Марикита [Поль Феваль-сын] (fb2) читать постранично

Поль Феваль-сын Марикита

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОТЕЦ МАРИКИТЫ

I РЕШЕНИЕ СТАРОГО ГЕРЦОГА

На одной из площадей славного города Бургоса, являющегося, как известно, родиной Сида, толпа зевак окружила двух девушек.

Одна из них танцевала фанданго. Ее искусство вызывало восхищение не только столпившихся вокруг зрителей: погонщиков мулов, разносчиков воды и дуэний, – окна губернаторского дворца были распахнуты настежь, и сидящие возле них сеньориты, забыв о веерах, предназначенных для того, чтобы скрывать от нескромных взоров хорошенькие личики, бурно аплодировали юной танцовщице и бросали ей серебряные монеты.

В Бургосе любят музыку, будь то звуки тамбурина или перезвон колоколов. Каждый житель города с молоком матери впитывает чеканные строки поэмы о Сиде и на всю жизнь сохраняет пристрастие к поэзии. Однако звон шпаг, нередко раздающийся на узких городских улочках, не привлекает внимания муз. Эти своевольные особы предпочитают черпать вдохновение в иных звуках: в стуке кастаньет, в звоне золотых монет либо же в колокольном звоне, с утра до вечера разносящемся над городом. Ни в одном другом месте Испании колокола не звенят так часто, как в Бургосе.

Девушки, собравшие вокруг себя толпу зрителей, были совершенно не похожи друг на друга. Та, которая танцевала, была брюнетка, гибкая и тонкая, словно тростинка, с пунцовыми губками и блестящими глазами. Когда же она смеялась, смех ее звучал глухо и отрывисто, словно щелканье бича.

Ее подруга была блондинка, бледная, с потухшим взором. Она явно стеснялась внимания зрителей. Их любопытство причиняло ей видимое страдание, угнетало, а возможно, и оскорбляло. Лицо ее выражало одновременно отвращение и испуг. Подбирая брошенные монетки, она не благодарила тех, кто их давал, как это обычно делают уличные танцовщицы. И, тем не менее, именно к ней были обращены сочувственные взгляды, ибо все видели, как она страдает, и понимали, что в этом представлении ей досталась тяжкая роль мученицы.

Интересно, по каким дорогам ехал сейчас маленький маркиз де Шаверни? Вряд ли бы он обрадовался, узнав в брюнетке донью Крус.

Донья Крус, а вы уже, конечно, поняли, что танцевала именно она, то и дело вскидывала свою прекрасную обнаженную руку, державшую тамбурин, увешанный колокольчиками, и легко перебирала стройными загорелыми ножками. При этом добропорядочные обыватели Бургоса, равно как и бродяги, коими изобилуют города Испании, могли любоваться еще и сверкающими белыми зубами и упругой грудью молоденькой цыганки. Однако душа ее, словно душа христианской мученицы, была погружена в неизбывную печаль.

Белокурая красавица, неохотно склонившаяся к земле, чтобы подобрать несколько мараведи,^[1] была Аврора де Невер!

Как попала она сюда, почему оказалась вместе с доньей Крус на этой площади, отчего обе они едва ли не вынуждены просить милостыню?

Впрочем, разве можно ответить на вопрос, откуда на свете столько несчастных и сирых?

…Очутившись, наконец, в скромной гостинице, где девушки сняли комнату, Флор презрительно швырнула в угол свой тамбурин. Он перестал быть для нее источником волшебной музыки, под звуки которой она некогда с таким упоением танцевала на Пласа Санта в Мадриде: нынче он превратился в настоящее орудие пытки, преумножающее их страдания. Мужественная цыганка не сумела скрыть от подруги свою усталость и отчаяние, однако, заметив, как омрачилось чело Авроры, поспешила взять себя в руки: она не имела права на слабость.

– Посчитай-ка нашу выручку, – произнесла донья Круус с наигранной улыбкой. – Похоже, сегодня мы разбогатели!

С тем же отвращением, с каким Флор только что отшвырнула тамбурин, Аврора де Невер высыпала на стол монеты, обжигавшие ей руки: там были мараведи, довольно много серебряных песет и даже одинокий золотой дублон.

– Не надо пренебрегать этими деньгами, – строго сказала цыганка. – Они могут нас спасти.

– Разве они сильнее наших возлюбленных? – прошептала Аврора.

– Нет, но с их помощью мы сможем отыскать их или хотя бы добраться до французской границы.

– До границы? И когда же мы там окажемся?

– Если ничего не случится, то завтра. Жаль только, что мы не встретились с бедной Марикитой; она собиралась проводить нас.

– Она обещала найти Лагардера: время идет, а Анри все нет и нет! Она обещала известить господина де Шаверни: мы до сих пор не дождались маркиза… Правда, она подготовила наш побег, но почему в последний момент она отказалась сопровождать нас? Ведь мы обо всем договорились!

Донья Крус изменилась в лице.

– Горе сделало тебя несправедливой, – покачала она головой. – Как знать, может, Мариките еще хуже, чем нам? Может, она ранена?

– Ранена?

– Да. Ведь когда рухнула башня, она еще не успела выбраться из подземелья; наверное, обломки засыпали ее, и она оказалась погребенной заживо… Боже, неужели пока я пела, бедная Марикита умирала, шепча в предсмертном бреду наши