КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124656

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Злые сумерки невозможного мира [Александр Колосов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Злые сумерки невозможного мира

1

Никто не знает истины. И это обидно вдвойне. Во-первых, потому что вообще обидно чего-то не знать. А во-вторых, потому что получается, будто любое самое, так сказать, нутряное слово твое приобретает оттенок лживой увертливости. Даже тот, кто с великолепным нахальством заявлял, что ничего не знает, безбожно кокетничал, рассчитывая подобным меморандумом добиться кратчайшего и наилегчайшего пути к обретению истины. Дескать, обратите внимание, дорогие гетайрос, на глубинную бездну мудрости, таящуюся в моем аналитическом раскладе: чем не истинно мое незнание истины, раз уж она изначально непостижима? Соответственно, я-то и есть тот самый единственный и неповторимый, кто непостижимое постиг, пусть с «черного хода», но добился! Ах, шалун! Он и не подозревал, что древнеафинский ОВД окажется гораздо мудрей вертлявого интеллигента, привычного к прихотливым, изменчивым очертаниям мысли.

Истина ОВД сомнению не подлежит, ибо звучит она предельно безоговорочно: нет человека, который бы ничего не знал или не знал хотя бы чего-нибудь. А тот, кто утверждает абсолютность собственного незнания, по тому горючими слезьми заливается укромный мешок наисырейшего карцера…

Андрей Васильевич Евдокимов в этот дедуктивный подход укладывался по всем параметрам. Была пятница, обычная летняя пятница, не предвещавшая ничего худого, а как раз совсем наоборот. Год назад Андрей Васильевич — в ту пору совладелец нескольких кооперативных отхожих мест, промышлявший по совместительству скупкой ваучерной макулатуры — обменялся в присутствии свидетелей обручальными кольцами с выпускницей института народного хозяйства Колычевой Мариной.

Молодые супруги, по уверению знакомых и многочисленной обоюдосторонней родни, жили дружно и серьезных раздоров не затевали.

В пятницу накануне годового юбилея Андрей и его благоверная пригласили свидетелей и парочку-другую нынешних приятелей на небольшое праздничное мероприятие, местопребыванием которого был назначен стол в «Харбине». Родственников намечалось угощать в субботний вечер, чтобы избежать шероховатостей смычки молодых и преуспевших со старой гвардией, так что компания подобралась исключительно соответствующая нынешнему положению молодоженов. Были там, в частности, Матвей и Светлана Литовцевы, торгующие валютой на электронной бирже, глава процветающего торгового дома Николай Симонов со своей длинноногой секретаршей Людочкой, представитель лизинговой компании «Олдермэн» Виктор Шинкарев с подружкой, занимающей какую-то туманную должность в штате одного очень среднего банка, и, наконец, владелица массажного салона Маргарита Ветлицкая, прибывшая в сопровождении своего нового воздыхателя Семена, работающего в ассоциации охранных агентств.

Вечер не просто удался, а удался на славу. Поэтому расходиться не торопились, а решили продлить его очарование. Затарившись на Малышева ассортиментом качественных, хоть и несколько дороговатых напитков, компания направилась к берлоге Евдокимовых на кавалькаде частных такси. Сабантуй продолжался до половины третьего; когда никто из присутствующих не мог уже ни есть, ни пить, ни танцевать, ни разговаривать, Андрей вызвал такси для транспортировки гостей. Хозяйка ушла наверх, в спальню, пораньше, так что нелегкая доля швейцара выпала Андрею. Поэтому в отделении он твердо и уверенно заявил, что проводил в с е х без исключения и собственноручно задвинул массивный патентованный засов на не менее патентованной двери.

Еще он показал следующее: будучи от природы аккуратен, он решил навести в гостиной порядок, хотя бы относительный, минимальный. Сбор грязной посуды и переноска ее в направлении кухни заняли примерно пятнадцать-двадцать минут, так что в спальню он поднялся около трех, но супруги не обнаружил. Решив, что она, ввиду изрядно расслабленного состояния, ошиблась «номером» и обосновалась в спальне для гостей, Андрей заглянул и туда. Марины не было.

Это его слегка обеспокоило, и он обошел все помещения их просторной квартиры с великолепной последовательностью, сделавшей бы честь самому добросовестному агенту Комитета госбезопасности. Жены не было! Не было, и все тут!

Зато в спальне к своему великому удивлению Андрей Васильевич обнаружил большое пятно крови овальной формы. Он клялся и плакал, размазывая по потному лицу мутные похмельные слезы, и кричал, что в первый заход пятна не наблюдалось. По крайней мере, он его не заметил, хотя при повторной проверке увидел тотчас.

Следователь — пожилой капитан с заспанными глазами цвета местного мрамора и худым прямоугольником лица, изрезанным глубокими продольными морщинами — с мрачной усталостью смотрел на холеного обладателя двухэтажной квартиры. «Засадить бы тебя на полгодика в следственный изолятор… — думал капитан. — Конечно, к исчезновению потерпевшей ты вряд ли причастен, если, конечно, не полный дурак, но как превентивная мера, за бывшие и будущие грехи — было бы весьма кстати».

Несмотря на то, что высоких чинов капитан не снискал, он совершенно справедливо считался надежным, матерым зубром практической криминалистики. Кровь, разлитая в спальне, совпадала по группе с кровью пропавшей девицы. Эксперт Семенов, которому можно было доверять на все «сто», утверждал, что происшествие имело место быть в рамках от двух-пятнадцати до трех. На подоконниках не осталось никаких следов, значит тело могло быть вынесено только в дверь. Но муж потерпевшей упрямо доказывал, будто в квартире никого не было и проникнуть в нее никто не мог. Одно из двух: либо гражданин Евдокимов круглый осел, либо имеет особые причины для подобного утверждения. Тут явно было что-то не так.

— Поймите меня правильно, гражданин Евдокимов, — сказал капитан, со вздохом потирая ладонью морщинистый лоб. — Если в квартире кроме вас и потерпевшей никого не было, логично будет предположить, что именно вы вынесли тело и скрыли его.

— Я понимаю, — поспешно закивал Андрей и вдруг осекся. До него, видимо, только-только дошло, в какую ситуацию ставит его собственное заявление. Он просто остолбенел, растерянно помаргивая мокрыми веками. — Но вы же не думаете, что это я? Перед годовщиной… Зачем?

«Это не он, — подумал следователь. — Чертовщина какая-то». На своем веку он повидал немало преступников и мог оценить, на что способен парень, сидящий напротив. Максимум, чего от него можно было ждать, так это убийства по неосторожности. А вот на то, чтобы хладнокровно припрятать труп, да еще милицию вызвать, он явно не тянул. Впрочем, вовсе не это беспокоило сейчас Эдуарда Трофимыча…

— Хотя бы затем, чтобы очевидной нелепостью и просчитанным риском отвести подозрение от себя, — ответил он безутешному Андрею. — Лично я в это не верю, но хочу предупредить сразу: вашу невиновность доказать нет никакой возможности. Приготовьтесь к худшему. Если у вас имеется адвокат, позвоните ему, пусть возьмет под залог, а я вынужден вас арестовать, уж не взыщите — служба обязывает.

2

Артём проснулся от того, что солнечный луч, проскользнув сквозь неплотно прикрытые шторы, уперся ему прямо в лицо. Во рту было сухо и гадостно, просыпаться не хотелось, но куда денешься? Рядом с кроватью на банкетке, обитой роскошной парчовой тканью, стояли пепельница, до отрыжки заполненная окурками, и полупустая бутылка выдохшейся минеральной воды.

Вкус у напитка был мерзкий, но язык, жесткий, как кровельное железо, слегка размягчился. Сигареты валялись на полу. Артём вынул из пачки одну, оказавшуюся, впрочем, последней, и закурил, морщась от сизых клубов, с нехорошей настырностью лезших прямо в глаза.

Не везет. А когда не везет, пиши — пропало!

Служба в детективном агентстве Симагина начиналась просто великолепно. Четыре дела подряд ему удалось довести до логического завершения, хозяин нахваливал, клиенты платили, не скупясь. Именно тогда, потеряв голову от бесперебойных успехов, он накупил массу ненужных и очень дорогих вещей. В частности, вот эту банкетку! Гадство! Деньги, брошенные на ветер, сегодня могли пригодиться ой как! Наступившая полоса невезухи выдоила его досуха. Пожертвования на текущие расходы положения не меняли, хотя Симагин старался раскрутить клиента по максимуму.

В последний раз от него требовались сущие пустяки: установить круг лиц, с которыми общался некий господин М. Особенное внимание следовало уделить тем, с кем этот господин встречается украдкой. Артём так старался, что перешагнул рамки задания и выяснил даже, кто именно интересовал клиента в первую очередь. С ликованием в сердце и небрежным видом он хлопнул папку со снимками и записью разговоров на стол шефу и сообщил, что пора и расчет произвесть. По предварительным прикидкам, ему причиталось что-то около тысячи «зелеными».

— Вот твоя доля, — буркнул в ответ зеленый от злости шеф и бросил поверх папки хрустящий сторублевый билет. — А твои сведения этому проходимцу теперь ни к чему! Через восемь лет все равно устареют!

Артём с трудом выбрался из-под простыни, путаясь в спущенных до щиколоток джинсах. Не дотянул, видать. Хорошо, хоть кроссовки снял… Холодной воды не было, так что пришлось умываться едва ли не крутым кипятком.

После фиаско с последним заказчиком клиент пошел редкий и преимущественно очень мелкой руки. Здесь уже и расчет ненамного превышал текущие расходы. За два месяца ни единого крупного дела! Он еще кое-как поддерживал свою репутацию крутого и удачливого детектива, но для этого пришлось сдать в прокат новенькие «Жигули» и продать золотую печатку с бриллиантовым глазком. Вчерашний вечер, начатый с «Метаксы» и «Генерала» и закончившийся портвейном «Анапа», служил прекрасной иллюстрацией к его нынешнему положению.

На часах значилась половина второго, соседи по квартире давным-давно просиживали на службе свои мозолистые кормовые места. Они хорошо ладили с Артёмом — в наши беспокойные времена очень удобно иметь в собственной берлоге злющего боевого медведя. Злющего, но получившего достойное воспитание.

Нет, что ни говорите, а везение, безусловно, принадлежит к явлениям синусоидальной природы. Артём едва успел разменять в киоске последнюю пятидесятирублевую купюру, как позади раздался приятно-визгливый присвист тормозящих колес. В следующую секунду хлопнула дверца, и озабоченный голос Николая Штокмана возвестил Артёму, что его мытарствам приходит конец.

— Артём Геннадьевич, вы свободны?

Самое главное заключалось в том, чтобы не спугнуть госпожу Удачу. Артём с великолепным равнодушием во взгляде окинул адвоката с головы до ног. Штокман являл собой воплощенное преуспевание.

— Не то, чтобы абсолютно, — сказал Артём, — но для вас у меня время найдется. Предупреждаю сразу — по мелочам размениваться не намерен.

— Садитесь, — предложил Штокман. И Артём, не торопясь, влез на заднее сиденье адвокатского «Вольво». Еще в далекие перестроечные годы за Штокманом утвердилась репутация очень дорогого, но разворотливого и везучего защитника по запутанным, закрученным делам. Он на иномарках ездил уже тогда, когда Артём другого транспорта, кроме общественного, не знал. Разве что служебный «бобик»…

— Знакомьтесь, — сказал Штокман, — это мой клиент — Андрей Евдокимов, торговый представитель Новотрубного завода и его совладелец.

Артём внимательно посмотрел в лицо потенциального клиента, и оно ему крепко понравилось. Несмотря на угнетенный вид, лицо Андрея не выражало и намека на уголовные наклонности. Широкий лоб, короткий прямой нос, большие серые глаза с тяжелыми нижними веками. Такие люди упрямы и вспыльчивы, могут при случае и словчить, но крайне редко сознательно вступают в противоборство с законом по-крупному.

— А это, пожалуй, единственный человек, который в состоянии вам помочь, Андрей. Следователь от Бога, раскованное мышление, безукоризненная честность в делах. Достаточно сказать, что в восемьдесят восьмом мне до зарезу требовалось заглянуть в один документик… Заметьте, не получить его, не внести в него изменения, а просто заглянуть… Артём Геннадьевич отказал мне в этой пустяковой просьбе, а ведь мог бы, кажется, провести отпуск на теплых и ласковых Канарах. Его дважды увольняли со службы. Первый раз при Горбачеве за то, что не посадил того, кого было нужно. Второй — при Ельцине, за то, что посадил кого не следовало. Если он возьмется, можете спать спокойно.

— Вы забыли упомянуть одну важную деталь, — сказал Артём. — Я стою недешево.

— Назовите сумму. — Недоверие в глазах Андрея густо мешалось с выражением безумной надежды. На секунду Артём почувствовал себя наследником рыцаря из Ламанчи, но парень, сидевший напротив, все-таки слабовато смахивал на нищего трактирского служку, и бескорыстие обратилось в позорное бегство.

— Аванс на время расследования обойдется вам в тысячу. Еще две — по окончании дела. Дополнительные траты — особой статьей.

— Две, — сказал Штокман. — И пятьсот авансом.

— Походите по базару, — предложил Артём. — Авось подешевле найдете.

Евдокимов думал недолго. Разговор в суде во время внесения залога наглядно показал ему, что если чуда не произойдет, ему выходит полная крышка. Не исключено — гробовая, и без аллегорий.

— Я согласен на ваши условия, — сказал он обреченно. — Добавлю еще пятьсот, если выручите.

Чем дальше продвигался рассказ, тем больше мрачнели глаза Артёма. Дело было безнадежным до такой степени, что будь на нем проштемпелевана соответствующая печать, оно б хуже не выглядело. Тут что-то не так…

— Давай откровенно, дружок, — проговорил Артём, отводя глаза в сторону и пристально рассматривая тлеющий кончик «данхилл». — Чего ты от меня хочешь? Чтобы я нашел придурка, на которого можно откинуться? Так ведь статья расстрельная, а сумасшедшего, что согласится, первый же эксперт расколет. Дверь закрывал ты, частицы пыли на створках окон не тронуты… ну кто поверит, что тело испарилось без твоего участия?!

— Возможно, я действительно полный «валет», — тихо и упрямо сказал Андрей. — Но свою Маринку я в жизни и пальцем не тронул.

— Подожди, — подал голос молчавший ранее Штокман. — Ты не слышал: она вены себе никогда не вскрывала?

Андрей отрицательно покачал головой.

— Вен не вскрывала, рук сигаретами не прижигала, татуировкой не баловалась. Ёрзать в постели с такими мне доводилось, но жениться?.. Маринка у меня барышня. Хотя и выпить может, и компанию поддержать, а барышня.

Дым сизыми слоистыми полосами лениво блуждал по салону, нехотя мигрируя в водительское окно. Некурящий Штокман морщился, но терпел, из чего следовало, что и он оторвал у своего подзащитного хороший кусок. Артём Штокмана не любил. Отчасти из чувства зависти, отчасти потому, что профессионально не любил адвокатов.

— А ты не помнишь, — спросил он Андрея, затягиваясь с мстительным наслаждением, — чтобы кто-нибудь из гостей уходил, скажем, с разбитой мордой, головой или еще каким повреждением?

— Все было шумно и благопристойно, — ответил Андрей. — Люди проверенные, бизнес точек пересечения не имеет, а Семен — самый крутой — вообще не пил. Да и наверх никто не поднимался. Точно.

Ну ясно, дело абсолютно гиблое. Надо было просить на расходы побольше. Артём так и сказал, по-честному.

— Шансов у тебя, дружок, ноль целых, хрен десятых, — добавил с беспощадностью хирурга-экспериментатора. — Один против триллиона. Все, что могу тебе обещать — я использую этот мизер, выжму, как губку. Это гарантирую. Теперь — запасной вариант, им займешься ты, Нико.

— И он будет учить меня, как мне делать мое дело! — восхитился Штокман. — Мальчишка! Нет никакой запасной лазейки. Это говорю тебе я! Я же вижу, ты хочешь спустить дело в долгий ящик, но уже все проверено: у Мариночки так называемая Христова кровь. Редчайшая группа!

— Тогда я пошел, — сказал Артём, протягивая руку Штокману. Тот со вздохом извлек из «дипломата» банковскую пачку купюр…

Через час, отобедав и поправив здоровье, Артём сыто развалился в парикмахерском кресле. Кассирша Лидия Павловна привычно названивала по адресам, выявляя добровольца с мотором на сто рублей до полуночи. К тому времени, когда подстриженный, побритый и наодеколоненный Артём выходил из стеклянных дверей салона, его уже поджидал крепенький мужичок в модной шерстяной рубашке, со старенькой, но хорошо отлаженной «Волгой» у бордюра.

— На Викулова, — сказал Артём, усаживаясь на заднее сиденье.

3

— Ну, привет, — Эдуард Трофимович сухо и крепко хлопнул ладонью об ладонь бывшего сослуживца. — Проходи, доставай магарыч, угощай табаком заморским.

Артём скинул кроссовки и, с удовольствием ощущая прохладу половых досок горячими со вчерашнего ступнями, прошествовал в любовно отделанную кухню. Всякий, кто хотя бы раз испытал острую сладость охотничьей тропы, знает: допинг и «экстази» рядом с нею — ничто. Сердце то замирает в предвкушении фантастики фарта, то мощно и ровно гонит кровь по каждой мельчайшей жилочку. Запахи щекочут раздутые ноздри, ухо отлавливает гармонию разноречивых тонов, глаз пронзает стоверстные горизонты.

Дело было стопроцентно пропащее. Артём знал это лучше, чем кто-либо другой, но полная безнадега предприятия, не сулящая ценного приза, дразнила и бесила его, точно мулета. Закуси удила, пръ на красный, и будь что будет! Когда за штурвалом ас, опасайся желанного зеленого света!

Жена Эдуарда Трофимовича — симпатичная и живая хохлушка средних лет — приветливо кивнула Артёму и вышла в гостиную за конфетами. Не впервой, ритуал известен. Артём, между тем, выставлял на столик настоящий «Мартель». Капитан с преувеличенным тщанием надзирал за тем, как янтарная жидкость, благоухая, наполняла высокий конический фужер, с некоторых пор получивший громкое прозвище «консульского», потому что «консультантский» выговаривать было несравненно сложнее.

Они сели на табуреты, обшитые кусками пурпурной ковровой дорожки, осторожно позвенели бокалом о рюмку и пригубили.

— Я тебя ждал, — признался капитан. — Этот безутешный супружник действительно тянет разве что на свидетеля, но других подозреваемых у нас нет. Слезь я с него, он же меня и съест. Дело нечисто, в самом что ни на есть метафизическом смысле, да разве кому объяснишь? Жалко пацана, но себя всегда жальче.

Артём был согласен с Эдуардом Трофимовичем, его били не менее хлестко, но у него нет семьи, не так страшно. Паскудное стремление к компромиссу, благодаренье Богу, еще обходило его стороной.

— Если не ошибаюсь, вы как-то рассказывали про уникума, который проводил следствие по делу, напоминающему сегодняшний артефакт, — сказал Артём.

— Давай без выпендрёжа, — предложил капитан. — Это ты у нас скакун чистых кровей, а я просто рабочая лошадка следственного отдела.

— Я бы сказал жестче — ломовой битюг. Вы умеете протаранить любую паутину, будь она хоть из причальных канатов.

— Но не сплетение прокурорских коридоров, — уточнил капитан. — Тут нужна ловкая рука с длинными чуткими пальцами. Штокман, едва врубившись, насчет тебя стал грузило закидывать, так что, сам понимаешь…

Артём понимал. И даже очень. Эдуард с небрежностью великого мастера откинулся на него, предоставив сомнительное право выкручиваться за двоих. И совесть чиста при любом исходе, и делать ничего не надо, и «консульские», хочешь-не хочешь, а предоставь. Но, с другой стороны, что б он делал сегодня, не будь Эдуарда? Маялся от безделья, в тридцатый раз пересчитывая стремительно тающие хрусты?

— Спасибо, что вспомнил, — сказал Артём, криво усмехаясь и пряча глаза. — Не забуду. А сейчас дайте мне этого вашего знакомца с аналогией.

Капитан вдруг резко нагнулся, что-то высматривая под ногами, но, едва Артём подался вперед, вскинулся и сцепил взгляд своих сузившихся зрачков с уклончивым взглядом приятеля.

— Это делается так, Тёма, — объяснил, удовлетворенно прищелкнув пальцами. — Мальчишка ты еще. Талантливый, ушлый, но зеленый пока. Ты думаешь, я не вижу, что у тебя в черепушке шевелится? «Не забуду!» Надо же, какая глубина, какой подтекст… Хемингуэй! Времени у меня нет с твоим миллиардером возиться. Зато у тебя, как у шибко принципиального, его хоть отбавляй. Вот и побегай, разомни суставчики, — он больно ткнул Артёма пальцем прямо в солнечное сплетение, — может, поменьше умничать станешь. Запиши адрес.

4

Иван Петрович, фамилия которого существенной роли в повествовании не играет, проживал в одном из дореволюционных купеческих особняков красного кирпича, с маленькими арочными оконцами. В темном и тесном дворе машина развернулась впритирку, водила оглянулся на маячивших бритоголовых туземцев и на всякий случай потянулся за монтировкой.

— Если начнут разбойничать, — беспечно сказал Артём, выходя из машины, — сигналь. Я им без ломика все кости переломаю.

В прихожей его встретил сухощавый старик с заметной и в его немалые годы военной выправкой и аккуратной щеточкой седых усов. Поредевшие пегие пряди волос старательно уложены в «политический зачес». Ногти на высохших, потемневших руках тщательно обработаны пилкой. Если бы не последнее, Артём немедленно причислил бы его к категории служак-педантов. Ухоженные руки же определенно означали, что перед ним представитель старинного, ныне забытого, да и в прошлом не больно-то многочисленного сословия потомственных интеллигентов.

— Что вам угодно, молодой человек? — спросил он, безбоязненно впустив незнакомца в квартиру.

— Я от Эдуарда Трофимыча, — сказал Артём. — Нужна консультация.

— Прошу, — старик посторонился, пропуская гостя в небольшую, заметно вытянутую комнату, заставленную старинной мебелью.

На стенах, оклеенных зеленоватыми обоями, было развешено с полдюжины очень недурных пейзажей конца прошлого века в затейливых, потемневших от времени рамах. В красном углу — портрет необычайно красивой девушки на фоне дачного ландшафта.

— Жена, — пояснил Иван Петрович, перехватив оценивающий взгляд посетителя.

— Вам повезло, — вздохнул тот.

— Да, — просто подтвердил хозяин. — К сожалению, ненадолго. Питер, зима сорок второго.

— Простите, — сказал Артём.

— Не за что. Присаживайтесь. Вам чай или кофе?

— Благодарю, но времени в обрез. Во дворе меня ожидает нервный извозчик, опасающийся ваших соседей.

— Здесь не шалят, — сказал старик. — Я, знаете ли, пятьдесят два года прослужил в следственном отделе.

— Боятся?

— Принимают в расчет. Так что у вас ко мне?

Артём рассказал, обрисовал суть проблемы.

— Понятно, — кивнул Иван Петрович, внимательно выслушав юного коллегу. — Вам нужно обратиться к Володе Сицкому.

— А это кто?

— Старый оккультист, промышлявший этим занятием в те годы, когда нынешние «гуру» читали популярные лекции по научному атеизму. Очень любопытный товарищ. Его опыты подтверждаются практически на все сто. У меня было похожее дело, но группа крови пропавшей женщины совпала с группой крови одного из гостей, которому, кстати, разбили нос на той вечеринке. Пропавшая и разбила. Как выяснилось в дальнейшем, она разыграла всю эту историю, чтобы насолить своему любовнику — хозяину квартиры, ветренному юнцу. Пакостное дело; извращенная психика сбившихся в компанию недоумков изрядно запутала ситуацию. Ощущение было такое, будто в помойке копался.

Пришлось обратиться к Володе. Он по фотографии определяет состояние здоровья оригинала. Якобы исчезнувшая девица оказалась живой и здоровой. Володя даже подсказал район, в котором она обреталась в ожидании дальнейшего развития событий. Остальное, как говорится, дело техники.

— Спасибо, понял, — сказал Артём. — Где мне найти вашего знакомца? И в какую сумму вы оцениваете свою консультацию?

— Я на пенсии, — спокойно ответил старый следователь. — Заметьте — на пенсии, в отставке. Я профессию не менял, в Шерлоки Холмсы не нанимался. Если жизнь человеку спасете, считайте, что и со мной разочлись.

Артём кивнул, показывая, что понимает, но счел необходимым уточнить ситуацию:

— Человек, о котором идет речь, весьма богат и согласен оплатить услуги, оказанные ему. Условия оговорены, так что ничего незаконного в этом нет.

— Наиболее существенным моментом я считаю его невиновность. — На ухоженном лице старика не дрогнула ни единая жилочка. — Богат ли он или нищ — не суть важно. Мне платят за то, чтобы я помогал людям бесплатно. Улавливаете?

— Но вы в отставке…

— С помесячной пенсией, — настойчиво повторил Иван Петрович. — А значит — не вполне свободен. Вы на службе взятки не брали?

— Нет, — сказал Артём.

— Ну и я не беру, — улыбнулся старик, подходя к черному от времени секретеру. Артём ни грамма не сомневался в том, что в недрах этого древнего сооружения благополучно хранятся не только интересующий его адрес, но и многие другие бесценные документы.

— Вот, — сказал Иван Петрович, протягивая Артёму аккуратно надписанный бумажный квадратик, — прошу вас.

— Благодарю, — Артём наскоро пробежал взглядом по тексту и поднял глаза. — Иван Петрович, у вас наследники есть?

— Кто? — удивился старик, и по тону, каким это было произнесено, Артём понял все. Нет у него никого. Жена умерла слишком рано, и он запомнил ее такой же юной красавицей, какой потерял. И не сумел найти ту, которая смогла бы затмить в памяти восхитительный образ, закрепленный старым холстом.

— Послушайте, Иван Петрович, — сказал Артём, чувствуя труднопереносимое жжение в глазах, — я знаю, как жестока нынешняя жизнь. Будь я богачом, вроде моего клиента, я бы предложил вам более солидную сумму… Хотите честную сделку?

— На предмет чего?

— Вы старый заслуженный ас, но ваш архив распылят по ветру, если не найдется преемник. Я обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы выцарапать Евдокимова из-под «вышки». А когда я сделаю это и получу награду, что вы скажете насчет тысячи долларов за содержимое вашего секретера? Нет, я не претендую на изъятие. Отпишите мне его в завещании.

Старый ас внимательно и придирчиво разглядывал настырного «благодетеля»; он тоже видел его насквозь и размышлял совсем не над тем, что за человек сидит напротив. Дело было совершенно в другом: на чашах внутренних весов одинокого, всеми заброшенного пенсионера причудливо балансировали духовная независимость, столь ценимая его изношенным сердцем, и желание быть полезным грядущему миру.

— Я не думаю, чтобы мои записки стоили таких денег, — проговорил он с некоторым, не очень искренним сомнением, — но если вы оцениваете их именно так…

— Да, — сказал Артём. — Но, поверьте, только потому, что не могу предложить больше.

— Мне, право, неловко, — признался Иван Петрович, и вдруг в его глазах мелькнуло выражение веселой находчивости. — Ба! — воскликнул он, улыбаясь. — Вот что мы сделаем! Я оставлю вам и картины, но при одном непременном условии!

— Охотно выполню, — успокоил старика Артём. — А в чем оно заключается?

При этих словах нерешительность вновь овладела хозяином комнаты.

— Видите ли, это не совсем обычная просьба… Боюсь, как бы вы не сочли меня немного не в себе… В общем, я прошу проследить за тем, чтобы вместе со мной был погребен этот портрет.

— Не нахожу в вашем условии ничего странного, — сказал Артём. — Это так естественно…

— Вы полагаете? — Иван Петрович смотрел исподлобья, остро и недоверчиво. — Лично я не так уверен в собственной нормальности. Вот вы, Артём, глядите на меня и думаете втихомолку: «Отчего не потешить бедного, одинокого старичка, хорохорящегося от сознания собственной ненужности? У него никого нет, кроме этого довоенного портрета кисти очень среднего мастера. Вот он и хочет уволочь с собой в могилу если не покойную жену, похороненную в Питере, так хотя бы ее изображение». Ведь так, коллега?

Артём пожал плечами: труднее нет переговоров с собратьями по профессии!

— Примерно так, — сказал честно, — только без лишнего уничижения. Я уже говорил, что считаю ваше пожелание вполне объяснимым и даже закономерным.

Старый ас одарил его нежданно загадочной усмешкой.

— Закономерное — да, — сказал, прищурясь. — А вот насчет объяснимости, Артём, вы, пожалуй что, поспешили. Впрочем, я думаю, у нас еще будет время поговорить подробнее. Когда закончите ваши поиски, приезжайте на вечерок. Посидим, поболтаем…

5

На часах было без четверти восемь вечера, когда безбожно молодящаяся «Волга» доставила Артёма в район старого ВИЗа, к дому, выстроенному в эпоху повального увлечения квази-классицизмом. Впрочем, следовало признать, выглядел он довольно приятно — этакий российский барин, увалень-аристократ в окружении ветхих аскетов, серых и угрюмо-бежевых.

По просторной каменной лестнице, освещаемой посредством мнимо готических окон, Артём поднялся на второй этаж и решительно брякнул бронзовым кольцом по львиной бронзовой морде, намертво привинченной к тяжелой натурально дубовой двери. Звука шагов он не услышал; масляно-скользко щелкнул засов, дверь распахнулась.

— Чем обязан? — раздался покровительственно-раскатистый голос.

Человек, стоящий напротив Артёма, явно принадлежал к миру, знакомому ему по фильмам о гражданской войне. Среднего роста, жутко фигуристый, несмотря на легкую возрастную расплывчатость, с глазами цвета морской волны, человек этот излучал прямо-таки физически ощутимое добродушие. Впрочем, нотка некоего превосходства, сквозившая в его по-кошачьи бархатистом баритоне, в корне пресекала малейшее поползновение на панибратский тон. Одет он был в бархатную малиновую куртку-«венгерку» и белые полотняные брюки. На ногах — к полнейшему изумлению Артёма — индейские мокасины. Похоже, что настоящие. А лет ему было слегка за пятьдесят.

— Я к вам от Ивана Петровича, — сказал Артём.

— Тогда заходите, — согласился господин Сицкий. Иначе, чем «господин», называть его было затруднительно. — Как вас по имени-отчеству?

— Артём Геннадьевич Баца, — представился Артём, вступая на скользкий паркет прихожей. — Можно просто — Артём. Я все-таки помоложе.

Господин Сицкий неспешно затворил дверь, задвинул бронзовый засов и жестом пригласил в гостиную — просторную квадратную комнату с алебастровой лепниной по высокому потолку, с большим двустворчатым окном, затененным малиновыми шторами натурального бархата и атласной белой портьерой. Комната была обставлена пристенным гарнитуром итальянского производства и набором, состоящим из дивана, четырех кресел и бронзовоногого стола с сандаловой столешницей. В этой квартире определенно водились хорошие деньги.

Артём с удовольствием погрузился в плюшевые объятия кресла, жестом попросил разрешения закурить; хозяин молча подтолкнул к нему хрустальную пепельницу.

— А как прикажете называть вас? — спросил Артём.

Хозяин неопределенно пожал плечами.

— Вообще-то, по идее, надо бы — «ваше высочество», — сказал он, улыбнувшись, — но не обижусь и на Владимира Александровича.

— Не знал, что судьба сведет меня с титулованной особой, — улыбнулся Артём. — Но этот вечер приносит мне любопытнейшие встречи. Одно знакомство с Иваном Петровичем чего стоит!

— А вы его раньше не знали?

— Нет, — сказал Артём. И рассказал все по порядку.

Сицкий слушал, не перебивая. Видно было, что дело не нравилось и ему.

— Так, — промолвил он, когда гость умолк. — Грустная история. Что вы хотите от меня, Артём?

— Экспертизы. Нужно установить, жива ли потерпевшая. А если жива…

— Послушайте меня, молодой человек, — хмуро сказал господин Сицкий. — К чему лукавить? Кровь на полу, свидетель, кочующий из кухни в гостиную, запертая дверь… Чтобы осуществить вынос тела без его участия, потребовался бы не какой-нибудь заурядный ниндзя, а целое подразделение спецназа.

— Без участия кого? — уточнил Артём.

— Трупа, естественно. Вы детектив? Тогда должны понимать: ваш клиент своими показаниями однозначно копает себе могилу.

— Следовательно, вы априори уверены в смерти его жены?

— Я не люблю повторяться, — покачал головой Сицкий, — но, видимо, придется: это грустная история, печальная история, а если быть абсолютно точным — настоящая трагедия. Мне даже на место ехать не нужно, чтобы…

«Ясно, — подумал Артём. — Сейчас ихнее высочество начнет пудрить мозги лоху-сыщику, чтобы вытрясти из клиента побольше».

— А в чем заключается сущность трагедии? — спросил сухо.

— Да как же, молодой человек… — вздохнул Сицкий. — Впрочем…

— Нельзя ли более определенно, Владимир Александрович? — подстегнул его Артём.

— Видите ли, Артём, самая точная определенность вам вряд ли поможет. Я могу подсказать, где искать потерпевшую, но как вы осуществите поиск — вот вопрос.

— Так где же она? Жива или мертва?

— К сожаленью, жива, мой милый, — вздохнул Сицкий. — В Аду мертвых нет.

«Так, — подумал Артём. — Он еще и сумасшедший впридачу!»

— Да, — усмехнувшись, добавил старый оккультист. — Уж лучше б я и впрямь был слегка не в себе. Оно бы спокойнее, но — увы!

— Это не смешно, Владимир Александрович, — сухо заметил Артём. — Я знаете ли, следователь и тоже умею просчитывать варианты. Не надо мне на психику нажимать.

— «Сейчас ихнее высочество начнет пудрить мозги лоху-сыщику…» — сказал Сицкий. — А так умеете?

Легкий дымок «данхилла» встал Артёму поперек горла. Сицкий смотрел участливо, без иронии. Выждав, пока гость справится с нежданным недомоганием, он продолжил:

— Даже великий Шекспир понимал, что на свете существует масса непонятных явлений. Мы с вами подразумеваем разные понятия. Вы мыслите в традиционалистском стиле, а я говорю об оккультном мире.

— Мне бы попроще, — попросил Артём.

— Попроще? Ну что же, попытаюсь. Вы знакомы с теорией Вернадского?

— Что-то о мысленной сфере? Более или менее.

— А можете представить себе мир, основанный на стойком ощущении страха? Если существует мысленная сфера, почему нельзя допустить существования отражения этой сферы в материальном мире? Понимаете? Принцип перископа зиждется на двух или нескольких зеркалах. Ваше отражение появляется на втором зеркале, хотя смотритесь-то вы в одно-единственное. Вот оно — первое — и есть ноосфера Вернадского. Но, в оккультном смысле, вторичное отражение в материальном мире носит условное деление на Ад и Рай. И тот, и другой, при совпадении определенных моментов, имеют способность соприкасаться с нашей собственной физической сферой. Вам приходилось слышать о встречах с чертями, странными животными и прочими нонсенсами реальности?

— Но ведь это, простите, бред сивой кобылы!

— Конечно. Конечно, дорогой мой! — охотно подхватил господин Сицкий. — Карпатские оборотни при помощи этого бреда перекидываются во все, что им заблагорассудится. И делается это предельно просто — сквозь ноосферу проскакивают в Ад, а потом возвращаются в физический мир.

Артём автоматически полез за носовым платком — уж очень душно стало ему в прохладных покоях Владимира Сицкого.

— Вы хотите сказать, что в мире идей возможно пребывание физических тел?

— В ноосфере? Нет. Там — никогда. Но Ад и Рай, отчасти как и наш мир, представляют собой отражения ноосферы. И там возможно все, что угодно!

— Так вы полагаете…

— Да, — сказал Владимир Александрович Сицкий. — Я боюсь, что жена вашего клиента угодила в самый настоящий Ад.

— Утешили, называется, — выдохнул Артём после минутного замешательства. — И что же теперь прикажете делать?

Сицкий огорченно развел руками.

— А что тут поделаешь? Знать и уметь — вещи несоотносимые. Конечно, если вы подвергнетесь нападению в моем присутствии, я смог бы вас защитить. Но это в н а ш е м мире. Теоретически — я мог бы даже проникнуть в Ад. Только обратный путь мне неизвестен…

Недаром, ох недаром это дело вызвало у Артёма столько опасений. Чуял, что здесь не все, как всегда. И не он один. Впрочем…

— Вы говорили про оборотней… — напомнил он Сицкому.

Тот посмотрел на Артёма с ласковым вниманием психиатра, наблюдающего интересный случай «сдвига по фазе».

— Держитесь от них подальше, мой милый, — посоветовал он очень доверительным тоном. — Это не те люди, которым стоило бы доверять.

— Мой клиент мог бы хорошо заплатить…

Усталая усмешка тронула узкие губы знатока тайных сил.

— Деньги-то они возьмут, — сказал он, согласно кивая. — Еще как возьмут! Не знаю только, кто после этого вас с вашим клиентом разыскать сумеет. Лично я — не рискну. Видите ли, мой дорогой, я, так сказать, специалист по жреческой методике. Да и то не местного производства. А оборотни используют массу технологий славянской и русской магии. Рядом с ними я такой же профан, как и вы.

— Но ведь должен же быть какой-нибудь выход!

— Сто «зеленых», — ответил Сицкий.

«Ну, наконец-то!» — вздохнул Артём и тут же поежился, вспомнив про удивительные способности визави.

— Не дорого? — поинтересовался тот. — Могу скинуть.

Артём только рукой махнул.

— Тогда слушайте. Несколько лет назад группа молодых безумцев начала комплексное исследование мест соприкосновения различных сфер. В древности на этих местах, как правило, строились культовые сооружения — скиты, церкви, монастыри. Еще раньше — капища. Информацию о результатах одной из экспедиций ищите в «Комсомолке». Начните с восемьдесят седьмого и по девяносто первый.

— Понял, — сказал Артём. — Извольте расписку.


Домой он вернулся к десяти-тридцати. Соседи, следуя какой-то забугорной диете, чинно вкушали вечерний кефир с подсушенным хлебом. Их восьмилетний потомок, активно не приемлющий молочные продукты, задумчиво пыхтел над горячей чашкой турецкого чая. Духота стояла невыносимая, невзирая на настежь распахнутые окна.

— Привет, — сказал Артём. — Как я вчера? Не бузил?

Сосед Игорёша, молодой лысоватый блондин в золоченых очках, полосатой майке и брезентовых шортах, отрицательно помотал головой.

— Только ругался, да и то шепотом. Как у тебя? Все по-прежнему?

Артём улыбнулся, хотя выглядело это не очень-то оптимистично, с кислинкой.

— Да есть одно дельце…

— Такое дохлое? — посочувствовала соседка Любаша.

— Более чем…

— Лишь бы заплатили, — утешила соседка.

— Это вряд ли, — вздохнул Артём.

В комнате творился полный бедлам. Кое-как прибравшись, Артём поменял постель и принял обжигающий душ. С утра предстояла напряженная бумажная работенка, столь же нелюбимая, сколь необходимая. Следовало выспаться. Он долго лежал, старательно вслушиваясь в автомобильный уличный гул, действующий на него примерно так же, как на иного добрая пригоршня люминала. Но сон не шел. Конечно, даже в самые дремучие застойные годы Артём смутно подозревал, что мир гораздо сложнее, чем представляли его преподаватели диалектического материализма, но чтоб настолько! С другой стороны, какими бы способностями не обладал господин Сицкий, вся эта его теория пока что ничем не подтверждалась и вполне могла оказаться всего-навсего одним из способов сравнительно законного изъятия гонорара из небрежно застегнутого кошелька. Артём никогда не интересовался вопросами религии, он с трудом улавливал разницу между католиками и православными, а о концепции переселения душ знал только то, что известный бард сообщил в своей популярной балладе. Противопоставить Сицкому он ничего не мог, и не исключено, что тот этим воспользовался. На этой успокоительной ноте Артём и заснул.


С утра он первым делом востребовал назад свой автомобиль, съездил на заправку, позавтракал, позвонил клиенту.

— Вы хоть что-нибудь прояснили? Ну хоть что-нибудь? — донеслось из трубки.

— Качаю шанс, как и обещал, — сказал Артём в ответ. — Дело оказалось еще сложнее, чем представлялось. Нет, мое слово — закон, сделаю, что смогу.

В «Белинке» ему выдали могучую кипу подшивок и том исторической энциклопедии на букву «С». С него Артём и начал. Оказалось, что Владимир Александрович Сицкий, если, конечно, был тем человеком, за которого себя выдавал, действительно мог претендовать на княжеский титул. Его род входил в клан Романовых-Кобылиных и принимал активнейшее участие в интригах Смутного Времени. Как криминалист Артём давно подозревал Романовых в развязывании всероссийской бучи XVII века. А в свете вчерашней беседы действия бояр-заговорщиков приобретали в глазах Артёма довольно странный оттенок.

Он хмыкнул и переключился на подшивки «Комсомольской правды». Шелест газетных страниц вдруг напомнил ему шорох сыплющегося песка. Казалось, само время заговорило своим тихим невнятным шепотком, исполненным смутного предостережения: «Не лезь… не лезь…». Артём не верил в предчувствие, а интуицию считал выводами подсознательного компьютера, мгновенно обрабатывающего комплекс малозаметных фактов. Тряхнув головой, он отбросил сомнения и удвоил темп работы.

Его старания увенчались успехом. Ухватить фортуну за хвост — это уже кое-что; оставалось, правда, самое сложное — осторожно и цепко тянуть его до появления реального результата. Оседлав телефон переговорного центра, загрузив карман полной пригоршней жетонов, он плотно приступил к осаде редакции. Бесстыжий аппарат с веселым звонким смешком глотал металлические кругляши один за другим, записная книжка заполнялась строчками промежуточных координат… Есть!

— Простите, пожалуйста, — ласково пропел Артём, — это не вы писали об экспедиции в карпатский монастырь? Да! Да! Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы дали мне координаты руководителя группы.

— Погиб, — ответили из Москвы.

— Его помощника…

— Скончался.

— Ну хоть кто-нибудь остался в живых? — сумрачно уточнил Артём. И услышал в ответ:

— Живые, конечно, есть…

— Как бы мне их найти? — обрадовался Артём.

— Это предельно просто, — буркнул недовольный голос. — Звоните на Канатчикову Дачу; номера в справочной!

…Нужно было что-то делать, искать другой след, выцарапывать из черного клубка новую нить, но взгляд застилало туманом разочарования, и ухватиться было категорически не за что. В самую пору набрать номер Евдокимова и посоветовать ему плюнуть на залог и срочно уносить ноги. Судьба снова жестоко подшутила над отставным следователем: поманила, подразнила, а когда он клюнул на ее обольстительный призыв — метко и беспощадно, будто старая бывалая шлюха, лягнула прямо под ложечку. Спокойно! Спокойно!

В киоске на углу он купил две двухлитровые пластиковые «торпеды» английского пива «Монарх», баночку маринованных огурцов, жесткой копченойколбасы и две коробки лососевой икры. Для непутевого отпрыска зверски интеллигентных соседей, в подобные минуты составлявшего ему иронично-сочувствующую компанию, в том же киоске были приобретены полуторалитровая бутылища «Фанты» и несколько пачек разноименной жвачки. Подобно ему самому, Никитка задарма не сочувствовал, за что Артём его тихонечко, незаметно презирал, в той мере, в какой настоящий «профи» презирает малоопытного «любителя».

Когда он, нагруженный продовольствием и напитками, пыхтя от сдвоенного — душевного и физического — дискомфорта, наконец взобрался на свой родной третий этаж, его уже поджидали. Одного взгляда на человека, скромно присевшего на приятно прохладный бетон подъездной лестницы, было достаточно, чтобы признать в нем представителя множащейся и расцветающей низовой придонной прослойки. Одет он был в относительно чистые брюки и почти новую трикотажную футболку, тщательно побрит и старательно причесан, однако неуловимый, но реально ощутимый привкус босяковщины пронизывал, казалось, не только его самого, но и вполне респектабельную лестничную площадку.

— Артёму Геннадьевичу наш пламенный комсомольский привет! — бодро продекламировал бомж, отрывая от гостеприимной ступени тощую бродяжью задницу.

— Гусь? — удивился Артём. — Вот уж — кого не ждал, то и явился! Тебе чего?

— Дело есть, — сказал Гусь. — На два миллиёна.

— Он тут часа два трется, — подтвердил Никитка, высовывая из прихожей розовый веснушчатый нос. — Вас спрашивал, все пытался в квартиру пролезть.

Первобытная донская злоба лишь на мгновение проскользнула в глазах Артёма, но Гусь ее заметил.

— Никуда я не лез, — сказал с обидой. — Ты-то меня хорошо знаешь, лейтенант, за мной криминала нет, и не было никогда. Конечно, я понимаю, моя рожа на детей действует однозначно, но я-то думал, что ты дома, просто никого видеть не хочешь.

— А с чего это ты так решил? — хмуро полюбопытствовал Артём.

— Да уж есть с чего, — уклонился Гусь. — Говорю ведь — дело у меня. Впустишь?

— А если нет?

— Решать, конечно, тебе, — предупредил Гусь. — Но учти — плакать будем вдвоем.

Он нагнулся над потертой хозяйственной сумкой и гордо продемонстрировал бутылку молдавского коньяка:

— Видал? Два дня — ни капли, чтобы не с пустыми руками! Врубаешься?

Да, для Гуся это был подвиг неслыханной самоотверженности. В дни их последней встречи он пил все, что горит. Что не горит — тоже.

История его падения была вполне заурядной, удручающе банальной. Жил-был рядовой советский инженер, ну, не совсем рядовой, а подающий большие надежды. Была у него любимая живая работа, красавица жена и двое чудных ребятишек. И все это ухнуло в тартарары, когда выяснилось, что все его достоинства заключены исключительно в длинных, хорошо сформированных ножках его драгоценной супруги, каковые она неоднократно и весьма охотно предоставляла в распоряжение вышестоящих и руководящих… На свою беду нынешний Гусь — а по тем временам Пал Палыч Гуселетов — в один прекрасный момент очутился в кабинете одного из этих руководящих, причем в то самое время, когда его любезная находилась, так сказать, при исполнении своего интимного долга…

Рассказывать о том, что устроил этот крупный мужчина в кабинете «друга семьи», вряд ли особенно необходимо. Хорошо, что располагался кабинет, как и положено, в бельэтаже, так что дело закончилось набором сильных ушибов и психологическим шоком. Для потерпевшего. Гуселетов же сломал себе жизнь. Будучи по натуре человеком порядочным, жилье он оставил семье. С работы выперли тихой сапой. А где еще найти утешение убитому горем рассейскому мужику, прочно засевшему под тонким слоем культурного грима в каждом из нас, как не на дне граненого стакана? А переход со дна стаканного на дно социальное — дело верное, хотя и не на все «сто».

Его дважды привлекали за бродяжничество, и оба раза судьба сводила его с Артёмом. Криминала за ним действительно не наблюдалось, а кроме того, его взгляды на жизнь были весьма занимательны, так что вместе они провели времени больше, чем многие из закадычных друзей.

— Ладно, — сказал, подумав, Артём. — Даю тебе сорок минут, — и ногой отодвинул дверь вместе с Никиткой.

— Ты мне только сорок секунд предоставь, — пробурчал Гусь, входя, — потом умолять будешь, чтоб остался.

Никитка разочарованно смотрел им вслед, он крепко подозревал, что задушевной беседы с «шерлоком холмсом» сегодня ему не видать. Но его бурная грусть тут же испарилась, стоило Артёму подбросить в воздух пачку «LM».

— Неважно живешь, лейтенант, — говорил между тем господин Гусь, водружая коньяк на журнальный столик. — Не многого ты добился в мое отсутствие.

Артём выставил два толстодонных чешских стакана и коньячную рюмку. Повздыхав, распечатал икру и огурцы, нарезал колбасу и хлеб…

— Мне тоже рюмку давай, — сказал Гусь. — Хочу быть в форме.

— Ты что? Всерьез думаешь, будто я твое пойло глотать стану? — огрызнулся Артём и налил себе пива.

Бомж медленно потянул рюмку ко рту, с вожделением вдыхая ароматы дубовой древесины, истово, словно причащаясь, выцедил коньяк до капли.

— Потому и живешь ты паршиво, лейтенант, что зажрался, — промурлыкал он, блаженно откидываясь на спинку кресла. Артём невольно отметил про себя, что накидушку придется выбросить: кто его знает, какие бациллы свили гнездо в одежде бродяги? — Ты ведь не ловчишь, не воруешь. Тебе, как честному работяге, надо жидким чайком глотку споласкивать. А ты дармовым коньяком брезгуешь.

Артём, следуя примеру собутыльника, медленно, маленькими глотками выдул стакан пива и принялся намазывать икрой полупрозрачный лепесток «бородинского».

— Закусывай, — сказал он Гусю. — И выкладывай, зачем тебя сюда занесло.

— Сначала дело, — ответил Гусь, — со жратвой успеется. Я промышляю «пушниной». Вчера рыскал в торговом центре и услыхал прелюбопытнейший разговор. На твое счастье, лейтенант, с добычей намедни было негусто, так что был я свеж и трезвёхонек на загляденье.

— Собеседников знаешь? — спросил Артём, запивая бутерброд изрядной дозой темного бархатистого пива. Пиво было относительно холодным, потому что киоск располагал вместительным холодильником.

— Одного знаю, — сказал Гусь, бережно извлекая из красной бумажной пачки длинный, хорошо сохранившийся окурок. — Угости огоньком ценного информатора.

Артём чиркнул зажигалкой.

— Ты помнишь Штокмана? — сказал Гусь после долгой, глубочайшей затяжки. — Второго не знаю, но понимаю так, что это кто-нибудь из приятелей твоего нынешнего клиента: здоровый такой лосина с «пушкой» под пиджаком.

— О чем речь вели? — насторожился Артём. При ведении дел Штокман разборчивостью не отличался. Нынче они играли в одни ворота, но кто его знает, что у него на уме?!

— О чем? — ухмыльнулся Гусь. — Да ни о чем. Обычные иудины штучки. Сломок любопытствовал насчет того, сможешь ли ты вытащить клиента. Между прочим, отзывался о тебе весьма уважительно. Штокман тоже, но утверждал, что даже тебе ничего не светит, потому что дело с явным инфернальным оттенком.

— С каким?

— Ну, с дьявольским, чтоб тебе понятнее было. При этом ссылался на мнение Эдуарда.

— Ясно, — сказал Артём, а про себя тихонько удивился интуиции хронического капитана. — И что?

Гуселетов довольно прижмурился, наслаждаясь ядовитой крепостью «Примы».

— А ты меня впускать не хотел, — попенял он в ответ. — С лестницы спустить собирался.

— Замнем, — предложил Артём.

— Сперва извинись.

— Пока не за что. Изыскания Штокмана меня занимают в очень незначительной степени.

— Ладно, — сказал Гуселетов. — Возможно, тебе будет интересно узнать, что он затевает у тебя за спиной, но это не главное.

Артём смотрел тяжело, исподлобья, хруст маринованного огурчика показался посетителю хрустом зубов. Не исключено, что и его собственных, в перспективе. Гусь быстро наполнил коньяком рюмку и опрокинул ее в горящие глубины алкогольного естества. Галлюцинация исчезла, теперь собеседник выглядел хмуро, но не столь угрожающе.

— Ну, — поторопил он Гуселетова, взявшегося за колбасу.

— Насколько я понял, Штокман подбивает свидетелей на сговор.

— Ссылаясь на «отключку» клиента?

— Да. Была драка, и потерпевшая убежала.

— Ловко, — одобрил Артём.

Гуселетов посмотрел ему прямо в глаза и усмехнулся.

— Он забыл, с кем играет в команде, я полагаю? — спросил с откровенной подначкой.

— Правильно полагаешь, — подтвердил Артём. — Клиент клиентом, но девушку надо найти. Вопрос престижа.

Гуселетов налил полстакана и сделал хороший глоток.

— На это я и рассчитывал, — сказал он. — К делу. Ты мне двести баксов, я тебе — спеца по инфернальным вопросам.

— Спец у меня уже есть, — Артём стряхнул пепел в пасть бронзового льва, стоящего на задних лапах между собеседниками. Не хотелось думать о том, что двухсот рублей, выброшенных на эту безделушку, сегодня хватило бы дней на пять. — Ты мне докажи, что твой моего круче.

Бомж зачем-то оглянулся на дверь, придвинулся ближе.

— Субъект, о котором я тебе говорю, ходит в Ад. А твой?

Артём прикрыл глаза, сдерживая радостный вопль плотно стиснутыми зубами. Слух напряженно ловил тяжелое дыханье Гуся.

— Для тебя и полдня без опохмелки — Чистилище, — хмыкнул Артём, беря стакан.

— Быстро ты навострился цены сбивать. — В зрачках Гуся затаилась неизъяснимая бездна иронии. — Вот только захлебываться нужно поменьше, да волосы подлиннее отпустить.

— А это еще зачем? — удивился Артём.

— Чтобы уши прятать, если торчком встают! — Гуселетов не спеша вынул сигарету из артёмовской пачки, закурил и, откинувшись на спинку кресла, с безнаказанностью единственного свидетеля бросил на стол зажигалку. Артём смолчал, ожидая продолжения, но Гусь молчал тоже — он прочно владел создавшимся положением и явно подчеркивал это.

— Что ты со мной в игрушки играешь? — сдался сыщик. — Колись!

— Денег не вижу, — ответил Гусь.

— Да зачем тебе столько? Отберут ведь. А не отберут — горячку схлопочешь.

Гуселетов, не торопясь, отхлебнул из стакана и, зажав сигарету в зубах, принялся за изготовление чудовищного сэндвича: намазал два куска хлеба толстым слоем икры, накрыл пластиками колбасы, а сверху пришлепнул кружки огурцов, затем соединил куски вместе.

— Я собираюсь завязать, — сообщил он Артёму, наполняя стакан. — Пью последнюю и, заметь, в приличной компании. Вздрогнули!

Загипнотизированный сыщик чокнулся со своим бывшим подследственным.

— Встретил я недавно хорошую женщину, — с чувством сказал Гусь. — Красивая, молодая… по крайней мере для меня. У нее в Истоке нечто вроде частного детского сада. Ну, то да се… пообщались, поговорили… Детсад — дело хлопотное, без мужика — почти невыгодное. А какой из меня работник, когда с утра до вечера руки — будто отбойный молоток?! Хватит! Надоело! Завязываю!

— А как же свобода? — подначил Артём. — Помнишь, как ты мне насчет нее соловьем заливался?

— Дурак был, вот и заливался, — помрачнев, ответил Гуселетов. — Не отрекусь — грешен. Но человек — не ангел. Не божественным разумом жив, сердцем трепещущим. Что на сердце, то и в голове. А в сердце у меня тогда пусто было. Поверь старому бродяге, лейтенант: для человека свободы нет. Я не шучу, на своей шкуре испробовал, своими мозгами дошурупил: человек без обязанностей хуже змея. Единственно возможный вариант свободы — это выбор души, кем ей быть: Сатаной или Человеком. В высшем понимании принцип воли означает только одно — способность осознанного причинения Зла.

— Ого, куда тебя занесло! — ухмыльнулся Артём. — Уж не адопроходец ли тебя на эту мысль натолкнул?

— Он тоже, — угрюмо ответил Гусь. — Весной я обитал в дачных поселках: сегодня там, завтра здесь. И в конце апреля набрел на один особняк. Дворец, понимаешь ли, а оградка плевая, можно сказать — никакой. Откуда мне было знать, что у него собаки ученые и по пустякам не визжат?! Перемахнул изгородь, тут они меня и взяли в клещи, сбили с ног, прижали рожей к земле… Все, думаю, пришел мой смертный час — загрызут. — Он хватанул добрую дозу успокоительного и продолжал, заметно повеселев. — На мое счастье, хозяин дворца был дома, и охрана не дремала — откуда ни возьмись нарисовались два добрых молодца и освободили меня из собачьих клыков. Ну, скажу тебе, лейтенант, и хоромы же у него! А пойло! А закусь! Был он изрядно во хмелю. и по этому случаю обрадовался захожему человеку, даже такому, как я. Говорил он мало и путано, больше пил, но и того, что я услышал, оказалось довольно, чтобы волосы дыбом поднялись. Согласись, лейтенант, что не каждый день встречаются люди, посещающие Ад так же просто, как мы сортир!

— Это в Аду, что ли, капитал себе сколотил? — перебил Артём.

— Посредством своих путешествий, — кивнул Гусь. — Я плохо понял, поскольку был уже изрядно «под шафе», но за экспедиции платят ему сумасшедшие бабки.

— Кто?

— Да все, у кого они есть! — огрызнулся Гусь при виде скептической физиономии собеседника. — Просидели мы с ним, сколько, даже не знаю, залили изрядно и слопали груду всевозможных деликатесов, а потом отправили меня восвояси с бутылкой виски, батоном колбасы и предостережением насчет вторичного появления. В другой раз нарисуешься, говорят, собакам скормим. И помалкивай.

Он аккуратно, почти нехотя, допил стакан и запустил зубы в свое кулинарное сооружение.

— Виски я обменял на ведро браги, — продолжил, насытившись, — и помалкивал, пока не услышал про твои затруднения. Вот тогда все и сошлось. Есть под Кунгуром старушенция, которая, по слухам, освобождает организм от алкогольной зависимости. Соображаешь, лейтенант? Хочешь — пьешь, не хочешь — плюешь. Красотища! Но и берет два «лимона» по-старому. Да еще дорога в оба конца, да прожитье… Короче, как ни крути, двести «зеленых» надо иметь. И дашь их мне ты, лейтенант! За консультацию. Или за информацию — это, как хочешь, так и решай.

Артём вылил в стакан остатки пива. За разговором и не заметил, как опорожнил первую «торпеду». История, рассказанная Гуселетовым, очень походила на правду, да и не осмелился бы Гусь, зная характер Артёма, врать для обычной корысти. Уж очень плохо могло это для него кончиться. А с другой стороны, чужих денег не жалко — пускай берет. Лишь бы впрок пошли.

— Короче, сделаем так, — сказал строго. — Под мое честное слово даешь координаты. Завтра на вокзале перед отбытием получаешь билет и деньги, вручаешь расписку. Но учти, Гусеныш, если от тебя хотя бы отдаленно попахивать будет… ты у меня вместо «бабок» получишь!..

Ответ был вполне в гуселетовском духе: полупустая бутылка «Белого аиста» со свистом выпорхнула в раскрытое окно. Проделав сию незамысловатую операцию, Гусь открутил голову пластиковой «торпеде» и налил в стакан «Фанты».

— Договорились, — сказал он, вынимая из кармана грязноватый листок бумаги, аккуратно сложенный вчетверо. — А зовут его, на предварительной стадии, просто — Большой.

6

Утро было свежим и солнечным. А свежим, наверное, потому, что Артёму давно не приходилось подниматься в такую рань. Приняв душ и позавтракав остатками вчерашнего пиршества, он уселся за руль своего «лимузина» и позвонил Андрею.

— Слушаю, — раздался усталый, опустошенный голос несчастного миллионера.

— Есть важная информация, парень, — сказал Артём. — Еду проверять. Гарантировать ничего не могу, но если выгорит, готовь двести баксов к четырнадцати ноль-ноль. Расписку получишь вечером после восьми. И передай Штокману, чтоб у меня за спиной не егозил, не дергался. Так и скажи — ноги вырву!

— Не понимаю…

— Зато он поймет! А ты на его хитрые варианты не клюй, ему главное — процесс выиграть, репутацию лишний раз подкрепить. А то, что нынешние свидетели при первой же возможности тебя догола разденут — ему плевать! Если сам знаешь, что невиновен, жди меня до двух пополудни. Там решим, как быть. Врубился?

— Жду до двух, — ответил Андрей и повесил трубку.

Артём сунул сигарету в зубы и включил зажигание.

«Московский тракт проложен до Берлина, Сибирский тракт ведет во Владивосток…»

Любопытная дорога: оба названия присвоены ей от промежуточных пунктов. Читателю, скорее всего, абсолютно безразлично, на каком отрезке какого именно направления наш герой свернул на малозаметную лесную дорогу… Вглубь вела одна-единственная колея, но через полкилометра ухабистые вмятины от колес, то там, то здесь перечеркнутые змейками одеревеневших корней, вдруг преобразились в трехметровую полосу из каменных плит, аккуратнейшим образом забетонированную в стыках. Если бы не опасение нарваться на встречный транспорт, по ней можно гнать не хуже, чем по скоростной автостраде, а может, и лучше. По сторонам неспешной рысью пробегали стройные смолистые сосны, бросавшие на дорогу узорчатое кружево тени. В открытое окно автомобиля вливались темные струи озона, жужжание ос и шмелей и базарная птичья трескотня.

Все вокруг располагало к покою, умиротворенью и праздности. Что ж, адский «челнок» выбрал себе подходящее место для восстановления сил. Артём ему даже немного завидовал, хотя лично ему — истинному горожанину — куда больше импонировала сугубо урбанистическая обстановка. Он любил уличную толчею и не считал город за город, если до окраин его можно было доехать за полчаса. И все-таки какая-то маленькая, почти не ощутимая частичка души в самой глубине его дремучей сущности неизменно тянула на дикий, вольный простор.

Дорога совершила плавный вираж и неожиданно уткнулась прямиком в массивные лиственничные ворота, окованные узорчатой бронзой. Артём огляделся и невольно присвистнул. Если его не впустят, обратный путь придется проделывать задним ходом.

По обе стороны от ворот, насколько хватало глаз, тянулась невысокая — по грудь — каменная стена, исчезавшая за частоколом сосновых стволов и подлеска. Артём выбрался из машины и, предупрежденный горьким опытом Гуселетова, заглянул поверх ограды. За воротами дорога вливалась в квадратную каменную же площадку, окруженную крепко прореженным сосняком, обширной лужайкой с тщательно подстриженной травой и окаймленную широкой полосой махровых георгинов лилового цвета, плавно переходящих к бледно-розовому слева направо. Кроме сосен, на пространстве лужайки в живописном беспорядке там и здесь были разбросаны группы кустарников, приобретших округло-волнистые очертания отнюдь не по причине природной склонности к благородству.

На площадке располагался дворец, столь поразивший воображение Гуселетова. Внешне выглядел он не так, чтобы очень: одноэтажное строение на низком фундаменте из полированного розового гранита, метров сорока-сорока пяти в длину и метра четыре по вертикали. Перпендикулярно к основному фасаду в сторону Артёма протянулся солидный флигель с трапециевидным верхом в торце. Меньшая сторона разделенного флигелем здания смотрела на сыщика тремя огромными окнами в обрамлении коричневых глянцевых ферм из непонятного материала. Верхние концы ферм были загнуты под углом примерно шестидесяти градусов. Три длинных стекла второго уровня сверху были накрыты сплошной плитой того же материала. Сквозь рамы виднелись богатые заросли комнатных растений. Большая сторона оказалась абсолютно глухой. Солнечные блики, отражаясь от глянцевых плит, больно стреляли в глаза.

Над перекрестьем строений возвышался второй этаж — по фасаду метров восьми, с двумя широкими окнами и скатами низко опущенной черепичной крыши. С боков намечались выступы — предположительно, козырьки окон. Венчала все это веселое сооруженьице могучая и столь же блескучая каминная труба, защищенная от шалостей непогоды игривой крышицей с флюгером-петушком.

«Лихо!» — подумал Артём, хорошенько разглядев подробности, и уверенно утопил большущую малиновую кнопку звонка, выведенного на правую стойку ворот. Ничего не произошло. Артём подождал с минутку и повторил сигнал. С тем же результатом. Правда, из-за ближайшего сплюснутого зеленого шара, под изысканными линиями которого скрывалась оскорбленная поросль калины, выглянула на миг хитрющая морда добермана, но тут же исчезла. Артём мысленно поблагодарил Пал Палыча Гуселетова за предупреждение и, на всякий случай, приоткрыл дверцу «Жигулей». Он совсем было собрался применить в дело автомобильный гудок, когда из-за угла короткой стороны фасада показались две человеческие фигуры.

Чуть впереди неспешно семенил тощий коротышка в широченной соломенной шляпе, майке лимонного цвета и синих японских штанах. Следом лениво вышагивал здоровенный верзила с непокрытой копной светло-русых волос; короткие джинсовые шорты и безрукавка той же ткани абсолютно не скрывали чудовищно-рельефной мускулатуры рук, торса и ног. При ближайшем рассмотрении коротышка оказался вылитым корейцем — темное скуластое лицо, в узком разрезе глаз настороженно поблескивали антрацитовые зрачки. Верзила держался с ленивым добродушием истинного мордоворота.

— Сяво надо? — подозрительно спросил кореец.

— Не сяво, а каво, — ответил Артём.

По бронзовой роже мордоворота, обросшей предвестием рыжеватой курчавой бородки, плавно скользнула тень веселой усмешки.

— Будесь дразнисся, баску просыбу! — взвился коротышка. — Отвесяй, твою мать!

Матерился он очень даже чисто, без малейшего акцента.

— Не заводись, Тигр, — прогудел здоровяк и положил на ворота свою ручищу, толщиной напоминающую ногу обычного человека. Его серо-зеленые глазищи уставились в глаза Артёма, теперь и в них тлела старательно скрываемая угроза. — Кого ищешь, браток?

— Большого, — сказал Артём.

— А зачем он тебе?

— Дело есть.

— Ты знаешь, чем занимается Большой?

— Естественно. Затем и приехал.

— Тигр, обыщи.

Кореец дроздом взвился над воротами, едва коснувшись створок рукой. Сноровисто, по-сыскарски ощупал Артёма, мигом прошерстил внутренность «Жигуля».

— Пошли, — сказал здоровяк, открывая ворота. — Тигр, авто припаркуй.

Он спрыгнул с дороги на лужайку и повел Артёма вокруг длинной части фасада. Собаки не показывались.

— Целое поместье, — сказал Артём в спину здоровяку. — Каким образом?

— Если знаешь, чем занят Большой, — ответил мордоворот, — должен сам догадаться. Ему многое разрешено.

Они повернули за угол, и Артём увидел огромный бассейн, наполненный изумрудной водой. Вода стекала в него с небольшой скалы, торчащей прямиком из травы метрах в двадцати от дома; журчала вода, в ней лежал человек. Над головой его, на четырех витых колоннах белоснежного каррарского мрамора возвышалась плоская мраморная же плита, винтовая сверкающая лестница вела наверх. Тень от беседки накрывала тридцать квадратов лужайки и часть бассейна, в котором, хохоча, резвились две абсолютно голые девицы.

Когда Артём, вслед за провожатым, подошел ближе, человек, лежащий в импровизированном ручье, отвернулся от переносного телевизора, передающего программу «Вести», и посмотрел на него.

— Чего надо? — спросил человек.

— Это вы Большой? — засомневался Артём. Уж больно резкое несоответствие наблюдалось между его собственным представлением об облике ходока в Ад и тем зрелищем, что предстало его глазам. Правда, по крайней мере, было понятно, почему он называл себя Большим. Рослый и тучный, весил он явно за сотню; на тупой поросячьей ряхе живыми казались только маленькие кабаньи глазки, с крохотными желтыми точками, мерцающими между сонных тяжелых век, практически лишенных ресниц. Лет ему было, на первый взгляд, далеко за тридцать.

— Ну я, — сказал Большой, обдав посетителя густой смесью перегара и крепкого дыма. В одной лапе он держал тлеющую тонюсенькую сигару бледно-салатного оттенка, в другой — поразительно красивый кубок чудовищной емкости. — Чего надо?

— Вы Сицкого знаете? — спросил Артём, присаживаясь на травку и закуривая, по примеру хозяина.

Большой отрицательно мотнул мордой и присосался к посудине.

— Исчезла девушка, — сказал Артём. — Я иду по следу. Один из оккультистов, прежде сотрудничавших с МВД, сказал мне, что искать ее нужно в Аду.

Большой слушал без интереса, рыская взглядом за перемещениями обнаженных купальщиц.

— Все? — спросил он, когда Артём закончил.

— Ну, в общем-то, да.

— Слыхал я про какого-то князя, балующегося мистикой, — сказал Большой. — Может, это и есть твой Сицкий?

— Вполне возможно, — сказал Артём. — Фамилия Сицких из окружения Кобылиных, больше известных под именем Романовых…

— Больсой, — послышалось из-за спины. — Мой сыбка обизен.

Артём обернулся и увидел корейца, смиренно прижимавшего к груди конус своего головного убора.

— Чего такое? — спросил Большой, накидывая на коротышку тягучую смолу пьяного взгляда.

— Мой обизен, — почтительно и настойчиво гнул свое Тигр. — Этот звонил, — он мотнул подбородком на Артёма. — Мой спрасывал, сяво надо. А ён дразнисся. Разресы, ево пряник набью. Мозна?

— Низя, — ответил хозяин, скрывая усмешку. — Ничего тебе низя, Тигр. Ты у нас нелегал, а гражданин с милицией дружбу водит. Так что иди, родной, займись служебными делами. И впредь на клиентов не ябедничай; клиент, он, знаешь ли, всегда прав — пора бы усвоить. Шуруй, говорю!

Печальный кореец осторожно водрузил на голову свое азиатское канотье и побрел в сторону флигеля.

— Ты зачем Тигра обидел? — заворчал Большой, когда коротышка скрылся таки за углом. — Заруби себе на носу, гражданин хороший, моих работников только мне дразнить разрешено! В следующий раз остерегись — мы его недаром Тигром зовем.

Артём с беспечностью признанного бойца окинул взглядом Большого и мордоворота, подпирающего могучим плечом хрупкую колонну беседки.

— Учту, — сказал почти весело. — Но, вообще-то, у меня за плечами полный курс Степанова…

— А у меня — Кадочникова, — нехотя, но с намеком обронил мордоворот. — И три года спецназа.

Большой отхлебнул из своего кубка, поставил его на огромный поднос, пестрящий блюдцами и тарелочками с закуской, выловил пальцами солидный ломоть янтарного балыка и запихнул в рот.

— Короче, — сказал, прожевавшись. — Что ты от меня хочешь?

— До меня дошли слухи, будто есть человек, путешествующий в Ад. И что этот человек — вы, — пояснил Артём. — Исчезновение девушки напрямую связывается с ее мужем. Если вы сумеете вернуть ее в наш мир, мой клиент сумеет отблагодарить за эту услугу.

— Все? — спросил Большой. Артём молча пожал плечами. — Завтра в полдень, вместе с клиентом, — жестко сказал Большой и, открыв кран бочонка, стоявшего рядом с подносом, принялся наполнять изрядно опустевший кубок.

Артём понял, что аудиенция закончена и с ним прощаются по-английски. Мордоворот проводил его к автомобилю, жалостливо ютившемуся по соседству с «БМВ» и «Феррари». Два огромных стиляги-добермана, бдительно несущие службу по обеим сторонам «автостоянки», разочарованно следили за ускользающей добычей добрыми коричневыми глазами…


Родной город принял своего блудного сына в любящие объятия, поприветствовал автомобильными сигналами, ухарским трезвоном трамваев и дружеским подмигиванием светофоров. В два без пяти Артём припарковал свою «лайбу» возле евдокимовского подъезда. Евдокимов ожидал его в компании Штокмана. Андрей был пьян и почти спокоен, а Николай трезв и весьма возбужден.

— Что это вы за интриги плетете, Артём Геннадьевич?! — взвизгнул он при виде входящего компаньона. — Уж от кого от кого, а от вас подобного прохиндейства я никак не мог ожидать! Я кручусь, как белка в ходовом механизме Христофора Бонифатьевича, а вы мне палки в колеса вставляете! Да еще и осмеливаетесь угрожать! Это как понимать-с?

— Слушай, Николай, — бесцеремонно оборвал его Артём, — ты лучше умолкни, пока не поздно! Насколько я понимаю, тебя наняли защищать интересы нашего общего клиента. А десяток потенциальных шантажистов, автоматически возникающих в результате подготовленного тобой сговора свидетелей, с интересами Андрея ничего общего не имеет! Так что попридержи свой гонор при себе и без согласования со мной новых комбинаций затевать не смей! Усвоил?

— Ты кого учишь, мент! — взвился Штокман. — С твоим интеллектом ты даже на конкурсе идиотов займешь место не выше второго! Дело безнадежное на сто десять процентов! Безнадёга! Нам главное — время выиграть, обналичить капитал, обратить в твердую валюту и проводить Андрюшу — свободного и богатого — в страны дальнего зарубежья. Это все, что я могу для него сделать! А там пускай шантажируют, если осмелятся! Артём бросил взгляд на обмякшее лицо Андрея, упал в кресло и закурил.

— Безнадежных дел не бывает, — сказал он и выпустил струю дыма в сторону Штокмана. — Бывают плохие сыщики. И бессовестные адвокаты. Ты аферист, Николаша, но я — ас. Никуда Андрею бежать не придется. Во всяком случае, пока. Завтра у нас важное рандеву. Деньги готовы?

Андрей молча бросил на столик две банкноты. Артём аккуратно уложил их в сумочку на поясе, застегнул молнию.

— Расписку получишь завтра в десять утра. Будь готов к серьезным переговорам, дружок, и постарайся больше не пить. А ты, Николаша, до завтрашнего вечера свои происки прекрати. И без моего ведома больше не комбинируй, иначе я с тобой по-другому поговорю!

Дел у него сегодня было вполне достаточно: следовало купить билет Гуселетову и отправить его в дорогу, заказать столик в «Петровском зале» и созвониться с Ольгой. А главное — пообедать, у него с половины восьмого утра маковой росинки во рту не бывало.

7

Гуселетов прибыл вовремя, да и странно было бы, если б он пропустил сладостный момент получения мзды. Побритый, подстриженный, надушенный относительно дорогим одеколоном, он вполне мог бы сойти за благопристойного грузчика или дворника, если бы не изжеванная, издрызганная обувка — такую даже на помойку выносят, стыдливо обертывая газетой. Пришлось наскоро пробежаться по привокзальным киоскам, в результате чего Пал Палыч обзавелся парой недорогих, но приличных кроссовок, спортивным костюмом китайского производства, турецким мылом, болгарской зубной пастой, американской щеткой и французским «Жилеттом». Все это было аккуратно уложено во вместительный дерматиновый чемоданчик, вместе с пищевыми продуктами.

— Ну, Гусеныш, — напутствовал его Артём с перрона, — действуй! И не забывай: если ты мне просто мозги пудрил — лучше на глаза не попадайся. Убью! Ты меня знаешь!

— Благодарствую за заботу, — почтенно ответствовал взыскующий обновления Гуселетов. — Не скучайте без нас и слезы расставания вытирайте исключительно белоснежными носовыми платками. Бывай здоров, лейтенант!

Поезд уже ушел, а наш герой все смотрел ему вслед, испытывая смутное побуждение последовать примеру старого знакомца. Какое-то неясное, но абсолютно непохожее на интуицию чувство настойчиво убеждало его держаться подальше от Штокмана, Андрея Евдокимова с его исчезнувшей половиной, а главное — от Большого. Но уж это как водится: взялся за гуж, не говори, что дистрофик…

С Ольгой они мило поужинали, немного потанцевали и поехали к Артёму полуночничать при свечах и открытых окнах. Он во многом устраивал свою холодную и романтичную подругу, ей нравились его напор, громкая репутация и мужская сила. Тем не менее, на роль жениха он никак не тянул, при ее внешности и манерах она могла позволить себе быть очень разборчивой. В свою очередь, и Артём никогда не рассматривал ее кандидатуру на должность жены. При всех чувствах, которые он к ней испытывал, эта барышня абсолютно не вписывалась в интерьер его хижины.

«Не по карману ты мне, родная», — сказал он в один из самых пикантных моментов обоюдоосторожной связи. И услышал в ответ: «Какая жалость, родной, что ты прав, как всегда!» Для нее это признание было равносильно признанию в безумной любви. Приходилось удовлетворяться тем, что есть.

Они едва не проспали. Артём был просто вынужден дважды гнать на «красный», чтобы вовремя доставить свою соночлежницу к месту работы. Обменявшись мимолетным поцелуем, они расстались, и Артём рванул к Евдокимову.

Андрей был бледен, только под глазами обозначились темные полукружья — вестники бессонницы. Руки мелко вибрировали. Артём передал ему расписку Гуселетова, расписку Сицкого и заставил Андрея выпить рюмку коньяка. Всю дорогу до апартаментов лесного отшельника он травил соленые анекдоты, чтобы хоть немного взбодрить упавшего духом клиента.

У ворот их поджидали два костолома, устроившие молниеносный, очень профессиональный обыск. Не обнаружив ничего предосудительного, разрешили войти. Коротышка-кореец отогнал машину, старательно глядя мимо Артёма. Доберманы плотоядно облизывались, скрываясь в кустах.

Ступив под своды лесной обители, Артём наконец вынужден был признать обоснованность гуселетовских восторгов. Достаточно сказать, что главным украшением зала, куда их ввели, служил двадцатиметровый бассейн с фонтаном в центре и настоящим лесом карликовых деревьев по «берегам». По правую сторону от вошедших за стеклянной стеной виднелся еще один холл, отделанный карельской березой и красным деревом, с роскошным баром и мраморным камином в стиле барокко.

— Нам прямо, — подсказал Артёму знакомый «качок», отворяя тяжелую дубовую дверь.

Комната, открывшаяся за отпертой дверью, оказалась кабинетом Большого. По всем четырем ее сторонам до самого потолка тянулись многочисленные полки книжных стеллажей, отсвечивающих золотом и серебром обрезов. Слева, почти вплотную к стене, вокруг большого стола, загроможденного коммуникационной и компьютерной аппаратурой, были расставлены несколько кресел. Здесь же стоял и широкий приземистый диван.

На диване, с толстым томом в руках и неизменной сигарой во рту, восседал Большой. При виде вошедших он отложил книгу, вынул сигару и указал на сиденья.

— Располагайтесь. Димыч, принеси чего-нибудь горло прополоскать. Мне — как обычно.

— Мне «Фанту», — сказал Артём, доставая сигарету.

— А мне, если можно, — подал голос Андрей, — большую рюмку коньяка и кофе.

— Чашку или тигель? — деловито уточнил «качок».

— Лучше тигель.

— А коньяк каковский?

— Если есть, то армянский.

Верзила, как оказалось, откликавшийся на имя Дмитрий, вышел. Второй — незнакомый — остался стоять.

— Не маячь за спиной. Не люблю, — предупредил Артём.

— Побудь за дверьми, — распорядился Большой.

Сегодня он был кристально трезв и собран. Его фигура, потерявшая малейшие признаки расплывчатости, излучала физически ощутимую хмурую мощь. Глазки смотрели с прицельной зоркостью и пристальным вниманием. Одет он был в тертые джинсы и белую трикотажную рубашку с коротким разрезом ворота. Ни дать, ни взять — хлопковый или сахарный король перед заключением выгодного контракта.

Сломок-Димыч возник бесшумно, с ленивой грацией снежного барса установил на столе два подноса с ведерком, наполненным колотым льдом, из которого торчали горлышки бутылок, и маленькой спиртовкой, на которой томился объемистый серебряный тигелек, источавший аромат крепчайшего кофе. Были там и сахарница с фигурной ложечкой, и хрустальные конические фужеры, и стограммовая рюмка с солнечно-лучистым напитком, заботливо придвинутая Андрею, и добротная — без выкрутасов — фарфоровая чашка.

— Никого не впускать, — сказал Большой, дождавшись, пока бывший спецназовец закончил сервировку стола. Димыч кивнул и, бросив на Артёма предостерегающий взгляд, выплыл наружу.

— Угощайтесь, — предложил хозяин и, обращаясь персонально к Андрею, заметил усмешливо: — За женой надо было лучше присматривать, если нервы шалят. Ты не пыжься, браток, передо мной можно не форсить. Я для тебя вроде венеролога или священника: чем меньше в раковину закрываешься, тем больше помощь.

Андрей отхлебнул добрую половину рюмки и посмотрел Большому прямо в глаза.

— Тогда и ты не ходи кругами. Есл можешь Маринку найти, назови цену.

— И назову, — пообещал тот. — Только сперва точно выясню, там ли она, куда доступ имею. Люди реальности в Аду — не новость…

— Где-е? — Андрей поперхнулся горячим кофе.

— Ты, детектив хренов! — поросячьи глазки вперились в Артёма с явным намерением прожечь в нем парочку кругленьких дырок. — Ты что? Ничего ему не рассказывал?

— Конечно, нет. — Артём поудобнее устроился в кресле, закинул ногу на ногу. — Я не настолько болен, чтобы нормальному человеку такие известия сообщать. Мне ведь что нужно? Способствовать возвращению потерпевшей. Я свой гонорар заслужил, тебя отыскал, свел вас морда к морде, а объяснять — это уже по твоей части.

Большой посопел, поиграл желваками на проклюнувшихся скулах.

— Ладно, — сказал он наконец. — Придется, как видно, двигаться по порядку. Слушайте сюда. В наше время уже ни для кого не секрет, что существует великое множество разнообразных миров. В иных действуют законы нашей реальности, в других — свои собственные. Есть миры, в которые практически невозможно проникнуть, есть такие, что соприкасаются с нашими собственными. Трудно сказать с абсолютной уверенностью, случайно ли или по Вышней Предопределенности, но две реальности, состоящие в относительно тесном контакте с нами, населены тем, что на языке «научной мистики» получило название «слабосистемная сущность».

— А с чем их едят — эти сущности? — спросил Артём.

Андрей слушал молча, с вытаращенными глазами, и сыщик подумал, что в разговоре с господином Сицким он и сам, наверное, выглядел так же глупо.

— Слабосистемная сущность — это иллюзия, порожденная человеческим воображением. — сказал Большой. — И чем сильнее у конкретного человека фантазия, тем реальнее для него материализованная галлюцинация. Но не только для него, для окружающих тоже. И это весьма прискорбно, поскольку слабосистемные сущности являются порождением разных человеческих чувств — страха и благолепия. Хорошо, если вы натолкнетесь, скажем, на ангела… Бывали случаи, когда в результате коллективной фантазии материализовывался образ Дьявола. А как ведет себя Дьявол, объяснять излишне.

— Погоди, — не выдержал Андрей. — Ты что, хочешь сказать, что Маринку Дьявол уволок? Так, что ли?

— Совсем не обязательно, — ответил Большой. — Иллюзорные образы весьма разнообразны. Это может быть гигантский паук, или осьминог, или какой-нибудь недоброжелательный «инопланетянин». Да мало ли кто! Вот ты, к примеру, опасаешься рэкетиров. Так?

— Ну, допустим, — поколебавшись, выдавил Андрей.

— Окажись ты на месте своей половины, тебя бы просто укокошили, поскольку слабосистемная сущность ведет себя соответственно предполагаемому для нее образу действия. И единственное спасение в данной ситуации заключается в том, чтобы убедить себя в иллюзорности происходящего. Поверить в то, что слабосистемной сущности нет.

— Хотя она есть, — подал голос Артём.

— Есть — когда есть, — согласился Большой, наполняя фужер пузырящейся «Колой». — И нет — когда нету. На то она и сущность.

— Но — слабосистемная.

— Вот именно. На этой дилемме сломалась целая экспедиция, исследовавшая одно веселенькое местечко. Ежедневно общаясь с разбираемым нами явлением, они допустили значительный перекос в сторону его сущностного аспекта. Результат оказался плачевным.

— Кто погиб, а кто переселился в психушку, — сказал Артём. — Знаю. Этот след мною проработан. Ты что — из той же компании?

— Мы начинали раньше, — спокойно ответил Большой. — На Алтае и Арале. И этих психов я предупреждал, что к чему, даже кое-какие секреты приоткрыл. Да, видать, не в коня корм. Андрей, рядом с твоим обиталищем церкви, случаем, нет?

— Не видел. А что?

— Может, слышал, что была, но сломали?

— Нет, не слыхал.

— Очень жаль, — вздохнул Большой. — Все было бы гораздо проще, если бы Зона оказалась стационарной. Как правило, в них определенный набор галлюцинаций достаточно стабилен… Когда, говоришь, все это случилось?

— В ночь с пятницы на субботу.

— В Час Быка, — уточнил Артём.

На круглой роже Большого мелькнуло выражение сильнейшей досады. Он выругался длинно и чрезвычайно забористо.

— Что-то не так? — забеспокоился Андрей.

— Все так, к сожалению! — Большой свирепо отгрыз кончик сигары и выплюнул его в сторону двери. — Во что она была одета?

— Ни во что. То есть, в белье, конечно…

— Да там каждая вторая в белье, — отмахнулся Большой. — Это не примета. Да впридачу — блуждающая Зона… Как прикажете ее искать?

— По фотографии, — оживился Андрей и полез за бумажником. Большой только головой покрутил.

— Ее там на части рвут, заживо пожирают, — сказал он, глубоко затянувшись. — А ты думаешь, она при этом лыбится, как на свадебном фото? Вот что, дорогие мои, придется вам со мной прогуляться.

— Куда? — спросил Андрей, вздрогнув.

— В Ад, — любезно пояснил Большой. — Куда же еще?

И без того бескровные губы несчастного молодожена и миллиардера окончательно посинели.

— То есть как — в Ад? Я не могу…

— Не умеешь — научим, — равнодушно пообещал Большой. — Ты сам подумай, браток, что тебе еще остается? Тот же ад — в ожидании «вышки», только в том аду меня с тобою не будет.

— Но я хорошо заплачу…

— Это — само собой. Сейчас разговор идет о другом.

— Стоп! — сказал Артём. — Сначала назови цену.

— Двадцать «штук» «зелеными», — сказал Большой.

Посетители обомлели.

— Сколько? — не веря своим ушам, переспросил Андрей.

— Вы не ослышались, — подтвердил «адопроходец». — А что? Жизнь твоей жены и твоя собственная не стоят того? Предпочитаешь быть мертвым, но богатым?

— Я за такие деньги три месяца волчком верчусь, — простонал Андрей.

— У тебя будет прекрасная возможность сравнить свои богатырские усилия с моим непыльным и доходным бизнесом! — озлился Большой. — Потом поменяемся, если захочешь!

— Хватит орать! — прикрикнул на них Артём. — Андрей, решать тебе. Я бы согласился на вариант Штокмана.

— Правильно, — одобрительно молвил хозяин кабинета. — Лучше всего в такой ситуации сбежать куда-нибудь в Израиль или Уругвай. И оставить любимую женщину навеки в Аду. В конце концов, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Полностью солидаризируюсь с вами, дорогие мои. А теперь — вон отсюда! Восковое лицо Андрея передернулось судорогой.

— Я согласен на все, — сказал он и заревел, уткнувшись в скрещенные кисти рук.

— Димыч, тащи валерьянку! — гаркнул Большой.

Артём полез за сигаретой. Трясущиеся пальцы почти не слушались, зажигалка дергалась в ладони, будто живая лягушка.

Благодарясвоевременно принятым мерам, истерику удалось подавить относительно скоро. Димыч увел виновато улыбающегося Андрея в ванную комнату, дабы тот смог окончательно привести в порядок свою наружность. Сыщик и хозяин кабинета остались одни.

— Насколько я понял, — сказал Артём, пользуясь отсутствием клиента, — мне тоже придется сопровождать вас в этом маленьком путешествии.

— Ты правильно понял, — кивнул Большой. — С такими нервами, как у Андрюхи, мы с ним вдвоем на первом же скорпионе копыта откинем. Нужен кто-нибудь с фантазией, близкой к нулю, чтобы его нейтрализовать. Вроде тебя.

— Благодарю за доверие, — ухмыльнулся Артём. — Но раз меня нанимаешь ты, с тебя и причитается.

— Согласен, — равнодушно махнул рукой «адопроходец». — Даю четверть. За риск и нейтрализацию фантазии клиента. Устроит?

— Тридцать процентов, — сказал Артём.

— Пускай тридцать. Удивляешься, что дорого беру, а?

— Есть немного, — признался сыщик.

Большой отхлебнул «Колы», посмотрел Артёму прямо в глаза.

— Деньги для меня не столь уж важны, — сказал медленно, — хотя и этот аспект имеет определенное значение. — Рука с зажатой в пальцах сигаретой описала широкую окружность, намекая на существование поместья. — В молодости я неплохо обходился двумястами рублями в месяц, но мой социальный статус был весьма высок. Я принадлежал к очень уважаемой касте профессиональных экстремальщиков. Испытателей на выживаемость человеческого организма. В любой компании моя обветренная рожа становилась центром внимания. Мы ежемесячно рисковали с о б о й, и за это на нас всегда смотрели снизу вверх. Человеку, привыкшему к обожанию окружающих, очень непросто было пережить кардинальную перемену ценностных ориентиров. Когда критерием значимости сделался индивидуальный доход, и на нас стали посматривать свысока. Вникаешь? Никого уже не интересовало, что ты стократно заглядывал Смерти в глаза, что в пятидесятиградусную жару, когда верблюды валятся в обморок, ты, бывало, в одиночку пересекал убийственные солончаки Кызылкумов, — всех задевало лишь содержимое твоего потайного кармана!

Большой с силой раздавил сигарету о дно пепельницы.

— Они думают, что экстремальщик дешевле распоследнего «челнока». Но они заблуждаются, — сказал он с усмешкой. — Ибо стоит лишь грянуть грому над головой, все они бегут к тебе, или ко мне, бухаются в ножки и умоляют помочь. А назавтра снова морду воротят… То есть воротили — до тех пор, пока мы не поняли их психологию. Сейчас мы снова в почете, благодаря своим скромным способностям, выраженным посредством банковского счета. Наш Андрюша, если мы выручим его благоверную, постарается выкинуть из головы прошлую незадачу, и это ему, возможно, удастся. Но моих хором он никогда не забудет! Так же, как и моего гонорара. Еще гордиться станет, что знаком с таким человеком, как я. Теперь понял?

Андрей вышел заметно посвежевшим, с влажными, заново причесанными волосами.

— Когда отправляемся? — спросил бодро, даже преувеличенно бодро. Ему очень хотелось загладить впечатление от произошедшего срыва.

— Неделю отвожу на подготовку, — улыбнувшись, ответил Большой. — Переход из Реальности в Ад не так-то прост, а обратный — вдвойне сложнее. Потом передислоцируемся на стартовую базу. Про баб и водку на это время придется забыть. Я бы вообще советовал переселиться ко мне.

Артём окинул взглядом апартаменты «отшельника».

— Это можно, — произнес одобряюще.

— Мне, честно говоря, в пустой квартире как-то не по себе, — признался Андрей. — Только не знаю, как быть с подпиской о невыезде.

— Предоставь это мне, — предложил Артём, поднимаясь.

Они обменялись рукопожатиями. К удивлению Артёма, ладонь борова-экстремальщика на ощупь оказалась твердющей, будто лист кровельного железа. Видно, действительно кое-где побывал, кое-что повидал.

Костоломы проводили посетителей до машины.

— Эй, Тигр! — окликнул Артём щуплого корейца, шустро орудовавшего садовыми ножницами в зарослях рябины невдалеке от автостоянки. — Подойди!

— Сяво тебе? — хмуро спросил коротышка, глядя куда-то вбок.

— Я насчет нашей размолвки. Извинил бы ты меня… Не со зла ведь дразнился, от неожиданности. Давай замнем.

Кореец немного посопел, явно подражая своему хозяину-здоровяку, потом, все так же кося в сторону, хлопнул Артёма по плечу — докуда достал.

— Ладно, — сказал Тигр.

8

Эдуард Трофимович слушал, не перебивая.

— Помнишь, — сказал он, когда Артём посвятил его во все детали сложившейся ситуации, — я тебе говорил, что дело не совсем обычное. Видать, нюхалка еще функционирует. На время подготовки Евдокимова я отмажу. Но под твою личную ответственность, учти!

— Скажите, — не выдержал Артём, — а вас, вообще-то, удивляет вся эта мистическая чертовщина?

— Я, милый, за тридцать лет такого насмотрелся, — донеслось из трубки, — что, по-моему, никогда и ничему уже больше не удивлюсь. Послушай доброго совета, Тёма, приглядывай за своим клиентом получше: как бы они со Штокманом тебя по кривой не объехали…

9

Пришлось сделать еще пару звонков. Первым Артём оповестил о намерении заново сдать в аренду свою «лайбу», чтобы не простаивала понапрасну. А вторым предупредил Ольгу о своем временном исчезновении. И узнал, что о нем будут скучать, но, если он окажется настолько глуп, чтобы позволить этому чувству перерасти в стадию перманентности, то пусть не пеняет потом на ветреность женского племени. Артём охотно согласился, — а что ему еще оставалось делать! — чмокнул трубку и попрощался.

Всеведущий акселерат Никитка, подкупленный красочным веером «чупа-чупсов», твердо пообещал следить за корреспонденцией своего старшего товарища и в случае переговоров, заказанных по телефону на его имя из одного маленького районного центра, достойно представить на них его отсутствующую особу.

Собрать вещи оказалось делом одной минуты. Он окинул прощальным взором осиротевшую свою берлогу, присел «на дорожку» и вышел во двор. Витёк Заложных — бизнесмен и коммивояжер — уже крутился вокруг артёмовского «жигуленка». Ключи он поймал на лету и сразу же занял место водителя, предвкушая безраздельное обладание необходимым ему транспортным средством. Всю дорогу до местожительства Андрея он весьма искусно и тонко допытывался, куда именно, а главное, на какое время отбывает владелец «тачки». Но его ожидало жестокое разочарование, хотя Артём честно признался в конечной цели своего путешествия. Да и кто бы поверил?

«Мерседес» Евдокимова стоял у подъезда. Артём любил иметь дела с поклонниками машин этой породы: мыслили они стандартно, так что предвидение всех их ухищрений никакого труда не составляло. Впрочем, действовало это правило лишь в отношении обладателей новых, с иголочки, агрегатов, то есть тех, кто мог выбирать. И пример Андрея это правило подтверждал.

Возле «Мерседеса» приткнулось штокмановское «Вольво»; сам Штокман водил хороводы вокруг Андрея, бешено жестикулируя и гримасничая. Миллиардер молча укладывал вещи в багажник.

— Я гляжу, вы совсем с ума спрыгнули, — так приветствовал прибытие своего протеже ушлый защитник нарушителей Уголовного кодекса. — Может быть, ты мне ответишь, куда намылились и что затеяли?

Артём извлек из «жигуленка» рюкзак с вещами и забросил его в багажник «мерса», помаячил Витьку, чтоб проваливал.

— Ты чего расстраиваешься, Николаша? — спросил с холодной веселостью. — Без работы боишься остаться? На твои вопросы могу ответить, что обнаружился не очень отчетливый, но вполне вероятный след. Андрея беру для опознания, с Эдуардом договорился. А ты нам пока что лишний. Вернемся — понадобишься. Если не понадобишься, свой кусок все равно получишь. А не вернемся — сам возьмешь через месяц. Андрюха, ты ему номер счета сообщил?

Евдокимов кивнул и полез на водительское сидение — свой «мерс» он Артёму не доверял. Жизнь и свобода — понятия нематериальные, а машина — вещественная ценность, на ней каждая царапина в глаза бросается.

— Бывай здоров, Николаша, — сказал Артём, садясь рядом с Андреем. — Не грусти по нас, а если взгрустнется, поставь свечку за успешное завершение нашего предприятия.

— Да пошел ты! — рявкнул Николай и с лязгом захлопнул дверцу.

— Это тебе, шофер, — улыбнулся Артём.

И фиолетовый «мерс» плавно рванул навстречу будущим неприятностям.

10

Большой, по случаю жары, плескался в бассейне под оглушительные вопли группы «Георг». Завидев приближающихся компаньонов, приглашающе махнул рукой. Они не заставили себя долго упрашивать и присоединились к нему.

— Ловите момент, парни, — сказал им Большой. — В Аду не раз вспомянете.

Артём бросил взгляд в сторону искусственного ручья. Разноса с закусками нигде не было видно.

— Как тут насчет обеда? — спросил проникновенно.

— Никак, — любезно сказал Большой. — Обедов до благополучного возвращения больше не будет. Плотный завтрак после пробуждения, легкий ужин перед отходом ко сну — это все. Там, куда мы идем, я и лишнего часа не намерен задерживаться. Главный девиз Орфея: меньше спать, реже жрать, авось и вернешься.

Андрей, шумно вздохнув, надолго ушел под воду.

— Вернуться мало, — сказал он, вынырнув и отфыркавшись. — Без Маринки — какой смысл?

— Бог даст — найдем, — утешил его Большой. — Мне платят не за прогулки — за результат.

Долгий, суматошный день постепенно сходил на нет. Оглушенные музыкой, с побелевшими от длительных ванн пальцами, гости вслед за хозяином отправились в его кабинет. В каминном зале чинный и чистенький Тигр смотрел телевизор, что-то прихлебывая из маленькой, наперсточной чашечки.

— Подождите здесь, — сказал Большой, остановив их у порога. — Входите, — донеслось из кабинета минуту спустя.

Они вошли и увидели хозяина возле узкого проема, образованного раздвинувшимися стеллажами. Проем соединял кабинет с небольшим тамбуром, в котором стояли три стула с аккуратно развешанной одеждой.

— Оболокайтесь, — предложил им Большой.

Одежда состояла из двух комплектов сеточной пары — брюк и рубашек с капюшонами, с длинными рукавами, плотно облегающими запястья. Нижняя сетка оказалась крупноячеистой и довольно толстой. Верхняя — мелкой, тонковолокнистой, но прочной.

— Для БАМа готовили, — пояснил Большой. — Не жарко, и ни один москит не прокусывает. Нам с вами — самое то.

Артём натянул на ногу высокий брезентовый башмак на толстой пробковой подошве, застегнул на лодыжке узкий кожаный ремешок, полюбовался обувкой.

— А что? — спросил он, вращая ступней. — В Аду тоже мошкара водится?

— Там всего хватает, — усмехнулся Большой. — Все пакости, какие способно изобрести больное воображение пьяного параноика. И все они обрушатся на наши с вами ни в чем не повинные головы. Возьмите рюкзаки.

— Солидно! — вздохнул Андрей, с трудом приподнимая здоровенный вещмешок, определенно смахивающий на туго накачанный гигантский баскетбольный мяч.

— На всю неделю, — насмешливо прокомментировал хозяин поместья. — Дней через пять еще пожалеешь, что больше не взял.

— А что тут? — спросил Артём.

— Вода, сухари, концентраты, носовые платки, спиртовка, кружка и ложка. Ножи выдам утром. Прошу в спальню.

Они вошли в низенькую прочную дверь и угодили в большую комнату, облицованную серым невзрачным камнем. Ноги тут же погрузились в теплый рыхлый песок почти по щиколотку. Комната была едва освещена, воздух оказался совершенно неподвижным с привкусом затхлости.

— Спать будете здесь, — сказал Большой, — прямо в песке. Такова ваша суровая доля. Тяжело в ученье, легко в бою. Рацион на нынешний вечер — два сухаря и по банке тушенки. Можете сварганить по кружке кофейку, но не советую: в шесть разбужу.

Он залез в карман брюк и подал Артёму две сигареты.

— Дневная норма, коллега. Бывайте здоровы.

— Бывай здоров, — ответил Артём.

Дверь закрылась, потом приоткрылась вновь.

— Будут разные звуки, — предупредил Большой. — Не обращайте внимания — так надо. И постарайтесь как следует изучить, а главное — запомнить каждый камушек в комнатухе. Спокойной ночи.

— Что бы все это могло означать? — озадаченно спросил Андрей, когда дверь захлопнулась и послышался легкий щелчок сдвинувшихся стеллажей.

Артём уже развязывал тесьму своего фирменного «сидора».

— Полагаю — обычный тренинг, — отозвался с равнодушием бывалого экстремальщика. — Выработка навыков заурядного оборотня-волкодлака.

Он аккуратно извлек из мешка плоскую керамическую пластинку с небольшим углублением, установил углублением вверх и вложил в него таблетку сухого спирта; а спички у Большого были хоть куда: толщиной в четверть мизинца и с головками величиной с велосипедный колпачок.

— Давай ужинать, — предложил Андрею, вскрывая тушенку и устанавливая банку на огонек.

Удрученный, но голодный Андрей проделал ту же операцию. Через некоторое время слышался только стук ложек да хруст крепчайших ржаных сухарей. А на спиртовках меж тем, невзирая на предупреждение Большого, разогревались обычные эмалированные кружки с водой, нацеженной из больших пластиковых баклаг, составлявших основное содержание вещмешков.

— Ах, хорошо! — воскликнул Артём, отхлебнув крепчайшего, но несколько более сладкого, чем хотелось бы, кофейку, и развалился на песке, опершись спиной на упругую плоть рюкзака. — Что еще, в сущности, и нужно-то человеку? Банка тушенки, сухарь по зубам да кружечка кофе с доброй сигаркой…

В ту же самую секунду откуда-то сбоку донеслось едва слышное, но отчетливое шипение и скользящий шорох. Оба «путешественника» так и подскочили, шаря взглядами по песку. Кто его знает, этого Большого! Предупреждения предупреждениями, а все-таки и остеречься не грех! Песок был — как песок: рыхлый, сыпучий, аккуратно разровненный. Ничего угрожающего определенно не наблюдалось.

Усилием воли умерив бешеное биение сердца, Артём медленно опустился на прежнее место. Андрей, поозиравшись еще с минутку, последовал его примеру.

— Ты думаешь, все это действительно возможно? — спросил он.

— Что именно?

— Существование Ада. Лично я представлял его несколько иначе.

— Я тоже, — сказал Артём. — Но в последнее время два совершенно разных человека рассказывают мне об одном и том же явлении практически в одних и тех же словах. Не захочешь, да поверишь! Сколько времени на твоих?

— Девять без двух. А что?

— Да так — маленькая хитрость принципиального двоечника, — улыбнулся Артём, осторожно притрагиваясь вытянутыми в трубочку губами к горячему краю кружки.

— Вот скажи мне, — продолжал Андрей, — почему так получается? Со мной и раньше случались разные странные вещи, но я на них — ноль внимания. Мне бы задуматься, а я через час забываю. Лет десяти-одиннадцати оставили меня одного в квартире. Пацан я был шустрый, на всякую там чертовщину плевать хотел с высокой колокольни. С радости, что смотреть за мной некому, до полуночи по улицам шлындал; домой пришел только после того, как родители последнего приятеля под крышу загнали. Ну, попил чайку, да и — на боковую… И вот, веришь ли, слышу — ходит кто-то в гостиной. Медленно так — топ, топ… Шаги, знаешь, тяжелые, грузные… Сначала думал — сосед сверху. Он часто ночами по комнате разгуливал… А потом как вспомнил, что вся их семья в Полтаву к родственникам укатила, тут-то меня и зазнобило всего. Это что же выходит? Соседа нет, а звуки откуда? Окна во двор смотрят. За гостиной — кухня, ближе к лестнице — прихожая. Но шаги-то в гостиной! Не в прихожей, не в кухне — в гостиной! А вдруг ворюга какой забрался? Потихонечку, не дыша, выкарабкался из постели, сцапал самодельный деревянный автомат за дуло — прикладом вперед… Распахнул дверь, воздуха полную грудь набрав для крику… А в гостиной-то никого… Никого! Представляешь? И, стоило порог переступить, шаги — будто обрезало. Волосы дыбом! Обшарил всю квартиру — пусто. Взял нож из кухонного стола, побродил, а спать-то хочется… Только лег — снова топот. Я в гостиную с ножом наперевес — тишина. Да глухая такая — словно подушками на уши. Сердчишко, знаешь — тук-тук, зубарики — чок-чок, волосы на руках — свиная щетина, вздыбились. Постоял, послушал — полная глухота! Опять в постель, ножик под одеялом в кулачонке держу, уши торчком. Снова шаги… у самых дверей половицы скрипят… — Андрей с силой выдохнул воздух из легких, обжигаясь, хватанул кофе. — Не знаю, чем бы закончилась вся эта катавасия. Может, уснул бы, намаявшись, может, свихнулся б… или — как Маринка моя… Только когда шаги к дверям подобрались, вдруг проснулся наш котяра Марсик. Он на подоконнике дрых, а тут, смотрю, вскочил на все четыре, зыркнул в сторону гостиной, выгнулся весь и — ко мне на грудь. Лег, подобрался, задние лапы спружинил, глазищами в дверь вперился. И давай урчать… давай урчать. Слышу: шаги все дальше от спальни. Марсик похрипывает, шаги отступают, да и мне как-то полегче стало. Минут пять или шесть все это продолжалось, а потом вдруг все утихло. Топот исчез, и Марсик мой на пол спрыгнул, подцепил дверь когтями и — в гостиную. Минуты не прошло — уснул я, как в пропасть ухнул.

— А дальше? — спросил заинтересованный историей Артём. — Проверку, надеюсь, устроил?

Андрей кивнул и спрятал лицо за донышком кружки.

— Не было наверху никого, — сказал многозначительно. — Соседи только через неделю вернулись.

— Может, кого за квартирой приглядывать оставили?

— Говорю же — не было никого! — огрызнулся Андрей. — Вот случай подвернулся, казалось бы — думай, дурак! Нет! Было — да прошло, а стало быть — и не было! Так, выходит?

Артём бережно стряхнул столбик белесого пепла, подальше выдвинул руку — чтоб и пылинки на себя не уронить.

— Не ты один такой глупый, — утешил он своего компаньона. — Над подобными казусами считанные единицы голову себе ломали, да и то больше для смеху, для занимательности. Это сейчас экстрасенсов гуще осота развелось. А лет десять назад на все вопросы ответ был один: иллюзия.

— Большой тоже иллюзиями зовет…

— Сущностными иллюзиями, — поправил Артём. — Разница кардинальная. Следуя его теории, то, что с тобой приключилось, вполне объяснимо. Я тебе больше скажу: в сыщики я подался в результате чего-то подобного. После девятого класса ходили мы со школой в многодневный турпоход. Сейчас уж не помню, где это происходило: не то под Азовом, не то под Шунутом. Экспедицию на гору мы совершали налегке, оставив рюкзаки в какой-то деревне. Идти оказалось далековато, и назад шлепали, уже изрядно понурившись. Вдруг смотрим — на дороге «ГАЗ» цвета хаки. Из-под брезента на обочину автоматчики, как горох, сыплются. Двое с овчарками. Ну, мы сразу смекнули, что пришел конец нашим мытарствам. Наша руководительница — географичка только глазенками в шофера стрельнула, и он уже задний борт порысил откидывать, чтоб залезать удобнее было. Ох и телка была — первоклашки и те заглядывались! Но смышленая. Чтоб от домогательств благодетеля нашего удобней обороняться, меня с собой в кабину посадила. Я в пятнадцать лет иному взрослому мог хорошей трепки задать, так что охрана ей была обеспечена, и она могла всласть пофлиртовать безо всякой опаски. У водилы с той памятной поездки косина наверное на всю жизнь сохранилась: одним глазом за дорогой приглядывает, другим географичку нашу оглаживает. — Артём хохотнул и несколько длинных секунд рассеянно пускал дым в потолок, чему-то сладостно улыбаясь. — Она перед ним хвост распушила: то прическу обеими руками поправит, да так, что шерстяное трико на груди затрещит, то с коленки соринки сошкрябывать примется, то еще чего… этакий конкурс красоты для ограниченного круга лиц. А он, бедолага, соловьем заливается, чтобы интерес к себе вызвать, защемить хотя б струнку любопытства на худой случай. Вот так и узнал я, чем солдаты в лесу заняты.

В той деревеньке, где мы рюкзаки побросали, жил-поживал ослепший старичок — божий одуванчик. Отчего ослеп — ни один глазник определить не сумел. Старыми дорогими деньгами не одну тыщу на обследование ухлопали, к самому Федорову возили. Все без толку. По всем приметам, должен видеть, а он — ни в какую, слепее куриной слепоты. Вот тебе пример, Андрюха, пример способности мыслить задним умом: когда врачи отступились, когда уйму деньжищ на них угробили, так сразу вспомнили примету старую. Нет, не примету, а старый способ излечения слепоты. На той горе, куда мы экскурсию совершали, бьет «громовой ключ». Молния ударила в склон горы, и на этом месте отворился родник. Водичка ледяная, чистая, как первый снежок, сладкая, как сахар. И, по преданию, человек в течение семи лет умывающийся в подобном ключе, стопроцентно возвращает утерянное зрение. При условии, что ходит к нему на своих двоих.

Делать нечего, принялся старичок к горе той похаживать. Сначала в сопровождении сыновей, а на шестой год и в одиночку отважился, потому что стал уже отдельные предметы различать. После шестого года зрение практически восстановилось, осталось лишь эффект закрепить. Ну вот, за три дня до нашего появления отправился бывший слепец в свой последний поход. И исчез. Сперва родственники забеспокоились, потом вся деревня на уши встала. На четырех машинах рванули к роднику. А там пусто. Прочесали окрестности — нет никого. Что делать? Привлекли к делу участкового, тот — угрозыск. Наехали криминалисты, навезли розыскных собак, да все без толку: по следу вернулись в деревню, ни одна псина по дороге даже не побеспокоилась… Это что получается? Ну, пришел. Ну, умылся. А потом-то куда подевался? Следов — нет как нет. Пригнали солдат, вторые сутки все окрестные леса прочесывают — ни следов, ни дедули…

Вот такая история, Андрюха. Сильно она меня задела. До такой степени зацепила, что после того, как школу закончил, сразу подал на юрфак. С тех пор и рыскаю, будто гончая, выискивая дела позаковыристей, вроде твоего.

— И повыгодней, — с невинным видом проговорил Андрей, но Артём не обиделся.

— Чем сложнее, тем выгодней, — подтвердил охотно. — А как же иначе? Ты не поймешь, Андрюха. Выгода — выгодой, а сыскной кураж — сам по себе.

Откуда-то сбоку донесся обрывок сердитого шепота, сухо и плавно щелкнул автоматный — судя по длительности звука — затвор. Артём, помимо собственной воли, упал набок и, перекатившись, залег сбоку от рюкзака, зажав в кулаке горсть песка. В следующую секунду он уже снова сидел на месте, как ни в чем не бывало, и невозмутимо смахивал с одежды желтые крупинки.

— Условный рефлекс, — объяснил он ухмыляющемуся Андрею. — Сколько там на твоих золотых?

— Двадцать восемь десятого, — ответил тот.

— Соображаешь?

— Более или менее…

Слышал ли их переговоры Большой, или в графике звуковых «пугачей» временной дисбаланс был запрограммирован изначально, но факт остается фактом — бешеный, захлебывающийся от ярости собачий лай застиг их врасплох. Ночь вообще прошла — отвратительней не придумаешь. По первоначалу такой сыпучий, такой пушистый песочек с течением времени слежался в просто-таки бетонную плиту. Невидимые и поначалу неощутимые камешки-голыши пребольно врезались в расслабленное тело. Следом постепенно проникла и мельчайшая песчаная пыль… Да впридачу ко всем неудобствам — еще и подлые проделки Большого! Как оказалось, звуковыми эффектами его тренажер отнюдь не ограничивался. Дважды спящие буквально взмывали над своим некомфортабельным ложем, бесцеремонно разбуженные вспышками багрового света, а напоследок — уже под утро — сильнейшей вибрацией всей обширной поверхности домашней песочницы, сопровождаемой предельно убедительным треском, исходившим от стен и потолка.

— Сволочь! — пробормотал Андрей, и этот эпитет, пожалуй, был наиболее ангельским из тех, каковыми они щедро осыпали отсутствующего «адопроходца».

Большой, тем не менее, прибыл ровно в шесть и бесцеремонно растолкал своих жильцов. Он уже переоделся в походную форму и смотрелся в ней еще внушительней, если такое вообще было возможно.

— Я гляжу, вы тут, как на курорте, расположились! — бросил он, извлекая из своего рюкзачищи «двухконфорочную» спиртовку и деловито вспарывая огромным ножом крышки консервных банок. — Щас, будет вам курорт! Настоящий, альпийский! Как у Суворова! Кофий заварите покруче. Воду не расплескивать, еще понадобиться! Умываться? Еще чего! Об этой роскоши до благополучного возвращения придется забыть! Берешь салфетку, смачиваешь, обтираешь морду, потом руки. Потом куда? На спиртовку: чего добру задарма пропадать?

Завтрак получился стремительным, но плотным, как и было объявлено еще накануне. Слопав банку лосося и полбанки гречневой каши с говядиной, Артём торопливо допил кофе, жгучий, словно хинин, и почувствовал себя почти человеком. Большой, несмотря на свой двойной паек, завтрак закончил раньше Андрея и взглянул на часы.

— У тебя в запасе две с половиной минуты, — сказал ему. — Учись глотать, а не пережевывать. Тём, курить будем по очереди, по пятнадцать затяжек.

Артём кивнул, жадно вдыхая крепкий ароматный дымок сигареты. Большой, покопавшись в «сидоре», вручил компаньонам по крепкому ремню с подвешенными к ним большими широколезвенными ножами.

— Для упражнения психики, — пояснил Большой. — Вооруженный человек смотрит на себя и окрест суровым взором завоевателя. Нам это — как соломинка утопающему: выбраться не поможет, а уверенность придаст. Сегодня домой вернемся к двадцати-ноль-ноль. Привалы: в одиннадцать — на перекур, в шестнадцать — на кофе. Пойдем!

На улице было свежо, с одуряющей силой пахло влажной хвоей и лесными цветами. У Артёма на миг в голове все поплыло: и этот восхитительный запах, и стрекотанье птиц, и робкое скольжение первых солнечных бликов. Все слепилось в радостный и праздничный новогодний игрушечный шар. Хотелось смеяться и петь, и бежать, как в детстве, вприпрыжку. Судя по блаженной — от уха до уха — улыбке Андрея, он тоже испытывал нечто подобное.

— Экие вы впечатлительные! — неодобрительно промолвил Большой. — Еще и Аду не нюхали, а балдеете, как наркоманы! Вперед, салаги! Посмотрим, что через пару часов запоете!

11

Как в воду смотрел, пророк проклятый! Через два часа Андрей стер себе ногу, пришлось залеплять специально припасенным для этого пластырем. Артём продержался до первого перекура, но и он вынужден был признать, что прогулка под руководством беспощадного «адопроходца» — совсем не сахар. Абсолютно не сахар! Плечи ломило, спина онемела, ноги стали спотыкаться на каждом шагу, а в глазах то появлялись, то испарялись бесформенные темные пятна. Большой же невозмутимо топал впереди, словно матерый лось-пятилеток, разве что взопрел слегка. Пока выдохшиеся компаньоны, со стоном сбросив чугунные вещмешки, валялись, как мертвые, он выбрал себе местечко поудобнее и, закинув на пенек свои слоновьи ножищи, вынул из рюкзака тонкую тростинку сигары.

— Оставишь, — выдохнул Артём. — Первую очередь пропускаю.

Комариные шнобели сквозь «бамовские» комбинезоны действительно не проникали. Чего не скажешь о колючих стеблях сухостоя. Ну, казалось бы, откуда им было взяться в начале лета? Ан нет, нашлись и такие. Впрочем, по сравнению с блаженной неподвижностью, все эти мелочи, вроде уколов, ломоты в ногах и бесперебойного жужжания комаров над распаренным лицом, не стоили того, чтоб и языком ради них шевельнуть.

— Как самочувствие, ястребы Преисподней? — осведомился Большой, вкусно затягиваясь и выпуская сизый дымок сквозь полтины ноздрей.

— Как у покойников, — проворчал Андрей, не открывая глаз.

— И это правильно, — благодушно покивал Большой. — Умершим Ад не страшен, они свое отбоялись. Если сумеете это чувство на пару недель сохранить — очень хорошо.

— Сам-то как свои ходки переносишь? — полюбопытствовал Артём.

Большой равнодушно пожал плечами; сосна, о которую он опирался, жалобно заскрипела.

— По-разному, — сказал Большой.

Артём поднатужился и приоткрыл свинцовые веки.

— Тоже пугаешься? — удивился он.

— Если бы хоть раз испугался, — сказал Большой, — ты бы меня не встретил. Но временами очень домой хочется. Предчувствие беды — иначе не назовешь. Работать продолжаешь — куда деваться, а в уме держится. В нашем деле главное — пройти посередке, не струсить и вовремя унести ноги. Есть почти для каждого верная гибель в Аду — это страх, с детства всаженный в подсознание, страх неопределенности.

— Не понял, — сказал вдруг Андрей.

— Это когда боятся неизвестно чего. Тебя Букой в детстве пугали?

— А то нет!

— Ты знаешь, как он выглядит? Вот и я не знаю. Страх невидимый, неосязаемый, без цвета и запаха. И всегда готовый сожрать тебя с потрохами. В разных странах он зовется по-разному, но всюду присутствует. Кому-нибудь доводилось, по малости лет, встречаться с эффектом «невидимки»?

— То есть?

— Ну, вроде бы и нет никого, а вроде бы кто-то и есть. Шаги там, движение воздуха за спиной в условиях полного безветрия.

— У меня было, — твердо сказал Артём. — После школы раз в кино пошли. Сейчас уж и не помню, на какой фильм. Что-то душещипательно-индийское, двухсерийное и с обилием драк. От друзей своих я жил далеко, обратный мой путь к дому лежал мимо городского парка. Представляете: зима, полнолуние, полночь. Снег, как зеркало, лунный свет по окрестностям разбрасывает. Красота! И людей — никого! Скучно, знаете ли… Вдруг слышу — позади снег скрипит. Ну, оглянулся, на всякий случай, мало ли тут кого носит — врагов у меня и тогда хватало… — Артём протянул руку и принял от Большого вполне приличный окурок. — Я ж говорю — на полкилометра все насквозь видать. Да только нет никого. И шаги затихли, но не сразу, а через пару секунд. Что прикажете думать юному балде-атеисту? Поблазнило, думаю. Пошел дальше. Только слышу — хрусть, хрусть, хрусть… ведь идут же! Человек я десятка неробкого, бояться не боялся, так что явно не со страху мерещится. Ведь явственно слышу! Притормозил резко, стал, как вкопанный, уши навострил. Точно: пять шагов хрустнуло, и опять тишина. Ладно, думаю, сейчас мы для преследователя нашего маленький экспериментик устроим! Повернулся и — навстречу, туда, откуда звук доносился. С тем расчетом, что если просто звуковое эхо от снега отражается, то хруст опять позади начнется… — Артём затянулся дымком с такой жадностью, что явно перехватил, вытер рукой выступившую слезу. — Так нет же! Нет никакого эха. Свои шаги слышно прекрасно, а посторонних — ни-ни!

— Тогда ты решил заглянуть в парк, — полувопросительно, полуутвердительно продолжил Большой. — Наверняка кирпич какой-нибудь подобрал или доску поувесистей. Ворвался в ворота с «оружием» наперевес, а там — тоже никого. Да и хруст — за спиной, а не впереди. Вот тут ты и почуял, как мурашки на спине зашевелились. Или нет?

— Все в точности, — признал Артём. — За исключением мелких подробностей. Ничего я не подбирал, просто кастет на пальцы надел.

— Судя по тому, что живым тебя видим, — хмуро промолвил Большой, — до дому ты дошел осторожным, размеренным шагом, в бег так и не кинулся. Хотя сердчишко, надо полагать, даже не в пятках, а на кончиках пальцев стучало. Да, ты знаешь, какой он — наш Бука.

— Я знаю тоже, — сказал Андрей.

— О, в тебе-то я никак не сомневался! — усмехнулся Большой. — Ну, орлы, и кодла же у нас подобралась! Один другого фантазийнее! Если в Аду на Буку напоремся, всем троим — амба! Никто не поможет, еще, глядишь, и топить друг дружку начнем. Тёма, ты чего это с куреньем затягиваешь? Ты давай, не филонь, заканчивай поживее! Ишь, разлеглись! Подъем!

Солнце пекло немилосердно, прокалив сосняк до сухого знойного звона. Ветерок чуть пошевеливал желтые в кончиках желобчатые иглы, узловатые ветви застыли в каменной недвижности. Даже птицы примолкли, пережидая полуденную жару. Даже комариный писк порастаял. Лишь трудолюбивое гудение пчел изредка оживляло лесную тишь, да занудный трескоток теплолюбивого паута-кровососа.

Артём с ненавистью смотрел в широченную, как диванная подушка, спину Большого сквозь мокрые от пота ресницы. Он уже дважды останавливался, чтобы отхлебнуть воды из пузатой походной фляжки, обтереть салфеткой лицо. Большой взирал на эти задержки, неодобрительно хмурясь, но помалкивал. И правильно делал, в противном случае Артём, пожалуй, и позабыл бы о будущем вознаграждении ради мгновенной сладости полновесного, от души, апперкота.

Андрей тащился позади, не отставал, не скулил, только пыхтел, как паровоз. По едва заметной хромоте было ясно, что и вторую ногу он стер так же благополучно, как и первую, но крепится в пику Артёму. Время растягивалось в бесконечность, усталость наваливалась, будто пьяный тяжеловес. Большой же по-прежнему пёр по бездорожью, ломился сквозь подлески, с неожиданной медвежьей ловкостью форсировал небольшие болотца.

— Умный в гору не пойдет, — проворчал Артём.

— И в Ад не полезет, — огрызнулся вожак маленького отряда безумцев. И Артём впервые подумал, что в случае открытого столкновения Большой может оказаться очень опасным противником. Такой если разок зацепит, так наверняка покалечит, если совсем не убьет.

— Привал, — сказал Большой, аккуратно снимая рюкзак. — Андрюха, разуваться будешь потом. Сначала ставим кофе на огонек, а уже после того занимаемся остальными делами. Вот так-то, орлы. Все делается попутно — в том месте, куда мы с вами намыливаемся, время нужно экономить. Минутка к минутке, секунда к секундочке — глядишь, на часок пораньше смоемся. А лучше — на парочку.

— А лучше бы вообще не ходить, — буркнул Андрей, приклеивая пластырь к мозолям.

— Кому как, — парировал Большой. — Для некоторых адская тропа — способ существования. Ты торгуешь трубами, я исследую Ад. У каждого своя стезя.

— Не надо упрощать, — обиделся Андрей. — Я не торгую, я с людьми работаю.

— А я с чудовищами, — ухмыльнулся Большой. — Которые — то есть, а то, глядишь, и нету. Очень занимательное занятие… только зевать нельзя.

Вода в кружках покрылась пленкой из мелких, сплывающих со дна пузырьков.

— Снимайте живее, — распорядился «адопроходец». — Ничто на свете не бодрит верней воды из-под «белого ключа»!

Артём всыпал в кружку двойную дозу кофе, перемешанного с сахаром. Взболтнул ложкой, зачерпнул…

— Хорош! — сообщил с видом знатока. — Только уж больно сладкий. Тут ты не доработал, атаман.

Большой прислонился спиной к высокому, относительно свежему пню, осторожно убрал с кружечного ободка поджарую, полосатую, как тигр, осу.

— Привыкайте к сладкому, орлы, — сказал, прихлебывая кипяток. — Сахар обостряет зрение в темноте и работу мозга. Последнее в аду скорей недостаток, чем достоинство, но острый глаз — крайне необходим.

Он извлек сигару и вкусно затянулся дымом.

— Эй! — возмутился Артём. — Так мы не договаривались! Кофе кофием, а перекур — перекуром.

— Память нужно тренировать, салага! — безмятежно отозвался Большой. — Перекур уже был. Ты что думаешь, мне заняться нечем, кроме как с вами в лесу болтаться? Я — ас. Я в Преисподнюю готов идти в любую минуту. Но в этот раз мне там помощники нужны, а не обуза. А вы, орлы, пока что обуза, вредный багаж. Хотите живыми вернуться — не филоньте, пашите, как зубры. Больно ляжешь — здоровее проснешься. Я-то по-любому оттуда вырвусь. Вопрос в другом — кто мне за ходку заплатит, если вы там все останетесь?

Артём задумчиво подул на густую, чернильно-черную жидкость. Эти новости ему определенно не нравились. Он, конечно, подозревал, что посещение странного мира несуществующих сущностей несколько посложнее ночных прогулок в районе Пионерского поселка, но чтоб настолько?! Впрочем, отступать было поздно. Да и не к лицу. Оставалось надеяться на осведомленность и богатый опыт Большого. Невооруженным глазом было видно, что без твердой уверенности в их полезности делу он и с места не тронется. Скорей, откажет в помощи.

— Послушай, атаман, — сказал примирительно. — Насколько я понимаю, ты не один эту жилу разрабатывал… Есть еще кто-нибудь?

— Позавчера еще один был. Звонил. Сегодня — не знаю.

— А остальные?

Большой помрачнел.

— Были и остальные, — ответил, супясь. — Немного, но были.

— Куда подевались? — настаивал Артём.

— Не задавай дурацких вопросов — не получишь идиотских ответов, — дипломатично отозвался Большой, затягиваясь глубже обычного и совершенно чернея лицом. — Но уж в психушке-то из наших никого нет, можешь мне поверить!

— Что? — забеспокоился Андрей. — Вы тоже не все там знаете?

— Знаем-то все, — невесело усмехнулся Большой. — Во всяком случае, мы с Тимохой. Тем и живы.

— Не понял, — поднажал Артём.

Большой передал ему сигару, щелчком сбил с ладони муравья-проходимца…

— Вам будет трудно понять. Это еще сложнее, чем концепция Ада. Скажу только, что в том мире водятся не только устойчивые иллюзии. Встречаются и реальные существа, запертые древними знатоками в границах Преисподней. Их сущность закреплена навечно, они бессмертны. Точнее, убить-то их можно… только не всякий способен, да и Срок не исполнился.

— Какой срок?

— Знаете что, — устало ответил «орлам» атаман. — Не забивайте себе мозги ненужными вам вещами. Главное — избежать встречи с теми, кто этого заслуживает. А если не сумеем, делаем так: я хватаюсь за голову — вы обходите незнакомца с флангов. С этого мгновения неотрывно следите за мной. Я прикуриваю сигарету — вы хватаетесь за ножи. Остальное — мои заботы. И вообще, много знать будете — скоро состаритесь. Старина Данте недаром поместил над воротами Ада — «Каждому свое». Так и есть. Подъем, салаги!

Дальнейшую дорогу Артём почти не запомнил. В памяти удержалось лишь ощущение вдавленных в почву ступней и острая резь в плечах, смозоленных лямками неимоверно грузного «сидора». Бухнувшись в песок комнаты-тренажера, долго лежал без движения с закрытыми веками. Слева доносилось хриплое дыханье Андрея. Справа — скрежет вскрываемых банок и довольное мурлыканье Большого. Почему-то сейчас его превосходство не вызывало и тени раздражения. Совсем наоборот.

Артём всегда считал себя резко выраженным индивидуалистом, не выносил групповщины и враждебно относился к проявлениям лидерства. Это доставляло ему массу хлопот, но он даже втайне гордился ими, как несомненным доказательством своего суверенного «я». Он так привык лезть на рожон, что внушил определенную опаску не очень-то боязливым уголовным авторитетам. С ним предпочитали не связываться. Но сегодня, быть может, впервые в жизни он был немножечко рад тому, что в Аду рядом с ним окажется человек, подобный Большому. Человек, который беззаботно насвистывает немудрящий мотивчик, когда он — гроза уголовного мира — не в состоянии пальцем пошевелить.

— Шуруйте к столу, орлы! — воззвал Большой. — Жратва подана!

Артём застонал и поднялся. Телесная немочь позорно отступила перед властным требованием пустого желудка.

Пока они, обжигаясь и давясь, лопали консервы, владелец поместья заваривал чай. Ехидства в его поведении не наблюдалось. Особой усталости — тоже.

— Железный ты, что ли? — позавидовал Андрей.

— Практика, — пожал плечами Большой. — Экстремальщики все такие. Встречал и покрепче себя. Помню, был у нас руководителем группы Прохор Апполинарьевич Хрущ, прозванный Хрычом за глаза. С виду — дрянь мужичонка. Росточком — метр с кепкой, худющий — аж просвечивает. А как вздернет рюкзак, как размотает ходули… все в мыле, а он еще анекдоты травит. Да такие соленые, гад! Гонял нас по горам, как архаровцев. Уж на что мы народ бывалый, и то взбунтовались. Тут глядим — взвился наш дохлячок-хохотунчик… хрясть! хрясть!.. и двое самых шебутных уже пластом лежат. А ты говоришь — железный! Тимоха — друг мой — вот тот железный, он лом на шее узлом завязывает. А я — так, ничего себе, не больше. Даром, что Большой.

Артём, наученный горьким опытом прошлой ночи, вместо кофе всыпал в кипяток чайную заварку из маленького бумажного пакетика. Андрей последовал сему благоразумному примеру.

— Молодцы! — похвалил их Большой. — На глазах умнеете. Теперь вот что. Легче всего проникнуть в Ад из стационарной Зоны. В прежние времена на этих местах, как правило, воздвигали монастыри, иногда церкви. Именно поэтому в народном сознании заброшенный храм мыслится прибежищем нечистой силы. Именно поэтому настолько часты упоминания о массовых психозах в монастырях. В России, где монастырь частенько служил последним пристанищем заслуженным воинам и опальным администраторам, подобные безумства относительно редки. Этих ребят всегда отличало обостренное чувство Реальности, на любые проявления адской сущности они реагировали весьма скептически. А вот на Западе, где в монастырской братии заметно преобладал экзальтированный контингент, такие случаи наблюдались сплошь и рядом. В конце семидесятых годов вышеупомянутый Хрыч подверг сомнению рационалистическую теорию подобных явлений, предложенную еще французскими просветителями. Он осмелился предположить, что эта теория преследовала совершенно противоположные цели, нежели те, о которых заявлялось принародно. Он пошел еще дальше, заявив, что, поскольку имена просветителей давно и прочно связываются с деятельностью розенкрейцеров и франкмасонов, все их «разоблачения» — не что иное, как попытка отвести общественное мнение в сторону от решения существующей проблемы. Именно поэтому, утверждал наш теоретик, в работах просветителей нередко наблюдается полнейшая профанация накопленного материала, назойливое стремление порушить статистические связи многочисленных случаев мистических эпидемий. Вопрос, поставленный Хрычом, был сформулирован следующим образом: «Что именно хотели утаить от нас создатели Рационализма?» После пятилетних исследований мы смогли ответить на него совершенно однозначно: «Существование связи между миром Реальности и мирами слабосистемных сущностей».

Неофиты слушали с интересом, невзирая на телесную немочь.

— Какие исследования проводились и методику их проведения вам знать ни к чему. Перехожу к практическому обучению. Моя стационарная зона располагается в келье одного из древнейших монастырей нашего края. В каком именно — лучше не спрашивайте, не отвечу. Обстановка кельи скопирована в этом помещении. Цель копирования заключается в том, чтобы помочь выйти из Ада. Туда я вас отправить могу, а выбираться придется самим.

— Интере-есно, — проворчал Артём.

— Еще бы! — поддержал Андрей. — Значит…

— Значит нужно готовиться как следует, а не ждать, пока добрый дядя сделает все за тебя, — любезно пояснил Большой. — И бунта непотерплю! Дело заключается в следующем: Ад — место довольно пустынное, с ограниченным горизонтом. Переход в его измерение прост до смешного, но чтобы выйти, необходимо представить себе точку, в которой это возможно. И не просто представить, а точно, с малейшими подробностями. Слыхал я как-то про одного оборотня, который, перекинувшись в кабана, сам же слопал желуди, валявшиеся на полянке… До осени в кабаньей шкуре мыкался, едва с мушки у собственного внука ушел. Все, отставить чаепитие! Сели лицом к дальней стене. Теперь смотрите, наблюдайте, заучивайте каждый камень, каждый шов! И помните — это всерьез.

Ночью Артёму снились всякие гадости, бесконечные погони, в которых он участвовал то в качестве слабоногой жертвы, то — слишком медлительного преследователя. А напоследок его бросили все, и он очутился в каком-то помещении, незнакомом, без всякого выхода. Правда, одно отверстие там было — да и то не больше замочной скважины. Он был настолько глуп, что заглянул в нее и тут же пожалел о своей глупости, потому что увидел, чем занимается его ветреная подружка со своим богатым хозяином в его отсутствие. Они премило развлекались прямо перед его глазами, на расстоянии вытянутой руки, и весело хохотали, слушая его возмущенные вопли. Он с такой силой заколотил по стене кулаками, что поневоле проснулся… и с минуту еще трясся, как в лихорадке.

Неделя тянулась авиационной резиной. Правда, к четвертому дню оба новичка вжились в крутой ритм марш-бросков, скинули лишний жирок, обжарились до кирпичной красноты, но зато измотались психически. Теперь их сны утратили всяческую суматошность — всю ночь перед закрытыми глазами плавали, лениво кружась, опостылевшие стены тренажера, временами нависая над самою головой, грозя расплющить, размять, растереть в консистенцию томатной пасты. Большой утверждал, будто так и положено, будто все идет, как надо, но легче от этого не становилось.

А в пятницу Артём встретил ЕЕ. Она сидела в кабинете Большого и читала какую-то книгу. Троица адских проходимцев ввалилась в кабинет, внеся в его рафинированное пространство запахи горячего леса и пересохших болот…

— Привет, — прогрохотал Большой, останавливаясь посреди кабинета. — Помнится, я кому-то уже запрещал рыться в моей библиотеке!

Девушка ответила ему открытой лукаво-простодушной улыбкой. Похоже, что свирепость Большого ее не очень-то и пугала.

— Зачем пожаловала на сей раз? — продолжал разоряться владелец поместья.

— Тигр сказал, что ты снова в рейс готовишься, — сказала девушка, откидывая со лба вьющиеся пряди волос, игравшие на свету чудесными оттенками орехового дерева.

— Я этому Тигру клыки поштучно выдергаю! — пообещал Большой. — А то он, видно, решил, что ему кто-то другой жалованье платит!

Девушка поднялась. Легкая, стройная, длинноногая… рядом с кабаньей тушей Большого это было заметно вдвойне.

— Ты опять за свое? — спросила строго. — Ведь обещал же!

— А у меня — особые обстоятельства! — выкрутился Большой. Оказывается, и ему кой перед кем приходилось выкручиваться. — Вон у Андрея супругу в Ад затянуло. Не бросать же ее там?!

Малахитовые бархатистые глаза девушки, скользнув по Артёму, требовательно остановились на лице Андрея, и Артём на миг пожалел, что сам не удостоился подобной беды.

— Это правда?

Андрей кивнул и постарался приосаниться, придать себе вид бывалого путешественника, изрядно битого дорогой и жизнью, но не только не смирившегося под ношей невзгод, а даже совсем наоборот — окрепшего и пришедшего в стать. «Сволочь!» — подумал Артём. Обычно ему не приходилось особенно напрягаться, чтоб завязать разговор с приглянувшейся незнакомкой, но сегодня что-то такое ёкало в бронхах, перебивая заготовленные слова.

— Когда отправляетесь?

— Пока не знаю, — хмуро ответствовал Большой. — Думаю, дня два-три еще салажат моих тренирнуть.

— Ты поосторожней со словами, Большой! — предупредил Артём, радуясь возможности придраться к чему-нибудь.

«Адопроходец» удивленно взглянул на распетушившегося помощника

— И этот туда же! Одни неприятности от тебя, Лялька! Придется еще денек накинуть…

— Сам виноват. Не груби. А вы…

— Артём, — поспешно представился Артём.

— А вы, Артём, не сердитесь. Он не со зла — от безнаказанности. Его просто почаще одергивать надо.

— Я постараюсь, — пообещал Артём. — Можете на меня положиться.

Большой с изумлением наблюдал за беседой, переводя взор с одного на другого.

— Все? — спросил он. — Наговорились? Эй, Димыч!

Румяное лицо мордоворота тут же возникло в дверном проеме.

— Проводи-ка ее отсюда! — распорядился Большой. — И если я ее здесь до понедельника хоть раз увижу, можете сообща искать себе новую работу! А Тигру передай, что я его шомполом от берданы разрисую! Будет у нас синеклеточный тигр! Новинка зоологического сезона!

— Пойдем, Ляль, — осторожно предложил костолом Димыч. — Пойдем, а? Ты ж его знаешь, он нас живьем сожрет.

— Сатрап! — сказала Большому Лялька. — Навуходоносор! Тебя уже собственная охрана боится! Вот до чего докатился ты со своими экспедициями! Все неймется, да? Боров!

— Давай-давай, и поскорее, — поторопил Большой смущенного Димыча, осторожно теснящего девушку к дверям. — Вконец разболтались, как я погляжу! Всякая селедка указывает…

— Па-пу-ас! — донеслось из-за двери. — Мумба-юмба! Жиртрест!

— Чего выпялились? — обрушился Большой на свидетелей этой потешной стычки. — А ну, марш в камеру!

Артём хотел было найти достойный ответ на грубость хозяина, но, повинуясь незаметному и в то же время весьма ощутимому тычку локтем, которым угостил его Евдокимов, смолчал. Большой разорялся в кабинете, в тамбуре и какое-то время еще в помещении тренажера. Менее внимательный наблюдатель неминуемо пришел бы к выводу о неуравновешенности характера бывшего экстремальщика, не исключено, что отыскал бы в его поведении задатки мании величия… Но Артём уловил в буйстве «адопроходца» тщательно скрываемые нотки обиды. Интересно. Интересно…

К воскресенью Большой слегка подобрел — его ученики бойко отвечали на заданные им вопросы под судорожное дребезжание каморки, не реагируя ни на шумы, ни на световые эффекты.

— Ладно, орлы, — сказал он во всеобычной своей брюзгливой манере. — Двое суток на отдых, сутки на предпоходный тренаж, и будем отправляться. Тёма, извести кого следует: нужны свидетели, что наш квазимода ушел именно в Ад, а не просто дал тягу в какую-нибудь ЮАР.

Артём так и поступил. Переговоры с Эдуардом закончились, правда, нескоро, но привели-таки к желаемому результату.

— Пойдешь с ними? — поинтересовался в конце беседы хронический капитан.

— Придется.

— Завидую тебе, — признался Эдуард со вздохом. — Я б не решился. Да, раз уж с ними будешь, пригляди там. Насколько я понимаю, в тамошнем пространстве линия координат несколько отличается от нашей. Как бы экспедиция в Ад не обернулась обычной контрабандистской тропой. Или — несколько необычной.

— Это вряд ли. Большой, конечно, сумеет выйти там, где ему заблагорассудится, но Евдокимов однозначно — нет. Они у меня всегда на глазах, сговориться времени не было.

В голосе капитана нотки зависти и почтения мгновенно сменились ехидным злорадством:

— Дурик ты, господин Баца! Был следователем, а стал филёром. Ну подумай сам, напряги извилины! Какой понт Большому в Ад лезть, если потерпевшую вывести не сумеете? Смотри у меня, Орфей из Камышлова!

12

Большой плескался в бассейне. Его туша мелькала в зеленоватых струях воды с напором и резвостью детёныша кашалота. Артём разделся и, забравшись на крышу водного павильона, спикировал вниз. Вода была теплая, но понизу шел настоящий ледовый слой, не прогретый даже предиюльским солнышком. Артём вынырнул на поверхность весь покрытый «гусиной кожей». Тряхнул головой, сбросив с глаз радужные капли влаги.

— Слушай, атаман, — сказал он, подплывая поближе. — А как ты андрюхину половину собираешься на божий свет извлекать?

— То — мои заботы, — благодушно отозвался Большой, перевернувшись на спину. — Не мог бы — не брался б! Ты мне лучше вот чего скажи: по паспорту, да и по роже тоже, ты вроде как русский, а фамилия на молдаванскую смахивает… Что так?

— Нормальнейшая русская фамилия, — пожал плечами Артём. — Прадедушку в деревне прозвали Бац. Вероятно, за то, что кулак раньше мозгов в дело пускал. А как потомков звать прикажешь? Бацовы? Пробовали, так ведь язык сломаешь. Баца — намного проще.

— Поди ж ты! — Большой только головой покрутил.

Ох, и хорошо ж было в поместье «адского ходока»! Тигр, как выяснилось, исполнял у Большого и роль повара, причем с блеском. Соратники пили бургундское, купались и чесали языки. Андрей отсыпался за всю неделю. И даже коварные доберманы, отлынивая от службы, устроили с Димычем веселую кутерьму.

С заходом солнца охрана включила иллюминацию, мощный магнитофон под шаловливое моргание цветомузыки орал на всю округу голосами битлов. И никаких тебе соседей с малолетними детьми и припадочными бабульками, не выносящими шума после одиннадцати… А как славно спалось на пуховой перине в хрустких простынях! Эх, да что говорить!

Артёма растолкали в двенадцатом часу.

— Кончай ночевать! — рычал Большой, уже изрядно ужаленный. — Пельмени стынут! Опять хочешь с Тигром поссориться?

— А как есть — пирогами пахнет, — с треском потянувшись, помечтал Артём.

— Будут и пироги, — пообещал хозяин виллы. — Тигр Ляльку упросил, он от ее стряпни без ума, придурок корейский! Втюрился, должно быть.

Артём захлебнулся розовым французским вином, которое он вливал в себя прямо из бутылки, поданной атаманом. Большой наблюдал за его суетливым прихорашиванием с саркастической усмешкой.

— Ума не приложу, что вы находите в этой селёдке! — подивился вслух.

— Ты бы заткнулся, атаман! — зашипел в ответ несчастный засоня. — В ухо хочешь?

— Потенциального шурина бить некрасиво, — укоризненно заметил Большой, отхлебнув из бутылки. — Не груби, салага, старому топтуну адских троп, а то велю страже в подвал бросить на хлеб и воду. И Лялька не поможет.

— Я гляжу, ты совсем тут умом тронулся! — отозвался Артём, размазывая по шее полную горсть одеколона. — Правильно она тебя сатрапом зовет.

— Угу. Я и есть сатрап, — согласно кивнул Большой. — Года полтора назад ко мне тут с разборками приезжали. Ну, раздели голубчиков, сунули в камеру, продержали недельку в темноте без жратвы. — Он густо хохотнул и выбросил пустую бутылку в окно. — Через неделю прихожу, спрашиваю: «Жить хотите?» А они — хамить. Я ругаться не стал, не люблю я это дело. Зашел еще через три дня с тем же вопросом. «Хотим», — говорят. «А почему другим жить не даете?!» — спрашиваю. Продержал еще пару деньков и выпустил. Девятью дистрофиками больше стало. Артём присвистнул — круто!

— Ну, напугал! — сказал вслух. — Как без меня с Андрюхой пойдешь?

— А я вообще-то не тороплюсь, — пожал плечами Большой. — Могу и подождать. Могу совсем не ходить — бабок на две жизни хватит. Готов?

Артём кивнул и заторопился вниз.

Стол был накрыт под навесом рядом с ручейком. Крахмальная белоснежная скатерть, розы в темной керамической вазе, хрустальные графинчики с напитками, серебро и фарфор. Тигр, священнодействуя, раскладывал пельмени по тарелкам. Клёпа и Чёрный — охранники виллы, Андрей и Лялька чинно восседали за приборами в плетеных креслицах. Из-за угла виднелись завистливые рожи Колюни и Димыча, занятых по службе. Сторожевые горлохваты заискивающе юлили по обе стороны лялькиного стула, хитро жмурясь, тыкались мокрыми носами в колени. Стиляги!

— Забирайте своего пинкертона, — пробасил Большой, плюхаясь на прочную дубовую скамейку, стоящую в торце стола. — Предлагаю начать со «смирновской». Кто против?

— Мне коньяк, — подал голос Андрей.

— Я, пожалуй, сухого, — сказал Артём.

— Налейте и мне, — попросила юная сестрица хозяина виллы.

Охранники промолчали, Тигр тоже.

— Вот это — по-нашенски! — одобрительно рявкнул «атаман», наполняя фужеры водкой. — Тигр, хочешь я тебе российское гражданство устрою?

— Правда? — спросил Тигр, забывая наколоть пельмень на вилку.

— А то! Стакан враз намахнешь?

Тигр «намахнул» и прослезился, закашлявшись. Лялька заботливо подала закусить. Артём поклялся при первом же удобном случае оторвать голову мерзавцу-корейчику, мысленно, разумеется.

— Можешь считать себя коренным русаком! — в голосе Большого на секунду промелькнула нотка почтения. — Какую фамилию возьмешь? Могу Иванов сделать, а то, к примеру, есть вообще крутая фамилия — Баца. Вот скотина!

— Луще Иванов, — отозвался скромница Тигр.

Большой тут же разразился громовым ржанием. Андрей осторожно хохотнул, виновато взглянув на Артёма.

— Это вы — Баца? — спросила Лялька. Артём кивнул, стараясь выглядеть похладнокровнее. — Да вы не сердитесь. Хотите, я вам нашу фамилию назову?

— Да Ложкин я, Ложкин! — еще пуще завелся Большой.

Артём улыбнулся, охранники просто визжали.

— Ложкин — хороший фамилия, — одобрительно заметил Тигр.

Тут завизжал и Артём.

— Ох, не к добру веселимся, — сказал Большой, утирая слезы и остаточно порыкивая. — Не к добру. Давайте выпьем за успешный исход.

Артём с удовольствием лопал пельмени, поражаясь их необычному вкусу, подливая вина себе и соседке. Слабый аромат роз пленительно мешался с букетом ее духов, и от этого запаха бывалый сыщик хмелел сильней, чем Тигр от водки. Сам кореец, к слову сказать, нажимал на пирог с картошкой, да так крепко, что просто удивительно было — куда все это влезает?!

Большой просто закусывал.

— Работаете? Учитесь? — спросил Артём, когда шум за столом приобрел децибелы, необходимые для доверительного разговора.

— Ни то, ни другое. — Длинные пальцы Ляльки машинально поглаживали умильную, плутовскую собачью морду. — Алик запрещает. Рисую немножко, только выставляться боюсь — специалисты ругают.

— Почему?

— Бред, говорят, мрачно чересчур. Правда. Я сама на свои картины смотреть боюсь. Напишу и побыстрей фэйсом к стене. Вся мастерская заставлена.

— Если страшно, зачем писать?

— Хоть какой-то выход, — ответила Лялька. — Не писать еще страшнее.

— Мудрая природа все воображение, положенное нашей семье, выдала на Лялькину долю, — сказал Большой, который, как оказалось, все слышал. — А я просто — кабан, прущий по лесу напролом. Хочешь на ее картину взглянуть?

Артём кивнул. Андрей тоже выразил желание приобщиться к культурному досугу. Тигр уплетал пятый кусок пирога, только уши по сторонам торчали, как два желтых наутилуса.

Картина висела над трехспальной кроватью Большого, сбоку виднелся передвижной бар с пепельницей, полной окурков. Стена напротив была украшена огромным, вытянутым по вертикали портретом, изображавшим высокого тощего бородача в длиннополой белой рубахе. Человек сидел на трухлявом, зеленом от лишайника пне и смотрел вперед. В его неправдоподобно синих глазах застыли тоска и вековая усталость; сухие, бескровные губы, напротив, были сложены упрямо и жестко, если не жестоко. По обе стороны от сидящей фигуры густели пепельные щупальца наползающего тумана. Артём не знал, почему, но было ясно видно, что туман именно наползал. А где-то позади, за спиной старика, царил яркий солнечный день, столбом выраставший до самого верха картины. И были там каменный город, белевший с холма, и ласковая река с поросшими камышом берегами, и золотые поля тяжкоглавой пшеницы…

Артём перевел взгляд на другую картину и понял, почему так взгрустнулось одинокому стражу границы, понял, на каком пути занял он свой безнадежный пост. На полотне во внешнем беспорядке были намалеваны разноцветные полосы: багровые, огненно-черные, ядовито-зеленые и чернильно-лиловые, фрагментарно присутствовали также бурый и дымчатый. И такая беспощадная угроза смотрела из рамы в веселящий мир, что Артём вынужден был призвать на помощь всю свою железную волю, чтобы не отшатнуться прочь.

— Ой, мама! — прошептал за спиной Евдокимов. — Но такого ведь быть не может!

— И как ты ее назвала? — спросил растерявшийся сыщик, невольно переходя на «ты».

— «Не ходи!» — ответила Лялька.

«М-да… — подумал Артём, поеживаясь. — Что называется — в точку! А Большой ее в спальне держит… Интересно, он что, действительно бесчувственней пня?»

Андрей и Лялька потихонечку смылись от греха подальше. Артём, выдержав форс, еще несколько минут молча взирал на вопиющую жуть.

— Впечатляет, — сказал он наконец Большому, безучастно курившему, сидя на подоконнике. — Класс!

— Могу подарить, — поросячьи глазки владельца поместья сузились до размеров щелочек таксофона, из которых хитро и прицельно поблескивали зрачки.

— Дареное не дарят, — нашелся Артём.

— Она не дареная, — прозвучал неожиданно резкий ответ. — Я ее сам выбирал.

— Зачем?

— Знаешь, как ее называю я? — Большой выпустил струйки дымков из ноздрей, сделавшись удивительно похожим на маломерка-дракона. — «Надо идти».

— Куда? — опешил Артём.

Большой кивнул в сторону рамы, из которой смотрела угроза.

— Туда, куда ходить бы не надо.

«Ого! — подумал „гений частного сыска“. — Это многое объясняет!»

— А это что у тебя — портрет Гэндальфа? — спросил небрежно, подходя к противоположной картине.

— Гэндальфа? — ухмыльнулся Большой. — Да нет, браточек! Бери выше — это сам Венояр.

— Кто?

— Тот, кто запер в Аду автономные сущности, — пояснил Большой. — Можно сказать, отец современного мира. До его появления, браток, наш мир был совсем иным.

— Хочешь сказать, что все эти байки о колдунах и ведьмах… правда?

— Была правда, — уточнил Большой. — Была, пока не пришел Венояр. Все это не очень-то сложные вещи, Тёма. Все это довольно просто, необходимы лишь навык в действиях и особый психологический настрой. Ты бы сильно удивился, окажись в тех временах. Тогда все было по-другому: другая история, другие методы и принципы развития… Не суди о прошлом по учебникам для преподавания в нынешних вузах. Современная история по-настоящему началась только в третьем веке. И похоже, что скоро закончится.

— О конце истории я уже слышал, и не раз, — подал голос Артём.

Большой посмотрел на него с откровенной жалостью.

— Болтают об этом все, кому не лень, — проговорил он уклончиво. — Идея носится в воздухе, как говорится… только интерпретация не совсем та, каковым на самом деле является реальное положение вещей. Впрочем, чего зря турусы разводить! Все одно не поймешь, а поймешь — не поверишь.

Лялька сидела возле бассейна в окружении Андрея и Тигра. Завидев сумрачную физиономию частного сыщика, послала в его сторону ободряющий блеск снежной улыбки. Артём улыбнулся в ответ и поспешил приблизиться.

— Знаешь, я никогода не встречал подобной экспресии, — сказал он, усаживаясь напротив. — Нужно иметь железные нервы, чтоб такую картину повесить в спальне.

— Алик по натуре азартный игрок, — оживилась девушка. — Он с детских лет принялся играть в супермена и до сих пор не может остановиться. Я думаю, что и к моим картинам он относится, как к вызову, брошенному лично ему, а на вызов он отвечает безотчетно, на подсознательном уровне.

— Больсой не играет, — с достоинством возразил забытый коротышка. — Она самый настоясый супермен. Мой знаю.

Большой, в одиночестве восседавший за неубранным столом, опрокинул в рот очередную порцию водки и разжег сигару. В амплуа супермена он смотрелся не очень, ему больше подошла бы роль Карабаса.

13

Утром они совершили маленький марш-бросок, в целях закрепления навыков. Потом часа полтора медитировали в комнате-тренажере.

— Вызывай своего капитана, — сказал Большой, закончив занятия.

Эдуард встретил их на тракте, сидя на передке милицейского «бобика». Рядом о чем-то судачили молодой подтянутый лейтенант и грузный, по-медвежьи увалистый сержант предотставочного возраста. Артём помаячил им из окна «БМВ», ведомого руководителем экспедиции.

— Ага! Вот и подследственный прибыл со своими защитничками! — обрадовался Эдуард. — По местам!

Лялька чмокнула брата в заросшую морду, выбралась из машины и пересела в евдокимовский «мерс». Оба прикомандированных — и лейтенант-салага, и матёра-сержант — проводили ее тем откровенно голодным взглядом, в котором горького мужицкого разочарования в собственной судьбе сконцентрировано куда больше, чем в смертельном запое. Артём, сопровождавший девушку, спиной почувствовал их взоры, полные зависти и недоброжелательства.

— Знаешь, — сказал он Ляльке, наклонившись к самому ее розовому ушку, — а ведь вы с Тигром ничего в твоем брате не поняли. Про таких, как он, раньше былины слагали. Как бывший следователь тебе говорю: маскировка и суть — понятия абсолютно разные.

Лялька улыбнулась и поцеловала его в лоб.

— Пригляди за ним, — попросила тихонько. — И сам поостерегись, я за вас свечку поставлю.

— Эй, ловелас недобитый! — послышался бычий рев из передней машины. — Уснул там, что ли? Шуруй сюда, салага!

Димыч, сидящий за рулем, ухмыльнулся во всю ширь своей круглой ряхи.

— Иди давай, — сказал он, плавно притапливая педаль газа. — И удачи вам!

Дорога к пункту перехода заняла изрядно времени. Монастырь, откуда Большой привык стартовать, располагался в соседней области. Глядя на леса и груды каменных увалов, проплывающие за окном, Артём внезапно подумал о том, что повторяет историю Пал Палыча Гуселетова — бывшего инженера и бывшего «бича». Интересная вырисовывается картина.

Поступая на службу, он, как и всякий уважающий себя человек, грезил о торжестве справедливости, и когда Реальность больно хрястнула его об колено, попытался всю свою боль списать на существовавший порядок. Но порядок сменился, а новая оплеуха не заставила долго ждать. Теперь он о справедливости и не мечтал. Холодный, язвительный, он ставил в заслугу себе уже то, что не кинулся в объятия криминальных группировок, не скрывавших своей заинтересованности в услугах профессионала, знающего расклад в коридорах власти, а главное — известного в кругу этих властей.

И только разглядев подлинную натуру Большого, Артём сумел осознать, что для него — прирожденного следователя — роль частного детектива ничуть не выше, чем «должность» бича для бывшего инженера.

Большой свирепо жевал тлеющую сигару, Евдокимов спал, откинувшись на спинку сиденья, мучительно морщился во сне. Понемногу светало.

— Не психуй, — проворчал ас адских трасс, сворачивая на почти незаметную, изрядно заросшую грунтовку. — Достанем андрюхину суженую, домой вернемся целехоньки. Чую!

— Не ходи туда больше, атаман, — попросил его Артём. — Себя тебе не жалко, знаю. Но сестру пожалей, если себя не хочешь. Пока ты там, она здесь с ума сходит.

Большой хмыкнул с невыносимым сарказмом.

— Много ты понимаешь, слепушник! — И добавил минуту спустя: — А сам видишь не дальше лялькиного носа! Это, парень, от недостатка информации.

— Ну так просвети, коль на то пошло.

— Пугать неохота! — буркнул Большой.

Машину мягко подбрасывало на ухабах, спящий Андрей сполз в угол салона.

— А ты попробуй, — настаивал Артём. — Вдруг да не испугаюсь?

Большой откусил растрепавшийся кончик сигары, смачно плюнул в кусты на обочину.

— Помнишь, ты про графа этого рассказывал?

— Про князя, — поправил Артём.

— Не суть важно, пусть — князя. Так вот: дурак он — твой аристократ… Есть в Аду мертвые! Есть! Да не просто мертвые, а убитые по такой дьявольской технологии, какая самому де Саду во сне не снилась.

В зеркальце было хорошо видно, как наливалась дурной черной кровью морда Большого, как скалился в судорожном извиве рот. Ярость, запечатленная в этих неуправляемых корчах лица, превосходила все проявления этого чувства, когда-либо встречавшиеся Артёму.

— Вон оно что! — сказал Артём, невольно поежившись. — Ну, если для расплаты, тогда…

— Для расплаты?! — зарычал Большой. — Что ты вообще понимаешь, мальчишка?! Как я с ними могу расплатиться?! Чем?! Да им все — до фени!

— Ты говоришь про автономные сущности, насколько я понимаю? — осторожно спросил Артём.

В ответ послышался отборный мат. Проснувшийся Андрей недоуменно оглядывался, стараясь понять, что же, собственно, такого произошло, что вызвало такой взрыв эмоции.

— Не вертись! — рявкнул Большой.

14

Монастырь в настоящее время представлял собой компактную группу известняковых развалин, окруженную сильно обветшавшей стеной. Колокольня рухнула на купол часовни и погребла его под своими останками. Кельи хмуро смотрели на пришельцев пустотой оконных проемов, испревшие доски лежали на ступенях крыльца. Экспедиционный кортеж осторожно въехал во внутренний двор, дико заросший зеленым гребнем бурьяна. Впрочем, следы недавних посещений этого оплота Православной Церкви были очевидны: справа от въезда трава оказалась значительно ниже, кустарника и вовсе не наблюдалось.

Большой заглушил мотор и вышел наружу. Андрей, перекрестившись, последовал его примеру. Артём не стал торопиться. Он прикрыл глаза и прислушался к своим ощущениям, впервые в жизни доверившись столь нелюбимой им интуиции. «Рви когти, дружок! — сказала ему интуиция. — И чем быстрее, тем лучше! Ну какой, к черту, из тебя герой? Одна видимость!» И то правда: идти не хотелось совершеннейше.

— Сдрейфил, Ватсон? — донесся снаружи бульдожий рык Большого.

Да, вынужден был признать Артём, сдейфил. Это только роботу-копу все пофиг, а он живой, очень даже живой человек. Ему нравится мир Реальности, в этом мире он готов на любой риск, на любую бузу. Но — здесь. Не там, где нет возможности ответить на удар встречным справа. Или слева… Эх, не будь поблизости ехидного барсука-Эдуарда!.. Не будь зеленоглазой чаровницы-Ляльки…

— Не брякай дверью! — попенял Большой, ласково поглаживая запылившуюся крышу «лайбы».

Представители правоохранительного ведомства выглядели помятыми и унылыми. Обстановка им крепко не нравилась — и без очков было видно. Лейтенант все озирался по сторонам, разве что за пистолет не хватался. Сержант смотрел под ноги, волосы на затылке встали щетиной. Только Эдуард Трофимыч, невзирая на сонную опухлость лица, держался без видимого беспокойства.

— Серьезное место, — сказал он Большому. — Одному скучно, наверно, бывает.

— Мне-то откуда знать? — ухмыльнулся в ответ последователь Орфея. — Я здесь долго не задерживаюсь. Как говорится, сделал дело — уноси ноги. Слушайте сюда, орлы сыска! Сейчас двинем на стартовую площадку, обыщите ее, как положено, чтоб вопросов не возникало, составьте акт. После нашего старта песочек разровняйте и уберите все, что от нас останется. Договорились?

— Ладно, — сказал капитан. — Сделаем. Как насчет наблюдения?

— Мне без разницы, — ответил Большой. — Хотите наблюдать — наблюдайте, но не советую.

— Это почему ж? — подал голос встрепенувшийся лейтенант.

— Отвечать за тебя неохота, вот почему, — голос адопроходца был предельно спокоен, вопросы его явно не волновали и не задевали. — Условия перехода настолько просты, что каждому идиоту попробовать хочется. И пробуют… Послушайте доброго совета, парни: не лезьте вы в эти дела. Закроете за нами дверь, подождите с полчасика, а там уж можете стены простукивать, землю рыть, только камни с мест не срывайте. И не забудьте прибрать, как договаривались. Теперь о времени. Уходим приблизительно на неделю, по здешнему счету. Если повезет, вернемся раньше. Если нет — чуток задержимся.

— А если сильно не повезет? — спросил сержант, не поднимая глаз.

Большой снисходительно взглянул на него с высоты своей глыбообразной туши.

— За такие вопросы перед уходом — принято бить морду, — сказал он с намеком. — Во всяком случае, в нашей группе. Тогда повезет — примета такая.

— А-а, ну, если примета… — протянул сержант.

15

Вслед за Большим они обогнули колокольню, проникли внутрь монастырской церкви, спустились в подвал. Запах сырого камня неприятно щекотал раздувавшиеся ноздри Артёма, ноги оскальзывались на островках бурого лишайника, расползшегося по каменным плитам пола, голоса звучали враждебно и глухо.

Вход в нужное помещение располагался в самом конце и перекрывался массивной дверью, сплошь обитой ржавым железом. Большой открыл ее, и Артём, шагавший следом, очутился в прекрасно известной ему комнате. Стартовая площадка от тренажера не отличалась абсолютно ничем, не было даже ощущения особого напряжения, каким наделяются подобные места в рассказах очевидцев.

— Милости прошу, — пробасил Большой. — Располагайтесь. Можете обыскать.

Эдуард Трофимович протиснулся вперед, пробежался лучом карманного фонаря по стенам, потолку и песчаному ковру подножия, хотел сплюнуть, но почему-то раздумал.

— Не вижу необходимости, — сказал он Большому. — Когда пойдете?

— Выспимся, пообедаем. Да и рванем потихонечку.

Они вышли на божий свет и занялись приготовлением к завтраку.

— Место здесь неуютное, — читал наставления Большой, с хрустом разгрызая запеченную курочку. — Потому и не боюсь машину без присмотра оставлять. Местные этот монастырь стороной обходят, и правильно делают, между прочим. А заезжие в первый же вечер смываются, и тоже правильно. Так что мой вам совет, орлы: разбейте палаточку возле леска, у въезда. И после полудня сюда старайтесь без крайней надобности не ходить. Если уж совсем припечет, идите втроем. Одного не пускать ни в коем разе! Ясно? Будет блазнить — плюйтесь, ругайтесь матом, авось пронесет.

Сержант намазал на краюху «бородинского» толстый слой ананасового джема, полюбовался этой непристойной сопряженностью, метко отхватил изрядный кусок. Эдуард Трофимыч с отрешенным спокойствием прихлебывал чай из раскаленной алюминиевой кружки. В отличие от хлыща-лейтенанта, страшилки Большого их пугали не очень.

— Не понимаю, — сказал лейтенант. — Если подвал нам нельзя охранять, за каким лядом нас тогда сюда привезли?

— Для порядка, — отозвался Эдуард. — Все должно быть официально оформлено.

— Что оформлено? — лейтенант расстегнул ворот рубашки. Очевидно, в преддверии жаркого спора. — Лично я не уверен, что смогу удостоверить вероятный исход поиска.

— Почему? — спросил Артём.

— А где гарантия, что вы не прячете потерпевшую в какой-нибудь камере здешних подземелий? Запугали девчонку, свели с ума и замазываете нам глаза мнимым походом. Искать нельзя, в монастырь не соваться… А потом взять, да и подмахнуть голословные разглагольствования вашего амбала?!

— Я тебе харю щас так разрисую… — угрожающе заворчал Артём, поднимаясь, но Большой вовремя поймал его за плечо и усадил на место.

— Знаешь что, лейтенант, — мягко сказал Большой. — Мое дело — вас предостеречь. Я не настаиваю: если хочешь, можешь перевернуть эту халапуту с ног на уши, можешь устроить повальный обыск в самую полночь. Валяй, проявляй бдительность. Кто знает: а вдруг у тебя действительно нервы отсутствуют напрочь? Но помни — к неприятным сюрпризам этого места нужно быть готовым всегда.

— Он подпишет акт, — заверил Эдуард, не поднимая взгляда от кружки. — Я имел консультацию с князем. Все сходится один к одному. Подпишет. И твои рекомендации будут выполнены без дураков, прослежу.

— Вот это — деловой разговор! — подытожил Большой.

16

Приближался полдень, солнце шпарило в полную силу, ветерок наползал с ленивой вкрадчивостью круглого отличника. Артём бросил прощальный, жадно запоминающий взгляд окрест и вошел под каменные своды часовни. Впереди, загромождая коридор, шагала кабанья туша Большого, позади слышались неровные шаги Евдокимова, угрюмый, сторожкий топот подручных Эдуарда. Настроение было не из лучших, а точнее говоря, просто паршивое.

Дверь открылась плавно, без скрипа, запах затхлости смешался с запахом сухого песка. А песок был сух просто на удивление. Впрочем, учитывая то, чем на самом деле являлось это место, удивляться особенно не приходилось. Большой, утвердившись посреди зала спиной к дверям, достал из-за пазухи нечто похожее на длинный деревянный портсигар и вынул оттуда четыре тонких черных свечи.

— Прошу садиться, — пригласил он соратников с радушием прирожденного палача. — Лицом к стенке. Вот так, чудненько. Эй, служивые, будьте любезны — заровняйте следы.

Сержант аккуратно прошелся по песочку граблями, предусмотрительно прислоненными к внутренней стене зала. Эдуард прикрыл дверь снаружи. Свечи, воткнутые прямо в песок, окружали сидящих довольно правильным квадратом.

— Зажигай! — распорядился Большой и первым потянулся к ближней, чиркая фирменной зажигалкой. Артём последовал его примеру. Неровный багровый свет воцарился в подземном зальчике старого монастыря. Темный дым от фитилей поплыл слоями, окутывая пространство. Дышать было можно, хотя удовольствия никакого.

— Приступаем к фазе прыжка, — предупредил Большой. — С Богом, салаги!

Артём закрыл глаза и заученно принялся представлять себе безжизненную пустыню, озаряемую всполохами багровых тонов. Это было не так-то просто. Одно дело, когда представляешь переход с абстрактной позиции, и совсем другое, когда знаешь, к чему это может привести… Подсознание ожесточенно сопротивлялось самоубийственному намерению своего обладателя. Прошло несколько минут, а может, часов, прежде чем Артём насмелился приоткрыть свинцово непослушные веки…

Да, пустыня была. И в точности, какой представлялась в самых зловещих кошмарах. Во все стороны, до самого горизонта тянулись нескончаемые пески, испещренные мигающей мозаикой кровавых отблесков неба. Неба, которого не было. Где-то над головой сумрак сгущался в сплошную черную завесь, то там, то сям испускавшую вдруг багровые вспышки, сливавшиеся на линии горизонта в угрожающую красную полосу, схожую с заревом ночного пожара.

— Поздравляю с прибытием в Ад, братцы! — раздался раскатистый басище Большого. — Любить и жаловать не обязательно! Подъем!

Артём встал и встряхнулся, поправляя рюкзак.

— Куда двинемся? — спросил с наигранной бодростью.

Большой раскурил сигару, зажигалку бережно спрятал в карман.

— А куда бы тебе хотелось? — раздался безмятежный ответ.

Вот собака!

— Ты атаман, — подал голос на удивление невозмутимый Андрей, — тебе и вести.

— Тогда вперед, — скомандовал Большой и подал подчиненным личный пример. — Андрюха, держись в середке. Воображение у тебя богатое, и с краю тебе нельзя.

Песок лежал плотно, однако под ногой подавался, осыпался в следы с тихим, но внятным шорохом. Казалось…

«Стоп! — одернул себя Артём. — Это просто шорох песка. Обычный, ничего не напоминающий звук сыплющегося песка. И ничто иное!»

И тут позади послышалось отчетливое шипение. «Спокойно! Спокойно!» Они обернулись и увидели пятиметровую кобру, поднявшуюся над поверхностью в самой угрожающей позе. В ее круглых смоляных шариках глаз притаилась смерть. С морды стекали капельки отвратительно желтого яда. Пальцы встревожившихся «салаг» автоматически легли на рукоятки ножей.

— Во! — с чувством глубочайшего удовлетворения промолвил Большой. — Добро пожаловать, госпожа иллюзия! Обратите внимание, товарищи экскурсанты, какое удивительное сходство демонстрирует это явление с исходным образом. Жаль, что не настоящая, экземпляр просто превосходный.

С этими словами он сделал шаг вперед, нагнулся и прямо сквозь костяные чешуйки хвоста загреб полную горсть песка.

— Ах ты, моя призрачная миражулька, — ласково гудел он, посыпая голову гигантской змеи песочной струйкой из кулака. — Побудь с нами, не растворяйся, не исчезай.

Но слабосистемность адской сущности уже проявила свою переменчивость: очертания ядовитого гада потеряли свою первоначальную резкость. Теперь даже впечатлительный совладелец трубного комбината смог убедиться в призрачности угрозы: очередная небесная вспышка просветила кобру насквозь и заиграла на поверхности песка тусклыми и бурыми «зайчиками».

— Фу на тебя, капризница! — произнес адский ходок и дунул в сторону призрака, совершенно развеяв его в окружающем мире.

Андрей вытер мокрое лицо рукавом, отдуваясь так, будто наперегонки бегал. Артём посмеивался, скрывая усмешкой нахлынувшее облегчение.

— Пошли, — сказал Большой, стряхивая песок с ладони. — На ходу поговорим. Уясните себе накрепко, парни, что в Аду, за исключением очень небольшого количества вполне реальных существ, ничего настоящего нет. Если под ногами у вас внезапно разверзается бездонная пропасть, это означает лишь то, что вы этого сами хотели. Воспримете пропасть всерьез — она овеществится, сумеете убедить себя в ее нереальности — пройдете без всякого ущерба, потому что никакой пропасти здесь нет и быть не может. Любые чудовища, которые нам встретятся на пути, фактически не более, чем плод воображения. Вашего или чужого — неважно. — Он передал окурок Артёму и продолжил лекцию по теоретически-прикладному адоведению. — Защита от всех здешних каверз проста и безотказна: не давайте себя запугать, смело топайте напролом, пожмите лапу упырю-вурдалаку, облобызайтесь с циклопом, и они растают, как дым!

Со стороны это, наверное, выглядело очень впечатляюще: черное небо в зарницах, бурый песок до горизонта и три героя в белых одеждах, идущие навстречу чудовищным испытаниям; но Артём себя героем не ощущал. Возможно, по причине придавливающей тяжести битком набитого рюкзака. А возможно, и потому, что роль героя в нынешних обстоятельствах играть было не перед кем: Большой видел его насквозь, а перед Евдокимовым, слава Богу, был пример и более достойный.

Шли долго, никуда не сворачивая. Во всяком случае, намеренно. Да и куда тут можно было свернуть? Зачем? По уверению предводителя экспедиции, в Аду все пути ведут в Ад. Куда ни пойди — придешь куда положено. Единственное, что отдается на твое собственное усмотрение: оставаться ли дольше или вернуться в свой собственный Мир.

— Данте, конечно, великий поэт, — говорил Большой, не сбавляя шагу, — но в Аду не бывал. Его пресловутые семь кругов — не более чем остроумная выдумка завсегдатая винных погребков. Все гораздо проще и в то же время гораздо сложнее, чем ему думалось. Хотя нельзя исключать, что в эпоху Средневековья структура здешнего Мира имела определенную схожесть с его построениями. Ад таков, каким его представляют, но об этом знают немногие.

— Ты хочешь сказать, что в результате распространения дантовских баек Ад перестроил свои порядки? — поинтересовался Артём.

— Частично, — поправил Большой. — Во-первых, Данте подстраивался под уже существовавшие представления. А во-вторых, Европа — еще не весь мир. Западная — тем более. Китайские, африканские и иранские представления о Преисподней влияли на нее ничуть не слабее, чем европейские.

Впереди угадывалось какое-то движение, какая-то неясная кутерьма.

— Приближаемся к Лете, она же — река Стикс, — предупредил Большой, — она же Дану, она же Смородина. Одним словом, условная граница для путешественников Потусторонья.

— Почему условная? — заинтересовался молчавший Андрей.

— Тут все условно, в том числе и граница. Люди сами придумали себе черту, за которой якобы начинается непосредственный Ад. Она и образовалась, согласно пожеланию клиентов. Подразумевается, что тот, кто вовремя одумался, может вернуться в свой Мир. Ну, а прочих ждут гибельные чудеса Нави. Все, как в наилучших фирмах по проведению сафари: предварительная демонстрация ожидающих вас трудностей, а там выбирайте — идти ли. Хотя, на самом деле, что там, что тут — разницы никакой. Мы уже в Аду, и все, что может случиться с нами за Летой, с таким же успехом произойдет и здесь.

Река разрезала пустыню по всей линии горизонта. Темная густая вода мчалась с бешеной скоростью справа налево, пузырясь и булькая на невидимых перекатах. Ширину определить оказалось весьма затруднительно — дальний берег едва виднелся в плотном тумане. Примерно в полукилометре правее какие-то призрачные силуэты грузились на столь же призрачную лодку; новые группы возникали незаметно откуда.

Большой уселся прямо на бережку, плюнув сквозь громадного краба, выбравшегося из воды с явно агрессивными намерениями, и посоветовав ему сгинуть, что тот и выполнил, не возражая.

— Попьем кофейку, — сказал Большой, — и полюбуемся отплытием Харона. По идее, давно бы пора ему раствориться в небытии, да пока держится за счет поэтического воображения записных рифмоплетов и фантазий специалистов по мистике. Тем и жив.

Они пили густую, обжигающе-сладкую жидкость и следили за призрачным ходом просвечивающей ладьи, сопровождаемой унылыми вздохами непонятного происхождения. Источника этих тревожащих звуков не наблюдалось, во всяком случае — поблизости.

— Не обращайте внимания! — махнул рукою Большой. — Положено стонать, вот и стонет. Кто? Да какая разница? Может, сама ладья, а может, привидения, которых везут. Или сама атмосфера. Такая же иллюзия, как все остальное.

— И река не настоящая? — уточнил Евдокимов.

— Откуда тут настоящей взяться-то! — сплюнул Большой. — Пустыня, она пустыня и есть. Полная пустота.

— А песок? — этот вопрос Артёма мучил давно, только все как-то недосуг было прояснить его: Большой был большой мастак заговаривать зубы.

— Что — песок? — переспросил атаман «экспедиционного корпуса».

— Песок здесь откуда?

— Знаешь что, мистер Шерлок Холмс, ты бы попридержал при себе свои дедукционные таланты! Лично мне по песочку как-то привычнее. А ты бы хотел по пустоте шлепать? Нет? И я не хочу. Потому и оставляю вопрос открытым. Ясно?

Ничего не скажешь, временами он был дьявольски убедителен! Артём допил кофе и, облокотившись на обманчивую реальность песка, с интересом следил за приближением какой-то летучей твари, стартовавшей с противоположного берега.

— Во, еще один реликт древнегреческого воображения! — хмыкнул Большой. — Сейчас она, конечно, уже не та, но в свое время смогла напугать даже такого храбреца, как Одиссей. Впрочем, не мудрено — человек был неподготовленный. Дерзок — да, дерзок, но, как и всякий в те века, религиозный ортодокс, — и выплеснул остатки кофе прямо в отвратительную рожу налетевшей Горгоны.

Призрак заверещал и испарился.

Путешественники сложили пожитки и тронулись в путь. Вокруг них струилась темная пелена реки, поднимавшаяся все выше, под ногами сухо похрустывал воображаемый песок. Становилосьвсе интереснее.

— Не заблудимся? — состорожничал Андрей, окунувшись по самую макушку.

— При всем старании вряд ли удастся, — отозвался эксперт по проблемам Потусторонья. — Захочешь, да не получится. Топай давай.

— Ты там что-то насчет греков заикался, — напомнил Артём, старательно пялясь под ноги в поисках опоры.

Иллюзия воды была полной, даже рыбы скользили мимо. Громадный спрут, непонятно каким образом очутившийся в пресной, по задумке, воде, попытался сцапать путешественников толстущими, как бревна, щупальцами, но к тому времени, когда Артём уже совсем приготовился войти ему прямо в рот, от всей его мощи осталась лишь бледная тень. Большой его, кажется, и вовсе игнорировал напрочь.

— Я не очень большой знаток восточной традиции представлений об Аде, — гудел Большой. — Да и вам, если на то пошло, непонятно будет. Греция ближе, доходчивей. Они довольно быстро вычислили свои местные стационарные зоны Перехода. Их герои шастают в Ад немногим реже, чем в дом терпимости, и уж во всяком случае гораздо чаще, чем на Крит и в Египет. Все, кому не лень, лезут в гости к Аиду. Самыми наглыми оказалась парочка неразлучных корешей из Средней Греции — Тесей и Перифой. В здешние края они прибыли с абсолютно невыполнимой миссией — забрать в Реальность жену Аида. Не слабо, а?

— Круто, — согласился Андрей, плохо различимый в текучем сумраке Леты. — А что — была и такая?

— Почему — была? — поправил атаман. — Только захоти — и нынче будет. Но лучше не надо — она материализуется неотделимо от своего суженого, а он ведет себя соответственно — по-царски. Захочет — помилует, но скорее наоборот. Здесь так, парни: в кого поверишь, тот и слопает. Нет — лучше бы слопал! Будет жрать до скончания века, Ад все-таки!

Он остановился и чиркнул зажигалкой. Видеть курильщика в подводном царстве было забавно, правда, и видно почти ничего не было: так, тусклое мерцание огонька.

— Самое прикольное в этой затее, — продолжал Большой, — было то, что местный «самодержец», при всем желании, не смог бы исполнить их требования. Что толку тащить в Реальность иллюзию?! Кстати, из этого следует, что сумма знаний о принципах запредельных миров была еще крайне незначительна. Правда, существует и некоторая оговорка: нам, в свою очередь, трудно судить о тогдашней Реальности. Вторым любопытным моментом можно считать реакцию воплощенного Аида — он наказал их бессилием. Вдвоем они не боялись никого, даже Геракла, но здесь, после признания реальности иллюзии, никакие самые тренированные мышцы спасти не сумеют.

Огонек сигары плавно переместился в сторону Артёма. Сыщик с удовольствием затянулся щекочущим дымом. «Расскажи кому — в дурдом загремишь», — подумал, усмехнувшись.

— Да, ребятам воздалось на всю катушку, — рокотал басище Большого. — И главное, удар был прицельным на зависть, по самому больному. Представляю, как они бесились, не в силах оторвать свои задницы от каменных кресел дворца, как орали друг на дружку до тех пор, пока не превратились в смертельных врагов… О, Ад умеет найти слабое место, чтоб ужалить под самое сердце!

Он помолчал, думая о чем-то своем, Артём догадывался, о чем именно.

— Какое-то время спустя Геракл освободил Тесея, — заговорил Большой. — Перифой остался.

— Почему? — спросил Артём.

— Трудно сказать. Хрущ полагал, что Гераклу совсем не улыбалось получить заново прежний расклад сил. Кому охота скатиться из королей в валеты? Но Тимоха придерживается иной концепции: Перифой зациклился на Персефоне до такой степени, что энергетически врос в здешнюю ауру.

— Мы что? Встретимся с ним? — подал голос Андрей. — Чего молчишь?

— Это я плечами пожимаю, — откликнулся атаман. — Может, и встретимся, а может, и нет. В зависимости от того, на сколько здесь застрянем. На чем бишь я остановился? Ах, да!

Движущийся занавес Леты постепенно снижался, они шли уже более получаса — пора бы этой гадости и вовсе закончиться. Зарево впереди полыхало с пугающей интенсивностью. «Небо» нависало над самой головой.

— Что касается Геракла, то его можно смело признать настоящим асом сопредельных миров. Этот парень умел гораздо больше, чем под силу нашему брату.

— Например? — уточнил Артём.

— Например, признать реальность адской сущности, но поставить ее в зависимость от своей воли. Никто не может, он — мог.

— А Венояр? — снова встрял в монолог неуемный гений частного сыска.

— Он ставил перед собой другие задачи, рядом с которыми наши мытарства выглядят субботним пикничком под водочку и закуску. И выполнил их. Венояр ограждал сопредельные миры от проникновения в реальность, а Геракл пользовался возможностями этих миров. У него был какой-то секрет, до сих пор не открытый нами.

— Может быть, повлияли изменения, нанесенные Венояром? — предположил Артём.

Большой отрицательно помотал головой.

— Нет. Орфей и его последователи тоже прокололись на этом деле. А было это задолго до Странника. Более того, я осмелюсь утверждать, что тайным обществам до нас далеко. До меня и Тимохи — во всяком случае. Я бы Эвридику вывел в два счета, глазом не моргнув, а ихний хваленый «лабух» все завалил, шляпа! На кого положился! Только подумайте — отдаться во власть царя Преисподней! Обхохочешься! — он сердито наподдал ногой по песку так, что целый фонтан его брызнул сквозь полосу весьма впечатляющего чадного пламени, вспыхнувшего на «берегу» с появлением экспедиции.

Артём спокойно шагнул следом, подтолкнув дрогнувшего Андрея. «А где тут медные трубы? — подумалось с мелким ехидным смешком. — Воду, кажись, прошли. Ого… Ого, как расшалилась несчастная иллюзия!» — поправился поспешно, почуяв внезапное дыхание самого настоящего жара. Преисподняя, похоже, имела о юморе свое собственное, специфическое мнение. Шутить дозволялось немногим, для остальных расплата наступала незамедлительно. Ад ничуть не смущало то, что пришелец не боялся его фокусов. Вопрос решался в совершенно иной плоскости: веришь — не веришь. И если, хотя бы в шутку, поверил — все, пиши пропало!

— Слушай, атаман, — сказал вслух Артём, — у меня есть вполне приличная версия, объясняющая секрет Геракла.

— Валяй, — разрешил предводитель экспедиции, обозревая бескрайнюю каменную стену, исчезающую за близким горизонтом, ворота с надписью на латыни и двух огромных чертей самого отвратного вида, чинно застывших у входа с внушительными трезубцами в когтистых лапах. Видимо, оставшись удовлетворенным этим неприятным зрелищем, он сдвинулся с места и попер прямиком на стену. — Давай, рассказывай, а ты, Андрюха, слушай внимательно, не отвлекайся и помалкивай.

— Суть, как мне представляется, заключена в том, что Геракла считали сыном самого Зевса. Насколько я помню, он хаживал не только в здешние кущи, но и на Олимп. С гигантами он бился…

— Э-э! Вы куда это направляетесь?! — заорал один из привратников, потрясая трезубцем.

— …наравне с Олимпийцами, — продолжал Артём, накрепко зажав собственное сознание, — значит видался и с ними.

— Я кому говорю?! — Чертяка, как видно, окончательно выведенный из себя, бросил пост на напарника и ринулся к путешественникам, гулко топоча першероновскими копытами.

— При их тогдашнем восприятии мира, — вещал Артём, старательно игнорируя мерзопакостную иллюзию, набегавшую справа, — он и тутошние призраки считал существами, подначальными своему «батюшке». Структура царства Аида…

Нападающий пролетел сквозь недоверчивую троицу поисковиков, развернулся и принялся топтать их ногами, царапать лапами. Несмотря на свою очевидную слабосистемность, козлом от него разило со страшной силой.

— …накрепко связана с представлением иерархической подчиненности Кронионов Зевсу. Миры не разделялись, а выстраивались пирамидкой, — невозмутимо объяснял Артём. — Кстати, чем это здесь так воняет?

— Да кто ж его разберет, — Большой недоуменно пожал плечами, по его упитанной морде медленно расплывалась злорадная широчайшая ухмылка. — Может, консервы протухли, а может, свалка поблизости. Ты продолжай, продолжай, Тёма, не отвлекайся на всякую ерунду.

Страшилище в ярости плюнуло огнем и, обреченно махнув лапой, поплелось в сторону покинутого поста.

— Идиоты какие-то! — донеслось из-за косматой его спины.

Андрей, не выдержав, зашелся в приступе хохота.

— Ну, вы и комики, братцы! — простонал через силу.

Дьявольская иллюзия повернулась и погрозила им своей трехконечной острогой. Это было все, что ей оставалось.

Неприступная стена, сложенная из громадных валунов, так убедительно обомлевшая, что просто — ах! — пропустила воодушевленных юмористов без малейших помех. Даже впечатлительный Андрей не замешкался ни на минуту.

— Короче, твой Геракл настолько был убежден в том, что ни одна здешняя тварь не посмеет ему навредить, что им ничего и делать не оставалось, как подчиняться.

— Ясно, — подытожил Большой. — Иными словами — сыграл на противоборство концепций. Похоже на правду, похоже. Это, пожалуй, все объясняет. Проверить-то всяко-разно не можем. Придется принять за гипотезу.

За стеной действительно начинался настоящий Ад: там и сям горели вполне натуральные костры, кипели черные вонючие котлы, наполненные булькающей, пузырящейся смолой, шипели гигантские сковороды… Были и мучающиеся грешники — бесплотные, смутные тени, театрально орущие во всю глотку, искусно стенающие и проклинающие свою незадачливую судьбу. Повсюду шныряли всевозможные бесы, сошедшие, казалось, с полотен больного Гойи и Босха. Одни бегали между костров, деловито подбрасывая растопку, шуруя кочергами в багровых углях, другие реяли в воздухе, подтаскивая из «облаков» новые порции страждущих.

— Вот что может создать бредовая мысль человечества, — вздохнул атаман. — Заметьте: не человека — это бы еще куда ни шло, что за народ без урода, но перед нами плод стойкой невменяемости всего рода людского! Эй ты, призрак! — окликнул он одного из чертей. — Ну-ка, сделай вид, что ты настоящий!

— А я, по-твоему, какой? — зарычал призрак, оскорбленный до самой глубины несуществующей своей души. Его пасть, украшенная алым раздвоенным язычищем, растянулась вполовину роста и клацнула тремя рядами акульих зубищ. — И вообще — почему тут без дела шляетесь, мать вашу так! А ну, марш на сковородку!

— Этого еще не хватало, — холодно ответил Большой, — всякий бред выслушивать. Тебе надо, ты и действуй.

— Сталкеры, что ли? — проворчал бес после минутной бесплодной борьбы. — Так бы и сказали. Только рано торжествуете, проходимцы: будет время — рассчитаемся на всю катушку! Еще плакать станете, что вовремя на сковородку не сели!

— Да что так? — усмехнулся Артём.

Бес посмотрел на него с издевательским сожалением.

— Сталкерам конец предопределен, — объяснил он и облизнулся. — Их смерть здесь гуляет. Как ни брыкаются, а рано или поздно на нее набредут.

— Ты мне ребят не запугивай, — встрял Большой. — Что будет, то и будет. А скажи-ка нам лучше, виденье зловредное, где бы нам новенькую из настоящих найти?

— Ну, не знаю, — замялся призрак, — говорят, что вон там какая-то белобрысая цыпочка появилась, — и он ткнул влево черной от копоти лапой.

— Спаси тебя Бог, доброе привидение. — Большой шагнул прямо в костер, его подручные, не рассуждая, двинули следом.

— Эй, вы куда? — всполошился бес, забегая сбоку мелкой рысью. — Я же вон туда показывал.

— Отстань, а то развею, — предупредил адский «челнок». — Брысь, говорю!

От всей этой чехарды, что творилась вокруг, рябило в глазах. Прошло не больше двух часов после «форсирования» Леты, но Артём уже выдохся так, будто весь день чугун разгружал. Он уже шел, не глядя, куда ступает; окружающая обстановка слилась в сплошное мелькание неблагоцветного калейдоскопа.

— Давайте отдохнем, — донеслось сквозь разноголосое верещание и гул призрачного мира.

— Терпите, орлы! — откликнулся Большой. — Еще часок-полтора надо продержаться. Только не забывайте, во имя всего святого не забывайте, что мы в пустыне. Андрюха, здесь ничего нет! Только песок и дурной мираж. Реально существуем лишь мы с Артёмкой. Вперед, мои хорошие, вперед, родимые!

Как они вырвались на чистое пространство, Артём не помнил, хоть убей. Очнулся от противного хруста песка на зубах, тяжело перевалился на бок, точно червь, выполз из лямок вещмешка, долго отплевывался. Андрей лежал рядом, раскинувшись навзничь, не дышал, а стонал. Большой в мокром до подошв комбинезоне полз на четвереньках, за ним тянулась аккуратно изогнутая борозда.

— Ты это чего? — изумился Артём. Из пересохшего горла слова выдирались с каким-то истерическим скрипучим подвизгом. Он закашлялся и полез за фляжкой.

— Осторожность не помешает, — уклончиво отозвался Большой, замыкая неровную, но отчетливую окружность. Приподнялся, окинул критическим оком место соединения, старательно подправил осыпавшийся ровик, исключив малейший намек на возможную перемычку. Отдуваясь, плюхнулся на задницу. — Ну, кажись, усё. Сорок минут на роздых, и будем трогаться.

Через десять минут поспел кофе. Измученный миллиардер, обжигаясь и охая, выдул первую кружку с рекордной скоростью и тут же приладил на огонек вторую порцию.

— Теперь молчок! — предупредил соратников адский ходок, и в голосе его прозвучала такая тревога, что у Артёма что-то ёкнуло в бесстрашной груди. — Даже если здешнее небо нам на голову сверзится — ни звука!

Странная, непривычная для современного глаза арба выкатилась из адского миража, галдевшего в километре от российских «туристов», и с завидной резвостью начала приближаться. «Ой-ой! — подумал Артём, приглядевшись внимательнее. — Этого нам еще не хватало!»

Допотопное сооружение, изготовленное из драгоценного черного дерева, влеклось двумя черными же пантерами, величиной заметно превосходившими лучшие образцы полосатых кошек Бенгалии. На сиденье меж двух огромных колес восседала молодая красавица в черном полупрозрачном платье, скрепленном на плечах большими мерцающими брошками, в золотой диадеме, украшенной черными опалами и раух-топазами. Темное сияние исходило от ее широко распахнутых глаз с неправдоподобно длинными ресницами. Высокая грудь вздымалась волнующе часто. Соратники Большого затаили дыхание при виде подобной ошеломляющей красоты. Большой смотрел хмуро, набычась, толстые пальцы с небрежной ловкостью прирожденного уркагана поигрывали сталью клинка.

Чаровница остановила свою экзотическую колымагу возле самой черты, одним грациозным движением соскользнула на «землю». Под воздушной завесой ткани отчетливо виднелись восхитительные линии обнаженного тела, смоляные кольца кудрей ниспадали на спину пышной волной.

— Эй, вы где? — осведомилась красавица, с недоумением озираясь вокруг. — Куда подевались?

«Не видит… — удивился Артём. — Почему?» Услужливая память тут же напомнила ему о незавидной судьбе гоголевского Хомы, вызвав к жизни сосущую пустоту под «ложечкой». Похоже, что Андрей тоже врубился в ситуацию, судя по тому, что из очень бледного лицо его стало просто мраморным.

— А-у-у! — рассмеялось чудное видение. — Не прячтесь, глупые! Неужели я такая страшная? Неужели храбрые последователи Орфея испугались слабой женщины?

Гулкое молчание было ответом на провокационный вопрос.

— Ах, да! — спохватилось восхитительное создание. — Конечно, я совсем забыла про моих кошечек. Смотрите, я отсылаю их, — девушка хлопнула в ладошки, и колесница тут же откатилась шагов на полтораста. — Видите? Нам никто и ничто не помешает побеседовать с глазу на глаз.

Артём видел, Большой отрицательно мотает башкой на немой вопрос Андрея. И правильно мотает: западня видна невооруженным взглядом.

— Нет, что же это такое?! — возмутилась красавица. — Это уж вообще ни в какие рамки не лезет!

Большой стряхнул со лба гроздь крупных капель испарины, не отрывая взора от настойчивой леди; нож в толстых, как сосиски, пальцах вертелся все быстрей.

— Чего ты боишься, Большой? — взывала «секс-бомба», разгуливая по самой границе круга, так близко, что песок временами сыпался в борозду. — Покажись! Мне всегда хотелось повидаться с человеком, о котором гуляет такое множество слухов. Говорят, даже будто ты напрочь лишен чувства страха, столь унижающего род смертных. Покажись женщине, герой! Ну, дай мне на тебя посмотреть! Я выполню все твои тайные желания. Даже те, о которых ты не смел и мечтать! Меня не зря считают царицей Любви, ты знаешь об этом!

Морда Большого не выражала ничего, кроме самого напряженного внимания.

— Ну что ж! — построжала красавица. — Если тебя не прельщают услады любви, может, заинтересует судьба твоих собратьев-подельников? Я могла бы многое порассказать. Я поведала бы тебе, на чем подловили Прохора Аполлинарьевича, на чем споткнулся Лёша Ступарев… Ты помнишь Коленьку Лелюшенко? Дай знать, что ты здесь, и я расскажу тебе, что с ним сталося, сколько и как он мучался, прежде чем нежная смерть унесла его прочь на утешных крыльях покоя. Покажи, что ты слышишь меня, хорек!

Нет, ее черты были так же прекрасны, не исказилось лицо, не скрючились изящные пальчики, но такой жуткой лютостью пахнуло вдруг от ее медового облика, что даже вовсе не робкий Артём почуял, как заледенело все внутри. Сейчас его не выманили бы из круга ни ведьма, ни ангел небесный. Впрочем, обращались-то не к нему — к Большому, это Большого очень умело, с утонченной гнусью провоцировали на взрыв.

— Ты ведь считаешь себя суперменом, грязная жирная баба, — веселилась брюнетка, — так отважься, раскрой свою помойную дыру, выблюнь словечко. Чего ты боишься, хряк холощеный? Отзовись!

Большой молчал, утирая градом катящийся пот с лица. Носовой платок, которым он орудовал, по размерам приближающийся к детской простынке, уже сейчас явно нуждался в отжиме. Помощники оцепенели совершеннейше. Даже дышать через раз старались.

— Кого вы избрали себе в наставники, мальчики? Посмотрите на него! Вспомните, как он кичился своей неуязвимостью, как цену себе набивал! На что он нынче похож? Не надо, не говорите — я и сама знаю: на резиновый шарик, залитый рыбьим жиром и свинячьим дерьмом, — на самом деле она выразилась куда более откровенно. — Он же погубит вас здесь, как погубил своих прежних товарищей. Он и жив-то остался, потому что всегда сбегал задолго до серьезной стычки! При малейшей опасности он бросит вас здесь, чтобы по-прежнему иметь возможность жрать водку, тискать малолеток и направо-налево разглагольствовать о своих талантах. Кто из вас ищет беляночку, угодившую в наши края? Отзовись, и я помогу тебе вывести ее в Мир. Я готова обменять ее и ваши жизни на жизнь вашего никчемного вожака! Одно слово — и вы дома. Дома!

Артём, не издав ни звука, повернулся к Андрею, упер в его горло сверкающее жало ножа, чего тот, кажется, совсем не заметил.

— Вы что ж, играть со мной вздумали? — прошипела окончательно разгневанная чаровница, повернувшись к кругу спиной, чем лишний раз подтвердила надежность этого необычного убежища. — Ну хорошо ж! Только про девицу свою советую теперь же забыть: через час от нее и косточек не останется!

Большой предостерегающе выставил в сторону помощников огромную растопыренную ладонь.

— Считаю до трех, — предупредила красавица. — Раз. Два. Ну? Т-р-р-ри!

Повозка в мгновение ока нарисовалась рядом со своей госпожой. Она неспешно уселась на подушку, расшитую золотой нитью, заботливо расправила платье и, зычно гикнув, умчалась в направлении предполагаемого движения экспедиции.

Андрей, оттолкнув Артёма, завыл в полный голос.

— Не реви, Андрюха! — тяжело закашлявшись, вытолкнул из себя Большой. — Ничего она твоей Маринке не сделает. Знаешь, где она теперь?

— Где?

— В засаде нас поджидает. — Большой вынул сигару, вторую бросил Артёму и, прикурив, жадно затянулся дымом. — Надеется, что кинемся вперед очертя голову. Только игра все это! Огромная беспросветная ложь! Все — ложь от начала и до конца.

— Да?! — зарычал Евдокимов, приподнимаясь и хватаясь за нож. — А где гарантия, что ты нам не брешешь?! Где?! Ваше счастье, что я не из тех, кто своих сдает, а то никакие уговоры бы не помогли! Но я хочу знать, почему ты прятался от этой ведьмы! Я хочу быть уверен, что она не отыграется на Маринке! Говори, Большой, убеди меня в том, что со мной играют по-честному!

— Сто «лимонов» гарантии тебя устроят? — рявкнул Большой. — Я пришел сюда за твоей женой. Если б я был уверен в истинности намерений Гекаты, меня бы здесь уже триста секунд как не было! Здесь — Ад, понимаешь ты это, придурок? Ад! И хуже того, что сейчас творится с твоей суженой, ни одна самая зловредная тварь сделать не может! Здесь о смерти мечтают, как тонущий о соломинке. И этого удовольствия — умереть — Геката никому не доставит. — Он стряхнул на песок сизый столбик пепла. — Она даже нас с вами убьет лишь в самом безнадежном случае, да и то постарается, чтоб не крякнули в одночасье. Это во-первых.

— А во-вторых? — спросил Артём.

Большой, не отвечая, забрался в рюкзак и вынул килограммовую банку белградской ветчины, пачку сухарей и здоровенную плиту шоколада.

— Объявляю ужин с ночлегом, — сказал он. — Разрешаю добавочную кружку воды. Ты спрашивал, что во-вторых? Докладываю: будь она уверена, что мы еще здесь, вы бы и не такое услышали! Сегодня ее выступление было похоже на лай добросовестной цепной шавки, брешущей вслед исчезнувшему прохожему, чтобы успокоить хозяина и лишний раз показать свою хваленую бдительность. Ешьте, и будем укладываться.

— Кто она такая — эта Геката? — проворчал Андрей, немного успокоенный в отношении участи пропавшей жены. Впрочем, если б он мог только представить, какова она — ее нынешняя доля… — Почему мы отсиживались за этой дурацкой бороздой, вместо того, чтобы взять ее за глотку и заставить возвратить мне Маринку?

— Знаешь, Андрюха, — ответил Большой с глубоким вздохом, — если б я мог это сделать, я б назвался не Большим, а Великим. Вся беда в том, что до Срока Гекату не одолеет никто. Она бессмертна, и власть ее почти безгранична. Здесь — особенно.

Он отхватил от ветчины толстый пласт и, зажав между сухарями, с хрустом надкусил свой походный сэндвич.

— Полагаю, мой моральный облик был обрисован весьма живописно, — сказал он с набитым ртом. — Но, несмотря на все мои чудовищные пороки, одна светлая мечта у меня все-таки есть: очень хотелось бы дожить до того времени, когда наконец-то будет можно смять пальцами гекатину шейку.

— Погоди, атаман, — неожиданно вспомнил Артём. — Если не ошибаюсь, Геката — это какая-то древнегреческая богиня…

— Ну почему же греческая, — молвил Большой, облокачиваясь на рюкзак. — Разве боги обладают национальной принадлежностью?

— А Христос? — напомнил Андрей и осторожно коснулся ладонью ключиц.

— Есть такое понятие, как аватара. По-нашему, чтоб понятней было, воплощение. Это — да. Воплощаться приходится в человека, а человек к какому-нибудь народу да принадлежит. Ты что ж, думаешь, на одном и том же Олимпе восседают древнегреческий Зевс, древнегреческий Юпитер и славянский Перун? Не, ребята, громовержец один, как ни называй — один. Греки эту кошачью наездницу звали Гекатой, другие — Кибелой, третьи — Иштар.

— Но ведь какое-то имя у нее, наверное, есть?

— Разумеется, — пожал плечами Большой. — И если б я его знал, моя светлая мечта исполнилась бы задолго до Срока. Имя автономной сущности есть ключевое слово, отдающее во власть произносящему всю ее мощь. Дела эти древних времен, отсюда и обычай скрывать подлинное имя от постороннего. На всякий случай. А теперь — спать! Спать!

17

Проснулись они бодрыми, хотя и не настолько, насколько б хотелось. Что поделаешь — Ад! Позавтракав, тронулись в путь. Шли медленно, настороженно озираясь по сторонам. После стычки с настоящей опасностью порождения человеческой фантазии не пугали даже Андрея. Дважды подвергались они нападению неописуемо противных монстров, но ничего, кроме досады, не испытали. Один раз видели большущее тележное колесо, катящееся по пустыне. Следом за колесом бежал пьяный мужик совершенно зверского вида. Время от времени он догонял предмет своего преследования и с радостным воплем втыкал в него остро отточенный плотницкий топор. Из пореза веером брызгала кровища, колесо верещало благим матом и прибавляло скорость, а мужик разражался восторженным гоготом и возобновлял бесконечную свою погоню.

— Оборотня гонят, — пояснил Большой. — Добаловался, дурило.

На горизонте появились какие-то руины. А может, так казалось издалека. Во всяком случае, чем ближе экспедиция подходила, тем более крепкими, по-варварски упорядоченными и даже в чем-то изысканными представали здания не то городка в готическом стиле, не то замка-переростка, поставленного в Аду невесть для чего.

— Ловушка для нашего брата, — хмуро пробасил Большой. — Страшное дело! Здесь посходила с ума вся карпатская экспедиция. Разумеется, за исключением тех, кто погиб.

Он остановился и вынул из рюкзака две пары наушников, микрофон, который обычно цепляют к вороту, и маленький передатчик. Артём приладил блюдца динамиков поудобнее, каучук плотно прилип к влажной коже головы.

— Нашу видимость ограничивают здания, — загремел в ушах голос предводителя, — вот в чем основная опасность города. Внезапность атаки адских сущностей опрокидывает защитные порядки человеческой психики. Тут мало быть просто знающим, нужен длительный навык особого рода…

Сквозь ближнюю стену они проникли в холл трехэтажной башни, высившейся этаким городским форпостом в начале мощеной улицы. В холле горел камин, в кресле возле камина сидела девушка совсем юного вида, облаченная в костюм средневековой принцессы: платье с очень откровенным декольте, с рукавами-буф… При виде столь бесцеремонного вторжения на ее миловидном личике возникло выражение забавной растерянности и испуга, ротик, похожий на маленькое розовое сердечко, открылся, произнося неслышимые слова.

— Не засматривайтесь особо, — рокотал в ушах голосище Большого. — Эта крошка работает по принципу трансформации образа. Когда ее ротик превратится в полуфутовую пасть с кинжальными клыками вурдалака, а синие глазенки заполнятся кровью, когда бледные пальчики обернутся желтыми когтями, не каждый, совсем не каждый вовремя успеет законопатить все щели пораженного сердца. Тут ему и крышка! Не оборачивайтесь, сама догонит…

Да-а, трансформация действительно выглядела очень впечатляюще! Артём сплюнул, увидев истинное обличье адского создания, беззвучно пролетевшего сквозь него в гигантском прыжке. И ведь кто-то же придумал такое! Они давно уже шагали по залу очередного здания, а неуемная упырь-девица все хлопотала вокруг, беззвучно хлопая тигриным хлебальником и ухарски размахивая синеватыми лапами. Вот сволочь! И, главное, сделать ничего нельзя, только терпеть.

— Это еще ничего, — «утешал» своих подельников адский «челнок». — По идее, сейчас еще кто-нибудь нарисоваться должен. И обязательно внезапно, чтобы кровушка в жилах хоть на долю секунды замерзла. Ну. Что я вам говорил?

Второе видение предстало в виде отвратительного старика, спикировавшего Андрею на голову. Оно лезло прямо в лицо, кривлялось и корчилось, что-то крича слюнявым оральником, из которого не столько страшно, сколько тошнотворно-противно торчала пара гнилых резцов с острыми сколами.

— Ерунда, парни! — выпевал Большой, издевательски похохатывая. — Сцена пока еще в процессе заполнения. Еще не все актеры поспели на представление.

Правда: монстры все прибывали и прибывали… Какие-то крысы с облезлыми раздвоенными хвостами назойливо прыгали пришельцам на грудь, путались под ногами… Двухметровый урод с рахитичными конечностями и котлообразной башкой раз за разом демонстрировал на себе поразительное по натуралистичности харакири, причем из разодранного пуза с постоянством часовой кукушки выскакивала до невозможности гнусная харя, старательно стращавшая сталкеров улитообразными глазищами, покачивающимися на пиявках рожков… Много чего было, всего не упомнишь. Они уже вышли за городскую черту, а взбесившаяся орава все не оставляла своих безуспешных атак.

— Ну что, Андрюха? — глумился Большой, вовсю пользуясь тем, что ответить ему было категорически невозможно. — Меняемся, а? Я в твой офис, а ты на мой пост заступишь. Работенка, что называется, не бей лежачего! Соглашайся, дурило!

Впрочем, несмотря на всю его изумительную выдержку, ему, похоже, вся эта свистопляска стала надоедать.

— С каких это пор галлюцинации города стали шастать в пустыню? — гаркнул он на внезапно застывшую «карусель». — А ну, марш на место, проклятое недоразумение! Я сказал, брысь отседа! Щас сдую! — Через минуту мерзопакостная компания осталась далеко позади…

Потом были горы с камнями-живоглотами, скаловидными троллями, убедительно лязгавшими зубами и сопевшими на манер старорежимного паровоза-«кукушки». Потом — лес, напичканный всевозможными «жутиками» вроде хищных деревьев, цветов и змееподобных кустарников. Трава там росла почему-то стеклянная, во всяком случае, Большой уверял, что именно такова ее природа; а звери отличались исключительным разнообразием.

— Странно, — сказал Артём во время очередного ужина, происходившего за чертой тщательно выписанной окружности. — Куда это подевалась наша красотка? Забыла про нас, что ли…

Андрей вздрогнул.

— Ничего они не забывают, — «утешил» помощников предводитель. — И это весьма прискорбно. А с другой стороны, не настолько уж мы важные персоны, чтоб занимать все помыслы хлопотливой Гекаты. Я же говорил, что она и понятия не имела о нашем пребывании здесь. Так — погоношилась на всякий случай, часок-другой посидела в засаде… Защитные свойства круга не очень эффективны, однако при соблюдении особых правил вполне удовлетворительны. Во-первых, нечисть его попросту не видит. При условии, что ты не подашь голоса, никто и знать не будет, здесь ли ты или давно в мире Реальности. Соображаете? Во-вторых, даже зная о присутствии человека, адская сущность не может одолеть черты.

— Почему? — спросил Андрей.

— Действие есть продукт целенаправленного волевого усилия. Но за отсутствием объекта действия усилие исключено, в дело вступает подсознание. На уровне подсознания замкнутая окружность взаимодействует с нечистью по принципу однополюсных магнитов. Она отталкивает, отводит в сторону. Пока автономная сущность не увидит тебя, можешь быть абсолютно спокоен. Вся беда гоголевского Хомы заключается в его добросовестности. Молитвы нужно читать «про себя», тогда Вия никто не осмелится потревожить. Не тот кадр, чтобы бегать на сомнительные дела.

— А что, есть и Вий? — Артём невольно поежился. Его смешили забугорные триллеры, выплеснувшиеся на отечественные экраны, а вот что касается «Вия»… То ли оттого, что в ранней юности восприятие намного живей и непосредственней, то ли оттого, что увиденное метко и плотно накладывалось на внутренние подспудные представления о потусторонней угрозе, но экранизированная повесть украинского гения произвела на Артёма незабываемое впечатление: стоило в его сне появиться любому из действующих лиц давнего фильма, он просыпался с пересохшим ртом и бешено бухающим сердцем.

Большой, не торопясь, отхлебнул чаю, пожевал губы в раздумчивом рассеянии.

— Действия без противодействия не бывает, — протянул равнодушно. — Нет такой брони, какую бы не пробили.

Утром он встревожился безо всякой на то причины и перед выходом из круга повторил инструктаж на случай непредвиденной стычки. Шли медленно, не спеша, озираясь по сторонам. Что-то явно происходило, но что именно, Артём не понимал. Большой замкнулся, на вопросы отвечал отрывисто, резко, будто не слова выговаривал, а каленой картечью швырялся. Откуда-то слева из-за ближнего горизонта прибежала вполне обыкновенная лисичка средних размеров. Близко не подходила, держалась метрах в пятидесяти, но не отставала. Помрачневший Большой совсем озверел: послал Андрея к нехорошей матери, а Артёму посоветовал забить свой язык себе в известное место. Его походка сделалась еще тяжелей и в то же время обрела поистине пружинную упругость.

Лиса забежала сбоку, отрывисто тявкнула, привлекая внимание. Между пустыней и нависающим «небом», загородив горизонт, появился огромный продолговатый глаз с налитым кровью белком и тяжелыми веками, начисто лишенными ресниц; черный, как воронье крыло, зрачок в упор уставился на пришельцев. Что-то происходило, что-то нехорошее сгущалось вокруг, атмосфера стремительно накалялась.

— Не жмитесь ко мне, идиоты! — зарычал Большой. — Кому вы нужны, кроме меня и налоговой службы?!

Навстречу катилась банка тушенки, катилась сама по себе в полном безветрии Ада. Большой с остервенением плюнул в ее сторону, но не попал. Артёму стало нехорошо, он ничего не понимал. Он терялся в догадках и не знал, к чему готовиться. Что может быть хуже?

Лиса тявкала тихонько, но беспрестанно. Это порядком действовало на нервы, а тут еще откуда-то из-за спины послышалось отчетливое, издевательски-злорадное граянье. Артём обернулся: почти над самыми их головами реял большущий, изрядно облезлый ворон с осмысленным выражением ненависти в круглых глазах.

— Гр-р-роб! — с удовольствием сказала зловещая птица. — На гор-р-рбу гр-р-роб! На гр-робу вор-р-рон! Гр-рудинка р-радует Р-руми!

— Р-рано р-радуешься, Р-руми, — огрызнулся Большой. — Дур-р-рак!

— Раб! Р-р-р-ра-аб! — озлился ворон, заполошно хлопая крыльями, но предусмотрительно держась в недосягаемости прицельного броска. — Пр-р-роклят! Пр-р-роклят!

— В следующий раз сокола с собой принесу, — пообещал Большой. — Он тебе перья-то повыдерет, курица в макияже!

Впереди появилась едва заметная черная точка. Большой выругался и, набычась, ускорил шаг.

— Может, обойдем? — предложил белый от ужаса Евдокимов.

— Зря ноги истопчешь, — рявкнул атаман. — Не забывайте об уговоре, салаги, и держитесь по-свойски.

Ворон Руми спикировал наземь, шел по песку и каркал в спину. Лисица бегала кругами, подвывая и облизываясь. Веки автономного глаза на миг сомкнулись, но взгляд от этого сделался еще противней, еще пристальней. По мокрым спинам гулял знобкий сквозняк. Точка медленно, но неотвратно росла, обретая очертания беспросветно-черной скалы, отблескивающей багровыми лучами. От одного взгляда на этот глухой монолит на душе становилось тревожно до мути. Большой сбавил темп, сопел тяжело, со всхлипом.

Скала приближалась, становясь еще угрюмей, еще страшней. В пределах видимости песок волновался, шурша, будто нескончаемый клубок трущихся змей. Небо заметно снижалось, а может, скала оказалась гораздо больше, чем привиделась на первый взгляд. Над головой с радостным голодным хрипом промчался Руми и сел на вершину горы, клоня набок носатую головку. Большой вел свой отряд напрямик, не сворачивая.

Артём совсем было приготовился форсировать очередное препятствие привычным уже методом, но скала внезапно повернулась вокруг своей оси. В скале сидел человек. Точнее, не сидел, а полулежал, откинувшись, словно в авиационном кресле. Над головой его нависала глыба утеса, под ногами виднелись шесть полированных ступеней.

— А-а-а! — воскликнул он хорошо поставленным басом. — Кого я вижу?! Здорово, Большой!

— Ненастный денек, темная ночка! — вежливо отозвался адский ходок. — Как поживать изволите, ваше паскудство?

Черные кудри незнакомца густой волной струились до могучих плеч, на которых, при желании, можно было запросто унести матерого зубра. По обе стороны изящно изогнутого носа мерцали раскаленые уголья огромных глаз, взиравших на дерзких людишек с властной, но мягкой иронией. На резко очерченных губах гуляла царственная улыбка. Бледное лицо было тщательно выбрито, тяжелый подбородок с пикантной ямочкой, столь почитаемой представительницами прекрасного пола, заметно выдавался вперед. Шея, похожая на колонну каррарского мрамора, была украшена витой золотой гривной, отполированной до солнечного блеска. Длинная рубаха, сотканная из золотых нитей, спускалась ниже колен и на талии была туго стянута черным бархатным пояском, обшитым изумрудами; просторные рукава достигали жилистых, крепких запястий. Длинные ухоженные пальцы, унизанные янтарными перстнями, неторопливо и как-то осмысленно шевелились на подлокотниках этого экзотичного трона. Холодной, беспросветной жутью повеяло вдруг в парном адском эфире.

— Скучно живу, — вздохнул незнакомец, но было в его голосе такое неистребимое ханжество, что Артёму на миг очень захотелось вдруг плюнуть в это красивое и бесстыдное лицо. — Весь в нетерпеливом ожидании я, разлюбезный мой сталкер. Все сижу и гадаю: помнишь ли ты о нашем уговоре?

— О таком не забудешь, — с откровенным сожалением ответствовал Большой, сбрасывая рюкзак наземь. Его подчиненные охотно последовали поданному примеру.

— А чего ж на глаза не кажешься? — весело попенял державный брюнет. — Давно бы пора.

— Задача больно серьезная, чтобы спешить.

Незнакомец сочувственно закивал пышной своей шевелюрой.

— Это верно, Большой. Ты даже не представляешь себе, насколько серьезная.

— Отчего же не представляю? Напротив.

— А вот это уже не твоего ума дело, — холодно промолвила автономная сущность, продолжая однако скалиться в псевдорадушной улыбочке. — Откуда ты знаешь о Сроке, насекомое? Что ты вообще можешь об этом знать? От кого?

Большой задумчиво смотрел брюнету прямо в глаза.

— Я вижу, с памятью у тебя совсем неладно стало, Асмодей, — сказал он просто. — А ведь «Апокалипсис» при тебе был написан.

— При мне, — согласился Асмодей, наклоняясь вперед. Его пальцы впились в подлокотники, точно вороньи когти. — Только почудилось вдруг, что Иван-апостол и твоя болтовня — разные вещи. Сам скажешь или помочь?

— Ты меня не пугай! — Большой вынул сигару, явно бравируя, щелкнул по ней ногтем. — Ничего ты мне не сделаешь. Я в пятницу говорил с Тимохой, он в этот вертеп больше не ходок. Кто тебя выведет в мир, кроме меня? Уж не мои ли салаги?

Существо, обосновавшееся в утесе, плотоядно сощурилось, разглядывая наглеца с головы до пят. Лисица подбежала почти вплотную.

— Угр-р-робим? — деловито каркнул Руми с вершины скалы. — Пор-ра, пор-ра…

— Подойди-ка поближе, если такой храбрый, — сказал Асмодей. — Чего замялся?

— А мне и здесь хорошо, — отозвался Большой, извлекая зажигалку.

Артём понял, что приближается решающая минута, подтолкнул локтем Андрея.

— Не дразни меня, сталкер, — сказал Асмодей, приподнимаясь. — Я ведь демон не гордый, могу и сам подойти. Как бы только кой-кому худо не стало.

— Без меня отсюда никто не выберется, — твердо ответил Большой. — Тебе-то и вовсе дорога заказана.

Асмодей легким, игриво-пружинистым шагом спустился вниз. В его правой руке неведомо откуда очутилась вдруг двухвостая плеть. Два огромных — с ладонь — скорпиона, уместившиеся на кончиках плети, угрожающе завозились, вздымая гарпуны хвостов.

— Так что, насекомое? — спросил Асмодей, остановившись в двух шагах от Большого и взирая на него с высоты двухметрового роста. — Огреть разок?

Большой не дрогнул, не отступил. Они стояли друг против друга — две боевые машины, и адский воздух плавился в огне их встречных взоров. Прошла минута, протянулась другая…

— Ты причинил мне много зла, — сказал Большой, опуская глаза и прикуривая сигару. Было прекрасно видно, как судорожно вздрагивает маленькое пламя зажигалки в его руках. Понимая, что все пропало, «салаги» шагнули вперед, обходя демона с флангов. — Откуда мне знать, что наш уговор не будет нарушен, спустя мгновение после того, как я выведу тебя на свободу?

— Я поклянусь тебе именем моего господина, — ответила сущность, играя плетью. — И ты понимаешь, насколько мне будет худо, если я не исполню той клятвы.

Большой сунул зажигалку в карман, задумчиво глядя противнику в грудь.

— Ах, даже вот как? — протянул он, поднимая руку к затылку. «Салаги» автоматически взялись за ножи. Это скоординированное движение лишь на мгновение отвлекло прицельный взгляд бессмертной сущности, но и этой малости Большому хватило: послышался металлический щелчок, мелькнуло нечто, похожее на петлю аркана.

— А ну, сними! — заорал Асмодей, не двигаясь с места, не делая даже попытки взмахнуть своей жуткой камчой. Тонкая проволочная пентаграмма с приделанной к ней ручкой футляром отделяла демона от окружающей адской среды. И, естественно, от людей.

— Сними, червяк! — с лютой, испепеляющей злобой, чудовищно исказившей правильные черты, повторил Асмодей. — Рано или поздно, я все равно вырвусь отсюда, и тогда ты сто раз пожалеешь, что появился на свет! Я не Геката, я помню все. И я достану тебя даже из-за райской черты!

Неистовые вопли связанного Асмодея смолкли далеко за спиной, лисицу и ворона тоже что-то не было слышно.

— Ну, как вам понравился Асмодей? — спросил атаман своих подчиненных, когда черная точка скалы растаяла позади. — Не правда ли, мил?

— Да уж! — просипел Евдокимов, утирая взопревший лоб. — Милее некуда.

— А мне он почему-то напомнил Кощея, — сказал Артём.

— Не вздумай при нем такое провякать. — Большой затянулся с величайшим блаженством, ясно выразившимся на его багровом лице. — Эта скотина тщеславна до полного изумления. И практически бессмертна, что тоже не очень-то вдохновляет. Похоже, что это мой последний рейс, орлы. Да и сейчас нужно пошевеливаться…

Они шли и шли, валясь от усталости, не останавливаясь даже для приема пищи. Когда Андрей рухнул прямо в песок, Большой объявил привал на «ночлег», но спали от силы четыре часа. А потом заново тронулись в путь, на ходу поглощая холодные консервы и заглатывая кофе на манер медицинского порошка. Большой гнал их вперед со страстным садизмом какого-нибудь древнего рабовладельца.

— Да куда же мы несемся, как оглашенные? — простонал вымотавшийся до предела Артём. — Он, может, лишь через неделю освободится.

— А может, через тысячу лет, — подтвердил Большой, свирепо грызя замурзанный кончик сигары. — Или через двадцать минут. И тогда, парни, лучше сразу покончить с собой, потому что уйти он не даст. Вперед! Вперед! Сгорим на марше в пику всем автономным сущностям девяти миров!

Время от времени они подвергались атакам различных монстров, описание которых составило бы солидную энциклопедию, ввиду их абсолютной непохожести ни на одно из чудовищ, знакомых читателю. Но адские ходоки находились уже на той стадии усталого озверения, когда все изыски больногоподсознания свихнувшегося человечества производили впечатление не больше, чем глупый телевизионный детектив.

— И сколько может продолжаться эта!.. — взбунтовался Андрей, в очередной раз припечатавшись лицом в издевательски ровный песок.

— Сколько понадобится! — зарычал Большой. — А кому не нравится, хай остается! Подъем!

— Надо передохнуть, атаман, — Артём сел рядом с Евдокимовым, со стоном сбросил рюкзак и полез за флягой.

Хочешь нас убить? Валяй, сделай одолжение — у меня плачет каждая жилочка, даже те, о существовании которых я не подозревал.

— Плачут, говоришь? — ощерился атаман забузившего воинства. — Да ты еще не видывал настоящей боли, пинкертон!

— Возможно. — Артём не стал спорить. — Но мера моего мизерного опыта уже превышена настолько, что я не в состоянии представить более худшего варианта. Предлагаю отдышаться хотя бы чуть-чуть.

На Большого было страшно смотреть: казалось, еще секунда-другая, и он бросится на них с кулаками. «Ну и пусть! — подумал Артём. — Чем так мучиться, лучше подохнуть!»

— Надо было погонять вас еще недельку! — выдохнул Большой и плюхнулся наземь. — Сколько раз клялся себе самой страшной клятвой: не связываться со всяческими дохляками, и вот — нб тебе! Даю четыре часа на жратву и дрёму, и ни секунды больше!

Артём Баца — крутой мастер частного сыска — в ответ молча ткнулся головой в песок, Андрей уже спал.

Потом все возобновилось: бесконечная ходьба в сторожком безмолвии, периодические наскоки тошнотворных выродков Ада, и даже живительная влага, принимаемая чаще и чаще, начала казаться всего лишь досадным напоминанием об их подлой судьбине. Артёма раздражало решительно все: и сухое шуршанье песка, и кровяное подмигиванье дурацкого неба, и неугомонные слабосистемные твари. Но больше всего он ненавидел своих сопутчиков.

— Отдых! — донеслось вдруг до его затуманенного сознания, рассчитывающего до мелочей очередной вариант беспроигрышной атаки на осточертевших сотоварищей. — Даю семь часов!

Когда напряжение в ноющих мышцах немного отступило, Большой ни с того, ни с сего пустился в туманные разглагольствования о том, как вредно влияет на психику человека длительное пребывание в приграничных мирах. О том, как превосходные, славные парни, совместно сожравшие не единый пуд соли, делались вдруг смертельными врагами, побродив по адским тропинкам неделю-другую…

— Ты это к чему? — взорвался Артём, взбешенный намеками атамана.

— Да просто предупредить хотел, — с удивительной для него миролюбивостью отозвался Большой, надкусывая хрусткий ржаной сухарь. — Вон, хоть на меня погляди. Временами сам себе удивляюсь, в зеркало глядючи: и с чего ты, дружок, этаким стервецом смотришься? Всю-то жизнь был ты рубахой-парнем, таскал на хребте обессилевших, уступал местечко в трамвае дряхлым старушкам, жалел морды упившихся ухарей. Что с тобой сталось, Алик! Во что превратила тебя твоя «производственная атмосфера»!

— Слюни вытри, — посоветовал Артём. — И говори прямо.

— Ну, если общество просит… — Большой печально пожал плечищами и рявкнул, мгновенно превращаясь в прежнего деспота-горлодера: — Я за вами, орлы, в оба гляжу! И все свои дурацкие задумки выбросьте сразу: первого, кто дернется, оборотням скормлю! Оба с ума спрыгнете — обоих урою!

18

Несколько раз на дороге попадались им сцены всевозможных мучений, творимых над вполне реальными человеческими сущностями. Большой только мрачнел и прибавлял шагу. «Разорваться мне, что ли?! — заорал он на своих гуманистов-помощников, рискнувших обратить его внимание на недопустимость подобного поведения. — Их тут за неделю по три штуки оказывается! — Долго сопел, потом буркнул вполголоса: — Некоторых, конечно, доставать приходилось, когда без груза назад шел…»

По всему, получалось так, что болтались они в этих местах уже давненько. Рюкзаки заметно исхудали, вода в канистрах всхлипывала и бултыхалась на каждом шагу, ячейки одежных сеток плотно забились песчаной пыльцой, воздух практически не пропускали. Тело зуделось так, будто ночевали нагишом на муравейнике. Все время хотелось спать, нервы ощущались, как перетянутые басовые струны, готовые лопнуть в любое мгновение. Только страх перед неизвестными еще талантами атамана удерживал новичков в рамках повиновения.

Была еще остановка, и еще несколько… Ощущение времени стерлось, как лезвие двадцатилетнего хлебореза. Артём то и дело ловил себя на странных провалах в ничто, в полную потерю сущностной ориентировки. Были моменты, к счастью, мгновенно проходившие, когда он начинал сомневаться в собственном бытии.

«Не поддавайтесь дурману, парни! — хрипел Большой, время от времени награждая сопутчиков увесистыми тычками. — Ад только того и ждет, чтобы встать с нами на короткую ногу. Ему одинаково в масть признание реальности происходящего и иллюзорности человеческой личности, как таковой. В обоих случаях уровень выравнивается в его пользу. Будьте выше Ада!»…

19

Легко сказать: «будьте выше», но выполнить-то гораздо сложнее! Особенно после нескончаемого неприятия всего происходящего вокруг. Вот сквозь глыбообразную тушу Большого внезапно проникает тускло-кровяная зарница, полыхнувшая у самого горизонта; полупрозрачная рука Евдокимова (если это вообще Евдокимов!) определенно сливается с окружающим прахом. Безвкусная, удручающе мокрая вода уныло вливается в онемевшее горло, призрачно скользя по бесчувственному, дубовому языку…

Нет ничего. Ни блаженства, ни боли… Гораздо реальней пустой реальности резонирующая внутри мрачная, но такая притягательная и высокая музыка… Немного жаль, что звучит она внутри пустоты, но это единственное, за что может уцепиться разбегающаяся, нестройная мысль… Ай! Что это?

— Совсем охренели, что ли?! — всхрапнул Артём, подскочив от булавки, впившейся в мягкое место. — Голову оторву!

Большой проворно отпрыгнул в сторону.

— Гляди-ка! — хохотал он с явным облегчением. — Ожил! Ну, все, все! Прости подлеца — еще раз, и больше не буду!

Андрей радостно улыбался. Видно, тем же способом был взбодрен незадолго перед этим.

— Вперед, салаги! — рявкнул Большой. — Мы пока еще живы и реальны назло всему! Вперед-вперед, да будет нам пухом сырая, дрянная и наилюбимейшая наша Земля!

— Хотелось бы верить, — проворчал Артём, прихрамывая и осторожно потирая саднящую задницу.

— А ты верь. Покуда вера сильна, ничего не потеряно.

20

В этот раз просыпались долго и неохотно. Даже Большой, казалось, утратил добрую половину извечной своей заряженности на тропу. Несмотря на то, что спали больше обычного, вымотанные организмы с трудом приходили в чувство, было особенно неуютно и как-то квело. Вставать не хотелось совершеннейше, ныли, казалось, не только мышцы, но и самые кости. Страх испарился, окружающее воспринималось противным и грязным болотом, заполненным бурыми гниющими водорослями и пиявками. Б-р-р!..

Чтобы взбодриться, выдули по две порции кофе, но угрюмая расслабленность поселилась, как видно, насовсем. Они брели от стычки к стычке, машинально преодолевая все более странные места и наскоки существ, их населяющих. Артём и не заметил, как изменилась повадка их свирепого атамана, как расплывчатая от обыденности происходящего фигура его приобрела собранность и налилась упругой энергией. В ушах прозвучал истошный вопль «Маринка-а-а!», мелькнул огромный кулак с зажатой в нем рукояткой ножа; валящееся набок тело Андрея с лицом обезумевшего Пьеро…

Как всегда, в обстоятельствах, причины которых не поддавались мгновенному распознанию, Артём включил навыки каратэки. Большой с неожиданной твердостью заблокировал выход его правой ноги и в отмашку саданул Артёма прямо в середину груди. Это мощное движение пробило поставленный блок и снесло с ног крутого сыщика, отбросив на пару метров.

— Пригляди за Андрюхой, м…дак! — гаркнул адский ходок, повернувшись к Артёму спиной. — Не дай ему очухаться!

Только сейчас перед затуманенным взором оглушенного сыщика открылась картина очередного терзания жертвы. В роли жертвы выступала очаровательная молодая женщина в ночном уборе, испятнанном кровью, изодранном в лоскуты, вымазанном песчаной пылью. Отчаянно визжа, она билась в полуметровых клыках гигантского черного котяры, в зрачках которого полыхали яростные адские огни, а из пасти вырывался чудовищный рык восторга и удовлетворения. Хвост, напоминавший измочаленное обгорелое бревно, сладострастно стегал по песку, вздымая бурые сухие фонтаны.

Вот, на секунду разжав свою мертвую хватку, он выпускает несчастное создание на свободу. Девушка стремительно мчится к людям, но падает, сбитая ласкающим движением серповидных когтей.

Большой шагает ровно, не торопясь, лениво насвистывая, и Артём внезапно приходит в себя. Все становится на свои места, получает свой смысл и причину. Волей-неволей приходится признать, что выбор его в качестве нейтрализатора фантазий слабонервного миллиардера предусматривал почти исключительно нынешний случай. Осознавать это было обидно: кому ж понравится низводить самого себя из ранга союзника в пустяшную роль подручного.

Большой пер на адскую тварь, как на пустое место, никак не реагируя на вопли о помощи. Кот придавил жертву к песку, небрежно опершись о нее передней лапой. Его сумасшедшие алые зрачки обратились к дерзкому пришельцу, шерсть встала торчком.

— Р-р-рау-у! — сказал кот и оскалился.

Большой обернулся к Артёму.

— Чего это ты мне в спину рычишь? — спросил с великолепным недоумением. Нужно было что-то придумать и поскорее.

— Да я и не думал, — ответил Артём, делая вид, что обиделся. — Может, кто-то другой?

— Ну ты даешь, салага! — хрипло захохотал атаман. — Здесь, кроме пустоты, ничего нету! Ты чего-нибудь видишь?

— Не вижу, — поддержал его Артём. — Наверное, ошибся. Скорее всего, это Андрюха стонет.

Котище пригнулся к песку, имитируя готовность к прыжку, но ни Большой, ни Артём ему не поверили. Лишившись жертвы, адская тварь лишалась и последней опоры — постоянной, направленной подпитки отравленного болью и страхом человеческого воображения.

— Рисуй круг, салага! — гаркнул Большой, надвигаясь на чудовище с беззаботностью флиртующего холостяка. Кот выпустил когти и вдавил их в рыдающую девушку так, что она разразилась новым взрывом визга, переходящего в ультразвуковые тональности. Артём поспешно чертил замкнутую окружность.

— Брось ее, киса, — сказал Большой, останавливаясь метрах в шести. — Ты ведь знаешь, кто я такой. Правда? А она — что она такое, когда существует выбор?

— Вр-р-рет! Вр-р-рет! — послышалось издалека. — Не вер-рь!

Артём извлек из рюкзака последнюю банку тушенки, нерешительно глядя на нее, несколько раз подбросил на ладони. Выбора не было, приходилось рискнуть продовольственным запасом. Увесистая жестянка врезалась прямо в глаз спешащему на помощь ворону Руми. Бегущая лисица предусмотрительно замерла на почтительном расстоянии.

— Поди сюда, киса, — искушал чудовище глава адской экспедиции, подходя ближе и демонстрируя всевозможные признаки жестокой опаски.

Кот следил за его приближением со все возрастающим интересом. Было прекрасно видно, как хочется ему залучить такую ценную жертву, каковую представлял собой доселе неуязвимый в своем нахальстве Алик Ложкин по прозванию Большой. Но не хотелось при этом терять и ту, что поплоше. Сейчас Артём понял, на чем построена феноменальная удачливость их атамана, и мысленно простил ему все его прегрешения, изумляясь собственной глупости, глупости Тигра и прелестной сестрицы адского ходока.

Два прыжка слились в хаосе перекрестного движения. Кот целил в Большого, Большой — в Марину. Страшный удар кулака выбил сознание из обессилившей жертвы, когти чудовища вспахали песок. Бешенству его не было предела, с пронзительным воплем кот взмыл на дыбы и, мгновенно развернувшись, навис над выпрямившимся экстремальщиком.

Но перед ним уже стоял совершенно иной человек.

— Эх ты, глупое атмосферное недоразумение! — ухмыляясь прямо в нависшую смрадную пасть, сказал Алик Ложкин. — Неужели ты и вправду могло вообразить, будто тебя кто-нибудь может испугаться? Не смеши меня! Самое умное из того, что ты можешь сделать — это поскорее забыть обо всей этой дурацкой истории. — Он нагнулся и поднял на руки бесчувственное, обмякшее тело девушки, шагнул вперед. — Сгинь, говорю!

Очертания страшилища по-прежнему оставались четкими до рези в лазах, но Большой его, похоже, уже не видел. И что с того, что оно в ярости каталось по песку, нанося беспорядочные удары лапами, щелкая клыками и оглашая окрестности злобным воем? Оно могло бесноваться сколько угодно, его могуществу уже был положен неодолимый предел.

Захваченный развернувшейся перед ним картиной противоборства, Артём совсем упустил из виду еще одно реально действующее лицо, до времени не привлекавшее внимания к своему присутствию. Позади Большого, совсем рядом, мелькнул вдруг длинный оранжевый хвост…

— Лиса! — заорал Артём, выпрыгивая за пределы круга и размахивая ножом.

Большой, не оборачиваясь, отмахнулся ногой. Раздался пронзительный визг, сменившийся истошным лаем. С клыков обезумевшего зверя полетели крупные капли слюны. Артём метнул нож, но промахнулся.

— Прими девчонку, салага! — распорядился Большой.

Он повернулся к наскакивающей бестии с видом, не обещавшим ей ничего хорошего…

— Убирайся прочь, крыса! — услышал Артём. — Уходи прочь, или клянусь тебе бессмертием души, я не успокоюсь, пока не познакомлю тебя с серебряной пулей! Слышишь меня, позор лисьего рода?!

Спустя секунду на песок рядом с Артёмом шлепнулось тяжелое тело, распространяющее вокруг запах пота и табачную вонь.

— Положи девчонку себе на колени и держись за нее, как за ноющий зуб, — пропыхтело «тело» и принялось втыкать в песок желтые восковые свечи. — Домой здорово хочешь?

— Очень! — выдохнул Артём, закрывая глаза.

Вокруг свистало, выло, скреблось и ухало, слышались подозрительные шорохи и шепотки, но от этого домой хотелось вдвое сильней. Мало-помалу звуки терялись, глохли, отступали вдаль. Артём еще крепче стиснул веки, всей душой стремясь поскорей оказаться в таком уютном, в таком покойном монастырском застенке. Девушка, лежащая у него на коленях, казалась невесомой и неживой, он лишь изредка ощущал ее почти неслышное, невероятно слабое сердцебиение. Впрочем, это ни о чем не говорило — его собственное сердце бухало с такой силой, что заглушало даже тяжелое дыхание Большого. Открывать глаза было страшно, и он осмелился сделать это только после того, как очнувшийся Андрей внятно и забористо обложил их обоих.

— Совсем ох…ли! — орал Евдокимов, выдирая жену из закостеневших объятий частного детектива. — Что вы с ней сделали, м…ки!..

…В подвале все было, как всегда, только немного душно от запаха свечного нагара, но Артём боялся поверить в удачный исход их сумасшедшего предприятия, по-прежнему сидел в той же позе и глупо хлопал глазами. Большой лежал рядом, провожая взглядом супружескую чету Евдокимовых.

— Не торопись, Артёмий, — сказал он и лег поудобней, закинув руки за голову. — Мы свое дело сделали, пусть малость без нас похлопочут…

21

Сутки спустя Артём проснулся от назойливого дребезжания дверного звонка. Крикнув, чтоб обождали, наскоро сполоснул лицо и, напялив джинсы, отправился открывать. В дверях стояла его ветреная любовь во всем блеске красоты и благополучия.

— Ну, здравствуй, пропажа, — сказала она с холодной деловитостью судебного заседателя. — Нужно поговорить.

Артём молча пропустил ее в комнату и сел на кровать. Здесь они провели когда-то немало по-настоящему счастливых часов.

Сегодня Ольга заняла позицию официальной гостьи — в кресле возле стола. Артёму были прекрасно видны ее круглые колени, округлость бедер, едва прикрытых короткой юбкой. Но это чудесное зрелище сегодня оставило его равнодушным до удивления.

— Нэлька видела тебя у «Космоса» вместе с каким-то громилой, — сказала Ольга, закурив и глубоко затянувшись. — Почему не позвонил, что вернулся?

Она хотела казаться спокойной и отстраненной, но Артём видел, как нервно вздрагивали ее холеные длинные пальцы, как трепетали нежные ноздри.

— Извини, — сказал он и крепко отер ладонью лицо. — Командировка выдалась очень хлопотной, страшно устал. И не разбуди ты меня, проспал бы до самой ночи.

— Я всегда была для тебя только игрушкой! — вспылила Ольга.

— Если тебе так удобнее, пусть будет так.

— Что ты хочешь этим сказать?!

«О, Господи!»

— Я просто неудачно пошутил, Оля. — Вот только ссор ему сейчас не хватало для полного счастья! — Ты собиралась поговорить, я слушаю.

За окном закатно пригревало июльское солнышко. Со двора доносились голоса ребятни, с утра до самого вечера бьющейся на самодельной футбольной площадке, автомобильный рык и громыханье трамвайных колес. Город шумел суетно и беспечно.

— Кто он? — спросил Артём, утомившись затянутой паузой.

— Представитель Хартхоффена. Это фирма такая в Германии. — Ольга внимательно, с почти искренним интересом рассматривала безупречно отлакированные ноготки на свободной руке. — Солидный капитал, обширные связи… А ревнив — ужасно. Я думаю, мы больше не сможем встречаться, Атэ. — Из всех миллиардов говорящих двуногих существ, населяющих нашу старушку-планету, только она одна называла Артёма «Атэ». Это было так элегантно…

— Жаль, что у меня нет солидного капитала, — сказал Артём. — Но кому-то из нас должно было повезти. Рад за тебя, правда — рад.

На самом деле ему было абсолютно безразлично, сердце билось ровно и сонно. Хотелось поскорей развязать нелепые узелки излишних отношений и выключиться до утра.

Ольга поднялась. Оба смотрели куда угодно, лишь бы не встретить ответного взгляда. Романтика отношений умирала с беззвучным стоном, сколько ни прячь глаза.

— Не тяни, — попросил Артём свою снежную леди. — И не кайся. Все правильно: мы были красивой парой, но на свете много красивых пар, и не все из них счастливы.

— Я любила тебя, чурбан, — сказала Ольга со смутной тоской. — Ну почему ты такой нищий?!

Вот пропасть!

— Мы оба нищие, Оля, — ответил Артём. — И едва ли станем богаче, хоть золотом под макушку засыпь. Но мне хуже, потому что я знаком с человеком, воистину знающим, что такое любовь!

— Псих! — сказала снежная леди и ушла, бросив ключ на кровать.

22

Ночью приехал Андрей, привез деньги, коробку коньяка, блок «Данхилл» и груду закусок. Две бутылки сунул совершенно обалдевшему Игореше, открывшему дверь. Артём налил полные стаканы. Выпили, не чокаясь.

— Ну? — спросил хозяин комнаты, распечатывая сигареты.

— Пока под наркозом, но врачи говорят — выкарабкается. Плесни еще. — Евдокимов опрокинул в рот полстакана так, будто лекарство принял. — Хату придется менять.

— Ну и зря, — сказал Артём. — Большой говорит, что блуждающая Зона раньше, чем через двести лет, не появится. Переезжать гораздо опаснее.

— Попробуй это Маринке моей объяснить, — хмыкнул Андрей. — Что тебе снилось сегодня?

Артём удобно пристроил подбородок на ладонь руки, оперся рукою о стол, в зрачках его отразилась стопроцентная пустота.

— Я видел море, — ответил он минуту спустя. — И вода была синяя-синяя. А потом пришла одна красивая стерва, которая испортила все. Хуже всего то, что мне ее жалко. Я тоже стервец, Андрюха.

— Был, — сказал Андрей. — А сейчас — вряд ли. У меня к тебе дело, брат. Бросай к лешему свое вшивое агентство и переходи ко мне в охрану. Хочешь сто тысяч баксов?

— Хочу, но не сейчас. Или вообще никогда.

Андрей не обиделся. Андрей не удивился. Андрей понимающе кивнул:

— Надумаешь — скажи.

Артём протянул ему раскупоренную бутылку, а из своей сделал несколько жадных глотков, совершенно не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

— Худо мне, — пояснил с неожиданной для себя простотой. — Будто душевной отравы объелся. Только во сне и живу.

— Та же картина, — утешил его Андрей. — А как усну — иду по степи, трава до колен, небо высокое, звезды с кулак. И — хорошо-о-о… Потом очнусь и не знаю, что реальнее: явь или сон.

Больше говорить было не о чем. Да и незачем. Молчали и пили, пили и молчали. Сизый дым вытягивало в окно, пахло сладкой бензиновой гарью, спиртом и дубовой корой. Восход застал их спящими на полу.

23

Большой лежал в ручье у бассейна с пластиковой трубкой во рту. Второй ее конец терялся в бочонке «хванчкары». На подошедших соратников атаман даже не взглянул. Андрей выложил на поднос семь банковских пачек. Артём вытряхнул из фруктовой вазы изысканную пирамидку цитрусовых, зачерпнул вина прямо из бочонка.

— Кто-то обещал мне один пейзаж подарить, — напомнил, изрядно отпив.

— Перебьешься. — Большой, не глядя, махнул рукой сломку Димычу, чтоб унес гонорар. — Обратись к Ляльке, у нее этой мазни целая прорва.

— Да я бы с радостью, только где искать — не знаю.

— А ты прояви свои дедуктивные способности. Ладно, не заводись! Спроси у Тигра, нет, лучше у Димыча. Через неделю приезжайте, посидим, а сейчас проваливайте — на рожи ваши смотреть никаких сил нету!

— На твою тоже, — вежливо ответил Артём и отправился на поиски Димыча.

24

Картину он выбрал сразу. Оскаленная лисья морда, изображенная на полотне, мгновенно притянула его к себе огромными человечьи-осмысленными глазами.

— Как называется? — спросил он у Ляльки, тихо следующей за ним от полотна к полотну.

— А ты как думаешь? — прозвучало в ответ.

— Ну, что-нибудь типа «Оглянись!» или «Сзади!».

— Ты хорошо чувствуешь настроение, Артём, — медленно и тихо ответила Лялька. — Я назвала этот экспромт «Всегда за спиной». Зачем он тебе?

— На память о старом знакомом.

— Или знакомой?.. — осторожно спросила Лялька, отводя взгляд. И Артём в какой уже раз растерялся от трисмысленности лялькиных слов.

— Если хочешь, я отвечу подробно, — сказал, повернувшись и положив горячие тяжелые ладони на дрогнувшие плечи Лилии Ложкиной.

— Мы так не договаривались. — Она была в одно и то же время хрупка, словно драгоценный саксонский фарфор, и крепка, как башкирская сабля. — Кроме того, ты сегодня совсем пуст внутри. Я не хочу, чтоб ты оставался: это пошло и слякотно.

— Мне больше не за что зацепиться, как ты не понимаешь?! — крикнул он. — Ад высосал из меня чувства и мысли! Кто поможет, кроме тебя?!

— Только сам! — как пощечиной, обожгла ответом. — Ты же считаешь себя человеком, так будь им, слизняк! Ада нет и никогда не было для тех, кто ему не принадлежит!

25

Сицкий открыл им дверь и проводил в кабинет, посмотрел на обоих с грустной усмешкой.

— Да, дорогие мои, натерпелись вы, как видно, изрядно! И то сказать: в Ад опуститься — не по Невскому пройтись.

— Их высочество читает мои мысли, — пояснил Артём специально для Евдокимова. — Помочь сумеете, Владимир Александрович?

— Едва ли.

— А хвалились, что в нашем мире сумеете защитить любого.

— От вашей собственной придури — всегда пожалуйста. Но вам ведь хочется от пустоты укрыться. Как прикажете защищать от того, чего нет?

Артём посмотрел посвященному прямо в глаза.

— С собственной дурью мы бы разобрались и сами. Это мы умеем. Скажи, Андрюха, вспоминать страшно?

Андрей помотал головой и добавил с нажимом:

— Страшно думать. Ад нереален — это святая правда. А что, если и наша Реальность — такой же пшик? Вот сегодня, когда к вам ехали, два раза хотелось выскочить на встречную полосу.

— Зачем?

— А проверить — не призраки ли несутся навстречу?

— Тяжелый случай, — согласился старый оккультист. — Не позавидуешь вам, дорогие мои. Но надо терпеть. Ни возбуждающие, ни успокаивающие средства здесь не помогут. Почаще бывайте на людях, пореже толкитесь между собой. Время — лучший лекарь, авось и с вашей болезнью управится.

Они попрощались и совсем было вышли, когда Артём вспомнил одну очень важную вещь, про которую хотел спросить еще до «ходки».

— Владимир Александрович, — сказал он, застревая в дверях. — Вы что-нибудь слышали про Венояра?

Сицкий кивнул.

— Это правда, что нынешним устройством мира мы обязаны его усилиям?

— Да, — ответил Сицкий, — и его тоже.

— То есть, наша Реальность — есть плод его замысла?

— Его деятельности, — поправил Сицкий. — Он не воображал, он делал. Потому и Реальность.

— Простите, но Ад создан тоже. И, насколько я понимаю, по замыслу не менее великой личности.

— Замысел определяется не тем, что замышлено, а тем, что реализовано. В каждый конкретный период правила меняются соответственно времени. Игра по правилам нынешнего периода и есть Реальность. Все прочее — нематериально.

— А завтра?

— До завтра нужно еще дожить, — улыбнулся оккультист. — Забегать вперед — не ваша прерогатива, Артём. Разберитесь с сегодняшним днем, а дальше видно будет.

— О чем это вы? — спросил Андрей, когда усаживались в машину.

— Пытался с «черного хода» проскочить, да не пускают чего-то…

26

Прошел месяц. Кроны тополей подернуло золотым предвестием осени. Свято выполняя предписание Сицкго, Артём с утра до ночи болтался в толпе. Помогало плоховато. С Андреем они не встречались, к Большому не ездили тоже. Что толку? На сердце было пусто, сны отпускали с трудом, были они яркими до неправдоподобия и живыми на зависть серому бытию Реальности.

Настала среда. Артём проснулся в восемь, попробовал прикорнуть снова. Не удалось, хотя обычно не впадать в дрему было серьезной проблемой. Сегодня будто иголок в матрац насовали, пришлось вставать и одеваться. Смутное, но острое беспокойство гнало из дому прочь. Уступая этому неудобному чувству, он бессознательно направил свои стопы в сторону торгового центра — наиоживленнейшую точку городской толчеи.

Здесь его уже знали. Барменша недавно открытого экспресс-кафе, не произнося лишних слов, нацедила большой стакан кофе, подала сотку «смирновской», двойную порцию «собаки» и бутылку баварского. Благо, что сей утренний ритуал повторялся уже неделю. Двое «пехотинцев», сидевших под соседним зонтом, приветствовали Артёма короткими кивками и отвернулись. Этот парень с угрюмым взглядом навевал на них нехорошие думы: несмотря на свое милицейское прошлое, сегодня он вполне мог подвизаться на поприще наемного душегуба.

Артём вылил водку вовнутрь и закурил, ожидая, пока мягкое тепло разольется по телу, потом, не торопясь, принялся за еду. Его тяжелый взгляд тоскливо скользил по книготорговцам, раскладывающим свой культтовар, по художникам, расставлявшим свои шедевры на скамейках и специальных стендах, по заспанным лицам владельцев самоцветных коллекций и народных умельцев, предлагавших всяческие поделки. День еще как следует не начался, а ему уже было скучно до брезгливой отрыжки. Удручало все: и деловитая суета продавцов, и вкрадчивая заторможенность покупателей, и фланирующая освобожденность зевак. Серая тыква солнца ползла по небу с воодушевлением хронического ипохондрика.

— Разрешите присесть, — услышал Артём.

Это было неожиданно, это было внове — обычно к его столу старались подходить лишь в крайнем случае, да и то надолго не задерживались. А в этом голосе звучало настойчивое желание обосноваться всерьез. Артём поднял глаза. У столика стоял высокий, слегка рыжеватый молодой человек с бутылкой минеральной воды в руке и сигаретой в зубах.

— Валяй, если хочешь, — сказал Артём.

Парень уселся напротив, положив на столик жилистые руки.

— Хреново, браток? — спросил, глядя прямо в глаза. И добавил секунду спустя: — Где потерялся?

«Ну, наглец! — подумал Артём, мысленно усмехаясь. — Щас я тебе мозги-то промою!»

— В Аду, милок. Если тебе интересно, конечно. Знаешь, где это?

— Догадываюсь, — ответил странный незнакомец. — Побаловаться захотелось, или по делу?

— Интересуешься Адом?

— В какой-то степени — да, но не так, чтобы очень.

— А ты уверен, что мы говорим об одном и том же месте? — хмыкнул Артём. Разговор принимал крайне занимательный оборот.

Незнакомец откинулся на спинку стула, выпустил дым вертикально вверх, ответил буднично, как о чем-то давно и прекрасно известном:

— Я подразумеваю параллельный мир, носящий условное наименование Ада. Ты, судя по некоторым внешним признакам, тоже. Не надо кокетничать, братец, к тебе ведь не часто подходят с такими вопросами.

— Так, — сказал Артём, аккуратнейшим образом ставя на стол пластиковую емкость с кофе. — И чего тебе нужно, таинственный незнакомец?

— Мне-то ничего. Имеется в виду, лично мне.

— А тому, кто за тобой?

— Той, которая за мной, нужен человек, умеющий работать в тамошних условиях.

— То есть я?

— Ты в Аду работать пока не умеешь. Когда научишься, то — возможно.

«Вот это по-настоящему мило!»

— А кто тебе сказал, что я собираюсь чему-то учиться?

— Это мое личное предположение, — спокойно сообщил незнакомец и добавил: — А дело, конечно, твое. Можешь плюнуть на все и сходить с ума до полного дурдома.

«Стоп! — сказал себе Артём. — Не торопись!»

— Ты подразумеваешь, что если я приму ваши условия, то получу поддержку? — спросил жестко.

Незнакомец бросил окурок в серую бетонную урну, стоящую от стола метрах в пяти. Артём машинально отметил прекрасную точность броска…

— Я никому ничего не обещаю, — сказал странный собеседник. — Все очень просто, браток: либо ты решаешься, рано или поздно, выполнить задание, связанное с экспедицией в Ад, и выздоравливаешь. А на «нет» получаешь нет.

— Не надо мне угрожать, юноша! — тихо и выразительно предупредил Артём Баца. — Я повидал такое, чего тебе и во сне не снилось!

Ответом была невеселая усмешка, на миг проскользнувшая в глазах незнакомца.

— Как-нибудь в другой раз обменяемся впечатлениями от увиденного, — пообещал он, отхлебнув из бутылки. — А пока напряги свое серое вещество, браток. Угрозы в моих словах нет никакой, есть констатация факта. Большой бегает в пекло по двадцать раз в год…

— А кто такой этот большой? — переспросил Баца.

— Придуриваться будешь потом, — терпеливо ответил незнакомец. — Я ему запретил, но он до сумасшествия ненавидит тамошний мир и работу превратил в средство ведения войны, в этакую вендетту. Причин для нее у Алика больше чем нужно, тем не менее, занятие это из самых бесперспективных. Рано или поздно его уничтожат. И ему это прекрасно известно, потому и куролесит на всю катушку. Тимофея Гриценко тоже надолго не хватит. Остаешься ты. Достаточно просто твердо решиться на новую «ходку», и этот мир обретет свою прежнюю прелесть, помноженную на самоуважение. Торопить не собираюсь, заверения мне не нужны. Решишься — позвони, вот телефон. Имен не называть, достаточно сказать, откуда звонишь.

— Говоришь ты много и объяснять, как вижу, горазд, — уперся Артём. — А кто мне может ответить: реален ли наш мир?

— Процентов на восемьдесят — да. Венояр поставил границы, но существует сила, превышающая его возможности. Пока они есть, и Ад, и наш мир обладают двойственностью природы, способностью к взаимопроникновению. Разделить их напрочь — наша с тобою задача. Но для этого нужно идти в Ад, а мне нельзя — слопают в первую же минуту.

— Забавно. — Артём с удивлением поймал себя на мысли о том, что в присутствии незнакомца жизнь как будто несколько оживилась. — Если б кто-нибудь нас сегодня подслушал, сидеть бы нам с тобой на Агафуровской даче.

— И было бы очень жаль, — последовал абсолютно серьезный ответ. — Вместе с нами Агафуровская дача пришла бы в город.

«Ну, орел!» — как сказал бы, наверное, Ложкин.

— Претендуешь на лавры Венояра? — полюбопытствовал Артём.

— Забудь о лаврах. Синяков и шишек будет много, это точно, а слава, братец, сама выбирает, кто ей по сердцу.

Нахальный сизарь спланировал под зонтик стола и уселся прямо на плечо незнакомца. Круглый глаз голубя с вожделением уставился на булочку с запеченной внутри сосиской.

— А ну, брысь! — сказал ему парень и что-то добавил на странном, щекочущем слух языке. Сизаря будто ветром снесло. — Поздравляю, браток, — усмехнулся незнакомец. — С сего дня ты уже под прицелом. В принципе, разницы никакой, но многим почему-то очень действует на нервы.

— А разве не должно?

Незнакомец на секунду задумался, потом вздохнул.

— Должно — не должно… что это меняет, в сущности? Весь мир на мушке, а в ядерной войне выгодней всего быть солдатом. По крайней мере, знать будешь, если начнется.

— Не понял, — сказал Артём.

— Это я так, вообще. Главное, ничего не бояться и быть наготове. Твое дело — поскорее решиться, а покуда — прощай!

Он поднялся, и через минуту его по-военному поджарая фигура затерялась в живом калейдоскопе толпы. Ф-ф-ф-у-у! Артём отхлебнул пива и закурил. В голове роились обрывки намеков, мохнатые, точно шмели. По сторонам кипела жизнь города, Реальность правила балом. «Надо ехать к Большому», — понял Артём.

27

Большой плескался в бассейне. Своего бывшего соратника встретил не то чтобы с огромным радушием, но и на ворота с ходу не указал. Тигр принес апельсиновый сок и сигары.

Выслушав Бацу, адский ходок какое-то время молча курил. Мрачнея и хмурясь.

— Про меня говорили? — выплюнул наконец.

— Сказал, что тебе в Ад ходить запретил, а ты не слушаешься. Важная птица, а?

— Важней не придумаешь, — отозвался Большой. — Если бы мог, я б каждое слово его выполнял без базара. Совсем, видать, худы мои дела, раз о замене печется. Ты вот что, Артём, ты решайся скорее. Он верно говорит: мир становится особенно дорог, если знаешь, что нужно в Ад. Да и меня кто-то заменить должен. Андрюха не потянет, ты, если подучить, вполне.

— Я думал, ты по собственной воле в пекло идешь… — разочарованно протянул Артём.

— И по собственной тоже. Но есть у меня дела и кроме личных, попутные, так сказать… Слышь, Артём, соглашайся живее. А я тебе свой замок завещаю — живи, пользуйся, когда копыта откину. Все твое будет.

— Не люблю по-темному играть, — ответил Артём. — Я человек простой, недомолвок не понимаю. Скажи, что делать, тогда, может, и подумаю.

— В принципе, дело — простей не бывает! — ухмыльнулся Большой. — Надо Границу изнутри прикрыть, когда Срок настанет. Подробней покуда нельзя: лишние знания — лишние хлопоты. Решайся, пинкертон!

— Надо подумать, — ответил Артём. — А тебя я вот о чем хотел попросить: есть у меня знакомый старик, похоронивший молодую жену еще в предвоенные годы. Он по ней до сих пор с ума сходит, так и не женился, совсем один на Земле мыкается. В прошлую нашу встречу намекал он мне, что жена к нему являться стала, да я глупый был — намек мимо ушей пропустил. Может, отправишь их навстречу друг дружке?

— Вообще-то можно, — сказал атаман после минутного молчания. — Нет, правда, сделаю. Только предупреди своего приятеля, что сам-то он в Раю недолго продержится: эрзац — он эрзац и есть.

28

Старый следователь над предложением размышлял недолго. Проконсультировавшись с Сицким, позвонил на следующий день утром.

— На смерть идете, — сказал ему Артём. — Достать из Рая вас будет не очень-то просто.

— Да кому она нужна — такая жизнь? — донеслось в ответ, и пошли короткие прерывистые гудки.

Артём вздохнул и, высвободив руку из-под пушистой Лялькиной головы, набрал номер поместья. Трубку взял Димыч. Артём назвал адрес, но сам присутствовать отказался: дел хватало и с Лялькой, причем гораздо более приятных, нежели путешествие с ее баламутистым братом. На этой девушке он готов был жениться, и как можно скорее. Жаль, что за ней подобной спешки что-то не наблюдалось. Во всяком случае, пока…

Две недели пролетели с мелодичным протяжным свистом. Они вволю нагулялись по городу, перепробовали кушанья во всех местах, стоящих посещения, совершили маленький вояж к соборам Верхотурья и навестили скромный домик в стареньком Камышлове, где прошли отроческие годы Артёма…

Дважды навещали воспрявшего духом Андрея — его благоверная резко пошла на поправку, и мир уже не казался Евдокимову сборищем обманчивых рож. Новая квартира его сияла, как сапоги рядового первогодка, а лиловая «БМВ» летала стрелой. Свой «Мерседес» он обещал подарить Артёму, если тот примет-таки на себя заботу о его евдокимовской безопасности.

Артём грозился подумать, но не сейчас. Сейчас его занимала только любовь. Он заказал билеты на месячный осмотр темных ночей Адлера, приближался срок отъезда.

И тут все полетело тормашками кверху. Приятным августовским вечером, когда горячий асфальт мягко остывал под легким западным ветерком, в дверь долго и настойчиво позвонили. Открывать было не до того.

Посетитель не унимался. Когда на его звонки никакой реакции не последовало, он пустил в ход кулаки. Судя по производимому шуму, у посетителя они были изрядного объема и прекрасно готовы к полномасштабному использованию. Услышав, что надежная дубовая дверь мастерской начала подозрительно потрескивать, Артём в бешенстве вскочил с дивана и, задержавшись на секунду, чтоб наскоро облачиться в трикотажные брюки, ринулся на выход.

В дверях стояли Димыч и Тигр.

— Чего надо? — зарычал Артём, но его бесцеремонно отпихнули в сторону.

— Зови Ляльку. — Димыч метался по мастерской из угла в угол, будто шарик в старинной головоломке. Тигр застыл у дверного косяка в мертвой неподвижности кариатиды, в зрачках узких щелочек глаз плавал бессмысленный ужас.

— В чем дело?! — заорал Артём, пытаясь ухватить Димыча за грудки, но тот его, похоже, уже не видел.

— Что случилось? — напряженный голосок Ляльки, казалось, мгновенно заморозил хаотические перемещения внутри мастерской. — Что с Аликом?

— Пропал, — убито молвил в ответ громила-охранник. — Десятый день как ушел, и до сих пор нету.

— Десятый, — эхом откликнулся Тигр. — А уходила — день пять-семь.

— Едем!

Что произошло с нежной и ласковой девочкой? В голосе — звуки стальной струны, в глазах — свинцовый блеск. Мелькнув кремовым загаром обнаженного тела, она мгновенно переменила бархат милого домашнего халатика на комплект из шорт и блузки, впрыгнула в босоножки. Десять секунд спустя она вылетела на лестничную площадку, словно маленький, но стремительный русоволосый вихрь. Оба костолома рванули за ней. Замешкавшийся Артём успел заметить красные огоньки «Феррари» на углу ближайшего перекрестка. И все. И все!

29

Рассказывать о том, как он метался в поисках исчезнувшей подруги, думается, едва ли столь уж необходимо. В монастырском подполье было пусто. Только песок, аккуратно разровненный граблями, позволял предположить появление в этом глухом углу посторонних. «Вот придурки!» — подумал Артём и истратил десяток драгоценных секунд, чтобы наследить заново. Не поленился даже примять задницей песок в центре. Он хорошо знал возможности своего атамана и не верил в гибель этого человека. А значит на базе все должно оставаться, как было во время его последнего броска в Ад.

Дело было в пятом часу утра, поэтому волосатая перепончатая ручища, украшенная зазубренными когтями, которая высунулась вдруг из песка и попыталась уцепить Артёма за ногу, не особенно-то его и удивила. На секунду ему стало даже смешно, очень хотелось выкинуть какое-нибудь коленце: сунуть, к примеру, в загребущую лапу Преисподней те же грабли «на сувенир», но Артём сдержал жгучее желание досадить невозможному миру. Парень из кафе, похоже, даром словами не разбрасывался, и советы его Артём решил выполнять скрупулезно. «Ада нет, — сказал он себе. — Не будем, дружище, глумиться над несуществующим миром. Пускай живет!» В мастерской никого не было тоже. А в поместье его попросту не пустили: на звонок вышли Димыч и Чёрный — пара «сломков» первой категории.

— Зачем приперся? — таков был начальный вопрос.

— Поговорить.

— Вали отсюда, — посоветовал Димыч. — Нам с тобой разговаривать не об чем.

— Вали, давай! — поддержал его Чёрный, с ожесточением сгибая резиновую палку внушительной толщины. — И вперед остерегись нашему брату глаза мозолить, не доводи до греха!

— Так! — сказал Артём, прекрасно сознавая, что Ад пройти куда проще, нежели двух телохранителей Альберта Ложкина. — Может, объяснитесь, парни?

— Ты что — совсем «двинутый», да? — медленно зверея, поинтересовался Димыч. — Ты что? Не понимаешь, что это из-за ваших шашней Алик в адский песок сыграл?! Не понимаешь, да?! Пока вы с Лялькой любовь крутили, его тамошняя сволочь в лапшу шинковала! Сгинь, паскуда! И чтоб ноги твоей даже близко не было! Сгинь!

Невооруженным взглядом было видать, что оправдания им совершенно «до фонаря». Артём сел за руль и включил заднюю передачу: развернуться местная дорога не позволяла, а в ворота — попробуй, сунься! О Ляльке следовало забыть напрочь. И чем быстрей — тем лучше. Проблема заключалась в другом — как? Между «следует» и «возможно» — солидный пробел, а для иного — непроходимая пропасть. Нужен был совет компетентного человека. И гражданин Баца — детектив и адский проходец — отправился на поиски Гуселетова.

30

Пал Палыч сидел за дисплеем новехонького компьютера и шустро прогуливался пальцами обеих рук по клавиатуре. Появлению старого знакомца обрадовался, выставил бутылку настоящего «бенедиктина», нацедил черного жгучего кофе из новомодного кофейника.

— Я гляжу, ты и вправду «завязал», Палыч, — сказал Артём старому бродяге. Назвать этого мужчину привычным прозвищем «Гусь» язык отчего-то не поворачивался.

— Спасибо старушке. — Гуселетов уселся напротив. — Живу, не жалуюсь, упущенное наверстываю: приотстал от технического прогресса за бичевский период. Заведешь своих ребятишек, привози к нам — задарма приглядим.

— Не получается у меня с этим, — вздохнул Артём. И выложил ему все: и про Ляльку, и про Большого, и про непонятного незнакомца с его странными речами.

Гуселетов слушал молча, внимательно, не перебивая.

Ощущение было такое, будто бурный поток горячечных слов втекал ему в оба уха и пропадал там навечно. Такого истового слушателя у Артёма не было никогда.

— Ты, Палыч, хлебнул лиха по ноздри, — так закончил Артём свой рассказ. — Помоги, вразуми, как поступить. Сам знаешь — со стороны разобраться проще, а я влип по самую макушку.

— Дела твои проще пареной репы,лейтенант, — резюмировал услышанное Гуселетов, окутываясь легким дымком сигареты. — Не знаю только — поймешь ли то, что услышишь, в нынешнем своем расположении духа. Говоришь, телефон тебе дали… Не потерял?

— Я ничего не теряю, ты ж знаешь…

— Тогда соглашайся, дурило! И чем скорей — тем лучше.

— Думаешь, заставят ее вернуться? — в душе Артёма едва слышно пискнула робкая нотка надежды.

— Думаю, что нет. Либо ты что-то напутал, либо — если все точно — скажу тебе, что твою девчонку заставить нельзя. Не та порода. Готовься к делу, лейтенант. Незнакомец твой верно сказал: слава сама выбирает, кто ей по сердцу. Любовь тоже. Авось — приложится. Выйдешь из дела — прощайся навеки.

«А что? — подумал Артём. — Что я теряю, в конце концов?»

Терять ему было действительно нечего, с которой стороны ни взгляни — гол, как сокол.

— От тебя звякнуть можно? — спросил, испытывая непереносимый зуд деятельности.

— Можно, — подтвердил Гуселетов и тут же перехватил руку посетителя, протянутую к телефонной трубке, — но не нужно. Позвони по межгороду откуда-нибудь из автомата.

— Боишься — засекут? — усмехнулся Артём.

— У нас детсад, между прочим… — напомнил Гуселетов.

31

На той стороне провода отозвался приятный женский голос.

— Слушаю вас, — сказал голос.

— Говорит Екатеринбург. Я согласен.

— Принято, сочувствую и поздравляю.

— С чем, позвольте спросить? — растерялся Артём.

— С выздоровлением, родной, с выздоровлением. Еще что-нибудь есть?

— Большой пропал. Похоже — совсем.

На той стороне возникло ощутимо напряженное молчание.

— Алло! — позвал Артём.

— Откуда звонишь? — послышался знакомый говорок, в котором скорая деловитость речи удачно скрывалась беспечностью тона.

— Из автомата, естественно, — окорбился Артём, мысленно похвалив догадливого Пал Палыча.

— Беги домой, братец, — донеслось из трубки. — Собирай вещички и никуда не уходи, за тобой вскоре будут. До встречи!

Нет, Артём совсем не надеялся, что за ним с распростертыми объятиями примчится именно Лялька… И тем не менее, когда в прихожей раскатилась соловьиная трель звонка, он опередил даже Никитку — большого любителя помурыжить посетителей квартиры у закрытых дверей под вполне благовидным предлогом повышенной безопасности. На пороге стоял Тигр.

— Собралася? — спросил он с непроницаемым выражением на своей круглой азиатской роже. — Масына подана. Разочарование накрыло Артёма плотной желтой волной.

— Ты один?

— Ага, — сказал Тигр. — Астальная пьют и ругаюсся. Помогчи?

Город проводил их печальным ропотом, поместье встретило оглушительной тишиной, еще более впечатляющей в приветственном поскуливании сторожевых собак. Первое, что сделал Артём, — попросил корейца перенести в занятую им гостевую спальню картины из апартаментов Большого. Гвозди вбил собственноручно.

— Есть будешь? — спросил Тигр, когда с этим неотложным делом было покончено.

— Принеси в кабинет, — сказал Артём.

32

Он сел в кресло и включил компьютер. На экране дисплея высвободилось требование ввести шифр: имя черноволосой красавицы — крупного специалиста в области провокации. Похоже, бывший хозяин поместья ничуть не сомневался в том, кто именно займет его место. Ох и умен был, зараза! Спустя минуту среди полутысячи видеокассет отыскались две, названия которых ничем не выделялись из окружающей их трескучести.

— Здорово, Тёма, — Большой помахал с экрана рукой и заговорщически подмигнул. — Приперло, а? Ну, да ты не журысь, хлопче! Не все так плохо на самом деле! На самом деле все гораздо хуже.

Убил бы мерзавца! Артём сплюнул и перекрестился: «Типун мне на левое полушарие!»

— Да-а, не завидую я тебе, орел! — глумился Большой, шумно прихлебывая что-то из своего коронного кубка. — Даже в том случае, если ты и вправду сидишь сейчас у меня за столом, что само по себе чрезвычайно печально.

После этого многозначительного вступления он принялся посвящать Артёма в суть дела, а суть была такова, что волосы поднялись на дыбки.

— Примерно так, — ухмыльнулся Большой, закончив стращать. — Теперь слушай, как этому можно попробовать воспротивиться. Гарантии успеха, правда, не столь высоки, как бы хотелось, но тут уж ничего не попишешь — силы задействованы такие, что без риска — никак. Да и кому б мы понадобились, будь все просто и ясно?!

Дальше пошли конкретные указания, где найти отчетные материалы экспедиций, руководимых Хрущом, дневники ходок Большого и книги, которые следовало бы прочесть, прежде чем влезать во всю эту безнадегу…

— Слышь, Артемий, — сказал Большой, становясь напоследок немного серьезнее, — позаботься о Тигре, не отпускай его от себя. Для друга он горы свернет и сам в лепешку расплющится. Скажешь — и в Ад за тобой пойдет. Не обижай его через меру, он здесь совсем один. Можешь привлечь Андрюху. Он парень — что надо, даром что торгаш. А за Ляльку не переживай. Моя сестрица, если припрет, куда круче меня самого. Слушайся нашего общего знакомого, помни, до чего меня самодеятельность довела. И еще. Ежели, вопреки всему, Срок все же настанет, рассчитайся за нас, друг! Да так рассчитайся, чтоб Аду воистину тошно сделалось!

33

Артём выключил экран, несколько минут сидел в неподвижности, переваривая услышанное. Картина гибели Мира, красочно обрисованная атаманом их маленького воинства, привела его в изрядное замешательство, но, говоря честно, слабенькая надежда на возвращение исчезнувшей подруги лично для него была куда более сильной мотивацией к действию, нежели все иные прочие. Ради Лялькиной любви поставить Ад на уши — это самое малое, на что он был готов.

Дверь скрипнула, и Артём всем телом развернулся в сторону входа. Коротышка-кореец деловито прошествовал в кабинет и поставил на стол поднос с графинчиками и холодными закусками.

— Это пока для начала, — сказал Тигр. — А каша уже заваривается…


Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33