечером…
Оноэ. Я рада, Идахати!
Идахати. Рада?
Доносится пение:
Без молитвы на устах
К буддам и богам,
Друг лишь в друге находя
Помощь верную,
Вот бредут они во мрак…
К мраку, a смерть идут!..
Оба смотрят друг на друга в невыразимой печали. На лестнице слышны шаги. Входит служанка О-Мино со светильником в руках. Идахати смущенно отворачивается.
О-Мино. Уже стемнело… Скоро тебе идти зазывать гостей…
Оноэ. Хорошо, хорошо.
О-Мино. У тебя гость? (Вглядывается.) А! Идахати-сан?
Идахати. Да, это я. Повязавшись платком, чтоб не узнали, я пробрался к ней. Пожалей нас!
Оноэ. Молю, О-Мино. Не говори никому.
Идахати. Никому…
Оноэ. Прошу тебя!
Оба умоляюще смотрят на служанку.
О-Мино, Жалко мне вас. Ладно, так и быть уж…
Оноэ. Значит, он может еще немного побыть?
О-Мино. Хорошо… Там, внизу, я что-нибудь скажу…
Оноэ. Прошу тебя, О-Мино.
О-Мино. Ладно, ладно! (Спускается по лестнице.)
Оноэ (к Идахати). Ну, уж если мы решили, то пора – пока не помешали.
Идахати. Надо оставить хоть записку, почему мы умираем…
Оноэ (показывая на двери направо). Если хочешь писать, то иди туда.
Идахати. Сердце говорит: скорей, спеши! Но для этого мира все же надо оставить… (Берет письменные принадлежности и направляется в другую комнату.)
Оноэ. А огонь?
Идахати. Нет! Не нужно. От снега еще светло. Я сейчас! (Уходит.)Оноэ (глядит ему вслед и плачет). Если бы не я, ему не пришлось бы так кончать свои дни![3]
Последние комментарии
12 минут 48 секунд назад
32 минут 49 секунд назад
58 минут 9 секунд назад
1 час 1 минута назад
10 часов 32 минут назад
10 часов 36 минут назад