КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706300 томов
Объем библиотеки - 1348 Гб.
Всего авторов - 272776
Пользователей - 124657

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Сага о Кае Безумце [Наталья Викторовна Бутырская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сага о Кае Безумце

Песнь 1

Глава 1

— Море — родина рыб, китовая дорога, вотчина Нарла, пенное поле. Море бескрайнее, шумливое, серое, искреннее. Море как красивая девушка: то ластится, нежно лаская волнами борта корабля, то злится, захлестывая бурями и штормами. Берег похож на отца. Всегда незыблем, тверд, может быть неприглядным, неприступным, опасным, зато он постоянен. Морская гладь же больше напоминает мать. Влепит подзатыльник, а потом сразу прижмет к себе и растреплет волосы на макушке.

Я покосился на Снежного Хвита, скальда, который сидел позади, штопал прохудившуюся рубаху и бормотал себе под нос разные глупости. Какая там девушка? Где там мать? Море — это всего лишь место, где очень много холодной воды. Пенное поле… Скорее уж, соленая лужа, кладбище моряков, нарлово поле, на котором бог взращивает себе ватагу.

Ветер, дыхание Хьйолкега, туго натянул парус на нашем корабле под незатейливым названием «Волчара», и мы смогли убрать весла и заняться своими делами. Кто-то растянулся во весь рост и многозвучно храпел, это был конечно Вепрь. Трюггве точил меч. Арне Кормчий держал руль. Энок Косой намазывал шевелюру известью для получения белоснежной гривы волос, он давно завидовал успеху белокожего и белоголового Хвита у женского пола. К нашему скальду вечно девки липли, куда бы мы ни прибыли. Халле Рыбак сидел на привычном для него месте — возле мачты: чем дальше он от борта, тем спокойнее плавание. Ларс снова выстругивал какую-то затейливую деревяшку.

Альрик Беззащитный, наш вожак-хёвдинг, пересчитывал серебро и раскладывал его по кучкам. Часть пойдет на починку корабля, покупку припасов, часть он отложит про запас, а остальное разделит между нами. Я поморщился, глядя на него. Не хотел бы я заниматься такими делами. А вот Тулле — в радость. Друг и сейчас топтался за плечом Альрика, несогласный с его расчетами.

Оставался еще один день плавания до знакомого нам города Кривой Рог. Радостное настроение после удачного окончания дела с ярлом Гейром улетучилось. Несмотря на кажущуюся безмятежность я шкурой ощущал, что хирдманы были не в духе. Слишком резкие росчерки Ларсова ножа, нарочито громкий шепот Хвита, нахмуренные брови Альрика, угрюмое молчание Ящерицы. Мне и самому было не по себе.

После того, что было в землях Гейра, я понял, что мы всего лишь жалкие щенки, едва оторвавшиеся от материнской сиськи. Радостно повизгивая, мы щелкали зубами, пугая бабочек и стрекоз, и воображали себя могучими псами, а потом выглянули за ворота и увидели матерых волкодавов с железными челюстями и яйцами величиной с кулак.

Против того великана я ничего не мог сделать. Едва поцарапал ему ногу — вот ведь подвиг! Каждая блоха тогда может считать себя героем. По правде, если бы не склочность того ярла, я бы попросился к нему в дружину. В его суровых землях я быстро бы дорос до пятнадцатой руны.

Единственный, кто на Волчаре ещё светился восторгом, был Видарссон. Впервые вырвавшись из-под тяжелой отцовской руки, он радовался всему подряд: белому барашку на гребне волны, мазнувшему по лицу порыву ветра, первым весельным мозолям. Даже приказ вычерпывать просочившуюся сквозь доски воду не огорчил его, и он усердно принялся за работу, а потом с гордостью показывал Альрику обнажившиеся доски.

Рядом с Видарссоном сидел Ящерица, и я в который раз глянул на его перекошенное лицо и тут же отвел глаза. На него тошно было смотреть. И дело не в уродстве. Мало ли среди воинов калек и увечных? Шрамы, срезанные носы, выбитые зубы и стесанные уши встречаются у каждого третьего рунного. Мужчине внешность не так важна. Если ты поднялся выше пятой руны, бабы сами будут вешаться тебе на шею. Нет! Ящерица как будто внутри помер, а тело почему-то еще продолжало дышать, двигаться и разговаривать. Словно его забыли похоронить. Его взгляд был как у мертвого: смотрел, но не видел. Он больше не улыбался, не заговаривал первым, сидел в стороне от остальных и как будто ждал чего-то. Я думал, хотя бы смерть Торкеля порадует его, но когда Альрик пересказал ему события в гейровых землях, Ящерица лишь вздохнул.

Мне захотелось встряхнуть его. Как угодно. Вышвырнуть за борт, чтобы он разозлился, вмазать по уху, наорать.

— Эй, Видарссон! — весело крикнул я. — Не пора ли тебе поучиться ратному делу?

Ульверы оторвались от своих занятий. Даже храп Вепря стих. Хоть какое-то развлечение!

— Я — да! — подскочил парень. — Я — хоть щас. Я — завсегда!

— Да вот беда. Ты слишком хилый. Боюсь, как бы не зашибить тебя ненароком.

Тулле беззвучно рассмеялся. Видарссон возвышался надо мной на целую голову, а его плечи были такой ширины, что я легко бы смог усесться на одном из них. Но мои четыре руны против одной и правда делали меня силачом.

— Так что пусть тебя Ящерица поучит. Он парень добрый. Глядишь, и в живых останешься.

Видарссон оглянулся на калечного и поморщился. Альрик тоже подхватил шутку:

— Ящерица, ты уж не зашиби маленького, а то еще потом с его папашей ругаться.

Нехотя ульвер поднялся, взял в руки меч, покачнулся под тяжестью щита и подошел к центру корабля. Видарссон же с щенячьим азартом схватился за оружие и бросился на противника.

Такого позорного боя я не видел даже на учебной площадке среди пятилеток. Несмотря на преимущество в рунах и боевом опыте Ящерица отступал шаг за шагом. Размашистые, неточные и легко угадываемые удары Видарссона раз за разом врезались в щит Ящерицы, зато с такой силой, что калека не мог перехватить инициативу. По-рыбьи раскрывая рот и с шумом втягивая воздух, наш изуродованный товарищ только и мог что отступать и прятаться за щитом. Он резко вздергивал щит и перекрывал себе обзор каждый раз, когда удар шел в голову. Пару раз Ящерица хотел было перейти в наступление, но трусил. Он боялся раскрыться, боялся опустить щит, а долгое выздоровление после раны подорвало его силы. Великий Фомрир, да он был слабее перворунного!

Когда новичок уже почти достал Ящерицу, Альрик остановил бой. Калека тут же опустился на палубу, тяжело дыша. Альрик же подошёл к Видарссону и, взяв дубинку, принялся показывать, где и как тот ошибся.

Я глянул на Ящерицу и с презрением отвернулся. Это не ульвер, а полевая мышь. Зря мы его забрали из города. Лучше бы он все же порубил кого, чтоб залечить раны. Или то не в шкурных ранах дело?

— Хвит! Расскажи что-нибудь.

Белоголовый скальд скривил рожу. После пира у ярла Сигарра он ни разу не пересказывал истории о богах, всё шевелил губами да склеивал песни. Обиделся, что сказ рыжего пришелся больше по нраву.

— Снежный, не томи! А то другого скальда сыщем! — подхватили ребята.

— Напугали хуорку дождичком, — буркнул Хвит. — Будто к вам какой-то еще дурак пойдет.

Я взял секиру и примерил лезвие на глаз. Эйрик бы голову снес за такое обращение с его драгоценным оружием. То ли великанья кожа виновата в выщербинах, то ли кости Торкеля. Вздохнув, я взялся за точило.

— Вот вы говорите «дыхание Хьйолькега, дыхание Хьйолькега». А вы знаете, что Хьйолкег — это ни много ни мало, а целый папаша Фольси?

Отец редко пересказывал про богов, на то жрецы есть. Но жрецами обзавелся только один бог — Мамир, прочим же восхваления не требовались. Тому же Фомриру больше по душе сражения да бои, чем песнопения да воскуривания трав. А мамировы жрецы говорят чаще всего о своем боге: какой он мудрый, как он людей создал, как уболтал наделить их благодатью, как пожертвовал своими пальцами. Видать, Мамир — самый скучный и занудный бог из всех. И больше всех переживал, что его позабудут.

Так что каждый раз, когда Хвит брался потешить хирдманов историями, я старался не пропустить ни словечка. Скальд знал сотни сказов, и редко они были про Мамира.

— Да разве Хьйолкег может быть отцом Фольси? — возразил Тулле. — Фольси ж бог-пахарь. Где он, а где морская тварь?

— Пахарь-то он пахарь. Да только Фольси — весенний бог. А весенние боги что?

— Что? — не выдержал я, когда Хвит замолчал.

— Весенние боги вышли из моря. И Фольси был первым из них. А откуда в море взяться богам? Только от тварей. Но не каждая ж тварь может народить бога! Вот ты представь! Может ли та хреновина, которую мы на Рыбака выудили, стать папашей Фольси или Орсы?

Я рассмеялся. Хотя тогда я и перетрухал изрядно, но, по правде, для Фомрира та тварь — что вошь. Убить легко, вылавливать замучаешься.

— А кто из морских тварей сильнее Хьйолкега, раз его сам Скирир не смог забороть?

— Да быть такого не может, чтобы Скирир не смог кого-то убить!

— Ты, Снежный, толком расскажи, — посоветовал Альрик.

Хвит усмехнулся. После такого начала уже никто не посмеет отвлечься от его истории. Хитрый скальд, он все же научился чему-то во время того пира.

— Когда мир ещё был молод, и Мамир ещё не выпек в своём горшке первых людей, на дальнем севере Скирир и Нарл сражались с ужасной морской тварью Хьйолкегом. Долго они бились с чудовищем, отрубали ему щупальца без счета, вырывали жабры, разрубали сердца и пронзали ледяными стрелами глаза. Даже размозжённый молотом Скирира и пробитый гарпуном Нарла сквозь мозг и сердца Хьйолькег не умирал.

Мне представился огромный многоголовый и многоногий осьминог, чьи бесконечные щупальца опутывали весь мир.

— Долго сражались Скирир с Нарлом против злого отца Фольси, но не могли его победить. Впрочем, и зимние боги были ему не по силам.

Надо будет спросить у Хвита, почему зимние боги дерутся только с морскими тварями, а весенние — с наземными. И только Фомриру без разницы, с кем помериться силой. Хотя чего ж это я? Понятно ж, почему. Хоть твари — это твари, но все ж не могут боги поднять руку на своих прародителей и родственников. Потому вышедшие из моря наводят порядок на суше, а пришедшие с гор охотно вступают в бой в китовых чертогах.

— Однажды с ними напросился в битву Свальди с медною флейтой. Не хотели зимние боги брать с собой юного музыканта, но всё же поддались на его уговоры. Долго длилась великая битва! Завидев весеннего бога, Хьйолькег разъярился пуще прежнего. Еще сильнее нападал он, плеская ядом, грозя клыками и когтями. Тогда Скирир уронил на Хьйолькега гору и вместе с Нарлом заморозил море на дни пути вокруг. И ступил на лёд Свальди. Нежная колыбельная полилась с его флейты, усыпляя прародителя весенних богов. И как бы ни был могуч додревний морской конунг, не устоял он пред мелодией своего внука и уснул беспокойным чутким сном. Растопил Свальди дуновением флейты кусок льда над тремя из девятнадцати ноздрей великого Хьйолькега. И дыхание его столь могуче, что движет доселе весь воздух мира, поднимая ветер во всех направлениях.

Я и думать забыл про секиру на коленях. Смотри ж ты! И ведь все по закону! Хоть и победил Свальди своего деда, но руки на него не поднял. Колыбельную спеть — не мечом порубить.

— А чего Скирир с Нарлом не добили Хьйолкега, пока он спит? — встрял Видарссон.

Вот уж кто знал о богах поменьше моего!

— Пожалели боги тебя, убогого. Чтоб не стер ты руки по самые плечи! — расхохотался Альрик. — Убей они тварь, так и ветров бы не было. Как тогда под парусом ходить?

* * *
Боги подслушали слова Видарссона и решили поучить неразумного не речами, но делами. К пристани Кривого Рога мы подошли лишь на закате. На веслах. С самого утра и до появления месяца — факела Корлеха не было ни дуновения, словно кто-то залепил воском все три ноздри морской твари.

Видарссон старался грести наравне со всеми. Но что его единственная руна могла противопоставить нашим четырем? Так что с полудня он лежал на палубе, обессиленный, и слушал наши злоязычные шутки. И с каждым часом они все больше походили на проклятия.

— Мало отец драл его в детстве. Не научил язык придерживать.

— Альрик, а может, заклеивать рот новичкам? Хотя бы на год-другой. Пока думать не начнут.

— Нарл зря что ли парус из крыла Тоурга клепал? Потому и не прибил Хьйолкега.

— Ох, приберет он тебя в свою ватагу. Ему вечно гребцов не хватает.

— Есть и похуже участь, — заметил я. — Вернем Видарссона папаше, тогда и весло на нарловом корабле конунговым троном покажется.

— И то дело. А там не Видарссон по берегу бегает?

На пристани нас поджидал целый хирд воинов во главе с заплечным местного ярла. А за его спиной и впрямь виднелась могутная косматая фигура старшего из рода Видара.

К тому часу, когда мы причалили, Видарссон уже извел ярлова человека своими жалобами.

— Вон тот мелкий и приходил. Ножом тыкал, убить хотел. Говорит, тащи припасов на седьмицу. Ни телеги, ни сына! — бубнил папаша. Но не высовывался. Боялся.

— Альрик Беззащитный! Уважаемый Укси Видарссон обвиняет тебя в разбое и похищении телеги, лошади и сына Бьярки. Есть ли у тебя что ответить? — громогласно провопил какой-то щуплый мужичонка из-за спины заплечного. Его и увидеть-то было сложно.

Хёвдинг легко перескочил на причал, встряхнул белокурой копной, огладил волчий плащ.

— Ответить-то я отвечу. А вот как Видарссон заплатит мне за поклеп?

Голос Альрика мягко прокатился по всей пристани, и местный народец потихоньку начал стягиваться к нам. Всегда ж любопытно посмотреть на споры и драки. Особенно если для твоего носа никакой угрозы не предвидится!

— За поклеп с него ярл спросит. Ты за себя ответь!

— Братья Видарссоны наняли мой хирд убить тролля. Одного тролля. Цену мы сговорили по общему согласию. Верно ли я говорю?

Тощий обернулся к папаше, и тот нехотя кивнул, подтверждая слова Альрика.

— Тролля мы убили. Но там нашелся и второй тролль. Точнее, троллиха. Видарссоны заплатить за первого отказались, мол, надо всех убить. Поднять оплату тоже не захотели. Пожалел я убогих и назначил цену за второго — припасы да бочонок их лучшего пива.

Хирдманы ярла одобрительно загудели. Видать, знали на вкус видарссоново пиво.

— Убили мы и второго тролля. Взяли оговоренную цену. Да вот беда! Когда открыли бочонок, там не пиво было, а ослиная моча.

Я кишками почуял, как поменялся настрой людей. Вот только что толпа была против нас! И оп! — их злость перекинулась на жадных пивоваров.

— Потому по возвращении в этот славный город отправил я своего младшенького навестить Видарссонов. Пусть вернут нам обещанное. Да малую плату за обман. Разве ж это разбой?

Щуплый пошептался с Видарссоном и снова возопил:

— По пиву и припасам мы согласны. А что насчет лошади и сына?

— Малец захотел стать хирдманом. А я не стал отказывать. Он уже карл, человек свободный, и может сам решать, как жить. А телегу и лошадь он продал, чтоб оружие выкупить. Отец ему почему-то даже топорик не справил.

— Бьярки!

Я оглянулся на младшего из рода Видара. Тот сидел на палубе, вжавшись спиной в доски. Того и гляди, треснет борт Волчары под натиском перепуганного бойца. Надо же, как он отца привык бояться! Сам ростом и статью с быка, смахнулся наравне с трехрунным Ящерицей, полдня греб вместе с опытными хирдманами, а тут от одного папашиного голоса скукожился.

— Слышь, Видарссон, — шепнул ему я. — Ульверов позорить не смей! Ты нынче не под ним ходишь, а под Альриком. Хёвдинг трусов не любит.

Напыжился Бьярки, надулся так, что уши покраснели, вытянулся во весь рост и перемахнул к Альрику.

— Я теперь сноульвер! — выдавил он.

— Сноульвер? Я тебе покажу сноульвера! Еще бороду не отрастил, а смеешь батьке перечить? Мать все глаза выплакала! Женить тебя надо. Женить.

Альрик тем временем подошел к ярловым людям и о чем-то с ними заговорил вполголоса. Поди, опять зубы заговаривал.

— Не хочу я всю жизнь в земле ковыряться да от троллей бегать! Хочу хускарлом стать! Или хельтом! Хочу тварей убивать, а не свиней по праздникам колоть! — разошелся не на шутку младший Видарссон.

Старший, пока Беззащитный занят, подскочил к сыну и хотел было отвесить ему подзатыльник. Но тут уже не выдержал я. Подлетел к нему вплотную, положил руку на нож и прошипел:

— Только посмей! Ударь ульвера! Дырку в щеке никогда не поздно сделать.

Папаша сразу сник. Помнил мои угрозы еще с прошлого раза. И вернувшийся Альрик закончил спор:

— Все сделано по закону да по обычаю. У ярла к нам претензий нет.

Глава 2

Я лениво потянулся, перекатился на бок и глянул на тело, лежащее рядом. Мягкое белое женское тело. Не то что тощая Хельга с глазом, проклятым Бездной. И пусть стоило это аж два эйрира — всё, что Альрик выдал мне за последний поход, но оно того стоило. Наконец я лег с женщиной, которую сам выбрал. Правда, она всё время тыкалась мне губами в лицо, точно теленок, ищущий вымени, обслюнявила щеки и нос. Хельга больше укусить норовила. Бешеная кобыла.

Натянув портки и рубаху, я отрубил кусок серебра и бросил его женщине. Как там её звать? Да какая разница.

Кривой Рог бурлил, кипел и пах. С окраины тянуло дымом, сразу захотелось сходить в баню, пропотеть и смыть с себя морскую соль. Безрунные мальчишки тащили по дороге козу. Коза упиралась всеми четырьмя копытами и орала звериным матом, проклиная мучителей. Я вспомнил, как мы с малышкой Ингрид тащили за собой этих упрямых животин по лесу. Удивительно, что нас не сожрал медведь и не задрала рысь. Мимо прошли женщины в темно-красных платьях, раннее солнце так и играло бликами на их ярких бусах. А ведь я так и не купил сестренке сережки с камушком. Серебра у меня было немного, считай, только на женские побрякушки и хватит.

Большинство встреченных мужчин были на первой-второй руне. Если кто и попадался посильнее, то явно либо из дружины ярла, либо из заезжего хирда. И я со своей четвертой руной не выглядел слабосилком. А если уж по возрасту сравнивать, так и вообще был впереди всех. Потому часто ловил на себе заинтересованные взгляды как от мальчишек-сверстников, так и от девушек постарше. И то подумать! Чтоб какой безбородный пацан дорос досюда, его боги должны на ладони носить. Ну или богатый заботливый папаша. И пусть одет я не очень нарядно, и рубаха у меня не атласная, и кольчуги нет, и секира осталась на корабле, зато руны-то вот они. Никуда не пропадут, никуда не денутся.

В торговых рядах нынче было малолюдно. Свадьба отгуляла, урожай пока не собран, скот резать рано, вот и сидели на торжище только те, кто куплю-продажу своим ремеслом сделали. Я лениво отмахивался от призывов купить поросят, пироги и сапоги. Наконец набрел на лавку с украшениями.

Ох, и красота-то какая! Торговец откинул в сторону навес, и разноцветные каменья заиграли-заискрились на солнце.

— Уважаемый воин хочет купить бусы для невесты? Или для матери? Или себе браслет?

— Сестрёнке серьги обещал…

Не успел я договорить, как он вытащил из-под стола шкатулку и доверительно шепнул:

— Есть у меня особый товар. Искусный кузнец выковал!

Открыл, а там на синей ткани лежат крошечные серебряные подвески в виде ступки с пестиком.

— И красиво, и благословение Орсы всегда будет с ней. С такими серьгами и забрюхатеть, и разродиться легко сможет.

— Не, у моей сестренки Хунор в покровителях ходит.

— Хунор? — задумался торговец.

— Мне простые серьги. С камушком. И чтоб блестел вот как эти.

То ли купец попался такой азартный, то ли скучно ему было, но провозились мы с ним аж до полудня. Сначала всё камень подбирали: «под глаза», будто я помнил, какие там у Ингрид глаза, «с добрым знамением», будто он посмеет продавать что-то со злыми знаками. За такое и закопать заживо могут. Потом торговались с ним до хрипоты. Он заломил цену в две марки за две висюльки с камушком. Точно не серьги, а шлем продавал. Уж я и за нож брался, и Альриком угрожал, и троллей вспоминал, но полмарки так и отдал.

Когда я вернулся на пристань, наших там толком и не было. Лишь Арне Кормчий в очередной раз перестукивал доски, проверял их на крепость, да Облауд лежал и горланил песню во всю глотку.


— Пиво потечет снова!

Пиво потечет снова!

Пиво потечет снова!

В наших землях

На победу в битве,

На мясо и восторг

Давай выпьем

На наших землях![1]


Я махнул им рукой, забрался на борт, лег рядом с Облаудом и под его нескончаемый рев собрался было поспать. Ночью было не до того.

И только-только задремал…

— Альрик! — протрубил над ухом зычный голос.

Меня и Облауда аж подбросило. Я откатился к борту, выхватил нож и приготовился к бою.

— Альрик!

— Нет его, — буднично ответил Арне.

Возле Волчары возвышалась огромная фигура десятирунного сакравора, заплечного ярла Сигарра. Он же вроде как должен был выкупить твариное сердце, чтоб не стать изменившимся. Как тот великан. За его спиной топтался двурунный мальчишка едва ли старше меня.

— Ты! — сакравор глянул на меня. — Приведи Альрика!

— Откуда ж мне знать…

— Пошёл! — рявкнул воин.

Опомнился я уже далеко от пристани. Чем это он меня так припечатал, что я себя не помня помчался выполнять приказ? Наверное, рунной силой ударил. От Флиппи давление было сильнее, зато команд он не давал, а тут чёткий посыл.

Эх, скорее бы стать хускарлом и проверить свою мощь на Лэнне и Нэнне! Я бы посмотрел, как они друг друга дубасят!

Хёвдинга я нашел возле дома местного ярла, и вид у Альрика был не особо довольный.

— Снова на хуторе волкам хвосты крутить? Там только Видарссон руну сможет поднять.

— Может, в другом городе поискать? — предложил Вепрь.

— А толку? Там ещё не знают о смерти Торкеля. Никто не доверит нам работу.

— Хёвдинг! Там это… сакравор… ну, который от ярла Сигарра, — выпалил я, подбежав к нему.

— И чего он?

— Тебя хочет.

— Зачем?

— Не сказал. Шарахнул силой, и я побежал.

Я говорил и сам злился на себя. Точно сопливый пацан, который толком объяснить не может, зачем его послал батя.

— Может, у него есть работа для нас…

— У десятирунного-то? — усмехнулся Вепрь.

Сакравор нетерпеливо мерил шагами пристань. Местные работники опасливо косились на его огромную секиру и дергались каждый раз, когда доски скрипели под его ногами. Увидев Альрика, Эрн подлетел к нему и навис угрожающей тушей.

— Беззащитный! Мне нужен твой корабль, — даже не прорычал, а прохрипел хускарл.

— Мы только-только прибыли, — ответствовал хёвдинг. — Сейчас думаем над несколькими предложениями…

Воин вытащил из заплечного мешка сундучок и сунул его в руки Альрику.

— Вот плата.

— И куда плыть?

— Обратно. К моему ярлу, — сакравор ткнул пальцем в двурунного пацана. — Вот этот карл принес весть, что ярл Сигарр мертв. Эта свинья Хрейн нарушил слово и убил его.

Альрик тут же посерьезнел, как и хирдманы.

— Он пошел против воли конунга?

— Против конунга, богов и чести!

— Ты должен поехать к Рагнвальду, потребовать суд…

— Нет! — взревел сакравор. — Я убью его собственными руками! Я обещал! Обещал Сигвальди, что позабочусь о его сыновьях! Старшего не уберег. А теперь и Сигарр… Как меня встретит в дружине Фомрира ярл? Что он скажет?

Хёвдинг помолчал, глянул на нас, на сундучок с серебром.

— Кай! Собери ульверов. Отплываем сегодня же.

* * *
Драккар не плыл. Летел.

Хьйолкег так и не смилостивился над нами, потому мы сидели на веслах. Сакравор греб с такой силой и упорством, что Альрик убрал трёх гребцов с его стороны, иначе Волчара начинал крутиться на месте. С каждым рывком корабль словно перескакивал с места на место.

Даже четырехрунные карлы не могли поспевать за движениями Эрна. Мы уже по несколько раз сменили друг друга, а сакравор всё греб и греб. Если бы он мог, то выпрыгнул бы за борт и толкал бы корабль руками.

Мы остановились переночевать на одном из безлюдных берегов, но проспали едва ли несколько часов. Чуть только на горизонте забрезжил свет, как Эрн поднял нас и, с трудом выждав, пока мы перекусим, засел за весла.

Во второй половине дня Хьйолкег все же приоткрыл одну ноздрю, и попутный ветер туго натянул парус. Грести стало бесполезно. И сакравор, оставшись без дела, затосковал ещё сильнее. Он то и дело начинал ходить взад-вперед, останавливался возле носовой фигуры, всматривался вдаль, садился, снова вскакивал. Скажи ему кто, что за одну жертву Нарлу корабль поплывёт хоть немного быстрее, Волчара тут же бы искупался в нашей крови.

Не я один, все ульверы косились на заплечного ярла Сигарра. Кто знает, что ему может взбрести в голову? Он, не задумываясь, отдал всё серебро Альрику. А ведь эти монеты должны были спасти ему жизнь. Даже больше, чем жизнь!

Прежде я уважал его преданность и думал, что ради семьи и собратьев сделаю то же, что и он. Но теперь я столкнулся с изменившимся лицом к лицу. Тот великан… В нем не было человеческого. Тупое опасное животное. Куда он попал после смерти? Сомневаюсь, что Фомрир берет в дружину полутварей. Скорее уж, Бездна поглотила остатки его души. Смог бы и я отшвырнуть последнюю надежду на спасение ради умершего ярла?

Нет.

А вот ради мести за него…

— Ещё раз, — рыкнул сакравор. — Расскажи ещё раз.

Двурунный малец, который и доставил весть, испуганно глянул на Альрика, сглотнул и тихо сказал:

— Когда эти, как их, наемники того… все стало по-старому. Ярл сказал твоему сыну идти на остров. Конунг вроде как далеко, а Хрейн, он тутова. Дом нужно справить крепкий, ограду там… Чтобы никакая гадина, значится. А я рыбачить с отцом. Запасы-то подъели все. Нагостевалися. На верхние озера ушли. Рыба хорошо шла, мы две ночи отсидели. Что-то завялили сразу, часть свежей привезли. Как вернулись, в Сёльвхусе ор стоит. Мы туда! Рыбу так в повозке и бросили. А там жуть! Бабы ревут. Бабка Зеленуха хрипит что-то. Мужиков и нет, считай. Батя протолкался, ну и я за ним. А там ярл! Уже почернел лицом, точно тварь какая. Ой!

Косой отвесил пареньку подзатыльник. И вовремя. Сакравор сам лицом изменился, вставать начал. Если б он оплеуху влепил, быть бы мальцу без головы.

— Зеленуха сказала, что отравили ярла. Кто-то испортил ярлово питье, которое отдельно хранилось. Ну духовитое такое, которое ему Зеленуха и варит завсегда. Бабку хотели прибить, да та показала, что её варево хоть и вонючее, но безвредное. А то, которое в корчаге было, потравленное. Влили его в собаку, та к ночи и издохла.

— Не сразу, значит, сдохла? — уточнил Альрик.

— Не. Сначала бегала, потом скулить начала. А потом и вовсе свернулась калачиком и померла. Глаза почернели, язык тоже, слюна темная всё текла.

— А дальше?

— Думали, как Эрну весточку передать. Повезло, рядом кнорр шел знакомый. Торговцы часто к нам за припасами заходили да за водицей целебной. Вот меня с ними и послали.

— Думаешь, Хрейн? — обратился хёвдинг к заплечному.

— А то кто ж? Мечом не удалось, так он ядом…

— Кто подсыпал яд? Отравитель кто? Нашли его? — Альрик засыпал мальчишку вопросами.

Тот только и успевал моргать в ответ.

— Дык кто ж его знает! Вона сколько народу понаехало-то. Все в Серебряном доме жили, вместе ели-пили. Кто хош мог втихую яду насыпать.

Альрик досадливо мотнул головой.

— Плохо. Эрн, сейчас ты никак не сможешь доказать, что именно Хрейн убил твоего ярла. Понятно, что ему одному выгодно. С другой стороны, отец Сигарра изрядно по морям помотался. Может, кто отомстить решил? Или дальний родственник решил место ярла занять. Вот если бы отравителя поймали и его на конунгов суд притащили, вот тогда бы сам Рагнвальд казнил бы Хрейна. Из ваших кто-нибудь мог желать зла Сигарру?

Сакравор тяжело задумался.

— Нет. Не припомню таких. Все живем в одном доме, едим за одним столом.

— Ну, может, бабу какую подговорили. За серебро либо за другую корысть. Может, в отместку за мужа или сына.

— Так Сигарра за что? Он больше всех о людях пекся! При нем бабу ударить не моги! Он всё говорил, что негоже подымать руку на ту, в чьём чреве дитя растет.

Остальные ульверы тоже внимательно прислушивались к разговору. Я, как и сакравор, не мог представить, чтоб хоть кто-то в Сторбаше попытался бы убить моего отца. Не нравится жить под его началом? Море широкое — плыви, куда хочешь. Все же не трэли, а свободные карлы. Зло затаил? Так приди, вызови на бой. Пусть боги рассудят, кто прав. Если кто и мог строить козни, так соседний ярл, который хочет под себя новые земли загрести. Ну или как Скирре Пивохлеб, что за мной отдельную ватагу отправил.

— А если не ваши, значит, кто-то из пришлых дружин. Моих ты знаешь, да мы раньше всех уплыли. К тому же мы случайно к твоему ярлу нанялись, когда за любую работу хватались. У Сигурда много девок в дружине, а девки чаще ядом травят.

— Не думаю, что так, — вмешался я. — Там такие девки, что им прирезать легче, чем отравить.

— Тебе, конечно, виднее, — протянул хёвдинг.

Ульверы рассмеялись. Помнили про мои приключения с твариной девкой Хельгой.

— У Орма дружина тоже справная, слаженная. Получается, Хрейн должен был сразу после решения конунга насчет острова найти человечка подходящего, впихнуть его в чужую ватагу, да не в любую. А в такую, которая бы нанялась к Сигарру. Так-то вроде и несложно. Но и удачи изрядно нужно. А Хрейн не похож на того, кто долгие планы строит. Отравить сразу после поединка! Нет бы годик выждать. Ярл Сигарр здоровьем хлипкий. Через год конунг бы и ухом не повел. Но даже если и так. Чего ж не отравить до схватки на острове?

Хвит наклонился поближе и сказал:

— Нет, Альрик. До острова бы не получилось. Дружины собирали, считай, на улице. Стол у ярла и хёвдингов был отдельный. Да и не знал никто тогда, что ярл Сигарр особый настой пьет.

— Значит, Хрейн заранее задумал убить Сигарра? — не понял я.

Не похож Хрейн на такого тонкого мыслителя, тут я был полностью согласен с Альриком. Он перед конунговым наблюдателем вел себя, как слабоумный.

— Отравитель мог быть и не из дружин Сигурда или Орма, — внезапно сказал Тулле. — Он мог быть и человеком Хрейна.

— Как так? Все же друг друга зна… — осекся я на полуслове.

— Вот-вот. Мы знаем только ульверов, Сигурдовы — сигурдовых ватажников, Ормова дружина — ормовых. А местные — своих. Если бы влез кто лишний, каждый бы подумал, что это из чужой ватаги человек. По мне, так отравителя подослали, когда уже было понятно, что Хрейн проиграет спор. Когда они все вломились в поместье, выслушали наблюдателя и ушли, один человек остался внутри. А если его еще и подранили так, что лицо распухло…

— Там много таких было, — прохрипел Вепрь, вспоминая.

— Думаю, во время пиров он поговорил с местными, вызнал про питье, всыпал яд и убежал, примерно когда вторая ватага уходила. И яд подобрал такой, чтоб не сразу умерщвлял.

— Сейчас его уже не отыскать… — вздохнул Ослепитель.

— Отыскать-то можно. Только не на землях Сигарра.

Сакравор оживился, глянул на нас с надеждой.

— Тогда плывем сразу к Хрейну! Ярла и без меня похоронят честь по чести. Только как его узнать?

Альрик обернулся к Хвиту.

— Снежный, ты же всё запоминаешь раз и навсегда, верно? Любую песню с одного раза спеть можешь. Сможешь найти знакомое лицо? Не из таких, с кем рубились, а из тех, с кем пили.

— Если он подраненный был сильно, могу и не угадать, — дернул плечом Хвит.

— Вместе вспомним. Никого из Сигурдовой или Ормовой дружины на землях Хрейна быть не должно. А если местный кто-то сбежал, так его Эрн узнает.

— Узнаю, — прорычал сакравор, стискивая кулаки. — Узнаю и убью.

Хёвдинг положил руку на плечо десятирунному.

— Нет. Не убьёшь. Ты привезёшь его на суд Рагнвальда. Думается мне, что конунг сумеет придумать наказание потяжелее, чем ты. Чтоб Хрейн даже червям подземным после смерти завидовал.

Мы повернули Волчару к чужим землям и снова взялись за весла.

Глава 3

Медленно и неотвратимо на нас надвигались огромные поросшие лесом горы. Из неприметных голубоватых теней на горизонте они разрослись до небесных гигантов. Побережье исчерчено утесами, испятнано одиночными скалами. Высоко над нами, распахнув широкие крылья, парил орел.

Боги не знали, одобряют ли они нашу поездку или нет. Солнце то обжигало кожу последними летними лучами, то пряталось за пухлые тучи, и сразу же налетал ледяной ветер. Пару раз даже начинал накрапывать дождик, но быстро передумывал.

Сакравор стоял рядом с Арне Кормчим и показывал, куда вести корабль.

— Тут на дни пути что туда, что обратно — нет толкового берега. Одни скалы. Так дед Хрейна и выбился в ярлы: поставил свое поместье возле единственного места, где можно высадиться. Остальные поместья разбросаны так, что Фомрир ногу сломает. От одного до другого по несколько дней идти. Даже не идти, а ползти. То вверх, то вниз. Любую ровную площадку, где почва наросла хотя бы в половину ладони, тут же вспахивают.

Мы вошли во фьорд, прямой, точно стрела. На дальнем его конце виднелись постройки. Завидев нас, там забегали мелкие черточки — люди.

— Врасплох их не застать, — отметил Альрик.

— Да и застанешь, толку никакого. Тут только пара домов да сарай. Товары почти сразу увозят вглубь леса.

— Ты много знаешь о землях Хрейна.

— Не первый год враждуем.

Когда Волчара мягко коснулся бортом деревянного причала, там уже стояли пятеро хускарлов. Без оружия и щитов. Мы же наоборот приготовились к бою. Альрик поднял руку, давая знак остановиться. Сакравор легко запрыгнул на доски с секирой наперевес.

— Хрейн. Где он?

— Как вернулся с боя, больше не видели, — низко кланяясь, ответил один из местных. С виду вылитый трэль — выбритый наголо, в худой одежонке, босой.

Эрн повернулся к нам и кивнул. Мол, высаживаемся.

Альрик оставил на Волчаре аж шестерых ульверов. Точнее, пятерых и Ящерицу. Сакравор сразу предупредил, что калека горную тропу не выдюжит. Я понял, почему хёвдинг был настолько осторожным. Несмотря на жалкий вид встречающих, чахлые домики, которые того и гляди снесет ветром, и безлюдность, я чувствовал угрозу. Словно в лесу в засаде сидит вооруженный до зубов хирд и ждет команды атаковать.

Более того, Альрик сказал отвести Волчару подальше от берега и внимательно следить за пристанью и морем. Может, Хрейн внезапно научился думать и оставил пару кораблей вне фьорда? К тому же, если сам ярл в поместье, а подходящих бухт поблизости больше нет, где тогда его драккары?

Наши подумали о том же. И Вепрь, проходя мимо трэля, схватил того за шкирку, прижал лезвие ножа к его шее и ласково спросил:

— Где корабли Хрейна?

— Он… он послал их за людьми, — бритый говорил быстрым шепотом, косясь на нож. — Сказал, что скоро понадобятся новые воины. Что битва еще не закончена. Что он еще отомстит за оскорбление.

— А не слишком ли ты много знаешь? А, трэль?

— Это не он, — шепнул Хвит.

Альрик взмахнул рукой, мы разбились по двое и побежали обшаривать халупы. Нам с Тулле достался домик на отшибе. Я выхватил нож, секирой тут особо не помашешь, открыл дверь и влетел внутрь. В нос шибанула смесь запахов: от застарелой рыбной вони до незнакомого пряного аромата. Но домик оказался пустым. Лишь старые сети грязным комком валялись в углу.

— Ну? — спросил Тулле.

— Ничего.

Зачем сеть бросили в дом? Да еще и в таком виде. Ее либо просушивают на улице, либо ловят ей рыбу, либо сжигают, если сплести новую оказывается быстрее, чем чинить старую.

Волчара отплыл от причала. А мы двинулись к поместью Хрейна.

Поначалу идти было легко, но уже через час я пожалел, что не остался на судне. Мелкий дождик, который прежде изредка накрапывал, усилился. И без того трудная дорога вверх по склону стала еще и скользкой. Затяжелевший от воды волчий плащ я не взял, потому промок до последней нитки. Холодные порывы ветра пробирали до костей.

Я перехватил секиру поудобнее и, стиснув зубы, продолжал идти. Видарссон, и тот не жаловался со своей одной руной, пыхтел в спину, но шел.

Еще через час те немногие признаки дороги, которые еще виднелись, исчезли. Мы словно пробирались по дикому лесу. Ни запаха дыма. Ни стука топора. Ни забытой тряпки. Сколько раз я оскальзывался и падал в мокрую траву? Раз чуть не прибил Тулле секирой, когда взмахнул ей, чтоб удержаться на ногах. Впрочем, друг отомстил. Огрел по спине, когда сам выплясывал на крутом склоне.

Теперь мы выглядели не так устрашающе, как в начале. Все с ног до головы грязные, в ошметках листьев и земли, волосы повисли серыми сосульками. Видарссон вовсю шмыгал носом и сморкался в траву. Хвит, поначалу подбиравший красивые кённинги к дождю, вскоре перешел на проклятья.

Чтоб хоть немного отвлечься, я спросил у Тулле:

— Слышь. Вот убитый в бою попадает к Фомриру. Так?

— Ну.

— Утопленник — к Нарлу. От зверя какого — к Хунору. Если кто умрет от старости или болезни — возвращается в землю к Фольси. А если от яда помер? Куда он пойдет?

Хвит кашлянул, сплюнул и ответил:

— К землепашцу. Яд — это ж как болезнь.

— Не, — возразил Тулле. — Тогда и нож в горло тоже, считай, болезнь. Это убийство. Значит, Фомрир.

— Фомрир только сталь и кулак признает, — встрял Вепрь. — С чего ему отравленника брать?

— Может, Орса прибирает? Она ж не вылечила, — робко предложил Видарссон.

— Ты дурак? — ругнулся Рыбак. — Орса только баб берет. Что-то я не слышал о яде, от которого яйца отваливаются.

Трюггве после смерти друга Йодура почти всегда молчал. Поэтому я даже не сразу узнал его голос.

— Так может, Скирир? Он же бог-конунг. Может, он ярлов к себе берет?

Мы замолчали, обдумывая такой вариант. Потом Хвит неуверенно сказал:

— Скирир, он над богами конунг. Зачем ему мертвые люди? Хоть и ярлы. Ярлами еще, поди, покомандуй.

— К Фомриру он ушел! — рявкнул сакравор. — Его честь по чести похоронили, как брата и отца. С мечом в руках да в кольчуге. Коня зарезали, кровью помазали. Фомрир примет!

— Хвала Фомриру, — отозвался я, нисколько не убежденный словами Эрна.

Надо будет жрецу Мамира такой вопрос задать. Зря, что ли, они пальцы рубят? Пусть отдуваются.

Я все время смотрел под ноги, выглядывая место посуше и чтоб никаких корней или веток. Надоело падать. Потому не сразу понял, что подъем закончился. Мы вышли на плоскогорье.

Тугие кочаны капусты растрескались от лишней влаги. Стрелки чеснока торчали вперемешку с побуревшими перьями лука. Рожь уже убрали. Редкие соломенные комли, оставленные на поле, напоминали о близкой зиме. Я заметил свежекопанные комья земли и рядом с ними брошенные тяпки. То ли от нас удирали, то ли попрятались от дождя.

— Это и есть поместье Хрейна, — буркнул Эрн.

Выглядело оно далеко не по ярловски. Приземистые длинные дома, накрытые поржавевшим дерном, темные от воды бревна, хлипкие оградки. У Видарссонов хутор и то смотрелся богаче. Крупного скота в загонах не было. Наверное, еще не пригнали с пастбищ. Куры забились под навес, прижимаясь друг к другу от холода.

— Сколько тут людей?

— Двадцать-тридцать, больше эта земля не прокормит. Остальные хутора еще меньше. Чтоб собрать тут войско, надо изрядно побегать.

— Тогда понятно, чего он в Сигарровы земли вцепился. На том острове можно и сотню прокормить, — сказал Альрик.

— У нас тоже жрать хотят. Что ж нам теперь соседей идти рубить?

Нас заметила девчонка, вышедшая до ветру. Увидела и завизжала. Еще бы! Полтора десятка воинов, невесть откуда взявшихся.

Меня удивляла беспечность ярла Хрейна. Он так был уверен в собственной безнаказанности? Почему возле пристани не было воинов? Почему оттуда не подали сигнал в поместье? Хотя б огонь развели да дымом предупредили. Почему после визга девчонки из дома вышли лишь пятеро мужчин, хоть и с топорами в руках?

— Зовите вашего ярла! — бухнул сакравор.

Вперед выступил хускарл лет двадцати, чем-то смахивающий на Хрейна. Может, обрыдлостью щек, а может, нахальной рожей.

— Кто такие?

Эрн зарычал и двинулся было к нему, но Альрик придержал.

— Я Альрик Беззащитный. Со мной мои ульверы. А это Эрн, заплечный ярла Сигарра. У нас дело к твоему ярлу.

— Ярл не говорил, что ждет гостей.

Хвит за спиной хёвдинга округлил глаза и кивнул в сторону хрейнова хускарла. Потом изобразил, что пьет из невидимой кружки, схватился за горло и указал пальцем на встречающего.

— Да он же… — открыл было рот Видарссон и тут же заткнулся, получив кулаком в спину от Тулле.

— Зови Хрейна! Или я сам его покличу, — рявкнул сакравор.

Парень попятился, но проход не освободил. Из дома вышли еще воины. Теперь напротив нас стояли три хускарла да пятеро карлов. Сакравору на один зуб.

— Я слыхал, помер твой ярл. Какой же ты заплечный, коли уберечь его не смог?

Рука Альрика уперлась в грудь Эрна. Хёвдинг еще и улыбаться умудрялся.

— Мы назвались. Как твое имя?

— Сверр. Сверр Хрейнссон.

Я вглядывался в сына ярла и не понимал, как Хвит его узнал. Не помнил я таких на пиру. Хотя тогда меня больше беспокоили мои кишки, чем чужие морды.

— Ярл уехал по другим поместьям. Вернется ближе к концу зимы. Я не предлагаю разделить стол, так как год выдался неурожайный. Самим бы до весны дотянуть. Возвращайтесь на корабль.

Зря он сказал последнюю фразу. Ой, зря. Я перехватил секиру поудобнее. Тулле придвинулся ближе, готовый прикрыть меня щитом.

— Мы уйдем, — согласился Альрик. — Но сначала я хочу посмотреть на всех мужчин в поместье.

— Зачем? Если так оголодали по ласке, могу поделиться рабынями, — хохотнул Сверр. — Хотя у вас вон какие красавчики есть, никакие девки не нужны.

Снежный гневно фыркнул, решительно протолкался вперед и шепнул Альрику. Тот удивленно глянул на скальда, переспросил:

— Уверен?

— Я узнал голос. Голова вся перемотана была.

Тогда хёвдинг снова повернулся к Сверру, состроил вежливую рожу.

— А что же ярл не взял тебя с собой? Не дождался, пока ты вернешься с пира ярла Сигарра?

Все замерло.

Где-то наверху раздался пронзительный орлиный крик. Нервно кудахнула сонная курица. Тихо скрипнул щит, вытягиваемый из-за спины. Переступил с ноги на ногу Вепрь.

Сакравор не двигался.

Молчал.

Миг.

Альрик полетел в сторону, а вслед за ним полетела россыпь алых капель. От располовиненного тела сына Хрейна. Разрубленное на части копье. Вспоротый живот хускарла. Заломившаяся назад голова второго.

Крик!

Наконец-то крик. Секира застряла в плече третьего.

— Стой! Эрн! — орал хёвдинг.

Сакравор бросил секиру, схватился за топор в руках карла, выкрутил, переломав кости, и вонзил лезвие в лицо двурунного. Еще мгновение, и оставшиеся карлы были перемолоты в кашу.

— Стой!

Спина сакравора мелькнула в дверном проеме, из дома донеслись истошные женские вопли.

И снова все стихло.

Полыхнуло силой. Видарссонотбросило назад. Захрипел Тулле, хватаясь за голову. Я шагнул к Альрику, заслоняя его собой. Кто знает, каким выйдет сакравор? Я ждал, что вот-вот посыпется земля с крыши, треснут брусья и покажется великанья голова с отвисшей губой.

Эрн вышел не сразу. Через дверь. С ног до головы покрытый кровью.

Я выдохнул, расставил ноги пошире, сжал покрепче секиру и приготовился к скорой встрече с Фомриром.

Сакравор выронил оружие, провел рукой по лицу, размазывая кровавую маску, тихо спросил:

— Это, правда, был он?

Меня хлопнули по плечу сзади. Хёвдинг отодвинул меня в сторону, грустно улыбнулся, кивнул Хвиту.

— Лица я не видел, врать не буду. Я больше ушами запоминаю. По голосу и шагам могу узнать любого. Был на пиру перевязанный по уши хускарл, сидел тихо, молчал, почти не пил, не ел. К нему привязалась одна из Сигурдовых женщин, все допытывалась, откуда он да как звать. Вот он и выругался, чтоб отвязаться от нее. Голос у того хускарла был точь-в-точь как у Сверра.

— Зачем? Эрн, зачем? — мягко спросил Альрик. — Говорили же… Надо было взять отравителя и отвезти к конунгу. На суд.

Сакравор лишь пожал плечами.

— Это ты говорил.

— И дальше что? Будешь искать Хрейна в этих лесах?

— Нет. Я знаю дорогу только сюда.

— Тогда что? Будешь ждать его до весны? — Альрик не на штуку разозлился. — Какой смысл в этих убийствах? Ведь Хрейна тут нет! Теперь ты и сам подлежишь суду. Какие доказательства ты сможешь предъявить конунгу? Лучше б я бросил тебя в Кривом Роге.

— Теперь отвези меня в Сёльвхус, — устало сказал сакравор. — Пусть ярл узнает, что его отравитель мертв.

После получения руны в нем должна была бурлить энергия, но Эрн выглядел так, будто не спал и не ел с неделю. Он отвернулся от побоища и медленно побрел в сторону фьорда.

Изрубленные тела, разбросанное оружие… Что было в доме и представить страшно. И с этим сумасшедшим мы должны плыть на одном корабле?

— Одиннадцатая руна, — сказал Тулле. И я вздрогнул.

Одиннадцатая… Видать, немало Эрн перемолол воинов во время сражения на острове. Крохи благодати, полученные с нескольких хускарлов, не могли бы поднять его на целую руну. Значит, ярл Сигарр вовремя отправил своего заплечного за сердцем твари. Вовремя. И все же не успел.

— Если он сейчас сожрет сердце… — заговорил я.

— Нет. Поздно, — ответил Альрик. — Обычно охотиться на тварей начинают еще на девятой руне. И далеко не все доживают до десятой. А ведь еще и не каждая тварь сгодится. Потому карлов и хускарлов полно, а вот хельтов уже поискать.

— И теперь он?

— Да. Но не сразу.

Наш ульвер Ивар сплюнул:

— Ты прости, хёвдинг, но я ухожу из хирда. Не по мне все это. Честный бой, твари, шторма, даже безденежье я как-нибудь выдержу. Но стать изменившимся? У меня ярла с сундуком серебра нет. Я лучше на земле осяду. Три руны тоже немало. Мне хватит.

У меня были примерно те же мысли, только без ухода из хирда. Вот уж правда, лучше умереть в бою, чем превратиться в тварь, но сдаваться я не собирался. Мне до десятой руны еще биться и биться. Неужто я не сумею найти подходящую тварь?

— Кто согласен на уход Ивара?

Я шагнул вперед, за мной Тулле, Вепрь, Рыбак.

— Хорошо. Я отпускаю тебя. Где ты хочешь поселиться?

— Мы же пойдем в земли Сигарра? Там и останусь. Опытные воины там нынче в цене.

Хёвдинг кивнул и пошел за сакравором, и мы следом.

Когда мы спускались к кораблю, настроение было препоганейшее не только у меня. Отяжелевшие листья уже не удерживали капли дождя, и стоило кому-то задеть ствол, на нас обрушивался водяной поток. Я грохнулся еще пару раз. Видарссон вообще половину пути проехал на собственной заднице. Наверное, он как-то иначе представлял жизнь доблестных хирдманов.

И Ивар…

Сколько ему? Лет двадцать? Третья руна. До опасного порога еще жить и жить. И вообще многие до него не добираются за всю жизнь. Мы не так уж и медленно растем. По руне в год. Хотя это только в начале так быстро идет, хельты могут и по пять лет тратить на накопление благодати. Может, ему попросту надоело? И он схватился за первый попавшийся предлог?

Я глянул на Тулле. Он ведь тоже не особо стремился подняться до уровня богов, все грезил пашнями да скотом. Когда наступит его предел?

Тулле тоже скосил глаза на меня и усмехнулся.

— Ты чего?

— Да я вот подумал, что ты никогда не сдашься, — ответил он.

— Ага.

— Но не потому что ты крутой вояка. А потому что только у тебя хватит глупости остаться на этом пути.

— Да иди ты! — рассмеялся я.

Хотя прошло всего-то несколько часов, пристань выглядела более заброшенной, чем прежде. Словно из живых там остался один сакравор. Никто из людей Хрейна не вышел нас проводить, даже бритый трэль.

Волчара болтался в середине фьорда и ждал сигнала хёвдинга.

Альрик засунул пальцы в рот и четырежды свистнул. На корабле выдвинулись шесть весел и медленно погребли в нашу сторону. С такой скоростью они доберутся до нас лишь к ночи. Поэтому мы пошли в ближайший домик обсохнуть. Дрова весело потрескивали в очаге, бурлила вода в котле, но местных видно не было.

— Гляди! — Тулле провел рукой по лавке. — Кровь. Свежая.

По спине пробежал озноб, и явно не из-за промокшей одежды.

Сакравор! Твариный сын!

Он нарочно ушел вперед, чтобы вырезать людей на пристани. Неужели изменения начались так скоро? Что если у него приступы ярости, как у Тулле? Только вот Тулле я скрутить могу, а что мы сможем сделать с взбесившимся хельтом?

— Нет, он все правильно сделал, — сказал Вепрь.

Тулле согласно кивнул.

— Да какой в Бездну правильно? — проблеял Видарссон.

— Если он дойдет до конунга и суда, у Хрейна не должно быть свидетелей, что мы тут были. Тогда и с той, и с другой стороны будут лишь слова, без доказательств.

Глава 4

Серебряный дом встретил нас не так радушно, как в прошлый раз. Может, из-за погоды? Тогда ярко светило солнце, и тонкие струи воды на горе блестели, точно расплавленное серебро. Сейчас же близилась осень. Серые тучи бесконечно сыпали дождиком, слабеньким, надоевшим до печенок. И гора ничем не отличалась от десятков других гор, а ручьи, стекающие по ее бокам, больше напоминали потоки слез.

Нас встречали с оружием в руках. Скорее всего, местные воины ждали Хрейна и готовы были умереть за свой дом. Но стоило им увидеть сакравора, как они побледнели, попятились, а кто-то даже выронил топор.

— Эрн! Ты получил весть? — заговорил один из них. — Наш ярл…

И захрипел, получив мощный удар в живот.

— Я отрубил руку, которая подсыпала яд. Осталось снести голову. Где он похоронен?

Из дома высыпали все его обитатели. К сакравору подошла дряхлая старушонка, погладила ласково по плечу, для чего ей пришлось встать на цыпочки, и сказала:

— Идем со мной.

Эрн сразу сник, уменьшился в размерах. Тяжелая секира съехала с его плеча, точно стала неподъемной для почти что хельта. И он, как мокрая собачонка, поплелся за старушкой.

Мы переглянулись между собой. Что делать дальше? Идти на могилу ярла? Ждать возвращения сакравора? Возвращаться на корабль? Врываться в дом без приглашения было неправильно.

Хвала богам, вперед протолкалась женщина. Явно из тех, у кого косточка в носу[2]: крепкая, плечи что коромысло, зад больший и крепкий, как таз. На ее поясе побрякивала массивная связка ключей. Она осмотрела нас, признала Альрика за хёвдинга, поклонилась ему.

— Заходите, погрейтесь у огня, обсушите плащи! Брита, Санна, принесите колбасы и сыр! Сигрун, пиво!

За минуту она разогнала людей. И вот мы уже сидели возле очага, чувствовали, как нагреваются мокрые рубахи, потягивали пиво и заедали его теплыми лепешками с сыром. В это время девки споро накрывали на стол, то и дело пробегали мимо нас, держа миски со снедью.

— Мда, мужчина без жены — что сарай без крыши, — протянул Облауд, не сводя глаз с хозяюшки.

В прошлый раз в суматохе я ее как-то не заметил. Да и куда мне было? Я больше думал о своем животе. Да еще и девки Сигарра перебивали все внимание на себя.

— Да у нас тут целая деревня без крыш, — буркнул Вепрь.

Ивар, всю дорогу державшийся наособицу, привстал со скамьи, поймал взгляд Альрика.

— Хёвдинг, — прошептал он.

— Ключница! — махнул рукой Альрик. — Я смотрю, у вас девок полон дом, а вот с мужчинами беда.

Та подбоченилась, нахмурилась:

— Зато каждый десятка стоит.

— И в поле и в постели? Ну, да я не об этом речь веду. Один мой хирдман решил осесть на земле, да пока места не приглядел. Я думал, может, вам на что сгодится? Но если тут такие мужчины, то куда ему…

Ключница расплылась в теплой улыбке, перекинула длинную косу, осмотрела нас так, будто коней на ярмарке выбирает. Особенно долго ее взгляд задержался на хмурном Вепре да на белоголовом Хвите.

— Тут, конечно, не мне решать.

— Супротив твоего слова разве кто сможет выступить? — ласково улыбнулся ей в ответ Альрик.

Вот же ушлый торгаш!

— Кто нынче в доме за главного?

— Кто-кто… Сигвальдовой крови никого и не осталось. Нужно с Эрном поговорить. Можно позвать младшего брата жены Сигвальда, коли он согласится. Может, четвероюродного племянника. А может, и вовсе все земли клятому Хрейну отойдут, если конунг так решит.

— Не отойдут! Клянусь бородой Скирира! — в дом вошел сакравор со старушонкой под рукой. — О чем речь?

— Да вот, хотел оставить одного человека в этих землях. Он решил оставить ратное дело.

— Добро, — кивнул Эрн. — А то может и все останетесь? Сигвальди Добряк тоже в свое время объездил все северные моря, а как-то проснулся и говорит, мол, больше не по душе ему ватажье ремесло. Хочу, говорит, жену любить да сыновей растить.

На последних словах голос его дрогнул. Вспомнил, видать, что не осталось в живых сыновей его ярла.

— Ну если Эрн не против, — хозяюшка скрестила руки на груди. — Только бы твой малец не оказался жевателем угля[3].

— Ивар никогда не прятался за спинами товарищей. Ни в бою, ни на веслах, ни за столом.

Альрик кивнул. Ивар встал, неловко поклонился, а ключница заметно расстроилась. Зато приободрились девки, стоявшие поодаль. Пусть Ивар выглядел не таким могучим, как Вепрь, а его внешность уступала скальдовой, но он был крепок, молод и строен. Его тут быстро оженят.

Мы не стали долго тянуть: похлопали Ивара по плечу, высказали ему все обиды, что накопились за время общения с ним, он в ответ обругал каждого из нас. Расставаться нужно с чистым сердцем и без камней за пазухой. Мне досталось лишь несколько слов, из которых самыми обидными были «коротышка» да «безусая морда». Усы-то еще отрастут, какие мои годы, а вот ростом я и впрямь был ниже всех ульверов. Как был в прошлую зиму Тулле по плечо, так и остался.

— Ничего! — сказал я. — Когда стану сторхельтом, навещу тебя. Поглядим, кто выше будет!

Ивар рассмеялся и пошел дальше. На его счастливой харе ясно было видно облегчение и радость. Радость, что он оставляет сноульверов. А потом его утащили девки вглубь дома. Пока мы здесь, лучше делать вид, что мы его знать не знаем. После нашего отъезда жители Сёльвхуса проведут обряды, познакомят местных духов с новым членом семьи, а точнее обманут их, убедят, что Ивар всегда тут жил.

— Как могила ярла Сигарра? — спросил Альрик, когда мы пересели за накрытый стол.

Рубахи уже просохли, в животе приятно булькало пиво, и уже хотелось завернуться в теплые одеяла и уснуть. Казалось, будто мы не спали под крышей не один месяц. Но отказаться от дымящейся каши и тушеного мяса? Какие ж мы ульверы после такого?

— Его достойно похоронили, — благодарно кивнул сакравор. — Надели на него кольчугу и шлем, его мечом закололи раба и вложили в руку. Останки раба также положили в могилу. Я положил туда волосы с головы убийцы. Фомрир примет Сигарра в свою дружину.

— Конечно, примет! За ярла Сигарра! И его место возле Фомрира!

— Дранк! — рявкнули мы.

И это было не самое плохое поминовение усопшего.

Дальше хёвдинг с сакравором принялись обсуждать возможных кандидатов на место ярла. И хотя Альрик, как мне кажется, ничего не знал о родне Сигарра, он каким-то образом умудрялся поддерживать разговор, одобрительно кивал или хмурился при упоминании имен, а потом и вовсе начал настаивать на некоторых кандидатурах.

Тулле неторопливо потягивал пиво и прислушивался к разговору. Я же все чаще закрывал глаза и все медленнее поднимал налившиеся веки. Пока не отрубился.

* * *
По ногам потянуло холодом, я проснулся и хотел было нащупать одеяло, как услышал:

— Нет! Ты должен пойти к Рагнвальду Беспечному! Хрейн попрал его решение и должен быть наказан. Не тобой, а конунгом!

Я узнал голос Альрика.

— Да что тот конунг? Где он и где мы? Нет, Беззащитный, отвези меня обратно на земли Хрейна. Я его дождусь. Кору буду глодать, но дождусь.

Ага, а это сакравор.

— И что? Всю зиму просидишь сиднем в холодном доме? А если Хрейн вышлет вперед себя воинов, тогда что? Он развернется, соберет людей и убьет тебя. Обвинит в нападении. И конунг отдаст Сёльвхус ему! Убийце твоего ярла! Вот уж Сигарр порадуется.

Я медленно приоткрыл глаза. Кажется, я уснул прямо за столом и уже давно. Огонь в очаге погас и еле-еле мерцал красным, светильники выгорели, и только в один из них вовремя подлили масло. Сквозь сомкнутые ресницы я рассмотрел белую голову Альрика и темную сакравора. Хирдманы и жители Серебряного дома ушли спать, а эти, видимо, продолжали пить и спорить.

— И еще подумай вот о чем. А что если трэль на пристани соврал? Если Хрейн ушел не по суше, а по морю? Тогда ты его точно увидишь лишь перед смертью. А если он уже вернулся и увидел разоренный дом? Что тогда? Нет! Тебе нужно к конунгу. На суд.

— Да пойми ты, тварин сын! — взревел сакравор, и я дернулся, засадив занозу в щеку. — Сколько плыть до Хандельсби? Пять-шесть дней? Я уже чувствую тварь в себе! Не боишься, что она вырвется и убьет твоих людей?

— Так быстро никто не меняется. Нужны еще смерти и время. Если ты будешь убивать людей Хрейна, то превратишься в тупоголового великана прежде, чем увидишь его самого. Уверен, что в Хандельсби смогут что-то сделать с тобой. Может, все же сердце твари поможет.

— Я не понимаю, Беззащитный, — помолчав, сказал Эрн. — Какое тебе дело до наших бед? Ты плату получил и от ярла Сигарра и от меня. Плыви своей дорогой.

— Когда я искал найм, то мне не было дела, кто прав. К кому пойти: к ярлу Сигарру или к Хрейну. И боги направили меня куда нужно. — Альрик поднялся из-за стола и начал расхаживать. Туда-сюда, туда-сюда. — Мы сделали свою работу. И получили плату. Но работа не закончена. И я все еще чувствую себя должным.

— Я снимаю долг.

— Прежде я видел Рагнвальда, когда еще не был хёвдингом. Знаю, как он судит. Знаю, что он злится, когда его волю нарушают. Если ты сдашься, если превратишься в тварь, другие ярлы решат, что убивать можно и сейчас. Только убивать будут ядом, а не мечом. Каким станет тогда этот мир? Миром трусливых мужчин? Миром без закона?

Сакравор долго молчал. Так долго, что я успел задремать.

— Эк ты завернул, Беззащитный. Будто если я не поеду в Хандельсби, Бездна поглотит этот мир.

— А разве это не так? Каждый день мы выбираем, как поступить. И каждый выбор либо приближает мир к Бездне, либо отдаляет от нее. Конец мира не так уж и далек.

— Чудной ты, Беззащитный. И люди у тебя чудные. Ты зачем такого мальца взял? От глотка пива сомлел.

Я едва удержался от того, чтобы вскочить и заорать, что вовсе и не от глотка. Там кружки три было. Да еще и на пустой живот выпил. А уснул, потому что в тепле сморило.

— Кай — один из лучших. На днях кровника убил. Слышал, наверное, о Торкеле Мачте?

— Буди своего лучшего. Пусть на лавку ляжет. Да и нам пора. Скоро уже светать начнет, бабы засуетятся.

Альрик толкнул меня в плечо, махнул вглубь дома. Я добрел до первой свободной лавки, завернулся в одеяло и уснул.

* * *
Море — оно как небо. Летом чистое и ясное, ровное и гладкое. Лишь изредка набегут черные тучи, подымутся волны, обрушатся ливни и шторма, и снова тишь да гладь. Осенью — серое, сумрачное. И не спокойное, и не штормливое. Ветра мечутся, воды хлещут, корабль перекатывается с бока на бок, подпрыгивает, скачет по Нарловому полю. И не видно ни конца ни края мутным водам, что сливаются воедино с мутной небесной хлябью.

Порой казалось, что Волчара вот-вот доплывет до края земли, где моря соединяются с небом, и поднимется на тучевые волны. И будем мы до скончания веков плавать среди звезд и с тоскою глядеть на покинутые дома.

Какая только чепуха не лезет в голову посреди вод? Все же знают, что за краем земли только бесконечная Бездна, праматерь всех тварей.

Насквозь промокший парус убрали, и снова мы сидели на веслах, а Арне Кормчий вел нас ему одному видимым курсом. Грести гребли, но думали все лишь об одном. О том, что у нас на борту находится изменяющийся. Еще не тварь, но уже и не человек.

Не сразу я вспомнил подслушанный ночью разговор, не сразу понял, что это был не сон. Но лучше б и не вспоминал. Сам сакравор сомневался, что он продержится до столицы в человеческом обличьи. Сейчас он сидел вместе со всеми на веслах. Даже Альрик занял место гребца. Нас стало слишком мало, всего шестнадцать, из которых один — калека, второй — однорунный. Еще один на руле. Маловато для судна с тринадцатью банками. Халле Рыбак и тот взялся за работу, и мы каждый раз, когда его весло выходило из воды, ждали какую-нибудь морскую тварюшку.

Раз. Еще раз. Еще раз.

Хвит несколько раз затевал песнь, чтобы было веселее грести, но быстро умолкал. Наши голоса терялись за плеском волн и шумом ветра. Да и настрой был неподходящим.

Что изменится сначала? Душа или тело? Вырастут ли у него клыки, покроется ли его лицо шерстью? Или в какой-то момент он вскочит, поднимет секиру и разрубит надвое Эгиля Кота, который сидит прямо перед ним? А каково самому Коту? Он не смел оглядываться, потому смотрел вбок — на весло сакравора. Вот оно выскользнуло из воды, значит, поживет Кот. Еще один гребок.

Я бы отдал на время две-три свои руны Видарссону. Чтобы выгнать из головы дурные мысли. Чтобы думать лишь о скользящей рукояти весла, о ноющей боли в плечах и спине, о новых мозолях на ладони. Чтобы возносить беззвучные мольбы богам о нужной ноздре Хьйолькега. Чтобы слышать только хрип легких да слизывать стекающие по лицу капли дождя.

Хороший Видарссон малый. Хоть и старше меня. Хоть и выше на голову. Пыхтит, умирает, но гребет наравне со всеми.

А сакравор, поди, и вовсе не замечает тяжести весла. Точно перышком машет.

Что там Халле? Никак не приманит добычу? Видать, чуют твари своего собрата, вот и не жаждут подниматься из уютной морской пучины.

На второй день плавания я уже готов был сам выбросить Рыбака за борт. Пусть лучше на нас хуорка нападет. Пусть еще какая-нибудь тварь вылезет! Все, что угодно, только бы не это тяжелое молчание и ожидание взрыва. Сейчас я бы даже на Торкеля согласился!

Уверен, что не меня одного терзали такие мысли. Иначе почему ульверы время от времени поглядывали на Рыбака? Тот ежился, нервно оглядывался и уже сам с мольбой смотрел на свое весло. Ничего не подцепилось ли? Неужто дар пропал?

Под вечер Хьйолькег чуть повернул голову, и подул нужный нам ветер. Арне с кормы крикнул убрать весла и поставить парус. Я втянул свое и уложил его вдоль борта. Поднял голову и примерз к месту: одно весло все еще мерно ныряло в воду. Лишь одно. Волчара начал понемногу разворачиваться.

— Убрать весла! — гаркнул Арне во всю мощь.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Промокшая рубаха то обтягивала широкую спину сакравора, то собиралась складками, когда он откидывался назад.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Он не мог не слышать приказ.

Эгиль Кот медленно отодвинулся в сторону, не сводя взгляда с Эрна. Вепрь потянулся к топорику, я положил руку на нож.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Волчара повернулся вполоборота, и волны начали перехлестывать через низкий борт.

Побледневший Альрик подошел к сакравору, тронул его за плечо и тихо сказал:

— Убрать весла.

Эрн приподнял тяжелую голову, долго смотрел на хёвдинга, потом вздрогнул и бросил рукоять. Кот отшатнулся так, что налетел на Хвита и упал на доски.

— Арне, ровняй корабль. Поставить парус! — приказал Альрик.

И мы бросились к канатам, стараясь не думать о том, что произошло. И шепотком пробежали слова Кота:

— Глаза! Его глаза были оранжевыми.

Тварь уже завладевала им. Изнутри, исподтишка.

— Надо было остаться с Иваром, — пробормотал Ларс.

Сакравор привалился спиной к борту, закрыл глаза, а Альрик что-то ему выговаривал.

— Я больше там не сяду, — сказал Кот. — С меня как будто семь шкур спустили. Каждый его вдох как по живому мясу.

— Но он же не напал. Всего-то не расслышал Кормчего, — дернул я уголком рта.

— Видать, ты, Кай, родился позади коричневого сыра[4]! — усмехнулся Оглауд. — Все он расслышал. Он не понял!

— Что это значит? — нахмурился я.

Тулле приобнял меня за плечи и шепнул на ухо:

— Твари не знают человеческого языка. Им что хочешь кричи, все без толку.

Я скинул руку друга и угрюмо уставился на сакравора. Пока еще сакравора.

Глава 5

Уже несколько часов мы плыли вдоль неприветливого берега. Серые скалы пронзали серые тучи, а серая вода яростно хлестала по камням, торчащим тут и там. Арне Кормчий не выпускал руля, то и дело выкрикивая команды левому и правому борту: грести, не грести, грести сильнее… Волчара кружился и плясал промеж скал, как пьяная бабенка.

Хвала Фомриру, сакравор больше не забывался. Тут одна такая оплошность — и наше судно пропорет себе брюхо. Ульверы каждый раз после оклика Арне оглядывались на весло Эрна. И каждый раз с облегчением выдыхали: слышит, понимает.

Как долго продержится сакравор, никто не знал. Потому внезапно открывшийся широченный проем фьорда мы встретили радостными криками.

Мы добрались до Хандельсби!

Волчара повернул, и мы двинулись вглубь земель Рагнвальда Беспечного.

Фьорд был так широк, что походил больше на пролив. По обеим сторонам все также тянулись горы, сплошь покрытые лесами. И чем глубже мы заходили, тем более пологими становились склоны.

Говорят, что именно здесь Фомрир впервые ударил мечом по суше и, не рассчитав сил, прорубил слишком глубокий и широкий проем. Хотя я слышал историю о том, что первый удар вовсе рассек скалы надвое и отделил западные земли от восточных.

Навстречу нам выплыл неторопливый карви, красно-желтый парус выделялся ярким пятном на фоне темно-зеленых берегов. Когда судно приблизилось к нам, я заметил, как расслаблены на нем люди. Щиты висели на бортах, кольчуг видно не было. Зато как там пестрило одеждой! Где только такие краски нашли? Зеленые, красные, оранжевые, небесно-голубые рубахи нет-нет да и мелькали под алыми плащами, оббитыми мехом.

— Не боятся они нас, — хмыкнул Вепрь и небрежно почесал рукоятью топора спину.

— А чего нас бояться? Их в три раза больше, борт у них выше, да и рунами они покрепче будут.

Карви подошел к нам почти впритык, там подняли весло и оперлись им на наш борт, и по веслу, как по мосту, прошел хускарл. Девятая руна. Круглый и упругий, точно мяч, улыбчивый, с рыжей курчавой бородой и усами. Спрыгнул на палубу, огляделся, чуть нахмурился при виде сакравора, а потом широко раскинул руки и с усмешкой поклонился.

— Приветствую вас, добрые люди, в землях конунга Рагнвальда. Думается мне, вы идете в Хандельсби?

Поднялся Альрик, кивнул гостю.

— Верно. Меня зовут Альрик Беззащитный, а это мои хирдманы, известные как сноульверы. И путник Эрн от ярла Сигарра Сигвальдссона. А ты, никак, проводник?

— Да. Я проведу ваш корабль прямиком в город. Меня зовут Холгер Золотое руно, — и он провел рукой по мелким кудрям, которые выглядели в точности как овечья шкура.

Даже мудрый Мамир бы не смог придумать прозвище лучше.

Холгер махнул рукой, карви отошел в сторону, и мы двинулись вглубь фьорда.

Зачем нам проводник в прямом и широком фьорде? Мимо города-то уж как-нибудь не проплывем. Но решать было не мне, а Альрику. Впрочем, Золотое руно и не торопился хвататься за кормило. Он прошелся по судну, перекинулся с ребятами парой слов, осторожно обошел сакравора и остановился возле хёвдинга.

— Поздновато вы. Ярмарки почти все закрылись, торговцы расплылись по домам, — Хольгер раздвинул рыжий каракуль на лице, изображая улыбку.

— Мы не по торговым делам, а по судебным.

— Взялись развозить путников на зиму глядя?

— С работой в такое время всегда тяжко. А мой хирд еще и поистрепался немного.

— Да и маловаты вы для настоящего дела, — хмыкнул Золотое руно. — Значит, на зимовку в Хандельсби останетесь? Тут бесплатного жилья нет.

— Знаю. Справимся.

— Что ж, пойду к кормчему. Скоро уже начнется.

Он встал возле Арне, оперся о борт и, не касаясь кормила, начал давать указания. Мы тут же уселись за весла. И снова началась та же пляска, что и перед фьордом. Только вот скал никаких видно не было. Судя по цвету воды, глубина тут была не меньше десяти человеческих ростов, осадка у Волчары небольшая. Так зачем нужны эти глупости?

Махать веслом было несложно, только я злился на постоянные окрики «греби-не греби», особенно когда не видел в них смысла. Пока не чиркнул по чему-то твердому. Глянул — а под водой макушка дерева. Нет, не дерева. Мачта!

И такие подарочки раскиданы по всему фьорду?

Я внимательно смотрел на воду и то и дело примечал тонкие тени подводных препятствий. Неужели конунг Рагнвальд так боялся нападений, что потопил целый флот?

Точно подслушав мои мысли, а скорее, угадав их, Золотое Руно громко пояснил:

— На дне фьорда лежат корабли тех, кто выступил против конунга Рагнвальда. Жаль, что последние десять лет таких смельчаков больше нет.

Спустя пару часов фьорд вдруг вильнул, мы плавно обошли поворот притирку к берегу и вышли к Хандельсби. Я раззявил рот, позабыв про весло.

По обоим сторонам залива, сколько было видно глазу, волнами выстроились дома. Огромное множество! Большие, маленькие, каменные и деревянные, с еще зелеными кровлями, а кое-где крыши выкладывались досками. Густой дым, поднимавшийся от очагов, смешивался с облаками.

Горные склоны плавно спускались к воде, и город напоминал чашу, на дне которой синел залив, а ее бока были засажены домами. Там были такие постройки, которые высились над другими, как великан перед людьми.

— Это ж сколько тут народу живет? — выдохнул Видарссон.

— Тысячи три, — ответил Альрик. — А летом и того больше.

Я попытался представить такую кучу людей, но не смог. Даже в старинных сказах о героях самые большие войска насчитывали две-три сотни воинов. Какого же размера хирд у Рагнвальда Беспечного? И если там хускарлы и хельты, то неудивительно, что больше никто не хочет свергнуть конунга. Такую силищу только Бездна сможет одолеть.

По фьорду туда-сюда сновали лодчонки, широкобокие кнорры и здоровенные плоты, на которых перевозили лошадей и коров. На каждом из судёнышек горели светильники, и в вечернем сумраке казалось, что по воде скользят души усопших, коих ещё не успели подхватить боги.

Сакравор и тот с любопытством глядел на Хандельсби.

Пристань была и на левом, и на правом берегу, на обеих сторонах стояли корабли, но Холгер повел нас направо. Волчару привязали к крайнему причалу. К нам подошел карл, небрежно проверил груз, махнул рукой и ушел.

Золотое руно получил серебряную монету за свои труды, улыбнулся и сказал:

— Раз уж вы приехали к конунгу, то можете переночевать сегодня на складе. Если Рагнвальд согласится вас принять, то выделит и жилье.

Он отвел нас к пустующему сараю, в котором стоял небольшой очаг и пара лавок. Пол был земляным, но хорошо утоптанным. Главное — там была крыша, и через нее не капала вода. Дожди изрядно надоели. Вот только в очаге не было ни уголька.

Альрик посмотрел на это, приказал ребятам принести провизию с корабля, а Тулле, меня и Видарссона отправил за дровами.

Мы прошли к концу пристани и нашли там большую поленницу, забитую под самую крышу. Но стоило мне только потянуться за первым бревнышком, как откуда-то вынырнул человечек с длинными свисающими до плеч прядями волос и узенькой бородкой. На нем помимо длинного плаща была странная на вид шляпа, с широкими краями вокруг его головы. А что? Удобно! И вода на лицо не плещет.

— Три охапки — один эйрир, — заявил он.

Мы переглянулись между собой.

— Что? Эйрир за что?

— За три охапки, — он посмотрел на нас, скривился и пояснил: — За дрова!

— Ты что, дурак? С каких это пор за дрова платят? Вон лес, вот топор. Любой сходит и за так нарубит. Ты бы ещё за воду плату спросил! А она вон, сама с неба течет.

Человечек тяжко вздохнул.

— Вблизи лес весь вырубили. А так — иди руби, кто ж тебя остановит?

— Так ночь уже! И дождь! Нам бы просушиться да еду сготовить.

— Три охапки — один эйрир.

— Вот ты чудной, — рассмеялся я. — Если б ты приехал в Сторбаш, разве я бы взял с тебя плату за дрова? Или за хлеб с пивом? Или за крышу над головой? Не помрешь ведь, если дашь немного дров! Тут вон их сколько! На всю зиму хватит.

— Не знаю никакого Сторбаша! — начал сердиться человечек. — Тут Хандельсби! Знаешь, сколько кораблей сюда приходит? Каждому давать — так и разориться можно. А труды? Сначала два часа прёшься в лес, рубишь там целый день, на телегу складываешь, лошадь опять же… А потом еще тупоголовым деревенщинам объяснять, что да как!

Видарссон побагровел, но промолчал. Он явно был согласен со мной, но не хотел выставлять себя болваном. Тулле рассмеялся и положил мне руку на плечо, останавливая. Ибо я уже хотел объяснить этому двурунному, что не стоит ему оскорблять четырехрунного.

— Кай, это его работа. Он возит дрова и продает их приезжим.

— Не только приезжим. Местные тоже покупают, — буркнул человечек.

— Ладно, — скрепя сердце, согласился я. — А охапки мы сами будем брать?

Я прикинул, что можно сбегать за сакравором, а уж тот за раз половину поленницы вынесет.

— Еще чего? Я сам вам отмерю.

Он набрал в руки штук семь полешек, сунул их Видарссону, еще раз набрал семь — дал Тулле, затем протянул руку за деньгами.

— Так за три же? — сощурил глаз я.

— А монета у тебя за щекой, что ли? Плати, потом дам третью.

Я стиснул зубы, поискал в кошеле самый маленький кусочек серебра, отдал его и забрал последнюю порцию дров.

Вернувшись в сарай, я пересказал эту историю ульверам, но, к удивлению, они не возмутились местными порядками. Альрик, отсмеявшись, сказал:

— Теперь я боюсь выпускать тебя в город.

— Да с чего это? — огрызнулся я.

— Это тебе не глухая деревенька, где все друг друга знают, а целый Хандельсби! Тут кого только не встретишь. И обычаи иные. А вдруг ты не поймешь и зарежешь кого? И не всегда вирой откупишься. Рагнвальд сурово наказывает за нарушение порядков в своем городе.

— Да не трону я никого, если они первыми не полезут.

— Тут ведь разные люди встречаются. Они могут говорить иначе, одеваться иначе, а у некоторых даже другой цвет кожи.

Я усмехнулся.

— Да ладно? Это какой?

Какой самый невероятный цвет? Красных я видел, например, мой отец когда выпьет лишнего, Хвит у нас белее снега, синий и зеленый — это как синяк, значит, такие тоже бывают.

— Ну не черный же?

Альрик взъерошил мне волосы.

— Завтра увидишь.

* * *
Едва рассвело, Альрик с Вепрем и сакравором ушли к конунгу, нам же строго-настрого приказал сидеть в сарае и по городу не шляться. «Дабы какой беды не случилось» — сказал он и посмотрел на меня.

Последние дрова ушли на приготовление каши с рыбой, платить за дерево, которое можно и так нарубить, никто не хотел. От скуки Халле Рыбак поборолся с Видарссоном. Только вот Рыбак делал это в шутку, а Видарссон пыхтел и упирался вполне честно, что не помешало ему вымести пол спиной.

Скучно!

Я встал у двери и смотрел на город. Точнее, на пристань и залив. Первые лодочники уже вышли на свой нехитрый промысел, засновали женщины и рабы. Мужчины в большинстве носили из оружия только поясной нож. Ни секир тебе, ни мечей.

Мимо прошла богато одетая женщина, фибула на её синем плаще сверкала золотом, из-под платка свисали длинные серьги с каменьями. Побрякушки, которые я купил для Ингрид, по сравнению с ними показались блеклыми и дешёвыми. А если получить такую фибулу в оплату, то она принесет ульверам больше денег, чем мы заработали за год.

Прошла, глянула на меня, усмехнулась, подозвала лодочника, кинула серебряную монету и отплыла на ту сторону залива.

Целую серебряную монету! И за что? Да тут идти-то всего ничего! И бесплатно притом.

— Тулле! — крикнул я. — А, Тулле!

— Чего тебе?

— Не хочешь ли ты искупаться? Спорим, что я быстрее доплыву до того берега!

Тулле вышел из сарая, а за ним подтянулись и остальные ульверы. Обрадовались хоть какому-то развлечению.

— Альрик запретил уходить отсюда, — заметил Хвит.

— Так мы и не уходим. Плавать он нам не запрещал.

— Вода, наверное, ледяная, — поморщился друг. — За так не поплыву.

— Хмм, ставлю полмарки, что доплыву первым.

— А обратно?

— А обратно — бегом. Заодно и согреемся. Прибегать к сараю Альрик тоже не запретил.

— Давай! — кивнул Тулле.

Мы постоянно состязались друг с другом. И боролись, и лазали на скалы, и взбирались на деревья на скорость, и прыгали. А вот в плавании еще ни разу не приходилось. У меня было преимущество в одну руну, зато у Тулле руки шире и ноги длиннее.

Я скинул плащ, башмаки, верхнюю рубаху, оставил себе штаны, нижнюю рубаху и нож. Мало ли какая пакость может жить во фьорде! Впрочем, на этот счет я мало переживал. Это ж не Темный Залив у Торира Тугой Мошны, а воды конунга Рагнвальда! Уж он-то свои владения от всех крупных тварей повычистил давно.

Мы с Тулле встали на краю причала, переглянулись и прыгнули в воду.

У меня перехватило дыхание от ледяных объятий фьорда. Надо было сначала натереться жиром, но задним умом все крепки.

— Четверть марки — на Кая! — услыхал я с берега.

— Два эйрира на Тулле!

— Хвит, считай!

— Кай на четвертой! На него — три эйрира.

Постепенно я разогрелся и поплыл размеренно. Как по мне, плавание не сильно отличается от махания веслами. И там, и там главное — держать ритм. Если бы это была речушка в двадцать шагов шириной, тогда я бы рванул во всю мощь, но тут широченный залив.

Темная до черноты вода казалась густой и плотной. Ляг на спину, вытяни руки — и спи. Лучше и мягче любого одеяла! Жаль, что студеная.

Впереди послышался плеск, я поднял голову и увидел лодочку, из которой госпожа с золотой фибулой смотрела на нас, как на безумцев.

Я крикнул:

— Тулле, не отставай! — и поплыл быстрее. А потом ускорился еще.

После получения четвертой руны я никак не мог проверить свои силы. Мы только и делали, что мотались на «Волчаре» от берега к берегу. Ни драк, ни сражений, ни даже уличных потасовок. Только гребля. Была надежда на земли Хрейна, но и там сакравор все сделал сам.

Вскоре я поравнялся с лодочкой. Старик неторопливо ворочал веслами, ему и дела не было до двух пловцов, но женщина вдруг воскликнула:

— Заплачу вдвое, если доплывешь быстрее этих!

Лодочник крякнул, загреб поживее. Я не собирался уступать и поплыл изо всех сил. Не видел ничего, кроме черной бездны перед собой, не слышал ничего, кроме шлёпания весел поблизости да редких вскриков от других лодочников. Кровь мягко стучала в висках. Я ждал, что придет усталость и окутает меня тяжелым покрывалом, повиснет на руках и ногах, потянет на дно. Я ждал, что станет мало воздуха, захочется перевернуться на спину и покачаться на волнах. Я ждал, что холод проникнет в мои ноги и скрутит их, как это случилось в Сторбаше с одним мальчишкой. Как его звали? Я не помнил. Помнил лишь, что он продержался на воде еще немного, а потом выдохся и утонул, не добравшись до берега.

Но я все еще плыл. Плыл, плыл и плыл. А потом рука коснулась чего-то склизкого — свая пирса. Сверху мне уже протягивали руки. Я схватился за ближайшую, взлетел на доски. Мне тут же протянули кружку с дымящимся отваром, я выпил ее залпом, даже не почувствовал тепла, вернул обратно. Вокруг стояли улыбающиеся хускарлы, карлы, мальчишки и трэли. Человек двадцать, не меньше.

— Кто такой? Как звать?

— Недавно в Хандельсби?

— На спор поплыл?

— Да не, умыться хотел и подскользнулся, — хотел ответить я, но губы почти не шевелились.

— Смотри, там второй!

Я оглянулся. К пирсу только-только подходило то суденышко с богатой госпожой. Она подождала, пока лодочник пристанет и поможет ей подняться, величественно взошла на доски, окинула меня с ног до головы презрительным взглядом.

— Твой выигрыш, — и она кинула в меня монету.

Я еле успел её подхватить. Золото! Я впервые держал в руках золото!

— Я с тобой не спорил! — сказал я, но вместо слов вышло невнятное бурчание.

— Да он же замёрз! Айда к нам, согреешься.

— Не! Не!

Плюнув на странную женщину, я растолкал людей и пробрался к краю пирса. Тулле всё ещё плыл. Спокойно, уверенно.

— Да не боись, встретим мы твоего друга. Или это враг? Идем, пятки отморозишь!

Странно. Я стоял босиком на холодных досках, только что вылез из ледяной воды, но холода не чувствовал. Впрочем, я и пяток своих особо не чувствовал. Словно чурбаки вместо ног. Но я дождался Тулле.

— Умэ-мэ-бввве, — пролепетал друг синими губами.

Я кивнул. Понятно. Он явно проклинал меня, мои дурацкие затеи и всех моих предков до седьмого колена.

Нас потащили в чей-то дом в стороне от пристани, распинав куриц и собак, накинули одеяла на плечи, усадили возле очага и всучили кружки с пивом. Внутрь набилось куча народу, и всем хотелось с нами выпить. Ну и расспросить нас, конечно.

Когда я отогрелся, пришлось отвечать на их вопросы.

— Сноульверы. Прибыли вчера вечером. К Рагнвальду на суд. Хёвдинг — Альрик Беззащитный. Кай Эрлингссон. Да пока прозвище не заработал. Мой сохирдман Тулле Скагессон. Скучно стало, вот и поплыли. Хёвдинг запретил в город выходить, так мы вплавь Баба та? Да Фомрир её знает. Захотелось перегнать, вот и перегнал. Зимой? Зимой тоже могу сплавать туда-сюда, если вы лед расколете. Да чего тут такого-то? У вас дрова продают, вот уж где диковина. Где поселили? Пока в каком-то сарае, но скоро переберёмся в город.

Новые знакомцы оказались душевными ребятами, так мне показалось спустя ещё три кружки пива. Кто-то охранял пристань, кто-то перевозил людей через залив, несколько парней сами недавно приплыли в Хандельсби вместе со своими ватагами, но большинство жили здесь, обрабатывали землю, торговали, строили корабли. Меня звали в другие хирды, предложили перейти в дружину к конунгу и даже посватали за какую-то Гунхильду.

— А обратно как? Снова поплывете?

— Не. Думаю, пробежимся. Город посмотрим. Ты как, Тулле? Готов?

— Безумец, — негромко произнес пожилой карл.

— Что ты сказал? — нахмурился я.

— Тебе подойдет прозвище Безумец. Кай Безумец.

Определенно, это звучит лучше, чем Свинокол или Старушколюб, и даже лучше, чем Троллежор. Но я не хотел прослыть человеком, у которого нет ума.

Глава 6

Когда мы с Тулле прибежали обратно, Альрик еще не вернулся, так что мы успели переодеться и кое-как просушить волосы. Я похвастался золотой монетой. Каждый ульвер пощупал ее, взвесил и попробовал на зуб.

— За золото и я бы нырнул, — возбужденно сказал Халле Рыбак. — Пусть даже и плавать не умею.

— За золото любой бы сплавал, — буркнул Бьярне Левша. — А за так — только наши дурни!

— Говоришь, она просто так тебе монету кинула? Может, имя шепнула? Мол, приходи ночью…

— Ага, Каев сморчок после ледяной водички ей приглянулся!

— А что? Каждой бабе свое нравится. Может, той мизинчики по вкусу?

Тролли злоязыкие! Завидовали моему богатству, вот и глумились вволю.

— Жаль, Тулле ничего не досталось. Видать, там и вовсе полмизинца болталось.

— Да не, не болталось. Смерзлось же все! Крошечная ледяная сосулька. С синичий хвостик.

Через какое-то время к нам зашел человечек в странной шляпе, вчерашний торговец дровами. Он вцепился мне в руку и потащил к поленнице.

— Это же ты сейчас плавал? Ты плавал? — тараторил он. — Кай Безумец? Возьми дров сколько надо! Тебе ж согреться надо! Кости застудишь, потом всю жизнь ныть будут.

Я не понимал, что ему нужно.

— Да не нужны мне твои дрова! Чтоб я еще раз за дерево платил?

— Просто так бери. Скажешь, что Эльс Древоруб подарил.

Впихнул хорошую охапку, не каких-то семь полешек, поулыбался и отправил меня обратно. Я отошел на несколько шагов и услышал за спиной:

— Безумец-то? Да вон он идет, с моими дровами…

К приходу Альрика весь наш хирд был сыт, пьян и весел. Выходить из сарая мы отказывались, памятуя наказ хёвдинга, потому гости притащили стол, лавки, снедь. Откуда-то, я даже не понял откуда, появились женщины. Веселые, разбитные и сразу согласные. То один ульвер, то другой брал понравившуюся и уводил вглубь сарая. Мы пересказывали свои подвиги новым приятелям, даже Ящерица повеселел, заливал пиво в кривой рот и щурил глаза. Смеялся.

Лишь про дела в землях Хрейна мы молчали.

Видарссон, перебрав с непривычки, заикнулся было про сакравора, но Хвит тут же заткнул ему глотку куском мяса и завел свою песнь. Одну из первых, которые и слушать неприятно. И в середине особо неудачной строфы прогремел знакомый голос:

— Я ж говорил, что это наши учудили!

От неожиданности я поперхнулся пивом: в дверях стояли Альрик и Вепрь. Хёвдинг улыбался, но ульверы тут же повскакивали с мест, изобразили трезвый сосредоточенный вид, из угла выполз Трюггве, подтягивая штаны. Добрая мина Альрика никого не обманула. Вот уж поистине «молния очами».

— Благодарю за гостеприимство! Я вынужден попросить вас уйти, так как у моего хирда — приказ от конунга Рагнвальда.

— Ладно тебе, карл! Лучше выпей!

К Беззащитному подошел, пошатываясь, один из гостей, пихнул початую кружку с пивом. И отшатнулся, напоровшись на его взгляд.

Вепрь прошелся по сараю и вежливо вытолкал всех визитеров вместе с девками, да так, что никто и возмутиться не успел.

— Собрали вещички и за мной, — приказал Альрик. Его ледяной тон трезвил не хуже водички во фьорде.

Оружие мы сложили на «Волчаре», как и шлемы со щитами, захватили лишь плащи да поясные длинные ножи. Сторожить корабль осталсяВепрь, как самый трезвый, и Видарссон, как самый пьяный. А ведь он пил не больше меня! Но привычку он не наработал, видать, прижимистый батя давал полкружки пива по праздникам.

Надо было видеть лица прохожих, когда мимо них проходили ульверы. Крепкие, с выбеленными волосами, в длинных белых плащах из волчьих шкур. Несмотря на малые руны мы смотрелись очень круто.

— Так мы что? Прям к Рагнвальду идем? — спросил я у Тулле. Негромко вроде спросил, но Альрик меня услышал.

— Конечно. Ему как раз не хватает свиных рыл дома.

Я захлопнул рот и принялся разглядывать город. Дома тут были небольшими с двумя входами. Один, как я понял, вел на жилую сторону, а второй — к скотине. Почти все местные держали птицу, свиней, овец. Лошадей было мало, но оно и понятно. Чего их тут держать, когда проще морем добираться? Грязи на улицах было немного, хотя только вчера шел дождь. Кажется, когда-то дороги выложили камнем, который потом покрылся толстым слоем земли, но даже так горожане могли ходить спокойно, не боясь провалиться по колено в первую же лужу. Надо будет в Сторбаше тоже так сделать. И ведь не так уж сложно наколоть камней да рассыпать. Хотя если класть как попало, то скотина может ноги повредить об острый край. И не так уж просто разбить камень. Вот когда стану хускарлом или хельтом, тогда смогу гранит руками крошить. С другой стороны, какой же хельт опустится до такой низкой работы? Для того рабы есть.

Тут рабов было много, гораздо больше, чем в Сторбаше. И дело даже не в размерах поселения. Почти в каждом дворе я видел двух-трех трэлей. Кто курей кормил, кто белье развешивал, кто дрова колол. А ведь еще в домах могли суетиться рабыни.

В Сторбаше столько рабов и не прокормить. Земли там не так много, и чаще всего семья держала одного-двух рабов, а то и вовсе без них обходилась. Бывало, что купят раба, пропашут на нем лето, а зимой приходится продавать или даже убивать, чтоб зерна и продуктов хватило до весны.

В Хандельсби, судя по всему, с провизией все хорошо. Да и не только с ней. Местные девушки в обычный день наряжались, как на праздник: ленты в волосах, разноцветные бусы на шее, яркие вышитые платья выглядывали из-под толстых плащей. Мужчины не отставали от них. Сразу было видно, кто местный, а кто нет. Приезжие походили на нас суровыми мордами и непритязательными нарядами.

Город формой походил на подкову, где длинные ветви лежали по обеим сторонам фьорда, и мы постепенно приближались к ее центральной части. Людей на улицах становилось все больше, и не все они походили на нас.

На очередном перекрестке я засмотрелся на странного мужчину. Он явно был безрунным, но при этом не трэль. Длинный грязно-желтый балахон болтался на нем, как мешок, рукава обрезаны, и тощие руки торчали, как палки. Он ни на кого не смотрел и молча крутился на месте, то и дело поднимая ладони к небу. Я глянул наверх: серая хмарь. Ни лучика. Потом он остановился, посмотрел прямо мне в глаза и заорал:

— Вы безбожники! Ваши так называемые боги — ничто иное, как подлунные демоны, что кромсают ваши души на куски. И даруют в обмен грязную и отравленную силу. Отриньте демонов! Поклонитесь Солнцу! И тогда вы будете спасены! И воссияете на ночных небесах звездным светом, посрамите кривую улыбку Луны!

Он замолчал. Местные жители проходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Будто собака лает.

— Услышьте меня! — передохнув, снова завел он. — Отриньте убийства! Откажитесь от пожирания плоти! Трупоедам заказан путь на небо. Не станет великий бог-солнце обласкивать взглядом безбожников, что поклоняются демонам, убивают и пожирают мясо. Поэтому ваша земля так скудна и бесплодна. Земли ваши полны демонов — Бог-Солнце не любит вас! Моря и озера исполнены злокозненных чудовищ — Бог-Солнце не любит вас! Женщины ваши умирают от боли при родах — Бог-солнце не любит вас! Он не любит убийц и неверных. Кто не восхваляет его каждое утро и не возносит молитвы каждый вечер! Бросьте мечи и перекуйте их на орала! Тогда вознаградит вас Бог-Солнце. Дарует вам тепло. Уведет от вас зиму. Станут ваши земли плодородны и изобильны. Ваши стада станут тучны и плодовиты. Не нужно сражаться друг с другом! Не нужно убивать и жаждать чужого. Нужно лишь молиться и трудиться. Бог-Солнце вам воздаст по заслугам!

Он рухнул на колени и принялся биться головой прямо о грязь. Его макушка была выбрита начисто, и длинные лохмы волос обрамляли ее по кругу.

— Он что? Хочет, чтоб мы мясо не ели? — шепнул я Тулле.

Тот был удивлен не меньше.

— И чтоб не сражались тоже. Ну и еще чтоб возносили хвалы солнцу.

— Зачем кланяться солнцу?

Друг пожал плечами. Я обошел безрунного стороной. Вот уж кто безумец! Надо же, молиться солнцу! Все ведь знают, что солнце — это пылающее сердце Маансуджа, которого убил Скирир, чтобы спасти мир от пожирания. Всего лишь сердце твари! Разве оно может любить или что там он кричал?

Я все выискивал людей необычного цвета, обещанных Альриком, но ни синих, ни зеленых в округе не было. Один раз приметил пацаненка-раба, смуглого и черноволосого, он мчался по своим делам. Я схватил его за шкирку, поднял в воздух и окликнул хёвдинга:

— Беззащитный, это и есть черный человек? У него черная голова и глаза.

Мальчишка заверещал на непонятном языке, я только и разобрал «господина».

— Отпусти раба, — выдохнул Альрик. — Бывают и почернее этого.

Я разжал хватку, трэль шлепнулся в грязь, кувыркнулся, вскочил на ноги, поклонился и побежал дальше.

— Но он и верещал не по нашему!

Хвит обернулся ко мне с улыбкой:

— По нашему он говорил. Назвал тебя добрым господином, попросил отпустить, а то злой господин выпорет его.

— Если так, почему я его не понял?

— Потому что он говорит, будто горячей кашей рот набил.

Мы остановились возле ворот просторного подворья, где стояло несколько небольших зданий и одно огромное, не меньше Сёльвхуса. Альрик представился привратнику, молодому хускарлу, и тот отвел нас к одному из домов.

— Конунг выделил вам двух рабынь, — сказал хускарл. — Они займутся домашними делами. Снедь также от конунга.

— А дрова? — спросил я.

— И дрова.

— Вот сразу бы так.

— Конунг Рагнвальд призовет вас, когда придет время. Если что понадобится, обращайтесь к Толстухе. Она смотрит за гостями.

Хускарл чуть наклонил голову и ушел.

— А дрова? — прошипел Альрик. — А дрова? Кай, после четвертой руны ты либо поглупел, либо излишне охрабрел. Здесь тебе не Сторбаш. В столице нужно вести себя тихо и осторожно, а не вытворять глупости на забаву толпе. Особенно когда прибыл на тяжбу.

— Да что такого? — разозлился я. — Там плыть-то всего ничего. Любой рунный легко проплывет туда и обратно. Почему сразу безумец?

— Потому что, — хёвдинг схватил меня за ворот плаща и подтащил к себе, — переплыть может любой. Да вот только не любой рунный полезет в ледяную воду из-за скуки, точно дурак потешный. Что будут думать в Хандельсби об ульверах? Что это достойные воины? Или что это карлы, шутки ради бултыхающиеся во фьорде?

— Зато нас теперь хотя бы знают и уважают! — я вырвался из хватки. — Ты же видел, как нас угощали. Даже баб привели.

Беззащитный смерил меня ледяным взглядом, от которого сжался мочевой пузырь. В последний раз я так себя чувствовал рядом с отцом после того, как не получил благодать.

— Вот тебе урок, Альрик. Никогда не бери в хирд детей! — процедил он.

От такого оскорбления кровь бросилась в лицо.

— Я давно не ребенок!

Но Альрик не слушал. Он открыл дверь в дом, глянул внутрь, бросил Арне:

— Ты за старшего.

И ушел.

Сразу же мне прилетели три затрещины. От Тулле, Арне и Энока Ослепителя. А Хвит протянул:

— Давно так хёвдинг не злился. Ты бы, Кай, помолчал.

— Как ставки делать, так все горазды, — огрызнулся я. — А как по ушам получать, так сразу Кай? Я свободный человек! Хочу — гуляю, хочу — в море плаваю. И сидеть взаперти больше не буду!

Живот был набит мясом, в голове еще немного туманилось после утренней попойки, а в сердце кипела злость. На Альрика, на ульверов и на ту женщину, что кинула мне монету. Если бы не ее презрительный взгляд, я бы в ледяную воду не нырнул. Это она виновата! Что, руной не вышел? Или одежка бедноватой показалась? Я должен найти ее и вернуть золото. Швырнуть ей в лицо!

Так что я развернулся и покинул подворье, не обращая внимания на крики хирдманов. Лишь через несколько домов я заметил, что Тулле преспокойно следует за мной, улыбается, кивает симпатичным девушкам. Мне захотелось обругать его. Чтобы он тоже разозлился и перестал прикидываться таким взрослым, умным. Правильным!

Везде эти твариные правила. Надо поступать правильно! Надо слушать отца. Надо держать слово. Надо вызывать на бой честно и открыто. Подчиняться хёвдингу. А что в итоге? Кем бы я был, если бы поступал так, как от меня ждали? Сидел бы в разоренной рыбацкой деревеньке и пускал сопли над пепелищем? Хотя, скорее всего, жрали бы меня жуки и вороны. Ярл Сигарр поступал правильно и где он? Погребен в земле. А ярл Хрейн пирует в домах своих бондов. Ящерица поступил правильно, и теперь ходит с уродским лицом, пугает детей и женщин. А сделал бы по-моему, мог бы сейчас жить в чужих землях, зато красавцем и силачом.

Мне не нравился ярл Скирре Пивохлеб только потому, что он хотел меня убить. Но я понимал его. Сделать сильнее своих людей за счет чужих? Это прекрасная идея. Убить мальчишку, который защищаясь зарезал сына? Вот это правильно. Наслать Торкеля Мачту? Я и сам не прочь послать к Скирре кого-нибудь, только вот некого.

У Альрика свои планы в Хандельсби. Ему нужны честные и правильные люди для свидетельства на суде. Но идея сакравора была мне ближе. Найти Хрейна! Убить всех, кто его защищает. Вспороть ему брюхо и любоваться, как он собирает кишки в грязи! Терять сакравору нечего. Он уже не человек.

Жаль, что конунг Рагнвальд Беспечный столь миролюбив. После давней войны за власть он больше ни разу не затевал крупных свар, решал все мирно. Как тут стать сильнее? Неудивительно, что все хельты и сторхельты в нашей стране — старики. Парням вроде меня не дают шанса. К тварям нас не пускают, мол, последний удар должен нанести кто-то посильнее да поименитее. Людей просто так убивать нельзя, иначе суд! Строго в обговоренных рамках и с высочайшего позволения. Что нам остается? Резать овец и волков? Дальше пятой руны на них не поднимешься.

Правила! Я почти жалел, что убил Торкеля. Надо было сохранить ему жизнь, дать возможность набрать новый хирд и убить их всех. Может, ярл Скирре догадается отправить за мной еще кого-то?

Я шел прямо, никуда не сворачивая, и уперся в берег фьорда. Темные воды мягко облизывали прибрежные камни. Дети швыряли гальку, кто дальше. По-прежнему, лодочники ждали тех, кому лень пройти несколько шагов. Сзади по дороге прогнали стадо овец.

Тулле приблизился.

— Успокоился? Вернемся?

— Иди в бездну! — рявкнул я, тут же взбеленившись. А ведь вроде бы только все улеглось.

Друг лишь хмыкнул и остался стоять позади. Как и подобает заплечному.

— Кай!!!

Я дернулся, оглянулся. Вдоль берега бежала маленькая фигурка, замотанная в шкуры.

— Кай!

Она остановилась на мгновение, сдернула фибулу, скинула тяжелый плащ и помчалась еще быстрее. Я еле успел выставить руки и подхватить тощую девчонку с белыми косами.

— Кай! Я знала! Знала, что найду тебя здесь!

— Ингрид? Почему ты здесь? Как?

Ее голубые глазенки так и сверкали.

— Смотри, у меня нож! Настоящий! Эрлинг разрешил. И он уже выпил крови!

— Кто? Эрлинг? — рассмеялся я от неожиданности. Это была и впрямь Ингрид. Она подросла за это время, похорошела, окрепла. Тупое невыразительное лицо козьей пастушки исчезло напрочь. Теперь это была умная симпатичная мордочка.

— Да нет! Кай, ты балбес. Нож! Нож выпил кровь. Я ударила его в ногу. И оттуда прямо полилось. Рабыни потом замучились пол оттирать. Только он все равно удрал.

— Кто удрал? Кого ты еще зарезала? — я все еще улыбался.

— Тень! Он пришел забрать Фольмунда, а я его ножом! У меня вот тут даже шрам остался.

Девчонка никак не могла объяснить, что случилось. Лишь тараторила и тараторила. Так что я сжал ее плечи и слегка встряхнул.

— Ингрид! Кто пришел? Кто такой Фольмунд? Кого ты ударила?

— Фольмунд — это твой брат, — сказал подошедший хускарл в тяжелой медвежьей шкуре. Мой отец. Эрлинг Кровохлеб. — Скирре подослал человека, чтобы украсть твоего брата. Моего сына!

Красная пелена застила мне глаза… Скирре!

Глава 7

Я выслушал весь рассказ уже в доме Эрлинга, который ему выделил конунг. В двух шагах от нашего дома.

Мы долго высчитывали дни, и получалось, что за Фольмундом Скирре отправил человека сразу, как до него дошла весть о смерти Торкеля. Вроде бы все сходилось, вот только я не понимал, как сильномогучий и богатый ярл, известный не только деяниями предков, но и собственной доблестью, решил отомстить за смерть сына, похитив младенца. Суд конунга ему был заказан из-за нападения на Растранд. Но украсть ребенка?

Я бы еще понял, если б то был мой ребенок. В песнях часто говорится о

такой мести. Там крадут ребенка, воспитывают как воина, ждут, пока он поднимется в рунах, а потом натравливают на отца. Обычно в ходе боя отец понимает, что перед ним его сын, и дает себя убить. Красиво! Хитро. И очень медленно.

Но похитить младшего брата? И что дальше? Ребенка так легко не спрятать. И вот тут уже любой рунный встал бы на сторону отца.

— А что если бы он послал тебе весточку? — предположил Тулле, внимательно слушавший наши разговоры все это время. — Мол, твой брат у меня, и если ты не придешь, я его зажарю, как поросенка.

Ингрид испуганно взвизгнула. Я пнул Тулле под столом. Пусть думает сначала, прежде чем говорить такое перед девчонкой. И задумался сам.

Я брата никогда не видел. Зато знал, как его ждали родители, как они мечтали еще об одном ребенке. Да и это ж родная кровь. Мой брат. Да, сейчас он еще маленький, ни ходить, ни говорить не умеет, но он подрастет. Когда я буду приезжать в Сторбаш, он будет смотреть на меня с гордостью, хвастать перед друзьями подарками и пересказывать мои подвиги. Я научу его драться. Будем плавать наперегонки, и я ему немного поддамся, потому как он совсем безрунный. Куплю ему хорошего раба для первого убийства, крепкого, с руками и ногами. Подарю самый лучший нож, с серебряным узором на рукояти.

И тут я понял, что вроде как люблю брата.

— Пошел бы к Скирре.

— Неверно, — рявкнул отец и замахнулся было рукой для подзатыльника. Но удержался.

— Не пошел бы, — подтвердил Тулле. — Ты бы попросил Альрика отвезти тебя к Скирре. Он бы спросил, зачем, потом вправил бы мозги на место. Мы бы доплыли в Сторбаш, а оттуда прямиком к Рагнвальду. Если Скирре еще не пропил ум, то он бы никогда не придумал такой план.

— Вот и я думаю, что больше на бабу похоже, — кивнул отец. — Хвала Скириру, ты тоже здесь. Значит, будешь свидетелем на суде. Расскажешь про Растранд и смерть Ове.

— А когда?

— Как позовут. Сейчас конунг, говорят, с иноземными гостями ручкается. Как они отплывут, так и начнет разбираться с тяжбами. К тому же нужно время, чтобы призвать сюда Скирре.

Мы замолчали.

В доме, кроме нас, сидели еще два хускарла из отцовской дружины, остальные его люди либо гуляли по городу, либо занимались кораблем, но к вечеру стали подтягиваться. Сначала с шумом ворвался Гнедой, отряхивая снежинки с плаща, увидел меня, замер, а потом радостно хлопнул меня по спине.

— Никак сам Кай? Ого, четыре руны! Того и гляди, батьку догонишь.

И после слов Гнедого мы с отцом наконец отбросили на время тяжелые думы и просто порадовались встрече.

— И то правда! — рассмеялся отец. — Так к двадцати годам уже хельтом будешь. Тащи медовуху, Гнедой! Сын приехал!

Хускарл сбегал на корабль, притащил бочонок маминой браги, а вместе с ним пришли и остальные отцовы воины. Мигом накрыли стол. Наперебой начали пересказывать о новостях в Сторбаше, в основном, кто на ком женился, у кого кто народился, про черную овцу, на которой ну ни пятнышка белого. Овцу потом принесли в жертву Скириру, хотя Эмануэль-жрец говорил, что ее нужно отдать Мамиру. Я слушал, кивал, улыбался, а сам сравнивал с тем, как прошел год у меня. Снежные волки, морские твари, тролли, великан, бой единым хирдом…

Ингрид тоже развеселилась:

— А серьги? Ты обещал серьги с камушком!

Я достал кошель, нащупал там обещанный подарок и протянул его девчонке. Та прям засияла от восторга, я же подумал, что если бы дал ей железки с придорожным камешком, она радовалась бы не меньше.

Помедлив, я вытащил золотую монету и положил ее перед отцом.

— Вот. Это тебе. Купишь матери подарок. И брату что-нибудь. Может, меч наконец себе возьмешь.

Эрлинг глянул на золото, усмехнулся:

— Это ж за что хорошо платят? Может, и мне в хирдманы податься на старости лет?

— За то что искупался в морской водичке. А где Кнут? — оглядевшись, спросил я. — Неужто оставил сторожить корабль?

— Нет. Кнут нынче сторожит Сторбаш.

Дверь в очередной раз хлопнула, и в дом вошел высокий длинноволосый парень, чья голова была запорошена снегом полностью. Отряхнувшись, он повесил плащ на крюк, шагнул к очагу согреть руки. Даг.

— Я взял его вместо Кнута. Рунами он, конечно, маловат, зато голова соображает как надо, — сказал отец.

У Дага так и осталось две руны. Да и вообще большая часть отцовых людей не поднялись выше пятой руны — предел для обычного человека. На медведях да кабанах выше и не получится. Чтобы расти дальше, нужно либо охотиться на тварей, либо убивать рунных воинов.

— Кай, — кивнул бывший друг и сел рядом с Тулле.

Я впервые заметил, как они схожи друг с другом. Точно два брата. Оба высокие, плечистые, прямые носы, открытый взгляд и спокойный рассудительный характер. Только один из них предал меня, а второй — нет. Может быть, пока нет.

— Я нашел торговца. Он дает хорошую цену за меха. Завтра придет посмотреть на товар, — сказал Даг отцу.

— Молодец, — Эрлинг улыбнулся ему. — Выпей с нами!

Мне он что-то не улыбался. Ни в детстве, ни сейчас. Раньше отец всегда шпынял меня за малейшую промашку. Ему не особо нравилось, что я постоянно затевал драки, хоть и не вмешивался. Когда же я вернулся из Растранда сам, пешком и с руной, отец порадовался. Но не гордился мной.

Я убил Торкеля! У меня уже четыре руны! Я уважаемый хирдман. Я дал ему золотую монету! Больше, чем стоил наш двор со скотом и рабами. Я сражался с измененным! С морской тварью! Я…

Но улыбался он Дагу, который нашел какого-то вшивого торговца.

Молодец! Каков молодец! Бросил друга из-за неданной благодати. Рассказал все наши тайны идиотам-близнецам. Получил в челюсть. Затем прирезал рабов ради руны. И вот он уже сидит рядом с моим отцом. С моим отцом! Может, тогда Эрлингу стоит усыновить его? Из Дага получится лендерман получше моего.

— А личное имя ты уже получил? Или пока Эрлингссон?

Я непонимающе уставился на Гнедого. Тот уже изрядно выпил и побагровел, как это обычно с ним бывало. Потому он и получил такое прозвище.

— Получил, — ответил Тулле. — И преотличное имя — Кай Безумец.

— Безумец, — заржал Гнедой. Я подумал, что он мог получить прозвище и из-за своего смеха. — А ему подходит. Он всегда был немного того…

Глиняная кружка разлетелась на куски, размазанная о лицо Гнедого. Осколки разлетелись во все стороны, и я еле-еле уклонился. Другие не успели. Тулле вскочил с побелевшими глазами. Лавка с грохотом упала, и все, кто на ней сидел, тоже. Лишь Гнедой остался висеть, удерживаемый ульвером за грудки. Тулле взревел и врезал еще раз. И еще. Брызги крови. Слюна. Зуб.

Я перемахнул через стол, схватил друга за руку и отшвырнул к стене. Он ударился спиной и даже не заметил этого. Взревел и бросился на меня. Белые глаза. Я нагнулся, перехватил его за живот и опрокинул на пол.

Тулле всегда побеждал меня в глиме, но это был не Тулле.

Отцовы люди только-только начали соображать, что случилось.

Я же сдавил горло друга одной рукой, другой — вдавил его плечо в пол. Если бы то был Тулле, он легко бы раздавил мне гортань или выбил глаз. Но сейчас он лишь бесполезно колотил меня по спине. Хрипел, рычал и бил.

— Назад! — рявкнул я.

Эрлинг остановился и придержал остальных.

— Ну же! Тулле, давай! Возвращайся!

Пока я тебя не придушил.

Он хватал воздух ртом, сипел. Его лицо побагровело. Совсем как у Гнедого. Бессмысленный взгляд белых глаз. Внутри него что-то клокотало. Удар по спине. Слабый. Как у девчонки. И он стих.

Я медленно убрал ладонь с горла. Тулле лежал неподвижно.

— Он что, убил его?

— Кай, зачем? Обычная пьяная драка!

Отец.

— И впрямь безумец.

Я наотмашь хлестнул по щеке Тулле.

Он дернулся, хрипло втянул воздух и сел. Глаза ошалелые, дикие, но уже не белые. Схватился за горло, ощупал, поморщился.

— Я… — Тулле закашлялся, скривился еще сильнее. — Я опять… Кого-то?

— Нет. Но малую виру заплатить придется.

— На большую я и не наскребу, — прохрипел он.

Я помог ему встать. Тулле обвел взглядом комнату: разоренный стол, опрокинутая лавка, Ингрид за спиной отца, Гнедой с разбитым в мясо лицом, царапины от осколков на дружинниках. И улыбнулся.

— Ты снова успел.

После такой неприятности оставаться не было смысла, потому я выложил еще полмарки серебра на стол, пододвинул в сторону Гнедого, кивнул Ингрид.

— Мы лучше пойдем. Если что, спросите ульверов. Или сразу Кая Безумца. Меня тут уже многие знают.

Отец не стал нас удерживать. Так что мы с Тулле вышли на улицу и будто перенеслись в другое место и время. Словно вместо одного часа провели в доме Эрлинга полгода или даже сотню лет. Всё вокруг было покрыто белыми пушистыми хлопьями. Небеса, воздух, дома, деревья — всё в снегу. Грязь, серость, навоз скрылись под зимним одеялом.

Я знал, что этот снег скоро растает, его смешают с землей, растопчут и раскидают. До настоящей зимы еще около месяца. Море замерзнет тоже не сразу. Но мы уже не успевали найти новую работу, чтобы переждать до весны и не тратить свои деньги.

Этот год у ульверов выдался неудачным. Сколько заработали, столько и потратили. Трёх человек потеряли мёртвыми, один ушел, один покалечился, а добавился лишь перворунный Видарссон. И это несмотря на торгашеский талант хёвдинга. Поневоле задумаешься, а так ли выгодно быть хирдманом… Лучше б конунг затеял войну с кем-нибудь. Денег немного, зато возможность быстро подняться в рунах. А потом можно и на Север податься. Там, говорят, тварей полно, только успевай топором махать.

Тулле будто бы и не заметил перемены в погоде, брёл, еле передвигая ноги, зябко кутался в плащ и молчал. Потом спросил:

— За что я его?

— Да глупость он сказал обо мне. Вроде как я всегда безумным был.

— Зазря, значит, ударил.

Снова молчание. Потом Тулле вздохнул и сказал:

— Знаешь, я ведь тоже хотел уйти из ульверов. Посмотрел на Ивара и позавидовал. Думал, может, после третьей руны перестану… Больше полгода ведь прошло. Думал, что всё. Вернулся бы обратно на хутор, посватался бы к Мэве. Не сразу, конечно, через год-другой, чтобы уж наверняка проверить. А тут опять.

— Мало я заплатил Гнедому. Надо ещё раз сходить, спасибо сказать. И ты тоже. Лучше уж сейчас узнать, чем дома среди своих.

— Тут еще вот какая штука. Чем сильнее я становлюсь, тем меньше шансов, что я вернусь домой. Меня и однорунного мало кто мог удержать. А что если я стану хускарлом? Или вовсе хельтом? Вообще всех поубиваю же. Наверное, лучше забыть про дом и Мэву. Так и буду мотаться по морям на пару с Безумцем, пока не сдохну.

Мы дошли до нашего жилья, но заходить не хотелось. Во мне еще сидела злость на Альрика и его слова «Детей не брать». Тулле нужно было успокоиться. Потому мы развернулись и пошли обратно в город.

За оградой подворья было шумно. Множество детишек выбрались наружу и с визгами веселились в снегу. Мальчишки затеяли игру в снежки, и белые шарики летали по всей улице. Мы с Тулле небрежно отбивали их руками, чем привлекли внимание детей. Мое безбородое лицо и низкий рост делали меня похожим на ребенка. И нас начали обстреливать намеренно, со всех сторон. Тут хочешь-не хочешь, а отвлечешься от разных дум. На спину я внимания не обращал, волчий плащ и топором не сразу прорубишь, защищал только лицо и грудь.

Брызги снега пополам с грязью! Ребячьи вопли! Ледяной воздух. И крупные хлопья, застревающие на бровях и ресницах.

— Ульрик, справа! Справа заходи.

— Мелкого бей, дурак!

— Погоди, все разом ударим. Три, два, бей!

Наконец мне надоело, и я высвободил силу, жахнул ей во все стороны. Детей как метлой размело по углам.

— Дядечка, простите! — вышел самый смелый мальчишка. — Мы не знали, что вы хускарл. Просим прощения.

— Благодарите Фомрира, что живы остались, — усмехнулся Тулле. Ему досталось меньше, чем мне. — Это ж сам Кай Безумец. А ну как он бы разозлился?

Я двинул другу в бок, чтоб не заговаривался.

— Мама, мама! Там тролль дерётся с Сигфуссовыми сыновьями!

Рядом с нами пробежала маленькая девочка. Женщина подхватила дочь и скрылась за дверью дома.

Не то, что бы мы поверили этим словам, но тролль в столице среди однорунных жителей может натворить много бед. Мы с Тулле выхватили ножи и рванули туда, откуда прибежала девочка. Как будто тролля можно убить ножом!

В проёме между двумя подворьями было тесно, так что двоим едва удалось бы разминуться. Хвала Фомриру, там действительно был не тролль. Всего лишь драка. Ну, или смертоубийство.

Трое молодых парней едва ли старше меня размахивали ножами и наскакивали на мужчину постарше. Тот отбивался от них голыми руками, хотя у него на поясе также висел длинный нож. Черноволосый, смуглый и низколобый, он и впрямь напоминал тролля как с лица, так и повадками. Несмотря на тесноту и количество нападающих, он все еще не был ранен и даже не запыхался.

Тулле с интересом уставился на них, кто кого. Я же набрал побольше воздуха и как можно громче гаркнул:

— А ну прекратить!

Один из юношей обернулся к нам и тут же рухнул на землю: черноволосый пнул его в колено.

А тролль хорош!

Старший из нападавших начал бешено размахивать ножом и наступать на тролля, а двое оставшихся почему-то решили схлестнуться с нами. Грибов объелись, что ли?

Один из этих дураков ткнул меня ножом, целясь в живот. Слишком медленно. Я поймал его за запястье, дёрнул на себя и впечатал кулаком в нос. Ну вот, уже третий сломанный нос! Противник постоял немного и кулем осел в грязь. Тулле тоже быстро разобрался со своим: вырвал оружие и оглушил.

Раздался вопль боли. Последний из нападавших, выронил нож и скорчился на земле, подвывая. Из согнутого предплечья торчала желтоватая кость.

— А ну прекратить! — раздался еще один окрик, сопровождаемый волной силы.

Мы с Тулле невольно вздрогнули, хоть и давление было не столь уж сильным — пятая или шестая руна навскидку. А вот чернявый грохнулся на задницу, да и поломанный перестал вопить, как раненая хуорка, и хлопнулся в обморок.

Хускарл был непростой, с вороном, герба Рагнвальда, на плече. Он мазнул взглядом по нам, потом по поверженной троице, потом увидел «тролля» и скривился.

— Сварт, опять?

Чернявый неторопливо поднялся, пожал плечами:

— Не я первый начал.

— А эти кто? — кивнул хускарл на нас.

— Мимо проходили, а родственнички решили, что они с мной, и накинулись на них.

— Мы — ульверы, хирдманы Альрика Беззащитного. Вчера прибыли в Хандельсби, — отчитался Тулле.

— Они вас поранили? Повредили что-то? Оскорбили?

— Он же сказал: мы — ульверы! — удивился я.

— Ясно, — усмехнулся хускарл. — Сварт, ты бы не мельтешил перед ними лишний раз. Когда-нибудь убьешь ведь кого-то.

— Лучше им это скажи, — буркнул Сварт.

Побитые парни под строгим взглядом конунгова воина забрали поломанного и ушли. Чернявый отряхнулся, поправил пояс, угрюмо глянул на нас из-под нависших бровей, и я вдруг понял, что он прожил не больше двадцати зим, но из-за заросшего волосами лица казался на десяток зим старше. Две руны. Плохонькая одежда, рукоять ножа перемотана истершейся полоской кожи. Ни плаща, ни шапки, ни крепких башмаков.

— Говоришь, это родственники были? — с любопытством спросил я.

— Сыновья братьев матери.

— А чего ты нож не вытащил? Они втроем не постеснялись.

— Я к оружию непривычный, — коротко ответил Сварт и отвернулся. Видимо, он не привык ещё и много говорить.

— Слушай, раз уж мы в одной драке побывали, может, выпьем вместе? Где тут можно перекусить?

— У меня нет денег.

— Угощаю!

Сварт, все еще недоверчиво поглядывая, отвел нас в ближайшую харчевню, где я попросил кувшин эля и чего-нибудь горячего на троих. Тулле не вмешивался. А я не хотел возвращаться к отцу. И не хотел идти к Альрику и выслушивать его нравоучения. Ходить же по городу мне уже порядком надоело. Разноцветных людей я так и не увидел, на нарядных женщин насмотрелся, а дома — они везде дома. Так что поговорить с новым знакомым показалось мне неплохой идеей. Пусть хёвдинг попереживает немного.

— С меня еда, с тебя рассказ, — улыбнулся я.

— Да чего говорить-то? — проглотив горячую кашу, пробормотал Сварт. — Я незаконный сын. Мать померла родами, а от кого понесла, так и не сказала. Вырастили меня ее братья. Вырастить вырастили, да особо не заботились. Как раб жил. Вместе с рабами. Даже на первую жертву ножа не дали, только сунули старую полудохлую козу. Совсем без благодати оставить меня не могли, люди бы осудили.

— И что ты сделал?

— Что-что… Свернул козе шею. Получил руну. После дяди дали вот этот нож.

Он вытащил из ножен единственное оружие. Мда, видал я ножи и похуже, но обычно после боя, и их относили к кузнецу на переплавку. Треснутое лезвие точили так часто, что оно стало тоньше пальца, рукоять шаталась даже перемотанная. Вынимать такой для боя и впрямь бесполезно.

— Я бы в хирдманы подался. Здесь мне оставаться незачем. Да вот только и боги посмеялись надо мной.

Рассказывая, Сварт уплел половину котелка каши. Впрочем, мы с Тулле были вполне сытыми, так что дали новому знакомому наесться вдоволь.

— Решил, что нужно стать двух или трехрунным, чтобы пойти в хирд. Охотился на зайцев и волков, помогал резать скотину, но второй руны так и не было. А потом задушил голыми руками рысь. И вот.

Мы с Тулле переглянулись и расхохотались.

— Так ты… — икая, выговорил я, — ты Сварт Безоружный?

— Получается, что так, — посуровел парень.

— Хочешь стать хирдманом? Пойдем с нами.

* * *
Альрику понравился Сварт. Это стало понятно с первого взгляда. А уж когда тот рассказал про свое условие, хёвдинг и вовсе расплылся в улыбке. Даже не возражал против того, что всю одежду и оружие собрали для него ульверы.

Улыбнулся, а потом выволок меня на улицу, подальше от дома.

Светлые глаза от гнева выцвели до серости. Он схватил меня за грудки, посмотрел и отшвырнул, прорычав проклятье. Прошелся мимо меня, развернулся, глянул, снова рыкнул ругательство.

Несколько шагов. Разворот. Взгляд. Поминание Бездны. Шаги.

И несдерживаемая сила. Обжигала огнем и льдом. Я морщился, но терпел.

Я и раньше делал то, от чего Альрик не был в восторге. Например, когда прыгнул к Рыбаку в подводную клетку. Или когда набросился на тролля. Или когда едва не убил Торкеля до сигнала. А уж сколько всего мы творили с Тулле во время передышек? Особенно зимой, когда сплошная темень, белые поля, редкие волчьи атаки и одни и те же рожи вокруг. Да, многое было ребячеством. Но никогда Альрик не злился и не ругал меня. Его терпение казалось огромным, как океан, и его невозможно было исчерпать. До прибытия в Хандельсби.

— Мальчишка! — наконец прошипел он. — Безусый мальчишка! До суда будешь сидеть взаперти! Ни шагу наружу. Ссать будешь в ведро, а выносить будут все по очереди и благодарить тебя за ароматы.

— Ты бы и сам взял Сварта, — заметил я. И тут же отшатнулся от удара.

— Взял бы… Взял. Ладно, не буду ходить около каши и скажу прямо. Чтобы даже такой болван понял. Наши дела плохи.

— Наши?

— Сакравора и ярла Сигарра. А значит, и наши, ведь теперь мы тоже замешаны.

— У Хрейна нет доказательств. И свидетелей.

— Он может взять любого парнишку, подучить его и сказать, что он видел все из-за кустов. А вот у нас свидетелей точно нет.

— А мы не можем взять парнишку?

— И что он скажет? — хёвдинг нервно ходил взад-вперед. — Что какой-то человек с перемотанной мордой что-то сыпал ярлу в питье? А почему он сразу не рассказал Эрну? Как он понял, что это человек Хрейна? Ты бы поверил?

Я пожал плечами.

— Хуже всего, что у Хрейна в столице есть родственники, есть знакомые торговцы. Словом, есть поддержка. У ярла Сигарра, может, она тоже была бы, но только у живого. Мертвого ярла никто поддерживать не будет. А вот врагов тут хватает.

— Это у Сигарра-то враги? — удивился я.

— Да не у него, а у его отца. Он изрядно покуролесил в молодости. Нам нужны союзники в Хандельсби. А ты притаскиваешь Сварта. Сам он неплох, да вот друзей у него нет. Он из сильного рода, который вряд ли обрадуется тому, что мы взяли Сварта в хирд.

— Почему? Мы же увезем его отсюда. Им же легче жить.

Альрик остановился, провел руками по лицу.

— Зачем я с тобой вообще говорю? Подумай! А вдруг Сварт выживет, станет хельтом и решит вернуться, чтобы отомстить родичам? А еще у нас есть ты, тоже с целым выводком врагов за спиной. Хорошо, хоть Скирре не здесь.

Во рту вдруг стало кисло. Я сглотнул набежавшую слюну и выдавил:

— Ты того… не злись. Но…

— Ты что-то еще натворил? — Альрик пристально глянул на меня.

— Я? Нет, но… Скирре скоро приплывет в Хандельсби. На суд. Мой отец здесь, — я говорил быстро, отрывисто, но никак не мог сказать так, чтобы Беззащитный сразу все понял. — И Ингрид тоже. Она ударила Тень ножом. Она хотела похитить Фольмунда. Моего брата. Он еще ни одной зимы не видел.

— Украсть младенца? Из-за тебя? — хёвдинг не вспылил. Наоборот, тут же начал продумывать свои действия. — Ни один рунный так не поступит. Только трэль или женщина. Тень убили? Поймали?

— Не, ранили. Отца не было в доме, так что он удрал.

— Значит, тоже без свидетелей.

— Ингрид всё видела.

— Маленькая? Безрунная?

— Не, рунная. Восемь зим, кажется. Это ее я заставил козу резать.

— Тогда лучше про похищение и не говорить. Говорить надо про вырезанную деревню и Торкеля. Из-за тебя теперь оба дела связаны. И решение конунга в первом из них повлияет на решение во втором. Непонятно только, в каком порядке Рагнвальд будет их рассматривать. Так, сейчас покажешь, где поселили твоего отца, а потом сидишь под крышей и не вылезаешь. Понял? За любое непослушание буду наказывать Тулле. Ты понял? — рявкнул Альрик.

Я кивнул. Чего ж тут непонятного?

Глава 8

Целых две седьмицы я проторчал в опостылевшем доме. Безвылазно.

Казалось, легкие изнутри пропитались дымом до самого живота. Ни размяться, ни подраться. От постоянного лежания и сидения даже срать стало тяжело, будто шишку чешуйками вперед рожаешь. Холодный воздух я мог глотнуть, только когда кто-то из ульверов выходил или входил.

Первый снег растаял, потом выпал новый. И он тоже растаял. Потом намело небольшие, по колено, сугробы. Детвора играла в кнаттлейк[5], судя по возгласам. И у меня аж руки чесались взяться за биту и врезать по деревянной плашке или по противнику, тут как получится.

А Рагнвальд, как радушный хозяин, никак не мог распрощаться с людьми из-за моря. Ребята говорили, что конунг обсуждал с ними совместный военный поход. Давно пора! Иначе наши воины станут по рунам самым слабым войском в северных морях. Тварей на всех не хватает. Проще уж поубивать людей, и хорошо, чтобы их было побольше!

Тулле притащил невесть откуда доску для хнефатафла[6], и я целыми днями играл в захват конунга со всеми ульверами подряд. Под конец я наловчился выигрывать черными фигурами, наверное, потому что они атакуют, а вот белыми проигрывал половине ребят. Ну, не нравилось мне защищать конунга и оттаскивать его в крепость. Даже когда мои белые побеждали, это чаще всего случалось не потому, что конунг оказывался в углу, а потому что я уничтожал все вражеские фигуры. То бишь, атаковал.

С Альриком сыграть не удавалось. Хёвдинг все время бегал по городу и с кем-то встречался, договаривался, заключал сделки. Одним словом, торгаш. Возвращался под утро, нередко мертвецки пьяным, падал на лавку, а едва светало, снова уходил. Вепрь, Хвит и иногда Тулле помогали ему в делах, сопровождали. А вот сакравора я видел всего пару раз за это время. Ему становилось все хуже. Ребята говорили, что он снова забывал человеческую речь, а однажды ни с того ни с сего набросился на чужую свинью и растерзал ее голыми руками. И пока не сожрал до последней косточки, в себя не пришел. Хотел бы я на это посмотреть. Хотя после двух недель отсидки я готов был посмотреть даже на голую задницу столетнего старика, настолько мне обрыдли стены и лица ульверов, красные от мороза.

От скуки я решил понаблюдать за хирдманами: кто с кем чаще говорит, кто чаще выходит наружу, у кого какое настроение. Узнал, что Хвит обзавелся зазнобой в столице и часто бегал к ней, хотя говорил, что по делам Альрика. Заметил, что Трюггве взял под опеку Видарссона и учил того мечному делу. Эгиль Кот вправду отлично видел в темноте и ходил еле слышно, точно тень.

А еще ожил Ящерица. Больше не сидел в углу с мрачным видом и не разминал пальцы, а сбегал из нашего жилища и возвращался затемно. У него будто проснулась жажда жить, потухшие глаза снова заблестели, и даже кривая рожа не казалась такой уж кривой. А на поясном ремне теперь болталась новая подвеска — бронзовый плоский круг с еле заметными выщербинами.

Пару раз врывалась Ингрид и вываливала поток бессмысленных новостей.

— Я победила всех в кнаттлейк, даже играла с рунными, но их тоже победила. Это потому что они бить не умеют совсем. А они говорили, что девчонки не должны играть в кнаттлейк, что я должна сидеть дома и ткать. Тогда мы подрались. Я чуть серьгу не потеряла. Но это все равно не настоящий кнаттлейк, там места мало, и поле не огорожено. Вот когда замерзнет фьорд, начнутся состязания среди взрослых. Тому, кто выиграет, конунг сам вручит подарок. Как думаешь, это будет золотая монета? Или целых три? Представляешь, три золотых монеты! Ты ведь будешь играть? Ты всех победишь, правда ведь? Ты можешь среди карлов участвовать. У хускарлов будет свое состязание. А ты пробовал медовый пряник? Эрлинг мне купил такой. Он сладкий-сладкий, аж на зубах липко потом. А ты скучаешь по Дагней? Я вот скучаю. И по Фольмунду, хотя он только плакать и умеет. Даг спрашивал, почему ты больше не приходишь. Гнедой совсем-совсем не обиделся. Я его спрашивала, и он сказал, что не обиделся. Так что ты приходи. Только пусть твой друг больше не дерется.

Наконец заморские гости покинули Хандельсби, выскользнув из подмерзающего фьорда в открытое море.

Альрик собрал ульверов и объяснил, что можно упоминать во время суда, а о чем даже заикаться нельзя. И это касалось не только дела ярла Сигарра, но и Торкеля.

В нужный день и час мы вышли из дома, чисто вымытые, в отстиранной одежде, с вычесанными волчьими плащами и заново отбеленными прядями волос. Вот тут я окончательно уразумел, о чем говорил хёвдинг. Мы выглядели настолько сильным и слаженным хирдом, что я бы на месте конунга поверил нам сразу и безоговорочно. Не могут столь доблестные карлы брехать почем зря!

И да, моя выходка не подходила таким серьезным честным воинам. Не солидно это.

Мы подошли к дому, на крыше которого распластал крылья деревянный ворон, выкрашенный в черный цвет.

— Это что? Здесь будут нас судить? — шепотом спросил я у Тулле.

— Да. Тут главный зал для приема гостей.

Мда. Я думал, что если уж дом ярла больше, чем у обычных людей, то дом конунга должен быть вообще огромным. Таким, чтоб там поместился драккар в тридцать шесть весел. А это… едва-едва превышало жилище отца в Сторбаше. Хотя вряд ли конунг держал внутри скот и рабов, как это делал Эрлинг.

И сам конунг оказался не великаном, подпирающим небеса, его облик не поражал ни Фомрировой мощью, ни мудростью Скирира, ни проницательностью Мамира. Пожалуй, единственное, чем он выделялся среди остальных — богатством наряда. Тут и шелковые яркие одежды, и золотая тяжелая цепь на шее, одно звено которой стоит, как «Волчара», и массивные браслеты с самоцветами. Его трон устилала белая шкура хиоссы, северной могучей твари, которую могли убить лишь хельты.

— Говорят, шкуру конунг снял с самолично убитой твари.

Наверное, так Рагнвальд и получил двенадцатую руну.

Рядом с ним сидел парнишка немногим младше меня, но уже хускарл. Шестая руна в таком возрасте! Хорошо, наверное, быть сыном конунга: израненных и спутанных тварей притаскивают прямо во двор, шеи под меч подкладывают. Знай себе руби. И никаких тебе опасностей. Никаких глупых условий от шутника Фомрира.

Я привык быть самым молодым среди сильных и самым сильным среди молодых. И вид конунгова сыночка меня взбесил. И тоже вон, золото болтается на шее. Интересно, он пробовал когда-нибудь неделю жрать одну подгнившую репу? Греб ли он целый день, зная, что везет себя на погибель? Ведает ли, какова троллева кровь на вкус?

Зал был полон людей. Среди прочих я узнал лишь отца и Дага, которые стояли в дальнем от конунга углу. Пылал очаг, разгоняя стылый холод, а по бокам от него пустовали лавки. На правую уселись ульверы. Сакравор сел с краю, подле него Альрик, и за спиной Эрна встали Косой, Хвит и я, все четырехрунные воины хирда. После нас вошел Хрейн со своими людьми. Надменный жирномордый урод схуднул с последней встречи, но выглядел таким же уродом.

Сакравор сдюжил. Не рванул с криками, не потерял человеческий разум. Только стена его воли, которая сдерживала силу одиннадцати рун, будто бы прохудилась. И струйки силы, что просачивались сквозь эту стену, не сшибали с ног, но заставляли нас ежиться от леденящего страха, от чувства неминуемой опасности. Словно вот-вот в нас полетят стрелы либо набросится дикий зверь. Видарссон издал странный горловой звук и выбежал наружу. Я же высвободил толику своей силы, чтобы подавить неприятные ощущения.

Из-за ширмы за троном конунга выдвинулась тощая длинная тень. То ли от ее вида, то ли от саквавора меня пробрала дрожь. Даже за шумом голосов я расслышал металлическое звякание. Тень подошла к конунгу и попала в круг света. Это оказался худойвысокий мужчина с седыми косами, в которые были вплетены костяные фигурки. Он наклонился к Рагнвальду и что-то прошептал тому на ухо. Я сразу понял, что это жрец Мамира. Занятно, сколько пальцев обрублено у человека, к которому прислушивается сам конунг?

У него не было правой кисти! К обрубку на короткой цепи подвешена граненая гирька. Она-то и позванивала.

Жрец обвел глазами зал. Его взгляд мимолетно прошел и по мне. Будто плетью ожег. Я невольно потер правую щеку.

Наконец собрались и расселись все, кому положено было сидеть в зале. Вперед выступил малахольный двурунный, такого бы даже Ингрид в два счета уложила на лопатки, развернул белое полотно и провозгласил:

— Ярл Сигарр против ярла Хрейна. И ярл Хрейн против заплечного ярла Сигарра, хельта Эрна.

Альрик негромко выругался.

Тщедушный посмотрел на конунга.

— Господин, зачитать ли прошлое дело и решение по нему?

Рагнвальд кивнул.

— В месяц бога-земледельца Фольси прибыл в Хандельсби ярл Сигарр, сын ярла Сигвальди Добряка. Воззвал он к конунгу о справедливом разрешении его спора с ярлом Хрейном насчет острова Энслиг. Десять лет тому назад ярл Сигвальди построил там поместье и распахал поля. Но после смерти ярла Сигвальди ярл Хрейн захотел получить остров себе, напал на поместье и убил старшего брата ярла Сигарра. Так как ярл Сигвальди и его дети владели островом меньше двадцати лет, земля не считалась родовой. Потому конунг Рагнвальд присудил решить дело сражением. Кто из двух ярлов за сутки сумеет захватить поместье на острове Энслиг и удержать его до рассвета, тому и владеть землей.

Я ущипнул себя за бедро, чтобы не уснуть. Как только этот мозгляк сумел все это запомнить? И почему он не отрывает глаз от полотна перед собой?

— Для справедливого боя конунг Рагнвальд направил двух наблюдателей: славных хельтов Арвида Змеедышащего и Стига Мокрые Штаны. Оба они сказали, что сражение велось честно, без темной магии и низкого коварства, оба ярла были среди своих людей и рисковали жизнями наравне с остальными. Победил ярл Сигарр, о чем были уведомлены оба ярла. Остров Энслиг с месяца бога Хунора этого года отныне записан как земля ярла Сигарра и его наследников. Иными словами, — зануда поднял-таки голову и, глядя на ярла Хрейна, пояснил, — даже после смерти ярла Сигарра остров Энслиг не перейдет в иные владения.

Вот это уже мне было понятно. Да и любому дураку тоже. И у Хрейна на его жирной морде так и отражалось огромное разочарование. Еще бы, провернул такую хитрую штуку, рисковал сыном, потом даже потерял его, а остров так и не получил.

— Кто будет говорить за ярла Сигарра? — спросил тщедушный.

Альрик медленно поднялся, снял плащ, поклонился конунгу. От очага так и пыхало жаром, тело под волчьей шкурой пропиталось потом и жутко чесалось, но хёвдинг запретил снимать плащи. Сказал, в них мы выглядим взросло и внушительно, а не как орава мальчишек, сбежавших от родителей на рыбалку.

— Я хёвдинг Альрик, известный под прозвищем Беззащитный, вожак сноульверов.

Вожак снежных волков. Красиво сказал.

— Я познакомился с ярлом Сигарром, когда нанимался к нему на битву ради острова Энслига.

— В чем твоя жалоба?

— Ярл Сигарр спустя два дня после моего отбытия умер от яда. Ярл Хрейн, проиграв в сражении, решил получить желаемое нечестным низким способом. Он не вызвал на бой ярла Сигарра, так как испугался гнева конунга, но отравил его, как распоследний выпоротый трэль, затаивший обиду на хозяина.

Люди в зале зашумели, их тоже возмутил столь подлый поступок.

— Ярл Хрейн. Как ответишь ты на обвинение Альрика?

Хрейн встал, поправил на себе цепь. Серебряную, правда, но вполне дорогую.

— Я Хрейн, ярл и воин! — сурово начал он. — Я защищаю свои земли, кормлю людей и честно соблюдаю традиции и законы конунга. Уже сотни лет наш уклад справедлив и правилен: сильные и достойные правят, а слабые остаются рабами. Я силен, я мудр, я честно и справедливо правлю своими землями! Долгие годы мы мирно соседствовали с Сёльвхусом, и не возникали меж нами распри и споры. Но всё изменилось с тех пор, как Сигарр стал ярлом. Он всегда был слаб, болел. Бездна отметила его с самого рождения. Он голословно обвинял меня в смерти брата, он без доказательств обвинял меня в угоне скота и грабительских набегах. А когда у нас возник спор из-за острова, он не пришёл ко мне с лозами и не предложил решить спор, как мужчина и воин. Нет, он отказал и трусливо умчался в Хандельсби просить не справедливости, но защиты у конунга.

Толстяк перевел дух и также напористо продолжил:

— Конунг справедлив, и он дал нам честный способ разрешить эту тяжбу. Сигарр же змеиной хитростью смог победить. Конечно, я был недоволен, но со стороны эта победа казалась честной. Но потом, потом Сигарр умер. Он долго болел, всю жизнь, и умер как жалкий раб, а в его смерти обвинили меня, хоть я об этом ни сном ни духом. Эрн! — воскликнул Хрейн. — Эрн всегда ненавидел меня. Он решил убить всех, будто не человек он, не хускарл, а тварь. Измененный! Он ведь не к конунгу поплыл за судом, а в мои земли, прошёлся по ним топором и огнем. Убил моего сына! А теперь приплыл сюда со своими наемниками и обвинил меня в отравлении своего хозяина. Словно цепной пёс, что брешет на всех подряд. Я верю в честность и мудрость конунга и уповаю на его справедливость!

Из толпы послышался грубый мужской голос:

— Я Стиг Мокрые Штаны, смотрел за ярлом Сигарром. Не было там никакой змеиной хитрости. Нанятые хирдманы сражались честно, не щадя живота своего. Но победил ярл Сигарр благодаря своим людям и вот этому сакравору в особенности. Прямо на поле боя он получил десятую руну.

Впервые с начала спора заговорил сам Рагнвальд Беспечный:

— Значит, ты, Альрик Беззащитный, говоришь, что это ярл Хрейн отравил ярла Сигарра. У тебя есть свидетели? Ты поймал отравителя? Или ярл Хрейн случайно оставил свой герб в доме?

Я стоял и обливался потом. Конунгов сынок же зябко поежился и поплотнее завернулся в шкуру. Вот же урод… Лучше еще раз в зимнем фьорде искупаться, чем вот так жариться на виду у всех.

— Сам знаешь, конунг, почему в наших землях не любят отравителей. Потому что меч, копье и лук оставляют честные раны. Потому что убийцу всегда видно. Лучше встретить смерть от железа, чем от подлого яда! Ведь от железа ты можешь отбиться, можешь встретить его лицом к лицу. А яд действует исподтишка, и кто его подсыпал, остается в тени.

— Значит, нет у тебя доказательств, что виноват ярл Хрейн? — повторил Рагнвальд.

— А кому еще нужна была его смерть? Близких родственников у ярла Сигарра не осталось. Врагов, кроме ярла Хрейна, нет. Ярл Хрейн рассудил, что раз он не смог в честном бою заполучить себе земли, так и яд сгодится.

Жирный урод так и подскочил на месте, брызгаю слюной:

— Так ведь нет земли! Помер Сигарр или нет, остров моим не стал!

— Так-то оно так, — усмехнулся Альрик. — Вот только ты об этом прежде не знал. Коли бы знал, может, ярл, — хёвдинг выделил это слово, так как Хрейн забыл его упомянуть, — может, ярл был бы сейчас жив.

— И как бы я смог отравить ярла Сигарра? В его Сёльвхус просто так не пройдешь, не проедешь. Любой чужак сразу на виду окажется. Скорее, уж обидел ярл Сигарр кого-то из местных, может, девку снасильничал, вот и отомстили ему.

Сакравор прорычал с места:

— Ты! Вошь из Бездны, гнида из подхвостья самой вонючей твари, блевотина червей! Как смеешь ты говорить такое про ярла Сигарра?

И давление силы от Эрна усилилось в разы, прошло через наши ряды и докатилось до всех концов зала.

Альрик спокойно пересказал наш вариант про лазутчика, который сумел затеряться среди трех разных хирдов, а потом незаметно сбежал.

Я же в это время разглядывал убранство зала. Все же конунгов двор, не чих мышиный. Раньше, по словам отца, здесь, а может, и не здесь, а еще в старом доме, на стенах висели раскрашенные щиты, шлемы, мечи и топоры. А перед входом в дом стояли носовые фигуры с захваченных кораблей, тех самых, что затоплены во фьорде. Тогда конунг был еще молод, говорил отец, и думал больше о доблести и славе. Сейчас, судя по гобеленам и искусной резьбе на стенах, Рагнвальда больше занимали мирные и хозяйственные дела. Совсем как моего отца. На одном гобелене я узнал грозного Фомрира, прорубающего мечом фьорд, на другом — Фольси, укрощающего белого тура. А потом попытался угадать, что же зарисовано в резьбе, и совсем забыл про препирательства Альрика и Хрейна. Переплетенные линии ложились несколькими слоями, которые переходили один в другой. Я мысленно последовал за одной из линий, следуя за ее плетением глазами. Виток, еще виток, уход вглубь… Где же она вынырнет?

Удар в бок. Я вдруг осознал, что стою с поднятой рукой, водя пальцем по далеким узорам.

— Ты что-то хочешь добавить, карл?

Рагнвальд? Сам конунг обратился ко мне? А его мальчишка беззвучно хохотал над моей оплошностью!

— Да, конунг. Я хочу сказать, что наш хёвдинг известен во всех северных морях своей честностью. Он никогда не нарушает данное слово, не берется за невыполнимую работу, а если уж взялся, так сделает все преотлично.

Я старался не смотреть в сторону Альрика, но даже так почувствовал знаменитую «молнию очами».

— Благодарю, карл. Хёвдинг, я услышал твои слова. Твои рассуждения умны и похожи на истину, но это не значит, что они и есть истина. Ярл Хрейн прибыл в Хандельсби не по моему вызову, а с жалобой на ярла Сигарра и его заплечного. Слушаю тебя, ярл Хрейн.

Не знаю, кто как, а я всегда от долгих нудных речей зевал и искал развлечение на стороне, чем часто злил отца. Он хотел, чтобы я был послушным, внимательным, усидчивым. Наверное, ярл Сигарр как раз был таким ребенком. Я еще раз глянул на резьбу, но решил больше так не рисковать. Что я скажу в следующий раз? Что ярл Хрейн известен во всех северных морях пустозвонством? Что его слова подобны пердежу: громкие и сильно воняют? И за что бы он ни брался, всегда выходит одно дерьмо.

Я придумал еще несколько смачных эпитетов для этой свиньи и усмехнулся, настолько они получились язвительными. Почти что хула, но до вызова недотягивают. Надо будет запомнить и высказать их кому-нибудь другому.

Еще один удар в бок. Я тут же согнал улыбку, насупился и сделал суровую рожу. Сколько еще будет длиться эта говорильня?

Конунгов сын теперь откровенно смотрел только на меня. Поймав мой взгляд, он косо ухмыльнулся и подмигнул. Издевается?

— Ярл Хрейн, я услышал твои слова. Твои речи очень пылки и захватывающи, но ярость не доказывает их истину.

Рагнвальд Беспечный поднялся с места, сын — рядом с ним. Следом встали и все в зале.

— Я не вижу, кто первым нарушил мой завет и мой закон. Ясно лишь одно: вражда между ярлами не прекратится. А потому вот мое слово. Боги все видят и все знают. Пусть решают они, кто прав. Я объявляю хольмганг. Если победит ярл Хрейн, тогда виновным во вражде будет считаться ярл Сигарр, и в качестве виры за смерть сына и людей ярл Хрейн получит в свои владения остров Энслиг. Если победит ярл Сигарр, тогда виновным станет ярл Хрейн. Он лишится звания ярла и будет изгнан из страны на три года. Кто выйдет со стороны ярла Сигарра?

Сакравор поспешно шагнул вперед. Как будто кто-то еще захочет…

— Кто выйдет со стороны ярла Хрейна?

А вот оттуда никто не торопился.

Я посмотрел на свиту Хрейна и расхохотался. Только сейчас я понял, чем был занят хёвдинг все это время и зачем я проторчал клятых две седьмицы взаперти в обнимку с ведром дерьма. Альрик не рассчитывал на победу в суде. Он добивался суда поединком. Еще во время сражения на острове мы видели всех воинов ярла Хрейна, и никто из них не приблизился к десятой руне. Кто бы сейчас не выступил от Хрейна, он не сумеет победить одиннадцатирунного сакравора, несмотря на близость того к Бездне. Особенно из-за близости к Бездне.

Как Беззащитный сумел это провернуть? С кем он пил? Вряд ли с самим конунгом. Кто-то из его свиты мог обсуждать с ним будущие дела. Рагнвальд не обязан знать силы всех своих ярлов наизусть, особенно таких мелких, как Сигарр и Хрейн, потому если не знать подоплеки, его решение кажется справедливым.

Я же говорил, что Альрик не берется за невыполнимые дела!

Глава 9

Мы встали затемно.

Протерев лицо свежевыпавшим снегом, я закутался в волчий плащ и последовал за хирдом к месту хольмганга. У них, в Хандельсби, оказывается, было специальное место для этого! Туда неспешно подтягивались жители столицы, чтобы посмотреть на нечастое и всегда яркое зрелище — божий поединок. Для Рагнвальда и его драгоценного сыночка там соорудили помост, который застелили коврами, сверху поставили кресла и бросили те же шкуры хиоссы.

Конунг в первых солнечных лучах смотрелся едва ли старше сына, разве что светлая борода, отливающая золотом, указывала на его возраст. Да что там, Альрик, который старше меня всего на десяток лет, выглядел ровесником Рагнвальда.

Конунгов сын по пути к креслам все вертел головой, потом высмотрел-таки меня и радостно помахал рукой. Хвит еще вчера вечером рассказал, что его зовут Магнус, Магнус Рагнвальдссон, и он младше меня на целую зиму. А сейчас я убедился, что он еще и выше меня на полголовы. И на лицо краше. Светленький такой, гладкий, прилизанный, точно баба. Девки к нему должны липнуть не только из-за золота и шести рун. Вот это и называется несправедливостью богов. Кому-то они отсыпали полную пригоршню даров, а на кого-то лишь стряхнули пыль с ладоней.

Я отвернулся от Магнуса, и Альрик, который вроде бы только что стоял на другом конце площади, шепнул мне в ухо:

— Ну-ка быстро помахал сыну конунга! Это приказ.

Скривив лицо, я поднял руку и сделал неопределенное движение.

— И улыбайся, волчья сыть!

Пришлось улыбнуться. Пацан аж лицом просветлел.

— Пока конунгов сын к тебе благоволит, изволь вести себя дружелюбно. Нам еще зиму зимовать в Хандельсби. И бед из-за обиженного мальчишки мне точно не нужно. Понял?

Тем временем, на пригорок поднялся ярл Хрейн со своими людьми. И их было поменьше, чем вчера. Наверное, готовят отход в случае проигрыша. Или сбежали. Такое часто бывает, если предводитель теряет удачу, а Хрейн уже показал себя неудачником. Проиграл бой на острове, потерял людей и сына и по сути уже уступил в суде. Три раза. Три провала. Странно, что хоть кто-то с ним остался.

— А где Эрн? — крикнул Хрейн. — Неужто остатки разума покинули его, и он сбежал в лес?

Ульверы расступились, и сакравор медленный и могучий, как медведь, выступил вперед. Он был без доспехов. Тонкая полотняная рубаха, поверх которой лежал крошечный топорик — амулет, что раньше носил ярл Сигарр, штаны да обувь. И огромная секира.

Откуда-то вынырнул вчерашний тщедушный человечек, глянул на Эрна, затем на Хрейна и объявил:

— Бой до смерти. Три щита. Сходить со шкуры нельзя!

Конунговы люди вчетвером приволокли огромный сверток, раскатали его, и я увидел шкуру какого-то колоссального зверя. В распластанном состоянии она была длиной в десять шагов и шириной в шесть, насыщенного цвета крови. Короткий мех ровным слоем покрывал ее, утолщаясь посередине.

— Что это за зверь такой? Неизвестная тварь? — спросил я у Хвита, но даже всезнающий скальд не смог ответить.

За Хрейна вышел биться один из его лучших хускарлов, семирунный Рун. Как я понял из его слов на суде, Эрн убил его жену и ребенка в доме Хрейна, потому он хочет отомстить. Ну или помереть. Тут как получится. Но Рун выглядел сегодня иначе. На нем была кольчуга плотной вязки, шлем с лицевой пластиной, закрывающей лоб и переносицу, кожаные наручи. На поясе висел топорик, о котором мне приходилось только мечтать. Металл отблескивал звездным светом, значит, при его ковке туда вмешали истолченные кости тварей. Это делало лезвие менее хрупким, но при этом прочным, и зарубки на его острие появлялись гораздо реже. Ну и щит. Хрейн не поскупился и дал хороший щит, с внешней стороны обтянутый толстой кожей, хотя вряд ли он переживет битву.

Впрочем, дело было даже не в его оружии или доспехах.

Вчера Рун показался мне обычным хускарлом, даже напомнил отца: рыжий, бородатый, коренастый, равнодушный и как будто обреченный. Словно после смерти семьи он уже не хотел жить. Сейчас же у него только что дым из ноздрей не шел: взгляд дикий, морда красная, и он все время потряхивал щитом. Замрет и снова тряхнет.

— Заходите на шкуру! — прикрикнул тщедушный. — Да свершится воля богов!

Да свершится.

Оба бойца встали на кроваво-красную площадку и остановились. Я думал, что сакравор сразу кинется и зарубит Хрейнова человека, но он не спешил.

Я, конечно, безумец и храбрец, каких мало, но даже мне сложно просто так взять и убить кого-либо. Как и опытным тертым воинам. Поэтому перед битвой один на один противники обычно сражаются словами: кидают оскорбления, насмехаются друг над другом, распаляют себя. Некоторые напиваются. Некоторые доводят себя до бешенства. Есть и такие, что могут с холодным сердцем и умом перерезать горло собутыльнику, улыбаясь при этом, но их обычно сторонятся.

Не знаю, что сожрал или выпил Рун. Он явно был не в себе, ибо заорал и бросился к сакравору, высоко задрав щит и замахнувшись топориком. Эрн небрежно чиркнул секирой по низу. Рун подпрыгнул и рубанул сакравора по голове, в последний момент извернулся, ударив в бок. Негромкий лязг металла о металл разнёсся над затихшей толпой. Первый удар Эрн легко отбил секирой, хотя видит Фомрир, с секирой куда проще нападать, чем обороняться.

Хрейнова поединщика эта неудача не смутила. Покраснев еще сильнее, он осыпал Эрна ударами со всех возможных сторон. Будто сучья у дерева рубил. Сакравор стоял как скала — неподвижно и непреклонно. Он не отступал ни на шаг, врос в шкуру ногами и небрежно отбивал атаки.

Минуло лишь двадцать ударов сердца, как Рун отскочил едва ли не к краю шкуры. Всего два удара чудовищной секиры разрубили его щит на три части.

Сменив щит, рыжий кинулся на неподвижного Эрна.

Вновь разгорелась горячая схватка. Горячая, потому что волны рунной силы плескали невероятным жаром. От обоих бойцов шёл пар, и не из-за мороза. Люди, что стояли поблизости, отшатывались от алой шкуры, будто там бушевало пламя.

Лицо Руна раскраснелось так, что уже перешло в багровый. Те удары, что он обрушивал на сакравора, могли бы смести любого равного бойца: сильные, точные, за каждым движением были года схваток и тренировок. Но ни один не достиг цели. Эрн отражал их секирой и голыми руками легче, чем иные — щитом.

Глухо скрежетнул разрубаемый металл, и пролилась первая кровь. Секира разрубила железный умбон щита и кисть Руна. Он стряхнул щит с руки, и вслед за ним упали два отрубленных пальца. Хускарл удивленно глянул на изуродованную руку, повертел ей, а потом взял последний щит, нацепив его на запястье. Тяжёлые капли крови стекали на звериную шкуру и исчезали на ней без следа. Словно она пила кровь.

Видимо, хольмханг близился к концу.

Впервые с начала поединка сакравор двинулся с места. За один шаг он приблизился к противнику и ударил секирой по левому плечу. Широкое тяжёлое лезвие прошло сквозь кольчугу, плоть и кость без сопротивления. Отрубленная рука шлёпнулась на шкуру, звякнув кольчугой напоследок. Из обрубка брызнула кровь так, что достала до ближайших зрителей.

Еще один взмах секиры, и правая рука последовала за левой. Затем Эрн легонько толкнул Руна топорищем.

Рыжий все не сдавался. Он попытался встать. Левая половина лица скривилась в жутком подобии улыбки. И он рухнул замертво.

Сакравор неверяще уставился на труп. Кажется, он не собирался так быстро заканчивать бой.

Рагнвальд поспешно вскочил, раскинул руки и провозгласил:

— Вы все видели волю богов! Хрейн лишается звания ярла и изгоняется из этих земель на три года. На эти три года его не укрывает закон, не защищает обычай. За его смерть нельзя мстить, нельзя спрашивать виру. Но ничье оружие не должно коснуться его, пока он не выйдет за пределы фьорда.

Хрейн знал, как и мы все, каков будет итог. Уверен, что он подготовился. Наверное, потому на поединке присутствовали не все его люди.

Я оглянулся на пристань. До нее отсюда не меньше тысячи шагов.

Сакравор стоял, оперевшись на секиру, и смотрел на Хрейна. Пристально, упорно. Спокойствие на его лице плохо сочеталось с кровавыми потеками на его лице и рубахе.

— До выхода из фьорда Хрейн неприкосновенен! — еще раз выкрикнул глашатай, обращаясь к Эрну. Но тот будто и не слышал. Взгляд по-прежнему был прикован к бывшему ярлу.

Хрейн оглянулся на изрубленное тело своего бойца, сглотнул и заторопился к пристани. Следом пошли его воины и все время нервно оглядывались.

Сакравор подождал немного и неспешно двинулся за ними. Затем мы, ульверы, а за нами все зрители. Получилось целое шествие. Рагнвальд, конечно, остался, а вот его сын спрыгнул с помоста, растолкал людей и пошел возле меня. Он несколько раз поворачивал голову в мою сторону и хотел заговорить, но каждый раз его что-то останавливало. Меня это начало забавлять. И тут в спину прилетел тычок. Ах да, дружить с сыном конунга…

— А что это за шкура такая? На ней ни следа крови не осталось, — вежливо спросил я.

Мальчишка обрадовался и с готовностью ответил:

— Это фоджу. Отец из дальних странствий привез. Только сам он его не убивал. Говорят, этот зверь очень редкий, и его трудно увидеть, так как его шерсть впитывает цвет. Сначала шкура была белой, вон как волосы у того парня, — и указал на Хвита. — Но из-за большого количества крови она покраснела.

Хрейн почти бежал. Расстояние между ним и сакравором все увеличивалось, а давление угрозы только возрастало. Даже нам, следующим за Эрном, становилось тяжело дышать, и мы замедлили шаг.

Один человек отделился от хрейновой свиты и побежал в сторону, спотыкаясь.

— Я тоже убивал тварей, — сказал Рагнвальдссон. — Хотя первым я убил волка.

— Не раба? — удивился я.

— Нет. Я хотел, но отец сказал, те, кто убивают людей, как первую жертву, чаще получают ограничения. Жрец говорит, это потому, что боги дали благодать не для убийства людей, а для уничтожения тварей. А ты людей убивал?

Людей… Ха, да я только на них свои руны и поднял. Роальд, безымянный карл в Растранде, еще двое из хирда Длинноволосого, сводный брат Тулле, сколько-то человек в битве на острове, Торкель Мачта. Наверное, боги должны быть недовольны мной. Но я жив.

Хрейн добрался до пристани, перебрался на заранее подготовленный корабль, и его воины спешно просовывали весла в уключины, отвязывали веревку. Вопли бывшего ярла доносились аж до нас, так он поторапливал людей, глядя на приближающегося сакравора. Наконец, они справились. Весла вразнобой захлопали по воде, и корабль отчалил, ломая тонкий прозрачный ледок.

Интересно, понимал ли Хрейн, что чем быстрее он покинет фьорд, тем скорее он станет изгоем? Или страх перед сакравором застил ему глаза?

Эрн тоже подошел к причалу. Там покачивалась небольшая рыбацкая лодка с парой весел. На носу, я знал, лежит запас провизии, доспехи Эрна, щит и остальное его оружие. Альрик заранее озаботился подготовкой всего этого. Так что сакравор, не спеша, отвязал лодку, сел за весла и… Одним рывком он переместил лодку на длину ее корпуса. Догадался ли Альрик положить запасные весла?

— А правда, что он изменившийся? — снова Магнус.

— Нет. Он еще не изменился. Но уже скоро…

— После того, как он убьет Хрейна?

— Да.

Наверное, только это и сдерживало сакравора от того, чтобы потерять разум и погрузиться в Бездну.

Весла на корабле Хрейна забегали быстрее, но сакравор постепенно приближался. Один, нет, сразу двое спрыгнули в воду и поплыли к берегу. Они не хотели умирать вместе с бывшим ярлом.

Мы стояли на пристани до последнего момента, пока корабль и лодка не скрылись за поворотом. А потом пошли домой.

* * *
Альрик бухнул на стол тот самый сундучок с серебром, которым расплатился с нами сакравор, и сказал:

— Вот теперь мы в расчете.

Так хёвдинг все это делал не от чистого сердца? И не из симпатии к покойному ярлу Сигарру? А только для того, чтобы отработать плату? Хотя Эрн в запале и не требовал от нас ничего, кроме дороги домой.

— Тут денег больше, чем мы получили за прошлую зимовку. В этом году я распускаю ульверов, — и он поднял руку, — но только до того дня, когда сойдут льды. Как только откроется морская дорога, мы уйдем из Хандельсби. А сейчас я дам каждому его долю.

Понятно, что Альрик взял долю, как хёвдинг, что-то потратил на ремонт и оснастку Волчары, отложил часть денег на припасы и непредвиденные расходы. Но даже за вычетом всего этого мы получили на руки солидную сумму.

Сварт растерянно смотрел на серебро, переходящее из рук в руки.

— А мне что делать? Обратно идти?

Беззащитный усмехнулся:

— Э, нет, приятель. Тебя и Видарссона я буду гонять всю зиму, пока вас не стыдно будет на люди вывести. А сейчас отпразднуем удачное окончание дела. Время к обеду. Тулле, Бьярне, ну и Кай, сбегайте на рынок, купите там мяса, меда хорошего, Арне, Стейн — подгоните стряпух. Будем праздновать!

И вдогонку бросил:

— И, Кай, не чуди! Через день будут слушать дело твоего отца.

Хандельсби под белым покровом выглядел нарядно, как девушка на выданье. Снег прикрыл грязь, слякоть и отбросы, заодно заставил разноцветные стены домов казаться еще ярче. Красные столбы поддерживали крыши. Кое-где сверху к зданиям крепили резные фигуры змеев, коней, орлов, которые также были раскрашены.

Румяные от легкого мороза щеки девушек сияли ничуть не меньше. Они щедро расточали улыбки высоким ульверам. То есть Тулле и Бьярне. Я же шел рядом с ними невидимый, как тень. Но некоторые девушки успевали примечать, что у меня четыре руны в отличие от спутников, и провожали нас удивленными взглядами.

И как же хорошо дышалось после двух недель отсидки!

Все было в новинку. Ребята уже успели набегаться по городу, потому шли неотличимо от местных: не смотрели по сторонам, не разглядывали прохожих или особо вычурные столбы, лишь скупо перекидывались словечками. Обсуждали, какое мясо лучше купить: свинину, говядину или дичину. Сейчас самое время покупать убоину. Зима уже пришла, так что скотину проще зарезать, чем накормить, и хранить мясо можно без опаски. А там, глядишь, лед встанет, и можно будет нарубить его в погреба.

Уже сейчас со многих домов тянуло копченым духом. Но копченостей мы и так наелись во время плаваний.

На рынке было немноголюдно. Весь пришлый люд разъехался, а у местных все свое. Только для таких путников, как мы, и стояли несколько человек. Бьярне пошел в харчевню пробовать и покупать их мед, а Тулле остановился возле мужичка с длинной бородой, в которую были вплетены железные бляшки, и завел скучный разговор. Давно ли свинью заколол? А она старая была? А чем кормил? А сколько у нее опоросов было? А нет ли поросят на продажу? Можно и живых. Еще лучше будет.

Я постоял немного и двинулся дальше, за пеннинг купил себе теплый пирог со свининой, выпил кружку пива, которую догадливый мальчишка притащил из харчевни, за что получил еще пару пеннингов.

С перекрестка послышались смутно знакомые вопли, и я, неспешно потягивая пиво и жуя пирог, пошел в ту сторону. Есть еда, есть выпивка, осталось еще найти себе развлечение.

— Небеса пропитаны трупным смрадом! И Бог-Солнце прячет светлый лик от стыда и горя! Ваши души чернее сажи! Сколько невинных существ поглотили ваши грязные тела?

Там стоял мой давний знакомец, сумасшедший в желтом балахоне. Он тыкал тощим пальцем в людей и выкрикивал нелепые слова. Мужчины не обращали на него внимания, безрунный не заслуживает его, женщины смеялись и обходили стороной. Двое мальчишек бросили в него камнями, но тут же получили затрещины от взрослых и удрали.

— Вот ты! Ты! — он зацепился за меня. Видимо, потому что я единственный остановился его послушать. — От тебя так и несет смертями. Сколько душ ты погубил?

— Насчет душ не знаю, но человек семь-восемь точно убил, — весело взмахнул я кружкой.

— О, Бог-Солнце! Сможешь ли ты очистить этого безумца? Ибо не ведал он, что есть свет, а что тьма! Он выращен не твоим пресветлым именем, а демонами! Но как убрать эту грязную силу, подаренную тьмой? Как вернуть невинность?

— Ты есть хочешь?

Сумасшедший жадно глянул на меня, и я протянул ему добрую половину пирога. Он сначала потянулся, но увидев куски сала, выглядывающие из теста, дернул рукой и уронил еду на землю.

— Это нечистая еда! Нечистая! Как можно есть мясо?

— А как можно его не есть? — расстроенно вздохнул я. — Ну не хочешь, так и скажи. Зачем бросать-то?

К нам подскочила серая псина, слизнула пирог и с надеждой глянула на нас. Солнцелюб ей чем-то не понравился, она тявкнула и ушла восвояси.

— Вот ты говоришь: Бог-Солнце. Но какой же это бог? Что за бог будет изо дня в день крутиться вокруг земли? Никакого интереса же! Ни подраться, ни попировать! А твари? Кто будет их убивать?

— Тварей не нужно убивать, — осторожно сказал солнцелюб. — Они — лишь наше творение.

— И кто такой умелый, чтоб их сделать?

— Мы! Мы все творим их своими делами. Каждое убийство! Каждая смерть от меча или топора! Пожирание грязного мяса! Все это и создает тварей.

Я допил пиво.

— Так получается, что если все люди во всех морях и землях перестанут уничтожать тварей и есть мясо, твари исчезнут?

— Или станут чистыми созданиями. Солнечными! Миролюбивыми! И воцарится царство Солнца не только на небе, но и на земле.

— А на небе, значит, уже все чистые?

— Конечно! Ты же видишь звезды? — он воздел тощие руки к небу. — Это небесные люди, которые блюли волю Бога-Солнца, жили светло и праведно, не ведали ни гнева, ни страсти, потому они и сами могут светиться. Это их души глядят на нас с небес.

— Только их что-то маловато. Сколько там звезд? Неужто больше, чем жителей Хандельсби?

— Зато они бессмертны! Их жизнь бесконечна! А значит, и мы можем стать звездами.

— Вот ты никого не убивал. У тебя нет ни одной руны.

Солнцелюб очертил рукой круг перед своим лицом. Видать, это его очистительный знак.

— Мяса, гляжу, тоже не ешь. Так почему же ты еще не светишься? Почему не стал звездой?

— Бог-Солнце всемогущ и всеведущ, но он не будет заниматься каждым ничтожным человеком. Вот когда наберется на этой земле столько же праведных душ, сколько звезд на небе, так Бог-Солнце сделает их бессмертными.

— Ага. А с остальными что будет?

Он замялся, видимо, не особо хотел говорить, но все же выдавил:

— Земля будет очищена святым огнем от всех нечистот, — солнцелюб вцепился в мой плащ. — Отринь демонов, очистись от смертей, и ты тоже сможешь стать избранным. Звездой!

Я выдернул плащ из его пальцев.

— Чем блестеть впустую, я лучше пойду в дружину в Фомриру. Пусть даже и после смерти!

Сумасшедший разразился за моей спиной проклятьями.

Глава 10

Попировали мы знатно.

Тулле купил-таки живого порося, Бьярне — два бочонка меда, в одном — хороший, в другом — похуже, «чтоб пить, когда уже разницы не будет». Я взял пироги на всех. И завертелось…

Наш скальд охрип, пока пел. Мы наперебой рассказывали о своих подвигах, благо и послушать было кому. Видарссон и Сварт слушали нас, раскрыв рты. Я вспомнил про речи солнцепоклонника и пересказал их ульверам. Они ржали, как сумасшедшие.

Как можно выжить без мяса? А что тогда есть? Одной кашей сыт не будешь. А бить поклоны солнцу? Тоже ведь нелепость. Все знают, что это пылающее сердце давно убитой твари Маансудж, которая хотела сожрать землю и выпить моря. А еще по небу крадется другая огромная тварь Сидансудж. У нее пока не хватает сил победить богов и уничтожить мир, но если она проглотит сердце-солнце, тогда ее силы преумножатся, и тогда нам всем придет конец. Порой она дожидается, когда Скирир вместе с остальными богами перепьет на пиру, и разевает свою пасть. И мы видим, как солнце начинает исчезать. Тогда все люди кричат, стреляют из лука в небо, бьют в бодраны, дуют в луры. Будят заснувших богов. Первым просыпается Фомрир, швыряет топор в Сидансудж, и та медленно отползает.

Когда-нибудь боги не успеют пробудиться вовремя, и тогда настанет конец света. Исчезнет согревающее землю сердце, но люди не успеют замерзнуть. Весь мир будет поглощен Сидансудж.

Альрик шепнул мне, что если бы жители Хандельсби прислушивались к словам солнцелюба, то убили бы его. На всякий случай. Мало ли, вдруг и правда их станет столько, сколько звезд на небе? Проще убить всех встречных солнцепоклонников и не переживать насчет очистительного огня.

Ящерица напился раньше всех и ушел спать. Мы же сидели чуть ли не до утра. Порой стоит устраивать пирушки только в своем кругу, чтобы понять, какие же славные ребята тебя окружают.

На следующий день хирдманы просыпались по одному, выпивали кружку кислого молока, собирали вещи и уходили. Кто-то думал снять комнату в местной харчевне и всю зиму сидеть в тепле да потягивать пиво. Кто-то хотел поискать несложную работку: дрова рубить или жечь уголь. Хвит говорил, что найдет симпатичную женщину и поживет у нее до весны. А коли по душе она придется, так и жениться можно. Я раньше времени не загадывал. Сначала разберемся со Скирре, а уж потом думать буду. Тулле сказал, что пойдет со мной. Мало ли… Вдруг опять приступ случится?

Так что мы собрались, обнялись с Альриком и ушли в дом отца. Хёвдинг пообещал прийти на нашу тяжбу и, если понадобится, выложить все, что знает о Торкеле.

Эрлинг встретил нас тепло. Тулле сразу отыскал Гнедого, попросил прощения, рассказал о своей беде, тот дал изрядную затрещину моему другу, и вопрос был закрыт.

Вечером мы сидели с отцом вдвоем, пили ягодный взвар и говорили.

— Здорово Рагнвальд решил спор! Вроде как и не он приговорил Хрейна к изгнанию, а боги! — смеялся я.

Отец же положил тяжелые руки на стол и вздохнул:

— Как бы он и нам такое решение не выдал.

— А что… — и я осекся.

В нашей тяжбе хольмганг будет проходить также, как и у Эрна. Только вот вместо сакравора будет не мой отец. У Эрлинга всего-то седьмая руна, и при этом он самый сильный в Сторбаше. А у ярла Скирре пятирунный воин в няньках ходил, в дружине же какой-никакой хельт точно отыщется. Тогда разделают на части моего отца. И то будет лишь полбеды. Мать, Ингрид и младшего брата надо будет увести из Сторбаша и поселить в укромном месте.

— Да ты не бойся, — усмехнулся отец. — Конунг редко назначает хольмганг и только в том случае, когда точно знает, кто станет победителем. Ему ненужные решения богов ни к чему.

— Вот и отлично! Это Хрейн был подлым человеком, а ты — другое дело. У тебя дела идут хорошо, в Сторбаше тебя уважают, к тому же ты на той войне изрядно чего сделал для Рагнвальда. Так?

— Так да не так… Я тут послушал, что говорят про Хрейна и Сигарра. Оба — мелкие ярлы на нищих землях, толку с обоих немного: ни подати особой, ни людей в дружину с них не получали. Так что по большому счету конунгу было все равно, кем пожертвовать. Вот только Сигарр ему больше глянулся еще во время первой тяжбы. Мало кто ведь обращается к конунгу, не по обычаю это. Что, ярлы сами разобраться не могут между собой? Бежать из-за каждой драки к батьке ведь стыдно, верно?

Я кивнул.

— А Сигарр не постыдился. Обратился. Рагнвальд вынес правильное решение, показал свою волю, а Хрейн как будто наплевал на слово конунга. Потому тут и не могло быть иного исхода. Ну и хёвдинг твой подсуетился, сумел навести правителя на нужную мысль. У нас же иной случай. Я кто? Я всего лишь лендерман, во время войны вел малую дружину из одних лишь карлов, снаряжены кое-как. От нас толку почти никакого. А вот ярл Скирре изрядно рисковал, делая ставку на молодого Рагнвальда, отправил ему золото с серебром на плату наемным дружинам и своих лучших воинов отдал в полном снаряжении. И всегда Пивохлеб вел себя уважительно. У него земли богатые, людные. С него и подати не в пример нашей, и людьми-кораблями всегда поможет. Да если Скирре проиграет тяжбу, многие местные землевладельцы поднимут такой шум!

— Тогда зачем же ты вообще приехал, коли все знал?

— Тут, сын, другое… Даже если я проиграю и окажусь виновным, Скирре уже не сможет тронуть мою семью. Первое — ярл будет знать о нашей вражде и последит за Дагней и Фольсмундом. Второе — моя смерть потушит жажду мести у Скирре и его жены. Третье — я прилюдно выведу тебя из семьи, и ты будешь в безопасности.

Отец глотнул остывший напиток, чуть скривился из-за кислинки.

— Уже тут, в Хандельсби я услышал, что Скирре хотел своего сына Роальда отправить к конунгу. Тот лишь немногим был старше Магнуса. Наверное, ярл хотел, чтобы Роальд стал заплечным у Рагнвальдссона. Я видел, глянулся ты чем-то сыну конунга. Может, сам станешь его заплечным?

Я аж поперхнулся.

— Я? Заплечным?

— Так не у босяка бескорабельного, а у конунгова сына!

— Не по мне такое! За другим ходить да его жизнью жить…

Эрлинг потрепал меня по плечу:

— Не бухти. Пошутил я. Знаю, что не сможешь вторым. Ладно, пойдем спать. Посмотрим, что завтрашний день нам принесет.

Всю эту ночь мне снился один и тот же сон. Как Торкель Мачта отрубает руки и голову дяде Ове. Голова подкатывается к моим ногам. Я ее поднимаю, а оттуда смотрят мертвые глаза моего отца.

* * *
Дом слушаний был забит до отказа. Мы еле протиснулись через толпу бородатых мужиков, каждый из которых был выше меня на голову или две. Ингрид намотала распущенные волосы на руку, чтобы не оставить их на поясных пряжках зрителей. Отец хмуро растолкал всех широкими плечами и рухнул на скамью, в этот раз покрытую расшитой синей тканью.

Другая скамья была уже занята. Там сидел грузный хускарл с животом, похожим на бочонок. Видать, немало он выхлебал пива за свою жизнь. И вид у хускарла был вовсе не грозный, скорее, миролюбивый и располагающий к себе. Почти как у владельца хорошей харчевни, к которому заглянули богатые гости.

Сразу же вошли Рагнвальд с сыном и уселись на троноподобных креслах. Снова выскочил тощий человечек, развернул белую тонкую тряпицу и только хотел начать, как конунг сказал:

— Не нужно. Лендерман Эрлинг по прозвищу Кровохлеб, какая у тебя обида на ярла Скирре?

Люди в зале зашумели, заворчали. Я услышал бранные слова в сторону моего отца. Здесь что, собралась вся родня вырезанных им карлов?

Отец поднялся, медленно обвел зал взглядом, и все понемногу стихли.

— Я Эрлинг по прозвищу Кровохлеб, лендерман Сторбаша и окрестных деревень. Во время войны с Карлом Пришлым я был молодым карлом. Четыре руны. Столько же, сколько сейчас у моего сына. Я выполнил приказ моего конунга и за то был пожалован землями. Если кто затаил обиду с тех времен, тот может вызвать меня на бой и поквитаться.

— И помните, что ваша обида — не только на руку, державшую меч, но и на голову, которая ее направила, — тут же осадил всех конунг.

— Я правлю землями честно: по закону и по обычаю, — отец говорил тяжело, нехотя. Не любитель он молоть языком. Как, впрочем, и я. — Прошлым летом мой сын принес свою первую жертву, но не откликнулись ему боги. Отвез я тогда его на время в отдаленную деревню Растранд, к брату моей жены. А когда вернулся за ним, то нашел лишь сожженные дома да воняющие трупы. Лишь брат жены был положен в огонь, голова отдельно от тела. Сына своего я там не нашел. То ли увезли его в рабство, то ли убили и бросили с остальными, а я не смог узнать его кости.

Эрлинг сжал кулаки.

— Может, война началась? Может, лихие разбойники налетели? Может, выследил кто моего сына за мои прошлые поступки? Я вернулся в Сторбаш, думая, как сказать жене, что ее единственный ребенок мертв. Но там меня встретил сын, живой и невредимый. Сказал, что в Растранд приплыл корабль во главе с Торкелем Мачтой, он привез однорунных щенков. Чтобы они получили еще по руне-другой, убивая безоружных рыбаков, детей и стариков. Торкель убил брата жены, отрубил ему руки и голову. Однорунный мальчишка напал на моего сына, безрунного еще, и лишь волей Фомрира сумел Кай защититься. И получил первую руну! А после ушел лесами в Сторбаш, захватив единственного выжившего: малолетнюю девчонку, что пасла коз.

Ингрид фыркнула.

— Все знают, что Торкель в дружине ярла Скирре. А тем, кто напал на моего сына, был сын ярла Скирре. Конунг, ты запретил нападать на соседние деревни. Это не первая разоренная деревня в наших краях, но первая, где кто-то выжил. Вот мой сын, и он своими глазами видел все, что там случилось, — и он хлопнул меня по плечу.

Ярл Скирре выслушал это с прискорбным лицом. Когда упомянули его сына, он и вовсе прикрыл глаза ладонью, будто не в силах вынести. Магнус же напротив сидел с сияющими глазами. Ему явно нравилось слушать такие истории. Да, Роальд бы стал отличным заплечным, только вот кто бы кого слушался в итоге?

Затем ярл Скирре встал.

— Сразу после посвящения Торкель Мачта брал карлов, что только получили свою руну, и увозил их на охоту, — он поднял руку, успокаивая толпу. — Охоту на волков, медведей, рысей. Я всегда говорил, что руна без умелой руки и ясной головы ничего не значит, потому хотел, чтобы мальчишки научились думать и сражаться. Торкель заботился о Роальде с самого рождения! Учил его драться, стоять в строю, правильно держать щит. Видимо, он хотел дать моему сыну больше, чем я приказал.

Скирре возвысил голос:

— Торкель нарушил приказ! Без разрешения он напал на ту деревню. И я глубоко скорблю о каждом погибшем вместе с лендерманом Эрлингом. Я знаю, что такое потерять сына. Мой Роальд умер там. И я рад, что лендерман Эрлинг не почувствовал эту скорбь. Вот только мой сын умер! Он учился у лучших воинов. И умер! На нем была радужная кольчуга. Но он умер! У него был шлем и моя секира. А он умер! От рук безрунного! Каким колдовством воспользовался твой сын, Эрлинг, чтобы победить моего? Он ведь даже не получил руну! Он был слабее, у него не было оружия, ведь безрунным оружие не положено. Как он сумел победить?

Я вскочил на ноги и выкрикнул, случайно дав петуха:

— Это был честный бой! С одной стороны был перворунный Роальд в кольчуге, шлеме и с секирой, а с другой я, безрунный и безоружный. Но боги любили меня, а значит, мы были на равных!

Воины дружно расхохотались. Даже Магнус, который всё старался выглядеть серьезно, как его отец, и тот разулыбался.

— Роальд думал, что он самый сильный. Ведь у него и руна, и кольчуга, и секира. Поэтому он может без опаски рубить стариков и детей. Поэтому он и проиграл. Его секира застряла в потолочной балке. Он был слишком высок! Тогда я схватил свинокол и воткнул ему в подмышку.

— Самоуверенность, — покачал головой Рагнвальд, — она часто губит хороших воинов. Мне жаль твоего сына, Скирре.

— Я не мстил, лендерман Эрлинг, — сказал Скирре, — потому что вирой за смерть моего сына стала целая деревня. И если бы не умер мой сын, умер бы твой. Как бы я расплатился за это? Не знаю. Согласен ли ты принять смерть моего сына, как виру за деревню?

Его слова прозвучали так щедро и так правильно, что отказ отца походил бы на каприз ветреной девчонки.

— Согласен, ярл Скирре.

Слова отца прозвучали так тяжело, что проломили бы пол, если бы стали камнями.

— Если бы в Растранде всё и закончилось, я бы сюда не приплыл. Торкель пытался похитить Кая, как какого-то трэля. Прямо из Сторбаша. И если бы не Альрик Беззащитный, мой сын был бы сейчас мертв. На то есть не один свидетель. Когда Кай стал хирдманом, Торкель со своим хирдом преследовал его. Он пытался убить его на острове Энслиг. И…

Скирре вмешался:

— Повторю. Торкель занимался моим сыном с малолетства, учил его бою, управлению кораблем, плаванию. Он привез тело Роальда ко мне, повинился и сказал, что более не будет служить в моей дружине. Я отвечаю за действия Торкеля в Растранде, но не отвечаю за него после. Я слышал, что он набрал хирд. Слышал, что погиб в охоте на великана. Может, он считал себя ответственным за смерть Роальда и хотел хотя бы так загладить свою вину?

— Кто может подтвердить твои слова? — спросил отец.

— Все мои люди, — и Скирре махнул рукой на свою скамью, за которой стояли его воины.

— Ярл Скирре не отвечает за поступки Торкеля Мачты с момента оставления им службы, — подытожил конунг. — По закону и обычаю, если человек уходит в вольные хирдманы, его семья и бывший господин не отвечают за его поступки.

— Это хорошо, — не выдержал я. — Ибо я убил Торкеля Мачту. Моя четвертая руна получена ценой его жизни.

— Прискорбно это слышать, — сказал ярл Скирре. — Значит, отныне наша вражда закончена.

— Если все так, — снова отец, — тогда кого ты назовешь виновным в попытке похищения моего младшего сына? Я не прибежал жаловаться к конунгу Рагнвальду после разорения моей деревни, так как там погиб его сын. Я молчал и тогда, когда Торкель хотел убить Кая, так как Кай — рунный воин, и сам должен справиться со своими врагами.

Многие в зале кивнули при этих словах. Это правильно. Так и должно быть. И неважно, что враг намного сильнее тебя.

— Я пришел к конунгу Рагнвальду, когда пытались похитить моего младшего сына, который еще и года не прожил. В мой дом ворвался человек, схватил младенца и хотел убежать с ним. Меня дома не было. И если бы не моя названная дочь, — отец потрепал Ингрид по голове, — малыш Фольсмунд бы умер, даже не увидев толком этот мир. Как теперь я могу спать, есть и дышать, если знаю, что в любой момент безрунного младенца могут похитить или убить в наказание за чужие поступки?

Слушатели теперь были полностью на нашей стороне. Мало кто из них, опытных воинов, хускарлов и карлов, испугался бы чьей-то мести. Они готовы встретиться с врагом как на поле боя, так и в темном лесу. Можно защититься от стрелы, меча или топора. Но если представить, что враг отомстит твоей семье? Изнасилует твою жену? Убьет детей? Сожжет дом? Тогда лучше вообще не брать в руки оружие и всю жизнь просидеть возле очага.

Рагнвальд с силой топнул, заглушая возмущенные крики.

— Что ответит на это ярл Скирре?

— Я мог бы потребовать голову похитителя в доказательство, что это был мой человек. Я мог бы сказать, что я тут ни при чем. Мог бы возразить, что это были отголоски былой войны. Отомстить Эрлингу Кровохлебу многие хотят до сих пор. Но я не стану этого делать.

Ярл Скирре опустил толстые пальцы в тяжелый поясной кошель, вытащил оттуда золотые серьги с яркими зелеными каменьями, подошел к Ингрид, встал перед ней на одно колено и протянул украшения.

— Это тебе, маленькая охотница! Благодарность от меня и моей жены за то, что ты не допустила такого позора для меня и спасла младшего брата.

Девчонка растерялась, испуганно посмотрела на меня, потом на Эрлинга. Тот хмуро покачал головой. Ингрид спрятала руки за спиной и ответила:

— Я его спасала не за висюльки.

Скирре поднялся и, не отрывая глаз от пола, неохотно сказал:

— Когда приехал вестник от конунга Рагнвальда, я удивился. Как и сказал лендерман Эрлинг, мы, не сговариваясь, без суда разрешили наши споры. До меня дошли слухи о смерти Торкеля, значит, больше вражды быть не должно. И тогда жена бросилась ко мне в ноги, разревелась и призналась. Затаила она черную злобу за смерть Роальда, но не на Кая, а на Эрлинга. Хотела, говорит, чтобы и он узнал, что такое потерять младшего сына. Уговорила одного моего воина на бесчестное дело, посулила ему богатства… Она не хотела убивать ребенка. Да она и не смогла бы. У какой матери поднимется рука на младенца? Она хотела, чтобы Эрлинг страдал, мучаясь в беззвестности, что с его сыном. Я ее, конечно, выпорол. Изгнал бесчестного воина. Но такой поступок одними извинениями не искупить. Да и виру за такое не заплатишь. Поэтому я взял любимые серьги жены, чтобы преподнести их в дар той девочке, которая не побоялась встать перед врагом с одним лишь ножичком.

Он снова опустился на колено:

— Прости мою жену-дуру. Она очень горевала после смерти Роальда. Ты бы ведь тоже захотела отомстить, если бы кто-то убил твоего младшего брата, верно?

Ингрид нехотя кивнула.

— Вот и она такая же. В ее груди сердце воина, да вот в голове куриный умишко. Ты же, я вижу, храбрая и умная. У тебя будет много достойных женихов. Прими эти серьги, как подарок на твою будущую свадьбу.

И она взяла драгоценности.

Я тяжело вздохнул. Весь Сторбаш не стоит одной такой серьги. Отдавая их, ярл Скирре как бы выплачивал виру за все, что натворил. Очень щедрый поступок. Отец бы не взял и сотню золотых монет, так ведь не ему и давали. Очень умный поступок. Никто не проиграл суд. Никто суд не выиграл. Конунгу никого наказывать не придется. Кажется, больше всего в этой ситуации выиграл как раз сам Рагнвальд. Хитрый лис.

— Лендерман Эрлинг, остались ли у тебя обиды на ярла Скирре и его семью?

Отец помолчал-помолчал, а потом выдавил:

— Нет.

— Ярл Скирре, остались ли у тебя обиды на лендермана Эрлинга и его семью?

— Нет, — ярл уже поднялся с колен и стоял весьма непринужденно, как будто и не унижался только что перед сопливой девчонкой.

— Быть посему. Я заканчиваю вашу вражду. Отныне никто из вас не должен причинять вреда семье друг друга.

— И я, Кай Эрлингссон, известный как Кай Безумец, являюсь вольным хирдманом! — встрял я, желая отвести месть будущих врагов от своих родных. — А значит, Эрлинг и его семья отныне не отвечают за мои поступки в прошлом или будущем.

— Да будет так!

Эпилог

Старое дерево корабля скрипело при каждом взмахе весел, при каждом ударе волны. Такелаж гудел рассерженными струнами. Команда отчаянно гребла, глядя на приближающегося преследователя.

— Как подойдёт ближе — забросаем его копьями. Отправим в Нарлову вотчину! — ярл Хрейн старался вселить в своих людей уверенность, которую не чувствовал сам.

Мерно взлетающие весла на маленькой лодчонке трижды проклятого Эрна приковывали к себе взгляды.

Хрейн взглянул на едва трепыхающийся парус. Драккар шёл немного быстрее ветра и никак не мог оторваться от ведомого самой Бездной преследователя. Ещё немного, и он нагонит.

Бывший ярл сплюнул кислую слюну и прошел на корму.

— Ну что?

— Почти. Подождём, и волнение станет меньше. С десятком копий в спине он нас точно не догонит.

Как будто услышав их разговор, а может, и вправду услышав, Эрн бросил весла, вытащил из подготовленного Альриком тюка кольчугу, натянул ее и нахлобучил шлем.

За те несколько мгновений, что ему понадобились, драккар ненадолго увеличил отрыв. Но Эрн тут же взялся за весла и загреб еще быстрее, вмиг подойдя на бросок копья. Корабль замер. Засвистели первые копья, распарывая воздух острыми жалами, но ни одно не попало даже в лодку.

Хрейн перебежал на нос судна. Может, команда все же удержит бешеного изменённого. Шестнадцать на одного — не самый плохой расклад.

Эрн поднялся на своей лодке и, взяв секиру одной рукой, прыгнул. Кормчий идеально выбрал момент и вывернул рулевое весло.

Сакравор, немного не допрыгнув, с тихим плеском ушёл под воду. Хирдманы Хрейна завопили от восторга и принялись славить Одда-кормчего. Сам Одд, не отпуская весла, неверяще улыбнулся и набрал в грудь побольше воздуху для победного клича. А в следующий миг его голова с глухим стуком ударилась о доски настила и покатилась по настилу корабля.

За обезглавленным телом стоял исходящий паром Эрн Сакравор. Никто не заметил, как и когда он забрался на борт. От него исходила мощная волна силы, не рунной, но силы изменённой, страшной, превращающей внутренности в студень, а мышцы — в сплошные узлы боли.

Оттолкнув все ещё стоящее тело, так что оно заклинило рулевое весло, Эрн шагнул вперёд. Широким взмахом секиры срубил сразу двоих хирдманов. Волна силы полилась дальше, сбивая с ног и лишая воли.

Все звуки на драккаре исчезли. Не было слышно ни криков раненых, ни стонов умирающих, ни хруста разрубаемых костей. Исчез даже плеск волн. В абсолютной тишине шел сакравор, с каждым шагом отсылая Фомриру новых дружинников.

Он не смотрел на атакующих. Жёлтые глаза смотрели прямо. На единственного человека, за которым он пришёл. Меч одного из хускарлов пробил кольчугу Эрна. Но сам воин не успел порадоваться успеху, лишившись половины головы. Топор скользнул по древку огромной секиры и снес несколько пальцев, но та не дрогнула ни на миг, и хускарл полетел за борт.

Хрейн остался единственным живым человеком на корабле. Он вонзил тяжёлое копьё в живот Эрну. Наконечник прошел насквозь и натянул кольчугу на спине. Эрн кашлянул густой чёрной кровью, выронил потяжелевшую секиру, шагнул вперёд. Пятка копья упёрлась в штевень, останавливая изменённого.

Ещё один шаг. Звенья кольчуги на спине лопнули и расползлись, обнажая окровавленное острие. Эрн схватил голову бывшего ярла. Здоровая левая и двупалая правая сдавили череп Хрейна. Тот раскрыл рот в крике, но в звенящей тишине ничего не слышно. Лицо Хрейна покраснело. Он отчаянно пытался разорвать смертельную хватку, но всё тщетно. Последний звук, который услышал Хрейн сквозь кровавую пелену, — треск его собственного черепа.

Эрн отшатнулся от мертвого врага, оглянулся по сторонам, как будто впервые заметил, где находится. В его светло-серых глазах явно читалось недоумение. Он тяжело осел на окровавленные доски. Его жёлтые глаза закрылись. Внезапный порыв ветра наполнил парус и погнал мертвый драккар в открытое море…

Песнь 2

Глава 1

Отец отплыл в тот же день вслед за ярлом Скирре, пока это еще было возможно. По замерзающему морю идти опасно, но оставаться всю зиму в Хандельсби ему тоже было не с руки. На суда загрузили факелы, чтобы по ночам следить за приближающимися льдинами, побольше теплых шкур и одеял, вознесли хвалы доброму и щедрому Нарлу, богу всех моряков, и отправились в путь.

Ингрид плакала навзрыд, просилась к нам в хирд, грозилась сбежать из дома, и лишь после слов отца о том, кто же тогда будет защищать малыша Фольсмунда, сдалась. Но пообещала, что сразу после первой руны брата разыщет меня.

Эрлинг же крепко обнял меня и вернул золотую монету. Сказал, что мне она скорее пригодится. Опять же оружие пора менять. Пятая руна на носу. Хотя какой там на носу… После Торкеля я еще никого не убивал, ни людей, ни даже зверушку какую.

Предстояла долгая зима. И в отличие от прежних зим я был свободен от пригляда отца и хёвдинга.

В Хандельсби были семьи, которые за плату соглашались взять на постой и кормить всю зиму. Вот только нам с Тулле пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти себе такое жилье.

В дом без мужчины нас брать не хотели, так как боялись, что некому будет укоротить нас, если будем буянить. А в том, что мы будем буянить, никто не сомневался, стоило им лишь услышать наши имена. Точнее, мое имя. Почему-то парень по имени Кай Безумец не внушал людям доверия.

В дом с дочерями на выданье нас тоже брать не хотели, но тут уж виноват Тулле.

В домах, где жили сыновья нашего возраста, нам отказали. Побоялись, что сманим мальчишек на неверный заработок хирдмана.

Был один дом, где вообще жила лишь одна хозяюшка со слугами. Но там нам отказали, так как недостаточно взрослы и красивы. Ей бы Альрика или Вепря зазвать…

В конце концов нас приютила пара стариков. Их дочери давно выросли, повыходили замуж да разъехались по мужниным домам, а сыновей Орса им не даровала. Одна дочь жила тут же, в Хандельсби, часто проведывала родителей, но все равно старики скучали вдвоем. Вместо платы мы должны были закупить провизии на всю зиму на всех, а уж хозяйка будет готовить. К тому ж, будет с кем поболтать, обсудить все новости, начиная с тех, что появились еще сорок зим назад.

Мы общими усилиями набили погреба и сараи, расчистили дальний угол дома, за ненадобностью заваленный инструментами да старой утварью. Поубивали, наверное, сотню мышей и крыс, которые свили там гнезда, вымели пол, соскребли мышиное дерьмо с покореженных от старости лавок, накидали сверху одеяла. Еще сделали из досок перегородку, чтобы хозяевам да и нам было удобнее. На стены развесили свои доспехи да оружие, по городу оружным ходить почем зря не стоило. И получился вполне хороший угол.

На это ушло дня четыре. Осталось пережить еще шесть месяцев…

Тулле, как любитель все подсчитывать, заметил, что в погребе сильно поуменьшилось копченых колбас. Я, как любитель вкусной еды, вспомнил, что за это время мы ни разу на столе колбасу и не видели. Поэтому мы устроили слежку: уходили будто бы по делам, а сами возвращались и сидели до посинения в снегу, замотавшись в белые плащи. Мы проверяли: с пяти шагов не разглядишь. На третий день снова пришла дочка наших хозяев, проведать родителей. Пришла с пустыми руками, а на обратном пути заглянула в сарай и набила целый мешок снеди. Нашей снеди! Не успела она сделать и двух шагов, как мы перегородили ей дорогу.

— Ой, — взвизгнула бабенка, — напужали! Ну и шкуры! Точно из снега пошитые.

— Мешок покажь, — сурово сказал я. Настолько сурово, насколько может выглядеть мужчина на полголовы ниже женщины.

— Чей-то? Мой мешок. Не буду ничего показывать! А чего это вы тут раскомандовались? Живете в чужом доме, так спасибо скажите, что не гоним.

— Мы не за спасибо живем, а твоих родителей кормим.

Я не стал пререкаться, а просто выдернул мешок из ее рук. Тулле кликнул хозяев. Старики вышли на порог с заранее виноватыми лицами. Значит, знали.

— Так, добрые люди! У нас был уговор. Мы кормим себя и вас, но не семью вашей дочери. Она уже изрядно повыносила еды. И ладно бы лук тащила или зерно… Так она самое дорогое ворует.

— Разве ж она много берет? — вступилась старушка. — Четверо детей, их кормить надо.

— Муж пускай кормит. Не от нас рождено, не нам и кормить. А если вы не согласные, так мы заберем все запасы и уйдем, еще и к ней домой сходим. Поди, найдутся в Хандельсби честные люди.

Старики вроде согласились, а бабенка разоралась на три двора:

— Иш чего! Пужать вздумали? Только на старых орать и можете. А сами! Сами-то! Еще сопли вытирать, поди, не научились, а туда же! Командовать! Невесть откуда приехали и командовать! Это еще поспрашивать надо, откуда такие деньги у мелюзги сопливой. Мож, разбойничают? То-то я гляжу, рун многовато. Много овец пришлось рубить? Рука не отвалилась? Что, не любо? Так идите подобру-поздорову. Домов много, авось и приютит кто! А запасы трогать не дам. Не ваше то, а моих родителей. Смотрите, люди добрые, что делается! — завопила она еще пронзительнее. — Средь бела дня грабят!

Из соседних дворов начали стягиваться люди: и мужики трех-четырехрунные, и бабы.

А эта пуще прежнего вопит:

— Пришли незнамо кто! В чужом дворе свои законы ставят. Уж и родителей навестить нельзя, проведать, как здоровье, внуков показать. За руки хватают, вещи отнимают. Только что по лицу не бьют.

Народ посуровел. Кто за топором пошел, кто палку прихватил.

Тулле тронул меня за плечо:

— Может, и пусть ее? Как бы нас сейчас не поколотили…

— Да вот еще! — прорычал я. — Чтоб потом говорили, что мы струсили.

— Что, языки проглотили? На женщину кричать ты силен. А с мужиками так и рты позатыкали! — распаляла себя и людей она.

Хорошо, что оружие осталось дома, иначе бы я не выдержал и зарубил эту змеюку голосистую.

Сдернул я плащ с плеча, надавил силой. Мужики толком и не почувствовали, зато баба побледнела и замолчала наконец.

— Если кто на двор ступит, без зубов останется! — рявкнул я. — Пусть хозяева скажут, кто тут вор, а кто в своем праве. Ну?

Старик вышел и что-то еле-еле пробормотал.

— Ниче не слышно!

— Запугали деда!

— Силой он вздумал давить! Тут и посильнее будут.

— Молчать! Я — Кай Безумец! Из хирда Альрика Беззащитного!

После Тулле рассказал, что вид у меня был и впрямь безумный: глаза вытаращены, брови насуплены, а на лице улыбка чуть ли не до ушей. Того и гляди, пена изо рта пойдет. Потому люди и остановились. Мало ли, вдруг этот бешеный кинется и покусает кого?

— Мы поселились в этом доме до весны за прокорм, — быстро проговорил Тулле. — Сами все закупили и в дом принесли.

— Я видела, как они мешки сюда таскали, — сказала круглолицая соседка. — И туши разные.

— А потом увидели, что еда пропадает. Оказывается, дочка хозяев к себе ее носит. Вот, с мешком нашей снеди поймали. Верно я говорю, дед?

Тот кивнул несколько раз.

— Да что вы их слушаете? — воскликнула бабенка. — Даже если и так, это и моя семья тоже. Значит, пусть и нас кормят.

— А ведь и верно! — сказала та же соседка. — Твоя семья! Так чего ж ты стариков своих бросила? К себе не перевезла? Прошлой зимой я нет-нет да и угощала их похлебкой. А ты и сушеных грибов не принесла.

Палки и вилы опустились. Люди будто бы очнулись и вспомнили, что дочь, оказывается, совсем нерадивая. Вон до чего дошло! Пришлось чужих людей в дом пустить, чтобы с голоду не помереть. А она и того лишить стариков хотела! Обворовывать своих же родителей!

Зато после этого случая нас вся улица запомнила, каждый пацаненок при встрече здоровался. У кого ни спроси, все знали, что в доме Ньорда живет Кай Безумец из хирда Альрика Беззащитного. Колбас нам, конечно, не вернули, взамен старуха навязала носков шерстяных да шапок.

Золотая монета жгла мне руки. Я то и дело проверял, на месте ли она, не пропала ли, не украли. Подумал, раз есть время, а не заказать ли топорик под свою руку? Секира Эйрика неплоха, только вот я привык к бою со щитом. Да и легковата она уже становится. Хотелось чего-то более мощного, но под одну руку.

Поспрашивал у местных, разузнал, что в Хандельсби аж три кузнеца. Один жил на левой стороне фьорда, старательный, но не особо умелый, он занимался только утварью да инструментами. Гвозди там всякие ковал, молотки, подковы и прочие мелочи. Второй выполнял работу только для конунга, снаряжал его дружину. А вот третий… Третий по слухам был отличным мастером в свое время, сейчас состарился и не брал много заказов, зато он умел ковать оружие для хускарлов. К нему-то я и направился.

Соседский мальчишка вызвался проводить к Кормунду, его кузница была где-то за городом.

— Ты только повежливее с ним. Он, может, и старик, зато колдун знатный. Однажды пришлый хускарл нагрубил Кормунду, а потом у него уд отсох.

— У кого? У Кормунда?

— Да нет. У хускарла! Он руны знает. А еще умеет слова в заклятья складывать.

И снова вся окрестная ребятня липла ко мне. То ли потому что я был не намного старше, то ли потому что я ростом не вышел, а может, им нравилось, как я с ними разговаривал. Хоть свой хирд собирай. Угу, и назову его «Хирд сопливых». На морозе они все шмыгали носами и вытирались рукавами.

— Вот туда иди. Все прямо и прямо. Потом увидишь наклонное дерево, значит, недалече.

Я потрепал мальчишку по плечу и пошел прямо. Туда, откуда шел дым. Мог бы и сам догадаться.

Кузнецы, они любят ставить кузни подальше от домов. Может, чтобы не будить соседей звоном молота, а, может, чтобы спокойно творить свою ворожбу. Корлех, пожалуй, самый неприметный бог среди всех. У него и подвигов никаких нет. Есть такой бог, и все. А ведь если подумать, именно Корлех слепил и обжег тот горшок, в котором Мамир замесил людей, Корлех сделал первую наковальню и первый молот. Он выковал все оружие богов, все инструменты, построил первый дом. Фомрир любит разрушать, а Корлех — создавать.

В жизни все также. Чьи имена гремят по всем северным морям? Уж не великих строителей точно. Убийцы тварей, грозные воины, разрушители городов, — только их люди и знают.

Наклонного дерева я так и не нашел, наверное, рухнуло все же, зато нашел дом и кузню Кормунда. Кузня выглядела почти так же, как и у сторбашевского кузнеца: небольшой сарай без одной стены. Прямо перед входом стоит горн, обложенный дерном, рядом пустое ведро. Сбоку большая куча угля, рядом с ней пережженные остатки железа.

И сам Кормунд.

Какой же он старик? Волосы у него побелели, но борода все еще оставалась рыжей. Стать, ширина плеч, мощь рук — такой может еще раз жениться и ворох детишек заделать перед тем, как сляжет в землю.

— Наконец-то пришел. Третий день жду, — буркнул кузнец.

— Да я…

— Ничего. Видишь, сколько снега навалило. Ты пока расчисти двор, а я… — он не договорил.

Я пожал плечами, повесил плащ на частокол, взял лопату возле дома и начал убирать снег. Благо, он еще не лежалый, оттепелей не было. Хотя этому семирунному тут работы и вовсе на один мах.

Семирунный кузнец — это хорошо. Как раз для меня. Карл не скует оружие для будущего хускарла. Карл не работает с костями тварей. Хельт бы взял слишком дорого за работу. А вот семь рун — то, что надо.

— Значит, топор нужен?

Вопрос застал меня врасплох. Да откуда Кормунд все знает? Может, и правда, ему духи нашептали?

— Да. Мой первый раскололся. Сейчас секира, но мне не подходит. Да и маловата она уже стала.

— А осколки от первого остались?

— Нет.

— Плохо. На будущее знай: коли оружие тебе хорошо послужило, надо взять от него железо и вплавить в новое. Так и признает тебя быстрее, и слушаться будет лучше.

Помолчал.

Я продолжал сгребать снег и выкидывать его за ограду.

— Бук для топорища не пойдет. Тебе много по морям ходить придется, а бук воду любит, в себя забирает. Ясень хорош. Прочный, твердый, хорошо держит удар. Но лучше взять дуб. Дуб воды не боится, но и не впитывает. Дуб силен и гибок. А еще он тяжел. Как раз для будущего хускарла. Есть у меня подходящий брус. Просохший, отлежавшийся, звонкий, как бодран. Так и поет под пальцами.

А ведь вроде у Кормунда все пальцы целые. Так откуда он все знает?

— Есть у меня и железо. Да только сырое оно, бестолковое. Тяжелое, хрупкое. Треснет как твой старый топор.

Я закончил чистку двора, вплоть до травы все выскреб.

— Ты вот что… Пригони мне десяток гусей, да пожирнее.

— Мне бы железо с костями тварей, а не гусей, — робко заметил я.

— Кости тварей, говоришь? Есть у меня такие. Значит, ты хочешь тварей убивать? Не с людьми сражаться?

— Если придется, то и с людьми.

— А то может, раба мне приведешь? Его кости тоже подойдут.

— Ты, старик, говори да не заговаривайся. Зачем мне в топоре плоть безрунных? Мне слабых убивать не надобно, а сильных таким оружием не убьешь.

Рассмеялся Кормунд, поднялся с лавки и подошел ко мне.

— Что ж, выкую тебе топор. Сильный, крепкий. До десятой руны сможешь носить и не жаловаться. Поначалу тяжеловат покажется, но это потому что на вырост делаю. А уж сладишь с ним или нет — твое дело.

Я кивнул, хотел было спросить об оплате, как кузнец сказал:

— Быстро не жди. Гусей приведешь, и до весны можешь не возвращаться. Монету свою припрячь, с собой не таскай. Я возьму половину от нее.

— А…

— Иди!

Делать нечего. Я развернулся и пошел обратно, чувствуя себя облапошенным. Вот вроде бы обмануть он меня никак не мог, ведь я даже задаток не отдал. Самое страшное — я останусь без топора. Печально, но терпимо. Кузнец может помереть, заболеть, спиться или уехать. Хотя куда он уедет зимой?

Так что я решил не забивать себе голову, пригнать гусей и ждать до весны.

Глава 2

Потянуло дымом, и постепенно холодный воздух начал прогреваться. Я откинул теплое одеяло, сел на лавке и потянулся. Ньордова жена разожгла огонь и уже пекла свежие лепешки на камнях. Она любила повторять, что зимой нужно начинать день с горячей еды, чтобы живот потом грел тело до вечера.

Вошел старик с новыми полешками, и вслед за парами мороза в дом ворвались детские крики:

— Лед встал! Лед встал!

Я натянул шерстяную толстую рубаху, подсел к столу.

— А что такого в том, что лед встал?

— Это значит, — заулыбалась старуха, — что еще седьмица-другая, и можно будет играть в кнаттлейк.

— Так в него можно и сейчас играть. Вон, каждый день вижу, как мальчишки машут битами.

— Мальчишки — это баловство. Как лед на фьорде окрепнет, будет турнир. Да не какой-то там! Даже конунг приходит посмотреть. В прошлом году его сын сам участвовал.

Я макнул лепешку в растопленный жир, откусил и ощутил, как горячая масса проскользнула прямо в желудок.

У нас в Сторбаше людей не так много, как в Хандельсби. Совсем немного. Чуть побольше деревни. Мы не могли собрать даже четыре команды, потому играли и двое на двое, и трое на трое. Как придется. Мы с Дагом против близнецов! Но после получения первой руны я так и не играл в кнаттлейк.

— А сколько у вас человек в команде? Сколько команд?

— Ну, милок, смотря где, — отозвалась старуха, разливая исходящий паром ягодный отвар. — Больше всего команд в турнире между молодыми. Там неважно, какая у тебя руна, главное, чтобы было меньше двадцати лет. Сколько в прошлом году было команд?

— Восемнадцать! — сказал Ньорд. — Восемнадцать команд.

— А еще есть турнир между карлами старше двадцати лет, между хускарлами и даже между хельтами.

— Тут есть турнир между хельтами? — я аж подавился. — Прям настоящими хельтами?

— Да! Это же Хандельсби, — с гордостью ответила старуха. — Правда, там всего три команды и по два человека. В городе больше хельтов, но не все хотят играть.

— Вот бы посмотреть на их игру! А, Тулле? — воскликнул я.

— Так вперед! — рассмеялся старик. — Весь город соберется там. Хотя на хельтов мало кто остается. Уж больно тяжело смотреть.

— Может, вы тоже сыграете? — предложила старуха. — У вас руны высокие, выше разве что у Рагнвальдссона и его окружения. Потом конунг устроит пир для всех игроков. Говорят, там заморские кушания.

— И вина! — добавил старик.

— Вина?

— Это такое заморское пиво, которое делают не из ячменя, а из каких-то ягод. Хендрикссон говорил, что вкуснее напитка в жизни не пивал.

— Хмм, а что? Тулле, ты как? Хочешь попробовать вино?

Друг помолчал, а потом спросил:

— А что получают победители? Есть ли у них обязанности? Или им дают дело?

Как всегда, Тулле думал наперед. Хотя чего ж тут думать? Побороться с кем-то — уже в радость. Всё не дома сидеть, на очаг смотреть. Побывать на пиру с самим конунгом! Это ж потом сколько хвастаться можно будет! Но Тулле прав. Я слышал истории, в которых победителей разных турниров или игр отправляли сразиться с какой-нибудь неубиваемой тварью или привезти невесту из неведомых краев, где ее охраняют десятки великанов. И отказаться нельзя.

— Не обязанность, но право, — пояснил Ньорд. — Каждый год перед Вардрунн конунг устраивает зимнюю охоту. И победители могут присоединиться. Даже хускарлы с охоты порой возвращаются, поднявшись на руну. А уж карлы — так обязательно. Потому желающих много, а берут не всех.

— Тогда точно участвуем. А, Тулле? Не просто так просидим зиму, а еще и поднимемся! Вот ульверы нам обзавидуются.

— Думаешь, Альрик не попадет на охоту? — усмехнулся друг. — Ему и кнаттлейк для этого не нужен.

Хозяева объяснили, что для игры нам потребуются биты, тулупы из нескольких слоев ткани, чтобы ребра не сломали, и обувь. Так как кнаттлейк в Хандельсби проходит на льду, нужна особая подошва, чтоб не скользить. И нужно сказать распорядителю игр о своем участии.

Так что несколько дней мы были очень заняты. Тулле заявил нас на игру, старик выстрогал подходящие биты, старуха сшила одежку. А я проверял разные приспособы для обувки. Дешевле всего обшить подошвы рыбьей чешуей так, чтобы на носке чешуя легла в одну сторону, а на пятке — в другую. Но она быстро облетает, и к середине игры ты уже будто катаешься на обточенной лошадиной кости. Некоторые крепили к подошве маленькие гвозди, но тогда рвалась сама обувь. На всю игру точно не хватит. Еще дети подсказали, что можно пришить костяные крючочки, что тоже не очень.

Потом я услышал, как торговец на рынке предлагает акулью кожу. Он кричал, что она отлично подходит для игры в кнаттлейк. Я подошел, спросил, на что торговец предложил провести рукой по коже. Она оказалась гладкая-прегладкая.

— А теперь проведи в другую сторону.

И тут же в мою ладонь впились десятки крошечных шипов да так прочно, что кусочки моей кожи остались там.

— Очень удобно, — уверял торговец. — Толкнешь вперед — полетишь, как на крыльях. Захочешь остановиться — двинь ногой назад, сразу застынешь, как вкопанный. Обычно я продаю ее только хускарлам и хельтам перед турниром. В этом году тебе повезло! Рыбаки убили много акул, и их шкуры продавались задешево. Еле-еле успели обработать до ледостава.

Он говорил очень убедительно. Пока не назвал цену.

— Вот за этот кусок — всего один эйрир.

Лоскут немногим больше моей ладони. То есть на одну пару обуви — аж два эйрира уйдет. А на нас двоих так и вовсе полмарки серебра.

— А после игры за какую цену будешь продавать? — поинтересовался я.

— Кто знает, что будет после игры? Вдруг конунг объявит зимний поход? Тогда и того дороже будет. У меня уже почти всё выкупили. Осталось всего ничего. Не хочешь — не бери. Только не удивляйся, когда вылетишь из турнира с разбитым носом.

— Это какая-то золотая акула получается. Какой она была величины? С меня ростом? В два раза больше? На ней таких кусочков был не один десяток. С такой ценой это должна быть божественная акула, акула самого Нарла, не меньше. Я думал взять восемь таких кусков. Но платить марку серебра? Это ж две коровы! Ты подумай, что лучше? Взять две коровы или восемь таких кусочков? Или лучше добавить еще столько же и купить рабыню? Она и поесть приготовит, и постель согреет. Да и прослужит мне не один десяток лет. Или вот эти восемь кусочков? На одну игру?

Торговец развел руками, мол, не хочешь — не бери.

— Наверное, стоит прогуляться к рыбакам. Наверняка они приберегли акульей кожи.

— Ну раз ты берешь сразу восемь кусков, то я могу сделать скидку и продать их за…

— За пол-эйрира, — ополовинил я цену.

Он замялся, но кивнул.

— За пол-эйрира — пару, — тут же поправился я. — Четыре эйрира за все. Целая корова за восемь жалких кусочков, которые через месяц и даром брать не будут.

Если бы отец узнал, что я отдал полмарки серебра за обрезки акульей шкуры, он бы не посмотрел, что я рунный, и выпорол.

Наконец все было готово. К башмакам мы приделали драгоценные обрезки, проверили на льду, и я добавил еще кое-что — на краешек носа пришил акулью шкуру чешуйками вперед так, чтобы при беге она не мешала, но стоило только перенести вес на пальцы ног, как я бы остановился. Мы с Тулле были не единственными, кто расчистил небольшой участок на фьорде и приноравливался к обновкам. Весь город готовился к турниру по кнаттлейку.

* * *
Каждое утро к фьорду выходил хускарл, с силой вонзал копье в лед и проверял, достало ли острие до воды или нет. Десятки детей внимательно следили за ним, горестно вздыхали и разносили по городу весть, что лед еще недостаточно толст.

Наконец по всему Хандельсби прокатился радостный вопль:

— Лед окреп! Бьорн не пробил!

И на следующее утро весь город собрался по берегам и пристаням вокруг фьорда. Поле для кнаттлейка тщательно вычистили, вбили колья и поставили ограду высотой в половину роста. Неподалеку от площадки со стороны моря поставили помост, где с удобством разместился конунг со своей свитой. У них там даже огонь в каменной чаше горел, чтобы можно было подогреть напитки и еду.

В турнир для молодых было столько желающих, что решили разбить их игры на четыре дня. Каждый день играло по шесть команд. Двадцать четыре команды! Почти пять десятков участников. Впрочем, конунг пообещал, что победители каждого дня смогут попасть на охоту.

Распорядителем игры оказался Стиг Мокрые Штаны. Тот самый хельт, который наблюдал за сражением между ярлами Сигарром и Хрейном. Видимо, он — доверенный человек конунга. Я уже убедился в его честности. Кроме того, одного его духа хватит, чтобы остановить любые распри между игроками.

Нам с Тулле посчастливилось попасть в игру первого дня. И не повезло, что туда же попал Магнус. Шестирунный мальчишка был едва ли не главным нашим соперником, да и его напарник не сильно отставал — пять рун. Остальные были на второй-третьей руне и тоже изрядно расстроились, узнав об участии конунгова сына.

Других противников я не знал, но Стиг Мокрые Штаны назвал их. Помимо Магнусовской две команды были из местных жителей, и две — из пришлых, тоже чьи-то хирдманы. Тулле рассказывал, что встретил в городе Рыбака, и тот пожаловался, что Альрик запретил ему участвовать в кнаттлейке. Мол, неизвестно, что вылезет из-подо льда. И ладно, если оно сожрет Рыбака, а ну как конунга проглотит?

Первый круг начала местная команда. Трехрунный карл на две головы выше меня подбросил деревянную круглую плашку и со всех сил влупил по ней битой. И все одиннадцать человек с ревом и гиканием рванули вслед.

Чертов тулуп пока больше мешал. Мы с Тулле держались рядом, в четыре руки расталкивали самых быстрых, уворачивались от попыток сбить с ног сзади. Мощный толчок в задницу швырнул меня вперед. Я заскользил на гладкой акульей шкуре. Хотел было остановиться и едва не рухнул. Меня спас Тулле, ухватив за рукав, и чья-то широкая спина, в которую я удачно впечатался. Удивительно, но соперник устоял, даже когда я повис на нём.

Такой кучей-малой мы добежали до плашки. Я бы обхохотался, если б смотрел со стороны на игру, право слово. Первых уже сбили с ног. Сверху навалились остальные. Я схватил первую попавшуюся ногу и резко дернул, отшвыривая игрока. Тулле схватил второго.

— Смотри плашку! — крикнул я.

Мало ли? Вдруг выкинем кого-то вместе с ней.

Проклятый тулуп и рукавицы мешали хорошей драке, да и деревяшку сразу схватить не получится. Раскидав всю кучу и схлопотав пару пинков в живот, я почти достал. До нее оставалось чуть меньше локтя! Но за миг до того, как я коснулся ее, меня в четыре руки отшвырнули в сторону.

А чтоб тебя!!

Я несколько раз перекувырнулся, вскочил и сипло выдохнул: Тулле влепил плашкой прямо в живот. Прижав деревяшку к себе, я рванул к шатру.

И вот тут акулья шкура показала себя во всей красе. Я разогнался и полетел по льду быстрее орла. Позади пыхтели остальные. И судя по звукам, они догоняли. Еще немного! Каких-то десять шагов… И я снова пропахал носом лед. Но плашку не отпустил.

Вновь началась свалка! Только в этот раз я был снизу. Запихнув плашку под спину, я отбивался руками и ногами. Хорошо, что каждый бился сам за себя. Наконец я сумел откатиться в сторону и встать на ноги. Огрызаясь, как раненая хуорка, я заметил, что Тулле стоит в паре шагов от свалки, и бросил в него деревяшку. От меня тут же отстали. Но не я от них! Вцепившись сразу в двоих, я повис, как бревно.

Тулле оставалось всего два шага до шатра. Два, Фомрир их задери, шага! Защитник уже замахнулся битой. И тут Магнус вырвался из общей потасовки, схватил Тулле поперек туловища, швырнул в нас и сам прыгнул за ним.

Тут я рассвирепел.

В Бездну эту плашку!

Я бил каждого, кто попадал под руку. Пинал. Орал, как бешеный! Кому-то чуть не прокусил тулуп. Кажется, заехал сыну конунга по носу. И меня били в ответ! Настоящий раж битвы!

Тебе, Фомрир!

В итоге меня толпой повалили на лед. Я один из сильнейших здесь игроков, но уж больно мелкий и легкий. И первую победу получил Магнус. Он сумел-таки отобрать плашку у Тулле, уклонился от биты и влетел в шатёр.

В следующем круге защитником стал Магнус. Он отбил плашку в самый дальний угол площадки. Так как без конунгова сына достойных соперников у меня не было, я сумел захватить плашку и прорваться к шатру первым. Но возле шатра меня уже поджидал он.

Троллев Рагнвальдссон!

Резкий взмах биты! Я едва успел присесть. Единственный на поле хускарл. Он что, убить меня хочет? А ведь вроде бы я ему нравился. Он отбил каждую попытку прорваться к шатру! Что что, а оружием Магнус владел отменно.

Оставались считанные мгновения до того, как остальные нагонят меня. И снова начнется свалка. Глядя прямо Магнусу в глаза, я бросил плашку под ноги. Тот заметно растерялся. Тогда я прыгнул на него, вжал голову в плечи и перебросил защитника через себя. Схватил плашку и вошел в шатер.

Следующий круг мы продули. И после него тоже. За полдня игры никто так и не смог получить три победы подряд. Несколько человек выбыли. У кого-то закончились силы. Кому-то сломали руку. У одного парня, не переставая, текла кровь из носу. Он сыграл один круг, обляпав все поле, тулуп спереди до самого низа перекрасился в красный. Но потом парень сдался.

После очередного круга из игры вышел Тулле. Защитник ему выбил несколько пальцев и изрядно ушиб ногу.

Магнус к тому времени тоже остался один.

— Эй, Кай! Давай вместе играть. Сейчас мы легко победим! — Измазанное в крови лицо Магнуса светилось от воодушевления.

— Ага. Конечно, победим.

Я уже не испытывал того азарта, что был в начале. Я хотел победить вместе с Тулле, а не просто победить.

Впрочем, мы были не единственными, кто пересобрал команду. Все очки пришлось рассчитывать заново с учетом перестановок. И у каждого было свое мнение. Магнус чуть глотку не сорвал, доказывая свою правоту. Кричали родственники участников. Выбывшие тоже не отставали. В итоге Стиг Мокрые Штаны выпустил свою силу, придавив всех. И объявил позиции команд.

Мы оказались на втором месте. Четыре победы, и мы победим.

Треск биты о плашку. Рев толпы. И вновь началась гонка.

Магнус легко опередил всех и побежал за уже изрядно помятой деревяшкой. Я же никак не мог вырваться из толпы, потому цеплялся за остальных, мешая догнать конунгова сына. Подхватив плашку, Магнус помчался по краю поля, подальше от преследователей. Но теперь его догоняли. Я же припустил сбоку. Махнул ему рукой, показывая, что готов ловить. И эта волчья сыть отлично меня видел. Он смотрел мне в глаза, но плашку не бросал. Гнида конунгова!

В конце концов его догнали, повалили толпой. И наша команда упала на третье место.

Кипя от злости, я подошёл к Магнусу и схватил его за шиворот.

— Что ты, Бездна тебя забери, творишь?

Он легко вывернулся из хвата.

— Что? Пытаюсь выиграть!

— Один? Тогда зачем нам команда? Дерись один! Или, твариная подмышка, играй вместе со мной, а не против меня.

Я сплюнул на лед. О, зуб перестал кровить.

— А я всё думал, почему самые высокорунные парни не поимели всех на этом поле сразу же. Потому что ты, конунгов сын, играешь, как дурак. Мы же как хирд. Знаешь, что такое хирд? Это, твариную матушку за ногу, значит, что мы вместе. Мы друг с другом. Не я один! И не ты один! Кидай плашку мне, если это позволит выиграть. Неважно, кто втащит ее в шатер. Выигрывают оба. Понял ты, конунгов сын?

Хвала богам, он все же понял.

Следующий круг мы выиграли. Всё же мы сильнейшие на этом поле.

Теперь была наша очередь выставлять защитника. Как ни странно, Магнусу понравилось стоять с битой и лупить всех, кто приближался к шатру. И мне пришлось ему доказывать, что на поле шестирунный скорее сможет победить, чем четырехрунный. К тому же, обувка у него была намного лучше, потому по льду он бегал, как по земле. В итоге он уступил.

Ударом биты я отправил мяч прямо в Магнуса, и этот круг завершился очень быстро. Конунгов сын просто поймал плашку и внёс ее в шатёр прежде, чем кто-либо что-то понял.

В следующем круге эта хитрость не удалась.

Магнуса завалили телами, стоило ему лишь коснуться плашки. После непродолжительной возни ко мне побежал удачливый соперник. Тут его удача и кончилась. Я ткнул его битой под рёбра, а когда он согнулся, подсек ему ноги и битой выковырял мяч.

Налетели догоняющие. Двоим я от души врезал куда придется, остальные призадумались. Никому не хотелось схлопотать удар битой. Подбежавший Магнус схватил плашку и спокойно занес ее в шатёр под моими прикрытием.

Оставшиеся круги мы выиграли так же легко.

Глава 3

Нас чествовал как бы не весь город. Магнуса и так знала каждая собака, но и мое имя звучало не реже. Я с удивлением узнал, что выпил с каждым вторым еще в день купания во фьорде. Мне то и дело кричали:

— Эй, Кай! Кай Безумец! Помнишь меня? Я видел, как ты обогнал лодку вот на этом самом месте!

Промелькнули смутно знакомые лица парней, которые с пеной у рта доказывали, что дрались со мной. Вроде сродственнички Сварта.

Ульверы с трудом пробились через толпу. Каждый хлопнул по плечу, хотя на мне живого места не оставалось. Но я лишь улыбался.

— Безумец троллев! Как тебя угораздило? — орал Ослепитель. — Видать, ты и правда любимчик Фомрира.

— Теперь не отвертишься! — прямо в ухо крикнул Хвит. — Напишу про тебя еще одну песню!

Стиг Мокрые Штаны раздвинул хирдманов одной рукой, будто котят, и сделал знак следовать за ним. Меня и Магнуса привели к конунгу. Рагнвальд встал, поднял руку, и люди стихли.

— Поздравляю с достойной победой в первом дне турнира в кнаттлейке. Ты, сын, и ты, Кай Эрлингссон…

Кто-то выкрикнул:

— Кай Безумец!

— И ты, Кай Безумец, — поправился конунг, — приглашен на зимнюю охоту на гармов. А также на празднование Вардрунн. Вы оба можете взять с собой своих первых товарищей по команде.

Затем снял с руки два серебряных браслета. Первый надел на руку Магнусу со словами:

— Ты выбрал правильного напарника.

Второй надел на меня.

— Спасибо, что научил сына правильной игре.

Кнаттлейк на сегодня закончился, но день-то ещенет. И люди не хотели расходиться. Со льда всех выгнали, и праздник продолжился уже на улицах города. С нами все хотели выпить, поделиться советом или воспоминаниями о своих старых играх, мне всунули в руки огромный рог с терпким медом. Бык, с чьей головы сняли этот рог, должно быть, рожден туром Фольси. Я даже не стал пытаться выпить всё за раз.

Магнус быстро исчез, так что отдуваться пришлось мне одному. И я сделал всё, что смог. Помню, как отплясывал возле костра, как целовался с какой-то девушкой, как доказывал кому-то, что акулья шкура — ерунда, вроде бы с кем-то дрался. А может, и нет… По синякам на утро было непонятно, когда я их получил: во время игры или позже.

Так что на второй день турнира я не попал. Лишь под вечер приполз во двор Ньорда и узнал, что Тулле поранил ногу серьезнее, чем мы думали. Приходила женщина Орсы, намазала его мазью, примотала ногу к палке, посыпала сверху пеплом и ушла.

— Жаль, что так получилось, — выдавил я. Пока я там гулял, мой друг и напарник сидел в тесной избе и лечил раны.

— Наоборот, — улыбнувшись, возразил Тулле. — Со мной ты бы вряд ли выиграл. А так… на охоту я не попаду, зато смогу попировать в доме конунга.

— Рагнвальд разрешил…

— Не из-за разрешения. Троллева нога, — и Тулле постучал по деревяшке.

На третий и четвертый день игры шли с утра и до самой ночи. Там не было парней с таким преимуществом, как у меня или Магнуса, так что сражение шло на равных. Стоило только одной команде вырваться вперед на два очка, как ее тут же топили остальные. К вечеру сил ни у кого не оставалось, и игроки ползали по полю, точно сонные мухи. Зрители сидели, в основном, до полудня, потом уходили по своим делам и возвращались лишь к объявлению победителей.

Турнир между старшими карлами проходил, пожалуй, еще скучнее. Взрослые мужчины не кидались бездумно в бой, как молодежь, придумывали сложные планы, одни даже хотели договориться с соперниками, но Стиг Мокрые Штаны уловил это и выкинул команду из турнира.

Хускарлы…

Все ждали бой между хельтами. Я так особенно! Всё никак не мог забыть Тинура Жабу и Флиппи Дельфина. Неужели хельты все такие? Или вот Стиг Мокрые Штаны? Какие же тогда сторхельты? А ведь есть и те, кто еще сильнее!

На эту игру собрались посмотреть чуть ли не все жители Хандельсби. Зрители были повсюду. Они облепили пристань, залезли на крыши близстоящих домов и сараев, столпились на льду вдоль берегов. Но я без труда пробрался к площадке для кнаттлейка. К ней близко никто не подходил.

Вместо шатра воткнули в лёд три камня размером с хорошую тыкву и облили их водой. Принесли корзину плашек, каждая из которых была с человеческую голову, и несколько бит, больше похожих на толстые короткие весла.

Стиг Мокрые Штаны по очереди огласил имена участников, и их приветствовали громкими криками.

— Первая команда! — проревел Стиг. — Альмод Весло и Болли Толстяк!

Весло чем-то напомнил Альрика: тот же рост, то же телосложение, светлые волосы ниже плеч и короткая борода. Толстяк был огромен во все стороны: высок, тучен до безобразия, но при этом смотрелся безобидно. Маленькие глазки, едва виднеющиеся из-за пухлых щек, излучали добродушие, тяжелый шароподобный нос делал его похожим на снежного человека, которого часто лепят детишки зимой. Я не представлял, как такой пухляк сможет играть в кнаттлейк. Разве что пузом придавит. Всех разом. Он на это способен.

— Вторая команда! Моди Косы и Стейн Трехрукий!

Надо будет и мне после десятой руны придумать какой-то отличительный знак. Чтобы люди узнавали меня сразу, даже если видят в первый раз. Чтобы мою внешность знали даже дети из многочисленных песен о моих подвигах. И хорошо, если это будет не мой рост.

Моди вообще ничем бы не выделялся, разве что отсутствием бороды, если бы не заплел волосы в двенадцать толстых кос, которые лежали на его плечах точно змеи. И двенадцать рун. Хмм, он плетет косы по количеству полученных рун или это совпадение? У Стейна было всего две руки, и мне стало любопытно, почему ему дали такое прозвище. Трехрукий был невысок, тощ, зато бороду отрастил аж до пояса.

— Третья команда! Братья Кеттил Кольчуга и Арнодд Железный.

Из чего их слепили боги? Из меда и белой муки? То-то бабоньки развопились при виде этих красавцев. Примерно так я и представлял себе Фольси-земледельца: высоким, широкоплечим, с золотыми волосами и бородой, ясными чертами лица и белозубой улыбкой. А тут их было сразу двое! Да еще и хельты! Надеюсь, они играют не хуже, чем выглядят.

Я почти приплясывал на месте от нетерпения. Когда ещё увидишь сразу шестерых хельтов на одном поле? Разве что в битве. Да и то в битве по сторонам особо не навертишься.

После подготовки поля игроки бросили жребий. Первым защитником стал Альмод Весло. Он взял массивную биту, крутанул ее и мощным ударом отправил плашку к дальнему от меня краю поля.

Вжжжжух! Мне показалось, что внезапно поднялась вьюга. Рванувшие с места хельты сорвали утоптанный за несколько дней снег. Все заволокло белой порошей. Что происходило на поле, можно было только догадываться. Кожу покалывало от давления чужой силы. Я до рези в глазах всматривался в кружащийся снег, но ничего не видел.

Тиу!

Звонкий звук удара чего-то тяжёлого об лёд. Ветер швырнул снег прямо в лицо, и я закашлялся, выплевывая ледяную пыль изо рта. Спустя два удара сердца ветер прекратился, снег осел. И все увидели, что произошло: Моди обошел защитника и с силой впечатал плашку в каменные ворота так, что она раскололась, а сила удара разметала снег на пятьдесят шагов вокруг.

От восторженного рева толпы заложило уши, и я тоже завопил, как ошпаренный. Такого я ещё не видел! Даже Флиппи Дельфин, который на моих глазах сражался с хуоркой, так не впечатлял, как эта мощь.

Игроки вновь заняли места возле ворот. Моди со Стейном сыграли в «камень, ножницы, ткань», и победивший Стейн подхватил биту. Трехрукий подбросил плашку и молниеносно ударил. Настолько быстро, что бита пронеслась над плашкой и вернулась обратно, отбивая ее в другую сторону.

В мою сторону.

Игроки рванули следом. Первым мчался похожий на беременного кита Болли, его ноги мелькали быстрее стрекозиных крыльев. Слева его прикрывал Альмод. За ним бежал Моди, его двенадцать кос трепетали на ветру, как флаги на мачте. Справа размеренно бежали братья.

Возле меня вдруг стало совсем пусто. И чего все удрали? Видно же, что не долетит!

За считанные мгновения давление рунной силы выросло, так что захотелось упасть и сжаться в комочек.

Ну уж нет! Я без двух рун хускарл! Я выдерживал силу сторхельта. Я ножом убил тролля. Я лицом к лицу сражался с великаном! Я выстою!

Затарахтела об лёд плашка, несколько раз подпрыгнула и остановилась в нескольких шагах от меня. И тут давление выросло так, что выбило воздух из лёгких и вдавило в землю. Будто мне на плечи свалилась гора. Я упал на колени и зажал нос рукой, чтобы остановить закапавшую кровь. Но глаза не отвел.

Вот Кеттил прыгает и вцепляется в ногу Болли Толстяку. Тот, даже не заметив этого, делает ещё шаг, и Кеттил Кольчуга, хельт одиннадцатой руны, летит вперёд, будто заигравшийся котенок. Он падает рядом с плашкой, хватает ее. И тут до него добегают остальные.

В паре шагов от меня разгорается жаркая схватка. Хорошо хоть давление рунной силы немного ослабевает. На братьев обрушиваются десятки ударов и пинков. Они словно и впрямь сделаны из железа! Кольчуга и Железный вырываются и бегут обратно к воротам, пока на них не прыгает Болли. Он обрушивает их на лёд. Альмод подскакивает к ним, но получает такой пинок, что, кувыркаясь, отлетает шагов на двадцать. Моди Косы хватает упавшую плашку. Болли, поймав его за косу, вколачивает его голову в лёд и отбирает плашку. Повсюду брызги крови!

За Толстяком устремляются братья и пришедший в себя Альмод. Моди не может встать после тяжёлых ударов, убивших бы и тролля. Болли добирается до ворот. Теперь ему нужно обойти защитника! Стейн со свистом и воем рассекает битой воздух с такой скоростью, что его рук не видно. Бита то в левой, то в правой руке, а порой кажется, что летает сама по себе, охаживая огромного хельта. Вот почему Трехрукий!

Подбегают братья, выжидают момент, дружно сбивают с ног Толстяка и отбирают плашку. От падения огромной туши по льду проходит дрожь. Арнодд несколько раз пинает Болли в объёмистый живот и перехватывает Альмода, вцепившись ему в плечи. Два воина сжимают один другого в чудовищных объятьях. Слышен треск костей. От жара под их ногами плавится лед. Тем временем Кеттил голыми руками отбивает биту. И ударов по нему приходится всё больше и больше. Как бы ни был прочен Кеттил Кольчуга, но обойти защитника не может: Стейн превратился в сплошной гудящий вихрь. Он неприступен, как скала.

Хрясь!

Бита ломается о голову Кеттила. Вот-вот Трехрукий воткнет в него обломок. Но Стейн на мгновение теряется. Кольчуга отшвыривает защитника и вносит уцелевшую в этот раз плашку в ворота.

Игроки весело хохочут. Моди с окровавленным ртом сквозь смех что-то втолковывает Болли. Стейн весело перешучивается с Кеттилом. Будто только что не убивали друг друга.

В пятидесяти шагах от границ поля карлов не осталось, да и хускарлов тоже по пальцам пересчитать. Немногие готовы терпеть выплески чужой силы ради зрелища. Я же упорно стоял на месте.

Арнодд отправляет плашку в полёт. И начинается очередной круг.

И вновь Болли Толстяк первый добегает до плашки, но взять её не успевает. Стейн с Моди вцепляются в него, как собаки в медведя, а Кеттил под шумок хватает плашку. Трехрукий с Косами замечают пропажу и замирают в растерянности. Болли отпихивает одного, второго швыряет в убегающего с плашкой Кеттила и бежит следом.

Схватка возобновляется ближе к воротам. К ней присоединяется и Арнодд, молотит битой всех, кто попадает под руку, в том числе и брата. Видать, знает, что Кеттил выдержит и не такое. Из месива выпрыгивает Болли Толстяк, взмывая на три своих немалых роста, и приземляется прямо в центр «ворот». Гудит лёд, паутинка трещин разбегается во все стороны. Все замирают в ожидании. Расколется ли лёд дальше?

Полдень наступил незаметно. Но напряжение игры не спадало. Хельты носились по полю так же энергично и воодушевленно, как и в начале. Лед на десятки метров отполирован до зеркального блеска, и солнце, отражаясь от него, слепило глаза. Я, стоя на месте, устал больше, чем игроки. Давление чужой силы выматывает похлеще, чем гребля против ветра на перегруженном корабле, а им хоть бы хны.

Хотя прошло уже немало времени, победитель так и не определился. Братья на последнем месте, но иногда выигрывают круг-другой. Стейн с Моди их обгоняют, хоть и не сильно. Вперёд вырвались Болли с Альмодом. Ещё одна победа, и всё закончится.

Я заметил, что не все хельты получили особые дары богов. Братья были крепкими. Не просто крепкими, как должно, а намного крепче. Хотя они получили больше всех ударов, на них не было видно ни крови, ни даже небольших ссадин или синяков. Словно вместо кожи у них стальная кольчуга. Стейн был быстр, но не как бегун. Его руки двигались намного быстрее, чем должно. Когда он становился защитником, он был почти неодолим. А что с Болли я толком и не понял. Он бегал быстрее всех, прыгал, почти как Тинур Жаба, и если он был готов, то соперники вчетвером не могли сдвинуть его с места. Да и прочие не отставали. Моди хоть и не был сильнее прочих, но в борьбе почти всегда одерживал верх. А Альмод мог одним взмахом биты отбросить двоих, даже не касаясь.

Альмод подбросил последнюю уцелевшую плашку и ударил по ней последней уцелевшей битой. Деревяшка полетела невысоко. Болли прыгнул, надеясь достать её, но на нём повисли Арнодд и Стейн, а Моди с Кеттилом помчались за деревяшкой. Им уже было не так важно, кто получит очко, лишь бы не Болли.

Я смотрел на летящую в меня плаху и в первый раз задумался, чтобы отбежать подальше. Я оставался последним карлом, который стоял так близко к полю.

И снова плашка не долетела до меня совсем чуть-чуть. Хлопнула об лед. И снова меня придавила чужая сила. Моди с Кеттилом были уже совсем близко. Жар. Слабость. Тошнота.

Моди успел первым. В одно движение он подхватил деревяшку и выставил ногу навстречу сопернику. Кеттил врезался в выставленное колено и повалил Моди на мгновенно начавший таять и трескаться лёд. Меня захлестнуло сдвоенной силой сражающихся хельтов, да так, что я упал навзничь, сплюнул вязкую слюну, что затопила мой рот, а затем отполз немного и снова уставился на игроков.

Двое хельтов бились так, будто и впрямь хотели убить друг друга. Удары, пинки и броски шли один за другим. От каждого броска на лед появлялись новые трещины во льду. Каждый удар отбрасывал соперника на несколько шагов. Давление силы постепенно уменьшилось до терпимого, и я смог встать. Кровь текла из носа, глаза застилали слезы, но я не отводил взгляда от удаляющихся воинов. Ни один не мог взять верх над другим. Их рукавицы превратились в лохмотья, кулаки были окровавлены, бешеный оскал зиял свежими дырами между зубами. И тут появился Болли!

Озверевший Толстяк схватил Моди за волосы, Кеттила за затылок и несколько раз с силой стукнул их головами. Затем он спокойно взял плашку, на которой уже виднелись вмятины от пальцев, и, припадая на правую ногу, побежал к шатру. Лёд угрожающе трещал после каждого его шага. Никто уже не пытался его остановить. Болли вошел в ворота, с размаху ударил торцом плахи об лёд, знаменуя окончательную победу, и громко расхохотался в небеса.

По всему фьорду прошел гул. Я заметил трещины под ногами. И с оглушительным грохотом растерзанный лёд начал разламываться, оставляя игроков на отдельных льдинах. С накренившегося обломка в холодную воду соскользнул Моди, но пришедший в себя Кеттил успел его вытащить за многострадальные волосы.

С криками и визгами зрители побежали к берегу. Хотя опасность больше грозила Рагнвальду со свитой, чей помост, как и в предыдущие дни турнира, находился в глубине фьорда. Впрочем, слабаков там не было. Хельты и хускарлы помчались к причалу, перепрыгивая трещины и перескакивая со льдины на льдину.

Воды почти не было видно, куски льда терлись друг об друга боками. Утонуть можно было, только если наступишь на край. Тогда льдина перевернется и либо раздавит неудачника о соседнюю, либо погребет под собой. Что и случилось с парнем в нескольких шагах от причала. Ему оставалось лишь допрыгнуть до досок, но он оступился, упал на край льдины. Та медленно поднялась. Плюх! И нет парня. Завизжала какая-то женщина на пристани.

Хельты к тому времени уже добрались до берега. Они обернулись, готовые броситься на помощь, но не понимали, где пропал человек.

Я был в нескольких шагах от того места. Подскочил к льдине, попытался ухватить ее, вот только там даже палец всунуть было некуда. Если встать на нее так, чтоб приподнять угол, есть риск уйти под воду самому.

— Эй! Сюда! Он здесь! — крикнул я.

Игроки переглянулись… Первым подскочил Альмод и сразу понял, в чем проблема. Ни у кого с собой не было ни топора, ни меча, а короткий поясной нож переломится, не приподняв обломок даже на чуточку.

— Я встаю, ты хватаешь! — выдохнув, сказал я.

Весло кивнул.

Я осторожно перенес вес на льдину. Как и в прошлый раз, она нехотя, со скрежетом сдвинулась. К Альмоду присоединился Моди. Толстяку запретили спускаться на лед. Братья подошли с боков.

— Еще немного, — сквозь зубы выдавил Коса.

Нижнее ребро все еще не высвободилось. И вдруг льдина встала торчком. Я тут же ушел под воду. От холода свело ноги и перехватило дыхание. А сверху падала тяжеленная глыба. Я вдохнул и нырнул, ожидая удара. Но его все не было и не было.

Одна рука, две, четыре… Восемь рук вцепились с трех сторон и удержали ее на весу.

Я огляделся. Парня нигде видно не было. Возле берега течения быть не должно. Значит, он ушел под воду. Хорошо, хоть тут не так глубоко. Я снова набрал воздуха и нырнул, касаясь руками дна. Тяжелая соленая вода выталкивала меня наверх, потому я выдохнул, погружаясь еще глубже. На третий раз я смог нащупать что-то мягкое, схватил и потащил к отверстию.

Сам Стиг Мокрые Штаны помог вытащить утопленника и меня заодно. Я выполз и сразу почувствовал, как мокрую одежду прихватывает ледком.

— И раз! — рявкнул Альмод.

Хельты разжали руки, с гулким хлюпанием глыба встала на место. Тогда я увидел, что толстяк стоял на дальнем конце льдины, чтобы уравновесить остальную пятерку. И судя по виду, это далось ему не так уж и легко. Он вспотел так, что казалось, будто это он нырял в море, а не я.

Парень, скорее всего, был мертв. Ему пробило череп, и он слишком долго болтался в воде. Но родичи хотя бы смогут его похоронить честь по чести.

На этом турнир по кнаттлейку и закончился.

Глава 4

Я лежал голым на лавке, а старуха меня растирала барсучим жиром. Хотя я уже отогрелся в бане, которую Ньорд разогрел так, что кровь вскипала в венах.

— Барсучий жир — самое первое средство, когда обморозишься. Вон, в прошлом году в метель у Пера все пальцы на ногах и руках почернели. Три дня из лесу выбраться не мог. И ничего, выжил.

— А пальцы? — прокряхтел я под ее сильными руками.

— А что пальцы? Отрезали. Только по одному на каждой руке и осталось. Он большие пальцы в кулаки запрятал, чтобы хоть нос почесать можно было. И ничего! Живет.

Тулле прихромал и сел рядом.

— И часто у вас тут лед трескается? Почему б не проводить турнир на поле?

— Такого размера поле еще поискать надо. А фьорд — он тут, под боком, — ответил старик. — В этот раз всего один помер. А было всякое. Когда ж это было? Зим десять назад?

— Какой десять? В том году еще дочь Ингмара замуж выходила. Нынче ее первенец первую жертву богам принес. Зим тринадцать-четырнадцать уж никак.

— Ну вот. Тогда на кнаттлейке человек двадцать погибло.

— Тоже утопли? — спросил Тулле.

— Да какой… Некоторые утопли, тут врать не буду. Тогда играли хельты на четырнадцатой-пятнадцатой руне, почти сторхельты. Силища немеренная! Был такой Гвюдни по прозвищу Великан. Все, кто его видели в первый раз, думали, что он Изменившийся. Громадный, могучий, седые волосы до пояса, нос как у орла. И когда пришел его черед быть защитником, ударил он по плашке с такой силой, что та долетела до горожан и выкосила целую улицу. Часть померла на месте, часть — потом от ран скончались.

— Значит, Каю повезло, что его не прибили на льду, — заметил друг.

— Ты не понимаешь! — приподнялся я на локтях и тут же плюхнулся обратно, получив тычок в спину. — Я видел, как дерутся хельты прямо вот так! Перед собой! Чувствовал их силу! Слышал их дыхание. А увернуться я всегда мог.

— Так когда праздновать будем? С конунгом.

— Завтра. Сказали, к полудню прийти без оружия и в лучшем платье.

К пирам у ярлов я уже, считай, привык. Самый худший был, конечно, у ярла Торира Тугая Мошна. И как от него только дружинники не сбежали? Самый веселый, пожалуй, в Сёльвхусе, у ярла Сигарра. А вот каково будет празднество у конунга?

В день пирования я с самого утра ни крошки не тронул, чтобы поберечь место для конунговых угощений. Расчесался волос к волосу, заплел несколько кос по бокам, внимательно осмотрел щеки и подбородок. Не растет клятая борода, и всё! Одежи было не так много. Взял рубаху поярче, серебряный браслет я и так с руки не снимал. Поясной нож, волчий плащ — вот и собрался на пир. Тулле нарядился схожим образом, только палку прихватил как костыль. Наступать на ногу ему все еще было больно.

Рагнвальд устраивал пиры не в том доме, где проходил суд. Для пиров он построил домину побольше да пошире, разукрасил в разные цвета, каждый столб, поддерживающий крышу, был искусно покрыт резьбой да позолотой. Жилище богов, не иначе!

И перед входом уже скопилось полно народу. Проходили внутрь так медленно, будто пиво давали только на входе, и каждый старался выпить побольше. Солнце уж давно перешло полуденную черту, у меня замерзли ноги, а Тулле устал висеть на своей деревяшке, и лишь тогда мы приблизились к двери.

У входа мы скинули плащи, отдали их слугам, показали, что оружия с собой нет. Я показал конунгов браслет. И к нам подошел черный человек с лоханью воды, дабы мы умыли лица и руки.

Я застыл, онемев от … нет, не страха, скорее, от удивления. Схватился за поясной нож.

— Это тварь? Изменившийся? — прорычал я, не спуская глаз с черного человека.

Он был весь черный. Кожа, волосы, черные зрачки на белом, черные губы и уши. Может, конунг пошутил и вымазал раба сажей? Тело-то у него должно быть белым. Я подскочил к нему, дернул за ворот, но и грудь у него тоже была черной.

— Это не тварь, — сказал Стиг Мокрые Штаны, что стоял неподалеку. Присматривал за гостями. — Трэль. Ты же видишь, что он безрунный.

Как будто я помнил сейчас о рунах…

— Он весь черный? — недоверчиво спросил я.

— Весь. Можешь потереть водой, если сомневаешься.

Поэтому все и застревали на входе. Я не смог удержаться, намочил край рукава и потер руку трэля. Все еще черная. На ткани ни капельки сажи не осталось. Впрочем, краски бывают разными.

И волосы у него были странными, похожие на овечью шерсть — завиты в тугие кольца. Нос широченный, губы словно вывернуты наизнанку. А еще он был высоченным. Выше Тулле. И меня это разозлило. Даже непонятное безрунное чудище — и то вымахало, как жердина.

— Пусть он зубы покажет.

— Сам смотри, — заржал Стиг. — Поди, не укусит.

Сволочь. Не вставать же мне на цыпочки при всех.

Тулле подскочил поближе, оперся одной рукой на костыль, а второй задрал верхнюю губу раба. Зубы оказались белыми.

— А кровь? Кровь тоже черная?

— Нет, кровь обычная, красная, — на этот раз Стиг ответил. И правильно, иначе бы я резанул раба, чтобы проверить. — Если насмотрелись, то проходите дальше. Там будут необычные гости, поэтому конунг Рагнвальд и приказал, чтобы этот раб встречал на входе. Так что внутри в зубы никому не смотреть, кожу водой не тереть, ножиком ни в кого не тыкать. Если понятно, проходите.

Две белоголовые рабыни приподняли занавесь, и мы вошли в залу.

Я снова встал, как вкопанный, и не знал, куда смотреть. Сначала в глаза бросились столы, накрытые расшитой золотом тканью, вокруг очага. Лавки накрыты шкурами, где медвежьими, где волчьими, а где и вовсе неизвестно чьими. На столбах резьба такая тонкая, будто то и не дерево вовсе, а паучья нить, затейливо переплетенная. В стенах сделаны дыры, но ни ветер, ни холод через них не проникает, потому как закрыты они разноцветной слюдой. Потому зала казалась окрашенной пятнами. На стенах висят вроде бы и гобелены, а вроде бы и не они. Я не удержался и потрогал один. Гладкий и мягкий, будто из атласа. Но одна рубаха из этой ткани стоит немереных денег, а уж целое полотно и вовсе цены не имеет. И узоры на них невиданные. Вроде бы и боги, а на наших не похожи. Больше на изменившихся. Зачем вешать тварей в пиршественной зале?

Тулле шикнул на меня, мол, пойдем уже.

Столов и лавок было тоже много. И то сказать, одних только игроков в кнаттлейк полсотни должно собраться, а еще дружина Рагнвальда, его помощники, родня, знатные и уважаемые гости, ярлы, которые остались в столице… Сотни четыре гостей.

Посередине дома, возле стены, стояли музыканты. И опять я увидел и знакомые инструменты, вроде тальхарпы, бодрана, лура и прочего, и ранее невиданные штуки. И люди тоже разные, в наших одеждах и в чуждых.

Мы с Тулле сначала сели за дальний от конунга стол, где я заметил знакомых по кнаттлейку ребят. Но вскоре ко мне подошел раб и пригласил перейти к другому столу. Я хотел помочь Тулле подняться.

— Прошу прощения, карл. Только ты один. Как победитель, — поклонился трэль.

Тулле махнул, чтоб я шел.

И раб отвел меня за ближний к конунгу стол. Это, конечно, большая честь, вот только с другом и пировать веселее.

— Кай! — обрадовался Магнус.

Вот уж кто выглядел нарядно! Если содрать с него все серебро и золото да продать одежду, то можно удалиться на покой, купить дом, скот, рабов, жениться и прожить всю жизнь в довольстве, да еще детей обеспечить до конца их дней.

— А, сумасшедший паренек! — воскликнул Болли Толстяк, сидевший за тем же столом. Ему поставили отдельную лавку, чтобы его живот и бока не мешали сидящим рядом.

Все игроки-хельты расположились за столом Магнуса, как и победители каждого дня турнира.

— Почему сумасшедший-то? — возмутился Моди Коса. — Всё правильно он сделал! Не побоялся нырнуть под лед.

— Под лед ладно, — вмешался Альмод. — Он же чуть ли не с нами в кнаттлейк играл. Стоял, кровавыми слезами истекал, но не уходил. А ведь могли и зашибить ненароком.

— Его зовут Кай Безумец, сын Эрлинга Кровохлёба, — вмешался Магнус.

— Это который осенью фьорд переплыл и лодку обогнал? — спросил карл лет двадцати пяти.

— Или который Торкеля Мачту убил? — добавил другой.

— Я слышал ещё про одного безумца, который пригласил Сварта-тролля в хирд, хотя тот топор в руки взять не может. Проклятье такое.

Я краснел и бледнел, выслушивая их реплики. Вроде бы и гордиться надо, а что-то не получалось. Слушалось и впрямь глупо.

— Ну что, пойдешь на конунгову охоту? Гармов бить? — вежливо переменил разговор Кеттил Кольчуга.

Не успел я и рта раскрыть, как приветственные крики заполонили всю залу. Последним вошел конунг и его личные гости. Рагнвальд в этот раз не поскромничал. Руки в серебряных браслетах, в ушах золотые кольца, пояс сверкал каменьями. За ним шел знакомый уже жрец с гирей вместо правой кисти. И снова от его мимолетного взгляда меня будто ожгло искрой, вылетевшей из костра. А следом шел, я чуть с лавки не упал, мужчина в оранжевом балахоне с выбритой макушкой. Это был не тот чокнутый, которого я дважды встречал в городе, нет, этот был холеный, сытый и лоснящийся, но определенно той же веры в бога-Солнце. Что он делал под крышей Рагнвальда?

Пара сторхельтов, внешне ничем не примечательных. Хельт весь в мехах, словно только что из леса пришел. Низенький, ростом с меня, десятирунный в желтом по-бабьи длинном платье, сразу не понравился из-за глаз-щелочек. Чего это он щурится? Кого подозревает? Высокий чернобородый смуглый хускарл, тоже с ног до головы замотанный в тряпки, только белые. Карл в железе, он звенел и брякал при каждом шаге, даже к рукам и ногам были примотаны железные пластины. И еще несколько таких же чудиков.

Магнус прошептал, что большая часть людей за конунговым столом — гости из других краев. Они по-нашему говорили плохо, потому за их спинами встали толмачи.

Рабы шустро обносили столы, расставляя обильную снедь и разливая необычно пахнущее красное пиво.

— Давненько мы не пробовали доброго винца, а Кеттил? — пробасил Арнодд Железный.

Вино? Заморский напиток из ягод?

— Надо почаще выбираться из своего медвежьего угла, — ответил ему Стейн Трехрукий. — Я прошлым летом изрядно нахлебался. Лучше уж наши меда пить. С травами да с холодком.

— Вино вину рознь, — заметил Болли Толстяк. — Бывают и такие, точно прокисшее молоко хлебаешь, живот прихватит, а в голову так и не ударит.

— Конунг, поди, такого подавать не будет.

— Нам-то нет, а тем, кто пониже сидит, и кислое сойдет. О, я вспомнил один случай… — Толстяк замолк.

Рагнвальд поднялся, вслед за ним встали все пирующие.

— Что ценят в мужчине люди и боги? Доблесть! Отвагу! Честь! Ум! Эти достоинства есть у каждого рунного на Северных морях!

— Да! — взревели мы.

Толмачи наклонились и зашептали на ухо иноземцам. Узкоглазый покивал, чужестранец в белом платье нахмурился, парень в железе усмехнулся. Хельт в мехах крутил в руках кружку, будто не мог дождаться, когда разрешат выпить.

— Каждый воин стремится стать сильнее, подняться выше гор и солнца, перешагнуть за порог сторхельта. Но боги даровали нам благодать не ради бахвальства и не ради взаимных смертей. Идет превечная война с тварями!

— Да!

— И чтобы не тратили мы свои жизни попусту, боги даровали нам кнаттлейк! Игру, в которой достойные могут помериться силами, не проливая крови даром, радуя себя и людей вокруг. И я счастлив, что в моих землях столько сильных и умелых воинов! Мое сердце радовалось, когда я смотрел турнир. Так давайте поприветствуем наших отважных игроков в кнаттлейк! Дранк!

— Дранк, — разом выдохнули люди в зале и подняли кружки.

Я хотел было залпом проглотить вино, но Магнус остановил меня:

— Погоди! Это же вино, а не ослиная моча. Ты понюхай, отхлебни, а уж потом пей до конца.

Хельты, посмеиваясь, не спеша потягивали выпивку. Разве что Болли разом выпил всё и тут же набросился на пироги с мясом и рыбой.

Ну, понюхал. Пахло травой и незнакомыми ягодами. Отхлебнул. Кисло и сладко сразу, будто попробовал какой-то сочный фрукт. Вкусно! Такое и впрямь жалко залпом пить. Так что я маленькими глотками опустошил кружку и протянул рабу, который разливал вино. Выпил вторую, третью…

— Не спеши! — рассмеялся Кеттил. — Вино — оно пьётся легко, а в голову бьёт крепко. Поешь лучше.

Как раз принесли новые блюда. Смотрел я на них и понять не мог, что это за штуки такие и как их есть. Белые скрученные к верху куски не то теста, не то сала, паром исходят, пахнут мясом и чем-то незнакомым. Хельты вокруг тоже призадумались. Толстяк, недолго думая, схватил один, закинул в рот, проглотил.

— Это вроде маленького пирога с мясом. Вкусно!

После него и мы взялись. Кусаешь этот пирог, а оттуда бульон вместе с мясом прямо в рот стекает. Тут тебе и похлебка, и лепешка, и мясо зараз. А потом оглянулся и увидел, что узкоглазый в желтом платье не руками их хватает, а палочками берет, сует в плошку перед собой, а уж потом в рот. Вот чудной!

Запеченный тюлений бок, медвежьи лапы, поджаренный угорь, пропитанный травами, каша из белой крупы с курицей и грибами, неведомые тягучие сладости, от которых зубы прилипали друг к другу и никак не хотели отклеиваться.

— Я ж историю хотел рассказать! — спохватился Толстяк.

Заиграли музыканты. Загудел бодран, запела тальхарпа, зазвенели струны на арфе.

— Тогда меня ещё звали Толстяком шутки ради. Я был длинный и худой, как тот угорь. Поругались мы тогда с одним дураком, как его звали, не упомню, но прозвище было Полутролль. Как получилось, не скажу. Пьяный был.

Толстяк хохотнул, опростал кружку с мёдом. Вина нам больше не подавали.

— Слово за слово. Он мне зуб выбил, я ему нос сломал, вот и сговорились мы через три дня биться насмерть на мечах. Я тогда у одной вдовушки зимовал. Накормила она меня чем-то — два дня от выгребной ямы отойти не мог. Что не съем — сразу в сральник проваливается.

Я посмотрел на сладкую коричневую жижу, тающую на руках, подозвал раба, вытер пальцы и взялся за кружку. Ну в Бездну!

— Я тогда и не понял сразу. Третий день настал, а я всё дрищу и дрищу. Умирать не страшно, но ведь опозорюсь же! Вот я и послал к этому Полутроллю мальчишку с предложением биться в реке по пояс — там хоть обосраться можно. Перед рассветом туда добрался, портки скинул и в воду полез. Яйца едва ли не по самое горло залезли. Холодно, как под Скирировым взглядом.

Альмод начал тихонько похрюкивать от смеха.

— Пришёл Полутролль, а я уже синюшный стою. Это сейчас я весь день могу в проруби проторчать, а тогда я худой был. Да и руна всего четвертая. Полез этот ко мне с мечом, на камне поскользнулся, и я его на меч насадил. Целую руну получил за него, а после ещё и поправился. До того было всё не в коня корм, а нынче вона я какой красивый.

Болли развел руки, и его круглые бока покачнулись вслед. Мы дружно рассмеялись. Магнус восторженными глазами смотрел на хельтов и явно жаждал больше историй.

Тогда прокашлялся Моди Косы.

— Летом это было. С севера пришли и стадо угнали общинное, пастуха убили. Ну, мы следом и пошли. Меня отец старшим поставил, хотя там и посильнее были, но я следы лучше читал. Догнали их уже ночью. Я прокрался к ним, а они всего одного стража поставили, так я ему горло втихую перерезал. Ну, тепленькими их взяли. Связали им руки, значит, и подумали, что с ними делать. Заплечный моего отца и говорит: «Раз ты сын ярла, то тебе их и судить». Ну, я подумал и решил, что порубим их сейчас, и дело с концом. Ну все и согласились.

Косы был великолепен на поле в кнаттлейк. Я уверен, что и в бою он отлично себя показывает. Но вот рассказчик из него плохонький. Говорил мерно, скучно, однообразно. Ни похвальбы, ни чувств.

— Я думал, кому меч уступить, мож, кто на руну поднимется, так все на меня показали. Ну, я и начал им головы рубить. Тут их главный, косматый, что твоя баба, и говорит: «У меня волосы длинные, красивые, не хочу, мол, их пачкать кровью, может кто подержит?» Ну, заплечный бати и намотал его патлы на кулак. Я только замахнулся, а этот как дернется! Видимо, хотел, чтобы я своему руки подрубил. Да только хрен там плавал — дядька-то здоров. как бык, даже не шелохнулся.

Что было дальше, мы так и не узнали.

Музыка переменилась. Заиграли пронзительно дудки, задребезжали бубенцы, безрунный раб с круглым безволосым лицом тоненько затянул песнь на непонятном языке. И из боковой двери выбежали девицы, едва одетые. Живот голый пупком сверкает, вместо юбки — штаны прозрачные, через которые и ноги, и задницу разглядеть можно, плечи голые, груди болтаются, одной полоской ткани прикрытые. Но при этом некрасивые девки. Волос черный, глаза черные, сами низенькие, жирком подернутые, будто целыми днями сиднем сидели да пироги лопали.

И давай они под музыку вертеться! Задом крутить, грудью колыхать, животом гнуться. А куда им деваться? Кто таких уродин купит? Вот и приходится им, бедным, тереться о мужчин, похоть вызывать.

Одна к нашему столу подбежала, закружилась возле конунгова сына. А много ли мальчишке надо? Поплыл он, только что слюной на стол не капает. Схватила она его за цепь на шее и за собой поманила.

А следом и остальные девки разбежались.

Кеттил Кольчуга проводил их взглядом и рассмеялся.

— Расскажу тогда и я. Ох, давно это было! Помнишь, Арнодд, тогда на спрутов в Кувшине охотились? Я тогда с одной вдовой познакомился, только шестую руну разменял. Хускарл! Гордый, что твой конунг. Вот и заглянул в гости на пиво и полежать. Плыву я по женскому животу, качаюсь на волнах так, что аж дом дрожит. И тут врывается мужик с топором. Я опешил, думаю, брат или отец. Ну, и дальше наяриваю, думаю, сейчас закончим и поговорим. Жениться там или вирой обойдемся.

Кеттил вроде бы говорил негромко, но со вкусом и азартом. Не хуже скальда.

— А он орёт, мол, муж ейный. «Зарублю говнюка!» — кричит. «Убью суку»! И топором машет. Я думаю, если уж умирать, так хоть с удовольствием. И давай веселей бабу жарить. Баба орёт, муж её орёт, а я, знай себе, потею. Тут он меня как рубанет по спине! Я уж подумал, что в дружину к Фомриру с членом наперевес попаду, голяком! Ан нет! Топор от кожи отскочил. Я ведь тогда пару дней как перешёл. Не знал ещё, что у меня кожа крепче железа.

Вон оно чего! Значит, не показалось мне на кнаттлейке! Он и впрямь словно в кольчуге ходит.

— Закончил я свои дела. Хотел вещи забрать, так ведь машет топором, окаянный, не даёт ни за что схватиться. И оружия при себе нет, чтобы отмахнуться. Да и стыдно. Я ж думал, что вдова, а это мужняя жена. По всем видам выходит, что я виноват. Вот я и выбил дверь. Бегу, значится, дождь идёт, грязь шлёпает, и я, голозадый, мчусь на пристань. А за мной этот мужик бежит, орёт. Копьё мне в спину швырнул так, что синяк остался. На корабле уже наш тогдашний хёвдинг меня прикрыл, мужика успокоил. А я его через два года на хольмханге всё же зарубил. Злопамятный он был. А ведь если бы не мстил, так ещё жив был бы.

Посмеялись мы, еще по кругу выпили.

В общем зале то одно развлечение, то другое. И музыка разная, и певцы голосистые, и танцевали танцы иноземные, и скальд выходил, песнь о подвигах Рагнвальда затянул. А мне даже поворачиваться туда лень. Уж больно хорошо за нашим столом сиделось. И люди тут веселые. Душевные. Слушал я их истории, и нравилось мне, что не хвастались хельты своими подвигами боевыми, хотя ведь наверняка немало их было. Больше шутили.

Вскоре и Магнус вернулся, растрепанный, взмокший, но улыбка до ушей расползается. А золотой цепи на шее нет. Дороговато встала ему уродливая рабыня. Ничего, утром ему отец объяснит, за что стоит платить золотом, а на что и эйрира потратить жаль.

Скагге Тюлень, хускарл, что победил в кнаттлейке, тоже решил высказаться.

— Плавали мы тогда по южным водам, деревни грабили понемногу. Особенно удачно, если в деревне было святилище вот этих, — Скагге кивнул в сторону солнцепоклонника. — Тогда и по домам шарить не надо, все серебро и золото там. За три месяца нагребли мы много, только жаль — рун не подняли. Уже плывём мы обратно на север, и тут за нами корабль. Клянусь бородой Фомрира, на двести весел и парус, что поле, квадратный, огромный!

Я вытаращил глаза и попытался представить такой корабль. Самый большой из всех, которых я видел, был на двадцать пять пар вёсел, и тот показался мне чуть ли не Нарловым судном. А тут сразу на сотню пар! Не в каждый фьорд такой войдет, не к каждой пристани причалит.

— Прикинули мы хрен к носу и поняли, что против такой толпы и не выдюжим, и давай на весла. Нас тридцать, все свежие и гребем, будто Нарл у нас за кормчего. А ветер переменился. Те парус развернули и за нами. Полдня вдогонку плыли. Тут наш Акун, остроглазый, как сам Хунор, глянул на корабль и давай ржать, что тот конь. Мы к нему. Что? Чего? Он нам и говорит, мол, на том корабле на веслах трэли сидят, а рунных едва ли пятеро будет. Мы весла убрали и на парусе пошли, заманиваем, значит. Они нас догнали, таранить хотели. Так где там? Они пока развернулись, мы три раза кругом обошли. Взяли их на абордаж. Воинов порубили быстро, а трэлей на весла и на север. Продали и корабль, и рабов, так я себе поместье купил, вона женился недавно.

Ого! Есть земли, где все люди кланяются солнцу! Мяса им есть нельзя, убивать нельзя. Значит, там все слабые да безрунные! Эх, если б я только за богатством гонялся, точно бы отправился туда. Но что толку, если там руну поднять нельзя?

Обожрался я так, что уже ни кусочка в горло не лезло. Голову туманило, но соображал я еще неплохо, в отличие от Магнуса, который по возвращению выхлебал еще две кружки крепкого меда, и уснул на столе. Болли Толстяк продолжал усердно кушать, и ведь не притомился даже.

Вышел я во двор опростаться, а как вернулся, в зале шум, гам! Того и гляди, ножи хватать начнут да на бой кликать. Я стороной обошел, сел на свое место и давай слушать.

Вроде бы как повздорили воины. Один — наш, второй — смугло-бородатый. То ли черноволосую бабу не поделили, то ли за блюдо какое сцепились, а может, и вовсе взгляд не понравился.

Иноземец хоть и неправильно говорил по нашему, но всё ж понять его можно было. Звал он нашего на бой, говорил, что с деревяшкой любой трэль побегать может, а ты попробуй против воина выстоять. Говорил, что топорики наши только дерево и могут рубить, а настоящее оружие — это меч. А когда он наших богов поганить начал, тут уже все поднялись. За такое и жизнью поплатиться можно!

Рагнвальд и хускарл в белых тряпках тоже встали. Конунг на наших прикрикнул, хускарл по птичьи прочирикал что-то. Тут и узкоглазый вмешался, и железячный воин заговорил. Потом северянин в мехах как хлопнет в ладоши, да еще и силу примешал. Будто земля под ногами треснула! Разом все сели на места и замолкли.

Кеттил приподнял бровь и с любопытством уставился на северянина. Тот медленно поднялся, поправил меховую шапку и так же медленно заговорил:

— Ты, конунг Рагнвальд, в начале правильные слова сказал, — и коротко поклонился Беспечному. — Все воины хотят узнать, кто самый сильный да умелый. Да только ради праздного любопытства незачем жизни тратить. Для того вы играете в кнаттлейк. Для того и у других народов есть свои игры. Мы не хотим смертей. Вы не хотите смертей. Но наши воины жаждут посмотреть на удаль рунных из других земель и себя хотят показать. Чтобы слава об их силе разнеслась по всем морям!

Рагнвальд усмехнулся.

— Хочешь, чтобы я устроил турнир по кнаттлейку между нашими гостями и моими победителями?

Северянин покачал головой. Закутанный в пышные меха, он походил на неведомую тварь из леса.

— Это ваша игра. Конечно, в ней вы победите. Да и не все твои гости знакомы с местными зимами. Пусть гости предложат свои игры. А ты выставишь на них своих людей. У вас выбор большой, и ты сможешь выбрать лучших.

Толмачи договорили, и иноземцы разом закивали.

Рагнвальд окинул взглядом залу с перепившими воинами, спросил:

— Ну как, готовы ли вы постоять за честь Северных морей? Сразиться не на смерть, а ради удали и веселья?

— Да! — рявкнули мы.

Магнус дернулся, оторвал всклокоченную голову от стола и стал испуганно озираться по сторонам.

— Быть по сему. Узнаем, во что играют в чужих землях!

И пир продолжился уже без споров и ругани. Теперь за столами говорили о том, кто достоин сразиться с клятыми иноземцами.

Глава 5

На следующий день после пира Хандельсби обсуждал будущий турнир с иноземцами. Слова Рагнвальда повторяли из уст в уста так, будто бы на пиру сидели все жители: от дряхлой старушонки до распоследнего трэля. А описания соперников становились всё красочнее. Не северянин в мехах, а огромный великан, обросший шерстью с ног до головы. Не узкоглазый в желтом платье, а девка-карлица, у которой вовсе нет глаз. Не карл в кольчуге, а выползший из-под земли цверг в железном доспехе, и нет в том доспехе ни щелочки, ни стыка единого. Про бородатого мужика в белом не вспоминали, видимо, не смогли придумать достойного описания.

Жители ждали, когда же объявят об иноземных играх.

Я не прошел и одной улицы до конца, как собрал ворох городских слухов. Лохматый мальчишка клялся именем Орсы, что одно из соревнований будет по поеданию жареной свиньи. Кто быстрее и больше съест, тот и победил. Я схватил его за ухо и потребовал поклясться не именем самой доброй богини, а Фомриром. Тот лжецов терпеть не мог и всегда наказывал их за лжесвидетельство. Мальчишка заюлил, выкручиваясь, попросил прощения за обман, и я отпустил его, отвесив всепрощающий пинок. Фомрир бы явно хлеще отомстил.

Убийство двадцатирунной твари, скалолазание, глима и даже соревнование на мужскую выносливость… Чего только не придумали заскучавшие горожане?

Несмотря на обилие выпитого, я чувствовал себя замечательно, помнил всё, что происходило на пиру, и даже немного гордился своей выдержкой. Как я и думал, тут всё дело в тренировках: чем чаще пьёшь, тем больше можешь выпить и не опьянеть. Хотя до Болли Толстяка мне ещё далеко. Он пил вино и меда, как воду, и никапли не захмелел. Если будут проводить соревнование по винопитию, то конунг должен выставить Болли без всяких сомнений.

Вечером к нам заглянул сам Магнус, конунгов сын. Я помнил, что он несколько раз засыпал во время пира, но потом ему принесли выпить какую-то дрянь, и он явно посвежел.

Ньорд и старуха засуетились, не зная, чем и угощать столь дорогого гостя. А я прямо зауважал парня. Мог бы прислать за мной трэля, но не постыдился и ногами сходить. Мне-то без разницы, а вот старикам — большая честь. Уверен, что соседи локти обгрызут с досады, что не они взяли нас на постой.

Он сел за стол, из вежливости отхлебнул кислого молока, поблагодарил старуху и обратился ко мне:

— Весело вчера было, да?

— Угу, — подтвердил я, не понимая, зачем он пришёл.

— Отец сказал, что помогать нам не станет. Никакого добивания подранков или что-то вроде того.

— Эмм, хорошо, — кивнул я.

— Я-то справлюсь. Я уже участвовал в охоте, знаю их повадки, слабые места. Половину шестой руны набил именно на гармах. А вот как ты справишься… Стейн ведь правильно сказал, от карлов там никакого проку. Обычно победителям-карлам позволяют добить еле живого зверя, чтобы те поднялись на руну.

У меня появились подозрения, что я помнил о вчерашнем пире далеко не всё.

— И что? Я же победитель, значит, и мне должны дать одного.

— Я так отцу и сказал. Но он ответил, что именем Фомрира шутить не стоит. И что обет — это серьёзно. И если отец поможет тебе, то бог-воин может отомстить ему, а месть конунгу — беда для всей страны.

Магнус говорил деловито, по-взрослому. Только я не мог понять, о чём.

— Обет? Какой обет?

— Ты не помнишь? — подскочил мальчишка. — Совсем?

— Помню танцы некрасивых девиц. Помню истории, которые мы рассказывали друг другу. Помню, как договорились насчет турнира с иноземцами. Еще танец с мечами был. А потом мы с Тулле ушли.

— Про охоту разговора не помнишь? А девку, по твоим словам, некрасивую, с которой ты чуть не подрался? И про браслет?

Я еще раз перебрал в памяти события прошлого вечера. Всё казалось очень четким. Я помнил вкус еды, помнил разговоры, лица иноземцев, брякание мечей под удары бодрана. Ни охоты, ни девок, ни драк не всплывало.

Магнус потер вспотевший лоб и пробормотал:

— А я сказал отцу, что ты вовсе не пьяный был. И девка сама виновата.

— Да ты не томи. Толком объясни, что там было-то! — не выдержал я.

Тулле, до того вежливо сидевший в глубине дома, припрыгал на одной ноге, плюхнулся рядом, положил голову на руки и приготовился слушать. На удивленный взгляд Магнуса он ответил:

— Люблю истории про пьяного Кая!

А еще друг называется. Предатель!

Магнус вздохнул, разом допил молоко, скривился. Весьма выдержанный парень. Видать, отец его крепко учит.

— Ты это… я и сам не всё помню, кое-что мне самому пересказали, так что уж как получится. За столом зашел разговор про охоту на гармов. Карлам было интересно, как их лучше убивать, какое оружие брать, нужны ли лыжи. Тут Стейн ляпнул, мол, карлы могут вообще ничего не брать, от них никакого проку. Взрослый гарм равен пяти, а то и шестирунному воину. Так что если карл кого и сможет убить, то лишь подранка, которому пасть заткнули и лапы отрубили. И он прав. Прошлой зимой я был на пятой руне, и мне подвели гарма. Я добрый час с ним рубился. Если бы не подмога хельтов, которые удерживали тварь от побега и мешали ей загрызть меня, то и вовсе бы не справился.

Понял. Во время охоты лучше держаться подальше от гармов, поближе к хельтам.

— Тут ты заявил, что жалкая пятирунная псина тебя не испугает. Мол, ты и с великаном махался, а тот посильнее гармов будет.

Тулле тихонько рассмеялся. Сволочь!

— Стейн сказал, что поглядит, как ты подожмешь хвост в лесу, когда тебя окружат эти твари. Тогда ты поднялся и сказал, что даёшь обет. Мол, не держать тебе за всю жизнь во рту ничего хмельного, если ты самолично не убьешь хотя бы одного гарма.

Тулле заржал в голос. Я помрачнел. Если бы не эта дурацкая похвальба, тогда я смог бы убить одного подранка. Это не подняло бы меня до пятой руны, но приблизило к ней. А теперь мало того, что никого не убью, так еще и пить нельзя будет!

— Ладно, — с трудом выговорил я. — А с девкой что?

Могло быть и хуже. Мог ведь сказать, что больше ни с одной бабой не возлягу. Или не пролью ни одной капли крови. Или вообще побрею голову и пойду бить поклоны солнцу, а там ни мяса, ни пива, ни баб.

— Танцовщицы иноземные снова вышли плясать. Все уже размякли к тому времени, так что их прямо во время танца расхватали.

Мой якобы друг уже не мог смеяться и лишь тихонько похрюкивал. Задыхаясь, он еле сумел проговорить:

— Я видел… видел, как ты, почти не шатаясь, встал. Схватил ту, что поближе, и пошел к выходу. Там тебя… тебя Стиг развернул и толкнул обратно. Мол, нечего девок воровать… А ты ведь… ведь опять на корабль ее потащил, да? Зимой! Полуголую! — и рухнул на стол, уже больше икая, чем смеясь.

И тут я вспомнил. Хоть черноволосая и темноглазая, но она была не так уж и плоха. Мягкая, гибкая, послушная. Делала всё, что было велено, хоть и не понимала по нашему совсем. А потом, когда я задремал, стянула с руки браслет, который мне конунг подарил. Я проснулся, а браслета нет. И девки тоже. Тогда я ломанулся обратно в залу, там девок не было. Я начал вламываться в отгороженные комнатушки, заглядывать всем встреченным женщинам в лицо, но куда там… Все одинаковые! Черноволосые, темноглазые. Пару раз получил по роже, пару раз удалось врезать самому. Тот же Стиг Мокрые Штаны остановил меня, когда я хотел ворваться в отдельно пристроенную комнату. Видать, там кто-то важный был. Стиг спросил, чего я людям мешаю. Помню, что тыкал ему в лицо рукой и пытался объяснить, что браслет пропал. Он усадил меня обратно за стол и сказал ждать.

Дальше я не помнил ничего вплоть до возвращения домой. Но сейчас браслет на руке был.

— Может, и правда, Бездна с этими гармами… — задумчиво произнес я.

* * *
По улицам не бегали крикуны, оглашая новости, не бились в припадках кликуши, боги не насылали вещих снов. Вот только жители точно знали, когда и где состоится первая битва с иноземцами. Так что в означенный день мы с Тулле пришли к площадке, где обычно тренировалась конунгова дружина.

Снег там заранее расчистили, убрали лишнее. Люди столпились возле, освободив место лишь для конунга и его свиты, в которой были и иноземцы.

Короткая речь Рагнвальда.

Сначала вышел иноземец. Вот уж воистину цверг-подземник! Только что рунами маловат, всего-то пять и набрал за всю жизнь. Зато каковы доспехи? Сплошное железо! Кольчуга до колен с рукавами до локтя, цельный шлем с прорезью для глаз, на предплечьях наручи из железных пластин, сапоги тоже окованные. Против такого лучше выходить с молотом!

И ведь не пожалели денег на заковывание всего лишь карла! У нас до пятой руны могут в простом тулупе бегать с топориком.

Но когда вышел наш поединщик, мы с Тулле не поверили своим глазам. Альрик! Наш хёвдинг! В своей привычной броне, то бишь шерстяная рубаха, штаны и башмаки. А в руках не чекан и не молот, а меч. Супротив закованного цверга Беззащитный выглядел весьма… беззащитно.

Бой предстоял на тренировочных мечах железных людей — более узких и длинных, с широкой крестовиной и удлиненной рукоятью. Покойный Йодур часто шутил, что у меча всегда есть одна тупая сторона — та, что держится за рукоять. У этих же мечей помимо того и обе стороны лезвия были затуплены по всей длине.

Стиг Мокрые Штаны объявил, что Этельберт из Тафборга и Альрик Беззащитный бьются по правилам железных людей: без щитов на тупых мечах. Бой продолжается, пока один из них не сдастся, не упадёт или не потеряет оружие.

Да уж, шансов у этого Этель… тьфу, язык сломать можно, немного. Проще разрубить пламя, чем попасть по Альрику, будучи увешанным таким количеством железа.

Стиг подал знак, и бойцы сошлись. Альрик с мечом в одной руке сразу же двинулся по кругу, обходя своего противника слева. Этельберт же, взяв меч двумя руками, маленькими шажками приближался к хёвдингу, направив на него острие меча.

Альрик смазался в воздухе, и раздался первый лязг металла о металл. Одним ударом Альрик отвёл меч соперника, вторым ткнул в лицо и отступил, ответный выпад прошел мимо. Будь на месте этого железномордого любой другой противник, всё бы уже закончилось.

Я заорал, выражая восторг и восхищение. Из толпы послышался волчий вой. Я оглянулся и увидел своих собратьев-ульверов.

Засвистел воздух, полосуемый мечами, зазвенели мечи и кольчуга, принимающая удары. Альрик кружил вокруг противника, осыпая его ударами. Часть ударов Этельберт отбивал клинком, часть принимал на доспехи, едва сдвигаясь с места. Уклоняться, как Альрик, он даже не пытался. Редкие выпады до Альрика не доставали: подвижный, как вода, и хлесткий, как кнут, Альрик был повсюду. Он осыпал ударами и уколами соперника от шлема до ступней.

Бой длился очень долго. Обычно поединки скоротечны и кровавы, но здесь пока реками лился лишь пот. Хоть железный был не столь искусен, как мёртвый Торкель, но он был почти равен Альрику, а правила и доспехи давали ему преимущество.

Осыпаемый ударами Этельберт неуклонно загонял Альрика к ограждению. Хёвдинг всё чаще парировал выпады мечом, и это ему удавалось не так хорошо, как железному. Этельберт, отведя удар, сразу бил в ответ. С каждым разменом он подходил всё ближе и ближе к Альрику.

Подобравшись вплотную, железнолобый выпустил рукоять так, что меч упал ему на сгиб локтей, шагнул к Альрику, схватил за плечи, зацепил ногой за ногу и толкнул всем весом. Я не поверил своим глазам. Хёвдинг, наш непобедимый и неуловимый хёвдинг, упал навзничь, растянувшись во весь рост. Альрик не мог проиграть! Он едва ли не лучший мечник-карл в наших краях! И проиграл какому-то цвергу!

Этельберт неловко расстегнул помятый шлём, стянул шерстяную шапку. Из-под нее показалось потное усатое лицо мужчины лет тридцати, если не больше. Он протянул Альрику руку, помогая встать, и что-то сказал ему. Его слова были заглушены возмущенным ревом толпы.

Тоже мне поединок! Они бы еще младенца засунули в кольчугу и отправили драться! Если бы у железных людей нашелся хоть один хельт, мы бы выставили Кеттила или Арнодда. Что там тогда их хваленые доспехи? Да и вообще, как я понял, у них с высокорунными беда! То ли тварей не хватает на всех, то ли железо не помогает против них. Так что, случись война, мы бы точно победили!

Рагнвальд встал, желая сказать несколько слов, но мы не утихали. Несколько горожан даже перебрались за ограждение, чтобы показать железнобоким свою силу. Тогда вмешался Стиг Мокрые Штаны, обдав нас обжигающими раскатами силы.

— Благодарю славных воинов за достойный бой. Мы в Северных морях привыкли опираться в первую очередь на силу, доблесть и отвагу. К тому же по зимним сугробам в железе долго не побегаешь, да и грести в кольчуге неудобно. Но наши гости с запада показали, что доспехи при должном умении тоже могут быть полезны. Это полезный урок для нас всех!

После конунг вручил Этель… как его там, серебряную чашу, похлопал Альрика по плечу и напоследок объявил, что дальше будут состязания по хнефатафлу и иноземной игре на доске. Играть будет сам конунг с хвиткйолами, белыми одеждами. Вот только пустят посмотреть не всех.

Да не особо-то и хотелось! Что за интерес — следить за фигурками? Да и что это вообще за состязания такие? Что, у хвиткйолей не нашлось карлов, чтобы сразиться с нами хотя бы деревянными мечами? Я же видел на пиру одного. Нормальный такой хускарл, чернобородый, с длинным носом, вот только замотан с ног до головы в белые тряпки. Но ведь до хускарла он дорос явно не на игровой доске.

Альрик потом объяснил, что страна хвиткйолей очень жаркая. Настолько жаркая, что трава и деревья не хотят там расти. И твари там редкие и очень опасные. Так что хвиткйоли — отличные воины, но они плохо переносят наши морозы, потому и решили сразиться не мечами, а умами.

Не знаю. Ум — это, конечно, здорово, и побеждать в хнефатафл мне тоже нравилось. Вот только что может сделать ум против летящего топора?

— Умный сделает так, чтобы топора не было с самого начала, — рассмеялся Альрик.

Мы с Тулле после неудачного поединка отправились к хёвдингу в гости, да и остальные ульверы решили присоединиться.

— Видел вашу игру в кнаттлейк. Отлично поработал, Кай! — дружески поприветствовал меня Энок Ослепитель.

— Слышал, как ты пировал. Отлично поработал, Кай, — съехидничал Снежный Хвит. — Даже и не знаю, про что песнь писать.

Хёвдинг же покачал головой:

— А ведь зима только началась. Интересно, как ульверов будут провожать по весне? То ли кидать цветы и бочонки с пивом, то ли швырять копья и стрелять из лука… Не вздумай сплоховать на охоте! И не дай Фомрир, из-за тебя будет ранен конунгов сын! Лучше перережь себе горло и скорми себя гармам!

Тут я вспомнил, что хотел спросить у Альрика.

— А почему конунг выставил на бой тебя? Неужто в Хандельсби нет бойцов, что пришлось брать пришлого?

Беззащитный пожал плечами.

— Попробуй сам подумать. Вот ты конунг, и тебе нужно выставить на шуточный бой с карлом человека, но проигрывать не хочется. Как будешь выбирать?

— Если с карлом, то брать нужно карла, но лучше на пятой руне.

— Верно. Дальше!

— В городе карлов полно, — заметил я.

— Но это или не воины, или бывшие воины, которые забросили топор давным давно, или молодые воины, еще неопытные. Крестьянина брать незачем. Молодой растеряется от железной скорлупки. Нужен крепкий умный боец, а еще лучше хёвдинг. И как много хёвдингов-карлов ты видел?

— Понял. Но ты ж продул. Тебе не в укор это будет?

— Нет. В настоящем бою я бы его убил.

* * *
Ну ладно, бой с окованным цвергом мы просрали. В хнефатафл Рагнвальд обыграл хвиткйола. Их игра называлась шатрандж[7], там тоже есть фигурки конунга и его хирдманов, только воины всякие-разные. Больше всего необученных копейщиков, которые и бегали плохо, и дрались слабо, один хёвдинг и по паре других воинов: всадники, сакраворы и кто-то там еще. Причем с каждой стороны есть конунг, и каждый игрок мог сам выбирать, как воевать: то ли сидеть в засаде, то ли защищаться, то ли нападать. В шатрандже победил, понятно, хвиткйол. К новой игре ещё когда приладишься.

Потому жители Хендельсби возлагали свои надежды на состязание с северянами. Те выбрали то, в чем и мы сильны: бег на лыжах, метание копий и бой на бревне. Хорошо было то, что северяне все были хельтами. Значит, Рагнвальд выставит лучших хирдманов, чьи навыки он прекрасно знал.

Бежать нужно было с вершины ближайшей к столице горы, которая, впрочем, и не гора вовсе, а скорее откормленный холм. Любопытствующие собрались возле копейных мишеней, где и должна закончиться гонка.

Сначала я вместе со всеми смотрел на черные точки, ползущие по склону, потом они пропали в низинке у подножия, а дальше выскочили в поле. Впереди мчался северянин, шустро перебирал ногами и с силой отталкивался палкой. Болли Толстяк же петлял следом. Он хотел обогнать соперника, но ничего не получалось. Стоило немного вильнуть в сторону, как перед ним оказывался северянин, перекрывая дорогу.

Даже выписывая замысловатые петли, Болли держался очень близко, дышал в спину противнику. Ему не хватало самой малости. В кнаттлейке Толстяк вытворял такое, что я ждал от него какого-то нового, невероятного трюка!

До нас оставалось едва ли четыре сотни шагов, как Толстяк приотстал. Десять шагов. Двадцать. Тридцать. Когда расстояние до противника увеличилось до пяти десятков шагов, Болли оттолкнулся палкой так, что та выгнулась луком, и помчался лыжня в лыжню. Разогнался и как прыгнет! Я бы на месте северянина обделался со страху: здоровенная туша пролетела прямо над его головой. Будух! И как только гора не треснула от удара!

Толстяк нарочно ждал до конца, чтобы проделать этот трюк.

Мы завопили от восторга, но почти сразу умолкли. Северянин не зевал. Он резко вильнул, обошел Болли слева и первым пересек черту.

Не снимая лыж, хельты двинулись к следующему этапу. Мишени уже были развешены, охапка копий стояла наготове.

Первым выпал жребий северянину. Он схватил сразу два копья, по одному в каждую руку, и отправил в развешанные плашки. Копьё с правой руки раскололо дерево, левое же только оцарапало мишень и упало наземь. За десять ударов сердца он отправил в полёт двенадцать копий и поразил девять мишеней. А в бою он смог бы так же?

Следом выступил Болли. Он бросил двенадцать копий и попал целых десять раз, правда, бросал он с одной руки.

Значит, одна победа, один проигрыш, и итог станет ясен после боя на бревне.

На тренировочной площадке выставили козлы, на которые водрузили длинное, шагов в двадцать, бревно толщиной в один обхват. Вскочившие на него с разных сторон хельты были вооружены чем-то совсем несуразным. Я протер глаза. Бойцы держали в руках кожаные штаны, перетянутые в штанинах и поясе, их плотно набили чем-то. Может, соломой или перьями.

Болли Толстяк весело улыбался, северянин же напротив был так серьёзен, будто не со штанами наперевес вышагивал, а нес молот Скирира. Сойдясь посередине бревна, бойцы принялись гвоздить друг друга этим смешным оружием.

Северянин, сжимая челюсти и делая любимую альрикову рожу «молния очами», лупил так, что пыль летела во все стороны. Болли хрюкал от смеха. Он даже не пытался уворачиваться, хотя отмахиваться отмахивался.

Наверное, такое глупое оружие им дали для того, чтобы бой не закончился сразу же. Состязания нужны и для того, чтобы потешить народ. Да и проиграть не так обидно — потешный же бой!

Почти сразу установилось равновесие. Соломенными штанами сбить с бревна сложновато. И тут я заметил кое-что необычное. Бревно постепенно прогибалось под весом бойцов. Толстяк не зря прошел ближе к краю своего соперника и до сих пор оттеснял того назад, ведь сторона северянина была раньше верхушкой дерева, а значит, была гибче.

Когда я понял план Болли, смотреть за боем стало интереснее. Даже в таких условиях Толстяк старательно шёл к победе, используя дар богов на полную. Болли притопнул на месте, видимо, остался доволен результатом и резко подпрыгнул, отскакивая назад, к своему краю.

Бревно не просто выпрямилось. Оно аж подскочило на козлах. Северянин не ожидал такой хитрости. Он подлетел в воздух и упал промежностью на дерево. Я поневоле сморщился, представляя эту боль. Толстяк рванул к сопернику и принялся хлестать его штанами. Бесполезно!

Зато северянин, не вставая на ноги, взял истрепанные штаны за одну штанину, захлестнул ноги Болли и рывком сдёрнул с дерева.

Снова проиграли. Снова проиграли!

Сначала какому-то жалкому карлу, который сумел наскрести благодати лишь на пять рун. Теперь северному медведю!

Я заскрипел зубами, развернулся и ушел оттуда. Ну в Бездну эти игры и состязания! Неужто мы хуже других?

Два дня я, как умалишенный, упражнялся. Уходил в лес подальше и тяжелым колуном мутузил деревья до тех пор, пока руки не начинали отваливаться. После получения четвертой руны изматывал ли я так себя хоть раз? Лазал на деревья, спрыгивал с них в сугробы, кидал копье с правой и левой руки.

Пропустил из-за этого великую схватку солнцемордого и конунгова жреца. Тулле потом рассказал, что битва получилась знатная, хоть и должна была проходить только на словах. Сначала десяток солнцелюбов заунывно пели какую-то длинную песню на чужом языке, и их главный рассказывал про своего бога, откуда он взялся, и как здорово молиться ему на вечерней и утренней заре, когда солнце ближе всего к земле. Мамиров жрец говорил о наших богах. Пересказал про появление солнца и спросил, почему мы должны поклоняться даже не твари, а твариной плоти. Все вроде бы мирно. А потом они начали кричать друг на друга. Солнцемордый кричал что-то о грехах, которые нас утопят во тьме, о трупах. Словом, то, что я слышал на площади. Мамиров жрец насмехался над ним, помахивая гирькой.

Я решил, что победил наш жрец, так как он поступал согласно нашей вере, а по нашей вере врезать врагу, поносящему твоих богов, — это самое правильное дело. А вот этим чудакам в оранжевых тряпках драться по их вере совсем нельзя! Иначе ж их в звезду не превратят. А кое-кто из них полез к мамирову жрецу и, конечно, огрёб.

Но последнее состязание я не пропустил. Хотел посмотреть, что умеют в других землях. Когда я стану руной побольше, в Северных морях делать мне будет нечего.

* * *
На этот раз нашими соперниками были соплеменники того смешного человечка с заплывшими глазками в длиннополых неудобных одеждах. Он надел не одно платье, а сразу штуки три и все разных цветов, зато яркие, блестящие и дорогие. Может, он так богатством хвастался?

Остальные были на него похожи, только одеждой победнее, а так — такие же невысокие, худые. С рунами, впрочем, у них все было хорошо: хускарлы и хельты. Некоторые в тулупах, а некоторые пришли в необычных доспехах, будто на куртку нашили железные пластины так, что верхние немного закрывали нижние. Словно чешуя у рыбы.

Их главный повернулся к конунгу, низко поклонился и долго что-то лопотал на своем языке. Толмач, дождавшись конца речи, перевел, мол, благородный Му Шунюан, рожденный под знаками четырех сиятельных животных, обладающий землями в какой-то шишиши, награжденный почетным званием Великого мужа блистательного преуспевания с золотой печатью и пурпурным шнуром, и еще не один десяток всяких титулов. В общем, вот этот сморчок, стоящий рядом, просит у великого конунга, который обладает несравненной выдержкой и соответствующим благонравному правителю нравом (так они перевели его прозвище Беспечный), разрешения показать выучку в четырех видах благородного оружия.

Удивленный Рангвальд разрешил.

Четверо одоспешенных вышли вперед. Первый из них глубоко поклонился конунгу, своему главному, затем поднял здоровенный лук ростом с него самого, наложил стрелу и выстрелил в небо, затем почти сразу вторую. На землю упала разрубленная пополам стрела.

Это сколько же он гусей тогда может настрелять?

Лучник, склонившись, отступил. Следующим вышел копейщик. Хм, я и копий таких прежде не видел. Длинное, почти в два моих роста, со диковинным широким наконечником, больше похожим на небольшой меч. Воин поднял копьё, с громким воплем сделал выпад, пронзая воздух, и сразу же отступил. Взмахнул, вроде как он принимает на древко чужой удар, и снова нанес удар, теперь рубящий. Я было хохотнул, мол, в чем тут мастерство — махать здоровенным дрыном впустую, а потом глянул на конунговых хельтов. Те стояли с серьезными лицами, хмурились, будто и впрямь увидели хорошего воина.

Уже потом Альрик объяснил, что эти узкоглазые не просто размахивали оружием почем зря, а показывали подлинные удары и подлинную защиту. И будто тот копейщик дрался не с одним врагом, а с пятью или шестью. Каждый взмах либо отбрасывал врага, либо ранил его, либо отбивал удар. «К такому подойти будет не легче, чем к железному», — добавил хёвдинг.

Дальше был воин с топором. Его движения и я мог разобрать. Он яростно крушил невидимые черепа и проламывал щиты, рубил руки, казалось, стоит моргнуть и увидишь брызги крови и услышишь крики раненых.

Мечник. Он будто бы сражался с равным себе воином. Меч скользил змеёй, блистал молнией и бил солнечным лучом. Невидимый противник отвечал своими уколами и ударами, пока всё не закончилось. Аккуратно вложив меч в ножны, воин вновь поклонился. Эти желтомордые вообще любили кланяться, словно уродились рабами. Замершая была толпа вспыхнула криками восторга. Здесь было немало отличных воинов, которые смогли рассмотреть больше меня.

И, наконец, то, ради чего все собрались.

Стиг Мокрые Штаны объяснил правила состязания: борьба в круге в семь шагов, побеждает тот, кто вытолкнет соперника за границы круга или собьёт с ног. Почти как глима.

С нашей стороны выступил знакомый хускарл, рыжебородый Холгер Золотое Руно. Как и принято в глиме, он вышел без доспехов, в шерстяных штанах и рубахе.

Когда показался боец от узкоглазых, я подумал, что это кто-то из наших. Он был огромным по сравнению со своими земляками, лишь узенькие глазки и пучок смоляных волос показывали, что это иноземец. Голый торс бугрился мышцами под упругим жирком, широкие плечи, массивные ноги. Мда, тяжело придется Холгеру.

Ди Сан, так звали иноземца, вступил в круг и принял странную позу: полуприсел, выставил руки вперёд, широко растопырив пальцы. Холгер встал напротив так, словно пива попить пришел.

Стиг махнул рукой, и оба соперника двинулись навстречу.

Ди Сан скользнул вперед, не отрывая ступней от земли, медленно и плавно. Холгер же одним прыжком подскочил к сопернику и попытался ухватить того за пояс. Узкоглазый перехватил его за рукава и вроде бы ничего такого не сделал, но Холгер полетел на землю. Чудом он извернулся, приземлился на ноги, упираясь вытянутой за спину руку.

Золотое Руно вновь бросился на иноземца. Ди Сан отступил в сторону, схватил протянутую руку, закрутил Холгера вокруг себя и отпустил. Но тот не вылетел за круг, а сумел выровняться.

Бой затягивался. Холгер не мог ухватить верткого узкоглазого, а хитрости и ухватки того не действовали на Золотое Руно. Но оба борца не злились. Они наслаждались схваткой на равных. Ухватки, которые применял Ди Сан, ни разу не повторились, он перебирал их одну за другой. Холгер уже не бросался на своего соперника очертя голову. Постепенно он оттеснил иноземца к границам круга. Ди Сан хотел проскользнуть под рукой Холгера и впервые был схвачен.

Золотое руно поднял массивного узкоглазого в воздух, швырнул за пределы круга, но почти сразу же рухнул и сам, утянутый крепко вцепившимся соперником.

Глава 6

Прошло две или три седмицы после состязаний с иноземцами. И в каждый из прошедших дней я упражнялся как с топором, мечом, копьем, так и безо всякого оружия. Тулле смеялся, говорил, что от безделья мое безумие становится сильнее, но по мере заживления ноги всё чаще присоединялся ко мне. И местная детвора сбегалась, чтобы посмотреть на наши схватки. Мальчишки повторяли приемы на палках, притаскивали отцовские щиты, не будучи в силах их поднять одной рукой. И порой я бросал свой топор, подходил к безрунному неумехе и показывал, как надо бить.

Раньше я думал, что самое главное — расти по рунам, и всё. Человек с семью рунами победит того, у кого рун всего шесть. Это было такое непреложное правило. Но я посмотрел игру в кнаттлейк хускарлов и хельтов, увидел состязания с людьми из иных земель и понял, что руны — это далеко не всё. Мастерство, скорость, сила тоже важны. Да и по рунам боги отмеряют по-разному. Кому-то отсыпают побольше, кому-то поменьше. Кто-то становится быстрее, кто-то — крепче. И как угадать, чем одарят тебя?

Я даже ходил к Альрику, разговаривал с ним и об условиях, которыми то ли вознаграждают, то ли проклинают боги, и о новых силах, которые появляются после шестой руны. Хёвдинг был на пороге карла и хускарла, а потому много размышлял и расспрашивал людей о том, чем их одаривали боги.

По его словам, условия выпадали только тем людям, которые чем-то привлекли внимание Фомрира. Разозлил ты его или наоборот порадовал, — не так важно. Но вот что интересно! Среди сторхельтов почти нет воинов, которые бы не имели хоть какого-то условия с самого начала.

— Так что считай, что тебя благословил Фомрир! — улыбнулся Альрик. — Правильно делаешь, что набиваешь себе руку. Ты должен быть вдвое сильнее, чтобы убивать сильнейших. Я должен быть вдвое быстрее и гибче, чтобы убивать без доспехов. Что делать Сварту, я даже и не знаю. Большую часть тварей и оружием-то не убьешь, не то, что голыми руками.

Еще мы с ним говорили о делении на группы между рунами и так далее. С хускарлом-хельтом всё было понятно — для перехода нужно сердце твари, с хельтом-сторхельтом — то же самое. А вот зачем разделили карла и хускарла? Жрать ничего не нужно, знай себе убивай врагов, копи благодать.

— Вот как раз из-за даров, которые воин получает на шестой руне. Некоторые думают, что дары получают не все. Я же считаю, что некоторые дары не так заметны. Болли после шестой руны растолстел, хоть жир и не мешает ему бегать, прыгать и сражаться. Братья Кеттил и Арнодд заполучили железную кожу. Рагнвальд, по слухам, в молодости был излишне горячим, вспыхивал гневом не то, что на неосторожное слово, даже на косой взгляд. А как подрос до хускарла, никто больше его в гневе и не видывал. Вот что это? Повзрослел ли он? А может, Скирир снизошел до него? Сам знаешь, холодная голова в бою не меньше важна, чем непробиваемая шкура.

Я с Альриком был не согласен. На мой взгляд, с такой кожей, как у Кеттила Кольчуги, можно быть и вовсе отмороженным.

— Но ты когда-нибудь думал, почему дары даются именно на шестой руне? Почему не с первой или с пятой?

Я пожал плечами. Так решили боги. И пусть жрецы разгадывают их думы и планы.

— До пятой руны может дорасти любой человек, — пояснил Альрик. — Даже не воин. Мало-помалу, каждый год закалывая свиней и коз, даже землепашец накопит благодать не на одну руну. Глядишь, к пятому десятку и дорастет до пятой руны. Охотник и того быстрее. Но зачем им божьи дары? На тварей они все равно не пойдут. А значит, воином в глазах богов ты становишься лишь с шестой руны. До того ты все равно что трэль, по меркам Фомрира.

Если так посмотреть, то и сторхельты не сильнее трэля в глазах Фомрира.

— Многие воины пытались распознать, как получить нужный им дар. Не тот, что взбредет в голову богам, а желанный самому человеку. Например, мне дар Кеттила Кольчуги бы весьма пригодился: и условие соблюдено, и моя шкура в безопасности. Но вряд ли Фомрир расщедрится на такое, иначе мое условие лишится смысла.

Я вдруг задумался, какой дар хотел бы получить сам. Мне железная кожа нравилась, но и умение Флиппи Дельфина хорошо, прыжки Тинура Жабы с метанием копий тоже впечатляют. И всё же я бы хотел что-то особенное. Чего нет больше ни у кого в целом свете.

А Альрик продолжал:

— Я часто слышал, мол, в дар получаешь то, чего тебе не хватает в момент получения руны. Вон, Толстяк перед шестой руной дристал, как отравленная свинья, и больше походил на жердь, чем на человека. И я согласен, что порой так и бывает. Но бывает, что воины получают и вовсе непонятные дары. Помнишь Дагну Сильную?

Конечно, помню. Как такую забыть?

— Говорят, что она может менять свое лицо и тело. Не так, чтобы очень быстро. За ночь она не может превратиться в мужчину или тролля. Но по слухам года три назад она выглядела иначе. И лицо попроще, и сиськи поменьше. Зачем этот дар воину? Неужто она такая страшная была? Нет. Так что ты не забивай себе голову дарами и прочим. Упражняйся! Получай руны. И прими дар богов, каким бы он ни был.

И я упражнялся. Я и с Альриком схватывался, со щитами и без. Драться с ним всё равно что ловить угря голыми руками. Верткий, юркий, скользкий. И это он еще шестую руну не получил!

* * *
Время зимней охоты близилось. И хотя нога у Тулле почти зажила, он отказался идти туда. С его третьей руной на гармов охотиться не выйдет, только мешать будет, а так как он не победил в игре, добить подранка ему не дадут.

А у меня была другая беда. Старый топорик давно сломался, новый еще не выкован. Был еще тонкий меч, полученный в битве на острове, но какой в нем прок в лесу? Ну проткну я им гарма, так тот насаженный на лезвие проскользнет и откусит мне голову. Нет, нужен топор. Хороший, тяжелый, прочный. Чтобы разрубить череп или проломить хребет.

Пойти к кузнецу? До весны далеко, скорее всего, он ещё и не брался даже за мой заказ. У Тулле был меч, а меч — это штука хорошая, но для охоты несподручная. Тащить секиру? И того хуже. Двуручная оглобля. Нет уж, нужен топор.

С этим меня выручил Ньорд. Посмотрел он на мои мучения и вытащил откуда-то старый топор с почти сгнившим топорищем, но железо выглядело надежно.

— Держи уж. Даю не насовсем. Все равно он тебе маловат. После охоты вернешь, как был, — сказал старик. — Немного я им повоевал, ан всё же жалко.

Я поблагодарил его, выстругал новое топорище, насадил, закрепил клиньями. Вроде неплохо получилось. Хотя бы не сразу развалится.

Магнус за это время немного поостыл, а, может, Рагнвальд побеседовал с сыном и объяснил, что нет смысла возиться с хирдманом-безумцем, который по весне сбежит из Хандельсби, и поминай как звали. Конунгов сын порой забегал, смотрел, как мы с Тулле бились во дворе, пару раз даже присоединялся, но разница в рунах была слишком велика для толкового поединка.

И в означенное время, едва небо на востоке посветлело, я с топором, припасами на пару дней и в волчьем плаще уже стоял перед конунговым подворьем. Народу там собралось немало, среди прочих я приметил и знакомых хельтов. Иноземцев с виду не было. Да и что им там делать? Железные люди малы по рунам, те, что в платьях, непривычны к зиме, а северянам наши гармы что котята.

Вышел Стиг Мокрые Штаны и крикнул, что отправляемся. Он и на охоте заправлять всем будет? Вот же неугомонный человек. Когда только успел за всеми конунговыми делами хельтом стать?

Хотя Магнус пообещал, что мы с ним вместе на охоте будем, в дорогу я двинулся отдельно.

Как вышли за город, так надели лыжи и помчались по плотному насту. Впереди шли хельты, прокладывали путь, дальше конунговы ближники с сыном, за ними шли самые мелкие — карлы с турнира по кнаттлейку, и я в той куче, и позади еще несколько хускарлов.

Пока бежали, я думал, неужто гармы осмелятся навалиться на такую ораву? Тут полсотни воинов, не меньше. Понятно, что гармы — твари, но даже у тварей хватало разумения не лезть на высокорунных. Ньорд-старик рассказал про них, что знал. Мол, в первые месяцы зимы, до Вардрунн, словно бы сама Бездна выплескивает этих тварей в местные горы. Их становится намного больше, и они нападают на хутора, режут скот, убивают людей. А так как обычный гарм равен пятой руне, то землепашцы не могут им противостоять. Потому Рагнвальд каждый год в это время отправляет людей прочесать те леса. Нужно уничтожить как можно больше тварей. Если убить хотя бы десятка три, то до конца зимы люди будут жить спокойно, а как сойдет снег, так гармов и вовсе не сыскать.

Скорее всего, гармы будут убегать от нас и прятаться. И мне сложно будет найти какого-нибудь слабенького, отбившегося от стаи звереныша, чтобы выполнить обет. А это плохо. Очень плохо.

Мы шли весь день, благо боги радовали нас ясным небом, приятным морозцем и отлично державшим снегом. Старина Хьйолкег дремал, прикрыв три ноздри. Под вечер устроили привал, перекусили прихваченными припасами, поспали несколько часов, а с утра продолжили путь.

К вечеру второго дня вышли к крупному хутору. Там за плотной бревенчатой оградой стояло несколько домов, сараев и прочих подсобных построек. Нас уже ждали. Из-под стрех вовсю валил дым, воздух пропитался ароматами жареного мяса. В самом большом доме мы уселись за столы, и проворные девки носили нам угощения. Я так и не понял, кто там хозяин.

Стиг строго-настрого запретил трогать или обижать женщин, мол, рабынь тут нет, так что за вольности можно и отхватить. Впрочем, в обратную сторону запрета не было, и я заметил, как две-три девушки увивались вокруг Магнуса, спрашивали, помнит ли он их еще и заметил ли он, как они похорошели. Сопляк сопляком, но конунгов сын! Хотя тут шестая руна, да и рост с внешностью тоже не подкачали.

Переночевали в том же доме. А наутро Стиг сказал, чтобы мы разбились на тройки. Всех карлов по одному раскидали по таким тройкам. Я, как и было договорено, прибился к Магнусу. С ним был еще его напарник по кнаттлейку, пятирунный Варди, и для охраны конунгова сына нам всучили опытного хускарла по имени Гуннар Кислый. Даже не пришлось спрашивать, почему такое прозвище. Достаточно было взглянуть на его лицо! Он смотрел на меня так, будто лично я, урод такой, приперся к нему в дом, вытащил из теплых объятий жены, не дал отлить и заставил тащиться в промозглую погоду в саму Бездну.

— Ты что, с топором на гармов идешь? — спросил он с таким видом, будто я липовой ложкой хотел море вычерпать.

— Да. И что? — с вызовом ответил я.

Гуннар сбегал куда-то и вернулся с увесистой рогатиной.

— Держи! Без рогатины в лесу делать нечего!

Может, он не такой уж и говнюк, просто морда такая.

— Потом твой труп обратно тащить придется.

А нет. Все же говнюк.

Стиг оглядел разношерстное войско и пояснил, что нужно делать.

— Сейчас выдвигаетесь на юг, шумите, кричите, топаете. Всех встреченных гармов убиваете либо гоните на юг. Там лежит овраг, где их будем поджидать мы. Трупы не подбирать, шкуры не снимать. Сначала дойти до оврага, потом уже всё остальное. И чтобы ни одна тварь не прорвалась обратно. Карлы! Вперед не бежать! Не отставать! Добить подранка вам дадут! Если встретите крупную стаю, трубите в рог.

Я не удивился, поняв, что Магнуса поместили в середину цепочки. Удивительно, что его не приковали к самому Стигу для сохранности. Вот только меня это не устраивало. Если делать так, как сказал хельт, то обет останется невыполненным. И запрет на выпивку не так пугал меня, как грядущие насмешки… Прозвище ведь и сменить недолго. Был Кай Безумец, стал Кай Клятвопреступник, Кай Бахвалец, Кай Балабол.

* * *
Тяжёлая рогатина приятно оттягивала руки. Ньордов топорик уютно устроился за поясом. По сторонам хрустели снежной корочкой и перекликались остальные охотники. Сосновый лес казался прозрачным из-за строгих стволов и белого покрывала, хотя человека и за двадцать шагов не разглядишь. Мы шли уже час, и я не заметил ни одной твари. Неподалеку заулюлюкали! Я было дернулся, но понял, что заскучавшие парни подняли оленя. Убивать его не стали, но напугали изрядно.

А что, если мы вообще ни на кого не наткнемся? Что я потом скажу? Ой, гармы все попрятались? Я никого не нашел? Чушь!

Потому я решил найти тварь в одиночку. Двое хускарлов могли спугнуть гарма, но один мелкий карл не выглядит столь опасно.

Раза три я отделялся от группы под презрительный взгляд Кислого, мол, живот что-то прихватило, должно быть, кислого молока с утра перебрал. А на четвертый отбежал подальше и рванул в самую чащу.

Группы шли неплотно. До ближайшей сначала была полусотня шагов, сейчас и того больше. Кричать всем давно надоело. Так что я мог натолкнуться на какого-нибудь трусливого гарма, притаившегося под деревьями или кустами.

Следы!

На снегу я заметил отпечаток лапы размером с человеческую ладонь. Чуть дальше осыпавшийся снег с еловой лапы, клочок шерсти, налипший на сосновую кору. И что важно — след был вроде бы только от одного зверя. Я оглянулся. Не позвать ли Магнуса? Все же пятирунный зверь не такая уж легкая добыча. Не раз были случаи, когда даже рунных воинов рвали обычные медведи или кабаны. Даже Эрлинг, мой отец, всегда был осторожен на охоте.

Нет. Согласно обету я должен всё сделать сам. Даже если помощь Магнуса не пригодится, Кислый растреплет про мою трусость.

Так что я пошел один, хоть и слышал голос Гуннара.

Тварь уходила дальше от моей группы. Уже не слышны были ни шаги, ни перекличка хирдманов. Следы становились всё отчётливей, всё свежее. Я уже сам чуял сладковато-гнилостный запах тварей. Ещё немного, и я добуду тварь. И никто больше не посмеет усомниться в словах Кая Безумца!

Утробное рычание раздалось из-за спины.

Обошли!

Я рухнул наземь. Надо мной пронеслась размытая тень.

Рогатину вперед! Но проклятый гарм не спешил насаживаться на нее грудью. Порождение бездны стояло напротив меня, оскалившись и моргая тремя красными буркалами. Кривая задняя лапа. Темная шерсть. Низко опущенная брыластая морда с клыками размером с палец.

Что ж! Не сводя наконечник с твари, я медленно встал на ноги.

Всё же зря я не позвал Магнуса! Гарм был здоровенным! Снежные волки, которых мы рубили прошлой зимой, по сравнению с ним казались пушистыми щеночками. Я облизал пересохшие губы и шагнул навстречу твари. Рычание изменилось. И тварь прыгнула. Кривая задняя лапа подломилась, и вместо рывка получился какой-то жалкий подскок.

Я шагнул в сторону и ткнул рогатиной навстречу гарму. Острие скользнуло по ребрам, вспороло кожу, мышцы и скрежетнуло по кости.

А, Бездна! Мало!

Рана неопасная. Она не могла помешать твари разорвать меня прямо сейчас или сбежать. Не то проскулив, не то прорычав, гарм бросился на меня. Нацелился на ногу. Я дернулся назад, оставив кусок штанины в кривых клыках твари. Успел лишь процарапать рогатиной полосу на спине.

Как же достать эту сволочь? Бросить рогатину и топором? Ну нет. Перехватить рогатину обратным хватом? А если прыгнет?

Гарм снова метнулся ко мне понизу. На этот раз я успел выставить оружие. И в последний миг эта тварь отвернулась, уклонившись от острия.

Вот же тварь!

Я рванул рогатину вперёд и всадил ее в плечо гарму. Да, косо, да, не в упор, но хоть что-то. Тварь попятилась. Я же напирал, вгоняя железо глубже. Гарм скулил от боли, как обычная шелудивая псина. Так тебе, сволочь! Дайте мне сюда всех этих тварей! Всех выпотрошу и кишки по деревьям развешаю!

Безднов выродок запнулся и рухнул на землю, выворачивая наконечник из раны. Я подскочил, выдернул рогатину и с размаху воткнул ее в мягкое подбрюшье. Провернул, выдернул и воткнул ещё раз. Тварь засучила ногами, и я отступил подальше, держа оружие наготове. Сейчас она сдохнет.

Хруст снега сбоку. Что за…

Новая тварь в прыжке толкнула меня лапами. Кривые челюсти сомкнулись на толстом древке рогатины и вмиг перекусили его. Я отлетел на дергающуюся в предсмертных судорогах тварь. Из лёгких разом выбило весь воздух. Едва успел подставить под пасть гарму руки. Хвала Фомриру за наручи! Ну и мне, конечно. Я впихнул руки поглубже, и тварь не могла ни сомкнуть челюсти, ни освободить их.

Смердящее гнилью дыхание. Вонючая слюна стекала прямо мне на лицо. Ни туда ни сюда. Сил хватало лишь, чтобы удерживать гарма. А он, тварь такая, тяжелый! Надолго меня не хватит. Я лягнул гарма, но тот даже не двинулся. А есть ли у гарма яйца? Если вдарить по ним, он перекусит мои кости или со скулежом отползет? Я еще быстрее замахал ногой, пиная туда, куда мог достать.

— Рычишь, сссука! — не разжимая губ, пропыхтел я. И тут понял, что рычал не тот гарм, что стоял надо мной.

А сожранные гармами куда попадают после смерти? Как много вопросов накопилось у меня к жрецам. Ну всё в Бездну! Сейчас пробью этому куда надо, а там пусть хоть сожрут. Зато обет соблюл.

Гарм взвизгнул, обдав новым потоком слюней, навалился на меня, и япочувствовал, что давление на наручи ослабло. Может, я всё же попал? Рядом завизжала вторая тварь и тут же затихла.

Я чуток поерзал и спихнул тушу в сторону.

— Кай, ты там живой? — Магнус протянул руку, чтобы помочь встать.

— Не уверен, — прохрипел я, стирая липкую слюну.

Оттерев снегом лицо, я огляделся. Почти убивший меня гарм, двухвостый, лежал с разрубленным позвоночником. Всё ещё живой. Я приподнял его заднюю ногу. Мда, бей туда — не бей, всё равно без толку. Гладкое подбрюшье. То ли это самка, то ли у них яиц в помине нет.

Другой, заколотый рогатинами, валялся поодаль. Варди опирался на рогатину, задумчиво глядя на труп. Гуннар Кислый со своим обычным выражением протирал лезвие топора, заляпанное кровью.

— Добьешь подранка? — сказал он мне.

— Так он не мой, — я искренне удивился тому, с какой лёгкостью это было предложено.

— Твой. День впереди длинный, ещё успеется, — лицо Гуннара скривилось ещё больше, будто он трижды скисшую капусту запил таким же скисшим пивом.

Я не стал спорить: вытащил топор и в два удара прикончил гарма. Прислушался к ощущениям. Нет, до новой руны ещё далеко.

Гуннар отдал свою рогатину взамен сломанной, и мы пошли дальше. Больше живот у меня не прихватывало — обет выполнен. Теперь нужно только выжить. Ничего сложного.

День перевалил за полдень. Мы спокойно шли, загоняя гармов к ущелью. Лишь раз мелкая стая из троих тварей попыталась прорваться сквозь нас. Одного зарубил Гуннар, двоих прикончили мы втроём совместными усилиями. Даже непонятно, кто нанес последний удар, так были исколоты твари.

И ведь не перепутаешь гарма с обычным зверьём: разные по размеру и цвету глаза, раздвоенные или отсутствующие хвосты, лишние или недостающие лапы и пальцы.

До ущелья дошли достаточно быстро.

Там для нас добычи не осталось. Десятки освежеванных туш гармов сталкивали в ущелье. Варди по просьбе Магнуса пошёл докладывать о том, где мы оставили туши убитых гармов. Гуннара перехватил кто-то из хельтов. Конунгова сына особо не дергали, лишь некоторые осмелились спросить, сколько тварей убил он. Тот лишь смеялся, мол, неважно, главное, что вычистили лес от порождений Бездны.

Мы с Магнусом обошли место побоища, полюбовались на шкуры, пропитались запахами крови и дерьма. Понемногу подтягивались остальные охотники, тащили туши убитых гармов, разделывали их. Ни меня, ни Магнуса к этому грязному делу не припахивали, потому нам быстро все наскучило, и Рагнвальдссон предложил вернуться на хутор. Оно и понятно. Там баня, симпатичные девки. А тут гармова слюна смерзлась в моих волосах коркой, в штанине гулял ветер, и колено совсем закоченело. Конечно, я согласился.

Лес, по которому прошлось столько хускарлов и хельтов, казался тихим и безжизненным, лишь неугомонные птицы перекликались над головой. Снег тихо похрустывал под ногами. Я по одной отдирал сосульки с волос. Остригся бы, да не хочу ходить как трэль.

Мы вышли на небольшую полянку, засыпанную снегом почти по колено. И нам навстречу выметнулась черная тень размером с медведя. Рогатины опустились навстречу твари.

— Черный гарм, — сдавленно шепнул Магнус.

Черный гарм? И что? Убитые тоже не беленькими были. А вот то, что в нем силища ощущается немереная, — это беда. Восьмая? Девятая руна?

Тварь внимательно смотрела на нас. Красным глазом на Магнуса и двумя желтыми на меня. И глаза у нас были на одной высоте.

Молча гарм перетек вправо. Я повернулся следом, направляя рогатину на тварь. Отшагнул Магнус. И вновь мы стояли лицом к лицу с порождением бездны.

Слюна из пасти капала, топя снег.

Не сговариваясь, мы с Магнусом отступили. Среди деревьев шансов больше.

В горле гарма заклокотало рычание.

По моим ногам прошла дрожь. Хорошо, что я успел облегчиться до этого.

На фоне деревьев гарм казался пятном тьмы, у которого есть только три глаза и зубы. Очень много длинных и острых зубов.

Ещё шаг.

Рычание стало громче.

Шаг.

Нога неожиданно скользнула и подвернулась, пронзая болью. Гарм прыгнул. Мимо! Острие рогатины Магнуса окрасилось кровью. Развернувшийся гарм вновь бросился на меня и тут же отскочил. Знал уже вкус железа!

Я встал, кривясь от боли в ноге. Гарм перекрыл кратчайший путь к деревьям, и за нашими спинами была заснеженная поляна. Тварь неспешно двинулась влево. Снова хотела атаковать меня? Видимо, привыкла вырезать сначала слабых. Магнус всё же на две руны выше.

Приходилось сильнее опираться на левую ногу, правая болела и плохо держала. Магнус вновь встал рядом со мной, и вновь на тварь смотрели две рогатины.

— Зажмем его в клещи, — Магнус, не дожидаясь ответа, бросился на гарма.

Я ругнулся и рванул за ним. Бездна с ногой! Выживу — вылечу.

Гарм не ожидал нападения. Слабые не дерутся с сильными!

Рогатина Магнуса рассекла кожу на голове гарма, моя вошла в бок твари до самой распорки. Гарм дернулся, и древко вырвалось из моих рук. Прыжок! Магнус отлетел на несколько шагов. Ему конец! Но нет. Гарм отбежал в сторону, выдернул зубами рогатину из раны и перекусил древко.

Выхватив топор, я бросаюсь к твари. Фомрир! Пусть эта троллева нога выдержит! Гарм прыгнул, перемахнув через меня. Я едва успел откатиться в сторону.

— Сукина тварь! — заорал Магнус.

А чтоб тебя! Тварь подмяла конунгова сына под себя и пыталась откусить ему голову. В три прыжка я добрался до гарма и вбил топор ей в шею. Магнус рычал, отталкивая древком пасть. Рычала тварь, скребя лапой снег. Рычал и я, мочаля эту гадость, пока она пыталась сожрать Магнуса. Кровь летела во все стороны. Шерсть налипала на лицо и шею. Боль грызла ногу. Я взмок. Один из моих ударов подрубил сухожилия на лапе твари, и та слегка присела, открыв хорошее место для атаки.

Впервые гарм заскулил от боли. Я замахнулся и рассек гортань и вены твари. Уже залитого слюной Магнуса окатило кровавой волной. Тварь медленно повалилась набок и задергалась.

А я выронил топорик, раскинул руки.

— Тебе Фомрир! Тебе!

И полузабытое ощущение прохлады, вымывающее меня изнутри! Ушла усталость, ушла боль, ушли страхи. Меня переполнял восторг! Пятая руна. Я достиг!

Новоприобретенная сила бурлила во мне. Я вздернул на ноги Магнуса, залитого и своей, и чужой кровью, и крепко обнял его. Вроде бы конунгов сын казался не пораненным, но в каком-то оцепенении. Зачерпнув горсть снега, я протер ему лицо. Кровь струилась только из рассеченной ровно посередине брови. Везунчик.

— Магнус! Магнус! — я тряханул его.

Мальчишка вдруг согнулся и закашлял, отхаркивая слизь. Воодушевление тут же смылось. Я перепугался. А ну как тварь поломала его изнутри? Сколько в ней веса было?

— Ты как? Что болит? Идти сможешь?

Лапами эта тварь располосовала ему плечи, грудь и зацепила живот, но вроде бы кишки не лезли, лишь мясо клоками торчало. А еще туда попала твариная кровь. Хорошо, что у гармов она не кипела, как у огненного червя, но тоже, поди, несладко.

Я снял с него одежду до пояса, снегом счистил кровь и слюну, как смог. Но легче ему не стало. Глаза закатились, кожа побелела не только от мороза. Я снял свой плащ, завернул в него мальчишку, быстро срубил пару тонких деревцев, между ними привязал куртку Магнуса и сверху положил его самого.

Хорошо, что благодать излечила мою ногу! Так что я впрягся в волокушу и побежал к хутору.

Глава 7

Я бы побежал быстрее, да Магнус мог выпасть из волокуши. Потому я снял пояс, привязал его к стволам, топор уложил поглубже под плащ и рванул во всю силу.

С хутора меня приметили заранее и выбежали встречать. Завидев конунгова сына, кликнули хозяйку, внесли Магнуса прямо на моем плаще в дом. От меня к тому времени вовсю шел пар, и холода я не чувствовал, но то ненадолго.

Из дома выглянул пацан, сказал зайти. Там на меня набросились с вопросами.

— Черный гарм. Вроде бы подрал несильно. Но его кровь попала на Магнуса.

— Силы еще есть? — хмуро спросил хозяин.

— Я на этом гарме руну поднял. Так что полно.

— Беги в Хандельсби. У нас нет травницы. Пусть приведут Орсову женщину. И мамирова жреца тоже. Расскажи, что случилось. Сумеешь добежать?

Хельт бы обернулся быстрее, да где те хельты?

— Я пошлю за Стигом, но ты видел, как что случилось, сможешь рассказать. И, может, добежишь чуток быстрее. А где твой тулуп?

Я кивнул на волчий плащ под Магнусом, тогда хозяин дал мне свой, сделанный из шкуры серого волка. Он был потяжелее, чем мой, и потоньше, но день уже начал клониться к вечеру, и ночью я попросту замерзну без теплой одежды.

Забрал свой топор, рогатины-то остались возле гарма, наскоро съел лепешку с салом и двинулся в путь.

Дороги я, конечно, не знал, но осталась тропа, проложенная нами в эти два дня. Снег с тех пор не выпадал, значит, не заблужусь. Да и хутор находился на пригорке, если взобраться на дерево, можно заметить разрез фьорда, где и раскинулся Хандельсби.

Бежать было легко. Лыжня была протоптана, за день снег чуток подтаял и примерз, сделавшись еще крепче. После пятой руны сила, казалось, распирала меня изнутри, подгоняла похлеще мыслей о раненом Магнусе. Я почти летел по лыжне даже без палки.

Вскоре стемнело, и я бежал, скорее, ощущая уклон, чем видя дорогу. Небо было ясным, и в призрачном лунном свете единственное, что я мог различить, — темные стволы деревьев на белом снегу. Я взмолился Нарлу, богу-мореходу, который ведет корабли по морю, указывая им путь звездами, чтобы я не сбился с пути. Пару раз я останавливался, ощупывал рукой снег впереди, убеждался, что под ногами все еще та тропа, и продолжал бежать.

Хотя с самого утра я съел только лепешку на хуторе, есть не хотелось. Порой я снимал рукавицу, зачерпывал снег и слизывал талую воду с ладони. Если сразу жевать снег, жажда не проходит.

Под полушубком взмокло все тело, я даже забыл про дыру в штанине. Нога в том месте уже не мерзла. Я бежал.

И когда справа забрезжил свет, я добрался до Хандельсби. Пронесся по его пустым еще улочкам, добежал до конунгова двора. Стоило сказать стражам, что с Магнусом беда, как меня тут же провели в дом Рагнвальда.

Конунг встретил меня в одной рубахе, всклокоченный, встревоженный, за его спиной толпились рабыни, а из огороженного закутка высунулась женщина с распущенными волосами. Я отвел взгляд.

— На нас напал черный гарм, — ответил я на вопрос конунга. — Магнуса немного потрепало. Несильно. Бровь рассечена, царапины на груди и животе. Но гармова кровь затекла в его раны. Я дотащил его до хутора, но там нет ни травницы, ни жреца, потому меня послали сюда.

Тут в дом ввалился Стиг, такой же взмокший, как и я, увидел меня и кивнул, мол, продолжай. А что говорить еще?

Рагнвальд начал выпаливать указания, и рабыни вместе со стражами разлетелись по разным сторонам. Меня усадили на лавку и сказали ждать. Стиг сказал, что проводит всех до места. Мимо прошел жрец с гирькой вместо руки и ожег меня взглядом. Потом незнакомый хельт притащил на руках двурунную женщину, видимо, последовательницу Орсы. Я почему-то ожидал, что это будет дряхлая старушонка наподобие той, что была у ярла Сигарра, но Орсова женщина в Хандельсби могла родить не одного сына.

Солнце не прошло и десятой доли своего дневного пути, как Рагнвальд вместе с целой свитой ушел на хутор.

Я оглянулся. Про меня будто бы и забыли. Тело остыло после пробежки, и рубаха неприятно липла к телу, везде чесалось, я ведь так и не смыл слюну гарма. С волос текло что-то липкое и мерзкое, и нога из-за дырки стыла. Так что я поднялся и хотел было вернуться в дом Ньорда, попросить истопить баньку и хорошенько пропариться там, как из закутка вышла женщина. Ее волосы были заплетены, сама она одета. И теперь я узнал в ней ту, что дала мне золотую монету после купания во фьорде.

— Значит, ты принес весть о моем сыне? — спросила она, сев на лавку напротив меня. — Расскажи все, как было. Не спеша.

Значит, это конунгова жена? Мать Магнуса.

Ну я и рассказал ей, как Магнус сам позвал меня с собой, как я сбежал, как убил первого гарма, и что Магнус спас меня от двух других. Потом пересказал про черного гарма.

— Значит, не твоя вина, что черный гарм на вас напал? — то ли спросила, то ли утвердила она.

— Может, и моя. Может, надо было остаться у ущелья и вернуться на хутор вместе со всеми, — пожал я плечами, чувствуя зуд по телу. Чесаться хотелось нестерпимо. Но делать это при ней?

— Значит, у тебя подломилась нога? Как же ты сюда дошел?

— Так я же потом руну получил. Благодать исцеляет почти все раны.

— А подломилась ли она? — сощурила глаза конунгова жена. — Или ты сам упал, трясясь от страха?

— Если бы я был трусом, то не получил бы от тебя золотую монету, — разозлился я.

— Золотую монету? — удивилась она. А потом вспомнила. — Мальчик-пловец? Да. Такого трусом не назовешь. Глупцом, может быть, но не трусом.

К тому же, не из-за моей ноги был поранен Магнус. Кто знает, с чего вдруг черный гарм передумал убивать меня первого.

— А ты мог убить гарма так, чтобы кровь не попала на моего сына? — снова спросила она.

— От топора в заднице мало кто помирает, — огрызнулся я, потом одумался и пояснил. — Я не думал, что кровь гарма может навредить. Хотел убить тварь и освободить Магнуса. На меня самого слюны напустили столько, что чуть не захлебнулся.

Я провел пальцами по волосам и увидел, как белая вязкая нить потянулась с головы за пальцами. Но конунгова жена даже не поморщилась.

— Золотая монета… Золотая монета… Ты до сей поры ее не истратил? — вдруг воскликнула она.

— Нет. Она и сейчас при мне. В кошеле, — сказал и тут же пожалел. А ну как забрать захочет? А я ведь ее в оплату за топор должен отдать. Пусть даже и половину.

— Жрец говорил, что через мой дар беда дотянется до сына. Потому я перестала кому-либо что-то дарить. Даже славным воинам и их женам, — словно бы про себя проговорила женщина. — Пусть даже Рагнвальд злился на это. Кто же знал… Кто знал, что бахвалистый мальчишка не растратит монету в первый же день в столице… Значит, через монету мой сын и прикипел к тебе. Уж не ты ли встал с ним в кнаттлейке?

— Я. Сначала Варди, а потом я.

— И за пиршественным столом сидел с ним рядом?

— Он сам позвал.

— И в охоту с собой взял. Почему ты не потратил монету? Почему не купил шелковых рубашек или сапогов из акульей кожи?

Ее взгляд упал на потрепанный ньордов топорик, который все еще висел у меня на поясе.

— Или достойное оружие? Неужто ничто в Хандельсби не привлекло тебя?

— Я хотел отдать монету отцу, но тот после суда вернул ее. Сказал, что мне нужнее.

— Ты отдал… — женщина задумалась. — Отдал, но твой отец продолжал считать монету твоей, потому и вернул. Все равно, что и не уходила монета от тебя.

Она поднялась, прошлась вокруг стола, снова села. Глянула на меня так, словно я своими руками убил ее сына.

— Карл, отдай мне ту монету. Верни!

— Я бы вернул. Легко пришло, легко ушло. Только ведь монета уже обещана. Я сговорился с Кормундом, что он выкует для меня особый топорик, а я ему за это половину золотой монеты. Как же я теперь ее отдам?

— Выбирай любое оружие, что на стенах! Смотри, тут и меч с золотой оплеткой, и секира с самоцветами!

Я невольно отодвинулся назад, едва не свалившись с лавки.

— У меня уговор. Не могу я нарушить слово. Какой же я после этого мужчина?

— Мужчина, — хмыкнула конунгова жена.

Я стиснул кулаки, подавив порыв врезать ей по губам. Как она, женщина, смеет так говорить обо мне? Швырнула монету, как подачку, и теперь думает, что может поносить меня?

— Хорошо, — сказала она. — Пойди к купцу Вигге и скажи, что тебе нужно поменять золото на серебро. Скажи, что Рогенда велела сделать это. Если монета уйдет из твоих рук, то беда минует Магнуса, перестанет он хвататься за первого попавшегося хирдмана. Разве мало достойных юношей в Хандельсби?

Если бы она вежливо попросила меня, то я не смог бы ей отказать. Но после ее презрительного взгляда на пристани, после хмыкания «мужчина» как я мог повиноваться?

Так что я встал, качнул головой.

— Я обещал Кормунду половину золотой монеты. Так что по весне принесу монету ему, пусть он сам разрубит и возьмет свою часть. А остаток я брошу в море, чтобы не таскать за собой чужой беды.

И ушел.

На половине пути к дому Ньорда я поостыл и пожалел, что вспылил. Может, сходить к тому купцу, как его там звали? Да нет уж. И вообще, что это за глупость — через дар придет беда? Разве я беда? Наоборот, благодаря мне Магнус победил в кнаттлейк, а то ведь играл хуже Ингрид. Благодаря мне он вообще еще жив. Если бы пошел к хутору вместе с Варди, то помер бы, наверное. Так что пусть вздорная баба не мелет глупости. Сама монету дала, никто не просил, никто не вымаливал.

Да и вообще хорошо они живут тут! Честные хирдманы за каждый эйрир бьются, рискуют жизнями и головами, а в Хандельсби за несколько месяцев можно получить ни за что целое состояние. Подумаешь, фьорд переплыл или в кнаттлейк сыграл. А вон сколько заработал! Понятно, почему здесь такая прорва народу живет. На одной акульей шкуре можно кучу денег поднять!

Если останусь в Хандельсби, скорее всего, буду поднимать по руне за год, ну, может, за два. За десять лет дорасту до десятой руны. Как дружинник Магнуса, а именно это меня будет ждать, получу сердце твари просто так. Женюсь, отстрою дом, хозяйство, буду каждый год играть в кнаттлейк на потеху толпе, состязаться с другими хельтами, ходить на зимнюю охоту, привечать гостей, как Стиг Мокрые Штаны, ездить на поединки и следить за правдой. Вроде бы чего еще желать? Тут тебе и деньги, и руны, и спокойная жизнь.

Тулле с хозяевами дома меня так рано не ждали. Старуха лишь глянула на меня, так сразу же побежала топить баню, Тулле хлопнул меня по плечу и пошел таскать воду для мытья, Ньорд принес колбасу со вчерашними лепешками.

Я вернулся.

Смыв с себя липкую жижу, хорошенько пропарившись и выпив темного пива, я упал на лавку, завернулся в пропахшее дымом одеяло и уснул.

— Сколько он уже так дрыхнет? — послышался грубоватый голос, не приглушенный даже немного.

— Весь вечер, ночь и до сих пор, — робко ответила старуха. — Будить?

Я приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что в скромный ньордов дом пришла половина хирда во главе с Альриком. Это что же такое случилось?

— Да что разговаривать? Выгнать из хирда и всё!

Ах ты ж, Видарссон! Выгнать, говоришь? Да если б не я, сидел бы ты в подмышке отца и пикнуть бы даже не смел. А тут охрабрел чересчур…

— Ага. Вот ты его и выгонишь, — заговорил Вепрь. — Прямо подойдешь и скажешь, мол, так и так, я, перворунный новичок, хочу, чтобы ты, пятирунный урод, ушел из ульверов.

— Вставай уже! — повысил голос хёвдинг. — Не спишь же!

И то правда! Я отбросил одеяло, по привычке поежился, а потом понял, что мне не холодно. Даже босым ступням не зябко на дощатом полу стоять. Так что накинул вторую рубаху, наскоро обмотал ноги, всунул в меховые сапоги и подошел к хирдманам.

— По городу слухи ходят, что ты убил конунгова сына. Или не убил, но будто помер он из-за тебя. Понятно, что брехня. Хочу узнать, насколько. И кто мог распустить такой слух.

— Конунгова жена, — буркнул я, — больше некому. Ну или рабыни-дуры. Понять ничего не поняли, зато языком чесать горазды.

— Рассказывай, — Альрик сел за стол, кивнул, чтобы сел я. А остальные так и остались стоять.

Тулле с хозяевами примостились неподалеку.

Я подробно пересказал, как дело было, начиная с первого гарма и заканчивая тем, как я Магнуса до хутора доволок, а потом бежал до Хандельсби.

— Только не понимаю, что за черный гарм такой. Говорили же, что гармы до пятой-шестой руны силой. А тут такая махина! Рун восемь-девять!

Высунулся из-за плеч ульверов Ньорд:

— Могу сказать.

— Давай, старый, поведай нам, — Альрик дружелюбно похлопал по скамье рядом с собой.

Старик с достоинством сел, положил морщинистые руки на стол и неторопливо начал:

— Гармы, они ведь как… Как волки. Бездна то ли сразу выродила их, высмотрев обычных волков, то ли испоганила самих зверей. А у волков что главно? Стая. Вожак. Вот у гармов есть такой вожак, твариный хёвдинг. Если у волков вожаком делается самый мудрый, то у гармов — самый злобный. Как помрет старый хёвдинг, так начинается у них грызня. И кто всех больше загрыз, тот и вожак. А к тому времени он и силу поднимет. Черный гарм ведь может и до десятой руны силой быть. Выше — никогда не видывали. И ведь не кажный год удается его убить. Прячется он, боится. Бают, что черный гарм умеет думать как не всякий человек, потому знает, на кого кидаться, а от кого бежать.

— Вот уж действительно — не как всякий человек, — усмехнулся Альрик. Уж не на меня ли он намекал?

— И всякий раз черный гарм поджидает, когда воины послабже отобьются, и убивает их, чтобы пополнить силу. Теперича гармов вожак мертв. Эту зиму и следующую тихо будет в наших лесах.

— Благодарю за рассказ, — кивнул Альрик. — Значит, конунгов сын жив. Даже если помрет, ты виновен, только если сбежал, бросив товарища.

— Да какой сбежал? — разозлился я. — Я за черного гарма на руну поднялся.

— А взял что-то с его трупа в доказательство? Ухо? Клык? Хвост?

— Так некогда было. Я как увидел, что Магнус еле дышит, кинулся к хутору.

— А теперь хуторские что угодно могут сказать. Мол, что сами нашли Магнуса и гарма сами зарубили. А ты сбег!

— Зря ты наговариваешь, — снова вмешался старик. — У Рагнвальда не дураки служат. По следам всё прочитают. И как бы конунг наш не зол был, напраслину возводить не станет. А вот женка его, Рогенда, может. Но и то, лишь до его возвращения.

После слов старого Ньорда ребята подуспокоились, расселись по лавкам. Старуха принесла ледяное пиво, с разрешения еще и засоленное мясо. Не поесть, а так, перекусить. Я подождал немного, потом встал, толкнул в плечо Видарссона и кивнул ему на дверь. Тот посмотрел на хирдманов, вздохнул и пошел за мной. За нами следом выскользнул Тулле.

Во дворе я коротко и легонько ткнул кулаком Видарссону под ребра. Тот сразу согнулся, судорожно пытаясь вздохнуть.

Тулле стоял неподалеку, но не вмешивался.

Я ухватил Видарссона за ухо, не давая разогнуться. Меня душила злость на этого обнаглевшего дурака.

— Выгнать, значит?! Меня выгнать решил? — Я ещё раз легонько ударил его кулаком в живот. — Ну? Отвечай! Как при спящем говорить, так храбрец? А в лицо мне что скажешь? Ну? Чего молчишь? — Голос опустился до свистящего шёпота.

— Я… я не хотел! Я не подумал! — Видарссон захлёбывался от недостатка воздуха и боли.

— Не подумал он. Так начни! Где только храбрости набрался? У папаши своего пятки лизал, а сейчас вздумал на меня рот раззявить? — выпустив ухо, я с размаху залепил ему подзатыльник.

Видарссон упал, и я вдогонку пнул его по ребрам. Замахнулся ещё, но тут меня дернули за плечо. Тулле?

— Хватит! — Альрик сдавил плечо будто тисками. — Он своё получил.

— Разве? Перворунный прыщ за всю жизнь зверски зарезал одну козу. И сейчас говорит мне, пятирунному, уйти из хирда? Пусть благодарит, что я ему язык не отрезал!

Беззащитный отшвырнул меня на пару шагов.

— Это мой человек, — прошипел он. — Мой хирдман. И только я решаю, как его наказать! Охолони! Будешь сидеть дома, пока не привезут конунгова сына!

— Снова взаперти? — у меня от злости аж горло перехватило. — Снова мне… снова в ведро срать? Да ни в жизни! Я ни в чем не сплоховал! Пусть тот мелкий уродец сидит. Да и как ты меня заставишь? Я… я тоже пятирунный. А значит, не слабее тебя!

Сказал и снова пожалел о сказанном. Всё же хёвдинг — есть хёвдинг. Он не обязательно самый сильный по рунам. За такие слова и впрямь выгнать могут.

Альрик заметно посмурнел.

— Не слабее, — медленно проговорил он. — Значит, решим этот спор, как положено воинам.

Он оглянулся, наткнулся взглядом на Тулле, сказал ему:

— Палки!

Друг бросил быстрый взгляд на меня, сбегал в сарай и принес пару палок, заготовки под топорища. Я сходился с Альриком в тренировочных поединках и ни разу не побеждал. Но теперь всё по-другому. Теперь мы равны. Да и не тренировка это уже.

Для моей руки палка была толстовата, я не мог обхватить ее полностью, так что я сжал пальцы, проминая дерево под себя. Бить как топором? Я поднял палку, подскочил к Альрику, замахнулся… и тут же отлетел, отхватив три удара за раз.

— Руны — это еще не всё, — обходя меня по кругу, сказал Беззащитный. — Нужна еще голова. И опыт. И скорость.

Бой продлился недолго. Через двадцать ударов сердца я лежал в снегу, размолотый в пыль. У меня не было ни шанса — Альрик был везде и нигде. Я ни разу не смог его достать. Все мои атаки пропадали впустую, а каждый выпад Альрика находил меня.

— Сиди дома! — повторил он. — Сохранности ради.

Глава 8

Уже на другой день с хутора прибыли охотники, они-то и поведали городу, что к чему. Привезли шкуру черного гарма, растянули ее на столбах, чтобы каждый мог посмотреть да поудивляться эдакой тварине. И каждый увидел прорехи от моего топора на ляжках и на горле.

На меня всё ещё косились, но уже без злобы. Скорее, сомневались, что такой мелкий во всех смыслах карл смог завалить аж черного гарма.

Спустя пару ночей привезли и самого Магнуса в санях, которые тащил хельт, завернули в одеяла, только бледное лицо с красной полоской поперек брови и было видать. Увидеть его я увидел, а вот в конунгов двор меня не пускали. Рогенда запретила, а Рагнвальд не знал, потому и не отменил женин запрет. Так что я выловил Варди, Магнусова напарника, и спросил, что там да как.

— Плохо всё, — ответил парень, усевшись за стол в доме Ньорда.

Вот тоже… Мой ровесник, а ростом и статью как двадцатилетний, те же пять рун и три серебряных браслета на правой руке. Словно я один недомерком расту.

— Проникла кровь черного гарма внутрь Магнуса. Ула, орсова женщина, мазала раны травами, смешанными с коровьим навозом, чтобы вытянуть яд. Потом резала ему руки и ноги, чтобы яд вытек. Я сам видел, как из его ран сначала текла черная жижа, а уж потом пошла красная кровь. Но он всё не просыпался. Ула говорит, что какая-то часть гармовой крови попала в сердце Магнуса и не хочет вылезать. Его поят медовой водой, моют в отварах, наговаривают изгоняющие тварей висы, но без толку.

— А жрец? Жрец что говорит?

Старики еле дышали, боясь пропустить хоть слово. Благодаря моим гостям, они были самыми знающими во всем околотке, и соседи не раз выжидали, пока я уйду из дома, чтобы забежать с угощением и расспросить стариков о новостях. Тулле они почему-то не боялись, и тот потом со смехом пересказывал их разговоры.

— Жрец сказал, что нужно притащить сердце черного гарма, сжечь его и дымом окурить Магнуса, чтобы рассеять дыхание Бездны. Так и сделали. Воняло оно, как будто свинью жарили. Но не помогло. Тогда жрец сказал, что поможет сердце другой твари, и лучше — морской. Мол, морские твари с лесными враждуют.

— Тоже сжигать будут? — спросил я.

— Не, его нужно скормить Магнусу.

— Так ведь нельзя! — вырвалось у Ньорда, но он тут же прихлопнул рот ладонями.

— И правда ведь нельзя, — согласился я. — Магнус же не на десятой руне. У него пока нет такой силы, чтобы победить волю Бездны. Он же измененным станет. Даже не изменившимся, а измененным.

— Вот и Рагнвальд-конунг так сказал, — кивнул Варди. Он и впрямь сильно переживал за друга. — Но жрец говорит, что сумеет угадать, сколько нужно дать Магнусу. Говорит, что воля морской твари будет сражаться с духом черного гарма, и когда один из них победит, то явно ослабнет. И тогда Магнус сможет сломить оставшегося.

— И станет хельтом?

— Вот и Рагнвальд-конунг так спросил. Но жрец говорит, что не станет. На десятой руне всё равно нужно твариное сердце. А еще говорит, что Магнус на руну слабже может стать. Уже сейчас часть его силы съедена черным гармом. И если затянуть дело, то вся его сила будет проглочена, и тогда Магнус станет безрунным, как трэль. А благодать второй раз уже не дадут.

— Тогда надо делать. Лучше помереть хускарлом, чем прожить всю жизнь безрунным.

— Вот и Рагнвальд-конунг так решил. Сегодня утром хельты уехали на рыбалку к морю. Через весь фьорд. Поговаривают, что и кого-то из ваших ульверов взяли с собой.

Мы с Тулле переглянулись и одновременно сказали:

— Рыбак!

Я наскоро поблагодарил Варди, предложил ему угощаться, а сам помчался к дому, где зимовал Альрик. Тулле со мной.

Стоило мне ворваться в дом, как Видарссон отпрыгнул подальше и схватился за поясной нож. Зато Сварт не испугался и радостно похлопал меня по плечу.

— Так и знал, что ты придешь. Услышал про зимнюю рыбалку?

— Рыбака забрали? — спросил Тулле.

— Ага. Альрик и Вепрь с ним пошли. Хёвдинг сказал, что не даст в обиду своего хирдмана.

— А чего нас не позвали?

— Да там кого ни возьми, бесполезным окажется. Ты бы видел, кто из конунговой дружины отправился. Во-первых, сам Рагнвальд, во-вторых, все хельты, включая северян, в-третьих, один сторхельт. Даже десятирунный хускарл был бы мелковат.

— Кого ж они там вылавливать собираются? Праматерь Скирира?

Сварт хохотнул, как никогда похожий на троллиху, которую я когда-то заколол. Та же мохнатость, схожий запах, тот же сплюснутый нос и мощная челюсть.

Охотники-рыбаки вернулись лишь на четвертый день, таща на себе здоровенные тюки с тюленьим мясом. Сторхельт волок одно щупальце. Махонькое такое, длиной с драккар на тридцать пар весел.

Рагнвальд же вернулся с сердцем морской твари раньше. По слухам жрец особым образом приготовил его, перемолол в кашицу и влил в горло Магнусу. Тот едва не подавился, но сожрал. Потом его день колотило, бросало то в жар, то в холод. Старики говорили еще про вырастающие и отваливающиеся щупальца, про рога на лбу, про перемену цвета кожи, но то, думаю, были байки. Хотя как знать…

И через день Магнус очнулся. Пятирунный, но живой и целый. Первым делом, он спросил про черного гарма и про меня. Только тогда меня впустили в конунгов дом.

Не хотел я туда идти… Не любил я видеть больных людей. Недаром же говорят, что все хвори на нас насылает Бездна, и кто много болеет, значит, душа его к Бездне склоняется. И хоть Магнус не был виноват в нынешних бедах, я не хотел видеть его слабым.

Конунгов сын встретил меня стоя. Уже хорошо, что не в постели. Побледнел, лицо осунулось, волосы даже как-то потемнели, но всё тот же Магнус. Разве что пропал восторженный огонек в глазах да исчезла улыбка, вечно таившаяся в уголках рта. Словно кровь черного гарма смыла его наивность и проявила взрослого мужчину.

— Кай, — серьезно поприветствовал меня он. — То была моя вина. Я знал про черного гарма. За жизнь благодарить не стану, ты не сбежал бы, даже будь на моем месте кто-то другой. Благодарю за бой плечом к плечу.

С этими словами он снял с предплечья серебряный браслет и протянул мне.

Вот и всё. Напрасно его мать всполошилась из-за монеты. Больше не будет тянуться ко мне восхищенный подвигами мальчик. Друг никогда бы не одарил браслетом друга, это право владетеля. Конунга. Ярла. Хёвдинга. Дав браслет, Магнус показал, что я всего лишь один из его людей, кого можно хвалить, одаривать, ругать и наказывать. Тем лучше.

— Ещё прошу отдать шкуру черного гарма мне. Могу заплатить сколько пожелаешь.

Я криво усмехнулся, глядя на вчерашнего мальчишку снизу вверх.

— Плата не нужна. Пусть только вернут плащ из шкуры снежного волка.

Магнус оглянулся, кивнул, и рабыня принесла сверток белого меха. Мех вычистили от крови, и шкура выглядела лучше, чем раньше.

Я склонил голову, взял плащ и ушел.

* * *
Короткие зимние дни тянулись едва-едва и в то же время промелькивали незаметно, так как отличались друг от друга не больше, чем яйца одной курицы. Проснуться, отбросить тяжелое одеяло, ощутить, как ледяной холод покусывает ноги даже через толстые шерстяные носки, подождать, пока старуха принесет дров, разожжет огонь в очаге и растопит закаменевшие за ночь лепешки. Поесть. Выйти наружу и разгрести снег. Поучить соседских детей бою на топорах, хотя эти сорванцы больше стремились победить меня: наваливались гурьбой, устраивали засады, а один раз даже сумели поцарапать, спрыгнув с крыши дома. Пройтись по городу, перекинуться парой фраз с новыми знакомыми, выпить горячий взвар и съесть рыбный пирог в одной и той же харчевне, послушать новости. Чаще всего говорили про Магнуса и его здоровье.

Я все еще махал секирой да бросал копья, но не так охотно. С Тулле я упражняться не мог, разница в две руны у карлов слишком ощутима, а больше и не с кем было. Не Магнуса же просить.

К вечеру вернуться в дом, набить плотно живот густой похлебкой с салом и рыбой, посидеть у затухающего очага, поговорить о том о сём, мимоходом вытачивая ложку из липы или перекручивая конопляное волокно для сетей.

День за днем… День за днем.

А потом не взошло солнце.

Мы подскочили от низкого звука трубы, пронизавшего нас с головы до пят. От глухого рокота барабанов задрожали стены под толстым слоем снега. Послышался долгий вой, подхваченный множеством голосов, будто стая гармов ворвалась в Хандельсби. Но мы знали, что воют далеко не гармы.

Я подошел к холодному очагу, зачерпнул полную пригоршню сажи, вымазал лицо, накинул волчий плащ, а сверху натянул деревянную маску с нарисованной мордой. Три красных глаза, скошенный нос, огромные клыки и синие рога. Тулле расстарался ещё пуще: помимо страшной морды, чем-то похожей на лошадиную, вырезал деревянные когти, которые натянул прямо на рукавицы, к ногам привязал брусочки так, чтобы при каждом его шаге они стучались друг об друга. Будто копыта по камням гремят.

Махнули по чашке пива и вышли во двор.

Почти возле каждого дома горели факелы, обдавая снег ярким разноцветьем и обилием теней. Совсем рядом раздался дикий вой, и мы с Тулле радостно подхватили его, завыв еще громче. Перескочили через сугроб и выпрыгнули на дорогу. Улица была переполнена тварями. Перед глазами мелькали черные, красные, серые и пятнистые шкуры, некоторые твари были в чешуе, некоторые в коже, некоторые и вовсе обложены корой. Твари качали рогатыми головами, взмахивали когтями и щупальцами, рычали, визжали, выли.

Неподалеку прозвенел лур, и твари бросились врассыпную. Мы вместе с ними. Мгновение! И дорога опустела. Трубач шел и дул в лур, и за его спиной из-за домов, сараев и сугробов выползали чудовища.

Мы с Тулле прошлись по всему городу, разглядывая диковинные маски и наряды. В Сторбаше Вардрунн отмечали скромнее: накинут медвежью или волчью шкуру, размалюют лица и знай себе гуляют. Даже и не выли толком. Но так у нас и солнце почти не пропадает, лишь пару дней погуляет понизу да и снова вылезет. Хандельсби расположен дальше к северу, и старики говорили, что ночь тут длится аж целую седьмицу. И то к полудню светлеет так, что и факелы не нужны, хоть садись за порогом и вышивай.

На месте рынка кружило больше всего тварей. Там несколько масок били в бодраны и дергали струны тальхарп. Порой одна из масок оставляла игру и вливалась в толпу, и почти сразу ее место занимала другая тварь.

— Аууууу! — взвыл я и завертелся-закружился на месте, подпрыгивая.

— Аууууу! — отозвались остальные.

Со стороны вдруг послышался человеческий голос, и я помчался туда. Кто это осмелился выдать себя за человека?

— Одумайтесь! Снимите личины! Верните человечий облик! Солнце не покинуло вас! — кричал тощий мужчина в оранжевой хламиде, накинутой поверх тулупа. — Оно вернется через несколько дней!

Но его слова вызывали еще больше воя и рыка. Твари кружили возле, толкали его, пихали, размахивали уродливыми лапами, совали к лицу чудовищные морды. И их игры не прошли незамеченными: хламида была порвана в нескольких местах, солнечный жрец придерживал левую руку, болезненно морщился, когда ее задевали, на скуле прочерчена красная полоса с каплей крови на конце.

Вдруг из-за домов выскочил огромный зверь. Одна только голова была размером с человека, длинное тулово, как у огненного червя, полыхало алым, за хвостом тянулась черная полоса, и запахло тухлятиной. Диковинная тварь рычала, извивалась, вздыбливала рогатую морду и била лбом каждого, кто не уступил ей дорогу. А там у ней щит, только выкрашенный иначе. Я не удержался, захотел испытать чудище на прочность, подскочил и заслонил путь. Взметнулась она и как врежет мне в грудь! Я пролетел через два ряда и застрял в сугробе. Да там никак хельты прятались! А то и сам конунг!

Чудаку, вышедшему из дому без личины, заткнули рот и отволокли в чей-то дом. Нечего портить праздник!

Мы бегали, вопили, рычали, набрасывались друг на друга, били в бодраны, прятались от чистого звука лура. Будто весь город захватили самые ужасные твари, земные и морские. Будто Бездна сумела захватить Северные моря.

Скирир не просто так поместил солнце — сердце убитой им твари — на небо. Так он показал Бездне, что пришел конец ее темной власти, и отныне здесь правят весенние и зимние боги. И солнце каждый день напоминало людям, зверям, тварям и богам о том. Но случаются такие дни, когда боги покидают землю. Они собираются в чертогах Скирира, похваляются своими деяниями и подвигами героев, пьют меда, слушают песни Свальди и веселятся. И каждый раз Бездна пытается вернуть себе утраченную власть. Для того она породила ужасную тварь Сидансуджа, которая разевает огромную пасть и надвигается на солнце, чтобы сожрать.

И чтобы Бездна не напустила на города и поселения новых тварей, люди переодеваются в чудищ и делают вид, что все земли уже захвачены порождениями тьмы. Мы знали, что это не навсегда. Звуки бодрана и лура обязательно разбудят захмелевших богов! Пробудится Фомрир и прогонит Сидансуджу, снова засияет солнце, снова Орса и Хунор сойдут к нам и будут одарять своими благословениями.

Страшно, когда в Вардрунн рождается ребенок, ведь роды проходят не под присмотром Орсы. И частичка Бездны остается в таких детях навечно. Если в Сторбаше появлялся странный человек, дикий, злобный или чудной, его спрашивали, уж не в Вардрунн ли он появился. Страшно, когда в Вардрунн приходит в дом чужой. То может быть тварь в обличии человека.

Но я любил эти дни. Когда в кишках туго смешивается и страх перед тьмой (а ну как не проснутся боги?), и предвкушение игр, и азарт, и желание доказать, что я не боюсь ни Бездны, ни ее детищ. Под каждой маской может прятаться настоящая тварь. Из-за любого угла может выскочить чудище и наброситься на тебя. Будучи безрунным, я боялся страшно, и потому орал громче всех, выбегал за границу поселения дальше всех, возвращался в дом позже всех. Дурак был.

Небо уже давно полыхало алым и золотым, факелы погасли. Казалось, что солнце вот-вот выйдет из-за гор. Усталые и довольные, мы вернулись в дом, обтерлись влажной тряпицей, наскоро похлебали суп и завалились спать.

Когда же небеса повторно искупались в крови, мы поднялись, натянули наряды, маски и вышли из дому. Нас снова подхватила волна порождений Бездны и поволокла через весь город.

Мы стучались в двери, запрыгивали на крыши, выли возле хлевов, пугая невинную скотину. Жители откупались от нас кружками пива, порой совали соленую рыбу и тут же прятались.

Но Бездна бы не поверила нам только из-за шкур и визгов. Там, где появляются твари, всегда пахнет кровью. Потому в самое темное время суток, в полночь, мы пришли на площадь.

Длинная тень в маске с клыкастой пастью рявкнула. Впервые за эту ночь стихла музыка. И тишина оглушила меня. После нескончаемых гудений, бряканий, криков и стуков мне чудились еле слышные шорохи, шепотки, шуршания, будто изо всех углов сейчас полезут твари, змеи, вынырнут из-под снега щупальца и рога, свалятся с неба крылатые бестии и сдерут с нас обманные одежды вместе с кожей, вспорят наши животы и выпьют нашу кровь. Ужас сладко сковал мышцы. Но я знал, что случись такое взаправду, я не растеряюсь и перед смертью буду рвать врага зубами и руками.

Новые тени притащили жертв первой ночи. Пока всего лишь тринадцать черных коз, приберегаемых для этого случая. Они жалобно мекали и упирались копытами. Мне почему-то вспомнилась первая жертва Ингрид, как она не хотела резать своих козочек, защищала своих любимиц.

Клыкастая тень снова взревела, подошла к ближайшей козе и вспорола ей брюхо. Животное померло не сразу, оглашая город истошными криками. Будто человек.

Рык. И мы все накинулись на бедных коз, терзая их тела, подбрасывая в воздух клочки шкуры, мяса и кишок. Так мы показывали Бездне, что ее твари не дремлют, а отлавливают живых и сжирают их без остатка.

После мы разбежались по домам. Точнее, не по домам. В Вардрунн в дом нельзя вносить запах крови. Мы с Тулле пошли в сарай, где сняли плащи, маски, счистили малейшие капельки крови с себя и прокрались тихонечко в тепло и уют.

На следующий день празднество продолжилось, хотя и ночью музыка не стихала. Я заметил, что многие личины, запомнившиеся вчера, куда-то запропастились, зато появились новые. Видать, в Хандельсби люди заготовили не один, а несколько разных нарядов. Мы также веселились, выли, прыгали, убегали от трубы. Вроде бы ничего особенного.

Но все мы знали, что где-то в скрытом месте сейчас совершали ритуалы мамировы жрецы, жгли припасенные с лета ароматные травы, пели слова особые. Посылали весточку загулявшим богам. Нельзя, чтобы Бездна смотрела в их сторону, чтобы почуяла волшбу.

Говорят, некогда в один хутор пришел чужой да так и остался жить. Выказывал он много разумения, подхватил ремесла, добавил в них толику своего ума. Уважение к нему имели все обитатели хутора. На Вардрунн они натянули личины, стали бить в бодраны и кричать, знали, что ближайший жрец уже ушел далеко в горные пещеры и зажег первый огонь. Чужак же посмеялся над обычаем, сказал, что давно уже оглохла и ослепла Бездна, и чрево ее, некогда без счета порождающее тварей, иссякло. Боги же, нагулявшись, вернутся сами. Послушались его хуторяне, решили переждать темные дни в доме, в тепле и уюте.

Больше никто ту семью живьем и не видел. Соседи прислали карла, да тот увидел лишь пустой двор. Ни скотины, ни людей, ни следа их. А на жреца местного в ту зиму беспрестанно нападали то звери, то твари, потому завалил он вход в пещеру да так и остался там навечно, выполнив свой долг перед людьми.

Говорят, что чужак тот в Вардрунн рожден был. Ходил по землям, смущал умы людей.

Во вторую ночь закололи тринадцать черных овец.

В землях северян ночь стоит не седьмицу, а много дольше. Есть острова, на которых тьма длится и две седьмицы, и три… Значит, обиталище Бездны находится на севере. Когда стану сторхельтом, навещу те края, проведаю старушку.

Втретью ночь убили собак, что защищают стада и предостерегают от тварей селения.

Личины горожан всё больше покрывались кровью, красных и желтых глаз почти не разобрать. Мой волчий плащ уже не походил на белый. И я внутри пачкался вслед за ним. Будто дыхание Бездны проникало в меня с каждым вдохом.

На четвертую ночь на площади разорвали тринадцать черных свиней. Их крики походили на человечьи больше, чем наши.

Я возвращался, счищал кровь и падал замертво, без снов. Вставал тяжело. Старуха смотрела на нас с жалостью, варила густые сытные похлебки с желтыми пятнами жира, щедро наливала пиво, грела воду.

В пятую ночь жертвами стали черные коровы.

Я устал. Не телом. Пятирунного плясками да визгами не вымотать. Может, бесконечная ночь тяготила с непривычки? После такого невольно прислушаешься к крикам сумасшедшего, который считает солнце богом.

На шестую ночь на площадь привели лошадей. И кто-то из празднующих поднялся на руну.

Я же половину ночи отстоял с бодраном, усердно молотя рукой по тугой козлиной коже, палочки-то у меня не было.

В последнюю ночь на улицы высыпали все, даже старики и дети. Каждому приделали какой-то твариный признак: кому разукрасили лица, кому нарисовали лишние глаза и рты, кому пришили лишнюю штанину и набили ее соломой. Маски! Морды! Город шумел так, будто хотел разбудить не только богов, но и их прародителей в морях и горах. Гремели не только бодраны. Люди взяли в руки молоты, топоры, железные гвозди и просто чушки и стучали обо всё подряд. Малыши трясли деревянными гремелками. Улицы полыхали факелами. Подохрипшими голосами подвывали и мы с Тулле.

Снова выползло то чудовище, что и в первую ночь, извиваясь по улочкам, до писка пугая мелюзгу, зато детвора постарше визжала от восторга. Самые храбрые мальчишки прыгали ему на спину с домов и даже какое-то время ехали верхом, пока их не стряхивали.

Мороз кусал за щеки. Обрыдлая маска не защищала от холода. Но мы продолжали кружить между домами.

Смотри на нас, Бездна! Смотри, как твои детища захватывают землю. Сбывается твоя мечта! Смотри на нас! Забудь о жрецах, что запели последние песни. Забудь о богах, что оставили своих предков. Забудь о посланной тобой твари, что почти поглотила солнце. Смотри на нас!

Смотри, как твои детища беснуются в Хандельсби. Как бесконечна их радость! Как безгранична твоя власть! Всех пожрали твари. Не ржут больше кони, не мычат коровы, не урчат свиньи, не лают собаки, не блеют овцы, не мекают козы. И лишь несколько человек еще дышат этим воздухом.

Смотри, Бездна, как извиваются их жалкие тощие тела, привязанные к столбам! Смотри, Бездна, как ничтожны их помыслы! Смотри, Бездна, как пусты их думы! Ни единой руны за их плечами, ни единого ребенка из их чресел, ни единого свободного дня в их жизни!

Смотри, Бездна, как разевают они рты! Смотри, Бездна, как тонка их кожа! Смотри, Бездна, как красна их кровь! Смотри, Бездна, как хрупки их кости!

Смотри, Бездна, как насытились твои чада! Смотри, Бездна, как…

Восток в восьмой раз окрасился красками, снова обещая рассвет. Но семижды он уже обманывал нас. Мы стояли, покрытые кровью рабов, и ждали.

Проснулись ли перепившие боги? Услышит ли Фомрир песнь жрецов, вспомнит ли, что должен сделать? Не учуяли ли твари курения высоко в горах?

И первый яркий луч прорвался в щель между гор.

И полетели в стороны маски и личины. Покрасневшим снегом матери стирали с лиц детей краску, отдирали рога и уши, отрывали лапы и хвосты.

И взметнулись тугие огненные плети, сжигая твариные обличья. Уже не звериные рыки, а радостные возгласы летели в небо. Со всех сторон слышались чистые звонкие звуки луров.

Солнце взошло!

Я содрал с себя деревянную маску, швырнул ее в огонь, чувствуя, как вместе с ней сгорают и мои страхи, и тяжесть, что накопилась за эти бесконечные ночи. И завопил от восторга!

Потом были песни. Потом были танцы. Потом были угощения возле каждого дома. Меня обнимали незнакомые девушки. Со мной пили незнакомые мужчины. И я, позабыв о пяти рунах, играл с детьми в снежки, подбрасывал их в воздух, прыгал через костер.

Солнце вскоре скрылось за горами. Но мы точно знали, что завтра оно вернется вновь.

Глава 9

И потянулись долгие зимние ночи и короткие зимние дни. Мы приветствовали солнце каждое утро. Мы встретили изможденных жрецов, которые спустились с гор после Вардрунн. Они выглядели так, будто сквозь льды, снега и ветра сходили к жилищу богов, прорвались через сотни тварей, сразились с Сидансуджей без Фомрира, а возвращаясь, переплыли северные моря без корабля.

Нет, не хотел бы я стать мамировым жрецом. Не щадит он своих почитателей. И я говорю не только про пальцы. Кто добровольно согласится впустить в себя частичку тьмы, частичку Бездны, чтобы лучше видеть волю богов? Кто возьмет в руки топор и опустит на собственную руку? Кто откажется от продолжения рода? Мамир не требует этого от жрецов, но какая семья отдаст девицу в жены такому человеку? Не проявится ли Бездна через его ребенка?

Потому чаще всего жрецами становятся не в буйной юности и не в могучей зрелости. Говорят, что лишь прожив правильную жизнь, пройдя через всё, что можно пройти: любовь, брак, ненависть, рождение детей, убийство врагов; лишь после этого мужчина может отречься от земного и прислушиваться к иным голосам. А еще говорят, что Мамир посылает избранным испытание. Страшное, ломающее, приближающее к Бездне. Такое было у Эрна, но он не смог его превозмочь и стал тварью.

Не раз мы с Дагом бегали за Эмануэлем, жрецом Сторбаша, в надежде узнать его тайну. Гадали, что случилось в его прошлой жизни. Может, твари убили его семью? Может, Бездна одурманила его голову, и он своими руками погубил верного друга? Может, сжег им самим построенный корабль? Его имя было не нашим, привезенным из чужих земель, хотя Эмануэль по лицу и говору точно местный.

Я спрашивал отца, но тот отмахнулся. Сказал лишь, что Эмануэль когда-то служил чужим богам, но отрекся от них и стал голосом Мамира.

Сейчас мне думалось, что Эмануэль когда-то кланялся солнцу, потому он был таким тощим и высохшим. Попробуй не есть мясо и не пить пиво целый год! Хорошо, хоть не помер.

Вот интересно, почему один только Мамир среди всех богов обзавелся жрецами? Орсовы женщины не в счет, они живут, как обычные бабы: выходят замуж, рожают детей, следят за домом, готовят ужин, только и разницы, что ведают травы и могут лечить. Их жрицами никто не называет. Орсовы женщины и всё. Женщины, на которых лежит милость Орсы.

И при том никто больше Мамиру и не возносит хвалы. Ярлы и конунги славят Скирира, воины — Фомрира, кузнецы и ремесленники — Корлеха, рыбаки — Миринна, моряки — Нарла. И не зазорно воздавать почести всем богам по очереди, ведь мужчина должен уметь и сражаться, и мастерить, и рыбачить, и на лодке ходить. Даже у младшенького Свальди и то музыканты да скальды в подопечных ходят.

А ведь именно Мамир создал людей. И Эмануэль особо любил рассказывать эту историю, напоминал, кому мы обязаны появлением на свет.

— Давным давно, говорил он, — когда боги были молоды, Мамир-судьбоплет сидел на скале и предавался размышлениям. Вроде бы боги побеждали и морских, и первородных тварей, но бои эти не всегда проходили легко, ибо хоть боги и велики и могучи, но плоть от плоти и кровь от крови сего мира. Боялся Мамир мудрейший, что породит пучина морская или бездна земная таких тварей, что непобедимы для богов будут.

Долго думал Мамир, но не находил мудростью путь, пока однажды не увидел, как Корлех, мастер ремёсел, добывает медные самородки, как дробит их каменным молотом, как плавит в жарком огне, смешивая с оловом, рождая из пламени новый, более крепкий металл. Как Фольси-земледелец выращивает и молотит зерно. Как Орса жерновами мелет зерно да из муки хлеба выпекает. Понял Мамир, что руками можно сделать что угодно, и новых богов бог тоже может создать.

Ушёл Мамир в далёкие пещеры, где трижды три года размышлял и руны судьбы бросал, пока не стал ему ясен путь.

Вышел Мамир из глубоких пещер и принялся за дело. Попросил Корлеха сделать большой глиняный горшок и обжечь его не в огненной горе, а в печи. Спрятал в сырой глине колючку Мамир, дабы укололся Корлех-гончар и свою кровь в глину вмешал.

Вырвал судьбоплет у Фольси волос, а у Орсы с гребешка их собрал, достал ногти Скирира и Нарла, кровь Хунора, после добавил главную часть: кончик своего большого пальца. Завернул всё в тряпицу и в лесу посадил, собственной кровью полив.

С горшком, что Корлех сотворил, пошёл Мамир в горы, к снежным пикам огнерукого великана Амту, долго с ним говорил и в итоге выменял три рога крови на кончики пальцев правой руки.

Вкусил плоти божества огненный Амту и распался на девятнадцать первородных великанов. Разошлись они по свету и породили сотни других великанов.

Вскинул Мамир на плечо наполовину наполненный кипящей кровью горшок и последовал к величайшему морскому змею Ургу.

Долго беседовали мудрый Мамир и додревний змей, долго спорили, и в конце сторговал бог три рога крови змея в обмен на кончики пальцев левой руки.

Проглотил плоть, кровь и кости Ург великий и разложился на Тоурга и шестьсот шестьдесят два змея.

Смешал Мамир добровольно отданную кровь двух величайших тварей, вернулся в лес, где выросло древо, посаженное им. На древе том выросло двадцать четыре ореха. Собрал их Мамир и бросил в горшок с кровью чудовищ. Поставил горшок в печь и девять месяцев и три дня следил за огнём, а на четвёртый день из горшка вышли первые люди. Двенадцать мужчин и двенадцать женщин.

Но разочаровался в творении своём Мамир, ибо не богов он создал. Люди были лишь почвой, в которую ещё предстояло посадить семя божественности.

А рождённые люди тем временем разбрелись по свету. Созданные из плоти богов, они от рождения впитали часть знаний и Корлеха-мастера, и Фольси-землепашца, и Хунора-охотника.

Больше всего меня возмущало, что от Фомрира в людей ничего не попало. Это потому, что он не был первородным богом, что вышел из морских пучин или спустился с гор. Фомрира породил Скирир. И главный воитель среди богов должен был остаться позади остальных. Ну, как Свальди, сын Орсы и Фольси. Но упрям был бог-воин, смел и отчаян, не признавал он никого выше себя, кроме отца своего.

Чего только не передумаешь за длинные зимние вечера? Какие истории только не вспомнишь? О чем только не переговоришь, сидя возле очага и глядя на танцующее пламя?

После Вардрунн мы застыли, словно муха в янтаре.

Я видел такие камушки на рынке и даже купил себе один такой. Мне понравился его цвет. Будто взяли летний солнечный луч и превратили в камень, но случайно зацепили пролетавшую мимо муху, и та навечно осталась внутри него.

Муха в янтаре. Вольный хирдман на зимовке. Только вместо камня мы заточены в ледяную скорлупу океана.

Это, конечно, придумал не я, а Хвит. Он поселился у симпатичной вдовушки, но даже теплая женская грудь не может заменить скачку по тюленьему полю, пляске мечей и одеяниям запястий. Скальд всё чаще приходил в наше с Тулле жилище, сидел возле очага и складывал слова в строки. Сочинял не только висы с переплетениями иносказаний, но и обычные песни, которые так приятно было петь всем вместе за пиршественным столом. Когда я показал ему свой камешек, он сказал, что мы застряли в ледяной скорлупе фьорда, как муха в янтаре. Красиво!

Единственные мушки, которые добрались до края и поскреблись лапками, — хельты. Их так впечатлили способности Рыбака, что они отсыпали ему еще серебра за возможность поохотиться во владениях Нарла на морских тварей. Никого из ульверов, кроме Альрика, с собой не брали. Зато Магнуса, конечно, прихватили и даже подарили ему руну.

Я догадывался, как это могло произойти. Хельты приманили на Халле тварь, выволокли ее на лед, истыкали копьями, изрубили секирами, но последний удар нанес конунгов сын. И вот она — заветная шестая руна. Хускарлом, небось, быть лучше, чем карлом.

Когда я услыхал об этом, то полдня ходил мрачнее тучи, кружил по дому и плевался ругательствами. А потом Тулле спросил, отказался бы я от такого предложения. И я бы не отказался. Пусть это и не самый благородный способ, но это ж хускарл! Шестая руна! Дар богов! Чем бы они меня одарили? Силой? Непробиваемой шкурой? Скоростью? Огромным брюхом? Скальдическим даром?

На второй раз хельты дали поднять руну Альрику. И тут я уже не ругался и не завидовал. Наоборот, почувствовал облегчение. Снова хёвдинг сильнее меня. Так и должно быть. Хёвдинг-хускарл внушает уважение людям, да и его хирду доверия больше.

Солнце вставало всё раньше и раньше, но зима не хотела сдаваться и каждый день заваливала нас снегами. Вскоре между домами выросли белые стены выше меня, в которых прорубали узкие тесные проходы. Мы начинали день, разгребая снега перед дверьми, и заканчивали его так же. Стоило хоть раз пропустить, и останешься в снежной ловушке до самой весны, задохнется скотина, а следом за ней и ты сам. Мы помогали и соседям, вырубали и оттаскивали снежные валуны в сторону фьорда.

Медленно и неохотно отступали морозы.

Под крышами появились первые сосульки, и мальчишки теперь размахивали не деревянными мечами, а ледяными. Неторопливо таяли сугробы, дороги днем превращались в ледяную жижу, а ночью застывали намертво. По городу не ходили, а скользили на лошадиных заточенных костях, которых привязывали к сапогам. Но перед тем как снег сошел с ближайших холмов, треснул лед во фьорде.

По обычаю в этот день приносили жертву богу-мореплавателю Нарлу. За зиму он мог забыть о верных своих почитателях, забыть морды их морских коней. Потому команда каждого корабля по отдельности вырубала во льду круг, каждый из хирдманов ронял по капле своей крови на животное, чью голову носил их парусатый рысак, или его шкуру, что тоже дозволялось.

Альрик распластал перед нами серую шкуру и первым резанул себе руку, окропив шерсть своей кровью. Затем Вепрь, Арне Кормчий, Энок Косой, Снежный Хвит, Халле Рыбак, Трюггве-мечник, Бьярне Левша, я, Тулле Скагессон, Ларс-резчик, Облауд, Стейн, Эгиль Кот, Видарссон, Сварт Безоружный.

Лейф Ящерица поднял на нас прозрачные глаза:

— Я оставляю хирд. Нечего обманывать богов моей кровью.

Хёвдинг даже не моргнул. Положил щепку от Волчары, осторожно завернул в шкуру тяжелый камень, обвязал сверху прочной веревкой и опустил в воду. Внимательно мы вглядывались в темную пучину. Не всплывет ли? Не отвергнет ли Нарл нашу жертву? Не осердится ли на внезапного отступника?

Но нет. Осталась недвижной морская гладь. Можно смело идти в море! Нарл не оставит нас своей милостью, не опрокинет штормами, не нагонит тварей.

Мы задвинули ледяную пробку обратно, поднялись на берег, и только там Альрик врезал Ящерице так, что тот отлетел на несколько шагов.

— Три года мы прожили бок о бок, — тихо заговорил хёвдинг. — Три года грелись у одного очага, делили один хлеб, пили из одного рога. Не раз я приходил к тебе этой зимой, водил к конунгову жрецу, спрашивал о лечении. И ты не мог сказать об уходе иначе как перед лицом Нарла? — вскричал он. — А ну как обозлился бы корабел? Отказал бы нам в плавании?

Лейф поднялся, стер кровь с губ, упрямо вскинул голову.

— Что в том за печаль? Какое мне дело до лживого бога?

— Лживый бог?

Я не поверил своим ушам.

— Вы так и не поняли? — скособоченное лицо Ящерицы странно искривилось. Может, то была улыбка? — Все боги — никакие не боги! Ни хваленый Фомрир, ни Скирир, ни Нарл со своей лодчонкой. Ясно же, что это люди, только люди не простые. Они убили тьму человек, животных и тварей, получили руны. Много рун. Переросли сторхельтов, получили могущество и назвали себя богами. Даже у добренькой Орсы руки по локоть в крови!

Альрик шагнул к Лейфу, но тот против обыкновения даже не отшатнулся. Стоял и смотрел хёвдингу прямо в глаза.

— Только вот недаром, чтобы расти в рунах, нужно жрать сердца тварей. С каждой руной, с каждым трупом ты всё меньше остаешься человеком и всё больше становишься тварью сам. Посмотри на хельтов! — он махнул рукой. — Разве это люди? Нет, это скорее порождения Бездны.

— Пошел прочь, — прошипел Альрик. — Вон из моего хирда. Сожги плащ из волчьей шкуры! Ты не имеешь права его больше носить.

И ни один голос не вступился за Ящерицу. Видарссон судорожно оглядывался, смотрел на небо, на море, видать, ждал наказания богов.

— Вам не нужно больше убивать! — выкрикнул Лейф. — Оставьте ложных богов! Солнце — вот единственный настоящий бог! Вы же поклоняетесь Бездне и ее порождениям! Смертями питаете тварей! Убийствами создаете новых!

Беззащитный повернулся спиной к Ящерице и пошел в город. Ульверы последовали за ним. Каждый, проходя мимо бывшего друга, плевал ему под ноги. Хвит плюнул в лицо. Он, как никто другой, был близок к богам из-за своего дара. Но Лейф не ответил. Тулле лишь покачал головой. Видаррсон обошел стороной, словно боялся подхватить заразу. Сварт хмыкнул, он совсем не знал Ящерицу.

Я же наклонился и прошептал:

— Я убью того сумасшедшего с бритой макушкой, понял?

И только сейчас в глазах бывшего ульвера мелькнул страх.

— Не посмеешь!

Конечно, я не собирался убивать безрунного. Мне было довольно и того, что Лейф испугался.

Нас осталось всего шестнадцать, из которых двое — низкорунные новички. И разрыв по силе между хёвдингом и хирдманами велик, так как большинство на третьей руне. Нелегко будет Альрику отыскать хорошую работу по весне.

Море наверняка уже было чистым, там льда было намного меньше, чем в закрытом фьорде. И пока горожане ждали схода льдов, хирдманы проверяли свои корабли.

Альрик оплатил место в наусте, корабельном сарае, потому наш Волчара был почти в идеальном состоянии. Впрочем, Арне Кормчий и Ларс Резчик выискали какие-то недочеты и занялись починкой: заменили некоторые доски, обновили такелаж, проверили каждый кусочек паруса на разрыв. Также нужно было сделать три-четыре новых весла. Для будущих хускарлов.

Прикладываемая при гребле сила у карлов и хускарлов отличалась, потому обычные весла легко могли сломаться. И по обычаю перед тем, как корабль впервые в году опустится в воду, нужно было их заменить. У нас хускарл нынче только Альрик, но я был недалек от него. И еще двое на четвертой. Вряд ли он успеют до зимы подняться на две руны, но хёвдинги обычно брали запасные утяжеленные весла, показывая всем, что уверены в росте своего хирда.

Я неплохо управлялся с топором, но Ларс никому не позволял даже выбрать дерево для починки. Порой я думал, что Ларс пришел на службу не к Альрику, а к Волчаре лично. Ну и пусть его. Зато теперь я буду сидеть на носу, бок о бок с хёвдингом. Там и весла длиннее, и вода хлещет, и качка сильнее. Самые почетные места!

Кроме того, у меня осталось незаконченное дело. Нужно было забрать новенький топор!

К кузнице Кормунда я пробирался неспешно. И что удивительно — чем дальше, тем медленнее я шел.

Вот я дурень! Ничего толком с кузнецом не обговорил, кроме платы да сроков. Вынесет он мне топорёшку из березы и болотного железа, а я — вынь да положь половину золотой монеты. Хотя нет, березы не будет. Он точно про дуб говорил. Но что в том проку? Какое бы ни было топорище, его всегда заменить можно. Даже если Ларс Резчик не поможет, я и сам вытесать смогу. А вот железо… Кормунд говорил про своё железо, но не хвалил его, а хулил. А вдруг он из него сделает лезвие? Ударю я таким топором, а он возьмет и разлетится на мелкие кусочки?

Говорил же отец, что перед тем, как назвать цену, всегда нужно обговаривать работу. И лучше прям до мелочей. И вес топора, и ширину лезвия, и материал.

У меня аж руки вспотели.

И ведь не денег жалко: легко пришли, легко ушли. Не хотел я в плавание уходить без своего оружия. И лучше б такого, чтоб все ульверы обзавидовались, даже те, что с мечами ходят.

— Чего встал? Проходи! — рявкнул кузнец.

Хотя я ещё из лесу не вышел. То ли у него слух лисы, что под сугробами дыхание мыши слышит, то ли нюх волка, что кровь чует через пол-леса.

Подошёл я к кузне и даже поздороваться не смог. Во рту пересохло так, что язык к нёбу прилип.

— Готов твой топор. Уже седьмицу как готов, — рыжебородый седовласый хускарл стоял, прислонившись к стене, и небрежно крутил в руках топорик.

Мой ли?

— Принимай работу! — и кинул в меня.

Рукоять, как родная, влипла в подставленную ладонь. Не очень длинная, как моя рука от плеча до запястья, тяжелая, гладкая. Дубовая. Толщина точь-в-точь под мои пальцы, вот ни убавить ни прибавить.

Я покрутил обнову. Тяжелая. Чуток тяжелее, чем надо бы, но так и не на одну руну же беру.

— Хорошо, что подрос, — заметил кузнец.

На мгновение я вспыхнул гневом. Какой подрос? Ни на капельку не вытянулся с осени. А потом сообразил, что Кормунд говорил про руны. Какое ему дело до моего роста? А вот руны — другое дело. И пожалуй, он прав. Для четырехрунного топорик был бы слишком тяжел.

Выдохнул. И глянул на головку. Проушина плотно обхватывала топорище, будто стискивала его в своих объятиях. Сзади потолще, по бокам — потоньше. Тут всё, как и полагается. Если смотреть сверху, сечение лезвия сужалось к краю, точить легко будет. Но вот не разлетится ли от первого же удара?

Я повернул голову топора боком и забыл, как дышать.

— В железо на краю я вмешал прах костей морской твари. Так оно твёрже и остроту лучше держать будет. А в тулове — кости черного гарма, которого ты убил, для гибкости и упругости. В рукоять вделал шерстинки из твоего плаща. Как видишь, топор сразу признал хозяина, лег в руку правильно.

Глаза заволокло мутью. Мой топор. Тот самый! Отныне я не расстанусь с ним никогда. Даже когда стану хельтом, буду носить с собой. Даже если сломается, из его частей выкую новое.

Я поднял голову и глянул на Кормунда, хоть ничего толком и не видел из-за слез.

— Вижу, по нраву тебе моя работа. Тогда пришла пора расплачиваться. Положи сюда монету и разруби ее. Коли не ровно махнешь, заберу себе ту часть, что больше.

Мне и целой монеты было не жаль. Но я не стал спорить. Подошел к колоде, положил монету и не глядя рубанул. Не подвел меня топор, рассек золото гладко, даже не смяв, и ровно-ровно. Хоть на весах торговца специями отмеряй!

Кормунд хрипло рассмеялся, взял одну половину, хлопнул меня по плечу и толкнул в сторону Хандельсби. Мол, получил, за чем пришел? Так и иди давай.

Ну, я и ушел. Так ни слова и не сказал.

Вернувшись же домой, вырезал из дерева маленький топорик, похожий на мой, окропил его пивом, вымазал в своей крови, отнес к большому дубу, что рос у подножия горы. Там привязал его к ветке повыше. Пусть Корлех услышит мою благодарность и вознаградит своего верного последователя Кормунда!

Глава 10

— Ну, будет-будет, — в который раз обнял я старуху, а та продолжала утирать бесконечные слезы. — Мы ж договаривались только на зиму. Моя мать так не рыдала, когда я уезжал.

— Так-то мать, — не к месту ляпнула старуха. — К тому ж у нее еще один сынок есть да дочка приблудшая.

Я в отчаянии оглянулся на Тулле, но тот слушал последние наставления Ньорда и кивал, кивал, кивал. Судя по их виду, старик вознамерился пересказать все события от начала времен.

— Ты только заглядывай! Не забывай уж стариков! Пусть дом у нас неказист да скуден стол, зато от сердца! — снова затянула старуха свою песнь.

Рубаха на груди уже вся вымокла. Я понял, что пора прекращать.

— Хватит! Тулле! Уходим!

Приподнял старуху, переставил ее в сторону и решительно шагнул к двери. Тулле ужом проскользнул мимо Ньорда, подхватил мешок и за мной.

Хорошо хоть обычай запрещает провожать до борта, иначе бы мы опозорились на весь Хандельсби с таким-то хвостом. Впрочем, стариков можно понять. Обычно они зимой ели впроголодь, дочь им почти и не помогала, сил на уход за скотиной и чистку двора не хватало. А с нами и весело, и сытно, и хмельно. Новостей всегда ворох, есть что пообсуждать с соседями, гости заходят.

Мы оставили им запас снеди. До лета точно протянут.

Фьорд почти очистился ото льдов, а отдельные глыбы можно было и веслом оттолкнуть. В столицу прорвались первые корабли, больше торговцы. Возвращались конунговы люди с разных земель. Город оживал. Открывались харчевни да постоялые дворы. Скоро людей тут станет вдвое-втрое больше. Как и представить такую толпу?

Хорошо, что мы уходили отсюда.

Мы спустились к пристани, и я издали узнал белоснежный борт Волчары. Его носовая фигура — оскаленная волчья морда — лежала внутри, ее мы закрепим, как только выйдем из фьорда.

Как я соскучился по морю!

Вроде бы и недавно виделись с ульверами, в день Нарла, а радость от встречи меньше не стала. Альрик Беззащитный! Наш хёвдинг, недавно ставший хускарлом. Надо поспрашивать, каким даром наградили его боги. А в том, что наградили, я не сомневался: уж больно условие у него тяжелое.

Вепрь! Негласный заплечный хёвдинга. Всегда рядом, всегда поможет, умеет всё на свете: и поесть приготовить, и одежду починить, и рану подлечить. А уж как он бродэксом машет — вообще заглядение!

Энок Ослепитель, наш раскосый друг, один из самых сильных ульверов. Уже на четвертой руне. Тоже с обновками — прикупил крепкий лук.

Снежный Хвит. Обманчиво стройный и миловидный, точно девица, да еще висами увлекается, но тоже добрался до четвертой руны. Так и не женился за зиму, зато притащил какого-то мужичка.

Халле Рыбак. Наверное, единственный хирдман во всех Северных морях, кто не умеет плавать, зато нарядный, словно конунгов сын. Серебра на нем уж точно не меньше.

Арне Кормчий бегал по кораблю и проверял, не забыл ли чего. И рядом Ларс Резчик прямо на глазах выводил ножом замысловатые узоры на мачте. Украшал Волчару.

Трюггве Мечник. Он не повеселел после смерти лучшего друга, но свыкся с мыслью об его отсутствии.

Стейн с завистью поглядывал на лук Энока. Он тоже предпочитал сражаться стрелами, но решил отложить покупку до пятой руны. Луки меняют чаще, чем мечи или топоры. Кто побогаче — вообще каждую руну новый берут.

Бьярне Левша. Хуже всех держит строй, так как щит держит в правой руке, потому всегда стоит крайним справа. Зато в одиночном бою с ним справиться сложнее по той же причине.

Облауд. Самый неприметный из всех ульверов. Любит разговаривать пословицами да прибаутками.

Эгиль Кот. Назван так, потому что в темноте видит, как кот, и ходит неслышно, как кот. Вот он бы сумел выкрасть моего брата так, чтоб никто не заметил.

Ну и наши новенькие: Бьярки Видарссон, который на самом деле Уксиссон, и Сварт Тролль, или как его еще называют, Сварт Безоружный.

За две зимы, что я в хирде, пятеро покинули его. Трое пополнили Фомрирову дружину, и двое выбрали другую жизнь. А сколько ушло до моего появления? Я не спрашивал. Ребята не говорили. Новичкам, насколько я приметил, тоже особо никто ничего не говорил. Прошлое прошло, а мы здесь и сейчас.

— Знакомьтесь, — сказал Альрик и кивнул на мужичка возле Хвита. — Это наш наниматель. В этот раз, хвала богам, не ярл, а торговец. Причем торговец потомственный.

Мы дружно уставились на него. Хоть я и знал, что Беззащитный не возьмется за неправое дело, но понять, что за человек принимает обязательства перед нами, хотелось. Найм ведь как палка о двух концах, бьет по обеим сторонам одинаково. Пойдешь к сйофельмену, гнилому человеку, так и тебе дурная слава разлетится. Наймешь сйофельменов, так они и дело испортят, и о тебе хулы распустят.

Впрочем, торговец мне понравился. Не очень высокий, но крепкий, светлые волнистые волосы до плеч, ярко-синие глаза с прищуром, увесистый нос над короткой бородкой, одет по-дорожному, но во всё добротное. Сразу видно, что он и поторговать, и повоевать может, многое повидал, ко многому привычен.

— Кьелл, сын Ральфа Молчаливого, родом из Кривого Рога, — широко улыбнулся торговец. И сразу разонравился мне.

Чем-то напомнил того поганого продавца оружия, который хотел содрать с нас огромные деньги. Сейчас я понимал, что цены-то были справедливыми, но неприятное чувство осталось.

— Я обговорил с Альриком условия, но хотел бы рассказать и вам, зачем нанимаю людей. Привык, знаете ли, чтобы каждый человек понимал, куда плывет и зачем. Ты позволишь? — обратился Кьелл к хёвдингу.

Альрик лишь махнул рукой, мол, делай, что хочешь.

— Мой отец, Ральф Молчаливый, в молодости был не самым удачливым торговцем. Всегда и везде опаздывал, поэтому другие отхватывали лучшие цены, не раз терялся в морских туманах, каким-то чудом каждый раз возвращаясь к берегу. Его отец, мой дед, был страшно недоволен и хотел, чтобы он бросил торговлю, коли не благоволит удача. Но лет десять назад, когда отец взял меня впервые на корабль, он случайно набрел на отдаленный остров, о котором никто и не слыхивал.

Я глянул на Беззащитного. Тот стоял с равнодушным видом, знать, слышал от торговца то же самое.

— Остров оказался не пустым. Там жили диковатые, но добрые люди, пасли оленей, ловили рыбу, сеяли ячмень. Отец предложил им свои товары, и хоть не сразу, но они договорились. Каждый год отец привозил железо, ткани, семена, даже живую птицу для развода и откорма, а те отдавали ему то, чем были богаты. Денег такая торговля приносила немного, зато постоянно и без рисков, ведь никто другой не знал о том острове. Я познакомился со многими жителями острова, особенно с детьми, с некоторыми крепко подружился. Год за годом мы откладывали деньги и накопили на второй корабль, так что прошлым летом я не пошел с отцом, а решил торговать отдельно.

Возле Волчары и впрямь болталось два кнорра. Один небольшой, с устаревшей оснасткой, второй — значительно крупнее, сразу видно, новый. Меня смутило лишь то, что у второго уключины были по всему борту. Обычно кнорры ходят лишь под парусами, потому весел там немного, и те возле носа и кормы — для маневрирования возле скал да помощи при шторме. Торговцы возят грузы, а потому людей на их кораблях гораздо меньше, чем на драккарах той же длины. Полтора десятка человек, больше и не надо. Я же видел на новеньком кнорре три десятка, и это была не вся команда.

— Отцов кнорр вернулся. Вот только отца там не было. Его человек сказал, что местные как с ума сошли. Сначала торговали, как обычно: отец ездил по хуторам, развозил обещанный товар. А потом ни с того, ни с сего в одном роду на него набросились, убили охранников, а самого его, — голос Кьелла дрогнул, — его закопали живьем. Отправили на корм червям.

— А как ты узнал об этом, если всех убили? — спросил Хвит.

— Так одного оставили. На его глазах положили отца в землю и сказали передать, чтоб больше не появлялись на острове. Он чудом добрался до корабля, и тот сразу отплыл оттуда.

— Значит, ты отомстить хочешь? — понятливо кивнул Эгиль Кот.

— Не совсем, — Кьелл опустил глаза. — Мы ведь далеко не воины, за рунами не гонимся. Да и мой поход без отца вышел несчастливым, видать, его неудача передалась и мне. Я хочу вернуться на тот остров, забрать тело отца, похоронить его с почестями, вдруг да удастся изменить его посмертную судьбу. Хочу снова поговорить с местными родами, спросить, может, отец обидел их нечаянно. Хочу продолжить дело отца и торговать с ними. Но, боюсь, если приплыву к ним на одном корабле лишь со своими людьми, то и сам лягу возле отца. Потому и нанимаю людей. Не для войны, а для мира.

За рунами торговец, может, и не гнался, но до хускарла как-то дорос.

— Так что делать-то надо будет? — уточнил Вепрь.

— Поставить форт возле бухты, охранять, защищать меня во время поездок по острову. Первым в бой не бросаться, но если уж кто нападет, так отвечать без страху. Найм сроком на год. Если вдруг раньше получится договориться, то отпущу раньше. Без уменьшения платы, — снова повеселел Кьелл Ральфссон. — Денег у меня не так много, но если я потеряю тот остров, так и вообще ничего не останется.

— А сколько там людей? — спросил Тулле. — Каковы силы?

— Всего, думаю, тридцать сотен, если считать с бабами и дитями. Тварей на острове и нет почти, так что сильно там не вырасти. Обычно карлы, есть и хускарлы, но немного. Хельтов вовсе не видел. Ну? Всё понятно? Вопросов нет? Тогда отправляемся потихоньку. Держитесь моего корабля. Как плыть — заранее говорить не буду, не хочу, чтобы другие узнали, где тот остров лежит. А как договорюсь, так уже и неважно будет.

Кьелл еще раз улыбнулся нам, похлопал Альрика по плечу и ушел к своему кнорру.

Мы тоже тянуть не стали. Поднялись на Волчару, веслами вывели на середину фьорда, дождались неповоротливых кнорров и распустили парус.

Эпилог

Рогенда проводила взглядом уходящие корабли. Наконец, этот надоедливый мальчишка покинул ее город.

Надо же было так оплошать и дать ему ту золотую монету! А все почему? Потому что когда-то Рагнвальд совершил такую же глупость: переплыл осенний фьорд, чтобы встретиться с ней. Хоть он и был конунговым сыном, уже немало ходил по Северным морям и даже за ними, поднялся в рунах и слыл отличным хёвдингом, отец Рогенды не хотел их встреч. Девушка была сговорена со старым другом отца, крепким еще хельтом в летах. Но пригожий да ладный Рагнвальд совсем закружил голову Рогенде рассказами о подвигах, иноземными украшениями да обещанием сделать ее женой конунга.

Сколько раз отец Рогенды отгонял конунгова сына от дома? Сколько раз бивали его братья? Он же никогда не защищался, боясь поранить сродственников любимой. Да и трудно ли было хускарлу вытерпеть побои карлов? Собака и та больнее кусает. Тогда отец поставил охрану на дорогах, ведущих с той стороны фьорда на эту. Но Рагнвальд все равно пришел в условленное время, мокрый, замерзший, но довольный, как обожравшийся кишками кот.

Вот этот мальчишка, даже не хускарл еще, который обогнал ее лодчонку, а потом поджидал на пристани с посиневшими от холода губами, всколыхнул былые воспоминания. И ведь Рогенда вспомнила слова жреца! Вспомнила и отмахнулась. Мол, все равно мальчишка побежит сразу тратить нежданно свалившееся богатство. По нему видно, что не балован он деньгами и вещами. Сколько таких прибывает в Хандельсби? Каждый год не один десяток.

А мальчишка не пропал, не растворился в огромном городе. И на суде помелькал, точнее, сразу на двух. Хоть говорил мало, но Магнус почему-то приметил его. И в кнаттлейк попал в один турнир с сыном, и в пару с ним вошел.

Уже тогда заподозрила Рогенда что-то неладное, порасспрашивала людей о настырном карле. И ей не понравилось то, что она услышала. Уж больно везуч парень, уж слишком быстро растет в рунах, притом без поддержки родичей. Таких она тоже видывала немало. Чаще всего воины, подобные ему, ярко горят да скоро сгорают, пропадают в морях, гибнут в неравных боях. Зато если уж выживают, то поднимаются до хельтов-сторхельтов и уходят из Северных морей в поисках новых сражений.

Если Магнус вдруг сдружится с мальчишкой, то может тоже захотеть на вольные хлеба. Стать хирдманом. Рогенда и так позволяла сыну немало: и кнаттлейк этот, и зимняя охота, где его могли убить в любой момент. Конечно, не может мать всю жизнь держать сына возле юбки, да и не хотела она, чтобы он рос жевателем угля. Но не сейчас же? Магнусу всего-то четырнадцать зим, и шесть рун не так много. Пусть подрастет еще немного, подучится, окрепнет, наберет верных людей, чтоб живота своего не пожалели за него, а уж потом даст отец крепкий корабль, снарядит на подвиги. Рогенда была согласна с мужем, что будущий конунг должен доказать право на власть, должен и сам хлебнуть морской водицы. Только не сейчас.

После разговора с мальчишкой Рогенда ночи не спала, всё думала, как освободить сына от уз, из-за глупости связавших его с Безумцем. Ее сердце не сомневалось, что Магнус выживет. Единственное, что сделала, так это подождала, пока сын очнется, и убедила его одарить спасителя. Да не просто одарить, а именно серебряным браслетом. Сказала, что после такого дара мальчишка покинет хирд и станет его, Магнуса, дружинником.

Хорошо, что Магнус туго соображал после тяжелого испытания. Не понял всей подоплеки. Зато Безумец понял всё прекрасно и больше не искал встреч с сыном.

Остаток зимы Рогенда провела в постоянном страхе. Боялась, что Магнус пойдет к мальчишке. Боялась, что вернется болезнь. Боялась, что ее дар приведет к еще большей трагедии. С тяжелым сердцем она отпустила Магнуса к морю, хотя сам Рагнвальд убеждал, что опасности никакой нет. Что один из ульверов обладает притягательно силой для морских тварей, что хельты оберегут Магнуса от любой беды, что сыну достаточно будет нанести последний удар по издыхающей твари. И что Магнусу нужно как можно быстрее подняться обратно на шестую руну, иначе потом будет сложнее. Отпустила. Но заставила поклясться, что Безумца и близко не подпустят к сыну. Рагнвальд согласился, хоть и не понимал причины.

И чем ближе становилась весна, тем пуще стерегла сына Рогенда. А ну как утянет его золотая монета? Уведет вслед за мальчишкой? Даже когда узнала, что отдал Безумец плату кузнецу Кормунду, не угасла ее тревога. Внимательно слушала о людях, прибывающих в Хандельсби, о наймах хирдманов.

И однажды муж за столом проговорился о некоем торговце Кьелле Ральфссоне.

— Второй раз он нанимает людей, хотя у самого хирд немаленький, и воины там не слабые. Много хускарлов.

— И что? — не поняла Рогенда. — Может, хочет уплыть в южные моря?

— А то, что тех, кого он нанял тогда, больше никто не видел. Зато его корабли вернулись целыми. И ведь нанимает крепких воинов. Больше половины из них были хускарлами.

— А что говорит?

— Говорит что-то о теле отца, которое нужно забрать. Платит некованым серебром.

Рогенда запомнила имя торговца и спустя пару дней пришла к нему. Предложила нанять хирд ульверов. Кьелл поначалу отказывался, говорил, что слабоваты они. Зачем ему хирд, в котором один только хускарл? Да и людей у них мало. Но после двух золотых монет согласился, предупредил лишь, что не выживут, скорее всего, ульверы.

Конунговой жене ничего другого и не нужно было.

Потому в условленный день стояла Рогенда на утесе и смотрела на раскинувшийся перед ней фьорд.

Плыви-плыви, Безумец. Плыви навстречу своей судьбе! Дорого тебе встанет та золотая монета.

Песнь 3

Глава 1

Протяжно протрубил рог. Окрик Альрика. Наш корабль качнулся вбок, поворачиваясь.

— Весла!

Я послушно взялся за свое весло и под негромкий отстук подхватил ритм.

Тварины туманы! Они преследовали нас уже несколько дней. Отступали ненадолго и снова затягивали в сырую хмарь. Мачту мы уложили почти сразу и шли только на веслах. Ленивый Хьйолкег нынче разоспался, иначе бы разогнал туманы одним лишь посвистом.

Как в этой серой хляби ориентировался Кьелл, я не понимал. Возможно, он просто кружил на месте, а мы, как привязанная кляча, следовали за ним.

Туман был настолько густым, что я не видел дальше третьего гребца, а корма будто и вовсе находилась на другом конце океана. Альрик греб возле меня по правому борту и усердно вглядывался вдаль. Он высматривал льдины, которые, как и мы, заблудились в морской каше.

Пару раз мы замечали их, лишь уперевшись в них веслом, но всегда успевали оттолкнуться и обойти. Однажды до нас донеслось предупреждение с другого корабля. Звуки почему-то тоже вязли в тумане и не всегда доходили вовремя. Я не был уверен, что слышал плеск весел с кормы. Лишь чистый зов лура мог пробиться через эту хмарь.

— Может, и нет никакого острова? — негромко сказал я. — Может, Кьелл нас ведет прямиком в Бездну? Уж больно честный у него вид.

— Я узнавал, — откликнулся Альрик, не сводя взгляда с воды. — Его отца знают в Хандельсби. Каждый год он скупал железные изделия, самые дешевые, от гвоздей до котлов, наконечники стрел, брал ткани, бусы поярче, семена. Как раз то, о чем говорил Кьелл. Второй кнорр строился тоже в Хандельсби. И расплачивался Ральф Молчаливый всегда серебром.

Я посмотрел на два серебряных браслета, охватывающих мое правое запястье.

— А откуда он его брал?

— Наверное, продавал товары островитян где-то.

— Тогда и покупать, наверное, лучше там, — заметил я.

В ответ хёвдинг тихонько рассмеялся.

— Кто бы мог подумать? Кай Безумец рассуждает о торговле! Много ты понимаешь! В мелком поселении железо и вовсе откажутся продавать. Торговцы бывают редко, с добычей и переплавкой еще не каждый справится, да и нет там лишних рук. А вот в Хандельсби свозят оружие и металл со всех краев, даже из других стран, и поделки из сырого железа там стоят недорого.

Снова протрубил рог. Где-то там, на бесконечно далекой корме, Арне повернул руль, и Волчара слегка накренился.

— Может, в этом и беда их рода? — вздохнул я. — Их корабли преследуют туманы. Потому они вечно блуждают по морям. Может, Кьелл наполовину человек, наполовину порождение тумана? Про мать он ничего не сказал.

— Тебе бы висы сочинять вместо Хвита, — усмехнулся Энок Косой, сидевший впереди меня. Хоть я и видел одну его спину, но смешок точно расслышал. — Надо же! Порождение тумана!

— Чудится мне, что мы все скоро станем этими самыми порождениями, — отозвался Хвит возле него.

Раньше возле Альрика сидел Вепрь, но на носу по обычаю сидят самые сильные воины, потому его место занял я.

— Суши! — вдруг воскликнул Беззащитный.

Мы дружно подняли вёсла. И пришла тишина. Полная тишина. Ни шума ветра, ни плеска волн, ни голосов. Туман пожрал всё.

Хвит вытянул шею, привстал на месте и наклонился к воде.

— Слышу, — прошептал он. — Впереди скалы.

Я и так и сяк покрутил головой, но ничего не услышал.

Двойной гул трубы.

— Убрать! — скомандовал Альрик.

Мы втянули вёсла в уключины и уложили их вдоль борта.

Стало ещё хуже. Теперь нужно было сидеть и ждать. Ждать, пока старик Хьйолкег соизволит стряхнуть снег и разогнать туман. Кто знает, где эти скалы? Может, они в двух шагах от нас? А может, до них еще сутки плыть? Расстояния — они тоже обманчивы.

Каждый ульвер, как и любой опытный хирдман, привык к долгому ожиданию, а потому держал под рукой что-нибудь, с чем можно скоротать время. Кто вытащил доску для игры в хнефатафл, кто взял деревянный брусок и начал вытачивать фигурку, кто любил плести узорчатые пояса из разноцветных нитей, хоть и не мужское это дело. Мне нравилось подкидывать свой новый топорик в воздух и ловить его одной рукой. Я подбрасывал его всё выше и выше, и всякий раз он крепко и уютно ложился в подставленную ладонь. Я прямо кишками чуял, куда он упадет. А еще нравилось ужасаться от мысли, что сейчас корабль качнет, и топор упадет в воду, и одновременнорадоваться, что этого не случилось.

Бросок. Топор легко взмыл и исчез в беспросветной серости. Я протянул руку. Вот-вот он ляжет обратно… И вдруг его не стало. Пропало ощущение его полета. Ужас окатил меня с головы до пят, заставив похолодеть кровь.

— А хороший топор! Справный! — сказал Альрик, перекидывая топор с руки на руку. Мой топор!

Я тут же вспыхнул от гнева, едва удержав себя на месте. Хотя мысленно уже врезал хёвдингу в челюсть и выбросил его за борт к морским тварям на съедение.

— Держи! А то сейчас вспыхнешь ведь, — протянул он топор.

Стиснув зубы, я медленно забрал оружие и засунул обратно за пояс. Ну в Бездну Альрика и его шуточки!

Отвернувшись, я уставился на море. Темные, почти черные волны застыли свинцовой бляшкой. Казалось, ткни в них пальцем, и упрешься в холодную твердь. Лишь деревянный бок Волчары, погруженный в морские воды, показывал, что это не так.

Слышались азартные выкрики Халле Рыбака и Бьярне Левши, режущихся в хнефатафл. Бормотание Хвита. Корабль качнулся — это Альрик пошел на корму, чтобы поговорить с Арне Кормчим.

Туман…

Я слышал, что туманные твари существуют. Их невозможно заметить заранее, к их приходу нельзя подготовиться, их не берет ни железо, ни дерево. Только огонь и ветер могут рассеять их призрачные тела.

Вдруг показалось, что-то мелькнуло в сумрачной толще. Какая-то тень. Или фигура. Высоченная, узкая, со странными изломами. До рези в глазах я всматривался в даль и, когда туман немного разошелся, снова увидел нечто.

Позвать Альрика? Да зачем… Вдруг он меня засмеет? Вдруг мне просто показалось?

Я перегнулся за борт, выпучивая глаза. Вот! Еще раз!

Моей щеки что-то мягко коснулось. Я дернулся, но никого рядом не было. Не сразу понял, что это было легкое дуновение ветерка. Неспешно и лениво заструился воздух, перебирая волосы на голове и разгоняя надоевшую серость. Густые клубы таяли под его нежным напором, и далекая тень, как ни странно, становилась всё четче и темнее.

Постепенно я понял. То была прибрежная скала, далеко выдающаяся в море.

Мы добрались до острова.

За время наших странствий я привык к тому, что берега зачастую могут выглядеть неприветливо, безлюдно и сурово, и если не знать нужного места, можно долго искать удобное пристанище. Торговец знал и потому, протрубив в рог, повел нас к заветной бухточке.

Мы обогнули половину острова, и везде видели скалы, торчащие из воды. Некоторые стояли далековато от берега. Даже если крепко знать эти места, лучше по ночам или в туман тут не плавать. Пару раз мелькали вполне симпатичные проходы, в которые могли войти бок о бок два корабля и не цепляться вёслами, но Кьелл прошёл мимо. Завернул в небольшую трещину между раздробленных скал, чьи обломки размером с Волчару валялись тут же, словно великан промахнулся и случайно зацепил дубиной здешние утесы. На каменных крутых склонах поблескивала ледяная корка, да и в тенистых ложбинах все еще лежал снег.

Протиснувшись мимо скал, мы вошли в широкую тихую бухточку. В ней не было видно ни единого рифа под черной водой, берег был пологим и ровным, как стол. Сплошной черный песок лениво омывался белоснежной морской пеной.

Кнорр торговца мягко уткнулся носом в прибрежье, гребцы попрыгали за борт и вытащили корабль повыше, чтобы его не унесло с приливом. Следующим пристал кнорр погибшего Ральфа, затем мы и оставшиеся два корабля с другими нанятыми хирдами.

Черный песок оказался и не песком вовсе, а мелкими обточенными водой камушками, в которых увязала стопа. В паре десятков шагов от берега прямо из песка торчали странные камни, будто обтесанные человеком до ровных углов и с плоскими макушками, но дальше они переходили в поросшую зеленым мхом и почти отвесную гору, верх которой терялся то ли в низких облаках, то ли высоком тумане.

Мы с удивлением оглядывались по сторонам. Местность выглядела так странно и дико, что я бы нисколько не удивился, если бы за первым же перевалом увидел ту самую Бездну или жилище богов. Ну, или на худой конец, семейство льдистых великанов.

На Видарссона было жалко смотреть: рослый парень съежился до моих размеров, хватался то за топор, то за амулет на шее, нещадно потел несмотря на прохладную погоду и непрерывно сглатывал слюну. Его кадык так и ходил вверх-вниз, будто хотел перепилить горло изнутри.

Первым заговорил Хвит:

— Неужто тут живут люди? Старый торговец ошибся. Наверное, это твари в обличии людей. Или сами боги.

И я был с ним согласен. Не могут на таком острове жить просто люди. Здесь людям не место. Даже небо отличалось от нашего. Даже море.

— Всё дивитесь? — крикнул Кьелл Ральфссон издалека. — Мы тоже не могли поверить своим глазам, когда впервые прибыли. Идемте, я покажу дом, который построил отец.

Троих Альрик оставил возле Волчары, остальные подхватили оружие и последовали за нанимателем. Обычно деятельный Хвит захотел остаться на берегу. Видимо, дар Свальди захватил его ум, и сейчас он уже складывал строки новой песни.

Мы поднялись по узкому проходу между мшистыми горами и вышли к распадине, хорошо защищенной от ветров. Вот только солнце туда заглядывало нечасто, и толстый слой поблескивающего снега покрывал ее почти целиком.

— На дальнем краю стоят три дома, построенные отцом, — махнул рукой Кьелл. — С деревом тут неважно, потому мы складывали их из камней. Лишь на стропила положили доски, захваченные для ремонта корабля, а сверху выложили несколькими слоями мха. Чего здесь полным полно, так это мха и камней.

Если бы мы шли на лыжах, то не проваливались бы по колено в снег. Плотный наст проламывался не сразу, нехотя, и его края больно царапали даже через шерстяные штаны. Мы шли по центру распадины, где слой снега был меньше всего.

Через полчаса утомительного перемалывания сугробов мы увидели дома. А точнее, то, что от них осталось. Мох с крыши был раскидан, стены разобраны, правда, лишь по верхнему краю. Камни укладывали так крепко, что щелей почти не было видно. Ломать такие стены тяжелее, чем строить. А вот доски сожгли. Обугленные останки еще торчали из снежных завалов.

Торговец тяжело вздохнул.

— А ведь у них дерево ценится высоко. Даже не забрали.

Пока мы, как идиоты, пялились на остова домов, хёвдинг Вигге Как-его-тамссон прошел вокруг и заявил:

— Плохое место для дома. В дождь заливает, в снег заваливает. Форт надо строить не здесь.

Я глянул на Альрика. Хотелось бы, чтобы мой хёвдинг тоже что-нибудь такое авторитетно сказал. Не нравился мне этот Вигге. Уж больно он напоминал ярла Гейра Лопату манерами, хотя внешность как раз отличалась разительно. Вигге был высок и широк плечами, и без того массивная голова с крупными чертами лица казалась еще больше из-за пышной бороды, бакенбард и копны волос. Он всё делал громко и будто напоказ. Не смеялся, а громыхал, не говорил, а вещал. На Гейра он походил тем, что командовал всеми вокруг, не обращая внимания, из его хирда человек или нет.

Но Альрик молчал.

— Зато к бухте близко, — возразил третий нанятый хёвдинг по имени Лейф.

Прозвища его я пока не слышал. Лейф говорил мало и очень тихо, да и выглядел несолидно. Невысокий, тоненький, точно подросток, с узким лицом и без всякой растительности на лице. Пожалуй, даже я выглядел взрослее. Но он хускарл со своим хирдом, где почти все воины равны ему по силе. В отличие от Вигге, который превосходил самого сильного подчиненного на три руны.

Я задумался. Может, дело не в манере говорить и не во внешности? Может, меня попросту бесят высокие люди? Особенно такие, кто еще и сильнее меня по руне. Тулле вот, например, совсем не бесит, я к нему скорее покровительственно отношусь.

— Да плевать! Тут к бухте одна дорога. Ее перегородить, и довольно! — прогремел Вигге. — Из этих камней и сложить ограду!

— Тогда куда будет вода уходить в дождь? Она же по этому склону и бежит, — снова негромко возразил Лейф.

Вигге подошел к нему, придвинул в упор свою бородищу и рявкнул:

— Да в Бездну воду! Куда хочет, пусть туда и идет. И ты вместе с ней! Говорю, нельзя тут строить форт!

Лейф отшагнул назад, провел двумя пальцами по горлу, будто кадык хотел поправить. Его люди поспешно прикрыли уши руками, я на всякий случай сделал то же самое. И тут этот худосочный хёвдинг как заорал!

На самом деле, то был не крик. Как описать звук грома? Или треск дерева? Или грохот лавины? То, что выходило из его горла, сшибало с ног, било в живот дубиной, выбивало зубы и намертво оглушало.

Я убрал руки с ушей, лишь когда увидел, что хирдманы Лейфа это сделали. Покрутил головой, осторожно постучал возле уха, проверяя, оглох я или нет. Всё звенело и кружилось. Впрочем, Вигге пришлось ещё хуже. Он был ближе всех и уши прикрыть не догадался. Несколько мгновений он стоял, замерев на месте, а потом вдруг рухнул на колени и проблевался.

Как через густую толщу тумана до меня донеслись слова Альрика:

— Так ты тот самый Лейф? Лейф Рёв?

Голоса Лейфа я не услышал. Уж слишком тихо он говорил, когда не орал.

Когда мы вернулись к кораблям, торговец собрал всех и сказал, что не потерпит споров и драк между нанятыми хирдманами и, тем более, хёвдингами.

— Я лучше похороню отца годом позже, чем буду смотреть, как вы режете друг друга. Если кто-то не согласен, может прямо сейчас уходить с острова.

Лейф спокойно кивнул. Среди рослых подчиненных он смотрелся мальчишкой. Вигге презрительно фыркнул, оттолкнул своего воина и пошел обратно к распадине.

Альрик сказал:

— Стоит каждому хирду дать отдельное задание. Мы в строительстве не сильны. Можем поохотиться, пособирать плавник, помочь с лагерем.

Кьелл согласился.

— Только далеко не отходите. Хоть деревьев почти нет, но местные могут спрятаться даже на открытой поляне. И еще здесь хорошая рыбалка.

Мы не спеша выгрузили кое-что с корабля, раскинули небольшие шатры из плотной шерсти, затем Альрик отправил меня, Тулле и Стейна за плавником. Заодно сказал залезть на гору, осмотреться, понять, что где находится и нет ли поблизости еще одной удобной бухты.

— Кажись, Беззащитный ждет подвоха, — сказал Стейн, когда мы отошли подальше.

— Еще бы понять, с какой стороны, — ответил Тулле.

Мы прошлись по черному берегу, уперлись в крутой выступающий мыс и решили тут подняться наверх, раз уж дальше идти не получается.

Еще безрунным мальчишкой я любил забираться на деревья и скалы, на первой руне это спасло мне жизнь. А сейчас лезть по отвесному склону было так же просто, как идти по песку: я повисал на двух пальцах, подтягивался, перескакивал с выступа на выступ. Главное — правильно выбрать зацепы, так как многие из них покрыты мхом, а тот легко соскальзывал с камня.

Когда мы поднялись на вершину, я вдруг подумал, что местные жители не слабаки и тоже умеют прекрасно лазать по горам. Карлы, хускарлы… А еще они лучше знают остров. Значит, наши корабли всегда будут в опасности, построим мы форт или нет.

— Смотри! Там дым! — окликнул меня Стейн.

Я обернулся и увидел плотные клубы дыма, которые поднимались длинной полосой где-то в глубине острова.

— Если это их селение, то там не меньше ста домов. И во всех них одновременно готовят похлебку, — с сомнением сказал Тулле.

— Надо посмотреть! Торговец говорил, что они живут хуторами. Не может один хутор так дымить!

И не слушая возражений Тулле, я побежал вниз по склону, перепрыгивая трещины и немалые разломы. Хвала богам, эта сторона была более пологая, чем морская. Затем я поднялся на пригорок и застыл с отвисшей челюстью.

Дымил не хутор, не деревня и даже не лесной пожар. Горела сама земля. В рыжевато-сером грунте пролегла черная река из пепла и камня. И в некоторых местах, я сам видел, прорывался красноватый огонь. Это было похоже на домашний очаг, в котором прогорели дрова, и черные угли тлели, перемигиваясь цветами. Только очаг этот был размером с дом. А чуть подальше виднелся еще один. И еще один. Все они мерно горели, а вокруг них из-под земли вырывались те самые клубы дыма, что заметил Стейн.

Я попятился, споткнулся о выступ и упал.

Куда нас завел этот приветливый с виду торговец? Неужто он и его отец не видели ни дыма, ни огня в земле? Не может быть, чтобы за десять лет они не заметили этого!

Сзади подоспели Стейн с Тулле и тоже опешили.

— Это что? — просипел Тулле.

— Думается мне, что где-то поблизости кузня Корлеха, — немного опомнившись, отозвался я. — Только бог может топить свой горн камнем.

— Разве ж боги живут под землей? — удивился Стейн.

Я поднялся на ноги, окинул взглядом дымящуюся долину с небольшими холмиками.

— Расскажем Альрику. Этот остров не зря скрыт туманами. Не зря о нем никто не знает. Напрасно мы сюда приплыли. Запретное это место.

Глава 2

Я все еще помнил, как Альрик обозвал меня ребенком, потому твердо решил доказать ему обратное. С момента отплытия из Хандельсби я вел себя, как и должно взрослому почти что хускарлу: говорил лишь по делу, держал себя в руках, попусту не злился, выполнял приказы. Потому я попросил Стейна и Тулле не рассказывать хёвдингу о столь неразумном беге вниз по склону.

Мы спешно вернулись к кораблям.

Альрик разговаривал с торговцем, указывал пальцем на горы. Я смиренно ждал, пока они закончат, вместо того, чтобы ворваться в беседу.

Наконец Беззащитный соизволил заметить меня и кивнул, мол, говори, чего надо. Я шагнул ближе.

— Альрик, думаю, нам стоит оставить этот остров. Он принадлежит богам. Я своими глазами видел, как горит камень и из-под земли клубится дым, хотя вокруг ни дерева, ни травы, ни людей.

— И с чем, ты думаешь, это связано? — Беззащитный спросил вроде бы серьезно, но я приметил морщинки у него вокруг глаз. Он снова надо мной смеялся?

— Наверное, здесь находится кузня Корлеха, и тут он кует оружие для богов, — сказал я и тут же сорвался: — Тулле и Стейн тоже это видели! Они могут подтвердить!

— Нет-нет, я тебе верю. Уважаемый Кьелл как раз рассказывал, что здесь такое часто бывает. Почти каждый год то тут, то там прорывается дым, порой течет жидкий огонь, который потом остывает и становится черным камнем. Местные привыкли к этому. Еще тут есть места, где из-под земли бьет горячая вода. Почти все хутора стоят возле таких источников, чтобы зимой было теплее. Если бы боги не хотели, чтобы люди селились на этом острове, то наверное бы уже уничтожили их.

Если ты такой умный, то зачем отправлял нас в горы?

— И я не вижу ни мяса, ни рыбы, ни дров. Неужто ничего, кроме огня и дыма, не видел?

Я не выдержал и выпалил:

— Да ты поверишь в богов, лишь когда Скирир вдарит молотом!

Развернулся, махнул Тулле со Стейном и пошел вдоль берега в другую сторону.

Он нарочно это делал! А ведь я второй по силе воин в хирде! Да, возрастом самый младший, но ведь уже и не ребенок. Это точно из-за того, что я ростом не вышел. Был бы я длинным, как Тулле, стал бы он надо мной насмехаться?

Мы уходили все дальше и дальше от бухты. Черный песок сменился камнями, и вскоре мы уже не шли, а перескакивали с одного булыжника на другой, обогнули по воде еще один мыс и вышли к моржовому лежбищу. К счастью, ветер дул в нашу сторону, и осторожные животные нас не приметили. А вот подходящего оружия мы не прихватили. Мой топорик всем хорош, только слой жира у этих здоровенных туш такой толстый, что лезвие может войти полностью и даже не пробить его целиком. У Тулле меч напрочь завязнет, а Стейновы стрелы моржам как укус комара, куда не целься. Тут копье нужно, да потяжелее. Но и возвращаться с пустыми руками я не хотел, пусть даже и за оружием. Выслушивать еще одну порцию насмешек? Ну уж нет!

— Заходим с моря, — шепнул я и, укрываясь за валунами, перебежками приблизился к стаду.

Самок с детенышами трогать я не собирался. Не хватало еще обвинений в трусости! Нет, я наметил огромного моржа с огромными клыками. Мяса на всех хватит.

Улучив момент, я выскочил из-за укрытия и бросился к добыче. Туши перепуганно зарыкали и поползли к воде. Я же встал прямо перед выбранным мной моржом и поднял топор. Сейчас оружие показалось мне слишком легким.

Морж вздыбился, угрожающе заурчал, затем попытался меня обойти. Уйти в море за остальными. Я собрал всю силу и вогнал топор в шею. Там влажно хлюпнуло. Морж взревел, мотнул головой с клыками, но продолжил путь к морю. Он знал, что на суше не сможет мне противостоять, а в воде я ему не соперник. Но я не собирался его отпускать. Я бил раз за разом в одно и то же место, пока не добрался до важной жилы, откуда брызнула кровь. Даже истекая кровью, морж все еще хотел доползти до воды. Ему оставалось всего ничего. Но хлещущая кровь уносила его жизненную силу с каждым мгновением. Наконец он ослаб, уронил голову и дернулся в последний раз.

Его стая полностью скрылась в воде. Но они еще вернутся на это лежбище, так что у нас все время будет нескончаемый запас мяса.

Я подошел к нему поближе и погладил желтоватые мощные клыки.

— Осталось найти, на чем его запечь, — сказал Тулле.

— Я мясо добыл. С вас дрова. Пройдитесь дальше, вдруг что попадется.

Сам же сел на убитого зверя и выпустил силу, чтобы распугать нахальных птиц, что летали и премерзко орали чуть ли не в лицо. Видать, почуяли возможность набить брюхо. Снова топорик подлетел вверх. И опустился прямо в подставленную ладонь. Ну, не убивать птиц же из-за неприятного голоса? Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх… и я едва не упустил топор.

Поймал. Вздохнул. И снова подкинул.

Не стоит показывать, что я его почувствовал. Чужой взгляд.

Топор взлетел. Я слегка сдвинулся. Вокруг ничего. Камни. Птицы. За спиной море. Слева в сотне шагов выступ, за которым скрылись парни. Передо мной крутой склон. Никого.

Может, моржи смотрят на меня из воды и посылают мольбы моржовому богу, дабы он обрушил на меня свой гнев? Но я убил зверя в честном бою. Если бы он не старался поскорее убраться в море, то мог бы даже побороться со мной. Хоть и недолго.

Крик! Тулле?

Я сорвался с места и мгновенно домчался до выступа, побежал дальше, перепрыгивая острые камни. Возле коряги, чьи корни могли бы опутать меня с ног до головы, сидел Стейн со стрелой в ноге, рядом Тулле целился куда-то из его лука.

— Ты видел его? — выпалил я.

— Нет. Только и понял, что стреляли откуда-то сверху.

Стрела воткнулась в бедро Стейна и не выглядела особенно опасно. Так, тонкая березовая палочка, наконечник полностью ушел в мясо.

— Я дерну, ты зажимаешь.

Стейн кивнул. Может, лучше было оставить стрелу в ноге? Но тогда мы не сможем дотащить и плавник, и моржа до лагеря. Как бы поступил Альрик? Наверное, важнее отвести ребят, в конце концов, мы там не помираем с голоду, солонина есть, рыбу можно наловить всегда, вода и пиво также в достатке. Но что бы хёвдинг еще раз сказал мне, что я бесполезен и не могу выполнить простейшее поручение? Да ни за что.

Так что я нащупал наконечник, постарался пальцами надавить на его кончик и дернул стрелу. Наконечник, сволочь такая, остался в ране. Видать, его сделали углом, чтобы при вытаскивании широкие части уперлись в мясо, и он остался внутри. Я разорвал штанину Стейна и затянул ее концы так, чтобы они сдавливали рану.

— Идти можешь?

— Легко, — улыбнулся он.

— Тогда так. Тулле! Тащишь корягу. Стейн, отломи себе палку. И пойдем. Кишками чую, будет еще какая-то пакость.

Я подхватил Стейна одной рукой, второй помогал тащить самую, мать ее в Бездну, разлапистую корягу во всех Северных морях, которая цеплялась за каждый встреченный камень. Сюда я прилетел за мгновение, обратно к моржу мы шли вечность.

А как только завернули за выступ, я бросил плавник, едва не выронил Стейна и завопил:

— Эй ты, ублюдок тварин! Выходи! Я тебе голову проломлю!

Кто бы то ни был, он успел отломать один из моржовых клыков и даже начал вырубать второй. Это ж какой распоследней поганью надо быть, чтобы позариться на чужую добычу?

Я осмотрелся в поисках следов, но тут же везде этот чертов камень, даже не песок! Он явно был где-то поблизости. Мог сидеть за ближайшим камнем и смеяться надо мной. Я подскочил к одному камню, к другому. Вскарабкался на самый крупный и глянул вокруг.

Да не буду я Каем Безумцем, если не найду этого ублюдка!

— Кай! Надо возвращаться! — крикнул Тулле. — А вдруг стрела была с ядом?

Трехрунный воин не мог умереть от какой-то жалкой стрелы. Но Тулле прав. Если они способны украсть чужую добычу, то могли и оружие смазать ядом.

Я сплюнул, вернулся к ребятам, помог доволочь корягу до моржа. Затем Стейн пошел сам, опираясь на выломанную палку, а я поднатужился, закинул моржовую голову на плечо и медленно поволок его к лагерю.

Вот сейчас нас можно было обстрелять с ног до головы! Наверное, правильнее было бы отправить Тулле за подмогой, но мне не хотелось больше выпускать ребят из виду. Стоило только им уйти, как один оказался ранен. Может, я и не смог бы ничего поделать, но мне казалось, что будь я рядом, со Стейном бы ничего не случилось.

Когда мы вышли на черный пляж, ульверы заметили нас и подошли помочь. Моржа уволокли аж втроем, Стейна отвели к Вепрю, нашему врачевателю. Корягу тут же разрубили на куски и оттащили в лагерь из палаток, где уже сложили из камней очаг.

Я неторопливо пошел туда же. Надо было рассказать о нападениях Альрику, пусть даже он меня отчитает.

— Только и криков, что ульверы. Волки — они и есть волки! Хватают самых слабых да тощих. Долго, видать, выбирал самого безобидного! Его и есть страшно, вдруг он больной?

Какой-то пятирунный урод стоял над моим моржом и потешался вслух. Незнакомые воины возле него с готовностью рассмеялись.

— Я Кай Безумец из хирда Альрика Беззащитного, — процедил я сквозь зубы. — И когда я убивал этого моржа, оба клыка у него были на месте. А если ты, червь трупожорный, брезгуешь моей добычей, так иди поищи себе еду попривычнее. Птичий помет или рыбью отрыжку!

Пятирунный вскинулся, схватился за нож, я приготовился выхватить топор. И вдруг меня отшвырнуло на несколько шагов. Я еле-еле сумел устоять. Зарычал, выхватил оружие и увидел, что это был Вигге. Девятирунный придурок с замашками ярла Лопаты.

Да плевать!

Но тут меня снова схватили за ворот. Альрик!

— Уйми своих псов, Беззащитный! — сказал, как выплюнул, Вигге.

— С каких это пор хускарлы вмешиваются в споры карлов? — ответил Альрик.

— Я слышал, что твой недомерок сказал моему хирдману.

Убью гада!

— А ты слышал, что твой хирдман сказал моему недомерку?

Хёвдинг! И ты туда же?

— Да мне насрать, что он сказал!

— Ты поднял руку на моего человека! — спокойно продолжил Альрик. — Еще раз так сделаешь, и я тебе ее отрублю!

Вот же дрянь! Они оба хускарлы. Значит, могут сразиться. Но шесть рун против девяти?

— Рискни, собакоголовый!

— Эй! — словно гром, раздался зычный рев третьего хёвдинга.

Лейф подошел к нам и тихим по-девчоночьи высоким голосом сказал:

— Я не знаю, с чего всё началось, но ты, Вигге, мне не нравишься. Я — на стороне Беззащитного.

Какое-то время все молчали. Затем Лейф спросил:

— Так с чего всё началось?

Я шагнул вперед.

— Вот тот ублюдок с козлиной бородой сказал, что я нарочно выбирал самого слабого моржа, без клыков. Но когда я его убивал, клыки были!

Лейф наклонился к зверю, потрогал обломок, внимательно осмотрел второй и сказал:

— Клыки сломаны недавно, сколы не успели пожелтеть. Левый клык сначала трижды рубанули топором, перерубили меньше, чем наполовину, а потом доломали. Правый успели ударить только раз. Ты видел кого-то?

— Нет, только почуял чужой взгляд. А в Стейна воткнули стрелу, но лишь в ногу. Он сейчас у Вепря, — обратился я к Альрику.

— Надо глянуть на ту стрелу, — невозмутимо заметил Лейф. — Твой человек был неправ, Вигге. Он должен извиниться перед этим юношей.

Наконец-то! Лучше уж юноша, чем недомерок.

Вигге влепил козлобородому затрещину, от чего тот едва не упал.

— Я прошу прощения за свои необдуманные слова, Кай Безумец, — спешно выпалил карл.

— Прощаю, — прошипел я.

Альрик показал следовать за ним и направился в сторону корабля. Снова будет говорить, как я был неправ. Но и стерпеть клевету я не мог. Если бы я ничего не сказал, то назавтра хирдманы Вигге бы уже вытирали ноги об ульверов.

К нашему приходу Вепрь уже вырезал наконечник из ноги Стейна и сейчас смазывал рану белесой жижей. Альрик двумя пальцами поднял окровавленный обломок, потер об рукав.

— Костяной, — бросил он. — Не врал торговец про железо. Больше без защиты из лагеря не выходить!

Стейн, побледневший после вепревого лечения, выдавил:

— Так ведь в ногу. На ногу кольчугу не наденешь.

— Плащи! Их такой стрелой не проткнешь. И ухо востро держать. Теперь ты! — и он оттащил меня в сторону.

— Чего я? — вырвался я. — Не мог я молча слушать, как вигговы люди нас хают!

— Да не о том речь! Ты же старшим был. Почему ты отправил Тулле и Стейна одних? Почему не пошел с ними? Притомился моржа рубить?

— А что, я должен везде с ними ходить, как с несмышленышами? Ты вон тоже старший, а с нами не пошел!

— Я вас втроем не просто так послал! Если бы ты был рядом, то уж как-нибудь бы приметил, откуда стрела! А, может, и лучника бы поймал! И ведь дело было пустяковое, а у тебя из двух бойцов один раненый!

Альрик не кричал. Вряд ли кто из ульверов нас слышал, разве что востроухий Хвит мог чего разобрать. И как я не хорохорился, мне был понятен гнев хёвдинга. Я и впрямь ошибся. Нам же сказали, что местные злы на торговца. Меня хёвдинг отправил не просто так, а потому что я сильнее всех в хирде. Кому как не мне отвечать? Я сам назвался старшим: пошел докладывать Альрику об огненной земле, решил, куда пойти за добычей, а Стейн и Тулле, даром, что оба старше меня на несколько зим, повиновались.

— Я понял. Моя вина. Забыл за зиму в Хандельсби.

— Понял? — тут же успокоился Альрик. — Вот и ладно. С кем хочешь в тройке быть, пока Стейн ногу залечивает? Хвита и Энока не трожь.

Конечно, их нельзя. Они же четырехрунные, первые по силе после меня.

— Сварта. Он парень надежный вроде.

Так и договорились.

* * *
К вечеру разожгли два костра и запекли моржовое мясо прямо на камнях. Мы сели рядом с Лейфовым хирдом, а Вигге устроился возле людей торговца. Открыли по бочонку пива, не чтобы напиться! Да и как напиться, когда один бочонок на три с лишним десятка человек? Скорее поговорить как следует, разделить и еду, и питье с новыми знакомцами, подружиться. Все-таки целый год вместе сидеть придется.

У Лейфа в хирде общались на равных. Его люди могли и пошутить над своим хёвдингом, и крик его изобразить, будто больная ворона кашляет. Но стоило только Лейфу раскрыть рот, как они замолкали и ловили каждое его слово. А ведь среди них были и равные ему по руне воины.

Я улучил момент и спросил у Лейфа, как он получил свой дар. Он не разозлился на мой вопрос, немного помолчал, отпил из чашки и неторопливо начал:

— Уж не знаю, дар это или насмешка богов. Я ведь всю жизнь такой был: мелкий, тощий, да еще и голос как у девчонки. Даже после получения первой руны отец, старшие братья, дядья и даже их жены не замечали меня. Будто я пустое место. Когда я говорил, меня не слушали. Когда кричал, смеялись. Я тогда думал, что всему виной мой голос.

Вот же забавно. Лейф и сейчас говорил тихонько и тоненько. Отвернись, и подумаешь, что девка говорит. Но тишина вокруг костра стояла такая, что было слышно, как поодаль о чем-то вещает Вигге.

— Так что больше всего я жаждал получить громкий голос. Вон как у Вигге. Чтобы рассказывать, как удачно сходил отлить, а все волей-неволей слушали и внимали.

Мы рассмеялись. О чем говорил Вигге, слышно не было. Доносились лишь отдельные звуки, зычные, басовитые, но теперь мне казалось, будто он и впрямь говорил про то, как развязывал портки да выбирал камень, чтобы окропить его.

— Мечом я орудовал неплохо, понемногу рос в рунах, дошел до пятой руны. Так же понемногу меня начали уважать, признавали мои заслуги. Но я, дурак, не замечал этого. Всё думал, эх, голос бы мне помощнее, вот тогда бы я всем показал. А на шестой руне получил вот это, — и он провел пальцем по горлу. — Обрадовался! Всё благодарил Фомрира. Жертву ему принес. Лишь спустя пару лет понял: то не дар был, а насмешка. Фомрир любит смеяться над глупыми людьми!

— Почему ж насмешка? Таким рёвом и убить можно, — удивился я.

— Команды кричать бесполезно, слов не разобрать. Мечом убивать сподручнее, к тому же меч своих не рубит, а крик бьет по всем. Я вот так провожу рукой, — и он повторил жест, — чтобы своих не оглушить. А враги тоже не дураки, не со второго, так с третьего раза понимают, чего ждать. Да и зачем мне теперь этот рёв? Когда я собрал свой хирд, оказалось, что громкий голос и не нужен вовсе. Что человека слушают не из-за голоса, а из-за слов, им сказанных. Лучше бы мне силы попросить или еще чего. Но чего уж теперь жалеть? Так что думайте, какой дар просить у богов! Они ведь могут и исполнить ваше желание!

Я призадумался. Может, и прав Лейф. Может, и мне не стоит сетовать на свой рост, а то еще рассердится Фомрир и как вытянет меня на два роста вверх, чтоб меня ни один корабль на борт принять не мог, а вражеская стрела вслепую находила даже в лесу. Вон отец тоже ростом не вышел, так ничего, хускарлом стал!

Глава 3

На следующий день торговец посовещался с хёвдингами. И нам было объявлено их решение: по острову не бегать, все силы сосредоточить на постройке форта, вылазки делать только ради охоты.

Люди Лейфа и Вигге обыскали ближайшие горы и нашли подходящее место для каменного дома. Вигговцы занимались фортом, а лейфовцы — каменной стеной, которая должна была помешать местным пробраться в бухту. От каждого хирда двое постоянно находились возле кораблей. Охраняли.

Каждый понимал, что ни стена, ни форт не могут помешать хускарлу-одиночке проникнуть к нам и, например, выстрелить из лука. Но и одиночка не много сможет сделать с нами, а вот толпа вооруженных людей незаметно пройти не сможет.

Ульверы же, как самые слабые, занимались охотой, рыбалкой и сбором дерева, которое нет-нет да и выбрасывали на берег волны. Мы попросту не могли поднимать и перетаскивать такие камни, из которых хускарлы складывали стены.

Сначала строители срезали мох со склона и разложили его сушиться, сам склон обтесали и выровняли, он должен был заменить одну из стен. Кое-где в нем выбивали пазы, куда втискивали камни, из которых складывали боковые стены. Для надежности и прочности.

Я ради интереса попытался было поднять один такой камешек, вроде бы не особо и крупный, но почувствовал, что еще немного, и мой пупок развяжется.

Лейфовский умелец мог часами пристраивать камень на подходящее место, двигал его чуть-чуть и снова проверял, какая остается щель, подходит ли по форме. Зато уж когда он оставался доволен, между двумя камнями и лезвие ножа невозможно было просунуть. Еле заметные стыки тут же затыкались мхом.

Одновременно в доме складывали очаг из камней поменьше. Некоторые коряги, притащенные нами, отбирались, обтесывались и ложились внутрь — будущие лавки-лежанки.

Сразу стало понятно, что внутри форта мы все уместиться не сможем. Разве что стоя. Даже если спать по очереди, дом сможет принять лишь пять-шесть десятков человек. И то было уже неплохо. Если делать больше, то его невозможно будет прогреть, и зимой внутри будет не теплее, чем снаружи. Я подумал, что осенью торговец распрощается с наемниками и останется на острове только со своими людьми.

Был и другой вариант. Торговец лучше знал местных и их повадки. Возможно, он рассчитывал, что к осени в живых из нанятых останется лишь половина.

Спустя седьмицу люди начали роптать. Тяжкая и монотонная работа выматывала похлеще любой гребли. За подходящими камнями ходили все дальше и дальше, перетаскивали с соседних склонов, что само по себе нелегко. Одна и та же жирная еда, рыбная похлебка и никакого пива. Да еще и погода на острове менялась быстрее, чем настроение у девушки. Палящее солнце в мгновение ока сменялось мелким моросящим дождем, шквалистым ветром или даже снегом. Один раз мы почувствовали, как затряслась под ногами земля, и Кьелл долго объяснял, что это вовсе не гнев богов, а лишь особенности острова. Ему поверили не сразу, особенно когда после толчка берег на целый день заволокло густым едким дымом, и наши корабли с носа до кормы покрылись пеплом.

Мы с ребятами решили, что это всё неспроста. Может, тут и не жили сами боги, но кто-то сильномогучий явно был против нашего присутствия. Может, сам остров был живым? Может, это огромная тварь, которая всплыла со дна, чтобы погреть спину, да так и уснула? Я же своими глазами видел, как из сторбашевского червя вырывался огонь. Может, мы жили и строили дом на спине гигантского огненного кита? Он дрогнул, и у нас под ногами задрожали горы. Он чихнул, и на море поднялись волны. А туманы вокруг — уж не дыхание ли огненной твари?

А слова торговца — они и есть слова торговца. Ради выгоды он и не такое набрехать может. Может, его папашу убили как раз за то, что он узнал правду об острове? Или полез не туда? Или захотел разбудить спящее чудовище?

Мне и самому захотелось разобраться, что же это за место. Если не строгий запрет Альрика с угрозой отрезания ушей, я бы рискнул и проверил. Сходил бы туда, где пламя выходит из-под земли, потыкал бы чем-нибудь, сравнил бы с кровью огненного червя, обошел бы весь остров, поискал бы голову и хвост, а может, и хвосты.

Но Альрик, глядя на меня, четко и понятно сказал, что выход из бухты без его ведома будет наказываться.

Впрочем, мои муки были ничем по сравнению с муками вигговцев. С каждым днем они все больше ворчали, упрекали торговца в том, что тот не догадался захватить несколько рабынь для увеселения. Если бы не Вигге, державший свою свору железной хваткой, Кьеллу пришлось бы нелегко.

В качестве развлечения самым недовольным предложили отправиться на охоту. Хвит тихонько пошутил, что оленям стоит поберечь своих олених, ведь выходят настоящие мужчины.

Вигге сам выбрал троих хирдманов, и на мой взгляд, он ткнул в тех, кого и потерять было не жалко.

Вернулись они лишь под вечер с оленьей тушей, у одного на лице подсохли кровавые царапины.

— Видать, олениха отбивалась, — шепнул Сварт.

— Вот, нормальное мясо! — крикнул тот, что с царапинами. — Надоела уже треска да тюлени.

Пока снимали шкуру да разделывали мясо, тот же говорливый хирдман решил похвастаться своими подвигами. В обычное время кого удивишь убитым оленем? Но мы уже семь дней сидели на одном месте, ничего толком не видели. Хорошо хоть лейфовцы делились былыми подвигами да рассказывали о своих наймах.

— С горы, того, слезли, там еще шли-шли. Тишь! Там лесок небольшой. Улоф углядел свежий след. Олень! Ну, мы за ним. А что? Нас трое, все оружные. Чего нам бояться?

Как там говорилось в песнях Хвита?

Воин отменный

Известен не только

Топориком крепким да

Сильной рукою.

Язык его тоже

Востёр, как и разум,

Не хуже он хлещет

Словами…

Этот же явно был не мастак говорить.

— Ну и того. Идём мы по следу и тут бац! Местные. Пятеро. В шкурах, с луками. Глядь — нашего оленя уже того… разделывают. Нас увидали и того… за оружие. Трое на пятеро. Ну, мы на них. Улоф одного срубил. Ярви другого заколол. Я одного сразу того, а второй вертится меж деревьями. Не достать!

Вигговец отвернулся, высморкал ноздри, обтер пальцы о штаны и продолжил:

— Тут веткой шапку с него, со второго, как сорвало. Глядь! А это, того, никакой не он, а очень даже она. Баба, значится. Ну, я мечом по руке круть и под колено ее. Шлёпнулась, визжит. Ну, думаю, раз такое дело, то оприходовать надо. Тут баб-то нет. Вот я её прижал, штаны с неё того… тяну. Кожа гладкая. Сама, того, тощевата, но на безбабье… Ну, я только, того, пристраиваться, а она мне когтями по лицу! Вдарил ей, чтоб успокоилась. А она возьми да и того, окочурилась. Башкой обо камень треснулась. Вот же непруха! Коли б не дергалась, так того, всем бы досталось. Да и она б хоть путного мужика попробовала! Не то, что эти дохляки.

Я глянул на Кьелла. Наверное, расстроился! Как договариваться о мире, если его люди убили пятерых просто так? Но торговец выглядел спокойным. Может, знал, без крови не обойдется.

— Что баба хилая, мы уже поняли. А вообще как они выглядят? Что за оружие? — спросил кто-то из лейфовцев.

— Да худые они все, мелкие, — ответил второй из охотников, то ли Улоф, то ли Ярви. — Руки разрисованы полосами. У баб на левой, у мужиков — на правой. Одежка вся из оленьих шкур. Костяные ножи, у одного только бронзовый был. Луки слабые, охотничьи. В общем, лёгкая у нас работёнка. Воины тут никакие.

— Так мы и не вырезать их приехали, — подал голос сам Лейф Рёв.

— Верно-верно, — торговец заговорил только сейчас. — Как достроим дом, так я отправлюсь поговорить с ними. Жаль, что так получилось, но куда ж деваться? Их было пятеро, они напали первыми. Постарайтесь в следующий раз обойтись без убийств. Если уж они слабы, так отберите оружие, свяжите и оставьте на месте. Они должны понять, что мы прибыли сюда с миром!

Конечно! С миром! С миром и сотней вооруженных мужчин, из которых половина — хускарлы.

Вылазки прекратились вплоть до того момента, когда стены форта поднялись в два человеческих роста. Нужны были бревна. Не ветвистые коряги, приносимые морем, не случайные ветки, а крепкие надежные бревна, которые выдержат несколько слоев дерна, проложенного мхом. Под дождем такая крыша быстро напитывается водой и давит не хуже Болли Толстяка, потому крыша будет опираться на подпорки, для которых уже определили места и выдолбили ямки.

А ближайший лес был как раз там, где вигговцы убили пятерых местных.

— Раз уж твой хирд занимается дровами, так, может, и бревна вы принесете? Думаю, со случайными охотниками вы справитесь, — с улыбкой обратился к Альрику торговец.

Как хитро он сказал! Если сейчас Беззащитный откажется или попросит пару хускарлов, его тут же поднимут на смех. Мол, тощих баб испугался? Костяных ножей?

Альрик кивнул. Оставил возле Волчары лишь Арне Кормчего, Вепря да раненого Стейна, остальным приказал снарядиться как для боя: плащи, щиты, мечи, топоры. У кого есть, тот и кольчугу натянул. Я лишь затянул покрепче наручи да закинул щит за спину.

— Что, боишься, деревья буйные попадутся? — насмешливо спросил один из вигговцев. Я так и не запомнил ни их лиц, ни имен.

Альрик ничего не ответил. Оглядел нас, дал подзатыльник Видарссону, и тот, покраснев, сбегал за забытым возле костра ножом.

Мы шли всего лишь за бревнами, но ощущение было тягостное. Этот непонятный остров не принимал нас. Я почти ощущал его недовольство мельтешением пришлых людей, которые сразу же полезли с топорами на его горы. Еще немного, и он разозлится всерьез. Засыплет нас пеплом, сожжет подземным огнем, зальет морской водой и заморозит ветрами. Я не боялся людей. Каков бы ни был человек, на какой бы руне он не находился, его можно убить. Какова бы ни была тварь, ее можно убить. А как сражаться с островом?

До леса мы добирались недолго. Там Ларс, наш резчик, внимательно осматривал деревья, стучал по ним и ставил зарубки на подходящих. А дальше брались за дело мы.

Я попросил прощения у своего топора за такое кощунство. Ну, не годится боевой топор для рубки деревьев. У него и лезвие тоньше, и бородка мешает, и ручка длинновата. Но мой был укреплен костями тварей, а значит, справится и с этим.

Топор вошел на треть. Вторым ударом я вырубил клин, обухом топора вышиб его из ствола. Обошёл кругом, одним ударом сделал глубокую зарубку с другой стороны, толкнул, и с треском и шелестом дерево повалилось на землю. Тулле, Сварт и Видарссон тут же принялись срубать ветки.

В роще стучали топоры, громко разносились окрики.

Я поправил щит на спине и шагнул к следующему отмеченному дереву.

— Чужие! — проорал Хвит не хуже Лейфа Рёва.

Я сдернул щит со спины. Тулле подхватил отложенный на время работы меч. Сварт с одним щитом стал рядом с Видарссоном, который потерянно озирался с топором в руках.

Со всех сторон доносились крики и звуки боя.

Куда? Где враги?

Стоило лишь подумать, как в щит вонзилась стрела. Вторая прошла выше, царапнув над ухом. Левую половину головы обожгло болью. И горячая влага потекла по шее.

— За мной! — крикнул я и рванул к лучникам.

В щит вонзились ещё три стрелы. Явно не костяные наконечники.

А вот и они!

Прямо передо мной трехрунный недомерок натягивал лук. Мой топор отхватил ему несколько пальцев и разрубил лук на части. Кровь брызнула на щит.

Из-за моей спины выметнулся Сварт, отбросил щит и вцепился в подранка. Краем глаза я увидел, как Тулле вспарывает брюхо ещё одному лучнику. Тут все было в порядке.

Меж деревьев заметил незнакомую фигуру и кинулся к ней.

Заорав, я взмахнул топором и с удовольствием ощутил, как тяжёлое лезвие разрубает плоть. Потянул обратно, но вместе с ним двинулся и мой противник — бородка топора застряла между костями его предплечья. Я дёрнул ещё раз, он заорал. Ещё раз!

Да что ж он никак не отцепится?

Что-то мелькнуло слева… Я наугад выставил щит и едва устоял на ногах. Шестая руна? Быстрый взгляд поверх щита. Точно! Снова безуспешно дёрнул топор, закрываясь от нового удара. Это, Бездну ему в глотку, погано. С одной стороны неумирающий репей, а с другой — хускарл с дубиной.

Помощь пришла, как всегда, от друга: Тулле молча набросился на хускарла. Я ещё раз дёрнул застрявшего на лезвии врага. Всё так же безуспешно. Но там трехрунный брат сражался с шестирунным! За меня!

За спиной выплодка Бездны, повисшего на моем оружии, появился Видарссон. Его глаза горели, а с лезвия капала кровь. Голова врага в очередной раз мотнулась от моего рывка и встретилась с топором Видарссона, расплескав содержимое на несколько шагов вокруг. Мой топор наконец-то вывернулся из разлохмаченной руки трупа. Теперь я мог заняться более подходящим врагом.

Я обернулся к Тулле и увидел, как тело моего друга отлетает. Как изломанная ветка.

Убью.

Убью!

Убью, сука!

Убью! Убью! Убью!

Весь мир исчез. Пропал этот проклятый богами остров. Растворилась битва, бушующая вокруг. Перестало существовать всё, что могло отвлечь меня от боя.

Остался лишь мой топор, ярость и Он.

Топор не стал продолжением руки, как поют скальды. Я сам стал топором, жаждущим крови и мести. Я метнулся к врагу, сбил в сторону неуклюжую дубину. Хускарл сумел уклониться от моего удара.

Почти.

Я снёс нижнюю челюсть. Срубил её так быстро, что он не успел это осознать. Кровь столбомпотекла на мех одежды, в глазах отразился страх. Второй удар распахал грудную клетку от ключицы до самого живота. Третий удар расколол череп от макушки до зубов, что розовыми комочками усеяли землю.

Сварт кружился меж деревьев. Одной рукой он сжимал горло трехрунной девахе, другой же удерживал её нож. Вокруг них скакал с топором уже двурунный Видарссон: деревенский олух никак не мог подобрать момент для удара. Прежде чем я пришел на помощь, всё уже было кончено. Сварт метким пинком в колено сшиб противницу, двинул головой в нос и таки додушил её.

— Тебе, Фомрир! — срывающийся голос Сварта наполнился силой.

Я подскочил к Тулле. Мой друг, хвала Фомриру, был ещё жив и в сознании, но дышал часто и с присвистом, а на губах пузырилась розовая пена.

— Ульверы, ко мне! — в голосе хёвдинга прозвучало то, чего я ещё никогда не слышал. Страх.

— Сварт, за мной! Видарссон, присмотри за Тулле! — бросил я и побежал туда, где слышался шум битвы.

На вырубленной нами просеке врагов почти не было — в живых остался лишь один. Но этого одного было слишком много!

Хускарл на девятой руне.

Вооруженный огромным молотом, он уверенно теснил Альрика, несмотря на стрелы, торчащие из его тела. У его ног уже лежало двое убитых с размозженными головами. Медленно отползал Бьярне, подтягиваясь уцелевшей левой рукой.

Я с громким воем швырнул в хускарла свой щит. Всё равно против такого противника он не поможет. Огромный молот отбил летящий щит, как плашку в кнаттлейке, но даже этой заминки хватило Альрику. Он подскочил к противнику, всадил меч ему в живот и тут же отпрыгнул. Следом подлетел я и ударил, целясь в руку. Не достал. И едва сам уклонился от молота.

Я отошел подальше и начал обходить противника справа. На другой стороне Альрик делал то же самое. Нам не нужны были слова. После такой раны даже хускарл долго не продержится. Надо было его вымотать!

Пока мы кружили вокруг последнего врага, остальные сноульверы оттаскивали раненых и помогали тем, кто мог и не дожить до конца боя. Некоторые пытались подойти к нам, но хлещущие волны силы не давали им даже приблизиться. У Ослепителя, единственного, кто мог бы помочь, кончились стрелы.

Схватка затягивалась. Несмотря на раны, хускарл не слабел и не подпускал к себе. Его молот рассекал воздух так быстро, что превратился в размытую тень. Но мы не могли отступить.

За нашими спинами — ульверы. За нами — Тулле.

Девятирунный заметил, что я хуже уклоняюсь от его молота, и начал напирать на меня, изредка отмахиваясь от Альрика широкими ударами. Очередная атака едва ли не на ноготь разминулась со мной. Потом от него пришла волна рунной силы и швырнула меня на колени.

Бронзовая голова молота пошла вниз. Я еле успел выкатиться из-под удара. Второго не последовало — Альрик набросился на врага, выжимая из себя всё до последней капли. Его меч мелькал с невообразимой скоростью. Он уворачивался так, будто в его теле нет костей. И не отступал.

Плевать на всё! Я нырнул прямо под удар и рубанул по ноге со всей силой, на которую был способен. Вылетевший из рук хускарла молот вспахал землю с такой силой, что Альрика отбросило. Я вскочил и опустил топор на затылок девятирунного. И ещё раз! И ещё.

Мой топор рубил шею и голову врага до тех пор, пока от неё не остались лишь заляпанные мозгами осколки черепа.

Тулле!

Я провел рукой по лицу, размазав кровавую жижу. Оглянулся. Сколько же их было? Два десятка? Больше? Хоть бы кто-то остался в живых! Хоть бы этого хватило! Фомрир! Я не хотел убивать своих, но если будет нужно…

Четырехрунная девка зажимала вспоротый живот и старалась не стонать. Я обхватил ее и потащил к Тулле.

— Тулле! Не смей закрывать глаза!

Я сжал его пальцы вокруг рукояти ножа, схватил девку за волосы и с размаху насадил ее глазом на нож.

Фомрир! Ты видел! Ты знаешь! Не оставь его своей милостью! Даруй благодать!

Отбросив бесполезное тело, я снова обернулся. Бьярне еще дышал. Он всего лишь трехрунный, но у Тулле нет условия, как у меня…

И тут мои руки опалило чужим жаром. Захрустели и защелкали кости, вставая на место. Прерывистое дыхание сменилось судорожным глубоким вдохом. Тулле задышал свободно.

Благодарю, Фомрир!

Глава 4

Долго отлеживаться мне не дали. Подошел Альрик, глянул рану на голове, спросил, могу ли встать, и отправил помогать раненым. У самого хёвдинга не было ни царапины. Да и как теперь его достать? Я видел, как он двигался во время боя. Змея рядом с ним покажется деревянной палкой!

Голова болела, дергало рану от боли и немного тошнило. Но это пустяки!

Тулле, целый и здоровый, с новой руной, работал больше всех. Подтаскивал стволики, привязывал к ним плащи, укладывал тех, кто не мог идти. И мертвых. Мы не могли оставить их гнить в лесу.

Я подошел к ульверам, что уже присоединились к Фомриру в его вечной войне с тварями.

Хвит. Снежный Хвит. Наш скальд. Мой друг. Я помню твои первые неуклюжие попытки складывать слова. Это было чудовищно. Я помню твою песнь обо мне, Мачте и Тулле. Это было прекрасно. Сколько женщин будут оплакивать твою гибель? Скольким ты вскружил голову? А сейчас от твоего белого лица ничего не осталось. Всё смято ударом молота.

Ларс. Ларс Резчик. Половину досок Волчары ты вытесал и подогнал своими руками. На мачте ты вырезал переплетенные фигуры невиданных животных. И любо было смотреть на твои руки, которые могли из невзрачного полешка сотворить подлинное чудо. Ты слишком далеко зашел в лес, пока искал нужные деревья. Тебя убили первым. Незаметно истыкали острыми стрелами, и никто не увидел твоей смерти.

Трюггве. Трюггве Мечник. Наконец ты встретился со своим другом-побратимом Йодуром. Он несомненно занял тебе достойное место возле Фомрира. Я сам не видел, но уверен, что ты первым откликнулся на зов Альрика. Третья руна против девятой. Но в твоих глазах не было сомнений, как не было и сожалений. Ты был рожден воином и умер воином.

Кто сможет заменить вас?

Многие были ранены, хоть и не тяжело. В лесу стрелять не так удобно. Хуже всех выглядел Бьярне: правая рука была переломана, да и ребра, видимо, тоже. Молот хускарла разбил его щит вдребезги. Хорошо, что Бьярне левша, меч держать сможет.

— Кай! Проверь трупы! — крикнул Альрик.

Невысокие, едва с меня ростом, светлые волосы заплетены в косы. Не старые, мало кто прожил больше трех десятков зим. Лишь девятирунный приблизился к пятому десятку. Одежда сшита из хорошо выделанных оленьих шкур, мягких, как щека ребенка. Костяные ножи. Стрелы с бронзовыми наконечниками. Лишь у двоих было что-то из железа. Каждый носил на шее бусы из янтаря, знать, на местные берега немало выносило слез моря. Как и говорил вигговец, у каждого на руке узоры, которые уходили далеко на спину.

— Они нас ждали? — спросил Видарссон. — Как они могли узнать, что мы придем в этот день? И как мы теперь дотащим бревна?

Я рассмеялся. Какие бревна? Нам бы себя обратно дотащить! Ума у парня с руной не прибавилось. Он все еще мыслил, как зашуганный строгим папашей мальчик: каждое поручение нужно выполнить, иначе побьют. Если кто-то ослушался хёвдинга, его надо выгнать! И кто старше, тот и главнее! Поэтому он до сих пор относился ко мне без уважения — не привык сравнивать по рунам. Только рост и года, а в этом я проигрывал хирдманам.

— Засада? — негромко спросил Тулле.

— Любой мальчишка мог залезть на гору и высмотреть наши стены, — буркнул я.

— И я так думаю, — согласился Альрик и, поднатужившись, приподнял бронзовый молот. — Они ждали.

Обратно мы тащились намного дольше. Пять волокуш, три трупа. Еще мы забрали бронзовое оружие, остальное же изломали и бросили в роще. Тела врагов оставили как есть. Пусть их заберут и похоронят по правилам. Они сражались честно! И не их вина, что мы оказались сильнее.

Я вспомнил того хускарла. Даже когда все его соплеменники погибли, он не отступал. Бился один против всех! А ведь мог и сбежать. Мы с Альриком не смогли бы остановить его, а у Энока к тому времени закончились стрелы. Да и местность он знал явно лучше. Но не отступал. Интересно, почему?

Вигговец, стоявший на страже, встретил нас шуткой:

— Что, бодливые тут олени?

Я неспешно положил волокушу, подошел к нему и вмазал, своротив нос набок. Второй успел заметить тела ульверов, потому просто отодвинулся, освобождая проход.

Мы прошли через весь лагерь. Молча. Вепрь спрыгнул с Волчары, перекинулся парой слов с хёвдингом и занялся ранами Бьярне. У Арне скривилось лицо при виде Ларса.

У меня чесались кулаки от мысли о торговце и Вигге. Я хотел взять топор и отрубать им пальцы по одному, пока не поумнеют.

Альрик подозвал меня и Тулле:

— Я буду говорить с Кьеллом. Вы оба — со мной. Кай, молчишь, пока я не разрешу говорить. Понял? Тулле, смотри за ним.

Почему именно мы — понятно: самые высокорунные хирдманы. Остальные на трех рунах, много кто ранен. У меня, правда, до сих пор горел левый висок, и кровь нет-нет да и начинала капать из-под треснувшей корочки. Но не Сварта же с Видарссоном брать. Хотя что там наша сила — у Вигге самые слабые были на пятой руне.

Торговец подскочил, завидев наше приближение. Обычно улыбчивая морда теперь выглядела уныло, видимо, так он хотел показать, что разделяет наши потери. Выкормыш падальщика! Что думал Вигге… мне было плевать. Все равно из-за лохмов на голове ни шиша не разобрать. У медведя морда глаже!

Лейф шагнул вперед, спросил, много ли их было.

— Две дюжины. Их было две дюжины. И все они сидели в том самом лесу, где его люди убили местных.

— Бывает, — отмахнулся Вигге. — Не свезло. Видать, плохая у тебя удача, Беззащитный!

— Так я сейчас под началом Кьелла. Сейчас его удача повыше моей стоит.

— Я не ожидал, что они затаили такую злобу. Думал, что смогу договориться, — расстроенно протянул торговец.

— И ты не знаешь, почему? Они уже стреляли в моих людей. Напали на Виггов хирд. Может, стоит уже начать договариваться? Или воевать? Где их поселения? Три опытных хирда как-нибудь справятся с крестьянами.

— Опытных. Тоже мне, — хмыкнул Вигге. — Радуйся, что твоих волчат вообще взяли.

— У них отдельные хутора. Разбросаны по всему острову. И тут везде горы, расселины, ущелья, — залепетал Кьелл. — Сначала нужен форт. Потом я пойду к ним.

— Когда между тобой и ними будет побольше крови? — Альрик вдруг успокоился и заговорил иначе.

— Нет. Кровь вредит торговле.

— Может, ты хочешь забрать у них все силой? Я не возражаю. Они не под защитой Рагнвальда.

— Да что забирать-то? Костяные стрелы? Бронзовые молоты? Оленей? Торговать можно годами, а вырезать и разжиться лишь раз. Мне выгоднее торговать, — вполне разумно отвечал Ральфссон.

— Янтарь?

— Да, им они расплачиваются. Но его приносит на местные берега не так уж и много. Удобнее, когда они целый год собирают камни, а потом за бесценок отдают мне.

— Кьелл Ральфссон. Зачем ты взял мой хирд? Я тебе честно сказал, каковы мои воины и что я единственный хускарл.

— Ну… я подумал, что на острове живут почти одни карлы. Да и денег на более сильный хирд уже не хватало.

— Так ты что, с карлами троих потерял? — рассмеялся Вигге. — Может, твоим волчатам рановато выходить в море? Сидели бы на месте, сосали мамкину сиську.

В Бездну пальцы! Отрубить ему язык. И нос. И уши. И хрен заодно с яйцами. А потом швырнуть в огненный котел и смотреть, как он покрывается хрустящей корочкой.

И, видимо, Вигге увидел это в моих глазах, потому как наклонился в мою сторону и шепнул:

— Что, пацан? Настоящий бой не похож на глиму. Там и помереть можно.

Я и сам не понял, как нож оказался у меня в руках, как я схватил Вигге за бороду…

— Я свои руны не за коз получил. А вот девятирунных еще не резал.

Взмахнул ножом, посмотрел на кулак с зажатым пуком волос, отбросил их и добавил:

— Вру. Сегодня уже одного убил.

Огромная голова Вигге, похожая на морду диковинного зверя, без бороды вдруг сплющилась, будто ее зажали в тисках. Из пышных бакенбардов показался маленький подбородок, точно безволосый кружок под собачьим хвостом.

Хускарл сначала не понял, что произошло. Привык к послушанию своих шавок. А я с нескрываемым удовольствием наблюдал, как его уши и нос наливались краской. Да после такого и помереть не жаль. Убьет так убьет.

— Да ты… ты… ты… паршивый ублюдок!

Я скалился ему в обглоданное лицо и ждал удара.

— Стой! — проревел Лейф.

Меня отбросило от мощи его голоса. И тут же потекла кровь из открывшейся на голове раны.

— Заткнись! — выдавил Вигге и вытащил меч.

— Мы в одном походе! Ты не можешь его убить! — Лейф встал между нами.

— В Бездну! Тогда бой. Вызываю на бой!

— Он карл!

— Он сказал, что убил хускарла! — несмотря на показную ярость, Вигге явно соображал, что делал. Зря. Если бы не это, он мог бы меня убить.

— Да, но сам все еще карл. Подожди, пока он поднимется на руну, и потом вызывай, — Лейф говорил то, что Вигге и сам знал. — Да глянь на него! Его ударили по голове. Он же безумен. Альрик, уведи парня!

Мой хёвдинг даже не потрудился изобразить гнев. Он развернулся спиной к Вигге, махнул рукой и пошел к кораблю. Я следом. Тулле — за мной. Как всегда, он прикрывал мне спину. Как всегда, за моим плечом.

Когда мы отошли подальше, Альрик заговорил быстрым полушепотом:

— Сейчас берешь Тулле и Сварта и уходишь на восток. Рану тебе Вепрь залатает, и прям сразу. Вряд ли Вигге кинется тебя искать, но мало ли что? Вдруг у Кьелла тут есть сообщники?

Я помотал головой, пытаясь разогнать муть.

— Тут? На острове?

— Он десять лет сюда ездил, играл с местными детьми. Кто знает?

Альрик остановился, еле слышно шепнул:

— Лучше б ты убил Вигге, — и двинулся дальше.

— Ты бы хоть сказал! — возмутился я.

— Таких не стоит злить. Он обиду будет помнить дольше, чем помнил бы рану. А теперь он будет мстить.

Мы почти дошли до Волчары. Альрик отправил Тулле за Свартом и вещами, а сам подошел вплотную и тихо сказал:

— Помнишь, я говорил, что не люблю лгать? И не терплю, когда лгут мне. Что-то этот Кьелл недоговаривает. Что-то с островом не то. Я сегодня потерял троих хирдманов, потому что мне солгали. Потому что я поверил ему в Хандельсби. И чудится мне, что он сговорился с Вигге. А, может, и с Лейфом тоже, только тот чуть поумнее будет.

— Так, а мы-то при чем?

— Не знаю, — Альрик отошел, посмотрел наверх и крикнул: — Вепрь! Зашей Каю голову! А то последние мозги вытекут.

Вепрь провозился недолго. Выстриг мне всю левую половину головы, выбрил, промыл рану, сдернув остатки корки, наскоро зашил, шлепнул жирную плюху мази, перемотал все чистой тряпицей. К тому времени вернулись Тулле и Сварт.

— Когда всё подуспокоится, я пришлю за тобой, — сказал напоследок Альрик. — Если сам решишь вернуться, то не раньше, чем через седьмицу. Если выйдешь на местных, постарайся поговорить с ними, узнать, что к чему.

— На кой ляд? Они Хвита убили! И…

— А люди Вигге убили их людей. А люди Кьелла смотрели за равниной и не углядели два десятка карлов.

— Но они закопали живьем отца Кьелла!

— А знаем мы это со слов Кьелла.

— Но… — я засомневался. — Он нас нанял. Мы должны выполнить работу.

— И много ли ульверов доживет до платы?

Я не понимал. Хотя вроде бы и понимал, но не головой. Нутром я чуял какой-то подвох, чуял, что Вигге и Кьелл каким-то образом виновны в смерти моих сохирдманов. А выставь меня на суд, и я не смогу объяснить, как именно. И дело было не только в гибели ребят. В сражении за ярла Сигарра погибли трое ульверов. Злился ли Альрик на него? Нет. И никто не злился. Мы их похоронили и пошли праздновать победу.

Что же теперь было не так?

Я махнул ребятам, и мы выдвинулись на восток. В сторону земляного огня.

* * *
Три дня. Столько мы шли от основного лагеря, прежде чем остановиться.

Сначала мы пробирались вдоль берега, натыкаясь то на отвесные скалы, то на крошечные бухточки, то на утыканные камнями заливы. В одном месте нам пришлось сильно углубиться на сушу, чтобы обойти бурную речушку, водопадом падающую в море.

Все же остров был красив. Красив, как дикое животное. Надо поделиться с Хвитом этим сравнением. Ему понравится. Точнее, понравилось бы…

Я ни разу не приметил возделанных земель или домов, даже с вершин холмов. Если бы ульверы нашли этот остров, то могли бы прожить тут год, так и не узнав о присутствии других людях. Каменистые склоны, на которых так любят гнездиться тупики. Песчаные пляжи, где собирались плотными стадами тюлени или моржи. Мшистые равнины, где могли пастись олени. В реках полно рыбы. Мы даже не охотились. Плели ловушки для рыб, ставили их на ночь, а утром ели жареную форель или лосося.

Если бы я был богом, то поселился бы в похожем месте. С морями, горами, реками и огнем. С частыми густыми туманами. С жарким солнцем и холодными ветрами. С радугами над водопадами. И чтобы никаких тварей — нечего всякую погань в своем доме привечать! А приблудших людей выгонял бы, уж больно они беспокойны.

И сделал бы ночи покороче. Вот как тут. Чтобы темнело лишь ненадолго, а так — всё время светло. Даже когда становилось темно, на небе появлялись зеленоватые полосы света. Как будто туманы заблудились и поднялись наверх. Что бы это могло быть? Хвит наверняка знал. О богах он знал почти всё. А я не мог припомнить ни одной похожей истории. Тулле тоже. Сварт из-за нерадостного отрочества вообще знал только имена богов и главные праздники. Мать ему историй на ночь не сказывала.

Тулле смотрел больше на землю. То и дело наклонялся, разгребал траву или мох, брал кусок, разминал его, порой пробовал на язык.

— Странная тут почва. Вроде бы и расти должно много всего, а дерн не толст. И холодно. Успеет ли что вызреть за лето? Тут лучше скот выпасать. Вон какие пастбища пропадают. Овцы будут на таком корме хорошую шерсть давать, а холод подможет.

Вот кто о чем…

Сварт же до сих пор радовался третьей руне. И всё проверял, сколько ему прибыло сил. То схватится за камень, чтобы поднять, то полезет по скале, чтоб набрать птичьи яйца. Один раз полез в ледяные морские воды. Сказал, что хочет проверить, как долго сможет плыть по эдаким волнам. И тогда я понял, что чувствовал Альрик из-за моих выходок. И впрямь как с безрунным малышом возишься.

А еще Сварт попросил разрешения добивать зверей на охоте. Мол, хочет скорее догнать Тулле по рунам. И мы до упаду смеялись, глядя, как Безоружный пытался задушить тюленя. Тот вертелся, хлопал ластами, рычал, кусался и раз за разом выкручивался из захвата благодаря мокрой шкуре. В конце концов Сварту это надоело, и он одним ударом кулака добил измученного зверя.

— Вона чего! — сказал Сварт. И с того дня каждый раз во время привалов усердно избивал подобранную на берегу деревяшку. — Раз уж я не могу брать в руки оружие, значит, мои руки должны стать оружием.

Даже мое условие казалось не таким жестоким, как у него. Впрочем, боги никогда и не были добряками.

А на четвертый день зарядил дождь. Серый, противный, он проникал под волчьи шкуры и пропитывал рубаху до последней нитки. Головная повязка также напиталась влагой, потяжелела, так и норовила сползти мне на нос, потому я снял ее. Поди, зажила рана-то? Тулле же, глянув на меня, расхохотался.

Я посмотрел на Сварта, но тот лишь пожал плечами. Ему смешно не было.

Когда друг отсмеялся, то пояснил:

— Тебе только сисек не хватает, а так — ну вылитая Дагна Сильная. У нее ж тоже полголовы выбрито.

Кто другой бы сравнил меня с женщиной — убил бы на месте. Или с какой-то другой женщиной. Но Тулле Дагну я простил. Я был не прочь заполучить частичку ее силы или ума. Или ее саму целиком.

Дождь все лил и лил, порой даже сыпал мелкими ледяными шариками. И, изрядно продрогнув, мы отправились на поиски хоть какого-то убежища. Ушли довольно далеко от берега и набрели на каменный разлом. Он выглядел так, будто великан захотел разрубить землю секирой, пропорол длинную рану, устал и забросил это дело. Там Сварт углядел дыру и заполз внутрь. Мы с Тулле переглянулись и полезли следом.

Едва не скатившись по камням, я застыл рядом с ребятами. Перед нами едва поблескивала вода. Подземная вода. И я чувствовал, как она исходит теплом особенно по сравнению с ледяными каплями снаружи.

— Вы как хотите, а я попробую, — не выдержал Сварт и как был, в одежде, плюхнулся в воду.

Мы смотрели на едва заметное черное пятно и ждали. Безоружный почти сразу вынырнул и поднялся выше пояса.

— Тут мелко. Внизу камни. И горячо как в бане. Наконец смою с себя всю соль!

Я тут же скинул плащ, снял башмаки и полез в воду вместе с топором. Мало ли! Вдруг тут водятся змеи или зубастые рыбы. Или из глубины пещеры выползет какая-нибудь чешуйчатая тварь.

И едва не застонал от удовольствия. Горячая вода согрела мою застывшую кровь. Я впервые за этот день почувствовал пальцы на ногах. Да и просто смыть соль и пот было приятно. Кровь мы худо-бедно оттерли в морской воде, но потом рубаха и штаны едва ли не скрипели от соленой корки. Хорошо, хоть не натер ничего.

— Останемся тут? — с надеждой спросил Сварт.

— Ага. До конца жизни, — выдохнул я.

Глава 5

Отогревшись в теплой воде, мы подумали и решили, что надо обустраиваться здесь.

Сварт сделал факел из ветки и тряпки, пропитанной моржовым жиром, и проверил пещеру с озером. Он нашел два прохода вглубь разлома. Один из них был полностью скрыт под водой. Туда мы лезть не стали: вдруг там на десятки метров нет выхода на воздух? Застрять в подземных протоках никому не хотелось. Второй же был слишком мал, чтобы человек мог пролезть в него.

Мы с Тулле прошлись по ближайшим трещинам и нашли небольшую сухую пещеру, дно которой уходило вниз и было усыпано валунами. В ней мы и решили поселиться! Купаться в теплом озере, конечно, замечательно, но спать там было негде: стены походили на каменные лохмотья, внизу вода и повсюду раскиданы остроконечные глыбы. Ни очаг сложить, ни вытянуться во весь рост.

Так что остаток дня мы ворочали камни. Крупными частично отгородили вход так, чтобы снаружи казалось, будто прохода нет. Из обломков поменьше сложили открытый очаг. Даже если кто-то увидит дым, идущий из горы, вряд ли издалека различит его среди струек пара, которым исходил разлом. Самый здоровенный кусок мы втроем с трудом сдвинули к центру — это стало нашим столом. Из небольшого леска, что был в паре сотен шагов, приволокли крепкие бревна — лежанки да сушняк для розжига. Не хватало только шкур по стенам да трофейного оружия.

Еще несколько дней мы обустраивались. Сварт потихоньку скалывал куски со стола, выравнивая его поверхность, Тулле рыбачил, я охотился. И каждый вечер и каждое утро мы ходили в купальню, смывали грязь и пот. Одежду стирали в другом источнике, где вода была погорячее, а потом раскладывали по столу, на той стороне, что ближе к очагу.

Пару раз остров легонько трясло, и мы выскакивали из пещеры. Вдруг тряхнет посильнее, и разлом сдвинется? Какие бы мы ни были сильные и могучие, камни нас в мгновение размолотят в пыль.

А потом я заскучал.

Всем хороша такая жизнь: и сытно, и тепло, и спокойно. Но лишь подумаю, что проживу так хотя бы год, так тошно становится.

Потому всё чаще вместо охоты я бродил по окрестностям. А вдруг встречу кого из богов? Да хоть тщедушного Свальда! Я бы спросил, видел ли он Хвита. Попал белоголовый бард к Фомриру или, может, еще куда?

Скальд со змеиным языком

И белыми ресницами

Ходит в мире мертвых он

И поет как птица.

Эти строки я сочинял весь день. Ни одного кённинга не сумел вплести, ни одного чувства не смог вложить. Да и не змеиный был у него язык, а соловьиный. Нечего пытаться влезть в чужую шкуру.

И всё время мой взгляд притягивали горы, что высились на юге. В ясные дни я четко видел сероватые клубы не то пара, не то дыма. Возможно, там тоже были воды, подогретые на подземном огне. Но могло быть и так, что там жили люди. Или не люди. Я был уверен, что на этом острове должен быть хотя бы один бог, и намеревался его увидеть.

Так что, дождавшись ясного утра, я предложил ульверам прогуляться до дымящих гор. Тулле согласился, а вот Сварт явственно приуныл. Спросил, можно ли ему остаться в столь чудесных пещерах? Рассказал, что прежде ходил в баню раза три всего — родственнички не пускали. Так что ему приходилось мыться и стирать одежду в море или окрестных реках. Особенно тяжело было зимой. Потому он не хотел вылезать из подземного озера.

Теперь я понял, почему именно он нашел другие трещины внутри разлома, отыскал пещеры и источники от ледяных до обжигающих кожу.

Я не стал лишать Сварта его радостей, лишь спросил, уж не дитя ли он пещерного тролля? Иначе с чего такая любовь к камню? Безоружный равнодушно пожал плечами:

— Мамка так и не призналась, кто отец. Мож, и тролль.

Ну, а в нас с Тулле троллиной крови точно не было, не считая той, что я случайно проглотил когда-то, так что мы с радостью оставили пещеры.

Сначала мы шли вдоль обрыва над морем, вспугивали птиц, прятавшихся в мелких кустах под ногами, придумывали названия скалам. Вон та, что торчала из воды, выглядела точно как взбесившийся морж, который поднялся на ластах. А вот та — на жирную корову.

За спиной щит, на поясе любимый топор, крепкий соленый ветер в лицо и рядом верный друг. Я рассмеялся, раскинул руки, и порыв ветра взметнул полы плаща, сделав его похожим на парус.

— Как думаешь, Вигге мстил Альрику? — вдруг спросил Тулле.

— С чего бы? Я свободный человек, а не трэль альриков. Я сам отвечаю за свои дела!

— Я не хотел бы вернуться к кораблям и узнать, что все ульверы мертвы.

Я мельком глянул на друга. Он говорил серьезно.

— Вот тогда мы будем мстить! Убьем каждого, кто там есть.

— В прошлый раз, когда ты бился с девятирунным, тебе полголовы обрили.

— Так это не он, это стрела. Но да. Вигге-то мы завалим, а вот Лейф нам мозги через уши вскипятит. Может, нам стоит поговорить с айсландерами, людьми острова?

Тулле хмыкнул:

— Угу. Но каждый раз, когда мы с ними встречались, лилась чья-то кровь.

— Если бы кто полез на мои земли, я бы тоже его прирезал. Знаешь, я не держу на них зла. Даже за Хвита, Трюггве и Ларса.

— Так, может, они разозлились?

— Ого!

Земля перед нами оборвалась глубокой узкой трещиной, внизу которой поблескивала вода.

— Перепрыгнем! — воскликнул я. Отбежал назад, откинул полы плаща, чтоб не путались в ногах, поправил щит, разбежался и легко перемахнул на ту сторону. Тулле ругнулся, но последовал за мной.

И спустя всего полсотни шагов мы вышли к небольшой бухточке, с обеих сторон отгороженной от морских волн высоченными обрывами, на одном из которых мы сейчас и стояли. А посередине берег спускался к воде плавными и широкими ступенями. Кто по таким мог ходить? Великаны в три мачты высотой?

Черный пляж, где находились наши корабли, был неплох, но сильный шторм мог бы добраться до Волчары и оттащить его в море. Здесь же, я уверен, волны не подымались так высоко.

Я должен был проверить бухту. Если тут на самом деле так хорошо, как кажется, то Альрику следует знать об этом месте. А вдруг придется срочно уводить корабли с черного берега?

Мы дошли до ступеней и повернули к морю. Вода в бухте казалась светлее, чем снаружи, из-за близкого дна, но мне казалось, что Волчара тут должен пройти. Надо проверить скалы и высмотреть лучший проход.

Несмотря на скалистые бока бухты, ступени были чисты, как груди девственницы. Гладкий светлый камень с неглубокими выбоинами крепко держал ногу. Хотя впереди виднелись невысокие продолговатые холмики. Может, это еще одна из причуд острова? Огонь из-под земли, горячие озера… Почему бы маленьким зеленым человечкам не сложить маленькие каменные курганы?

Мы подошли ближе.

Ровные ряды вытянутых холмиков, сложенных из серого камня. Десятка три. В одном, мне почудилось, что-то трепыхнулось. Синий шерстяной лоскут торчал из-под завала. Что ж, маленькие человечки могут быть и не зелеными. Я осторожно потянул его на себя: ткань поначалу поддавалась, а потом застряла.

— Кай, не надо, — севшим голосом сказал Тулле.

Я дернул сильнее. Часть камней осыпалась, и вслед за тканью оттуда показались кости с почерневшими остатками кожи. Чья-то ладонь. Большая ладонь. Как у Тулле или отца.

— Это… могилы?

Как назло, я не мог вспомнить, что случается с человеком, который разрушает могилу. Вроде бы мертвец потом приходит к нему по ночам и пытается увести за собой. А что, если я окажусь сильнее? Жаль, по костям нельзя сказать, на какой руне был человек. Хотя нет. Жрец как-то говорил, что кости хускарлов и карлов отличаются от костей хельтов, мол, после твариного сердца люди меняются. Но как они меняются?

Я забыл про страх и присел на корточки. Кости как кости. Но много ли я видел людских костей? Рассматривал ли их внимательно?

— Кай, ты чего творишь?

— Думаю, хельт это был или нет.

— Откуда ж здесь хельту взяться? Торговец говорил же, что айсландеры выше десятой не поднимаются, мол, тварей тут не хватает.

— Так тут и не островитяне лежат, — отмахнулся я. — Они же все в шкурах бегают, а это крашеная шерсть. Слушай, я ведь уже обидел его, верно? Я его руку вытащил. Ты пока не подходи! Я его целиком выкопаю. Глянем, кто это такой.

Тулле молчал. Сначала я снимал камни по одному, но потом мне надоело возиться, и я уже ногами отшвыривал боковые валуны. Как только показалась нога в кожаном башмаке, Тулле вскочил.

— Я схожу к бухте!

И убежал вниз. Я же вздохнул и продолжил.

Может, и не придет за мной мертвец. Его вон как похоронили! Каменной плитой не придавили, рун не начертили — ходи, гуляй сколько хочешь. Только поблизости и не живет никто. А если мы обратно перепрыгнем через трещину, так и вовсе он до меня не доберется! Все знают, что мертвецы не умеют прыгать.

Камень за камнем я разобрал насыпь. Это точно был не островитянин и не маленький синий человечек. Хирдман. Рубаха с вышивкой, которую носят в Хандельсби, штаны светло-коричневого окраса с легкой рыжиной. Старуха за зиму все уши прожужжала о том, что только в Хандельсби умели смешивать сушеный лишайник и вереск, чтобы получить такой цвет. Мол, в других местах коричневая шерсть выглядит грязноватой, а тут аж отблескивает. На фибуле высечен ворон, знак Рагнвальда. Но такие фибулы полгорода носило, не только конунговы дружинники. На поясе нож. А больше оружия у трупа не было: то ли спер кто, то ли он сам успел кому передать.

На лице у трупа лежала каменная пластина, только светлые волосы и бороду и было видно. Все-таки похоронили их не так уж и плохо. Хотя бы высекли на пластинах руны и оборотили их к мертвецу, дабы пролежал он в могиле до скончания времен.

Я вздохнул и заново засыпал тело камнями. И тот шерстяной лоскут, что позвал меня, тоже спрятал. Нечего живым на мертвых смотреть.

— Кай! — донесся еле слышно голос Тулле. — … сюда!

Вот только звучал он не снизу, как я ожидал, а сверху. На правой стене бухты я углядел белый плащ и двинулся туда.

Левый берег бухты оказался узким и длинным мысом, на котором легко бы уместился весь Сторбаш. А за ним я увидел …

— Это то самое?

Солнце отражалось от воды и слепило глаза.

— Два корабля, — подтвердил Тулле, — со снятыми мачтами и носовыми фигурами.

— Может, это камни? Просто формой похожи, — я заслонил глаза ладонью.

— И в могилах тоже камни?

На это мне сказать было нечего.

* * *
Я встряхнулся, натянул рубаху, штаны, провел пальцами по выбритому виску. Вода стекала с волос на одежду и неприятно холодила кожу.

Корабли и впрямь были настоящими. Их днища были пробиты несколькими сильными ударами, на скалы так не напарываются. Я поискал носовые фигуры вокруг, так как по ним можно понять, чей корабль и кто на нем ходил, но не нашел.

Зато Тулле прошел дальше по мысу и обнаружил останки каменного дома, который поставили у подножия скалы. Внутри явно разжигали сильный огонь, так как сажа и пепел въелись в камень сверху донизу. Наверное, тут и сгорели духи кораблей.

— Может, они там и трупы сожгли? — предположил я.

— Зачем?

— Корабли немалые. На два десятка весел каждый, а то и больше. А если гребли поочередно, то народу должно быть с полсотни. Куда остальных дели? В море кинули?

— Может, и в море, — согласился Тулле. — Надо вернуться к Альрику, рассказать.

Я думал так же, но дымящие горы притягивали мой взгляд, как и раньше. Трупы лежали здесь год-два и еще столько же могут пролежать. Нас не было целую седьмицу. Что изменит еще пара дней?

— Нет, — наотрез отказался Тулле. — Надо к Альрику. Он поймет больше, чем мы.

— Поймет и что сделает? Уплывет с острова?

— Да хоть бы и уплывет! Уже и так понятно, что Кьелл нам наврал, значит, и мы можем нарушить договор.

— А остальные? Думаешь, Вигге даст нам так просто уплыть?

— Чем дольше мы тут сидим, тем сложнее будет уйти! — выкрикнул друг.

Я настолько привык к его молчаливой поддержке в любых выходках, что как-то даже растерялся.

— Знаешь, так, пожалуй, будет лучше, — не дождавшись ответа, сказал он. — Ты иди к горам, к столбам дыма, ищи своих богов, влезай в каждую дыру, встревай в каждую драку, а я возвращаюсь. Всё равно твоя рожа только разозлит остальных, да и Вигге, поди, еще не успел отрастить новую бороду. Коли что, встречаемся в пещерах Сварта.

— А Сварт?

— Сам решит. Захочет — со мной пойдет. Но я думаю, его из тех пещер теперь не вытащить. Кровь не обманешь, — криво усмехнулся Тулле.

— Значит, не держишь на меня зла?

— Нет. К тому ж я с самого начала знал, что ты из тех, кто встревает в беды на ровном месте. Чего же теперь на это пенять? Скажу, что ты по дороге провалился в кипящее озеро и сварился заживо!

Тулле махнул рукой и пошел обратно, в лагерь. Я какое-то время смотрел ему вслед, потом опомнился и заорал:

— Эй! Не вздумай! Скажи, что я со сторунной тварью смахнулся!

Он не обернулся. Ну и Бездна с ним. Точнее, Фомрир с ним, да и все остальные боги заодно. Так и впрямь будет лучше. И я не буду злить почем зря Вигге, и у Альрика будет меньше забот.

А впереди ждали горы!

Вот забавная штука — память. Я почти не вспоминал Йодура, Оддра и Эйрика, погибших в бою за ярла Сигарра, хотя получил потом эйрикову секиру. Ивар и Ящерица, которые ушли из хирда, вообще не казались мне нынче ульверами. Они оставили хирд! Трюггве после смерти Йодура уже как будто наполовину прилег на соломенное ложе. Ларс был отличным парнем, но мысли о нем не трогали сердце. А вот Хвит… Злоязыкий Хвит, сладкоголосый Хвит, скальд-песенник…

Он всегда примечал какие-то диковинки, удивлялся тому, на что обычный человек бы и не глянул. То ему облако чем-то покажется, и он окликал меня, чтобы я тоже посмотрел, то на морскую гладь залюбуется, забормочет.

А этот остров был таким необычным, что мне все время думалось: «Надо показать это Хвиту!» И эти горы, и спуск в виде белых ступеней, и каменный разлом с горячими озерами, и облака, которые ползли по небу так низко, что их можно было ухватить рукой за брюхо. А дымящиеся горы? Сказал бы он, что там Орса варит целебное зелье? Или выдумал, что Мамир решил замесить новых людей? Или это Корлех поддувает мехами огонь? А, может, Скирир разозлился и пышет жаром после выходки Фомрира?

Как я мог не сходить и не узнать, что там? Мы ведь потом встретимся, и Хвит захочет узнать побольше, станет расспрашивать, чтобы добавить еще несколько строк к своим стихам.

На следующий день я решил, что это были не горы, а обширные холмы. И чем ближе я к ним подходил, тем больше удивлялся. На них не росло ни травинки. Коричневые с небольшой рыжиной, как будто на них вылили котел краски из Хандельсби. И дым шел из их склонов в разных местах.

Когда я подошел к одному из них, то почувствовал странный резкий запах. Мерзкий и противный, он явственно шел из щели в холме, а камни вокруг обросли желтой бахромой.

Если так воняет Орсово зелье, то я его ни за что пить не стану.

Посомневавшись, я все же поднялся до верха и увидел ярко-зеленую долину с той стороны холмов, посередине которой было белесо-рыжее пятно с синими лужами и ручьями. Вдруг, прямо на моих глазах, одна лужа вспучилась и выплюнула огромный столб воды. Не успел я опомниться, как вода рассыпалась мелкими каплями, и снова все стихло. Если уж это сделали не боги или какие-нибудь твари, то что вообще тогда они сделали?

Я побежал по склону вниз. Нужно было увидеть, кто или что выплевывает воду! Может, это подземный кит? Морские киты похоже выбрасывают воду из дырки на спине. Почему бы не быть и земным китам?

Не успел я еще добраться до той лужи, как она снова забурлила. И меня окатило влажной взвесью, донесшейся от струи. Она взлетела выше мачты Волчары!

Я подошел ближе, чуть поколебавшись, шагнул в воду и тут же выпрыгнул обратно. Горячо. Было мелко, не глубже колена. Но впереди я ясно видел дыру с рыжими краями, и она уходила куда-то очень глубоко. Кит бы там не поместился, даже самый маленький. Может, перед тем, как выбросить воду, оттуда кто-то вынырнет? Эх, надо было копье прихватить. А еще лучше гарпун.

Вдруг меня кто-то отдернул назад. Я попятился, и прямо перед моим лицом взлетел мощный водяной столб, пышущий жаром.

— Ты слепой? Чуть не сварился! — раздался женский голос.

Выхватив топор, я резко развернулся и замер. Передо мной стояла девчонка моих лет в тунике из тонких оленьих шкур, без оружия и доспехов, а по ее левой голой руке вилась темная полоса.

Девчонка выхватила из-за пояса нож. И мы замерли, глядя друг на друга.

Она чем-то была похожа на Дагну. Белобрысая, высокая, боевая, только голова не выбрита и грудь поменьше. Сильно поменьше. Ну вообще за шкурами не видать!

Девчонка была на второй руне, оружия с собой нет, значит, поблизости либо ее дом, либо ее родичи, а значит, стоило ей только закричать…

Потому я медленно засунул топор в поясную петлю. Айсландерка тут же развернулась и бросилась бежать. Она пронеслась по лужам и уже почти домчалась до пригорка, как я ее догнал, схватил и бросил на землю, выбив из рук нож. Я даже щит с тяжелой волчьей шкурой не снял!

— Ну и зачем? Пять рун против двух, — насмешливо сказал я.

Она еще трепыхалась подо мной, пыталась лягнуть, даже взгрызлась в кожаный наруч.

— Слушай, его даже гарм не перегрыз. Вряд ли ты кусаешь сильнее.

Только тогда девчонка успокоилась. Оскалила белые зубы и сказала, смешно пришепетывая:

— Лучше б ты сварился в мамировом котле!

— Угу, — согласился я. — У Тулле, видимо, дар прорицания прорезался. Он так и сказал.

— Я думала, ты наш. Шкуру надел! Что теперь? Перережешь мне горло?

Мне надоело сидеть над ней и держать по рукам и ногам. Но если отпустить, она снова побежит, а я хотел послушать про мамиров котел. Она же тут живет, значит, знает о местных богах.

— Зачем тебя убивать? Я не получаю благодати за тех, кто слабее.

Она дернулась еще раз.

— Тогда отпусти!

— Отпущу, если расскажешь про богов. Если попытаешься удрать, я все равно тебя догоню.

Я разжал пальцы, отодвинулся немного. Ее тонкий костяной нож лежал в стороне, так просто не достать. Она села, стряхнула прилипший к волосам мох и замерла.

Позади нас с шумом поднялся новый столб воды.

— Так что там про котел?

— Под островом стоит горшок. Тот самый, в котором Мамир выпек первых людей. Потому тут отовсюду хлещет горячая вода и выходит огонь.

— Зачем? Мамир забыл снять его с огня?

— А? Нет! Ансгар говорит, что Мамир недоволен нами, и потому хочет выпечь других людей, получше, чем мы. Так что когда земля больше не будет выплескивать огонь или воду, тогда и появятся новые люди.

— А с нами что будет? Мы-то ведь уже есть! И мы не уступим свою землю кому-то там.

— Я спрашивала Ансгара! Но он сказал, что это жреческие дела.

Я потер выбритую часть головы. Шрам почти зажил и очень чесался.

— А что, если твари — это не дети Бездны, а старое варево Мамира? И нас он сделал, чтобы мы уничтожили его первые порождения! А потом новым созданиям он скажет убить нас. И благодати им отвалит в три раза больше, чтоб проще было!

— Тогда новые твари бы не появлялись.

— Ну да. Да и сами боги ведь тоже родом из твариного племени. А самого Мамира тут видели? Или Корлеха? Или еще кого?

— Нет, вроде бы.

— Ага, — кивнул я и поднялся. — Ну что, пошли?

— Куда? — вскинулась она. — Ты обещал, что отпустишь!

Очередной шумный всплеск. Что за диковинное все-таки это место!

— Отпускаю. Иди!

Она вскочила на ноги, бросила взгляд на выроненный нож, на мой поясной нож, обернулась. Вокруг никого не было.

— А ты…

— А я за тобой, — ухмыльнулся я.

Альрик что-то там бормотал про местных, вроде как с ними надо подружиться, поговорить. Искать их самому не хотелось: тут кругом холмы, горы, ущелья с трещинами, кипящие озера… Можно пройти совсем рядом и не заметить. А вот меня заметили бы издали. И застрелили. А имея подле себя девчонку, я мог бы даже дойти до разговора перед тем, как меня утыкают стрелами.

Эх, вот тут бы пригодился Тулле. Он умеет нравиться женщинам, хоть и не так, как Хвит, но всё же. И разговаривают с ним охотнее, и руна у него пониже, значит, он будет казаться не таким опасным.

— Ты думаешь, что я отведу чужеродца в свой дом?

— Можешь и не в свой. Мне всё одно.

— А потом ты позовешь остальных, и вы вырежете их, как семью Хродберга! Из-за вас многим пришлось бросить родовые дома и искать новые пастбища для скота! Лучше уж убей меня сразу!

Я снова почесал шрам. Может, не надо было ее останавливать в первый раз? Бежала бы себе и бежала, а я вроде как догонял бы ее. Но тогда меня бы точно истыкали стрелами.

— Ладно. А что случилось с семьей Хродберга?

Хоть от нее что-нибудь узнаю. Мелкая она, конечно, да глупая. Поди, половину не помнит, половину переврет, но что-то же она скажет!

— Чужеродцы убили их всех. И сожгли дом с детьми и стариками, — тихо сказала девчонка.

— Ага. А когда это приключилось?

— Так прошлым летом! Пришел этот мерзкий Кьелл на четырех кораблях. С ближних домов к нему пошли на мену, как раньше, а он их всех убил. А потом пошел прямо по хуторам. Серебро с янтарем себе забирал, а остальное сжигал. Скот только не тронул на верхних выпасах.

— Прошлым летом. Ага.

Что-то у меня не складывалось. Ну, кроме того, что Кьелл забыл сказать, что сам начал резать местных.

— А отца Кьелла когда убили?

Девчонка вытаращила глаза.

— Никто его не убивал. Ральф сам помер. Две зимы назад. Мама говорила, что он слишком много ел мяса, слишком много пил и слишком лихо отплясывал на пиру. Так вовремя пляски и помер. Его по чести похоронили: вынули кишки и сожгли, чтобы их не съели черви, выкопали яму, положили дары, а сверху посадили осину.

— Ага. А тело куда дели?

— Так в яму же, под осину!

Вон как интересно завернулось!

— Но он не у нас помер, а на южных хуторах. И Кьелл там был.

Я плюхнулся на плащ, подобрал костяной ножик и начал вертеть его. Он был гладкий-гладкий и приятно ложился в руку. Девчонка стояла на месте.

— Так ты чего ж, не будешь меня убивать?

— Сказал же, не буду.

— Но ты же с торговцем прибыл!

— Он нас обманул. Сказал, что вы убили его отца, что хочет замириться с вами и торговать дальше. Ладно, — хлопнул я себя по колену и резко встал, — пойду я. Может быть, мой хёвдинг захочет поговорить с твоими родичами. Как и где он сможет это сделать?

Девчонка растерялась. Хорошо, что не кричала, что нас всех надо убить.

— Я возьму твой нож, взамен оставлю свой. Если к мамирову котлу придет человек с костяным ножом, пусть его не убивают. Пусть позовут того, с кем можно поговорить.

Вытащил из-за пояса свой нож и бросил к ногам девчонки.

— Железный… — прошептала она, — железный нож.

— Так ты скажи своим!

И я, не дожидаясь ответа, побежал обратно к берегу. Теперь мне было что рассказать Альрику.

Глава 6

Как я и ожидал, Сварт не пошел вместе с Тулле, а остался в пещерах. За эти несколько дней он выровнял поверхность каменного стола, сколол торчащие из пола и стен выступы, в стенах выдолбил полки, обустроил очаг получше. Даже в купальне он управился сделать ступени и выемку под свое тельце, чтобы лежать в горячей воде часами.

Возвращаться в лагерь он не хотел. Сказал, что если Альрик захочет увести хирд от торговца, то уже будет готовое место, и он, Сварт, приглядит за ним.

Видимо, сноульверов скоро станет еще меньше.

Когда до лагеря оставалось всего полдня, я встретил Эгиля и Видарссона. Они тащили плавник, прибившийся к берегу.

— Тебе лучше пока не показываться там. Вигге два дня брызгал слюной, как бешеный кабан, рвал и метал, — сказал Кот. — Избил пару своих хирдманов, разругался вдрызг и с Альриком, и с Лейфом, грозился забрать хирд и уйти. Торговец его еле-еле успокоил.

— Его теперь Жополицым кличут, — хмыкнул Видарссон. — За глаза, конечно.

— Вигге поклялся отомстить тебе. Альрик думает, что он заставит подняться тебя на руну, а потом убьет в хольмганге.

— Согласен, если шестую руну получу за его смерть, — криво улыбнулся я.

— А ты чего один? Где Сварт, Тулле?

— Тулле? Он разве не в лагере?

Парни переглянулись.

— Нет. Никто не возвращался, — ответил Эгиль Кот.

Я беспомощно оглянулся. Я возвращался той же дорогой, что и он, но не видел и следа. Когда мы шли сюда, то всегда ночлег устраивали в стороне, срезали дерн и под ним делали костровище. Если поискать, то можно найти обглоданные кости, места, где мы срали, где тащили плавник, но я особо и не вглядывался. Был уверен, что Тулле вернулся в целости.

Кто? Как? Его убили или похитили? Если убили, то почему не подбросили тело? Или хотя бы голову?

— Передайте Альрику, что я здесь, и мне есть что рассказать.

Альрик пришел, как только услыхал о моем прибытии. Он будто бы истрепался за эти дни: волосы небрежно завязаны в хвост, прежде аккуратная борода торчала лохмами, щеки впали, а под глазами набрякли тяжелые мешки. Словно меня не было десяток лет, а не дней.

Я быстро пересказал ему всё, что видел и слышал. И про затопленные корабли, и про выжженный изнутри дом, и про могилы, а в конце передал разговор с девчонкой.

— Нужно уходить, — сказал Вепрь, пришедший с хёвдингом. — Нужно уходить. Я не прочь повоевать, но не хочу становиться жертвенным козленком. Этот Кьелл свихнутый, если думает вырезать всех местных силами двух хирдов.

Альрик потер лоб с такой силой, что на загорелой коже проступили белые полосы.

— Не понимаю, — медленно сказал он. — Не понимаю. Значит, в прошлом году он уже привозил сюда людей. И они все погибли. Их корабли на дне. В этом году он делает то же самое. Зачем? Всех на острове не уничтожишь, тут пещер и гор десятки, можно прятаться годами.

— Да плевать! — воскликнул Вепрь. — Может, он их в жертву Бездне приносит! Или нас. Нужно уходить!

— Не так быстро, — нахмурился Беззащитный. — После битвы в лесу нас не трогают. Еще есть время.

Я врезал кулаком по каменному склону, за которым мы прятались.

— Никуда мы не уйдем! Нужно найти Тулле!

— Кай, прошло уже дня два-три. Ты сам сказал. Он уже мертв.

— Тогда где его тело?

— Может, айсландеры уже закопали его и посадили сверху дерево, — пробасил Вепрь.

— Тогда я сам вырежу всех на этом острове, — сказал я.

Альрик помолчал, а потом приказал:

— Вепрь, ты идешь с Каем и ищешь следы Тулле. Пока ничего не делаем и сидим тихо.

Вепрь покачал головой.

— Хёвдинг, не стоит…

— Он обманул меня, — спокойно возразил Беззащитный.

— Мы не сможем…

— Иди!

Мы дошли почти до самого лагеря, прочесывая округу и проверяя каждый след. Я неплохо читал звериные следы в лесу, но до умений Вепря мне было далеко. Он замечал каждый перевернутый камень, каждую сломанную травинку. Он отыскал место, в котором, по его словам, долго отсиживались двое или трое мужчин. Нашел и прикрытое мхом костровище, устроенное так, чтобы дым не был виден со стороны лагеря, и их отхожее место, по которому Вепрь уже точно посчитал, что их было двое, и сидели они не меньше пяти дней.

— Ждали меня?

— Или кого-то еще. Может, айсландеры ждали первого, кто выйдет из лагеря.

Следов Тулле мы не нашли, но Вепрь, как охотничья собака, проверил все пути и понял, что уходили эти двое вглубь острова. Мы дошли до покрытых мелкими кустами холмов и там уже потеряли след… Наверное, он был прав. Местные поймали Тулле в двух шагах от лагеря и утащили к себе. Может, хотели поспрашивать про нас и наши планы. А это значит, что Тулле еще мог быть жив.

Я сказал Вепрю возвращаться в лагерь, а сам остался в холмах. Пусть следов и не осталось, но если боги не отвернулись от меня, я всё еще мог отыскать хоть что-то, что приведет меня к Тулле или его убийцам.

До темноты я рыскал там, обшаривал каждую трещину, помня, что она может быть трещиной только с виду, а пройди несколько шагов, так там может открыться целая пещера. Поднимался на вершины и высматривал дым, может, где-то поблизости поселение? И пару раз я примечал какие-то сероватые дымки, но подобравшись ближе, снова их терял из виду.

Ночь я переждал в одной из трещин, плотно завернувшись в белый плащ. И проснулся от мужских голосов, легким эхом отдававшихся от каменных стен.

— … не вернется. Поди ж, не дурак совсем.

— А куда ему деваться? Остров же.

— Я б лучше шею свернул…

Вигговцы. Оставив щит и плащ на месте, я с одним топором и костяным ножом последовал за ними. Они немного попетляли среди каменных развалов и скрылись в узкой расселине.

Впервые в жизни мне захотелось принести жертву своему покровителю Фомриру по всем правилам, дабы не оставил он меня, не обделил храбростью, не лишил бы сил. Если я ошибся, и Тулле не здесь, меня попросту распнут на этих камнях, и Вигге помочится на мои раны. Если я не ошибся, будет то же самое, только еще и убьют моего друга.

Сколько их там может быть? Двое? Трое? Больше? Вряд ли больше пяти, иначе бы в лагере могли заметить долгое отсутствие многих воинов.

Где та безудержная ярость, которая позволяла мне творить безумства прежде? Где безоглядная отвага? Когда это я начал считать врагов? Мне было страшно едва ли не впервые в жизни. Смерть не пугала меня. Когда-нибудь она придет к каждому, и важно лишь то, как именно мы умрем.

Пока я собирался да распалял себя, из расселины послышались шаги, и те же двое вышли обратно, обсуждая какую-то бабенку из Хандельсби. Я пропустил их, выждал еще немного и, крепко сжимая топор в руке, вошел внутрь.

Спустя пару десятков шагов скалы над головой сомкнулись, но света хватало, солнечные лучи проникали через многочисленные щели. Пройдя еще немного вперед, я услышал новые голоса.

— Еще день! Слыхал? Сколько еще торчать в этих скалах? У меня так скоро задница шерстью покроется.

— А разве она не уже? Не ной. Долго он не продержится.

— Ты так и в первый день говорил.

— Да кто ж знал, что он такой упертый?

Звук удара. Сдавленный стон.

— Ты полегче, а то Вигге ничего не…

Я выскочил из-за угла и с лёту распахал топором грудь ближайшему воину. Второй стоял подальше, потому успел выхватить меч. Мельком глянул на захлебывающегося кровью товарища и больше не сводил с меня глаз.

— Сам пришел? Отлично. Вигге вознаградит меня за такой подарок.

Хускарл. Шестая руна, в точности как у Альрика. Если бы передо мной стоял Беззащитный, я бы вряд ли смог его одолеть. А мужик, который прожил три десятка зим и не нашел места получше, чем в хирде Вигге, попросту не мог быть столь же опасным. Щиты лежали в стороне, ближе ко мне. Уже полегче.

Прежде бы я наскочил на него, размахивая из всех сил топором, но бои с Альриком приучили меня к осторожности.

— Ты скажи, что за бешеный лис укусил тебя, раз ты набросился на Вигге? Мелкий, совсем зеленый. Ты с женщиной-то хоть был? Или только со своим дружком игрался? Ты под него ложился? Думаю, да. Он-то парень крупный, на такого не сразу и залезешь.

Ссссука!

На мгновение ярость застила глаза, но тут я увидел нечто страшное. Сзади вигговца медленно поднимался на ноги живой труп. Пустая глазница, располосованное лицо, изломанные руки, с груди свисают лоскуты кожи…

Мертвец шагнул и обхватил хускарла, прижав ему руки к телу. Я слышал хруст костей. У кого они трещали: у мертвеца или живого?

— Бей, — каркнул труп.

И я одним ударом отсек вигговцу кисть с мечом, затем разрубил бедро. Они вдвоем рухнули на каменный пол, искалеченный оказался под хускарлом. Я отрубил вторую кисть и, не слушая вопли, отшвырнул вигговца в сторону.

— Тулле! Это ты? Тулле!

Как узнать в куске мяса своего друга? Я искал хоть какое-то сходство и не находил… Но какая в Бездну разница? Он ради меня сделал невозможное.

Я вытащил костяной нож, вложил в руку полутрупа, подтащил корчащееся тело вигговца и чужой рукой перерезал ему горло. Затем подволок второго. Он еще был жив, хоть я мог разглядеть его трепещущие легкие. Еще удар.

Ничего!

Треклятая Бездна! Если это был Тулле, то он не так давно получил четвертую руну, и двух шестирунных было мало. Я приволок одеяла, уложил в них раненого, дал ему воды. Он выпил и снова потерял сознание.

У него было четыре руны, как и у Тулле. Может, это был Тулле, но я надеялся, что это не так. Без благодати этот полутруп не выживет, а если выживет, то станет слабее Ящерицы. Такой судьбы я своему другу не пожелал бы.

— Лежи тут! Я сейчас!

Хоть кого-то… хоть что-то…

Я выскочил из расселины и растерялся, не зная, куда бежать. В лагерь? А кого я смогу приволочь на заклание? Хорошо бы самого Вигге, так ведь не пойдет, урод.

Взобрался на скалы. Не так далеко виднелся лес. Вроде бы тот самый лес, в котором убили Хвита и остальных. Может, наткнусь там на кого-то? Неважно, айсландеры то будут или нет.

Тулле продержался несколько дней. Он должен продержаться еще несколько часов. Но сначала нужно его спрятать. Если Вигге снова отправит кого-то из своих людей, они не должны найти его. Кто бы это ни был.

Я обыскал близлежащие склоны, нашел небольшую трещину, в которую оттащил одеяла и уложил еле дышащего воина. Ко входу привалил камень. Так со стороны и не разглядеть, если не знать. Трупы вигговцев я прятать не стал, а вот оружие забрал. Пусть подумают, что это были местные, они же падки на железо.

Сам отправился в лес, рассчитывая отыскать хоть кого-то, кто мог бы дать тому бедолаге крупицу благодати.

Я боялся признать в нем Тулле. Боялся, но понимал, что это он. Это был он.

И с каждым шагом я злился все сильнее.

Почему я отправил Тулле одного? Альрик же четко объяснил, что мы должны ходить по трое. А если найдут Сварта, этого добродушного тролля на третьей руне? Они искали меня, а поймали Тулле! И пытали. Или просто измывались. Вигге, твариный ублюдок! Он не мог убить меня в честном бою, потому решил поиздеваться над моим другом. А Тулле… он ведь так и не сказал, где я, иначе бы меня и Сварта выследили.

Я хотел рвать Вигге зубами и руками, зарубить его топором было бы недостаточно. Недостаточно близко, не так больно. Но как убить девятирунного? Мне нужно больше силы! Фомрир! Больше силы! Больше врагов! Больше тварей! Ты слышишь, Фомрир?

Я шел по лесу, не скрываясь. Пусть слышат! Пусть выйдут!

Не сразу я осознал, что выпустил рунную силу на полную мощь, и все животные попросту разбегались от меня. С трудом я запер ее в своем теле и прислушался.

От первой стрелы я уклонился. Вторую отбил топором и с улыбкой прыгнул к стрелку. Наконец-то! Это снова была девчонка. Она походила на ту, с которой я обменялся ножами, но это не помешало мне разрубить ее лук и рассечь ее пальцы. Из-за кустов выпрыгнули еще несколько подростков. Две-три руны. Мало. Одна стрела воткнулась мне в плечо. Костяной топор рассек мою грудь. Плевать! Без тяжелого плаща, без щита за спиной, с одним лишь топором я сплясал танец, воздавая хвалу Фомриру. Брызги крови в глаза, крики боли, нелепые отмашки, попытки закрыться от моего удара их жалким оружием. Мой топор разрубал заточенные кости, не колеблясь.

Четверо. Я подрезал каждому поджилки на ногах.

Из-за деревьев послышалась резкая трель. Сигнал? Еще раз трель.

Я обломал древко стрелы об дерево, взял в левую руку нож и стал ждать. На поляну вышел пятирунный воин. Взрослый, опытный, с железным топором, с широкой полосой по правой руке и с множеством костяшек в волосах. Они шевелились при ходьбе и весело отстукивали ритм.

Быстрый взгляд на лежащих детишек.

— Они еще живы. Отдай их мне! — пришепетывая, сказал он.

— Мне нужны их жизни.

— Их не хватит на руну для тебя.

— С тобой хватит!

И прыгнул к нему.

Быстрый, точный, сильный. Но я недаром занимался всю зиму, недаром Альрик валял меня в снегу. Я пропустил один удар слева, следующий отбил обухом топора и тут же атаковал в ответ. Новая сшибка. Плечо горело огнем, грудь и живот залило кровью. Пятирунный ублюдок был свеж и полон сил. Тут я заметил, что лезвие его топора выщерблено до зубцов. Трещины. Сырое железо. Даже мой старый топор был лучше, его острие перековывалось несколько раз с золой, чтобы сделать прочнее. Что уж говорить про нынешний?

Тогда я стал широко замахиваться и показывать очевидные удары. Порой он уклонялся, но некоторые отбивал топором. И я почти не глядел на воина. Только на его оружие.

Еще немного! Еще удар!

И когда нижний край лезвия откололся и отлетел в сторону, я рванул вперед. Он успел срезать кусок кожи с моего плеча и тут же получил удар ножом в живот. Топором я раздробил ему колени, заткнул рот тряпкой, вскинул на плечи и сказал:

— Если твоей жизни хватит, я не трону детей. Клянусь Фомриром!

И побежал к Тулле.

Он еще дышал. Едва-едва, но дышал.

Айсландер увидел его изувеченное тело, глянул на меня и кивнул. Я вынул кляп и сказал:

— Надеюсь, мы встретимся в дружине Фомрира!

— Дай мне какое-нибудь оружие, — прошипел воин.

— Фомрир принимает всех убитых в бою. Ты хорошо сражался.

Нож в руке Тулле, удар в горло айслендера. Я смотрел, как уходит из него жизнь, и ждал. Ждал. Последние судороги.

Тулле выглядел более мертвым, чем человек, у которого он только что отнял жизнь.

Ничего…

Я снова побежал к лесу, не забыв уложить Тулле обратно в трещину и закрыть ее камнем. Труп там же прикрыл несколькими валунами.

Детишки пытались отползти, спрятаться, но найти их не составило труда.

— Не надо, — повторял парнишка, который оставил у меня порез на груди. — Не надо. Прошу, не надо.

Я не мог утащить всех сразу. Крови из меня вытекло немало, рот пересох так, что язык почти не шевелился. Волокуша? Долго, много следов, шумно. Да плевать! Они успели до моего прихода перетянуть раны на ногах, так что с этим возиться не пришлось. Я связал двоих трехрунных животом к животу, закинул на спину и пошел к холмам.

Тяжело. Несмотря за завязанные рты, они что-то мычали, дергались, один из них все время тыкал мне в спину пальцем. В одно и то же место. Шаг за шагом. Это бесило меня так, что хотелось швырнуть их на землю и отрубить им все пальцы. Мелкие уродцы. Если бы та дура не выстрелила в меня из лука, я бы их не нашел. Видимо, они решили сменить тактику и убивать нас по одному. Это могло бы даже сработать. Особенно если бы они не поторопились напасть до прихода пятирунного наставника. Так что сами виноваты!

В Бездну!

Я снова откатил камень, выволок на одеяле Тулле. Всё еще жив. Вигге — мастер своего дела. Пытал и увечил так, чтобы причинить как можно больше боли, но не убить.

Этим я не стал ничего говорить и рты развязывать не стал. Недостойны.

Нож в руку Тулле. Удар. И наконец она пришла! Благодать.

Тулле застонал от боли, его изломанные кости скрипели, выкрученные суставы щелкали, лохмотья кожи иссыхали на глазах и отваливались, раны затягивались. Постепенно изорванное лицо приобретало черты моего друга. Только вот глаз… Новое веко отросло, но под ним так и осталась пустота.

Я сидел и рыдал, как безрунная девчонка. И мне не было стыдно.

— Кай.

Три тонких шрама остались на его лице. Потерян глаз. На нескольких пальцах так и не появились ногти. Но самые тяжелые раны были излечены.

— Сколько еще рун я получу благодаря тебе? — сказал Тулле. — Может, мне и дальше ничего не делать? Знай себе лежи, а тебе благодать ведрами подтаскивают.

— Да. Знай себе лежи под чужим ножом. Или тебя мечом разделывали?

Он вытянул руки перед собой и содрогнулся.

— Не вспоминай.

— Так, а что теперь делать с этим? Он больше не нужен.

Я посмотрел на притащенного парня. Он лежал и издавал какие-то странные звуки. Тулле подскочил, вытащил тряпку у него изо рта, и парень тут же выблевал целую лужу. Как только не задохнулся?

— Там в лесу еще двое лежат, — добавил я.

— Не надо! — прошептал парнишка. — Там моя сестра. Ты же получил, что хотел…

— Вы хотели убить меня, я убил вас. Всё честно. Да даже если и нет, мне насрать.

Вдруг мои ноги подкосились, и я рухнул на камни.

— Кай! — как сквозь туман донесся голос Тулле. — Эй! Я ведь тебе шестирунных натаскать не смогу! Кай!

Пара увесистых оплеух. Теплая вода. Через какое-то время я пришел в себя.

Тулле оттащил меня в тень, приволок откуда-то воды и перевязал раны. Наконечник стрелы он трогать не стал.

— Что с пацаном?

— Ничего. Я засунул его в ту же трещину, но камень приваливать не стал. Как очухается немного, сам вернется домой.

— Не вернется. Я ему ноги подрубил. Но хорошо, что ты не стал его убивать. Я обещал сохранить жизнь тем, кто не пригодится.

Тулле улыбнулся. Он не стал делать повязку на глаз, рана там затянулась и заросла рубцами. И было жутко смотреть, как он по привычке моргает двумя веками.

— Так. И что теперь?

— Теперь убивать Вигге!

Глава 7

Мы запихали трупы в ту трещину, где лежал Тулле, завалили ее камнями. Запах мог выдать их место, но мы надеялись, что Вигге не станет обнюхивать все здешние скалы. Раненого пацана отволокли туда, куда он попросил. Сказал, что там его отыщут.

Лучше было убить и его, и соплеменников. Если Вигге вдруг наткнется на одного из них и порасспрашивает, то узнает и о спасении Тулле, и о моем возвращении. Тогда умрем не только мы, но и все ульверы. Но я поклялся именем Фомрира!

Потом мы пробрались к побережью, отошли на полдня от лагеря, там отыскали даже не пещеру, а лишь укромное место среди камней, которое не просматривалось ни со стороны моря, ни со стороны скал. Там и залегли в ожидании кого-нибудь из ульверов.

Погода нас не радовала. Крыши не было, и ледяной дождь вперемешку со снегом выстужал все тепло из костей. Мы ютились под одним моим плащом. Вигге, урод, обоссал белую волчью шкуру Тулле у него на глазах, приказал помочиться своим хирдманам, а потом и вовсе спалил.

— Он тыкал меня лицом в горящую шкуру. Чудом тогда не выжег глаза.

— Я навалю самую огромную и вонючую кучу на носовую фигуру его корабля! — попытался подбодрить я друга.

— Корабль-то тут причем? — грустно улыбнулся Тулле. — Но твои кучи и впрямь самые вонючие на всем белом свете.

Ночью он спал беспокойно. Ворочался, мычал что-то сквозь зубы, а один раз проснулся от собственного крика.

— Он вырезал мне глаз. Снова… — шептал Тулле и ощупывал пустую глазницу. — Снова…

Я проклял себя за то, что не взял чего-нибудь горячительного. Ему нужно выпить, нажраться в слюни и забыть всё, что с ним случилось. Достаточно, что буду помнить я.

Мы проторчали в камнях полтора дня, не решаясь зажечь костер. Пили дождевую воду, которая собиралась во впадинах, и говорили, как было бы здорово умять кусок хорошо прожаренного мяса. Особенно плохо приходилось Тулле, который изрядно ослаб без еды. Помнится, я зверски хотел есть после получения руны и излечения ран. Сейчас же аппетита не было совсем. Порезы на груди и плече воспалились, воткнутый наконечник стрелы горел огнем, а я трясся от холода так, что камни ходуном ходили. И тварин дождь никак не улучшал моего состояния. Зато Тулле смеялся, что со мной никакого очага не нужно, я пыхал жаром ничуть не хуже.

Так что когда появились Видарссон и Эгиль, снова отправленные за плавником, я готов был убить их. Но тогда придется ждать еще Бездна знает сколько!

Я поднялся из укрытия, махнул рукой:

— Эй! Сюда!

— Ну ты и забрался, — укорил меня Кот. — Альрик сказал далеко не уходить. Я и так забрался да… Тулле? Живой!

И бросился обнимать его. Видарссон переминался позади: ему нравился Тулле, но совсем не нравился я.

— Не просто живой. Пятирунный! Выше меня только Альрик и боги!

— И украшениями, смотрю, обзавелся!

— Дороговато только они встали.

— Есть что пожрать? — нетерпеливо оборвал я их бесполезный разговор.

— Мы не думали, что вы выжили, но Вепрь силой впихнул нам вот это.

Эгиль махнул Видарссону, и тот вытащил из-за пазухи мешок со снедью. Тулле набросился на мясо и вяленую рыбу с урчанием.

— Как дела в лагере?

— Да не очень. Мы не смогли вчера выбраться, так как Вигге ни с того ни с сего взбеленился, обшарил лагерь, его люди перекрыли все проходы к нему. Рассорился с Лейфом, наорал на Кьелла. А как он разговаривал с Альриком! Спрашивал про тебя, кричал, что Беззащитный тебя укрывает, намекал на предательство. Как только Альрик удержался от поединка?

— Легко удержаться, когда супротив девятирунный, — буркнул Видарссон.

— Коли душа заячья, так любой куст страшным покажется, — отрезал я. — Скажи, чтоб Альрик пришел сюда. Поговорить надо.

— Ладно.

— И это… Оставь плащ, а? Мы тут продрогли до костей.

Эгиль, как ни дорожил волчьей шкурой, отказать не смог. И я с наслаждением завернулся в теплую сухую шерсть.

Когда парни ушли, я медленно и через силу пожевал рыбу. Тулле же изрядно повеселел, зарумянился и накинул мой промокший плащ сверху на плащ Эгиля.

Альрик пришел ближе к ночи. Вепрь первым делом кинулся к Тулле, чтобы проверить его раны. Хёвдинг же хмыкнул и сказал, чтоб он лучше полечил меня, ибо у Тулле был лекарь получше — сама благодать. Тогда Вепрь занялся моими ранами. Промыл порез на груди, намазал жижей, перемотал тряпками, потом проделал то же самое с плечом. Проверил шрам на голове и вытащил нитки оттуда.

— Еще на спине. Стрела.

Когда я стащил рубаху, Вепрь ткнул мне под ребра:

— Болван. Там у тебя всё загнило. Еще бы подождал, и гниль пошла бы в стороны. — И тут же укоризненно Альрику: — А ты не хотел меня брать!

Беззащитный подождал, пока Вепрь вырезал костяшку, выдавил гной и исполнил те же действия, что и раньше, и спросил:

— Кто?

— Вигге.

— Скольких ты убил?

— Я — ни одного. Всё — другу. Двоих вигговцев, еще двоих местных, трое айсландеров видели меня, я их покалечил, но оставил жизни.

— Зря.

— Я обещал.

— Что хочешь сделать?

— Убить Вигге, конечно, — удивился я вопросу. Ожидал, что хёвдинг отвесит затрещину за подобную глупость, и удивился еще больше, когда услышал его ответ.

— Хорошо.

Даже Тулле оторвался от ужина, который принес Альрик, и уставился на него.

— Что? — воскликнул Вепрь. — Хорошо? Уходить надо! Сбегать за Свартом, вытащить его из пещер и уходить с острова! И плевать на репутацию. В Хандельсби Кай потолкует с Магнусом, ты — с Рагнвальдом, да и дело с концом.

Альрик как будто и не слышал этих слов, наклонился ко мне и прошептал:

— Помнишь, я говорил, что всегда держу слово? Так вот. Пришло время его нарушить.

Нет, мы не подняли мечи и топоры и не пошли в лагерь с твердым намерением умереть или победить. Альрик сказал, что прямой путь не всегда самый короткий. Но я и так это знал. По морю доплыть до соседней деревни быстрее, чем добираться до нее же по суше, перебираясь через горы, обрывы и заросли, хоть морем вроде бы в обход. Чего я не понимал: какой чудо-корабль довезет нас до того места, где лежит труп Вигге, и не приключится ли в пути шторма, который разобьет нас о скалы?

Альрик не рассказал мне, что именно собирался делать.

— Я забираю Тулле, — и добавил, отметая вопросы. — Он мне нужен здесь.

— Но если Вигге увидит его…

— Не увидит. Ты же пойдешь в пещеры Сварта, отлежишься там пару дней, залечишь раны, а потом отправишься к тем айсландерам. Делай, что хочешь, но ты должен с ними подружиться. Понял?

Это я мог. Друзей я заводил легко, как, впрочем, и врагов.

— Объясни, что мы против торговца и поможем им уничтожить врага.

Вепрь шумно выдохнул и покачал головой.

— Альрик… Не стоит.

— Кьелл обманул меня! — рявкнул хёвдинг. — Он обманул меня, и это стоило жизни трем моим хирдманам! Он обманул меня! И мы все должны были тут полечь. Я должен отомстить не только за уже свершенные смерти, но и за те, которые должны были случиться. Так что умрет не только Вигге, но и Кьелл.

— А Лейф Рев? — спросил я. Лейф вроде неплохой парень, он мне нравился.

— Я пока не знаю, что рассказал Кьелл Лейфу. Если Лейф догадывался о нашей участи, то он умрет тоже.

Вепрь с силой хлопнул по коленям.

— Конечно! Двенадцать карлов и Альрик вырежут несколько десятков хускарлов. У тебя за спиной, может, сам Фомрир прячется?

— Поэтому нам нужен альянс с местными жителями.

— А ничего, что я некоторых порезал? — вставил я.

— Плохо. Лучше бы убил. Но с этим я разберусь.

Альрик ушел вместе с Тулле и Вепрем. Я же свернулся под своим плащом, ощущая, как дергает и тянет в ранах, и заснул.

* * *
У Сварта я отлеживался недолго. Троллиная его душонка даже не вспоминала о приятелях-хирдманах. Он всё обустраивался в пещерах. Отыскал небольшой источник какой-то вонючей воды, утверждал, что если я полежу там, то исцелюсь быстрее. Водил меня по разным трещинам и взахлеб рассказывал, что в каждой из них необычного: то диковинное эхо, то необычные наплывы на стенах, то десятое по счету озеро, которое вовсе и не отдельное озеро, а часть того, которое мы видели три пещеры назад. Показал припасы, которые заготовил за это время, выделанные и сохнущие шкурки.

Я спросил его напрямую, готов ли он уплыть с острова и оставить пещеры. Сварт растерялся.

— Я благодарен тебе, Альрику и ульверам за то, что приняли меня в хирд, и не хочу платить за добро злом. Так что я готов уйти, когда скажешь. Когда-нибудь я вернусь сюда.

Сказано было отлично, но надо было видеть его радость, когда он услышал, что мы пока не уплываем.

Вонючая водица и впрямь помогла, она вымыла гной и сукровицу, и раны затягивались, будучи чистыми и сухими.

И спустя три дня я отправился к кипящей воде, бьющей из-под земли.

Я проторчал там две ночи. Повесил костяной нож на шею и ходил так вокруг мамирова котла, поднимался на окрестные горы, высматривал людей, но не замечал до тех пор, пока мимо не пролетела стрела. Шрам на спине зачесался, хоть я и понял, что промахнулся стрелок нарочно.

Как будто прямо из-под земли, а в этих краях чего только из-под земли не появляется, вырос человек. Мужчина в темных, не оленьих, шкурах, с проседью в волосах, на правой руке была уже не полоса, а целый пучок извивающихся змей, восьмирунный хускарл. На поясе у него я приметил свой нож.

Ага, а стрелу пускали с другой стороны. Значит, он здесь был не один. Правильные ребята.

Я снял нож и медленно протянул ему, держа за лезвие.

— Ты снова пришел, маленький человек, — холодно сказал хускарл.

Закрыв глаза и стиснув зубы, я переждал приступ ярости. Почувствовал боль в руке и понял, что слишком сильно сжал лезвие и порезал ладонь. Нет, ну каков же ублюдок! Сразу начал с оскорблений! Вигге, только ради тебя я иду на такие унижения.

— Ты хочешь заключить кровный союз?

В этот раз его голос прозвучал взволнованно, будто я сделал что-то особенное.

— Да, — ляпнул я, искренне надеясь, что это правильный ответ.

— Ты не знаешь нас. А если я попрошу жизнь твоего отца?

— Друг никогда такого не попросит! — возмутился я. — Я, Кай Безумец, сын Эрлинга Кровохлёба, лендермана Сторбаша, от имени хёвдинга Альрика Беззащитного предлагаю союз против торговца Кьелла Ральфссона и готов скрепить его своей кровью.

Хускарл подумал немного, подошел, вытащил из-за пояса нож, разрезал ладонь и протянул окровавленную руку:

— Я, Аднальдюр Крепкий, сын Эйдмундюра Семиглазого, от имени своего рода принимаю союз против торговца Кьелла Ральфссона. И скрепляю его своей кровью.

И мы крепко сжали руки друг друга, смешав кровь.

Ха, Альрик, наверное, и не думал, что я так легко справлюсь.

— Ты правильно сказал, маленький человек, что мы в союзе только против Кьелла, — улыбнулся Аднальдюр, — иначе бы твой старший всю жизнь ходил бы за оленями.

— Ты сам подсказал это, упомянув моего отца, — пожал я плечами. — А почему ты называешь меня маленьким человеком?

— Я не знал твоего имени и видел, что ты еще не дорос до большого человека.

— Большой человек? Высокий? Или тот, что с бородой?

Я надеялся, что он все же говорил не про рост или возраст.

— Большой человек! С большой силой. Ты уже почти большой человек. Осталось еще чуть-чуть подрасти.

— Карл? Пятая руна? Маленький, потому что еще не хускарл?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, маленький человек.

— Мое имя — Кай, — прорычал я.

— Я зову тебя, Кай, в мой дом отведать мяса и выпить меда.

Наконец-то. Я думал, что он и не догадается никогда.

Предложить-то он предложил, но его спутники не вышли из укрытий, так что я шел вслед за Аднальдюром и спиной ощущал чужие взгляды. Казалось, я чуял даже наконечники направленных на меня стрел.

Хускарл шел молча. У подножия холма он остановился и посмотрел на меня.

— Мален… Кай, я прошу, положи оружие здесь.

— У нас же кровный союз! Почему ты просишь меня оставить оружие?

— Потому что некоторые рода заключили кровный союз с Кьеллом, а потом он нарушил его. Мы чтим кровные узы, люди из-за моря — нет.

Я вспомнил слова девчонки.

— Семья Хродберга?

— Да, Хродберг знал Ральфа, потому заключил союз с его сыном. Я говорил: сначала нужно посмотреть на него. Ральф три года ел с нами, пил с нами, говорил с нами, прежде чем я пустил его к себе.

— Я столько ждать не могу, — выпалил я. — За три года Кьелл натащит сюда столько воинов, что и домов-то не останется.

— Потому я сейчас веду тебя в дом. Оставь оружие! Тебя не тронут.

Мой топор… Если они его сопрут или потеряют, я не посмотрю на кровный союз и всё такое. Со слезами на глазах я вынул топор из поясной петли и бережно положил на мох.

— Его вернут, — нисколько не успокоил меня Аднальдюр.

За холмом была широкая расселина, и перепрыгнуть ее я вряд ли бы смог. Хускарл махнул рукой, на той стороне показались два человека. Они засуетились, и я увидел, как из пропасти как будто сами по себе поднимались сплетенные из жил и кожаных ремней веревки. Когда они натянулись, как струны у тальхарпы, Аднальдюр встал на нижнюю, схватился руками за верхнюю и, переставляя ноги, быстро прошел над расселиной. Перебравшись на ту сторону, он махнул мне. Я прежде никогда по такой переправе не ходил, но это оказалось несложно.

Мы прошли еще немного, обогнули гору и вышли к берегу озера. Там почти не отличимые среди мха и травы стояли сложенные из камня дома, их крышу и стены полностью скрывал тот же мох. А еще там было ощутимо теплее, чем с той стороны горы, видать, вода в озере была согрета подземным огнем.

Из домов высыпали люди, все в выделанных оленьих шкурах, некоторые были оторочены белым пушистым мехом другого зверя. Впрочем, я заметил и тюленьи шкуры разных цветов: от белого до темно-серого и черного. Позади домов ходили оленихи с оленятами, но их было меньше десятка. Основные стада, наверное, пасутся в других местах, а этих держали рядом. Может, ради молока, а может, еще почему.

Среди прочих я узнал и девчонку, с которой разговаривал в прошлый раз.

Аднальдюр завел меня в один из домов, его жена выложила на стол сыр из оленьего молока, бурые лепешки, продымленную рыбу и, переглянувшись с мужем, поставила баклагу с чем-то хмельным. Следом в дом зашли трое крупных, как и сам Аднальдюр, парней и уселись рядом со мной впритирку. Как будто под стражу заключили.

— Ешь-пей, мой кровный союзник Кай Эрлингссон. Как у вас за морем — не знаю. У нас же тот, кто разделил с тобой трапезу, твой друг.

— И у нас так, — улыбнулся я, а сам стал припоминать, не ел ли я с Вигге из одного котла и не пил ли из одного бочонка. Вроде бы нет.

Сыр был очень жирным и вкусным, он таял на языке и радовал живот. Лепешки, видимо, лепили наполовину из мха или лишайника, но и они оказались неплохи на вкус. Хмельное тоже было необычным, я почувствовал вкус каких-то ягод, чуток меда и чего-то еще, пилось легко, но голову дурманило похлеще, чем пиво. Наверное, я слишком давно не пил, потому и ударило сильнее.

— Твоя жена хорошо готовит, — нарушил я молчание. Не привык я к тишине за столом, особенно когда там хмельное есть.

— Что есть, то есть, — кивнул Аднальдюр.

— А из чего брага?

— Много всего. Дед научил такую варить.

И снова молчание.

Я выхлебал очередную кружку браги.

Ну, непорядок же! Сидим, союз союзничаем, а ни шуток, ни похвальбы, ни историй каких. Я обхватил ближайшего парня за плечи, для чего пришлось привстать, и спросил:

— А ты почему молчишь? Скажи свое имя, коли не стыдишься! Я вот… я вот Кай Безумец, сын Эрлинга Кровохлеба, сына Хавстейна, сына Кая.

— Я Аднбьёрг Аднальдюрссон, — и он скинул мою руку с плеча.

Двое других тоже представились длинными и схожими именами.

— О, да у тебя трое сыновей! Хорошая у тебя жена, плодовитая, — похвалил я снова хозяюшку.

Аднальдюр внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Кровный союз — это правильно. Но ты, Кай Эрлингссон, должен знать, что крепче семейных уз ничего нет.

— Это верно. Я за своего отца… ну, или мать, или Ингрид, или Фольмунда кого хошь порву.

— Вот если бы ты стал мне родичем, тогда наш союз стал бы нерушимым.

Я растерялся.

— А как? Я от своего рода не откажусь, на колени к тебе садиться не буду.

— Нет, приемным сыном я тебя не возьму, — кивнул Аднальдюр. — А вот зятем — с радостью.

— Зятем? — я нахмурил лоб, пытаясь понять, о чем говорит этот человек. — Так это ж жениться надо. А у тебя тут три сына.

Я ощупал пояс в поисках топора. Уж не намекает ли Адна… айсландер, что я должен лечь с кем-то из его сыновей? За такое и убить недолго. Где там мой топор? Куда он, твариная отрыжка, задевался вдруг?

— Так у меня не только сыновья, но и дочь имеется. Аднфридюр!

Хмм, красивый орел? Орлиная красота? С таким именем она должна быть красоткой! Белокожей, золотоволосой, с пышной грудью и широкими бедрами.

В дом вошла знакомая уже девчонка. Та, что вытащила меня из мамирова котла. Я прищурился… Ну, высокая, белокожая, волос тоже белый. Какие там у нее бедра — под шкурами не видать, зато груди не было вовсе.

— Раз уж вы встретились возле мамирова котла, знать, судьбоплет хотел свести вас вместе.

— Отец! — воскликнула девчонка.

— Ты сама пошла искать свою судьбу, так уж не перечь ей.

Я подпер рукой потяжелевшую голову. Глаза так и слипались после сытной трапезы и крепкой браги. Но я точно помнил, что Альрик сказал заключить с местными союз и сделать для этого всё, что нужно. Потому я согласился.

Глава 8

Отличное все-таки пойло у островных жителей! Наутро я проснулся свежим и отдохнувшим, впервые за долгое время выспавшись в теплой постели. И поручение Альрика выполнил — подружился с местным. Осталось сделать что-то такое неважное, и можно будет идти убивать Вигге.

Я отбросил шкуру, служившую одеялом, сел на скамье, увидел девушку, которая расставляла посуду на столе и вспомнил. У меня ж сегодня свадьба!

Набросив плащ, я выскочил из дома, пробежался по округе, высматривая Аднальдюра. Дети подсказали, где его искать, так что я быстро его нашел. Он шел ко мне навстречу, а за ним трое его сыновей, у каждого на плече по оленьей туше.

— Аднальдюр, я не отказываюсь от своего слова, — проговорил я. — Но…

— Это хорошо. Мужчина не должен нарушать данное слово, — кивнул хускарл. Или, как говорят айсландеры, большой человек.

— Такой скорый брак бросит тень на твою дочь. После сговора должно выждать хотя бы полгода. Да и я не самый завидный жених. Ни дома, ни корабля своего, род мой ничем не знаменит, и я не успел прославиться в Северных морях.

— Твой отец — лендерман, значит, у него есть земля. Ты — старший сын, а значит, ты и унаследуешь его земли.

— У меня нет достойного дара за твою дочь! Как она посмотрит в глаза соседям и родным?

— Твой дар за невесту — смерть Кьелла. Мой свадебный дар — голова Вигге. А что по срокам, так на то особый случай. Неужто ты согласен ждать год, прежде чем убить своего врага?

Я замолчал. Больше возражений у меня не нашлось.

Так что я смотрел, как обдирались оленьи туши, как разводили большой костер, на котором запекалось их мясо, как прямо на улицу выносили столы и лавки, как щедро расставляли утварь, раскладывали сыры, подносили меха с брагой. Меня отвели к озеру, где я вымылся и заплел волосы, дали штаны и длинную куртку из шкур тюленьих детенышей. Белый мягкий мех выглядел празднично и ласкал кожу. Возле вырезанных из костей символов Орсы и Фольси меня и Аднфридюр поженили. Она тоже была в белоснежных шкурах, в ее волосы вплели ароматные травы, на шею повесили бусы из крупного янтаря, отливающего красным в закатном солнце.

Обряд хоть и отличался от нашего, главную цель выполнил — вывел Аднфридюр из-под руки отца и ввел ее в мой род, и свидетелем в том были боги-супруги, Орса и Фольси. Мы вместе принесли в жертву богам зайца, и ни капли крови не попало на наши одежды. Это значило, что не будет меж нами ссор.

Аднфридюр своими руками сняла шкуру с зайца, выпотрошила и умело зажарила. Так она показала, насколько она хорошая хозяйка, я же срезал кусок мяса с готовой тушки и положил ей в рот, чтобы она принесла мне столько детей, сколько плодят зайчихи.

Потом был пир. Нам говорили хвалебные речи, в основном, про Аднфридюр и ее род, так как про меня никто ничего и не знал. И рядом со мной не было Тулле! Да что там Тулле, сейчас я и Видарссону был бы рад. Мне щедро подливали брагу, но я пил едва-едва, знал уже о коварстве этого напитка.

Наконец пришла пора пойти с женой на ложе. Для такого случая нам освободили один из домов, разложили на столе еду, кувшин с брагой и оставили одних.

Я не раз был с женщинами, но сейчас рядом стояла не кто-то, а моя жена. Девчонка сжалась и не знала, куда прятать глаза, так что я налил ей кружку браги, подождал, пока она выпьет, отвел к скамье. Она сняла с себя шкуры и… чуда не случилось: крошечные, едва выпуклые груди с торчащими сосками и узкие бедра. Как такая сможет родить мне детей?

Я уложил ее, раздвинул ноги и чуть ли не со скрипом вошел. Там было сухо, как в бочонке после хорошей попойки. Она лежала, едва дыша. Женщины у меня не было уже давно, так что хватило нескольких толчков. Я встал, выпил браги, снова лег рядом с ней. Она так и лежала, не шевелясь. Я провел рукой по ее груди. В таком положении грудь не ощущалась вовсе, только соски, как прыщики, терлись о ладонь.

То ли дело Дагна. Она бы так не лежала. Да если бы и просто лежала! Там у нее такие сиськи, что рукой не обхватишь! А мышцы на руках какие! Я до сих пор вспоминал, как она гребла вместе с нами, мягко перекатываясь вперед-назад. Интересно, каково это быть с женщиной, что выше тебя по рунам? Она же, если что не понравится, может переломить тебе хребет одной рукой. Но ради Дагны я б рискнул.

От этих мыслей у меня снова встал. Я хотел было повернуть Аднфридюр задом, но глянул на ее бледное лицо с закрытыми глазами и передумал. Лег, как и в тот раз, сверху и на этот раз смог растянуть действие подольше. Откинулся на шкуры. Она повернулась ко мне спиной, уткнулась лицом в шкуры и засопела. Вряд ли уснула. Может, плакала?

Я вспомнил совет отца, что жену надо хвалить. Теперь у меня была жена. Значит, я должен сказать ей что-то приятное. Про постель говорить было нечего. Даже та некрасивая черноволосая девка была лучше, ужом вилась, мне и делать ничего не надо было. Сказать, что она хороша собой? С такой-то грудью? Ну уж нет.

— Э, ты вкусно готовишь, — буркнул я единственное, что смог придумать.

Она вдруг всхлипнула, а потом и вовсе разрыдалась.

Как-то неправильно отцовский совет сработал. Или это местные обычаи отличались от наших.

* * *
Наутро я вспомнил, что должен преподнести жене дар за ее девственность и ключи от дома. Ключей у меня не было, как и своего дома, а вот дар нужно найти. Я снял серебряный браслет, подаренный Магнусом, и надел на руку Аднфридюр. Жалко, конечно, но не волчий же плащ ей отдавать.

Она тут же проснулась, испуганно глянула на меня, натянула одеяло по шею и только тогда заметила украшение.

— Что это?

— Утренний дар.

Жена покрутила браслет, потом сняла и протянула мне. Может, подумала, что это слишком щедро, и я останусь вовсе без денег?

— Возьми, — сказал я. — У меня есть еще. Ты же теперь моя жена.

— А можно я возьму в дар твой нож? Который ты отдал возле котла Мамира.

Ах да, железо-то у них ценится выше.

— Хорошо. Только он у твоего отца. Да и украшение больше подходит женщине.

— Я рунная.

Рунная так рунная. За этот браслет в Хандельсби можно десяток ножей купить, и серебро еще останется. Так что я забрал браслет, оделся, перекусил наскоро вчерашними остатками и отправился искать ее отца. Тестя.

Не успел я переступить порог, как увидел одного из братьев Аднфридюр. Он сделал знак следовать за ним и отвел к пиршественному столу, за которым помимо тестя сидели еще трое незнакомых хускарлов рунами пониже.

— Садись, — махнул мне Аднальдюр. — Знакомься. Это главы трех ближайших родов: Беднхард, Фольстейдн и Тиндюр. Они хотят узнать, почему твой хирд предал Кьелла, что вы думаете делать и зачем нужны мы.

Если бы ещё Альрик поделился своими планами…

— Мой хёвдинг — Альрик Беззащитный превыше всего ценит честность. Наш хирд невелик и рунами невысок. Все карлы, или по-вашему — маленькие люди, только хёвдинг стал большим человеком. Кьелл нам сказал, что вы убили его отца. Не просто убили, а закопали живым в землю, и ему никогда не получить достойной жизни.

Тиндюр хотел было что-то сказать, но Бендхард, самый старший из них по летам, остановил его.

— Кьелл сказал, что хочет замириться и торговать, как прежде. Сказал, что наш хирд подойдет по рунам для этой работы. Потом я поссорился с другим хёвдингом и вынужден был бежать из лагеря. Так я увидел затопленные корабли и могилы людей, а потом встретил Аднфридюр, которая рассказала мне, как всё было. Альрик узнал правду и сказал, что из-за этой лжи погибли три ульвера, три славных воина. Кьелл первым предал нас, потому мы уже не обязаны держать свое слово.

— Это ответ на первый вопрос, — сказал Бендхард.

— Я не хёвдинг, — честно ответил я. — Альрик умен и изворотлив, он точно знает, как победить Кьелла и его людей. Я готов проводить вас и устроить встречу с ним.

— А если это ловушка Кьелла? Если он хочет заманить нас в западню и перерезать по одному?

— Я заключил кровный союз и женился на дочери Аднальдюра.

— Ты не знаешь чужих мыслей. Вдруг твой хёвдинг решил обменять тебя на наши жизни?

Я думал, что женитьба — это сложно. Ан нет, переговоры намного сложнее. Как убедить их в правдивости моих слов? Вдруг, и от этой мысли я аж вспотел, вдруг они правы? Нет, Альрик не мог так поступить, несмотря на все неприятности, что я причинил.

— Не знаю, как вас убедить, — вздохнул я. — Я отходил с Альриком две зимы. Я ради него женился, не спросив позволения у отца и не получив благословения матери. Я отдал ему лучшего друга, которого едва спас от смерти.

Фольстейдн нахмурился и спросил Бендхарда:

— Что думаешь?

— Этот малец не врет. А про его хёвдинга не знаю. Надо бы встретиться. Прошлым летом мы потеряли слишком много людей. Если и сейчас будем мериться былыми обидами да прятаться в своих горах, Кьелл вырежет нас по одному. Как род Хродберга.

— Где стоят ваши корабли? — спросил Аднальдюр.

— На черном берегу. Четыре дня от прошлогодней стоянки на запад.

— Многие откажутся, — заметил Тиндюр. — Прошлым летом мы звали на помощь Эрвара. Помните, что он ответил? Что это наша беда и наши земли. Злился, что мы не пустили его стада на наши пастбища. Сейчас иноземцы стоят у его порога. Южным родам и вовсе нет дела до наших бед, хоть могила Ральфа — в их лесах.

— Да, — хмыкнул Фольстейдн, — сказали, что это мы Кьелла чем-то оскорбили. Тролли и то умнее.

— А что у вас на острове такого есть? — внезапно озарило меня. — Кьелл сказал, что кроме янтаря с вас и взять нечего. Тогда ему и впрямь лучше торговать, чем убивать.

Мужчины переглянулись между собой, и Аднальдюр ответил:

— Ты не серчай, Кай Эрлингссон. Это мы откроем твоему хёвдингу, если посчитаем его достойным человеком.

В конце концов мы остановились на том, что я отведу жену к Сварту в пещеры, он устроит ее встречу с Альриком. После этого Альрик один пойдет в указанное место, и там с ним поговорят. Я же останусь в качестве заложника.

На мой взгляд, так получалось честно.

В этот же день и выступили. Трое хускарлов вместе с Аднальдюром отправились отдельно, а я с женой и двумя ее братьями пошел к Сварту.

Шурины были немногословны. Совсем. Я, кажется, ни разу не слышал их голоса. Аднфридюр тоже говорить не хотела, всё трогала железный нож, мой дар, и поправляла стрелы в поясном колчане. Молчала жена с того момента, как узнала, куда мы идем. Расселину с пещерами они называли Шрамом Бездны, и это место считалось у них нечистым, связанным с тварями. То ли там раньше тролли жили, то ли кто-то из предков ногу сломал в тех камнях, но с давних пор айсландеры обходили расселину стороной.

Если бы я при главах родов упомянил, что мой друг поселился в Шраме Бездны, может, они бы и вовсе отказались встречаться с Альриком.

Зато мы добрались туда быстрее — прошли короткими тропами. Новые родственники наотрез отказались входить в пещеры, так что я сам вытащил Сварта, познакомил его с женой и шуринами, объяснил задачу и чуть ли не пинками отправил его с Аднфридюр в лагерь.

— И смотри! Жену мою не трожь, — напутствовал я расстроенного ульвера. Поди, не хотел вылазить из своих пещер.

Шурины расположились поодаль, под всеми ветрами и ливнями, которыми был богат остров, я же с превеликим удовольствием залез в горячее подземное озеро. Если бы я захотел удрать, то легко смог бы это проделать. Сварт расширил некоторые ходы, так что я мог, не выходя наружу, переходить из пещеры в пещеру.

Так мы и ждали первых переговоров между айсландерами и ульверами.

* * *
Буря слов. Вихрь ртов. Реки голосов. Мельтешение языков. Стада невидимых оленей.

— … мы выжидали год. Погиб весь род Хродберга, пострадали наши стада, сейчас гибнет семья Эрвара, да и его соседям приходится нелегко…

Я придумал десятки иносказаний для болтовни. Хвит бы порадовался. Того и гляди, научусь складывать висы не хуже него.

— … потому нам нужно собрать больших людей со всех родов…

Хуже всего, что нельзя много пить. Местная брага ударяет в голову сильнее, чем пиво, и я не хотел думать, куда еще меня может завести выпивка. Наверное, в могилу. Это отцова вина: он не давал пить пива, когда я был маленьким, потому я не стал так же крепок, как остальные. Или меня сильнее пьянит из-за малого роста? Живот ведь тогда ближе к голове, вот хмель и бьет что есть мочи. Аднальдюр вон какой здоровый! В его живот полбочонка влезает, а до головы не достает. Зато мне блевать проще.

— Складно да ладно говоришь, Бендхард, да только это лишь слова…

Слова. По-моему, я здорово придумал, что слова — это невидимые олени. Они скачут вокруг нас, мы слышим цокот копыт, но не видим их самих. Еще мне нравилось сравнение с птицами, но тоже невидимым, а это слишком похоже на оленей. Хмм, ветер тоже слышно, а не видно. Может, сравнить тогда слова с соплями Хьйолькега? Раз ветер — это дыхание вмерзшей в лед твари, которое проходит через три ноздри, можно ли назвать слова — соплями? Да нет. Сопли — они ж всегда видны.

— … уж не хочешь ли ты, Аднальдюр, стать во главе всего острова…

Да и некрасиво в висах будет слушаться. Хотя отрыжка Бездны как замена «твари» встречалась в песнях Хвита. Чем же сопли хуже отрыжки? А вот отрыжка прекрасно подходит для иносказания «слова», она тоже идет изо рта, при этом ее слышно, но не видно. Осталось добавить что-то еще… Нет. Все равно непонятно получается. Как тяжело же придумывать иносказания! Потому Хвит даже во время гребли что-то обдумывал да сочинял.

— … а коли не веришь ты моим словам, тогда послушай иноземца. Он — из хирда, который Кьелл нарочно нанял для нашего уничтожения.

А вот подошло и мое время.

Я поднялся, вытер рот от жира и начал вещать:

— Я Кай Безумец, сын Эрлинга Кровохлеба, лендермана Сторбаша! Вот уже третье лето я хожу на корабле Альрика Беззащитного, хёвдинга славных сноульверов, белых волков. Хоть рунами мы и невелики, но подвиги наши неисчислимы.

Сначала я не хотел пересказывать наши деяния. Неправильно это — когда карлы похваляются перед хускарлами, но Аднальдюр заверил, что так будет лучше. На острове руны растут медленно, до пятой поднимаются на оленях, моржах и китах, а дальше либо в межродовых войнах, либо в сражениях с редкими здесь тварями. Выше девятой руны айсландеры вовсе не поднимались, так как думали, что с десятой руны любой становится тварью. Не знали они про твариное сердце. Так вот, подвигами здесь мало кто может похвастать, только старые главы родов, которые сумели выжить в тех зимних схватках. И мне обязательно нужно показать, что мы хоть и малы по силе, зато опытны и умелы в бою.

— … убил я черного гарма и получил пятую руну. А хёвдинг мой ходил к морю и рубил морскую тварь невиданных размеров и неслыханной свирепости. Там он и стал большим человеком.

— Спасибо тебе, Кай Эрлингссон! Потешил ты нас веселыми историями, развлек. За это я, Тейнгидль, щедро вознагражу тебя.

И он отдал костяной нож с серебряной рукоятью. Мда, не там мы раньше искали денег, не там…

— Только мои уши не услышали ничего о Кьелле Ральфссоне, чьего отца мы прекрасно знали и уважали.

Удивительно, что такие уши чего-то могут не услышать! Огромные, мясистые, поросшие седым волосом так, будто ему туда воткнули песцовые хвосты.

— В Хандельсби Кьелл сказал, что хочет вернуть тело отца и продолжать торговать, и что отец его погиб только прошлым летом. А когда мы прибыли на остров, и в случайном бою погибло трое наших товарищей, мы узнали, что Кьелл хочет не дружбы, но войны. Есть что-то на острове такое, ради чего он готов уничтожить все живущие тут рода и семьи.

Сначала я не хотел говорить это, ведь Кьелл так и не открыл нам свои истинные цели, но Аднальдюр сказал, что это неважно. Главное ведь то, что в его сердце, а не то, что у него на устах. А если же я буду пересказывать свои домыслы, то никто мне не поверит. И каждый раз, когда я упоминал некую островную ценность, очередной глава рода переставал улыбаться.

Впрочем, я уже начал догадываться, что это за такая ценность.

— Кай Эрлингссон, хоть ты воин редкой отваги, но силы твои невелики, и хирд твой состоит из маленьких людей. Вряд ли Кьелл страшнее тварей, что приходят в лютые морозы, когда даже море покрывается толстой коркой льда.

Я с трудом удержал серьезную мину. Насколько же предсказуемы здешние люди? Аднальдюр и Бендхард перед встречей с Тейнгидлем предсказали все его вопросы и возражения, в том числе предупредили, что Тейнгидль будет сравнивать торговца с зимними тварями. Мол, Тейнгидль когда-то так натерпелся от них, что теперь для него ничего страшнее нет.

— Кроме нас Кьелл привез немало своих людей, многие из которых большие люди, и еще два других хирда такой же силы. А если вы и в этом году отпустите Ральфссона, то после зимы он привезет еще больше народу. Или, хуже того, расскажет об острове конунгу Рагнвальду Беспечному. Как думаете, заинтересуют ли конунга ваши земли? А войско у Рагнвальда несметное! К вашим берегам придет не четыре корабля, а десятки судов с тысячами воинов. И там будут не только большие, но и великие люди!

— Великие? Это как? Твари? — испугались родичи Тейнгидля.

— Знает Рагнвальд секрет, как сделать воина сильнее, но уберечь от превращения в тварь.

Об этом Альрик рассказал Аднальдюру на переговорах, и мой тесть сильно впечатлился. Впечатлился и задумался. Один лишь Кьелл, которого многие знали еще мальчишкой, мало кого пугал, а вот хирдманы неизвестного конунга, да еще и сумевшие перебороть проклятие Бездны, заставляли глав родов забыть старые обиды да вступить в союз.

Обычно здесь я замолкал. Дальше Аднальдюр торжественно объявлял о моей женитьбе на его дочери, я сразу же переходил из незнакомцев в родственники. Они все тут приходились друг другу какими-то родственниками. А потом предлагал прийти на собрание глав родов. Мол, ты, Тейнгидль, можешь сидеть дома, и без тебя всё порешаем. Еще никто не сумел вынести той мысли, что что-то важное решится без него.

Вот и Тейнгидль побагровел от гнева, аж волосы в ушах дыбом встали.

— Значит, этот мальчишка твой зять, — наконец промолвил он. — Потому ты веришь ему и его хёвдингу. Я еще подумаю над твоими словами… На собрание приду. Мало ли что ты наговоришь там…

На радостях я залпом выпил кружку браги. Теперь можно пить вдоволь.

Глава 9

— … а как довели меня до хутора, тот бритый хускарл сказал, что меня выслушают, только если я пройду обряд. А что за обряд — не объяснил. Вывели за дома, я думал, что прям там и прикончат, но нет. Утоптанное поле, восемь костров по кругу разведены. Сказали раздеться до пояса и снять обувь.

Я смотрел на свежую темно-синюю полосу, обвивавшую правую руку Тулле, и не мог отделаться от мысли, что ему повезло больше, чем мне.

— Подошёл местный карл, тоже в одних штанах, нам принесли два ножа. Никогда таких не видел! Рукоять костяная, клинок на смолу приклеен, а само лезвие непонятное — чёрное, на ощупь как янтарь. И знаешь, такое острое — я едва тронул пальцем, как потекла кровь.

— Что ж они тебе кровный союз не предложили? И жену? — съязвил я. — У меня так сработало.

Тулле пожал плечами и продолжил:

— Потом поднесли по ковшику какой-то местной браги, мутной и горьковатой. Я выпил. Враз голова закружилась. Я глаза закрыл от неожиданности, открываю, а там такое… Ветра нет, а деревья гнутся, камни пляшут, всё вокруг как будто дышит и шевелится. Нас с этим трехрунным втолкнули промеж костров. Жарко! Меня бросило в пот. Вдруг всё замерло и стало резко отчётливым и ярким. Я и двумя глазами так не видел.

За прошедшие три седьмицы Тулле приучился держать веко закрытым, пустой глазницы видно не было. Смотрелось так, будто он моргнул, а потом передумал открывать глаз.

— Местные встали в круг, и несколько женщин затянули песню, медленную и липкую, как мёд. И знаешь, так странно стало… Почудилось, что та песня внутрь меня пробралась и всё наружу повытаскивала: и сердце, и легкие, и жилку каждую. Глядь по сторонам, а там ни костров, ни людей. Поле возделанное. Да не вспаханное, как у нас, а мотыгами взрыхленное, причем аккурат поперек склона, чтобы дожди почву не вымывали. И земля, сразу видно, тучная, плодородная. Глянул дальше, а и дома не такие, как у нас. Другие. Небольшие ладные, и всё там к месту.

Он пока говорил, смотрел мимо меня и единственным глазом явно не горы рассматривал. Видать, мечтал о хозяйстве.

— Я уже забыл и про нож, и про костры. Тут подскочил их паренек и накрест по груди полоснул. Боли не было, только кровь полилась. Я отшатнулся, широким взмахом его отогнал, а он дальше наскакивает. Не поверишь, но я даже не разозлился. Скорее, досада взяла, мол, мешает разглядеть, как там дома построены. А он, подлец такой, всё норовил слева зайти, чтобы я его не видел. Ещё пару раз меня достал. А я и в полсилы толком не дерусь: трехрунный ведь, случайно ткнешь и насмерть. Думал, если убью его, так договора не выйдет. А он всё скачет, ножиком машет. Я пятился, пока спину припекать не начало от костров. И вот он нож обратным хватом берет, уже не порезать меня думает. В лицо, шею целит. И когда я приготовился его убивать, вдруг всё остановилось. Замолкла песня, которой я даже и не замечал, погасли костры, залитые водой. Парня оттащили, в порезы втерли золу от костров и объявили, что теперь со мной можно и поговорить.

— Странно. А мне так поверили. Всего и делов — ладонь рассек.

Хотя я лукавил. Аднфридюр проговорилась, что Бендхард умеет чуять правду и ложь, ни разу не ошибся. Потому споры между соседями всегда через Бендхарда решались. Видать, у родов близ черного берега таких умельцев не было.

— Как потом сказали, та брага не пьянит, а вытаскивает из человека его истинное нутро. Злой убивать всех кинется, трус слезами обольется, подлец спрятаться захочет. А раз я только защищался, знать, я не столько воин, сколько землепашец, что оберегает дом и семью.

— А потом что?

— А потом меня ввели в род Эрвара.

Я так рот и раззявил.

— За-зачем? Ты же Скагессон. У тебя свой род, своя семья. Ты же хотел вернуться, как излечишься от приступов гнева. Как же твои бесконечные рассказы о полях, пастбищах и скоте?

Друг усмехнулся.

— Я раньше не говорил, а ты и не спрашивал. Я изгой. Ты же помнишь, что я убил дядю, материного брата?

Я кивнул.

— Хороший был дядька, о матери моей заботился, приезжал часто, чтобы она не тосковала по родному дому, со мной с детства возился. И ведь знал о моих приступах поболее остальных… Я ведь особо не думаю, когда накатывает. Если что в руках окажется, тем и бью. Он меня тогда ковать учил, вот я ему голову молотом и размозжил. Он сразу замертво свалился, а я еще бил и бил. Рабы побоялись подойти и остановить. Лишь когда отпустило, я увидел, что весь в крови, а передо мной измочаленное в мясо тело. Мать в крик. Отец не знал, что и делать. Дал мне меч и сказал уходить, мол, не сможет он меня защитить от материнской родни. И лучше бы мне вовсе забыть дорогу домой. Изгой.

— Так чего ж жениться не предложили?

— А куда мне жену вести? Да и, кажись, боялись они меня. Я перед тем, как сесть Эрвару на колено, рассказал все, как есть. Их жрец руны раскинул, и открылось ему, что во мне с детства засел кусочек Бездны и порой тварская натура берет верх над человеческой. И что я глаз потерял и шрамы на одной стороне лица получил — это тварское прирастать начало. И чем выше руной я становлюсь, тем ближе я буду к Бездне. Как такому дочь отдать?

— Угу. А сыном, значит, тебя брать можно.

— Ну, из семьи и прогнать, как оказалось, можно, — Тулле помолчал, а потом продолжил: — На деле Эрвар всех сыновей потерял. Его старший как раз и отдал жизнь за мою жизнь. А младший чудом жив остался. Помнишь, ты его убивать не стал? Как раз перед ним я благодать получил. Только он теперь хромой, ты же ему жилу на ноге порезал.

Это я сейчас немного успокоился, но вначале был в бешенстве. Хотел наплевать на все планы, на усилия Альрика и Аднальдюра, на троллевы поездки по всему острову, на бесконечные попойки, на ненужную мне женитьбу и даже на Жополицего… Хотел ворваться в лагерь и набить морду этой гниде беззащитной. Он в своем праве, конечно, но я только-только вытащил Тулле! А он сразу послал его к людям, которые могли да и должны были бы закопать моего друга живьем.

Я так и не понял, почему Тулле не убили на месте. То ли сработала безоружность, то ли его тот хромой узнал, то ли местные устали на каждом шагу терять людей… Я бы, не раздумывая, издали его стрелой снял. Хорошо, что случилось как случилось. И Тулле вошел в род Эрвара.

Аднальдюр возил меня лишь по западной стороне острова, там были лучшие пастбища, там находилась самая высокая гора с ледником и много-много горячих источников. Я даже видел реку с горячей водой. Восточная сторона была более ровной и плодородной. Здешние семьи занимались выращиванием зерна да рубкой леса, почти все леса находились здесь. Когда-то все жили в мире и согласии, обменивались товарами, женили друг на друге детей, сообща отбивали редкие нападения тварей, но вот уже три поколения как меж восточными и западными родами было немирье. Воевать они не воевали, но общались сквозь зубы. Западники завидовали лесным богатствам, восточники — просторным пастбищам. Случались, конечно, и столкновения, особенно среди молодежи, но старшие редко вмешивались, понимая, что иначе погибнет не одна семья.

Так что Альрик мудро поступил, отправив нас с Тулле по отдельности, дальше мы должны были свести обе половины острова. Лишь пять южных семей, у которых и упокоился отец Кьелла, остались в стороне. Аднальдюр хотел с ними поговорить, но те наотрез отказались влезать в войну против Кьелла. Сказали, не они ссорились с достойным Ральфссоном, не им и мириться.

Зато когда мы все же собрали больших людей почти со всего острова, получилось немалое воинство. Почитай, три десятка хускарлов, все в изрядных летах, у многих внуки уже первую руну получили, каждый с железным оружием, больше с копьями и топорами, мечи лишь бронзовые. Еще десятка три карлов на четвертой-пятой руне, те мне в отцы годились. У них железо встречалось реже, зато бронза с отделкой серебром — у каждого. И еще два десятка карлов поменьше. Тех в сечу брать не собирались, они красовались небольшими луками да стрелами в колчане, обшитом роговыми пластинами.

Наверное, можно было и так напасть на лагерь торговца. Но там пять десятков Кьелловых людей да два опытных хирда, и хускарлов там больше половины. Айсландеры даром терять головы не хотели.

Местным строго-настрого запретили вылезать раньше времени да выстреливать людей Вигге по одному. Нечего раньше времени воду мутить. И лишь когда всё было готово, несколько умелых стрелков, среди которых нарочно поставили двух девчонок, издали обстреляли вигговцев. Обстреляли и убежали, оставляя за собой явный след. Хирдманы бросились за ними, добежали до ближайшего хутора, там приметили воинов покрепче и остановились.

А уже спустя несколько часов из лагеря выступил отряд из вигговцев и кьелловых людей, чтобы проучить зазнавшихся айсландеров.

На хуторе не осталось никого, кроме воинов. Всех, кто не мог сражаться, разослали к родственным семьям. Больше шестидесяти человек сейчас ждали в засаде. И мы с Тулле были среди них.

Я подтянул завязки куртки, надел шлем. Внутренняя кожаная оплётка неприятно чесанула по бритой половине головы, хоть там волосы и отросли чуток. Щит на левой руке, топор пока дремал за поясом, а в правой — тяжёлое копьё с бронзовым гранёным наконечником.

Не отрывая взгляда, я смотрел на тех, кто вышел из заросшего мхами дома. Десяток хускарлов в толстых шкурных куртках и суровыми лицами. На них придется первый удар Вигге, и лишь самые удачливые доживут до конца битвы. Двое из них были братьями-близнецами с двуручными тяжеленными молотами. Они напомнили мне о Лэнне и Нэнне из Сторбаша, только те остались в моей памяти глупыми мальчишками, а у этих волосы уже подернулись пеплом. Уверен, что они, как сторбашевские, готовы жизнь отдать друг за друга.

Хоть я не держал щит рядом с ними, сердце мое стучало точно бодран в ночь Вадрунн. Всего раз я стоял в строю с братьями-ульверами, вместе с Трюггве и Йодуром, Хвитом и Оддром, Ящерицей и Ларсом, и до сих пор не мог забыть того единства и упоения, что охватило нас. Я хотел бы еще раз испытать это чувство.

— Шшшш, — прошептал рядом Тулле. — Погодь. Еще рано.

Я недоуменно оглянулся на него, а потом понял, что держал копье наперевес и даже пригнулся, готовый рвануть в бой.

Вигге рявкнул на своих людей, и выстроенная стена щитов выстроилась в двух десятках шагов от айсландеров. К чести Жополицего — он встал в первом ряду, прямо посередине. Волосы на его подбородке росли не намного быстрее, чем на моем виске, так что прореха все еще виднелась промеж пышных бакенбардов.

Быстрым шагом вигговцы двинулись вперед, прикрывшись щитами от первых стрел и копий. На крышах дома и сараев показались карлы с луками и принялись обстреливать наступающих.

Две стены щитов столкнулись с лязгом и криками. И сразу все смешалось в единую кучу. Месили мечи, взлетали молоты, потекла первая кровь. Из дома выбежали еще хускарлы. И лишь потом сказали выступать нам.

Мы напали сзади.

Я размахнулся и отправил копьё в короткий полёт. Оно с хрустом вонзилось в щит. Как он только успел оборотиться? Пятирунный карл на мгновение опустил внезапно потяжелевший щит, стрела с бронзовым наконечником вспорола ему шею, кровь брызнула в глаза его соседу. Тулле тут же вонзил ему меч в низ живота. Я напрыгнул на хускарла, который уже занёс бродекс над моим другом. Хускарл отмахнулся, и мы, глядя друг другу в глаза, ждали, кто начнет первым. Я широко замахнулся, но стоило противнику перехватить бродекс иначе, как я упал на колено и подрубил ногу. Рывком я поднялся и добил хускарла. Тулле уже не было рядом. Зацепив топором край щита ещё одного воина, я открыл его для пятирунного айсландера, тот с ходу вонзил копье ему в лицо.

Оглядевшись, я понял, что бой почти подошел к концу. Слишком большой перевес в численности. К тому же Вигге шел убивать пахарей и охотников, а не подготовленное войско айсландеров.

Лишь в одном месте еще шла схватка. Выживший в резне Вигге один сражался против Тулле и троих местных хускарлов.

Тулле с яростью достойной самого Фомрира рубил и колол, так что тусклого лезвия его меча не было видно, хускарлы-близнецы с двуручными молотами и еще один с булавой пытались достать пляшущего железный танец Вигге.

Если Торкель двигался как огромный паук, если Альрик в бою тек водой и плясал пламенем, то Вигге в битве был как голодная хуорка в воде. Он плавно и быстро перемещался так, чтобы всё время противостоять кому-то одному. Вигге отгонял круговыми взмахами Тулле и вооруженного булавой хускарла, от молотов уклонялся, а редкие стрелы презрительно принимал на кольчугу или щит.

В очередной раз сменив позицию, Вигге отгородился хускарлом с булавой, щитом оттолкнул одного молотобойца на другого и разрубил стоящего передо мной воина от правого плеча до левого бока. Пока разрубленный на две части хускарл падал, Вигге крутанулся, ударом наотмашь переломил меч Тулле и успел отгородиться от меня щитом.

Топор бессильно звякнул по умбону. Второй удар скользнул по кольчуге меж лопаток. Третий раз я ударить не успел — Вигге отскочил на пару шагов и срубил пару нерасторопных айсландеров. Я переглянулся с близнецами, и мы вновь бросились на последнего врага, чтобы зажать того в клещи.

Вигге снова сместился, оказавшись перед одним из молотобойцев, и воткнул ему меч в грудь. Тот, плеснув кровью из рта, схватился за вооруженную руку, не давая высвободить меч. Тулле попытался воткнуть обломок меча в лицо врага, я же, помня о прочности кольчуги, рубанул по ноге ниже колена. Звякнуло железо. Металлическая пластина, вшитая в обувь, сломалась, но остановила удар. Тулле свалился, сбитый с ног ударом щита. Удар коленом в лоб отшвырнул меня. Если бы не шлем, то и убить бы мог.

Вырвав меч, Вигге подскочил ко мне, целя в шею. Поднятый щит развалился надвое, а удар пришелся по шлему. Шея противно хрустнула, и я свалился, как подкошенный. Второго близнеца-хускарла Вигге, не глядя, ткнул в бедро. Наступив мне на грудь и дико скалясь, Вигге занёс меч и вдруг скорчился от боли: Тулле всадил ему обломок меча прямо в пах снизу вверх и провернул.

Вигге завизжал от боли и рухнул на землю, обильно орошая землю кровью. Тулле с трудом подобрал топор и только хотел сломать ему руку, как единственный выживший из близнецов, опираясь на подобранное копье, подскочил и из последних сил вогнал в лицо Вигге молот. Затем упал рядом, счастливо улыбаясь. Из его бедра широким потоком струилась кровь.

Может быть, ему немного оставалось до благодати, и если бы я подтащил кого-то из раненых, то он бы выжил. Но я не двинулся с места. Он отомстил за смерть брата и умер сразу после этого. Что может быть лучше для воина?

Я медленно поднялся. Кружилась голова, шею дергало и крутило от боли. Прежде мне нравилось больше: после каждого боя и ранений я получал руну и разом излечивался. Теперь же благодать получить было не так легко.

— Жалко, — сказал Тулле, глядя на изувеченный труп Вигге.

— Ага. С него половину шестой руны получить мог бы, поди.

— Бездна с той руной. Я хотел вырезать ему глаз и засунуть в глотку. Хотел переломать руки и ноги, — и вдруг он рассмеялся. — Зато член с яйцами я ему попортил.

Айсландеры быстро обдирали чужие трупы, особенное внимание уделяя оружию и железным доспехам. Подоспевшие карлы уносили трупы и раненых. Из пришедших не выжил никто.

Дальше дело было за Альриком и ульверами.

Глава 10

Вот уже который день мы с Тулле и Свартом торчали на длинном, как змеиный язык, мысе, палили дымный костер и ждали, вглядываясь в туманное море.

На самом деле, ждали всего второй день, а костер так и вовсе запалили сегодня. И я прекрасно знал, что до заката никто не придет. Но мне настолько уже обрыдла вся эта возня на острове. Вигге мертв, и теперь ничто не держало меня тут.

— Надо еще поискать плавник, — тихо за спиной произнес женский голос.

Ничто не держало. Разве что жена.

Хотя это еще одна причина поскорее убраться отсюда.

Меня бесила эта девчонка, которая по ночам могла лишь раздвигать ноги и молчать, стиснув зубы. Любая рабыня делала то же самое веселее. Да все женщины, с которыми я спал, сами набрасывались на меня. Все три. Ту старую рабыню из Сторбаша я не считал, с ней и не было ничего. Почему же в жены мне досталась такая… рыба? Наверное, потому папаша ее и сбагрил первому встречному.

Меня бесил и сам Аднальдюр. После того, как я объехал пол-острова, поговорил с двумя дюжинами семей и сразился с Вигге, тесть не позволил ни мне, ни Тулле встретиться с хёвдингом, мол, слишком подозрительно. Нам пришлось возвращаться к пещерам Сварта, выволакивать полутролля чуть ли не силой, переться на этот мыс и «в первый же туманный день запалить костер и ждать».

Бесили и чужие интриги. Сколько лет семьи варились в собственном соку на этом острове? Сколько ссор, вражды, браков и нападений тварей они пережили? И ни одна не могла выделиться среди прочих, так как остров один, условия для всех одни, торговли никакой. Даже Ральф Молчаливый не изменил местный уклад, так как не хотел торговать лишь с одной семьей. Каждое лето он оплывал остров по кругу, останавливаясь в разных бухтах и торгуя со всеми, доезжал даже до тех хуторов, что находились поглубже на суше. И те семьи, которые поначалу отказывались с ним иметь дело, быстро понимали, что без новых товаров они окажутся слабее, чем соседи.

А тут вдруг Кьелл. Глупый Кьелл. Жадный Кьелл. Кьелл, который захотел получить все и сразу. А еще ульверы, которые нарушили слово и пошли против нанимателя. А еще глупый я, который зачем-то женился на дочери Аднальдюра, не понимая, что наш союз нужен ему не меньше, чем нам.

Она бесила меня не только по ночам. Я злился всякий раз, когда мой взгляд натыкался на нее. И ее блеклое лицо, и белесые волосы, и тощая безгрудая фигурка, и жалкие две руны. Я стоял на пороге хускарла. Еще одна смерть, ну может быть, две, и я поднимусь на шестую руну. Фомрир, несомненно, наделит меня особым даром. Зачем мне слабая женщина? Вот если бы она была как Дагна! Такой женщиной гордишься, такую можно брать с собой в походы и похваляться перед друзьями и врагами, такую можно сжимать в объятиях и не бояться, что сломаешь ей кости, скорее уж стены дома рухнут от постельных игр с ней.

Как всегда, от подобных мыслей я возбудился и даже глянул на Аднфридюр. Может, оттащить ее за пригорок да и… А потом вспомнилось ее лицо с закрытыми глазами и плотно сжатым ртом, и все желание пропало. Я сплюнул и отвернулся.

К вечеру туман начал рассеиваться. И перед тем, как совсем стемнело, «Волчара» вошел в бухту перед громадными ступенями.

Ему удалось!

Корабль вытащили на песок. Мы втроем радостно сбежали вниз, чтобы поприветствовать сохирдманов. Я не видел их уже так давно!

Стейн уже не хромал, поломанный Бьярне тоже выглядел вполне неплохо, только правую руку все еще оберегал. Вепрь вместо приветствия вывернул мне голову, чтобы глянуть на зажившую рану. Альрик спрыгнул с борта, хлопнул Сварта по плечу, сказал:

— Я боялся, что тебя не вытащат из пещер.

Затем крепко обнял Тулле, шепнул ему что-то и лишь потом повернулся ко мне.

— Ты доволен? — спросил он.

Я кивнул. Пусть Тулле так и не успел сделать все то, о чем мечтал, пусть и не мой топор выбил дух из Вигге, зато я своими глазами видел его труп. Это было почти так же хорошо, как видеть окровавленного Торкеля и знать, что сейчас я оборву его жизнь.

— Тогда переночуем и завтра отплываем. Ты решил, что делать с ней? — и глянул мне за спину.

Не оглядываясь, я понял, что сзади стояла Аднфридюр, и невольно передернул плечами.

— Понятно…

Костер наверху мы погасили, зато развели огонь на нижней ступени, возле моря, зажарили парочку тюленей и распили последний бочонок пива. Альрик рассказал, что творилось в лагере после битвы.

— Поначалу Кьелл не беспокоился. Там же видели женщин, а значит, парни не вернутся, пока не перетрахают всех по десять раз. А наутро он отправил людей на проверку и узнал, что потерял один хирд. Лейф Рев сказал, что такие условия его не устраивают, мол, Кьелл не говорил, что на острове есть сила, способная вырезать стольких хускарлов.

— И всё? Это всё, что сказал Лейф? — удивился я.

— Я не сказал тебе. Я же Тулле оставил не только для того, чтобы отправить его к айсландерам. Думал поговорить с Лейфом, рассказать об обмане торговца, Тулле бы выступил свидетелем. Если бы я перетянул Лейфа на свою сторону, с Вигге и Кьеллом справиться бы стало легче. Но он отказался обсуждать договор между ним и Кьеллом. Ульверы ему нравились больше, чем вигговцы, и мы с ним неплохо ладили, часто обсуждали нанимателей, былые работы, к тому же он неплохо разбирается в торговле. Но стоило мне намекнуть на нечестность Кьелла и странности его поведения, как Лейф тут же оборвал разговор и посоветовал заняться своими делами.

Я непонимающе посмотрел на Альрика. Тот вздохнул и пояснил:

— Скорее всего, Вигге и Лейф знали, зачем сюда приехал Кьелл. Или, может, узнали не сразу, а только тут на острове. Или им посулили часть добычи. Или Кьелл оговорил меня перед ними. Так или иначе, я еще пару раз попытался говорить с Лейфом. Он отказался.

— И что теперь? После того, как вы уплыли, они могут обо всем догадаться и тоже уйти. Кьелл просто приведет новых наемников. Семьи за зиму снова переругаются, и все начнется сначала.

Альрик рассмеялся и отхлебнул из кружки пиво:

— Думающий Кай. Никогда к такому не привыкну. Если уж ты додумался о таком, то мы с главами семей и особенно с твоим тестем тем более. Перед уходом я повредил кили на их кораблях. Заменить их нечем, таких высоких деревьев на острове попросту нет, а починить… Один шторм, и корабль пойдет ко дну.

— Но они могут рискнуть!

— А еще после нашего ухода несколько местных смельчаков подкинули в воды бухты портки Халле.

— Рыбака?

— Ага. Я предупредил их о последствиях.

— И семью Эрвара это устроило! — раздался зычный голос Аднальдюра.

В неровном свете костра я увидел только несколько темных фигур за его спиной. Ульверы повскакивали, хватаясь за оружие.

— Ты пришел попрощаться? — спокойно спросил Альрик. — Не стоило. Скоро Кьелл поймет, что попал в ловушку, и кто знает, что он может вытворить? Вам понадобятся все силы.

— Он не знает остров так, как мы. Если он не может уплыть, то он не страшен.

Аднальдюр сел рядом с нами, но его люди так и остались стоять за границей света. Эгиль Кот встревоженно вглядывался в темноту. Я положил руку на топор, Тулле пересел так, чтобы сразу выхватить меч.

— А ты сам? — продолжил говорить Аднальдюр, не притрагиваясь ни к нашей еде, ни к выпивке. — Неужто не хочешь увидеть смерть Кьелла?

— Мне достаточно знать, что он не получит то, чего хочет. Не каждому нужно убить врага своими руками.

Мы не выставили охрану. Да и от кого? Кьелл с своими людьми далеко, их корабли повреждены. Мой тесть был прав. Мы не знаем остров так, как местные. Мы и айсландеров особо не знали. Может, это они завалили камнями тех воинов? Причем на этих же самых ступенях. Просто прибавится еще несколько странных холмиков.

— Значит, завтра отплываете… — протянул Аднальдюр. — И что помешает вам рассказать о наших землях? Тому же конунгу, у которого, по твоим словам, есть люди страшной силы. А, может, ты захочешь наше серебро и сам приведешь войско?

— Мы не вернемся к Рагнвальду.

Услыхав это, я даже забыл о том, что нас сейчас могут убить. Не вернемся? Почему?

— Я долго думал, зачем Кьеллу понадобилось брать ульверов. И никакой выгоды для него я не увидел. Мы слишком слабы для его целей. После суда между Эрном и Хрейном у меня появилась репутация честного и справедливого хёвдинга, не ставящего серебро на первое место. Зачем же тогда он взял нас? Причем почти сразу, как я представился. Почти не торговался. Не спросил, каковы мои люди по силе. Значит, его кто-то попросил нанять нас. Кто-то, кто мог приказать такое. Кто-то, кто догадывался о целях Кьелла или слышал о прежних хирдах.

Я нахмурился, пытаясь припомнить такого человека. Сам Рагнвальд? Кто-то из хельтов? Мать Магнуса? Да вряд ли. Никто из них не стал бы тянуть до весны с местью. Да и за что? Магнус отдарился, монеты у меня уже не было. А чтобы Альрик разозлил кого-то из конунговой семьи или приближенных, такого и вовсе быть не может. Разве что Хвит забрался в постель не к той женщине.

— Потому нам в ближайшие годы лучше не показываться в Северных морях. Мы уйдем на запад.

— Это лишь слова. Прошлым летом мы уже совершили ошибку, дав уйти Кьеллу. Но нам не нужны ваши жизни, только ваш корабль.

Видарссон громко охнул.

— Двое твоих людей уже вошли в наши семьи. Так почему бы и остальным не сделать также? Мы найдем им хороших жен, построим дома, выделим скот и земли. Кто захочет, может жить даже в Шраме Бездны, если то ему по душе.

Но Сварт сидел, нахмурившись, как и мы все. Видать, пещеры не так радовали его, как Волчара и море.

А я представил, что всю жизнь проторчу здесь с плоской и вечно сухой Аднфридюр. Не увижусь ни с матерью, ни с отцом, ни с младшим братом, с которым не встречался ни разу. Проживу два-три десятка зим и за это время, если повезет, сумею добраться аж до девятой руны. Какие там боги! Я до хельта дотянуться не смогу. И что я поведаю Хвиту? О десяти способах ловли трески или о … Да я же не попаду в дружину Фомрира! Подохну от соломенной болезни.

Да лучше уж помереть прямо сейчас!

Я вытащил топор из поясной петли, и тут же глухо стукнула стрела, ударившись о камень рядом со мной.

— Моему слову ты уже не поверишь, — сказал Альрик. Он все еще сидел возле огня и не менял позы. — Конечно. Ведь я предал своего нанимателя у тебя на глазах. Видишь, Кай, стоит лишь раз нарушить слово, как оно перестает цениться. Аднальдюр, а если я предложу тебе выкуп за мой корабль?

— Что ты можешь дать за него? За безопасность моей семьи? Моих друзей и родственников? За наш остров? Неужто ты владеешь чем-то столь же ценным?

— Да, — ответил Альрик. — Но я передам тебе это наедине.

Аднальдюр медленно поднялся, посмотрел на хёвдинга, на меня, на ульверов.

— Если ты задумал убить меня, то это бесполезно. Мои сыновья знают, что делать.

— Если ты мне не веришь, позови Бендхарда. Только смотри, потом не пожалей об этом.

Отец жены помедлил еще немного.

— Хорошо. Но что, если мне твой выкуп не покажется достаточным?

— Тогда ты либо глупец, либо лжец.

И только после этого Аднальдюр согласился поговорить с Альриком один на один. Они вдвоем поднялись на корабль и долго что-то там обсуждали. До нас доносились лишь редкие возгласы удивления айсландера. А вот Хвит бы сумел услышать их беседу…

Мне, как и остальным ульверам, было любопытно, что такого Альрик мог предложить в качестве выкупа. Даже если отдать все оружие с хирда и все железо с корабля, вряд ли бы это станет достойной заменой. Особенно если учесть, сколько всего местные соберут с Кьелла и его людей.

Может, он решил отдать кого-то из нас? А в чем выгода? Одежда, серебро — все это бессмысленно. Даже последний бочонок пива мы уже распили. Парус? Там много ткани. Но выпускать нас с острова ради юбок всех женщин из семьи Аднальдюра…

Тулле толкнул меня плечом:

— Гадаешь, что за выкуп?

— Еще бы! А вдруг Альрик решит, что одного пятирунного ему хватит?

— Ну, меня он явно не отдаст, — хмыкнул друг.

— Это почему же?

— Потому что я нынче из семьи Эрвара. Зачем Аднальдюру спасать человека из чужого рода? Лучше не разлучать любимую дочурку с ее мужем.

Я скривился. Тулле не знал подробностей моей семейной жизни, но глаза-то у него были на месте, по крайней мере, один из них. И он видел, что у меня с Аднфридюр не ладится.

— Да ладно. Я не знаю, что там Беззащитный придумал, но это будет не вещь и не человек. Уверен, что это будут слова.

— Слова?

Слова! Как я там придумывал? Мельтешение языков. Невидимые олени. Разве слова могут стать достойным выкупом за корабль? Не вису же Беззащитный подарит Аднальдюру?

Они вернулись. Альрик уселся обратно, Аднальдюр отошел к своим людям.

Эгиль посмотрел в темноту и сказал:

— Они ушли.

— Недалеко, — пояснил Альрик. — И возле корабля — тоже будут. Сейчас спать. Завтра с утра отплываем.

— Так он принял твой выкуп? — удивился Вепрь.

— Еще бы.

Наутро мы столкнули Волчару в воду, но кроме Арне Кормчего больше никто не поднялся. Мы стояли друг напротив друга — ульверы и айсландеры. Аднфридюр была на той стороне, и на ее поясе висел мой утренний дар — железный нож.

Альрик досказал все, что хотел, Аднальдюру.

— Но чем ты докажешь свои слова? — услышали мы, когда хёвдинг с тестем подошли к нам.

— Как видишь, на себе показать не могу. Но вот тебе совет: когда убьешь всех людей Кьелла, оставь в живых самого Ральфссона и спроси у него. Я знаю, что ему также известен этот секрет. Пусть он перескажет его тебе, и ты убедишься в правдивости моих слов. Или можешь попробовать сначала это на человеке из другой семьи. Только подумай, кому из них ты доверяешь.

— Смотри, Альрик Беззащитный! Ты поклялся именем Фомрира!

— И я дорожу его расположением.

Ульверы забрались на борт, вставили весла в уключины и ждали только меня и хёвдинга. Аднальдюр всё сомневался и останавливал Альрика новыми вопросами, наконец, он понял, что сомнения развеять окончательно не получится.

— Что ж, хорошо, что один из вас все же останется на острове, — улыбнулся Аднальдюр. — Может, он и проверит на себе твои слова.

— Останется? — резко развернулся Альрик. — Кто?

— Мой зять. Он женился на моей дочери и, конечно, должен жить с ней.

Я ждал на берегу, чтобы попрощаться с тестем. Все же он хороший мужик, толковый, хоть и с хитринкой. Но чтобы остаться…

— Этого я позволить не могу, — сказал Альрик, как мечом рубанул. — Он еще не отслужил мне, сколько обещал. Его клятва мне была дана раньше, потому она стоит выше. Как выйдет его срок, пусть идет, куда хочет.

— Но… — растерялся Аднальдюр.

К нему подошла Аднфридюр и что-то зашептала на ухо. Тесть выслушал ее, вздохнул и сказал:

— Ну, раз моя дочь согласна подождать… пусть так и будет. Иди сюда, Кай Эрлингссон.

Он обнял меня, вложил в руку мешочек и толкнул к Аднфридюр. С Волчары послышался свист и смешки.

Я не знал, что сказать ей или что сделать. Мы были чужими, и несколько ночей, проведенных вместе, ничего не изменили. Дольше всего мы разговаривалипри первой встрече, возле прыгающей воды.

Она подняла на меня голубые глаза и тихо сказала:

— Можешь не приезжать. И не думай, я больше не пойду замуж.

И только сейчас я увидел ее саму. Не айсландерку. Не дочь Аднальдюра. Не сжавшееся комочком тело в моей постели. А Андфридюр. Понял вдруг, что она может чувствовать, думать, бояться. Что я ей нравлюсь ничуть не больше, чем она мне. Понял, что она могла бы стать для меня кем-то значимым, как моя мать для отца. Но не вышло.

Я мягко обнял ее, как обнимал Ингрид при встрече в Хандельсби. Сказал лишь:

— Я вернусь.

Развернулся, прошлепал по воде до Волчары и, схватив за руку Тулле, поднялся на борт. Там я открыл мешочек и увидел, что он заполнен небольшими серебряными комочками. Настоящее богатство.

— И последнее, — сказал Аднальдюр.

Клянусь мечом Фомрира, нам проще убить его, чем дождаться, когда же он договорит.

— Этой ночью ко мне приходили молодые воины… — неторопливо начал он.

— Я хочу уплыть отсюда до того, как солнце станет клониться к западу, — оборвал его Альрик.

— Некоторые из них хотят посмотреть другие земли. Если ты согласишься…

— Мы уходим на запад, в незнакомые моря. Нянчится я ни с кем не желаю.

— Это не…

— Я хочу пойти тебе под начало. Как воин! — выступил вперед парень, в котором я с удивлением узнал одного из братьев Аднфридюр.

— Как хирдман, — поправил его хёвдинг. — Я не беру людей без оружия и доспехов.

— У меня есть оружие, — и парень потряс копьем с костяным наконечником, будто мы могли его не заметить. — А остальное выменяю на серебро.

— Ты должен будешь выполнять мои приказы. Любые.

— Понял и согласен.

Альрик посмотрел на Аднальдюра, тот кивнул. Разрешил. Тогда Беззащитный посмотрел на нас. Ульверы — на меня. Мне было плевать, брат он там или не брат. Нас стало слишком мало. Слишком мало весел торчало из бортов Волчары. Нам нужны новые волки.

После него вызвались еще трое, но их Альрик уже не взял.

— Нам нужны волки, а не лисы.

И мы наконец отплыли. Аднтрудюр, так звали новенького, без лишних споров прошел на корме и взялся за весло.

Мы гребли до тех пор, пока остров не растворился в туманной дымке. А когда нас подхватил восточный ветер, и весла стали не нужны, Вепрь спросил у хёвдинга то, что интересовало нас всех.

— Альрик, так какой выкуп ты заплатил?

— Я рассказал о том, как получить одиннадцатую руну и не стать тварью. На острове нет хельтов. Они потеряли эти знания за долгие годы, а торговцы почему-то не спешили с ними делиться.

— Значит, только в его семье будут хельты? И он сможет завоевать весь остров? — спросил Энок.

— Если Аднальдюр не дурак, то будет помогать и другим семьям. Даже хельт может умереть, если на него навалится один-два десятка хускарлов.

Хорошо, что Альрик взял одного айсландера. Без него нас было бы всего тринадцать. Лучше всего, чтобы в хирде был двадцать один воин. Или двадцать семь. Двадцать семь — это идеальное число. Трижды по девять. Но и четырнадцать — неплохо.


Пять, еще десяток,

А над ними хёвдинг,

Волк приливов гордый

Дом кормы измерил.

Смерч мечей пронесся,

Пели сельди битвы.

Три — в Фомрира рати

Перешли так рано.

Два. Один десяток.

Весел лишних много.

Дранк! За братьев мертвых.

Дранк, за нас, немёртвых.

Эпилог

Торговец сидел за столом из грубо обтесанных досок и тяжело размышлял. Как поступить? Что делать дальше? После глупой гибели целого хирда, да еще какого хирда, стоило ли оставаться на острове? Но если он уйдет сейчас, сможет ли в следующий раз сделать то, что нужно?

Отец… Отец всегда был жалким. Боялся сделать то, что нужно. Боялся своего отца, боялся рисковать, боялся потерять то, что имел. Год за годом он плавал на этот забытый богами остров и унижался перед дикарями в шкурах, смеялся над их шутками, пил их брагу, настоянную на мхах и оленьем помете, лебезил, льстил и слушал бесконечные разговоры о погоде, оленях и тюленях. Он мог бы запрашивать любые цены за свой товар, но отдавал его с небольшим прибытком.

Лишь в последний год жизни отца Кьелл узнал, что на острове есть не только янтарь и олени. Еще тут было самородное серебро, и туземцы знали, где его искать. Много серебра.

План был прост. Убить семьи, на землях которых оно лежит, и забрать серебро себе. И больше никаких плаваний, унижений, страхов попасть в шторм или заблудиться в туманах. Кьелл бы построил себе дом в Хандельсби, открыл лавку, нанял людей и торговал бы спокойно, под надежным крылом ворона. Да и с кем тут сражаться? С карлами? С престарелыми хускарлами, коих наберется едва ли с десяток? Ни доспехов, ни достойного оружия. Стрелы с костяными наконечниками, ножи из обсидиана… Кого этим можно напугать?

Прошлым летом Кьелл привел два хирда в западную часть острова. На юге серебра не было. Легко вырезал один из мешающих ему родов, выпытал у младших, где лежит серебро, и даже занялся его добычей. План был прост: на добытое серебро покупать людей и уничтожать туземцев. Он допустил всего одну ошибку: не построил укреплений…

— Они ушли! Они ушли! — закричал юный Норвальд, ворвавшись в достроенный форт.

— Кто?

— Ульверы! Нет ни их самих, ни корабля!

Кьелл выскочил наружу и остановился на пороге.

Туман.

Туман был настолько густым, что невозможно было разобрать хоть что-то на расстоянии трех шагов. Словно одна из туч не удержалась и плюхнулась на землю.

Как ульверы выберутся из бухты в таком тумане? Сумеют ли проскочить мимо скал? Клятая Бездна! А если они еще и доберутся до Хандельсби? Что тогда? Как Рогенда отнесется к неизвестному торговцу, который не сумел выполнить простое поручение?

Подошел Лейф и тихонько проговорил своим тоненьким раздражающим голоском:

— Мы тоже уходим. Хирд Вигге разгромлен, ульверы ушли. Я не хочу терять людей попусту. Завтра с утра мы отплываем.

Кьелл хотел было возразить, но передумал. Бросил взгляд на Лейфовых людей — все при оружии, в доспехах и явно готовы отстаивать свое решение, в том числе и оружием. Нет, у Кьелла людей было больше, и он мог заставить Лейфа остаться, но что в том толку?

Остаток туманного дня прошел в подготовке к отплытию. Укладывались пожитки на корабль, наполняли бочки водой.

Утром обнаружили три головы вигговых людей, выложенные рядочком на тропе, одна из них была изуродована ударом копья. Что случилось с островными семьями? Неужто они сумели договориться? Надо было не скупиться и набрать еще в прошлом году побольше наемников, да посильнее. Кьелл тогда побоялся привлекать к себе внимание, подумал, что конунг обратит внимание на отход из столицы целого войска. Да еще если взять чересчур сильных воинов, кто помешает им убить самого Кьелла и захапать всё серебро себе?

Кьелл остался сидеть в форте, не зная, что делать дальше.

Весла первый раз окунулись в придавленную туманом гладь моря, и Лейф, вдохнув соленый воздух, почувствовал облегчение. Ему не нравился этот остров, не нравился Кьелл и уж точно не нравился Вигге, хоть он и сдох, скорее всего. Туда ему и дорога.

Внезапно вынырнувшее щупальце схватилось за носовую фигуру, вырвало ее и утащило под воду. Корабль опасно закачался, перекатываясь с боку на бок.

Лейф опомнился первым. Вскочил, выхватил оружие и заорал, придерживая голос:

— К оружию! Все в средину! Спина к спине!

Морщась от боли в ушах, хирдманы вскакивали с мест, хватались за оружие и падали в воду, схваченные всё прибывающими щупальцами. Вода вскипела от вылетающих гибких конечностей морской твари.

Сгрудившись в середине драккара, воины отбивались от щупалец. То одного, то другого вырывало из строя и утаскивало в воду. За одного воина схватились сразу два щупальца и принялись перетягивать, пока не разорвали пополам. Вода в бухте порозовела.

Лейф промчался от носа до кормы, рубя истекающие синей кровью щупальца и вопя на них во всю глотку. И если топор рубил по одному змееподобному отростку за раз, то крики заставляли нырять обратно целые пучки.

Хирд уменьшился наполовину, выжившие были покрыты зловонной синей кровью с ног до головы, сам Лейф едва стоял на ногах, а горло невыносимо саднило.

Многострадальное дерево корабля затрещало, а прямо перед его изуродованным носом начал вспухать водяной холм, медленно вырастая ввысь и вширь. Последние потоки воды стекли с свинцово-серой с синими разводами туши морской твари. Открылась во всю ширину вертикальная пасть, полностью заполненная треугольными зубами.

— Все за бо. кхх. кха…

Сорванное горло задавил кашель, но люди поняли и принялись прыгать в воду с тонущего корабля. Лейф прокашлялся и заорал на тварь, по сравнению с этим ревом все предыдущие вопли показались бы тихим писком котенка. Громоподобный звук рвал плоть, выбивал зубы твари, отрывал щупальца, венцом окружавшие уродливую голову. От борта отлетели доски, и одна из них выбила глаз твари, жаль, что не единственный. И туман разлетелся и исчез на добрую сотню шагов вокруг.

Оглушенная тварь пошла на дно. Обессиленный Лейф упал на колени и выкашлял кровавые сгустки. На тонущем корабле оставаться было нельзя. Перевалившись через борт, Лейф поплыл, молясь Фомриру о том, чтобы это была единственная тварь в заливе.

Когда на ноге сомкнулись зубы, Лейф понял очередную шутку бога воина и, набрав побольше воздуха, позволил твари утащить себя под воду.

Тихая морская рябь вдруг встала дыбом, огромная волна ударила о черные пески побережья, из серых вод начали всплывать трупы тварей и рыб. Лейф вынырнул совсем близко к берегу, свежий, полный сил и с новой руной.

Несколько щупалец безвольно болтались на поверхности моря, но тварь была лишь временно оглушена.

— Кажется, уплыть отсюда не выйдет, — проговорил Лейф обычным тоненьким голоском.

* * *
Слова автора:

На сей раз книга закончена. Всего лишь три песни, три эпилога и три месяца работы.

Продолжение будет после следующей книги Донора. Думаю, она займет у меня не меньше времени.

Хочу сказать большое спасибо моему соавтору Ярославу Громову, который, несмотря на завалы на работе, умудрялся отыскивать для меня и для книги время. Он выслушивал и мое нытье, и заморочки по тексту, и прописывал все те сцены, которые вызывали у меня отторжение, сочинял байки и придумывал мифы. Без него Сага была бы далеко не такой забавной.

Также моя благодарность Игорю Ондару, который все это время писал для чатовцев чудесные фанфики по Саге и не только. Его чувство юмора порой помогало мне пережить сложные моменты в жизни.

Спасибо всем комментаторам! Я так и не поняла, зачем многие хотят наделить Кая мозгами, ведь половина его личности и его очарования заключается в его импульсивности и отсутствию планирования. Зато поняла, что в каком-нибудь другом цикле нужно будет взять умного и хитрожопого ГГ. Нечто среднее между Альриком, Веймингом и Байсо.

Примечания

1

Heidevolk — Het Bier Zal Weer Vloeien

(обратно)

2

Сильная решительная женщина. Аналог русскому «в горящую избу войдет, коня на скаку остановит»

(обратно)

3

Жевателями углей называли мальчиков, которые просто сидели дома рядом с очагом, в то время как все остальные вспахивали поле.

(обратно)

4

Родиться позади коричневого сыра — быть глупым, недалеким человеком.

(обратно)

5

Кнаттлейк — игра в мяч. Была очень популярна в Скандинавии в эпоху викингов

(обратно)

6

Хнефатафл — игра на поле с нечетным числом клеток. Позже была вытеснена шахматами.

(обратно)

7

Шатрандж — так назывались древние шахматы в Арабском халифате

(обратно)

Оглавление

  • Сага о Кае Безумце
  •   Песнь 1
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Эпилог
  •   Песнь 2
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Эпилог
  •   Песнь 3
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Эпилог
  • *** Примечания ***