Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза [Сергей Александрович Кредов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Сергей Кредов Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза
Памяти Валерия Петровича Литвинова посвящаетсяВ этом повествовании правда покоится на прочном основании вымысла. Не пытайтесь отделить одно от другого. Едва ли у вас получится.
Чистосердечное признание автора
Один известный человек начал свою автобиографию так: «Эта книга написана потому, что автору нужны деньги». Почему написана книга, которую держит в руках читатель? Ради денег? Но автор вряд ли прилично заработает с помощью своей книги. Ради славы? Для славы нужны деньги, а их в таком количестве у автора нет. К тому же автор вторгся в сферы, куда его никто не приглашал, – высшей власти, крупного бизнеса, строжайше охраняемых государственных секретов. Маленьких людей заносит в эти сферы случайным ветром и уносит, покружив под ногами у сильных мира, не раздавили – и на том спасибо. Об увиденном там лучше забыть. А тут – роман… Эта книга написана потому, что автора захватили события, о которых он решил рассказать. Другого объяснения у него нет. Так бывает: живет себе человек тихо-мирно. И вдруг становится невольным свидетелем удивительных происшествий, словно за занавеску заглянул: «Ага, любовь-морковь. Господи, кража… Похищение! Да там, кажется, и убийство замышляют! Деньги делят. И все это в высших эшелонах власти!» Человеку становится не по себе, он бежит со всех ног к своим знакомым, чтобы поделиться увиденным. Примерно в таком состоянии и пребывал автор, когда писал свою книгу. «Ну и ну, – скажет читатель, – неужели автор не знал, как будут разворачиваться события в его романе?» Представьте – не знал! Теперь – внимание: действие романа развертывается 18 августа – 3 сентября 2007 года, а закончен он был гораздо раньше, примерно за полгода до того. Откуда же автору было знать, как поведут себя в романе его герои? Ну вы сами подумайте! В книге нет ни одного вымышленного персонажа, у каждого есть прототип, взятый из жизни. Некоторые характеры – верно, слегка изменены, но тут уж никуда не денешься. Однако большая часть из описанных в романе событий – автор на этом настаивает – имели место! А остальных не то чтобы не было, просто мы не знаем в точности, происходили они или нет. Может быть, еще произойдут. Реальные люди встретились в реальных обстоятельствах. И разыграли представление, которое автор просмотрел, записал в меру своего таланта и предлагает на суд читателей. Со слов автора записано верно. Дата. ПодписьКак похвалу автор воспринимает вопрос, который ему не раз задавали после 2007 года. – А это было? То, что описано в книге? Что тут ответить? Сказано же выше: некоторые события, возможно, еще произойдут… – Не знаю. Я давно не смотрю телевизор. Из дополнения автора к чистосердечному признанию от 2017 года
Глава первая, в которой люди огорчаются по поводу мелких неприятностей, в то время как крупные неприятности бродят рядом
Все-таки главное в профессии оперативника – умение «включать дурака». В этом Ильич убедился за свою долгую и не слишком успешную карьеру. От кого он впервые услышал это выражение – «включать дурака»? A-а, сейчас неважно, хоть бы и сам придумал. Оцените, насколько это важное умение. Допустим, вызывает опера высокое начальство и, стуча по столу кулаком, дает поручение. Опер ушам своим не верит: что за глупость! Как опытный человек может предлагать такое? Однако начальство ведь не просто так стучало кулаком. Умный опер быстро вникает в ситуацию, говорит «есть» и бодрым шагом отправляется рыть землю. Завтра начальство накричит на него по другому поводу, а о данном поручении и не вспомнит. Потому что оно не хуже опера понимает: показания, которые требовалось с исключительным тщанием проверить, есть плод богатой фантазии свидетеля. Глупое поручение спустили из еще более высокой инстанции. И начальство, выслушав его, отреагировало, как наш опер, то есть «включило дурака». А что делать, если сегодня каждый потерпевший ухитряется куда-то нажаловаться? Если всякий терпила (как выражаются уголовники, милиционеры и некоторые политики) убежден: он дает сыщикам ключ к раскрытию преступления, подсказывает оригинальные версии, а те все отсекают, поскольку озабочены только одним – быстрее завершить дело и доложить о своем достижении руководству. Ильич был уверен, что подобная игра между начальниками и подчиненными ведется испокон веку и всюду. И российская милиция тут мало чем отличается от Скотланд-Ярда или ФБР. Да что там – от любого гражданского ведомства и любой частной компании. Самая популярная в мире бюрократическая забава. Так было и так будет.* * *
Владимир Ильич Найденов, начальник криминальной милиции Прибрежного РОВД Санкт-Петербурга, с неприязнью поглядывал на молодого опера. Из-за этого парня сейчас весь их райотдел вытащат на заурядную квартирную кражу. А подполковник Найденов уже тут – поздним вечером 31 августа 2007 года. Полюбуйтесь на этого пинкертона: кожаный пиджак на спинке стула, сам перетянут ремнями, кобура под мышкой. Человек вышел из боя с бандитами. Он наводил ужас на питерскую мафию и вынужден был отвлечься из-за какой-то ерунды. Его заставили лично прибыть на место, смешно сказать, квартирной кражи. Парень пробежался галопом по комнатам, уселся на кухне и уже битый час ездит по ушам потерпевшему вместо того, чтобы заниматься делом. – Гастролеры работали, сто процентов. Ну как мы их найдем, сами посудите? Вы же образованный человек. Завтра их уже в Питере не будет. Заявление станете оформлять? Ваше, ваше право, я же не спорю. Если охота нервы впустую тратить… Не бог весть что у вас тут пропало, я вижу. Сарафанов, так звали потерпевшего, был готов тратить нервы, он на это настроился. Это читалось в его лихорадочном, мутном от негодования взгляде. Он старался выглядеть человеком искушенным, хорошо представляющим, как раскрывают квартирные кражи, когда действительно этого хотят. Но на каждый его вопрос у опера находилась отговорка. Сарафанов не знал, что возразить, и от этого злился. – Снимайте же отпечатки пальцев, наконец! Где ваш этот… эксперт-криминалист? – Он на трупе, – разъяснял опер. – А где кинолог с собакой? – Там же. А чем вам поможет собака? Деревня у нас тут, что ли? У нас тут, господин Сарафанов, мегаполис. Собака доведет до ближайшей автобусной остановки в лучшем случае. Смотреть противно. Ясное дело, кражонку эту раскрыть вряд ли удастся. Но ты изобрази деятельное участие, сделай вид, что Прибрежный райотдел милиции костьми ляжет, чтобы найти и покарать злодеев. Оскорбленный Сарафанов позвонил знакомому чиновнику из мэрии, нажаловался на милицию, которая даже заявления не принимает. Злой спросонья чиновник отчитал дежурного по главку. И вот уже начальник штаба Главного управления внутренних дел по Санкт-Петербургу генерал Агеев позвонил Найденову, потребовал «оторвать задницу от дивана, лично прибыть на место происшествия, прекратить этот бардак», присовокупив кучу еще более крепких слов. Вообще-то задница Ильича заслужила в этот час находиться именно на диване. Два дня назад подполковнику исполнилось 37. Позвонил его сын-студент, поздравил и сказал: – Отец, у меня для тебя подарок. Когда лучше подъехать? В выходные? – Нет, только не в выходные. Опять кого-нибудь обворуют – все лето кража за кражей. Давай… вот в пятницу нормально, приезжай. Сын действительно угадал с подарком. Он привез диск с записью знаменитых футбольных матчей. Они выбрали встречу Италия – Бразилия на чемпионате мира 1982 года, ту самую, где Росси забил бразильцам три мяча и вывел Италию в полуфинал 4M. Но не успели они посмотреть даже первый гол, как позвонил генерал Агеев. При таких обстоятельствах поздним вечером 31 августа, в пятницу, Владимир Ильич Найденов оказался в квартире № 2 по улице Энтузиастов, 14.* * *
Нескольких секунд хватило подполковнику, чтобы оценить: дело, конечно, кислое. Эту картину он видел десятки раз. На кухне выпотрошена аптечка. Что взято? Ноутбук, роликовые коньки, гитара – воры как будто мели без системы все подряд. Это, конечно, нарки – подростки лет тринадцати-четырнадцати «зарабатывали» себе на дозу. Э-э, да не на одну – у Сарафанова пропала еще и заначка в две тысячи долларов. Влезли через открытую форточку. Люди живут на первом этаже, ни сигнализации у них, ни решеток на окнах. Странно, что плакат не повесили: «Благотворительная организация “Сарафановы и Ко” уехала на дачу, заходите, окрестные наркоманы, берите две тысячи денег». И опять на злополучной улице Энтузиастов. Испоганила она их райотделу всю статистику раскрываемости. Ильич, в отличие от молодого опера, был тертый калач. Через 15 минут после его появления в разоренном сарафановском жилище царила деловитая обстановка раскрытия преступления. Эксперт в очочках с интеллигентной бородкой, похожий на университетского профессора, колдовал над предметами, которых могла коснуться рука налетчика. Даже хозяйка квартиры перестала всхлипывать и сомнамбулой бродить по комнатам. В ее глазах начал поблескивать азарт детектива. Вот, смотрите-ка, воры фомку забыли! В самом деле, давайте ее сюда – какие четкие пальчики! – сняты, порядок. Кинолог с овчаркой покрутился и ушел во тьму ночи. Через минуту вызвал Найденова за дверь и шепнул, что следы воров потерялись метрах в пятидесяти от подъезда, с другой стороны дома – напротив сарафановских окон. Найденов многозначительно кивнул: отрицательный результат – тоже результат, все пойдет в копилку расследования. Воры, значит, уехали на машине. Есть зацепка. Надо будет поискать свидетелей, возможно, кто-то видел машину и сможет ее описать. По большому счету не такой уж страшный урон нанесли Сарафановым визитеры, отметил про себя Найденов. Общий ущерб потянет тысячи на три с половиной. Деньги у них явно не последние. Если извлекут урок из происшедшего, то вскоре будут вспоминать об этой истории как о мелкой неприятности, которая, возможно, предостерегла их от значительно большей беды. Не так давно в их районе воры сожгли квартиру. А тут… Переживут. Сарафанова с возрастающим любопытством наблюдала за действиями сыщиков. Ей начинал нравиться этот спокойный, рассудительный подполковник. Только хозяин квартиры не унимался. Он заметно приободрился после звонка в мэрию и последовавшего затем переполоха, а теперь высказывал Найденову все, что он думает о работе милиции. Обычная песня, слышанная Ильичом сотни раз. Ответы на все эти упреки Найденов знал давно, и сводились они к тому, что государство само довело милицию до ручки, но вступать в спор подполковник считал бесполезным. Он только сказал: «Мой вам совет: укрепите окна решетками и поставьте квартиру на сигнализацию. Иначе опять залезут». Скоро можно будет отчаливать, прикинул Найденов. Он позвонил домой: – Вовчик, я буду минут через двадцать. Дождись, сынуль. – Конечно, дождусь. Не спеши, папа. Через минуту его телефон опять зазвонил. – Да, Вовчик? Вовчик, да не тот. Генерал Агеев! – Вот что, Ильич, – начальник штаба ГУВД как будто не обратил внимания, что Найденов назвал его Вовчиком. – Выдвигайся по адресу Энтузиастов, 14. Мухой. – Я уже на адресе, товарищ генерал. – Где? A-а… Ну ее к лешему, эту кражу! Пусть там твой опер заканчивает. Чеши в соседний подъезд, там что-то серьезное. Я сам не все понимаю. Соседи просят подключиться. Ты мужик опытный, сориентируйся на месте. Главное, чтобы к нам никаких претензий. На сей раз начштаба не кричал. Именно поэтому подполковник понял: случилось что-то из ряда вон, из серии происшествий, которые могут отменить его планы не только на сегодняшний вечер, но и на много других вечеров. Ильича не понукали, его попросили (в милицейском стиле, конечно) прикрыть брешь, помочь соседям, то есть чекистам, решить какую-то их проблему. Свет клином сегодня сошелся на Ильиче. – Все, сынуль, я завис до утра. Не жди. Завтра созвонимся. О доме теперь можно не думать. Найденов с озабоченным видом направился к выходу. – Рановато нас покидаете, товарищ подполковник, – язвительно заметил Сарафанов. – Не хотелось на вас жаловаться, но, боюсь, придется. – Ваше право. – У меня сплошные права, вас послушать! Могу жаловаться, могу не жаловаться. Могу подать заявление, могу не подавать. А нету у меня права вернуть похищенное? Ильич хотел ответить пожестче, слегка отомстить Сарафанову, который по большому счету сам шляпа, но встретил взгляд его супруги и спокойно сказал: – Завтра утром приходите в отделение. Подготовьте список пропавших вещей. Опишите подробно, как все было. Когда уехали на дачу, кто знал об этом, может быть, вспомните странные звонки по телефону или кто-нибудь звонил вам в дверь. Любая мелочь поможет следствию. Будем работать. – Владимир Ильич! Вы, пожалуйста, поймите наше состояние и не обижайтесь, – произнесла Сарафанова. – Я… я вам верю. – Ваше состояние я понимаю, поверьте. Сделаем все от нас зависящее. Последние слова Найденов произнес с большей убежденностью. Он бросил выразительный взгляд на опера и поспешил к выходу. Его часы показывали 23:15.* * *
Выйдя на улицу, Ильич осмотрелся. Его смутило отсутствие каких-либо признаков того, что в соседнем, втором, подъезде произошло серьезное преступление. Ни милицейских машин, ни высокого начальства. Он стал подниматься по лестнице и на площадке третьего этажа увидел полоску яркого света. Квартира № 45, крайняя слева. Дверь приоткрыта. Изнутри не доносилось ни звука, но чувствовалось, что там происходит важная, бесшумная работа. Найденов миновал коридор и оказался в большой, ярко освещенной комнате. – Владимир Ильич? Мы вас ждем, – приземистый, седой мужчина с вмятиной на переносице протянул ему руку. – Сергей Борисович Жеваго. А это мои коллеги. – Подполковник Найденов, начальник криминальной милиции Прибрежного РОВД. Седой сделал знак, означавший: оставьте официальный тон, мы знаем, кто вы, к делу, к делу! Ильич осмотрелся. Замок на входной двери вскрыт, это он заметил еще у порога. Вскрыт кем-то из присутствующих, поскольку части замочного механизма лежали на столе, собранные в целлофановый пакет. В комнате помимо седого находились еще трое, которые были поглощены изучением имевшихся здесь предметов. Делали они это с предосторожностью, словно допускали, что хозяин жилища может внезапно вернуться и застать их за предосудительным занятием. Книги, фотоснимки, бумаги после осмотра бережно возвращались на места, откуда были взяты. Они едва кивнули вошедшему. Принадлежность всех четверых к конторе определялась с первого взгляда. Ничего хорошего это подполковнику не сулило. Он кожей чувствовал, что если речь пойдет о раскрытии серьезного преступления, то быть ему в этой компании ломовой лошадью: чекисты большие мастера окружать происходящее таинственностью, нагружать милицию самой неблагодарной и трудоемкой работой, а лавры раскрытия присваивать себе. Но погружаться в подобные переживания было некогда. Гораздо важнее было узнать, что произошло с хозяином этого богатого, хотя и без кричащей роскоши жилища. И какая роль в раскрытии преступления отводится ему, подполковнику Найденову? – Есть основания полагать, что с хозяином этой квартиры произошли серьезные неприятности, – без эмоций произнес седой. – В общем, он исчез. Создана межведомственная группа, вы будете начальником штаба по раскрытию этого преступления. – Похищение? Но это не моя тема. Почему не ФСБ, не управление по оргпреступности? – Кто сказал «похищение»? Мы этого не утверждаем. И самое главное, Владимир Ильич. Все случившееся не предназначено для разглашения. Даже своему начальству вы будете докладывать информацию дозированно. Официальная версия: хозяин уехал в командировку, в его отсутствие квартиру обчистили. Вы должны провести поквартирный опрос жильцов: кто и что видел сегодня вечером. Незнакомые люди, подозрительные машины. Не мне вас учить. Короче, из-под земли достать очевидцев. – Похище… виноват, неприятности произошли с этим человеком сегодня вечером? – Меньше часа назад. Ровно в 22:20. «Какая точность! В засаде, что ли, они сидели с хронометром? Темнят, как обычно. А потом ровно в 5:43 его так же загадочно освободят. Менты к тому времени проделают кучу бесполезной работы». – К опросу жильцов когда приступить? Может быть, утром? Суббота, все будут дома… Это он проверил: надо всерьез искать или достаточно изобразить бурную деятельность. – Утром? Нет, сейчас приступайте! Немедленно! Любая помощь, которая потребуется, будет вам оказана. Любая разумная помощь. У вас есть два часа на опрос жильцов. Существенную информацию немедленно докладывайте. Затем жду вас здесь. «Ильич постарается», – мысленно проворчал подполковник. Но для начала не грех бы уяснить, о ком, собственно, речь. Он приблизился к серванту и вгляделся в снимок, стоявший за стеклом. Где-то он, кажется, видел этого человека. Или померещилось? Судя по облику – обычный коммерсант, руководитель фирмы средней руки. Сидит за рабочим столом в офисе. Перед ним два флажка – желтенький, его фирмы, и российский триколор. Мужчине лет пятьдесят. Короткая шкиперская бородка, очки в толстой оправе, лысина почти во всю голову, обрамленная тонкой полоской русых волос. Глаза проницательные, спокойные. Видно, что человек бывалый. И состоявшийся в бизнесе, да, это заметно. Пожалуй, с оценкой «коммерсант средней руки» он поспешил. – Георгий Васильевич Пронин, генеральный директор юридической фирмы «Тесей». Жена с дочерью отдыхают в Испании, возвращаются 10 сентября, – сказал седой тоном, в котором сквозило: больше вам знать необязательно. По-прежнему мало что понимая, подполковник Найденов вернул на свое лицо выражение нерассуждающей деловитости и направился раскрывать преступление, обстоятельств которого он не знал.* * *
Выйдя на улицу, он связался с дежурным по райотделу. – Михалыч, поднимай на ноги кого можешь. Больных, увечных, отпускников – и срочно ко мне, на Энтузиастов, 14. Да, паралитиков тоже. Шутник… Да, ты все правильно понял. Всех, я сказал! Пока свежие милицейские силы подтягивались к месту происшествия, Ильич, не теряя времени, вновь отправился к Сарафановым. Там уже не было сыщиков. Хозяева ликвидировали последствия визита воров. – Это вы! – воскликнула Сарафанова. – Я как раз хотела вам звонить. У нас есть новости. – То-то он сейчас обрадуется, – проворчал ее муж. – Владимир Ильич, я только что разговаривала с соседкой, которая живет этажом выше. Так вот, она видела напротив наших окон машину! Довольно долго она стояла – час, может, два. Соседка почему обратила на нее внимание? Машина заехала немножко на газон, а она этого терпеть не может и утром делает замечание даже нам, когда мы паркуем машину под окнами и тоже заезжаем на газон. Только, Владимир Ильич, это была не простая машина. Наверное, джип, марку соседка не может сказать. Черный джип. Не знаю, имеет ли это к нам отношение. Не могли ведь воры приехать на джипе, как вы думаете? – Все может иметь отношение. Я как раз и зашел к вам, чтобы попросить прямо сейчас, не дожидаясь утра, узнать у соседей, что они видели подозрительного сегодня вечером возле дома. У вашего подъезда, ну или у соседнего. Черный джип, говорите? Соседка сверху… Давайте ее еще разок потревожим. Следующие два часа для жильцов дома № 14 по улице Энтузиастов оказались беспокойными. Долго еще в ту ночь до них доносились тревожные звуки с лестничных клеток – топот ног, щелканье дверных запоров, голоса. Звонили из местного отдела милиции. «Что такое? Убили кого?» – спрашивали жильцы. «Квартиру в вашем доме обворовали». – «Только-то? Надо же, как менты забегали. Небось, важную шишку накрыли». Такой активности в ночное время в доме № 14 не наблюдалось с сентября 1999 года, когда граждане посменно дежурили у подъездов до утра, опасаясь, чтобы им террористы не заложили мешки с гексогеном. А тут всего-то кража. Однако к половине второго ночи Ильич кое-что для себя уяснил. В тот вечер во дворе дома № 14 наблюдалось прямо-таки нашествие подозрительных машин – не меньше пяти. Две из них почти наверняка имели отношение к исчезновению Георгия Васильевича Пронина. Его похитили – в этом подполковник Найденов больше не сомневался. Серебристый джип «Тойота» минут двадцать стоял у второго подъезда – напротив двери, на тротуаре. За рулем находился молодой мужчина. Видели, что он зашел в подъезд, затем выскочил из него в сильном волнении, побежал за угол дома, вернулся, стал звонить по телефону и уехал. По другую сторону дома двумя колесами на газоне стоял черный джип. Кто находился в автомобиле и когда он уехал, установить не удалось. Упоминались и две-три посторонние отечественные машины, которых раньше во дворе не видели; на одной из них, вполне возможно, убыли ноутбук и прочие ценности Сарафановых. Около двух часов ночи Ильич вернулся в квартиру № 45 и стал докладывать седому, как он представляет себе картину происшествия. Господин Пронин решил поздно вечером куда-то съездить. («Все или не все рассказывать? Ладно, скажу, что знаю, к чему эти кошки-мышки».) Он вызвал своего охранника или персонального водителя на «Тойоте». По-видимому, переговоры Пронина прослушивали люди, находившиеся в черном джипе с другой стороны дома. Охранник поднялся на третий этаж к Пронину, убедился, что подъезд пуст, и стал поджидать его в своей машине. Тем временем пассажиры черного внедорожника проникли в подъезд с другой стороны, вскрыв дверь, считавшуюся заблокированной; о ее существовании жильцы даже забыли. Пронин начал спускаться по лестнице. Внизу его перехватили, посадили в черный джип и увезли… – Верно! Все было именно так, Владимир Ильич! Сергей Борисович как будто новыми глазами смотрел на Найденова. Этот районный мент оказался на удивление толковым. Редкость в наше время. – Стоит ли опросить охранника? Седой отрицательно покачал головой: – Это наш сотрудник. Больше он ничего не знает. Шляпа! Нет, ну какая шляпа! А? Развели, как последнего лоха. Дерьмо! Сотрудник ФСО, называется! – Что еще от нас требуется, Сергей Борисович? – Давайте осмотрим квартиру. Может быть, вам придут какие-то свежие мысли. Вы человек с опытом, я вижу. Квартирка чисто прибранная, каждая вещица на своем месте, аккуратная, словно музей. Вместительная кухня, отделанная под мрамор, с барными стойками. Детская. Спальня. Ничего на первый взгляд необычного. Они вернулись в большую комнату, служившую хозяину кабинетом. Библиотека. Стол без бумаг, ноутбук. На подоконнике монитор системы видеонаблюдения, на экране меняются изображения: вход в подъезд, лестничная клетка. По монитору Пронин, скорее всего, наблюдал за перемещениями охранника. – Георгий Васильевич владеет немецким языком? – спросил Найденов, указывая на раскрытую книжку, лежащую на журнальном столике у кресла. Судя по обложке, это была какая-то биография президента России, изданная, наверное, в Германии. – Кажется, нет… Французский. Надо уточнить. Отпечатки пальцев не Пронина, в картотеке их нет. Возможно, кто-то из сослуживцев. Завтра будем выяснять. Сергею Борисовичу дорог хороший совет. Это заметно. Но миссия Найденова, скорее всего, окончена. Чем еще может помочь в розыске похищенного человека районная милиция? Разве что номер черного джипа узнает. Но тут тупик, никто из жильцов его не запомнил. Пусть теперь ловят машину на гаишных видеозаписях. Их эксперты сейчас изучают следы, которые могли оставить похитители в подъезде. Волосок, окурок, плевок, отпечаток пальца – всю эту мутотень. След от протекторов шин на газоне. Сами взялись – и хорошо. Несомненно, розыски преступников с утра пойдут полным ходом. Отсканируют эфир – кто в этом районе вел переговоры по мобильной связи примерно с 22:00 до 22:30. ГАИ подключат. Наверное, Сергей Борисович догадается поставить квартиру под наблюдение – похитители ведь могут вернуться за чем-нибудь. Между тем уже третий час ночи… – Спасибо, Владимир Ильич. Вы очень нам помогли. Вот вам номер моего телефона для связи. О том, что вы выяснили, своему начальству не докладывать. До свидания. Найденову пришла в голову одна идея… Утром он попробует ее осуществить. Однако свои мысли он решил оставить при себе. Зачем брать на себя лишние обязательства? Его план ведь может и не сработать. С какой стати Ильичу беспокоиться о судьбе какого-то коммерсанта? Вон какие силы за ним стоят, не пропадет. Загадочно исчез – загадочно объявится. Ровно в… – До свидания, Сергей Борисович. Они обменялись крепким рукопожатием и расстались.Глава вторая, рассказывающая о том, что боги спускаются на землю чаще, чем принято думать
Мужчине едва за пятьдесят. Он молод, здоров и успешен в бизнесе. Его жена и дочь только что отбыли на отдых в Испанию. И куда, скажите, такому мужчине направляться вечером в субботу (которую, увы, опять пришлось посвятить работе)? Вы почти угадали: в фитнес-центр. На то, о чем некоторые подумали, жалко тратить вечер накануне выходного дня – лучшее время для делового человека. Впрочем, Георгий Васильевич Пронин более легкомысленные варианты и не рассматривал. Он уже лет десять как отшумел, поднял сына (и не одного, но это между нами) и на склоне молодых лет завел себе «куклу», как он выражался, то есть дочь, после чего проблема досуга была для него решена. Жаль, не так много времени у него оставалось на этот досуг. Но сейчас, когда Пронин проводил семейство за границу и почти на месяц остался один, этот вечер он, конечно же, посвятит железу и беговой дорожке – он ждал его, как ждет любовник молодой минуту верного свиданья. События, о которых рассказывается в этой главе, происходили 18 августа того же 2007 года в Санкт-Петербурге. Георгий Васильевич озабоченно пощипывал себя за складку живота, нависшую над ремнем. Два-три лишних килограмма отложились, хоть на весы не становись. Его свободная рука лежала на руле внедорожника, пятилетнего «корейца». Пронин давно мог пересесть на машину, более соответствующую его нынешнему достатку, но он был отчасти консерватором: машина, квартира, дача – все у него чуть ниже статуса. Зачем менять вещи, если ты только-только приспособил их для жизни? Лишь начни – и все захочешь сменить, включая жену. Что может помешать молодому, здоровому, свободному мужчине провести остаток субботы так, как ему хочется? Ничто. Стихийное бедствие, и то не всякое. Если авария на подстанции обесточит фитнес-центр – это да, помешает. А что еще? Допустим, позвонит олигарх и предложит заработать кучу денег. Бизнес – это святое, но тогда они просто условятся встретиться на неделе. Главный клиент Пронина мог с ним связаться в любое время суток, однако и в этом случае речь бы шла о короткой консультации или задании на понедельник. Все текущие проблемы Пронин разрулил. Георгий Васильевич улыбнулся: через пятнадцать минут он, несмотря ни на что, будет дышать воздухом, который любил с юности. Приятно сознавать, что все у тебя под контролем. Да, твоя жизнь сложна, но она принадлежит только тебе и никому больше. Тут и зазвонил во внутреннем кармане пиджака мобильный аппарат. В повествованиях определенного рода, рассчитанных на легковесного читателя, непременно было бы отмечено, что телефон зазвонил как-то по-особенному, что герой это сразу почувствовал, насторожился, прокрутил в голове всю свою прошлую жизнь и так далее. Но звонок, который круто изменил судьбу Георгия Васильевича и не его одного (но это выяснится позднее), был самым обычным. Правда, по этому номеру с Прониным могли связаться человек пять, не больше. Георгий Васильевич недоуменно смотрел на экран: звонил кто-то шестой. – Георгий Васильевич, я не ошибся? – послышался чуть насмешливый голос. – А кто спрашивает? – Старый знакомый. Да ты не узнаешь, что ли, Егор? Узнал он, узнал. Просто услышать этот голос Пронин никак не ожидал. Ни сейчас, ни в другое время. Нет, все-таки ожидал, зачем себя обманывать. Тогда почему он ошеломлен? Спокойствие, его давно отучили обнаруживать свои истинные чувства. – Сейчас прижмусь к обочине, минуточку. Порядок. Слушаю, Влад. Вышло сухо, по-деловому, то, что надо. И даже привычное некогда обращение «Влад» не застряло в горле. – Надо встретиться, Егор. Как на это смотришь? Он еще спрашивает. Разумеется, Пронин готов встретиться в любое удобное для его собеседника время. – Когда? – Лучше не затягивать. Прямо сегодня можешь? Хорошо, тогда я не прощаюсь. В трубке послышались частые гудки. Что будет дальше, Георгий Васильевич хорошо представлял. Сейчас позвонит другой человек, объяснит, куда и когда надо подъехать. Возможно, Пронину придется сию же минуту выдвигаться в Москву или, скажем, в питерский аэропорт. Что гадать? Одно ясно, что о фитнес-центре придется забыть. Да он уже и забыл. Пронин ждал. Прошло секунд двадцать-тридцать, прежде чем ему позвонили вновь. – Давайте, Георгий Васильевич, встретимся у Спаса на Конюшенной, – предложил вежливый голос. – Понимаю. Имелся в виду храм Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади. – Когда вы сможете туда подъехать? А, уже через 10 минут? Стало быть, в 22:15. Есть. Ждем. Он не просто потребовался Владу, он потребовался срочно. И тому должна быть веская причина. Какая? Собираясь с мыслями, Пронин ехал к указанному месту. Он не ошибся ни на минуту: ровно в 22:15, как и было условлено, притормозил у храма, безошибочно определив «ту самую» машину (другой и не было) – представительскую БМВ. Из машины вышел человек, приблизился к джипу Пронина. Георгий Васильевич опустил боковое стекло. Подошедший внимательно посмотрел на него, заглянул в салон, ни слова не говоря, вернулся обратно. БМВ зажгла фары и двинулась с места, джип Георгия Васильевича следом. Не в Москву, не в аэропорт, нет. Скоро они свернули в проулок, затем через арку – во двор. Значит, Влад в Питере? Миновав несколько арок, БМВ въехала в тупиковый двор и остановилась. Приехали. Сопровождающий подвел Пронина к металлической двери, которая при их приближении открылась и впустила Георгия Васильевича (попутчики остались снаружи) сразу в обычную с виду питерскую коммуналку. Здесь его встретил молодой человек, который молча указал на створчатые двери в торце коридора. Георгий Васильевич не удивился бы, если бы его и там кому-нибудь передали. За створчатыми дверями могло находиться все что угодно – вагон метро или, положим, самолет, готовый унести его на встречу с Владом. Однако все оказалось проще. Он вошел в мягко освещенную, прохладную комнату. Работающий телевизор, Г-образный кожаный диван, столик, накрытый для чаепития. На диване сидел светловолосый человек в черном костюме и водолазке. Владислав Владиславович Лукин, друг юности Георгия Васильевича Пронина. Президент Российской Федерации. Они встретились на конспиративной квартире службы безопасности президента России. Несколько секунд Лукин внимательно разглядывал вошедшего. Пожалуй, дольше, чем обычно разглядывают друг друга старые приятели перед тем, как обняться. Наконец, на его лице промелькнуло… нет, ничего на нем не промелькнуло. Он протянул руку. – Хорошо выглядишь, Егор. Сколько сейчас весишь? «Бороться, что ли, он меня пригласит?» – Восемьдесят. Около того. – Это дело поправимое. «При чем тут мой вес? И зачем его поправлять?» Георгий Васильевич достаточно хорошо знал своего приятеля. Он понимал: светские слова, изъявления радости по поводу их неожиданной встречи и прочее излишни. Они оба прекрасно помнят все, что их связывало. Не тот человек Влад, чтобы перебирать в памяти общих знакомых, что они да как, с кем хотел, он и так общался. Есть, по-видимому, чрезвычайно важное дело, ради которого Влад вспомнил о его существовании. Лукин указал Пронину на диван, сам расположился в кресле напротив. Без предисловий – к делу. – Нужна твоя помощь, Егор. Ты не забыл еще свои навыки? – Смотря какие навыки ты имеешь в виду.* * *
Их знакомство состоялось более 20 лет назад. В школе Егор (так Георгия называли все его друзья, уменьшительные имена Жора, Гоша ему не подходили) мечтал стать актером. Однако после десятилетки в театральный вуз не прошел. Его призвали в армию – в погранвойска. Фильм «Семнадцать мгновений весны», который Пронин посмотрел раз пять серия за серией, изменил его представления о будущем. Разведка – вот его жребий! Разведчик – тот же актер, только он играет на реальной сцене, полной опасностей и романтики, так казалось Егору. Особист их части, к которому Пронин пришел за советом, объяснил, что добровольцев в штирлицы не берут, надо прежде поступить в органы госбезопасности и терпеливо ждать своего часа. Так он и поступил. Получил диплом юриста, был принят на работу в Комитет государственной безопасности. И заветное приглашение последовало. Так в Краснознаменном институте имени Андропова появился слушатель Георгий Пешков. Его соседа по комнате в общежитии звали Владиславом Брасовым. В то время они были похожи, как два однояйцовых близнеца. Их и принимали за братьев. Почему один по легенде Пешков, а другой Брасов, никто, разумеется, не спрашивал. Мало ли по какой причине? Не для того люди идут в разведку, чтобы к ним приставали с подобными расспросами. Или не братья они? Кто же знал. У Владислава глаза серые, холодные, близко посаженные, как обычно отмечают в особых приметах. Голубые глаза Егора смотрели мягче, добрее и поэтому, наверное, казались другими. Хотя на черно-белых снимках той поры видно: довольно похожий у приятелей разрез глаз. Но овал лица, подбородок, посадка головы… здесь природа наградила их редким сходством. Если бы потребовалось составить фотороботы Брасова и Пешкова, то им подошел бы один на двоих. В их дружбе – насколько могли дружить будущие штирлицы, еще не ходившие вместе в разведку, – лидерство принадлежало более жесткому Владиславу. Егор постепенно стал усваивать его мимику, интонацию. А однажды – зря, что ли, собирался учиться на актера? – попробовал шутки ради в него перевоплотиться. Он без особого труда освоил походку приятеля – с опорой на носок, словно по борцовскому ковру, раскачивая в такт ходьбы правой рукой. Надел водолазку, темный костюм… И впору выяснять, кто их общий папа – то ли Брасов, то ли Пешков – и при каких обстоятельствах это произошло. Грех было не использовать такое открытие на практике. Брасов считался хорошим спортсменом, но плавал он слабенько – Пешков пару раз сдал за него нормативы в бассейне. Зато Брасов как-то подменил его на экзамене по языку. Кульминацией их игры «друг в друга» стало важное для будущих разведчиков испытание. Группе Брасова предстояло продемонстрировать навыки освобождения от наружного наблюдения. Задание заключалось в том, чтобы во время блужданий по городу спокойно, без беготни скрыться от внимания наружки, заложить «контейнер» в указанном месте и вернуться на базу. Произошло следующее. Брасов зашел в магазин, затем вышел оттуда, увел за собой группу наблюдения. Вскоре из магазина появился другой Брасов (настоящий) и отправился выполнять намеченное. Как «контейнер» оказался в положенном месте, никто в результате не понял. Именно после этого случая друзья решили, что трюки с переодеванием пора заканчивать. Как отнесется к ним начальство, если прознает? С одной стороны, ребята творческие, с выдумкой, с другой – налицо обман руководства, неискренность, что в разведке сурово осуждается. Вполне вероятно, что одного из «двойников» отчислят из разведшколы, чтобы не создавать ведомству проблему. Или, напротив, придумают какую-нибудь хитроумную комбинацию с использованием обоих, но кого-то из них и в этом случае «спрячут». Приятели предпочли не искушать судьбу. Пешков стал носить легкую небритость и очки в толстой оправе – зрение у него действительно начало портиться. Вскоре их расселили в разные комнаты. А затем жизнь и вовсе разбросала Влада и Егора, и о том, что были они когда-то «двойниками», забыли даже их старые товарищи. Период их тесной дружбы длился около полугола. Карьера в разведке у обоих складывалась не слишком удачно. Не было ни у того, ни у другого «волосатой лапы» в руководстве ведомства. Они имели репутацию крепких середнячков. Лукин завис в социалистической Германии. А какой там простор для разведчика? В ГДР прекрасно работала «Штази», на долю послевоенных штирлицев выпадали писанина, отчеты, аналитика, за которую обычно выдавалась компиляция статей из местной прессы. Примерно так. А точно кто знает? Пронин с его французской специализацией, вернувшись из командировки в Африку, застрял на майорской должности. В какой-то момент он вполне смирился с тем, что с такой фамилией дальнейшего хода ему и не будет. «Как-как? Майор Пронин? – давились со смеху начальники, когда он являлся к ним с докладом. – Точно, Пронин, майор… Ну, брат, развеселил!» Когда Лукин в начале 1990-х вдруг резко пошел в гору, став одним из руководителей Питера, Пронин находился во второй заграничной командировке – опять в Африке. Затем Лукин ушел в тень, перебрался в Москву, и там началось его второе – фантастическое восхождение к вершинам власти. Директор ФСБ, премьер-министр, преемник, президент Российской Федерации. Тогда родилась шутка: «Как много зависит от одной буквы! Человек с фамилией Пукин никогда не стал бы президентом России». А человек с фамилией Пронин не станет даже подполковником, его замаринуют в майорах, – невесело думал Георгий Васильевич. Он стал подполковником. И тут же вышел в отставку, незадолго до дефолта 1998 года. Вместе с такими же, как он, отставниками создал юридическую фирму. Ее назвали «Тесей» – таким был псевдоним Пронина в период его работы в Африке. В 1999 году фирма резко пошла в гору. Этому предшествовали события, о которых речь впереди.* * *
– Какие мои навыки тебя интересуют? – спросил Георгий Васильевич. Обращаться к Лукину на «ты», как раньше, оказалось легко – легче, чем он ожидал. – Театральные. Другие тоже понадобятся, – не спешил раскрывать карты Владислав Владиславович. – Я должен где-то изобразить президента Российской Федерации? – Верно. Только не «где-то», а в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией. Или в тебе актер погиб окончательно? Пронин молчал. Он не мог понять: это прелюдия к серьезному разговору или уже самый разговор и есть? – То, о чем мы тебя просим, связано с риском, Егор. С серьезным риском. Ты можешь отказаться. Но я хочу, чтобы ты согласился. Нам это действительно очень нужно. Очень. Кому нам? Зачем нужно? «Теперь это другой человек, – ошарашенно соображал Пронин. – Никаких сантиментов. Уже отвык слышать “нет”. И как ловко ввернул про опасность – как будто это главное, что меня может остановить. При чем тут опасность? Это ведь не те приколы, которые мы разыгрывали в разведшколе. С другой стороны, все это в его стиле». Пронин знал Лукина как мало кто. Но прежнего, двадцатилетней давности. Тот – в молодости даже в большей степени, чем сейчас, – производил впечатление человека в футляре, рационального, безусловно толкового, но как будто без искры божьей. А на самом деле он был способен на легкомысленные поступки и любил неожиданности. Азартную сторону своей натуры Влад старательно обуздывал, но она часто давала о себе знать. Вот так когда-то он на голубом глазу (на сером своем глазу) предложил Егору разыграть спектакль с уходом от наружки. Теперь Лукин сидит перед ним с невозмутимым видом и предлагает всего-навсего сыграть роль президента России в прямом эфире! – Поясни, наконец, что от меня требуется. Вы меня загримируете. Я постою на втором плане, где-то пройду, пожму руки, так? – Загримировать-то тебя загримируют. Линзы, прическа, накладки и так далее – не проблема, сам знаешь. Походку ты вспомнишь. Но надо не просто постоять на втором плане – тут мы бы без тебя обошлись. Ты выступишь на митинге с речью на 2–3 минуты. Ничего особенно сложного. Я это делаю каждый день. И ты справишься. – А где и когда? – 1 сентября. В Беслане. – Ты по каким-то причинам не можешь этого сделать? – Я не могу этого не сделать, – сказал Владислав Владиславович. – В силу целого ряда обстоятельств, о которых ты узнаешь. Моя служба безопасности стоит насмерть. Они уверены, что готовится покушение. Петрович тебе расскажет детали. Я в это не верю, но какой-то риск, безусловно, есть. Некоторые силы в нашей стране, – добавил Лукин иронически, словно цитируя официальное сообщение, – не могут допустить такого развития событий. А некоторые очень даже хотят допустить. Георгий Васильевич много раз слышал про те и другие силы. И какие ставки стоят на кону в последний год президентства Лукина, в 2007-м, он прекрасно себе представлял. – А если я не смогу? Положим, я не справлюсь, что тогда? – Тогда поеду я. Других вариантов просто не существует. – Не будем больше про риск. Согласись, Влад, что есть миллион других обстоятельств, которые превращают эту затею в авантюру. Как я понимаю, обнаружить, что ты – это не ты, не должен вообще никто? – Об этом будут знать три человека: мы с тобой и Петрович. Мои домашние не в счет. – И твой знаменитый лабрадор… – С Кони будет сложнее всего. Но мы с ней договоримся. – Нет, подожди! – Георгий Васильевич чувствовал, что разговор направляется в такое русло, что ему все труднее отказаться от участия в этой странной, мягко сказать, акции. – Ты тянешь меня в какие-то частности. Я пока не понял главного. Например, изображаю я президента, и тут звонит Буш. Что я должен ему говорить? Может, мне войну кому-нибудь от твоего имени объявить? – Тебе никто не предлагает управлять государством. Лукина, по-видимому, начал забавлять этот разговор. Он слышал от своего друга вопросы, которые и сам задавал себе еще не так давно. Президентство тоже ведь обрушилось на него как снег на голову. Еще недавно – безработный после проигрыша его командой выборов в Санкт-Петербурге, затем стремительно – преемник, главнокомандующий, разговоры с Бушем, палец на ядерной кнопке. А Егор совсем не изменился: такой же честный, надежный, ответственный, немного наивный, совсем не думающий о своей шкуре, когда слышит словонадо. Напряжение первых минут их встречи спало. Разговор был построен правильно: предположение, что Пронин может испугаться, практически предопределило его согласие сыграть предназначенную ему роль. – Оставь свои амбиции, Егор, управлять страной тебе не придется. Тебе надо, соблюдая определенные предосторожности, слетать в Беслан и вернуться обратно. Плюс время на вход в игру и выход из нее. Буш до тебя так просто не дозвонится. Такие процедуры долго согласовываются МИДами. К тому же, уверяю тебя, разговор с Бушем мало чем отличается от любого другого делового разговора: «ты сказал, я услышал», игра в «да и нет не говори». Нас с тобой этому двадцать лет назад обучили. Профессионал твоего уровня сможет час разговаривать с Бушем, и тот ничего не заподозрит. Ну, а на случай форс-мажора рядом с тобой остается Петрович. – А ядерный чемоданчик? «Не туда, не туда…» Георгий Васильевич и сам догадывался, что ядерный чемоданчик – это скорее элемент ритуала. Им еще в разведшколе рассказывали о том, как Рейган однажды застрял в лифте, и Америка на полчаса осталась без ядерного зонтика. – Эта штука тебе абсолютно точно не пригодится. Пронин почувствовал, что он находится во власти своего собеседника. Он уже сказал «да». Ну и ладно, не боги, в конце концов, горшки обжигают. Почему не провернуть эту операцию, раз им так это нужно? Самые главные вопросы Влад, конечно, продумал, пора переходить к ним. В общих чертах план Лукина выглядел так. Вечером 31 августа, накануне поездки в Беслан, Пронина доставят в Горки-9 – подмосковную резиденцию президента России. Здесь с ним поработает гример из спецлаборатории ФСБ. Для верности в Беслане на «президенте» будут легкие дымчатые очки – распустят слух, что у него после отдыха в Сочи разыгралась аллергия на солнечный свет. Все последующие действия будут объяснены необходимостью соблюдать повышенные меры безопасности. На президентском борту вместе с ним из обычного окружения летит только Петрович. Местных руководителей попросят в Беслан не приезжать, чтобы не осложнять задачу спецслужбам. Лукин переговорит с ними накануне. Прибудут журналисты президентского пула, камеры основных федеральных каналов, три западных плюс республиканские – Осетии, Ингушетии и Чечни. Отдельной встречи с прессой не планируется. Митинг во дворе недавно построенной бесланской школы, посвященный началу учебного года, начинается в 13:00. Участие президента в этой акции вообще не будет анонсироваться. Просто в дневных теленовостях внезапно начнется прямая трансляция из Беслана. Школьников и их родителей с трибуны поприветствуют учителя, старейшины, затем произойдет главная сенсация: неожиданно к микрофону выйдет президент Российской Федерации Владислав Владиславович Лукин. Сдержанно-оптимистическая речь: перевернута трагическая страница истории, все бандиты получили по заслугам, вечная память погибшим, жизнь продолжается… Достаточно снять сюжет минут на пятнадцать, его повторят в вечерних выпусках новостей, фрагменты покажут основные зарубежные телекомпании. Сильная и очень, очень нужная акция. – Твои контакты с людьми из моего окружения будут сведены к минимуму, – завершил свой рассказ Лукин. – Я не предвижу слишком больших сложностей. Иногда такие ситуации у нас случаются. Люди в принципе обученные, понимают, что такое работа президента в условиях повышенной угрозы. Это означает: не надо ничему удивляться. Слушая Лукина, Георгий Васильевич мысленно отмечал недостатки его плана. Нестыковок хватало. Однако своим чутьем разведчика он понимал: это не пороки, перечеркивающие весь замысел, а узкие места, требующие доработки. Вопросы можно задавать бесконечно. Наверное, и в его, Пронина, советах Лукин нуждается, от его профессионализма, смекалки, умения действовать в экстремальных обстоятельствах зависит успех операции – так ее можно назвать. Он сам может внести поправки в этот сырой пока сценарий. – Сколько времени меня не будет в Питере? – Сутки или чуть больше. Вернешься 1 сентября вечером, это суббота. А что такое? – спросил Лукин, увидев замешательство на лице Пронина. – В чем сложности? – Дай подумать. У меня очень специфическая клиентура. По крайней мере с одним клиентом – основным – я должен быть постоянно на связи. Круглосуточно – это условие нашего договора. Надо как-то обосновать свое выпадение из эфира на сутки с лишним… Сейчас соображу. – Зачем обосновывать? Ты будешь оставаться на связи. – То есть? – Я тебя заменю. Пока ты будешь мной, я буду тобой. Георгий Васильевич уставился на собеседника. Нет, сказанное Лукиным – не импровизация. А тоже, наверное, часть его плана, может быть, не принципиальная, но вполне допустимая. – Что?! Ты меня заменишь? – Нет, если тебе по каким-то причинам это неудобно, я настаивать не буду. Но почему ты думаешь, что я не сумею тебя заменить? – с неожиданной досадой спросил Владислав Владиславович. – Ты собираешься с Бушем разговаривать, а я с твоими клиентами не могу? Я же не пойду в твой офис. Буду тихо сидеть дома, смотреть телевизор. Может, выйду прогуляться – в твоем обличии. Составь мне подробную справку, кто и о чем может спросить тебя по телефону. Я им отвечу… простуженным голосом. Переадресую на понедельник, в конце концов. Низко же ты меня ценишь. У меня все-таки юридическое образование. Или опасаешься, что твоя жена меня разоблачит? – Не опасаюсь. Она прилетает из Испании 10 сентября. – А я в курсе, – сказал Лукин. – Ну так что? Давай сначала разберемся с первым пунктом. – Ты уверен, что это единственный выход? – Может быть, не единственный. Но лучший – уверен. Пронин понимал: если он сейчас скажет «нет», разговор тут же закончится. О таком не просят дважды. Они тепло попрощаются и… вряд ли встретятся вновь. Фактически Лукин пригласил его в свою команду, доверив секрет государственной важности. Потребность в этой акции вообще может отпасть. Но они все равно останутся вместе. Разве можно упускать такой шанс? В конце концов, ради острых ощущений и выбирал когда-то Георгий Васильевич свою профессию. Он решительно кивнул: «Да, я согласен». – Значит, ночь на 1 сентября я проведу в твоей резиденции. Это будет (он достал мобильный и высветил на экране календарь) тринадцатая ночь, между прочим, не считая сегодняшней. Забавно. – Ты стал суеверен? – Нет, просто констатирую: будет тринадцатая ночь. Не четырнадцатая и не двенадцатая. Забудь. Основное ведь будет происходить утром и днем, а не ночью. – Так и назовем нашу операцию – «Тринадцатая ночь». Шучу. На, изучи вот это, – Лукин протянул Пронину файл с какими-то материалами. – Здесь о том, что происходило в Беслане за последние три года. Чтобы лучше понимал, зачем мы все это затеваем. С тебя подробная справка о том, чем ты сейчас занимаешься. Во зло не использую, все останется между нами. Ты ведь в этом не сомневаешься? «Я разве уже согласился с тем, что он меня подменит? Ему надо зачем-то вырваться на сутки в Питер, – укрепился в догадке Пронин. – Тут что-то личное. Может, с бабой хочет встретиться, мне-то какое дело? Не автомат же он. Хочет сидеть у меня дома – пусть сидит. Не вижу больших проблем». – Я не сомневаюсь, Влад. – Тогда за тобой справка: бизнес, партнеры, соседи и так далее. Срок – к следующей пятнице. Мне пора, а с тобой еще хотел поговорить Петрович. У него своя тема. Перед расставанием Лукин обнял Пронина с теплотой, которую он не особенно демонстрировал во время их разговора. Когда он удалился, в комнату вошел Петрович.Глава третья, повествующая о не очень типичной представительнице очень древней профессии
Отделение милиции Прибрежного района Санкт-Петербурга представляло собой облупленное советской постройки здание в три этажа, окруженное могучим чугунным частоколом. Въезд на территорию преграждал допотопный шлагбаум с металлической болванкой в качестве отвеса. Здесь же у входа – бюро пропусков, а проще – деревянная будка, в глубине которой обитал милиционер. Впрочем, вход, в отличие от въезда, был свободным – за исключением тех известных случаев, когда у посетителя просто нельзя не спросить, к кому он идет, и не завернуть его независимо от ответа. Кабинет начальника криминальной милиции Прибрежного РОВД находился на втором этаже, окнами во двор. Маленькая комната, в которой пяти-шести посетителям уже было бы тесновато. Это как раз и устраивало Владимира Ильича Найденова. Он здесь расположился «временно», когда на этаже руководителей затеяли ремонт, но после окончания ремонта возвращаться в прежний просторный кабинет не пожелал, а точнее, поленился. На столе хотя и не под рукой – компьютер, который хозяину без особой надобности, за спиной – металлический шкафообразный сейф. На полу под окном внавалку лежали какие-то вещи – рюкзак, коробки, спецовка, свернутый кольцом шнур, кажется, монитор, еще что-то, принимавшееся посетителями за вещдоки. В предрассветный час 1 сентября Владимир Ильич дремал в положении, известном любому ночному дежурному, вынужденному отдыхать прямо за рабочим столом: положив голову на ладони. Он освободился от дел только под утро. Во двор РОВД уверенным шагом прошла молодая девушка. Показала дежурному милиционеру красные корочки с тиснением «Пресса»: – Я к Найденову. Дежурный проводил ее удивленным взглядом и набрал номер начальника криминальной милиции. Владимир Ильич, оторвав голову от рук, посмотрел на часы. – К вам посетительница, товарищ подполковник. Из прессы. – Из какой еще прессы? В семь утра? Да какого ж… Его возмущенную тираду прервал настойчивый стук в дверь. На пороге показалась тоненькая фигурка в белом костюме с сумкой через плечо. Ранняя посетительница и не думала оправдываться. Она возмущенно и требовательно смотрела на подполковника. – Как это понимать, Владимир Ильич? – А, это вы, Оксана… – Это я. Та самая дура, которой уже две недели крутят здесь динамо. И я хочу узнать почему.* * *
Имя журналистки Оксаны Притулы было широко известно, и не только в Санкт-Петербурге. Тот, кто ее не читал, наверняка видел по телевизору или слушал по радио. Специальный корреспондент вечерней газеты «Белые ночи» Притула входила в президентский пул, более того, принадлежала к пяти-шести журналистам, которых президент Лукин особо выделял. Отвечая на ее вопросы на пресс-конференциях, он не упускал случая назвать ее по имени: «Видите ли, Оксана…» или «Не могу, Оксана, с вами согласиться…»; увидев ее среди коллег по перу, приветливо кивал головой. Вряд ли это объяснялось признанием ее творческих достоинств. Так сложилось. Землячка, юное, серьезное лицо. Вполне достаточно, чтобы государственный деятель захотел оказывать легкое покровительство девушке, делавшей первые – и успешные – шаги в профессии. Окончив журфак питерского госуниверситета, Притула быстро стала парламентским корреспондентом во влиятельной вечерней газете. Последние два года она освещала деятельность президента России. За рубеж с Лукиным от «Белых ночей» чаще ездил другой человек, замредактора Леонович, знавший Владислава Владиславовича с начала 1990-х, но две-три заграничные поездки в год и Оксане выпадали. Зато передвижения президента по стране она освещала монопольно. Считалось, что к своим 26 годам Притула сделала завидную карьеру. Ну не сон ли это? В своих поездках Оксана общалась с известными людьми, до которых в обычной жизни не дотянуться. В свите президента все они уходили в тень, становились статистами в театре одного актера. Каждого вплоть до вице-премьера можно было взять за пуговицу, предложить ему прокомментировать итоги поездки, и он, как школьник, диктовал, тщательно подбирая слова. Притуле оставалось отстучать текст на ноутбуке, послать в редакцию, и материал непременно в тот же вечер стоял на полосе – любой другой снимали, а ему место находилось. Когда случалась перестановка в руководстве страны, редакционное начальство сбивалось с ног: где Притула? «Оксаночка, милая, дозвонись до кого-нибудь в Кремле, узнай, что там да как!» Она публиковалась чуть ли не ежедневно, ее материалы отмечались на редакционных летучках, анонсировались по радио и телевидению, ее звали на ток-шоу. Чего еще желать в 26 лет? Но в разгар этого праздника жизни Оксана вдруг стала испытывать смутное беспокойство. Непонятно… Откуда эти приступы недовольства собой? Это странное ощущение: то, чем она занимается, никому не нужно. Она работает на износ, все материалы – в номер, постоянные перелеты и переезды. А что на выходе? Президент туда, президент сюда, этого сняли, того назначили. Кто ее читает, кроме чиновников и выпускающих редакторов? Оксана вдруг обнаружила, что теряет способность писать что-либо, кроме официоза. Раз попробовала, другой – не получается, с третьей фразы в материал вылезают Лукин, парламент, оппозиция, Кремль. Ей стало не по себе: «Скоро совсем отупею». Разве такой она была в университете? Притула первой среди своих сокурсников удостоилась полосы в крупной газете. Она написала репортаж из женской колонии, который наделал тогда шороху. Студенткой Оксана бралась за разные темы, и ее заметки не залеживались в редакциях. Так что же случилось с ней – такой успешной, быстро шагающей по ступенькам карьеры и известности? В вечерке был человек, чьим мнением она особенно дорожила: Михаил Аронович Сточный – ответственный секретарь «Белых ночей». Когда-то давно один шутник окрестил его Водосточным, и это прозвище прижилось. Михаил Аронович работал в своей должности уже лет пятнадцать, через его редакторские руки прошли все лучшие перья Питера последних лет. Сточный не удивился, когда Притула завела этот разговор, словно давно его ждал. – Политика, Оксаночка, многих уже на моей памяти перемолола. Скучно, наверное, в молодые-то годы из пустого в порожнее: Лукин – Задрюкин. Я помню, какой ты пришла к нам. Твой материал о женской колонии помню («Надо же, восемь лет прошло», – удивилась Притула). Мы с главным тогда решили: эту девушку надо брать в штат. А что сейчас? Ты же не хочешь уподобиться этим жутким политизированным бабам, которые километрами гонят свою «аналитику»? Одну от другой не отличишь. Акулы пера! Вот… (Михаил Аронович ткнул пальцем в лежавший перед ним на столе снимок; на нем были изображены юноша и девушка, танцевавшие вальс в осеннем лесу.) Попроси их сделать душевную подпись – не смогут. Пары нормальных строк не сочинят. А туда же – «политические обозреватели»… Оксана перебрала в памяти своих коллег по президентскому пулу и согласилась: двое-трое из них смогут написать для души. Остальные долбят, как дятлы, об одном и том же. «Лукин-Задрюкин»… Забавно у Водосточного это получилось. Она решила попробовать себя в других жанрах. Написала рождественскую сказку – Михаил Аронович ее забраковал. Принесла зрительские заметки о нашумевшем фильме про войну в Афганистане – в корзину. Часа три корпела над двумя абзацами – поздравлением мужчинам к 23 Февраля. «Этого добра у нас навалом», – услышала отзыв. Наконец, к номеру на 8 Марта подготовила блиц-опрос женщин-политиков. Михаил Аронович, едва пробежав глазами текст, проворчал: – Идея неплохая, но исполнение… Не удалось тебе этих теток спустить с трибун. Нет ли чего-нибудь потеплее? Праздник все-таки. Тут Оксана взорвалась: да что она, соплячка, чтобы так прогибаться перед Водосточным? Что он о себе воображает? Сам заполонил газету официозом, а от нее требует какой-то немыслимой теплоты. Принесла свой блиц-опрос к главному, тот связался с ответственным секретарем: – Поставьте материал Притулы, Михаил Аронович. – Чем-то придется пожертвовать. Очень плотный номер. – И пожертвуйте! Хоть Левицким, если больше нечем. Считайте это моим распоряжением. Притула знала, что эссе питерского литератора Левицкого, колумниста «Белых ночей», на планерке назвали лучшим материалом номера. О хороших материалах в редакциях всегда заблаговременно разносится весть. Журналисты успели прочитать колонку Левицкого в верстке, а кое-кто даже позвонил знакомым и посоветовал купить очередной номер вечерки, мол, не пожалеете. Поступок Притулы в редакции не поймут. Скажут, зазналась девушка. Она уже сожалела, что обратилась к главному, но гордость не позволяла ей идти на попятную. Оксана закрылась в своем кабинете и стала ждать, на какие жертвы пойдет секретариат, чтобы разместить в газете ее опрос женщин-политиков. Хорошо бы что-нибудь другое выбросили. Ей позвонил Михаил Аронович, сказал служебным голосом: – Оксана Викторовна, к вам просьба: сократите, пожалуйста, сами материал Левицкого. Я вам его скинул по почте. Сколько строк сократить? Ну, чтобы поместился ваш текст. Жду, спасибо. Она открыла файл и начала читать.ПОСЛАНИЕ К ЖЕНЩИНАМ Давайте, дорогие читатели, поговорим о женщинах. Давно, между прочим, пора. У женщин нет национальности. Национальность – это особенность мужчин. У некоторых мужчин, кроме национальности, вообще ничего нет. Женщин не тормозят на улице для проверки документов, не штрафуют гаишники, в милиции их не бьют. Женщины-следователи ухитряются раскрывать преступления, не применяя пыток. Они вообще в полшаге от правового государства. И мы знаем, кто мешает им сделать эти полшага. Женщина не предает, не крысятничает, не сидит у конкурента на проценте. Но при этом ее ни в коем случае нельзя оскорблять. Если оскорбленная, даже невзначай, женщина станет вашим врагом – мало не покажется. Две самые большие войны в жизни автор вел с женщинами. Ничего личного. Так казалось автору, но не им… Женщины не стреляли из танков по Белому дому, не проводили этнических чисток, «Майн Кампф» написан не женщиной. Порох, атомную бомбу, казнь четвертованием придумали не они. Кстати, пакт Молотова – Риббентропа женщины не подписывали. Однако кое-что им тоже можно предъявить. Из-за женщины началась Троянская война, из-за практикантки Белого дома, говорят, бомбили Югославию. Самый успешный правитель в истории России был женщиной. Первейшая обязанность мужчины – нравиться женщинам. Да, да! Мужчина обязан нравиться женщинам. Если не как потенциальный любовник, то как объект материнской опеки. Мужчина должен быть таким, чтобы женщины хотели его накормить, причесать, уложить спать, подыскивали ему жену. Мужчина, который ни в каком виде не нравится женщинам, ничего в этом мире не стоит. Если статью о политике написал мужчина, который не нравится женщинам, ее можно не читать. Часто в своей жизни автор был уязвлен невниманием к себе со стороны женщин. Это было в те периоды, когда его жизнь была пресной. Когда автор начинал жить интересно, дела шли лучше. Как они это чувствуют? Если вы неожиданно зайдете в комнату к женщине, вы можете застать ее за странным занятием. Например, она может смотреть мексиканский сериал. Это она-то, которая вчера уверяла, что обожает «Зеркало» Тарковского? Та же картина откроется вам и на другой день, и на третий… Не принимайте это близко к сердцу. Случайность. Женщины в общении друг с другом и они же в общении с мужчинами – это разные женщины. Однажды в юности, будучи студентом, автор заснул в комнате, где кроме него находились еще семь девушек. Не потому что Казанова, а как раз наоборот. Часом раньше в комнате были еще три пары, но они решили провести остаток вечера более увлекательно. Короче, проснувшись среди ночи, автор стал невольным свидетелем их разговора. Ой, мамочка. Подробности опустим из соображений мужской политкорректности. Мужчины, предоставленные сами себе, еще чище. Мужские разговоры женщинам подслушивать категорически не рекомендуется. Это добрый им совет. Мир перевернется. Мужчина, изливающий душу своему приятелю где-нибудь в бане, – грязное, лживое, похотливое существо. Практически животное. Остается надежда, что истинная сущность женщины и мужчины проявляется как раз в разговорах с противоположным полом, а не с себе подобными. Автор в это верит. А что еще остается? Женщины в целом обладают чувством юмора и обожают его в мужчинах. Но вот остроумие – не их сфера. Писателей-сатириков среди женщин нет. И просто смешных писателей почти нет. Салтыков-Щедрин не женщина. Гоголь, кажется, тоже. Почему – не известно. Автор может поделиться версией, которую ему предложила знакомая – психиатр. Женщины мыслят эмоциями, а не логически, как мужчины (кому это по силам). Поэтому и мысль свою женщина выражает более многословно. Иными словами, необычайно многогранную женскую мысль не всегда просто вообще сформулировать, а уж облечь ее в лаконичную, яркую форму… Сами попробуйте прежде, а потом претензии предъявляйте. Мужчина начинает вполне разбираться в женщинах, лишь когда у него появляется дочка. О, этот ангел!.. Кто научил ее крутить попой перед зеркалом? Она знакомится с этими оболтусами в детском саду и уже оценивает их с точки зрения установления прочных отношений. В четыре года просит проколоть уши. Это больно, пугает мама. Но ей все нипочем – ей, которая боится даже вида докторов. Красота – страшная сила. Мужчина, у которого нет дочери, далек от полного познания характера женщины. Твой маленький ангел мечтает о семье. О принце. А ты, перебрав всех вокруг, вдруг вполне соглашаешься с женщинами, что «все мужики – козлы». И ты сам, в принципе, такой. Где же найти не козла? Голова кругом. Вот так, первую половину жизни борешься с женщинами, а вторую, в качестве отца дочери, с мужчинами. Первой задачи автор не упрощает, но вторая потруднее будет. Такая она, женская доля…– Ну и хитрец этот Михаил Аронович, – пробормотала Притула, закончив чтение. Она вновь взглянула на свой текст. Деревянный язык… и опять этот несносный «Лукин-Задрюкин» (так они со Сточным определяли вообще любой проходной материал о политике). Обойдутся читательницы на 8 Марта без ее опроса. Она направилась к Сточному мириться. Вошла, села с покаянным видом. – Извините меня, Михаил Аронович. Я больше никогда так не буду поступать. Ответственный секретарь сделал знак, означавший «пустяки», и позвонил главному: – Притула снимает свой материал. Да, сама. Ну что, подписываем полосу? – Подписывайте, – раздался в трубке бодрый голос. И главному ее материал не нужен… – Понимаешь, Оксаночка, – опять начал свой психотерапевтический сеанс Сточный, – на кого другого я бы не стал времени тратить. Жалко мне, что ли, поставить твою заметку? Мало мы нудятины публикуем? Вот, полюбуйся… И вот это… Твои партийные тетки – просто глоток свежего воздуха по сравнению с этой макулатурой, которую надо ставить. Но эти авторы иначе не могут писать. А ты можешь! В тебе есть искренность, желание что-то понять, нет этого жуткого всезнайства, которое так раздражает в людях, пишущих о политике. Давай пробовать дальше. У тебя обязательно, обязательно получится. Ну-у, уже и слезы появились. – У меня ничего никогда не получится-а-а! Слезы ручьями потекли из глаз девушки, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. В эти минуты она ощущала себя дошкольницей, которая безуспешно пытается написать первые в жизни строчки. Ну кто бы мог подумать? Но Оксана быстро взяла себя в руки, отступать перед трудностями не в ее характере. Вообще не писать официоз она не могла, поэтому они договорились таким образом. Если она приносит рутинную заметку, то предупреждает: это «Лукин-Задрюкин», и Сточный ставит ее, не читая. Однако ее творческие материалы они по-прежнему будут оценивать по гамбургскому счету и дорабатывать сколько надо. Их сотрудничество продолжилось. Михаил Аронович придерживался точки зрения (несколько старомодной, признаться), что для хорошего материала, который возьмет читателя за душу, вовсе не требуется хватать звезд с неба. Истинное мастерство – пройти исхоженной дорогой и увидеть то, что укрылось от внимания остальных. Новый ход, новый угол зрения, новый вывод. Массы людей видят и слышат это каждый день, а хороший журналист посмотрел и подметил что-то свое, и его взгляд стал взглядом тысяч читателей. Бывает, что простенькая житейская история становится хитом («как выражаетесь вы, молодые»). Он любил вспоминать такой эпизод. Много лет назад, будучи пишущим журналистом, Сточный мечтал опубликовать громкий материал, открыть новую тему, но безуспешно. Однажды в очередном номере образовалась «дыра», и дежурный редактор попросил Михаила Ароновича срочно ее заполнить. Сточный, не имея времени на размышления, набросал незатейливое «письмо в редакцию». Там была строчка: «Есть у меня три сына, а я хочу дочку, что посоветуете, люди?» На редакцию обрушились водопады писем! Читатели не оставили автора в беде, они щедро давали ему свои советы. Сточный развил эту тему, ему пришли мешки новых писем, и так продолжалось несколько недель. Тут подоспел конкурс областного союза журналистов, и Михаил Аронович получил на нем первую премию в номинации «За связь с читателем». Ответственный секретарь вообще любил приводить примеры из своего прошлого. Правда, в редакции никто не помнил, чтобы он написал хотя бы две строчки. Но правщик он был отменный, этого не отнимешь, и в его литературном вкусе никто не сомневался. Михаил Аронович предложил Оксане написать что-нибудь в номер на 9 Мая. – А с кем из ветеранов переговорить? Самые заслуженные уже выступали много раз. – Ты и не гоняйся за самыми заслуженными. У тебя дед воевал? – Да, а бабушка пережила блокаду. – Вот и напиши о них. Раскрой какую-нибудь из своих фамильных тайн. Притула рассказала коротенькую, на полторы странички, историю о том, как ее дед-артиллерист был ранен в руку разрывной пулей, потом в госпитале не спал несколько ночей, прижав кисть к груди, опасаясь, что врачи могут ее ампутировать. После войны этой изуродованной рукой он выжимал двухпудовую гирю. Уже утром в день выхода газеты в редакцию стали звонить люди. Кто-то говорил Оксане спасибо, кто-то деловито уточнял, в каких частях служил ее дед, нашлись и те, кто утверждал, что был знаком с ее дедом-фронтовиком и бабкой-блокадницей. Притула испытала давно забытое ею чувство. Оно было настолько приятным, что она провела у себя в кабинете с утра до вечера несколько дней, ожидая звонков читателей и отвечая на них. Прежде Оксана не раз слышала о своих материалах: «профессионально», «оперативно», «очень вовремя». Но, оказывается, самая приятная для автора оценка – «спасибо». Человек просто звонит и говорит спасибо. Как она, журналист, могла раньше без этого обходиться? Между тем пришло лето, а вместе с ним патентованная летняя тема – квартирные кражи. Притула предложила Сточному взять интервью у какого-нибудь спеца. – Да ну их, интервью, – отмахнулся ответственный секретарь. – Лучше сделай репортаж. Жми прямо в свой райотдел милиции, подежурь с каким-нибудь опером, постарайся выехать с ним на место преступления. Напиши, как менты не раскрывают квартирные кражи. Заодно покажи, в какую задницу засунуло их государство. Оксана жила в Прибрежном районе. Она и пришла в родной РОВД к полковнику Москаленко. Тот заметно напрягся, узнав о ее желании подежурить в выходной вместе с его сотрудниками. Притуле пришлось пообещать, что материал будет в целом положительный, хотя и проблемы она, конечно, стороной не обойдет, не то время. – Добре, – согласился полковник. Конечно, позитив в уважаемой городской газете райотделу и ему лично совсем не помешает. – Вам, Оксана, повезло: криминальную милицию у нас возглавляет очень сильный специалист, которого к нам недавно перевели из ГУВД. Это просто удача для нашего района. Он вам все расскажет и покажет в лучшем виде. Только вы киньте от газеты факсик в пресс-службу ГУВД. Ну, вы знаете: «Редакция просит оказать помощь такому-то корреспонденту в подготовке материала о раскрытии квартирных краж в Прибрежном районе». Они нам отпишут, а уж мы все организуем. – Нет проблем. Через пару часов на столе у полковника лежал факс из редакции «Белых ночей» с резолюцией руководителя пресс-службы ГУВД: «Начальнику Прибрежного РОВД Москаленко: оказать содействие». Суперпрофессиональный (по аттестации Москаленко) сыщик Владимир Ильич Найденов оказался мужчиной средних лет с мягкой улыбкой и спокойным взглядом. «Приятный дядечка, – подумала в первую минуту Притула. – Немного перья ему почистить – и будет вполне ничего». – Задавайте свои вопросы, Оксана, – сказал он. Притуле опять пришлось объяснять ее замысел: — Мне нужен репортаж, Владимир Ильич. — Репортаж, а не интервью. Я это так себе представляю: мы вместе с вами дежурим, скажем, в ближайшее воскресенье. Поступает сигнал, что какую-то квартиру обокрали. Это ведь реально? — К сожалению, да. — Так вот, мы выезжаем на место преступления. К тому, что я увижу, добавим ваш комментарий, статистику, советы. Но сначала мне нужны живые впечатления. Как это организовать, Владимир Ильич? Взгляд Найденова сделался тоскливым. Теперь в нем читалось: «Мало у нас своих забот, теперь еще с вами возиться». — На месте преступления, Оксана, вы мало что увидите. Протокол составим, пройдемся по квартирам, спросим, что подозрительного заметили жильцы. Продлится эта процедура часа три. Слезы, причитания и так далее. Милицию будут ругать. Преступников мы с вами все равно не поймаем… то есть не поймаем их по горячим следам (поправился он). Давайте лучше я вам расскажу несколько эпизодов, а вы по-журналистски их обработаете. «Этот подполковник тот еще гусь, — с растущим раздражением думала Притула. — Я уже устала объяснять, что мне нужно». Ей захотелось его осадить, сбить этот несносный снисходительный тон. В конце концов, кто он такой? Всего лишь районный мент. А она может запросто позвонить напрямую заму начальника ГУВД, и тот будет с ней разговаривать уважительно. Пожалуй, пора на этого Найденова слегка наехать… — Не надо мне рассказывать азы, Владимир Ильич, я не первый раз пишу о милиции. Вы ведь знаете генерала Агеева? — Это мой начальник. — Я брала у него интервью месяца полтора назад. Читали, наверное? — Еще бы! «Ни черта он не читал, — догадалась Притула. — И вообще он впервые слышит мою фамилию. И мое упоминание об Агееве пропустил мимо ушей». Найденова, казалось, совсем не заботило, какое впечатление он производит на журналистку. Их разговор постоянно прерывали телефонные звонки. Он отвечал невозмутимо, немало не стесняясь ее присутствия: «Да, лоханулись мы, за это нам намнут холку». Или: «Не мне тебя учить, как писать отказные материалы!». Однажды ухмыльнулся и оторвал трубку от уха, развернув ее к девушке. Трубка аж дрожала от крика. «Генерал Агеев», — пояснил он. — И часто на вас так кричит начальство? — спросила Притула. — Оно не кричит, оно так разговаривает, — ответил Найденов. В результате той их встречи они пришли к следующему компромиссу. Притула не будет маячить в их райотделе в воскресенье или в другой день. Она оставила номер мобильного, по которому Найденов позвонит, как только получит сигнал о квартирной краже, в любое время суток. И возьмет ее с собой на место преступления. На этом они и расстались. Прошли выходные — звонка не последовало. — Вы не забыли о нашем уговоре, Владимир Ильич? — напомнила она о себе. — Да, вот он, ваш номер, передо мной. Пока ничего интересного. На всякий случай Притула попросила знакомых ребят с телевидения, которые круглосуточно сканировали милицейскую волну, сообщить ей, когда в Прибрежном районе обворуют квартиру. И вот в ночь на 1 сентября на ее телефон пришла эсэмэска: «В вашем районе надломили квартирку Сарафановых, хе-хе. Идем по следу». Притуле опять не позвонили. Тут Оксана разозлилась не на шутку. Утром ей предстояло лететь в Беслан — это была неожиданная командировка, о которой стало известно лишь накануне вечером. В 9 часов за Оксаной заедет редакционная машина, чтобы отвезти ее в аэропорт. Эти выходные пропадают. Что будет в следующие — неизвестно, а там и дачный сезон окончится. Она запарывала материал, на который возлагала большие надежды. Ну, Владимир Ильич, получите вы у меня статейку! Он от нее услышит такое, чего от генерала Агеева не слышал! Оксана набрала номер дежурной части РОВД. — Когда придет на работу подполковник Найденов? — А вы сами, девушка, кто? — Специальный корреспондент газеты «Белые ночи» Притула. — Вас соединить? A-а, так этот жук на месте! Оксана схватила сумку, собранную для поездки в Беслан, и быстро зашагала в райотдел милиции осуществлять свою маленькую женскую месть. Или не маленькую, какая получится.
Глава четвертая, в которой подполковнику милиции приходится отвечать за свой базар
— Ну, и как это понимать? — наступала на подполковника вошедшая в его кабинет девушка. — Я вторую неделю жду вашего звонка, сплю, можно сказать, одевшись, как дура последняя, верю вашему слову офицера!.. Не было ничего интересного, Оксана, — хмуро оправдывался Ильич. — Рутина. Видите, даже заснул со скуки. — Про рутину поподробнее. Вы хотите сказать, что квартирных краж вчера в районе не было. Так? Найденов собирался твердо ответить «нет», но осекся. Эти ушлые журналисты сканируют эфир, порой из утренних газет узнаешь больше оперативной информации, чем из ведомственной криминальной сводки. Попадаться на мелком вранье было несолидно. Он, правда, не помнил, что давал Притуле слово офицера. — Случилась одна маленькая кражонка. Скрывать не стану. Но я вам, Оксана, честно скажу, как на духу. Есть у нас горе-сотрудники… Короче, я бы не хотел, чтобы вы наблюдали, как раскрывалась эта кража. Из-за этого дурака у меня самого вчера сломались все планы. — Стало быть, материал у нас срывается? — спросила девушка со скрытой угрозой. Она твердо решила больше не покупаться на найденовские обещания, извинения, «усталые глаза» и прочее. Может быть, он еще предложит какой-то вариант сотрудничества, а нет, так она отмотает подполковнику и всему их РОВД на полную катушку. — Сегодня или завтра, Оксана, я обещаю вам организовать более интересную кражу в нашем районе. Напишете бестселлер. Опять этот мерзкий снисходительный тон! До чего же ей хочется осадить этого подполковника. — Ах, сегодня!.. Как хорошо. Наивная девочка проведет еще одну ночь в ожидании вашего звонка. (Оксана, наверное, впервые так разговаривала с человеком, который старше ее, но до чего же она на него зла!) Но, видите ли, через несколько часов я улетаю в Беслан. И знаете, с кем? С президентом Букиным. Кажется, я вам рассказывала, что вхожу в президентский пул? — Вот как? Вы с ним лично знакомы? «Сейчас я его убью. Он запоминает хоть что-нибудь, о чем я ему рассказываю?» Девушка ответила, подчеркивая каждое слово: — Он. Персонально. Со мной. Здоровается. «Слава богу, про похищение Пронина она, кажется, ничего не слышала», — размышлял тем временем Ильич. Однако настырность Оксаны ему начинала нравиться. Славная, видать, девчушка. Глаза строгие, рассерженные, а личико почти детское. Какие шикарные волосы. Прямо как шапка. «Одуванчик» — пришло ему в голову сравнение. Белый пушистый одуванчик на загорелой тонкой ножке. Вот и на лирику его пробило. Люди еще более старшего, чем Ильич, поколения сравнили бы пышноволосую Оксану с Анджелой Дэвис — американкой, которую граждане Советского Союза от чего-то активно защищали. Только Дэвис была черная, а Оксана — русая. Некоторые считали, что Притула делает химию, но какая уж тут химия, волосы — ее крест с детского сада. У Найденова родилась идея: — У вас еще сколько времени до отлета, Оксана? — В девять за мной зайдет машина. А что? — Через полтора часа то есть. Можем успеть. Я вот что предлагаю. Сейчас мы проскочим в одно местечко, позавтракаем, и я отвечу на все ваши вопросы — в красках! И про последнюю кражу тоже. Идет? — Я уже завтракала. Да и как-то это странно… — Но вы же хотели поучаствовать в раскрытии преступления? — Это теперь так называется? Вы пользуетесь запрещенными приемами. Хорошо, — чуть смягчилась Притула, — давайте попробуем. Даю вам еще один шанс. Выпью за компанию чашечку кофе. А что, мы правда будем раскрывать преступление? — Слово офицера! Они неожиданно рассмеялись. Оксана подумала, что она, может быть, не совсем справедлива к этому человеку с усталыми глазами, который, как ни крути, не спал ночь. Странно, но между ними начал устанавливаться контакт, в разговоре стали проскальзывать доверительные нотки — кто бы мог подумать еще полчаса назад?! Они вышли из здания РОВД во двор. Разумеется, ехать им предстояло на бывалой «четверке», на чем же еще? «Это дежурная машина», — пояснил Ильич, поймав иронический взгляд девушки. Они недолго покрутились по дворам и вскоре очутились возле продуктового рынка. Подполковник затормозил у большого шатра с нарисованными на нем окнами под вывеской «Горячие чебуреки»; вход в шатер прикрывал кусок какой-то дерюги. В заведениях такого пошиба Оксана отродясь не бывала. Здесь, наверное, наскоро перекусывали рыночные торговцы, а по вечерам в табачноконьячном чаду под однообразную музыку, вызывающую странный прилив лихости у гостей с востока, любвеобильные джигиты оттягивались с вульгарными, накрашенными тетками. Стараясь не испачкаться, девушка протиснулась внутрь чебуречной вслед за Найденовым. Заведение, как ни странно, уже работало — вероятно, только для своих. Здесь было довольно опрятно вопреки ожиданиям. За барной стойкой стоял смуглый коротышка с черными кудрями и мушкетерской бородкой. Увидев подполковника, он почтительно наклонил голову и сделал знак, означавший: для вас мы всегда открыты, выбирайте любой столик по желанию. В пространстве под брезентовой крышей столиков было штук восемь. Найденов занял самый дальний от входа, находящийся в полумраке. Тут же подошла славянская официантка и приняла у Ильича заказ, не записывая. В основном она сама, зная его вкус, подсказывала, что стоит заказать. «Буду знать, как устраиваются районные менты», — подумала Оксана. Столик быстро украшался простыми блюдами из обычного ассортимента подобных заведений. Зелень, маринованные огурчики, грибочки, чашка кофе для дамы, через десять минут подадут шашлык из телятины. Пожаловал и графинчик, который Оксана не слышала, чтобы заказывали. Подполковника по-прежнему мало заботило, что подумает о его привычках журналистка. А если она опишет все это? Девушка в который раз почувствовала себя обезоруженной его открытостью. Такой способ общения не вписывался ни в один из ее сценариев. — Я вам не наливаю, — сказал Ильич. — А что так? Налейте. Может быть, я даже выпью. Не хочу ничем отличаться от отечественного милиционера, — Оксане было приятно заметить, что она слегка его удивила, впервые за время их знакомства. — Ах да. Мы же пишем репортаж. Не интервью, а репортаж — я помню. Тогда давайте за вашу командировку. Вы куда летите, в Беслан? За ваше благополучное возвращение. Теперь спрашивайте. Что вам рассказать? — Уф-ф… Какая жуть… В первый раз в жизни начинаю день с рюмки водки. Дайте собраться с мыслями. — Я знаю, о чем вы сейчас думаете: «Вот ведь менты умеют устраиваться! Вместо того, чтобы ловить преступников, обворовавших несчастных Сарафановых, с утра хлещут водку». Так? — В точку. Однако, Владимир Ильич, вы не очень-то похожи на мента. И даже по манере разговаривать. Хотя ваш начальник Москаленко представил вас опером от бога, каких мало. Наверное, врал, как у вас там принято. — А на кого я похож? — Я бы сказала… на учителя. Да, на учителя. Вы с первого взгляда напомнили мне нашего школьного историка. Почему вы улыбаетесь? Меня понесло не в ту степь? — Удивлен вашей интуицией. Я по первому образованию и есть учитель! Причем учитель истории. — Как же вы попали в милицию? — После армии. Меня как мастера спорта по боксу призвали в спецназ ГРУ — это такая военная разведка. С тех пор и ношу погоны. — Вы — мастер спорта по боксу?! Вот уж ни за что бы не подумала. Оксана заметила, что, разговаривая с ней, Найденов краем глаза внимательно следил за тем, что происходит у стойки бара. В чебуречную, несмотря на ранний час, потоком шли какие-то люди, с которыми коротышка с мушкетерской бородкой подолгу приватно разговаривал, иногда выходя для этого на улицу. Вернее сказать, посетители о чем-то докладывали, а хозяин заведения слушал и давал лаконичные распоряжения. Найденов как будто ждал, когда бармен освободится. И тот время от времени многозначительно посматривал в его сторону. — Давайте, Оксана, по теме. Что вам рассказать о кражах? Вы собираетесь записывать… м-м… это обязательно? — поморщился подполковник, увидев, что она закрепляет между тарелками диктофон. — Он нам не помешает, пусть лежит себе… Владимир Ильич, вопрос в лоб: почему наша доблестная милиция не хочет раскрывать квартирные кражи? Я обзвонила, наверное, человек пятнадцать своих знакомых. Почти каждого хотя бы раз обворовали, и ни разу преступников не нашли. Возьмем вчерашний случай с Сарафановими. Вы верите, что сможете найти воров? Только честно. — Если честно, шансов мало. Орудовали малолетки. Нарки, нарики, наркуши — по-разному их называют. Обдолбанные, в общем, ребятишки. Видят: форточка открыта, дверь ногтем открывается. Проверочный звонок в квартиру — и лезут без особой подготовки. Не всегда тактично это говорить потерпевшим, но часто они сами провоцируют воров своей беспечностью. Как наступает лето, мы знаем: в воскресенье вечером или в понедельник утром будут звонки: обокрали! — Сарафановых обокрали в пятницу. — Да, их случай не очень типичен. Они уехали на дачу и вернулись, что-то забыли. — То есть раскрываемость таких преступлений — ноль? — Не ноль. Процентов десять. В этом году, может быть, у нас даже дойдет до двадцати. По горячим следам воров найти почти невозможно. Но рано или поздно — на двадцатой, тридцатой краже — воры могут засыпаться. Допустим, напорются на сигнализацию, успеет приехать вневедомственная охрана. И вот доставляют их к нам, мы смотрим по картотеке — а их пальчики нигде не засветились. Хотя мы чувствуем, что за каждым из них десяток-другой эпизодов. Иногда приходится отпускать. — А десять процентов откуда берутся? — Надо отрабатывать места преступлений. Я это у нас наладил, когда сюда пришел. Месяц назад был случай: взяли группу малолеток на другом конце Питера. Так их пальчики были сняты только у нас! Сразу три эпизодараскрыты. Полковнику Москаленко объявили благодарность по главку. — Значит, Сарафанов правильно сделал, что заставил вас прислать эксперта и кинолога? — Вы и это знаете? — Да, я успела с ним утром пообщаться. Искала на вас компромат. Но его жена сказала, что если милиционеров пинать, они начинают шевелиться. Найденов рассмеялся: — Правильно сделал. Я же сказал вам: в семье не без урода. Это я про нашего сотрудника. — А других у вас нет? — У меня по штатному расписанию двенадцать оперов. В наличии девять, с опытом работы в органах более трех лет — двое всего. Еще двое — в отпуске, кто-то отсыпается после дежурства. Так и работаем. А у нас ведь не только квартирные кражи случаются. Подполковник помолчал. Затем продолжил несколько загадочно: — Однако есть одно обстоятельство, которое может оказаться на пользу Сарафановым. Подождите, Оксана, мне надо потолковать с Халилем.* * *
Поток посетителей к бармену наконец иссяк, во многом потому, что он в какой-то момент поставил стул у входа, дав понять: прием окончен. Подполковник направился к барной стойке, кудрявый коротышка вышел ему навстречу. Они стали тихо переговариваться. Оксана с любопытством за этим наблюдала. Лицо Найденова ничего не выражало, а подвижное лицо его собеседника, наоборот, постоянно меняло оттенки, от крайней почтительности до как будто возмущения. — Такое дело, Халиль, — сказал Найденов. — Сегодня ночью какие-то пацаны влезли в квартирку на Энтузиастов. Что-нибудь знаешь об этом? — Что унесли? — глядя в сторону, спросил бармен. — Ноутбук, пару тысяч долларов, ну и так, по мелочи. Если нужно, мой парень привезет опись. В глазах у Халиля заплясали загадочные огоньки. — У меня к вам, Владимир Ильич, тоже просьба. Вчера на рынке задержали нашего парня. По беспределу задержали. Говорят: у тебя документы не в порядке. Это у него-то не в порядке? Все у него в порядке. Взяли бумаги, порвали прямо на глазах и говорят: полезай в машину. Это правильно, да? Отпустите его. Хороший человек, я отвечаю. Маму жалко. — Я в курсе. Дрянь всякую носит в карманах твой хороший человек. Ладно, приезжай к обеду, забирай. Ильич знал, что разговор о парне, задержанном по беспределу, зайдет. Действительно, время от времени местная милиция пополняла свой, так сказать, обменный фонд, что давало ей дополнительные каналы влияния на местные группировки и вообще служило напоминанием, кто в доме хозяин. Дагестанец Халиль был не просто барменом, он являлся совладельцем двух рынков, их реальной администрацией, своего рода местной теневой исполнительной властью. Лично ему принадлежали на вещевом рынке ломбард, несколько магазинов, его родственники и земляки контролировали в районе разные злачные удовольствия, вплоть до сугубо криминальных — продажи наркотиков. Он улаживал конфликты между группами торговцев, вызволял «хороших парней» из-под милицейской стражи. Если на рынках хотела поработать группа карманников, то ее бригадир приходил за разрешением к Халилю, и тот, обсудив условия, давал санкцию, а иногда не давал. Карманников, работавших без разрешения, быстро вычисляли, и судьба их была незавидной. Люди, которыми интересовался подполковник, могли попытаться сбыть краденое на рынке и закупить дозу зелья. Тогда они не прошли бы мимо внимания Халиля. — Попробую выяснить, Владимир Ильич. Поспрашиваю. Только вы знаете мое правило: фамилий я не назову. Что хотите узнать у них? А вещи мы отдадим, зачем нам чужие вещи? — Те, кто был в квартире, мне не нужны. Они сейчас собирают галлюциногенные грибы где-нибудь в подвале. Но на улице их ждал взрослый. И он мог видеть кое-что важное. Например, то, как из подъезда вывели человека и посадили в джип. Понимаешь? Любая информация об этом джипе. — Когда нужно? — Немедленно. А еще лучше вчера. Понял? И никому ни звука. Халиль что-то прикинул, улыбнулся и сказал: — Я приеду за нашим парнем через часок, хорошо? — Хорошо. Комп не забудь. И две тысячи. — Свои отдам, разве это деньги? Ильич так и не понял, Халиль уже знает, кто обчистил квартиру Сарафановых, или только надеется узнать? Когда Найденов вернулся за столик, Оксана заметила в его глазах охотничий блеск. «Занятный человек этот подполковник», — думала она. Ей нравилось наблюдать, как он невозмутимо, с чувством спокойного превосходства общается с людьми, которые вызывают у нее беспокойство и даже страх. И ведь всего-то подполковник, районный мент. Неудачник, по сути. — Жена, наверное, привыкла к тому, что вы можете заночевать в своем кабинете? — Жена от меня ушла. Но не по этой причине. — Ой, извините, я опять не то спросила. — У вас тоже профессия беспокойная. Р-раз — и в Беслан. Или в райотдел милиции на ночное дежурство. Для замужней женщины было бы сложно, я думаю. — А почему вы уверены, что я не замужем? — Ну, мне так кажется. — Вы правы. Но я была замужем — целых полгода. Знаете, я бы, пожалуй, еще выпила полрюмочки. Никак от себя не ожидала такой прыти. Между прочим, пока вы разговаривали с Халилем, я слопала почти весь шашлык. — Не знаю, как вы, а я свои триста граммов сегодня заслужил. Ваше здоровье! — Меня распирает любопытство узнать, о чем вы разговаривали с барменом. Но вы, конечно, не скажете. — Может быть, потом. — А мой диктофон спокойно записывает на таком расстоянии… О нет, не пугайтесь, Владимир Ильич, я его давно выключила. Между прочим, хочу вас спросить вот о чем. Вы ведь не только квартирными кражами занимаетесь? — Я занимаюсь не кражами, а их раскрытием, Оксана. Это была моя специализация в ГУВД. А сейчас — да, всеми составами. Кражи, угоны, наркотики, убийства. — А освобождением заложников? Этот вопрос родился у Оксаны спонтанно. Наверное, частью своего сознания она уже находилась в Беслане, в школе, в которой в сентябре 2004 года погибли триста с лишним человек, в основном дети. Три года минуло, завершился процесс над единственным уцелевшим террористом, проведено парламентское расследование, опубликованы книги, сотни свидетельств, а в деле по-прежнему сплошные загадки. При чем тут был подполковник милиции из Санкт-Петербурга? Да ни при чем. Тем не менее Оксана ожидала его ответа. — Одного заложника мы освободили в феврале. Но наш отдел тут был сбоку припеку, просто похитили его на нашей территории — сына владельца супермаркета. Требовали выкуп в три миллиона долларов. Ну, СОБР ворвался, мальчика освободили, остальных по стенке размазали. А вот лет десять назад в Омске, где я начинал, действительно был случай, после которого я сказал: нет, это не мое. И больше к этой теме близко не подходил. Хотя предлагали перейти в отдел по освобождению заложников с повышением. Отказался. — Ой, расскажите, что было в Омске! …Через десять минут, когда Ильич закончил свой рассказ, они с Оксаной оставили заведение Халиля. Притула обратила внимание, что подполковник не заплатил за завтрак. И мысли такой у него не возникало. — Мы там… ничего не должны? — Считайте, что мы провели оперативное мероприятие. Как я вам и обещал. — Поняла. Знаете, как будет называться мой репортаж, Владимир Ильич? «Завтрак с оборотнем». Материала набирается уйма. Они рассмеялись, как смеются люди не только над сказанным, но и над чем-то еще, известном им двоим. Да и просто потому смеются, что интересно провели время. Найденов отвез Притулу к ее дому, где девушка пересела в поджидавшую ее редакционную машину. Она отправилась в аэропорт, а подполковник вернулся в свой кабинет и стал ожидать, в какую из расставленных им ловушек попадется нужная ему дичь.Глава пятая, в которой герои убеждаются, что каждый план имеет свои недостатки и события порой развиваются по наихудшему сценарию
Георгий Васильевич Пронин чувствовал себя вполне комфортно в кресле у камина. Камин был не его, и кресло было не его. И вообще он находился в помещении, где простой смертный никак не мог оказаться. Откуда же это ощущение комфорта? Странно… правда, странно. А разве с вами такого не случалось? Вы попадаете в обстановку, в которой себя раньше и представить не могли. Допустим, пришли в театр, заняли свое место в зале, и вдруг вас приглашают пройти за кулисы. Из служебной комнаты вышел важный человек, распорядитель, пробрался по рядам и пригласил. Вас?! Несомненно, это какая-то ошибка. Вас ни разу в жизни не приглашали ни за какие кулисы. Тем не менее такое случилось, и вот вы стоите рядом с известными актерами, наблюдаете, как они готовятся к выходу, может быть, даже пьете с ними чай и через некоторое время, обвыкнув, думаете: ну и что такого? Люди как люди, профессия как профессия, не труднее других. Сложись у вас биография иначе, и вы могли бы вот так же, выучив роль, загримировавшись, выйти на сцену и сыграть не хуже. Ей богу, не хуже. Да что там за кулисами театра — человек на Луне побывал! Наверное, пяти минут не прошло после того, как он ступил на лунную поверхность и сделал на ней первый кенгуриный прыжок, а уже деловито осматривался: камушки, песочек. Этот камушек, если его толкнуть на аукционе вон на той голубой планете, потянет на десятки тысяч долларов… или все-таки на сотни тысяч? Еще несколько прыжков и — на корабль, делать в этой пустыне, по сути, больше нечего. Зато позже, вернувшись на Землю, тихими ночами он будет сидеть в своем садике и часами смотреть на плывущий в небесной пустоте бессмысленный желтый диск, испытывая мистический трепет сродни ужасу: неужели я там был? Эта мысль не каждому сознанию под силу. Кстати, первому человеку, ступившему на Луну, она вроде бы оказалась не под силу. Очутиться в личных апартаментах главы государства — это, конечно, не на Луну слетать, но и не прогуляться в театре за кулисы. Что-то, наверное, среднее. Георгий Васильевич продолжал осматриваться. Над камином, в углублении стены, — домашний кинотеатр. Огромные окна, начинавшиеся от пола, словно заменяли в комнате боковые стены и придавали ей сходство с большим аквариумом, погруженным в красивый парк с рядами елей и аккуратными, подсвеченными дорожками. Обитателей комнаты нельзя было увидеть, наблюдая извне, но в парке в этот час в зоне их видимости никто и не мог оказаться. Георгий Васильевич находился в подмосковной резиденции президента Российской Федерации Горки-9. Ее интерьер был выполнен в стиле, который в кремлевском просторечии назывался «бородинским евроремонтом» — по имени легендарного кремлевского завхоза. Богато и казенно — советское, так сказать, барокко. Правда, в комнате, о которой идет речь, чувствовались попытки ее обитателя наладить уют. Все же поговаривали, что Владислав Владиславович не очень-то любил это свое гнездо, слишком многое здесь напоминало ему о предшественнике. И преемник его вряд ли полюбит — по той же причине… Впрочем, нам-то что, пусть сами разбираются. Утро 1 сентября Пронин ожидал уже без страха, скорее с волнением артиста перед выходом на сцену. Он выйдет — и волнение пройдет. Все решения приняты, сомнения позади. Пронин знал себя. Он справится с ролью, которая ему доверена. Георгия Васильевича больше беспокоило, каково сейчас другому человеку, исполнявшему его роль. Рядом с ним в таком же кресле возвышался Петрович — начальник президентской службы безопасности. Петрович вовсе не был Петровичем — по паспорту. Он был им по жизни. Выпускник той же разведшколы, что и Букин с Прониным, будущий Петрович в первой загранкомандировке работал в советском торгпредстве шофером, разумеется, совмещая с этим ряд более деликатных обязанностей. У первого его начальника было странное убеждение, что все уважающие себя профессиональные водители носят отчество «Петрович». Он и переименовал своего подчиненного. С тех пор повелось. По прошествии лет обращение «Петрович» стало своего рода паролем, знаком того, что обращающийся находится в особо доверительных отношениях с начальником президентской службы безопасности. Две недели назад при их встрече на конспиративной квартире Петрович с большим сомнением разглядывал Георгия Васильевича. «Из него такой же Букин, как из меня Бен Ладен», — подумал он. Шеф уверял, что они с Прониным когда-то были похожи? М-м… Тут не гримирование, а целая пластическая операция предстоит. Ладно, нет худа без добра, может быть, Букин одумается и похерит всю эту затею. Задача Петровича состояла в том, чтобы рассказать Пронину, какие опасности подстерегают президента — подлинного или мнимого — 1 сентября в Беслане. Он не пожалел мрачных красок. В начале лета спецслужбы в Москве арестовали шахидку, которая то ли не смогла, то ли не захотела привести в действие взрывное устройство. На допросах выяснилось, что организаторы готовили ее в Беслан, но потом поменяли задание, видимо, почувствовав, что она может дрогнуть. Однако они были убеждены: в начале сентября 2007 года им представится реальный шанс! Это вытекало из ее показаний. Значит, для Беслана готовят другую группу? Сведения, полученные от шахидки, стали последним звеном в цепи других данных, указывающих на то, что в Северной Осетии готовится террористическая акция, приуроченная к Дню знаний. Спецслужбы сбились с ног, но выйти на след террористов никак не могли. Не только Петрович, все руководители службы безопасности президента были единодушны: покушение реально, предотвратить его на дальних подступах не удается. Ехать президенту в Беслан нельзя. — Но он вбил себе это в голову, — проворчал Петрович. Этика его профессии допускала грубоватую, по-солдатски прямую критику поступков шефа — в сердцах, от собачьей преданности и избытка заботы о его жизни и здоровье. — Вы просчитывали риск? — спросил Георгий Васильевич, поежившись. — То, что попытка будет предпринята, я практически не сомневаюсь, — безжалостно продолжал Петрович. — Придется действовать по ситуации. Понятно, наши люди будут стоять на ушах. Но там много неуправляемого народа. У половины города кто-то из родственников пострадал, можете себе представить. Есть сволочи, которые их заводят. Мне уже по ночам снится: к президенту лезут женщины в черном, а я ничего не могу с этим поделать. Беседуя с Прониным в резиденции Горки-9, Петрович был явно не в своей тарелке. Это не вязалось с его обликом. Массивный Петрович в обычное время казался обломком стены, к которой хотелось прислониться. Этот человек давно осознал свое место в мире. Есть люди сильнее его, которым он должен подчиняться, способность к слепому подчинению вошла в его плоть и кровь. И есть люди — их большинство — слабее его. Они это должны понимать, и тогда у них не будет проблем. Когда он пристально смотрел на представителя мира более слабых, тому казалось, что на переносицу ложится пудовая гиря. Но это когда Петрович смотрел спокойно. А если он гневался, что случалось редко за ненадобностью, то гиря становилась двухпудовой и даже могла в оппонента полететь — не каждый выдерживал такой его взгляд. Жизнь Петрович воспринимал исключительно как борьбу, окружающих делил на своих и чужих; первые пользовались его преданностью и покровительством, зато вторые… Вторые, считал он, пусть сами позаботятся о себе. Впервые за годы их знакомства Петрович не просто осуждал своего шефа, он категорически отказывался его понимать. И если он частично смирился со своей участью, то лишь потому, что альтернатива казалась ему катастрофической: Владислав Владиславович Букин сам поехал бы в Беслан 1 сентября открывать учебный год. Петрович, конечно, не мог саботировать данное ему поручение президента. Но он выполнял его без огонька, надеясь, что в последний момент шеф все-таки передумает — хотя бы в части своего перевоплощения в главу какой-то питерской фирмешки. Петрович запросил подробную информацию о Пронине. Однако справка не могла поколебать намерения Букина: название «Тесей» ни разу не значилось в криминальных сводках, конфликты фирмы с ее конкурентами по бизнесу если и имели место, то никогда не выходили наружу. Так было, по крайней мере, в последние семь лет. Сам Георгий Васильевич, судя по справке, вел размеренную и скучноватую жизнь успешного, неконфликтного бизнесмена. Примерно через неделю после их первой встречи Петрович заехал к Пронину домой, внимательно осмотрел и сфотографировал квартиру, подъезд к дому, взял пакет, который Георгий Васильевич подготовил для Букина. В пакете находилась подробная справка, составленная по всем канонам их прежней профессии: клиенты, коллеги, знакомые, соседи, прошлое и настоящее фирмы «Тесей», риски и так далее, с фотографиями. Правда, все это было тщательно запечатано и предназначено для сведения одного человека — отнюдь не Петровича (с неудовольствием отметил тот). Они еще раз подробно обсудили детали. Затем была новая, третья по счету, встреча. И вот подошел день 31 августа. Начало операции прошло гладко. Около 14 часов в квартиру 45 дома № 14 по улице Энтузиастов вошли хозяин и его внушительного вида спутник. Вскоре те же двое покинули помещение. Так могло показаться со стороны, если бы кто-нибудь из соседей наблюдал эту картину. Вскоре Пронин — настоящий Пронин — находился на борту вертолета, взявшего курс в направлении Москвы. Дома у него остался человек, похожий на Пронина. Здорово похожий. Теперь, наблюдая Георгия Васильевича в новом обличии, Петрович не мог не изумляться: ну и ну! И ведь не сказать, что специалисты из лаборатории ФСБ над ним сильно поработали. Сбрита шкиперская бородка, добавлены волосы на макушке, голубые глаза стали серыми, к тому же завтра они будут спрятаны за очками в легкой золотистой оправе с затемненными стеклами — могла же у президента после отдыха в Сочи разыграться аллергия на солнечный свет. «Кто бы мог подумать?» — изумлялся Петрович. Пронинская внешность тоже оказалась несложной для воспроизведения. Борода у Букина во время его двухнедельного отпуска в августе успела вырасти своя, ее только подкрасили, добавив седины. Благородная лысина, роговые очки, трубка в зубах: писатель, путешественник, даже предприниматель средней руки — кто угодно, но только не тот, кем Владислав Владиславович был раньше. Разговор с Букиным и Прониным, загримировавшимися друг под друга, за те полчаса, что они провели вместе 31 августа, стал испытанием для психики Петровича. Он до последней минуты надеялся: что-нибудь или кто-нибудь сорвет задуманную шефом операцию. Нет, ничто и никто уже ее не сорвет. Начальник секретной службы, кажется, успел кругом подстраховаться. За входом во второй подъезд дома по адресу Энтузиастов, 14 ведется круглосуточное видеонаблюдение, картинка передается прямо в резиденцию президента, на монитор, за которым постоянно следит сотрудник охраны. Петрович может в любой момент сам убедиться: все нормально. Если Букин захочет выйти в город, с ним в зоне видимости будет находиться охранник из ФСО — Петровичу в последний момент удалось убедить президента согласиться хотя бы на такую опеку. Пока не видно оснований для беспокойства. Миллионы граждан нашей страны живут без подобных предосторожностей, и ничего страшного с ними не происходит. С большинством, по крайней мере. Поездка в Беслан 1 сентября теперь волновала Петровича гораздо меньше. Что бы ужасного там ни случилось, это случится не с Владиславом Владиславовичем Букиным. Главное, что президента страны удалось вывести из-под удара. Все остальное поправимо. Не забота начальника службы безопасности объясняться с общественностью, если начнут появляться фантастические версии о том, что в Беслане «царь был не настоящий». В подобных домыслах и так недостатка нет. Но тягостные предчувствия не покидали Петровича. Он опять глубоко вздохнул и тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения. Эк его колбасит, отмечал про себя Пронин.* * *
Букин тонко поступил, дав своему другу подборку материалов по теракту в Беслане. Это напоминало исповедь — сухую исповедь на языке фактов. Что было в подборке? Выписки из материалов уголовного дела, стенограмм заседаний суда над выжившим террористом. Характеристика «так называемых общественных организаций», работающих в Беслане, а также справка, какие мутные источники их финансируют. Строились прогнозы, как тема теракта будет использоваться черными технологами на президентских выборах в 2008 году и в будущем против Владислава Владиславовича — беззастенчиво будет использоваться. Строго говоря, ничего сверхсекретного в папке не было. Однако события в Беслане трехлетней давности выглядели несмываемым пятном на блестящей карьере Букина, несомненно — его незаживающей раной, которую его враги, как он предполагал, будут бередить до бесконечности. Материалы подбирались даже с чрезмерной дотошностью. «Уж не сам ли Влад составлял подборку?» — мелькнула догадка у Пронина. Георгий Васильевич не следил за тем, как проходил судебный процесс в Беслане. Он не читал стенограмм заседаний. Поэтому многое в подборке, переданной Букиным, его действительно поразило. Он с удивлением читал показания сотрудников спецслужб. Это же ужас, что они рассказывали публике! Все тонкости оперативной игры силовиков с террористами как на ладони. Как ведутся переговоры с бандитами, как устанавливают их личности, как работают с их родственниками, как принимают решения о штурме и так далее, и так далее. Да это же готовое пособие по захвату заложников! Такое могли рассказывать только люди, которым кричат из зала: — За что ты убил наших детей? — Почему ты не застрелился? Офицер!.. Бывший разведчик Пронин не сомневался, что эти ценные сведения уже сброшюрованы и доставлены в центры подготовки террористов. Однако вот ведь парадокс: беспрецедентная открытость суда не столько снимала вопросы, сколько порождала новые; плодились слухи, подчас фантастические. Чем больше тайн операции раскрывалось, тем меньше верили люди официальному расследованию. Влад, очевидно, был глубоко уязвлен. Пронин его понимал. Однако Георгий Васильевич был уже наполовину гражданским человеком, бизнесменом, успевшим понаблюдать власть со стороны. И он понимал другое: человек не станет верить врачу, если у него нет возможности обратиться к другому врачу. В этом вся суть. И тут власти не на кого пенять, кроме как на саму себя. Официальному расследованию — даже скрупулезному, беспрецедентно открытому — не поверят, если людям кажется, что оно единственное, что блокированы другие расследования. Сделав государственными 90 % СМИ, государство добилось того, что ему не верят. Букин — создатель пресловутой вертикали власти, и он в данном случае — ее жертва… Однако это дебри, в которые сейчас неуместно залезать, осадил себя Георгий Васильевич. Главное, что Влад не может завершить свой второй президентский срок, не залечив рану Беслана. Эти материалы — сдержанная просьба о помощи. А по-другому просить о помощи он не умел. — Да, все это печально. Хотя Влад и сам во многом виноват… Георгий Васильевич последнюю фразу произнес вслух. — Что? Я не расслышал. Все Петрович расслышал и обо всем догадался. В нем вместе с нервозностью росла антипатия к Пронину. Георгий Васильевич это чувствовал. Еще немного — и антипатия превратится в сильную неприязнь. Совсем некстати, учитывая, какой трудный день им завтра предстоит. — Те, кто втягивает жертв Беслана в политику, конечно, редкие гниды, — сказал Георгий Васильевич примирительно. Петрович снисходительно кивнул. И добавил, тщательно подбирая слова, чтобы не показаться слишком пафосным: — При всех жертвах в Беслане… при всем том бардаке… за то, что бандиты оттуда не ушли, Владу надо памятник поставить при жизни. Тогда здесь был сумасшедший дом. Предлагались разные варианты. А Влад сказал: это надо прекратить раз и навсегда. Иначе они нас затерзают. Они убивают наших людей, а мы им предлагаем миллионы и самолет в теплые страны? И он оказался прав. Больше не было бесланов. Беслан — это победа, а не поражение. Георгий Васильевич не мог не поблагодарить судьбу за то, что это не он три года назад — возможно, сидя в этом самом кресле — решал, как поступить с бандитами, захватившими в заложники тысячу с лишним детей и взрослых. Начальник службы безопасности посмотрел на загоревшийся экран мобильника и с тревогой поднес аппарат к уху. Через мгновение тяжелые веки Петровича поднялись, глаза выкатились из орбит. Его суровое лицо исказила гримаса: — Влада похитили!Глава шестая, из которой следует, что сильные мира сего тоже бывают вынуждены «включать дурака»
Владислав Владиславович Букин не для того задумал эту, прямо скажем, рискованную операцию, чтобы в те немногие часы, когда он мог побыть самим собой (а самим собой он мог побыть, перестав быть собой), отсиживаться в квартире у своего двойника и смотреть по телевизору себя любимого. Иначе зачем было ему оставлять Москву, свою резиденцию? Зачем было становиться Прониным? Он хотел вкусить полной свободы и имел на высвободившиеся сутки разнообразные планы, которые, впрочем, поразили бы обывателя своей скромностью. Обывателя — но не главу крупного государства, который вот уже восьмой год живет на положении «таракана в бронированной банке». Эти слова Владислав Владиславович сам употребил в одной из бесед с журналистами. История сохранила огромное количество примеров того, как императоры, короли, президенты, римские папы и подобные им персоны предпринимали попытки почувствовать себя самыми обычными людьми. Просто скрыться в дальней комнате своей резиденции и никого не пускать им оказывалось недостаточно. Иное дело — переодеться, наклеить бороду или, наоборот, ее сбрить и с верным слугой броситься в пучину простых человеческих удовольствий. Наверное, именно таким способом они могли выплеснуть наружу ежедневно подавляемые естественные чувства. История также оставила свидетельства того, как пользовались переодетые особы своей свободой. Тут есть чему изумиться. Некоторые сразу направлялись в кабак. Кое-кто прямиком шел к падшим женщинам. На этом фоне прилично выглядел царь Петр I, который под чужой фамилией уехал плотничать. Александр II, рассказывают историки, однажды во время официального зарубежного визита (во Францию) снял дом и скрылся там с возлюбленной. Его отец Николай в форме офицера ухаживал за дамами. Согласно легенде, однажды он пришел на свидание к девушке, а ее служанка сказала: «Уходи, быстрее, офицерик, сейчас сюда царь придет». Он и ушел — навсегда. Поскольку то, что интересно проделывать, будучи офицером, совсем не интересно получать даром, будучи царем. Иными словами, не стоит удивляться желанию Владислава Владиславовича Букина скрыться с радаров Петровича и прочего его окружения хотя бы на сутки. И не обязательно он на эти сутки имел сверхъестественные планы. Их ему хватало в повседневности.* * *
Спросили бы в «эпоху Букина» у любого гражданина нашей страны: кто ею руководит? Ответ был бы: конечно, президент! И чем дальше, тем больше руководит. Он сам поначалу пребывал в плену у этой иллюзии. Пока, наконец, не задался тем же вопросом: а точно ли он управляет страной? Да, почти все кадры — его назначенцы. Уже через два года после его избрания президентом в федеральном руководстве практически не осталось людей, которые попали туда помимо его воли. «Я — человек Букина», — повторяли во всеуслышание министры, депутаты, сенаторы, спикеры, силовики, включая тех, кому по статусу полагалось быть людьми отнюдь не президента, а, скажем, закона или избирателей. Большинство из них, прикрываясь его именем, обтяпывали свои собственные делишки. Ведь быть «человеком президента» прежде всего очень выгодно. Называя себя так, человек фактически говорит: пусть я холоп, пресмыкающееся, но я пресмыкаюсь только перед одним человеком, а для других я — заоблачный начальник, их я его именем в бараний рог скручу. Так, стало быть, это он, президент Букин, сосредоточивший в своих руках огромную власть, принимает наиболее важные в стране решения? Если бы… Он ставит подписи под такими решениями. Ежедневно на его стол ложатся папки с бумагами. Эти — самые срочные, эти — не самые, а те еще могут подождать. Каждый вопрос, каким бы сложным он ни был, излагается в нескольких абзацах. Проект резолюции непременно прикладывается. Порой на бумагах уже есть подписи руководителей ведомств. Ему остается либо согласиться, либо нет. Если он ставит резолюцию «Отказать» — это нонсенс. Значит, помощник, подготовивший бумагу, не может предсказать реакцию своего шефа, что ли? Нужен ли вообще такой помощник? Опытный референт даже не понесет такую бумагу к шефу. Он подскажет просителю (если расположен к нему): составьте ее так-то и так-то. Либо он специально закрывает глаза на недостатки бумаги, поскольку заинтересован в отрицательной резолюции. Прочее встречается крайне редко. Аналогично глава ведомства вряд ли подпишет бумагу, пока не убедится, что она составлена в устраивающих президента формулировках. Он же не враг себе, глава ведомства. Вот и принимает президент решения, которые за него подготовили другие, хорошо изучившие его психологию. В иное время он разрезает ленточки, пожимает руки, вручает награды, разговаривает по телефону с мировыми лидерами, принимает верительные грамоты от послов, готовится к зарубежным визитам, наносит их, произносит речи, дает интервью, заслушивает отчеты, наконец визирует документы, подготовленные с хорошим знанием его психологии, ест, спит… Пока он всем этим занимается, кто-то руководит страной. Кто? «Люди президента» — кто же еще. Никем не избиравшиеся чиновники из его окружения. Разумеется, они действуют в определенных рамках, заданных Букиным, но эти рамки неуклонно расширяются по мере того, как исполнитель погружается в проблему. Проблема начинает жить своей жизнью. Президент дает приказ, положим, возобновить военные действия в конфликтном регионе. Определяет круг исполнителей. Время от времени его корректирует. Но через какое-то время он уже не полностью контролирует то, что происходит в конфликтном регионе. Проблема начинает жить своей жизнью, а он все чаще выступает арбитром в споре различных группировок. Разве он не знает о сомнительных делишках «своих» людей? Знает. Компру ему несут со всех сторон, стук в его кабинете стоит, чище барабанного. Однако выдернуть из проблемы какой-либо из скомпрометировавших себя кланов крайне сложно. Во-первых, он сам делит с ним ответственность. Во-вторых, нарушается баланс сил. В-третьих, сразу обнажается целый фронт в практически военное время. Плохой фронт — лучше, чем вообще никакого. Исполнители — тоже не дураки, они стремятся превратить любой конфликт в войну. Сегодня это выборы главы поселкового совета, а завтра — поле генерального сражения между суверенной Россией и Западом, Востоком, Бушем, Бен Ладеном, Соросом… И так практически с каждым решением, Он дает отмашку начать уголовное преследование зарвавшегося олигарха. Определяет круг исполнителей (как правило, давно «самоопределившийся» и рвущийся в бой). Олигарх сопротивляется, война набирает остроту. Через какое-то время в том и другом лагере появляются свои «кровники», и эта проблема тоже начинает жить своей, не вполне зависящей от его воли жизнью. Иными словами, когда президент Букин выполняет бесконечные, перечисленные выше обязанности, страной управляет его бренд. А он находится в распоряжении «людей Букина», как они себя называют. Власть президента огромна. Но тот, кто знает правила игры, изучил его вкусы, слабости, умеет сформулировать проблему в принятых терминах, практически заранее определяющих его ответ, — тот поистине всемогущ. Владислав Владиславович хотел побыть человеком-невидимкой. Ну, вот выберется он, неузнанный, на свободу и куда направится? Да господи!.. В пивбар, где любил бывать тридцать лет назад. Сейчас это заведение перестроено, оно стало спортивным кафе с мониторами, прямыми трансляциями с мировых спортивных арен, тотализатором, но пиво здесь подают, как и прежде. Как хорошо просто прогуляться по ночному Невскому, если позволит погода — а погода позволяла. Забытые ощущения, которые он никогда больше не испытает, даже выйдя в отставку. Конечно, были и другие идеи, о которых знал только он. Именно в людном месте он хотел посмотреть прямую трансляцию из Беслана — скорее всего в том самом кафе. 1 сентября, 13.00. Федеральные каналы начинают спецрепортаж, посвященный участию президента Букина в праздновании Дня знаний. Линейка в школе Беслана… На трибуне появляется президент России, произносит трехминутную речь… Все, операция завершается, он может возвращаться в прежнюю жизнь. Ну а пока таракану надо выбраться из бронированной банки.* * *
Букин дольше, чем предполагал, изучал справку, составленную для него Прониным. Только сейчас он смог на ней сосредоточиться. У него вдруг начало портиться настроение. Почему? Перед его глазами протекала жизнь, полная коллизий, о которых он раньше мало задумывался. Некоторые события, происходившие в стране, не могли не покоробить хозяина этой страны. Автор справки рассказывал о них буднично, как о своих рутинных заботах. Чувствовалось, что этот бизнесмен не ждет от власти ничего хорошего, а к плохому от нее он привык. Дескать, вы там, в Кремле, сами по себе — мы тут сами по себе. Выглядело отчасти обидно. Букин запер справку в ящике письменного стола, ключ спрятал в углублении под настольной лампой, как было условлено. За окном быстро темнело. Владислав Владиславович набрал номер охранника, которого ему навязал-таки Петрович, и поручил тому прибыть к его дому к 22.20. Он еще успеет посмотреть новости. Серебристый джип «Тойота» появился у подъезда в 22.10. Букин следил по монитору системы видеонаблюдения. Подтянутый молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами и в галстуке выпрыгнул из джипа. Вошел в подъезд. Вот он появился на третьем этаже у двери Пронина, вновь исчез, вышел на улицу, сел в машину. Ровно в 22.19 раздался звонок: — Я на месте, Георгий Васильевич. — Ждите. Владислав Владиславович закрыл дверь пронинской квартиры и стал спускаться по лестнице. Когда он ступил на лестничную площадку первого этажа, его окликнули — тихо, но требовательно: — Георгий Васильевич! Из полутьмы глубокого стенного проема шагнул человек. Он держал перед собой раскрытые «корочки». Поднес их ближе к лицу «Пронина»: — Уголовный розыск. Путь к выходу из подъезда отрезал другой неизвестный, который документов не показывал. — Вам, Георгий Васильевич, придется проехать с нами для участия в следственных действиях, это недалеко. Сохраняйте благоразумие. Вчитываться в удостоверение смысла не было. Под прикрытием уголовного розыска часто работали чекисты. Эти ребята явно не менты. Крепкие руки легли на локти Владислава Владиславовича. «Спокойно», — скомандовал он себе. Сейчас его выведут на улицу, их увидит охранник — наверное, очень подготовленный человек, сотрудник ФСО. Наверняка Петрович позаботился о том, чтобы установить наблюдение за подходами к дому. Кто бы ни были эти двое, они не успеют даже выехать со двора. Пока нет оснований для паники. Но чуть-чуть потянуть время стоит. Главное — показать, что ты прост как дерево и веришь их легенде. Парни из уголовного розыска. — Конечно, я готов, — максимально дружелюбно отреагировал «Георгий Васильевич». — Что от меня потребуется? — По дороге расскажем, — сухо ответил человек с удостоверением, пряча его. — Хорошо, идем. — Нам не сюда. Сюда… Они вывели его из подъезда, по-прежнему крепко держа за локти, через другую дверь. «Какой прокол охраны!» — подумал Владислав Владиславович. Метрах в пяти от дома, заехав двумя колесами на клумбу, темнел джип. Все трое расположились на заднем сиденье. — Дайте ваш мобильный аппарат, Георгий Васильевич. Хорошо. Сим-карточку мы из него, конечно, вынем. Нагните голову к коленям, ниже. Да, примерно так. Вам ничто не угрожает. Только выполняйте наши требования. Еще один неизвестный, располагавшийся на переднем сиденье рядом с водителем, после того как они достаточно далеко отъехали от места похищения, кому-то отрапортовал: — Все в порядке. Выехали. Без эксцессов, товарищ генерал. Выполняю. Грузят, догадался пленник, давят на психику. «Товарищ генерал…» Посмотреть бы на этого «генерала». Кто они, интересно? На полных отморозков вроде не похожи. Он молчал, пытаясь осмыслить новую реальность. Разговаривать с исполнителями похищения не имело смысла, его же везут к заказчикам. Пленник продолжал внимательно прислушиваться. Скоро, с минуты на минуту, раздастся резкий звук тормозов, громкий голос рявкнет в мегафон: «Водитель машины номер… срочно остановитесь!», яркий свет фар, милицейские мигалки. Освобождение, удивление похитителей. Дальнейшее разбирательство: кто они такие? Но ничего подобного не происходило. Значит, его похищение не зафиксировано людьми Петровича! Джип плавно катил по ночному Питеру. Попетляв в первые минуты, водитель взял нужный маршрут. В салоне царило спокойствие: здесь никто не опасался встреч с дорожной милицией. Однажды машина притормозила, прижимаясь к обочине, но спустя несколько мгновений так же плавно двинулась вперед — человек на первом сиденье сумел быстро разрулить ситуацию. Мелькание уличных огней в салоне прекратилось. Джип помчался по загородной трассе. Еще минут через двадцать он сбросил скорость, стал двигаться более осторожно, покачиваясь на неровностях, по-видимому, проселочной дороги, проехался и по песочку, пока, наконец, не вплыл на территорию некоего владения, отгороженного от мира высоким забором. Закрылись тяжелые створки металлических ворот. Джип обогнул дом и остановился. — Приехали, Георгий Васильевич, — повеселевшим голосом сказал старший с переднего сиденья, явно удовлетворенный тем, что первая часть операции прошла без сучка без задоринки. Букина вывели из машины. Где он? За городом, понятно. Чувствовалась близость воды. Возможно, дача находилась на выступе суши, и вода окружала ее с трех сторон. С четвертой стороны, откуда они приехали, виднелись высокие сосны. Место показалось Букину знакомым. Впрочем, таких мест немало в окрестностях Питера. Особняк трехэтажный… или два высоких этажа, трудно понять. Сомнений больше нет: люди Петровича полностью прошляпили его похищение. В ближайшее время ему предстоит рассчитывать только на себя. И сколько же у него в запасе времени? Пленника завели в освещенную небольшую комнату с камином и стенами, отделанными под камень, увешанными шкурами, саблями, рогами; вероятно, джентльмены собираются здесь обсудить свои дела после совместной охоты. За массивным дубовым столом с видом сталинских прокуроров сидели два «охотника». «Судить они, что ли, меня собрались?» — мелькнула мысль у пленника. Букина посадили в кресло с высокой спинкой напротив них. Направят свет в лицо? Нет, обходятся без драматических эффектов. Один из двоих, помоложе, разглядывал бумаги на столе и многозначительно ухмылялся. Тон здесь явно задавал другой — одутловатый, с недовольным, помятым лицом, глаза навыкате, замученные. Он несколько мгновений молча разглядывал пленника с видом утомленного, но торжествующего победителя. Укоризненно покачал головой. Так обычно смотрят на человека, который не оправдал оказанного ему доверия. Когда на вас так смотрят, хочется заглянуть в зеркало, удостовериться, застегнута ли молния на брюках, вспомнить, у кого ты мог занять денег «до завтра» и не вернуть… — Вам повезло, что вы находитесь сейчас здесь, а не в подвалах Лубянки, — начал пучеглазый. — Вам, Георгий Васильевич, дан шанс. Учтено, что вы бывший наш коллега, патриот России… во всяком случае, были им. Ваше прошлое оставляет надежду, что мы поймем друг друга. Надеюсь, вы согласитесь сотрудничать в той работе, которую мы проводим по заданию руководства страны. Вы удивлены, как я вижу? Я забыл представиться: Николай Николаевич. А это мой коллега Виктор Иванович. «Подвалы Лубянки» — какая дешевка, думал пленник. За кого они принимают старину Пронина? Букин готов был биться об заклад, что Николай Николаевич никогда не служил ни в ФСБ, ни во внешней разведке. Обычные бандиты, которые прикрываются государственными интересами. Чего же они хотят? Терпение. Пока надо играть по их правилам. Да, мы бывшие коллеги; да, меня привезли сотрудники уголовного розыска; да, вы действуете в государственных интересах; да, вы — Николай Николаевич, а тот молодой идиот — Виктор Иванович. — Я был и остаюсь патриотом, Николай Николаевич, — сказал пленник. «Конечно, вы суперзасекреченные чекисты и выполняете задание, небось, целого президента страны. Но не пора ли сказать, господа, чего вы хотите?» Услышав реплику пленника, молодой изобразил удивление и недоуменно посмотрел на пучеглазого, словно хотел сказать: «Как и следовало ожидать, он над нами издевается!..» — Нашему подразделению поручено заниматься возвращением средств, уведенных за рубеж. Средств, украденных у граждан России, — давайте называть вещи своими именами. Среди тех, кто этим занимался, — вы. Да, Георгий Васильевич, вы! Хорошо, скажу мягче: вы способствовали уводу значительных средств в иностранные офшорные компании. Фактически являетесь соучастником в мошенничестве. В принципе это уголовное дело. Но мы не сторонники того, чтобы раскручивать в стране маховик 37-го года. Мы можем частично понять людей, которые в обстановке безвластия при предыдущем президенте гребли все, что плохо лежало. Президент Владислав Владиславович Букин положил этому конец. Своровал — верни! Пусть не все средства, это предмет переговоров. Часть верни, на другую часть развивай легальный бизнес. Многие предприниматели согласились с нашим подходом. А тем, которые не согласны, мы… Мозги мы из них вышибаем, вот что (Николай Николаевич устал от языка дипломатий). Такой выбор. — Важная миссия, согласен. А чем я могу помочь? Молодой посчитал необходимым закипеть от возмущения. В этой паре, смекнул Букин, он олицетворял собой неверие в то, что с опасным мошенником Прониным можно о чем-то договориться. Его бы, дескать, воля, и Пронина сразу определили бы в подвалы Лубянки. — Мы и постараемся выяснить, чем вы можете нам помочь. Для начала нам нужно узнать некоторые подробности об офшорной компании «Р&Р», зарегистрированной вами… да, в 2002 году на Кипре. Ее название конечно же указывает на фамилии владельцев: «Пронин» и «Перетолчин». Не так ли? — Яведу юридические дела компании «СеверОйл» и одновременно являюсь главой ее представительства в Центральной России. Это ни для кого не секрет, Николай Николаевич. Следовательно, если кто-то считает… — Георгий Васильеви-ич, — укоризненно протянул Николай Николаевич, — не считайте представителей государства круглыми дураками! Мы знаем, кем вы числитесь. И знаем, кем вы в действительности являетесь. А вы должны знать, что такое «СеверОйл» сегодня. Это труп! Часть преступной организации! Ее создатели сейчас находятся в бегах или шьют тапочки в местах не столь отдаленных. И вашу «СеверОйл», говорю вам открытым текстом, мы сотрем в порошок. Так сказать, передадим более ответственным собственникам. Пасьянс в голове Букина постепенно начинал складываться. Эти ребята, наверное, работают на компанию, которая хочет наложить лапу на активы пронинского «СеверОйла». И заодно получить денег с ее офшорного счета. Они либо из службы безопасности той компании, либо нанятые бандиты. Все остальное — пурга. Его окружение тут ни при чем. Эти сволочные олигархи рвут куски собственности из пасти друг друга, а потом обвиняют в наездах государство. От этого открытия Владиславу Владиславовичу стало немного легче. Теперь линию поведения он для себя определил. — Хватит ломать комедию, — вдруг раздался жирный бас откуда-то сверху. Букин поднял голову. В комнате находился четвертый участник их разговора. Самый важный, какие уж тут сомнения. Он наблюдал за началом их беседы с балкона, сидя в кресле, его не было видно за высокими перилами. Сейчас он стоял, нависая над поручнями — огромный, болезненно жирный, обливающийся потом, тяжело дышащий, похожий на гигантского поднявшегося на задние ласты моржа. Букин его узнал. Это был заместитель директора ФСБ генерал-полковник Сутормин.Глава седьмая, содержащая сведения о деликатных особенностях отечественного бизнеса
Игра, которую вели против Пронина, стоила свеч. Компания «СеверОйл» была одним из бриллиантов в короне концерна «Юнион» — некогда могучей нефтяной империи, только что на глазах у всего мира разгромленной Владиславом Владиславовичем Букиным. Основатель концерна Боровский после долгого и скандального судебного процесса отбывал срок в колонии. Генеральным директором «СеверОйла» вот уже два десятка лет являлся Григорий Захарович Перетолчин, потомственный нефтяник, орденоносец и прочая, прочая. Авторитетный в нефтяной отрасли человек. Если бы Перетолчин входил в близкое окружение Боровского, он, скорее всего, разделил бы его участь. Как минимум уже не был бы главой «СеверОйла». А как максимум… да мало ли что. Однако Григорий Захарович находился с опальным олигархом в очень непростых отношениях, о чем прекрасно знали и в правительстве, и в администрации президента России. Олигарх Боровский — он ведь кто с точки зрения профессиональных нефтяников? Выскочка, сумевший в суматохе 1990-х прибрать к рукам сказочно богатые активы. А Перетолчин создал «СеверОйл». Когда-то молодым геологом он приехал в Западную Сибирь осваивать Северные месторождения. Годами жил в палатках, вагончиках, кормил комаров, как принято выражаться, хотя комары в тех краях отнюдь не самые страшные кровососы. Но зато, как только скважины Северного стали давать нефть, Перетолчин резко пошел в гору. Его назначили главным геологом, а вскоре и генеральным директором добывающего предприятия, которое тогда называлось иначе, без всяких иностранных «ойлов». Он считался выдвиженцем известного советского министра Мальцева. При Мальцеве энергичные люди делали стремительные карьеры в отрасли. Перетолчин стал нефтяным генералом в неполные тридцать. В 1990-е годы Григорий Захарович перешел в разряд так называемых красных директоров и тоже преуспел, сумев уловить новые веяния. Сначала он переизбрался генеральным директором на собрании трудового коллектива. Затем ловко выделил предприятие из состава производственного объединения в самостоятельную единицу, провел акционирование. Его авторитет на «СеверОйле» был непререкаем. Когда дым приватизации развеялся, компания оказалась закрытым акционерным обществом, в котором контрольный пакет принадлежал Перетолчину, а остальные акции распределялись среди менеджеров, рабочих и других не чужих ему людей. Себя Григорий Захарович, конечно, не забывал. И все-таки считалось, что он относится к передовой части красных директоров — советских начальников, сохранивших свои посты при капитализме. Например, в самые трудные для нефтянки годы он продолжал заниматься разведкой новых запасов, а не просто выкачивал старые. Хотя дело это было дорогостоящее, бурение одной поисковой скважины в том регионе стоило 1–2 миллиона долларов, Перетолчин бурил их 10 — 15 в году. Кроме того, «СеверОйл» продолжал тащить на себе оставшуюся с советских времен социалку — санатории, детские сады, спортивные команды и прочее. Григорий Захарович пользовался авторитетом в нефтяном сообществе и мог себе позволить некоторые чудачества. До поры до времени никто из сырьевых олигархов на «СеверОйл» не посягал. Но бесконечно так продолжаться не могло. Такой сладкий нефтяной пирог — и принадлежал неизвестно кому. Ненормально. В 1999 году в офисе «СеверОйла» в Усть-Аганске нарисовались два смуглых субъекта с портфелями, похожие на юристов. По манерам — причудливая смесь вежливости и наглости. Сказали секретарше, подчеркивая акцент: «Передай вызытки началныку». Вышедшему ненадолго Перетолчину сказали вежливо, уже без акцента: — Григорий Захарович, мы к вам. Да, конечно, подождем. Плюхнулись в кресла напротив двери в кабинет. Громко разговаривали, смеялись. «Ну что твой началнык? Скоро нас прымет?» Специалисты компании, сидевшие в приемной, недоуменно переглядывались: генерал был для них царь и бог, они не привыкли, чтобы в приемной так себя вели. Секретарша зашла к шефу чуть не в слезах: — Григорий Захарович, у меня уже нервы не выдерживают… Эти двое… в приемной… Перетолчин связался с начальником службы безопасности «СеверОйла». — Егорыч, что это такое: «Финансово-промышленная группа «Резонанс»? — спросил он, держа визитки перед глазами. — С чем она резонирует? — По телевизору их ролик крутят. Уже давно. — A-а, припоминаю. «Богатство России…» с ними будет как-то прирастать. А кто такие, если по-простому? — Бандиты, Григорий Захарович. Гребут под себя все подряд. К вечеру постараюсь подробнее выяснить. В этот момент из приемной донесся шум. — Зови их, — сказал генеральный директор секретарше. Если это действительно наезд — впервой, что ли? Он верил в свою харизму крупного руководителя, который умеет осадить разную шушару. Сейчас ребята поймут, что ошиблись адресом. Пусть поищут кусочек посъедобнее, на дворе не 1994 год. Молодые люди держались вежливо, но ни в малейшей степени не напоминали просителей. Харизма Перетолчина на них не действовала. Цель их визита? Руководство «Резонанса» предлагает «СеверОйлу» войти в состав холдинга на правах дочернего предприятия. Конкретнее? Стандартные условия холдинга известны: его интересует контрольный пакет акций. Все остальное является предметом переговоров. Детали лучше обсудить в Москве. — Мы самодостаточная структура, — попытался найти мягкую форму отказа генеральный директор. — Спасибо за предложение, но мы пока воздержимся. Молодые люди хладнокровно выслушали формулировку нефтяника. Ясное дело, клиент будет упираться. Он только что вежливо предложил им убраться к черту. Прикинулся простаком, словно не понял, что предложение не простое, которое можно принять или отклонить, взвесив выгоду. Этот бронтозавр социализма ждет, что гости станут ему доказывать экономическую целесообразность вхождения «СеверОйла» в «Резонанс». Тогда надо его слегка полечить. — «СеверОйл» — самодостаточная структура, вы сказали? Гости подобрались и перестали улыбаться. Где намеками, а где прямым текстом они объяснили Перетолчину, что это не так, есть много способов перекрыть ему кислород. Нефть, которую он добывает, надо транспортировать по трубе. Ее нужно где-то перерабатывать. Лицензии на месторождения надо продлевать. Сбой на любом из этих звеньев подрубит его компанию на корню. Это не говоря о том, что он наверняка не слишком исправно платил налоги — недоимки за прошлые годы небось потянут на миллиарды рублей. Молодые люди остановились: надо ли продолжать? Уязвимые места добывающей компании-одиночки вроде «СеверОйла» были указаны точно. Перетолчину ли их не знать? Он не хуже этих молокососов понимал, что в России самодостаточных структур нет и появятся они не скоро. Сильный при желании легко разрушит бизнес более слабого. И вот они пожаловали — более сильные. — Сколько же мне предлагают за контрольный пакет акций? — Это предмет переговоров. Одному вашему знакомому предлагали десять миллионов долларов. Он, правда, отказался. Перетолчин почувствовал спазм в груди. Десять миллионов… Именно эту сумму предлагали его старому другу Круглову, руководившему компанией несколько меньшей, чем «СеверОйл». На рынке его пакет акций стоил в пять раз больше. Как доверительно рассказал ему Круглов, когда они парились в бане, и те десять лимонов предлагалось выплатить не сразу, а в несколько приемов в течение пяти лет. «Если доживу», — усмехнулся он. Два месяца назад Круглов был расстрелян из автоматов в Москве по дороге из аэропорта. Григорий Захарович старался взять себя в руки, но у него плохо получалось. Он с ненавистью и бессилием смотрел на посланцев хищного московского холдинга. Сказал только: — В ваши годы, молодые люди, я кормил комаров в этих краях. Здесь в каждой скважине мой труд. Город я построил. А вы? Вы хотите все сразу. Для вас нефть — это только деньги. Деньги, которые не пахнут. Вы… Из Перетолчина выходили не те слова, которые могли что-то изменить. Он много раз прежде говорил, что все, что имеет, нажил непосильным трудом в ущерб здоровью и молодости. Однако краем сознания нефтяной генерал не мог не понимать, что имеет несколько больше, чем реально заработал. — Неужели все, кто вместе с вами кормил тогда комаров, теперь миллионеры? — ехидно поинтересовались гости. И продолжили: — Зачем так мрачно, Григорий Захарович? Вы же деловой человек. Понимаете: надо договариваться. Так что же передать нашему руководству? — Я обдумаю наш разговор. — До свидания. О своем решении мы просим вас позвонить в Москву вот по этому номеру. В тот вечер Перетолчина увезли из офиса с сердечным приступом на «скорой». Но Григорий Захарович был мужик упертый. Он решил в Москву не звонить, а когда гости появятся в Усть-Аганске вновь, упорно стоять на своем: «Подождем». Однако события развивались по иному сценарию. Его зам по экономике стал получать угрозы по телефону. У главного инженера сгорела баня на даче. Персонал компании стал нервничать. Перетолчин обращался в ГУВД с требованием найти злоумышленников, но милицейское начальство реагировало без огонька: «Ищем». И это местная милиция, которая кормилась из его рук многие годы! Ей вечно что-то нужно: транспорт, горючка, подарки к праздникам. А теперь даже с просьбами перестали обращаться. Все вокруг словно чувствуют: бывший столп общества зашатался. Каким способом — и столь стремительно — передается это знание? Слухи? Вряд ли только они. Некое знание свыше, заставляющее крыс покидать тонущий корабль. Загадка… Что-то в жизни Перетолчина сломалось. И ведь главные неприятности впереди. А он бессилен что-либо изменить. — Придется нам, Егорыч, ехать на переговоры в Москву, — сказал он начальнику своей службы безопасности. Они были знакомы много лет. Раньше Егорыч был начальником городской милиции, а когда вышел в отставку, Перетолчин взял его в «СеверОйл». — Извините, Григорий Захарович, не поеду. Вы человек известный, вас вряд ли тронут. А кто я? Обычный мент. Меня просто грохнут. — Тогда пиши заявление. — Я уже написал. Вот как! Он готов остаться без работы, так велик его страх перед «Резонансом». Перетолчин остался наедине со своими неприятностями. В этот драматический момент и состоялось его знакомство с Георгием Васильевичем Прониным, главой юридической фирмы из Санкт-Петербурга, бывшим сотрудником спецслужбы, по ряду отзывов грамотным и твердым человеком. Они встретились случайно. Узнав, что на Перетолчина наехали, его московский однокашник сказал: «Мне тут только что разрулил одну ситуацию парень из Питера. По-моему, это то, что тебе надо. Свяжись с ним». Пронин хорошо знал группу «Резонанс». Да, они могут организовать все, что обещали, и даже больше. Но лапки кверху поднимать рано. Даже если в результате придется сдаться на милость победителя, надо оговорить почетные условия капитуляции. Нужно бороться. Эта позиция понравилась нефтянику, и они договорились работать вместе. Фирма Георгия Васильевича «Тесей» стала представлять интересы «СеверОйла» в Центральной России.Больше месяца ходили Перетолчин и Пронин на переговоры с руководителями «Резонанса». Иногда им давали сутки, иногда несколько часов на то, чтобы окончательно принять или отвергнуть предложение холдинга. Почему их тогда не пристрелили? Возможно, по той же причине, по какой кошка не сразу прекращает мучения полуживой мышки, а хочет напоследок с ней поиграть. Они являлись на переговоры без охраны, словно говоря: убрать нас вы всегда успеете, но у вас есть возможность нас уговорить. Однако петля неумолимо сжималась. Наконец оба поняли: «СеверОйлу» все равно придется лечь под какую-то мощную московскую структуру. Надо только постараться выбрать «крышу» поприличнее. Структур, способных вырвать из когтей «Резонанса» практически готовую добычу, было не так уж много. Пронин предложил обратиться к Боровскому, который тогда только начал создавать свою нефтяную империю «Юнион». И встреча состоялась. Боровский согласился включить сибирскую компанию в состав своего концерна на исключительно выгодных условиях, которые он больше никогда и никому не предлагал. «СеверОйл» объявляется дочерним предприятием «Юниона», однако последнему передаются лишь 35 процентов акций сибирской компании. Эта сделка, подробности которой не разглашались, устраивала обе стороны. Перетолчин сохранял за собой должность генерального директора и определенную самостоятельность. А для Боровского «СеверОйл» была престижным приобретением сразу с нескольких точек зрения. Компания добывала пять миллионов тонн нефти в год, что само по себе немало. Однако при этом она обладала разведанными запасами свыше 300 миллионов тонн — результат дальновидных действий Перетолчина в безумные 1990-е. Кроме того, Боровский усиливал свои позиции в регионе. Было и много других плюсов — например, «СеверОйл» имел очень сильные подразделения по геологоразведке и бурению, развитую инфраструктуру, которую могли использовать другие предприятия концерна. У «Юниона» не было времени продавливать Перетолчина на более выгодные условия — над тем уже совершал последние круги перед решающим броском «Резонанс». Главное — войти в состав акционеров «СеверОйла», контрольный пакет можно приобрести позднее. Григорий Захарович не вечен, у него целый букет хронических заболеваний, высох весь, хотя ему едва за 50. Следующий генеральный директор будет назначен руководством холдинга. Куда торопиться с контрольным пакетом? Узнав, что «СеверОйл» достался «Юниону», глава «Резонанса» впал в неистовство. «Надо было валить этого деда! Что я вам говорил!» — орал он прямо на совете директоров, забыв о всякой предосторожности. Но теперь ситуация радикально изменилась. Судьбу «СеверОйла» следовало обсуждать уже с Боровским. У владельцев двух могущественных компаний за предыдущие годы накопилось большое количество неулаженных споров. Поэтому, в частности, Боровский и решился на еще один конфликт: семь бед — один ответ. В деловом сообществе постоянно шли споры, кто из них кого чаще кидал, споры, которые нервировали обе стороны. Олигархи договорились уладить, наконец, все противоречия в пакете. Конкретно за «СеверОйл» глава «Резонанса» получил символическую сумму десять миллионов долларов — для сохранения лица. Примерно через месяц после описанных событий в ряде деловых изданий под рубрикой «На правах рекламы» появилось следующее сообщение: «Финансово-промышленные группы «Юнион» и «Резонанс» оповещают о том, что они нашли пути решения всех спорных вопросов за столом переговоров и отныне не имеют претензий друг к другу». Перетолчин вернулся в Усть-Аганск победителем. Город это сразу почувствовал. И все вернулось к нему: влияние, авторитет, ласковость со стороны представителей местной администрации. За одного битого двух небитых дают. Он сумел с честью выйти из тяжелейшей ситуации. На предприятии поменяли некоторые вывески, появилась символика «Юниона». Однако генеральный директор успокоил подчиненных: все будет по-прежнему, он был и остается последней инстанцией в принятии решений. Они это и сами почувствовали. Пронин стал, наверное, самым близким человеком для Перетолчина. Нефтяник доверял ему безгранично. Вплоть до того, что Пронин подобрал замену уволенному Егорычу — отправил в Усть-Аганск своего знакомого руководить службой безопасности «СеверОйла». В 2002 году Георгий Васильевич предложил зарегистрировать офшорную компанию на Кипре, что и было сделано. Счетом со своих персональных компьютеров могли управлять оба, однако нефтянику эта процедура давалась с большим трудом, поэтому в конце концов денежные проводки стал осуществлять почти исключительно Пронин по заданию Перетолчина. Не реже раза в месяц они встречались в Петербурге, Москве или Усть-Аганске, и Георгий Васильевич давал своему старшему компаньону подробный отчет, к которому за семь лет их сотрудничества тот ни разу не предъявлял претензий. Это были идеальные отношения людей, чьи интересы не пересекались, людей, испытавших друг друга на прочность, профессионалов — каждого в своей области. На счету кипрского офшора к лету 2007 года находилось около 20 миллионов долларов. Другой нефтяной генерал на месте Перетолчина загнал бы туда на порядок больше. Но Григорий Захарович продолжал вкладывать огромные деньги в развитие предприятия, и прежде всего в свою любимую геологоразведку, хотя понимал, что добычей этих разведанных запасов займется уже кто-то другой… Компания «СеверОйл» являлась специфическим активом холдинга «Юнион». Перетолчин был чужаком в команде Боровского. Поэтому с предложениями применить репрессии против «СеверОйла» к президенту Букину не обращались, да он бы и не дал санкции. Не грабители же они с большой дороги в конце концов. Григорий Захарович Перетолчин считался договороспособным предпринимателем, с которым государство при необходимости всегда придет к взаимопониманию. Наглый наезд на Перетолчина был частной инициативой кого-то из окружения Букина. То есть что значит кого-то? Один персонаж теперь вышел из тени: заместитель директора ФСБ генерал-полковник Михаил Васильевич Сутормин. От него ниточка тянется к… Владислав Владиславович прекрасно представлял, к кому. И ты, Брут. Букин вспомнил фрагмент из пронинской справки. В июне 2007 года Георгий Васильевич узнал, что некто пытается «пробить» их кипрский счет. В трастовую компанию на Кипре, с которой они сотрудничали, пожаловал человек из России. Его интересовало, кто учредил офшорную фирму, кто управляет банковским счетом и сколько на нем средств. «Цена вопроса?» — гость выразительно потер пальчиками один о другой. Он полагал, что вопрос упирается только в цену. Киприоты действовали так, как научил их Пронин. Они сфотографировали визитера, предложили ему чашечку кофе, сняли отпечатки пальцев, сказали, что готовы обсуждать эту деликатную тему, но хотели бы побольше узнать о цели такого расследования, чтобы не подставлять клиента. — Цена вопроса? — угрюмо повторял гость. — Три миллиона евро. — И я буду знать имена учредителей? — Не обязательно. Учредителями могут оказаться посреднические фирмы. — А их учредили такие же посредники… Понял. И я буду вынимать треху за трехой. А нельзя предварительно узнать, реальные люди учредили эту фирму или нет? — К сожалению, нельзя. Визитер ушел. Установить его личность по фотографиям и отпечаткам пальцев Пронину не удалось. Среди действующих сотрудников ФСБ такого нет — максимум, что удалось узнать. Возможно, это коммерсант, который замаливал свои грехи перед спецслужбой. Или сотрудник частной службы безопасности. Не государственная же структура собиралась платить три миллиона, для таких случаев напрягают спонсоров. Тем не менее Георгий Васильевич был уверен, что за попыткой собрать информацию об их офшорной фирме стоит кто-то из влиятельных силовиков. А кто еще: бандиты? Едва ли, с ними все вопросы давно улажены. Пронин рассказал об этом случае в справке, составленной для Букина, но тот, прочитав его версию событий, только недоверчиво покачал головой. Эх, Егор-Егор, опытный человек, бывший разведчик, а туда же. У силовиков своих забот хватает, а компру на твоего Перетолчина собирают либо такие же олигархи, либо бандиты, хотя как их теперь отличить? И вот выясняется, что Пронин был прав в своих предположениях. По-видимому, именно тогда, не сумев получить информацию об офшорной фирме «Р&Р», Сутормин и Ко стали разрабатывать другой план отъема перетолчинских денег. Операцию серьезно готовили. И если бы сегодня из квартиры по улице Энтузиастов похитили настоящего Пронина, тяжело бы ему пришлось… Будет ли легче Букину?
Последние комментарии
7 часов 44 минут назад
7 часов 45 минут назад
14 часов 28 минут назад
14 часов 36 минут назад
20 часов 48 минут назад
20 часов 52 минут назад