КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124656

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Кентурион [Валерий Петрович Большаков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Валерий Большаков Кентурион

Пролог

Египет, Дельта Нила, Буколия[1]
118-й год н. э.

Длинная стрела на излете вошла Неферит в правое плечо. Девушка вскрикнула от боли, тут же сжала зубы, но поздно – еще одна стрела с грязным оперением вонзилась в левую ягодицу. Невидимый стрелок метил на голос, значит, догонял…

Неферит замерла, неустойчиво качаясь на шаткой кочке. С обеих сторон узкой протоки поднимались заросли донакса – высоких камышей, шуршащих под ветром. Из воды тянулись тростники с пышными метелками, трепетавшими в такт течению.

Приподняв руку, Неферит вытащила стрелу, засевшую неглубоко. Щекоча бок, потекла струйка крови. Сдерживая дыхание, девушка изогнулась, дотягиваясь левой рукою до оперенного жала, так больно воткнувшегося пониже спины. Теперь, если она выживет, останется некрасивый шрам… Сожмурившись, закусив губу, девушка ухватилась за древко и потянула. Дыхание ее прервалось, из глаз брызнули слезы, закровоточила прокушенная губа. Вынув стрелу, Неферит не бросила ее, а осторожно воткнула в илистое дно. И отдышалась.

Одета она была в обычный для египтянок каласирис – длинную юбку из мягкой шелковой ткани, облегавшую ноги от талии до икр, с высоким поясом. Юбка соединялась в одно с «жакетом» – двумя широкими бретельками, сильно оголявшими груди. Ходить в таком наряде можно было лишь мелкой поступью, почти что семеня, а уж бежать… Пришлось срочно делать разрез. Было очень жалко портить дорогую вещь, но когда речь идет о жизни и смерти… Неферит тихо-тихо просунула лезвие ножа под бретельку и отрезала ее у пояса. Завела руку за спину, отделяя шелковую ленту и, взяв нож в зубы, кое-как перевязала раненую ягодицу.

Легкий всплеск прозвучал как команда «Замри!» Неферит ощерилась и отшагнула здоровой ногой за сноп тростника. Осторожно хлюпавшие шаги преследователя мало выделялись из журчания воды и шелеста зеленовато-бурых листьев, но смертельная опасность отточила слух девушки, равняя его со звериным чутьем.

Лучник показался неожиданно. Одетый в изгвазданную набедренную повязку мужик крался отмелым берегом, отыскивая ступней место потверже. Шел он пригнувшись, поводя луком с наложенной на тетиву стрелой. Его рыхлое тело еще хранило следы знакомства с атлетикой, но годы безделья, обжорства и пьянства добавили лицу припухлости, а животу – складок. Мужчина зорко смотрел по сторонам, с прищуром, будто целясь. Против места, где только что стояла Неферит, лучник хищно оскалился – муть от стронутого ногою ила еще не осела. Жертва близко!

Неферит медленно вдохнула, и с силою метнула нож. Стрелок дернулся, натягивая лук, но острый клинок поразил его в шею, входя по рукоять и прерывая биение жилки. Тренькнула тетива – стрела, сорвавшись, булькнула в воду. Колени лучника подогнулись, он опустился в ил, тараща глаза и клекоча кровью.

– Ты останешься без погребения![2] – прошипела девушка и задержала падение мертвого тела, опустив его в воду без шума и брызг.

Из-за камышовых зарослей донеслись приглушенные голоса, заплескали весла. Неферит поспешно сорвала с убитого колчан, навесила на себя, и подняла лук. Перенеся вес на здоровую ногу, она достала стрелу, наложила ее, оттянула тетиву.

– Далеко не уйдет! – послышался уверенный голос. – Пуэмра и не таких выслеживал!

– Тише ты! – шикнул голос помоложе. – Она все ж таки жрица, не кто-нибудь!

– Ага! Ты еще это Зухосу скажи!

– Что я, дурак, что ли?..

Между зарослями тростника просунулся острый нос лодки. На носу ее греб пожилой, насупленный роме,[3] а на корме сидел молодой и растерянный, трусливо вжимавший голову в острые плечи.

Первым жрицу, загородившую протоку, приметил старший. Он бросил весло и резко подался назад, нащупывая топор… И уронил его в замахе – стрела прошила широкую грудь с колечками седых волос. Младший пискнул и кувыркнулся за борт. Так он и умер – стоя на карачках в грязной воде, бессмысленно пялясь на оперение стрелы, доставшей трусливое сердце.

Неферит устало сгорбилась. Проклятый Зухос[4]… Все он виноват!

С трудом вывалив пожилого из лодки, она забралась в хлипкий челн и погребла к Нилу. Прочь из Буколии! Подальше от ее унылых равнин с бесчисленными солеными озерцами, с безрадостными песчаными грядами и зарослями тростника. Куда угодно, лишь бы не видеть угрюмых буколов, тупых и злобных, их жирных жен и болезненных детей.

– Прощай, Зухос, – процедила Неферит, – сын гиены и дерьмо гиены, порази тебя Сохмет[5] от колена до пупка!

Глава 1

1

Трирема «Тетис» бодро надрезала верхушки волн, оставляя по себе кильватерную струю, словно расшивая синее Mare Nostrum[6] – от Брундизия, давно уж скрывшегося из глаз за горизонтом, до далекой еще Александрии Египетской.

На выпуклости главного паруса гордо значились четыре буквы – «SPQR[7]» – корабль был правительственным и направлялся в Египет по делу государственной важности. Впрочем, ни его экипаж, ни восемь пассажиров не выглядели отягощенными думами. Матросы-классиарии дрыхли в тени ветрил, а пассажиры загорали. Эдик Чанба, он же Эдуардус Сармат, устроил лежбище на полубаке, слева от столба, к которому был привязан перекидной абордажный мостик-корвус. С другой стороны лежал да покряхтывал Гефестай сын Ярная. Искандер Тиндарид нежился, свесив голову за борт и подмигивая кувыркавшимся дельфинам, а Сергий Роксолан удобно развалился на бухте якорного каната. Вооружившись чернильницей и песочницей, он корябал тростинкой-калямом по желтоватому папирусу и вид имел отрешенный. Четверо рабов – Регебал Дадесид из даков, венед Акун сын Олимара, египтянин Уахенеб Фиванец и галл Кадмар сын Каста – дремали, привалясь к скатке запасного паруса.

– Искандер, – гугниво сказал Эдик, не отрывая щеки от палубы. – Не строй рожи китообразным! И чему тебя только в школе учили?

– Учили старших уважать, – лениво отозвался Искандер, убирая с лица длинные волосы, наброшенные ветром. – Я тебя, между прочим, старше на тыщу восемьсот… с чем-то лет.

– И это заметно! – с воодушевлением подхватил Эдик. – Какой-то ты у нас дементный стал. Пр-роклятые годы!

– Рыбам его скормить, что ли? – сказал Искандер задумчиво. – Не, жалко… Ихтиологи мне этого не простят. Сбросить в море семьдесят кило высокотоксичных отходов – это ж экологическое преступление! Ладно, живи…

– Спали вас Митра… Поспать спокойно не дадут! – проворчал Гефестай, переворачиваясь на спину и оглядываясь на Сергия. – Завидую я тебе, Лоб. Ноль внимания!

– Они ж не могут не ругаться, – проговорил Сергий, продолжая писать, – порода такая…

Он раскатал свиток и вычитал, правя ошибки:


«Меня зовут Сергей Лобанов. Мне тридцать три года…» – так начинались его мемуары.

Сергий проглядывал корявые строчки, а в памяти оживали образы минувшего – заварушка в памирских горах, путешествие во времени, осада Антиохии, плен, рабство, школа гладиаторов, бои в Колизее, преторианский спецназ, заговор четырех консуляров, любовь и смерть Авидии Нигрины… Сергий длинно и тоскливо вздохнул, снова нашарил перо, макнул в чернильницу…


«…Новым префектом претории император назначил Квинта Марция Турбона Фронтона Публиция Севера, мужика крутого, но справедливого. Он нам с ходу, не садясь, выдал новое задание: отправляться в Египет, сыскать там одного типа по кличке Зухос и ликвидировать его на хрен. Эдик мигом стал возбухать: а почему сразу мы?! „А потому вы, – нахмурил брови Марций Турбон, – что этот типус, в смысле Зухос – враг государства и народа римского".

Короче говоря, мутит воду Зухос, сбивает „вооруженные бандформирования" и готовит мятеж. Самое интересное, что Зухос этот не прост. Если верить Турбону, то тип этот – подобие Волан де Морта, пакостливый чародей и злой волшебник. Я понял так, что Зухос здорово владеет гипнозом и всякими такими штучками, как Вольф Мессинг. Того даже Сталин опасался, и совершенно зря – Мессинг был воспитанным человеком и скромным ученым. А будь у него гены негодяя? Зомбировал бы Иосифа Виссарионовича, Лаврентию Павловичу приказал бы застрелиться – весь СССР лег бы к его ногам…»


Сергий подумал, что бы еще такого написать, и склонился к пергаменту:

«Премию императорскую мы потратили на дело – улучшили жилищное положение, переехав в соседнюю квартиру, побольше. Теперь у нас, у каждого, по комнате-кубикуле, а рабы ютятся в экседре… Шучу! Там такая экседрища… Хоть танцуй! Там мы, пока нас не будет, Киклопа поселили. Сдал Киклоп… Грива его поседела вся, и глаз потускнел. Худо Киклопу без Авидии… Никто его больше не окликнет нежным голоском: „Киклопик!"

Лобанов зажмурился, пережидая прилив тоски, и вяло, пересиливая натуру, дописал: «Когда я его позвал, он сразу согласился. „Сейчас, говорит, только вещички перетащу…" И перетащил – три здоровых воза! Дорогущую мебель вывез из дома Нигринов – субселлии всякие, картабулы, кровати бронзовые… Одна моноподия чего стоит. У нее столешница из редкостного цитрусового дерева, и цена ей – триста тысяч сестерциев! Десять пудов серебра. „А чего такого? – бурчал Киклоп. – Имею право… Это наследство Авидии!"

А я будто спорю. Так что сейчас наша квартирка обставлена, как в лучших домах Рима…»

Сергий скатал папирус и сунул его в тубус. Хватит на сегодня… И задумался. А если археологу будущих веков повезет, и он эти мемуары откопает? Расправит дрожащими руками древний папирус, а там все по-русски! Нет, так дело не пойдет. Роксолан вынул папирус обратно, порвал написанное, а клочки выбросил в море.

– Сползайтесь, тюлени, – проворчал он, – разговор имеется…

– Мне отсюда хорошо слышно, – уверил его Гефестай, копаясь в бороде и не открывая сожмуренных глаз. Котяра на солнышке…

– Подползай, давай! Не нарушай режим секретности.

Гефестай вздохнул тяжко и перевалился, передвинулся на четвереньках. Опустился на колени и присел на пятки в манере индейского вождя.

– Вас это тоже касается! – окликнул Сергий рабов. – Эй, угнетенные!

«Угнетенные» живо приблизились и сели «во втором ряду», оказывая почтение «хозяевам». Для начала Роксолан провел политинформацию.

– Рим давно уже облизывался на Египет, – начал он, – а когда его орлы закогтили-таки Нильскую долину…

– Аки пиит глаголешь! – восхитился Эдик.

– А по сопатке? – поинтересовался Сергий и продолжил: – Египет для Рима важнее всех провинций, он на особом положении и подчиняется напрямую императору, а тот назначает префекта Египта, должность высокую и почетную, сенаторы за нее в драку лезут. Кстати, наш Марций Турбон тоже как-то удостоился повязок префекта Египта. Главное, он тогда из Мезии не вылазил, «контртеррористической операцией» руководил, даков «в сортире мочил», и повязки ему для пущей важности занадобились… Если разобраться, в Египте, кроме Нила и берегов, ничего больше и нет. Вон, Уахенеб в курсе!

Раб-египтянин важно кивнул бритой головой.

– Долины нильской плодородней не сыщешь, – продолжал Сергий, – египтяне снимают по несколько урожаев в год. Сеют пшеницу, жнут, обмолачивают, а потом все зерно уходит римлянам – налоги в Египте страшенные…

– Не то слово… – пробурчал Уахенеб. – Они как камень на шее – утонуть легко, а на воде держаться… – он помотал головой. – Мечутся роме, мечутся, пашут от зари до зари, а толку нет! Бывает, что и бросают свои наделы – уходят с отчаяния в Буколию. Пробираются в Дельту по одиночке, темными ночами. В шайки сбиваются по злобе своей, сначала одних римлян грабят, а потом и всех подряд… А налоги-то дерут по-прежнему! И всей общине приходится расплачиваться за беглецов, оставивших свои делянки.

– Понятно теперь, откуда у Зухоса пополнение… – проговорил Искандер. Фиванец мрачно кивнул.

– Римляне вывозят пшеницу огромными ситагогами-зерновозами, – подхватил Сергий, – и раздают босякам, которым, кроме хлеба, еще и зрелища подавай… Политика!

– А чего ж они у нас зерно не берут? – удивился Эдик. – Я имею в виду, у сарматов? Там же золотые земли!

– А кому там пахать? – фыркнул Гефестай. – Сарматам в тех землях ковыряться желания нет. Они с коней не слазят, даже отливают с седла.

– Уж кто бы говорил! – вскинулся Эдик. – Последний из кушан! Представитель исчезнувшей цивилизации!

И тут огромный Гефестай, нерушимый памятник сдержанности и спокойствия, яростно рванулся к Эдику – как сидел на пятках, так и подпрыгнул, вымахивая здоровенными кулачищами. Сергий метнулся на перехват, уберегая говорливого Сармата от серьезной травмы.

– Тихо, тихо! – выдохнул он, с трудом удерживая рассвирепевшего сына Ярная, и поворотил голову к Эдику, резко обронив: – Язык прикуси, ладно?

Рабы сидели и моргали удивленно, а Искандер сказал Чанбе, морщась:

– Ты дурак или притворяешься?

– А чего я такого сказал? – пробормотал Чанба, отводя взгляд.

Гефестай напрягся, и Сергий посоветовал Эдику:

– Заткнись!

Гефестай, угрюмый и злой, присел на палубу и отвернулся, чтобы не видеть Чанбу.

– Ну, давайте… – заговорил Сергий холодно. – Давайте передеремся, набьем друг другу морды. А, может, сразу на мечах сойдемся?… Кто целым останется, тот и победит!

– Не говори ерунду… – пробурчал Гефестай.

– А ты ее не делай! – отрезал Лобанов.

Сын Ярная ничего не ответил, только голову повесил и громко засопел.

– Между прочим, – обернулся Сергий к Эдику, – мы в родном времени этого кушана. И его империя раскинулась от Амударьи до Инда, от Китая до Парфии. А вот наших с тобой наций, Эдичка, еще и в проекте нет!

– Я же не то имел в виду, – стал бестолково оправдываться Чанба, – я вообще о двадцать первом веке…

– А сейчас – второй, – раздельно сказал Сергий. – А попади мы в четвертое тысячелетие? В какой-нибудь, там, тридцать восьмой век? Где бы ты тогда искал своих? Да за две тысячи лет все расы смешаются, и не останется ни русского, ни иудея, ни абхаза! Кому тогда морду бить? Кхмеро-русско-эвено-испано-китайцу? Или японо-банту-арабо-узбеко-британцу?

– Процесс пошел! – хохотнул Искандер. – Слыхал я, в Воронежской области – помните такую? – раскопали могилу времен палеолита. Двадцать пять тысяч лет назад там похоронили двоих – мужчину-арменоида и женщину-китаянку. Вон когда все началось. И зря ты, Гефестай, обижаешься! Лет триста пройдет, и на землю Эллады повалят славяне, не оставив на развод потомков Перикла и Аристотеля. Никаких шансов! И что мне – Акуна мутузить? Он же венед, значит, в родстве со славинами! Бей венедов, чтоб эллинов не ассимилировали? И надо еще экипажу намекнуть, что живых носителей латыни приблизительно к веку шестому не останется – растворятся в варварах! Пусть нам пачек накидают! Ты этого хочешь?

– Да что вы на меня накинулись? – огрызнулся Гефестай. – Я ж не нарочно! Жара…

– Короче, – тяжело сказал Сергий. – Чтоб этого больше не было. Замечу еще хоть раз… Изуродую! Нас в этом времени и так четверо всего. И я это говорю не одному Эдику. Понял, Гефестай?

Великан мрачно кивнул.

– Не забыл еще, какой у тебя псевдоним был на арене?.. Портос! Ну, так и ведите себя как мушкетеры! А вы как… не знаю, кто. Как пассажиры такси – сели вчетвером и вышли на разных остановках. Короче, мириться я вас не зову и руки тянуть друг другу не заставляю…

– «Мирись, мирись, мирись, – насмешливо пропел Искандер, – и больше не дерись!»

– Обойдутся, – буркнул Лобанов. – Сами как-нибудь разбирайтесь, не дети. А еще раз такое повторится… Сделаю оргвыводы и приму меры. Все! Тема закрыта. Продолжим политинформацию… На чем я там остановился?

– На босяках, – подсказал Тиндарид, ухмыляясь.

– Эти босяки – граждане Рима, – пробурчал Сергий, хмурясь. – Вот их и подкармливают, чтобы голосовали, за кого надо. Да и Орк[8] с ними, со всеми… Жертвовать собой за этих голодранцев, равно как и за сенаторов-толстопузиков, я лично не собираюсь, и вам не советую. У нас другое задание – спасти Египет!

– Делов-то! – фыркнул Эдик, и покосился на Лобанова.

– Зухос желает скинуть римлян и править в Египте самому, по-фараонски. Если ему удастся сделать Египет «самостийным та нэзалэжным», вся империя зашатается – пойдут восстания в Дакии, в Германии, в Палестине, в Мавритании… Мигом найдутся желающие тоже отделиться – вспомните СССР! А начнется развал – будет и беспредел…

– Это как всегда, – кивнул Искандер.

– Да знаем мы про все… – заныл Эдик.

– Я знаю, что вы знаете! – отрезал Сергий. – Повторение – мать учения! – усмехнулся он. – Кто виноват и что делать – определим по прибытии. Все, можете расползаться!


Солнце палило как сумасшедшее, а с юга задувал сухой, жаркий ветер, донося горячее дыхание Сахары. Дважды трирема разминулась со стадами китов – добродушные великаны поглядывали с волн круглыми коровьими глазами, пускали фонтаны, и, наверное, от избытка сил, шлепали хвостами по воде, поднимая тучи брызг. Частенько с водяных горок скатывались тюлени – серые самочки и белые самцы. Крутились вокруг, прыгая и кувыркаясь, дельфины, поднимая к людям на палубе свои лукавые, симпатичные морды. А уж рыбы плавало – невпрогляд. Крупные, в косую сажень, змеевидные лихии с лимонно-желтой полосой вдоль серебристого бока чуть ли не сами прыгали в сачки. Переливчатые дорады, бониты, кефали клевали наперегонки.

…Как-то разом завечерело. Небо, совсем еще недавно индиговое, стало лилово-синим, прираставшим чернотой с востока и почти загасившим багровые ленты на заходе. На Марэ Нострум вообще быстро темнеет. Подул свежий ветерок, обдувая потное тело. Упарившийся Сергий стоял у борта, с наслаждением вдыхая подсоленный воздух. За последние дни не было ему еще так спокойно и хорошо, как в этот час между днем и ночью. Вся суетность мира и даже тоска по Авидии отступили, не загораживая дорогу покою и отдохновению. Наверное, в такие вот минуты душа человеческая и заряжается оптимизмом, верой в будущее, житейским азартом. Неслышными шагами подошел Искандер.

– Хорошо сегодня… – сказал Тиндарид.

– Хорошо, – согласился Сергий.

Они замолчали, исчерпав тему.

Меж тем ночь поднялась, зажигая крупные, лучистые звезды и складывая из них созвездия. Багровый закатный глянец на волнах давно уж растворился, и две пучины, морская и небесная, слились в неразделенный Хаос. Но очень скоро жизнь помогла людским глазам отделить воду от выси – темная гладь моря внезапно осветилась сверкающими брызгами, словно пошел восходящий огненный дождь. Полчища светящихся комочков – детенышей кальмаров – выскакивали из волн и с шелестом падали обратно.

– Здорово! – донесся голос Эдика. Голос шел откуда-то с бака корабля. – Гляди, Гефестай, как искры! Ох…

«Ох» относился к оглушительному всплеску прямо по курсу. Пару вдохов спустя огромная фосфоресцирующая масса слева по борту поднялась над водой пугающим квадратом и рухнула обратно. И снова плещущий удар разнесся по морю.

– Это манта играет, – объяснил Искандер, вглядываясь в темноту. – Любит она по ночам прыгать…

– Ух, и здоровый! – завопил Эдик у него за спиной. – Видал?!

– Видал, – прогудел Гефестай. – Хоть крышу им накрывай…

Сергий заулыбался: помирились! Слава богам!

– Александрия! – сказал Искандер, и в голосе его тоже звучало облегчение.

Лобанов не стал спрашивать, где та Александрия – яркий огонечек отточился на горизонте. Это горел знаменитый Фаросский маяк.

– Пошли спать, – зевнул Искандер, – нам еще часов пять плыть…

Устроившись на скатке паруса, друзья совершили срочное погружение в крепкий, здоровый сон. Разбудил их голос Эдика, старательно выпевавшего:

– Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!.. Эй! Хватит валяться! А то мой возмущенный разум уже кипит!

– Сними голову с печки… – протянул Искандер, зевая.

Сергий протер глаза и сел. Свежий утренний воздух бодрил.

– Полей мне, – попросил Лобанов Чанбу.

– Слушаюсь, босс! – бодро ответил тот, и щедро плеснул воды из кувшина.

Сергей омыл лицо, утерся и почувствовал себя готовым принять ха-ароший завтрак.

Корабль, между тем, подходил к пункту назначения. В глаза так и лезла «визитка» Александрии – ее маяк, чудо света. Чудо было громадно – с просторной площадки вздымался вверх исполинский квадратный блок с облицованными мрамором стенками, заваленными внутрь. Дальше в небо его продолжала восьмигранная башня, поддерживавшая третью ступень – сам маяк, круглый, с хитроумными зеркалами на верхушке, отбрасывавшими свет за сорок миль. Утренняя заря выкрасила этот античный небоскреб в розовые тона, зажигая желтые блики на золоте и стеклах, сохраняя сгустки тьмы в провалах окон.

– Невероятно… – пробормотал Искандер. – Отец мне рассказывал про Александрийский маяк, но я ему мало верил. Думал, привирает, а он правду говорил…

– Жрать подано! – объявил Эдик, порывая романтичный флер, и раздал по пайке всем восьмерым – по хвосту жареной рыбы на лепешке в одни руки. – Кофе холодный, – добавил он, – называется «сок персиковый, разбавленный»!

Набив рот жареной лихией, Сергий вернулся к борту. Берег приближался, стал виден вход в бухту – между краем острова Фарос и крутым береговым мысом. Ближе к мысу из воды торчали скалы, клокотавшие буруны плевались на камни пеной.

Трирема прошла поближе к маяку и вплыла в гавань Эвност. Открылся город – ряды кораблей у причалов, крыши складов, нагромождения пышной зелени, белые дома по пологому склону, крытые красной, желтой, бурой черепицей, портики храмов. Удобнейшую бухту, прикрытую с моря островом, разделяла надвое дамба Гептастадион, разорванная у берегов. Там, над широкими проходами для кораблей, поднимались арки мостов на высоченных пилонах. «Тетис» проследовала под южным мостом, и вошла в Большой порт. Оставив по правому борту Посейдоний, храм эллинского бога моря, выстроенный у главной пристани, обогнув островок Антиродос, трирема вошла в Царскую гавань у основания мыса Лохиада. Ближе к причалу белел колоннами храм Изиды Лохийской, а подальности раскинулась Регия – колоссальный дворец Птолемеев, уступами спускавшийся к морю.

Хохоча и переговариваясь, моряки пришвартовали корабль. В решетчатом фальшборте открылась дверца – будто калитка в заборчике – и трап соединил палубу с причалом.

– Станция «Александрийская», – тут же схохмил Эдик, – конечная! Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны!

– Топай, топай, давай… – проворчал Гефестай, беря в охапку мечи всей честной компании.

По широкой лестнице, уводившей к царскому дворцу, спустился офицер в красной тунике и в блестящем шлеме, украшенном пышными перьями. Калиги на нем были новенькие, яркого алого цвета. Офицера сопровождали двое лбов в анатомических панцирях. Морды наели такие, что нащечники шлемов не застегиваются, волосатые ноги как стволы лохматых финиковых пальм, руки как ноги – сжимают рукояти мечей, на каждом пальце по перстню.

Офицер, храня достоинство, оглядел пассажиров триремы, упакованных в простые туники и короткие штаны-браки, и выбросил руку в латинском салюте:

– Сальвэ! Я примипил[9] Второго Траянова легиона.

– Сальвэ… – вскинул руку Лобанов. – Звания пока не имею, просто преторианец.

– Я ожидаю Сергия Роксолана, – сказал примипил.

– Ты его дождался, – ответил Сергий, и протянул руку к Искандеру.

Тиндарид достал из-за пазухи кожаный футлярчик – кисту – и вложил Сергию в руку. Обратным движением Лобанов протянул закупоренное послание примипилу. Тот сорвал печать, откупорил футляр и выковырял скрученный листок папируса с грозным приказом Марция Турбона – «помогать, содействовать, пропускать…» и так далее.

– Пройдемте со мной, – молвил примипил, дочитав папирус. – Вам выделены комнаты в южном крыле дворца.

– Ух, ты! – впечатлился Эдик.

– Не больно-то радуйся, – умерил его восторги Уахенеб. – Дворец уже лет сто как заброшен.

– Все равно ж царский!

Сергий, Гефестай, Искандер и Эдик двинулись следом за кентурионом. Четверо рабов замыкали процессию.

– Как обращаться к тебе? – спросил офицера Лобанов.

– Зови меня Сезием Турпионом, – ответил тот. – С тобою я знаком, а имена товарищей твоих мне лучше не знать.

– Правильно, – кивнул Эдик. – Меньше знаешь – крепче спишь!

Примипил насмешливо фыркнул.

– Нам нужны подробности о Зухосе, – спокойно продолжил Лобанов. – Кто он, откуда, женат ли, имеет ли родню, с кем общается… В общем, все, что на него накопали!

Сезий Турпион помолчал, соображая, и заговорил:

– Его настоящего имени никто не знает. Эллины зовут его Зухосом, египтяне – Эмсехом, по-нашему это значит «крокодил»…

– Ну и имечко! – хмыкнул Эдик.

– Да уж, – кивнул примипил, поднимаясь по ступеням. – Зухос – найденыш, его подобрали жрецы из Крокодилополиса, вырастили, обучили на свою голову, сделали жреческим слугою при храме Себека. Это местный бог пучин, которого египтяне рисуют с головой крокодила. Думаю, имя свое Зухос заслужил не зря – он холоден и равнодушен, как эта речная тварь. И так же безжалостен. Еще в отрочестве овладел тайным знанием сэтеп-са, мог убивать силой духа или погружать в сон. Он обрел способность невидимым миновать любую стражу, мог заставить кого угодно сотворить что угодно. По его приказу добродетельная матрона становилась развратной женщиной, а купец-скупердяй раздавал свое золото нищим… Император Траян принял Зухоса к себе на тайную службу и направил в Индию – подглядывать и подслушивать. Принцепс лелеял ту же мечту, что и Александр – присоединить к Империи индийские земли. Зухос пробыл в тех краях года три или больше, только не шпионил, а получал образование у тамошних магов. И способности его сделались просто демоническими! Теперь он никому не служит, кроме себя, превращая ближних и дальних в своих слуг. Его опора – это буколы, бродяги-волопасы из Дельты, разбойники и враги народа римского. Зухос регулярно наведывается в Буколию, переправляет туда оружие и золото. Привлекает жрецов, обещая им возвращение старых порядков. Обольщает эллинов и иудеев. Дескать, стану я фараоном, и верну вам славу прежнюю и богатства, отнятые Римом!

Мужчины поднялись ко дворцу, миновали бронзовые ворота в высокой мраморной ограде, и прошли под сень колоннад. Здесь гуляло эхо, и шаги гулко отдавались, мечась среди мраморных столпов.

– А где Зухос сейчас? – спросил Сергий.

– Вероятно, в Александрии, – ответил примипил, выходя в обширный перистиль. Посреди перистиля сох старый мраморный фонтан, из зарослей сорной травы, вымахавшей по пояс, торчали статуи.

– Вероятно? Или точно?

– Точно о Зухосе говорить нельзя! Но на днях мы нашли мертвого стражника в квартале Ракотида. Молодой, здоровый парень, ни царапины на теле, ни малого следа яда, а лицо такое… Будто перед смертью он увидал целый легион «отвращающих лица» – злых демонов ночи! Так убивает Зухос… Располагайтесь! – показал кентурион на комнаты, выходившие во двор. – Можете занимать любую.

Он подал знак своим дюжим бойцам, и направился к выходу. Замешкавшись, примипил повернулся к Сергию, и неуверенно сказал:

– Я второй год пытаюсь заполучить портрет Зухоса, но местные художники боятся изображать «Крокодила». Все, что я знаю, – Зухос высок и статен, волосы на голове он начисто сбривает, как местные жрецы. Кожа бледная, нос хрящеватый, с горбинкой, глаза большие, а ресницы по-женски густые. Уши оттопыренные. Голос у Зухоса красивый, глубокий, а походка… Он не ходит, а ступает, являя себя… – Сезий Турпион вздохнул: – Описание это добыто целой чередой смертей. Наши парни, умирая, передавали по цепочке одну черту Зухоса за другой…

– А особые приметы у «Крокодила» имеются? – спросил Сергий. – Ну, там, родинки, шрамы…

Сезий оживился.

– Насчет шрамов не осведомлен, а родинка у Зухоса есть! Большая, слева на шее, похожа на косую звезду.

– И последний вопрос. С чего начать наши поиски? Что бы ты сам взял за отправную точку?

Сезий ненадолго задумался, и выговорил:

– Я бы начал с храма Сераписа и с Мусейона… И там, и там у Зухоса хватает сторонников. В Серапейоне – это египтяне-фанатики, а в Мусейоне – ученые эллины. Эти спят и видят, как власть в Египте вернется к царю из рода Птолемеев. Они согласны терпеть даже фараона Зухоса, лишь бы не мы правили Египтом. Не любят «грэкусы» Рим! Ну, ладно, пошел я…

– Можно вопрос? – влез Эдик. – А чего ж вы сами, коли знаете, где искать, не схватили этого крокодила за хвост?

Примипил покраснел.

– Уже двадцать человек из кентурии, – сказал он со злостью, – я проводил в александрийский Некрополь! Все они погибли, исполняя мой приказ – взять Зухоса живым или мертвым.

– Лучше мертвым, – сказал Сергий примирительно, и показал Эдику кулак.

– Что да, то да… – буркнул примипил и попрощался: – Вале!

– Вале… – молвил Роксолан задумчиво, и глянул на Искандера. Тот понял его мысль, и ухмыльнулся.

– Я – «грэкус» толерантный. Рим уважаю!

– Ладно, «грэкус», становись в строй, послужим Империи!

– Устроим сафари на крокодила! – кровожадно потер руки Эдуардус Сармат.

Внимательно оглядевшись, Сергий прошел в Алебастровый зал дворца – чего скромничать. Чертог сиял. Все стены его были облицованы белым алебастром – талантливый резец изобразил на их сияющей поверхности сцены из эллинских мифов. Легкие колонны из черного мрамора поддерживали потолок и упирались в мозаичный пол, выложенный картинками на тему амурных отношений Психеи и Аполлона.

– Сделаем так, – сказал Лобанов. – Ты, Уахенеб, отправишься в храм Сераписа. Больше просто некому. Мы-то по-египетски ни «бэ», ни «мэ», ни «кукареку». Устроишься там кем-нибудь, чтобы везде можно было лазать…

– Понял, – серьезно сказал Фиванец. – Что я должен делать?

– Смотреть и слушать! Вычислять подозрительных. Следить за ними. Обращать внимание на любые странности.

– Понял, – по-прежнему серьезно повторил Уахенеб.

– В помощь тебе даю Кадмара.

– Только я языка не знаю! – предупредил галл.

– Твоя задача – ходить за Уахенебом и беречь его от неприятных встреч.

– Это можно, – успокоился сын Каста.

– Я с Искандером займусь Мусейоном, – продолжил Лобанов, оборачиваясь к остальным, – а вам придется побегать по городу! Гефестаю с Эдиком я поручаю Брухейон. Это здесь, ближе к центру, богатый район. А Регебал с Акуном пусть прошвырнутся по Дромосу – так тутошняя главная улица зовется. Задача у всех одна – разведка!

– Найти и обезвредить! – произнес Эдик мужественным голосом, уворачиваясь от Сергиева тумака.


2. Александрия, Брухейон, Цезареум

Квинт Раммий Марциал не считал себя самым умным, и весьма смутно понимал, отчего именно ему Адриан оказал такую милость – удостоил повязок префекта Египта. Но был рад оказанному доверию и вовсю наслаждался преимуществами своего положения. Взять, хотя бы, место его жительства – Цезареум, выстроенный Клеопатрой. Это же огромный дворец, достойный самого принцепса! Одни пропилеи чего стоят. И как дивно сопряжены стили, египетский и эллинский, как выдержаны пропорции! Входишь – и чувствуешь, будто у тебя венец на голове… Или, к примеру, богатые купцы. Он только одного и помнит по имени – Саргона, хитромудрого финикийца. А сколько их уже перебывало в приемных? Сколько золотых статеров ими всеми отсыпано под шепоток: «Исключительно в знак уважения… Ради дружбы с таким большим человеком… Это не жертва, это залог общего преуспеяния…»

Юпитер Всеблагой! Он им даже не подмигивал, виду не подавал. Эти богатеи сами несли ему золото. Но Квинт может честно и прямо смотреть всем им в глаза, ибо не должен никому ни асса. Купцы платили за поблажки?.. Они их получили. И все довольны, и вся деловая Александрия зауважала нового префекта, поскольку убедилась: Марциал чтит обоюдность великого принципа «Ты мне, я тебе»! Чтит и не нарушает сего неписаного закона.

Потому и на душе у него легко… Квинт Раммий Марциал – коренастый, плотный мужчина с коротко стриженными волосами на шишковатой голове – подошел к бронзовому этрусскому зеркалу. Повернулся левой щекой, повернулся правой. Хм… А неплохо бреет этот новый цирюльник, как его… Пандион! «Грэкус», но толк знает. Всё римские порядки нахваливает, а о соплеменниках своих отзывается с легким презрением – дескать, статуи ваять научились, но к искусству закона, к искусствам мира и войны даже не приблизились. И разве он не прав? Вот она, Александрия! И кому принадлежит эта вотчина эллинов, иудеев и египтян?.. Риму! Великий македонец расширил пределы Эллады до самой Индии, а толку? Раскокали эллины империю, как вазу, на мелкие кусочки. Как ткань драгоценную, на лоскутья извели. А почему? А потому, что болтуны они, и больше никто! Лодыри изнеженные и мужеложцы – правильно Пандион говорит. Не-ет, только Рим достоин владеть миром! Ибо золотом скрепляет то, что завоевано железом.

Префект перешел к окну и раздвинул полупрозрачные занавеси. Александрия… Город достославный, город прекрасный, город порочный. Здесь по одним и тем же улицам прогуливаются ученейшие мужи, отрицающие богов, и пророки всех мыслимых вер, искуснейшие шлюхи и нецелованные девственницы. Город тайн, город сокровищ, город лиходеев…

Квинт Марциал нахмурился. Ах, Зухос, проклятущий Зухос… Не будь тебя, какое же тихое счастье постигло бы префекта Египта! Но ты есть, побери тебя Орк… Черная тучка в безоблачном небе.

– Сиятельный… – послышался робкий голос раба-корникулярия.[10] – Гости прибывают…

– А, да-да! Венуст, проводи всех в триклиний,[11] я скоро.

Венуст поклонился и повернулся уходить.

– Да! – окликнул его префект. – А танцовщиц ты пригласил?

– Да, сиятельный.

– Отлично!

Квинт Марциал собирал уважаемых людей города на пирушку-симпосион – без видимой цели, просто чтобы обрасти связями погуще. Лишенный предрассудков, он поначалу и алабарха думал позвать – главу всех александрийских иудеев, не старого еще Аода сына Гедеона, но быстро отбросил эту мысль. Не хватало еще, чтобы уважаемые люди сочли его сумасбродом! Алабарха мы приманим завтра, и зазовем во дворец вечером, когда наступит время сов…

Оглядев себя еще раз в зеркале, Квинт оправил белоснежную тогу, и твердым, уверенным шагом направился в триклиний – продолговатый обширный зал, разделенный на две части шестью колоннами тиволийского мрамора. На полу из драгоценной мозаики сплетались нимфы и фавны. В глубине зала за колоннадой стоял круглый стол, вокруг которого разместились двенадцать высоких бронзовых лож, уложенных пуховыми подушками в пурпурных наволочках. Лампы из алебастра и позолоченной коринфской бронзы были потушены, но запах ароматного нарда еще витал в воздухе.

Гости уже возлежали за столом, и хозяина встретили дружным ревом. Пришел городской эдил, сухой и черствый, как забытый сухарь; пара номархов[12] из Нижнего Египта, восторженные провинциалы, для которых приглашение в Цезареум – великое событие; прокуратор, одетый и причесанный с потугами на моду, но отстающий от римских модников ровно на год; магистр Нильской флотилии проездом в Фивы; легат Второго Траянова легиона, грубый вояка, и александрийские толстосумы, чье положение в обществе было прямо пропорционально объему мошны. В сторонке жались молоденькие египтяночки, наигрывавшие на флейтах и арфах. На свободном месте за желобчатыми колоннами танцевали девушки в длинных полупрозрачных одеяниях, с браслетами из разноцветного бисера на тонких запястьях и поясками из красных бус. Их черные волосы, заплетенные во множество тонких косичек, перекидывались с плеча на плечо, а напомаженные ротики выпевали: «Ты встречаешь в стране Куш красивую девушку, она отдает тебе цвет своей груди!»

– Приветствую! – поднял руку префект и прилег на левое ложе, называемое нижним. Верхнее, стоявшее посередке и считавшееся почетным, префект предложил магистру Валерию Юлию. Это вызвало ревнивую бледность у легата Марка Квинтилия, зато пунцовый налив на щеках Валерия однозначно подтверждал: данного индивидуума можно смело записывать в список самых преданных друзей.

– Для начала выпьем! – провозгласил префект.

Раб-виночерпий налил всем темного абидосского вина, и гости хором заголосили:

– Ио! Ио![13]

Префект хорошенько отпил, смакуя сладкий хмель, и засмеялся. Протянув руку к полукруглой софе «сигме», он нашарил на ней забавную игрушку – изображение мумии, туго обмотанную полосками ткани.

– «Веселитесь и пейте, – провозгласил он, – пока вы на земле и не стали такими, как она»![14]

Гости дружно загоготали, и рабы бросились доливать в опустевшие чаши напиток уам – смесь белого и красного вина с мелко нарезанными фруктами. На закуску подавали окорока антилопы орикса,[15] жаркое из черепах, жареных гусей и журавлей, артишоки, спаржу, омаров, мурен под пряным соусом… Руку с чашей поднял Пинем сын Небкета, египтянин, пробившийся в квесторы,[16] и обратился к префекту:

– О главный управитель, господин мой, великий из великих, наставник людей во всех делах в настоящем и в будущем!

Когда ты плывешь по озеру справедливости при благодующем ветре, ничто не сорвет твои паруса, ничто не замедлит ход твоей барки, ничто не сломает ее мачту, ничто не повредит ее реи! Ты не пойдешь ко дну, наткнувшись на камни у берега, и поток не увлечет тебя! Да не испытаешь ты коварства реки! Да не увидишь ты лиц, искаженных ужасом! Самые свирепые рыбы сами угодят в твою сеть и самые жирные птицы сами попадут к тебе в руки! Ибо ты отец сироте, муж вдове, брат разведенной женщине, нянька младенцу, лишенному матери! Дозволь же мне прославить тебя в этой стране и вознести тебя даже выше наивысшего закона, о владыка, не знающий алчности, великий, не знакомый с низостью! На здоровье тебе![17]

Гости, разобравшие лишь половину от произнесенного, уяснили последние три слова, и заревели в рептильном восторге, вскидывая чаши:

– На здоровье! Ио! Ио!

К Квинту Марциалу подошел корникулярий, и прошептал:

– Сиятельный, к вам Сезий Турпион!

Префект сморщился.

– Что-то срочное?

– Да! Но, кажется, весть добрая – по лицу видать!

– Ладно…

Кряхтя, префект покинул ложе и выбрался в атриум, просторный двор, обнесенный двойной колоннадой из желтоватого нумидийского мрамора. Примипил-кентурион живо обернулся на шаги, и выбросил руку в приветствии.

– Сальве, сиятельный!

– Прошу, Сезий, – проворчал префект, – обрадуй меня!

Сезий Турпион ухмыльнулся и доложил:

– В Александрию прибыл контуберний[18] для особых поручений, посланный Марцием Турбоном!

– Цель? – напрягся префект.

– Уничтожение Зухоса!

Префект Египта расплылся в откровенно счастливой улыбке.

– Умеешь же ты радовать, Сезий! – воскликнул он. – Прошу за мной. За такую весть надо как следует выпить!

– Да я на службе… – вяло запротестовал кентурион.

– На сегодня я тебя освобождаю. Идем!

– Ну, ладно. Если только по чуть-чуть…

– Ка-апельку! – заверил его префект.

– Ио! Ио! – докатилось из триклиния и гулким эхо разнеслось по залам Цезареума. – Ио-о!

Глава 2

1. Александрия, квартал Ракотида, храм Сераписа

С Ракотиды начиналась Александрия Египетская. Когда Александр Македонский, сын Филиппа, прозванный Великим, явился сюда впервые, он встретил лишь кучку бедных рыбаков, поселившихся на берегу озера Мареотис, что плещется к югу от бухты Эвност. Селение тех рыболовов звалось по-египетски, эллины выговаривали его так: Ракотис. Повелением Александра на берегах, где рыбари собирали навоз на растопку и сушили сети, заложили великолепный город. Попечением эллинских царей Птолемеев Александрия шла в рост, застраивалась и украшалась. Ко времени правления императора Адриана город сей по блеску не уступал Риму, и народу тут проживало не меньше, если не больше, чем в «Столице Мира». А Ракотис хоть и не стал центром Александрии, но остался ее маленьким ядрышком, довольствуясь статусом квартала. Проживали здесь почти что одни египтяне, и повсюду на узких улочках Ракотиды мелькали их смуглые спины. Редко-редко между египетскими схенти – набедренными повязками с поясами – попадались эллинские хитоны и химатионы, а уж о римских туниках и говорить нечего. Римлян в Ракотисе не жаловали.

Уахенеб с удовольствием переоделся и нацепил привычную схенти. Напустил сверху нарядный передник, сунул ноги в сандалии, плетенные из тростника, и отправился на задание. Галлу Кадмару пришлось нелегко – ему, привыкшему к штанам, было неловко щеголять, обмотав чресла куском тонкого египетского льна. Что за дурацкая ткань! До того тонка, что тело просвечивает даже через пять слоев… И это одежда?! Но приказ есть приказ, и Кадмар с отвращением влез в схенти.

– И где этот… Серапейон? – пробурчал он, ежась под взглядами прохожих.

– Сейчас выйдем, увидишь, – ответил Уахенеб и улыбнулся: – Что ты весь зажался? Стесняешься? Я помню, в бой ты и вовсе голым ходил!

– Так то голым… А я в женской одежке!

Фиванец тихо рассмеялся, щеря белые зубы.

– Я от тебя в шоке! Наши женщины не носят схенти. Успокойся! И расслабься. Вон, гляди!

Мимо, семенящей походкой, прошли две взрослые девушки, затянутые в каласирисы. Египтянки щебетали о своем, девичьем, и не обращали внимания на жадные взоры Кадмара, бросаемые на их бедра, туго обтянутые тканью, на маленькие, упругие груди, почти не скрытые под широкими лямками, на изящные ступни в посеребренных сандалиях.

– Понял? – коротко спросил египтянин.

– Угу… – выдавил галл, выдыхая и расправляя плечи. – Пошли!

– Пошли.

Серапейон, окаймленный четырьмя сотнями колонн, возвышался по середине обширной площади вблизи южных стен города, на искусственной возвышенности, забранной в лестницу из сотни ступеней. Склонив голову, Уахенеб поднялся наверх и прошел за колоннаду, где открывался обширный храмовый двор. В глубине двора круглилась колонна Помпея высотой в пятьдесят пять локтей.[19] Два обелиска с золотыми нашлепками на макушках почтительно соседствовали с помпеевским столпом. Но взгляды верующих обращались не к этим вертикалям, а к статуе божества, выполненной из золота и слоновой кости.

Серапис[20] был изваян в виде зрелого мужа с корзиной зерна на голове, закутанный в плащ, стоявший на спине каменного крокодила. Несмотря на бороду, лицо божества казалось женоподобным, да и длинные волосы его былиуложены на женский манер. В левой руке Серапис держал линейку для отмера разливов Нила, правой усмирял чудовищную тварь о трех головах. Средняя голова чудища, голова львицы Сох-мет, олицетворяла настоящее, а две другие, собаки и волка Апуату, – будущее и прошлое. Обвивали Химеру кольца змеи.

Уахенеб низко поклонился Серапису, и углядел из-под локтя важно шествующего жреца, рыхлого, коренастого человека с блестящим бритым черепом. Его пузо вываливалось из схенти, а через левое плечо была переброшена леопардовая шкура, голова и когти которой были обтянуты золотой фольгой. Уахенеб прогнулся еще сильнее.

– Подпевай! – прошипел он Кадмару, и запел, подлизываясь к Серапису: – Как бог ты таков, каким ты мне кажешься! Звездные небеса – твоя голова, твое тело – море, земля – это твои ноги, твои уши – это воздух! Лучи солнца, бриллиантовые стрелы – это твои глаза!

Кадмар послушно забубнил в поклоне. Толстый жрец остановился, послушал заунывный напев и приблизился к Уахенебу, шаркая сандалиями из позолоченной кожи.

– Выпрямись, роме! – сказал он ласково.

– Могу ли я? – вопросительно промычал Фиванец.

– Можешь, – по-прежнему ласково молвил жрец, умиляясь богомольности пришельца. – Ибо говоришь с Хориахути, великим начальником мастеров[21] Асар-Хапи.

– О! – только и вымолвил Уахенеб, бухаясь на колени. Кадмар пал рядом.

– Встань, – милостиво сказал Хориахути. – Можешь избегать хорошей речи… Как имя твое?

– Зовут меня Антеф, – соврал египтянин. – Мы с другом прибыли издалека, великий, дабы поклониться «Силе, которая привела Вселенную в прекрасное состояние порядка»![22] Мы бедны и ничтожны, великий, но собрали денег на дорогу и одолели долгий путь…

Кадмар истово закивал, подтверждая слова товарища.

– Похвально, весьма похвально… И когда же вы двинетесь обратно?

– Не знаем, великий, – вздохнул Уахенеб и залучился: – Когда напитаем иссохшие души драгоценной влагой божественного покровительства и… когда подзаработаем денег на проезд…

– Что ж, – сказал Хориахути задумчиво, – я могу помочь тебе и твоему другу… Хоть он и не роме, но Серапис не делает различия между людьми. Я дам вам работу в храме…

– О, великий, сердце и язык бога на земле! – выпучил глаза Уахенеб в пароксизме восторга. – Слушаю и запираю рот свой!

Кадмар глаза закатил.

– Я возьму вас в неокоры,[23] будете следить за чистотой в верхних залах, – проговорил начальник мастеров снисходительно, – а еще вам поручается содержать в чистоте светильники, подрезать сгоравшие фитили и подливать масла. Особенно – в подземельях…

– О-о! Там, где находятся погребальные камеры священных быков Аписов?!

– Да! И тебе будет позволено лицезреть их благословенные мумии!

Уахенеб застонал, выражая полное и окончательное блаженство.

– Явитесь к рехиу[24] Каамесесу завтра, после дневного сна, – велел Хориахути и направил стопы свои под прохладные своды святилища.


На другой день, пошлявшись по Брухейону и поглазев на толпы нарядных александрийцев, выделяя при этом лиц противоположного пола (а личики попадались – просто прелесть!), Уахенеб с Кадмаром вернулись в Серапейон. Мимо, пыхтя и переваливаясь по-утиному, прошествовал жрец – тяжелый лоб, резкий выступ крупного носа, недобрый прищур зорких глаз. Судя по ларцу с письменными принадлежностями, который тот тащил в руках, он принадлежал к херхебам, писцам и чтецам священных текстов. Смиренно поклонившись, Уахенеб сказал:

– Позволь спросить тебя, как нам найти рехиу Каамесеса?

– Зачем тебе рехиу? – поинтересовался херхеб.

– Великий начальник мастеров послал нас к нему.

Жрец удовлетворился ответом и показал дорогу к личным покоям рехиу Каамесеса.

Дорога лежала через бесконечные анфилады комнат, украшенных фризами и орнаментами необычайной красоты – синими зигзагами, белым и лиловым узором, хитросплетениями спиралей, завитков колес с дюжиной спиц.

Уахенеб достиг тяжелой кожаной завесы, запиравшей проход в стене из белого известняка, и громко спросил:

– Позволено ли будет войти неокорам Антефу и… э-э… Нехеб-ка?

– Войдите, – раздался мощный голос, – произнеся слова очищения глаз и сердца!

– Нехеб-ка… Это я, что ли? – прошептал Кадмар.

– Ну, да!

За занавесом обнаружилась небольшая квадратная комната. Стены ее снизу были облицованы зелеными фаянсовыми плитками, а сверху оштукатурены и покрыты фресками, изображавшими сказочные лотосы с красными цветочашами на высоких стеблях. Разглядеть роспись мешали приколоченные полки со свитками папируса и восковыми дощечками-церами. На большом столе из черного дерева стояли две тончайшие вазы древней работы с именем богини Маат, вырезанные из цельных кусков горного хрусталя. Высокое ложе, застеленное шкурой пантеры, скамеечка для ног, изголовье в форме полумесяца довершали убранство личных покоев рехиу.

Хозяин комнаты восседал у задней стены на роскошном кресле с ножками в виде лап льва. Три золотых светильника в форме птиц, наполненные касторовым маслом, давали достаточно света, чтобы разглядеть широкое лицо с горбатым носом и твердым ртом, и острый блеск жестких, спокойных глаз.

– Подойдите ближе! – сказал Каамесес.

Уахенеб с Кадмаром подошли – мягкие львиные шкуры на полу глушили шаги – и упали на колени перед креслом жреца. Рехиу указал им на шкуру.

– Не нужно почестей и слов почтения, дети мои, – величественно сказал он. – Работа ваша будет проста, но потребует усилий не только тела, но и духа. Истинно сказано: «враг для города – это говорящий!» Все, чему вы станете свидетелями в этом храме, вольно или невольно, похороните в сердце своем. Если вы пришли с надеждой на возвышение и посвящение, дождитесь похвалы вашим глазам и ушам, и будете награждены. Если же языки ваши смело заговорят вне этих стен, познаете все величие бога Сераписа на дерзких шеях своих.

Уахенеб дернулся, изображая испуг, и пламенно поклялся:

– Пусть не упокоюсь я в гробнице своей, пусть побьет бог грехи мои кровью моей, если открою рот вне пределов божьего дома!

Кадмар уныло кивал, полностью соглашаясь с товарищем. Неподвижное лицо Каамесеса осветилось благосклонной улыбкой.

– Ступайте и трудитесь, верные служители бога, – изрек рехиу. – А я позабочусь, чтобы гробницы были достойны вас…


Вооружившись метлами, Уахенеб и Кадмар рьяно взялись за работу. Новые служители храма старательно мели и собирали сор на глазах у жрецов, а когда не было за ними пригляда, переходили в следующее помещение храма, напрягая зрение и слух. До захода солнца они обошли весь Серапейон, заглядывая в покои жрецов, в библиотеку, в хранилища священного снаряжения. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Метельщики – это такая мелочь, что ее просто не замечали. Потом друзья разделились: Фиванец остался убирать в гулких криптопортиках, освещаемых чередой прорезей, искусно сделанных под каменными плитами потолков, а доблестный сын Каста отправился в пристройку, обнесенную колоннадой. Посреди маленького квадратного дворика возвышалось еще одно изваяние Сераписа, восседающего на троне, а в галерею выходили двери комнат для высоких гостей. Кадмар сунулся было туда, но дорогу ему заступили два полуобнаженных человека в белых схенти, в пестрых поясах, вооруженные кинжалами и тяжелыми палками.

– Сюда нельзя! – заявили они дуэтом.

– Да я это… – пролепетал метельщик. – Подмести, там, пылюку убрать….

– Нельзя! – отрезали охранники.

Кадмар развернулся и пошел восвояси. Добредя до портиков, где его никто не видел, галл кинулся бежать и примчался к своему другу. Едва отдышавшись, он выложил все подробности происшествия.

– Интересно! – загорелся Уахенеб. – Надо проверить, что они там охраняют так бдительно.

– Скорее, не что, а кого. Там комнаты для приезжих паломников.

– Тем более! Давай так: дуй к пристройке и повертись там, поглядывай, кто входит и кто выходит, а я тебя потом сменю. Установим наблюдение, как Сергий выражается…

В дежурство Кадмара ничего интересного не произошло. Только Хориахути появился разок, кивнул ласково галлу, усердно метущему пол, и дальше проследовал. Повезло Уахенебу. Ко времени его «смены» солнце клонилось к закату, и под сводами храма сгустились тени. Зажигать светильники было еще рановато, но самая пора обойти лампы и подлить в них масла. Прихватив кувшин с касторкой, Фиванец занял пост напротив входа во двор пристройки. Когда из полутьмы портика звонко зашлепали подошвы сандалий, Уахенеб споро подхватил тяжелый кувшин и, высунув язык от усердия, стал подливать масла в двухпламенный лампион, висящий на бронзовой цепи.

Из портика вышел сутулый эллин, закутанный в светлый химатион, как Серапис – от пят до бровей. У него было обветренное лицо, твердое, словно рубленное из дерева, черные глаза хранили мрак. Из-за спины эллина вынырнул Хориахути и прожурчал:

– Вот мы и пришли, любезный Пандион!

– Благодарю, – коротко сказал тот и направился к галерее.

Жрец обогнал его, и пропел:

– Позволь мне самому устроить тебя! Эллин буркнул слово согласия.

«Как интере-есно…» – подумал Уахенеб. И стал ждать. Никаких оснований для подозрений у него не было, и встреть он этого Пандиона где-нибудь на улице, головы бы не обратил в его сторону. Но почему так прогибается Хориахути? Великий начальник мастеров подлащивался к гостю, как они сами с Кадмаром подлизывались к рехиу. Так кто он таков, этот Пандион?.. Чего боится Хориахути?.. Ведь верховный жрец не склонял головы даже перед префектом Египта! Он и императора встретит со спокойным достоинством – почему же так унижается перед каким-то «грэкусом»? Повеяло тайной…

– Я покажу дорогу, любезный Пандион, – послышался из галереи голос Хориахути, и Уахенеб, осторожно опустив на пол кувшин с маслом, кинулся на цыпочках к портику. Коридор тут один, и эта странная парочка его не минует.

За углом криптопортика, там, где колонны центрального прохода замыкались в круг, Фиванец заметил Кадмара.

– Эй! – крикнул он приглушенно. – Нехеб-ка!

Кадмар вздрогнул, отставляя метлу.

– Это ты… Антеф?

– Я! Прячься за колонну – идут!

Оба шмыгнули за гладкие каннелюрованные бока, и притаились.

– Я, конечно, польщен, что встреча назначена именно здесь, – журчал Хориахути, – но благоразумно ли это – так рисковать?

– Никакого риска нет, – пробурчал Пандион, – не выдумывай…

– Ах, ах! – сокрушался великий начальник мастеров. – Все равно, это так опасно… Сюда!

Пропустив эллина вперед, начальник мастеров двинулся следом, спускаясь по ступеням вниз, в усыпальницу для мумий Аписов, священных быков. Время от времени целая команда жрецов отыскивала на пастбищах Египта черного быка с белой отметиной на лбу, определяя избранное животное по двадцати восьми признакам, и объявляла его воплощением бога. Весь остаток своей жизни бык проводил как в коровьем раю. Ему предлагали самый изысканный корм и оказывали почести, а после смерти Аписа бальзамировали и мумию сносили в подземелье Серапейона.

– За ними, – тихо скомандовал Уахенеб.

Подвалы Серапейона представляли из себя настоящий лабиринт – множество сводчатых коридоров переплеталось так, что заблудиться в них было легче легкого. Время от времени в лабиринте устраивали мистерии и прочие таинства, на которые допускались лишь посвященные. По стенам через равные промежутки ярким белым пламенем горели светильники – и не коптили: в касторовое масло добавляли щепотку соли.

– Я думал, тут холодно будет, – прошептал Кадмар.

– Египетские подвалы хранят тепло, – ответил Уахенеб. – Тс-с! Вон они!

За изгибом коридора замерцал оранжевый свет факела, и глухо донеслись голоса, но слов было не разобрать.

– Постой тут, – шепнул Фиванец.

Он тихонько подобрался к пилястру на углу и выглянул. Перед ним открылась гробница – аккуратные саркофаги из красного и черного гранита, в которых покоились мумии Аписов. Вот и самый первый бык, сдохший еще при Птолемее Сотере. Бальзамирование усопшего Аписа обошлось царю в пятьдесят талантов серебра. «Сколько добра переводят зря!» – вздохнул Уахенеб. Давно ли он стал так думать? В юности Фиванец благоговел перед древними традициями, никак не отпускавшими народ Египта. Египтяне верили, что смерть – это не навсегда, что души их мертвецов витают рядом, принимают подношения, помогают живым или преследуют их. И люди всю жизнь готовились к смерти…

Уахенеб стремительно отшагнул в тень – кто-то приближался. Мимо прошагал Хориахути, удаляясь к выходу и светлея улыбкой облегчения. Метельщик пригнулся и быстренько просеменил ко входу в длинное помещение, куда допускались одни тарихевты – бальзамировщики. Он осторожно заглянул вовнутрь и увидел Пандиона, горбившегося в подобострастии. Пламя светильника-люкноса, пригашенного пластинами желтого оникса, делало лицо эллина больным, а тени, бросаемые на щеки и глазницы, лишь усиливали это первое впечатление.

– Чем порадуешь, Пандион? – прозвучал вдруг бархатный, глубокий голос, такой холодный, что Уахенеб вздрогнул так, будто на него сквозняком дунуло.

– Иосеф, сын Шимона, – проговорил Пандион, – согласен продать мечи, щиты и доспехи по сходной цене, но требует плату вперед, и золотом!

– Скажешь ему, что я согласен, – ответил холодный голос. – Я постараюсь сыскать золото… А его самого где найти? И когда?

– В Уасете![25] Иосеф обещал быть с товаром в месяце хойяке.[26]

– Хорошо. Префекта бреешь регулярно? – вопрос сопровождался хохотком.

– Через день! Но рабы у Марциала продажны, как прихожу – толпой бегут хозяина закладывать!

Зависла пауза.

– Что-то еще?

– Мнэ-э… – замялся Пандион. – Вчера в Мусейоне я видел двух людей, которые интересовались Зухосом…

Уахенеб напрягся.

– Как они выглядели?

– Один из них эллин, но почему-то без бороды, зато волосы – ниже плеч. А другой – светлый, похож на северных варваров, но брит и стрижен по римской моде…

– Могу просветить тебя, Пандион, – в холодном голосе зазвучала насмешка. – Эллина зовут Александрос, а варвара – Сергий. Но их не двое, а четверо, и с ними столько же рабов! Двое из них проникли в этот храм…

– О-о! – только и выдавил из себя Пандион.

– Вот что, друг мой… Ступай в Мусейон, не мешкая, и уведи с собой этого Сергия – он самый опасный. Где твои люди?

– На маяке.

– Вот туда и уведи… И убей!

– Слушаюсь!

Чье-то зловонное дыхание ощутил Уахенеб, и живое тепло стоявшего за спиной.

– Кадмар? – одними губами шепнул Фиванец. – Я в шоке!

Но это был не Кадмар. Удар дубинкой сорвал кожу на голове Уахенеба. Орудие убийства соскользнуло, раскровенив ухо и едва не размозжив ключицу. Египтянин взмахнул руками, и упал, ударившись лицом о каменные плиты пола.


2. Александрия, Мусейон

Искандер в обществе Сергия неспешно прогуливался по Канопской улице, которую иначе прозывали Дромос. Дромос был прям, как Невский проспект, так же окаймлен тротуарами, мощеными плитами из базальта, и в ширину раздавался похожим образом – локтей на шестьдесят. Дромос тянулся, уходя в перспективу, на восток и на запад, прорезая весь город, от Ракотиды на западном конце до иудейских кварталов у восточных стен, а тротуары его прикрывались от солнца и зимних дождей роскошными портиками. Еще одна широкая улица, улица Сомы, разделенная рядом деревьев на две широкие аллеи, пересекала Дромос под прямым углом. В том месте расположился городской форум, знаменуя собой центр города. Отсюда, если шагать к востоку, можно было попасть к Дикастериону – местному Дворцу правосудия – с его знаменитой священной рощей, к Гимнасию, Цезареуму, к Панейону – красивейшему парку города. Посреди парка возвышался травянистый холм, обвитый спиральной дорогой, с беломраморным храмом на верхушке, посвященным Пану, эллинскому лешему. Поблизости от Панейона поднимал свои аркады и колонны большой театр Диониса, похожий на половинку цилиндра. Неподалеку от театра струился Агатодемонов канал, открываясь устьем к Антиродосу. Красив был град Александра!

В тени портиков двигались толпы людей со всего востока Империи – финикияне потели в своих плащах с бахромой и мягких конических шапках с загнутым верхом, а модно раздетые египтяне с подкрашенными губами и подведенными глазами посмеивались над пришельцами; жеманничавшие эллинки выряжались в сильно сборенные пеплосы, прихваченные поясками. В руках они держали круглые веера и зонтики, головки многих девушек прикрывали смешные шляпки-пилосы, похожие на грибки – боялись красавицы загореть и посмуглеть на манер иудеек. Эти, наряженные в короткие каласирисы из узорчатой ткани, прикрывавшие грудь, сильно проигрывали эллинкам в женственности и изяществе, смолоду походя на базарных теток. Римляне в толпе узнавались издалека – по тогам у гражданских, по красным туникам и надраенным шлемам – у служивых. Легионеры расхаживали по трое, патрулируя центральные улицы. На окраины они не совались…

Искандер, толкаясь в галдящей толпе, свернул налево и выбрался к воротам Мусейона, святилища муз. Сколько лет мечталось ему попасть в это место, добраться до бесценных реликвий Библиотеки! Мечта сбылась.

– Входи, чего стоишь? – сказал Сергий. – А-а… Благоговеет!.?

– Да ну тебя! – буркнул Искандер, и толкнул кованную бронзовую калитку, зеленую от патины, но блестевшую там, где ее касались руки ученых.

Мусейон не назовешь музеем, хранилищем произведений искусства или редкостей. Это был настоящий научный центр, античный НИИ. Наука только-только зарождалась, отмежевываясь от религии, и еще не успела разделиться на биологию и физику, математику и астрономию, химию и так далее. Наука была едина, и каждый ученый являлся полилогом, смыслившим во всех отраслях знаний, однако выбиравшим что-то свое, близкое по духу и привычкам. Как новые друзья Тиндарида – врачи Соран и Герофил, математик Менелай, астроном Клавдий Птолемей…

– Помнишь того эллина, – спросил Сергий, – он еще все вертелся рядом?

– Что? – упал Искандер с научного Олимпа на грешную юдоль, где водятся зухосы в человечьем обличье. – А-а… Помню, помню… Пандион? Я спрашивал уже о нем у архиерея и эпистата.[27] Пандион служит брадобреем у префекта Египта. Не ошибусь, если скажу, что Квинт Марциал подослал его к нам шпионить – кого, дескать, командировал Марций Турбон? Не по мою ли душу?

– Ты ошибся. Вчера я заплатил местным мальчишкам, и те до ночи следили за Пандионом. Так вот, этот тип и близко не подходил к Цезареуму! Часа два он проторчал в Серапейоне, наведался в порт и Некрополь, а заночевал в храме Сераписа, в странноприимном доме.

– Это еще ничего не доказывает! – воспротивился Искандер. – Может, он встречался с посланцем префекта в порту? Или в храме, или в Городе мертвых…

– Тиндарид! – насмешливо протянул Сергий. – Да у тебя мания величия! Что ты сравниваешь себя и префекта Египта? Это несоразмерные величины. Квинт Марциал – подобие российского вице-премьера. Что ему какой-то спецназовец?

– Тогда предложи свою гипотезу, умник!

– Гипотез не измышляю….

Искандер презрительно фыркнул, но не выдержал паузы, рассмеялся.

– Ну тебя в баню! – махнул он рукой. – Давай, зайдем в Библиотеку? Все равно уже никого нет, светила укладываются рано…

– Пошли уж… – проворчал Сергий. – Невтерпеж ему… Думаешь, что-нибудь новое узнаешь?

– А вдруг?

– А толку? То, что ты откроешь для себя, здешним известно давно. В двадцать первый век отправишь? Как?.. Да и кто тебе поверит – ТАМ?

– Знаешь, сколько здесь скрыто знаний? – возмутился Искандер. – Семьсот тысяч свитков! Никем из нас не читанные поэмы Гомера, труды Платона, секреты древних жрецов, описания Атлантиды, Америки, даже Антарктиды!

– И что? – сказал Сергий. – Библиотеку сожгут христиане, и очень скоро… м-м… лет через триста. А то, что не сгорит, побросают в огонь арабы халифа Омара… Такова правда истории! Правда нашей поганой и пошлой жизни. Читай, Искандер, читай… Но помни, что сокровища здешние – только для личного пользования, по наследству их не передашь.

Искандер вздохнул, и поднялся по ступеням ко входу в Библиотеку. В скриптории[28] уже скрипели перьями и тростинками переписчики. Широкие застекленные окна пропускали много света днем, но солнце закатывалось, и на огромных бронзовых паникадилах, свисавших с потолка, уже горели лампионы… Библиофилакс – хранитель библиотеки, маленький хромой иудей – еще не покидал своего рабочего места, и проводил Тиндарида к армариям – стеллажам, на которых были разложены свитки, снабженные этикетками.


«Ну, это надолго!» – усмехнулся Сергий, и неторопливо покинул читальню. Не лежала у него душа к древним легендам и мифам, многословным описаниям Золотого века, где все счастливы и у каждого по три раба… Ему бы ха-ароший томик фантастики! Хотя бы Лема перечитать, или Стругацких. Но в этой Библиотеке свитков с текстами «Соляриса» или «Страны Багровых Туч» не хранят… Вздохнув, Лобанов вышел во двор и неторопливо пошагал по Перипатос, обсаженной деревьями аллее, месту для прогулок и размышлений. Она вела к алтарю Муз и к обсерватории – такое вот сочетание. За деревьями виднелись экседры, в которых проживали приезжие интеллектуалы, обремененные знаниями. Экседры открывались во дворики с колоннадами, где обычно шли диспуты и велось преподавание. Ближе к Библиотеке располагалось одноэтажное приземистое здание – общая столовая для ученых.

Мимо Сергия прошли, щелкая сандалиями, двое философов, споря о природе первичного Хаоса. Один, уже в возрасте, с седой окладистой бородой, настаивал на том, что Хаос был холоден и напоминал туман, а его оппонент, который был помоложе, с курчавой черной бородкой, вежливо громил любомудра-консерватора, утверждая, будто Хаос представлял из себя пылающую бездну.

Раскланявшись с обоими перипатетиками, Лобанов свернул в боковую аллею, и замер, заметив впереди себя знакомую сутулую фигуру. Пандион!

Эллин оглянулся вокруг, дабы убедиться, что он один, и шмыгнул в кусты, за которыми начинался ботанический сад Мусейона. Сергий, крадучись, двинулся следом. В душе его разгорался азарт – неужто вышли на след?! Метнувшись за фиговое дерево, Лобанов осторожно выглянул. Пандион, не оборачиваясь, подошел к замшелой статуе фавна, и сунул руку под его каменную свирель. Вытащил кусок пергамена, прочел написанное и хищно улыбнулся. Оглянувшись, Пандион, не торопясь и храня слабую улыбку, покинул маленькую полянку. Едва он скрылся за деревьями, Сергий подскакал к фавну и пошарил под его музыкальным инструментом. Пальцы нащупали пергамен. Торопливо развернув кусочек телячьей кожи, Роксолан впился глазами в четкие строчки, писанные по-латыни: «Приходи на обычное место. Зухос».

– Ага! – прошептал Сергий, и кинулся прочь. Не упустить бы Пандиона…

Когда он выбежал на Перипатос, белая сутулая фигура маячила у самых ворот. Сергий ринулся следом – предупреждать Искандера было просто некогда, так можно и след потерять…


…Сын Тиндара медленно выплывал из четкой ряби строк «Эфиопиды» – не дошедшего до грядущих времен продолжения «Илиады». Перед глазами продолжали цвести яркие образы древних героев в шлемах с коновласыми гребнями, сжимавшими то бронзовые мечи-ксифосы, то рукояти весел. «Да, были люди в наше время…» – усмехнулся Искандер.

Родившись и проведя детство в первом веке, он вырос в двадцатом. Два времени, две поры, две эры теснились в нем, уживаясь в одной душе. Но все же… Все же тот год, что ныне на дворе, ему ближе, роднее. Да и кому в двадцать первом веке нужно его умение биться на мечах? Разве что на первенстве России по фехтованию. А здесь его навык незаменим! Хотя иногда приходит грусть, наваливается ностальгия – хочется пройтись по шумным проспектам Москвы, заглядывая в книжные магазины. Или вернуться домой с работы, бухнуться на диван и включить «телик». Здесь нет этих радостей жизни, и нет того беспечного спокойствия, которое не покидало его ТАМ, в будущем. Его далекие потомки просто не понимают, насколько сложно и опасно жить во втором веке от Рождества Христова.

Сергию, наверное, тоже нелегко. Потерять возлюбленную – это так больно… Но весь этот мир для Роксолана – как комната с сокровищами, где повсюду – на полу, на стенах, на странной мебели – разложены и развешаны удивительные предметы: чучела невиданных птиц, древние мечи, глобусы и астролябии, ветхие книги-инкунабулы, сундучки и ларцы, карты, идолы, маски, шкуры, барабаны, картины, дощечки с вырезанными заклинаниями, кораллы, раковины, модели кораблей…

– Искандер! – послышался негромкий голос. Он обернулся, увидел очень серьезное и очень усталое лицо Кадмара, и быстро поднялся из-за стола. Галл сделал знак: выйдем!

Он молча вывел Тиндарида в прохладный вестибул, где, прислонясь к колонне, стоял Уахенеб. Лицо египтянина было бледно, а голову обтягивала рваная холщовая лента, сквозь которую проступала кровь.

– Что?.. – начал Искандер, но Фиванец перебил его.

– Где Сергий? – спросил он.

– Да тут был… – растерялся Тиндарид. – Да говори ты толком, что стряслось?!

– Потом! Надо найти Сергия! Его хотят убить!

Все трое бросились во двор. По ступеням как раз поднимались Селевк и Филопатр, философы с острова Крит.

– Вы Сергия не видали? – спросил их, пробегая, Искандер.

– Видели, – кивнул Селевк.

– Да он только что пробежал, – добавил Филопатр.

– Куда?! – хором спросила троица.

– На улицу! Сначала этот пронесся… как его… ну, мы с ним еще вчера дискуссию развели про атомы!

– Пандион? – подсказал Селевк.

– Он, он! – обрадовался Филопатр. – А за ним Сергий…

– Понятно! – сказал Уахенеб: – Хайре![29]

Он быстро пошагал к воротам, придерживая левой рукой правую, висевшую плетью. Кадмар с Искандером догнали его. Уахенеб, не дожидаясь вопросов, заговорил сам:

– Пандион – шпион Зухоса! Я сам слышал, как он кому-то докладывал в подвалах Серапейона! Да как бы не самому Зухосу. Там меня и шваркнули… Я в шоке! Спасибо Кадмару, подколол того гада, а то бы он меня добил вторым ударом…

– Пандион, как услыхал шум, сразу люкнос погасил и смотался… – вяло проговорил Кадмар. – А я Уахенеба поволок…

– Пандион выполняет приказ – убрать Сергия! Он его специально заманивает.

– Орк меня возьми! – выругался Искандер. – Зачитался! И где его теперь искать? Никаких шансов!

– На маяке! – решительно заявил Уахенеб.

– Ты-то хоть здоров? – спросил Тиндарид Кадмара. – Видок у тебя…

– Притомился страшно… – признался тот. – И в голове муть…

– Какие люди! – заорал знакомый голос. – И без охраны!

Из кабачка на углу Канопской и Портовой выбрался Эдик, за ним поспешал Гефестай. Увидав встревоженные и хмурые лица, Чанба пригасил веселье.

– Пошли с нами! – бросил на ходу Искандер. – Сергия заказали! Никаких шансов!

– Кто?! – охнул Эдик, кругля глаза.

– Лучший друг Чебурашки, – сказал Искандер, дабы не называть вражье имя всуе. – Смекаешь?

– Мы с вами, – прогудел Гефестай.

– Вперед! – решительно заявил Эдик и тут же дал задний ход: – А куда?

– На маяк! – повторил Уахенеб.


3. Александрия, остров Фарос

Пандион шел шагом быстрым, но в толпе не терялся. Не проверялся по дороге, не оглядывался, шел себе и шел. Сергий не отставал.

Не доходя до форума, Пандион вышел на край тротуара и вскинул руку извечным жестом ловящего попутку. Сергий моментально отвернулся, заинтересованно разглядывая мраморного льва у подъезда богатого дома. К бровке подкатили три повозки с откидным верхом, извозчики принялись громко нахваливать своих коней, ветер и молния для коих – предметы стоячие. Пандион уселся в первую повозку, и махнул рукой. Извозчик свистнул, белый конь бодро зацокал по мостовой, удаляясь к Тимониуму – небольшой круглой башне на мысу, где некогда останавливался Марк Антоний.

Сергий бросился к коляске, возница которой разочарованно щелкнул кнутом, погоняя гнедую двойку, и запрыгнул на сиденье.

– За той повозкой! – скомандовал он обрадованному извозчику. – Не приближаться и не отставать!

Подкрепляя свою просьбу, Сергий сунул вознице серебряный динарий. Воодушевленный возница радостно вскричал:

– Но-о!

Повозка, нанятая Пандионом, проследовала по аллее к набережной и свернула к плотине Гептастадион, согласно названию длившейся ровно семь стадий – почти полтора километра. Полагая, что эллин следует в порт, Лобанов удивился, заметив, что белый конь, понукаемый возницей, выворачивает на мост. Гнедая пара порысила туда же, сокращая дистанцию, но Сергий был «согласен» с конями – быстро темнело, и очертания предметов начинали расплываться и таять в сумерках. Так и проглядеть можно!


Одолев еще один мост, повозки выехали на каменистую землю Фароса. Куда теперь? К храму Посейдона на мысу?.. К святилищу Изиды Фаросской?.. Пандион повернул туда, но храм Изиды миновал, выезжая на короткую дамбочку, ведущую к маленькому островку, скалы которого попирал Маяк. «Так вот куда ты намылился! – похолодел Сергий. – Ясненько…»

Повозка, запряженная белым конем, остановилась у невысокой крепостной стены, которая окружала чудо света и примыкала к башенке прежнего маяка. Белея химатионом, Пандион соскочил с сиденья и шмыгнул в ворота.

– Стой! – затормозил повозку Сергий, и спрыгнул. – Если подождешь недолго, заплачу еще динарий! – пообещал он.

– Обожду! – бодро кивнул извозчик. Лобанов миновал ворота и бросил взгляд вверх.

Вблизи Фаросский маяк был просто колоссален, его громада нависала рукотворной горой, грозя упасть и погрести. «Ничего, – успокоил себя Сергий, – тебе еще пятьсот лет стоять. Успею!»

Он миновал широкий проход в громадной стене, и попал в полутемный зал с подъемником под аркой. Рабы вовсю крутили ступальное колесо.

– Мне нужно наверх! – резко сказал Сергий. – Срочно!

– Сейчас, сейчас, – заюлил старший «лифтер», и заторопил крутильщиков: – Живее! Шевелитесь!

– Все! – выдохнул курчавый раб, мокрый от пота.

Колесо завертелось в обратную сторону, и сверху опустилась клеть подъемника.

– Держи! – сказал Роксолан, влезая на платформу, и сунул «лифтеру» горстку оболов.[30]

– Держу! – повеселел тот.

Клеть плавно пошла вверх, поднимаясь по гулкой шахте на уровень верхней площадки кубической основы маяка. Сергий покинул клеть внутри второго, восьмигранного яруса, посвященного восьми ветрам. Ярус был облицован мрамором, а на его углах стояли скульптуры – одна из них отбивала часы суток, другая подавала сигналы при появлении вражеских кораблей, третья вращалась, всегда указывая рукой на солнце. Лобанов подбежал ко второму ступальному колесу. Первая клеть, только что освобожденная Пандионом, уже спускалась из отверстия в сводчатом потолке.

– Плачу за скорость! – сказал Сергий, выгребая последнюю мелочь из кошеля.

Следующая остановка была на вершине восьмигранника, откуда вверх уходила исполинская колонна верхней части. Третий подъемник вознес Сергея на самый верх, на круглую площадку, огороженную каменными перилами. Посередине площадки торчали железные столбы, удерживающие широкую огневую чашу. Из-под нее выглядывали блоки подъемника, а на краю высилась огромная, в два человеческих роста бронзовая статуя Посейдона с лицом Александра. Божество глядело на северо-восток, отвернувшись от города, а у его вызолоченных ног-тумб стоял и ухмылялся Пандион.

– Ну, здравствуй, охотничек! – глумливо сказал он. – Что, купился на писульку?

Лобанов молча выхватил нож. Пандион ощерился, и крикнул:

– Убейте его!

И тут же сверху, из-за бортиков чаши светильника, спрыгнули трое в поношенных эксомидах – один с ножом, двое с дубинками.

Сергий с ходу метнул нож, поражая в шею того, кто сам был вооружен кинжалом или стилетом, в сумерках не разобрать. Нападавший захрипел, падая на колени, и повалился набок, суча ногой.

– Бейте, бейте его! – надсаживался Пандион, брызгая слюной.

Роксолан уклонился от удара дубинкой слева, и приложил того, кто замахивался, головой о столб. Столб гулко загудел. Сергий тут же развернул потерявшего сознание бойца, прикрываясь им, как щитом, и дубинка зверски съездила по голове подельника. Второй замах пропал даром – Лобанов отбросил свой полуживой «щит», и напал сам, словно не замечая рушившейся на него палице с бронзовыми шипами. Ему хватило доли секунды, чтобы ударом левого кулака сломать вражине локтевой сустав, а правым сплющить дыхательное горло. Боец страшно захрипел, и рухнул, закатывая глаза.

– Твоя очередь! – сообщил Сергий, разворачиваясь к Пандиону.

Эллин стоял, прижавшись к статуе, и дикими, полубезумными глазами осматривал маленькое круглое поле сражения. Все его «войско» полегло, а он толком и не разглядел, как причинялась смерть!

Пандион выхватил кривой кинжал, и замахал им, кроя воздух и щеря зубы.

– Не подходи! – заверещал он. – Порежу!

– Брось нож, – лениво молвил Сергий.

– Не подходи!

Лобанов метнулся навстречу стальному мельканию, перехватил руку с кинжалом, и сломал ее в запястье. Клиночек зазвякал по плитам пола, а Сергий, крепко ухватясь за здоровую руку Пандиона, поднатужился и перевалил эллина за перила.

– А-а-а! – заорал Пандион, изгибаясь и корчась от ужаса. До твердой земли отсюда было двести пятьдесят локтей…

– Продолжим наш разговор, – удовлетворенно сказал Сергий, свободной рукою держась за Посейдона. – Только ты отвечай побыстрее, а то рука устанет, и ты отправишься в полет. А лететь тут – ой, да ну!

– Не-е-ет! – завыл Пандион. – Я дам тебе любые деньги!

– Обойдусь. Где Зухос?

– Это нельзя! – захрипел Пандион, обращая кверху белое лицо.

Сергий тряхнул Пандиона, и повторил вопрос:

– Где?

– Он… Он… – проговорил эллин, задыхаясь. – Он где-то на Ниле… Зухос плывет в Мемфис, потом – в Фивы!

– Зачем?

– За оружием!

– Когда назначена сделка?

– Через… – всхлипнул эллин. – Через два месяца!

– Кто продавец?

Пандион неожиданно зарычал, подтянулся на одной руке, цепляясь сломанной, упираясь в камень ногою, готовясь вцепиться в Сергеево предплечье зубами.

– Счастливого полета! – хладнокровно пожелал Лобанов, и разжал пальцы.

– А-а-а-у-у! – исторг эллин вопль, и канул во тьму.

Северный ветер подхватил падающее тело мощным порывом, отнес в сторону, к берегу моря. Душераздирающий вой заглох, но звук падения не донесся до верхней площадки, слишком высоко она была.

Сергий устало обошел место боя, убедился, что все его противники мертвы, и приблизился к перилам на южной стороне. Вся Александрия лежала перед ним. Кварталы и здания выделялись черными многоугольниками, подсвеченными светильнями и фонарями. Квадратом светилась военная гавань Кибот, забитая триремами. Над городом не мерцало зарево, схожее с московским или нью-йоркским, и ни один огонек не колол глаз. Свет от Александрии исходил мерцающий, красный, оранжевый и желтый, но очерчивая даже малые переулки. За южными стенами мерцало озеро Мареотис, и серебряной дугой гнулся Нильский канал, а дальше залегла черная, непроглядная тьма – ни огонечка, ни отсвета. Там пластался Египет, узкая долина жизни, зажатая меж двух пустынь, туда им всем лежит дорога…

Визгливо заскрипел блок подъемника. Сергий подобрал пару ножей, свой и заемный, и стал ждать продолжения.

Из проема выдвинулась клеть, и на площадку выпрыгнули Искандер, Эдик, Гефестай и незнакомый старикан с факелом в руке.

– Живой! – воскликнул Эдик.

– Да что ему сделается! – ухмыльнулся Гефестай.

– Так это не ты летел? – нервно спросил Искандер.

– Да спорхнула тут одна птичка-невеличка… – усмехнулся Сергий.

Друзья заговорили разом, перебивая друг друга, делясь впечатлениями и отводя душу. Старикан с факелом громко кашлянул.

– Спускались бы вы, что ли? – проворчал он, оглядывая трупы. – Намусорят вечно, намусорят…

– А ты кто такой? – задиристо спросил Эдик.

– Я – тутошний смотритель, – строго сказал старик.

– Мы уже уходим, – миролюбиво сказал Сергий.

Поворчав для порядку, смотритель поднялся по лесенке к чаше, уложил дрова и щедро залил маслом.

– Факел подай! – сказал он.

Сергий подал. Огонь в чаше вспыхнул и загудел, набирая силу, а старикан принялся вертеть рукоятку, придвигая бронзовое зеркало.

– Вам на какой? – спросил Эдик, дурачась.

– А вам? – прогудел Гефестам.

– Мне на цокольный!

Сергий засмеялся и ступил на платформу.

– Жми кнопку «Ц»! – крикнул он.

Клеть дрогнула и пошла вниз. Сверху ударил свет, кладя резкие тени на стены шахты.

– Заработал маяк! – сказал Искандер и тут же сменил тему: – Что интересного рассказал тебе наш друг Пандион?

– Зухос следует в Мемфис, – сказал Сергий. – Месяца через два он собирается покупать оружие. Вопрос в том, чем он займется до того?

– Могу сказать, – ответил Искандер. – Станет искать золото! Это мне Уахенеб передал…

– Понятно. Короче, наш тур по Египту продолжается. Следующая остановка – Мемфис!


Четверо друзей, весело переговариваясь, спустились до самого низа, и вышли за пределы Фаросского маяка.

– И повозки наши на месте! – раскатился голос Эдика. – Нормально… Как говорил мой дед Могамчери: «Иногда давай роздых ногам, а таксистам – заработок!»

– Садись, давай… Фольклорист!

– Занимайте места согласно купленным билетам!

Зацокали копыта, заскрипели камешки под обода-ми, и все стихло. Темная фигура, закутанная в плащ, вышла из тени и посмотрела вслед отъезжающим. Отблеск маяка не проникал под надвинутый куколь, высветив лишь усмехавшийся рот и черное пятно на бледной шее – родинку, напоминавшую звезду с косыми лучами.

Глава 3

Вопрос с плавсредством решили быстро – Сезий Турпион выделил «контубернию спецназначения» десятивесельный сехери – одномачтовое суденышко египетской постройки с полупалубами в носу и корме, с высоко поднятыми штевнями, украшенными изображениями лотосов. Ко времени отбытия «великолепная восьмерка» переоделась в схенти – их ждал Египет, где брюки и даже туники покажутся чем-то вроде полосатых тюремных роб, а Сергий меньше всего хотел выделяться из толпы. Да и какой смысл париться в штанах? Александрия – самая северная точка Египта, она стоит у моря, и как же здесь жарко! Можно себе представить, что за духота ждет их много южнее.

Погода была хорошей, когда сехери покинул александрийскую гавань и двинулся вдоль берега моря на восток, в полосе желтоватой воды – коктейле из песка и нильского ила, взбитом накатистым прибоем. Стойкий северный ветер ускорил путь корабля, восьмерка сложила весла и подняла парус. Сехери повернул на юг, входя в Канобский – западный – рукав Нила. Стоял август, кончался месяц паопи, первый месяц Половодья, и великая река сливалась в море мутным потоком. А по обоим ее берегам стелились унылые равнины с бесчисленными солеными озерами, песчаными наносами, вонючими болотами. Буровато-зеленые заросли донакса уходили в бесконечность, за мутные горизонты, ветер клонил их широкими разливами. Ближе к берегу, по протокам и старицам, росли тростники, отзывавшиеся на мелкую речную волну и качавшие пышными метелками. Тишину заполнял лишь шелест жестких листьев и мощное журчание реки. Иногда над гладью воды и суши разносились рев ослов, перезвон бубенцов и заунывный крик погонщика.

– Посмотрите налево, – тоном завзятого экскурсовода сказал Эдик, – вы видите Дельту. Посмотрите направо – вы видите Дельту!

– Посмотрите на гида, – подхватил Искандер, – и вы поймете, что пора менять туроператора! Никаких шансов…

Рабы не поняли пары слов, но захихикали. И тут же раздался крик Гефестая:

– Человек за бортом!

Сергий приподнялся, и поглядел. Прямо по курсу плыла, медленно вращаясь, полузатопленная лодка, через низкий борт перевешивалась рука.

– Парус долой! – скомандовал Роксолан. – Весла на воду! Уахенеб – за руль!

Дружными усилиями сехери подогнали к лодке, и крепкая десница Гефестая ухватила ее за высокий штевень.

– Это женщина! – воскликнул сын Ярная. – Красивая!

– Ну-ка! Держи крепче!

– Держу!

Сергий спрыгнул в лодку. Молодая женщина лежала на дне челна, грязная вода плескалась вокруг ее тела, но реакция была нулевой. Лобанов бережно перевернул женщину на спину. Он увидел прекрасное лицо, смугловатое и свежее, благородной формы, и понял, что смотрит на девушку лет двадцати пяти, не старше.

– Ух, ты! – сказал Эдик.

Девушка застонала, разжимая припухшие губы маленького рта, ее голые груди, выдававшиеся полусферами, поднялись и опали, делая вдох. Густые и длинные ресницы, затрепетали и открыли большие миндалевидные глаза. Сергий меньше всего хотел сейчас испугать девушку, поэтому он улыбнулся ей – как мог мягко и обаятельно.

– Ты римлянин? – спросила девушка хрустальным голосом. Она говорила по-латински чисто, и лишь легкое прищелкиванье выдавало в ней египтянку.

– Нет, – улыбнулся Лобанов, – я дикий варвар! Девушка тоже улыбнулась, и мужчина счел это хорошим знаком.

– Сейчас я тебя перенесу – держись!

Девушка, нисколько не стесняясь своей наготы, обвила руками его шею. ‹‹Девичий локон» – косичка, загнутая книзу и свисающая вдоль щеки, коснулась лица Сергия. Он взял деву на руки и, балансируя, поднял.

– Я сама… – слабо проговорила девушка, и ступила ногами на борт сехери. Сергий перепрыгнул следом.

– У тебя кровь! – нахмурился Искандер. – А ну…

Девушка невольно отстранилась…

– Не пугайся, – спокойно сказал Сергий, – это Искандер, он врач.

Девушка доверчиво подала раненую руку. Тиндарид мигом выудил аптечку и обработал рану. Приложив к больному месту мелко изжеванную лечебную травку, он забинтовал его.

– И еще здесь, – сказала девушка, поворачиваясь спиной и задирая подол.

Эдик очень оживился, а Сергий незаметно показал ему кулак.

– Кто это вас? – нахмурился он, стараясь скрыть, что взволновался не слабее легкомысленного Сармата.

– Слуги Зухоса.

– Зухоса?! – изумился Искандер, размешивая пахучую мазь.

– А мы как раз за ним охотимся! – простодушно сказал Гефестай.

Эдик сердито глянул на кушана, и выразился:

– Как говорил мой дед Могамчери: «Болтун – находка для шпиона!»

Гефестай сильно смутился, а рабы вновь захихикали.

– Ладно, – усмехнулся Сергий, – раз уж ты узнала военную тайну, мы тебя не отпустим. Сидеть сможешь?

– Одной половинкой! – ослепительно улыбнулась девушка.

– Кадмар, подай мою тунику!

Сложив тунику на манер подушечки, Сергий положил ее на скамью и предложилнезнакомке присесть. Та опустилась с видимым облегчением.

– Меня зовут Сергий Роксолан, – представился командир контуберния.

– Искандер, – поклонился Тиндарид.

– Эдуардус! – пышно поименовал себя Чанба и тут же заулыбался: – Можно просто Эдикус!

– Гефестай! – прогудел сын Ярная.

Возникла пауза, и Сергий вопросительно глянул на рабов. Те переглянулись, и отрекомендовались вразнобой:

– Кадмар! Уахенеб! Акун! Регебал!

Девушка улыбнулась всем, и сказала:

– А меня зовут Неферит, я паллакида Дома Исет в Мен-Нофр.

Контуберний переглянулся в затруднении, и Уахенеб перевел:

– Она жрица Изиды в Мемфисе.

– Здорово! – заценил Эдикус.

– А что же ты не поделила с Зухосом? – спросил Лобанов.

Неферит внимательно посмотрела на него, и спросила тихим голосом:

– Вы действительно желаете смерти Зухосу?

– Это наше задание, – ответил Сергий. – Мы работаем на правительство… – повторил он обычную отговорку Джеймса Бонда, но вовремя сориентировался: – На императора Рима!

Жрица успокоено кивнула.

– Тогда и мне незачем прятать тайну. Я была в Буколии глазами начальника мастеров Изиды Сенноджема. Зухос принес на землю Та-Кем[31] смуту, а служителям «Священной девятки»[32] – раскол. Жрецы Амона-Ра и Сераписа, Хнума и Пта заняли сторону Зухоса, они спят и видят его владыкой Верхнего и Нижнего Египта. Но в храмах Изиды, Тота и Нейт боятся Зухоса и считают его новым Сетхом,[33] погибелью для тел и душ! Риму жрецы не верят, и порешили сами извести Зухоса…

Неферит смолкла, строго сдвинув бровки, и Сергий тут же воспользовался паузой.

– Мне почему-то кажется, что ты голодна, – сказал он.

– Ты угадал! – засмеялась девушка, и половина контуберния бросилась к ящикам с провизией, спеша угостить паллакиду.

Особых разносолов на судне не имелось, но кусок печеного мяса на вчерашней лепешке гостье преподнесли.

– Так тебя вычислили в Буколии? – поинтересовался Эдик.

Паллакида ответила кивком. Прожевав, она добавила:

– Я встречалась с буколами, разговаривала с теми из них, кто был нестоек и сомневался в выборе, перетягивала их на свою сторону…

– Вербовала, короче, – понятливо кивнул Эдик, – И уже эти твои агенты шли в народ, вести разъяснительную работу!

– Примерно так, – улыбнулась Неферит, с легким поклоном принимая из рук Сергия деревянную чашу с разбавленным вином.

– И нашелся слабак-предатель, – продолжал Эдик вдохновенно, – или провокатор, и тебя схватили!

Жрица рассмеялась.

– И зачем мне вести рассказ, когда у вас есть Эдуардус?

– Да вот, – развел руками Сергий в притворном огорчении, – никак его не придушу, уж очень живуч! – Посерьезнев, он спросил: – И что ты собираешься делать теперь?

Девушка округлила глаза.

– Но ты же меня не отпускаешь? – сказала она, и Сергий не понял, нарочны ли эти слова или произнесены на полном серьезе. Но обрадовался.

– Мы не для того поймали рыбку в Ниле, – проговорил он улыбчиво, – чтобы держать в аквариуме… Но я буду рад, если ты составишь нам компанию добровольно.

– Я буду полезной, – очаровательно улыбнулась Неферит. – Правда-правда!

– Так ты согласна?

– Конечно! Впервые за полгода я чувствую себя в полной безопасности!

– Это ненадолго, – утешил ее Гефестай. – Чует мое сердце, скоро за нас возьмутся!

Кадмар побледнел при этих словах, Уахенеб согласно покивал, а Регебал дополнил сына Ярная:

– Если Дельту минуем без приключений, дождемся их в Мемфисе.

– А куда вы, вообще, плывете? – поинтересовалась Неферит.

– Знать бы! – хмыкнул Сергий. – К концу Разлива[34] у Зухоса встреча с одним пройдошливым иудеем, торговцем оружием. В Фивах. А где Зухоса искать сейчас… Орк его знает! Вроде как в Мемфисе.

– Я понял так, – сказал Уахенеб, – что у Зухоса проблемы с золотом. А тот иудей требует плату наличными. Я в шоке! Иудей скорей сдохнет, чем продешевит!

– Может и сдохнуть, – спокойно сказала Неферит. – Только не думаю, что Зухос будет изыскивать средства. Он второй год подряд рыщет по Египту в поисках тайного замка Тота – вот его цель!

– Тайный замок? – заинтересовался Лобанов. – Я что-то такое уже слышал… Это полукрепость-полухрам, где хранятся свитки, карты и прочие носители тайных знаний? А зачем Зухосу полуистлевшие папирусы?

– Ты лучше спроси, откуда у Зухоса его способность к сэтеп-са! Его лема, то есть воля, была не сильнее, чем у любого служки в храме Себека! Когда Зухосу едва исполнилось пятнадцать лет, он убил Мен-Кау-Дхаути, верховного жреца бога Тота, и похитил у него ларец с деревянными дощечками, на которых рукой очень древнего жреца было прописано, как развить в себе силу сэтеп-са, какие зелья для этого готовить, и все такое…

– Понятно…

– Ты сказала – «очень древнего жреца», – встрял Эдик. – А насколько «очень»?

Неферит холодно улыбнулась.

– «Записи бога Тота», – сказала она надменно, – велись за тридцать тысяч восемьсот сорок пять лет до этого дня!


– Тридцать?! – выпучил глаза Эдуардус. – Ты не ошиблась, случайно? Не три тысячи?

– Я назвала верные цифры, – ровным голосом проговорила Неферит и обернулась к Сергию. – В тайном замке Тота, – продолжила она, – хранится рецепт зелья, которое усилит силу Зухоса вдесятеро и уравняет его со злым богом! Если Зухос найдет это средство Тота, он обретет великое могущество, и уже никто не сможет противиться его желаниям, никто не задержит его. И пусть префект шлет хоть легион – воины покорятся и падут к ногам Зухоса!

– Если все так, как ты говоришь, – почесал в затылке Искандер, – то Зухос не удовольствуется Египтом…

– Зухосу нужен весь мир! – отрывисто сказала девушка.

– Перебьется, – буркнул Сергий. Подумав, он спросил: – А ты хоть что-то знаешь об этом тайном замке? Ну, где его искать? Хотя бы приблизительно!

– Приблизительно? В Дельте искать бессмысленно. Хи-ку-Дхаути[35] – так называется замок Тота – скрыт в Верхнем Египте, на одном из берегов Хапи… вы называете его Нилом.

– Уже меньше работы! – ухмыльнулся Эдик.

– Молчи уж, оптимист! – фыркнул Искандер.

– Но есть же хоть какие-то знаки, – настаивал Сергий. – Должны быть. Не верю, что древние просто тупо спрятали сокровища духа, и не оставили потомкам из посвященных хоть каких-то указаний! Карта… ну, это вряд ли, но хоть что-то…

– Стрелочки, – хмыкнул Искандер. – Как в «казаках-разбойниках».

Неферит зябко передернула плечами. Было заметно – по движениям бровей, по складочкам у переносицы, по прищуру глаз, – что жрицу одолевают мучительные сомнения. Но вот она вздохнула, словно освобождаясь от тяжкого груза, и произнесла с запинкой:

– Н-не знаю… Просто не знаю… Но Зухоса надо остановить! В общем… Такие указания существуют.

– Ага! – воскликнул Сергий.

– Да… – кивнула паллакида и голос ее обрел торжественность и величавость. – То, о чем я поведаю вам, тайна из тайн! Из поколения в поколение передается она от жреца к жрецу, и лишь благодаря прекрасному случаю тайну эту доверили и мне… Но открыть ее всем вам я просто не смею! Не потому, что у меня нет доверия к вам, просто… Понимаете, любого из вас… из нас… могут схватить слуги Зухоса, и тогда этот недочеловек, мнящий себя сверхчеловеком, выведает тайну. Среди нас только двое обладают сильной, тренированной лемой. Эти двое не поддадутся Зухосу! Один из этих двоих – я, а другой… – Неферит посмотрела в глаза Лобанову, и тот с замиранием прочел ответ. – Да, это ты, Сергий.

Роксолан даже не улыбнулся, глядя на выражение горького разочарования, писанное на лице Эдика. Он вспомнил события начала лета, и то, как его чуть было не скормили леопардам. Тогда он превзошел самого себя, намолив священную формулу «отражения крокодила» и представив себя Черным Зверем. Леопарды лизали ему руки и ластились, как котятки, а христиане чуть не молились на «Святого Сергия»…

Неферит наклонилась к Лобанову и прижалась губами к его уху. Тяжелая грудь ощутимо уперлась ему в плечо, и Сергий едва сдержал руки, дернувшиеся обнять девичье тело, сильное и гибкое.

– Первый знак мы с тобой найдем в Мемфисе, – прошептала Неферит, опаляя Сергию ухо, – в храме Изиды. Он укажет нам, где ступить на след тайного пути…

Девушка отстранилась и удивленно глянула на спущенный парус.

– А почему мы не движемся? – удивилась она. – Время дорого!

– Поднять паруса! – весело скомандовал Искандер.

Рабы схватились за снасти и распустили ветрило. Северный ветер, неизменно дующий днем, тут же наполнил парус, подталкивая кораблик против течения. Вода прибывала, волны Нила из зеленоватых обращались в белесые, наполнялись желтизной и краснотой – это сплавлялся плодородный ил.

– Ваши плывут! – показала пальчиком Неферит на военную трирему Нильской флотилии, идущую на веслах к морю.

Мощный корабль, тараном, как плугом вспахивая воду, разваливая ее на буруны, прошел мимо, мерно отталкиваясь от мутного потока тремя рядами весел. Контуберний спецназа дружно отсалютовал проходившей триреме, букинатор на ее борту тут же вскинул свою трубу, загнутую в обруч, и выдул приветственные ноты.

– Орлы! – гаркнул Сергий, оглядев личный состав. – Задача ясна?

Искандер козырнул уже на будущий манер, прикладывая ладонь к виску, и отрапортовал:

– Так точно! Опередить Зухоса!

– Догнать и перегнать! – прорявкал Эдик, вытягиваясь во фрунт.

– Молодцы! – осклабился Лобанов. – Кончай бездельничать! Весла на воду!

Контуберний разбежался по скамьям. Эдик, как самый хитрый, устроился на месте кормчего, ворочать рулевым веслом.

– И… раз! И… два!

Сергий греб, с удовольствием напрягая мышцы, а глаза его раз за разом цепляли обольстительный силуэт единственной пассажирки.


Мемфис, он же Мен-Нофр, открылся глазам с утра, после ночевки в заброшенном храме на топком берегу Нила. Бескрайняя равнина понемногу начала дыбиться на юге, пока не вымахала в две горных гряды, зажимавших Нил. На западе и на востоке потянулись ровные полоски скалистых уступов – отвесные стены цвета красной меди, испещренные пятнами сине-черных теней – четкие границы между нильской долиной, бурлившей жизнью, и безрадостными просторами Восточной и Великой Западной пустынь.[36] У реки колыхались сплошные заросли осок, трепетали перистыми кронами высокие пальмы. За их кольчатыми стволами кучковались убогие домишки, слепленные из зеленовато-серого нильского ила. Иногда эту мемфисскую околицу загораживали стройные папирусы, вытягивавшие звездчатые метелки из узких листьев почти на два человеческих роста.

У набережной, разделявшей город и реку крепко сплоченными каменными плитами, швартовалась масса кораблей – от прогулочных иму до барит, тяжело груженых заготовками из гранита и диабаза. В сторонке покачивалась пара либурнов из состава Нильской флотилии.

Сергий причалил сехери рядом с рыбацкими лодками, остроносыми и длинными.

– Нам здесь сходить? – наивно поинтересовался Эдик.

– Вылазь! – сказал Лобанов.

Эдик не стал комментировать нелюбезность начальства. Он поспешно соскочил на гранитные ступени и принял канат, брошенный Искандером. Вдвоем они подтянули сехери и привязали суденышко к позеленевшему кольцу, вмурованному в камень.

Сергий галантно подал руку Неферит, и жрица сошла на берег. Она поднималась по ступеням, одетая «топлесс», но вела себя совершенно естественно и непринужденно.

– Пойдем, – предложил Сергий, – купим тебе новое платье.

– Не стоит! Мы же идем в храм? Там и переоденусь.

– И правильно! – горячо поддержал ее Эдик, ловящий взглядом круглые загорелые груди девушки, упруго качавшиеся на ходу. – Чего зря деньги тратить?

Неферит понимающе усмехнулась.

– Остановимся в ксеноне, – предложил Искандер, – так тут гостиницы зовутся. Не «пять звезд», но…

– Ты прав, – согласился Сергий. – На постое постоять не мешало бы…

– А лучше – полежать… – проворчал Гефестай. – Я как дядька Терентий стал – страдаю по утрам онемением тела! Доски эти…

Контуберний двинулся по главной улице Мемфиса.

Она была шагов в тридцать шириной, вымощенная гранитными плитами. Самые низкие здания поднимались на три этажа, самые высокие достигали пяти. Постройки, подтверждая древнее название города – «Белые Стены» – были молочно-желтыми, но попадались и красные, и голубые, и зеленые. Все первые этажи занимали лавки, у их дверей орали зазывалы, коптились на солнце рассыльные и рабы с носилками. По мостовой грохотали телеги, запряженные волами, или легкие повозки, влекомые осликами. Водоносы, лоточники, цветочницы, воры-карманники, торговцы копченой рыбой, финиками, виноградом, гадалки, бродячие жрецы, рабы и свободные осуществляли бестолковое броуновское движение. Римские легионеры, преющие в доспехах, и египетские полицаи в коричневых рубахах до колен, в полосатых передниках в красную и голубую полоску, с большими ножами на поясах и здоровенными палками в руках, проходили сквозь толкучку свободно, словно гнали перед собой волну почтения и боязни.

– «Нефер-неферу»! – прочел Искандер вывеску над главными воротами ксенона на углу. – А что такое «нефер-неферу»?

– Это значит «лучший из лучших»! – перевел Уахенеб.

– Скромно и со вкусом! – оценил Эдик.

Ксенон занимал огромный четырехэтажный дом со множеством узких окон, закрытых от солнца деревянными решетками и холщовыми занавесками. Первый этаж был отдан под харчевню, остальное занимали номера. Контуберний вошел в обширный внутренний двор, выложенный грубой мозаикой. Посреди двора имелось возвышение, занятое парочкой мрачных верзил с дубинками – местных надсмотрщиков. Они все поглядывали на столовую под полотняным навесом, где угощались гости из бедных сословий – солдатня, матросня, мостясь за длинными каменными столами на плетенных из тростника табуретках. Постояльцы платежеспособные и знатные трапезничали на галерее.

– Туда! – показал на галерею Сергий.

Контуберний горячо поддержал командира – здоровые желудки давно требовали завтрака.

По лестнице скатился толстый, лысеющий эллин, видимо, хозяин ксенона. Он просто сиял и плющился от радости.

– Пожалуйте, пожалуйте, достопочтенные господа! – тараторил толстяк, всплескивая по-женски пухлыми руками. – Проходите, отцы и благодетели мои! Есть молодая гусятина, свежайшие куропатки, отличное жаркое из антилопы! А вино какое!.. – он закатил глаза в пароксизме восторга и зачмокал мокрыми губами. – Или вы хотите сначала утолить свое благочестие? Имеются благовония хекену, иуденеб, хесаит, тишепсес, мирра, ладан, кифи для святых жертвоприношений по самой сходной цене!

Сергий поднял руку, затыкая фонтан красноречия.

– Сначала обед, – приказал он, – и… три комнаты для отдыха.

– Две комнаты, – спокойно поправила его Неферит.

Эллин покосился на жрицу, облизал вдруг пересохшие губы, и мелко закивал.

– Эй! – крикнул он в сторону харчевни. – Тени, Абет, Имтес! Живо накройте обед на девять персон! Шерау! Подай нашим благодетелям кувшин александрийского!

Контуберний в полном составе прошел на галерею, где было заметно прохладней, чем в душном провале двора. У тонких колонн, поддерживавших навес, стоял большой стол, уставленный плетеными корзинками с тонкими лепешками, сложенными вчетверо, фруктами и копченым сыром, расписными кувшинами с вином, пивом и водой. Солнечные лучи, проникавшие под навес, расщеплялись шторами из разноцветных палочек, колыхавшихся между колонн. Пойманный свет линовал в тонкую полоску расставленные столики, стулья и скамьи. Народу на галерее было мало, в основном римские офицеры в одних туниках, бритоголовые жрецы и мелкие сановники в снежно-белых длинных одеждах из мелко плиссированной легкой материи. Между двумя дверьми в номера сидел на корточках писец и составлял счета, вписывая туда каждый проглоченный кусок.

Один из постояльцев, краснолицый мужчина в вонючей тоге, с шеей, короткой настолько, что чудилось, будто его круглая голова в бисеринках пота была насажена прямо на широкие плечи, встал и шагнул навстречу контубернию – то ли пьян был, то ли нагл до неприличия. При виде Неферит глаза его замаслились.

– Пройдем ко мне, крошка, и я разрешу тебе поиграться с одним очень большим предметом!

Сергий коротко, без замаха, ударил наглеца под-дых. Тот согнулся, сипя от натуги, и Лобанов провел хук справа. Краснолицего приподняло над уровнем пола и швырнуло на перила. Хрупкие балясины не выдержали, мужчина полетел вниз, нелепо задирая волосатые ноги, и рухнул на холстину навеса. Холстина была крепка – выдержала, только опорный столб затрещал. Подброшенный навесом, краснолицый совершил кувырок назад и приземлился на мозаике. Надсмотрщики, радуясь работенке, бросились к обалдевшему постояльцу, подхватили его под белы рученьки и увели. Писец, сохраняя лицо бесстрастным, подошел к пролому в перилах, выглянул. Пошевелил губами, считая убытки заведения, и сделал приписку к счету.

Подвыпивший офицер, сидевший за столиком напротив, гулко захохотал, откидывая голову.

– Правильно! – вскричал он. – Туда его, вонючку!

Его сосед, коротко стриженный малый, в котором тоже угадывалась военная выправка, одобрительно заворчал.

– Кого я хоть двинул? – спросил Сергий, разминая пальцы.

– А, пустяки, – отмахнулся офицер, делая широкие жесты. – Какая-то мелочь пузатая… О! За это надо выпить.

А тут и кучерявый Шерау подоспел, приволок кувшинчик александрийского, красного игристого. Две невольницы-нубийки мигом накрыли на стол, и голодный контуберний задал работы писцу – глубокие закрытые тарелки-патины, чашки и кубки так и мелькали, наполняясь и опорожняясь с завидной скоростью.

– Значит, так… – сказал Сергий внушительно, дождавшись, когда Гефестай расправится с куропаткой. – Мы с Неферит идем… э-э… куда, вам знать необязательно, ибо сказано: во многих знаниях – многия печали. А вы пока пробегитесь по городу, обнюхайтесь, гляньте, не наследила ли тут одна рептилия. Сбор здесь!

– Бу-сде! – осклабился Эдик, и тут же наябедничал: – А Неферит не доела.

Жрица фыркнула и ответила в том духе, что набирать привес и походить на бегемотоподобную богиню Туэрис не намерена.

– Пошли, – сказал Сергий и подал руку паллакиде.

Та грациозно встала и пошла рядом с Роксоланом. Только тут он заметил, что девушка высока – всего на полголовы ниже его ростом. Неферит взяла Сергия под руку, и по спине у него пробежал холодок услады. Девушка не шла, а дефилировала, привлекая взгляды походкой, имевшей характер эротического танца.

– Ты танцуешь? – спросил Сергий.

Девушка искоса посмотрела на него.

– Это заметно?

– У тебя хорошо развиты «танцевальные мышцы».

– То есть? – спросила с интересом Неферит.

– Ну, ягодичные мышцы, мышцы живота, мышцы бедер…

– А-а… Что ж ты хочешь, я пришла в храм Исет… Изиды маленькой девочкой, а когда мне стукнуло семнадцать, я исполнила свой первый ритуальный танец.

– Станцуешь мне?

– Обязательно!

Они вернулись на набережную, и зашагали к центру города. Там, где Нил огибал дамбу для наведения наплавного моста, набережная расширялась в просторную площадь, обсаженную громадными раскидистыми сикоморами. Две пальмовые аллеи, мощенные гладкими каменными плитами, шли развилкой от западной стороны площади, украшенные двумя блестящими полированными обелисками. Когда-то, во времена фараонов, эти огромные иглы по пятьдесят локтей высоты были облеплены листами ярко-желтого азема – сплава золота и серебра, и горели на солнце так, будто плавились. Теперь же о былом великолепии напоминали лишь золотые навершия обелисков. Словно настроившись на волну Сергия, Неферит тихо проговорила, кивая на плиты под ногами:

– В давние-давние времена их покрывали раскатанным серебром… В полдень аллея была рекой белого пламени, отражая Ра, а в полночь свечение было холодным, как звезды…

Лобанов не стал уверять жрицу в том, что звезды – это колоссальные шары горящей материи, удаленные на чудовищные расстояния, а просто кивнул, соглашаясь.

– Ты сожалеешь о той поре? – спросил он.

– Не знаю. Что было, то прошло…

– Это верно… Ну, идем?

– Подожди, – удержала Сергия Неферит и показала на обелиски, – мы должны прийти, когда Ра окажется между столпами, как будто это рога Исиды!

– А смотреть надо именно отсюда?

Неферит кивнула.

Ожидание не затянулось – солнце уже выкатывало свой белый диск из-за правого обелиска.

– Идем! – решительно молвила жрица. – Ур-маа давно обещал сводить меня в подземелье храма, когда «наступит день и придет час». Я помню его слова. «Путь укажет Исет! – говорил ур-маа. – Как жаждущий в пустыне идет от колодца к колодцу, так и тебе одолевать путь к Крепости-души-Дхаути. Путь сей длинен и опасен, и крепкие двери преграждают его. Число этих дверей – четыре. Сколько столпов „сехент пет" держат небо над миром, столько и дверей…»

– А кто такой ур-маа? – поинтересовался Сергий.

– Это степень священства, – объяснила Неферит. – Ур-маа – значит «великий зрением». Сенноджем сын Саанахта настолько стар, что уже забыл имя свое… Он верховный жрец Исет.

– Ясно… Я понял так: чтобы добраться до сокровищ Хи-ку-Дхаути, надо сыскать ключи от четырех замков и отпереть четыре двери?

– Ты правильно понял, Сергий, – склонила голову жрица.

– И чего желает сердце твое, Неферит? – спросил Лобанов, уподобляясь египетским речевикам.

– Мы должны первыми снять печать с дверей Хи-ку-Дхаути! – с чувством заговорила девушка. – Нельзя, чтобы Зухос умножил свою силу. Тогда опустится ночь, и Сетх будет потирать свои красные лапы в злобном торжестве… Пусть великая тайна будет открыта нам одним, и боги укажут путь!

В конце аллеи вырастали исполинские пилоны в пятьдесят локтей высотою – башни с наклоненными стенами, между которыми находился вход в храм Изиды. Стены пилонов были покрыты огромными рельефами, изображавшими Изиду, Благостную Праматерь, Вестницу Непостижимого, кормящую грудью малыша Хора. Голову Изиды продолжали изогнутые рога, между которых был вписан солнечный диск.

– Мы пришли! – с легкой дрожью в голосе сказала Неферит, и толкнула гигантскую створку храмовых дверей, обитую бронзовыми листами со сверкавшими фигурами из азема.

Подвешенная на литых петлях, створка плавно повернулась, впуская свет в полутьму святилища. Внутри храма теснились чудовищно тяжелые колонны, стройными рядами уходя во мрак. Яркие росписи пестрили стены в несколько ярусов, изображая рождение и смерть бога Усира, имя которого эллины переиначили в Осириса, зачатие его сына Хора, его битву с Сетхом, богом зла и неправды.

Неферит, мелко ступая, приблизилась к гигантской статуе Изиды, вырубленной из розового гранита, и протянула к ней руки.

– О Ты, которая всегда была, есть и будешь, – светло и ясно проговорила девушка, – Ты, Многоликая и Многоименная, истинного имени коей назвать нельзя; Ты, Измерительница Времени, Посланница Богов, Охранительница миров и всех существ, их населяющих; Матерь вселенной, до которой было лишь Ничто; Ты, Творящая, но Несотворенная; Светозарная Подательница жизни, Исполнительница Воли Непостижимого и предначертанного Провидением! Услышь меня! Яви свое сияние, и пусть дух Твой осенит нас! Я исполняю волю Твою, помогая моему спасителю, ибо ему суждено лишить сердце Зухоса биения и погасить искорку Кау![37] Снизойди к Сергию, укрепи силы его, дай пройти ему Путем Четырех Врат!

Паллакида смолкла и опустила руки, поникла головой так, что ее длинные вьющиеся волосы закрыли волною лицо.


Неферит взяла Сергия за руку, и повела темным коридором, зажатым толстыми колоннами в пятьдесят локтей высотою. Их капители, упертые в плиты потолка, покрывал узор хекер – вырезанными в камне метелками тростника. В узких прогалах между громадных колонн горели лампионы, и Лобанов первым увидел в их тусклом свете скрюченное тело старца, лежащее на каменном полу.

– Ур-маа! – закричала Неферит, бросаясь к нему.

Приседая, она пошатнулась и коснулась пальцами пола, удерживая равновесия. И тут же отдернула руку.

– Его убили! – воскликнула девушка. – Тут кровь!

В ее голосе не звучал ужас, одна лишь боль слышалась Сергию. Он присел рядом, и разглядел бритую голову, похожую на обтянутый ссохшейся кожей череп мумии. Глаза старца были широко открыты, а в сердце торчал нож, вогнанный по рукоятку из дерева аш, вырезанную в форме крокодильчика.

– Это Зухос его… – глухо проговорила Неферит.

– Опередил, гад, – выцедил Лобанов.

– Этого не может быть! – Девушка стояла, поникшая и замертвелая, но встрепенулась вдруг, и схватила Сергия за руку. – Проверим!

Неферит свернула в узкий проход, где горели факелы, взяла один себе и приказала:

– Возьми и ты.

Забравшись в узость, она сделала движение рукой, то ли нажав на каменный выступ, то ли поведя его вниз, и плита с барельефом, посвященным сцене кормления Изидой младенца Хора, мягко уползла вбок, открывая темный проход и первые ступени лестницы.

– Спускайся!

Звуки шагов гулко разносились под сводами коридора. Ступени лестницы плавно перешли в гладь плит, и глазам Сергия открылось узкое и длинное помещение с очень высоким потолком – свет факелов не доставал до него. Стены справа и слева от входа были покрыты множеством изображений – солнечного диска, Изиды и Хора, лотоса, массой иероглифов.

– Пришел день, истек час… – пробормотала Неферит.

Глаза Лобанова привыкли к полутьме, и он заметил крошечный лучик света, пробивавшийся с потолка. Лучик, словно бледной указкой, упирался в иероглифы на стене и медленно, очень медленно скользил по ним.

– Посланец Ра укажет нам, – ровно проговорила Неферит, – где хранится ключ от первой двери.

Лучик проник в щель между двумя каменными барельефами, и вдруг сверкнул, отражаясь от невидимого зеркальца, и уперся в стену напротив, высветив странный символ в форме петли, вырезанный в черном базальте.

– «Кровь Исет»! – ахнула паллакида, бросаясь к месту, высвеченному отраженным лучом. Дрожащими руками она ощупала камень, и тот подался под ее пальцами, вдвинулся в стену, открывая круглое гнездо. В гнезде лежала золотая пластинка с выдавленными на ней иероглифами.

– Это могучий талисман – «Кровь Исет», – торопливо говорила Неферит;– Он называется Тьет, у него такой же вид, как у вагины Изиды… Запоминай! Он будет вырезан из розового халцедона. Его держит в руке… – Неферит вчиталась в древние письмена. – Его держит в руке мумия Хуфу! Понимаешь? Ключ от первой двери находится в усыпальнице Хуфу!

– В пирамиде?

– Ну да! Понимаешь? Зухос не добрался досюда!

Сергий вдруг почувствовал усталость. Офигеть… Хуфу… Вагина из халцедона… А как пройти к Хуфу в гости? Но говорить вслух он ничего не стал – не хватало еще, чтобы Неферит усомнилась в его мужественности. Мачо не сомневается. Мачо выпячивает челюсть и прет вперед, руша все преграды…

– Тогда двинули? – сказал он.

– Двинули! – ответила Неферит.

Поднявшись наверх, они снова окунулись в тишину. Скорченное тельце ур-маа по-прежнему простиралось на полу, белая накидка липла к черной стылой луже.

– Ну, вот зачем, – с болью проговорила девушка, – зачем было убивать этого святого человека?

– А что было делать? – раздался вдруг холодный голос, исполненный насмешки, и из-за колонн вышел высокий человек, закутанный в плащ.

– Зухос… – тяжело сказал Лобанов, ощупывая Рукоятку ножа.

– Ты догадлив, Сергий! – усмехнулся тот.

Неферит стремительно метнулась к нему, но Зухос перехватил ее руку с острым стилетом, отобрал его и приставил к стройной шее девушки.

– Поганая гиена! – шипела жрица, брыкаясь. – Крокодил вшивый!

– Брось нож! – приказал Зухос Сергею.

– Брошу, – пообещал Лобанов, – если отпустишь девушку!

– Мне не нужна эта красавица, – пренебрежительно отозвался Зухос. – Мне нужен ты, Сергий Корнелий Роксолан!

– Я?!

– Да, ты!

Зухос кинул повелительный взгляд, и по этому знаку из-за колонн вышло пятеро крепышей в туниках, при мечах, но, видать, без «химеры совести».

– Если ты позволишь себя связать, – любезно проговорил их хозяин, – я обещаю оставить девушке жизнь и волю. Тебе я свободу не обещаю – пока! – но жизнь сохраню. Зачем мне мертвый преторианец?

– Какой информированный! – процедил Сергий, отбрасывая нож.

– Какой я? – не понял слова Зухос.

– Не важно! – На языке у Лобанова копошилось много эпитетов для Зухоса, но ему меньше всего хотелось навредить девушке необузданным словом. – Вяжите!

Пятеро здоровяков опасливо подошли к Сергею, и умело повязали его, затянув руки и ноги крепчайшими ремнями из кожи бегемота. Потом, уже осмелев, они подхватили спеленутого преторианца и потащили к выходу из храма.

– Гуляй! – бросил Зухос, отталкивая Неферит. – Грузите его!

Сергия выволокли во двор и свалили на телегу, груженую лестницами. Сверху, для маскировки, пошвыряли рогожи.

– Трогай!

Сергию не было видно, но он услышал стук копыт – видать, Зухос предпочитал верховую езду тряской повозке.

«Ну, я попал!» – метались мысли в Серегиной голове. А что ему было делать? Смело броситься на врага? Чтобы так и не увидеть, как танцует Неферит? Мертвым полагается только один, последний танец – погребальная пляска Муу… И что теперь? Куда его везут? Зачем он Зухосу? Хорошо хоть, что Неферит жива-здорова… Странно, что Крокодил сдержал обещание! Но это не от честности, а от великого самомнения, от презрения к человеческой серой массе… Неферит может помочь… Как?! Кинется вдогон? А толку? Побежит за помощью? А весь контуберний по городу шляется, Зухоса высматривает! Блин, как назло все…

Гортанные голоса похитителей звучали громко, но египетский язык Сергию не давался. Он понимал лишь отдельные слова и по ним пытался уловить общий смысл. Увы…

Перевернувшись набок, Лобанов привалился к плетеному борту телеги и глянул в щелку. Его везли кривой и тесной пыльной улицей, мимо низких глинобитных оград из серого речного ила и стен ветхих хижин в пол-этажа. Окраина.

Пересечение городской черты подтвердили колеса – глухой стук ободов, погружавшихся в густую пыль, стал звучнее – телега выезжала на кремнистую дорогу. Дорога вела вдоль реки, значит, на юг. Но там же ничего нет! Кроме Города мертвых…

Телега съехала с дороги, обгоняя погребальную процессию. Вереница понурых родичей провожала саркофаг ушедшего в западные края, в таинственную страну Аменти,[38] из которой еще никто не возвращался. Унылый хор тянул песню прощания.

Но и в Городе мертвых кипела жизнь – вразброс стояли богатые дома, к ним, как детеныши к матке, теснились лачуги и подворья, где посетители могил могли переночевать. Ближе к дороге стояли крепкие каменные жилища хоахитов – жрецов заупокойного культа, храмы и жреческие школы, обнесенные высокими стенами. Рядами тянулись длинные дома терихевтов-бальзамировщиков. А склепы и усыпальницы отходили на второй план.

Работы хватало всем – живые трудились на мертвых. Они вырезали из дерева или высекали из камня саркофаги, ткали полотно для обертывания мумий, откармливали жертвенную скотину на особых пастбищах. Жрецы придирчиво отбирали животных, признавая их чистыми и прикладывая священное тавро. Дорого обходилась смерть!

У бедноты деньжат не хватало не то что на быка, а даже на гуся или кусок мяса. Неплатежеспособные топали в лавку и покупали раскрашенные хлебцы, испеченные в форме коровок…

Тут дунул ветер, и глаза Сергию запорошило пылью. Пока он проморгался, картинка за щелью поменялась – Зухос выезжал к пирамидам. Однажды Сергий уже бывал здесь, слетав в Египет по дешевому туру в триста долларов… Но то в будущем. Прошлое же, ставшее ему настоящим, открыло совсем иные пирамиды. Верхняя пирамида Менкаура была облицована понизу темно-серым камнем, а доверху – красным сиенским гранитом, а Великую пирамиду Хуфу покрывал белоснежный известняк. Тысячи лет смотрели с их вершин, и это было заметно – грани выщерблены, ребра уже не поражают геометрической точностью. И все равно – чудо. Особо потрясала «священная высота» Хуфу – грани Великой пирамиды были несколько вогнуты, на манер рефлекторов. В их фокусах воздух накалялся и восходил, разнося над некрополем гром, стихавший лишь после заката.

И никаких памятных Сергию глыб, каменного крошева, бугров и рытвин. Огромные площади перед пирамидами были гладко выстланы каменными плитами, сады и рощи пальм окружали усыпальницы фараонов и их поминальные храмы. И даже Хор-эм-Ахет – титанический Сфинкс – выглядел упитанным и гладким, лицо его еще не было обезображено невежественными фанатиками и выглядело довольным. Колоссальный памятник с лицом фараона Хафры чуть ли не на половину заслонял Верхнюю пирамиду, поименованную в будущем Третьей, и полностью скрывал четвертую, маленькую пирамидку красавицы Кенткоус, сестры фараона Шепсескафа.

Неожиданно рогожи, прикрывавшие Сергия, разбросала чья-то рука. Лобанов напружил мышцы и сел.

– Больше не от кого тебя прятать, – добродушно объяснил Зухос. – Ты удивлен, что мы здесь?

– Чего тебе надо, рептилия? – пробурчал Сергий.

– Остроумец! Вероятно, ты ждешь пыток и допросов? Не дождешься! Мне и так все известно.

Зухос явно наслаждался, ему хотелось выговориться, покрасоваться, испить из чаши тщеславия полной мерой.

– Старая рухлядь ур-маа все выболтал, – проговорил он, пренебрежительно кривя губы. – Да-да! Я побывал в погребальной камере Хуфу и добыл ключик от первых врат! Вот он, хега!

Зухос хвастливо продемонстрировал что-то вроде скипетра, старинного пастушьего крюка из золота и слоновой кости.

– Тогда зачем тебе я? – осведомился Сергий.

На душе у него было муторно – неужто проклятый крокодил обошел их?! Паршиво… Но при чем тут какой-то хега? Ведь Неферит говорила про тьет!

– Мне нужны верные товарищи, как гетайры Александру Македонцу, – серьезно сказал Зухос, – стойкие и не поддающиеся силе сэтеп-са! Ты – один из таких, Сергий Роксолан! Я предлагаю тебе свою дружбу и покровительство. Когда я короную себя красной и белой коронами Египта, придет черед овладеть венцом римского императора. И тогда… Если между нами появится драгоценное чувство товарищества, я сделаю тебя кем угодно. Могу и двойную здешнюю корону передать, мне не жалко!

– Спасибо, как-нибудь обойдусь, – усмехнулся Лобанов.

– Но почему? – полюбопытствовал его визави, ничуть не расстроившись.

– Потому хотя бы, – сказал Сергий назидательно, – что настоящий друг не бывает покровителем. Дружба требует равенства!

Зухос мерзко захихикал.

– Равенства? – весело повторил он. – А больше ты ничего не хочешь?

– Хочу, – буркнул Роксолан. – Развяжи мне руки!

– Как-нибудь обойдешься!

Телега подъехала к подножию пирамиды Хуфу. Над головой рокотал гром, и волосы шевелил ветерок от постоянно притекавшего воздуха. Вблизи полированные плиты, покрывавшие пирамиду, оказались испещренными египетскими письменами и выпуклыми знаками. А как все подогнано – волосок не пролезет в шов!

– Живее, живее! – погонял Зухос своих слуг. – Хранителей пирамид я усыпил ненадолго!

Слуги были расторопны. Они вытащили из телеги лестницы, связали их в одну, длиною шагов в десять, и приставили к боку пирамиды, положили ее плашмя.

– Левее! Стоп!

Сергий пригляделся – конец лестницы утыкался в плиту с ясным знаком петли. «Кровь Изиды»?..

– Торнай! – велел Зухос. – Отпирай! И веревку возьми!

Один из слуг, заросший до глаз курчавой бородой, поклонился и разлаписто полез по перекладинам лестницы. Забравшись на самый верх, он с силою нажал на неприметный выступ. Плита со знаком петли отошла вглубь, утапливаясь в тело пирамиды. Узкий вход открылся сбоку.

– Прошу! – сделал Зухос жест.

Талию Сергия захлестнули петлей и, не слишком церемонясь, потащили по горячему камню облицовки вверх. Потный Торнай подхватил Лобанова под мышки и заволок в тесный ход, наклонно уходящий во тьму. Холодом оттуда не тянуло – камень сохранял душное тепло.

– Ползи, Роксолан, ползи! – посоветовал «Крокодил». – Не бойся, ловушек нет!

Торнай, пригибая голову под низким потолком, потащил Сергия по лазу, уводящему вниз под углом. Тащил он его долго. Оглянувшись, Лобанов заметил крохотный кружочек света, застилаемый черными тенями спускавшихся следом. «Уже под основание ушли!» – прикинул он. Неужели Зухос и вправду наткнулся на погребальную камеру Хуфу? Насколько Сергий помнил, ни до саркофага великого фараона, ни до сокровищ его грабители могил не добирались. Археологи, кстати, тоже…

Узкий лаз вывел в просторное кубическое помещение. Слуги, спустившиеся за Сергием, принесли факелы, и в их неровном вихрящемся свете Лобанов разглядел стены, облепленные плитками зеленого фаянса, углубленными посередине, и потолок, выкрашенный в темно-синий цвет. В углу комнаты чернел круглый вход в шахту.

– Веревка на тебе? – отрывисто спросил Зухос. – Спускайте его! Осторожнее! Саркофаг не двуспальный, хе-хе…

Веревка больно врезалась в тело, и Сергий повис над черной пустотой. Гладких стен колодца Лобанов касался лишь сандалиями, а уж на какую глубину его опустили, точно он сказать не мог. Локтей сорок, не меньше. По одному спустились слуги Зухоса, последним пожаловал их хозяин. Дрожащий свет озарил погребальную камеру – небольшую залу со сводчатым потолком, стены которой были заделаны плитами белого известняка, отполированного до блеска. Их покрывали иероглифы. Посередине камеры стоял огромный черный саркофаг из базальта. Тяжелая крышка с глубоко вырезанным изображением умершего валялась на полу. Там же лежал гроб, вытащенный из саркофага. Он был покрыт разноцветной росписью и выглядел веселеньким.

Мумия находилась тут же – ее просто разодрали на части чьи-то нечестивые руки в поисках драгоценных амулетов. Полосы полотняных пелен, пропитанные благовонными маслами, были раскиданы повсюду. Золотую маску кто-то раздавил небрежной ногой. Канопы – ковчежцы из алебастра, куда складывали внутренности мумии, грудой были брошены в угол, а их содержимое высыпано под ноги.

– Отсюда я двинусь к первым вратам, – торжественно провозгласил Зухос, – а ты останешься здесь. Сиди и думай! Я оставлю тебе светильник и кувшин с маслом – не хочу, чтобы темнота повредила тебе ум. Вот – чистая вода, – показал он на тугой бурдюк. – Пей, не боясь! Вкус у нее малость кисловатый, но это не яд, а настой против порчи. Для здоровья полезно. Вот сыр, хлеб и вино. Ешь, пей и думай! Ду-умай!

Напоследок Зухос вытащил большой нож, отобранный у Сергия, и ловко метнул его, воткнув в крышку гроба.

– Пользуйся! – весело сказал он. – Не скучай, я скоро, гетайр! Дума-ай!

– А если не поспеешь вовремя, дружбан? – усмехнулся Роксолан.

– Составишь компанию хозяину могилы! – хохотнул Зухос, кивая на мумию.

Хозяина и трех его слуг подняли наверх одного за другим, немного погодя плита на грани пирамиды вернулась на свое место, притянутая противовесом. Тишина, мертвая и недвижная, вернулась, выползла из всех щелей, заполнила замкнутое пространство вязкой духотой. Сергий дернул головой, отгоняя фантомы бунтующей психики. Не дождетесь! Повернувшись спиной к гробу, он ухватился за нож. Тот сидел плотно. Кряхтя и отпуская матерки, Сергий наощупь перерезал толстые кожаные ремни. Размяв запястья, вытащил нож из гробовой доски и разрезал путы на ногах. Свободен!

Запалив фитили лампиона от факела, он бодро сказал:

– Да будет свет!

Голос его не разнесся эхом – плиты поглотили звук. Сергий внимательно осмотрел стены – душа его не принимала горький итог. Не мог он, не должен был проиграть Зухосу! Слишком уж велики ставки! И вообще…

– Продуть какому-то вшивому крокодилу… – выцедил Роксолан. – Ха!

Надежду его подзаряжало воспоминание о хеге. Быть может, старый ур-маа что-то напутал под гипнозом? Или специально вывел на ложный путь?! А что? Очень даже может быть!

Вдохновившись, он принялся разглядывать иероглифы. Глаз. Птица. Сидящий человек. Перо. Рука с плетью. Утка. Серп. Змея. В рамке-картуше или без. Знать бы, каков смысл этих картинок…

Совершенно случайно, глянув на изображение в углу, он заметил знак петли, обведенный рамкой-картушем. «Кровь Изиды». Странно… Сердце Сергия забилось. И «глаза», и «перья», и «змеи» повторялись часто, мелькали на всех стенах, а вот тьет вырезан лишь тут. В единственном числе. А вдруг?..

Взмолившись всем богам Египта, Лобанов тронул пальцами вагинальный знак. Картуш с трудом, но подался. Мгновенно вспотев, Сергий нажал сильнее. Щелкнуло ли что-то в глубине камня, он сказать не мог, но нерушимая стена дрогнула под его влажной ладонью. Не веря в удачу, Роксолан надавил на плиту, и та повернулась, стала ребром поперек прохода. За ней зачернел длинный коридор, обрамленный множеством столбов, в сечении имевших форму длинных овалов. Дохнуло затхлостью и запахом пыли, не тронутой за десятки веков…

– Ура, – спокойно сказал Сергий, ощущая небывалое облегчение и торжество. – Думал, один – ноль? А вот фиг тебе! Ничья!

Глава 4

1. Мемфис, Южные Сады

Неферит выскользнула из храма Исет, раздираемая чувствами и желаниями. Было очень жалко старого ур-маа, доброго и справедливого, заменившего маленькой Неферит отца. Мучила вина за свою неловкость – ведь могла же оказать сопротивление Зухосу, но промешкала, и вот, потеряла Сергия! Или не потеряла?

Натоптанной тропинкой Неферит бросилась в обход храма, выбегая на подъездную дорогу. Телега и Зухос верхом на коне уже сворачивали за угол высокой стены, ограждавшей святилище. Жрица припустила следом… и снова эта противная раздвоенность! Бежать ли ей за телегой? Или мчаться за помощью? Но кто способен ей помочь?! Пробудить к жизни эдила Плавта, этого в меру ленивого и чрезмерно осторожного человека? Подобное пробуждение стало бы событием… Плавт сам с места не стронется, и ни одного легионера в помощь не даст. Вся надежда – на «контуберний»! Почему, интересно, Сергий с друзьями проговаривает это слово с ухмылочкой? Потому, что половина контуберния – рабы, в претории не состоящие? И где искать их всех?

Мысли в красивой головке Неферит мелькали, шли пунктиром. Она проводила повозку с пленным Сергием До самой окраины, а далее идти остереглась – места пошли голые и ровные, не спрячешься. И так ясно, что пленника везут в Город мертвых. Вопрос: куда именно?

Усталая и разочарованная, жрица побрела обратно, но трущобы обошла стороной, двинулась через Южные Сады. Завернув на базар, она сменяла колечко на длинную тунику изо льна. За мохнатым стволом финиковой пальмы Неферитстянула рваный каласирис и переоделась. Мягкая ткань туники приятно облегла тело. Где же ей искать друзей Сергия?

Девушка вернулась в торговые ряды и нос к носу столкнулась с Гефестаем. Гигант обрадовался встрече.

– Привет, Неферит! – пробасил он, белозубо щерясь. – А Сергий где?

– Похитили его! – бухнула Неферит.

– Кто?! – глаза Гефестая моментально стали жесткими.

– Зухос…

Неферит сжато передала события.

– Та-ак… – протянул сын Ярная. – За мной – скачками!

Здоровенный кушан понесся прочь, Неферит еле поспевала за ним. И почему она считала Гефестая неуклюжим и медлительным тугодумом?

– А куда мы? – крикнула она на бегу.

– Искандера поищем! – ответил Гефестай. – Он тут где-то был!

Тиндарид обнаружился на главной аллее Южных Садов, куда выходили ограды богатых домов, выстроенных на эллинский манер: глухие стены обносили внутренние дворы, а стены те прятались в тени развесистых деревьев. Искандер вразвалочку шагал мимо кованых оград, лениво беседуя с Эдиком. Чанба горячился и наскакивал, побивая доводы товарища вескими аргументами типа: ‹‹Да точно я тебе говорю!» или «Что я тебе, врать буду, что ли?!»

Нагнав спорщиков, Гефестай резко бросил:

– Зухос Сергия схватил!

Искандер мигом стал энергичным, а Эдик закрыл рот.

– Он повез его в Город мертвых! – доложила Неферит.

– А куда?

– К пирамиде Хуфу!

– Это Хеопс который? – уточнил Эдик.

– Ну, да!

– Пошли тогда! – скомандовал Искандер и повернул к центру города.

– Э! – притормозил его Гефестай. – Некрополь в другой стороне.

– Я за Уахенебом, – ответил Искандер. – Он в храм Маат наведывался…

У массивного культового здания степенно беседовали Уахенеб, Регебал и Акун.

– Отлично! – выдохнул Искандер. – Все в сборе.

– Кадмара нет, – нахмурился Акун.

Венед хотел еще что-то добавить, но Эдик заторопил:

– Пошли, пошли скорее!

– Не пошли, а поехали, – проворчал Гефестай. – Туда, знаешь, сколько топать?

«Великолепная семерка» легко поймала попутку – четырехколесную гармамаксу, запряженную шестью лошадьми. А главное, над повозкой имелся тент.

– В Некрополь? – спросил возница на корявой латыни. Видимо, не привыкать было ездить тем маршрутом.

– Да! – ответил за всех Искандер, а Гефестай расплатился за дружный коллектив.

Возница щелкнул кнутом, и понурые лошадки взбодрились, потянули гармамаксу, выкатили на дорогу скорби.

Город мертвых начинался в сотне локтей от берега, в пределах высокой бесплодной равнины, орошать которую было трудно и дорого, только рабы качали воду и таскали ее в кувшинах, поливая сады и цветники вокруг «священных высот», как египтяне прозывали пирамиды. Сначала по обе стороны от дороги показались бесчисленные ряды маленьких холмиков, хранивших останки простых роме. Потом за одиночными деревьями выросли массивные гробницы знатных людей, сложенные из кирпича. Тут и там лепились столбики, увенчанные изваяниями коршунов с опущенными крыльями. Груди бронзовых птиц были дырявы, и ветер, задувая в эти зияния, испускал низкие, тоскливые звуки, словно целый хор привидений предавался глубокой печали о похороненных.

А впереди уже вставали чудовищные пирамиды, и среди них – колоссальная гробница Хуфу, белая «высота» в триста локтей. Сложенная из неисчислимого количества огромных глыб, весом в шесть быков, сна ослепительно сверкала на фоне голубого неба, выступая из садов и храмов вокруг необъятного основания, выделяясь гранеными формами, порченными ветром и песком. Лучистые потоки света вставали над пирамидами, словно подпирая небеса.

– Мощная Сохмет, – пробормотал Уахенеб, словно в ознобе. – Где ж его искать? Я в шоке!

– Найдем, – процедил Искандер.

– Что нам те пирамиды? – пренебрежительно фыркнул Эдик. – Ты подумаешь!

– Начнем с поминального храма, – предложила Неферит.

– Слазь! – подвел черту Гефестай. – Приехали….


2. Некрополь, Великая пирамида Хуфу

Сергий тщательно подготовился к походу. Сначала он проверил механизм поворотной плиты. Тот был прост и надежен – картуш, вдвигаясь, толкал бронзовый стержень, стержень пихал рычаг, рычаг перемещал груз – литую болванку из серебра, груз сдвигал толстый засов. Когда входящий поворачивал плиту, механизм взводился по новой. Перед тем как вернуть плиту в положение «заперто», Сергий перенес в коридор бурдюк с водой, корзину с провизией, кувшин с маслом, пару веревок и бронзовый лом, которым, как видно, снимали крышку саркофага. Все это хозяйство он уложил в гроб, и поволок его по гладкому полу – очень может пригодиться!

Широкий коридор шагов через двадцать резко повернул и сменился ходом-щелью. Лобанов чуть не провалился – пол щелястого коридора был не сплошным, а представлял собой два узких уступа справа и слева, а посередине чернел провал. И зачем, спрашивается?

Осторожно переступая, Сергий поковылял вперед, толкая перед собой гроб. Шаткий свет лампиона бросался от стенки к стенке. Высоко над головой глыбы камня постепенно смыкались, выводя клиновидный свод. Может, и внизу то же самое? Роксолан с опаской глянул в провал между ног. Свалишься если – все… Обдерешь бока и застрянешь как топор в сучковатой колоде – ни туда, ни сюда – и будешь долго-долго сдыхать… Бр-р!

Гроб вдруг накренился, и Лобанов схватился за домовину, удерживая ее. Глянул поверх «ящика» – в полу чернела яма. Глубокий колодец с гладкими стенками. Еще лучше… Сразу не убьешься – ноги только переломаешь, и будешь скулить денька два. А через две тыщи лет кто-нибудь посветит сверху, и увидит твои истлевшие останки… Сергий криво усмехнулся. Ну и мысли у него… Так и пышут жизнелюбием!

Он осторожно переступил через колодец и переволок гроб. Так, новая проблема… Коридор, обретя пол, покато уходил куда-то вверх, но его перекрывала каменная кладка.

– А для чего у нас ломик? – осведомился Сергий в пространство гробницы и вытащил из гроба универсальный шанцевый инструмент.

– Против лома нет приема… – пыхтел Роксолан, долбая стену. – Если нет другого лома!

Посыпались куски древней штукатурки и осколки камня. Сергий поднатужился, выломал один отесанный камень, другой – дело пошло веселей. Каменные кубики вываливались из стены один за другим. В проломе смутна видна была дверь, оббитая серебряными листами с тусклыми нашлепками из азема. В пламени факела рельефно отсвечивали солнечные диски с крыльями, коршуны, звероголовые боги, таинственные письмена…

Покачав кладку – крепка! – Роксолан просунулся внутрь и посветил вверх. Ага! В потолке зияло квадратное отверстие. Но это была не отдушина, которых Сергий насчитал уже три штуки – мелкие, кулак не просунешь, дырки. Тягу, правда, они создавали хорошую – пламя факела так и тянулось вверх. Но этот «черный квадрат» явно не приточно-вытяжная вентиляция… Это колодец, в нем груды песка – целый бункер хорошего, мелкого песочка, просушенного за века. Если открыть дверь, сработает механизм, и песок засыплет вход. И Сергия Роксолана заодно погребет…

– «Орешек знанья тверд, – протянул Лобанов задумчиво, поглядывая то на устье колодца, то на кубические глыбки, – но мы не привыкли отступать!» А ну-ка…

Он принялся перетаскивать каменные «кубики» под зияние колодца, и сложил из них пирамиду. Уложив последние три камня, Сергий бережно установил на него крышку гроба, подбил под нее клинышки. Крышка плотно закупорила зловещий колодец.

– Проверка! – бодро заявил Роксолан.

Не сводя глаз с потолка, он медленно потянул дверь на себя. Бронзовые навесы протяжно заскрипели, и тут Лобанов ощутил слабый толчок. Из-под крышки гроба сыпанули струйки песка. Нормально держит!

Удовлетворенно кивнув, Сергий раскрыл двери настежь, открывая ступени, ведущие вниз.

Перетащив за двери гроб, он осторожно, пробуя ногой плиты под ногами, спустился, волоча за собой деревянный «рюкзак» и очутился в небольшой подземной комнате. Прозрачная голубая глазурь покрывала фаянсовые плиты на ее стенах, а сквозь нее просвечивали спирали и звезды из листового золота. И для кого это все? Сергей оглянулся – комната была проходная. По обе стороны проема, которым он вошел, стояли две изгибающиеся пантеры из черного базальта. Проем напротив охраняли две большие бронзовые статуи божественных соколов с головами, отлитыми из золота, с глазами из красных рубинов. Лобанов посветил – дальше пролегала галерея, с пола до середины облицованная красным гранитом, а выше – из полупрозрачного алебастра, похожего на замерзшее молоко. Семь неглубоких ниш в левой стене занимали статуи фараона из белого известняка, правую покрывали барельефы, покрытые ярко-синей и красной росписью, а иероглифы выделяла зеленая краска. «Ой, да ну! – подумал Сергий. – Сколько труда вбито… Для кого?!»

Скоро Лобанов понял, что забрел в лабиринт. Фальшивые ходы прерывались глубокими колодцами, а один из коридоров был завален землей – видимо, и здесь побывали дерзкие гости, грабители могил. Вход перед древними ворюгами засыпало песком, но это их не остановило. Тогда и сработала вторая ловушка, заперев нарушителей покоя усопшего владыки между грудами песка и кучами земли, обрекая на медленную, мучительную смерть в молчании и тьме. Сергий застыл, и его тут же обступила тишина, только фитиль лампиона потрескивал легонечко.

И все же не все западни обезвредили минувшие тысячелетия. Стоило Сергию ступить на особую плиту пола, ничем внешне не примечательную, как сверху упала решетка с копьями. Как только Лобанову удалось отпрянуть… Наверное, помогли занятия панкратионом, развившие скорость реакции. А то корчиться бы ему на полу, насаженному на бронзовые острия.

– Чтоб тебя! – выдохнул Сергий, унимая сердцебиение.

Яростно орудуя ломом, он поддел решетку. Потом вернулся в «Голубую комнату» и сковырнул одну из пантер. Уложив статую у самой решетки, он надавил ломом, приподнимая древнюю гильотину, и ногой просунул пантеру под острия. Проход между полом и губительными зубцами был невелик, но проползти можно. Сергий протиснулся под решеткой, а вот гроб не проходил. Пришлось его разгружать.

Подняв лампион, Сергей продолжил путь – коридор перед ним раздался в ширину, по обе его стороны были часто поставлены колонны – черные, расписанные золотом и синью. Лобанов остановился и вытянул вперед руку со светильней. Он пришел?!

Да, наверное… Коридор упирался в двойные бронзовые двери, запечатанные табличками с иероглифами – вероятно, грозившими «черным копателям» страшными карами. Карами?.. Сергий посмотрел наверх – прямо над дверями нависала каменная плита. Нехорошо как-то нависала… Будто так и хотела пасть и раздавить наглеца, отпершего двери.

– Страхуйтесь от несчастного случая! – мудро изрек Роксолан и поспешил обратно. Сначала он приволок одного сокола, потом другого. Вернулся за пантерой. И разместил каменного зверя и бронзовых птиц у самых стен – точно под плитой. Затем осторожно, как сапер, привязал к кольцам на двери концы двух веревок, завел их за колонны, так, чтобы потянуть – и двери распахнутся настежь. Потянул и распахнул.

Бронзовые двери негодующе взвизгнули, и тут же осела плита. Она с грохотом, как пресс, смяла двери до половины и наткнулась на зверя и птиц. Голова пантеры раскрошилась, но соколы удержали гранитную глыбу.

Сергий недоверчиво потыкал в глыбу ломиком – та даже не ворохнулась. Держится! Ну, и отлично…

Он присел на четвереньки, и заполз туда, куда его не приглашали. И обомлел. Он стоял на пороге погребальной камеры! Может, это – настоящая?! А ту, что разворошил Зухос – для лохов?

Стены усыпальницы ничем не были отделаны – как их вырубили в базальте, так и оставили, только отполировали до блеска черный камень. Тем красивее он оттенял бока саркофага из золотистого алебастра. В левом и правом углу стояло по боевой колеснице, обе отделаны слоновой костью и золотыми накладками. Сбоку лежала модель ладьи и весла из черного дерева, богатое оружие и посуда из драгоценных металлов, сотня статуэток-ушебти, «ответчиков» за фараона перед строгим судьей Осирисом, шкатулка для парика. В изголовье саркофага блестела лампа из белого камня. Сергий подумал, и подлил в нее масла. Зажег древний фитиль от лампиона, и свету в гробнице сразу прибавилось. А здесь что? Одну из стен прорезала дверь, заложенная кирпичом, заштукатуренная и забеленная. Под дверью стоял полупустой ящик с известью, оставленный древними строителями, рядом пылился простой закопченный светильник.

– Ну, тебя мы зажигать не будем… – пробормотал Сергий и взялся за ломик.

Дверь он «открыл» в два счета, а вела она в сокровищницу фараона.

– Ни хрена себе… – пробормотал Лобанов, расширенными глазами обводя груды золотых вещей, наваленных ему по пояс. Нагрудные пластины, перстни, браслеты, диадемы, чаши, кубки, кольца, цепи толщиной в руку, кованые светильни, подвески – из серебра, азема, золота белого, желтого, зеленого, розового – все горело и маслянисто переливалось.

– Антиквариат – потом! – решил Сергей, с трудом отрывая взгляд от сокровищ. – А то еще захвораю, наживу приступ золотой лихорадки! Ну его…

Он вернулся к саркофагу. Очень жаль было портить резьбу по камню, но что делать-то? Он пришел за ключом!

Подцепив толстую крышку, Сергий нажал на лом. Крышка приподнялась – ровно настолько, чтобы ее можно было расклинить золотой статуэткой. С другой стороны… С третьей… Ударный труд принес свои плоды – крышка тяжело соскользнула и рухнула, размолачивая в щепы модель ладьи, только гул пошел.

В саркофаге лежал гроб, покрытый цветными узорами и царскими знаками. Деревянную крышку подковырнуть удалось быстрее, чем каменную. Приколоченная четырьмя шипами, крышка затрещала и отошла. Сергий по инерции принюхался – нет, никакой мертвечиной не пахло. Из гроба исходил слабый аромат благовоний. Роксолан снял крышку и отложил ее. Перед ним лежала страшненькая мумия, обмотанная полосами погребальных пелен, потемневших от ароматных смол, и вся заваленная гирляндами голубых, желтых и красных цветов. Голова мумии была обернута золотой фольгой, повторявшей черты лица. На дряблой шее имелись драгоценности, сбоку лежал меч-кепеш с синусоидным лезвием. А в правой руке мумия сжимала амулет… «Кровь Изиды» из розового халцедона, на простенькой цепочке.

– Вот ты где… – ласково проговорил Сергий. – Иди сюда… А ну, отдай!

Разогнув заскорузлые пальцы усопшего, Лобанов отнял у него тьет. Амулет был невелик, он помещался поперек ладони. Сергей надел тьет на шею, взял царский кепеш. Подумал, и достал из сокровищницы тяжелую связку колец золота – древних денежных единиц. Пригодится в хозяйстве…

– Ну, вот, уже лучше… – промолвил Лобанов. – А теперь будем думать, как нам завещал Зухос. Погуляли, и хватит, пора на воздух…

Мысль его была проста – если камера, найденная им, настоящая, – а это так! – то должен быть и ход, по которому сюда заволакивали саркофаг и прочий ширпотреб, без которого фараону на том свете некомфортно. Но где его искать, этот ход?

Сергий снова пролез под бронзовой решеткой и остановился в «Голубой комнате». Дальше искать бесполезно – по «щелястому» коридору саркофаг точно не протащить. Лобанов задумчиво смотрел на стену, и вдруг поймал себя на том, что глядит, не отрываясь, на знак, повторявший изображение на амулете «Кровь Изиды». И тоже в картуше!

Не раздумывая, Роксолан приложил ладонь. Надавил… Каменная плита под ногами дрогнула, и плавно пошла вниз – Сергий едва сдержался, чтобы не спрыгнуть. Плита мягко опустилась в кубическую камеру. Прямо перед Лобановым зиял проход. Сергей судорожно выдохнул. Так, кепеш при нем, лампион в другой руке, «ключ» на шее, кольца золота на плече, как связка бубликов… Вперед!

Он шагнул в проем и оглянулся – плита медленно, почти незаметно возвращалась на место. Поколебавшись, Сергий продолжил путь. Ловушку он застал лишь в одном месте – две плиты, как чудовищные челюсти, смыкались, выходя из пола и потолка. Череп нарушителя щерил зубы по эту сторону, грудную клетку раздробило, а кости ног валялись с другой стороны. Роксолан видел их в свете лампиона – кто-то трудолюбивый и упорный проколупал в каменном капкане широкий лаз. Наверное, тот самый, кто кончил жизнь между песком и землей… Коридор, представший ему за сошедшимися микрохарибдой и микросциллой, был очень длинен – не менее двухсот шагов одолел Лобанов под его сводами, пока не поднялся по ступеням и не сдвинул тяжелый засов. Поворотная плита пропустила Сергия в небольшой склеп величиной с комнату – это была усыпальница богатого египтянина. Вот и добротный саркофаг посередке, каменные столы с остатками приношений. Судя по обглоданным костям, сюда наведываются шакалы… Сердце у Сергия забилось чаще. Поставив лампион на крышку саркофага, он быстро прошел к тяжелым дверям и толкнул их. А они и не были заперты! Створки стояли полураскрытыми, а иначе как шакалам забираться внутрь? Просто ночь опустилась на черную землю Египта…

Роксолан почувствовал страшную слабость и присел на порог гробницы, прислоняясь к одной из четырех колонн у входа. Вышел… Господи, боже мой, он вышел… Лобанов устало откинул голову. В черном небе плыл красный месяц, опрокинутый горизонтально. Светило Тота. «Точно, как ладья…» – подумал Сергий. В безоблачном небе неслышно проносились летучие мыши. По склонам, отбрасывая длинные густые тени, скользили шакалы. Перекусив в гробницах, звери крались к реке – запить ужин.

Со стороны Великой пирамиды донеслись голоса. Стражники? Сергий прислушался, но прятаться в гробнице не захотел – не смог. До сих пор мурашки сыпят по телу, как вспомнишь ужас заточения в узких переходах с настороженными ловушками, воистину мертвую тишину и чудовищную гору камня, нагроможденную над твоей головой, и давящей, давящей на Душу…

– Но ему больше некуда было пойти! – раздался в ночи девичий голос, и Сергий дернулся, жадно вслушиваясь и вглядываясь в ночной мрак, такой уютный, теплый, домашний мрак…

– А я вам говорю, что некуда! – повторила девушка, и Лобанов счастливо улыбнулся. Это был голос Неферит.

– Следы колес мы видели, – терпеливо заговорил Искандер, – именно по эту сторону…

– А с чего вы взяли, – строптиво спросил Эдик, – что Серого не увезли отсюда?

– А зачем тогда привозили? – прогудел Гефестай.

– Эгей! – крикнул Сергий, не поднимаясь с порога. – Вы не меня, случайно, ищете?

Секунда молчания взорвалась криками. Радостно завизжала Неферит, и вскоре весь контуберний, вознося факелы, сбежался к гробнице.

– Ты где был?! – завопил Эдик, мешая радость с негодованием.

– В пирамиде! – ухмыльнулся Роксолан. – Вот, гостинцев вам принес!

Он поднял звенящую связку золотых колец, и швырнул на землю.

– Привет от Хуфу!

Неферит подошла к нему и остановилась. Протянула руку и пальцем коснулась амулета.

– Ты добыл ключ? – прошептала она.

Сергий не ответил, он встал и крепко обнял Неферит. Огладил ее волосы, заглянул в счастливые глаза.

– Добыл, – сказал он ей на ухо, и рассмеялся. – А Зухос – дурак!

Неферит нежно потерлась носиком о его нос, потрогала амулет, висящий у Лобанова на шее, и напрягла зрение, зашевелила губами, вчитываясь в мелкие иероглифы.

– Восьмерка! – обрадовалась она. – Это же Хемену! Гермополис Магна! А вот знак ибиса!

– Священная птица Тота? – проявил свою осведомленность Сергий и громко объявил, пародируя Эдика: – Следующая станция – «Гермопольская»!

– Осторожно! – радостно завопил Эдик. – Двери закрываются!

Хохоча и переговариваясь, восьмеро друзей пошагали к Нилу. Неферит, дополняя контуберний до «великолепной девятки», ступала посередине и крепко держала Сергия за руку, словно боясь потеряться. Или потерять.

Глава 5

Хемену – Гермополис Магна (Гермополь Великий)

История города Хемену уходит в дебри времен, а докопаться до начальной поры – ох как трудно! Это только так кажется, что египетские «объекты соцкультбыта» возведены раз и навсегда. Куда там… Египтяне строили, начиная с неолита, но где те храмы и дворцы? Их разобрали еще до первых фараонов! Разобрали и сложили по новой. Правители Среднего царства втихушку ломали то, что было сооружено при царстве Древнем, и свозили добытый материал на собственные стройплощадки – так выходило дешевле, чем ломать камень в карьерах. Прошелестела тысяча лет, и фараоны Нового царства увлеклись разборкой культурного наследия предков. Поменялась власть в Египте, пришли Птолемеи, и подхватили «черную эстафету» – тоже взялись курочить созданное до них, дабы восславить себя в веках, закладывая Серапейоны с Мусейонами. Наивные! Придут христиане, и начнут – нет, не перестраивать, а трудолюбиво уничтожать все храмы подряд. Разнесут Серапейон, спалят Библиотеку, а десятки тысяч бесценных статуй расколотят кувалдами и пережгут на известь – «во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Арабы поставят точку в богоугодном деле уничтожения древней цивилизации – сдерут с пирамид полированный камень и пустят его на постройку мечетей…

Но пока на дворе 118-й год от Рождества Христова, и есть еще на что посмотреть в долине Нила.

Город Хемену, что значит «Восьмерка», был назван так в честь Огдоады, «Священной восьмерки» египетских зверобогов. Более других жители Хемену почитали бога Дхаути или Тота, как его называли эллины, покровителя науки и мудрости, и выстроили ему огромный храм на высоком, плоском холме, что поднимал склоны на западном берегу Нила. С того холма и начинался город. К святилищу Тота пристроили храм Нехемтауи, спутницы «Носатого», как фамильярно прозывали Дхаути. Появились Дома Амона и Хнума, Птаха и Унат, местечковой богини.

Времени проходило столько, что менялись объекты поклонения. Парадоксальным образом бога Сетха, брата и убийцу Усира-Осириса, противника Хора, возвели в ранг верховного бога (наверное, потому, что великий фараон Рамсес был рыжим, а это роднило его с краснокожим Сетхом). Вообще-то, Сетх воплощал борьбу со злом: сидя на корме ладьи Ра, он отогнал змея Апопи, посланца мрака. Сетх был богом необходимого насилия, хаоса, предшествующего установлению порядка. Это бог внезапного дождя с грозой, после которого природа расцветает. И Сетх превратился в Амона – богу отчикали уши и приделали бараньи рога. Но теологам-реформаторам показалось, что этого маловато будет, и они провозгласили первую Троицу: «Есть три бога-владыки: Амон, Ра и Птах, и нет никого, кроме них. Имена их скрыты, ибо Амон лицом – Ра, а телом – Птах…» Но это так, к слову.

Эллинам Хемену очень нравился, они переселялись сюда во множестве, и скоро древний город переименовали в Гермополь – так часто звучала на улицах его эллинская речь. Пришельцы очень уважительно относились к Тоту, почитая его как Гермеса, откуда и родилось новое название городу. Даже новый храм Тота отгрохали. Ну, и Серапису место отвели, Афродите с Афиной, Аполлону. Обнесли город стеной и проделали в ней пару ворот, назвав их, как в Александрии, воротами Солнца и Луны.

Римские легионы свергли Птолемеев и установили новый порядок – протянули подземные виадуки и возвели четыре водонапорные башни, понастроили в Гермополе фонтанов и терм, а холм со святыми местами превратили в крепость. Египетский сокол Хор скромно подвинулся на насесте, уступая место римскому орлу…


Хемену показался перед обедом – выглянули пальмы из-за белых стен, чередой пошли египетские аллеи сфинксов и расписные пилоны, похожие на трапеции, эллинские фронтоны с колоннадами и портики, римские аркады и базилики. Три цивилизации сошлись в Хемену, уважительно тождествуя, всем хватило места – и людям, и богам.

– К берегу! – скомандовал Сергий, и Уахенеб, сидящий за рулевым веслом, направил сехери в гавань.

– Когда ж я, наконец, высплюсь по-человечески? – простонал Искандер и зевнул, зверски выворачивая челюсть. – Никаких шансов…

– Рот закрой, – хихикнул Эдик, – муха влетит!

– Тут, ниже по течению, деревенька одна есть, где стоит мой дом… – неуверенно заговорил Уахенеб. – Можно переночевать там.

– То, что надо! – оживился Сергий. – Тогда сделаем так… Всем в город переться не стоит, ни к чему пугать мирных обывателей. Отправлюсь я, Эдик, Искандер и Гефестай…

– И я! – дополнила список Неферит.

– Ну, куда ж без тебя, – улыбнулся Роксолан. – А вы, – повернулся он к рабам, – тогда прямо в деревню, поможете Уахенебу. Берите сехери, и полный вперед… Только нас высадите!

– Это мы мигом! – расцвел Уахенеб.

Акун расплылся в добродушной ухмылке, понимая чувства товарища.

– Сергий! – окликнул Регебал. – Вы бы хитоны накинули!

– Точно! – сказал Искандер. – Тут эллинов больше, чем роме!

Сехери мягко подвалила к пристани. Роксолан накинул на себя белый хитон, открывая левую руку, и застегнул легкую ткань на правом плече.

– Помнишь, босс, – заговорил Эдик, – как мы в баню ходили под Новый год? Ну, там, в Москве еще? Точно так же простынями обматывались!

– Ирония судьбы, – хохотнул Искандер, – или с легким паром. Вылезай, давай!

Сергей перебрался на берег, помог сойти Неферит, и помахал вслед отходившему сехери.

– Нож никто не забыл взять? – оглядел своих Лобанов. – Двинули.

– Добро пожаловать в город-герой Гермополь! – с чувством выразился Эдик.

– Знаешь, что самое интересное? – обратился Сергий к Искандеру. – Когда я в первый раз это чучело встретил, он изображал из себя напыщенного горца, сурового, такого, надменного, слова лишнего из него не выжмешь.

– Наверное, это на него так хронополе повлияло, – осенило Искандера.

– Хренополе! – пробасил Гефестай. – Разболтался просто…

– Да-да-да, – подхватил Роксолан. – Вы правы, коллеги! Налицо спонтанная психокоррекция с темпоральной активацией второй сигнальной системы…

– Обижаешь, босс? – горько осведомился Эдик. – Конечно… Чего б лишний раз не ущучить бедного пролетария?

– Слушай, давно хотел спросить, – сказал Сергию Искандер, – а чего он тебя вечно боссом прозывает?

– А того, – буркнул Лобанов. – Устроил механика Чанбу к себе на фирму…

– Да-да-да! – подхватил Эдик. – А директор Лобанов систематически нарушал трудовое законодательство, эксплуатируя мой доблестный труд!

– Молчал бы уж, мастер-ломастер.

– Какие вы… – улыбнулась Неферит. – Тут зловещие тайны, убийства, стервятники кружат в ожиданьи, когда и до нас доберется смерть… А они все шутят!

– Стервятники, Неферит, – улыбнулся Сергий, – сдохнут с голоду, дожидаясь нашей смерти.

– Как говорил мой дед Могамчери, – тут же встрял Эдик, – «Смейся, и дни жизни твоих врагов станут короче». Вот меня на «хи-хи» и пробивает!

– Ладно, пролетарий, – сказал Сергей, – пошли.

Пятеро миновали ворота Солнца, и вышли на мощеную улицу, рассекавшую город на две половинки, северную и южную. Храмовый комплекс и цитадель занимали возвышенность на севере.

– Нам туда! – сказала Неферит.

Ворота крепости стояли открытыми, их никто не охранял, да и от кого? Но за стенами цитадели обнаружилась масса вооруженных легионеров – шагавших парами, стоявших на часах.

– Чего это они? – удивился Искандер.

Сергий молча пожал плечами.

– Давайте я схожу в новый храм Тота, – предложила Неферит, показывая пальчиком на типичный эллинский периптер, – и разузнаю?

– Давай, – кивнул Роксолан, – а мы пока прогуляемся…

– Встретимся на агоре, – сказала Неферит. – Я скоро… Сергий! Видишь во-он того человека?

Лобанов посмотрел туда, куда показывал подбородочек девушки, и увидел малорослого, круглоголового человека в белых сандалиях и в подобии хитона с мелкими складками по подолу. Круглая голова была выбрита до блеска и сверкала на солнце.

– Это «великий пятерик храма Тота», – тихо пояснила Неферит, – верховный жрец!

– Запомним… – прищурился Сергий.

Оставшись вчетвером, друзья зашагали дальше, мимо храмов Амону и Афродите, мимо булевтериона – большого амфитеатра, где собирался на заседания городской совет, мимо мацеллума – крытого рынка с круглым святилищем по центру перистильного двора, мимо квадратной агоры, окруженной колоннадой, и вышли прямо к храму Тота, «Дважды великого и трижды величайшего». Архитектура была стандартная – два высоченных «бехен», как сами египтяне называли пилоны, украшали фасад и служили фоном для исполинской статуи клювастого Тота, высеченной из красного гранита. Два обелиска («чехен» – запомнил Сергий) торчали по бокам колосса. Высокие двери с нашлепками из азема были заперты, перед ними стояло четверо легионеров с копьями. Квадратные щиты-скутумы опущены на каменные плиты мостовой, мускулистые руки сжимают рукоятки мечей. Полная боевая готовность.

– Здесь нас могут не пустить, – прокомментировал Эдик.

Легионеры будто и не слышали его голоса, они все так же выпячивали подбородки, глядя поверх голов с надменностью верблюдов.

– Эдик, Гефестай, – негромко скомандовал Сергий, – обойдите храм кругом!

Эдик открыл было рот для комментария, но Гефестай молча показал ему здоровенный кулак: смех смехом, но приказы не обсуждаются! Парочка удалилась в проулок между величественным храмом Тота и святилищем помельче, где отправляли службу Нехемтауи. Храм Тота окружала глухая каменная стена высотою в тридцать локтей. Сергий прищурился: а верх храмика Нехемтауи примерно на одном уровне со стеной… И проулок узок – шага четыре поперек, от силы – пять…

– Гляди! – перебил его мысли Искандер. – Этот возвращается… пятерик!

Лобанов глянул – между колоннами агоры мелькали белые одежды верховного жреца. Идея созрела мгновенно.

– За мной! – бросил Сергий.

Незаметные в тени портика, они подбежали к агоре, и зашли за спину пыхтящему жрецу. Ничтоже сумняшеся, Роксолан сделал неуловимое движение – уколол жреца пальцем в нервный узел на шее, и «великий пятерик» сомлел, упал бурдюком на руки Тиндарида и Сергия.

– Повели! – крякнул Роксолан, подхватывая жреца. Искандер приобнял особу духовного звания с другой стороны.

Дотащив размякшего жреца до дверей храма, Сергий нахмурился и сделал легионерам жест: разойтись!

– Не видите, что ли? – прокряхтел сын Тиндара. – Жрецу плохо!

– Не положено! – ответили легионеры лязгающими голосами.

Один из них постучал в двери храма древком копья, и на улицу выглянул «хем нечер», слуга божий, один из замов верховного жреца. Легионер тем же движением указал копьем на «великого пятерика», валящегося из рук Сергия и Искандера.

– Головку напекло, – буркнул Роксолан, передавая жреца на руки подскочившим хем нечерам.

– Не вышло! – сказал Искандер по-русски.

– Ну, и ладно! Пошли на агору…

В тени двойной колоннады, замыкавшей агору в квадрат, предприимчивый эллин, кудрявый и жизнерадостный колобок, расставил столы и скамьи. Прохожие часто присаживались – поболтать о том, о сем, на людей поглядеть, себя показать, а колобок тут как тут: холодненького не изволите? И протягивает вино, разбавленное водой, уж неведомо как охлажденной. А где вино, там и закуска…

– Раскручивает бизнес! – ухмыльнулся Искандер.

Сергий хмыкнул только, и присел за стол. Тут же материализовалась шустрая девица из нубиек и, блестя великолепными зубами, поднесла кувшинчик.

– Наши идут, – сообщил Тиндарид.

Гефестай и Эдик перешли агору наискосок, и подсели. Оглянувшись, Чанба доложил:

– Глухо! Везде высоко. Ни бойницы, ничего.

Гефестай кивал только, подтверждая слова товарища.

– А что ты хочешь найти? – осторожно спросил Искандер.

Сергий вытянул из-за складки хитона амулет, и показал друзьям.

– Вот! Это ключ от первой двери к Хи-ку-Дхаути. Где эта «Хи», я понятия не имею, вот и надо подбирать ключики к замочкам. Всего тех дверей четыре, они в разных местах, но пока их все не пройдешь, к «Крепости духа Тота» и близко не покажешься! Первая дверь там, – указал он на храм Тота.

– А чего ты не держишь это в секрете? – заулыбался Гефестай.

– А чего для? – улыбнулся в ответ Роксолан. – «Все за одного, один за всех!»

Друзья оживились.

– А мы думали, ты так и будешь с Неферит шушукаться! – радостно возопил Эдик.

– Дать? – спросил Гефестай, отводя руку для подзатыльника.

Чанба втянул голову в плечи и зажмурился, изображая шкодливого кота, пойманного за хищением хозяйской колбасы.

– Пусть живет! – милостиво сказал Сергий, поднимая большой палец вверх.

– Так я не пойму… – почесал в затылке Гефестай. – А Зухос как?

– А никак! Ур-маа обдурил Зухоса! То ли он ему ложный путь указал, то ли что, а только Зухос находит не те ключи и отпирает не те двери.

– Здорово! – впечатлился Искандер.

– А если не он, а мы идем не туда, куда надо? – осведомился Эдик, и снова вжал голову.

– Вот вы где! – к столику подсела Неферит, – Видели, сколько солдат везде? – начала она возбужденно. – Это из-за Зухоса – он был здесь. Проник в новый храм Тота, убил второго и третьего жреца, и унес ключ… – Девушка запнулась, оглядывая лица сидевших.

– Говори, – сказал Сергий. – Этих типов я знаю с детства, при них можно.

– Зухос унес скипетр-секхем, – проговорила Неферит, – и путь его лежит в Уасет… В Фивы.

– Тут народ интересуется, – небрежно сказал Лобанов, – точно ли, что мы верным путем идем?

Жрица улыбнулась со снисхождением.

– Ошибаться можете вы, – сказала она ласково, – и я могу, но богиня Исет не делает ошибок! Ты, Сергий, получил четкое указание: «Кровь Исиды» – это ключ от первой двери. А Зухос пусть коллекционирует царские регалии…

Все помолчали, между делом попивая прохладное вино.

– У меня есть план, как проникнуть в храм, – проговорил Сергий, – но попасть туда можно и без всяких хитростей. Вчетвером мы уложим часовых в аккуратный штабель, и пройдем. А дальше как? Где искать первую дверь?

Все взоры обратились к Неферит.

– Ты помнишь, где получил подсказку в храме Исет? – спросила та, и тут же сама ответила: – В дарохранительнице! Эллины называют то место «наос». А первый ключ ты где нашел? В погребальной камере Хуфу! То есть искал ты не где попало. Знаешь, сколько покоев и переходов в Великой пирамиде? Да она вся источена ходами и камерами, как термитник! Но ты пришел на центральное место, главное.

– Ага! – взбодрился Сергий. – То есть и в храме Тота нам надо сразу идти в наос?

– Безусловно.

– Тогда пошли!

– А как? – растерянно спросил Эдик.

– Легионеров уложим? – деловито спросил Гефестай.

Сергий помотал головой.

– Нет, – сказал он. – Надо найти толстую, прочную доску, длиной… Ну, хотя бы локтей семь-восемь…

– Для тарана? – загорелся Эдик.

– Для моста!

Первым догадался Гефестай. Он вытаращил глаза и затрясся в беззвучном хохоте, шлепая по столу лопатовидной пятерней. Потом дошло до Искандера. Он поглядел в сторону храма Тота, неуверенно обернулся к Лобанову.

– Там высоко, – проговорил он смущенно, – выше пятого этажа. А я высоты боюсь…

– Ага! – усмехнулся Сергий. – Помню я, как ты «боялся»! По таким карнизам лазал, что… Ой, да ну!

– Так это когда было! – махнул рукою Тиндарид. – В детстве, розовом с золотом! Тогда я не боялся, а теперь… Никаких шансов!

– Ничего, – прогудел Гефестай, – мы тебе веревку наденем. А я страховать буду!

– Страховать будем всех, – внушительно сказал Сергий, и нахмурил брови: – Так, я не понял… А кто доску искать будет – я? Вы еще здесь?

– Мы уже там! – быстро проговорил Эдик и кинулся исполнять приказ «босса».


Храм Нехемтауи, верной спутницы Тота, поднимался тремя широкими уступами, опиравшимся на низкие, в два человеческих роста, колонны из ослепительно белого известняка – цилиндрические на нижней террасе, квадратные на средней, а на верхней – шестигранные. Капители и карнизы были расписаны ярко-синими и красными узорами, на площадках террас росли хвойные деревца в кадках, на каждом уровне – своя порода. Самый верхний уступ поднимался вровень со стеной, обносившей храм Тота. Сюда и поднялись Сергий, Искандер и Эдик – по веревке, спущенной Неферит. Паллакида открыто вошла в храм, и ее не посмели задержать – девушка буквально заморозила легионеров холодным взглядом, те и заробели.

Сергий приблизился к краю и заглянул в переулок, вечно лежавший в тени – узкую прослойку воздуха между двумя святынями.

– В принципе, – проговорил Искандер, – ее и перепрыгнуть можно…

– Вполне, – кивнул Лобанов. – Только давай воздержимся от опытов на людях.

– Погода нелетная! – объяснил Эдик, вытягивая наверх крепкую кедровую доску в три пальца толщиной, спертую у строителей, починявших богатый дом. Отцепив пиломатериал, он сбросил веревку вниз, поджидавшему Гефестаю. Втроем они живо подняли великана.

– Не мешкаем, – сказал Сергий. – Ты, Искандер, останешься здесь – когда мы перейдем, уберешь мост.

– Да я смогу! – вспыхнул Искандер. – Лучше пусть Гефестай остается. А если кто сорвется? Я ж могу и не удержать, а Гефестай любого вытянет!

– Я так я, – пожал плечами Гефестай. – Иди уж, акробат…

Доску осторожно продвинули через провал и оперли о храмовую стену напротив.

– Я первая! – сказала Неферит.

Сергий и рта раскрыть не успел, а девушка уже перебежала по доске. Развязав веревку, стянувшую и без того тонкую талию, Неферит перебросила ее Эдику.

– Страхуйте! – буркнул он, завязывая узел.

Искандер проверил крепость узла и подал знак: вперед! Эдик медленно ступил на доску. Пошел, очень прямой и напряженный, подрагивая руками, ловя ими воздух в поисках равновесия. Неферит подала ему руку, но он упрямо мотнул головой, и сошел с мостика сам.

– Лови! – приглушенно сказал он, швыряя конец.

Подошла очередь Искандера. Он туго обвязался веревкой и оглянулся на Гефестая. Тот кивнул успокаивающе: дескать, держу, не волнуйся. Тиндарид выдохнул и сделал первый шаг. Он шел, раскинув руки и глядя прямо перед собой. Еще один шаг… Еще… Неожиданно его правая нога провалилась в пустоту. Неферит зажала ладонями исторгшийся крик. Искандер отчаянно извернулся в падении и вцепился в доску снизу обеими руками. Мостик пружинисто закачался. И, как назло, в проулок свернул римский патруль. Побледневший Сергий подал Искандеру знак: нишкни! Тот замер, зависнув в тридцати локтях от каменных плит мостовой. А легионеры внизу шагали неторопливо, вразвалочку. Роксолан сжал зубы – если Искандер сорвется… Конечно, Гефестай его удержит и вытащит, но шуму будет… Поднимется тревога, начнется погоня… Вот так задания и проваливают!

Патруль свернул за угол, и Тиндарид изловчился, закинул ногу на качавшийся мостик, перекинул тело натужным рывком и замер на пляшущей доске.

– Ползи! – прошипел Сергий. – Ползи!

Но он слишком хорошо знал Искандера. Чтобы гордый сын Тиндара пресмыкался?! Да еще на глазах у прекрасной Неферит? Никогда!

Искандер осторожно подтянул ноги, привстал, и пошел. Один шаг, другой, третий…

– Все! – выдохнул Сергей.

Поймав брошенную веревку, он обвязался ею, и сказал Гефестаю:

– Жди нас здесь. Скройся за колоннами и доску убери.

Гефестай кивнул. Роксолан прошел по мостику, понимая искандеровы страхи – мало того, что доска гнулась и качалась, она еще и вертелась, гадская деревяшка! И пляшет в глазах дно глубокого проулка, куда так легко улететь. Гефестай удержит… Он-то удержит! А веревка? Кто ее на прочность испытывал? То-то и оно…

Перебравшись, он освободился от страховки и сказал:

– Веди, Неферит!

И девушка повела. С высокой стены храм Тота был хорошо виден. За пилонами открывался внутренний двор, подводящий к гипостилю – анфиладе из трех залов, своды которых опирались на десятки массивных колонн в форме колоколов. Гипостиль выводил к наосу…

Низко пригибаясь, четверка прошмыгнула по верху стены до ближайшего спуска – узкой каменной лестнице с крутыми ступенями, но без перил. Хоть в связке ходи…

Миновав аллею сфинксов, обрамлявшую храм, они вышли в тень перистиля, туда, где в ряд стояли статуи бога Тота, высеченные из розового и черного гранита, красного песчаника и желтого известняка.

– Сюда… – прошелестел голос Неферит и тут же сменился тревожным: – Прячьтесь!

Сергий мгновенно нырнул в густую тень колонны, поглядывая на двух унылых жрецов, выходящих в перистиль.

– За мной!

Анфилада залов становилась все темнее, ассирийские колонны все теснее обступали проход, пока не открылся наос – сумрачное святилище с изваянием Тота из черного, твердейшего базальта, и четырех статуй кинокефалов, подпиравших потолки по углам. Свет в наос сочился откуда-то сверху, через потаенные щели. Сергий огляделся внимательней. Квадратное помещение обрамляли колонны из гранита. Между ними были закреплены доски черного диабаза, испещренные иероглифами. Лобанов нащупал амулет, висевший на груди, сжал его ладонью. И где ему подобрать замок под этот ключ?

Неферит портила глаза, вычитывая письмена Та-Кем, глубоко врезанные в диабаз. Искандер с Эдиком бестолково шатались по наосу. Но польза от них была – это Эдик первым услышал шаги, и подал сигнал тревоги:

– Сюда идут!

Все четверо сгрудились за статуей Тота, восседающего на троне, а в наос, низко кланяясь и бормоча заклинания, вошли столисты – жрецы, чьею обязанностью было облачать и разоблачать богов. Они притащили с собою просторные одежды, походя на лилипутов, взявшихся приодеть Гулливера, и полезли по приставным лесенкам на статую, цепляя ткань за особые крючья. «Детсад какой-то! – подумал Сергий. – В куклы играются…» Длинный отрез материи мягко упал на него сверху, прикрывая, как штора. «Еще лучше…»

Заунывно выпевая молитвы, столисты прогнулись и удалились, утаскивая свои лесенки. Сергий раздраженно откинул ткань. Где ж этот чертов замок?!

Задрав Тоту подол, Роксолан внимательно оглядел гладкий камень статуи. Вот, вроде, какие-то иероглифы на боку… На ножке трона…

– Искандер! – подозвал друга Лобанов. – Подсади-ка меня…

Искандер на пару с Эдиком подсадили Сергия, вознося на уровень груди бога. Лобанов нетерпеливо сдернул покровы. Ага! Что-то есть! Тот прижимал к себе скрижаль с глубоко вырезанными знаками. И среди них – «Кровь Изиды»! И по размеру, вроде, подходит… Сергий торопливо снял с шеи амулет, и приложил его к вырезанному на камне тьету. Амулет туго вошел в вырез, и неожиданно легко углубился, утянулся в скрижаль на глубину ладони. По наосу разнесся звонкий щелчок.

– Есть! – воскликнула Неферит. – Идите сюда! Скорей!

Искандер с Эдиком быстренько опустили Сергея на пол, и все трое поспешили на зов. Неферит стояла за статуей, там, где они недавно прятались, и со счастливой улыбкой показывала на толстую гранитную створку, вышедшую из пазов на спинке трона.

Роксолан зацепил дверку пальцами, потянул… Скрежетнув, дверка, подвешенная на золотых навесах, распахнулась.

– Больше на люк похоже… – сказал Эдик.

Сергий осторожно заглянул внутрь,но все, что ему удалось увидеть – это крутые ступеньки, ведущие вниз, во тьму. Э, нет – какие-то проблески виднеются!

– Полезли! – сказал Лобанов.

Согнувшись в три погибели, он просунулся в дверь, и стал спускаться. Лестница увела его неглубоко – в длинную комнату, свет в которую проникал по хитроумным колодцам и создавал подобие серых сумерек.

– И здесь Тот! – воскликнул Эдик, спускаясь следом.

В глубине комнаты возвышалась статуя, изображавшая сидящего Тота. «Дважды великий» держал на коленях золотое блюдо. Сергий подошел поближе, наклонился…

– Неферит, – позвал он, – гляди.

Девушка подошла.

– Это уджат! – радостно сказала она. – «Око Хора»!

Жрица протянула руку и взяла с блюда маленький – в пол-ладони – амулет. С золотой плоской головкой сокола и темным камнем, изображавшим левый глаз. С иероглифами, отчеканенными в металле.

– Это ключ? – спросил Сергий.

Неферит истово закивала.

– Тогда уходим!

Снаружи, при свете факела, Неферит разобрала мелкие иероглифики на уджате.

– Вторая дверь, – торжественно провозгласила она, – в Уасет!

– Уходим! – повторил Роксолан, и повесил уджат на шею.


Собравшись вместе на верхнем уровне храма Нехемтауи, друзья не стали повторять обратный путь в деталях, и спустились на улицу по храмовой лестнице. Легионеры не обратили внимания на Неферит, признав ее за местную жрицу, а вот мужчинам преградили путь, скрестив мелкие копья-пиллумы.

– Луцилий! – гаркнул седой ветеран, с мозолем под подбородком, натертым ремешком шлема. – Позови ихнего жреца! Что-то мне эти рожи внушают подозрения!

Луцилий, рыжий и конопатый, убежал. Сергий оглядел легионеров. Тех было четверо. Четыре на четыре…

– Прорываемся по моей команде, – спокойно сказал Роксолан, переходя на русский, – и приложите усилия, чтобы никого не убить и не покалечить! Свои все же… Вперед!

Лобанов шагнул к ветерану – этот был самый опасный – и провел двойной удар. От кулака ветеран увернулся, а вот колено пропустил. И согнулся, пуча глаза и сипя перекошенным ртом. Сергий добавил ускорения падающему телу, рубанув ветерана по шее сбоку, и тот лег пластом.

Гефестай своего вырубил на счет «раз» – двинул так, что легионера крепко приложило к колонне, аж шлем звякнул и воздух из легких вышибло.

Искандеру достался очень верткий противник. От хлесткого удара слева в голову легионер не «поплыл» – встряхнулся, чумея, и снова бросился в атаку, выхватывая меч. Тиндарид перехватил клинок, зажимая его плоские стороны между ладоней, и резко крутанул. Гладий[39] зазвякал по ступеням, а ошарашенный легионер – морда тупая, глаза таращатся на пустую ладонь – получил резкий тычок в нервный узел и плюхнулся на плиты рядом с мечом.

Эдику выпало драться с самым слабым. И самым подлым. Получив прямой в голову, легионер впечатался в стену и тут же упал на колени, поднимая руки: сдаюсь, мол, пощади! Эдик расслабился, и в ту же секунду римлянин резко опустил правую руку. Блеснуло лезвие ножа. Сергий подоспел вовремя – отбил ногой тонкий воровской клиночек, и, продолжая движение, смазал пяткой легионеру по хитрой роже.

– Ходу! – бросил он. – Дротики заберите!

Друзья, похватав пиллумы, понеслись прочь от храма. Забежав в тень колоннад агоры, Роксолан сорвал с себя хитон.

– Вы тоже снимайте! – приказал он.

– Мы больше не эллины, – объяснил Эдик, – мы простые роме…

– Собрались на рыбалку! – добавил Искандер.

Гефестай, молча ухмыляясь, разложил хитоны прямо на земле, завернул в них пиллумы, и возложил длинный сверток на плечо.

– Делаем ноги!

Крики со стороны храма Нехемтауи до них доносились, но погони видно не было. Легионеры, сторожившие ворота Солнца, разделились на две возрастные группы – «молодняк» нес службу, уныло подпирая створы или слоняясь вокруг, а «деды», побросав шлемы, играли в кости. Сплотились в тенечке, и то у одного плечи прыгали, то у другого – это они деревянный стаканчик трясли.

– Юпитер Статор! – слышалась азартная мольба. – Пошли мне «Венеру»!

– Жди! – хохотали в ответ. – Проиграл, Лукий! Ха-ха-ха! Опять у тебя «собака»!

– В третий раз!

Гефестай поклонился игрокам, те небрежно ответили. Сергий склонил голову, и прошел мимо.

– Давайте быстрее, а? – нервно сказал Эдик.

– Нельзя, – буркнул Искандер, – бегущие всегда бросаются в глаза…

Завернув за угловую башню города, пятерка прибавила ходу. Теперь их путь лежал по узкой набитой Дороге между вспаханных полей. Повсюду горбатились земледельцы. В одних набедренных повязках, в каких-то чепцах на головах, с платками-назатыльниками, роме вкалывали – рыхлили землю, чистили каналы. Пройдет два месяца, Хапи достигнет верхней точки разлива, и повсюду откроются шлюзы, пуская воду, заполняя ею поля. Вода сойдет, а плодороднейший ил, впитавший в себя соки африканской земли, останется и вскормит высеянное зерно.

– Ф-фу! – отдувался Эдик. – Ну и жарень!

– Скупнуться бы… – вздохнул Искандер.

– Река рядом! – осклабился Гефестай, и показал на простор мутного Нила, катившего свои воды широким, необозримым потоком.

Поближе к берегу поверхность воды прочерчивалась гребнистыми спинами крокодилов длины неимоверной. Легионеры, отслужившие в Египте, с ужасом рассказывали, как их товарищей утаскивали под воду твари в тридцать локтей длиной. Те, кто бывал на Ниле, верили им. Да и то сказать, кто тем крокодилам мог помешать расти и набирать вес? Для египтян крокодил был священным животным, посвященным Себеку, и обижать рептилий было нельзя. А естественные враги… Ну, какие враги у крокодила?!

– Уахенеб, вроде… – поглядел на дорогу Эдик. – Точно, он! Уахенеб!

Египтянин, бредущий навстречу, остановился и помахал рукой. Прибавив шагу, он приблизился, сияющий и радостный.

– Все в порядке? – спросил он, не переставая сиять.

– В полном! – заверил его Искандер. – Ну, как? Нашел свой дом?

– Нашел! – осклабился Уахенеб. – Я, когда в последнее плавание уходил, поселил там дядьку Антефа, чтоб следил, и вообще… В общем, спать есть где! А вот с угощением… – Уахенеб замялся. – Могу предложить только закуски из папируса. Мяса нету, вина тоже. Я в шоке…

И тут на берег стал выползать крокодил – небольшой, локтей десяти. Извиваясь и переставляя кривые лапы, он стал взбираться по откосу, желая погреться на солнышке после купания. А смущенная улыбка Уахенеба приобрела хищность.

– Мне известен рецепт а-атличного жаркого, – промолвил он. – Из крокодильего хвоста!

Гефестай, не долго думая, вывалил на землю прихваченные пиллумы.

– К нам пришло мясо, – сказал он торжественно, – так не дадим ему уйти непереваренным!

Посмеиваясь, все присутствующие разобрали оружие.

– Осторожно! – встревожилась Неферит. – Берегитесь хвоста! Сергий, не подходи к его морде сбоку! Лучше спереди. Прямо перед собой крокодил видит плохо!

– Сейчас мы его…

Крокодил раззявил пасть, полную острейших зубов, и издал полумычание-полурев. Со стуком захлопнув челюсти, он пополз далее, не обращая никакого внимания на людей с пиллумами – он был сыт, чего смотреть на потенциальный корм?

– Нападаем разом, – быстро проговорил Уахенеб, – второй попытки он нам не даст. Сергий, бей ему в глаз! Шкуру не пробьешь все равно… Начали!

С громким криком охотники бросились на ужасного ящера. Лобанов ударил крокодилу в холодный желтый глаз, но, видно, не попал в крошечный мозг. А крокодил просто взорвался движениями. Махнув хвостом, он снес маленькую пальмочку. Развернувшись в сторону Сергия, ляскнул пастью, но чуток опоздал. А Уахенеб, воспользовавшись тем, что ящер приподнял плоскую голову, ударил снизу, под челюсть. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут пришел черед Гефестая. Кушан поступил по-своему: схватил крокодила за хвост, поднатужился и перевернул рептилию на бронированную спину. И тут же четыре пиллума вонзились в светлое брюхо.

– Поднажми! – орал Эдик.

– Жму… – пыхтел Искандер.

– Я достал… – еле выговорил Уахенеб. – До сердца!

– Сейчас я его… – сказал Сергий, одной рукой удерживая дергавшийся пиллум, а другой доставая нож. Удобней перехватившись, он вонзил его крокодилу в брюхо.

– Харакири гаду! – просипел Эдик, подпрыгивая на туше.

Сергий потащил нож на себя, разваливая крокодилье нутро. Рептилия промычала напоследок, выгнулась, брызжа кровью, и сдохла.

– Готов! – слез с крокодила Чанба.

– Уахенеб! – обернулся Искандер. – А где хвост лучше отчикать?

Египтянин захэкался, и не ответил, показал рукой, где.

– Опасность! – хлестнул по нервам голос Неферит.

Сергий резко обернулся. На берег выбегали бритоголовые личности в схенти, босые и безоружные. И было человек десять или больше, и лица их выражали намерения, далекие от благих.

– Это жрецы Себека! – побледнел Уахенеб.

А в следующее мгновенье «хем нечеры», слуги божьи, набросились на кощунов, поднявших руку на крокодила-эмсеха. Сергий не поднял нож с земли, ведь нападавшие не держали в руках даже дубинок. Он положился на свое умение, на знание приемов панкратиона. Однако Роксолан не учел, что панкратион, «страшная борьба», зародился здесь, на берегах Нила. И жрецы владели ею куда как хорошо…

Он попытался подсечь напавшего на него, маленького, юркого, гибкого, но на его удар противник ответил двумя. Отпрыгнув, египтянин звезданул его пяткой в лоб, и Сергий не успел защититься – даже его реакции не хватило, чтобы вовремя поставить блок. Лобанов разозлился, подпрыгнул, выбрасывая ногу и разя неприятеля пушечным ударом, но мимо, мимо! А вот египтянин не промазал, обработал Лобанову спину по полной программе – «пробил» почки, врезал по точке между пятым и шестым позвонками. Роксолан рухнул на песок рядом с крокодилом, и ловкие руки мгновенно связали его по рукам и ногам.

– Неферит! – крикнул Сергий, уклоняясь от закаленной пятки. – Дуй за нашими!

Неферит «дунула», а Сергию добавили – по ребрам.

Досталось всем.

Соперник Искандера ударил того в полупрыжке, с разворотом вправо, нанося удар в подвздошье, и добавил для верности укол в точку позади уха. Тиндарид обмяк, и двое хем нечеров связали его.

Эдика сбили с ног, он тут же вскочил разгибом вперед, нанося остроплечему хем нечеру, длинному как жердь, два удара: ногой по голени и тыльной стороной ладони по морде. Не помогло – жрец сделал выпад «копытом лошади» – согнутыми костяшками пальцев – в лоб, и нейтрализовал Чанбу.

Уахенеба уложили махом – выпадом по затылку. Раб рухнул лицом в истоптанный песок.

А на Гефестая набросились сразу трое. Взбешенный сын Ярная встретил их тройным ударом – ногой вперед, вбок и назад, – выполняя прием, не опуская ноги на землю. Не помогло. Лишь один удар слегка задел промешкавшего хем нечера, но тот мигом вскочил и нанес Гефестаю три несильных, но точных удара: два – ногами по икрам, сбивая кушана на колени, и третий – растопыренной ладонью в нос. Кушан упал и перекатился, вскочил, нанес своему обидчику боковой удар в колено, тут же «ножницами», не опуская бьющую ногу, врезал в горло. Удар прошел, но двое зашли со спины, и тот, кто был постарше, усыпил Гефестая касанием костяшки указательного пальца к точке на шее вблизи затылка. И лилипуты повязали Гулливера…

Всех пятерых бегом поволокли вдоль берега. Несли долго, порою невежливо швыряя оземь, но утоптанный песок гасил падения.

Видеть Сергий мог в редком ракурсе – снизу, вывернув шею, – и скоро в его поле зрения попал храм. Храм напоминал маленькую, уплощенную пирамиду, поднятую на толстых, словно сдувшихся колоннах. Здание располагалось не у самого берега, но к его стенам вела искусственная бухта, облицованная гладким гранитом. Причем, не ступени вели к мутной воде, а пологие пандусы. Перед колоннадой храма высились две уродливые статуи, изображавшие Себека, бога пучин с крокодильей головой. Еще десять колонн, круглых и тонких, стояли в ряд между изваяниями полубогов-получудовищ. В колонны были вделаны бронзовые кольца и свисали кожаные ремни с пряжками.

Пленников своих хем нечеры подвели, а кого и поднесли, и привязали ремнями к колоннам, затянув пряжки и засупонив концы ремней в бронзовые скобы.

Сергия привязали с краю, рядом с ним оказался Уахенеб.

– Нас хотят скормить крокодилам? – поинтересовался Лобанов.

Уахенеб устало кивнул. Хем нечеры закончили свою работу и удалились. Из храма вышел сгорбленный, худой жрец со стриженной головой, похожий на узника концлагеря. Его белые сандалии и схенти дополняла того же цвета накидка, на куриной шее болталось ожерелье из синих фаянсовых и золотых бус. Он заговорил высоким, противным голосом, а Уахенеб переводил:

– Брат Зухос дал нам знак. Хвала Себеку, богохульники поставлены перед лицом бога. Да познают они его мощь и склонятся перед ним в свой последний час!

– Будь другом, – процедил Сергий, – переведи ему мои слова, – Вывернув голову, он громко и отчетливо произнес: – Чтоб тебе Анубис кишки повыдирал, павиан краснозадый, старое крокодилье дерьмо!

Уахенеб громко и отчетливо перевел. Жреца передернуло, он провопил проклятия тонким голосом, и потряс костлявым кулачком, а после повернулся к Нилу и запел, звонко хлопая в ладоши.

Взбодрившийся было Уахенеб снова пал духом, бормоча перевод:

– О Себек, владыка бездонных пучин, приди и возьми приношение! Да будешь ты доволен служением нашим, о эмсех, гроза Хапи и страж берегов его!

Жрец, удовлетворившись, ушел, не скрывая злорадной усмешки, делавшей его похожим на известный плакатик «Не влезай – убьет!»

Сергий перевел взгляд на воды бухты. Муть плескалась в ее гранитных берегах, а кое-где на каменных плитах тянулись следы грязи – там выползали крокодилы. Вода вдруг пошла кругами, раздалась, пропуская костяные надбровные бугры зухоса. Глаза холодно и равнодушно глянули на привязанных людей. Всплеск – и крокодил ушел под воду. Но вскоре вынырнул снова, уже гораздо ближе. Высунул из воды огромную пасть, уж никак не менее четырех локтей в глубину, усеянную могучими зубами, и глухой рев разнесся по берегу, дробясь на отголоски в колоннадах храма. Из святилища тут же донеслось хоровое пение, Сергий разобрал только два слова: «эмсех» и «Себек».

Рядом с первым крокодилом показался еще один, подплыл третий. Первому показалось, что делить жертву на троих глупо, и полез по пандусу вверх. Кто-то охнул, то ли Эдик, то ли Искандер. Вылезавшее страшилище, чудилось, никогда не кончится. Уже на двадцать локтей показалось мощное туловище, а хвост доселе скрывался в воде. Медленно переступая широко распяленными лапами, крокодил вытянул себя на пандус. Сергий с болезненным интересом глядел в холодные глаза зухоса. Змей он терпеть не мог, а вот к крокодилам относился равнодушно. Но теперь… Когда эта мерзкая тварь открывает пасть в четырех шагах от тебя… Неужто все?!

Раздался тихий посвист, и крокодил неуклюже повернулся на звук, поднимая голову. В тот же миг две длинные стрелы вошли крокодилу в горло, одна за другой, засев по самое оперение. Исполинский эмсех скрутился в дугу, и разжался пружиной, с такой силой стегнув по колонне, к которой был привязан Сергий, что ее гранитный ствол переломился надвое. Лобанов упал, притянутый тяжестью камня, и хвост промахнул над ним. На берегу показался Акун с огромным луком, потом выбежал Регебал, вооруженный мечом. Над Сергием склонился бледный Кадмар. По лицу галла катились горошины пота, а глаза были пусты, как у совы днем.

– Не поранился? – спросил он, заикаясь.

– Да нет, вроде… – прокряхтел Роксолан, пытаясь перевернуться на спину.

– Щас я!

Кадмар живо перерезал ремни, и Сергий поднялся на ноги. Галл тут же обернулся к Уахенебу, освобождая и его.

Регебал подскочил к эмсеху, тяжело израненному стрелами, и рубанул на уровне глаз. Крокодил вздернул голову, и дак всадил клинок под нижнюю челюсть, просаживая обе.

Освобожденные Гефестай и Тиндарид мигом вооружились мечами, принесенными Кадмаром, и бросились на крокодилов, отыгрываясь за свои страхи.

– Уходим! – в который уж раз за этот день скомандовал Сергий. – Жаркое потом съедим – будет еще время!

А крокодилы, скользя по илу, елозя в выпущенной из них крови, словно взбесились – двое из них сцепились между собой, один другому откусил верхнюю челюсть, а потом оба набросились на подстреленного, вырывая у того из брюха куски мяса и сатанея от крови. Низкий рев, похожий на сиплое мычание, покрывал все звуки, то возносясь, то нисходя. Чудовища метались, вертелись бешеной каруселью, хватая зубами все подряд – хвосты и лапы, колонны с привязью. Из храма выбежал главный жрец и застенал от горя. Но горевать ему пришлось недолго – крокодил с откушенной челюстью метнулся к нему, и огрызка, кровавого и зубастого, хватило, чтобы перекусить человека пополам. Голова жреца упала по одну сторону от изуродованной пасти, а костлявый таз с ногами – по другую. Эмсехи замычали и кинулись делить добычу.

– Пошли отсюда! – крикнул Акун, вскидывая лук. – Завалили всю посевную…

Хем нечера, выбегавшего из тени колоннады, стрела пронзила и отбросила на пару шагов.

– Сергий! – прокричала Неферит, выглядывая из-за пальмы. – Ты жив?!

– А как же! – весело проорал Лобанов. – Я ж говорил, рано закружились стервятники. Живучие мы!


Деревенька, где стоял дом Уахенеба, занимала берег между белой скалой и крошечным храмом, и спускалась террасами по отлогому склону – несколько кривых, узких и пыльных улиц, зажатых низкими глинобитными оградами. Спасибо финиковым пальмам на межах – они оживляли унылый пейзаж, и даже убогие домишки, слепленные из серого ила, не оскорбляли взгляд на фоне пышной, глянцевой зелени.

Участок Уахенеба занимал дальний конец деревушки, напротив храмика, чьи древние колонны заплетал одичавший виноград. Угодья на участке четко делились – две нижние делянки, заливаемые Нилом, отводились под ячмень, пшеницу и овощи, на третьей деляне росли пальмы, а четвертая была отдана под оливы и виноград – его лозы заткали все навесы из жердей, окружавшие дом. Собственно, на участке стояло три дома – три одинаковых куба из серо-зеленого ила, с плоскими крышами, без окон, но с квадратными отверстиями в потолке. Хлынь хороший дождь, и дома эти растают, как соль в кипятке, расплывутся серой жижей. Но дожди над Египтом – это уже из области чудесного.

Три дома стояли уступчиками, соединяясь стенами, и второй дом, расположенный чуть выше по склону, словно выглядывал из-за крыши первого, а третий выдвигался из-за угла второго. На крыши вели плетеные лесенки – ночь проводили наверху, а двери «запирались» шуршащими циновками из тростника. Замков в деревне не знали – от кого тут прятаться? И, главное, что прятать людям, «не знающим вещей»?

Антеф, дядя Уахенеба, седой, битый жизнью роме, был рад гостям и очень смущался, что некуда их посадить – на весь дом имелся единственный табурет.

– Мы не гордые… – успокоил его Сергий, и опустился на циновку.

Сын Антефа, Рамери, вечно голодный здоровяк, добродушный деревенский увалень, топтался под навесом, густо заплетенным виноградом, и не знал, куда девать длинные костистые руки. Жена Антефа, Небем, простая женщина с ранними морщинками на лице, хлопотала по хозяйству, выкладывая на чистую скатерть местные яства, скудный набор землепашца: корневища и сердцевина стебля папируса, подсушенные на огне и сбрызнутые касторовым маслом, лепешки из растолченных семян лотоса, а на сладкое – компот из фиников.

Сергий подозвал к себе Уахенеба, и шепнул:

– Сехери недалеко?

– Да нет, – удивился Уахенеб вопросу, – здесь, рядом, у храма.

– Под носовой полупалубой лежит холщовый мешок, – растолковал Сергий, – там деньги. Возьми кольцо золота и сбегай в лавку. Вина купи, мяса, фруктов, пшеничных лепешек. Рамери прихвати, чтоб помог донести!

– А… сколько брать? – растерялся Уахенеб.

– На все!

Уахенеб вылупил глаза и побежал исполнять поручение вместе с Рамери, который очень обрадовался: наконец-то нашлось дело для его рук.

– Куда это Уахенеб побежал? – старательно выговорил по-эллински Антеф.

– Щас придет!

Уахенеб пришел действительно «щас» – обернулся мигом. Вдвоем с Рамери он приволок сыру, два кувшина густого абидосского вина и целый жбан пива, корзину фруктов и стопку свежих, горячих еще лепешек, завернутых в чистую ткань. Родичи Уахенеба только охнули, а Небем тут же сбегала в сараюшку и принесла «сервиз» из деревянных чаш и мисок, покрытых тонким, полустертым узором. И пошел пир!

Антеф осоловел, впервые испробовав хорошего вина, и запел песню о храбрых мореходах. Сергей ему аккомпанировал, выстукивая дробь пальцами по пустому кувшину – мелодия была хороша, на манер простеньких студенческих напевов, из той поры, когда стоило выучить три аккорда, и тренькай на здоровье, гитара стерпит…

– Маасен пет, маасен та, – выводил Антеф, – мака шебсен эр маау!

– «Они видели небо, они видели землю, – тихонько переводила Неферит, – и храбры были их сердца, более, чем у львов».

– Текст мне нравится! – оценил Сергий.

И вот наступил закономерный этап любой пирушки, когда гости разбредаются поодиночке, или компаниями, уединяясь для диспутов или флирта – это уж кому как. Искандер с помощью Уахенеба повествовал о битве с крокодилами, а Рамери вздыхал завистливо, крякал и шлепал себя ладонями по мускулистым ляжкам. Гефестай выяснял названия созвездий, высыпавших на черное небо, и тот же Уахенеб разрывался, переводя кушану ответы Небем:

– Малую Медведицу мы зовем Бегемотихой, а Большая Медведица будет Бычья Нога! Пояс Ориона – это Сах…

А Эдик теребил Уахенеба с третьей стороны, выспрашивая, почему египтяне верят, что рай существует, но отрицают ад.

– Мы не отрицаем ад, – ответила за бедного Уахенеба Неферит, – мы не знаем, что это, и не хотим вдаваться в жуткие подробности. У нас все просто – человек умирает, и его душа является на суд Осириса, в Чертог Двух Истин. Душа умершего изложит богу «Проповедь отрицания», то есть поклянется в невинности. Но Осирису не лгут – бог взвешивает душу, и если та не отягощена грехами, она попадает в прекрасные Поля Иалу. Но если душа отягощена злом, ее пожирает Амт, чудовище с телом бегемота, лапами и гривой льва и головой крокодила. И все! Смерть души – это окончательная смерть…

– Пойду я спать… – зевнул Сергий.

Он не поленился забраться на самую высокую крышу и, довольно стеная, разлегся на стопке циновок. Не перина, но спать можно. Дрема давно искала его, и вот, нашла. Сонное течение мыслей перебила тревожная нота: перекушенный жрец говорил о знаке Зухоса… Каком знаке? Кто его подал? Сам Зухос? Это вряд ли… Неужто эта сволочь кого-то приставила следить за ними? И они, наивные и бесхитростные, бродят по нильской долине, не ведая о «наружном наблюдении»? Надо будет завтра проверить, насчет «наружки»… Тут же свет опрокинутой Луны застился соблазнительным силуэтом Неферит. Губы Сергия тут же пересохли.

– Ты здесь? – прошептала девушка.

– Здесь…

Неферит стянула с себя тунику, и присела рядом с Сергием, огладила ладонями его ноги, наклонилась и потерлась отвердевшими сосками о грудь Лобанова. Он обнял девушку и прижал к себе, покрывая поцелуями ее лицо. Задыхаясь, он вмял пальцы в тугую ягодицу Неферит, в ту, что была здорова, а другой ладонью сжал левую грудь девушки.

– Какой ты горячий! – севшим голосом промурлыкала Неферит. – Еще не настал день и не пришел час… Я не готова расплести для тебя «девичий локон»…

– Но почему? – жарко выдохнул Сергий.

– Не все может быть открыто… – менторским тоном промолвила девушка. – Ты же говорил, что тебе даже видеть меня – удовольствие?

– А трогать, касаться, гладить, целовать и мять – услада еще большая!

– Ты хочешь мною обладать?

– Да! Да!

– Я сама отдамся тебе… когда настанет день и придет час! Лежи и не шевелись, я открою тебе маленькую тайну лобзаний Хатхор…

Неферит легла на Сергия, целуя его то коротко, то долго, легким касанием губ или оставляя следы. Девушка, медленно извиваясь, постепенно сползала к его ногам. Ее жадный рот припадал к шее Сергия и к плечам его, потом спустился на грудь, а после на живот. Лобанов лежал, вбирая в себя волшебные ощущения от прикосновений гладкого, горячего, шелковистого, упругого, но – вот странность! – «лобзания Хатхор» не возбуждали его, не наполняли пыланием, а успокаивали. Не пригашая жар страсти, а переводя горение в ласковое тепло, растягивали удовольствие во времени.

Он повел рукой, соприкасаясь с плоским девичьим животиком, всею ладонью обжал круглую, упругую грудь, вжал пальцы, нащупывая отвердевший сосок. Неферит сама стащила с него схенти, запустила пальцы Сергию между ног, крепко обжимая, щупая, открывая тайное. Груди ее коснулись серегиных бедер, и он с острым удовольствием почувствовал обволакивающее движение губ девушки, обжигающих и влажных.

Излившись, опустошенный и ублаженный, Сергий впал в дрему, улавливая краем сознания опаляющий шепот:

– Мой котик… Мой лев… Мое солнышко…

Глава 6

1. Уасет – Фивы

Уасет завиднелся издалека – по восточному берегу Нила показались исполинские пилоны, заблестели гигантские обелиски, затрепетали флаги на высоких мачтах у святилищ. Ипет-Сут, храм Амона Фиванского.

Зухос стоял на носу миапарона, одномачтового суденышка, похищенного из военной гавани Кибот, и разглядывал окраины города, безразлично скользя глазами по белым стенам, по зелени пальм, по россыпям усыпальниц на западном берегу – Город мертвых вставал как отражение города живых. Мужчина Усмехнулся – он не верил в «Священную девятку», и его раздражала вековечная суета египтян, всю жизнь готовившихся к смерти.

– Торнай! – позвал Зухос, не оборачивая лица к гребцам.

Тот, к кому он обращался, тут же бросил весло и подбежал к хозяину, склонился в поклоне и вымолвил:

– Слушаю твой зов, мой господин!

– Высадишь меня у храма, и гребите в гавань. Не расходиться, ждите меня там.

– Будет исполнено! – согнулся Торнай.

Миапарон вильнул и направился к берегу.

Древний Уасет еще называли Нут-Амон, «Город Амона», или просто Нут. А уж что такого увидали в Уасете эллины и почему прозывали Нут «стовратными Фивами», история умалчивает. Может, просто впечатлились громадными размерами Нута? Во всяком случае, ворот в городской стене насчитывалось всего четверо. Зухос вошел через северные – стража смотрела на него в упор, но не видела.

Он по-прежнему таился и кутался в длинный химатий. Одна группа слуг шла впереди него, другая позади, а еще шестеро бойцов шествовали на флангах.

Зухос прикрывал лицо, шел и зыркал из-за складки химатия, как из амбразуры. Он не любил Уасет. Почему? Потому, быть может, что Птолемеи за свое владычество перестроили весь город, оставив всего два острова древности, Ипет-Сут на северной стороне и Мпет-Ресит – на южной? Бывший жрец обожал гигантские постройки предков – массивные, величественные, подавляющие робкую душу, – а все эти эллинские штучки, вроде хлипких портиков, вызывали в нем глухую досаду.

Зухос пересек по тропе правильные ряды пальм, обогнул стену Ипет-Сут, и сделал чуть ли не триста шагов, обходя колоссальные колоннады Дома Амона. Не доходя до главных пилонов храма, вытянувшихся в небо на пятьдесят локтей, он поднялся по лестнице на пешеходный переход через боковую улицу, и глянул на реку. За разлившимися водами Хапи зеленел большой плоский остров, заросший священными дубами Амона, а на том берегу громоздились великолепные постройки Города мертвых. Вдали, на фоне скал, запирающих долину, белел Зешер-Зешеру, заупокойный храм царицы Хатшепсут, а ближе к берегу, севернее колоссов Мемнона, пластался «Дом миллионов лет», который эллины прозывали Рамессеумом. Там, в святилище, где хранится барка Амона, сокрыта вторая дверь. Пройти ее – значит одолеть половину пути к вожделенному замку Тота.

Зухос самодовольно улыбнулся, и нежно погладил скипетр-секхем. Скоро уже, а пока… А пока займемся делами! Он пересек улицу по массивному переходу, спустился – слуги топотали следом – и быстро пошагал к Царской Дороге. Дорога эта шла через весь город с севера на юг. Широкая и гладко вымощенная, она была обсажена тенистыми деревьями и обставлена шеренгами сфинксов в коронах пшент. За густыми рядами деревьев прятались колоннады эллинских храмов и глухие фасады богатых домов. К одному такому, светлые стены коего покрывали росписи, и свернул Зухос. То был дом Иосефа сына Шимона, купца и аргентария.[40] О состоянии, нажитом этим человеком, ходили легенды – чуть ли не миллиард динариев[41] скопил он!

Но не богатство было причиной уважения, которое Зухос питал к Иосефу. Зухос презирал богачей, равно как и бедняков. Он смеялся над жрецами и терпеть не мог всяких там царей и принцепсов. Но жили на свете несколько человек, которых Зухос признавал ровней себе. Первым из них был Норбу Римпоче, чью обитель в горах далекой Индии посетил он в молодости, где жил и постигал великие тайны Иччхашакти и Крияшакти.[42]

Вот и Иосеф был не прост, очень не прост… Этот купец и банкир носил титул Баал-Шем, «Владеющего именем Бога». Будучи крупнейшим знатоком Хокмат Эмэт,[43] «Истинной мудрости», сын Шимона весьма и весьма преуспел в прикладной каббале – каббале маасит – постигнув все десять Сфирот, «Божественных сущностей». Он обрел великую мощь, и побороть его даже всею силою сэтеп-са не удавалось.

Подойдя к широкой двери, Зухос взял висящую на цепи деревянную колотушку и постучал. Ждать пришлось долго. Сначала открылся ставень на втором этаже, прямо над дверью, потом заскрипела лестница, и подрагивающий баритон спросил через бронзовую решетку, вделанную в дверь:

– Кто?

– Это я, – коротко ответил Зухос. – Достаточно?

– Я узнал тебя… – вздохнули за дверью.

Громыхнули тяжкие засовы, и дверь отворилась. Зухос сделал знак слугам ждать на улице и вошел. Коренастая фигура хозяина, плохо видимая в темноте, показала рукой на светлый проем, и заперла дверь. Пришелец двинулся в указанном направлении.

Пройдя темной галереей, он вышел к подобию маленького рая – внутреннему двору, где плескался бассейн, били фонтаны, сильно и тяжело пахли низкорослые мирровые деревья с обильной золотисто-зеленой листвой. Прямоугольный двор был окружен плотным строем колонн из кипенного мрамора – именно мрамора, а не египетского белого известняка. Видать, не поскупился старый жмот, привез камень из далекой Каррары…

Коренастый обернулся, и Зухос узнал Иосефа. Купец ничуть не изменился за год – все то же суровое лицо, обветренное и загорелое, цвета седельной кожи, все тот же острый взгляд, и мужественные черты, хранящие былую красоту, проявившую себя именно сейчас, в середине жизни.

– Ну, здравствуй, рабби[44]… – сказал Зухос со скользящей улыбочкой. – Давно не виделись!

Хозяин дома наметил усмешку.

– Только не говори, что соскучился.

Гость рассмеялся, а Иосеф поморщился – голос у Зухоса был на зависть – ясный, звучный, где надо – бархатный и обволакивающий, или гремящий медью, но смех… Грубый гогот, да еще какой-то взвизгивавший, всхрапывавший… Ужас! Не смех, а пытка для ушей…

– Я пришел по делу, – сказал Зухос, отсмеявшись.

– Слушаю, – прикрыл глаза Иосеф.

– Пандион уже интересовался насчет оружия…

– И я дал ему ответ, – открыл глаза купец. – Будет золото – будет оружие.

– Учти, – нахмурился гость, – я хочу вооружить легион!

– Хоть два, – улыбнулся Иосеф. – Скажи мне лучше, чего ты этим добиваешься?

– А для тебя это секрет? – осклабился Зухос.

– Тебе нужна власть… – сказал хозяин дома, так, будто ставил диагноз тяжелобольному.

– Да! Мне нужна власть, а Египту нужен новый царь! Новый фараон, которому поклоняются как божеству. Так было встарь, так и должно быть!

– Знаешь, – усмехнулся Иосеф, – почему каббалу боятся и ненавидят все жрецы подряд – и египетские, и эллинские, и римские, иудеи и христиане? Потому что они поклоняются своим богам и молят их, выпрашивая подачки, а каббала меняет человека, возвышая его и приближая к богу.

Зухос оскалился.

– Приближая к «Бесконечному и непостижимому началу», хочешь ты сказать? – проговорил он. – К тому, что вы зовете Эйнсоф? Так это не бог!

– Ты хочешь вступить со мной в дискуссию? – насмешливо усмехнулся сын Шимона.

– Нет! – буркнул его визави. – Просто ты превратно понимаешь мои намерения. Власть над Египтом нужна мне не для того, чтобы упиваться поклонением людских толп. Мне нужно, чтобы эти толпы слушали меня и слышали, понимали и делали то, что я им скажу!

– А станут ли эти толпы счастливее под твоей властью? – вздохнул Иосеф.

– Станут! – уверенно сказал Зухос. – Я освобожу рабов. Пахари станут вкалывать на полях фараона, ремесленники – в мастерских фараона. Это будут трудовики, низшая каста, и я дам им все для счастья – дом, женщину, хлеб и зрелища. А еще будет каста боевиков! Эти воины, что верой и правдой отслужат фараону двадцать пять лет, сходят в походы по его приказу, будут бросаться в атаку с его именем на устах, смогут, по высочайшему повелению, занять место в высшей касте хранителей! Я составлю ее из жрецов, из преданных мне и смекалистых начальников. Вот тогда, – торжественно заключил Зухос, – в государстве будет порядок!

– В каком государстве? – сощурился хозяин.

– Сначала – в Египте, – ухмыльнулся гость. – Потом мне подчинится Нумидия, Киренаика, Мавритания, Иудея, Сирия… Я соберу легионы боевиков и поведу их на Рим! Вся империя покорится мне!

– Но ты на этом не остановишься, – понятливо покивал Иосеф.

– Нет! – крикнул Зухос, разгоряченный своими фантазиями. – Я не стану, как римляне, вести вялую войну с германцами за Данувием и Реносом! Я провозглашу с десяток слабых северных царств, буду стравливать их между собою или мирить, пока не доведу те племена до полного отчаяния и истощения! А после присоединю их все, до самого Янтарного берега, к своей державе, и германцы станут славить меня и благословлять!

– А потом – Индия? – негромко поинтересовался аргентарий.

– Конечно! Парфия, Индия, земли арабов и кушитов! И повсюду будут возводиться храмы в мою честь, и на всех языках зазвучат гимны и хвалебные песни, прославляющие меня! Я хочу этого! И так будет!

– А начнешь ты с Дельты… – проговорил задумчиво Иосеф, приземляя распалившегося «фараона».

– Да… – приугас Зухос.

– Поведешь на римлян буколов, необученных и необузданных «волопасов»…

– Я вложу в их трусливые сердца храбрость и лишу страха!

– Сколько же крови сольется в Нил…

– Война не бывает бескровной, – пожал плечами Зухос, и нахмурился: – Ты отказываешь мне в оружии?

– Нет, – покачал головой Иосеф. – Не я, так другой… Лучше уж я! Но помни: мне нужно золото. Золото и серебро – на этом стоит моя власть! Ты хочешь Рим завоевать, а я его покупаю по сходной цене!

– Послушай… – вкрадчиво заговорил пришелец. – Когда я овладею Египтом, и жрецы водрузят на мою голову красную и белую короны,[45] я сделаю тебя моим чати. Хочешь? Ты будешь распоряжаться всем добром Египта, и станешь по своему разумению умножать его, не забывая о себе!

Выслушав лестное предложение, Иосеф осведомился:

– Так у тебя нет золота?

Зухос злобно ощерился.

– Нет у меня золота! – крикнул он. – Пока нет! Но я протягиваю тебе руку!

– А я не принимаю пустой руки, – твердо заявил Иосеф.

Опасный гость усилием воли вызвал грозную силу сетэп-са, напрягся, отдавая мысленный приказ повиноваться, но хозяин не отпрянул в страхе. Он мгновенно сосредоточился, и вытянул руку, выгибая ладонь в жесте отталкивания.

– Ана Бэкоах, – зазвучал его голос, рокоча на низких регистрах, – Гдулат Йаминха, Татир Црура! На Гибор, Доршей Йехудха, Кэбэват Шомрэм!

Зухос ощутил неприятное чувство зависания. Словно одна кожа от него осталась, надутая как мехи, и колышется он в прозрачной воде человекообразным пузырем. Он почувствовал, как в нем зарождается страх, и пришел в ярость. Гость вытянул обе руки, широко расставляя пальцы, лоб его покрылся испариной в чудовищном усилии мысли.

– Повинуйся!

Но хозяин дома лишь набычился.

– Бархэ Таарем, Рахамэй Цидкэдха, Тамид Гомлэм! – рокотал его напряженный голос, и вот взревел торжествующе: – Барух шем квод малкуто леолам ваэд!

Зухосу почудилось; будто воздух вокруг него загустел, и пала тьма – черный, тягучий, беспросветный мрак, колючий и холодный на ощупь. Он почувствовал, как тает его сила, отбираемая сгустками тьмы. Сердце дало сбой, и немочь разлилась по жилам.

– Хватит! – прохрипел Зухос. – Довольно!

И тьма растаяла, оставив по себе мурашки и липкий пот.

– Я достану золото…

– Жду, – ответил Иосеф. – Жду до праздника Опет в гавани Суу – это за пустыней, на берегу Эритрейского моря.[46] Туда я приведу два гаула, груженых оружием и доспехами.

– Жди, – буркнул Зухос.

Он заметил бледность на лице иудея, и черные тени под глазами, и взбодрился: победа досталась тому нелегко!

Повернувшись, бывший жрец вышел из дому и захлопнул за собой дверь. Нерастраченная злоба клокотала в нём, требуя выхода. Слуги будто почувствовали его состояние – сжались, оплывая ужасом.

– Господин гневается на нас? – пролепетал нубиец Икеда.

– Нет…

Зухос вышел на Царскую Дорогу и зашагал в сторону гавани. Сомнения, порою всплывавшие в нем, закопошились снова. Превращая людей в слуг, он лишает их воли, подчиняет их души себе. Боевики из таких получатся, но станут ли они воинами? Не-ет, пока он не примет снадобье Тота, победы ему не одержать! А вот когда он откроет последнюю дверь четвертым ключом, узнает рецепт, приготовит средство… Вот тогда не придется бросать тупых буколов на римские мечи. Легионеры сами преклонят колени перед ним! Падут ниц и сочтут за счастье служить фараону Зухосу! Хотя нет – что за имя для царя царей и императора императоров?! Надо будет подобрать нечто более благозвучное…

Погрузившись в приятные размышления, Зухос одолел половину пути и вышел к каналу Хора. Вода утекала на восток, вливаясь в пруд, обсаженный миртовыми и лавровыми деревьями, и продолжала течение по каналу Монта, который вливался в ров вокруг римского военного лагеря. Канал Хора пересекал Царскую Дорогу, и через него был перекинут широкий каменный мост с галереями и портиками. Было шумно от разносчиков и водоносов, вопящих мальчишек и визгливых матрон.

– Покупайте кифи! – гнусаво выкрикивал торговец благовониями. – Есть ладан! Превосходная мирра!

– Ароматный метопий! – вторил ему конкурент. – Лучшее в мире средство для умащиваний и притираний!

– А вот вино! Отличное вино! Выдержанное! Упьешься за обол!

– Водички! Кому водички! Свежа-айшая водичка!

Слуги растолкали толпу продающих и покупающих, и Зухос перешел на ту сторону канала. Из короткой тени, отбрасываемой сфинксом в три человеческих роста, вышел и приблизился к нему человек в белом химатии. Легкая ткань, обычно перекинутая через руку, либо свободно свисавшая, укрывала голову и лицо незнакомца.

– Сальвэ! – сказал он натужно, словно удерживая большой груз.

– А-а! – узнал его Зухос. – Сальвэ, сальвэ… Ну, что скажешь?

– Скажу, что тот, кого ты замуровал в усыпальнице Хуфу, освободился.

– Да ну?! Помогли ему?.. Кто?!

– Он сам.

– Молодец! – восхитился Зухос. – Я сразу почувствовал, какая от Сергия исходит сила! Опасная сила. Все?..

– Нет. Жрецы Себека получили твой знак, перехватили Сергия с друзьями. И те предстали перед эмсехами…

– И? – задрал бровь бывший жрец.

– И освободились. А главного жреца теперь погребут, перекушенного пополам…

– Да-а… Прыткие ребятки, прыткие… Где Сергий сейчас?

– Он здесь. Он идет за тобой… – неожиданно незнакомец взмолился: – Отпусти меня!

– Нет, – отказал Зухос, соображая. – Где их можно найти?

Незнакомец помолчал, и выговорил монотонным голосом:

– В ксеноне «Стиганора»…

– Ты все сказал?

– Они собирались идти к Зешер-Зешеру…

– Уже лучше. Ступай…

Незнакомец развернулся и убрел походкой слепого.

– Зешер-Зешеру… – повторил мужчина, и лицо его просветлело. Он понял, куда слить свой нерастраченный гнев.

Прибавив шагу, Зухос бодро пошагал дальше, к пилонам фараонова дворца, где нынче проживал номарх. Пышные сады дворца примыкали на юге к Ипет-Ресит, а перед пилонами от Царской Дороги отходила Восточная улица. Прямая и затененная старыми каштанами, она вела прямо к римскому военному лагерю. Подходящее место… Зухос внимательно осмотрелся. Главное – верно выбрать жертву… Вот, самое то!

К нему навстречу, окруженный свитой, шагал сам номарх, плотный и потный Квинт Нигидий Хилон. Впереди него печатали шаг четверо легионеров в парадном, позади брела шестерка ликторов, тащивших на плечах вязанки фасций. Два раба шли, почтительно поддерживая тучного римлянина, а третий ступал сзади и нес большой зеленый зонт.

Зухос остановился, делая могучий посыл. Замер и эдил. Ликторы с легионерами сбились в кучу, бестолково топчась. Неожиданно глаза их опустели. Легионеры выхватили мечи и набросились на ликторов.

– Руби их! – азартно восклицал Зухос. – Коли!

Ликторы валились на плиты Царской Дороги, заливая ее кровью из страшных ран. Упала отрубленная рука, покатилась голова… Уничтожив ликторов, легионеры схватились между собой, не защищаясь, а лишь нанося удары. Они убивали друг друга молча и яростно, лишь громкое дыхание вырывалось из их оскаленных ртов. Последний легионер, оставшийся в живых, постоял, тупо глядя на кучу мертвых тел, деловито приставил свой меч к груди, и с размаху упал оземь. Выгнулся, подрагивая мускулистой ногой. Острие гладия вылезло из спины, окрашенное кровью.

Зухос глубоко вздохнул. Зрелище его позабавило – и уняло тягу к убийству. Хлопнув в ладоши, он сказал:

– Номарх, слушай меня!

Квинт Нигидий Хилон вытаращился, внимая слову.

– Я сейчас уйду, – сказал тот, – а ты собери отряд и беги хватать Зухоса! Видишь, что этот гад учинил?! – бывший жрец обвел рукою место побоища. – Запоминай! Зухос отправился к Зешер-Зешеру, его настоящее имя – Сергий! С ним еще трое – Александр, Гефест… или Гефестай, и Эдуардус. И еще четыре раба! Понял?

Номарх заторможено кивнул.

– Молодец… Схватишь всех восьмерых! Но не убивай, слышишь? Отправишь их в каменоломни!

– Слушаю!

– Надо говорить: «Слушаю и повинуюсь!» – развлекался Зухос.

– Слушаю и повинуюсь!

– Молодец! Сосчитаешь до пяти и приходи в себя. И исполняй мой приказ!

Зухос махнул рукой слугам, и поспешил удалиться, а номарх забубнил на египетском:

– Уа, сон, хемет, туа, сас…

На счет «пять» он сильно вздрогнул, не выдержал и заорал, с ужасомобозревая свиту – десять окровавленных трупов.

– На помощь! – завопил он, не трогаясь с места. – На помощь!

На Восточной улице показался римский патруль. Легионеры двигались неспешно, но, узрев трясущегося номарха, махом обрели резвость.

– Ну, все, – хмыкнул Зухос, выглядывая из-за кольчатого ствола пальмы. – Дело на мази. В гавань!

Слуги дисциплинированно построились, провожая хозяина к реке.


Переправа на западный берег не заняла много времени – миапарон плавно обогнул остров, одолел канал за участком суши, со всех сторон окруженным водой, и причалил к ступеням Рамессеума. Касаясь секхема под полою химатия, Зухос сошел на берег и поднялся к заупокойному храму Рамсеса Великого.

За минувшие века песок стер со стен пилонов красочные росписи, но с глубоко врезанными барельефами, словно утопленными в камень, ничего поделать не мог. Окинув взглядом громадную каменную плоскость, изрезанную фигурами Рамсеса, Зухос прошагал прямо в ворота храма. Створы их обвисли, от золотых украшений остались лишь отпечатки, более светлые на фоне патины, затянувшей бронзовые листы. Никто не охранял Рамессеум, воздвигнутый за упокой души великого фараона, но и тащить отсюда особо было нечего. Так и стоял «Дом миллионов лет», ветшая и выветриваясь.

За воротами, во внутреннем дворе, высилась гигантская статуя Рамсеса из розового сиенита. Она изображала фараона, восседавшего на троне, и от земли до короны на голове изваяния было тридцать пять локтей!

Бывший жрец Себека шагнул в тень сводов гипостиля, в «зал божественного откровения». Здешние фрески не стерлись и не поблекли. Вот грозный Рамсес совершает подвиги, препятствуя нашествию хеттов. А вот устраивает празднество в честь Мина, очень древнего бога плодородия – о таком уж и забыли все! – и приносит в жертву белого быка. А с той стороны выступает целая процессия сыновей и дочерей Рамсеса – десятки царевичей и гологрудых царевн.

– Торнай, выставь дозоры!

– Будет исполнено! – прошелестело в ответ.

Идти пришлось долго, Ремессеум растянулся – ого-го! И, чем дальше уходил Зухос, тем плотнее смыкалась тьма. Вспомнив свидание с Иосефом, он передернулся. «Зал отдохновения»… «Зал жертвенных столов»… Свободного пространства оставалось все меньше, колонны словно сближались, в попытке раздавить наглого пришельца. Около самого наоса было светло – потолочная плита рухнула, и солнце утыкало лучи в одинаковые пилястры – статуи Рамсеса в образе Осириса.

– Наос! – пробормотал Зухос.

Огромный архитрав, опертый на толстые колонны, был расписан – от колонны до колонны простирала крылья богиня Маат. И дальше, по стенам, тянулась целая процессия богов и богинь. Посреди наоса, на бронзовых подпорках, покоилась барка Амона, рассохшаяся и серая от пыли.

Зухос зашарил глазами по стенам, выискивая замок. Где она, вторая дверь? В гермопольском храме Тота, выстроенном по приказу Птолемея, замок обнаружился в круглом картуше… Мужчина приблизился к огромному барельефу. Рамсес сидел на троне, в голубой короне кхепереш, сложив на груди регалии… А вот и картуш! С волнением Зухос обнаружил отверстие в самой середке окружности, замыкавшей Царские знаки. Он бережно вставил в «замочную скважину» секхем и повернул его. Крутнулся весь картуш, и пол под ногами вздрогнул. Подумав, Зухос Уперся обеими руками в плиту с изображением царя на троне, и та подалась, отъехала с гулом, катясь на металлических шариках по выбитым в каменном полу ложбинкам.

Затхлый воздух коснулся ноздрей. Бывший жрец обошел плиту. Свет из наоса дотягивался до этого маленького хранилища, где можно было руками дотянуться до любой из глухих стен. А в передней стене имелась ниша, и в нише лежал ключ от третьей двери… Это был некхакха, символ защиты, церемониальный кнут, который фараон, сидя на троне, держал в руке. «Три регалии подряд!» – обрадовался Зухос.

– Еще два шага! – прошептал он. – Еще два шага, и целый мир не остановит меня!


2. Западный город Джеме, Зешер-Зешеру[47]

– Ты уже бывал в Египте? – спросил Искандер, вертя в пальцах уджат, «Око Хора», свисавший с крепкой шеи Сергия.

– Навещал, – подтвердил Лобанов.

– И в Карнак заглядывал?

– А как же! Ты это к чему?

– А к тому, что Карнак – он во-он там, за той пальмовой рощей! Видишь, где пилоны? Называется Ипет-Сут. И в Луксоре был? Это Ипет-Рисет. И там, и там храмы Амона. Ко-лос-саль-ные! И где в них искать замок под этот ключик? Я даже не представляю себе, – Искандер вновь уставился на уджат. – Хоть бы указали, в каком храме искать! Там же такие залы… Никаких шансов!

– А ну-ка, – протянула руку Неферит, и положила уджат на ладонь. – Какая же я глупая! – воскликнула она. – Гляди, Сергий, это же левое око!

– Вроде, да, – скосил глаза Сергий.

– А я почему-то думала, что правое! Понимаешь, уджат с правым глазом связан с Солнцем, и замок под него следовало бы искать в Ипет-Сут. А тут – левый, связанный с Луной. Значит, замок не здесь, не на этом берегу, а в «Святой святыне Амона», в Зешер-Зешеру. Это за рекою, в Джеме!

– Уверена? – спросил Сергий.

Неферит утвердительно кивнула.

– Тогда чего мы ждем? Вперед!

Собрались быстро, только Кадмар был какой-то вялый.

– Что-то ты мне не нравишься! – заявил Искандер, оглядывая заморенного галла.

– Да просто голова болит.

– Оставайся тогда, полежи, – прогудел Гефестай.

– Нет, нет, – замотал больной головой галл, – я со всеми!

Двери в номера запирать не стали. Спустились в харчевню «Стиганоры», перекусили и двинулись к гавани. На западный берег перешли по наплавному мосту› и быстро смешались с толпой – народ валом валил в Джеме. Кто покойников задобрить, кто почтить святые места, кто искал саркофаг подешевле, а те, что брели к Зешер-Зешеру, искали исцеления от хворей.

Сергий миновал ворота пилона, поставленного на границе орошаемых земель и пустыни, и зашагал вместе со всеми по широкой – в сорок шагов – дороге, с обеих сторон обставленной сфинксами. Люди, шагавшие рядом с ним, в основном были египтянами, но много было и эллинов. Попадались чернокожие нубийцы, редко, но мелькали римляне. Этих узнавали по навороченным прическам – у женщин, а мужчины выделялись гладко выбритыми подбородками. И еще – на лицах римлян ясно читалась несмываемая печать превосходства. «Как у американских туристов!» – улыбнулся Лобанов.

Впереди, возвышаясь над зеленью сада, уже вставал великолепнейший Зешер-Зешеру – белые колоннады в три широких уступа, на фоне отвесной скалистой стены цвета красной меди. Слева, в каких-то ста метрах было воздвигнуто что-то подобное – храм Ментухотепа Небхепетра, выстроенный в виде небольшой пирамиды, поднятой над землею на целой роще колонн. Необыкновенные деревья в садах источали дурманящие запахи, по сторонам дороги для процессий заголубели два озерка, оба в форме буквы «Т».

– Нам на самый верх, – сказала Неферит, и пошла впереди.

Сергий одолевал пологий пандус, одновременно любуясь верткой попой Неферит. Широкая белая лестница с боковыми скатами, на которых были высечены извивающиеся желтые змеи, вывела контуберний на второй уступ, подпертый низкими, в два роста, колоннами из ослепительно-белого известняка. На втором ярусе поместились сразу два святилища, два гипостильных зала по двенадцать колонн, посвященные богине Хатхор и мрачноватому Инпу, которого эллины называли Анубисом.

Стены были украшены расписными барельефами – тут и корабли, отправленные Хатшепсут в далекий Пунт, и храбрые воины, и целый педагогический коллектив богов, воспитавших маленькую Маат-ка-Ра – таково было тронное имя царицы. Сергий поднял голову – потолок был выкрашен в голубой цвет и покрыт золотыми звездами. Красиво…

Из святилища Хатхор донесся хор, исполняющий гимн богине. Неферит шепотом переводила:

– «О, как благостно и приятно, когда расцветает
Золотая…
Когда лучится она и расцветает!
Пред тобой ликуют небо и звезды,
Тебе воздают хвалу солнце и луна,
Тебя славят боги,
Тебе воздают хвалу богини.
О, как благостно и приятно, когда расцветает
Золотая…»
Нам выше! – опомнилась девушка, и повлекла контуберний на третий ярус, отданный под храм Амона-Ра.

Тамошние жрецы носили солнечный диск на шнурке, кинжал на перевязи и плеть за поясом, но смотрели без особой подозрительности, изрядно замордованные паломниками, которые шли, и шли, и шли.

Неферит шепнула местному «великому ясновидцу» тайные слова, и тот милостиво кивнул, делая рукою широкий жест: милости просим!

Сергий вошел в святая святых и осмотрелся. Раз в год в этих местах отмечали Праздник Долины, когда божественную статую Амона из Ипет-Сут погружали в маленькую ладью. Жрецы торжественно тащили ее До Зешер-Зешеру, вносили в эти стены, водружали на золотой постамент и оставляли бога на ночь, чтобы тот провел ее с Хатхор. Всю ночь в святилище горели факелы, а на заре их гасили, опуская в четыре емкости, наполненные ночным молоком от священных коров.

– И что теперь? – шепнул Сергий.

– Подожди! – шикнула Неферит и сразу же вернула лицу умиленное и просветленное выражение.

– О, Амон! – воззвала она самым ангельским голоском, на который была способна. – Царь всех богов, владыка вечности, властитель истины, творец всего сущего, расточитель благ! Ты, которому поклоняются все боги и богини и весь сонм небесных сил, ты, сотворивший сам себя до сотворения времен, дабы пребыть во веки веков…

«Великий ясновидец» заулыбался снисходительно и вышел вон. Неферит тут же прервала свой монолог, и сказала деловито:

– Помогайте!

Она кинулась к постаменту для ладьи Амона, и быстро проговорила:

– В древнем папирусе было сказано: «Причал, куда ладья Амона пристает на одну ночь, вращай вокруг севера противосолонь!»

– Ты думаешь, мы что-нибудь поняли? – возмутился Эдик.

– Ты за всех-то не отвечай, – проворчал Сергий, и спросил: – А где тут север, где юг?

– Мы заходили с востока, – сориентировался Гефестай, – значить, север там!

– Вот – причал! – хлопнул Сергий по золотому «доку» для амоновой ладьи. – Вот север! А ну-ка, Гефестай, толкай!

Гефестай уперся руками в южный конец постамента и приложил усилие. Постамент дрогнул.

– Понял! Понял! – шепотом «закричал» Эдик, и включился в работу.

Тут и Акун подмог, и Регебал. Постамент заскрипел, заскрежетал, и сдвинулся с места, вращаясь вокруг своего северного угла, и открывая узкий лаз с крутыми ступеньками, ведущими вниз.

– Опять под землю, – разворчался Искандер. – Что за привычка – все под землей прятать?

– Ты спускайся, спускайся… – посоветовал ему Сергий.

Быстро сойдя по ступеням локтя на четыре вниз, он посветил лампионом. Еще ниже в стену было вделано колесо из позолоченной бронзы – металл проступал из-под опавших чешуек. «Противосолонь – там, – подумал Лобанов, – значит, посолонь – здесь?» И крутанул колесо против часовой стрелки. Постамент наверху сдвинулся с гулом.

– Подожди! – прошипел Эдик. – Не закрывай!

– Спускайтесь быстрее! И лампионы, лампионы не забудьте! Тут аварийное освещение не горит!

Спустились все, и Сергий завертел колесо, слушая, как рокочут невидимые шестерни и гудит каменное тело постамента.

– Сергий, ты где? – донесся голос Неферит.

– Иду! – ответил Лобанов, спускаясь по ступеням с видом знатока. Ему ли, одолевшему пирамиду Хуфу, бояться подземелий Хатшепсут? Говорят, милая была женщина…

Ход опускался не круто, но был очень узок, идти приходилось боком. Потом ступеньки кончились, коридор расширился и вывел контуберний к железной двери – черной, с мельчайшими крапинками ржи. Выпуклый барельеф на двери изображал Тота, который лечил глаз окривевшему Хору.

– Смотри, Сергий! – сказала Неферит взволнованно. – Тот же уджат!

На двери находилось углубление в форме «Ока Хора».

Роксолан снял амулет, примерился, и вставил его в эту «замочную скважину». Надавил, и услышал тихий скрежет. Он сильнее нажал пальцами, и уджат вошел до конца. Механизм ржаво взвизгнул, рычажки сработали и утянули засов.

– Открывай! – выдохнул Эдик.

– Подожди!

Вниманием Лобанова завладел потолок – он был покрыт серебряным листом со следами швов. Кое-где листы провисали. Что за диво? Зачем тут серебро? Ясно, в давние времена даже плиты пола крыли серебром. Пол! Но не потолок…

– Пошли! – нетерпеливо дернулся Чанба, и Гефестай навалился на железную дверь. Сергий не воспротивился. Да и что ему было сказать? Неясные подозрения Лобанова посетили, но четко сказать о том, что же его обеспокоило, он не мог.

Дверь, равномерно скрипя, отворилась, и в мятущемся свете лампионов показалась статуя «Носатого», поднимавшего правую руку. На каменной ладони лежал ключ от третьей двери…

– Кхепер! – охнула Неферит, проскальзывая в проем двери. – Скарабей!

Гефестай услужливо приоткрыл дверь пошире… Тут-то все и случилось. Серебряный потолок загрохотал, глухо и гулко, тяжкий удар разнесся по коридору, а серебряный лист над растерявшимся Эдиком резко продавился в конус, стал расходиться лепестками…

– Уходи! – крикнул Роксолан, и дернул Сармата на себя, ожидая поток песка из пробитого вверху отверстия. Но из дыры в потолке хлынула… вода! Мощный бурлящий столб воды ударил в пол, брызгая на стены и наполняя воздух запахом тухлых яиц. Тысячу лет назад начерпанная из Нила, хранилась она долгие века, запертая в серебряном баке, пока не сработала ловушка.

– Скарабея взяла?! – проорал Сергий, перебарывая голосом грохот рушащейся воды.

– Что?! – закричала Неферит. – Взяла, взяла!

Вода быстро наполняла узкое хранилище.

– Лампионы берегите! Гефестай, колесо!

– Не крутится! – проревел кушан.

– Да ты не в ту сторону! Пустите!

Рабы, бледные и растерянные, прижались к стенам, освобождая Сергию проход. По грудь в вонючей воде, Лобанов добрел до Гефестая.

– Пошло! – заорал тот.

Рев воды стал спадать, потихоньку прорезался гул сдвигаемого постамента.

– Неферит! – позвал Сергий, оглядываясь на коридор. Вода заполнила его почти до потолка, только и было видно головы всплывших людей и пару лампионов, удерживаемых в руках.

– Здесь я! – выдохнула девушка, выныривая и отплевываясь.

– Ключик не потеряла?

– Держу!

– Поднимайся тогда первой!

– Ага!

Неферит подплыла, плескаясь, к ступеням, и взошла в отворяемый лаз. Мокрая туника красиво облепляла ее тело. «Об одном только и думаешь!» – выговорил себе Сергий и поднялся следом.

В святилище Амона-Ра он застал паллакиду и одного из жрецов, бледного как колонны Зешер-Зешеру. Роксолан молча обошел его, а Эдик не удержался. Отфыркиваясь, он воскликнул:

– А хороша водичка! Иди, освежись!

Жрец, впавший в столбняк, содрогнулся, на него напала икота.

– Сматываемся! – бросил Сергий.

Пересчитав всех, поднявшихся из глубин, он поманил Гефестая, и они вдвоем задвинули постамент на место. Силы их хватило, видать, детали притерлись.

Бегом покинув святилище Амона-Ра, контуберний спустился по пандусу.

Паломники глядели на них с изумлением. С «великолепной девятки» лило и капало, сырые сандалии оставляли мокрые следы на дороге процессий. Сергий сделал твердокаменное лицо и выпятил челюсть, а Неферит мило улыбалась: дескать, ничего такого, окунулись разок…

А в пахучих садах их уже ждали – десятки легионеров в полном боевом высунулись из-за мирровых деревец, поднялись из положения лежа, и грузной трусцой набежали, окружили контуберний. Кентурион, командовавший захватом, нетерпеливым жестом удалил Неферит за оцепление, и проревел:

– Зухос, сдавайся!

– Какой, к Орку, Зухос?! – взбеленился Сергий. – Тебе что, повылазило?!

– Ма-алчать! – рявкнул кентурион. – Луки к бою!

Десятка два нубийских лучников, черных, в одних набедренных повязках, просочилось между легионеров, обнаживших мечи. Туго натянулись луки…

– Я преторианец! – заорал Лобанов. – Мы все преторианцы! Мое имя – Сергий, и…

– Твое имя – Зухос! – прорычал кентурион, брызгая слюной. – Это ты, вороний корм, порешил моих друганов из охраны номарха! Моя бы воля, порубал бы тебя, пошинковал бы на фарш! Плотий! – рявкнул он. – Сервий! Вяжите этих засранцев! Только дернитесь! – погрозил служака Сергию со товарищи. – Я вам так дернусь… – не найдя слов для выражения, кентурион сплюнул под ноги.

Здоровенные амбалы в панцирях последнего размера, подошли с опаской, скручивая в могучих лапах кожаные ремни и позвякивая бронзовыми цепями.

– Сдаемся… – процедил Роксолан с отвращением, и протянул руки. – Парни, вы только не дергайтесь!

Амбал, обрадовавшись, тут же стянул его руки ремнем и завязал на два узла. Цепи приспособили на ноги.

– Опять попались… – уныло вздохнул Эдик.

– Ничего, – хмуро буркнул Гефестай, складывая запястья, – не впервой…

– Шагай, давай! – зычно скомандовал кентурион.

Легионеры перестроились в две шеренги и повели пленников к реке. Там их уже ждала барит – барка в семьдесят локтей длиною, с двумя парусами и рядом весел по бортам. И везде было полно легионеров – у сходен, на палубе, у квадратного отверстия трюма.

Кентурион, ранее похлопывавший по ноге витисом, тросточкой из виноградной лозы, указал им на трюмный лаз:

– Вниз!

Контуберний полез, куда было сказано, и расселся на резаной соломе. Лестницу тут же убрали, но люк не закрыли – для вентиляции и освещения.

– И куда нас? – подал голос Эдик.

Сверху заглянул ухмылявшийся кентурион.

– В каменоломни, Зухос! Через год вы все сдохнете, козлодеры вшивые!

– Сам ты… – прошипел Эдик, но уточнять не стал: вернулась гладиаторская привычка… Хорошая привычка – проглоти оскорбление, но не прощай и не забудь. А при случае вспомни – и отомсти!

Глава 7

Каменоломни «Пер-Ифсет»

Барка тащилась вверх по Нилу, одолевая течение с помощью развернутых парусов – северный ветер, благословение Египта, дул постоянно, с утра до вечера. Если бы легионеры сели за весла, то до места добрались бы куда быстрее, но римляне не спешили. Они несли службу – пили, ели, изредка спуская в трюм кувшин с теплой водой, разбавленной вином, и огрызки. Эдик гордо фыркал, а Сергий морщился, но ел, благо что руки им связали спереди. На второй день и Чанба «засунул свою гордость в одно место», как ему посоветовал Гефестай, и потянулся к плохо обглоданной журавлиной ножке – голод здорово понизил порог брезгливости.

– Что делать будем? – спросил Искандер, отпивая из кувшина, кое-как ухватывая его за ручку, и передавая сосуд Сергию.

Лобанов молча приложился к питью, делая хороший глоток.

– Не знаю пока, – сказал он и протянул кувшин Акуну.

– Осмотримся, – буркнул Гефестай, – тогда уж…

Сергий согласно кивнул.

– Может, Неферит подмогнет? – предположил Эдик.

– Лучше на нее не рассчитывать, – покачал головой Лобанов. – Будем надеяться только на себя. Кстати… Нас везут «на зону», так что «не верьте, не бойтесь, не просите»! И не выступайте! Всему свое время…

Неделя прошла, пока барка дотащилась до второго порога Нила. В этих местах берега сужались, почти не оставляя места под поля, огромные скалистые утесы вздымались из воды, блестя на солнце фиолетовыми и желтыми боками, а вода нильская пенилась, скатываясь с переката Семне, грохотала и бурлила, вскидывалась над окатанными камнями, пласталась над глубокими местами, свивала и развивала потоки.

Остров Уронарти попирала древняя крепость – цельный глинобитный куб в тридцать локтей вышины, заделанный камнем и подпертый мощными контрфорсами, два из которых были надстроены квадратными наблюдательными башенками. Узкая крутая лестница вела на верхнюю площадку крепости, обнесенную парапетом. Наверху стоял лишь дом коменданта и навесы для дозорных, а казарма, склад, каптерка и прочее хозяйство прятались в глубине целика. Невысокая стена окружала основание крепости, разрываясь у пристани, сложенной из огромных известняковых глыб. На скале, что напротив, висела древняя каменная доска с грозным запретом неграм из страны Куш и Уауат совать нос в пределы Та-Кем. В пределах видимости, в самом узком месте, виднелись еще две крепости.

Видом этим Сергий с друзьями любовался с палубы барки. Конвоиры не спеша готовились к этапированию – вязали контуберний одной тяжелой цепью, крепя эти вериги к ошейникам и поясам.

– И по этапу, – хрипло запел Эдик, пародируя Уголовного авторитета, – снова гонят Зэ-Ка!

– Тормози базар, Сармат! – хмуро посоветовал Искандер.

– Все путем, братан! – вскричал Эдик, строя пальцами козюльки. – Мотаем срок всей бригадой! Будем зону держать, по понятиям!

Барка подвалила к берегу, попала под защиту могучего каменного мола, и качка утишила колебания. Заскрипело дерево борта, сдирая стружку о камень причала. Стрелки-нубийцы, оживленно тараторя, перескочили на берег и прокинули сходни, сбитые из досок, исшарканных и занозистых. Сходни грохнули о палубу.

– Не спим! – заорал мордатый легионер, помахивая гладиусом. – Шагаем, шакальи охвостья!

Контуберний безропотно поднялся на берег, построился в колонну по одному, не дожидаясь указаний.

– Па-ашли!

Гремя ножными кандалами, позвякивая общей цепью, восьмерка – четверо рабов и столько же «хозяев» – пошагали через обширный пустырь, треугольником тянувшийся от обрывистого берега меж двух скалистых стен, сходившихся в узкое ущелье. На пустыре – растрескавшаяся глина с наметами песка – ничего не росло, кроме чахлых колючих кустиков, да редко разбросанных диких арбузов, пустых внутри, как сдутые мячи. Жара была нестерпимая, знойные волны воздуха колыхались между раскаленных стен ущелья, а когда поднимался ветер, создавалось полное впечатление, что дует из топки, нагоняя лишнюю духоту. При этом ветродуй выгонял из скалистого каньона мельчайшую пыль, сек кожу крупинками песка, и через час лицо и руки горели, как теркой надраенные, а струйки пота казались пролитым кипятком.

Легионеры живо обвязали лица шейными платками, а вот конвоируемым спасу не было. Сергий шагал, жмурясь и отворачиваясь, и думал: а каково работать в таких вот вредных условиях? Ворочать тяжеленные камни, долбить их… Или что им предстоит? Скоро узнаем…

Ущелье вильнуло в сторону, и расширилось – слева скалы осыпались каменным крошевом наподобие амфитеатра, а справа, в отвесной стене, зиял квадратный проем.

– Заходим! – скомандовал мордатый римлянин.

Сергий, ступавший первым в связке, шагнул внутрь. Он оказался в маленьком святилище, испещренном надписями мастеров-строителей, с бюстами надсмотрщиков, изваянными прямо в стенах. Судя по всему, убежище в скалах отмечало половину пути…

Не дожидаясь позволения, Роксолан тяжело опустился на пол и привалился к стене. В святилище было тепло, его стены не хранили промозглой сырости, но, по сравнению с пеклом по ту сторону входа, здесь царила прохлада и свежесть. Лобанов облизал сухие, растрескавшиеся губы. Хм… Это так говорится – «облизал». Нечем было особо облизывать, рот пересох, а язык еле ворочался.

– Раздать воду! – скомандовал мордатый, и контуберний по очереди присосался к вожделенному бурдюку. Последним напился Сергий – с ощущением, что нёбо впитало воду, как промокашка, а до скукоженного желудка жидкость так и не докапала.

– Век свободы не видать! – пробормотал Эдик, откидываясь к стене и закрывая глаза.

Лобанов помочил пальцы и протер глаза. На мизинце остался серый налет. Прикинув, что к чему, он оторвал от своего схенти длинный лоскут и обвязал им рот и нос. Дышать сквозь ткань было неприятно, зато и пыль не занесет в легкие.

– Правильно! – оценил его действие Искандер. – Технику безопасности надо соблюдать.

И тоже рванул матерчатую полосу.

– Па-адъем! – заорал мордатый, вставая. – Лучники вперед!

Шустрые нубийцы выскользнули наружу, за ними двинулся контуберний, окунаясь в духоту. Тело стремительно теряло влагу, кровь густела, и сердцу все труднее было ее прокачивать. От того темнело в глазах, а в голове мутилось – рассудок сдавался, уступал грозному светилу, и уже не носитель разума шествовал по пустыне, а мозговитая тварь, тупое межеумное существо, еле переставлявшее ноги, словно втаптывавшее короткую тень в набитую тропу.

– Пришли… – невнятно выговорил Искандер.

Сергий поднял голову. Ущелье расширилось, а еще дальше его скалистые стены расходились горными хребтиками, забирая в круг обширную котловину, загроможденную скалами, ступенчатыми террасами спускавшуюся к солончаку – трупу озера, пересохшего в незапамятные времена.

Между карьером и скалами стоял маленький каструм – военный лагерь, обнесенный квадратом стен из кирпича-сырца. В одном из его углов прорастали хилые деревца, отмечая колодец.

– Нам не туда, – вяло сказал Уахенеб, – нам в шене…

Он поднял руку, звякая цепью, и показал на другой квадрат – глухих и толстых стен в десять локтей высоты, с навесами из циновок на углах.

– Точно, зона… – пробормотал Эдик.

Контуберний затолкали в узкую створку ворот, прорезавших желто-серую поверхность стены шене – работного дома, и ввели в узкий двор-проход между двух стен. Внутренняя стена была ниже, чем наружная, У стены стояли скамейки, плетенные из сучковатых ветвей, а под лестницей, ведущей на внешнюю ограду, помещался навес – рама с дырявыми циновками, поднятая на четырех жердях. Там, за грубым столом, сидел бритоголовый, короткошеий человек, в котором Лобанов с тоскою узнал приставалу, сшибленного им с галереи ксенона. Может, тот его не узнает? Сергий загорел до черноты, оброс щетиной, шевелюра запорошена пылью…

– Сенеб, Хатиаи! – ворчливо поздоровался мордатый, исчерпав свои знания египетского, и продолжил уже на латыни: – Привел тебе пополнение! Будь зорок – эти… как их… мере[48] особо опасные!

– Сенеб, Клавдий! – ласково промычал безшеий Хатиаи, начальник шене. Его розовое, жирное лицо поплыло в улыбке, а короткий, широкий нос, задранный так, что выпячивались крупные ноздри, азартно зашевелился. – Не волнуйся, еще и не таких обламывал!

Оглядев контуберний маленькими поросячьими глазками – сходство с Пятачком усиливали белесые бровки и выцветшие реснички – Хатиаи молча отпер низкую дверь во внутренней стене и жестом показал: прошу!

Сергий пригнулся и перешагнул порог, седловатый от множества ног, шаркавших по нему. Он очутился на унылом, пыльном плацу. По одну сторону теснились глинобитные хижины с общими боковыми стенами. Ряды этих клетушек разделяли узкие проходы, а задний левый угол огораживал заборчик из плоских камней. Из-за заборчика несло, как от общественного туалета, перебивая пыльный запах разогретой глины.

– Коллективная параша, – усмехнулся Эдик.

Легионеры быстро поснимали с контуберния цепи и кандалы, разрезали ремни, стягивавшие руки.

– Свободны! – ухмыльнулся мордатый, но длинный кинжал в ножны не убрал.

Вперед вышел Хатиаи, а пятеро здоровенных туземцев, шагавшие вперевалочку, остановились у него за спиной. Все пятеро были в заношенных туниках, волосатые ноги обуты в калиги с тройной подошвой подкованной медными гвоздями, в руках увесистые палки, за поясами – плети.

– Вертухаи местные… – заикнулся было Эдик.

– Ма-алчать! – рявкнул мордатый.

Хатиаи покачался, то поднимаясь на носки, то опускаясь на пятки.

– Отныне вы никто! – громко и пафосно заявил он. – Вы – мере, это то же самое, что и «мердэ»![49] Безыменная и безгласная рабочая сила! Рабочая скотина, которая должна ишачить что есть мочи, и тогда ее покормят чечевичной похлебкой и дадут воды! Если же скотина заупрямится, она отведает другого блюда – плетей или палок! И запомните: вы пришли сюда, чтобы здесь и остаться! Даже вашим Ка отсюда не уйти – мы не погребаем дохлых мере! Вон где ваши могильщики! – Хатиаи показал в небо, белесое от жара, словно растопилась лазурь и стекла на землю. В дрожащем мареве лениво кружили стервятники. – Самые тупые из вас, – продолжал Хатиаи с напором, – иногда бунтуют! Может, заметили за стенами шене вкопанные в землю столбы? Так это для бунтовщиков! Этих скотов привязывают к столбам и обмазывают медом! – начальник шене садистски ухмыльнулся. – Уж не знаю, откуда тут пчелы и осы, мухи и прочие букашки, но они стаями слетаются на мед, и ну лакомиться!

– А как эти придурки орут! – заулыбался мордатый. – Как воют! Шакалам до них далеко!

Хатиаи согласно усмехнулся, и по-новой оглядел строй.

– Все ясно? – спросил он, и глянул за плечо. – Пи-нем, Маи – расселить! Каждому по чашке в руки!

Два курчавых добра молодца обошли Хатиаи и показали палками направление движения.


Сергий встал на четвереньки и пролез в свою клетушку. Две охапки жесткой травы составляли всю её обстановку. Надсмотрщик Маи просунулся следом, буркнул что-то в курчавую бороду, швырнул Роксолану глиняную чашку. Тот поймал свою посуду и сел на траву.

Оглядев потолок, обмазанный глиной, сквозь которую проглядывали сучья перекрытия, Лобанов остановил свой взгляд на охапке травы в соседнем углу. Весь контуберний распределили по одному ряду каморок «с подселением». Интересно знать, кто его сосед? Еще интересней другой вопрос: как выяснить это в отсутствие хозяина? Обычно это помогают узнать предметы, но какие могут быть личные вещи у мере? Здешнее стадо среднего безрогого скота владеет лишь кормушками… Сергий протер пальцем выданную ему чашку, и вздохнул.


Очень быстро стемнело, и тут квадратный двор шене наполнился гулом голосов, мерным как прибой – ни криков, ни хохота не раздавалось. Чему радоваться мере? Уработаешься так, что не то что кричать – дышать невмоготу!

Резко потемнело – это в клеть пролезал ее бывший единоличный владелец, а ныне сосед Сергия – хмурый человек правильного сложения, худой, правда, со светлым оттенком кожи, рыжеватыми волосами и голубым цветом глаз. В руках он держал горящую ветку-фонарик, наполнившую клеть смрадным дымом.

– Сенеб! – поздоровался Лобанов.

– Сенеб… – удивился мере. Разглядев Серегины светлые волосы, он обрадованно спросил: – Темеху?

Это слово, обозначавшее ливийцев, Лобанов знал. И покачал головой.

– По-латински говоришь? – спросил он.

– Я говорить латынь, – пробурчал сосед разочарованно. – Не знать, зачем…

– Меня зовут Сергий, – представился Роксолан. – А тебя?

Но сосед-ливиец свирепо подул на ветку, гася свет, лег на ворох травы и отвернулся к стене. Сергий пожал плечами, и тоже закрыл глаза. Духота мешала заснуть, но усталость пересилила…

Ночью он проснулся от холода. Пустыня остывала быстро. Раскаляясь, как сковородка, днем, ночью пески отдавали тепло. Короткий миг прохлады сменялся ознобом. Свет луны, заглядывавший в лаз, высинил фигуру ливийца, скорчившегося на своей охапке. Спит… Привык, наверное. Сергий смотал с себя схенти, расправил полосу ткани и укрылся ею. Помогло мало – тонкая материя не грела, да и как укроешься этим лоскутом? И теперь трава колола голую задницу… Чертыхаясь, Лобанов кое-как скрутился в позу кошки на завалинке, но сон не шел – было очень неудобно и очень холодно. Да и мысли мешали. Это Хатиаи пусть тут остается непогребенным, а он в мере не нанимался. Бежать надо, только куда? Ущелье стерегут легионеры, и наверняка нарушители дисциплины, а иначе за что их сослали в эту дыру, сторожить людей-скотов? Правда, горы вокруг – не препятствие, одолеть их – не проблема. Перешел их – и дальше шагай. Куда только? Нубия вокруг. Пустыня. Тут шагу нельзя сделать, не зная, где колодцы или источники! Без воды солнце их убьет на другой день, высушит, превратит в мумии. Бот, будет стервятникам радости…


На восходе солнца зарокотал большой барабан – два надсмотрщика били в него колотушками. Подъем!

Лобанов, согревшийся под утро, встал с тяжелой головой. Глаза слипались. Ливиец, едва протерев глаза, подцепил свою чашку и ловко выскользнул наружу. Посыпались частые удары по бронзовой доске-билу.

Тут же в лазе показалась голова Эдика.

– Босс! – позвал он. – Завтракать зовут! Или вы на диете?

– Брысь! – мрачно сказал Сергий и полез наружу. Надо травы набрать побольше, подумал он, и циновку какую-нибудь сплести. Типа, дверь. Хоть не так дуть будет…

Народу в шене набралось – сотни. Роме, эллины, иудеи, арабы, эфиопы, нубийцы… Солнце и труд стандартизировали внешность узников – все были тощими, жилистыми и черными, кто от загара, кто от природы. Гефестай уже стоял у большого котла, и лаялся, устанавливая очередь.

Длинный как жердь египтянин с несоразмерно большими кулаками, орал Гефестаю в лицо:

– Прочь, раскормленное отродье Сетха! Какая очередь, выкидыш гиены?! Я – Иути, и всякая очередь начинается с меня!

– Начиналась! – вмешался Сергий, и протянул повару, зашуганному пареньку со слезой в глазах, свою чашку. – Что у нас сегодня на завтрак?

– Т-то же, ч-что и в-в-вчера… – выговорил пар-ниша. – Ч-чечевичная п-похлебка…

– Прочь! – прорычал Иути.

– Плесни мне! – сказал Сергий, протягивая чашку повару, и делая вид, что Иути – это песчаная блоха, замечать прыжки коей не в его правилах.

Длинный Иути растерялся даже. Видно, он был из тех, кто «держал зону», и теперь от него требовалось одно – доказать свое право на власть. Силой. Египтянин качнулся, и ударил Роксолана в лицо, растопырив пальцы – подлый прием уличной шпаны. Лобанов не стал уворачиваться. Перехватив руку, наносившую удар, он вывернул ее и сломал, одновременно совершая выпад правой в область печени. «Пробил» – Иути пожелтел, у него изо рта выплеснулась темная кровь.

– Р-разойдись! – заорал легионер.

Несколько надсмотрщиков заработали палками, расточая толпу. Подойдя к стонущему Иути, харкавшему вязкой кровью, римлянин брезгливо скривился. Пнув «пахана» по руке – египтянин завизжал, захлебываясь, – он убедился, что конечность сломана. Покачав головой – не работник! – легионер вытащил меч и проткнул Иути. Толпа безмолствовала.

Пинем с Маи ухватили «пахана» за тощие ноги с несоразмерно длинными стопами и уволокли прочь, пачкая плотную глину бурыми мазками. Сергий почувствовал мимолетное раскаяние, но тут же задавил в себе ростки милосердия и жалости – не время для чувств. И вообще, раньше надо было думать! Ясно же, что в шене госпиталя нет. Тут даже проще, чем в армии: «Не хочешь работать? Заставим! Не можешь? Меч в брюхо – и на корм птичкам…»

Лобанов внимательно оглядел мере – лица были злые, заморенные, равнодушные, трусливые, покорные. Он поднял взгляд – по стене ходили нубийцы с луками в руках. Обернувшись к повару, Сергий спросил:

– Чего ты ждешь? Ты мне налил?

Парнишка перепугался, пошурудил в котле черпаком и вывалил в Серегину миску полную порцию чечевичной похлебки. Поваренок, тонкорукий нубиец-малолетка с пузом, из которого выпирал пуп, поспешно протянул Сергию черствую лепешку. Лобанов сдержанно кивнул, и отошел к стене. Присел на корточки, и пошел наяривать угощение. Мере задвигались, зароптали.

– Соблюдайте очередь! – бодро рокотал Гефестай. – Не напирай! Котел большой, всем хватит! Эй, ты, – обратился кушан к повару, – тебя как звать?

– Ш-шедау 3-заика… – пролепетал тот.

– Отлично, Шедау! У тебя один черпак? Не-ет! Вон же еще один! А ну-ка… – обернувшись к толпе, он поманил изможденного иудея с клочкастой бородой и смешными пайсами. – Становись, тоже будешь наливать!

Тот поспешно занял рабочее место. В две руки котел опорожнили быстро. Мере разбрелись по плацу, приседая у стен, в короткой тени, или на солнце. Хлюпающие и чавкающие звуки заполнили шене.

Сергий доел варево, выскреб остатки разбухшей чечевицы огрызком лепешки, и отправился в угол, затененный навесом – там, воткнутые острыми донцами в песок, стояли амфоры с водой.

– Ну, вот, – бодро сказал Эдик, – как говорил мой дед Могамчери: «Теперь можно и с голодными повоевать!»

– А ты как? – спросил Сергия Гефестай.

– Честно? – прищурился тот. – Как говорил мой дед Семен: «Ни в голове, ни в заднице!»

– О! Золотые слова!

– Завалили всю посевную… – уныло проговорил Акун, подливая себе в чашку из амфоры.

– Пейте вино разбавленным! – хихикнул Эдик. – Не уподобляйтесь диким варварам!

– Не подхватить бы тут какую-нибудь палочку… – озаботился Искандер. – Палочку-скакалочку…

Грянул удар в кожаный бок барабана, и грубый голос мордатого проорал на весь шене:

– Строиться, птичья пожива!

Мере поспешно сбились в кучу, отдаленно напоминавшую отряд.

– Держимся вместе! – быстро сказал Сергий, и контуберний выровнялся, стал в одну шеренгу.

Открылась низкая дверь в стене, и мере потянулись к выходу. Их ждал долгий-предолгий день на солнце, в пыли и в поту, когда бронзовые инструменты делаются совершенно неподъемными, глаза застит красная пелена, а кнут надсмотрщика так и гуляет у тебя по спине. Ты вздрагиваешь от боли, но сил нет сдвинуться с места, и ощущения твои притуплены, и смертельное равнодушие медленно вытесняет из тебя волю к жизни…


За внешней стеной мере ждал конвой – добрая кентурия потных и раздраженных легионеров прохаживалась, подтягивая перевязи. Ни щитов, ни доспехов у них не было, но и облегченный вариант напрягал. Ни к мечу, ни к поножу нельзя было дотронуться – раскаленный металл жег. А походи-ка ты в шлеме, который горяч, как котелок, снятый с огня! Ходишь, а голова пухнет – варится в собственном соку, запекается, фаршированная мозгами…

– Выходим!

Растянувшись длинной колонной, мере пошмурыгали на работу – к тем самым террасам, что уступ за уступом спускались по стенам котловины к солончаку. Это был карьер, где издревле добывали красный и красновато-пестрый гранит. Тысячу лет назад, две тысячи, три… Ломали каменные глыбы, распиливали их, обкалывали, обтесывали. Тащили, надрываясь, гигантские заготовки под будущие статуи и обелиски, волокли к реке, грузили на громадные барки-катамараны. Вьется пыль над древним плитоломищем, и чего в той пыли больше – частиц гранита? Или размолотых человечьих костей?

Главный надсмотрщик, худой и надменный старикашка в длинной белой тунике, в белых сандалиях на толстой подошве и в широкополой шляпе, мигом распределил новеньких. Искандера, Гефестая, Регебала, Кадмара и Акуна он послал в тянульщики – волочить деревянные салазки для перетаскивания глыб камня, а Сергия, Эдика и Уахенеба приставил к бурильщикам, среди которых Роксолан узнал и «своего» ливийца.

– Вот линия разлома! – сказал главный резким и неприятным голосом, рукой показывая на тонкую белую полоску, оставленную зубилом. Полоска тянулась по всей поверхности огромного гранитного блока. – Через каждый шаг… – продолжил он, ступая вдоль разметки, и прикрикнул: – Ахми, отмечай углем!

Давешний ливиец проворно подскочил. Надсмотрщик шагал журавлем, а ливиец, сгибаясь в три погибели, ставил крестики там, где ступала нога в белой сандалии.

– Здесь будете бурить на глубину локтя! – проговорил надсмотрщик, морща и кривя лицо. – Ахми, Ахавер! Покажите этим!..

Ахми поднял с земли толстостенную трубу с перекладиной и с зубцами по торцу, прижал к месту, означенному углем, а смуглый Ахавер принялся охаживать трубку молотом.

– Вращай, вращай бур! – недовольно сказал надсмотрщик.

Ахми принялся вращать, Ахавер колотил своей кувалдой, и зубцы помалу врезались в твердый гранит, крошили его и перемалывали.

– Все поняли? – брюзгливо спросил надсмотрщик.

– Все! – заверил его Сергий. – Все будет хорошо и даже лучше.

– Без шума, без пыли, – поддакнул Эдик.

Главный надсмотрщик сделал удивленное лицо, да так и ушел, словно прийти не мог в себя от изумления.

– Держи, давай! – велел Сергий ливийцу, и отобрал у Ахавера его кувалду. Ахми взял, хмурясь, вставил бур в кольцевую канавку, и пошла работа. Да и весь карьер пришел в движение – непроглядная туча белой пыли постепенно заполнила котловину. Грохот и звон молотов, зубил, клиньев, скрип салазок, визг и скрежет медных пил, крики надсмотрщиков сливались в непрерывный глухой гул, противный уху и утомительный. Каменосечцы протягивали шнурки, прочерчивая линии разметки. Тянульщики влекли тяжелые блоки гранита, обмотанные веревками и укрепленные на деревянных санях. Передние упирались то спинами, то грудью в пеньковые лямки, задние подталкивали салазки рычагами.

Так минул час. Солнце поднималось все выше, опаляя землю и камни, покрытые черно-коричневым «пустынным загаром». Камням уподоблялись люди, чья кожа вплотную приближалась к оттенку темной бронзы.

Прошло утро. В полдень, в самый разгар, в накал тепла и света, зазвенело било, сзывая мере на обед. Люди, покрытые потом и пылью, бросали инструмент, и брели к солончаку, куда понурые ослики тащили тележки с едой и питьем. Облако пыли, поднятое с утра, медленно оседало, припорашивая волосы и землю, сеясь тонкой пудрой. Прах к праху.

– Обед аж из двух блюд! – натужно радовался Эдик. – Ячменные лепешки, похлебка из нашей любимой чечевицы, и корни лотоса! Ом мани падме хум!

Сергий первым делом набрал в свою чашку воды, и половину расплескал, пока донес до рта – так тряслись руки.

Доев скудный паек, Гефестай отошел на минутку, но вскоре вернулся, подманивая друзей:

– Сюда! Тут тень!

Благостную сень отбрасывал гранитный козырек, выступавший из скалы. Ноги в тени уже не помещались, но хоть головы не так пекло.

– Что делать будем, а? – спросил Искандер.

– Бежать надо! – рубанул Эдик.

– Как? – коротко поинтересовался Регебал.

– Я смотрел, – прогудел Гефестай. – В лагере кентурии полторы наберется…

– А нам этого за глаза хватит, – сказал Тиндарид.

– Но ведь легионеры только ущелье сторожат, я видел! – привел аргумент Акун.

– Ага! – раздался насмешливый голос откуда-то сверху. – В пустыню ход свободный!

Сергий, матерясь в душе, выглянул из-под козырька и увидел Ахми. Ливиец сидел на выступе, и ухмылялся.

– Подслушиваешь? – зашипел Эдик.

Ахми пренебрежительно фыркнул.

– Спускайся, – сказал Сергий спокойно, – поговорим…

Ахми глянул на него с прищуром, но поверил, кивнул. Спрыгнул, подняв два облачка пыли, и сунулся в тень.

– Спасибо за Иути, – серьезно сказал Ахми, – он тут многим плешь проел…

– Я и не думал, что все так кончится, – пожал Лобанов плечами. – Хотел просто морду набить, чтоб место свое помнил, а у вас другие правила… Чуть что – меч в бочину, и отдыхай…

– А кто это там загорает? – приподнялся Эдик и показал на осыпь. На самом верху ее лежал человек, раскинув ноги на куче породы. Неподалеку топтался гриф, подвспархивая на черных крылах и вытягивая розовую, голую шею.

– Это Эйе, – усмехнулся Ахми, – подручный Иути. Совершенно случайно напоролся на лом! Просадил ему грудину и из спины показался… Неловкий был…

– Все с вами ясно, – хмыкнул Сергий. – Ну?Что скажешь, Ахми?

Ливиец серьезно посмотрел на него.

– Раньше мы тут всем верховодили, – сказал он, – шестеро нас было, и все ливийцы, только что из разных племен. Потом одного камнем задавило, другого к столбу привязали и медом намазали, третьего ножом пырнули… И вышел наверх Иути. Дал он мне жизни… Теперь вы, получается, верховодить взялись!

– По нужде, Ахми, – усмехнулся Сергий, – и по привычке… А вообще-то, делать нам здесь нечего!

– Тикать надо! – выразил общую мысль Акун.

Ахми согласно кивнул.

– Почему я и подсел! – сказал он. – Вижу, что вы ребята серьезные и друг за друга держитесь. Я ведь и сам того же хочу – поскорее отсюда выбраться… Пустыню я знаю, вырос в песках, но это там, на западе. А тут – Нубия. И где тут колодцы, где роднички – понятия не имею! Можно, конечно, и рискнуть, пойти наобум. Вот только повезет ли? Тут же все просто. Есть у тебя вода – ты жив. Кончилась вода – ты сдох. Дня лишнего не протянешь, солнце тебя доконает…

– Я смотрел, – заговорил Сергий, – нубийцы тут вроде попадаются…

– Ну-у… – затянул Ахми. – Кашту я знаю, и Эзану… Поговорю.

– Поговори.

Грянула бронза, означая: перерыв на обед кончился, пора за работу!

И снова заскрипели салазки, загрохотали молоты, зазвякали зубила. Туча серой пыли снова вспухла над котловиной.

Пять круглых отверстий глубиною в локоть очередью прострочили гранитный блок. И Сергию поручили забивать в них сухие деревянные колышки. Он их заколачивал до упора, а Ахми шел следом и поливал колышки кипятком. Сухая древесина жадно впитывала воду, разбухала…

– Берегись! – полоснул по ушам крик.

Сергий сразу глянул вверх. О, боги… С верхней террасы, медленно вращаясь, летела гранитная глыба. Сергий смотрел на скальный обломок всего долю секунды, но успел заметить и следы бурения на сколе, и рой мелких камешков, сопровождавших каменюку. Ахми только-только поворачивал голову, его брови начинали ползти вверх, натягивая на лицо выражение недоумения. Сергий с силой дернул ливийца на себя – покатился медный кувшин, расплескивая горячую воду. Ахми впечатался в стену, мигом напрягши шею, дабы не стукнуться головой, и его лицевые мышцы сократились, выражая иное чувство – гнев. Но так и не выразили – мимо с гулом пролетела глыба, грохнулась на террасу так, что толчок в ноги отдался, но не раскололась – подпрыгнула и, кувыркаясь, ухнула вниз. А вверх рванулся короткий вскрик – выдох из груди, которую миг спустя раздавит и размажет.

Сергий, оторвавшись от стены, подбежал к краю террасы и глянул вниз. Глыба угодила по тянульщикам – все порскнули в стороны, и только один иудей, тот самый, что разливал похлебку за завтраком, не успел. Запутался в веревках. Одна голова уцелела – остекленевшие глаза таращились в небо, а синие губы щерились в прерванном крике, так и не успев вымолвить имя Яхве.

– Это случайно? – процедил подошедший Эдик. – Или в тебя целились?

Сергий только плечами пожал.

– Спасибо! – выдохнул ошеломленный Ахми.

– Пустяки, – улыбнулся Лобанов, – дело житейское… Отойди, Эдик, кажется, наш блок ломится!

На террасу прибежал главный надсмотрщик.

– Блок не поврежден?! – резко спросил он. – Трещины не пошли?

– Камень цел! – сказал Ахми и отвернулся.

Гранитный блок под ногами оглушительно лопнул, черной молнией скользнула трещина.

– Ломы, ломы сюда! – засуетился главный. – Отваливайте, отваливайте!

Пошли в ход ломы и рычаги. Огромная глыба зашаталась, заскрипела, размолачивая в пыль каменное крошево, и медленно, тяжко перевернулась набок, показывая зернистый скол. Камень под ногами дрогнул.

– Пильщиков сюда! – заорал надсмотрщик.

Прибежали мере с длинными медными пилами, каменосечцы зубилами пробили им канавки, и заскрипели, завизжали пилы, вгрызаясь в розовый гранит, пыхая пылью и каменной крошкой. Двое пилили, третий подсыпал в распил мокрого песку.

– Ахми! – подозвал ливийца главный. – Возьми с собой кого-нибудь и пробегись в Ленточную долину. Глянь, нет ли там следов бирюзы.

– Понято! – бодро сказал Ахми. – Я Сергия возьму.

– Бери, – буркнул надсмотрщик.

Сергий обрадованно потянулся – прогулка, хоть и по жаре, его радовала.

– Давай Гефестая возьмем? – предложил Лобанов. – Он у нас в камнях и рудах смекает! Позвать?

– Зови! – махнул рукой Ахми.

– Гефестай!

Кушан подошел вразвалочку и поинтересовался, какого… этого самого… его отрывают от важных дел?

– Пошли, деляга, – проворчал Сергий, – нам геолог требуется… Будешь нам бирюзу искать.

– Это можно.


Ленточная долина открылась сразу же за котловиной, где пылил карьер. Два утеса, будто пилоны храма, размыкали вход в долину – узкую полоску выжженной земли, заваленной камнем и наносами песка. Щербатые скалы поднимались высоко, перекрывая потоки света – глаза отдыхали, не терзаемые прямыми лучами. Правда, прохлады особой не чувствовалось, но хоть голову не печет.

– Хорошо, если бирюзу найдем, – сказал Ахми, – в тени поработаем, и без надсаду – бирюзу надо пальцами выковыривать, ломом ее долбить никто не даст…

– Ты с нубийцами говорил? – вернул его к теме дня Сергий.

– С Каштой парой слов перекинулся. Поговорим, когда в шене вернемся, стемнеет когда…

– Ну, давай…

Породы, в которой присутствует бирюза, они так и не нашли, но обратно в карьер не спешили. Забрели в ответвление долины, полутемный тупичок, и присели в теньке, прямо на большие песчаные кучи, занесенные сверху бурями.

Сергий тоже сел, но что-то твердое и острое упиралось, мешало. Он разгреб песок, чтобы отшвырнуть камень… Но это был не камень. С изумлением Лобанов вытянул из-под седалища древний меч-кепеш, выкованный из бронзы.

– Эй, глядите! – воскликнул он, поднимая клинок.

– Ух, ты! – восхитился Гефестай. – А ну-ка…

Он хорошо порылся в куче, на которой сидел, и вытащил на свет божий бронзовую секиру с рукоятью из того же металла. – Во!

Сергий, используя кепеш вместо лопаты, разрыл песчаную кучу, и дорылся еще до пары мечей. Гефестаю достался один клинок и бронзовый кинжал, а Ахми – аж три кепеша и… челюсть.

– «Бедный Йорик!» – сказал бы Эдик, – ухмыльнулся кушан.

– Остальное растащили грифы и шакалы, – вывел Сергий. – Так, расширим круг поиска!

Расчертив тупичок на квадраты, Сергий принялся рьяно копать. Ему попадались наконечники стрел, и наконечники копий, один раз вместе с древком, черным и хрупким. Ахми повезло больше всех – пять кепешей! Гефестай отрыл две секиры. Кто спасался в Ленточной долине или отступил в нее? И сколько с того времени минуло лет? Две тысячи? Три? Что толку гадать…

– Ага! – крякнул Сергий довольно. – Немного оружия у нас есть.

– Теперь надо к нему руки найти, – ухмыльнулся Гефестай.

Ахми неожиданно подскочил, и кинулся к выходу из тупика, вертя головой. Вернулся, оживленный, и заявил радостно:

– Пчела пролетела!

– И что? – озадачился Гефестай.

– Вы не понимаете! – по-прежнему радостно сказал Ахми. – Пчела в пустыне летит или от воды, или к воде!

– Во-от оно что… – уловил Сергий идею. – А куда она полетела, приметил?

– Да. Пошли!

– Пошли.

– А оружие? – притормозил Гефестай.

– Сложим сюда, – показал Лобанов на расселину в скале. – Ховай!

Спрятав мечи и секиры, троица прихватила с собой кинжал, и отправилась «по следам» пчелы.

– Глядите и слушайте, – велел им Ахми. – Может, еще пролетит?

Они дошли до места, где Ленточная долина расходилась на две, поуже.

– И куда теперь? – осведомился Гефестай. – Туда? Или туда?

Сергей заметил промельк в воздухе. Пчела! Трудолюбивое насекомое улетело в правый проход.

– Туда!

Узкий проход был кое-где завален осыпями, перегораживая ущелье от стены до стены. За очередным валом из песка и щебня, ущелье, вернее, расщелина разошлась тремя тупичками. Впрочем, долго искать не пришлось – из левого тупичка сверкнула вода.

– Вода… – произнес Ахми с благоговением.

Тощая струйка пробивалась среди камней, и наполняла каменную выемку чистой водой. Выемка вмещала в себя не больше, чем ванна, но какое же это было блаженство – просто омыть лицо, стереть пыль, вдоволь напиться! Все трое припали к воде и глотали, глотали, глотали…

Первым отвалился Сергий. Отдышавшись, он сказал:

– Бурдюки нужны. Два или три. Или кувшины хотя бы. Запасемся водой, оружие в руки и – на свободу с чистой совестью!

– А поесть? – забеспокоился Гефестай.

– Ничего, на диете посидим. Лишь бы вырваться! Пошли, а то там наши одни…


Главный надсмотрщик сильно ругал «членов экспедиции» за долгое отсутствие и пинками погнал на работу. «Изыскатели» с ходу включились в производственный процесс: Гефестай впрягся в салазки, Сергий взялся молотом махать, Ахми ухватился за узкую двуручную пилу и пошел водить ею на пару с Каштой, черным и потным, словно лакированным, разваливая надвое гранитную заготовку.

Вечер упал незаметно – только что было светло, и все, кануло солнце за окоем, четко вычертив зубчатый силуэт гор на западе.

Выпитая вода и забрезжившая надежда поддерживали Сергия в тонусе. Умолотив похлебку, он заполз в клетушку, и повалился на траву. Ноги гудели, голова тоже, руки отнимались. Но дух был бодр.

Следом залез Ахми. Говорить они не стали: перетолковать по делу – это позже, а просто «пообщаться»… Четырнадцать часов тяжелой работы как-то не располагали к легкому трепу. Сергий с изумлением осознал, что за последние сутки он ни разу не вспомнил о женщинах! Не до того было. Незаметно Лобанов уснул. Разбудил его Ахми.

– Эй, – шепотом говорил ливиец, – поговорить надо!

– Надо… – пробормотал Сергий, и сел, не раскрывая глаз.

В клетушку залез Гефестай и Кашта, больше места не было. Эдик пристроился у входа – бдить.

– Что скажешь, Кашта? – прошептал Роксолан. – Сможешь провести нас?

– А чего ж? – пожал плечами нубиец. То, что его плечи поднялись и опустились, Сергий угадал по блеску глаз – остальное тело Кашты сливалось с ночным мраком. – Только идти долго… Отсюда – в сторону моря, там, в прибрежных скалах, есть такие… ну, как сумки каменные, в них вода скапливается после дождей… Да, там бывают настоящие дожди! Ага… А потом свернем и пойдем на запад, забирая к югу. Выйдем за четвертым порогом… Не знаю, может, есть и другие пути, но по ним я не ходил. Я бы и сейчас никого никуда не вел бы, но вы нашли воду. С водой дойти можно…

– Вопрос: во что ее набрать, эту воду? – проворчал Гефестай.

– Это легко, – пренебрежительно махнул рукой Кашта. – Попросим Заику, он нам даст пару бурдюков. Надо бы четыре… Да где ж их возьмешь?

– Хорошо! – хлопнул Сергий ладонью по полу. – Ты, Кашта, договаривайся с Заикой. Если что, сошлешься на меня. Так, с этим мы разобрались… Вопрос номер два: а как мы уходить будем? Идти надо ночью, значит, из шене. Дверь на засове. Через стену? В принципе, Гефестай с крыши может подсадить того же Эдика на стену, а Эдик нам веревки спустит – веревки из папируса держат хорошо, мы их завтра утащим из карьера. Обмотаем куски вокруг наших отощавших чресел под схенти, и пронесем сюда. Тут уже свяжем…

– Стен, между прочим, две, – напомнил Эдик, – и ночью по ним шляется стража…

– О том и речь.

– Мой родич поможет, – решительно заявил Кашта. – Тахарка служит лучником.

– Ну, все как по заказу, – развел руки Гефестай, и уткнулся в стены.

– Разбегаемся…

Камера-клетушка опустела, а Сергий испытал некое щемящее чувство. Даже не чувство, а предчувствие – тоскливое предчувствие неудачи. Так уже с ним бывало – ТАМ, в той жизни, – когда собираешься в интересную поездку, и предвкушаешь встречу с любимыми местами, со знакомыми и незнакомыми людьми, планируешь – вот, сяду в поезд (на теплоход, в самолет, в автобус), и поеду! И приеду! Сначала в гостиницу заскочу, а потом отправлюсь по «местам боевой и трудовой славы»… И чем азартней он лелеял мечтанья о поездке и встречах, тем слышней становился некий внутренний голос, предвещавший, что не сбыться мечтаньям. И точно! То денег нехватка, то работа держит, то «семейные обстоятельства» не пускают… Так и сейчас. Уж больно все хорошо складывается. Верно Гефестай заметил: как по заказу все. А жизнь – штука сволочная, в ней ничего не бывает легко и просто…


Потянулись недели заключения. В день двадцать второй Кашта договорился с Заикой, и в день двадцать третий повар передал пустой бурдюк. В день двадцать четвертый – еще один, побольше, а Кашта перемолвился словом с родичем Тахаркой, и тот кивнул, выражая согласие. Пошел обратный отсчет, время ожидания исчислялось уже не в днях, а в часах…

В день двадцать пятый завтрак затянулся. Уже все мере выхлебали свою похлебку, а команды строиться все не было. Наконец дверь в стене отворилась, и впустила целую свору – управителя каменоломни, надсмотрщиков, стражу.

– По-моему, – мрачно сказал Гефестай, – будет торжественная линейка…

Сергий кивнул только, и сжал губы. Холодок в душе рос…

Хатиаи вышел вперед, оглядел мере, и в глазах его светилось нетерпение живодера. Он подал знак, и пара надсмотрщиков кинулась в толпу. Мере расступились, а вертухаи вывели Кашту. «Все…» – понял Сергий.

– Что ж ты меня подводишь, Кашта? – ласково спросил Хатиаи. – Нехорошо… Бежать решил? Ах, ты, черное дерьмо! Я тебе что говорил? Отсюда не убегают. В Риме все дороги начинаются, здесь – их конец. К столбу его! – рявкнул управитель. – И не жалейте меда! Давненько уже мухи не лакомились человечиной…

Кашта посерел от страха, задергался, пытаясь освободиться, белки его глаз пугающе вращались. Но попытку к сопротивлению не засчитали – Кашту скрутили и увели. Хатиаи мягко улыбнулся, и сказал непонятное слово:

– Пора!

Что именно «пора», Сергий понял быстро – мере, стоявшие вокруг него, одновременно кинулись, по трое хватая Лобанова за руки, валясь на землю и крепко цепляясь за ноги. Сергий зарычал от бешенства, крутанулся, но все его умения пропадали втуне – исхудалые человечьи тела висели на нем гирями. Гефестай кинулся было на помощь, но получил палкой по голове, и рухнул на землю. А тут и надсмотрщики подоспели – повалили Роксолана на землю, вбили в нее бронзовые стержни и привязали к ним руки и ноги Лобанова. Он застонал от бессилия. Перед его глазами показались сандалии Хатиаи. От сандалий несло, и Сергий отвернул голову – это был максимум сопротивления.

– Сначала я и тебя хотел привязать к столбу, – промурлыкал Хатиаи, – но передумал. Ведь никакого удовольствия! Или ты думаешь, я тебя не узнал? Узна-ал… У меня, дружок, глаз верный… Кнут мне!

Лобанов сжал зубы, закрыл глаза, и постарался расслабиться. Пусть потешится Хатиаи, пусть уймет жажду крови… Лишь бы выжить… И уж тогда он потешится сам!

Четырехгранный ремень из шкуры бегемота обжег спину, кровавая полоска прочертила ее там, где лопалась кожа, выдавливая густые шарики крови. Еще удар, еще, еще, еще… Хатиаи очень старался, всю душу вкладывая в избиение беззащитного, и получал от процесса огромное удовольствие. Быстро выдохшись, он стегал Сергия, шумно дыша и сопя, а Лобанов молчал. Он не потому терпел, что берег достоинство. Просто не хотел доставлять удовольствия Хатиаи.

И вот добровольный палач притомился. Задыхаясь, Хатиаи сказал:

– Воды! Облегчим участь Сергия!

Надсмотрщик поднес Хатиаи кувшин, тот взял его и опрокинул на спину Роксолану. Лобанов вытаращил глаза и зарычал от резучей боли – вода была соленая! Наверное, облей ему спину смолой и подожги – было бы не так больно. Едкая соль грызла оголенные нервы, напуская в мозг ослепительного света боли, одновременно затемняя рассудок. А палящее солнце добавляло «острых ощущений», прижигая кровенящую спину. Лобанов задыхался от мучения, оно находило волнами, а в промежутках, когда было просто больно, у Сергия пробивались отрывочные мысли. О мести. О жизни. Выжить! Во что бы то ни стало! Через боль, через проклятое солнце! Выжить! Иначе не дождаться мига возмездия, вожделенного мига, выстраданного в буквальном смысле этого слова!


Бил гонг, топотали мере, спеша окунуться в пыль «ямного прииска», как в этом времени называли карьер. Сколько он лежал, Сергий не помнил. Да и как это определишь? По солнцу? А как на него глянуть, ежели валяешься мордой в землю?

Неожиданно стало легче. Его отвязали от штырей и понесли.

– Т-ты з-зайди с-сначала, – донесся голос Заики.

– Угу… – ответил кто-то незнакомый.

Лобанов ощутил касания чужих рук. Его протащили в клеть и уложили животом на траву.

– Спасибо… – прохрипел он.

– Д-да… д-да… – взволновался Заика, и еле договорил: – Д-да чего там… Щас мы…

Сергий услышал плеск воды. Теплая – пресная! – вода пролилась на израненную спину, смывая соль и пыль. А после Роксолан унюхал резкий, непонятный запах.

– Щас Т-тахарка т-тебя т-травами п-полечит…

Какая-то теплая кашица размазывалась по спине, под бормотания и молитвы на невразумительном нубийском. Сергия посетило дежа-вю. Парфия, Антиохия… Авидия Нигрина лечит его исполосованную спину… И трава похоже пахнет…

– Спасибо, Тахарка… – выдавил Лобанов. – Уходил бы ты отсюда… Забирай Кашту и уходи!

Тахарка проворчал что-то по-своему. Аккуратно прикрыв спину Лобанова куском ткани, вымоченном в крепко пахнущем настое, Тахарка пробормотал:

– Вас обоих выдал Хори, Хори Косой… – и ушел.

– Заика, – попросил Сергий, – передашь это Ахми? Или Гефестаю? С ним хоть все в порядке?

– Ж-живой он, ш-шишку наб-бил, и в-все…

День двадцать пятый длился для Лобанова очень долго. Он то спал, то лежал и терпел, подгоняя свой организм: восстанавливайся скорей, скорей, восстанавливайся! Боль спадала медленно, постепенно. После полудня ощущения переменились – спину стало щипать. Травы, наверное, начали действовать… И чего там еще этот нубиец наложил в свое зелье?

К вечеру и щипать перестало. Спина словно коркой покрылась. Сергий шевельнуться боялся – вдруг лопнет?

А вечером шене ожило. Сергий терпеливо дожидался новостей. И дождался.

Вымотанный, но довольный Ахми пролез в клетушку, и сразу доложи г:

– Хори Косого мы наказали. В пасть его поганую навоза напихали, а руки-ноги ломом перебили… Он весь день провалялся на горячей скале. Мычал сперва, а к полудню спекся…

– А Кашта? – спросил Сергий.

– А нету его! – хихикнул Ахми возбужденно. – И Тахарка пропал…

– Молодцы… – натужно похвалил Лобанов. – А побег мы еще организуем…

Глава 8

1. Нубия, Ипермек, храм Льва

В городишке Севене, где дома и храмы крепко сидели на возвышенной части острова Неб, было не так душно – широкие рукава Хапи, обтекавшие остров, смягчали жару, словно уносили с собой, по течению. Отвесные стены речных берегов сближались настолько, что земли для посевов у их оснований не хватило бы и муравьям, а далее к югу долина реки сужалась еще сильнее, отмечая первый порог.

Зухос ленивым взглядом обвел храмы из белого известняка и красного гранита, отороченные темной перистой полосой высоких пальм. Он почти на месте. Он стоит у Врат Юга. Остается всего ничего – подняться за четвертую ступень порогов, в страну Нуб, и там, в храме Льва, добыть последний ключ… И откроются ему великие тайны, доселе хранимые в Хи-ку-Дхаути, и обретет он величайшее могущество, и весь род человеческий обратит в своих подданных… Зухос счастливо улыбнулся, и бегом спустился по лестнице, ведущей с холма к южной оконечности острова, где стояла толпа его слуг.

– Семь и семь раз к ногам моего владыки припадаю я! – низко склонился Торнай, порываясь пасть ниц.

Остальные слуги повторили его движение. «И впрямь ляпнуться готовы!» – подумал Зухос.

– Грузимся! – буркнул он, и слуги бросились к пристани, где покачивались три иму, прогулочные лодки. Одолеть пороги на прежней барке было делом невозможным.

Люди быстро расселись и ухватились за весла. Зухос залез в иму последним, устроился под навесом, и дал отмашку. «Ну, за четвертым ключом!» – подумал он.

Торнай затянул песню, и все гребцы ее подхватили:


Хе-хо! Хе-хо!

Наши весла бьют о волны.

Хе-хо! Хе-хо!

Нос иму взрезает воду.

Хе-хо! Хе-хо!

Наш корабль стремится к цели.

Хе!


Вот и первый порог. Побелевшая, словно от бешенства, вода с ревом катилась под уклон, разбиваясь между черных скалистых островков на хлещущие брызгами потоки. Жернова!

Слуги поспрыгивали в воду и руками проволокли иму по вырубленному в граните каналу, пока не выбрались на чистую воду. И потянулись дни пути. Ве-сельщики выкладывались по полной, но течение великой реки пересиливало греблю.

Миновав четыре гигантские фигуры Рамзеса, по тридцать локтей каждая, попарно стерегших вход в пещерный храм, иму вышли ко второму порогу. Здесь, на изрытых скалистых берегах острова Уронарти, стояла крепость, а где-то там, на востоке, между горами и пустыней, ворочают камни «охотники на крокодила»… Там им и место, убогим! Зухос с удовольствием отпил вина, щурясь из-под навеса на блистающие гребешки волн. Хорошо!

Проследовав мимо еще четырех крепостей, иму вышли на крутую излучину, и на фоне береговых утесов забелел городишко Гем-Атон. Здесь и заночевали, ибо утром их ждал третий порог, длинная стремнина, сразу за концом излучины, где Хапи, бурля у подножий крутых утесов темного песчаника, резко менял направление русла. Эти пороги задержали путников на четыре дня, а четвертые – на все пять.

Долина реки сузилась, она будто усохла в знойном мареве, но иногда разливалась гладкими сверкавшими озерами, окаймленными зелеными щетками тростников. Повсюду из воды торчали громадные квадратные морды бегемотов-хте, вокруг иму кружили крокодилы-эмсехи, словно приветствуя Зухоса. Их гребнистые черно-зеленые спины блестели во множестве.

Скалистые края долины начали спадать по высоте, широкие, сухие балки, заросшие колючими деревьями, прорезали берега. На склонах шелестели пучки жестких трав, кустарники пятнали засохшую и растрескавшуюся глину темными разрывчатыми лентами. Зато звездчатые метелки папируса нависали над водами, загораживая болотистый берег непроницаемой зеленой стеной двенадцати локтей в высоту.

– К берегу! – скомандовал Зухос, углядев узкий прогал в линии высоких трав, а за ним – круглые хижины с коническими крышами, облепившие гряду холмов. – Вооружитесь!

Хоть он и в хороших отношениях с царицей Аманишакете, но нубийцы – народец агрессивный. Вон, даже римляне с ними не справились, повоевали-повоевали, да и замирились.

Слуги живо высадились и окружили Зухоса обычным порядком. Среди слуг мелькали и черные лица, но никто из них уже не помнил, какого он роду-племени. Теперь у них была иная семья, иной патриарх, иной царь, бог и герой – Зухос. И, если бы он не сдерживал их порывы, они бы все отдали за него и плоть, и кровь, и душу.

Первыми гостей встретили дети нубийцев – черные голыши. Глазастые и зубастые, они визжали и вопили, скача вокруг. Осанистые воины, курчавые, с бородками, заплетенными в косички, сжимали рукоятки коротких мечей на поясах из жирафьих шкур, но угрожать не угрожали. Проявляли беспокойство лишь их жены и дочери, замотанные в ярчайшие ткани и увешанные целыми связками бус и ожерелий. Хижины стояли как попало, чередуясь без порядка, то сбегаясь, то разбегаясь по верхушке плоского холма, а потом в этом хаосе проявилась система, свободное пространство организовалось в подобие извилистой улицы, и круглые халупы выстроились в два ряда по обе стороны от нее. Улица спустилась с холма, обогнула соседнюю возвышенность и уперлась в стену из кирпича-сырца, ограждавшую огромный квадратный двор, занятый храмом Льва.

В массивных колоннах храма, в его пилонах с наклонными стенами угадывались зодчие Та-Кем. На дальнем холме дыбились три или четыре пирамиды – маленькие, локтей двадцати от земли до макушки, сработанные из камня, но не приземистые и основательные, как в Египте, а остроконечные, вытянутые в высоту.

– Ждите меня здесь! – приказал Зухос слугам, и вошел во двор храма.

Добрая половина двора была отдана под хафир – рукотворное озеро, окруженное статуями каменных львов, разинутые пасти которых служили водостоками. Храмовую дверь с боков стерегли лежащие львы из розового гранита, а стены пилонов были расписаны на тему похождений львиноголового бога Апедемака во всех его ипостасях. Вот Апедемак, шествующий во главе процессии богов. В его правой руке скипетр, в левой – знак жизни, на плаще изображен крылатый лев, на голове – корона; вот Апедемак, стоящий на боевых слонах; вот он же – на крокодиле…

Зухос вошел в храм, и со стен на него холодно глянули гигантские змеи, поднимавшиеся из лапчатых листьев аканта. Из-за пузатых колонн донеслось хоровое пение. Жрецы старательно голосили:

– «Привет тебе, бог великий, могущественный рукою, бог великий, носящий тайну Апедемак, который является к призвавшему его! Скрыта сущность его, не видит его никакой глаз, нет ему преград на небе и на земле! О, бог великий, дышащий знойным дыханием на врагов своих, истребляющий всех, кто злоумышляет против него! Владыка ярости, великий своей наружностью, победный и сильный, дающий нам всю жизнь и могущество, здоровье всякое и всю радость!»

Пользуясь тем, что жрецы были заняты исполнением хвалебной песни, Зухос проскользнул в святилище. Оно было квадратным в плане, а свет, пробивавшийся в крошечные окошки, скрещивался на изваянии четырехрукого и трехголового Апедемака. «Здесь!»

Волнуясь, бывший жрец осмотрелся. В каждой из стен было по глубокой прямоугольной нише, в которые утапливались плиты, исписанные иероглифами Та-Кем и значками страны Нуб вперемежку.

Зухос вчитался в надпись на левой плите, и бросил – не то! Перешел к средней, что хоронилась в нише напротив входа, за статуей. Знак некхакха! Та самая дверь! Сердце зачастило… Вложив царский кнут в отверстие, он нажал осторожно, и плита с шорохом повернулась на шарнирах, открывая полутемную каморку. Дохнуло пылью, не тревожимой тысячи лет. Тяжелая гранитная доска висела на стене, глубоко продырявленная иероглифами. Не дыша, Зухос вчитался. «Тебе, ищущему пути к порогу Хи-ку-Дхаути! Оставь надежды и забудь о желаниях, возьми в ум свой: тебя не сочли достойным великих тайн и направили на глухую окольную тропу, дабы не ступала нога твоя дорогой истины. Смирись!»

Прочитав надпись, кандидат в фараоны сначала даже не уразумел смысла. Рассудок его отказывался понимать сказанное. Скользя пальцами по фигурным выемкам значков, Зухос читал снова и снова, однако иероглифы оставались теми же, и значение их не менялось.

Он был как во сне. Бездумно, без смысла и цели, кружил вокруг трехглавого бога, глядя под ноги и шевеля губами, будто считая шаги. Древние его унизили! Не сочли достойным… Кого?! Самого Зухоса! Гадский ур-маа! Зухос замычал, не в силах удерживать в себе боль и злость. Этот жалкий старикашка, словно в насмешку прозванный «великим ясновидцем», провел его, как недоразвитого ребенка!

Спотыкаясь, отвергнутый вышел в зал, где жрецы старательно выпевали гимны. Эти постные лица, осиянные мистическим жаром, вдруг разъярили Зухоса. Он затрясся как в лихорадке, и заорал:

– Встать!

Коленопреклоненные жрецы поднялись с пола, их лица приняли глуповатое выражение, а глаза остекленели, словно замененные искусной подделкой из блестящих камушков.

– Всем утопиться!

Жрецы развернулись кругом, толкаясь, и побежали, валко и грузно. Одолев ступени, они с ходу попрыгали в хафир. Было что-то неестественное и отвратительное в том, с какой готовностью жрецы окунали головы, как разевали рты и набирали воды в легкие. Они захлебывались кашлем, раздирали себе горло пальцами, но чужая воля перебарывала все позывы к сохранению жизни, и вот пять, шесть, семь, восемь… восемь утопленников медленно закачались на мелкой волне, поникнув, распустив мокрые одежды, замерев с искаженными лицами. Голубая вода лишь оттеняла безжизненность тел.

Не обращая более внимания на убитых, Зухос присел на лапу гранитному льву и задумался. Удар, нанесенный ему, был страшен – ужасная правда придавила, мешая дышать и жить. Он проделал такой путь! Вверх по всему Нилу! И для чего?! Чтобы древние приложили его мордой о стенку? «Не достоин!» Ха! Это он-то?! «Смирись!» Да как же можно смириться с разбитыми надеждами?! Он шел сюда, чтобы забрать последний ключ от врат, за которыми его ждала Абсолютная Власть! Да где там – шел – летел! Летел и грезил, как войдет в Хи-ку-Дхаути, как прочтет древний рецепт и приготовит средство… Он бы принял его и сразу бы тронулся в обратный путь, по дороге превращая в слуг всех – солдат, жрецов, землепашцев! Не разбирая пола и чина, племени и цвета кожи! И, когда бы он прибыл в Дельту, весь Египет был бы его! А теперь что?!

Зухос выл и корчился – в душе. Внешне он больше напоминал статую.

«Сам виноват!» – прошила его трезвая мысль. Надо было все проверить – досконально. Убедиться, что ур-маа сказал правду, и лишь потом убивать его. Он сглупил тогда, в храме Изиды. Надо было самому спуститься в подземный ярус и найти Знак. Так нет же – он стал пытать этого старого пердуна! А то как же…

И вдруг Зухос все понял. Догадка была так проста, что его даже в пот бросило. Сергий! Вот кто шел «дорогой истины» – с самого начала!

– Ах, я дурак… Осел… Ничтожество!

Ведь он же видел, откуда вышел Сергий – там, в Доме Исет, – и эта девка с ним, жрица! Видел, и даже не поинтересовался, куда они заглядывали и что узнали. И сам же, балбес, запер Сергия в пирамиде… А Роксолан оказался умнее – нашел истинную усыпальницу. А «великий Зухос», выходит, рылся в кенотафе – ложной гробнице, созданной для таких же, как он, придурков. Или Сергию помогли друзья? Стоп-стоп! Тот слуга сказал, что Сергий выбрался сам. И выбрался с ключом! Иначе зачем ему было соваться в гермопольскии храм Тота? И ведь и об этом ему доложили… Пробился, дескать, Сергий со товарищи в старый храм Тота, и отбыл. А он что? А ничего! Он в это время тешил себя мечтами о грядущем величии и лобызал хегу с секхемом…

Зухос зажал голову руками и закачался было в полном отчаянии. Но тут блеснула идея, обещая выход из трудного и срамного положения… Рано еще говорить: «Конец!» Допустим, что в пирамиде Хуфу Сергий добыл первый ключ, в храме Тота – второй, а в Зешер-Зешеру – третий. И что? Сергия-то закатали в каменоломню! Значит, надо его оттуда изъять. Устроить им всем побег… Именно всем! Сергий – орешек крепкий, может и не поддаться, а вот остальные расколются…

Зухос вскочил, глумливая усмешечка то и дело кривила его рот. Завели меня, значит, на глухую окольную тропу? Ну, так считайте, что я возвращаюсь на верный путь!


Сплавляться вниз по Нилу было куда легче, чем идти против течения – пороги одолевались махом. Четвертый… Третий… На втором была остановка. Все три иму причалили к пристани у подножия крепости Уронарти, и Зухос торопливо поднялся по узкой лестнице, проложенной от реки через утесы, на самый верх. Легионеры его не видели, для них он был как бесплотный дух.

Фараон-неудачник прошел сразу в дом коменданта, тучного и лысого Корнелия Вара. Распаренный Корнелий, в одной красной тунике, сидел в полном изнеможении, развалясь на дорогом кресле из слоновьих бивней и черного дерева. Мускулистый нубиец, торчащий за креслом, сам упарился, орудуя опахалом, но толстяку все равно было жарко.

Пришелец жестом приказал рабу удалиться, и тот исчез.

– Узнаешь меня, Корнелий? – пропел Зухос, склоняясь к толстяку. Того бросило в пот, и не жара была тому причиной.

– Зухос?!

– Догадлив стал!

Сощурившись, Зухос осмотрелся. А ничего устроился Корнелий! Гладкие белые стены комнаты были украшены у пола широким светло-синим бордюром со сложным прямолинейным орнаментом из белых полосок, под потолком каймою шли цветы лотоса – синие, зеленые, черные, белые – на фоне матового золота. Невысокий потолок очерчивала узкая лента черных и золотых клеток и покрывали спирали и розетки на красных и голубых квадратах. Широкие косяки дверей обрамлялись узкими черными полосками, пущенными пунктиром, а в промежутках двоились поперечные голубые черточки.

Гость разложил складной стул из слоновой кости с верхом из леопардовой шкуры. Стряхнул брезгливо пыль, уселся, покряхтывая.

– Что тебе нужно? – хрипло спросил Корнелий.

– Что мне нужно? – механически повторил Зухос. Он резко склонился к вздрогнувшему коменданту, и раздельно сказал: – В каменоломне у Хатиаи содержится некий Сергий Роксолан и его люди, всего восемь человек. Так вот, мне нужно, чтобы ты помог им бежать.


2. Уасет, храм Яхве

Неферит не расставалась с третьим ключом. Жука-скарабея, вырезанного из твердого камня, она сжимала в руке – древний амулет придавал ей сил. Сергий, Сергий, что же делать, Сергий?..

Все было очень сложно с самого начала, а теперь еще сильнее запуталось. Сергий ей понравился сразу, как только она открыла глаза – там, на челне, посреди разливавшегося Хапи, – и увидела его лицо. Лицо было мужественным и добрым, улыбка смягчала его жесткие черты. И потом ей не пришлось сомневаться в верности первого впечатления – Роксолан не разочаровывал ее, наоборот! Она попала в плен его обаяния, его сильной и волевой натуры. И все лучше и лучше понимала, что в душе мужчины появился уголок для нее… Только уголок! Чертоги возводятся любовью… Любовь… Может, она влюбилась? Или простое влечение руководит ею? Ах, какая разница! Та ночь на крыше дома Уахенеба… Она тогда готова была забыть данные обеты и расплести «девичий локон»…

Неферит нахмурилась, и усилием воли отогнала пленительные видения. Не до того – Сергия нужно спасать! Вопрос – как? Что она может одна? А к кому обратиться за помощью? К римским властям? О, да – городской эдил всю жизнь мечтал ввязаться в рискованное предприятие.

Неферит шла вдоль Царской Дороги, понурая и рассеянная. Можно было подумать, что девушка растеряна, но нет, она была собрана и сосредоточена. Это всегда ее отличало – в трудные моменты не расклеиваться, а искать выход.

Дошагав до древнего храма Яхве, Неферит остановилась. По ступеням храма спускался Йосеф бар Шимон, богатейший человек, тот самый, что готов был продать Зухосу оружие для его головорезов. Аргентарий покрутился около квадратного жертвенника с четырьмя «рогами» по углам, зачем-то постучал кулачком по огромной бронзовой чаше. Обратиться к Йосефу?

Неферит улыбнулась столь нелепой идее. С чего бы пособнику Зухоса помогать врагам своего клиента?! С другой стороны… Да, Йосеф – человек жесткий и недобрый, но справедливый. Он всегда держит данное слово, пусть даже в убыток себе. Нищим он никогда не подает, считая милостыню развратом, но готов дать попрошайке работу. Неферит сжала скарабея, и решительно направилась к Йосефу.

Иудей с легким удивлением заметил красавицу, шагавшую к нему уверенной походкой, покачивавшую бедрами, распустившую гриву черных волос, густых и блестящих, вздрагивавших на ходу.

– Мир тебе, Йосеф!

– И тебе мир, девушка, – прищурился иудей. – Мы знакомы?

– Нет! Но я знаю тебя, а имя мое – Неферит.[50]

– Имя твое подходит тебе, – улыбнулся Йосеф.

– У меня к тебе очень важный разговор!

– Слушаю.

– Не здесь!

– Тогда вернемся в храм.

– А… мне можно? Я служу Изиде.

– Насколько я знаю, – спокойно сказал купец, – ваши жрецы давно уж верят в единого бога, а Изида, Амон и прочие – лишь ипостаси его…

– Ты хорошо осведомлен, – неласково усмехнулась Неферит.

– Работа такая.

– А твой бог?

– Мой бог… – проговорил Йосеф со странным выражением, и вздохнул: – Кто видел его, моего бога? Этот храм, – обвел он рукой угловатое строение, – только с виду походит на тот, что возвел Соломон. Под сводами его не читают Тору, здесь не чтут закон Моисеев. Войди, Неферит!

Девушка робко поднялась по ступеням, миновала две бронзовые колонны при входе, перешагнула порог чужого храма, и оказалась в притворе – уламе. Его стены были покрыты выпуклыми изображениями херувимов, пальм, распускавшихся цветов. Вдоль стен горели золотые семисвечники, а прямо перед Неферит стояло изваяние бога, очень древнее, если судить по окаменелой позе. Бог, бородатый, затянутый в странный халат, сидел на троне, положив руки на колени и пуча круглые глаза. Правая половина – зеркальное отражение левой. К ногам статуи жались две маленькие женские фигуры.

– Это – Яхве! – торжественно объявил Йосеф.

– Да? – вежливо сказала Неферит. – А кто это с ним?

– Это жены Яхве, Ашима-Бетхил и Анатха-Бетхил… Моисей отринул их, сочтя женщину сосудом зла. Давным-давно, еще до пирамид, наше племя жило в тех местах, где ныне соседствуют Вавилон и Ктесифон, на благословенных берегах Евфрата. Поклонялись Яхве, сеяли зерно, пасли скот. Но более сильные соседи «попросили» нас, и племя израильтян покинуло родные пределы. Вел их вождь Авраам… В ту далекую пору женщин уважали и ценили, и этот храм, Неферит, последнее прибежище для тех древних порядков… Но я не хожу сюда молиться, ибо не знаю бога, но ведаю божественные сущности сфирот, поддающиеся постижению. И владею именем бога, приближаясь к бесконечному и непостижимому началу Эйнсоф…

– Ты не веруешь в бога?! – изумилась девушка.

– Как у вас все просто… Верую – не верую, черное – белое… А так не бывает. Вы как дети, всему ищете название и место, и как дети верите в собственные сказки о бородатых божествах, раскатывающих по небу на колесницах и мечущих молнии во врагов своих… А суть Творца непостижима. Не дано человеку понять бога, для этого нам нужно уподобиться высшему существу, изменить природу свою, но тогда мы перестанем быть людьми… – Тут Йосеф спохватился: – Заговорил я тебя!

Отойдя в боковой придел храма, он со вздохом опустился на каменную скамью.

– Итак? Какая беда привела тебя ко мне?

– Зухос! – выпалила Неферит. – Вот как зовут эту беду. Он убил моего ур-маа, его слуги едва не доконали меня саму, а моего друга он обманом выдал за самого себя, и его отправили в каменоломню. Помоги мне вытащить его оттуда. Ты же можешь, я знаю!

Йосеф напрягся.

– А чем Зухосу помешала ты? – спросил он.

– Я следила за ним в Дельте. Но Зухос понял, кто я, и приказал меня убить. Мне удалось бежать, и Сергий спас меня… Он и семеро его друзей.

– А этот Сергий… Он что, тоже следил за Зухосом?

– Нет, – усмехнулась Неферит, – Сергий должен убить Зухоса. – Вдруг она нахмурилась, и сказала резко: – Мощная Сохмет! Кому я это говорю… Ты же тот, кто вооружает убийц Зухоса!

Йосеф поморщился.

– Опять эти детские суждения, – сказал он раздраженно, – детские обиды! Да, я продаю Зухосу оружие. Слышишь? Продаю! Не вооружаю, а продаю вооружение.

– Но оружие убивает.

– Кого? На роме Зухос не поднимает руку, для него они будущие подданные. Буколы нападают на римлян. А мне их за что жалеть? За то, что римляне разрушили мой родной Ершалаим? За то, что рассеяли мой народ, лишив нас родной земли, отняв дома отчие и могилы предков?

Йосеф сердито фыркнул, насупился, но быстро вернул себе обычное настроение.

– И запомни одну вещь, – произнес он негромко. – Никогда доброму и совестливому не стать богатым. Золото дает мне власть, которую я употребляю во благо моих ближних и дальних. Но если я начну жить по законам чести и справедливости и отказывать зухосам, я стану нищим. А оружие для буколов продаст тот, кто наплюет на честь и закон. И будет прав! Не-ет… Уж лучше ко мне пусть придет золото Зухоса… Я найду ему достойное применение.

Неферит печально кивнула. Она понимала этого человека и не злилась на него, жалела даже. Ведь у старого аргентария нет друзей. Наверное, были женщины, но что или кого они любили – золото Йосефа или хозяина золота? Ответ ясен без подсказки…

– Извини, – вздохнула Неферит. – Пойду я…

– Стой! – сухо сказал Йосеф, и поднялся, легко и пружинисто, как молодой. – Я помогу твоему горю… Помогу тебе! – сердито добавил он, заметив, как радостно заблестели глаза девушки. – Не римлянам и всему роду человеческому, до которого мне нет никакого дела, а тебе. Ты хочешь, чтобы Сергий и его друзья очутились на воле? Ладно! Я попробую это устроить…

– Спасибо тебе… – прочувствованно сказала Неферит. В этот момент, наверное, сработала ее развитая интуиция, иначе она не могла объяснить себе, почему выболтала важный секрет. Девушка раздельно проговорила: – Только ты зря думаешь, что помогаешь мне одной. Зухос ищет Хи-ку-Дхаути, а Сергий мешает ему, и хочет опередить. Понимаешь? Кто из них первый войдет в тайный замок Тота, тот и победит. Но если победа достанется Зухосу, плохо будет всем. И тебе, и мне, всем. Ближним и дальним!

– Хи-ку-Дхаути… – проговорил Йосеф. – Худые вести… Ах, худые…

– Не волнуйся, – успокоила его Неферит. – Зухос идет по ложному пути. А вот Сергию открылась вторая дверь, и вот он, ключ от третьей.

Неферит разжала кулачок и показала каменного скарабея. Йосеф внимательно оглядел амулет.

– А прежде был уджат и тьет? – негромко спросил он.

– Да… – ошеломленно сказала девушка. – А откуда ты знаешь?

Йосеф усмехнулся.

– Это неважно, – мягко сказал он. – А четвертый ключ – это анкх, древнейший символ жизни… Но пойдем, я познакомлю тебя с теми, кто поможет тебе добыть свободу для твоего Сергия.

Йосеф повел Неферит во глубину храма. Они шли темными переходами, по сторонам высились гладкие колонны, бликующие в отсветах люкносов. Потолок прятался в темноте.

– Это воины? – старалась угадать Неферит. – Те, что помогут мне?

– Почти, – загадочно ответил Йосеф. – Тс-с! Слышишь?

Неферит прислушалась. До нее донеслась музыка – сыпали цимбалы, тоскливые трели выводила флейта, глухо рокотали барабаны, задавая ритм.

Впереди замерцали огни множества факелов, они горели целыми пучками между колонн, которые двумя концентрическими кругами обступали каменную площадку. Музыканты были невидимы, а на круглой площадке танцевали семеро девушек примерно одного возраста. Они были голые и босые, только драгоценные пояски из золотых цепочек, с подвесками из рубинов и сапфиров вперемежку, стягивали узенькие талии, да браслеты позванивали на запястьях и лодыжках. Девушки были красивы, похожи, как горошины в стручке – брюнетки с чеканно правильными мелкими чертами, идеально прямыми носами, твердыми подбородками, густоволосые и крепкие. Неферит отметила гибкость и силу их тел – девушки, переступая, изгибаясь, то вздымали руки вверх, то вращали бедрами, диковато взглядывая из тени ресниц, но их плоские животы не дрожали, а груди не болтались, как тряпичные мешочки, лишь упруго подпрыгивали.

– Это девушки Кадешим, – шепотом объяснил Йосеф, – они священны и служат богу.

Неферит была потрясена.

– Они совсем как мы, – тихо сказала паллакида. – Тоже танцуют нагими. Я даже подумать не могла, что иудейки способны оголить свое тело… И они тоже гладкие, нигде ни волоска, все свели…

– Волосам место наголове, – усмехнулся Йосеф. – Ты лучше смотри, какая открытость, какая сила чувств…

«Ага!» – подумала Неферит. – Не такой уж ты и старый. Вон как глаза блестят!»

Но девушки Кадешим и впрямь владели великим искусством – передавать своим телом все волнения, томления и желания, обуревавшие человека. Высоким и резким аккордам, со сменой дробных и затяжных ударов, они отвечали непрерывным током движения, переливами всех поразительно послушных и сильных мышц. Танцовщицы склонялись, доставая пол вытянутыми руками. Медленно и согласованно крутились, торжествующе поднимая руки с повернутыми вниз ладонями, а их животы и бедра извивались, нагоняя волну оцепеняющей силы. И вдруг музыка стихла. Тишина обрушилась, как гром. Девушки замерли, вытянувшись стрункой, плотно сжав ноги и сцепив ладони вскинутых рук.

– Девушки! – позвал Йосеф.

Девушки Кадешим удивленно посмотрели в его сторону, и заулыбались, узнав. Нисколько не смущаясь своей наготы, они подошли и поприветствовали Йосефа, почтительно называя его «рабби».

– Девушки, – сказал Йосеф торжественно и строго, – пришло время и настал час!

Неферит вздрогнула, сразу вспомнив ур-маа.

– Вы являли богу красоту, – продолжал Йосеф, – а теперь покажите ему свое умение. Вы отправитесь выручать того, кому выпал жребий сразиться с демоном.

Девушки Кадешим кивнули с той же поразительной согласованностью, что отличала их танец.

– Мы только сумки соберем! – сказала одна из них Девушки ускакали, крутя тугими попами, и Неферит перестала сдерживаться, дала волю гневу.

– Я просила о помощи! – резко сказала она. – Как эти девчонки могут помочь?

– Увидишь, – усмехнулся Йосеф, показывая дорогу. – Сюда!

Они вышли в храмовый двор-азару, невеликий размерами. По трем сторонам квадрата его обносили колонны, а четвертую замыкала стена храма, сложенная каменными блоками-квадрами и отмеченная двумя зияниями, прикрытыми дверью и решеткой. Двор не был вымощен каменными плитами, даже трава не покрывала его – песок ровным слоем лежал по всей его поверхности, крупнозернистый красный песок. По обе стороны от выхода, у самой стены, стояли деревянные статуи в рост человека, истыканные так, что древесина казалась рыхлой.

– Я попрошу девочек показать тебе, на что они способны, – сказал Иосеф.

«Девочки» не заставили себя ждать – выпорхнули вереницей, одетые по-эллински – в легкие эксомиды, не стеснявшие движений. Они скреплялись застежками-фибулами на правых плечах, оголяя левые груди. На ногах у Кадешим были сандалии на толстой кожаной подошве, с длинными ремешками, оплетавшими икры.

– Мы готовы.

– Познакомьтесь! – сказал Иосеф. – Это Неферит, жрица Дома Исет в Мемфисе.

Кадешим отвесили общий поклон.

– Покажите ей, на что вы способны, дабы Неферит знала, на что рассчитывать…

Девушки сняли сумки одинаковым движением. Переглянулись. Одна из них изящно присела, достала из сумки пару метательных ножей, и отошла, шагая по песку. Не оборачиваясь, она крикнула:

– Глаза!

И, резко крутанувшись, метнула ножи с обеих рук. Клиночки сверкнули на солнце и вошли в оба глаза статуи, примыкавшей к двери.

– Неплохо, да? – тихо прокомментировал Иосеф.

Вышла другая девушка. Непринужденной походкой она отсчитала десять шагов, развернулась, разбежалась… И буквально взлетела по стене храма, повиснув в десяти локтях от земли и удерживаясь на кончиках пальцев рук и ног. И это было только начало! Она закинула ногу, цепляясь за одной ей видимый уступ – крошечную зазубрину в камне – и полезла, перехватываясь, до края крыши, подтянулась… Все! Девушка приветливо помахала рукою с крыши храма.

– Ничего себе! – впечатлилась Неферит.

Подошла очередь следующей. Девушка вопросительно посмотрела на Йосефа, и тот кивнул. Остановившись в дверях, он крикнул в темноту:

– Выпускайте!

Решетка в стене храма ржаво заскрипела и поднялась. Глухое ворчание послышалось Неферит, но не зверь вышел во двор, а огромный человек, загорелый, мускулистый, в одной лишь набедренной повязке. В правой руке он держал палку, левой сжимал длинный нож. Мрачно оглядев азару, верзила звучно икнул и утер слюнявый рот обратной стороной ладони.

– Это преступник, – спокойно объяснил Йосеф, – опасный убийца. Мы специально выслеживаем таких, как он, ловим и держим при храме. На них отрабатывают технику боя…

Девушка спокойно подошла к ухмылявшемуся здоровяку и ударила его ногой в живот – легонько, лишь бы раздразнить. Здоровяку это не понравилось. Он взревел и бросился на нее, замахиваясь палкой. Но девушка с легкостью увернулась от удара, сделала почти неуловимое движение, заходя верзиле за спину, и нанесла ему молниеносный укол пальцем. Мужик содрогнулся. Он выронил палку и рухнул на колени. А девушка, словно забавляясь, чиркнула его по шее ребром ладони, и он повалился навзничь, закатывая глаза. Красавица победила чудовище.

– Убить? – спокойно спросила она.

– Как хочешь, – улыбнулся Иосеф.

Последовал молниеносный удар по горлу. Верзила обмяк, словно сдуваясь.

– Эсха! – крикнула девушка, и швырнула палку верзилы в сторону одной из подруг.

Эсха шагнула навстречу, и резким ударом перебила палицу в воздухе – на песок упало два обломка.

– Довольно! – рассмеялась Неферит. – Ты меня убедил. Кстати, ты с нами?

– Восемь девушек и один старик? – мягко улыбнулся Иосеф. – Это перебор… У меня дела, Неферит. Я дал слово, и должен сдержать его – пригоню два корабля с оружием для Зухоса и возьму с него деньги. Я давно выбрал свой путь, и держусь его, а ты ступай своим…

– Зухос – вне закона, – заспорила Неферит. – И ты можешь быть свободен от клятвы.

– Нет, – покачал головой Иосеф. – Кто не сдержит слова, будет проклят и погибнет в этой, видимой, и в той, невидимой, жизни. А я клялся неизреченным именем Яхве, при звуке которого содрогается земля, море отступает от берегов, гаснет пламя и опускается тьма. Ступай, Неферит! И помни: у нас разные дороги. Мы сошлись на перекрестке, – он обвел руками храмовый двор, – и вновь расходимся. Ступайте с миром…

Девушки Кадешим одновременно поклонились, и Неферит совершила то же движение, попав в такт.

Глава 9

1. Каменоломни «Пер-Исфет»

Что уж там за травы натирал нубиец, неведомо, но зелье подействовало. Трех дней не прошло, а шрамы на спине у Сергия стали чесаться – верный признак заживания.

Забухал на рассвете барабан, мере повыползали из своих нор, сбрелись на завтрак. Заглотали, что попало в плошки, построились, побрели «добиваться рекордных показателей и новых трудовых побед».

Колонна мере тащилась меж двух колонн конвоя – легионеры ступали не спеша, в левой руке – щит, в правой копье. Порой они косились на понурых мере, но те брели послушно, как овечки.

По правую руку от Сергия вышагивал упитанный легионер с облупленным носом. Подбородок его белел незагорелой кожей, видно, бороду сбрил служивый. И руки, и ноги его покрывал выгоревший рыжий волос. Легионер поймал взгляд Лобанова, и вдруг подмигнул – задорно эдак, заговорщицки. Дескать, мы с тобой одной крови!

– Сергий Роксолан? – осведомился он.

– Ну? – удивился Лобанов.

– Не оборачивайся. Как шел, так и иди. И слушай…

Роксолан пожал плечами и стал слушать. Передвигался он в середке контуберния – впереди маячили спины Гефестая и Эдика, сзади топали Искандер и рабы, за Регебалом плелся Ахми.

– Сезий Турпион был извещен о постигшей вас неудаче, – пафосно заговорил легионер, – и приказал устроить тебе и товарищам твоим побег, дабы довершить начатое! Будь готов в третью ночь, когда Луны не будет на небе. Калитки в обеих стенах откроются, только чтобы пропустить вас всех, сразу после третьей стражи. Ты слышал, что я сказал?

Лобанов молча кивнул, и легионер удовлетворился его ответом. А душу Сергия рвало напополам. Очень хотелось верить, что помощь пришла, но сомнения уравновешивали надежды.

Мере гуськом спустились в карьер и разбрелись по местам, поднимая орудия труда, брошенные вчера. Сергий подхватил молот и пристроился к Искандеру. Тиндарид вставил бур в недосверленную скважину, и кивнул другу: давай, мол, бей.

Лобанов ударил и, замахиваясь, быстро передал слова легионера. Искандер от неожиданности чуть бур не выпустил из рук.

– Держи!

– Держу… – пролепетал Тиндарид. – На третью ночь! – и добавил шепотом: – Ура-а…

– Не урякай, – буркнул Лобанов, – а подумай сначала!

– О чем?!

– О том! Зачем Сезию устраивать нам побег? Что ему, трудно было сбегать к префекту, чтоб тот подписал приказ о нашем немедленном освобождении? К чему городить всю эту монтекристовщину?.. Вот ты скажи мне.

– Блин! – огорчился Искандер. – А ведь действительно… Тогда что же – опять подстава?

– Орк его знает… Хотели бы нас прибить, так давно бы в расход пустили. А побег… Не знаю, как тебе, а мне за этой авантюрой чей-то хвост мерещится… Гребнистый такой…

– Думаешь, это Зухос балуется?

– Ни хрена себе баловство… – пробурчал Сергий. – Крепче держи! – Поколотив молотом, он сказал, отпыхиваясь: – Опять ему товарищ занадобился? Что-то верится с трудом. А! – осенило его. – Знаешь, что, наверное? Зухос просек, что не туда забрел! А он не дурак, и быстро сообразил, что мы-то на верном пути…

– И решил вытащить на волю и проводника, и ключ, – кивнул Искандер. – Хотя стоп, ключ-то у Неферит… Слушай… А, может, это Неферит все затеяла?

– Тогда при чем здесь Сезий Турпион и его трогательная забота?

– Тоже верно… Или это Кашта решил помочь? Опять-таки, при чем здесь Сезий?..

– Не нравится мне это, – задумался Сергий, и глянул на бур. – Все, вынимай! По черточку ушел.

– Что делать-то будем? – спросил Искандер.

Сергий задумался.

– Вот что, – сказал он веско, – не будем ожидать неприятностей. Бежим сегодня.

Искандер вылупился на друга.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. А чего ждать? Пока нас «спасут»?

– И как?

– Как?.. Ты на чем стоишь?

– Я? – удивился Искандер и посмотрел себе под ноги. – На граните! При чем тут…

Сергий поднял руку, останавливая друга.

– Мы с тобой торчим на почти что готовом блоке. А внизу, под склоном, та выемка – помнишь, где нас Ахми застал?

– Ну?

– Надо успеть за сегодня забурить все скважины, и отвалить глыбу под вечер. Она ляпнется точнехонько рядом с козырьком. Скомандуют отбой, и мы все там спрячемся. Надо будет, и в песок зароемся, потерпим как-нибудь. А как все покинут карьер, мы выбираемся и прячемся до полной темноты.

– Неплохо, неплохо… – оценил Искандер. – А если искать начнут?

– А если мы укроемся под стеной римского лагеря? Кто ищет мышь под хвостом у кота?

– Здорово… А что? Может получиться…

– Должно получиться. Второй попытки нам не дадут – или мы сдохнем, или вырвемся. Давай, шепни нашим, а я пока накерню…


День тянулся неимоверно долго. Солнце как прилипло к небу в одной точке, и ни с места. Вечность прошла, прежде чем скомандовали перерыв. Поклевали, покусали, и опять потекли долгие-предолгие минуты, вязкие, как засахаренное варенье.

Зато работа кипела, Сергий с Искандером вкалывали по-стахановски, успев до вечера и насверлить дырок, и забить в них колышки, и пролить их водою. Главный надсмотрщик нарадоваться не мог на ударников труда.

– Что, – скалился он, – помогли-таки воспитательные меры?

– А то! – усмехался Лобанов. – Выводы я сделал…

Правда, не стал уточнять, какие именно.

Вечер настал внезапно – палящее солнце кануло за скалы на западе, и тут же пали сумерки. Загремело бронзовое било, сзывая мере и объявляя конец еще одного дня в длинной цепочке, начальное звено которой – лишение свободы, а последнее – лишение жизни. Уходили узники куда живее, чем утром – звякали роняемые инструменты, кто-то кашлял, кто-то хрипло переговаривался. Ноги, загребавшие песок, соединяли и множили шуршащие звуки, надсадное дыхание уработавшихся людей перебивалось резкими криками надсмотрщиков. Постепенно все шумы стихали, террасы карьера пустели.

Внезапный чих ударил Сергию по ушам.

– Ти-хо!

– Мне песок в нос попал, – оправдывался Эдик.

– Я щас тоже попаду, – пообещал Гефестай, – в то же место…

– А то я не знаю, какой ты у нас изверг…

– Да тихо вы! – зашипел Искандер.

– Все путем, – успокоил его Эдик. – Никого нет, одни мы…

Лобанов разгреб песок, отряхнул с себя, и осторожно выглянул в щель между скалой и отваленным ими гранитным блоком. В ямном прииске почивала тишина. Вечером их не хватятся – темно уже, плохо видно, а вот утром отсутствие девяти человек станет заметно. Однако сразу никто в погоню бросаться не будет. Сначала усилят охрану оставшихся мере, выставят караулы вокруг карьера, чтобы каждый видел силуэты легионеров, торчавших на краю «Ямы». И лишь потом будет отдан приказ: «Догнать!» Ведомые следопытом из нубийцев (довольным, что можно прогулять работу), надсмотрщики пойдут по отпечаткам ног беглецов. Пойдут не затем, чтобы настигнуть и вернуть, а просто обнаружить трупы и пересчитать их, дабы не нарушать отчетность…

– Уходим к нашей водичке, – ухмыльнулся Сергий.

Беглецы поспешили на восток – откуда только силы взялись? Бодро топали, как на параде.

До воды добрались в полной темноте, но уж напились вдосталь.

– Кто не видел живого бурдюка, – проговорил Эдик, – может посмотреть на меня… – и звучно икнул. – Точнее, пощупать…

– Мы сейчас все такие… – довольно пропыхтел Гефестай.

– Пейте еще! – приказал Сергий. – Чтоб из ушей лилось. Нам, считай, всю ночь идти, а следующий водопой только на берегу Хапи.

– Если я наклонюсь, – пробулькал Эдик, – из меня все выльется…

– Пей, сказал!

Сергий и сам-то глотал воду без особой охоты, но глотал – чисто механически, из чувства долга.

– Все напились?

– Все перепились… – проворчал Акун.

– Это все же лучше, чем пересохнуть, – сказал Сергий.

– Что да, то да.

– За мной.

В известном тупичке они задержались. Искандер на ощупь отыскал расселину, куда они сложили найденное древнее оружие, и раздал по мечу в руки. Гефестай прихватил и секиру.

Вода, отяжелившая желудки, и клинки в руках прибавили всем уверенности и подняли настроение.

Уахенеб запел даже.

– Маасен пет, маасен та… – тихо выводил он.

– Мака шебсен эр маау! – взвыл Эдик. Две руки одновременно – Гефестая и Сергия – достали «сарматскую» шею.

– Не ори, не дома! И дома не ори!

– Да, – сказал Ахми, любовно поглаживая кепеш, – голоса в пустыне разносятся далеко…

– Двигаем, – скомандовал Сергий. – Спешить не надо, пока дойдем до лагеря, как раз все спать улягутся.

– А дальше? – промямлил Кадмар.

– Проблемы решаем по мере поступления.

– В любом случае, – сказал Регебал, – в шене я больше не ногой.

– Аналогично! – буркнул Эдик, потирая шею. – Хорошо, хоть не секирой…

– Вы мне можете объяснить, – сказал Ахми, – куда мы идем? С нубийцем не вышло, я понял. И что теперь?

Сергий вполголоса изложил свой простенький план.

Девять беглых пошагали к лагерю. Света от луны было мало – ночное светило подтаяло до едва заметного полумесяца, но звезд высыпало масса, и их холодное бестеневое сияние заливало землю, выделяя каждый камешек на пути.

Лагерь-каструм Сергий сперва услышал, и лишь потом увидел пильчатую линию частокола. За пределы каструма вырывались крики и хохот, рваный свет костров резче выделял кромку стен.

– Закапываемся во рву, – тихо скомандовал Лобанов, – там песка нагребло – кучи. Кадмар, Уахенеб, Искандер! Сбегайте на разведку, узнайте, велика ли стража на входе в долину.

– Значит, – заговорил Искандер, улыбаясь, – искать «окно» не будем?

– Не будем, – мотнул головой Сергий. – Уходим через «дверь».

– Как вошли, так и выйдем, – перевел для себя Гефестай. – Может, и мне сходить, глянуть?

– Сиди уж, – хмыкнул Эдик. – Великоват ты, сын Ярная. Как отощавший хте…

– Щас получишь, – неуверенно прошептал Гефестай.

– Разговорчики.

Шепотки стихли. Разведчики серыми тенями растворились в ночи. Сергий нагреб на себя песок, и лежал, пялясь в небо и благословляя всех богов подряд за отсутствие у римлян собак. Псы – это перебор…

Шум за стенами лагеря стал утихать. Роксолан прислушался. Шорох? Или ему показалось? Нет, в смутных тенях обозначилось движение.

– Это мы… – донесся выдох из темноты.

– Сюда… – подал голос Сергий.

Три сгустка тьмы отпочковались от ночи и приблизились, трансформируясь в Кадмара, Уахенеба и Искандера.

Тиндарид подполз к Сергию, и шепотом доложил:

– Сторожат на двух постах, у одной стены и у другой! Там пять человек, и там пять! Между ними большой костер. Что они там жгут, не знаю, но горит ярко, все видно…

Роксолан задумался.

– А каструм оттуда виден? – спросил он.

– Как на ладони.

– Может, отвлечь их как-нибудь? – прошептал Гефестай.

– Как?

– Пожар! – прошипел Эдик.

– Где? – удивился Гефестай.

– Пожаром отвлечь. Зажечь каструм.

– Стоп, – остановил его Сергий. – Молодец. Садись, «пять». Каструм не подожжешь, а вот дом управителя запылает только так. Короче, я в гости к Хатиаи, а вы ползите, докуда доползете, и ждите меня.

Сергий обошел стену каструма, пока не оказался напротив того места, где стоял дом управителя каменоломни. Влезть на частокол, обмазанный глиной, было не сложно – обмазка поотваливалась, оголяя сучья, из которых плели основу-тын. Взобравшись на верх стены, Роксолан распластался и оглядел лагерь. Строгая планировка отличала всякий каструм, даже этот, где ночевала стража «Пер-Исфет». В углу, огороженный забором из кирпича-сырца, стоял дом управителя. Тусклый огонек лампиона мерцал за его распахнутыми дверями. «Ну, была не была!»

Сергий осторожно спрыгнул вниз, благословляя низкий уровень дисциплины в «Пер-Исфет». Скользящей походкой он двинулся ко входу в дом человека, которому был кое-что должен. Ему было немножечко стыдно, что личная месть заслонила ему общую пользу, но пожар – это неплохой выход, отличный отвлекающий маневр…

Лобанов прошел в дом, втягивая ноздрями чужие запахи. Хозяин спал. Он растянулся на кровати, голый, потный, и храпел, некрасиво отвалив челюсть. Сергий приблизился, и нанес несильный удар Хатиаи по шее. Тот всхрапнул и затих.

Найдя легионерский платок, Сергий завязал ему рот. Поискав глазами, обнаружил подходящий предмет – тонкий медный прут, поддерживавший полог над кроватью, – и связал им управителю руки. Другой прут стянул ноги Хатиаи.

Быстрее, быстрее!

Лобанов собрал в кучу все циновки, что лежали на полу в обеих комнатах, навалил сверху плетеные стулья, изящные столики на тонких ножках, пару табуретов, тростниковые занавески с окон. А потом затащил хозяина дома на весь этот горючий материал. Принеся лампион, он пошлепал Хатиаи по щекам, приводя того в чувство, и вежливо сказал:

– Добрый вечер. Узнаешь?

Хатиаи выпучил глаза, задергался, замычал сквозь ткань.

– Так встрече радуешься? – осклабился Сергий. – Ух ты, мой радостный! Извини уж, хотел тебя отдубасить как следует, да некогда все. Я тебя подвялю маленько, ты не против?

Хатиаи еще пуще задергался, а глаза его сделались и вовсе круглыми.

– Ты против? – развлекался Лобанов. – Ах, какая досада…

Он сходил за лампионом и подпалил циновки – те занялись сразу, затрещали, повеяло жаром. Огонь жадно забегал по тонконогой мебели, лизнул жирный бок управителя. Управитель дернулся, забился, под его чревом затрещал столик из черного дерева.

– Грейся, сволочь, – процедил Сергий и вышел во двор.

Дом управителя был обсажен кривыми деревцами, а под навесом располагался глубокий колодец, откуда черпали воду для стражи, для надсмотрщиков, для мере. Рядом с колодцем стояла бочка, полная воды. Сергий подумал-подумал, и вернулся в дом. Где-то он тут видел бурдючок… Вот он! Подхватив бурдюк, он живо наполнил его животворной влагой. Пригодится.

Стену он одолел по приставной лестнице. Усевшись наверху, Сергий вытянул ее и спустил наружу – не следует пренебрегать комфортом, если он бережет время и силы. Придерживая бурдюк левой рукой, сжимая кепеш правой, он быстро спустился и пошагал к выходу из долины. Сейчас решится многое… Пробьются они или не пробьются, интересно? Интересно ему… Надо пробиться. Надо! Что хорошего в смерти, пусть даже героической?

Сзади прорезался дикий поросячий визг – видимо, платок прогорел и Хатиаи подал голос. Молодец, на то и расчет…

А впереди замелькали факелы. Раз, два, три… Восемь факелов. Нормальненько… Сергий медленно присел и вытянулся в ложбинке. Мимо, крича и ругаясь, пронеслись легионеры. Давайте, давайте – спасайте своего ошмаленного начальничка…

Лобанов отклонился к скалам, и буквально наткнулся на Искандера. Сверкнуло лезвие меча.

– Осторожно! – недовольно выпалил Сергий. – Чего ждем?

– Там нубийцы, – ответил Искандер. – С луками. Двое.

Роксолан огляделся и тихо подозвал:

– Ахми, ступай к этим стрелкам. Руки вверх подними и иди. Скажешь, что мы друзья Кашты, что не хотим их смерти… Предложишь им сдаться. Если не сложат оружие до того, как завоет шакал, остренькая бронза выпустит из них всю кровь. Так и передай.

Ливиец крикнул в темноту что-то на языке нуб, и пошел вразвалочку к костру, высоко поднимая руки. Из мрака выступили двое лучников-нубийцев, цвета безлунной ночи, чьи тела угадывались лишь по отблескам огня. Они выслушали Ахми и заболботали по-своему. Сергий не стал ждать, пока они договорятся. Сложив ладони по-особому, он поднес их ко рту, и издал вой шакала. Оба нубийца тут же отбросили луки и упали на землю, предлагая себя связать. Ахми с удовольствием исполнил их просьбу.

Лобанов вышел к костру победителем. Ливиец обернулся к нему, довязывая ноги второму стрелку, и сказал:

– Их зовут Арнехамани и Силко, – оба нубийца закивали курчавыми головами, тыкаясь лбами в песок. – Они говорят, дальше еще одна застава – там, где пещера, помнишь?

– Помню… Ладно, берем луки, и вперед. Застава – так застава…

Девять спин, недолго отсвечивая, углубились в теснину каньона и пропали во тьме.


Погони пока не было слышно и видно, но если впереди беглецов ждала застава, то с погоней торопиться смысла не было – пускай эти обнаглевшие мере попадут в клещи! Захрустят, как омары в крепких челюстях…

А Сергий спешил. Все надежды он связывал с внезапностью. Долгие, бесконечные ночи давно разленили римлян. Стоять в дозоре всю ночь напролет? Пялиться в темноту, высматривая беглых? А смысл? Если и пустится какая-нибудь тварь в бега, то раз в год, не чаще.

– Пить хотите? – пробурчал Сергий, снимая с плеча бурдюк. – Хлещите.

– Где взял? – оживился Искандер.

– Посылка от Хатиаи…

– Ты его… того?

– Да так… Запалил костерок, положил погреться…

Друзья посмеялись. Они шагали в темноту, туда, где было опасно и ничего не известно, это держало в тонусе малость истощенные тела, взводило нервы, обостряло чувства. И им было смешно. Они радовались первой победе, первой мести. Присутствовало ли безумство в их поведении? Конечно! А как же? Здравый смысл всегда диктует поступать осторожно, желательно – вообще никак не поступать. А то как бы чего не вышло… Профессия воина вынуждает пренебрегать здравомыслием – иногда, когда ситуация требует риска. В такие моменты рассудку делать нечего – в бою предводительствуют древние инстинкты и рефлексы, выработанные навыком и опытом.

Застава у пещерного храмика не поражала – обычный глинобитный забор, человеку по грудь, с широким проходом у одной из скалистых стен. Неровную, щербатую кладку подсвечивал костер, неяркие тени шатались, отброшенные на скалы.

– Ползком, – прошептал Сергий. – И помните про уровень допустимой обороны. Если замочим римлян, то загремим примерно в такое же место.

– Если поймают… – пробурчал Эдик.

– Тебя прельщает перспектива всю жизнь играть в прятки? – спросил Искандер.

– Отставить, – срезал обоих Лобанов. – Поползли.

Девять человек упали и поползли. Чем ближе к ограде оказывался Сергий, тем явственнее были слышны разговоры у костра.

– И Орк меня дернул записаться сюда! – уныло бубнил один голос, гугнивый и пришепетывающий.

– Ну, не скажи… – воспротивился другой, тонковатый. – Деньги хорошие идут, платят, почти как в претории. Чего тебе еще, Флакк?

– Чего-чего… – подхватил третий дозорный. – А того! Куда мне их деть, эти сестерции? На что их тратить? Девчонок нет, а тех, что привозят… Да ну их! Лучше уж я с крокодилихой…

Грубый смех был ответом.

– Вроде идет кто-то… – удивился гугнивый и пришепетывающий. Сергий замер на полушаге.

– Да брось ты! – отмахнулся тонковатый. – Кто ночью попрется?

– Да говорю тебе, идет кто-то! Ну, вон же! Ох, ты! Или я перепил, или… Ребята, девка! Клянусь Юпитером!

Сергий удивился не меньше легионера. Какая еще девка, между Нубией и Нилом?!

– Привет, мальчики! – послышался игривый девичий голос, и у Сергия аж дыхание перехватило – там была Неферит!

– Ты… это… – заторопился гугнивый.

– Я это, я, – ласково промурлыкала Неферит, вслед за чем Сергий услышал короткий резкий выдох и стон. Донеслась пара увесистых, хлестких шлепков.

– К бою! – заверещал тонковатый голос, и будто подавился командой, забулькал, заперхал – видать, схлопотал прямой в горло.

Роксолан отжался и вскочил. За оградой, хорошо освещенные костром, дрались девушки в коротеньких рубашках-эксомидах, открывавших левые груди. Дрались девицы весьма и весьма профессионально, укладывая легионеров мордами в песок. Амазонок Сергий насчитал семь. Восьмой была его Неферит. Ну, может, не совсем его…

– Неферит! – крикнул он.

Семеро девиц моментально оглянулись – все и разом.

– Сергий! – завизжала Неферит. – Ты уже здесь?! А мы тебя спасать пришли!

Лобанов перескочил забор и кинулся к паллакиде. Паллакида кинулась к нему. Они вцепились друг в друга, тискаясь с силой и страстью.

– Сергий… – всхлипнула Неферит, словно отдавая дань слабой женской натуре, но тут же вернула самообладание. – Я так боялась за тебя…

– Неферит… Это не ты подослала к нам своего человека?

– Нет! – насторожилась девушка. – Какого человека?

– Не важно! Если не ты, значит, я занадобился Зухосу…

– Привет, Неферит! – крикнул Искандер, появляясь из-за ограды. – О, какая у тебя гвардия!

– Как на подбор! – прогудел Гефестай.

– Малинник! – возвел очи горе Эдик. – Цветник!

– Это девушки Кадешим, – представила подруг Неферит. – Они нам помогут. Знакомьтесь! Мельха… Эсха… Сара… Саджах… Мирьям…

Неферит называла, девушки кланялись, парни расшаркивались, подымая пыль, и встреча напоминала представление дам кавалерам на балу.

– Очень приятно, – искренне сказал Сергий и вернулся к роли командира: – Оружие собрать. Вода у них есть? Возьмите тоже.

– Лепешки есть! – доложил Эдик. – Брать?

– Бери. Сгодятся.

Удвоившись, отряд пошагал на запад, к долине Хапи. И более уже ничего не тревожило Лобанова – он был волен, он держал за руку Неферит, друзья его с ним, вон, шагают рядом, Эдик вовсю заигрывает с… Сарой? Нет, это Мельха… Или Эсха. В общем, девушка Кадешим. Сергий шел и улыбался.


2. Великая Западная пустыня

Еще Ра не явился миру, заливая восток розовым полыханьем, а сводный отряд борцов с Зухосом уже шагал вдоль Нила. Вода казалась черной, и судно барит, причаленное канатом за кол, вбитый в песок, почти не различалось в серых сумерках, проявляясь постепенно, чем ближе, тем явственней и четче.

– Я, пожалуй, пойду, – смущенно проговорил Ахми, останавливаясь. – Вам путь по воде, а мне в пустыню топать…

– Нам тоже, – твердо сказала Неферит.

Сергий повернул к ней лицо и спросил:

– Скарабея не потеряла?

Неферит гордо продемонстрировала амулет.

– И куда нам теперь? – улыбнулся Лобанов.

– Я же говорю – в пустыню! Тут недалеко, схенах[51] в десяти. Там, по западному берегу, должен храмик Хатхор стоять, а за ним – промоина. Вот по той промоине нам надо выйти в пустыню и идти две ночи.

– Если по дороге не будет колодца, – решительно заявил Ахми, – о второй ночи даже и не думайте!

– Там есть вода, – значительно сказала Неферит. – Гляди! – она перевернула амулет, как жука на спину, и на брюшке каменного скарабея проступили отметины иероглифов. – Тут указаны начало и конец пути, и ориентиры – двугорбая скала, каменный столп, затерянный оазис, где найдется вода, потом поле каменных шаров и – башня Деблиса…

– Башня Деблиса?! – поразился Ахми.

– Ты что-то знаешь о ней? – вцепилась в него девушка.

– Старики рассказывали…

– Вот и поведешь нас к этой Башне, – решил Сергий.

– А мы заплатим, – добавила Неферит. – И дадим оружие.

– Да я согласен, – сдавался Ахми, – раз уж по дороге… Только зачем вам Башня? Туда просто так не ходят, а если и ходят, то назад не возвращаются. Башня Деблиса – очень древнее место, там сильная магия…

– Вот и проверим, – сказал Сергий. – Неферит, это твоя барка?

– Наша!

– Тогда все на борт! Мужики – на весла!

По палубе барит затопали десятки ног. Гребцы быстро расселись по скамьям и разобрали весла, а девушки Кадешим развернули рей на мачте повдоль, чтобы не парусил под северным ветром, задувавшим с восходом солнца. Мощное течение подхватило барит и повлекло за собою. Весла подталкивали корабль, добавляя ему скорости.

Сергий греб, не думая ни о чем. Радость освобождения уже попригасла, а заботы… Не числилось пока особых забот. Можно было спокойно тягать весло и любоваться девчонками Кадешим.

– Как говорил мой дед Могамчери, – высказался Эдик, – «Когда плывешь по реке, думай о реке. О земле думай, когда пристанешь к берегу!»

К берегу пристали в тот же день, вечером. Бережок тянулся узкой полосой, усаженной перистыми пальмами. Они хорошо смотрелись на красноватом фоне отрогов Ливийских гор, поднимавшихся уступом на сто локтей. Барит едва поместился в крошечной бухточке, то ли вырытой людьми, то ли прорытой потоком воды в давние времена. Бухточка рассекала пальмовую «лесополосу» и выходила к роще сикомор, священных деревьев Хатхор, храм которой терялся за глянцевитой зеленью.

– Ну, что скажешь, проводник? – обратился Сергий к Ахми. – Когда выходим?

Ливиец глянул на опускавшееся солнце и тряхнул головой.

– Сейчас! Берем с собой воду, еду, оружие… Стоп! – Ахми нахмурился, разглядывая девушек Кадешим. – Вы так и пойдете? Учтите, солнце в пустыне жарче мужских глаз, оно не греет, а сжигает!

Девушки Кадешим нисколько не смутились.

– Мы припасли другие одежды, – сказала Саджах, и вытянула целый тюк из-под полупалубы. – Вот!

В тюке обнаружились длинные плащи-накидки с капюшонами из ослепительно-белой ткани.

– Отлично! – кивнул Ахми.

– Здесь на всех хватит, – сказала Неферит. – Разбирайте!

– Подожди, – притормозил ее Сергий, – дай, я сначала скупнусь.

– Точно! – завопил Эдик.

Размотав схенти, мужская половина команды барит попрыгала в стоячую воду бухточки. Воды Нила отливали бурым цветом, но в заливчике ил более-менее отстаивался и оседал на дно. Когда на него ступала нога, он приятно продавливался между пальцев.

– Господи, – простонал Эдик, – когда ж я залезу в нормальную холодную воду! Как мне надоело все теплое, если б только кто-нибудь знал!

– Накувыркаешься еще в снегу, – проворчал Искандер, яростно шкрябаясь мокрым песком. – Как пошлют куда-нибудь к диким германцам…

– Пусть!

– Не спешили бы вы на север, – проворчал Гефестай, – пока на югах делов не закончим…

Сергий, наплескавшись, влез обратно на палубу. Девушки Кадешим спокойно отнеслись к его наготе – рассматривали с интересом, но без особого любопытства. Так оценивают костюм – смотрят, хорошо ли сидит, каков покрой, из какой ткани пошито. Лобанов надел белый плащ прямо на голое тело, не вытираясь. Запахнулся, затянул кушак, накинул куколь.

– Ты сейчас на монаха похож! – объявил Эдик.

Подтянувшись, он взобрался на палубу. Пошел, отряхиваясь и косясь на девушек. Неферит с улыбочкой подала ему плащ.

– Кончай помывку! – огласил Сергий свой приказ. – Строиться!

И выступил отряд в поход. Все были одеты одинаково, в блестящие белые или желтовато-белые плащи. Каждый и каждая несли, перекинув через плечо, двойную торбу – за спиной поместив в нее бурдючок с водой, а спереди – припасы и оружие.

Промытый потоком овраг открывался сразу за священной рощей сикомор. Взобравшись по промоине наверх, отряд попал в узкую полосу сухой саванны. То там, то тут за растрескавшуюся землю цеплялись кусты колючей акации, пучки жесткой травы трепало ветром. Акация не шелестела под его порывами, а сухо терлась кривыми, узловатыми ветками и массой длиннющих шипов. Как услышишь этот звук – сразу пить хочется. А впереди раскинулась усыпанная песком и остроугольным щебнем равнина, бесконечная и безрадостная. Великая Западная пустыня. Преддверие ада. С запада пыхало свирепым жаром, неистовая мощь солнца рушилась на песок, и тот калился под ногами, прожигая тонкую подошву сандалий. Воздух был удушающ и сух, сперва он втирался в легкие как промокашка, потом, когда влага покинула рот – как наждачка.

– Скоро солнце сядет, и станет полегче! – пообещал Ахми.


В ало-золотном свете заката четко обрисовались контуры округленных песчаных дюн, достигавших ста пятидесяти локтей в высоту. Солнце садилось в красной пылевой дымке, глубокая синяя тень расползалась по безжизненной равнине, чередуя подливы мрака с красными вспышками на гребнях дюн. Сзади, тая в неподвижном воздухе, доносился пронзительный хохот гиен и жалобное тявканье шакалов. Впереди стыла тишина.

Сергий шагал вторым после Ахми. Было жарко – горячие откосы песка отдавали помалу накопленное тепло, но хоть солнце не резало глаза. Гряды песчаных холмов становились все выше и выше, добираясь до отметки в триста локтей. Песчистая, раскаленная горная страна, погребшая западные просторы душным, сыпучим пламенем… Бесконечное царство Пашта, древнего, полузабытого египтянами, бога всеобъемлющего пространства.

Пройдя пару схенов, вся компания выбралась на край склона плато, заваленного сплошной каменной россыпью. Кручи, пропиленные оврагами, изгрызенные ветрами, обрывались вниз острыми, черными ребрами. По правую руку склон, образованный плитами крепкого известняка, делался пологим, и Ахми свернул туда. Плиты, отполированные до зеркального блеска песчаными вихрями, будто ступени, вели вниз, к расползавшемуся чернеющей плоскостью сериру – невеликой равнине, покрытой обломками камня, с углублением древнего озера, сверкавшего выцветами солей. Равнину замыкала гряда зубчатых утесов, прошивавших завалы песка наклонно, косыми черными обрубками, а между утесами и высохшим озером дыбилась скала о двух вершинах.

– Двугорбая скала, – сказала Неферит с удовлетворением.

– Верным путем идёте, товарищи! – тут же ввернул Эдик.


Пала тьма, высыпали звезды.

Сергий откинул капюшон, почесал в затылке, и тут же множество голубых искр посыпалось с волос, с одежды.

– Сегодня ночь холодного огня! – объявил Ахми.

«Падающие» скалы окутались слабым голубым мерцанием, на макушках уплотнявшихся в пучки синего пламени.

– Красиво! – сказала Саджах, и провела руками по плащу. Снопики искр так и брызнули.

А тишина стояла полная, нарушаемая лишь шарканьем подошв. И вдруг громкий треск надорвал тишь. Затрещало вдали, вблизи, под нргами – жара спадала, и камни подавали голос. Отрывистые хрусты переходили в протяжные стоны, словно духи и привидения всего Египта собрались на свой съезд.

– Мощная Сохмет! – прошептал Уахенеб. – Ахми, я от тебя в шоке – и как можно жить в таких страшных местах?

Ахми только посмеялся, и повел отряд дальше – по глинистым солонцам, широкой полосой грозных песков, блестящего щебня, покрывавшего все видимое вокруг пространство, по узким уэдам – высохшим руслам – с редкими пучками иссохших трав. Однообразная даль уходила на запад, позади дико и угрюмо торчали пильчатые острые вершины, вознося трепещущие синие факелы.

Сергий поднял глаза к небу, и понял, прочувствовал понятие «бездонный». Наверное, только в пустыне можно увидеть вот эту прорву прозрачной темноты, это копилище далеких миров. На суше и на море по ночам видно небо, в пустыне тебе открывается Вселенная…

– Одинокая скала! – оповестил всех Ахми, указывая на каменный столп, уткнутый в небеса посреди каменистого пустынного плоскогорья – тассили – изрытого гладкими воронками, на дне которых выступали угольно-черные участки почвы. Понижаясь, тассили перешло в аукер, хаос узких трещинообразных обрывов, глубоких промоин, сильно выветрившихся останцов и длинных хвостов осыпей.

– Скоро уже! – подбодрил уставших товарищей Ахми. – Эрг уже близко.

Эрг – большая впадина – открылась сразу, бледно отсвечивая под звездами. Эрг был занесен песком, но пучки сухого дрина шелестели в междурядьях песчаных барханов, топырили кривые стволики акации – вода близко!

Ахми уверенно повел отряд к закругленным склонам утесов белого песчаника. Его покрывала блестящая кора, темно-коричневая днем, почти черная, но остывание по ночам отслоило камень, «пустынный загар» облез, пятная утесы белыми отметинами.

– Сюда! – ликующе воскликнул Ахми, протискиваясь между скальных стен на песчаную площадку, заросшую сухой травой.

Сергий увидел широкую расщелину, куда все они могли войти по шестеро в ряд. Шершавые бока расщелины поднимались высоко, постепенно смыкаясь краями. Из глубины расщелины тянуло влагой…

– Вода! – радостно вопил Ахми. – Чистая вода! Много!

Сергий поспешил на зов и едва не промочил ноги – от стены и до стены серебрилась поверхность крошечного озерца.

– Ну, вот, – проворчал Гефестай довольно, – совсем другое дело…

– Девушки вперед! – галантно распорядился Эдик. – Пейте, сколько влезет!

– Спасибо, – кротко ответила Саджах, чем вызвала приступ веселья. Люди сбрасывали с себя тревоги, разряжали опасения.

Напившись, Лобанов вышел наружу. Близилось утро – на востоке возжигалась широкая пурпурная полоса. Острые, словно наточенные, или серповидные гребни дюн загорались красным золотом. Тени расцветились лиловым, а небо – лазурью. Алый шар солнца повис над мутным горизонтом, покрывая пустыню розовыми сумерками – у подножий уступов заря осаждалась розовато-пепельными тонами, а темные вершины горели фиолетовым светом.

Розовая свежесть утра быстро таяла под жарким дыханием дня, все обретало привычный колер – оранжевые и светло-желтые скаты песка, красный гранит скал, сине-черные напластования лав. Солнечные лучи, согревавшие кожу, начали припекать.

– Так, девочки и мальчики, – весело объявил Сергий. – Объявляю тихий час! Дрыхнем с перерывами на обед и ужин.

Протестов он не услышал – целая ночь беспрерывной ходьбы лишила сил даже Гефестая. Отряд погрузился в сон…


Поужинав вяленым мясом и финиками, контуберний и девушки Кадешим вышли пораньше, когда тени лишь начали удлиняться. Однако ночная прохлада держалась недолго, и вот жара снова пала на спины людям, как стадо леопардов, и принялась терзать человеческие тела – густевшая кровь толкалась в виски, распирая головы болью. Глаза распухали в глазницах, а перегретые мозги наполняли сознание бредовыми видениями. Черные, извивающиеся тени чудились Сергию, они плясали на дюнах, скатывались по наносам пестрых глин, разевали чудовищные рты, кривлялись, строили рожи… Лучистые потоки казались свинцово-серыми, так ярко они сияли. Роксолан шел, тупо поматывая головой, чтобы отгонять цветовой бред, но это движение добавляло боли черепу, угодившему в солнечные тиски.

В ярый полдень вышли к полю каменных шаров – круглых черных глыб, раскиданных по рыхлым пескам. Горячий воздух струился над ними синеватыми завесами, а в сторонке громоздились скалы, похожие на башни замка, испуганно жавшиеся друг к другу. Одна присела и раздалась в стороны, другая вытянулась, третья чуть наклонилась.

Ахми заколебался.

– Прадед рассказывал о таком месте, – молвил он неуверенно, – говорил, что там имеется ашеб – маленький такой оазис, и вода… Может, свернем?

Сергий почесал голову под накидкой и пожал плечами.

– Давай! – решил он. – А то гонимся все, гонимся…

При слове «вода» все воспряли. И цепочка следов, неровной прямой тянувшаяся с востока, круто повернула к северу, к нагромождению скал.

Первые признаки жизни обнаружились уже на подходе – сухие и жесткие злаки вились под ветерком.

Отряд пробрался тесниной между скальными боками, взобрался на высокий каменистый вал, прорезанный щербатыми останцами, и замер. Перед людьми открылась небольшая овальная долинка, по краям ее отмечали колючие акации, дно покрывала бурая трава, а на траве… А на траве паслись ослы и мулы числом тридцать или сорок. Груз – связанные попарно большие конические корзины – был сложен отдельно. Хозяева каравана отдыхали в тени большой скалы, той самой, что издали напоминала донжон, главную башню замка. Это были белолицые люди в белых одеждах и красных плащах, на ногах у них были сандалии, а над головными уборами покачивались страусовые перья.

– Гараманты! – выдохнул Ахми. – Мы пропали!..

Сергий только головой потряс.

Никто толком не знал, кто они такие, эти гараманты. Полагали, что они – потомки критян, а ливийцы были уверены, что родина гарамантов – пустыня, и считали их великими магами. Их боялись египтяне, да и римляне считали гарамантов самым опасным своим противником. Грозные колесницы гарамантов появлялись словно ниоткуда, мчась в «летящем галопе», а стрелы и дротики разили неприятеля без промаха. Страна Гарамантида лежала к югу от Карфагена, собирая в кучу разрозненные оазисы. Гараманты не зря почитались магами – они не только пользовались благами от природы, ютясь вокруг источников, но и прорывали многие десятки миль подземных галерей фоггаров, по которым текла вода, орошая бесплодные земли и превращая пустыню в сады и цветники. Но вовсе не финиками богатели гараманты – их караваны пересекали всю пустыню, доставляя соль, выпаренную с озер у «Нашего моря», черным афро Нигера и Конго по цене серебра, и меняя ее на слоновую кость, золото и рабов. Надо ли говорить, что добыть сказочные богатства Юга могли только сильные люди, у которых хватало мужества преодолеть все опасности Великой пустыни, грозящие смертью? Их столицу Гараму, окруженную крепостными стенами, славную храмами богини Тиннит, римляне взяли штурмом. Разрушили легионеры и город Кидамус. Но гараманты не сдавались. Придут арабы, они и воинам Аллаха дадут жизни…

– Прячемся! – шикнул Сергий.

Поздно!

Послышалось нетерпеливое ржание, и из расселины вышли лошади выносливой ливийской породы – верблюды пока были редкостью. Гарамант вел первое животное, держа его за длинную прядьгривы. Он и заметил головы Ахми и Сергия. Гневно закричав, он выхватил короткий меч-акинак, и помчался к непрошенным гостям. Остальные гараманты вскочили, как по тревоге, мигом подхватывая копья и круглые щиты.

Сергий мигом просчитал ситуацию. Спускаться обратно? Через узкий проход быстро не проскользнешь, будет сутолока, и гараманты их живо почикают. Напасть самим? Их девять человек! А против них сороковник закаленных бойцов! Что смеяться?

– За мной! – крикнул Сергий, выхватывая кепеш. – Девушки в середину! Гефестай и Акун прикрывают тыл!

Лобанов сбежал по сыпучей осыпи и помчался в обход вала. Палящий воздух обжигал, кровь билась в жилах, затемняя зрение. Не до того!

– Да пошел ты! – донесся гулкий бас Гефестая. – Один такой кидался… – голос прервался ударом и выдохом: – Заполучи!

Сергий, спотыкаясь, обежал вал и выскочил на «лужайку». Кони, разбредшиеся по ней, испуганно зафыркали, почуяв чужих, заржали, отскакивая и вставая на дыбы.

– Хватайте лошадей! – крикнул Роксолан друзьям, не слишком надеясь, что его услышат.

Торопливо подойдя к фыркавшей лошади, косящей на него испуганный глаз, Сергий заговорил ласково, успокаивая животное. Ухватил за пышную гриву, поднатужился и сел верхом, благо коники были малорослые, поджарые и сухие – иных пустыня не терпит. Искандер, Эдик, Регебал и Кадмар тоже «выбрали» себе коней, галл схватил за гривы двух сразу, гнедого и чалого.

И тут гараманты повалили – из расселины выбежали человек десять с акинаками, столько же показалось в проходе между скал, где паслись орущие мулы и стояли палатки-эхены из шкур муфлонов, а самые злые перебежали вал.

– Стойте! – крикнул Сергий по-латински, как мог повелительно, и приставил лезвие кепеша к лошадиной шее.

Гараманты пробежали по инерции – и остановили бег. Латынь они, может, и не разумели, но намек Сергия был прозрачен. Зарезать животное – это миг, а остаться без коня в пустыне…

Гарамант, стоявший впереди и движением руки удерживавший своих не в меру горячих товарищей, гневно спросил на корявом латинском:

– Что ты хотеть, римлянин?!

– Я не римлянин! – ответил Сергий. – Чего я хочу… Хочу, чтобы вы успокоились и не кидались с мечами на мирных путников. Мы вам не угрожали, это вы напали на нас! Мы пришли испить воды. Пустите нас к источнику, не нарушайте законов пустыни! Мы напьемся и уйдем, и больше вы нас не увидите!

– Так вы не люди Хромого Гибли? – недоверчиво спросил тот гарамант, что первым бросился на контуберний.

– Какого, к воронам, Гибли?! – гаркнул Сергий. – Половина моего отряда – девушки!

– Клянусь Ашем, – проворчал предводитель гарамантов, опуская акинак, – чужак говорит правду, Тахенкот… Оставьте в покое наших коней! – заорал он.

– Ага! – насмешливо сказал Эдик. – Мы оставим коняшек, а вы нас пошинкуете! Спасибо!

Предводитель гордо выпрямился и приложил пятерню к сердцу.

– Клянусь Ашем, – торжественно провозгласил он, – и волосами богини Тиннит, что никто из нас не причинит вам вреда! Это говорю я, Ахитарель аг Ихемма!

– Отвечай за себя, каравановожатый! – резко возразил Тахенкот. – Этот, – он указал на Саджах, – убил Амеллаля! И я требую его жизнь в обмен!

Саджах молча откинула капюшон, и сказала спокойно:

– Во-первых, не этот, а эта. Во-вторых, не я, а Амеллаль хотел моей смерти. Я лишила его жизни, защищая свою. Хочешь отнять ее? Рискни!

Сергий сжал зубы и застонал. Только-только установился баланс, и на тебе! Ситуация снова сваливалась к понятию «чрезвычайной»! Тахенкот взмахнул мечом, наклоняясь и приседая. Ахитарель прокричал нечто гневное, но Тахенкот осатанел от жажды крови, а вдобавок и от унижения – его друга погубила женщина! Девица!

Гарамант, вооруженный луком, выскочил на склон и пустил стрелу, целясь в Саджах. У девушки хватило скорости реакции, чтобы увернуться. Лучник выхватил вторую, однако нож, брошенный Искандером, пресек покушение на убийство, застряв в правой руке стрелка. Ахитарель бросился к Тахенкоту, но тот уже нанес удар, подлый удар снизу вверх. Саджах вильнула в сторону, ее гибкое, тренированное тело уклонилось в последнее мгновенье. Мелькнула голая нога, врезаясь в живот Тахенкоту, тот сложился вдвое. Нога, не ступая на землю, описала петлю и закаленной пяткой ударила по спине. Тахенкот выстелился, раскидывая руки.

Ахитарель закричал еще пуще, крутясь и обращая злое лицо ко всем гарамантам, но многих уже заело – не привыкли они спускать обид! Засверкали клинки, поднялись кругляши щитов, опустились острые копья… Девушки Кадешим стали в круг, Уахенеб, Гефестай, Ахми и Акун прикрыли девичий кружок скобкой на главном направлении удара. Спрыгнул с коня Искандер, выхватывая в прыжке меч, соскочил Эдик… Сергий с тоской огляделся, не зная, что предпринять, как остановить бойню. Он глянул в прогал между башнеобразных скал на пустыню, на отдаленный горный кряж, что зыбко расплывался в мареве восходящих потоков и трепетал, порываясь на слоистые полоски… Какой кряж?! Ведь только что перед глазами его простиралась голая пустыня, всхолмленная бесчисленными грядами дюн! Глюк, что ли? И выцветшая от жара синева небес сокращалась – сумрачная серая пелена оттирала лазурное сияние, затмевая даже исполинскую мощь солнца.

– Идет песчаная буря! – вскричал Ахми с тревогой. – Срочно ищем убежище! Срочно!

– Прекратить! – рявкнул Сергий, радуясь помощи стихий.

Гараманты будто очнулись – поглядели на небо, на пустыню, и закричали, забегали, мигом оставив воинственные замашки. Спасаться впору! И только тут до Сергия дошло, что за горный хребет привиделся ему. По всему западу клокотала извилистая гряда черно-багровых туч, поднимаясь и набухая.

Гараманты, вопия и подвывая, носились, сначала уводя животных, после спасая груз. Ахитарель орал по-своему, призывая девушек и тыча рукою в нагромождение скал. Ахми заорал на своем языке, словно забыв латынь, и повлек Кадешим туда же.

– Прячемся! – крикнул Сергий. – Быстро!

Лобанов, вторя Ахми, почесал к нагромождению скал. Ливиец ворвался в первую же расщелину между «башен», заметался в поисках прохода, и прокричал:

– Все сюда! Лица замотайте и ложитесь! Мы все молодые и здоровые, должны выжить…

С этими ободряющими словами он накинул плащ на голову и скрутился на песчаном наносе. Все последовали его примеру, падая вперемежку – гараманты, негараманты… Ругаясь по-черному, Ахитарель сын Ихеммы затащил бесчувственного Тахенкота и дал пинка несдержанному караванщику. Сергий лег ближе всех к выходу, и ему в спину уперлась попа Сары. Или Эсхи. В любое другое время он бы обратил на это все свое внимание, но не сейчас – песчаная буря пугала по-настоящему.

Свинцовая мгла перекрасилась, все затянуло багровой мутью. Гребни дюн задымились, и Сергий почувствовал на лице дуновение, кое даже для Великой Западной пустыни было горячим. Багровое облако, объяв все видимое пространство, густо почернело снизу, кроваво-красное солнце едва пробивалось сквозь летучий песок, несомый чудовищным «ветром Сетха». Все дюны зашевелились, растекаясь потоками песчинок, мертвенный свет угасал, а пустыня словно ожила, и поползла на скалы всей своей колоссальной массой. Ветер дико свистел, ревел и грохотал, подгоняя валы песка, нагнетая удушающую темноту. Мельчайшая пыль забивала глаза, покрывала твердой коркой ноздри, рот и горло, иссушенные знойным воздухом. Лобанов давился пылью, выворачиваясь в кашле, но буря гремела пуще и пуще – каменистая почва содрогалась и гудела. Гремели раскаты грома, ослепительные молнии пронизывали крутящийся песок, больно жалящие кожу крупинки камня вспыхивали голубыми искорками – закрученные столбы темных облаков гуляли по пустыне, сросшейся с небом, полные синеватых сверканий, но ничего этого Сергий уже не видел – сознание покинуло его.


Буря грохотала часа два, потом страшная мгла кровавого цвета стала рассеиваться, а клубящийся в вышине песок посыпался вниз, не удерживаемый более силою вихря. Небо сделалось пепельным, потом ржаво-коричневым, потом молочно-белым.

А потом бесчувственным людям было явлено чудо – полил дождь. Звуки падающих капель пробудили Сергия к жизни. Сил в теле не сохранилось нисколько, он едва дотянулся до бурдюка с водой. Живая вода! Она напитала его, разжижила кровь, и та размягчила высохшие мышцы. Лобанов пополз по темной расселине, слепо ища занесенных песком товарищей и отпаивая их живительной влагой. Сара… Саджах… Неферит… Искандер… Ахитарель… Кадмар…

Очнулся Ахми, и тоже вспомнил о товарищеском долге.

– Все живы, – прохрипел он с натугой, и прислушался. – Не может быть! – выдохнул он, различив звуки льющейся воды. – Дождь?!

Шатаясь и держась друг за друга, люди вышли под небо. Под дождь. Под душ.

Запрокинув голову, Сергий глотал воду с небес, омывал лицо. Гефестай с Регебалом на пару клекотали, прочищая гортани.

– Все горло как оштукатуренное! – пожаловался сын Ярная.

– И в желудке хорошая жменя песка, – поддакнул Регебал.

– Зато дождь! – произнес Эдик, жмуря мокрое лицо.

– Ну, что? – спросил Сергий, отплевавшись. – Топаем дальше?

– Плетемся! – слабо хохотнул Эдик.

– Вперед, и с песней! – еле выговорил Искандер.

– Мы не отстанем! – уверила мужчин Саджах.

– Тогда пошли!

Ахитарель приблизился и наклонил голову, прижал ладонь к сердцу.

– Все нормально, сын Ихеммы! – улыбнулся Сергий.

Каравановожатый залопотал по-своему, поклонился еще раз и с достоинством удалился. Двое гарамантов увели связанного Тахенкота – будет знать, как не слушаться старших! За скалами ревели мулы и ржали кони – караван готовился выйти в путь.

– Пошли! – повторил Сергий, и зашагал, оглядываясь, но недружественных действий гараманты не предприняли. Видать, буря отрезвила чересчур рьяных.

И они пошли. И вновь день растопил свою огненную печь…

– Мы скоро спечемся? – поинтересовался Эдик, еле переставляя ноги. Спросил через «не хочу», из привычки подбадривать.

– Мы почти пришли… – глухо проговорил Ахми. Он посмотрел вперед сквозь щель в сложенных ладонях, и добавил: – Сразу за этим уэдом!

По тинрерту – боковому «притоку» уэда – отряд спустился в ираззер – главное «русло», слегка увлажненное прошедшим дождем и уже малость опушенное редкой молодой травкой. И когда эти растения успели? По всему уэду тянулась цепочка горько-соленых луж. Где-нигде рос тамариск и постоянно засыпаемая песком колючка. По обоим «берегам» выстроились щербатые известняковые скалы, чередуясь с осыпями, а у подножий тянулись песчаные наметы.

Уэд вил петли добрую милю, пока не вывел к котловине, похожей на кратер со ступенчатыми краями, обставленную скалами из черного диорита. Котловина была полна рыхлого песку, а в самой середке впадины высовывалась из песчаных барханов титаническая квадратная башня, сложенная из огромных каменных глыб. Древнее сооружение было почти полностью поглощено песками, и возвышалось на каких-то десять локтей. Наносы песка уже поглотили западную и южную стены. Пройдет еще двести лет, и на месте башни останется гурд, как ливийцы называют одиноко стоящую дюну…

– Башня Деблиса![52] – торжественно возвестил Ахми. – Мы пришли.

Глава 10

1. Великая Западная пустыня

Башня Деблиса не поражала высотой, но каменные блоки, составившие ее кладку, впечатляли – огромные глыбы, весом в десять быков, были уложены без зазора, хотя и близко не походили на четкие параллелепипеды. Стены чуть заметно наклонялись вовнутрь.

– Похоже на пилон! – возбужденно сказал Искандер.

– Старики рассказывали, – подключился Ахми, – что давным-давно башен было две. Одинаковые, они стояли рядом, как близнецы…

– Вот откуда пилоны пошли! – воскликнул Эдик.

– А Нотр Дам де Пари? – напомнил Искандер. – И еще множество католических храмов! У них тот же принцип… будет – две башни, между ними портал, а за ним – колонный зал. Чем не египетский храм?

– А ты будто и не рад, – обратился Сергий к Ахми.

– Да не то чтобы не рад… – зябко повел плечами ливиец. – Просто… Какая-то Башня… не башенная! Прадед моего прадеда, Тахенна, приходил сюда, об этом все в племени рассказывают. Так он долго взбирался по высокой стене! Вход-то с крыши… А здесь-то чего взбираться?

– Это ж сколько песку насыпало… – покачал головой Гефестай, оглядывая котловину.

– А, по-моему, – подал голос Уахенеб, – мы не о том думаем! Если башенный колодец пересох, нам придется тащиться всю ночь обратно к оазису-ашебу! И дойдем ли?

– Не каркай! – буркнул Акун.

– А чего мы стоим? – удивился Эдик. – Полезли!

– Полезай первым, – решил Сергий, – ты у нас скалолаз…

– Дайте лучше мне, – вызвалась Сара.

– Тут высоко! – предупредил девушку Эдик.

Сара только улыбнулась. Скинув сандалии, она шагнула на стену, цепляясь за межшовные щели, и полезла вверх. Сергий до трех сосчитать не успел, а Сара уже махала им с верхней площадки.

– Как муха! – впечатлился Эдик.

– Веревку кидайте! – крикнула Сара.

Гефестай тут же метнул моток. Девушка скрылась из виду, но быстро вернулась и сбросила конец вниз.

– Все, закрепила! – доложила она. – Полезайте!

Эдик, разумеется, полез по следам Сары и провозился не секунды, а долгие минуты.

– Камни какие-то скользкие… – смущенно пробормотал он, перелезая парапет.

– Гнутие ствола! – ядовито прокомментировал Искандер.

Сергий влез последним. Верхняя площадка Башни была обширна – двадцать локтей на тридцать – и покрыта толстым слоем занесенного ветрами песка. Почти посередине у нее имелось квадратное возвышение, похожее на сруб колодца, сверху его прикрывала толстая базальтовая плита с рельефным, полустершимся изображением нагой женщины с гигантским бюстом.

– Это Великая Богиня, – с придыханием сказал Искандер, – Мать Богов!

Влагалище богини было отмечено треугольником из ямочек, в руках она держала какой-то плод и сосуд, за покатыми плечами угадывались крылья, да и ноги заканчивались не ступнями, а когтистыми птичьими лапами.

– А ведь это базальт, ребята, – негромко сказал Искандер. – Это ж сколько лет прошло, прежде чем он так стерся…

– Взялись! – коротко сказал Сергий и ухватился за плиту.

Общими усилиями плиту сдвинули, открывая темный колодец входа.

– А что, ступеней тут нет? – заглянул внутрь Эдик. – Смотрите, тут как будто ямки в стене…

Наклонившись, он ощупал одну из «ямок».

– Глубокие! Нога поместится!

Не желая более отдавать первенство Саре, Эдик живо перекинул ноги, укрепился и полез вниз, раз за разом нащупывая новую точку опоры.

Сергий приник поближе к колодцу – не потому, что следил за спуском Эдика. Просто воздух, поднимаясь из древней постройки, приятно холодил лицо – поднявшееся солнце упорно долбило череп, меча раскаленные копья и дротики лучей. И ни разу не промахнулось.

– Я на дне! – долетел снизу глухой голос. – Спускайтесь! Тут легко!

– А факелы-то мы не взяли! – завопил Искандер.

– У нас есть, – сообщила Саджах, и выудила из своей торбы лампу.

Мирьям и Сара достали еще две бронзовые светильни, а Эсха с Суламифью вынули по кувшинчику масла. Неферит продемонстрировала огниво и сухую истолченную кору в мешочке.

– Учитесь! – поднял палец Сергий. – Вот кто предусмотрителен.

– А то! – улыбнулась Неферит.

По одному все спустились вниз, на твердый каменный пол. Камни стен, постепенно сдвигаясь, образовывали свод, а их поверхность цвела красками – черной, красной, желтой. Зеленый и синий колер угадывались, облупившись за долгие тысячи лет. Фрески изображали торжественное шествие – люди, босые, в юбочках типа схенти, топали строем, ведомые то ли жрецом, то ли вождем в леопардовой шкуре. В руках они несли дары – меры зерна, кувшины, огромные бивни. Или это была дань? Бог весть…

Люди были нарисованы приблизительно, по-детски, зато животные, изображенные на противоположной стене, поражали живостью и знанием деталей. Бегемоты, слоны, жирафы, крокодилы, носороги, львы, буйволы, гигантские гиены-бории, единороги… А между ними – деревья. Пальма финиковая и пальма дум, сикомора, папирус и прочая флора.

– И все это здесь было… – тихо сказал Искандер. – Все это росло здесь… Бегало, хрумкало травку, попадалось на зубок…

– Старики говорят, – важно вступил Ахми, – что люди были наказаны за непослушание богам, и те наслали Великую Сушь. Сначала исчезли леса, потом высохла степь… И пришли пески.

– Смотрите! – воскликнул Тиндарид, подбегая к третьей стене, где в несколько рядов тянулись значки: паук, змея, крест, птица. – Это не узор! Видите? Знаки не повторяются, они идут вразбивку. И вот – тут у паука шесть лап, а у этого – восемь!

– А у этого, – подхватил Эдик, – слева шесть, а справа четыре!

– И кресты… Тут косой, и тут косой, а тут обычный!

– Хотите, я прочту их? – улыбнулась Неферит.

– Конечно!

Паллакида стала читать по слогам:

– Хо… Рем… Ти… Ка… Мее… Снеб… – дальше она не стала озвучивать, только губами шевелила и вела пальцами по вырубленным в камне значкам.

– «В тридцать третий год после Большой Воды, – заговорила Неферит с выражением, – боги перестали дарить людей своим благословением, и земля Аменти покорилась злым демонам. Иссякли родники и реки показали дно, леса посохли, а поля Иалу перестали родить. И тогда царь аментийский Дхаути принес в жертву богам сына своего, и боги смилостивились, и указали путь к спасению. И был Исход, и переселились люди на берега Великой Реки, дарованной богами…»

– Здорово… – выдохнул Искандер.

– Не понимаю! – пожаловалась Неферит. – Разве могли люди жить в загробном мире? И как могли иссохнуть поля в раю?

– Это вы сейчас так понимаете, – попытался объяснить начитанный сын Тиндара. – И говорите: «Он ушел на запад, в страну Аменти!» Имеется в виду, что человек умер. А на самом деле Аменти была вашей прародиной! Нильская долина в те времена была сплошным болотом, а Дельта – и вовсе заливом. Пришла Великая Сушь, и болото пересохло, Хапи стал нормальной рекой, такой, как сейчас…

– А Большая Вода – это что? – спросил Гефестай. – Всемирный Потоп, что ли?

– Спроси чего полегче!

– Ладно, историки-любители, – энергично сказал Сергий. – У вас весь день впереди! Давайте-ка сначала отыщем то, за чем пришли.

Девчонки довольно-таки быстро добыли огонь и запалили лампы. Экскурсия началась…

Две противоположные стены «прихожей» были скрыты за рядами мощных квадратных колонн. В той стене, что направо, имелся проход в наклонный коридор. Ступеней под ногами не было, вниз уходил каменный пандус, поворачивая под прямым углом и опускаясь локтей на двадцать в глубину. Сергий, Эдик, Искандер и Гефестай шли впереди и переговаривались:

– Сколько ж всему этому лет, интересно?

– Ой, да ну… Тыщ десять, как минимум…

– Ха, десять! А двадцать не хочешь?

– Двадцать пять! Кто больше?

– Пересмотрим историю?

– Да ее давно уже надо пересматривать. Мы же как учим: древнее Египта и Шумера ничего. А потом – раз! – и Чатал-Хююк. Семь тысяч до нашей!

– Так то семь, а тут, ты сам говоришь, двадцать. Есть же разница!

– Какая?!

– Да просто египтянам повезло с Нилом. Все условия от природы – живи, не хочу! Река и поит, и удобряет, только зерно сажай. Место исключительное, потому я и не удивляюсь почтенному возрасту Башни…

– И что это за башня, еще надо разобраться. Боевая? Наблюдательная? Или тут храм был?

– Все равно, двадцать тысяч – многовато будет… Неолит!

– Тридцать тысяч, Гефестай. Гляди!

Они спустились на самый низ и вышли в просторный длинный зал с клиновидным потолком. В трепещущем свете ламп показались два гигантских черепа с бивнями. Черепа стояли друг против друга, отодвинутые к стенам, но бивни, прямые и толстые в основании, странного зеленоватого оттенка, заходили промеж себя, вытягиваясь на добрых восемь локтей.

– Это не слоны были, – зачарованно произнес Искандер, поднимая лампу повыше, – это мастодонты, наверное…

– А здесь что? – Сергий склонился и присел на четвереньки.

Прямо на полу лежало много всяких вещичек – амулетов, бус, дощечек из золота с выбитыми на них значками, лопнувших кожаных мешочков, полных золотого песка или каменьев – рубинов, изумрудов, сапфиров. Отдельно лежали куски бирюзы с нацарапанными на них значками и фигурками.

– Это подношения… – сказал Ахми дрогнувшим голосом. – А вот и дар моего пра-пра-пра…

Ливиец бережно взял в руки пожелтевшую шкатулку из слоновой кости, на крышке которой был вырезан сложный символ, похожий на переплетение нескольких букв.

– Это клеймо нашего рода, – выдохнул Ахми, и открыл крышку. В глаза брызнули зеленовато-голубым сверканьем крупные бериллы.

– Забирай ее с собой, – посоветовал Сергий.

– Как можно?!

– Тебе, – надавил Сергий, – можно. Это был твой предок!

– Жену купишь, – принялся соблазнять ливийца Эдик, – а лучше две или три! Дом выстроишь. Скотину заведешь…

– Боги не обеднеют, – успокоил ливийца Искандер.

– Ладно… – заколебался Ахми, но шкатулку поставил обратно. – Я… потом…

Сергий усмехнулся, и посветил вперед. Переступив бивни (и пожалев зверюг – этакую тяжесть таскали!), он медленно двинулся по залу. Плиты пола, если они вообще были, в глаза не бросались – под ногами лежала утоптанная глина. То ли нанесли, то ли так было задумано. Вдоль стен стояли каменные кубы – тутошняя «мебель», а пространство между стен было уставлено и усыпано вещами самыми разными, то странными и непонятными, то вполне ясного назначения.

Связка обычных, слоновьих бивней. Череп крокодила, в пасти которого мог спокойно растянуться даже огромный Гефестай. Куча трухи – все, что осталось от пучков трав, или что тут еще могло лежать подобного? Горшки, украшенные налепленными поясками. Сосуды, выточенные из камня, алебастра и хрусталя. Ножи, лезвиями которым служили огромные клыки – саблезубых тигров, надо полагать. Гранитный шар в локоть поперечником. Зеркало из полированного камня. Полуистлевший ковер с интересным орнаментом из ромбов, крестиков, квадратных и шестиугольных спиралей…

Лобанов шел как зачарованный. Когда-то у него кружилась голова от мысли, что он шагает под сводами, выставленными три тысячи лет тому назад. А теперь этой голове вообще положено принять положение набекрень – тридцать тысяч лет дышали в затылок! Бездна времен! По всему северу тогда люди на мамонтов охотились, на юге каменными топорами от пещерных львов отбивались, а здесь строили храмы… С ума сойти!

Свет лампы высветил торцевую стену, где выделялась ниша с полукруглым верхом. В глубине ниши виднелся рисунок, сделанный черной и белой краской, покрывавшей глубоко врезанные линии. Нарисована была длинноклювая птица.

– Ибис! – воскликнула за спиной Неферит.

– И что? – нахмурился Сергий. – Молиться теперь на него?

– А ты попробуй, толкни, – посоветовала Неферит.

Роксолан попробовал. Плита с изображением ибиса, птицы, посвященной Тоту, хоть и с трудом, но сдвинулась с места, загудела, отодвигаясь вглубь, укатываясь от усилия руки. Сергий глянул на пол и увидел уже знакомые ему ложбинки, выдолбленные под шары-каточки.

Откатив плиту шагов на пять, Роксолан открыл в боковой стене еще один проем, запертый каменной «дверью», теперь уже со знаком скарабея.

– Ага!

Сергий оставил в покое плиту с ибисом и переключился на ту, что отмечена жуком.

– Ой! – вскрикнула Неферит. – Она движется!

Сергий обернулся. Плита с ибисом медленно катилась обратно – видать, древние умельцы проложили ей путь с таким ничтожным уклоном, что и двигать по ней каменную глыбу было не слишком трудно, и запирать не требовалось – дверь закрывалась сама. И как он потом выйдет, если она затворится?!

– Гефестай! – позвал Сергий, придерживая плиту. – Постой тут, подержи!

– Держим! – прогудел кушан, упираясь в камень могутным плечом и подмигивая Неферит.

Сергий тем же манером нажал на дверь со скарабеем. Ан нет! Не пошло!

– Тут дырка… – проговорила Неферит, наклоняясь.

– Вставляй амулет!

Девушка просунула каменного скарабея в овальное отверстие.

– Ай, он туда провалился!

Сергий толкнул стену. Пошла!

– Так и надо было, – успокоил он Неферит. – Жучара сработал как гирька, перевесил там что-то – и убрал засов. Механика!

Дверь с жуком докатилась, куда надо, и глухо ударилась о стену. Справа от Сергия открылась ниша, а в ней, на диске из слоновой кости, лежал крест с верхним концом в виде овала. Или петли.

– Анкх… – прошептала Неферит.


– Ты поглянь! – хмыкнул Гефестай, рассматривая диск. – Это не простая слоновая кость, а выпрямленная. Видишь, как волокна пошли? Или ее как-то размягчили…

– «Эллинский секрет»? – улыбнулся Искандер.

– Похоже…

– А что это за рисуночки?

Неферит отобрала диск и сказала:

– Это не рисуночки, а карта. По ним мы найдем Хи-ку-Дхаути!

– А-а…

– Так… – разбиралась Неферит. – Вот наш обратный путь – столп, двугорбая скала… Хапи! Та-ак… Хм…

– Что? – спросил Сергий.

Он в это время любовался анкхом. Анкх был древнейшим символом жизни, и одновременно считался ключом от ворот смерти. Древние мастера сработали крест из метеоритного железа – других металлов, кроме самородного золота, у них не было, эпоха металлургии еще не пришла… Анкх лежал на ладони увесисто, мелкие значки покрывали его глубокой чеканкой.

– Не понимаю… – растерянно проговорила Неферит. – Получается, что Крепость духа Тота скрывается совсем рядом с «Пер-Исфет»!

– Чего-чего?! – вытаращился Эдик.

– Ты уверена? – быстро спросил Сергий.

– Совершенно! Вот, смотри сам. – Неферит сунула ему под нос диск с картой. – Видишь? Вот – Хапи, а вот эта «пила» означает порог реки. И это второй порог! Видишь?

– Похоже на анкх… – пригляделся Сергий. – Столбик креста – это порог, перекладина – река, а овал…

– А овал, – горячо подхватила Неферит, – это кольцо гор, окружающих «Пер-Исфет»! Вернее, это теперь там каменоломни, а что было тогда… Не знаю! Но дорога ведет туда.

– А куда именно? – заинтересовался Искандер, и посмотрел на Сергия. Оба подумали об одном и том же.

– Та-ак… – затянула Неферит. – Нам нужно прорвать кольцо гор в одном месте, где дорога сначала раздваивается, а потом…

– Расходится в три стороны! – дуэтом ответили Сергий и Искандер. И рассмеялись.

– А вы откуда знаете? – нахмурилась паллакида.

– Мы там были! – объяснил Тиндарид и рассказал о Ленточном каньоне.

– Стоило в пустыню переться! – фыркнул Гефестай.

– Умник нашелся! – сердито сказал Искандер. – А откуда мы знали? И, кстати, ты там тоже бывал! Чего ж не нашел пути к Хи-ку-Дхаути?

– Да это вы все! – отмахнулся Гефестай. – «Воду нам ищи! За пчелками следи!» Вломились в один тупичок, а в остальные даже не заглянули. Слышь, Неферит, а куда идти надо было? Ну, там, где дорога натрое?

– В крайний слева!

– О! Что я говорил? А мы в тот, что справа, вломились!

– Что за шум, а драки нет? – подоспел Эдик.

Известие о том, что самые страшные секреты «Дважды великого и трижды величайшего» были у них под боком, оставили Чанбу равнодушным.

– А мы колодец зато нашли! – гордо заявил он. – Вода чистая, холодная!

– Взаправду холодная? – спросил Сергий с интересом.

– Аж зубы ломит!

– Веди. Идемте все! Напьемся, доедим, что осталось, и отдыхаем. Солнце сядет – и в путь!


Через час голоса под тяжелыми сводами древнего полухрама-полукрепости утихли. Контуберний и девушки Кадешим устраивались поспать. Сергий забил себе местечко на куче трухи – постелил сверху плащ, и лег. Было мягко и не холодно – пустыня грела.

Укоротив фитилек лампы, Лобанов превратил ее в ночничок, и приготовился уже закрывать глаза, когда вдруг увидел Саджах, бредущую к нему. Девушка несла перед собой такую же лампу, защищая огонь ладонью. Трепетный свет озарял спокойное и красивое лицо. Саджах подняла взгляд и улыбнулась.

Поставив свою лампу на пол, она скинула с себя плащ. Со спокойной непосредственностью маленькой девочки. Две лампы создали тусклую подсветку, рельефно выделив нагое тело, прекрасное и совершенное.

Саджах опустилась на колени и стянула с Сергия его схенти. И легла рядом, прижимаясь к нему грудью и животом, закидывая бедро, потянулась губами, провела ладонью по его ноге, скользнула в одно место… Ласковая деловитость девушки могла бы вызвать и раздражение, но только не в этот момент. Роксолан слишком устал, чтобы проявлять активность даже в любви. Саджах все сделала сама, исцеловав его, изгладив, изнежив.

Когда все кончилось, Саджах немного посидела на нем, сжимая бедрами, покачалась, ловя последние отзвуки сладострастья, потом наклонилась, касаясь грудями, поцеловала и осторожно освободила лоно от пленительного сопряжения.

Сергий лежал и улыбался. Зашелестел плащ, покрывая темным светлое, и гибкая рука подхватила лампион.

Лобанов зажмурился, но возбуждение не унималось, и он открыл глаза. И увидел, что лампион возвращается. Только огонек теперь освещал другое лицо. К нему шла Сара.

Девушка присела на корточки, поставила лампу, разделась. Сергий хотел что-то сказать, как-то оправдать грядущий неуспех, но мягкие губы Сары закупорили его рот. Руки его сами скользнули, трогая упругие груди, теребя отвердевшие соски. Сара вела себя как Лилит, первоженщина, созданная для услад праотцу Адаму. Она целовала его то страстно и горячо, то нежно, едва касаясь губами, отодвигаясь и щекоча волосами сначала грудь, потом живот, потом бедра. Лобанов и сам не верил, что способен так быстро восстановиться, но Сара-таки подняла ему настроение… Девушка была податлива и ласкова, Сергий овладел ею не спеша, с толком и большим чувством…

…Проводив глазами трепетный огонечек, он уже не закрывал глаз. И правильно. Третьей к нему пришла Мирьям.

– Вряд ли ты будешь довольна мной… – прошептал Роксолан.

Мирьям улыбнулась. Наклоняясь и вжимаясь грудью, она прошептала ему на ухо:

– Буду!

Что творила с ним Мирьям, Лобанов мог рассказать потом только себе. Она могла лизать ему правое ухо, одновременно защипывая кожу в каких-то ей одной известных точках, там надавливая пальцем, здесь покусывая. Девушка осталась довольна Сергием…

Он проводил Мирьям глазами, и стал ждать следующую девушку Кадешим. Было ли это обрядом? Или девушки просто выражали свою симпатию? Не спрашивать же об этом…

В темноте затеплился огонечек – это шла Суламифь…


Вышли под вечер. Миновали долину и пошагали глубокими душными западинами, похожими на ущелья, между пересыпавшимися дюнами, огромными огнедышащими горами песка. Путь шел крутыми извилинами, Ахми и Сергий обходили сыпучие склоны, но ноги все равно вязли в рыхлом песке. Близился вечер, слепящий золотисто-серый свет пригасал, междурядья полнились лиловыми тенями.

Лобанов оглядывался на Эдика, на Гефестая, на Искандера, но ни одного хитрого взгляда не перехватил, ни одной подначки, ни одного красноречивого жеста. Видать, друзья крепко спали, пока он предавался любовным утехам. И девушки Кадешим по-прежнему не выделяли его, в их отношении не было подчеркнутой ласковости, они не слали ему тех расслабленных улыбок, чье значение открыто лишь для двоих. Для восьмерых, подумал Сергий и усмехнулся. Удивительно, но «ночь любви» не так уж и утомила его. Нет, усталость в теле жила, но без надлома, без мертвящего равнодушия, – приятная истома, когда потянешься хорошенько – и мышцы приятно напруживаются, готовые к могучему действию.

И все-таки… Сергий вздохнул. Он бы с удовольствием променял «любовь ввосьмером» на одно свидание с Авидией. Девушки Кадешим были прекрасны, восхитительны, великолепны, желанны, сексуальны и так далее, но Авидия Нигрина была ему родной. Девушки утешили его, с ними ему было очень хорошо, но у любви своя арифметика, хитрая арифметика, и единица там равна восьми…


Дюны мельчали, понижаясь, пока не рассыпались грудами затвердевшего, слежавшегося песка. Контуберний и девушки Кадешим пошли по низкому ровному плоскогорью, усыпанному черными россыпями пирамидальных камешков, перекатывавшихся под ногами, по хрустящему грубому песку, по плотным желтым глинам солончаков, изборожденным темными трещинами, пошли, вглядываясь в темнеющую даль, застланную маревом горячего воздуха.

Зашло солнце, накал ослабел и бесконечные валы пустыни, днем размытые в сероватой мге перегретого воздуха, стали видны отчетливо.

Ночь была безлунной и безветренной, храня мертвенный покой и молчание пустыни, но кончилась и она – на востоке стал виден пильчатый край тассили. Переждав горнило дня в знакомой расселине, напившись до бульканья в животах, люди сделали второй ночной переход, и ранним утром, когда Ра затопил розовым сиянием половину неба, вышли к храму Хатхор.

Робкие жрицы были рады неожиданному паломничеству – они накормили изголодавшийся отряд и даже позволили искупаться в храмовом бассейне, где плескалась чистая вода. Проспав до обеда, Сергий скомандовал подъем и себе, и друзьям, и подругам.

Натянув выстиранные плащи-покрывала, отряд поплелся к барке. Ахми снова «оторвался от коллектива».

– Пойду я… – неуверенно молвил он.

Сергий крепко пожал ему руку, и сказал:

– Спасибо тебе! И… Погодь минутку! – Он порылся в своей торбе и вынул оттуда шкатулку с бериллами. – Держи! Я сам прибрал эти камешки, так что пусть боги на меня и сердятся. Ты тут ни при чем.

Сияя, ливиец принял шкатулку своего пра-пра-пра и отошел, вскидывая руку в жесте прощания.

– Прощай! – хором закричали девушки Кадешим.

– Удачи! – пожелал Эдик.

– Бывай! – прогудел Гефестай.

Ахми помахал рукой, медля поворачиваться спиной, и стоял на берегу, пока барка не отчалила и не выгребла за скалистый мыс.

– Не страшно возвращаться? – спросил Эдик Сергия.

Лобанов подумал.

– Страшновато, – пожал он плечами, – а что делать? Другой дороги нет! Попробуем прошмыгнуть, изобразим свиту при великой жрице Неферит, отправившейся на богомолье, а если не получится по-хорошему… Не знаю. Придется, наверное, взять кого-нибудь в заложники… Посмотрим!

Дорогу до первой заставы, где стоял глинобитный заборчик, а в скале была вырублена пещерка под святилище, одолели быстро. К удивлению Сергия, легионеров на посту не стояло. Приятное наблюдение тут же зародило в нем неясные подозрения.

– Чего это они? – удивился Гефестай. – Изменили режим содержания?

– У них сегодня день открытых дверей! – тут же ввернул Эдик.

Но Сергию было не до смеха. Он невольно прибавлял шаг, и до «Пер-Исфет» они добрались мигом.

– Что за… – начал Гефестай ворчливо, и не закончил.

Сергий мрачно обвел котловину взглядом. Полнейшее молчание стыло кругом. Ни от стен каструма, ни от шене не доносилось ни звука. Зато повсюду валялись трупы мере, среди них попадались убитые легионеры.

– Мертвая тишина, – пробормотал Эдик, – так это называется…

– Это называется бунт, – поправил его Искандер, – бессмысленный и беспощадный!

Грифы-стервятники скакали от тела к телу, взмахивая крылами. Скакали лениво, видать, обожрались мертвечиной.

– Пошли! – выговорил Сергий, и двинулся мимо шене. Нестерпимая вонь коснулась носа.

– Ну и духан… – пробормотал Эдик.

– Сейчас проверим источник… – сказал Гефестай, поднимая увесистый камень.

Он швырнул его, перебрасывая через обе стены шене, и над работным домом всклубилась черная туча, орущая и хлопающая крыльями, словно легион бесов явился за душами грешными, дабы уволочь их в ад.

– Эй, там кто-то живой! – воскликнул Регебал, указывая на шене.

Из ворот работного дома выбрался патлатый мужик, кое-как обмотавший тряпьем исхудалые чресла. Он брел, опираясь на палку, одну из тех, которыми орудовали надсмотрщики.

– Да это Ахавер! – ахнул Эдик. – Офигеть!

Ахавер приблизился, и протянул дрожащую руку.

– Поесть бы! – проскулил мере.

Неферит поджала губы, но лепешку из торбы вытащила и сунула Ахаверу.

– На!

Мере с жадностью вцепился в ячменный хлебец, смакуя каждую крошку и урча.

– А где все? – спросил Кадмар.

Ахавер сперва проглотил, давясь, огрызок лепешки, и лишь потом дал невнятный ответ:

– А вы ушли, и тут как затрясется земля! Полстены обвалилось в шене. Отсюда не видно, это с той стороны… Римляне забегали, надсмотрщики примчались, кричат: «Хатиаи убили! Хатиаи убили!» А главный надсмотрщик тут же себя управителем новым объявил. А остальные не захотели, чтоб он, и ну драться! А мы на них кинулись! Римляне пока спохватились, а мы – вот они! Дали им жизни…

– Так где все? – терпеливо повторил Кадмар.

– Не знаю… – промямлил Ахавер. – Римляне убежали, наших побили…

– Ладно, – сказал Сергий, – доедай и проваливай! Римляне как убежали, так и прибегут. Бунта вам никто не простит, спросят по полной!

Ахавер покивал и поплелся прочь.

– Если бы у рабов соображалка имелась, – пробурчал Роксолан, – они бы еще при Спартаке шороху навели б. А так… Кто в лес, кто по дрова. Дорвались до воли, и ну всех мочить! Погуляли, побезобразничали, а дальше что?

– А дальше – распятия, – буркнул Искандер.

– Дожили, ребята, – тяжко вздохнул Акун, – соображалки у нас нет, оказывается. Завалили всю посевную…

– У вас-то как раз соображалки хватает, – усмехнулся Сергий. – Я вам сколько раз предлагал вольные дать?

– А зачем? – хмыкнул Акун. – Нам и так хорошо!

– Соображаешь! Потопали быстрей…

До Ленточного каньона добирались, обходя котловину карьера по краю. Из-за края тоже несло – десятки тел валялось на камнях, отданные на растерзание шакалам и грифам. Шакалы бродили сытые, валялись в тенечке, брюшками вбок, лениво гоняли стервятников. Те неторопливо отскакивали в сторону, взмахивая крыльями, и бочком, бочком возвращались обратно, драть клювами мертвые тела.

– Надо и нам поскорее отсюда сматываться, – сказал Гефестай, – а то явятся римляне, и попадем под разборку!

Ленточный каньон встретил тишиной и тенью. Натруженные глаза отдыхали в спокойном сумраке. Дошагали до того места, где каньон раздваивался. Выбрались туда, где он троил. Левый проход оканчивался тупиком.

– Ну, и где ты видишь дверь? – спросил Эдик, подбоченясь. – Я лично ничего не вижу!

– Слепандя, потому что… – проговорил Сергий, внимательно разглядывая стену. Должна же быть какая-то отметина! Неферит обнаружила ее первой.

– Гляди! – воскликнула она. – Анкх!

Сергий пригляделся. На стене, почти не выделяясь из трещин и впадинок, был вырезан знак анкха.

– Похоже на загадочные картинки в «Мурзилке», – хмыкнул Эдик.

– А это, случайно, не «замочная скважина»? – поинтересовался Сергий, пробуя мизинцем глубину дырки, проколупанной под анкхом.

– Попробуй! – сказала Неферит азартно. – А я буду подсказывать.

Сергий внимательно осмотрел столбик анкха – круглый в сечении, на конце он был откован под квадрат.

– Суй на глубину пальца, – сказала Неферит.

Сергий сунул. Анкх дальше и сам не пошел.

– Теперь поверни вправо, только прижимай…

Анкх повернулся, и ушел в дыру еще на палец. Где-то в глубине каменной глыбы толстенький золотой диск с квадратным отверстием пришел в движение, стал вращаться, совмещаясь с подобным зиянием во втором диске…

– Теперь влево…

Анкх углубился полностью, входя в третий диск…

– Верти до упора!

Третий диск потянул штанги рычажков, оттянувших задвижки. Это не ощущалось, но стало понятным, когда Сергий надавил на глыбу – та стронулась с места. С невидимой щели посыпались чешуйки камня.

– Гефестай! – вымолвил Сергий с натугой. – Надави!

– Это можно…

Кушан надавил, и глыба с шорохом и скрипом начала вдвигаться в тело скалы, притертая как пробка от флакона с благовониями – щель не различалась, не давалась зрению.

Толстенная дверь отъехала на пять шагов, прежде чем проход с обеих сторон расширился до того, что даже Гефестай мог двигаться свободно.

Сергий вынул ключ-анкх. Пропустив всех в сумрачный туннель, они с Гефестаем, накатили «дверь» обратно.

– Правильно, – прокомментировал Эдик. – Чтоб не дуло!

– Шагай, давай… – присоветовал ему Гефестай.

Лобанов быстро прошел длинным коридором и выбрался на свет. И не сразу сообразил, куда попал. Он ждал чего угодно – подземелья, колоннад храма или дворца, а вышел в парк. Пальмы, тамаринды, сикоморы, гранатовые и апельсиновые деревья, тутовник – нагромождения пышной зелени до краев заполняли небольшую долинку. Черные блестящие скалы возвышались кругом, замыкая ее. Здесь было душно и безветренно, а заросли пересекались двумя рядами оросительных канав, по которым журчала вода. В стоячем воздухе жужжали пчелы, между дерев были протянуты паутинные сети, и на этом перечисление обитателей затерянной долины можно было заканчивать.

– И куда теперь? – спросил Сергий, ворочая головой.

– Прямо! – храбро сказала Неферит.

И все, организованной толпой, направили стопы прямо. Чем дальше они забредали, тем глуше делалась чаща. Лес-оазис рос тыщи лет. Одни деревья отмирали и падали, сгнивая без остатка, на их месте вырастали другие. Стволы, рухнувшие недавно, перегораживали путь, медленно разлагаясь и обращаясь в труху. Изредка под ногами попадались плиты аллей, проложенных в древности, но чаще всего гладкий камень был укрыт толстым слоем перегноя и нанесенного песка.

– Надеюсь, – пропыхтел Эдик, – динозавров здесь нет…

– Надейся, надейся… – зловеще протянул Искандер.

Сергий раздвинул перистые листья подрастающей пальмы, и уткнулся в толстую колонну, изузоренную иероглифами Та-Кем.

– Пришли! – сказала Неферит с удовлетворением.

Дальше просматривался колонный зал, уходящий во тьму.

– Лампы взяли? – спросил Роксолан.

Девушки Кадешим кивнули разом.

– Масла припасли? Запаливай!

Разгорелись лампионы, и экспедиция тронулась в путь. Сергий почувствовал волнение – они приближались к цели своих исканий. Похоже, его товарищи ощущали примерно то же.

– Как сюда Зухос рвался! – сказал Искандер с удовольствием.

– А мы первые! – расплылся в улыбке Гефестай.

Могучие колонны разомкнули строй и вывели в круглый зал, посередине коего возвышалась статуя бога Тота, задиравшего длинный клюв.

– Это где-то здесь! – сказала Неферит, двинувшись к стене.

Десять узких входов прорезали стену, проводя в квадратные помещения, обрамленные колоннами из гранита. Сергий заглянул в первую от входа комнату. Вдоль ее стен валялись деревянные полки, упавшие со стен. Груды хрустящих папирусов заваливали пол. В углу стоял открытый сундук из дерева нартекс, полный гладких дощечек, похожих на иконы, и так же разрисованных. Это были древние карты. Искандер, дрожа от жадности, тут же прилип к ним.

Другая комната была заставлена горшками, полными трухи. Только из одного еще торчал пучок трав с мелкими листьями, нокогда Сергий подошел ближе, травы рассыпались в пыль.

– Гербарий… – буркнул Лобанов.

– Сергий! – позвала Неферит.

– Иду! – откликнулся он.

Паллакиду он обнаружил в четвертой по счету комнате. Неферит сияла.

– Все на месте! – воскликнула она с радостью. – Вот руководство, – девушка показала на стену, к которой была прикреплена гранитная доска с вырезанными на ней иероглифами, – а вот все составные части!

Широким жестом она провела в сторону разноразмерных сосудов с притертыми крышками.

– И что тут? – подозрительно принюхался Сергий.

– Смола деревьев, которые уже нигде не растут, – торжественно перечисляла Неферит, – порошок из бивня единорога, соль, выпаренная из воды, бьющей из горячего источника… – Она запнулась и проговорила смущенно: – Я не разобрала только, где этот источник – то ли в глубокой пещере, то ли на дне мелкого залива, куда может донырнуть хороший собиратель губок… Высушенная и растертая кожа с ноздрей ужасного мантикора, – продолжала паллакида, – и еще, и еще… Тут много всего! Теперь надо только добавить воды, прокипятить средство и дать отстояться, пока не остынет…

– Неолитический «Юпи»! – ухмыльнулся Эдик. – «Просто добавь воды!»

Неферит, не поняв Чанбу, на всякий случай фыркнула.

– Готовь тогда зелье, – улыбнулся Сергий. – Не будем тебе мешать… Позовешь, когда остынет.

– Ладно!

Лобанов прошел в пятую комнату, заваленную камнями всех цветов и оттенков – зелеными, как лист пальмы, красными, как коралл, черными, как уголь, синими, как вечерние сумерки, прозрачными и непрозрачными, блестящими и матовыми. В камнях самозабвенно копался Гефестай, припомнивший свое увлечение геологией.

– Чего нарыл? – склонился над ним Сергий.

– У-у… – протянул Гефестай. – Чего тут только нету… Все, правда, в куче, свалено, как попало, ни бирок, ничего… Собирали минералы по своему хотению! Блестит – сюда его… Но такие каменюки попадаются… Гляди! – он взял в руки изрядный кусок ломкой породы с голубоватым отливом. – Это кимберлит! Алмазоносная хреновина из Южной Африки! Тут, если поколупать, мелкие алмазики выковыриваются… Нет, ты представляешь?!

– Что там – Африка! – подошел Искандер. – Вон, Мне тут Уахенеб перевел маленько… – Тиндарид показал старинную доску, исписанную красками и покрытую мелкими значками. – Они в Америку плавали! Кто там жил в то время? Тольтеки? Или ольмеки? Вот откуда у индейцев пирамиды! Прав был Хейердал, я всегда говорил!

Сергий обернулся, заслышав оживленный щебет девушек Кадешим, и улыбнулся ласково. У девушек были свои открытия – они примеряли древние украшения – диадемы и колье, бусы, браслеты, пекторали. К Лобанову, дразняще покачивая бедрами, приблизилась Неферит. Ее лебединую шею украсило широкое ожерелье из лазурита и белого сирийского агата-яхалема.

– А это – для тебя! – сказала девушка, держа на ладонях увесистую шейную цепь из золотых скарабеев. Не слушая возражений, Неферит увила цепью мощную выю Лобанова. – Тебе идет!

Девушки Кадешим обрадовались и притащили целые ворохи драгоценностей. Стали примерять их на особях мужеска пола – особи слабо отбрыкивались, но девушки были очень убедительны.

– Развели тут матриархат… – бурчал Искандер, ощупывая одной рукою витую гривну на шее, а другой касаясь щеки, где еще краснел след губ Юдифи.

– А чем тебе матриархат не по нраву? – ухмыльнулся Кадмар, поглаживая торквес, тихо побрякивавший на груди.

– Я плохо себе представляю, как бы я жил в мире, где правят женщины!

– А я почему-то уверен, – сказал Сергий, – что женщины не унижали в то время мужчин так, как мы унижаем их сейчас. Просто ты представляешь себе матриархат как царство феминисток. Это отражение в кривом зеркале, Искандер. Феминистки – это крикливые дамочки, мужеподобные уродины или накачанные уродки. Или хорошенькие дуры, настолько закомплексованные, что боятся мужчин и требуют полного равенства! Они стесняются своих тел, стыдятся своего пола и зачем-то перенимают нашу вульгарность, но агрессивно не принимают биологической истины. А она в том, что мы разные, мужчины и женщины! Феминистки очень любят сравнивать женские и мужские мозги и доказывать, что весят они одинаково. Только при чем тут вес? Дело же не в количестве, и даже не в числе извилин, а в содержании! Мы более рациональны, а они эмоциональнее, мы берем логикой, они – интуицией. Но это же не значит, что мы обязательно лучше, а они хуже. Мы разные, и все! У нас разное предназначение – биологически! – а феминистки биологию отвергают, поскольку она их, дескать, оскорбляет. Знаешь, я, бывало, злился на них, но быстро остывал. И даже начинал жалеть. Ведь феминистка, протестуя против женского начала, сама себе отказывает в счастье. Глядишь на такую убогую, и думаешь: «Господи, ведь, вроде все у нее на месте, чего ж она бесится?» Феминизм – это болезнь, это ненормальность. Жаль, что не лечится…

– Может, ты и прав… – промолвил Искандер. – У меня, действительно, какое-то не такое восприятие матриархата. Так а откуда мне было узнать правду? От тех времен остались крохи, следы, обрывки. Уж очень давно все это было! И кто расскажет правду? Жрецы? Так они давно уже служат мужским богам… Чего б им правду говорить – себе во вред?

– Я это себе так представляю, – взял слово Эдик. – Жили мы были в пещерах, охотились, огонь добывали… Бывало, кокнем мамонта, и все – перекур, мужики! А женщины тушу и разделай, и сволоки до пещер, и приготовь из того мяса обед. И вот однажды сидели они, женщины племени мумбу-юмбу, у реки, стирали меховые подштанники, и думали. И придумали! Огородили бережок, посеяли злаки. Поставили изгородь на лугу, развели коров. Мужики-то поначалу хихикали, ну, и дохихикались, попали женам под пяту! Под пяту – это потому, что еще каблуков не знали… И пошло дело! Охотники переквалифицировались в пастухов и пахарей, и все молились Великой Богине!

– У нас ее Реей звали, – припомнил Искандер, – а еще Кибелой…

– А у нас, – вступил Акун, – Великую Богиню именовали Купалой! Она еще Мировое Древо высадила, корни его в преисподнюю прорастали, а крона в садах Ирия тень отбрасывала, где души безгрешные живут…

– А мой народ, – сказала Саджах, – знает иное имя – Ашторет. Или Иштар…

– Похоже чем-то на Исет! – сказал Эдик. – Правда, Неферит?

– Похоже, – согласилась паллакида и объявила: – Снадобье готово, можно принимать!

– И что будет? – подозрительно принюхался Гефестай.

– Никакому Зухосу тебя не подчинить уже, сам кого хочешь подчинишь!

– И долго действует?

– Одну луну.

– Четыре недели, – перевел Сергий.

Неферит, вдвоем с Сарой, вытащила золотой котел, стенки которого были сплошь в мелких выпуклых изображениях – зверюг, пичуг, людишек. Варево было прозрачно, только по поверхности его плавала радужная пленка, а на дне колыхалась муть.

– Сергию первому!

Неферит осторожно зачерпнула из котла серебряным стаканчиком, и протянула Лобанову. Сергий принял посуду и поднес ко рту.

– Остограммься, босс! – ощерился Эдик.

Сергий усмехнулся и выпил.

– Как на вкус? – спросил Искандер.

– Не разобрал, – пожал плечами Сергий. – Минералка как минералка… Нарзан без газа.

Вторым причастился Искандер. Выпил Гефестай. Хлебнул Эдик.

– Что-то я ничего не чувствую, – сказал Чанба с подозрением.

Картинно вытянув руки к Регебалу, он проговорил замогильным голосом:

– Спа-ать! Спа-а-ать!

Регебал – брык! – и откинулся к стене. Захрапел.

– Ух ты! – растерялся Эдик. – Действует!

– Дождешься… – пробормотал Регебал, и гомерический хохот сотряс святилище Тота.

Средством обнесли девушек Кадешим. Дошла очередь до Кадмара. Выпив, он поморщился. А потом побледнел вдруг и грохнулся на пол.

– Что с тобой?! – кинулась к нему Мельха. – Воды!

– Яду мне, а не воды! – промычал Кадмар, завозив лицом по плитам пола. Обхватив руками голову, он завыл.

– Кадмар! – сказал Сергий, склоняясь к галлу. – Ты чего? Привиделось что?

– Если бы! – с отчаяньем проговорил Кадмар.

Он поднял искаженное лицо и сел, закачавшись из стороны в сторону. Все молчали в полной растерянности. И в этом молчании Кадмар заговорил, глухим, напряженным голосом:

– Я с самой Александрии служил Зухосу! Он подчинил меня еще в Серапейоне, когда мы с Уахенебом подслушивали его разговор с Пандионом. Уахенеб ушел вперед, а я замешкался, и тут выходит он… Зухос поднял руку, и сказал… Я не помню, что он сказал, но я все ему тогда выложил – и сколько нас, и откуда мы, и зачем. И он приказал мне следить за вами, и докладывать – лично или через доверенных людей. И я докладывал! Это я тебя сдал в Мемфисе, когда Зухос схватил тебя и схоронил в пирамиде. Я! И в Гермополе… И в Фивах, когда вас схватили, это тоже была моя работа!

Кадмар вцепился руками в пышную шевелюру, и застонал. После недолгого молчания Сергий сказал негромко:

– Схватили нас, в том числе и тебя, Кадмар…

– Что это меняет? – тоскливо вздохнул галл.

– Ну, кое-что меняет. Во-первых, Кадмар, на твоем месте мог оказаться любой, кроме меня, но то, что я могу воспротивиться Зухосу, не моя заслуга. Просто я таким родился! Во-вторых, ты не все докладывал Зухосу. Ты не говорил ему главного! Он до последних дней не знал, что идет по ложному пути, а мы подбираемся к Хи-ку-Дхаути.

– А теперь, – тихо дополнила Неферит, – ты принял зелье, и оно освободило тебя от заклятья… Больше Зухос не властен над тобою!

– Но я был, – взвыл Кадмар, – был предателем!

– Не по своей же воле! – воскликнул Эдик, потрясенный рассказом. – Вот если б ты сам, добровольно пошел Зухосу служить, тогда другое дело. А так…

– Короче, Кадмар, – улыбнулся Сергий, и хлопнул галла по плечу, – не хнычь. Все путем! Нам всем было трудно, но тебе пришлось туже всех. И хватит об этом. Тема закрыта!

– К-как? – растерялся Кадмар. – Ты не убьешь меня?

– Как-нибудь потом, – ухмыльнулся Сергий, – выберу время…

– Пошли, «косматая Галлия»! – заорал Эдик. – Накидаем Зухосу пачек!

Кадмар заоглядывался, улыбаясь жалко и растерянно. Приподнявшись он ударил в грудь кулаками, хотел что-то сказать, но задохнулся. Регебал сказал, посмеиваясь:

– Клянусь Замолксисом, «Крокодил» тебе здорово мозги загадил. Спасибо Неферит – промыла!

Контуберний грохнул в семь глоток. Девушки Кадешим, не сведущие в науке и не слыхавшие об открытии Герофила,[53] вежливо похихикали.

– Собираемся и уходим! – скомандовал Сергий.

– А можно, мы это оставим себе? – робко спросила Саджах, трогая бусы из крупных розовых жемчужин.

– Можно, – великодушно сказал Сергий.

– Неферит! – подал голос Эдик. – А когда оно подействует?

– Потерпи, – строго ответила Неферит. – Средство уже действует (при этих словах Кадмар тяжко вздохнул).

Внезапно Сергий ощутил сильный толчок – будто кувалдой по пяткам ударили. Зашатались гигантские колонны, заскрипели массивные архитравы, качаясь под потолком. Вниз посыпались камешки и пыль. Низкий гул прошелся по залам храма.

– Землетрясение! – крикнул Эдик.

– Это нас наказывает бог! – горестно воскликнула Саджах, порываясь снять с себя драгоценности.

– Не трогай! – свирепо сказал Сергий. – Бегом отсюда! Неферит, где средство?

Девушка на бегу показала золотой кувшинчик.

– Береги!

– Берегу!

Все кинулись вон из храма. И вовремя. Едва Лобанов выскочил в лесок, земля задвигалась под ногами. Зашатались деревья, некоторые с треском повалились, оголяя щупальца корней. Ближний холм качался так, что с вершины его сползла земля. Храм Тота тяжко качался из стороны в сторону, издавая глухой рокот и гул – огромные каменные глыбы бодались друг с другом, выбивая облачка пыли и швыряясь размолотыми камешками. Может быть, храм и устоял бы – центр тяжести у египетских зданий располагался низко. Покачалось бы капище, да и замерло в равновесии. Но тут снова пошел сейсм, уже не вертикальные волны ударили, а горизонтальные, и так шатнули храм, что тот накренился всею своей колоссальной массой, подрожал в мертвой точке, и медленно, неотвратимо рухнул.

Никто из людей не смог устоять на месте, попадали все. Сергий ляпнулся на задницу, быстро перекатился, встал на четвереньки, попытался встать и снова упал.

– Уходим! – закричал он, но мало кто услышал его приказ – хтонический зык Земли заглушал все на свете.

Поднимаясь и снова падая, друзья и подруги побежали к туннелю. Скалы, окружавшие Хи-ку-Дхаути, начали раскалываться, расслаиваться, и грохочущий камнепад обрушился на лес, погребая деревья.

– Как дворец Кащея Бессмертного в хэппи-энде! – скороговоркой выдал Эдик.

Сергий ничего не ответил ему. Первым ворвавшись в туннель, он помчался, спотыкаясь, к огромной глыбе, что затыкала туннель подобно пробке. «Не дай бог, заклинит!» – мелькнуло у него.

– Гефестай!

Сыну Ярная не надо было долго объяснять суть дела. Он яростно навалился на глыбу и повлек ее на себя, выкатывая из проема. Туннель сотрясался, по гладкому потолку шли трещины, дымясь горячей пылью.

– Девушки! – заорал Сергий. – Выскакиваем! Живо!

Девушки не стали спорить. Попискивая и вжимая головы в плечи, они стайкой вылетели в Ленточный каньон. Сергий по статусу вышел последним.

Досталось и каньону – дорогу загораживали рухнувшие глыбы, щебень и камни рушились пыльными потоками.

– Бегом! Бегом! – завопил Сергий, и кинулся догонять своих, прикрывая голову.

Когда он поравнялся с Эдиком, тот прокричал:

– Я такое в кино видел! В «Золоте Маккены»!

– Чеши вперед, Маккена!

«Маккена» почесал. Слава богам, никого не задело и не ранило, отделались синяками и ссадинами. Первым мчался Гефестай. Вынесшись из устья каньона, он резко затормозил, и выхватил меч-кепеш.

Подбежав к нему, Сергий понял друга – перед контубернием и девушками Кадешим стояли, пригнувшись, выставив палки и копья, десяток нубийцев. Глаза их были округлены от ужаса, и черные зрачки страшно вращались, выпячивая белки.

– Тахарка?! – воскликнул, выходя вперед, Искандер. – Это ты?

Крепкий нубиец, стоявший впереди, сильно удивился и выпрямился, опуская копье.

– Кандер?! – изумился он. – Ты живой?!

– Поживее других! – рассмеялся Тиндарид. – Ты это куда собрался?

– Мы уходим, – ответил другой нубиец, худощавый и высокий, с ритуальной татуировкой на щеках и лбу, – люди Ахавера хотят убить нас! Мы хотим убить их, но нас мало…

– Ахавер? – удивился Сергий. – Ага… Так это он все замутил?

– Ахавер говорил: «Убивайте римлян!» – быстро заговорил Тахарка, – и мере послушались его, и стали убивать, когда задрожала земля и стена упала…

– Вот же чмо приблудное! – яростно выразился Эдик.

– Вот, всегда говорил, – вздохнул Сергий: – «Не спеши творить добро!»

Со стороны шене донеслись воинственные крики.

– Мере идут? – недобро прищурился Лобанов.

– Они нашли вино… – словно оправдывая бывших узников, пробормотал Тахарка.

Из-за скал выбежала толпа возбужденных оборванцев. Живописное зрелище! Некоторые так и бежали, как жили и работали – в грязных набедренных повязках. Другие приоделись в римские туники и даже нацепили доспехи – лорика сегментата. А кое-кто бежал голяком, но в шлемах.

– Так, – быстро сказал Сергий, выхватывая кепеш, – вы с нами или против нас?

– С вами! – выпалил Тахарка, пуча глаза.

– Вперед! Мечи к бою!

Мере, завидев врага, подняли крик. Когда же они разглядели девушек, то взревели. Впереди бежал Ахавер, махая гладиусом. Бежал не по прямой, а по замысловатой синусоиде, удерживаемый в вертикальном положении давлением винных паров.

– Перекрываем устье! – скомандовал Сергий.

Все, в том числе и нубийцы, отступили на десяток шагов, закрывая устье каньона. Ахаверцы, сочтя это за отступление, воодушевились.

– Бей! Бей! – вопили мере. – Девки! Бей! Га-га-га!

– Дурдом! – пробормотал Эдик.

Искандер, вооружившись двумя мечами, выдвинулся чуток вперед, Приятель Тахарки, Эзана, наложив стрелу на лук, встал сбоку от него.

Мере налетели толпой, гоня перед собой волну вони и перегара. Грязные тела, безумные красные глаза, раззявленные беззубые рты, изрыгающие лексический мрак, – все это не будило в Сергии чувства жалости и сострадания. Хотелось просто убрать эти человеческие нечистоты, закопать, чтобы не воняло, и долго-долго отмываться после победы.

Лобанову достался Ахавер. Рубил мере гладием без особого умения, но остервенело, не заботясь о защите. Роксолан не стал с ним чикаться – отрубил руку с мечом.

– Хлеб сожрал? – крикнул он. – Закуси!

И проткнул Ахавера древним кепешем. Тут же выдернул, и рубанул направо, выпуская внутренности голому долгаю в блестящем шлеме и со стоячим членом.

– Охолонись!

Искандер показывал чудеса ловкости, орудуя сразу двумя мечами. Вот он одним ударом отрубает противнику руки, левым мечом протыкает безрукого, а правым отбивает удар копьем. Копьеносец падает, схлопотав стрелу от Эзаны.

Гефестай работал секирой, помахивая ею, как деревяшкой – там голову снесет, тут грудину вскроет.

Эдик оплошал – подставился коренастому мере с копьем. Вперед ринулся Кадмар и перерубил древко. Обратным движением уделал копейщика.

Акун и еще пара нубийцев вскочили на большую глыбу, отвалившуюся от стены каньона после землетрясения, и оттуда обстреливали мере – быстро и метко.

А Регебал с Уахенебом даже вырвались вперед, тесня мере на левом фланге – их кепеши так и мелькали, гоняя высверки и мельканья.

Тут и девушки Кадешим сказали свое веское слово – камни полетели в мере, брошенные с силой, и попадали исключительно в виски. Мере падали, как подкошенные. Но оставалось их все же очень много – сотни две, как минимум.

– Бей! Бей! – вопили из толпы бунтовщиков.

– Девки! Девки! – орали озабоченные.

– Смерть им! – надрывались самые распаленные. – Смерть!

Неясно, сколько бы длилось это представление на театре военных действий, но тут в спину мере ударили римляне. Полная кентурия, крича «Бар-pa! Барра!», набросилась на вышедших из повиновения и человеческого подобия.

Пьяные мере не сразу осознали, откуда пришла погибель, а когда протрезвели, то не дрогнули, но продолжали бой силою отчаяния, ибо победа им более не светила, а вот казнь приобретала вполне реальные очертания. Но что такое жалкие мере для обученных легионеров? Бой превратился в бойню, и очень скоро римляне в забрызганных кровью латах вышли к устью каньона.

– Кто такие? – проорал разгоряченный солдафон, тыкая мечом в Сергия, как указкой.

Лобанов провел молниеносный прием, которому его обучили еще в гладиаторской школе – ударил по гладию кепешем, закрутил и вышиб. Гладий мелькнул рыбкой и уткнулся в песок.

– Мы сопровождаем жриц храма Исет, – холодно ответствовал Сергий, – и рады» что вы помогли нам унять эту шайку.

– Жриц, говоришь? – глаза солдафона зло сощурились.

Сергий тяжело посмотрел на него. Лицо легионера обессмыслилось, кулаки его разжались и он отступил назад на сгибавшихся ногах. «Действует!» – усмехнулся Сергий.

Сквозь толпу любопытных и шумных римлян пробился кентурион.

– Сергий! – заорал он. – Сергий Роксолан!

Что-то знакомое Лобанову проявилось в лице кентуриона, давнее. Рим… Первый день на воле… Драка с преторианцами, плавно перешедшая в стычку с батавами.

– Луций Мединий! – вырвалось у Сергия.

– Узнал! – захохотал Луций. – Один момент…

Он зычным голосом распорядился, чтобы легионеры обыскали каструм и шене – всех, кто жив, умертвить, а о мертвых позаботятся птицы.

– По-хорошему если, – проворчал Луций, – их бы на кресты всех, да не выйдет, дерево здесь дорого!

– А кого ссылали в этот шене? – невинно спросил Сергий.

– Да всякое отребье! – поморщился Луций. – Грабителей, убийц, насильников, фальшивомонетчиков… Ты лучше скажи, как сам-то здесь оказался?

– Тайная миссия! – ухмыльнулся Сергий.

– Молчу, молчу! – рассмеялся Луций. – И даже не завидую! Платят вам, конечно, побольше, но уж слишком много приключений на афедрон!

Разговаривая в манере трепа, они дошагали до смердевшего шене, где и расстались – Луций Мединий пошел строить и школить свою кентурию, а Сергий Роксолан повел оба контуберния – «мальчиковый» и девичий – к Великому Хапи, по знакомой уже дороге, пройденной дважды. Десяток нубийцев плелся позади, не решаясь ни обогнать, ни отстать, ни рядом пойти.

– Эзана! – позвал Сергий.

Нубиец встрепенулся и подлетел с резвостью солдата-первогодка.

– Ответь мне, Эзана, вот на какой вопрос… Вас сюда за что загнали?

– Мы не воры! – гордо вскинул голову нубиец. – Мы воины! Царица Аманишакете послала нас в бой, мы долго воевали с римлянами и попали в плен. Царица помирилась с вашим императором, а о нас забыла…

– Возможно, – сказал Лобанов, – просто сочла погибшими.

– Наверное! – ободрился Эзана.

– Вот что, – задумался Сергий. – Я тоже не вор, я воин. Мой враг – Зухос. Слыхал, небось?

– Кто же не слыхал о Том-Кто-Велит! – округлил глаза черный воин. – Но это не враг. Враг – тот, кого можно победить. Зухоса победить нельзя!

– Ошибаешься! Я уже второй месяц играю с ним в прятки, а теперь намерен сыграть в догонялки! Я буду гнать его, как паршивого пса, пока не настигну и не запинаю до смерти! Это мое задание, и я его выполню. Ты вольный человек, Эзана. Ты можешь вернуться на родину сейчас, а можешь… чуть позже, сперва подсобив мне. Хорошие лучники мне не помешают… Что ты выберешь, Эзана?

Нубиец сперва поклонился.

– Благодарю тебя, – сказал он пафосно, – что не отдал нас римлянам. Ты сохранил нам жизни, и как же мы можем показать тебе наши спины? Мы готовы служить тебе и сразиться даже с Тем-Кто-Велит.

Сергий протянул Эзане руку, и нубиец, сохраняя достоинство, крепко пожал ее в древнем мужском жесте доверия и дружбы.

Почти сорок человек вместил барит. Места хватило всем, а, главное, было кому занять скамьи гребцов.

– Вопрос: где искать… – Сергий усмехнулся. – Того-Кто-Велит?

– Зухос должен быть в Уасете, – уверенно сказала Неферит, – у него договор с Иосефом. Зухос погнался за своей мечтой, но Властелином Мира так и не стал, только время потерял зря. Он и так опаздывает – скоро праздник Опет, а потом вода спадет и начнется время Посева. Тогда он никого не заманит идти на войну, все разбегутся по делянкам, не поможет и сэтеп-са…

– Ясненько… Уахенеб! Курс – на север!

Внезапно Сергей почувствовал, будто его тело растаяло. Ни одного касания не доходило до мозга. Он попробовал шевельнуть пальцем, но ничего не вышло. Зато его нос картошкой вдруг четко отличил сотни запахов – пахло даже ожерелье на шее Неферит. Он услышал мысли Акуна и мысли Эзаны, что торчал в трюме палубой ниже. Он увидел барку насквозь, у него мурашки пошли от залетных космических лучей, до ушей его донеслось громыхание сталкивающихся галактик, попискивание пульсаров и тревожный звон квазаров… А потом все пропало, и он увидел над собой бледное лицо Неферит.

– Что с тобой, Сергий? – тревожно спрашивала девушка.

– Не знаю… – признался Сергий. – Наверное, твое зелье по мозгам ударило…

– Что, босс? – ухмыльнулся Эдик. – В экстрасенсы записался?

– В экстраскунсы… – буркнул Сергий.

Глава 11

1. Уасет

Зухос был мрачен. Он был мрачен с того дня и часа, когда попытка вытащить из каменоломен Сергия и его команду закончилась неудачей. То ли Сергий что-то унюхал, то ли просто решил не связываться. Так или иначе – провал. И расклад получается провальный – он весь месяц гонялся за химерой, пытался ухватить за хвост мечту всей своей жизни, а мечта – пф-ф! – и развеялась! Только дымок пошел… А Сергий наверняка отправился за последним ключом, и кто ему теперь помешает добраться до Хи-ку-Дхаути и завладеть всеми тамошними тайнами? И превращается Сергий из досадной помехи в прямую и явную угрозу…

Зухос поморщился. Можно, конечно, и погоняться за неуловимым Роксоланом, только времени где взять? Главное – не в Хи-ку-Дхаути. Иосеф – та еще штучка, но слово иудей сдержит. И пригонит-таки ему два обещанных корабля с оружием. Это – главное! Вот на что следует тратить силы и время, а не бегать по Египту, изображая шута…

Оставить доверенных людей у Врат Юга? Пусть бы последили. Вдруг да перехватили бы Сергия! Только вот кого оставить? Слуг? А грести кто будет? Что ж ему, в одиночку плыть до Уасета? Глупость какая… Да и чего он беспокоится? Разве его планы изменились? Нет! Получаем оружие. Доставляем в Дельту. Вооружаем буколов. Захватываем Александрию. Возлагаем на себя двойную корону фараонов.

Вся Дельта, весь нижний Египет будет его. Он овладеет Дельтой, как ласковой и податливой наложницей. И куда тогда денется Сергий? Из Та-Кем путь один – по Нилу к морю. Одной хорошей заставы будет довольно, выловим этого Сергия, как камышового кота! А уж как разговорить преторианца… Торнай поспособствует, есть методы.

Зухос поворочался, устраиваясь поудобнее. Он возлежал под навесом на иму. Слуги гребли, что было сил. Мимо медленно проплывали берега, словно колоссальный свиток разматывали где-то на севере, и скручивали за кормой, на юге.

Зухос заерзал, припомнив сущую безделицу – у него не было золота. А без этого красивого драгоценного металла Йосеф ни за что не расстанется с мечами, копьями и прочими орудиями убийства… Где взять золото? Проще всего заявиться в храм Амона Фиванского и приказать жрецам. Те сами принесут, сколько нужно. Но, Сетх их всех раздери, время неурочное! На носу праздник Опет, и любая недостача золотых вещичек тут же выплывет наружу. Поднимется переполох, начнется суета, римляне подключатся, а это обыски, аресты, допросы… И все может сорваться из-за какого-нибудь дурака, который видел нечто недозволенное и сболтнет об этом! Не-ет, восстание требует полной тайны…

– Господин! – обернулся к Зухосу Торнай. – Подплываем!

– Ага! – каркнул Зухос.

Берега великой реки разошлись, открывая взгляду оба города – Джеме слева, Нут справа. Белые стены Домов и оград едва удерживали купы пальм, зелеными взрывами разносящих перистые листья. Над пышной зеленью блестели золотые навершия обелисков в Йпет-Ресит, вровень с ними глыбились пилоны-близнецы.

По наплавному мосту шастали люди, масса лодок сновала от одного берега к другому. И в Джеме, и в самом Уасете бродили толпы возбужденных людей повсюду пестрели цветы, целыми гирляндами украшали сфинксов вдоль Царской Дороги и большие бронзовые статуи соколов у моста через канал Хора.

– Куда править, господин? – прогнулся Торнай.

Зухос прикинул, что в Городе мертвых промышляют купцы весьма богатые, тот же Руи сын Амени держит добрый десяток лавок, а еще Пенту сын Маи, Пехени из Абаджу, Атау Сидонец, Сенофри… Эти явно не обеднеют, если поделятся с ним золотыми статерами!

– Давай в Джеме! – решил Зухос.

Нетерпение сжигало его. Потратив массу времени на погоню за фантомами взбалмошной юности, он спешил наверстать упущенные дни, сжимая их в минуты.

Зухос сошел на берег и зашагал по пустыне, редко оживляемой корявыми акациями, да кустами тамариска, но набитая дорога не была пуста – по ней двигались толпы фиванцев, нарядных и радостно возбужденных в канун великого праздника Опет.

Впереди, прикрытый легкой дымкой, у самого подножия Ливийских гор, стоял обширный поселок бальзамировщиков и прочих мастеров ритуальных услуг, обнесенный высокой кирпичной стеной из обожженного на солнце нильского ила. На севере стена почти примыкала к Дому Сети, а на востоке ее разрывали главные ворота, через которые вносили покойников.

Их-то Зухос и миновал. Он стремительно шагал мимо мастерских ткачей, гробовщиков и лакировщиков. Мимо многочисленных лавочек, торговавших саркофагами всех форм и размеров, грубым и тонким полотном, вытканным с благословения богини Нейт и шедшего на бинты для мумий, амулетами из малахита, халцедона, сердолика, лазурита в виде медальонов, ленточек, подголовников, угольников и треугольников, фигурками богов и ушебти – «ответчиков» и помощников в «стране вечности». Мимо чиновников, принимавших заказы от родственников умерших – они записывали на восковых табличках-церах имя и фамилию ушедшего на Запад, в страну Аменти, указывали, какие изречения начертать на его гробу, а какие на стенах усыпальницы, ставить ли статую в гробнице, устанавливать ли стелу, предлагали клиентам печатки из обожженной глины – их закапывали в землю, чтобы обозначить границы могильного участка. Вокруг каждого чиновника стояли кучки одетых в траурные одежды вдов, вдовцов и сирот, чьи лбы, а иногда и щеки были измараны нильским илом. Особенно большая толпа окружала управителя жертвенной бойни храма Амона, толстого и важного человека, разъяснявшего со снисхождением, какое освященное животное лучше принести на алтарь.

Зухос, одурев от жары, плаксивого вытья и громких соболезнований, прошел за ворота к большому бассейну, облицованному камнем, залитому раствором соды, в котором плавали тела покойников. Молчаливые хоахиты изредка вылавливали хорошо отмокший труп и совали его в сушилку с высокой каменной трубой – тяга была хорошая…

Обойдя бассейн, прикрытый легким навесом из жухлых пальмовых листьев, бывший жрец выбрался к низкому каменному зданию необычайной длины, Уходящему в перспективу – это был дом бальзамировщиков. Поежившись, Зухос перешагнул порог мрачного зала, выложенного камнем. В нос ударила смесь резких ароматов – разогретой смолы, мускуса, розового масла – и тошнотворного запаха мертвечины, чье разложение было прервано искусниками-тарихевтами.

Войдя со света, он ничего не увидел, а когда проморгался и вытер слезу, из полутьмы выделились длинные гранитные столы с телами умерших. Сутулые парасхиты, орудуя ножами и крючками, вскрывали трупы, раскладывая органы по разным сосудам.

Морщась и кривясь, Зухос прошел в следующий зал, продолжавший анфиладу. Узкие окна заливали зал рассеянным, но сильным светом. Здесь тоже стояли столы с препарированными мертвецами. Тарихевты в личинах Инпу, которого эллины звали Анубисом, обертывали мертвецов бинтами, пропитанными в священных маслах и эссенциях, врезали в мышцы амулеты и выпевали слова благодарения божествам. Пели тарихевты вразнобой, под ногами у них крутились мальчишки-прислужники в масках Хора, а тут еще плакальщицы добавляли вою – они сидели в головах и в ногах каждой мумии, одна с регалиями Изиды на голове, другая – со знаком Нефтиды, и голосили, голосили, голосили…

Один из тарихевтов заметил постороннего, и сорвал с себя маску, открывая возмущенное лицо.

– Вон отсюда! – закричал он. – Кто пропустил смертного в дом?! Вывести его отсюда!

– Утихни! – рявкнул Зухос, и тарихевт сомлел – его плечи опустились, голова поникла, а лицо обессмыслилось. – Отойдем, поговорить надо…

Тарихевт послушно отошел. Выбрав более-менее тихое местечко в первом зале, Зухос сказал:

– Мне нужно золото! Покажи, где ваша кладовая!

– Какая? – сонно спросил тарихевт.

– Та, где вы храните золото!

– У нас нет золота…

– Дай серебром!

– Вчера у нас еще лежало серебро, таланта два, но сегодня утром жрецы из Ипет-Сут забрали его…

Зухос взбеленился. Оглядевшись, он поманил парасхитов, и указал на тарихевта:

– Разделайте этого!

Парасхиты, послушные его воле, поволокли тарихевта на вскрытие. Тот не сопротивлялся, безучастно моргая и пуская слюну. Его положили на каменную столешницу и, вознеся молитву, приступили к делу. Тарихевт захрипел, забился под ножом, вскрывавшим живот, кровь обильно полилась, забрызгивая парасхитов, но те лишь утирались и продолжали кромсать живое тело. Когда коренастый парасхит с обширной лысиной по темечку, загнусавил гимн Нефтиде и взялся перекусывать ребра, несчастный тарихевт вздрогнул последний раз. И умер.

– Привет Осирису! – криво усмехнулся Зухос, повернулся и вышел.

Во дворе его дожидался верный Торнай и прочие слуги, казавшиеся ожившими мумиями. Столько же эмоций на лицах, да и лица такие же неподвижные, как у тех, кого оплакивали в доме бальзамировщиков.

– За мной!

Куда тут еще податься? В Дом Сети? А толку?

Зухос подумал-подумал и направился к Нилу. Злоба клокотала в нем, но выхода он ей не давал – время не пришло. Перейдя по крепкому настилу моста, удерживаемому на плаву корпусами барок, на остров, Зухос свернул с дороги, пересек дубовую рощу, посвященную Амону, и вышел на берег, открытый к Уасету.

Шел месяц атис, и вода в Ниле достигла самой высокой отметки. Река текла бурая, на гладкой ее поверхности закручивались водовороты, проплывали шапки грязной пены, ветки… Зухос встрепенулся – мимо пролетел длинноклювый ибис, белый, с черной головкой и хвостом. К счастью!

– В город! – приказал он и пошел ко второму мосту.

Течение было сильным, и мост выгибало дугой, но фиванцы не обращали на такие мелочи никакого внимания – шли себе и шли. На западный берег с дарами покойным, на восточный – с пустыми руками, но с покоем в душе. По реке плыло множество судов – иму, сехери, барит, даже боевая трирема прошла под высокой аркой моста, опертой на пару барок, поставленных на мертвый якорь. А те, у кого не было своих посудин, плавали на плотах – по вздувшейся реке и прямо по залитым водой полям, обходя ненадежные дороги-дамбы, подмытые волнами.

Зухос проводил глазами изящную ладью в форме лебедя с резной человеческой головой. Ладья была до бортов нагружена снедью – кормчий правил, а торгаш на носу распродавал фрукты, овощи, сыр, лепешки, вино. Прогулочные иму то и дело подплывали к нему и отоваривались.

Провизию волокли и по берегу – гнали целые стада бычков-двухлеток и телят, вели газелей и антилопориксов, несли плетеные клетки с гусями, журавлями и утками, корзины с фруктами, носилки с сырами и грудами дымящихся, свежайших лепешек. Скотину забивали тут же, на берегу, шустро разделывали на порционные куски и передавали поварам, копошившимся у открытых очагов, под навесами на тонких колоннах.

А народ, толпами валивший по набережным, гулял. Пил, закусывал, орал, пел, молился и опять тянулся к кувшинчику с темным абидосским. Голые музыкантши трясли систрами – изогнутыми бронзовыми полосами, в которых закреплялись стержни, издававшие звон. Наверху, на закруглениях, систры несли изображения кошек с человеческими лицами, а ниже стержней – сразу два лика, Изиды и Нефтиды. Их подруги выдавали трели из двойных флейт, терзали струны арф и кифар, египетских мандолин с колокольчиками и лир, били в бубныкиклы. Римляне жадно оглядывали нагих оркестранток, а египтяне будто и не замечали их. Это было в обычае: музыку всегда исполняли в чем мать родила.

Ливийцы, не переставая, словно войдя в транс, колотили в тамбурины, дико гикая и подскакивая. Негры с перьями в волосах хлопали в ладоши и распевали походные песни. Обнаженные до пояса танцовщицы плясали, то ведя хороводы, то разрывая круг, и вертясь волчками, раздувая пышные юбки.

Хор жрецов пел:

– «Хвала тебе, возносящийся над горизонтом и обегающий небо! Чудесный путь твой – залог благополучия тех, на чей лик падут твои лучи… Великий путник бесконечного пространства, над которым нет господина и для которого сотни миллионов лет – одно мгновенье… О светоч, восходящий на горизонте, великий своей лучезарностью, – ты сам творишь свои формы и, никем не рожденный, сам рождаешь себя!»

Тут навстречу первому хору выступил второй и затянул высокими голосами:

– «Ты тот, кто сотворил небо и землю и населил их живыми существами! Ты тот, кто создал воду и большой разлив ее, кто сотворил небо и тайну его высот, кто, открывая глаза, повсюду разливает свет, а закрывая их – все окутывает тьмой! Воды Нила текут по твоему повелению, но боги не ведают твоего имени!»

Роме, эллины, римляне – все подпевали обоим хорам, воздевая руки, раскидывая цветы, весело толкаясь и суетясь. А праздник Опет только начинался! Двадцать четыре дня веселья ждало людей впереди, веселья, гулянок и попоек, дармовой любви невест и платной – куртизанок.

А Зухос проталкивался сквозь толпу, поперек ее суетного движения, и ощущал себя чужим.

Пробившись на Царскую Дорогу, он направился к дому магистра Нильской флотилии Валерия Юлия. Говорят, даже нынешний префект Египта выделял магистра. Но Зухоса больше интересовали сестерции Валерия Юлия, бравшего на откуп синайские карьеры, где добывали бирюзу и золотые прииски в Нубии. Злато-серебро непересыхающим ручейком бежало к магистру и ссыпалось в его сундуки. Пора поменять им русло…

– Ждите меня здесь, – буркнул Зухос слугам.

Ворота, ведущие во владения магистра, обнесенные стеной, были высоки и изукрашены цветной росписью. По обеим сторонам ворот высились две кедровые мачты, увенчанные римскими орлами. Зухос проник за приоткрытую створку.

Сразу за воротами протирался большой двор, вымощенный камнем. Двор окаймляли галереи, черепичные крыши которых держали на себе тонкие деревянные колонны. Под крышами отаптывались кони, по двору расхаживали легионеры, приданные магистру для охраны, но на пришельца они смотрели как на пустое место.

В одной из стен этого переднего двора стояли открытыми еще одни ворота. Они вели в большой ухоженный сад из пальм, сикомор, акаций, смоковниц с аллеями, шпалерами винограда, затейливо подстриженными кустами жасмина. По саду были расставлены статуи из белого мрамора, из глубоких чаш били фонтаны, а чтобы напитать водой все это великолепие, огромное черпальное колесо день и ночь крутилось на берегу Нила, с приводом от волов. Главная аллея упиралась в двухэтажное здание с массой дверей, отворявшихся на веранду, что тянулась вдоль всего дома. Крышу веранды поддерживали пестро раскрашенные деревянные столбы. Над широким парадным входом нависал огромный снежно-белый балкон, обрамленный парой колонн и прикрытый плоской кровлей. По карнизу крыши шла цветистая роспись – узор из чередования ярко-синих и золотистых зигзагов. Здесь и проживал магистр.

Зухос вошел нагло, как хозяин. По дому сновали скучные рабы, вяло водившие тряпками и делавшие вид, что заняты уборкой. Незванный гость приказал им себя не видеть.

Оглядываясь, Зухос вошел в большой нижний зал с колоннами из полированных кедровых стволов. Праздник Опет чувствовался и здесь – стены, колонны и рамы узких окон были увешаны гирляндами свежих цветов. Больше всего висело лотосов, но проглядывали и зевы редких по красоте и ценности орхидей, доставленных из лесов, что покрывали берега реки Ароматов далеко за пятым нильским порогом.

Под окнами, на низких подставках, стояли плетенки с фруктами, окружая пестрые кувшины с вином.

Внезапно дверь из гладких досок кедра растворилась, и в зал, напевая, вошла девушка, красивая девушка лет осьмнадцати, небольшого роста. Она была одета в тончайший хитон из индийской розовой ткани, собранный в мягкие складки и зашпиленный на плечах золотыми фибулами. Но, как бы ни морщилась дорогая ткань по подолу, на высокой груди она распрямлялась. Нижний край хитона опускался до щиколоток, изящные маленькие ступни были обуты в сандалии с узкими посеребренными ремешками. Лента в цвет хитона стягивала крутые завитки волос на темени, открывая нежную, стройную шею. В обеих руках девушка несла по кувшину. Зухос вперился в нее. Обычно он не слишком интересовался женщинами, чаще всего подчиняя их ради своих слуг, дабы те сбрасывали копившееся в них напряжение. Но эта девица… Чудо, как хороша!

Девушка заметила молчаливо стоявшего Зухоса, и вздрогнула.

– Кто ты? – спросила она. – Ты к отцу? А его нет!

– Как зовут тебя? – спросил «гость» с властным превосходством.

– Юлия, – ответила девушка, медленно опуская кувшины. Поставив их на пол, она выпрямилась, и этот изящный прогиб юного тела решил ее судьбу.

– Ты – дочь магистра? – полюбопытствовал Зухос, хотя ему было безразлично происхождение Юлии.

– Да… – сказала девушка, испытывая растерянность. И страх.

– Ты девственна?

На щеках Юлии вспыхнул румянец гнева.

– Как… – выговорила она.

– На меня смотри! – грубо оборвал ее Зухос.

Он напрягся, его взгляд стал тяжел и невыносим. Юлия побледнела.

– Где твоя спальня? Веди!

Юлия развернулась и повела. Пройдя узким коридором, она поднялась на второй этаж и толкнула дверь в просторную, светлую комнату. Нижняя часть стен была выложена изразцами из нежно-белого и лилового фаянса, а выше ее затягивала небесно-голубая сирийская парча, затканная серебром. По углам комнаты стояли высокие тумбы в виде обелисков, поддерживавших курильницы из алебастра. Слабый запах ладана еще витал, щекоча чувствительные ноздри Зухоса. Он видел лишь один предмет обстановки – бронзовую кровать, застеленную покрывалом из голубой шерсти таврских коз.

– Раздевайся! – велел вор, обращавшийся в насильника. Пересохший рот его кривился.

Юлия послушно расцепила фибулы, и хитон соскользнул на мозаичный пол, открывая взгляду молодое, налитое тело. Груди девушки были не по возрасту велики, а их розовые соски оставались похожими на мягкие ягодки, ничуть не набухнув от возбуждения. Плоский живот поджимался, словно Юлия вступала в холодную воду.

– Ложись!

Заторможено отступая к ложу, Юлия медленно стащила покрывало, словно не разумея сути отданного ей приказа. Под покрывалом обнаружился тюфяк, сшитый из леопардовых шкур, застеленный тонкой пурпурной простыней. Зухос не стал дожидаться, пока девушка поймет его желание. Он повалил Юлию на кровать, одновременно сдирая с себя тунику. Рывком раздвинув девушке ноги, он вошел в нее, как меч в ножны. Юлия закричала от боли, выгибаясь дугой, но Зухос заткнул ей рот ладонью, и продолжал возвратно-поступательные движения, пока не получил разрядку. «Шива наполнил свою шакти!» – припомнил он стародавние тантрические упражнения. Тяжело дыша, он выпрямил руки, разглядывая неподвижное лицо с мокрыми дорожками, оставленными слезами.

– Больно было?

– Да, – выдавила Юлия, придавленная туловом насильника.

– Ничего! Потерпишь!

Утолив жажду плоти, он восхотел утолить свое тщеславие, и снял заклятье.

– Я – Зухос! – величественно измолвил он.

В ответ он ожидал любого проявления ужаса – крика, хриплого стона, обморока, – а дождался тяжелой, свинцовой ненависти.

– Грязная, похотливая, вонючая гиена! – выцедила Юлия, как выплюнула. – Ублюдок крокодилихи! Ненавижу тебя! Трусливое ничтожество! В тебе нет даже наималейшей капли мужества, ты, жалкий урод! По своей охоте тебе отдастся лишь престарелая шлюха, пьяная и слепая, не разглядевшая тот жалкий огрызок, что болтается у тебя между немытых ног! Дрисливое убожество с прокаженной душой!

– Молчи! – взревел Зухос. Он схватил Юлию за длинную, стройную шею и сжал пальцы.

– Ур-род… – просипела Юлия за секунду до того, как хрустнули ее шейные позвонки.

Бывший жрец отпустил обмякшее тело. Кряхтя, освободился, иглянул на вялый член. «Огрызок» был вымазан кровью. Раздраженно вытерев его дорогим покрывалом, его обладатель оделся, и посмотрел на Юлию. Девушка лежала на постели, раскинув руки, свесив ноги, и пугала мертвой недвижностью. Красота цветущего тела увядала на глазах.

У Зухоса пропало все настроение.

– Чтоб вас всех Сетх задрал…

Прошагав обоими дворами, он выбрался на Царскую Дорогу. И куда теперь? Ему стало скучно и противно.

– Господин… – робко окликнул Торнай. – Куда теперь?

Тот хмуро глянул на своего слугу, и пробурчал:

– В Ипет-Сут…

Шагая по дороге, попадая то в плотную тень сфинксов с бараньими головами, то в зыбкую сень старых каштанов, Зухос вернул себе обычное расположение духа. Ипет-Сут! Да, это верное решение. Храм Амона Фиванского – самый богатый в Египте, в его сокровищницах лежат сотни талантов золота.

– Поспешим!


Даже обширные сады Амона, разросшиеся буйно и пышно, не могли скрыть исполинских построек Ипет-Сут. У подножия гигантских пилонов стеснились пестрою толпой бродячие торговцы, криком завлекавшие охотников прикупить трещащий от спелости арбуз или рясную гроздь винограда, фиги и смоквы, изжаренную дичь и полупрозрачные, тонкие, духовитые лепешки.

– Торнай, – сказал Зухос, – проводите меня до хранилища ладий и вернетесь сюда!

– Да, господин!

Он обогнул колоссальный пилон высотою в восемьдесят локтей, левая половина которого так и осталась недостроенной, и пошел вдоль кирпичной стены теменос, пока не набрел на молодого жреца-уаба, то бишь «чистого». На уабе была надета длинная юбка с бретелькой через плечо, он развешивал на веревке леопардовые шкуры для проветривания. Еще один уаб сидел на корточках и усердно начищал посох жреца постарше рангом, ит-нечера, «божественного отца».

– Как звать? – спросил Зухос уаба, проветривавшего шкуры.

Уаб пожал плечами в недоумении.

– Симехет, – сказал он, – а что?

– Снимай! – велел Зухос и показал на одеяние уаба.

Симехет нахмурился, но тут же черты его лица разгладились. Он спокойно снял с себя одежду и передал ее Зухосу. Второй уаб вскочил, но Зухос выбросил руку жестом усмирения:

– На место! Спать! Забыть!

Жрец уронил посох, и упал, погруженный в сон без сновидений.

Зухос быстро переоделся и поспешил в храм.

Он пересек первый двор, оставляя слева трехчастное святилище из песчаника с колоссами Сети у входа, а справа – грандиозный киоск Тахарки из десяти папирусовидных колонн, окружавших массивный алебастровый алтарь, где статуи Амона очищались под лучами солнца в первый день нового года. Пройдя за южный портик в маленький гипостильный зал, Зухос вышел к темным святилищам для священных ладей фиванской триады – Амона, жены его Мут и сына Хонсу.

Здесь уже копошилось множество жрецов, от простых уабов до верховного хем-нечера Амона, тучного горбоносого человека в белой одежде, заглаженной мелкими складками и в расшитых туфлях с загнутыми вверх носками. Костлявой рукою хем-нечер сжимал длинный посох из отделанного золотом черного дерева. Он повелительным голосом раздавал приказания, и жрецы, кланяясь, разбегались исполнять их. Вот трое уабов кинулись ко второму пилону храма, перед которым стояли колоссы Рамсеса, и Зухос тут же присоединился к ним – верховный жрец повелел уабам выносить переносную ладью Амона.

– Какая честь! – задыхался рябой уаб, азартно шевеливший острыми лопатками.

– И не говори! – вторил ему уаб ушастый.

– Наконец-то нас заметили! – простонал косолапый уаб и обернулся к Зухосу: – Верно? Ты рад?

– Страшно рад! – осклабился тот. – Страшно горд!

Они пробежали под своды Великого гипостильного зала. Двенадцать средних колонн в сорок локтей высоты поднимали капители в виде раскрытых цветков папируса. Стволы колонн боковых проходов изображали связки нераспустившихся стеблей «дара Нила». Они были покрыты великолепными рельефами и отделаны листами азема.

Уабы одолели гипостиль и выбежали к третьему пилону, заложенному Аменхотепом. За пилоном указывали в небо четыре обелиска, но куда большее впечатление производили обелиски царицы Хатшепсут, стоявшие за четвертым пилоном. Эти «солнечные иглы» из прекрасного розового гранита уходили в небо на шестьдесят локтей!

И вот, наконец, шестой пилон, покрытый списками народов, покоренных заносчивым Тутмосом Третьим. Зухос запыхался – вот же ж, понастроили! За пилоном открывался вход в громадный зал, по середине которого торчали два столба, изображавших папирус и лилию, священные растения Нижнего и Верхнего Египта, а у северной стены возвышались колоссальные статуи Амона и его женской ипостаси – Амаунет.

Особого трепета Зухос не испытывал – получив образование в Доме жизни при храме Себека, продолжив обучение в Саи и Гелиополисе, он растерял всякое уважение к религии, уверовав в Нус – Мировой Разум. А посему он с насмешкой глядел на богоподобных фараонов и человекоподобных богов, чьи изображения, плоские и выпуклые, покрывали стены Ипет-Сут. Творец и Вседержитель, по мысли Зухоса, должен был иметь самую совершенную форму – сияющей сферы. Но как расскажешь о Сферосе этим полудиким поклонникам зверобогов?!

Уабы свернули к восточной стене зала, куда примыкало гранитное святилище для священной ладьи Амона.

Низко поклонясь, уабы и Зухос попали в переднюю часть святилища, где Амону подносились жертвы, и перешли во внутреннюю, с пьедесталом, на котором стояла священная ладья – переносная, с четырьмя позолоченными ручками.

Еще дальше, за святилищем, находилась Святая святых на гигантском алебастровом фундаменте – вместилище для статуи Амона, но туда имел право входить лишь верховный жрец. «А мне туда и не надо!» – усмехнулся Зухос. Дерзкий план, возникший у него по дороге в храм, все сильней и сильней захватывал его, обрастал деталями и мелкими проработками. А ведь должно получиться…

– Тот, кто создал себя, – воззвал рябой уаб, протягивая руки и склоняя голову, – чей облик неизвестен, чей совершенный лик явился в священных образах, тот, кто изваял свои статуи и создал себя; благословенная сила, давшая жизнь его сердцу! Он соединил свое семя с телом своим, и родился сущий, прекрасный в своем рождении!

– Тебя обожают, тебя боготворят, – подхватил ушастый, – лучи небесного светила исходят от твоего лица! Нил выходит из своей пещеры для тебя, владыка всего сущего, земля была создана, чтобы тебе поклоняться! Тебе, Единственный, принадлежит все, что взрастил Геб! Твое имя исполнено силы, твое могущество огромно!

– Железные горы не могут противиться твоей мощи, – продолжил косолапый, – священный сокол с распростертыми крыльями, который в мгновенье ока разит свою жертву! Таинственный лев с громогласным рыком, хватающий все, что попадает ему в когти!

Уабы подождали пару мгновений и повернулись к Зухосу. Тот напрягся, припомнил древний гимн Амону, и торжественно закончил:

– Земля содрогается, когда он рычит, все сущее признает его величие… Э-э… Его могущество огромно… Никто не может сравниться с ним! Владыка, чье рождение – благодать для Девяти Богов!

Уабы пали на колени, поклонились, встали.

– Берем! – выдохнул рябой.

Они сняли чехол со священной ладьи и подхватили ее за ручки, уложили на плечи и понесли. Пройдя все дворы в обратном порядке, четверка влилась в процессию, тащившую переносные ладьи Мут и Хонсу. Перед уабами шагали жрецы в накинутых на плечи шкурах пантер. Они возжигали в курильницах с ручками благовонный терпентин, сыпали песок, размахивали зонтами и опахалами. Прошествовав по аллее овноголовых сфинксов, процессия вышла к набережной, где на полой воде покачивались настоящие ладьи по сто тридцать локтей в длину.

Ладью богини Мут украшали головы коршунов на носу и корме, ладью ее сына Хонсу – головы соколов, а самый большой корабль, «Усерхат-Амон» был отмечен головами баранов.

Процессия шагала между двумя толпами народу, ликующего при виде несомых ладей – боги прибыли! Сейчас они взойдут на свои ладьи и отправятся в недолгий путь – Амон посетит святилище Ипет-Ресит, свой «Южный гарем». В толпе Зухос узнал Торная. Слуга тоже заметил его и возгордился, испытывая при этом глубочайшее почтение.

Вниманием хозяина Торная завладела Амонова ладья. Выстроенная из настоящего кедра, она годилась для плавания, хотя корпус был сильно перегружен рельефами из золота, серебра, меди, лазурита, бирюзы. Двести талантов одного лишь золота! Середину огромного корабля занимала роскошная беседка под балдахином, перед нею высились два обелиска, а по углам – четыре мачты с ворохом лент.

Уабы с Зухосом степенно поднялись на палубу, обходя многочисленных сфинксов, и внесли переносную ладью под балдахин. Толпа на берегу взревела – боги завершили посадку!

Хор жрецов грянул:

– Как прекрасно блистаешь ты, Амон-Ра, когда пребываешь в ладье «Усерхат»! Все люди воздают тебе хвалу, вся страна в празднике: сын свой, отделившийся от плоти своей, везет тебя в Опет!

Сотни верующих, воодушевленных и преисполненных энтузиазма, впряглись в канаты с петлями и поволокли тяжелые ладьи на большую воду. На палубе «Усерхат-Амон» построились знаменосцы со штандартами, а моряки сгрудились на корме, тягая огромные рулевые весла.

Общими усилиями, под ободряющие вопли зрителей, священные корабли медленно выплыли на речной простор. Знаменосцы продолжали торчать, как статуи, а мореходы бросились к гигантской мачте и, помолясь, распустили огромный пурпурный парус. Снасти натянулись, улавливая северный ветер, заскрипело дерево, и «Усерхат-Амон» неторопливо двинулась в свой ежегодный рейс. Ладье предстояло одолеть всего три схена, и причалить у Ипет-Рисет, но восторгов с берега доносилось столько, что можно было подумать, будто «Усерхат-Амон» отправляется в плавание вокруг всей Ойкумены. Зухос усмехнулся. Ничего… Мы ей изменим курс…

Народ на берегу прыгал и махал руками, провожая ладью бога. Десятки, да как бы не сотни суденышек сновало вокруг, следуя на почтительном отдалении от «Усерхат-Амон». Лодчонки качало на мелкой нильской волне, а вот ладья-боговоз шла на юг, как великанские салазки выглаживая реку, медленно, не поступаясь величием.

На короткое время рощи финиковых пальм подступили к самому берегу, огражденные от реки лишь дамбой, выложенной каменными плитами. Редкие дома поднимались выше нагромождений зелени, белея плоскими крышами, радуя глаз узором карнизов. Кое-где выглядывали двухскатные крыши эллинских храмов, крытые серыми листами свинца, и римские базилики, посверкивавшие редкими стеклами. А потом над садами поднялись, острясь, обелиски Ипет-Ресит.

– Как тебя зовут? – поинтересовался рябой уаб. – Я думал, что видел всех…

– Мое имя – Симехет, – любезно ответил Зухос. – Доволен?

– Д-да…

Морячки забегали, закричали, расхватывая снасти. Громадный парус захлопал, вздуваясь и опадая, но умелые руки усмирили ткань. За кормой «Усерхат-Амон» спускали паруса ладьи Мут и Хонсу. Мореходы перебежали к рулевым веслам, и навалились, разворачивая гигантский корабль к берегу. Тяжелая ладья плохо слушалась руля, но подчинилась – описала дугу и приблизилась к берегу, в который широким квадратом врезалась храмовая гавань. Причалы ее были почти пусты, только слева покачивалась роскошная барка, убранная цветами к празднику, а рядом растянулась на воде хищная, длиннотелая трирема с кормой, загнутой в изящный завиток акростиля. На ее скуле возле гордо изогнутого форштевня красовался большой нарисованный глаз, а из воды на две ладони высовывался таран, придающий кораблю грозный вид.

– Выставились, собаки римские! – процедил ушастый уаб.

Зухос усмехнулся.

– Ничего, Зухос им покажет! – загадочно сказал он.

– Ты что-то знаешь?! – приблизил рябое лицо самый любопытный уаб.

– Силы копятся, – туманно ответил лжеуаб, – скоро бойцы получат оружие и зададут римлянам жару!

– Ух! – выдохнул косолапый. – Скорей бы!

Зухос понимал, что болтает лишнее, но жажда славы была сильнее его.

– Еще не минет пора Половодья, – вздернул он голову, – как воины Зухоса штурмом возьмут Александрию!

– Давно пора! – воскликнул рябой.

– Выдавим город-прыщ в Зеленое море!

– Подходим, – вернул всех к реалу косолапый.

«Усерхат-Амон» плавно подошла к гранитному причалу. Толпа на берегу приветственно взревела, трубачи задули в свои инструменты, загорелые флейтисточки с арфисточками, ловко уворачиваясь от рук мужей, распаленных солнцем и вином, заиграли плясовую, и стоящие превратились в танцующих. Плясали, кто во что горазд – девицы извивались, отбивая такт в бубны, ливийцы с нубийцами выкаблучивались в военных танцах, а храмовые танцовщицы хенеретет бешено кружились в священных плясках.

Десять жрецов в леопардовых шкурах поднесли широкие сходни из полированного кедрового дерева, покрытого резьбой, а херхеб, картинно держа в руке пергамент с программой празднества, громко восхвалял «Усерхат-Амон»:

– Весла барки Амона – добрые боги, что последовали за Хором, сыном Исиды, сыном Осириса, когда он шел мстить за отца своего Осириса! Весла барки Амона – божественные черпаки, вычерпывающие заботы богов и богинь! Мачта барки Амона – это Шу, сын предводителя всех богов! Парус на барке Амона – из царского полотна! Шкоты, оба трапа и четыре ворота барки – диадема Амона! Оснастка мачты – сам Амон-Ра! Ибо он плыл на барке вместе с Хором, сыном Исиды, сыном Осириса, когда тот шел мстить за отца своего Осириса! Нос и борта барки скреплены обручами, браслетами добрых богинь, чтобы она не разбилась на подходе к берегу! Кормило барки – нога бога Хора, сына Исиды, сына Осириса, явившегося, чтобы отомстить за отца своего Осириса! Причальная тумба барки – богиня Уто, владычица города Буто! Скрепляет она воедино браслеты-обручи добрых богинь! Остов барки Амона – сам великий бог Тот! Богам и людям он дал письмо, богу Ра, отцу всех богов, дал он речь, когда Хор, сын Исиды, сын Осириса, шел мстить за отца своего Осириса!

– Выходим! – сказал рябой. – Раз, два, взяли!

Три уаба и Зухос одновременно подняли переносную ладью и начали шествие.

Никто не поскользнулся на трапе, никто не споткнулся о стык каменных плит, замостивших набережную. Носильщики важно проследовали в великолепный вестибюль Ипет-Ресит с тридцатью двумя мощными столпами в виде связок папируса, вышли в большой открытый двор, обнесенный портиками, колонны которых тоже имитировали пучки священного тростника, и направили стопы в тень грандиозной процессионной колоннады. Ее «стебли» папируса, увенчанные распустившимися цветами-капителями, возносились на сорок локтей в пронзительно-индиговое небо.

Множество служителей храма выбегало навстречу и окуривало носильщиков благовониями, склоняясь и выкрикивая: «Амон милостив! О, хвала Амону!»

Носильщики вышли к пилону, служившему задником для шести колоссов Рамсеса Второго – две средние статуи из черного гранита представляли фараона сидящим, а еще четыре – по две у каждого края пилона – были высечены из розового гранита и изображали Рамсеса стоящим. Два огромных обелиска, «красота которых достигала небес», завершали композицию.

Четверо хем-нечеров уперлись руками в великие двойные двери из азема, и растворили их. Ладья с духом Амона была торжественно внесена и установлена в святилище. «Все, – усмехнулся Зухос, – теперь пусть Амон-Ра порезвится в своем „Южном гареме", потискает богиню Нут – Великую, Тефнут – Старшую, Исиду – Прекрасную, Нефтиду – Превосходную. А там и Хатхор подойдет, и Нейт, и Мехетурет… Не все ж Амону-Ра одну Мут ублажать да с миленькой помощницей Сешат баловаться…»

Зухос ухмыльнулся, оглядев статую бога из сливочно-желтого алебастра, и покинул храм. План был ясен, он во всем убедился лично. Теперь надо только ночи дождаться, самой воровской поры…


…Сразу от пилона брала то ли начало свое, то ли конец Царская Дорога, обставленная сфинксами с телами львов и головами овнов. Дорога была полна народу, много гуляло приезжих, и часто попадались легионеры, рыскающие по толпе втроем-вчетвером. С чего бы это? – нахмурился Зухос, и лишь потом до него дошло. Наверное, это из-за него, из-за убийства Юлии! Он уже и забыть успел, что такая была, а эти только начали шевеление! Шевелитесь, шевелитесь…

Из толпы выбрался Торнай. Слуга был возбужден. Зухос поманил его.

– Ну, смотрел? Есть что подходящее?

– Лучше всех, господин, – отвечал Торнай, – подходит та трирема, что у причалов храма. На все весла посажены рабы. Обычно их расковывают на ночь и отводят на берег, где запирают и держат под охраной до утра, но в Ипет-Ресит их некуда вести! И триерарх решил держать рабов на корабле…

– Отлично! – довольно сказал Зухос. – Тогда так: до вечера гуляйте, а ночью чтоб были в гавани!

– Будет исполнено, господин!


Ночь выдалась прохладной, совсем как в месяц мехир. Дышалось легко, и в пот не бросало. Зухос снова надел темный химатион с крючкообразным узором по краю. Белые одежды жреца не подходили для тайного дела…

Римская трирема стояла на месте. На палубе ее торчал один дозорный, скорчившись в позе крюка и клюя носом – а журчание воды, набегавшее с Нила, действовало снотворно.

По одному подтянулись слуги, тоже замотанные в черное.

– Дозор на берегу выставлен? – спросил Зухос.

– Трое человек, – доложил Икеда. – Все бдят.

– Этих снять! Не мучать, просто убить. Икеда, Небсехт, Инар! Займитесь!

Три тени бесшумно расплылись в темноте.

– Так, я на борт, – сказал Зухос. – Свистну – поднимайтесь.

– Да, господин… – прошелестело в ночи.

Жрец-вор, жрец-насильник спокойно подошел к перекинутым на берег сходням и поднялся на борт триремы. Дозорный, дремавший рядом, тут же вздрогнул и спросил голосом, четким спросонья:

– Стоять! Кто таков?

– Я – Зухос! – последовал невозмутимый ответ.

– Стоять… – нерешительно повторил дозорный, молодой еще парень из иллирийцев.

– Меч при тебе? – скучно спросил Зухос.

– При мне…

– Приставь его острием к груди, а рукояткой к мачте… Приставил? Вот, молодец! А теперь дотянись до мачты руками, обхвати ее и резко подайся вперед!

Парень исполнил все в точности, и гладий вылез у него из спины. Оглядевшись, Зухос спустился ниже, в духоту гребной палубы. Там тлел огонек в плошке, почти не давая света, но поглощая и без того спертый воздух.

– Здорово, ребята! – громко поприветствовал рабов Зухос. – Подъем! Нечего дрыхнуть!

Гребцы заворочались, зазвенели цепями, ропот поднялся, сменяясь злобными причитаниями и бранью.

– Чего надо?! – раздался голос из темноты. – Ночь еще!

– Я – Зухос! – провозгласил Тот-Кто-Велит. – Я пришел дать вам свободу и землю!

Шум пробежал по всем палубам, покрываемый возгласами изумления и неверия. Зухос запалил от плошки просмоленный факел, стало светлее. Он увидел ряд скамей, сидящих и лежащих вповалку гребцов, худых и черных от грязи, толстые рукояти весел.

– Короче, – сухо сказал Тот-Кто-Велит. – Мне нужна эта трирема, и я беру ее. А вам надо сделать следующее. Когда мои люди отчалят, вы по-тихому опускаете весла и гребете. Предупреждаю сразу – трирема потащит на буксире тяжелый корабль, поэтому работайте как следует!

– И долго? – донесся с нижней палубы наглый голос.

– Поднимемся чуть выше Уасета, и вы свободны! Сейчас вас накормят и напоят, и к делу…

– Цепи бы снять! – пошли просьбы. – Все лодыжки стерло это поганое железо!

– Потерпите – тут недалеко! Не буду же я цепи расколачивать под боком у римского лагеря! Торнай!

Тихие шаги озвучили восхождение на борт.

– Слушаю твой зов, мой господин… – послышалось смиренное.

– Поднимайтесь! Икеда вернулся?

– Да, дозора больше нет.

– Отлично! Пусть Икеда и Леонтиск таскают провизию, кормят гребцов, а ты бери своих и дуй… сам, знаешь, куда!

– Будет исполнено, господин…

Зухос с облегчением выбрался на палубу. Над Египтом взошла луна, пуская по Нилу сверкавшую дорожку. Неподвижные листья пальм застили черно-синее небо. Из города докатывались звуки музыки, пьяные голоса горланили песни. Через гущу садов пробивались отблески костров. Город гулял.

Тихий свист разнесся над водами гавани, и Тот-Кто-Велит встрепенулся. Он подозвал слуг, разбежавшихся по палубе, и послал их на корму.

– Небсехт! Отдавай концы с кормы! Хойте! А ты с носа! Живо!

Наклонившись над люком, ведущим в глубину гребных палуб, Зухос послушал множественное, жадное чавканье и хлюпы, и крикнул задушенно:

– Подгребаем задним ходом!

Весла опустились в воду почти без всплеска, загребли, и трирема медленно подалась назад. За кормой вырастала темная масса – священная ладья «Усерхат-Амон». Свист повторился.

– Тормози! – крикнул Зухос приглушенно.

Весла разом плюхнулись в воду, задерживая движение корабля. Корма триремы глухо стукнулась о нос «Усерхат-Амон». Заскрипело дерево.

– Икеда! – послышался голос Торная. – Принимай!

Буксирные канаты развернулись в ночном воздухе черными змеями и упали на палубу триремы.

– Крепим!

– У меня все!

– У меня тоже!

– Держится!

– Готово, господин!

– На руле стоят? – осведомился Зухос.

– Хойте и Граник!

– Вперед помалу!

Гребцам было несподручно грести, не слыша ударов барабана и переливов флейты, отмеряющих такт гребли, но что только не сделаешь ради воли? Трирема медленно выгребала на реку, волоча за собой громаду священной ладьи.

Зухос, довольно потирая руки, прошел на нос и свесился за борт. Там, сбоку от надводного тарана, имелся особый ящик – тутела. На тутеле торчала аквила с орлом, главный знак легиона, его знамя. Трирема была окрещена «Аквилой». Ну, пускай себе «Аквила»…

Зухос нервно заходил по палубе. Корабли, идущие в связке, медленно одолевали речные воды. Рабы старались, гребли с силою, буксирные канаты натягивались втугую, но громадная «Усерхат-Амон» тормозила движение, словно божество упиралось, не желая покидать «Южный гарем» и вообще Уасет.

– Потерпишь! – прошипел вор и убийца, ставший оскорбителем бога.

…Плыли долго, почти до утра. В месте назначения Хапи описывал крутую дугу и тек прямо на восток, глубоко врезаясь в пустыню. От середины этой извилины до древней гавани Суу на берегу Эритрейского моря было немного более полутора сотен римских миль.

Благословенное Половодье! Тихую воду у восточного берега пересекали длинные выступы зарослей тростника и папируса. На западном берегу тлели редкие огоньки в селениях.

Трирема вошла в заросли папируса, как кол в мягкий речной песок. Следом протиснулась священная ладья. Потревоженная стена папируса затянула брешь, вздымая метелки на десять локтей и выше. Какая-никакая, а защита от нескромных глаз…

– Торнай! – распорядился Зухос. – Рубите мачты и обелиски! Ломики при вас? – Слуги показали припасенный шанцевый инструмент. – Отлично! Отбивайте, отламывайте все золотое! Серебро и бирюза – потом! Начали!

И застучали молоты, забили ломы. Затрещало дерево, зазвенел металл. Слышались возгласы:

– Подсунь сюда!

– Надави! Сильнее! Во!

– Принимай! Эй!

– А куда его?

– Тащите на берег!

Выстроившись цепочкой, слуги пошли мелкой водой до берега, таща на себе золотые отливки, листы золота, грубо скрученные в рулоны, золотые кованые решетки с вделанными кусками бирюзы и лазурита. Зухос спрыгнул в воду, и поспешил в ту же сторону.

– Масламу видели? – спросил он отрывисто.

– А вон, – показал Икеда, показывая на облачко пыли, серевшее под луной, – не он ли пылит?

Зухос выбрался на плоский песчаный берег, и пошел навстречу пыльному облаку.

Из облака вырвался маленький длинноухий ослик, несущий длинноногого человека. Человек ехал, расставив худые ноги, едва не задевая песок. Заметив хозяина, он живо покинул ушастого и согнулся в поклоне.

– Привел? – нетерпеливо спросил Зухос.

– Привел, господин! Четыреста ослов!

– Молодец! – похвалил его господин, и закричал оборачиваясь к сборщикам металлолома: – Эй! Тащите все сюда! Грузите ослов! Леонтиск! А ты набирай воду в бурдюки и кувшины! По дороге ни одного колодца, так что постарайся!

– Будет исполнено!

Работа закипела. Уже и солнце выплеснула розовую краску, окатив ею полнеба, и пропала легкая ночная прохлада – воздух понемногу теплел, обещая к полудню раскалиться, а золотой запас «Усерхат-Амон» все не кончался.

Показалось алое солнце, черня отроги Нубийских гор. Вымотанный Торнай приплелся и доложил, что почти все золото с ладьи снято, остались мелочи, вроде золотых гвоздей. Снимать ли серебро и бирюзу?

– Бросайте все! – решительно сказал Зухос. – Нету времени! Да и ослов не хватит все вывезти…

– А что с рабами делать? – поинтересовался Торнай.

– Что, орут?

– Вопят! Грозятся, требуют свободы.

– Обойдутся, – усмехнулся Зухос, – некогда мне с этой швалью возиться. Пусть скажут спасибо за кормежку! Вот что… Сможете трирему вытолкать на реку?

– А чего ж? – пожал плечами Торнай. – Это не «Усерхат-Амон»…

– Столкните – и едем!

Дружными усилиями слуг – и тех, что приплыли на угнанных кораблях, и тех, что пригнали ослов, – трирему вытолкали на просторы Нила. Рабы выли от злости, ругались по-черному, но с соображалкой и у этих были проблемы – ни общей цели они себе не ставили, ни единого руководства не выбрали. Одни хватались за весла, а другим бы только покричать. Левый борт орал: «Гребем к морю!» Правый борт вопил: «Высаживаемся!» А пока они выясняли отношения, неуправляемая «Аквила» медленно сплавлялась по течению. Придавленные корпусом корабля папирусы медленно выпрямлялись, качая своими опахалами над желтоватой поверхностью взбаламученных вод…


Путь до гавани Суу страшил Зухоса – ведь идти придется днем, в самый накал! Но живут же в своих пустынях ливийцы-темеху? И неплохо живут! И гараманты водят караваны сутки напролет, доставляя соль черным на юг. И арабы… Чем же он хуже всех этих варваров?

Зухос не понукал своего крепкого ослика, тот и сам знал, как ему шагать. Все равно, бегом пустыню не одолеешь – сгоришь, спалишь легкие. Пустыня покоряется терпеливому…

Древний тракт вился меж двух крутых обрывов красного камня, изборожденного черными проминами и трещинами, из которых, как из дырявого мешка, просыпались груды крупного щебня, блестящего на солнце и словно покрытого черным и коричневым лаком. Хотели устроить водопой, лишь достигнув полосатой горы Сетха, но жажда оказалась сильнее воли людской, даже переразвитой лемы Зухоса – четверть запасов воды опростали на полпути до горы…

Осквернитель священной барки ехал, обмотав голову покрывалом и не открывая глаз – песок слепил, как миллионы крошечных зеркалец, выжигая зрачки и опаляя щеки. Раскаленный пыльный воздух, чудилось, иссушал легкие, обращая их в хрупкие пленочки. Дохнешь – и пленочки осыпятся чешуйками…

– Море, господин! – проскрипел голос Торная, и Зухос будто очнулся. Он поднял голову и открыл глаза.

Караван выезжал на отлогую прибрежную равнину. Пустынный берег, изобилуя песчаными кочками, был безрадостен и гол, редко-редко одинокие акации раскладывали свои зонты. А до самого туманного горизонта плескались лазурные волны, только в прибрежной полосе, отороченной по морю белопенной каймою рифов, вода наливалась изумрудом и была гладкая как полированный камень. На скалистых выступах рифов, у самой полосы прибоя, галдели чайки и бакланы с пеликанами, словно споря из-за пойманной рыбы.

Зухос приставил ладонь ко лбу и посмотрел налево. Там, у самого моря, поднимала толстые глинобитные стены крепость Суу. У причалов стояли недвижимо два корабля, широких гаула. Не обманул Йосеф – ждет!

– Вперед! – весело скомандовал Тот-Кто-Велит, и подбодрил ослика. А ушастый и сам оживился, заспешил, быстро кивая головой. Чуял воду, и стойло. И кормушку. И отдых от невыносимо долгого пути через пекло.

Крепость Суу стояла пустая. Ее давно забросили, не имея в ней особой надобности. Никакой контрабандист не станет прорываться к Нилу через безводную пустыню – здоровье дороже! А все корабли – из Аравии, из Индии и Тапробаны,[54] – шли отсюда на север, к устью канала Амнис Траянас, впервые прорытого еще при фараоне Нехо. Канал постоянно заносило песками, его чистили и при Дарии, и при Августе. Последним в череде «чистильщиков» отметился император Траян. Туда, к Амнис Траянас, лежит и его путь…

Из тени, отбрасываемой стенами, вышел Йосеф бар Шимон.

– Мир тебе, – сказал он, щурясь.

– И тебе мир, – ответил Зухос. Он еще не отошел после зноя и суши пустыни, и здорово расслабился, позволяя себе даже любезность. – Привез?

– Оба гаула твои, – сказал Йосеф, – если готова плата.

– Бери! – сделал щедрый жест Зухос, окидывая рукою караван. – Весь груз твой! А если я даю больше, чем ты просил… Что ж, зачтешь на будущее!

Йосеф подозвал своих людей, по виду – бывалых пиратов или разбойников, и они быстро проверили поклажу осликов. Выражение лиц проверяющих лучше всего передавалось одной буквой: «О!»

Послюнявив палец, Йосеф коснулся толстого, горячего листа золота, и сказал:

– Все по-честному! – он вытянул руку, указывая на корабли: – Пользуйся!

Слуги Зухоса слезали с осликов и брели к гаулам, по дороге сворачивая к колодцу с водой. Напивались чуть солоноватой воды и плелись до каменных вымолов уже бодрее.

Зухос, поднявшись на палубу, первым делом заглянул в трюмы. Мечи лежали связками. Щиты – штабелями. Копья и дротики – охапками. И еще, и еще… Шлемы, поножи, поручи. Ножи, кинжалы, секиры…

– Годится! – сказал Зухос и отдал команду: – Весла на воду!

Смертельно усталые слуги добредали до скамей и падали на них, хватаясь за весла, лишь бы удержаться. Но приказ Того-Кто-Велит был выше здоровья и самой жизни. Его следовало исполнять без разговоров. Тут же. Слепо! Изо всех сил, даже если они на исходе!

У каждого гаула было по двадцать три весла по каждому борту. Так что работка нашлась всем. А те, кому не хватило весел, встали у кормил.

– И… раз! И… два!

Гаулы медленно одолели полосу спокойной изумрудной воды, вышли за проход в рифах и повернули на север. Ветер дул встречный, и придется экипажам гаулов погорбатиться, поворочать веслами… Но великая цель всегда окупает любые средства.


Йосеф бар Шимон проводил глазами гаулы, выгребавшие в сверкавшую лазурь, и подозвал к себе Иоанна, бородача со шрамом через всю левую половину лица.

– Ложись спать, – сказал Йосеф, – а вечером выберешь осликов и отправишься в Уасет. Справишься там у Иуды из Тарса, не проезжал ли мимо Сергий Роксолан – Иуда знает… Если не проезжал, то дождешься Сергия и передашь ему, что Зухос отплыл на север. Гаулы тихоходны, и путь его займет не меньше недели. К этому времени Зухос окажется в пределах Мен-Нофр. Вот пусть его там и перехватывает, если поспеет…

– Слушаюсь и повинуюсь! – почтительно ответил Иоанн и отправился выбирать осликов в дорогу.

Глава 12

1

Барит шел ходко. Из нубийцев гребцы были не ахти, лопасти они опускали вразнобой, но уж тянули – будь здоров! Прочные весла из корсиканского бука трещали, корабль рыскал, и Уахенеб еле сдерживал за зубами выражения, куда крепче бука.

Сергий устроился на самом носу, откинувшись на чехол с парусом, и благодушествовал. Задание его еще не было выполнено, и Зухос обретался где-то на севере, пакостничал то ли в Уасете, то ли уже в Мемфисе… Вот, даже разведки нет! Непонятно, где обретается «Тот-Кто-Велит», где мутит воду! И все равно Сергию было хорошо. Он больше не убегал, не прятался, не преодолевал очередные трудности. Он устроил погоню, имея твердое намерение выловить «Крокодила» и оторвать ему хвост. И голову.

Тайное и таинственное средство Дхаути почти не показывало своего действия, но силу в себе Сергий ощущал. Он вспомнил Тиридата, парфянского князя-фратарака, что показывал ему приемчики панкратиона в прошлом году, буквально в первый же день их перехода в античное время. Господи… Лобанов только головой покачал. Как давно это было… Давно! Полтора года всего минуло. А, кажется, полжизни прошло… Так еще бы! Столько всего навалилось… Заварушка в Антиохии, осада, плен, рабство, арена Колизея, заговор четырех консуляров. Из древней Парфии в древний Рим… Тьфу! Какие они тебе древние? Ты и сам сейчас древний… И Рим, и Та-Кем даны тебе в ощущениях, в самом что ни на есть реале. Можешь пощупать кепеш…

Сергий вздохнул и задумался. Осень 2006-го года припоминалась туманно, разрывчато, как сон. Россия, Путин, олигархи, «единороссы», Москва, ООО «Семург-ауто» – все это приобрело стойкий оттенок выдумки, неправдоподобия. Бедное сознание, с трудом вместив в себя 117-й год нашей эры, ныне открещивалось от года 2007-го, поскольку совмещение Двух эпох в одной голове было равнозначно шизе…

Лобанов нахмурился. О чем он думал? А, о Тиридате! Тиридат тогда показывал ему мастер-класс, технику встречного удара. Сергий… нет, тогда еще Сергей, лупил Тиридата, бил кулаком и ногой, но удары его или проваливались в пустоту, или напарывались на встречные. Оказывается, Тиридат знал заранее, куда стукнет Сергей – он каким-то хитрым образом улавливал мысль об ударе и успевал выставить блок еще до прямого в голову или хука левой. Мозг отдавал сигнал мышце сократиться, сигнал пробегал по нервам и одновременно излучался – психодинамическим импульсом. И эта энергия мозга улавливалась мгновенно: сигнал еще бежит по нервам, а мысль уже поймана! Вопрос: как ее поймать, эту мысль? Второй год пошел, а он так и не научился хитрой технике встречного удара, лишь изредка его озаряло, но он и сам не понимал, почему вдруг ставил блок или уворачивался – слишком быстро все происходило. А вот теперь, когда «средство Тота» растормозило в нем какие-то, ему неясные, потенции, все стало ясно как день. И их спарринг с Искандером выглядел смешно – они будто танцевали, ловко взбивая воздух, но при этом не касаясь друг друга…

Сергий лениво потянулся, и обозрел Нил. Хапи… Вот тебе и Хапи…

– Кайфуешь? – спросил Эдик, подойдя со спины.

– Созерцаю. Скоро Уасет?

– Уахенеб говорит, вот-вот появится… А, вон, гляди!

Роксолан поглядел. Нильская долина расширялась, две зубчатые линии гор раздвигались, словно застежка на «молнии», и по правую сторону белел и зеленел Город. Нут. Он же Уасет, он же Фивы, как неэллины коверкали эллинское название Тебай.

– А суеты… – протянул Эдик. – Мать моя…

Сергий кивнул согласно – Нил между Нутом и Джеме просто кишел лодками и кораблями, а цветная кайма, дрожавшая на бело-зеленом фоне в приближении оказалась людской толпой. Население высыпало на берега и бурлило – орало, вопило, махало руками и потрясало оружием.

– Чего это они? – подошел Гефестай.

– Да вот… – сказал Эдик. – Перевозбудились чего-то…

– К берегу! – крикнул Сергий. – Искандер, заменишь Уахенеба на руле! Уахенеб, сбегай, узнай, что там!

Барит подвалил к пристани, и Фиванец перепрыгнул на каменный вымол, не дожидаясь окончания процедуры причаливания.

По вымолу пробежал роме, расхристанный, со всклокоченными волосами.

– Эй, роме! – окликнул его Сергий. – Что у вас тут приключилось? Праздник же вроде!

– Так вы не знаете?! – египтянин выпучил глаза. – Проклятый Зухос угнал священную барку Амона! Ее нашли этим утром далеко за городом! Уж-жас-но! Мачта срублена, все золото ободрано…

– Минутку! – притормозил его Лобанов. – А с чего вы взяли, что это Зухос учинил такое святотатство?

– Так рабы сказали!

– Какие рабы?!

– Ну, те, которые на триреме «Аквила»! Зухос и трирему у римлян уволок, а на буксире за нею тащил «Усерхат-Амон»! Рабам он пообещал свободу, а сам бросил их!

– Ну и сволочь!

– И не говори! – поддержал его роме. – Раньше Зухоса любили, хоть и побаивались. По всем предместьям ждали его воцарения, а теперь… – Египтянин махнул рукой и тут же поднял палец. – Слышите?

С берега доносился дружный рев, люди скандировали: «Смерть Зухосу! Смерть!»

Эдик ухмыльнулся, очень довольный.

– Этот дурак, – воскликнул он, – сделал за нас половину работы! Кто ж теперь пойдет за отступником?!

– Пойдут, – парировал Сергий. – Буколы и пойдут!

Вернулся Уахенеб, встревоженный и серьезный.

– Зухос изнасиловал и убил дочь магистра флота, – доложил он.

– Вот гад! – возмутился Чанба.

Роксолан подумал.

– А далеко магистр? – спросил он.

– Рядом. Грозится спалить Зухоса на медленном огне. Говорит, никаких денег не пожалею, только дайте посмотреть, как эта рептилия будет корчиться!

– Пошли! – решил Сергий. – Может, поможет чем.

– А мы поможем ему, – кивнул Искандер. – Правильно мыслишь!

Когда Лобанов дошагал по вымолу до берега, дорогу ему преградил крепкий человек уголовной внешности, с вертикальным шрамом через всю щеку.

– Ты Сергий Роксолан? – спросил он.

– Я.

– Меня зовут Иоанн сын Софэра, – представился «уголовник». – Я послан Йосефом бар Шимоном передать, чтобы ты знал: Зухос получил два корабля с оружием и следует от гавани Суу к каналу Амнис Траянас. Через неделю… Да нет, уже дней через пять он доберется до Мемфиса.

– Ага! – повеселел Сергий. – Спасибо тебе, Иоанн! Буду знать. Ну, за что то оружие было куплено, спрашивать не буду…

Иоанн оскалился.

– Может, составишь нам компанию? – предложил Сергий. – Людей у меня мало… С Зухосом я и один справлюсь, но слуги его, но буколы… Тут и кентурией не отделаешься!

– Так ты взаправду хочешь уделать Зухоса? – удивился Иоанн.

– А как же?

Иоанн крякнул от удовольствия, и протянул руку:

– Я иду с тобой!

Сергий с чувством пожал мозолистую пятерню, привыкшую и к веслу, и к мечу, и направился к берегу.

Дом магистра Валерия Юлия он отыскал без труда – по самой большой толпе любопытствующих бездельников. Иоанн, Гефестай и Акун шли впереди, расталкивая любопытных, слетевшихся на чужое горе.

За воротами путь им преградили легионеры.

– Нельзя! – рявкнул старший караула. – Куда прешь?!

– Пру к магистру, – спокойно ответил Сергий, и брезгливо отвел в сторону грозившее ему копье. – Я декурион претории, а это мои люди!

Легионеры замешкались, усваивая новую информацию, и Роксолан со своими прошел во двор внутренний. Отца, потерявшего ребенка, он обнаружил сидящим в кресле возле парадного входа. И без того толстый, Валерий Юлий и вовсе обрюзг, расплылся по креслу безобразной квашней. Утрата любимой дочери подкосила его, оборвала все нити, привязывающие Валерия к миру и жизни. Он сидел, тупо уставившись перед собой, и не реагировал на внешние раздражители.

Сергий остановился перед ним и сдержанно поклонился.

– Не люблю выражать соболезнования, – сухо сказал он, – по себе знаю, никакие слова не облегчат горя… Но есть одно дело, обговорить которое необходимо и мне, и тебе. Я служу в претории. Меня направили в Египет с заданием. Я должен найти Зухоса и уничтожить его…

Пока Сергий говорил, Валерий Юлий кивал головой, не поднимая глаз и не меняя безразличного выражения лица. Но стоило ему услыхать ненавистное имя, как магистр встрепенулся, вся кровь из потаенных жил устремилась к бледному лицу, и разукрасила щеки в цвета гнева и ярости.

– Уничтожить Зухоса?! – просипел Валерий Юлий, подавшись вперед. – Что ты хочешь?! Золота?! Бери! Сколько нужно?! Говори!

– Мне не нужно золото, – покачал головою Сергий, – мне нужно подкрепление из добровольцев, умелых и отважных воинов, и две боевые триремы.

– Виталий! – взревел магистр, разворачиваясь в кресле.

Спотыкаясь, прибежал званый Виталий, длинное как жердь, создание с письменными принадлежностями в руках.

– Пиши! – рявкнул Валерий Юлий. – Триремы «Серапис» и «Геркулес» передаются под командование… – он обратил лицо к Сергию.

– Сергия Корнелия Роксолана! – отчеканил Лобанов.

– Сергия Корне-елия… – старательно царапал Виталий, стилом по навощенной дощечке. – Ро-оксо-олана. Дальше, сиятельный…

– Триерархи переходят в полное подчинение Сергию, и так далее… – махнул рукой магистр, выдыхаясь от вспышки активности.

Виталий прописал все сказанное, сложил дощечки-церы, обмотал их веревочкой и опломбировал красным воском. Магистр подышал на перстень, и приложил к воску печать.

– Исполни свой долг, Сергий Роксолан, – проговорил он дребезжащим голосом, протягивая Лобанову церы, – и утешь этим отца…

Сергий, нисколько не притворяясь, вскинул руку в салюте, повернулся и направился вон.

Выйдя на Царскую Дорогу, он развернулся и роздал приказания:

– Уахенеб! Постарайся найти добровольцев-египтян. Желательно – сотню, но сотню ты не успеешь… Ну, сколько соберешь, столько и веди. Иоанн! Ты иудей?

Сын Софэра с достоинством поклонился.

– Сыщешь нам бойцов из твоего племени?

– Попробую… – пожал плечами Иоанн. – Но много не обещаю.

– Пробуй. Искандер! А ты возьми на себя эллинов.

Тиндарид кивнул.

– Расходимся! – сказал Сергий. – Я в гавань, за триремами…

Друзья и знакомые разошлись. Сергий зашагал на юг, к Ипет-Ресит (память упорно подсовывала название «Луксор». Скажи теперешним, что Египет загребут под себя арабы, то-то хохоту будет…). Идея собрать «интербригаду» пришла к нему как бы сама собой. А кого принимать в «антизуховскую коалицию»? Еще вчера призывать египтян и даже эллинов бить Зухоса было бы делом бесполезным и даже опасным для здоровья, но «Тот-Кто-Велит» сам помог ему. Это же додуматься надо было до такого – угонять священную ладью! Египтян это глубоко оскорбило, эллинов, пустивших корни в Та-Кем, возмутило и покоробило. А убийство юной римлянки? Вот же ж, тварь какая!

– А ну, стоять! – раздался грубый голос.

Сергий мигом вернулся в реал. Перед ним, широко расставив ноги и уперев руки в боки, стоял легионер. Судя по стеку-витису в руке и поперечному гребню на шлеме, тип был в чине кентуриона. Сергий пригляделся. Где-то он уже видел эту рожу…

– Я ж тебя уже арестовывал, Зухос! – прогремел кентурион. – Вырвался? Ничего-о… Мы тебе покажем, как ладьи угонять! Взять его!

Легионеры сомкнулись плотным кольцом, полдесятка гладиев уперлись в грудь Сергию, и в спину.

– Ты что, совсем сдурел, овноголовый? – спросил Сергий спокойно. – Глаза протри!

– Ма-алчать! В каструм, шагом!

Про убийство этот дурак еще не знает, подумал Сергий, шагая внутри каре. Вот и хорошо… Драку затевать он даже и не пытался, но не худо бы опробовать Силу… «С нами Сила! – сказал джедай и пукнул от натуги…»

Конвой шагал по Царской Дороге, впереди уже завиднелись пилоны Ипет-Ресит. Сергий напрягся, сосредотачиваясь на кентурионе. Бравый вояка сбился с шага, матюгнулся. Ни в лицах легионеров, ни в их поведении не произошло никаких перемен. Как шагали, так и продолжали шагать. Но вот приблизилась развилка и поворот на Восточную улицу. Каре полагалось топать туда, по дороге к каструму, но римляне невозмутимо шли по Дороге Царской,исполняя веление Сергия. Овноголовый кентурион послушно вышагивал по аллее сфинксов с такими же бараньими башками… Потом слева показались буквально сотни базальтовых статуй Сохмет, выстроившиеся в шеренги, а справа поднял своды полуримский-полуэллинский храм Опет – культура пришельцев потихоньку сплавлялась с местными традициями.

Легионеры строем прошагали мимо этих достопримечательностей, и вышли к причалам, у которых покачивались две триремы и пара либурнов.

– На месте… – затянул кентурион. – Стой! Раз-два!

Легионеры грохнули щитами о землю, и Сергий протиснулся между ними.

– Спасибо, что проводили, – пробурчал он. – Кру-гом! Мотайте отсюда…

Кентурион грохнул кулаком по панцирю и увел своих подчиненных ловить Зухоса в другом месте. «Получается! – подумал Сергий. – Но сколько жизни пришлось отмотать на все эти паранормальные фокусы-покусы? Не-е… Поймаю Зухоса, и завязываю со средствами Тотов! На фиг, на фиг…»

Он подошел к корме триремы «Серапис», покачивавшейся у причала, и крикнул:

– Эй! Триерарх где?

Над бортом показалась меланхолично жующая голова.

– Зачем тебе? – спросила голова.

– У меня к нему послание от магистра!

Голова быстро дожевала.

– Давай сюда! – человек перевесился через борт и протянул руку.

– Триерху лично в руки!

– Давай-давай, я – триерарх!

Прожевавший, цыкая зубом, сорвал печать с цер, и прочел приказ.

– Сергий – это кто? – спросил он.

– Сергий – это я! – ответил Лобанов.

– Когда выходим? – по-прежнему спокойно спросил триерарх.

– Заберем бойцов, и – курс на север!


День ушел на то, чтобы две триремы и один большой египетский бау, битком набитый добровольцами, взяли курс на север, помогая течению греблей.

Сергий притулился на носу триремы «Серапис». Здесь только и можно было остаться в одиночестве – палубу позади закрывала бревенчатая стена туриты, палубной башни, между зубцов которой выглядывали лотки полиболов – полуавтоматических стрелометов. Хитрые устройства! Двое заряжающих вращали ручку, и цепная передача попеременно взводила тетиву, подавала стрелу, спускала тетиву, взводила, подавала, спускала… Третьему в компании стрелков только и дела было, что направлять лоток полибола и метить во врага. Античный пулемет, короче.

На носу, перед Лобановым, уходила вперед наклонная мачта – прообраз будущих бушпритов – с маленьким квадратным парусом-долоном, а между мачтой и туритой торчал высокий столб с привязанным к нему корвусом – абордажным мостиком. Подходила трирема к вражескому кораблю, и корвус отпускали – мостик падал на чужую палубу и впивался в доски железным шипом. Есть стыковка! И абордажная команда с ревом устремлялась на противника…

Триерарх Публий Консидий Церт проскользнул на бак, обойдя туриту по стеночке с левого борта. Следом явились Эдик и Гефестай.

– У меня вопрос, – сказал триерарх. – Ты в каком звании, Сергий Корнелий?

– Вообще-то, декурион,[55] – усмехнулся Сергий, – хотя вряд ли это можно считать званием…

– Марций Турбон обещал произвести Сергия в кентурионы! – надменно произнес Эдик.

– Эдикус… – одернул Сергий подчиненного.

– И, между прочим, – разошелся Чанба, – Сергий награжден золотым венком «За спасение гражданина», а гражданином был сам…

– Эдикус!

– Молчу, молчу… – смиренно сказал тот.

Триерарх осклабился, о чем-то догадавшись, додумав недоговоренное.

– Где мы? – буркнул Роксолан. – Докуда дошли?

– Уахенеб говорит, – бодро ответил Гефестай, – скоро будем проходить Ахетатон.

– Да? – оживился Сергий. – В Ахетатоне мы еще не были!

Эдик фыркнул негодующе:

– Так я не понял – мы на войне или на экскурсии по Египту?

– Как говорил мой дед Семен: «Война войной, а обед – по расписанию!» – сказал Сергий. – Чуешь, какая великая сермяжная правда в этих мудрых словах?

– Ночевать все равно на берегу будем, – добавил Гефестай.

– Командир! – крикнул Эзана с верхушки мачты. – Там что-то не то!

– В смысле? – поднял голову Лобанов.

– Горит там! Раз… два… три… э-э… пять домов горит!

– Что еще за новости? – насупился триерарх.

– Не одно, так другое, – философически произнес Эдик, – не другое, так третье…

Сергий быстро поднялся на площадку туриты и поглядел туда, куда показывал Эзана. Справа тянулся скалистый берег, а слева скалы отходили, освобождая место для полей и огородиков, нынче залитых водой. Пальмовая роща у реки тоже стояла в воде, а за нею жались друг к другу плоскокрышие кубики домишек, сбиваясь в убогую деревеньку. Горел большой дом, стоявший на отшибе – богатый деревянный дом. Солнце садилось, и пламя было хорошо видно. Повсюду – во дворах, на улицах, в полях, – носились люди, выясняя отношения с помощью оружия.

– Бунт, что ли? – нахмурился триерарх.

– Нас это не касается! – быстро сказал Сергий.

Изъеденные скалы по правому берегу отступили на восток, образуя громадный полукруг, засаженный пальмами, застроенный кое-где хижинами. Севернее из песков поднимались руины Ахетатона, столицы фараона-отступника, нашедшего свой путь борьбы со жрецами – фараон принудил народ поклоняться новому богу Атону. Но тяжелое колесо истории не покинуло своей колеи – фараону Эхнатону не удалось остановить маховик древних обычаев, привычек и табу. Его реформа быстро приобрела все черты революции – вельможи Эхнатона, выдвинутые им из грязи в князи, избивали жрецов, расколачивали статуи всяких амонов и тотов. Умер Эхпатон, и маятник террора качнулся в другую сторону – по всей стране зубилами сбивали высеченные в камне упоминания о фараоне, предавшем старых богов. Прекрасный Ахетатон было велено разрушить до основанья…

– Смотрите! – крикнул Эдик. – Сколько их…

По всей реке показались рыбацкие лодки, кораблики типа сехери, плоты. Добрая сотня суденышек устремилась к триремам, их экипажи воинственно размахивали палками и секирами, зажженными факелами и копьями. Первые стрелы долетели до трирем и бессильно тюкнули в палубу.

– Они думают, что мы каратели! – крикнул Эдик.

Еще две стрелы свистнуло по-над палубой. Сергий поднял голову на верхушку мачты, увенчанную серебряным орлом. «Солидарность трудящихся – в сторону. Нельзя позволять черни гонять римского орла, как курицу-наседку!»

– Публий, – сказал Сергий, – прикажи править на скопления этого деревенского флота! Тарань и дави! Манипуляриев к оружию! «Геркулес» тоже пусть поучаствует!

Триерарх очень оживился и бросился вниз по лестнице. Скоро его командный голос разнесся над палубой. Матросы-классиарии забегали, навешивая на борта и стеля на палубы вымоченные в воде воловьи шкуры – своего рода мера противопожарной безопасности. Манипулярии – «морпехи» разбежались по местам, стрелки заняли площадку туриты, потеснив Сергия. Дюжий гортатор из негров забил в свой барабан колотушкой-портискулом, ускоряя ритм, и гребцы, ухая на выдохе, бросили трирему вперед.

Деревенские закричали, выгребая с курса, но их суетливые движения не шли ни в какое сравнение с могучей слаженностью полутора сотен гребцов триремы. Таран-рострум с ходу развалил прогулочный иму. Удар, треск, и иму разделен надвое.

Посыпались стрелы, полетели дротики, камни из пращей. Теперь Сергий хорошо различал озлобленные лица полуголых бунтовщиков, их угрожающие жесты, слышал их проклятия, но жалость не впускал в сердце. Допусти слабину в одном месте империи, и вскоре она зашатается вся, расколется, развалится, погребет под великолепными руинами культуру и цивилизацию.

Резкая команда, трирема рыскнула в сторону, и сразу два сахери разбиваются в щепки.

– Крути, крути, давай! – азартно кричит полиболист, направляя лоток.

Два манипулярия усердно крутят рукоятки, гремит, рокочет цепь, щелкает тетива, тяжелые стрелы в два локтя одна за другой срываются с лотка.

Два факела, капая горящей смолой, пролетают, кувыркаясь, и падают на палубу, но огонь не берет сырые шкуры, трещит и гаснет. Сбоку пробивается рыбачья лодка, двое бунтовщиков с бранью высовываются за борт, имея целью рубануть топором по лопастям весел триремы, плавно вымахивавших из воды.

– Слева! – резко сказал Роксолан, и хлопнул полиболиста по спине.

Тот вздрогнул, и резко развернул полибол. Подкрутил колесико, наклоняя орудие. Бунтовщик только вскинул тяжелую секиру, а длинная стрела пробивает ему грудину. Оброненная секира падает бунтовщику на голову, но это уже не в счет.

– Готов! – кричит один из заряжающих.

– Крути, крути, давай!

– Да кручу я…

Трирема чуть вздрагивает, наплывая на плот из кое-как связанных пальмовых стволов. Плот, подцепленный рострумом, встает на ребро, и противотаран-проемболон, торчащий выше рострума, раскалывает бревна. «Плотогоны», цепляющиеся за обломки, попадают под корпус триремы, а это все равно что попасть под каток.

«Геркулес» в полустадии от «Сераписа» занят тем же – таранит и давит. Его весла равнобежно переносятся по воздуху и опускаются в воду, загребая и пеня ее. Раз за разом доносятся гулкие удары, треск и плеск, и дикие крики. Среди голов плывущих стали показываться гребнистые спины крокодилов, после чего поголовье пошло на убыль…

«Деревенский флот» не сразу, но сообразил, что бросаться стаей на триремы – не самая выгодная тактика. Бунтовщики гребли веслами и щитами, изо всех сил торопясь к берегу. И тогда в игру вступил бау – сотни стрел загудело в воздухе, поражая «членов незаконных вооруженных формирований». Иные лодки замедляли ход, их подхватывало течение и уносило – грести и править было уже некому.

От полного разгрома бунтовщиков спасло наступление темноты – триерархи не стали рисковать кораблями на воде, золотой и красной от закатных красок. А где там глубокая вода, а где мелкий прилив над полями? Сесть на мель в половодье очень просто. Но очень сложно сняться с мели в ночную пору.

– Публий! – прокричал Сергий с туриты. – Правь к Ахетатону!

Публий расслышал его, кивнул и прокричал приказ губернатору-кормчему. Негр с колотушкой резко сбавил темп – некуда больше спешить, враг был разбит и расточен. Трирема направилась к Хататону – северной окраине брошенной столицы.

Гавань Хататона глубоко вдавалась в берег – по трем сторонам квадрата, выложенного гранитом, тянулись причалы с каменными тумбами для швартовки, а четвертая сторона открывалась к реке. Обе триремы и бау заняли лишь треть гавани – места здесь хватало.

– Добровольцы, строиться! – гаркнул Сергий. – Враг не дремлет!

Эллины и египтяне, разбавленные нубийцами с иудеями, выстроились.

– Ставлю задачу! – зычно объявил Сергий, оглядев строй. – Растянуться и прочесать местность! Женщин и детей не трогать, вооруженных – задерживать! Если сами сдаются в плен – вязать! Если сопротивляются – уничтожать на месте! Египтян ведет Уахенеб! Эллинов – Тиндарид! Иудеев – Иоанн! Нубийцев – Эзана! Я веду римлян! Выдвигаемся!

Лунный свет и факелы малость разогнали тьму. Прочесав Хататон, добровольцы вышли к северной части дворца фараона – полуобрушенным стенам из серых кирпичей-сырцов, одиноким колоннам, чьи капители не принимали более на себя тяжесть потолков, перегородкам по грудь высотой, аркам, ведущим из пустоты в пустоту. Факелы высвечивали фигуры на рельефах, в древности богато разукрашенные вставками из лазурита, сердолика, бирюзы. Теперь от былого великолепия остались одни лишь вдавленности – следы от выковырянных инкрустаций. Лишь кое-где блестели осколки стекла и фаянса. Хрустя черепками и пиная куски глины, отряд миновал обычного вида пилон, и попал во двор с побитыми статуями Эхнатона из кварцита и гранита. Во дворе никого не было, но гул голосов, доносясь из трех входов-выходов, красноречиво свидетельствовал – дворец не пустовал.

Дворец и располагался-то не по правилам – он занимал место по обе стороны от Дороги процессий, шириной в восемьдесят локтей. Обе дворцовые половины соединялись крытым мостиком с тремя пролетами: два боковых были устроены для пешеходов, а средний, пошире, для колесниц. Над ним мостик-галерею прорезало «Окно явлений», откуда фараон показывался народу.

Сергий двинулся по той половине, что лежала дальше от реки, и вышел в колонный зал, заставленный высокими, богато декорированными колоннами из золотисто-желтого песчаника. Пальмовидные капители были отделаны цветным фаянсом с позолоченными перегородками, а полы выложены плитками из желтоватого с молочными прожилками алебастра.

Сергий все это хорошо разглядел, потому что между колонн горели костры, ярко освещавшие толпу вооруженных людей, бесновавшихся вокруг овального бассейна, полного белого песка. На песке сидело человек десять немолодых, но крепких мужчин в туниках и легионерских калигах, связанных попарно. Толпа вопила и улюлюкала.

– Распять поганых римлян! – слышались выкрики.

– Верна-а! Пускай отведают креста!

– И без погребения чтоб, без погребения!

– Правильно, Руи!

– Так им и надо, зерноедам!

– Во-во! Зерна тащите! Напихаем им в пасти, пускай до смерти нажрутся нашего хлебца!

– Верна-а!

Рядом усердно трудились плотники, пристраивая деревянные перекладины к квадратным колоннам портика, отгораживавшего колонный зал от высохшего сада.

– Десять человек обходят бассейн слева, – тихо скомандовал Сергий, – остальные справа. Вперед!

Полы, почти полностью занесенные песком, хорошо глушили шаги, да и бунтовщики так шумели, так увлечены были приготовлениями к казни, что ничего не слышали.

Сергиев отряд напал на них молча, без криков и кличей. Ножи и мечи зарезали и зарубили человек десять, прежде чем палачи-любители осознали опасность. Но не сгрудились стеной, не перешли в контратаку, а заметались, попадая на ножи и копья. Человек пятнадцать или больше – в тусклых отсветах не сочтешь – дунули в сад, и попали к эллинам Искандера. А тут и нубийцы Эзаны подоспели, невидимые в ночи, и перещелкали из луков тех, чьи силуэты четко обрисовывались на фоне горящих костров. Покончили со всеми.

Внимательно осмотревшись, Сергий взошел на ограждение бассейна и перешагнул на песок, устилавший его дно.

– Кто ты? – резко спросил один из связанных, мужчина с крупными чертами лица, широковатым носом и приплюснутыми ушами.

– А ты кто? – вопросом ответил Сергий, поигрывая ножом.

– Я – Сергий Ремигий Паулус! – гордо ответил связанный. – Ветеран Третьего Траянова легиона!

– А я – Сергий Корнелий Роксолан, – в тон ему ответил Лобанов, – декурион претории! Сальвэ!

С этими словами он наклонился и перерезал путы.

Соскочивший на песок Эзана тоже вытащил нож. Поправлять нубийца не пришлось – Эзана верно понял ситуацию, и резал не пленных, а веревки, стягивавшие им руки.

– Это все Зухос… – прокряхтел сосед Паулуса, растирая затекшие руки.

– Откуда знаешь? – насторожился Сергий.

– Слыхали… Эти болтали, бунтари недоделанные… Вроде как Зухос дал сигнал, а они и рады стараться! Сейчас по всем деревням, до самого Мемфиса, волнение.

– Ясненько… – протянул Роксолан, приседая на бортик.

Нога его уперлась во что-то твердое. Нагнувшись, Лобанов поковырялся в песке и выгреб забавную статуэтку – модель царской колесницы, запряженную обезьянами, с мартышкой-возничим. Да-а… Крепко «любили» и чтили Эхнатона в народе!

– А вас за что повязали? – спросил Лобанов.

– Как за что?! – комически изумился Паулус. – Мы ж римские граждане! Стало быть, повинны во всех их бедах. А я двадцать лет мерз в северных лесах, колошматя вонючих германцев! Вот и решил поселиться там, где всегда тепло. Приехал сюда с друзьями из Молниеносного, Железного, Второго Вспомогательного… Получил участочек, усадебку отстроил, благо было из чего… И на тебе – бунт! А я-то здесь при чем?! Налоги с вас дерут? А мне с тех налогов ни асса ломаного не перепадает! Что вы на меня-то лезете?! Да их разве убедишь! Машут дубинами, глаза на лоб… Спасибо, – переменил он тему, – вовремя вы подоспели. Иначе висеть бы нам и вялиться… Быстро вы, однако!

– Да мы-то проездом, – усмехнулся Сергий. – На север плывем, Зухоса воевать!

– Зухоса?!

– Его, крокодила… Может, тоже, тряхнете стариной?

Улыбки заиграли на лицах ветеранов – потянуло, видать, к мечу и прочим прелестям походной жизни. Жизнь армейская трудна, но отпечаток оставляет на всю оставшуюся…

– А чего? – ухмыльнулся Паулус. – Я лично – за!

– Я тоже! – решительно заявил его сосед, что сидел в одной связке.

– Все идем! – закричали ветераны хором. – Хватит с нас этих Зухосов! На кукан крокодила! Острогу ему в бочину! Барра!

Так отряд римлян в «Добровольческой армии» Лобанова пополнился бравыми ветеранами.

Примчался Эдик и доложил, что местность прочесана, есть пленные. Заварушки случались, но без последствий для добровольцев.

– Так что, босс, – заключил он бодрым голосом, – «Проверено! Гоблинов нет!»

– Вот и ладушки… – проворчал Сергий. – А то я притомился уже вязать и решать… Давайте поспим, сколько там нам осталось, и погребем дальше…


До когорты «Добрармия» числом не вытягивала, но полных четыре кентурии насчитать в ней можно было. И это не считая манипуляриев с трирем, но этих Сергий старался не учитывать – все эти договоренности с магистром отдавали малохудожественной самодеятельностью. Вот подутихнет у Валерия Юлия горе, и одумается магистр, решит возвернуть триремы обратно… Что тогда? А поймут ли его порыв наверху? Поддержат ли? Ой, как бы чего не вышло…

Да и добровольцы его… Кто они? Зачем пошли за ним? Да, кто-то вступил в ряды по настроению, под влиянием эмоции, но время утишит любой, даже самый сильный порыв. В Уасете они Зухоса ненавидели, и были готовы броситься на Крокодила, аки львы рыкающие. Но ведь никакого запала не хватит до самой Дельты, и чем поддерживать горение энтузиазма? Что, накручивать бойцов, как большевистские комиссары? «За Родину! За Адриана!»? Скорее всего, эмоционалы скоро скиснут, и начнут дезертировать. Ночью, втихушку, ибо в светлое время срамно будет…

Но далеко не все руководствовались чувствами – половина, если не больше, идут на войну за добычей. В Дельте-то не одна Буколия. Дельта – места богатые, весь Нижний Египет, по сути, сплошная Дельта. Есть кого пограбить… Мимоходом. И можно ли таким людям доверять? Положиться на них можно ли? Выходило, что по-прежнему надеяться стоило лишь на себя, да на контуберний…

С такими мыслями и плыл Сергий Роксолан.


…Канал, который римляне называли Амнис Траянас, был прокопан еще при фараоне Нехо, том самом, что отправил финикийских мореходов в экспедицию вокруг всей Ливии, как тогда называли Африку. Власть менялась, но почти каждый царь или завоеватель брался за расчистку канала – и Дарий, и Птолемей, и Октавиан Август, – уж очень выгодно было иметь прямой путь в Аравию, Индию и таинственную страну Сер, откуда привозили шелк. Канал начинался в Заливе Героев, крайней западине Эритрейского моря, вклинившейся между Синаем и Восточной пустыней. Отсюда он выходил к Горьким озерам и порту Суккот, где липкая жара Лазурных Вод, как называли море Эритрейское египтяне, сдувалась зябким синайским ветром. Канал расширялся до девяноста локтей, пересекая пустыню, перетекая меж унылых холмов, и вливался в Нил немного севернее Мемфиса. Устье Амнис Траянас, где стоял поселок Вавилон и крупный порт, защищала римская крепость.

Но два груженных гаула римляне не задержали: Зухос отвел глаза стражам, внушив им, что трюмы его кораблей забиты вонючими шкурами. Таможенники из канцелярии квестора брезгливо зажали носы, сказали «фу-у!» и поспешили удалиться. И гаулы неспешно выплыли на просторы широко разлившегося Нила…


– Это они! – закричал Иоанн, тыча пальцем на сверкающий разлив, куда выгребала пара широких, крутобоких кораблей. – Это Зухоса корабли!

Сергий сложил ладони рупором и прокричал:

– Публий! К бою!

Триерарх, лениво жмурившийся на солнце, мигом преобразился. Посыпались приказы, забегали матросы и манипулярии.

С вечера намоченные шкуры снова устлали палубы «Сераписа» и «Геркулеса», паруса были туго скатаны и помещены в чехлы, а мачты команда дружными усилиями опустила и уложила на палубу – больше ничто не мешало бою.

– К оружию! – заорал Сергий.

Контуберний и римляне-ветераны живо натянули панцири и шлемы, опоясались мечами, и стали ждать решающей схватки. Сергий мысленно торопил гортатора, колотящего по барабану: «Скорей, скорей!» Но гребцы и без того старались, выжимая максимум.

Гаулы из неразличимых пятнышек выросли в кораблики, в корабли, приблизились на перестрел…

– На каком, интересно, Зухос? – задумался Эдик.

– Будем считать, что на переднем! – решил Сергий.

«Серапис» выбрал для удара именно передний гаул, и понесся, набирая разгон. Неуклюжий гаул попытался развернуться и двинуть к зеленой полоске берега на севере, но трирема была быстрее. Манипулярии в полном боевом пробежали на нос, готовясь к абордажу. Весла пенили воду, гребцы из последних сил разгоняли корабль, грозный таран, окованный позеленевшей бронзой, рассекал воду, пуская белые усы бурунов.

Сергию стала видна палуба гаула. Гребцы в шлемах бешено работали веслами, прочие слуги Зухоса, экипировавшись в разномастные доспехи, кричали непотребное и потрясали оружием.

– Бар-pa! – заревели манипулярии. – Бар-ра!

Трирема догнала гаул, и рострум врезался в его борт. Раздался грохот, смешанный с треском лопавшихся досок. Трирема сотряслась. Кто-то рубанул мечом по тросу, удерживавшему корвус, и тот плавно, с ускорением рухнул на палубу гаула, вколачиваясь в доски железной шпорой. Манипулярии взревели и бросились по узкому мостику на абордаж. Слуги Зухоса ринулись им навстречу.

– За мной! – крикнул Сергий.

Проскользнув вдоль стенки туриты и слыша, как басовито щелкают тетивы полиболов, он выбрался к скрипучему корвусу, и перебежал на гаул.

Таран пробил гаулу борт ближе к носу, манипулярии очистили эту часть палубы, и пробивались на корму. Слуги Зухоса отчаянно сопротивлялись. Вот, один из гребцов взмахивает секирой, и сам попадает под меч – острый гладий вспарывает ему живот вместе с кожаным панцирем. Слуга, однако, не сдается – одной рукой придерживая вываливающиеся кишки, другой он кроит воздух слабеющими махами, до последнего вздрога, в луже собственной крови. А вот еще один – тычет копьем, да промахивается. Манипулярии перерубает древко, и тогда слуга, отбросив бесполезную деревяшку, кидается на римлянина с голыми руками, пытаясь вцепиться в шею и задушить. Но напарывается на пиллум с очень длинным железным наконечником. Побелев, слуга ухватывается за пиллум, и проталкивает его в себя, сквозь себя, подтягивается, перебирая руками, к манипулярию. Острие вылезает у зуховца из спины, но тот будто и не чувствует боли – скаля зубы, тараща глаза, подбирается к противнику, тянет к нему скрюченные пальцы, с которых каплет теплая кровь.

Вой и пронзительные крики полнили воздух. Уханья и хэканья, лязг и скрежет звучали аккордами, складываясь в кошмарную музыку смерти.

– Сергий! – крикнул Искандер. – А давай через подпол?

Он показал на крышку трюмного лаза.

– На корме такой же!

Роксолан мигом обдумал идею, и кивнул:

– Годится! Акун! Кадмар! Все сюда!

Трюмный лаз никто не запирал, крышка отворилась легко, а видеть их никто не видел – слуги Зухоса выли и кричали за плотно сбитой стенкой маштуляриев, прорубавших себе дорогу мечами. Искандер, как автор идеи, спустился в трюм первым. Груз занимал все место – плотно уложенные щиты, копья, мечи, доспехи. Снопы дротиков, тюки кожаных панцирей, поленницы поножей и налокотников. До палубы, в щели которой сыпалась пыль, вбиваемая десятками ног, и капала пролитая кровь, оставалось чуть больше двух локтей.

– Ползком марш! – скомандовал Эдик, кряхтя. Встал на четвереньки и полез вперед. – Такое впечатление, – донесся его голос, – будто под сценой ползешь в доме культуры, а наверху ансамбль песни и пляски гопака танцует…

– Ползи, давай! – проворчал Гефестай.

Сергий, стараясь не порезаться и не наколоться, обогнул основание мачты и вылез к кормовому люку.

– Гефестай! – подозвал он кушана. – Ты у нас самый длинный, толкнешь крышку!

– Толкнем…

– Искандер! Акун! Регебал! Кадмар! Готовимся!

Гефестай глянул на Сергия, тот кивнул, и сын Ярная, уперевшись в крышку люка, резко распрямился. Крышка с грохотом вылетела. На край шагнул слуга Зухоса, оступился и полетел в трюм. Искандер с Акуном почтительно расступились, а Кадмар чиркнул упавшего острием меча по горлу.

Первым на палубу, как чертик из коробки, выскочил Лобанов. Увидеть его смог один кормчий, который пытался делать два дела одновременно – и за рулевым веслом следить, и топорики метать. Кормчий выкатил глаза и кинул в Лобанова топорик, похожий на индейский томагавк. Сергий поймал его, и бросил обратно – маленькая метательная секирка втемяшилась кормчему в лоб. Тот застыл, как манекен, постоял, качнулся и перевалился через борт в мутные воды реки.

– Все тут? – спросил Роксолан, торопясь использовать эффект внезапности.

– Все! – ответил контуберний вразнобой.

– На врага!

Слуги Зухоса, толпой отражавшие атаку манипуляриев, были так увлечены боем, что даже не оглядывались. И зря!

Сергий подлетел к двум зуховцам, подпрыгивавшим за строем. Ударил кепешем налево наискосок, рубанул направо. «Два – ноль в нашу пользу!..» Гефестай врезался глубже всех – прокалывая спины слугам Зухоса, он отшвыривал труп за спину и вонзал клинок в «очередного». Искандер и вовсе орудовал с обеих рук, но ему достались особо живучие – даже с перерубленной печенкой умудрялись пырнуть мечом. Искандер уворачивался и рубил по второму разу.

Эффект неожиданности сработал – пока зуховцы допетрили, что враг не только спереди, но и сзади, они успели потерять добрый десяток бойцов. А манипулярии, видя такое дело, вдохновились и принялись мочить врага с еще большим энтузиазмом.

Но вот самого главного врага на палубе не было.

Сергий отскочил к борту, и глянул в сторону «Геркулеса» – там шел спектакль на ту же батальную тему. Трирема пробила борт гаулу почти посередине, и манипулярии отжимали слуг Зухоса к носу и корме одновременно. Им пришлось бы туго одним, но на подмогу триреме подошел бау, и добровольцы перескакивали на корму гаула. Зуховцы дрались, не пускали добровольцев, дотягиваясь серпоносными шестами – дорюдрепанами – до снастей бау, раскачивая ассеру – тяжелую деревянную балку с концами, окованными железом. Пару раз ассера задела нос триремы, снесла переднюю мачту-долон и даже проломила «Геркулесу» палубу. Дорюдрепаны доцарапались до штагов и вантов мачты на бау, но та стояла прочно, тогда серпы на шестах пошли терзать человеческие тела – пара добровольцев со страшными ранами тонула, плещась и разбрызгивая мутную розовую воду. Но Зухоса не было видно.

– Может, эта тварь сошла на берег? – предположил Искандер, отступая к борту под натиском троих зуховцев, шустро работавших мечами.

Сергий взмахнул мечом, снося голову ближнему из них, и ответил:

– Да не должен, вроде! Что ему на берегу делать? Ему спешить надо! Буколов строить и на римлян вести! Иначе в Риме догадаются подбросить в Египет подкрепления, и что тогда?

– Орк его знает… – проговорил Тиндарид, уделывая по очереди двух оставшихся вражин.

– Па-аберегись! – послышался веселый бас Гефестая.

Великан подхватил на руки тяжелую ассеру, и ударил в спину зуховцам, как тараном. С мокрым хрустом изломился чей-то позвоночник. Еще один слуга обернулся, замахиваясь мечом, и лишился левых ребер. Меч он уронил, и рухнул сам – видать, обломки костей проткнули сердце.

– Ух! – выдохнул Гефестай, и повел ассеру в замах. Развернуться на палубе было сложно, мачта мешала, но и малый радиус позволил набрать инерцию – ассера тяжело и мощно ударила по зуховцам, как дубина, сшибая и ломая людские тела. И тут строй слуг прорвали манипулярии.

– Ноги! – крикнул Гефестай, и бросил ассеру на загудевшую палубу.

– Сергий! – крикнул Эдик. – Тут к тебе!

Лобанов удивленно обернулся. Эдик махал ему с левого борта. Сергий подошел, не выпуская кепеша из рук, и перегнулся вниз. У борта гаула качалась тяжелая лодка иму. На веслах сидел десяток крепких парнюг виду самого криминального, а на корме, застланной кипой ковров, восседал старик в черном. Завидев Сергия, он легко поднялся и ухватился за натянутый штаг, удерживающий мачту иму.

– Это ты – Сергий Роксолан? – спросил он звучным голосом.

– Он самый! – кивнул Лобанов. – С кем имею честь?

– Меня зовут Йосеф бар Шимон! Неферит знает… Признаюсь, не утерпел, захотел глянуть, чем тут у вас дело кончится! – он оглядел гаул. – Все уже?

Сергий оглянулся – манипулярии приканчивали последних зуховцев. Пленных не брали – никто не сдавался, зомбированные люди рады были живот за хозяина положить, как самые преданные собаки.

– Все! – сказал Лобанов. – Только Зухоса я что-то не заметил…

– Зухос бежал! – громко проговорил Йосеф. – Отвел всем глаза, и бежал!

– Мне глаза не отведешь! – сказал Сергий с досадой: «Упустил!». – Куда эта сволочь побежала?!

– Думаю, в Лабиринт, – спокойно предположил Йосеф, – там его родные места… И даже знаю, за чем… За оружием! Ведь это он потерял.

Сергий завертел головой, высматривая триерарха.

– Не советую устраивать погоню! – отсоветовал Йосеф.

– Это еще почему? – нахмурился Лобанов.

– Ни к чему! Зухоса вы все равно не догоните, и не сможете поймать. Я ж говорю – там его родина, он знает все каналы и протоки, все тропы. Встречать Зухоса надо не там, куда он ушел, а там, куда он непременно придет.

– А-а… – дошло до Сергия. – В Буколии?!

– Конечно! Тем более что Неферит жила там, и знает дорогу!

– Спасибо за подсказку! – усмехнулся Роксолан. – Так что мне, больше уже не считать вас… тебя соучастником Зухоса?

Йосеф бар Шимон осклабился, блестя белыми зубами.

– Это была сделка, – сказал он, – ничего личного. Теперь у меня нет перед Зухосом обязательств, и я желаю ему скорой, но не быстрой смерти.


2. Земля Та-Ше, Лабиринт

Зухос впервые за долгие годы владычества над людьми испытывал страх – противный, липкий, обессиливающий страх. А тогда, на палубе гаула, он и вовсе впал в постыдную панику. Срам-то какой… Появились эти проклятые триремы, уже без мачт, готовые к бою, и он испугался. Но несильно, ибо знал свою мощь. Две триремы? Пустое, пустое… Вот подойдут поближе – узнают силу его гнева!

Триремы приближались, вырастая на глазах, уже каждое весло стало различимо… Тут-то он и почувствовал мгновенный зуд в голове – на борту триремы находился кто-то, обладавший могучей лемой. Зухос тогда растерялся, подумал даже: а не гуру ли это? Но что делать старику на Ниле?! Норбу Римпоче никогда в жизни не покидал своих любимых Гималаев…

Триремы продвинулись еще дальше, и снова кто-то пощекотал у него в голове. И не однажды!

Это Сергий Роксолан, понял Зухос. Обладая зоркими глазами, он разглядел своего врага на верхней площадке туриты. Он!

Было мгновение, когда Зухоса одолело страстное желание сдаться. Но он задавил его в зародыше. Слепая ярость разворачивалась в нем. Как?! Опять все бросать?! И когда! И где! У самой Буколии! Еще немного, и гаулы нырнули бы в лабиринт проток, нарезавших Дельту… Лабиринт!

Эта мысль молнией осветила черный туман отчаяния, и Зухос бросился к иму, что болталась на веревке за кормой гаула «Дагон». За весла сели самые надежные, испытанные – Торнай, Икеда, Небсехт, Хойте… Прочих Зухос сдал – пусть задержат врага.

Шмыгнув мимо стен Мемфиса и поднявшись еще на семь схенов по реке, иму Зухоса свернул в канал Хунт, пересекавший цепь Ливийских гор. Рабы фараона Аменемхета Третьего прорыли Хунт до озера Мер-уэр, которое эллины называли Меридским. Думали, смертные, что «Мер-уэр» – это имя царя!

Канал был здорово заилен, и Торнаю приходилось лавировать между наносами, продираясь через заросли тростников. Слава Сферосу, хоть комаров не было – в осеннее время они пропадают.

Засветло прошли шлюзы города Ро-Хунт, стоявшего у самих гор, в Апе-Таш – «Ущелье земли озера», и добрались до перешейка между Мер-Уэр и болотами. Берега озера были плоские, поросшие кудрявой травой – орошаемых полей столько пролегло окрест, что места эти и оазисом неловко называть… Это целая страна! Та-Ше, Земля озера…

Зухос оторвал мрачный взгляд от веселенькой травки, и уперся им в Иттауи – резиденцию Аменемхета, колоссальное здание, которое эллины прозвали Лабиринтом. Он глядел на колоннады, на белую пирамиду, выглядывавшую из-за верха дворца-храма, и узнавал приметы, знакомые с детства. Даже сердце защемило… Унихсения младой поры забываются, обиды словно выветриваются из памяти, и только сладкая тоска язвит сердце, доставляя мучительное удовольствие.

Гребцы подвели иму к гранитным ступеням причала, Торнай выпрыгнул, подтягивая лодку за канат, и Зухос легко переступил через борт, впервые за неделю ощущая под ногами не зыбкую палубу, а твердый, неподвижный камень.

– Лодку бросьте, – велел он, – она нам больше не понадобится… Хойте и Граник, ступайте к ксенону, это в восьми стадиях отсюда к северу, там увидите… Нам потребуются верблюды, много, не меньше трех-четырех десятков. Покупайте или отбирайте силой, мне все равно. Денег не жалеть! Ступайте… Остальные за мной!

Зухос энергично пошагал к главному входу, отмеченному могучими колоннами. Встречать гостей вышли жрецы Себека, хранившие множество крокодиловых мумий в помещениях нижнего яруса. Зухос гневно отмахнулся от них, и служители порскнули в стороны.

Усмиряя злобу, Зухос зашагал анфиладой громадных залов, перекрытых сплошными каменными плитами, подпорками которым служили квадратные колонны из красного порфира. Под высоким потолком тянулся бесконечно повторяемый орнамент – синие зигзаги, белые спирали, лиловые завитки колес, красные звезды. В широкие прорези стен проникал вечерний красноватый свет.

– Факелы зажгите! – бросил Тот-Кто-Велит, и слуги засуетились, высекая огонь и запаливая сухой мох. Затрещал огонь, прибавляя света, бросая отблески на изображения Себека с крокодильей головой, на статуи царей, на яркие росписи стен – разноцветным по белому фону.

Зухос уперся руками в тяжелую створку двери, ведущую в один из двенадцати внутренних дворов. Дверь стала отворяться – и тут же раздался страшный гром. Слуги заахали, блики факелов запрыгали по стенам.

– Спокойно! – рявкнул бывший жрец, вспоминая, как стирал пыль со старинного механизма, издававшего громовые звуки. – Не отставать! Здесь три тысячи покоев, если заблудитесь – дорогу без проводника не сыщете!

Он мельком оглядел пустынный двор, засаженный цветами и миртовыми деревьями, заставленный вдоль стен сфинксами, и нырнул под тяжелый каменный свод. Спустился по ступеням вниз, в таинственные святилища нижнего яруса. В Иттауи царил выверенный баланс – на верхнем ярусе полторы тысячи комнат и залов, и столько же на нижнем. Наверху дворец, внизу – заупокойный храм. А также сокровищница… За долгие столетия ценности подрастащили, но на его век хватит… Зухос усмехнулся. Никто не мог похвалиться, что бывал во всех помещениях Лабиринта и помнит дорогу. Никто, кроме него. Зухос припомнил, как он, одинокий, всеми забытый и никому на целом свете не нужный юнец, бродил по темным переходам нижнего яруса. Как жалкий свет масляной лампы едва разгонял темноту впереди, выхватывая мощную кладку стен и колонны в виде статуй, а за спиной пятно желтого сияния ужималось, сдавливаемое мраком…

– Не отставать, – буркнул Зухос.

Он опустился локтей на десять под землю, свернул в поперечный коридор, прошагал по стержневому, повторявшему направление анфилады наверху, опять свернул, поднялся по лестнице, перешел, спустился, проник в узкий проем, прикрытый колонной, боком продвинулся по тесному переходу в толстой стене, и выбрался в обширную и длинную комнату.

Вдоль ее стен стояли глиняные бочки, целые и побитые, на дне которых еще поблескивали крупинки золотого песка. Когда-то, еще до Птолемеев, они были полны… Под осколками одной из бочек завалялись золотые стержни, связанные в пучок. Торнай ойкнул, ударившись ногой об камень, и в свете факела тускло и маслянисто заблестел золотой слиток. Остатки былой роскоши…

– Подберете потом, – пробурчал Зухос.

Протиснувшись в узкую щель, прорезавшую стену в углу, так, что даже вблизи оставалась полная видимость цельной кладки, он попал в такую же комнату, буквально заваленную драгоценным оружием.

– Вот оно! – вырвалось у него. Зухос поморщился – как же, проявил эмоции на глазах у слуг! – и грубо скомандовал: – Собирайте все! Складывайте на щиты и выносите!

Слуги заторопились исполнить приказ. Мечи-кепеши с рукоятками из литого золота; секиры с рукояткой из позолоченной бронзы, с серебряной насечкой по всей рубящей плоскости; щиты, покрытые листами золота и азема, богато инкрустированные лазуритом, бирюзой, красным кораллом; шлемы из золота зеленого и красного, усыпанные рубинами и изумрудами; луки, склеенные из пластинок слоновой кости, с золотыми накладками… Торнай, Икеда, Небсехт и прочие таскали бесценные произведения искусства, шедевры древних оружейников, и сваливали их в кучу, гремящую и звякающую.

– Потащили!

Зухос пошел впереди, неся в руках по факелу, слуги, сгибаясь под тяжестью металла, пыхтели за его спиной.

Пока они выбрались наружу, успело стемнеть. У подножия главной лестницы надрывно кричали верблюды, их рев эхом разносился по анфиладе, отражался от гладкого бока пирамиды Аменемхета и отправлялся блуждать над озером и полями. Верблюды для египтян были еще в новинку, но в Та-Ше этих выносливых животных оценили по номиналу, то есть высоко.

– Хойте! – позвал Зухос. – Граник! Грузите это, а мы еще сходим! Смотрите только – на каждого верблюда чтоб не больше трех талантов! Пошли…

Пять ходок совершили Зухос и его слуги, пять изматывающих блужданий по запутанным ходам и переходам Иттауи, пока не выгребли все запасы драгоценного оружия из древней кладовой. У напоенных и накормленных верблюдов настроение резко улучшилось. Хойте с Граником загрузили тридцать семь горбатых.

Зухос устало спустился по ступеням, и пробурчал:

– Водой запаситесь… Пойдем через пустыню, потом вдоль Нила. В той деревне, где сразу два храма Нейт, верблюдов поменяем на лодки… Оттуда до Буколии пойдем водою…

Внезапно за спиною Зухоса послышался дребезжащий старческий голос:

– Здравствуй, Каар!

Тот-Кто-Велит резко обернулся. На ступенях стоял старик, на бритом черепе которого прыгал блик от факела.

– Мерир? – задрал брови Зухос. – Ты еще жив?

Мерир мелко закивал головой, отчего блик заскользил по блестящей лысине.

– Жив, Каар, жив…

– Я отрекся от этого имени! – процедил Зухос. – Не напоминай мне о нем!

– Это имя дала тебе твоя несчастная мать, – вздохнул Мерир. – Ты и от нее отрекся?

– От кого? – усмехнулся Каар. – Я не знаю той, которая родила меня! Я не помню ее! Зачем же мне отрекаться от призрака?! Его все равно что нет!

– Я был тебе как отец, – тихо проговорил Мерир. – Я лечил тебя, когда ты болел своими детскими хворями. Я учил тебя и даже открыл древние секреты сэтеп-са… Открыл не во благо, открыл во зло… А чем ты закончил обучение? Ты убил старого Мен-Кау-Дхаути… Каар, оставь тропу зла, прошу тебя! Ты все равно потерпишь поражение, даже если сперва тебе будет везти! Не обманывайся легкими победами – за ними последуют горчайшие поражения и постыдная смерть! Зачем ты так рвешься к своей гибели? Объясни!

– То, чего хочу я, – с вызовом произнес Зухос, – ведомо одному лишь мне! Думаешь, меня влечет бездна? Нет! Я был рожден в навозе и грязи, а подняться хочу до самых высот! Чтобы даже цари с императорами целовали мне ноги!

Мерир печально покивал головой.

– Ты хочешь унизить все народы, – сказал он, – и через то возвыситься? В этом твоя ошибка, Каар. Ибо не возвышение ждет тебя, а падение. Невозможно, пригнув всех, бросив их в навоз и грязь, остаться самому прямым и чистым. А тебе, Каар, и подавно, ибо на белых одеждах твоих не грязь, а кровь! Кровь испятнала руки твои, и ничем тебе не смыть ее, только собственной кровью. Ах, как бы я хотел удержать тебя, но нет сил моих! Мне остается только каяться и язвить себя за то, что посвятил тебя в тайны, приподнявшие тебя над смертными, ибо ум твой пропитан злобой, а в душе твоей – яд…

– Довольно причитать! – грубо оборвал его Зухос. – Кается он… А ты удавись! Или камень на шею – и в воду! Озеро рядом. Ты учил меня любви к миру, а мир любил меня? Люди отвергли Каара! Они смеялись и показывали пальцами, отворачивались, оплевывали, били чем попадя. Чего же вы все хотите в ответ? Любви?!

Зухос резко захохотал, и махнул рукой слугам:

– Двинулись!


Караван верблюдов шел размеренно и важно, не останавливаясь и не спеша. Колокольчики, висевшие на шеях горбатых, слуги Каара-Зухоса поснимали – звук в пустыне разносится далеко. Давно остались позади зеленеющие поля Та-Ше и оросительные каналы со скрипучими колесами. Унылые барханы и голые холмы вспучились вокруг. Жара убивала людей, а вот верблюдами она будто и не замечалась – животные шли себе и шли, кивая головами. За день проходили максимум три схена.

К вечеру третьего дня пути к Зухосу, ехавшему во главе каравана и одуревшему от жары, подогнал своего мехари[56] Торнай.

– Господин, – сказал он тревожно, – за нами кто-то следит!

– Кто?! – встрепенулся Зухос. – Где?

– Я видел всадника, съезжавшего с холма, а потом еще пыль поднялась над барханами, будто проскакал кто…

– Так… – тяжело сказал Зухос. – Скажи всем, чтобы береглись!

– Слушаю и повинуюсь…

Зухос забеспокоился. Длинноногий белый мехари поднимал его высоко над землей, куда выше, чем всадника на коне. Видно было далеко. Он внимательно осмотрелся. Все то же вокруг – гряды плоских холмов, на востоке – разрушенные скалы, наполовину рассыпавшиеся в щебень, волнистые барханы. Каар пригляделся… Чудится ему, что ли? Нет-нет, это взаправду! Вон, за тем песчаным холмом! Пыль! Кто мог поднять облако удушливого праха? Крупное животное? В пустыне такие не водятся, здесь самый крупный зверь – это ящерица.

– Торнай! – подозвал Зухос.

Слуга незамедлительно явился на зов.

– Поедешь со мной.

Два мехари продолжали ехать в составе каравана, пока верблюды не углубились в узенькую долинку меж двумя длинными грядами. Здесь Зухос подбодрил своего скакуна, Торнай – своего, и они отделились от общей кучи, свернули в сторону. Описав огромную петлю, объехав холмы с востока, мехари вернулись на собственные следы.

– Ох… – сказал Торнай.

Крупные отпечатки верблюдов перекрывались следами лошадиных копыт – отрядконников один раз пересек путь каравана, другой…

– Человек двадцать, не меньше, – определил Торнай.

– Возвращаемся, – буркнул Зухос.

Мехари, недовольно задирая спесивые морды, поскакали обратно. Караван ушел недалеко, подходя к высокому холму с обрывистыми склонами. У подножия бурела трава.

– Вот что… – проговорил Зухос, соображая. – Приманим этих, кто там нас выслеживает. Вон, место подходящее, у холма! Говорите громко, остановите верблюдов, походите вокруг, вроде как собираете веточки и сухой навоз для костра.

– А на самом деле?

– Засядем на вершине!


Караван, как шел, так и на стоянку «оформлялся» постепенно и не торопясь. Громко покрикивая, погонщики подводили верблюдов к склонам, где в глубинах таилась влага, но наружу не пробивалась. Только жесткая трава топорщилась растрепанными пучками, да пара хилых акаций, истрепанных ветром, прижились на старой осыпи.

Хойте с Граником продолжали орать и переговариваться, а все остальные потихоньку обогнули холм и вползли на его каменистую верхушку. Отсюда весь лагерь был как пирог на блюде – нарезай и ешь.

– Может, зря? – засомневался Икеда. – Да не придут они…

Но «они» пришли. Из-за скопища барханов выскочили, гикая и свистя, десятка два всадников на маленьких густогривых лошадках. На всадниках были хитоны с широкой каймой, а плащи им заменяли львиные и леопардовые шкуры. В руках они сжимали небольшие щиты из слоновьей кожи и маленькие копья с широкими наконечниками.

– Ливийцы! – прошипел Икеда, подтягивая лук.

Зухос остановил его движением руки.

– Не стрелять! Я попробую найти в них друзей…

Улыбка зазмеилась по губам Зухоса. Он спокойно встал во весь рост, и поднял руки. Ливийцы, носившиеся по лагерю, подняли лошадок на дыбки. Резкие голоса команд направили всадников в одну сторону – они подъехали к склону, и задрали головы, наблюдая, как безоружный человек спокойно спускается к ним по осыпи, шурша камешками.

– Кто ты? – гортанно выкрикнул один из ливийцев, отмеченный двойным ожерельем из клыков и когтей льва.

– А ты? – вопросом ответил Зухос.

– Меня зовут Ахми сын Такелота! – гордо вздернул голову ливиец. – Мудрый Мерир указал мне путь, выбранный проклятым Зухосом!

– Ну, а мы-то тут причем? – мягко улыбнулся Тот-Кто-Велит. – Мое имя – Каар, я каравановожатый, избранный купцом Икедой. Мы молим об удаче богов и не обманываем людей… А вас как звать, благородные воины?

Ливийцы, удерживающие резвых коней по правую руку от Ахми, подбоченились.

– Я – Мусен! – представился светловолосый парень с глазами, голубыми как бирюза.

– Шешонк! – отрекомендовался следующий.

– Осаркон!

– Аупат!

– Пимай!

Остальные ливийцы, видимо, не близкие к знатным родам, промолчали, храня бесстрастное выражение на лицах. Откуда им знать, жестоким и наивным воинам, что коварная сила сэтеп-са уже победила их подсознание и одолевает здравый рассудок, переиначивая ценности и по-другому расставляя приоритеты?

– Вы – храбрые воины, – мурлыкал Зухос, – вы будете хорошо служить мне, добывая славу и добычу для своих родов! Клянитесь!

– Клянемся! – вразнобой ответили ливийцы.

Слуги Зухоса поднимались на холме, отряхивая плащи. Они смотрели на ливийцев с легким презрением и свысока, ощущая себя свитой и ближним кругом. Они не ведали, что и сами находятся в рабстве, что дух их сломлен и подчинен. Блаженны не ведающие грубых истин и некрасивых правд!

Глава 13

– А я не понимаю буколов, – проговорил Акун, налегая на весло, – всю жизнь прятаться по болотам, по уши в ряске… Нет уж! Да и смысл какой?

– Я от тебя в шоке! – сердито сказал Уахенеб, гребший с Акуном в паре. – Смысл! Думаешь, я зря в моря подался, поле на палубу променял? Загибались мы потому что. Я с малых лет в земле ковырялся, что по силам, делал. Работал, как проклятый. А толку? Вырастишь ты урожай, хороший урожай – зернышко к зернышку, и что? Приходит мытарь и большую часть забирает! А с остатка и кормись, и на семена сохрани, и долги раздай. Мы чистили каналы, выгребали ил, мы чинили дамбы, мы сеяли, рыхлили землю, оберегали всходы от птиц, жали и обмолачивали, а зерна не видели. Не ели хлеба, добытого в поте лица. Пот один и слизывали! Вот, мы по всему Хапи прошли, и везде одно и то же. Роме растят хлеб, который потом скармливают бездельным римлянам. И это я могу здраво рассуждать и понимать, что к чему, – я везде побывал. Я много видел и со многими знался. А те, что живут в Та-Кем, в жизни своей деревень не покидали. Весь их мир зажат с востока горами Нубийскими, а с запада – Ливийскими. Два берега, а посередине – река. Вот их мир! И разумение такое же. Как им противиться Риму? Да никак! И бегут роме… А тут-то и бежать можно в одну сторону – к морю, в Дельту. В пустыни не побежишь, и у негров на юге тоже делать нечего. Вот и плодятся буколы… Коров пасут, огородики держат, рыбу ловят. Плавают на лодках ватагами, на деревушки нападают, на корабли, на храмы. Тем и живут…

Сергий не вмешивался в спор, хотя ситуация была не лишена пикантности. Их послали, чтобы уничтожить Зухоса, предводителя буколов. Зухос – великая сволочь, это ясно, тут вопросов нет. Ну, а с буколами как быть? Истребить этих разбойников, убийц, воров и пиратов? Так ведь не от хорошей жизни буколы до криминала скатываются. Им просто деваться некуда. И как на этом фоне выглядит контуберний, если выражаться в терминах диамата? Кто они, если не пособники «реакционных кругов и рабовладельцев-эксплуататоров»?

Лобанов крякнул и встал, держась за мачту. Приставил ладонь козырьком к глазам, и оглядел всю «эскадру» – десятка четыре сехери плыло по восточному рукаву Нила, спускаясь к морю. Гаулы с оружием они передали римскому командованию – командование было очень признательно, ведь трюмы обоих кораблей были доверху набиты доспехами и оружием легионеров, спертыми на складах в Мезии и Паннонии. Иосеф на этот счет помалкивал, загадочно улыбаясь, но щедро оплатил сорок новых сехери, купленных в Бубасте. И поплыли кораблики по реке, направляемые твердыми руками добровольцев…

Буколия не имела точных границ, ее полулегальное население пряталось на северо-востоке Дельты, в самом глухом углу. От атаки с моря буколов защищал могучий прибой и опасное дно, мели и глубины которого постоянно менялись. Здесь, на стыке воды и суши, мореходов путали миражи, а ветра-кардим, поднимавшие в пустыне песчаные бури, на море устраивали шквалистые нагоны воды и закручивали смерчи. А напасть на буколов с суши… Хм. Сначала надо найти эту самую сушу! Твердая земля в Буколии была наперечет – несколько холмиков, сухие клочки там, сям… Было, правда, несколько островов, на них сажали овощи и сеяли ячмень, но в половодье их не увидать. Вот, схлынет вода, и они покажутся, выставят плоские спины с осевшим жирным илом – придет пора устраивать грядки…

Как воевать в таких условиях? Трирему не пошлешь – застрянет в наносах. И когорты не пройдут – потонут. Или в топях засосет. Вот так буколы и жили…

– Сергий! – прокричала Неферит с соседнего сехери. – Видишь пирамидку?

Лобанов глянул на восточный берег. Плоская равнина укатывалась до горизонта, где-нигде пучась холмиком. На отлогом бережку, там, куда не доставала вода даже в самый разлив, чернела пирамида, сложенная из необработанных камней.

– Протока должна быть строго напротив пирамиды! – прокричала девушка, вытягивая руку к берегу западному.

Сергий перевел взгляд. Берега на западе, как такового, не было, просто из воды поднимались заросли донакса, наполняя воздух шелестом – будто многие тысячи читателей собрались в одном месте и лихорадочно листают страницы. Отдельными купами вздымались стебли папируса, качая метелками повыше камышей. Заросли скрадывали простор, а с низкой палубы сехери не рассмотришь унылую равнину Дельты.

– Пирамиду видишь? – спросил Сергий Кадмара, сидевшего за рулевым веслом.

Тот оглянулся на тот берег, повернул голову снова и кивнул.

– Правь от нее строго на запад!

Кадмар взял курс, и повел сехери. В скрытую протоку он вписался с первой же попытки – в этом месте две отмели расходились, промытые стоком, и небольшое суденышко получало шанс проскользнуть, не прилипнув днищем к липкому илу. Грести в тростниковых чащах смысла не имело, пришлось веслами отталкиваться, используя их на манер шестов. Сехери проплывал дистанцию рывками, острым носом раздвигая упругие зеленые и бурые стебли. Остальным «кораблям эскадры» было полегче, они шли как у ледокола на проводке.

– Сергий! – снова зазвенел голос Неферит. – Продвигайся вперед еще на две длины корпуса, и резко заворачивай к северу!

– Понял!

Сехери выплыл на чистую воду – коридор между стенами тростника и папируса локтей в пятнадцать ширины. Сергий пригляделся, вычислил момент, и резко махнул рукой Кадмару. Тот переложил руль. Весла с правого борта табанили, весла с левого вспенили темную воду, и сехери плавно развернулся носом к северу. Корма чиркнула по чему-то твердому. Скала? Даже не верится, что в здешней хляби может быть что-то основательное…

Постепенно к звукам, издаваемым камышами, прибавлялись птичьи крики. Прибавлялись, прибавлялись, пока не заглушили их окончательно. Птицы плыли и парили в несколько горизонтов – дикие гуси и утки гоготали и крякали, рассекая воду озерец, зеленую от покрывшей ее ряски. Между ними, похожие на огромные белые лотосы, проплывали важные лебеди, «двойками» изогнув шеи. То тут, то там в камышовых стенах открывались прогалы, вода растекалась протоками и цепочками озер, или кисла на болотах. Клювастые пеликаны устилали топкие места белоснежными гатями, ярко-розовые фламинго месили болота, переступая ногами-ходулями. Между гламурными красавцами вышагивали белые цапли.

Над камышами вились, пронзительно крича, чайки и морские ласточки. Перелетные одиночки – жаворонки, пеночки, зяблики, – собирались в огромные стаи и гонялись за насекомыми, словно задавшись целью очистить Дельту от мошек и букашек. Повыше насекомоядных парили орлы-могильщики, а еще выше, под облаками неподвижно висели ястребы, высматривая тех, кто проходил естественный отбор на «троечку».

И все это пернатое царство орало, пищало, чирикало и цвирикало, хлопало крыльями и щелкало клювами. Тесно было в воздухе. Вот пеликан с рыбой в зобу тяжело потянул над водою. Его собрат по виду и семейству, вспугнутый людьми, разбежался, шлепая лапами по тинистой воде, и взлетел. И сослепу сбил собрата. Тот кувыркнулся в воду, топорща перья и роняя добычу, а пеликан-перехватчик врезался в камыши. Отсмеявшись, Сергий сказал Искандеру:

– Буколов не трогать, если сами не нападут! Мы устраиваем облаву на Зухоса, а этих и так загнали! Передай, там, по эстафете: «Стрелять только по моей команде!»

Днем позже ему пришлось отдавать эту команду, а пока эскадра сехери выплыла на широкую и прямую протоку, по обе стороны которой тянулись участки возделанной земли, мочажистой, но не топкой. Деревья росли только на межах – кипарисы, мимозы, миртовые деревья. На одних полях зеленели лен и пшеница, на других золотился дозревающий ячмень второго посева. Земледельцы копошились вдоль канала, вычерпывая воду скрипучими «журавлями». По слякоти бегали голые, с ног до головы измазанные дети, копошились по хозяйству женщины в желтых, красных или белых туниках без рукавов.

Кончался месяц хойяк, воды Нила достигли самого высокого уровня и начинали убывать. В садах собирали плоды тамариндов, финики и оливки. Деревья зацвели во второй раз. Из-за рощи финиковых пальм, по стволам которых лазали сборщики, выглянул высокий дом необычной архитектуры – первый этаж представлял собой объемистый белый куб, на нем покоился еще один «кубик», поменьше размерами и красного цвета, а венчал всю конструкцию третий этаж, самый малый и такой же коробчатый. Синего цвета. Российский триколор – только вверх ногами.

Местные жители на проплывавшие сехери внимания обращали мало. Плывут? Ну, и пускай себе плывут! Им-то что за дело? Лишь бы не трогали…

Это поселение с древним названием Иму-Пеху, затерянное на просторах Дельты, было последним перед самой Буколией. Неферит оказалась хорошим проводником – она точно указывала протоку, в которую следовало свернуть, помнила, что на Круглом озере надо плыть у самого южного берега, а озеро Царское преодолевают по середине, описывая римскую «S».

Заночевали в заброшенном храме богини Маат. Сехери вытащили носами на сушу, у полуразрушенного пилона, а во внутреннем дворе разожгли костер – даже египтяне-добровольцы не посчитали такую вольность богохульством. На ужин наловили рыбы и сварили уху в десяти котлах, чтобы хватило всем. Дохлебали ушицу, когда на небе высыпали звезды.

– Это Эсхмун! – сказал Эдик, тыча пальцем в Полярную звезду. – А вон та зовется Сотис, звезда Изиды, Сириус по-нашему… Да, Уахенеб?

– Наполовину… – отмолвил Уахенеб, зевая. – Это не Сотис, и вообще не звезда… Это Пенетер-Дэва, которую эллины называют Веспер, а римляне – Венерой…

– Ну, и ладно… – сказал Эдик. Хорошо подумав, он откусил от лепешки и выгреб из котла остатки разваренной рыбы. – Эх, хлебца бы! Настоящего!

– Ржаного! – с вожделением простонал Сергий.

– Да-а… – сожмурился Гефестай. – Это б ничего, так, было…

– А я б картошечки щас умял… – проговорил Искандер мечтательно.

– С селедочкой! – плотоядно облизнулся Эдик. – С лучком!

– Вот, Америку откроешь, – усмехнулся Сергий, – и накопаешь мешочек!

Друзья, не сговариваясь, вздохнули.

– А я первые месяцы без курева страдал, – признался Гефестай. – Ну, не могу – тянет и тянет! Как я себя клял, что сигарет не захватил… Ведь была у меня такая мысль, хотел же блок «Мальборо» купить, и поленился. Нет, там вроде перерыв был… А, какая теперь разница!

– Ты сколько раз бросить пытался? – ухмыльнулся Искандер. – Вот, и завязал!

– Все равно… Курнуть бы!

Сергий поднялся, отставил в сторону пустой котел, и подбросил в огонь сухих веток.

– Дозорных выставил? – спросил он Искандера.

Тот молча кивнул, не отводя от костра задумчивого взгляда.

– Ну, ладно мы, – сказал Гефестай, – это наше время, хоть мы и выросли в вашем! А вот ты как? Привык? Или скучаешь?

Роксолан пожал плечами.

– Привык, наверное… – проговорил он. – Знаете, что в этом времени самое непривычное? Такое, что надо или родиться здесь, или вжиться? Отношение к самому времени! Мы же как ТАМ жили? Мы всю жизнь спешили. Торопились жить! «Скорее, а то опоздаешь в школу!» Бегом за автобусом! Вверх – на лифте, вниз скачешь через три ступеньки! В толпе снуешь, как чемпион по спортивной ходьбе! Быстрее, быстрее, быстрее… Застрянешь, бывало, в пробке на полчаса, и весь салон готов исцарапать, и гадов-прохожих передушить. Вскакиваешь по будильнику, моешься по-быстрому, одеваешься наскоряк… Заскочишь по дороге в кафешку, перехватишь гамбургер, и – рысью на работу. А там запарка! Хватаешься сразу за три телефона, на этого обалдуя Эдика орешь…

– Но-но-но! – строго сказал Эдик. – Я бы попросил!

– Обойдешься, пролетарий… – улыбнулся Сергий, – Мечешься по всему городу – то запчасти ищешь, то с налоговой разбираешься, то кредит в банке выбиваешь… С девушкой познакомишься в клубе, станцуешь разок, потискаешь, и бежишь такси ловить – к ней на квартиру, или к себе… И вся любовь! Некогда даже прогуляться, побродить по вечернему городу, повздыхать на луну… Нет, надо поскорее, чтобы секс, и забыться до утра. А с утра гонка по новой…

– А здесь ты уже не торопишься? – спросил Эдик с закрытыми глазами.

– А куда? – хмыкнул Сергий. – Здесь вообще никто не торопится жить – здесь просто живут. Я это впервые понял там еще, в Парфии, когда нас к морю вели через пустыню. Верблюды ступают, как в замедленной съемке, колеса повозок еле крутятся, а никто не спешит. Все спокойны, веселы. Года два назад, окажись я здесь я бы уже, наверное, извелся весь от такой неторопливости! Плывем себе, гребем помаленьку… Стемнело – пристали к берегу, переночевали, и опять поплыли… Я б тогда от злости Эдика покусал бы… Во! – уливился Лобанов. – Смолчал! Что это с ним?

– Эдик спит! – хихикнул Искандер.

– Ну, раз пролетариат почивать изволил, то и нам пора бай-бай.

– Споки ноки… – пробормотал Эдик и завернулся в одеяло – ночами было прохладно.


С утра сехери вторглись в пределы Буколии. Никаких ясных примет не замечалось, граница была размыта и условна, но ее хорошо чуяло нутро – у Сергия внутри екало. Страху было мало, а вот напрягу – хоть убавляй. Мышцы костенели будто сами по себе, и волосы топорщились. Роксолан раз за разом чувствовал чужие взгляды, недобрые и опасные. Буколы были у себя дома, они выучили наизусть расположение всех проток и бесчисленных озер, знали кратчайшие пути, могли напасть в любое время и скрыться в лабиринте водных дорог.

Раза два в перспективе мелькнули лодки с высоко загнутыми носами и кормами, вязанные из папируса, оседланные полуголыми людьми. Взмах веслом – и лодки растворялись в тростниках.

Перед самым полуднем сехери поплыли вокруг островка, на редкость сухого и покрытого травой. Донакс рос лишь по берегу, окаймляя «участок суши, со всех сторон окруженный водой».

И тут начали происходить события. Из ближних проток повалили папирусные лодки буколов, потрясавших копьями и вопивших на все голоса. Небольшой отряд лучников, залегших на островке, тоже начал боевые действия – натянулись десятки луков, и по добровольцам полетели стрелы.

– К берегу! – заорал Сергий, подставляя щит – стрелы протарабанили, втыкаясь в вощенную кожу. – Искандер! Иоанн! Эзана! Займитесь лодками!

Раздраженно обломив пойманные стрелы, он едва успел отбить щитом пущенное в него копье. Копье ушло в воду.

Сехери с ходу врезался в камыши, раздвигая их, как шторы, и являя взгляду стрелков-буколов. Пара нубийцев, сидевших ранее на веслах, вскочила и вскинула луки. Сергий едва удерживал их в темпе своего восприятия – черные руки нубийцев так и мелькали, выхватывая стрелы, накладывая их на тетивы, оттягивая, спуская… Первая стрела только-только входила буколу между ребер, прорывая кожу с тупым чмоканьем, а уже вторая была на подлете, третья слетала с лука.

– К бою! – крикнул Лобанов, и спрыгнул в мелкую воду. Ноги погрузились в теплый ил до щиколоток.

С полсотни добровольцев высадилось на островок, и очень вовремя – буколов-стрелков уничтожили быстро, но тут им подошло подкрепление. Больше сотни «волопасов» показалось из-за камышей – босых, заросших, в одних набедренных повязках, с копьями наперевес.

– Мечи к бою! – приказал Сергий. – Щиты сбить! Теснее! Эзане прикрывать с тыла!

С левого фланга на буколов наступали добровольцы-египтяне, выкрикивая:

– Аату! Аату![57]

С правого неприятелю грозили эллины. Но буколы не пугались мечей, надеясь взять числом, навалиться массой и раздавить. Не вышло!

Буколы набежали, наконечники их копий плясали в воздухе, описывая круги и восьмерки. Сергий ударом щита отвел от себя то копье, что угрожало справа, а левое перерубил кепешем. Обратным движением меча он взрезал брюхо самому копьеносцу. Букол упал и скрючился, а тот, кто бежал за ним, споткнулся об умирающего, и растянулся на травке, роняя копье. Острие кепеша резануло его по шее, почти напрочь отделяя голову.

Следующего букола Сергий оглушил щитом, и Акун, поспешавший следом, проткнул копейщика мечом. Тут на Лобанова навалилось сразу трое, вовсю орудуя короткими копьями с широкими и длинными наконечниками.

– Я беру того, что справа! – крикнул Регебал, взмахивая клинком.

Сергий сосредоточился на двоих оставшихся. Сделав обманное движение, он проскользнул между буколами. Правого, чья рыжая борода веником была испятнана клочками седины, Роксолан ударил щитом в лицо. Букол упал. Сергий наступил ему ногой на горло, и развернулся к левому, отбросившему копье и замахивавшемуся секирой. Укол подмышку остановил замах, секира выпала из омертвевшей руки и оттяпала буколу пальцы на ноге, но боли он почувствовать не успел – Сергиев кепеш вошел ему под ребра, доставая сердце.

Иногда Лобанов сам себе поражался: до чего же просто, оказывается, причинять смерть! Раньше он хоть оправдания находил – самозащита, то, се, – а теперь даже совесть помалкивает, не угрызает. Видимо, признала его неудобоваримым…

Буколы дрогнули. Потеряв больше половины бойцов, они оказались перед выбором – умереть или бежать. Надо ли говорить, что смерти, даже почетной, не захотел никто? Буколы драпали вприпрыжку, с берега перескакивали на свои лодки-поплавки, и бешено работали копьями, отталкиваясь ими как шестами. Выплывая из-за островка, сехери Гефестая на полной скорости столкнулось с одной из папирусных лодок. Лодка упруго качнулась, загибая и разгибая «рога» носа и кормы, а ее экипаж одновременно скинуло в воду. Буколы забултыхались, но на борту сехери не было свободных мест… Зато были свободные стрелы. Упругие нубийские луки защелкали, посылая длинные стрелы, похожие на остроги. Вопли утопающих начали стихать, а по мутной воде пошли красные разводы.

– Раненые есть? – крикнул Сергий, оглядывая поле боя.

– Есть… – простонал доброволец Филотас. – Меня легко…

– Сейчас мы!

По берегу уже бежали девушки Кадешим. Отправив на тот свет энное количество буколов, девицы переквалифицировались в сестер милосердия.

Лобанов поспешил к сехери, надо было глянуть, каковы успехи на воде.

– Все на борт!

Гребцы мигом попрыгали на скамьи, разгоряченные боем, бросили мечи под ноги и ухватились за рукоятки весел.

– Искандер! – заорал Сергий.

– Тута мы! – крикнул в ответ Эдик.

– Все в порядке?

– Все хорошо и даже лучше!

Сехери Сергия обогнуло островок, и прибилось к другим корабликам «эскадры». Добровольцы оживленно переговаривались, а поодаль, качаясь на мелкой волне, медленно крутились папирусные лодки. Их желтые «палубы» были выпачканы кровью, кое-где торчали стрелы, поперек одной лодчонки, свешивая ноги по одну сторону, а руки макая в воду с другой, лежал труп букола.

– Удрали? – хмуро спросил Сергий.

– Удрали! – охотно ответил Эдик. – Гребли со свистом!

– Ладно… Неархос! Или кто там с букциной… Труби сбор!

Эллин в дальнем сехери приподнялся, вешая на плечо букцину, трубу, скрученную в баранку, и вострубил. Подгребли остальные сехери, сплылись, стукаясь бортами и путаясь веслами.

– Все живы-здоровы? – спросил Сергий. – Раненых прошу потерпеть – постельный режим обеспечить не могу пока!

– Ничего! – донесся бодрый отклик. – Мы народ терпеливый!

– Вот и отлично… Следуем дальше! Не разбредаться! И бдите! На вторую атаку буколы не скоро осмелятся, но все равно – оружие далеко не прячьте! Вперед!

Сехери расплылись, и гребцы навалились на весла.


Потянулись пустынные, но явно обитаемые места – болотистые пастбища, где в грязи валялись бычки-двухлетки, крошечные огородики и лоскутики полей, засеянных ячменем и пшеницей. Жилища буколов – шалаши из тростника или лачуги из плетеных веток, обмазанных илом, – прятались в камышах, поднимавшихся на высоту в два человеческих роста, и угадывались лишь по протоптанным проходам, открывавшим часть стены или грязную тряпку, заменявшую дверь.

А потом, за очередным поворотом извилистой протоки, открылась «столица» Буколии – большое мелкое озеро, где сбились в кучу лодки и большие барки, плоты и полупритопленные «поплавки» из старого, растрепанного папируса. Вся эта «недвижимость» держалась за вбитые в дно колья, отдельные посудины связывались между собой мостиками и трапами, а с плотов на борта барок вели приставные лесенки. И повсюду – на плотах и лодках – копошились люди, чьим уделом было жить в вечной сырости, в запахах гнили и вонючего ила. Но жизнь и здесь требовала своего. Вон, по перекошенной палубе ковыляет, переваливаясь, беременная женщина. Голые мальчиши бегут по сухому бережку и делят улов, вырывая друг у друга из рук жирные рыбины. На веревках, протянутых над баркой, сушится белье. Мужик в грязной схенти плетет циновки, а двое других цепляют их на кривую раму из жердей – то ли перегородку мастерят, то ли стену «дома». На сухом месте не протолкнуться – хижины из ила лепятся впритык, смыкая узкие проходы до ширины в локоть. Впрочем, проблема ожирения и лишнего веса буколов вряд ли касается…

– Где моя пальмовая ветвь? – проговорил Сергий с отвращением, и Эдик торжественно протянул ему перистый лист финиковой пальмы.

Лобанов поднял его повыше, чтобы всем было видно, и буколов, выглядывавших из своих нор, стало побольше. Эти отверженные выползали на солнышко, одетые порой даже не в тряпье, а обматывая чресла ремешками с пучками трав или прихватывая поясками передники-плетенки. Буколы не выглядели особо грязными, а нестриженные волосы они укладывали в прически с помощью воды – мочили шевелюры и приглаживали. Или стягивая волосы пучком на затылке, как Искандер.

– Уахенеб, – тихо позвал Сергий, – давай ты! Я в египетском ни бэ, ни мэ!

Фиванец кивнул и провозгласил:

– Мы пришли с миром! И вовсе не надо было встречать нас копьями! – он обернулся к Сергию и сказал по-латыни: – Давай, говори, а я переведу.

Роксолан кивнул и громко сказал:

– Никого из вас наши мечи не тронут! Мы пришли, чтобы забрать только одну жизнь – жизнь Зухоса, врага народа римского, египетского, эллинского, иудейского!

Толпу буколов, сгрудившихся на берегу, растолкал коренастый мужик в относительно целой тунике. Он подбоченился и сказал:

– А мы не те, не другие и не третьи! Мы сами по себе!

– Зухос нам помогал! – провопила худая, оборванная женщина с плоской грудью.

– Все, кто к нам приходили раньше, – подхватил длинный и тощий старик, – все приходили с оружием! Один только Зухос явился с мешками муки!

– Я в первый раз хлебца попробовал! – прошамкал другой старпер, обвисший на клюке.

– Что он вам плохого сделал?! – заголосила растрепанная девица с легким намеком на бюст.

– Я скажу! – гаркнул Сергий. – Зухос убил главного жреца в храме Амона, что в Мемфисе! Зухос убил ни в чем не повинную девушку в Уасете! Зухос угнал и разграбил священную барку Амона!

Первые два обвинения буколы выслушали в мрачном молчании, но известие об угоне «Усерхат-Амон» было встречено взрывом негодования.

– Ложь! – проблеял беззубый старпер.

– Врете вы все! – вопила девица с нулевым размером.

Толпа лишь вторила им.

– То, что я сказал, – правда! – грянул Лобанов. – Зухос обворовал барку Амона, а на снятое золото купил оружие, чтобы всучить его вам, дуракам, и послать умирать, добывая для этого убийцы-добряка власть и славу!

– Ло-ожь!

– Нет, это правда! – воскликнула Неферит. – Привет, Аменет! Привет, Тени и Эсе! Вы все знаете меня, и помните – я никогда вас не обманывала! Я лечила ваших детей, я кормила старую Аснат, когда у нее не осталось родичей! И я свидетельствую – все, что сказал этот человек, – она указала на Лобанова, – правда!

Буколы взревели. На глазах происходил раскол – приверженцы Зухоса упрямо качали головами и отворачивались от неприятного, прочие, уверовавшие в правоту Сергия, горячились и махали руками.

Коренастый поднял руку, утишая толпу.

– Чего ты хочешь от нас? – спросил он Лобанова.

– Ничего! – отрезал Сергий. – Просто не мешайте и не устраивайте пакостей! Больше от вас ничего не требуется! А если кто надумает помочь, то мы заплатим, не обидим!

Толпа, насладившись зрелищем, начала расползаться…


– И что теперь? – осведомился Эдик, когда контуберний сбился в кучу.

– Теперь? – механически переспросил Сергий. – Теперь будем ждать помощничков! Одним нам не управиться…

– Ты уверен, что на твою наживку клюнут? – поинтересовался Искандер.

– Клюнут, – проворчал Лобанов, – куда денутся… Тут нищета страшная, а Йосеф мне вон что оставил… – Он с усилием поднял кожаный мешочек, туго набитый серебряными денариями. – Я сначала поотнекивался, конечно, а он и говорит: «Буколов, говорит, сталью не одолеешь, а серебром – запросто!» Я и взял… Так, ну ладно… – Сергиев тон стал деловитым. – Располагаемся!

Добровольцы повытаскивали все сехери на берег, огородив ими на манер частокола участок, заросший тростником. Сам тростник вырубили под самый корешок и сплели из него циновки. Часам к девяти циновки постелили на жерди, подпертые кривыми столбами, и получились навесы. Под одним дымили очаги и булькало варево в котлах, под другим отдыхали свободные от дежурства – чистили оружие, точили мечи, починяли щиты. А под третьим Неферит и девушки Кадешим устроили госпиталь, причем лечили всех – и своих, и буколов. Под конец добровольцы напряглись и соорудили наблюдательную вышку – кривоватую и косоватую, но зато с ней было далеко видать. Те из буколов, что посмелее были, даже в очередь выстраивались, чтобы слазить на вышку и впервые глянуть на свою вотчину под новым углом зрения – сверху. Патрули добровольцев бродили вокруг «столицы», по межам вкруг полей, отыскивали тайные тропки и вообще – знакомились с местностью.

Так, в хлопотах и заботах, прошел день. Стемнело разом, будто солнце задули, как лампу. Ярко разгорелись костры, высвечивая провисшие плетеные потолки и лица сидевших воинов. Сергий, сказав: «А ну его все к Орку!», бросил изображать из себя коменданта крепости, и подсел к костру. Подошла Неферит, присела рядом.

– Все знал, пока до Буколии добирались, – пробурчал Роксолан, – все понимал… А теперь что? Сидеть и ждать? А почему здесь? Почему не устроить засаду там, где нет скопления буколов?

– Не получится, – вздохнула Неферит, и погладила свои руки, – слишком много дорог. Ты можешь засесть, перекрыв одну протоку, а Зухос проплывет по соседней, в двух локтях от тебя, и вы даже не заметите друг друга. Здесь – конечный пункт. И он один. Буколы рассеяны по всем этим болотам и зарослям, их шалаши даже местные могут не обнаружить, а пришлому вовек не собрать «волопасов» – жизни не хватит, чтобы все обойти…

– Так у них тут как бы центр? – поинтересовался Сергий. – И правители есть?

– Буколами правят старейшины. Изредка они собираются на совет. Так было в месяце паопи, когда они выбрали Зухоса военным вождем, и мне пришлось бежать…

– Тогда они могут и предупредить Того-Кто-Велит… – задумался Сергий.

От «стены» из примкнутых сехери к костру подошел часовой Кратер, и сказал, почтительно обращаясь к Лобанову:

– Там… этот… букол. Хочет видеть самого главного…

– Давай его сюда! – оживился Сергий.

Кратер подвел к костру худого и жилистого молодчика в замызганной схенти и в куртке-безрукавке из коровьей шкуры.

– Слушаю тебя, – сказал Сергий.

Молодчик поклонился, и заговорил на корявой латыни:

– Про то, что… что заплатят… ну, если мы поможем… это как – правда?

Лобанов молча запустил руку в мешок, и показал буколу горсть серебряных монет.

– А что… – букол сглотнул всухую, не отрывая взгляда от динариев. – Что делать-то?

– А ничего! – усмехнулся Сергий. – Просто смотреть, слушать, а потом тайно докладывать, что видел и что слышал. О чем говорят буколы, как к нам относятся, что думают о Зухосе. Если старейшин подслушаешь – вдвое больше получишь. А главное – надо следить, когда появится Зухос. Я должен знать заранее, где он, откуда направляется, когда прибудет, сколько с ним людей, как вооружены. Понял?

– Понял, – кивнул букол. – Я согласен!

– Держи тогда, – и Сергий положил буколу на ладонь серебряную монету с профилем кого-то из императоров. Монета моментально исчезла, зажатая потными пальцами – даже четыре грамма серебра для букола были великим сокровищем.

– Как звать хоть? – спросил Сергий.

– Меня? – отвлекся букол от сладких грез. – Имтоур.

– Ступай, Имтоур, и гляди в оба. Да, и помни – кто первым донесет мне о появлении Зухоса, получит двадцать пять динариев.

Имтоур вытаращил глаза, не в силах вместить в воображении такую гору серебра.

– О-о… – только и смог он выдохнуть. – О-о…

И ушел. А потом… Еще луна не успела взойти на небосклон, а Сергий уже выплатил аванс тридцати с чем-то «агентам», поклявшимся верой и правдой служить за серебряные кружочки…


Ночью Лобанов внезапно проснулся – ему почудился крик Неферит. Он открыл глаза и долго прислушивался, однако вокруг стояла тишина – едва слышно потрескивали веточки в костре, хлопали крыльями ночные птицы, бубнили дежурные за корпусами сехери, и шуршал камыш. Сергий успокоился и заснул опять. Разбудил его шум и гневные голоса девушек Кадешим.

Лобанов нахмурился и сел, думая спросонья – не обидели ли девушек нахалы-добровольцы? Но тут к нему пробился Имтоур и громко оповестил:

– Старейшина Мерион украл Неферит!

– Как украл?! – подхватился Сергий, и налапал калиги. Обулся, вскочил, потянулся за перевязью с мечом. – Говори толком!

– Ну, я… это… – заговорил Имтоур, волнуясь. – Ты ж говорил, чтоб старейшин подслушать… Я и подслушал… Филопатр встретился с Неферит – там, на развалинах старого храма, его люди набросились на нее, скрутили и бросили в лодку!

– Ладно! – сказал Сергий раздраженно, поняв, что толкового рассказа не добиться. – По дороге расскажешь! Искандер! Эдик! Гефестай!

Контуберний ухватился за борта сехери и сволок его в воду.

– Полезай! – коротко обронил Сергий, хватая весло, – и рассказывай по порядку.

– А куда плыть-то? – сердито осведомился Эдик, устроившийся на корме.

– Вот так! – показал Имтоур на протоку, скрывавшуюся в камышах.

– Филотас! – крикнул Лобанов, оборачиваясь к берегу. – Шли за нами еще пару сехери!

Филотас, недавно сменившийся с дежурства, понятливо кивнул.

– Утреннюю зарядку, – пробурчал Роксолан, усаживаясь, – начнем с гребли. Взялись!

Сехери скользнуло по мутной воде, и вышло в озерко, полное черной воды. Впрочем, разглядеть цвет воды было нелегко – всю поверхность озера покрывали белые лотосы.

– Ну, вечером я спать лег, – повел свой рассказ Имтоур, – а поздно ночью проснулся, смотрю, а в доме у Филопатра лампа горит, и тени ходят. Я туда…

– Филопатр – это кто? – перебил «агента» Сергий.

– А это старейшина наш! Его Зухос своим сделал… этим… как его…

– Заместителем?

– Во-во! Заместителем! Сказал, чтобы Филопатр, пока его не будет, следил тут за всем… Ну, вот. Подошел я поближе, и слышу голоса. Вроде как Филопатр сговаривается с кем-то, встречу назначает у старого храма. Выходит, и в лодку – шасть! И погреб! Я за ним… Старый-то храм далеко, сами увидите, я и думаю, чего это Филопатру приспичило ночами в такую даль шляться? А потом гляжу – батюшки! Этот то, ну, кто к Филопатру приходил, сам Торнай! Первый человек у Зухоса!

– Что ж ты сразу нас не разбудил? – рассердился Искандер.

– Так, а о чем говорить-то? – растерялся Имтоур. – Может, Торнай вообще теперь сам по себе! Мало ли…

– Ладно, – отмахнулся Сергий, – дальше давай.

– Ну, вот… – подуспокоился Имтоур. – Плывем мы дальше. Филопатр с Торнаем впереди гребут, я сзади. Приплываем мы к старому храму, а там уже кто-то есть. Я присмотрелся – Неферит! Стоит, поджидает. Увидела Торная, дернулась и спрашивает Филопатра: «Что это значит? Мы, говорит, договаривались один на один встретиться!» А Филопатр хихикает, руки потирает, и говорит: «Планы, говорит, изменились. Наш вождь возвращается, и хочет видеть кого-нибудь из друзей Сергия Роксолана! Я, говорит, сразу о тебе подумал. Кого ж, говорит, я еще сюда бы вызвал? Я ж их не знаю никого!» Неферит кричит: «Подлая скотина!» и хлещет Филопатра по щекам, но тут из-за развалин выскакивают трое мужиков и хватают ее. И тащат в лодку. И Торнай с ними. И уплыли… А я за вами сразу! Вот… Все.

Имтоур боязливо посмотрел на Сергия. Лобанов молча сунул руку в мешочек, отсчитал двадцать пять динариев и протянул Имтоуру. Букол, не веря своему счастью, принял награду в подставленные ладони.

– Держи! – сказал Сергий. – Ты их заработал. Показывай путь!

Сехери заскользило из протоки в протоку, выписывая причудливый зигзаг, и вышло к широкому плоскому мысу, на котором выделялись очень старые стены святилища, поднимавшиеся до высоты человеческого роста, и три колонны, упиравшие в розовое небо резные капители.

– Вот здесь они встретились! – возбужденно крикнул Имтоур, в десятый раз перепрятывая монеты.

Сергий глянул на примятую траву, и еще сильнее погреб, толкая сехери по гладкой воде, в которой отражалась розовая заря и темнеющее небо на западе. И стена камышей по обе стороны протоки. Внезапно поднялся ветер, задувая с севера, и водную гладь зашершавило, зеркало стало кривым и размазало изображение, рассыпало его на отдельные паззлы. Молчавшие камыши зашелестели, зашуршали, закачали метелками.

– А этот Торнай, – спросил внезапно Гефестай, – он кто, вообще?

– А он вместе с Зухосом пришел, – охотно поведал Имтоур, любовно поглаживая пояс, утяжеленный серебром. – Его зовут Торнай сын Герая, он из далекой страны Индии!

Сергий обернулся на изумленного и огорченного Гефестая.

– Думаешь, земляк? – спросил он.

– Думаю… – хмыкнул тот. – Уверен! Только у кушан была такая привычка – эллинских богов по-своему переиначивать, и давать их имена детям. Гефестай – это в честь Гефеста, а Герай…

– В честь богини Геры, – договорил Искандер.

– Вот именно… Встретились, называется! Нашел земляка…

– Да он, может, и не виноват, – заговорил Кадмар, тягая весло. – Может, на него, как и на меня, Зухос проклятье наложил…

– А мы это проверим! – осклабился Сергий, ощущая, как под туникой перекатывается по груди висящий на шнурке флакончик со «средством Тота».

Солнце медленно поднималось, протягивая тени и будя птиц, а протока все вилась и вилась, втягивая сехери в зеленый лабиринт.

– А мы правильно плывем? – нахмурился Сергий. – Не разминемся?

Имтоур, таявший от прикосновения к динариям, вздрогнул, и поспешно ответил:

– Нет-нет! Тут одна дорога на три схена, а то или на мель сядешь, или в болоте завязнешь. Еще пара стадий, и выйдем к Комариной плеши.

– Это еще что за диво? – задрал брови Искандер.

– А это остров такой, плоский совершенно, и сухой. Увидите!

– Вижу! – вскинулся Эдик.

– Нет, – покачал головой Имтоур, – далеко еще…

– Лодки вижу! Две!

– Напряглись! – процедил Сергий.

Контуберний погреб так, что иная сборная позавидовать могла. А вот лодки, замеченные Эдиком, плелись потихоньку, словно на прогулке. Камыши вокруг зашуршали как-то по-особенному. Сергий краем глаза заметил их желто-бурый цвет – заросли донакса стояли сухие. Молодая поросль зеленела, пробиваясь к свету, но старые растения не пускали ее, затеняя мертвыми листьями.

– Заметили! – пропыхтел Гефестай.

Сергий пригляделся – на лодках впереди зашевелились, весла пошли работать быстрее.

– Там Неферит! – возбужденно сказал Эдик. – Я ее вижу!

Лодки похитителей внезапно развернулись носами к острову, показавшемуся слева.

– Комариная плешь! – воскликнул Имтоур.

– Вперед! – выдохнул Сергий, откидываясь в мощном гребке.

Похитители поспешно покидали лодки и выбирались на берег. Среди их схенти Сергий с радостью заметил тунику Неферит.

– Ага! – воскликнул Эдик. – Попались! Ну, щас вам будет…

Сехери с размаху въехала носом на глинистый берег Комариной плеши, и контуберний запрыгал на сушу, хватаясь за рукоятки мечей. Земля под ногами была удивительно сухой и пыльной, что для этого времени года было удивительно – в Дельте привычней слякоть, топь и хлябь. Сергий припустился бежать, с удовольствием напрягая ноги, утомленные неподвижностью сидения в сехери. Похитители мелькали впереди, шарахаясь из стороны в сторону – видать, опасались стрелы в спину.

– А ну, стоять! – заорал Эдик.

Один из похитителей обернулся, и показал меч.

– Ах ты, гад! – возмутился Чанба.

Впереди замаячили кустики, но бежавшие от контуберния и тащившие с собой упиравшуюся Неферит не скрылись за редкой порослью. Они вдруг остановились и развернулись, блистая обнаженными мечами и белозубыми улыбками. В улыбках угадывалось злобное торжество. «Наверное, до своих доскакали!» – заподозрил Сергий, но скорости не сбавил.

Добежав до похитителя, топтавшегося на полусогнутых и разведшего руки, сжимавшие кинжал и меч, Роксолан качнулся вправо, а меч перекинул в левую руку. Похититель, рослый парень со смуглой кожей и полными губами – мулат? – растерялся на долю секунды, не зная, какой линии атаки держаться. Сергий сделал выпад, мулат тут же отбил удар, и раскрылся, полагая, что под нож противник не полезет. Зря надеялся! Сергий ударил правой, стягивая пальцы на руке в наконечник копья, и вонзил их кончики мулату в горло. Кинжал блеснул, отбивая смертельный удар, но рука убралась мгновенно, а второго взмаха уже и быть не могло – мулат падал замертво.

На мгновенье Лобанов обернулся, и обрадовался – в полустадии от него бежали девушки Кадешим, а на берег высаживались добровольцы с двух сехери.

– Сергий! – крикнула Неферит, и Лобанов резко обернулся.

Паллакида почти освободилась, врезав одному из похитителей в пах, но другой крепко держал ее за руку. Сергий разогнался, оттолкнулся и совершил тройной «прыжок кота», махом одолевая дистанцию в двадцать шагов. Бородатый похититель, выкручивавший Неферит руки, так и не понял, кто его убил – он умер сразу.

Роксолан выдернул меч, застрявший в теле бородача, и подхватил другой рукой оступившуюся Неферит. Чмокнув растерянную и разгневанную жрицу в щечку, Сергий подтолкнул ее к берегу.

– Беги! И жди нас! Мы скоро!

– Там Зухос! – крикнула Неферит.

– Тем лучше! – осклабился Сергий.

Неферит убежала, а на Роксолана выбежал сразу десяток человек, вооруженных мечами, со шкурами львов и леопардов на плечах. В их глазах не было страха и опасения за свою жизнь, а лишь одно желание – убивать по приказу хозяина. О, это были опытные, весьма опытные бойцы! Мигом окружили они Сергия, заходя ему за спину. Лобанов завертелся, кроя мечом воздух во всех направлениях, помогая себе свободной рукой и обеими ногами. Его клинок рассек бок одному из напавших, но тут двое повисли у него на руках. Сергий располосовал одному ногу от бедра, другого звезданул локтем так, что сломал пару ребер но это слуг Зухоса не остановило. А тут подпрыгнул третий, занося кривой кинжал…

Роксолан увидел, как мчавшаяся к нему Саджах выбросила вперед обе руки, словно насылая колдовской морок. Два метательных ножа блеснули и вошли по рукояточки в борцовские шеи схвативших Сергия. Из-за спины Саджах выскочила Сара, и метнула нож, воткнувшийся в глаз третьему слуге, так и умершему – со вскинутым кинжалом в руке.

– Спасибо! – крикнул Сергий, стряхивая с себя цепкие руки трупов.

Подхватив меч, он кинулся за кусты и увидел большие папирусные лодки с бортиками из тонких вязок тростника, загруженные сверкающим на солнце оружием. Частьдоставленного груза валялась на берегу – щиты, мечи, шлемы, копья, – все роскошно отделанное, в золоте и каменьях. А одна лодка удалялась. На ней был виден лишь один гребец, с бешеной скоростью орудовавший веслом. Лодка рыскала, и быстро уплывала, скрываясь за желто-серой стеной иссохших камышей.

– Это Зухос! – провопил Имтоур, выскакивая следом. – Он уходит!

– Врешь, – прохрипел Сергий, – кидаясь к папирусной лодке, – не уйдешь! Искандер! Эдик! Кто здесь – сюда!

На зов его подбежали Эдик, Акун и Регебал. Без долгих разговоров они расхватали весла и оттолкнулись от берега, загребли. Пятым на лодку вскочил Имтоур. С криком: «Я покажу дорогу!», он схватился за рулевое весло.

Папирусная лодка была велика, массивна, разогнать ее было делом невозможным. Она плыла со скоростью плоскодонки, плавно раздвигая волны.

– Упустим! – запереживал Эдик, наваливаясь на шест и сгибая его в дугу.

– Смотрите! – закричал Имтоур, вытягивая руку. – Там горит!

Сергий бросил взгляд вперед. Над стеной камышей стелился черный дым, разрывистой стеной клонившейся к югу. Он прислушался – ветер донес до него гул пламени.

– Поворачивай! – закричал Лобанов, тормозя лодку.

– Упустим! – завопил Эдик.

– Зато не поджаримся! Поворачивай, кому сказал!

Гудение и треск огня становилось все слышнее, сотни перепуганных птиц метались в воздухе, а на воде уже видны были отблески пожара.

– Ходу! – проорал быстро перестроившийся Эдик.

Папирусная лодка медленно поплыла обратно.

– Если догонит огонь, – крикнул Сергий, – ныряем!

Нырять не пришлось, но лодка вырвалась обратно к Комариной плеши в последний момент – стена ревущего огня уже калилась у самого борта, опаляя лица, и лакая воду пламенными языками. Все небо на западе затянуло черной клубящейся завесой.

– Ушел, гад! – яростно сказал Эдик.

– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… – пробормотал Акун.

– От нас не уйдет! – процедил Сергий, и спрыгнул на берег.

Из-за кустов выбежал Искандер.

– Как ты? – спросил он, отпыхиваясь.

– Нормально, – буркнул Лобанов и присел на выпуклый бок папирусной лодки, чей загнутый нос был вытащен на берег.

– Зухос ушел! – сообщил Чанба. – Камыш поджег, гад, и скрылся! Представляешь?!

– Ничего! – махнул рукой Тиндарид. – Найдем!

– Куда он от нас денется! – прогудел Гефестай, и хмыкнул: – А тот Торнай и в самом деле кушан! Земляк мой! В этом-то он признался, но насчет Зухоса – глухо! Молчит, зараза!

– Разговорится, – пообещал Сергий. – Где он?

– А вона, где щиты свалены. Ты поглянь, какое оружие Зухос приволок. Такое только в Эрмитаже показывать, за большие деньги.

– Выберите себе, – решил Роксолан, – а остальное раздайте добровольцам! А то, не дай бог, решат добычу с буколов стребовать.

Подбежала Неферит и кинулась к Сергию, обняла так, что у обоих дыхание перехватило.

– Задушишь! – просипел Сергий.

– Задушишь тебя, как же…

– Слушай, а где старейшина? Этот… как его… Филопатр?

– Утонул, – равнодушно сказала Неферит. – Я воткнула ему нож в печень и столкнула в реку.

– Правильно, – оценил Лобанов. – Ну, где тут Торнай? Показывай!

Неферит провела его к связанному кушану, свирепо зыркавшему исподлобья.

– Куда мог податься Зухос? – спокойно спросил его Роксолан. Торнай только улыбнулся, с оттенком презрения к врагу.

– Не хочешь говорить? – произнес Сергий как бы в задумчивости. – Ладно…

Вынув из-за пазухи флакончик со средством Тота, он поглядел сквозь него на свет, и сказал Торнаю:

– Открой рот и закрой глаза!

– Отравить врага, – усмехнулся Торнай, – для воина позор!

– На хрен ты мне сдался, – проворчал Лобанов, – травить тебя… Это лекарство! Ты мне нужен живым. Глотай!

– Я… – открыл рот Торнай, но не договорил, чего хотел. Сергий сунул флакончик ему в рот, опрокинул и выдернул, а челюсть плотно прижал, чтобы Торнай не выплюнул драгоценное питье. Кушан сглотнул и чуть не подавился.

– Что это за гадость? – скривился он.

– Скоро узнаешь… – устало выговорил Роксолан. – Когда выздоровеешь…

Подошел Искандер и протянул ему красивый кинжал.

– Держи! – сказал он. – Это большая редкость даже в этом времени, и великая драгоценность!

Сергий хмыкнул, разглядывая узкий клинок из твердейшей черной бронзы, отделанный параллельными золотыми бороздками. Рукоятка была выполнена из азема – верхняя перекладинка, с головами клекочущих орлов на обеих концах, была слегка выгнута и отлита заодно с ручкой, украшенной тремя черными агатами, а у клинка рукоятка разветвлялась, охватывая утолщенное основание когтистыми орлиными лапами.

– Недурно! – заценил он.

– Тут еще пациент! – крикнул Эдик, сияя. – У него тоже… этот… «зухосит»!

Он махнул рукой, и двое добровольцев вывели скрученного Ахми.

– Привет, Ахми! – ухмыльнулся Роксолан. – Угощайся! – и протянул ливийцу флакончик. – Пей до дна!

Вдруг послышался душераздирающий стон. Это Торнай корчился, морща лицо, поджимая колени и соединяя локти связанных рук, будто пытаясь спрятаться.

– Пошел на поправку, – серьезно, без тени улыбки, сказал Эдик.

Когда руки Торная бессильно упали на выпрямленные ноги, а глаза, полные ужаса и отчаяния, устремились в небо, Сергий спросил:

– Как самочувствие?

Торнай безразлично пожал плечами.

– Мне теперь все равно, – прошептал он, – с этим я жить не смогу…

– Не сможешь, – кивнул Лобанов, – если ты слабый и мямля! Но если в тебе сохранились хоть капля гордости, ты перетерпишь и отомстишь тому, кто когда-то лишил тебя воли!

В глазах Торная что-то блеснуло.

– Зухос бежал в Александрию, – глухо сказал он. – Я подскажу адрес.

– Наш человек! – заулыбался Гефестай и вскричал: – Земеля…

Глава 14

1

Еле опережая им же пущенный огонь, Зухос уплывал на запад. За спиною у него ревел и выл пожар, в его опаляющем дыхании вяла даже зеленая и сочная поросль, а гнившие плавни добавляли к черному дыму удушливые белые клубы. Но пламень, жадно пожиравший сухой тростник, не пугал Каара. Его гнал иной страх, страх перед возмездием.

Сергия Роксолана он увидал на Комариной плеши – проклятый преторианец мчался на него с мечом, и не надо было иметь развитое воображение, чтобы представить, как под лезвием древнего кепеша лопнет кожа на шее, как хлынет кровь из рассеченных вен, как с тупым хряском переломятся позвонки…

Он напрягся до того, что в ушах зазвенело, а пульсирующая кровь затемнила глаза. Он полностью отрешился от земного, задействуя всю великую силу сэтеп-са, но выражение на лице подбегавшего Сергия осталось тем же холодным, исполненным суровой ярости и жажды мести. «Ветерком смерти» подуло на Зухоса, и он побежал. Побежал впервые в жизни, ибо никогда ранее не отступал, всегда ему защитой служило его умение. Сэтеп-са останавливало великих воинов, люди, подпадая под действие сверхразвитой лемы, склоняли головы и преклоняли колени. Сэтеп-са ужасало толпу чудовищными видениями и обращало в бегство смельчаков, а ныне он сам, прозванный суеверными «Тем-Кто-Велит», позорно бежал, ибо испытал страх смерти и поражения… Но Сергий будто и не замечал его усилий, он небрежно отмахивался от насылаемых заклятий, словно сметая паутинку, щекочущую лицо, и отводил меч для удара, суживая глаза, в которых разгорался кровожадный огонек…

Зухос замычал, встряхивая головой, однако мысли не покидали его, как надоедливые мухи, облеплявшие морды быков на пастбище. Мычи, хоть замычись, мотай рогатой головой, стегай хвостом – мухи отлетят, покрутятся и снова сядут – кусать и мучить.

Каар тверже сжал весло, посылая лодку узкой протокой. Две стены парируса уходили вверх на десять локтей и смыкались в высоте, образуя травянистый шатер, пропуская вниз зеленистый свет, крапчатый от солнечных пятен на воде. Рев пожара утих и отдалился – сухой камыш выгорел дотла, оголив и вычернив землю. Огонь лишь обжег зеленые ростки, удобрив золой подсохшую хлябь.

Пожар задержит погоню, но лишь отсрочит неизбежную встречу, последний бой, из которого Зухосу победителем не выйти. Силы его мышц довольно, чтобы задушить девчонку, но вступать в борьбу с бойцом, владеющим приемами «страшной борьбы» панкратион… Полное безрассудство! А с мечом он не дружит… Да если бы и дружил, что толку? Сразиться с Сергием на мечах? Вот будет зрелище! Говорят, Роксолан был гладиатором… Да одно то, что он покинул арену живым и невредимым, говорит о его редких боевых качествах. Это очень опасный человек. А ныне, когда Сергий отпил тайного зелья Тота, пала последняя защита. Больше ничто не охранит тебя, Зухос, фараон-неудачник…

Каар хрипло застонал, и выгреб на просторное озеро, настолько плотно усеянное водоплавающей птицей, что не видно было мутной нильской влаги. Появление человека на лодке вспугнуло пернатых, и колоссальная туча птиц взлетела одновременно, оглушая криками и хлопаньем крыльев. Вонь накатила на Зухоса, снегопадом осыпались перышки.

Проклиная пичуг, носившихся в воздухе и сыпавших пометом, Тот-Кто-Велит поспешил к западному берегу, высматривая потайной знак, указывающий на нужную протоку. Вот он!

Глянув на покосившийся каменный столб, издревле торчавший на глинистом берегу острова Кочка Анубиса, Зухос направил лодку левее, и загнутый нос ее, распушенный пучком, нырнул в заросли камышей. Если бы не сильное течение, протока давно бы заросла илом, но вода продолжала струиться даже в сезон Суши.

Что же ему делать? – вернулся бывший жрец Каар к тяжелым и неприятным мыслям. А что тут поделаешь? На первых порах скроемся в Александрии – в большом городе легко затеряться. Но это не выход из положения. Искать его будут везде, подключатся и легионеры. От этих-то он ускользнет, но от Сергия не скроешься, ему-то глаза не отведешь! М-да… Положеньице… Что ж, приходится признать, что возможность подчинить Египет он упустил. И что теперь? Зарыться в глубокую-глубокую нору, и дожидаться наступления тихих дней? Бесполезное занятие. Надо действовать! Нагло! Смело! Иначе не победить! Он хотел власти над Римом? Ну, так и начнем с Рима! Оставим в прошлом неудачную попытку начать путь к трону с провинции, проникнем сразу во дворец Адриана! Приручим его, подчиним, тенью будем следовать за принцепсом. И пускай все почести и прочая мишура достаются императору, а ты останешься в тени, что с того? Неужели тебя не согреет мысль о том, что ниточки реальной власти в руках твоих, что это ты по сути правишь огромной империей, а принцепс всего лишь бестолковая кукла, говорящая своим голосом, но повторяющая твои слова, подписывающая своей рукой указы, продиктованные тобою?! Всякая истинная власть – тайная, и никакой народ не видит ее. Толпе показывают наряженных и расфуфыренных царей, да императоров, а истинные властители проходят великими тенями…

Ах, тебе не хватает как раз показного великолепия? А ты не спеши! Императоры тоже смертны. Придет час, и Адриан напишет завещание, в котором укажет имя своего наследника, а перед этим усыновит тебя… Ну, не Зухоса, конечно, придется подыскать себе более «римское» имя! Но это уже мелочи. А если Адриан задержится, то можно же ему и помочь – пусть поспешит встретиться со своими достойными предками, ушедшими в мир иной… Но прежде надо обязательно привлечь к себе всю эту свору – сенаторов, патрициев, нобилей, всадников, публиканов. Всех тех, кто имеет маленькую власть или большие деньги. Кого-то приманим богатством, кому-то посулим повышение, кого-то запугаем. Или превратим в слуг!

Зухос хрипло засмеялся. О, ждать можно интересных и любопытных перемен! Тем более, что он лишился старых слуг… Ну, да, он бросил их. И теперь надо бы сыскать новых… И почему бы не включить в их число римскую знать?.. А что – может получиться! Должно получиться. Теперь спрятаться от Сергия ему помогут стены императорского дворца – туда преторианцу ход закрыт. А пройдет месяц, и влияние «средства Тота» сойдет на нет, Роксолан станет обычным человеком, таким как все. Впрочем, он и ранее не поддавался, лема у него куда как сильна… Но у него-то все равно сильнее! Взбодрившись, Зухос погреб энергичнее, высматривая следующий знак: где-то здесь начинался прямой путь к Канопскому руслу…


2

Тростники выгорели на огромной территории (или все же акватории? В Дельте переход от воды к суше весьма относителен). До горизонта тянулась черная гарь с проблесками проток, над нею стелилась пелена едкого дыма, на воду оседала сажа. И тишина стояла небывалая – камыши не шуршали, нечему было шуршать, а птицы покинули пожарище, подыскав себе местечко поспокойнее. Кое-где еще дымились очаги, копотя в небо серыми столбами дыма, но дожидаться полного угасания Сергий не стал – они и без того дали Зухосу хорошую фору.

Погоню возглавил контуберний в полном составе. За ним двигались девушки Кадешим – «девичьим» сехери правила Неферит. Третьими плыли египтяне из Уасета, экипированные как легионеры, но с драгоценным оружием своих предков. За рулевым веслом гордо восседал Имтоур. Добровольцев-египтян догоняли добровольцы-эллины, нубийцы Эзаны и ливийцы во главе с Ахми. Ливиец очень переживал, но и рад был, что никого из новых друзей своих не убил и не успел причинить им вред.

– Полный интернационал! – ухмылялся Искандер, оглядываясь на сехери, плывущие в кильватере.

– Ограниченный контингент, – уточнил Эдик, – исполняющий интернациональный долг в Египте!

– Вот, никакой серьезности… – вздохнул Сергий. Обернувшись к Торнаю, сидевшему за веслом в паре с Гефестаем, он спросил:

– Ты говорил, что Зухос в Александрии… Ты так думаешь или точно знаешь?

– Знаю! – твердо ответил Торнай. – Зухос же никогда не таил своих мыслей от нас – это было все равно, что таится от собственных пальцев. О, он любил поразглагольствовать о будущем величии! О том, что он сделает с этим, с тем, с тою… У Зухоса был план: проникнуть во дворец императора, – тогда еще Траян правил, – и подчинить его своей воле, а потом постепенно обрастать связями, добившись для начала титула «друга императора», обратив в своих слуг видных сенаторов, и «подсидеть» принцепса. Но Зухос слишком тщеславен, чтобы долго скрывать полученное могущество. Он бы не выдержал, если бы все почести и триумфы доставались Траяну. Вот он и решился начать с Египта… А в Александрии у него куча убежищ, даже я не все знаю… Но они все в квартале Ракотис!

– Уже легче! – кивнул Лобанов. – Эдик, рот закрой, а то пеликан влетит… Поднажали!


Обойдя с севера город Хсау и миновав предместья П-Уда, строй сехери вышел в Канопское русло, но двинулся не к морю, а к Нильскому каналу, по которому к Александрии притекала свежая вода. Древние инженеры направляли поступавший поток в гипономы – целую сеть изливавшихся в море каналов, откуда александрийцы брали чистую воду.

– Так будет быстрее! – уверял Торнай. – Тем более, вода пока не спала, мелей нет…

– Слышь, Торнай, – подал голос Эдик, – а как ты познакомился с Зухосом?

Торнай насупился, и Сергий спокойно сказал:

– На дурацкие вопросы отвечать не обязательно, Торнай.

Чанба заерзал, а сын Герая слабо улыбнулся и покачал головой.

– Нет, – вздохнул он. – Даже о таком помнить надо… Чтобы не забыть вновь!

Подумав, он начал:

– В тот год я ходил с караваном в Китай… Это очень далеко и очень долго. Из Парфии надо идти с караваном через Арею и Антиохию Маргиану в Тармиту и – в горы. Там, в ущелье Железные Ворота, на самой границе Кушанского царства, стоит крепость. От нее мы спускались к Мараканде, и через Фергану шли к пустыне Такла-Макан. Потом Яркенд, Хара-Хото… Прошли вдоль Китайской Стены, и прибыли, куда хотели…

– А олгоя-хорхоя видели? – встрял Эдик.

– Видели, – серьезно сказал Торнай.

– Расскажи!

– А что там рассказывать… Остановились мы как-то на самой границе песков. Караван-то у нас большой был – сотни верблюдов! Пока напоишь всех, пока разгрузишь… Верблюд – животина хорошая, но разогнать его даже не пробуй! Пройдет за день схена три, и все. А в тот день нам пришлось разбивать лагерь задолго до сумерек – хороший колодец был, вода в нем вкусная, а до следующего – аж три дневных перехода Вот, и сделали остановку…

– Ну, ну! – торопил рассказчика неугомонный Сармат.

– Ну, что? – продолжал Торнай без спешки. – Кто куда, а я на охоту собрался. Может, думаю, какой сайгак забрел? И еще двое за мною увязались – Сурхен и Лептинес Эфесец. И вот, идем мы себе, идем… С бархана на бархан. Гигантские барханы! Отошли немного совсем от стоянки, а уже не слыхать ничего, и не видать. Вдруг, смотрю, Лептинес пригнулся, и стрелу, тихонечко так, на тетиву кладет. Кого он, думаю, приметил? А по склону бархана, вот так вот, напротив, ползет преогромный желто-серый червяк!

– Ух ты! – вытаращил глаза Эдик.

– Да! – подтвердил Торнай в азарте. – Кольчатый весь, локтя в два длиною, и не понять, где у него перед, где зад! Ползет, извивается, катится, а то толчками такими, – он руками показал, какими, – согнется в подкову, и разложится. Ага… Лептинес выстрелил, и попал. Олгой-хорхой свился в кольцо и потемнел сразу, сизым стал. Сурхен побледнел, кричит Лептинесу, чтоб тот не стрелял, а эфесец не слушает, бежит к добыче… Ну, тут у олгоя-хорхоя оба конца как поголубеют! И будто молния проскочила! Лептинес как бежал, так и упал. Вот только что ногу переставил, оттолкнулся, и – раз! Изогнулся весь, и лицом в песок! Сурхен меня за руку – хвать! – и тащит. Еле оттащил… Потом уже, собрали мы человек десять, вернулись за Лептинесом. Унесли… Хоронили когда, на коже у эфесца узоры такие нашли – темно-багровые на смуглой коже, словно водоросли нарисованные… И стрелу мы его нашли – торчала из песка, вся в слизи… Видать, пробила олгоя-хорхоя навылет…

– Да-а… – с чувством выразился Чанба. – Вот это я понимаю!

Торнай хмыкнул только, помолчал, и закончил:

– Вернулся я из Китая и привел караван в Гиераполь, что в Сирии. Там мы погрузили шелк на корабли до Рима, а сами остались. Сурхен уехал в Антиохию – не Маргиану, а в ту, что на Оронте, – а я повстречал Зухоса… Он тогда только вернулся из Индии. И началось… Главное, я же все помню! Мне хорошо было – тогда, зато сейчас противно как… – Торнай поморщился и покачал головой.

– Я тоже попал под заклятье, – признался Кадмар. – Ненадолго, правда, но успел делов натворить… И я тебя понимаю! Я ведь раб у них, – галл показал на Сергия и его друзей, – но живу как вольный, чувствую себя вольным. Да любой раб свободен хотя бы в душе. Но Зухос поработил меня всего – и душу, и разум… Ужас!

– Да уж… – буркнул Сергий. – Ладно, темнеет уже. Гребем к берегу, и спать! Слышишь, Эдик? Чтобы никаких свиданий! Подниму до рассвета.

– Какие свидания, босс?! – Сармат сделал большие невинные глаза.

– Спроси у Суламифи, – пробурчал Роксолан, – она лучше знает, какие…

– Никакой личной жизни… – вздохнул Чанба.

– Спать, сказал!

– Слушаюсь, босс! Всенепременнейше, босс!

Разумеется, раньше полуночи Эдик не лег, зато Сергий долго и отчетливо слышал шепот «пролетария» и хихиканье Суламифи…


Долго ли, коротко ли плыли сехери, но приплыли они в озеро Мареотис. Собственно говоря, было это не озеро, а лагуна, отгороженная от моря тонким перешейком, на котором стояла Александрия Египетская, любимое детище великого македонца, который начертать изволил на проекте города: «Александрос Василевс Генос Диос Эктисе» – «Александр царь, порождение Зевса, основал».

Миновав курортное местечко Каноп, сехери прошли по каналу вдоль южных стен Александрии, пересекли Озерную гавань, где разгружались или принимали груз сотни кораблей, и обогнули город с запада, где, как и у всех египетских городов, расположился Некрополь.

Нильский канал входил в город южнее ворот Луны, он протекал между двух каменных башен, под аркою в стене. Здесь римляне стояли дозором. В случае опасности громадная цепь перегородит канал, натянувшись от башни к башне, а сверху опустится тяжелая решетка-катаракта. Враг не пройдет!

– Кто такие?! – рявкнул легионер, появляясь между зубцов на стене с аркой.

– Именем императора! – гаркнул Сергий, заодно пробуя силу сэтеп-са..

Неясно, что подействовало на стражника больше – гипнотический посыл или упоминание титула, но римлянин ответил жестом регулировщика: «Путь свободен!»

Роксолан оглядел берега канала, заделанные каменной кладкой. Узкую набережную сдавливали дома в три-четыре этажа, тоже сплошь из гранита или известняка, даже кровля у них была из плоских пластин слоистого камня.

– Искандер! – сказал Сергий. – Сейчас доплываем до Канопской, и сходим. Мы все разойдемся по Соме, окружая Ракотис, а ты беги к Сезию Турпиону, и скажи, чтобы срочно слал людей. Устроим Зухосу облаву. Скажешь, чтобы не боялся – мы на каждую кентурию поставим стойкого товарища – тебя, Эдика, Акуна, – короче, всех наших, и Неферит поможет, с девчонками. Понял?

– Так точно! – ухмыльнулся Искандер. – Разрешите идти?

– Тебя что, Эдик цапнул? И ты ехидничать начинаешь? Учтите: двоих я не вынесу. Марш отсюда!

Сехери пристал к высокому берегу канала, облицованному каменными плитами, в том месте, где к воде спускалась неширокая лестница. Тиндарид бодро выпрыгнул и взбежал наверх.

– Только быстрей, давай! – напутствовал его Сергий.

– Ладно!..

А сехери продолжили свой путь. Он был недалек – все воинство выгрузилось у моста, по которому Нильский канал пересекала Канопская улица, и двинулось к улице Сомы, широкой магистрали, вдоль которой тянулись две аллеи каштанов и кипарисов. Дома, чьи фасады выходили на улицу Сомы, были богаты и нарядны, да и люди, что толклись в портиках, пристроенных к домам, выглядели прилично.

– Ждем здесь! – решил Лобанов. – Надо растянуться цепью по всей улице, от Дромоса до южной стены, и выдвинуться к Ракотису! Нас просто не хватит. А надо же еще и с юга все прочесать, и с запада…

– Облаву устроим по всем правилам, – согласно прогудел Гефестай.

Паче чаяния, ожидание не затянулось – послышался множественный цокот копыт, и с Канопской на Сому свернули кавалеристы. Они ехали по четверо в ряд, и часто вдвоем на одной лошади. Впереди ехал Сезий Турпион.

– Сальвэ, Сезий! – приветствовал его Сергий.

– Сальве! – вскинул руку примипил, и спрыгнул с седла. – Это правда?

– Насчет Зухоса? – уточнил Сергий. – Правда! Зухос где-то в Ракотисе, а моих людей не хватает, чтобы устроить облаву.

– Людей-то у меня в достатке, – сказал Сезий с сомнением, – да как бы эта ящерица опять не ушмыгнула!

– Не ушмыгнет! – усмехнулся Роксолан. – Со мною пятнадцать человек, которые Зухосу не поддадутся. Придадим по одному моему на сотню твоих, и он проследит, чтобы эта тварь попалась.

Сезий Турпион кивнул и подозвал командиров, распределяя исходные позиции. Сергий распределил своих. Искандеру и Акуну досталась северная сторона, вдоль Канопской – отсюда двинутся две сотни легионеров – будут проверять прохожих, обыскивать дома, храмы и парки, и продвигаться к югу. Больше всего повезло кентуриям, устроившим облаву со стороны западной городской стены – им помогали девушки Кадешим. Уахенеб, Регебал, Кадмар, Гефестай и Эдик помогали тем сотням, что двигались от Сомы, а Сергий с Неферит поскакали на юг, к Серапейону. Сезий Турпион отправился с ними.

– Связным не покидать коней! – распорядился он. – Кто первым обнаружит «Крокодила», получит награду! Марш!

Легионеры, растянутые в цепь по всей улице, одновременно шагнули, занимая переулки. Пока одни дежурили снаружи, другие быстро обыскивали дома и сады.

– Поскакали!

Кони понесли седоков к площади Серапейона – откуда все и началось.

На площади собралась большая толпа египтян. Они выкрикивали оскорбления, грозили римлянам. Лица были злы.

– Разойтись! – проревел Сезий.

Легионеры, прибывшие с ним, быстро покинули коней и сомкнули щиты. Вовремя! В римлян полетели камни и гнилые фрукты.

– Кощуны! – орали в толпе. – Богохульники!

Сергий вышел за линию щитов, и наклонил голову. Его тяжелый взгляд толпу не успокоил, тем более не разогнал, но на лицах все же появились следы осмысленности.

– Что случилось, вы можете объяснить? – громко спросил он.

– А то ты не знаешь! – язвительно сказал седой египтянин в чистой схенти с полосатым фартуком. – Мы все можем понять, но как можно было разграбить священную барку Амона?!

– Ах, вот оно что… – протянул Сергий, и грянул: – «Усерхат-Амон» была угнана и ограблена Зухосом!

Толпа взревела, снова посыпались камни и плоды.

Седой вскинул руки, утихомиривая одноплеменников.

– Признай, что это ложь, римлянин! – глухо, с угрозой проговорил он.

– Во-первых, я не римлянин! – сказал Роксолан. – Во-вторых, все, что я сказал, – чистая правда!

– Врет он все! – закричал одинокий голос в роптавшей толпе.

– Сезий, – сказал Лобанов негромко, – отслеживай крикунов!

– Понял…

Внезапно из-за щитов показался Торнай. Он вскочил на пьедестал статуи, изображавшей царственную пару – Птолемея Лагида и супругу его Беренику, – и заорал:

– Люди! Вы меня знаете! И я подтверждаю – священную барку увел и осквернил Зухос!

Толпа заволновалась.

– Чем докажешь? – крикнули из задних рядов.

– Я сам угонял барку! – сделал признание Торнай. – По приказу Зухоса. Я не мог не исполнить приказа, Зухос заставил меня. А этот человек, – он указал на Сергия, – снял с меня заклятье! Не верьте Зухосу! Он убийца и вор!

Толпа взвыла, люди перемешались и яростно заспорили – повторялась та же история, что и в «столице» Буколии. Кто-то продолжал швыряться камнями, но былого единства уже не было – посеянные сомнения раскололи общую массу, разобщили строй. Крикуны, подосланные Кааром, старались вовсю, но бедные роме уже не знали, кого слушать.

Мало-помалу толпа начала расходиться, не дожидаясь, пока их вытолкают щитами, наподдавая древками копий.

– Я уж думал, придется кровь пускать, – усмехнулся Сезий.

– Обошлось… – выдохнул Лобанов. – Что стоишь? Командуй!

– Цепью стройся! – зычный голос Турпиона облетел площадь.

Загремели щиты, легионеры быстро перестроились и начали растягиваться в цепь. – Пошли!

Ракотис попал в окружение. Облава на «Крокодила» началась.

Отряд римлян, ведомый Неферит, отправился обыскивать Серапейон, а Сезий Турпион повел три кентурии на Ракотис. Сергий пристроился рядом. Впереди легионеров он прошел под гулкими сводами арки в большой внутренний двор пятиэтажной инсулы, занимавшей все место между двумя переулками. Инсула – многоквартирный дом – была совсем новой. В четырехугольный двор выходили галереи всех этажей, на каждую галерею вела своя лестница – на первые два этажа она была сложена из камня, а дальше тянулись лестницы деревянные – домовладелец порой, когда квартиранты залезали в долги, попросту вынимал ступени, и жильцы, не имея возможности спуститься, кричали, жаловались, но доставали-таки заначки и расплачивались с хитроумным хозяином.

– Клавдий – на пятый и четвертый! – распоряжался Сезий. – Гонорий – на третий и второй! Валерию окружить дом с улицы! Вперед!

Лобанов поднялся по лестнице, стараясь не касаться перил – слишком близко проходила канавка, служившая для смыва отходов жизнедеятельности. Поднявшись на галерею четвертого этажа, он увидел ряд дверей, прорезавших стену. Все косяки были выкрашены в красный цвет, а рядом, в желтом песчанике несущей стены, была выбита фамилия жильца. В глубоко врезанные буквы строители втерли синюю пасту, и имена «Теофил из Мемфиса» или «Хеб-Ур, писец» смотрелись приятно для глаз – синее на желтом.

Впрочем, двери висели не везде, частенько створку заменяла грязная занавесь, а то и вовсе пустой проем вел в жилище, откуда несло теплым смрадом.

Легионеры тарабанили в двери, требуя отворить, и входили, отстраняя трусивших хозяев – те льстиво улыбались и частили скороговоркой, убеждая власти в своей абсолютной лояльности. Римляне их не слушали – обходили комнаты с факелами в руках, заглядывая во все углы, и покидали жилое помещение, не прощаясь и не тратя время на извинения.

В одну из подозрительных квартир Сергий вошел первым. Пробравшись одним узким коридором, он попал в другой, с высоким сводчатым потолком, отражавшим свет факелов. Стену коридора прорезали два проема, ведущие в маленькие комнатушки, светлые и даже уютные, с распахнутыми настежь решетчатыми ставнями. Окна выходили на площадь Серапеум, по которой как раз двигался римский отряд, во главе которого шагала Неферит.

Лобанов улыбнулся, и перешел в другую комнату. Он настолько был занят мыслями, что едва среагировал на угрозу. Но все же поспел – коренастый человек в длинной тунике бросился на него из-за резной двери, и ударил ножом – снизу вверх, целя в живот. Сергий рефлекторно отшагнул назад, разворачиваясь боком и пропуская руку с ножом, кривым и остро наточенным. Перехватив ее, он не стал выкручивать конечность, а мотнул коренастого и приложил его к стене. Тот впечатался так, что кирпичная перегородка загудела, но ножа не выпустил, хоть и разбил лицо в кровь.

– Какой ты невежливый, – ворковал Роксолан, нанося удар локтем в челюсть, – разве так встречают гостей?

Он отпустил хозяина, и тот упал на спину, роняя оружие. Перекатился, встал на колени, потянулся на потерей… Сергий заехал ему между ног, наклонился и добавил для верности кулаком по шее. Руки и ноги у коренастого разъехались в стороны.

– А, вот он где прятался! – радостно вскричал курчавый Клавдий, входя в комнату. – Это Анан, – пояснил он для преторианца, – приохотился матрон грабить на Соме! Подбегал, выхватывал кошелек, и деру! А в толпе срезал с пояса… Эмилий, Тит! Заберите эту падаль отсюда!

Два дюжих легионера протиснулись в комнату, сразу будто уменьшившуюся в размерах, и поволокли Анана прочь. Тот вяло трепыхался, стонал и размазывал кровь по избитой морде.

– Тут его нет, – определил Сергий. – Двигаем дальше!

Дальше по улице располагался дом в виде «Г», занимая весь угол между улицами Ракотида и Керамик. Дом был громоздкий, с толстыми облезлыми стенами из ракушечника, со сводами из выщербленных гранитных плит, опертых на колонны. Пологие скаты крыши краснели рядками черепицы, положенной на раствор. А обитали в этом дому нищие из нищих – носильщики, метельщики, чистильщики каналов, по которым в море сбрасывались нечистоты. Тут же проживали дешевые проститутки, обслуживающие матросов и портовых грузчиков, престарелые жонглеры и акробаты, потерявшие вместе со здоровьем и свои жалкие заработки. Сюда Сергий даже подниматься не стал – Зухосом тут и не пахло.

К обеду вышли к Агоре и соединились с теми, кто прочесывал Ракотис от улицы Сомы.

– Проверено, – завопил Эдик, увидав Сергия, – крокодилов нет!

– Гляди в оба, минер хренов… – пробурчал Сергий.

Итак, половина квартала была прочесана. Остался тот район, что лежал к западу от Агоры.

Полторы тысячи римлян шли тесно, дистанция между воинами в цепи становилась все меньше, и это подогревало азарт, придавало смелости малодушным. Дома, дворы, сады, парки, улицы и переулки – александрийская застройка уже рябила, сливаясь для Лобанова в одно расплывчатое пятно.

Ближе к вечеру, когда осталось обыскать всего три или четыре дома, тошнотворные сомнения закопошились в Роксолане – а тут ли Зухос?!

– Окружай! – шумел Сезий Турпион. – Клавдий, веди своих!

Легионеры побежали по лестницам вверх, спотыкаясь на ступеньках – набегались за день.

– Неужто упустили? – пробормотал Гефестай, подходя к Лобанову.

– Да не должны вроде…

И вот последний дом – богатая инсула для платежеспособных постояльцев, с балкончиками, с портиками вокруг, в нишах статуи, в арках – полуколонны. Весь контуберний собрался неподалеку, потом подошли девушки Кадешим.

Сергий стоял, слушал недовольные вопли хозяев, и рявканье озлившихся легионеров, и думал: «Неужто и тут пустой номер?»

– Ушел! – разнесся крик Неферит.

Паллакида выскочила из-под арки подъезда, и бросилась к Сергию.

– Ушел он! – выдохнула она. – Через погреб в катакомбы сквозанул, гад такой!

Лобанов зарычал.

– Сезий! – окликнул он. – Посылай своих вниз! Факелы только не забудьте! А катакомбы, – обернулся он к Неферит, – они куда ведут? За стены выходят?

– К Некрополю? Н-не знаю… Может, и выходят!

– Сезий! Пошли сотню в Некрополь, за стены!

Турпион махнул рукой, принимая совет. А Неферит задумалась. Сергий с силой потер лицо, и спросил ее:

– О чем думаешь? У тебя даже морщинка на лбу появилась!

Неферит слабо улыбнулась его тону, и покачала головой.

– Зухос не выйдет в Некрополе… – промолвила она. – Что ему там делать? С христианами он не дружен, да и вообще… Где спрячешься в Городе мертвых? И куда двинешься из него? Ведь Зухос бежит, он спасается! А куда бежать из Александрии? Обратно в Дельту? Глупо. На запад, в Киренаику? Так там все голо, не спрячешься! Нет, Зухос кто угодно, но не дурак! У него только один путь отступления…

– Порт! – быстро договорил Сергий, и сердце его забилось.

– Да! – подтвердила Неферит. – Египет для него закрыт, а иной дороги, кроме морской, просто нет.

– И поплывет он не куда-нибудь, а в Рим… – почесал в затылке Сергий. – Тут Торнай прав…

Оглядевшись, он обнаружил искомое – коня. Подбежав и вскочив в седло, Лобанов крикнул Гефестаю и Эдику:

– Скачите за мной! Все! В порт!

Он пустил коня рысью, но ожидать слишком долго не пришлось – бодрый топот за спиной возвестил о том, что подкрепление не отстает. Сергий оглянулся, и увидел контуберний в полном составе. И Сезия Турпиона впридачу.

Кавалькада поскакала напрямки, дворами и проулками, пересекла вечно шумную Канопскую, и вырвалась к гавани Эвност – длинному ряду причалов, поперек которого шли сухие доки под черепичными крышами. У причалов покачивалось несколько торговых судов, широких и пузатых. На рейде стояло огромное судно-катамаран, загруженное гранитным обелиском – пошла такая мода, увозить египетские древности и устанавливать на своих площадях и форумах.

Роксолан направил коня к говорливой компании матросов и купцов, и спросил:

– Никакие корабли после обеда не уходили?

Все обернулись, и посмотрели на него со странным выражением.

– А ты кто такой, чтобы спрашивать? – нахмурился мореход, чьи голые мускулистые руки от пальцев до крутых плеч покрывала татуировка.

– Я – Сезий Турпион! – выехал вперед прими-пил. – И я повторяю вопрос своего товарища: уходили корабли после обеда?

Настроение в толпе несколько изменилось.

– Ситагога ушла сразу после обеда, – пробурчал мореход с тэту. – Моя ситагога! «Изида»!

– Да не ушла она! – поправил его купец-египтянин в белой тунике и с накрашенными глазами. – Угнали ее!

– Кто?! – Сергий аж с седла привстал.

– Да не знаем мы! – с досадой ответил татуированный. – С утра поставили мы ее под погрузку, а после обеда прихожу – нету! Ушла недогруженной! Ее еще дня два грузить, а где она?!

– Так… – протянул Лобанов, соображая, и сказал решительно: – Сезий, в Кибот!

Кони с места сорвались в галоп, и поскакали к военной гавани. Никто бы контуберний не пропустил, но Турпион послужил пропуском – примипила, приближенного к префекту, знали.

Киботская гавань была искусственной, ее вырыли еще при Птолемеях, дабы было где размещать военный флот и не мешать при этом флоту торговому. Гавань квадратом врезалась в берег, и радовала порядком – боевые триремы и либурны стояли как по линеечке, даже реи развернуты один в один. Кибот был окружен высокой каменной оградой – военный объект! – а на воротах скучали четверо стражей в анатомических панцирях и при мечах. Сезия Турпиона они узнали и вскинули руки в салюте, а при виде контуберния слегка напряглись. Сезий бросил небрежно:

– Они со мной! – и стража успокоилась, расступилась.

Контуберний проник на охраняемую территорию. Пробежавшись вдоль причалов, Искандер с Эдиком обнаружили небольшой миапарон, парусно-гребной корабль размером с сехери. Рассчитанным на десять гребцов, миапароном пользовались как кораблем курьерским или разведовательным, поскольку его отличала быстроходность. Что и требовалось доказать. Однако комендант Кибота, суровый, почти монументальный Авл Цезий по прозвищу Скилла, наотрез отказался передавать миопарон «неизвестно кому и непонятно зачем».

– Послушай, Скилла! – сказал Сезий, почти выходя из себя. – Я не для себя прошу! И не для них! Речь об интересах Рима!

Скилла презрительно усмехнулся, и выговорил:

– Ради Рима я всех трирем не пожалею! Но отдавать хороший корабль просто так…

– Мы заплатим! – рубанул Сергий.

– Обойдусь! – величественно сказал Скилла.

Тогда Роксолан перемигнулся с контубернием, и напряг волю. Вытянув руку, как это делали гипнотизеры, он произнес властно и раздельно:

– Ты отдаешь нам миапарон!

Скилла посмотрел на него и махнул рукой.

– Да забирайте… – сказал он, и Сергий опять не понял, что тут подействовало – его умение или просто в коменданте вредности убавилось?

– Пошли, пока он не передумал! – проговорил Лобанов.

Контуберний попрыгал на палубу миапарона, и сел на весла. Уахенеб, как более сведущий в мореходстве, занял место у кормила. Как и в любой другой день, дул северный ветер, поэтому порт Александрии покидали на веслах.

– Отойдем подальше, – крикнул Уахенеб, – ветер переменится!

Гребли, однако, долго. Уже и берег пропал за волнами, один маяк торчал над горизонтом.

– Так и стемнеет скоро, – тревожился Искандер, – и как мы ночью ситагогу эту найдем?

– Ситагога – лоханка большая, – проговорил Гефестай, – разглядим как-нибудь!

– Есть тут один плюс, – вставил Сергий, – нас тоже будет трудно разглядеть с ее палубы.

И тут задул соланус – ветер с востока.

– Ура, – спокойно сказал Эдик, и первым занялся парусом.

Слушаясь Уахенеба, контуберний тягал шкоты и брасы, гордени и топенанты. Стойкий соланус поддувал хорошо, миапарон даже кренился на левый борт, но ход развил скорый. Солнце окунулось за горизонт, перекрасив недавно еще лазурное море и синее небо во все оттенки красного и золотого. И вот тогда глазастый Фиванец заметил за окоемом маленький черный горбик. Это была ситагога.

– Верным путем идете, товарищи! – возвестил Эдик.

– Ты это уже говорил! – покривился Искандер. – Повторяешься!

– Верным курсом следуете, товарищи! – поправился тот. – Так лучше?

Искандер молча отмахнулся, и сказал:

– Вот будет фокус, если никакого Зухоса на ситагоге нет!

– А почему тогда она незагруженная ушла? – поинтересовался Гефестай. – Это ж тебе не сехери! Тут таких всего три плавает – «Сиракузы», «Церера» и «Изида»! И каждая везет столько зерна… Сейчас посчитаю…

– Что там считать? – перебил его Искандер. – И что спорить? Подгребем поближе, и все узнаем!

«Подгребать» пришлось долго. Уже и закат угас, и небо покрылось звездами, а черный силуэт ситагоги вырос не намного.

– Весла на воду! – скомандовал Сергий. – Добавим ходу!

Скорости прибавилось, и корма ситагоги «Изида» постепенно делалась ближе, нависая над миапароном. Еще бы! Палуба гигантского зерновоза качалась на высоте четвертого этажа! Груженая, ситагога опустилась бы пониже, но «Изида» шла порожняком.

– И как туда забраться? – шепотом спросил Эдик.

Гефестай, вместо ответа, прошел на нос и показал маленький бронзовый якорь.

– А добросишь?

Гефестай фыркнул, и посмотрел на Лобанова. Тот покачал головой.

– Лучше не надо, – сказал он, – наделаем шуму… Подойдем к рулевому веслу, я попробую по нему…

Уахенеб подвел корабль почти к самому рулевому веслу ситагоги – громадному бревну, окованному медными обручами. Скинув сандалии, Сергий примерился, перескочил с борта миапарона на рулевое весло, и чуть не сорвался – древесина скользила под пальцами.

– Держись! – придушенно крикнул Эдик.

– Держусь… – прокряхтел Роксолан.

Бревно под ним гуляло, и ползти по нему в темноте было делом не самым приятным. Цепляясь за обручи, Сергий добрался до солидной бревенчатой рамы, на которой держалось весло, привязанное толстенными канатами. Пара рулевых весел, по одному с каждого борта, соединялась поперечиной с рукоятками. За них-то и хваталась пара вахтенных – голых по пояс матросов, удерживавших корабль на курсе. То ли сонные, то ли пьяные, морячки еле стояли, и проскользнуть мимо них Роксолану удалось легко. Огромная палуба ситагоги уходила к носу локтей на сто двадцать. Две громадные мачты, растянутые массой веревочных снастей, несли на себе по два паруса каждая. И как морячки только поднимают их? Бантов не было, на мачту залезали по канату.

Палуба впереди чернела, как один бездонный трюм, но восходившая Луна подсветила ее, проложив косые тени – вот, дескать, твердый настил, ступай, не бойся.

Лобанов заскользил, пригибаясь, вдоль борта, и вышел к маленькой надстройке-будке, прикрывавшей спуск в каюты. Дверь надстройки была отперта. Сергий прислушался. Броде идет кто-то… Шум моря заглушал звуки, но шаги, шаркающие и шлепающие, были различимы. Потом по стенкам надстройки забегал свет, и снизу показалась лысая голова человека. Не лысая – бритая! Во рту у Сергия пересохло. Это Зухос!

«Тот-Кто-Велит» поднимался на палубу, держа перед собой бронзовый фонарь с окошками, заделанными слюдой. Роксолан мягко отступил в тень.

Покашливая и шаркая сандалиями, Зухос вышел на палубу. И вдруг замер. Моментально пригнулся, отшвыривая фонарь за борт, и развернулся к Сергию. Лицо Того-Кто-Велит, освещенное луной, казалось мертвенно-синим. Впечатление усиливалось резкими тенями в западинах глазниц.

– Привет, Зухос, – ухмыльнулся Лобанов, чувствуя в душе подъем. – Вот и свиделись!

Каар отступил, и уперся спиной в мачту.

– Сергий… – глухо проговорил он. – Сергий Роксолан…

– Догадлив, крокодил!

– Послушай, – сказал Зухос доверительно, – я не понимаю, зачем нам ссориться? Я уже предлагал тебе свою дружбу, повторяю снова – будь мне товарищем! И мы с тобой такие дела завернем… Ух! Ты представь только – я пройду во дворец к императору Адриану и стану его другом! Никто меня не увидит, а только принцепс будет говорить и делать то, что я ему скажу! Подговорю его назначить тебя прокуратором… Нет, сначала мы с Адрианом тебя во всадники выведем!

– Мы с Адрианом! – усмехнулся Сергий. – Скромник ты, однако…

Он медлил с применением силы – поджидал друзей, а перед тазами все стояла средневековая картинка: «Искушение Св. Антония»…

– А чего скромничать?! – горячо заговорил Зухос, медленно переводя руку к поясу. – Да кто он такой, этот Адриан?! Можно ли сравнивать его и меня? Или тебя? Разве мы не достойны трона?

– Не примерялся как-то, – пожал плечами Лобанов. – И вообще, у меня другое задание – тебя шлепнуть! Так что не отвлекай меня больше всеми этими глупостями и позвольисполнить мои прямые служебные обязанности…

Все это время он смотрел прямо в глаза Зухосу, хотя поймать их выражение в лунном свете было невозможно. Но, когда готовишься прирезать человека, невольно глянешь туда, куда собираешься пырнуть. Зухос чуть склонил голову, будто примериваясь, и в тот же миг выхватил узкий стилет. Ударил без замаха, но Сергий бдил. Перехватив руку Зухоса, он резко вывернул ее, и крепко приложил «Того-Кто-Велит» о мачту. Стилет жалобно зазвякал, прыгая по доскам палубы.

– А-х-ха! – выдохнул Каар, но быстро оттолкнулся от мачты, нанес сильный удар ногой назад.

Сергий не ожидал от него такой прыти, и пропустил удар, только развернулся боком, чтобы принять его вскользь. При этом он выпустил руку Зухоса. «Крокодил» тотчас же воспользовался предоставленной свободой и кинулся за стилетом. Напрасно. Сергий опередил своего опасного противника, как следует врезав ему по печени. Зухоса отнесло обратно к мачте. Привстав на колени и разогнувшись, «Крокодил» изменил тактику. Не вставая с колен, он вытянул вперед руки, и заговорил глухим голосом:

– Повинуйся! Повинуйся мне! Служи! Служи!

– Хватит тут цирк устраивать! – грубо сказал Лобанов, со страхом ощущая, как цепенеет тело, и руки наливаются свинцом. С трудом повернув голову, он заметил подбегавших друзей – Искандера, Эдика, Уахенеба. – Помогайте! – еле выговорил он непослушными губами, словно онемевшими на морозе.

Контуберний выстроился за его спиной, набычил шеи, устремил взгляды на коленопреклоненного Зухоса.

Сергий с облегчением почувствовал, как отпускает его чужая воля. Понял это и Зухос. Яростно взвизгнув, он вскочил и кинулся на Роксолана, скрючивая пальцы. Лобанов уловил исходящую от него злобу, но и отчаяние чувствовалось, и страх. А вот силы не было, отсутствовало тяжкое, липкое ощущение подавления, потери себя – друзья общими усилиями «гасили» Зухоса.

Сергий легко увернулся от выпада, перехватил «Того-Кто-Велит», и отбросил к мачте. Глаза Зухоса расширились, он словно провидел участь свою.

Лобанов сконцентрировался, и провел удар, который кельты называли «геройским изгибом острия копья» – сложил пальцы руки в наконечник и пробил Зухосу грудь, разрывая кожу, ломая ребра. Сердце «Крокодила», полное крови, лопнуло. Брезгливо выдергивая пальцы, Сергий отступил назад, и Зухос рухнул ему под ноги. Рухнул с застывшим на лице выражением ненависти. Лобанов безразлично глянул на «Того-Кто-Велел», и отвернулся, переводя дыхание.

– Все! – выкрикнул Эдик. – Все! Зухос – капут!

Яркая луна высветила всю палубу. Труп Того-Кто-Велел отбрасывал самую короткую тень. Но самую черную…


Весь следующий день Сергий провел в беготне. Ситагогу оставили у причала, и купец, разрываясь между жадностью и чувством благодарности, не знал, какую дать награду «перехватчикам». Лобанов отмахнулся от него, и торгаш не был в претензии… Труп Зухоса унесли, и тут же установили несколько сходен. Рабы-грузчики, выстроившись цепочками, потащили на ситагогу амфоры, полные зерна.

Сезий Турпион сиял, и тут же поволок Роксолана к префекту Египта. Тот спал, и сильно разгневался на своего секретаря-корникулярия за раннюю побудку, но известие о гибели Зухоса мигом взбодрило префекта. Лобанов удостоился аудиенции, был обласкан и покинул Цезареум с увесистым мешочком.

Золотые динарии честно поделили, после чего контуберний получил увольнительную. Эдика Сергий заметил под ручку с Суламифью, Гефестая утащила Сара… Куда и с кем делся Искандер, Роксолан не приметил. Очень возможно, что Тиндарид засел в Библиотеке…

А Сергий весь день шатался по городу, пялился на достопримечательности, заходил в храмы, гулял по парку Панейона – бездумно, бездельно, не тревожась ни о чем. Все страшное и опасное будто смыло с души.

Под вечер он вернулся в Регию, послушал одинокое эхо, заплутавшее в переходах, и вышел в Алебастровый зал. Здесь его ждала Неферит. На паллакиде был легкий хитон из полупрозрачного виссона, заколотый на плече золотой фибулой в форме скарабея, волосы уложены в высокую лемнийскую прическу, ножки обуты в изящные сандалии – прелесть!

– Весь город гудит о победе над Зухосом, – проговорила паллакида, – хотя никто не знает, что одолел его ты. Тебе не обидно?

– Нет, – улыбнулся Сергий. – Служба у меня такая…

Девушка подошла ближе, прижалась, поцеловала – и отстранилась. Сладко улыбаясь, Неферит подняла руки к волосам. Ее тонкие пальцы перебрали «девичью прядь» и расплели ее. Лобанов сглотнул от волнения.

Неферит коснулась фибулы и расщепила ее. Легкий хитон мягко опал на пол, красиво обтекая девичью фигуру.

– Иди ко мне, – послышался нежный, вздрагивающий шепот. И Сергий не воспротивился искушению.

Глава 15

Рим

– Дома! – ухмыльнулся Эдик, выходя на широкую и прямую Альта Семита.

Сергий улыбнулся и оглядел контуберний. В Египет они отъезжали с пустыми руками, а возвращались с кладью. Гефестай тащил столик из черного дерева, инкрустированный слоновой костью и лазуритом. В руках у Чанбы была древняя ваза с именем Маат, выточенная из горного хрусталя. Искандер накупил папирусов в тубусах – там были и рассказы о путешествиях в дальние страны, и стихи, и мифы, и сказки. Уахенеб на пару с Кадмаром волокли тюк, набитый обновками, а Регебал с Акуном несли картину – старинный эллинский живописец изобразил на ней Таис Афинскую, поджигавшую Персеполис.

У одного Сергия руки были свободны, все его приобретения умещались на теле – к поясу были пристегнуты ножны с кинжалом из черной бронзы, а на шее болтались два амулета – уджат и тьет, ключи от первой и второй дверей на Пути Истины.

– Зайдем, наверное, домой сначала, – предложил Гефестай, – а потом уже доложимся, да?

– Конечно… – пропыхтел Эдик. – Что я, в преторию с вазой попрусь?!

– Суламифь подарила? – поинтересовался Искандер.

– А то! – гордо признал Чанба.

Лобанов не вмешивался в их разговор. Он благодушествовал. Вот, вернешься с опасного задания в столицу, вкусишь благ цивилизации (он окинул взглядом величественную арку акведука, направлявшего воду к термам), и лишний раз понимаешь, что не зря рисковал, была польза.

Ближе к дому толпа римлян поредела, и в подъезд контуберний зашел, не толкаясь.

Сергий первым поднялся на галерею второго этажа, и постучал. Тишина.

– Ушел, что ли? – уныло предположил Эдик, перехватывая вазу.

Но нет, вот послышались тяжелые шаги, и дверь открылась. Хмурое лицо одноглазого германца высунулось, не суля ничего хорошего непрошенным гостям, и тут же расплылось в радостной улыбке узнавания.

– Сергий! – воскликнул Киклоп. – Проходи!

– Здорово, Одноглазый! – проорал Эдик. – Как жизнь?!

– А Зара с Барой где? – осведомился Гефестай, высматривая леопардов. – Привет!

– Продал… – вздохнул Киклоп. – На что они тут? Да и мяса на них не напасешься…

– Ну, ладно, Киклоп, – сказал Сергий, – ты свари нам чего-нибудь, а мы пока в преторию смотаемся.

– Вина в доме нет, – честно предупредил германец.

– По дороге купим!

– Да мы сейчас сбегаем! – запротестовал Акун.

– Ну, давайте, оставляю вас на хозяйство!

Сергий, Эдик, Искандер и Гефестай спустились во двор, вышли на улицу и пошагали к Кастра Преториа – Преторианскому лагерю.

– Интересно, – сказал сын Ярная, – куда нас пошлют теперь?

– Скоро узнаем, – заверил его Чанба.

– Без работы точно не останемся! – усмехнулся Лобанов.

Кастра Преториа была видна издалека – лагерь занимал самое высокое место в Риме. Часовой на воротах сперва заупрямился, не желая пропускать четверку, видно, был из новеньких, но его командир – из стареньких – узнал Сергия, и дал команду «Отставить!»

– Префект на месте? – спросил его Роксолан.

– Был с утра! – осклабился преторианец.

Префект претории Марций Турбон принял «великолепную четверку» сразу. Сергий прошагал в его просторный кабинет, и вскинул руку в салюте.

– Сальвэ, сиятельный!

– Сальвэ, – ответил, поднимаясь с кресла, Марций Турбон.

– Задание выполнено, – доложил Лобанов, – Зухос уничтожен!

– Благодарю за службу… кентурион-гастат[58], – сказал префект. – И поздравляю с повышением.

Сергий вытянулся во фрунт. Гефестай, Искандер и Эдик заулыбались одновременно: растет их командир!

Марций Турбон вышел из-за стола, прошелся по комнате, выглядывая в узкие окна. Лобанов понял, что префект припас им новое задание.

– Пока вы были в Египте, – начал Марций неспешно, – случились кой-какие события…

– Где? – не утерпел Эдик.

– В Дакии. Ох, и неспокойная там земля… И побили мы даков, и вытурили их прочь, отогнали за Траянов вал, а все равно… А тут и новая напасть – жрец бога Замолксиса, личность ничтожная, выболтал тайну… – префект взял подбородок в горсть. – Тут такое дело, – продолжил он. – Когда царь даков отступал, то много своих сокровищ он попрятал в пещерах, в подвалах заброшенных крепостей… Шла война, и он пользовался припрятанным золотом – покупал оружие, нанимал бойцов. Мы думали, что все вывезли, ан нет! Остался еще один схрон – древняя сокровищница даков. Ее местоположение было известно лишь верховному жрецу Замолксиса и царю, оба они погибли, и вот появляется третий, считавшийся погибшим, сын верховного жреца Мукапиуса… Впрочем… – префект улыбнулся и оглядел четверку. – Вот что, о золоте, о дакийском царе-самозванце, о появившемся ниоткуда первосвященнике мы поговорим завтра… нет, послезавтра. У меня дома. Разговор будет долгий, а вам отдых не помешает. Гуляйте сегодня и завтра! После – жду всех у себя. Все поняли?

– Так точно, сиятельный!


Четверка спустилась во двор и пошагала к воротам.

– И вечный бой! – с выражением продекламировал Эдик. – Покой нам только снится… Но увольнительная – это хорошо!

– Давайте на Форум сходим? – предложил Искандер.

– Дай поесть сначала! – прогудел Гефестай.

– Согласен с Гефестаем, – улыбнулся Сергий. – Надо подкрепиться! Пошли, обрадуем Регебала! Скоро увидит родные места!

Примечания

1

Буколия – болотистая область в дельте Нила, заселенная буколами – «волопасами».

(обратно)

2

Остаться без погребения для египтянина было страшным проклятием и наказанием.

(обратно)

3

Роме – египтянин.

(обратно)

4

Зухос (эллин.) – крокодил.

(обратно)

5

Сохмет – супруга бога Пта, богиня войны, повелительница болезней; изображалась с головой львицы, поэтому ее называли Львиноголовой.

(обратно)

6

Mare Nostrum (лат.) – Наше море. Так римляне называли море Средиземное.

(обратно)

7

SPQR (лат.) – сокращение от выражения. «Сенат и народ римский» – официальное название римского государства.

(обратно)

8

Орк – божество подземного царства, отождествлялся с Плутоном.

(обратно)

9

Примипил – старший кентурион, командир первой кентурии первой когорты.

(обратно)

10

Корникулярий – секретарь.

(обратно)

11

Триклиний – трапезная.

(обратно)

12

Номарх – правитель области в Египте. Эдил – магистрат-чиновник, выборное должностное лицо.

(обратно)

13

Ио! – возглас-здравица.

(обратно)

14

Подобный обычай существовал у египтян. Эллины переняли его, но не оценили черного юмора – передавали друг другу не мумию, а фигурку доброго гения.

(обратно)

15

Антилоп и журавлей разводили в Египте.

(обратно)

16

Мелкий служащий, заведовал финансами.

(обратно)

17

Основано на подлинном тексте.

(обратно)

18

Контуберний – наименьшее по численности подразделение римского легиона, состоявшее из восьми воинов, проживавших в одной палатке, деливших все расходы и невзгоды.

(обратно)

19

Локоть – мера длины, 52 см.

(обратно)

20

Серапис (по-египетски Асар-Хапи) – бог плодородия, здоровья, моря и подземного царства. По легенде, Вакх привел Сераписа из Индии в образе бога Сри-Па (такое имя дали эллины индусскому богу смерти Яме). В реале культ Сераписа учредил Птолемей Первый, назвавший бога путем сложения имен священного быка Аписа и покровителя мертвых Осириса. Так у египтян и эллинов появилась общая вера, и стало одним поводом меньше для религиозных распрей.

(обратно)

21

Начальник мастеров – титул главного жреца.

(обратно)

22

Один из эпитетов Сераписа.

(обратно)

23

Неокор – «метельщик храма», должность довольно почетная.

(обратно)

24

Рехиу – свободный египтянин, имевший доступ во внутренние помещения храма и к высшей степени посвящения.

(обратно)

25

Уасет – Фивы.

(обратно)

26

Действие происходит в сезон Половодья, длившийся с 20 июля по 20 ноября, и состоявший из месяцев паопи, атис, хойяк и тиби.

(обратно)

27

Архиерей и эпистат – управители Мусейона.

(обратно)

28

Помещение для переписчиков книг.

(обратно)

29

Хайре! (эллин.)– «Радуйся!» Соответствует нашему «Пока!»

(обратно)

30

В Римском Египте продолжался оборот эллинских монет – медных оболов, серебряных драхм и золотых статеров.

(обратно)

31

Та-Кемт – «Черная земля». Так сами египтяне называли свою страну. А то и просто Кемт – «Черная».

(обратно)

32

Девять главных богов.

(обратно)

33

Сетх – бог подземного царства, владыка темных сил. Его цвет – красный, цвет порока и зла (отчего рыжим в Египте приходилось несладко…).

(обратно)

34

В Египте три времени года – Жатвы, Половодья и Посева. Каждое делится на четыре месяца.

(обратно)

35

Хи-ку-Дхаути – Крепость духа Тота.

(обратно)

36

Великая Западная пустыня – ныне Сахара. Восточная пустыня сейчас называется Аравийской.

(обратно)

37

По верованиям египтян, человек состоял из четырех элементов: тела, его астрального двойника Ка, телесной души Ба и искры жизни Кау, которую в него вдохнул божественным творец.

(обратно)

38

Потусторонний мир египтяне помещали на западе, там, где садится солнце.

(обратно)

39

Гладий – короткий римский меч.

(обратно)

40

Аргентарий – банкир, ростовщик.

(обратно)

41

Динарий – серебряная монета.

(обратно)

42

Иччхашакти – согласно Упанишадам, сила воли, напряжение токов внутри тела для выполнения желания. Крияшакти – сила мысли, которая материальна и может производить действия своей энергией.

(обратно)

43

Хокмат Эмэт – другое название Каббалы.

(обратно)

44

Уважительное обращение, дословно – «Отец мой».

(обратно)

45

Красная и Белая короны символизируют власть над Верхним и Нижним Египтом. Чати – везир, верховный администратор фараона.

(обратно)

46

Красное море.

(обратно)

47

«Величественнейший из величественнейших» – верное название заупокойного храма царицы Хатшепсут.

(обратно)

48

Мере – государственные рабы.

(обратно)

49

Merde (лат.) – дерьмо.

(обратно)

50

Приблизительное значение имени Неферит – «Красивая».

(обратно)

51

Схен или сехен – 22 000 локтей, примерно 11 км.

(обратно)

52

Деблис – демон пустыни, любит кружить вокруг путников на скелете верблюда.

(обратно)

53

Александрийский врач Герофил утверждал, что в четвертом углублении мозга находится обиталище души.

(обратно)

54

Тапробана – Цейлон.

(обратно)

55

Декурион – командир турмы, отряда из тридцати всадников.

(обратно)

56

Мехари – одногорбый верблюд.

(обратно)

57

Аату – мятежники.

(обратно)

58

Самое низшее звание среди кентурионов легиона. Примерно соответствует младшему лейтенанту.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • *** Примечания ***