Без права на подвиг [Андрей Респов] (fb2) читать постранично, страница - 3

Ангелина, не выдержав тяжести улик, хлюпнула носом и поспешила покинуть стойку регистрации. Чего греха таить, клиентка угодила своими словами не в бровь, а в глаз. Маникюр у нашего кардиолога был просто на грани фола. И это ещё мягко сказано! Он являл собой самую настоящую угрозу для пациентов. И предрекаемое госпожой Мирской членовредительство не произошло до сих пор лишь в силу недолгой работы Ангелины в клинике, а также известному всем коллегам отвращению к ручному обследованию пациентов. Даже ковидные перипетии не заставили Ангелину пользоваться перчатками по назначению. Она предпочитала, чтобы все манипуляции с клиентами проводила закреплённая за кабинетом медсестра под её визуальным контролем. А сегодня, как назло, Танюша заболела. Ну и, видимо, звёзды сошлись в фатальную для Ангелины комбинацию.

Я так и не стал дослушивать, чем окончится спор. Странно, пора бы мне, наверное, уже давно привыкнуть к подобной практике. Ведь давно не новичок в профессии. Но каждый раз жгучее чувство стыда и злость на самого себя за малодушие заставляло меня отворачиваться или проходить мимо. Хорошо борцам за справедливость. Они отвечают только за самих себя.

Выйдя в холл, а затем на площадку у главного подъезда клиники, я облегчённо вдохнул свежий воздух. Стараюсь каждые два-три часа, если есть возможность, устраивать себе перерыв с проветриванием мыслей и чувств. В любую погоду. Советую, знаете ли, способствует. Ибо пейзаж из окна моего кабинета не вызывает ничего, кроме неукротимой тоски и желания скатиться в депрессивный штопор. Ну какие, скажите на милость, позитивные мысли может вызвать вид обшарпанной кирпичной стены с известковыми потёками, закрывающей всё поле зрения за окном? Здесь же у крыльца клиники росла парочка чахлых деревьев, а среди зданий можно было полюбоваться на изрядный кусок городского неба, чаще, конечно, грязно-серого цвета. Но ведь неба же!

Шорох за спиной заставил меня обернуться.

Пожилая клиентка, остановившись на крыльце, доставала из сумочки папиросы и мундштук из пожелтевшего от времени и частого использования материала, здорово смахивающего на слоновую кость. Она ловко собрала архаичную конструкцию и, кольнув меня взглядом чёрных глаз, поднесла горящую спичку к концу папиросы, продолжая внимательно смотреть мне в лицо.

Не знаю, что тогда заставило меня сделать шаг навстречу.

— Простите, пожалуйста, их…нас…за это свинство, — обычно я за словом в карман не лез, а тут, как назло, напал на меня бес косноязычия.

Мирская молча глубоко затянулась и выдохнула в сторону густую струю табачного дыма, затем перехватила мундштук пальцами левой руки, а правую протянула мне.

— Сталина Моисеевна.

— Гаврила Никитич, — я пожал удивительно крепкую и сухую ладонь женщины.

Так и состоялось наше знакомство, положившее начало, не побоюсь этого слова, удивительной дружбе с потрясающим человеком, на долю которой выпали испытания, которых бы хватило на десять жизней.

Глава 1

— Соглашайтесь на любую работу.

— Зачем?

— Останетесь жить.

К\ф «Собибор» Хаим.

Мысль о встрече со Сталиной Моисеевной засела у меня в голове ещё при первой встрече со Странником. Если идея забросить меня в 1915 год казалась мне тогда довольно авантюрной, то второй вариант с летом 1942 года и вовсе выглядел абсурдно. И это далеко не потому, что я человек сугубо мирный и ни разу неспособный на убийство себе подобного. До недавнего времени.

Но даже теперь, когда эта преодоление этой грани в личном опыте уже не является для меня препятствием, лишь от одной мысли о путешествии в дедову реальность меня мороз по коже так и продирает.

Так уж случилось, что о судьбе своего предка по материнской линии я с самого детства и до недавнего времени знал лишь одно: пропал без вести — и точка. Ни светлой памяти любимая моя бабушка Ирина Сергеевна, ни его земляки-сослуживцы, которым посчастливилось вернуться с войны, ни военкомат совершенно ничего не могли сообщить об ушедшем на фронт осенью сорок первого красноармейце Теличко Петре Михайловиче.

Даже неожиданный подарок судьбы, когда дед неожиданно ранней весной сорок второго приехал в отпуск по ранению, не изменил его кармы. Так и не догуляв положенный срок, с перевязанным предплечьем он вновь отправился на передовую. Осталось лишь одно смутное свидетельство одного из однополчан, вроде бы видевшего его во время форсирования Дона в злополучном июне 1942года. А далее — тишина…

Знакомство со Сталиной Моисеевной в начале нулевых оказалось в определённом смысле судьбоносным. Как и у многих, приехавших в столицу за лучшей долей специалистов, в начале меня изрядно покидало по разным московским клиникам. И частным, и государственным. Моисеевна же щедро помогала советами, а иногда попросту, по-человечески не давала опуститься совсем уж до бессовестного уровня. Принципы принципами, а есть-то было