КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706104 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное) [Александр Тимофеевич Филичкин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Филичкин Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное)

Посвящается моему деду — Фёдору Терентьевичу Соболеву. Его призвали в Красную армию в 1939-м, в начале Финской компании.

Он брал Берлин, закончил войну в далёком Китае, а вернулся домой лишь в начале 1947-го.


Посвящается моему другу Евгению и его отцу Григорию Павловичу Степанову, от которого я услышал большинство из этих историй.

Глава 1. Призыв в Красную армию


В конце тридцатых годов, на Среднем Урале начали строить самый большой на планете комбинат по добыче и переработке асбеста. В честь минерала с необычными свойствами был назван новенький, с иголочки, город. Его ударными темпами возвели на месте небольшого посёлка, носившего смешное названье Куделька.

Все вокруг изменилось так круто благодаря только одному обстоятельству. Неожиданно выяснилось, что огнеупорное вещество, состоящее из тончайших гибких волокон, внезапно понадобилось зарубежной промышленности. Причём заказы на него поступали в невероятно огромных количествах.

Совершенно естественно, что Советский Союз постарался воспользоваться такой ситуацией, возникшей в международной торговле ресурсами. ЦК коммунистической партии ВКП(б) принял постановление: — Во много раз увеличить добычу асбеста.

ВЛКСМ тотчас объявил комсомольский набор на ударную стройку, что затевалась в глубинке страны. Об этом писали во всех советских газетах и говорили по всесоюзному радио.

К сожаленью кремлёвских чиновников, население СССР почему-то не проявило огромного энтузиазма и особой сознательности. Никто не хотел отправляться в далекий не обустроенный край.

Людей везде не хватало и приходилось им давать какие-то льготы. Поэтому, молодых крепких парней, работавших в селении Асбест, не призывали на военную службу. Так что, уйти в РККА со своими ровесниками 1920 года рождения Григорий Степанов не смог, хотя и очень хотел это сделать.

К этому времени, он проработал на комбинате два с лишним года. Если честно сказать, ему давно надоело торчать на Среднем Урале, и он часто думал о том, что пора бы вернуться к привольной матушке-Волге.

Удрать с крупной стройки, объявленной всесоюзной, ударной, да ещё комсомольской, было достаточно просто. Сел в любой поезд, идущий на запад, и езжай себе с миром.

Вопрос только в том, как взять документы, что хранились в отделе кадров завода? Просто уволиться парень не мог. Ведь после завершенья учёбы, он получил назначение на Средний Урал и должен был там отработать не менее трёх полных лет.

А без нужного комплекта бумаг у Григория могли появиться большие проблемы. Во-первых, парня могли задержать милиционеры в пути и отправить его в каталажку. Там бы стали всё проверять и открылись неприглядные факты его биографии.

Но, даже добравшись до нужного места, Григорий не смог бы устроиться на другую работу по любимой специальности. А он, между прочим, окончил энергетический техникум в далёкой Самаре. В те времена, подобное образование считалось очень престижным.

Оставался единственный способ, уйти в Красную армию. Григорий хотел, отдать два года Родине, а после демобилизации, получить чистую ксиву и поехать туда, куда ему вздумается. Он пошёл в военкомат и написал заявление с просьбой призвать его на военную службу.

Совершенно некстати, в жизнь парня вмешался райком комсомола. Какой-то чиновник изучил его личное дело и взял Григория на особый учет, как технически ценного кадра.

После чего, молодой человек получил очень крепкую «бронь». Она защищала его от повесток военного ведомства. Сначала Григорий очень расстроился по данному поводу, но, как выяснилось немного позднее, ему весьма повезло.


Дело всё в том, что в 1939 году мирный период в жизни СССР неожиданно кончился. Страны коллективного Запада и милитаристской Японии принудили советский народ, вступить в череду кровопролитнейших войн.

Началось это далеко на востоке. По просьбе правительства технически слабой Монголии, на её территории стояли войска Красной армии. В мае, японцы напали на пограничников, и завязались ожесточенные схватки. В советских газетах писали лишь о победах и разгроме противника с небольшими потерями.

Однако, Григорий узнал нечто другое. В то время, парень работал на возведении крупного цеха на комбинате Асбест, и был начальником большого участка. Так уж случилось, что почти все строители под его руководством оказались обычными зеками.

Кроме простых уголовников, было много таких, что сидели, так сказать, за политику. Вскоре, среди них появились участники «небольшого конфликта в Монголии».

В отличие от заявлений советских газет, сарафанное радио сообщало подробности противоположного толка. Как тогда говорили, это были последние новости от ОБС. Расшифровывалась аббревиатура удивительно просто — Одна Баба Сказала.

Так вот по этим, более достоверным источникам вырисовывалась совершенно иная картина. Всего, за время конфликта, СССР потерял 207 самолетов, а Япония — 162. По всем прочим позициям была приблизительно та же пропорция. Так что, о «лёгкой победе малыми силами» не могло быть и речи.


Не успела закончиться война на Востоке, как началась кровавая бойня на Западе. Немцы обвинили соседей в нападении на свою территорию и 1 сентября 1939 года вероломно напали на Польшу.

Франция с Англией громко кричали о неспровоцированной германской агрессии, но ограничились только словами. Вступать в большое сражение на стороне былого союзника они, почему-то, совсем не спешили. Гитлеровцы быстро сломили сопротивленье славян и легко захватили почти всю страну.

Генштабисты в Москве хорошо понимали, чем всё это кончиться. Никто не хотел, увидеть орды фашистов у советских границ. Поэтому, части РККА не остались на месте. Согласно тогдашней доктрине — воевать малой кровью и на чужой территории, они устремились вперёд и заняли земли Западной Украины и часть Белоруссии.

Тем самым Красная армия создала широкую зону, что находилась между СССР и фашистской Германией. Две страны заключили соглашенье о мире и провели новую демаркационную линию. Кстати сказать, она, в основном, совпадала с «чертою Керзона», предложенной в начале двадцатого века.

В 1919 году, в Париже прошла конференция, созванная тем державами, которые одержали победу в Первой мировой войне. Она была созвана для выработки и подписания договоров о мире с пятью государствами, что были побеждёны в ходе этих сражений: Германией, Австрией, Болгарией, Венгрией, Турцией.

В качестве восточной границы Польской республики дипломаты избрали рубеж, который был обусловлен этнически. Он разграничивал области компактного проживанья поляков с одной стороны, украинцев и белорусов — с другой.

Нужно добавить, что Англия поддержала СССР в присоединении Западной Белоруссии и Западной Украины. Дело было всё в том, что Польша заняла эти земли лишь в ходе советско-польской войны в 1921 году.

Вот так и вышло, что территории к востоку от реки Сан и Западный Буг вошли в состав советской страны. Это увеличило её площадь на 196 тысяч километров квадратных, а к населенью прибавилось 13 миллионов людей.


Всё это время, газеты писали о всесокрушающей мощи РККА, что сметала любое сопротивленье врага. Однако, через несколько месяцев в лагеря на Среднем Урале прибыло пополнение, и Григорий столкнулся с очевидцами недавних событий.

Агентство ОБС снова разрушило радужный миф, что рисовала советская пресса. По словам новоявленных зэков, польские командиры получили приказ своего руководства: — Не оказывать сопротивление наступающим советским частям.

Отсюда возникли ударные темпы в захвате чужих территорий и отсутствие военных потерь.

Не успели смолкнуть фанфары по поводу освобождения братьев-славян, как возник новый вопрос с очередной иностранной угрозой. По этому поводу Иосиф Сталин мудро заметил премьер-министру Финляндии: «Мы ничего не можем поделать с географией нашей страны, так же, как впрочем, и вы. Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придётся от него отодвинуть подальше границу».

«Зимняя война» продолжалась с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года и, по сводкам газет, быстро решила все поставленные перед нею задачи. Вскоре, в город Асбест, прибыли бывшие красноармейцы, что участвовали в этих сражениях. Они рассказали такие ужасные вещи, что в них было трудно поверить.

По их словам, СССР потерял там около ста тридцати тысяч бойцов и в два раза больше тех бедолаг, кто получили обморожения разной степени тяжести. Притом, что убитых противников оказалось впятеро меньше, а обмороженных финских солдат совсем не нашлось.

Но это были только цветочки. Выяснилось, что финны сбили в десять раз больше боевых самолетов, чем мы. Плюс ко всему, сожгли две с половиной тысячи танков, а мы, ни одного. Всё это случилось по той странной причине, что бронемашин у врагов не имелось.

Такие известия, весьма покачнули уверенность парня в непобедимости РККА. Они отбили желанье Григория, идти на военную службу. К своему сожалению, строитель не видел какой-либо возможности покинуть Средний Урал, густо усеянный лагерями и тюрьмами.


Вот тут, злодейка-судьба и решила пойти человеку навстречу. Совершенно внезапно, его лишили непробиваемой «брони». Впрочем, здесь не было ничего необычного.

Сняли её лишь после того, как большую часть всех работ уже завершили. Людей, что трудились на возведении цехов комбината, начали тотчас увольнять. Недавних строителей стали опять призывать в Красную армию. В конце концов, очередь дошла до Григория, и его вызвали в военкомат.

И там ему, как и прежде, весьма повезло. Дело было всё в том, что родной отец парня Пётр Стратилатов попал «под кампанию» и был раскулачен поздней осенью 1927 года. Совершенно естественно, что после трагической смерти, всё имущество молодого мужчины бесследно исчезло. В том числе, пропало свидетельство о рождении его сына Григория.

Мать пятилетнего мальчика разошлась с Пётром Стратилатов за год до этой трагедии и жила у своих старых родителей. Она пошла в сельсовет той деревни, куда переехала после развода, и получила другой документ.

По второму свидетельству, Григорий считался сыном красноармейца Павла Степанова. Это был не простой человек, а верный страж революции, геройски сражавшийся на Гражданской войне. В ходе кровопролитных боёв солдат получил несколько тяжёлых ранений и различные знаки отличия.

О том, что Григорий, потом переехал в центр Самары, к счастью, нигде не записей не было. Не попало в досье комсомольца и ещё одно обстоятельство. То, что он поселился у старшего брата своей милой матери, Михаила Фёдоровича и его любимой жены Эльзы Фрицевны. Так парень и жил в бездетной семье почти восемь лет. Причём, на правах приёмного сына.


После внезапного ареста жены, объявленной германской шпионкой, дядя весьма озаботился безопасностью своего дорогого племянника. Мужчина поднял все свои связи и «устроил» Григорию переезд на ударную комсомольскую стройку.

Парень удивительно вовремя собрал свои вещи и быстро покинул Поволжье. Его документы тотчас поспешили за ним. Когда же чекисты Самары собрались внести в его дело важную запись, то время было упущено.

К этому сроку, бумаги Григория уже медленной скоростью двигались на Средний Урал. Между прочим, именно эта строка говорила о его связи с «врагом трудового народа» — женой любимого дяди.

Скорее всего, особисты немного расслабились и не сразу послали своё сообщение в город Асбест. Ну, а потом, они закрутились с делами и благополучно забыли о такой несущественной мелочи. Оно и понятно, работы у заплечных дел мастеров тогда было много. Так что, в анкету Григория эта страшная новость уже не попала.

Стоит ли сейчас говорить, что тётушка парня, Эльза Фрицевна была по национальности немкой и происходила из очень зажиточной поволжской семьи. За эти два смертных греха, несчастную женщину арестовали в тридцать седьмом. Ну, а потом, расстреляли, как шпионку фашистов.


Если б не длинная цепь благоприятных случайностей, а именно — второе свидетельство о рождении парня, отсутствие в досье комсомольца записей о дяде и тёте, то всё могло пойти по другому сценарию.

При лучшем раскладе, Григорий стал бы считаться «членом семьи врага трудового народа». Работать парню по любимой специальности особисты тогда бы не дали. Да и дорога в Красную армию была бы ему навечно закрыта. В худшем же случае, молодого строителя лишили диплома и отправили в лагерь для политических зеков.

К счастью Григория, во всех его документах значилось только хорошее — комсомолец, «Ворошиловский стрелок» и «значкист ГТО». Он окончил энергетический техникум, работал начальником большого участка на стройке комбината «Асбест», а такой важный пост абы кому не доверят, и плюс ко всему, знал немецкий язык.

Правда, во всех анкетах парень писал, что владеет иностранным наречием «со словарем», но и этого оказалось достаточно, чтобы взять его на заметку. Мало того, в военкомате обратили внимание на его отличную спортивную форму.

Офицер изучил «прекрасное» личное дело Григория и дал рекомендацию: «Направить в школу армейской разведки!»

После чего, военком подышал на продолговатый резиновый штамп и сделал оттиск в «призывном свидетельстве» парня. Там появилась фиолетового цвета печать: «Годен к строевой!»


8 февраля 1941 года Григория, наконец-то, призвали в ряды Красной армии. С местом службы ему весьма подфартило. На счастье молодого строителя, он не направился в степную Монголию или в какой-то заполярный посёлок. Его повезли в тёплый Крым.

Команда таких же, как он, удальцов собралась достаточно быстро. За две недели, они прошли «курс молодого бойца» и приняли присягу на верность Отчизне. Дальше дела пошли ещё веселей.

До мест назначения группа добралась в начале весны, но это на Среднем Урале она едва начиналась. Здесь же, в жаркой Тавриде, пробужденье природы было в самом разгаре. Вся зелень давно распустилась, бурно цвели деревья и травы, а воздух заполнили чудесные запахи, что приятно дурманили голову.

Всех кандидатов в разведчики встретили на железнодорожном перроне, посадили в полуторки с брезентовым тентом и отправили в путь. Их провезли по ровной, как стол бескрайней степи, и высадили в небольшом городке, расположенном под Севастополем.

В скромной больничке, был проведен очередной, более тщательный медицинский осмотр. Врачи так придирались ко всем новобранцам, что Григорий только диву давался.

В результате долгих обследований, большинство прибывших парней не прошли сквозь рогатки удивительно строгой комиссии. В конце концов, эскулапы признали «совершенно пригодными» только тридцать бойцов. Всех остальных тут же отправили в другие военные части.

Отобранных медициной курсантов погрузили в крытые автомобили и отвезли в маленький лагерь, который назывался учебным. Прибыв в нужное место, бойцы разместились в десятиместных холщовых палатках, и окунулись в новую жизнь.


Утром нового дня, началось обучение в армейской спецшколе. Оружейное дело и прочие войсковые науки преподавали им офицеры лет тридцати или меньше. А вот, со всем остальным, дела обстояли совершенно иначе.

Физической подготовкой курсантов, обучением рукопашному бою и диверсионным премудростям занялись мужики среднего возраста. По их внешнему облику всем стало ясно, они многое видели за свою нелёгкую жизнь.

Григорий всегда отличался весёлым характером и удивительно быстро сходился с людьми. Среди прочих курсантов он подружился с соседом по койке, по имени Саша. Однажды, тот сообщил, что все «старики», которые с ними работают, из «пластунов».

Услышав окончание фразы, парень слегка растерялся и удивлённо подумал:

— Что это за пластуны, о которых он говорит? Что эти люди пластали и где?

Товарищ заметил недоумение на лице у Григория и тотчас объяснил, что это слово значит на деле. Выяснилось, что до революции в царских войсках, существовали подразделения, состоящие, в основном, из казаков. Обладая определёнными навыками, они ходили за линию фронта с германцами, совершали диверсии и брали в плен языков.

Немного позднее, Григорию, по большому секрету сообщили ещё одну необычную новость. Оказалось, что все пожилые инструкторы недавно считались «врагами народа» и, как положено по советским законам, долгое время сидели в лагерях или тюрьмах.

Вслух про это никто не болтал, но все бойцы скоро узнали об этом поразительном факте. Активные комсомольцы, из которых набрали курсантов, весьма удивились, как таким подозрительным людям дали работать в школе армейской разведки?


Однако, все быстро поняли, каким удивительным образом всё это случилось. Скорее всего, решили бойцы, во всем виноваты многократные чистки состава, проведённые в последние годы в рядах Красной армии.

Видимо, после подобных репрессий, в советских войсках уже не осталось специалистов данного профиля. В первую очередь тех, что могли обучать такой сложной науке. Вот и пришлось особистам пойти на попятную. Они спешно нашли и освободили тех пластунов, которых долго гноили в северных зонах.

Нужно сказать, что реабилитированные казаки целиком оправдали доверие Родины. Инструкторы обучали весьма основательно и гоняли бойцов, что называется, по полной программе. Они работали с молодыми курсантами, без преувеличения, до кровавого пота.

Как и все остальные ребята, Григорий считал свою спортивную форму очень хорошей. Однако, в первый же день тренировок он с огорчением понял, что весьма ошибался.

Пожилые, как думал Григорий, инструкторы сразу расставили всё по надлежащим местам. Всем мужикам было за сорок, но они доказали двадцатилетнему парню, что он настоящий слабак.

Тоже случилось и с другими бойцами. Они не выдерживали никакого сравнения с седыми казаками. Пришлось им немедля подтягивать свою спортивную форму. Причём, приходилось всем очень стараться. Иначе начальство могло и отчислить лентяя из школы. А каждый курсант хотел получить весьма интересную, хотя и довольно рисковую профессию воинской службы.

Через какое-то время, Григорий стал выходить победителем почти во всех тренировочных схватках, которые между собой проводили курсанты. О том, чтобы сравниться с инструктором в ловкости и владении боевыми приемами, не могло быть и речи.

Слишком мало боец занимался, а опыт у старых служак был очень велик. И всё же, и он кое-чему научился. Григорий отлично стрелял из пистолетов, винтовок и пулемётов СССР и Германии. Парень освоил много приемов из самбо. Он очень уверенно «работал» ножом, штыком и сапёрной лопаткой.

Лишь перед самым отбоем Григорий, вместе с бойцами возвращался в палатку. Еле двигая ноги после занятий, он валился в кровать и, уже засыпая, как-то сказал сам себе: «Видно, не зря наших тренеров освободила советская власть. Таких спецов ещё поискать».


Курс обучения включал в себя много разных предметов. Григория весьма впечатлил краткий обзор приёмов борьбы с большими сторожевыми собаками. Причём, без примененья оружия, одними руками.

Инструктор рассказал им о нескольких, самых простых и действенных способах нейтрализации такого животного. Он говорил и показывал курсантам движения, которые нужно им проводить в ходе схватки.

— Во-первых, врезать собаке кулаком точно в нос. Лучше всего это сделать в то время, когда она летит на тебя. Если зверь стоит на ногах, он увернётся или схватит за руку так, что переломает все кости.

Если попал куда надо, то всё в полном порядке. После такого удара пёс теряет ориентацию, и какое-то время, находиться в лёгком нокдауне. Тут уж ты не зевай, добивай его, как можно скорее.

Во-вторых, во время прыжка крупной собаки нужно подставить ей для укуса левую руку, плотно обёрнутую какой-нибудь тряпкой. Это касается только правшей, для левшей, естественно, наоборот. — добавил инструктор и тут же продолжил:

— Когда собака в тебя крепко вцепится, нужно изо всех сил, врезать кулаком ей по рёбрам. Ещё лучше, схватить кобеля за причинное место. Если это сука напала, то свободной рукой сжать её горло, и всей своей тяжестью рухнуть на зверя. После такого падения у животного ломаются многие кости, и оно не в состоянии продолжить борьбу.

Третий способ можно использовать, если ты в толстом тулупе или другой плотной одежде. В этом случае, нужно повернуться спиной, чтобы собака оказалась сзади тебя. Затем присесть и вжать голову в плечи, чтобы она не смогла вцепиться тебе в шею или затылок. После того, как она на тебя нападёт, нужно действовать быстро и точно. Ты должен отвести руку назад, схватить зверя за лапу, вытянуть её вперёд и сломать через колено.

Четвёртый способ — если, конечно, удастся. Сунуть руку в открытую пасть и схватить собаку за корень её языка. Тогда она не сможет сжать челюсти и станет совершенно беспомощной. После этого, с ней можно сделать всё, что угодно. Лучше всего, сразу убить. Камнем, палкой или чем-то ещё. Короче сказать, тем, что попадётся под свободную руку.

Пятый способ — если удастся, зайти в воду хотя бы по пояс. Тогда собаке придётся плыть на тебя. Утопить её в этот момент не составляет труда.

Шестой способ, самый надёжный — действовать палкой, словно штыком, стараясь попасть в её пасть или, что значительно лучше, прямо в глаза.


В начале жаркого лета, произошло нечто весьма непонятное. Неожиданно для курсантов спецшколы, инструкторы-пластуны все бесследно исчезли. Скорее всего, их среди ночи погрузили в машины с вещами и увезли неизвестно куда.

На этом тяжёлая, но весьма интересная учёба закончилась. Ничего не объясняя ребятам, их погрузили в крытые автомобили и отвезли на аэродром, расположенный немного южней перешейка, который зовут Перекопским.

Здесь всех бойцов построили у небольшого ангара и зачитали короткий приказ. К разочарованию бывших курсантов, им сообщили, что теперь они пехотинцы и им предстоит охранять важный объект. Так началась для них служба в обычной воинской части. Парней раскидали по взводам, что имелись в наличии, и посылали в наряды в сопровождении местных солдат.

С раннего детства, Григорий невероятно легко находил общий язык со всеми людьми. Судьба наградила его открытым лицом, добродушной улыбкой и очень простой манерой общения. Всё это весьма привлекало всех окружающих, что находились поблизости.

Почти что мгновенно, все чувствовали расположение к парню и проникались к нему особым доверием. После чего, рассказывали много такого, чем никогда бы не стали делиться с другими. Так, один из напарников по патрулю, решил вдруг поведать Григорию о своей прежней работе.


Дмитрий тогда заявил, что какое-то время назад, он находился в столице нашей страны, в далёкой Москве. Причём, служил не в обычной пехоте, а в элитных войсках НКВД. Он числился в спецохране Кремля под руководством Николая Сидоровича Власика.

— Если кто-то не знает, то это начальник охраны Иосифа Виссарионовича Сталина, генерального секретаря ВКП(б), — добавил напарник едва слышным шёпотом.

Ещё, собеседник сказал, что с самим великим вождём он никогда не общался, чином не вышел. Хотя видел его достаточно часто. А вот любимого сына Иосифа Сталина — молодого Василия ему довелось охранять. Дмитрий чуть повысил свой голос и продолжил рассказ:

— Выпустили нашего Васю из Качинской авиашколы 25 марта 1940-го. Летал он в то время, на истребителе «И-15», самом хорошем боевом аппарате, что тогда имелся в стране. Сейчас, может, и лучше создали, не знаю. У нас до сих пор самолёты «И-5» на аэродроме стоят.

Так вот, учился, как все говорят, Вася неважно, но пилотировал просто прекрасно, не хуже, чем Чкалов. Вот только уж очень отец за него опасался и сильно берёг. Не отпускал от себя и не разрешал, рисковать понапрасну.

Поэтому и не стал Вася таким знаменитым, как Водопьянов, или кто там ещё у нас есть, из самых известных «сталинских соколов»: Леваневский, Байдуков, Беляков или Громов.

После выпуска из авиашколы он оказался недалеко от Кремля. Служил на должности младшего лётчика 16-го полка, стоявшего в Люберцах, что в Подмосковье. Вот там мы его охраняли.

В задачу нашего взвода входило «быть на периметре». Мы находились на расстоянии в двадцать, самое многое, двадцать пять метров от Васи, и составляли дальний круг его личной охраны.

В среднем круге — в пяти-шести метрах от сына вождя — «работали» уже «волкодавы», профессионалы высокого уровня. В ближний круг входили личные телохранители Васи. Они всегда находились рядом с «объектом» и ночью, и днем.

Ох, и тяжко же им приходилось. Уж очень Василий был компанейский. Как говорится, рубаха-парень, невероятно широкой души человек. Всё время, возле него крутилось много школьных и военных друзей.

Если «приятелей» было два человека, то рядом стоял один из охранников. Если «знакомцев» становилось три или четыре, подключался второй, который до этого держался в сторонке. Ну, а коли толпа становилась чуть больше, тут уже все бодигарды начинали «работать». А их было шестеро. Соответственно и все остальные поближе подтягивались.


Несмотря на большое родство и особый статус «объекта», люди весьма уважали Василия. Так что, у всей охраны и аэродромной обслуги сложилось о нём чрезвычайно хорошее мнение. Прямой и, нужно сказать, совершенно открытый для всех человек. К тому же, честный солдат, который сроду не прятался за спины других. И ты Григорий учти, так считали все окружающие.

Но имелись у Васи и недостатки. Причём, довольно существенные. Он часто садился в машину и со всеми друзьями мчался в Москву. Уж очень любил он покутить в ресторанах.

Что там случалось и как, мы, к сожаленью, не знали. Во время этих отлучек нас в столицу не брали, а оставляли на месте. В городе важный «объект» охраняли уже особисты в штатской одежде.

Дмитрий с улыбкой вздохнул и сказал:

— До чего же мне было там хорошо. На аэродроме мы жили отдельно от прочих солдат и, тем более, от авиационной обслуги. Питались — дай бог каждому жителю нашей страны.

Там же на месте с нами работали инструкторы НКВД. В часы, свободные от охраны «объекта», они занимались с нами по полной программе. Но тренировали уже, как бодигардов.

Предполагалось, что с течением времени, мы постепенно войдём в средний круг охраны Василия. Ну, а дальше, как жизнь повернётся… — внезапно Дмитрий закончил рассказ и надолго умолк. Потом, он заговорил о чём-то другом и к этой волнующей теме не возвращался уже никогда.

Каким удивительным образом энкавэдэшника занесло из Москвы в тёплый Крым? Да к тому же, воткнуло его в простую военную часть, Григорий интересоваться не стал.

Насколько он знал по личному опыту, такого просто быть не могло. Зэки, с которыми он общался на Среднем Урале, говорили совершенно другое. Обычно, проштрафившихся особистов тихо расстреливали в тайных местах. Делалось это лишь для того, чтобы они не болтали в тюрьме о порядках, царивших в специальных войсках.

Хотя, кто его знает? В нашей стране всё почему-то возможно! Сам-то он как-то попал в элитную часть Красной армии. И это притом, что он сын кулака и, плюс ко всему, племянник «врага трудового народа». А вот, поди ж ты, как жизнь повернулась. Жаль, что всё быстро закончилось, и он не смог завершить обученье в спецшколе.


Военный аэродром, где оказался Григорий, территориально входил в состав Черноморского флота. Поэтому, военная часть подчинялась распоряжениям морских адмиралов, независимо от того, чего это касалось, будь то военные или другие дела.

В погожее летнее время, мореманы, как и всегда, проводили традиционные соревнования по гребле и плаванию на большие дистанции. Лётчики взяли под козырек и отрядили солдат на эти водные игрища.

Опытный командир летунов не стал отвлекать от воинской службы свои лучшие кадры. Вместо этого, он составил команду из бывших курсантов армейской спецшколы. Он отобрал тех бойцов, кто заявил, что умеет отлично грести, и отправил их к морякам, поближе к воде.

Тренировки велись на полигоне, что находился на берегу Севастопольской бухты. После недели занятий с морским офицером их шлюпка приняла участие в больших состязаниях.

Как это ни странно, но Григорий и его боевые товарищи добились большого успеха. Благодаря прекрасной физической форме они компенсировали недостатки корявой техники гребли и обогнали всех участников гонки.

Неожиданно для всех окружающих, их шестивесёльный ялик занял первое место, и сухопутные парни стали вдруг чемпионами на дистанции в один километр. За такую победу, команду тотчас наградили почётной грамотой, украшенной якорями и красными флагами. В ней выражалась благодарность от имени командующего Черноморского флота.


Чуть позже, намечались соревнования по плаванию в море вдоль крымского берега. Григорий очень любил искупаться в великой русской реке и чувствовал себя в водной среде, не хуже моржа или, скажем, тюленя. Поэтому, парень решил поучаствовать в таких состязаниях.

Потом боец понял, что поступил весьма опрометчиво. Выяснилось, что все расстояния в гонках совершенно невероятной длины — от пятнадцати до тридцати километров.

Так уж случилось, что парень ни разу не плавал на такие большие дистанции. Раньше, когда он обретался в Самаре, он легко перемахивал через привольную Волгу и, не давая себе отдохнуть, возвращался обратно.

В те времена, ширина русла у города не превышала шестисот с чем-то метров, а это значительно меньше, чем нужно пройти по регламенту. Однако отказаться от марафона оказалось уже невозможно. Пришлось Григорию снова отправиться к Чёрному морю.

В Севастополе никто не спросил у бойцов о степени их подготовки. Мол, раз приехал по приказу начальства, значит к чемпионату готов. Без всяких вопросов, группу пловцов посадили на катер, отвезли на сто метров от берега и дали команду:

— На старт! Внимание! Марш!

Григорий нырнул с невысокого борта. К своему удивлению, он немедленно вылетел из глубины на поверхность воды. Выяснилось, что солёное море поддерживало крепкое тело значительно лучше, чем пресные реки Самарской губернии.

Парень облегчённо вздохнул и сказал сам себе: — «Выходит, что я начну уставать много позже, чем дома. Глядишь, мне повезёт, и я доберусь до ближайшего финиша.

Боец сразу понял, что не стоит рваться вперёд, а нужно распределить свои силы на всю большую дистанцию: — «Главное, сейчас не частить и держаться в общей команде, а там будет видно».

Григорий совсем успокоился и направился вслед за матросами, что находились чуть впереди. Судя по их поведению, они замечательно знали традиционный маршрут. Скоро парень подстроился под медленный ритм, в котором плыли спортсмены, и потянулись часы монотонной работы.

Группа плыла вдоль прекрасного побережья южного Крыма, но Григорий не видел почти ничего. Парень следил лишь за головой моремана, к которому прицепился в кильватер.

Так он и плыл, постепенно теряя чувство пространства и времени. Все мысли куда-то исчезли. Осталась одна короткая фраза, что постоянно вертелась в мозгу: «Главное, не отстать от ведущего».


Сколько тянулись соревнования, Григорий не помнил. Вдруг, его онемевшие пальцы наткнулась на дощатый бок шлюпки, Лишь после этого, он осознал, что, наконец-то, достиг первого финиша.

Боец прекратил двигать конечностями. Лежа в солёной воде, парень замер пластом. Сил у него хватало только на то, чтоб иногда поднимать голову над поверхностью моря и делать продолжительный вдох.

Матросы флотского ялика тотчас перегнулись через низенький борт. Они подхватили парня под мышки и, как тряпичную куклу, втащили в лёгкое судно. Затем, посадили Григория на широкую деревянную лавку, укрыли его одеялом и сунули в руки железную кружку, полную горячего чая.

Только тогда парень понял, что жутко замёрз. Стараясь согреться, как можно скорее, он стал торопливо прихлебывать крепкий напиток. Минут через пять, боец осознал, те слова, что ему сказали матросы.

Выяснилось, что в плавании на пятнадцать км он занял третье почётное место, за что был отдельно отмечен высоким начальством. Так он получил ещё одну почётную грамоту, на этот раз, персональную.

После триумфа Григория прошло несколько дней и всё в советской стране вдруг изменилось. Счастливая мирная жизнь внезапно закончилась, и началась та война, которую позже навали Великой Отечественной.

Глава 2. Начало войны


22 июня 1941 года, в 4 утра, без объявления войны, фашистская Германия и её сателлиты напали на СССР. В 4 часа 6 минут начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Иван Дмитриевич Елисеев взял на себя большую ответственность. Он поднял трубку у телефона и отдал команду своим подчинённым:

— Открыть огонь по немецким самолётам, которые оказались в воздушном пространстве страны.

Своим своевременным и точным приказом он навечно вошёл в историю нашей державы. Это был самый первый вооружённый отпор, данный нацистам, вторгнувшимся в Советский Союз.

Ещё через десять минут, данное распоряжение достигло той воинской части, в которой служил Григорий Степанов. Офицер, что был на дежурстве, принял телефонограмму из штаба и дёрнул электрорубильник, что висел над столом. Над степью послышался прерывистый вой воздушной тревоги.

Спящие в палатках, бойцы вскочили с металлических коек. Одевшись за сорок с чем-то секунд, они дружно рванулись к местам, предписанным службой. Григорий выхватил из «пирамиды» свою трёхлинейку и побежал к пункту сбора.

Там их встретил молодой лейтенант, командир охранного взвода. Так же, как все пехотинцы, он застёгивал пуговицы на полевой гимнастёрке и поправлял каску с ремнём. Потом, пришёл капитан, замначальника аэродрома. От него солдаты узнали, что началась война с фашистской Германией.

Парень стоял в плотном строю и смотрел на широкое поле. То, что Григорий увидел, напоминало ему муравейник во время пожара. Надевая на ходу шлемофоны, молодые, целеустремлённые летчики торопливо бежали к боевым самолётам.

Сосредоточенные, пожилые механики и такие же оружейные техники уже суетились вокруг лёгкокрылых машин. Они проверяли мощные двигатели и очень сноровисто грузили боезапас.

Через короткое время, все воздушные аппараты воинской части взревели моторами и начали, один за другим, выезжать на взлётную полосу. Они по очереди становились в начале длинной дорожки, включали форсаж и начинали разбег.

Набрав нужную скорость, истребители отрывались от плотно укатанной почвы и поднимались в утренний воздух. Они разворачивались над крымской степью и уходили к Чёрному морю.


Лейтенант взвода охраны отдал команду, и бойцы разбежалась в разные стороны. Григорий помчался к участку, к которому его приписали в ходе прохождения службы. Парень быстро добрался до недавно отрытой, одноместной ячейки. Он прыгнул на узкое, каменистое дно и посмотрел в южную сторону.

Тёмная степь была так же тиха и безжизненна, как и всегда. Ни одного огонька, даже самого мелкого, не было видно на многие километры вокруг. Зато за спиной, грозно ревели моторы взлетающих ввысь самолетов. С каждой минутой шум на небольшом аэродроме становился все тише и, наконец, смолк совсем.

«Все машины находятся в небе. Скоро они перехватят фашистов и зададут им хорошую трёпку». — облегчённо подумал Григорий и устроился в тесном окопчике, как можно удобнее.

Потянулись минуты, томительного для бойца, ожидания. Хотя, чего опасался Григорий, он точно не знал. В глубине смущённой души, парень всё же надеялся, что это совсем не война, а очередные ночные учения.

Так уже раньше бывало, и к тому же не раз. За последнее время, эти манёвры становились всё тяжелей. Дошло до того, что солдаты отрыли окопы и небольшие ячейки, по всей границе большого взлётного поля.

Несмотря на подобные мысли, боец продолжал напряжённо следить за окрестностями. Ведь кто его знает, что здесь произойдёт уже через миг? То ли, придёт разводящий и объявит отбой? То ли, начнётся атака диверсантов врага?

Время тихонечко шло, а ни того, ни другого пока не случилось. Вызванное сигналом тревоги, напряжение парня понемногу спадало. Небо над головой очень быстро светлело. Раскинувшаяся у аэродрома, равнина стала просматриваться значительно лучше, чем после сирены. Степь, как и прежде, была совершенно пуста.


Спустя полчаса, Григорий услышал гул мощных моторов.

— Наши домой возвращаются, — облегчённо вздохнул молодой человек. — Значит, всё это, простые учения. Начальство проверило готовность к быстрому вылету. Пилоты прошли над землёй немного на юг и поспешили назад. Нечего жечь дорогущий бензин.

Боец поднял голову и посмотрел на те самолеты, что приближались к нему. Как и положено, они шли плотным сомкнутым строем и направлялись к диспетчерской вышке аэродрома.

«Сейчас сделают круг и станут садиться», — прикинул Григорий.

Ещё через миг, он неожиданно понял, что не может узнать силуэты летящих машин. Солдат пригляделся и осознал, что это не те аппараты, что недавно поднялись отсюда.

Тогда были прекрасно знакомые парню, истребители с красными звёздами на хвостах и на крыльях. Сейчас к базе мчались аэропланы трёх раньше невиданных типов. Судя по массивным обводам, в основном, это были штурмовики и бомбардировщики скромных размеров.

У многих из них, Григорий заметил удивительным образом гнутые крылья, что называются «обратная чайка». Бросались в глаза и неубранные, почему-то, шасси, закрытые обтекателями полукруглого вида. Посадочные стойки смотрелись, как тонкие ноги, обутые в огромные лапти.

Группа чужих самолётов стала вытягиваться в длинную линию. Головные машины немного ускорились, направились влево и двигались так какое-то время. Над посадочным полем возник хоровод аппаратов, идущих один за другим.

Прикрывавшие их истребители оставались, как прежде вне огромного круга. Только теперь боец рассмотрел, что на фюзеляжи и крылья нанесены большие кресты, которые называют тевтонскими. Григорий потрясенно сказал:

— Значит, действительно это война!


Фашистский пилот бросил взгляд сквозь окно, что находилось в полу просторной кабины, и отыскал самую крупную цель. Мужчина решил атаковать длинное здание, которое обозначалось на схеме, как склад боеприпасов.

Лётчик потянул на себя красную ручку, выпустил закрылки аэродинамических тормозов самолёта и убавил обороты у двигателя. Затем, резко крутнул штурвал в правую сторону и перевернул аппарат на сто восемьдесят градусов, колёсами к небу.

Послушная боевая машина тотчас клюнула носом, перевалилась через крыло и перешла в крутое пикирование. Она летела почти вертикально и очень быстро приближалась к земле. Раздался оглушительный рёв воздушной сирены, установленной под брюхом бомбардировщика фрицев.

Вражеский ас бросил взгляд на фонарь, закрывавший кабину. На стекле была нарисована вспомогательная сетка с деленьем на градусы. Немец прикинул угол снижения относительно сторон горизонта и убедился, что всё идёт по инструкции, разработанной в родном фатерлянде.

До поверхности аэродрома оставалось пять сотен метров. На контактном альтиметре загорелась красная лампочка. Пилот крепко сжал ручки управления летательного аппарата и вдавил кнопки сброса.

Находившийся под фюзеляжем, захват отвёл бомбу в сторону, и так сбросил вниз, чтобы она не попала под широкий пропеллер. Тут же включился механизм автоматического выхода из режима пикирования.

Сирена немедленно смолкла. Самолёт стал выравниваться и перешёл в горизонтальный полёт. Он быстро набрал высоту и включился в ту карусель, что вертелась над степью.


Воздушные машины фашистов, с ужасающим рёвом, одна за другой, ныряли к земле и швыряли на головы «варваров» боевые снаряды. После чего, немедленно возвращались назад и продолжали свой хоровод.

С оглушающим грохотом фугасы врезались в деревянные здания и разносили всё в мелкие щепки. Тысячи крупных обломков и огромные тучи дыма и пыли немедленно поднялись ввысь.

Воздух заволокло плотным облаком ядовитого пепла и гари от тут же возникших сильных пожаров. Уши Григория заложило от оглушительного воя сирен и череды мощных взрывов.

Следом за пикирующими бомбардировщиками немцев над взлётным полем появились штурмовики с крестами на крыльях. Они проносились над самой землёй и сыпали на аэродром множество маленьких бомб весом не более десяти килограммов.

Кроме того, они били из авиационных пулемётов и пушек и поливали снарядами с пулями всю площадь воинской базы. От страха Григорий зажмурил глаза. Боец упал на дно небольшого окопа, сжался в комок и, не понимая, что делает, закрыл руками голову в каске.

Потом парень услышал, как где-то загрохотал ручной пулемёт. Следом за ним послышались одиночные выстрелы из трёхлинеек. Только тогда молодой человек вспомнил о том, что у него есть винтовка.

Он передёрнул затвор и вогнал в длинный ствол блестящий патрон. Затем, напряжённо вздохнул, приподнялся над бруствером и глянул наружу. То, что увидел Григорий, едва не заставило парня вновь опуститься в небольшую ячейку.


Прямо на красноармейца летел самолёт проклятых фашистов. Штурмовик мчался над степью и стрелял из многих стволов. Десятки двадцатимиллиметровых снарядов вгрызались в иссохшую землю и во всё остальное, что встречалось у них на пути.

Длинная очередь с маху наткнулась на стоявшую у взлётного поля полуторку. Она разнесла в мелкие щепки бортовой кузов и кабину водителя. Мгновенно вспыхнул бензиновый двигатель, а следом за ним, взорвался внушительный бак полный горючего.

Григорий вскинул винтовку к плечу и, почти что, не целясь, выстрелил в лобовое стёкло самолёта фашистов. Сделать вторую попытку он не успел. Цепочки султанчиков дыма стремительно приближались к окопу и поднимали с площадки мелкую пыль.

Парень нырнул на дно тесной ячейки. Десятки горячих осколков свистнули над головой. Не задев молодого бойца, снаряды из пушек унеслись себе дальше. Красноармеец тотчас развернулся, перезарядил трёхлинейку и выстрелил вслед улетевшему немцу.

Увидев другой самолет, солдат начал палить по нему. Попал или нет, разглядеть на такой скорости было нельзя. К тому же, у штурмовиков имелась бортовая броня. Она хорошо защищала пилота и самые важные точки машины.

Так что, сбить его из обычной винтовки вряд ли возможно. Однако Григорий не мог просто сидеть на дне небольшого окопа, трястись от сильного страха и не делать совсем ничего.

Аэродром находился в глубине республики Крым и далеко отстоял от сателлитов Германии. ДоРумынии было больше четырёхсот километров, а до Болгарии в полтора раза больше. В этой воинской части совсем не имелось зенитных орудий. Как это ни странно, но красноармейцы всё же сумели сбить один самолёт. Кто и как это сделал, так и осталось неясным.

Как бы то ни было, но мотор пикировщика неожиданно громко закашлял. Из-под капота вдруг потянулся шлейф чёрного дыма, и машина фашистов стала плавно снижаться. Боевой аппарат вышел из карусели, вертящейся над засушливой степью, и устремился в сторону Чёрного моря.


Через какое-то время, у самолётов фашистов закончились бомбы и снаряды для мелкокалиберных пушек, установленных на штурмовиках. Боевые машины прекратили атаки, построились в воздухе в походный порядок и совершенно спокойно направились к западу.

Так же, как на рассвете, в центре шли тяжёлые штурмовики и пикирующие бомбардировщики. По краям их охраняли истребители с крестами на хвостах и на крыльях.

К огромному удивлению парня, за время налёта противника, рядом не появился ни один «сталинский сокол».

— «Куда же они все подевались? — спросил себя молодой человек. — Они же полетели на юг. Неужели их всех уже сбили?»

Как выяснилось немного позднее, советские истребители не остались без дела. Все они оказались в утреннем небе и были направлены к берегу Крыма. Там они защищали корабли Черноморского флота от нападения немецких стервятников.

Впрочем, так было далеко не везде. Во многих местах СССР фрицы сожгли всю авиацию Красной армии, что недвижно стояла на взлётных площадках.


Едва дым рассеялся, комендант аэродрома приказал срочно найти и арестовать лётчиков сбитого самолёта врага. Уцелевшие при атаке водители, отыскали не пострадавшую от пуль и осколков полуторку и заменили на ней пробитые скаты.

В кузов уселся взвод пехотинцев. Громко фырча, автомобиль тронулся с места и устремился за немцами. Все остальные бойцы взялись аз расчистку завалов и приведеньем хозяйства в должный порядок.

Григорий покинул окопчик, поднялся на ноги и глянул по сторонам. Он с огорченьем увидел, что все постройки аэродрома целиком уничтожены. На месте зданий из дерева, теперь находились лишь кучи развалин.

Аэродром оказался усеян большими воронками, а в любую минуту, прилетят истребители, что помчались на юг по тревоге. Вот только садиться им уже негде, и горючее, наверняка на исходе.

Так что, в первую очередь, красноармейцы занялись рулевыми дорожками. Невзирая на чины и на звания, все, кто мог держать лопату в руках, вышли на поле и стали усердно работать.

Солдаты и офицеры, все вместе, засыпали возникшие ямы и хорошо трамбовали рыхлую землю. Кроме того, они собирали осколки от бомб, поднимали и относили в сторонку неразорвавшиеся снаряды врагов.


Григорий трудился наравне с остальными, а в голове у бойца вертелся вопрос: «Как же фашисты так точно вышли на нас? Ведь аэродром расположен в глухой безлюдной степи. Здесь даже крупных посёлков поблизости нет».

Парень и не заметил, как произнёс это вслух.

Находившийся рядом, авиационный механик угрюмо сказал:

— А чего тут удивляться? Три года кряду немцы жили в пилотской казарме и учились летать на наших машинах. Они тренировались после окончания советских военных училищ. Последняя группа убралась отсюда всего лишь полгода назад. Так что, они здесь все хорошо изучили и примчались сюда, словно домой. Помогли, называется, фрицам, на свою бедную голову.

Едва привели полосу в полный порядок, как в вышине послышался шум авиационных моторов. В небе вновь появились силуэты боевых самолетов. К счастью, это были не немцы, а истребители с красными звёздами.

Возвращались они, почему-то, не строем, как положено по строгой инструкции, а каждый сам по себе. Аппараты, один за другим, стали заходить на посадку и быстро снижаться.

Приземлялись они тоже без прежнего лоска. Многие чуть ли не плюхались на твёрдую землю, словно у них вдруг закончилось топливо. Один аппарат даже дал «крутого козла» и едва не кувыркнулся через нос на кабину.

К машинам тотчас помчались механики и авиационные техники. Люди руками откатывали истребители в сторону, чтобы дать другим аппаратам место для приземления.

Не подходя близко к машинам, Григорий увидел, что фюзеляжи и крылья всех самолетов испещрены крупными дырами от пуль и осколков. Некоторые фонари были разбиты или даже забрызганы кровью внутри.

Двух бледных лётчиков с трудом извлекли из тесных кабин. Неподвижных пилотов положили на плащ-палатки и бегом потащили туда, где раньше была санитарная часть. Возле развалин уже суетились военврач и сестра. Они были одеты в, некогда белые, а сейчас очень грязные, халаты медицинских работников.


Вскоре примчалась полуторка с поисковиками и остановилась у обгоревших обломков аэродромной столовой. Солдаты откинули задний борт и выпрыгнули на плотную землю. Потом подхватили что-то, лежащее на дне деревянного кузова. Они приподняли продолговатый предмет и, словно тряпичную куклу, лишенную костей и суставов, положили возле автомобиля.

Григорий шагнул к ним поближе и увидел, что это мёртвый белобрысый молодой человек, одетый в комбинезон немецкого летчика. Всё лицо его было покрыто коричневой коркой свернувшейся крови.

Затем, к машине пришёл комендант аэродрома. Командир отделения поисковиков козырнул и доложил офицеру:

— Самолёт обнаружен в трёх километрах отсюда. При аварийной посадке «лаптёжник» задел шасси за пригорок. Он перевернулся, упал в глубокую балку и сильно разбился. Пилот сразу погиб. Стрелок-радист бесследно исчез. Видимо, спрятался в близлежащих оврагах. Прикажете, продолжать его поиски?

— Этим пусть занимаются соответствующие органы, — угрюмо бросил майор. — Я им сейчас сообщу о пропавшем фашисте, а у нас и своих дел достаточно. Вы что-нибудь нашли в самолёте?

— Только вот это, — сержант протянул свёрток бумаг.

Начальник взял документы и хмуро взглянул на мёртвого немца:

— Похороните его за территорией базы, — сказал он на прощание и козырнул то ли сержанту, то ли погибшему лётчику. Офицер развернулся и устремился туда, где пехотинцы разбивали штабную палатку.


С этого дня, у лётчиков начались каждодневные боевые полёты. Невзирая на время суток, и ночью, и днём, истребители уходили в смертельно опасную битву. Многие из пилотов, вскоре погибли на глазах у товарищей. Других сбили фашисты над чужой территорией, и они никогда не вернулись на базу.

Тем же, кому посчастливилось вырваться из смертельного боя, не позволяли хорошо отдохнуть. А всё из-за катастрофической нехватки машин на линии фронта. Пробитые пулями во многих местах, аппараты торопливо чинили. Их под завязку заправляли горючим и поднимали на борт боезапас.

Едва успевшие немного вздремнуть или что-нибудь съесть, пилоты забирались в кабины аэропланов. Они поднимались в воздух и улетали в сторону быстро наступавших противников.


Меж тем, для Григория и охраны периметра почти всё осталось по-прежнему. Они так же ходили дозором вокруг взлётного поля и стерегли его от нападения диверсантов фашистов. С началом войны изменились только условия службы. Начальство усилило в два раза наряды и заставляло патрулировать степь, окружающую аэродром.

Бойцов очень часто бросали на помощь аэродромной обслуге. В первую очередь, они обустроили небольшие площадки для четырёх зенитных орудий, которые прибыли из Севастополя.

Затем, к ним потянулись полуторки и простые телеги со стройматериалами. Солдаты их разгрузили и занялись маскировкой площадки. Они расчистили участок земли и создали на нём фальшивую взлётную полосу. Вдоль неё поставили фанерные копии своих самолетов. Настоящие боевые машины укрыли в вырытых в грунте капонирах и затянули их сверху защитными сетками.

Плюс ко всему, нужно было всё время разгружать автомобили и возить на поле горючее и боезапас для истребителей. А после каждого налёта фашистов приходилось разравнивать воронки от бомб и ремонтировать разбитые в щепки макеты.

Все бойцы уставали до последних пределов, но никто никогда не роптал. Все были уверены в том, что сказал по всесоюзному радио верный соратник Иосифа Сталина, Вячеслав Михайлович Молотов: «Враг будет разбит, и победа будет за нами».


Однако, суровая жизнь показала всю тщетность их светлых надежд. К концу сентября 1941 года войска противника с ходу овладели Смоленском и Киевом, затем блокировали и Ленинград.

На юго-западном направлении немцы также добились весьма ощутимых успехов. В битве под Уманью и в котле возле Киева, были разбиты главные силы Юго-Западного фронта РККА. Вскоре большая часть Украины оказалась занята фрицами. Уже в сентябре вермахт вышел на подступы к Крыму.

Во все времена, полуостров имел большое значение в стратегическом плане. Так было и в годы правления царя Петра I, так и осталось в настоящие дни. Через безводные степи лежал один из кратчайших путей, ведущий к нефтеносным районам Прикаспия. Нужно было всего лишь, пересечь Керченский пролив и Тамань.

Кроме того, полуостров был жизненно необходим, как база для боевой авиации. С потерей такого плацдарма советские самолёты теряли возможность атаковать нефтепромыслы, что находились в Румынии. А если фашисты обоснуются там, то смогут совершенно свободно, бомбить весь Кавказ.

Советское руководство хорошо понимало чрезвычайную важность удержания такой территории и сосредоточило здесь все возможные силы. Для этого командование РККА отказалось от обороны Одессы и перевело её гарнизон в Севастополь. Таким образом, оно собиралось сохранить военно-морскую базу Черноморского флота.


24 сентября, при поддержке артиллерии и авиации, войска фашистов перешли в наступление на Перекопском перешейке. В ходе тяжёлых боёв, 26 сентября они прорвали оборонительные сооружения Турецкого вала, и овладели селением под названьем Армянск.

Начались затяжные, тяжёлые схватки, не позволявшие развить наступление фрицам. Они здесь завязли почти что, на месяц и принялись пополнять запасы своей амуниции и людские резервы.

Меж тем, линия фронта вплотную приблизилась к воинской части, где служил Григорий Степанов. Все самолёты, оказавшиеся в боевом состоянии, спешно подготовили к вылету.

В кабины уселись лётчики, штурманы, стрелки и радисты. Механики и оружейники устроились кто, где сумел. Так как, на аэродроме базировались в основном истребители, то свободных мест оказалось на удивление мало.

Некоторым счастливчикам тогда повезло. Они улеглись в бомбардировщиках, в тех отделениях, где обычно хранились фугасы. Остальным пришлось размещаться в тесном пространстве, где находилось вооружение и боеприпасы.

В конце концов, сильно нагруженные боевые машины, одна за другой, вырулили на взлётное поле. Они по очереди, тяжело разбежались по грунтовой дорожке, с трудом оторвались от иссушенной почвы и быстро исчезли в сумрачном небе.

Оставшуюся без дела охрану, пешим порядком перевели к месту боёв и включили в полк пехотинцев.


К концу октября, к 11-й армии, возглавляемой Эрихом фон Манштейном, подошли военные подразделения, прибывшие из фатерлянда. Немецкий фельдмаршал отдал приказ: — Начать атаку на Крым.

26-го числа, фашисты ввели в бой две дивизии хорошо отдохнувшей пехоты. 28-го, они всё же прорвали оборону советских стрелков. Оказывая ожесточённое сопротивление по всей линии фронта, красноармейцы не спеша отходили вглубь полуострова.

К свежим немецким частям постоянно шло подкрепление по железной дороге. К ним поступало вооружение, живая сила и техника. Фрицы сразу бросали их в бой и неудержимо рвались вперёд.

Обескровленная в тяжёлых сражениях, Красная армия не имела возможности получать какие-либо ресурсы. Сухопутный путь через Перекоп был недавно захвачен вражеской армией.

Самолёты фашистов контролировали крымское небо и сбивали все аппараты, которые там появлялись. Подводные лодки с крестами на рубках барражировали по Чёрному морю и топили все корабли. Они не смотрели на то, что на многих судах находились лишь раненные и гражданские люди, что старались покинуть зону боёв.

Советским войскам приходилось, сдавать одно село за другим и, хоть очень медленно, но отходить к Севастополю. Скоро фашисты подступили к самым предместьям знаменитого города. База Черноморского флота оказалась в плотном кольце неприятеля.

Глава 3. Первый бой


Не успела стрелковая рота, хорошо окопаться, как из жаркой степи появились первые немцы. Пара тяжёлых мотоциклов с колясками и ручным пулемётом на люльке, выскочила на открытое место.

Судя по внешнему виду, это были «BMV R75». Григорий видел такие машины, когда работал на стройке, на Среднем Урале. На них часто катались большие начальники комбината «Асбест». Директор тогда ездил в «эмке» чёрного цвета.

Фашисты заметили свежую землю, выброшенную из неглубоких траншей, и тотчас повернули обратно. Вдогонку им грянуло несколько винтовочных выстрелов. К сожалению красноармейцев, пули никого не задели, и разведчики фрицев благополучно скрылись из виду.

Отложив небольшую лопатку, Григорий с ощутимым трудом выпрямил спину, сильно затёкшую от долгой работы. Он выглянул из небольшого окопа и осмотрелся вокруг.

На взгляд уставшего парня, позиция была не ахти. Впереди чистое поле, перерезанное пологими балками. В неглубоких оврагах можно, без всяких проблем, сосредоточить большое количество живой силы противника.

Да что говорить там о людях. В них даже танки укроются, и будут спокойно готовиться к новой атаке. По приказу начальства они почти что, мгновенно выскочат на ровное место и ударят прямою наводкой по советским позициям.

Оглянувшись, Григорий увидел откос, полого спускавшийся к довольно широкой, но мелкой протоке. Берега топкой старицы заросли густым камышом и рогозом.

По мнению парня, лучше бы им окапаться на другом берегу и заставить фашистов, форсировать водную гладь под кинжальным огнем. Пока немцы перейдут её вброд, можно будет их щёлкать, как в тире, на выбор.

А здесь что получается? Отступить даже некуда. Нет ни второй линии обороны у роты, ни естественных надёжных укрытий. Лишь одна балка находится рядом. Да и та перпендикулярно спускается к тому сухоречью, что тут сохранилось после весенних разливов.

В этой узкой промоине толком не спрячешься. Сверху она просматривается вся целиком. Единственное преимущество здесь, только в том, что вода протекает поблизости. Не нужно за ней ползти под огнем.

Но делать-то нечего. Приказы в войсках не обсуждают. Раз сказало начальство — любой ценой удерживать эту позицию, будь добр, выполняй. Как объяснил людям ротный: за это короткое время, на тот берег подтянутся наши главные силы и возведут укрепления. Да только что-то не видно там никаких советских частей. Даже конных разъездов никто не заметил. Пусто до самого края земли.

Чтобы отвлечься от таких рассуждений, Григорий вновь осмотрел ту часть окопа, где он возился, и решил, что проход слишком узкий. Едва разойдутся двое солдат.

Парень чуть отдохнул и вырубил нишу той в стенке, что выходила на сторону немцев: «Встану в неё в ходе боя и буду оттуда стрелять, — подумал боец. — Глядишь, не помешаю соседям, когда кто-то из них пойдёт мимо меня».


Как и ожидал лейтенант, ночь прошла совершенно спокойно, а вот ранним утром, всё началось. Чутко спавший Григорий услышал, как по окопу пронёсся шёпот солдат:

— Подъём!

Дремавшие красноармейцы зашевелились и начали, нехотя подниматься с земли. У всех тело болело после вчерашней тяжёлой работы. Уставшие мышцы не столько отдохнули за время короткого отдыха, сколько все затекли от беспокойного сна на жёсткой почве степи. Хорошо, что стояло жаркое лето, а не пришла дождливая осень или, что ещё хуже, зима.

Посланные командиром, бойцы сбегали к речке и принесли котелки с водой желтоватого цвета. Пара ржаных сухарей на каждого брата да отдающая рыбой некипяченая жидкость — вот и весь тебе завтрак в суровых военных условиях.

Пользуясь обмылком хозяйственного коричневатого мыла, бойцы кое-как, очень быстро побрились, сменили ночных часовых и стали ждать атаки фашистов. В том, что она скоро последует, сомнений ни у кого не осталось.

Об этом говорили дымки, что поднимались из балок, расположенных перед окопами. Значит, фашисты ночью заняли эти овраги. Небольшой ветерок доносил до советских позиций запах свежего кофе и каши, сверенной с консервированной колбасой.

Ещё через час, послышался рёв нескольких мощных моторов. Как и говорил бойцам ротный, немцы сосредоточили достаточно сил и в ближайшее время, должны были, пойти в наступление.


Услышав движение слева, Григорий повернул туда голову. Парень заметил, как двое бойцов несут по окопу винтовку огромных размеров. Длиной она оказалась не менее двух с чем-то метров, имела массивные сошки и удобные ручки для её переноски. Судя по внешнему виду, весу в ней было больше, чем пуд.

Бойцы разместили «бандуру» на бруствере, скинули с плеч холщовые сумки и достали оттуда обоймы, начиненные большими патронами. Каждый из них оказался длиннее десяти сантиметров и толще указательного пальца руки. Скорее всего, они были от станкового пулемёта ДШК, а может быть и от чего-то другого.

На стороне немцев раздался негромкий хлопок, и послышался свист падающей на головы мины. Григорий быстро присел и плотно вжался в тесный карман, расположенный в узкой траншее. Хорошо, что вчера поздним вечером он не поленился устроить там эту нишу.

Ещё через миг, фашистский снаряд достиг советских позиций. Он рухнул на дно небольшого окопа и разорвался с ужасающим грохотом. Тысячи раскалённых осколков со страшным свистом разлетелись в разные стороны. Они врезались в стенки ходов сообщения и тела беззащитных солдат.

Настигнутые смертью бойцы тихонечко вскрикнули и словно кули повалились на землю. В их числе оказались и оба красноармейца, что недавно возились с громадной винтовкой.

Несколько кусочков металла попали в наплечный мешок, который слегка выступал из углубленья наружу. Плечи Григория рванули прочные лямки из ткани. Глухо звякнула железная миска, лежавшая в «сидоре». Парень похолодел от ужасающей мысли, что эти осколки могли бы вонзиться ему в левый бок.


Едва осела мелкая пыль, поднятая взрывом, как ошеломлённый Григорий вылез из ниши. Он выглянул из укрытия и увидел, что на него надвигался вражеский танк с крестами на серой броне.

В голове что-то щёлкнуло. Боец вспомнил о том, что им говорили в спецшколе о переносных противотанковых ружьях. Из глубин подсознания парня всплыла картинка, на которой была нарисована очень похожая боевая машина. То ли «Т-2», то ли «Т-3». Следом возник монотонный голос инструктора:

— Лобовая броня толщиной полтора сантиметра. Дистанция поражения из ПТР — полкилометра.

Прикинув расстояние до угловатого монстра, Григорий понял, что до него оставалось не больше двухсот с чем-то метров. Нужно было, что-то немедленно делать. Иначе, фашист подъедет вплотную и расстреляет их всех из своей тонкой пушки. Или, хуже того, раздавит широкими гусеницами.

Григорий выскочил из своего небольшого гнезда, подбежал к огромной винтовке и оттащил в сторону мёртвых бойцов. Он осмотрел непривычного вида оружие и сразу понял, что оно однозарядное, словно «берданка».

У его дяди в Самаре была одностволка такого же типа. С ней Михаил Фёдорович ходил на охоту. Иногда, он брал с собой приёмного сына и давал ему там пострелять.

Парень подёргал массивный затвор, неловким движением открыл обширный казённик и вставил в него тяжёлый патрон. Затем, вернул запирающее устройство на место. Мощный заряд калибром 14.5 миллиметров вошёл в длинный ствол.

Закончив приготовления, Григорий прижал к плечу короткий приклад и посмотрел в прорезь прицела.

Угловатая башня машины крепилась к прямоугольной коробке с почти вертикальными стенками. На ней находилась какая-то нахлобучка с горизонтальной узенькой щелью. Её длина не превышала локоть мужчины, а высота коробку для спичек.

Видимо, это было смотровое окошечко для водителя танка. Григорий навёл мушку оружия на бронемашину и прицелился чуть выше этого продолговатого выреза.

Парень вдохнул и задержал воздух в себе, прижал к плечу деревянный приклад и плавно нажал на крючок спускового устройства. Боёк ударил по капселю большого патрона. Ружье громыхнуло неожиданно мощно, а отдача от выстрела оказалась удивительно сильной. Даже мышцы заныли от боли.


Тяжёлая пуля покинула ствол необычной винтовки, мгновенно преодолела две сотни метров и врезалась в переднюю стенку бронемашины. Заострённый цилиндрик без всяких проблем пробил полтора сантиметра брони. Слегка потеряв свою скорость, он затупился, но не утратил чудовищную убойную силу.

Шестидесяти граммовый снаряд ударил водителю танка меж глаз. Он вмял лобные кости вглубь головы, превратил ткани мозга в кровавую кашу и выплеснул содержимое черепа через разбитый затылок. Потом полетел ещё дальше и расплющился о перегородку отсека, где находился мотор.

Фашист резко задёргался, засучил руками с ногами и тут же обмяк. Безвольные пальцы тотчас отпустил рычаги управления. Стопа мертвеца надавила на газ и слетела с педали. Танк громко взревел и остановился, как вкопанный.

Немного помучившись, Григорий открыл затвор необычной винтовки. Экстрактор тихонечко щёлкнул и выбил наружу дымящуюся горячую гильзу. Она кувыркнулась в утреннем воздухе, упала на бруствер, а оттуда скатилась под ноги стрелка.

Красноармеец вынул из сумки второй тяжёлый патрон, загнал его в ствол и глянул вперёд. Григорий увидел, что орудие танка чуть повернулось и теперь смотрит ему прямо в лицо.

Бездонный глазок двадцатимиллиметровой автоматической пушки замер на месте. Парень вдруг понял, что сейчас грянет выстрел. Он оставил оружие и прыгнул в правую сторону.


Как только боец ушёл с линии, соединяющей его с вражеским танком, в то место, где он находился, ударил фашистский снаряд. Следом за этим, сдетонировали десятки патронов большого калибра.

Мощный взрыв мгновенно оплавил противотанковое ружьё и сбросил его с низкого бруствера в небольшую траншею. Там, где оно находилось, возникла дымящаяся гарью воронка диаметром в метр.

Раскалённые части винтовки упали на дно окопа, но к счастью, не придавили ноги Григория. Красноармеец подхватил свою трёхлинейку, что стояла у стенки поблизости, и отбежал к своей маленькой нише. Он чуть приподнялся и настороженно глянул в сторону фрицев.

К советским позициям, ни куда не спеша, приближались три вражеских танка. Все эти машины, в том числе, и подбитая парнем, вели беспрерывный огонь по окопам, где находилась рота стрелков.

За бронированными угловатыми монстрами рядами шли проклятые фрицы, одетые в форму серо-зелёного цвета. Немецкие пехотинцы очень уверенно шагали вперёд. Не жалея патронов, они палили из коротких винтовок и нескольких «шмайсеров». Сверху частым горохом сыпались большие снаряды, выпущенные из минометов фашистов.

Несмолкаемый грохот разрывов слился в один продолжительный рёв. Терзающий душу, свист осколков и пуль не стихал ни на миг. Смертоносный металл косил советских бойцов одного за другим.

Григорий удивительно быстро расстрелял все патроны, что имелись в наличии и беспомощно глянул по сторонам. Только тогда парень заметил, что во всей длинной траншее один только он стоит на ногах.

Все другие солдаты лежали вповалку в окопе. Дымящаяся горячая кровь толчками текла из многочисленных ран умиравших людей. Многие красноармейцы не подавали признаков жизни.


Меж тем, атака еще нё закончилась. Шеренги фашистов не замедляли движения и неумолимой волной приближались к укреплениям красноармейцев. Что делать дальше, Григорий не знал. В одиночку, с винтовкой, да ещё без патронов, он от батальона противников отбиться не сможет.

Оставаться на данной позиции, значит, погибнуть, как боевые друзья, либо попасть в плен к врагам. И ещё неизвестно, что из этого хуже. У парня имелся единственный выход — постараться удрать от немецкой пехоты и, каким-нибудь образом, дойти до советских частей.

Схватив свою трёхлинейку, Григорий пригнулся и побежал по окопу. По какой-то причине, боец очень старался, не наступать на тела убитых товарищей. Как будто от этого, им стало бы хуже, чем раньше.

Скоро он выскочил к месту, где траншея почти примыкала к маленькой балке, уходящей к реке. Парень рывком рванулся наверх, перекатился по ровному месту и тут же нырнул в мелкий овражек. Там он поднялся на ноги и проскочил по дну узкой лощины до самого берега старицы.

В устье промоины парень наткнулся на старое небольшое кострище. Рядом с кучкой золы виднелись части скелета барана. Все они были чисто обглоданы и выбелены непогодой и солнцем.

Среди бренных останков Григорий заметил пустотелые берцовые кости. Причём, у них напрочь отсутствовали суставные головки. Скорее всего, когда-то давно, здесь разводили огонь пастухи.

Как и положено на долгом привале, они зарезали одно их животных, тут же сварили и съели вкусное мясо. Потом, отбили концы у мослов и вытряхнули из них костный мозг, проглотили вкусный продукт, а всё остальное швырнули на землю.

Не зная, зачем это делает, солдат на ходу подхватил два этих обломка и помчался вперёд. Оказавшись в устье овражка, Григорий напряжённо прислушался. Шум боя воюющих армий стал постепенно стихать.

Значит, скоро фашисты подойдут вплотную к окопам и убедятся, что все красноармейцы мертвы или ранены так тяжело, что не могут стрелять. Они начнут прочесывать местность и искать уцелевших бойцов: «Так что мне нужно спешить», — подумал Григорий. Он повертел головой и осмотрелся вокруг.


Ложбинка дотянулась до подошвы откоса и вышла на плоский берег заиленной старицы. Судя по внешнему виду промоины, по ней, в дождливый сезон стекали осадки, идущие с неба.

Поток двигался вниз и, набрав приличную скорость, каждый раз разрывал высокую стену камыша и рогоза. У устья маленькой балки возник скромный заливчик. Там, край травянистой степи упирался не в заросли, а полого спускался прямо к воде.

Справа послышался треск коротких фашистских винтовок и экономные автоматные очереди. Григорий повернул на звук голову и увидел красноармейца, который мчался к реке.

В спину несчастного парня ударили пули. Он вдруг споткнулся и, пытаясь сохранить равновесие, пробежал ещё пару метров. Затем, упал лицом в пыльную землю и безвольно затих.

Григорий чуть приподнялся над густой пожелтевшей травой. Парень увидел группу немецких солдат. Они шли редкой цепочкой и прочёсывали берег неширокого ерика.

Слева прозвучала пальба и тотчас прекратилась. Потом всё повторилось, но уже с другой стороны. То в одном месте, то в другом, раздавались одиночные выстрелы, кое-где, им вторили «шмайсеры». Иногда слышался взрыв немецкой гранаты.

«Ждать больше нельзя, — мелькнула мысль у Григория. — Скоро фашисты сойдутся возле этой ложбинки и пристрелят меня, как собаку».

Солдат скинул полупустой истрёпанный сидор и бросил на землю разряженную трёхлинейку. Затем поднял к глазам и изучил берцовые кости барана, что подобрал у костра. Только сейчас боец осознал, для чего он их подхватил? Всё дело в том, что едва их парень увидел, как подсознательно сразу решил, нужно использовать эту находку в качестве дыхательной трубки.

Первым делом, боец осмотрел тот пустотелый мосол, что был длиннее другого. Он имел толщину с большой палец руки и достигал двадцати сантиметров. С обеих сторон торчали острые сколы, но трещин в стенках солдат не заметил.

Внутри проходил гладкий канал диаметром с женский мизинец. Второй обломок выглядел тоже неплохо, но оказался очень уж маленьким, чуть более отрытой ладони.


Григорий сунул короткую трубку в нагрудный карман гимнастёрки и скинул потёртый солдатский бушлат. Затем, зажал выбранную кость в правой руке и лёг на живот. Он вжался в мокрую землю и осторожно направился к мутной зеленоватой воде.

Ползя по-пластунски, солдат бесшумно подтягивался на локтях и коленях. При этом, он старался поменьше качать стебли высокой пожухлой осоки. Всё это время, справа и слева слышались звуки вражеских выстрелов.

Почти не дыша от сильного страха, Григорий медленно двигался к старице. Он с ужасом ждал, что фрицы заметят колебания верхушек травы. Раздастся автоматная очередь, и несколько пуль раскалёнными иглами вопьются в него.

Однако, гитлеровцы так увлеклись добиванием раненных красноармейцев в окопах, что не смотрели в сторону узкой ложбинки. Ведь там были комрады, которые шли по пологому берегу.

Две цепочки фашистов оказались метрах в двадцати от овражка. К этой секунде, парень благополучно добрался до узкой реки. Он осторожно сполз в воду по грудь и хотел оттолкнуться ладонями от близкого дна.

Внезапно, оба запястья ушли в толщу холодного ила. Они погрузились в жидкую грязь до самого локтя, но не достигли твёрдой поверхности. Скорее всего, она находилась не так далеко, на глубине не более метра. Вот только, чтобы упереться в неё, пришлось бы спустить ноги в воду.

Григорий с ужасом понял, что если он будет сильно ворочаться, его сразу заметят фашисты, а в таком положении он начинает тонуть. Закинув голову к небу, солдат набрал полные лёгкие воздуха и только затем попытался, извлечь увязшие руки.

Стоило парню потянуть конечности вверх, как его крепкий торс стал увязать в чёрной тине. Мутная вонючая жидкость сначала, поднялась до подбородка, потом до губ, ноздрей и, наконец, достигла уровня глаз.


К счастью Григория, он всё же вырвался из ужасного плена густой жидкой массы. Парень раскинул руки в разные стороны и распластался на зыбкой поверхности.

Боец вспомнил детство в Самарской губернии. Тогда, вот таким самым образом, он чуть не погиб на речной илистой отмели. Григорий вздохнул и начал двигаться дальше, словно лягушка. Загребая всеми конечностями, он стал осторожно перемещаться вперёд.

Слой мутной воды становился всё толще. Григорий чуть приподнялся над отвратительной грязью, и дело пошло значительно легче. Правда, и дальше он не столько плыл, сколько на животе полз по топкому дну.

Отдалившись от берега на несколько метров, парень почувствовал, что здесь стало глубже. Григорий решил, что теперь, ему можно рвануться к противоположному берегу. Тут он увидел, как слева из камышей выскочил какой-то солдат. Красноармеец бешено заработал конечностями и поплыл быстрыми саженками.

Пехотинец добрался до середины узенькой старицы, когда с низкого берега затрещали винтовки фашистов и «шмайсер». Автоматные пули громко зашлёпали по поверхности ерика.

Дорожка бурунчиков быстро догнала пловца. Кусочки свинца нашли свою цель и погрузились в спину несчастного воина. Раздался сдавленный крик. Голова человека скрылась под мутной водой. Послышалось тихое бульканье, и всё сразу стихло.


Григорий немедленно сдвинулся вправо и скрылся за полосой камыша. Сквозь частокол тонких жёлтых стеблей был виден берег и склон, что поднимался к бывшим советским позициям.

Две группы немецких солдат, неспешно сходились к ложбинке, по которой Григорий сполз к узкой протоке. Боец опустил ноги и ощутил, как они ушли в ил до колен. Сапоги и мокрая форма тянули камнем на дно. Парень пригнулся и до подбородка ушёл в мутную воду.

Он поднял над поверхностью правую кисть и промыл зажатую в кулаке пустотелую кость. Выбеленная солнцем и временем, она ярко белела на фоне поверхности ерика.

Григорий повертел головой и заметил поблизости несколько крупных кувшинок. Они давно отцвели, а небольшие коробочки опустились под воду. Боец оторвал ближний лист, обернул им, словно салфеткой, один край мосла и обвязал его длинным стеблем. Получился лохматый пучок серо-зелёного цвета. Он был совсем незаметен среди прочей растительности.

Другой конец «трубки» парень взял в рот, запрокинул голову к небу и, погрузившись с макушкою в реку, стал спокойно дышать. Этому трюку, он выучился ещё в раннем детстве, когда целыми днями купался на отмелях Волги.


Две группы немцев сошлись возле устья ложбинки. Один из них вынул штык-нож из чехла, что крепился на поясе. Он наклонился к мешку, который бросил Григорий, разрезал тонкие лямки, и вытряхнул всё содержимое прямо на землю.

Носком сапога фриц раскидал кучку убогого солдатского скарба, но не нашёл ничего интересного. Все другие фашисты остановились на берегу. Они достали мятые бумажные пачки эрзац-сигарет и стали дружно дымить.

Сделав пару затяжек, щуплый солдатик в круглых толстых очках вдруг сообщил:

— Я где-то читал, что когда-то, шпионы славян прятались в мутной воде и дышали через камышинку.

— Бред! — уверенно бросил плотный крепыш, что находился поблизости. — До войны я занимался плаванием в открытом бассейне. Кто-то из наших ребят задал тренеру тот же вопрос. Так прежде, чем отвечать, наставник нам приказал:

— Закройте пальцем одну из ноздрей и подышите через вторую.

Мы так и сделали. Через минуту он спрашивает: «Ну, что? Тяжело?» Мы все согласились. Потому что сразу почувствовали, нам не хватает чистого воздуха.

А мужик продолжает:

— А теперь представьте себе, что внутренний диаметр любой камышинки раза в три меньше, чем дырка в вашем сопливом носу. Плюс ко всему, человеку на грудь давит столб из воды высотою в полметра, что затрудняет движение мышц. Любому пловцу не хватит мощности лёгких, чтобы прокачивать через тонкую трубочку нужное количество воздуха.

— А как же это делали самураи в Японии? — не унимался очкарик. — Я сам видел это в кино.

— Другой мой приятель, — продолжал объяснять терпеливый крепыш, — спросил тренера то же, что ты в данный момент. Видимо, вы с ним смотрели один и тот же, якобы, исторический фильм.

Так вот, наставник ответил ему: «Скорее всего, они дышали не через камышинку, а через ствол бамбука. Он значительно больше, и если диаметр дырки толщиною с мизинец, то это возможно».

Кстати сказать, дыхательные трубки у наших ныряльщиков приблизительно того же размера. Да ещё не забудьте, что стебель бамбука разделён на сегменты непроницаемыми перегородками.

Так что, прежде, чем использовать кусочек бамбука, нужно все эти преграды чем-то проткнуть. Вот и выходит, что рассказ о славянах — это лишь миф, который они сами придумали. Мол, до чего они ловкие и сильные люди. А на самом-то деле, недочеловеки, как говорит наш Адольф.


— И всё же, мне кажется, что у этих легенд есть какие-то реальные корни, — не согласился дотошный ботаник. — Вон видишь, след на траве ведёт от мешка прямо к воде, а пловца мы в этом месте почему-то не видели. Не мог же он за один только раз перенырнуть эту реку.

Да на такое, даже наш пятикратный олимпийский чемпион по плаванию Джонни Вайсмюллер, и тот не способен. Наверняка этот грязный ублюдок сейчас сидит под водой и дышит себе через камышинку.

— Захочешь жить, даже жабры себе отрастишь, — захохотал автоматчик, стоявший рядом с очкариком. Он вскинул «шмайсер» и полосонул длинной очередью по камышам.

Автоматные пули звонко зашлёпали по поверхности ерика. Григорий увидел строчки из пузырьков, пронзавшие мутную толщу воду. Цепочка кусочков свинца приблизилась к парню. Один из них зацепил левое предплечье бойца чуть выше локтя. Второй легонечко чиркнул по правому боку. Раскалённый металл тут же прижёг мелкие ранки на коже, и кровь из них не текла.

Григорий дёрнулся от сильной боли, но всё же стерпел и облегчённо сказал сам себе: «Повезло. Просто небольшие царапины».

— Проверь ещё с той стороны, — рассмеялся крепыш.

Автоматчик поднял оружие, но патроны в магазине закончились, и боек лишь тихонечко щёлкнул.

Очкастый заморыш достал из подсумка ручную гранату на длинной ручке из дерева. Он выдернул шнур, что зажигает запал, и бросил устройство в то место, что указал массивный напарник.

Кувыркаясь в полёте, снаряд упал в гущу камышей и рогоза, растущего метрах в двадцати от Григория. Негромко бухнул приглушенный взрыв. Поверхность воды немедленно вспухла невысоким бугром.

Мощный толчок пришёл с той стороны, где детонировал боеприпас. Сидевшему в воде, пехотинцу вдруг показалось, что его кто-то сильно ударил. Причём, врезал так здорово, словно по телу попали толстой доской.

В ушах загудело, как при контузии. Мышцам стало так больно, что парень содрогнулся и едва удержался, чтобы не выскочить на поверхность воды. Григорий вовремя вспомнил про немцев, стоящих на берегу. Он взял себя в руки и остался на месте.


На счастье Григория, в тех камышах, на дне узкой реки, лежал труп человека, убитого два дня назад. В то время, чуть выше по течению старицы, через брод проезжала телега, наполненная ранеными красноармейцами.

Немецкий пилот увидел повозку с перебинтованными солдатами. «Лаптёжник» спикировал на допотопный рыдван и бросил в него пятидесятикилограммовую бомбу. Взрыв всё разнёс в мелкие клочья, а мёртвых бойцов швырнул в мутную воду. Небольшое течение принесло один труп сюда, и упокоило на илистом дне.

Процессы разложения тела сделали чёрное дело. Внутренности погибшего воина наполнились гнилостным газом. От мощной ударной волны, вызванной взрывом гранаты, покойника стронуло с места. Он освободился от нежных объятий речных длинных водорослей, медленно всплыл на поверхность и, лицом вниз, закачался на лёгкой волне.

— Я же вам говорил, что он там сидит! — радостно крикнул очкарик и указал грязным пальцем на мертвеца. Из-за стеблей камыша виднелась только спина красноармейца.

Фашисты не смогли рассмотреть, что на воде закачался достаточно давний, раздувшийся труп, обтянутый изорванной формой. Немцы удовлетворённо кивнули и похлопали молодого камрада по щуплым плечам. Они повернулись спиной к узкому ерику и гомонящей гурьбой направились в сторону захваченных ими позиций.


Лишь минуту спустя, Григорий восстановил сорванное взрывом дыхание. Ещё через пять, он очень медленно протянул руку вперёд и нащупал большой лист кувшинки.

Солдат аккуратно его притопил, оторвал от длинного стебля и, положив себе на макушку, чуть приподнялся на полусогнутых в коленях ногах. Глаза и нос молодого бойца оказались над поверхностью ерика. Он повертел головой и с облегченьем увидел, что на берегу нет никого.

Парень взглянул вверх по откосу и заметил трёх часовых, что лениво ходили вдоль длинной линии советских окопов. Остальные фашисты хозяйничали в узкой траншее, отбитой у красноармейцев. Оттуда иногда доносились одиночные выстрелы.

Покончив с противниками, фрицы занялись очисткой позиций. Они деловито вытаскивали убитых советских бойцов и небрежно бросали их по пологому склону. Внизу они стаскивали мёртвых в воронки от мин и быстро закидывали их рыхлой землёй.

Глядя на это, Григорий сидел в мутном ерике и думал о том, что и он мог оказаться в одной из многих безымянных могил. Про них уже завтра никто и не вспомнит.

Так боец и сидел в той реке до наступления ночи. Чтобы себя подбодрить, Григорий, время от времени, говорил сам себе: «Хорошо, что я оказался в Крыму, а не в средней России, или хуже того, где-нибудь в Заполярье. Там я не смог бы продержаться так долго в воде. Давно окоченел и погиб».

Несмотря на ноябрь, было довольно тёпло. Температура воздуха днём поднималась до плюс 18, и даже чуть выше, а к ночи она опускалась до 10-ти или 12-ти. Находится в воде, при подобной погоде не очень приятно, но делать Григорию было, в общем-то, нечего. Или терпи, или иди под пули фашистов. У них место в воронках от мин сразу найдется.


Как только стемнело, Григорий чуть приподнялся из мутной воды. Негнущимися от холода пальцами он сунул дыхательную трубку в карман гимнастёрки. Затем начал делать упражнения спортивной гимнастики.

Боец энергично двигал руками до тех самых пор, пока кровь не побежала быстрее по жилам. Он разогрел плечевой пояс и помассировал мышцы у ног. Минут через пять парень почувствовал себя значительно лучше. Зубы перестали дробно стучать. Прекратился жуткий озноб, колотивший его последний час перед закатом.

Как всегда, парню сильно везло. Ближе к вечеру, где-то вверху, поднялся небольшой ветерок. Небо тотчас затянули плотные тучи и скрыли за своей пеленой молодую луну и яркие южные звёзды.

Григорий лёг на спокойную воду и тихим, бесшумным кролем направился к противоположному берегу. Держаться на поверхности ерика в сапогах и мокрой одежде оказалось весьма тяжело, но, к счастью бойца, река была достаточно узкой. Её ширина не превышала пятидесяти метров.

Приложив очень много усилий, парень всё же доплыл до мелкого места. Не пытаясь подняться на ноги, он по-лягушачьи пополз по толстому слою жидкого ила. Григорий благополучно добрался до правого берега и сквозь заросли камыша и рогоза вылез на твёрдую сушу.

Боец нашёл участок в густых камышах, где воды было чуть больше, чем в прочих местах. Григорий быстро снял сапоги и красноармейскую форму. Трясясь от озноба, он прополоскал трусы, гимнастёрку и брюки, всё хорошенько отжал и натянул на себя влажные вещи.

Затем вымыл изнутри сапоги и простирнул обе портянки. Он с силой отжал потёртую ткань, обернул ступни и обулся. После чего, встал с холодной земли и, ни секунды не мешкая, поспешил к Севастополю. Нужно было, как можно скорее, убраться подальше от фрицев.

Глава 4. Возвращение к своим


К рассвету, Григорий ушёл от места первого боя, не так далеко, как ему бы хотелось. Он удалился от поля сражения всего километров на десять-двенадцать, не больше. Неожиданно выяснилось, что ходить ночью в степи без дорог, весьма неудобно. Тем более, если на небе нет ни луны, ни каких-либо звёзд,

Уж на что парень хорошо видел во тьме, но и то, очень часто спотыкался о какие-то камни и регулярно проваливался в непонятные для него углубления. То ли, там были норы сусликов и байбаков, то ли, просто встречались промоины.

Спасибо на том, что он всегда замечал обрывы оврагов и балок и со всего маху ни разу не сверзился вниз. Спуск и подъём из ложбин, оказались занятием весьма утомительным, и не подходящим для изнеженных хлюпиков. Особенно, если не видно ни зги.

Наконец, совсем рассвело. Григорий повертел головой, увидел слева контуры Крымских вершин и с облегчением понял, что не сбился с пути. Парень давно уж согрелся от долгой ходьбы и больше не трясся от холода. Теперь его стали мучить голод и жажда.

А часов пять назад, когда он сидел в мутном ерике, то был твёрдо уверен, ему очень долго не захочет пить. Судя по отсутствию каких-либо деревенек и сёл, воды здесьпоблизости не было. Даже маленьких озёр или стариц парень ни разу не встретил.

Солнце неспешно поднялось над степью и стало видно на многие километры вокруг. Григорий заметил, что по правую руку, вдруг появилось довольно большое облачко пыли.

Двигалось оно достаточно быстро и почти в ту же сторону, куда направлялся солдат. Вернее сказать, через пять или шесть километров, они должны пересечься, где-то в степи.

«Что-то идёт по дороге, — размышлял на ходу молодой человек. — Скорее всего, это наша машина. Вряд ли фашисты катались бы тут в одиночку. — парень пошёл чуть быстрее и сказал сам себе: — Перехватить мне её не удастся, но так я выйду на тракт. Глядишь, там меня кто-нибудь подберёт, или же скажет, где тут расположена ближайшая военная часть».

Просёлок резко свернул в его сторону, и скоро боец убедился, что это полуторка защитного цвета. У парня полегчало на сердце, и он ещё больше ускорил шаги: «Вдруг водитель заметит меня и затормозит?» — размечтался Григорий. Тут, над головою послышался приглушенный шум мощного двигателя.


Парень задрал голову к небу и разглядел в вышине самолёт очень странного вида. Летательный аппарат имел одно большое крыло, сужающееся к обоим концам. На нём находились два мотора с пропеллером, а между ними устроилась довольно вместительная кабина пилота.

Она весьма походила на пулю винтовки, только её острый конец смотрел в обратную сторону по ходу движения. Судя по остеклению, внутри помещался не только пилот и радист, но и стрелок, сидящий спиной к носу машины.

Вместо привычного всем фюзеляжа аэроплан имел два тонких корпуса, выходящих из мотогондол мощных двигателей. Хвостовые балки оканчивались скругленными авиационными килями. Их прочно скрепляла широкая горизонтальная плоскость, похожая на удлинённое оперенье хвоста.

Григорий уже много слышал о весьма необычном разведывательном самолете фашистов, но сам его в небе не видел. Солдатское сарафанное радио называло его не иначе, как «рамой». Едва завидев его, все говорили:

— Раз «фокер» сюда прилетел, ждите братцы беды. Или бомбардировщики явятся, или фрицы шарахнут из дальнобойных орудий большого калибра.


В это раннее утро, лётчик подумал о том, что не стоит расходовать большие ресурсы для уничтоженья полуторки. Тем более, что она не военная часть, не остаётся на месте, а может уехать неизвестно куда. Пойди в неё, попади дальнобойным снарядом.

Фашист решил, сам разобраться с одиночным автомобилем. Он развернул аппарат и начал резко снижаться. Затем, пристроился в хвост «жестянки с колёсами» и начал удивительно быстро её догонять. Аэроплан опустился до пятидесяти метров, выровнялся и перешёл в горизонтальный полёт.

Застывший на месте, Григорий увидел, как маленький грузовичок прибавил газу и на повышенной скорости запылил по просёлку. Сидевшие в кузове, красноармейцы вскинули «мосинки» и стали дружно стрелять в разведчика фрицев.

Пилот поравнялся с удирающим транспортом, нажал на гашетку и сбросил небольшую авиационную бомбу весом в пятьдесят килограммов. От фюзеляжа тотчас отделилась тёмная точка и понеслась к намеченной цели.

«Фокер» стрелой проскочил над машиной и устремился в синее небо. Он был уверен в результате воздушной атаки.

Один из бойцов, что ехали в кузове, вдруг поднялся на ноги и встал лицом к направленью движения. Он опёрся руками на борт и прыгнул на землю. Человек очень ловко приземлился на обе ноги, согнулся в поясе, сгруппировался и покатился, как колобок.

Автомобиль промчался ещё десять метров, и тут в него сверху ударил немецкий снаряд. Раздался оглушительный взрыв. В утренний воздух взметнулось огромное облако дыма. В нем замелькали обломки деревянных бортов и кувыркающиеся фигуры людей.

Кабину и моторный отсек разнесло в мелкие клочья, а по дороге запрыгал пылающий бензиновый двигатель. Чуть впереди, катились два колёса, соединённые передним мостом.


Стоявший неподвижно, Григорий непроизвольно присел от невыносимого грохота и с ужасом глянул на то, во что превратилась машина с бойцами. Потом он увидел, что самолёт улетел, тронулся с места и побежал к месту трагедии. Нужно было помочь раненым людям.

Запыхавшийся парень добрался до дымящейся круглой воронки и остановился, как вкопанный. Там он увидел того человека, который покинул машину за секунду до взрыва.

Спиною к Григорию стоял молодой человек лет двадцати с небольшим. Он оказался одет в замасленный комбинезон и матерчатый шлем советских танкистов. Вся его форма была густо покрыта белесой пылью степи.

«Оно и понятно, — не к месту подумал Григорий, — он же по земле прокатился, словно циркач на арене».

Солдат осмотрелся и понял, что зря так спешил. Помогать было некому. Все красноармейцы оказались мертвы, а если честно сказать, то он вообще, не увидел людей. Вокруг находились только отдельные части окровавленных тел. Всюду лежали руки, ноги и головы с торсами.

Всё это перемешалось с щепками досок и обгоревшими кусками металла, покорёженных взрывом. Танкист опустился на корточки и деловито порылся в куче разного мусора. Он сдвинул обломок деревянного борта, вытащил чей-то мешок и стал, совершенно спокойно, развязывать узел, что стягивал горловину у «сидора».


Григорий едва подавил рвотный рефлекс, вызванный видом разорванных пассажиров машины. Он с трудом проглотил горький комок, появившийся в горле, глянул по сторонам и нашёл взглядом винтовку, лежащую невдалеке.

Солдат подошёл к трёхлинейке, поднял и быстро её осмотрел. Он передёрнул затвор, увидел, как в ствол вошёл блестящий патрон, и убедился, что оружие в полном порядке. Потом, повернулся к занятому делом танкисту и сурово спросил:

— Мародерствуешь тут помаленьку?

Ловкий прыгун поднялся на ноги и протянул бойцу фляжку с водой.

— Попей. — спокойно сказал он Григорию. — Небось, во рту пересохло, пока драпал от фрицев. Видел я, как ты безоружный шёл прямиком по степи. «Мосинку» свою, потерял. Теперь за чужую схватился? — заметив, что парень не среагировал на злые слова, он вдруг добавил жёстким начальственным голосом: — Почему вы рядовой не отдаете честь старшему по званию?

Только тогда солдат понял, что, судя по форме, перед ним механик-водитель, а то и командир советского танка. Ворот его гимнастёрки был, фривольно расстёгнут и петлицы парень не видел. Значит, в лучшем случае, это сержант, а в худшем и весь лейтенант. А он на него чужую винтовку направил.

Да за подобное действие, запросто под трибунал загремишь. Правда, сейчас можно очень легко и на немецкого диверсанта нарваться. Хотя диверсантов он уже видел в той роте, где недавно служил. Это всегда офицеры пехоты или связисты, и к тому же, они никогда не бывали такими чумазыми.


— Предъявите свои документы, — строго потребовал хмурый Григорий.

Танкист не стал возражать. Он сунул руку в нагрудный карман комбинезона, вынул оттуда небольшую брошюрку светло-серого цвета и подал бойцу.

Не убирая палец с крючка спускового устройства винтовки, солдат осторожно взял её левой рукой. Он отступил на два шага назад и пролистал «Красноармейскую книжку», покрытую пятнами машинного масла.

Всё вроде бы, было в порядке. И, к счастью, это оказался сержант, а не боевой офицер. Григорий вернул бумаги владельцу, опустил трёхлинейку и закинул её на плечо. Он вытянулся во фрунт и хотел козырнуть, но вовремя вспомнил, что ещё в ходе боя, он потерял, где-то пилотку. Поэтому доложил просто так:

— Рядовой Григорий Степанов. Охранная рота аэродрома номер 15/2704. Выхожу их окружения. Пробираюсь к своим.

— Вольно. — бросил сержант. — А я, как ты уже прочитал, механик-водитель танка, Леонид Иванович Скоков. Можно звать просто Леня, — и без всякого перехода новый знакомый спросил: — Жажда, наверное, мучает? — не дожидаясь ответа, он протянул парню фляжку.

Григорий принял баклажку из алюминия, открутил колпачок, что висел на короткой цепочке, и сделал приличный глоток. Парень тотчас опомнился и прекратил бездумно хлебать тёплую жидкость. Ещё неизвестно, сколько придётся тащиться по жаркой степи. В такой ситуации, воду нужно беречь.

Танкист отвернулся, присел и снова стал рыться в чужом вещмешке.

— Насчёт мародёрства, так ты это зря, — бросил он парню через плечо. — Им уже ничего больше не нужно, — сержант кивнул на разбросанные возле воронки куски человеческих тел. А нам с тобой, придётся их всех хоронить, а потом ещё топать до ближайшей воинской части. А сколько идти до неё, никому неизвестно.


Пожав плечами, Григорий был вынужден согласиться со словами танкиста. Стараясь не прикасаться к останкам погибших, он тоже включился в работу. Ему удалось обнаружить ещё одну трёхлинейку, почти не пострадавшую от мощного взрыва.

Судя по внешнему виду, механизм у винтовки оказался в полном порядке. У неё лишь откололась небольшая часть от приклада, но всё равно, из такого оружия можно было стрелять.

Правда, ещё неизвестно, как теперь у неё с точностью боя, но пока не попробуешь, этого, увы, не узнаешь. К сожаленью бойца, владелец оружия послал все патроны в фашистов, а запасные обоймы парень найти не сумел. Так что, с пристрелкой придётся пока подождать.

Тем временем, ушлый танкист нашёл пять ржаных сухарей, кисет полный махорки и кусочек пилёного сахара, завёрнутый в старый клочок от крымской газеты.

Красноармейцы уселись на задний борт, отлетевший от погибшей машины. Они разделили по-братски скудный паёк и, растягивая приятный процесс, съели всю пищу до крошки.

Под конец, они сделали по глотку тёплой воды и посидели пару минут. Сержант свернул самокрутку. Он достал из кармана коробку со спичками, запалил «сигаретку» и задымил, как паровоз. Некурящий Григорий, как всегда, очень вежливо, отказался от вонючей отравы.


Леня досмолил небольшую цигарку до губ, и с большим сожаленьем, затоптал миниатюрный чинарик. Сержант шумно вздохнул, хлопнул себя по коленям и встал с заднего борта машины. Следом поднялся Григорий, и они занялись скорбным делом.

Собрав волю в кулак, красноармейцы, перетаскали в воронку разорванные на много кусков останки людей. На многих частях, отделённых от тел, ещё сохранились обрывки бинтов, залитых чёрной запекшейся кровью.

Бойцы взяли обломки досок и, действуя ими, словно лопатами, закидали неглубокую яму. На восточном краю братской могилы они врыли задний борт от разбитой машины.

Танкист достал из кармана, найденный в «сидоре», огрызок карандаша. Он плюнул себе на ладонь, раскрытую ковшиком и, окуная «химический» грифель в слюну, написал на щите несколько слов: «Здесь покоятся шестнадцать солдат РККА».

Ниже Лёня поставил сегодняшнее число и нарисовал немного кривую пятилучевую звезду. Бойцы склонили непокрытые головы и с минуту стояли в полном молчании.

Потом, они дружно закинули за спину, собранные танкистом тощие сидоры и найденные солдатом винтовки. Сержант достал из кармана чью-то пилотку и подал её молодому напарнику.

Тот немного помялся, но решил, что всё это правильно. Негоже бойцу Красной Армии ходить, как безродному беженцу. Григорий вздохнул, взял чужой головной убор и надел его на макушку. Они одновременно оглянулись на маленький холмик, повернулись и зашагали на юг, к Севастополю.


Едва они отошли от места упокоения советских солдат, как Леонид вдруг сказал:

— Идти, по всей видимости, нам ещё далеко. Ты младший по званию, так что, давай, руби эту дорогу.

Солдат посмотрел на молодого попутчика и удивлённо поднял тёмные брови. Мол, ты это о чём? Тот перехватил его недоумевающий взгляд и пояснил свою странную фразу:

— Есть такая древняя притча. Один человек собрался в дорогу и взял в попутчики старшего сына. Как только они оказались на тракте, отец говорит: «Начинай рубить эту дорогу», — молодой человек удивился, как ты вот сейчас, и спрашивает: «Что ты имеешь в виду?»

Мужчина повернул скакуна, вернулся домой и объяснил любимой жене: «Мой старший весьма любознателен, но не очень умён и послушен. Будет значительно лучше, если я с собою возьму среднего сына».

Выехали они из деревни, старик повторяет свой необычный приказ. Средний сын спрыгивает на землю с коня, выхватывает шашку из ножен и начинает бить ей по просёлку.

Старик развернулся, снова приехал назад и объявил удивлённой жене: «Мой средний наследник чрезвычайно послушен, но не любознателен и не очень умен. Возьму-ка, я лучше младшего сына».

Вновь они оказались на той же дороге, и отец в третий раз отдает ту же команду. Юноша поудобней устроился в кавалерийском седле и начал рассказывать разные смешные истории. За его шутливыми байками дорога прошла почти незаметно. Ну, а теперь, ты давай, расскажи что-нибудь интересное. — закончил танкист.


— Да нет в моей жизни ничего необычного. — хмуро ответил Григорий. — Родился я в Куйбышевской области. Окончил в Самаре среднюю школу и энергетический техникум. Работал по распределению на возведении комбината в Асбесте, в маленьком городе на Среднем Урале.

Потом, призвали меня в Красную армию и послали аэродром охранять. Когда подошли к нам фашисты, все самолеты перевели к Севастополю, а нас перебросили в пехотную часть, что находилась поблизости.

Нашу роту вчера уничтожили фрицы. Я остался в окопах один, но мне удалось, ускользнуть от противников. Вот, пожалуй, и все, — парень умолк и спросил: — А почему ты спрыгнул на землю, а другие остались в полуторке?

— Я много раз бывал под бомбёжкой и откуда-то знаю по звуку, где рухнет бомба, рядом со мной или чуть вдалеке. Когда я вдруг понял, что снаряд попадёт в грузовик, то выскочил на полном ходу. Хорошо, что здесь всюду грунтовка и автомобиль ехал не быстро, а то сломал бы ноги себе.

Кстати сказать, я тогда крикнул всем людям: — Прыгайте быстро из кузова! — да только, все остальные были тяжело изувечены. Лишь трое из них могли сами сидеть и держать винтовку в руках. Да и те не сумели перелезть через борт. Или очень боялись, разбиться во время падения.

— Как же ты умудрился, попасть в эту машину? Ты же вроде не ранен? — продолжал выпытывать парень.


— Два дня назад, наш танковый батальон столкнулся во встречном бою с превосходящими силами фрицев и нас хорошо потрепали. Большое спасибо, что подоспела наша пехота и отогнала фашистов. Мы потеряли половину состава и отступили на другие позиции. Машины, что ещё шевелились, были так сильно помяты, что уже не могли, воевать.

Командование поняло это, и нас отозвали на переформирование. Мы прицепили покалеченные в сражении «коробки», к тем, что могли ещё ехать, и потащились в тыл фронта.

Вот тут, и отказал старый двигатель нашего танка. Взять нас на буксир было, к сожалению, некому. Тот, кто мог самостоятельно двигаться, уже кого-то тащил за собой. Поэтому техники оставили нам ремонтный комплект и пошли себе дальше.

Кстати сказать, «Т-40», это вторая машина, на которой я поработал. Сначала, сразу после училища, я попал на «БТ-5». Тот танк был более тяжёлым изделием. Вес под двенадцать тонн, против пяти с половиной у следующего.

Экипаж три человека. Да и пушка там сорокапятка, плюс пулемёт. В общем, зверь, а не боевой аппарат. Он фашистский «Т-2» и даже «Т-3» мог очень просто уделать при встрече. И представьте себе, я на нём механик-водитель. Да только недолго я там прослужил.

Остановились мы как-то на короткий привал. Я отошёл в сторону метров на десять, сел на пригорок и стал сочинять письмо моим старым родителям. Тут примчалась полуторка и привезла с собой кухню, пахнущую вкусной едой.

Ребята набрали жратвы, уселись на моторный отсек нашей машины и мне дружно кричат: «Ленька, пошли, пообедаем, после допишешь».

Я им отвечаю, мол, сейчас я закончу и подойду. Нацарапал ещё пару строчек и внезапно подумал: «Действительно, пора мне двигаться к ним, а то без меня всё быстро съедят», — сложил я листок в треугольник и сунул в карман комбинезона.

Вдруг слышу, сильный пронзительный свист. Я повалился на землю, а ещё через миг крупнокалиберный фашистский снаряд врезался прямо в нашу бэтэшку. Оглушительный взрыв мгновенно снёс башню и отбросил её метров на пять.

Затем сдетонировал боекомплект, и ударной волной разнесло бронекорпус на мелкие части. На месте остались лишь днище, дымящийся двигатель да разорванные в хлам гусеницы. И оказался я без машины, и без своего экипажа.

Поглядел я наверх, а там висит проклятая «рама» и корректирует огонь немецких орудий. В общем, покорежили фрицы треть всего батальона, да и людей покрошили немало.

В одном из «Т-40» командира убило осколком, а механиком там оказался зелёный пацан. Только-только пришёл из училища. Других кандидатов у нас не нашлось, и посадили меня в этот танк. Благо, что и пушку, стоящую в данной «коробке», я знал хорошо. Вот так и вышло, что всего в один миг я неожиданно вырос до небольшого начальника.


Машина, правда, была не ахти. Лёгкий разведывательный танк. Авиационная двадцатимиллиметровая пушка по имени «ШВАК» да ещё пулемёт. Экипаж всего два человека. Лобовая броня очень тонкая, всего полтора сантиметра, а по бокам даже тоньше. У него ещё башня подвинута на левую сторону. Где-нибудь видел, наверное?

Шагавший рядом, Григорий кивнул.

— Однако и эта служба продолжалась недолго. Вплоть до момента, когда у нас двигатель сдох. Мы с юным механиком провозились там пару часов, и кое-как завели нашу машину. Тут подлетает на новеньком «газике» пехотный майор, с бешеными от гнева глазами, и отдает жёсткий приказ:

— Выдвинуться на перекрёсток дорог и прикрывать планомерный отход моих пехотинцев, — он даёт нам десяток солдат и гонит в сторону немцев. Ну, делать-то нечего, повернули мы и потащились назад.

Добрались до указанной точки, и сразу попали под артиллерийский обстрел. Как дали по нам фрицы из пушки, так солдатики спрыгнули с корпуса и разбежались в разные стороны. Хорошо, что снаряд в нас не попал, а разорвался чуть в стороне.

Я вижу, справа стоит плотная рощица каких-то деревьев. Кричу молодому механику: «Двигай туда!» Он поворачивает боевую машину, и мы на полном ходу, въезжаем в густые кусты. Проломились сквозь заросли, выкатились на небольшую полянку и встали.

Короче говоря, торчим мы в этой чаще, а что делать дальше, неясно. Рации нет, ни с кем из начальства, связаться нельзя. Поддержка пехоты отсутствует. Откуда по нам лупят немцы, нам неизвестно. Куда отступать — непонятно.

Где-то поблизости работает батарея фашистов. Так что, лучше держаться от неё нам подальше, а то дёрнешься с места, да вдруг не туда. Попадёшь под прямой выстрел орудия, вот тебе и кранты. Останется от нашей «коробки» обгоревшая куча железа, да пара прожаренных скелетов внутри.


Глянул я в триплексы по сторонам, ни хрена не видать. Только кусты да деревья кругом, и ничего больше нет. Открыл я верхний люк и высунулся немного из башни.

Обзор стал, конечно, получше, да только перед глазами всё та же жухлая зелень и всё. Пришлось выбираться из танка. Отдал я команду водителю: «Не глуши двигатель, сейчас я вернусь», — опустился на землю и пополз к ближайшей опушке.

Только я вылез из плотных кустов, как слышу, в небе взвыла знакомая до боли сирена. Поднимаю я голову: мама родная, — прямо на голову мне падает «лапотник» немцев. Сбросил фашист пятидесяти килограммовую бомбу, вышел из крутого пике и исчез в вышине.

Следом раздался оглушительный взрыв, и тучи осколков полетели во всех направлениях. Несколько толстых деревьев вырвало с корнем. Все ветки в округе срезало напрочь.

Вместо густой лиственной рощи, всюду виднелись, только ободранные до древесины стволы. А в середине стоит мой бедный «Т-40» и горит жарким огнём. Вернее сказать то, что от него сохранилось. Вот так я опять остался один. Да ещё был прилично контужен.


Тогда я почему-то подумал: «Видно, не суждено мне погибнуть в каком-нибудь танке. Если меня и убьют, то на открытом пространстве», — Леонид очень зябко передёрнул плечами и тут же продолжил:

— Выбрался я из той жуткой рощи и, сильно качаясь, двинул прямо на юг. Через какое-то время, наткнулся на наших бойцов. Они на меня посмотрели и отвели в медсанбат.

Я доложил их начальнику, что со мной было и как. Он приказал, посадить меня вместе с ранеными в санитарную автомашину и по дороге закинуть в какой-нибудь штаб. Мол, пусть со мной там разбираются. Да только ты сам наблюдал, чем всё дело закончилось. Напала на нас проклятая «рама», и всё братцы, приехали.

Кстати сказать, я и не знал, что у неё тоже имеются бомбы. Думал, только и есть у разведчика, два пулемёта на крыльях и два на корме, чтоб отбиваться от чужих истребителей. Оказывается, она и сама может, с кем хочешь, расправиться. Хоть с автомашиной, хоть с танком, хоть с кораблём.

Хорошо, что в дороге я уже оклемался и чувствовал себя совсем хорошо. Поэтому, очень удачно прыгнул на землю.

Сержант закончил рассказ, и какое-то время, они, молча, двигались по плохо наезженному глухому просёлку. Вокруг, до самого горизонта, тянулась пустая, совершенно безводная степь.

За долгое жаркое лето, высокая густая трава, что проросла здесь весной, высохла вся на корню. Сухой ломкий ковыль и стебли прочих растений торчали из сильно потрескавшейся твёрдой земли.

«Хорошо, что пришла ранняя осень и сейчас не так уж и жарко», — подумал Григорий. Он ощутил, как его вновь стала мучить сильная жажда. Не останавливаясь, он снял фляжку с пояса, отвинтил колпачок и сделал пару скромных глотков.

Отхлебнув тёплую воду, боец протянул полупустую баклажку молодому попутчику. Танкист пригубил драгоценную жидкость и вернул солдату армейский сосуд. Потом он тряхнул головой и сказал:

— Что это мы с тобой всё о грустном? Поведай мне, рядовой, что-то веселое.


— Да о чём я могу тебе сообщить? — опять удивился Григорий. — Истории из школы и детства сейчас вспоминать неуместно, они подойдут лишь для малолетних ребят. Ну, а на стройке и в армии чего-то смешного со мной никогда не случалось.

В мирное время, мы все пахали по двенадцать часов, словно зеки на лесоповале в Сибири, вот тебе и вся моя повесть. Ну, а во время войны и подавно. Никакой тебе радости, кругом только смерть, смерть и смерть от проклятых фашистов.

— Ну, так слушай, что я тебе расскажу, — оживился вдруг Леонид. — Со мной всё же, стряслась пара удивительных случаев. В самом начале войны, прибыли мы из учебки в танковую гвардейскую часть.

Причём, отправили нас без всякого сопровождения старших чинов. Посадили всех в автомашину, сказали водителю, куда нас везти, и вперёд. Когда добрались до места, время, уже близилось к вечеру. Шофер выгрузил нас и тут же уехал.

Застыли мы, семь пацанов восемнадцати лет, и совершенно не знаем, к кому обратиться. Кругом бронемашины стоят, экипажи возле них суетятся, а на нас, ни один человек, не обращает никакого внимания. Тут подошёл к нам какой-то чумазый сержант и строго так спрашивает: «Из тыла прибыли, что ли?»

Я, как старший всей группы ему сообщаю:

— Окончили такое-то танковое училище и направлены в такую-то часть.

— Это к нам, — говорит нам служивый. — А пожрать у вас что-то найдётся?

— Да вот, — говорю, — старшина вручил нам в дорогу по три вяленых воблы.

— Давайте сюда.

Мы растерялись, скинули свои вещмешки и достали небольшие припасы. Боец всё это забрал и, не сказав ни единого слова, двинулся дальше. Смотрим, а он шагает по машинному парку и раздает наши рыбины направо, налево. А мы продолжаем стоять, словно никому здесь ненужная мебель.


Минут через пять, к нам подошёл пожилой старшина и спросил:

— Откуда, сынки?

Я опять, честь по чести докладываю, кто мы такие и зачем сюда прибыли.

— Идите, ребята, в ту сторону. — говорит нам старик и тыкает пальцем в небольшую зелёную рощицу: — Сейчас там находится кухня. Она недавно приехала и привезла нам еду. Скажите повару, что старшина вас послал.

Поешьте, как следует, а потом вы ложитесь, где-нибудь спать. Сейчас все устали после долгого марша. Никто вами заниматься не будет. Завтра с утра, распределим вас по свободным вакансиям.

Мы взяли под козырек и двинулись в указанном нам направлении. Там нас, без разговоров, накормили перловой кашей с говядиной. Мы наелись от пуза и вернулись назад.

Идём и размышляем между собой: у них в котле такая сытная жрачка лежит, а сержант какую-то пересохшую воблу у нас отобрал. Интересно, зачем? Лишь через месяц я понял, что значит, изо дня в день, лопать одну и ту же еду. Пусть это будет и самая вкусная пища на свете. Всё равно, тебе скоро захочется чего-нибудь нового, пусть и очень простого.


Так вот, вернулись мы на прежнее место. Смотрим, бойцы собираются на боковую. Благо, что лето стоит. Тепло, сухо, благодать, одним словом. Танкисты кто, где размещается. Бросят на землю брезента кусок. Шлемофон сунут под голову, и глядишь, уже спят.

А мы всё стоим и не знаем, как быть. У нас-то в училище было всё очень строго. Целыми днями зубрили устав и матчасть, а утром после побудки и вечером перед отбоем всегда построение.

Сначала идёт перекличка. Ну, а потом, все хором поём гимн СССР. То бишь, «Интернационал». А здесь не пойми себе что, бойцы вытворяют. Какая-то казацкая вольница. Совершенно никакой дисциплины. А нам все говорили: боевая ударная часть, всё время на лучшем счету, постоянно громит проклятых фашистов.

Смотрю, снова идёт знакомый нам старшина. Я к нему подбегаю и, как комсорг своей группы, спрашиваю у старика:

— А когда будем петь «Интернационал»?

Он посмотрел на нас очень внимательно, потом взглянул на ручные часы и сказал:

— Да уж, пожалуй, пора. Пойте ребята, а мы следом за вами.


Я построил своё отделение, махнул им рукой, и мы громко запели. Тянем мы эту непростую мелодию, стараемся изо всех своих сил. А все худые, как щепки. Ткни ножом, кровь не пойдёт. Шеи тонкие, как у полудохлых курят.

К тому же, из всей нашей группы, ни у кого не оказалось хорошего слуха. Да и голоса у нас тогда были совершенно мальчишеские, нетвёрдые, ломкие. То и дело кто-то из нас, и да даст петуха. То один, то другой, а то и на пару.

Гляжу, а вокруг стоят суровые матёрые люди, уже видно, крепко битые жизнью, и все с большим интересом смотрят на нас. От этого мы стали ещё больше смущаться, сильно фальшивить и издавать уж совсем неприятные крики.

Однако никто не смеялся. Сам знаешь, что за это бывает. Запичужат в Сибирь лет на десять и вся недолга. Ну, а по военному времени, так и запросто шлёпнут, как «врага трудового народа», который глумился над нашей святыней. Короче сказать, так мы и орали наш гимн до конца, без сопровождения музыки.

Танкисты всё выслушали, вежливо нам покивали и разошлись по своим прежним местам. Тут к нам опять подошёл старшина и тихо так говорит:

— Здесь, вам ребята, не тыловое училище, а линия фронта. Фашисты могут оказаться поблизости. Поэтому, если возможно, то постарайтесь вести себя чуть потише. Не стоит указывать своё расположение врагу, даже самыми патриотическими и прекрасными песнями. Так что, в следующий раз исполняйте гимн про себя.

— Мы сразу всё поняли, и вслух «Интернационал» уже больше не пели, а если честно сказать, то и про себя никогда не пытались этого делать. Не до этого было. — закончил танкист.

Григорий удивлённо посмотрел на попутчика. Не зная, что и сказать по данному поводу, он промолчал. Солдат очень часто общался на стройке с политзаключенными.

Ему было отлично известно, что в лагерях находилось много людей, которых загнали туда, казалось бы, за совершенно нелепые мелочи. Кто-то кому-то рассказал анекдот про советскую власть, кто-то использовал не по назначенью газету с портретом вождя или спел озорную частушку, где мелькали фамилии крупных руководителей партии.


Танкист с усмешкой взглянул на насупившегося внезапно Григория и с лукавой усмешкой ему подмигнул. Парень расшифровал это мимику так: не трясись, мол, дружище, нас здесь всего только двое. Причём оба отстали от своих военных частей и выходим из окружения фрицев. Так что, никто не будет болтать о таком разговоре. Самому выйдет дороже.

Чтоб разрядить возникшее вдруг напряжение, Леонид начал рассказывать другую историю:

— Перед самым началом наступления немцев прибыл к нам в роту новый молодой комиссар. Сразу видно, что не боевой офицер, а обычная «крыса из глубокого тыла». Очень похоже, что где-то проштрафился, вот его и отправили на перевоспитанье в военную часть.

Толстый был как бочонок, а вредный, просто кошмар. К тому же такой ужасный службист, что просто мама твоя не горюй! Целыми днями он шастал по машинному парку и всем во всё тыкал. То пилотка криво сидит. То верхняя пуговица на гимнастёрке расстёгнута. То честь ему отдали, как-то небрежно.

В общем, замучил всех до смерти. А ничего с ним сделать нельзя. Комбат в его дело не вмешивался. Да и требовал политработник лишь то, что положено по уставу РККА. Против него не попрёшь.

Меж тем, немцы к нам подошли почти что вплотную, и мы оказались на второй линии фронта. Встали в небольшом зелёном лесочке и начали там обустраиваться. Первым делом, вырыли яму под отхожее место.

Как всегда, сделали её аршином длиной и шириной и глубиной в два раза больше. Положили по обоим краям две толстые широкие доски. Поставили вокруг ширму из брезента на кольях, и всё, сортир совершенно готов. Пожалуйте граждане в гости.


Тут наступило небольшое затишье, и двое суток мы жили там, как на курорте. На третий день появилась проклятая «рама». Она покрутилась над нами и улетела домой. Ну, мы-то калачи уже тёртые. Знаем, что за этим последует.

Тут или штурмовики к нам нагрянут, или дальнобойные пушки начнут нас утюжить. Мы все подобрались и стали прятаться кто, где сумел. Кто в танк свой полез. Кто под днище машины забрался. Вся охрана с обслугой по окопам сховалась.

И в это самое время, у нашего необстрелянного в боях, комиссара прихватило живот. Он и помчался в сортир. Только, видать, он там угнездился, словно на жердочке, как начался сумасшедший обстрел. Крупнокалиберные снаряды полетели со свистом и стали рваться вокруг с оглушительным грохотом.

Осколки летят во все стороны и над ухом визжат, что твои циркулярные пилы. Ну, ты сам парень знаешь, как это бывает. Страшно, аж жуть, и только после каждого залпа, мороз по коже дерёт.

Скоро ли, коротко, обстрел, наконец-то, закончился. Мы вылезли из наших укрытий, потушили огонь в паре танков, что загорелись от прямых попаданий, и перевязали товарищей, которые получили ранения.

К счастью, никто в этот раз не погиб. Когда разобрались с потерями, тут кто-то вспомнил про политрука. Мол, мы-то все спрятались кто, где сумел, а он в это время, спустивши штаны, сидел за брезентовой стеночкой.

Никому даже в голову тогда не пришло, предупредить комиссара о скором налёте фашистов. Хотя, может быть, кто-нибудь и подумал об этом, но всё равно ничего не сказал.

Мол, пусть он сам разбирается, раз очень умный. Ну, вредный он или не вредный, а всё равно живой человек. Так что, пошли мы смотреть, что с ним случилось? Вдруг, там погиб наш офицер, а мы тут, как дети, радуемся по данному поводу.


Подошли мы поближе. Смотрим, все деревянные стойки сортира перебило осколками, и ширма из простого брезента упала на землю. Ткань изорвана в мелкие клочья, а под ней, вроде бы, как и нет никого. Мы взяли дерюгу за край, убрали в сторонку и сразу даже не поняли, что оказалось внизу. Только чуть позже до нас всех дошло, что мы увидели там.

Мёртвого тела, как все ожидали, мы не нашли. Доски, как раньше, лежали вдоль выгребной узкой ямы, а между ними торчала лишь одна голова в офицерской фуражке.

Скорее всего, комиссар впервые попал под очень сильный обстрел. А тут ещё, немецкий снаряд упал недалеко от сортира, и осколки, местами, порвали плотную ткань.

Офицер, конечно, занервничал и, не найдя лучшего выхода, решил сигануть в яму с отходами. Он поднялся на ноги, натянул брюки и раздвинул деревянные подмости. Ведь их ни к чему не прибили, а просто положили на грунт.

Комиссар прижал локти к бокам и солдатиком прыгнул в дыру. На свою беду он оказался слишком упитанным и вошёл в небольшое отверстие удивительно плотно, словно пробка в бутылку.

Его руки притиснуло к стенкам, и капитан не смог извлечь их наружу. Совершенно естественно, что дурно пахнущее содержимое ямы было вытеснено тучным телом мужчины и поднялось ему до самого горла.

Хорошо, что мы вырыли неглубокую яму. К тому же, мы мало ещё простояли в том месте, и выгреб тот оказался почти что пустым. А не то захлебнулся бы наш «боевой» комиссар, словно в вонючем болоте.


Увидев всё это, мы заткнули все рты, схватились за животы и, невольно согнувшись, разбежались в разные стороны. Когда все отсмеялись, пришёл наш командир батальона и узнал, что случилось. Он побледнел, как свежевыпавший снег и приказал немедленно вытащить комиссара из ямы.

Никто из танкистов не проявил горячего рвения и не помчался на помощь службисту. Во-первых, это был вредный, плохой офицер, а во-вторых, никто не хотел возиться в дерьме.

В конце концов, начальник ткнул пальцем в трёх бойцов из охраны. Те взяли лопаты и, ругаясь по-чёрному, пошли спасать работника по политической и воспитательной части.

Хорошо, что рядом с лесочком протекала небольшая речушка. Как только солдаты откопали беднягу, он сразу помчался к воде и там отмывался, а так же, стирался до самого вечера.

Правда, после этого дня, он к нам уже не вязался ни с какими вопросами. Даже если они и касались каких-либо требований боевого устава. — Леонид со смехом закончил длинную байку и серьёзно добавил: — ну, а потом началось мощное наступление фрицев и стало уже не до смеха.


Ближе к полудню, Леонид и Григорий взошли на небольшой покатый пригорок и огляделись вокруг. Впереди, в километре от них, привольно раскинулась какая-то большая станица.

Возле неё палаточным лагерем расположились тысячи вооружённых людей. Судя по суете, царившей в селе, в нём находилась крупная военная часть. Скорее всего, полк советской пехоты.

Через сто с чем-то метров, бойцы натолкнулись на пулемётную точку, покрытую пыльной маскировочной сеткой. Защитного цвета «Максим» был наспех обложен небольшими мешками, набитыми рыхлой землей.

Стоящие на важном посту, стрелки остановили друзей по несчастью и приказали, сдать трёхлинейки и предъявить документы. Парни разоружились и доложили сержанту с малиновыми петлицами, кто они и откуда.

Тот выслушал усталых пришельцев, дал им солдата в сопровождение и отправил в посёлок. Там их разделили и увели Леонида неизвестно куда. Григория допросил молодой офицер.

Особист, быстро проверил «Красноармейскую книжку» бойца и, не найдя причин для его задержания, отправил в пехотную роту, которая находилась поблизости. Туда парень тоже отправился под надзором солдата с винтовкой.


Пожилой старшина равнодушно принял ещё одного новобранца. Он посмотрел на его обтрёпанное обмундирование и отвёл к интенданту. Дверь в маленький склад оказалась закрытой. Служивый поставил Григория рядом с пакгаузом и приказал:

— Придёт завскладом, скажи, что тебя прислал Сидорчук. Пусть он тебе даст какую-нибудь одежонку. У него ещё есть, что-то в запасе. Переоденешься и вернёшься ко мне. Скоро приготовят обед. Так что, ты не опаздывай, не то будешь голодным до вечера.

Григорий кивнул, подождал, пока старшина отойдёт, и привалился к облезлой саманной стене. Стоять он уже больше не мог. Парень сел возле крыльца прямо на землю и вытянул перед собой сильно гудящие ноги.

Утомлённые солнцем, глаза закрывались от невероятной усталости. Почти сутки назад он участвовал в кровавом бою с проклятыми немцами. Потом много часов проторчал в холодной воде мутного ерика. Без передышки, всю ночь он шагал по бескрайней степи. Затем, встретил танкиста и снова топал и топал по пыльным просёлкам центрального Крыма.

Кто-то со вздохом опустился рядом с Григорием. Парень с трудом разлепил слипающиеся от утомления веки и увидел перед собой Леонида. Он был удивительно хмурым, как зимний вечер. Недавний напарник не стал дожидаться вопроса и коротко всё объяснил:

— После того, как нас разделили, я добрался я до самого командира полка. Тот вызвал по телефону связистов, дал им команду проверить, где здесь ближайшая часть, в которой имеются танки, и послать меня к ним. Бойцы дозвонились до ближайшего города и передали мне трубку.

Какой-то молодой капитан меня внимательно выслушал, а потом сообщил: «К сожалению, в крымских частях РККА все бронемашины закончились. Пополнения парка автомобилей и танков в ближайшее время уже не предвидится. Поэтому вам придётся, пока оставаться в пехоте», — после чего дал отбой.

Я вернулся и доложил офицеру, что дежурит при штабе. Тот записал мои данные и направил сюда. А напоследок, он мне заявил: «Если возникнет нужда в вашей военной специальности, вас вызовут к нам в канцелярию».


Тут, на крыльцо с одышкой поднялся пожилой старшина. Он достал из кармана связку ключей и открыл хлипкую деревянную дверь. Парни с трудом поднялись на ноги и вошли в тёмное помещение тесного склада.

Одежда Григория выглядела просто ужасно. Хебешная ткань стояла, чуть ли не колом. Она долго мокла в воде мутного ерика, а после того, как просохла на солнце, украсилась плотными разводами соли. Сверху, всё покрывала серая пыль крымских дорог. Сапоги, надетые мокрыми на ноги, почти развалились от долгой ходьбы. С головного убора бесследно пропала красная звёздочка.

Танкист был одет чуточку лучше, но оказался таким же чумазым, как молодой пехотинец. На замасленном комбинезоне проступили крупные пятна от пота и грязи. Кроме солдатской пилотки, он держал в левой руке матерчатый шлем, с нашитыми округлыми валиками.

Интендант посмотрел на двух оборванцев и ни о чём у них не спросил. Мужчина ушёл вглубь каптёрки и, чёрез какое-то время, вынес оттуда два полных комплекта формы Черноморского флота:

— Берите то, что осталось, — ответил он на удивлённые взгляды бойцов. — Скоро и это закончится.

Красноармейцы переоделись в новое, непривычное для того и другого, обмундирование, и Леонид невесело так пошутил:

— Вот уж не думал, что когда-нибудь стану матросом.

Друзья очень вовремя вышли из склада, направились в свою пехотную роту и подоспели к обеду. Они получили по миске каши без мяса, куску ржаного чёрного хлеба и кружке бледного несладкого чая.

Оба были чрезвычайно голодными и, всего лишь за пару минут, съели всё до последней крупинки. Потом, сполоснули посуду возле колодца и там увидели своего старшину.

Григорий чрезвычайно легко находил общий язык со всеми людьми. Он представился пожилому мужчине, рассказал в двух словах о своих приключениях и спросил — где им, если возможно, удастся хоть немного вздремнуть.

Старшина посмотрел на донельзя измученные лица парней. Он вошёл в положение красноармейцев и, чтобы не подрывать дисциплину у рядового состава, отправил их в ту палатку, где сам ночевал. Там они повалились на деревянные нары и беспробудно проспали до самого ужина.

Глава 5. Старик


Яростная атака противника не увенчалась желанным успехом. Отлично вооружённые, прекрасно одетые и сытые фрицы были опять остановлены кинжальным огнём.

Уже многократно, противники шли в наступление, но они каждый раз, отступали назад, и возвращались к своим укреплениям. Как они не пытались, но не могли сломить оборону оборванных и голодных солдат Красной армии.

Немцы опять не достигли поставленной цели. Они не сумели преодолеть полосу ничейной земли, не добрались до русских траншей и не закидали ручными гранатами советских бойцов.

Выстрелы из двух станковых, двенадцати ручных пулемётов и полутора сотен винтовок сорвали оперативные планы Гудериана. Они заставили нападавших врагов сначала залечь, а затем отползти к прежним позициям. На изрытой воронками, пыльной земле осталось лежать два десятка фашистов, одетых в форму грязного серо-зелёного цвета.

Среди них были двое, которых Григорий зачислил на свой личный счёт. Оба упали после того, как боец хорошенько прицелился и пальнул в ненавистные ему силуэты. Убил ли он их или нет, парень точно не знал, но очень надеялся, что хотя бы один, всё же погиб.


Убедившись, что все захватчики откатились назад, Григорий облегчённо вздохнул и перезарядил трёхлинейку. Он оставил её на маленьком бруствере и, оставшись без сил, сполз на дно окопа, вырытого по неполному профилю.

Парень привалился спиной к стенке неглубокой траншеи и вытянул ноги, трясущиеся от пережитого сейчас напряжения. Повернув голову, он посмотрел в левую сторону.

Леонида поблизости не было. Перед боем его вызвал к себе командир и зачем-то послал в штаб полка. Наверное, там отыскали какую-нибудь бронемашину, и им потребовался механик-водитель.

На месте танкиста скорчился мёртвый матросик, только вчера, появившийся в расположении части. Чуть дальше лежали два его убитых товарища. Они были из того отделения, которое уже ближе к вечеру прислал Севастополь.

Никто из пехотинцев, не успел познакомиться с этими молодыми людьми. Сначала ребята довольно заносчиво держались особняком от прочих стрелков. Ну, а как же ещё? Чай не пехота, а моряки, можно сказать — мореманы.

Григорий и сам был одет в такую же чёрную форму, но даже это, его не приблизило к ним. По каким-то неведомым признакам, неуловимым для обычного глаза, молодые матросики сразу же поняли, что он явно не флотский. Поэтому не удостоили парня своим драгоценным вниманием.

Потом все быстро съели тот скудный ужин, что им принесли в металлических термосах из батальона, и принялись укладываться на ночь в траншее. Готовых землянок у них пока не имелось.

Три дня назад, вновь сформированная стрелковая рота вышла на данный рубеж и ещё не успела там хорошенько устроиться. Ну, а с утра, начались беспрерывные атаки фашистов, и было уже не до таких церемоний.


«Жаль всех ребят!» — грустно подумал солдат.

Григорий перекрестился, повернул голову и посмотрел в правую сторону. Туда, где находился его земляк Прохор Шаманов. К своему удивлению, на месте приятеля, парень увидел незнакомого ему пожилого мужчину шестидесяти лет.

Несмотря на тёплые дни, на нём был старый, видавший виды, потёртый солдатский бушлат. Из многочисленных дыр скромной одёжки, местами торчали куски серой ваты.

«Видно, во время атаки, подошло подкрепление с другого участка, — понял красноармеец. — А в суматохе последнего боя, я не заметил, как они появились. Хорошо, что мужики подоспели. Вряд ли бы мы своей ротой удержали эту позицию. Смяли бы нас, и пришлось бы снова бежать по голой степи».

Григорий всмотрелся в лицо незнакомогопожилого солдата. У него оказались белые короткие волосы, сильно осунувшееся лицо и много глубоких морщин, что исчертили щёки и лоб.

«Совсем ведь старик, — с состраданием подумал Григорий. — Ему бы со внуками в парке гулять или же возле дома на скамейке сидеть, а он тут с молодыми бойцами отбивается от проклятых фашистов».

Секунду спустя, вся жалость к седому соседу вылетела из головы молодого бойца. Григорий увидел приятеля и похолодел. Прохор лежал на животе, вытянувшись вдоль задней стенки окопа.

Земляк уже умер, так же, как и те три матросика, что находились от парня по левую сторону. Вот только не это поразило Григория, к виду покойников он уже немного привык.


Дело было всё в том, что незнакомый мужчина не стоял, а спокойно сидел. Причём не на земле, как все остальные вокруг, а прямо на теле недавно убитого врагами сержанта! Сидел Старик так, словно устроился на неодушевленном предмете или на каком-нибудь камне.

Григорий дано уже знал весьма разбитного и очень весёлого красноармейца. Совершенно естественно, что он буквально вскипел от негодования за такое обращение с Прохором. Однако, прежде, чем парень сообразил, что нужно сделать, Старик тихо спросил:

— Давно на передовой?

Григорий на секунду опешил от ровного тона соседа и недовольно ответил:

— С конца октября.

— Впервые попал в жаркую схватку? — не столько поинтересовался, сколько констатировал факт странный Старик. Мужчина взглянул, как солдат неопределённо кивнул, чуть усмехнулся и спокойно добавил:

— Ничего, через неделю боёв, ты не будешь уже обращать никакого внимания на своих и чужих мертвецов. Но должен тебе сообщить, что им теперь всё равно, а живым, нужно себя поберечь. Вдруг ещё Родине они пригодятся? — И безо всякого перехода Старик внезапно сменил неприятную тему: — У тебя спички есть?

— Кончились, — чуть успокоившись, бросил Григорий. Парень решил, что не стоит конфликтовать, с опытным, старым солдатом. Возможно, этот боец воевал ещё на Гражданской, а то и в Первой мировой поучаствовал. Наверняка у него есть, чему поучиться. Лучше всего, постараться, поскорей перенять его опыт. Может быть, ещё пригодится.


Старик достал из кармана своего галифе замызганный древний кисет и развязал тесёмку на горлышке. Он достал из мешочка лист от газеты, сложенный плотной гармошкой и весьма аккуратно оторвал небольшой прямоугольник бумаги.

Никуда не спеша, мужчина насыпал сверху махорку и ловко соорудил самокрутку. Затем, легонько провёл языком по краю листочка и приклеил его к боку свёрнутого небольшого цилиндрика. Получилось нечто, похожее на сигарету. Издалека она выглядела не хуже фабричной. Мужчина вставил в рот табачную палочку и зажал её кончик губами.

Только сейчас Григорий заметил, что Старик не бросил винтовку на низеньком бруствере, как сделали многие молодые бойцы, измотанные боем с фашистами. Уперев приклад в пыльную землю, он прочно держал карабин в узловатых руках. Собеседник перехватил взгляд удивлённого парня, с улыбкой кивнул и сказал:

— Моё оружие постоянно со мной. При случае, не нужно будет искать, где я его положил. Да и чем меньше оно лежит на земле, тем надёжней работает.

Пристыженный словами солдата, Григорий поднялся на ноги. Стараясь не высовывать головы из окопа, он взял свою трёхлинейку за деревянный приклад и потянул на себя.

Ещё через миг, в низенький бруствер ударила пуля, которую выпустил немецкий стрелок. Парень рывком сдёрнул оружие с наружной стенки траншеи и мешком опустился на дно укрепления.

— Увидел снайпер твой винторез и караулил, когда ты появишься возле него, — спокойно прокомментировал выстрел Старик. — На месте фашиста я бы чуть подождал, пока ты высунешь башку из окопа.

Григорий вытер ладонью внезапно взмокнувший лоб. Действуя рукавом гимнастёрки, он стал счищать с пыльной «мосинки» налипшую серую пыль.

— Да не трусь ты, боец, — лениво бросил Старик. — Тебе не скоро ещё помирать. В ближайшие сутки ты точно не откинешь копыта.

— А вы откуда всё знаете? — дрогнувшим голосом спросил удивлённый Григорий. Он и сам не заметил, как перешёл на уважительное обращение с этим странным мужчиной.


Старик ответил не сразу. Он достал из подсумка снаряженную винтовочную обойму, выщелкнул из неё блестящий патрон и вернул магазин на прежнее место. Сильными, узловатыми пальцами боец раскачал остроконечную пулю, осторожно вывернул её из длинной гильзы и отбросил в сторонку. Затем, выдернул из прорехи в бушлате кусочек свалявшейся ваты и скатал её в плотный шарик.

Не видя смысла в производящихся действиях, Григорий удивлённо смотрел на новоявленного пожилого соратника. Однако, торопить Старика с ясным ответом он даже не пробовал.

Григорий хорошо понимал, пока стрелок не закончит шаманские манипуляции, он ничего больше не скажет. А узнать, что имел тот в виду, хотелось удивительно сильно. У парня даже слегка задрожали колени.

Мужчина вставил ватный катышек в открывшееся в гильзе отверстие и хорошенько заткнул сужающееся к окончанию устьице. Привычным, ловким движением он откинул затвор карабина, вставил в казённик необычный патрон и послал его в ствол. Затем направил мушку на стенку окопа и нажал на крючок спускового устройства.

Сухо щёлкнул холостой винтовочный выстрел. Из оружия вылетело облачко дыма и какой-то странный комок. Кусок тлеющей ваты ударился в плотную землю и скатился на дно глубокой траншеи.

Старик быстро зажал карабин между коленей. Он взял из-под ног тонкую щепку, отколотую от патронного ящика, подцепил ей небольшой уголёк и поднёс к самокрутке.

Пожилой человек несколько раз затянулся. По окопу разнёсся едкий запах горящей махорки. Старик тонкой струйкой выдохнул дым под себя и разогнал его свободной рукой.

Не успел боец досмолить и треть «сигареты», как с обеих сторон укрепления к нему потянулись другие стрелки. В основном, это были весьма пожилые, битые жизнью солдаты.

Каждый из них держал в плотно сжатых губах свёрнутую самокрутку и спешил поскорей оказаться возле огня. Пригибаясь, они пробирались к собеседнику парня, быстро прикуривали и тотчас возвращались к прежним позициям.

«Хорошо, что я не привык к этому мерзкому зелью, — неожиданно подумал Григорий. — А то страдал бы теперь, как они. Да и немцы могут заметить клубы белого дыма и шарахнуть по ним из пары стволов»,

Он обеспокоенно заёрзал на месте. После чего, быстро прикинул, в какую сторону лучше бежать, если послышится вой подлетающей мины. Парень вспомнил о том, что в трёх метрах справа, в стенке окопа есть неглубокий карман, и слегка успокоился.


К счастью бойцов, всё обошлось, и обстрела в этот раз не последовало. Старик докурил самокрутку до самого кончика, и неторопливо растёр сапогом тлеющий кусочек бумаги, оставшийся от его «сигареты». Затем, посмотрел на притихшего парня и, словно не прерывался и на пару секунд, продолжал говорить тихим уверенным голосом:

— В самом начале этой войны я совершенно случайно, оказался в полковой артиллерии. Так, на старости лет, я стал заряжающим в расчёте семидесятишести миллиметровой пушки. Ну и тяжёлая это работа, должен тебе доложить.

Вроде бы шесть килограммов это не так уж и много, а ты попробуй, понянчи эти железные чушки. Побегай с ними, пригнувшись, туда и сюда во время жестокого боя. Сначала вроде бы и ничего. Ну, а потом ноги болят, руки отваливаются, а спину так ломит, что и сказать словами нельзя.

Ну, да дело не в этом. Однажды с утра, около десяти вражеских танков прорвались на нашем участке. В один миг, они смяли все шесть сорокапяток и выскочили прямо на мою батарею. Ну, тут, сам понимаешь, началась такая баталия, что не приведи Господи такое всем пережить. Вот тогда, всё со мной и случилось.

Немецкий снаряд попал точно в наше орудие и разнёс его в мелкие дребезги. Хорошо, что я в этот миг, двигался к ящикам с боекомплектом и отбежал на несколько метров от уничтоженной пушки. Одним словом, насмерть побило весь наш расчёт, а меня лишь отбросило в сторону и очень сильно контузило.

Нужно сказать, что позицию мы тогда удержали. Фашисты весьма торопились к беззащитной Москве. Поэтому, фрицы не стали нас добивать, а просто объехали все капониры и направились дальше. На наше счастье, за ними не шли пехотинцы, как это обычно бывает. Не то перестреляли бы нас, как куропаток на голом лугу.

Старик печально вздохнул и продолжил секунду спустя: — Так вот, где был ближайший к нам медсанбат, наш командир, конечно, не знал, а связи с тылом у него не имелось. Так что, остался я на той батарее, как и все остальные.

На удивление быстро, я отлежался и через день вернулся к орудию. Понятно, что уже совершенно к другому. К тому времени, у нас осталось лишь половина всех пушек, а прислуги, даже меньше того. Каждый боец был на счету.

Наших ребят, смерть в то время косила, словно замечательный жнец в ходе летней страды. Не успевали подвозить пополнение. Только появится у нас молодежь, глядь, после боя, опять я, почти что один, остался на поле.

Я даже говорил командиру своей батареи: «Что вы мне этих сосунков присылаете? Зачем их губить? Всё равно они сразу погибнут. Давай я один, буду вертеться возле орудия. Уж чего-чего, а в танк, который прёт на меня, я всегда попаду. На прямой-то наводке ведь не промажешь».

А он мне ответил: «Пока ты в одиночку разик стрельнёшь, полный расчёт выпустит пять-шесть снарядов и больше. Глядишь, кого-нибудь они всё же подстрелят. Вот и считай, сколько мимо тебя, танков прорвётся к Москве». Так и пошло дальше всё, как и было до того разговора.


Ну, так я совсем не об этом хотел рассказать. Должен тебе сообщить, что та большая контузия, уже и не помню, какая по счету, не прошла всё же даром. У меня после взрыва стала сильно болеть голова, и пропал полностью слух.

Кроме того, перед глазами постоянно кружились, мерцали и плавали разнообразные разноцветные ленты. Правда, мне повезло, и спустя несколько дней почти все бесследно исчезло.

Почти, да только не всё. Неожиданно выяснилось, что я стал замечать на лбу у людей какие-то круглые, очень яркие пятна. Они выглядели, словно печати на твоих документах, и весьма походили на крупный светящийся глаз. Какое-то время я не мог догадаться, что бы это всё значило, но постепенно стал понимать.

Старик снова прервал свою речь и спросил:

— Кстати боец, тебя как зовут?

— Григорий, — выдавил растерявшийся парень. Он так увлёкся рассказом, что не подумал представиться, а так же, забыл спросить имя пожилого мужчины. Собеседник кивнул, но почему-то, сам не назвался и двинулся дальше.

— Дело Гриша всё в том, что теперь, я вижу черепа у людей не так, как было когда-то — только снаружи. Ну, там черты лица, кожа и волосы. Кроме этих деталей, перед моими глазами сейчас появляется, что-то вроде фонарика, который очень слабенько тлеет.

Он находится в голове человека и иногда, начинает работать совсем по-другому. И чем ярче горит, тем больше сияния проходит сквозь лобные кости. Только цвет вовсе не желтый, как у электрических лампочек, а голубой с зеленоватыми проблесками. У каких-то людей свет становится удивительно сильным и выходит наружу, словно ослепительный луч.

Он появляется здесь, — Старик ткнул грязным пальцем в центр своего высокого лба и указал на какую-то точку, расположенную над переносицей. Она находилась между бровями и границей поседевших волос.

— Неожиданно, до меня вдруг дошло, что все те, у кого возникает печать на лице, погибали в ближайшее время. Причём, смерть приходила за ними, в аккурат, через сутки после проявки клейма. В этом я убедился после совершенно невероятного случая.


В то время, в наш неполный расчёт прибыл, ещё совершенно зелёный, молодой лейтенант. Он только окончил войсковое училище, так называемый ускоренный курс. Иногда их ещё называли инкубатором офицеров РККА.

Одним словом, его сразу послали на фронт, и уже через месяц, он оказался у нас, в самом пекле сражений. Так вот, я того паренька сразу заметил, а всё потому, что фонарик у него в голове работал почти на пределе. Он так и пылал, как железяка, разогретая в горне до белого цвета.

Прибыл к нам лейтенант уже ближе к вечеру, а утром нового дня, случился налёт вражеских штурмовиков. Ох, и здорово они нас тогда обработали. Многих сразу убило, а моего командира сильно задело осколком от бомбы.

Пока я накладывал ему повязку на грудь, смотрю, а свет в его черепе постепенно усиливается. Сиянье пробилось сквозь кости, и на лбу проявилась печать, что пылала, как раскалённая лава. Вот тогда я впервые увидел, как она возникает.

Почти через сутки, на батарею прислали снаряды. Мы быстренько разгрузили полуторку, а в тесный кузов уложили всех раненых. В кабину, естественно, посадили моего командира.

Я помогал пострадавшим в боях и вдруг заметил невероятную вещь. У всех изувеченных красноармейцев, что-то ярко сияло на лбу. Это было точно такое клеймо, как у моего офицера. Лишь у шофера санитарной машины лицо оказался совершенно обычным. Как сейчас помню, звали водителя Соболев Фёдор.

После погрузки, машина тронулась с места и пошла прямо в тыл. Она удалилась от нас на сто с чем-то метров, и тут начался очередной артобстрел. Да такой ураганный, что просто ужас.

И надо же такому случиться, что один из крупнокалиберных фугасных снарядов попал в задний борт нашей полуторки. Ну, думаю, всем ребятам конец! Но, как оказалось, я немного ошибся.


Да только всё там случилось вовсе не так, как ты сейчас думаешь. — предвидя реакцию своего собеседника, Старик отрицательно покачал головой. — Снаряд сработал, как надо, и произошёл оглушительный взрыв.

И тут, ты не поверишь, из огромного облака огня, дыма и пыли неожиданно выкатилась совсем невредимая кабина машины. Она проехала несколько метров на двух передних колесах и скатилась в большую воронку.

Ещё через миг, рядом взорвался новый фашистский фугас. Огромный вал чёрной почвы тут же поднялся в воздух и засыпал всю яму так ровно, словно её никогда там и не было.

Как только обстрел завершился, я и мужики из боевого расчёта побежали откапывать останки полуторки. В конце концов, мы всё-таки вытащили из-под земли моего командира.

Так что же ты думаешь? На бедном парне не было ни одного живого местечка. Всё тело бедняги оказалось пробито сотней осколков, а молодого шофёра, что сидел рядом с ним, лишь оглушило. Через десять минут наш лейтенант тихо умер, а Фёдор очнулся и стал после этого чуть-чуть заикаться.

Кстати сказать, Фёдор тот оказался счастливчиком, вроде тебя, — Старик указал грязным пальцем на лоб собеседника.


— С чего вы это взяли, что мне часто везёт? — удивился Григорий. Он вспомнил тяжёлое детство в деревне, арест любимой тёти в Самаре, бегство в город Асбест и огромную стройку, где он работал исключительно с зеками.

— Вижу, — непреклонно бросил Старик и продолжил. — Забыл сообщить, что перед самым отъездом полуторки я очень внимательно посмотрел на водителя. Лампочка у него в голове, конечно, горела, так же, как и у всех. Только светила она удивительно тускло и еле просматривалась. Прямо, как сейчас у тебя. По нынешним непростым временам, это редко встречается. Особенно на передовой, — Старик пытливо вгляделся в Григория.

— Поэтому я тебе всё рассказал. Очень похоже, что ты выживешь на этой войне и сообщишь о моём удивительном даре грамотным людям. Быть может, какие учёные заинтересуются таким странным случаем.

— А про себя вы что-нибудь знаете? Я имею в виду эту отметину? — смущённо поинтересовался Григорий.

— Как я ни пытался, но не смог рассмотреть у себя, печать скорой смерти или хотя бы непонятную лампочку в черепе, — печально ответил Старик. — Почему-то, ни в чистой воде, ни в каком-либо зеркале, ни на боку блестящего, как огонь, самовара это сияние совсем не просматривается. Хотя, я смотрел на себя, и на многих других.

Просто глазами я этот блеск отчётливо вижу, а от жидкости и каких-то предметов он совсем не отражается. Почему? Непонятно! Загадка природы! Так что, я про себя ничего толком не знаю.

Да оно, в общем, к лучшему, зачем мне трястись остаток всей жизни? Тем более что он очень короткий, сутки всего. С другой стороны… Если бы встретил такого же, как я человека, то обязательно спросил у него. — Старик погрустнел и умолк.


Спустя пару секунд мужчина спокойно продолжил:

— Уже через день мы узнали, что немцы взяли в кольцо всю нашу дивизию. Сколько тогда парней полегло, и не счесть. А Фёдору всё хоть бы хны. Еле-еле бредёт, качается от сильной контузии, а любое железо проходит мимо него.

Смотришь, другой парень куда здоровей, и тихо кругом, а неизвестно откуда пуля вдруг свистит, и всё, конец человеку. Или, к примеру, когда в атаку идёшь. Сослуживцев вокруг, косит словно траву. Ну, думаешь, всё — погибель твоя здесь пришла. Ан нет, ещё не смерть впереди, а хоть какая-то жизнь.

Тогда мы, считай, целый месяц, пробивались к своим и с огромным трудом и потерями, всё же прорвали кольцо. Нас отвели на переформирование, а там налетели на нас особисты и взяли всех в оборот. Мол, почему оказались вы в окружении?

В общем, мы все до единого, как предатели Родины, попали в сцецбатальоны. Хорошо, что хоть сразу не шлёпнули. Кстати сказать, такие подразделения в двадцатых годах, называли штрафными. Их ещё Троцкий придумал во время Гражданской войны.

Построили нас в большую колонну и послали назад, к линии фронта. Шли мы к передовой под охраной синих фуражек. Навстречу, на санитарной машине ехал медицинский майор.

Понятное дело, что он, словно муха проплыл мимо толпы заключённых. Тем более, мы все отвратительно грязные, сильно оборванные, заросшие длинной щетиной. Считай, целый месяц не мылись, не брились.

И вот, из оравы таких босяков, майор углядел-таки Фёдора Соболева. Он остановил свой фургон с красным крестом на боку и подозвал к себе молодого охранника. Говорит, так, мол, и так, данный солдат — шофёр из моего медсанбата. Он уехал на санитарной машине за ранеными и попал в окружение.

Особист ни в какую. Мол, ничего я не знаю, на месте во всём разберутся. Майор полез в кабину и достал бутылку медицинского спирта. Он отдал флакон синим фуражкам, а вместо него забрал своего человека.

А все остальные, двинулись дальше. И почти все, своей жизнью искупили большую вину перед Родиной. Ну, а некоторым, вроде меня, весьма повезло. Мы получили ранения и отделались маленькой кровью.

И вот что ещё, хотел я сказать тебе, Гриша! — перескочил вдруг Старик на новую тему: — Сменил бы ты обмундированье матроса. При первом же случае, махни его на обычную армейскую форму.

Я сам под Одессою видел, как фрицы на месте расстреливали всех краснофлотцев. Уж очень они моряков невзлюбили. Меж тем, как обычных солдат, уводят в свой плен. Если, конечно, те не оказывают ожесточённого сопротивленья фашистам.


На этом, разговор двух бойцов оборвался, и вовсе не потому, что Григорию не о чем было больше спросить. Сверху посыпались мелкие камешки, и в окоп ловко сполз командир роты стрелков.

Следом, неуклюже спустился пожилой капитан из пехоты. Всем своим штатским видом он походил на обычную «крысу из глубокого тыла». Старик замолчал и глянул на лоб незнакомого ему офицера.

— Степанов! — окликнул летёха Григория. — Проводи корреспондента фронтовой многотиражной газеты к фашистскому танку, который подбили вчера. Он сделает несколько снимков, и потом вы вёрнетесь назад. А мне ещё, в штаб полка нужно сейчас позвонить.

Ротный козырнул нежданному гостю, низко пригнулся и пошёл по окопу. Он, быстро лавировал между мёртвыми и живыми бойцами, и явно спешил к блиндажу. Фотокор расчехлил свою камеру и начал снимать убитых матросов, лежащих вповалку на дне узкой траншеи.

— Товарищ капитан, идёмте за мной, — сказал хмурый Григорий. Ему совсем не хотелось лезть на ничейную полосу, которая отлично простреливалась проклятыми фрицами. Но раз получил приказ командира, то давай, выполняй. Парень приподнялся с земли, взял винтовку, как можно удобнее, и показал визитёру в противоположную сторону.

— Одну минутку, — буркнул лощёный мужчина и увлечённо защёлкал затвором немецкой зеркалки.

Старик придержал солдата за локоть и тихо ему прошептал:

— Гриша, держись от офицера подальше! Печать сияет на нём! Причём, она появилась вчера! — Молодой боец и не знал, что ответить. Он лишь неопределённо кивнул.


По цепочке бойцов, сидевших в окопе, передали короткий приказ:

— Всем вернуться на свои боевые позиции. — Старик протянул широкую, как лопата, ладонь и сказал. — Прощай, Гриша. Даст Бог, ещё где-то свидимся, — они обменялись крепким рукопожатием.

С ощутимым трудом красноармеец поднялся на ноги и, не огладываясь, медленно двинулся к другому участку обороны стрелков. Григорий посмотрел ему вслед. Сердце у парня вдруг защемило. Он неожиданно понял, что никогда уже больше не встретит этого странного пожилого мужчину.

Григорий протяжно вздохнул и глянул на капитана, который увлечённо снимал мёртвых матросов. И что они ему так дались? Непонятно! Ведь трупов красноармейцев рядом полно.

Через минуту, офицер закончил работу, зачехлил фотокамеру и удовлетворённо кивнул. Солдат повернулся и повёл офицера к подбитой бронемашине.

— А что это за танк? — спросил корреспондент.

— Да с виду обычный «Т-3», только пушка почему-то другая. У неё ствол длиннее в три раза.

— А какой там калибр? Больше тридцати семи миллиметров?

— По внешнему виду, так будет все семьдесят. — ответил Григорий.


Они добрались до места, где глубокий окоп нырял в небольшую ложбинку. Солдат остановился и настороженно выглянул из-за низкого бруствера. В этом месте позиции фрицев отстояли значительно дальше от русских траншей. Так что, фашистские снайперы здесь не очень-то зверствовали.

— Далеко, — пробурчал фотокор. — Ничего отсюда не видно.

Обладавший замечательным зрением, Григорий удивлённо взглянул на очки капитана. Маленькие и круглые, они казались совершенно нелепыми на широком мясистом лице. Парень подумал: «Если ты сквозь окуляры не видишь, то зачем тебя послали сюда?»

Заметив недоумение на лице у бойца, офицер пояснил: — Мои очки во время бомбёжки разбились. Эти мне дал наш главный редактор, а у него линзы слабые. Почти ничего в них не вижу, — он чуть помолчал и добавил: — Кроме того, мне танк нужно сфотографировать сбоку. Чтобы по снимку определить диаметр пушки и длину у ствола. Так что, придётся нам подползти чуть поближе.


Григорий ничего не сказал. Он опёрся левой рукой на низенький бруствер, оттолкнулся правой ногой от стенки окопа и сильным скачком выпрыгнул из неглубокой траншеи.

Оказавшись на поверхности почвы, он ничком распластался на ней. Винтовку красноармеец держал в правой руке. Левую он протянул капитану. Неуклюжий тыловой офицер с благодарностью принял помощь бойца. Он ухватился за запястье солдата и с тихим кряхтеньем вылез наружу.

Фотокор рухнул мешком в пожухлую степную траву и стал озираться по сторонам. Он неуклюже поднялся на ноги и, почти в полный рост, рванулся к ближайшей воронке, что находилась чуть впереди. Подскочив к углубленью в земле, мужчина махнул руками, как курица крыльями, и тяжело спрыгнул вниз.

Ползя по-пластунски, Григорий добрался до внушительной ямы, где был капитан. Парень ужом спустился на дно и устроился рядом с натужно дышащим фотографом.

Фашисты увидели выбравшихся из траншеи противников. Они заметили, что один из них капитан и открыли охоту за немолодым офицером. На немецких позициях вдруг громко прокашлял большой миномёт калибром восемьдесят один миллиметр.

Тяжёлый снаряд упал в десяти с чем-то метрах от военнослужащих РККА. Раздался оглушительный взрыв. К небу взметнулась туча каменистой земли. В воздухе свистнули сотни осколков.


Не успело осесть облако пыли, как капитан поднялся на ноги и помчался вперёд. Он пробежал несколько метров, оказался возле дымящейся ещё котловины и спрыгнул в неё.

Волей-неволей, солдату пришлось тут же последовать примеру своего подопечного. Он снова упал рядом с фотографом и с недоумением посмотрел на него. Капитан заметил вопросительный взгляд и пояснил:

— По закону вероятности, два снаряда не могут упасть в то же самое место. Тем более, в течение короткого времени. Поэтому, нужно прятаться в новых воронках. Чем дольше она существует, тем больше возможность попаданья в неё другого снаряда. Я тебе это, как математик сейчас говорю. Понял? — Григорий неуверенно покачал головой.

Рядом раздался очередной мощный взрыв. Корреспондент перебежал в новую яму и оттуда позвал к себе парня. В тот же момент, обстрел настолько усилился, что солдат как-то замешкался и остался на месте.

Скоро, тяжёлые мины начали падать чуть реже. Парень решился переместиться к фотографу. Он поднялся на ноги и с изумленьем увидел жуткую вещь. В то место, где лежал капитан, ударил второй фашистский снаряд.


Григорий упал на дно внушительной выемки и ошарашенно сказал сам себе: «Вот тебе и теория вероятности по математике». — Следом пришла новая мысль: «Выходит, не врал мне Старик. На капитане и вправду имелась печать скорой смерти, и она появилась ровно сутки назад».

Солдат притаился в своём ненадёжном убежище и просидел в нём до окончанья обстрела. Потом, он осторожно поднялся наверх, подполз к той воронке, в которую дважды ударил снаряд, и глянул вниз.

От незадачливого корреспондента практически ничего не осталось. Только обрывки обугленных тряпок слабо дымились на фоне земли, вспаханной взрывом. Фотоаппарат бесследно исчез.

Парень перекрестился и по-пластунски направился к советским позициям. Немецкие снайперы в него, почему-то, не стали стрелять. Видно, решили, что хватит с них капитана. Ну, а боец пусть ползёт и доложит о смерти своего офицера. Вдруг противник пошлёт к подбитому танку кого-то ещё?

Красноармеец вернулся в траншею и обо всём сообщил командиру. Тот передал сообщение вверх по команде. В штабе пожали плечами и все благополучно забыли о фотокоре, погибшем в воронке.

Забыли все люди, кроме Григория, ошеломленного этими странными встречами. Всю свою долгую и трудную жизнь бывший солдат вспоминал о седом Старике и том капитане в круглых очках.

Глава 6. Немецкий танк


Через какое-то время, советские части отступили назад и закрепились на новых позициях. В этот раз, Леонид и Григорий оказались в нормальных окопах. Всё вокруг было сделано по военной науке. Глубокие, в полный профиль, траншеи в три линии. Ходы сообщений, что шли между ними. Карманы для пулемётчиков, и блиндажи в три наката.

Сразу всем видно, командование РККА собралось упорно и долго оборонять данный рубеж. Оно и понятно. До Севастополя рукою подать. Скорее всего, здесь денно и нощно трудились жители города, пока не построили все укрепления.

В пять часов пополудни, вдруг началась мощная артподготовка, которая не затихала тридцать минут. Сразу после обстрела из миномётов и пушек началась очередная атака противника.

В глубине обороны фашистов взревел мощный двигатель. На ничейную полосу медленно выкатился внушительный танк с крестами на серой броне. Он устремился прямо в то место, где находился Григорий.

Следом за ним поднялись шеренги захватчиков. Они, словно черти из тёмной коробки, выскакивали из глубоких окопов и, стреляя на полном ходу, мчались вперёд.

Леонид напряжённо вгляделся в угловатые контуры бронемашины и с видом знатока заявил: — «Т-2». К тому же, только один. Похоже, что и у них, всё оружие постепенно заканчивается. По всей видимости, скоро мы и они будем ходить в штыковую и драться лишь врукопашную.

Григорий ничего не ответил. Хотя и подумал: «Жаль, что на всю нашу роту, не имеется ни одного противотанкового ружья. Из него можно грохнуть водителя или перебить гусеницы. Танк остановится, а без поддержки его автоматической пушки, пехота далеко не уйдёт. Мы её всю здесь положим».

Отбросив посторонние мысли, боец сосредоточил внимание на стрельбе из винтовки. Нужно было выбрать ближайшую к окопам фигуру, хорошенько прицелиться и плавно нажать на крючок спускового устройства.

Если всё сделать правильно, то после выстрела фриц, резко дёргался, спотыкался на полном ходу и кулём падал с ног. Убил ты его или нет, это не очень-то и важно. Пусть ползёт неприятель обратно или перевязывает раны на месте. Главное, хотя бы на время, вывести из строя противника, чтобы он прекратил наступать и не вёл огонь по тебе.


Вдруг, раздался глухой мощный взрыв. Из-под левого трака немецкого танка взметнулись клубы огня и белого дыма. Пыль, куски железа и камни полетели в разные стороны.

Соединение между широкими звеньями лопнуло. Гусеница тотчас разорвалась и с металлическим лязгом расстелилась перед бронемашиной. Двигатель возмущённо взревел на ходу, «коробка» фрицев застыла на месте, а верхний люк сразу открылся.

Григорий повернулся в его направлении и передёрнул затвор. Боец ожидал, что противник вылезет наверх целиком. Затем, встанет ногами на башню, спрыгнет на корпус, а оттуда на землю. Даже если бы фриц проделал всё очень быстро, то и этого времени парню хватило. Он, успел бы прицелиться и пальнуть достаточно точно.

Однако, немецкий танкист повёл себя совсем неожиданно. Схватившись за край открытого люка, он выскочил в левую сторону, резко согнулся и словно ныряльщик ринулся вниз.

В полёте, фашист упёрся ладонями в кожух, что закрывал гусеницы. Он быстро вытащил ноги из башни и кубарем скатился на землю. Тут же распластался на грунте и бесследно исчез. По крайней мере, Григорий его больше не видел.

Зато остальные члены команды оказались не настолько проворны, как их ловкий начальник. Едва появились наружу механик-водитель и заряжающий танка, как из советских окопов грянуло несколько винтовочных выстрелов. Пораженные пулями, фрицы резко задёргались и, как тряпичные куклы, безвольно повисли вниз головой.


Лишившись поддержки бронемашины, атака тотчас захлебнулась. Густые шеренги фашистов повалились на землю. Стрельба постепенно затихла. Фрицы поодиночке отползали назад.

Красноармейцы тоже прекратили огонь. Незачем тратить боеприпасы впустую. Григорий пригнулся и потянул за собой трёхлинейку. Он повернулся спиною к захватчикам, привалился к стенке окопа и опустился на приступку траншеи, с которой стрелял.

Нервное напряжение, владевшее им в ходе короткого боя, понемногу ослабло. Григорий повернулся к напарнику, стоящему рядом и удивленно спросил:

— На чём это он подорвался?

— А кто его знает, — пожал плечами танкист. — Скорее всего, на неразорвавшейся мине или снаряде. Вон сколько немцы их в нас постоянно швыряют. Бывает, что у какой-нибудь «чушки» не срабатывает ударный взрыватель. А стоит его легонечко тронуть, как нате вам — получайте подарок.


По траншее прошёлся тихой шумок, и возле парней появился запыхавшийся ротный. Следом за ним спешил пожилой старшина. Командир осторожно высунулся из окопа и быстро взглянул на подбитый танк фрицев. Затем, опустился за бруствер, повернулся к своему заместителю по хозяйственной части и приказал:

— Михалыч, где хочешь, найди мне танкистов, артиллеристов или, на худой конец, трактористов. И всех их сразу ко мне, — офицер низко пригнулся и помчался к своему блиндажу.

Старшина вопросительно посмотрел на сидевших рядом бойцов, а слова командира побежали в разные стороны, по длине всех окопов. Леонид не стал дожидаться прямого вопроса и доложил:

— Леонид Скоков, механик-водитель танка «БТ-5».

— Дуй к лейтенанту, — бросил Михалыч. — И ты двигай тоже, — кивнул он Григорию. — Вдруг пригодишься.

Друзья поднялись на ноги и поспешили к землянке начальства. Они открыли щелястую дверь и вошли внутрь помещения. Там уже находились два незнакомых бойца и докладывали командиру о своём появлении. Выяснилось, что один из них бывший шофёр, а второй тракторист.

Затем, вошли ещё трои человека — старшина, пулемётчик и красноармеец, который какое-то время, служил заряжающим при сорокопятке. Лейтенант вопросительно взглянул на Григория. Тот козырнул и сказал, что знаком с пулемётом фашистов «MG-34» и занимался борьбой под названием самбо.

— Вот и прекрасно, — обрадовался молодой лейтенант. — Я сейчас позвонил в штаб полка, — он кивнул на полевой телефон, стоявший на грубо сколоченном деревянном столе, и продолжил. — Доложил замполиту, что мы подбили танк фрицев, и он стоит на нейтральной земле. Причём, пушка и двигатель у него в полном порядке.

Мне дали приказ: «Немедля доставить машину сюда!», — он ткнул большим пальцем за спину себе. — Ваша задача — добраться до этой «коробки» и перегнать её прямо к начальству. Ещё там сказали, что если вы справитесь, то всем дадут ордена. — Вопросы есть у кого?


— У танка разорваны левые траки, — хмуро сообщил Леонид. — Даже если двигатель в полном порядке, то «Т-2» не тронется с места. Поэтому немцы и выскочили из бронемашины. На ней теперь никуда не уедешь. Будет вертеться на месте и всё.

— Постарайтесь починить гусеницу, — приказал лейтенант. — Танкист и тракторист будут над этим работать, остальные их охранять, чтобы фашисты не застали врасплох. Я думаю, фрицы не бросят исправную тяжёлую технику и постараются утром, её к себе утянуть. Так что, будьте там очень внимательны.

Ну, а коли с ремонтом ничего не получится, то развернёте танк мордой к фашистам. Артиллерист с пулемётчиком залезут в машину, и если немцы рванутся в атаку, то станут лупить по ним из обоих стволов. Остальные расположатся рядом и станут их прикрывать от пехоты. Мы тоже вас поддержим огнём.

Ротный чуть помолчал и продолжил:

— Когда я увижу, что вы развернули пушку в сторону немцев, то тут же позвоню в штаб полка и скажу, что исправить машину на месте мы не смогли. Пусть присылают тягач и металлический трос. Попробуем её зацепить и вытащить к нашим окопам.

— Вы думаете, фашисты дадут это сделать? — задумчиво спросил старшина.

— Попытка не пытка, — отрезал молодой лейтенант. — На всякий случай, возьмёте с собою верёвку, — он глянул на заместителя и строго добавил: — Получите её у Михалыча.

Тот неопределенно покачал головой: «Мол, где же мне взять-то её?»

Не обращая внимания на пантомиму своего подчинённого, командир продолжал говорить:

— Один конец той верёвки оставите в нашем окопе. Если приедет тягач, то мы привяжем к ней металлический трос. Вы его подтянете к танку и зацепите его за крюки.

— А если немцы притащат сюда артиллерию и нас подожгут? — взволнованно спросил бывший пушкарь. Наверное, он не раз наблюдал, как это бывает в таких ситуациях. Уж лучше уничтожить свою бронетехнику, чем подарить её неприятелю.

Лейтенант грустно вздохнул и ответил:

— Тогда, отойдёте назад, — ротный чуть помолчал и спросил: — Всё ясно?

— Так точно! — негромко, но чуть ли не хором, ответили шесть «добровольцев».

— Тогда, как стемнеет, вперёд. — завершил инструктаж офицер


Ужинать парни не стали. Ведь кто его знает, что может случиться во время весьма непростой операции. Вдруг пуля или осколок в живот угодит? Как говорят пожилые солдаты, если получишь такое ранение на голодный желудок, то имеется слабый шанс уцелеть. Ну, а коли металл попадёт в полное брюхо, то уж точно кранты. Никакой медсанбат не спасёт.

Так же, как все, Григорий отказался от скудной еды. Хотя парень не верил в эту странную байку. Когда-то давно, кто-то из медиков ему говорил, что в каждом кишечнике есть много разных мельчайших существ. В том числе, там живут и такие бактерии, что вызывают гниение.

Если они попадут в твои вены, то тебе будет уже всё равно, когда это стряслось. До жратвы или после. Лекарств, останавливающих заражение крови, наука пока не придумала, и когда они, наконец-то, появятся, никому неизвестно.

Говорят, что в Англии есть похожее средство под названием пенициллин, но англосаксы его поставляют только в Америку. Ну, а те через нейтральные страны, переправляют Германию.


Как только стемнело, шесть «добровольцев» осторожно выбрались из советских окопов и поползли по-пластунски к подбитому немецкому танку. За собой они тащили верёвку, один конец которой остался в траншее.

Тонкий серпик народившейся недавно луны и яркие южные звёзды совершенно закрыли плотные осенние тучи. Вокруг было очень темно, словно в глубокой пещере.

Время от времени, в фашистских окопах раздавался глухой тихий хлопок. С громким шипением в небо взлетала очередная ракета, предназначенная для освещения местности.

В вышине вспыхивало пламя горевшего магния и заливало окрестности мертвенным, ослепительно ярким сиянием. После каждого выстрела, все бойцы опускали головы вниз и замирали на месте, как камни.

Пока пылала, висящая на парашютике «люстра», продвигаться вперёд было нельзя. Если заметят фашисты, то жди очереди из пулемёта, посланной тебе прямо в лицо.

А после того, как «люстра» всё-таки гасла, ослеплённые светом глаза, ничего совершенно не видели, и приходилось ждать какое-то время. То есть, неподвижно лежать и хлопать веками, пока зрение не придёт в полную норму, и ты не начнёшь, различать что-нибудь.


Прежде чем сдвинуться хоть на полшага вперёд, Григорий хорошенько ощупывал землю перед собой. Мало ли, что здесь может тебе подвернуться? К примеру, наткнёшься на острый осколок снаряда, на неразорвавшуюся фашистскую мину, а то и гранату с выдернутой чекой.

Или же, на чей-нибудь раздувшийся от времени труп. Пусть даже он и немецкий. Если он старый, то это уже всё равно. Потом несколько дней не отделаешься от мерзкого запаха. Куда бы ты не пошёл, он день и ночь будет мучить тебя.

Стараясь не издавать шум при движении, «добровольцы» добрались до намеченной цели. Солдаты притаились в тени и подождали, пока не погаснет очередная световая ракета противника.

Укрываясь за металлическим корпусом, красноармейцы медленно встали на корточки. Не разгибаясь, они осторожно забрались на переднюю часть бронемашины и оказались у башни. Возле самой надстройки Леонид и Григорий чуть приподнялись, чтобы сбросить на землю тела убитых танкистов.

Вдруг на корме немецкого танка появились чьи-то фигуры. В тот же момент, в небо взвилась новая «люстра». Ослепительный свет залил всё вокруг. Сильная вспышка ножом резанула всех по глазам. Сквозь проступившие слёзы Григорий увидел фашистов. С одной стороны находилось шесть советских солдат, с другой, столько же фрицев.

Готовясь залезть на броню, и те и другие переложили оружие в одну из двух рук. Все это сделали автоматически, чтобы второю ладонью можно было во что-то вцепиться. Потом подтянуться и бесшумно подняться на высокого железного монстра. Благодаря непроизвольному действию, никто не смог не то что бы выстрелить, но и, как следует, навести ствол на противника.


Красноармейцы и немцы с удивлением увидели, внезапно возникших врагов. Все на мгновенье застыли, а затем, молча, рванулись в атаку. Они сцепились в плотный клубок, повалились на горизонтальную площадку машины и тут же распались на дерущиеся отдельные пары.

Затем скатились на кожухи, закрывающие гусеницы, а с них уже рухнули на пыльную землю. Григорию снова весьма подфартило. Каким-то удивительным образом он оказался вверху и припечатал фашиста к земле всем своим весом.

Тот глухо вскрикнул, но от удара не лишился сознания. Немец упёрся руками в нижнюю челюсть противника и попытался скинуть парня с себя. Голова у бойца сильно отогнулась назад, и он почувствовал, как затрещали позвонки его шеи.

Левой рукой Григорий впился в запястья фашиста и попытался их оторвать от себя. Правой ладонью парень нащупал шершавый обломок известняка, что лежал на земле. Боец поднял увесистый камень и обрушил его на голову фрица.

Раздался хруст ломающихся лобных костей и отвратительный звук разрываемой плоти. Немец содрогнулся в предсмертной конвульсии. Его крепкое тело изогнулось дугой и бессильно обмякло.

В небо взлетела другая ракета и осветила жуткую сцену рукопашного боя. Противники били руками, ногами и головами куда попадут. Они душили друг друга, рвали зубами или старались, выдавить глаза неприятелю. Страшные крики, удары и хрипы доносились с ничейной земли.

Бойцы вражеских армий сидели в своих укреплениях, смотрели на страшную бойню и не могли ничем помочь сослуживцам. Стрелять было нельзя. Можно случайно зацепить и своих. Рвануться на помощь тоже никто не решился.

Во-первых, не было команды начальства. Во-вторых, все хорошо понимали, что стоит кому-то тронуться с места, как по нему откроют огонь с другой стороны. Поэтому все лишь наблюдали за ужасающей схваткой.

Именно так всё проходило и в давних веках. Обычные ратники следили за боем двух поединщиков, когда те решали, кого Бог поддержит сегодня на поле сражения?


Разобравшись с соперником, Григорий, не мешкая, поднялся на ноги и устремился на помощь товарищам. Парень увидел, что дюжий германец сидит на пулемётчике и душит его огромными лапами. Боец лежал на спине, судорожно дёргал ногами и пытался ослабить смертельную хватку противника.

Парень вдруг понял, что держит в руке окровавленный камень и со всего маху, врезал им по затылку фашиста. С отчётливым треском кости вмялись внутрь черепа. Фриц захрипел и упал грудью на свою полумёртвую жертву.

Перед глазами мелькнул острый клинок. Каким-то удивительным образом, Григорий успел защититься тем блоком, которому он научился в спецшколе. Парень встретил запястьем руку противника, что летела к лицу.

От удара он не устоял на ногах и покатился по жёсткой земле. Боец сгруппировался в движении, перевернулся на спину и разглядел, что на него падает немец с финкой, зажатой в правой ладони.

Парень перехватил руку захватчика и остановил сильный удар, направленный в горло. Блестящее лезвие замерло в одном сантиметре от кожи. Фашист навалился всем весом на рукоятку ножа.

Григорий вдруг понял, что он не сможет долго удерживать невероятное давленье врага. Сейчас трясущиеся от напряжения мышцы внезапно ослабнут, и холодная сталь распорет гортань.

Когда он решил, что через мгновенье умрёт, немец неожиданно вздрогнул и резко прогнулся назад. Его железная хватка мгновенно ослабла, а рот оскалился в жуткой гримасе.

В лицо Григория хлынул поток горячей дымящейся крови. Собрав последние силы, он сбросил с себя бьющееся в агонии тело. Боец с удивленьем увидел, что из спины крепкого фрица торчит небольшая лопатка, которую называют сапёрной.


Не успел парень подняться, как со стороны неприятеля по танку ударил удивительно плотный пулемётный иоружейный огонь. Множество пуль визжали в ночи и впивались в иссохшую землю вокруг «добровольцев».

Придя в себя от пережитого ужаса, Григорий автоматически откатился чуть в сторону. Он оказался за корпусом фашистской машины, распластался на почве и закрыл макушку руками. Свинцовый град часто и громко застучал по броне.

Ещё через миг, отозвалась советская линия длинных окопов. Защищая своих, красноармейцы ударили из десятков стволов по немецким траншеям, огневым точкам и гнёздам для пулемётов. Впрочем, позиционная перестрелка гремела недолго. Все хорошо понимали, что это пустая трата патронов, и вскоре всё стихло.

Григорий оторвал голову от холодной земли и глянул по сторонам. Тут он заметил, что рядом есть кто-то ещё. Парень собрался начать врукопашную, когда неожиданно понял, что перед ним Леонид.

— Кто-то из наших остался в живых? — пробормотал он севшим от волнения голосом.

— Похоже, что нет, — отозвался танкист.

— А пулемётчик? — продолжил выпытывать парень.

— На мой взгляд, фашист ему шею сломал, — ответил сержант и кивнул на лежащих в обнимку солдат вражеских армий. Чуть дальше на земле распластались ещё несколько тёмных неподвижных фигур. Сразу и не поймешь, где свои, где чужие.

Леонид помолчал и продолжил: — Пока ты тут валялся, я влез под танк и осмотрел разорванную на куски гусеницу. Должен тебе сообщить, что там, два катка сильно разрушены. Так что, ремонт нашими силами, увы, отменяется.

— Что нам делать теперь? — поинтересовался Григорий.

— Исполнить приказ нашего ротного. — ответил танкист.


Спустя полчаса, немцы совсем успокоились и перестали пускать яркие «люстры» одну за другой. За это долгое время, Леонид шепотом объяснил молодому напарнику, всё, что ему нужно знать:

— Сначала я влезу в люк командира, потом уже ты. Только смотри, поаккуратней, не свались мне на голову. А то, чего доброго, мне шею сломаешь.

Наконец, между вспышками белого света пошли достаточно большие прогалы ночной темноты. В один из этих моментов друзья забрались на броню и сбросили мёртвых фашистов на землю.

Затем, Леонид ловко скользнул внутрь машины. Следом за ним, спустил ноги в лаз и Григорий. Никогда не бывавший в каком-либо танке боец вёл себя весьма осторожно. Не зная, что его ждёт в тесной башне, он не стал опускаться так быстро, как это сделал бывалый товарищ.

Он медленно втиснулся в небольшое отверстие, на что-то наткнулся и повис на руках. Парень почувствовал, как танкист толкнул его ноги в сторону, и ощутил, что под ними пустое пространство. Солдат разогнул напряжённые руки и аккуратно сполз вниз. В небо взлетела очередная ракета, но он уже оказался в железной коробке.

В это время, напарник зажёг прямоугольный фонарик на батарейке, который танкисту дал лейтенант. Слабый электрический свет озарил изнутри тесную рубку фашистской машины. Парень повертел головой. Вокруг оказалось много чего необычного.

Григорий увидел, что Леонид удобно устроился на брезентовом узком сидение, расположенном слева от казенной части небольшого орудия. Под собой, он разглядел второе подобное приспособление. Видимо, это было место для заряжающего. Боец немного поерзал и кое-как примостился на непривычном «насесте».


Леонид уже осмотрел немецкую пушку и остался очень доволен:

— В погибшем «Т-40» была почти такая же штука. Автоматическая, двадцатимиллиметровая, — сообщил он Григорию: — Видать, нашу по чертежам фрицев делали. Мы же, долгое время, весьма задушевно с ними дружили. Их вояки учились у нас, а наши инженеры у них.

Он повернул луч фонаря и удовлетворённо сказал: — Так, а вот и пулемёт «MG-34», только для танков. Насколько я знаю, кожух у него чуть тяжелей и не имеет отверстий, как у пехотной «пилы». — Леонид повозился с каким-то ручным механизмом. Григорий почувствовал, что башня внезапно задвигалась.

— Сейчас развернём пушку в сторону немцев и будем дожидаться рассвета. Утром фашисты пригонят сюда ещё один танк, а может быть, и несколько штук. Они попробуют машину забрать, а мы начнём отбиваться от них. Ну, а дальше, посмотрим, что из этого выйдет. — объяснил свои действия парню танкист.

— Ты будешь стрелять, а что я должен делать? — поинтересовался Григорий.

— По моей команде, ты встанешь на пол и начнёшь вставлять в орудие вон те кассеты с небольшими снарядами, или менять диски у пулемёта, — Леонид кивнул на гнёзда с боезапасом и рассказал, что и как нужно делать.

— Пустые обоймы бросай просто вниз, мы всё равно никуда не поедем, — напарник ткнул себе пальцем под ноги.

Григорий увидел там кресло и рычаги управления танком. Если бы там находиться водитель, то пустые коробки могли бы ему помешать, нажимать на педали и переключать рычаги.

— Я повожусь с этой пушкой, посмотрю, всё ли в порядке, а ты пока обживайся в этой «коробке». — закончил боец инструктаж.


Григорий с большим интересом осмотрелся вокруг. Парень нашёл несколько сумок из простого холста, закреплённых на стенках кабины. В трёх из них оказались противогазы непривычного вида, которые применяли фашисты.

В четвертой котомке, находились какие-то увесистые жестяные цилиндры красного цвета. Диаметром они были шестьдесят миллиметров и длиной с указательный палец руки. Солдат вытащил один из этих предметов и повертел перед глазами.

На боковой поверхности парень увидел мелкие немецкие надписи. Он мысленно поблагодарил свою любимую тетю — поволжскую немку. Она много с ним занималась, изучением своего родного наречия.

Солдат присмотрелся к непривычному шрифту и начал читать. Оказалось, что это инструкция по пользованию сигнальной шашкой, выпускающей дым. Кроме прочего, там было написано: «Задержка на две секунды».

Изучив коротенький текст, парень снял колпачок с торца небольшого устройства. Внутри находилось стальное кольцо с привязанной к нему тонкой проволокой.

Блестящая нить уходила в глубины цилиндра. Как говорилось в инструкции, если её потянуть на себя, то специальная смесь немедленно вспыхнет, а через пару секунд дым повалит наружу.

«Вот и прекрасно, — подумал Григорий. — Шашки нам пригодятся, когда будем драпать отсюда».


— Скоро восход, — тихо сказал Леонид и выключил уже слабо горевший фонарик. — Можешь полюбопытствовать в триплекс, что находится сбоку, — танкист ткнул пальцем в окошечко, что было прорезано в металлической стенке.

Парень прильнул к узкой щели. Сквозь толстое, мутное и запылённое небольшое стекло он разглядел лишь сероватый рассеянный свет, заливавший окружающую нейтральную полосу.

— Как же танкисты видят сквозь эти узкие прорези? Тем более, в ходе боя и на полном ходу? Для этого нужны рысьи глаза. — удивился Григорий.

— Ну, вот мы их и дождались, — со злостью сказал Леонид. — Теперь друг, не зевай!

Едва он закончил, как прогремел оглушительный взрыв. Уши у парня заложило от страшного грохота, который наполнил стальную кабину. Орудие танка устрашающе лязгнуло. Казённая часть откатилась назад, а затем быстро вернулась на место. Ещё через миг, загрохотал пулемёт, закреплённый в одной маске с двадцатимиллиметровым стволом.

Всё остальное для парня слилось в один непрерывный кошмар. Выстрелы пушки следовали один за другим. Башня усиленно дёргалась и поворачивалась, то вправо, то влево. Атмосфера внутри наполнилась отвратительной вонью сгоревшего пороха. Хорошо, что люк остался открытым и мерзкие выхлопы слегка разбавлялись тем воздухом, что находился снаружи.

Грохот стоял в танке такой, что Григорий решил, что совершенно оглох и кроме мощных разрывов снарядов он больше, никогда ничего не услышит. Боец, как механизм вертелся в тесном чреве машины и по команде напарника, менял кассеты, вмещавшие десять снарядов и круглые пулемётные диски с патронными лентами.

В голове парня всплыли слова кайзера Вильгельма II, который когда-то правил в Германии: «Солдат — лишь автомат, к винтовке приставленный».


На то, чтобы взглянуть в мутный триплекс, у Григория времени не было. Поэтому он совершенно не знал, что там творится снаружи? Парень предполагал, что густые немецкие цепи сейчас мчаться в атаку. Леонид Скоков лупит по ним из обоих стволов, а ему помогает огонь пехотинцев, ведущийся из советских окопов.

Сколько всё продолжалось, он не запомнил. Парню казалось, что бой длился целую вечность. Но потом всё вокруг изменилось. Внезапно настал краткий миг тишины.

Башня слегка повернулась, и Леонид тут же выстрелил. Мгновенье спустя, в танк врезалось что-то, невероятно тяжёлое. Причём, ударило удивительно сильно. Так сильно, что девятитонная стальная машина неожиданно вздрогнула, как человек от мощной затрещины.

Судя по грохоту, в лобовую броню попал немецкий снаряд и разбил защитную маску орудия. Взрывная волна сорвала с креплений и сдвинула пушку внутрь тесной башни. Пулемёт разнесло на мелкие части.

Танкиста, прильнувшего к триплексу, швырнуло назад. Его голова резко мотнулась и безвольно повисла, уткнувшись в грудь подбородком. Из рассеченного лба, струёй потекла алая артериальная кровь. Напарник хрипло дышал.


«Отстреливаться нам больше нечем и некому. Фашисты скоро окажутся рядом и бросят гранату нам в люк. Пора уносить ноги отсюда». — мелькнуло в голове у Григория.

Он сдёрнул со стенки холщовую сумку и выхватил один из красных цилиндриков. Парень сорвал колпачок и дёрнул за стальное кольцо. Внутри дымовой шашки что-то вдруг зашипело. На свет появилась тонкая струйка яркого пламени.

Боец поднял руку над головой и вышвырнул сигнальную гранату наружу. За ней последовали все остальные. Парень старался бросить их так, чтобы они равномерно ложились вокруг подбитого танка.

Ведь кто его знает, откуда теперь там дует ветер и куда он потянет минуту спустя? Снарядики падали на твёрдую землю. Секунду спустя, из них начинали, валить большие клубы белого дыма. Он быстро окутал бронемашину и скрыл её всю целиком.

Закончив с круглыми шашками, Григорий стал действовать так, словно давно всё продумал и работал, как заведённый. Он снял со стенок все холщовые сумки, отстегнул от котомок брезентовые ремни и связал их друг с другом. Одним концом недлинной «верёвки» боец обвязал кисти танкиста. Второй взял в зубы и устремился наверх.

Солдат настороженно выглянул из круглого люка. Как он и думал, всю округу накрыло плотным туманом. Парень взглянул на корму подбитого танка и заметил, что из двигательного отсека машины пробиваются отблески пламени.

«Сейчас огонь вспыхнет, бак с бензином взорвётся, и нам всем кранты», — подумал Григорий и одним рывком поднялся наружу. Он встал на броню спиною к фашистам, которые не моги его видеть, опустился на корточки и потянул ремень на себя.


Леонид оказался настолько тяжелым, что у Григория мелькнула ужасная мысль: «Смогу ли я вытащить его из «коробки»? — парень тут же себя оборвал: — Конечно, смогу! Ведь он же очень худой. Да весу в нём всего килограмм пятьдесят. Самое многое, шестьдесят с небольшим.

Это же всё равно, что достать мешок картошки из погреба». — боец намотал небольшую «верёвку» на правый кулак. Руки танкиста поднялись вверх, а голова бессильно отклонилась назад.

— Мне всего-то и нужно поднять Леонида на метр, — прикинул Григорий. Он напряг распрямлённую спину и стал разгибать ноги в коленях.

Грубый ремень врезался в кожу. Ладони больно саднило. Ноги дрожали от большого усилия. Мышцы спины натянулись, словно канаты. Позвонки и суставы сухо хрустели. Наконец, кисти напарника появились над кромкою круглого люка.

«Только бы он не зацепился штанами за что-нибудь в танке», — твердил про себя молодой человек.

Сначала, наверху показались локти связанных рук Леонида. Потом голова, что болталась то вправо, то влево. Затем грудь и, наконец, впалый живот. С огромным трудом красноармеец окончательно выпрямился и откинулся немного назад. Танкист плавно улёгся на край тесного лаза.

Левой рукой, боец отпустил прочный ремень и схватил «добровольца» за шиворот. Прочная ткань морского бушлата вдруг затрещала, но, к счастью, всё-таки выдержала такое обращенье с собой. Теперь напарник находился на башне всем своим телом. Вниз свешивались только его тощие ноги.

С разных сторон слышался непрерываемый грохот пулемётных и винтовочных выстрелов. Всё это время, дым бурно валил из разбросанных поблизости шашек и закрывал красноармейцев от фрицев.

Фашисты не видели танк, но продолжали стрелять в его направлении. Пули звонко свистели вокруг и громко щёлкали по железному корпусу. Они высекали снопы ярких искр и с отвратительным визгом рикошетировали от прочной брони.

Григорий спрыгнул с башни на кожух, закрывающий гусеницы, и потянул Леонида к себе. Ноги напарника выскользнули из люка, и оба красноармейца мешками свались на землю. Падая, танкист врезался в парня так сильно, что у бойца перехватило дыхание.

Придя в себя, Григорий положил друга на спину, повернулся лицом к советским позициям и лёг на левую сторону. Правой рукой боец сжал ремень, что опутал запястья сержанта. Двигаясь по-пластунски, он сдвинулся на полметра вперёд и потащил за собой тяжкий груз.

Боец укрылся за вражеским танком, увидел верёвку, что уходила к советским окопам, и потянул её на себя. Немедленно выяснилось, что она перебила осколками или немецкими пулями. Значит, рассчитывать на помощь красноармейцев парень не мог.

— «Придётся мне самому тащить Леонида к своим». — подумал Григорий и по-пластунски тронулся в путь.


Едва они отползли метров на десять, как дымовая завеса совершенно рассеялась. За спиною бойцов послышался грохочущий взрыв. Секунду спустя, сверху посыпались горячие обломки металла.

Парень повернул голову на оглушительный звук. Он разглядел вражеский танк, из которого они только что выбрались. Стальная «коробка» пылала, словно огромный костёр.

Краем глаза Григорий заметил, что возле немецких окопов стоит ещё одна неподвижная бронемашина. Её башня чуть скособочилась, и ствол тонкой пушки смотрел не прямо, а в землю.

Возле железного монстра, который подбил Леонид, суетилось несколько тёмных фигур. Санитары фашистов спасали камрадов, раненых в коротком бою между танками.

Меж тем, с советских позиций, не переставая, стреляли по фрицам. Красноармейцы старались, перебить тех врагов, что оказались на открытом пространстве. Прикрывая своих panzersoldat, гитлеровцы им отвечали ураганным огнём.

«Молодец, Леонид! — подумал Григорий. — Мало того, что не дал фрицам забрать подорванную бронемашину, так умудрился ещё одну повредить. Теперь не скоро они встанут в строй».

Затем, все мысли парня ушли неизвестно куда. Он сосредоточился только на том, чтобы, как можно скорей, доползти до своих рубежей. Так он и двигался очень долгое время. Наконец, кто-то подхватил его за плечи и локти, и втащил в знакомый окоп. Следом за ним, внизу оказался напарник, так и не пришедший в сознание.


Задыхаясь, как после быстрого бега, Григорий едва прохрипел пересохшим от напряжения ртом:

— Развяжите ему руки скорее, наверное, совсем затекли.

Кто-то из сослуживцев начал распутывать небольшую «верёвку», стягивающую запястья танкиста. Стараясь остановить алую кровь, текущую со лба Леонида, другой боец достал из заплечного «сидора» какую-то тряпку. Он наклонился над раненым и обмотал ему голову. Третий сунул Григорию открытую фляжку с водой. Четвёртый побежал к блиндажу докладывать командиру о том, что «добровольцы» вернулись в расположение части.

Скоро пришёл запыхавшийся от ходьбы лейтенант. Он опустился на корточки возле Григория, привалившегося к стенке окопа, крепко пожал ему руку и благодарно сказал:

— Спасибо за службу, солдат. Я уже позвонил в штаб полка и доложил, что вы сожгли захваченный танк и подбили ещё один, точно такой же «Т-2». Там мне сказали, чтобы на вас двоих я написал представление к ордену «Красной звезды». Они обещали не тянуть с награждением.

Вместо того, чтобы браво ответить: «Служу трудовому народу», Григорий вдруг выпалил:

— А как же остальные четыре бойца? Без них мы не смогли бы, отбить этот танк, — и он в двух словах рассказал, как было дело на нейтральной земле.

Ротный печально вздохнул, хотел было перекреститься, но вовремя вспомнил, что он комсомолец, и вместо этого, снял серую от пыли фуражку. Красноармейцы, что находились поблизости, последовали примеру начальника и стянули с себя бескозырки с пилотками. Офицер чуть помолчал и смущённо сказал:

— Представлю их на медаль «За отвагу», — он посмотрел на героя сражения, который внезапно очнулся, и строго добавил: — Леонида немедленно отвезти в медсанбат.

Из соседней землянки принесли плащ-палатку. Четыре бойца расстелили её на дне траншеи, подхватили танкиста за руки, за ноги и весьма аккуратно положили его на брезент.

Григорий подошёл к нему ближе и пожал вялую, почти что, безжизненную ладонь молодого напарника.

— Лечись и поскорей выздоравливай, — сказал он на прощание: — Рана у тебя пустяковая. Зашьют кожу на лбу, даже шрама потом не останется.

— Спасибо, что вытащил Гриша. Говорил же тебе, не суждено мне погибнуть в каком-нибудь танке. Значит, мне повезёт, умру на открытом пространстве. — слабым голосом выдавил, до синевы бледный сержант. Голова у него сильно кружилась, глаза то и дело закатывались. От полученного сотрясения мозга, он снова лишился сознания. –


Четыре солдата подняли за углы плащ-палатку и, пригибаясь к земле, потащили танкиста в тыл советских позиций. Григорий проводил взглядом бойцов, и хотел сесть на приступку, сооружённую у стенки окопа. Откуда-то появился пожилой старшина. Михалыч чуть наклонился к Григорию и тихо сказал:

— Иди-ка, сынок, в мой блиндаж. Я там для вас каши немного оставил. Как знал, что кто-то вёрнется назад. Поешь и поспишь там немного, пока ещё тихо.

Парень благодарно кивнул и двинулся вслед за заместителем роты по хозяйственной части.

Ближе к полудню, опять началась мощная артподготовка, а за ней сразу последовала очередная атака фашистов. Услышав грохот стрельбы, Григорий проснулся, и очумело потряс головой. Он отогнал остатки глубокого сна, вскочил с жёсткой лежанки и схватил свою трёхлинейку, стоявшую у него в изголовье.

Поправляя мятую форму, боец выскочил из блиндажа старшины и вернулся на прежнее место в траншее. Там, вместе с солдатами роты, парень продолжил оборонять Севастополь, военную базу Черноморского флота.


Война совершенно не походила на то, что показывали в популярном советском кино или описывали в тогдашних газетах и книгах. Отличие яркого вымысла от прозаической жизни оказалось невероятно большим.

Разница между рекламной агиткой и суровой реальностью, была много больше, чем на той крупной стройке, которая шла на Среднем Урале. Ведь там имелась только одна политическая система — советское общество.

На фронте, не на жизнь, а на смерть схлестнулись два идеологически непримиримых врага. Хотя, какое-то время назад, и те и другие, громогласно твердили, что они «братья навек».

Армейская служба и в мирное время, никогда не привлекала Григория. Ну, а активные военные действия его просто пугали. Но, как потом выяснилось, выглядели они значительно хуже, чем парень о них когда-либо думал. Ужасная бойня предстала пред ним потрясающе страшной, удивительно грязной и невероятно вонючей.

Во время постоянных немецких обстрелов вокруг парня и его сослуживцев рвались сотни мин и тяжёлых снарядов. В небо вздымались многие тонны земли, и облака мелкой пыли. Свист тысяч осколков, пуль и картечи терзал слух бойцов и драл морозом по коже.

Воздух тотчас наполнялся отвратительным запахом сгоревшего тола и пороха. Воняло так сильно, что невозможно было дышать. Отовсюду неслись крутые миазмы, исходящие от немытых мужчин и гнилостные испарения нечищеных ям с испражнениями.

Плюс ко всему, хронический голод, вызванный недостатком еды, и зачастую, отсутствие чистой воды для питья и всего остального. Отчего появлялась жуткая антисанитария и грязь.


Однако, не это было самым ужасным на проклятой войне. Дело всё в том, что парню и всем окружающим, приходилось убивать, убивать и опять убивать врагов своей Родины. На что сильный противник отвечал тем же самым.

Оно и понятно, уж если большие политики не могут договориться между собой: то солдатам это совсем не под силу. Их дело маленькое, с особенной тщательностью уничтожать своих поединщиков.

Вот они и старались, как только могли. Бойцы стреляли друг в друга из всех видов оружия, начиная с небольших пистолетов и заканчивая огромными корабельными пушками. Они обрушивали на чужие позиции тысячи тонн разнокалиберных бомб, снарядов, мин и гранат.

Из этого всего выходило, что смерть подстерегала людей буквально на каждом шагу. Вот только, какой-то солдат был жив и здоров, и о чём-то трепался с тобой. Глядишь, а секунду спустя, его уже разорвало в мелкие клочья, которые брызжут в разные стороны струйками дымящейся крови.

Или, что хуже того, очередь из крупнокалиберного пулемёта разрубила его пополам. Причем сделала это без всяких усилий, словно промышленная гильотина перекусила тонкий пруток.

Ты смотришь на бьющиеся в страшной агонии, две половинки, оставшиеся от человека, и не можешь, что-нибудь сделать. Тебя только тошнит от ужасающей вони человеческих внутренностей, развороченных пулями.

Да что там говорить, о таких страшных случаях. Даже скромная дырочка, возникшая в теле от крохотного осколка снаряда, порою была, смертельно опасной для жизни.

Миниатюрный порез говорил всем о том, что разящая сталь проникла в твой организм. Она могла перебить там сосуды и вызвать поврежденья внутри. Подобные вещи не давали надежды на то, что ты доживешь до того, как тебя привезут в медсанбат.

Окружающие красноармейца, бойцы гибли один за другим, как от сильных контузий, страшных увечий, так и от обильной кровопотери. Однако, капризная «дама с косой» пока обходила Григория дальней сторонкой. Благодаря какому-то капризу судьбы, он продолжал воевать в этих жутких, совершенно невыносимых условиях.


Постоянное нахождение в пыльных окопах привело к закономерным последствиям. Очень скоро, красноармейцы покрылись грязной коростой. Следом, пришла другая напасть. На давно не мытых солдатах развелось громадное число паразитов, в первую очередь, вшей. Люди страшно страдали от кусавшихся тварей и не могли что-то сделать с этим кошмаром.

Нужно сказать, что в те времена от данного бедствия было одно-единственное надёжное средство — соблюдение гигиенических правил. Вернее сказать, частое мытье головы и всех частей тела с помощью мыла, плюс регулярная стирка и пропарка одежды.

К сожалению бойцов, ничего из этого списка в окопах, увы, не имелось. Тем более что, отступая под мощным давленьем врага, боевые позиции постоянно менялись. Не успеешь устроиться на новом плацдарме, как приходится его оставлять и отступать ещё дальше, вглубь своей территории.

Опытные, пожилые солдаты, прошедшие несколько войн, с ужасом смотрели на это. Они ожидали скорого появления всякой заразы — сыпного, брюшного, возвратного тифа и окопной болезни.

Даже Григорий, знавший об этом только из книг, содрогался при мысли о тех ужасающих хворях, которые приводили к смерти людей. Однажды он находился в траншее и вдруг услышал, как командир их полка распекал капитана, что заведовал хозяйственной частью:

— Когда ты наладишь, мытьё боевого состава? Все бойцы сильно завшивели! Ждёшь, когда мор здесь начнётся?

— Две недели назад в баню мина попала! — хмуро ответил завхоз. — А у меня, нет в подразделении каменщиков, и тем более, нет печников. Некому её восстанавливать!


Неожиданно для себя, Григорий поднялся и завернул за угол траншеи. Он сделал три шага вперёд и, поражаясь собственной наглости, влез в разговор военачальников:

— Товарищ командир, разрешите обратиться?

— Обращайтесь! — зло бросил в ответ комполка и недовольно взглянул на оборванного красноармейца, взявшегося неизвестно откуда.

— Разрешите доложить! — продолжил рапортовать молодой человек. — Я окончил строительный техникум и три года работал мастером на ударной комсомольской стройке на Среднем Урале, в городе…

— Печь сложить сможешь? — оборвал его хмурый майор.

— Так точно, смогу! — доложил ему парень. Он тут же вспомнил о том, как в раннем детстве работал подручным у одного старика. Старый и малый ходили по деревням и ремонтировали, а так же клали новые русские печи.

— Бери красноармейца к себе! — приказал командир капитану и строго закончил. — Чтобы уже послезавтра баня работала! — он коротко козырнул подчинённым и, пригибаясь, направился вглубь обороны полка. Следом за ним семенил молодой ординарец.

Капитан заинтересованно посмотрел на Григория и спросил у него:

— В какой части служишь?

Вытянувшись во фрунт, солдат доложил по всей форме полевого устава.

— Веди к своему командиру. — ответил начальник.


Через десять минут, все формальности с ротным были улажены. Так Григорий ушёл с передовой линии фронта, где находился два с лишним месяца. Боец облегчённо вздохнул и отправился в тыл. Там он должен был ремонтировать скромный объект, жизненно важный для обороны крупного города.

Капитан довёл его до расположения хозвзвода и передал старшине:

— Печник. — Без лишних слов представил он парня и приказал. — Проследи, чтобы всё было в полном порядке.

Старый служака козырнул большому начальству в ответ и проводил мастера к разрушенной бане. Григорий осмотрел повреждения, полученные сооружением. К счастью бойца, их оказалось не так уж и много, как он ожидал.

Фашистский снаряд пробил стену парилки и сработал внутри. Волна детонации разнёсла угол печи со встроенным в топку массивным котлом. Сама чугунная ёмкость не пострадала при этом и лежала целёхонькой рядом.

Оставалось лишь заложить дыру в кладке и отремонтировать трёхходовую каменку привычного типа. Если хорошо постараться, то можно вполне уложиться в тот срок, который назначил ему командир.

Григорий потребовал себе молодого помощника. Пока старшина искал парню подсобника, тот приступил к давно знакомому делу. В первую очередь, он занялся разбором завалов и отбором тех кирпичей, что уцелели при взрыве.

Спустя один час, вернулся седой старшина и привёл с собой молодого солдата. Бойцы познакомились и стали трудиться на пару. Вдвоем они восстановили помывочную и управились в то короткое время, что дал комполка.

Услышав об этом, капитан тут же пришёл и осмотрел скромную баню, готовую к началу работы. Офицер удовлетворённо кивнул и приказал печнику:

— Останешься в моём подчинении! Вдруг завтра опять, сюда попадёт фашистский снаряд. Что же мне, снова искать печника?

На короткое время, Григорий ушёл от кровавого ада, которым являлась передовая линия фронта. А она, между тем, подошла к Севастополю.

Глава 7. Корабль из Севастополя


К началу лета 1942-го, военная база Черноморского флота находилась в осаде семь с лишним месяцев. Севастополь уже задыхался в тесном кольце фашистской блокады. С каждым днём, каждым часом напор вражеских войск становился всё сильнее и яростней.

Для защиты небольшого плацдарма катастрофически не хватало ни здоровых людей, ни оружия, ни боеприпасов. С доставкой продовольствия в Крым тоже возникли большие, а если правду сказать, то непреодолимые трудности. Оборона буквально трещала под натиском фрицев. Вся линия фронта медленно, но неуклонно, откатывалась к солёному морю.

Верховное командование в срочном порядке обсудило вопрос о положении войск. Оно рассмотрело все варианты и пришло к неутешительным выводам: вывести из окружения ВСЕХ защитников города технически никак невозможно! У Черноморского флота не хватит ни кораблей, ни специалистов, ни, самое главное, времени.

Поэтому было принято непростое решение — спасти тех, кого только удастся. Это распоряжение было немедленно утверждено главковерхом Иосифом Сталиным. Приказ был подписан и отправлен в штаб Красной армии, находившийся в гигантском котле.


Через день после того совещания, начался вывод из зоны боев руководителей окружённых частей. Первым делом, задействовали всю авиацию, имевшуюся в то время в Крыму.

На тот момент это было тринадцать исправных грузопассажирских аэропланов «ПС-84», позднее они назывались Ли-2 (копия американского DC-3 фирмы «Дуглас»). Каждый из них мог нести от четырнадцати до двадцати одного пассажира.

С их помощью эвакуировалось около двухсот командиров высшего ранга. Все они вылетели из Севастополя и благополучно добрались до предгорий Кавказа. По давней традиции, генералы прихватили с собой чемоданы с вещами. Наверное, они были дороги суровому солдатскому сердцу.

В пути, руководство разгромленных войск пользовалось всевозможным комфортом. В каждом таком самолёте гостям подавали прекрасный коньяк и много различных закусок. Прислуживали военачальникам молодые разбитные буфетчицы. Это потом их стали звать стюардессами.

Около семисот офицеров старших чинов вывезли несколькими субмаринами. Этим кадровикам повезло значительно меньше. Их набили в подводные лодки, словно сельдей в деревянные бочки.

Счастливцы с самыми высокими званиями удобно устроились на койках матросов, расположенных в кубриках. Они сидели рядком, по четыре человека на шконке, что находилась внизу. Кто-то из них, даже лежал в одиночестве на втором верхнем ярусе. Там было душно, но довольно комфортно.

Офицеры более низкого звания, всю дорогу стояли в узких проходах. Когда по какой-либо надобности, мимо спешил член экипажа, им приходилось вжиматься в перегородки подводной машины. В связи с тем, что военные корабли не рассчитывали на перевозку такого числа пассажиров, всем пришлось очень туго.

Система регенерации воздуха еле справлялась с огромным объёмом углекислого газа, что выдыхали все командиры. Атмосфера была настолько тяжёлой, что некоторые теряли сознание. Они бревном валились на пол, где и валялись без чувств, до прибытия в порт назначения.


Затем, пришла очередь военачальников среднего уровня, которые руководили войсками. Всех командиров, имевших звание выше, чем лейтенант, отзывали с передовой линии фронта. Их грузили на корабли и вывозили из осаждённого города.

К сожалению руководства, что находилось в Москве, к этому времени, многое уже изменилось в худшую сторону. Самолёты противника добились господства в воздушном пространстве Советской Крымской республики.

Они целиком контролировали небесные выси и безнаказанно стреляли во всё, что могло как-то двигаться по воде и земле. Неповоротливые морские суда являлись прекрасной мишенью для фашистских пилотов. Им помогали румынские и итальянские подводные лодки.

Штаб обороны Севастополя старался не подвергать командиров излишнему риску. Поэтому, эвакуация велась лишь в тёмное время. В первую очередь, так поступали для обеспечения максимальной безопасности транспорта. Кроме того, командование совсем не хотело, озлобить восемьдесят тысяч советских солдат, что оставались в окружении врага.

В ходе тайного вывоза войскового начальства, много плавсредств было потоплено. Менее двух тысяч боевых офицеров сумели прорваться к своим, в Закавказье.


В одну из тревожных ночей, пожилой старшина хозяйственной части разбудил своих подчинённых. Он вытащил всех из тесной землянки и отправил к морскому причалу, что находился поблизости.

Измотанный сильной бессонницей, капитан третьего ранга посмотрел на Григория и его сослуживцев и отправил к своему заместителю. Тот выслушал рапорт и включил всех ребят в большую команду. Она состояла из служащих медсанбата и хозяйственных подразделений соседних частей.

Прибывшие парни узнали, в чём состоит их задача, и тут же влились в эвакуационный процесс. Они дружно поплевали на руки и принялись за нелёгкое дело биндюжников, а попросту, грузчиков.

Несмотря на позднее время, изнурительная работа в порту не останавливалась и на короткое время. Люди без передышки таскали носилки с ранеными офицерами и громоздкие, тяжёлые ящики.

Загруженные до верха, посудины тотчас отваливали от причального пирса и уходили в непроглядную тьму. Среди обслуги бродили упорные слухи, что из осаждённого города вывозят всё наиболее ценное. В том числе и дорогие экспонаты музеев.

Григорий подумал о том, что когда бы и с кем, не воевала Россия, каждый противник страны, был в курсе деталей, любой её операции. Какой бы тайной в штабах не окружалась данная акция, всегда находились враги, сидящие на самом верху.

Вот и тогда, фашисты работали с точностью часовых механизмов. Морской порт Севастополя постоянно утюжили дальнобойные пушки фашистов и самолёты их боевой авиации.

Невзирая на летевшие с неба снаряды и бомбы, все пристани напряжённо трудились. Погрузка людей не прекращалась, а корабли с комсоставом уходили от берега один за другим.


Ближе к утру, возле причала оказался очередной водный транспорт. Им оказалось совсем уже старое судно скромных размеров. Меньше чем через час, палуба с трюмом плавсредства были плотно забиты. Внизу находились массивные ящики, а наверху офицеры средних чинов. Многие имели ранения и тихо стонали, лёжа вплотную друг к другу.

Григорий взял под руку молодого старлея, с кровавой повязкой на голове и, вместе с ним, поднялся по сходням. Стараясь не потревожить людей, раненых в недавних боях, парень привёл офицера на нос корабля и помог ему там разместиться. В это время, матросы вдруг устремились к швартовам.

Пока боец пробирался назад, трап уже затащили на борт, а пароходик неспешно отвалил от причала. Пребывая в растерянности, Григорий остановился у ограждения, сваренного из железных прутков. Он посмотрел на полосу грязной портовой воды, что оказалась меж ним и удалявшимся берегом.

Парень не знал, что же ему делать теперь? Прыгать в низкие волны, покрытые плёнкой густого мазута, совсем не хотелось. Потом не отстираешь военную форму, да и сам не отмоешься несколько дней. Ведь с мылом у них возникли большие проблемы.

Меж тем, пароходик медленно полз к широкому выходу из Севастопольской бухты. Остановить его было нельзя. Шансы парня на то, чтобы вернуться назад, таяли с каждой секундой.

Стоящий поблизости, старый матрос повернул поседевшую голову и взглянул на бойца. Он насмешливо хмыкнул и поспешил успокоить Григория:

— Не боись, молодой человек, отдыхать в Закавказье тебя не оставят. — И добродушно добавил: — Следующим рейсом вернёшься назад с подкреплением, так что, и соскучиться не успеешь по городу.


Потоптавшись у борта, Григорий решил, что нужно где-то присесть, как-никак уже много часов на ногах. Спускаться в душный и тёмный, и донельзя запущенный трюм не имелось желания.

Побывав внизу множество раз, парень доподлинно знал, какая тяжёлая там атмосфера. Боец осмотрелся по сторонам, увидел на баке немного свободного места и решил посидеть наверху.

Стараясь не задевать раненых в боях командиров, заполнивших палубу, парень медленно двинулся к намеченной цели. Он осторожно лавировал между носилками и скоро пробрался к острому носу кораблика.

Боец отыскал, никем почему-то незанятый, скромный участок горизонтальной поверхности. Он сел на деревянный настил и с наслаждением вытянул уставшие ноги. Измученные за беспокойную ночь, конечности сильно гудели.

Григорий опёрся спиной на внушительный кнехт с намотанным на него толстым канатом и, не зная, чем можно заняться, начал смотреть по ходу движенья кораблика. Ночь уже подходила к концу. Приближался восход яркого солнца.

К тому времени, небольшой пароходик чуть разогнался и теперь ходко плыл на восток, к горам Закавказья. Форштевень старой посудины уверенно резал спокойную солёную воду. Отливающие масляным глянцем, невысокие волны расходились в разные стороны и таяли где-то вдали. Кручи крымского берега ушли за корму и совсем скрылись из виду.

Сиявшие над головой, южные звёзды скоро сильно поблекли, а потом и вовсе исчезли. Небосвод так посветлел, что хорошо различался совершенно пустой горизонт.

Григорий поднял глаза и заметил, что впереди, прямо над морем, появились тёмные точки. Он присмотрелся и понял, что эскадрилья немецких захватчиков шла к Севастополю, а советские лётчики преградили им путь. Звено истребителей «МиГ-3» дрались с двенадцатью штурмовиками фашистов. Парень стал наблюдать за яростной схваткой.

Мотор одного их вражеских «Хейнкелей» вдруг громко закашлял и из него повалил чёрный дым. Фриц заложил крутой вираж в сторону и постарался, уйти из сраженья с врагом.

Этот резкий маневр заметил «сталинский сокол» и тотчас развернул свою боевую машину. Он догнал удиравшего немца и пустил в него очереди из всех пулемётов.

Фашистский стервятник завалился в крутое пике и с душераздирающим воем устремился к воде. Военлёт Красной армии тотчас забыл о противнике. Немедля ни единой секунды, он поспешил к своим сослуживцам и с ходу ворвался в кипение смертельного боя.


Меж тем, пилот подбитой машины отстегнул привязные ремни. Фриц откинул защитный колпак, пробитый пулями во многих местах, поднялся с сиденья и перевалился через высокий металлический борт. Он вывалился кулём из кабины, объятой ревущим огнем, скользнул по крылу и оказался над морем.

Немец, как камень пролетел несколько метров и только затем, дёрнул стальное кольцо, висевшее у него на груди. Раздался негромкий хлопок парашюта. Шёлковое полотнище сразу наполнилось плотным потоком набегавшего воздуха. Купол мгновенно расправился во всю ширину. Небольшой ветерок понёс его к югу от берега.

Секунд через двадцать, пылающий факелом «Хейнкель» врезался в тёмные волны. Раздался оглушительный взрыв. К небу поднялся высокий султан белого пара и дыма.

Григорий проводил фашистского аса разочарованным взглядом. Он почему-то надеялся, что тот погибнет вместе с машиной. Тем самым, ответит за тех советских людей, который убил пулями и разными бомбами.

Боец повернул голову и продолжил следить за скоротечным воздушным сражением. Однако ни с той, ни с другой стороны, ни одного аэроплана больше не сбили.

Карусель жестокого боя распалась на две неравные группы, и каждая из них ушла в свою сторону. Судя по манере полёта, многие аппараты фашистов были повреждены очень сильно. Некоторые даже дымили. Штурмовики сбросили бомбы в Чёрное море и полетели на северо-запад, в захваченный фашистами Крым.

«Ястребки» Красной армии направились на северо-восток, в сторону Керченского пролива, а оттуда, скорее всего, прямо в Тамань. Минуту спустя, все самолёты пропали из вида.


«Бензин, наверное, подходит к концу, — подумал Григорий. — А им ведь ещё до аэродрома нужно добраться и приземлиться на взлётную полосу».

Не успел парень остыть от увиденной схватки, как заметил на небе крохотную тёмную точку. Она возникла у горизонта, направилась прямиком к пароходу и теперь очень быстро приближалась к нему.

Боец разу понял, что видит ещё один самолёт. Судя по фюзеляжу, это была машина фашистов. К тому же не истребитель, а бомбардировщик скромных размеров.

Наверное, перед тем, как уйти, штурмовики передали на базу о местонахождении небольшого кораблика. Вот его сюда и послали. Мол, он и один благополучно потопит эту развалину.

Немецкий пилот держал курс на их безоружное и очень медлительное старое судно. Парень прищурился и напряг острое зрение. Он разглядел обтекатели, закрывающие неубиранное шасси.

— Лапотник! Пикировщик проклятый, — понял Григорий, и сердце у парня сжалось от страха.

Неожиданно для красноармейца его стопроцентное зрение вдруг обострилось. Теперь он отчётливо видел всё то, что находилось далеко от него. Бойцу показалось, что он смотрит на мир через мощный бинокль.

В таком состоянии парень хорошо различал даже самые мелкие вещи. Он разглядел и лицо фашистского лётчика. Тот широко ухмылялся, наблюдая за целью. Довольная физиономия немца прекрасно просматривалась сквозь радужный флёр большого пропеллера.

Григорий вздрогнул всем телом и огорчённо подумал о том, что у него нет оружия. Нет даже «мосинки», чтобы стрелять в проклятого фрица. Хотя, как он помнил по личному опыту, это всё бесполезно.

Не зная, что делать, парень взглянул на рубку управления судном. Сквозь стекло он увидел, что рулевой поднял правую руку, схватился за петлю, свисавшую с потолка помещения, и потянул её вниз. Над морем пронёсся густой, низкий звук пароходной сирены.

Рядом с матросом появился морской офицер. В руке он держал тяжёлый диск микрофона размером с ладонь. И откуда он только взялся у них? На таких старых корытах, обычно, использовали рупор, согнутый из жести.

Мощный гудок немедленно смолк. Из репродукторов послышался голос, сильно отдающий металлом:

— Боевая тревога! Вражеский самолёт прямо по курсу!


Неизвестно откуда, возможно, из кубрика судна, появилось несколько крепких матросов, вооружённых винтовками. Пять человек подняли оружие, прицелились в бомбардировщик и стали стрелять. Они посылали пулю за пулей в сторону фрица, но без всякого толку.

Два краснофлотца подбежали к стене старой рубки и торопливо полезли наверх по металлической лесенке. Ловко, как обезьяны, они забрались на надстройку и сорвали большое полотнище с какой-то штуковины, стоявшей на крыше.

Под плотной тканью оказалась небольшое устройство. Четыре пулемётных ствола системы «Максим» крепились на плоской раме, сваренной из уголков. Под ними виднелись жестяные коробки с патронными лентами.

Вся эта конструкция находилась на металлической тумбе, доходящей матросу почти до груди. Второй номер расчёта опустился на корточки и стал открывать коробки с боеприпасами.

Стрелок схватился за ручки зенитки. Проверяя подвижность стволов, он повёл ими туда-сюда и повернул в сторону приближающегося самолета фашистов. Матрос поймал его в круглую рамку прицела и надавил большими пальцами рук на кнопки гашетки. Все стволы разом включились в работу. Послышался отчётливый стук четырёх пулемётов.

Узкие ленты брезента были набиты патронами с зажигательными и бронебойными свойствами. Они вдруг задвигались и зазмеились, словно живые. Серые полосы выползали из квадратных коробок и исчезали в приёмных отверстиях надёжных «Максимов».

Множество пуль с медным покрытием вылетело из четвёрки стволов и устремилось навстречу врагу. Следы дымных трассеров постоянно указывали, куда мчатся длинные очереди.

Глядя на них, матрос корректировалураганный огонь. Он старался попасть в пикировщик, и хотел его сбить, как можно скорее. Ещё до того, как тот атакует старое судно.

Пилот вышел на цель и бросил машину в пике. Послышался вой мощной сирены, закреплённый под днищем. И тут, чистокровный ариец увидел зенитную установку, работающую по его самолёту. Фриц разглядел устремленные в его сторону четыре ствола, и ухмылка сползла с молодого лица.

Трясясь от возбуждения, вызванного смертельной опасностью, фашист бросил взгляд на прицел для бомбометания. С огромным трудом он дождался, когда пароход попадёт в перекрестье тоненьких нитей, и надавил на кнопку сброса снаряда.

В этот же миг, от днища машины отделилась крохотная тёмная капля. Быстро снижаясь, она продолжала движение аэроплана и стремительно падала на неуклюжее судно.

Секунду спустя, Григорий вдруг понял, что это летит очень крупная авиационная бомба, весом в пятисот килограммов. Раненые офицеры, что лежали на палубе, услышали вой пикировщика и зашевелились все разом.

Те, кто сумел, приподнялись на жёстких носилках и повернулись в сторону «лапотника». Сотни встревоженных глаз впились в тяжёлый цилиндр, набитый тротилом. Он падал прямо на них.


Первые пули, наконец-то, достигли намеченной матросиком цели и впились в бомбардировщик фашистов. Раздался ужасающий грохот, словно крупные градины вдруг застучали по тонкой обшивке.

Пилот резко рванул штурвал на себя и дал полный форсаж. Самолет вышел из крутого пике, задрал острый нос и по крутой траектории помчался в синее небо. Одновременно с этим, он уходил в левую сторону от корабля.

Пулемётчик заметил маневр уклонения и повёл всеми стволами вслед за противником. Длинная, счетверённая очередь попала в голубоватое брюхо воздушной машины и прошила её от пропеллера до оперенья хвоста.

Сотни тяжёлых, оболочечных пуль, без всяких усилий, пробили листы дюралюминия. Они ворвались внутрь фюзеляжа и стали рвать и рубить в клочья всё, что встретили у себя на пути.

Против них ничто не смогло устоять, и всё оказалось мгновенно разрушено. В первую голову, вышел из строя мощный двенадцатицилиндровый мотор. Затем разлетелись в клочья лобовые стёкла кабины, радиостанция и приборный щиток.

Потом, пришла очередь жёстких сидений, тела пилота, а так же радиста. Обоих изрешетило летящим свинцом. Дергающиеся в предсмертной агонии, фашисты уже не успели послать сигнал бедствия на свой аэродром.

Напоследок развалились шпангоуты и хвостовое оперение корпуса. Самолёт вдруг рассыпался на отдельные части и с отвратительным воем сирены рухнул в Чёрное море.


Григорий беспомощно глянул по сторонам. Его мысли запрыгали, словно сухие горошины, что рассыпали по полу. Сверху падала крупная авиационная бомба. Через пару секунд, она врежется в палубу и тут же взорвётся.

Кругом находились сотни раненых в боях офицеров, а он абсолютно ничем не мог им помочь. Оставалось лишь попытаться, спастись самому. Отбросив сомнения, парень вскинулся на ноги и подбежал к правому борту. Он перегнулся через ограждения, оттолкнулся ступнями от досок настила и прыгнул со старого судна.

Красноармейцу опять повезло. Пароходик был достаточно маленький. Палуба его поднималась невысоко над уровнем моря. Падая вниз, солдат не успел очень сильно ускориться. Он почти сразу оказался в воде и не ушёл далеко в глубину. Благодаря этому, его не втянуло под ржавое днище и не швырнуло под вращавшийся винт.

Работая всеми конечностями, боец тут же вынырнул из солёной пучины, вдохнул полной грудью и быстро поплыл от корабля. Парень хотел, как можно скорей, удалиться от ржавой посудины. Причём, как можно дальше убраться от транспорта, обречённого на скорую гибель.

Вой падавшей бомбы рвал душу парня в мелкие клочья. Когда страшный звук стал совсем нестерпимым, солдат резко наклонился вперёд и, часто загребая руками, нырнул.


Ещё через миг, пятисоткилограммовый снаряд врезался в рубку несчастного судна. Он тут же пробил потолок капитанского мостика, пронзил помещенье насквозь и сильно ударился о перекрытие трюма.

От сотрясения сработал чувствительный детонатор устройства. Бомба мгновенно взорвалась, и раздался оглушительный грохот. Волна детонации снесла тонкие стены и разметала их во всех направлениях. Крыша надстройки поднялась в воздух метров на десять.

Раскалённые обломки железа смели с верхней палубы всё, что там находилось. Сотни людей изрубило осколками в мелкую кашу и сбросило в воду. Все, кто размещался внизу, сразу погибли.

Удар полутоны тротила толкнул центр судна ко дну и порвал днище с бортами, словно бумагу. Небольшой пароход развалился на две равные части. На короткое время, нос и корма поднялись над небольшими волнами. Бешено крутящийся винт неожиданно вынырнул из тёмных глубин.

В открывшиеся, большие пробоины устремилась вода Чёрного моря. Солёная жидкость ворвалась в кочегарку. Она налетела на стенки машины, раскалённой почти докрасна.

Старый, сильно изношенный двигатель немедля взорвался. Облако перегретого пара вырвалось из огромных котлов и сильно ударило в листы проржавевшего корпуса.

Изъеденные долгой коррозией, заклёпки немедленно вылетели из расшатанных гнёзд. Стальная обшивка превратилась в рваные клочья и разлетелась в разные стороны. Останки погибшего судна стремительно погрузились под воду и бесследно исчезли с поверхности моря.


Григорий ушёл в глубину метра на три, и тут, наверху прогремел мощный взрыв. Боец всем существом ощутил страшный удар. Ему показалось, что тело сплющило так, словно он оказался под асфальтовым дорожным катком.

Из ушибленной груди человека немедленно выбило воздух, находящийся в лёгких. В голове громко гудело, словно от колокольного звона. В глазах вдруг помутилось, и парень лишился способности самостоятельно двигаться. Григорий бессильно раскинул ослабшие руки и стал опускаться в тёмную бездну.

Прямо над его головой, что-то упало и звонко плюхнуло по глади воды. Григорий вздрогнул от очередного удара. Он тут же очнулся и с недоумением повертел головой. Вокруг и внизу виднелась лишь плотная зеленоватая мгла. Солдат машинально глянул наверх. Там оказалось довольно светло, и он устремился туда.

От желания немедля вдохнуть, сердце заколотилось так сильно, что бойцу показалось, сейчас оно разорвется на мелкие части. Спустя невыразимо долгое время, парень всё же сумел всплыть на поверхность.

Он широко открыл рот и с громким всхлипом, жадно втянул живительный воздух. Затем, стал усиленно вентилировать лёгкие, измученные сильным удушьем. Ушибленная и помятая грудь буквально горела от недостатка кислорода в крови.


Наконец-то, Григорий восстановил сорванное погруженьем дыхание и с большою опаской прислушался к своему организму. Парень отчётливо понял, что дела обстоят, не так хорошо, как хотелось. Все признаки сильной контузии были у него налицо. В голове громко гудело, в глазах всё двоилось, из носа слабо сочилась красная жидкость.

Придя немного в себя, боец сразу сбросил с себя сапоги, что тянули его в глубину. Потом, он постарался сфокусировать взгляд. Первое, что он увидел перед собой, была совершенно целая дощатая дверь. Скорее всего, она раньше висела в каком-нибудь кубрике судна. Выкрашенная белой, местами облупившейся краской, она тихо качалась на лёгкой волне.

Парень подгрёб к плававшей створке из дерева, вцепился руками в неё и осмотрелся по сторонам. Вся поверхность воды, была плотно усеяна какими-то рваными тряпками и обломками неизвестно чего. Некоторые из них ещё слабо горели и немного дымились. Сколько солдат ни вертел головой, ни одного человека вокруг он не заметил.

Чтобы не тратить силы впустую, Григорий решил, использовать дверь, как маленький плот и попытался расположиться на ней. Парень подплыл к узкой створке с длинной её стороны и попробовал лечь поперёк.

Дощатая плоскость не выдержала его скромного веса и начала неторопливо тонуть. Красноармеец немедленно сполз в тёплую воду. Он подобрался к двери с торца и стал на ней осторожно устраиваться. Из этого тоже мало, что вышло. Спасительный прямоугольник никак не желал, оставаться на поверхности моря, и начал снова тонуть.

Пришлось молодому солдату повторить всё сначала. После нескольких неудачных попыток, парень всё же нашёл довольно устойчивое для себя положение. Грудью и животом он лежал на узком крае плавсредства. Ноги ритмично бултыхались в воде, а полотно из досок надёжно держалось на мелких волнах.


К тому времени, когда Григорий примостился на двери, уже совсем рассвело. Солнце чуть выглянуло из-за края планеты и показало свой маленький розовый краешек. Боец сориентировался по сторонам горизонта и определил, в каком направлении находится суша и город-порт Севастополь.

Парень быстро прикинул расстояние до гавани: «В пути мы находились часа полтора, самое многое, два. Пароход был очень старый и, плюс ко всему, весьма перегруженный. Так что, вряд ли он делал больше, чем десять узлов.

Получается, что в данный момент, я нахожусь в тридцати с небольшим километрах от пристани. Значит, — решил молодой человек, — я всё же сумею добраться до места. Ведь во время соревнований по плаванию я преодолел пятнадцать км. Причём, без всего, только в трусах. Ну, а верхом на двери мне будет значительно легче, и я пройду в два раза больше, чем раньше».

Если честно сказать, бойцу не хотелось, возвращаться в бесконечный кошмар, который царил в осаждённом врагом Севастополе. Однако делать ему было нечего. Долг солдата перед Отчизной, беспокойная совесть и боязнь попасть под трибунал за своё «дезертирство», громко кричали в душе: Парень вернись!

С другой стороны, ему больше некуда было деваться. Как слышал Григорий, весь Крым находится под контролем фашистов. До предгорий Кавказа более трёхсот километров.

Не в Турцию же теперь направляться. Туда чуточку меньше, но ещё неизвестно, как они примут бойца Красной армии, что неожиданно выбрался из Чёрного моря. Они ведь, почти союзники фрицев. В лучшем случае, загонят в концлагерь, в худшем, расстреляют на месте.


Неторопливо перебирая ногами и попеременно загребая руками, красноармеец осторожно тронулся с места. Он не спеша развернулся и выбрал нужное ему направление — северо-северо-запад. Григорий громко вздохнул и устремился назад, в сторону осаждённого города.

Однако, боец не успел удалиться от района крушения. Менее чем в пятидесяти метрах по курсу, гладь моря сильно взбурлила и внезапно покрылась белою пеной больших бурунов.

Вздрогнув от неожиданности, Григорий застыл на половине движения, с поднятой правой рукой и левой ногой. Парень не мог догадаться, что же сейчас происходит вокруг?

Ещё через миг, на поверхность неспешно всплыла румынская подводная лодка. Об этом говорило название «Delfinul», написанное сбоку высокой надстройки. Как читал Григорий в какой-то газете, все немецкие субмарины имели номер с латинской литерой «U».

С крутых боков корабля ручьями стекала тёмная маслянистая влага. От шумных потоков возникли короткие низкие волны. Они кругами пошли в разные стороны. Раздался протяжный скрип металлических петель. В покрытой ржавчиной рубке открылся узкий продолговатый проём. На палубу гигантской машины выскочили какие-то люди.


Ошеломлённый Григорий увидел десяток матросов в странных пилотках и непривычных мундирах. Необычная форма оказалась удивительно чёрной, как загустевший мазут. Судя по крикам, экипаж был немецким. По крайней мере, команды звучали на языке Гёте, Шиллера, Гейне.

Двое фашистов стрелою помчались к станковому пулемёту, расположенному на носу корабля. Ещё несколько фрицев побежали к корме, громко топая тяжёлыми ботами.

Застыв, как бревно, Григорий совершенно не знал, что можно сейчас предпринять? Ведь он даже не слышал, чтобы кто-то другой оказался в такой удивительной и, в то же самое время, смертельно опасной для него ситуации. Сейчас по нему дадут очередь из пулемёта, и все братец — каюк.

Из-за субмарины неожиданно выплыла необычная лодка, склеенная из толстой резины, и направилась прямо к бойцу. На носу надувного плавсредства, лицом к красноармейцу, находился подводник с автоматом «MP 38» в руках.

Другой матрос быстро и ловко работал короткими вёслами из алюминия. На его потной шее виднелся кожаный ремень от оружия. На корме удобно устроился молодой, небритый фашист. В крепкой ладони он сжимал пистолет с длинным тонким стволом. Не иначе, как офицер держал «Вальтер Р38».

До парня осталось несколько метров. Гребец начал резко табанить. К удивлению Григория, лёгкая лодка остановилась неожиданно быстро. Фриц, что сидел на носу вгляделся в бойца. Он обернулся к начальнику и сказал с разочарованием в голосе:

— Опять русский попался! Где же нам пилота искать? — подводник вновь посмотрел на бойца. Он поднял автомат на уровень глаз и начал выцеливать красноармейца, который находился в воде.


Григорий вдруг понял весь ужас своего положения. Если он не хочет погибнуть, то должен немедленно действовать. Возблагодарив свою тётю-немку, которая хорошо обучила его языку Карла Маркса и Фридриха Энгельса, солдат заговорил. Не раздумывая, он сказал первое, что пришло ему в голову. Причём, с классическим берлинским акцентом:

— Прошу вас. Не стреляйте, пожалуйста!

Офицер был весьма удивлён чистотой своей родной речи, которая донеслась до него. Он посмотрел на дикого русского варвара, из чьих уст прозвучали слова, и бросил матросу:

— Курт, подожди! — Лодка медленно подплыла на расстояние вытянутой руки человека. Подводник с интересом взглянул на чисто славянскую физиономию парня и без обиняков спросил у него: — Откуда ты знаешь язык?

— Дружил с детьми немцев Поволжья, — бодро отрапортовал советский солдат.

— Очень хорошо! — похвалил офицер и добавил: — Ты видел, куда упал наш самолёт?

— Да! Да! — ответил Григорий. — Штурмовик упал в той стороне, — и ткнул себе пальцем за спину. — А парашютиста отнесло ветром на юг, — Григорий чуть повернулся и показал направление.

Он хотел было сказать и про пикировщик, сбитый зениткой, но очень вовремя прикусил свой язык. Ещё, чего доброго, фриц разозлиться. Они прибыли сюда за одним фашистским пилотом, а теперь, им нужно искать уже двух. То есть придётся, лишнее время, торчать на поверхности моря и подвергаться опасности нападения с воздуха.

— Прекрасно! — обрадовался небритый подводник. Он сунул руку в нагрудный карман чёрной куртки и достал мятую бумажную пачку. На ней было написано «Oberst». Судя по толщине упаковки, в ней находилось не более шести сигарет. Как слышал Григорий, столько на фронте, выдавалось фашистам на день.

Молодой офицер закурил и ненадолго задумался. После трёх глубоких затяжек он спокойно сказал: — Взять с собой, мы тебя, конечно, не можем…

Неожиданно фриц перегнулся через борт резиновой лодки и вставил свою сигарету в губы красноармейца. Наверно, решил отблагодарить за полученную от него информацию. Мол, для дикого варвара это окажется прекрасной наградой. Будет, что вспомнить, если останется жив.


Не ожидавший такого развития дел, Григорий буквально опешил. Потом, затянулся и чуть не поперхнулся отвратительным дымом немецкой табачной продукции.

На взгляд парня, который никогда не курил, она оказалась, нисколько не лучше вонючей солдатской махорки. Едва удержавшись от кашля, боец быстро сглотнул и осипшим от волнения голосом вымолвил:

— Большое спасибо!

Офицер тут же выпрямился и приказал молодому матросу, что находился на вёслах:

— Возвращаемся на субмарину!

Резиновый ялик развернулся на месте и ходко направился к ржавой громадине. Фрицы ловко поднялись на борт и втянули наверх небольшое плавсредство. Они вошли в высокую рубку и с лязгом захлопнули тяжёлый металлический люк.

Бешено забурлили большие винты на корме. Рули глубины вдруг шевельнулись. Подводная лодка медленно качнулась вперёд и быстро исчезла с поверхности Чёрного моря.


Минуту спустя, Григорий остался совершенно один. Он так же, как прежде, лежал на деревянной двери, что мерно качалась среди маленьких волн. О неожиданной встрече с противником напоминала лишь сигарета фашиста под названием «Oberst».

Зажав её в бледных губах, парень держался за белую створку и сильно трясся от пережитого, запоздалого страха. Часто пыхая дымом, боец досмолил подаренный фрицем окурок до короткого фильтра и вдруг с удивительной злостью выплюнул в воду короткий чинарик.

К этому времени, парень пришёл, наконец-то, в себя. Звон в голове потихоньку затих. В глазах перестало двоиться от приличной контузии, что боец получил от мощного взрыва.

Оторопь, вызванная сразу двумя необычными случаями, произошедшими один за другим, тоже слегка отступила. Григорий подумал над тем, что сделал недавно, и сильно раскаялся в своём неразумном поступке.

— Выходит, что я спас себя в обмен на жизнь фашистского аса и направил подводную лодку на помощь ему. — подумал боец с глубокой тоской.

— Я уберёг свою никчемную шкуру и, очень возможно, помог выжить такому же немецкому лётчику, который угробил небольшой пароход. Ведь он сбросил полутонную бомбу на головы совершенно беспомощных советских людей и убил их всех до единого. И это в то время, когда наш корабль шёл под белым флагом с красным крестом.

Красноармейца оправдывало только одно обстоятельство. Во время разговора с подводником он ещё не оправился от сильной контузии и плохо соображал, что говорит.

В конце концов, парень слегка успокоился и сказал сам себе: «Чёрное море очень большое. Даст бог, фрицы не смогут найти своего летуна. Ещё лучше будет, если он окажется мёртвым. Всё-таки наш «ястребок» стрелял в пять стволов по кабине фашиста. Будем надеяться, что стало одним стервятником меньше».


Григорий отбросил тяжёлые мысли и поплыл к Севастополю. Час тянулся за часом. Солнце поднялось к зениту и стало неспешно клониться к закату. Парень впал в какое-то оцепенение и только грёб, грёб и грёб.

Его мозг почти целиком отключился. Лишь две какие-то зоны продолжали нормально работать. Та, что отвечала за синхронную работу конечностей. А также участок, следивший за тем, чтобы он двигался в нужном ему направлении.

Только к позднему вечеру, Григорий всё же доплыл до крымского берега. Окоченев от долгого пребыванья в воде, боец кое-как оттолкнул от себя опостылевшую деревянную дверь.

Красноармеец встал на карачки и с огромным трудом выбрался на твёрдую почву. Парень ничком упал на полоску песка и затих. Он оказался на узеньком пляже, что протянулся вдоль скалистого берега.

Спустя пару минут, там появились три очень грязных, худых и оборванных, советских солдата. Все крепко держали трёхлинейки в руках. Они подошли ближе парню и окружили его.

Разглядев на пловце знакомую форму, пожилой пехотинец задумчиво буркнул. — Вроде бы наш? Наверное, с потопленного фашистами транспорта. Давай-ка получше посмотрим.

Подошёл ещё один из дозорных. Общими силами они перевернули Григория на спину. Тот вдруг застонал. Всё его тело нестерпимо болело.

— Пить… — выдохнул парень.

— Живой! — обрадовался красноармеец, который стоял чуть в стороне. Он снял с пояса армейскую фляжку и отвинтил колпачок. Потом, подошёл ближе к пловцу, поднёс баклажку к потрескавшимся от жажды губам и дал выпить несколько крупных глотков.

— Сам идти сможешь? — спросил первый солдат.

— Если удастся, подняться, — выдавил из себя, сильно уставший Григорий.

Молодые солдаты подошли с двух сторон. Они подхватили парня под мышки и поставили на ноги, подгибавшиеся от навалившейся слабости. Затем, повернули пловца лицом к покатому берегу и, поддерживая под вялые руки, повели к своей воинской части.


Через тридцать минут, боец уже находился в тёмной командирской землянке. Низкую комнату перекрывали неошкуренные тонкие бревна, наспех уложенные всего лишь в накат. Убогий блиндаж едва освещала коптилка, сделанная каким-то умельцем из гильзы небольшого снаряда.

Покачиваясь от изнеможения, Григорий стоял перед молодым лейтенантом, измученным долгой бессонницей. Судя по внешнему виду, офицер уже несколько дней, командовал ротой стрелков, совершенно один. Всех, кто старше по чину, вдруг отозвали в штаб обороны.

Превозмогая сильные боли в натруженных мышцах, парень докладывал ротному. Стараясь не рухнуть на утоптанный пол, Григорий подробно рассказывал свою непростую историю. Как, он грузил людей на корабль, как он не успел спрыгнуть на берег, и как пикировщик потопил пароход.

Впрочем, о встрече с субмариной фашистов и короткой беседе с подводником он благоразумно ничего не сказал. Парень хорошо понимал, за подобные действия, его, как предателя Родины, без промедления, расстреляли на месте.

Выслушав балладу бойца, ротный встряхнулся и очень внимательно, рассмотрел сильно размокшую красноармейскую книжку Григория. Потом, подвинул к себе коробку с полевым телефоном и стал звонить в Севастополь.

— Скажите начальнику, что я тот солдат, который выкладывал печь в разрушенной бане! — подсказал задержанный ротному.

На счастье Григория, лейтенанта удивительно быстро соединили с командиром хозчасти. Мало того, в его блиндаже был старшина, отвечавший за баню. Он тотчас подтвердил личность пловца.

Григорию вернули все документы и подарили старый матросский бушлат и сапоги, недавно снятые, с убитого в бою краснофлотца. Затем, его накормили холодной кашей без мяса и напоили крутым кипятком. Дав бойцу чуть отдохнуть, его, под охраной пожилого бойца, отправили к прежнему месту прохождения службы.


Сопровождающий парня солдат сдал его командиру хозяйственной роты. Взяв расписку, нацарапанную на скромном клочке мятой бумаги, конвоир устало поплёлся назад. Идти ему совсем не хотелось. Ведь, он возвращался на переднюю линию фронта.

С покаянным видом Григорий выслушал большой нагоняй «за разгильдяйство, проявленное во время погрузки водного транспорта». После чего, наконец, получил разрешение вернуться в свой взвод.

Боец козырнул, повернулся кругом и, облегчённо вздохнув, вышел из блиндажа капитана. Парень пошёл в свою небольшую землянку, в которой он спал сутки назад.

Два дня спустя, фашисты вплотную подошли к Севастополю. Всех людей, способных держать трёхлинейку в руках, отправили на передовую. Вместе с хозвзводом Григорий тоже отправился к огневым рубежам. Впрочем, идти оказалось не так недалеко.

Глава 8. Выход из окружения


Немцы вдруг изменили своей излюбленной тактике и вдруг решили, не проводить мощную артподготовку. Они вообще не сделали ни единого выстрела и не выпустили ни снаряда, ни мины.

В ночь с 28 на 29 июня 1942 года передовые части 30-го корпуса Эриха фон Манштейна внезапно тронулись с места. Войска погрузились на надувные, лёгкие лодки, склеенные из прочной и толстой резины и отправились в путь. Никем не замеченные, они переправились через широкую бухту и атаковали позиции РККА.

Неприятели с ходу захватили часть берега и, преодолевая ожесточённое сопротивление красноармейцев, двинулись дальше. За ними последовали главные силы фашистов.

К этому времени, у защитников города практически кончились боеприпасы, продовольствие и медикаменты. 30 июня пала последняя цитадель Севастополя — Малахов курган.

Осознав безвыходность создавшегося положения, командующий Черноморским флотом решился на единственный оставшийся шаг. Вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский срочно связался со Ставкой Верховного главнокомандующего.

В ходе доклада он обрисовал возникшее положение дел и запросил подкрепление людьми, оружием, техникой. Из-за полной блокады советских частей помощь подойти не могла.

Единственное, что он смог получить в такой ситуации, оказалось формальное разрешение на эвакуацию крупных и средних военных чинов и актива компартии, оставшихся в окружении немцев.

Нужно сказать, что практически все эти люди уже покинули город. В Севастополе тогда оставались лишь считанные единицы советской номенклатуры. Последним отбыл командующий Приморской армии генерал Иван Ефимович Петров. Он был эвакуирован вечером 30 июня на подводной лодке «Щ-209».

1 июля сопротивление защитников Крыма прекратилось почти во всех районах многострадального города. Лишь отдельные, разрозненные группы бойцов всё ещё ожесточённо сражались с фашистами. Они продолжались вплоть до 9-го, а местами и до 12 июля.

Лишенные высшего командования, главные силы Приморской армии, организованно отошли на мыс Херсонес. Они заняли там оборону и мужественно сопротивлялись ещё трое долгих и мучительных суток. Затем, они тоже сдались врагу.


Поздней ночью 2 июля, вымотанный долгой бессонницей, младший политрук РККА прибыл на передовую линию фронта. Молодой офицер собрал немногих бойцов, обессиленных непрерывными схватками, и устало протёр покрасневшие от напряженья глаза.

Он поднял правую руку и осторожно потрогал бритую голову, замотанную несвежим бинтом. Потом, напряжённо вздохнул и объявил:

— Будем выходить из окружения фрицев! Идём на прорыв!

Затем, началась идеологическая накачка, обычная для тех тяжёлых времён. Политрук убеждённо и много говорил о партии Ленина и её великом вожде товарище Сталине. Он горячо призывал всех, как один, отдать свою жизнь за Советскую Родину. Когда весь набор заклинаний закончился, мужчина сказал самое главное:

— Командование приказало, атаковать фрицев сегодня, после двух часов ночи. Сигнал — красная ракета. Наступление будет в том месте, где наши позиции клином врезается в траншеи врага. Приказываю: всем получить боеприпасы и к данному сроку подтянуться к месту прорыва.

Измученным красноармейцам раздали те последние крохи, что ещё оставались. Бойцам, вооружённым карабинами и автоматами, досталось лишь по три патрона на ствол. Другие не получили вообще ничего. Григорий и все остальные, кто имел на руках трёхлинейку, услышали слова старшины:

— У вас есть штыки, примкнёте их к «мосинкам» и пойдёте в атаку вместе со всеми!

После таких воодушевляющих слов, солдаты принялись собираться в мелкие группы и, не создавая лишнего шума, выдвигаться к назначенной точке. Идти приходилось в непроницаемой тьме и пробираться на ощупь по извилистым узким траншеям.

Взрывы вражеских мин и снарядов давно расшатали, а местами и вовсе обрушили деревянную обшивку окопов. Они все оказались наполовину завалены осыпавшейся от взрывов землёй.

Кое-где из рыхлого грунта торчали руки и ноги погибших советских солдат. Хоронить сослуживцев, убитых фашистами, у бойцов не хватало ни сил, ни свободного времени.


Вместе с кучкой людей, оставшихся от подразделения, Григорий также направился в сторону, в которую ему приказали. Они долго бродили по тёмным, сильно запутанным ходам сообщения и медленно двигались к месту общего сбора. Оттуда должно было начаться их наступление на проклятых фашистов.

Наконец, их скромная группа наткнулась на пехотинцев, плотно сбившихся в передних окопах. Столпившиеся красноармейцы шепотом передали приказ командира: «Ждать сигнала ракеты».

Измученные боями солдаты, повалились на землю там, где стояли, и попытались уснуть. Однако нервное напряжение оказалось удивительно сильным. Как ни старался Григорий, но он не сумел сомкнуть своих глаз.

Он привалился к стенке окопа и устроился настолько удобно, насколько было возможно на голой каменистой земле. Потянулись удивительно долгие часы и минуты томительного ожидания атаки.

Время от времени, к ним подходили малочисленные отряды стрелков. Все получали тот же приказ и устраивались в непосредственной близости от места прорыва.


Возле Григория оказался пожилой незнакомый солдат.

— Словно в сорок первом году, — пробурчал он недовольно. Парень вопросительно посмотрел на соседа.

— Под Киевом было почти тоже самое, — объяснил усатый мужчина. — Только тогда, людей был эшелон, а не такая жалкая кучка, как в настоящее время. Привезли нас в чистое поле и высадили там из вагонов. Потом, построили в три длинных ряда, и разбили на отдельные тройки. Мол, теперь мы пойдем в бой этими группами.

Ну, думаю, опять начальство припомнило, как нас муштровали в царских войсках. Тогда в штыковую атаку точно так же ходили. В центре и чуть впереди — коренной, самый высокий и сильный боец.

По сторонам от него и на полшага назад — пристяжные. Те, что послабей и пониже. Пока средний солдат принимает на штык супостата, который ему повстречался, крайние его подстраховывают. Чтобы того не ударили с боку.

Вот только, то построение не приносило бойцам какой-либо пользы. Дело было всё в том, что и германцы ходили в атаку тем же макаром, как мы. Поэтому, при первой же стычке, тройки сразу разваливались на отдельные части, и каждый дрался сам за себя. Без всякой подстраховки товарищей.

Единственное, чем мы тогда отличались от фрицев, так это штыками. У нас были такие же, как и сейчас, длинные и четырехгранные, а у германцев наподобие широких кинжалов.

Так ведь хрен редьки не слаще. От их удара в живот, кишки сразу выпадали на землю, а от нашего нет. Потом, несколько дней человек ужасно страдал, пока его Бог к себе не возьмёт. Неизвестно, что из этого лучше?


Рассказчик чуть помолчал и хмуро продолжил:

— По своей дурости или наивности, я со страху решил, что сейчас командиры обеспечат нас всех оружием и тотчас пошлют в штыковую. А мы ведь, даже и чучело не кололи ни разу, как раньше. Я уж и забыл, как это всё делать.

Да только я весьма заблуждался по данному поводу. Всё вышло значительно хуже. Дали нам по одной лишь винтовке на трёх человек и по одной обойме патронов на ствол.

Мы, конечно, взроптали: безобразие, что это такое? Как нам с пустыми руками в бой-то идти? — а нам сурово так говорят: «Добудьте оружье в бою! Или подберёте винтовку, если убьют вашего вооруженного друга».

Как услышали мы столь нелепый приказ, так все обомлели. Завертели все головами, соображая, куда бы сбежать. Глядь, прямо за нашей спиной стоят боевые тачанки, как у махновцев, а на них пулемёты и НКВДешники с толстыми рожами. Смотрят особисты на нас и недобро так ухмыляются.

Видим, делать нам нечего. У германцев в руках будут только винтовки. Так что, даст Бог, они промахнутся, а тем временем, мы доберёмся до них и начнём рукопашную. А от очереди, пущенной прямо в упор, вряд ли спасёшься. Поэтому, уж лучше вперёд всем бежать, чем назад.


Да только я, старый дурак, снова ошибся. Пошли мы в атаку, а навстречу нам выехала мотопехота проклятых фашистов. Причём, все как один с автоматами да ещё с пулемётами на десяти бронемашинах.

И откуда на нас, свалилась такая напасть, непонятно. Обычно все фрицы с карабинами «Маузер» ходят. «Шмайсеры» носят лишь командиры их отделений, рот и батальонов. Наверное, штурмовики из «СС» куда-нибудь ехали и случайно наткнулись на нас.

Как бы то ни было, но как дали по нам из сотни с лишним стволов, так почти сразу все, наши там полегли. Я-то, тёртый калач, повоевал и в германскую и в гражданскую. Знаю, что, где почём. Успел я пригнуться и вижу, коренника моего тут же убило. Я винтовку поднял, встал на колено и начал стрелять.

В одного немца даже вроде попал. Да что с этого толку? Пять патронов вмиг расстрелял, на этом всё кончилось. Со штыком супротив автомата уже не попрёшь, а укрыться-то негде. Торчу в чистом поле, как столб в азовской степи. Бросил я бесполезную «мосинку», сам повалился на землю и голову руками прикрыл.

Вот так и взяли меня германцы в полон. К моему счастью, уже через день удалось мне бежать. Тогда нашего брата столько в плену обреталось, что фрицы не успевали за всеми следить. Выбрался я потихоньку к своим и вот уже год, как воюю. — Солдат печально вздохнул и умолк.


Какое-то время, Григорий ждал продолжения страшной истории, но мужчина тяжко задумался о чём-то своём и больше ничего не сказал. Солдат чуть повернулся и посмотрел в сторону переднего края. Он с трепетом вспомнил о том, что им сейчас предстоит? Боец нервно вздрогнул и стал ждать последней атаки, в ходе которой, наверняка, все погибнут.

В который раз за последние дни, Григорию вспомнились слова Старика. Тот очень советовал парню сменить матросскую форму на простую армейскую. Тем более, что после призыва, боец служил в пехотной дивизии и никакого касательства к лихим мариманам никогда не имел.

Просто у интендантов стрелковых частей не оказалось обмундирования нужного типа. Поэтому, всех прибывших солдат одели в те шмотки, что долго копились на Севастопольских складах.

Разговор с тем странным мужчиной не выходил из головы молодого бойца. Старик рассказал, что фрицы на месте расстреливали всех краснофлотцев. Уж очень насолили фашистам «чёрные дьяволы», как называли немцы матросов.

После беседы с тем Стариком парень твёрдо решил, нужно переодеться, как только удастся. Вот только за прошедшие месяцы, подобного случая ему не представилось. Новую солдатскую форму взять было негде. А менять свою, хоть и грязную форменку на чужое тряпьё, тем более, снятое с трупа, уж очень ему не хотелось.


В три часа пополуночи, раздался негромкий хлопок. Из советских траншей с ядовитым шипением взлетела ракета. Она поднялась в тёмное небо и ярко там вспыхнула багрово-красным огнём. Всё вокруг залило кровавым призрачным светом.

Не успела «люстра» погаснуть, как начался смертельно опасный прорыв. Григорий поглубже надел бескозырку и, по принятой у матросов привычке, взял в передние зубы концы чёрных муаровых ленточек.

Ещё через миг, не издав ни единого звука, все бойцы поднялись из окопов и, очертя голову, рванулись к врагу. Почему-то все немцы тоже молчали. В ответ на движение противника, с другой стороны, не раздалось ни единого выстрела. Удивляясь поведению недругов, Григорий, вместе со всеми, мчался вперёд.

Он направил в сторону фрицев штык трёхлинейки и бежал что есть мочи. Красноармеец летел в непроглядную, совершенно безмолвную и, от того, ещё более, страшную тьму.

Григорий едва различал спину солдата, что маячил метрах в трёх от него. Сковывающая тело, боязнь вдруг куда-то исчезла. В голове появилась навязчивая короткая мысль: «Только бы не отстать от своих. Только бы не отстать…» — почему это было так важно, Григорий не мог объяснить и лишь повторял эти слова.


Минуту спустя, все атакующие удалились от советских окопов и оказались от них на достаточно большом расстоянии. Бойцы находились на широком участке ничейной земли. Она тупым треугольником входила в оборону фашистов.

В этот же миг, началась настоящая кровавая баня. На целеустремленно бегущих бойцов с двух сторон обрушился шквальный, прямо-таки ураганный, стрелковый огонь. Оглушающий грохот множества выстрелов, визгливый свист пуль и хриплые крики раненых воинов наполнили воздух.

Немецкие пулемёты косили нестройные цепи советских солдат. Возле Григория десятками падали сражённые насмерть бойцы. Рухнул тот, что бежал по правую руку, потом, тот, что двигался слева, затем упал человек впереди, а парень был по-прежнему жив.

Те красноармейцы, что оставались ещё на ногах продолжали стремительно мчаться вперёд. Скоро парень заметил, что рядом с ним почти нет никого. Лишь несколько чёрных фигур ещё быстро бежали в направлении прорыва. С каждым мгновением и их становилось все меньше и меньше. Один за другим, они, как подкошенные, валились ничком и застывали уже навсегда.


Григорий споткнулся о камень, что попался под ноги, потерял равновесие и полетел в темноту. Парень рухнул на твёрдую землю, кувырком прокатился несколько метров и оказался на животе у края глубокой воронки. Он сполз по крутому откосу и упал на бойца, который недавно бежал впереди.

Тонкая алая струйка текла из его головы, пробитой пулей проклятых захватчиков. Недавно убитый молодой человек был ещё тёплым, словно живой. Кровь не успела запечься и превратиться в коричневатую грязь.

Григорий глянул по сторонам, увидел рядом винтовку и поднял с земли. Боец по привычке передёрнул затвор и убедился, что магазин совершенно пустой. Он раздражённо отбросил бесполезную «мосинку».

Только тогда парень заметил, что бескозырка и единственное оружие, остро наточенный штык, куда-то бесследно исчезли. Скорее всего, они остались на поверхности почвы, вместе с его трёхлинейкой. Ну, а эта бандура раньше была в руках у покойника.

Вылезать из внушительной ямы и подставляться под пули фашистов совсем не хотелось. Убьют в тот же момент. Парень напряженно прислушался и понял, что ураганный огонь понемногу смолкает.

Прошло короткое время и, наконец, наступило затишье, которое достаточно редко бывает на фронте. Лишь изредка тишину разрывали короткие очереди, пущенные из пулемётов фашистов.


Спустя ещё полчаса стало светать. Поднявшись к верхнему краю своего укрепления, Григорий осторожно глянул наружу и повертел головой. Вся земля на ближайшем пространстве была густо усыпана мёртвыми советскими воинами.

Особенно много убитых лежало между воронкой, где он оказался, и траншеями фрицев. Окопы противников находились от парня не более чем в пятидесяти метрах.

— «Совсем немного не добрался до них! Секунд восемь всего не хватило». — сказал красноармеец себе. О том, что он стал бы делать там без патронов, боец почему-то не думал.

Вдруг, из немецких траншей, один за другим, появились весёлые, широко улыбающиеся молодые фашисты. Они неторопливо построились в плотную цепь и устремились вперёд.

Фрицы иногда останавливались и стреляли в упор, в лежавших на земле краснофлотцев. Видимо, добивали тех бедолаг, кто пока не скончался. Значительно реже, захватчики били пинками и поднимали с земли советских солдат.

Если те сразу вскидывали руки наверх и могли сами идти, то их оставляли в живых. Ударами тяжёлых прикладов пленных тотчас направляли в сторону немецких траншей и забывали о них. Всех строптивых бойцов и тех, кто получил тяжёлые раны, без разговоров уничтожали на месте.


Увидев все это, Григорий скатился на дно глубокой воронки и с испугом подумал: «На мне матросская форма! Говорил же Старик, чтобы я поменял её на солдатскую! Так нет же, откладывал всё на потом! Ну, вот и дождался развязки!»

Тут взгляд Григория упал на убитого красноармейца: «Ростом бедняга с меня, и сложение довольно похожее…

Не додумав мысль до конца, он метнулся к убитому. Вошедшим в привычку движением, парень закрыл распахнутые серые очи, глядящие в небо. Затем, начал судорожно раздевать молодого покойника.

— «Усопшим теперь всё равно, а живым, нужно себя поберечь. Вдруг ещё Родине они пригодятся?» — всплыли в памяти парня жестокие слова Старика.

Стараясь не испачкать в крови снятые вещи, Григорий быстро стянул с мертвеца гимнастёрку, а следом и брюки. После чего, занялся собой. Он сорвал с себя чёрные шмотки и натянул «хб защитного цвета».

На середине откоса воронки Григорий заметил пилотку с красной звездой. Парень поднялся наверх, схватил головной солдатский убор, и надел на себя. Все части обмундирования подошли так хорошо, словно были на него и пошиты. Переобуваться боец, конечно, не стал. Документы он тоже оставил свои.


Облачаясь в армейскую форму, Григорий постоянно крутил головой. Он напряжённо прислушивался к тому страшному шуму, что доносился с поверхности почвы. Грубая, немецкая речь слышалась всё ближе и ближе.

Встав на колени, Григорий натянул на покойника свою тельняшку и брюки. Надеть на него чёрный бушлат времени уже не осталось. Он бросил на плечи солдата матросскую куртку и повернулся лицом к немецким позициям.

В ту же секунду, наверху заскрипел битый щебень, потревоженный большими подошвами. Над краем воронки появилась немецкая каска. В яму заглянул один из фашистов и быстро отпрянул. Он не увидел чего-то опасного, подошёл поближе и направил на бойца карабин.

В ходе смены одежды, Григорий стоял на коленях. Подняться на ноги он не успел и решил не менять приниженной позы.

«Буду выглядеть не настолько опасным, как в другом положении!» — мелькнуло в его голове. Увидев немца, парень не стал делать резких движений. Он поднял руки над головой и закричал на немецком наречии с хорошим берлинским акцентом:

— Не стреляйте, пожалуйста!

Привлеченные голосом парня, в воронку тотчас заглянули ещё два фашиста. Молодой крепкий фриц вскинул свой «Маузер» и уже собирался, нажать на крючок. Старший напарник тихо сказал:

— Не надо! — и приказал пехотинцу: — Иди-ка сюда!

Встав на четвереньки, Григорий торопливо устремился наверх. Вдруг над головой грянул выстрел. Парень в страхе прижался к земле.


— Быстро! Быстро! — подстегнул его голос пожилого захватчика.

Испуганный красноармеец переполз через край обширной воронки и замер, не зная, что ему делать дальше.

— Встать! Руки вверх! — лающие команды посыпались одна за другой. — Двигай туда! — старший фашист ткнул стволом в направлении немецких позиций.

Вскинув руки над головой, Григорий неуверенно поднялся на ноги и мельком глянул в воронку. Парень увидел старый матросский бушлат, наброшенный на тело покойника. Он был прострелен пулей фашиста.

Григорий сделал один шаг, второй и нетвёрдой походкой потопал к траншеям врага. Впереди, с поднятыми к небу ладонями, шли ещё несколько советских солдат. Время от времени, из-за спины доносились выстрелы карабинов и «шмайсеров».

«Вот тебе и прорыв! — с горечью думал Григорий. — Считай, всех положили без всякого смысла». Он осторожно приблизился к немецким позициям и замер на месте. В траншее стояли чрезвычайно довольные фрицы. Они что-то прихлёбывали из плоских металлических фляжек и громко смеялись над пленными.

— Давай, Иван, давай! — на ломаном русском крикнул один из фашистов и кивнул головой на вторую линию своей обороны.

Не опуская поднятых рук, Григорий перескочил первый окоп и двинулся дальше, вглубь эшелонированных укреплений фашистов. Боец медленно продвигался вперёд и перепрыгивал через хорошо оборудованные траншеи врага. С обеих сторон, от советских солдат находились вооружённые фрицы. Они следили за тем, чтобы противники никуда не сбежали.

Через два или три километра, пленных пригнали к ложбине, окружённой небольшими холмами. На гребнях возвышенностей стояли десятки немецких захватчиков.

Внутрь котловины вели небольшие ворота из ржавой колючки. У входа всех обыскали, отобрали ножи, опасные бритвы и другие предметы, которые могли превратиться в оружие, и направили за ограду концлагеря.

На широкой площадке безучастно сидели красноармейцы, разоружённые впоследних боях. Как и следовало ожидать, никого из знакомых среди них не нашлось. Парень приблизился к группе измученных, хмурых бойцов и без сил опустился на каменистую землю.

«Слава Богу! Выжил я в той мясорубке!» — устало подумал Григорий.

Глава 9. Концлагерь в крымской степи


Место, где содержали советских бойцов, оказалось невероятно унылым и голым. Оно представляло собой большую площадку, вытянутую в длину. По всем сторонам данной зоны располагались невысокие взгорки.

Холмы с крутыми, каменистыми склонами надёжной стеной отгородили долину от окружающей крымской степи. В дальнем конце котловины эти возвышенности плотно сходились друг с другом и создавали непроходимый тупик.

Со стороны Чёрного моря в ложбину вёл довольно удобный ровный проход. Широкое устье перекрывала ограда с небольшими воротами. Это были деревянные стойки высотою в три метра, по которым тянулись ряды из колючей заржавленной проволоки. Они шли так часто, что между ними не смог бы пролезть и ребёнок.

Возле ворот концентрационного лагеря был врыт толстый столб. На нём висел «квадратный» громкоговоритель, снятый с какого-то советского здания.

Дальше виднелись две огневые позиции, разнесённые в разные стороны. Фашисты хорошо обустроили временные пулемётные гнёзда. Их обложили камнями, а так же мешками, плотно набитыми щебнем.

Между укреплёнными точками стоял бронетранспортёр «Ханомаг» и перекрывал пыльный просёлок. Стенки угловатой машины украшали маскировочные грязно-серые пятна.

Вооружённые карабинами молодые охранники лениво прохаживались по гребням всех ближайших возвышенностей. У их командиров были удобные, лёгкие «шмайсеры».

О каких-либо удобствах для красноармейцев, фашисты даже не думали. Их лагерь весьма походил на обычный загон для скота. Мало того, в течение целой недели, военнопленных не накормили ни разу.


Что уж тут говорить о еде, когда даже с питьём сразу возникли большие проблемы. Несмотря на летнюю пору и большую жару, воду к ним привозили два раза в сутки — в обед и ближе к позднему вечеру. Причём, её доставляли в удивительно малом количестве. В сутки, заключённым давали лишь две солдатские кружки ёмкостью 400 граммов.

В первый же день, фашисты пригнали небольшой грузовик, с кузовом в виде фургона. Сверху на нём находился громкоговоритель приличных размеров. Офицер в чёрной эсесовской форме взял из странной машины переносной микрофон и объявил на ломаном русском:

— Вода будет всем выдаваться в порядке живой очереди! Во время раздачи, солдаты должны соблюдать чёткий порядок! Никто не должен шуметь или драться! Никто не должен лезть к бочке без очереди! Никто не должен вставать в хвост шеренги повторно! За нарушение любого из названных правил, виновный будет сразу расстрелян!

Пленные красноармейцы внимательно выслушали предупреждение фрицев, но, как это часто бывает в России, в это поверили. Ко времени первого появления бочки, недавние уголовники успели порыскать в разношёрстной толпе и встретить друг друга.

Они коротко переговорили на фене и немедленно выяснили, кто из них всех главнее. Затем, сколотили приличную банду, спаянную воровской дисциплиной. По укоренившейся на зоне привычке, они попытались всё взять под свой жёсткий контроль.


Как только, первая водовозка въехала в лагерь, к ней тотчас устремилось несколько крепких парней, судя по внешнему виду, бывшие зэки. Они расшвыряли уже возникшую очередь и с боем пробились к маленькой бочке с живительной влагой.

Однако, там урки наткнулись на нечто для себя неожиданное. Они, видимо, совершенно забыли, что впереди находились не привычные для них вертухаи советской формации.

Энкавэдэшники относились к таким персонажам, как к довольно преступным, но всё-таки близким для себя элементам. Другое дело, «враги трудового народа», их нужно держать в железной узде.

Благодаря подобным воззрениям, особисты смотрели сквозь пальцы на дикие выходки зеков. Бьют политических, ну и пусть себе бьют. Держат за горло всех остальных, вот и прекрасно. Крепче будет порядок в их лагерях. Да и плохо ли, когда вместо тебя, работает кто-то другой и внимательно смотрит за дисциплиной на зоне?

В этот раз, сплочённую группу из десяти уголовников встретили жёстокие охранники фрицев. Вместо питья «до упора» все гопники получили автоматную очередь в пузо.

Быстрая казнь банды преступников привела в чувство всех остальных. Так возле бочек с водой установился должный немецкий порядок. Он строго поддерживался до самого последнего дня.


Услышав стук тележных колес, пленные тут же сбегались со всей огромной площадки и быстро выстраивались в длинные нетерпеливые очереди. Потом, все по порядку подходили к трём водовозкам.

У каждой бочки сидел какой-нибудь хмурый старик. По всей видимости, то был обычный крестьянин, пригнанный фрицами из ближайшей деревни. Кучер черпал мутную жидкость из грязной замызганной ёмкости и давал подошедшему к нему человеку.

Трясущимися о нетерпенья руками каждый пленный получал свою мизерную пайку. Тем временем, сзади напирала толпа из людей, донельзя измученных жаждой. Поэтому, времени насладиться водой ни у кого не имелось. Требовалось почти сразу вернуть посуду назад.

Ну, а с полученной у бочки водой человек мог уже сделать всё, что угодно. Хочешь, выпей всё залпом. Хочешь, быстро слей в свою кружку, миску или во фляжку и растяни эту порцию на весь жаркий день.

Но это в том случае, что у тебя есть сосуд, куда можно сцедить драгоценную влагу. То есть, если ты ухитрился не растерять своё небольшое имущество во время смертельно опасного боя.

У каждого пожилого возничего было пять солдатских металлических кружек. И после раздачи воды, все они должны были оказаться на месте. В первый день, возле бочек всё же возникла неразбериха, и в суматохе пропало целых три питейных сосуда.

Никто не стал разбираться, кто их стащил. Как только фашисты заметили недостачу, так просто схватили первых попавшихся под руку, отволокли их в сторонку и расстреляли у всех на глазах. Фрицы убили столько людей, сколько пропало у них «ценных» ёмкостей. После такого урока никто уже не пытался присвоить чужой инвентарь.


Оказавшись в невероятно ужасных условиях, пленные красноармейцы стали устраиваться кто, как сумел. Счастливые обладатели кружек, мисок и тем более фляжек мгновенно сбились в небольшие сплочённые группы.

Потерявшие свои вещмешки, а среди них оказался Григорий, стремились прибиться к этим стихийным командам. Они старались объединиться с теми людьми, у кого сохранилась хоть какая-то кухонная утварь.

Во-первых, вместе им было значительно легче отстоять своё небольшое имущество от посягательств преступников. Во-вторых, имея хоть какую посуду, можно было сразу же выпить часть выданной утром воды, а остальное сохранить на потом и проглотить чуть попозже.

Как это ни странно, но и при полном отсутствии пищи пленным сразу понадобилось отхожее место. Оно образовалось как-то само по себе и стихийно возникло в самом дальнем конце широкой долины. Там всё было покрыто засохшим дерьмом.


Пленные прибывали в ложбину ещё несколько дней. Они поведали всем о страшных, невероятных вещах. Из сбивчивых рассказов бойцов, остальные узнали, что было на советском плацдарме после прорыва?

Некоторые красноармейцы тогда уцелели, откатились назад и продолжали сопротивленье врагам. Скоро патроны закончились, но даже тогда, немцы не стали лезть на рожон. Они не хотели рисковать своей жизнью и идти в рукопашную с донельзя озлобившимися советскими гражданами.

Фашисты вплотную приблизились к окопам защитников русской земли и стали выкуривать их при помощи ранцевых и передвижных огнеметов, установленных на специальных тележках. В хорошо укреплённых блиндажах или дотах фашисты динамитными шашками выбивали прочные двери и швыряли в проёмы ручные гранаты.

Так что, до знаменитых баталий «в штыки», которые очень хвалил Александр Васильевич Суворов, дело ни у кого не дошло. Хочешь, не хочешь, а пришлось всем сдаться.


На второй день кошмарного плена, Григорий шёл куда-то по лагерю и случайно наткнулся глазами на бледного красноармейца. Тот вздрогнул, как от удара, и быстро отвернулся от парня.

Только взглянув на забинтованную голову молодого мужчины, боец неожиданно понял, кто стоит перед ним. Оказалось, что это тот политрук, который перед началом прорыва явился в их роту. Он собрал всех людей и рассказывал им о том месте, где нужно сосредоточиться перед атакой.

Тогда комиссар, призывал всех до единого отдать свою жизнь за Великую Родину и товарища Сталина. Вот только сейчас на нём была не добротная офицерская форма с двумя кубарями в петлицах, а сильно поношенная, простая одёжка рядового пехоты. Скорее всего, он переоделся перед атакой.

Не желая никого выдавать, Григорий изобразил на лице равнодушную мину. Он сделал вид, что не узнал пламенного пропагандиста и агитатора коммунистической партии ВКП(б).

Молодой человек пошёл себе дальше и поблагодарил свою непростую судьбу за большую удачу. За то, что ему повезло поменять щеголеватую матросскую форму на обноски солдата, убитого пулей фашиста в последнем бою.


На третий день, сразу после рассвета, один из охранников включил мощный громкоговоритель, который висел на столбе. На головы красноармейцев обрушились удивительно громкие звуки фашистского военного марша. Следом за ним, прозвучало громоподобное объявление на ломаном русском:

— Внимание! Данный сигнал означает, что наступило время подъёма и утреннего построения, — потом мерзкий голос сухо добавил: — Если кто-то не выполнит эту команду, то будет расстрелян.

Забывшиеся предутренним сном, пленные красноармейцы торопливо поднялись с каменистой земли. Все, как можно скорее, построились в линию, что протянулась по центру долины.

Приблизительно через час, в лагерь приехала чёрная советская «эмка». Из неё появился лощёный молодой офицер, одетый в чёрную форму «СС». Он неспешно прохаживался перед длинной шеренгой красноармейцев, постукивал стеком о блестящий сапог и говорил по-русски, с немецким акцентом:

— Германское командование создало Русскую освободительную армию. В неё входят советские солдаты и офицеры, которые не хотят воевать против Великой Германии.

Возглавляет РОА широко всем известный генерал-лейтенант РККА Андрей Андреевич Власов. Он был командующим 2-й Ударной армией Волховского фронта. Весной 1942-го, Власов со своими солдатами и офицерами перешёл на сторону несокрушимого вермахта. Если кто-то из вас хочет служить в Русской Освободительной Армии, сделайте три шага вперёд.


На широком плацу повисло гробовое молчание. Потом из шеренги несмело шагнул один человек. За ним, так же робко, вышел другой. На этом всё и закончилось.

Всем показалось, что эсесовец совсем не расстроился от небольшого числа советских бойцов, желавших вступить в ряды РОА. Он просто вяло махнул правой рукой.

К добровольцам тотчас подбежали фашисты, похлопали их по плечам и увели с территории лагеря. Уже за оградой, их посадили в кузов армейского грузовика и увезли неизвестно куда.

С невозмутимым лицом эсэсовец ждал, пока машина уедет. Затем будничным тоном продолжил:

— Тех, кто не хочет служить великой Германии, ждёт одно наказание — расстрел. Сегодня будет убит… — при этих словах он достал из кармана мундира изящные золотые часы на длинной цепочке. Немец откинул толстую крышку хронометра и посмотрел на острые стрелки. Он на секунду задумался и, приняв решение, тут же продолжил: — Например, каждый двадцать девятый!

Офицер чуть помолчал и добавил: — День ото дня это число будет меняться, постоянно варьируясь в пределах от двадцати до тридцати. А сегодня, мы начнём с цифры… — он сделал паузу и равнодушно закончил: — Например, с цифры восемь. — После чего, развернулся и спокойно ушёл.


Стоявшие рядом, фашисты отдали честь командиру и занялись выполненьем приказа начальства. Один из них, подошёл к правофланговому красноармейцу, ткнул ему пальцем в грудь и начал расчёт с того числа, которое только что назвал офицер.

Фельдфебель добрался до двадцати девяти и кивнул двум охранникам. Те ловко выдернули человека из строя, отвели его в сторону и грубо толкнули к откосу крутого холма.

Тем временем, фриц деловито продолжил работу. Причём опять с цифры восемь. Так он и действовал до тех самых пор, пока не оказался у замыкающего шеренгу солдата.

Завершив процедуру отбора, фашисты продолжили непростую работу. Всех тех, на кого выпал жребий, быстро построили в одну небольшую шеренгу. После чего, наступила скорая и неотвратимая казнь. Немецкий унтер крикнул: «Огонь!» Автоматчики дали длинную очередь, и убитые люди повалились на землю.

Однако, этим дело не кончилось. Всем приказали на ломанном русском: — Не расходиться и выполнять все команды охранников лагеря, иначе последует быстрый расстрел.

Трупы несчастных бойцов не убрали, а просто оставили на пыльной площадке. Так они там и лежали, до тех самых пор, пока не пригнали пустые телеги из ближайшей деревни. На это ушло, ни много ни мало, почти два часа.

Всё это долгое время, шеренга оборванных красноармейцев должна была неподвижно находиться на месте и, не опуская глаза, смотреть на мёртвых соратников. Арестантов, что не хотели этого делать, ожидала та же печальная участь, что и погибших.

После прибытия порожнего транспорта, фашисты взяли из строя несколько пленных, тех, что покрепче. Они брали убитых за руки за ноги и поочерёдно укладывали в деревянные дроги.

Пожилые крестьяне, что сидели в повозках, скорбно кивали и ожидали окончания погрузки покойников. Затем они взмахнули вожжами, тронули своих лошадей и уехали неизвестно куда. Лишь после этого, охранники дали команду: «Всем разойтись!»


Утром нового дня, всё повторилось, за исключением пары деталей. Едва загремел бравурный марш армии Гитлера, как всё немедля проснулись и рванулись вперёд.

При построении, возникла ожесточённая схватка за первые места на плацу. Почти все преступники и многие из простых заключённых вдруг захотели, оказаться в начале длинной шеренги. Причём желательно, в первой пятёрке.

Охранники не стали смотреть, кто победит в этом сражении. К свалке тотчас подбежало несколько немцев с оружием. Один из них крикнул: «Прекратить драку немедленно!»

Разгоряченные люди его не услышали. Тогда раздались короткие автоматные очереди. Пули изрешетили дерущихся пленных, и всё мгновенно закончилось. Тех, кто остался в живых, фашисты отправили в хвост протяжённого ряда.

После этой расправы, каких-либо свар уже никогда не случалось. Все заключённые окончательно поняли ужасную вещь. Угадать, какой номер, будет сегодня расстрелян, и с какой цифры начнётся отсчёт, увы, невозможно.

Все решили уповать на везение и безропотно вставали туда, укажут фашисты. А немцы передвигали людей туда и сюда, как им только захочется. Как понял Григорий из их разговоров охранников, они заключали пари на номера, которые выпадут в жеребьёвке сегодня. Так продолжалось изо дня в день.


Всегда находились слабые духом бойцы, которые всё же решались, покинуть строй сослуживцев. Каждый раз, из многих сотен голодных, измученных пленных, три или четыре предателя выходило вперёд.

Причём не всегда это были бывшие зеки или преступники. Как это ни странно, но и среди уголовников имелись очень разные люди. Встречались среди них и такие, которые не хотели, идти на службу к фашистам.

Прямо с утра, скорая и ужасная смерть собирала в маленьком лагере обильную жатву. В этом случае, каждый несчастный вёл себя на особицу. Самые сильные люди, молча, шагали вперёд и с сосредоточенным видом двигались к лобному месту.

Другие, что пожиже в коленках, без всяких слов падали в обморок. Немцы не ждали, пока красноармеец очнётся. Они подбегали к обречённому на казнь человеку, хватали за руки и, словно грязный мешок, тащили к месту расстрела.

Самые слабые, впадали в истерику. Они ни за что, не хотели покинуть своё место в шеренге, которое им почему-то, казалось надёжной защитой. Они крепко цеплялись за ближайших соседей, упирались в землю ногами и кричали на все голоса.

С подобными трусами фашисты вели себя, словно дикие звери. Их безжалостно били ногами или прикладами и, в конце концов, силком отволакивали к каменистому склону холма.


Скоро, ужасающий жребий выпал на политрука, замаскированного по простого солдата. Охранники выхватили его из длинного строя и грубо швырнули к прочим несчастным. И тут случилось нечто такое, чего ещё ни было в лагере.

Молодой комиссар упал на колени и принялся целовать запылённые сапоги ближайших фашистов. Стоя на четвереньках, он бросался от одного фрица к другому, хватал их за ноги и с громким рыданием молил о пощаде.

Неожиданно для всех окружающих, на лицах охранников возникли гримасы необычного вида. До этого случая, чужеродные физиономии немцев могли отражать всё, что угодно.

В основном, проявлялось равнодушие и безразличие. Чаще всего, мелькала жестокость, а иногда и животная радость от ощущения, что они безнаказанно могут унизить, избить или даже убить безоружных врагов.

В тот день, Григорий увидел выраженье брезгливости, а вернее сказать, даже гадливости, смешанной с большим отвращением. Внезапно, фашисты ожесточились больше обычного.

Они безжалостно били труса ногами, наносили удары прикладами и с шумным рёвом и гоготом погнали его к тесной группе обречённых на смерть. Никакие, даже очень униженные, мольбы или просьбы не помогли человеку. Фрицы поступили с ним точно так же, как и со всеми другими бойцами в предыдущие дни. Они безжалостно расстреляли всех выбранных жребием.

Перед каждой такой экзекуцией, эсэсовец смотрел на свои дорогие часы, а затем называл две разные цифры. Одна, означала номер тех красноармейцев в строю, которые будут сегодня расстреляны и колебалась от двадцати до тридцати. Вторая, говорила о том, с какого числа поведётся отсчёт и находилась в пределах от одного до десяти.

Григорий задумался: зачем офицер смотрит на свой дорогущий хронометр? Парень решил, что немец хочет узнать, на какое деление укажет ему минутная и секундная стрелка. После чего, он производит в уме какие-то несложные действия и называет итог своих вычислений.

Для чего эсесовец так поступал, понять парень не мог. Скорее всего, так он снимал с себя ответственность за убийство людей и перекладывал её на злодейку-судьбу. Мол, всё здесь решает случайность, а он совсем не причём.


После прорыва прошло больше недели. Григорий почувствовал, что начинает быстро слабеть. Десять тяжёлых и безрадостных дней, проведённых без какой-либо пищи и достаточного объёма воды, не прошли даром для парня. Впрочем, как и для всех остальных заключённых.

Каждое утро, вдруг выяснялось, что несколько человек не могут самостоятельно подняться на ноги. Чаще всего, это были те люди, которые получили ранения в последних боях, и у них начиналась гангрена.

Заметив беднягу, что совсем обессилел, немецкие автоматчики подбегали к несчастному и расстреливали на месте в упор. Потом велели живым взять мертвеца и оттащить к той площадке, где совершалась регулярная казнь.

К вящему ужасу пленных, с каждым днём таких доходяг становилось всё больше и больше. Теперь каждый боец с содроганием ждал, что скоро наступит черёд и его быстрой смерти. Григорий тоже пришёл к такому печальному выводу.

«Фашисты решили нас всех заморить жаждой и голодом, чтобы не тратить патроны впустую, — обречённо раздумывал парень. — Об этом говорит и то обстоятельство, что вербовка в армию Власова не проводилась уже два раза подряд».

Григорий не знал, радоваться отмене призыва в РОА или же ему огорчаться. С одной стороны, парень не мог переступить через себя и выйти из строя, как другие предатели. Если глянуть с противоположной позиции, то это единственный шанс, чтобы спастись из этой безжалостной зоны. И кто его знает, как бы он поступил дня через два и не пожалел бы потом о любом из этих решений?

Когда сознанье мутится от жажды и голода, а впереди тебя ожидает гибель от пули немецких охранников, всякое может случиться. А так, он уже точно не станет служить у фашистов. Вот тут и произошло то событие, которого никто уже больше не ждал.


Ранним утром, в долину явилось сразу несколько бравых молодых офицеров и взвод пехотинцев противника. Они приехали на двух чёрных «эмках» и нескольких немецких грузовиках. Солдаты вытащили из автомобилей весьма необычные вещи. Григорий напряг ослабевшее зрение, немного прищурился и рассмотрел три конторских стола и несколько стульев разного вида.

Охранники принесли всё на территорию лагеря и быстро расставили на небольшом возвышении. Над обшарпанной мебелью натянули широкие тенты из ткани защитного цвета. На стульях с комфортом разместились эсэсовцы. Рядом с ними на табуретках примостились обычные армейские писари.

К обессиленным пленным подбежали фашисты. Они поднимали пинками истощённых бойцов и направляли их к странным гостям. Там заключённых сортировали и ставили в три большие шеренги.

Григорий занял то место, что ему указал хмурый охранник, и огляделся вокруг. В строю, в который его поместили, в основном, оказались молодые, здоровые люди без заметных повреждений на теле. В соседнем ряду находились крепкие, матёрые красноармейцы и те, что имели небольшие ранения. Дальше виднелись лишь доходяги и пожилые бойцы.


Охранники тщательно обыскали каждого пленного и отобрали у всех документы, а заодно, вещмешки, которые кое у кого сохранились. Только затем, узнику позволяли двигаться дальше. «Красноармейские книжки» передавали сидевшим у столов офицерам.

Эсесовцы быстро пролистывали бумаги и беглым взглядом осматривали тех заключённых, что застывали перед ними на вытяжку. Иногда, спрашивали о чём-то на русском, а после этого, называли номер команды. Находившиеся поблизости писари заносили все данные в толстые амбарные книги.

На ленивый вопрос офицера: «В каких частях воевал?» Григорий ответил на прекрасном немецком:

— Служил в хозяйственном взводе, герр офицер!

С небольшим интересом фриц посмотрел на славянскую физиономию молодого бойца, что стоял перед ним, и спросил:

— Откуда знаешь язык?

— Дружил с детьми немцев Поволжья, — отрапортовал пехотинец и вспомнил недавнюю встречу с подводником. Вопросы фашистов не отличались один от другого.

Оно и понятно, о чём ещё можно говорить с «утерменшем», то бишь, недочеловеком. Конечно же, о языке, на котором тот быстро лопочет, что-то невнятное. Ведь он ничего не может понять в высоком искусстве, в литературе и в классической музыке.

— Хорошо! — бросил эсесовец и безразлично добавил: — Команда «А». Следующий!


Не зная, что нужно делать в такой ситуации, Григорий замер на месте.

«Не благодарить же фашиста за то большое внимание, что он оказал ничтожному пленному», — мелькнуло в голове пехотинца. Он просто кивнул, мол, всё понял и отлично запомнил, и двинулся к красноармейцам, которые прошли регистрацию.

Автоматчики не позволили всем снова смешаться в общую кучу. Парня направили в группу молодых, совершенно здоровых людей. Они сидели на каменистой земле и ожидали, пока все заключённые не пройдут строгий отбор и их не разделят по разным командам.

Ждать им пришлось достаточно долго. Ближе к полудню всех пленных бойцов построили в небольшие отряды, которые обозначались латинскими буквами. Один из эсесовцев объявил им русском:

— Вы должны все гордиться оказанным вам высоким доверием. Вас отправляют в Германию! Уверен, что вы будете благодарны Великому рейху за сохраненную жизнь! Вы будете делать там всё, что от вас только потребуют! — Напоследок фриц строго добавил: — За попытку к бегству — расстрел прямо на месте!

Он развернулся и направился к легковой советской машине, стоящей за воротами лагеря. К нему подошли остальные эсэсовцы. Офицеры уселись в трофейный автомобиль и уехали.


Ещё через час, команду «А» вывели из полевого концлагеря и вместе с другими отрядами погнали куда-то на север. Унылая колонна бойцов далеко растянулась вдоль старинного тракта. Несколько сотен измученных пленных сопровождали восемь мотоциклов с колясками.

Очень подвижные, небольшие машины медленно ехали вдоль степного просёлка. Они спокойно катили рядом с узкой дорогой. Вокруг простиралась, ровная, как обеденный стол, поверхность земли. П подобной прогулке она не доставляла водителям каких-либо трудностей.

Три лёгких транспорта держались по правую руку, а ещё три — находились с другой стороны от этапа. Один экипаж указывал путь, другой замыкал скорбное шествие.

На его долю выпало самое простое занятие — добивать тех измученных пленных, которые падали с ног от усталости и уже не могли двигаться дальше. Время от времени, короткие автоматные очереди разрывали сонную тишь окружающей местности.

Составленная из молодых, сильных и здоровых бойцов команда «А» шла впереди основного конвоя. Невысокий Григорий шагал в середине отряда и думал: «Нас охраняет два отделения мотопехоты. На каждом из мотоциклов по три крепких немца. Итого двадцать четыре фашиста и все с автоматами. Плюс ко всему, восемь ручных пулеметов, закреплённых на люльках. Всё это против нескольких сотен безоружных людей, измождённых жаждой и голодом.

Выходит, что каждому немцу нужно убить два-три десятка красноармейцев. Если считать по-хорошему, то на это, каждому фрицу хватит одной длинной очереди из автомата.

Машины едут метрах в десяти от колонны. Даже если мы все кинемся разом, то пока дохромаем до фрицев, они перестреляют нас всех до единого. Откроют огонь из восьми пулемётов и «шмайсеров», и проблема с нашей колонной будет целиком решена. Если кому-то, вдруг повезёт, он уцелеет и скроется в голой степи, то куда после бежать? Весь Крым давно уже занят фашистами!»

На этом, Григорий закончил анализ путей, ведущих к свободе. Оставалось лишь ждать, развития дальнейших событий. Возможно, ему где-нибудь, представится удобный момент, и он сумеет сбежать.


Начиная с полудня и до позднего вечера, не было сделано ни одного небольшого привала. Измотанные жаждой и голодом, военнопленные шли по безводной степи, выжженной летним безжалостным солнцем.

Они шагали без крошки еды и капли питья. Автоматически двигая ноги, несчастные люди упорно тащились неизвестно куда. Григорий впал в состояние, похожее на забытье, и продвигался вперёд, как большая игрушка с заведённой пружиной.

К наступлению ночи, большая колонна, наконец, добралась до какой-то маленькой станции железной дороги. Судя по внешнему виду, она находилась на очень глухой, давно заброшенной ветке.

Всех, кто сумел добрести до данного пункта, тщательно разделили по отдельным командам и построили в ряд. Они оказались перед пустым товарным составом, что был предназначен, для перевозки различного груза.

При небольшой переделке, такой подвижный состав превращался в «теплушки». В них перевозились бойцы Красной Армии к фронту. В их числе, находились и кавалерийские части вместе с животными. В обратную сторону, везли гражданских людей, который эвакуировали из тех многих районов, к которым подходили фашисты.


Фрицы всё-таки смилостивились и разрешили работникам станции принести заключённым немного воды. На каждый двухосный вагон пришлось по несколько ведёр тёплой, и мутной живительной влаги. Путейцы наливали её в пустые жестянки из-под немецких консервов и передавали пленным бойцам.

Фашисты следили за тем, чтобы всем заключённым досталось лишь по одной кружке воды. Смертельно утомлённые узники были рады и этой маленькой порции. Наконец-то, они смочили пересохшее горло и слегка приглушили свою многодневную, безумную жажду.

После столь скудного «ужина» охранники спешно загнали людей в небольшие вагоны и набили так плотно, что даже сесть было негде. Несчастные красноармейцы стояли, прижавшись друг к другу, словно карандаши в тесной душной коробке.

Ближе к полночи, поезд тихо тронулся с места и устремился на запад. Он ехал в фашистскую Германию Гитлера. Стальные колёса мерно стучали на стыках изношенных рельсов.

Глава 10. Тренировочный центр


Григория сильно толкнули в плечо и плотно притиснули к внутренней стенке вагона. В этот раз, парню опять повезло. Он очутился у низенького небольшого окошка размером четыреста на семьсот миллиметров.

Тесный проём оказался надёжно закрыт железной решёткой. Её толстые прутья были опутаны колючей проволокой с большими шипами, торчащими в разные стороны. Многочисленные ржавые петли лежали так плотно, что сквозь них, едва удавалось высунуть руку.

Меж тем, парень понял, что переменчивая тётка Фортуна опять одарила его кривою улыбкой. Во-первых, всё время в окно задувал ветерок. Если, конечно, не учитывать густую придорожную пыль и паровозную гарь. Благодаря сквознячку, Григорию не приходилось дышать густым застоявшимся воздухом.

Вернее сказать, густым плотным смрадом, висящим в середине вагона. Десятки красноармейцев оказались плотно набиты в коробку из дерева и прижаты друг к другу. Отвратительный запах давно не мытых бойцов делал атмосферу внутри почти непригодной для жизни.

Во-вторых, в любое время ночи и дня он мог видеть то, что происходит снаружи. Это было куда интересней, чем упираться глазами в чью-то сутулую спину или же пялиться в физиономию незнакомого тебе человека. Тем более, что лица окружающих пленных уже заросли клочковатой неопрятной щетиной.


Однако и здесь обнаружилось одно обстоятельство весьма негативного свойства. Ведь в нашей жизни постоянно всё так и случается — одно уравновешивает что-то другое. В довесок к чему-то хорошему, всегда прилагается нечто совершенно ужасное. Вот и тогда Григорию выпала совершенно особая, куда как неприятная, роль.

Фашисты-охранники, что были в Крыму, постарались на славу. Они загрузили в обычный товарный состав так много пленных, сколько, под угрозой оружия, в него удалось запихнуть.

Пребывая на стройке, на Среднем Урале, Григорий иногда разгружал двухосные небольшие вагоны. Он прекрасно запомнил их габариты и сколько туда помещается разного груза. Площадь их пола равнялась всего восемнадцати метрам квадратным. А, судя по ощущениям парня, на этом скромном пространстве находилось не менее ста человек.

В тесной теплушке кто-то всё время, хотел, «сбегать до ветру». Хорошо, что пленным оставили те пустые консервные банки, из которых их напоили на первой станции железной дороги. Часть из них, узники договорились, приспособить под «утки». Почему-то, таким простым словом называют отхожее судно в советских госпиталях и больницах.

В связи с тем, что Григорий стоял у окна, ему постоянно приходилось работать и принимать жестяные горшки. Их до краёв наполняли те нечистоты, что были исторгнутыми пленными.

Парень протискивал их сквозь колючую проволоку и стальную решётку и выплескивал содержимое из небольшого вагона. Зато, приподнявшись на цыпочках, он мог рассмотреть всё, что происходило снаружи.


Оказавшись в битком набитом вагоне, Григорий сразу же вспомнил про пресловутый «трамвай». Чекисты так называли вид пытки, о которой частенько упоминали политзаключённые. На Среднем Урале он слышал эти рассказы, но не мог и подумать о том, что сам тоже окажется в таком положении.

Выяснилось, что в иных ситуациях, «энкавэдэшники» мало чем уступали проклятым фашистам. Только они делали это в стационарных тюремных условиях, а не в ехавших по рельсам «теплушках». Говорят, что в застенках кое-кто умирал от невыносимых мучений и продолжал, вместе с живыми, стоять по несколько дней.

Неожиданно в голову парня пришла нелепая мысль: «Интересно, кто же придумал этот проклятый «трамвай»? Наши или всё-таки фрицы? Скорее всего, что фашисты.

Чтобы изобрести столь ужасную пытку, в «культурной» Европе было значительно больше подходящих условий. Как-никак, данный опыт они упорно копили со времён Римской империи и святой инквизиции.

Наши «заплечных дел мастера» тоже были не промах, но всё же, они не сжигали ведьм с колдунами в индустриальных масштабах. Ну, а потом, много лет наша страна дружила с Великой Германией. Видно тогда, кое-что переняли у них».


Долгое время, поезд шёл по территории советской державы, оккупированной армией Гитлера. Увиденная в окошко, картина поразила Григория. Он почему-то считал, что фрицы бомбили лишь Севастополь с предместьями.

Мол, моряки и солдаты его так хорошо защищали, что фашисты невероятно озлобились. Они призвали на помощь всю артиллерию и всю авиацию и сокрушили всё, что смогли.

Однако парень сильно ошибался. Все здания вдоль железной дороги были разрушены до самых фундаментов. Вокзалы, станции и даже разъезды, всё превратилось в кучи камней и щебёнки. Большие поля и обширные пастбища выглядели совершенно заброшенными.

Происходящая невероятная бойня оказалась воистину мирового, можно сказать, планетарного уровня. Вот и здесь она прокатилась жутким огненным валом и безжалостно всё разорила вокруг.

В течение нескольких месяцев, фашистская армия уничтожила всё, до чего она только, смогла дотянуться. То есть, всё то, что советские люди строили долгие годы и десятилетия.


Меж тем, состоявший из товарных вагонов, поезд с пленными, продвигался на запад удивительно медленно. Он постоянно тормозил в чистом поле, подолгу стоял на безымянных разъездах и пропускал встречные эшелоны с войсками фашистов и техникой.

В конце концов, он преодолел большое пространство и покинул советские земли. Скорбный состав пересёк, никем не охраняемую, границу великой державы и въехал в другое — чужое всем государство.

Тут неожиданно выяснилась интересная вещь. Красноармеец, что стоял рядом с Григорием, всё детство прожил на Западной Украине, которую присоединили к СССР не очень давно.

Как оказалось, он хорошо знал польский язык. Боец увидел в оконце знакомые надписи и сообщил эту весть остальным заключённым. Лишь благодаря этим словам, пленные люди узнали, что поезд прибыл в другую страну.

К удивленью Григория, она оказалась совершенно нетронутой варварскими бомбардировками фрицев. Всюду виднелись чистенькие, прекрасно ухоженные городки и посёлки.

Ничто не говорило о том, что где-то поблизости идут регулярные военные действия. Лишь большое число немецких солдат постоянно попадалось ему на глаза. Только это и говорило о близкой кровопролитной войне.

Всматриваясь в идиллические пейзажи, что шли за окном, парень с горечью думал: «Видно, поляки не очень-то сопротивлялись фашистам. Не то что мы, советские люди. Хотя… Мы, вообще, собирались, воевать малой кровью и на чужой территории».


За неделю, прошедшую после погрузки в вагон, фашисты лишь трижды покормили всех пленных жидкой свекольной баландой. Изголодавшиеся красноармейцы мгновенно проглотили бурду, которую раньше крестьяне кормили только скотину.

Раз в сутки, каждой «теплушке» давали пять ведёр некипячёной воды. К счастью бойцов, погода стояла не жаркая, не как в далёком Крыму. Поэтому жажда терзала людей не так сильно, как раньше.

Уже ближе к вечеру, поезд остановился на крохотной станции, расположенной недалеко от границы. Григорий глянул в окно и увидел, что состав оказался у густого соснового леса. Дверь «теплушки» с шумом и грохотом откатилась в правую сторону. Фашисты приказали всем пленным: «Немедленно выходить из вагона».

Измождённый голодом, жаждой и большой теснотой, парень лишь безразлично кивнул. Григорий равнодушно отметил, что они больше не пересекали польский рубеж, а их уже выгружают. Хотя он прекрасно запомнил слова молодого эсэсовца. Тот офицер заявил, что пленных отправят в Германию.

— «Возможно, нас сейчас отведут во временный лагерь. Ну, а потом, пересадят на поезд с колеёй европейских размеров, и мы двинемся дальше. Надеюсь, там будет не хуже, чем в этой теплушке», — подумал молодой человек и хотел повернуться к открытому выходу.

Онемевшие от долгого стояния, ноги отказались служить сильно истощённым бойцам. При попытке шагнуть, колени у всех подгибались, и заключённые кулями падали на пол.

Чтобы не оказаться погребёнными под телами людей, что двигались следом, пленные на руках отползали от грузового состава. Григорий увидел сумятицу, случившуюся возле дверей, и прислушался к своёму организму. Он ощутил, что находится в таком же плохом состоянии, как и все остальные сокамерники. Парень отчётливо понял, что ему очень сложно шевелить затёкшими мышцами.


К тому времени, половина красноармейцев шумно вывалилась на бетонный перрон, и в «теплушке» стало немного свободнее. Парень схватился руками за узкий подоконник окна и стал разминаться. Превозмогая боль в отёкших суставах, он осторожно присел несколько раз.

Выпрямлять, согнутые при этом колени, было довольно мучительно. Поэтому парень скорее подтягивался на крепких руках, чем поднимался на ноги. Минуту спустя, кровообращение немного ускорилось. Мышцы стали гораздо подвижнее.

Еле переставляя одеревеневшие за неделю конечности, Григорий ходульной походкой выбрался из тесной «теплушки» и настороженно повертел головой. Как оказалось, до этой маленькой, давно заброшенной станции, доехал только один советский вагон. Все остальные уже отцепили где-то в дороге.

Ещё парень заметил, что рельсы на шпалах уложены не в два, как в Советском Союзе, а в четыре ряда. Внутри колеи российских размеров, шириной в 1520 миллиметров, находилась другая, та, что применялась в Европе. Как помнил боец, она была на 85 миллиметров поуже. Благодаря этой хитрости по данной ветке могли ходить поезда разных стран.

Вокруг небольшого перрона стояли упитанного вида фашисты, вооружённые карабинами «Маузер». Они с громким хохотом наблюдали за выгрузкой пленных. Все красноармейцы были оборванными, донельзя худыми и грязными, и чрезвычайно смешно копошились на пыльном бетоне.

Наконец, все заключённые с огромным трудом поднялись с площадки. Не разбираясь по росту, они торопливо построились в одну большую шеренгу. Многие пленные были в таком плохом состоянии, что еле стояли на непослушных ногах.


Из очень маленького, словно игрушка, вокзала появился холёный молодой офицер, одетый в чёрную форму «СС». Он встал перед строем и на хорошем русском наречии громко сказал:

— Провести перекличку!

С правого фланга начался привычный расчёт, только в тот раз, он не прерывался уже до конца. Всего набралось сто семь человек. Выслушав красноармейца, замыкавшего строй, офицер заглянул в лист бумаги, что держал в правой руке. Он удовлетворённо кивнул и сказал:

— Сейчас вас отведут в лагерь для пересыльных людей. Там всех накормят и дадут отдохнуть. Затем распределят на работы. Должен предупредить, что те, кто попытается оттуда сбежать, будет расстрелян на месте! Колонна — налево!

Возникла очередная заминка. Отупевшие от голода и долгих мучений бойцы не смогли сориентироваться, где право, где лево и затоптались на месте. Потом они повернулись в том направлении, которое им указал крепкий фельдфебель, стоявший рядом с фашистом.

Некоторые красноармейцы не смогли сохранить равновесие. Они не удержались на онемевших ногах и мешками свалились на узкий перрон. Усилиями соседей по строю, упавших соратников всё же подняли с земли.

Последовал новый приказ офицера:

— В колонну по четыре — становись!

Измученные советские пленные, кое-как разобрались по шеренгам и построились в походный порядок.

— Шагом марш! — приказал холёный эсэсовец. Уверенной спортивной походкой офицер устремился к низенькой лесенке и быстро сбежал с железнодорожной платформы. Он сел в легковую машину чёрного цвета и куда-то уехал.

Услышав команду, красноармейцы не в ногу шагнули вперёд и нестройными линиями направились к краю перрона. Они дошли до конца короткой платформы и с огромным трудом, спустились на польскую землю. Еле переставляя опухшие ноги, они поплелись по узкой дороге.

Через сто с чем-то метров просёлок привёл их в густой, по-европейски ухоженный лес. Вокруг стояли высокие старые сосны толщиною в обхват. Не иначе, как там был заповедник, в который когда-то вела российская железнодорожная ветка.


Истощённые пленные шагали все вразнобой и далеко растянулись на марше. Как это ни странно, фашисты не обратили на это никакого внимания. Они шли по двум сторонам от колонны и вели себя так, словно все находились в уютной берлинской казарме.

Едва офицер скрылся из вида, как фрицы небрежно закинули карабины за спину и принялись очень шумно общаться между собой. Григорий хорошо понимал дурашливый трёп упитанных немцев.

Охранники беззаботно подшучивали над невезучим приятелем и громко смеялись над ним. Как понял парень, вчера, рядовой этой команды сел перекинуться в карты с друзьями. Он проигрался дотла, потом, с горя напился, а теперь сильно страдал от большого похмелья.

Боец внимательно слушал пустую болтовню вертухаев. Он с удивлением думал о том, что немцы совсем не смущаются от ужасного вида измученных и сильно оборванных пленных.

Кроме того, они абсолютно не опасаются красноармейцев: «Впрочем, чего им теперь-то бояться? В данный момент, всех ветром качает. Ткни каждого пальцем, он упадёт. Так что, напасть на конвой мы просто не сможем», — огорчённо подытожил Григорий.

Неожиданно в голову парня пришла совсем новая мысль: «Правильно говорили политруки на занятиях, славяне для них всего лишь недочеловеки. Грязные, дикие и тупые животные. Им уготована роль — быть рабами у чистокровных арийцев».


Скоро, фашисты устали трепаться о скабрёзных деталях вчерашней попойки. Они прекратили болтать, и единственное развлеченье для парня закончилось. Потянулись однообразные вёрсты совершенно пустого лесного просёлка.

Путешествие по густому сосновому бору, нетронутому топором дровосека, подействовало на него усыпляющее. Парень даже слегка задремал на ходу. Так он и топал вперёд, механически двигая ноги, которые всё ещё, плохо ему подчинялись.

Часа через два, пленные, наконец-то, пришли к намеченной фрицами точке. Узкий просёлок неожиданно резко вильнул. Лес вдруг расступился, и бойцы оказались у обширной продолговатой поляны.

Утомлённый длительным маршем, Григорий с ощутимым трудом очнулся от тяжёлой дремоты. Выглядывая из середины длинного строя, он вытянул шею и кое-как рассмотрел то, что находится у них впереди.

На уютной прогалинеразмещался совсем небольшой, можно сказать, крохотный лагерь. Вдоль одной стороны ограждения стоял длинный барак, сложенный из дикого камня. Судя по внешнему виду, когда-то давно там находилась конюшня усадьбы.

Напротив неё размещался добротный одноэтажный коттедж. Наверняка он принадлежал коменданту скромного учреждения. Такие красивые здания Григорий видел лишь на иностранных открытках и в импортных фильмах, которые, иногда, смотрел до войны.

Рядом виднелось кирпичное здание, сильно смахивающее на казарму. К нему примыкали однотипные сооружения, походившие на пристройки для хозяйственных нужд.

Между бараком для заключённых и помещениями немецкой охраны расположился грунтовый, хорошо утоптанный плац. От жилой зоны фрицев он был отделён высоким забором из ржавой проволоки со стальными шипами.

«Вот и весь тебе лагерь, — уныло подумал Григорий. — Ни тебе производственных мастерских, ни какой-нибудь лесопилки. Скорее всего, раньше здесь размещалась чья-нибудь дача или обычный кордон лесника. Кругом растёт густой старый лес. Скорее всего, нас заставят валить большие деревья и вывозить тяжёлые брёвна к железной дороге».


Просёлок, что привёл пленных к лагерю, там и кончался. По бокам и с другой стороны странной зоны густою стеной стояли высокие корабельные сосны. Прямоугольную территорию окружал довольно высокий, не менее трёх с лишним метров, забор, из всем привычной, ржавой «колючки».

По углам скромной площадки находились деревянные вышки, покрытые дощатым навесом. На каждой из них размещался ручной пулемёт и два солдата, вооружённых винтовками «Маузер».

Оказавшись у зоны, вртухаи тотчас подтянулись и стряхнули с себя всё благодушие. Фрицы взяли оружие наперевес и стали действовать на удивление чётко. Они выстроились с обеих сторон от колонны и без суеты направили пленных вперёд.

Шаркая ногами в разбитых сапогах и ботинках, заключённые устало приблизились к высокой ограде. В ней находились ворота, изготовленные в той же манере, что и забор. Они оказались гостеприимно распахнуты.

Стоящие у входа фашисты спокойно дождались, пока красноармейцы прошли внутрь зоны. Затем навалились на широкие тяжёлые створки, сколоченные из внушительных брусьев. Те заскрипели, неспешно сошлись и с шумом захлопнулись за спиной советских бойцов. Они очутились на половине для зеков.

У Григория даже сердце вдруг защемило. С неожиданно сильной тоской парень внезапно подумал: «Выберусь ли я отсюда живым?»

Из уютного небольшого коттеджа вышел тот же эсесовец, который на маленькой станции встречал пересыльный этап. Не спускаясь с крыльца, он громко крикнул:

— Построиться в одну шеренгу!

Пленные с трудом разобрались между собой и встали, как приказал молодой офицер. Последовала друга команда:

— По порядку номеров — рассчитайсь!

Провели ещё одну перекличку. Как это ни странно, но в лагерь пришли все сто семь человек. Никто не упал по дороге и фашисты никого не убили. Офицер довольно кивнул, развернулся и вальяжной походкой вернулся в свой замечательный дом.

Подбежали охранники и загнали всех узников в длинный барак. Давно обжитое людьми помещение оказалось абсолютно пустым. На грубых двухъярусных нарах почему-то не оказалось ни одного человека. Хотя потёртые доски и засаленные тюфяки из соломы говорили о том, что не очень давно, тут находилось множество других заключённых.

«Наверное, фашист не соврал и это пересылочный лагерь. Иначе здесь жили бы люди!» — с облегчением подумал Григорий. Парень упал на ближайшие нары и мгновенно уснул.


В семь утра, во дворе странного лагеря надрывно завыла сирена воздушной тревоги. В спящий барак плотной гурьбой ворвались фашисты, и резкая немецкая речь разнеслась по всему помещению. Сонные заключённые мгновенно слетели с удивительно жёстких неудобных постелей. Они выскочили в широкий проход и, спотыкаясь, встали между рядами шконок из дерева, высотою в два этажа.

В ход пошли приклады винтовок. Подгоняя пленных ударами, фашисты направили узников к выходу. Они выгнали их на маленький плац, поставили в одну длинную линию и провели перекличку. Как все и думали, за прошедшую ночь никто из бойцов не сбежал и от истощения не умер.

Начальник охраны, высокий фельдфебель, благосклонно кивнул и продолжил свою непростую работу. Он открыл общий список сидельцев и прокричал на ломаном русском:

— Сейчас я стану зачитывать ваши фамилии. Тот, кого я назвал, должен выйти из строя и сделать два шага вперёд. Я сообщу пленному его порядковый номер по списку. Заключённый обязан запомнить данную цифру, громко её повторить и бежать на правый фланг вашей шеренги. Ему нужно встать рядом с предыдущим солдатом. В дальнейшем вы всегда будете строиться в этом порядке!

Шеф вертухаев стал громко выкрикивать фамилии пленных и присваивать им номера. Григорий Степанов оказался в списке сорок третьим по счёту. Он трусцой перебежал в правую сторону и встал в новый строй. Потом повертел головой и запомнил соседей, что стояли поблизости. Рядом оказались такие же истощённые люди, как он.

Наконец, охрана присвоила клички всем пленным. Один из фашистов проскочил в небольшие ворота, отделявшие зону охранников от территории узников. Он подбежал к небольшому коттеджу, стоящему в жилой зоне немцев, взлетел на крыльцо и постучал в деревянную дверь.


Из прекрасного дома появился уже знакомый эсэсовец. Ленивой походкой начальника, он прошёл в зону сидельцев, встал перед строем и громко сказал:

— Я комендант учебно-тренировочного учреждения вермахта! Здесь установлены определённые правила: за невыполнение приказов любого сотрудника лагеря — расстрел на месте! За невыход или опоздание на перекличку — расстрел на месте! За неопрятный вид, грязную и рваную форму — расстрел на месте! Сигналом к сбору на этом плацу служит звук воздушной сирены! Время на сбор тридцать секунд!

Давая пленным впитать и осознать выданную им информацию, офицер чуть помолчал. Затем он продолжил:

— Из Германии, завтра прибудут инструкторы вермахта и их подопечные. Вы будете спарринг-партнерами для этих сотрудников. Послезавтра, с утра начнём тренировки. — Офицер развернулся и вернулся в свой чудесный коттедж.

Начальник охраны вновь взял инициативу в свои крепкие руки:

— Сейчас вы получите новую форму! Потом пройдёте в барак. Умоетесь и переоденетесь. Старое обмундирование приказываю аккуратно сложить на своём спальном месте. Эти вещи вам ещё пригодятся. Затем вернётесь на плац. Номера с первого по десятый — налево! К интенданту, шагом марш! — отдал он короткий приказ:


Названные фашистом, невольники молчком повернулись и двинулись вслед за охранником, стоявшим с правого края шеренги. Немец прошёл через плац, привёл заключенных к скромному зданию и поставил их перед распахнутой дверью. Каждому из бойцов быстро вручили по комплекту солдатского обмундирования РККА. Правда, без знаков различия.

Хоть вещи были и старые, но всё-таки целые и, что самое странное, чистые. Тем, у кого оказалась очень разбитая обувь, дали поношенные кем-то портянки и сапоги. Вместе с одеждой каждый из арестантов получил кусок белой ткани размером с ладонь. На нём был порядковый номер, написанный широким пером, чернилами чёрного цвета.

Едва первый отряд получил «новую» форму, как его отослали в барак и приказали: — Умыться и переодеться.

Его место занял второй десяток, за ним третий и так далее до самого края длинной шеренги.

Как оказалось, в умывальной находились поляки, которые исполняли роль парикмахеров. Всех арестантов подстригли «под ноль» ручной блестящей машинкой и, почти «на сухую», сбрили им трёхнедельные бороды опасною бритвой.

После чего, их отослали к кранам с холодной водой. Закончив «помывку», красноармейцы снова построились на том же плацу. Начальник охраны придирчиво осмотрел всех бойцов и сказал:

— Сейчас вас накормят! Подходить к полевой кухне вы будете в том же порядке, в котором вас называли. Тот, кто нарушит данное правило — будет расстрелян.

После получения пищи вернётесь в шеренгу, а когда я вас отпущу, пойдёте в барак. Позавтракаете и пришьёте на левый карман гимнастерки номер, полученный от интенданта. Потом займётесь своим старым обмундированием.

Стирать будете в отделении для умывания. Заходить туда только по очереди. Сначала первый десяток, потом второй и так далее. Долго там никому не задерживаться. Стирать быстро, воду без дела не лить. Охрана будет строго следить за соблюденьем порядка. Сушить одежду придётся на нарах. Стричь и брить вас всех будут один раз в неделю. А сейчас — все налево!


Бойцы повернулись и направились к дальнему краю пустынного плаца. Там находилась передвижная кухня немецкой пехоты с большими колёсами тележного типа. Она дымила высокой и толстой, закопчённой трубой, и удивительно смахивала на простую арбу.

На подобных повозках ездят узбеки, таджики и прочие жители жарких, среднеазиатских республик. Григорий видел их в занимательной книге о Ходже Насреддине.

Пленные помнили о жуткой расправе, что случилась при получении воды в крымском лагере. Они дисциплинированно встали в длинную очередь, получили по деревянной миске овсяной каши и ложке, вырезанной из обыкновенной баклуши. Не прикасаясь к еде, они снова встали в шеренгу.

Свою пайку бойцы держали перед собой, но не могли к ней ещё прикоснуться. Получив разрешенье фельдфебеля, все вернулись в барак, уселись на нары и принялись жадно глотать скудную пищу. После той голодухи, что они пережили, подобное блюдо показалось Григорию удивительным лакомством, достойным стола королей.

Умяв свою порцию, один заключённый внезапно спросил:

— Кто-нибудь знает, что такое спарринг-партнёр?

— Это напарник, с которым ты должен проходить обучение. Например, твой противник по боксу или борьбе — пояснил молодой человек, находившийся рядом с Григорием. Судя по внешнему виду, он работал когда-то преподавателем в школе, или, например, в институте. Ему только круглых очков не хватало.

Другой боец немного подумал и тихо добавил: — Скорее всего, здесь станут учить диверсантов. Они будут на нас отрабатывать боевые приёмы.

После таких ободряющих слов все приуныли, но делать им было нечего. Пришлось всем обживаться в польском лагере фрицев.

Глава 11. Спарринг-партнёр для служащих вермахта


Однако, всё знающий красноармеец очень сильно ошибся. Эсэсовский комендант говорил на плацу не о диверсантах и парашютистах, которых должны подготовить к заброске за линию фронта.

Всё вышло значительно хуже, чем предполагали бойцы. Реальность была намного ужасней, чем арестанты могли, себе только представить. Как раньше думал Григорий, такое удаётся увидеть, лишь в самых страшных кошмарах.

Лесной польский лагерь оказался разбит на две, почти равные зоны, раздёленные высокой стеной из ржавой «колючки». В одной части размещался утоптанный плац и кирпичный барак для пленных советских бойцов.

На другой половине, жили фашисты. Там стояли казарма охраны и дом коменданта. Кроме того, там находились различные склады и ещё какие-то здания. Увидев много зарешеченных узких дверей, Григорий весьма удивился. Все входы располагались в длинной стене сооружения странного вида.

«Что же это такое? — раздумывал озадаченный парень: — То ли тесные птичники, то ли отдельные стойла для размещенья скота? Интересно, зачем они здесь? Наверно, остались от прежних хозяев».

Вдобавок к несуразицам лагеря, на плацу стояли деревянные брусья и большие щиты из досок. Всё это весьма походило на полосу разных препятствий в обычной солдатской учебке.

После призыва в Красную армию, Григорий, как и каждый боец, прошёл краткий курс подготовки в таком заведении. Но там всё было ясно, а зачем они здесь, в польском лесу? Эти вопросы остались пока без ответов. Парень решил, что с течением времени, всё разъяснится само по себе. Так всё и вышло, и намного скорее, чем он ожидал.

Обещанные комендантом, занятия пока не велись, и, к удивлению парня, фашисты не трогали заключённых бойцов. Они были предоставлены сами себе. Ели горячую кашу три раза в сутки, отсыпались, латали старое обмундирование иголками с нитками, которые им дали поляки, и бесцельно бродили по плацу. Как это ни странно, но администрация лагеря этому совсем не препятствовала.


Ещё через день, уже ближе к полудню, Григорий вышел из большого барака. Он прогулялся вдоль забора из проволоки со стальными шипами. Как всегда, там слонялись без дела пять или шесть арестантов из команды под литерой «А».

В это время, наружные ворота их лагеря внезапно открылись. На территорию немцев неспешно вползли несколько крытых грузовиков военного вида. Об этом говорили одинаковые эмблемы белого цвета, нарисованные на дверцах кабин.

Григорий чуть повернулся и увидел, как шевельнулись брезентовые тенты над задними бортами машин. Они быстро откинулись и из больших кузовов стали выпрыгивать молодые ловкие немцы.

Прибывшие фрицы весьма отличались от местной охраны, которая вся состояла из сильно разъевшихся увальней среднего возраста. Повадки прибывших фашистов говорили о том, что это сильные и тренированные солдаты специальных частей германского вермахта.

Григорий вспомнил занятия по рукопашному бою, что проходили в армейской спецшколе разведчиков и печально подумал: — «Ну, вот и спарринг-партнёры пожаловали по наши грешные души. Мы тренировались со своими друзьями и брали в руки тупые макеты из дерева. Ими убить человека очень непросто. Для этого нужно попасть точно в глаз или в горло, чего никто никогда не хотел.

Наверняка, эти гады, будут работать с боевыми ножами, и использовать нас, как живых манекенов. Не убьют кулаком, так финкой зарежут». — холодок резко сжал сердце парня. По коже пробежали мурашки.


Диверсанты энергично задвигались и начали делать упражнения какого-то спортивного комплекса. Похоже, что фрицы приехали из достаточно удалённого пункта и, сидели на лавках, что стояли в военных машинах. Теперь все старались, размять руки и ноги, затёкшие за долгое время пути.

Закончив разминку, фашисты вернулись к грузовикам и стали вытаскивать из кузовов небольшие контейнеры, изготовленные из металлической сетки. Они были длинною более метра, а шириной и высотой в полтора раза меньше. В каждом мобильном вольере находилась большая овчарка, которую в СССР называли немецкой.

Когда боец осознал то, что он видит, то остолбенел от сильного страха. Животный ужас заполнил всё его существо. Драться с людьми ему доводилось достаточно часто, как на гражданке, так и в армейской спецшколе. Григорий умел постоять за себя, а вот сражаться с такими зверюгами, не приходилось ни разу.

Держась за специальные ручки, фрицы аккуратно снимали контейнеры с грузовиков, осторожно опускали на землю и открывали низкие дверцы из проволоки.

Инструкторы брали ремни из толстой кожи и цепляли к ошейникам бойцовых собак. Взяв на прочную привязь, фашисты выводили наружу удивительно злых подопечных. Матёрые псы дружно рвались на волю. Они норовили сорваться со своего поводка и сцепиться друг с другом. Поднялся ожесточённый, оглушительный лай.

Еле удерживая бесновавшихся тварей, проводники с огромным трудом вели их в сторону необычного здания. Они всеми силами, успокаивали разъярённых мощных зверей и подтаскивали жутких питомцев к низким дверям. Затем, открывали узкие створки и силком заводили их внутрь.

Фрицы выходили из помещений и, облегчённо вздохнув, закрывали стальные запоры. Спущенные с поводка, овчарки остервенело бросались на зарешеченные прочные стенки стационарных вольеров.

Красноармейцы услышали невообразимую свару собак, что поднялась на территории немецкой охраны. Они высыпали из барака для пленных и подбежали к забору, отделявшего плац от питомника.

Арестанты увидели, кого привезли грузовые машины, и глаза у них округлились от ужаса. Все дружно застыли возле ограды из ржавой «колючки». Заключённых вдруг охватила удивительно сильная, неудержимая паника. Они смотрели на будущих спарринг-партнёров и не знали, что можно сказать.

Овчарки почуяли запах ста с лишним узников и разъярились значительно больше. Они дружно пытались, прорваться сквозь прутья своих тесных клеток и напасть на советских бойцов.

— Ну, вот и пожаловали служащие германского вермахта, которых мы будем учить в этом лагере! — удручённо вымолвил кто-то. В ответ никто из бойцов не выдавил ни единого слова.


На следующее утро, комендант лагеря вновь появился на половине для пленных. Эсесовец неторопливо прошёлся перед шеренгой бойцов и совершенно спокойно сказал:

— Наш учебно-тренировочный лагерь находится в самом центре огромного польского леса. Кроме просёлка, по которому вы все пришли, отсюда ведут три неширокие просеки. Итого четыре пути на все стороны света.

Ближайшее к этому месту жильё находится возле станции железной дороги, где вас выгружали из поезда. Вы уже убедились, что до него два часа пешего ходу. Остальные посёлки расположены значительно дальше.

Должен вам сообщить, что поляки вас так ненавидят, что никто не поможет ни едой, ни одеждой. Приют вам тоже никто здесь не даст. Так что, бежать я вам не советую. Некуда.

С сегодняшнего утра мы начинаем ежедневные тренировки на местности. Каждого из вас, будут по одному выпускать из нашего лагеря и направлять на какую-нибудь из немногих дорог.

Вы можете двигаться куда захотите. Можете бежать по просёлку или ломиться сквозь заросли леса. Через тридцать минут по вашему следу пустят сторожевую овчарку. Когда вас догонит собака, она на вас нападёт!


Комендант сделал короткую паузу. Он чуть подождал, чтобы до арестантов дошли те слова, что он произнёс и продолжил спокойным размеренным тоном:

— Того, кто залезет на дерево, будет расстрелян прямо на месте! Того, кто ударит собаку ногой, кулаком, палкой или же камнем — будет расстрелян прямо на месте! Того, кто что-то сломает собаке, лапу, челюсть или ребро — будет расстрелян прямо на месте! — офицер опять замолчал.

Эсэсовец достал из кармана мундира золотой портсигар. Он щёлкнул крышкой, отполированной до зеркального блеска, взял сигарету и сунул её в свои узкие губы, кривящиеся от явной насмешки.

Никуда не спеша, офицер выудил из чёрных, как ночь, галифе изящную зажигалку с брильянтами. Он зажёг небольшой огонёк, прикурил и, с видимым за версту удовольствием, сделал большую затяжку.

Фашист прикрыл голубые глаза и замер, наслаждаясь душистым букетом иностранной табачной продукции. Секунд десять спустя, он выпустил струйки белого дыма из прямого, арийского носа и равнодушно добавил:

— Пока к собаке не подойдёт проводник, вы можете её как-то удерживать. Если, конечно, сумеете. После того, как инструктор возьмёт питомца на поводок, вы должны вместе с ними, вернуться в наш лагерь.

Тот, кто не выполнит какой-то приказ или же нападёт на наших сотрудников, — будет расстрелян на месте!

Комендант снова прервал свою длинную речь. Он опять чуть помолчал и равнодушно закончил:

— Номера, с первого по двадцатый включительно, два шага вперёд! Шагом марш!

Первая группа невольников неохотно исполнила эту команду. К ним подошли вертухаи и увели их с собой. Остальных узников лагеря накормили привычной едой и надолго забыли про них.

Душу Григория заполнило большое волнение. Как и другие сидельцы, он не находил себе места. Не зная, чем себя можно занять, парень уныло бродил по пыльному плацу. Парень думал о том скором времени, когда придёт его очередь, бежать от злобных собак.


Через пару часов, в лагерь вернулся один из бойцов, входивших в первую партию спарринг-партнёров. Красноармеец шумно ввалился в барак и подскочил к жестяному бачку, стоящему возле дверей умывальной. Он зачерпнул полную кружку воды и жадно напился.

Все пленные сгрудились возле запыхавшегося от напряженья товарища. Все ждали рассказа о том, что же случилось в лесу? Он опустился на нары, облегчённо вздохнул и с трудом стал говорить:

— Два вертухая, вывели меня за ворота концлагеря и указали на длинную просеку, что шла на восток. Там сильно толкнули прикладом и приказали: «Форвард! Шнель! Шнель!»

Сначала я побежал по дороге. Потом немного подумал и свернул прямо в лес. Он там довольно густой. Топаю, значит, на север и через какое-то время, я слышу — из-за спины доноситься лай.

Я доподлинно знаю, что большая собака бегает быстрей человека. Так что, от неё убежать невозможно. Я и не стал даже стараться. Зачем мне без толку силы расходовать? Остановился на какой-то полянке и принялся ждать. Овчарка выскочила из леса и метнулась ко мне. Я немного пригнулся и жду, что будет дальше?

Когда до меня осталось метра три, она оттолкнулась от почвы и прыгнула. Причём, эта тварь старалась вцепиться мне горло! Даже не знаю, как я умудрился перехватить её на лету.

Вцепился я руками в ошейник. А она сука, тяжёлая, прекрасно откормленная! Со всего маху воткнулась в меня, сбила с ног, и мы покатились кувырком по поляне. К счастью, ошейник я так и не выпустил. Сжал его, как можно сильнее, и она захрипела. Тогда я чуть отпустил, чтобы не сдохла. Так и держал, пока не примчался немец с поляками.


Кто-то из слушателей недоверчиво хмыкнул:

— Как же ты смог удержать такую зверюгу?

— Да я в деревне был кузнецом! — шумно возмутился рассказчик. — Как-то по пьяни, я с мужиками поспорил, что свалю с ног быка. И свалил! Врезал кулаком ему в лоб. Он упал на колени и минут пять не мог подняться с земли.

Если было бы можно, я бы эту собаку задушил двумя пальцами. А так, пришлось держать её бережно, можно сказать, очень нежно. Да только эта неблагодарная тварь не поняла своего великого счастья. Она махала длинными лапами в разные стороны и порвала мне штаны с гимнастёркой. — Он указал на прорехи в одежде. Сквозь них явно просматривались большие царапины от толстых собачьих когтей.

Несмотря на другие вопросы, ничего нового к небольшому рассказу кузнец уже не добавил. Он устало свалился на нары и прикрыл глаза правой рукой. Видно борьба с крупной собакой отняла у него много сил.

Заключённые не стали беспокоить товарища и молчком разбрелись в разные стороны. Григорий вышел на плац и увидел двух беседующих немецких инструкторов. Один из них вдруг рассмеялся и ответил другому:

— Да мой Рекс загрыз этого зайца за две секунды. Похоронная команда поляков уже тащит сюда его труп. А, как твой замечательный Марс себя показал?

— Никак! — ответил молодой сослуживец. Фриц помолчал и уныло продолжил: —Проклятый русак сразу залез на высокое дерево! Так что, пришлось пристрелить этого труса! Ну и живучий же он оказался, просто кошмар. Только с третьего раза я снял его с ветки.

Ошеломлённый такими словами, Григорий вернулся в барак и передал соседям по нарам подслушанный им разговор. Через минуту, весь огромный барак уже знал о судьбе друзей по несчастью.


Какое-то время спустя, к забору пришло около десятка солдат без оружия. На них были мундиры, совсем не похожие на одежду фашистов. Они подошли к центральному входу концлагеря и притащили, что-то тяжёлое.

Кто-то из пленных тихо сказал:

— Поляки! Их повседневная форма!

Немцы открыли половину ворот. Похоронщики приволокли нелёгкую ношу на плац, брезгливо бросили на пыльную землю и поторопились уйти. Высокая створка захлопнулись за спинами пособников фрицев.

Как слышал боец, их тогда очень много служило в армии Гитлера. Кто-то говорил, что против СССР воевало почти двести тысяч вельможных панов. Считай пятнадцать дивизий.

Не сговариваясь, все узники бросились к забору из проволоки. Вместе со всеми поспешил и Григорий. Он подбежал поближе к ограде и увидел двух ближайших соседей по нарам.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять ужасную вещь — этих людей сильно погрызли большие овчарки. Вся одежда на пленных оказалась изорвана в мелкие клочья. Во многих местах, хебешная ткань насквозь пропиталась густой свернувшейся кровью.

На коже виднелись глубокие раны от огромных собачьих зубов. Бойцы чуть шевелились и тихо стонали. У одного, локоть был вывернут под странным углом. К несчастным солдатам подскочили другие сидельцы. Их дружно подняли на руки и отнесли в барак арестантов.

— Он стоял и смотрел, как меня рвёт эта собака! — едва прошептать парень со сломанной правой рукой. — А потом я лишился сознания…


К полудню, в лагерь вернулись красноармейцы, ушедшие в первой команде. Из двадцати человек в живых оставалось лишь восемнадцать. У всех бойцов имелись ранения от острых клыков. Многих из них, псы искусали так сильно, что они не могли самостоятельно двигаться. Тех бедолаг притащила похоронная бригада поляков. Как оказалось, их работало в лагере несколько штук.

Как и думал Григорий, фашисты не стали оказывать помощь искалеченным людям. Пленные сами ухаживали за своими товарищами. Они взяли некипяченой воды из-под крана и, как только могли, промыли страшные раны.

Потом, порвали старое обмундирование на длинные ленты и использовали их вместо бинтов. Не имея ни йода, ни «мази Вишневского», они наложили обычные сухие повязки. Затем стали отстирывать кровь с загрязнённой одежды и зашивать в ней огромные дыры.

После полудня, в лес ушла вторая двадцатка. К вечеру, в барак возвратилось лишь семнадцать бойцов. К ужасу всех окружающих, члены этой команды рассказали почти тоже самое, что поведала первая группа.


Всё это время, Григорий вспоминал те прекрасные дни, когда он учился в школе армейской разведки, расположенной под Севастополем. Парень старался освежить в своей памяти то, что ему говорили инструкторы.

К огромному сожалению бойца, ему не пришлось пройти курс до конца. Началась война с фашистской Германией. Всех посадили в полуторки и отправили на аэродром, где они служили в охране.

К тому же, курсантам давали одну лишь теорию приёмов борьбы с большими собаками. Два коротких занятия, на которых ребята встречались с живыми овчарками, можно вообще не считать.

Ведь их тогда, одевали в стёганые бушлаты и брюки, что были пошиты из многих слоёв прочной ткани. Руководство совсем не хотело, чтобы пострадали их люди и хорошо тренированные боевые животные.

Кроме того, ознакомительная программа спецшколы не предусматривала бережного отношения к нападающим псам. Преподаватель лишь объяснял, как уничтожить собак всеми доступными способами.

Здесь же парню придётся осторожно удерживать злую овчарку, не давая ей искалечить себя или спарринг-партнёра! Иначе, его расстреляют на месте или, чуть позже, в концлагере, он погибнет от ужасающих ран.


Утром нового дня, настала очередь двадцатки Григория. Два вооружённых охранника вывели парня из центральных ворот третьим по счёту. Его обыскали и, не найдя ничего в карманах одежды, повели вдоль забора в правую сторону. Втроём они обошли маленький лагерь и оказались у просеки, уходившей от зоны на запад.

Там их ожидал тот самый инструктор, который похвастался своим жутким псом перед унылым приятелем. На поясе у поджарого немца висела кобура с пистолетом. У его левой ноги сидела чёрная псина и злобно рычала на пленного. За спиною фашиста стояли четыре поляка из похоронной команды.

Григория подвели к огромному Рексу. Инструктор дал команду собаке:

— Schnuppern! — овчарка послушно обнюхала красноармейца и отступила назад. Немец приказал арестанту: — Вперёд! Быстро! Быстро!

Боец развернулся, ринулся с места в карьер и устремился по узкой дороге, уходящей в глубины соснового бора. Он пробежал в таком быстром темпе сто с чем-то метров и свернул в старый лес.

Парень укрылся за стволом самого толстого дерева, которое там оказалось, остановился и опустился на тёплую землю. Он быстро стянул сапоги и снял с ног портянки, недавно полученные от интенданта фашистов.

Под ними оказались другие, достаточно старые. Их дали ему в родной Красной армией ещё месяц назад. Второй комплект он предусмотрительно намотал на ступни перед самым выходом в лес, а теперь оставил на месте.

Григорий быстро обулся, встал и, никуда не спеша, направился дальше. По ходу движения, парень взял два куска прочной ткани и использовал их в новом качестве. Он весьма аккуратно уложил две портянки на левую руку и тщательно намотал их поверх рукава гимнастёрки.

Повязка закрыла предплечье и хорошо защитила его от локтя до самой ладони. Свободные концы этих тряпок боец крепко зажал в кулаке. Едва он закончил с ответственным делом, как за спиною послышался громкий озлобленный лай.


«Как скоро! — удручённо сказал себе парень. — А фашист говорил, что собаку отпустят через тридцать минут. Видно, хотят поскорее закончить тренировки сегодня».

Григорий быстро осмотрелся по сторонам. Только сейчас он заметил, что лес, словно вымели какие-то очень усердные дворники. Нигде не было видно никакого подлеска, ни даже сучьев, упавших на землю.

«Это сделали, чтобы спарринг-партнёры не прятались в непролазных кустах и не отмахивались толстыми ветками от огромных собак», — понял боец и продолжил вертеть головой.

Чуть левее, парень заметил большую сосну, одиноко стоящую в центре округлой поляны. Боец кинулся к толстому дереву и встал лицом к бегущим фашистам. Он прислонился спиною к стволу и постарался слегка успокоиться.

Сорванное бегом, дыхание полностью восстановилось, но сердце никак не хотело, уменьшить количество ударов в секунду. Пульс частил с такой большой скоростью, словно парень не очень давно прекратил жестокую драку.

Из леса, живой стрелой выскочила матёрая псина. Разгорячённый азартной погоней, Рекс поднял массивную голову. Он оторвался от цепочки следов намеченной жертвы, увидел Григория и большими скачками метнулся к нему. Зверь проскочил разделявшее их расстояние, оттолкнулся от почвы и прыгнул на парня. Его клыки нацелились на кадык человека.


Внезапно, с Григорием произошло нечто такое, что раньше с ним никогда не случалось. Вернее, не с ним, а с его восприятием окружавшей действительности. Течение времени вдруг сильно замедлилось. Оно стало тянуться подобно тягучему мёду, плавно текущему из перевёрнутой банки.

Тело немецкой овчарки вытянулось в полёте и словно повисло в утреннем воздухе. Двигаясь медленно, как в упругой среде, парень выставил левый локоть вперёд и закрыл им своё незащищенное горло. Правую руку он поднял на уровень пояса и направил к собаке.

Морда огромного пса неторопливо приблизилась вплотную к нему. Боец собрал всё своё мужество в крепкий кулак. Он протянул левое предплечье вперёд и сунул его в широко открытую пасть. Наполненные острыми, большими зубами, мощные челюсти сразу же сжались с удивительной силой.

Григорий почувствовал себя так, будто у него на руке внезапно захлопнулся очень тугой волчий капкан. Нестерпимая боль пронзила все мышцы от кисти до верха плеча. Несмотря на усилия, прилагаемые разъярённой собакой, она не смогла прокусить рукав гимнастёрки и две достаточно толстые портянки из ткани.

Однако, злобная тварь всей своей массой продолжала лететь на молодого бойца и она ничуть не замедлила скорости своего продвижения. В самый последний момент, парень начал смещаться направо и почти увернулся от тяжелого тела массивного Рекса.

Пятьдесят килограммов тренированных мышц со всего маху влепились в торс человека. Удар пришёлся вскользь по груди, и всё же, красноармеец почувствовал, как затрещали лёвые ребра.

К счастью Григория, часть этой энергии принял на себя ствол толстой сосны, на которую парень опирался спиной. Не ослабляя крепкую хватку, собака упала на землю и своим большим весом увлекла бойца за собой.

Резкое столкновение с деревом слегка оглушило злобного пса. Рекс на мгновение потерялся в пространстве и не успел быстро подняться на ноги. Используя это короткое время, Григорий сунул правую кисть в подбрюшье животного. Он схватил кабеля за причинное место и крепко сжал его пальцами.

Зверь рёзко дёрнулся и замер, как статуя, но руку бойца он всё же не выпустил. Время пришло в прежнее своё состояние и опять потекло в нормальном режиме. Враги неподвижно лежали параллельно друг другу.


Через две-три минуты на поляну ворвался запыхавшийся инструктор собаки. Следом за ним, тяжко топали двое охранников, а так же команда, состоящая из четырёх высоких поляков.

Немец увидел Григория, прижимавшего Рекса к земле, и весьма удивился такому положению дел. Поводырь замер на месте и потянулся к своей кобуре. Он быстро достал пистолет и лишь после этого, вновь направился к парню. Охранники тоже сильно встревожились. Они скинули с плеч карабины и взяли оружие наизготовку.

Почуяв запах хозяина, Рекс вдруг заскулил. Ошеломлённый неприятной картиной, фашист подскочил к заключённому и приставил свой «Браунинг» к его голове. Левой рукой он привычно защёлкнул карабин леера на ошейнике пса и отдал команду:

— Фу! — зверь послушно разжал крепко сжатые челюсти.

Немец ткнул стволом пистолета в голову красноармейца и жёстко сказал:

— Отойди от собаки!

Григорий осторожно разжал пальцы правой руки и отпустил причинное место противника. В ту же секунду, Рекс оказался уже на ногах. Он длинным прыжком отскочил от бойца и начал яростно лаять.

Натянув поводок, овчарка стояла за спиною хозяина и буквально захлебывалась от бессильной, бешеной злобы. Однако напасть на солдата, что лежал на земле, она не решилась. Григорий прижал к животу левую руку и прикрыл её правой.

Инструктор не обратил на это никакого внимания. Он доподлинно знал, что тренировки подобного рода всегда завершаются тяжёлыми травмами спарринг-партнёров. Поэтому просто решил, Рекс укусил советского пленного, прежде чем тот ухватил могучего пса за уязвимое место. Такое, хоть, редко, но всё же случалось.

Фриц отошёл от сосны, немного нагнулся и ласково потрепал по загривку своего дорогого питомца. Пёс перестал содрогаться от злости, но продолжал громко лаять на заключённого. Фашист повернулся к бойцу, спрятал пистолет в кобуру и приказал:

— Встать! Двигай в барак!


Не делая резких движений, Григорий медленно поднялся с земли и пошёл в свой концлагерь. Левую руку он, как и прежде старательно прятал от молодого инструктора.

Немец с Рексом и двое охранников с похоронной командой неспешно двигались сзади. Вертухаи о чём-то тихо болтали между собой. Поляки были очень довольны, что им не пришлось два километра тащить мертвеца.

Униженная красноармейцем собака никак не могла успокоиться. Она безостановочно лаяла, но кинуться на арестанта, совсем, не спешила. Наконец, инструктору надоел этот шум, и он приказал своему подопечному: — Тихо. — зверь мгновенно умолк, но время от времени, он продолжал тихонько рычать.

По дороге назад, парень незаметно смотал плотную ткань с левой руки. Он аккуратно сложил две портянки, сунул их за пояс солдатских штанов и хорошенько прикрыл подолом гимнастёрки. Ремни из брезента у них давно отобрали фашисты. Ведь их можно использовать вместо удавки, как для себя, так и для фрицев.

Григорий завернул свой левый рукав и осмотрел всё предплечье. Измятые зубами овчарки, мышцы сильно болели. Кожа была в ссадинах и кровоподтёках, но, судя по внешнему виду, кости оказались в полном порядке.

Вернувшись в барак, Григорий тотчас рассказал, как прошла его «тренировка» с немецким спарринг-партнёром. Его подробный доклад не вызвал большого внимания у заключённых. К этому времени, у сорока процентов бойцов был уже собственный и, часто довольно печальный, опыт таких столкновений.

К тому же, история парня мало чем отличалась от прочих, не раз уже слышанных советскими пленными. Плюс ко всему, мало узнать, что необходимо тебе предпринять в такой непростой ситуации. Нужно ещё умудриться, всё это проделать без сучка, без задоринки. Иначе не избежать тяжких травм и глубоких укусов.

В тот день, в лесу погибло три человека.


Поздней ночью, у красноармейца со сломанной правой рукой, температура вдруг подскочила, а тело стало трясти, как в лихорадке. Скорее всего, у него началась гангрена. К утру, бедняге стало так плохо, что он не смог самостоятельно подняться с постели.

К бойцу поспешили на помощь соседи по нарам. Однако, как только больного поставили на ноги, он лишился сознания и безвольно обмяк. Пришлось уложить его снова на деревянную шконку. Вот так и вышло, что он не попал на ту перекличку, которая проводилась с утра.

Фельдфебель назвал фамилию того арестанта, но никто не откликнулся возгласом: — Здесь.

Ответить вместо него, не позволял тот чёрный номер, что был нашит на груди каждого из ста заключённых. Начальник охраны отдал короткий приказ. Два вертухая стронулись с места и помчались в барак. Минуту спустя, фашисты за ноги притащили человека на плац и бросили его перед строем.

Прохаживаясь перед шеренгой бойцов, комендант объявил строгим голосом:

— Согласно правилам внутреннего распорядка нашего лагеря, за невыход или опоздание на перекличку полагается одно наказание — расстрел на месте! — Он повернулся к своим подчинённым и приказал: — Привести приговор в исполнение!

Один из охранников перёдернул затвор, поднял карабин и выстрелил в голову пленного, что беспомощно лежал на земле. Как ни в чём не бывало, фашисты продолжили проверять наличие спарринг-партнёров для сотрудников вермахта.

Минуту спустя, появилась похоронная команда поляков. Четверо крепких мужчин подхватили убитого за руки, за ноги и унесли мёртвое тело из лагеря. Где-то в сосновом лесу была длинная яма, куда бросали погибших.


Второй выход в лес для Григория едва не закончился самым отвратительным образом. Видимо, в тот неудачливый день судьба решила сыграть с заключённым очень мерзкую шутку.

К ужасу парня, его спарринг-партнером оказался не взрослый кабель, а сильная матёрая сука! Собака врезалась в грудь и легко сбила с ног молодого бойца. Они вместе упали на землю и, сплетясь в огромный клубок, покатились по хвойной подстилке.

Всё было точно так же, как с Рексом, вот только схватить эту овчарку оказалось-то не за что. Придя в отчаяние, узник сжал в кулаке шкуру на животе злобной твари. Это не произвело на неё впечатления.

Злобно рыча, овчарка вскочила на лапы, вырвалась из захвата бойца и стала мотать головой в разные стороны. Она хотела перекусить руку пленного, обмотанную вонючими тряпками.

Стоя перед ней на коленях, Григорий схватил правой ладонью за широкий ошейник и попытался удержать очень злые рывки мощного зверя. Боль становилась всё сильней и сильней. Казалось, что нет уже мочи, терпеть эту страшную муку.

Потеряв контроль над собой, парень рассвирепел, и собрался врезать собаке по черепу. В самый последний момент, он всё-таки вспомнил, что и за лёгкую травму, нанесённую зверю, его расстреляют на месте.

Красноармеец не смог остановить мосластый кулак, летящий вперёд. К счастью, он успел разжать сильные пальцы и впечатал в моду собаки открытой ладонью. Удар пришёлся в её чёрный нос.

Внезапно сука обмякла. Глаза у неё затуманились, и она безвольно разжала огромные челюсти. Григорий тут же воспользоваться состоянием «грогги» противника. Пока овчарка пребывала в нокдауне, парень схватил ошейник руками, вскочил собаке на спину и оседлал злобную тварь. Он сжал коленями её крепкое тело и всей своей массой припечатал к земле.

Затем, быстро просунул левую кисть под широкий ремень, плотно сжал его в кулаке и потянул на себя. Кольцо из толстой кожи быка передавило глотку овчарке, и она захрипела. Григорий схватил правой рукой мохнатую шкуру на загривке собаки и пригнул её шею к земле.

Когда псина пришла немного в себя, она уже не могла шевельнуться. Любое движенье ей грозило опасностью, свернуть себе шею. Овчарка застыла на месте. Так она и лежала на брюхе до тех самых пор, пока не явился озадаченный её положеньем инструктор.

Суки парню встречались достаточно часто, и со всеми Григорий действовал по отработанной схеме. Если, нет причиндалов, как у всех кобелей, значит, нужно хватать за ошейник и слегка её придушить. Главное, чтобы не нанести этой псине, травму трахеи.

Смертельно опасные встречи с немецкими спарринг-партнёрами продолжались без перерыва, изо дня в день. Вследствие этого, в длинном бараке оставалось всё меньше и меньше людей.

Одни умирали лёжа на нарах, забывшись в горячечном сне, вызванном заражением крови. Тех, кто не мог утром встать с жёстких нар, и сыграть роль крупной дичи для злобных собак, убивала охрана фашистского лагеря.

Всех прочих бойцов — еле живых, ослабевших от рваных ран и глубоких укусов, гнали на «тренировки» со сторожевыми овчарками. В лесу их очень быстро настигали удивительно злобные твари. Они валили пленных на землю и загрызали их насмерть.

Глава 12. Прощальный банкет коменданта


Следующим хмурым и безрадостным утром очередная двадцатка ушла в польский лес. Через час-полтора Григорий услышал, как из репродукторов, висевших на плаце, донёсся весьма раздражённый крик коменданта:

— Всем, свободным от вахты, инструкторам, вместе с питомцами, и солдатам охраны срочно собраться у центральных ворот.

Едва стих голос эсэсовца, как началась суматоха, невиданная для данного места. Из обрывков разговоров фашистов, Григорий всё-таки понял, в чём собственно дело.

Выяснилось, что кинолог, который участвовал в последних занятиях, позвонил с резервного пункта, расположенного на восточной дороге. Он сообщил, кто-то из пленных сбежал.

Комендант взбеленился и объявил боевую тревогу. Вертухаи и тренеры, со своими воспитанниками, быстро построились и куда-то поспешно ушли. С ними уехал и небольшой грузовик, что обслуживал лагерь. В нём сидело несколько проводников и собак.


После полудня, машина вернулась назад. Охранники подняли брезентовый тент и быстро откинули задний борт автомобиля. Вертухаи, что находились внутри, что-то швырнули наружу.

Сильно избитый боец, молча, свалился на землю и неподвижно лежал на спине. Подбежала похоронная команда поляков и оттащила человека в сторонку. Потом из кузова выбрались усталые фрицы с овчарками.

Послышался душераздирающий вой воздушной сирены. Пленные выскочили из большого барака и торопливо построились в линию. Ведущие на половину охраны, ворота открылись.

На плацу появился разъярённый, как никогда, комендант. За ним шли хмурые фрицы с карабинами наизготовку. Поляки схватили под руки пойманного в лесу беглеца. Они притащили его на утоптанный плац и бросили между шеренгой охраны и строем советскихбойцов.

Лежащий в пыли человек шевельнулся. Он повернулся на бок и очень медленно сел. Чтобы не свалиться на спину, он сдвинул руки за спину и прочно опёрся ладонями в землю.

Григорий всмотрелся в красноармейца и еле узнал в нём кузнеца, которого отлично запомнил с первого дня «тренировок». Всё лицо молодого солдата представляло собой огромный кровоподтёк. Судя по пятнам крови на брюках, обе ноги у него были прострелены


Стараясь слегка успокоиться, комендант чуть помолчал. Он набрал в лёгкие воздуха и крикнул до предела рассерженным голосом:

— Эта свинья убила лучшую сторожевую собаку данного курса. Затем, он попытался бежать. Согласно правилам внутреннего распорядка нашего лагеря он приговаривается к немедленному расстрелу на месте!

Не поворачиваясь к своим вертухаям, офицер бросил через плечо, но уже по-немецки: — Курт! Отомсти за своего верного друга! Пристрели эту славянскую грязную тварь!

Из строя фашистов вышел инструктор — проводник чёрного Рекса. На его потемневшем от злобы лице расплывался огромный синяк. Кузнец попытался сесть поровнее и с трудом прохрипел:

— Дерьмо был этот Рекс, а не сторожевая собака! Хотя я не собирался его убивать. Слегка задел кулаком, а он и подох. А вот тебя, мерзкий Курт, я точно хотел там угробить! Жаль, что не попал в твою морду, как следует!

Трясясь от неукротимого бешенства, что кипело в душе, инструктор подошёл к сидящему на земле заключённому. Он выхватил из кобуры пистолет и, не целясь, выстрелил почти что, в упор.

Пуля попала кузнецу в переносицу. Руки бойца подломились. Он мешком рухнул навзничь, содрогнулся всеми членами тела и мгновенно затих.


Натаскивание служащих вермахта тут же продолжилось, словно ничего не случилось. Выживших пленных осталось удивительно мало. Теперь им приходилось играть роль крупной дичи по два раза в день — утром и после полудня.

К этому времени, парень успел «познакомиться» со всеми собаками, что привезли на «тренировку» в их лагерь. После первой, весьма чувствительной встречи с Григорием, собаки себя вели уже по-другому.

Во время занятий, спарринг-партнеры без всяких проблем догоняли бегущего парня. Однако, увидев, что он стоит, прижавшись спиной к толстому дереву, звери уже не нападали на пленного.

Каждой псине хватало одной лишь попытки, чтобы понять — это не простой «русский заяц», которого можно быстро загрызть. С таким человеком лучше не связываться. Себе выйдет дороже.

На этом смертельно опасные столкновения с овчарками кончились. Григория так же, как прежде гоняли на все «тренировки». Он бегал по лесу до пота, но этим всё завершалось.

Собаки кружили возле него на безопасном для себя расстоянии. Они рычали и захлебывались от жуткого лая до тех самых пор, пока не являлся их проводник. Потом, овчарки делали вид, что честно исполнили большую работу, и тотчас стихали.

Инструкторы сразу заметили данную странность в поведении «милых питомцев», но ничего делать не стали. Ведь псы выполняли ту роль, которую им поручили. Они находили красноармейца по следу, облаивали его и держали на месте до появления охраны.

Что ещё нужно от поисковых собак? Ну, а то, что они не грызут этого пленного, мало, что значит. Никому неизвестно, что у них в голове? Со всеми прочими «зайцами» они поступали иначе.


После начала «занятий», прошло четыре недели. Из двадцати спарринг-партнёров от вермахта в живых оставалось всего восемнадцать, а из ста семи пленных — целых шесть человек!

В этот знаменательный вечер все выжившие в «тренировках» бойцы, не сговариваясь, покинули привычные шконки и собрались в дальней части большого барака. Находиться в противоположных углах опустевшей казармы у них уже не было сил.

Арестанты с большим подозрением оглядели новых соседей. Григорий неожиданно понял, что даже не знает, кого как зовут? Так уж случилось, что судьба разбросала их по разным десяткам.

И хоть все жили в одном помещении, они не пересекались друг с другом. Пока одни отбивались от злобных собак, другие ухаживали за своими больными товарищами. Заодно, стирали для них и чинили обмундирование, изорванное большими клыками.

Мало того, находясь в такой обстановке никто, не хотел близко знакомиться с прочими пленными. Зачем это делать, если каждый из них, может завтра погибнуть на очередной «тренировке»? К чему забивать свою память именами и лицами и рвать себе душу по поводу смерти недавно обретённого кореша?

И всё же, Григорий решил, что настала пора им представиться. Не так уж и много их здесь осталось. Даже если захочешь, то вряд ли кого перепутаешь. Он внимательно осмотрел всех друзей по несчастью. Они угрюмо и молча сидели на нарах. Каждый думал о том, что им принесёт завтрашний день?


Чтобы прервать тягостную для всех тишину, парень сказал:

— Моё имя Григорий.

— Алексей, — неохотно отозвался невысокий щуплый сосед, находившийся справа. Немного помедлив, назвались все остальные: — Михаил, Иван, Александр и Олег.

На этом их разговор сам собою увял. Никто не мог представить себе, о чём можно болтать в такой ситуации? Рассказывать всем о себе? Вспоминать довоенную жизнь? Кому это интересно сейчас, когда все находятся у края могилы?

Иван вдруг спросил:

— Григорий, а как ты поступал, чтобы остаться в живых?

Ничего не тая, парень откровенно поведал, как действовал в сосновом лесу.

— Я делал то же самое, только потом брал их за глотку! — ответил красноармеец. — Схвачу правой рукой за кадык, чуть-чуть придушу, они лежат и не дёргаются.

Оказалось, что Михаил с Александром действовали таким же макаром. Оставшиеся два человека не вступили в их разговор и по-прежнему скромно молчали. Любопытный Иван обратился к белобрысому пареньку невысокого роста:

— А ты что Алёша молчишь?

— Меня с раннего детства все собаки любили, — потупившись, сообщил щуплый белобрысый боец. — Даже самые злющие псы всегда ко мне ластились, словно к хозяину. Ну, а эти спарринг-партнеры, — он кивнул в сторону питомника фрицев, — тоже хотели, чтобы я их погладил и почесал за ушами. Вот только служба для них превыше всего. Поэтому они лаять, лаяли, но кусать не кусали.

Он повернулся к последнему красноармейцу и, как будто, передал ему эстафетную палочку.

Хмурый, темноволосый Олег пожал крутыми плечами и неохотно, как через силу, сказал:

— Мой дед по матери был потомственным знахарем в нашей деревне. Так он своим взглядом любого быка с ног валил. Наш буйный конь тоже становился, как шелковый, едва он только зыркнет в глаза жеребцу. А про мелкоту и говорить не приходится. Кошки там, крысы или домашняя птица, так те, могли замертво даже свалиться, если на них он строго посмотрит.

Боец чуть помолчал и угрюмо закончил: — Я-то, значительно жиже его уродился. Хотя, я от себя и собаку, и волка могу отогнать. Будет рядом скакать и рычать, но напасть на меня, всё равно не посмеет.


Прошёл целый месяц пребывания в зоне. Небольшой юбилей преподнёс заключённым очередной неприятный сюрприз. К удивлению пленных, в то утро, над польским лесом не прозвучала сирена воздушной тревоги.

Несмотря на отсутствие сигнала побудки, один арестант, это оказался Олег, проснулся в положенный час. Он, как всегда, открыл глаза точно в срок, назначенный внутренним распорядком концлагеря.

Невыносимые условия жизни, измучили пленных до такой сильной степени, что все спали удивительно крепко, словно медведи в зимней берлоге. Чернявый боец тихо встал, увидел это сонное царство и, пребывая в растерянности, одиноко побродил по бараку.

Затем, он разбудил всех товарищей и первым делом им объяснил, что он всю свою жизнь прекрасно чувствует время. После чего, строго добавил, что сейчас всем пора отправляться на перекличку. Бойцы спорить не стали. Они быстро поднялись, вышли на плац и построились в небольшую шеренгу.

Григорий со своими товарищами стоял в коротком строю и с напряжением ждал неизвестно чего. Вот только на половину красноармейцев никто не пришёл. Ни охранники, ни даже вездесущие подручные фрицев — поляки.

Передвижная солдатская кухня совсем не дымила, как делала это обычно, а стояла совершенно холодная. Кормить их сегодня, видимо, никто не хотел. Время выхода на «тренировку» тоже быстро прошло, но ничего не менялось.

Ближе к полудню, поляки взялись выносить из казармы разную мебель. На половине охраны, они составили внушительный стол, за которым мог уместиться весь персонал скромного лагеря.

Большую «поляну» накрыли разномастными белыми скатертями. Сверху расставили много бутылок и тарелок с закусками. Вокруг разместили табуреты и стулья.

Потом, появились охранники-немцы и проводники служебных собак. Последним пришёл, как всегда, чисто выбритый и подтянутый молодой комендант. Все дружно расселись возле стола, и начался пир. Тосты слышались один за другим: — За процветание Третьего Рейха, за гениального фюрера, за скорую победу в России.


Красноармейцы переглянулись между собой. Все благоразумно решили, что не стоит мозолить глаза пьяным немцам. А то фрицы ещё захотят покуражиться над своими невольниками. Пленные медленно отступили назад и, от греха подальше, укрылись в опустевшем бараке.

Бойцы расположились на нарах и попытались отвлечься от шума, что издавали фашисты. Тут прибежали поляки из похоронной команды. Они пинками подняли всех заключённых и приказали немедленно выйти на плац.

К всеобщему удивлению, узников привели на половину охраны и поставили в линию перед богато накрытым столом. Будучи сильно на взводе, комендант посмотрел на истощенных людей. Он усмехнулся и весело крикнул:

— Принесите лопаты.

Стоявший рядом поляк опрометью метнулся к казарме. Минуту спустя, он притащил шесть острых заступов и вручил их арестантам.

— Ройте могилы себе! Вон там, у стены! — смеясь, приказал поддатый эсэсовец. — Он указал на кирпичный склад интенданта, что находился чуть позади.

Григорий повернулся кругом и, вместе с другими парнями, неспешно побрёл к низкому зданию. Конечно, можно было гордо поднять бритую голову и презрительно плюнуть врагам прямо в лицо. Так коммунары делали в фильмах о героях Гражданской войны. За это, белогвардейцы или белоказаки их убивали на месте.

В отличие от довоенных картин, за подобный поступок фашисты вряд ли бы сделали так же, как враги трудового народа. Скорее всего, парня избили до полусмерти и бросили на растерзание собакам.

Так что, уж лучше не злить палачей, а умереть очень быстро и почти безболезненно. Во всяком случае, так все говорят про расстрел. Но для начала нужно устроить могилу себе. По крайней мере, потом его труп сбросят туда и тут же зароют, а не оставят гнить бренное тело в польском лесу.


Каждый из пленных отмерил себе скромный участок в три аршина в длину и один в ширину. Затем, все очень дружно стали копать. Земля в этом месте сама по себе оказалась весьма неподатливой и очень сухой. За долгие годы работы кордона, а потом и концлагеря, по ней прошли тысячи ног и утоптали её почти до предела. Теперь её прочность не уступала бетону.

Ни лома, ни кирки заключённым не дали. Им пришлось обходиться обычными штыковыми лопатами. Обе руки у Григория ещё не оправились от борьбы со сторожевыми собаками и нестерпимо болели. Предплечье левой конечности мучило парня особенно сильно.

Мышцы ног и груди, избитые и утомлённые бегом на «тренировках», тянули и ныли. Да и жрать парню очень хотелось. Стараясь не пялиться на заставленный яствами стол, он повернулся к стене. Все друзья по несчастью сделали так же, как он.

За спиной заключённых продолжал громко шуметь гомон пьяной немецкой компании. Не обращая на это внимания, Григорий быстро втянулся в работу. Сами собой включились все навыки, что он приобрёл за долгие годы жизни в деревне. Да и во время войны он уже выкопал километры окопов.

Плотный слой утрамбованной почвы быстро закончился, и дело пошло чуточку легче. Скоро Григорий углубился до шеи, и тут же решил, что полтора с лишним метра для него уже хватит. Он прекратил рыть твёрдую землю и выбросил лопату наверх. С ощутимым трудом парень вылез из ямы и встал перед ней.


— О! — восхитился охмелевший молодой комендант. — Уже закончил работу? Молодец! Тогда помоги товарищу справа! Что-то он долго там возиться! — Все немцы с поляками громко заржали над шуткой начальника.

Григорий приблизился к участку соседа, встал на краю и глянул в узкую яму. На дне парень увидел внушительный камень, превышавший своими размерами большую бадью.

Алексей окопал ту преграду с разных сторон, но вытащить тяжесть наверх, один он не мог. Валун ему сильно мешал и не давал рыть в глубину. Григорий спрыгнул в могилу. Они взялись вдвоем за обломок гранита и еле подняли его на поверхность земли.

Кто-то из немцев радостно крикнул:

— Ну, вот, теперь у них, даже имеется большое надгробье, — немудрёный экспромт развеселил всю компанию.

Постоянно сменяя друг друга, Алексей и Григорий закончили рыть вместе с прочими пленными. Сначала парень выбрался сам, затем подал руку измученному работой товарищу.

Он помог щуплому узнику подняться наверх и отправился на своё «законное место». Боец подошёл к куче рыхлой земли и сильно воткнул в неё ненужный уже инструмент. Пусть теперь поляки работают, когда начнут их закапывать.

Григорий встал в ногах свежей могилы и повернулся лицом к веселящимся немцам. Пять красноармейцев поступили так же, как парень.


— Очень хорошо, — сказал комендант и, широко ухмыльнувшись, приказал своим подчинённым: — Отто, Ганс, принесите сюда свою молотилку!

Два немца вскочили с стульев и, немного качаясь, поспешили исполнить команду начальника.

Через минуту они притащили ручной пулемёт «MG-34» с откидными тонкими сошками. Фрицы установили его в середине стола и направили воронёное дуло в сторону пленных. Несмотря на большое подпитие, один из фашистов чётким движением открыл жестяную коробку с патронами. Он вставил ленту в затвор и передёрнул рычаг затворной рамы оружия.

— Встаньте всё так, чтоб после выстрелов вы рухнули в яму, и нам не пришлось пачкать руки о вас, — развязно ухмыльнулся эсесовец.

Григорий повернулся кругом и посмотрел в отрытую недавно могилу. Он прикинул траекторию падения своего мёртвого тела и решил, что оно не промажет. Точно войдёт в узкую яму, словно патрон в стальную обойму.

Неожиданно парень подумал о том, что нужно бы повернуться грудью к фашистам. Русским солдатам необходимо достойно встречать свою смерть — смело глядя ей прямо в лицо.

Однако встать, как подобает свободному, гордому воину, он, как ни старался, но всё же не смог. Не хватило сил у бойца, посмотреть в чёрный зрачок пулемёта и спокойно дождаться, пока из него вылетит быстрая пуля. Придя в отчаяние от своей бесхребетности, он скосил глаза вправо и влево. Все друзья по несчастью стояли так же, как он, заворожено глядя в могилу!

«Значит, не один я такой, жуткий трус!» — с огорченьем подумал Григорий.


— Огонь! — послышался приказ коменданта.

Автоматическое оружие фрицев загрохотало за спиной заключённых. Длинная очередь ударила слева направо. Множество пуль впивалось в стену сарая прямо над головами бойцов.

Острая кирпичная крошка мелкой шрапнелью брызнула в разные стороны. Колени у Григория предательски дрогнули. Он инстинктивно пригнулся, втянул голову в плечи и прижал ладони к лицу.

Сзади раздался гомерический хохот. Парень вдруг удивился, что до сих пор ещё жив. Не веря себе, он медленно поднял дрожащие от ужаса веки и глянул по сторонам сквозь неплотно сжатые пальцы. Все арестанты стояли так же, как он. Все чуть пригнулись и закрыли руками бритые головы. Однако, все были живы, и никто не упал на колени!

Отсмеявшись, комендант приказал:

— Подойдите сюда! — пленные медленно развернулись и на негнущихся от волненья ногах направились к большому столу.

— Наше учреждение существует два с лишним года! За это долгое время мы «тренировали» огромное множество служебных собак для спецчастей вермахта и концлагерей, разбросанных по просторам Европы. Часть из них, даже отправили в Африку. — задумчиво сообщил офицер.

Эсесовец чуть помолчал и продолжил: — В этом лесу, — он повёл правой рукой, указывая на сосновую чащу, что стояла вокруг: — побывало несколько тысяч военнопленных из разных стран мира. И никогда! И никто! Не доживал до окончания полного курса занятий!

Он на секунду запнулся, шумно сглотнул и возмущённо продолжил:

— А тут сразу шесть недочеловеков, шестеро русских. И что мне прикажете теперь с вами делать? В инструкции об учебно-тренировочном лагере ничего не сказано по данному поводу.

Никто предположить даже не мог, что такое возможно. Оставить вас на следующий курс я не могу. Наш лагерь переводится ближе к Восточному фронту, и тащить вас с собой не имеется смысла. Там будет полно других заключённых

Расстрелять вас, как отработанный уже материал, по моему мнению, не совсем справедливо. Ведь вы ни единого разу не нарушили правила нашего лагеря: не оказывали сопротивленье охране, не пытались бежать, ни одна собака не пострадала от вас.

Вы все очень храбрые и дисциплинированные солдаты! Мне искренне жаль, что вы не вступили в РОА. Такие стойкие и ловкие воины весьма пригодятся великой Германии.


Почему-то мне кажется, что скоро вы передумаете и всё же пойдёте служить в армию Власова. Я вам предоставлю ещё один шанс и дам на размышление толику времени. Поэтому, я решил, отправить вас всех в фатерлянд. Там очень много трудовых лагерей. Здоровые, сильные, молодые рабочие очень нужны тысячелетнему Третьему Рейху.

Ефрейтор Фридрих Ленц будет вас конвоировать до прибытия к нужному месту. Он родом из Гамбурга. Мой добрый земляк. Хороший солдат и давно заслужил очередной отпуск для поездки домой. — Эти слова офицер повторил и по-немецки. Все фашисты вокруг с одобреньем кивнули.

— Завтра утром вы получите все документы и отправитесь в нашу родную Германию! — он вновь перешёл на русский язык. — Я дал Фридриху письменное распоряжение — за малейшее неподчинение — расстрел пленных на месте! За побег одного — расстрел на месте ВСЕХ АРЕСТАНТОВ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! — он жёстко выделил голосом окончание фразы.

Офицер повернулся к столу и приказал по-немецки своим подчинённым:

— Дайте всем этим свиньям три бутылки дешевого шнапса, три буханки чёрного хлеба и три круга плохой колбасы. Потом отведите их в стойло! А мы продолжим здесь веселиться! Нужно хорошенько отметить наш переезд!

Несколько немецких солдат рьяно поднялись на нетвёрдые ноги и поспешили исполнить приказ командира. Вертухаи направились к пленным, и повели их в опустевший барак.

Войдя в помещение, они поставили на деревянные нары подаренную эсесовцем выпивку. Рядом бросили чёрный хлеб с колбасой. Затем, все развернулись и, о чём-то болтая, ушли на половину охраны. Им очень хотелось продолжить банкет коменданта.


Оставшиеся в живых, заключённые проводили взглядом поддатых фашистов и облегчённо вздохнули. Они отыскали под нарами пустые консервные банки, из которых поили соседей, пострадавших от собачьих зубов. Затем, откупорили одну из бутылок и по-братски разлили хмельной непривычный напиток.

По давней русской традиции первый тост был «За погибших». Красноармейцы, не чокаясь, подняли «стаканы» и дружно выпили по несколько полных глотков. Шнапс очень сильно смахивал на самогон.

Однако, ничего другого у пленных под рукой не имелось и неизвестно, окажется ли что-то у них ещё впереди. Прозвучал второй тост: «За собственное спасение на тренировках!» Затем третий: «За победу в войне!»

Голодные люди тотчас разделили и без остатка сжевали весь хлеб с колбасой. После месячной жизни на малых порциях каши, эта еда показалась восхитительно вкусной.

Почти сразу, у всех возникла реакция, обычная в такой ситуации. От недавно пережитых волнений, бойцов так развезло, что они еле добрались до нар. Красноармейцы упали на матрацы с несвежей соломой и мгновенно уснули.

Глава 13. Этапирование в Германию


На следующее утро, сигнальный гудок не издал ни единого звука. Видимо, отвратительный вой воздушной сирены не доставлял удовольствия фрицам. Они снова решили, обойтись без шумового эффекта.

Хорошо, что у заключённых оказался живой безотказный будильник. Чернявый Олег — внук деревенского знахаря, проснулся в нужное время и поднял всех остальных. Не дожидаясь команды, военнопленные выбежали на маленький плац и построились в небольшую шеренгу.

Из ста семи красноармейцев, прибывших в лагерь месяц назад, выжили только шесть человек. Остальных либо загрызли немецкие сторожевые овчарки, либо их расстреляла охрана фашистов.

Лишь десяток «счастливчиков» умудрились уйти от такой страшной участи. Эти «везунчики» умерли ночью, во сне. Кто от гангрены, возникшей от собачьих укусов, кто от потери большого количества крови, а кто от истощения. Ведь им приходилось много бегать по польскому лесу.

Но и оставшиеся в живых, арестанты представляли собой достаточно жалкое зрелище. Каждодневное выполнение роли убегающей дичи для поисковых собак никому не добавило ни здоровья, ни веса.

Все очень сдали и теперь еле держались на ослабевших ногах. Оборванные, сильно измученные, заросшие неопрятной щетиной до уровня глаз, люди стояли на тесном плацу и безропотно ждали появления охранников.

Небольшие ворота, ведущие на территорию пленных, неспешно открылись. В этот раз, вместо фашистов с оружием, в зону вошёл только ефрейтор Фридрих Ленц. Подобной беспечности раньше фрицы не позволяли себе.

Хотя, чего вертухаю было теперь опасаться? Шестерых доходяг, которых качает от сильного ветра? К тому же, остальные камрады находились поблизости. Стоит лишь крикнуть и все придут на помощь соратнику.


Вчерашний банкет коменданта протекал очень шумно и не стихал почти до утра. Громкие взрывы пьяного смеха и звон разбитой посуды прерывали сон арестантов, утомлённых занятиями со спарринг-партнёрами. Так что, утром они все себя ощущали сильно уставшими. Да ещё стакан непривычного шнапса давал себя знать.

Чего нельзя было сказать о бравом ефрейторе. Несмотря на продолжительное бурное гульбище, в котором участвовал пятидесятилетний мужчина, он выглядел на удивление свежим. Охранник был чисто выбрит и благоухал одеколоном с цветочным оттенком.

Ленц встал перед коротеньким строем и, слегка заикаясь, заговорил по-немецки. Он сказал несколько слов и сразу отметил, что его короткая речь не доходит до основного числа заключённых. Фашист ткнул пальцем в Григория и приказал:

— Переводи! Я вижу, что ты хорошо понимаешь немецкий язык.

Григорий не стал отрицать данный факт и сделал два шага вперёд. Помня правила поведения в лагере, он повернулся и перебежал в начало шеренги. Парень расположился одним боком к начальству, другим — к друзьям по несчастью и с этого мига начал толмачить.

Ефрейтор бодро продолжил:

— Вчера герр комендант распорядился этапировать вас в фатерлянд! Согласно выданному мне предписанию, с этой минуты вы все поступаете в полное моё подчинение.

За малейшее непослушание я вас расстреляю на месте! — охранник выразительно хлопнул себя по кобуре с пистолетом. — За побег одного человека, всех остальных, ждёт, то же самое, смерть! Надеюсь, что все это запомнили!

Он подождал, пока Григорий переведет последнюю фразу, и двинулся дальше:

— Сразу после завтрака идём все на склад. Там вы получите новое обмундирование и сухой паёк на три дня. Затем, вы переоденетесь и приведёте себя в полный порядок.

Потом я отведу вас в комендатуру, где каждому выпишут проездной документ до Германии. После чего, мы выйдем из лагеря и отправимся на железнодорожную станцию. Налево! — скомандовал немец: — Шагом марш!

Оставшиеся в живых, заключённые дружно кивнули и двинулись к узким воротам, ведущим в жилую зону фашистов.


Спустя один час, бойцы вернулись в свой опустевший барак. С собой они принесли, очень много разнообразных вещей Их истощённые лица выражали крайнюю степень ошеломления.

Ещё бы, одного слова коменданта концлагеря оказалось достаточно, чтобы все заключённые переместились из разряда никчемных животных в категорию настоящих людей. Пусть, они оказались лишь существами третьего сорта. Второе место по праву занимали поляки, верные и надёжные слуги «великого рейха».

За прошедшее время, с пленными произошло столько невероятных чудес, что у них голова закружилась. Первым делом, им выдали по миске пшенной каши и кружке эрзац-кофе без сахара. Мало того, что пищи им наложили втрое больше, чем раньше, так ещё, всю еду приготовили на той чистенькой кухне, которая трудилась на фрицев.

Правда, шестерым заключённым досталось лишь то, что не доели подручные немцев — поляки. К счастью, этого оказалось достаточно, чтоб хорошо накормить арестантов.

Для изголодавшихся узников полученная тёплая пища показалась не только удивительно вкусной, но, что самое главное, очень питательной. После завтрака бойцы резко взбодрились и пошли по маршруту, что наметил ефрейтор.

Ленц сопроводил арестантов к интенданту концлагеря. Тот выдал им почти новую форму непривычного облика. По всей видимости, её сшили поляки для своей опереточной армии..

Когда Григорий работал на Среднем Урале, он слышал, что гонористое Польское Войско было разбито фашистами за три недели. Уже 18 сентября 1939 года, высшее руководство страны сбежало в Румынию. Ещё кто-то рассказывал, как панская кавалерия с голыми шашками ходила в атаку на немецкие танки


Вдобавок к одежде и обуви бойцы получили вещевые мешки, произведённые в СССР. На продовольственном складе пленных одарили сухпаем, который использовал вермахт.

Пожилой каптенармус с осуждением глянул на заросшие физиономии пленных, сокрушенно покачал головой и ушёл вглубь тёмной каптёрки. Скоро немец вернулся и, неожиданно для красноармейцев, вручил им тупые ржавые ножницы, кусочек серого мыла и опасную бритву известнейшей фирмы «Solingen». От долгого употребления её лезвие оказалось источено до половины, но им всё ещё можно было прилично побриться!

Узники тотчас вернулись в барак и принялись приводить себя в надлежащий порядок. Они, как могли коротко, остригли довольно отросшую, неуставную причёску. Затем тщательно соскоблили щетину.

Если с растительностью на лице все управились сами, то головы друзей по несчастью побрил Алексей. Затем он занялся собой. Как это ни странно, он и свою черепушку выскоблил до зеркального блеска. Причем умудрился ни разу, нигде не порезать.

Бойцы быстро сполоснулись до пояса, вымыли ноги и переоделись. Не теряя ни единой секунды, они торопливо схватили мешки и выскочили из барака наружу. Они привычно построились на пыльном плацу и стали дожидаться ефрейтора.

Спустя пять минут появился и Ленц. Он критически осмотрел своих подопечных и откровенно порадовался той перемене, что с ними случилась. Фашист удовлетворённо кивнул и коротко бросил:

— За мной! — после чего, повернулся и направился к канцелярии лагеря.


Там вертухай передал заключённых неказистому служащему. Бойцов сфотографировали, и только затем отправили к писарю. Худой, как кощёй, крючкотвор тщательно опросил прибывших пленных и заполнил несколько формуляров на каждого. К тому времени, когда он закончил возиться с бумагами, фотограф принёс уже готовые снимки. Он передал их начальнику и тут же исчез.

Фриц-бюрократ тщательно сверил свежие карточки с лицами узников и вклеил их в соответствующие документы. Сверху он поставил печать с чёрным орлом, держащим свастику в лапах.

Лишь после этого, появился ефрейтор. Ленц расписался в многочисленных ведомостях. После чего, получил новенькие аусвайсы невольников и документы, позволявшие им въехать в Германию. Он спрятал фашистские ксивы в нагрудный карман гимнастёрки и вышел на крыльцо кирпичного здания.

Команда выживших смертников поспешила за немцем. Ленц подвёл их к забору и остановился возле центральных ворот. Там бойцов ожидал неприятный сюрприз. Вдоль ржавой проволоки со стальными шипами, стояли тринадцать дорогих чемоданов из кожи.

Они весьма отличались один от другого размером, формой и цветом, но все, без исключения, были очень плотно набиты. Каждый из них оказался закрыт на небольшой висячий замочек.


Ефрейтор взял самый маленький дорожный баул, больше похожий на саквояж, и отошёл с ним в сторонку. Потом, приказал заключённым разобрать всё остальное и снова встать в строй.

Стараясь схватить то, что поменьше, все пленные стрелою метнулись к поклаже. Наконец, суматоха закончилась, но не все оказались довольны её результатом. Ещё бы, уж очень заметная разница была в тяжести данных предметов.

Выражая лицом очень разные чувства, бойцы заняли место в шеренге и водрузили вещи фашистов возле себя. Григорий выглядел совершенно спокойным. Ноша парню попалась, в общем-то, средняя, как по объёму, так и по весу.

Как немедленно выяснилось, Ленц оказался очень дотошным и, на свой лад, справедливым мужчиной. Он очень внимательно осмотрел вытянувшихся во фрунт заключённых. Затем изучил их поклажу.

Он подходил к каждому красноармейцу по-очереди и приподнимал, находившийся рядом багаж. Немец сразу всё понял, кто-то из пленных ухватил то, что полегче, а кому-то досталось, что-то вообще, неподъёмное.

Ленц отвечал за доставку в Германию, той ценной добычи, что захвачена в Польше начальством. Терять ценный груз по дороге нельзя. Иначе, герр комендант его строго накажет, а то и, вообще, расстреляет.

Выйди из строя один из носильщиков, взять ему новых было бы негде. Значит, их нужно беречь с особенным тщанием, так же, как деревенский тягловый скот. То есть, вьючить их всех равномерно.

Вертухай отметил ощутимую разницу и решил всё исправить по-своему. Сначала он переставил несколько больших чемоданов. Потом, решил, что здесь нужен безмен, иначе не сможешь более-менее ровно, распределить общий вес. Он сурово нахмурился.


Как многие немцы, пятидесятилетний охранник оказался весьма рациональным мужчиной. Он не стал долго мудрить и сказал:

— Приказываю, двигаться в одну шеренгу — гуськом. Интервал — два шага. Каждые полчаса спокойной ходьбы будете меняться местами в колонне. Первый номер уступает свои чемоданы второму и так далее. Последний в строю передаёт груз ведущему.

Он отошёл к своему саквояжу, легко оторвал его от земли и скомандовал: — Вещи поднять! Налево! Шагом марш!

Все дружно подхватили поклажу и короткой цепочкой устремились к воротам. Огромные створки опять заскрипели и, как показалось невольникам, открывались на удивление медленно.

Радость невольника, вырвавшегося из ужасной тюрьмы, до края заполнила душу Григория. Он шагнул на просёлок, ведущий к железной дороге, и с облегчением подумал: «Слава Богу, я вырвался из этого ада!» Следом пришла новая мысль: «А что интересно, ждёт меня впереди? Вдруг там всё будет значительно хуже, чем здесь?»

Возле высокой ограды стояло шестеро хмурых поляков. Они держали в руках карабины, которыми Речь Посполитая снабжала свою кавалерию. Как слышал Григорий на стройке, это оружие соорудили из «мосинок», которые им достались от царской России. Трёхлинейки укоротили и рассверлили под немецкий патрон.

Похоронная команда панов окружила выживших пленных и двинулась с ними. Необычный отряд медленно двигался сквозь густой хвойный лес. Пособники фрицев сопровождали бойцов весь долгий путь.

Истощённые пленные еле тащили двенадцать больших чемоданов из кожи. Эйфория, возникшая в парне при выходе из фашистского лагеря, постепенно угасла. Григорий почувствовал невыносимую тяжесть поклажи. Груз сильно тянул сухожилия с мышцами, сжимал кости скелета и деформировал позвоночник с суставами.

— «Если хочешь остаться в живых, — то и дело говорил себе парень, — то нужно терпеть и, через «не могу», тащить эти проклятые шмотки». — Он так и делал. Впрочем, как и все остальные товарищи по немецкому плену.


Месяц назад, заключённые преодолели дорогу от станции к лагерю, за пару часов. В обратную сторону, они шли около трёх. Измученные невольники не могли передвигаться быстрее, а поляки не собирались им помогать.

На высокомерных лицах упитанных шляхтичей явно читались те мысли, что крутились у них в голове: «У каждого в мире своё назначение. У быдла — тащить тяжкий груз. У нас, у благородных — охранять драгоценный обоз».

Группа навьюченных советских солдат шла с перерывами. Ефрейтор сразу же понял, что бесполезно, понукать этих пленных. Они до смерти рады, что остались в живых, и буквально рвут из себя последние жилы. Однако их слабых сил недостаточно, чтобы шагать хоть немного быстрее.

Весь продолжительный путь, Ленц зорко следил за «планомерной ротацией кадров» в колонне. Каждые двадцать пять минут пешего хода он громко командовал:

— Стой! Поставить всем чемоданы! Отдых пять минут!

Все заключённые мгновенно бросали поклажу и без сил валились на землю. Хорошо, что её покрывала жёлтая хвоя, которая осыпалась с сосен. Благодаря этому новая форма не пачкалась.

По прошествии времени, отведённого на короткий привал, ефрейтор приказывал:

— Встать! — Пленные поднимались на ноги и занимали прежнее место. Ленц строго командовал: — Два шага вперёд! Ведущий, перейти в хвост колонны! Взять чемоданы! Шагом марш!


Ближе к обеду, караван заключённых, наконец, вышел из леса и оказался перед маленькой станцией железной дороги. Возле здания небольшого вокзала вальяжно прохаживался немецкий патруль. Он состоял из офицера и двух солдат с автоматами. У всех на груди висели блестящие железные бляхи с фашистским орлом.

Ленц поспешил к лейтенанту, предъявил документы и чём-то ему доложил. Жандарм просмотрели все бумаги, и с интересом глянул на пленных. Стоявшие рядом с ними, поляки удивительно чётко отсалютовали представителю власти.

Ефрейтор оставил шестерых заключённых под вооруженной охраной и поспешил к маленькой кассе. Через пять-шесть минут ефрейтор вернулся с пачкой билетов.

Всё это время, патруль находился поблизости и не отходил ни на шаг. Военные терпеливо дождались прихода миниатюрного поезда и остались на месте даже после его появления.

Подозрительные жандармы продолжали следить за советскими пленными до тех самых пор, пока те со всеми вещами, не загрузились в вагон. Лишь после того, как состав тронулся в путь, они вернулись к своим важным делам.

То есть, спустились с перрона и фланирующей, неспешной походкой снова отправились по привычным маршрутам. Поляки построились в две коротких шеренги и зашагали назад, в учебно-тренировочный лагерь. За версту было видно, что они хотят показать всем фашистам, как они замечательно служат в их доблестной армии.


Наконец, вся поклажа оказалась в маленьком тамбуре, а оттуда, её перенесли в коридор. Ефрейтор указал своим подопечным места, на которых им положено ехать. Привыкший к комфорту, фашист занял один всё купе целиком. Остальные шесть человек и дюжина больших чемоданов разместились в другом помещении.

Однако, такие условия не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось заключённым, пережить в старой двухосной «теплушке». В те дни, когда они добирались до польского лагеря, в их тесном узилище, было набито сто семь человек.

Пленные, достаточно быстро, рассовали громоздкий багаж по верхним полкам купе. Правда, пришлось несколько раз перекладывать вещи, прежде чем они там все поместились. В конце концов, бойцам удалось выкроить сидячее место для каждого из шести человек. Они удобно расположились на полках, стоящих внизу, и облегчённо вздохнули.

Ни с того, ни с сего, Михаил неожиданно высказал странную мысль. Мол, не мешало бы, хоть одним глазом взглянуть, что же они притащили с собой. Пятеро друзей по несчастью, так шикнули на молодого соседа, что он сразу затих.

Хотя и пробурчал недовольно, мол, он не собирался ломать замки на баулах. Лишь хотел аккуратно открыть и снова замкнуть их металлической скрепкой, которую стащил в канцелярии. Причём, по его же словам, он сделает это так аккуратно и ловко, что никто не заметит, что их отпирали.


Григорий испытующе посмотрел на товарищей. Он с облегчением понял, что никто не купился на такие посулы. Похоже, что каждый решил про себя: «Не стоит рисковать своей жизнью, из-за простого желанья узнать, что там такое внутри?

Наверняка в чемоданах лежат огромные ценности, что награбили фрицы в ходе польской компании. Да будь там хоть килограммы чистого золота и мешки с бриллиантами, куда потом, с ними пойдёшь? В чужой незнакомой стране, без денег и документов и даже без нормальной одежды?

Первый жандармский патруль тебя сразу сцапает, и тогда всё пропало. В лучшем случае, расстреляют на месте, как простых мародёров. В худшем — сначала будут долго пытать, где ты взяли драгоценности? Ну, а после, засунут в такую дыру, что оттуда уже не сбежишь. Вдруг, там окажется хуже, чем на «тренировках» со спарринг-партнёрами?

Судя по лицам бойцов, они, молча, взвесили все за и против и благоразумно решили, что не стоит им лезть на рожон. Лучше ехать в качестве бесправных носильщиков, чем какое-то время, иметь богатство в руках, а потом кончить жизнь в общей могиле. Ведь кто его знает, вдруг комендант не соврал, и всех отправят в тот лагерь, где им придётся просто работать.

«Приедем на место, осмотримся, а там будет видно». — читалось на физиономиях друзей по несчастью.

Михаил сразу почувствовал общее настроение пятерых заключённых и тихо сказал, глядя под ноги:

— А что я? Я лишь предложил. Если все против, то и мне это совсем ни к чему.

Бойцы переглянулись и, от нечего делать, стали смотреть в окно небольшого купе.


Меж тем, поезд мчался вперёд, и с каждым часом, Германия становилась всё ближе и ближе. Железнодорожная трасса вела строго на запад и пролегала через благоустроенные городки и богатые зелёные сёла.

Мелькавшая за стеклом, прекрасная местность поражала Григория своей чистотой и невероятной ухоженностью. Его, как и прочих бойцов, постоянно терзала неприятная мысль: «Чего не хватало проклятым фашистам? Зачем они напали на нашу страну с её нищими, как церковная мышь, деревнями и поселениями самого мрачного вида?»

Наконец Алексей всё же не вытерпел. Не обращаясь ни к кому из товарищей, он задумчиво высказал общее мнение:

— Всё есть у фашистов. Им не хватало только свободной земли. Когда фрицы захватят Россию, то каждый из них будет владеть огромным имением. Они станут дворянами или боярами, а мы превратимся в бесправных рабов. — Добавить к этому было, в общем-то, нечего, и все удручённо молчали.

Из того места в Польше, где находился учебно-тренировочный лагерь, прямой поезд до Гамбурга, никогда не ходил. Поэтому навьюченным красноармейцам пришлось сделать несколько пересадок подряд.

В этом случае, Ленц выводил своих подопечных на перрон очередного вокзала и сдавал их жандармам со всеми вещами. Наряд военной полиции отводил группу пленных в ближайший пакгауз, и запирал до возвращения их руководства назад.

Пятидесятилетний ефрейтор брал в руки небольшой саквояж и топал в комендатуру. Там он получал проездные бумаги до нового пункта великого Третьего Рейха.


Однажды, Ленц со смехом поведал Григорию о своих похождениях. Выяснилось, что чиновники местных контор весьма удивляются составу их необычной бригады. Однако, каких-либо препятствий чинить ему, всё же не смеют.

Всё дело в том, что комендант польского лагеря имел крупный чин в войсках «СС». Так что, подписанные офицером бумаги повсюду оказывали волшебное действие и тотчас устраняли любые препятствия.

Иногда случалось и так, что пленным приходилось переходить от одной линии железной дороги к другой. Несмотря на документы грозного вида, машину для заключённых, никто предоставлять не спешил.

Общественный транспорт работал не так хорошо, как хотелось бы всем окружающим немцам. Уже тогда, у Германии не хватало бензина даже для армии, не говоря уж о том, чтобы тратить горючее на перевозки гражданских людей. Тем более, на территориях, захваченных рейхом.

Каждый раз, заключённые самостоятельно перемещались от одного городка до другого. Неся чемоданы в руках, они по несколько километров тащились пешком. Чаще всего, их путь пролегал по миниатюрным полям и небольшим перелескам.

К счастью бойцов, расстояния в Польше оказались весьма незначительными. Не в пример тем же российским, где семь-восемь вёрст, даже не крюк. Однако и эти не очень большие прогоны сильно выматывали истощённых бойцов. Григорию часто казалось, что у него вырвутся руки из плеч, а при лучшем раскладе, они просто вытянутся до самых колен.


При очередной пересадке, их состав прибыл на станцию уже поздним вечером. Охранник сходил в комендатуру и, как всегда быстро, получил документы. Заодно он узнал, что нужный им поезд, отправиться в путь лишь через шестьдесят с лишним часов. К тому же, данный состав, отходил от соседнего города, до которого почти девять вёрст.

Совершенно естественно, что двигаться в ночь неизвестно куда, Ленца совсем не тянуло. Он отправился к начальнику небольшого вокзала и обратился к нему за советом. Недолго думая, тот предложил: — Лучше всего, вам остановиться в ближайшей гостинице, а заключённых устроить в соседнем пересылочном пункте для пленных.

Рационалист по натуре, ефрейтор обдумал предложенье путейца, согласился, что идея по-настоящему дельная, и сделал так, как предложил местный житель. Тем более, что названный лагерь находился в одном километре от железной дороги.

Ленц привёл свой караван к большому забору из ржавой «колючки». Там он достал из кармана и предъявил вооружённой охране сопроводительные бумаги, подписанные крупным чином СС.

Солдаты увидели грозную подпись и спешно доложили наверх по команде. Прибежал взволнованный заместитель начальника учреждения и весьма удивился неожиданной просьбе ефрейтора. Насколько он помнил, ещё никто не хотел заночевать в его пересылочном лагере.

Офицер тут же взял себя в руки и рассыпался в приятных любезностях. После чего, распорядился принять нежданных гостей и поселить их в бараке для нижних чинов, расположенном на их территории.


Ленц вежливо поблагодарил молодого начальника и проводил свою бригаду с вещами в отведённое для них помещение. Вообще-то их оказалось там два, и в каждом стояло по небольшому столу, по четыре металлических койки и четыре простых табуретки.

Однако ефрейтор рассудил всё по-своему. В одном номере он приказалскладировать все чемоданы. Мужчина дождался, пока все пленные выйдут, запер дверь на замок и положил ключ в карман своего галифе.

Во втором «номере», разместились шестеро измученных узников. Так что, почти двое суток, им предстояло прожить без особых удобств. Ну, а спать, или по-очереди на жёстких кроватях, или просто на голом цементном полу.

Все дружно решили, что отдыхать нужно посменно: четверо красноармейцев на койках, двое на табуретках возле стола. Чтобы решить главный вопрос, кто, где проведёт первую ночь, честно тянули жребий на спичках.

Те, кому не досталось постели, попытались устроиться как-то ещё. Они положили руки на небольшую столешницу, опёрлись на них головой и постарались хоть немного вздремнуть.

Перед самым уходом, фашист обратился к своим подопечным и запретил им выходить из барака:

— Мало ли что, может подумать охрана? Чего доброго, перепутает вас со своими клиентами и загонит туда, откуда я после, не смогу вас спасти. — туманно объяснил он бойцам.

Чуть помолчав, он добавил: — Кстати, чуть не забыл вам сказать про колючую проволоку, которая здесь натянута по периметру зоны. Должен предупредить, что всё ограждение находится под большим напряжением. Любое касание вызовет мгновенную смерть.

Закончив давать пояснения, Ленц взял свой небольшой саквояж, с которым ни на секунду не расставался в дороге. Он сказал на прощание, что вернётся через два с лишним дня, и исчез.


Накормили бойцов не так, как фашистов, но пища оказалась значительно лучше, чем та, что им давали в учебно-тренировочном лагере. К великому изумлению пленных, еду принесли прямо в номер.

Донельзя худой человек, одетый в полосатую робу, прикатил к самой двери тележку с судками. В бачках, находилось по миске ячневой каши на каждого. Плюс ко всему, им досталось по куску эрзац-хлеба и по кружке жидкого морковного чая.

Как слышал Григорий из разговоров фашистов, «Osten-Brot» был разработан для питания советских военнопленных и состоял из пяти компонентов. В него входили: отжимки сахарной свеклы (40 %), отруби (30 %), древесные опилки (20 %) и целлюлозная мука из листьев или соломы (10 %). Вкус у него, конечно, противный, но желудок можно набить, и какое-то время не чувствовать голод.

Все двое суток, заключённых кормили той же едой, но и это казалось прекрасным для сильно голодных людей. Бойцы отсыпались и набирались сил и энергии для дальнейшей дороги.

В небольшое окошечко комнаты была отлично видна часть территории лагеря. Судя по однотипным серым баракам, в них содержали таинственных лиц, перемещаемых неизвестно куда.

Кто они все такие, Григорий не знал, но подозревал, что это такие же узники, как он сам и его друзья по несчастью. В глубине лагеря стояли мрачные кирпичные здания с закопчёнными стенами. Их высокие трубы дымили без перерыва, с восхода до позднего вечера.

В день по несколько раз, мимо казармы проходили большие группы невольников. У многих из них на одежду были нашиты матерчатые жёлтые звёзды. Все арестанты всегда направлялись в одну только сторону, к тем странным сооружениям, что походили на большие котельные.

Одетые в различную рвань, люди медленно двигались по узкому коридору из ржавой «колючки». Они подходили к воротам и исчезали в кирпичных цехах. Никто из них уже не возвращался назад.

Увидев невероятно истощенных людей, Григорий невольно подумал: «Только кожа да кости. Сколько же времени они голодали? Даже в самые худшие дни, когда нас везли в польский лагерь и почти не кормили, мы не выглядели настолько ужасные, как эти бедняги».


Сидеть без всякого дела в комнатке тесной казармы быстро всем надоело. Хорошо, что худой подавальщик еды объяснил, мол, сортир находится в левом конце их барака. Так у бойцов появилась возможность, хоть изредка, выбираться из «номера».

Кроме походов в сортир, они иногда, всё же решались немного развеяться. Сидельцы по-очереди выходили в большой коридор и, якобы, шли по нужде. Стараясь не привлекать к себе чьего-то внимания, они, неспешно прогуливались из конца в конец помещения, что тянулось сквозь длинный барак.

Проходившие мимо, фашисты недоуменно косились на бледных, поджарых парней без оружия и в удивительной форме. К счастью бойцов, чрезмерного любопытства никто не выказывал и ничего у них не выспрашивал.

Видимо, сработал строгий приказ зам. коменданта. Он заставил охранников относиться к их группе, как к немецким союзникам. Пусть немного и странным, но всё же своим.

Так же, как все остальные, Григорий не упускал удобного случая, чтобы немного проветриться. Однажды парень случайно подслушал несколько слов. Из обрывочного разговора фашистов он вдруг отчётливо понял, где очутилась их «зондеркоманда». Причём всё это случилось, благодаря поспешной отлучке Фридриха Ленца.

Выяснилось, что они оказались в концентрационном лагере, предназначенном для уничтожения неполноценных людей. К унтерменшам фашисты причислили евреев, цыган и славян. Кроме тех особей, кто был им полезен.

Как слышал Григорий, таких предателей оказалось тоже не мало. В вермахте создали РОА, а кроме неё, хорошо воевали за фрицев целые батальоны поляков, румын, чехов, словаков, мусульман и евреев. Были даже французы, норвежцы и финны. За большие заслуги, им даже давали награды от Рейха.


Когда до парня дошло, что же на самом-то деле происходит в соседних цехах, он чуть не вскрикнул от ужаса. Получалось, что там каждый час убивали и тут же сжигали многие тысячи ни в чём не повинных людей.

С трудом сдерживаясь, чтобы не рвануться назад, красноармеец развернулся на месте и, с виду спокойной походкой, пошёл в свой тесный «номер». Морально раздавленный, полученной сейчас информацией, он рухнул на табурет, стоявший возле окна. Григорий с трудом успокоил сбившееся от страха дыхание и пересказал всё услышанное друзьям по несчастью.

— Воистину пересыльный пункт для перемещаемых лиц. Отправка с этого света на тот. — хмуро подытожил Олег.

— Вот удружил нам комендант, — зло буркнул Саня. — Стоило нас транспортировать через Речь Посполитую, чтобы убить именно здесь.

— Да уж, — протянул Алексей. — Могли бы нас в польском лагере всех положить одной длинной очередью. И могилы тогда мы для себя уже вырыли. И пулемёт хорошо на сошках стоял.

— А кто бы ему чемоданы с награбленным золотом сюда притащил? — со злостью вставил Иван и мрачно добавил: — Вообще-то, эсэсовец тогда заявил, что нас отправят в Германию, а уже в фатерлянде, наверняка, всех прихлопнут. Чтобы, нигде не болтали о грузе.

— Что без толку гадать, — подвёл Григорий итог. — Всё равно ничего мы не можем поделать. Придётся сидеть здесь и ждать, развития дальнейших событий. Или ефрейтор вернётся за нашей поклажей и нами, или нас здесь сожгут, как всех остальных.

— Одно другому ничуть не мешает, — веско возразил Михаил. — Чемоданы теперь он и без нас сможет доставить до места. Тягловой силы у них тут полно. Глянь-ка наружу. Со всей Европы сюда быдло согнали.

Все бойцы непроизвольно посмотрели в окно. Мимо барака медленно двигалась очередная колонна, составленная из худющих людей. Их всех ожидала скорая смерть.

В маленькой комнате надолго повисло гробовое молчание. От нечего делать, все тупо смотрели сквозь пыльные стёкла. Они дружно прикидывали свои шансы на то, что им ещё удастся пожить.


Однако, чего-либо путного, никто из шести заключённых придумать не мог. Удастся ли кому-то уйти из лагеря смерти или же нет, знал лишь один Господь Бог. В Польше у них был хоть какой-нибудь выбор. Или бороться с собаками и победить, или попробовать всё же бежать.

В конце концов, они могли бы напасть на вертухая или инструктора, получить пулю в лоб и сразу избавиться от дальнейших мучений. Как видел Григорий, некоторые красноармейцы поступили именно так. Например, тот кузнец, что кулаком убил громадного Рекса.

«Чем страдать от подобных мучений, уж лучше схватиться за проволоку, — неожиданно подумал Григорий. — ефрейтор сказал, по ней постоянно идёт электрический ток под таким напряжением, который мгновенно убьёт человека.

Через секунду боец вспомнил о том, что за то долгое время, что они находятся в лагере, ни один доходяга не бросился на высокий забор из «колючки»: — Каждый надеялся, что это не смерть впереди, а хоть какая-то жизнь». — мелькнула в его голове необычная фраза. Это были слова пожилого мужчины, с которым парень беседовал в 1941-м году.

— «Вот бы спросить у того Старика, возникла ли у меня на лице, печать скорой гибели или же нет?» — невольно подумал Григорий.


Прошло двое суток, а Фридриха Ленца всё ещё не было. Григорий уже потерял надежду на то, что снова увидит пожилого ефрейтора. Он настолько отчаялся выйти из этого лагеря, что с содроганием ждал появления вертухаев с оружием.

Парню казалось, в любую секунду, в комнату шумно ввалятся фрицы. Они заломят бойцам руки за спину и, подгоняя прикладами, потащат наружу. Потом, проведут по коридору из ржавой «колючки» и бросят в зловещее закопчённое здание с дымящими трубами.

Наконец, в середине третьего дня, уже ближе к полудню, появился пропавший ефрейтор. Мало того, что он был удивительно свежим и бодрым, так ещё напевал, что-то бравурное. Плюс ко всему, при нём не оказалось того саквояжа, с которым он не расставался в пути.

По довольному, сияющему виду охранника, бойцы сразу всё поняли, главное поручение своего коменданта фашист уже выполнил. Он передал ценный груз, кому следует, и теперь они тут же отправятся в путь. Пленные облегчённо вздохнули и стали ждать приказов своего конвоира.

К их удовольствию, Ленц не стал, долго тянуть.

— Сейчас принесут нам обед, — провозгласил он радостным тоном. — Через десять минут я жду вас в соседней клетушке, там, где стоят чемоданы. Того, кто опоздает, я прикажу отвести в соседний барак, — пошутил он напоследок и, насвистывая весёлую песенку, тут же ушёл.

Как по волшебству, дверь снова открылась, и на пороге возник знакомый подавальщик с тележкой. Пленные красноармейцы молниеносно проглотили скудную пищу и, обжигая губы, стремительно выпили «чай» из сушёной моркови. Как ни крути, это же не простая вода, какая-то польза в нём всё же была.

Они выскочили из маленькой комнаты и встали вдоль длинной стены. В дальнем конце коридора открылась дощатая дверь. Появился ефрейтор, чрезвычайно довольный своей удавшейся жизнью. С ним рядом шёл улыбающийся молодой офицер в чёрной форме «СС».

Ленц благосклонно взглянул на свою небольшую «зондеркоманду». Он достал ключ из кармана и отпер замок. Заключённые вошли в тесный «номер», разобрали все чемоданы и, вернувшись назад, построились коротким гуськом.

Эсесовец проводил странных гостей до центрального выхода из, так называемого, пересыльного пункта. Там он приказал вооружённым солдатам:

— Выпустить этих людей.

Опутанная ржавой «колючкой», неширокая створка тут же открылась. Навьюченные красноармейцы почти что, бегом проскочили в проём и, наконец-то, покинули территорию лагеря смерти.

В памяти парня всплыли слова старой книги: — Слава тебе, Господи! — горячим шепотом возблагодарил Бога Григорий. — Уберёг от погибели. И в этот раз, сподобил выжить меня.

Глава 14. Английские бомбардировки


Скоро произошло то событие, которое ждали и которого так сильно страшились все пленные. Состав, в котором ехала «зондеркоманда», без приключений вышел из Польши и оказался в фашистской Германии.

Как это ни странно, но всё стало выглядеть значительно лучше. Хотя, если честно сказать, парень считал, что краше уже, в общем-то, некуда. Вместо асфальтированных узких дорог, вдруг появись шоссе большой ширины. Пейзажи и здания, что находились вокруг, словно сошли с очень красивых иностранных открыток.

Этапирование красноармейцев всё ещё продолжалось. Их неспешно везли к новому месту заключения под стражу. Почти каждый день, Ленц останавливался на какой-нибудь станции железной дороги. Он выводил свою группу из поезда и сдавал в жандармерию ближайшего населённого пункта. После чего, исчезал с одним, а иногда и с двумя чемоданами.

Обычно, расторопный ефрейтор возвращался лишь утром и всегда приходил налегке. После тех странных отлучек он постоянно оказывался в приличном подпитии. Однако, удивительно быстро приводил себя в норму и, как ни в чём не бывало, продолжал конвоировать шестёрку носильщиков.

В ответ на вопрос, возникший в глазах у Григория, Ленц, как-то обмолвился: — Развожу семьям солдат посылки, привезённые с фронта.

Количество чемоданов всё сокращалось, и красноармейцы тратили меньше сил и энергии на переноску внушительных тяжестей. Почти каждый раз, они ночевали в каком-либо пункте, где содержались перемещённые лица. Ведь подобные зоны размещались рядом с железной дорогой.

Неожиданно выяснилось, что их невероятное множество. Как потом, случайно услышал Григорий по радио, только на территории великой Германии их было пять с чем-то тысяч, а по всей Европе фашисты построили три раза по столько.

«Да тут заключённых едва ли не больше, чем самих местных жителей. Точно так же было и в древней Спарте, что находилась на юго-востоке Пелопоннеса, — с удивлением подумал Григорий. — Куда им столько узников? Они что, сами уже ничего больше не делают? Хотя, кому теперь в фатерлянде работать? Мужики-то, считай, все на фронте. В лучшем случае, они охраняют невольников».

На счастье бойцов, не все подобные учреждения занимались уничтожением неугодных людей. Чаще всего, это были трудовые и уголовные зоны. То есть, места, предназначенные для содержания преступников и бесправных рабов. Так что, в лагеря смерти шесть арестантов больше не попадали ни разу. За что были весьма благодарны такой переменчивой и непостоянной судьбе.


К концу трудной и неспешной дороги на всю бригаду осталось всего лишь два чемодана. Один принадлежал лично ефрейтору. Хозяином другого, невероятно тяжёлого и большого баула являлся сам комендант. То есть, то самый эсесовец высокого чина, который командовал заведением, расположенным в Польше.

Долго ли, коротко, но до вольного города Гамбурга команда выживших смертников добиралась чуть больше месяца. Знаменитую гавань Европы «зондеркоманда» почему-то объехала и в него не попала.

В конце сентября, Фридрих Ленц, как всегда, сдал своих подчинённых начальнику очередного трудового концлагеря. Ефрейтор забрал оставшуюся поклажу и вежливо простился с бойцами. Однако, перед уходом, он не сказать, когда вернётся назад. Вот так, очень просто, немецкий охранник исчез из жизни Григория, теперь уже навсегда.

Заключённых, прибывших из Польши, привели в канцелярию, отобрали у них аусвайсы, а взамен всем всучили пропуска разного цвета. Это говорило о том, что их распределили по разным баракам, которые находились в противоположных концах огромной территории зоны.

Услышав об этом, бойцы огорчились от мысли, что им придётся скоро расстаться. Красноармейцы понуро покинули здание комендатуры. Они пожали руки друг другу и крепко, по-мужски обнялись. Затем, разошлись по новым местам пребывания, и больше Григорий их никогда не встречал. Выжили друзья по несчастью в той жуткой войне или же нет, он так никогда не узнал.


Казарма, в которой оказался молодой человек, мало чем отличалась от тех помещений, где он раньше бывал. Те же двухъярусные деревянные нары и длинный проход между ними. Те же засаленные тюфяки, набитые старой соломой и лежащие на жёстких досках. Такие же истощённые голодом люди вокруг, облачённые в разную рвань. Вернее сказать, в ту одежду, в которой их арестовали фашисты.

Данный барак, так же, как и весь этот лагерь, оказался интернациональным. Кто только не находился за высоким забором из ржавой «колючки». Там были голландцы, бельгийцы, французы и прочие граждане культурной Европы, оккупированной армией Гитлера.

В малом количестве попадались и русские, украинцы и другие славяне, отнесённые фрицами к недоразвитым нациям. Единственным отличием, которое заметил Григорий, было разделение территории зоны на две половины, мужскую и женскую.

Парню опять повезло. К своей большой радости, красноармеец узнал, что его ближайший сосед по бараку тоже славянин. Более того, он оказался русским, из эмигрантов, так называемой первой волны. То есть, хоть и бывший, но всё же земляк. Каким-то удивительным образом он очутился в Германии ещё в далёкие двадцатые годы.

За какие грехи он попал в эту зону, мужчина, естественно, ничего не рассказывал. Впрочем, Григорий его и не спрашивал. Слишком зловещим казалось то место, чтобы раскрыть свою подноготную перед первым же встречным.

Парень последовал такому примеру нового друга. Не вдаваясь в подробности, боец в двух словах, описал своё путешествие из Южного Крыма на запад Великой Германии.


Сокамерник внимательно выслушал короткую повесть бойца Красной армии. Он немного помялся, и кое-что объяснил новому узнику:

— Должен тебе сообщить, что кроме таких заведений, в которых вы побывали, есть у фашистов целый ряд учреждений самого разного типа. Например, концентрационные пункты, предназначенные для перемещаемых лиц, пригнанных из захваченных стран.

Кроме того, есть лаборатории, где над пленными постоянно проводят различные опыты. В том числе, над детьми. Есть лагеря смерти. Там людей умертвляют удушливым газом и сжигают в огромных печах. Их пеплом удобряют поля в нацистской Германии, а из подкожного жира делают мыло.

Григорий с содроганием вспомнил барак, где Фридрих Ленц оставил их на два с лишним дня. Из подсознания парня всплыли образы мрачных закопчённых цехов, трубы которых дымились и ночью и днём.

Перед глазами вновь промелькнули тысячи измученных узников, что медленно двигались по коридору из ржавой «колючки». А также жёлтые шестиконечные звезды, нашитые на ветхие шмотки, изношенные почти что, до дыр.

— Вам ребята, весьма повезло. Вы попали в обычную зону, где заключённых лишь заставляют помногу работать, — успокоил сосед угрюмого парня. — Здесь фашисты никого не уничтожают специально. Они просто используют нас, как дармовую рабочую силу. Плюс ко всему, охрана здесь, в основном, состоит из вольнонаемных людей, и все они проживают за территорией лагеря.

Многие из надзирателей приезжают сюда из деревень, где имеют собственное небольшое хозяйство. Поэтому вертухаи особо не зверствуют. Ведь им уже завтра может понадобиться бесплатный батрак, чтобы он потрудился на ферме.

Ни к чему доводить подобных рабов до того состояния, чтобы тот захотел тебе отомстить. Вдруг это быдло так разозлится, что припомнит былые обиды, да и воткнёт вилы в бок?

Подобные зоны — самый лучший из тех вариантов, что сегодня возможны в Германии. Единственное, с чем здесь очень плохо, так это с едой. Кормят здесь впроголодь.

Поэтому, если не хочешь превратиться в скелет, нужно изо дня в день наниматься к кому-нибудь на любую работу. Кто его знает, может быть, твой арендатор подкинет тебе что-нибудь из еды или немного деньжат. Запомни, доходяг здесь не держат. Их отправляют на уничтожение в другие конторы.


Местные бюргеры приезжают сюда по утрам. Они набирают людей нужных специальностей и уводят с собой. Целый день ты пашешь у них, а вечером должен вернуться назад, в свой барак.

Хочу сообщить, что удрать от фашистов очень легко. Никто за пленными, особенно здесь не следит. Только куда, потом ты пойдёшь, не имея нормальной одежды, документов и денег?

Ведь у тебя на руках будет только разовый пропуск, в котором прописан короткий маршрут. От лагеря до дома твоего нанимателя и обратно. Учти, что кругом часто шастают вооруженные до зубов патрули — полиция, жандармерия или военные.

Поэтому, ты не рассчитывай, что сможешь отсюда сбежать. Каторжан вроде тебя и меня немцы прятать не станут ни за какие коврижки. У них на этот счёт очень строго. За помощь, укрывательство или за связь немки с мужчиной из пленных ждёт одно наказание — расстрел. Причём, шлёпнут сразу обоих, чтоб не было повадно другим.

А вот за изнасилование женщин из лагеря, фрицев никогда не наказывают. Ну, а если потом баба родит, так это же «есть хорошо», будет одним невольником больше. Ты, наверное, уже видел тут женщин с маленькими и совсем ещё грудными детьми?

Григорий угрюмо кивнул.

— Так вот те, что постарше, родились на воле, ещё до войны, или их матери попали сюда на сносях. Другие бабы понесли уже тут от фашистов. Их ведь здесь никто и не спрашивает, хочет она или нет. Фрицы выдают ребятишкам свидетельства о рождении со свастикой, и вся недолга. Добро пожаловать в потомки рабов.


С того самого дня и началась новая жизнь у Григория в Рейхе. В течение трёх долгих лет, где ему только не приходилось работать. Доводилось бывать на полях, животноводческих фермах, стройках, заводах и фабриках, и прочих местах.

Однажды, он целый месяц трудился на складе, где перебирали драгоценный хрусталь и фарфор. Их реквизировали трофейные команды фашистов, что находились в захваченных странах Европы и советской России.

Два десятка рабочих осторожно вскрывали фанерные ящики и выгружали разнообразного рода посуду. Всё хорошенько осматривали и собирали сервизы на шесть, двенадцать или больше персон. Если не хватало чего-то на целый набор, то добавляли нечто похожее по внешнему виду.

Собранные комплекты аккуратно паковали в коробки и отправляли неизвестно куда. Совершенно случайно, Григорий узнал, что отсортированная на складе продукция распределялась потом, между «арийцами чистых кровей». Причём, за очень скромные деньги.

На этой удивительной фабрике у него даже возникла романтического свойства история. Как это ни странно, но это была интимная связь со страшненькой немкой, успевшей стать молодою вдовой.

Как выяснилось немного позднее, она оказалась женою солдата, погибшего два года назад, во время оккупации Франции. В Германии и тогда уже не хватало здоровых мужчин. Меж тем, как естество человека настоятельно требовало удовлетворенья его насущных потребностей.


Любовные игры происходили в очень короткий перерыв на обед. В это время, все немцы уходили из здания. На складе не оставалось ни единой души, кроме Григория и его милой пассии.

Встречались «влюбленные» люди в самом дальнем углу тёмного склада, за огромной горой пустых ящиков. Нужно сказать, что никому из них эта связь не приносила особенной радости. Слишком дорого могли обойтись их короткие встречи. Неминуемая угроза расстрела отравляла всё удовольствие от плотских утех.

Так продолжалось почти три недели. Затем, огонь внезапно вспыхнувшей страсти немного угас. Немка удивительно резко изменила своё отношение к пленному. Она отдалилась от парня и перестала его замечать.

Скорее всего, эта фройляйн нашла себе другого мужчину. Как это ни странно, Григорий этому только обрадовался. А спустя пару дней странная фабрика вдруг отказалась от его дешёвых услуг.

Иногда у Григория возникали новые любовные связи. Причём, все они были похожи одна на другую, как подгнившие яблоки, что упали с заболевшего дерева. К тому же эти интрижки оказывались довольно короткими. Обычно, они завершались через две-три недели.

Как только пленный надоедал данной немке, та намекала родителям или кому-то, из родственников, что Григория больше не стоит брать на работу из лагеря. К счастью бойца, на этом всё и кончалось. Хорошо, что ни одна из его бывших пассий не объявила парня насильником, и не сдала местной полиции. Подобные случаи часто встречались в Германии.


Сами бюргеры очень значительно отличались один от другого. Одни относились к пленным как к недочеловекам и вели себя с ними соответственно этому незавидному статусу.

Другие наниматели оказывались довольно лояльными к иностранным рабочим. Они не издевались над ними, не третировали и обращались доброжелательно. Некоторые даже подкармливали военнопленных, а изредка давали им свою старую одежду и обувь.

Больше всех запомнился один седой фермер. Пожилой человек приезжал к лагерю парня на старом грузовичке, выписывал ордер на нужное ему число батраков и брал невольников, необходимых специальностей.

Закончив отбор, бюргер велел арестантам, взять из кузова своего древнего «Опеля» несколько сильно поношенных велосипедов. После чего, отдавал им пропуска и уезжал по своим важным делам.

Заключённые садились в потёртые сёдла двухколёсных машин и без всякой охраны отправлялись по указанному хозяином адресу. Этот старик не изводил людей тяжёлой работой, хотя и бездельничать не позволял.

Он постоянно подкармливал истощённых невольников. Вечером он сажал узников в свой грузовик и отвозил их в концлагерь. Прочие наниматели просто выгоняли их за ворота. Уставшие на работе невольники добирались до барака пешком, а иногда, до него было пять, а то и семь километров.

Как-то раз, парень разговорился с этим удивительным немцем. Старик неохотно признался, что ему пришлось бывать на месте Григория. Во время Первой мировой войны он, тогда ещё юный солдат, был ранен в бою и оказался на территории русских. К удивлению фрица, его не только не расстреляли на месте, а ещё, долго и успешно лечили.

Из военного госпиталя, его отправили на поселение в центр Поволжья. Там с ним тоже все обращались вполне по-людски. После окончанья войны, он благополучно вернулся домой, в фатерлянд.

С тех пор он не забыл той доброты, с которой к нему относились в России. Благодаря этому, он постоянно старался, оказывать посильную помощь пленным славянам.


Монотонная жизнь заключённого продолжалась у парня вплоть до полуночи 24 июля 1943 года. Именно в этот момент, авиация Великобритании и США начала ковровые бомбардировки города Гамбурга.

Англичане использовали метод фашистов, который те применили при нападении на Сталинград. Сначала их самолёты сбрасывали фугасные бомбы, что разрушали крыши и перекрытия многоэтажных домов.

Затем, вниз летело множество зажигательных снарядов разных конструкций. Первый налёт произвёл такое большое число разрушений, что десятки тысяч германцев остались без крыши над головой.

Ранним утром нового дня, едва рассвело, у ворот трудового концлагеря уже находилась огромная очередь бюргеров. Всем им были нужны строители самых разных специальностей.

Григорий немедленно вспомнил свои навыки каменщика. Эту профессию он приобрёл в раннем детстве, когда ремонтировал печи с больным стариком. Потом парень её шлифовал на комсомольской стройке, что проходила на Среднем Урале.

Солдат пошёл в канцелярию лагеря и сообщил об этом чиновникам, что сидели в регистратуре. Бойцу тотчас выписали наряд на работу и послали в один из пострадавших районов огромного города.

К удивлению парня, его наниматель оказался практикующим молодым стоматологом. Он встретил пленного у ворот своего большого участка и провёл на обширный, некогда хорошо обустроенный, двор.

Григорий увидел, что в ходе английской бомбёжки один из тяжёлых фугасов упал возле коттеджа. От мощного взрыва произошла подвижка фундамента, и стена высокого дома упала наружу.

Хозяин особняка имел много знакомых в округе и, каким-то таинственным образом, договорился с администрацией лагеря. Там вняли настойчивым просьбам зубного врача, и пошли человеку навстречу.

Чиновники сделали исключение для эскулапа. Они решили, что арендованный пленный будет жить у своего нанимателя, а не возвращаться в барак каждый вечер. Так будет продолжаться до тех самых пор, пока он не восстановит всё здание.

В связи с огромным числом разрушений, возник большой дефицит на квалифицированных строителей. Так что, напарника для Григория, увы, не нашлось. Он должен был, работать один, без подсобника.


После осмотра коттеджа, Григорий узнал, что, дел оказалось удивительно много. Сначала ему бы пришлось разобрать огромный завал битого мусора, в который превратилась большая стена. Потом, выбрать из кучи мелкого хлама те кирпичи, что могли ещё пригодиться. После чего, подготовить место работы и только затем начинать новую кладку.

К этому времени, врач оказался в достаточно сложном для себя положении. Ему нужно было срочно зарабатывать деньги на капитальный ремонт. Вот так и вышло, что он не мог больше откладывать встречи с больными, которым заранее назначил приём.

Мужчина быстро собрался и уехал в зубной кабинет, расположенный на окраине Гамбурга. Молодая жена стоматолога постоянно возилась с двумя малолетними дочками, и помочь советскому пленному ничем не могла. А если честно сказать, то совсем не горела подобным желанием. Мол, пусть грязное быдло всё делает сам.

Вкалывая в одиночку, Григорий возился до самого вечера. Несмотря на старания парня, тяжёлой работе не было видно конца. Только разборка большого завала грозила продлиться на долгое время.

После бомбёжки, электроснабжение в городе оказалось нарушено. Фонари кругом не горели. В небо поднялись тучи пыли и дыма и плотно закрыли звёзды с луной. Скоро стемнело настолько, что было уже невозможно что-либо увидеть.

Хозяйка, наконец, поняла, что уже очень поздно, и разрешила бойцу закончить работу. Она пригласила Григория войти в её дом и достаточно сытно, накормила его. Затем, немного помялась и позволила ему лечь на диване в разрушенной взрывом гостиной.

Парень, как смог, очистил подушки от толстого слоя мелкого мусора. Не снимая запачканную в пыли одежду, он лёг на спину и с наслаждением вытянулся на непривычно удобной и мягкой постели. Только Григорий начал проваливаться в тяжёлую дрему, как послышался оглушительный вой. Это звучали сирены воздушной тревоги.


Сон мгновенно слетел с уставшего парня. Григорию вдруг померещилось, что он вновь оказался в польском учебно-тренировочном лагере. Резким рывком парень согнулся и сел, всунул ступни в разношенные донельзя башмаки и поднялся на ноги.

Красноармеец собрался уже мчаться на плац, чтобы встать в длинный строй. Лишь после этого, до него вдруг дошло, что он оказался в совершенно другом тёмном месте.

Боец растерянно глянул по сторонам. Откуда-то, с большой высоты слышался гул английских бомбардировщиков. В ближайших окрестностях, вспыхнуло много мощных прожекторов. Угольно-чёрное пространство вверху, тотчас испещрили ослепительно яркие белые полосы. Они хаотически шарили по бездонному куполу неба и старались найти самолёты противника.

Вспомнив, где он очутился, Григорий немного помешкал. Потом, подбежал к прочной двери, ведущей в не разрушенные комнаты дома, и снова замер на месте. Одного слова хозяйки было достаточно, чтобы бесповоротно решить непростую судьбу советского пленного.

Стоит ей лишь сказать, что заключённый хотел войти в её спальню, и на этом всё кончится. Первый же полицейский патруль, к которому она обратилась бы с таким заявлением, расстрелял парня на месте. Причём, сделал бы это, без суда и какого-то следствия. Парень тяжко вздохнул, а затем, что есть сил, застучал в лакированную широкую створку.

— Фрау! — закричал он по-немецки. — Немедленно берите детей! Нужно срочно бежать всем в убежище!

Из помещения послышался плач двух маленьких девочек. Сама хозяйка почему-то ничего не ответила. Григорий напряжённо вздохнул и осторожно открыл тяжёлую дверь.


Одетая лишь в ночную сорочку и мягкие тапочки, молодая красивая женщина сидела в дальнем углу богато убранной комнаты. Она испуганно сжалась в комок и крепко прижала к себе маленьких дочек. Они дружно ревели в два голоса. Её мужа в спальне парень не видел. Наверное, он ночевал на окраине города в своём зубном кабинете.

На все слова, обращенные к ней, немка лишь безутешно рыдала. Видимо, вчерашний налёт так сильно её напугал, что она не могла, заставить себя, даже тронуться с места.

Осторожно ступая, Григорий подошёл к юной хозяйке и аккуратно взял из её тонких рук младшую девочку. Впавшая в истерику женщина ничего не заметила. Ребенок сразу же обнял парня за шею и перестал громко плакать. Скорее всего, перепутал с отцом. Боец поднял на руки вторую девчушку и отступил на шаг назад.

— Фрау! Нужно срочно идти всем в убежище! — закричал парень снова.

Словно очнувшись, женщина немного утихла и дрожащими о страха руками потянулась к своим дочерям. Парень отступил на пару шагов и повторил:

— Нужно идти всем в убежище!

Хозяйка медленно поднялась на ноги, протянула ладони вперёд и, не прекращая рыдать, двинулась за своими детьми. Парень не стал искать выход на улицу, и они прошли через гостиную, разрушенную вчерашним налётом. Здесь он на минуту посадил старшую девочку на пыльный диван. Ребенок обиженно закусил нижнюю губку и с удивлением посмотрел на Григория.

Парень сорвал с большого стола огромную скатерть, подскочил к, всё ещё, рыдавшей хозяйке и накинул полотнище на её голые плечи. Потом, подхватил с дивана ребёнка и побежал к пролому в стене.

Когда они, наконец-то, вышли из дома, вокруг уже падали тяжёлые авиационные бомбы. Григорий крепко прижал к себе двух детей, напуганных мощными взрывами. Парень пригнулся и устремился к убежищу для гражданских людей.

Время от времени он оглядывался и проверял, идёт ли за ним молодая хозяйка? Не отрывая взгляда от своих дочерей, женщина усердно семенила за ним.


Лавируя между дымящимися большими воронками, они благополучно добрались до здания районной управы. Как знал Григорий, подвал этого сооружения был переделан под бомбоубежище. Месяц назад, парень сам занимался ремонтом и обустройством всех помещений.

Все вчетвером, они ворвались в открытый подъезд и торопливо спустились по узким ступенькам. Тесное помещение оказалось битком забито местными жителями. Все они примчались сюда из соседних домов.

Немцы недовольно взглянули на оборванного советского пленного с двумя маленькими детьми на руках. Старые фрау чуть пошушукались, но всё же слегка потеснились и освободили местечко для вновь прибывшей женщины.

Хозяйка уже понемногу приходила в себя. Она поплотнее закуталась в пыльную скатерть с большой бахромой и села на край топчана. Григорий отдал младшую дочь взволнованной матери. Она взяла ребёнка, прижала к себе и благодарно кивнула.

Парню свободного места уже не хватило. Он так и остался стоять. Всю эту длинную, беспокойную ночь Григорий держал на руках старшую девочку. Хорошо, что ей было всего три с чем-то года, и весила она те так, чтобы много. Килограммов двенадцать.


Беспощадная бомбардировка города Гамбурга началась ровно в полночь и продолжалась почти до рассвета. Сотни бомбардировщиков Англии и США неотвратимыми волнами накатывали на беззащитные городские кварталы.

Кругом бушевали большие пожары. Они превращались в огромные смерчи, что состояли из бушевавшего пламени. От высочайшей температуры плавился камень, и даже металл. Безумная вакханалия смерти закончилась лишь после того, как восток посветлел, а над горизонтом поднялся кроваво-красный краешек горячего летнего солнца.

К счастью Григория и всех местных бюргеров, особняк, в подвале которого они укрывались, не пострадал от мощных фугасов. Выход из небольшого убежища не завалило обломками, и уцелевшие люди без всяких проблем, устремились на поверхность земли.

Баюкая спящих детей на руках, парень и молодая красивая женщина вышли на улицу. Они осмотрелись по сторонам и не узнали окружающей местности. Вокруг них находились останки разрушенных зданий. Все они превратились в кучи тлевших развалин.

На месте прекрасного дома зубного врача зияла воронка, которая продолжала дымиться. Григорий усадил женщину на обломок бетона, нашёл в ближайших развалинах какие-то пыльные тряпки и завернул в них спавших детей. Откуда-то парень принёс большие грязные туфли и вместо изорванных тапочек, надел их на ноги хозяйки.


В ту ночь, самолёты союзников обошли стороною те пригороды, где находился кабинет стоматолога. Меж тем, едва рассвело, врач уже был на ногах. Стараясь узнать, что с женой и детьми, он помчался домой.

Все пострадавшие от бомбардировки районы оказались завалены обломками рухнувших зданий. Огромные кучи битого мусора перегородили широкие улицы. Поэтому городской транспорт в тот день не работал, да и прочих машин тоже не было видно. Мужчине пришлось идти всю дорогу пешком и, время от времени, перебираться через возникшие тут и там баррикады.

Лишь через пару часов, чрезвычайно взволнованный врач, наконец, появился на своём обширном участке. Он ворвался во двор, разрушенный бомбой, и от ужаса застыл у забора. Перед собой он увидел лишь огромную яму, что возникла на месте прекрасного дома.

Он чуть повернул голову вправо и заметил свою дорогую жену. Она понуро сидела на каком-то обломке, что остался от стен большого жилища. Стоматолог облегчённо вздохнул и ринулся к ней и двум маленьким дочкам.

Молодая хозяйка чуть отошла от жуткого ночного кошмара. Увидев любимого мужа, она вскочила на ноги и, забыв обо всём, устремилась к нему. Женщина упала мужчине на грудь и опять разрыдалась. Сквозь громкие всхлипы, она рассказала об ужасном воздушном налёте.

— Если б не он, мы все здесь погибли! — постоянно повторяла она: — Все, как один!

Хозяин выслушал сбивчивые речи жены и подождал, пока она слегка успокоится. Затем врач сообщил, что окраина Гамбурга, где находится его кабинет, не пострадала от английской бомбёжки.

Он о чём-то поговорил с любимой женой, и они дружно решили, на какое-то время, перебраться в уцелевший район. Врач взял детей на руки, а усталая женщина тесно прижалась к супругу. Мужчина посмотрел на Григория, немного подумал и тихо сказал:

— Пойдём парень с нами!


Только к полудню, они добрались пешком до нужного места. Стоматологический офис находился в небольшом частном коттедже и состоял всего из пяти помещений. Самого кабинета, для леченья зубов, приёмной для посетителей и личных апартаментов хозяина. Там врач иногда ночевал, если задерживался допоздна на работе.

Все вошли в скромный дом, и дама с детьми тут же отправилась в жилую комнату мужа. Эскулап провёл Григория в просторную ванную, отделанную сияющим кафелем. Он дал парню мыло, свежее полотенце и приказал ополоснуться под душем.

Пока пленный снимал с себя грязную робу, врач принёс новую зубную щётку и тюбик из тонкой фольги, на котором было написано «Хородонт». Григорий слышал о том, что у фашистов уже тридцать лет, есть специальная паста для чистки зубов, но сам её ни разу не видел. И вот сейчас, ему выдался случай, попробовать эту необычную вещь. Оказалось, что пользоваться ей намного приятней, чем сухим порошком.

К средствам ухода за полостью рта, мужчина добавил стопку поношенной, но довольно приличной одежды. Там оказались трусы, майка, рубашка и выглаженные брюки со стрелками.

— Помоешься, вычистишь зубы и переоденешься. Потом проходи в кабинет! — приказал парню хозяин.


Григорий быстро привёл себя в полный порядок и отправился вслед за врачом. Хозяин усадил его в стоматологическое очень удобное кресло и тихо сказал:

— Вчера, ты спас мою жену и детей, и я очень обязан за это тебе! К сожалению, всё наше имущество погибло при английской бомбёжке. Мне нечем тебя одарить за твой благородный поступок. Единственное, что я могу сделать сейчас, так это пролечить твои зубы. Открой рот пошире.

Григорий послушно исполнил приказ. Врач осмотрел довольно запущенную полость в его голове и взялся за дело. Почти два часа, хозяин пломбировал парню повреждённые зубы. Ближе к вечеру он заявил:

— Нужно поставить четыре коронки. — И начал снимать мерки при помощи специального гипса. Ещё долгое время, врач усердно трудился над протезами для советского пленного.

Красноармеец так сильно устал за прошедшую ночь, что не заметил, как задремал прямо в кресле. Он спал, как убитый и даже не слышал, что английские самолёты совершили очередное нападенье на город. К счастью Григория, данная окраина Гамбурга снова не пострадала от сильной бомбёжки.

Ранним утром врач установил парню все четыре коронки. Он удовлетворённо взглянул на свою большую работу, и устало сказал:

— Поздравляю, Иван. Теперь во рту у тебя стоят зубы из настоящей крупповской стали! — Он проводил Григория к выходу из небольшого коттеджа и напоследок добавил: — Сейчас ты отправишься в лагерь. Если тебя будут спрашивать про вчерашнюю ночь, то скажешь, что во время бомбёжки нас не было дома.

Мол, мы куда-то уехали, а куда, не сказали. Тебя оглушило при взрыве, и ты целый день провалялся без памяти. Когда ты пришёл, наконец-то, в себя, так сразу вернулся в рабочую зону. — Врач поколебался, но всё же, протянул на прощание пленному руку. Григорий крепко пожал сухую ладонь эскулапа.

— Удачи тебе! — пожелал парню хозяин и закрыл за ним тяжёлую дверь.

После бомбёжки, в трудовом лагере возникла такая неразбериха, что до Григория никому не было дела. Его тут же включили в большой отряд заключённых и направили на разборку разрушенных зданий.


Ближе к осени, все завалы в центральных районах были расчищены. Оставшихся без работы, невольников опять стали сдавать внаём местным бюргерам. Потом началась уборка урожая с полей, и всё постепенно, вошло в свою колею.

Как стало известно позднее, ночные налёты на Гамбург провели в рамках английской операции под кодовым названием «Гоморра». В результате ковровых бомбардировок, продолжавшихся с 25 июля по 3 августа 1943 года, погибло более 50 тысяч граждан Германии.

Около 200 тысяч получили ранения различной степени тяжести. Только в ночь на 28 июля, когда возник огромный огненный смерч, погибло 40 тысяч местных людей. Около миллиона жителей, лишившихся крова, покинули сильно разрушенный город.

Глава 15. Следователь НКВД


К началу апреля 1945 года, Западный фронт у Германии фактически перестал воевать. Не встречая активного сопротивления фрицев, англо-американская армия продолжала вести наступление на всех направлениях.

Быстрое продвижение войск превратилось в беспрепятственное перемещение отдельных частей. В начале мая, солдаты Великобритании оказались у Шверина, Любека, Гамбурга.

Как только фрицы узнали о приближении подразделений врага, так охрана огромного лагеря мгновенно куда-то исчезла. Её место немедленно заняли подтянутые англичане и янки, прикатившие в город на смешных маленьких джипах.

Они быстро освоились с обстановкой и стали вести себя, как хозяева. В первую очередь, новая власть занялась теми людьми, которые оказались им более близкими, как по языку, так и по духу. А именно теми беднягами, которых фашисты пригнали из оккупированных стран Центральной Европы.

Отобранных канцелярией узников тотчас разделили попринадлежности к «привилегированным» нациям. Их погрузили в вагоны и отправили в другие учреждения, что уже подготовили для арестантов «высшего» класса.

На свободное место стали свозить каторжан «второго» разряда. Это были советские пленные. Их доставляли из других лагерей, захваченных англо-американской боевой группировкой.

По крупному счёту, от смены администрации, красноармейцы мало что выиграли и для них почти всё, осталось по-прежнему. Лишь лающая речь немецких охранников сменились английским наречием.

Зона, как была местом пребывания невольников, так и осталась огромной тюрьмой для многих тысяч измождённых рабов. Никто не позаботился даже о том, чтобы убрать сторожевые высокие вышки и забор из ржавой «колючки».

Союзники сильно боялись, что толпа «грязных варваров» останется жить в чудесной Германии. Ещё, чего доброго, они заведут там те порядки, что существовали в СССР.

Единственное, что изменилось, так это питание и обмундирование. Всех стали кормить значительно лучше и намного обильнее и облачили в гражданские шмотки, что привезли из Америки.

Между собой янки называли одежду эту се́конд-хе́ндом. Как оказалось, её для Европы собирали заокеанские граждане. Поэтому, там было всё, что угодно от рабочих комбинезонов до вечерних костюмов и платьев.

Кроме того, произошло послабление режима. Теперь в нарушителей правопорядка на зоне, прекратили стрелять без предупреждения и травить сторожевыми собаками. Людей просто стали лупить деревянными палками, которые назывались дубинками для полицейских.


Огромная территория лагеря была, как и прежде разделена на две половины — мужскую и женскую часть. Вот в этой зоне, предназначенной для прекрасного пола, Григорий и высмотрел себе милую суженую, свою будущую любимую жёнушку.

Оказалось, что статная, хотя и весьма исхудавшая, молодая красавица родилась в Украине, на советской земле. Как и другие в этом узилище, до войны она была очень счастлива. Жила со своими родителями и многими родственниками в большом богатом селе и горя не знала.

Природа не поскупилась по отношению к ней, и с лихвой одарила её женскими прелестями. Так что, к четырнадцати годам она уже была довольно высокой и сформировавшейся девушкой. К огромному сожалению юницы, это не пошло ей на пользу.

Так уж случилось, что в один летний день, мама послала свою рослую дочь в другую деревню и велела отдать своей старшей сестре небольшую посылку. Отроковица благополучно навестила родню, выполнила несложную просьбу и уже возвращалась домой. На обратном пути всё и стряслось.

Неожиданно для местных сельчан фашисты начали большую облаву. Набранные из западенцев, расхристанные полицаи окружили деревню. После чего, повели себя наглым образом и стали грабить дома и хватать всех без разбора.

В основном, выбирали молодых и здоровых парней и самых пригожих дивчин. Их грубо хватали, бросали в грузовики и отправляли в сборные пункты для перемещаемых лиц.

Пока родители узнали об аресте своей милой дочери, пока всеми способами пытались избавить её от фашистского плена, прошло много времени. За этот срок, с ней произошло столько ужасных событий, что можно было только представить.

Вместе с сотнями молодых украинцев её погрузили в товарный состав и тут же отправили в центр «культурной» Европы. Их привезли в Германию Гитлера, поместили в концлагерь и заставили, бесплатно работать на благо новой отчизны — Великого Третьего Рейха.

Именно там, за ржавой «колючкой», девушку увидел Григорий. Он сразу понял, что это судьба. Так уж случилось, что и она обратила внимание на молодого симпатичного парня. Состоялось несколько мимолетных свиданий возле забора, разделявшего огромную зону на две половины. Эти короткие, пылкие встречи благополучно закончили дело, начатое капризной фортуной.

Парень полюбил Мотю Савченко на всю свою долгую и трудную жизнь. Первым делом, он крепко запомнил адрес её старых родителей и поклялся избраннице, что отыщет её после войны. На этом они и расстались. Лишь через год, молодой пылкий влюбленный всё-таки смог выполнить своё обещание.


Меж тем, англосаксы не церемонились с красноармейцами, чуждыми им по воспитанию и духу. Победители свезли в одно место всех пленных, захваченных фрицами в ходе войны с СССР.

Их посадили в грузовики и, ни секунды не мешкая, отправили в соседнюю область Германии. Союзники подогнали машины к демаркационной линии, разделявшей две армии, и перегнали невольников на советскую сторону.

Только тогда, Григорий узнал нечто для себя неожиданное. Он и раньше доподлинно знал, что жизнь заключённых в зонах Урала не сахар, но находился по эту сторону высокой ограды.

К своему вящему ужасу, парень вдруг понял, что теперь всё изменилось. Он стал таким же «врагом трудового народа», как те многие люди, что сидели в стране за «ржавой» колючкой.

Как выяснилось, обращение с «новыми» узниками там оказалось нисколько не лучше, чем у фашистов! Причём даже концлагеря оказались теми же самыми. Только раньше там «работали» фрицы. Теперь их сменили чекисты.

Тогдашние законы в Союзе были очень суровы, а если честно сказать, то откровенно жестоки. Невзирая на сложившиеся вокруг обстоятельства, любой человек, попавший во вражеский плен, автоматически считался предателем Родины.

Недремлющее око компартии — НКВД, в то давнее время, исповедовало удивительный принцип: «Бей своих, чтобы чужие боялись!» Поэтому особисты разных мастей слетелись в Германию с разных фронтов и приграничных районов советских республик.

Ни минуты не медля, заплечных дел мастера рьяно взялись за очень привычное и любимое дело. Изнурительные многочасовые допросы велись без перерывов — и ночью и днем. Каждую пару часов уставшие дознаватели менялись друг с другом, а измученные подозреваемые оставались на месте.

Скованные наручниками, узники неподвижно сидели на табуретах, намертво привинченных к полу. Не имея возможности передохнуть, они безостановочно отвечали на одни и те же вопросы: «Где и как попал в плен к фашистам? Почему не покончил с собой, когда понял, что уйти не удастся? Почему не бежал из концлагеря?»

Впрочем, слова подследственных мало интересовали всех вертухаев. Заключённые были для них серой массой, и никаких оправданий они не принимали в расчёт. Раз оказался на территории, захваченной фрицами, значит, ты «враг трудового народа и предатель Отчизны». Выходит, прямая дорога тебе — в небезызвестный ГУЛАГ. Будешь теперь валить лес в далёкой Сибири.


Как и все интернированные, Григорий с трепетом ждал своей очереди на первый допрос. Он готовился к встрече с жерновами этой жуткой мельницы, что истирала людей в мелкую пыль трудовых лагерей.

Как это ни странно звучит, всё вокруг повторялось с той же страшной последовательностью, что было раньше. Какая, в принципе, разница в том, что незнакомые люди теперь отправлялись в небольшой кабинет, а не в лес, для натаскивания немецких собак? Точно так же, как раньше, многие соседи по нарам уходили и больше не возвращались назад.

Некоторых заключённых, иногда, удавалось увидеть, сквозь многие линии ржавой «колючки». Практически все мужчины были сильно избиты. Парню даже помнилось, что на этих людей нападали овчарки фашистов. Единственное отличие от польского лагеря заключалось лишь в том, что вертухаи здесь были одеты в советскую военную форму.

Пришёл назначенный срок, и Григория вызвали к следователю. Охранник открыл дверь, ведущую в мрачный барак, и громко выкрикнул фамилию парня. Боец долго ждал такого момента, но всё-таки вздрогнул от неожиданности. Он собрал волю в кулак и по-уставному откликнулся:

— Здесь! — В ответ он услышал до боли привычный приказ:

— На выход!

Хорошо зная всю процедуру, Григорий тяжко вздохнул и медленно встал с жёстких нар, на которых сидел. Он понуро покинул казарму и направился в блок, где не очень давно, размещалась канцелярия фрицев.


Парень медленно продвигался вперёд и хорошо понимал всю безвыходность своего положения. У него не было ни единого шанса на то, чтоб оправдаться перед официальным представителем Родины.

Абсолютно всё было против него. Неудачный прорыв под Севастополем, где он уцелел под перекрестным огнем. Немецкий плен. Безводный, голодный загон для скота в жарком Крыму. Смертельно опасная Польша. Нищенское прозябание в Германии.

— Почему ты не погиб в ходе смертельной атаки? Каким образом выжил? Как сотрудничал с фрицами? За какие заслуги попал в гамбургский лагерь с облегчённым режимом? — Вот те вопросы, на которые скоро ему придётся ответить. Ну, а потом, твердить это снова и снова очень много часов.

Он обречённо вошёл в кабинет особого отдела концлагеря, застыл на пороге и доложил о своём появлении. За облезлым конторским столом расположился высокий, красивый, молодой офицер.

Однако, сквозь черты кристально честного и неподкупного служащего НКВД, внезапно для парня, проступило что-то ещё. Причём, это никак не вязалось с шаблонно-плакатным лицом справедливого следователя.

Стараясь избавиться от наваждения, парень прикрыл на секунду глаза. Перед мысленным взором бойца всплыл далёкий образ соседского вихрастого мальчика.

— Витька! — чуть не крикнул Григорий. В последний момент он успел прикусить свой язык и едва удержался от радостного, громкого возгласа. Он стоял навытяжку перед строгим и неумолимым начальником и не мог, прийти от изумления в себя.

Парню не верилось в эту совершенно немыслимую, невероятную встречу. Такая большая удача не могла ему даже привидеться в самых безудержных, неукротимых мечтах.


В то, чрезвычайно далёкое, ещё мирное время, Григорий уже переехал из бедной деревни в областной центр Самару. Он вполне счастливо жил у своего бездетного дяди. Мало того, он там находился не на правах бедного родственника, а в положении приёмного сына. Этому предшествовала большая история.

В конце двадцатых годов, мама Григория развелась с нелюбимым супругом и вернулась к родителям. Спустя какое-то время, красивая женщина нашла себе нового мужа. Как это часто бывает, у «молодоженов» вдруг появились общие дети.

Вот тут, совершенно некстати, в их жизнь внезапно ворвался семилетний парнишка. Отец, её первого сына, Пётр Стратилатов попал под кампанию по раскулачиванию и был убит ЧОНовцем осенью 1927-го.

После смерти родителя, мальчику некуда было деваться, и он отправился к своей милой матушке, жившей в соседней деревне. Благодаря её настоянию, ребёнка всё же взяли в семью.

Однако, лишний рот весьма тяготил сурового отчима. Жена боялась перечить грозному мужу и стала думать над создавшимся у них положением. Тогда она вспомнила про своего старшего брата, который поселился в Самаре.

Женщина написала письмо и рассказала всё, как на духу. Она напомнила Михаилу Фёдоровичу, что он не только дядя, но и крёстный отец её сына, и слёзно просила, приютить несчастного мальчика.

Своих детей у мужчины никогда не имелось, а должность он, по тем временам, занимал довольно весомую. Значит, и денег имел значительно больше, чем его дорогая сестра. Он посоветовался с женой — Эльзой Фрицевной, и они единодушно решили, взять Григория на воспитание к себе.

Вот так, девятилетний деревенский мальчонка оказался в интеллигентной семье, обитавшей в Самаре. Приёмный отец поселил его в комнате большой коммуналки, которую занимал вместе с супругой. Мужчина одел, обул и устроил парнишку в престижную школу, расположенную в центре шумного города.

Сначала Григорию пришлось очень туго. Ведь до этого он никогда нигде не учился. Лишь немного знал грамоту, которую ему, кое-как втолковал малообразованный старый пастух.


Узнав о бедственном положении дорогого воспитанника, дядя пришёл мальчишке на помощь и занялся с ним теми науками, что называются точными. Скоро Григорий догнал городских одногодков и, без всяких проблем, учился с ним на равных.

Затем, к образования приёмного сына подключилась и тётя. Эльза Фрицевна родилась и жила в богатой семье немцев Поволжья. Она прекрасно говорила по-русски, а также знала классическую литературу и музыку. Поэтому, помимо школьной программы парню пришлось погружаться в науки, которые зовутся гуманитарными.

В первую очередь, он налегал на язык Гёте, Шиллера, Гейне. Как это ни странно, у мальчишки оказались большие способности. Вскоре он заговорил по-немецки, как уроженец Берлина.

Всё шло прекрасно, но ранним летом тридцать четвёртого года его мать написала своему старшему брату. В коротком письме она сообщила, что слегка приболела, и просила на короткое время прислать сына к ней. Мол, нужно помочь по хозяйству.

Приёмный отец мальчугана не стал возражать и, с первой оказией, отправил подростка в деревню. То знойное лето Григорий провёл в бедном доме своей родной матери. Вместе с ребятами он бегал в ночное, работал в огороде и в поле, по мере сил, помогал с сенокосом и на току при уборке зерна.

Рядом с их скромным участком, в покосившейся старой избе, жила большая, семья. Соседи были удивительно бедными. Единственное их достояние заключалось в куче детишек — мал, мала меньше.

Самый старший из них — Витька, оказался на год моложе Григория. Поэтому особенной дружбы между ними тогда не возникло, но все же, их отношения стали почти что приятельскими.


Однажды, уже поздним вечером, усталый Григорий возвращался с дальнего луга. Там он целый день помогал взрослым с покосом, сгребал в кучи подсохшее сено и грузил его на телеги.

Июньский день выдался долгим и чрезвычайно жарким и душным. Пареньку представлялось, что пот пропитал его буквально насквозь. Плюс ко всем, трава оказалась страшно пыльной и ломкой.

Подросток и остальные крестьяне, с головы и до пят, были облеплены мелкой колючей трухой. Чувствуя себя очень грязным, Григорий решил искупаться. Ему захотелось, как можно скорее смыть с себя липкую, горько-солёную корку, что плотно покрыла худощавое тело.

Он сошёл с небольшого просёлка и повернул к узкой реке, протекавшей возле околицы небольшого села. На подходе к пологому берегу, подросток услышал истошные вопли детишек:

— Тонет! Витька наш тонет!

Как и всякий здоровый парнишка, выросший в то время, в Самаре, Григорий целыми днями крутился у Волги. Он загорал и рыбачил, и купался, как говорится, до одури.

С ранней весны и до наступления осени, он практически не вылезал на твёрдую сушу. Поэтому, замечательно плавал и прекрасно нырял. Нужно добавить, что этому он всему научился ещё в раннем детстве, когда служил пастушком.

Ведь, без таких важных для каждого мальчика, умений и знаний было никак невозможно там жить. Ни наловить рыбы и раков для себя и семьи, ни насобирать перловиц и беззубок для сдачи их раковин в приёмные пункты.


Ни секунды, не думая, подросток отбросил старые вилы, что нёс на плече. Снимая рубашку на полном ходу, Григорий помчался на отчаянный крик ребятишек. Он выскочил на невысокий обрыв и сразу увидел, что же случилось на маленьком пляже?

На середине неширокого русла бестолково плескался щуплый соседский пацан. Лениво текущий поток, не спеша, уносил его вниз по течению. Мальчик всё реже выныривал и с каждым разом, всё меньше секунд удерживал голову над зеленоватой водой.

«Ногу свело!» — с ужасом подумал Григорий. Он скинул портки, съехал на заднице по небольшому откосу и с разбегу бросился в реку. Сильными саженками он преодолел метров десять и оказался на стрежне.

К тому времени, уставший пловец уже потерял последние силы. Он перестал бесполезно барахтаться и окончательно скрылся из виду.

Григорий расправил широкую грудь, глубоко и бесшумно вдохнул и набрал в себя, как можно больше чистого воздуха. Затем, сложился в поясе и быстро нырнул. Оказавшись в воде, он открыл глаза и осмотрелся по сторонам.

Вокруг виднелась лишь зеленоватая муть. Она не позволяла что-либо увидеть на расстоянии более трёх с чем-то метров. Каким-то неведомым чудом подросток смог разглядеть продолговатое небольшое пятно. Оно было более светлого цвета и медленно уходило в жуткую тьму.


Быстро работая всеми конечностями, Григорий рванулся за медленно тонущим мальчиком. Безвольно поникнув, приятель почти опустился на неровную плоскость из чёрного ила.

В этот момент подросток приблизился к Витьке и крепко схватился за давно не подстриженные, длинные волосы. Он перевернулся в воде и попытался со всей силой оттолкнуться от дна.

Неожиданно, ноги парнишки провалились в холодную, леденящую взвесь и ушли в неё сначала до щиколоток, а потом и до самых колен. Григорию показалось, что он погружается в жидкую грязь и это продлится нескончаемо долго. Значит, он прочно увязнет в болоте по самую маковку и никогда не сумеет всплыть на поверхность.

Он вдруг подумал, что нужно бросить товарища и попытаться спастись самому. В этот момент, его ступни вдруг наткнулись на что-то достаточно твёрдое. Двигаясь по инерции, подросток немного присел. Потом, изо всех сил оттолкнулся ногами и отчаянно прыгнул на месте. Он, что есть мочи, рванулся наверх и устремился к светлому мареву, висящему над головой.


Плыть с грузом в руке оказалось весьма неудобно и удивительно трудно. В глазах у Григория вдруг потемнело. В ушах раздался продолжительный звук басовитого колокола. Почти теряя сознание, подросток продолжил двигать ногами и быстро грести свободной правой рукой. Ладонью второй он крепко сжимал длинные пряди волос безвольно обмякшего мальчика.

Ценой неимоверных усилий Григорий всё же всплыл на поверхность реки и вытащил за собою соседа. К этому времени, ни капли сил в его мышцах, ни одного грамма воздуха в лёгких уже не осталось. В последний момент подросток вынырнул из глубины, и его лицо, наконец, показалась над зеленоватой водой. Он громко и судорожно вдохнул чистый воздух и с облегчением понял, что жив.

Перед глазами Григория всплыли плакаты по спасению утопающих, которые всюду висели на пристанях Волги. Он повернул Витьку спиною к себе, прижал левой рукою к груди и, двигаясь боком, медленно направился к берегу.

Грести, прижимая к себе пацана, оказалось весьма тяжело. Особенно сразу после того, как подросток едва его вытащил с большой глубины. Истратив все последние силы, Григорий всё же добрался до мелкого места. Он встал на ноги и, сильно шатаясь, вышел на берег.

Только там, он с огромным трудом разогнул левую руку, которой держал неподвижного мальчика. Подросток ослабил железную хватку и бросил приятеля на горячий песок.

Пацан ударился спиною о землю. Благодаря уклону полого берега он перекатился со спины на живот. В тот же момент, он сильно закашлялся и исторг из себя мощный фонтан мутной воды.

Согнувшись в поясе, Григорий стоял рядом с соседом. Он опирался руками на дрожащие от напряженья колени и от невероятной усталости с трудом сохранял равновесие.

Два паренька громко дышали и хватали открытыми ртами живительный воздух. Вокруг бестолково скакала и громко галдела малышня разных лет. Всё были очень рады, что Витьку спасли.

Наконец, оба приятеля кое-как отдышались. Они неспешно оделись и вместе пошли на свой край деревни.

Через неделю подросток уехал в Самару, и больше ребята никогда не встречались.


Офицер оторвался от многочисленных бланков казённого вида и посмотрел на Григория. В ту же секунду, в его чистом взгляде быстро мелькнула целая гамма разнообразнейших чувств.

Они появлялись и торопливо сменяли друг друга. Начиналось всё с равнодушия, переходящего в заинтересованность. Затем, в глазах блеснул огонёк недоверия, которое перетекло в удивление. И, наконец, там появилась радость узнавания парня. Правда, она продержалась недолго и сменилась мучительным страхом, перерастающим в панику.

Энкавэдэшник выпрямил спину и окаменел на жёстком сидении. Пару секунд он тупо молчал, а потом едва слышно сказал:

— Садитесь, пожалуйста, — не дожидаясь, пока заключённый устроится на табурете, привинченном к полу, он стал торопливо листать пачку бумаг. Наконец, офицер оторвался от личного дела, заведённого в немецком концлагере, и снова воззрился на нежданного гостя из прошлого.

— Ты? — сдавленно выдавил из себя офицер.

— Я! — вынужден был признаться подследственный.

Стуча горлом графина о кромку стакана, особист налил его доверху кипячёной водой. Трясущимися от возбужденья руками он поднял гранёный сосуд со стола и залпом выпил до дна.

На последнем глотке он вдруг поперхнулся и мучительно громко заперхал. Всё походило на то, как произошло на речном берегу, многие годы назад. С огромным трудом он восстановил сорванное кашлем дыхание. Офицер вытер рукой крупные слёзы, набежавшие ему на глаза и, тяжело отдуваясь, напряжённо откинулся на спинку потёртого кресла. Внезапно охрипшим от волнения голосом он приказал:

— Выкладывай всё по порядку!


Ничего не утаивая от знакомого следователя, Григорий начал подробно рассказывать. Боец доложил о спецшколе военной разведки, где он учиться перед самой войной.

Подробно поведал о танке фашистов, который они подорвали вместе с танкистом Леонидом Ивановичем Скоковым, об обороне Севастополя и неудавшемся прорыве блокады. Потом, тщательно перечислил все лагеря, в которых довелось побывать, и все календарные даты, что удалось сразу вспомнить.

Он умолчал лишь о двух эпизодах своей боевой биографии. Во-первых, о встрече с немецким подводником. И, во-вторых, о заключительных днях пребывания в учебно-тренировочном лагере для воспитания поисковых собак.

Парень забыл сообщить о разговоре, что состоялся на прощальном банкете, устроенном молодым комендантом. И, конечно же, он промолчал про особый мандат, выданный крупным чином «СС». Ведь только благодаря этой странной бумаге, парень не очутился в могиле, а прибыл в Германию.

Георгий просто сказал, что польский лагерь закрыли, весь персонал перевели ближе к фронту, а его и других, кто остался в живых, переслали под Гамбург. Так он оказался в концлагере для перемещаемых лиц.

Офицер усердно записывал всё, услышанное от заключённого. Закончив работу, он немного подумал и с трудом выдавил из себя короткую речь:

— Я подам запрос о твоём пребывании в школе армейской разведки и о танке, который вы подорвали. Если бумаги вдруг сохранились, я всеми силами, постараюсь отмазать тебя от ГУЛАГа.

Сейчас формируются батальоны из штрафников для войны с милитаристской Японией. Боевой опыт у тебя довольно значительный. Надеюсь, ты ещё повоюешь. Может быть, и останешься жив, а если тебе повезёт, то сможешь смыть кровью свою вину перед Родиной.

Сейчас я дам команду, и тебя отведут в соседний барак. Там содержатся те заключённые, что обвиняются по лёгким статьям. Не вздумай ни с кем, ни о чём говорить!

И, вообще, нигде не трепи языком! Ничего не болтай о себе и, тем более, не вспоминай обо мне! Иначе и меня с тобою в Сибирь закатают, и отправят нас вместе на лесоповал! А то и совсем расстреляют, как пособника врага трудового народа! Ты меня понял?

Григорий, молча, кивнул.


Как это ни странно, все нужные бумаги Григория оказались в целости и полной сохранности. Они были тщательно пронумерованы, аккуратно подшиты и хранились там, где им и положено.

Видно не зря, парень многие ночи грузил тяжеленные ящики с документами в Севастопольской бухте. Добрались они до родных берегов, а затем, неожиданно скоро нашлись и пришли по нужному адресу.

Все до единой, характеристики парня оказались очень хорошими. В конце концов, представленье к награде за подорванный, а так же и за подбитый танк фрицев, и многочисленные добрые отзывы, сыграли благоприятную роль в его нелёгкой судьбе.

Бывший сосед — некогда вихрастый приятель по имени Витька, а теперь офицер неумолимого и неподкупного НКВД, тоже не обманул ожиданья парня. Он всё же отмазал Григория от пересылки в ГУЛАГ.

Спустя всего месяц, парень уже медленно ехал на Дальний Восток. «Теплушка» для штрафников была плотно набита такими же, как и он, пехотинцами, сильно потёртыми неласковой жизнью.

Они, все до единого, оказались бывшими пленными, которых набрали из освобождённых концлагерей. Причём, все откровенно считали, что им повезло. Ведь неумолимые следователи легко могли бы отправить их в родную Сибирь. Так сказать, закатать на легендарный лесоповал. Лет эдак, на десять-пятнадцать. Причём без права на переписку с родными!

В начале июня 1945-го года, Григорий отправился на другую войну. Теперь уже, на битву с Японией.

Глава 16. Штрафной эшелон


Много десятилетий назад, в 1937 году, японская Квантунская армия, численностью в миллион человек, стремительно захватила весь север Китая. Она вышла к территории советской республики, и с тех пор, представляла собой большую угрозу.

Это была самая крупная и хорошо оснащённая, военная группировка восточной империи. В течение всех трудных лет Великой Отечественной войны она, словно поднятый меч, нависала над Дальним Востоком и Южной Сибирью.

Многочисленное, прекрасно обученное, боевое соединение приковало к себе и постоянно держало в большом напряжении вооруженные силы соседей. Правительство СССР весьма опасалось ничем не спровоцированного нападенья японцев, и было настороже.

Для отпора возможной агрессии, нашей стране приходилось держать в постоянной готовности очень большой контингент. Не менее сорока, целиком укомплектованных пехотных дивизий размещались на тех протяжённых границах.

В те годы, это была почти третья часть всех сил РККА, почти 1 миллион 600 тысяч бойцов. И это в то самое время, когда многострадальный советский народ изнемогал в кровопролитной борьбе с фашистской Германией.

Лишь благодаря прекрасной работе Рихарда Зорге и целого ряда советских разведчиков, Япония поверила в ту информацию, что ей преподнесли из Москвы. В ней говорилось о том, что милитаристской державе противостоит такая огромная боевая машина, с которой она вряд ли управиться. Ведь Красная армия имела в полтора раза больше солдат.

Несмотря на уговоры фашистских режимов Европы, Империя восходящего солнца отделывалась лишь обещаниями. Получив наглядный урок на Халхин-Голе, она топталась на месте и не решалась напасть на большого соседа.


Победив Третий Рейх, СССР оказался в моральном долгу перед своими союзниками. В первую очередь, это касалось самоуверенных янки. Их флот увяз в крупных сражениях с милитаристской Японией на островах Океании. Американцы очень нуждались в немедленной помощи.

К тому же, Сталин совсем не хотел, терпеть прямо под боком, мощную военную силу. Поработившая слабый Китай, Квантунская армия сосредоточилась вдоль протяжённых границ советской республики и могла немедля напасть на отдалённые районы страны.

Разбив фашистов на западе, войска РККА получили бесценный опыт боёв в различных условиях и были готовы к продолжению войны. Поэтому, в Москве решили воспользоваться сложившейся тогда ситуацией.

— Это весьма ненадёжный и очень опасный сосед, — задумчиво сказал Сталин своим верным соратникам и в мае 1945 года отдал короткий приказ. Уже через час, командующие фронтов, что находились на западе, получили распоряжения Ставки Верховного главнокомандования.

Генералы дружно взяли под козырек и переслали депешу своим подчинённым. В течение нескольких дней, много советских частей погрузили в вагоны и направили в обратную сторону, на Дальний Восток. За три месяца туда переправили 400 тысяч бойцов, а также вооружение с техникой.

В числе эшелонов с войсками двигались десятки совсем неприметных железнодорожных составов. Так же, как и все остальные, они шли на самый край континента Евразия.

Каждый из таких поездов вёз несколько тысяч солдат. Это были те советские плённые, которых призвали в РККА из освобождённых концлагерей. Таких соединений тогда было много.

Началась эта поездка так же, как и все остальные в ходе войны. Григория и других штрафников переодели в поношенную армейскую форму и сформировали из них взводы, роты и батальоны.

Под конвоем особистов в синих фуражках их отвели на близлежащую железнодорожную станцию. Там, в очередной раз посчитали, не потерялся ли кто-то по дороге туда. После чего, разместили в немецких пассажирских вагонах и отправили в путь.


Колёса глухо стучали на стыках изношенных рельсов. Поезд пересекал обширную территорию Центральной Европы. За три с лишним года, очень многое здесь изменилось и выглядело вовсе не так, как когда-то запомнил Григорий.

Тогда, на данной земле безраздельно царил прочный мир. Всё было в полном порядке и только много военных людей мелькало вокруг. Лишь на обратном пути в родную державу, парень увидел следы Второй мировой.

Теперь «кровавая баня» планетарных масштабов добралась и сюда, в прекрасно обжитые, густонаселённые страны. Наконец-то, она докатилась и до уютных, небольших городков и деревень, щеголявших своей чистотой и невероятной ухоженностью.

И вот, три года спустя, на территории Германии с Польшей были всюду видны следы ожесточённых бомбёжек и массированных, артиллерийских обстрелов. Некоторые населённые пункты сгорели почти целиком.

Григория сильно печалил вид прекрасных селений, разрушенных до основания жуткой войной. Но кто же был в этом, во всём виноват? Проклятые восточные варвары? Кровожадные скифы, которые ни с того, ни с сего, кинулись грабить благополучные земли Европы? Или суд Господа Бога?

Сидели бы немцы у себя по домам и горя не знали. Так нет ведь! Понадобились им чужие просторы! Вот и решили напасть на соседей. Сначала сожрали они одного, потом другого, а после и всех остальных. Дошёл черёд до России. Меж тем, ещё великий князь Александр, по прозвищу Невский, предупреждал надменных тевтонцев: «Кто придёт к нам с мечом, тот от меча и погибнет».

Но, как ни жаль было Григорию чужих городов, то, что он увидел, когда пересёк границу СССР, превосходило всякое разумение парня. Здесь не осталось практически ни одного уцелевшего здания. Буквально всё, вокруг оказалось перемолото в щебень и превращено в бесплодную чёрную сажу.

Одинокие, сильно оборванные местные жители уныло рылись в развалинах. Они пытались найти, хоть что-то пригодное для употребления в жизни. Будь то помятые ложки и миски, или изорванные и обгоревшие тряпки.

Впрочем, если задуматься, этому было своё объяснение. Ведь по некогда благополучной Европе война прокатилась в одну только сторону, от Украины до центра Берлина.

В то время, как по многострадальному СССР она, железной пятой, прошлась в двух направлениях. Сначала от Немана до матушки-Волги. Затем, тем же путём, она вернулась обратно. Беспощадная бойня, уничтожила всё, до чего смогла дотянуться.


На границе Союза и Польши, ширина железнодорожных путей резко менялась. Все советские части выгрузили из европейских вагонов и разместили по стареньким двухосным «теплушкам» ещё дореволюционной постройки. Каждая из них оказалась размером, менее трёх метров на шесть с половиной.

Нужно отметить, что в 1945-м, вагоны были значительно лучше приспособлены к перевозке людей, чем в начале войны. За прошедшие трудные годы путейцы смогли накопить немалый жизненный опыт. Тонкие дощатые стены, потолки и полы оказались утеплены щитами из дерева. Так же, как и откатные широкие двери.

Справа и слева от внушительных створок имелись трёхъярусные деревянные нары, сколоченные из плохо оструганного горбыля. Каждый этаж представлял собой сплошное пространство, раскинувшееся от края до края.

На нижних полатях расположились пожилые солдаты. На средней площадке — матёрые мужики возраста, где-то за тридцать. На самом верхнем настиле — молодые крепкие парни, среди которых оказался Григорий. В каждую такую «теплушку» могли запихнуть сорок бойцов или восемь коней.

Ездовым привалило невыразимое счастье путешествовать вместе с бессловесной скотиной. В этом случае, одну половину «теплушки» занимали деревянные шконки, а вторую — стойло для четырёх крупных животных. Именно столько по штатному расписанию их числилось в роте. Плюс ко всем прелестям такого соседства, нужно было ещё кормить всех питомцев, поить и убирать за ними навоз.


В центре вагона, напротив широких дверей, имелось небольшое свободное место размером приблизительно три метра на два. Там находилась круглая чугунная печка-времянка, высотою по пояс мужчины.

В народе её ласково называли «буржуйкой». Невесть почему, это прозвище прилепилось к тому агрегату ещё в годы далёкой Гражданской войны. Жестяная дымовая труба выходила наружу прямо сквозь крышу.

Кроме отопительного прибора, там ещё размещалась армейская фляга с питьевою водой. Плюс ко всему, отхожее ведро с крышкой, именуемое на зонах Урала, почему-то, «Парашей».

Поперёк широких дверей, на высоте около метра, крепился толстый деревянный брус, служивший своего рода перилами. Правда, ставили его лишь в тех вагонах, где ехали простые солдаты. Так что, эти счастливцы могли, если хотели, стоять, опершись на то ограждение.

Чем они все занимались при хорошей погоде. То есть, любовались на станции или пейзажи. А ещё улыбались и махали руками хорошеньким девушкам, что часто мелькали у железнодорожных путей.

Штрафников, как «вышедших из доверия партии и трудового народа», лишили даже таких развлечений. Едва они погрузились в вагоны, как вертухаи вернули откатные панели назад и закрыли снаружи на огромные навесные замки. Поэтому смотреть бойцы могли только в четыре миниатюрных окошечка, закрытых железной решёткой. Эти проёмы находились на уровне третьего яруса нар.

В голове и хвосте длинного поезда располагались вагоны для других пассажиров. В них ехали энкавэдэшники в синих фуражках. Во время больших остановок они выходили наружу и вставали цепочкой вокруг эшелона.

Согласно уставу, они несли трудную службу и строго следили за тем, чтобы штрафники не сбежали. А куда им было бежать? Не имея ни гражданской одежды, ни документов, ни денег. К тому же, каждый из заключённых рассчитывал, дожить до победы над милитаристской Японией и вернуться домой человеком, свободным от прозвища «предателя Родины».

На долгих стоянках бойцам давали свежую воду, продукты и разрешали дневальному вынести из вагона «парашу». Готовили солдаты сами себе. Еда была хоть и питательной, но однообразной.

Ржаной хлеб или же, жёсткие, как кирпич, сухари. К ним прилагались, всякие каши. Начиная со всем надоевшей «шрапнели» и кончая концентратом «Гороховый». Плюс ко всему, пара банок американской тушёнки, полученной СССР по ленд-лизу. Она оказалась значительно хуже советской.


Прошло десять дней такого пути. Не выходя из «теплушки», бойцы устроили приличную баню. Благо, что у них имелась «буржуйка». Оставалось лишь раздобыть вязаночку дров и несколько ведёр воды.

Они завесили окна шинелями, раскочегарили печку, вот тебе и готова парилка. Использованную грязную воду сливали в щель между дверью и полом. Как часто бывает в подобных условиях, бойцы сразу вспомнили случаи к месту. То есть кто, как и каким образом мылся на фронте.

Костя, сосед парня по нарам, рассказал смешную историю, которая, впрочем, не отличалась особенным шармом. Однако боец оказался записным балагуром и неуёмным весельчаком. Он смог подать эту байку так выразительно, что народ просто покатился со смеху. Хотя если вдуматься, улыбаться там, было, в общем-то, нечему.

— Как-то раз, сняли нас с фронта на переформирование, — похохатывая, начал рассказчик. — Утром нас всех построили и отвели на маленький хутор, попариться в бане. А она, братцы, ну парадиз, да и только. Настоящая деревенская мыльня, сложенная из старых липовых брёвен.

Запах там был такой, что и словами нельзя передать. Чистота, душистое дерево, распаренные свежие веники и много горячей воды. Правда, понежиться, как всем хотелось, нам, конечно, не дали. Прогнали роту по-быстрому, и вся недолга. Зато после купания, выдали всем новенькое бельё и такие же, недавно с иголочки, гимнастёрки и брюки.

Только мы все помылись и переоделись в чистую форму, неизвестно откуда, появились самолёты фашистов. Первой же бомбой они разнесли чудесную баню в мелкие щепки. Ну, а потом, эти мерзавцы, нас ещё долго гоняли пулемётами туда и сюда. Так и бегали мы из одного края деревни в другой, пока у них бензин не закончился.

После того, как штурмовики улетели, мы быстро построились и осмотрели себя. Волосы у всех стоят дыбом и жёсткие, что тебе железная проволока. Все извозились в пыли и стояли такие чумазые, что до купания были значительно чище.

Почти у всех оказалась порвана форма. Многие подрастеряли ремни и пилотки. Ну, а что дальше делать? Мыться-то больше нам негде. Ни тебе бани, ни целых домов вокруг не осталось. Проклятые фрицы всё раскатали по брёвнышку. Так и отправились грязными мы в свою пехотную часть. Ну, а там долго чистились сухим воинским способом.


— Это что, — подхватил второй парень по имени Женя. — А нас всех однажды, отправили в баню в первые дни ноября. Так сказать, перед праздником. Пригнали к маленькой речке.

Смотрим, кое-где на траве уже снег наблюдается и по воде тихо плывет густая шуга. На берегу нет даже захудалой избушки, а лишь горит небольшой костерок. На нём стоит чугунный котёл средних размеров, наполненный крутым кипятком.

Нам дали на роту кусок хозяйственного чёрного мыла и налили каждому в кружку тёплой воды. Что хочешь с ней, то и делай. Хочешь, пей вместо чая или просто плесни её наземь.

Переминаемся мы с ноги на ногу, жмёмся на холодном ветру. Кто-то быстро умылся, да шею руками протёр. Некоторые вылили себе на макушку, сполоснули грязные волосы и снова шапку надели.

А на меня что-то вдруг накатило, и раздухарился я тогда не на шутку. Скинул с себя всё барахло. Схватил кусок мыла и голышом прыгнул в реку. Вода холоднющая, мороз пробирает до самых кишок. Зубы так сильно стучат, что не попадают один на другой. Я быстро намылился, окунулся и вылез. Натянул свои грязные тряпки, вот и вся тебе баня.

Не то что, сейчас. Парься себе, не хочу. — Однако, такое его замечание почему-то не вызвало энтузиазма у пассажиров вагона. Каждый вдруг вспомнил, где он находится, и все хмуро смолчали.


Делать в пути было, в общем-то, нечего. Вечерами, бойцы обычно сидели возле «буржуйки» и травили друг другу разные байки. Особенно парню запомнилась небольшая история, рассказанная всё тем же соседом по нарам, Костей Ватолиным:

— Вот Женя прошлый раз говорил, как он в октябре голышом купался в реке. Судя по его же словам, это случилось на Украине. Там всё же намного теплее, чем в Средней России. А мне вот, пришлось как-то раз, в эти дни оказаться в Москве.

— Кто-нибудь слышал про военный Парад, что провели седьмого ноября сорок первого года? — обратился Костя ко всем окружающим. Кое-кто кивнул, кто-то неопределенно покачал головой. Григорий сказал:

— Тогда в Крыму, шли такие бои, что радио слушать нам было негде и некогда. Да и газет нам не привозили давно.

— В то время, я служил в сибирском полку. Нас всех посадили в вагоны, прям, как сейчас, и перебросили поближе к Москве, чтоб защитить её от фашистов. К ноябрю фрицы так хорошо разогнались, что до окраины города было от них, от ста, до сорока километров.

Ставка и все министерства тут же собрали свои чемоданы и переехали в Куйбышев, что расположен на Волге. Население разбежалось в разные стороны. В опустевшей столице, из руководства оставался один только Сталин с охраной Кремля да его боевые соратники.

Гитлер тогда всюду кричал, что двадцать четвёртую годовщину Октябрьской революции, вермахт отметит парадом у Мавзолея, в центре Москвы. Говорят, что для этого фрицы даже парадную форму привезли из Берлина и напечатали пригласительные билеты на гостевые трибуны. Вот вождь и решил, доказать всему миру, что брешут фашисты. Мол, ещё не погибла Россия!

Короче говоря, к этому времени, пригнали в столицу наш эшелон. Среди ночи собрали всех командиров и объяснили, в чём дело. Седьмого ноября, в шесть утра, нас подняли на ноги, и прямо из уютных «теплушек», мы все отправились на Красную площадь.

Прошагали пешком всю Москву, а она очень тёмная и совершенно пустая. Только в очередях у больших магазинов, стоят за хлебом хмурые и голодные люди. К восьми утра, мы уже явились на место. Построились в широкие большие колонны, и начался наш парад, что прогремел на весь мир.


Нужно сказать, что мороз в этот день стоял где-то под тридцать. Тучи шли очень низкие. Мне показалось, будто они даже цеплялись за башни Кремля. Огромные снежные хлопья, без передышки, валятся сверху. В общем, погода была ещё та. Словно природа специально всё сделала, чтоб самолеты фашистов нам не мешали. Хотя «красных соколов» мы тогда тоже не увидели.

Врать вам не буду. Я стоял слишком далеко от трибун. Поэтому, когда мы топали мимо, я даже не видел, кто был там на Мавзолее, кроме Будённого. Его я сразу узнал по усам, а вот слова Сталина слышал.

Ну, а как речь закончилась, нас прямо оттуда, сразу послали на фронт. Заступать дорогу фашистам. Говорят, что нас там шагало почти тридцать тысяч. Точно не знаю. Может, и так, я видел только свой полк.

Короче сказать, добрались мы до нужных позиций. Только успели хорошо закрепиться, а тут немцы по нам и ударили. Да так здорово, что мы едва устояли. Много наших парней там полегло.

Одним словом, хорошо, что мы очень вовремя вышли фашистам навстречу. Да ещё нас тогда поддержали танкисты Архангельска, что были тоже в тот день на параде.

Костя на секунду замолк. Потом встряхнул головой и продолжил:

— Только совсем о другом я хотел вам сейчас рассказать. Про парад просто к слову пришлось, когда я вспомнил про студеный ноябрь. В те дни в Москве не то что купаться в реке, руки в варежках из новой овчины тогда леденели и вороны на лету замерзали. Ну, так вот, я ведь хотел сообщить, что чуть позже, видел самого маршала Жукова. Причём, так же близко, как вас.

— Да ладно тебе заливать, — недоверчиво откликнулся кто-то. — То ты Сталина и Будённого слушал на площади, то Жукова видел. Ещё скажи, за ручку с ним поздоровался. Да тебя бы на километр к нему не пустили.

— За ручку я с ним не здоровался, а видел его очень близко, вот как тебя, — разозлился вдруг Костя. — В то время, я служил поваром в нашем полку.

— Ну, я же вам говорил! — снова усмехнулся не веривший ему человек. — Он что же, пришёл солдатскую кашу хлебать из котла?

— Да ты слушай, не перебивай! — отмахнулся от недоброжелателя Костя. — Варил я в тот день действительно кашу. Ну, вы хорошо её знаете.

— «Шрапнель», что ли? Или кашу из топора? — посыпались шутки с разных сторон.


Костя пропустил эти возгласы мимо ушей ипродолжил:

— Тут прибежал в обоз вестовой и погнал меня к командиру. Я всё бросил на первого, оказавшегося рядом, солдата и помчался в батальонный блиндаж. Капитан сурово на меня посмотрел и спросил: «Суп из курицы сможешь сварить?» — «Конечно, — отвечаю ему. — Была бы лишь курица, да чуток овощей».

«Беги в штаб полка, там тебе всё объяснят!» — сказал мне начальник.

Ну, я ноги в руки, и помчался, осеря голяшки. Хорошо, что они тогда рядом с нами стояли. Километра три было, не больше. Прибегаю, а меня сразу под локти и повели неизвестно куда. Ну, думаю, вот тебе суп. Гляди, сам бы куда не попал, как кура в ощип. Ан нет.

Привели меня в соседнее здание и втолкнули в какую-то дверь. Смотрю, а это огромная кухня. Подходит ко мне штабной офицер и строго так говорит: «Минут тридцать назад, нашего повара сильно побило осколками, и его отвезли в медсанбат.

Часа через два, сюда приедет с инспекцией маршал Георгий Константинович Жуков. Делай, что хочешь, а чтобы суп из курицы был на столе. Всё, что тебе нужно, найдёшь в кладовой. — он указал мне на дверь и закончил. — А теперь иди и работай!» — повернулся, отошёл в угол внушительной комнаты и уселся на табурет.

Скинул я ватник и шапку, надел чистый передник и белый высокий колпак, что находились на вешалке, и заглянул в кладовую. Мама моя дорогая, всего там навалом. Будто я снова попал в приснопамятный народу «Торгсин». Наверное, помните, были те магазины во всех городах?

— Помню, — бросил кто-то задумчиво. — Я даже был в таком один раз. Году в тридцать седьмом. Отец водил меня туда посмотреть. Хорошо советская власть тогда торговала с иностранными гражданами.

— А твой отец, что был богачом? — с интересом спросил какой-то боец.

— Куда там! — отмахнулся разговорившийся внезапно солдат. — Купил за огромную сумму четверть фунта дешёвых конфет, и мы сразу ушли. Потом его мать целый месяц пилила за эту экскурсию.

— Понятно, — подвёл черту Костя. — Я слышал, что и сейчас существуют такие конторы, только теперь они называются совсем по-другому. Коммерческие, что ли? Сейчас уже и не помню.

Когда мы шли по Москве, я видел большие витрины, где было всё, что только угодно. Не то что, в остальных магазинах, где шаром покати. Так вот. Смотрю, посреди кладовой стоит клетка с живой крупной курицей. Я спрашиваю у офицера:

— На сколько человек мне готовить?

— На шесть, — отвечает мой надзиратель. — Будет маршал, двое или трое сопровождающих лиц, наш комполка и начштаба.

Я не стал особо мудрить. Срубил голову курице и слил её кровь. Ощипал, опалил и немедленно выпотрошил. Затем бросил её в большую кастрюлю литров на пять, и поставил всё на огонь.

Как вода там вскипела, я снял белую пену, добавил картошки, морковки и всё остальное. Вот тебе суп и готов. Потом я вынул варёную птицу и положил на противень. Сунул в духовку и запёк до румяненькой корочки.


Тут прибежал, бледный, как смерть, ординарец. Мужчина увидел, что у меня всё готово, облегчённо вздохнул и шипит:

— Маршал приехал! Неси всё в столовую!

Перелил я свежее варево в красивую супницу, которая стояла там рядом. Принёс готовоё блюдо в соседнюю комнату и водрузил там на стол, покрытый накрахмаленной скатертью

Смотрю, входит сам маршал в новом мундире. Как по уставу положено, я отдал ему честь. Он мне просто кивнул. Я повернулся кругом и выскочил в кухню через открытую дверь.

Минут через тридцать, пришёл ординарец с пустою посудой и сообщил, что Жуков хвалил мой замечательный суп. А чего бы ему, суп не понравился? В него, как надо всё было положено. Так, как когда-то, меня в военной столовой учили.

Короче сказать, маршал уехал, а наш полк скоро бросили в бой. Вот тут и врезал Гудериан по нашим частям. Только перья и пух от нас полетели в разные стороны, что от той бедной курицы.

Да только сбить нас с позиций, фашисты тогда не смогли. Обошли с двух сторон и двинулись себе на Москву. Ну, а мы оказались все в окружении. Долго потом к своим пробивались, но всё-таки вышли.

Нас сразу отправили в тыл, и мы пришли в ту деревню, что нам указали. Уже через день, нагрянули к нам особисты и взяли всех в оборот. Генерал наш не вынес такого позора и застрелился на глазах ординарца.

Остальных всех разжаловали и загнали в штрафбат. Потом, я снова попал в плен к фашистам и постепенно добрался до самой Германии. Тут наши пришли, освободили и теперь, я снова служу, в тех же специальных частях. — Костя вдруг посмурнел и достал потёртый кисет. Он свернул самокрутку и, никуда не спеша, закурил.


Никто больше не проронил ни единого слова. Бойцы ещё посидели у затухающей печки и отправились спать. Григорий устроился на своём жёстком месте и вновь оказался рядом с весёлым рассказчиком. Парень не удержался и задал вопрос, который вертелся на языке у него:

— По-моему, на твоём старом кисете написано имя кого-то другого?

Костя достал видавший виды скромные мешочек и показал его парню. Тот прочитал вышитые гладью слова: «Любимому мужу Семёну от жены его Нины».

— Так уж случилось, что пока мы, все были в том окружении, я познакомился с этим молодым человеком. — Костя кивнул на кисет и продолжил: — Мы с ним ели из одного котелка и спали под одною шинелью. Мы договорись о том, что если погибнет кто-то из нас, то второй отыщет семью убитого друга и сообщит им о гибели родственника.

Так вот, через неделю, кухню мою разбомбило, и меня перевели обратно в пехоту. Потом наше отделение послали в разведку. Мы прошли по намеченному начальством маршруту и всё хорошенько проверили — немцев нигде мы не встретили.

Повернули назад, а на обратном пути нарвались на засаду. То ли фашисты нас сперва не заметили, то ли они подошли к этому месту позже того, как мы там побывали, никому неизвестно.

Одним словом, начался бой. На нашу беду, их оказалось раза в три больше, чем нас. Так что фрицы взяли нас в клещи. Да ещё и сзади в спину ударили. Деваться нам было некуда, и пришлось пробиваться вперёд.

Мы потеряли половину людей, но с огромным трудом всё-таки вырвались из опасной ловушки. Вроде совсем убежали от фрицев, и тут шальная пуля фашистов попала Сене в живот.

К этому времени, все остальные, и я в том числе, тоже получили ранения, но кое-как всё же двигались. Однако, сам понимаешь, тащить его на себе мы уже не могли. Он сразу всё понял и тихо сказал: «Уходите! Я вас прикрою!»

Я оставил ему запасную обойму к винтовке, и мы тут же ушли. Все хорошо понимали, что будет с ним дальше. Если он даже, не попадет немцам в руки, то не сможет дождаться помощи наших солдат. Слишком холодно было в тот день. Да и тяжёлая рана, вряд ли позволила выжить ему.

Прощаясь, он отдал мне кисет и напомнил о моём обещании. Так с тех пор, я его и ношу при себе. Надеюсь, что после войны, найду родных Сени и передам им эту скромную вещь. — Костя спрятал мешочек с махоркой в карман. Он повернулся на бок и тут же уснул.


Так они ехали изо дня в день. И вдруг, среди ночи, все разом проснулись от резкого сотрясенья «теплушки». Штрафники поднялись с мест и поняли, что поезд замер на месте. Оказавшийся у окошечка первым, Григорий глянул наружу.

Он разглядел, что большой эшелон замер на длинном и плавном повороте железной дороги. Причём он изогнулся таким хитрым образом, что из любого вагона был виден весь поезд. От паровоза, что шёл впереди, до тормозной площадки в самом хвосте. Вокруг было на удивление пусто.

Парень весьма удивился: «Почему мы застряли среди чистого поля?»

И тут он увидел, что одна из «теплушек», стоящая в середине состава, сильно дымится. Видно от тряски на стыках изношенных рельсов, дверца «буржуйки» открылась. Наружу выпали угли, и от них загорелись доски щелястого пола.

Скорее всего, все штрафник крепко спали и просмотрели пожар. Хорошо, что кто-то другой заметил яркое пламя. То ли тот особист, что стоял на посту, то ли кочегары взглянули на повороте в окно?

Одним словом, кто-то увидел сильный огонь, пробивавшийся сквозь стенки вагона, и эшелон затормозил. Охранники схватили пенные огнетушители, выскочили на невысокую насыпь и помчались к «теплушке». Они отомкнули замок и откатили в сторону широкую дверь.

Изнутри повалили клубы едкого дыма. Следом за ним, горохом посыпались полуживые бойцы. Содрогаясь от надрывного кашля, они мешками валились на землю. Все страшно хрипели и в приступе большого удушья остервенело царапали горло ногтями и разрывали одежду у себя на груди.

Энкавэдэшники открыли запоры ближайших вагонов. При помощи штрафников, охранники достаточно быстро потушили сильное пламя. К этому времени, наглотавшиеся дыма солдаты слегка отдышались. Вертухаи провели перекличку, и выяснилось, что не хватает одного человека. Они залезли в вагон и вытащили того бедолагу из-под низеньких нар.

Григорий сразу узнал щуплого и низкорослого, словно подросток, солдатика. За хрупкое телосложение и маленький рост, все штрафники его прямо в глаза, называли «сыном полка».

Скорее всего, когда разгорелся пожар, он проснулся от шума и увидел огонь. Он так испугался, что забился, как ему показалось со страха, в самое безопасное место, под нары. Там он задохнулся и умер.


Суматоха вскоре закончилась, и все погрузились в вагоны. Сильно кашлявшие и угоревшие немного бойцы, залезли в «теплушку», которая местами немного дымилась. Туда же внесли и тело погибшего молодого бойца.

Охранники закрыли замки, и поезд, как ни в чём не бывало, покатил прежним курсом. На первой же станции, особисты сдали погибшего местной милиции, и эшелон пошёл себе дальше, на Дальний Восток.

Все были подавленны смертью «сына полка». Штрафники угрюмо молчали почти до обеда. Чтобы немного развеять тягостное настроенье соседей, Женя вспомнил историю из своей мирной жизни.

— Весной сорок второго я жил в деревне недалеко от Нижнего Новгорода. — начал парень рассказывать во время приготовленья еды. — Фронт тогда подошёл уже достаточно близко. Фашисты совершали налёты на знаменитый завод «Красное Сормово». Хотя к нам они не летали и живых фрицев мы и в глаза не видали.

— Век бы их не встречать! — пробурчал кто-то зло.

Женя не обратил внимания на короткую реплику и тут же продолжил:

— Всех мужиков к тому времени, давно забрали на фронт. Мы, пацаны шестнадцати лет, вместо них сели на тракторы. Как-то раз, я и два моих одноклассника пахали на дальнем поле колхоза.

Вдруг видим, со стороны нашей деревни летит большой самолёт без опознавательных знаков. Причём оба двигателя у него сильно дымят, и аэроплан быстро снижается прямо у нас на глазах. Тут люк в его борту открывается, и оттуда, один за другим, прыгают парашютисты.

Мы остановили машины, поднялись с сидений и, открыв рот, смотрим на них. Резко снижаясь, транспортник прошёл прямо над нами и пролетел ещё около двух километров.

Однако, на маленькое соседнее поле он сеть не сумел, и со всего маху врезался в большие деревья, что там стояли на дальней опушке. От удара аппарат с шумом взорвался и начал гореть. Мы, конечно, забыли про всё, заглушили моторы у тракторов и помчались к месту аварии.


Пока бежали до леса, нашли тех людей, что прыгали из самолёта. Высота оказалась очень уж маленькой. Купола парашютов не раскрылись, как следует, и во время посадки все восемь десантников насмерть разбились.

Мы остановились, проверить, живые они или нет. Смотрим, а на бойцах пятнистые комбинезоны, а под ними наша советская форма. Только всё оружие почему-то немецкое.

Я заметил в траве пистолет «Вальтер» и, на всякий случай, сунул его в карман телогрейки. Помню, тогда подумал ещё: «Это так здорово, когда есть оружие!»

— Век бы его не видеть! — выдал кто-то ёмкую фразу.

— Сейчас я тоже так думаю, — откликнулся Женя и без перерыва продолжил. — Прибежали мы к лесу. А там всё горит. Самолёт разлетелся на части, а кругом солдаты лежат. Мы наломали веток с деревьев и быстро сбили сильное пламя.

Потом осмотрели людей, а там все уже мёртвые, никто не выжил после удара о землю. Начали мы стаскивать их поближе к дороге и укладывать в ровный рядок. Затем собрали оружие и сложили всё в кучу.

Не успели мы оглянуться, подлетела полуторка с бойцами в синих фуражках. Особисты выпрыгнули из машины, оцепили место падения аэроплана, а нас прогнали взашей. Напоследок нам сообщили, что это были диверсанты фашистов.


Мы вернулись назад к тракторам и взялись за работу. Вечером, возвращаемся пешкодралом в село и ещё на околице слышим какой-то подозрительный шум. Мы переглянулись и припустились бежать.

Выскакиваем мы к сельсовету и видим такую картину. Представьте себе, посреди главной улицы двигается процессия странного вида. По краям идут наши девки, одетые во всё лучшее, что у них только есть. Они держат друг друга под руки, как на демонстрации Первого мая, и поют какую-то песню.

В центре еле хромают два рослых, белобрысых бойца в нашей форме. Головы у них забинтованы, а все лица в больших синяках и свежих царапинах. Зато в руках одного балалайка, а у другого зажата гармошка. Судя по всему, ни тот ни другой играть совсем не умели, но старались, как только могли.

Один просто растягивал и сжимал инструмент, словно меха кузнеца, и без разбора давил на все клавиши кряду. Второй, со всей силы бряцал по струнам. Да ещё и горланили вместе, что-то на ломаном русском.

Шум стоял, хоть святых выноси. Между тем, наши девки будто не слышали, что это вовсе не музыка, а просто грохот какой-то. Поют во весь голос, заливаются. Время от времени, некоторые из них с визгом и хохотом даже пускаются в пляс.


Мы, как всё это увидели, так все обалдели. Потом бросились к девкам и попытались узнать, кто эти солдаты? Однако наши подруги даже и разговаривать с нами не стали. Налетели на нас, как галки на кошку и, к едрене фене, погнали взашей. Ну, мы, естественно, все разозлились. «Ах, так, — думаем, — с нами, значит, они гулять не хотят, а с немецкими диверсантами — так сразу пожалуйста!»

Отошли мы в сторонку, посовещались и послали самого быстроного друга назад, к особистам. Мол, ты лети туда мухой, а мы пока тут постоим. Покараулим, чтобы фашисты никуда не сбежали.

Но парашютисты и не пытались никуда удирать. Да они и не смогли бы этого сделать. Во-первых, они сильно побились, когда приземлялись с небольшой высоты. Во-вторых, наши девки висли на них, как репьи на собаках. Каждая старалась схватить кого-нибудь под руку или хотя бы зацепиться за пояс.

Мы молчком встали сзади. Идём жутко смурные за весёлой компанией и наблюдаем, что будет дальше? Вдруг придётся дурных этих девок от диверсантов спасать. Я даже достал из кармана свой «Вальтер» на всякий пожарный.

К счастью, он мне не пригодился тогда. Не обращая на нас никакого внимания, все дошли до околицы, развернулись и в том же порядке направились в другой край большого села. Так целый час и ходили туда и сюда, и орали на все голоса, пока не приехали люди в синих фуражках.


Энкавэдэшники примчались в село, затормозили и, с оружием наперевес, выпрыгнули из старой полуторки. Он подлетели к тем странным парням и хвать их под руки. Гармошку и балалайку отняли и отдали девкам, а бойцов потащили в машину.

Я посмотрел на тех диверсантов, и как мне показалось, они переглянулись и облегчённо вздохнули. По крайней мере, тогда им всё стало ясно. Не то что, было до этого.

Наши девки все разом затихли, а машина уехала. Я подошёл к своей школьной подруге и спросил у неё:

— Где вы их нашли, этих фрицев?

Она мне отвечает:

— Да Танька с Веркой в поле работали и вдруг увидели, как два солдаты на парашютах спускаются. Они прибежали на ферму, и кричат, мол, военные к нам в деревню приехали. Мы коров побросали и побежали смотреть. Видим, а они оба раненые. Мы их в село притащили. Умыли и перевязали.

— Ну, это ладно. — злюсь я, что есть силы. — Но почему вы, вместо того чтобы в район сообщить, с ними по улицам стали гулять? Разве не видно, что у них рожи не наши, сытые, гладкие да очень холёные. К тому же, они оба блондины и еле-еле лопочут по-русски.

— Мы думали, что они из Прибалтики.

— Так ведь они же прыгали сюда с парашютами, — удивился я глупости бабьей.

— Мы все решили, что у них здесь учения. Форма на них наша была. — Ну, что тут можно сказать? После этого случая, мы с девками несколько дней не общались, ну а затем, помирились.


Так штрафники и коротали дорогу за разными байками. Один из бойцов, как-то взглянул на банку с американской тушёнкой, а там нарисована очень упитанная и весёлая свинка.

Он сразу же вспомнил очередную историю. Когда его разбитая часть отступала, то проходила через Западную Украину. Так все славяне, которых всего год назад, «освободили от проклятых поляков», вели себя как-то совсем не по-братски.

Стрелять в спину, правда, они не стреляли, но и не помогали ничем. Все делали вид, что и не понимают по-русски. Да ещё и жратву от нас всю попрятали, а ты хоть с голоду там подыхай. Так и постились мы несколько дней.

Хорошо, что наш лейтенант оказался решительным парнем. Достал он из кобуры свой «ТТ» и пристрелил жирную хрюшку у одного кулака. Ну, а когда мироед начал что-то кричать, то дал ему типовую расписку. Мол, кабанчика реквизировала Красная армия для пропитанья солдат. Только благодаря тому поросенку наша рота тогда и наелась.

Между тем, поезд с бойцами продвигался все дальше и дальше к востоку. Необычные и смешные истории постепенно закончились. Штрафники стали значительно чаще задумываться о предстоящей войне. Как и все остальные, Григорий со страхом, ждал начала боёв.

Глава 17. Переход через границу


В начале июля, состав пришёл к границе с Китаем и остановился на каком-то глухом, безымянном разъезде. Бойцов спешно выгрузили из весьма надоевших вагонов. Их разместили в большом городке из армейских палаток, что находился поблизости. Там всем выдали новую форму и никем, ненадёванные сапоги из кирзы.

Однако, отдохнуть им с дороги не дали. Командир заявил, мол, и так целый месяц ничего вы не делали. Только жрали, пили да спали. Вон, какие ряхи наели. Поперёк себя шире.

За время большого пути, бывшие пленные, конечно, немного оправились от голодной диеты в немецких концлагерях. Однако до полного восстановления физической формы многим было ещё далеко.

Естественно, что никто из командования не обратил на это никакого внимания. Ведь намечалась атака, на мощные укрепления японцев, а в таких операциях штрафники идут впереди.

Прошёл один день после прибытия на Дальний Восток. Началась такая муштра, что выматывала все силы Григория и его новых товарищей. Сначала солдат отправили на полигон. Там, под руководством местных сержантов, их стали готовить к захвату позиций врага.

Вместо привычных для всех «трёхлинеек», каждому служащему вручили автомат «ППШ». Вместо рожка, у них имелся большой барабан, в который вмешался семьдесят один пистолетный патрон

До этого времени, штрафники только слышали о таком чуде советской технической мысли, но никто и в глаза его раньше не видел. Пришлось всем изучать боевой механизм и обретать навык общения с непривычным устройством.

Затем их вывезли на соседнее стрельбище, где бойцы чуть постреляли из непривычной системы. Оружие чрезвычайно понравилась парню и всем его новым соратникам.

Автомат оказался очень удобным и был много лучше немецкого «шмайсера». То бишь, «MP 38». А ведь в начале войны, о нём втайне мечтал каждый советский солдат.

Правда, наш аппарат был довольно тяжёлым. Зато, магазин он имел в два раза больше, чем у фашиста, бил в полтора раза дальше и кучность попаданий, у него оказалась, значительно лучше. Чему очень способствовал почти ружейный деревянный приклад.


После недолгой стрельбы, солдат перебросили на другой полигон. Этот участок представлял из себя очень сложный рубеж. На нём отрабатывался прорыв хорошо укреплённой обороны противника.

Прибывшие из немецких концлагерей, бойцы снова учились приёмам современного боя. Они тренировались в преодолении заграждений из ржавой «колючки» и отрабатывали взятие глубоких окопов и траншей сообщения. Плюс ко всему, упражнялись в борьбе с долговременными огневыми позициями и артиллерийскими батареями, упрятанными в капонирах из бетона и стали.

Очередной полигон предназначался для отработки форсирования водных преград, захвата плацдарма с полного ходу и закрепления на другом берегу. Кроме того, штрафников усиленно мучили многокилометровыми кроссами. Так их готовили к большим марш-броскам по горно-таёжным местам.

Здесь роль инструкторов выполняли те офицеры, что воевали на Северном Кавказе, в Карпатах, Татрах и даже в Альпах, что находятся в Австрии. Как случайно услышал Григорий, в то время, подобную «школу» освоили все подразделения Дальневосточного округа.


Прошло ровно три месяца по окончании кровопролитной бойни в Европе. Как и обещало Правительство, СССР вступил в другую, не менее сложную, тяжёлую и беспощадную битву.

9 августа 1945 года началась другая война, на этот раз с милитаристской Японией. В этот же день батальон, в котором находился Григорий, принял участие в первом сражении.

Накануне, через час после ужина, в палаточном лагере вдруг прозвучал сигнал военной тревоги. Солдат вместе с оружием погрузили в автомобили и отправили неизвестно куда.

Скоро совершенно стемнело, но грузовики продолжали медленно двигаться с отключёнными фарами. Как позднее, узнал молодой человек, советские армии действовали так же, как на Халхин-Голе, в тридцать девятом году.

Тогда, малоизвестный комдив по фамилии Жуков приказал целый месяц гонять пустые машины вдоль границы с Китаем. Мало того, во многих местах звук от работавших двигателей специально усиливали и передавали через репродукторы на сопредельную сторону.

К тому же, советская сторона по ночам имитировала много разных шумов с помощью мощных звуковых установок. В том числе, был грохот движения танков и бронемашин, рёв самолетов и стук инженерных работ.

Меж тем, все передвижения войск, в прифронтовой полосе производились на удивление скрытно и только в тёмное время. Категорически запрещалось выводить военные части на исходный рубеж, откуда хотели вести наступление.

Все рекогносцировки на местности командный состав проводил в форме солдат и перемещался на грузовиках. Через какое-то время, японцы устали дёргаться по каждому шороху, и реагировать на мнимые переброски советских частей. Так было и до 9 августа 1945 года.


К полуночи, батальон довезли до границы с Китаем и скрытно высадили в укромном овражке. По ходам сообщения их провели к глубоким окопам, что протянулись вдоль всего рубежа.

Проходя по траншеям хорошо эшелонированной обороны, Григорий заметил кое-что необычное. По малозначительным признакам он сразу понял, что в третьей линии находятся подразделения, которые совершенно не нюхали пороха.

Скорее всего, там были те красноармейцы, которые благополучно сидели здесь всю войну с 1941 года. Они создавали видимость внушительной силы, готовой к захвату Китая.

Судя по манере обращенья с оружием и ухваткам солдат, второй эшелон занимали бойцы, недавно прибывшие из покорённой фашистской Европы. Передовая часть глубоких траншей оказалась пустой и совсем необжитой. Её-то и занял штрафной батальон, в котором оказался Григорий с товарищами. Им приказали там разместиться и ожидать сигнала к атаке.

Оказавшись на месте, бойцы совершенно не знали, что им надлежит делать дальше. Почти всё руководство в их батальоне, были такими же штрафниками, как и Григорий и их набирали в освобождённых концлагерях.

Откуда-то пришёл особист и отозвал в сторонку большое начальство, которое не имело судимостей. Офицер в синей фуражке, что-то им сообщил и препроводил в прочный блиндаж, находившийся в неглубоком тылу.

Прибыв туда, комбат, вместе с командирами рот, состоящими из солдат-штрафников, получили устный приказ от полковника, который командовал соединением. Затем они вернулись назад, собрали своих подчинённых и коротко рассказали о предстоящей сейчас операции. Им предписали: атаковать и прорвать линии укреплений противника, расположенные возле самой границы.


В четыре часа пополуночи, в небо взвилась ракета, и Первый Дальневосточный фронт начал войну с Империей восходящего солнца. К счастью для парня и его сослуживцев, перед их ротой не было защитных сооружений из бетона и стали.

За последнее время, японцы привыкли к громкому шуму, что доносился с другой стороны. Они спокойно храпели в казармах и видели сны про изумительных гейш, что танцевали под ветками распустившейся сакуры. Или что они там привыкли рассматривать в своих крепких снах?

Удар Красной Армии оказался для них весьма неожиданным. Поэтому, всё произошло очень быстро. Враги не смогли оказать организованного сопротивления нападавшим войскам.

Пока большая часть самураев протирала глаза, штрафники выскочили из глубоких окопов и, молча, рванулись вперёд. Они очень быстро преодолели нейтральную полосу, ворвались на чужие позиции и автоматным огнем положили всех часовых. С ними были убиты боевые расчёты, что дремали у своих пулемётов.

Остальные противники не успели понять, что сейчас происходит, а уже оказались под прицелом советских бойцов. На этом всё и закончилось. По крайней мере, так получилось на том узком участке, который брал парень и его сослуживцы.


Во многих местах всё пошло по-другому, и гарнизоны открыли ответный огонь. Причём, очень сильный. К удивлению японцев, советские части изменили свою исконную тактику. Они вели себя совершено не так, как это происходило в Германии.

Если передовые отряды натыкались на хорошо защищённые укрепрайоны, то они не бросались штурмом на них. Теперь мобильные части обходили оборонительные сооружения сторонкой, блокировали их обычной пехотой, а сами двигались вглубь китайской провинции.

Штрафной батальон, довольно легко, прорвал ряды земляных укреплений и, не останавливаясь, рванулся вперёд. Следом шли кадровые строевые войска. Они зачистили все траншеи и ходы сообщения, согнали всех пленных на большую площадку и сдали их особистам. После чего, также устремились на юг.

За ними, никуда не спеша, словно на летней прогулке, шагали союзники. Это были весьма малочисленные отряды китайской армии, созданной под руководством Мао Цзэдуна.

Сначала советское руководство хотело использовать их, как лазутчиков. Оно и понятно, те были того же роду и племени, что и население Маньчжурии, которую захватили японцы. Они хорошо знали местность, язык и обычаи, что царили в районе границы.

Однако, попытки с их помощью выведать что-нибудь о врагах закончились полным провалом. Китайцы браво козыряли начальникам и уходили в разведку. Едва они удалялись от наших позиций, как сразу же разбегались в разные стороны.

Они дружно прятались, кто, где сумел, и сидели там, словно мыши, какое-то время. Затем, приходила пора возвращаться на базу. Они являлись к своим командирам и сообщали добытые данные. Как потом выяснялось, всё это было враньё.

Пришлось отказаться от услуг подобных «разведчиков» и послать их на охрану военнопленных. Ну, а те, кто хоть немного балакал по-русски, стали работать, как переводчики. Вот только, что там толмачили хитромудрые, желтолицые подданные Поднебесной империи никто толком не знал. Может быть, тоже лгали без удержу.


Не успев отдохнуть от скоротечного боя, штрафники получили новый приказ: немедленно выйти к ближайшему городу и занять его центр. Солдаты построились в походный порядок и тронулись в путь.

Пройдя около пяти километров, они наткнулись на развилку грунтовки. В полукилометре за ним, располагалось, что-то вроде скромной деревни. Там было штук двадцать маленьких домиков. Судя по габаритам, каждый из них состоял из одной или двух крошечных комнаток.

Григорий вспомнил о том, что такие строения здесь назывались странным словом — фанза. Их складывали из необожженных в огне кирпичей, изготовленных из мятой глины, соломы и навоза коров.

Комбат вызвал подчинённого себе командира и дал приказ: — Бери стрелков своей роты, и шагай по правой дороге, а мы все, пойдём дальше по левой. По пути будем проверять все деревни, которые нам попадутся. Судя по карте, эти просёлки идут параллельно друг другу и сходятся в указанном нам городке. — он указал пальцем на карте цель их маршрута.

Лейтенант вернулся в подразделение и довёл приказ до всех подчинённых. Оставив обоз с лошадьми, рота отделилась от батальона и двинулась в указанном ей направлении.

Скоро она оказалась у небольшого селенья. Стрелки растянулись в длинную цепь. Пригибаясь к земле, они устремились вперёд и короткими перебежками взяли в кольцо группу домов.

До ближайшего здания оставалось всего десять метров. Из подслеповатого небольшого окошка высунулся ствол карабина. Послышался выстрел, и красноармеец, бегущий рядом с Григорием, резко споткнулся. Он сделал пару шагов по инерции и рухнул лицом в желтоватую пыль.

Парень поднял автомат и прижал к плечу деревянный приклад. Сквозь прорезь прицела Григорий увидел, как японский стрелок отшатнулся вглубь комнаты. Самурай передёрнул затвор, выкинул дымящую порохом гильзу и послал новый патрон в коротенький ствол.

Не дожидаясь, пока враг поднимет оружие, Григорий дал прицельную очередь в сторону домика. Цепочка из нескольких пуль прошлась по стене и пересекла неширокий проём.

Стальные цилиндрики пробили тонкие стены толщиной в один саманный кирпич. Не потеряв своей скорости, они двинулись дальше и вонзились в молодого японца.

Противник уронил карабин и схватился за щуплую грудь. Обильная кровавая пена выступила у него на губах. Самурай отчаянно всхлипнул, сделал два шага назад и рухнул на перегородку спиной. Затем, сполз на глиняный пол и немедля скончался.


Справа и слева послышалось ещё несколько винтовочных выстрелов. За ними последовали автоматные очереди, и всё тут же стихло. Бойцы быстро разбились на группы и проверили все без исключения домики.

В них оказались лишь испуганные деревенские жители да десяток мёртвых японцев. Заодно отыскали пожилого мужчину, который говорил немного по-русски. По словам старика, захватчики были из воинской части, которую недавно разбили возле границы.

Все самураи были полуодеты. Они пришли сюда развлекаться с китайскими женщинами, провели бурную ночь и совершенно не ждали нападения советских бойцов.

Разбуженные громкими выстрелами, крестьяне торопливо поднялись с убогих лежанок и быстро оделись. Они забились в углы своих мазанок и дрожали там, пока не стихла стрельба.

Дождавшись конца скоротечного боя, они выскочили из примитивных жилищ. Все разбежались в разные стороны, и попрятались в окружающих зарослях какой-то высокой травы.

Красноармейцы не стали задерживать штатских. Перебив вооружённых противников, штрафники выставили охранение по периметру небольшого селения. Они стащили японцев к местному кладбищу и уложили в короткий рядочек. Мол, китайцы потом их всех закопают.

После чего, похоронили своих трёх погибших бойцов и перевязали всех раненых при атаке друзей. День быстро клонился к закату, и двигаться в ночь по тылам самураев, никому не хотелось. По приказу своего командира, штрафники разместились в опустевших глинобитных постройках. Перекусив сухими пайками, они выставили часовых и отправились спать.


Сразу после рассвета, в деревню вкатился маленький «газик». На заднем сиденье машины разместилось два автоматчика. Рядом с шофёром сидел молодой, но, видимо, опытный боевой офицер.

Майор выбрался из автомобиля, отдалённо похожего на американские джипы, поманил к себе часового и приказал позвать командира. Когда прибежал заспанный ротный, офицер его о чём-то спросил и, услышав ответ, подтвердил команду комбата:

— Идите дальше на юг до ближайшего небольшого посёлка. Отсюда всего семь километров по приличной грунтовке. Остановитесь там, пообедаете и двинетесь дальше на соединение со своим батальоном.

Напоследок он сообщил: — Как мне доложили, японцев там нет. Остались лишь их прихлебатели, что из китайцев. Наши там уже побывали вчера. Они разоружили полицию и оставили отделение из хозвзвода полка. Так что, придёте туда, а там всё готовое, и еда, и вода и боеприпасы.

«Козлик» с молодым офицером уехал. Рота построилась в колонну по два и двинулась дальше по узкой и пыльной дороге. Высылать разведку вперёд командир, почему-то не стал.

С другой стороны, впереди прошли наши части, а вокруг простиралась почти такая же голая степь, как и в Крыму. Засаду в таком ровном месте японцы устроить никак не могли.

Да и осматривать тут особенно нечего. Ни тебе поселений, ни даже отдельных строений. Лишь чуть дальше синели какие-то лесистые кручи, но до них оставалось километров десять, не меньше.


Потянулись монотонные вёрсты утомительного пешего марша. Григорий шагал вместе со всеми и от нечего делать прислушивался к разговорам соратников. Он очень долго работал с заключёнными на Среднем Урале и хорошо понимал жаргон блатных и воров. Ведь на нём говорило почти всё население северной части страны.

Парень доподлинно знал, что среди штрафников имелись очень разные люди. Особенно много встречалось бывших преступников. Поэтому он не удивился знакомым словам.

У него за спиной, двое бойцов стали тихо «ботать по фене». Один рассказывал другу о своих ночных похождениях. В переводе на русский язык это выглядело приблизительно так:

— После отбоя я вышел, как будто до ветру. На небе светила большая луна. Всё вокруг было видно, как днём. Дай, думаю, поищу какую-нибудь бабёшку из местных. Они же ведь ублажали японцев. Я тихо прокрался сквозь огород и углубился в заросли высокой травы, где укрывались крестьяне.

Не успел сделать и пару шагов, как наткнулся на спящую там китаёшку. Смотрю, а она симпатичная. Волосы чёрные, стрижка короткая. Правда, одета, как все желтолицые, в штаны и рубаху.

Я приставил нож к её горлу, она дёрнулась и тут же проснулась. Вытаращила свои узкие глазки, глядит на меня и трясётся от страха. Я ей жестами, значит, показываю, мол, держи язык за зубами и тихонько вставай.

Поднял её на ноги и повёл подальше в кусты, чтобы часовые не слышали, чем мы там занимаемся. Оттащил деваху немного в сторону и начал штаны с неё стаскивать. А она вдруг тихо так, мне говорит на ломаном русском: «Не надо! Не надо! Я тоже ведь жеребец!» — представляешь, потеха? Ну, я никогда не любил петухов, а на свободе, тем более, не собирался этим заняться. Плюнул со злости, дал китайцу пинка и вернулся назад.

— Да я давно, обратил на это внимание. Одинаково здесь все одеты. Причёски у них тоже похожие. К тому же такие все тощие, что не поймешь, кто же перед тобой, мужик или баба. — посочувствовал слушатель.

— Пока не пощупаешь, и не узнаешь, — согласился первый мужчина.


Отряд поднялся на пологий пригорок, и Григорий увидел впереди деревушку. Она мало чем отличалась от той, откуда парень ушёл часа два назад. Только была чуть побольше.

Спустя пять минут, они подошлю к поселению, где их ждал обед. Здесь лейтенант почему-то напрягся и отдал достаточно странный приказ. Рота тотчас разделилась на две половины и зашла в поселение сразу с обоих концов.

Две части солдат встали на единственной улице, рассыпались в малые группы и короткими перебежками устремились навстречу друг другу. По пути они проверяли все фанзы одну за другой.

Григорий решил, что командир всё-таки прав. Хоть и говорил им майор, что нет здесь японцев, а кто его знает, что тут случилось за прошедшее время? Вдруг подъехала какая-нибудь самурайская часть и теперь прячется в низких крестьянских избушках?

Однако, их рота наткнулась то на, что оказалось значительно хуже, чем встреча с врагом. Осматривая домик за домиком, штрафники быстро добрались до середины посёлка и встретились на некоем подобии маленькой площади.

Здесь находилось единственное на всю деревню строение, сложенное из ошкуренных бревён. Скорее всего, это было какое-то правительственное учреждение, к примеру, управа района.

Оказавшись на месте, Григорий увидел такую картину, от чего у него волосы встали дыбом на темени. Перед глазами бойца прошли многие ужасы кровопролитной войны. Несмотря на свой большой опыт, с таким чудовищным зрелищем парень ещё никогда не встречался.


На переднем фасаде неказистого здания были распластаны десять советских солдат. Но не так, как римляне распяли Иисуса Христа, на обычном кресте. Раскинув руки и ноги в разные стороны, они висели, словно пародии на пятиконечные звезды.

Огромные гвозди, вколоченные в запястья и щиколотки, держали мёртвых бойцов в вертикальной позиции. Лбы всех покойников пересекали верёвки. Концы этих привязей, крепились к бревенчатой стенке. Благодаря им, подбородки убитых людей не могли опуститься на грудь.

Однако, на этом мучения красноармейцев не кончились. Судя по внешнему виду, кости конечностей у них были все перебиты во многих местах. Кожу исполосовали ударами плети.

Всем покойным при жизни выкололи глаза и под корень отрезали носы, губы и уши. Обезображенные лица бойцов смотрели на штрафников пустыми чёрными ямами и скалились рядами зубов.

Безжалостные палачи рассекли гортани несчастных и сквозь эти дыры вытащили наружу их языки. Мясистые отростки багрово-сизого цвета свешивались на шеи несчастных, словно ужасные галстуки.

Натешившись страданиями несчастных людей, трудолюбивые китайские граждане осторожно вспороли им животы. Они вынули неповреждённые внутренности умиравших бойцов, аккуратно расправили всю требуху и свесили вниз.

Густое переплетение кишок и прочих органов тела бесформенными грязными лентами опускалось на землю и лежало в дорожной пыли. Деревенские куры, собаки и кошки крутились поблизости. Они клевали и грызли всё то, что им преподнесли на поживу. Полчища упитанных мух облепили останки людей.


Начинавший войну лейтенантом, командир роты Григория с боями прошёл почти всю войну. Он дослужился до звания майор, но потом, дал в морду полковнику. Военачальник послал его часть на верную смерть, обещал дать подкрепление, но не сдержал данное слово. Все люди погибли не за понюх, табаку.

Майор был разжалован и сослан в штрафбат. Там он реабилитировал себя пролитой кровью, получил нижний чин офицера и был направлен командовать ротой солдат-штрафников.

Он многое видел за свою непростую карьеру, но когда узрел эту невероятную жуть, то замер на месте, как столб. Потом вдруг потемнел суровым лицом и хриплым голосом отдал приказ:

— Похоронить всех погибших! — С трудом сглотнув ставшую вязкой слюну, он твёрдо добавил: — Всё население деревни расстрелять прямо на месте! — потом повернулся на пятках и, спотыкаясь, словно слепой, двинулся в степь.

Озверевшие от картины чудовищной казни, штрафники взяли наизготовку оружие, и пошли выполнять команду начальства. Они врывались в тесные мазанки жителей и, стоя возле дверей, полосовали автоматными очередями по всем, кто находился внутри.

Стреляли, не обращая вниманья на то, кто перед ними: мужчины, женщины, старики или дети. Минут через двадцать, кровавая бойня закончилась. Волоча ноги и сгорбившись, измученные расправой бойцы, вернулись на сельскую площадь.


Григорий и десяток солдат, которые не могли убивать всех подряд, занялись другим скорбным делом. Осторожно, словно боясь разбудить, солдаты сняли несчастных людей с бревенчатой стенки. Они аккуратно вложили внутренности в опустевшие полости и перебинтовали верёвками разрезанные ножом животы.

Другие парни нашли несколько заступов и остальной инструмент, в котором нуждаются плотники. Затем сорвали деревянные двери с ближайших домов и сколотили прочные длинные ящики.

Вернувшиеся с казни крестьян, штрафники взяли на плечи домовины погибших соратников и вынесли их из проклятой деревни. Они поднялись на ближайший пригорок и вырыли там одну могилу для всех.

Гробы на руках опустили в глубокую яму и закидали каменистой землей. Закончив с этой работой, они стали подравнивать насыпь на месте упокоения товарищей. К ним подошёл их командир. Лейтенант постоял с непокрытой, как у всех, головой и приказал:

— Первое отделение. Одиночными. Троекратный салют. Огонь! Огонь! Огонь!


Едва отгремели нестройные залпы, как на пригорок вылетел «газик» со знакомым майором. Он посмотрел на длинный холмик свежего грунта. Тут же скинул фуражку и, молча, постоял так с минуту. Потом отозвал лейтенанта в сторонку и приказал:

— Доложите мне обстановку. — Выслушав рапорт мрачного ротного, он побледнел и тихо сказал: — Вы арестованы и будете препровождены в штаб полка для выяснения всех обстоятельств. Сдайте оружие!

Лейтенант не стал перечить начальству. Только взглянул на бойцов, которые вдруг зароптали, и твёрдым взглядом остановил тех парней, что собрались его защищать. Он вынул из кобуры свой «ТТ» и рукоятью вперёд подал майору.

Офицер взял пистолет и бросил его в бардачок советского джипа. Он разместил штрафника между двумя автоматчиками, что находились на заднем сидении, открыл свой планшет и написал небольшую записку. Отдав бумагу шофёру, майор отправил машину в свой штаб. Затем повернулся к бойцам и сурово сказал:

— Сами натворили здесь дел, вот сами теперь и расхлёбывайте. Немедля зарыть всех погибших китайцев. Сровнять могилу с землей и дотла сжечь дома. Я буду здесь и прослежу за работой! Выполняйте приказ!

Майор нашёл камень, лежавший возле дороги и сел на него. Открыв свой планшет, он занялся изученьем карт и бумаг. Штрафники печально вздохнули и пошли выполнять команду начальства.


Ближе к позднему вечеру, бойцы хорошо замели следы кровавой расправы над невзрачным селением. Они вытерли пот, заливавший покрасневшие от напряжения лица, сели возле пригорка и собрались отдохнуть.

Майор, недавно закончил работать с бумагами, сложил всё в планшет и осмотрел то ровное место, где были закопаны более сотни китайцев. Не все из них виновны в казни советских солдат, но что с этим можно поделать сейчас? Ничего уже не воротишь назад.

— «Если глянуть со стороны на могилу, то ничего не заметно». — сказал себе офицер и вернулся на камень, что лежал у просёлка.

Над дорогой вновь появился столб серой пыли. К догорающим строеньям деревни подъехала знакомая до боли машина. Только теперь в ней сидел совершенно другой лейтенант. Им оказался совсем молодой паренёк, только что вылупившийся в «инкубаторе для офицеров».

Он браво выскочил из затормозившего «газика» и помчался к майору. Встав перед ним, летёха вытянулся в тонкую струнку, козырнул и доложил срывающимсямальчишеским голосом:

— Прибыл по вашему распоряжению.

Глядя на показную молодцеватость выпускника войскового училища, бывалый, боевой офицер немного поморщился и приказал:

— Назначаю вас командиром штрафной роты, что сейчас перед вами.

От удивления у паренька буквально глаза полезли на лоб. Заметив эту реакцию, майор поспешил его успокоить. Он открыл свой планшет. Развернул карту и поманил к себе новоиспечённого военачальника. Потом, ткнул пальцем в северный край большого листа и сказал:

— Сейчас мы находимся здесь. Приказываю вам, пройти с ротой сюда. — Для наглядности он указал на холмы темнеющие чуть впереди: — Передать личный состав под командование командира дисциплинарного батальона, который находится там. После чего, предписываю вам тут же вернуться в распоряжение штаба полка. Задача ясна?

Воспрянувший духом молодой лейтенант козырнул и чётко ответил:

— Так точно!

— Выполняйте! — хмуро бросил майор. Он сел в машину и, не простившись, уехал.


Новоиспечённый ротный начальник проводил старшего офицера тоскующим взглядом и повернулся к солдатам. Только тогда он осознал, что остался один перед ротой озлобленных и вооруженных бойцов. Восковая бледность залила его пухлые щёки. Губы слегка шевелились, но он так и не смог что-то сказать.

Видя несостоятельность нового лидера, на помощь пришёл старшина подразделения, бывший офицер дивизионной разведки.

— Рота! — гаркнул он громким голосом. — В колонну по два становись.

Почувствовав жёсткую командную руку, штрафники быстро построились в две большие шеренги. Дождавшись, пока недовольные руководством, бойцы разберутся по номерам, старшина подошёл к пареньку, которого сильно знобило от страха.

Матёрый мужчина козырнул согласно уставу и доложил: — Личный состав роты построен! Разрешите выполнять распоряжение товарища майора!

— Выполняйте, — едва выдавил из себя лейтенант.

— Рота, направо! Шагом марш! — приказал зам командира, взявший бразды управления в свои крепкие руки. Солдаты слаженно выполнили эти команды и зашагали на юг.

Старшина стоял рядом с молодым лейтенантом до тех самых пор, пока не прошли последние из почти полутора сотен бойцов. Потом повернулся к летёхе, опять козырнул и сказал:

— Разрешите вам доложить. Я бывший капитан дивизионной разведки, — он подождал, пока до собеседника дойдёт вся информация, и сухо продолжил: — Покажите на карте, куда мы должны выдвигаться. Мне нужно знать, куда вести наших людей.

Трясущимися от волненья руками молодой лейтенант протянул ему свой новый планшет.

Глава 18. Война с японцами


Выяснилось, что отряду предписано, сойти с параллельной дороги, ведущей к тому городку, где им назначил встречу комбат. Майор дал команду, проскочить сквозь гряду лесистых холмов и выйти в долину, расположенную в двадцати шести километрах от сожженной деревни. Там находится другая дисциплинарная часть.

Ну, что тут можно поделать? Приказ, есть приказ! Поставили перед тобою задачу, так давай боец, выполняй. Иначе, пойдёшь на цугундер. Ну, а там или расстрел, или сибирский лесоповал.

Когда рота добралась до подножья возвышенностей, уже наступила тёмная китайская ночь. Солдаты отыскали ручей, сбегавший в равнину, выставили охранение из шести часовых и устроились спать на голой земле. Благо, что на дворе стоял сухой август, а не морозный октябрь.

По расчётам комбата, они должны были ночевать в предыдущей деревне и ни палаток, ни спальных мешков у отряда, увы, не нашлось. Да и с едой оказалось не густо. Сухой паек уже приближался к концу, а впереди почти десять вёрст по горам, плюс пятнадцать по китайской равнине.

К тому же, никому неизвестно, кто им встретится в долгом пути? То ли военные части родной Красной армии, то ли войска самураев, разъярённые неожиданным для них нападением СССР.

Но боевому майору было намного виднее, что делать с ними теперь. Вот он и убрал проштрафившуюся дисциплинарную роту с главной дороги РККА. Он послал их через небольшой перевал к соседям направо.

Скорее всего, им тоже нужны штрафники. Вот пусть они там, пока и кантуются. Авось, через какое-то время, шум в штабе полка, вызванный убийством китайцев, немного утихнет.

А там, глядишь, все и забудут об этом большом инциденте. Накажут одного командира, отдавшего страшный приказ, и сошлют его в лагеря. Остальные бойцы пойдут воевать себе дальше, а не будут париться в зоне.

Ну, а коли во время похода они встретят японцев и погибнут там все, как один, так что с этим можно поделать? Такая судьба у обычных солдат. Класть свои буйные головы за «царя и отечество».


Ранним утром, старшина поднял всех на ноги. Солдаты быстро позавтракали тем, что осталось у них в вещмешках, попили воды из ручья и скорым шагом двинулись в путь. Теперь молодой лейтенант шёл впереди вместе со своим «заместителем».

Дорога взбежала на склон невысокого взгорка и принялась сильно петлять по увалам. Просёлок то поднимался на пологие гребни, то нырял в небольшие ложбинки. Вдоль обеих обочин стоял густой лес, совершенно нетронутый топором дровосека.

Слишком далеко находились отсюда деревни. Чтобы доставить до дома дрова, нужна лошадь с телегой или, хотя бы осёл. Как видел Григорий, у местных жителей не было ни того, ни другого.

Рота углубилась в холмы на один километр и вышла на ровный участок грунтовки, длиной в сотню метров. Вдруг один из солдат, который шёл в первом ряду, неожиданно вздрогнул.

Он схватился руками за грудь, захрипел и упал на просёлок ничком. Из тела, пробитой пулей японцев, вытекла тонкая струйка дымящейся крови. Она тотчас впиталась в мелкую пыль и превратилась в лужицу вязкой коричневой грязи.

Услышав шум за спиной, лейтенант обернулся и увидел бойца, что слабо бился в агонии. Офицер побледнел, словно снег и замер, как статуя. До него вдруг дошло, что целились, наверно, в него, но слегка промахнулись

Опытный старшина действовал совсем по-другому. Он мгновенно пригнулся, подскочил к командиру и резко толкнул его в бок. Начальник и его подчинённый повалились на землю. Падая, «заместитель» оглушительно крикнул:

— Снайпер!

Все штрафники воевали достаточно долго. Они сразу поняли, что случилось сейчас, и бросились в разные стороны. Кто-то скатился с просёлка в неглубокий кювет. Кто-то прыгнул в кусты, что росли вдоль дороги. Кто-то укрылся в неровностях грунта.

Вместе с друзьями Григорий нырнул в плотные заросли. Через мгновение просека уже опустела. На дороге остался лишь остывающий труп человека. Он говорил всем о том, что секунду назад, здесь находилось много людей.


— Оружие наизготовку, — продолжил командовать ротой немолодой старшина. — Смотрите по веткам ближайших деревьев. «Кукушка» сидит наверху.

Парень хотел исполнить команду, но с удивлением понял, что уже держит в руках автомат. Предохранитель был скинут, затвор передёрнут, а ствол медленно шарил по кронам внушительных сосен, что стоят впереди.

Когда он успел снять с плеча «ППШ», Григорий не помнил. Он просто всё сделал удивительно быстро и чётко, как прекрасно отлаженный робот из книги Карела Чапека. Теперь парень лежал в узкой промоине и пытался найти японского снайпера.

— Короткими перебежками! Поочерёдно, вперёд! — раздалась другая команда. — Всем смотреть по верхам!

Рядом затрещали кусты. Какой-то боец сделал несколько быстрых шагов и свалился на землю. Следом за ним и Григорий поднялся на ноги. Он пробежал пару метров и надёжно укрылся за старым пеньком.

То слева, то справа кто-то проскакивал немного на запад и замирал, как куропатка, что скрылась в траве от охотника. Вместе со всеми, парень проделал несколько небольших перебежек по редкому бору.

Григорий укрылся возле массивного камня и вдруг заметил необычное дерево, стоящего недалеко от обочины. Боец пригляделся намного внимательней, сравнил его с соседними соснами, и понял, что же его удивило? Уж очень странным казался ему великан китайского леса.

Дело было всё в том, что нижние ветки росли очень часто. Сквозь них почти не просматривался внушительный ствол. Чрезвычайно густая, зелёная хвоя хорошо закрывала его от людей, стоящих внизу.


Повертев головой, Григорий увидел бойцов, лежащих справа и слева. Все дружно подняли глаза к синему небу и напряжённо осматривали верхушки высоких деревьев.

Один из солдат ощутил на себе его большое внимание. Он повернул к соседу лицо и вопросительно мотнул головой, мол, чего ты хотел? Парень указал взглядом на странное дерево. Тот присмотрелся к ветвям. Сделал удивлённую мину и показал большой палец правой руки.

Григорий кивнул и начал действовать. Он осторожно, стараясь не качнуть ни единой травинки, высунул ствол автомата из-за огромного камня. Потом, хорошенько прицелился и нажал на крючок спускового устройства.

Одновременно с ним, загрохотало оружие другого бойца. Множество пуль влетели в густую, пышную крону. Они посекли ветви и хвою и нашли свою цель. На вершине сосны послышался сдавленный крик.

Раздался треск ломаемых сучьев. На землю свалилось что-то бесформенное, тёмно-зелёное и очень лохматое. Следом за ним, упала винтовка с короткой оптической трубкой.

— Занять круговую оборону! — послышался новый приказ «заместителя» начальника роты: — Смотреть всем в оба глаза!

Солдаты навели автоматы в разные стороны. Настороженно глядя в ближайшие заросли, они полежали на тёплой земле ещё две минуты, но всё было тихо. Не послышалось больше ни единого выстрела снайпера. Не раздались гортанные команды японцев. Окружающий бор снова заполнили звуки обычного леса. Они хорошо успокаивали взбудораженные души людей.


Старшина и молодой лейтенант короткими перебежками устремились вперёд. Пригибаясь к земле, они оказались возле странной сосны. Григорий подтянулся поближе, но так же, как все, не встал в полный рост, а опустился на корточки.

У корней толстого дерева ничком лежал человек, закутанный в необычный халат. Всю поверхность одежды покрывало множество тоненьких ленточек, покрашенных в цвет, свежей хвои.

Кто-то из красноармейцев, пригнувшись, подошёл к самураю вплотную и ткнул его оружием в бок. Боец убедился, что враг уже мёртв, и перевернул его на спину. Перед ними лежал щуплый японец, с виду, ещё мальчишка совсем.

— Ты его первым заметил? — спросил «заместитель» Григория. — Молодец, у тебя просто рысьи глаза, — он повертел головой и несколько раз тихо позвал: — Снайперы, подойдите ко мне.

С другой стороны узкой дороги к ним прибежал молодой незнакомый боец. Он доложил:

— Я был снайпером в роте!

— Забирай эту винтовку. Ещё пригодится!

— Тогда я и халат его прихвачу! Уж очень хороша маскировка. — предложил повеселевший солдат.

— Бери. — разрешил старшина и добавил: — А сейчас лезь на дерево и посмотри, что там, в гнезде?

«Заместитель» повертел головой: — Вы двое, — обратился к тем штрафникам, что оказались с ним рядом. — Снимите с японца его балахон. Потом, оттащите тело в ложбинку и, как следует, закидайте зелёными ветками. Чтобы его не сразу нашли, — старшина посмотрел на бледного всё ещё лейтенанта и объяснил ему суть последних приказов:

— Раз на дороге сидела «кукушка», значит, где-то рядом японцы. Сколько их и где они расположены, нам не так уж и важно. У нас сейчас другая задача. Пересечь эту гряду и выйти к своим. Там доложим начальству, пусть они думают, что делать с этими лесными бродягами.


С толстой сосны спустился недавно назначенный снайпер. Он положил перед двумя командирами, что сидели на корточках, две холщовые сумки. В одной оказались патроны к винтовке. Во второй находилась полная фляга с водой и нераспакованный сухой японский паёк.

Старшина осмотрел снаряжение чужого стрелка и сделал естественный вывод:

— Судя по этим припасам, «кукушка» лишь перед нашим приходом залезла в это гнездо. Так как, она тут одна, то, скорее всего, самураи прошляпили наше появление здесь.

Оно и понятно. К холмам мы направились, когда солнце уже стало садиться, а добрались до них уже в темноте. Тень от холмов закрыла дорогу, по которой мы шли, костров мы ночью не жгли, поэтому они нас не заметили. Нам нужно, как можно скорее драпать отсюда, но не так беззаботно, как раньше.

Бывший фронтовой офицер вновь тихо позвал в разные стороны:

— Разведчики, ко мне.

По зарослям тотчас пробежал лёгкий шумок. Минуту спустя, к старшине, пригибаясь, подбежали два парня. Не разгибаясь, они козырнули и опустились на корточки.

— За линию фронта ходили? — спросил их «заместитель».

«Пластуны» дружно кивнули.

— Возьмите в распоряжение себе по четыре солдата и двигайтесь вдоль дороги вперёд. Берите лишь тех, кто знает леса. Ты — идёшь справа, ты — слева. Увидите рядом японцев, в бой не вступать. Посмотрите, сколько их там, и пришлёте бойца с донесением. Вместе подумаем, что будем делать? То ли напасть, то ли их обойти? Выполняйте!

Разведчики тут же исчезли в кустах. Вернулись красноармейцы из похоронной команды и доложили, что спрятали тело убитого снайпера.


— В колонну становись! — приказал старшина.

Мужчина дождался, когда штрафники выполнят эту команду, и отдал новый приказ:

— Первое отделение. Растянуться вдоль нашей колонны и идти по лесу слева на расстоянии семь-восемь метров. Второму двигаться справа. Третье пойдёт в арьергарде. Ваше дело смотреть в разные стороны и не прошляпить появление японцев.

Все остальные потопают, как под надзором вертухаев из немецкого лагеря. Каждый час, охранение будут менять те отделения, которые шли по дороге. Всё всем понятно? Выполняйте!

Когда три группы солдат встали на отведённые приказом места, последовала другая команда:

— Шагом марш!

Колонна направилась дальше. Так они и прошли ещё девять вёрст по сосновому бору. Но это по карте, напрямую их было девять, а по увалам и петлям просёлка набежало не меньше двенадцати.

Несколько раз, приходили донесения разведчиков, что впереди были замечены дозоры японцев. Старшина не хотел вступать в бой с самураями и выдавать им присутствие своего небольшого отряда.

Ведь он не знал, сколько врагов прячется в зарослях? Вдруг, там целый полк? Поэтому приходилось сходить с узкой дороги и делать крюк нехоженым лесом. Это добавило к их путешествию три, а то и все пять километров.


После полудня, рота пересекла гряду невысоких возвышенностей и вышла к краю цепочки холмов. Отряд остановился недалеко от границы с равниной и затаился там, словно мышь. Старшина приказал:

— Выставить охранение. Остальным отдыхать!

Уставшие красноармейцы упали там, где стояли, и растянулись на тёплой земле. Меж тем, самозваный начальник не повалился в траву, как все остальные. Он вспомнил Григория, у которого «рысьи глаза», подозвал парня к себе и велел идти следом за ними.

Вместе с молодым лейтенантом, они крадучись вышли к опушке, залегли под кустами и посмотрели вперёд. Боец увидел равнину, что протянулась в разные стороны на многие вёрсты. Справа виднелся внушительный холм. Он выходил из гряды, и большим языком выдавался в ровную степь.

Старшина осмотрел раскинувшуюся перед ними долину, сверился с планшетом летёхи и хмуро сказал:

— Нам нужно добраться до той высокой одиночной горы. — Он показал на конусообразного вида возвышенность. стоящую в пятнадцати километрах от них. — Если идти по-прямой, часа три спокойного ходу.

Вот только на карте здесь нарисовано сплошное слепое пятно. Нет на бумаге ни одного большого оврага или деревни. Поэтому, во что мы упрёмся, если двинем вперёд, непонятно.

К тому же, кто сейчас там командует, нам неизвестно. То ли наши, то ли японцы? Если враги засекут нас на этой равнине, то вызовут сюда авиацию или пригонят пехоту и танки. Тогда, нам конец.


— А почему бы нам не пройти по лесу до конца этого мыса? Сократим путь по равнине на километр или чуть болше. — спросил немного обвыкшийся в пути лейтенант.

— Наверняка там сидит пост самураев и следит за границей холмов, что находятся справа и слева, — начал доходчиво объяснять старшина. — Стоит нам там появиться, как они сообщат по телефону своим.

Тогда мы окажемся между наковальней и молотом. Мы не знаем, сколько японцев у нас за спиной и, тем более, какие силы врага ещё впереди. Поэтому лучше всего дождаться здесь ночи, а потом, по холодку, добежать до своих. Если, конечно, они уже вышли к той высокой горе. Могли и завязнуть где-нибудь по дороге.

— Вроде бы тихо кругом. Если бы там шли бои, то мы различили шум канонады, — влез парень в разговор командиров.

— Я слышал, что ты закончил строительный техникум. Ты знаешь, что такое кроки? — вдруг спросил старшина. –

— Знаю, — насторожился Григорий. Он вспомнил о том, что пока ехал в «теплушке», случайно сболтнул об учёбе в Самаре. Заметив, что командир ждёт продолжения, парень закончил: — Это чертёж участка окружающей местности, отображающий важнейшие её элементы, который исполнен путём глазомерной съёмки.

— Сможешь сделать её?

— Не уверен, — пробормотал смутившийся парень. — У нас было всего пару занятий по теме. Больше я с этим никогда не встречался. К тому же, с тех пор прошло много лет.

— Не важно. Всё равно, кроме лейтенанта, меня и тебя, никто в роте даже не знает этого слова. Поэтому пойдёшь на разведку, — заметив сомнение на лице у Григория, он постарался успокоить бойца. — Не дрейфь. Я скажу «пластунам», чтобы они берегли тебя пуще глаза. Так что, они лягут костьми, а тебя притащат сюда, но и ты постарайся, как следует.

— И что я должен сделать? — севшим от волнения голосом спросил Григорий.

— Сейчас всё узнаешь, — старшина обернулся и приказал лежавшим сзади солдатам позвать к нему двух разведчиков.


Минуту спустя, «пластуны» появились рядом с двумя командирами. «Заместитель» сказал двум бойцам: — Каждый из вас возьмёт по два человека из тех, с кем вы сегодня бегали в рейд. Берите тех, кто получше.

Потом, с собою прихватите вот этого «геодезиста», — начальник кивнул на Григория, — и скрытно пройдёте на самый край того мыса, — он показал на длинный холм, протянувшийся в степь и продолжил:

— Если там будут японцы, постарайтесь их тихо убрать и спрятать тела. Не стрелять ни при какой ситуации! Действовать только ножом. Пока самураи придут с новой сменой, пока поймут, что случилось, уже будет темно, и мы уберёмся отсюда.

А ты, — он повернулся к Григорию, — тем временем нарисуешь кроки этой долины: от холма до нужной нам горки. Потом, все вернётесь сюда, и мы решим, как нам действовать дальше. Выполняйте.

Вместе с разведчиками Григорий отполз осторожно назад. В зарослях леса они встали на ноги. Бойцы приказали «геодезисту» попрыгать. Парень сделал то, что велели, и услышал, как что-то бряцает в сидоре.

— Переложи свои вещи так, чтобы они не издали ни единого звука. Остальным тоже проверить поклажу. — приказал невысокий сержант.


Команда из семи человек стала готовиться к выполнению задания. Они построились так, как им приказал старшина. В середине находился Григорий с офицерским планшетом в мешке.

Двое разведчиков ушли от «геодезиста» вперёд метров на пять. На ту же дистанцию, они отодвинулись один от другого. Два бойца встали по бокам от Григория и отступили от него в разные стороны. Третья пара немного отстала, рассредоточилась и прикрыла тыл их маленькой группы.

По приказу начальства, они должны были, идти таким построением всё время разведки. И так же вернуться обратно.

Пригибаясь к земле, бойцы вышли к началу длинного мыса и, тщательно его осмотрели. Следов того, что здесь ходят люди, разведчики не обнаружили и, передохнув, двинулись дальше.

Чем ближе они подходили к дальнему краю холма, тем осторожнее продвигались вперёд. Наконец, они опустились на землю и поползли по-пластунски. Григорий тоже лёг на траву, замер и напряжённо прислушался. Кругом было удивительно тихо. Только листья деревьев шумели над его головой. Да ещё сердце громко стучало в груди.

Раздвигая руками высокие стебли, парень медленно перемещался к намеченной цели. Скоро, Григорий наткнулся на невероятно густой, совершенно непроходимый кустарник.

Если лезть напролом, то придётся ломать толстые ветви и создавать лишний шум. Нужно обойти эту куртину, но куда лучше податься? В левую или правую сторону? Где она быстрее закончиться?

Григорий чуть приподнялся, повертел головой и ничего не заметил, кроме пышной растительности. Он оторвался весь от земли, встал на колени и вновь ничего не смог рассмотреть. Присел на корточки — та же история.

У парня создалось впечатление, что он оказался в джунглях тропической Африки, где и на полметра ничего толком не увидишь. Парень взял автомат наизготовку и стал не спеша разгибать напряжённые ноги.

Наконец, парень окончательно выпрямился, и его голова оказалась над невысоким кустом. В этот же миг, его взгляд наткнулся на широкую, узкоглазую морду японца.


В глазах самурая мелькнул целый ряд разных эмоций: сосредоточенность перешла в изумление, а затем, в сильный испуг. Григорий испытал тот же набор ощущений. Ошеломленные неожиданной встречей с врагом, оба застыли на месте, как два изваяния. Указательные пальцы противников буквально примёрзли к крючкам спускового устройства оружия.

За одно лишь мгновение, в голове у Григория проскочило сразу несколько мыслей. Причём, параллельно друг другу. На ум парня пришла совсем неуместная фраза: «Столкнулся нос к носу!»

Тут же возникла другая: «Вот это и значит, мексиканское противостояние, когда любое движение вызовет ужасный отпор. Если ты и выстрелишь первым, то враг всё равно пальнёт по тебе. А промахнуться на таком расстоянии, увы, невозможно. Тем более, что противник держит руках автомат».

Одновременно с этим появились более рациональные думы: «Оружие у него висит на правом плече. Ему намного удобней, вести стволом влево, а не в противоположную сторону.

Для меня его правая сторона, является левой частью зоны обстрела. Выходит, нужно медленно отступить немного назад. Прыгнуть влево и уйти от огня. Так у меня появится хоть какой-нибудь шанс на спасение».

Не додумав всё до конца, Григорий стал сдвигаться назад и понемногу смещаться налево. Видимо, тоже решение принял японец, и стал делать то же самое, что и советский солдат. Только он уходил вправо от парня.

Отойдя на три шага, противники прыгнули в сторону. Причём каждый рванулся влево один от другого. Парень упал боком на землю. Перекатился ещё на полметра и замер на животе, наставив оружие на густую листву.

С той стороны большого куста раздался сдавленный хрип. Послышался шум негромкой возни, и всё сразу стихло. Рядом, словно из ниоткуда, вдруг появился разведчик. Сержант опустился на корточки рядом с возбуждённым от страха Григорием и вытер окровавленный нож о траву:

— А ты молодец, «геодезист». Всё сделал правильно. А я уже думал, что ты станешь палить в самурая. И сам погибнешь, и весь лес взбаламутишь. К нашему счастью, этот японец был здесь один. Наверное, решил прогуляться до ветру. Так что, идём себе дальше.

Боец поднялся на ноги и тихо добавил:

— Топай за мною след в след. Чуть ближе к концу этого мыса у них всё заминировано.


Двигаясь по неприметной тропинке, они вышли на самый край большого холма. Григорий увидел небольшую площадку, накрытую плотной маскировочной сеткой зелёного цвета.

На ней находилась огневая пулемётная точка, обложенная по кругу камнями. В гнезде размещался станковый агрегат на станине. Он мог вести ураганный огонь во все стороны света. Вниз уходила дорожка, в конце которой виднелось несколько низкорослых солдат с офицером.

— Вовремя мы подоспели, — сказал сержант. — Они только сменились. Так что, у нас есть ещё время до наступления ночи. Потом появится их разводящий и начнутся поиски этих, — он небрежно кивнул в сторону трёх мёртвых японцев, лежавших чуть в стороне. — Ты не стой парень, работай. А мы пока всех самураев поблизости спрячем. Затем нам ещё, нужно возвращаться к своим.

Чувствуя, что ноги его плохо держат, Григорий опустился на камень. Он развязал свой полупустой новый «сидор» и достал из него кожаный офицерский планшет.

Трясущимися от напряженья руками парень откинул большой верхний клапан. Он отрыл отделение для разных бумаг, вынул чистый писчий листок и закрепил его уголками на рабочей поверхности. Затем, достал из гнезда хорошо очинённый простой карандаш и замер в полнейшем отчаянии.

Григорию вдруг показалось, что он не сумеет провести на белой поверхности ни одной точной линии. Парень тяжко вздохнул и сказал сам себе: — Нужно вычертить всё, что только возможно, — он взял себя в руки и стал рисовать, так называемый, кроки.


Пока молодой человек занимался работой, от которой он сильно отвык, разведчики не оставались без дела. Они спрятали в чаще убитых японцев, вернулись назад и нашли вещмешки самураев. В них оказались галеты, жестянки с отваренным рисом и какой-то приправой, сушёные фрукты и фляжки с водой.

Сержант разделил на семерых все продукты, найденные в пулемётном гнезде. Порции пищи оказались на удивление маленькие, но это всё-таки лучше, чем совсем ничего. Все слегка подкрепились, и бойцы легли вздремнуть на траву.

Поев, Григорий не стал отвлекаться на отдых. Парень вернулся на пост и продолжил рисование кроки. Постепенно огрубевшие пальцы вспоминали движения, которые применяют чертёжники.

Через какое-то время, у него стало кое-что получаться. Ещё через час он закончил работу и предъявил её своим провожатым. Те очень критически сравнили набросок с окружающей местностью и указали несколько мест, где оказались кое-какие неточности. «Геодезист» взял из планшета новенький ластик, стёр неверные линии и исправил все замечания.

Потом группа собрала свои личные вещи. Разведчики выдернули из пулемёта японцев множество мелких деталей и забросили их подальше в кусты. Причём, раскидали их в разные стороны, чтобы никто не нашёл.

Напоследок, они заминировали огневую площадку и подходы со стороны узкой тропы, поднимавшейся снизу. Затем, углубились в лиственный лес и тем же путём поспешили к друзьям-штрафникам.

Дорогу назад, Григорий плохо запомнил. Он настолько устал, что готов был упасть на траву и уснуть. Если б не помощь разведчиков, которые отдохнули слегка на мысу, то вряд ли бы парень дошёл до расположения роты. В конце концов, они всё же добрались до нужного места.

Григорий вручил свой рисунок двум командирам. Он дал некоторые пояснения к кроки, получил разрешение вернуться в своё отделение и поплёлся туда. Оказавшись возле спящих соратников, он без сил рухнул на землю и тотчас провалился в бездонную чёрную тьму.


Ещё через миг, Григорий почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Лишь через пару секунд, парень понял, что уже совершенно стемнело и пора их отряду двигаться в путь.

Старшина с лейтенантом немного подумали и проложили маршрут роты так, чтобы он проходил по ровным и безопасным местам. Бойцы должны были, обойти стороной три деревни китайцев и несколько глубоких оврагов, которые с мыса заметил Григорий.

Штрафники крадучись вышли из леса. Они спустились с холма на равнину и колонной по двое направились к высокой горе. К счастью бойцов, облака закрыли луну, и она не светила на землю, как огромный прожектор. Вот только и большая возвышенность еле виднелась на фоне тёмного неба.

Впереди шли разведчики. Время от времени, они останавливали движение роты. Отряд резко менял направление, обходил обнаруженные «пластунами» препятствия и двигался дальше. И так продолжалось не меньше, чем четыре часа.

Хорошо, что на севере Поднебесной страны не растут теплолюбивые злаки, тот же рис, например. Поэтому, бойцы не встречали пространств, залитых водой. Идти им пришлось по ровным полям и лугам. Иногда попадались овощные и бахчевые плантации.

После полуночи, разведчики доложили начальству, что натолкнулись на окопы противника. Их сообщение довели тихим шепотом до всех штрафников. Солдаты ещё раз проверили автоматы и приготовились к бою.

Двое самых бывалых бойцов поползли к самурайским позициям. Как там было на самом-то деле, Григорий, конечно, не знал. Он, как и все остальные, лежал на земле. Сжимал в руках «ППШ» и с содроганием ждал ужасной развязки.

В любую секунду, японцы могли заметить отряд и обрушить на красноармейцев ураганный пулемётный огонь.

Судя по тишине, которую не нарушили выстрелы и гортанные крики, разведчики благополучно прошли сквозь линию укреплений врага. Они проскочили ничейную полосу и оказались в расположении советских частей.


Уже на рассвете, со стороны Красной армии ударили пушки, и сотни снарядов взорвались на земляных укреплениях японцев. Они разметали в пыль блиндажи, заграждения из ржавой «колючки» и расчистили путь для прохода бойцов.

Едва канонада затихла, штрафники поднялись на ноги и, молча, побежали вперёд. Стреляя из автоматов в попадавшихся им самураев, солдаты прорвались через разрушенные обстрелом траншеи врага и оказались на ничейной земле.

С наших позиций увидели бегущих людей и прекратили стрелять. Только на флангах этого небольшого участка, продолжали стучать пулеметы, что палили в противников.

Григорий домчался до советских окопов, спрыгнул на дно и только тогда он поверил, что они вышли к своим. Всю роту мгновенно разоружили и отвели в тыл полка.

Уцелевших при прорыве, бойцов загнали в какой-то сарай и «до выяснения» окружили охраной. Капитан пехотинцев принял доклад вконец осмелевшего лейтенанта и, улыбнувшись, сказал:

— Благодарю всех за службу. Я напишу рапорт на вас с представлением к ордену.

Молодой офицер вытянулся в струнку и браво гаркнул:

— Служу Советскому Союзу! — О роли своего «заместителя», он умолчал. А ведь это могло реабилитировать бывшего капитана-разведчика.

Глава 19. Штурм крепости


К счастью бойцов, в ходе японской войны, неразберихи в войсках, было на удивление мало. Не то, что в 1941-м году. Выяснение всех обстоятельств не затянулось надолго. Роту хорошо накормили, снова вооружили и отправили к новому месту их дислокации.

Там им назначили другого начальника и придали другой воинской части. В предыдущих упорных боях полк пехотинцев потерял много людей и сто с лишним солдат немного восполнили недостачу состава.

Лишь после того, как штрафников выдвинулся на исходный рубеж, бойцам сообщили о предстоящей задаче. Выяснилось, что на их долю выпало удивительно трудное и смертельно опасное дело.

Главной целью атаки оказалась высокая сопка, что находилась перед советской позицией. Все солдаты непроизвольно привстали и настороженно выглянули из неглубоких окопов.

Стрелки часов показали на полночь. Луну опять затянуло плотными тучами. Лучи ночного светила не проходили к земле. Вокруг было очень темно. Григорий с трудом рассмотрел внушительный холм с чрезвычайно крутыми и высокими склонами. Плюс ко всему, оказалось, что эту невысокую горку противник хорошо укрепил.

Захватив китайские земли, японцы вели себя там, словно рабовладельцы в южных штатах Америки. Тысячи местных крестьян трудились здесь, словно невольники на табачных плантациях.

Благодаря их труду возвышенность весьма изменилась. За это долгое время, она превратилась в мощный, практически неуязвимый оборонительный комплекс. К этому нужно добавить большой гарнизон, который удобно устроился в несокрушимых бетонных подвалах.


Командир полка пехотинцев, собрал в блиндаже всех офицеров и сообщил:

— Эта высотка торчит у перекрёстка двух стратегически важных дорог и контролирует всю ближайшую местность. — полковник ткнул пальцем в подробную карту, что лежала у него на столе и продолжил — С макушки холма, прекрасно простреливается вся территория, что находится рядом. Нам необходимо отбить у врага эту позицию и открыть путь советским войскам вглубь Китая. Первыми пойдут штрафники.

На этом небольшой инструктаж завершился. Всё стало понятно, и говорить стало не о чём. Подчинённые молчком козырнули и разошлись по своим подразделениям, что находились поблизости. Они довели приказ руководства до всех остальных.

Штрафникам предстояло практически с ходу вступить в жестокое ночное сражение. То есть, ввязаться в смертельную битву, которая, скорее всего, будет последней для большинства из солдат. Григорий ещё раз выглянул из небольшого окопа и со страхом глянул вперёд.

Громада вражеской крепости нависала над ближайшей округой и, казалось, не давала ни единого шанса на победу над ней. Идти с автоматами против пулемётов и пушек, надёжно укрытых в толще горы, было самоубийством и никак не иначе.

Единственное, что могло бы хоть как-то помочь наступавшим войскам, так это мощный артиллерийский обстрел. По словам полковника, командование обещало его провести перед самым началом атаки.


Григорий опустился на корточки и стал ждать сигнала, который должен был, дан в самое ближайшее время. В этот момент, в первой линии неглубоких окопов началось шевеление, непонятное парню.

Парень повертел головой и увидел, что к нему приближается незнакомый сержант с автоматом в руках. За ним, сильно пригнувшись, двигались ещё двое солдат.

В руках ребята тащили стандартную армейскую флягу, в которых на позиции роты приносили горячую пищу. Запыхавшиеся красноармейцы замерли в двух шагах от Григория и опустили тяжкую ношу на землю. Один из них повозился с замком и откинул вверх круглую крышку. По траншее разнёсся сивушный водочный запах.

— Сучок принесли, — удовлетворённо хмыкнул сосед Григория справа. — Сто наркомовских граммов перед атакой.

Второй из носильщиков «пищевого довольствия» достал из-за пазухи алюминиевый мерный стаканчик, прикрепленный к тоненькой ручке длинной с карандаш.

— «Точно такими же ёмкостями, только объёмом в один и в пол-литра, разливали молоко в городских магазинах», — невольно вспомнил Григорий далёкое довоенное время. От тоски по счастливому прошлому у парня сильно защемило в груди.


Учуяв прекрасно знакомый всем запах, штрафники завозились все разом. Они дружно сбросили с плеч свои тощие «сидоры» и начали быстро развязывать туго затянутые тонкие лямки.

Григорий тоже достал из мешка мятую солдатскую кружку и встал в шеренгу, что протянулась к металлической фляге. Разливающий драгоценную влагу, солдат привычно спускал мерную тару внутрь ёмкости. Он зачерпывал ядрёную жидкость и шустро вытаскивал добычу наружу.

Очередник подставлял свою кружку. Водка шумно плескалась на дно предъявленной клиентом посуды. Все делалось быстро и чётко. Получивший свою скромную порцию, боец отходил от раздачи. Он шумно вдыхал полной грудью и залпом пил лекарство для храбрости, предписанное славным наркомом. Тем временем, на свободное место вставал следующий жаждущий воин.

Пока виночерпий разливал ценный напиток, два солдата, сопровождавшие термос, не стояли без дела. Они напряжённо следили, чтобы никто не пытался встать в короткую очередь во второй, а тем более, в третий раз.

Ведь после такой усиленной дозы, да ещё без закуски, не то что, бежать и биться с врагом, даже и двигаться будет уже неохота. Потянет, сесть, покурить и поболтать о чём-то приятном.


Проглотив свою дозу, Григорий скривился от мерзкого вкуса, убрал кружку в «сидор» и вернулся на прежнее место. Рядом опустился на корточки незнакомый штрафник. Спрятав короткий чинарик в большом кулаке, он втихую смолил самокрутку.

— Хорошо, да очень уж мало! — угрюмо бросил боец. — Дали бы перед атакой, ещё хотя бы по соточке. Всё равно помирать! — Перехватив понимающий взгляд молодого соседа, мужчина тихо продолжил: — Два года назад пошли мы в разведку. Проплутали мы там почти трое суток, собрали нужные сведения и к вечеру вернулись назад. Явились голодные, как волки зимой, и выяснили, что наша база куда-то уехала.

Мы пошли к пехотинцам. Так, мол, и так, покормите нас братцы. А они нам в ответ: — Нет ничего проще ребята, садитесь к котлу, — мы подбежали, а там невесть что громко булькает в баке. А запах до того ужасающий, что нельзя передать. Ну, мы естественно, пришли в изумление и сразу спросили: — Что это такое вы жрёте?

— Да вот, — говорит нам сержант, — сами не ели уже несколько дней. Думали, что подохнем тут с голоду, да только сжалился над нами Создатель. Вон в том старом доме, — и показывает нам на развалины. — Нашли мы на чердаке сыромятную лошадиную шкуру. Мы разрезали её на три куска и с утра уже варим. Сейчас сольём третью воду, и можно будет поесть.

Ну, мы же разведчики, привыкли питаться нормально. Отворотили мы нос и рассыпались по ближайшим окопам. Вдруг что-нибудь получше найдем. Да где там. Эти места и до нас много раз прочесали. Кругом только такие же закрытые фляги валяются. — Он кивнул в сторону ёмкости с водкой.

Меж тем, виночерпий уже закончил раздачу ста граммов наркомовских. Двое солдат закрыли плоскую крышку у термоса и потащили неудобную ношу во вторую линию земляных укреплений.

Мужчина проводил их сумрачным взглядом и закончил рассказ:

— Причём, и наши, и немецкие фляги валялисьнам там вперемешку. Какой ни откроешь, а там нету еды. Только водка или, что ещё хуже — отвратительный шнапс. Ну, ты сам, наверное, знаешь, что на пустой желудок эта дрянь совсем не идёт.

Делать-то нечего, вернулись мы обратно к котлу. Голод не тётка, пришлось нам жрать, что дают. Стали мы отрезать от шкуры коня тонкие полосочки кожи и понемногу их есть.

Жуёшь её парень, жуёшь, а она очень жёсткая и такая вонючая, но делать-то нечего. Мало-помалу всю до конца так и съели. Даже не заметили как. Радости от такой «вкусной» пищи, нет никакой, но всё же, на шкуре коня мы продержались три дня и слопали всю её целиком. Хорошо, что потом полевая кухня с кашей подъехала.

На этом разговор сам собой увял. Выпитая дешёвая водка растеклась по крови, и страх слегка отступил.

«Даст Бог, я уцелею и здесь», — подумал Григорий и вновь посмотрел на японскую крепость.


Всё началось в срок, назначенный штабом Дальневосточного фронта. Из глубины территории, занятой РККА, послышался оглушительный залп дивизионных орудий. Сотни тяжёлых снарядов вылетели из темноты. Их ужасающий свист превратился в сплошной, душераздирающий вой.

Наконец, тонны тротила стали обрушились на предполье укреплений врага. Большие фугасы падали с неба, как валуны при камнепаде в горах. В этот же миг раздались громоподобные взрывы, от которых, земля содрогнулась на многие километры вокруг.

Всё сметающий вал из огня и железа ни секунды не оставался на месте. Он рванулся вперёд и проутюжил всю полосу нейтральной земли. В шум канонады влился грохот сработавших подземных зарядов и визг осколков, разлетевшихся в разные стороны.

В воздух взвились огромные массы иссушенной почвы. Вся поверхность степи покрылась глубокими впадинами чёрных воронок. Линии из ржавой «колючки» мгновенно сгорели в бушующем пламени.

Затем площадь обстрела сдвинулась дальше и волною огня прокатилась по широкому полю. Она переместилась на подошву холма и начала подниматься на крутые высокие склоны.

Облака плотной пыли и пепла повисли в предутреннем воздухе и скрыли мощную крепость от взгляда Григория. Он в испуге присел и сжался в плотный комок на дне неглубокой траншеи.

— «Только б сюда снаряд не влетел, а то разнесёт меня в мелкие клочья, и следов не найдут». — сказал себе парень. Следом пришла новая мысль: — «Как жаль, что в первые годы войны, у нас не было столько снарядов и пушек».


Минуты обстрела предполья, тянулись удивительно медленно. Наконец, они всё же закончились. Оглушающий грохот разрывов чуть отдалился. Парень поднялся с земли и настороженно выглянул из-за низкого бруствера.

Теперь большие фугасы сыпались на бетонные укрепления японцев и перемалывали их в мелкую крошку. Скорее всего, гарнизону врага стало уже не до несения службы.

Спасая свою драгоценную жизнь, они прекратили наблюдение за окружающей местностью и дружно помчались в подвальные этажи казематов. Таким обстоятельством и воспользовался командир штрафной роты. Он огляделся по сторонам и отдал приказ:

— Ползком, все вперёд!

Передаваясь от одного красноармейца к другому, команда пробежала в оба конца длинной траншеи и быстро вернулась обратно. Стоявшие по бокам от начальства, солдаты сказали, что все готовы к началу движенья.

Капитан подождал полминуты и, плотно прижимаясь к земле, вылез на бруствер. Закусив губу от напряжения, Григорий последовал за боевым офицером. Вместе с ними из траншеи выбрались и другие бойцы. Они растянулись в длинную цепь и, ползя по-пластунски, направились к вражеской крепости.

Ещё сидя в окопе, Григорий намотал на левую руку ремень автомата, и крепко сжал пальцы на коротком стволе. Сейчас он продвигался вперёд и, чтобы не думать о предстоящей опасности, сосредоточил внимание на «ППШ». Он очень старался держать оружие так, чтобы земля не попала в затвор и тем более, в дуло.

Любая песчинка могла в каждый момент заклинить боевой механизм и превратить его в никчемный предмет. Иногда, Григорий со страхом смотрел па огненный ад, что уже бушевал на самой вершине неприступных укреплений врага.

Ориентируясь на красноармейцев, что находились справа и слева, он механически продвигался вперёд. Перепаханная мощными взрывами, поверхность степи сильно мешала ползти по некогда ровному полю.

Постоянно приходилось съезжать вниз головой в глубокие ямы, дымящиеся сгоревшей взрывчаткой, а потом, подниматься наверх, увязая в горелой, рыхлой земле. Всё время приходилось следить за своими соседями, чтоб ненароком не вырваться сильно вперёд, или, упаси тебя Бог, не отстать.


Пока артиллерия продолжала обстрел, солдаты ползком подтянулись к самой подошве холма. Они укрылись в многочисленных тёмных воронках и неподвижно замерли в них. Не успел парень слегка отдышаться, как артподготовка закончилась. Над степью повисла та тишина, которая называется мёртвой.

Ещё через миг, в небо взвилась ярко-красного цвета ракета. Подчиняясь сигналу, штрафная пехота дружно поднялась на ноги и, в едином порыве, помчалась вперёд. Вместе со всеми, Григорий тоже вскочил и, что есть сил, побежал к вершине пригорка.

Всё было так же, как на том полигоне, где их готовили к штурму таких укреплений. Парень торопливо карабкался по невероятно крутому и высокому склону. Уклон у косогора оказался градусов в сорок, не меньше.

Никто из бегущих бойцов ничего не кричал. Ни «Ура!», пришедшее издавнишних времён, ни тем более, «За вождя» или «За Сталина!». Не вспоминали они и прочие глупости, которые, чаще всего, пишут в советских газетах.

Всем атакующим было сейчас не до этого. Каждый из них, старался ничем не привлечь внимание противника и, как можно дольше, сохранить размеренное дыхание спринтера.


Меж тем, самураи оправились от большого испуга, что у них вызвала артподготовка. Они привели себя в норму, вылезли из казематов и обнаружили невероятную вещь.

Выяснилось, что несокрушимую крепость атаковали какие-то тёмные тени, которые быстро взбирались к вершине пригорка. Раздались гортанные чужеземные вопли, и в небо взвились осветительные ракеты противника.

Всю местность вокруг залило сияние белое цвета. Привыкшие к тьме, глаза штрафника резанула яркая вспышка, и Григорий на секунду ослеп. Он видел только какие-то пятна и полосы.

Последовала другая команда командира японцев. С вершины холма дружно ударили из всех стволов, что умели стрелять. Потом полетели ручные гранаты и раздались частые, глухие хлопки. Вокруг засвистели многочисленные осколки и пули.

Так же, как и Григорий, соседи справа и слева, неудержимо мчались вперёд. Фигуры бойцов то появлялись, то исчезали в облаках серой пыли, что поднялись в воздух от взрывов. То один, то другой человек падал на землю и уже не вставал.

Каких-либо дум в голове парня не было. В мозгу билась одна только мысль: — «Нужно, как можно быстрее добраться до верха. Где-то на периферии сознания вдруг появились, чти-то чужие слова: — «Как во время прорыва…»

Всё остальное внимание парня сосредоточилось на одном очень важном занятии. Григорий следил только за тем, куда ставить ноги? Он не хотел, оступиться на острых камнях, подвернуть себе голень и рухнуть на склон.

Боец почти сразу, утратил всякое представление о времени. Григорию почему-то казалось, что он уже много часов лезет по невероятно крутому и высокому склону холма.

В течение весьма необычного, с одной стороны — монотонного, а с другой — очень стремительного, продвижения вперёд, он потерял свою каску. Сначала, что-то тоненько взвизгнуло возле самого уха, и кожаный ремешок был перерублен острым, как бритва, осколком. Горячий металл полоснул по щеке. Из небольшого пореза тотчас побежала струйка горячей крови.

Ещё через миг, пуля японцев сильно ударила в навершие прочного купола. Тяжёлый железный колпак съехал на затылок бойца, а затем, вообще, слетел с головы. Он упал на спину Григория, свалился на землю и укатился вниз, в темноту.

У парня не было даже секунды, чтобы взглянуть, куда делся шлем? Он так же, как прежде, почти на карачках взбирался на большой косогор.


Наконец, Григорий добрался до первой линии укреплений противника. Он поудобнее перехватил автомат, и спрыгнул в глубокий бетонный окоп. В этот же миг, из-за поворота траншеи неожиданно выскочил здоровенный плотный японец.

Парень стал поворачиваться к своему неприятелю и отчётливо понял, что не успеет этого сделать. Секунды опять прекратили стремительный бег и потекли никуда, не спеша, как загустевшая краска. Всё вокруг стало двигаться, словно в замедленном фильме.

Ужасаясь своей заторможенности, штрафник удивительно долго пытался, во всеоружии встретить чужого солдата. Меж тем, как к бойцу, большими скачками плавно летел гигант-самурай.

Как представилось парню, росту в нем было два метра, а весу куда больше центнера. В правой руке верзила держал карабин, а в левой оказалась, зажата противопехотная граната фашистов.

Железная банка с тротилом прочно сидела на длинной ручке из дерева. Она взметнулась к тёмному небу и с ужасающей силой, упала на голову, запыхавшегося от бега бойца.

От мощного удара по черепу, у парня всё резко запрыгало перед глазами. Последнее, что он запомнил, было движение указательного пальца правой ладони. Автомат содрогнулся в руках штрафника и выплюнул короткую очередь в тело врага.

Несколько пуль пробили грудь самурая, защищённую лишь простой гимнастёркой. Сила инерции швырнула громилу назад. Он крепко ударился о бетонную стенку, повалился на бок и, почти целиком, оказался за поворотом траншеи.

Граната, что японец держал в левой руке, тотчас взорвалась. Из-за угла укрепления, взметнулся клуб дыма с огнём. Григорий лишился сознания и провалился в непроницаемый мрак.


Когда парень очнулся, то он ощутил, что лежит на спине и его, то покачивает, как на волнах, то трясёт, словно в старой телеге. Григорий чуть приподнял тяжёлую голову и осмотрелся вокруг.

Через силу он понял, его куда-то несут на носилках. Сильнейшая слабость охватила всё существо, и красноармеец опять повалился на узкое и весьма неудобное полотно из брезента.

Через какое-то время, Григорий снова вернулся в сознание. Парень увидел, что уже оказался в просторной палатке санбата. Там его внимательно осмотрели полевые врачи. Они признали травму очень серьёзной и направили молодого бойца в госпиталь прифронтовой полосы. Вместе с прочими ранеными его погрузили в кузов старой полуторки и повезли в ближний тыл. Туда он попал дня через три.

К тому времени, когда парень добрался до места, он немного оправился от атаки японца. Первым делом, Григорий попросил медсестру, дать ему карандаш и бумагу. Не удивляясь просьбе бойца, она тотчас принесла всё, что нужно. Преодолевая сильнейшую боль в голове, он с трудом сел на жёсткой кровати и наконец, написал сразу несколько писем.

Такое простое, но удивительно важное для парня событие, произошло с ним впервые за три с лишним года страшной войны. Сначала, боец написал своей зазнобе на юг Украины. Следующие небольшие послания ушли к маме в деревню и к любимому дяде, у которого он много лет жил в далёкой Самаре.


Удар гранатой по черепу, не прошёл для красноармейца бесследно. Врачи весьма удивлялись тому, что боец до сих пор ещё жив. С правой стороны головы, прямо над ухом, у парня осталась довольно приличная вмятина.

Кроме того, у Григория начались жуткие боли в мозгу. Они были настолько сильны, что медики не смогли ничего с ними сделать и отправили раненого в воинский госпиталь, расположенный во Владивостоке.

По приезде в краевую столицу, парень узнал, что туда уже прибыло несколько писем от родных и знакомых. В первом послании содержались очень приятные новости.

Выяснилось, что его большая любовь, Мотя Савченко, с которой он познакомился в Гамбурге, в данный момент, в полном порядке. Особый отдел признал её малолетней узницей концлагерей и отправил на родину. Благополучно вернувшись, домой она написала это письмо и в конце сообщила, что с нетерпением ждёт приезда Григория.

К радости парня, его мама оказалась жива, совершено здорова, и очень ждала сына домой. Ещё она сообщила такое, что удивительным образом прошло мимо армейской цензуры.

Скорее всего, особисты не обратили внимания на те простые депеши, которые шли не на фронт, а в госпиталь, расположенный в далёком тылу. Иначе бы, у старой крестьянки, да и Григория тоже, возникли большие проблемы.


В этом послании мама писала, что из Самары пришли очень плохие известия. Через общих знакомых ей сообщили о том, что же случилось со старшим братом и его любимой женой?

По чьему-то доносу, чекисты объявили Эльзу Фрицевну немецкой шпионкой. Её арестовали и назначили закрытым судом «пятнадцать лет лагерей, без права переписки с родными»!

Однако и после расстрела несчастной учительницы, НКВД не отстало от Михаила Фёдоровича, дяди Григория. Как члена семьи «врага трудового народа», его тотчас уволили с высокой занимаемой должности.

После чего, власти конфисковали всё его небольшое имущество, и отняли большую светлую комнату, в которых он жил вместе с супругой. Мужчине оставили лишь маленькую, пустую каморку, где раньше обретался Григорий. После смерти жены, крёстный сильно запил и тихо, в одночасье скончался.

Дальше пошли разные новости, которые были немного получше. Выяснилось, что младший брат матери Пётр Фёдорович успел в 1941 году кончить энергетический техникум. Он выучился там на геолога и на фронт его не забрали.

Вместо этого, он всю войну скитался по дикой Сибири. Там он довольно успешно искал месторождения стратегических материалов, необходимых для военной промышленности.

Сейчас он вернулся на Волгу, проживает в Самаре, но писем почему-то не пишет. Скорее всего, боится общаться с бедными родственниками, среди которых имелись и «враги трудового народа».


В связи с тем, что Григорий был ранен, он больше не числился бойцом дисциплинарной воинской части. По тогдашним законам считалось, что он искупил своей кровью большую вину перед Родиной. Солдата реабилитировали и сняли с него все судимости.

Врачи занялись парнем вплотную и провели массу исследований. В конце концов, рентген показал, что у него обширное затемнение в лёгких, похожее на туберкулёз. Наверное, эту болезнь он заработал в фашистских концлагерях.

Лечить эту напасть тогда ещё не умели, и Григория комиссовали. Через месяц он немного оправился от ранения в голову и был выписан из военного госпиталя Владивостока.

Отставник получил документы, которые позволяли ему добраться до дома, и поехал в деревню, к своей милой матери. На этом Великая Отечественная война для Григория кончилась.


— 25.04.2023


Оглавление

  • Глава 1. Призыв в Красную армию
  • Глава 2. Начало войны
  • Глава 3. Первый бой
  • Глава 4. Возвращение к своим
  • Глава 5. Старик
  • Глава 6. Немецкий танк
  • Глава 7. Корабль из Севастополя
  • Глава 8. Выход из окружения
  • Глава 9. Концлагерь в крымской степи
  • Глава 10. Тренировочный центр
  • Глава 11. Спарринг-партнёр для служащих вермахта
  • Глава 12. Прощальный банкет коменданта
  • Глава 13. Этапирование в Германию
  • Глава 14. Английские бомбардировки
  • Глава 15. Следователь НКВД
  • Глава 16. Штрафной эшелон
  • Глава 17. Переход через границу
  • Глава 18. Война с японцами
  • Глава 19. Штурм крепости