КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706127 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124654

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Сага о Бриттланде [Наталья Викторовна Бутырская] (fb2) читать онлайн

Книга 638488 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Наталья Бутырская, Ярослав Громов Сага о Бриттланде

Песнь 1

Глава 1

Кулак впечатался в стену рядом с головой. Во все стороны брызнули щепы. Неужто бревно размочалил? Я слетел с лавки, поднырнул в ноги. Он с размаху впечатался носом в земляной пол, уперся руками, чтоб встать, но я тут же запрыгнул к нему на спину, мазнул рукой по голове. Ах же, овца стриженая! И ухватить не за что! Ну, ничего. Треснул по затылку и потянулся к поясу.

— Без ножа! — окрик Альрика.

Да, и Фомрир с тобой. Что я, без ножа не справлюсь?

Я резко отдернул голову, толстенная глиняная кружка врезалась в стол и разлетелась на осколки. Значит, посуду бить можно, а нож трогать — ни-ни? Еще один удар по стриженой голове, чтоб наверняка. Я схватил ножку стола, еле в ладони поместилась, дернул и поднялся с самодельной дубинкой. А что? Это не оружие, почти что и посуда. Тоже местное, в таверне выращенное, не раз мочой, пивом и блевотиной окропленное.

Двое дружков того парня, что лежал сейчас и нюхал землю, приостановились. Тулле наконец перестал ржать, как бешеная кобыла, и встал рядом со мной. В дверь ввалился Вепрь с Видарссоном, и в таверне стало тесновато.

И никто не встал из-за соседних столов, не вступился за парней, которых я мочалил в хвост и гриву. Как ни крути, мы — чужаки! Это видно и по нашим белым плащам, и по длинным выбеленным волосам, и по говору. Они даже говорили, будто блеяли: мягко и гнусаво. А борзых чужаков обычно бьют оравой, неважно, кто прав или виноват.

Громкий голос Альрика перекрыл шум и ругань в таверне также легко, как перекрывал посвист ветра и хлопание паруса в море.

— Разойдемся миром! Вы нас не побьете, нам лишние проблемы тоже не нужны. Простите моего человека! Он никогда не был в восточных водах и не знает ваших обычаев.

— Язык за зубами он тоже не умеет держать? — буркнул один из зачинщиков драки.

— Проще отрезать, чем заткнуть, — подтвердил Тулле.

— Легко устроить.

Я невольно усмехнулся. Вон, один уже пытался. Лежит теперь, землю нюхает.

— Кай, заплати виру!

Да в Бездну твое воспитание, Альрик! Я с трудом разжал пальцы на выломанной ножке стола, подошел к лежащему, приподнял его за шиворот, глянул в расквашенное лицо. Так и есть. Сломан нос. Вынул из кошеля пару серебряных монет, бросил их перед избитым парнем и сел обратно.

Альрик, как оказалось, все это время подпирал коленом стол, чтобы заказанная еда и эль не скатились на пол.

— И почини стол-то.

Твою ж Бездну в душу мать. Снова встал, приставил, как мог, отломанную ножку, прихлопнул сверху рукой. Глиняные чашки аж подпрыгнули. Стол хоть и перекосило, но заваливаться набок он перестал.

Дружки подобрали своего раненого, не забыли про монеты, уселись чуть подальше и заказали на мои деньги пива. А потом еще и подняли кружки, глядя на меня. Мол, спасибо за халявное пиво!

А все из-за глупейшей мысли, которая пришла в голову Альрику ближе к концу нашего плавания.

Когда до восточного острова остался день пути при попутном ветре, хёвдинг объявил:

— Там, куда мы плывем, живут такие же люди, как и мы. Их предки вышли из наших земель. Они говорят на том же языке и верят в тех же богов. Но жизнь на Бритланде отличается от нашей. Там много богатых плодородных земель, много равнин с полноводными реками, много лесов. Там повсюду вспаханные поля, большие стада, крестьяне держат не только коз, но и коров. И коровы те не чета нашим — и ростом повыше, и вымя пышнее.

— И у девок также? — спросил небрежно Видарссон.

Он всё пыжился доказать, что уже не мальчик, сбежавший от строгого папки, а настоящий мужчина. Даже пытался командовать Айсландером, который вроде как считался новичком. Вот только мой шурин не лыком шит. Молчаливый, угрюмый, похожий на быка, он не считался ни с чьим мнением, кроме Альрика.

— Вот сам и проверишь, — хохотнул Вепрь.

— А вот обычаи там отличны от наших. Коли что не так, судить тебя будут не поединком, а судом, — и посмотрел почему-то на меня. — И когда я там был, виноватым всегда оказывался пришлый. Потому я решил, что больше виру ни за кого платить не буду. Каждый сам платит за себя. Не хватает монет? Значит, ищешь, как заработать. Понятно?

Чего ж тут непонятного?

Но Беззащитный так толком ничего не рассказал.

Он не сказал, что Бритланд — это остров не чета нашим. Это огромный кусок суши, оторванный от южных земель. Не сказал, что города тут огромные, где люди чуть ли не сидят друг у друга на головах.

Когда мы подошли к портовому городку под названием Фискехале (рыбий хвост), я подумал, что это, должно быть, главный город всего Бритланда, потому как домов там было видимо-невидимо. Не меньше, чем в Хандельсби. Альрик лишь посмеялся и сказал, что в главном городе народу намного больше, чем в Хандельсби. Что там полтора десятка тыщ людей. И в любом захудалом городишке Бритланда живет не меньше двух тысяч.

Кораблей в порту тоже хватало. И не все они выглядели знакомо. Были там и такие, чьи борта возвышались над другими на человеческий рост. Были такие, у которых весел было в десять раз больше, чем у нас. Были с несколькими парусами и мачтами, как будто им одного не хватало.

Но что удивило меня больше всего — у городка не было никакой защиты с моря. Ни тебе узкого фьорда, ни прибрежных скал. Он раскинулся на пологом берегу свободно и бесстыдно, как постаревшая шлюха. Бери, кто хочешь. Когда я сказал об этом Альрику, тот лишь ухмыльнулся. Сказал, что когда-то так и случилось, но с тех пор, как в Бритланд пришли люди с северных островов, никто больше не смеет посягать на эти земли.

— Если ты захочешь поселиться здесь, обратись к лендерману или ярлу. Он даст тебе участок, и возделывай его сколько хочешь. Земли здесь полно.

— А чего ж тогда все наши сюда не перебрались?

— Кто хотел — перебрался. Тут свои порядки, и не всем они по нраву.

С первым из местных обычаев я столкнулся прямо на пристани. К нам подбежал полуголый мужичок в одних клетчатых штанах. Его недлинные волосы торчали дыбом, казалось, что на каждую прядь можно насадить яблоко.

— Прелюбезные господа! Приветствую вас в великолепном городе Фискехале! За малую плату я проведу вас по городу, расскажу, где лучше стол, где толще шлюхи и где меньше клопов. Если вас интересует торговля, покажу дома купцов. Если хотите наняться, как воины, могу посоветовать, куда обратиться. Никто не знает город лучше, чем Фарлей Рыжий.

Говорил он странно, будто проглатывал рычащие звуки и умягчал твердые. Его имя слышалось больше как Фаллей.

На пирсу подошел мужчина с десятком воинов, и Рыжий заторопился:

— А если кинете монетку прямо сейчас, скажу, сколько нужно дать этому прощелыге, чтоб он вас не обобрал.

Альрик, уже обряженный в белый плащ, лишь кивнул.

— Он захочет взять плату за каждую пару весел, а ты не давай ему больше одной серебрушки за десять человек.

Доски закачались под тяжелой поступью воинов, и Фарлей зашептал еще быстрее.

— Если будет требовать больше, скажи, что знаком с каким-нибудь конунгом. И сошлись на Агнара, мол, к нему приехал. Это местный ярл, — и тут же возопил: — Ну хоть монеточку! Хоть полсеребрушки! Фарлей плохого не посоветует!

— Пшел вон, — небрежно отпихнул босяка подошедший. Обвел надменным взглядом наш корабль, посчитал весла и провозгласил: — Два десятка весел! Четыре эрторга! И еще три за стоянку за каждые десять дней.

Я глянул на Фарлея, который приплясывал на пирсе позади. Он подскочил, поджал одну ногу и закачался на самом краю, делая вид, что вот-вот упадет в воду. И когда он наклонился так низко, что удержаться, казалось, уже было невозможно, вдруг резко взмахнул руками, кувыркнулся через голову и встал посередине пирса.

— … четыре эрторга, — говорил Альрик. — Сам видишь, людей у меня раз-два и обчелся. Было больше, но трое погибло, защищая доброе имя конунга Рагнвальда в диких землях.

Это он про Хвита, Ларса и Трюггве говорит? Жаль, что сам конунг не знает, что мы за него на том дымящемся острове сражались.

— Я лично на Вардрунн сражался с доблестным Этельбердом перед лицом Рагнвальда. И кстати, конунг шлет родственный привет ярлу Агнару, да не отвернется от него Формир!

— Четыре эрторга? Пусть будет так. Порядки наши знаешь? Мечами почем зря не махать. За смерть норда ответишь головой. За смерть бритта — купишь нового раба. За смерть рунного бритта — получишь награду. В деревнях не бузить. Нынче все под рукой лендерманов. Вмиг отыщут и заставят платить.

Тут я еще раз глянул на Фарлея. У него не было даже маленького ножичка, с которым должен ходить каждый рунный. Да и руны у него тоже не было, хотя по виду ему было не меньше трех десятков лет. Неужто урод какой? Или условие у него сложное, неразгаданное?

Воины ушли, и Фарлей снова подошел к нам.

— Ну что, господин? Пригодился тебе совет Фарлея? Не обманешь? Заплатишь?

В руки безрунного прилетела монетка.

— Еще издалека я понял, что на сем горделивом корабле в наш город идут настоящие честные господа, не скупливые, как и должно быть истинным нордам. Так что, показать город?

Альрик покачал головой.

— Скажи лучше, таверна «Серый бык» еще стоит?

Фарлей усердно закивал.

— Вот и ладно. Арне и Айс, останетесь тут.

Мы сошли с Волчары, копья, доспехи и щиты брать не стали, лишь ножи да любимые топоры-мечи прихватили. Не на вражеский берег ведь сходим. К своим, к нордам.

Несколько ульверов решили все же воспользоваться знаниями Фарлея Рыжего и потребовали отвести их к самым толстым шлюхам, а я, Тулле, Альрик и Сварт пошли в таверну, что стояла неподалеку от порта.

Мне город не глянулся. Грязная тесная дорога, суетливые мельтешащие люди в тряпках и обносках, бесконечно кланяющиеся на всем пути, тощие голые дети, шныряющие вместе с собаками и такими же тощими свиньями, подгнившие крошечные дома, чахлые огородики. То и дело к нам подходили безрунные люди, протягивали обглоданные руки и просили денег. Девушки с впалыми щеками хватали нас за плащи и приглашали пойти с ними. Даже Аднфридюр на их фоне выглядела бы настоящей красоткой.

И таверна оказалась под стать городу. Как там сказал Фарлей? Великолепный Фискехале. Угу. Каков город, такова и таверна. Хорошо хоть внутри безрунных не было. Альрик заказал побольше мяса, мягкого хлеба и крепкого пива. После нескольких дней всухомятку всем хотелось нормальной горячей еды.

Немного утолив голод, я оперся спиной о стену и посмотрел в зал. Неподалеку от нас сидело трое юнцов, каждый на третьей руне. И что-то меня в них сильно раздражало. Царапало глаз. Один из них обернулся, и я понял. Их волосы были острижены по самые уши, и на щеках не было ни волоска. У меня тоже пока борода не росла, зато под носом уже появились темные волосы.

Я негромко сказал Тулле:

— Глянь. Кажись, тут принято по осени стричь не только овец.

Он заржал на всю таверну. А один из той троицы подскочил и с размаху попытался мне врезать…

— Это что, каждый раз платить? Даже когда он первым кидается? — недовольно буркнул я и одним глотком опорожнил кружку.

— Ты пришлый, — пожал плечами Альрик. — Впрочем, если встретишься с ним вне города и без свидетелей, кто тебе что скажет?

Эта мысль меня порадовала, и я довольно осклабился, глядя на парня со сломанным носом. А потом мотнул головой в сторону двери. Он сразу отвернулся и уткнулся в свою кружку. То-то же.

— Странный городишко, — сказал Видарссон. — Так много безрунных. Это что, все рабы?

— Чаще всего, — ответил хёвдинг. — Когда сюда пришли норды, тут жили свои народы. Бритты. Наши были и рунами повыше, и в бою позлее. К тому ж, на рунных бриттах так замечательно можно было подрасти. И сюда рванули чуть ли не все мужчины с наших островов от тринадцати до пятидесяти лет. Некоторым хватило нескольких рун, и они вернулись домой. А кто-то захотел остаться, перевез семью и осел на земле. Вырезали тогда бриттов неимоверное число. Тысячи тысяч. Всех рунных. Оставили только женщин и безрунных детей. И сейчас бритты здесь живут как рабы: обрабатывают поля, пасут скот, помогают в ремеслах. И им строго запрещено иметь даже одну руну. Если увидишь рунного бритта, можешь смело убивать. Еще и награду получишь.

— Эх, опоздал я, — вздохнул Видарссон. — Щас бы уже хельтом был.

— А с тварями что? — уточнил я.

— С тварями… С тварями тут отдельная история. Я потом при всех расскажу, чтоб языком дважды не молоть.

— Так тот Фарлей, что с пристани, тоже чей-то раб?

— Чей-то. Или ничей. Пока безрунный, всем плевать.

— Жаль, что бритт. Из него добрый бы воин вышел.

Из-за соседнего стола послышался смех.

— Ты слыхал? Патлатый бритта пожалел!

— Да мож влюбился? Любовь с первой встречи. Зря он что ли волосы отрастил и выбелил, как площадная шлюха.

Тулле положил мне руку на плечо и с силой надавил. Я же, с трудом сдерживая ярость, медленно повернулся к Альрику и прохрипел:

— Я и сейчас должен терпеть?

— Нет, — хёвдинг воткнул нож в свиной бок. — Теперь ты в своем праве.

Парни, видать, получили деньги и решили, что мы глупые чужаки, над которыми можно пошутить, а потом еще и монеты слупить.

Я встал, выпнул сломанную ножку стола, перехватил ее и оскалил зубы:

— Я вас, говнюки трехрунные, и без оружия к Фомриру отправлю.

Они вскочили, вытащили мечи, хорошие такие мечи, с красивыми полосами вдоль лезвия, с позолоченными рукоятями. Хозяин таверны что-то предупреждающе вякнул. Я прыжком перемахнул через их стол, левой рукой поймал запястье самого говорливого, не давая замахнуться, и ткнул в горло деревяшкой. Толкнул его на второго, третьему рубанул ножкой стола по колену, добавил до хруста по локтю и пинком отправил в стену. С размаху всадил размочаленный конец деревяшки в горло первому, да так и оставил ее торчать. Острие меча у оставшегося на ногах парня выписывало замысловатые узоры в воздухе, от страха у него дрожали колени и руки. Я медленно выпустил рунную силу и давил ею до тех пор, пока он не выронил меч.

Я подобрал все три меча и неспешно вернулся к своим.

— Слушай, а если я его не топором зарубил, а забил, ну скажем, ножкой стола, разве он к Фомриру попадет? Или пойдет к Орсе, как умерший от болезни? — и бросил мечи на стол.

Альрик красноречиво показал глазами на свое колено, подпирающее стол.

— А да, точно.

Пришлось вернуться к трехрунным, поднять деревяшку и вернуть ее на место. Часть щепок так и осталась торчать в горле парня, так что теперь ножка не вставлялась также прочно.

— Хозяин! Есть гвоздь? Я заплачу!

Трактирщик осторожно подошел ко мне и протянул квадратный толстый гвоздь. Я примерился и вогнал его, закрепляя злополучную ножку. А потом схватил трактирщика за руку и спросил:

— Ты ведь слышал, как он меня назвал? Подтвердить сможешь?

— Да, да, господин. Я слышал. Да, подтвержу… подтвердю… скажу все, как было.

— Вот и славно, — и я вложил ему в ладонь серебрушку. За гвоздь.

Парни наконец отмерли и бросились на выход.

Альрик вздохнул, отрезал кусок мяса и сказал:

— И как ты на ровном месте ухитряешься найти себе врагов? А ведь на этот раз ты и не виноват вовсе. Может, у тебя рожа такая?

— Какая?

— Что у каждого встречного руки чешутся тебе врезать.

Я подумал над его словами, а потом ответил:

— Да не, просто рост у меня… ну это… не самый выдающийся. Поэтому думают, что меня и оскорбить можно. И чего на руны не смотрят?


Лишь когда мы вдоволь набили себе животы и уже подумывали, что пора бы уже и честь знать, в таверну вошли доспешные воины, посланники местного ярла. Как его там? Агнара, вроде бы. Они осмотрели труп, выломали снова ту же ножку стола и потащили нас во двор ярла, не забыв прихватить с собой и трактирщика, и всю его челядь. Немногие посетители сбежали сразу после первой же драки, так что свидетелей было не так много.

Ярл Агнар жил в правильном доме. Длинном, крепком, с покатой крышей, выложенной дранкой, внутри был и очаг, и столы с лавками, и помост для его сиденья. Оружие по стенам, гобелены с богами — всё, как полагается правильному северному ярлу. Жаль, что сам Агнар вовсе не походил на такового. На выстланном шкурами кресле сидел не воин, а боров, заплывший жиром. Видно, что сам ярл давно не ходил в боевые походы, да и на драккар его нога ступала в последний раз лет двадцать назад. И что удивительно — он тоже остриг волосы, хорошо, хоть бороду брить не стал. Поди, прятал жирные подбородки.

Суд прошел быстро. Опросили тех двоих, что были с убитым. Те что-то жалко блеяли, пытаясь переложить вину на меня, но даже недалекий Видарссон бы понял, что они врут. Потом высказался трактирщик, его жена, слуг спрашивать не стали, так как они были бриттами. Их рассказ, как безрунных, никого не интересовал. И уже в самом конце спросили нас. Я коротко рассказал, как они напали первыми, как я заплатил виру за разбитый нос и как они меня оскорбили. А потом выступил Альрик. Вот уж кого можно слушать бесконечно, даром что не Снежный Хвит.

Он поведал о дальних северных островах, чей народ каждый день вспоминает о своих братьев, некогда доблестно захвативших богатейший остров Бритланд. Сказал, что подвиги их отцов и дедов до сих пор вдохновляют скальдов на хвалебные песни. Выразил надежду, что несмотря на счастливую и привольную жизнь люди Бритланда чтут и уважают тех же богов и придерживаются тех же законов, что и их братья-норды. Спросил у ярла, как тут принято отвечать, если рунного воина, почти что хускарла, назвали шлюхой? И если здесь такие слова уже не считаются кровной обидой, тогда он, Альрик Беззащитный, пойдет на площадь и для проверки назовет троих воинов шлюхами. И если все трое проглотят оскорбление, то ульверы тотчас же выплатят виру или отдадут виновника семье погибшего.

Ярл почмокал губами, недовольно поерзал на кресле и сказал, что я, Кай Безумец, сын Эрлинга, был в своем праве, и что семья убитого не может требовать виры или смерти. А потом добавил, что лучше бы нам убраться из славного города Фискехале, потому как родственников у убитого немало, и ему, ярлу Агнару Огромному, вовсе не хочется слушать их жалобы.

— Я заплатил за декаду стоянки, — спокойно возразил Альрик.

— Тебе вернут плату. Если уплывете сегодня, то еще и докинут.

— Благодарю за честный и справедливый суд.

— Ты мальчишку своего попридержи. В Бритланде городов много, но даже их надолго не хватит, если он в первый же день будет убивать каждого, кто на него косо глянет.

— Благодарю за мудрый совет, — кивнул хёвдинг. — Уже третий год с ним маюсь. Когда нет достойной цели, он звереет и кидается на всех подряд. Зато в бою себя оправдывает.

— Достойной цели, говоришь…

Ярл задумался, потер подбородки, подозвал человека, пошептался с ним, приказал выпроводить юнцов и трактирщика, а потом сказал:

— Значит, твоему хирду нужна достойная цель. И тут неподалеку есть такая. Боюсь только, маловат твой хирд будет, если там не все пятирунные. Ты, смотрю, человек опытный, бывал уже на Бритланде.

— Бывал.

— Про рунный дом слыхал?

— Слыхал.

— В землях бонда Барди Долгоуса завелась какая-то тварь, которая жрет его скот и убивает рабов. Я посылал туда отряд, но это отродье Бездны притихло и две седьмицы нос не казало, но стоило лишь моим хускарлам уйти, как оно снова принялось за свое. Коли поможешь Барди, и от меня плату получишь, и на твари заработаешь. Если, конечно, живой изловишь. Возьмешься за такое? Достойная ли это цель для твоего хирда?

— Я не раз слышал, что ярл Агнар обладает поистине острым умом и прозорливостью. И счастлив убедиться в этом лично. Благодарю, ярл. Сноульверы немедля отправятся в земли бонда Барди. Прошу лишь указать кратчайший путь.

— Вот, Атли подскажет. Ступайте!

Я еле дождался, пока мы выйдем, обернулся к Альрику и начал было говорить:

— Хёвдинг, неужто тут все…

— Ульвер! — резко оборвал меня Беззащитный. — Отыщи всех хирдманов и отправь их на Волчару. Бегом! Вепрь, закупи провизию на неделю.

Я махнул Тулле, и мы потрусили подальше от разозленного хёвдинга.

Через несколько минут я остановился и осмотрелся. Дома с огородиками и невысокими плетнями, жалкие безрунные, пробегающие мимо и отводящие глаза, переплетение улочек, тропинок, порой проходящих прямо через чужой двор, грязь. Кое-где в небо поднимались клубы дыма, хотя для ужина было, пожалуй, рановато. Клекот куриц, лай собак, визги детей или мучимых ими животных. Норды попадались намного реже, и даже у самых бедных на вид была на ногах какая-никакая обувь, у каждого на поясе висел хотя бы нож, а чаще топорик или даже меч. Перворунные подростки-норды ходили с задранными носами и пинали детей бриттов, если те не успевали спрятаться.

Позади раздался женский визг. Мы оглянулись. Трое нордов зажали в углу рабыню, один задрал ей юбку, распустил веревку на своих штанах и под веселые шуточки приятелей поимел ее прямо на месте. Потом они ушли, а девушка сползла в грязь и разрыдалась. Из соседнего дома выбежала бабенка, схватила девушку под руку и уволокла ее к себе.

Что ж, везде свои порядки. У нас в Сторбаше прилюдно рабынь не мяли. Дома — оно как-то сподручнее.

— Ну и как мы их будем искать? — спросил Тулле. — Не вламываться же в каждый дом.

И тут на дальнем перекрестке мелькнуло знакомое лицо. Жесткие торчащие волосы, будто иголки у ежа, красные в клетку штаны…

— Эй! Фарлей! — заорал я во все горло. Со всех сторон бешено залаяли собаки, стараясь перекричать меня.

Бритт услышал и вприпрыжку подбежал к нам.

— А, гости славного города Фискехале! Чем я могу услужить столь славным и добрым господам?

Мне нравился этот безрунный. Несмотря на свое явное бессилие перед любым нордом, он умудрялся держаться достойно. И вроде бы вежливые речи он проговаривал с легкой усмешкой, которая, впрочем, не показывалась на его лице. Он как будто язвил, но придраться было не к чему. Отличный парень! Хоть и бритт.

— Нам нужно найти всех хирдманов с нашего корабля. Знаешь, где их можно отыскать?

Фарлей поскреб грязный лоб, притопнул каким-то хитрым образом и улыбнулся:

— Некоторым я показал интересующие их места. Да и остальных найти несложно. Только! — он поднял палец. — Одну монету вперед! Я не сомневаюсь в честности северных господ, но с монеткой моя голова работает лучше. Через вашу монету я смогу почуять и остальные.

Я рассмеялся и кинул ему самую мелкую серебрушку. Он ловко поймал ее в воздухе ртом, аккуратно уложил за щеку и подмигнул.

— Ну вот! Ноги уже сами так и тянутся к вашим друзьям.

И побежал, да так забавно, что я не мог сдержать смех. Фарлей выгнул тело назад, откинув голову чуть ли не до уровня пояса, а ноги его бежали впереди, будто волоча остальное туловище против воли.

— Первая остановка. Сюда я привел троих господ. Только мне заходить нельзя. Боятся, что девки, увидев меня, влюбятся и бросят работу, — и провел тощими руками по торчащим ребрам.

Тулле зашел и почти сразу вышел с Косым, Рыбаком и Эгилем. Альрик, Арне, Аднтрудюр, Вепрь и Видарссон уже на корабле либо докупают припасы. Осталось найти троих: Бьярне, Облауда и Стейна.

Бьярне был ранен на острове, возможно, он решил сходить с Орсовой женщине, проверить здоровье. Так что Фарлей повел нас к лекаркам. У четвертой по счету мы нашли Бьярне и Стейна. Видать, Стейн захотел, чтобы над его проткнутой задницей тоже пошептали.

А вот куда мог пойти Облауд, я вообще не представлял. Пожрать можно было с нами, по бабам — с Косым. Фарлей приплясывал рядом и предлагал разные варианты:

— Обереги? У нас есть лавки с оберегами. Есть, например, оберег с чешуйкой змея Тоурга, которого зарубил Фомрир. Есть щепа от первого корабля, который построил Нарл. Есть кусочек рога Фольсового тура.

— Разве бритты верят в наших богов? — не удержался я.

— У вас свои боги, у нас свои боги, — ответил Рыжий.

— И наши явно посильнее ваших будут.

Фарлей не ответил на этот выпад.

— Может, украшения для жены или невесты? Оружие? Лошади? Одежда? Выпивка? Бои? Жрецы Мамира?

— Вот что. Ты проведи нас по всем тем местам, куда обычно идут приезжие. Которые легко отыскать даже тем, кто впервые в городе.

Мы обошли полгорода, потом нам надоело, и мы вернулись на пристань. И, конечно, Облауд был уже там. Нам еще и влетело от Альрика, мол, долго ходим.

Я расплатился с Фарлеем, даже докинул ему пару монет сверху. За старательность.

И мы покинули Фискехале.

Глава 2

Бритланд был настолько огромен, что к землям бонда Барди нам пришлось пробираться не морем, а рекой. Арне Кормчий уверенно вел нас по незнакомой реке Нин, которая, впрочем, не казалась опасной. Широкое прямое русло с редко встречающимися деревеньками, где люди при виде нашего корабля убегали в леса. Мы размеренно гребли, поднимаясь по течению, и всё дивились отсутствию каменистых обрывов и гор. Богатые пастбища, пышные луга, так и просящиеся под плуг, вековые деревья, из которых можно сложить хоть справный дом для целого рода, хоть крепкий корабль, пригодный для плавания по морю. Тулле и вовсе забыл человеческую речь и лишь вздыхал при виде обработанных полей.

Спустя два дня неспешного плавания мы свернули в один из многочисленных притоков и шли по нему до тех пор, пока весла не стали задевать противоположные берега. После чего привязали Волчару к толстому раскидистому дереву, которое ветвями и листвой укрыло наш кораблик от чужих глаз. Альрик снова оставил Арне на судне. И мы пошли к деревеньке, что раскинулась чуть дальше возле одного из берегов.

И я при полнейшем безразличии к крестьянской жизни оценил богатство местных земель. Даже с убранным урожаем и сухой стернёй поля выглядели внушительно. Ни тебе огромных валунов, ни пней, ни гор или оврагов. Ровные, как стол, участки, отливающие чернотой, а не красной глиной или блестящим сланцем.

Крестьяне при виде вооруженных людей, то есть нас, с криками хватали детей, скот и волокли их в крошечные деревянные домики, крытые соломой. Два подростка помчались в дом самого норда, который жил в стороне за высоким земляным валом. Бритты даже не попытались взяться за топоры, вилы или хотя бы палки, а попрятались вместе с женщинами и стариками.

Мы вошли в деревню, на ее единственную улицу и остановились. Ломиться в ворота бонда и нарваться на случайную стрелу никому не хотелось. Пусть этот Барди сам к нам выйдет. Все же на помощь к нему пришли. Но Барди как-то не спешил.

Тулле решил прогуляться и посмотреть на житье-бытье Бритланда, пощупал землю, осмотрел дома, которые можно было свалить одним добрым северным пинком, попугал кур. Из крыши выдернул чудом уцелевший колос с зернами и начал тыкать мне им в лицо.

— Кай, смотри! Ты видишь? Видишь?

— Ну, вижу. Колос. Совсем ты одичал в походах. Того и гляди, кинешься со свиньями обниматься.

— Дурак! Видишь, сколько тут зерен? И крупные какие!

— А что, мышей они тут всех съели?

— Это ж ячмень! Наверное, пиво тут особенное на вкус.

Храбрый бонд Барди увидал, что пришлые воины не кинулись убивать крестьян, жечь дома и всяко буянить, и отважился отправить к нам сына. Ну или какого другого родственника. Главное, что у этого мальчишки уже была руна. Значит, не раб.

— Вы кто такие? — голос его дал изрядного петуха.

— Нас прислал ярл Агнар. Говорит, зверушка у вас тут интересная завелась.

— Не зверушка. Тварь! Самая настоящая! Из Бездны!

Пацан сразу же проникся к нам небывалым доверием. То ли плащи разглядел, то ли подумал, что разбойники не осмелятся произнести имя доблестного Агнара. Агнара Жирного.

— А вы надолго? Или как те? Посидите чуток и уедете? А это настоящий меч?

— А что, бывает ненастоящий? — удивился Тулле. Он сейчас ходил с одним из тех мечей, что я добыл в честном бою в Фискехале.

— Отец запретил мне носить меч. Говорит, что и ножа хватит.

А ведь парнишка был всего на зиму-две младше меня.

— А я всего-то хотел вторую руну побыстрее получить. Подумаешь, убил бы трех-четырех бриттов! Они все равно никчемные. Только и могут в ногах валяться и реветь.

Я восхваляю Фомрира, почитаю Скирира и с уважением отношусь к Нарлу. Мои руки не раз обагрялись человеческой кровью, и я готов убить любого, кто посмеет оскорбить меня. Но даже меня удивили слова этого мальчишки. Хотя бы потому что рабы — это деньги. Убитый раб уже не сможет работать, приносить пользу, а за нового раба нужно отдать немало серебра. И убивать рабов ради руны имеет смысл, лишь когда ты или твой друг при смерти. Я помнил, сколько Кнут выложил за рабов, чтобы спасти Дага. Я сам таскал Тулле двурунных детей. Но убивать просто ради руны? А как же мастерство? А как же страх, злость, боевой дух Фомрира? Как же плечо друга за спиной? Как же клич твоих собратьев? В чем доблесть — убивать безрунных?

— Дагмар! — донесся зычный рев.

Мальчишка подпрыгнул, виновато улыбнулся и умчался обратно в большой дом.

— Альрик, ты знаешь, как живут эти люди. Что это за норды такие? — спросил я.

— Нордами были их деды и прадеды, — непонятно ответил хёвдинг.

Если мой дед — норд, мой отец — норд, то и я буду нордом. Как же иначе?

Но тут бонд Барди наконец соизволил открыть ворота и выйти нам навстречу. Рослый, крепкий, тяжелый. Живот у него был правильный, каковой и подобает иметь каждому мужчине в солидном возрасте. Такой живот самому воину в бою мешать не будет, а вот врагу придется постараться, чтобы пробить плотный слой жира и мышц. И шрам, проходящий через щеку вплоть до огрызка правого уха, показывал, что Барди не только сиднем сидел да девок щупал. А тот, кто и после такого сомневался в воинских успехах бонда, мог разглядеть полную восьмую руну. Странно, что он сразу не выскочил с мечом наперевес. Хотя, может, он спешно натягивал на себя шерстяную рубаху да кольчугу? Вон как тяжело шагает.

— Приветствую вас, братья, в своих землях! Случайно забрели или по делу какому заехали?

А голосище-то какой! Будто в лур гудит!

Позади него еще трое с оружием вышли. И пацан тот, Дагмур, со своим ножичком тут как тут.

— Я ж сказал! — обиженно выкрикнул он. — За тварью они пришли. Ярл прислал.

— Одно дело — ты сказал. Я хочу послушать, что они скажут, — ответил Барди.

— Малец правду говорит. Мы недавно в Бритланде, вот и спросили у ярла, нет ли какой работы для хирда. Я Альрик Беззащитный, а это мои хирдманы — сноульверы. Но сейчас смотрю я на тебя, бонд, и думаю, что с той тварью, что ты не совладал, нам и вовсе не справиться.

Хмурый лоб Барди немного расправился, он убрал руку с рукояти меча и кивнул в сторону дома.

Внутри ограды у него было все сделано точно так, как делают в наших краях, коли место позволяет: один длинный дом и вокруг него сараи, амбары, готовильня, птичник и прочие строения. Во дворе проложены бревна, чтоб грязь ногами не месить. Рабы-бритты, повинуясь одному взгляду, тут же забегали, накрывая стол, и ими руководила женщина, Барди под стать. Крепкая, налитая, с пышными плечами и большой мягкой грудью. На ее поясе позвякивала тяжелая связка ключей.

Сбили мы налипшие комки земли у порога и вошли в дом. Пока рабы да жена хлопотали над угощением, Барди сразу перешел к делу.

— Сам-то я, может, и справился, если б та тварь не была такой подлой. Так бездново отродье не хочет в честный бой. Только и может, что в лесу отсиживаться да втихую скот резать. Бритты, вон, боятся из дома и шагу ступить. Еле-еле урожай заставил убрать. Выманить бы ее, так не дается, сволочь. Пробовали облаву делать с агнаровыми людьми, так ведь не вышла.

Я, сглатывая слюну, смотрел, как на столе появляются новые блюда: каша с грибами и мясом, зажаренный петух, рыба пяти видов, желтый пахучий сыр, кислое молоко, гороховый пирог, копченая колбаса. И в конце сама хозяйка принесла кувшин. Я искренне надеялся, что с пивом.

— И часто она заглядывает?

— Не угадать. То две ночи подряд наведается, то пропадет на десяток дней.

— А выглядит как?

От ароматов хорошей домашней пищи слюна поперла так, что я еле успевал ее проглатывать. Вот только одной слюной сыт не будешь…

— Фомрир ее знает! Я сам ее так и не видел. А от бритта разве чего добьешься? Только и крутят руками. Говорят, что темная, быстрая, зубы острющие. Нужно ее убить! Иначе от меня все бритты разбегутся.

— А зачем им убегать? В лесу она их еще быстрее сожрет, — резонно заметил Альрик.

— Да это из-за их глупых верований. Думают, что тварь появилась из-за моих грехов, мол, скот режу, мясо ем да с женой сплю. Вот уж грех так грех! Да еще и рун вон сколько поднял. Тварь ведь появилась, как только этот оболтус свою первую руну получил.

Барди хлопнул тяжелой рукой по спине Дагмара, что крутился возле.

— Ладно бы получил и успокоился. Так ведь нет! Захотел зараз сторхельтом стать, дубина. Пошел в деревню рабов резать. Хорошо успел лишь поранить! Даже меч как следует воткнуть не смог. Бестолочь! Хоть в чужой хирд на воспитание отдавай.

— У меня своих щенков хватает, — правильно угадав намек, ответил Альрик.

— Да твои уже волки настоящие! Какие ж щенки? Вон, усов еще не нажил, а до пятой руны добрался! — кивнул бонд в мою сторону.

Я невольно коснулся волос, что темнели над верхней губой. Не усы, но ведь уже почти!

— Сам ведь набрал? Не через рунный дом? — непонятно спросил Барди. И сам же ответил: — Хотя откуда рунный дом? Недавно ж приехали. У нас там еще не додумались до рунных домов?

— Нет, — улыбнулся хёвдинг. — Там всё по старому.

— Ну и правильно! Надо выпить за это! Дранк! — Барди разлил густое пиво по кружкам и залпом выпил свою.

Наконец-то! Я вцепился в ближайшую кружку и отхлебнул чуток. Не соврал Тулле. Пиво тут и впрямь было особенным. И еда отменная. Вроде бы вкус тот же, а вроде бы и другой. И молоко пахло иначе, и сыр отличался от нашего. Только рыба везде одна и та же.

Альрик с Барди решили вспомнить всё, чем славны северные острова: от зимних снегов, заваливающих дома вместе с крышей, до каждого островка, городишки и корабля. И когда их воспоминания совпадали, они радостно стукались кружками, орали «Дранк» и выпивали. Хозяйка только и успевала таскать новые кувшины, а под конец умаялась и при помощи двух рабов приволокла целый бочонок. Тулле с другим нордом, вроде бы младшим братом Барди, затеял длинный разговор о полях, свиньях, семенах. Видарссон взахлеб рассказывал об острове с черным песком и дымящейся землей.

Не хватало Снежного Хвита. Он бы сейчас неспешно поднялся и напевным голосом пересказал бы историю о подвигах Фомрира или об ужасной Карне, что обратилась в землю под рукой Фольси.

Ко мне подсел Дагмар. И почему ко мне вечно детишки тянутся? Что я им, нянька, что ли?

— А ты сколько тварей убил? А сам их поймал или тебе привели? — жарким шепотом спросил он.

— Да я не на тварях вырос. А вообще троллиху заколол. Еще морских тварей ловил. С великаном дрались, но не наш хирд его убил.

— А как тогда? Неужто столько рабов зарубил? — мальчишка придвинулся еще ближе. — Я вот тоже хотел, да отец не разрешил. А много на пятую руну надо? Десять? Или три по десять?

— Безрунных не убиваю, — отодвинулся я. — Мне с того никакого прибытку.

— Это как?

— Ну как… Вот в Фискехале один болван меня с бабой сравнил…

— И чего? — а глаза так и плещут любопытством. Того и гляди на колени залезет да голову в рот засунет.

— Ну и всё. Помер он.

— Неужто убил?

— Да, — буркнул я и взялся за пирог. Такому что не скажи, всё равно хвастовством покажется.

— Наших северных сразу видать! — воскликнул Барди. — Вот это годный карл! А то тут все уже обабились. Выдумали тоже, сыновей в рунный дом отдавать! И чему они там научатся? Мой даже меч толком держать не умеет. Вон, даже раба убить не смог.

— А зачем? Зачем мне все эти удары, защиты? Тут подпрыгни, тут упади, тут взмахни! — огрызнулся Дагмар. — Лучше уж быстрее в рунах подрасти. Умеешь ты мечом махать или не умеешь, а всё одно побеждает тот, у кого рун больше!

Я аж подскочил на месте. Стою и слова сказать не могу, от злости горло перехватило.

— Рун больше? Зачем удары? — еле-еле выдавил я.

Тулле впихнул мне в руки кружку, я залпом выпил ее, выдохнул и сказал:

— Знаешь, кого я убил первым? Это был рунный в кольчуге и с секирой, которая в два раза больше тебя. А я был в рубахе на голое тело, из оружия один только свинокол. И если б меня отец каждый день по двору не валял, с оружием в руках не гонял, сдох бы я безрунным! Даже к Фомриру бы не попал. А ты говоришь…

Я сплюнул и вышел из дома, чтоб не прибить болвана. Втянул свежий воздух. Он пах скорым дождем, навозом и дымом. Звезды спрятались за серой хмарью. Темень была такая, будто за порогом мир обрывался. И начиналась Бездна. Вот сделаю еще шаг и провалюсь в бесконечную пропасть, где рождаются все земные и морские твари.

Хотя есть легенда, что тварей рождает сама сыра земля.

Будто Карна, ужасная мать зимних богов, пришла однажды к дому богов и начала поносить их. Оскорбляла непотребными словами, вызывала на битву первенца своего Скирира и угрожала разломать дом богов. Не мог Скирир выйти и сразиться, ибо хоть и ненавистная, и ненавидящая, но мать. А у остальных силенок бы не хватило. Карна Первородная сильна и умела превращаться в то, чему повредить сложно: железо, огонь, воду и землю.

Золотоволосый Фольси, сияя улыбкой, перекинул торбу через плечо и вышел к Карне. Увидела Карна весеннего бога, оборотилась чудовищем страшным, многоголовым и многоруким, бросилась к Фольси. Тот же привычно запустил руку в торбу, вытащил оттуда семена и швырнул в чудище. Враз стала Карна землёй плодородной в надежде, что зерна ей не вредят. Осиял улыбкою Фольси тучи бегущие, и тёплым дождём они Карну полили. Улыбнулся Фольси жаркому солнцу, и оно пробудило семена. Проросли сразу зёрна, смешали Карну с землёю, сплели ее тело с почвой. С тех пор Карну больше никто не видал, хоть и знали боги, что жива она и тварей все ещё родит.

Постоял я немного и уже хотел в дом воротиться, как услыхал крики. Вроде бы из деревни, где одни безрунные живут. Распахнул дверь, крикнул:

— Кажись, тварь нашлась!

Ульверы тут же подхватились. Альрик спокойно подхватил полено, всунул в очаг, подождал, пока займется огнем, и лишь потом вышел, освещая двор. Оружие у нас, конечно, неподходящее для твари. Мечи да топоры. Ни копья, ни толковой рогатины. Дагмар попытался было увязаться, но Вепрь поймал его за шиворот и откинул внутрь дома. Нечего такому с нами делать.

Криков вроде больше не было слышно. Хёвдинг и не торопился. Осмотрел нас, проверил, что каждый вооружен, а двое даже щиты подхватили, видать, Барди одолжил, и лишь потом мы пошли к деревне. Бонд с нами.

Когда добрались до бриттов, там уже все стихло. Ни следов когтей, ни крови. Может, зря я всех взбаламутил? Мало ли чего спьяну могло показаться. Но Барди так не посчитал. Он бухал кулаком в каждую дверь и орал:

— А ну все вон! Быстро! Вышли все! Давайте!

Бритты в одном исподнем столпились кучей и в ужасе смотрели на нас, не зная, чего ожидать. Даже в неровном свете горящего полена я заприметил несколько симпатичных девок, у которых через тонкую рубаху грудь выпирала так, будто в каждую кувшин молока залили. Надо будет спросить у Барди, не зазорно ли ему одной-двумя поделиться. Да ведь и не убудет с них.

— Кто кричал? Я спрашиваю, кто кричал?

Вперед вышел понурый мужчина.

— Подпасок прибежал. Говорит, на северном пастбище снова тварь объявилась.

— А чего ко мне не явились?

— Так ведь ночь уже. Да и гости у вас. Не хотели беспокоить. С утра бы сразу и наведались.

— Где подпасок?

— Там… у меня лежит. Пока бежал в темноте, побился изрядно, ногу повредил, едва глаз не выбил.

Помолчал и тихонько добавил:

— Он говорит, что тварь Оллина порвала.

— Ладно, ступайте. И в другой раз сразу мне говорите! Беспокоить они не хотели… — Барди оборотился к нам. — Ну вот, сразу и тварь объявилась. Видать, еще не знает о вашем приходе.

Альрик кивнул:

— Хорошо. С утра сразу и двинемся.


Утро было не просто туманным. Туман можно было резать на кусочки, как сыр. Тем не менее, след мы отыскали быстро, и вел он прямиком в лес. Лапищи огромные, видать, тварь размером с черного гарма, а то и больше. Да и лес тут был совсем иной. Вместо мощных и прямых, как стрела, сосен нас окружали ветвистые крючковатые дубы с жирными наплывами на коре. Некоторые из них в туманном мареве напоминали уродливые великаньи хари, потекшие и искривленные под проклятьем Бездны. Я пытался вспомнить, были ли истории о твариных деревьях или о деревянных тварях. Казалось, будто вот-вот дуб распрямит изогнутую лапу-ветвь, схватит за шиворот, опутает корнями, утянет под землю и сверху укроет густым мхом. Хорошо, что у меня был топор. Хоть он ковался не для рубки дров, но им все же будет сподручнее отмахиваться от лесных чудовищ, чем мечом.

Эгиль Кот даже в густом тумане ухитрялся отыскивать путь. И чем свежее становился след, тем больше тварь его путала: закладывала петли, пробегала по поваленным деревьям, прыгала с одного пня на другой. Спустя некоторое время нам пришлось растянуться в цепочку, чтобы не упустить очередную твариную хитрость.

Очередной дуб, здоровенный настолько, что не выдерживал собственной тяжести и потому опирался на широко раскинутые ветви. Я замер, принюхиваясь. Так и есть. Сладковато-гнилостный запах твари. И окрик Альрика, что след пропал.

Медленно, не пропуская ни единой пяди земли, я оглядел почву, торчащие корни, мхи. Ничего. Но запах-то был! Я приблизился к дереву, и запах явно усилился. Свежие царапины на коре. И вот что странно, они были одиночные, будто у твари по одному когтю на лапе. Что же это за чудище такое? Я окликнул остальных и перешел к соседним деревьям. Похожие следы обнаружились быстро, вместе с клочком темной шерсти.

Судя по следам на деревьях, тварь каким-то образом прыгала с дерева на дерево. Точно белка или рысь. Но даже самая прыгучая рысь не смогла бы перемахнуть так далеко: из-за раскидистых мощных крон дубы росли поодаль друг от друга. Дальше мы шли по отметкам на коре, изредка замечая отпечатки лап и в мягком мху на земле. И хотя теперь мы двигались еще медленнее, я чувствовал, что тварь близко. Носом чуял.

Шум ручья. Если тварь догадается пойти по воде, то след будет потерян. Мы ускорились. На бегу выхватывали знакомые уже метки, оглядывались и жадно принюхивались. Будто стая снежных волков, загоняющих лося, вот только наша добыча поопаснее будет.

С оружием в руках мы выбежали на заросший кустарником берег мелкой речушки. Ее русло изгибалось полукругом, и в этой излучине мы впервые и увидели тварь. Чудной тут лес. И твари такие же чудные. Видать,мамаша-волчица сдуру легла под морского осьминога: на крупном волчьем теле затаились длинные гибкие щупальца с когтями и шипами. Поджарая фигура хрипло дышала и глядела на нас фиолетовыми буркалами, в которых не было ни зрачка, ни белка. Сплошной пурпур. Мож, слепая?

Мы подступили поближе, сужая круг. Тварь заворчала, и щупальца замолотили во все стороны, выкашивая приречные кусты, как молодую траву. Справа от меня замер Аднтрудюр, слева Сварт с огромным щитом. Безоружный выступил вперёд, чтобы прикрыть меня. Как мы его не уговаривали, он все равно ходил с голыми руками: щит, нож и больше ничего. Мне не хватало Тулле за плечом, но по приказу Альрика ульверы разбились на группы так, чтобы центре каждой стоял один из высокорунных. А у нас их всего трое: я, Тулле и сам хёвдинг.

Щупальца хлестали уже так близко, что можно было ухватить их рукой.

Мы выжидали.

Аднтрудюр запыхтел, зарычал. Он впервые в жизни видел тварь. Хотел было рвануть вперёд, но я преградил ему топором путь.

Рано. Тварь хоть и сильная, но не особо выносливая. Грудь вздымается, что кузнечные мехи.

И когда движения твари замедлились, мы разом бросились к ней. Стрела Энока пробила одно из щупалец у самого основания, и оно бессильно опало. Я зацепил несколько, но они отдернулись, едва оцарапаные. Сварт ухитрился схватить щупальце голой рукой, и тут уж я не промахнулся. Обрубок затрепыхался от боли и покрылся черной, похожей на смолу, кровью.

У Альрика и Тулле дела шли гораздо лучше: перед каждым уже лежали пучки отрубленных щупалец. Конечно, длинным мечом и достать можно дальше. Я с рычанием бросился вперёд, не желая уступать. Два щупальца упали сразу же, но третье обвилось вокруг моей правой руки. Шурин с криком прыгнул вперед, ткнул копьем не глядя в основание щупальца, но промахнулся. Свободный конец щупальца полосовал когтем мое плечо. Только бы там не было яда! Сварт вцепился в меня и дернул. Будь я хотя бы на руну меньше, остался бы без руки, это точно.

Ещё одно щупальце поймало руку Вепря, и это была последняя ошибка твари. Мы с Вепрем и Троллем растянули тварь в разные стороны так, что та аж взвыла от боли. Альрик и Тулле двумя живыми вихрями смели все оставшиеся щупальца. Аднтрудюр, совладав с копьём, пришпилил переднюю лапу твари к земле. Бьярне подрезал заднюю лапу. Эгиль со Стейном отрубили одну из передних.

— Неужто живьём взяли? — усмехнулся Альрик, глядя на то, как я выпутываюсь из щупальца.

— Седьмая руна, не меньше, — сказал Вепрь, снимая своё щупальце.

Видарссон задумчиво приподнял все еще извивающуюся конечность.

— Как думаешь, это можно есть?

— Ага, а наутро и у тебя промеж лопаток такое вырастет, — хохотнул Эгиль.

— Ну что? — не удержался я. — Так кто убьет тварь?

И все уставились на Альрика. Согласно правилам, только хёвдинг может решать, кому отдать право на руну. Он мог забрать его себе, но Альрик и так уже на голову выше нас всех, да и не добавит ему руну тварь. Мог отдать мне, и тогда я сразу же поднимусь до шестой. Два хускарла в хирде — это уже солидная сила. А мог отдать кому-то из мелких, не Айсландеру, конечно, и не Сварту с Видарссоном, а кому-то из старых хирдманов. Вон, например, Вепрю. А то стыдно уже на третьей руне столько времени сидеть! Или Халле Рыбаку. Бьярне, Облауд, Стейн, Эгиль — все они заслужили это право.

— Нет, — только и сказал Альрик. — Отнесем к бонду.

Глава 3

Кап. Кап. Кап.

Я то укорачивал шаг, то чуть ускорялся, чтобы капли не попадали мне на ногу. Раны на спине твари, где прежде были щупальца, быстро затянулись черной пленкой, а вот подрезанные лапы продолжали кровоточить.

Тварь висела между двух шестов, обвязанная веревками в три слоя. Даже морду обмотали. И мы зачем-то волокли ее к бонду.

Это была бы самая легкая руна в моей жизни. И, наверное, самая важная.

Шестая руна! Тот самый барьер, который отделяет обывателя от воина. Шестую руну не набьешь ни кабанами, ни волками, ни медведями. Даже рабами не выйдет. Шестая руна показывает, что ты не бесполезное дерьмо. Хускарл! А уж стать хускарлом до двадцати лет…

Даже если бы Альрик отдал тварь Видарссону, я бы понял. Но зачем тащить ее к бонду? И почему вообще никто из ульверов не стал спорить?

— Альрик! — окликнул я. — Неужто этому сопляку отдашь? Не жирно ли будет? Он на первой руне всего. Пусть сначала пару кабанов завалит.

Тулле, на чьих плечах лежал мешок со щупальцами, оглянулся на меня и ухмыльнулся. Эгиль стукнул кулаком в спину Вепря. Даже Видарссон что-то шепнул Сварту. Вот ведь… братья-хирдманы, Бездна их забери! Нарочно молчали, ждали, когда я начну говорить. Еще, поди, и поспорили.

Хёвдинг, не поворачивая головы, ответил:

— Бонду мы только покажем тварь. Получим плату и пойдем в Сторборг.

— Зачем?

— Продадим тварь там.

— Зачем?

— Потому что там хорошо заплатят.

— Но разве не лучше…

— Нет! — рявкнул Альрик. — Не лучше! Шагай быстрее! Если сдохнет, ни монеты не получим.

Я заткнулся. На время. Что-то темнит наш хёвдинг. Обещал рассказать про местные порядки, а сам молчит.

Кап. Кап.

Пока волокли тварь до пастбища, заморосил мелкий дождик, и дорога через поля сразу же раскиселилась. Мы потащились еще медленнее, утопая в грязи. А эта тварина наслаждалась спадающей с неба водой: закатила фиолетовые зенки и только что не урчала. И нехватка конечностей ее особо не волновала.

Так что к дому бонда мы притащились глубоко за полдень. Бритты, несмотря на дождь, вышли посмотреть на нашу добычу. Столпились неподалеку от ворот, страшась подойти ближе. Какая-то женщина взвыла, глядя на запеленутое чудище, зарыдала. Может, тварь задрала ее детей или мужа? А бриттские девки в мокрых платьях, облепивших тело, были ох как хороши. Посмотрим, как отблагодарит нас бонд за поимку твари.

Барди ждал нас у ворот с распахнутыми объятиями. Похлопал каждого ульвера по плечу, заглянул в глаза твари, заглянул в мешок к Тулле. Радовался так, будто не пришлые норды, а его собственный сын убил отродье Бездны.

— Вот молодцы! Как и ухитрились так быстро изловить? Никого из ваших не задрала? Как решили? В рунный дом или своим отдашь?

Дагмар крутился тут же и тоже сыпал вопросами:

— Трудно было ловить? А веревки крепкие? А не сбежит? А на сколько рун потянет?

Альрик отмахнулся от мальчишки, ответил бонду:

— В рунный дом. Есть куда ее закрыть? Мы завтра отплывем поутру.

— Есть. Чего ж не быть? Эй, освободите там свинарник. Пусть в лужах поваляются! И ворота закройте!

Двор сразу же заполонили два десятка поджарых свиней. Под возмущенный визг мы распихали их пинками, кинули тварь в клеть, проверили стены на прочность. Впрочем, никто развязывать ее не собирался. Зачем лишний раз рисковать? Поди, не сдохнет за ночь. Могла бы помереть, померла бы. Я сам осмотрел путы. Тварь никак не могла выбраться. Щупальца с крючьями вон, в мешке лежат, лапы посечены и замотаны, морда тоже перекручена. Даже оскалиться как следует не может.

Затем мы наскоро счистили грязь и отправились праздновать удачную поимку мерзкой твари. Барди не поскупился на угощение, открыл пару бочонков пива, накрыл щедрый стол, даже привел трех бритток из деревни. Тех самых, грудастеньких. Энок, Халле и Эгиль торопливо проглотили по кружке пива, похватали девок и ушли в дальний закуток. Будто не их недавно я от шлюх вытаскивал. Первым вернулся наш Ослепитель.

— Что, и тут у тебя самый быстрый выстрел? — подколол я.

— Не всем же повезло обжениться на острове! — ответил Энок. — Мы-то на сухую отсидели.

Сварт подмигнул мне и пошел следующим. Аднтрудюр смотрел на то, как ульверы поочередно поднимались, уходили и возвращались, затем подсел поближе и спросил:

— Так чего? Я тоже могу пойти туда?

— Куда? — не сразу понял я. Во мне к тому времени уже плескалось кружек шесть пива, и в голове приятно шумело.

— Туда. К девкам.

— Конечно, можешь! — воскликнул я. — Наш гостеприимный хозяин угощает!

Барди зычно расхохотался над словами Вепря. Они были чем-то похожи. Оба крупные, бородатые, с гулкими голосами, и шутки у них были похожие. Они нашли то ли общих родственников, то ли знакомцев с северных островов, и уже чуть ли не побратались. Альрик сидел немного в стороне, смотрел в стену и о чем-то размышлял.

— Так ведь жениться… — продолжал шептать Аднтрудюр.

— На ком? На них? — рассмеялся я. — Это ж рабыни! Им что скажут, то они и делают. Жениться на такой — себя позорить! Ты подумай, какой от рабыни сын родится?

— Тогда я пойду?

— Иди, конечно, — и тут меня осенило. — Так ты что? Еще ни разу с бабой не был?

Аднтрудюр, здоровенный мужик, видевший зим поболее моего, побагровел, отвернулся, а потом вскочил и побежал в закуток. Вот тоже… Еще один ребенок нашелся. Впрочем, как я понял, у них там на острове с этим туго было. Все девки наперечет, все кому-то обещаны, и рабынь полнейшая нехватка. И, кстати, что-то давно Дагмара слышно не было. Да ну и Бездна с ним.

Я дождался, пока в закутке освободилось место, и поднялся, чтобы тоже туда заглянуть. Интересно же, чем бриттки отличаются от наших девок!

— Кай! Кай!

Хёвдинг? Что ему опять понадобилось?

— Сходи проверь тварь! Не сдохла бы. Воды ей дай, только смотри, чтоб руки не откусила.

— А чего я?

К тому времени дождь усилился, и выходить из жаркой избы в слякоть вообще не хотелось.

— Не Видарссона же посылать? Она его точно сожрет.

И то верно. Видарссон уже пару раз сбегал в закуток да пива выхлестал, не дай Фомрир, и, судя по мутному взгляду, мало что понимал.

Я нехотя накинул первый попавшийся плащ и вышел во двор. Еще пока не стемнело, хотя из-за серых туч и ледяного дождя казалось, что на дворе уже сумерки. Трижды чуть не подскользнувшись на разлегшихся свиньях, я добрел до свинарника, распахнул дверь и спьяну не сразу сообразил, что происходит.

— Стой, стервец! Стой!

Прыжок! Меч полетел в одну сторону, мальчишка — в другую. Поздно. Тварь забилась в конвульсиях и затихла. Неужто издохла? Неужто? Из угла полыхнуло рунной силой. Прямо у меня на глазах на пацана снизошла божья благодать… Два раза подряд.

Я схватил Дагмара за шиворот и, не давая встать, потащил его прямо по грязи в дом, с трудом сдерживая себя. Он сучил ногами, вырывался, визжал, точно подбитая свинья. Но что он мог сделать против моей пятой руны?

Вот же мелкий гаденыш! Твариный ублюдок! Он и когтя этой твари не стоил. Да он раба зарубить не мог! А пойманную, израненную и запеленутую тварь смог! И как только штаны не обоссал со страху? И ведь дождался, пока мы напьемся, спер чей-то меч и втихую прокрался в сарай. Только чего ж так долго ждал? Мы уже давно сидим.

Я швырнул его, прямо на стол, забрызгав грязью и еду, и ульверов.

— Что за дрянь? — вскричал Барди. Его рука тщетно ощупывала сползший пояс. Меча на нем не было.

— Кай! — это уже Альрик.

— Этот дерьмоглот… отрыжка Бездны… он убил тварь, — прохрипел я. — Прокрался в сарай и всадил меч.

Из закутка выскочили бесштанные ульверы. Аднтрудюр и вовсе голышом.

Барди трезвел прямо у нас на глазах.

— Гляньте на его руну! Один удар — и сразу третья. И делать ничего не пришлось! Крысеныш!

Мальчишка хоть и получил третью руну, выглядел сейчас жалко. Такого даже бить противно! С ног до головы покрытый грязью и свиным дерьмом, скорчился на столе под осуждающими взглядами родни и гостей. Если бы мог, я бы собственными руками выжал из него эти руны, выдавил бы вместе с кровью, вытащил с жилами и кишками.

— Дагмар, — сказал тихо Барди. — Что ты натворил…

Пацан медленно приподнялся, стер грязь с лица и заговорил.

— А что такого? Ты же не разрешил мне убить раба! Сказал, что нельзя. Мол, кому поля пахать! Скот пасти! А обо мне ты подумал? Неужто мне, твоему сыну, так всю жизнь и просидеть на первой руне?

Тулле крепко вцепился мне в плечо, да и Альрик втиснулся между мной и столом. А мальчишка всё не унимался:

— Все уже на второй-третьей руне, а я — на первой. Сам виноват! Не отдал меня в рунный дом! Предки так не делали. Туда нельзя! Сюда нельзя! Рабов не трожь! Мечом маши! Никто уж так не живет! Не мог же я…

Бух! Смачная затрещина снесла мальчишку со стола. Если бы не третья руна, сдох бы. Барди обтер руку о рубаху, рухнул на лавку. И вдруг как врежет обоими кулаками по дубовой столешнице. Доска толщиной в кулак треснула и переломилась.

Дагмар, не вставая, отполз к стене и сжался в комок. Мерзкий вонючий комок дерьма!

Зато я почему-то успокоился. Бонд был достойным человеком и честным нордом. Такой не попытается прикрыть сына.

— Брат! Сходи проверь тварь. Принеси меч, которым он ее убил.

Голос Барди был страшен. Ледяное спокойствие. Он принял решение.

— Жена! Почему не кричишь? Почему не воешь? У тебя только что сын умер!

И жена бонда тут же истошно завопила-зарыдала. Вполне искренне.

— Мать! Я плохой сын! Дожил до таких лет, а достойного внука тебе так и не подарил.

Никто из домочадцев не вступился за мальчишку. Ни мужчины, ни женщины, ни дети. А Дагмар вроде бы начал понимать, что он натворил. Он держался рукой за челюсть и умоляюще смотрел то на рыдающую мать, то на старуху с изломанными горечью губами, то на отца.

Вернулся брат Барди, положил на поломанный стол меч. Бонд протер его полой рубахи, усмехнулся.

— Еще и чужой меч взял. Мой тяжеловат оказался? Или этот блестел ярче?

Я присмотрелся. Точно. Один из трех мечей, что я получил. Наверное, пацан и правда выбрал самый нарядный. Только у этих были позолоченные рукояти.

Бонд тяжело поднялся, подошел к мальчишке, схватил его за волосы, поднял. Даже сквозь грязь виднелись синяя опухшая щека и кровоточащий нос. Барди отсек мечом волосы Дагмара, затем сорвал пояс с кошелем и ножом, последний раз посмотрел в глаза сыну и сказал:

— Пошел прочь!

— Отец, ты чего? Я же не хотел! Прости меня. Это я виноват! Это всё я виноват! — быстро-быстро зашепелявил он. — Я был неправ. Я наймусь в хирд. Я верну деньги. Поймаю такую же тварь! Отец!

— Прочь! — заорал Барди. — Вон! Пошел вон из моего дома! Нет у меня больше сына! Еще раз увижу — убью!

Ульверы стояли молча и смотрели. Как и я. Смотрели, как по лицу могучего Барди, хускарла на восьмой руне, стекали слезы. Смотрели, как убивалась мать Дагмара, заполняя дом криками и стонами. Как бонд выволок мальчишку за дверь и выкинул прямо в лужу. Без оружия. Без ножа. Без вещей. И без имени. Теперь Дагмар не мог назвать себя Бардиссоном, сыном Барди. Отныне у него нет семьи, нет рода за спиной.

Он изгой! И эта участь будет пострашнее смерти.

Все хирдманы оторваны от своих семей, от отцов и матерей. Мы не видим их годами. Приезжаем редко, погостим накоротке и снова в море. Но каждый из нас знает, кто он есть. Каждый может назвать имя отца, деда, прадеда. Семья — это не только далекий дом. Семья — это ты сам. Спроси имя отца, так ты узнаешь и самого человека.

А еще род — это сила. Сила, которая всегда с тобой. Как и твой хирд.

Кто ты без силы?

Никто.

Кто ты без рода?

Изгой.

Человек, которого можно безнаказанно убить. Человек, который не может себя защитить. Человек, у которого нет никаких прав.

Барди стоял, опершись спиной о стену, и тяжело дышал. Он будто состарился на десять лет. Даже его упругий живот обмяк и раскис.

— Я… я возмещу вам, — сказал он. — Заплачу столько, сколько бы дали в Сторборге.

— Хватит и половины, — ответил Альрик. — Хоть не везти ее через пол-Бритланда.

— Продолжайте пир! — махнул рукой бонд. — Прошу извинить, что не останусь с вами. Жена! Прибери!

Домочадцы подхватили под руки ослабевшего хускара и оттащили вглубь дома. Жена Барди вместе с перепуганными рабынями убрала запачканную посуду и еду, протерла стол, принесла несколько сыров и лепешек, разлила пиво по кружкам и ушла к мужу. Рабыни, впрочем, остались. Но пировать уже никому не хотелось.

Я долго лежал в темноте и не мог уснуть. Всё думал об мальчишке, о своем отце. Сравнивал его судьбу и свою. Барди был похож на Эрлинга. Тоже заботливый отец, честный воин, рун за жизнь поднял немало. Свой двор, своя земля, свои деревни. И тоже единственный сын.

Вот только я бы никогда не посмел украсть чужую добычу. Не подумал бы даже. Как Барди нанял нас, так и отец нанимал пришлых хирдманов для поимки тварей. Но мне и в голову не пришло потребовать себе одно из сердец огненного червя или право на последний удар по хуорке. Я всегда гордился своим отцом, а он, уверен, гордился мной. И я делал всё, чтобы не посрамить его имя. Чтобы когда-нибудь он услышал хвалебные песни про Кая, сына Эрлинга.

И я всегда чувствовал за собой его молчаливую поддержку.

Что будет теперь делать Дагмар? Куда пойдет?

Изгои не всегда остаются таковыми. Вон, Тулле — тоже изгой. От него тоже отказались родные, но он нашел других. Теперь его семья — наш хирд: Альрик заместо отца, я — брат, а Вепрь, наверное, сойдет за мамку, раз вечно перевязывает нам царапины и готовит пожрать. Ему стоит называть себя не Скагессоном, а Сноульвером. Тулле Сноульвер, без всяких «сон».


Наутро мы встали рано, перекусили остатками вчерашнего ужина и выдвинулись к кораблю. Я перед отходом все же заглянул в сарай. Дохлая тварь лежала так же, как я видел вечером. Только сейчас я увидел кое-что, пропущенное вчера. Горло твари было истыкано так, что там сложно было бы найти и кусочек целой шкуры. И всего лишь одна глубокая рана.

Этот мальчишка с жалкой рабской душонкой даже убить связанную и беззащитную тварь не смог, как следует. Я прямо видел, как он волок тяжелый меч, как долго примерялся, как замахивался и снова отводил лезвие в сторону. Как, наконец, решился ударить, но ему не хватило ни силы, ни духа. Он трясся от страха перед отцом и пришлыми хирдманами. Он понимал, что делает глупость, но считал, что новая руна окупит всё. Ведь только сила имеет значение! Он бил и бил, тварь под его ногами вертелась, пыталась вырваться и скулила через стиснутые клыки. А потом дверь в сарай открылась, и больше у него не осталось времени. И он ударил во всю однорунную мощь. И сумел-таки достать до нужной жилы. Уже отброшенный к стене, он почувствовал жжение благодати.

Нет, боги не справедливы. Их дары случайны.

Как может этот слизняк быть на той же руне, что Вепрь или Рыбак? Поставь его хотя бы против двурунного Видарссона, и он свалится от первого же удара! Завизжит от царапины! Помрет от выбитого зуба.

Если я когда-нибудь увижу его, то убью. Свяжу, как эту тварь, брошу в дерьмо, изрежу на мелкие кусочки и, лишь когда он начнет подыхать от потери крови, добью. И вознесу эту жертву не Фомриру. Бог-воин не заслуживает столь жалкой подачки. И не Хунору. Бог-охотник такого не любит. Отдам мальчишку Бездне! Пусть его душа переродится в тварь!


Мы погрузились на Волчару, подняли парус и пошли вниз по реке, к морю.

Настроение у нас было не веселое. Редкие разговоры затухали, так и не разгоревшись. Я смотрел на проплывающие берега, на вспархивающих птиц, на мелькающие в толще воды темные силуэты рыб и всё думал о бездарно потерянной твари.

— Гляди, так все зубы сточишь, — сказал Тулле.

Я с трудом разжал сведенные челюсти.

— Хёвдинг! — прошипел я. — Пора бы уже рассказать нам, зачем мы сюда пришли. Что тут за порядки? Что за рунный дом? И что, Бездна меня забери, тут творится?

Альрик окинул взглядом ульверов. Ребята явно были на моей стороне, разве что Вепрь равнодушно отвернулся, развязал тесемки на штанах и начал мочиться в реку.

— Лады! Не хотел я прежде первой проданной твари рассказывать, но тут уж как случилось. Как я уже говорил, наши земляки нашли этот остров уже давно, лет сто назад, а то и больше. Перевезли сюда жен, детей, вырезали всех бриттов, позвали других сородичей, поубивали тварей. И вот уже полсотни лет тут в целом тишь да благодать. Земель и деревень пустых осталось полным полно. Сколько ни приплывало кораблей, земли хватало на всех. Бриттов держат безрунными. А как расти тогда детям? Не медведей же сотнями рубить?

— Дак собрать хирд и пойти тварей убивать, — сказал Видарссон. Вроде как самый умный.

— А зачем? Когда у тебя под началом деревня-другая? Земля родит, скот жиреет. Редко когда между бондами случались стычки, да и те принято решать у ярлов. И против ярла никто идти не смеет. Тут тебе не северные земли, далеко не убежишь и не спрячешься. До тебя и по воде, и по земле доберутся, а в ярловах дружинах редко кого ниже хускарла встретишь. А у бонда — только его семья да рабы. Да и куда пойдешь от своих полей? Корабли тоже только у ярлов да пришлых хирдов. Как мы.

Мне стало не по себе. Это как так без корабля совсем? Это ж будто всю жизнь в запертом сарае просидеть! Нет, есть люди, которые могут из своей деревни вообще ни шагу не сделать. Даже в Сторбаше такие были. Но это ж не воины. Так, фольсовы наследники.

— Это что ж? Тут и подраться не с кем? — спросил Сварт.

— Как видишь по Каю, кто хочет, тот всегда добрую драку отыщет, — усмехнулся хёвдинг. — Конечно, тут есть твари. Еще, я слышал, что не все бритты рождаются с рабской душой. Есть и такие, что убивают своих хозяев и уходят в леса. Иногда устраивают набеги на дома нордов. Так что увидишь рунного бритта, можешь смело убивать.

— Так мы сюда бриттов убивать пришли? — уточнил я.

— Нет. Леса тут огромные, можем год их искать и не увидеть ни единого следа. Мы будем ловить тварей и отвозить их в рунные дома.

— Зачем? Живьем?

— Живьем. Чтобы не терять своих сыновей почем зря, норды придумали сделать рунные дома. В них берут двух-трехрунных парней, учат их сражаться мечом, копьем, стрелять из лука. И за отдельную плату каждый может собственными руками убить тварь. Рунный дом скупает за хорошие деньги живых тварей и отдает своим ученикам. Каждая новая руна стоит дороже.

Я сузил глаза:

— И докуда же так можно дорасти?

Альрик покачал головой:

— Не знаю. До хельта точно. Может, и до сторхельта доведут, но это уже не каждый конунг сможет потянуть.

— Да зачем такое нужно? Это что ж, они, как Дагмар, связанную раненую тварь мечом мусолят?

— Чего не знаю, того не знаю. Я в этих краях двурунным ходил, в учениках у торговца. Сам в рунном доме не был, своими глазами не видел.

Прежде я думал, что это Скирре поступает подло, отправляя свою молодежь в рыбацкие деревни. Видать, правду говорила моя мать, мол, подлости человеческой нет предела, и всегда можно отыскать человека хуже. А тут целый Бритланд!

— Тут вот еще какая загвоздка! — Альрик потер светлую бороду. — Таких хирдов, как мы, немало. В каждом городе у них сидят осведомители, которые слушают, где объявилась новая тварь. Так что еще не так просто будет добраться до нее первыми.

— А чего ж сюда не кинулись?

— Может, и кинулись. Может, ярл один из таких хирдов и отправлял сюда? А, может, слишком сильной показалась тварь? Фомрир ее разбери. Потому мы начнем с морских тварей. Только надо будет бочки прикупить, чтоб довезти тварь до рунного дома.

Рыбак скривился в ухмылке. Посмотрим, кто вылезет на его чары на этих берегах.

Глава 4

Фискехале встретил, как и в прошлый раз, прыгающей фигуркой Фарлея. Он нас узнал и помахал, как старым знакомым, только помощь предлагать не стал. Впрочем, на этот раз Альрик попросил, чтобы бритт отвел нас к бондарям, которые делают самые большие бочки в городе.

— Бондари? Конечно, Рыжий Фарлей знает всех бондарей в городе! — хвастливо заявил болтун. — Вам каких, с рунами или без рун? Если не побрезгуете, то есть тут отличные бондари, которые делают огромные бочки. Дубовые, ольховые, липовые! Есть и сосновые, и кедровые. Смотря что в них засовывать! Для капусты лучше брать осиновые, тогда ничего не прогниет и не попортится. Можно полморя проплыть и есть ту капусту! Для яблок — дуб! Липовые бочки — для меда. Ох, и душистый он становится.

При этом Фарлей не замирал ни на мгновение. Гнулся, пританцовывал, даже прошелся колесом прямо по причалу, но болтать не перестал. Ей-ей, будь у меня хирд, я бы взял его в дружину.

— Нам чтоб покрепче да потолще, — буркнул Альрик. Хёвдинг был не в духе все последние дни.

— Дуб. Точно дуб! Так что, годятся вам бриттские бочки или лучше нордские?

— Где бочки получше, а цены пониже.

Мы отправились за бочками впятером: Альрик, Тулле, я, Вепрь и Энок Ослепитель. И, конечно, Фарлей.

По дороге неугомонный бритт выспросил, куда мы плавали, удалось ли нам поймать тварь и чем закончилось дело. Я не стал скрытничать. Даже если Фарлей работает на какой-то другой хирд, то он всего лишь узнает, что у бонда Барди больше тварей нет, как нет и сына.

— А тут какие новости?

Фарлей почесал взъерошенный затылок, перемахнул через здоровенную лужу, не коснувшись воды и пальцем, затем поскреб торчащие ребра.

— Говорят, что пришлые норды убили сына бонда Сигбьорна, что приехал к отцу из рунного дома Сторборга. Говорят, что ярл Агнар не стал требовать виры или крови. Говорят, что отец убитого крайне зол и скоро прибудет искать виновника. Еще говорят, что бонд Лодинн, который хотел выдать свою дочь замуж за убитого, желает помочь в поисках. Но другие люди говорят, что бонд Лодинн рад смерти Сигбьорнссона, так как нрав у того был подлый. Может, Лодинн хочет теперь выдать дочь замуж за убийцу?

Затем Фарлей перешел на не столь интересные вести. Он щедро сыпал незнакомыми именами, пересказывал, кто на ком женился, кто кого родил, кто приплыл в Фискехале за последние месяцы, а кто уплыл. Потом начал болтать о опоросах, судах и даже упомянул прыщик, который вскочил на прекрасном личике некой Мелены, судя по всему, знаменитой на весь город шлюхи. Даже терпеливый Тулле устал от его болтовни. И только Альрик с удовольствием слушал и порой что-то переспрашивал.

Нет, не стать мне таким хёвдингом, как Беззащитный.

На окраине Фискехале потянулись дома попроще, победнее, и там сновали одни лишь бритты. Нас они провожали испуганными взглядами. Девушки разбегались и прятались, матери утаскивали детей, мужья склонялись перед нами, некоторые падали на колени и опускали головы.

Возле одного из таких домов Фарлей остановился.

— Вот тут живет отменный бондарь, даром что бритт. Цена у него невысока, а бочки и за сто лет не развалятся, если обращаться правильно. — И заорал на всю улицу: — Эй, Кнапа, выходи! Покупателей тебе привел! — И что-то еще добавил на другом языке. Наверное, бриттском.

Из-за дома вышел мужик, похожий на медведя после затянувшейся зимней спячки. Здоровый, но тощий и облезлый. Всклокоченная борода, нечесанные с рождения волосы, ладонь — как две моих, но косточки аж через кожу видны.

— Кнапа, этим доблестным воинам нужны большие дубовые бочки, — сказал Фарлей с улыбкой, обнаружившей нехватку нескольких зубов.

— Большие как? — буркнул бондарь. Он говорил на нашем языке намного хуже Фарлея.

— С меня ростом, шириной от сих до сих, — Альрик раскинул руки во всю ширь.

— Так нет, — ответил Кнапа и отвернулся, чтоб уйти.

Хёвдинг вопросительно посмотрел на Фарлея, и бритт тут же поспешил объясниться:

— Кнапа — он только бондарь отличный, а вот умом не выдался. Он говорит, что вот именно таких бочек у него сейчас нет. Но ведь вам нужно срочно? И не обязательно, чтоб бочки были вот капелька в капельку как ты говоришь?

— Верно!

— Кнапа! — снова воскликнул Фарлей и быстро-быстро заговорил на бриттском, размахивая руками.

Бондарь почесал тяжелый лоб и мотнул головой в сторону дома. Там, в большом крытом сарае стояли готовые бочки. В основном, не очень большие, по колено или по пояс. Наверное, и в таких можно тварь запихать, но ведь чем больше и сильнее тварь, тем больше заплатят. Да и плавать туда-сюда ради какой-то мелочи не больно хочется. Потому мы сразу пошли к двум большим бочкам. Они были не столь высокими, сколь широкими. Впрочем, я бы уместился в такой целиком, лишь немного согнувшись. Хорошо, что Волчара был пошире, чем обычные драккары, и возле мачты оставалось место для двух таких громадин.

При помощи Фарлея Альрик сумел сторговать нужную цену, заплатил, а потом мы впятером поволокли их к кораблю. Даже для пятирунного бочки, вытесанные из толстых дубовых плашек, были тяжеловаты, а уж тащить их через весь город на руках было и вовсе маятно. Зато благодаря услужливому бритту мы успели сделать все за один лишь день. Альрик сказал, что у нордов такие бочки стоили бы раза в два дороже, да еще никто бы и не продал их сразу. Обычно бондари работают на заказ, и мы получили бы их через год, не раньше.

Устроив бочки поудобнее и закрепив их на борту, мы отправились на охоту. Точнее, на рыбалку.


Берега Бритланда нам были незнакомы, потому выбор места ловли мы доверили Арне Кормчему. Мы неспешно заливали в бочки соленую воду и высматривали симпатичные бухточки. В одних явно не поймаешь и жалкой селедки, вход в другие был усеян скалами и рифами, а в некоторых располагались деревеньки.

Лишь когда в одну из бочек воду залили на треть, Арне все же повернул к берегу.

— Нет, — сказал Альрик, — Волчару оставим в сторонке. Мало ли что призовет Халли.

Так и сделали. Оставили корабль в соседнем заливчике вместе с Арне и Бьярне, а сами пробрались к выбранной бухте. Пришлось сделать изрядный крюк, так как берег тут был совсем не дружелюбный. Будто и не уплывали с родных островов.

Сползли по камням к воде и уставились на Рыбака. Тот сжался в комочек и спросил у Альрика:

— А точно надо?

— Точно, — усмехнулся хёвдинг. — Ты только особо там не потей! Нам нужно что-то некрупное, чтобы в бочку влезло, и желательно убиваемое, а не та хрень, что ты тогда у Торира Тугой Мошны выцепил. Ту мы без трех-четырех хускарлов не пробьем.

— Дак я ж не призываю! Я ж не Миринн. Что вылезет, то вылезет! Только вы того, побыстрее копьями шуруйте! Иначе ведь оно меня и сожрать может.

— А правда ведь, — встрепенулся я. — А вдруг сожрет? Может, клеть ему сделаем? Ну как у Торира! Чтоб не все подряд перло.

Альрик покачал головой:

— Да не трусь. Ты войди на чуток в воду и сразу выходи. Потом еще разок. Тебя ж никто не заставляет торчать там целый день.

— Эх, рискуешь ты, хёвдинг! Такого карла можешь потерять! — выдохнул Рыбак, наскоро стащил с себя плащ, верхнюю рубаху, обувку. Подумал и снял штаны, оставшись в нижней рубахе до колен.

Осторожно прошел по камням, опустил одну босую пятку в воду, затем вторую. Я подобрался к нему вплотную с копьем наготове, ибо помнил, как быстро на него всякая дрянь лезет. Вокруг него что-то замелькало, но мелкое. Рыбешки всякие, крабики, даже угорь подобрался, но я его копьем проткнул и выбросил на берег. Будет чем повечерять.

— Ну что, не видать? — крикнул Рыбак.

На камень повыше вскарабкался наш Энок Ослепитель с неизменным луком. Он-то и вглядывался в темные морские воды, выискивая мелькающую тень.

— Не, не видать.

— Давай глубже заходи! — приказал Альрик.

— Глубже… Мне уже всю шерсть с ног пообрывали.

Рыбак сделал шаг, поскользнулся и рухнул в воду целиком, обдав меня солеными брызгами.

— Твариный яд тебе в печенку! Чтоб ты в Бездне пять сотен лет бултыхался! Чтоб черви сожрали твою мошонку! — заорал Рыбак, как только сумел встать.

Сквозь смех я спросил:

— Ты кому проклятья шлешь? Если мне, я тебя тащить не буду.

— Тому ушлепышу, который нашу тварь зарезал!

Я протянул руку и легко вытащил Халле на камень. Пригляделся и сорвал с его бедра маленького осьминога. Сам Рыбак усердно чесал макушку и пытался кого-то оттуда вытряхнуть.

— Парни! Там что-то движется! — крикнул Энок.

Рыбак задрал рубаху до подмышек и повернулся ко мне спиной. Я с гулким хлюпом оторвал от него еще несколько непонятных мелких животин.

— На берег! — еще раз крикнул Энок. — Эта тварь нам не по зубам!

Мы оглянулись, увидели темное движущееся пятно и поскакали к берегу. Рыбак пару раз чуть не шлепнулся снова, ведь у него на ногах не было обувки, подбитой акульей кожей, но я каждый раз его подхватывал. Отбежав от кромки моря на десяток шагов, мы оглянулись.

Прямо из воды на камни выскочило нечто. Такую тварь я еще не видел. Хвала Миринну и Нарлу, щупалец у нее не было. Ей хватило и огромной располосованной морды, которая распахивалась не как у всех рыб и зверей — продольной полосой, а раззявилась сразу на пять частей, усеянных мелкими зубьями.

— Сейчас обратно уйдет, и снова попробуем, — криво усмехнулся Альрик.

И тут она заорала. Противно, мелко-скрипуче, аж в ушах зазвенело. А потом поползла на берег, вытягивая плотное круглое тело на когтистых лапах.

— Назад! Назад!

Я так и не понял, сколько у нее было лап. Они беспорядочно скребли по камням и быстро волокли тушу. А туша длиной в половину Волчары! И в пасть ее Рыбак если и не пролезет целиком, так она его скоренько перемелет в колбасную начинку.

Мы еще отбежали. Я чуть отошел еще дальше, затем разбежался и швырнул в нее копье. Оно воткнулось ей в спину и так и осталось там.

— Альрик! Мы сможем ее убить! — крикнул я.

— А потом что? Порубим на куски и засолим в бочках? — возразил хёвдинг.

— Так ведь руна будет!

Тварь вроде бы и не заметила копья, даже не завизжала, просто вылупила на спине еще одну лапу и сковырнула копье. Да и ушло оно неглубоко, дай Фомрир, хотя бы на ладонь. И это на моей пятой руне! Если мы такую и убьем, то провозимся долго. И не знай, даст ли она себя мутузить столько времени.

— У нее лапы растут! — взвизгнул Видарссон.

А ведь и впрямь… Вначале они больше походили на ласты с когтями, сейчас все больше напоминали лапы ящерицы, только толстые и упругие.

— Уходим! Быстро в лес! Пока она себе еще чего не отрастила!

Тут ульверы уже подорвались и побежали. А тварь все орала и орала, пытаясь взобраться по крутому каменистому склону. И почему-то мне казалось, что рано или поздно она сообразит отрастить себе еще чего-нибудь.

Уже на Волчаре, когда мы спешно ставили мачту и поднимали парус, Аднтрудюр сказал:

— А ведь можно было закидать ее камнями.

Альрик ответил:

— Это слишком хитрая тварь. Ты же видел, как она меняла свой облик. А вдруг бы она догадалась отрастить руку и кинуть камень в нас? Нет, нам нужно поглупее, поменьше и не такое сильное. Уходим!

Снова блуждание вдоль берегов. Разминулись с другим кораблем, толстым кнорром, нагруженным так, что он чуть бортом не черпал. Купцы, все норды, проводили нас подозрительными взглядами, но особо не испугались.

— А что, торговля тут безопасна? — спросил вдруг Бьярне.

— Если от земли не отходить, так безопасна, — ответил Альрик. — Вишь, у них выше карла и не было никого. Да только прибыли немного в одних и тех же землях плавать. Гораздо больше можно заработать, если возить товар на северные острова или в южные земли. А здесь… Здесь многие норды сами свое зерно переправляют, чтоб уж совсем море не позабыть.

На ночь пристали к берегу, повечеряли, а по утру, лишь только посветлело, как и в прошлый раз пошли в сторону новую тварь ловить. К тому времени одну бочку наполнили чуть не доверху, а вторую наполовину.

На сей раз выбрали пологий берег.

— Рыбак, ты уж не подведи в этот раз, — Вепрь похлопал по плечу Халле. — Отсюда мы так быстро удрать уж не сможем.

Тот лишь плечом дернул. Не хотел он снова идти в воду, у него с прошлой рыбалки спина чесалась.

Тут я вспомнил про другой способ ловли.

— Слушай, давай свои портки. Я сам в море пойду, а то уж больно манкий у тебя запах. Приплывет снова та дрянь, так мы и удрать не сможем.

— И то верно! — обрадовался Халле. Стащил штаны, снял нижнюю, пропахшую потом, рубаху и, изрядно повеселев, отошел подальше от воды.

Я глянул на хёвдинга, тот возражать не стал, мотнул головой, мол, иди уже. Даже если не получится, так Рыбака в воду никогда не поздно загнать.

Намотав Халлевы тряпки на копье, я зашел в море по пояс и лишь потом коснулся древком воды. Уже спустя несколько вздохов возле копья стало оживленно: замелькали мелкие рыбешки, плавно подобрались медузки и заплели древко щупальцами, взметнулся со дна осьминог. Я оглянулся на берег. Энок покачал головой. Пока ничего не видать.

Я с силой стряхнул живность и поболтал копьем, чтоб халлева вонь подальше разошлась. Издали плыли рыбины побольше, терлись скользкими боками о мои ноги, рвали ткань, пару раз едва не сдернув ее вовсе. Приходилось то и дело подымать копье наверх, перекручивать тряпки поплотнее. Хорошо бы еще сверху веревкой обвязать для надежности, но это уж в другой раз.

Постепенно я начал отходить вбок, так как из-за живности вокруг уже не мог нормально стоять, и заметил, как тьма снующих рыбин плавно смещалась за мной. Водичка тут была холодная, хоть на пятой руне подхватить сопли или кашель было невозможно. И мне уже надоело стоять и махать дрыном. Сейчас бы сеть опустить да выловить всех этих рыб… Впрочем, мельтешила мелочь одна, не длиннее моей руки.

А мои собратья, ульверы, только зубоскалили на берегу, обсуждали, что надо было мне натянуть на себя ту рубаху с портками да обняться покрепче с Халли, вот тогда бы и посмотрели, кто из моря приплыл.

— Да не, это ж Кай. К нему если кто и приплывет, так чтобы в морду врезать, — сказал Энок. — А нам нужна мирная тварь, спокойная.

— Может, и нет тут тварей никаких? — крикнул я. — Или все же закинуть Рыбака целиком?

— Маши-маши! — ответили мне с берега.

И я махал копьем, потихоньку зверея от бессмысленности своих действий. И зачем я полез вперед Альрика? Теперь он меня заставит до ночи торчать по пояс в воде и шугать глупых рыбех. Просто ради того, чтобы я не переиначивал его указания. Он же сказал, чтоб шел Рыбак.

Голодные рыбины, не получив ни кусочка плоти Халле, решили, что на худой конец сгожусь и я. И их покусывания стали настойчивее. Я то отпинывался от них, то выпускал толику силы, чтобы отпугнуть. Потом чьи-то щупальца медленно начали вползать мне в штаны, и это было вообще не радостно. Я вздернул копье, упер пятой в ногу, а свободной рукой схватил наглое животное и сдавил так, что сломал бы все кости, если б они у него были. Размахнулся и зашвырнул осьминога подальше.

— Есть! Суй тряпки в воду! Что-то идет!

Вокруг меня собралось целое облако морской живности. Всё на двадцать шагов вокруг было темно от рыб, и я не мог разглядеть, что за тварь ко мне движется.

— Отходи к берегу!

Шаг за шагом. На копье остались болтаться лишь обрывки халлевой одежды, остальное было сожрано глупыми рыбами.

— Быстрее! Копье оставь в воде!

Голос Альрика прозвучал как-то встревоженно, так что я ускорился. Но шел спиной вперед. Не хотел, чтобы тварь напала на меня сзади.

Просвистели первые стрелы. Значит, тварь уже совсем близко.

И тут я увидел, как облако из рыб разделилось надвое. И по светлому коридору что-то движется.

Я заторопился и попятился еще быстрее. Еще стрелы. Копья пока не кидали, видимо, боялись попасть в меня.

Что-то ударило сзади по ногам. Я оступился, с размаху сел на задницу и сразу подпрыгнул. Прямо передо мной возникла улыбающаяся усатая морда. Я тут же врезал ей тупой стороной копья. Тюлень? Это всего лишь тюлень?

— Скримсл! Кай! Их двое!

Ушибленная тварь мгновенно развернулась, показав свое длинное змееподобное тело, шлепнула плавником и почти подсекла мне ноги. Я едва успел подпрыгнуть. Хвост у нее был как у ската: острый и тонкий.

Я бросился к берегу, где ульверы уже выстроились наготове.

— Не убивать! Оглушить и вытащить на сушу! Не убивать! — рычал Альрик.

У нас были сети и копья, топоры и мечи. Не больно-то нам это поможет сохранить тварь живой.

На мелководье, где волны едва-едва доставали мне до колена, я остановился. Скримслы, или как их там называют, не могли подплыть так близко к берегу. Их гибкие тела со странными неравномерными утолщениями, будто внутри застряли бочки разного размера, вились неподалеку. То и дело мелькали их глупые тюленьи морды. Они не очень-то походили на тварей. Два глаза, усы, пасть, усыпанная мелкими зубами.

— Это точно твари? — спросил Халле. — Они кажутся вполне обычными.

— Твари, — кивнул Альрик. — Считается, что увидеть скримсла — к удаче, так как они чуют бурю и всегда прячутся от нее. А потому если видишь скримсла, значит, путь будет спокойным. Но кровь у них черная, а сердца, хоть и слабые, но все же твариные. Надо их выловить. Халле, подойди к Каю. Не хочу, чтоб они сбежали.

Голоногий Рыбак, не выпуская копья из руки, встал рядом со мной и тут же заплясал на камнях, стряхивая мелких крабов, выползших из нор.

Скримслы сразу его учуяли. Замерли в паре десятков шагов от нас, высунув усатые морды.

— Нам бы поторопиться! — сказал я. — Как бы на запах Рыбака не приплыли твари покрупнее.

— Вперед! — скомандовал Альрик. — Обходите их сбоку.

И тут скримслы поплыли вперед. Когда они уже не могли плыть, то поползли, опираясь на широкие крепкие ласты. Вепрь резко замахнулся, бросил копье, и оно пронзило ласту одной из тварей. Та заверещала, а вокруг нее поднялись черные клубы. Тогда и остальные ульверы отправили свои копья в скримслов.

— Быстрее!

Закинули сеть, но острые хвосты тварей раскромсали толстые веревки. Гарпун бы нам сейчас пригодился!

Я выхватил топорик и бросился к тварям. Те уже и рады были бы вернуться в глубокие воды, уже и Рыбак им был не нужен, но копья и люди мешали. Я отсек одному скримслу хвост, второму от души врезал обухом топора, затем ребята приволокли еще одну сеть и захватили израненных тварей.

— Рыбак! Возьми еще пятерых и беги на корабль. Пусть плывет сюда. Сам в воду больше не суйся.

Мы с Тулле и Альриком остались удерживать тварей в сетях. Оттащили поближе к берегу, чтобы те не смогли выбраться, а сами уселись сверху.

— Слишком просто, — сказал я, похлопав по жирному боку скримсла. — Разве они дадут хотя бы одну руну?

— Тебе вряд ли, — буркнул Альрик. — А Видарссону вполне может.

Я вытер невесть откуда взявшуюся слизь с ладони.

— А зачем мы сюда пришли? Что, у нас там тварей мало? Или здесь платят лучше?

— Ты сам головой подумай. Чем севернее, тем твари сильнее. Сил нашего хирда хватает только на мелких и слабых, но таких наши мужики и сами запинать могут. А здесь работу всегда можно найти. Норды живут разобщенно, работают за них безрунные бритты. Тварей убивать особо некому, и при этом они готовы платить за живую тварь. За год-два мы и денег получим немало, может, даже на новый корабль хватит, и сами в рунах поднимемся. А там уж можно большим хирдом на что-то серьезное замахнуться.

Альрик помолчал, а потом добавил:

— Ты только с новыми врагами повремени. Нам бы союзниками сначала обзавестись.

— Или силой. Чем продавать тварей, лучше бы самим стать сильнее.

— На каждую силу найдется другая, побольше. А вот поумнее бы стать не помешало. Или ты, как тот сопляк, считаешь, что главное — руны, а остальное само прирастет?

Я брезгливо передернул плечами. В чем-то Альрик был прав. Куда спешить? Никуда мое не денется. Я и так рос слишком быстро, еще даже освоиться толком не сумел, не опробовал возможности, не проверил себя. Даже если не получу шестую руну в ближайший год, ничего не потеряю. Заодно подтянем остальных хирдманов, подучим.

И без того мокрые штаны стали еще сырее. Я почувствовал, как по бедру медленно и тягуче сползает влажная слизь. Глянул вниз, а скримслова шкура, та, что торчала из воды, прямо-таки таяла на глазах и потела густой белесой слизью.

— Э, оно сейчас все истает!

И мы с Тулле принялись поливать их спины водой, зачерпывая ладонями. Если затащить поглубже, так ведь в море уйдут.

Целую вечность мы полоскали раненых тварей, пока, наконец, не показался корабль. Кое-как прямо в сетях мы перевалили скримслов в бочки, прикрыли крышками и лишь потом тронулись в Сторборг.

Глава 5

Если и есть где на свете город побольше Сторборга, то вряд ли намного. Никаких тварей и никакого войска не хватит, чтобы захватить его. Хотя и защитить — дело сложное. Стоит на широкой судоходной реке, где можно выстроить и шесть кораблей в ряд, стена оборонительная есть, но дома уже давно выплеснулись за нее, а камни понемногу растаскивали для своих нужд. Некогда широкий ров, в который отвели воду из реки, по краям обвалился, в него много лет сливали помои, мочились и скидывали ненужное барахло. Воняло оттуда нещадно, но казалось, бросишь туда доску, встанешь, и она не потонет. Да и любой рунный легко перепрыгнет такой ров, перемахнет через стену, а там…

А там огромный город, весь из узеньких улочек, деревянных и каменных домов, огородов с заборами и многими тысячами людей. Да, людей там было немерено. Возьми каждый по топору да ударь всего по разу, так любого рунного забьют.

Да, велик Сторборг! Но Альрик решил в сам город не ходить, а сразу направился в рунный дом, который стоял в полудне пешего пути. У рунного дома даже своя пристань была, и охраняли ее не карлы, а целые хускарлы, хоть и на шестой руне всего. Мальчишки, едва меня старше. И шестая руна!

Я тут же позабыл недавние мысли, что спешить с рунами не стоит. Конечно, стоит. Чтоб всякие мозгляки не смотрели на меня и на весь хирд свысока.

— С чем пожаловали? — крикнул один. Коротко стриженный, как и многие тут, белобрысый, с широким сплюснутым носом.

— Тварей привезли. На продажу! — отвечал Альрик.

— Целый корабль? Видать, ты хороший охотник. Вот только мелковаты у тебя твари.

Я удивился. Неужто у парня на шестой руне открылся дар видеть через стенки бочек? Тогда понятно, почему его оставили за старшего, несмотря на возраст: это ж как удобно для досмотра кораблей! Враз увидишь, что везут и прячут.

Но тут парень продолжил:

— Трехрунные, двуногие, в белых шкурах… Таких у нас еще не было. Возьмем за эйрир пучок.

У меня заполыхали уши от злости. Это что же, он ульверов с тварями сравнивает? Смеется над нами? Над теми, кто каждую руну в бою добывает? И боев у нас за плечами побольше, чем рун!

— Чем болтать, лучше старшего позови! — крикнул Альрик.

— Зачем? Я не ниже тебя по руне, я и буду старшим.

— Затем что если пойманные твари сдохнут, я стрясу плату лично с тебя. — С этими словами наш хёвдинг запрыгнул на причал, подошел вплотную к наглецу и заглянул ему в глаза. — И если в этом рунном доме так принято приветствовать воинов, то не лучше ли нам найти другое место?

— Не спеши, хускарл. Идет старший, он и решит, стоит твой товар хоть одного эйрира.

Из поселка уже спешил хельт, должно быть, тот самый старший. Невысокий, едва ли выше меня, зато широкий и мохнатый. Волосы он по местному обычаю не стриг, бороды не ровнял. Да и шерстью он оброс не только на лице: шея, руки, уши — всё было покрыто густой рыжеватой порослью.

Он даже не взглянул на мальчишек-хускарлов, а с уважением кивнул Альрику:

— Приветствую хирдманов в рунном доме! Недавно в Бритланде? Оно и видно. Пожили бы месяц-другой, тоже бы обстриглись, как овцы по весне. Никак морских тварей притащили? Тоже редкость! Сразу видно северных братьев!

Он легко спрыгнул на корабль, приподнял крышку на одной из бочек, ухмыльнулся.

— Во второй такой же? Эх, аж пахнуло севером! Я тоже оттуда. Сюда перебрался, когда семь зим прожил. Отец перевез.

Снова перескочил на пристань.

— Сигрёд, сын Утлаги.

— Альрик Беззащитный и мои сноульверы.

— Вот что, Альрик. Морские твари у нас редкость. Цену за них тебе наш старший скажет. Хёвдинг. Но бочки надо прямо сейчас тащить. Скоро сдохнут твои твари. Не боись! Плата честная.

Сигрёд свистнул, и из поселка выдвинулись крепкие ребята, все хускарлы. Обвязали наши бочки веревками, ухватились и поволокли к себе. Альрик обернулся.

— Вепрь, Тулле! Со мной.

И отправился к рунному дому вслед за нашими бочками.

Плоский Нос сплюнул и отошел в сторону, но не так далеко, чтоб мы его не слышали.

— Северные… И чего их привечать? Дикари! За пятую руну не заступили, а гонору точно у сторхельтов.

— Сигрёд и сам северный. Потому и привечает.

— Ну, посмотрим, насколько они сильны…

Плоский Нос подошел к Волчаре, я тут же выскочил на причал и преградил ему путь. Нечего всяким стриженным делать на борту нашего корабля.

— Так вот какие они северные, — медленно и гнусаво протянул он. — Недохускарлы. Только и могут, что всякую дрянь в море ловить.

— Так вот какие они, выходцы рунного дома. Только и могут, что убивать связанных и подраненных тварей, — ответил я.

— Глянь. И впрямь из леса. Дикие, обросшие…

— Не чета местным стриженным овцам.

— А у нас тут знаток овец объявился! Видать, немало пришлось потрудиться, чтоб пятую руну набить. Дней десять рубил. Топором вверх-вниз, вверх-вниз, — и показал, как именно. — Замаялся, поди.

— Хвала Фомриру, на северных островах и другая живность водится. Есть кому и топором вдарить, и хозяйство пристроить. А у местных сил, я смотрю, только на безрунных бритток и хватает. Хорошую женщину одними рунами не возьмешь.

Плоский Нос разозлился, аж кожа промеж коротких волосенок раскраснелась. Но вдарить он мне не мог. Словесный бой — дело такое: кто первый взбрыкнет, тот и проиграл. Эх, жаль, Хвита нет. Тот одной висой до белого каления довести мог.

— У бритток хоть сиськи нащупать можно. А у северных троллих что спина, что перед — все едино.

— Да нет. Я одну загрыз, так спереди чуток помягче будет, есть куда зубы пристроить.

— Че, правда? — не выдержал один из приятелей Плоского носа.

— Сверху донизу в троллиной крови искупался. Еле отмылся. До сих пор из волос красноту вычесываю.

— Что ты его слушаешь? Видно же, врет!

Энок, прикрыв глаза, на память прочитал отрывок из первой удачной песни Хвита:

— Злата страж отважный
Зверя резал резво
Каменного меха,
Кровь покрыла очи.
И против этого им нечего было сказать. Никто не складывает стихи о несвершившемся, только о реальном и сделанном, только о том, что видел своими глазами.

— А кто сказал, что эта песнь о тебе? Там названо твое имя? Или имя твоего отца? Кто сложил эти строки?

— Наш брат-ульвер, Хвит Снежный. Он погиб этим летом, но успел сложить немало песен о наших сражениях.

— Да брешут они! — заорал Плоский Нос. — Вы гляньте на них! Три руны. Вон там даже двурунный сидит. Как они могли убить тролля?

— Двух троллей, — с усмешкой сказал Эгиль, мягко подпрыгнул и встал возле меня.

— И бились с великаном, — добавил Стейн, неторопливо натягивая тетиву на лук.

— И отстояли сражение с ярлом Хрейном, — сказал Бьярне Левша.

— И укоротили Торкеля Мачту.

— Там чего-то еще было, но я сейчас не вспомню, — ухмыльнулся Сварт и подвернул рукава.

— Так ведь скримслов выловили. И еще ту гадину с щупальцами, — выпалил Видарссон.

— Да, с рунами не всем повезло, — вздохнул Халле. — Тварей на всех не хватает. А вот болваны никак не закончатся.

Я оглянулся на своих братьев и расхохотался. Вот этим мелкорунным я доверил бы свою жизнь! И уже не раз доверял.

— Может, в кнаттлейк? — предложил я.

Тут же расчертили границы поля, сделали шалаш из веток, вырезали деревянную чурку и пару бит. Решили играть трое на трое. Жаль, что Альрик забрал Тулле, но и без него мы могли победить, несмотря на рунное превосходство противника. Я, четырехрунный Энок и надежный Сварт против Плоского Носа и его шестирунных приятелей.

Возле шалаша оставил Энока, так как Сварт с оружием не в ладах, а я, как самый высокорунный из нас, пригожусь на поле.

Энок швырнул чурку, и игра началась…


Когда вернулся Альрик, счет был три — один не в нашу пользу, но я знал, что мы можем и выиграть. Да, выглядели мы не очень. У Сварта распухла правая сторона лица, костяшки на пальцах кровоточили, а кожа на груди и животе была распахана глубокими бороздами. Он цеплялся за ноги игроков и не давал им подняться. Энок хромал на левую ногу и с трудом держал биту. Я же все время сплевывал кровь, сочившуюся из разбитой губы, и не мог глубоко вдохнуть: Плоский Нос влетел своей тупой головой прямо в солнечное сплетение.

Но ведь и им досталось изрядно. Их лица были разукрашены не меньше наших.

Да, рунной силы у них было больше, а вот своей — не хватало. Они не привыкли выкладываться без остатка, не привыкли рисковать жизнями. Не махали веслами по полдня, не выслеживали тварей сутками, не защищали заброшенное поместье на забытом богами острове.

Плосконосый рассказал, что тварей в рунном доме убивают не связанными. По сути, как сражение один на один, вот только сражение в удобных для тебя условиях: на ровной открытой площадке да еще и с опытными наставниками рядом, а не по уши в дерьме, не в лесу, где с любого дерева на тебя может напрыгнуть неведомая тварь, не в море и не в болоте. Ульверы же не умели делать что-то наполовину. Если играть в кнаттлейк, то лишь для победы!

Вокруг поля собрались парни из рунного дома, орали, свистели, подсказывали, как бить, обзывали и нас, и своих же. Хёвдинга мы не замечали до того момента, как он не поймал деревянную чурку на лету.

— Ба, неужто до сих пор никого не убили? — восхитился он.

Я криво усмехнулся, и рот тут же наполнился кровью из разбитой губы. Надо же было так удачно ее порвать — об собственные зубы.

— Фастгер! — рявкнул Сигрёд. — Вылетаешь из ближайшего круга!

— Да и в Бездну! — выдохнул Плоский Нос. — Зато как отлично сыграли.

И рухнул наземь, вытянувшись во весь рост. Уверен, если смыть с его рожи грязь и запекшуюся кровь, носа там вообще не сыскать будет. Энок ему битой с размаху влепил. А вообще хорошие ребята оказались. Не трусы, не подлецы. Значит, не все тут, как тот свинорылый, что нашу тварь втихую заколол.

— Что за круг? — спросил я, усевшись рядом с Плосконосым.

— Да это… Кто будет следующую тварь колоть. Желающих полно, а тварей не хватает, даже за деньги. Потому обычно убивают по кругу. Сначала один, потом другой и так пока обратно к первому не вернемся. Ты лучше скажи, у вас на Севере все такие?

— Какие?

— Наглые, — и хрипло рассмеялся.

Я тоже улыбнулся. Рад был, что не все тут такие гниды, как Дагмар. Маловато опыта, но кишки у Плосконосого наши, северные. Все-таки хорошая кровь дает о себе знать.

Альрик и другие ульверы тем временем затаскивали уже пустые бочки обратно на корабль и закрепляли их возле поднятой мачты. Вепрь осматривал ногу Энока, Сварт негромко пересказывал ему, что тут было.

Легкий удар в спину. Я оглянулся. Тулле. Стоит позади и зубы скалит. Протянул руку, чтоб помочь подняться.

— Ладно. В другой раз доиграем, — сказал я и нехотя встал. — Хёвдинг зовет.

Плосконосый только рукой махнул, больше ни на что сил у него не было.


Уже на корабле Альрик отдал каждому его долю, и доля была немаленькой. За двоих живых скримслов рунный дом отсыпал намного больше, чем заплатили бы на Севере за мертвых. Может, не так уж и плоха была его идея — отправиться в Бриттланд?

Не нравилось только то, что мы сами не сможем расти в рунах.

— Остановимся на три дня в Сторборге. Кому надо — пусть купит одежду или обновит оружие. Затем снова на охоту, нужно успеть до зимы набрать денег.

Это звучало вполне разумно.

— И еще. Мы будем продавать половину пойманных тварей. Вторая половина пойдет на увеличение силы нашего хирда. Распределять буду я, но идти будем по кругу.

— А если кто случайно прибьет? — спросил Видарссон.

— Если случайно, то вылетит на два круга. Если иначе никак справляться не будем, то зачтется в этот круг.

— А со мной как? — подал голос и я.

— Сначала будем поднимать слабых. Но если вдруг нарвемся на тварь выше пятой руны, она твоя.

И мы дружно взялись за весла.

Я любил море и его простор, здесь же все время приходилось барахтаться в узких речушках и все время выглядывать бревна, заносы и всякие коряги. Ладно, конечно, в Бриттланде реки были не такими уж и узкими. Это в наших краях всякую речку можно перепрыгнуть, а тут в несколько гребков не переплывешь. Но беда даже не в том. Я вдруг понял, что со смертью Хвита я потерял не только друга и единственного знакомого скальда. Без его песен, без бормотания под ухом, без нескончаемого потока слов Волчара как будто перестал быть для меня домом. Как если бы я вернулся в отчий дом и не нашел там ни бати, ни мамы. Дом вроде бы тот же, но домом бы он быть перестал.

— Нам нужен скальд, — негромко сказал я.

— Что? — рядом дернулся Альрик.

— Скальд. Ульверам нужен скальд. Ты же видишь, без скальда Волчара — не Волчара. И поход — не поход.

Хёвдинг хмыкнул.

— Не узнаю тебя, Кай. С выходцами из рунного дома не подрался, рассуждаешь о скальде, мальчишку того не убил на месте. Неужто из-за женитьбы так повзрослел?

— Ну, если бы я мальчишку в одиночку прибил, то был бы не лучше него. По рунному дому… Ты их руны видел? В бою они бы нас быстро разделали, а в кнаттлейке и мы им смогли навалять. Ты видел его нос? Нет? Верно, на его месте уже ничего не осталось. А скальд…

— Без скальда и хирд неполон, — согласился Альрик. — Значит, тебе задание: найди для нас скальда в Сторборге.

— А чего я-то?

— Всех трех новеньких ты в хирд притащил, — пожал плечами Беззащитный. — Ты поиском и займешься. И нам нужно еще человек пять-шесть. И желательно не ниже третьей руны. И хорошо бы без длинных ушей и хвоста.

Я удивленно глянул на хёвдинга. Зверей или тварей я вроде бы не притаскивал.

— Я к тому, чтоб парни были без лишних проблем или без кровных врагов за спиной. Тебя уже достаточно.

Скальд…

И где же в бриттландском городе можно найти скальда? Притом в самом большом городе.

Я шел по Сторборгу и думал. Как отличить скальда? Не все же словоплеты выглядят так чудно, как наш Хвит, а на улочках Сторборга я видел только зашуганных бриттов, которые поспешно кланялись, лишь только завидев меня и Тулле. Некоторые даже пытались что-то продавать, протягивали в нашу сторону какие-то свертки, снедь и лепетали на своем шепелявом языке. У меня не было желания вслушиваться в их болтовню, потому я молча отмахивался. Нордов было намного меньше. Настолько меньше, будто Сторборг был бриттским городом.

Куцые короткие домишки стояли так близко, что почти прижимались друг к другу боками. Построек для скотины видно почти не было. Видать, в морозные ночи бритты спят в обнимку с козами и свиньями.

А их одежды? Даже старики в вонючем Растранде выглядели намного лучше. Женщины-бриттки будто боялись носить что-то отличное цветом от грязи. Серое, бурое, серо-бурое. Ни единой ленточки, ни одной завалящей бусины, волосы упрятаны под грубыми платками.

А потом мы неожиданно вышли на площадь перед круглым каменным домом. На крыше торчал желтый круг.

— Интересно, и кто тут живет? Ярл? Конунг? — негромко спросил я. Тулле пожал плечами.

Площадь была полна бриттами, как мужчинами, так и женщинами. Некоторые входили в каменный дом, некоторые выходили оттуда. А вот из нордов были только мы, и мы в своих красных и синих рубахах, с браслетами и оружием, с длинными беленными волосами торчали тут, точно клещ на женской заднице.

Один старик при виде нас начертил в воздухе круг и заторопился уйти.

— Кажись, это те самые, которые солнцу поклоны бьют и мяса не едят. Зайдем?

Тулле с сомнением глянул вокруг.

— А стоит ли? Чужой бог.

— Да помнишь, на пиру говорили, что в домах Солнца много золота и серебра всякого? Хочу посмотреть, как в Бриттланде богов славят.

И мы пошли внутрь, расталкивая безропотных бриттов. При входе нас попытались задержать. Дурак-старик встал перед тяжелой деревянной дверью, закричал что-то на непонятном языке, все указывал на наши пояса и кое-что пониже. Я осторожно отодвинул его, но он вцепился, как репей, продолжал вопить и визжать. А потом и вовсе плюнул мне на обувку.

— Тулле, убери или я его сейчас пришибу! — рявкнул я.

— Не надо!

Из дома вышел мужчина в рыжей длинной хламиде с выбритой макушкой. Тощий, как и все солнцелюбы. И он не походил ни на норда, ни на бритта.

Солнцелюб затараторил на бриттском, и старик наконец отстал от меня.

— Проходите в сольхус, дом Солнца! Простите старика, он не хотел вас оскорбить. Этот дом приезжие часто путают с таверной и злятся, что тут не наливают пива.

Было слышно, что наш язык ему не родной, но говорил он быстро и понятно, лишь коверкал некоторые звуки.

— Бог-Солнце не приветствует кровь и оружие…

— Топор не отдам, — перебил я жреца.

Внутри Сольхуса было просторно и пусто. В центре круглого зала на деревянном помосте стоял золотой шар, а вокруг него стояли бритты и бормотали на своем языке. Время от времени они рисовали круги перед собой, некоторые просто крутились на месте, какая-то бабка сидела на полу и ревела.

— Это что, настоящее золото?

Все в доме обернулись на нас. Эхо тут ходило, будь здоров. Чихнешь — так от отголосков оглохнуть можно.

— Нет! Конечно, нет! — жрец аж взвизгнул. — Шар сделан из дерева, а сверху покрыт тонким слоем золота. Царапнешь и сразу сдерешь.

— А ну!

Я прошел к шару и скривился: высоковато его поставили. Так сразу и не дотянешься. Тулле протянул руку и скребнул ногтем. На ровной гладкой поверхности тут же появилась рваная царапина, а под ней и впрямь было дерево.

— Гляди-ка, не соврал.

— У нас несколько раз крали этот шар, а сейчас я рассказываю каждому новому гостю сольхуса, из чего он сделан, и вот уже прошел целый месяц, как его ни разу не украли, — разулыбался жрец.

— Слушай, я уже слышал про бога-Солнце. И скажи-ка ты мне, жрец, как так получилось, что верующим в него нельзя ни мяса поесть, ни чужой крови пролить, а у тебя аж девятая руна?

— Я не всегда был жрецом Солнца, — и он приглашающе махнул рукой.

Если бы на его месте был калека, вроде Ящерицы, или безрунный бритт, или еще какой урод, я и слушать бы его не стал. Но девятирунный хускарл внушает уважение. Почему бы и не поговорить с опытным человеком?

Я еще раз глянул на фальшивый золотой шар, на кружащихся бриттов, потом посмотрел на Тулле. Друг усмехнулся и кивнул в сторону жреца, мол, пошли уже.

Хускарл вывел нас из сольхуса через другую дверь, там был небольшой деревянный пристрой, где стояли широкие лавки, стол и еще дымился очаг. Тощая бриттка, чем-то напомнившая мне жену, сразу же выбежала.

Мы уселись за стол, бриттка принесла воду, несколько пресных лепешек и непонятную вязкую массу в чашке. Жрец взял лепешку, макнул ее в бурую жижу и откусил. Я решил, что пока не настолько голоден.

— Я родом из земель на юге, где не бывает снега, где летом приходит страшная сухая жара и убивает все живое. Здесь солнце считают благом и спасителем. Здесь оно прогоняет лед и мороз и согревает землю. У нас же в полдень никто не выходит на улицу, чтобы не быть убитым солнцем.

— Как может убить солнце? — недоверчиво хмыкнул я.

— Мы, сарапы, всегда относились к Солнцу с уважением. Мы ходим с покрытыми головами, носим правильные одежды, пьем правильные напитки и покидаем дом, лишь когда гуляют тени. Когда же в наши земли приезжают уважаемые гости, они снимают одежду, не носят ни шапок, ни чалм, выходят из дома сразу после полудня, пьют крепкие вина, а потом падают на землю и больше не встают. Мудрецы говорят, что Солнце выпивает их кровь.

— Почему?

— Если порезать такому человеку руку, то кровь не бежит струей, а ползет, точно бобовая каша. И воняет.

Жрец пододвинул в нашу сторону блюдо с жижей. Я вздохнул, взял лепешку и обмакнул краешек. Непривычный вкус, даже непонятно, есть там мясо или нет.

— Я был мухарибун! Воин! Сражался во имя нашего конунга и с людьми, и с тварями! Видел немало разных чудовищ, самых диковинных и ужасных, ядовитых и когтистых, с огромными жалами и тысячью глаз. И страх ни разу не сумел проникнуть в мои кости. А когда коснулся порога вторых небес, по-вашему — получил девятую руну, мой каид, хёвдинг, поведал страшную истину. Сказал, что на вторых небесах я должен буду съесть сердце твари. И я испугался!

Жрец опустил голову и коснулся рукой груди.

— А чего испугался-то? — удивился я. — Вкус, говорят, поганый, но это ж не каждый день жрать надо.

— Я понял, что сам становлюсь тварью. С каждым шагом и с каждым убийством все ближе к тому, чтобы превратиться в чудовище.

— Так это если ты не съешь твариное сердце, — пояснил я. — А если съешь, то и не станешь.

Хускарл с улыбкой покачал головой.

— И тогда я обратился к богу-Солнцу, попросил прощения за былые деяния и стал служить ему. Но тяжело было в родных землях. Мои соратники смеялись надо мной, семья отвернулась, потому я уплыл далеко на север, чтобы разносить веру в бога-Солнце по всем землям.

— А что, тут не запрещают бриттам молиться Солнцу?

— Нет. Ваш конунг очень мудрый. Он выслушал наших посланников и отправил нас к бриттам. Сказал, что раз уж наша вера запрещает убивать и иметь руны, так пусть бритты молятся богу-Солнцу. Я вижу по твоему лицу, что бог-Солнце уже касался тебя своими лучами. Ты любишь спрашивать людей, хочешь понимать этот мир, а значит ты рано или поздно придешь к нашей вере.

Я легко рассмеялся.

— Нет, жрец, твоя вера глупа и жалка. Ты был смелым воином, получил девятую руну и остановился в шаге от того, чтобы стать хельтом. Этот бог-Солнце сделал тебя жалким и слабым. Посмотри на свои руки! Есть ли в них былая сила? Ты тощ и бесполезен.

Настоящий хускарл врезал бы мне за такие слова. Хотя бы для доказательства своей силы. А у жреца даже выражение глаз не поменялось. Ни единой искорки не вспыхнуло.

— Да и как можно верить в бога, который каждый день бегает вокруг земли, как вспугнутый заяц?

Тулле тоже попробовал лепешку с жижей, и, видимо, она пришлась ему по вкусу. Он подхватил последний кусок хлеба, тщательно вытер миску из-под варева и доел остатки.

— Тут ты не прав, карл, — сказал жрец. — Раньше мы тоже считали, что Солнце бегает по кругу. Мудрец Абдулхаким долгие годы наблюдал за звездами и понял, что не Солнце крутится вокруг Земли, а Земля бегает вокруг Солнца. И все звезды, все небеса ходят вокруг Солнца. В центре этого мира стоит неподвижное Солнце, а все остальное не смеет к нему даже приблизиться.

— Что за чушь! — воскликнул я. — Любой, у кого есть глаза, может видеть, как солнце встает на востоке и уходит на запад. Если бы земля крутилась вокруг солнца, разве бы мы этого не почувствовали?

— Плавал ли ты когда-нибудь по реке? — невпопад спросил жрец.

— Конечно, плавал!

Я все же не выдержал и встал. Почему-то его слова насчет Солнца меня разозлили. Не будь он глупым жрецом и не будь у него девятой руны…

— А смотрел ли ты в это время на берега?

— Ну, смотрел.

— А не казалось ли тебе, будто это не лодка движется вместе с рекой, а берега убегают вдаль?

Я промолчал.

— Земля — это наша лодка, а Солнце — как неподвижные берега. И когда человек сидит в лодке, то не видит течения реки или хода лодки. Он видит движение берега.

Я выхватил топорик и с размаху врезал по столу, прямо перед руками жреца. Тот вздрогнул, но рук не отдернул.

— Трэллям такое ври!

Выдернул топор и выскочил из дома. Из-за злости перепутал двери и влетел обратно в каменный сольхус. Бритты, увидев человека с топором в руке, завизжали, шарахнулись по сторонам. Я прошел через зал, ударил по шару. Лезвие топора завязло в нем.

— Да сожри вас всех Бездна! — рявкнул я, вытащил топор и выбежал на улицу.

Глава 6

— Нет, ты слышал? Слышал, что сказал жрец?

Я ходил взад-вперед по пыльной дороге, отпинывая собак и гусей, и никак не мог решить, вернуться в сольхус или нет. Будь тот жрец чуток послабее, я бы вбил его слова ему же в глотку. Но девятирунный…

— Слышал, — лениво отозвался Тулле. Он прислонился к облупившейся глиняной стене дома и спокойно ждал, пока я успокоюсь.

— Он сказал, что наши боги: Фомрир, Скирир, Корлех, Мамир, — не существуют! И почему? Потому что кто-то поплавал на лодке! И с чего бы этому трахнутому солнцу касаться меня? Почему не тебя? Это же ты вечно смотришь, а не будет ли засухи? Не будет ли жары? Не сдохнут ли посевы?

— Потому что ты много спрашивал. Жрецы, они как дети или старики! Увидят, что кто-то согласен их выслушать, и вцепляются, как пиявки. Жрецы продают слова! Им нужны чужие уши. — Тулле вздохнул: — Жаль, не спросил, что за каша была на столе. Вкусная.

— Ладно. Пошли скальда искать. Или девок.

Мы еще несколько раз натыкались на сольхусы, только победнее и попроще видом. Те же мазанки с соломенными крышами, только с желтым кругом наверху. Но больше я никуда не заходил. Пусть там бритты молятся!

Да и что за честь служить богу, у которого нет ни имени, ни семьи? Даже лица нет! Может, он изгой? Потому и поклоняются ему изгои.

И что за честь быть богом безрунных? Ладно бы бог делал своих почитателей сильнее! Так ведь нет! Он запрещает есть мясо и убивать врагов! И в чем радость слушать день-деньской скулеж рабов? Неужто не радостнее смотреть на подвиги, слушать хвалебные песни, вдыхать аромат жареной свинины? Да, Фомрир — бог, и я возношу ему хвалы во время боя. Но в то же время он ходит по миру на двух ногах, носит огромный меч, спит с женщинами и пьет пиво. Он одновременно и велик, и понятен. Не то, что горелая лепешка на небе!

Я остановился и врезал самому себе по животу. Тулле усмехнулся.

— Ты, если что, обращайся. Мне сподручнее будет.

— Знаешь, что сделал тот жрец?

— Что?

— Я теперь не смогу смотреть на солнце. Каждый раз буду вспоминать его слова.

— Так не смотри. Вон, лучше туда глянь… Кажись, знакомец наш.

Я приподнялся на цыпочки и заметил грязно-рыжую шевелюру, торчащую колом. Неужто Фарлей?

Тулле громко свистнул и махнул рукой. Рыжий приметил нас и поскакал вприпрыжку в нашу сторону.

— Разлюбезные господа! Приветствую вас в славном и богатом Сторборге! Чем бездельник Фарлей может услужить вам?

Его нелепые волосы, тощие ребра и красные штаны в клетку начисто вымели из моей головы мысли о жреце. Я стоял и радовался безрунному бритту, которого видел второй раз в жизни, будто застоявшаяся девка первому ухажеру.

— А что, Фарлей, Сторборг ты знаешь так же хорошо, как и Фискехале?

— Конечно, нет! — и бритт нахально подмигнул. — Намного лучше. Я в Фискехале мимо пробегал, там подсмотрел, тут подслушал. А уж в Сторборге Рыжий Фарлей каждую собаку знает. Разве что вон та незнакома. Видать, в гости пришла.

Я рассмеялся, глядя на облезлую псину, лежащую под плетнем.

— Длинный у тебя язык, Фарлей. Как только не отрезали!

— Бабы не жалуются.

— А ты случаем не скальд?

Фарлей состроил испуганное лицо, отшатнулся, да так сильно, что едва не упал. В последний момент почти сумел вывернуться, но наступил на ту самую собаку. Та взвизгнула, щелкнула зубами возле фарлевой пятки и удрала. А Рыжий каким-то чудом так и не шлепнулся в пыль.

Я захохотал еще сильнее, утирая выступившие от смеха слезы, и кинул бритту монету. Жаль, что он безрунный и что бритт. Его бы в хирд, так и скальд не надобен будет.

— Так что господам угодно? Крепкое пиво? Мягкие сиськи? Или снова ищете кого?

— Ага. Ищем. Нам скальд нужен. Не бритт и чтоб без вот этого, — и я покрутил рукой в воздухе.

— А какой скальд? Как выглядит? Как кличут? — посерьезнел Фарлей.

— Нам любой сойдет. Товарища в хирд ищем.

— А-а, такой скальд, — протянул бритт. — Так вы это удачно пришли! Уже третий день на Красной площади состязаются скальды со всего Бриттланда. И не только Бриттланда.

Фарлей подпрыгнул, как будто его в задницу оса ужалила, сделал два круга возле нас, а потом побежал по дороге, перепрыгивая через собак и гусей. Вот только с виду он бежал быстро, а на деле едва ли пешего обогнать сумел бы.

— Ну как, удачно ли поохотились? Пригодились ли бочки? — полюбопытствовал бритт.

— Ага. Скримслов поймали. Сначала какая-то погань на берег выползла, еле удрали, а вот на другой раз скримслов подманили.

— Тяжело, наверно, пришлось. Хотя таким молодцам все по плечу!

— Легко. Обошлись без ранений даже. На берегу скримслы не особо ловки.

— Это как же вы их так выманили?

Слово за слово я рассказал Фарлею обо всем, даже про кнаттлейк, а бритт слушал, кивал, восхищался и нашей отвагой, и умом, и хитростью.

Чем дальше мы шли, тем крепче и больше становились дома. Куцые плетни сменились хорошими изгородями, скотина бегала не такая заморенная, дети тоже. То и дело я примечал знаки наших богов: то амулет на шее в виде топорика, то маленький серп на поясе у пацаненка, то руны на двери. И если раньше горожане косились на меня с Тулле, то теперь недобрых взглядов удостаивался Фарлей. Мальчишки-норды, еще не принесшие первую жертву, запустили в него гнилой капустой. Рыжий с его востроглазостью и ловкостью мог легко уклониться, но не стал. Наоборот он дернулся, подставил голое плечо под удар, пошатнулся, перекатился по земле и снова вскочил на ноги. Мальчишки радостно засмеялись, подобрали несколько камней и хотели было швырнуть в бритта.

— Эй! — рявкнул я. — Убьете моего бритта, кто платить будет?

Уж про что, а про плату они сразу сообразили и спрятали камни.

— А чего он такой рыжий?

— Покрасил. Чтоб издалека было видно. Фарлей, тебя не зашибли?

Бритт тут же схватился за ногу и громко застонал:

— Ой, зашибли-зашибли. Теперь ходить не смогу.

Старший из мальчишек неуверенно крикнул:

— Он врет! Мы ж ему в плечо попали.

А Фарлей продолжал стонать:

— Не смогу ходить! Не смогу работать! Придется господину меня на руках нести!

— На одной допрыгаешь, — хмыкнул я.

— И то верно!

Он поджал якобы больную ногу и ловко запрыгал на оставшейся, да как высоко и быстро!

— Господин! Догоняйте!

Когда мы отошли подальше от той улицы, я спросил:

— И часто так?

— На эти улицы мы стараемся без нужды не ходить. А вот и Красная площадь!

Большая, размером с ледовое поле для кнаттлейка, площадь выглядела празднично и суетливо. Повсюду играли на разных инструментах и разные мелодии, бухал бодран, визжала тальхарпа, мимо прошел здоровяк, наигрывая на крошечной костяной флейте. Пахнуло свежими пирогами, кислым молоком и птичьим навозом. Двое парней тягались в глиме. На состязание скальдов все это походило мало, разве что слова закончились, и теперь они решили проверить талант иначе.

— А почему Красная? — вдруг спросил Тулле.

Я глянул под ноги, осмотрелся вокруг. И впрямь ничего красного: под ногами обычная грязь, дома тоже не выделялись. Площадь как площадь.

Фарлей наконец опустил вторую ногу, поклонился.

— Вот, разлюбезные господа, Фарлей привел вас, куда сказано. Скальдов тут полным-полно. Если я больше не надобен, то на этом и распрощаюсь.

Я махнул, мол, иди, а сам начал приглядываться к людям. Как понять, кто из них способен? И если бы нам нужен был только словоплет, чтоб воспевал наши подвиги… Так ведь Хвит был и отличным товарищем, и знал сотни историй про богов, и в бою был не последним. Вон сидит мужик, за четвертый десяток перешагнул. Морда суровая, шрамами переплетенная, сам на восьмой руне, за поясом топорик, в два раза тяжелее моего. Может, он и висы складывать умеет, да вот только как его звать в хирд? Разве будет он Альрика слушать? А распри нам не нужны.

Вон, четырехрунный парень в отличие от местных волосы остригать не стал, переплел их диковинным образом, подвесил в косы монеты, костяные поделки. В руках небольшая арфа, пальцы так и бегают по струнам. Увидал мой взгляд, подмигнул и негромко завел рассказ:

«Давным-давно, когда мир был совсем молод, и люди только вышли из горшка Мамира, юный Фомрир гулял по долине богов. На берегу реки он встретил молодого Свальди, напевающего первую песнь, сел рядом с ним и стал услышанное хулить, мол, созвучие плохое, ритм не держит, а кеннинги странны и непонятны.

Разозлился первый скальд и столкнул в воду юного бога. Вынырнул Фомрир, выплюнул рыбу, крикнул: «Ну, сейчас ты тоже получишь!», схватил водного змея, семя Ургово, в три своих роста длиной, и Свальди змеем охаживать начал.

Кричал змей, что кнутом ныне стал, орал от боли Свальди и яростно рычал Фомрир. Брызгала кровь, паром исходила вода, грязны и потны были оба юных бога. Наконец порвался змей надвое, и сошлись боги в кулаки.

Грохотали громы и молнии, неслись потревоженными овцами тучи, сама земля дыбом вставала, пока не отпустили один другого божьи дети. Свальди был схвачен ветвями, а пылающий от ярости Фомрир вморожен в глыбу льда размером с дом.

— И чем вы тут занимались?! — в один голос вопросили Фольси и Скирир, боги-отцы, боги-побратимы.

— Ну, это, вот то самое, змея душили! Вот, — ответствовал, потупившись, Фомрир.

— Ага, — согласился с ним Свальди, открыто глядя в глаза отцу.

И то был единственный раз, когда юные боги со словами друг друга согласились. Освободили боги-отцы чад своих непутевых и клятву пред ликом своим заставили дать, что вовек не навредят они один другому».

— Хорошая история, — кивнул я. — А висы складывать умеешь?

Парень немного подумал и сказал:

— Вот властитель стали,
Рун держатель славный,
Дно разверз языка
Сыплет бусы щедро.
Я не сразу понял, что скальд всего лишь сказал, что некий воин открыл рот и что-то произнес.

— Как тебе, Тулле?

— Блевотина тварей, — бесстрастно ответил друг.

А мне показалось, что прозвучало неплохо.

— С чего так?

— Он просто насовал всяких иносказаний. Нет нужного звучания. Ни здесь, — Тулле постучал пальцем себе по горлу, — ни здесь, — похлопал по груди, — не откликается.

— Нельзя просто так взять и сложить вису! — обиженно сказал словоплет. — Ты верно заметил, тут только плетения без души, но это потому что я еще не видел, ради чего стоит складывать песнь. Чтобы кровь кипела, чтобы слова сами сплетались в вязь, чтобы сон бежал под дыханием Свальди!

— Так, может, хватит сидеть в Сторборге? Пора выйти в море, взять в руки не арфу, а меч!

Скальд рассмеялся:

— Э нет. Нашли дурака! И о чем там петь? О бурях, морских чудищах и доблестной схватке с разжиревшим тюленем? Разве так прославишься? Самые известные скальды — те, которые оказались возле конунга и успели первыми восхвалить его деяния. Лучше я посижу в Сторборге и подожду.

Мы с Тулле переглянулись, а парень продолжал:

— Вот если бы вы здесь сразились! Кровная месть! Украденная жена! Ну или из-за предательства. И чтоб один почти помер, меч завис над его горлом, и тут с неба молния, и его враг падает замертво! Вот тогда бы я сложил такую песню! Всех богов бы вплел! И щита земли, и создателя фьордов, и даже наполнителя горшка бы упомянул.

Я сплюнул и пошел было дальше, но Тулле задал ему еще один вопрос:

— Почему эта площадь зовется Красной?

— Да не знаю. Всегда так было.

Мы неспешно прошлись по всей площади, посмотрели, выслушали разные истории, знакомые и не очень, посмеялись над шуточными песенками, подивились хвалебным висам. И Тулле у каждого спрашивал, откуда пошло название площади. Никто не знал. Лишь один мужчина в летах сказал, что тут было какое-то сражение, и крови пролилось столько, что долгое время земля на этом месте оставалась красной, но кто с кем сражался, непонятно.

Некоторые скальды мне понравились. Они и рунами подходили, и веселым нравом, но в неизвестный хирд никто идти не хотел. Самые лучшие уже входили в чью-то ватагу и не желали менять хёвдинга.

К вечеру на площади стало еще многолюднее. Посередине разожгли большой костер, трактирщики выкатили бочонки с пивом, музыканты потрезвее сговорились играть вместе. Под присмотром родителей или братьев закружили в пляске девушки. Но с последними лучами солнца приличные девицы исчезли, а их место заняли не столь целомудренные. Они легко шли в руки, особенно если на этих руках были серебряные браслеты, громко смеялись и визжали, сами уводили мужчин в закоулки. Почти все они были бриттками.

Мы с Тулле сели неподалеку, взяв небольшой бочонок пива на двоих. Я припомнил Дагну Сильную. Где она сейчас? В каких водах? Стала ли она хельтом, отведала ли сердце твари? Тулле снова заговорил о той девушке, Чайке. Три года, как он ушел из дома. Тулле понимал, что ее давно выдали замуж, и у нее уже ребенок или даже два. А у меня где-то далеко была жена и, как знать, может, она носила моего ребенка. От этой мысли я немного протрезвел. Может, поговорить с Альриком насчет будущих тварей и попросить убрать меня из круга взамен на дополнительную плату? Накопить побольше серебра, набрать железа всякого, товара, вернуться на тот остров и жить, как все. Пасти коз, сажать ячмень и просо, растить детей. Или забрать жену и поплыть в Сторбаш, к отцу, построить дом, оберегать земли от тварей, в каком бы обличьи они ни были.

— И ты со мной! — предложил я Тулле. — На острове найдем тебе хорошую жену, получше моей. К тому же ты там не чужой, в семью вошел. А если не понравится никто, так уйдем в Сторбаш. Там пахотной земли немного, зато люди хорошие. Если жениться не торопишься, так через несколько лет отдам за тебя Ингрид. Она и умная, и на лицо хороша. Бойка слишком, но приструнишь как-нибудь.

— Ты хочешь бросить ульверов?

— Ну, давай найдем себе замену. Тоже пятирунных. Только я хочу подняться до седьмой, а лучше до восьмой руны, чтоб не ниже отца быть.

— Значит, еще два-три года у нас есть. Куда спешить? — и Тулле запрокинул голову, выпив остатки пива.

Я потянулся за бочонком и почувствовал чье-то прикосновение. Невысокая девчушка, едва ли старше меня, робко потянула мне за рукав.

— Господин. Не хотите пойти со мной, господин? — она говорила очень тихо. За шумом, музыкой и смехом ее едва можно было расслышать.

Тулле протянул ручищу, ухватил ее за юбку и подтащил поближе. Я разглядел длинные рыжеватые волосы, огромные испуганные глазищи, девичье платье и вздернутый нос. Свеженькая, непотасканная. Обычно шлюхи либо не замечали меня, либо относились так, будто я все еще был девственником. А эта, видать, сама в первый раз вышла. Тряслась, как осиновый лист.

— Может, со мной пойдешь? — ласково спросил Тулле.

Она сжалась, как от удара, замотала головой и уставилась на меня, чуть не рыдая.

— Господин?

Я вздохнул. Тощая, мелкая, слишком молодая, ни сисек, ни задницы еще не наела. Глаза красивые, но в темноте лицо все равно не разглядишь, а вот упругое да налитое пощупать приятно. И чего ко мне постоянно какие-то несуразные девки липнут? То та черноглазая, то Аднфридюр.

— Да сходи с ней, — толкнул меня в плечо друг. — Видишь же, глянулся. Только постарайся там, чтоб и до меня разохотилась.

— Ладно. Больше одного эрторга не дам.

Девчонка мелко закивала и потянула за собой. Вряд ли она так уж пылала от страсти или влюбилась до беспамятства, скорее всего, боялась передумать. Впрочем, мне было плевать на ее причины. У меня не было женщины с острова, да и на острове женщина была так себе.

Когда мы отошли от площади, и дорогу освещали лишь звезды с полумесяцем, я оглянулся. Лишь красноватое марево показывало, где площадь с пивом, Тулле, музыкой и весельем. Я дернул девчонку к себе и плотненько обшарил. Надо же понять, стоит ли она той монеты! И на ощупь она понравилась мне больше, чем на вид: под платьем прятались вполне объемные упругие сиськи и крепкий круглый задок.

— Господин! Не здесь, господин. Там дальше мой дом. Там будет лучше.

Я отпустил ее и пошел дальше уже с охоткой. С нетерпением даже.

Мы прошли полгорода, прежде чем она остановилась возле какой-то хибары, отворила дверь и предложила войти. Я схватил ее за талию, втащил внутрь, одной рукой сразу начал расстегивать пояс. Ни бездны не видать! Ногой нащупал лавку, уложил девчонку туда, спустил штаны и хотел было задрать ей юбку, да вспомнил слова Тулле. Так что решил чуток помягче с ней, все же первый раз: повозил по заднице, помял сиськи. Она только попискивала под моими руками.

И только я решил, что можно зайти дальше, как вдруг ощутил рунную силу. Рядом! За спиной! Я скатился на пол, прихватив с собой девку, и услышал глухой удар по лавке. Вслепую махнул ногой — попал в стол или лавку, еще раз — короткий возглас. Кто-то упал. Бездновы штаны! В следующий раз лучше снять их полностью, чем путаться и выглядеть, как последний дурень. Я перекатился, схватил чужака. Нога! Рывком перескочил выше, нащупал руку и крутанул ее. Металлический звон. Где там его горло? Зажал горло, чуть приподнял и треснул его головой об пол, потом еще и еще.

Над головой вспыхнул огонек. Девка зажгла лучину. Подо мной лежал парень: рыжие волосы, обстриженные по уши, большие глаза, вздернутый нос. И всего две руны. Как только осмелился напасть?

— Брат, что ли? — спросил я, чуть ослабив руку.

— Да, господин. Это мой брат! Не убивайте его, умоляю! — зашептала девчонка.

Я вздохнул.

— Я ее не насильничал. Она сама меня привела и с платой согласилась. Так что моей вины нет. Понял? Согласен?

Глаза у парня округлились еще сильнее, и он кивнул.

— Я отпускаю тебя, но если что, прибью сразу.

Я убрал руку с его горла, поднялся и спокойно натянул штаны обратно. Затем нашел пояс с оружием, повязал и сел. Девчонка в это время зажгла еще пару лучин, оправила юбки и устроилась в уголочке, в самой тени. Парень же, с виду одно лицо с сестрой, только на пару лет старше, отпихнул дубинку, которой в начале врезал по лавке, и сел напротив меня. Но вид у него был все еще перепуганный, хотя явроде бы не такой уж и страшный. На первый взгляд.

— Так что, ты не знал, что она собой торгует? Неужто и правда впервые вышла?

Она молчала, уставившись в пол.

— Это твоя вина! Ты должен был позаботиться о ней! Да хотя бы замуж выдал. Даже если приданого нет, так ведь не страшненькая. Кто-нибудь бы да взял.

Девчонка вдруг свернулась в клубочек и разрыдалась.

— Эй, да ты чего? Дам я тебе монету, хоть и не получил ничего.

Брат внимательно вглядывался в мое лицо, а потом сказал:

— Ты так ничего и не понял?

— Не понял чего?

— Мы бритты.

Да ясен пень, бритты. Говор-то не наш, мягкий да картавый. И что?

И тут до меня дошло. Рунный бритт! Рунный! Хоть всего две руны, но то уже преступление.

— Не убивайте моего брата! — девчонка кинулась мне в ноги. — Он не виноват! Он не хотел! Это случайно вышло. Собака на меня кинулась, а он ее сильно пнул! Она и издохла. Он бы никогда…

Я ошарашенно смотрел на нее и не знал, как лучше и ответить. Вот кому повезло! С одного случайного удара отхватить божью благодать! Не то, что мне.

— Не надо, — мрачно буркнул бритт. — Если б первая руна была…

— И то правда. А как вторую получил? Стаю собак отпинал?

— Да не все ли равно? Ты теперь должен меня убить.

Должен. И снова я кому-то должен.

— С чего бы? Хёвдинг сказал, что можно убить рунного бритта безнаказанно. А что я должен его убить — ни слова не было.

— Так… ты не будешь его убивать? А ведь благодать! Ты станешь сильнее, — девка аж реветь перестала.

— Мне с его второй руны никакого прибытка. Фомрир дает мне силу лишь за смерть более сильных, чем я. Что убью его, что не убью — ничего не будет. Так как ты вторую руну получил? Поди, из дома носа не кажешь. Потому сестра и пошла торговать собой?

Парень покачал головой.

— Ты все еще не понял? После этой вашей благодати я по сути стал трупом. Ходячим мертвецом. Стоило мне показаться днем на людях, как меня бы убили. Потому я решил уйти из Сторборга. В леса.

— А-а. К другим рунным бриттам.

— Да. Но зачем им однорунный, без оружия и навыков? А ведь я должен и сестру защитить. Потому решил, что поднимусь до третьей руны, тогда и меня, и сестру возьмут. Сначала ходил по ночам, резал собак и овец в верхнем городе.

— У нордов, — пояснила сестра.

— Потом понял, что нужно убивать нордов. Так и уважения больше, и будет, о чем рассказать лесным. Попросил сестру привести кого-то помоложе. Она привела двурунного. Пока он штаны снимал, я ему проломил голову. Так у меня появился нож и боевой топор. В этот раз я сказал взять кого-то посильнее. Трупы в городе прятать несподручно. Хотел за раз на третью подняться. А эта дура привела пятирунного!

— Так я же не знала! Только и чувствовала, что сильнее тебя, как ты и хотел. А уж насколько… Как понять? Для меня вы все как одно, — всхлипнула она.

— Вон оно чего, — сообразил я. — Так меня сюда убивать привели.

Девчонка замолчала. Брат ее сидел, как прежде, только кулаки сжал да сам напрягся. Вот-вот прыгнет.

— Я-то думал, ты за ее честь вступился, потому сразу и не убил. А раз все не так…

— Ты только сестру не тронь. Не хотела она, — сквозь зубы произнес брат.

Я видел, что ему страшно. Страшно, но он держался молодцом. Не ожидал я такого от бритта.

— А дальше что? Убью я тебя. А она куда? На улицу? Собой торговать?

Он устало пожал плечами. Я задумался, как же дальше быть. Убивать никакого толку, оставить в живых — так ведь он мог и кого-то из наших прирезать. На Тулле бы силенок не хватило, а вот Видарссона или Аднтрудюра легко бы прибил. Да и все равно ненадолго. Рано или поздно схватили бы и его, и его сестру.

— Слушай, а почему Красная площадь зовется красной?

— Так ведь это… — удивился бритт, — когда норды захватывали город, на площади собрались оставшиеся бритты. Там были и их жены, и дети, и старики-родители, и уже понятно было, что не выдюжат. Потому упали бритты на колени, бросили оружие и взмолились, чтоб не тронули их семьи. Но не пощадили их норды, убили всех до единого. Крови было столько, что земля пропиталась ей и долго оставалась красной. Сейчас уже не видно ничего, но название так и осталось.

— Зря бросили оружие. Если б храбро сражались до последнего человека, может, и пощадили бы остальных. Видать, посчитали, что ваша кровь — кровь слабаков, и нет смысла оставлять женщин, от которых слабаки будут рождаться.

— Может, и так. Давно это было.

— А стихи складывать умеешь?

Парень еще не понял, к чему эти вопросы, но почуял, что дело важное.

— Умею, только не по вашему, а иначе.

— На нашем языке?

— Могу и на вашем.

— А ну сказани чего-нибудь.

Бритт сглотнул слюну, поднял глаза к небу и прочитал-пропел:

— Кто одинок в печали,
Тот чаще мечтает
О помочи божьей,
Когда на тропе далекой,
На морской, незнакомой
С тоскою в сердце
Он меряет взмахами
Море ледяное,
Одинокий изгнанник,
И знает: судьба всесильна.[1]

Глава 7

Тяжелый взгляд Альрика не предвещал ничего хорошего. Он заснул лишь под утро в объятиях двух женщин, и мое радостное приветствие почему-то не осчастливило его.

— Тебе прям сейчас надо?

— Я насчет скальда.

Он скривился, распихал своих баб, вылез из-под одеяла. Голышом прошел до стола и в два глотка выхлебал остатки из кувшина, что бы там ни было. Сел напротив меня, положил руки на стол и сказал:

— Ну, давай. Что ты натворил? Кого убил? Почему без шестой руны?

Я покосился на женщин.

— Лучше бы без них.

Беззащитный, не пошевелившись, рявкнул так, будто был на корабле в бурю:

— Подъем! А ну выметайтесь!

Спящих красоток будто подбросило на лавке. Они взметнулись, схватили свои вещи, подобрали выпавшие монеты и исчезли за дверью.

— Ну?

— Я нашел нам скальда. Никого не убил, ничего не натворил.

— Кто?

— Я. Я никого не убил и ничего не натворил.

— А он?

— А он убил.

Альрик дернулся и окончательно проснулся.

— Что? Кто кого убил?

— Скальд, которого я нашел, — терпеливо повторил я. — Ты же сказал, без скальда не возвращаться. Я нашел скальда. У него стихи чудные, не похожи на наши висы, но хорошие. Песни знает.

— Сколько рун?

— Две. Но уже почти три. Есть свое оружие. С характером.

— Так. И в чем подвох? Убил кого-то не того? Бежит от кого-то? Бабу чужую трахнул? Что?

— Да нет. Убить убил, но никто не знает, что это он. И не узнает. Насчет баб не знаю, не спрашивал.

— Кай, — устало сказал хёвдинг, — говори. Или я тебя сейчас собственными руками прибью. Если б все было в порядке, ты бы притащил его на Волчару, и дело с концом. Что не так?

Я облизнул пересохшие губы, собрался с духом и выпалил:

— Он бритт.

Два удара сердца потребовалось Альрику, чтобы понять смысл сказанного, представить последствия и прийти в ярость. Осколки разбитого кувшина брызнули в стороны из-под кулака хёвдинга. Один чиркнул мне по щеке, но я не рискнул уклониться.

— Бритт, — тихо сказал Альрик. — Рунный бритт. Ты не нашел ни одного скальда-норда во всем Сторборге и решил притащить бритта. Кто из богов так невзлюбил меня?!

— Он не виноват. Собака набросилась на его сестру, он ее пнул, она и сдохла. — Я подумал и добавил: — Собака. Собака сдохла.

— Да мне плевать! — взревел хёвдинг. — Тут единственный непреложный закон — убивать всех рунных бриттов! Так ты нарочно отыскал именно такого. Еще и в хирд хочешь его засунуть?

— Если он будет молчать, так от норда не отличить. Волосы тут многие стригут, не только трэли.

— Скальд будет молчать? — уточнил Альрик. — Скальд?

— На берег его выпускать не будем. Пусть с Арне на корабле сидит. А так мы ж все время либо в море, либо тварей ищем.

— Одно не вовремя сказанное слово. Один случайный знакомец. И всё. Его придут убивать. А мы вступимся, так как нельзя отдавать своих. И нас всех вырежут. И всё, потому что Кай решил вдруг стать добреньким.

Я осекся. А ведь Альрик прав. Я думал лишь о том, как мы можем прикрыть бритта, как спрятать его от чужих глаз, но не подумал, что может случиться с ульверами, если обман раскроется.

— Ты ему пообещал что-то?

— Н-нет. Сам он хотел из города сбежать, как третью руну возьмет.

— Так, — Беззащитный встал, так и не удосужившись одеться. — Пошел вон. Больше никаких скальдов. К тому бритту даже носа не кажи. И иди-ка ты лучше на Волчару. Чтоб в город даже высовываться не смел. Понял?

— Да, хёвдинг.

Он наклонился ко мне и повторил:

— С Волчары ни шагу!


Первый день я маялся тоской на корабле, пришвартованном к пирсу. Арне всегда находил, чем заняться: то что-то подкрасить, то заменить доску, то уложить иначе, а еще он любил смотреть на чужие корабли: как там устроен руль, какой парус, какой высоты мачта, сколько весел, как быстро идет. А так как в Сторборге стояли самые разные корабли, то и торчать на пристани ему было не скучно. Я же вычистил свои доспехи, проверил остроту топорика, разругался вдрызг с хускарлом, что отвечал за охрану пристани, потом с ним же замирился.

Поссорились мы с ним из-за сравнения Хандельсби со Сторборгом. Как по мне, Сторборг хоть и велик непомерно, но в защите слаб. Хочешь — с реки на него иди, хочешь — с суши. Хускарл доказывал, что, будь нужда, на реке можно поставить сторожевые башни и протянуть меж ними цепи, через которые не пройдет ни один корабль. Я же говорил, что коли он такой умный, так чего ж ни одной башни не видно? Когда придет враг, поздно будет что-либо строить. А в Хандельсби ведет один петлявый фьорд, и при нужде в определенном месте можно затопить пару кораблей, чтоб вообще никто добраться до города не смог. А с суши до города добираться — так только ноги ломать. Хирд пройдет, а вот армия с обозами — нет.

А замирились из-за рунных домов. Мы оба согласились, что это дело — дрянь, и толкового воина там вырастить не выйдет.

— Искал я тут людей в хирд, никого не нашел. Боятся от дома и шаг сделать, — говорил я, угощая нового приятеля элем, жиденьким, как и кровь местных нордов. — Неужто проще серебром заплатить, чтоб в пленную тварь мечом потыкать?

— И не найдешь, — кивал Види. — Все с крепкими кишками либо в дружине, либо в свои хирды сбились. Только телята остались.

— А ты сам? Был в рунном доме?

— Был. До третьей руны дошел, а там отец помер, денег не стало. Вот я и пошел на службу. Немало рун получил, охотясь то на тварей, то на бриттов.

— Бриттов? — удивился я, подливая ему эль. — Разве ж за безрунных благодатью одаряют?

— Безрунных! Ха! — крякнул Види. — Ты не думай, что коли бритт, так овца безропотная. Это они сейчас присмирели. А раньше, что ни год, то набег. То семью нордов вырежут, то целую деревню. Отец сказывал, что даже безрунные могли взбеситься и напасть на бонда, а держать при себе дружину не каждый сможет. Сейчас они попритихли, но надолго ли?

— А не легче ли всех бриттов вырезать и жить самим?

— Легче да не лучше. Тут земли вона сколько! Самим обрабатывать — людей не хватит, а ведь место пусто не бывает. Там дальше к северу и вовсе малахи живут. Если мы уйдем с тех мест, так они сразу же захватят.

— Малахи?

— Раскрашенные. Они лица любят красить. По первости их тварями считали, потому как напрыгнет на тебя такая образина: вместо лица уродливая синяя маска, на голове то перья, то рога, то черепа торчат, сам в шкурах, хочешь не хочешь, с бездновым отродьем спутаешь.

— Угу, — но про малахов мне было пока неинтересно. — А что бритты? Которые рунные?

— А что они? Сидят в лесах. Последние года три их не слышно, с тех пор, как конунг лично с дружиной прочесал окраины, и ярлы — возле своих земель. Ох, и немало ж народу тогда полегло. И хирдманы в рунах изрядно подросли. За твариные сердца уже не серебром, золотом платили. Коли будете на тварей охотиться, немало сможете поднять.

На третий день, когда уже темнеть начало, вернулся Альрик, сказал идти за ним, взять с собой два волчьих плаща и шлем. Мы дошли до Красной площади, где гуляния, казалось, не прекращались вовсе.

— Веди к своим бриттам. Дорогу помнишь?

Не сразу, но я вывел его к нужному дому. Мы всего-то и сбились два раза. Правда, обошли чуть ли не весь город по окраинам.

Уже совсем стемнело. На улице ни души. В отдалении подвывала чья-то псина, из соседского дома через открытые ставни доносился гулкий храп, ухала бабенка, еле слышно плакал ребенок. Тихо.

Альрик толкнул дверь, присел, уклоняясь от удара, и рванул внутрь. Я вдохнул и остался дожидаться снаружи. Женский писк, удар, еще удар, кажется, стол опрокинули. И котел. И миску грохнули.

— Заходи.

Я втащил мешок с тяжелыми плащами и железом. Альрик уже высекал огонь и запаливал лучинку. Леофсун с медленно наливающимся синевой ушибом лежал за перевернутой лавкой, его сестра, всхлипывая, жалась в дальнем углу.

— Надень на него шлем и плащ, второй — на себя, — приказал хёвдинг. — Ты надень пояс с ножом и что там у тебя еще есть. Да не хнычь, не убивать пришел. Живее!

Я пожал плечами, поднял бритта, обернул плащом, закрепив у горла фибулой, прямо на пустую рыжую голову нахлобучил шлем.

— Оба идете с нами. И ни звука. Завтра с утра я вывезу вас из города. Высажу возле леса. Все понятно?

Леофсун всунул в поясную петлю топор, обнял сестренку и кивнул.

Вчетвером мы беспрепятственно вернулись на Волчару, девку уложили спать в бочку и сказали, чтоб без разрешения носа не казала. Кинули ей туда шкуру, чтоб спать было сподручнее. А парень так и улегся со всеми вповалку, шлема и плаща не снимая. Я же спать не стал. Хоть я и хотел помочь Леофсуну, но уж больно его рассуждения о рунах, силе и тихих убийствах напомнили Дагмара. Тот ведь тоже ради силы готов был на подлость.

Может, этот бритт решит, что сестра не так уж и важна, и прирежет моих братьев? А что? Вон они спят, три дня гуляли, пили, по бабам бегали, измотались. Любой из них руну Леофсуну поднимет. А если двух или троих убить? И лесным бриттам будет чем похвастаться. А сестру, может, и не убьют.

Так что я сидел с топором в руке, вглядывался в еле заметные силуэты, вслушивался в каждый шорох. Волны лениво хлюпали по борту, успокаивая и укачивая меня, но я за последние два дня неплохо выспался.

Когда один из спящих вдруг поднялся и, пошатываясь, двинул к борту, я чуть не подпрыгнул на месте, но то был трехрунный, не бритт. Пожурчал и обратно улегся.

Стоило восточному краю неба зарозоветь, как Альрик поднял всех ульверов. Еще пара судов также готовились к отплытию. К каждому подходили местные дружинники, кого осматривали, с кем лишь словами перебрасывались. Вот и к нам подошел мой знакомец Види.

— Уходите? — обратился он напрямую ко мне.

— Пора тварей ловить. Вот только не знаем, куда и двинуть сначала.

Види посмотрел на ульверов, вставляющих весла в уключины, заметил Леофсуна в шлеме, кивнул на него:

— А чего в железе?

— Да молодой еще. Считает, что нужно всегда быть настороже: в шлеме и с оружием. Еле уболтали щит положить.

Хускарл посмеялся, потом дернул головой, мол, давай-ка поговорим. Я глянул на Альрика, тот разрешил, так что я перепрыгнул обратно на пирс. Види отвел меня в сторонку и зашептал:

— Есть одно место. Там почти всегда можно две-три твари найти. Местные хирды туда не ходят, уж больно твари неудобные, да и не каждому по нраву болота, но в рунном доме тех тварей берут охотно.

— Коли поймаем и плату за них получим, десятина с первой поимки тебе пойдет, — сказал я, будучи уверен, что Альрик согласится на такой размен.

— Годится. Так вот…

Я позвал хёвдинга, и Види при нем подробно описал, как туда добраться, про тварей сказал лишь, что те трех-четырехрунные, но мерзкие донельзя. Потом хлопнул меня по плечу, махнул своим, что все в порядке. И мы отплыли.

Понемногу Сторборг отступал все дальше, размывался за холмами и лесами, пока вовсе не скрылся из вида. Корабли, вышедшие с нами, ушли вперед. Тогда Альрик поднял крышку на бочке и помог девчонке выбраться, Леофсун потянул было шлем, но хёвдинг запретил ему это делать. По слову Беззащитного я увязал немного снеди в тряпицу, передал девчонке. Волчара подошел к удобному низкому месту на берегу, мы вчетвером сошли с корабля и чуть углубились в лес. Только там я забрал шлем и плащ у бритта.

— Дальше сами, — буркнул Альрик.

Леофсун поклонился нам, неуверенно улыбнулся сестре, и они вдвоем пошли от реки.

— Зачем? — спросил я. — Зачем ты им помог?

— В Сторборге их рано или поздно бы поймали. Стали бы спрашивать, кто помог, кто знал, могли и тебя отыскать.

— Я имя свое не называл. А теперь чего? Всех вместе ловить будут?

— Надейся, что лесные твари их раньше сожрут.

Сказал и пошел к кораблю.

Я почесал лоб. Есть у Альрика странная черта: больно любит помогать всем подряд. Если глянуть на его хирд, особенно в самом начале, так ведь смех, а не хирд. Рыбак, от которого хлопот было больше, чем пользы, Тулле-изгой с приступами ярости, слишком пригожий Хвит, Энок с глазами в разные стороны. Я — совсем еще мальчишка, который толком не умел ничего, а врага нажить успел. А Видарссон? Сбежал от отца. Сварт — тоже своего рода изгой. Аднтрудюр хоть нормальный.

А как Альрик влез в драку ярлов и выбрал не самого сильного? Как помогал сакравору после смерти его ярла, хоть мог впасть в немилость у самого конунга?

Лучше б я убил двурунного бритта, чем взвалил новые хлопоты на плечи хёвдинга!

А главное — ни с одной бритткой я так и не спал. У бонда только собирался, как к твари послали, в Сторборге вона как вышло. Мог бы потом, так ведь запретили в город уходить. А теперь когда еще получится.


На третьем по левую руку притоке мы свернули и погребли против течения выше. Шли долго, до вечера, на ночь остановились возле пологого берега. Вепрь с Рыбаком быстро наловили рыбы и раков, так что поели мы наваристой ухи. А с утра двинулись дальше и плыли, пока корабль не начал скрестись о дно брюхом. Види так и сказал: плыть, пока будет можно.

Как всегда, на Волчаре остался Арне, да с ним Стейн и Эгиль. А мы пошли дальше к верховью. До обещанного болота добрались быстрее, чем выходило по словам Види, но это потому, что наше судно небольшое, осадка не так велика, как у местных кораблей.

А вот болото было огромно, хоть с виду сразу и не скажешь. Сначала на нас пахнуло сыростью и чем-то смрадным, потом зазвенел гнус, да так плотно, что моргать было страшно. Я выпустил чуток рунной силы, так гнус отодвинулся, но далеко не уходил. Так и жужжал вокруг. Испарина покрыла лоб, да и нижняя рубаха сразу же пропиталась потом. Вроде бы и не так жарко, зато душно и сыро. Будто в непротопленную баню вошел, где и угореть можно.

Хорошо хоть под ногами пока не хлюпало. Густой пышный мох под ногами проваливался, но до воды мы не доставали.

— Кай, а ты точно с тем хускарлом не ругался? — как бы в шутку спросил Сварт.

— Пил я с ним, а не ругался. И в болото никого не гнал, — с досадой бросил я.

Повсюду виднелась сосновая поросль, едва выше моего роста. И отовсюду звенело, свистело, чирикало и переливалось. Птиц здесь было видимо-невидимо. Из-под ног первых хирдманов то и дело вспархивали мелкие бурые птички. Где-то мерзко орал козодой. Над головой проносились огромные тени то с длинными вытянутыми ногами — журавли, то с кривой шеей — цапли, а еще выше мелькали и хищные птицы.

Мы медленно пробирались вперед, внимательно глядя под ноги. В таких местах и змей полно, и жаб разных, да и провалиться б не хотелось.

Вскоре молодые сосенки пропали, и пошел кустарник, а среди мха то и дело отблескивали лужицы застойной воды. Пахнуть стало еще сильнее, над нами клубились уже не комариные стайки, а целые столбы, уходящие высоко в небо. Если б мы бежали от кого, то эти столбы издалека показали бы наше место.

А когда под ногами явно захлюпало, Альрик остановился.

— Здесь и будем ловить. Дальше ходить незачем.

Вепрь скинул мешок, вывалил оттуда дохлых рыб, которых Альрик приказал поберечь.

— А теперь чего?

— Теперь ждем. Разойдись и готовьсь. Те твари убиваются легко, да ловятся плохо. Так что бить в хвост и тулово, лучше копьями в двух-трех местах, чтоб не дергалась особо. Если будет больше двух, то ловим двух, остальных можно убить. Видарссон! Чтоб дорос до третьей руны! А то позоришь хирд. Следующие — Вепрь, Халле, Бьярне и Облауд. Сварт и Айсландер в последнюю очередь.

Меня, Тулле и Энока он не назвал, но оно и понятно. Мне их убивать бесполезно, кроме того, мы и так выше всех. Вот если весь хирд будет из пятирунных, так и совсем другую охоту можно будет устраивать. Хоть ту морскую тварь, от которой мы сбежали, иди и снова лови.

Копья мы притащили с собой. Види сказал, что мшины не ядовиты, но сам он их не ловил, так что каждый надел одежду поплотнее, из кожи.

И началась самая долгая и нудная часть охоты — ожидание. Обычно охотник долго рыскает в поисках добычи, если только не прожил в этом лесу несколько лет и не вызнал все звериные тропы. А у нас хуже — ждать и надеяться, что дохлая рыба привлечет запахом нужных нам тварей. А кто знает, что в болотах еще водится?

Много плохих историй рассказывали о таких местах. И непонятно, куда уйдет твоя душа, если утонуть в трясине. Это ж не море, и Нарл на своем корабле не приплывет. И кто сожрет твою плоть? Черви живут в земле, рыбы и крабы в море, раки — в реках. А что происходит с телом в трясине? Некоторые старики говорили, что болотные трясины ведут напрямую в Бездну, но то выдумка. Они так про все говорили: и про водовороты, и про ущелья, и про ямы в нужнике. Даже когда вьюга поднималась, и та была порождением Бездны. Порой казалось, что кроме Бездны и ее творений в мире и нет ничего.

Эмануэль, мамиров жрец, никогда такого не говорил, а кто больше знает о богах и Бездне, как не Мамир?

Мимо ноги скользнула серая узорчатая змея. Я поднял было копье, чтобы прибить ее, да передумал. Пусть ползет, не кусает же.

Солнце нехотя ползло по небу, словно бы тоже пробиралось сквозь трясину. Я мельком глянул на него и зажмурился, его лучи остро кольнули глаза. Неужто и правда солнце может быть богом? Неужто и правда не оно бежит, а Земля, как огромная лодка, скользит вокруг него? Так где же та река или море, по которой она плывет? А что насчет луны? Она же тоже возле ходит. Или мы и вокруг солнца, и вокруг луны бегаем? Но так ведь не получится, нельзя плыть по двум рекам сразу!

Я даже повеселел. Вот вернемся в Сторборг, отыщу тот сольхус и того жреца, выскажу ему про луну, посмотрим, как он на этот раз вывернется. А то глянь, какой умный! На все у него есть ответ!

Воняло. В болотном смраде я не мог отличить вонь тухлой рыбы. Может, мало притащили? А Види говорил, что некоторым охотникам и день, и два приходилось ждать, а были такие, что и вовсе несолоно хлебавши ушли. Невольно я глянул на Рыбака. А что? Тут тоже вода была, хоть и стоячая. Халле передернул плечами, чуть усилил напор рунной силы, чтобы согнать гнус, потом оглянулся. Уже не один я посматривал на него и его волшебные портки.

— Нет, — твердо сказал Альрик. — Никого более приманивать не будем.

Кажется, ему тоже не по нутру болота пришлись.

Клятое солнце подбиралось уже к горизонту, небо полыхало красным, будто принарядилось на ярмарку. Мы расселись на самые сухие места. Рыбак, правда, то и дело подскакивал и скидывал с себя то жука размером в ладонь, то еще какую мелюзгу. И рунная сила их не всегда сдерживала.

— А на ночь тоже здесь останемся? Может, хворосту пособирать? — предложил Вепрь.

— Как солнце наполовину уйдет, так отойдем к соснам. Там и суше, и с топливом попроще, — ответил хмурый Альрик.

И вот в такие моменты как раз и хотелось, чтобы скальд был под рукой. Чтоб повеселил народ рассказами забавными, историями о богах неслыханными прежде. Да даже и слыханными, все равно веселее. Бритт, поди, знал легенды этих земель, может, даже и про тварей новых поведал бы.

Мы уже собирались уходить, как вдруг Энок Косой, самый востроглазый, шикнул:

— Глянь! Ползет кто-то! Уж не мшины ли?

И вправду! Показалось мне, прямо из-под мхов да кустиков выползает что-то. Темное, гладкое и длинное. Будто жирная короткая змея толщиной в ногу.

— Копья! — приказал Альрик. — Колоть в хвост и в тулово! Голову не трогать.

Следом за первой выползла еще одна тварь, за ней еще и еще. Сколько же их там?

— Разделиться на тройки! Тройка на тварь. Двое держат, третий скручивает.

А как ее вообще скрутить? Бочки сюда мы не потащили. Как связать змею? Узлом, что ли?

Со мной пошли Сварт и шурин. И как раз на Сварта и его необыкновенную силу рук я рассчитывал больше всего. Уж как-нибудь он ее закрутит. Так как со мной стояли двое новеньких, нам убивать тварь никак было нельзя.

Солнце почти село. Медленно и неотвратимо темнело. И теперь мы уже никуда не тронемся, будем ловить, пока всех не поймаем. Зря Эгиля оставили на судне, он лучше всех ночью видел.

Твари почти добрались до брошенной рыбы. Первая вдруг приподняла голову, обернулась и грозно зашипела на остальных, те не остались в долгу. Они шипели, рычали и крякали друг на друга.

— Вперед!

Мы побежали к крайней левой.

— Айс, к хвосту! — рявкнул я. Наверное, возле пасти потяжелее будет.

И вдруг тварь разделилась на части. Из ее толстых боков выродились темные куски, распрямились, и только что лежавшее перед нами бревно поднялось на тонкие упругие лапы. Сколько их было? Я не мог сосчитать.

Резкий взмах хвостом, и Сварт отлетел в сторону, взметнув брызги.

Я не мог различить глаз у твари. Но ее тупая морда располовинилась, и она зашипела теперь на меня. И морда находилась на уровне моего пояса.

— Айс, лапы руби!

Копье тут будет только мешать. Я отбросил его в сторону, выхватил топор и рванул вперед. Врезал по первой же лапе, точнее, хотел врезать, как тварь ловко развернулась, подставляя под топор голову. Думал, что убью дуру. Но топор отбросило назад, будто я попал в железо, а не в плоть.

— Айс!

Где этот болван? Пока я держу ее возле себя, самое время рубить лапы.

— Айс!

— Сварт тонет, — откликнулся он.

Неужто попал в яму? Да и Бездна с вами!

— Вытаскивай его!

Неужто я с жалкой трехрунной тварью не справлюсь? Или с четырехрунной. А мшина ли это? Види говорил, что убить их легко, заловить сложно.

Тварь попятилась. Не уйдешь, гадина! Я снова прыгнул к ней, замахиваясь. Одной ногой попал в лужицу и ушел по колено. Я не устоял и завалился на левый бок. Тварь двинулась ко мне, раззявила пасть… Мой топор вонзился ей в нёбо. Она рванула назад, но я держал крепко. Вытащил ногу и, стоя на коленях, свободной рукой врезал сбоку ей по морде. Затем вырвал топор, вскочил. Айс как раз вытащил Сварта из трясины, тот был в грязи по грудь.

С шипением тварь отступала, мотала головой, расплескивая кровь из пасти. Нельзя давать ей передышки! Крепко сжимая топор, я пошел на нее. Под ногами мягко колыхалось. Если снова наступлю не туда, могу и не выбраться. Как не тонет эта гадина? Я глянул ей на лапы. Тонкие по сравнению с туловом, они на конце разделялись на несколько пальцев-веток, которые широко раскидывались, и получалось, что тварь стояла будто на нескольких плоских подпорках. Такая в трясину не провалится. А значит, нельзя верить ее следам.

Наконец Айс взялся за копье, встал на ноги Сварт. И я снова набросился на тварь. Нещадно дубасил по железному лбу, уклонялся от зубов, или что там у нее было в пасти. Сварт схватил ее за хвост и снова был отброшен мощным ударом. Хвост у твари бил как молот. Тогда Айс с размаху вонзил копье ей в бок. Оно ушло аж на ладонь.

Бока! У нее нет защиты на боках.

— Лапы! Бей по лапам.

Угу. Копьем особо в лапы-ветки не потыкаешь. Но Айс, не задумываясь, взмахнул и лезвием легко срезал одну из лап. Тварь покачнулась. Шипела, плевалась, но не могла отворотить морду от меня.

Грязный воняющий болотом Сварт сказал:

— Дай-ка я.

Отодвинул меня и давай мочалить морду твари кулаками. Сбоку, снизу, в лоб, снова сбоку. Он обрушил на нее с десяток ударов, прежде чем я спохватился и пошел рубить лапы. Втроем мы быстро покрошили ей конечности, и тварь рухнула на пузо. Теперь бить руками ее было несподручно. Я думал, что на этом бой и закончится. Тварь заюзала всем телом, будто бы в предсмертных судорогах.

— Она уходит! — крикнул Айс. — Закапывается!

В темноте я не сразу заметил, как тварь наполовину уже погрузилась в мох.

— Держи ее!

И сам кинулся к хвосту. Я не Сварт, должен удержать. Вцепился в конец, руки скользили по грязной мокрой шкуре, перехватил выше и дернул.

— Вяжи!

А как ее вязать? Сварт быстро обмотал ей морду прочными веревками. И тут мне пришла в голову одна мысль.

— Нужно привязать хвост к голове!

Еле-еле мы скрутили ее в бублик. Наверх хвост не загибался, вбок тоже никак, я побоялся сломать ей хребтину, так что мы подогнули его через низ и хоть не напрямую, но закрепили веревку с морды к задней части хвоста.

Тварь шипела, дергалась всем телом, но сделать ничего не могла, в том числе и уползти в трясину.

Тогда мы пошли на помощь к другим тройкам. Там были те же сложности, что и у нас: побить тварь было не так уж сложно, убить — и того проще, а вот как скрутить? Так что мы уже опробованным способом обматывали их веревками. И вскоре у нас было четыре пойманных твари.

Альрик довольно похлопал меня по плечу, потом подозвал Видарссона:

— Одна твоя. Давай!

Парень взял топорик и с силой вонзил ближайшей твари в шею, затем еще и еще. Рубил, как дрова. Наконец тварь содрогнулась и затихла. И вечно отстающий Видарссон поднялся до третьей руны.

Глава 8

На ночлег мы отошли к соснам, где было не так сыро, тварей отволокли туда же. Альрик распределил очередность стражи, моя была под утро, мы наскоро перекусили и легли спать.

Перед уходом Вепрь осветил место сражения, и мы увидели, как болото шевелилось от множества разных тварей, не только мшин, но и других. Странных, чудных, покрытых мхом, слизью, чешуей, бородавками, с гребнями, рогами, хвостами. Если бы видеть ночью, как днем, то можно было бы тут славно поохотиться! Ну и если б Фомрир забрал условие, так как силой оттуда пахло, но не больше моей.

Я завернулся в волчий плащ и уснул.

Проснулся от того, что стало трудно дышать, будто кто-то тяжелый уселся на моей груди и давил всем своим весом. Я махнул рукой перед собой. Никого. Перевернулся на бок и хотел было снова заснуть, но ощущение чужого присутствия не пропадало.

Нехотя развернул плащ, поднялся, с трудом разлепил глаза. Вот тоже… Обычно я легко вскакиваю, даже если спал совсем чуть, а тут дышать тяжело, глаза не продрать, голова в тумане, а ведь не пил с самого Сторборга. Костер давно погас, ну так оно и правильно. Нашим сторожам огонь ни к чему, только мешать будет.

Рядом мелькнула чья-то тень. Промчалась так быстро, как не всякий карл сможет. Неужто Альрик чудит? Зачем ему?

Я протер глаза, но в тусклом свете звезд видел лишь смутные очертания. Вон там лежат наши скрученные твари, все извиваются. Вон хирдманы.

И снова что-то мелькнуло. Быстро. Лишь краем глаза успел зацепить.

Скинул плащ, взял в руки топорик. Где же сторожа? Судя по звездам, изрядно перевалило за полночь. Еще немного, и на востоке небо начнет светлеть, в деревнях запоют первые петухи.

Тень! Я резко вскинул топор, метя обухом, а не острием. Ничего! Не попал.

Сердце сдавило тревогой. Неужто те болотные чудища приползли сюда? Неужто сожрали наших стражей? Я не спеша пошел по лагерю, внимательно оглядывая спящих. Один, два, три…

Шум по правую руку, за чахлой сосенкой. Рванул туда. А там Видарссон выворачивает свой желудок наружу. Отравился? Когда? Чем? Ел то же, что и мы, вчера получил третью руну, если и повредил нутро во время боя, так все залечил с новой руной.

Шум в лагере.

Все ульверы уже на ногах и с оружием. Альрик позвал Халле, видать, его черед был стоять на страже. Огонь никто так и не высекал. И я в очередной раз пожалел, что мы не взяли с собой Эгиля Кота.

Мы встали вместе, но меня все еще мучила странная тревога, аж на сердце давила и дыхание сбивала. Да и остальные ульверы дышали тяжело, Видарссон нетвердо стоял на ногах, и Сварт его подпер плечом. Айс вдруг тоже наклонился и выплюнул весь небогатый ужин. Кто шумел-то?

Я угадывал ульверов по росту, силуэтам, прическам, и даже казалось, что мог разглядеть их черты лица. Но никак не мог найти Тулле, этого долговязого болвана. Я не чувствовал рядом силы пятирунного.

— Поищу Тулле, — натужно сказал я и шагнул в сторону.

Альрик не стал меня удерживать. Я изо всех сил напрягал глаза, вслушивался в тихий шепот ветра, в далекое дыхание трясины, в вскрики ночных птиц, хотя одна орала так утробно и зычно, что заглушала все звуки напрочь, потому больше всего я полагался на чутье. Пять рун не скрыть, хотя я слышал, что такие умельцы есть.

Сбоку почудился отзвук рунной силы. Я пошел туда. Постепенно добавился хруст веток. Пыхтение. Рычание. Ухание. Глухой стук.

— Тулле? Ты тут? Тулле!

Внезапно тень, которую я принял за причудливой формы пень, выпрямилась, вытянулась наверх. И бросилась на меня. Мигнул отблеск на металле, и я едва успел отшатнуться.

— Тулле!

А кто еще тут мог быть пятирунным?

Тень пыхтела, рычала и бездумно размахивала мечом во все стороны. Бросалась на меня снова и снова. Я едва успевал отпрыгивать да уклоняться. Если бы Тулле был в своем уме, то убил бы. Мне не хватало ни роста, ни длины оружия, чтоб подобраться к нему ближе. Но обезумевший Тулле забыл свои навыки и лишь махал руками, стараясь достать меня. Меч ему только мешал.

Я отскакивал за сосенки, пару раз отбил удары топором, подставляя обух. Не хотел его ранить. С чего Тулле вдруг понесло сейчас? Кто мог его разозлить ночью?

Окончательно взбеленившись, Тулле догадался отшвырнуть меч и пошел на меня с голыми руками. И вот тут я уже не ждал: подпрыгнул и со всей силы влупил ему опять-таки обухом в висок. Он застыл на месте, покачнулся и упал, как подрубленный, едва не влетев лицом в обкорнанный им же стволик. Я напрыгнул сзади, стащил с него пояс и закрутил руки за спиной. Пусть охолонет немного.

Тулле дергался, как пойманные мшины, грыз зубами мох, хрипел, пытался разорвать плотные кожаные путы. Я посмотрел на это и сделал еще один виток вокруг его рук.

— Кай! — зов, больше похожий на выдох.

Я схватил топор и отскочил в сторону. Кто тут еще?

В зыбком свете звезд я не мог разглядеть ничего, кроме коротышек-сосенок. Сбоку заполыхал огонь — ульверы все же решили разжечь костер. Я отвернулся, не желая терять то убогое ночное зрение, что было у меня сейчас.

— Кай! — еще вздох.

Сердце заходилось от ужаса и восторга одновременно. Меня слегка мутило, видать, все же мы чем-то отравились. Может, вода испортилась, а может, в Сторборге нам дрянь подсунули, а не еду. Но это не смогло бы помешать мне сразиться, если понадобиться.

— Кай!

Я не чувствовал рядом никого, кроме себя и Тулле.

— Кай!

Я пошел на звук. И заметил, как от сосенки отделилась новая тень. Судя по очертаниям, баба. Причем баба голая. Безрунная. Из темноты выплыло ее чуть светящееся лицо. Бриттка! Та самая, которую мы с Альриком вывезли из Сторборга.

Я опустил глаза пониже, а там сиськи такие, в руку не поместятся! Что я сразу и проверил, но вместо теплой упругости наткнулся на иглы. Что за, мать ее в Бездну, шуточки?

— Кай.

Глядь, а бриттка уже расстелилась внизу. Манит, раздвигает ноги, жаль, что промеж не видно ничего. Я быстро скинул штаны, прижал ее к себе: холодная, видать, замерзла ночью на болотах. И внутри она была тоже ледяная, хоть и влажная. Закончив дело, я откинулся на спину и протянул руку к бриттке. А там никого. Мох.

Я перекатился на бок, вскочил, завязал штаны. На всякий случай еще раз ощупал то место. Никого. А сзади снова шепот.

— Кай!

И стоит Дагна Сильная, потряхивает пышной гривой, сверкает зубами, под тонкой тканью колышется грудь.

Что?

Только тут я опомнился. Какая Дагна? Откуда она на болотах Бриттланда? Почему я не чувствовал от нее рунной силы? С силой хлопнул себя по щеке. Боль привела меня в чувство. А бриттка? Откуда ей здесь быть? Мы ее высадили в нескольких днях плавания отсюда. Кого я поимел тогда? И ответ был неутешительным.

Я вернулся к Тулле. Тот уже пришел в себя и старательно выкручивал руки.

— Ты как? — спросил я, пытаясь не думать о том, что только что произошло.

— Голова болит. Ты меня? — прохрипел он.

— Да. Снова приступ. Ты даже мечом махал сначала.

Вздохнув, я взялся за путы.

— Непонятно, как никого не убил. Раньше ты за меч не брался.

Тулле встал, растирая руки.

— Да я шорох услыхал. Проснулся. Сторожа не видать, и только тень мелькнула. Странная такая, вроде и человек, а вроде и не совсем. На голове рога, руки не то две, не то три. Вот я вытащил меч, пошел за ней. А потом всё. Не помню. А ты куда отходил?

— Так, показалось что-то.

Я все еще слышал шепотки за спиной, но Тулле вроде бы ничего не замечал. Так что я высек искры, поджег щепоть сухой травы, и в этом пляшущем свете мы отыскали оброненный меч Тулле, а потом пошли на свет костра, к ульверам.

Оказалось, что рубаха и штаны Тулле спереди вымокли напрочь, да и моя рубаха тоже была влажной. А штаны — нет.

Ульверы выглядели неважно. Многих мутило, кого-то все еще рвало, лишь Альрик выглядел здоровым.

— Халле пропал, — сказал он. — Ждем до рассвета. Я, ты и Тулле будем искать, остальные тащат тварей на Волчару.

Помолчал. Кивнул на моего друга:

— Приступ?

— Да.

Я не стал упоминать ни про тени, ни про шепот, ни, тем более, про бриттку.

Кай-болотолюб? Кай-мохотрах? Кай — победитель мшин? Останусь лучше Безумцем без подробностей.

Лишь только край неба посветлел, Альрик отправил ульверов к кораблю, и мы, оставшись втроем, начали поиски Халле. Это было сложно: у нас не было ни собак, ни следа. Упругий мох легко прогибался под ступней, но так же легко выпрямлялся обратно. Так что мы искали не след, а кровь, клочки ткани или ошметки тела.

Мы шли порознь, но не отходили друг от друга больше, чем на сотню шагов, внимательно осматривали деревца, кочки, пни и сухие прошлогодние будыльи.

Я все время дергался, и дело было не в мелком противном гнусе, безудержно жужжащем вокруг, не во влажном тяжелом воздухе, неспешно нагреваемом солнцем. Мне чудилось, что на меня кто-то смотрит. Неотрывно, в упор, не мигая и не отводя глаз. Я ощущал зуд между лопатками все время, даже вытащил топорик и почесал им спину, но легче не стало. Шепот, еле слышный шепот смешивался с дыханием Хьйолкега и раздражал слух. Уже надоевшая вонь болота под солнечными лучами усилилась и давила на обоняние.

А потом снова что-то пронеслось справа. Наверное, птица. Точно птица. Их тут видимо-невидимо. Порой они вспархивали из-под ног, и можно было увидеть бурые пятнистые яйца, уложенные прямо в траве. Парочку я выпил, но болотный привкус отбил охоту их есть.

Внезапно Тулле махнул рукой, задергал плечами, а потом вытащил меч, хотя рядом с ним никого не было. Неужто снова приступ?

Я громко свистнул, призывая Альрика.

— Тут есть что-то опасное. Что-то крупное. Такое, что не всякий хельт справится, — сказал я, глядя хёвдингу в глаза.

Это могло показаться трусостью, но я уже не тот малец, что уплыл в море из Сторбаша. Я знал, лучше сказать правду, чем замалчивать из страха показаться трусом. И разве страх выглядеть трусом — не та же самая трусость?

— С чего взял? — грубовато откликнулся Альрик.

— Я чувствую его взгляд. И Тулле тоже, потому ночью у него и был приступ.

Тулле кивнул.

— А еще что?

— Я вижу странные вещи. Будто что-то быстро пробегает мимо меня, трогает за спину, преследует.

— Тулле?

Друг снова кивнул.

Альрик задумался:

— Я ничего такого не слышу и не вижу.

И тут его лицо переменилось.

— Уходите! Уходите на Волчару. Я один закончу поиски.

— Мы не боимся, — воспротивился я. Одно дело — предупредить об опасности, другое — бежать от нее.

— Это дурной воздух! Злые чары, что вызывает болотный ярл. Он отравляет слабым желудок, крепким — ум и зрение, на хускарла, видимо, его чары не действуют. Если вы пробудете здесь еще, то вам может привидеться, будто рядом не друг, а враг, и вы кинетесь с мечом на любого. Я не хочу биться с вами. Так что пошли вон! Быстро!

Мы с Тулле переглянулись и рысью помчались к краю болота, к Волчаре и ульверам. Чары — это не то, с чем может справиться даже самый храбрый воин. Если бы колдун был перед нами, если бы болотный ярл сам вышел из трясины, мы бы без сомнений сразились с ним, но биться с колдовством, не видя его? Если Альрик сказал, что на него колдовство не действует, значит, не действует.

Ульверы не успели уйти далеко. Они маялись животами, и их сил едва хватало на то, чтобы вдвоем-втроем волочить одну тварь, так что когда мы их догнали и забрали по твари, их шаги стали легче и быстрее.

Добравшись до Волчары, мы упихали мшин в бочки, плеснули им воды из реки, немного, чтобы только на дне плескалось. Эгиль и Стейн выспрашивали, как прошла охота, поздравляли Видарссона с руной и требовали проставиться, как вернемся в Сторборг. Но шутить и радоваться у нас не было ни сил, ни желания. Трехрунных все еще мутило, даже запах свежей запеченной рыбы вызывал у них рвоту. А еще мы понимали, что Альрик вряд ли отыщет Халле Рыбака.

На болоте негде спрятаться, только если лечь под толстый мшистый покров. Сколько бы нам ни заплатили за этих тварей, жизнь Халле стоит дороже.

Я был уверен, что не случайно пропал именно Рыбак. Его тело всегда привлекало всех рыб, тварей и прочих обитателей вод, не важно, река то, озеро, море или лужа. Может, он неудачно наступил, и его нога провалилась в одну из лужиц во время ловли тварей. Или попросту помочился, и его запах через мочу проник под воду и донесся до носа болотного ярла. Потому болотный ярл и напустил на нас свои чары. Раньше же такого не было, иначе бы Види предупредил меня.

Напустил чары, заманил Халле в трясину и зацепил краем нас. Кто послабже — захворал, кто покрепче — лишь растревожился, Альрик вон вообще не заметил ничего.

Значит, не увидим мы больше Рыбака, не будем смеяться над приманиваемыми им рыбами и тварями.

Я начал считать, сколько ульверов так или иначе покинули хирд с того момента, как я встал под парус Альрика. Трое погибло в сражении за ярла Сигарра: Йодур-мечник, Эйрик Секира и Оддр. Ивар остался в селении Сигарра, решил поменять меч на соху. Лейф Ящерица бросил нас в Хандельсби. Хвит, Ларс и Трюггве полегли на туманном острове. И Халле — в болотах Бриттланда. Девять. Девять ульверов.Нас осталось тринадцать, из них трое пришли после меня. И это всего за два года.

И некому воспеть имена погибших, некому ободрить выживших.

Хёвдинг вернулся ближе к ночи грязный, вымокший, злой. Принес медную фибулу от плаща Халле. Больше ничего не нашел.

— В Сторборге принесем жертву Нарлу. Может, отыщет он Рыбака и заберет себе? — предложил Вепрь. На том и порешили.

За ночь злые чары окончательно спали с нас, так что наутро изрядно проголодавшиеся ульверы смели все, что успел приготовить Вепрь, и мы пошли снова в Сторборг. К рунному дому.

На сей раз нас встречали радушнее. На пристани стояли незнакомые с виду ребята, но я заметил, как один из них метнулся в рунный дом, а остальные подошли к самому берегу, чтобы поприветствовать нас.

— О, а вон и тот коротыш, что с Фастгером в кнаттлейк бился! — услыхал я. И даже немного приободрился. Запомнили-таки, сучьи дети.

Мы неторопливо подошли вплотную к пирсу, закрепили Волчару веревкой. Альрик все еще был не в духе, так что растолкал парней, что рунами были наравне с ними.

— Старшего позвали? — спросил он. — В тот раз я с Сигрёдом говорил.

— Позвали! — осклабился ближайший. — И кое-кто еще хочет поговорить с вами.

Альрик обернулся на меня:

— Ты, Энок и Сварт! Со мной.

Назвал именно тех, кто в прошлый приезд в кнаттлейк с местными играл. Видать, боялся, что не удержатся они и побьют нас.

Сигрёд, такой же заросший и мохнатый, уже спешил из рунного дома, похлопал Альрика по плечу, заглянул в бочки, рассмеялся:

— Мшины! Да какие отборные! Отличный улов.

— Взамен своего хирдмана там оставил, — буркнул хёвдинг. — Сколько заплатишь?

— Да уж поболе прежнего! Идем, обсудим плату за элем.

Альрик кивнул нам, чтоб тащили за ним тварей, сам одну прихватил, повесил за веревку на плечо, и пусть она брюхом волочется по земле, поди, не сдохнет за такой срок. Я взял вторую, а Энок со Свартом поволокли третью.

За высоким частоколом я увидел не рунный дом, а целый рунный город. От пристани к воротам вела отличная выложенная камнем дорога, да не простым, а красивым желтым. Промеж была засыпана мелкая галька, от того тут можно было ездить вплоть до снегов, неважно, льют ли дожди или стоит засуха. Дорога тянулась и за воротами, переходя в широкую улицу. В конце улицы красовался огромный бревенчатый дом с черепичной крышей, в таком и конунгу незазорно жить. От основной дороги в стороны расходились узенькие улочки, где стояли обычные мазанки с соломенными крышами и стенами, выкрашенными в разные цвета. Чаще всего попадались белые, но были и красные, и желтые, и даже синие.

Вдоль главной дороги стояли лавки и с одеждой яркой, и с кольчугами, и с оружием. Даже с лепешками, сырами и овощами была лавка. Впрочем, огородов-то тут не было, скотина не мычала, не блеяла.

Из домов выходили норды, большая часть была в моих летах, но попадались и совсем взрослые мужики, перевалившие за второй десяток. Они смотрели на нас, на тварей, обсуждали, кому они достанутся, называли какие-то имена, некоторые даже дошли до ругани, причем до низкой, за которую я бы и прирезать мог. Но эти покидали бранные слова, помахали кулаками перед носами да и разошлись. У меня аж глаз зачесался от такого.

Сигрёд Лохматый всё распинался перед Альриком, какая нынешняя молодежь никчемная да бесполезная.

— Поверишь ли, один трехрунный чуть не полдня скримсла вашего кромсал. Никак не мог наловчиться и проткнуть его. После заставил его седьмицу с копьем работать.

Я чуть не зарычал с досады. Да лучше б мы того скримсла Рыбаку отдали! Или сразу двух. Тогда бы он цел остался, да и твари не такая позорная смерть бы досталась. Неделю с копьем! Тоже мне наказание. Когда я прожил десятую зиму, отец впервые дал свое боевое копье. Я его даже удержать толком не мог, такое оно было тяжелое, но из рук не выпускал. Так и таскался с ним повсюду, то на плече волок, то наперевес двумя руками носил. И через семь дней отец дал копье в мой рост, сам древко вытесал, у кузнеца железное острие заказал, сам заточил. После отцовского новое копье легче перышка показалось. И сколько я с ним занимался! Сколько мешков с соломой изрубил! А уж учился бросать так, что на другой день руку поднять не мог.

Дотащили тварей до большого дома, там их у нас забрали. Сигрёд мотнул головой в сторону небольшой таверны.

— Ну что, брат-норд! Теперь обсудим плату! Знаю-знаю, что пить ты умеешь и за каждую монету биться будешь. Так с пивом да с мясом приятнее будет.

Альрик с сомнением посмотрел на нас. И тут из местной ребятни вылез наш знакомец — Плоский Нос. Имя его я запамятовал.

— Хэй! Безумец!

А позади него парни, которые с ним в тройке были. Тоже зубы скалят. Вроде как радуются.

— В тот раз недоиграли. Может, еще раз попробуем?

Хёвдинг усмехнулся и ушел вслед за Сигрёдом, видать, успокоился.

А Плосконосый не унимался:

— Мы тут с ребятами подумали…

— Это полезно бывает, — кивнул Сварт.

— У твоего хирда корабль на двадцать вёсел, а людей всего на четырнадцать. Даже на тринадцать, один-то на кормиле стоит. Значит, вам люди нужны, да покрепче.

— Ну.

— А не возьмет ли нас твой хёвдинг?

Я аж растерялся.

— Куда возьмет?

— В хирд. Хирдманами. У нас всех шестая руна, — Плосконосый обвел рукой своих приятелей, — свое оружие, свой доспех. Обузой не станем. Если надо так, то и волосы отрастим, нам не жалко.

— А что рунный дом? Тут же руны чуть ли не с неба падают. Какая вам в том выгода?

Остальные парни к разговору прислушивались, так что Плосконосый кивнул в сторону ворот, мол, пойдем прогуляемся. Ну, пойдем…

— Да во всем выгода, — зашептал он. — Думаешь, тут всё ладно? За каждую руну, знаешь, сколько серебра отсыпать надо? Драки запрещены, за любой проступок — выкидывают из круга. А люди тут разные. У кого семья слишком сильна, тому слова поперек не скажи, у кого богата, те выкупают твой черед в круге, если тварь интересная выпадает. А и не продать нельзя — сожрут! А самому бою обучают едва-едва. Я как в кнаттлейк с тобой сыграл, так сразу и понял, где настоящее учение. Думал ведь, что смахнем вас и даже не вспотеем, а вы чуть ли не зубами в чурку вцеплялись. Если вы за игру так бьетесь, так что ж вы в настоящем бою делаете?

— Да то же самое, — рассмеялся Энок. — Мы всегда всё делаем по-настоящему. Иначе и жить незачем.

— Разве стоит вступать в игру, если не хочешь выиграть? — подтвердил я. — Но что твой отец? Что скажет семья?

— Да он только рад будет! У меня еще трое братьев, а на всех у отца серебра не хватает. Если я уйду в хирд да еще и плату буду получать, так он двоих сможет в рунный дом отдать. Семье только лучше будет.

— Ты вот что… — почесал я затылок. — Идем к Волчаре, с хирдом познакомлю, твои слова передам, а как придет хёвдинг, ему еще раз перескажешь. Если согласится, значит, станешь хирдманом. Но каждому за себя говорить придется. Он не любит, когда чужими спинами или словами прикрываются.

Двое приятелей Плосконосого поспешно закивали.

А за воротами нас уже ждали. Посередине дороги стоял незнакомый парень, но от его вида аж зубы заныли и захотелось взяться за свинокол. Высокий, и этого уже было бы достаточно, короткие белые волосы на солнце почти не были видны, и сначала почудилось, что он лысый, короткая ухоженная борода, усы. А еще богато расшитая золотом рубаха, тяжелая цепь в несколько рядов обвивала его толстую шею. Почти что Роальд, только без доспехов.

Встал, ноги расставил пошире. По бокам такие же молодцы, только одеждами и украшениями победнее. Не обойти!

— Значит, этих заморышей ты, вошь паршивая, побить не смог? — глубоким голосом заговорил он. — Опозорил наш рунный дом!

Плосконосый поклонился, как и его приятели, голову опустил, но, почувствовав мой презрительный взгляд, вскинулся:

— Это вольные хирдманы!

Прозвучало не особо уверенно, но хоть прозвучало. Я перевел взгляд на богатея.

— Да плевать мне, кто они! Как ты посмел проиграть каким-то карлам? Будешь две недели чистить клети! Да три дня без еды!

— Скирикр, ты не… — и Плосконосый замялся.

А имя-то какое у почти что Роальда! Скирикр. Первая половина от Скирира, вторая может означать могущественного человека, властелина или просто богатея. Значит, отец этого парня назвал своего сына «Правитель как сам Скирир». А я думал, что у Альрика имя слишком вычурное. А еще у парня помимо вычурного имени была восьмая руна.

— Это твой хёвдинг? — спросил я у Плосконосого.

— Хёвдинг? Нет. Тут же не хирд, — он занервничал. — Это Скирикр, сын Вальдрика, сына Вальгарда, основателя рунного дома.

— Тогда почему ты ему кланяешься? В наших краях даже перед конунгом голову не склоняют.

— Не много ли болтаешь, карл? — встрял почти что Роальд.

Сварт сжал мое плечо.

— Так ведь вроде я карл, а не бритт безрунный. Говорю, когда захочу и с кем захочу.

Сзади раздались первые смешки.

— Тут тебе не северные пустоши. Нужно разуметь, перед кем нужно кланяться, а перед кем и рот стоит захлопнуть.

Сам не знаю, чего я так вскипел. Бритта того, который на меня с ножом кинулся, пощадил. Может, потому что тот был слаб, может, потому что он вел себя уважительно и даже не соврал насчет своих целей, хотя понимал, что я мог прирезать его в любой миг. А этот щегол взбесил меня с первого же взгляда. То ли рост его не по нраву пришелся, то ли цепь дорогая, то ли непомерная спесь. А еще представил себе, как такая наглая морда мочалит наших тварей, за которых мы жизнью Халле заплатили!

— А ты прав! Забыл сказать. Меня зовут Кай. Кай Безумец. Так что, я должен поклониться тебе?

Я дернул плечом, скидывая свартову руку.

Почти что Роальд надменно усмехнулся.

— Да не помешало бы. Глядишь, на пару пеннингов больше заплатим.

Тогда я чуть присел, наклонился, прыгнул вперед и резко дернул Скирикра за лодыжки. Тот с размаху шлепнулся на каменную дорогу. Не на задницу шлепнулся, а прям на белобрысую макушку, всей спиной. Аж под ногами загудело! И гулкий хохот от местной ребятни!

Я переступил через него, глянул на Плосконосого: пойдет или струсит? Он помедлил, но перешагнул через напыщенного болвана и последовал за мной к пристани.

Глава 9

Не прошли мы и половины пути к пристани, как позади разнесся рев бешеного быка. Что-то долго он приходил в себя. Видать, треснулся сильно, хотя на восьмой руне не так просто пробить череп. И кости, и сама кожа крепчают так, что не всякий безрунный мечом пробьет.

— Стой! Стой, сучий сын! — неслось нам в спину. — Струсил? Только можешь, что исподтишка бить! Ты, неси меч! И доспех! Быстро!

И, как часто бывало, после дурной выходки мне стало легче. Словно тяжесть, засевшая внутри после болота, схлынула, и я снова мог дышать свободно. Так что я, не оборачиваясь, расхохотался. Плосконосый и его дружки испуганно поглядывали на меня, не видя причин для веселья, а вот Энок и Сварт улыбнулись. Они тоже поняли характер Скирикра.

Кто из ульверов бы стал столько лежать на земле, а потом кричать, чтоб ему принесли меч? Никто из нас и не пропустил бы такую атаку: влепили бы с ноги в морду, плюнули и дальше пошли.

Хотя меч и доспехи — это чересчур за шуточную обиду.

Потому, как только мы добрались до Волчары, Вепрь влепил мне подзатыльник и сказал:

— Снаряжайтесь. Делаем стену.

Ульверы уже сноровисто натягивали кольчуги и шлемы, вытаскивали щиты, надевали волчьи плащи, которые хоть и тяжелы, зато спину защищали не хуже легкой брони. Мимоходом каждый отвесил мне плюху или затрещину, но беззлобно, как будто и им полегчало. Наконец обычный понятный противник. Плосконосый с приятелями только глазами хлопали. Их-то оружие и броня в рунном доме остались.

— Чего рты раззявили? Вон щиты, вон мечи. Берите и вставайте с нами, — приказал Вепрь.

На болота мы пошли без брони, так что от Халле остался и богато украшенный меч, и красивый доспех, еще у меня хранились два трофейных меча из таверны, так что снарядить было чем.

Мы встали в плотный ряд, закрылись щитами, шестирунных промеж своих засунули, чтоб деру случайно не дали. Ни один восьмирунный не возьмет!

Со стороны рунного дома к нам двинулась толпа. На войско даже и мельком не походило. Впереди сверкающий в дорогой броне Скирикр, в закрытом шлеме, даже горло прикрыто кольчужной сеткой. Все железо поблескивает искорками, знать, с примесью костей твари ковали. У меня едва денег хватило на небольшой топорик с такой добавкой, а тут целая кольчуга со шлемом!

Рядом с ним его прихвостни в броне попроще, а дальше все обитатели рунного дома, чтобы полюбопытствовать да поглазеть.

В настоящем бою мы бы обстреляли его из лука, метнули бы копья, а уж потом строили стену, но не убивать же дурака? Так что мы приняли грозный вид и ждали. Вот если он нападет, тогда другой разговор будет.

Скирикр подошел к пристани и остановился. Под шлемом его лица видно не было, но растерялся он нешуточно. Не набрасываться же ему на целый хирд, в самом деле? И ладно, если побьет, а если нет? Еще большим посмешищем станет.

— Эй ты, выходи! — крикнул он. — Нечего за чужими спинами прятаться!

— Тут чужих нет, все свои! — ответил я.

— Струсил?

— Конечно! Ты себя видел? Точно папаша Фомрира на землю ступил!

Кто-то из рунного дома прыснул за спиной Скирикра. Он гневно обернулся, но сообразил, что будет выглядеть еще глупее, если начнет выяснять, кто над ним посмеялся.

— Так вот какие вольные хирдманы? Бьют в спину и сбегают?

— Я тебя не в спину бил. Кто ж знал, что у тебя глаза не в ту сторону смотрят?

— Выходи, говорю! — рявкнул он и треснул мечом по одному из щитов.

Вепрь аж поморщился. Кто ж так бьет-то, прямо по железному умбону? Меч беречь надо.

— Выходи! Выходи! Дерись, как мужчина!

— Так ты меня на бой вызываешь, что ли? — вдруг сообразил я. — И не стыдно тебе с карлом силой мериться?

— Хватит! — прогремело над полем.

И обрушилась рунная сила, сила сторхельта. Нас лишь краем задела, но Видарссон захрипел, а Сварт с Айсландером покраснели от натуги.

Из рунного дома шли старшие.

Один — тот же Скирикр, только в два раза старше, пригожий рослый хельт. Виски выбриты, на макушке оставлен пук белых волос, переплетенных в косу. Второй — почти старик, но крепкий, мощный, в простой шерстяной рубахе, в светлых длинных волосах и бороде седина была почти незаметна. Вот он и был тем сторхельтом.

С ними пришли и Сигрёд с Альриком.

— Что за битва возле наших стен? Скирикр! Отвечай! — рявкнул хельт. Видать, отец парня. Как его так назвал Плосконосый? Валь-что-то-там.

— Вальдрик, — выдохнул Плоский Нос. — И даже Вальгард вышел. Нас убьют!

Альрик прошел напрямую к нам и рявкнул:

— Убрать щиты! Сложить оружие! Кай! Какую Бездну в душу хрень натворил опять?

И добавил шепотом:

— Быстро перескажи, что случилось.

Я и рассказал. Про Плосконосого и его друзей, про их желание влиться в хирд, про слова Скирикра и мою шуточную выходку. Правда, Альрик не смеялся. Глянул на выходцев из рунного дома.

— Вижу, хирд вас уже принял. Хускарлы нам нужны, но поперек моего слова чтоб не шли.

Те закивали, хотя в предупреждении не было нужды. Они и меня боялись.

Ульверы быстро покидали щиты и оружие на борт, и теперь только один Скирикр, как полный болван, стоял на солнцепеке в железе.

Вальгард, сторхельт, тем временем выслушал внука, позвал других свидетелей и опросил их, и лишь потом соизволил посмотреть на нас.

— Кто хёвдинг? — спросил он.

Альрик вздохнул, шагнул вперед.

— Я Альрик Беззащитный, предводитель этого хирда.

— Зачем прибыл?

— Привез три мшины на продажу. Сигрёд как раз собирался за них заплатить. А до того продал двух скримслов.

— Твои люди поступили невежливо с моим внуком, — тяжело обронил сторхельт.

— Я не знаю, каковы правила внутри рунного дома, — храбро начал Альрик. Напор рунной силы увеличился, но он не сбился. — Может, у вас старшие могут оскорблять младших по рунам. Может, у вас принято кланяться перед каждым, кто сильнее.

— А если и так?

— Мы, хирдманы, живем иначе. Хирдманы друг другу не господа и не рабы, а братья. И кланяться мы не привыкли. Мой человек поступил глупо, по-ребячески. Твой внук обидел его, мой парень щелкнул его по носу. Разве детская ссора стоит вражды между нами?

— Детская ссора не стоит. А вот за подлость я привык наказывать.

— И в чем же состоит подлость? — показно удивился хёвдинг. Аж руками развел.

— Не знаю, как у вас, хирдманов, а у нас в рунном доме бить в спину считается подлостью.

Альрик ожег меня злобным взглядом.

— Кай, иди сюда и покажи, как ты ударил этого юношу. Если уважаемый Вальгард позволит.

Сторхельт знаком показал Скирикру подойти ко мне. Он все еще был в шлеме и кольчуге, так что никакой мой удар не смог бы навредить ему.

— Он сказал, что здесь не Север, — провозгласил я. — И что нужно понимать, перед кем кланяться, а перед кем — нет. Тогда я ему и поклонился.

Вальгард пристально смотрел на внука, а тот, помня о моем коварном нападении, спиной поворачиваться не спешил.

— Ну! Как ты его ударил?

Я ухмыльнулся, резко кинулся Скирикру в ноги и дернул на себя. Тот, даже ожидая нападения, снова проглядел и рухнул наземь, громче прежнего. Я невольно поморщился, представляя, как загудел у него шлем.

— От того и след на затылке, — торжественно закончил я.

Сторхельт даже глазом не моргнул. Повернулся к своим воспитанникам и спросил:

— Так дело было?

Некоторые замерли и боялись ответить, но большинство утвердительно загудели.

— Так! Так! Только без шлема.

Вальдрик сорвал шлем с поднявшегося сына и осмотрел затылок. Там, к моему несказанному удовольствию, налилась огромная шишка, ясно видимая под короткими светлыми волосенками.

А дед помолчал-помолчал, а потом произнес:

— Не было тут подлости, прав ты, Альрик Беззащитный. То моя вина, плохо учил внука. Но на каждый удар должно ответить ударом. Не будешь ты возражать, если Скирикр один раз ударит твоего человека?

Вроде и вопрос задал, но прозвучало так, будто старик утверждал.

Альрик согласился:

— То правильно будет. И моему человеку в пользу пойдет — уж больно норовист.

И враз настроение переменилось. Вроде только что все посмеивались над неуклюжим Скирикром, а теперь уже ждали с азартом, как восьмирунный вколотит меня в пыль.

— Только пусть твой внук снимет железо. Хирдман без железа был и напал без оружия.

Вальгард махнул рукой. Скирикр, сверкая очами, при помощи приятелей снял кольчугу, наручи, отдал меч и с улыбкой встал напротив меня.

— Хёвдинг, а я как стоять должен? — почесав щеку, спросил я. — Как соломенное чучело, чтоб он не промахнулся, или могу уйти из-под удара?

— Скирикра кто-нибудь держал за руки или за ноги? — сразу же откликнулся Альрик.

— Нет.

Вальгард снова бросил в нас тяжелый взгляд, но возражать не стал:

— Он в своей воле.

Беззащитный подошел ко мне вплотную и еле слышно процедил:

— Пацан должен в тебя попасть. Можешь прикрыться, но удар, сволочь такая, получи.

Я ничего не ответил, но про себя согласился. Нам еще с этим рунным домом торговать, за мшин пока не заплатили, так что внук сторхельта должен вернуть уважение к себе.

Мы встали друг перед другом. Скирикр напрягся, собрал все силы, я же был расслаблен. Может, подзадорить его? Хоть это и не хольмганг, но ведь с шутками веселее будет. И только я раскрыл рот, как Альрик провел пальцем по горлу. Ну и в Бездну. Буду молча стоять и ждать, когда же этот болван решиться врезать.

А чего ждать? Зачем тянуть? Думает, что я тут усну или вдруг начну штаны развязывать? Интересно, он хоть раз бился насмерть? Или вообще хоть раз бился с человеком? Поди, только в подраненных тварей копьем тыкал да подзатыльники коленопреклонным отвешивал.

Рывок! Взмах кулаком. Я едва успел прикрыть голову. Что-то хрустнуло, и я отлетел на несколько шагов назад. Скорость у парня была на уровне Альрика. Если б хёвдинг не бил меня до кровавых синяков, не успел бы я защититься.

Вот ведь подлец. В голову целил. Так и убить можно!

— Удар нанесен и получен, — тихо сказал Альрик.

— Обида забыта, — ответил Вальгард. — И впредь ты так же можешь возить тварей и получать честную плату.

— Благодарю. Сигрёд, где там мое серебро?

Старшие развернулись, чтоб уйти.

— Альрик, а как же эти? Новые ульверы?

Хёвдинг, только протянувший руку за деньгами, сплюнул, догнал Вальгарда и быстро пересказал ему про Плосконосого. Сторхельт махнул рукой:

— Никто не держит. Пусть куда хотят — туда идут. Только семьям весточку надо отправить.

Плосконосый с друзьями метнулся в рунный дом, забрал свое добро и бегом прибежал к пристани. Боялся, что бросим их здесь. Он еще не знал, что значит сноульверы.

Трое шестирунных воинов, хускарлов, встали в ряд, за спиной тяжелые мешки с вещами, в руках — копье и щит. А чуть подальше пара десятков ребят из рунного дома. Наблюдают.

Мы надели белые плащи, у кого были, взяли в руки щиты, мечи или топоры, выстроились перед судном. Пусть рунами не впечатляем, зато вид отменный.

Альрик торжественно сказал:

— Снежным волком нельзя стать только по прихоти вожака. Нужно, чтобы вся стая приняла новичка. Если трое из хирда выскажутся против, тогда не плавать нам на одном судне, не есть один хлеб и не смешивать кровь в одной битве.

А приветственную речь хёвдинг поменял, красивее сделал.

— Кто из ульверов не хочет видеть этих хускарлов рядом с собой?

Мы промолчали.

— Может, кто-то скажет слово за них?

Выступил Энок Ослепитель:

— Хорошие ребята. Необученные только, но в кнаттлейке были злы и усердны.

— Да сойдут, — усмехнулся Бьярне Левша, — плохо, что хускарлы, ну да кто не без изъяна? Вон, Кай нам и друзей, и врагов находит.

— Назовите ваши имена, имена ваших отцов и прозвища!

— Я Фастгер Безносый, сын Вигота, — сказал Плосконосый. Я почти угадал его прозвище.

— Ледмар, сын Манне, — назвался пухлый невысокий парень. Он, видать, как и я, трепетно относился к своей поросли на лице, потому лелеял немногочисленные бурые волосенки, торчащие то там, то здесь.

— Херлиф, сын Арвида. У нас нет прозвищ, — добавил третий. Рослый, обычный, с добрыми, как у коровы, глазами и такими же ресницами.

— Человек норов покажет, деревня кличку подберет, — буркнул Облауд. Он-то как раз пока оставался без прозвища.

— Вас берет под свою руку и защиту Альрик Беззащитный, предводитель сноульверов! — провозгласил хёвдинг и уже обыденно добавил: — В это лето у нас трое погибло и один пропал. Тут вам не рунный дом, за ручку водить никто не будет. И не думайте, что если рунами выше, то вас это не затронет.

— Мы понимаем! Конечно! — загомонили парни.

— Вот и ладно. Тогда до Сторборга на веслах. Вы трое — на носу. Кай — в конце сядешь.

Наказание не заставило себя ждать. Прежде я сидел на самом почетном месте, подле Альрика, теперь — на местах для слабых. Возле Видарссона и Айсландера.

Впрочем, сейчас я бы не смог ворочать тяжелым носовым веслом. Левая рука, куда пришелся удар Скирикра, начал опухать и болела от малейшего движения. Там уже разлился багровый синячище. Хорошо бы Вепрь осмотрел или Орсова женщина, но Альрик торопился уйти. Так что мы вставили весла в уключины и отплыли в город. Даже с учетом поломанной руки я умудрялся грести наравне с трехрунными братьями, хотя сначала сложно было приноровиться.

На пристани нас уже ждал сияющий Види, который и посоветовал нам поохотиться на болотах. Ждал своей платы.

Альрик встал в носовой части корабля и сказал:

— Все свободны до вечера. К ночи чтоб все были на Волчаре, тут и переночуем. Много не пить. Полный расчет будет наутро.

Выдал каждому по несколько монет, но только я хотел двинуть в город, как он меня остановил:

— Ни на шаг от меня не отходи! Все время будь здесь, — и похлопал себя по левому плечу.

Я возражать не стал. Сам виноват. В первый раз я сдержался, и хирд получил трех хускарлов, во второй — вспылил, и хирд едва не обрел нового врага. Надо быть хладнокровнее. Но как не разозлиться, когда богатый высокорунный сынок начинает поучать тебя жизни через губу? Плосконосый просто задирался, как мы задирались еще мальчишками в Сторбаше, к такому я привык. А к наглому высокомерию — пока нет.

Стоило нам сойти к судна, как Види тут же подбежал к Альрику.

— С удачной охотой! Видел, как вы прошли мимо сразу к рунному дому. Ну, думаю, значит, поймали чего, — хускарл улыбался и потирал руки.

Мне он стал противен. Какой он воин? Торгаш!

— Скажи, нет ли у тебя какой скрытой обиды ко мне или моему хирду? — вдруг спросил Альрик. — Может, Кай тебя чем оскорбил?

— Нет, — оторопел Види. — Какая обида? И Кай отличный парень, элем угостил, мысли правильные в голове держит.

— Значит, нет обиды? — еще раз уточнил Беззащитный.

— Вот если обмануть решите с платой, тогда обида будет, а пока нет обид.

— Тогда почему отправил нас на болото, где болотный ярл людей травит? Или не видел, что у меня хирд из одних карлов? Почему не сказал, что дурман там?

Види растерялся.

— Так ведь… Не знал я. Сам-то я там уже хускарлом побывал. Никто не потравился. А у вас что?

— Хирдман погиб. Под чарами в самую трясину ушел. Как думаешь, стоят ли три мшины жизни моего хирдмана?

— А я и гляжу, того в железе не видать. Значит, он и сгинул?

— Да, — не моргнув глазом, соврал Альрик. — И вся твоя доля теперь пойдет жрецу мамирову. Нет ли у тебя теперь обид на меня или хирд?

— Нет, — ответил сникший Види.

Альрик спросил дорогу к лучшему жрецу, дал все же хускарлу одну монету и пошел в город.

Вслед Види крикнул:

— Здесь карлы в хирд не лезут!


Хёвдинг шел быстро, расталкивая нерасторопных рабов. Когда узкую дорогу перегородила повозка, полностью заваленная тростником, и трэли никак не могли протащить ее вперед, Альрик взял и перевернул повозку на бок, перескочил через колеса и, не оглядываясь, пошел дальше.

А вот и каменный сольхус, где я порубил их солнце.

— Альрик, я зайду ненадолго…

Он обернулся ко мне с белыми от злости глазами и прошипел:

— За моим плечом!

Закончились бриттские дома, пошли нордские. На одном из домов я приметил пучок трав с желтыми цветами, то знак орсовой женщины, целительницы. Рука болела все сильнее, да и опухла изрядно: рукав рубахи вот-вот треснет.

Я не решился говорить что-то хёвдингу, похлопал его по плечу, указал на дом и поднял больную руку.

— Потом, — только и ответил он.

Медленно начал накрапывать дождик, плащи мы с собой не взяли. Вскоре меня начал бить озноб, будто я не почти что хускарл, а жалкий трэль, а хёвдинг все шел и шел. Уже и дома остались позади, вокруг расстелились поля, как всегда неприглядные после уборки урожая, с размякшей от мороси дорогой.

Но я уже видел, куда мы идем. В рощице за полями виднелось странное сооружение вроде высокого шалаша, чья макушка торчала над деревьями. Вился белый дымок, но не из шалаша, а сбоку от него.

Жрецы Мамира не любили селиться рядом с людьми. Сторбашевский Эмануэль жил в горах, и не каждый мог добраться до его хибары. Сторборгский жрец сделал проще и перенес жилье за город. Хоть в гору тащиться не пришлось.

Дождь усиливался, и вскоре за его струями я не мог различить ни дыма, ни шалаша, ни даже самой рощи. На утоптанную дорогу с полей текли не только потоки воды, но и грязи. На башмаки налипло столько земли, что, казалось, я поднимал не только ногу, а еще и изрядный кусок дороги. Альрик целеустремленно шел вперед, не оглядываясь, хотя мокрая одежда облепила его тощее тело, а пышные волосы превратились в жалкие сосульки.

Мы уже должны были пройти поля, но они все тянулись и тянулись бесконечными серыми лентами. Меня трясло от холода, зуб не попадал на зуб, безднова рука из-за ледяного дождя болела не так сильно, зато ныла беспрестанно.

Внезапно Альрик обернулся, схватил меня за грудки и грозно прошептал:

— Ты хочешь помочь Халле или нет?

— Да! — выпалил я.

— Так шевели ногами! И думай о том жреце! Мы должны до него дойти.

Я подтянул поломанную руку к шее, вцепился ее пальцами в ворот рубахи, так она почему-то болела меньше, и попер за хёвдингом, разбрызгивая грязь и текущие рекой сопли.

И через пару сотен шагов как будто из ниоткуда перед нами вырос тот самый шалаш, высотой как две мачты, сплетенный из бревен, веток, костей, ремней из шкур и прочего хлама. Я глазел на стены, пытаясь сообразить, где жрец нашел такие кривые деревья. Может, сам их вырастил? Входа в шалаш не было. Мы обошли его трижды. Я хотел было подергать за ветки в некоторых сомнительных местах, да Альрик запретил.

Дождь затих, и я снова мог разглядеть дома Сторборга. Не так далеко они и были, мы явно шли дольше.

— Входите, — за спиной раздался хриплый каркающий мужской голос.

Я подпрыгнул на месте. В стене шалаша появился небольшой проход, и вслед за Альриком я занырнул внутрь.

И снова темнота, черная, тягучая. Как будто снаружи и не день вовсе.

Искра. Еще одна. Заполыхал огонек в масляной лампе, освещая дом жреца.

Если б на моем месте была впечатлительная девка, то она, несомненно, завизжала бы со страху. Со стен, изнутри обшитых разными шкурами, и не все они были с шерстью, на нас смотрели черепа птиц и змеиные скелетики. Посередине дома стоял большой старый котел. А сам жрец сидел в стороне и вырезал что-то из кости.

Первым делом, я принялся разглядывать его пальцы. Сколько их там? Сильнее ли он, чем наш Эмануэль? У растрандского вообще левой кисти не было. Если он откромсал себе только полмизинца, то пусть хоть человечьими черепами обвешивается, не будет такому жрецу доверия. Но в полумраке я никак не мог сосчитать, что у него там было. Да еще и эти движения ножа по кости…

— Говори, — прокаркал жрец.

— Мой хирдман пропал в болотах, — уверенно начал Альрик. — Хочу узнать, умер он или нет. И если умер, как сделать так, чтоб Нарл забрал его душу себе.

— Когда это было?

— Две ночи назад.

— Где?

— На болотах в вершине третьего притока слева.

— То старое болото, злобное. Давно туда не ходили крушители бранных рубашек[2].

Жрец отложил нож и кость, не глядя снял мешочек со стены, опустил туда руку и резким движением швырнул руны перед собой. Быстрый взгляд.

— Мертв твой человек. В ту же ночь умер. Тело его сожрали болотные твари, растерзали на косточки, и даже дерьмо, которое вышло из тех тварей, сожрано.

— Как уговорить Нарла забрать его душу?

Мамиров жрец еще раз взглянул на руны.

— На болото Нарлу хода нет. Болото — это не китовое пристанище[3] и не дом форелей[4], морской зверь[5] туда не проберется, даже если это конь Нарла. Надо просить другого рунохранителя[6].

— Кого?

— Держатель рогатины[7] может помочь. Если захочет.

— Как его уговорить?

С Альрика и с меня на пол текли целые лужи воды, но жрец будто и не замечал того.

— Есть ли у тебя вещь человека, бывшая на нем в ту ночь?

— Да.

Я бы сказал, что это всего лишь фибула, но Альрик не стал уточнять.

— Нужно тебе изловить погубителя меда[8], привести его на то же место, ударить кнутом битвы[9], но не до смерти, вложить в дом крови[10] оставшуюся память. Потом отрубить зверю голову. Ночь охранять зверя от болотных тварей, не давать им урвать ни кусочка. И тогда с первым лучом придет бог-охотник и заберет душу твоего человека.

— Могу ли я взять кого-то еще с собой?

— На место погибели — одного! Но только из тех мужей, что были с тобой рядом в ту ночь. И он не должен касаться волка пчел[11]. То ты сам должен исполнить.

— Сколько дней у меня есть?

— Сколько фаланг отдал Мамир, столько ночей душа держится возле места погибели[12].

И Альрик поклонился жрецу. Я последовал его примеру. Перед мудростью, силой и богами не зазорно склонить голову. Снял хёвдинг серебряный браслет с руки и положил перед устами Мамира[13]. И когда жрец протянул за ним руку, я увидел, что на его правой руке нет двух пальцев: среднего и мизинца, срублены под корень. Значит, шести фаланг у него не было только на одной руке!

Глава 10

В город мы возвращались молча. Альрик так сильно переживал за посмертие Халле, что даже я проникся, хотя погибнуть от когтей и зубов тварей — не самое страшное, что может случиться. Это ж не живьем быть закопанным. Согласно моим представлением Хунор и так должен позаботиться о Рыбаке. Или Фомрир, ведь сражение с тварями по его части. Но мамирову жрецу, конечно, виднее и, если Рыбаку нужен обряд, мы его проведем.

Я тоже чувствовал ответственность, ведь с Види познакомился я. Если бы не его наводка на болото, мы пошли бы снова ловить тварей на море. Хотя и это — не самое безопасное для Рыбака дело.

— Что ты видел? — вдруг спросил Альрик.

— Что? — не понял я.

— Что ты видел на болотах? Как на тебя действовал дурман?

— Ну это… тени всякие, — запинаясь, сказал я. — Будто следит за тобой кто-то. Тяжесть в груди.

— Какие именно тени? Ты кого-то видел?

Да чего он докапывается? Сказал же: тени.

— Ну, вроде как мелькает что-то. И прибить хочет.

Хёвдинг остановился, тяжело вздохнул.

— Вот что, сын Эрлинга. Ты ходишь со мной уже два года, я тебя знаю как облупленного. Слышу, что скрываешь что-то, — он посмотрел мне в глаза. — Мне нужен надежный спутник. Хускарлов я взять не могу, так как их там не было. Среди ульверов вы с Тулле самые сильные, но в прошлый раз Тулле сорвался. Я не могу рисковать посмертием Халле. Если мне придется биться и с тварями, и с Тулле, я могу не справиться. Потому мне нужно знать, что ты видел. Будешь помехой или подспорьем? Если не скажешь, лучше тогда один пойду.

— Ладно, — сдался я. — Бабу я там увидел. Голую.

— Что? — Альрик не поверил своим ушам.

— Будто бриттка вышла в чем мать родила. И будто я ее поимел, — с трудом выдавил я.

Беззащитный ржал, как конь. И ржал, как по мне, слишком долго.

— Годится, — сказал он, утирая слезы. — Если увижу, что снимаешь штаны, влуплю. Главное, чтоб кого другого по ошибке не поимел.

— Да у меня просто женщины давно не было. С самого острова! — оправдывался я. — У бонда не успел, в Сторборге — сам знаешь, как сложилось. Тут не только на болоте бабы будут мерещиться.

Альрик все еще смеялся.

— Уговорил, твариный сын! Будет тебе женщина. Чтоб натрахался перед болотом до выжатых яйц и звона в ушах.

— Руку только надо подлечить.

Мы отыскали дом целительницы. Крепкая трехрунная женщина долго мяла мою больную руку под визги пятерых или шестерых детишек всех возрастов и полов. Они шныряли повсюду, трогали мой топор, тянули ручонки к мокрой бороде Альрика, дергали мать за подол, но та не обращала на них внимания и исследовала мои кости.

— Нет, так не пойму, — наконец сказала она. — Слишком опухло. Надо пустить кровь.

Так и не отцепив ребенка от юбки, она поднялась, принесла глубокую плошку, нож, тряпки, задержала мою руку над плошкой и резанула прямо по красному синяку. Из раны потекла кровь. И враз детишки замолкли, уставившись на рану. Я даже подумал, а точно ли надо было резать? Или она это сделала, чтоб ненадолго побыть в тишине? Но опухоль и впрямь спадала на глазах, и вскоре рука стала обычной толщины.

Тогда целительница еще раз промяла руку, покивала самой себе, сказала:

— Держи пока над плошкой.

А сама занялась приготовлением мази.

Кровь уже не лилась ручьем, а капала в миску. И малыши следили за каждой каплей, ради чего вскарабкались на лавки и даже на стол. Хорошо хоть руками не лезли да в рот не совали, иначе б я ненароком и врезать мог.

— Поломанная кость, — сказала целительница.

Я вздрогнул от неожиданности.

— Одна поломанная, вторая треснула. Оно и само зарастет, если не трогать да рукой не махать.

— Побыстрее надо, — вмешался Альрик.

— Есть способ и быстрее…

Хёвдинг положил на стол полновесную марку серебра. Орсова женщина глянула и вышла из дома. Вернулась с крупной темной костью и сказала Альрику:

— Разруби-ка на две части. Лучше поровну.

Беззащитный снял детишек с лавки, положил туда кость, примерился мечом.

— Нет. Дай-ка свой топор. Им сподручнее будет.

Я протянул ему оружие, и он с одного удара расщепил кость пополам. Внутри я увидел темную, почти черную блестящую гущу.

Целительница тем временем обмазала всю руку от плеча до пальцев мазью, обмотала ее тряпкой, затем приложила половинки кости с двух сторон и обмотала еще одним слоем так, что я теперь не мог согнуть руку ни в локте, ни в запястье.

— Ты рукой особенно не маши. Пусть отдыхает да срастается.

Я прислушивался к разгорающемуся пожару внутри руки. Казалось, будто у меня кожа изнутри чешется.

— Это кость не простая, а твариная, хоть силой та тварь не особо вышла. Мазь всю крепость из твариной кости будет вытягивать и в твою вливать. Если пять дней выдержишь и не снимешь повязки, станут твои кости крепче прежнего. И смотри не намочи повязку. Лучше под плащом держи или кожаный мешок сверху натяни.

— Значит, через пять дней можно снимать? — уточнил Альрик.

— Да, через пять дней. Не раньше. Сами увидите, твариная кость посветлеет и гуща вся уйдет.

— А вреда потом не будет? Он сможет расти в рунах? Стать хельтом?

Я испуганно вскинулся. Что за вопросы? Неужто и так может случиться? Я и с поломанной рукой походить могу.

— Сможет, — засмеялась целительница. — А сердце твариное еще лучше уляжется. Я уже десять лет лечу. И карлов исцеляла, и хускарлов, и хельтов тоже. Не боись, хускарл. Будет твой воин крепче прежнего.

Качнувшись, я встал на ноги. Несгибающаяся левая рука мешала двигаться, как прежде. Даже во время такого простого движения она врезалась в стол и смахнула одного ребенка с лавки. Боль, которая была до лечения, нынче казалась желанной, так как и кожа, и кость, и мясо полыхали огнем, особенно там, где твариное прилегало к телу. Или это горело от мази?

Я с подозрением глянул на орсову женщину. Уж не мать ли она Скирикра? А может, она родственница одного из тех трех парней, с которыми я подрался в Фискехале? Может, она решила меня убить?

— А с кровью что делать будешь?

Голос Альрика доносился как будто издалека. Детишки, лишившись развлечения, тоже раскричались, но и их я слышал размыто.

— Хочешь, тебе отдам. Можно пожертвовать ее одному из богов. А хочешь, оставь. Есть смеси и зелья, которые на крови делаются, так и мне подспорье бы было.

Слова все были знакомы, а понимать их я почему-то разучился.

— Заберу с собой. И плошку тоже. Где тут ближайшее подворье Фомрира?

— Как знаешь. Фомриров двор, как и Скириров, — возле дома конунга. Недалече от Красной площади.

— Спасибо тебе, дочь Орсы.

Он взял меня за локоть здоровой руки и поволок к выходу, где я не сразу вошел в дверной проем. Крепко треснувшись лбом, я сумел-таки протиснуться наружу.

Как Беззащитный дотащил меня до судна, я не помнил. В памяти только и остался удивленный возглас Арне Кормчего:

— Это где он так нализаться успел?


Очнулся я, когда вздумал перелечь на другой бок и навалился на больную руку. Поднял голову и увидел, что лежу в тени бочки, сверху надувается парус, и Волчара куда-то мчит по реке.

— О, Кай Костяная рука проснулся, — приветствовал меня Видарссон.

— Я тебе и одной рукой навалять могу, — вяло огрызнулся я.

— Болит? — кивнул на обмотки Тулле.

— Не особо.

Я прислушался. Вчерашний пожар, если лечение было вчера, утих до тлеющих углей: ноет, но терпимо. Твариная кость никак себя не казала. Наверное, это мазь была такой едучей, а за ночь впиталась и успокоилась.

— Я кровь Фомриру отдал, чтобы на шестой руне хороший дар тебе сделал, — сказал Альрик у меня за спиной.

— Кровь?

— Да, от лекарки. С женщиной пока не вышло, но Херлиф обещал, что будет тебе бриттка.

— Херлиф?

Какой еще в Бездну Херлиф и почему он занимается женщинами? И при чем тут вообще бриттка?

И тут я понял, при чем тут бриттка.

Ульверы расселись-разлеглись на палубе и, как брехливые псы, скалили зубы. Альрик, хёвдинг наш бессменный, видать, растрепал всё. Сволочь.

— Херлиф, твой новобранец, — и указал на хускарла, пришедшего с Плосконосым. — Мы к дому его отца идем.

Понемногу я разобрался, что ульверы погостят у Арвида, отца Херлифа до тех пор, пока я не вылечу руку, ведь у Арвида такой большой дом и такое вкусное пиво. Заодно там Альрик поймает медведя, ведь у Арвида такие отличные охотничьи собаки. Заодно дадут мне женщину, а если я захочу, так и не одну, ведь у Арвида такие красивые бриттки.

Что ж, проверим, что это за великолепный Арвид такой!

Сам же Херлиф радовался, что сможет навестить семью, показать нам свое гостеприимство, а отцу — собратьев-хирдманов.

Пришлось изрядно попетлять по узким притокам, ульверы не раз брались за весла, и спустя день мы спрятали Волчару под раскидистыми ивами, оставили двоих, пообещав сменить их наутро, и двинули к владениям славного Арвида.

Перевалив через холмы, мы увидели славную деревеньку дворов эдак в тридцать. Дома что издали, что вблизи казались чистенькими, выбеленными и аккуратными, крыши блестели свежей соломой, даже свиньи выглядели упитанными. Собак в деревне я не заметил. Как и людей. Ни ребенка, ни женщины, ни старика полудохлого. Пусто!

— Отец, наверное, всех на ближнем поле собрал, — пояснил Херлиф, ничуть не удивившись безлюдию.

В стороне от деревни за небольшой рощицей раскинулся двор хозяина. И там тоже все было идеально: и частокол без единого покосившегося ствола, и человек в доспехе и с мечом, который, увидев сына Арвида, радостно обнял того, но ворота открывать не спешил.

— На ближнем поле он, да! — подтвердил он догадку Херлифа. — Веди гостей туда, он рад будет.

Обогнув двор, мы наконец нашли всех людей. Бритты столпились на краю поля, из-за их спин и голов не видно было, на что они смотрят. Тут были и дети, вплоть до сосунков, и старухи, и женщины, и мужики, — все.

Херлиф прошел мимо них сразу к отцу, который восседал на широкой лавке один, а за ним стояли прочие родственники Херлифа. Тоже немало. Два десятка точно было.

И тут я разглядел, что творилось на поле. Худой бритт в летах отбивался от здоровенной собаки. Одежда на нем была разорвана в клочья, многочисленныепорезы на руках и ногах уже запеклись, но были и совсем свежие раны, из которых вяло струилась кровь. Неподалеку от бритта я заметил лежащее на земле оружие: топор, пара ножей, меч, заступ, серп.

Собака нападала будто бы в шутку, лаяла, щелкала зубами, изредка прихватывала плоть, но почти сразу отпускала. Ей ничего бы не стоило встать на задние лапы и порвать бритту горло.

Арвид, отец Херлифа, худой хускарл с бледной кожей и льдистыми серыми глазами, услыхав от сына про гостей, тут же встал, похлопал Альрика по плечу, пригласил его сесть возле себя. Девчушка-нордка наполнила им обоим невесть откуда взявшиеся рога хмельным напитком. А мы так и остались в стороне. Херлиф показал нам место возле своей семьи и негромко пояснил:

— Отец будет рад устроить вам полновесный пир, но лишь как закончит с бриттом.

— А что происходит-то? — спросил Вепрь.

— Наказание. В чем-то этот трэль провинился, вот и…

— Овцу потерял, — пояснила девушка с такими же огромными коровьими глазами, как и у Херлифа, только на ее лице они смотрелись покрасивше.

— Вот, овцу потерял, — повторил Херлиф. — Теперь он должен доказать свое послушание.

Не сразу, но до меня дошла суть наказания. У бритта было два варианта. Он мог убить собаку при помощи оружия, получить руну и быть убитым. Или он мог перетерпеть укусы и остаться в живых.

— А долго ждать? — снова спросил Вепрь. Ему это зрелище явно было не в радость.

— Как отец пожелает. Может до вечера продержать, может вторую собаку наускать, а может приказать загрызть.

— Так что, даже если все стерпит, может помереть?

— Да, — радостно ответил Херлиф. — Либо кровь вся вытечет, либо потом горячка начнется, либо отец будет не в духе.

— Этому трэлю повезет, — спокойно сказала девушка.

— Почему?

— Отец вон как счастлив! Давно у него столько гостей не было. Ох и заговорит он вашего главного! С утра до ночи будет хозяйством хвалиться. А так за овцу, конечно, смерть полагается.

Трэль явно устал. Он еле отмахивался от неугомонной собаки, только и успевая подставлять предплечья под ее зубы. После чересчур энергичного наскока бритт упал и никак не мог подняться. Стоило только ему встать на четвереньки, как псина грудью опрокидывала его обратно.

Я невольно рассмеялся. Человек выглядел, как жук, который упал на спину и махал лапками.

— Спорим, он не встанет уже, — предложил Херлиф.

— Хмм, это нечестный спор. Ты лучше знаешь своих рабов и собак.

— Я поспорю, — воскликнула девушка.

— А, знакомься, это моя сестра Оддрун. Вечно лезет не в свое дело. А это Кай. Из-за него я и решил пойти в этот хирд.

Она еще раз глянула на меня. Оценивающе.

— А с виду ничего особенного. Разве что рука смешная.

Пока мы переговаривались, раздался резкий свист, и собака одним рывком порвала рабу горло.

— Ты проиграла, — усмехнулся Херлиф.

Из толпы рабов послышался сдавленный вой. Арвид встал и широким жестом пригласил Альрика и всех ульверов в дом. Хёвдинг же отыскал меня взглядом и похлопал себя по плечу. Неужто и здесь я должен буду бегать за ним по пятам?

Херлиф быстро уволок всех наших напрямую в дом, а я вынужден был следовать за Альриком и выслушивать многословные рассуждения хозяина поместья.

— Я рад, что сын решил уйти оттуда, — говорил Арвид. — Да, рад. Теперь он перестанет вытягивать серебро из дома и, может, начнет его приносить. Да и чему можно научиться вот так? Главное ведь не руны и не умение махать мечом, хотя и это пригодится. Видишь, какое у меня хозяйство? Я за всем сам слежу. Трэли у меня всегда сыты-одеты. И ведь не так много с них спрашиваю: делай свое дело крепко и всё. Видишь, сам я всего на восьмой руне и людей у меня не так много! Зато когда несколько зим назад по всему Бриттланду взбесились бритты, здесь ни один не посмел и плюнуть в сторону моего дома. Сидели тихо, как мыши. Несколько мальчишек удрали и всё.

Тем временем мы подошли ко входу во двор. Внутри было чисто выметено, свиньи были за своей оградкой, куры — за своей, свободно бегали только огромные серые псы с лохматыми мордами. Они внимательно обнюхали меня и Альрика, но даже не рыкнули.

В готовильне уже разожгли огонь, и бабы принялись стряпать. Сама хозяйка дома, побрякивая ключами, распорядилась, чтоб несли колбасы, сыры и прочую снедь на стол. Оддрун тоже помогала, прошла мимо нас с крупным копченым окороком.

— Для всего в мире есть свое место, и оно определено богами. Я думаю, что женщине не за чем иметь много рун. Две, самое большее три — и хватит. Тогда она и работать сможет больше, детей и выносит, и родит легко. А то слыхал, есть бабы, которые выбрали меч вместо ключа. Но если б то было правильно, то и среди богов была бы воительница с мечом. А ее там нет. Одно у них предназначение — дом вести, детей рожать да некоторым еще дозволено болезни всякие лечить. А все остальное — мужское дело: и врагов убивать, и дома строить, и на охоту ходить, и висы складывать, и о жизни думать.

Я с тоской подумал, что Арвид еще даже не пил.

— Гляди, какие у меня свиньи! Все, как одна, упитанные. По осени там сала вот такой слой! Ко мне торговцы из Сторборга приезжают за этим салом. Говорят, нет больше такого сала ни у кого. А все почему? Потому что я сам за всем слежу и рабам спуску не даю. А то раз дашь слабину, и всё! Сразу обленятся. Года два назад приезжали ко мне чудаки, сначала ходили, удивлялись, как у меня всё устроено, а потом, как за стол сели, сказали, что есть у них способ сделать моих бриттов еще послушнее. А куда больше? Еще немного, и они срать без моего разрешения не смогут. Так и сдохнут от разрыва задниц, — и рассмеялся.

— А что они хотели? — негромко спросил я.

Арвид покосился на меня, но пояснил:

— Хотели дом построить на моей земле, намалевать там круг, и чтоб бритты ходили и кланялись этому кругу. Говорили, будто для бриттов верить в наших богов неправильно, ведь Фомрир и Скирир призывают получать руны и убивать тварей, а бриттам того нельзя. Мол, надо для них другого бога придумать, который запрещает руны. А еще, говорят, они мяса есть не будут, только нужно им ходить в тот дом и кланяться. Ну а ведь если они будут туда ходить, значит, они и работать не будут. Зачем мне ленивые рабы? И зачем придумывать еще богов, если уже есть наши? Прогнал я их. В Бездну! Да и без мяса разве много наработаешь? Нет, мои трэли во время вспашки мясо едят. Так зато и пашут с утра до ночи!

От запахов готовящейся еды у меня потекла слюна, еле успевал сглатывать, а этот болтун все никак не шел в дом. То тащил Альрика к курятнику, где его невероятные куры несли по десятку яиц в день каждая и яйца те размером в кулак будто, то к сараю, то еще куда. Интересно было лишь раз, когда он показал бочонок в мой рост, где хранилось пиво, и сказал, что пиво то — самое лучшее на свете, потому как он и воду берет не из реки, а из родничка особого, и хмель у него особый, а уж ячмень такой, что и описать сложно.

Потому я был несказанно счастлив, когда Арвид, достойный прозвания Болтун, зашел в дом. А там уже все было готово. Стол ломился от разной снеди, ярко горели масляные свечи и очаг, расставлены лавки и накрыты вышитыми полотнищами. Отец Херлифа, видать, любил принимать гостей и не жалел ничего, лишь впечатлить их. Сам он уселся на почетное место и Альрика усадил с собой.

— Видал ли ты стол богаче?

Я еле удержался, чтоб не похвастаться пиром у конунга Рагнвальда, где гостей встречал черный человек и отплясывали полуголые танцовщицы. Но мой хёвдинг ответил:

— Ты счастливый человек, Арвид! Всё в твоем доме прекрасно: и стол, и двор, и щедрость хозяина, и мужество воинов, и красота женщин. Я благодарен за твое доверие! Не каждый бы отдал сына в хирд.

Арвид довольно кивал, слушая его слова.

— А нет ли среди твоих людей скальда? Давно я не слышал доброй песни или истории!

Тут я уселся, взял кружку с пивом и уже больше не слушал их разговоры.

Нет, не хотел бы я быть хёвдингом! Альрик даже выпить толком не мог и посмеяться от души.

А пиво у Арвида и впрямь было знатное. Его брат отменно играл на тальхарпе, а уж в бодран мог постучать любой из нас, так что мы были и с музыкой, и с танцами. К середине застолья привели женщин, и хоть беспокоиться вроде бы было не о чем, я решил не откладывать и поднялся вторым, сразу после шурина.

Мне в спину тут же полетели шутки от собратьев:

— Ты проверь, а вдруг снова мерещится?

— А болотная-то получше была!

— Смотри, обидится твоя болотная, утопит!

Я даже отвечать не стал. Отвел первую попавшуюся в закуток, задрал юбку и поимел ее на славу. Ничем бриттки от наших баб не отличались, разве что хрупкие слишком. Сильно сожмешь — так слезы ручьем, чуть придавишь — хрипит, а еще быстро устает. Нет, безрунные женщины мне совсем не по вкусу пришлись. Даже та, с Бездной в глазу, даром что сухая и жилистая вся, ущипнуть не за что, зато выносливая, задорная и сильная. Сама кого хочешь заездит.

Обычно Вепрь пил много, но в меру, в этот вечер же он напился в слюни. Напился и пытался что-то объяснить, размахивал кулаками перед Эгилем и Облаудом, даже хотел пойти за что-то избить Арвида. Оно, конечно, вряд ли получилось: третья руна против восьмой, но мне пришлось вмешаться и вывести его во двор, чтоб в его голове немного прояснилось.

Он упал, прислонился к стене дома и вдруг засопел-захрюкал. Я не сразу понял, что Вепрь рыдал. Вепрь! Самый взрослый из нас, самый спокойный и опытный.

— Выпьешь? — спросил я.

— В бездну! — рыкнул он, чуть успокоившись.

— Что стряслось-то? Из-за ритуала парус сорвало? Так Альрик сказал, что меня берет на болота.

— В бездну и тебя, и Альрика, и ритуал.

Вепрь медленно поднялся, схватил меня за плечо, чтоб не упасть, придвинул свою морду и сказал:

— Знаешь мое имя?

Я задумался. За два года я ни разу не слышал, чтоб его назвали иначе, чем Вепрь.

— А знаешь, почему? Потому что нет у меня имени. И отца нет. И семьи нет.

— Изгнали? — сейчас мне меньше всего хотелось выслушивать пьяные излияния. Мне речей Арвида на год вперед хватит.

— Нет. Я сын трэля. И мать моя — тоже рабыня. И звали меня тогда просто маленьким трэлем. Потом я убил кабана в лесу, и меня стали звать Вепрем. Хозяин увидел мою силу и стал учить боевому делу. А потом он убил моего отца. Запорол насмерть, когда был пьян. Не рассчитал силу. Альрик выкупил меня, дал свободу и сделал равным. А ты смеялся. Смеялся, как он тогда.

— Вепрь! — я тряхнул его. — Иди проспись!

Отвел его в сарай, где хранилось сено, уложил, а сам вернулся в дом.

Пир длился чуть ли не до утра, а на следующий день, едва мы проснулись, уже снова ждал полный стол. И на другой день тоже, причем главным блюдом оказался зажаренный целиком кабан, которого Арвид загнал сам. Я поглядывал за Вепрем, но тот вроде бы забыл о своих словах, веселился с нами, даже к женщинам сходил. Утихомирился. Зато мой шурин почти не ел и не пил, все время бегал к бритткам. Аж щеки впали. Видать, слишком долго сушил свой корень, а сейчас никак напоить вволю не мог.

Вечером четвертого дня гостевания Альрик сказал, что пора снимать повязку. Вепрь срезал верхний слой обмотки и отнял твариную кость. Как и говорила целительница, кость посветлела, а вот нижние тряпки почти черными были. Боли я в эти дни не чувствовал, но так я и трезвым почти не был, потому немного боялся. А вдруг мне от твари не только крепость перейдет, но и еще что-нибудь? Вдруг вместо руки у меня там лапа отросла с когтями? Вон сын Рагнвальда от твариной крови чуть не помер, руну потерял.

Вепрь срезал оставшиеся тряпки, а там тоже все черное. Даже Альрик удивился. А Оддрун, сестра Херлифа, которая за всем этим смотрела, как начала заливаться! Намочила тряпицу и провела по моей руке: глядь, а там нормальная кожа проступила. Даже пореза не осталось. Как смыли, я рукой повертел — не болит, постучал по ней — не болит. Не обманула орсова женщина!

— Значит, завтра уходим, — сказал хёвдинг.

— Как уходите? Уже? — воскликнула Оддрун. — Неужто вам наше угощение не по нраву пришлось?

А сама глазками зырк на Эгиля Кота. И когда они только спеться успели? Впрочем, с таким пивом и приход Фомрира можно проглядеть, не говоря уж о шустрой девке.

Утром Альрик ушел вместе с Арвидом на охоту. Собаки должны были выследить и выгнать зверя на Беззащитного, а тот в одиночку его скрутить. Троих новеньких мы на болота с собой не брали, так как хёвдинг боялся, что лишние люди могут испортить ритуал.

Он так сильно боялся что-нибудь сделать не так! Мне думалось, что из-за смерти Хвита он так не переживал. Впрочем, Хвит умер достойно, в бою. Фомрир, несомненно, забрал его к себе и поставил поближе, чтобы слушать его красивый голос и задорные шутки.

Медведя Альрик приволок на своем горбу с обмотанными лапами и мордой и сам запихал в одну из бочек. Строго-настрого запретил кому-либо даже дотрагиваться до него.

Потом мы весь день и большую часть ночи шли к тому болоту, немного поспали и уже к полудню были на месте. Альрик заставил надеть всю броню, что у меня была: кольчугу, шлем, наручи. Сказал, что в том месте утонуть вряд ли получится, а вот если мне кровь пустят или кусок мяса выдерут, я точно до утра не доживу.

И вот тут меня пробрало!

Я понял, что меня ждало. А ждала меня целая ночь сражений с неизвестными тварями непонятной силы да еще под чарами болотного ярла. И если ночь будет безлунной, то я не смогу разглядеть ничего дальше собственного носа. Но хуже всего, если мы оплошаем: и Рыбака оставим на вечность в болотах, и сами с ним сгинем.

Сам хёвдинг, кроме оружия, ничего не брал. Взял два топора, пару мечей, нож, взвалил на себя медведя, который измазал своим дерьмом и бочку изнутри, и свою шкуру, и пошел на прежнее место. Тулле молча обнял меня, остальные тоже похлопали по кольчужной спине, Вепрь не удержался и сунул мне снедь. И я двинулся вслед за Альриком.

Глава 11

Вот и то самое место, где мы ночевали. Я узнал его по сосенке, которую в припадке порубил Тулле. А так — везде один и тот же мох (и я старался не думать, где был тот самый), трава, чахлые деревца и тучи гнуса. Пахло сыростью и гнильем, как и тогда.

Будет ли болотный ярл и сейчас напускать свои чары, ведь самую лакомую добычу он уж поймал? Наверное, будет, ведь иначе Хунор заберет у него посмертие Рыбака.

Альрик бросил медведя и сел.

— Ты не будешь его убивать?

— Не сейчас, — ответил он. — Ближе к ночи. Не хочу, чтобы твари полезли заранее. Ты лучше поспи. Ночью будет не до того. И если снова привидится что-то, сразу скажи.

Я не стал выделываться и сразу устроился на боковую. Несколько дней бесконечного пира могут вымотать кого угодно, даже почти что хускарла. В последнюю ночь я раз пять или шесть ходил в закуток, выполняя приказ хёвдинга.

Проснулся, как и в тот раз, от давящего ощущения. Рывком сел, выхватил топор, оглянулся. Солнце неторопливо заходило за край земли, и болото вокруг окрасилось в багровые цвета. Будто покрылось кровью. Неподалеку сидел Альрик, а перед ним лежал медведь с отрубленной головой. Беззащитный смотрел вглубь болота и ждал. Меч лежал у него на коленях.

— Началось? — спросил я.

— Нет пока. Готовься.

Я наскоро перекусил тем, что сунул Вепрь, предложил Альрику, но тот отказался. Хёвдинг за то время, пока я спал, изменился. Осунулся, как-то заострился. Выглядел так, будто решился на что-то такое, что перевернет его жизнь. Так выглядел старик, который хотел отомстить моему отцу. Так выглядел Эрн-сакравор, когда узнал о смерти ярла Сигарра.

— Кай, — даже голос его звучал иначе. Холодно. — Иди на Волчару. Я справлюсь сам.

— Ага, сейчас. Побежал, — откликнулся я.

Встал, надел шлем, закрепил его потуже, оправил кольчугу, попрыгал. Вроде хорошо сидит, нигде не жмет и не тянет. Мой топор всегда готов.

— Болван.

— Ты меня не за ум в хирд взял, — проверил, легко ли вытаскивается нож. — Так когда начнется-то?

Альрик усмехнулся.

— Что верно, то верно. Не за ум. А вот скажи, если бы на нас должны были напасть люди, что бы ты сделал?

— Ну, они ведь поперли бы с болота. Оттуда, — и я махнул рукой. — Если б тут было побольше деревьев, я б поставил хлипкий частокол с проходом в две длины твоего меча. И всю ночь можно стоять, меняться и не думать о тыле. Только как тут ограду поставишь? Не земля, а каша. Чуть копнешь, так вода лезет.

— Годная мысль. Только сделаем не частокол, а путанку. Руби деревья. Быстрее!

Хёвдинг прямо ожил. Глаза загорелись. Он снял веревки с дохлого медведя.

На тощие сосенки хватало одного удара, так что я быстро вычистил пространство вокруг нас, притащил деревья, и мы начали их связывать. Мы не срубали ветки, скрепляли по три дерева, потом тройки соединяли между собой еще одним стволом. Такую ограду не нужно вкапывать, так как пролеты стоят на трех опорах, опрокинуть ее тоже не так легко, и извне она кажется почти сплошной из-за игл и веток. Видимые дыры мы позатыкали травами и мхом. На сплошное кольцо деревьев не хватило, так что мы поставили полукруг с дырой посередине.

Вряд ли это сдержит крупных тварей, но ползучие хотя бы призадумаются. А потом можно будет укрепить стену трупами. Была бы тут твердая почва, мы бы и ров вырыли. Даже глубиной в половину роста — уже изрядное подспорье.

Солнце полностью скрылось за горизонтом, и темнота медленно сгущалась, заволакивая болото.

— Я буду стоять впереди, ты — на подхвате. Если будет тварь выше пятой руны, отдам тебе на добивку.

— Не из-за руны остался, — буркнул я. А у самого аж сердце зашлось от восторга. Неужто я получу шестую руну? Прямо в эту ночь?

— Смотри! Ни одна тварь не должна коснуться медведя. И сам тронуть не смей.

— Помню. Может, костер разжечь? Прикрыть с той стороны?

— Дров тут все равно нет. Когда станет туго, подожжем ограду. Полить бы ее маслом, чтоб вспыхнула зараз. Эх, не догадался заранее.

Мы кое-где кинули на нашу путанку тряпки, которые подпалить легче, чем свежую влажную хвою. Я натер тряпье оставшимся от ужина салом.

И снова ожидание.

Меня выбешивало затишье. Уж лучше бы поскорее началось. Лучше биться, чем вглядываться в темноту и ждать. И эти невидимые глаза… Я снова чувствовал взгляд, недобрый оценивающий взгляд, ощущал его гнев и презрение к червям, которые ворвались на чужую территорию. Снова в груди нервно затрепыхалось сердце, словно кто-то подменил его на заячье.

— Ты что-то видишь? — тихо спросил Альрик.

— Нет. Только ощущаю. Он знает, что мы здесь. И он зол.

— У тебя есть какой-нибудь амулет?

— Только вот этот, — я поднял топорик.

— Сгодится.

Усмешку я на его лице не разглядел, а расслышал.

Небо перед закатом было ясным, так что осталось дождаться луны, и я хоть буду видеть, что вгоняю топор не в спину хёвдинга.

— Идут, — выдохнул Беззащитный.

И я выбросил из головы лишние мысли. Я ульвер! Снежный волк! И хоть сейчас я не в стае, я сражаюсь за нее. За своего собрата. Передо мной — вожак, и я никак не могу его подвести. Я — волк! И каждый, кто придет сюда, умрет от моих когтей и клыков!

Я задрал голову и протяжно завыл. И показалось, будто вдалеке отголоском прокатился ответный вой.

Первыми пошли знакомые нам мшины. Альрик не стал ограничивать себя оградой. Его преимущество — ловкость и изворотливость, и стены ему лишь мешали. Потому он отошел на несколько шагов и в несколько взмахов разрубил мерзких тварей на части. Те даже лапы не успели вылупить.

— Тащи их к стене.

Я ногой нащупывал туши, хватал их и складывал вдоль путанок, отдельные куски подсовывал под три опоры, закрепляя их понадежнее. Делать это наощупь было неудобно, я извозился в твариной крови. Теперь бы не пораниться! Я зачерпнул влажного мха и обтер руки, как мог.

За мшинами пришли другие твари. В тусклом свете выползшей луны я смог разглядеть только высокие гребни на их спинах. Их рык очень походил на храп, потому я решил называть их храпунами. И храпело их там не меньше пяти.

Я хотел было пойти на помощь, как Альрик крикнул:

— Не подходи.

Мельтешение теней. Храп, переходящий в визг. Чавкающие всхлюпы.

Что-то приближалось ко мне. Не похоже на рунную силу хёвдинга. Тихий всхрап, я отскочил и ударил по еле заметной темной фигуре. Топор врезался в мягкое. Еще удар. Визг. Удар. Вроде бы убил. Я бы отдал палец ради зрения, как у Эгиля Кота.

— Убирай их. Хотя нет, — Альрик замолчал. — Можно оттащить трупы в сторону. Тогда другие твари будут их жрать полночи.

Так мы и сделали. Отволокли дохлых храпунов на несколько десятков шагов от нашего лагеря. И это дало нам неплохую передышку. Мы слышали, как в том месте рвалась плоть и как грызли кости.

Луна медленно всползала выше, и теперь я мог видеть гораздо лучше. Например, я разглядел, как справа из трясины поднялась высокая фигура, похожая на человека, только на такого человека, которого схватили и сильно потянули в разные стороны. Длинные тощие руки и мосластые бугристые ноги, тощие пряди облепили крошечную голову, которая болталась на два локтя выше моей.

Неужто великан? Измененный?

Меня обдало изуродованной силой не меньше восьмой руны и тошнотворным запахом гнилого мяса. Эта тварь могла бы перешагнуть через нашу невысокую ограду!

Она стояла и медленно водила мордой, как бы принюхиваясь. Какое-то время она смотрела на сброшенные нами тела тварей, но случайный порыв ветра донес ей запах медведя. Она дернула головой и, неспешно переставляя ноги, потащилась прямо к нему.

Альрик бросился наперерез, поднял меч и с силой рубанул по бедру твари. Та замерла, а потом махнула рукой, да так быстро, что я ее движение угадал лишь из-за прыжка Беззащитного. Он отскочил назад, переместился вбок и снова ударил. Тварь опять замерла. И взмах руки. Я не видел на ее теле ни одной раны. Будто Альрик не тварь, а бревно рубит.

Хёвдинг атаковал ее еще и еще. Он почти летал вокруг твари, пытаясь пробить ее хоть где-то, но ни руки, ни ноги, ни живот твари так и не были оцарапаны. И каждый раз тварь реагировала одинаково: замирала и отмахивалась. Я не спешил в бой. Что я мог сделать, если даже меч хускарла не мог навредить ей?

Может, мы сумеем задержать ее до рассвета, если будем бить по очереди? И если больше ни одна тварь не вылезет из болота.

Альрик отпрянул в очередной раз.

— Может, это и есть болотный ярл? — сказал я.

— Нет! Иначе бы он убил меня с первого раза. Да и слишком слабая тварь.

— Измененный?

Тварь медленно подняла ногу и шагнула к ограде.

— Теперь ты! — сказал Альрик.

И я послушно двинулся к твари, обошел ее сзади и влупил по тому месту, где проходит сухожилие в ноге. Топор отскочил от плоти. Нет, плоть была не деревянной, а упругой, словно взяли болотный мох и сжали в плотный комок.

Прыжок. Прямо перед моим лицом пронеслась длиннопалая бледная кисть в бурых пятнах. Как будто лягушачья кожа.

А если рубить по одному месту? И я ударил туда же. Отскок. Взмах лапы. На этот раз мне на лицо попали брызги. Я все же прорубил в ней дырку?

— Не измененный, — послышался голос Беззащитного. — Мало рун. Измененные всегда выше одиннадцатой руны.

Я бил и бил в одно и то же место. Удар-прыжок, удар-прыжок. Тварь словно никуда и не спешила. Повторяла из раза в раз те же действия. Впрочем, и я тоже. Удар-прыжок. Удар-прыжок. Приноровившись, я перестал отпрыгивать, а лишь уклонялся.

Изредка мне в лицо попадали брызги, и я никак не мог понять, откуда они берутся.

— Отходи!

Альрик сменил меня, и я смог рассмотреть тварь получше. Вода проступала прямо из тела, проступала, как пот в бане, крупными каплями, а потом стекала по ногам и рукам.

— Это не измененный. Это драугр! Непогребенный утопленник! — дошло до меня. — Нужно на его могилу поставить камень с рунами!

— Отличная идея! — рявкнул Альрик. — Сходи кинь его в болото! У тебя же есть такой камень?

Конечно, нет. И я не знал нужные руны. И болото — это не совсем могила.

Бездна! Как же убивать драугров? Все, что я о них знал, взято из страшных историй, которые в моем детстве рассказывал Эмануэль. Драугры бывают разными, зависит от того, как они умерли. Драугры бывают злыми, бывают добрыми, а бывают и такие, которым наплевать на людей. И этот болотный — как раз из последних. Он не пытался нас убить, он хотел пожрать медвежатины!

И тут меня как молнией ударило!

— А вдруг это и есть Рыбак? — крикнул я.

Альрик отпрыгнул и остановился. Внимательно посмотрел на тварь. Та сделала еще один шаг.

— Нет. Ни разу не слышал, чтоб драугр был выше по руне, чем живой. Это не Рыбак. И раз его не берет меч, значит, возьмет огонь. Приготовься поджечь ограду!

Драугр медленно шагнул. Затем еще раз. Я ударил кремнем о кресало, искры посыпались на сушеный мох, который служил у меня трутом. Осторожно раздул пламя, запалил заранее подготовленную тряпицу и стал ждать команды.

Шаг. Остановка. Шаг. Остановка.

Оживший мертвец замер перед оградой, затем высоко поднял ногу.

— Давай!

Я сунул горящую тряпицу в ветви ограды, но те никак не хотели заниматься. Нога драугра опустилась рядом с мной, и он начал поднимать вторую. В Бездну! Я бросил огонь и начал рубить длинную плоскую ступню твари. Она снова остановилась, привычно махнула рукой. Понемногу хвоя начала трещать, обугливаться, из сосновых веток проступили капли смолы, и как только искры коснулись смоляных мест, изгородь вспыхнула.

Тварь, казалось, не чувствовала ни жара, ни боли. Она стояла над языками пламени и ждала. Ее кожа ссыхалась на глазах, сморщиваясь и скрипя. И неожиданно тварь вспыхнула целиком. Она горела, горела, горела, источала отвратительный запах, а потом рухнула. Ее обугленная голова немного не докатилась до дохлого медведя.

— Вот же… — начал говорить я и рухнул, как подкошенный.

Мое тело скрутило от невероятной боли и непереносимого наслаждения. Я будто горел и замерзал одновременно, и это продолжалось вечность. А потом враз схлынуло.

Шестая руна! Я получил шестую руну! Теперь я хускарл! На шаг ближе к Фомриру!

И что же дали мне боги? Ведь у меня есть условие, значит, и дар должен быть отменным! Я подпрыгнул, кувыркнулся вбок, врезал себе обухом топора по пальцу, провел рукой по огню… Все было, как обычно: больно. Может, я стал в три раза умнее? Или висы научился складывать? Тогда это бесполезный дар. Но я попробовал:

— Мокро-мерзкий вышел
Из болотной хмари…
Дальше я хотел сказать, что его не брал ни меч, ни топор, но не смог запихать слова в нужную форму. Вот и ладно!

— Кай!

Значит, не скальдом я стал. А может, меня одарили неутомимостью в постели? Хотя я и так неплохо справлялся.

— Кай!

Или я стал мастером игры в хнефатафл! Хотя с чего бы? Я же воин! Руну получил в честной битве, должен получить что-то полезное для битвы. Фомрир, конечно, тот еще шутник, но он бы не стал оскорблять верного последователя. Наверное…

— Кай, сожри тебя Бездна!

Я очнулся от дум и увидел, как Альрик отбивается от новой группы тварей, среди них были и храпуны, и мшины, и еще какие-то непонятные существа. И их было много! А ограды уже не было.

И я бросился к хёвдингу на подмогу.

Шестая руна не просто на одну руну больше пятой. Это признак настоящего воина, погубителя тварей, убийцы мужей. И я страстно желал понять, как же меня одарил Фомрир, потому врезался в гущу тварей и начал рубить их так, как никогда прежде. Сила гуляла внутри меня и рвалась наружу! Мои руки и кости стали крепче, некоторых храпунов я попросту отбрасывал ударом ноги. И я не сдерживался. Остановился, лишь когда отошел далеко от лагеря и провалился в болотную яму по пояс.

Альрик помог мне выбраться.

— Успокоился? Больше не отходи.

В этот раз не стали убирать трупы. Пусть лежат, как есть.

Мы вернулись к лагерю. Хёвдинг обошел вокруг медведя. Пока вроде никто его не смог коснуться. Я же собрал недогоревшие ветки и угли в кучу. Если вдруг появится еще один драугр, нам понадобится огонь.

— Дурное место, — неожиданно сказал Альрик. — Тут хорошо расти в рунах карлам, но мешают чары. Хускарлам чары не вредят, зато твари мелковаты.

И снова послышались чавкающие звуки, хруст, приглушенный рык. Твари сползались на запах крови, застревали на трупах. Некоторые, насытившись, уползали обратно, но опоздавшие хотели еще и потому шли к нам. Чем больше проходило времени, тем дальше расползался запах мертвечины, и новые твари шли из глубин болота. Невиданные твари. Может, в чем-то старики и были правы…

Помимо крупных мшин, среди которых я приметил и пятирунных, храпунов и толстых змей, из болота вышла новая тварь. Я сначала даже не понял, что это именно порождение Бездны. Привык, что все её детища уродливы и невразумительны. А новая фигура под покровом теней выглядела как стройный безрогий олень или дорогой конь. А потом эта тварь вышла на лунный свет.

Три или четыре задние лапы торчали наверх коленками, как у кузнечика, передние свисали до земли, как плети, будто в них не было ни единой косточки, тощая грудина торчала углом, из нее выходила мощная длинная шея, наверху свернутая бубликом. И где-то там болтались не то толстые усы, не то щупальца, не то руки. И вся эта дура была примерно в два моих роста.

Она легко подтягивала лапищи и шла по болоту, как по ровной земле. Мшины и храпуны поспешно расползались в стороны. Одна мшина не успела вовремя убраться, и передние плети твари оплели ее, плотно сжали до хруста, а потом отбросили, как ненужную тряпицу.

— Тоже драугр? — брякнул я.

— У утопленников обычно лишние руки-ноги не вырастают, — ответил Альрик. — Теперь будем биться вместе. Я впереди, ты за плечом. Если я отскочу вбок, значит, следующая тварь твоя. Понял?

Было бы нас трое, могли бы хоть тощий клин построить. А с той здоровой тварью как биться? Если только лапы рубить. Если они вообще рубятся. Хорошо, хоть она не спешила, шла медленно и задумчиво, а потому мы могли заняться мелочью.

Альрик прорубался вперед, как по льду скользил. Легкими движениями уклонялся от неуклюжих атак тварей, легко взмахивал мечом, затем уходил вбок, и дальше вступал в дело я: добивал детищ бездны ударом топора, отшвыривал лапы, головы и хвосты.

И постепенно мы вошли в ритм, будто кто-то невидимый бил в бодран. Мы стали единым целым. Если весла поднимаются и опускаются в воду одновременно, такой корабль идет быстрее. Если воины выстраивают стену щитов, но каждый трясется лишь за свою шкуру, их сметут. Если же они стоят друг за друга, их не сокрушить.

Нас было всего двое, но я чувствовал силу всей стаи, каждого ульвера. И хотя почти все они сейчас мирно дрыхли на Волчаре, их мысли, сны и думы были о нас.

Луна зашла за облако, но мне уже не нужно было видеть Альрика, я шкурой ощущал, где он и что делает. Взмах, меч ушел глубоко в рану, толчок, отскок, и я уверенно вогнал топор в позвоночник твари. Визг. Смрад. Всхрап. Беззащитный скользнул к другой твари, я, как привязанный, следовал за ним.

Еще быстрее. Еще сильнее. Еще крепче. Наша скорость возросла в разы, будто мы резали овец, а не болотных тварей. Мое движение продолжало движение Альрика. Огонь битвы, раж Фомрира, кипел в моем теле! Я аж взвыл, и мой вой слился с воем хёвдинга.

Стая!

Мой разум разбился на куски. Я ощутил биение сердца каждого ульвера. Два сердца были сплетены на болотах, десять спокойно бились неподалеку… И еще одно. Еще одно билось где-то в другой стороне, трепыхалось от страха и боли.

И вдруг все пропало. Исчезло. Я споткнулся о труп храпуна и понял, что потерял Альрика. Больше его не чувствовал.

— Кай?

— Здесь, — вяло откликнулся я.

Беззащитный неуверенно двинулся ко мне, так же спотыкаясь о трупы и кочки. А я… я растерялся. Только что я был стаей, только что я был силен, был непобедим, а теперь снова один.

— Ты это чуял? — Альрик тряханул меня за плечо. — Кай!

— Я слышал их сердца, — пробормотал я. — Они были мною. А я был ими.

— Та тварь близко. Надо отойти, там земля крепче.

Он почти что силой оттащил меня назад, к тому месту, где мы сожгли драугра.

— Ты не ранен?

Хёвдинг с тревогой всматривался в мое лицо.

Медленно выплыла луна, и я вновь увидел высоченную тварину. Теперь она казалась еще выше. Я мог бы пройти под ее брюхом, не наклонившись. Руки-плети и усы-щупальца неторопливо ощупывали трупы храпунов и мшин, оставленных нами. Некоторых она подхватывала, тащила к макушке и неспешно проглатывала.

— Альрик, я слышал их сердца. Наши сердца! — теперь я вцепился в рубаху хёвдинга. — Два здесь, десять — на Волчаре. И еще одно! Еще одно — на севере.

— И чье то сердце? Твоего отца? Жены? Сестры?

— Нет. Это, должно быть, Рыбак. Халле. Он жив!

Он аккуратно отцепил мои руки, подумал и влепил затрещину. Во всю силу.

— Кай! Проснись! Рыбак мертв. Мы должны достоять до утра, иначе его душа сгинет в этом бездновом болоте. Помнишь? Медведь. Его туша привлечет Хунора.

— Нет! В Бездну медведя! Нам не нужно сражаться с этой тварью! Мы должны идти к Халле! Я его слышал!

Тварь сожрала самые аппетитные трупы и снова двинулась в нашу сторону. Боги, какая же она огромная! Огромная и мерзкая!

— Жрец сказал…

— Он ошибся. Или наврал. Да в Бездну того жреца! Халле жив!

Альрик не смотрел на меня. Он разглядывал приближающуюся тварь и думал. И я понимал, о чем были его мысли. Не запутал ли меня болотный ярл? Неважно, что я теперь хускарл. Может, твариная кровь попала на меня и отравила? Но в то же время хёвдинг отчаянно хотел, чтобы Рыбак был жив. И мои слова давали ему крошечную надежду.

— Может, тебе дали дар провидца? — еле слышно промолвил Альрик. — Не Фомрир, а Мамир взял тебя под крыло…

Руки-плети медленно потянулись к нам. Нужно решить, будем мы их рубить или отступим, отдав медвежью тушу, единственную надежду на хорошее посмертие Халле.

Альрик поднял меч, вздохнул и, по-прежнему не глядя мне в глаза, сказал:

— Уходим.

Мы убрались оттуда, но на Волчару возвращаться не стали. Все равно ульверы нам в таком деле не подмога, не считая новеньких.

— А теперь медленно и внятно. Сколько сердец ты слышал?

— Два наших, десять на Волчаре, потому что в той стороне. И одно на севере.

— Почему десять? Там должно быть четырнадцать.

— Н-не знаю. Вроде бы было десять или около того…

— Врет твое чутье, — сплюнул хёвдинг. — Если не найдем хотя бы следа Халле, ты уходишь из хирда. Я устал. Устал вытягивать тебя из всякого дерьма, устал защищать, объяснять, доказывать.

— Как скажешь, хёвдинг.

— Ты можешь снова услышать? — он покрутил рукой в воздухе.

Я глубоко вдохнул, нахмурил лоб, насупил брови, попытался подвигать ушами.

— Ясно… Тогда веди туда, где слышал его прежде.

Как будто у меня в руках был мамиров палец, который всегда указывает дорогу. Да если бы и был, в старых историях он не всегда приносил удачу: приведет то к непроходимой пропасти, то прямо в логово твари, то столкнет с заклятым врагом. А тут вообще болото. Завел бы в трясину.

Но если подумать, медведь лежит там, где был наш лагерь. На восток Халле уйти не мог, там трясина, откуда прут твари. На юге — река, по которой мы приплыли сюда. На западе море, но до него идти несколько дней. Так что север — это не самый худший вариант.

— Лучше утром. Иначе упустим чего.

— Тогда нам стоило убить ту тварь.

Я оглянулся и увидел, как медведь с фибулой Халле медленно поднимается в воздух, опутанный плетьми и щупальцами. Он же весит… как три или четыре Вепря. Неужто мы бы смогли завалить эту тварь? У ней силища хельта, наверное.

Альрик был зол. Безумно зол. Он грыз себе губы, хмурился и не мог стоять на месте. Так что до рассвета так и не прилег, впрочем, мне тоже не спалось. Я снова и снова пытался вернуть то ощущение. Может, это было разовое прозрение от Мамира? Я вспоминал сказания Эмануэля. Тощий жрец часто говорил о своем боге, а я ждал историй о Фомрире, потому пропускал его слова мимо ушей. Болван! Мамир иногда давал людям то, чего они так сильно хотели, но не всегда это оборачивалось добром. Чаще наоборот. Умение слышать правду довело до отшельничества, палец этот — до гибели, знание о дне своей смерти — до безумия. Я не просил Мамира о прозрении. Я вообще ни о чем его не просил. Ни его, ни его жрецов. Это Альрик должен был ощутить. Не я.

Рассвело. Душу Халле, если он помер, можно пытаться спасти еще одну ночь, но без фибулы ничего не получится. Хотя бы вещь его отыскать.

В свете утра ночные ощущения казались нелепицей, выдумкой, хмарью. Будто и не было ничего. Дурман болотного ярла. И, видимо, Альрик думал так же. Он вообще не смотрел на меня, наверное, чтоб не прибить ненароком. Худшее из всех наказаний.

Я наскоро прожевал кусок лепешки, глотнул воды и пошел на север.

Глава 12

Утро выдалось прохладное, но вскоре под лучами солнца болото превратилось в баню. До шлема было не дотронуться. И при этом я чувствовал себя отлично, даже пот не стекал по лицу. Я покосился на Альрика. Он шел в простой длинной рубахе, его волосы были небрежно стянуты в узел на затылке, на бороде и усах запеклись черные пятна крови. Словно неряшливый землепашец, только острого железа было многовато.

Снова появились сосенки, и я вырубил себе посох, не особо доверяя собственным глазам. Он тут же измазал мою ладонь липкой и пахучей смолой, зато я мог был спокоен, что не провалюсь в какой-нибудь омут.

Хуже всего, что это хреново болото не было ровным и гладким, как палуба. Оно бугрилось кочками, прикрывалось чахлыми деревцами, удивляло неожиданными провалами. Рыбак мог быть совсем рядом, но мы можем пройти и даже не заметить.

А еще я ощущал злость Альрика и понимал, что если я хоть как-то не докажу свои слова, он меня точно выгонит. Я смогу выжить без стаи ульверов, смогу вернуться в Сторбаш, но что я скажу отцу? И в хороший хирд вряд ли возьмут, если узнают, что предыдущий хёвдинг меня изгнал, только в такой, где всем плевать, кто ты есть. А свой хирд я собрать не могу: корабля-то нет. Бывают дружины и без судна, да только они обычно ярлам или конунгам служат. В наших землях на ногах далеко не уйдешь.

Постепенно земля под ногами становилась все податливее, мох под ногами проминался все сильнее. И путь вроде бы шел с небольшим уклоном.

После каждого шага из травы вспархивали разные насекомые: кузнечики, осы, мухи, и это помимо гнусных столбов, неизменно следовавших за нами. Птицы галдели, как оглашенные. Если бы у меня был лук, и я стрелял бы из него, как Энок, то за короткое время смог бы набить дичи на пир для всего хирда.

Мы шли неспешно, осматриваясь и выискивая хоть что-то. И чем дальше на север, тем ниже мы спускались, вокруг нас висело вонючее удушливое марево, и порой даже я, хускарл, чувствовал себя нехорошо. Не каждый яд сможет отравить человека на шестой руне, но тут мощь болотного ярла проявлялась больше, словно мы подходили к его жилищу. Мох под ногами уже не проминался, а проваливался, разрываясь под нашей тяжестью. Ноги уходили по колено, и время от времени я чувствовал, будто что-то пыталось укусить меня. Один раз я вонзил руку в толщу и вытащил небольшого ужика.

Альрик вдруг замер, как охотничий пес, и бросился в сторону. С каждым шагом он уходил все глубже, в конце вообще лег на живот и подтащил к себе грязную скомканную вещь. Так же ползком вернулся обратно, прошлепал ко мне и сунул под нос комок мха и полузасохшей болотной мути, налипшей на шкуру.

— Это плащ. Плащ Халле, — с трудом выдавил он.

В его глазах стояли слезы.

— Он проходил тут. Он тут проходил. Я плохо его искал…

Так все это время Альрик злился не на меня?

— Тут едва можно пройти. Он шел по колено в воде, — напомнил я хёвдингу.

— Нет. Нет. Теперь я тебе верю. Мы его найдем. Обязательно найдем.

Прошло сколько дней? Восемь? Девять?

Если бы не то, что я слышал ночью, я бы зуб отдал, что Халле не выжил. Один завалящий драугр или та здоровенная тварь с руками-плетями, и никакой хускарл не выживет.

Я немного беспокоился, что думают ульверы о нашем отсутствии. Мы брели уже полдня. Если развернемся сейчас, то вернемся к реке ближе к вечеру. Вепрь может не выдержать и пойти нас искать. Что он увидит? Разгромленное поле с углями, обуглившимися ветками, кровью и разодранными кусками тел. Может, остатки медвежьей шкуры. И ни единого намека на то, что случилось с нами, только пеньки от сосен.

Надо было сбегать и предупредить их. А еще лучше — прихватить с собой новеньких. Хотя нет, толку от них, безмозглых, утопнут еще, а ульверы маловаты по рунам.

Удивительное дело! Обычно я не задумывался, что нужно сделать, зачем, что будет дальше, для этого у меня есть хёвдинг. Но сейчас я не мог положиться на Альрика: он вел себя безрассудно. И от этого мне было не по себе.

Твердая земля уходила все ниже под мшистый покров. Теперь вода, хотя скорее мутная взвесь, густо замешанная с травами, тиной и лягушками, доходила мне до паха. Безрунный бы выдохся через несколько десятков шагов. Я уже собирался бросить бесполезный посох, который только замедлял меня, как вдруг палка ушла под воду целиком. Не сразу я сумел нащупать опору для него.

Интересно, остановится ли Альрик, когда вода дойдет мне до шеи? Ему с его ростом тогда будет примерно по грудь или чуть ниже. А если особо ушлая мшина догадается, что кусать под слоем воды безопаснее? Но пока я не замечал тварей. Жаб, змей, птиц полно, но тварей не было. Может, в эту ночь к нам приходили твари со всех окрестностей?

Впереди показался небольшой холм. Наверное, там будет посуше. И я твердо решил сказать Альрику, что дальше того холма не пойду. Все равно без толку. Халле бы не смог пройти здесь. Его бы уже раз сто сожрали. Может, я все же ошибся? Наверное, это был все-таки морок. Он захватил меня на пятой руне, а проявился только на шестой. А точно, на шестой? Может, я был настолько задурманен, что все перепутал? А может, это и правда было сердце кого-то другого? Ингрид, например. Наши земли на северо-западе отсюда. Может, это был Ивар, оставшийся в землях ярла Сигарра, или кто там сейчас ими правит? Я и сам не до конца понял, что произошло. Просто вдруг я почувствовал ульверов, а потом снова остался один.

А Беззащитный пёр так, будто собрался перейти все болото, отыскать твариного ярла и лично набить ему морду. Словно он — это я, а я — это он.

Я шел по пояс в этой жиже и пару раз отпинывал кого-то невидимого. В правой руке — посох из сосны, в левой — топор. Перед собой я видел только спину Альрика и проклинал себя за то, что сказал ему вчера про сердца. Уж лучше бы подрались с той хельтовой тварью!

Вдруг Альрик подпрыгнул и воткнул меч во что-то. Затем дернулся в сторону и рубанул. Он двигался медленнее, чем обычно, но лишь немного. Еще рывок. И тогда я увидел, с кемон сражался.

Возле холма вода кишела мелкими тварями в две-три руны. Я даже представить не мог, что в каком-то месте может собраться столько! Они дрались между собой, и те, которые сумели добраться до суши, отчаянно перебирали лапами, щупальцами, ластами, чтобы пройти дальше. Я не успел рассмотреть, куда они так рвались, отбросил посох, взял топор двумя руками и начал месить.

Это был не бой, не сражение, а настоящее месиво. Черепа разбивались под лезвием, как глиняные, отлетали лапы, отрубались хвосты. И жижа вокруг нас почернела. Я боялся открыть рот, чтобы, не дай Фомрир, капля твариной крови не залетела внутрь. Плевать на умения, навыки и таланты. Тупо руби во все стороны, и кого-нибудь да убьешь!

Медленно мы продвигались вперед. Хвала богам, земля начала подниматься, и драться стало намного легче.

Удар! Удар! Удар!

Топор порхал, как крыло бабочки. Я отпинывал тех, кто пытался отгрызть мне ноги, их сил не хватало даже на то, чтобы поцарапать кожу. Я прыгал на еще дергающиеся тела. Я рубил и думал об ульверах, которым бы хватило одного этого боя, чтобы подняться на одну-две руны. А сейчас вся благодать уходила в никуда.

Я забыл про холм. Про Халле. Про Альрика. Рубил, месил, уничтожал. Я не видел ничего, кроме сплошного ковра тварей, покрытых чужой кровью и внутренностями. Я не чувствовал ничего. Ни запахов, ни звуков, ни неба, ни болота. Только твари и мой топор.

— Стой!

Я замер с топором, занесенным над головой.

Передо мной была… тварь. Черная, покрытая кровью и кишками, мокрая, мерзкая, склизкая. На двух ногах?

— Кай?

Я держал топор над головой и не понимал, почему не могу ударить.

— Это Альрик! Твой хёвдинг. Опусти топор.

Хёвдинг…

Я моргнул. И ко мне в голову ворвались звуки: хрипы, визги, стоны, еле слышный писк птиц, далекое квакание, шум ветра, хлюпание. Запахи: вонь дерьма, крови, гнили и боли. Мысли: Кай, Альрик, хёвдинг, хирд, стая.

Топор медленно опустился. Я оглянулся и едва удержал давно переваренный завтрак. Позади было булькающее шевелящееся черное варево. И я прошел через него. Я только что был в нем. Холм с этой стороны весь был окружен им.

— Идем.

Черная фигура передо мной развернулась и пошла наверх. И я понял, что от этой фигуры веяло большей силой, чем прежде. Хёвдинг поднялся до седьмой руны.

Поднявшись выше, мы увидели частокол. Самый странный частокол, который я когда-либо видел. Он был собран из всего подряд. К старым толстым столбам, вкопанным в землю, были примотаны бревна, из щелей торчали ветки, в одном месте я заметил разбитую лавку, закрывающую дыру. И при этом изгородь делала то, что должна: надежно преграждала путь. Мелкие ползучие твари вряд ли бы смогли перебраться через нее. А они явно пытались! Я видел истерзанные доски, покрытые царапинами.

Альрик подошел и легонько толкнул столб. Изгородь даже не пошатнулась. Конечно, семирунный хускарл мог бы проломить ее, выдернуть из земли или разбить в щепы, но цель была не в этом. С той стороны, скорее всего, ограду изрядно укрепили земляной насыпью. Возможно, защитники могли отбиваться, стоя на насыпи. Очень хороший и простой способ обезопасить себя.

Мы не стали ломать что-либо, а просто перепрыгнули через нее.

Внутри некогда было крестьянское подворье, убогое даже в момент расцвета. Изба-землянка, сверху бревенчатый настил, заваленный плотным мшистым дерном, к ней был сделан пристрой. Но сейчас все это было разворочено ради укрепления ограды. Полуразобрана крыша ради бревен, от пристроя остались лишь гнилые доски и щепы. И никого…

Я с топором в руке обошел все подворье. Нашел птичьи перья, человеческое дерьмо, ошметки каких-то животных или тварей.

— Сюда!

Я рванул в землянку и увидел Альрика, склонившегося над чем-то темным. Хёвдинг подхватил это на руки и выволок на солнце.

Это был Халле.

Вся одежда ниже пояса на нем была изорвана, и клочья закорузли от засохшей грязи и крови. Альрик срезал лохмы, я плеснул воды, и мы увидели многочисленные раны, покрывавшее его тело. Там кровь Рыбака смешалась с твариной кровью. Но он еще был жив, хоть и без сознания. А еще я чувствовал силу четвертой-пятой руны. Пожалуй, впервые я не мог определить рунную силу человека. Она то затихала, то усиливалась.

Мы переглянулись с Альриком. Твариная кровь попала в Халле, и мы ничего не могли с этим поделать. Нужно везти его к жрецу, в Сторборг. И еще нам нужно сердце твари.

Я взвалил тело Халле на спину к Альрику, снял несколько веревок с ограды и прикрутил его так, чтобы он точно не свалился. На болоте я выудил несколько тел тварей, самых крупных из тех, что смог найти, вырезал сердца и завернул в кусок срезанной у них же шкуры.

Мы не знали, как долго твариные сердца могут храниться и подойдут ли такие. Может, они слишком мелкие? Выше третьей руны я тут никого не видел. Вроде бы.

А потом мы рванули обратно к реке. Альрик пропахивал болото, не раздвигая его трясинные воды, я шел за ним. И хотя только что мы уничтожили десятки тварей, уже начали подтягиваться новые, среди которых я видел и более крупных. По приказу хёвдинга я убил парочку четырехрунных и взял их сердца. На всякий случай.

Когда мы добрались до местности повыше, то побежали еще быстрее. Тело Халле подскакивало на альриковой спине, и я невольно морщился и сжимал топор еще крепче. Он был еще жив. Он был жив. К добру это или к худу, но он был жив. И если будет нужно, я сам убью его, тогда его душа уйдет к Фомриру. И никаких червей, никакого дерьма, никакого моря.

Неподалеку от места ночной бойни мы столкнулись с ульверами, прочесывающими тамошние трясины. Нас встретили радостными криками, которые быстро утихли, когда ульверы увидели полумертвого Халле. Я не стал ждать и побежал изо всех сил к реке, чтобы Арне подготовил корабль к отплытию к приходу Альрика.

Даже несмотря на бессонную ночь и длинный выматывающий день с блужданием в болоте по уши в грязи и бойню возле холма, я чувствовал, что во мне оставались силы на еще один такой заход.

— Арне! Мы нашли Халле! Его нужно отвезти в Сторборг! Быстро!

Ульверы узнали меня только по голосу, но Кормчий не стал переспрашивать, а тут же занялся работой. Я с разбегу плюхнулся в реку и начал с остервенением смывать с себя болотное дерьмо. Река ниже по течению почернела от грязи и крови.

Вскоре подбежал Альрик со своей ношей. Ульверы, повинуясь его командам, тут же поднялись на борт, я и Вепрь выпихнули Волчару на середину притока. Хёвдинг же сделал то же, что и я: вошел в реку вместе с Халле, немного омылся, ополоснул Рыбака и поднялся на борт.

И мы взялись за весла.

Волчара не шел, а летел по воде. Весла скрипели и гнулись под нашими руками. Пятеро хускарлов могли заменили весь хирд.

А Вепрь тем временем хлопотал над телом Рыбака: промывал раны, вливал воду ему в рот, так как неизвестно, сколько тот пролежал без сознания. Сказал, что серьезных ранений не видит. Да, кое-где мясо порвано до кости, но важные кровяные сосуды целы, и для рунного это не опасно. Оружия на Халле не было.

Твариные сердца, что я собрал, мы также промыли, положили в короб, прикрыли влажными шкурами, чтобы не перегрелись и не засохли. Но достаточно ли этого для сохранения? Никто не знал. Более того, если бы мы не видели такое у Магнуса, сына Рагнвальда, то вообще бы ничего не поняли.

Я греб и думал. Почему ни в одном хирде нет жреца? И почему жрецы вечно рассказывают всякую чушь, но я ни разу не слышал об опасности твариной крови? Про сердца знают почти все, а про кровь — нет. А вдруг жрец в Сторборге откажется помогать? Или не сможет помочь? Он же сказал, что Халле мертв! Он сказал, что мы можем спасти его душу. Значит, руны сказали ему неправду? Может, Мамир разозлился на того жреца и закрыл ему божественные знания? А еще говорят, что отрубленные пальцы жрецы жертвуют Бездне, и это Бездна дает знания. А чего больше всего на свете жаждет Бездна? Пожрать этот мир. И люди только мешают ей. Могла ли Бездна одурманить ум жреца, чтобы мы с Альриком погибли на том болоте? А потом бы ульверы пошли нас искать, застряли там до вечера, а вечером туда пришло бы еще больше тварей, и все бы померли.

Значит, нас спасло только то озарение, ниспосланное мне во время боя. И это озарение — не морок болотного ярла, а временный дар одного из богов. Вряд ли Фомрир. Он обычно дает больше силы или ярости. Хотя Альрик пожертвовал ему мою кровь. Фомрир предпочитает жизни врагов или тварей, но то была правильная кровь, кровь из раны, и он мог снизойти и вложить мне в голову ту мысль о Халле.

Но если то было лишь разовой мыслью в благодарность за жертву, тогда какой у меня дар? Может, мудрость? Вон я сколько думаю! Никогда в жизни столько не думал. Но если так, то лучше бы мне дали силу или выносливость. Мысли меня выматывали гораздо сильнее, чем весла.


В Сторборг мы влетели после захода солнца. Обычно эта дорога занимала у нас полтора дня с одной ночевкой. Альрик подхватил Халле на руки, я взял твариные сердца, и мы побежали к мамирову жрецу.

Пару раз нас останавливали дружинники конунга, прохаживающиеся по улицам города, но после быстрых объяснений отпускали и показывали дорогу покороче.

Мы пронеслись через весь город и мгновенно пересекли те поля, которые в прошлый раз отобрали у нас столько времени.

Шалаш без входа и выхода. Тяжелый пряный дым. Жрец стоял снаружи и ждал нас, рядом горел яркий костер, освещая местность.

Альрик положил Халле возле костра, кошель серебра и короб с сердцами.

— Ты можешь его вернуть?

Я впервые разглядел лицо жреца. Худое вытянутое, с двумя морщинами-прорезями от носа к уголкам рта, но он не был стар, вряд ли прожил больше четырех десятков зим. Глаза — как черные провалы. Длинные нечесаные волосы убраны в хвост на затылке. На левой руке, как и на правой, не хватало двух пальцев: мизинца и среднего, от этого трехпалые кисти походили на вороньи лапы.

Больше всего мне хотелось схватить его за горло и треснуть головой о дерево.

— Ты нам соврал, — прорычал я.

Еле-еле я сдерживал себя от того, чтобы не выхватить топор. Пришлось впиться рукой себе же в бедро.

— Кай, не сейчас! — бросил Альрик. — Мы нашли его посередине болота, всего в крови. Там была и твариная. Мы видели уже такое. Говорят, нужно особым образом приготовить твариное сердце, чтобы яд убрать ядом. Ты можешь такое? Мы принесли сердца. Тут трех-четырехрунные.

— Он нам соврал. Как мы можем доверять ему?

Я пытался сказать об этом Альрику по дороге сюда, но он не слушал, как не слушал и сейчас.

Жрец провел рукой над телом Халле, поднял ему веки и осмотрел глаза, затем заглянул ему в рот, на кончики пальцев. Положил трехпалые ладони на живот Рыбака и резко надавил. Халле выдохнул, как каркнул.

— Я могу его исцелить, — прохрипел жрец. — Но его нить уже оборвана. Он все равно скоро умрет.

— Ты уже ошибся однажды, жрец, — с невероятным спокойствием сказал Альрик. Так спокойно, будто не он сходил с ума на болотах. — Может, ошибаешься и сейчас. Если можешь исцелить — исцели.

Мамиров послушник поднялся, посмотрел Альрику в глаза.

— Я не ошибся. Я сказал то, что должен был сказать. Ты нашел своего человека! Уж не благодаря ли моим словам?

— Если бы ты сказал, что он жив, неужто я бы не пошел его искать?

— А дошел бы?

Беззащитный замолчал. Жрец подошел ко мне. Его черные глаза впились в меня так, что я забыл, как дышать.

— Тебе понравился дар богов? — тихо проскрипел он. А потом взмахнул руками: — А теперь оба — убирайтесь! Приходите завтра на закате.

Склонился над телом Халле и запел-завыл, прощупывая кости друга.


Вернувшись в город, Альрик остановился возле первой попавшейся таверны и сказал:

— Я собираюсь пить всю ночь, а ты катись куда хочешь! Чтоб до следующего вечера я твоей рожи не видел. Ты теперь хускарл! Отметь это!

Сунул мне в руку несколько серебряных монет и ввалился в таверну с криком:

— Пять кружек лучшего пива!

Я немного потоптался возле двери, плюнул и пошел к Красной площади. Там было не так людно, как в прошлые разы, но хватало и гулящих женщин, и музыкантов, и огня. Наверное, стоило вернуться к кораблю, позвать собратьев-ульверов, похвастаться шестой руной, позадирать Тулле, ведь он снова отставал, напоить хирдманов в честь моего хускарлства.

Но я не хотел.

Не хотел рассказывать, что было ночью, почему мы решили искать Рыбака и всякое такое. Не хотел видеть никого знакомого. И дико жаждал надраться. До полного забвения. Как и Альрик.

Я взял большую кружку пива и принялся пить прямо на улице.

Ярко полыхал костер посередине площади. Трещали дрова. Неподалеку визжала тальхарпа и был слышен голос скальда, который рассказывал какую-то забавную историю. То и дело оттуда доносился смех. Время от времени ко мне подходили женщины и предлагали лечь с ними за малую плату. Потому что я такой прекрасный молодой человек! Я отказывался. Сейчас мне нужна была только выпивка.

За первой кружкой пива пошла вторая, третья, но я не ощущал никакого дурмана. Даже легкой дымки.

— В Бездну! Эй, тащи сюда сразу бочонок!

— Какой именно?

— Самый большой, который я смогу поднять!

— Э, хускарл, у меня таких бочек и нет, чтоб тебе в тяжесть были. Есть на четверть тунны[14]. Пойдет?

— Давай!

Трактирщик вынес пузатую невысокую бочку[15], забрал оплату, а потом в благодарность дал пирог с зайчатиной. В круглом боку бочки торчала деревянная затычка. Я ее вытащил и начал лить пиво прямо в рот, держа бочку на весу.

Сторборгские напитки были хуже, чем в доме Херлифа, но в целом неплохи. Крепкое густое пиво с сильным хмельным запахом насыщало не хуже еды, но почему-то не давало опьянения.

Ко мне стали подходить чаще, и уже не только женщины. Подходили и карлы, старше меня на десяток зим, и хускарлы, что-то спрашивали, предлагали сесть с ними или пойти вместе в таверну. Один болван попытался меня ограбить, думая, что я уже пьян. Я раздавил ему кисть, смяв все кости.

Я пил и мрачнел с каждым глотком, так как перед глазами все еще стояло болото. Сплошное болото с десятками изрубленных твариных трупов. И оно никак не хотело уходить из головы.

Бочонок становился все легче, я уже раза четыре бегал отливать. Костер понемногу угасал, и люди расходились по домам. Трактирщик спросил, не надо ли мне чего, а потом закрыл двери. А я сидел, смотрел на красные переливающиеся угли, пил и никак не мог перестать вспоминать.

Мимо шмыгнула знакомая тень.

— Фарлей? Стой! Иди сюда!

Это и впрямь был он, рыжий бритт в клетчатых штанах! Он вздрогнул, видать, не заметил меня сперва, так как я сидел возле стены таверны, в тени.

— Господин? — неуверенно сказал бритт, оглядываясь.

— Я здесь. Иди сюда!

Вот ему я почему-то был рад. Наверное, потому что я мог ему ничего не говорить и не объяснять.

Он подошел ближе, всмотрелся в тень и, наконец, узнал меня.

— А, господин из Фискехале! Тебе чем-то помочь?

Фарлей вел себя немного не так, как прежде: не выкручивался, не подпрыгивал, не кривлялся.

— Садись, — я похлопал по земле рядом с собой. — Пиво будешь? У меня тут еще осталось.

Тряханул бочонок. Еще булькало.

— Фарлей не смеет пить вместе со славным господином. Ой, господин! Ты теперь хускарл!

— Да, потому садись и пей.

Бритт нервно оглянулся, но больше возражать не стал. Плюхнулся на землю, скрутил ноги чудным образом, попытался поднять бочонок…

— Слишком тяжелый, — усмехнулся бритт.

У меня еще осталась кружка, так что я наполнил ее из бочонка и протянул Фарлею.

— Сказать по правде, я ни разу не пил пиво с… — неуверенно сказал он.

— С нордом? А я — ни разу с бриттом. Но, думаю, пиво для всех одинаково.

Рыжий странно скривился.

— Разве что пиво…

Он выпил кружку залпом, снова оглянулся.

— Не боись. Если кому-то что-то будет не по нраву, я с ним поговорю. Лучше расскажи чего. Что нового? Как жизнь? Есть ли у тебя семья? — я протянул ему еще и пирог.

Фарлей взглянул на меня с испугом, затем встряхнулся, взял пирог, подождал, пока я снова наполню его кружку, а потом заговорил.

— Сторборг — большой город. Тут каждый день происходит много всякого. Седьмицу назад пришлый хирдман побил Скирикра, сына Вальдрика, сына Вальгарда. И хотя спор разрешили мирным путем, Скирикр не захотел больше оставаться в рунном доме, купил корабль в тридцать весел, собрал свою дружину и ушел в вольные хирдманы.

Теперь уже я смотрел на бритта удивленно. Откуда он знал, что это связано со мной? Неспроста же он начал рассказывать именно это.

— Вальдрик, отец Скирикра, сильно разозлился, так как сын увел из рунного дома самых лучших бойцов, которые чаще покупали самых дорогих тварей. А потом ему еще пришлось говорить с семьями ушедших, которые тоже были недовольны.

— Как он все успел? Семь дней всего прошло, — пробормотал я.

— Корабль в Сторборге купить несложно, было бы серебро. А в семье Вальгарда серебра много, — отозвался бритт.

— И куда пошел хёвдинг Скирикр?

— В Сторборге он взял еще несколько человек, опытных мореходов, а потом его корабль ушел вниз по реке Ум. Больше пока о нем никто ничего не слышал.

Я невольно потянулся за деньгами, выудил мелкую монету и кинул ее Фарлею.

— А еще что есть?

— Неподалеку от земель бонда Барди Долгоуса нашли тело изгоя Дагмара. Кто его убил — непонятно. Поговаривают, то могли сделать дикие бритты.

— А правда они?

Недолгий разговор с Фарлеем сделал то, с чем не справился целый бочонок пива: выбил из моей головы ненужные мысли.

— Тут всегда всё непонятное вешают на диких бриттов, — пожал плечами Рыжий. — Корова ли пропала, штаны ли потерялись, человек ли помер, — всё дикие бритты виноваты.

— Есть ли у тебя хозяин?

— Есть, — тут же ответил бритт. — Но он позволяет мне ходить где вздумается. Так я приношу ему больше прибыли, чем на поле. Каждые три месяца я возвращаюсь и отдаю заработок.

— А хочешь, я тебя выкуплю?

Костер почти совсем угас, и я видел лишь красные отблески на лице бритта. Но мне показалось, что он странно улыбнулся. Почти оскалился.

— Благодарю, господин. У меня там семья: жена, дети. У меня добрый хозяин. А тебе безрунный бритт только мешать будет. Господин еще что-то хочет услышать?

Я встал. Фарлей тут же подскочил и даже попытался сделать какой-то финт, но я похлопал его по плечу.

— Спасибо, Фарлей Рыжий! Отличный ты мужик, хоть и безрунный.

Глава 13

После встречи с Фарлеем я успокоился, вернулся на Волчару и, не отвечая на вопросы, повалился спать.

Проснулся, когда было далеко за полдень. Вепрь сунул мне в руки плошку с кашей, и пока я ел, вокруг собрались все ульверы.

— А теперь рассказывай, — потребовал Тулле.

И я рассказал.

— … и вдруг выперся на нас вроде великан, только тощий сильно, будто год не жрал. Глаза голодные-преголодные, пасть — во, руки до колена свисают.

— На Торкеля Мачту похож, — хохотнул Бьярне.

— Мы его и так, и сяк рубим, а ему хоть бы что!

— Ну точно Мачта.

— Я такой: да это ж драугр! Значит, надо сжечь. Подвели мы его к оградке, он перешагнул, я трут запалил, а хвоя не хочет гореть. Дымит, сволочь, воняет, а не горит…

Так все и пересказал вплоть до того, как мы нашли Рыбака. Ребята слушали так, как не каждого скальда слушают. Видарссон и вовсе сидел с раскрытым ртом. А потом я посмотрел на новеньких: вид один в один как у Видарссона, даром что хускарлы.

— Альрик будто весь разум растерял. Если б жрец что супротив сказал, зарубил бы его хёвдинг. И кажется мне, что Халле не просто хирдман. Верно, Энок?

Косой пожал плечами.

— Я после пришел. Вепрь, Арне и Халле уже были.

Мы уставились на Вепря. Тот покачал головой, но ответил:

— Сын сестры. Я ходил с Альриком, когда тот еще торговцем был, а как решил стать вольным хирдманом, так Уна стала просить, чтоб он взял Халле. Плохо было ему дома. Смеялись над ним: плавать не умеет, от воды шарахается. Только Альрик никогда не смеялся, говорил, то не проклятие, а дар богов. Так что взял его к себе, но Халле упросил, чтоб никто не знал, что они родственники. Хотел сам добиться уважения. Он так радовался, когда впервые пригодился его дар!

— А потом чего не сказал? — спросил Тулле.

— Да как-то надобности не было. Да и привыкли уже. В Хандельсби уж как ни сманивали Рыбака, даже место в конунговой дружине предлагали, но он не пошел. Решил до конца с Альриком быть. Так жрец что сказал? — Вепрь резко поменял тему.

— Сказал, к закату быть. У Магнуса Рагнвальдсона так же было. После твариного сердца день ему плохо было, а потом встал.

— Так чего ж ты сидишь? Закат уж скоро!

Ну скоро не скоро, но время еще было. Потому я решил помыться да сменить одежду, так как быстрое ополаскивание в реке не сильно помогло. Взял сменные вещи, отыскал в городе топящуюся баню и заплатил хозяевам за помывку. Пока вычесывал из волос всю дрянь, даже подумал о том, чтоб постричься. Тут все с короткими волосами ходят, и мыть так гораздо легче: ковшиком плеснул, рукой провел, и готово. Но потом представил себя без волос. И так, мелкий, борода растет плохо. Если еще и волосы остригу, буду выглядеть как мальчишка перед первой жертвой. Это, вон, Тулле хоть налысо обрей, все равно видно, что воин: и высокий, и плечи широки, и шрамы на лице. А если еще оба века поднимет — так и вовсе испугаться можно.

Бабка, в чью баню я напросился, взялась отстирать да заштопать грязную одежду, сказала, что утром можно будет забрать.

Вот уж насколько прост дом этих нордов, но даже у них во дворе хлопотала рабыня-бриттка. Мужик-хозяин предложил отправить ее со мной в баню, но я глянул на ее тощую фигурку и перепуганную мордашку и отказался. Сломаю еще ненароком.

Вновь почувствовав себя человеком, я отправился за Альриком. Отыскал ту таверну, вошел, а там уже дым коромыслом! Пьют, гуляют, веселятся. Хёвдинга не видать.

— А где… ну такой… седьмая руна, воняет болотом, а еще…

Но трактирщику хватило и такого описания. Он провел меня в заднюю комнату, где прямо на земляном полу спали вповалку несколько человек. Среди них я узнал своего хёвдинга.

— Колодец во дворе? — уточнил я.

Сходил, наполнил ведро и вылил воду на Альрика, зацепив и его соседей. Те с криками подскочили, но я надавил на них рунной силой, и они заткнулись.

— Чего тебе? — недовольно буркнул Беззащитный. — Я же сказал, чтоб ты свою рожу не казал.

— Закат скоро. Надо за Рыбаком сходить. Могу и сам.

— Не, погодь.

Медленно Альрик все же встал, спросил, где колодец. Вылил на себя еще пару ведер ледяной воды, встряхнулся, проверил вещи и обнаружил, что нет ни кошеля, ни меча, ни даже ножа. Но стоило ему зайти в таверну, как хозяин сразу же вернул все вещи.

— Я всегда забираю оружие и деньги у перепивших. Так и не пропадает ничего, и убивают реже, — объяснил он.

— Это правильно, — сказал Альрик.

И мы наконец отправились за Халле.

Я не знал, как мамиров жрец это делал, но мы снова шли-шли, а добраться до его шалаша никак не получалось, и на этот раз из-за хёвдинга. Тот поминутно останавливался. То ему поблевать хотелось, то отлить, то живот прихватило, и нужно постоять на месте.

Семирунный воин не мог справиться с похмельем? Бред. Для этого нужно выпить все пиво в городе.

— Не, не пиво, — ответил Альрик. — Пиво уже всё, не берет. Там один парень грибы принес. Вот они берут, аж забирают.

Уже и солнце село, а мы все ползли по этой бездновой дороге между бездновыми полями к бездновому жрецу с бездновым хёвдингом, который никак не мог очухаться после бездновых грибов! Наконец мне все это надоело.

— Альрик, сожри твою душу черви! Ссы, сри, блюй! Делай, что хочешь. А я пошел за Халле. И плевать!

— Стой! — ухватил он меня за локоть. Одурманенный или нет, но он все еще был намного быстрее меня. — А если мы придем, и он скажет, что Халле мертв?

— Значит, устроим похороны. И он честно попадет в дружину Фомрира. Сиди здесь!

В таком виде Альрик был мне противен. Лучше бы вместо меня с ним возился кто-то другой. Например, Вепрь. А я сейчас чувствовал себя так, будто я старший и вынужден возиться с глупым бесполезным младшим. Так что, может, и правильно, что Альрик остался спать в таверне. Не стоит остальным ульверам видеть его таким, особенно новеньким.

— Нет, идем.

И мы с трудом дотащились до шалаша жреца.

Пока Альрик искал вход, я подумал, что жрецы каким-то хитрым образом оберегают свое жилище от любопытных. В Сторбаше жрец просто ушел жить в горы, а этот действовал хитрее. Если у тебя нет острой нужды в жреце, ты можешь и не добраться до его дома. В первый раз нам помешал сильный ливень, во второй, держа умирающего Халле на руках, мы пролетели стрелой, сейчас Альрик боялся идти, и потому на него напали всякие хвори. А что будет, если какая-нибудь баба из любопытства или мелочи решит повидать жреца? Она увидит шалаш или нет? Или ногу сломает по дороге? Или заблудится? Это такое заклятье или случайно выходит?

— Входите!

В шалаше внезапно открылся проем, и трехпалая лапа махнула нам.

Мы вошли, и первое, кого мы увидели, — Халле. Он был жив и даже пришел в себя. Сидел и уплетал кашу.

— Альрик! Кай! — поприветствовал он нас с привычной неуверенной улыбкой.

Беззащитный встал, как вкопанный, потом бросился к Рыбаку, обнял его, едва не выбив из рук плошку.

— Халле! Живой! Ты как?

— Его сила упала до четвертой руны, — проскрипел жрец. — И твариная кровь слишком долго пробыла в его теле. Ему нужно в ближайшие дни поднять руну, а лучше две, и тогда он исцелится до конца. Но лучше бы ему никогда не выходить на охоту.

— Сколько я должен за лечение?

— Ты принес много сердец тварей. Я заберу их себе.

— Хорошо! Благодарю! Если нужно, я привезу еще сердец!

— Не нужно. За своими сердцами пригляди.

Втроем мы вышли от жреца, а Альрик, чуток успокоившись, выспрашивал у Халле, как у того здоровье, как лечился.

— Не помню я, — отвечал Рыбак. — Как сюда попал, тоже не помню. Жрец ничего не рассказывал. Ноги изодраны, но быстро заживет. Он помазал чем-то, почти не болит. Помыться бы, все чудится, что болотом воняет.

— Это не от тебя, — буркнул я, — а от Альрика. Есть тут домишко, где за кроху серебра можно в баню сходить. Я там сегодня мылся. Поди, еще теплая.

Хозяева не отказали и в этот раз, наскоро разогрели ее повторно, мужик сбегал и принес пива, мяса, другой снеди, да и от бриттки Альрик не отказался. Так что они пошли мыться, я же не стал их дожидаться и вернулся на Волчару порадовать собратьев новостями.


Наутро ульверы устроили шумиху на всю пристань, радуясь возвращению Халле.

— Ты смотри, как вырос!

— Что, не по вкусу ты пришелся болотному ярлу?

— Надо бы тоже на денек-другой там заблудиться!

— Уж не завел ли ты себе бабу на болотах? Не торопился обратно.

— Рассказывай, куда запропастился!

— Пожрать бы, — улыбнулся Халле. — И выпить.

И мы всей гурьбой отправились в ближайшую таверну. Так как время было раннее, то людей там было немного, да и их быстренько выпроводили. И, наевшись, Халле все же рассказал, что с ним приключилось.

— Хёвдинг сказал, что там болотный ярл напускал дурман и что многие из ульверов потравились. Так что я теперь не знаю, что было явью, а что дурманом. Буду говорить, как помню. Когда пришел мой черед сторожить, я сидел и слушал, как пойманные мшины ерзали в стороне и вырывались из пут. Потом почудилось, что кто-то крадется и хочет освободить тварей. И я был уверен, что это тот мальчишка…

— Дагмар? — спросил я. Его имя я надолго запомнил.

— Да, который убил прошлую пойманную тварь. Сейчас понимаю, что глупо. Он всего лишь трехрунный, без друзей, без оружия. Да и как бы он добрался сюда? Но тогда я готов был поклясться Фомриром, что узнал его. Побежал за ним.

— А почему не разбудил никого?

— Забыл. Даже не вспомнил об ульверах. Как увидел его тень, так побежал за ним. Помню, что был зол. И больше всего хотел убить его!

— Ты ж не Кай, — серьезно сказал Вепрь. — И вроде бы ты на того пацана и не злился почти.

— Нет, не злился. Жалко его было. Он ведь совсем мальчишка. Но на болоте у меня аж кровь вскипела. Долго я за ним гонялся, фибула отлетела где-то, так что я плащ рукой удерживал, и так бежал. Потом увяз в болоте и бросил плащ. А пацан — он вот, рукой подать. А потом увидел, что и не на болоте я вовсе. Стою на корабле каком-то, и меня должны бросить в море. А Альрик говорит, мол, жаль такую наживку терять, зато он выловит такую тварь, какой еще никто не видывал. И пихнул меня в воду. Я сразу на дно пошел, а там ко мне крабы лезут страшенные, черные, клешни с мою голову. Я с ними драться начал, а сам под водой и даже не задыхаюсь. Сражаюсь я с ними, гляжу, впереди остров. Я к нему. А на острове город стоит, стены каменные высоченные, почти как скалы. Крабы следом за мной идут, и осьминоги, и рыбины страшенные. Я начал карабкаться на стену. Лезу-лезу, а она все не заканчивается. Подо мной крабы ползают, щелкают клешнями у самых ног, а я все лезу и лезу, лезу и лезу. Из сил уже выбился, думал, помру там, и тут стена закончилась, и я упал на ту сторону. Летел долго, наконец, упал на землю. Думал, насмерть разбился, но руки-ноги еще двигались. Встал я, посмотрел по сторонам, а вокруг люди ходят, ярмарка. Шумят, разговаривают, торгуются. Пироги продают кусками, а у меня живот с голоду сводит. Хотел я пирог купить, с торговцем по цене сговорился, сую руку в кошель, а там монеты непонятные, смотрю на них и не пойму, из серебра они или из чего другого, протягиваю торговцу, а он говорит, что мало денег, больше надо. Хочу пересчитать, а монеты прыгают, меняются, и вижу я, что там намного больше, а потом сразу мало. А есть охота. Схватил я пирог один, только укусить хочу, как из него черви полезли, жирные желтые, гноем исходят.

Мы сидели мрачные. Все знают, что через сны и дурманы с людьми говорят боги. Боги или Бездна. И хоть я не был мастер в толковании снов, но и дураку понятно, что ничего хорошего тут не видно.

— Там много чего еще было. Всего и не пересказать. Было такое, будто я всю свою жизнь прожил, женился, детей родил, стал хельтом и помер. Было такое, будто меня сожрали, но и после смерти я мог чувствовать, как мое тело переваривают. Сейчас, правда, уже дымкой все подернулось, забываться стало. А потом я утонул. Захлебывался в воде, махал руками, но никто меня не ел и не кусал. И вдруг увидел, что я не в море, а лежу на земле лицом к небу, и просто сильный ливень идет. Встал я, смотрю, а вас рядом нет. Впервые вспомнил, что я хирдман и должен был сторожить сон. Но уже не ночь, а вторая половина дня, и вокруг никого. Дом покосившийся, хлипкая оградка, и все незнакомое. На мне ни плаща, ни меча, только нож на поясе. И дождь хлещет. Наверное, тот дождь и прогнал дурман болотного ярла. Я обошел весь двор по кругу, посмотрел за ограду, а там куда ни глянь вода. Словно я посередине озера на острове. Тут я вспомнил про крабов и подумал, что из воды может вылезти кто угодно, а я дюже вкусный для водных тварей. Так что прямо там, под дождем, решил укрепить ограду. Нашел веревки какие-то, разобрал пристрой, прикрутил, что смог, и спать лег.

Я подумал, уж не тот ли это дождь, который нам мешал к жрецу пройти? Но в Сторборге он быстро промчался.

А Халле продолжал:

— Закончился дождь лишь наутро. Вода подступала к самой ограде, и как там глубоко — я не понимал, Она была мутная, почти черная. Выдернул колышек, опустил в воду, до середины ушел, тогда я шагнул вперед и снова пощупал. Еще глубже ушел. А когда я до пояса залез, так дно и вовсе пропало. Зато я увидел, как ко мне плывет что-то, след поверху оставляет. Я давай обратно, на берег выскочил, а за мной мшина выпрыгнула. Я нож выхватил, колышек — в другой руке. Убил я ее, спихнул в воду и обратно за ограду. И еще больше укреплять начал. Изнутри землю насыпал, чтоб ненароком не повалили.

— А чего не ушел? — спросил Плосконосый.

Мы невольно хмыкнули. Эти парни не видели Рыбака в деле.

— Я не умею плавать, — невозмутимо ответил Халле. — А еще меня любят все водные твари, рыбы, звери. Всё, что живет в воде, жаждет меня сожрать. Я решил подождать, пока вода схлынет. Я никак не мог добраться до острова по воде, а значит, она не всегда тут так высоко. Скорее всего, поднялась из-за дождя. И я ждал. Хуже всего было по ночам, твари выходили из воды именно по ночам и скреблись в ограду. Каждый день я проверял глубину и убивал одну-две мшины, приходивших на мой запах. Ножом делать это было несподручно, так что я вытесал копье, обжег его для твердости. Поднял одну руну. А вода понемногу спадала. Я видел, как она отступала все дальше и дальше от изгороди. Есть хотелось — жуть. Несколько раз я сумел подбить камнем птиц и съел их. Воду пил сначала дождевую, что скопилась в ямках во дворе, потом начал пить и ту, что была снаружи, но от нее сильно маялся животом. Когда вода ушла совсем далеко, и везде колышек уходил не глубже пояса, я решил идти. Решил идти на юг. Как бы далеко я не забрел, я точно не мог пересечь реку, значит, нужно вернуться к реке и там понять, куда идти дальше. Так что я собрался и пошел через болото. Днем тварей было не так уж и много, и я мог с ними справиться. Хотя я замечал, что с каждым разом их приходило все больше и больше, будто они пересказывали другим, что тут человек. И стоило отойти от острова на пять десятков шагов, как я заметил тварей, что бросились ко мне. С первой я как-то справился, хоть она и не выплывала наверх, но потом они начали сплываться отовсюду. Видать, учуяли меня даже в болотной вони. Я пытался прорваться, но впереди их было больше. И я рванул назад. Решил переждать, может, вода еще сильнее упадет, и я смогу посуху перейти? Хотя если ливанет, то я застрял бы там надолго. За ограду я перевалил уже на пятой руне. Нож остался в болоте, как и копье. Я заполз в дом, меня начало знобить. Ноги были искусаны, видать, покусали уже после получения руны. А потом всё. Ничего не помню. Очнулся уже у жреца.

Мы помолчали, выпили за удачное завершение дела. Новенькие совсем притихли, наверное, думали, что бы они сделали, попав в такую передрягу.

Альрик рассказал для Халле, что было после его пропажи, но слишком коротко и неинтересно. Даже про драугра и ту здоровенную тварь толком не объяснил.

Вепрь постучал толстыми пальцами по столу.

— Я вот не понимаю, почему в первый раз, когда мы на болото пришли, было всего четыре мшины, а через седьмицу — уже столько…

— Наверное, мы и взбаламутили, — предположил Тулле. — Убили одну тварь, Рыбак пробежался по всем окрестностям, притягивая живность. Да и болотный ярл запомнил нас, потому и послал больше тварей.

— Это тебе Бездна через пустой глаз подсказывает? — громким шепотом спросил я. Пошутить захотел.

Но Тулле не рассмеялся, а поднес руку к провалившемуся веку.

— Не знаю. Иногда кажется, что я вижу или слышу что-то такое… Когда вы с Альриком были на болотах, я проснулся в первую же ночь от того, что привиделось, будто я вместе с вами сражаюсь с тварями. Я ощутил и ярость, и запах крови, и затхлость воды.

Я проглотил улыбку, а новенькие с ужасом посмотрели на Тулле и отодвинулись подальше. Даже у меня по спине мурашки пробежали, особенно когда я кое-что вспомнил.

— Халле, значит, говоришь, Дагмара видел на болотах?

— Да, — отозвался Рыбак. — Но ведь то дурман был.

— Я вчера узнал, что Дагмар мертв. Его труп нашли где-то недалеко от земель его отца. А вот когда нашли и когда помер, я не догадался спросить.

Видарссон, заикаясь, спросил:

— З-з-значит, мертвяком пришел?

И снова я не смог удержаться.

— Да, — мрачно пробасил я. — И теперь он придет к каждому ульверу, чтобы завести поглубже в болото. Ай!

Тулле несильно треснул меня по уху.

— Ты бы лучше так не шутил.

Повисла тишина. Вроде бы Фарлей что-то еще интересное говорил, но я разозлился на Тулле и замолчал.

— Так, и что делать-то будем? — откашлявшись, сказал Энок Косой.

— С чем? — не понял Сварт. Вот ему явно было плевать на Бездну и всех мертвяков мира. После того, как он сбежал от своих родственников, Сварту любое болото было по колено.

— Вообще! Отдыхаем? Охотимся? Ищем найм?

Альрик поднялся, залпом допил пиво и сказал:

— Идем к морю. Ловить никого не будем, будем убивать. Халле должен получить пятую руну, и побыстрее. Так мамиров жрец сказал. Но сегодня — отдыхаем!

И до полуночи в этой таверне гуляли одни ульверы. Даже если кто другой и хотел заглянуть, быстро раздумывал. Мы и пили, и пели, и дрались друг с другом. Я легко повалил Плосконосого, с некоторым трудом — Ледмара, а с Херлифом пришлось изрядно повозиться. Не знаю, как с мечом, но в глиме он был хорош. Потом Бьярне сбегал и привел женщин. Мы пили за мое хускарлство, за седьмую руну Альрика, за четвертую Халле и даже за пятую руну, и неважно, что она потом ушла. И на этот раз пиво сумело затуманить мне голову.

Я хотел пойти в сольхус и набить морду солнечному жрецу, но Тулле сумел меня остановить, поклявшись, что ночью жрец спит в другом месте. Херлиф половину вечера втирал Эгилю Коту, какая у него прекрасная сестра, и как Эгилю повезет, если он женится на Оддрун, и если Эгиль женится, чтоб не смел обижать ее, иначе он, Херлиф, отрежет Коту все, что болтается у того в штанах.

Плосконосый рассказывал Видарссону, каких тварей убивал в рунном доме.

— Что там мшина! Вша супротив ногтя. Вот один раз я купил право на родойну. Страшно было, жуть! Глаза красные, сама навроде волка, а на спине щупальца торчат. И быстрая!

Но Видарссон не оплошал:

— А, эта? Так мы ее живьем ловили. И не больно-то и быстрая. За полдня управились, и это мы еще ее выслеживали.

— Врешь!

— Да кого хочешь спроси. Первая наша тварь в Бриттланде.

— А куда дели? Куда продали? У нас в рунном доме давно таких не было.

Так что пришлось еще раз рассказать им историю про Дагмара.

Стейн и Энок снова поспорили, кто из них самый меткий, истыкали всю дверь стрелами. Каждый кричал, что его стрела лучше попала, но все стрелы были в двери, и где там лучше — было непонятно. Сварт показывал, как он одними пальцами ломает доски и толстые глиняные кувшины. Аднтрудюр, как обычно, трудился над женщинами, едва успевая в перерывах выпивать кружку пива, а Облауд и Бьярне придумывали ему подходящее прозвище.

— Аднтрудюр Неутомимый!

— Не, лучше Неугомонный!

— Неспящий!

— Острый меч!

— Аднтрудюр Десять раз за ночь!

— Ты мозоль еще не натер?

Вепрь спокойно обсуждал с трактирщиком особенности пивоварения, потом перешел к медовухе и в результате первым свалился под стол.

Халле сидел тихо в углу, пил и улыбался. Побив всех новеньких в глиме, я плюхнулся рядом с ним, обнял за плечи и спросил:

— Ну как ты?

— Страшно, — еле слышно сказал он. — Боюсь, что сейчас открою глаза, а вокруг болото. Болото, черная вода и твари. А это все — хмарь. Сон. И нет никакой таверны, нет пива. И главное — нет всех вас.

Он поднял голову. И я увидел в его глазах глубокий затаенный ужас.

Глава 14

Мы покинули Сторборг ближе к полудню.

Много времени ушло на то, чтобы отыскать каждого ульвера, привести в чувство, напомнить, что скоро отплытие. Так-то большая часть осталась в таверне, но некоторым не хватило веселья, и они ушли, чтобы кутить в другом месте.

Зато когда мы отвязали корабль и взялись за весла, выжимая из себя остатки хмеля, мне стало намного лучше. Я видел такое у отца, когда он возвращался домой после недельного обхода земель. Он приходил вымотанный, уставший, злой, но садился за стол, вдыхал запах дыма и свежевыпеченного хлеба, обнимал мать, что хлопотала вокруг него, и его глаза оттаивали. В такие моменты он добрел, и можно было выпросить все, что угодно. Например, раба на первую жертву.

Волчара — мой дом, ульверы — семья, Альрик — заместо отца. И наибольшее счастье, что было у меня в жизни, — это сидеть на жестком сундучке, мерно ворочать веслом, ловить брызги воды и слушать шутливые перебранки братьев.

Казалось, что на вчерашнем пиру мы смыли пивом и медами дурные мысли, и теперь моя голова звенела от пустоты и легкости. И Волчара несся по реке Ум, жаждая вырваться из тесных берегов на бескрайние морские просторы. Мы соскучились по крикам чаек.

Я сидел на самом носу корабля, бок о бок с Альриком, перед нами трое новеньких, Тулле, Энок, Вепрь… Халле греб вместе со всеми. Я не видел его лица, но казалось, что он улыбался, потому что снова был с нами. Снова в стае.

То и дело мимо проплывали лодчонки, пару раз мы разминулись и с другими кораблями, не меньше нашего. Длинные ветви ив гладили нас по головам, мы видели распаханные под озимые поля, коров, спускавшихся на водопой, рыбаков с сетями.

Бриттланд — удивительно спокойное место. Намного спокойнее северных островов. У всех всё было в достатке: земли, хлеб, скот, рабы. Даже воины могли становиться сильнее, не рискуя жизнью. Никто не резал соседние деревни ради одной-двух рун, ярлы не ссорились из-за жалкого клочка суши, где и расти толком ничего не может, а морские твари не перегораживали узкие проливы, останавливая намертво торговлю. Счастливая земля! Наверное, Фольси впервые ступил на сушу в Бриттланде, потому эти земли так одарены. А Фомрир явно родился на Севере, где снега, ветры и могучие твари.

На второй день мы вырвались в море, поставили парус и пошли вдоль берега к югу. Остановились неподалеку от той бухты, где ловили скримслов, переночевали, а с утра отправились на охоту. Но в этот раз мы не спешили. Нам не нужно было ловить тварь, раскидывать сети или придумывать план. Просто дать Халле убить тварь.

Сперва мы вволю наплавались в бухте, конечно, кроме Рыбака. С ним вместе не поплаваешь. А потом пришел его черед идти в воду.

— Ну что, как в прошлый раз? — подмигнул я ему. — Снимай портки, стирать буду.

И потряс копьем.

Рыбак улыбнулся и покачал головой:

— Нет, сам пойду. Я уже не сопляк на третьей руне, а могучий четырехрунный боец.

— Вот теперь тащи что-нибудь покрупнее, — сказал Альрик. — Пятеро хускарлов! Справимся с любой дрянью.

Халле махнул рукой и вошел в воду. С прошлого раза я помнил, что дно там цепкое, вниз уходит не сразу, волны небольшие, так что случайно захлебнуться Рыбак не мог. Он, конечно, дергался, порой наклонялся и отбрасывал что-то со своих ног, потом вытащил нож и пару раз врезал по невидимому нам, то есть жрать его жрали, но неспешно.

Мы ждали, готовые в любой момент рвануть Рыбаку на помощь. Энок высматривал тени на воде. Новенькие изо всех сил пучили глаза, глядя то на бухту, то на Халле, то на нас. Они нервничали так сильно, что даже Видарссон почувствовал себя опытным охотником на тварей. Плосконосый зачем-то притащил с собойшлем и кольчугу и никак не мог решить, стоит надевать железо или нет. Вроде бы в железе надежнее, с другой стороны с морской тварью в нем не подерешься. У Ледмара был неплохой лук, и он держал его в руках не натянутым, но готовым к бою. Херлиф нервно перетаптывался с ноги на ногу. Тулле же спокойно сидел на камне с мечом на коленях. Он, как и остальные ульверы, знал, что Энок предупредит, если что увидит.

Я решил подойти ближе к Рыбаку, чтобы при случае беды прикрыть его. Поверхность моря оставалась гладкой, ни малейшего признака твари.

— Хватит, выходи! — крикнул Альрик. — Кто надо, тот тебя уже учуял.

Но Рыбак не спешил. Он все еще отмахивался от мелких зверюшек, цеплявшихся за его ноги, потом внезапно выхватил рыбину и швырнул в меня.

— Глянь, — обернулся он, — я голыми руками могу рыбу ловить. Она сама к пальцам липнет.

Я поймал рыбу на лету и перебросил ее на берег.

— Давай еще!

Крупных вокруг него пока не было, все больше с ладонь размером, но зато их было много. Я еле успевал подхватывать и перекидывать рыб дальше, где их собирал Вепрь и складывал в кучу.

— Энок, ну что там? — спросил Альрик.

— Тишина, — откликнулся Косой. — Может, Халле теперь для морских невкусный? Только для болотных годится?

— Или его жрец перелечил, — сказал Вепрь.

Халле как услышал, аж просиял.

— А что, может…

Его лицо исказилось, рот распахнулся в беззвучном крике, и вода окрасилась в красный. Что-то скользнуло возле моей ноги. Халле взмахнул руками, пытаясь удержаться на поверхности. Я прыгнул к нему, схватил за локоть, потянул к себе.

— Что там? — кричали нам.

Я выхватил топор и всмотрелся в воду, выискивая тварь, но мешали обрывки каких-то тряпок, кровь и черная муть. В Бездну! Надо вытащить Халле на сушу! Он все еще не мог издать ни звука. Неужто так сильно ранили? Я побежал к берегу, таща Рыбака за собой. Я совсем не чувствовал его тяжести, даже оглянулся, чтобы убедиться, что он там. И застыл. Я увидел, как в том месте, где мы только что были, какое-то существо терзало ногу Халле.

Я приподнял руку повыше. Тело Рыбака обрывалось чуть ниже пояса. Его перерубили пополам.

— Быстрее! Сюда! — кричали ульверы.

Кто-то уже бежал к нам на подмогу, Энок вслепую швырял стрелы одну за другой. Ревел медведем Альрик. Я же смотрел в глаза еще живому Халле и не знал, что делать.

— П-прости, брат, — прошептал я и вогнал топор в его грудь.

Один вздох. И он умер.

Тяжелый удар сбил меня с ног, второй прилетел в голову. Я чувствовал, как меня молотили руками и ногами, не давая дышать. Где-то наверху кричали и бранились люди, удары прилетали всё реже, наконец, кто-то схватил меня за волосы и вытащил голову из воды.

— Он уже был мертв! Мертв! Его пополам разорвало! — узнал я голос Вепря.

С помощью Тулле я выбрался на берег.

— Теперь он у Фомрира! Он хирдман Фомрира! Лучший из них!

Альрик держал обрубок тела Халле на руках и рыдал. Поодаль я увидел аккуратную кучку из рыбешек. Развернулся и пошел обратно в воду.

— Стой! Стой, дурак! Хочешь, чтобы тебя тоже разорвало?

Я отбросил руку Тулле и пошел дальше, к тому месту, где кровь Рыбака была гуще всего. Но ничего не почувствовал. Ни малейшего знака, что тварь все еще была здесь. Не ощущал чужой силы. Она сбежала? Я не замечал ее вплоть до нападения на Халле. Может, это и не тварь была, а обычный зверь вроде хуорки? И Энок не видел ее следа на поверхности. Донный зверь? Гигантский краб, чья клешня перерубила Халле? Рыба с огромными челюстями? Но тут воды по пояс. Что-то плоское? Может, скат? Они могут быть крупными, лежат на дне так, что наступишь — не заметишь. Но они не рубят хвостами, а колют. Да и что за скат сможет ранить четырехрунного?

Постояв еще немного, я вернулся на берег. Там парни рубили деревья на костровище, чтобы сжечь тело Халле. Альрик отошел в сторону и сидел, глядя на море. Я решил его не трогать.

Вообще Халле повезло. Он не утоп в болоте, почти получил две руны, дожил до нашего прихода и даже выпил напоследок со своими собратьями. Такая смерть гораздо лучше, чем быть сожранным болотом и тварями. Он умер в бою. Даже я, если бы мог выбирать, согласился бы на такое. Быстро и на виду. Так и должен умирать настоящий воин!

Мне жаль потерять друга и брата, но я не печалился из-за него. Халле вошел в дружину Фомрира! Что может быть лучше?

Когда Альрик успокоится, он поймет.

Потом мы сожгли тело Халле и захоронили его кости с прахом на том же берегу, обложив могилу камнями, съели в его честь последний дар — выловленных рыб и вернулись на Волчару.

Это был все тот же день, но казалось, будто нас не было на корабле целый месяц. Слишком много событий для одного дня.

Альрик не проронил ни слова и ни разу не посмотрел в мою сторону. То ли все еще винил за смерть племянника, то ли стыдился, что сорвался и избил меня. Хвала Фомриру, ничего не поломал, но синяков понаставил.

Хёвдинг не сказал, куда плыть, но оставаться в той бухте никто не хотел, так что мы сели на весла и не спеша двинулись обратно.

Я негромко спросил у Плосконосого, не передумал ли тот быть хирдманом.

— Это веселее, чем торчать в рунном доме и ждать, когда отец привезет денег на новую тварь, — ответил он. — Один день в хирде — как год в рунном доме. Много чего происходит: и хорошего, и плохого.

— А я понял, как нужно быть сильным, — сказал Херлиф. — Я попросил одноглазого поучить меня.

— Одноглазого? — нахмурился я. — Тулле?

— А разве его прозвище не одноглазый?

— Нет, — рыкнул я. Мне такое прозвище пришлось не по душе.

— А я хочу посостязаться с Эноком, — отозвался Ледмар.

— А со мной никто не хочет подраться?

— У тебя топор. Тут мало кто ходит в бой с топором. Мечи у всех.

— Да я тебя одним топором без щита уделаю!

Альрик вдруг бросил весло, мы тут же приподняли свои весла над водой. Хёвдинг встал и сказал:

— Верно! Мы слишком слабы. Три-четыре руны — никуда не годится. Все ульверы должны быть не ниже шестой руны. Все должны стать хускарлами.

Если бы это было так легко, то в этом мире не было бы карлов.

— Больше никакой продажи тварей. Только убивать.

Разумно. Но только если у нас есть серебро. Скоро зима, встанет лед, и нам нужно будет где-то переждать холода.

— Потому мы сейчас идем в болота. Хускарлы будут помогать. Хускарлы ранят тварей и подводят под удары карлам, карлы добивают. Управимся за несколько дней.

Все молчали. В целом, звучало здраво, и я бы первым согласился, если бы это говорил наш обычный Альрик. Альрик хитрожопый. Альрик-торговец. Альрик, который все продумывает наперед. А не тот Альрик, который недавно нажрался грибов и потерял племянника.

— Не стоит сейчас идти на болото, — не выдержал я. — После прошлой бойни прошло всего ничего. Болотный ярл, наверное, уже согнал всю живность на южный край. Да еще и дурман. Мы не выстоим.

— Для того есть ты! — прорычал хёвдинг. — Будешь следить, чтоб никто не сбежал.

— Трое хускарлов ни разу в настоящем бою не были, — не сдавался я. — Как бы их самих спасать не пришлось.

— Значит, то будет их первый бой. Они старше тебя. Справятся.

— Может, поищем другое место? Пойдем в Сторборг, узнаем, где еще есть твари?

А там глядишь, одумается Беззащитный, придет в чувство.

— А что, у нас новый хёвдинг объявился? Я не отдавал тебе хирд, в бою не проигрывал. Так с чего ты говоришь, что делать?

— Ты хёвдинг, тебе решать. Но и мы не трэли, у нас есть право голоса.

— Клянусь Фомриром, я долго терпел твои выходки, — прошипел Альрик. — Наверное, слишком долго. Или ты следуешь моим приказам, или прямо здесь сходишь с моего корабля.

— Я пойду на болота, — сказал я, с трудом сдерживая ругательства.

И мы снова пошли к устью реки Ум, переночевали на ее берегу и двинулись дальше, к знакомому притоку, который Арне изучил, как свои пять пальцев.

Я надеялся, за ночь Альрик остынет, но он даже не спал толком, все ходил по берегу и что-то еле слышно шептал. Неужто это все из-за смерти Халле? Это не первый и не последний погибший хирдман, пусть даже и связанный кровным родством. Когда Альрик начал вести себя безрассудно? Ведь даже не тогда, когда Халле пропал на болотах. Он разрешил нам с Тулле уйти с поисков, сам целый день прочесывал мхи, но вел себя вполне обычно. Потом мы пошли к рунному дому, и там он разрешил спор в своей обычной манере. А вот в Сторборге он начал чудить. Что он заставил ходить вместе с ним, — это было наказание. Кажется, первые странности проявились сразу после разговора со жрецом. Хотя тут тоже понятно: кому понравится узнать, что посмертие его родича столь ужасно?

Теперь у меня был разговор сразу к двум жрецам, и обоим мне хотелось набить морду: и солнечному, и мамирову.

Арне мягко подвел Волчару к илистому берегу и, как обычно, остался на судне.

— В другой раз тоже пойдешь, — пообещал ему Альрик.

Но Кормчего не особо волновало количество рун в его теле, так что он махнул рукой и принялся перепроверять борта Волчары: не подгнили ли, не треснули.

Уже привычный поход по болоту, только теперь я легко держал гнус подальше от себя, даже малой толики выпущенной рунной силы хватало, чтобы отпугнуть его.

Третий раз на болоте. Третий. И на сердце у меня было неспокойно. С каждым разом тут становилось все хуже и тяжелее. Справимся ли? Не отравит ли ульверов болотный ярл? Не взбесится ли снова Тулле? Придет ли снова та огромная тварь с силой хельта? А может, придет что похуже. Это болото огромно, по нему можно днями бродить и не найти конца. Кто знает, что тут еще водится? Может, и сам болотный ярл выйдет, разозлившись на частые вторжения людей? Почему местные здесь не охотятся, если так легко можно выловить мшин? Надо было у Фарлея спросить, какие слухи ходят в Сторборге об этом месте. Уверен, что такие были.

— Энок, Ледмар, набейте птиц, — приказал Альрик. — Вепрь, Аднтрудюр, рубите по дороге деревья. Нам понадобится огонь.

Я чуть ли не подпрыгнул от радости. Голос хёвдинга звучал так же, как и прежде: уверенно и спокойно. Значит, он все же знает, что делает? И натянутый канат внутри меня немного ослаб. Я встряхнулся, слегка толкнул Тулле в плечо:

— Ну что, догонишь меня или так и будешь топтаться в карлах?

— Хотел дать тебе порадоваться чуток, но если просишь… — улыбнулся друг.

— Если вдруг в бешенство сорвешься, свистни. Я тебя мигом уложу.

— Ага, свистну и мечом помашу.

Снова треклятое место с вырубленными соснами и едва заметными подпалинами. Быстро же тут затягиваются раны.

Из тощих стволов сложили несколько костровищ, уложили внутрь сухую траву — только искру высечь. Подстреленным птицам вспороли животы и положили неподалеку от трясины, там, где мы выманивали мшин. Теперь только ждать.

Я видел движение в воде, видел, как понемногу сплывались твари, но не спешили выходить на берег. Они тоже ждали. Ждали темноты.

Альрик сказал, чтоб первыми стояли мы с ним, дальше трехрунные ульверы, по краям — новенькие. На хускарлов дурман болотного ярла не действовал, так что они должны были приглядывать за карлами, чтобы те никуда не сбежали. Указания хёвдинга звучали разумно, и это успокаивало.

И, как только солнце нырнуло в трясину, твари зашевелились. Первые мшины медленно вытащили свои жирные тела на мох и набросились на сладко пахнущие птичьи тушки. Я чуть отодвинулся, Бьярне с Облаудом вытащили мечи и бросились на тварей. Несколько ударов, и готово. Я сделал знак, чтобы они отошли назад. Новым тварям придется пройти дальше, чтобы сожрать дохлых мшин.

Спустя несколько вздохов выползли следующие. Показались и храпуны. Но их было не так много, как в прошлый раз. Видать, мы с Альриком неплохо проредили их ряды.

Тулле за нашими спинами запалил костер, и в его свете болото стало выглядеть страшнее, чем в темноте. Багровые отблески отражались в глазах тварей и в каплях воды на их телах, от ульверов отходили длинные тени и сплетались друг с другом, шипели и плевались искрами влажные сосновые ветки. Взлетали мечи и на миг загорались пламенем, визги раненных тварей перемежались руганью хирдманов, всхрапывания — треском и звуками разрывания плоти. Это не бой. Это бойня. Бойня ради рун.

Я поморщился. Уж слишком это напоминало Растранд, где я получил первую руну. Что твари могли нам противопоставить? Коротенькие клыки и твердые лбы?

Вскоре мшины и храпуны закончились. Возле трясины и в ней самой лежали трупы. У нас никто даже не был ранен. Вепрь, Облауд и Аднтрудюр получили по четвертой руне. Альрик сказал им отойти за костер, мол, пусть теперь остальные догоняют.

Я ждал. Не может быть, чтобы в этот раз болотный ярл сдался. Почему-то я думал, что он снова пошлет одного-двух драугров, а потом выйдет та хельтова тварь, но ярл решил нас удивить.

Тонкий еле слышимый визг, от которого зазвенели зубы. Быстрые всполохи движения вдалеке. Короткие всплески. На миг показалось, что это очередное видение из-за дурмана, но Альрик вдруг приказал:

— Назад! Делаем стену!

Вот только щиты мы с собой не взяли. Стена мечей?

— Кай — на левый край! Новенькие — вперемешку с остальными. Я справа.

Мы сразу встали в строй. Слева неудобно стоять, особенно без щита: бок открыт, справа мешается Эгиль.

— Вот же Бездна, — выдохнул он. Своим кошачьим зрением он видел больше, чем я.

— Что? — спросил я.

И тут они добежали.

Я еле успел ударить топором снизу наискось, не столько разрубая, сколько отталкивая тварь от Эгиля. Кот вонзил лезвие меча прямо в тулово, и металл мерзко скрежетнул по клыкам. Где же у нее голова? Я видел бесформенный мешок, из которого торчали длинные ноги, походившие на палки, но не находил головы, глаз и всего прочего, что должно быть у любой твари.

Новый взмах. Топор с хрустом влетел в лапу, но не разрубил ее. Мы никак не могли убить первую тварь, а сзади с писком набегали следующие. Четвертая руна? Пятая? Может, даже шестая? И мы ничего о них не знали.

— Сверху! Бить промеж горбов! — крик Альрика.

Горбы? Мешок-тулово нависало надо мной. Я не видел горбов. Эгиль снова ткнул твари в бочину, и пока та отвлеклась, я подпрыгнул и увидел на спине изгибы, будто в мешок напихали неровно тряпья. Где больше — там горб, где меньше — ямка. И вогнал топор в такую ямку. Лезвие тут же ушло по самое топорище и распороло тварь до низу, пока я летел обратно. Меня обдало вонючей затхлой жижей, и я на мгновение потерял тварь из виду.

Когда обтер лицо, мешок уже лежал распоротый, подергивая длинными ногами-палками. Эгиль получил новую руну. И на нас бежали еще две твари.

Мы рубили, резали, кололи. Изредка доносился голос Альрика, менялись в ряду ульверы. Теперь это была не бойня, а сражение на равных. Их — толпа, и нас — хирд. И ульверы снова бились бок о бок. Мы с Эгилем нащупали нужный ритм. Он отвлекал, я рубил сверху, а потом он добивал. И вскоре мне уже не нужно было смотреть на Кота, чтобы понять его действия.

А потом я перестал быть собой и стал всеми. Я чувствовал ярость и спокойствие, страх и жажду убийства, меня опаляла благодать руны, горели раны, хотелось отлить. И стена стала единым существом. Движения одного вплетались в бой другого. Как танец мечей на пиру.

Я перескочил через разрубленную тушу, проскользнул под брюхом другой твари и с размаху влетел в третью, что нависла надо мной. Не мной, а Свартом. Но все же мной-Свартом. Я-Стейн тут же вонзил в спину твари меч. Я-Тулле отвлек тварь пинком в бок. Меч меня-Альрика выплясывал так быстро, что его взмахи едва можно было различить.

Вдох. Удар. Последняя тварь, срубленная мной-Бьярне, рухнула в трясину.

И все оборвалось.

Я ослеп и оглох. Потерял руки и ноги. Мои сердца вдруг перестали биться. Всего одна пара глаз. Одна пара ушей. По одной паре рук и ног. Одно сердце. Я почти умер.

Те, что перестали быть мной, молчали, глядя друг на друга.

— Стая, — тихо сказал Тулле.

— Стая, — выдохнул Энок.

— Стая, — отозвались остальные.

Только новенькие да Видарссон растерянно смотрели на нас.

— Уходим, — приказал Альрик. — Сейчас!

Я повернулся к трясине и узнал изящный почти конский силуэт той высоченной твари. И она была не одна.

Так что мы быстро отступили за костер, подхватили горящие ветки и пошли к реке, все время оглядываясь. Некоторые трехрунные во время боя были ранены, но исцелились, получив руну. Поднялся Бьярне, отхватив благодать на последней твари, поднялся Стейн. Я не знал, как, но даже Сварт добрался до четвертой руны. На третьей руне остались только Арне и Видарссон.

Видарссона трясло, он на ходу выдергивал мох и прикладывал к ране на руке. По его дергающейся походке я понял, что и ногам его тоже досталось. Я не чувствовал его в бою, он сражался один. Но не струсил, не сбежал и сейчас не ныл. Кажется, он все же вырвался из-под отцовской подмышки и стал настоящим хирдманом.

— Ты чего лыбишься? — спросил Тулле, поравнявшись со мной.

— Кажись, Видарссон стал ульвером.

— Проснись, чудило! Он уже больше года с нами ходит. Конечно, он ульвер.

Я удивленно заморгал. Неужто целый год? Хотя да, мы его подобрали после моей первой зимовки в хирде, потому у него и плаща из снежного волка не было. Сварт и Аднтрудюр пришли позже, но я почему-то доверял им намного больше. А ведь шурин пришел только этим летом.

Немного погодя Альрик разрешил отдохнуть, до первого проблеска света, как он сказал. На страже, конечно же, хускарлы. И я едва не расхохотался, когда увидел, что первыми повалились на землю новенькие. Они не привыкли целый день грести, ночью сражаться, а потом бежать вслепую по мягкому мху. И помимо Видарссона только у них были раны, которыми под светом факелов занялся Вепрь.

Альрик до рассвета ходил туда-сюда, смотрел то на ульверов, то на болото. Часто его взгляд останавливался на мне, словно он хотел что-то сказать. Например: «Пошел вон» или «Когда ж ты научишься молчать?». Но хёвдинг так и не подошел ко мне.

Едва на горизонте посветлела полоска неба, Альрик всех поднял и без перекуса сразу же погнал к реке. Даже ссать пришлось чуть ли не на ходу. Если теперь он все время будет куда-то спешить, я сам уйду из хирда. И вышвыривать не придется.

Встречный ветер прогнал болотную вонь, и сразу дышать стало легче. Многие встали с хмурым видом, Сварт сказал, что у него голова трещит, но стоило им вдохнуть свежего воздуха, как их лица просветлели. Ребята стали выглядеть бодрее, оживились. И почти каждый говорил о том, что почувствовал во время боя. Видать, они ощущали то же, что и я.

Мы и впрямь стая!

Первым нахмурился Эгиль. Потом вскинул голову Тулле, а следом и я ощутил запах дыма. Мы невольно ускорили шаг, а Альрик вовсе сорвался и побежал вперед.

Когда мы его догнали, он уже стоял на берегу.

А перед ним догорали останки нашего корабля.

Эпилог

— Вольные хирдманы, значит. Вольные, ха! Погляжу я, как вы погуляете на воле.

Скирикр с удовольствием взглянул на свой корабль. Длинный, узкий и хищный, с широким парусом, выходящим далеко за борта, с искусно выточенной деревянной фигурой птицы на носу, «Сокол» был великолепен. Черно-красные бока, бело-красный парус, пятнадцать пар толстых весел, сделанных под стать и силу хускарлов.

А хирд? Не чета той убогонькой дружине, где почти все трехрунные. Трехрунные! Если бы Скирикр захотел собрать хирд из трехрунных, то ему пришлось бы нанимать детей, переживших не более четырнадцать зим. Нет, у Скирикра были только хускарлы с шестой по девятую руну. И это не предел. Через два года у него будет хельтовый хирд. Ни у кого такого нет во всем Бриттланде!

И дело не только в рунах. Что было у тех бродяг? Обычные мечи да топоры. Топоры! Как у землепашцев каких-то. Кольчуги всего у троих-четверых, несколько шлемов да кожаные наручи. Ах да, и плащи из волчьих шкур. Точно бродяги. А в его хирде у всех есть железо. У всех кольчуги, у всех шлемы, крепкая обувь и оружие с примесью твариных костей, что ломает обычные железки.

В Бриттланде подобные дружины были только у сильных ярлов да у конунга, а чтоб вольные так ходили — никто такого не видывал.

Отцу желание Скирикра сильно не по нраву пришлось. Ох, он и гневался! Но дед только взглянул на отца и сказал:

— Нечего! Радуйся, что у твоего сына есть гордость. Пусть идет! Много ли он добьется, сидя под твоим крылом? И так слишком долго терпел. Если он хочет стать сторхельтом, то должен рисковать жизнью!

Последняя фраза Скирикру не понравилась, но благодаря поддержке деда он купил Сокола, собрал хирд и снарядил его так, чтоб не стыдно было. По совету того же деда он нанял несколько опытных мореходов, которые занялись натаскиванием хирдманов.

Бывшие воспитанники рунного дома сначала взялись за новое дело с охоткой, со смехом ворочали веслами, учились быстро расправлять и убирать парус, складывать мачту, но уже на третий день заныли. Они не привыкли трудиться изо дня в день.

Скирикр смотрел на них, на их жалкое нытье, на неуклюжие движения, на то, как они запутывались в веревках, и злился. Что толку в их силе и броне, если они не могут выполнить простые задачи? Он вспоминал, как быстро те убогие хирдманы надели броню и выстроили стену. Вспоминал, как мелкий карл дважды опрокинул его на глазах у всех. Унизил! Нет, его дружина, дружина великого в скором будущем Скирикра, должна быть лучшей. И если для этого придется колотить этих болванов с утра до вечера, так тому и быть.

Для этого Скирикр увел корабль на море и там принялся за муштру, благо выносливость хускарлов позволяла гонять их, как проклятых.

А еще Скирикр нанял глаза и уши как в Сторборге, как и по побережью, и все они следили за передвижением одного-единственного корабля с уродливой волчьей мордой. А тот мотался по реке Ум, как бешеная псина. В город, в болота, в город, в болота, лишь ненадолго застрял у одного из бондов.

Уничтожить тех псин было несложно. Какие бы они ни были умелые, третья руна против шестой или восьмой — ничто, только с их главным придется повозиться. И подловить их подальше от Сторборга тоже несложно. Родных у них здесь нет, друзьями еще не обзавелись, разве что трое говнюков, ушедших из рунного дома, могут доставить неприятности. Но все это ерунда.

Скирикр не хотел просто вырезать весь тот собачий хирд. Он жаждал увидеть, как тот мелкий ублюдок сам встанет перед ним на колени. И тогда, только тогда Скирикр убьет его. И это должны увидеть все те, кто видел унижение самого Скирикра.

Вольные хирдманы! Посмотрим, как долго вы сможете гулять на воле, если вам отрежут крылья!

Когда псы ушли в море, Скирикр думал, что они там останутся на несколько дней, потому со спокойной душой ушел в один из притоков Ум, оставив на реке наблюдателей, и принялся гонять хирдманов. Но уже на следующий день псы прошли обратно по Ум.

Скирикр быстро собрался и двинулся следом. Если псы пойдут в Сторборг, наказание придется отложить, но они снова свернули к болотам, будто им там медом было намазано.

И в этот раз они ушли почти все, оставив на корабле лишь одного человека.

Боги явно благоволили Скирикру!

Скирикр оставил Сокола ниже по реке, да и не прошел бы Сокол так далеко: он был и крупнее, и осадка пониже. Затем провел людей до их корабля, дождался полуночи и после этого напал.

Хотя боя не случилось. Оставшийся хирдман поступил глупо. Любой разумный человек бы попытался уйти, прыгнул бы в воду, побежал бы к своим, но этот карл с мечом бросился на защиту корабля и был разрублен первым же ударом.

— Положите его на борт. Пусть сгорит вместе с кораблем, — приказал Скирикр.

Потом облил борта и сложенный парус маслом и сам поджег.

Долго Скирикр любовался высоченным костром и гадал, видят ли псы этот огонь? Бегут ли уже на выручку? Догадаются ли, чьих это рук дело? И как поступят, лишившись своих крыльев, вольные хирдманы? Скорее всего, рассыпется их дружный хирд, развалится на части, и больше не будет стены щитов, за которой сможет спрятаться мелкий ублюдок.

Может, некоторые даже попросятся в хирд самого Скирикра. И он готов взять одного из них — хёвдинга. Столь умелый говорун может пригодиться.

Интересно, как скоро мелкий урод встанет на колени?

* * *
Слова автора: Не конец этой книги, а конец первой песни.

Песнь 2

Глава 1

— Кто? Кто это сделал? — прохрипел Альрик.

Его вид был страшен: лицо побагровело, на шее вздулись жилы. Он едва мог дышать от ярости. От хёвдинга откатилась волна силы, и Видарссона отбросило на несколько шагов.

Мы подбежали к пышущим жаром останкам Волчары, воды в том месте было всего по пояс, и среди пепла, обломков и запекшихся припасов мы смогли разглядеть обугленное тело. Арне.

— Дикие бритты, — негромко сказал Плосконосый.

— Что?

— Это могут быть дикие бритты. Они часто нападают на нордов и их корабли. Правда, в последние годы о них почти не слышно, но, может, они снова вернулись?

— Вепрь, Кот, ищите следы. Есть у бриттов корабли?

Плосконосый растерялся.

— Корабли? Нет. Откуда? По реках ходим мы. Бриттов бы сразу поймали.

— А лодки? — спросил Тулле. — Лодки легко спрятать.

— Бритты, — заскрежетал зубами Альрик.

Он остановился, с силой провел рукой по лицу, шумно выдохнул. Потом выхватил меч, начал рубить ближайшие деревья и перестал, лишь когда вокруг остались жалкие пеньки и обрубки.

— Я проклят. Я был проклят, как пришел в эти земли, — Альрик говорил быстро и сбивчиво, как бы с собой. — Нельзя воину Фомрира ловить тварей! Он должен их убивать. Не обменивать силу на деньги. Тот пацан! Это был знак. Это был херов знак! Не лови тварей, иначе их будут убивать недостойные благодати. С тех пор и пошло все наперекосяк. Нельзя было отдавать тех мшин! Надо было их убить, тогда бы и Халле не пропал.

Я стоял, как оглушенный. Вот так, на пустом месте потерять Арне и, что еще хуже, потерять корабль! Не в бою, не в найме, не в сражении с тварями. Злость и бессильная ярость клокотали во мне, и если бы я увидел хоть намек на врага, то изрубил бы его в щепы, невзирая на руны. Но никого не было! Я судорожно сжимал и разжимал кулаки, едва сдерживая себя от такого же бессмысленного выплеска гнева, какой был у Альрика.

Бритты? Если это бритты, то я сам пойду в эти бездновы леса и прочешу их до последнего дерева. Сам зарежу каждого, кто не сможет четко выговорить имя Фомрира.

Вепрь и Кот вернулись с пустыми руками. На этом берегу были следы обутых людей, но они шли от останков Волчары, а потом уходили в реку. Кто бы ни напал на Волчару, он прибыл сюда по воде. Сколько их было, понять сложно, так как следы накладывались одни на другие, да еще и в разных направлениях, но не меньше десятка.

Мы ждали решения хёвдинга. Что делать дальше? Идти снова сражаться на болоте? Пойти в Сторборг? Но Беззащитный впервые не знал, что делать. Или не хотел думать. Он сел на глинистый берег и уставился на обломки Волчары.

А мне вспомнились слова Фарлея о том, что в Бриттланде всегда обвиняют диких бриттов, что бы ни произошло.

— Может, это и не дикие бритты, — сказал я. И все обернулись ко мне.

— А кто тогда? — спросил Энок.

— Когда мы были в Сторборге, я встретил Фарлея… — начал было я, но Альрик перебил.

— Фарлей? Он тоже бритт.

— Да, но он сказал, что Скирикр из рунного дома собрал свой хирд, купил корабль и ушел из Сторборга. Если бритты не ходят по рекам, тогда это мог быть он.

— Скирикр? — Альрик вскочил и подошел ко мне. — Очередная твоя выходка. А может, это папаша того парня, которого ты забил ножкой стола? Бездна! Пока ты не появился, я не потерял ни одного человека. А теперь…

Я нахмурился.

— Так ты меня и не из таверны вытащил! Видел, кого берешь.

Уже не в первый раз Альрик обвинял меня в потерях хирда. Но не я притащил нас в болото, не я пошел в найм к тому купцу, и не я начинал ссоры.

— Ящерица, Халле, Арне, Хвит… — не слыша меня, продолжал Беззащитный.

— Ты сам сказал, что мои враги — это способ усилить хирд.

— Йодур, Эйрик, Оддр…

— И не я решал, куда наниматься!

— Ларс, Трюггве…

— Хочешь сказать, они все умерли из-за меня?

— Ты погибель ульверов!

— Это не так! — вмешался Тулле. — Кай, скорее, шторм ульверов. Слабые и трусливые погибают, сильные же становятся еще сильнее. До Кая мы почти не поднимали рун, а уже при встрече с ним многие получили вторую и третью руны. Да, кто-то умирает, но приходят другие, еще сильнее прежних. Кай ни словом, ни делом не опозорил ульверов.

— Не стоило после смерти Халле идти на болото, — рявкнул я.

Вдруг взгляд Альрика переменился. Беззащитный успокоился, краснота сошла с его лица. И он сказал:

— Так вот оно что! Не раз ты прекословил мне, не раз перечил. Стал хускарлом и теперь думаешь, что можешь занять мое место?

Я даже не удивился новому обвинению. Это в детстве я обижался, когда отец, разозлившись на кого-то, срывался на мне. Сейчас я понимал, что Альрику нужно выплеснуть злость и отчаяние после потери двух хирдманов и корабля. Пусть прокричится.

— Тогда решим дело, как велит обычай. Ты хускарл, я хускарл. Никаких препятствий!

Вепрь первый сообразил, о чем идет речь.

— Альрик! Зачем? Мы уже потеряли Халле и Арне!

Но Альрик продолжал:

— Бой один на один. Кто победит, тот и будет хёвдингом.

Твою же мать! Вот этого я точно не ожидал.

Беззащитный вытащил меч, легко крутанул и встал, выставив его перед собой. Я оглянулся. На болота мы пошли без доспехов и щитов, вся наша броня сгорела вместе с Волчарой, так что я остался с одним топориком и ножом. Топор против меча?

Я никогда не выигрывал у Альрика. Даже когда мы были на одной руне, он легко побивал меня. А сейчас, когда он поднялся на седьмую и стал еще быстрее, я никак не мог с ним сравниться. Кольчуга, шлем и щит дали бы мне хоть немного времени, но сражаться без железа с человеком, который всегда бился без защиты… А ведь он убьет меня! Я смотрел в его глаза и видел лишь холодную сдержанную ярость. Неужто я всегда его так бесил?

Сглотнув, я вытащил топор из поясной петли и приготовился.

— Кай, не надо! — сказал Тулле.

Но как я мог отказаться? Чем? Откажусь, и Альрик будет вправе убить меня, как бешеную собаку, или высмеять перед всеми, что еще хуже.

Хорошо, что я не мог его убить! Значит, не обязан сдерживаться.

Беззащитный налетел и быстрыми короткими замахами начал рубить воздух вокруг меня. Я еле отскочил. Из-за его скорости я не мог подобраться ближе, а длина меча и рук Альрика делали его и вовсе неуязвимым.

Взмах. Меч пронесся прямо перед моим носом. Взмах. Я с трудом успел отвести удар обухом топора. Взмах. Кувыркнулся в сторону. Взмах. Подлетел вверх. Взмах…

Каким-то чудом я успевал следить за его движениями и даже успешно уворачивался.

Взмах. Едва не упал. Взмах. Резко повернулся. Взмах. Капля пота скатилась по лбу.

Но это не враг. Это мой хёвдинг! Мы недавно вдвоем, бок о бок, сражались с огромным войском болотного ярла.

Взмах. Кончик меча пропорол кожу на плече. Взмах. Кувырок. Влажная глина залепила рану. Взмах. Звон металла ожег слух.

Бок о бок. И мы были непобедимы.

Я моргнул.

Я сражался не с Альриком. Это был бой с самим собой. Я чувствовал его движения, я был в нем и в себе сразу. Нет, это не бой, это танец!

И я перестал уклоняться. Теперь я вплетал свои движения в его.

Взмах! Небольшой поворот, резкий удар топора, пронесшийся перед лицом Альрика. Взмах. Топор взлетел выше и слегка коснулся меча. Звон. Взмах! Шаг в сторону, и я оказался за его спиной.

Альрик ускорился еще сильнее, а я, наоборот, замедлил танец. Почему была пляска мечей, но не было пляски меча и топора?

Взмах. Взмах. Двойной звон. Я чувствовал ритм бодрана. Взмах. Взмах. Наклон. Уворот.

Стучи, бодран! Звени, железо! Танцуй, мой хёвдинг!

И вдруг все стихло. Альрик остановился. Я замер с занесенным топором.

— Ты не хочешь драться, — сказал Беззащитный.

— Не хочу, — подтвердил я.

— Тогда пошел вон. Я не могу заставить тебя биться всерьез, но могу выгнать из хирда. Ты больше не ульвер, — он хмыкнул. — Да вообще никто не ульвер. Вы все идите в бездну! У меня нет корабля, и я больше не хёвдинг. Нет больше сноульверов!

Мы молчали.

Наверное, он был прав. Но не стоило из-за этого бросать своих людей. Тех, кто тебе доверился.

Я вытер пот, засунул топорик обратно в петлю и сказал:

— Я иду в Сторборг. Там я узнаю, кто на самом деле сжег Волчару. Буду ждать там.

И пошел вниз по берегу. Не сказав ни слова, Тулле последовал за мной. За ним пошел Сварт, Аднтрудюр и… Видарссон. Вот уж от кого я не ожидал! Немного погодя нас догнали трое новеньких. Все, кто пришел в хирд из-за меня.

Мы молча продирались сквозь заросли, следуя извилистому руслу притока, потом отошли немного в сторону, и стало легче. Местные леса кишели дичью. То и дело мы находили звериные тропы, ведущие к воде, пару раз спугивали оленей, слышали волчью перекличку, а, завидев кабаний выводок, не удержались и подбили поросенка. Мамаша ринулась было на нас, но отступила, ощутив силу шестирунных. Сейчас бы я легко убил того кабана, который напугал меня неподалеку от Растранда.

Дикие места. Здесь не сеяли зерно, не ставили дома и не пасли скот, ни единой лодчонки не прошло по притоку, не стояли сети, может, из-за близости дурного болота, а может, еще почему. Да, возле притока почва была глинистой, но отойди подальше, выруби деревья, выжги подлесок, и можно ставить дом, пахать землю. У нас, на Севере, такими хорошими участками не разбрасывались. Из-за меньшего куска враждовали ярлы Сигарр и Хрейн. А здесь все пустовало. Неудивительно, почему в Бриттланд хлынули норды.

На ночлег остановились загодя, чтобы не спеша сделать мягкий настил из сосновых веток, собрать дров на всю ночь и приготовить ужин. Из припасов у нас был один мешочек с солью, спасенный Аднтрудюром. Видарссон выпотрошил кабанчика, обмазал глиной и закопал его под угли, и мы сели вокруг костра и подождали, пока он запечется.

Я посмотрел на ульверов и улыбнулся. Такие разные.

Невозмутимый Тулле, самый спокойный из всех, пока на него не нахлынет бешенство. Высокий, красивый даже с одним глазом и тремя полосками шрамов на лице, синяя полоса извивается на правой руке. Мой брат, друг и заплечный.

Видарссон. Огромный и косматый, как бык, густая курчавая борода и кустистые брови закрывали большую часть его лица. Он выглядел самым взрослым и суровым среди нас, хотя был слабее всех. Единственный на третьей руне. Я не понял, почему он пошел со мной, ведь я его постоянно шпынял и даже бил. Хотя, может, именно поэтому и пошел.

Сварт Тролль. Сварт Безоружный. Ростом чуть выше меня, но вдвое шире. Молчаливый, но не глупый, большой любитель пещер. У него одного, кроме меня и Альрика, было условие на получение благодати, и оно ему удивительно подходило. Его руки обладали чудовищной силой и могли смять что угодно.

Аднтрудюр Айсландер, мой шурин. С крупными правильными чертами лица, длинными темными волосами, непрошибаемой невозмутимостью и безумной страстью к женщинам. Говорил еще реже, чем Сварт, беспрекословно выполнял любые поручения и приказы, и хотя явно ценил Альрика выше, в итоге ушел за мной.

И трое новеньких. Азартный и увлекающийся Плосконосый, чем-то напоминавший меня в детстве. Пухлый Ледмар, который, впрочем, начал усыхать, и через жирок уже проступали крепкие мышцы и острые кости. Стройный, по-девичьи красивый Херлиф с огромными влажными глазами хоть и казался самым безобидным из этих троих, именно он обладал лучшими боевыми навыками.

И теперь я нес за них ответственность.

— Видарссон, — сказал я, и парень вздрогнул от неожиданности. — Когда будем в Сторборге, я могу отправить тебя на Северные острова. Вернешься к отцу, к земле и хозяйству.

Он испуганно раскрыл рот, но перечить не стал.

— Аднтрудюр. Думаю, серебра хватит и на тебя, но как добраться до твоих родных, я не знаю. Пока туда торговцы не ходят.

— Я не вернусь, — ответил шурин. — Там каждый день и каждый год одно и то же. Одни и те же люди, одна женщина на всю жизнь. Лучше останусь здесь.

— Я тоже! — воскликнул Видарссон. — Не хочу к отцу! Он же меня убьет!

— Сварт? Могу и тебе купить место на корабле, но тебе есть куда возвращаться?

— Моя единственная семья — это ульверы, — ответил Безоружный.

— Так ведь нет больше ульверов. Альрик правильно сказал: нет корабля — нет хирда.

— Но вы-то есть. Есть ты, Тулле, вот эти парни. Этого хватит.

Тогда я повернулся к новеньким.

— А вы? Сумеете добраться от Сторборга к родным? Или снова пойдете в рунный дом?

Они переглянулись, и Херлиф с улыбкой ответил за всех:

— Мы пока останемся с тобой, если не прогонишь. Уйти никогда не поздно.

— Иногда все же бывает поздно, — и я кивнул в сторону реки, напоминая об Арне и Халле.

— Мы всё же попробуем, — еще шире улыбнулся он.

Тулле я не стал ничего предлагать, он сам выберет путь, и я его поддержу в любом случае.

— Почему вы пошли за мной? Я не хёвдинг. Альрик прав: я постоянно приношу неприятности. У меня дурной нрав. Я не умею красиво говорить и наживаю врагов.

Сварт даже отвечать не стал, взял палку и принялся ворошить угли, чтобы жар не угас. Тулле тихонько насвистывал, глядя на поднимающиеся к темному небу искры. Видарссон переводил взгляд с них на Аднтрудюра, надеясь, что кто-то из них скажет вместо него.

Ответил Плосконосый:

— Ты единственный, кто предложил хоть что-то. Альрик лишь обвинял всех подряд, а ты решил действовать. Я не люблю сидеть и ждать, лучше пойти и отомстить. А если это Скирикр, так я готов умолять, чтобы ты взял меня с собой.

Я усмехнулся.

— Я не такой, как Альрик. Когда он придет в себя, то найдет нужных людей, все вызнает и выстроит хитрый план, чтобы отомстить Скирикру чужими руками, или заманит его в ловушку, как это было на туманном острове. Я же, если увижу Скирикра, врежу ему по морде, получу вызов на бой и сдохну на его мече.

— Нет, не врежешь, — сказал Тулле, все так же глядя в небо. — Кай пятирунный может бы и врезал, а Кай хускарл — уже нет. Ты изменился после той ночи на болотах. Словно мудрость Альрика перешла к тебе.

— Чушь. Да и не знаю я, что делать в Сторборге. Нас мало, мы слабы. Серебра не хватит даже на парус, не то что на целый корабль. Идти в другой хирд я не хочу, а карлов туда и вовсе не берут. В дружину к ярлу? Просить землю и стать бондом? Нет, это всё не по мне.

— Так что ты придумал?

Я не ответил, но подумал, что сначала стоит заглянуть к мамирову жрецу и вытрясти из него всю правду. И про Халле, и про свой дар, который я никак не мог угадать, и про того, кто сжег Волчару. Потом схожу к солнечному жрецу. Не то, чтобы это было важно. Хотелось бы ему врезать, как следует, но раз он девятирунный, то хотя бы спрошу, что он скажет про луну. Этот чужеземный червь должен понять, что его вера — полная чушь. Еще нужно найти Фарлея. Хитрый бритт знает все слухи, может, что подскажет.

Дорога к Сторборгу заняла у нас три дня. Мы могли бы добраться быстрее, но я решил не торопиться: хотел побольше узнать о своей стае. Хотя нет, даже не поэтому. Я будто бы вырвался из-под надзора отца. Мне нравилось в хирде, мне нравился Альрик как хёвдинг, но порой хотелось плюнуть на все и творить глупости, как в детстве.

Мы ловили рыбу на скорость, гоняли случайно подвернувшегося медведя, пока он не сдох, залезали на деревья голышом, дрались между собой выломанными дубинами, которые разлетались в щепы, придумывали друг другу прозвища. Мне не нравилось прозвание «Безоружный», потому мы стали звать Сварта Пустой рукой. Тулле согласился называться Одноглазым. Аднтрудюр не реагировал ни на одно из прозвищ, потому он так и остался Аднтрудюром. Ледмара я назвал Булочкой, потому что щеки у него были пухлые, как свежее тесто для хлеба. А вот Херлифу мы единогласно присвоили имя Коварный, так как он оказался непростым человеком.

Как я понял, в рунном доме он все время держался в тени шумного Плосконосого и скрывал свои боевые способности, но многие решения за ребят принимал он. Именно Херлиф предложил уйти в вольные хирдманы, он же подтолкнул ребят последовать за мной. А окончательно я убедился в его коварстве, когда Херлиф высказал свои мысли насчет Скирикра.

— Есть один способ точно вызнать, он сжег Волчару или нет. Я попрошусь к нему в хирд.

— Ты? Зачем?

— Я приду в Сторборг, отыщу его и скажу, что ульверы распались, хёвдинг взбесился после потери корабля и не знает, что теперь делать. А я не могу вернуться в рунный дом и домой тоже не могу — отец убьет за потерю дорогой брони. Я со Скирикром напрямую не сталкивался, но он должен помнить мое лицо. Он точно меня выслушает, потому что новости про хирд и про тебя ему будут интересны. В его хирде вызнаю, они ли напали на корабль. Даже если Скирикр запретил говорить об этом, кто-нибудь да проболтается. К тому же, если тот бритт прав, в его дружине воины из рунного дома, а я со многими был знаком.

— Узнаешь и сразу уйдешь?

— Нет, конечно, — улыбнулся Херлиф. — Вызнаю о планах Скирикра и придумаю, как лучше ему отомстить. Нужно подгадать, чтобы он один был, и лучше не в Сторборге. Я не хочу навлекать на себя гнев его семьи.

— А он тебя не убьет?

— Точно не в городе. Да и мой отец не так уж неизвестен в этих местах.

Я и представить себе не мог такой хитрости. Это надо же — войти в чужой хирд! И не всерьез, а лишь на время. А потом подумал, что и в наш хирд тоже могут так попроситься: не всерьез. Это что же получается? Он будет пить с нами, сражаться с нами, смеяться с нами, а сам втихую думать, что мы его враги? От такой мысли меня передернуло. А потом пришла следующая: а что, если уже есть такой человек? Но кто и зачем? Видарссон точно не такой: слишком труслив и нерешителен. К тому же, он от отца сбежал, а я его отца видел. Сварта я сам подобрал в Хандельсби, он даже и не чаял, что кто-то может взять его в дружину. Аднтрудюр с туманного острова, а тамошним семьям незачем было подсылать людей к нам. Мы, может, и не вернемся туда больше. А вот эти трое… Попросились сами, мысли в головах вон какие хитрые. Но они попросились в хирд до того, как я смахнулся со Скирикром.

Тулле подошел вплотную к Херлифу и спросил:

— Уж не обманываешь ли ты нас? Может, это про нас ты вызнавал правду, а теперь хочешь пересказать Скирикру? Может, это нас ты хочешь заманить в западню?

Мой брат думал так же, как и я.

— За-зачем мне это?

— Затем, что Скирикр богат, а ты потерял броню. Затем, что у него есть корабль, а у нас нет. Затем, что ты слишком хитер, чтобы рисковать своей шкурой.

— Нет! — воскликнул Херлиф. — Клянусь Фомриром, я не обману!

— Он не обманет! — поддержали его Плосконосый и Булочка.

А вдруг и они тоже нам врали?

Тулле медленно поднял вечно опущенное веко и обнажил пустую глазницу, которая выглядела как черный провал. Как око Бездны.

— Если посмеешь предать Кая, Бездна придет за тобой!

Меня пробрало до самых пяток. Может, и вправду в Тулле есть что-то оттуда?

Ночью, когда пришла моя очередь бодрствовать, ко мне подсел Ледмар и рассказал, почему Херлифу стоит доверять.

— Он не плохой, ты не думай. Не врун и не предатель. Ты же видел его отца! Арвид любит, чтобы все делали то, что он скажет. Не только бритты, но и семья боится его ослушаться. Собаками их он, конечно, не травит, наказывает иначе. А Херлиф после первой руны хотел жить своим умом. Ох, и получал он! Арвид его и в свинарнике держал несколько дней, и порол, а один раз чуть не утопил. Арвид ведь не отпускал Херлифа в рунный дом, говорил, что сам всему обучит. Не хотел деньги невесть кому отдавать. Потому Херлиф лучше нас обучен, он и на корабле плавал, и охотился, и огребал от отца во время вроде как учебных боев. Он чего только не ломал себе: и руки, и ноги, а уж пальцы не по одному разу. Думал, что в рунном доме будет легче, да только ничего подобного. Кто посильнее — издеваются над слабыми, отбирают подарки, что привозят из дома, только оружие и броню не трогают. Скирикр этот… Возомнил себя конунгом! Херлиф сразу сообразил, как себя с ним вести, всегда вежливо кланялся, улыбался, выполнял поручения. Это мы с Фастгером по глупости кочевряжились, потому немало получили тумаков. Ох, и злились мы тогда! И Херлифа ненавидели за то, что он не огребает столько же. А потом он объяснил, как себя вести. И сказал, что легче кланяться и улыбаться, если в это время представишь, как перерезаешь гаду глотку или бьешь ему по яйцам дубиной. Он не предатель! Он умеет выживать. Если поверишь ему, он никогда не обманет.

И я решил поверить. Если и обманет, что изменится? Если Скирикр сжег корабль, то Херлиф хуже не сделает, даже рассказав про нас. Если бритты, то Скирикр позлорадствует и, может, забудет обо мне.

Но прозвище Херлифу мы поменяли — незачем выдавать всем его хитроумие. Так что назвали его Простодушным.

Глава 2

За день до прихода в город Херлиф отстал от нас. Сказал, что лучше ему прийти в Сторборг отдельно, так что он попросится на борт проходящего корабля. Одного шестирунного могут и взять, а вот восьмерых оружных оборванцев никто бы не рискнул пустить к себе.

Он отделился вовремя, так как почти сразу после его ухода мы увидели людные деревни с бриттами и нордами, там нас провожали подозрительными взглядами, но не шугались. Поля, разбитые телегами и дождями дороги, голопузая малышня с восторгом взирала на наши мечи и топоры, не замечая потрепанных одежд.

А под конец пути затянул мелкий дождик, так что в город мы вошли насквозь мокрые, грязные по самые уши, голодные и злые.

— Сварт, Видарссон, найдите нам жилье. Недорого, у нордов и чтобы с баней. Фасгерт, Ледмар, прогуляйтесь по городу. Может, встретите кого знакомого, узнаете новости. Адн, поищи лавку. Нам нужны плащи, сменная одежда, шапки.

Снял с руки серебряный браслет, полученный от Магнуса.

— Весь не отдавай, торгуйся. Отруби нужный кусок, не больше, остальное вернешь.

— А ты куда?

— Есть у меня дела. Встретимся на Красной площади на закате.

День уже перевалил на вторую половину, так что времени оставалось не так много. Нам с Тулле нужно было заглянуть к одному жрецу.

Уже знакомые поля за стенами Сторборга. Шалаш в недалекой рощице. Раскисшая дорога. Посмотрел я на это, и так тошно стало.

— Слушай, Тулле, ну в бездну этого жреца! В другой раз сходим. Есть хочу, аж зубы сводит.

— Нет. Надо сейчас, — твердо ответил друг. — Идем!

Я прошел несколько шагов, оглянулся. Там город, таверны, пиво, горячая еда и женщины. А впереди только тощий сварливый мужик с черепами на стенах.

— Еще и дождь этот. Да и зачем нам этот жрец? Что он скажет? К тому ж, видишь, дыма нет, значит, нет его.

— Ты хотел насчет Халле спросить. Помнишь?

Я стиснул зубы и, стараясь не думать о рези в желудке, прошел еще немного. Встал и решительно сказал:

— Да не пойду я! Что бы ни сказал жрец, Халле не вернуть. Я так вымок, что если обоссусь, никто даже не заметит. Мы теперь в Сторборге надолго, так что завтра сходим. Или потом.

— А твой дар? Ты же хотел узнать о даре!

Ах да, точно. Дар.

Еще несколько шагов.

— Ерунда это! Жрец будет кружить да вертеть, а толкового ничего не скажет. Пошли обратно!

Тулле схватил меня за локоть, сдавил до боли и прошипел:

— Мне нужен этот жрец. И нужен ты рядом. Бездну я в себе чувствую! Бездну! И если ничего не делать, сожрет она меня. Не вернусь я из злобного своего беспамятства. Либо ты идешь со мной, либо я пойду один.

После его слов в голове прояснилось, и я понял, что это были не мои мысли. Это жрец отваживал меня от своего дома. Вот же гнида подзаборная! Теперь я назло ему припрусь, чего бы мне это не стоило. Даже пива!

— Идем! Если снова встану, ударь.

— С радостью!

Впрочем, затрещина так и не понадобилась. На чистой злости я добежал до шалаша, схватился за стену и с силой потряс. Кусок стены, сплетенный из веток, выпал и остался в моей руке.

— Ты сломал дом мамирова жреца? Точно безумец, — рассмеялся Тулле.

— Я ж вроде не сильно…

— Входите! — раздался голос изнутри.

В шалаше все было так же: птичьи черепа, шкуры, кости, котел и жрец.

— Халле помер! И наш корабль сожгли! Неужто Мамир не показал тебе этого? Или ты впустую накромсал своей плоти? — с порога начал я.

Но жрец будто бы не слышал: прошел мимо меня к Тулле, обхватил его лицо трехпалыми руками и прокаркал:

— Наконец ты пришел, отмеченный Бездной!

— Со мной говори! — взревел я, дернул жреца за плечо, но не смог его сдвинуть с места. Он отмахнулся, и я отлетел в сторону.

— Еще немного, и никто не сумел бы тебе помочь, — продолжал говорить безднов выродок.

Я хотел на него наброситься, но он высвободил свою силу, силу хельта, и придавил меня к земле. Как так-то? До этого я ощущал лишь трехрунного, но никак не хельта. Что ж, если он думает, что этого хватит, чтобы меня удержать…

С хрипом и пыхтением я встал на четвереньки, потом на колени и начал подниматься. С меня в три ручья лился пот, ноги тряслись, как у калечного старика, а сердце того и гляди выпрыгнет из груди. Но я лучше сдохну, чем позволю относиться к себе с пренебрежением.

— Крх, — только и смог прохрипеть я, выпрямившись во весь рост.

Теперь нужно сделать три шага.

Что ж так тяжело? Я же не впервые попадал под такое давление. Флиппи Дельфин при переходе на сторхельта сильнее давил. В ушах гудело, и я не слышал, что говорил жрец, но видел, как его рот открывался и закрывался. И Тулле даже не повернулся ко мне! А как он мог выдерживать такую силу, будучи ближе к жрецу?

— Крх.

Первый шаг. Ноги едва не подломились, будто мне на плечи положили Волчару со всеми хирдманами на борту.

— Крх.

На втором шагу я не смог оторвать ногу от пола, проволочил ее вперед и снова остановился. В глазах потемнело, что-то стекало по моему подбородку и дальше вниз по шее: то ли пот, то ли сопли, а может, и кровь. Я дышал, как загнанная лошадь, с хрипами и не слышал ничего, кроме гулкого стука внутри черепа.

Еще один шаг.

И тут давление исчезло.

— …иначе этот хускарл сдохнет от собственного упрямства, — услышал я голос жреца.

Тулле кивнул и вытолкал меня из шалаша.

— Что за… что за хрень там была? — спросил я.

Провел рукой по подбородку — кровь, похлопал ладонями по ушам, чтобы убрать пелену, и оглянулся на шалаш. Дыра в стене пропала. Безднов жрец! Я бы отрубил ему еще пару пальцев да, боюсь, он станет только сильнее.

— Зря я тебя сюда потащил, — печально сказал Тулле. — Надо бы одному идти.

— Это еще почему?

— Жрец сказал, что я родился отмеченным Бездной, и чем выше моя руна, тем чаще приступы и тяжелее из них выбраться. И если бы я получил шестую руну, то вряд ли бы сумел вернуть свой разум.

Я сглотнул кровь, затекавшую в глотку из носа.

— Значит, уйдешь из хирдманов. Станешь землепашцем, как и хотел.

— Нет, это не поможет. Жрец сказал, что я должен посвятить жизнь служению Мамиру и поднять руну под его присмотром. Он научит меня управлять бездной внутри себя. Так что здесь мы расстанемся.

— Ты что, тоже себе пальцы рубить будешь?

— Нет, — рассмеялся Тулле. — Я уже отдал кое-что поценнее.

И он постучал пальцем под пустой глазницей.

— И сколько тебя будут учить? Седьмицу? Две? Месяц?

— Не знаю. И жрец не знает. Может, и не один год. Так что прощай, брат-ульвер.

— Чего это прощай? Я в Сторборге останусь, каждый день приходить буду!

— Не надо, — он был очень серьезно настроен. — Жрец сказал, что ты сюда больше прийти не сможешь, а если попробуешь, только хуже будет.

Я замолчал, не зная, что сказать. Наверное, жрец прав. Наверное, так будет лучше для Тулле. Но мне не нравился ни жрец, ни его слова, ни потеря лучшего друга. Еще одна потеря!

— А про твой дар скажу: не забывай, кто ты, — и он вложил мне в руку какую-то вещицу. — Прощай.

Я, не говоря ни слова, хлопнул Тулле по плечу, развернулся и пошел к городу. Этот ублюдочный Бриттланд отнял у меня слишком много братьев. Слишком много.

Внутри меня полыхало так, будто мои кишки закинули в кузнечный горн. Было даже хуже, чем под давлением жреца. Спалить бы этот мерзкий город! Или хотя бы сраный шалаш вместе с его хозяином. Мамиров жрец! Сам Мамир был хитрожопым уродом, и его жрецы такие же. Зачем ему вообще понадобились жрецы? Каждый славит бога делами. Руны он придумал! Людей, твариный выкормыш, придумал, благодать подарил, а все для чего? Чтобы богам ничего делать не пришлось!

Я стиснул кулак, и там что-то хрустнуло. Ах да, подарок Тулле. Я разжал пальцы и увидел грубо вытесанную фигурку волка с поломанным хвостом. Не забыть, кто я?

Я Кай Эрлингссон из Сторбаша.

Я Кай Безумец.

Я ульвер из хирда Альрика Беззащитного.

Я — волк.

А сила волков — в стае.

Сейчас моя стая слаба, но я сделаю ее сильной. А ублюдочному жрецу я отрежу оставшиеся пальцы и уши.

Все еще накрапывал дождь. Темнело. Я поспешил к Красной площади, но никого из ребят не увидел. Даже заядлые гуляки Сторборга не захотели мокнуть на улице и расползлись по укромным уголкам, даже гулящие девки перебрались в таверны. Лишь я один торчал на краю площади, а мелкие назойливые капли стекали по моему лицу, щекам, волосам. Я не мерз, хускарла так просто не зажарить и не утопить, но мне было так плохо!

— Ублюдочный Бриттланд! — выкрикнул я в серое небо, врезал кулаком по стене и не ощутил боли. А мне нужна была боль!

Треснул туда же еще раз. А потом еще.

— Парень! Парень! Прекрати! У меня сейчас стена проломится!

На улицу выскочил крупный бородатый мужик.

— А ты меня заставь! — гаркнул я и аж обрадовался. Драка! Вот чего мне так не хватало!

— Ты пьян? Иди домой, поспи. Погода, видишь, какая, — успокаивающе заговорил он.

— Нет, ты меня заставь!

И еще раз кулаком в стену.

— Что ты за человек такой! Темно уже, добрые люди спать ложатся. Чего буянишь? Девка бросила? Так то дурная девка была, беспутная. Ты и получше себе сыщешь!

— В бездну девок! — взревел я.

— Вот-вот, верно. В Бездну. Добрый воин бабу всегда найдет.

Я подошел к мужику вплотную, схватил его за рубаху, притянул к себе и сказал:

— А друга? А брата? Брата тоже всегда найдет?

— Так ты брата потерял? — охнул бородач. — Это горе так горе! Вот беда так беда. Брата никто заменить не сможет. Теперь я понимаю, почему тебе тошно.

Почему-то он не разозлился на меня, не ругал за шум, а хотел успокоить. От его искренних слов весь гнев, клокочущий внутри, остыл, и у меня защипало в глазах. Я скривился, сдерживая ненужные слезы, шмыгнул носом и все же раскиселился. Да еще и перед незнакомцем!

Бородач дружески обнял меня за плечи и потащил в дом.

— Пойдем. Пойдем-пойдем! — приговаривал он, будто строптивую скотину успокаивал. — Нельзя тебе сейчас одному. Никак нельзя. Пойдем, посидишь, согреешься, выпьем вместе. И расскажешь, что у тебя приключилось. Слова — они, как гной у раны: нужно выпустить, чтобы потом крепче зажило. Пойдем.

Внутри было темно, но он дотащил меня до лавки, усадил за стол, высек огонь и зажег небольшую масляную лампу, причем повесил ее позади меня, чтобы лицо мое осталось в тени.

— Что там, Ульвид? — послышался сонный женский голос.

— Спи себе. Гостя привел, у нас останется на ночь.

Сам сходил вглубь дома, принес кувшин с кислым молоком, немного снеди, сел напротив меня и кивнул:

— Ну, сказывай, что случилось.

От запаха хлеба у меня аж желудок свело, и я набросился на еду, пил молоко, захлебываясь сдавленными рыданиями. С самого начала все рассказал. И как первую руну получил, и как к Альрику попал, и как гармов убивал, и как в Бриттланд попал. Про бритта, про Халле, про Скирикра этого и про Тулле. Незаметно во время разговора за стол подсела женщина, жена бородача. Она молча слушала, кивала, на ее лице мелькали то радость, то испуг, то злость, будто не я, а она переживала все эти события. А Ульвид просто слушал, но как-то так, что хотелось рассказать еще больше.

— Вот что Тулле передал, — и я протянул фигурку волка. — Поди, вытесал за ночь. Ларс бы сделал так, что даже шерстиночки было бы видно.

— Дела-а, — протянул бородач. — Тяжело тебе. А знаешь, кому еще тяжелее?

Я поднял голову, вытер натекшие сопли о рукав.

— Альрику твоему тяжелее, потому как он хёвдинг и он за всех отвечал. И за Халле, неважно, племянник он или просто хирдман, и за Арне, и за корабль, и за каждого из вас. А когда столько бед навалилось, не смог он пообещать вам, что все будет хорошо, потому как врать не привык. Тулле тяжелее, потому как ты бился только с тварями и людьми, да не один, а с друзьями-ульверами, а он все это время сражался с самой бездной один на один. Устал он, понимаешь? Силы у него закончились, и он нашел подмогу в виде жреца. Жрец его научит, как победить бездну, и тогда Тулле вернется в хирд.

Жена его поднялась, принесла еще кувшин с кислым молоком и пару жестких лепешек. А бородач продолжал:

— А ты, Кай, судя по всему, вторым человеком в хирде был. Альрик тебя не просто так ругал и при себе держал. Он обучить тебя хотел. Кто, кроме хёвдинга, может приводить людей в хирд? Кому бы еще столько всего с рук спускали? А ты не помог ему, бросил в трудную минуту.

— А как… — от долгого разговора у меня сбился голос, и я поспешно глотнул молоко. — Как я помог бы? Корабли строить не умею, руны раскидывать — тоже.

— Как. Не надо было бросать хирд и дробить его на части! Остался бы с Альриком, поговорил бы с парнями, успокоил их чуток, придумал бы, как найти виновного. Надо было так себя повести, чтобы беда сплотила ульверов, а не развела их по разным сторонам. И с Тулле тоже. Не грозить ему, не ругаться, а сказать, чтобы он слушал жреца, учился крепче, не волновался об ульверах, потому как хирдманы будут ждать его возвращения на новом корабле. А сейчас сидит он в том шалаше и думает не о бездне, а о том, сколько всего ты наворотишь со злости. Кому от этого лучше? Точно не ему. И тебе тоже не легче.

И так он хитро речь повел, будто кругом я виноват. Неужто и вправду виноват?

— Сейчас ляг, поспи. Завтра отыщем твоих друзей.


Наутро жена Ульвида подала плошку с водой для умывания, накормила до отвала, но мне было не по себе от ее взгляда. Она смотрела на меня не как на взрослого воина, хускарла и вольного хирдмана, который уже совершил немало подвигов и побывал в стольких битвах, а как на глупого несмышленыша, впервые вставшего на ножки. Один раз, проходя мимо, она даже погладила меня по голове. И, наверное, надо было рявкнуть, дать понять, что нельзя так обращаться с шестирунным, но я не стал. Пусть ее.

Вчера я не глянул на силу Ульвида, и жуть как было интересно, насколько он силен. Наверное, руна вторая-третья. Дом его был небольшим и бедным: овечьи шкуры на лавках вместо одеял, оружия на стенах нет, тканных расшитых полотен тоже, посуда вся глиняная да деревянная. Поди, если и набил силу, то лишь на овцах да свиньях, и если так, то незачем его слушать. Что может понимать в жизни хирдмана козопас? А я ночью по глупости разнюнился да сопли распустил.

— Ну что, проснулся наш гость? — раздался бодрый голос Ульвида.

Он ввалился в дверь, пропахший скотом и сыростью, и я невольно вжался в стену. Десятая руна! Он мог меня по площади тонким слоем раскатать!

— Поел уже? Вот и хорошо. Пойдем искать твоих парней. Я тут знакомца одного привел, ты не смотри, что он бритт! Дюже полезный.

Я медленно выполз из-за стола и выглянул за дверь. Ну точно. Рыжий!

— Фарлей?

— Господин из Фискехале, — расплылся в улыбке бритт. — Снова кого-то потерял?

— Это они меня потеряли, а теперь я должен найтись, — буркнул я.

— О, так вы знакомы? Вот и хорошо. Кай, бритт сказал, что слышал про нескольких прибывших в Сторборг, но точно их домов не знает. Придется походить.

— Ульвид, — узнав руну, я не хотел обременять его своими бедами, — тебе незачем идти. Мы с Фарлеем сами отыщем ребят. Благодарю за ночлег, еду и гостеприимство! Не буду обижать тебя платой, но коли понадобится помощь…

— Я пойду с тобой, — отмахнулся Ульвид. — Лучше скажи, о чем вы уговорились.

И мы неспешно пошли. Фарлей привычно кривлялся и подпрыгивал, передразнивал собак и кур, кланялся налево и направо и вроде бы не слушал наши с Ульвидом разговоры.

А бородач выслушал мои объяснения, цокнул языком и сказал:

— Вот скажи мне, Кай, поставил бы на место кормчего Видарссона?

— Конечно, нет. Этот дуралей и руль не удержит, и в берег носом уткнется.

— Так. А дал бы ты Сварту лук со стрелами?

— Нет, — недоумевал я. — Он с ножом не очень управляется.

— А почему? Потому что для каждого дела нужен правильный человек. Заставь Фомрира болячки лечить или Фольси мечи ковать, толку не будет. А ты что сделал?

— Что?

— Вот зачем ты Сварта и Видарссона отправил дом искать? Они город не знают, с серебром не дружны и жили раньше не своим умом: один — на улице бродяжничал, второй — у отца под пятой сидел.

И как Ульвид запомнил имена всех ульверов? И не только имена, но и их истории? Я, конечно, вчера много наговорил, но ведь это ж еще и удержать в голове надо.

— Что они найдут? По какой цене сторгуют? Аднтрудюра отправил за вещами, а там та же история: цены деньгам не знает, в Сторборге толком не был, да еще ты говорил, что он молчун. Лучше бы Фастгера и Ледмара отправил с такими поручениями: они жили в рунном доме несколько лет, местные цены и город знают. А вызнавать что-то сейчас — только мешать Херлифу!

Вот я дурень! И про Херлифа вчера рассказал.

— Вот ты говоришь: волки! А ведь и волки как попало не охотятся. Те, что побыстрее, загоняют оленя, а те, что посильнее, нападают на него. Тебя Альрик хоть раз отправлял за припасами?

Я подумал и помотал головой.

— Вот если биться надо было, так ты всегда рядом. Это почему? Потому что торговать и считать ты не мастак, зато в бою силен. Так что думай, смотри, учись. Хёвдинг не должен всё знать и всё уметь, достаточно хорошо знать своих людей: в чем они хороши, в чем плохи, что любят, чего боятся. И тогда такой хирд не сломить и не победить.

Время от времени Фарлей отбегал во дворы, спрашивал у рабов-бриттов что-то и возвращался. На пятый раз он радостно закивал и указал на небольшой покосившийся домишко, стоявший чуть ли не у самой воды. Я нахмурился: нехорошее место. Открыл дверь и треснулся головой о выступающее бревно.

— Кай! — поприветствовал меня шурин. — Сам нашел? Или Булочка привел?

— Вы почему на Красную площадь не пришли? — рявкнул я. И тут же присел под тяжелой ладонью Ульвида.

— Доброго дня! Меня зовут Ульвид, Ульвид Безотцовщина. И много взяли с вас за крышу?

Ребята вышли из тесного дома, только Булочки не было. Они удивленно смотрели на незнакомого хускарла.

— Полмарки за седьмицу, — буркнул Сварт.

— Полмарки? Это со столом или без?

— Без.

Ульвид оглянулся на меня и многозначительно дернул бровями, мол, видишь, я ж тебе говорил. Это было очень дорого! Очень! И ладно был бы дом хорош, так ведь развалюха жалкая, бани нет, стоит у реки, того и гляди свалится. И нещадно воняло мочой пополам с навозом.

— Вперед оплатил? — прищурился я.

Сварт кивнул, уже понимая, что сглупил. Я только хотел на него наорать, как Ульвид слегка толкнул меня в спину.

— Пойдем-ка отойдем. Не рычи на него — это не его ошибка, а твоя. Альрик на тебя тоже кричал, помогло это? Не помогло. Вот и тут не поможет. Чтобы научить его, лучше покажи, как надо сделать, расскажи про цены, научи торговаться. Понял?

Я вздохнул, кивнул и вернулся к Сварту. Тот стоял с грустным лицом и явно ждал выговор.

— Покажи мне, где хозяин. И смотри, как я говорить буду. Сам-то видишь, почему дом плох?

— Вижу. Вчера поспешил немного, дождь еще этот, да Видарссон под руку ныл, мол, холодно ему, есть охота.

Дом хозяина нашелся через три улицы, в спокойном уголке, большой, со свежей соломой на крыше. Позади я приметил баню, сарай и навес-готовильню.

— Я ведь думал, что этот дом торгую, — зачастил Сварт. — А тут все, как ты говорил: и баня, и места внутри полно, два десятка легко уляжется, и стол большой. Вокруг норды живут, и таверна недалеко, и пироги вкусные продают. Хорошее же место! А он серебро схватил и говорит, мол, пойдем дом покажу, и отвел к реке, мол, вот ваше жилье. Я хотел забрать серебро обратно, а он ни в какую. Сказал, что мы уже сторговались, а что я неверно понял, про какой дом речь шла, так то моя вина.

— А чего не отобрал плату?

— Да как отобрать? На пятой руне он. Я Видарссона отправил на площадь за тобой, думал: придешь, все вместе и поговорим с хозяином.

— Я его там не видел.

— Да он Аднтрудюра с этими двумя дождался, решил их отвести к дому, а потом вернуться за тобой. Чуть не до полуночи стоял.

Видать, разминулись мы. Видарссон пришел, когда я уже за стол Ульвида садился.

— А-а, это дом известного жадностью на весь Сторборг Хрокра, — негромко сказал Фарлей за нашими спинами. — Не раз он обманывал пришлых, да его сын и брат при конунге служат, так что спрашивать с Хрокра бесполезно. Лучше вам другой дом поискать.

Я оглянулся. Ульвид за нами не пошел, отстал где-то, а жаль: сейчас бы его сила пригодилась. За мной стояли Сварт, Видарссон, Аднтрудюр да Плосконосый. Ну и Фарлей-бритт.

— Рыжий, ты подожди нас возле той развалюхи. Может, подскажешь, где получше жилье сыскать.

— Так давайте я сейчас отведу…

— Нет. Сначала я серебро верну. А ты ступай. Не дай Фомрир, прибьют ненароком.

Бритт послушно отступил и скрылся за поворотом. А я вздохнул и стукнул в тяжелую дверь.

— Открывай, хозяин.

— Кто там? — из-за дома вышла женщина, отряхивая юбки от приставшей соломы.

— Мужа позови!

— Нет его сейчас. С утра как ушел, так и не было его.

— Твой муж нам дом на время отдал, да не понравилось он нам. Так что возвращай полмарки серебра, и расстанемся по-доброму.

— С мужем уговор был, с него и спрос. Я никакого серебра в руках не держала, об уговоре не слышала.

И то верно, какой от женщины толк?

— Ты ему скажи, что мы еще придем. Пусть серебро почем зря не тратит!

Так и пришлось уйти, несолоно хлебавши. Мы вернулись к той хибаре, где от одного запаха дурно становилось. Фарлей ждал там.

— Веди к хорошему дому, а вы вещи все заберите. Сюда больше не вернемся.

Бритт отвел на другой край города, где умный хозяин поставил рядом со своим новенький пахнущий свежей древесиной дом, сказал, что в баню по очереди ходить можно, и жена его может на всех стряпать. За стол и крышу взял четверть марки за две седьмицы, тоже дорого, но я распробовал готовку его жены и согласился.

Поразмыслив, отправил Плосконосого за Булочкой и наказал купить одежду на зиму, а Аднтрудюру и Видарссону сказал, чтоб у восточных ворот караулили посменно. Если Альрик или кто другой из хирда покажется, пусть ведут к нам: места в доме на всех должно хватить.

Теперь надо было ждать, пока не объявится Скирикр с Херлифом в хирде. Что дальше делать, я пока не знал. Как жить без корабля? Остаться на зиму в Сторборге или пойти в какую-нибудь деревню? А может, и вовсе пойти к конунгу и просить у него земли? Но я не хотел бросать ульверов или воинское ремесло. Я хотел стать сильнее, но не один, а вместе с собратьями. Осталось лишь придумать, как это сделать.

Глава 3

Я лежал на лавке, распаренный после жаркой бани, пил прохладное кислое молоко и ни о чем не думал. Чистая новая рубаха приятно льнула к телу. Шумели братья-ульверы. Плосконосый уговаривал Видарссона обрезать волосы покороче, а то он битюг-битюгом, потому на него девушки и не смотрят. Видарссон вроде бы и хотел, а вроде бы и сомневался. Если бы кто-то из нас согласился ходить, как стриженая овца, тогда бы и он не отстал, но так как никто из северных резать волос не дал, то и Видарссон не будет.

Сейчас был черед Аднтрудюра стоять у восточных ворот и сторожить Альрика, так что шурина с нами не было. И от Херлифа пока никаких вестей. Мы даже не знали, в Сторборге он или нет.

А еще я так и не сумел поймать хозяина той развалюхи. Два раза к нему ходил. Наверное, стоило плюнуть и пожелать ему подавиться тем серебром, но денег у нас осталось всего-ничего. На зиму, может, и хватит, если много не есть, пива не пить и на девок не тратить, но Видарссон жрет, как медведь по весне, Аднтрудюр без девок жить не может, а без пива что зимой делать?

Хотя Плосконосый сказал, что зимы здесь не такие, как у нас. Не то, что море, даже реки на зиму не замерзают, порой снег валит клубами, но чаще бывает так, что сугроба и не сыщешь. Больше дождей и туманов, чем метелей. Вот и сейчас дождь моросил и моросил, не прекращаясь и не усиливаясь.

Мыши шебуршали в соломенной крыше, негромко переругивались парни. Если бы еще Тулле был рядом, так и вообще хорошо было бы.

Дверь, скрипнув, отворилась, и в проеме показалась голова нашего хозяина.

— Тут к вам люди пришли, спрашивают Сварта или старшего.

— Пусть заходят, — крикнул я и сел на лавку.

В дом вошел мужчина, от вида которого меня сразу передернуло: худой, лицо острое, хитрое, глазки маленькие, нос лисий, и сам точно лиса или крыса.

— Меня прислал конунг Харальд Средний Палец за неким карлом, известным под именем Сварт Безоружный. Но если он живет в дружине, то привести всех его сохирдманов и хёвдинга.

— А по какому делу?

— Против него есть обвинение, и конунг хочет рассмотреть жалобу по закону и обычаю. Но если вы откажетесь, тогда решение примут на основании слов жалобщика.

Я вскочил, потянулся за плащом.

— А что за жалоба-то? Вроде ж ничего не натворили.

Сварт был удивлен не меньше моего.

Мы быстро собрались и пошли к конунгу, но при выходе со двора, столкнулись с Аднтрудюром, который вел Альрика и остальных ульверов. Я махнул хёвдингу и пошел за Крысом. Сказать по чести, я все еще немного злился на Альрика, но, увидев его жалкий вид после стольких дней блуждания по лесам, передумал.

— Вы куда? — спросил он, поравнявшись со мной.

— К конунгу зовут. Говорят, жалоба на нас, а с чего бы — я ума не приложу. Как пришли в Сторборг, так сидели тише воды ниже травы. Только и успели дом отыскать на весь хирд. Там и баня горячая. Сходите, погрейтесь, а потом я вернусь и расскажу, что было.

— Я с вами, — решительно сказал Альрик. — Вепрь, своди ребят в баню, накорми!

Мы помолчали, а потом хёвдинг негромко проговорил:

— Прости. Я разозлился и был готов убить любого в тот момент. Это же Волчара! Я…

— Если это и вправду Скирикр, тогда я должен просить прощенья. Это был не только твой корабль, но и наш. Мне будто часть кишок вырезали!

— И то правда. А Тулле где?

Я рассказал, как все было. Альрик только головой покачал.

Наверное, дом конунга был широк, богат и красив, но сейчас нам было не до пустых восторгов. Крыс оставил нас на пороге, а сам зашел внутрь, быстро вернулся и приказал оставить оружие снаружи. Мы подчинились и последовали за ним.

Внутри было сухо, тепло и людно. На массивном кресле сидел обычный с виду мужчина, и ничего в нем не поражало глаз: борода как борода, лицо как лицо, разве что одиннадцатая руна настораживала. Не так много людей переваливали за стену между хускарлом и хельтом, не каждый готов был есть сердце твари, не каждый сумел вовремя его отыскать. Чаще останавливались на девятой, чтобы случайно не перевалить за грань.

Вокруг конунга стояло много людей, почти все либо хельты, либо хускарлы на девятой-десятой рунах. Но я зацепился взглядом за невзрачного мужика пятой руны, за спиной которого стояла знакомая бабенка, жена хозяина хибарки. Неужто это он жалобу подал? Так ведь это он нас обманул и серебро не возвращал! Какой с нас-то спрос?

— Хрокр, узнаешь ты этих людей?

— Вон того узнаю, который на тролля похож. Вот ему я дом отдал.

Жена шепнула ему что-то на ухо, и Хрокр продолжил:

— А жена говорит, что вон тот пацан приходил и денег требовал.

— Расскажи все, как было.

— Да что рассказывать? Хоть мой род живет в Бриттланде уже столько лет, я не забыл, откуда идут мои корни, и потому всегда помогал братьям-нордам, пришедшим к нам из-за моря. За малую плату впускал в домик, доставшийся мне по случаю, чтобы было им где от дождя спрятаться. Вот и этих пожалел, впустил, да что-то им не по вкусу дом пришелся. Уж не знаю, к каким хоромам они привыкли, дом был хоть и небольшой, но справный, возле реки стоял. Так я отдал и уехал по делу, а они стали таскаться к моей жене, угрожать ей, денег назад требовать, только-только что мечами не размахивали. Я как вернулся, жена мне все рассказала, я и побежал к домику. Хотел узнать, что не по нраву пришлось, чем я их так обидел. Пришел, а дома-то и нет! Одно пепелище на его месте. Соседи сказали, что едва-едва их не зацепило. Я простой карл, воевать не привык, так что побоялся я к ним сам соваться, решил к тебе, конунг, за справедливостью пойти! Уж ты не оставишь жителей Сторборга в беде!

Его слова про малую плату разозлили меня, но, услыхав про пепелище, я остолбенел. Какую чушь он несет? Кто бы стал палить дом из-за такой малости? Я глянул на Сварта, но у того вид был не менее ошарашенный.

— Есть что сказать гостям Бриттланда? — обратился к нам конунг.

Я уже понял, что никакой справедливости мы тут не добьемся, иначе зачем называть нас гостями, но и отступать так просто не собирался.

— Не знаю, как в Бриттланде…

— Назови свое имя сначала. Уважаемого Хрокра я знаю много лет, а тебя вижу впервые.

Тут вперед выступил Альрик. Его вид был бы внушительнее, если бы на нем была чистая и сухая одежда, а с волос не текла вода.

— Меня зовут Альрик Беззащитный, я хёвдинг сноульверов. Не раз приезжал в Бриттланд торговать, а сейчас решил попытать удачи в воинском деле. Мы ловили тварей для рунного дома и продавали их. Последняя охота не задалась, и я решил передохнуть немного, потому отправил часть людей вперед, чтобы те нашли дом на зиму. Так как я только прибыл в Сторборг, то не успел узнать, что было и как. Но Кай ходит под моей рукой больше двух лет, и не в его характере делать что-то исподтишка. Если что не по нраву придется, он скажет об этом в лицо.

— Пусть сначала Сварт скажет, после него мое слово, — сказал я.

Сварт молчал, растерявшись. Он не привык бывать при дворе конунга, а уж ответ держать тем более. Альрик решил помочь:

— Как ты познакомился с Хрокром?

— Так он сам подошел. Взял и подошел. Спрашивает, не ищем ли мы жилье. Я говорю: ищем. Он говорит, что есть у него дом.

— А потом?

— Он повел нас к дому. Большой дом, хороший. Баня есть. Все, как Кай сказывал. Хрокр показал дом, спрашивает, подходит ли такой. Я говорю: подходит. Он говорит: полмарки серебра за седьмицу. Я говорю: дорого. Он говорит: в Сторборге за меньшую плату и не найдешь. Я согласился, отдал ему серебро вперед. И тогда он нас вывел со двора и повел в другую сторону. Привел к плохонькому домишке и говорит: здесь живите. Я сказал, что серебро не за этот дом дадено, этот дом не годится. А он смеется и говорит: я никогда и не говорил, что тот дом отдам. Живи здесь, коли хочешь, а не хочешь, так иди отсюда.

Люди вокруг конунга расшумелись. Один кричал громче всех, обвинял Сварта в клевете и поношении честного человека.

— Кай, что скажешь? — Альрик спросил вроде у меня, но голос его разнесся по всему дому и приглушил крики.

— Я увидел тот дом на следующее утро. И это не дом, а жалкий сарай, куда и свиней стыдно загонять, — твердо сказал я, не обращая внимания на возмущение. — Стены дырявые, с крыши течет, да и не хватит там места нашему хирду. Я спросил у Сварта, где были его глаза, и он рассказал то, что вы только что слышали. Тогда я пошел к хозяину, чтобы сказать, что такой дом нам не годится и чтобы вернул серебро. Два или три раза приходил, говорил только с женой. Говорил спокойно, не угрожал, лишь просил передать, что мы заходили. В тот же день я нашел дом, как надо, за плату намного меньшую, с добрым и честным хозяином. Ни про какой пожар я не слыхивал и больше к той лачуге не приближался.

— Вранье! Все вранье! — закричал Хрокр. — Полмарки серебра я взял, но не за седьмицу, а за месяц житья. И не знаю, что для него спокойный разговор. У него усы не выросли, а он уже хускарл, видать, привык рубить направо и налево. Может, пока он мечом не ударит, так это у него спокойный разговор? А жена моя спать теперь не может. Я пришел, она в слезах сидит, в доме очаг льдом покрылся, ни каши, ни хлеба, даже прясть не могла, так распереживалась.

Альрик посмотрел на меня и, снова перекрывая шум, сказал:

— Конунг, тут слово одного против слова другого. Мои люди дом не жгли, мечом никому не угрожали.

— Почему слово? Почему только слово? — возмутился Хрокр. — У меня и свидетели есть. Соседи слышали, как он с женой говорил. Есть люди, которые видели его возле дома в тот день, когда он сгорел. Я их не привел с собой, потому как думать не мог ни о чем, когда увидел пепел вместо дома.

Я невольно хмыкнул, так как мы все недавно пережили подобное. Увидеть сгоревший корабль ничуть не легче, чем головешки на месте дома. Но как же у меня чесались руки! Загнать бы ему каждое лживое слово в глотку, чтоб он подавился и лопнул!

— Видишь, конунг. Ему смешно! Он радуется моему несчастью!

Харальд Средний Палец поднялся, и шум сразу стих.

— Хёвдинг Альрик, ты кажешься мне достойным человеком. Жаль, что в твой хирд затесался гнусный и подлый человек. Я решил: Хрокр серебро может не возвращать. За зло, причиненное Хрокру, вы должны выплатить ему две марки серебра, а за зло, причиненное мне и Сторборгу, — еще шесть марок.

— У нас сейчас всего две марки серебра, — ответил Альрик.

— Отдай их Хрокру. А за шесть марок я могу…

И тут Крыс подбежал к конунгу и что-то шепнул ему на ухо. Конунг улыбнулся и кивнул.

— Несправедливо будет забирать твое серебро, если ошибка не твоя, а твоего человека. Потому я заберу его топор. Он хоть и не стоит шесть марок, но я не стану мелочиться.

— Ах ж ты, крыса подлая!

Я прыгнул вперед, выхватив нож, но застыл, крепко зажатый Альриком. К нему на подмогу подскочили Плосконосый с Ледмаром, выкрутили мне руки и забрали нож. Подоспевший Сварт прикрыл мой рот, и я плевался ругательствами в его толстую непрошибаемую ладонь.

— Конунг Харальд! — завопил Хрокр. — Смотри, какой он бешеный! Он же меня убьет! И дом спалит вместе со скотом и женой! А не он, так другого подговорит! Помилуй! Защити!

Харальд вздохнул:

— Раз он не понимает разумных слов, тогда я объявляю тебя, Альрик, и весь твой хирд изгоями. Я не желаю вашей смерти, хочу лишь, чтобы вы покинули Бриттланд. Твой малец слишком горяч и несдержан. Два года! За два года он подрастет, охолонет немного, остепенится, может, женится, тогда пусть приезжает в Бриттланд.

Я дергался, мотал головой, чтобы убрать лапищу Сварта, но он крепко зажимал мне челюсть, вдавливая щеки в зубы.

Альрик кивнул.

— Если на то твоя воля, конунг. Прошу лишь времени до завтра, чтобы собраться перед долгим плаванием.

Конунг глянул на Хрокра.

— Хорошо. До завтрашней вечерней зари ты должен оставить город. А чтобы Хрокр не беспокоился, я отпущу к нему переночевать его родственников, моих дружинников. Один из них хельт, а другой — хускарл. Надеюсь, ты уследишь за своими людьми.

Альрик передал две марки серебра Хрокру и помог выволочь меня наружу. Когда он убедился, что я успокоился, приказал отпустить. Плосконосый и Булочка забрали отданное ранее оружие, только мой топор взял Крыс и радостно помахал. Я захлебнулся от бешеной злости, заскрипел зубами, но смолчал.

— Да что за безднов остров! — закричал я, когда мы отошли подальше. — Сраный конунг! Сдохну, но отплачу Хрокру. Спалю дом с женой и скотом! Выжгу его глаза! Отрежу нос и яйца! Подлая сволочь! Выродок Бездны! Отрыжка тварей!

Ругань вылетала из моего рта со слюной и злобой. Как же я жалел, что не скальд! Тогда бы я сложил хулительную вису, от которой бы Хрокр вместе с уродом-конунгом сгнил бы заживо.

— А топор? Тот Крыс, сучий сын, сразу положил на него глаз! Я приволоку его на болото, свяжу и брошу на съедение тварям. Или нет, утоплю в трясине. Или лучше закопаю в мох и навалю сверху! Чтоб он посмертия лишился, гнида вонючая!

Парни шли молча, давая мне проораться. Лишь в доме я смог заткнуться и начать соображать.

— Почему не сказал, что мы не можем уплыть? — набросился я на Альрика. — Что на его дрянной земле у нас сожгли корабль, что ценнее той хибары в сто раз?

— Потому и не сказал, — буркнул Альрик. — И лучше бы тебе не орать об этом на весь город. Ты подумай! Конунг нам корабль точно не подарит. А вдруг родственники Хрокра, которые дружинники, захотят отомстить? И если они будут знать, что мы не можем уйти из Бриттланда, они будут гоняться за нами, пока не убьют. А если мы просто пропадем из виду, то они подумают, что мы ушли на северные острова.

— Но корабля на пристани нет!

— Так мы могли спрятать его где-нибудь неподалеку. Почем им знать?

Невероятное спокойствие Альрика немного охолонило меня. Но я провел рукой по поясу и нащупал пустую петлю для топора.

— Ты прав! Ты был прав! Это проклятый остров. Или мы прокляты. Что я еще не потерял здесь? Братьев потерял, корабль, Тулле, доброе имя, а теперь еще и единственный топор! Только жизнь осталось потерять!

Альрик вздохнул и сказал:

— Теперь я понимаю, как выглядел тогда, возле Волчары. Ладно, схожу в баню, отогрею кости, подумаю, что дальше делать. Фасгерт, Ледмар, приглядите за ним!

Надо становиться сильнее. Надо стать хельтом, а лучше сторхельтом. Тогда я вернусь в Сторборг и убью всех, кто был на том суде! Каждого отыщу! Поймаю Крыса и выжму из него каждое имя. Фомрир дал мне уродское условие. Если не оно, я бы прямо сейчас пошел вырезать всех рунных в городе, чтобы быстро поднять силу.

Я бессильно молотил кулаком по столу.

Да, топор жаль. Жаль Волчару. Но больше всего меня бесила несправедливость! Если Хрокр победил в честном бою и забрал топор, я бы понял. Так ведь он выкрутил руки через конунга! Подлюги бездновы.

Не дождавшись возвращения Альрика, я встал и пошел к выходу. Плосконосый и Булочка тут же вскочили вслед за мной.

— Ты куда?

— Хочу сам посмотреть на то пепелище. И если дом цел, то я приволоку туда конунга, чего бы мне этого не стоило.

— Мы с тобой.

— Да идите куда хотите.

Там все еще лил бесконечный нудный дождь, и ветер швырял капли то с одной стороны, то с другой. Я добрел по дороге, которая больше походила на огромную вонючую лужу, к реке, а потом двинулся вдоль ее берега.

Нужное место я узнал с трудом. Там и впрямь все сгорело. От дома остались лишь обугленные столбы, а крыша, стены, лавки — всё превратилось в черную кашу из золы и пепла.

— Так кто ж спалил-то? — пробормотал я.

— Да кто угодно, — усмехнулся Булочка. — Судя по наглости, у Хрокра должно быть полно врагов: не один, так другой сжег хибару. Напрямую побоялись напасть из-за его родственников.

— Если найти виноватого, так можно было бы с него стрясти нашу виру.

— А как найти-то? Дом сгорел, дождь все залил.

— Ну не знаю. Соседей поспрашивать, — я снова вспыхнул гневом: — Вот был бы тут Херлиф, он бы точно придумал!

Я походил по улице, стучал в дома, спрашивал, видел ли кто что-нибудь, но открывали только малые дети да дряхлые старики, которые и своего имени назвать не могли. Я чуял, что в домах есть и другие люди, но они не хотели говорить со мной. И непонятно, кого они боялись: меня, Хрокра или поджигателя.

Вернувшись, я увидел, что Альрик договаривается с нашим хозяином. Раз уж мы уходим намного раньше, то пусть на все полученное серебро хозяин даст нам с собой припасов, да чтобы хранились подольше, так как плыть до Северных островов далеко, да осенью бури чаще гуляют. Хозяин спорить не стал и стал таскать вяленое мясо, зерно, сыры да колбасы.

Немного погодя пришел Вепрь и протянул топор, купленный для меня. Я как взял его, чуть не разрыдался от обиды и злости: слишком легкий, топорище широкое, не под мою ладонь, да и железо в нем совсем не то: сырое, грубое. Казалось, врежь я посильнее, и оно треснет. Но все же сумел поблагодарить Альрика. Серебро, потраченное на этот топор, пригодилось бы нам и на другие дела.

Эх, надо было у Тулле меч забрать. Хоть я и не мастер на мечах, но у жреца ему оружие вряд ли понадобится.

Вечером мы собрались за столом. Снова весь хирд. Все ульверы, только Простодушного и Тулле не хватало.

— Надо решать, куда идти и что делать, — сказал Альрик. — Изгои мы на всем Бриттланде, да не везде пока знают о том. Можем поискать работу в местах подальше отсюда, но без корабля мы как бродячие собаки: то ли кинут косточку, то ли пнут.

— Можно к моему отцу пойти, — предложил Плосконосый. — Или к семье Ледмара.

Лицо Альрика на мгновение перекосилось.

— Не хочу быть хёвдингом, которому нужна защита, тем более от семей его хирдманов. Если совсем туго придется, я попрошусь под крышу твоего отца, но пока будем жить своими силами. Ты, если захочешь, можешь возвратиться, я обиды держать не стану. И любой может так сделать. Меня оставила удача, и я не хочу навлечь несчастья на вас.

— Нет, — улыбнулся Плосконосый. — Я хоть и попал в хирд недавно, но уже столько всего навидался! Да и Херлифа бросать не хочу.

— Насчет Херлифа. Вы как условились? Когда и где встреча?

Я только руками развел. Не догадался такое обговорить, думал, что мы в Сторборге сидеть будем и как-нибудь весточку передадим. А теперь как? Херлиф ведь не знает, куда мы пойдем. Да мы и сами этого не знаем.

— Нам нужно кого-то оставить в городе. Твои все во дворе конунга были, значит, будет кто-то из моих.

Странно это, конечно: делить один хирд на альриковых людей и моих, но уж как сложилось.

— Эгиль! Ты как думаешь?

Кот довольно потянулся и сказал:

— Как скажешь, хёвдинг. Только как мне…

— Сам найдешь. Может, к кому прибьешься или вдову какую очаруешь. Не только Херлифа выглядывай, но и вообще вызнавай, что тут да как.

— Узнай имя того Крыса, что мой топор взял. Видел его? Он как раз за нами пришел, когда вы тут появились.

Эгиль ухмыльнулся и кивнул.

— На каждый пятый день приходи…

Стук в дверь. Мы разом подскочили, схватились за оружие. Кого там еще твари принесли? Альрик мотнул головой Вепрю, тот распахнул дверь.

— Ты? Что тебе надо?

И в проеме показалась рыжая голова знакомого бритта.

— Фарлей? — нахмурился я. — Что ты тут делаешь?

— Я услыхал о неприятностях, которые настигли ваш доблестный хирд.

Альрик махнул рукой, и Вепрь втащил бритта в дом, захлопнул дверь и перекрыл выход.

— И что же ты услыхал?

— Что вас выгоняют из города на два года, — казалось, что Фарлей ничуть не испугался. — Что вы ни с того ни с сего сожгли дом Хрокра. Что в хирде есть некий безумец-берсерк, который кидается с ножом на каждого, кто косо глянет.

— Это всё?

— Всё.

Хёвдинг немного успокоился, убрал руку с меча.

— И что? Какое твое дело?

— Я хочу вам кое-что предложить. Вы можете уплыть с Бриттланда в другие земли, и тогда предложение станет бессмысленным, но кажется мне, что без мести вы не уедете.

Пока Фарлей говорил, он незаметно расправил сгорбленную спину, поднял опущенные плечи, выкатил впалую грудь и из жалкого трэля вдруг превратился в настоящего воина. Только без руны. И заговорил он намного четче, почти полностью убрав шепелявость.

— Говори!

— Я знаю, что рунного бритта вы не убили, а вывезли из города. У вас нет ненависти к бриттам, как у местных нордов.

А как можно ненавидеть червей под ногами? Или псин, выпрашивающих кости? Или быков, на которых пашут землю? Ненависть еще заслужить нужно. Ненавидеть можно только достойного. Хрокра я не ненавидел, Хрокра я хотел раздавить, как клопа, а вот Крыса я ненавидел, и потому его смерть легкой точно не будет.

— Новости здесь разлетаются быстро. Не пройдет и месяца, как весь Бриттланд будет знать об изгоях, а рунные изгои — это легкая благодать, за которую не спросят виры. Силы ваши и не так велики, чтобы защититься, и не так малы, чтобы вами пренебрегли. На хирд откроют охоту. Вы можете разделиться, чтобы вас не опознали, сменить имена. Вот только будете ли?

— Так что ты хотел предложить? — глухо отозвался Альрик.

— Вы можете найти укрытие у бриттов, — наконец сказал Фарлей и замолчал, ожидая реакции.

У бриттов? Затесаться в рабы, что ли?

— Дикие? — спросил Беззащитный.

— Они. Я могу провести к ним. Там у вас будет кров, хлеб и убежище.

— Зачем мы бриттам?

— Это долгая история. И я расскажу ее, если вы согласитесь. Бриттам не нужны ваши жизни, им нужна ваша сила, хоть она и невелика.

— Мне нужно подумать, — с трудом выдавил Альрик.

— Ты не отверг предложение сразу. Это уже хорошо, — ухмыльнулся Фарлей.

Рыжего отвели в стылую баню, закрыли, чтоб он не удрал, оставили сторожить Видарссона. Сил у него хватит, чтобы остановить безрунного, а его голос все равно бы никто слушать не стал.

Но говорить было почти не о чем. У нас нет выбора, если мы хотим остаться вместе. Поодиночке мы можем войти в другие дружины, уговорить или заплатить за место на корабле. Поодиночке мы можем расселиться по разным городам и деревням Бриттланда. Я обрежу волосы, возьму другое имя и скроюсь от преследователей. Мы можем вернуться на родину, в свои семьи, взять в руки соху и колун, жениться. Оставим тут Тулле и Херлифа, Плосконосого и Булочку, которые доверились Альрику. Доверились мне.

Или мы можем сохранить волчье братство и скрыться в лесах. Два года жить, как отшельники и изгои, среди бриттов, бывших рабов. Меня не пугала мысль о возможных стычках с нордами. Мы и прежде бились с людьми, и все они были той же крови. В любой ссоре стороны всегда две, но нет правой и виноватой. Тем более, что местные норды мне уже изрядно задолжали.

Больше всех сомневались Плосконосый и Булочка. Они выросли здесь, они привыкли смотреть на бриттов, как на бродячих псов: то ли подожмут хвост и удерут, то ли взбесятся и укусят. Они помнили былые стычки с дикими бриттами, хоть и не воочию, а лишь по рассказам. Их семьи жили и богатели с помощью бриттов. Но Альрик сказал, что нас вряд ли заставят сражаться с нордами: все же мы мелковаты, да и нет пользы в вырезании отдельных бондов, и тогда они согласились.

Так что Альрик принял предложение Фарлея.

Глава 4

— Начну я с самого начала, чтобы было понятнее. До прихода нордов на Бриттланде было семь королевств. На севере Норсторван, отделенное рекой Сторван от самого крупного и богатого королевства Ландамэри. Сторборг как раз был главным городом Ландамэри. На востоке — Осторхорн. Рядом Осторбрет. На западе Вестурбрет. На юге Судурбрет. Между Осторбрет и Судурбрет лежало небольшое королевство Кент.

Конунги этих стран то враждовали, то мирились, выдавали дочерей замуж за соседей, строили козни, приходили набегами на граничные селения. Ярлы, находящиеся под рукой конунгов, делали то же самое. Благодать, которую мы называли поцелуем Домну, по вашему Бездны, получали не все, а только те, кто поклонялись Домну. А если кто хотел следовать за Дану, нашей пресветлой богиней, тот не обагрял рук кровью. В деревнях обычно выбирали одного человека, сироту или приблудыша, который резал скот, и на него ложилась участь следовать за Домну. Ярлы и воины относились к поцелуям Домну иначе. Они говорили: «Во имя Дану иду за Домну», то есть во имя света и добра я совершаю зло. Твари, которых мы называли фоморы, считались также потомками Домну.

Норды пришли к нам сначала как торговцы, привозили шкуры невиданных тварей, меда, воск, орехи, из южных земель — ткани, вино, серебро, украшения. Так как по вашей вере иметь много поцелуев Домну — не грех, а гордость, то ваши воины были сильнее. Наши ярлы и конунги для войн между собой стали нанимать нордов. Если какой ярл сумел окружить себя охраной из нордов, то считалось такой же роскошью, как спать на шелках или есть из золота.

И когда до конунгов дошла весть, что норды напали на Норсторван и начали захватывать его селения, никто даже не забеспокоился. Конунг Норсторвана чаще других тревожил чужие границы, так как его земля хуже прочих родила урожай, а воины были сильнее, так как с севера его тревожили малехи, дикие племена, жившие без городов и ярлов. Даже когда весь Норсторван перешел под власть нордов, прочие конунги только обрадовались. Норды отбросили малехов еще дальше на север, яростно вгрызлись в землю, растили зерно, пасли скот. Из Норсторвана торговцы еще активнее забегали по всему Бриттланду, а наемники-норды стали дешевле. В Кенте, Судурбрете и Осторхорне половина всех конунговых войск состояла из нордов. Только Ландамэри держалась в сторонке.

А потом целые толпы нордов двинулись из Норсторвана на другие королевства. На Ландамэри — по суше, на остальные страны — по морю. Кент, Судурбрет, Осторхорн пали в тот же год. Вестурбрет держался долго, просил помощи у Ландамэри, но и его подмяли спустя три года. А еще через пять лет конунг Ландамэри сбежал из окруженного нордами Сторборга и скрылся на болотах. Норды поискали его, поискали и бросили, лишь перекрыли все реки. Не раз потом появлялись слухи, что конунг Ландамэри, получив помощь от Дану или Домну, вновь поднимает бриттов, чтобы вышвырнуть завоевателей с бриттской земли. И каждый раз оказывалось, что это какой-то уцелевший ярл или вовсе обычный воин.

Даже сейчас среди простого народа ходят легенды о конунге на болотах, который ждет особого знака от богини. И когда день придет, он выведет огромное войско и сметет нордов в единый миг.

В первые года нападения на нордов происходили постоянно и повсюду. Много ярлов и опытных воинов уцелели, скрылись в лесах. Они грабили деревни, не глядя, бритты там живут или норды, нападали на торговцев, если те шли не водой, вырезали всех нордов, что видели. Но у нордов все, кто прожил больше тринадцати-четырнадцати зим, рунные, и получить руну в бою — доблесть, а умереть в бою — почесть! У моего народа даже один поцелуй Домну был не у каждого. Крестьянам было безразлично на кого работать: на своего ярла или на норда.

Не сразу, но сложился обычай: каждого рунного бритта — убить, безрунного — сделать рабом.

Но бритты все еще не сдались. В лесах росли новые воины, которым передавали мастерство и старое оружие старики-бритты, еще помнившие былую жизнь. Три года назад предводитель свободных бриттов, которых вы называете дикими, решил враз очистить землю от нордов, и во всех селениях случились нападения. Он думал, что безрунные крестьяне тоже поднимут серпы и топоры на хозяев и помогут свободным, вот только он многое пропустил за время сидения в лесах.

Пока он строил планы и точил мечи, в Бриттланд пришла новая вера, вера в бога-Солнце, которая во многом была схожа с верой в Дану и Домну, вера, что руны — это зло, и что нужно быть безгрешным, чтобы вознестись к звездам. Бритты привыкли так жить. Только вместо сирот теперь грехи брали на себя норды.

Восстание провалилось. Все умелые и высокорунные бритты погибли три года назад. Сейчас в лесах сидят лишь старики, женщины и дети. Редко когда приходят бритты, случайно получившие руну и потому вынужденные сбегать из родных мест, да и те неумелые, перепуганные, сомневающиеся.

— А теперь предводитель бриттов — ты? — спросил Альрик.

Фарлей усмехнулся:

— Куда мне? Я всего лишь собираю слухи. Именно так я сумел сложить историю Бриттланда: слушая рассказы и вымыслы по разным деревням и городам. Мало кто сможет поведать ее так же, как я. Уже о вере почти никто не помнит, все затмил бог-Солнце. Кое-где считают, что его второе имя — Луг, старый бог света, где-то думают, что Дану — это луна, второй лик Солнца. Хотя в лесах есть люди, сохранившие прежнюю веру, потомки свободных.

— Значит, больше сражаться с нордами вы не думаете?

— Нет. Теперь мы хотим выжить. Нужна защита от лесных тварей, нужно обучить молодых парней оружному бою, чтобы они могли потом сами защитить наши поселения. Все то, что каждый из вас и так умеет. За это мы дадим кров, еду, женщин.

— Жаль, что корабль дать не можете, — вздохнул Альрик.

— Как знать, — хитро улыбнулся Фарлей. — Но о том не со мной надо говорить.

Мы уже второй день как ушли из Сторборга, нагруженные снедью и теплыми вещами на зиму. Сначала двинулись вдоль реки, вниз по течению, так как оттуда пришел Альрик. Вроде как там наш корабль был спрятан. А уж потом перешли реку и углубились в леса. Тропок там не было, но Фарлей четко знал, куда идти.

По дороге пересказал, как всё было в Бриттланде и зачем мы нужны. Но меня все еще мучил один вопрос:

— Слушай, Фарлей! А ты почему не рунный? Уж кто-кто, а ты достоин им быть.

— Дурак ты, Кай, — ответил мне Булочка. — Как же он тогда бы по городам ходил и слухи собирал? Тогда бы ему тоже пришлось в лес уйти!

— И да, и нет, — сказал Рыжий. — По молодости я убил овцу из стада, которое пас. Убил, желая получить руну и стать свободным бриттом, но не дала мне свой поцелуй Домну. Меня даже наказывать не стали, так как не подумали, что это я убил, руны ведь нет. И потом я тоже убивал: волков, что нападали в лесах, кроликов, чтобы поесть, даже людей приходилось пару раз. А руны так и нет. Видать, меня сами боги уберегли, чтобы я мог делать то, что делаю.

Я аж подпрыгнул на месте, уставился на Альрика, замахал руками. Тот улыбнулся и сказал Фарлею:

— А ты слышал когда-нибудь про условия богов?

— Условия?

— Иногда боги не дают благодать просто так, а лишь при выполнении какого-то условия. Меня прозвали Беззащитным, потому как я могу получить руну лишь без брони и железа. Я дерусь в одной рубахе и штанах. Сварт должен убивать голыми руками. Самое неприятное условие, которое я когда-либо видел, у Кая. Он получает благодать лишь за смерть тех, кто выше него по рунам. Впервые убив безрунного, он, как и ты, не получил первую руну и, как и ты, подумал, что не сможет получить ее никогда. Скорее всего, у тебя тоже какое-то хитрое условие. Если ты убивал и зверей, и людей, значит, не в этом суть.

— Я убивал и голыми руками, и ножом, значит, не в оружии дело.

— Можно попробовать разные способы. Обычно с таким помогают жрецы Мамира, но вряд ли кто согласится проверить бритта. Но знай, что условие получают лишь непростые люди, те, у кого хватит сил справиться с ним.

Фарлей неуверенно пробормотал:

— Это что же? Я могу стать рунным?

— Можешь. Надо только найти ключ к твоей загадке. Ты знаешь своего отца и деда? Иногда загадка связана с делами наших предков.

И вдруг Фарлей подпрыгнул, ухватился за ветку, качнулся и пролетел вперед, кувыркнувшись в воздухе. Потом обернулся к нам со счастливым лицом.

— Нет. Не нужно искать разгадку. Я уже не молод и не успею стать настолько сильным, чтобы спасти всех бриттов. Сейчас мои дела гораздо важнее, чем несколько рун, но я рад, что узнал правду.

— А почему ты так радуешься? — спросил я. — По вашей вере ведь руны — это поцелуи Бездны.

Рыжий бритт покачал головой.

— Народ — отражение своих богов. Норды победили бриттов, значит, ваши боги сильнее наших. Сейчас на землях бриттов нет старых богов, есть только боги нордов и еще жрецы бога-Солнце. В лесах еще есть капища богов, иногда свободные бритты носят дары тысячелетним дубам. Но богов нет!

И с каждым сказанным словом мы уходили все дальше в лес. И лес этот был страшен. Огромные деревья, чьи ветви с листьями парили где-то в высоте, густые мхи покрывали их толстые стволы, в вечной тени раскинули резную зелень папоротники размером с меня. То и дело на глаза попадались незнакомые грибы, у некоторых шляпки были с ладонь Вепря, а поверху ползали здоровенные слизни. Пару раз мы проходили через небольшие полянки, сплошь заросшие яркой зеленью, будто сейчас не начало осени, а конец весны. Да и листья на деревьях еще не начали желтеть. Природа Бриттланда не спешила готовиться к суровой зиме, а беспечно наслаждалась последними теплыми днями.

Через сплошные кроны дождь пробивался не сразу, хотя внизу все было пропитано влагой и сыростью. Мы почти дышали ей. А от порывов ветра порой сверху прилетал плотный сгусток воды, словно кто-то большой и игривый опрокинул полное ведро.

После морских просторов и горных хребтов в таком месте я чувствовал себя неуютно. Казалось, что вот-вот из-за куста или папоротника выпрыгнет нечто и нападет на нас. Я постоянно оглядывался, выискивал врага, и хотя обычных зверей здесь хватало, ни людей, ни тварей я не приметил. Я даже позавидовал Эгилю Коту, который остался в Сторборге.

Фарлей говорил, что может передать Херлифу наши слова, но Альрик отказался. Сказал, что Херлиф, рожденный и выросший в Бриттланде, вряд ли поверит бритту, и это было правдой. Но я думал, что дело еще и в том, что хёвдинг сам не до конца доверял Фарлею. Недаром же, указания Альрика касались не только Простодушного. Кот должен был держать уши и глаза открытыми и собирать слухи по всему Сторборгу.

Альрик всегда был осторожен. Ну, или чаще всего.

А я считал, что Фарлею стоит доверять. Да, он не говорил нам всего, но и не обманывал. Может быть, я не разбирался в людях так, как хёвдинг, но еще ни разу не было, чтобы я думал о ком-то хорошо, а тот повел бы себя плохо или наоборот.

Так что, когда мне надоело дергаться и оглядываться на шум от взлетающей птицы или треск ветки, я подошел к Фарлею и попросил рассказать еще что-нибудь. Под хорошую историю и идти веселее.

— А про что ты хочешь услышать?

— Да что угодно. Лишь бы интересно.

— О старых богах лучше всех говорит Манвин, он внук жреца. Он сохранил много историй в своей памяти, жаль, что больше в его голове ничего не помещается. Поведаю тебе что-то из прошлого. Мы сейчас находимся на территории страны Ландамэри. Она находилась в самом центре всего Бриттланда и когда-то давно была не такой большой и богатой, в окружении других небольших стран, чьи названия даже не сохранились в памяти. Но постепенно она расширялась. На севере ее сдерживал Норсторван с сильной армией, в которой было много всадников и колесниц.

— Колесницы? Что это?

— Эмм, ну я сам их не видел. Знаю, что это были какие-то телеги на двух колесах, и они были сильнее, чем люди без них.

Телеги… На двух колесах… Неужто она сможет сломать строй крепких хирдманов? Вряд ли, иначе бы норды не завоевали так легко Норсторван.

— На юге крепкий Вестурбрет. Зато восточные мелкие страны не смогли сопротивляться Ландамэри и стали ее частью. А вот на западе не было никакой страны, как нет ее и сейчас, но ни Ландамэри, ни норды не могут ступить на те земли.

— Это почему же? — нетерпеливо спросил я, не дождавшись пояснений.

— На западе Ландамэри и на севере Норсторвана находятся дикие земли. Так их называли прежде бритты, так их называют сейчас норды. Наверное, если бы норды всерьез захотели, то они смогли бы захватить их, просто нет никакого резона. Там нет городов, нет нормальных деревень, только дикие малахи, а их не так просто поймать. Они не выставляют войско против войска, но стоит войти в их леса, как в любой момент жди смерти. Малахи хороши в ловушках, засадах и стрельбе. Они носят короткие луки, которые отправляют стрелу всего на два десятка шагов, но в лесу дальше и не надо.

Позади кто-то наступил на ветку, и от ее треска я чуть не подпрыгнул. Показалось, будто тетива лука щелкнула.

— Хуже всего, что они макают наконечники своих стрел в какой-то яд, и хоть человек от него сразу не помирает, зато рана почти никогда не заживает сама по себе, мясо в этом месте начинает гнить, гноится, и если не получить новую руну, даже хускарл может помереть. А еще после получения первой руны они наносят на лицо или тело несмываемый рисунок. И с каждой новой руной рисунков становится все больше. Так что чем меньше видно кожи, тем больше рун у этого человека.

Это как татуировка на руке у Тулле?

— Я слышал про два случая, когда сильные хирды входили на земли малахов, но ни один из них не вернулся.

— Если они такие сильные, почему не нападают на деревни и города?

— Возможно, потому что их сила действует только в лесах? Без защиты деревьев их можно перестрелять из длинных луков или выставить против них строй, они не привыкли сражаться в строю.

— А ты уверен, что их нет в этом лесу?

— Если бы были, нас бы уже не было в живых.

От историй Фарлея стало еще тошнее, и я уже не мог дождаться, когда ж мы доберемся до этих бриттов. И зачем они только забились в такую глушь? Уже полтора дня идем по лесу, а ни следа человека не видно. И еще мне было интересно, как безрунный Фарлей умудрялся пробираться сюда в одиночку, да не единожды, а много раз.

— Поселения свободных бриттов очень небольшие, — вдруг сказал Рыжий. — Редко в каком больше двух десятков человек, иначе будет сложно прокормиться. Скот в лесу особо не поразводишь, полей не вспашешь. Обычно делают небольшие делянки-огородики да растят неприхотливых коз, которым что траву жевать, что кору глодать. И мы уже прошли несколько таких мест. Я вас веду в самое крупное поселение, где больше ста жителей.

— Это что же, во всех лесах Бриттланда столько диких бриттов? — спросил Альрик. Кажется, ему тоже было не по себе.

— Три года назад нас было много. А сейчас — кто знает. Как обойти весь Бриттланд и проверить в каждом лесу? Многие забились в такую глушь, что и не отыщешь. Ну, вот и пришли.

Мы подошли к частоколу в полтора роста. Издали он смотрелся крепким, но вблизи я увидел и расшатанные колья, и наклонившиеся местами участки. Фарлей крикнул, мол, открывайте, Рыжий пришел. С той стороны что-то бумкнуло, кто-то взвизгнул, негромкая ругань, наконец, одну половину отворили, и мы вошли.

Мда… Фарлей явно много чего недоговаривал.

Это была не деревня, а скопище нищих побирушек!

Жалкие халупы, сложенные из веток и мха, меж которыми тощие задумчивые козы ощипывали выстриженную траву. Из домов доносился недовольный клекот голодных кур. Огородиков я не приметил, потому как начали выходить люди. Старики со старухами, перепуганные женщины с впалой грудью, с десяток детей старше семи зим, несколько подростков и всего двое мужчин на второй руне. Почти все, кроме стариков, были рунные, даже дети, но только перворунные. И все заморенные, запуганные, голодные.

Вот она какая, свобода!

Женщина спросила у Фарлея что-то на бриттском, но не успел тот ответить, как одна старуха завопила — Нордур! Нордур!

И сразу поднялся гвалт, ор, крики, слезы. Мужчина с серой измочаленной бородой крикнул что-то. Все затихли, лишь та старуха все повторяла:

— Нордур! Нордур! Марволайф!

Фарлей шагнул вперед, поднял руки и громко заговорил на бриттском. Чем дольше он говорил, тем больше успокаивались люди. Некоторые даже придвинулись и жадно ощупывали нас взглядами. Особенно их интересовали наши заплечные мешки. Меня дернули за штанину, и мальчишка, прозрачный, как вода, сказал «маэна». Я не знал язык бриттов, но его я понял, снял мешок и вытащил оттуда сухарь. Мальчишка вцепился в него обеими руками, засунул в рот, насколько смог, и с упоением принялся обсасывать.

— Ты куда нас привел? Кто кого тут кормить должен? — громыхнул Альрик.

И окружившие нас бритты тут же разбежались в стороны. Остался лишь паренек с жуткими свежими шрамами по лицу и шее, скорее всего, они уходили и ниже, уродуя грудь и плечи. На хорошем нордском он сказал:

— Уже седьмицу люди боятся выйти за ворота. Тут появилась новая тварь, с которой нам не сладить. Все, что было внутри ограды, съели. Даже начали резать кур и коз, хоть их потом и не достать.

А паренек-то был посильнее прочих. Третья руна. И чем-то он показался мне знакомым.

— Леофсун?

Он посмотрел на меня и кивнул. Значит, не помер он в дороге, добрался до своих.

— А сестра где?

— Не дошла. Рысь порвала.

— Потом поговорите. Что за тварь? Когда охотится?

— Сначала она трех коз задрала, так мы перестали их выпускать, стали сами траву носить. Думали, может, волк или медведь повадился, но потом она и Хромого убила. Так мы закрылись тут. Впрочем, ей забор нипочем. Прошлой ночью забралась и зарезала девку, что облегчиться вышла.

— Ладно. Раз уж пришли, значит, займемся делом, — сказал Альрик. — Вепрь, приготовь еды, но что-то пожиже и попроще. Без сала. Бьярне, Сварт, посмотрите следы, ты, трехрунный, покажи им, где она напала. Энок, Стейн, Ледмар, подстрелите что-нибудь съестное. Далеко не отходить. Приметите тварь, возвращайтесь. Остальные вместе со мной. Надо сделать из этой дыры нормальное укрепление, чтоб ни тварь, ни человек быстро не смогли прорваться.

Аднтрудюр подошел к хёвдингу и что-то ему шепнул. Тот усмехнулся, но спросил у Фарлея:

— Как тут с девками? Трогать можно?

Рыжий почесал голову:

— Даже если нельзя, кто ж вас остановит? А вообще, если не силой, а по согласию, так можно. Сейчас за кусок сыра любая с радостью пойдет.

Мы обошли весь поселок, и Альрику не нравилось все, как тут было сделано. Даже место было выбрано неумно.

— Кто ж так строит? Неужто бритты тут так и жили всегда?

— Нет. Раньше были крепкие селения, с хорошими теплыми домами и высокой оградой, с небольшими полями и даже загонами для скота. Но после восстания, что было три года назад, норды хорошо прошлись по местным лесам, сожгли все постройки, убили всех, кого увидели, безрунного ли, ребенка ли. По большей части здесь те, кто успел убежать и спрятаться, кого не нашли. Как я и говорил, нынешних приблудных мало. Так остались лишь эти. А много ли старики с бабами настроят? Как смогли, так и сделали. Со скотом тоже: кто успел козу увести, тот с козой остался, кур потом на пепелищах ловили. Зерно, семена я приносил, кроликов живых притаскивал, а коз как я незаметно приведу? Да и нечасто получается сюда приходить.

— А почему тут даже дети малые с рунами? — спросил я.

— Иначе бы померли от болезней всяких. Тут, в лесу не всякий прожить сможет. Лихорадки, чахотка, сыпь всякая. Пять зим не каждый второй проживет, а потом дают зарезать кролика или курицу: если будет руна, так значит выживет, а нет, значит, вскорости помрет.

— Нет ли тут поблизости родника или ручья? Где они воду берут?

Фарлей позвал девку, спросил ее, она налопотала на бриттском и махнула рукой куда-то. Рыжий показал, чтоб с нами пошла.

Оказалось, что родник выходит из-под корней одного изрядно толстого дуба, растущего в центре симпатичной полянки, где даже порой солнечные лучи пробегали.

— Так, а почему тут не поставили деревню? — удивился Альрик.

Фарлей пересказал вопрос, и девка быстро-быстро защебетала, опустив голову и боясь глянуть на нас.

— Манвин, помните, я про него говорил, внук жреца, запретил тут строить, потому как этот дуб непростой. В нем боги живут, или душа бога, или он сам бог.

— Брехня. Здесь надо строить. Тут и огороды получше будут, и с деревьев никто напрыгнуть не сможет. А если некоторые ветви дубу поотрубать, так и вовсе хорошо будет.

Фарлей развел руками:

— Теперь вы тут за старших, вам и решать. Я пойду обратно, вернусь через месяц, приведу на обучение парней и девок, что покрепче.

— Кажется мне, зря мы с тобой и бриттами связались. Проще было б самим уйти куда подальше да себе дома настроить, — буркнул Альрик.

— Не злись, хёвдинг, — светло улыбнулся Фарлей. — Тут не только нам прибыток будет, но и вам. А я пока слух пущу, что вы ушли из Бриттланда, вернулись обратно на Северные острова.

Рыжий поклонился и ушел, оставив на наших шеях сотню бесполезных голодных людей.

Глава 5

Дни сплелись в единое полотно тяжелой работы. От зари до зари ульверы рубили бревна, таскали, вкапывали в землю, делали насыпь, укрепляя частокол. Альрик не растрачивался на мелочи и замахнулся на большое поселение с учетом молодых бриттов, которые должны прийти на обучение.

Ограда шла по самому краю поляны, а чтобы ближние деревья не мешали, то их в первую очередь и вырубили. Топоров у нас было немного, а у бриттов с железом было совсем плохо. Почти все железо было вытащено из сожженных останков их прежних поселений. Что-то они сумели перековать на убогие сырые топоры, что-то — на сковороды, но даже мой плохонький топор превосходил их кривые изделия. А потому за рубку, в основном, отвечал я.

Я почти жалел, что получил шестую руну, так как Альрик выжимал меня на все десять. Эти бездновы дубы вымахали до небес, а их толщина и крепость древесины доводила меня чуть ли не до слез. Махать веслами седьмицу? Да хоть две, лишь бы не рубить дубы!

Вместо кучки маленьких домишек, как привыкли бритты, Альрик решил ставить обычные нордские дома — длинные, человек на пятьдесят-сто. Так и греться лучше, и скот есть куда прятать, да и проще для нас. Два длинных дома для нынешних жителей селения и один — для будущих учеников. Пристроить к ним кладовые и скотные. Сенник лучше ставить отдельно, не ровен час, загорится, так хоть чтоб дома остались целыми. Сразу под навесом организовали коптильню для мяса, что приволакивали охотники.

Глухие удары топора, бодрый мат строителей, ухание дерева о дерево при забивании столбов, — все это спугнуло не только тварей, но и животных, потому охотникам приходилось уходить подальше, иногда на два-три дня. Во время походов они обнаружили еще одно поселение бриттов, не менее жалкое, чем наше, а людей там было и того меньше. Пугать их нордскими мордами Энок не стал, но в следующий раз позвал с собой Леофсуна, и тот предложил тем поселенцам перебраться к нам. Это было выгодно и нашим бриттам, так как те сумели сохранить не только коз и кур, но и несколько свиней.

Еще Энок набрел на лесное озеро с чистейшей водой, где водилась рыба, так что Альрик отправил туда несколько бриттских женщин, что половчее, Леофсуна и одного мужчика-бритта для рыбалки. Они должны были не только наловить рыбу, но и сразу завялить ее на зиму. Для охраны им дали Видарссона.

Соль, которую мы прикупили в Сторборге, стремительно заканчивалась, и брать ее было неоткуда. Альрик даже подумывал о том, чтобы ограбить какого-нибудь соляного купца, но отложил эту мысль на потом. Можно, конечно, и самим варить соль, но это ж надо идти до моря, отыскать хороший котел, к тому же дело это небыстрое, и всегда был риск, что нас увидят с кораблей.

Козье молоко хёвдинг запретил пить вовсе, а всё пускать на сыры. С овощами и зерном было тяжко, бритты сожрали почти все подчистую, да и немного там было. В постоянной тени деревьев да в сырости даже неприхотливый ячмень отказывался расти. Так что мы рисковали остаться без пива на всю зиму. Желание пограбить местных купцов возросло до небывалых размеров.

Но, несмотря на трудности, дома строились, мы начали выкладывать крышу из дранки. И в ином месте это показалось бы слишком дорого и неуместно, но здесь дерева полно. Дерном крыть не стали, так как слишком тяжела бы оказалась крыша, много столбов бы понадобилось ставить.

Самым неутомимым трудягой оказался Аднтрудюр. Даже после тяжелой работы он каждый вечер брал одну из девок и трудился над ней еще полночи. Я привык засыпать под его пыхтение и рычание. Когда закончилась рубка, я пару раз ложился с девками. Это давало некую отдушину, но удовольствия почти не приносило. Бриттки были такими тощими, что не поймешь, на спине она лежит или на животе. Чуть сильнее сдавишь ее руками — пищит, чуть быстрее задвигаешься — визжит от боли. Но они хотя бы понимали, кто мы, и в отказ не шли, напротив, искали нашей благосклонности, липли, прижимались, вызывая неудовольствие мужиков-бриттов. Впрочем, те не смели что-то возразить. Не с их силами.

И когда основная стройка была закончена, я глянул на длинные дома, похожие на перевернутые корабли, и в очередной раз пожалел о смертях Арне и Ларса. Ульверы могут построить дом. Но корабль, тем более предназначенный для хождения по морю, одной силой не вырубишь, там умение нужно. И такое умение было у Арне, который знал Волчару до последней досочки, такое умение было у Ларса, который дерево душой и пальцами чувствовал. Лодку смастерить мог и я. Но как правильно выбрать дерево на киль? Оно должно быть длинным, прочным и при этом гибким, без единого изъяна, без дырок, проложенных жуками и червями, не тронутым болезнями. Киль — это основа корабля, как кости для человека. Какой толщины должны быть доски? Как их лучше соединять? И даже если бы мы справились и сделали корабль, откуда взять парус? Не из козьей шерсти же его делать! Хороший широкий парус может и год ткаться, притом не одной-двумя женщинами, а целой деревней. А в море без паруса делать нечего.

В последнюю очередь внутри ограды выкопали небольшой прудик, отвели в него воду из родника, а из пруда воду пустили по привычному руслу. Теперь козы и свиньи могли напиться и без чьей-либо помощи, да и людям было где искупнуться в жаркий день. Хотя сейчас жара была наименьшей проблемой, воды вокруг было предостаточно. Почти каждый день шли дожди.

В целом, бритты оказались не столь бесполезными, как мне думалось. Мужчины работали наравне с нами, хоть и слабы были, Леофсун помогал переводить на бриттский и обратно, я выучил несколько слов на их языке, особенно ругательства, которые почти все были завязаны на имени Домну и фоморах.

Потому я сумел понял, что старик, который выглядел так, будто на его кости надели кожу великана, и они свисала складками по всему телу, грязно ругал нас и всех нордов. Он воздевал тощие руки к дубу, чья крона закрывала наше селение, и смешивал в единую кучу «нордур», «Домну», тварей-фоморов и еще много непонятных слов.

Я остановил пробегающего пацана и сказал ему:

— Леофсун. Приведи.

Тот понятливо кивнул и умчался. Вот уж кто поистине был счастлив, так это мальчишки. Вепрь умудрился в свободное время вытесать им деревянные мечи и топоры, и те носились, играя в войну нордов и бриттов.

— Звал?

— Что говорит тот старик? Чего ему не нравится?

Бритт отмахнулся:

— Да не бери в голову. Это Манвин, он вечно бредит про старых богов, про проклятья и все такое. Сейчас говорит, что это священный дуб и священная вода, что мы оскорбили богов и теперь нас всех ждет наказание.

И ладно бы все бритты думали, как Леофсун, но старухи и многие женщины слушали Манвина внимательно, кивали, а кое-кто даже плакал.

Вечером, когда мы все собрались в одном доме возле очага и ужинали, слушая, как дождь бьет по крыше, я пересказал слова Манвина Альрику. Хёвдинг усмехнулся, поднялся:

— Я буду говорить, а ты, Леофсун, перескажи остальным. Сегодня один старик сказал, что вы нарушили покой какого-то старого бога и будете за это наказаны. Ответь, старик, раньше твой народ делал так?

Мы подождали, пока Леофсун доскажет, и Манвин, едва ли не брызжа слюной, заговорил.

— Он сказал, что прежде никогда такого не было. Что люди, то есть бритты, всегда слушали жрецов, и только норды портят всё, и теперь мы все умрем.

— Раньше, — понимающе кивнул Альрик. — Раньше, понятно, было лучше. Бритты были сильны, жили в деревнях и городах, а не прятались, как крысы. Ты, Манвин, был толще и моложе, возможно, сил хватало не только на жратву, но и на баб. Вот только ты забыл, что всё страшное с вами уже случилось. Вы потеряли землю, силу, людей и даже свою честь. А несколько лет назад потеряли последнее, что у вас оставалось: надежду. Ваши боги ушли! Остались только рабы и мы, норды! Ты восхваляешь мертвых богов и проклинаешь нас, ваших спасителей. Ты сидишь под крышей, которую построили мы, ешь еду, которую принесли мы, твои плечи обернуты шкурой, которую добыли мы, ты согрет теплом очага, который разожгли мы. Так почему ты не хвалишь нас? Почему не клянешь богов, которые вас бросили?

Леофсун старательно пересказывал слова Альрика, перенимая даже его тон.

— Я не заставляю хвалить моих богов: Фомриру не интересны слова рабов. Но если ты еще раз посмеешь хулить меня и моих людей, я отрежу тебе язык. Ты понял, бритт?

Манвин, посерев, торопливо закивал. Любви к нам у него не прибавилось, но нам было плевать на его отношение. Для нас он был всего лишь еще одним бесполезным ртом. Женщины хоть домашними делами занимались, другие старики тоже как-то помогали, а Манвин вообще никак не участвовал в общем деле.

— Он с самого начала таким был, — пояснил Леофсун. — Все желуди собирают или корешки какие, а он только сидит и бухтит: то не так, это не так. Как я понял, до восстания к его словам прислушивались, он даже обряды какие-то проводил. А теперь он никому не нужен.

Бриттландская осень вошла в полную силу, дожди шли почти без перерыва. У нас бы уже пару раз морозец бы ударил, может, первый снег припорошил, а тут просто бесконечная слякоть. Одна баба сломала руку, поскользнувшись в грязи, а уж ушибы от падений были почти у каждого. И когда Альрик вернулся из уборной, перепачканный в грязи, он наказал часть чурок, собранных для очага, пустить на настил, только поверху насечки пустить, чтоб ноге было за что цепляться.

Все старались сидеть под крышей, выходя только для неотложных дел. И вот тут нашлось подходящее дело для Манвина. Жрец он там или нет, но историй всяческих он знал преогромное количество, и вскоре мы приноровились слушать их в пересказе Леофсуна. Впрочем, с каждым разом его помощь нужна была все меньше и меньше, потому как норды волей-неволей запоминали бриттские слова, многие из которых были схожи с нашими.

— В начале времен во всем мире существовала одна лишь бездна, она охватывала всё и всё было ею. Бездна была темна, потому что не существовало света, бесконечна, потому что не было суши, и пуста, потому что не родились ещё ни боги, ни люди.

Я слышал, что старик говорил «Домну», но Леофсун переиначивал слова на нордский манер.

— Мрак и бездна сплелись воедино, и от их союза родились первые твари-фоморы. Они были громадными и уродливыми, но в вечной темноте никто не видел их уродства. У некоторых было слишком много рук, ног или лап, у других — слишком мало, даже если некоторые тела походили на человеческие, то их головы были звериными. И время бездны длилось очень долго, но никто не может сказать, сколько, так как не было еще ни дня, ни ночи, ни зимы, весны, осени и лета. Фоморы плодились и размножались, и вскоре их стало столько, что даже бесконечная бездна пресытилась ими.

Но не все фоморы были такими уж уродливыми и ужасными. Были среди них и иные. Отрекся от матери-бездны фомор Ллудд, который стал первым богом. Он отличался от остальных величественной фигурой воина и владыки, а также невероятной красотой. Ллудд отыскал в бездне богину Дану, вывел ее оттуда и вместе они породили всех прочих богов, которых стали называть детьми Дану. Но Бездна разгневалась на сына-предателя, наслала на него фоморов, и те разорвали Ллудда на мелкие кусочки.

Дану, супруга Ллудда, долго горевала о смерти мужа. Она пошла в Бездну и собрала его тело до последней капли крови, до последнего волосочка. Из его мышц она сделала землю, из черепа — небо, костями отделила бездну от земного мира и костями же укрепила небо над сушей. Его кровь стала реками и озерами, волосы — травами и деревьями. Сама она стала превратилась в яркое светило и поднялась повыше, дабы следить за созданным ей миром, а ее дети поднялись на небо и смотрят на нас из созвездий. Мы и посейчас можем видеть созвездия под названиями «Двор Дану»[16], «Замок Аранрод»[17] и «Замок Гвидиона»[18].

Мальвин рассказывал еще много-много историй про сражения потомков Дану и фоморов, которые больше походили не на битвы богов и тварей, а на ссоры между ярлами или даже обычными бондами. Они делили земли, женщин, оружие и редкие сокровища, путешествовали, пили, буйствовали и обманывали. Потому я слушал их скорее как россказни о жизни бывалого хирдмана, но это помогало скрашивать наши вечера.

А однажды редким недождливым утром наши охотники отправили за добычей, но быстро вернулись с криками:

— Тварь! Тварь вернулась.

Бритты всполошились, перепугались. Бабы побежали за козами и детьми — волочь их в дом, дети — от них во двор с деревянным оружием. А мы с азартом — к Эноку, уже влетевшего в ворота ограды.

— Я заметил ее следы на крайних деревьях. И знаете что? Это такая же тварь, как мы у бонда Барди ловили. Точно такие же следы, от щупалец с крюками.

— Кай! Кай! Она сила? Или ты сила? — набросились на меня мальчишки, быстрее всех схватывавшие нордский язык.

— Сильная. Почти как Альрик. Но мы ее легко побьем, — улыбнулся я, растолкал их и подошел к остальным ульверам.

Энок показал ее следы: свежие, явно прошлась после дождя, а тот закончился лишь под утро. Альрик посмотрел и сказал:

— Собирайтесь, пойдем по следу. И в этот раз мы ее убьем сами. Не иначе, сам Фомрир решил дать нам возможность все исправить. Тогда нашу тварь убил глупый мальчишка, недостойный даже первой руны, и забрал нашу удачу. Сейчас мы ее вернем. И после этого мы сможем восстановить свое доброе имя. Поэтому мы пойдем так же, как и тогда.

А это значило, что Плосконосый и Булочка останутся с бриттами. Правда, сейчас мы сильнее рунами и слабее количеством. С нами не было ни Тулле, ни Халле, ни Эгиля Кота, который лучше всех разбирал следы.

Ульверы вмиг похватали оружие и двинулись на охоту.

Как и тогда, тварь сначала шла по земле, но чем дальше мы пробирались по лесу, тем следов понизу становилось меньше. Может, она не хотела приводить людей к своему логову? Если у нее, конечно, было хоть какое-нибудь логово. Но мы уже знали, где и что искать, да и запах твариный чувствовался отлично.

И на какое-то мгновение мне вдруг показалось, что я помнил не такую же охоту, а эту самую. Я помнил и этот запах сырости пополам с гнилью, и озноб от сорвавшейся с ветки капли, которая умудрилась попасть за ворот прямо на голую кожу, помнил шорохи от шагов ульверов, помнил даже азарт, охвативший меня, и злость от неудобного легкого топора.

Альрик поднял руку. И это ощущение пропало. Мы замерли.

Энок медленным и тягучим движением поднял лук, положил на тетиву стрелу, так же медленно натянул… Вжик! Жалкий взвизг. И мы рванули вперед. Точно волки.

И стоило лишь подумать о волках, как я вдруг снова разделился на части, десять из которых были рядом со мной, бежали к подстреленной твари, стреляли из луков, размахивали мечами и секирами, уворачивались от летящих в лицо щупалец. Я сам был одной из них и вместе со всеми рубился с тварью, подцепил одно из щупалец и дал ударить по нему Видарссону. Кивнул ему, не глядя обогнул Сварта, который ухватил два щупальца и рвал их из тела твари.

Но еще две частички были далеко. Одной из них было очень хорошо: малая толика возбуждения от нее долетела и до меня, а второй было очень плохо: боль, ужас, страх скручивались воедино и били по сердцу.

Раненая тварь с отрубленными щупальцами и исколотыми лапами лежала перед нами, скаля зубы. А мы ждали слова Альрика, как ждали их и в тот раз.

— Вепрь. Это твоя руна, — сказал хёвдинг.

Вепрь радостно оскалился, поднял секиру и со словами «Тебе, Фомрир!» отрубил твари голову. Пятая руна!

Ульверы засмеялись, хлопали со всей силы Вепря по спине и плечам, а тот отмахивался от их ударов с улыбкой. Вепрь был старше нас всех, и уж кто-кто, а он точно заслужил это повышение.

Я же больше не мог отмахиваться от странных ощущений, которые уже не в первый раз появлялись во время боя. Поэтому, когда мы, захватив тело и голову твари, пошли обратно, я подошел к Альрику, отозвал в сторону и рассказал обо всем.

— А ведь такое уже было, — спохватился он. — Тогда, на болоте, когда ты сказал, что Халле жив…

— Да, я почувствовал его, как и других ульверов. И потом тоже было. Например, когда мы после смерти Халле были на болотах. Я слышал движения других, и остальные слышали тоже.

— Ведь и правда, — кивнул Альрик.

— А еще было, когда мы с тобой дрались. Я знал, куда ты ударишь, и потому смог выжить. И сейчас. Хотя я не знаю, кто есть кто, но уверен, что Кот сейчас трахает какую-нибудь бриттку или вдову-нордку, как ты ему и сказал. А Тулле плохо, очень плохо. Не надо было его жрецу оставлять! Я знал, что тот жрец — урод! Сам наполовину тварь. Я вернусь в Сторборг, и плевать на всех Хрокров и конунгов.

— Значит, вот каков твой дар, — задумчиво сказал Беззащитный, будто бы и не заметив моих последних слов. — Стой!

Мыостановились, отстав от других ульверов.

— А почему на болотах я чувствовал других, а в бою с тобой — нет?

Я пожал плечами.

— Почему сейчас ты слышал лишь двенадцать ульверов? А еще трое? Почему нет Плосконосого, Булочки и Херлифа? Может, это был не Кот и Тулле, а Тулле и Херлиф?

Я снова пожал плечами.

— Ты можешь снова всех услышать? Прямо сейчас!

— А как? Я сам не умею!

Альрик хлопнул себя по лбу и взревел так, что птицы с деревьев повзлетали с криками:

— Вот ты дурень! Это же такой дар! Дар хёвдинга! Подумай, на что способен хирд, который может действовать, как одно целое. Даже сейчас мы бы смогли убить хельта! Ну пусть не хельта, пусть десятирунного хускарла, но всё же. Может, и впрямь станешь хёвдингом? Не сейчас, так позже.

— Да ну в Бездну! — искренне выпалил я. — Не хочу быть хёвдингом!

— Почему?

— Не хочу думать о припасах, не хочу упрашивать всяких ярлов, не хочу подлаживаться под людей, искать работу, хитрить и выкруживать. Я потерял Тулле и топор, так чуть не лопнул от злости! А что было б, если это был корабль и несколько хирдманов?

Альрик рассмеялся. Он вдруг поменялся, посвежел, даже помолодел чуток, словно сбросил с плеч тяжкую ношу. Неужто и вправду думал, что я хочу на его место?

— Значит, так и продолжим. Ты будешь создавать неприятности, а я буду хитрить и выкруживать. Тогда слушай указание твоего хёвдинга. С сегодняшнего дня ты должен работать над даром, должен взять его в свои руки. Перво-наперво ты должен сдружиться с Плосконосым и Булочкой: ешь с ними, пей с ними, дерись с ними. Они ульверы, ты понял? Неважно, что пришли недавно, но они уже ульверы! И не только они. Каждый день думай о Херлифе. Пойми, что он не обязан был ставить свою жизнь на кон ради Волчары, но пошел! Сейчас он хитрит ради тебя, ради нас всех. Если Скирикр узнает, что Херлиф обманывает, то убьет его, а труп бросит на съедение волкам и тварям. Мы сидим в тепле и под крышей, а Херлиф каждый день рискует своей шкурой. Понял?

— Ага.

— Второе — научись ловить то ощущение от дара. Если нужно будет драться, дерись, нужно пойти на охоту — иди на охоту. Как только найдем еще тварь, ты будешь там, чтоб прислушиваться к дару. Нужно, чтобы ты не только чувствовал всех ульверов, но и чтобы они чувствовали друг друга. И лучше всего, чтобы ты научился вызывать дар не только в бою, но и в любой момент. Понял?

— Да, но что такого…

— Знаешь, почему хирдманы уходят из семей и живут вместе, едят вместе и спят вместе? Вот ради этого! — Альрик ткнул мне пальцем в грудь. — Чтобы они научились чувствовать друг друга. Чтобы в бою они сражались как единое целое. Чтобы хоть на миг ощутить хирд единым целым. Но даже когда такое получается, оно не длится долго: кто-то помирает, кто-то уходит, приходят новые люди, случаются ссоры или обиды, — и все рушится. А тут всё завязано на тебе! О могучий Скирир, почему ты дал столь великий дар этому болвану?

Я даже опешил.

— Да чем же великий? Если против меня выйдет кто, так на что мне такой дар? Я не буду таким быстрым, как ты! У меня не будет прочной шкуры, как у Кеттила Кольчуги или Арнодда Железного! Этот дар не сделает меня сильнее.

— Ты и сам по себе не промах. Но главная сила хирда — не в отдельном человеке, а в единстве. Если другие хёвдинги узнают о твоем даре, они будут готовы дать много серебра только за то, чтобы ты был в их хирде. Даже конунг Харальд из Сторборга пожалеет, что изгнал тебя! Так что бегом к Плосконосому и Булочке! Чтобы за седьмицу принял их в ульверы! И еще, каждый раз, как ощутишь свой дар, говори мне. А за Тулле не бойся, мы его точно не бросим. Понял?

— Понял, — вздохнул я. Каким бы великим ни был мой дар, но сейчас из-за него Альрик понавешал на меня всяких дел.

А за спиной послышалось:

— Стоило только убить эту тварь, как дела пошли на лад. Благодарю, Фомрир, что простил мою ошибку. Больше я не промахнусь!

Глава 6

Голову твари мы подкоптили и повесили над входом в одном из длинных домов, щупальца раздали мальчишкам, и те весело носились, пугая женщин внезапно выскакивающим из-за угла когтем. Наш и без того беспрекословный авторитет поднялся выше их божественного дуба. Хотя меня такое поведение бриттов удивляло, ведь и так было понятно, что мы сильны: Альрик — хускарл на седьмой руне, я и еще двое — на шестой, куда больше-то? Но именно смерть столь пугающей твари показала бриттам, что мы не просто обладаем высокими рунами, но еще и умеем их применять в бою.

Я каждый день бился с Плосконосым и Ледмаром: то на мечах, то на топорах, то со щитами, выструганными на скорую руку, то без них. Правда, щиты были без железного умбона и потому разваливались после одного-двух боев. Тень моего дара не мелькнула ни разу.

Альрик ругался и говорил, что это из-за моего несерьезного отношения. Но как я мог биться с хирдманами всерьез?

Леофсун всегда смотрел на наши схватки, неважно, шел ли дождь или было сухо. Смотрел и явно завидовал, даже когда мы возвращались домой в синяках, вымазанные в грязи с ног до головы, зато довольные.

Наконец он не выдержал и подошел ко мне. Снова ко мне, а не к Альрику или кому еще.

— Кай, а вы принимаете в хирд только нордов?

Я отшутился:

— Да мы даже тролля принять можем, — и кивнул в сторону Сварта, — главное, чтоб был крепким воином и хорошим товарищем.

И тут он выпалил:

— А меня взял бы в хирд? Несмотря на то, что я бритт. Несмотря на то, что был рожден рабом.

Я впервые посмотрел на него не как на пацана, который помогал переводить с бриттского на нордский, а как на возможного собрата. Рыжие короткие вихры, россыпь темно-коричневых веснушек по лицу и шее, огромные глаза, смешной нос, едва наметившиеся мышцы на плечах. Мальчишка! Только за шрамами этого почти не было видно. Но при этом у него есть гордость, яркая жажда жизни и желание стать сильнее.

Мы уже слышали историю, как он добирался до бриттов с берега реки: вслепую, не зная точно, встретит кого или нет, да еще с беспомощной сестрой на руках. На ночь ставил силки на кроликов, осторожничал, разжигал огонь лишь в низинках. А как-то под вечер сестра отошла по нужде. Леофсун услыхал ее крик, бросился к ней и увидел, как рысь рвет ее шею, одновременно раздирая грудь когтями. С одним ножом он напал на рысь, не умея убивать хищников, не считать же жалких городских шавок за опасных зверей. Левой рукой он удерживал ее клыки подальше от своего горла, а правой бил куда попало. Рысь сдохла, но успела располосовать ему лицо, грудь и едва не изувечила руку.

Сестра померла, залив кровью все вокруг. Полубезумный от боли и горя, Леофсун закопал ее под деревом и уложил тело рыси в могилу. Пусть рысь греет ей ноги в том мире! Потом бритт кое-как закрыл раны травами, обмотал сверху плетьми дикого хмеля и пошел дальше. На запах крови пришли волки и следовали за ним пару дней, не нападая. Видать, уже сталкивались с людьми, потому осторожничали. А Леофсун слабел с каждым днем, раны воспалились, есть он уже не хотел, только все время мучила жажда. А потом волки все же напали.

Бритт и сам не знал, сколько их было, скольких он убил и насколько близко он подошел к смерти. Но после очередного удара он получил третью руну, оставшиеся волки разбежались от проявления рунной силы, свежие раны тут же затянулись, а раны от рыси хоть и были излечены, но шрамы остались на всю жизнь. А спустя еще сутки Леофсун набрел на поселок бриттов.

Считал ли я его рабом? Нет. Душа у Леофсуна точно была не рабской. Но все же сила нашего хирда росла, и низкорунные воины теперь становились помехой. Только Видарссон и оставался на третьей руне. Да еще согласится ли Альрик? Не будет ли злиться на меня?

— Мы уже не настоящий хирд. У нас нет корабля. Какой резон присоединяться к нам?

— Значит, не возьмешь? — огненные брови Леофсуна были нахмурены. Он будто решал что-то важное для себя.

— Давай так. Мы хоть и без корабля, но все же воины, и нам слабаки не нужны.

Бритт напряженно кивнул.

— Если одолеешь Видарссона, тогда я поговорю насчет тебя с хёвдингом. Сам знаешь, только Видарссон равен тебе по руне.

Это было непростым делом для худого невысокого бритта, который большую часть жизни недоедал и никогда не учился бою. Видарссон же выглядел настоящим медведем: рослый, массивный, бородатый, откормленный на отцовских харчах. Даже при равной руне бой казался неравным.

— Я не скажу никому условия, даже Видарссону, потому, если проиграешь, не будет никакой обиды или насмешек. Знать будем только я и ты. Но если выиграешь, я слово сдержу.

Леофсун кивнул, а потом спохватился и спросил:

— А как именно одолеть? В глиме? С оружием?

— А как ты хочешь?

— На ножах, — тут же ответил он.

— Хорошо. Только на деревянных. И кромка будет вымазана сажей, так что мы будем видеть, куда кто ударил, но раны не будет.

Так и сделали. Посмотреть на бой пришли почти все ульверы и все бритты. Развлечений в осеннем лесу немного. Видарссон удивился, с чего бы бритту хотеть с ним драться, но не отказался.

Леофсун пригнулся, изготовился, руки к бокам прижал, точно кот, увидевший мышь. Видарссон же лапищи растопырил, к ножу-то непривычен. Ему бы молот или чекан здоровенный и броню потяжелее, так никто остановить не сможет. Но бритт не дурак и выбрал то оружие, к которому приучен.

Их драка выглядела как драка медведя и кота. Медведь бил неуклюже, зато от всей души: один раз попадет, и конец, кот же уворачивался, отбегал подальше и снова подскакивал. А потом Леофсун подгадал момент, прошмыгнул под рукой Видарссона, запрыгнул ему на спину и провел деревянным ножиком по горлу.

Мы разразились радостными криками:

— Рысь! Ну точно рысюк!

— Да, видать, в него через шрамы дух рыси вселился!

— Леофсун Рысь!

— Молодчага!

Бритт раскраснелся от похвалы, но лицо старался держать серьезным, как и подобает взрослому воину, кивнул Видарссону и уставился на меня. Я вздохнул, позвал Альрика в сторонку и сказал все, как есть.

— Так вот зачем этот бой был, — медленно протянул хёвдинг. — И что ты ему пообещал? Если победит — возьмем?

— Нет, если победит, то я замолвлю за него словечко, но что точно возьмем — не говорил.

— Умнеешь, что ли? — хмыкнул Беззащитный. — Ты ж понимаешь, что сейчас ему никакой выгоды нет, а когда корабль появится, так ему сходить на берег нельзя будет, а лучше вообще в Бриттланде не показываться.

— Понимаю, но он стал бы хорошим хирдманом, даром что бритт.

— Дай тебе волю, так ты и Фомрира в ульверы затащишь. Да что Фомрира! Поди, скоро драугра или великана какого приведешь. Еще вот о чем подумай: скоро Фарлей пригонит сюда свору молодых необученных бриттов, и если они узнают, что мы принимаем в хирд не только нордов…

— Нас замучают такими просьбами, — закончил я. — Мда. И что ему сказать тогда?

Альрик хитро улыбнулся и сказал:

— Говори что хочешь. Но вот мое условие: я приму бритта в хирд, только когда ты сумеешь услышать его сердце. И так будет с каждым, кто захочет к нам присоединиться.

Я стукнул кулаком по стене с досады.

— Так ведь я не знаю, как это сделать.

— Не мое дело.

И ушел.

Я еще не знал, принял ли в ульверы Плосконосого с Булочкой, а Альрик мне уже нового щенка навесил. Ха, как и я ему.

Леофсун подошел встревоженный:

— Отказал? Потому что бритт?

И как объяснить-то теперь…

— И не отказал, и не согласился. Можешь с нами учиться бою и ходить на охоту на тварей, но ульвером станешь, лишь когда поднимешься на руну.

С третьей на четвертую так просто не перескочить. Глядишь, к тому времени что-нибудь и сладится.

Я думал, что Леофсун опечалится, а он обрадовался, сказал, что и такого не ждал.

Тянулись дни, и мы с нетерпением ждали возвращения Фарлея. И Бездна с теми бриттами, которых он обещался привести! Нам нужны были вести из Сторборга.

К этому времени мы набили немало дичи, заготовили мяса, насобирали поздние осенние травы и грибы, навялили рыбы и наварили сыров. Без зерна и пива будет тяжеловато, но с голоду не помрем. Вепрь уже снял пробу со слабенькой ягодно-травяной настойки, которая оказалась не столько хмельной, сколько кислой. В селении не хватало умельцев: нужен был бондарь, кузнец, горшечник, да и железо бы тоже пригодилось. Уголь мы и сами могли нажечь: деревьев в лесу видимо-невидимо, а вот с железом было туговато. Бритты сказали, что в дневном переходе есть старое торфяное болото, где можно было набрать кричного железа, но Альрика аж перекосило, стоило ему услышать про болото. Да и слабое там железо, мягкое, для оружия не пойдет, только на хозяйство. Впрочем, мы тут и не армию собираем.

Фарлей отыскал нас легко: от старого селения до нового было рукой подать, и пока перетаскивали скарб, дорожку мы протоптали. Он привел два десятка бриттов от однорунных до пятирунных и возрастом от четырнадцати до тридцати лет, но первым делом мы набросились на Эгиля Кота, который пришел с ними.

Эгиль неплохо устроился в Сторборге: приоделся, похорошел, даже подстриг волосы и бороду, не коротко, как тут было принято, но все же.

— Да вдову я нашел. Эх, местные бабы и придирчивы, скажу я вам. Там полно вдовых, у которых и дом хорош, и хозяйство, но они сразу выспрашивать начинают, какого я рода, сколько у меня земли, рабов, есть ли корабль. Тьфу! Так что выбрал из тех, что попроще. Хоть немало пришлось потрудиться и над самой вдовой, и по хозяйству, но оно того стоило.

— Ты про Скирикра и Херлифа говори, — оборвал его Альрик.

Мы сидели в одном из длинных домов, откуда выгнали всех бриттов. Пусть прибывшие думают, что хотят, но дела хирда для нас были важнее.

— Скирикр пришел в город через три дня после вашего ухода. Эх, и корабль у него!! Не корабль, мечта! Узкий, длинный, на носовой изгиб можно целый день смотреть — не насмотришься. Парус красный, в полоску, а широкий какой! По ветру летит как птица, но чуть замешкаешься, и кувыркнуться можно. Так что кормчий там редкостный умелец! Весла все длинные и тяжелые. Не каждый карл такое весло поднимет.

Альрик мрачнел с каждым словом. Да и мне тяжело было слушать хвалы Эгиля. Не должно так быть, чтоб подлец владел таким кораблем!

— Скирикр этот в железе ходит, не снимая. Зачем только — непонятно. На шее — цепь золотая, меч с камнями, нос — в небо задран, на людей вокруг как на собачье дерьмо смотрит. И хирдманы у него такие же, только без золота. Все, как один, хускарлы! Промеж собой говорят громко, с другими — сквозь зубы слова цедят. И Херлифа там видел, ему тоже кольчугу справили, но относятся как к приблудной шавке: то гоняют по мелочи туда-сюда, то наорут ни с того ни с сего, то оплеуху отвесят.

Плосконосый вскочил и заорал:

— Сучий сын! Убью гада!

Я с трудом сдержал подымающийся гнев. Не надо было Херлифу идти к Скирикру! Толку нет, да и никакая польза не стоит такого унижения. Нет, не останусь я с бриттами, вернусь с Фарлеем, заберу Херлифа и Тулле!

— Я ему на глаза подвернулся, махнул рукой, а потом два дня выжидал, прежде чем Херлиф сумел уйти и встретиться со мной. Сказал, что в хирд его взяли не потому, что им еще один воин нужен. Скирикр так вымещает обиды. Каждый день зовет Херлифа и выговаривает ему, мол, вот какой ты дурак был, выбрал бестолковый хирд с хёвдингом-неудачником, мало того, что ни одной руны не получил, так еще и броню потерял. И где теперь тот хирд без корабля? Надо было ему, Херлифу, с самого начала не с болванами вроде Плосконосого дружить, а с ним, с великим Скирикром, так что пусть теперь Херлиф не обижается на такое обращение. А Херлиф каждый раз кланяется и благодарит за учение.

Кровь прилила к моему лицу, и уши заполыхали от гневного жара. Да в Бездну Фарлея, я и сам смогу отыскать дорогу. Прямо сейчас и пойду в Сторборг!

— Херлиф сказал, что в хирде Скирикра не больно-то любят. За хорошую работу он не берется, мол, недостойно. Все ищет что получше, да не ради денег, а ради славы. То ему тварь мелковата, то еще что. Взял в хирд болтуна-скальда, а тот ни одной висы сочинить не может, только целыми днями бегает за Скирикром хвостом да хвалы ему возносит. За то Скирикр платит скальду серебром, а остальные хирдманы без единой монеты сидят.

Эгиль замолчал, помял кулаки, а потом сказал:

— Это Скирикр Волчару сжег и Арне убил.

Тут уж никто удержаться не смог: ульверы забушевали, загомонили. А Кот добавил:

— Вот только мы им не ровня. Они — хускарлы от шестой по девятую руну. И Скирикр один никуда не ходит, и на корабле всегда три-четыре хускарла остается. Он ждет мести. Более того, он сам, глядя в глаза Херлифу, сказал, что сжег Волчару. А как услышал, что мы изгоями стали, так и вовсе обрадовался. Сейчас ищет нас. Сказал, что даст добрый меч тому, кто укажет, где мы. Он-то знает, что мы не могли уплыть с Бриттланда.

— И где ищет?

— Собирался пройтись по окрестным деревенькам, заехать в земли вот этих ребят, — Эгиль кивнул в сторону Плосконосого и Булочки. — Про то, что вы к бриттам могли пойти, Скирикр и не думает. Херлиф сказал, что он слишком туп и слишком норд, чтобы представить такое.

— Почему он с тобой не ушел? — спросил Плосконосый.

— Я звал, но Херлиф сказал, что пока не время и потом он поквитается со Скирикром за каждую оплеуху.

Эгиль должен был вернуться в Сторборг, но не сразу, а через седьмицу, когда Фарлей обойдет окрестные поселения, передаст весточку остальным и пойдет обратно. Мы решили с Эгилем отправить в город шкуры животных из тех, что подороже. Кот их продаст, часть денег потратит на себя и вдову, а остальное отложит на броню и доброе оружие.

Обговорив планы, мы вышли к новоприбывшим бриттам, а не явно не собирались благодарить нордов за помощь и учение. Пока мы торчали в закрытом доме и обсуждали свои дела, бритты поговорили с местными, и каждый услыхал то, что хотел.

— Фарлей, — крикнул мужчина пятой руны с длинными раскосыми глазами, — а неплохо ты придумал: приводить нордов в леса, чтобы мы их тут поодиночке вырезали.

— Семар, твои шутки всегда дурно пахнут, — отозвался Фарлей, вынырнув из погреба, куда мы складывали запасы.

— И в этот раз они пахнут кровью, — добавил Альрик, сложив руки на груди.

— Осталось только понять, чьей: нордской или бриттской, — не сдавался Семар. — Мы тут послушали, что вытворяли твои гости. Осквернили священное место, перетрахали наших девок, угрожали старикам…

— Построили крепкие дома вместо развалюх, убили тварь, что запугала бриттов до голодной смерти, заготовили еды на половину зимы, — перебил его Вепрь.

Альрик замолчал, чтобы не уронить достоинство хёвдинга, переругиваясь с никчемными глупцами.

— Это вы для себя сделали, а не для бриттов. Норды никогда ничего не делали для бриттов!

Фарлей криво ухмылялся, но в спор не лез.

— То ли дело бритты! Всегда готовы послужить! Хоть на поле, хоть со скотиной, а хоть и в постели.

— Со стариками и женщинами норды такие храбрые! Почему же вы тогда прячетесь в лесу? От кого? Неужто рассорились с кем? Рассорились и сразу сбежали, как крысы.

— Вам, бриттам, виднее. Сколько лет вы живете, как те же крысы? Привыкли уже к крысиной жизни.

Прежде я разозлился бы на этого Семара и остальных бриттов, что поддерживали его громкими криками. Сейчас же весь гнев ушел на Скирикра. Зачем злиться на слабых и глупых?

Внезапно в разговор влез Альрик.

— Значит, ты, Семар, из бежавших рабов. И давно ушел? Пять рун не так легко набить. И думается мне, ты их не на тварях или волках получил. Видать, выслеживал нордов, что послабее, и резал.

Тот хмыкнул:

— А что если и так?

— Держишь обиду на нордов за рабство. Может, кого из твоих родных убили на твоих глазах. Может, снасильничали любимую девушку. И злость твоя не проходит с годами, а лишь разгорается. Так зачем сдерживаться? Вот они мы. Первыми мы нападать не будем, сколько не кричи. Мы пообещали Фарлею помощь и защиту, мы слово сдержим. Но если кто нападет на нас, терпеть не станем. Так что не кричи почем зря! Делай!

— Думаешь, побоюсь?

Семар схватил тяжелое на вид копье с грубо окованным наконечником и шагнул вперед. Альрик махнул Вепрю, тот взял секиру, медленно подошел к Семару и оскалился.

— Ну что? Сбежишь, как обычно делаешь, или попытаешься быть мужчиной?

— От такого, как ты, и бежать незачем.

Копье и секира — не самые удобные противники, но я не стал смотреть на их бой, а отошел в сторону и крикнул:

— Эй, бритты! Давай сюда! Все разом на меня одного!

Не сразу, с сомнением они все же двинулись ко мне. Оружие у большинства было плохонькое, так и у меня не тот топор. Стену они строить не стали да и не умели, скорее всего. Я видел, что некоторые из них не знали нордского, значит, были из диких, у некоторых — затравленный взгляд, рабский. Познакомились они недавно, ни дружбы, ни единства меж ними не было, потому я не боялся. Негоже воину бояться рабов.

— Ха! — взревел бритт с единственным мечом. Прыгнул, рубанул от души, но я даже отмахиваться не стал, отшагнул, пропустил его мимо себя.

Резкий нырок копья, который я отбил рукой. Мелькнул топор, и его я перехватил, отшвырнул двурунного бритта в сторону. А потом отбросил свой топор и ринулся в толпу бриттов с голыми руками. Я толкал, пинал, подсекал, отпихивал, кувыркался и прыгал выше их голов. И это было весело! Почти как возня с безрунными детишками. Если бы они решили нападать по одному, был бы толк, а так они больше мешали друг другу. Пару раз меня чуть не порезали, и приходилось отвечать чуть жестче. Несколько сломанных носов, распухших ушей, вышибленное с пальцами оружие, окровавленные рты и выбитые зубы.

Первые отсеялись почти сразу, и не все из них были одно и двурунными. Потом отошли ушибленные и пораненные, самые бедовые и злые остановились, когда увидели, что их всего-то пятеро. Остался лишь один четырехрунный, зато какой! Ему изрядно досталось во время боя: пол-лица залито синим, по щеке — царапина, больше похожая на рваную рану, из уголка рта текла кровавая слюна, левая рука повисла, но в глазах — задор, ярость и веселье. Бешеное такое веселье, от которого мрут ничуть не меньше, чем из-за страха.

Я сделал шаг назад, и этот горемыка вдруг переменился в лице.

— Нет-нет! Бой! Бой! — выкрикнул он и добавил еще кучу слов на бриттском. Только говорил он так быстро и невнятно, что я ничего не понял.

Я развел руки в стороны, приглашая его продолжить. Тогда бритт снова оскалился, перехватил дрянной топор поудобнее и прыгнул вперед. Он проигрывал мне во всем: в умении, в скорости, в силе, зато его дух точно не был хуже. Я швырял его в грязь, бил так, что топор отлетал ему же в лицо, а он вставал и снова с дикой улыбочкой шел вперед. Казалось, что проще его убить, чем победить. Даже Вепрь со своим бриттом закончил бой, а я все еще возился с этим полоумным. Бритты кричали, чтобы он остановился. Бездна, да даже мне стало жутковато! Я вломил ему по колену, сломал палец, но бой закончился только, когда голова топора слетела с топорища.

— Первая тренировка окончена, — сказал я. — Леофсун, поговори с ним. Кто такой, чего у него с головой. Или Фарлей подскажет?

Рыжий отмахнулся:

— Толком не знаю. Из свободных, но к знакомому селению прибился сам. Думается мне, что его выгнали за драчливость: уж больно любит он это дело, и неважно, ему ли морду бьют, он ли бьет, всё одно в радость. А еще про него говорили, что жесток больно, потому прозвали Живодером. Бозуллин по нашему.

— Эй, Бозуллин! — крикнул я, чтобы проверить. — Бой?

Тот сразу же вскочил и, прихрамывая, потащился ко мне, даже без топора.

— Нет! — сказал я на бриттском. — Вот это, это, это — лечить! Потом бой! Понял?

Живодер яростно закивал головой, залопотал на своем. Леофсун как раз подошел и смог перевести.

— Говорит, что за два дня все вылечит, нужно только в лес сходить и травы собрать. Говорит, что ты хороший противник, и что он может бить во всю силу. Он еще много чего говорит. Дальше пересказывать?

— Угу, — кивнул я.

— Говорит, когда он получит еще один поцелуй Домну, то не проиграет тебе. Говорит, что топор у него дрянной, с мечом было бы сподручнее. Говорит, что тебе шрамы будут к лицу и что он сделает их красиво и почти не больно. Может даже сейчас сделать.

Я смотрел на этого белокожего и белоголового мужчину, всего в собственной крови и слюне, избитого и поломанного, который говорил весь этот бред со счастливой улыбкой на лице, и не понимал, то ли он лишился ума, то ли никогда его и не имел вовсе.

— Спроси, а где же его шрамы.

Леофсун пересказал, и Бозуллин тут же стянул рваную рубаху, развязал веревку на штанах и оголился полностью. Правой рукой поднял беспомощную левую и медленно повернулся вокруг себя.

Отовсюду послышались охи и ругательства при виде его тела. Ниже шеи его кожа была испещрена шрамами, скорее всего, неглубокими, зато всякими-разными. Грудь была истыкана круглыми жженными шрамами, живот изрублен насечками, на спине шрамы были неровными и неаккуратными, зато на ногах будто выводился какой-то рисунок, только я не мог угадать, какой именно.

Полоумный бритт начал тыкать в себя пальцами и пояснять, Леофсун едва успевал говорить за ним.

— На груди он прижигал обугленными ветками: орешником — быстрее заживает, дубом — ровнее край выходит. Живот резал ножом, а на спине было неудобно, потому там некрасиво и неровно. Жалеет, что сразу не догадался делать правильный рисунок, лишь недавно понял, что мог бы сделать символ Домну на себе. Хочет найти человека, на котором бы и нарисовал нужное. Даже норд подойдет.

— Скажи, что подумаю о шрамах, если он излечится и сам перескажет свои речи на нашем языке.

Живодер заулыбался пуще прежнего, закивал и сразу же начал опрашивать Леофсуна, как сказать то или иное слово. У меня по спине озноб прокатился. Коли так пойдет, так он через седьмицу пристанет с ножом в зубах.

Альрик тем временем пояснял, что отныне бритты — под нашей рукой и жизнь их легкой не будет, но старых обид он тут не потерпит. Если кто не в силах жить с нордами и учиться у нордов, пусть тот уйдет вместе с Фарлеем. Если кто останется, то он не должен таить злобы. За попытку убить кого-то из наших — смерть сразу. Если же кто из наших обидит бритта, то пусть обиженный идет к Альрику, и тот рассудит по справедливости.

Уж не знаю, насколько ему поверили, но после увиденных боев никто из бриттов возражать не стал. Каждый из них знал, на что соглашался.

Глава 7

Фарлей Рыжий взял в напарники одного бритта и нашего Вепря и пошел по лесным убежищам, мы же взялись обучать новоприбывших. Живодер оказался крайне полезным в лечении всяческих ран, он умел и вывихи вправлять, и носы чинить, и раны шить, да и травы знал не хуже орсовой женщины. Поди, на себе и своих ранах набил руку. Меня от одного его вида передергивало, особенно когда он мерзенько улыбался, провожая взглядом, будто бы не мог дождаться повторного боя.

Впрочем, все старались держаться от Живодера подальше, даже бритты, что пришли вместе с ним. А ему было плевать. Каждый вечер он подходил к Леофсуну или кому-то еще, кто знает оба языка, и выпытывал новые слова, повторял их вслух по несколько раз, пытался складывать фразы. И всё поглядывал на меня.

Как-то Манвин снова затянул рассказ про богинь бриттов:

— Давным-давно, когда богиня Дану уже сложила мир из тела Ллуда и народила немало новых богов, посмотрела Домну из бездны и увидела прекрасную землю, полную высоких гор, полноводных рек, зеленых лесов, увидела множество зверей, которые хоть и напоминали фоморов, но были намного красивее. У них были гармоничные тела, внутри текла красная кровь, а сверху они были покрыты мягким мехом. Домну увидела птиц, каждое перо которых сплетено с любовью и вниманием. Домну увидела красоту дня и прелесть звездной ночи, почувствовала ароматы цветов и дыхание ветра, позавидовала она, захотела забрать себе эти земли. И из бездны на землю хлынули полчища фоморов, где были и твари, и детища Домну.

И случилась великая битва. Фоморов в этом бою погибло больше, чем звезд на небе, чем снежинок в длинную зимнюю ночь, чем волн во время бури, чем песчинок на морском берегу. Оставшиеся твари — это лишь крохи, уцелевшие после той битвы.

Еще до битвы богини поклялись, что более не ступят на земли друг друга, пока не иссякнут войска проигравшего до единого существа. Так что новой великой битвы не будет до тех пор, пока люди не убьют всех тварей до последней. Но с каждым убитым фомором близится конец века Дану, когда летом перестанут расцветать цветы, коровы не будут давать молока, женщины потеряют стыд, мужчины сделаются слабыми и дряхлыми, на деревьях не будет плодов, а в море не будет рыбы, старики будут давать глупые советы, законники — издавать несправедливые законы, воины — предавать друга, все люди сделаются ворами и лжецами, и на земле не останется ни чести, ни добродетели…

Живодер рассмеялся и заговорил на путаном бриттском. Манвин с каждым услышанным словом всё больше краснел, злился и тряс своей бороденкой.

— Что там? — спросил я у Рыси. А тот сидел, раскрыв рот, и не слышал меня. — Леофсун!

— А?

— Что говорит Живодер?

— Говорит, что Манвин знает о богах меньше, чем дерьмо, вываливающееся из задницы Живодера. Что это все сказки для детишек и таких пустобрехов, как Манвин. И бритты потому сидят по лесам, что поверили бестолковой Дану.

— А как на самом деле?

Живодер вскочил на стол и заговорил, активно помогая себе жестами.

— Дану и ее жалкий муж Ллуд — всего лишь порождения Домну. Побег из Бездны, смерть Ллуда, создание мира из его тела — дело рук великой Домну. Все, что ты видишь вокруг: небо, солнце, звери, птицы, твари, люди, — создано по воле Домну.

Леофсун едва успевал переводить пылкую речь Живодера.

— Сначала Домну просто спала, и не было ничего, кроме нее. Она спала и видела бесконечные сны, наполнявшие ее жизнь. Но однажды она увидела полчища сильнейших врагов, которые придут сюда, уничтожат мир и саму Домну. После этого она пробудилась, породила первых защитников — фоморов. Сначала они получались неказистыми, уродливыми и жестокими, но с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше, пока наконец она не создала богов. Но даже тогда Домну понимала, что бесконечные орды фоморов не смогут остановить врагов. Тогда она собрала своих лучших детей и поведала им о своем сне. Один из ее сыновей по имени Ллуд сказал, что нужно создать границу между мирами, где поставить сильное войско, и вызвался помочь. Он добровольно отдал жизнь ради создания мира, а его жена сделала из его тела землю, небо и все остальное. Но люди, слепленные Дану, были слабы, они едва могли убить волка или медведя. Тогда Домну наделила людей частичкой божественной силы. Люди, ощутив огромную силу, сразу же возгордились, стали поносить Дану и даже Домну, решили, что они не хуже богов и забыли о своем предназначении. Разгневалась Домну, ударила оземь. Затряслась земля под ногами неблагодарных людей, вспенилось море, разверзлись небеса, и селения людей поглотил огонь, затопила морская вода, разрушили ураганы.

Живодер плясал на столе, показывая, как колыхалась почва под ногами, вскидывал руки и громыхал голосом.

— И снова Дану слепила новых людей, но на сей раз Домну не оделяла божественной силой сразу и каждого, а давала ее по чуть-чуть и лишь самым достойным. А чтобы облегчить путь людям, она прислала на землю своих первых детищ — фоморов, забрав у них разум. С безмозглой тварью справится легче, чем с умной. Твари разучились думать, разучились сражаться оружием, позабыли про строй и командиров, расползлись и разбежались по всем землям и морям, чтобы каждый из людей, у кого есть мужество и сила, мог получить поцелуй Домну.

Манвин не выдержал, вскочил и завопил, тыкая палкой-посохом в Живодера. Его слова я понял и без помощи Леофсуна. Он кричал, что это ложь, выдуманная поклонниками Домну, что за такое Живодеру надо отрезать руки и ноги и закопать под корнями дуба живьем.

Мы не вмешивались в ссору бриттов. Во-первых, за этим было весело смотреть, а во-вторых, мы-то знали, что и слова Манвина, и слова Живодера — полная чушь. Есть Скирир, Фомрир, Мамир, и на их стороне сила, а Домну и Дану — всего лишь слабые боги бриттов. Хотя если помнить, что Домну — это и есть Бездна…

— И долгие годы бритты были сильны и отважны. Каждый знал, что должен стать сильнее и передать силу детям, чтобы встретить врага и остановить его здесь. А такие гнойники, как ты, испортили бриттов: поклонялись Дану, забыв про Домну, придумали, что поцелуй Домну — это зло, молились старым дубам! В деревнях бриттов почти не стало поцелованных, мужики слабели, женщины мерли в родах. Ярлы загребали силу под себя, не желали делиться ей с остальными, потому и выдумали этот вздор! Хотели, чтоб свободные люди молча пахали землю и боялись голову поднять супротив господ!

Живодер спрыгнул со стола, придвинулся к Манвину чуть ли не вплотную и забрызгал яростной слюной ему лицо.

— Потому норды так легко захватили наши земли! Потому они трахают наших женщин! Убивают наших детей! Они не боятся быть сильными. И я рад! Да, я, Живодер, счастлив, что так вышло! Ведь Домну плевать, кто защитит землю от врагов: бритты, норды или даже дикие малахи! А ты, жирный ублюдок, не постыдился: получил поцелуй Домну, чтоб не сдохнуть в лесах, а сам продолжаешь хулить ее перед всеми!

Этот бритт явно был не в своем уме, но его слова многое объясняли. Я не удержался и подлил масла в огонь:

— Леофсун, спроси у Живодера, что он думает насчет веры в бога-Солнце.

Я ожидал еще одной вспышки ярости, но Живодер разом переменился, затих, повернулся ко мне и покачал пальцем.

— Это очень хитрые люди! Они учат, что надо быть слабым и жалким, надо болеть и умирать, надо кланяться и молиться. Но их жрецы сильны! Когда-нибудь их воины придут в эти земли и убьют всех! Как знать, может, они и есть те враги, которые приснились Домну.

И вдруг расхохотался.

— Конечно, нет! Они же тоже люди, хоть и забывшие про Домну. Настоящие враги пока не видны. Но когда придут, они не будут походить ни на фоморов, ни на людей.

После этого вечера Манвин ни разу больше не заговорил о богах. Живодер победил старика. Ульверы посмеялись и забыли о бриттской стычке, а я никак не мог выкинуть слова Живодера из головы. Наши боги тоже вышли из тварей: из морских и земных, тоже создали людей и наделяли их частичкой божественной силы. Только мамировы жрецы говорили, что мы должны стать сильнее, чтобы уничтожить тварей, порожденных Бездной. А полоумный бритт сказал, что это твари нам даны, чтобы мы росли в рунах, а подлинный враг ждет впереди.

Все это было слишком сложно и запутанно. Я твердо знал, что моя вера истинна. И не целовала меня никакая Домну, это Фомрир одарил благодатью. Но от рассказа бритта у меня захолонуло сердце и внутри живота словно дыра появилась. Я даже подходил к Альрику и спрашивал, что он думает о вере бриттов, но хёвдинга больше волновало, как прокормить прибывшую ораву.

— Вера рабов! Нечего там думать, — вот и всё, что он ответил.

А мне вспоминались слова Ящерицы. При последней нашей встрече он кричал, что все наши боги — не боги вовсе, что мы поклоняемся обычным людям, которые сумели перешагнуть за двадцатую руну. И будто чем больше у человека рун, тем ближе он становится к Бездне. В нашей вере было не так, но бриттская вера в изложении Живодера говорила именно об этом. Я все еще считал веру в бога-Солнце глупой и нелепой, но сомнения уже начали изводить меня.

Вскоре стало не до верований бриттов. Вернулся Фарлей, привел еще два десятка бриттов, но поплоше, чем прежние: заморенные, голодные, самые сильные — на второй руне. Они даже не попытались повздорить с нами, силенок не хватило. Среди них были две девки. На возмущение Альрика Фарлей ответил, что в тех домах парней уж не осталось, пусть хоть девки подучатся да сил наберутся. Хевдинг в сердцах бросил, что отдаст их Аднтрудюру, но потом передумал и поручил девок Стейну: пусть хоть стрелять из лука да охотиться наловчатся. А девки рады были уж и тому, что сразу в постель не пристроили да накормили от пуза. Было видно, что далеко им не то, что до Дагны Сильной, но даже до моей названной сестренки Ингрид. Не было в них цепкости и жажды стать лучшими. Впрочем, такое и не у каждого парня встретишь, потому не так много высокорунных по миру ходит.

Надолго Фарлей остаться не мог, потому вскоре после возвращения собрался в обратный путь, а вместе с ним уходил и Эгиль. Коту мы надавали множество поручений: он должен был узнать и кто сжег домик Хрокра, и как подловить Скирикра, и как вызволить Херлифа, если вдруг станет совсем опасно. Некоторые из них были даны Эгилю раньше, но тот, видимо, больше интересовался своей вдовушкой. Впрочем, Фарлей тоже не смог разыскать поджигателя, лишь назвал имя Крыса, который забрал мой топор.

— Это Эйвинд, двоюродный брат жены конунга Харальда, — рассказывал Фарлей. — Его не любят ни среди конунговых людей, ни среди прочих горожан. У бриттов Сторборга есть проклятье: «да чтобы тебя Эйвинд Хорек купил».

Хорек! Больно громкое прозвище для такого человека. Крыс он.

— А рабов он покупает часто, особенно молоденьких девок, хотя вообще не больно любит за что-то платить. Он потому и про топор сказал, что глянулся. Серебро бы Харальду пошло, а топор конунг отбирать не станет. Так-то Эйвинда не так сложно подловить. Он часто ездит в свою землю, где у него и дом с семьей, и пара деревенек, но он никогда один не ходит, берет с собой от пяти до десяти хускарлов.

Альрик косо глянул на Эгиля:

— Видишь, как вызнавать надо?

— Так то бритт. На раба разве кто глядеть будет?

— А тебе что, руны мешают? — разозлился я. — Как бритт может незаметно пробраться в конунгов двор, к тому же такой рыжий, как Фарлей? А ты мог бы наняться в дружину Харальда!

Теперь затея Херлифа казалась мне не такой уж и странной. Ведь и впрямь так проще: если лиса прикинется собакой, так она и в курятник сможет пробраться.

— Не надо наниматься, — успокоил Эгиля Альрик. — Живи у вдовушки, заводи друзей, ходи в трактиры, слушай, о чем говорят. Скирикр, судя по всему, ищет славы, так что про него несложно будет узнать.

— А что славного в поджоге корабля нордов? — буркнул я.

— Ничего. Потому в Сторборге о том никто и не слыхивал.

С тем мы и проводили Фарлея с Котом. Альрик в тот день глаз с меня не спускал, держал поблизости. Сказал, что пятирунных бриттов буду обучать я, как и Плосконосого с Булочкой. Я и не противился, гонял своих подопечных до седьмого пота и дрожи в коленках. Живодер был счастлив, как ребенок: теперь он мог биться с равными себе и более сильными хоть каждый день. Он первым приходил на площадку и уходил последним, в синяках, ссадинах и ранах.

Только на пятый день я сумел ускользнуть из-под надзора хёвдинга. Сказал, что нужно проверить, умеют ли бритты плавать, а ближайшая вода — это лесное озерцо, так что на пару дней мы уйдем туда. Заодно рыбы наловим, поохотимся. Фасгерт и Ледмар шли с мной, как мои ученики. Беззащитный подумал-подумал, да и отпустил.

Когда же мы отошли от селения, я сказал, что добираться будем бегом: Плосконосый впереди, Булочка в середине, а я — последний. Мол, буду подгонять лентяев дрыном. начала я и впрямь бежал следом, кричал на отстающих, швырял в них желуди, но постепенно замедлял шаг, а потом и вовсе скрылся.

Поговорка гласила, что только раб мстит сразу, а трус — никогда. Я не раб и не трус, но высиживать в лесу несколько лет в надежде, что мои враги помрут сами, не хотел.

Я ведь не дурак. Я понимал, что сейчас ульверы слабы и ничего не могут сделать. Куда нам против Скирикра? И в Сторборге лишний раз нам мелькать не след. Потому я и решил идти один. Коли поймают, так я скажу, что ульверы уплыли на север, а я остался ради своего топора и мести. Меня уже считали безумцем-берсерком, так что поверили бы. А сидеть два года в лесу со стариками, ждать невесть чего и думать, что мой топор, сделанный под мою руку, сейчас в руках какого-то Крыса, — не по мне.

И Тулле! Альрик хоть и сказал, что о нем нечего беспокоится, так ведь он и не слышал ту боль, что почуял я. Мало ли что наговорил жрец? Может, он заманивает к себе рунных, а потом убивает их во славу Бездны или Мамира? Может, именно так он и набрал себе силу? Сидя в шалаше, до хельта не доберешься.

И Херлиф! Я был уверен, что Простодушный не сказал и половины того, что знал. Мне он скажет намного больше. С его хитростью и моей силой мы сумеем придумать, как отомстить Скирикру.

И было у меня еще одно дело в Сторборге, может, не такое важное, но я не хотел откладывать его надолго.

Я бежал весь день, пока не добрался до небольшой речушки. На ее берегу я решил переночевать и отдохнуть, а назавтра уже дойти до самого Сторборга. Альрик меня не сразу хватится, а когда хватится, то в город не пойдет. Он не рискнет всеми ульверами ради одного.

Потому я спокойно переплыл на тот берег, затеял небольшой костерок, просушил вымокшую под дождем одежду и уснул. А наутро я проснулся от запаха жареной рыбы. Неужто Беззащитный догнал?

— Плохо-плохо. Убежать. Не сказать, — покачал головой Живодер. И протянул прут с насаженной на него рыбиной.

Я взял, сдернул кожу вместе с чешуей, втянул горячее нежное мясо и лишь потом спросил:

— Ты как здесь? Откуда?

— Бозуллин смотреть. Кай бежать. Бозуллин бежать тоже. Быстрый! — ткнул он в меня пальцем, будто обвиняя.

— Зачем?

Смешивая слова на бриттском и нордском, Живодер объяснил, что ему скучно, а со мной весело, и можно подраться. Еще после первого боя раны не залечил, а уже рвется новые отхватить. И вот что с ним делать? Убивать вроде бы не за что, прогонять — не уйдет, с собой брать — так зачем мне рунный бритт в Сторборге? Достаточно и моей приметной рожи, а тут еще шрамированный с пяток до шеи бритт на пятой руне.

Я попытался объяснить ему, что в Сторборге у меня враг, и что сам Живодер будет только мешать, но то ли моих знаний языка не хватило, то ли соображалки у бритта… Он лишь скалился и мотал головой.

— Тебя убьют. И меня заодно, — вздохнул я.

— Нет! Не убить! Домну любить Бозуллин! Бозуллин любить Домну, — радостно поведал Живодер.

— Совет вам да любовь.

Перво-наперво я хотел проведать Тулле. Кто знает, как сложится с Крысом? Может, придется удирать со всех ног? Потому мы с Живодером сделали большой крюк, обошли город стороной, едва не зацепив болото, даже чуток перестарались. Два дня мы обшаривали местные леса в поисках жреческого шалаша, но он будто сквозь землю провалился. Стены Сторборга — вот они. Деревни — тоже на месте. Рощицы, ставшие прозрачными после листопада, есть, а шалаша нет.

Неужто жрец настолько умел? Отвел глаза не только мне, но и моему спутнику?

Когда я едва непопался на глаза всадникам, с гиканьем промчавшихся мимо такой рощи, подумал, что не стоит гневить судьбу. Знать, жрец не просто так запретил приходить. И если я продолжу его искать, то на меня наткнется кто-то из конунговой дружины, а из-за ворожбы жреца еще и знакомый с моим обличием.

— Живодер! Бозуллин! — оглянулся я, решив уйти. Но полоумного бритта нигде не было видно.

Впрочем, он скоро появился, да еще и не один.

— Кай! Он говорить! Он знать!

Живодер с довольной ухмылкой волок за собой бритта, приставив к его горлу нож. Вот же… фоморов выродок! Но раз уж притащил, так не отпускать же его.

— Язык нордов знаешь?

Перепуганный мужчина часто заморгал глазами, боясь шевельнуть головой.

— Где жрец?

— Ка… какой жрец? Тут в Сторборге много жрецов, — едва открывая рот, сказал бритт.

— Мамиров жрец. В шалаше жил. К нему только норды ходят.

— Колдун? Черный колдун? Так ведь он это… ушел. И седьмицы не прошло, как ушел.

— Один?

— Не… не знаю, — бритт покосился на Живодера. — Сам-то я не видел. Знаю, что ушел, а куда, с кем не знаю.

— Знаешь Эйвинда Хорька?

Бритт и вовсе с лица спал, дернул было рукой, но Живодер скользнул ножом выше по горлу, и раб замер.

— Так знаешь?

— Слышал. Про него многие слышали.

— Где его земли?

— Этого не знаю. Он никогда своих рабов не продает, не отпускает, только покупает.

Я кивнул напарнику, мол, наговорился. И Живодер с той же ухмылкой вонзил нож бритту сзади в шею, перебив позвоночник, тот даже пискнуть не успел, затем прощупал ребра и вдавил нож в грудь.

— Ты чего делаешь?

— Плохой бритт. Нет польза. Солнце молить.

Живодер дернул у мертвеца ворот рубахи: на шее висел грубо вытесанный из дерева кружок на тесьме.

— Нет польза. Нет Домну. Солнце вот тут, — и потыкал в голову раба.

Затем он перешел на бриттский, и из его путаных объяснений, из которых понимал не больше половины, я вывел, что Домну любит Живодера, потому не позволит ему так просто помереть. А меня Домну не любит, но интересуется, потому если я буду веселить Бездну своими выходками, то буду жить, а как только стану скучным — помру. А мертвый бритт — не бритт вовсе, и была бы воля Живодера, он бы поубивал их всех, ибо люди, отказывающиеся от силы, хуже нордов.

Мы забросали тело ветками. Звери по запаху отыщут, а люди не сразу найдут, может, подумают, что раб ушел к диким бриттам или что его волки порвали. Много ли нужно безрунному?

А после Живодер предложил поискать еще людей. Вдруг отыщем того, кто знает про земли Крыса? И, понятно, каждого будем убивать. Мне эта мысль пришлась не по душе. Судя по словам раба, бритты мало что знают об Эйвинде и его землях, значит, нужно искать нордов. И, кроме того, как быстро до конунга дойдет весть о том, что возле Сторборга умирают люди? Пропажу нескольких рабов, может, и не заметят, а вот если вдруг норды начнут пропадать, тут Харальд может и дружину свою отправить.

— Другой ты убивать. Бозуллин не жадный, — Живодер по-своему понял мою нерешительность.

— Не надо. Убийство слабых не дает руны. Надо убивать тех, кто сильнее.

Какое-то время бритт пытался понять смысл моих слов, зато как понял, так сразу обрадовался, сказал, что я очень-очень интересный и Домну скоро полюбит меня так же, как и его.

— Искать сильный норд! Много рун! — воскликнул Живодер.

Я только хмыкнул. Как пятирунный бритт сможет приволочь семирунного норда? Тоже ножичек к шее приставит? Но мне понравился ход его мыслей. А что, если и впрямь поспрашивать у норда, только не первого попавшегося, а вполне конкретного, который и так мне задолжал?

— Я должен попасть в Сторборг.

Бритт махнул в сторону города.

— Нет. Меня там знают. Меня убьют, если увидят. Там враги.

Бритт оскалился. Ему грозила смерть по всему Бриттланду, в каждой деревне и в каждом городе. Он жил так всегда.

Значит, теперь и мне надо выучиться так жить.

Глава 8

Всю ночь мне снились глупые и досадные сны. Будто Альрик догнал меня, а потом порезал, оставив такие же шрамы, что и на Живодере. Я проснулся, снова уснул, и снова Альрик. Только в этот раз он заставил копать яму, а потом засунул меня туда и засыпал землей. В другой раз он ничего не стал делать, только коснулся губами лба, еще раз и еще, и вдруг я понял, что с каждым касанием он забирал одну руну. Вскоре я стал безрунным, а он поднялся до десятой руны, с улыбкой пронзил мою грудь рукой, выдернул сердце и сожрал его на моих глазах.

Я ошибся? Не стоило уходить из леса? Хёвдинг разозлился или вздохнул с облегчением? Насколько ценен мой дар? Стоит ли он того, чтобы простить непослушание?

Я зажмурился и попытался услышать сердца своих собратьев, но, как и прежде, ничего не вышло. А ведь так я смог бы понять, где Херлиф и где Тулле. Я бы сумел найти брата и жреца. Но этот безднов дар никак не давался в руки! Почему? Альрик мог в любой момент пользоваться им. Кеттилу Кольчуге даже не приходилось задумываться, его шкура и так всегда была толста и непробиваема. А у меня не дар, а издевка богов!

Шорох рядом. Живодер поднялся, разворошил мертвое костровище и начал намазывать лицо сажей. Вскоре я не мог различить ни единой черточки, словно в окружении светлых волос зияла дыра, но он не остановился на этом, обмазал шею и руки, натянул шерстяную шапку и стал почти не различим. Я перекатился к костровищу и проделал то же самое: обмазал сажей лицо, шею, руки, только волосы трогать не стал. Давно уже я не выбеливал пряди, так что хватило и отсеченных концов.

Затем мы пошли к Сторборгу, стараясь держаться края дороги. Небо было затянуто грязными тучами, через которые не пробивался ни звездный, ни лунный свет, но дождя пока не было. Хотя зима в Бриттланде должна быть теплой и мягкой, но меня злил не холод, а непостоянство погоды. Дождь мог начаться при вроде бы ясном небе, а мог не начаться, хотя тучи разбухли, как вымя у коровы, возвращающейся с пастбища. А еще эти ветры… Хьйолкег не просто открывал ноздри в сторону Бриттланда, но еще и сморкался при этом. Все время хотелось закутаться в теплые меха и не вылезать из них до следующего лета. Мне не хватало волчьего плаща.

Ничего. Скоро я сниму кое с кого шкуру и сделаю себе теплую одежку.

Ограда вокруг Сторборга невысока, всего в два роста. Видать, ее сделали лишь для волков и бриттов: ни те, ни другие не смогли бы через нее перебраться, но любой перворунный или хотя бы ловкий перелезет вмиг, что мы с Живодером и сделали. Сторожа нас не заметили. Я и сам чуял, где бритт, лишь по его рунной силе.

Потом мы долго петляли по улочкам, пытаясь наощупь отыскать нужный дом, пока Живодеру не надоело. Он вломился в первый попавшийся дом, откуда не тянуло никакой силой, шепотом поспрашивал, что нужно, а в конце выволок оттуда мужичка, ткнул его пальцем в бок и потребовал привести нас в то место. Нужного нам человека трэль не знал, зато знал, как пройти к тому району, где был его дом. Уж это-то я сумел припомнить.

Мы могли его отпустить. Наверное, могли. Он не смог бы нас описать: черные, сильные, говорят на бриттском, на кого бы подумал конунг? Но когда мы отыскали нужный дом, Живодер ударил раба в висок, и тот вырубился. А, может, и помер.

Бочка с водой отлично подперла дверь бани, выход из сарая на всякий случай я тоже перегородил, затем вытащил свой топор, Живодер блеснул зубами, и мы вошли в дом.

Удар кремнем по кресалу. Всхрап в глубине дома. В свете искр я приметил рабов, спящих на лавках возле входа, и масляную лампу на небольшой полочке на стене. Еще раз ударил по кресалу и зажег огонь. Рабы и хозяева только-только заворочались, а Живодер проскользнул вглубь дома, отбросил одеяла с лавок и быстро, в несколько вздохов, прирезал рабов-мужчин. Одна девка завизжала, но уже было поздно. Я ударил ее и жестом показал, что убью каждую, кто подаст голос.

Перепуганные бабы тут же заткнулись и лишь таращили глаза. Живодер оглядел их и спросил:

— Помочь?

— Нет, — ответил я ему на бриттском. — Веселись.

Бритт помахал окровавленным ножом, затем неторопливо подошел к первой бабе и разорвал на ней рубаху, оценивающе посмотрел на обнаженные сиськи, цокнул и пошел к следующей.

За перегородкой возился хозяин дома, был слышен женский шепот, приглушенно звенело железо, несколько раз что-то брякнуло. Глухо ударила крышка сундука.

Я ждал. Пусть он приготовится. Пусть.

Наконец он вышел. Взъерошенный, в кольчуге на одну рубаху, не подпоясанный, в одной руке меч, во второй лампа.

— Вы кто? — выкрикнул он, щуря глаза. — Знаете, кто я? У меня сын — хускарл! У самого конунга Харальда служит! А мой брат — хельт! Уйди подобру-поздорову!

Сзади уже пыхтел Живодер и попискивала девка. Надеюсь, бритт одним глазом все же приглядывал за дверью, чтобы остальные рабыни не разбежались.

— Ты понимаешь меня? Нордский знаешь? — продолжал хозяин.

— Знаю.

Он поднял лампу повыше, но увидел лишь черное пятно вместо лица. Его жена высунула голову, охнула и снова спряталась.

— Хочу спросить у тебя две вещи. Первая — кто сжег твой второй дом?

Хрокр сощурился, вгляделся в меня.

— Ты тот малец? Из пришлого хирда?

Я напрягся, чуть повернул топор.

— Так ты же и спалил! Разве нет? Я не жег! — Спесь ушла из его голоса. Теперь он говорил быстро, с мольбой. — Клянусь бородой Фомрира, не жег. Потому так и разозлился: не нравится, так не живи, а жечь-то зачем? А если ты за серебром пришел, так я отдам! Все отдам! Жена, неси серебро!

Простоволосая баба, уже не такая наглая, как в прошлый раз, вышла из-за перегородки и положила на край стола рубленое серебро марки на три.

— Если ты не жег, так и спрос не с тебя, верно? Хочешь, я завтра пойду к конунгу и попрошу за тебя? Он отменит изгнание. Просто я, дурак, подумал, что больше ведь и некому дом палить. Знать, у меня и другие враги есть.

— Второй вопрос. Где земли Эйвинда Хорька?

— Что? Эйвинда? Я… я не знаю.

Я смотрел на его трясущуюся куцую бородку, на глаза в желтом сонном гное и не находил в себе гнева. Я не злился на Хрокра. Он был того недостоин. Но жить он тоже недостоин.

Сзади подошел Живодер, завязывая штаны. Баб-бриток больше слышно не было.

— Ты хочешь? — спросил он на бриттском. — Я тут постою.

— Убей его, — сказал я на нордском. — Мне толку никакого, а ты, может, руну получишь.

Бритт понял всё с первого раза, вытащил топорик и шагнул к Хрокру. Живодер был на той же руне, что и Хрокр, только без брони и доброго меча, но от страха трясся не он.

— Стой! Стой! Эйвинд. Хорек. Я сам там не был, — заверещал хозяин. — Но мой брат однажды провожал Эйвинда. Сказал, что они шли день на лошадях на восток от Сторборга. Один раз перебирались через реку. Там крестом три улицы, а посередине дом самого Эйвинда, и на каждой улице стоит высокий дом — храм Солнца. Такого больше нигде нет. Ты сразу узнаешь, коли увидишь. Он… он всегда на зиму уезжает туда. Может, уже уехал.

Я молчал. Живодер будто бы и не слышал слов Хрокра, занес топор над головой и сделал вид, что вот-вот рубанет сверху. Норд поднял меч кверху. Но бритт вместо прямого удара резко наклонился, увел топор по широкой дуге вниз и вогнал лезвие в щиколотку Хрокра. Тот упал, как подкошенный. Живодер расхохотался, пнул его в пах и не спеша забрал меч. Крутанул трофей в руке, предложил мне, но я отказался. Топором сподручнее.

Бритт не торопился с убийством. Он обошел вокруг воющего Хрокра, резанул по второй лодыжке, сделал еще круг.

— Железо? — спросил он, указывая мечом в кольчугу. — Мне не надо.

Я кивнул. Тогда Живодер отложил меч в сторону, нежно приобнял Хрокра со спины, посадил его и, не обращая внимания на его крики и жалобы, стащил кольчугу. Затем бросил ее мне.

— Я же все сказал! Я не жег! О боги! Клянусь Фомриром, Скириром и Мамиром, не жег! Я не знал, что это не ты! Пощади! — стонал Хрокр.

Меня замутило от его криков. Пятирунный, но не воин! С яйцами, но не мужчина. Он был жалок. За перегородкой вопила и рыдала его жена, а позади по-прежнему все было тихо. Я оглянулся и увидел убитых женщин, только одна девка сидела с широко распахнутыми глазами, прижимая одеяло к груди. Почему не кричала? Я подошел ближе, увидел, что в ее рот вогнана тряпка и она еле-еле дышит, но даже не пытается вытащить кляп.

От этого мой член вдруг напрягся и налился желанием. Я сдернул с девки одеяло. Рубаха на ней была порвана, так что я разглядел и тонкие ключицы, и впалый живот, и большие чуть отвисшие сиськи. Крики боли Хрокра, стон и причитания его жены, еле слышное бормотание Живодера — всё это лишь придавало остроты ощущениям. Я одной рукой распутал завязки на штанах, приспустил их, затем все же отложил топор в сторону и схватил девку промеж ног. Там было кудлато и горячо. Сжал чуть сильнее, ее глаза расширились от боли, она захрипела, замотала головой, уперлась тонкими ручонками мне в грудь.

А ведь сейчас я мог не беречь рабыню! Всё равно мы не оставим ее в живых. Эта мысль распалила меня еще сильнее.

Может, вытащить кляп? Нет, так даже лучше. Так лучше.

Я сдернул остатки ее рубахи, жадно оглядел худое тело, медленно провел рукой от горла до низа живота, затем схватил за зад и стащил девку пониже. А потом рывком вошел в нее. Она зажмурилась, по ее щекам потекли слезы.

Бормотание Живодера стало громче. Крики Хрокра тоже. Что бритт там вытворял? Учился вырисовывать шрамы на теле?

Рабыня подо мной трепыхалась, царапала грудь, а я сжимал ее бедра и вбивал себя в нее глубже и глубже. Ее голова и плечи бились об стену. А потом она затихла.

Я вынул член, вытерся одеялом, завязал штаны и положил руку на грудь девки. Ее сердце все еще билось. Пусть.

Живодер все еще возился с Хрокром. Он снял кожу с груди, срезал мясо с ребер и задумчиво смотрел на обнажившиеся кости.

— Зачем? — поморщился я.

— Сердце, — пояснил полоумный бритт. — Не фомор, да, но пять рун. Взять сердце… — и непонятно поводил руками.

— Целое? Без ран?

— Да.

— Заканчивай! Скоро светать начнет. Надо уходить.

Сказал, а сам перешагнул через тело Хрокра, зашел за перегородку, схватил его жену за горло, слегка стукнул ее затылком о стену и спросил:

— Где серебро? Доставай.

— Не… не… — захрипела было она.

Тогда я выволок ее в зал и показал окровавленное тело мужа. Живодер как раз приступил к выламыванию ребер. Она задергалась, захлебываясь слезами и рвотой.

— Если не скажешь, отдам тебя ему.

— Да… да.

Я разжал руку, и она, стараясь не глядеть на мужа, скользнула обратно за стену, открыла ключом сундук и отошла в сторону. Ого, кажись, быть грабителем не так уж плохо! Но я пришел сюда не грабить, а мстить, и серебро — это лишь трофей за праведное дело. Так что я сдернул одеяло, сложил туда добычу и скрутил узлом.

— Что еще? Оружие? Броня?

Женщина испуганно сжалась, но выдавила:

— Нет. Больше нет. Всё сыну отдали, всё ему.

— Говори! — крикнул я и ударил ее по щеке.

Она вскрикнула, но не шелохнулась.

— Живодер! Хочешь еще одно сердце?

— Нет! Нет! Я всё отдам! Всё отдам.

Она кинулась к дощатому настилу вдоль стены, с усилием потянула одну доску, но не смогла ее вытащить. Тогда я поддел доску топором и вывернул. Там оказался еще один схрон, в котором лежало не только серебро, но и несколько золотых вещиц. На корабль пока не хватало, но ведь Хрокр — это только начало.

— Пощади меня! Молю милостью Орсы, — взмолилась женщина, упав на колени. — Я все показала, все отдала! Клянусь Орсой!

— Бозуллин! Ты долго? — проигнорировал я ее мольбы. Пора уходить!

Живодер показался в проеме с трепыхающимся сердцем в руке. Бритт казался довольным собой.

— Сердце! — воскликнул он.

— Молодец! Убей ее, только быстро, и уходим.

Жена Хрокра была на второй руне, еще немного прибавит благодати Живодеру. Хотя мне не хотелось бы иметь под боком полоумного бритта на той же руне, я не был уверен, что справлюсь с ним, когда он станет хускарлом. К тому же, как знать, какой он дар получит от своей Домну?

Живодер сжал пальцы и раздавил сердце, а затем свернул шею жене Хрокра. Затем я отыскал кувшин с маслом, расплескал по дому и перевернул лампу. Огонь тут же занялся и побежал по деревянным стенам, тряпкам и телам.

— Уходим!

Мы выскочили из дома, подперли дверь. Снаружи дым еще не был виден, хотя запах уже просочился. И край неба уже посветлел. Скоро по улицам забегают трэли и рачительные хозяева, зажгут огонь в очагах, понесут еду скоту…

Бритт понесся не к ограде, а к реке, я за ним. Наверное, в чем-то он был прав. Пока мы доберемся до ограды, станет еще светлее, и сторожа могут заметить, как мы перелезаем через частокол. Возле реки ограды нет. И если бритт умеет плавать, то надежнее будет уйти по воде.

К пристани мы и близко не подошли, пробрались к окраинным домикам, а там я спохватился. У меня здоровенный мешок за спиной с серебром и кольчугой, Живодер бежал с мечом в одной руке и топором в другой.

— Плавать умеешь? — на бегу спросил я.

Бритт пожал плечами. То ли не понял, что я сказал, то ли не особо умел, но менять что-то уже было поздно. И мы с разбегу плюхнулись в воду. Узел мешка я держал зубами и быстро погреб на ту сторону. Вода была леденющей. Рядом по-собачьи плыл Живодер, зажав меч во рту.

В расступающейся темноте я видел очертания противоположного берега, силуэты кораблей возле пристани, а значит, скоро могут заметить и нас. Без добычи я мог бы нырнуть и проплыть под водой чуть ли не весь путь, но мешок давил на спину и плечи, выпустить же его я не согласился бы ни за что. Это мое серебро!

Мы плыли и отфыркивались от воды, попадавшей в рот. Я спиной чуял, что нас вот-вот заметят. Сразу, может, и не кинутся ловить, ведь пока неизвестно, что мы натворили, но даже дурак сообразит, что в месяц Мамира[19] по доброй воле в реке не купаются, тем более с вещами. А потом, когда обнаружат сгоревший дом Хрокра, напустят по нашему следу людей с собаками.

Берег ударил в ноги неожиданно. Пошатываясь, я вышел из воды и оглянулся. Возле пристани уже началась какая-то суета, а из середины города подымался серый дым плотным столбом. Этот сучий Хьйолкег внезапно заткнул все свои ноздри, и дым подымался строго вверх на большую высоту. Теперь не только в Сторборге знают о пожаре, но и во всех окрестных деревнях.

— Хрл, — следом за мной выполз и Живодер. Сажа не полностью смылась с его лица, больше размазалась. Через грязь снова проступил светло-соломенный цвет его волос, и ярким пятном выделялись бледно-голубые глаза.

Он вынул меч изо рта, языком ощупал пораненные края рта, где выступила кровь, и улыбнулся.

— Бежим! Но не к бриттам. Не к Альрику. Понял? Есть место?

Бритт кивнул, снова слизнул кровь с губ и пошел от берега, сначала медленно, но по мере разогревания ускорился. Я побежал за ним. Перед тем, как мы зашли в лес, я оглянулся. По реке уже шли лодки, подгоняемые сильными гребцами.

— Стой. Надо спрятать мешок. А потом бежать. Мешок!

Живодер лишь кивнул и побежал дальше.


Мы мчались что было духу, остановились один раз, чтобы закинуть мешок в овраг и забросать его ветками и сухостоем. Небо, которое поливало нас столько дней, внезапно решило передохнуть, так что дождь не смывал отпечатки наших ног. А почва и листва все еще были влажными, потому следы были видны и без собак.

Это всё из-за Живодера!

Если бы он просто зарезал Хрокра, то к рассвету мы были бы уже далеко. Но нет! Ему нужно было устроить настоящую пытку, чуть ли не кровавого орла. И я тоже дурак, из-за запаха крови на перепуганную девку завелся, будто бы никогда баб не щупал. Убить Хрокра, припугнуть его жену, забрать серебро и бежать! Вот и всё! Может, потому Альрик и не допускал лишней крови в хирде? Ни во время работы, ни, тем более, вне ее.

Больше такого допускать нельзя. А что если бы кто-то услыхал крики и пришел? А что если бы мы еще затянули? Слишком много риска. По уму надо бы отделаться от бритта. Не знаю, кто прав в их вере, Манвин или Живодер, но уж больно этот полоумный ненадежен. Хотя идти одному к Крысу тоже глупо: его могут предупредить о мести Хрокру, да и кто знает, какой силы у него люди. А вот сольхусы — это хорошо. Значит, бритты там послушны и слабы.

Я пытался втолковать Живодеру, в чем он был не прав, но он лишь скалился и махал рукой. Хитрый бритт! Про убийства он сразу смекнул, а про что другое — так «не понимать». Ничего, бриттский не так уж сильно и отличается от нордского, скоро буду говорить не хуже Фарлея или Леофсуна.

Погони мы не видели, но шаг не замедляли. Если я увижу хоть одного конунгова хирдмана, то сдохну быстрее, чем чихну. А еще чутье мне подсказывало, что они идут за нами, идут и не отстают, так что стоило отыскать место для укрытия, а перед тем сбить их со следа.

— Бозуллин! Не туда. Я знаю, куда идти.

И решительно свернул на восток.

Постепенно я забирал все севернее и севернее. По сути, мы делали большой крюк и вскоре должны были добраться к реке, к той же реке, из которой недавно вылезли. А потом вернемся в место, куда я не хотел приходить больше никогда, — в болото.

После полудня наконец серая хмарь над головой разродилась дождичком, что не облегчало нашу участь. Странно было бежать вот так: не видя погони. Может, норды уже и думать забыли о нас, а мы все бежали, как вспугнутые зайцы? Но я в это не верил.

Когда в последний раз в Сторборге убивали норда просто так?

По закону ты мог убить человека, но после должен был рассказать об этом первому же встречному. На худой конец второму или третьему. Мы не только убили Хрокра, но и спалили его дом, жену и рабов. Это было неправильно, достойные мужи сначала должны дать возможность уйти женщинам, детям и рабам, а уж потом сжигать дом. Но я уже был изгоем, человеком вне закона. Сейчас норды шли за нами, не зная точно, кто мы. Возможно, они все еще думали, что мы бритты. Хотя я в этом сомневался. Зачем бы бриттам пробираться через полгорода и убивать конкретно этого Хрокра? Не настолько он был уродом и крысой! Рабы в его доме были сыты и жили не так уж и плохо. Может, его сынок и брат решат, что я подкупил бриттов?

Нет, нас не оставят. Хотя бы брат-хельт и сын-хускарл будут идти за нами до самого конца.

А я ведь знал! Думал ведь, что Хрокра лучше оставить напоследок, но не удержался: его проще всего было убить. Сначала-то я думал вызнать про Крыса у мамирова жреца.

Мы выбежали на берег реки Ум и остановились. За полдня река изменилась, вспучилась, потемнела, пошла небольшими волнами. И течение… оно ускорилось. Неужто Нарл за что-то разозлился на нас? Я с сомнением посмотрел на Живодера, плавал он не так хорошо, как любой норд. Сумеет ли перебраться через реку? К тому же я не собирался сразу выходить на тот берег, думал проплыть по реке до нужного притока. Пусть преследователи пошуруют по обоим сторонам в поисках наших следов.

Бритт, видимо, тоже сомневался в своих силах, потому указал на мой топор, на дерево и сказал:

— Ты рубить, я плыть.

Верно придумано! Я срубил крепкое дерево, отсек слишком длинные нижние ветки. Мы оттащили бревно к воде, Живодер срезал несколько ивовых веток, сплел плеть и прикрутил с моей помощью меч к спине.

А потом мы вошли в реку.

Сначала пришлось прикладывать усилия, чтобы отплыть от берега, а потом нас подхватило течение и поволокло вниз по реке. Нужно было лишь крепко держаться за дерево. Хорошо, хоть порогов на реке не было.

Не к месту вспомнился Рыбак. С ним мы так поплавать не смогли бы. Интересно, что водится в этой реке? Только рыбы или есть и твари? Впрочем, тут ходит столько судов, что любое чудовище бы уже выловили. Конунг Харальд бы не потерпел угрозы торговцам у себя под боком.

А нас все тащило и тащило по течению.

Интересно, как норды поступят? Залезут в воду или отправят кого-то к пристани, чтоб прислали корабль?

Я правильно решил. Определенно. Они потеряют нас на реке. Еще седьмицу мы посидим в болоте, на том самом островке, где нашли Халле. Правда, Живодера лучше связать и закопать в землю по самую шею. Кто знает, что ему под чарами болотного конунга привидится? Не проснусь ли я однажды от того, что мои ребра выламывают из груди? Хотя Халле на островке наоборот вырвался из чар и пришел в себя, к тому же конунг-то был бриттский. Может, на бриттов его чары не действуют?

Когда мы добрались до нужного притока, Живодер уже весь посинел от холода. Я с трудом вывел бревно из течения, но остаток пути все же нужно было проплыть самостоятельно. Думал, что придется самому отцеплять руки бритта от бревна, а он выругался, через слово поминая Домну, укусил себя за плечо, отпустил хватку и погреб к берегу.

Как мог, я прикрыл наши следы, и мы побежали к болоту, разогрелись под накрапывающим дождиком. От Живодера шел пар, он пыхтел, но не отставал.

Ночь мы переждали в лесу, даже костра зажигать не стали, а наутро, едва рассвело, бросились дальше. Вскоре я увидел то место, где сожгли Волчару. Кое-какие доски все еще торчали из воды, другие были разбросаны по берегам.

— Наш корабль! — сказал я бритту.

Тот кивнул и спросил:

— Кто? Он убитый?

— Нет. Но скоро мы его убьем.

Осенью болото выглядело еще печальнее, чем летом. Трава пожухла, потеряла яркость и цвет, мхи напитались водой так, что под ногами чавкало. Если бы ноги все еще были сухими, то скоро бы промокли.

Знакомые обрубленные сосенки. Больше ничего не напоминало о нашем пребывании тут. Болото быстро затягивает все следы.

Я уходил дальше на север. Из-за осенних дождей протока раздулась, и если не знать, что дальше холм-остров, то ни за что не догадаешься. Там нас точно не отыщут.

— Плыть туда, — я указал Живодеру направление. — Тут твари. Много. Три-четыре руны. Лучше не убивать, а скорее плыть. Там земля. Понял?

Бритт кивнул. Он уже не улыбался. Долгий путь вымотал его сильнее, чем меня, причем не столько бег, сколько плавание. Я уже понял, что бритты с водой дружили меньше, чем норды. Тут многие не умели плавать. Да и зачем им? Это ж не северные острова, где сплошные горы да моря.

С некоторой опаской я поплыл вперед, Живодер за мной. В тот раз воды тут почти не было, скорее жижа с мшинами и храпунами, большую часть которой мы перешли, а не переплыли. Сейчас же земля почти сразу ушла у нас из-под ног, и мы погребли.

Когда я почти решил, что ошибся, и тот холм полностью покрылся водой, приметил впереди что-то темное.

Частокол!

Вода вплотную подступала к нему.

Я подсадил Живодера, с некоторым трудом вскарабкался следом. И замер. Из домика, что еще сохранил стены и часть крыши, тянулась тоненькая струйка дыма. Тут кто-то жил? Сейчас?

Бритт рвал плети, удерживающие меч на спине, я вытащил топор из поясной петли.

— Кто здесь?

Из домика послышался шум, а потом оттуда вышел человек, которого я никак не рассчитывал увидеть посередине болота.

— Наконец ты пришел. Я уж боялся, что не доберешься, — сказал Ульвид с доброй улыбкой.

Глава 9

— Наконец ты пришел. Я уж боялся, что не доберешься, — сказал Ульвид Безотцовщина. Норд, который приютил меня в своем доме, когда я потерял хирд и Тулле, который дал хорошие советы и выслушал мою историю.

Живодер справился с размокшими плетьми и высвободил меч, будто и не видел полновесной десятой руны. Я еще держал топор наготове, хотя понял, что здесь и помру, если Ульвид не захочет оттащить меня в Сторборг.

— Зря я тебе тогда проболтался, — с обидой бросил я. — Как только нашел это место? Неужто по моим словам?

— Вы, поди, голодные. Я как раз похлебку сварил с олениной, — Ульвид махнул рукой в сторону дома. Оружия при нем видно не было.

Бритт покосился на меня. Я же не знал, как поступить. Был бы на месте Ульвида кто другой, руной поменьше, я бы уже кинулся на него с топором. Если бы он хотел убить нас — тоже. Но что делать, когда человек с такой силой предлагает поесть?

— Ты пришел из-за Хрокра?

— Да. Подумал, что ты можешь побежать сюда. Со вчерашнего вечера жду.

Он добродушно смотрел на нас, будто мы с Живодером — его сыновья, которые поздно вернулись с охоты.

— Хочешь отдать нас Харальду?

— Зачем мне это?

— Не знаю. Из-за награды. Из-за славы и почета. Из-за скуки. Иначе зачем бы тебе идти в болото?

Ульвид вдруг рассмеялся.

— Вот же как вышло! Надо было сразу рассказать, но я так привык таиться.

И на беглом бриттском заговорил с Живодером. Я вроде бы понимал отдельные слова, но не мог сложить их воедино. Пока я вспоминал одно слово, Ульвид говорил еще десяток. И Живодер опустил меч, подошел ко мне, хлопнул по плечу и зашел в дом. Предатель! Нет, не стоило брать его с собой. Рабство из человека, видать, никак уже не вывести. Что же Ульвид ему сказал? Что пообещал? Свободу? Жизнь? Серебро?

На лбу выступила испарина. Лучше бы он сразу ударил. Зачем тянуть?

— Как видишь, я без оружия, — развел руками Ульвид. — Убирай топор и заходи в дом. Поешь. Когда ел в последний раз? Клянусь благосклонностью Домну, здесь больше никого нет, только вы двое и я.

Домну? Он сказал «Домну»? Да что, твою в Бездну душу, творится?

Я неспешно засунул топор в поясную петлю. Неспешно, чтобы этот странный норд не подумал, что я его боюсь, но Ульвид, не дожидаясь, повернулся ко мне спиной и скрылся за дверью.

В бездну! Коли мне судьба сдохнуть на этом болоте, значит, сдохну тут.

И я последовал за Ульвидом.

Землянка за это время изменилась. Восстановили крышу, залатали крупные щели, крошечная глиняная печь гудела огнем, потому внутри было сухо и тепло, разве что душновато немного. Стола не было, и котел с похлебкой стоял на единственной свежесколоченной скамье. Живодер сидел на корточках рядом с лавкой и уже приступил к трапезе. Ульвид протянул мне деревянную ложку и приглашающе махнул рукой. Живот и так сводило от голода, от вкусного мясного аромата рот наполнился слюной, которую я едва успевал сглатывать. Мы не ели с вечера перед набегом в Сторборг.

— Ешь, а потом поговорим, — сказал Ульвид.

Только тогда я набросился на похлебку. На пару с Живодером мы выскребли котелок до самого дня, и лишь когда я прислонился спиной к стене и звучно рыгнул, Ульвид очистил лавку, сел, положив крупные ладони на колени, и заговорил. Но на бриттском. Живодер внимательно его выслушал, кивнул и, больше не заботясь ни о чем, взял грубое тканное одеяло, завернулся в него и заснул. Оно и понятно. Прошлой ночью мы почти не спали, вслушивались, и все время бежали, плыли, мокли… Меня и самого потянуло в сон на сытый желудок.

— А теперь с тобой… — Ульвид посмотрел на меня.

— Ты бритт или норд? — перебил его я. — Уж больно хорошо говоришь и на том языке, и на другом. Поминаешь не Бездну, а Домну, живешь в середине Сторборга, да еще и рунный.

— Что ж, тогда начну с этой истории. В конце концов торопиться некуда, вас еще седьмицу искать будут.

Ульвид напоминал мне осеннего медведя: такой же сытый, довольный, медленный. Говорил он так же неспешно и обстоятельно. Пусть болтает, лишь бы не убивал и не волок к конунгу Харальду.

— Не знаю, слышал ли ты об истории Бриттланда. Наверное, нет, даже рожденные здесь норды немного знают о былых временах, хотя песен сложено о тех временах столько, что их и за год все не переслушать. Вот только эти песни — песни нордов, и прославляют доблесть нордов. Но начну я рассказ не с первого норда, ступившего на берег Бриттланда, а с последнего конунга на всех землях бриттов. После длительных и многолетних сражений из семи свободных государств незахваченным нордами оставалось лишь одно. Оно называлось Ландамэри, пограничная страна. Прежде это название казалось глупым, ведь Ландамэри находилась в центре Бриттланда и была окружена другими странами, но приход нордов всё изменил, и Ландамэри на самом деле стала границей, дальше которой отступать нельзя, иначе весь Бриттланд пал бы под ударами мечей и топоров иноземных захватчиков. Что и случилось.

Речь Ульвида была плавной, тягучей, опутывающей, и я невольно клюнул носом.

— Аха-ха, нет, друг мой, сейчас не время спать. Вот, подкрепи свои силы.

И он протянул мне небольшой мех с ядреной медовухой, которая обожгла мне рот. Сон сразу отступил.

— Конунг Ландамэри по имени Теодрик Славный знал, что рано или поздно норды придут и в его страну, несмотря на заключенные договоры мира. Так и случилось. Норд, провозгласивший себя конунгом, рассмеялся в лицо послам Теодрика Славного, когда те указали ему на договор. «Тот договор был с кем? С ярлом Янгердом. А я кто? Конунг. Так какое мне дело до твоего договора с Янгердом», — заявил он.

Пять лет. Долгие кровопролитные бурешумные года люди Ландамэри сражались с нордами жестокосечными. Горели деревни и полнозерные поля, реки переполнились кровью и трупами, на многострадальных землях появились твари многозубые, невиданные прежде. Конунг Теодрик Славный за эти годы потерял пятерых сыновей, мужей храбродоблестных и мудросильных, только один у него и остался, малый годами, не получивший ни единого поцелуя Домну. Когда зломечные, остротопорые, железнощитные окружили Сторборг, конунг Теодрик Славный бежал из города, покрытый ранами. Бежал он не один, взял с собой жену прекрасноверную, младого сына Теодбальда, несколько людей верных, и укрылся в болоте. Том самом болоте, где и мы находимся сейчас.

На последних словах я очнулся. Теперь Ульвид не пересказывал давно минувшие деяния, а будто перепевал их, перекладывая с бриттского: слишком уж диковинно сплетались его слова. От их звучания прямо перед моими глазами расцветали красочные гобелены, где плыли могучие корабли, закрывая парусами горизонт, звенели мечи, рыдали женщины и дымились города.

Я взял мех и отхлебнул еще глоток. Не ожидал, что Ульвид имеет еще и скальдический дар.

— Тяжелы были раны конунга Теодрика Славного, но еще тяжелее была мысль о том, что он потерял земли прадедовские, не уберег сыновей крепкорунных, не остановил натиск врагов коварномудрых. От того не прожил конунг и полугода, скончался в муках и был захоронен в глубине трясины без положенных почестей, только и положили к нему в могилу меч конунгов, кольчугу златокрепкую да рабыню верную. Жена же Теодрика Славного не захотела идти за мужем в трясину. Она не была его первой женой, скорее, последней из трех, и погибшие сыновья конунга не были ее сыновьями. Единственным ее ребенком был малолетний Теодбальд, и она желала сохранить сыну жизнь, чтобы он вырос сильным и выгнал захватчиков-нордов с бриттских земель. Потому ушла она с болота вместе с сыном и вернулась в Сторборг.

Вдова Теодрика, чье имя было Мьёлль, не была стара годами, ее лицо еще не покрылось морщинами, грудь была крепка и высока. Заприметил ее нордский хускарл по имени Ольв, прельстился ее красотой и взял в наложницы, одевал в шелка и меха, сажал с собой за стол, дарил украшения среброкованные, вот только в жены взять ее не мог, потому как на северных островах была у него жена законная, семьей и людьми признанная. Пока много было битв многокровных с непокоренными бриттами, Ольв оставался в Бриттланде, а наложница его с сыном жили в богатом доме в Сторборге. И хотя в Мьёлль плевали другие бритты, которых сделали рабами и рабынями, хотя в ее сына швыряли камнями и грязью, ибо Ольв относился к ним не как к трэлям бесправным, Мьёлль хотела прожить всю жизнь в Бриттланде. Но вскоре сражений стало меньше, и Ольв заскучал. Он не желал земли или богатств, он любил битвы и хотел стать сильномогучим хельтом. В Бриттланде его сила росла с каждым днем: Ольв сошел с корабля трехрунным карлом, а стал девятирунным хускарлом. Решил он вернуться на Северные острова, а наложницу с мальчишкой передарить другу, но узнав, что Мьёлль носит его ребенка, передумал и взял их с собой.

Я немного заскучал. Одно дело — слушать про битвы, конунга бриттов и победы нордов, другое — про бриттку-наложницу, пусть даже и вдову конунга, но, видать, для Ульвида это было важно. Так что я поерзал на месте, выпил еще медовухи и продолжил внимать.

Ульвид усмехнулся.

— Я не буду подробно пересказывать, как жила Мьёлль с сыном на Северных островах. О том песен никто не складывал. Скажу лишь, что законная жена Ольва не обрадовалась красивой наложнице-бриттке, которая не понимала ни слова. Мьёлль не была рабыней, и убить ее было нельзя, но не была и свободной женщиной в полной мере, ведь за ней не было ни рода, ни семьи. Ольв часто покидал дом, и порой по полгода-год управляла хозяйством только его жена, потому она могла терзать Мьёлль и ее сына как хотела. Жена Ольва морила наложницу голодом, заставляла выполнять грязную и тяжелую работу, выгоняла ее в жару в поле, в холод — в лес, чтобы кожа Мьёлль сморщилась, а мягкие руки огрубели и заскорузли, и чтобы муж охладел к этой иноземной женщине. Мьёлль же быстро научилась говорить на чуждом языке. Она выполняла все требования, хотя прежде не трудилась по хозяйству, а сама отдавала указания слугам и рабам. А еще Мьёлль воспитывала Теодбальда и сына Ольва, учила их языку бриттов, пела песни и рассказывала истории бриттов, говорила о богах бриттов. А когда сыновья подросли, то поведала им правду о том, чьим сыном был Теодбальд. Ольв позволил обоим детям Мьёлль получить благодать, а своего сына признал и растил наравне с сыновьями от законной жены. И когда Ульврун, сын Ольва и Мьёлль, стал перворунным, он больше не позволял жене Ольва издеваться над матерью.

Мех опустел. Я надеялся, что история про бриттку и ее сыновей закончилась, но потом сообразил, что Ульвид не просто так говорит об этом. Он же собирался поведать, кто он. Может, он сын Теодрика? Неужто захват Бриттланда случился так недавно? Нет, не может быть.

— Теодбальд получил прозвище Безотцовщина, так как никто не знал, кем был его отец. И хотя он получил благодать богов, как свободный человек, в его кишках поселился страх. Мьёлль считала, что в этом виновата жена Ольва, мол, это она навела колдовство на Теодбальда и сделала его трусом. Я же думаю, что Теодбальд привез свой страх из Бриттланда. Он с самого рождения слышал о войнах, смертях, разоренных землях, его старшие братья, которых он считал самыми сильными и отважными, погибли один за другим. Его отец, сам конунг, сбежал, как трус, на болота, потом долго мучился от болей и скончался. Теодбальд везде был чужим. В Бриттланде, когда он жил под рукой Ольва, с мальчиком не дружили ни бритты, ни норды, то же самое было и на Северных островах. А еще быть Безотцовщиной, человеком без отца, деда, рода и племени, значит, быть без корней. Дерево без корней повалится от самого слабого ветра, какой бы пышной не была его крона. И хвастливые песни Мьёлль о былых подвигах бриттов вселяли в него не желание славы и гордость, а страх, так как он думал, что раз норды сумели победить таких великих воинов, то ему не стоит и пытаться. Потому Теодбальд вырос и стал мужчиной, но мужчиной трусливым и покорным. Он боялся оскорбить кого-либо, послушно выполнял любые указания, даже от женщин и младших. Он боялся вступиться за мать, и над ней издевались до взросления второго сына.

Я от души презирал Теодбальда. Надо же! Он был рожден сыном конунга! В его теле текла кровь отважного воина! А он вел себя как распоследний трэль. Я готов был простить ему личную трусость, но он даже не мог защитить мать! Он не мужчина. И женщиной его назвать трудно, ведь я видел немало храбрых женщин. Трусливая зайчиха, и та может ударить ястреба, защищая зайчат.

Все знают, что страх или храбрость зависят от крови: если твой отец трус, то ты родишься трусом, потому норды спрашивают не только личное имя, но и имена предков. Предки скажут о человеке больше, чем он сам. Моего отца прозвали Кровохлебом, и каждый в Северных землях знал, что Кай Эрлингссон не может быть трусом.

Но как тогда у бриттского конунга мог родиться такой сын? Раз его старшие сыновья были от других жен, может, виновата Мьёлль? Нет, Ульвид каждый раз произносил ее имя с гордостью. Он явно восхищался этой женщиной, может, даже знал ее когда-то. Если кровь Мьёлль была густой и крепкой, значит, виновато колдовство. Кто-то испортил кровь Теодбальда. Наверное, Мьёлль узнала, что всему виной жена Ольва, но не посмела ее убить, иначе мог пострадать и второй сын Мьёлль.

— Может, из-за нрава, может, из-за безземельности и безродности, но Теодбальд долго оставался холостым. Когда вырос его младший брат Ульврун и захотел жениться, то решил найти пару и Теодбальду. Дочери нордов не желали выходить замуж за Безотцовщину, хотя лицом он был хорош, а волосом светел. Женить брата на рабыне не желал сам Ульврун, потому он отыскал нордку-сиротку, у которой ближайшие родственники давно перебрались в Бриттланд. Сам же Ульврун взял в жены Сальгерд, дочь Гаутульва. Он часто шутил, что выбрал Сальгерд, так как в имени ее отца тоже сидит волк. Ольв построил для Ульвруна дом и дал часть земель, но не навсегда, а лишь в пользование, так как весь одаль по обычаю принадлежал старшему сыну от законной жены. Ульврун и тут не бросил старшего брата. Он забрал мать, Теодбальда с женой и поселил в своем доме.

Я вдруг вспомнил о своем младшем брате, которого я ни разу не видел. Фольмунд родился прошлой зимой и скоро увидит вторую зиму. Я хотел бы увидеть, как он получает первую руну, чтобы заглянуть в его глаза. Что я увижу: страх, восторг, брезгливость, ужас? Каков будет второй сын моего отца? Если он будет достоин, то я передам ему право владения отцовским херадом, ведь к тому времени у меня будет много богатств, земель и кораблей!

— В первый же год после женитьбы у братьев родились сыновья, но жена Теодбальда померла вскоре после родов, и обоих мальчиков вскормила Сальгерд, жена Ульвруна. А когда они подросли, то их воспитанием занялась Мьёлль. Она все еще была красива и могла выйти замуж, так как Ольв больше не держал ее возле себя, но Мьёлль не хотела оставлять сыновей и внуков, пусть даже и не она хранила ключи. Мьёлль говорила с внуками на бриттском языке, пела им песни, рассказывала о Домну и Дану, и мальчики думали, что Бриттланд — самая лучшая земля на всем свете, а бритты — сильнейшие из людей. Они не замечали, что на Северных островах почти все рабы — бритты. Их завозили сотнями и тысячами уже десятки лет и перепродавали за малую плату, едва дороже коровы.

А я ведь тоже никогда не задумывался, откуда у нас рабы, и не замечал, чтобы они разговаривали на ином языке, на нордском они говорили так же, как и мы.

— Проходили года. Ольв умер, и одаль перешел к его старшему сыну, который сразу же захотел выгнать детей презренной бриттки со своих земель. Но Ульврун при свидетелях был признан Ольвом как законный сын, а значит, имел право жить в подаренным отцом доме. А еще он имел право приютить в своем доме любого, тем более, мать и единоутробного брата. Сыновья Ольва не могли изгнать Ульвруна, если тот не совершил никакогопреступления. Тогда они решили сделать жизнь Ульвруна и его семьи невыносимой: портили урожай, били исподтишка скот, науськивали своих детей на сына и племянника Ульвруна. И однажды Ольвссоны дождались, пока Теодбальд, Ульврун и их домочадцы уйдут на уборку урожая, и сожгли дом Ульвруна. Если не будет дома, то у Ульвруна не будет права оставаться в одале Ольвссонов, ведь земля принадлежала не ему. Ольвссоны не знали, что в доме оставались приболевшие дети под присмотром Мьёлль. Мьёлль успела вытащить одного из мальчиков, бросилась за вторым, но погибла в огне вместе с ним.

Голос Ульвида уже не был размеренным и спокойным. В нем бушевала ярость! Кем же в этой истории был сам Ульвид? Если раньше он пересказывал с чужих слов, то сейчас он говорил о том, что пережил сам.

— Взбешенный Ульврун хотел убить Ольвссонов, хотя те и выше рунами, и лучше вооружены, и жена его, Сальгерд, поддержала мужа, но Теодбальд остановил брата. Ольвссоны несмотря на то, что не признали вины, подарили Ульвруну небольшой корабль. Сказали, хоть Ульврун потерял единственное, что дал ему отец, он все же их единокровный брат, а потому не должен остаться без всего. Соседи восхваляли Ольвссонов за их щедрость по отношению к сыну наложницы, так что Ульврун вынужден был взять дар Ольвссонов, вот только сам так и не показался возле их дома: корабль принимал Теодбальд. И братья решили уплыть в Бриттланд.

— Так чей сын сгорел, а чей выжил? — спросил я.

Ульвид помолчал, протянул руку за мехом, но обнаружил, что медовуха закончилась.

— Меня зовут Ульвид, потому что отец дал такое имя в честь любимого брата. А прозвище Безотцовщина я выбрал сам, потому что не хотел быть сыном своего отца.

Я покрутил в голове его слова, а потом ахнул:

— Так ты сын Теодбальда?

— Внук Теодрика Славного и Мьёлль, племянник Ульвруна и Сальгерд. И всё. Меня вырастили Ульврун и Сальгерд. Они подарили первый меч после получения благодати, они заботились обо мне, как о родном сыне. Ульврун учил меня, как биться хоть на земле, хоть в море, как ловить рыбу и как держать кормило. Сальгерд перевязывала мои раны и обшивала рубахи. Мы мирно жили в Бриттланде до тех пор, пока на Северных островах не помер конунг Зигвард Безухий и не началась междоусобная война. Ульврун захотел вернуться и поддержать сына Зигварда по имени Рагнвальд, я пошел с ним. Особенно радостно было узнать, что Ольвссоны вступили в войско Карла Черноголового, зятя конунга Зигварда. К сожалению, я сам так и не встретился с ними в бою. Когда Карл проиграл, и все рунные, кто пошел за ним, погибли, их земли были розданы людям Рагнвальда Беспечного. Так Ульврун вернул себе земли отца. Жен, детей и прочих домочадцев Ольвссонов он поселил в небольшом доме напротив пепелища, чтобы они каждый день, открывая дверь, видели преступление их семьи. Конечно, от пепелища ничего не осталось, потому на его месте Ульврун поставил рунный камень как напоминание. Я же не захотел оставаться надолго в Северных землях. По просьбе названной матери женился на девушке, которую она выбрала, взял жену и уплыл в Бриттланд.

— А Теодбальд? Где был он?

— Теодбальд всегда находился возле Ульвруна. Он пошел с ним в Бриттланд, потом на Северные острова, а потом поселился в главном доме, вместе с Ульвруном и Сальгерд. Но как только я получил поцелуй Домну и стал рунным, первое, что я сделал — отказался от своего отца. И с того дня я ни разу на него не взглянул, не сказал ему ни единого слова. Сначала я хотел, чтобы он взбесился, заорал на меня, ударил, но этот слизень только ходил и вздыхал, точно больная корова. Он не смел злить даже меня, мальчишку. А потом я привык не замечать его.

— Значит, сейчас ты за бриттов и против нордов? Потому что твои дед и бабка были бриттами? Или потому что твой дед был конунгом?

Ульвид Безотцовщина покачал головой.

— Нет. Я не за бриттов и не против нордов. Я сражался за нордов и вместе с нордами под стягом Рагнвальда. У меня нет намерения выгнать нордов с Бриттланда и вернуть земли бриттам.

— Тогда зачем ты пришел сюда, если не собираешься отдавать нас Харальду?

Хускарл тяжело вздохнул:

— Наверное, ты не сможешь понять сейчас, но когда-нибудь поймешь. Я хочу, чтобы бритты и норды жили как равные, чтобы бритты тоже получали руны и не боялись заходить в селения, и чтобы повсюду бритты и норды жили как добрые соседи. Бриттланд велик, и места хватит всем, пусть даже на троне будет сидеть не бритт, а норд.

Я нахмурил лоб.

— А как же рабы? Кто тогда будет рабами?

— На Северных островах раб может стать свободным, если будет достоин. Бывший раб может войти в хирд и носить оружие. И даже норды порой становятся трэлями.

— Из-за долгов, знаю.

— Не нужно сразу всех бриттов делать свободными и дарить им благодать. Для начала хорошо будет и то, если рунных бриттов перестанут убивать. И еще хорошо, если свободные бритты, что прячутся в лесах, смогут найти безопасное место для жизни. Потому, когда я услыхал, что вы стали изгоями, я послал к вам Фарлея, моего лучшего и первого помощника: не столько ради ульверов, сколько ради свободных бриттов, — Ульвид улыбнулся. — Ну и потому что вы зоветесь ульверами.

— Значит, ты пришел сюда, чтобы помочь мне и Живодеру?

— Да, хоть и не только. Я сейчас скажу то, что может тебя разозлить. Конечно, я хотел, чтобы ты выжил, но еще боялся, что ты расскажешь нордам, где прячутся свободные бритты, если тебя поймают.

Я вскочил на ноги, гневно сжимая кулаки.

— Как бы я мог такое рассказать? Там ведь мои братья-ульверы! Если найдут бриттов, найдут и их!

— Верно, — нисколько не удивившись, сказал Ульвид. — А некий Эйвинд по прозвищу Хорек мастерски умеет пытать людей, особенно рунных. И чем выше руна, чем хуже пытки. Даже если бы не заговорил ты, насколько ты уверен в этом карле? — и Ульвид показал на Живодера. — Потому я решил ждать вас здесь, но если бы вы не пришли до конца этого дня, я вернулся бы в Сторборг и сделал всё, чтобы вы умерли до начала пыток. Ты понял, Кай?

Хускарл сидел на лавке, как и прежде, но его тень будто выросла в три раза и надвинулась на меня. Я вспомнил Тулле, как он выглядел после пыток Вигге. Смогу я вынести такое? Вроде бы смогу, я был уверен, что смогу, но крупица сомнения все же сидела в глубине моих кишок. Или это был страх?

Глава 10

Хотя я зверски хотел спать, после ядреной медовухи Ульвида сон не шел. Этот полубритт никак не укладывался в моей голове, я не мог понять, достоин он уважения или не совсем. Вроде бы десять рун сами по себе достойны уважения, особенно если помнить, что большая их часть была получена в сражениях на Северных островах. Мой отец тоже был там. В то же время Ульвид слишком уж спокойный. За бабушку и двоюродного брата отомстил его дядя, и это правильно: возраст Ульвида не позволял тогда вмешиваться, но за деда он мстить не собирался. Более того, Ульвид не хотел вернуть эти земли бриттам! Так какой же он бритт? Если бы мою землю отобрал какой-то ублюдок, я бы жизнь положил, чтобы отомстить. Может, всё дело в матери Ульвида? Она-то была нордкой.

Потом я вспомнил частые упоминания о восстании бриттов три года назад и успокоился. Наверное, Ульвид всё же пытался прогнать нордов из Бриттланда, но после сокрушительного поражения передумал и сейчас щебечет о мире и равных правах. Хотя он ни разу не сказал, что как-то помогает бриттам, разве что Фарлея упомянул и всё. Может, он просто сидит в своем убогом домишке в Сторборге и думы думает?

С этой мыслью я и уснул, а потом всю ночь видел странные сны. То привидится рабыня с кляпом, которая превращается в Андфридюр, мою жену, то Хрокр с разваленной грудной клеткой бегал за мной с криками «Отдай сердце!». Еще снилась погоня: сплошной густой лес в мховых заплатах, ветки под ногами, охотничьи рога гудят за спиной, а еще реки, узкие реки с ревущим ледяным потоком, широкие реки, где за меня цеплялись чьи-то холодные руки, и я знал, что это Рыбак, даже не оглядываясь. А один раз меня догнали. Живодер с дикой ухмылкой полоснул по ногам и умчался, и через мгновение меня обступили загонщики: Хрокр, Крыс, Харальд, еще какие-то норды. Я на коленях отмахивался от них, но потом Крыс ударил меня моим же топором в лицо. И я проснулся.

В последний момент, прямо перед ударом, мой дар пробудился. На миг я ощутил ульверов: множество ярких пятен — Альрик и ребята, два пятна неподалеку, скорее всего, Кот и Простодушный, и еще одно, едва слышное. Тулле. На этот раз я не видел в нем боли.

Но когда я вскочил, то никак не мог сообразить, кто где был. Всё смешалось. Я вертел головой, вспоминая, откуда пришел отклик, потом лег и представил летящий в лицо топор. Нет. Ничего.

Живодер сидел на лавке и с любопытством смотрел на меня.

— Гедвейки, — сказал он непонятно.

— Безумный. Он говорит, что ты безумный, — перевел Ульвид.

— Кто бы говорил, — буркнул я. — Ты вчера так и не сказал, что дальше. Я понял, кто ты, теперь бы понять, чего хочешь от нас.

— Вам нужно вернуться к остальным.

— Нет. Я еще не всё сделал. Мне нужен мой топор и голова Скирикра.

— Скирикр, — задумчиво произнес Ульвид. — Это он убил вашего человека и сжег корабль?

Я кивнул.

— Скирикр… Тебе не хватит сил ни на то, ни на другое.

— С тобой хватит, — нагло заявил я.

— Я понимаю твою злость, но высовываться сейчас не позволю, — мягко сказал десятирунный. — Проще убить тебя, чем потом расхлебывать кашу, что ты хочешь заварить.

— Что за…

— Думай! — вдруг рявкнул Ульвид. — Бритты только-только начали оживать после той резни! Одно дело — двое болванов сожгли дом какого-то мелкого норда, и совсем другое — три нападения на нордов подряд! Даже если твои боги помогут тебе, Харальд устроит еще одну облаву по лесам! И снова тысячи бриттов будут вырезаны! Причем не только диких, но и тех, кто в рабстве. Ты не знаешь, сколько их погибло в деревнях! Даже смирных забивали насмерть из страха, злости или мести!

— Я не собираюсь прощать ублюдков, даже если тебе это не по нраву! — я тоже повысил голос.

— Да не прощай! Копи злость! Стань сильнее и отомсти! Но отомсти открыто, покажи свое лицо, чтобы другие не страдали из-за твоей мести. Или я убью тебя здесь и сейчас!

Ульвид накрыл меня мощной рунной силой. Я захрипел, чувствуя, как из легких выжимают воздух, колени подкашивались под невидимой тяжестью, но я стоял. До боли прикусил губу, наклонил голову и терпел. Снова потекла кровь из носа, во рту появился неприятный вкус, зашумело в ушах, а пол под ногами зашатался, будто я напился.

— Ульфуринн, дигон[20]! Дигон! — вмешался Живодер.

Рунная сила его не затронула. Неужто хускарлы на десятой руне могут выбирать, на кого направлять удар?

Тяжесть спала. Ульвид смотрел на меня не как добрый дядюшка, а как настоящий десятирунный!

— Пойдешь со мной или против меня?

— С тобой, — сплюнул я скопившуюся во рту кровь и вытер нос. — Но когда я стану сильнее, то и тебе не поздоровится.

Хускарл расхохотался.

— Вот теперь я понимаю твоего хёвдинга. Как он только тебя еще не убил? Ты умудрился разозлить даже меня!

Я злобно смотрел на Ульвида, то и дело вытирая кровь, бегущую из носа, но хускарл больше не обращал на меня внимания. Он собирал вещи, разбросанные по дому: сворачивал одеяла, складывал котелок и меха, а потом сказал идти за ним. По ту сторону изгороди, на противоположном конце островка, находилась лодка, полностью вытащенная на сушу. Мы с Живодером спустили ее на мутную воду, уложили барахло и сели за весла.

— Я нашел этот холм давно, — говорил Ульвид, глядя, как мы гребем. — Когда мы приехали в Бриттланд, дядя Ульврун прошел по всем местам, о которых упоминала Мьёлль. Я видел и дом конунга Теодрика, и дом, где жила Мьёлль вместе с Ольвом, в том числе мы прошлись и по болотам. Бабушка провела на болоте около года и, конечно, она много рассказывала о местных особенностях. Этот холм — самое безопасное место на всем болоте, сюда не доходят ядовитые пары, сводящие людей с ума, а частокол не дает пройти местным тварям. Главное — не охотиться возле дома, иначе кровь приманит тварей посильнее. Вы видели сосенки на южной стороне болота? Раньше там был неплохой сосновый лес, но Теодрик вырубил всё, чтобы сложить землянку и ограду.

— Так тут и прятался твой дед? — удивился я.

— Да. Еще его люди сделали лодку и во время дождей выбирались к людям, обменивали шкуры на зерно, охотились, рыбачили. Но это было небезопасно. Многие не вернулись из тех вылазок, возможно, погибли или сбежали, не желая оставаться возле проигравшего конунга.

— Значит, болотный конунг — это и есть Теодрик?

— Что за чушь?

— Мы охотились на этом болоте, помнишь? Тут явно есть злобное существо, которое сводит с ума всех, кто ниже шестой руны.

Ульвид внимательно посмотрел на меня.

— Знаешь, я был бы рад, будь это правдой. Теодрик был сильным и храбрым воином, и он явно хотел бы убивать пришлых нордов даже после своей смерти, но это не так. Ядовитый воздух был на болоте и до его смерти. Он не затронул самого Теодрика и его воинов, но женщины и дети тут часто болели. Порой я думаю, что из-за этого Теодбальд и вырос таким…

Мы гребли и гребли. Начался мерзкий осенний дождь, который я уже возненавидел. Лучше бы набежал, разом выплеснулся ливнем, оглушил шквалом и ушел! А тут он будет накрапывать и накрапывать целыми сутками, медленно и упорно вымачивая всю одежду, тоненькими струйками пробираться за ворот и ледяными каплями скатываться по голой коже. Будет превращать дороги в жидкую грязь, воздух — в водяную взвесь, костер — в мокрые угли, пищу — в бесконечно жидкий суп и весь Бриттланд — в серое топкое болото.

— Хорошо, что нынче дождь, — сказал Ульвид. — Скроет наши следы и даст доплыть подальше.

Кое-где из-под воды проглядывали островки и кочки, иногда я видел скользящие тени возле лодки и догадывался, что вокруг всё кишит тварями. Мы их не видели только из-за мути в болотных водах.

Мы плыли долго, причем в противоположную сторону от Альрика и остальных ульверов, а заодно и от погони. Потом протока начала мельчать, то и дело мы задевали дном за ветки, ушедшие под воду, чаще попадались островки с чахлыми деревцами. Ульвид уверенно вел лодку. Наконец мы добрались до узкой полоски земли, вылезли, вытащили лодку на сушу и прикрыли ее ветками. Слабое прикрытие, но хоть что-то. Котел и одеяла хускарл приказал взять с собой.

Затем Ульвид вел нас из болота лишь ему ведомыми тропами. В этой части болото было коварнее, часто прерывалось едва видимыми мочажинами и топями, потому я был настороже. Порой казалось, что Ульвид заблудился и идет прямиком в трясину, но всегда отыскивался какой-то путь, хоть мы порой и увязали по колено.

Так что когда мы выбрались на твердую землю, я с облегчением выдохнул. Думал, теперь-то Ульвид повернет на запад или на восток, чтобы обогнуть болото и выйти обратно к реке Ум, а потом двинуться к нашим, но он продолжал идти на север, лишь к вечеру начал забирать левее.

Мы переночевали, а наутро снова пошли через леса и пригорки, старательно огибая нордские деревни. Ульвид так и не говорил, куда нас ведет, но это точно было не в сторону ульверов.

Когда солнце перевалило на вторую половину, он остановился, поговорил с Живодером, а потом повернулся ко мне.

— Здесь я вас оставлю. Мне пора возвращаться в Сторборг. Иди дальше на запад, там вскоре увидишь бриттское поселение. Тебе придется убедить их не убивать тебя. Живодер поможет, но вообще рассчитывай только на себя.

Тут я понял, в чем заключалась хитрость Ульвида. Он ни на миг не поверил моим словам, потому и не стал возвращать меня к ульверам: раз я сбежал один раз, значит, сбегу снова. А здесь за мной будут приглядывать бритты, и если попробую удрать, меня, скорее всего, убьют.

— И как это поможет бриттам? — насмешливо спросил я и осекся.

Ульвид ожег меня ледяным взглядом, который так не вязался с его внешностью.

— Тебя не касается. Сюда так же будет приходить от меня человек, но не Фарлей. Учти, он за тебя ручаться не станет, зато сможет передать весточку от твоих собратьев. И постарайся выучить бриттский, тебе это пригодится.

Он не стал забирать вещи, которые дал нам, кивнул на запад и сложил руки на груди. Судя по всему, он собирался проследить, чтобы я добрался до того поселения, а не сбежал по дороге. Десятирунный говнюк!

Живодер сказал:

— Гадэххи нивенд!

Я знал, что это означает «идём», еще знал, что Живодер может сказать то же самое и на нордском. И мне жуть как не нравилась ухмылка на его мерзкой роже. Зависеть от Живодера — хуже не придумаешь. Вдруг ему вздумается, что вывернуть меня наизнанку гораздо веселее, чем защищать от незнакомых бриттов? Разве что Ульвид сказал ему что-то такое…

Неохотно я поплелся, куда показал Ульвид, и вскоре заметил первые признаки того, что люди здесь все-таки есть. Меньше сухостоя, еле заметные тропки меж деревьями, редкие зарубки, собранные грибы. А потом показались два бритта с натянутыми луками, и я слышал шорох листьев под ногами невидимых мне людей.

— Пуи ви ти? — спросил один из лучников.

Я промолчал, чтоб сразу не получить стрелу в глаз. Живодер, сучий сын, сначала молчал и заговорил только после повторного окрика. Он, как всегда, болтал слишком быстро и непонятно, я только и смог разобрать слова «нордур» и «бритт».

Еще один окрик, и теперь стрелы смотрели лишь на меня одного. Чего они от меня хотели?

— Топор, — сказал Живодер и посмотрел на мое оружие.

— Снять?

Нет, Ульвид всё же ублюдок! Взял самое поганое от обеих народов, слишком уж умный и хитрый подлец. Теперь у меня забирали даже этот поганый топорик!

Я стиснул зубы, резко выдернул топор и швырнул, вогнав в землю по самое топорище. Подчиняясь корявым словам Живодера, туда же отправил и нож, затем сбросил одеяла. Луки все еще не опускались.

— Что? Мне, может, еще раздеться и сплясать?

— Потом спляшешь, коли хочется, — раздался мужской голос позади меня. — Не дергайся.

Больше всего меня злило, что все показавшиеся бритты были хускарлами, и некоторые из них повыше шестой руны. Так что я дал связать себе руки и пошел куда было сказано.

Здесь поселение бриттов было крепче нашего. Ров они тоже рыть не стали, против рунных он не особо поможет, но нападающие просто так войти бы не смогли, ибо старательные бритты выбрали место для жилья на небольшом холме и снесли землю на несколько шагов от ограды. Хотя подъем получился не таким уж крутым, но ползти по сырой скользящей под ногами почве на два роста вверх, а потом упереться в ограду такой же высоты, было бы неприятно. Особенно под обстрелом.

Нам открыли толстые ворота, и с той стороны выдвинули бревно с прибитыми к нему поперечными досками. Бритты легко перебрались по нему, как и я. Внутри ограды раскиданы небольшие землянки с дерновыми крышами, а значит закидывать их огнем бесполезно, разве что летом в засуху выгоревшая трава могла заняться. И землянок тех было немало. Бритты тут крепкие и все поголовно рунные, кроме совсем уж сопливых. Во сколько зим ж они приносят первую жертву? На пятую зиму? На шестую?

Мужчин было немного, но все хускарлы. Морды суровые, почти все со шрамами, один — без правой руки, двое хромых, причем на разные ноги. Я приметил и одноглазого, и с ожогом в пол-лица. Тут жили не трусы, отсидевшиеся три года назад в лесах, а выжившие. Такие с удовольствием меня выпотрошат или, по меньшей мере, не выпустят из виду.

И я снова подумал, какой же гаденыш Ульвид, а еще вспомнил его слова, как надо подбирать людей под разные нужды. Он ведь сейчас, не говоря ни слова, дал задание этим людям. Мда, наш Простодушный — щенок перед Ульвидом.

Вокруг поднялся гомон. Кто-то допрашивал наших провожатых, кто-то — Живодера, бабы смотрели на меня с ненавистью, плевались, малышня, распахнув глазенки, пялились, будто какое чудище приволокли им на потеху. Некоторые женщины ударились в слезы, а были и такие, что вытащили поясные ножички и яростно что-то требовали у мужчин. Хотя и без помощи Леофсуна понятно, о чем они орали. Поди, хотели порезать меня на мелкие кусочки, намотать кишки на столб или засунуть ногами в костер. Наверное, немало на них побывало нордских мужчин, и детишки, что стояли, вцепившись им в юбки, были не без нордской крови.

Я невольно усмехнулся. И вжал голову в плечи, уворачиваясь от комков грязи и навоза, полетевших мне в голову.

— Значит, ты неправильный норд? — обратился ко мне тот же бритт, что и раньше. Он говорил на нашем языке не хуже меня. Может, бывший трэль?

— Я — правильный норд. — И потерся щекой о плечо, счищая прилипший комок навоза. — Это местные норды неправильные.

— И ты сжег дом такого неправильного норда?

— Он почем зря обвинил мой хирд, и нас объявили изгоями.

— Значит, теперь ты уже не норд. Теперь ты почти бритт, только без языка, — осклабился бритт.

Я заметил, что в его перекошенном от уродливого шрама рту не хватало половины зубов, причем только слева. Удар щитом или молотом? Наверное, щитом. Молот бы свернул челюсть на затылок.

— Или ты лазутчик, засланный Харальдом. Чтобы вызнать, где мы живем, можно и не один дом сжечь. К тому ж мы не видели того дома.

Глаза этого бритта впились в мое лицо: неприятные, болотного цвета, в глубоких морщинах.

— А мой приятель — тоже лазутчик? Он даже нордского не знает толком.

— Он сам за себя скажет. А ты говори за себя. Как отыскал наш поселок?

Да пошел бы ты в Бездну, Ульвид! И что теперь делать? Может, эти ребята и слыхом не слыхали о внуке бриттского конунга, что прячется в Сторборге? Да я уверен в этом. Наши бритты точно не знали об Ульвиде, считали Фарлея главным. Соврать, мол, боги указали дорогу? А если Живодер скажет про Ульвида? Тогда я дурак дураком буду, и дай Фомрир, чтоб дураком живым.

— Пусть он расскажет. Я за ним шел, — буркнул я.

Живодер всё еще чего-то объяснял, доказывал, бурно размахивал руками, а потом хоп — и сорвал с себя рубаху, показывая узоры из шрамов. Бабы дружно ахнули. Из-за его болтовни они отвлеклись от меня, а тут еще и красота такая подоспела.

— Теперь понятно, как он стал предателем, — сказал бритт и врезал мне так, что я полетел кубарем в грязь. — Долго же вы его пытали. Не один год. Теперь узнаем, сможешь ли ты продержаться столько же.

Я убью Ульвида! Я его убью!

Бритты плотно обступили Живодера, двое расспрашивали его, он отвечал, злился, ругался, а потом вдруг замолчал, прошел через толпу и посмотрел на меня таким жадным взглядом, что скрутило живот. И кивнул. Сказал длинную фразу, в которой я разобрал слова «нордур», «топор» и «драка».

— Знаешь, о чем они говорили? — насмешливо спросил беззубый бритт. — Вы неплохо над ним поработали, и он защищал тебя до последнего. Но стоило предложить ему отомстить за себя, как он согласился. Значит, нордурские свиньи не смогли вышибить из бритта боевой дух! Наверное, ты завоевал его уважение, раз он захотел устроить хороший бой и даже потребовал вернуть тебе оружие.

— Да он полный безумец! Он просто обожает кровь. В тот раз он смеялся, когда я его отколошматил, — выкрикнул я.

— Ты уже дрался с ним? И избил его? — мягко спросил бритт.

— Нет, он сам хотел. Это был честный бой!

— Честный бой? Даже по нордурским правилам бой между карлом и хускарлом считается нечестным.

Я приподнялся, чтобы получше объяснить бритту, как было на самом деле, но он пнул в живот, и я снова рухнул.

— Нет, — сглатывая подступающую рвоту, сказал я. — Он был не один. Их там было два десятка, наверное.

— Два десятка измученных слабосильных бритта, которых ты отколошматил? Ты мне уже нравишься, мальчик. Даже пытать не нужно, сам всё рассказываешь. Вставай! И дерись с Бозуллином. Хотя для честного боя нужно отрезать твою правую руку. И подрубить одну ногу. И выколоть глаз.

Хвала Фомриру, он не стал этого делать. Я медленно встал, и к моим ногам прилетел топор. Живодер уже ждал наготове, его глаза горели восторгом. Он взял меч, к которому, по его словам, был привычнее.

Твариный ублюдок! Вот уж кто истинный безумец! Ему с самого начала было насрать на меня, на Ульвида и его планы. И хуже всего, что я не мог его сейчас убить, ведь он единственный, кто может спасти меня от костра! Надо было закопать его сразу, как только мы ушли из поселения. Прям сразу, не думая. Тогда бы я сбежал из Сторборга вовремя, не попал бы в руки Ульвида и…

Живодер схватил поданный ему меч и прыгнул ко мне.

— Бой опять, Кай! — возбужденно выпалил он. — Гогониант Домну!

Поистине гогониант. И мы схлестнулись.

Бритт дрался самозабвенно и в полную силу, я же сдерживался, чтоб ненароком не зарубить этого болвана. Уклоняясь от его замахов, я скакал и выкручивался, как мог. Один прямой удар топором, и Живодер готов! Мне бы дар Альрика, тогда бы я тут и до ночи скакать смогу. Надо было взять с собой кого-то из ульверов. Даже тупой Видарссон был бы большей поддержкой. Кончик меча проскреб по моей груди, раздирая рубаху.

— Играйф гинтах! — воскликнул Живодер.

Первый шрам? Да он не был бы первым, если бы предыдущие не заживлялись после благодати.

И тут меня толкнуло! Сердца ульверов! Я их слышал. Я узнал, в какой стороне Тулле. И едва успел увернуться от широкого замаха бритта.

Живодер легко шел под удар, если мог ударить в ответ, потому вскоре мы оба были покрыты кровью. Наконец я сумел подловить его, повалил наземь и замахнулся топором.

— Вот какова сила нордов? — заговорил полузубый. — Хускарл едва смог одолеть карла? Наверно, Харальд долго искал такого безобидного и жалкого норда!

Я встал, помог подняться Живодеру, а потом повернулся к полузубому:

— Да ты должен благодарить ваших сучек-богинь, что пришел только я!

И темнота…

Глава 11

Я очнулся из-за холода. Ледяные струи воды стекали с самой макушки и до пят, мокрые волосы неприятно облепили лицо и мешали открыть глаза. Я еле-еле сдвинул одну прядь и открыл правый глаз. Вроде меня привязали к столбу и забыли.

Темно, будто в погребе. Холодно, хотя даже еще не зима, да и на волосах нет стылых корочек льда, как бывало дома. Почему ж я так замерз? Зубы стучали, как бешеные дятлы. Я пошевелил руками и ногами, как мог, и ничего не почувствовал, будто отморозил их. Тогда я начал елозить, скручивать и распрямлять пальцы на ступнях, двигать кистями и вскоре ощутил сильную боль. Только боль не обдавала изнутри колючками, как после обморожения, она резала ножом по всему телу.

Вон оно что… Бой с Живодером. Поганые бритты даже не замазали раны. Сколько ж из меня вытекло крови за это время? Знобило так сильно, что я трясся всем телом, как припадочный.

Пить. Я разинул рот и запрокинул голову. Но это ж бриттландский дождик, который вымочит любого сверху донизу, зато чтобы набрать глоток, нужно изрядное терпение. Впрочем, время у меня было, много времени, больше, чем терпения. Капли будто уворачивались от моего рта, так что я языком схватил прядь волос и высосал воду оттуда.

Зря я про богинь сказал, очень зря. Как только в живых оставили? Неужто Живодер сумел засунуть свои живодерские желания поглубже и все же сказал за меня пару слов? Ха, конечно. Поди, попросил, чтоб оставили ненадолго, пока он шрамами меня не разрисует с ног до головы.

Скрип двери где-то сбоку. Чавкание грязи под ногами. Журчание струйки. Я почувствовал, что тоже хочется, вот только не мог снять штаны. Ну и бездна с ними, всё одно до утра выполощутся, так что я расслабился и обмочился.

Кто-то шел ко мне. Шестирунный. Несильный удар в плечо, отозвавшийся во всем теле. Заодно я понял, что руки скрутили чересчур крепко. Если меня вдруг развяжут и перетащат в тепло, плечи и локти будут болеть зверски.

— Нордур…

И еще множество непонятных слов, попахивающих руганью и проклятьями.

— Бритт, — выдавил я пересохшим горлом. — Бритт, да пошел ты в бездну!

Еще один удар, посильнее. И он ушел.

Я посмотрел на небо. Ни единого просветления, будто до рассвета еще нескоро. И зачем я очнулся? Висел бы себе и висел до утра. Глядишь, сказал бы еще чего-нибудь, а там и до костерка недалеко, хоть согрелся б напоследок. Хотя зря я хорохорился, не перед кем.

Остаток ночи длился бесконечно. Я то и дело задремывал, но стоило телу обмякнуть, как веревки натягивались и выкручивали озябшие руки. Из-за деревьев восточной полосы неба не разглядеть, и рассвет можно было угадать лишь по тому, как проступали из темноты очертания домов, деревьев, частокола, и казалось, будто бы тому причиной не начало дня, а глаза привыкали к ночи.

В лесные шумы вплетались новые звуки: мекание коз, недовольное кудахтанье голодных кур, хриплые кукаренья петухов, скрип дверей, женские окрики, тоненькие детские голоса. В меня полетел первый комок грязи за сегодня. Я с трудом повернул задеревеневшую за ночь шею и увидел белобрысого мальчугана зим четырех-пяти. И не поленился же выйти под дождь ради такого! Он смотрел на меня с любопытством и восторгом, явно кинул грязь не из-за ненависти или страха, слишком уж мал, а чтобы поглядеть, как этот страшный дядька поступит. Я оскалил зубы и зарычал, он притворно взвизгнул и убежал.

Всё же я болван! Теперь мальчишка позовет приятелей, и они ради веселья закидают меня грязью. Когда же я буду думать вперед языка? Отец учил-учил, Альрик учил, даже ублюдок Ульвид, и тот учил уму-разуму, а помог лишь Живодер.

Зачем я удрал? Сидел бы сейчас в теплом доме, щупал девок, слушал россказни полоумного Манвина. Разве Хрокр удрал бы от меня? Не удрал. И Крыс бы никуда не делся. И Тулле вроде бы теперь не отдавал болью. А со Скирикром Альрик придумал бы, как справиться. Хёвдинг хоть и казался нынче спокойным, будто забыл про Волчару и Арне, но не таков он человек, чтобы спустить это с рук. Просто он не такой болван, как я.

Нет, если в этот раз выкручусь, больше ничего без спроса Альрика делать не буду.

— Что, нордур, хорошо спалось? — послышался голос полузубого бритта.

Ох, и любил он поговорить, кажись, даже больше, чем Ульвид.

— Как у Домну за пазухой.

Жаль, что Альрика нет под боком, чтоб спросить, правильно ли я говорю или лучше откусить себе язык.

— Значит, ты слышал о наших богах… — бритт помолчал, а потом продолжил: — Не пойму никак твоего приятеля. Весь в шрамах многолетних, а в глазах ни тени страха. Я видел прошедших пытки, сам не раз пытал: в их кишках не остается и крупицы храбрости, только страх. Страх перед болью, страх разозлить палача, страх сделать что-то не так. В Живодере нет страха. И он искренне защищает тебя, говорит, что шрамы делал сам и что ты на самом деле изгой в Сторборге. И я ему верю, знаешь, верю.

Я приподнял тяжелые веки и посмотрел в лицо бритту. Интересно, зачем он остриг бороду так коротко? Была б она попушистее, так никто бы и не заметил отсутствия зубов и шрам на полморды.

— Вот только кое-что забавное: защищать защищает, но стоило спросить, не хочет ли Живодер проделать с тобой то же самое, что сделали с ним, как он тут же забыл обо всех словах, сказанных раньше. Он просто жаждет исчертить твою кожу шрамами. И потому мне кажется, что пытал его кто-то другой, но ты был рядом. Ты стоял рядом и злил его. И он сохранил разум лишь потому, что хотел отомстить именно тебе. Может, он сам напросился пойти с тобой в леса?

Хотя бритт запутал всё так сильно, как только мог, кое-что он угадал: Живодер и впрямь напросился сам.

— Мне ведь даже ничего от тебя не нужно. Я бы убил тебя, переломал кости и заживо закопал. Знаю, что это самая позорная смерть для норда. Но ради Живодера я позволю тебе жить. Пусть он сделает с тобой всё, о чем мечтал годами, и когда его сердце успокоится, ты умрешь.

Значит, я буду жить вечно! Успокоить сердце Живодера — столько крови не наберется во всем Бриттланде.

— Молчишь? Боишься? Это хорошо. А сейчас я тебя отвяжу. Живодер говорит, что на холоде кожа сморщивается и покрывается мурашками, оттого рисунок может получиться некрасивым. Я же думаю, что ты сейчас почти не чувствуешь боли, зато в тепле вся накопленная за ночь боль распустится.

Прикосновений бритта я даже не почувствовал. Лишь когда ноги подогнулись, и я рухнул в липкую грязь, понял, что меня развязали. Бритт протащил меня через все селение, перед входом в землянку облил из ведра, чтобы смыть грязь, а потом втолкнул внутрь.

Пролетев через четыре ступени вниз, я оказался в небольшой комнате с двумя лавками возле стен и каменным закрытым очагом, который упирался в потолок и, видимо, выходил наружу. Огонь в нем только-только разожгли, потому в землянке было не намного теплее, чем снаружи, зато дыму было полным-полно. Я закашлялся.

На одной лавке спал Живодер. От кашля он подскочил, увидел меня, разулыбался и заговорил на бриттском с моим провожатым. Полузубый ответил ему что-то, а потом сказал мне:

— Я передаю тебя ему. Ты сильнее, потому можешь попытаться убить его и удрать. Но учти, рядом все время будет кто-то сильнее тебя. Хорошо, что ты не знаешь наш язык, а Живодер не знает твой!

Тут я понял, что этому бритту плевать на Живодера, иначе бы он не оставил меня без пут. У него были планы, он чего-то ждал. Может, человека от Ульвида? Тогда мне нужно всего лишь продержаться какое-то время: седьмицу или месяц. И если бы Живодер не был полоумным, то мы бы просто посидели взаперти. Но чего ждать от него сейчас?

Тело постепенно оттаивало, и приходила боль.

Разом вспыхнули огнем раны, мелкие и не очень, плечи и локти крутило так, что хотелось выть. Я шлепнулся на лавку, свесил руки, стиснул зубы и ждал, пока пройдет первый приступ. Дальше будет легче, дальше боль станет ноющей, мерзкой, и к ней можно будет привыкнуть.

Живодер не сидел на месте, он говорил и говорил, размахивал руками, стащил с меня обе рубахи, развернул спиной и тыкал в нее пальцем, растолковывая что-то бритту. А Полузубый грязно хмыкал.

Зашла баба, поставила большой горшок с незнакомым варевом и ушла.

— Это на весь день, — пояснил Полузубый.

Он ушел, и почти сразу в землянку ввалился другой бритт, семирунный, косматый и одноглазый. Он привалился спиной к стене и вроде бы задремал, вот только я все время чувствовал его царапающий взгляд.

Весь день мы торчали втроем в дымной землянке и смотрели друг на друга. Живодер то и дело выскакивал наружу и приносил ножи, железки разной формы, сушеные травы, масло. Он смешивал пахучие мази и раскладывал их по плошкам, отскабливал с железа ржачину и обжигал его в очаге. Живодер сумел разговорить Одноглазого, и тот с не меньшим интересом рассматривал приспособления, расспрашивал о чем-то, поглядывая на меня.

Я еле-еле угадывал отдельные слова в их разговоре, и, чаще всего, это были «нордур», «нож», «резать», «огонь», «шрам». Наверное, я смог бы прирезать семирунного. Если схватить нож, если вонзить его под подбородок, если тут же огреть Живодера… Ага, а потом выйти и наткнуться на злых бриттов! Но даже если удастся, куда потом? Вернуться к Альрику? Ульвид меня и там достанет.

Как так получилось, что я впал в немилость сразу у двоих конунгов Бриттланда?

Буду ждать. Буду ждать. А когда терпение иссякнет, убью обоих и сбегу. Фомрир до сих пор был на моей стороне. Хотя нет, не убью. Несмотря на угрозы Полузубого, я не видел в нем врага. Если бы он хотел, то давно бы избавился от меня и Живодера, а так всего лишь пару раз врезал да подвесил на ночь к столбу.

Эта ночь прошла неспокойно, я никак не мог улечься: болели плечи. И снова сумрачные сны, тревожные, непонятные. Я слышал в них Тулле, но никак не мог разглядеть его лица. Снова мелькали едва знакомые люди, они умирали, воскресали, оборачивались драуграми, обретали твариные черты. Рабыня из дома Хрокра смеялась надо мной, а когда я содрал с нее рубаху, то увидел между ее ног зубастую пасть, которая высунула длинный зеленый язык и мерзко захохотала. Под конец я почувствовал тяжесть руки на своем плече, так обычно делал Тулле, чтобы успокоить меня, обернулся, а там тьма. Живая густая тьма, внутри которой билось человеческое сердце.

Утром меня отвели к уборной, затем затащили обратно в землянку. Одноглазый впечатал меня лицом в лавку, и Живодер приступил к разукрашиванию моей шкуры.

Вначале боли почти не было. Бритт резал кожу мелкими быстрыми движениями и сразу мазал какой-то смесью, потом водил пальцем между порезами, тыкал длинными толстыми иглами, снова мазал, и лишь под конец дошел до раскаленного железа. При этом он явно пояснял свои действия Одноглазому, но, сучий сын, на бриттском. Каждое слово — на бриттском. И мне не нравилось, что имена Домну и Дану звучали так часто.

На вторую половину дня меня оставили в покое. Живодер намазал спину жгучей мазью, сказал:

— Лежать. Спина — нет! Рука нет!

— Да пошел ты!

Но это не было пыткой. Я даже не мог как следует разозлиться на Живодера. Он не собирался мучить меня, всего лишь сделать рисунок на моей спине. Думаю, он испытывал большие страдания, когда увечил свою кожу.

Каждый день Живодер проверял мои раны, некоторые углублял, если ему казалось, что они слишком хорошо заживают, в некоторые втирал какие-то смеси, от чего те горели и чесались, добавлял новые ожоги и порезы, пока спина не превратилась в сплошное месиво из мяса и боли. Одноглазый заразился от Живодера безумием и захотел украсить себе шрамами лицо, наверное, чтобы пустая глазница не так была заметна. Так что после работы надо мной Живодер медленно и аккуратно трудился над Одноглазым. Я заметил, что порезы он натирал не только лечебными мазями, порой он вгонял туда угольную пыль, и после заживления там оставались черные несмывающиеся линии. Значит, у меня будут не просто хитровывернутые шрамы. Не спина, а целый гобелен!

А по вечерам приходил Полузубый и выжигал мои мозги своими речами.

— Что посулил Харальд за твою храбрость? Дом? Хорошую кольчугу? Меч? Посватать за тебя достойную деву? Зачем ты это делаешь? А, может, ты ненавидишь бриттов? Наверное, кто-то из твоих родных погиб три года назад. А теперь подумай, что чувствует каждый из нас! Норды у нас отняли всё: честь, свободу, богов, семьи и нашу страну.

— Да насрать мне на Харальда. Он сделал нас изгоями, — в сотый раз говорил я, не вставая с лавки.

— А с каким заданием он послал тебя? Узнать, живы ли еще дикие бритты? Или, может, он направил тебя прямо в это поселение? Может, весной сюда придут сотни нордов, чтобы сжечь и эти дома? Живодер сказал, что с ним о том не говорили, что всё знаешь только ты.

Угу, нашел дурака. Если бы Живодер так сказал, то мне шкуру бы не разрисовывали, а срезали. Маленькими такими кусочками.

— Нет, Харальд не знает, где мы. В той битве у него погиб старший сын, и если бы он знал, то местные леса бы уже горели. Так чей ты, маленький норд? Кому ты служишь?

Я отвечал, а Полузубый сразу же забывал мой ответ и спрашивал еще раз. Через несколько слов еще раз. Даже мне начало казаться, что я вру, что моего отца зовут не Эрлинг, да и я вовсе не Кай. Чем чаще я повторял одно и то же, тем менее правдивым это выглядело. Дошло до того, что один раз за меня на все вопросы ответил Живодер на чистом нордском, ни разу не сбившись.

Полузубый словно и не искал правды. Может, он соскучился по нордскому языку? А то вокруг всё бриттский и бриттский. Вырос ведь Полузубый явно среди нордов.

— Думаешь, ты оскорбил наших богинь? Нет, ты оскорбил свою веру! Что есть Бездна? Бездна — это Домну, а Домну — это Бездна. У нордов нет богини, равной Дану, но есть Орса. Назвал бы ты Орсу сукой? Может, и назвал бы. Я тоже мог бы пройтись по каждому из нордских богов, я знаю их имена, слышал истории о них! Но не буду.

— Потому что наши боги сильнее.

— Разве Бездна сильнее Домну? Разве Амаэтон не равен Фольси? Или Гофанон уступает Корлеху?

— Вы проиграли, значит, ваши боги слабее! — хохотнул я и скривился от боли: Полузубый легонько хлопнул меня по спине.

— Нет! Это наказание Домны за то, что мы забыли истину. Наши конунги и ярлы исказили правду и поплатились за то. Когда все бритты снова вспомнят свои корни, когда в каждом доме принесут жертву в честь Домну, когда ее поцелуй снова станет честью и наградой, а не проклятьем…

— Когда свиньи научаться летать.

И я снова закряхтел от боли.

— Так вот тогда бритты скинут нордский гнёт и восстановят свою честь.

Вот так прошло, наверное, дней десять. Живодер почти не резал спину, а лишь следил за заживлением. Мне всё еще было больно наклоняться и потягиваться, но лежать на боку и ходить я уже мог.

Ближе к вечеру в землянку ворвался Полузубый и сказал всем идти на площадь. Там собрались все жители селения, столпились возле кого-то или чего-то. Я встал на цыпочки, чтоб разглядеть, что там такое. А Полузубый попросту растолкал всех, протащил меня следом и сказал на нордском:

— А теперь, жрец, повтори еще раз про норда Кая и хирд ульверов.

Зычный мужской голос легко перешел с бриттского на мой язык:

— Хирд ульверов обвинили в сожжении второго дома карла Хрокра, взяли с них виру серебром и оружием, хускарл Кай по прозвищу Безумец чуть не убил карла Хрокра, потому конунг Харальд сказал быть ему изгоем два года, ему и всему его хирду, хоть и не Кай там хёвдинг. А недавно сгорел дом, где жил сам карл Хрокр, и в нем сгорели и карл Хрокр, и его жена, и все рабы. Люди видели двух убегающих человек, у одного был с собой мешок. За ними отправили погоню, гнали два или три дня, а потом их следы затерялись в болоте. Конунг Харальд назначил награду за головы Кая и ульверов, и несколько вольных хирдов ищут их.

Я никак не мог разглядеть говорившего из-за плеча Полузубого, видел только морду мула с уздой, но голос казался знакомым. Даже не голос, а говор. Его нордский был хорош, но некоторые звуки он произносил иначе, не как мы и не как бритты.

— Ты сам видел хускарла Кая?

— Не думаю. Норды нечасто заходят в сольхусы.

Точно! Сольхус! Жрец Солнца. Он мне еще про берега и лодку втирал.

— Значит, ты не сможешь его узнать?

— Если видел, то скажу как есть.

— Погляди и скажи, видел такого норда или нет!

И Полузубый толкнул меня вперед.

— Жрец! — сощурил я глаза.

— Норд, которого коснулось Солнце, — он тоже узнал меня.

— Значит, ты его видел, — вмешался Полузубый.

— Видел, но он не назвал тогда имени. С ним был еще один юноша, молчаливый и спокойный.

— Не этот?

И Полузубый указал на Живодера.

— Нет, другой, и на нем лежала тьма.

— Может ли этот хускарл быть тем Каем?

Жрец еще раз внимательно оглядел меня.

— Именно так его и описывают те, кто ищут. Он предпочитает топор мечу и драки миру.

Полузубый поблагодарил жреца и уволок меня с Живодером в сторону.

— Значит так, изгой. Я почти верю твоим словам. Если ты и впрямь изгой и убийца, тогда я позволютебе жить с нами. За ограду ты, конечно, и шагу не сделаешь, но сможешь выходить из дома. Но сначала последняя проверка! Где тот мешок? Если скажешь, что утопил его в болоте, я прямо здесь перережу тебе горло.

Живодер хотел что-то сказать, но Полузубый знаком приказал ему молчать.

— Говори, норд. От этого зависит твоя жизнь! Что лучше — жизнь или серебро?

— Я перетащил мешок на другой берег Ум, там протащил его немного, а потом закинул в первый попавшийся овраг. Как описать — не знаю. Сам не уверен, что смогу отыскать то место.

— Долго бежали от реки? Где перешли на берег? Глубокий ли овраг?

Как смог, я пересказал, но в конце добавил:

— Да, может, уже и отыскали тот мешок давно!

— Что там было?

— Серебро, немного золота и кольчуга.

Полузубый принялся выспрашивать Живодера, и тот отвечал, но тоже не особо уверенно, так что бритт на время отстал от нас. И никто не поволок меня в землянку, как это бывало после каждого выхода в уборную. Я аж ошалел от такой свободы: свежий не задымленный воздух, серое мокрое небо, коровье мычание, дрожь от осенней прохлады, — и всё это мое.

Я неспешно прошелся по площади, чтоб проверить границы свободы, посмотрел на улицы и дома, снова пробрался в толпу, где жрец что-то вещал на бриттском, а люди вокруг внимательно слушали его. Потом жрец отвел мула в сторону и снял поклажу. В одном из свертков оказались железные изделия: головы топоров, молотов, гвозди, сырые крицы; в другом мешке — соль, в третьем — что-то еще. Жрец вытаскивал и отдавал всё Полузубому, а уже тот распределял вещи между поселенцами. Когда раздача закончилась, жрец отвел мула к загону для скота и пошел напрямую в один из домов. Видать, не в первый раз здесь.

— Значит, я — лазутчик, а девятирунный жрец из чужих земель — нет? — спросил я у Полузубого.

— Что, спина зажила, так сразу язык распустился? — нахмурился бритт.

— Я его в Сторборге видел. Он там с трэ… с безрунными бриттами возится, про бога-Солнце болтает. Ты же сам говорил: «Когда все бритты снова поверят в Дану и Домну…»

— Этого жреца я знаю больше трех лет. Благодаря нему мы не сдохли тогда в лесу, израненные, без припасов, без теплой одежды, без скота. Он привозит нам нужный скарб, рискуя жизнью. И если взамен он хочет всего лишь рассказать о своем боге, почему я должен ему запрещать?

Звучало вполне разумно.

— Неужто за ним никто не следит? Куда он едет, зачем…

— А не слишком ли далеко ты суешь свой нос, нордур?

Я задумался. Неужто жрец Солнца и есть посланник Ульвида? Никогда бы не подумал. И норды в Сторборге, видимо, тоже не думали, что такое возможно. Кто заподозрит жреца, который целыми днями возится с рабами? Наверное, жрец знает обо всем, что происходит в городе и окрестностях, не меньше, чем пронырливый Фарлей. Бритты… Кто обращает внимание на рабов? В доме Эрлинга я зачастую забывал о присутствии рабынь, пока одна из них не заговаривала со мной. Отец при них обсуждал дела с Кнутом, при них ругал меня и спал с матерью. И если бы кто-то захотел следить за отцом, ему нужно было всего лишь поговорить с рабынями.

Ульвид делал именно это, но чужими руками. Фарлею доверяли, потому что он был свой, такой же безрунный, а жрецу — потому что он помогал бриттам, не родился нордом и был человеком бога.

Херлиф теперь казался мне глупцом. Зачем рисковать собственной шкурой, если можно подослать бабу к хирдману Скирикра? Или угостить его пивом, прикинувшись случайным выпивохой?

У меня голова пухла от таких мыслей. Это что же, любой случайный человек может оказаться не случайным? Я с подозрением покосился на Живодера, но передумал. В этого бритта чужая идея не влезет, слишком уж много у него своих безумий.

— Это тебя надо проверять, а не жреца, — сказал Полузубый.

— Так почему же ты не проверил? Почему не засунул пятками в костер? Почему не оставил висеть на столбе? Почему поверил словам первого попавшегося бритта, которого ты не знаешь? Неужто среди бриттов не бывает предателей?

Наверное, долгие размышления под инструментами Живодера заточили мой разум. Я вдруг понял столь хорошее отношение Полузубого.

— А ведь ты знал! Ты с самого начала знал, кто я такой. Лесной волк[21] сказал тебе!

Взгляд Полузубого дрогнул, метнулся в сторону. Я же не сводил с него глаз.

— Ведь так? Тогда зачем вот это всё: столб, бой с Живодером, моя спина?

Бритт схватил меня за грудки, притянул и просипел сквозь оставшиеся зубы:

— Ты угадал. А ещё «лесной волк» сказал, чтобы я немного поучил тебя уму-разуму. Кажется, с этим я справился.

Я едва касался земли пальцами ног, но всё же сумел оскалиться.

— Никакого мешка ты не получишь! Это моя добыча.

Полузубый отпустил рубаху, сплюнул и сказал:

— Зато твоя спина стала моей добычей!

Глава 12

— Бэф йо хардох! Домну а Дану инхиво имен айв гилих!

Я стоял голый по пояс, а позади бритты обсуждали работу Живодера. Конечно, на бриттском. Что же там было нарисовано? Полузубый на мои вопросы только хмыкал, Живодеру для объяснений не хватало знания нордского.

По Одноглазому я мог понять, что должно было выйти неплохо. Половина его лица покрылась росчерками и точками, сложенными в изящный узор, словно вышивка на рубахе, и пустая глазница была вплетена в него тонкими темными линиями. Я видел, как женщины подходили и трогали лоб и щеку Одноглазого.

Когда же видели мою спину, то всегда упоминали Домну и Дану. То ли сравнивали красоту рисунка с богинями, то ли проклинали меня их именами.

В конце концов я не выдержал и отыскал дом, где поселили жреца Солнца. Там уже была какая-то баба, всё кланялась и говорила, говорила и кланялась, а жрец тихо ей отвечал. Я встал у порога и ждал, пока она уйдет.

Что бы там ни говорил Полузубый, некоторые бритты в его селении уже переметнулись на сторону Солнца, особенно женщины. Жрец был не только красноречив. Несмотря на темную кожу и черные волосы он был не так уж уродлив, к тому же девятая руна. Бриттки должны заглядываться на такого мужчину. Его вера позволяет спать с женщинами? Скорее всего, нет. Его бог, судя по всему, жуткий зануда.

Перед этим я два дня избегал встречи с жрецом, боялся, что он снова заморочит голову ерундой насчет Солнца, рек, берегов и восхваления слабых. Но в поселке больше никто не говорил на нордском!

Мне надоело смотреть на жреца и тощий зад бриттки, потому я начал разглядывать обстановку дома. Эта землянка была чуть повыше и просторнее, очаг сложен немного иначе. Те же лавки, стол. Жрец повесил на стену несколько полотен, на одном был намалеван желтый круг. Неужто ему солнца на небе не хватает, что он вешает его в доме? Остальные полотна были украшены черными незнакомыми узорами. Я вглядывался в них и так и сяк, пытаясь угадать, что там вплетено, но не мог увидеть ни тварей, ни животных, ни какого-то смысла. Может, это трава с пчелами?

Наконец женщина ушла. Жрец посмотрел на меня, улыбнулся и указал на одно из полотнищ с узорами.

— Здесь записаны слова самого Наби́ано́ра: «Солнце рождает, солнце кормит, солнце убивает».

— Я могу сказать то же самое про море.

— Море не везде. Многие жители моей страны ни разу не видели моря, а солнце повсюду.

— На севере зимой солнца не видно месяцами.

— Но даже там люди знают, что оно вернется.

Я еще раз глянул на узоры. Никаких слов там не было. Как можно засунуть чужие слова в тряпку? Ладно, не за этим я пришел. Шагнув к столу, я снял плащ, стянул верхнюю рубаху, потом нижнюю и повернулся спиной к жрецу.

— Это… хорошо, — несколько неуверенно сказал он. — Интересная работа.

— Что там нарисовано? — грубо оборвал я.

— На первый взгляд, ничего. Шрамы толстые и тонкие, некоторые пересекаются, некоторые нет. Есть красные точки ожогов. Но если отойти подальше и не вглядываться в шрамы, то можно разглядеть фигуру женщины. Она сложена из светлых черт. А потом видишь, что позади нее стоит еще одна, темная, и светлая словно внутри темной. Я думаю, темная фигура — богиня бриттов Домну, которая считается матерью всех богов, а светлая — Дану, ее дитя.

— Но я не бритт! Я молюсь другим богам! — взревел я.

— Понимаю.

Я натянул одежду, застегнул фибулу на плаще и развернулся к двери, как жрец сказал:

— Раны уже зажили. Даже если ты станешь на шаг ближе к небесам, шрамы останутся.

Я нехотя остановился.

— Что еще за небеса такие?

— Я хотел сказать: даже если ты получишь новую руну, рисунок останется. Мой народ называет руны иначе.

— Да понял я, — и я снова посмотрел на жреца. — Зато если перед руной срезать со спины кожу, шрамы исчезнут.

Он задумчиво кивнул.

— Мне непонятно другое, жрец. Неужто в твоем народе небо считают чем-то дурным? Чем-то навроде бездны?

— Нет. Небо чисто и безупречно. Небо отделяет нас от бога-Солнца, чтобы его свет не ослепил людей.

— Но ведь по твоей вере руны — это плохо! Нельзя получать руны, нельзя убивать, нельзя-нельзя-нельзя. Не вера, а сплошные запреты. Почему же вы называете руны шагом в небеса?

Жрец присел на лавку, положил руки на колени ладонями вверх.

— Вот поэтому я назвал тебя отмеченным Солнцем. Тебе интересна моя вера.

— Нет, мне интересно, почему такие глупые люди еще не вымерли.

— Это старое название ваших рун. Пятая руна — это первые небеса, десятая руна — вторые небеса, а руны между ними — шаги к небесам. До прихода Наби́ано́ра[22] каждый воин мечтал подняться до четвертых небес, а потом шагнуть еще выше.

— Как и мы… — начал было говорить я.

Жрец поднял руку, и я замолчал.

— Ардуанор — так называется моя страна, по вашему — страна света. Там всегда много света и солнца, а воды мало. В Бриттланде сложно найти землю без травы или деревьев, много рек, ручьев, озер. В Ардуаноре чтобы отыскать траву, можно идти немало дней, и каждый такой клочок земли ценится очень высоко. Зато там много песка, а в песках живут скорпионы, змеи и песчаные твари, и сила тех песчаных тварей так велика, что нужно два десятка всадников не ниже первых небес — хускарлов, и несколько воинов выше вторых небес — хельтов. И каждый бой отнимает жизни. Потому ради плодородных земель и ради силы мы сражались друг с другом. В Ардуаноре много племен, сотни разных кланов и языков. Кругом враги. Каждый день война. Так было всегда и должно было продлиться до конца миров. Но к нам пришел Набианор, пророк света. Он сказал, что нет нужды убивать друг друга. Он сказал, что бог-Солнце смотрит на нас и ищет достойных. Он сказал, что заберет мрак, который мы впустили в свои души и тела.

— А Наби… твой пророк, он что, безрунный?

Жрец даже имя его проговаривал с восторгом и почитанием.

— Никто не знает. Мы не можем ощутить его силу, но он самый великий воин из всех, кого я видел. Набианор сказал, что его сила не от бездны и убийств, а от бога-Солнца. Бог-Солнце наделил его невероятной мощью, чтобы спасти не только Ардуанор, но и весь мир. Сначала Набианор покорил пустынные племена, потом племена подальше, захватил соседние страны и объединил их под названием Ардуанор, страна света. А потом послал людей во все стороны, чтобы распространить весть о боге-Солнце.

— И что, в твоей стране живут одни безрунные? — не поверил я.

— Люди небезгрешны. Конечно, в Ардуаноре есть рунные, или по нашему небесные, люди. Каждый, кто ненароком или обдуманно получил руну, встает перед судом. Если человек убил кого-то, то его вина видна сразу, потому у нас мало убийц. Если же юноша хочет помогать Набианору не только словом, то он может пойти в войско мухарибуном: пока он сражается за правое дело и шагает к небу, его грехи берет на себя Набианор лично. Раз в год пророк посещает свои войска и сжигает грехи именем Солнца.

— Ты же говорил, что над тобой смеялись, когда ты стал молиться Солнцу?

— Мое племя долго не хотело признавать бога-Солнце и пророка. Мы пошли под руку Набианора, но не хотели отказываться от старых богов. Я один из немногих, кто принял бога-Солнце в свое сердце.

— А когда ты был воином, также много болтал? — не удержался я.

Жрец провел рукой по выбритой макушке, затем погладил короткую бородку.

— Разговоры с тобой делают меня сильнее, — наконец сказал жрец. — Если бы мы встретились до того, как я познал истину, я бы отрезал тебе язык, запек на углях, сожрал на твоих глазах, а потом отрубил бы голову.

— Хорошо, что ты вовремя познал истину, — кивнул я и ушел.

Не хотел испытать на себе, насколько сильно он верил в бога-Солнце. В конце концов, Наби-чего-то-там может и убрать грех от убийства какого-то хускарла.

Я думал, что жрец не отстанет от меня, ведь я помечен его богом. Думал, что он захочет обернуть меня в свою веру. Но жрец несколько дней просидел в выделенном ему доме, а потом взял своего мула и ушел из поселения.

На следующий день почти все мужчины-бритты также покинули деревню. Они надели всю броню, что у них была, взяли лучшее оружие и щиты. Оставили только Одноглазого, Живодера и однорукого бритта на восьмой руне.

Это было бы лучшим временем для побега.

К сожалению, Полузубый подумал о том же и предложил на выбор тот же столб посреди деревни или землянку. Дожди лили, не переставая, так что я выбрал крышу. Мне дали запас еды на три дня, ведро для справления нужды, немного дров, масляную лампу и закрыли. Я слышал, как выход снаружи подперли чем-то тяжелым, попробовал открыть дверь, но та даже не шелохнулась.

Так что у меня было много времени для размышлений.

Я спал так много, как только мог, хоть сны приходили один поганее другого. В них смешивались быль и небыль, живые с мертвыми, боги с людьми. Я чувствовал, как рвется кожа на моей спине, и, выворачивая ребра и круша позвоночник, оттуда вышла Дану с лицом мертвой бриттки. Она говорила со мной, но я не понимал ни слова. Тогда она почернела, выросла до небес и превратилась в Домну. Богиня открыла рот и закричала, ее крик был черным и слизким. Небо, земля и сам воздух покрылись липкой грязью, а потом наверху вдруг открылся глаз, гигантский, с темным зрачком и белком. Он уставился прямо на меня.

— Найди меня! — проревело небо.

Тяжело дыша, я сел. Вокруг было черно, пахло дымом и сыростью. Я уставился наверх, ожидая появления того же глаза, но ничего не происходило. Не сразу я сообразил, что нахожусь в землянке, а лампа погашена. Трясущимися руками я нащупал трут, высек огонь и зажег лампу. Как смог, ощупал спину. Пальцами я мог нащупать только неровности, бугорки и шишки. Никто из меня не выходил. Это был сон. Просто сон.

Нет, это точно не обычный сон. С такими снами люди идут к мамировым жрецам, чтобы те смогли разгадать значения и подсказали, как избежать беды. У фоморовых бриттов нет жрецов. Возможно, мне мог бы помочь Живодер: у него особые отношения с бездной. Как знать, вдруг он слышит ее слова?

Я мял в руках подсохшую лепешку, отрывал кусочки корки, ломал их и кидал крошки в рот.

Рассказал ли Ульвид Фарлею, где я? Рассказал ли Фарлей Альрику о том же? Уж не пошел ли Полузубый за моим мешком? Если он отыщет его, отдаст ли хотя бы кольчугу? Может, Полузубый нарочно выжидал, пока жрец уйдет? Вряд ли бы Ульвид позволил сходить на порог Сторборга ради серебра и одной-единственной кольчуги. Что ж, если я угадал, то Полузубого ждет серьезный нагоняй, почти такой же серьезный, какой влепят и мне.

Зато теперь понятно, почему Ульвид при такой силе живет так бедно. Видать, он отдал немало серебра бриттам, причем именно этим, живущим к северу от Сторборга. В этом селении и скот получше, и железа побольше, и мужчины покрепче. Почему Ульвид не перетащил некоторых из них на юг? Может, я считаю Ульвида сильнее, чем он есть? Не зря же он таится даже от бриттов. Наверное, он только и делает, что прячется да посылает повсюду Фарлея.

А ведь восстание бриттов три года назад… Кто его начал? Кто поднял всех бриттов по всему острову? Кто, если не Ульвид? Может, потому он нынче и говорит чушь насчет мира между нордами и бриттами, понял, что одолеть нас не сможет.

Я ходил кругами, отщипывал кусочки лепешки, подкидывал их и ловил ртом, вспоминал о Сторбаше, об отце и маме, пел придуманные Хвитом песни. Осмотрел каменный очаг, сложенный так необычно, пытался заглянуть в трубу, затем положил в него одно полешко и смотрел, как дым уходит наверх. Камни очага разогрелись, и запах сырости ушел. Затем я подтащил лавку поближе к стенкам очага, лег, едва касаясь спиной камней, и от тепла снова уснул.

Скрипнула тяжелая дверь. Легкое позвякивание железа. Я распахнул глаза, но масло в лампе давно выгорело. Темно. При мне ни топора, ни даже ножа. Чужое дыхание. Я слышал чужое дыхание, а рунную силу — нет. Безрунный? Кто? Во всем селении нет ни одного безрунного.

Два шага. От двери до меня всего два шага. Я вскочил и прыгнул на чужака. Холодная рука схватила меня за горло, сдавила и вшибла в стену.

— Ты не ищешь, — прошипел он. — Ты не ищешь меня.

— Радуйся, — выдавил я. — Найду — убью.

— Найди. Убей.

От него не веяло силой, но я не мог разжать ледяные пальцы на своем горле. Пнул его ногой, еще раз — будто в стену долбил.

— Найди…

Он разжал пальцы и исчез. Я, не переводя дух, бросился к двери, ударил плечом и… проснулся на полу. Камни очага еще не остыли. На всякий случай проверил выход: закрыт и подперт. Чужак приходил во сне.

Лучше пока не спать.

Я подкинул еще одно полешко, раздул погасшие угли и снова принялся бродить по дому кругами. Взял последнее полено, будто это топор, и начал дубасить стены, представляя на их месте то Ульвида, то Живодера, то Полузубого. Когда деревяшка раздробилась на щепки, я подобрал самую длинную тонкую и зажег на ее конце огонек, осветивший землянку.

Время тянулось медленно. Когда заканчивалась одна лучина, я поджигал следующую и глядел на ровный недвижный огонь. Еда закончилась, ведро в углу воняло, и в доме снова стало холодно и стыло.

Наконец я услышал, как за дверью послышалась возня, а потом увидел блеклый свет.

— Выходи, — сказал Полузубый и отошел в сторону.

Свежий холодный воздух показался сладким и дурманящим после нескольких дней в землянке.

— Ну и воняешь же ты!

Полузубый выглядел очень довольным, разве что не улыбался в половину зубов.

— В следующий раз выберу столб, — буркнул я. Накопленную дремоту как рукой сняло.

— Мы тебе подружку привели. Идем познакомлю.

И бритт пошел в центр деревни, к столбу. Я поплелся за ним. Всё лучше, чем оставаться одному.

Столб на этот раз был занят не мной. Как и в тот раз, его обступили бритты, вот только не плевались и грязь не кидали. Бабы что-то бурно обсуждали, но без злобы, мужчины смотрели с любопытством. Сзади на меня наскочил Живодер, потыкал пальцем в спину, сказал что-то о шрамах и Домну, я не глядя двинул локтем под дых и полез расталкивать толпу. Раз уж там моя подружка, так, может, нордку приволокли?

Спиной к столбу, привязанная за локти и щиколотки, стояла девушка, от красоты которой я оцепенел. Высокая, на полголовы выше меня, крепкая, пышущая силой и здоровьем, с гривой ячменных волос, заплетенных так, чтобы они не падали на лицо. Плечи в развороте не уступали моим, твердая грудь вздымалась так, что чуть не рвала мокрую рубаху. Бешеный взгляд серых глаз. Через все лицо проходила синяя широкая полоса, скрывающая черты.

— Шининмаре иссендунессен! — выкрикнула она, плюнув в ближайшего бритта.

Я не понял ни слова, но готов был поклясться бородой Фомрира, что это какое-то ругательство.

— А́ллах! Крейтур! Ассхоль! Нил! Скомнэм!

Все ее слова я повторял про себя, чтобы запомнить. Хоть смогу отличить, когда она ругается, а когда нет.

— Нравится? — спросил Полозубый. — Гляди, это ма́лах. Повезло, что наткнулись на нее.

— Так вы за ней ходили?

— Не совсем за ней, за любым малахом. Но баба лучше, они болтать любят.

— А зачем? Тут целая деревня баб, — спросил я, не отводя глаз от девицы.

— Нам незачем, жрец попросил. Видишь ли, хочет он пойти к малахам и рассказать им о своем боге, но малахи не любят чужаков, убивают каждого, что входит в их леса. Так он вбил в голову, что если он заговорит с ними на их языке, его не утыкают стрелами. Дурак. Но за живого малаха он обещал хорошую цену.

Я обернулся к Полузубому.

— Так это для жреца? Только ради языка?

— Он так сказал. Но если он и как-то иначе попользуется ей, я возражать не буду. А ты?

Ничего не ответив, я вновь посмотрел на девушку. Она ничуть не уступала Дагне Сильной, хоть и была всего на четвертой руне. Ее нрав и фигура дышали неукротимостью. Она как дикая кобыла с развевающейся гривой, как драккар, вздымающийся на волны во время бури, как гибкий меч, врезающийся в нежную плоть.

Один бритт протянул руку, ухватил ее за грудь и сжал. Ма́лаха изогнулась, лязгнула зубами, но обидчика не достала. Тогда я не выдержал и дернул его за верхний край плаща так, что фибула сломалась, и ее острый край воткнулся ему в шею.

Проклятая бездна! Это был самый сильный в деревне хускарл, девятая руна, и самый уродливый, с ожогом, отчего казалось будто ему содрали кожу и небрежно залепили раны багряной глиной.

— Нордур, — процедил он уцелевшим уголком рта. — Кибидэ!

— Он назвал тебя грязной псиной, — подсказал сзади Полузубый.

— Псиной или псом?

— В нашем языке нет разницы.

— Тогда пусть живет, — сказал я, прикидывая, как быстро меня сейчас закопают.

Полузубый перевел наш разговор уроду, и тот расхохотался, положил лапищу мне на голову и потрепал за волосы, будто я какой-то щенок.

— Кажется, ты понравился Углежогу, а тебе понравилась девка. Значит, ты за ней и будешь смотреть. Как знал, что она тебе придется по нраву. Такие мелкие любят баб покрупнее.

А малаха перестала изрыгать проклятья и теперь смотрела на меня. Поймав мой взгляд, она презрительно выплюнула:

— Ту́шке.

— Что это значит? — спросил я у Полузубого.

— Кто знает? Был у нас старик, который понимал их клятый язык, но его убили три года назад. Теперь никого не осталось. Разбирайся сам.

Полузубый прокричал несколько слов, и бритты начали расходиться, кроме разве детей. За эти дни мелюзга попривыкла ко мне. Они пробовали обзывать меня, раз уж я не силен в бриттском, но как раз бранные слова я знал неплохо, навешал им тумаков, и от меня отстали. Девка-малах им пока не наскучила, потому дети решили повеселиться над ней, особенно пока та в путах.

— Так ты что, оставишь ее возле столба? — крикнул я вдогонку Полузубому.

— На одну ночь, а там посмотрим, — махнул тот в ответ.

Живодер тоже ушел. Кажется, он подыскал себе женщину здесь, что немудрено: мужчин не хватало на всех. А еще он перестал меня замечать. После Одноглазого к нему пошли и другие бритты за красивыми рисунками на теле, и шестирунный норд стал ему не нужен.

Впрочем, я никогда и не считал его другом или соратником. Навязчивый случайный попутчик, вот и всё.

В этом селении я чувствовал себя настоящим изгоем. Я не знал бриттского, они не знали нордского, тут не было ни одного ульвера, а я давно не был в одиночестве. Последний раз — в Растранде после неудачного принесения жертвы, рыбацкой деревне, где жили одни старики. А потом я попал в хирд к Альрику Беззащитному и больше не оставался один, рядом всегда находились мои собратья.

— Что, малаха, теперь ты тоже изгой?

Она даже не посмотрела на меня. Гордая, хоть и вымокла с головы до ног.

Бриттские детишки покрутились вокруг да и разбежались по домам. Дождь припустил сильнее. Синяя краска понемногу размывалась, стекала с ее лица, оставляла пятна на одежде. Я подошел и краем плаща стер остатки краски. Да, она была хороша, даже синяк под глазом ее не портил.

Она фыркала, бранилась и шипела, точно дикая кошка, дергала веревки, рассчитывая, что от воды они размокнут. Но я уже испробовал их прочность, куда там четырехрунной…

Вот на такой бы я женился охотно и без приданого. Дети стали бы ее приданым: сильными, храбрыми, крепкими.

Эпилог

Бывший мухарибун, поднявшийся на порог вторых небес, а ныне проповедник и луч великого пророка света закончил службу в скромном храме Солнца, который местные варвары называли грубым словом сольхус.

Нищие, бессильные и жалкие люди очерчивали круги перед своими лицами, восхваляя бога-Солнце и его пророка Набианора, но Гачай видел, что они больше верили в Атро, учителя. Так рабы прозвали его.

Гачай часто размышлял об этих холодных и мокрых землях, обычаях и истории. Даже название острова Бриттланд было таким же холодным и неприятным, как и небо над ним. Сюда ли нести учение Набианора? Стоят ли эти люди света? Каждый раз, когда Гачай выходил к ним, они кланялись и не могли поверить, что столь сильный муж помогает таким жалким существам. Хуже всего, что и Гачай часто думал так же.

— Атро, да озарит ваше лицо бог-Солнце! — воскликнула девушка с синими от холода губами и вздувшимся животом.

Гачай коснулся ее плеча и ушел в свою комнату, расположенную позади храма. Какая польза от веры этой рабыни? Она трижды рожала мертвых детей и не выдержит рождения четвертого, у нее нет мужа, нет чести, нет сил. Ее огонек угаснет, так и не разгоревшись.

Омыв лицо и руки чистой дождевой водой, жрец стер из головы и ненужные сомнения, и тяжелые мысли. Достал из сундука тонкую хлопковую выбеленную ткань, бумагу в варварской стране было достать сложно, торговцы-норды привозили ее изредка и продавали втридорога, изящную чернильницу, украшенную тонким узором, несколько перьев. Аккуратно разложил всё на столе, в очередной раз посетовав на грубую его поверхность, выдохнул, обмакнул кончик пера в чернила и начал плести вязь.

«Уважаемый и достопочтимый пророк света, ведущий народ к истинному учению и истинной вере в бога нашего Солнце!

Кланяется тебе до земли сто раз проповедник Гачай из далекой северной страны Бриттланд. Заранее прошу прощения за скудный слог и сбивчивость речи, бывший мухарибун так и не научился легкому слогу, а в этих варварских землях я стал забывать и то немногое, что знал.

Воистину верны твои слова, что чем меньше света на небе, тем меньше света в душах людей. Вот уже несколько лет я живу в этой чуждой земле, говорю на чуждых языках, изучаю лживых богов. К моей неизбывной печали, за светом здесь тянутся только слабые и бессильные, немощные и порабощенные. Сильные же земель этих склонны к мраку, их боги порождены бездной и приманивают души ложной темной силой.

Хорошо, что местный правитель не возражает против постройки храмов Солнца и нашего проповедничества, считает, пусть лучше рабы верят в чужих богов, чем поднимают оружие против господ. Потому я и рассказываю только про первый слой истинной веры.

Как ты и завещал, я ищу союзников больше, чем обращенных. Меня знают и правящие норды-еретики, и рабы-бритты, а теперь я — доверенное лицо внука последнего правителя бриттов, который управляет свободными бриттами, теми, кто отказался принимать рабство и бессилие. Их не так много, но они сильны. В прошлом году я стал вхож в их деревни, но и там не прислушиваются к учению о Солнце. В этих землях уважают силу меча, а не слова.

Если пророку света будет угодно обратить свой взор с восточных земель на северные, то я советую привезти сюда перед непобедимым войском отряд Солнцезарных. Тут большое внимание уделяют внешности и красоте, позолота в глазах варваров не уступает в цене настоящему золоту. Дерзость и отвагу здесь ценят выше вежливости, красноречие выше молчания, громкость выше мудрости.

Верующих в Солнце здесь считают глупцами и рабами, а еще севернее — и вовсе умалишенными. В этом есть свои достоинства и недостатки. Из-за таких мыслей в храмы редко заходят воины, ступившие на небесный путь, зато Солнцезарных мало кто будет принимать всерьез.

Если пророк света пожелает прислать еще проповедников, пусть лучше они будут на пороге вторых небес. Не достигнувших первых небес в Бриттланде либо убьют, либо не станут слушать, шагнувших же выше станут бояться. Здесь не так много воинов, окропивших свои уста кровью демонов, и почти все они служат местному правителю.

Повинуясь слову пророка света, я ищу новые земли и новые народы, чтобы склонить их к свету. В северной части Бриттланда живут еще более дикие племена под названием «малахи». По слухам они поклоняются даже не богам, а самой бездне, которую называют матерью, и женщины в их семьях ценятся наравне с мужчинами или даже выше. Детей относят к материнскому роду, а не к отцовскому.

Ближайшие месяцы я посвящу изучению их языка, обычаев, культуры и веры. Как и прежде, я буду записывать новые знания для будущих проповедников, обучу прибывших и после этого пойду в земли малахов, дабы нести свет и истинное учение.

К этому письму прикладываю записи с именами и описанием местных правителей, имена их приближенных, заметки о местных верованиях, а также дополнительные пояснения по языкам бриттов и нордов. Для распространения учения света было бы ценнее присылать проповедников, изучивших мои записи досконально: они бы не умирали столь бездарно.

Ваш ученик в свете, проповедник Гачай».
Жрец отложил треснувшее перо, выждал, пока высохнут чернила, затем аккуратно сложил ткань, завернул ее в тонкую непромокаемую кожу, затем убрал в небольшой бочонок, сделанный на заказ. Туда же он сложил и другие записи, о которых предупредил в письме. Плотно закрыв бочонок, жрец залил края крышки воском.

Завтра он передаст бочонок неприметному сарапу, который служит в команде норда. Тот норд не первый год торгует с Ардуанором, отвозит безрунных рабов, а привозит масла, шелка и жемчуг.

А потом Гачай вернется в нищее селение диких бриттов, будет жить в тесной грязной избе с низким потолком, есть грубую кашу из полупроваренных зерен, говорить с глупыми темными людьми и изучать новый дикарский язык.

Всё ради премудрого Набианора!

Примечания

1

Строки из стихотворения «Скиталец». Древнеанглийская поэзия.

(обратно)

2

Крушитель бранных рубашек (иносказ) — воин, в данном случае карл.

(обратно)

3

Китовое пристанище (иносказ.) — море.

(обратно)

4

Дом форелей (иносказ.) — озеро.

(обратно)

5

Морской зверь (иносказ.) — корабль.

(обратно)

6

Рунохранитель (иносказ.) — бог

(обратно)

7

Держатель рогатины (иносказ.) — бог-охотник Хунор.

(обратно)

8

Погубитель меда (иносказ.) — медведь. По преданию Хунор первым из богов убил ради мяса зверя, и зверь тот был медведем.

(обратно)

9

Кнут битвы (иносказ) — меч.

(обратно)

10

Дом крови (иносказ) — рана.

(обратно)

11

Волк пчел (иносказ.) — медведь.

(обратно)

12

Подсказка: девять.

(обратно)

13

Уста Мамира (иносказ.) — жрец. А жрецы в нордской религии есть только у Мамира.

(обратно)

14

1 Тунна — примерно 125 литров. Четверть тунны — примерно 31 литр.

(обратно)

15

Для интереса. Размер деревянной бочки на 30 литров: высота — 45 см, торец — 35 см, выпуклость — 43 см.

(обратно)

16

Созвездие Волосы Кассиопеи.

(обратно)

17

Созвездие Северный Венец.

(обратно)

18

Млечный Путь.

(обратно)

19

Месяц Мамира — с 23.09 по 23.10.

(обратно)

20

Ульвид, хватит! — в переводе с условно-бриттского.

(обратно)

21

Ульвид в переводе означает «лесной волк».

(обратно)

22

Набианор в пер. с арабского — пророк света.

(обратно)

Оглавление

  • Песнь 1
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Эпилог
  • Песнь 2
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Эпилог
  • *** Примечания ***