Ушкуйник [Фёдор Романович Козвонин] (fb2) читать онлайн

Фёдор Козвонин Ушкуйник

*у автора есть своё мнение, с которым он в корне не согласен.

*субъективный контент не всегда объективно отражает объективный универсум.

Лой Быканах,

Лой Быканах,

Вы-шли-хлаи

Вы-шли-хлаи

Вы-шли-хлаи

Лой Быканах.

Борис Гребенщиков «Песня ушельцев»

Пора валить всё, что не даёт расти

Пора валить, все тропы зажми в горсти

Выбирай, что ты будешь валить

И пора валить!

Захар Прилепин.

I.

Ветер гасил набегавшие с Вятки волны. В эти края испокон веков каждую весну с юго-запада по небу прилетают белые журавли и приносят с собой надежду, тепло и радость. 17 июля 6689 года от сотворения мира с юго-запада пришли ушкуйники.

Год назад ушкуйники об этом крае не помышляли. Год назад ушкуйники присоединились к войскам Игоря Святославовича, чтобы прочно усадить его на киевский престол. Несли свою службу исправно: стеною встали на Влене и под Друцком не осрамились, но в битве у Долобского озера они стали отступниками и не нужны были теперь ни Ольговичам, ни Мономаховичам. Изменить присяге заставили не страх и не корысть – само провидение отвело поднять оружие на братьев по вере христовой.

Дело было так. Ушкуйники стояли засадой у берега, до времени укрывшись в зарослях камыша и рогоза. Они должны были поддержать половецкий отряд Козы Сотановича, но до той поры быть тише воды и ниже травы – от половцев их отделяла малая дубрава, где несли дозор пластуны. Вдруг немыслимый свет на мгновение ослепил ушкуйников – это среди ясного неба ударила молния, раскатился гром и в мгновение ока пролесок встал стеной огня и дыма. Пока искали брода в пламени, всё было уже кончено: пали Сотанович и Елтук, а князь Игорь с ханом Кончаком чудом спаслись в одной ладье. Не смогли ушкуйники своё дело справить и за сим решили, что больше они не будут под чужой рукой стоять.

Спустя год ушкуи причалили к высокому берегу, где одиноким гордым утёсом возвышалось городище, довлея над привольным, богатым, красивым и покойным краем. Ещё семь лет назад от новгородских купцов пронеслись слухи об этом городке. Болванский, говорят, называется. Вот только почему Болванский – неясно. Может, местные его на своём наречии созвучно звали или дело в идолах на майдане, которых чтили вотяки, но скорее всего штука в том, что всё чужое и непонятное купцам казалось глупым и неумелым. Болванским.

Ушкуйники решили, что тут будет их форпост, плацдарм – место, куда они поставят ногу для того, чтобы начать путь к покорению уютного своей дикостью края. В этом дремучем медвежьем углу можно и нужно жить тем, кто дышит свободой – ушкуйники это знали от тех, кому резал глаза свет от поднятого Киевом и Новгородом креста.

Тем более, что отступать ушкуйникам было некуда – запасы съестного подошли к концу: бочонок солонины протух, пшеница безнадёжно заплесневела. Не разбивая лагерь, помолясь и дав обет святым Борису и Глебу, новгородцы уверенной, стройной шеренгой двинулись к стенам города. Шли ровно, степенно, безоружно – мечи, топоры, щиты и шеломы сложили в опустевшие сундуки и короба. Когда-то похожий манёвр провернул Вещий Олег – прикинулся купцом и заманил в смертельную ловушку киевских князей Аскольда и Дира. Вот и пригретые летним солнцем стражники городка Болванского своим глазам поверили и не дали сигнала тревоги – даже ворот не закрыли. А когда разобрались, в чём дело, было уже поздно – наскоро и кое-как собранные защитники были разбиты, жители городища бежали кто куда.

Да, ушкуйники оказались коварным, лихим и лютым, неотделимым от зла добром. Именно тем, что было нужно этому миру и этому времени.

Дружинник Ждан сегодня был назначен кухарем, дежурным по съестному, поэтому, войдя в покинутое городище, пошёл в показавшуюся ему самой зажиточной избу. Нашёл и репу, и крупы корчагу полную. Заглянул в мясницу и оторопел. Обычно в таких горшках православные люди жарили и тушили мясо, но тут, казалось, какой-то богатырь верзоху расчехлил и афедрон устроил – наложено было дюже знатно. Но никто из дружины Ждана опередить не мог, да и не наделать таких дивных делов человеку, который третий день без маковой росинки. И запах у этого калача бурого был вовсе не таким, каким от нужников веет. Ждан взял длинную деревянную ложку и осторожно ткнул в бок – упругое. Надавил сильнее и оболочка треснула – из неё высыпался сочный фарш: крупа вперемежку с луком и рубленным варёным мясом. Всё ещё недоверчиво, с опаской, Ждан отрезал кусочек и попробовал… Из его голодных глаз хлынули слёзы сытого счастья. Ждан сдержал порыв всё стрескать разом – он помнил о друзьях и понимал, что после поста такой еды лучше много не есть. Больше таких мясных калачей в избе не нашлось. Как быть, чтобы и дружину порадовать, и разделить поровну, да чтоб пошло впрок, а не в заворот кишок? В погребе нашёлся бочонок квашенной капусты и Ждан принялся готовить суп. Он настругал репы, нарвал свекольных листьев, да ещё пшена туда, а когда было уже почти готово, накромсал того странного болванского ёдова. Огромный котёл душисто и уютно бурлил, набирая ароматных сил на всю дружиину. Все ели, да нахваливали. О том, что такое сокта, они уже потом узнали.

Когда ушкуйники наелись, устроились, огляделись, то стали решать, как город назвать. Не под именем же болванов жить?

Ждан предложил назвать в честь Бориса и Глеба, которым обет перед штурмом давали, но тут поднялся старый Курай:

– А ты, Жданко, слыхал ли про то, как охотники Николу Угодника не послушались? Нет-кось? Тогда слушай лучше, пока с тобой люди опытные говорят, – Курай приосанился, устроившись поудобнее. – Значит, жили два охотника – Воладимир и Михайло. Воладимир силки ставил, соболя и зайца добывал, а Михайло утку и белку в лёт бил. Избы у них справные, жёны ладные, хозяйство доброе. Но сошлись они однажды, встретились – каждый мастерством хвалится и так они довольны друг другом оказались, что решили вместе пойти на зверя не простого, а могучего, дабы и шкуру богатую добыть и мяса потом бочонками: чтоб ни метели, ни бурана, ни самума не бояться.

– Ой, а самум – это что ж такое?

– Ты старших-то не перебивай! Вот пойдём когда на море Хвалынское, то узнаешь, – другие ушкуйники постарше одобрительно закивали. – А Володимир с Михайло, значит, уже в походе. День бредут дорогой торной, да тороватой, другой бредут, третий и приходят к перекрёстку. Вроде бы не было его раньше? Стали думать, соображать, куда, значит, идить-то теперь – направо аль налево? И тут навстречу им странник, дедушка седой, но видно, что крепкий. Подошёл и по именам обращается: «Здравствуйте, ловкий Владимир и разумный Михаил! Вы к болоту дальнему путь держите, чтоб зверя добыть могучего и с его мясом пережить любой буран аль самум, а его богатой шкурой удивить купцов заморских? Тогда идите направо, потому что на левой дороге змея люто ядовитая лежит и всех смертью страшной карачунит. Дорога направо хотя и дальше, хотя и закавычней, но ею вы вернее придёте. Поняли-ль, милки?» Те оба два кивнули.

Тогда старец их перекрестил и восвояси пошёл, но куда свернул, путники не разобрали – будто прямо на развилке в воздухе растаял.

– То Никола Угодник был?

– Он самый. Охотники этого, правда, не поняли. Удивились они сперва, мол, какая такая гадюка может нам, двум ловким и разумным охотникам вред нанести? У нас и дротики длинны, и луки туги, и стрелы калёны, и ножи точёны! Да мы её одним каблуком сапога сафьянного растопчем, да белой ручкой в трясину забросим! Спасибо деду за совет добрый, но нам тута нечего шопериться и лишние вёрсты мотать – мы налево, напрямик.

Пошли налево, тем самым лесом – а дорога хороша! Даже голова закружилась от песен птиц певчих, да ветер в спину дует, солнце светит… И как вошло в зенит-то солнце, так видят – на дороге ларь лежит! А ларе том жемчуга да яхонты, безанты золотые да гривны полновесные – самим ни в жисть не прожить, как ни гуляй! Но тут оба и ахнули – не сдвинуть даже ларь тот, не то, что домой тащить. Как быть? Подводу надо! Но и ларь посреди дороги не бросить – вдруг пойдёт какой куролес попроворней? Михайло и говорит Володимиру: «Вот, значит, почему дед тот ушлый от пути-то левого отваживал!». Володимир и рад вторить: «Видать, сам тот ларь раздобыл, а теперь боится, что двое сильных и ловких ему и медяка не оставят. Нет бы сразу сказал – втроём-то, глядишь, хоть как-нибудь бы…» Михайло перебил: «Ладно уж, чего там. Вдвоём тут уж думать нечего – подводу надо. Ты пошустрее меня, так беги скорей до хаты и вертайся взад с лошадкой, а я покамест покараулить буду. Да попроси жену мою, красавицу, чтоб хлеба спекла».

Побежал Володимир и мысли его терзают крамольные да чёрные. Прибежал он домой, запряг коня, и жене кричит: «Ты пеки, жена, мне хлеба два– один простой, а второй чтоб праздничный, с вензелями да косицами. И в тот, который с вензелями, ты яду добавь, которым мы крыс травим по амбарам». Жена у Володимира была послушная – всё сделала, как муж велел. Чмокнул он жену свою в щеку румяную и в обратный путь пустился – свой хлеб, в холстину обёрнутый, жуёт, а ядовитый, в поминальный рушник завёрнутый, за пазухой для Михайлы бережёт.

А Михайлу тем временем мысли непотребные да мрачные обуяли. Устроился он на древе высоком, стрелу калёную на тетиву наложил и ждёт, чтоб пришёл Володимир с подводой – хочет его тут же истребить на месте.

Пришёл Володимир, стал Михайлу звать, а тот ужо целит в него, чтоб выстрелить без промаха. И – точно, прямо в сердце попал: упал Володимир замертво. Михайло потихоньку ларь на телегу перенёс, по шкатулочке, по колечку, по монеточке. Притомился. Вспомнил, что наказал Володимиру хлебом разжиться и точно – за пазухой, да в полотенце праздничном целый каравай. Обрадовался Махайло, на телегу взгромоздился, лошадь понукает, а сам хлеб-солью пробавляется. Ехал версту, другую, а как перевалил на третий десяток, то затуманилась головушка – упал он с телеги в канаву замертво. А лошадь с ларём дальше ушла куда-то, ей-то ничего не сделалось.

Так вот. Чтобы мы с пути далёкого, но верного не свернули, чтоб про святителя Николу Угодника помнили всегда, место сие наречено будет Никулицыным городком! На месте этом, думается мне, люди не первый век живут, до чуди с их болванами ту не одно поколение было других, древних. Но мы с верного пути не собьёмся.

Он посмотрел на насупившегося Ждана и примирительно сказал:

– Борисоглебской будет церковь, которую там следует поставить, где идолы были, чтоб даже памяти от той погани не осталось. А те, кто идолов не забудут, так лучше пусть святым угодникам кланяются, чем своим чурбакам-обрубышам.

На том и порешили.

Наевшись до отвала, Ждан сел на пригорок очинить своё рубище. Порты с портками протряс, котомку штопать сел. А из котомки выпал жёлудь. Тех желудей Ждан набрал у озера Долобского, жевать пробовал, но горько показалось. Жёлудь тот в траве затерялся, а потом пророс.

***

Наступившую тишину прервал глухой баритон:

– То есть вотяки были до того беспечными, что вооружённую ватагу приняли за купцов и не окрикнули даже?

– Тут, смотрите, ведь как…, – немного погодя ответил ему дружелюбный келейный тенор. – Есть мнение, что Болванский городок был вовсе не укреплённым городищем, а священной рощей, чем-то вроде монастыря, религиозного центра, в который стекались паломники со всего края – «отяки и чудь», как написано в летописи. Многонациональное поселение. Соответственно, никто не удивился делегации, да и удивляться было некому – была там не стража, а языческие жрецы, волхвы, монахи… Ворота же и стены имели не практический, а символический смысл и к штурмам были не приспособлены. Поэтому само собою, что, увидав вооружённых до зубов и решительно однозначно настроенных ушкуйников, прихожане разбежались кто куда.

– Тогда выходит, наши предки были настолько кровожадными, что безоружных порубили?

– Мне кажется, это уже позднейшая легенда о том, как несущие свет христиане с Божьей помощью отважно штурмуют неприступный языческий оплот. Чтоб оправдать своё право тут жить, мол, тут мои предки воевали и кровь проливали! Или сами ущкуйники оказались жертвой разведки – те увидали стены, ворота и доложили – форпост. А разобрались уже тогда, когда ворвались. Вот. Но это всего лишь предположения, летописи говорят о полноценном укреплённом языческом городище.

– Хм… Ведь эти летописи были написаны позднее, постфактум?

– Вот это правильный вопрос, уместный. Летописи были написаны не просто позднее, а целых шесть веков спустя.

– То есть написаны были далёкими потомками победителей?

– Верно. И этим потомкам была нужна легитимность… Так или иначе, но с тех пор этот край стал христианским. Русским.

После минуты задумчивости, тенор продолжил:

– Ладно, теперь смотрите, что дальше было.

Шёл 6963 год от сотворения мира. Тревожный год зловещей эпохи, которая уже не ярилась, как верховой лесной пожар, а исподтишка тлела, как пожар болотный, торфяной.

Ох, как же жаль, что век назад Фёдор Чермной не смог крестить Золотую Орду! Держава Чингисхана приняла магометанство и нынче трещит по швам, а крещёные сами хуже любой Орды стали. На мысе Выми и Вычегды православные вместе с погаными вогулами во время молебна убили епископа Питирима, чем накликали на весь удел гнев Василия Тёмного. Воевода Фёдор Басёнок во главе московско-татарского войска отбил у новгородцев Русу – восемь лет спустя Басёнок будет ослеплён по приказу Ивана III. Москва и Новгород подписали лукавый Яжелбицкий мирный договор, у которого московская копия противоречила копии новгородской. Отравили собачьего сына Шемяку, которого митрополит Иона запретил поминать в заупокойных службах. В Казани поднялся и широко расправил плечи племянник Тохтамыша хан Махмуд. В Литве умер мятежный Свидригайло Ольгердович. В Англии началась война Алой и Белой Розы.

А вятчане тем временем строят кремль. Хлынов. Надёжно строят, могуче, свирепо, чтоб весь разросшийся на холме посад оградить. А вот к чему строительство затеяли – об том разное твердят.

Купец с Астрахани прибыл, шелка бусурманские да паволоки в лавке напоказ выставил:

– Москва, мил человек, стоит меж торговым Севером, хлеборобным Югом, ремесленным Северо-Западом и скотоводческим Юго-Востоком. Обратно же через Москву проходят пути как из Варяжского моря в Хвалынское, так и из Студёного моря к морю Понтскому. Считай, всю Русь купеческую держит. Им теперь нужна только дорога за Большой Камень, на Чиги-Тур. Значит, им нужны мы, – купец поднимает отрез ткани, проверяет на свет и остаётся проверкой доволен. – Москва в любом случае всё к рукам приберёт, но с таким кремлём ей придётся заплатить дороже.

Мужик в лаптях и суровой серой свитке размеренно ступает по вспаханному полю. Наклоняется, берёт ком земли, давит его в руке, а потом нюхает ладонь:

– Кремль нам супротив вогулов да татар. Чтобы не выло, как с Бектутой Тохтамышевым. Понимали чтоб, кумирники, – с наскока нас не взять и нечо тута вообще шопериться.

Плотник, врубаясь в обло – в пахучее, звенящее сосновое бревно. Стружки летят, блестят на солнце. Выдохнул, отёр пот со лба, оглядел ладно сработанный паз:

– Москва ль, Казань ли, Галич там, Сарай… Да хоть бы и Кырым, мать его баляба заовинная! Кто знать может, как там дело обернётся? Главное, чтоб гузно прикрыто было, а Хлынов на том гузне будет добротными портками.

Кремль решили строить по-вятски, то есть основательно, но с придумкою: поставить новые стены да чтобы и с верхним, и с подошвенным боем. Ведь стены крепостные обычно строят как? У таких прясла, стены то есть между башнями, состоят из простых венчатых срубов, которые каждый мало-мальски рукастый мужик справит. Но ежель каждый мужик справит, так любой скапыжник и расшатает. Вятчане на то придумали стены ставить «тарасой», чтоб вся стена была цельной, соединённой стоящими перпендикулярно поперечными стенами. Для пущей крепости брёвна поперечных стен чередовались через каждые два венца стен продольных, вроде как кладка кирпичная. Нехай теперь супостат репу чешет, да ум в кулак собирает, ага. Башни же о восьми углах будут, чтоб пятью углами в поле на ворога смотреть и бить поганого и в гриву, и в хвост – чтоб небо с овчинку казалось.

Для того вековые сосновые стволы многосаженные сплавляли по Вятке-реке моляным способом и с запани тащили волоком на берег. Потом чистили от коры, окоряли, значит, и в колоды складывали о шести венцах, чтоб и сохло, и не гнуло.

Стены решили варганить из сосны, а вот на башни проезжие с воротами, балконами-выступами, барбаканом, стрельней, заборолами, стойчатой смотрельней и прочими премудростями порешили положить дуба могучего. И не для красы, а ради крепости богатырской.

Дуб вятчанам примнилось доставлять в белянах –барках, единожды собранных из брёвен на лесоповале, а когда такая барка-беляна приходила в назначенное для неё место, то её по брёвнышкам разбирали. Способ этот хотя и трудный, зато рачительный – сколько брёвен надо, столько и будет. Да и как ты иначе с затона котельнического против течения попрёшь?

В Никулицыном городке под дубом сидели Евпатька, сын Жданов, Изотий Курайский, безродный Емеля и Кайский Иван. Сидели в тенёчке и лупились в зернь на щелбаны, да так, что только кости летали по днищу перевёрнутого бочонка, а треск от дружеских щелчков оглашал всю округу. Проиграв третий раз подряд, Иван Кайский растирал лоб от полученных щелбанов и смахнул с глаз невольно накатившие слёзы. Проморгался. Вздохнул:

– Эх, до сих пор Василий Буслаев жив был, если б той черепушке Сорочинской столь всыпать, сколь мне досталось.

– Ну-тка, что за черепушка такая? – как-то устало спросил Емеля, которому наскучило попусту кидать костяшки.

– Не слыхали разве? – спросил Иван у принявшихся было заново метать Евпатьки и Изотия. Словно очнувшись от сна, те отрицательно замотали головами.

– Ну, значит, слушайте тогда. В Новгороде, по Ильмень-то да по озеру, ходил ушкуйник Василий Буслаев с дружиною в тридцать человек. Ходил, разбойничал помаленьку, но отчего-то вдруг пригорюнился, с лица спал, грусть-тоска одолела и собрался грехи в Ерусалим-граде замолить.

Мать у него боярыня Амелфа Тимофеевна – вдова матёрая, влиятельная и могучая. Понимает, что сынок на Святой земле таких может делов наделать, что караул. Потому она сына хотя и благословляет в путь, но и проклятье материнское сулит, если тот озоровать вздумает.

– Амелфа? Может, Марфа? – спросил Емеля, который лежал на травке, приподнявшись на локте.

– Ты чего тут Ваньку валяешь? Али уши дерьмом забил? Амелфа, говорят тебе. У них, в Новгороде, не больно-то смотрят мужик ли, баба – им это дело десятое. Главное, чтоб человек разумный был и дело вёл справно, а луно там меж ног иль уд срамной – вообще по барабану.

Так значит, снаряжает поход на Святую землю Амелфа Тимофеевна по самому счёту крупному: и провизии, и снастей, и пороху-свинцу, и кулеврин, и пищалей долгомерных. Лишь бы сы́ночку никто в дороге не заообидел…

– ..иль чтоб сы́ночке обижать по пути сподручнее было, – улыбнулся Емеля.

– Ещё раз встрянешь – дрыном огрею, понял?

Пошёл Василий, значит, по Ильменю. День ушкуй волны рассекает, второй, а на третий встречает Василий гостей-корабельщиков, да спрашивает у них, мол каким бы путём до Ерусалим-града добраться?

– У таких, как Буслаев, всё вверх ногами – сперва благословение, потом сборы, а уж затем только выяснить можно ли вообще дело провернуть – сказал, как в омут жабу бросил, Евпатька. Иван нехорошо на него посмотрел и погладил свой батог. Евпатька сглотнул.

– Отвечают ему, значит, моряки, мол, если прямым путём идти, то дорога семь недель займет, а если окольным, то полтора года. Окольным идти спокойно и безопасно, а вот на коротком пути у устья реки великой лежит остров Куминский и на том острове сидят разбойники. Никакой на них управы нет – смертным боем проезжающих бьют, корабли топят, души христианские губят. Так что тут сам решай. «А не верю я ни кликушам, ни блажи, а верю я в свою палицу!» – так им ответил Василий и отправился путём коротким, семинедельным.

И по пути встретили гору высокую и пошёл Василий с дружиною к той горе. Вот бежит он по склону, старается, и попадается ему под ноги череп человеческий. Пнул его Вася ногою – череп-то летит, да ветер в нём свистит: «Чего ты головой швыряешься? Я молодец был не хуже твоего, а теперь хочу на горе Сорочинской валяться – вот и валяюсь! А ты приходишь сюда совсем без уважения и раз ты почтения ко мне не имеешь, то и твоей голове до́лжно рядом лежать», – заметив очень громкое молчание слушателей, рассказчик руками развёл. – Уж не знаю, как он его так пнул, что тот столько летел-пердел, только мне самому как сказывали, так и я вам нынче молвю. А Вася-то только: «Тьфу на тебя, нечисть вражья!» И взбежал Василий на вершину горы, а там стоит камень в три сажени высотой, три с четвертью аршина в длину, в топор шириной и весь буквами печатными испещрён. Что там было писано – того не знаю, но было предупреждение: «А кто станет у каменя тешиться‑забавлятися, да вдоль скакать по каменю, – сломить будет буйну голову». Василий, чтоб лихость-то свою показать, через камень-то поперёк прыгнул, но вдоль скакать не стал. Может, поостерёгся, а может, не захотел просто.

Но сошла дружина с горы той Сорочинской и двинула к острову Куминскому. Сторожа-дозорные дружины испугалися, решили, видать, что авангард новгородский и, значит, весь флот на подходе – посты бросили и к своим главным разбойникам бросились. Василий за ними спешит, на разбойничий круг пребывает и атаманов тех спрашивает, мол, подскажите-ка дорогу к Ерусалим-граду? Те обрадовались, что это не Новгород к ним руки протянул, а всего лишь такой же брат-ушкуйник о душе задумался. Налили Василию зелена вина, подарки подарили: и серебра, и золота, и жемчугов. И даже провожатого до Ерусалима дали, чтоб тот ему тайную дорогу из моря Хвалынского показал.

Изотий было екнул и махнул рукой, но поглядел на рассказчиков дрын и руку опустил.

– И вот ужо Василий в Иордан-реке. Пришёл он в церковь соборную, и служил обедни да за здравье матушки, и за себя, Василия Буслаева, и за батюшку обедню с панафидою служил, и по всему своему роду. На другой день обедню служил по братьям-дружинникам, по ушкуйникам, да добрым молодцам, которых за жизнь было много бито-граблено. Потом Василий богато одарил обитель, щедро расплатился с попами и дьяками – золотой казны отсыпал не считая.

Получил письма и пошёл искупаться в Иордан-реке, а с ним и дружина его удалая. Плещутся они там, радуются, как вдруг из леса вышла к ним какая-то баба раскосмаченная. Вышла, значит, и говорит, что в Иордан-реке Христа крестили, а ухарям и шинорам тут не место. И раз Василий за главного, то именно он за это и поплатится! Отвечали дружинники, что в ни в кликушество, ни в блажь не верят, и чтоб та баба шла бы себе туда, откуда и пришла.

Искупались добры молодцы и побежали обратно по Иордан-реке, да оттуда дорогою тайной в Хвалынь. И снова прибыли к атаманам разбойничьим, а те уж на пристани встречают хлеб-солью. Доложил Василий атаманам, что в Ерусалим-граде помянул их, поклоны бил и письма передал. Обрадовались те и стали звать Василия на пир, но он не пошёл – пригорюнился почему-то и поспешил домой скорее, в Новгород.

И снова плывут мимо горы Сорочинской и Василию туда сходить захотелось. И снова на склоне нашёл он череп, который в тот раз бог знает куда и забросил. В сердцах Василий его пнул, а череп опять летит-свистит: «И чего ты меня, голову, Василей Буслаевич, попинываешь да побрасываешь!?

Я, молодец, не хуже тебя был: хочу на Сорочинской горе лежать – и лежу. А ты приходишь сюда совсем без уважения и раз ты почтения ко мне не имеешь, то и теперь уж точно твоей голове рядом лежать!»

Снова плюнул Василий, да дальше пошёл. Ерохвост нечистый, чего с него взять? И пришёл он снова к тому камню печатному, да в этот раз не только поперёк, но и вдоль него прыгнул, как детишки по бревну. Прыгнул, четверти аршина последних не одолел – споткнулся, упал, да и расшибся. Схоронили дружинники Василия на том же склоне, а рядом лежал череп-свистун…

Вернулись дружинники в Новгород, пришли к матери Василия, вдове матёрой, да поклонились ей в ноги. Показали письма сыновьи – те письма Амелфа Тимофеевна прочла и заплакала. Говорит дружине, что без Василия у неё до них теперь дела нет и велела девушке-чернавушке свести братву в подвалы глубокие, чтоб каждый набрал себе казны не считаючи. Спустились молодцы в подвалы, но казны брали мало, больше для вида, мол, дара не отвергли. Налила им Амалфа по чарочке, они за её здоровье выпили, за хлеб, соль да заботу поблагодарили, поклонились и кто куда разошлись. Один из них моим дедом был, а историю эту мне отец сказывал, – Кайский звонко хлопнул себя по коленке. – Жаль, прошло время Бусово!

Емеля встрепенулся:

– Вот погоди, неувязочка тут. Ты сказываешь, что Василий из Каспия Иордана достиг, но того быть не может – истинно в Святом Писании говорят, что Иордан впадает в солёное Мёртвое море, с Хвалынским морем он никак не сообщается.

– Ну, там, может, между морем и рекой волок какой есть.

– Ладно. Другой вопрос тогда. Что это за письма такие Василий в Ерусалиме купил? Уж не индульгенции ли католические?

– Да побойся Бога, охальник! Какие могут быть, к лешему, католики?

– А такие, которые в Риме, Новом Вавилоне, сидят и Антихристовыми грамотами торгуют напропалую! Тогда всё на места встаёт – спустился Вася себе по пути из варяг в греки, а там от Царьграда уж и до Рима допёр – там рукой подать. Может, не зря говорят, что новгородцы икон святых не признают, с московитами спелись и вовсю жидовствуют?

Изотий, который был степенный с пронзительными глазами и с длинной, но жидковатой бородой:

– Ты уж околесицы-то не мели. Как бы Василий через земли литвинов и татар крымских пошёл мимо турки в Великое море? И море Великое – это вам не Хвалынь: там пиратов, византийцев, венецианцев, флорентийцев что твоих мурашей в лесу. Сплошным боем дорога бы та была. Да и церковь Греческая от грехов разрешает за жертвы обильные, – Емеля опешил и видно, приготовился к чему-то решительному.

Изотий наклонил свою голову и внимательно посмотрел на товарища: – А ты чего глаза вылупил? Как ты думаешь, лучше пусть разбойник свой клад в лесу зароет или свои цехины да бизантии в церковь принесёт, чтоб через это отцы святые накормили страждущих и утешили скорбящих?

– Ну, да… Уж лучше так лиходеи мир поправляют, чем никак, – согласился Емеля.

– Вот, даже ты уразумел. Потому и грамоты такие разрешительные есть – их в Антиохии, в Царьграде и в Ерусалиме как раз можно получить. Только не такому сиволапому, как ты, – Изотий хмыкнул в сторону примолкшего уже Емели. – И это тоже идёт на пользу тому, что Василий через Волгу ушёл в море Хвалынское, а уже оттуда двинул в Иордан. Спускайся он по Днепру, так он бы те грамоты в Царьграде взял. Так что правдива легенда твоя. И правда твоя, что времена Буслаевых на Руси прошли. Слава Богу.

Низкий баритон съехидничал:

– Как-то у вас этот рассказ по другому выходит, не таким складом, как предыдущий.

– Да это я ещё над форматом думаю. Может, это роман исторический будет, а может – сценарий. Прикидываю так и этак, что проще пристроить будет, – будто извинился келейный тенор.

– Тогда понятно, хорошо. Но что за жидовствующие? Как-то это не больно-то звучит в наше время что для книги, а уж тем более для фильма. Провокационно.

– Да сам не рад… Не знаю, что теперь с ними делать. Вроде и понимаю, что лучше бы выкинуть, но без них атмосфера не та. Это секта такая была в православной церкви, в Москве и Новгороде процветала. Что они там проповедовали – толком неизвестно, но это было что-то вроде православия с примесью протестантства и иудаизма, потому их жидовствующими и звали.

– Ну, ладно. С форматом разберётесь, а там уж проще будет. Кстати, я правильно понял, что город назывался Вяткой, а кремль – Хлыновом?

– Да, всё так. Неясно, почему так назвали. Может, дело в том, что рядом течёт речка Хлыновка или из-за того, что на вотякском «клыно» означает «главный». Ещё на Руси разбойников звали «хлынами», а на Вятке ушкуйников было много… Вот сейчас об этом вам и расскажу тогда.

6988 год от сотворения мира. В Чудов монастырь Московского Кремля заключили новгородского архиепископа Феофила. Бернхард фон дер Борх осаждают Псков. На «каблуке» Италии в Ортано османский Гедик Ахмед-паша приказал рубить головы пленным, отказавшимся принять ислам. У папы римского Александра VI появляется на свет дочка Лукреция. В Испании Фердинанд II Арагонский учреждает инквизицию. А на Руси поднимают мятеж Борис Волоцкий и Андрей Углицкий, которых заставит примириться только появление Ахмата на Угре…

На Угру отправил своего сына и Евпатий Жданов, стоящий теперь под старым дубом в Никулицыном городке. С дуба опадают последние листья и, прихваченные первым, но крепким морозцем, они лежат разноцветным и мягким ковром, по которому ступаешь с лёгким хрустом. Сквозь необыкновенно прозрачный осенний воздух как-то головокружительно отчётливо видны малейшие волны на уходящей за поворот Вятке. Из Хлынова месяц назад туда отправился большой отряд и среди прочих – Жданов Степан. Как-то ему приходится?

А Степану там приходится так, что голова кружится от восторга гибельного. Но тут по прядку лучше. В начале октября два могучих войска встали друг против друга: на одном берегу рать Ивана III с крымским ханом Нур-Девлетом, а на другом – Ахмат, хан Большой Орды. Зол Ахмат, как собака зол – восемь лет назад он уже ходил на Русь, чтобы отомстить за пограбленный ушкуйниками Сарай-Берке. Тогда чингизид не смог преодолеть Оки и повернул обратно, уничтожив в бессильной ярости городок Алексин, а нужно было показать московскому князю кто в этой земле хозяин. С тех пор московиты перестали платить дань, а князь Иван теперь и вовсе отказывается признать верховенство Ахмата. Такого хан стерпеть не мог, все дела в Орде бросил, собрал огромное войско, во главе которого пошёл на Русь. Но преградою стала река – хотя и не Ока, но и Угру наскоком не осилишь.

Три дня пытался Ахмат найти брешь то там, то тут, но везде его встречали московские пищали и луки: ожидая прорыва и ища для него возможность, растянулись армии вдоль Угры аж на шестьдесят вёрст. Фронт получился огромный, но тонкий – концентрации нет, коммуникации нет. Двух коней загонишь, пока от одного конца до другого доскачешь. Так и встали рати истинно, как волкодав и волк – оба сильны, могучи, рычат, огрызаются, щерятся – шерсть дыбом! Но изъяна друг в друге не видят, в драку ни один, ни другой первым ринуться не спешит. И Ахмат начал переговоры.

Потребовал, чтобы к нему явился князь. Или его сын. Или хотя бы брат! Иван III отправил боярина Ивана Уса Товаркова… Опытный дипломат тянул время всеми силами: по каждому малому вопросу отправлялся за советом к князю, а пока суть да дело, подкупил татарских мурз и не мытьем, так катаньем довёл дело до того, что войско Ахмата начало страдать от бескормицы, холода и медвежьей болезни. И получилось, что Великий хан действительно обделался, потому что татарское войско смутилось, а московское укрепилось дружинами князя углицкого Андрея Большого и князя волоцкого Бориса. Ахмату помощь обещал Казимир литовский, но где-то он запропастился. Ярился Ахмат, метал и рвал, но ничего не мог поделать – ему оставалось только уповать на время, которое, казалось, работало на него: скоро морозы скуют Угру и монгольская конница в боевом порядке со страшным кличем проскачет по льду. И тогда… Ходит по берегу хан и нехорошо улыбается, глядя на тоненький лёд вдоль берега.

Но и Иван, пока ещё не Великий, тоже времени зря не терял. Когда войска друг против друга встали, князь отправил небольшой, но опытный и ершистый отряд вниз по Волге. В Сарай-Берке, ордынскую столицу. Тем отрядом командовали князь Василий Ноздреватый и хан Нур-Девлет, а в отряде были крымские нукеры и вятские ушкуйники. И с ними наш Жданов Степан.

Конечно, Сарай не был неприступной твердыней: город порядком истрепался, когда сто лет назад в междоусобной войне монгольские ханы делили власть. Потом грозный Тимур разрушил город почти до основания, но Сарай восстал из пепла. Восстал, чтоб стать зеницей Ахматова ока, за которой тот никак не мог уследить.

В отсутствии основных сил, московский десант беспощадно перебил немногочисленный гарнизон и устроил в Сарае грабёж, пожар – сущую Гоморру и Содом. Бросившийся тут же из полыхающего города гонец прибыл к хану второго ноября, упал к ногам Ахмата и с полными ужаса глазами рассказал о вышедшем из преисподней Вальхане с полчищами яростных шайтанов. А мороз уже сковал Угру крепким льдом… Как стоял Ахмат, так и сел, бессильно за голову схватившись. Два часа он так сидел. Потом с остекленевшими глазами встал и велел войскам трубить сбор и восвояси спешить. И как не спешил Ахмат, но всё же на обратной дороге прошёл по владениям вероломного Казимира огнём и мечом.

Москвичи же видят, как ордынские войска из растянувшейся на десятки вёрст змейки начинают собираться в единый огромный кулак. Князья решают, что Ахмат готовится к сражению, поэтому тоже собирают войска и отступают к холмам. Было бы самоубийством давать бой монгольской коннице на равнине.

Монах близкой церквушки утлой упал на колени и со слезами счастья возблагодарил Богородицу. Потому что он увидел, как две рати встают и мирно расходятся. Значит, не зря Иван III целовал святой образ Владимирской Божьей Матери. В следующем году Ахмата в Орде убили, а Иван III стал зваться Великим.

А что с Вяткой сделалось, как с Хлыновом сложилось? После Угры все на Руси поняли силу московскую и мало кто уж ей противился. Горячие головы нашлись в Вятке, которые, надеясь на неприступные стены и пограничное положение, отказались признавать подданство, признавая лишь покровительство, мол, Москва нам не папаша, а двоюродный дядя. Иван Великий тогда отправил войско суровое. Те подошли к Хлынову, посмотрели на него и встали подумать. А чтоб они подумали в правильном направлении, вятчане московскому воеводе сундучок прислали. Небольшой такой сундучок, но два молодца дюже пыхтели, пока несли. Решил воевода московский, что эти стены штурмовать – только народ зазря гробить, и повернул обратно.

Тут бы вятским-хватским хвосты поприжать, так, глядишь, и отсиделись бы – у Ивана и без Вятки забот полон рот, но как же, усидят непоседы… Снова принялись делить-кроить-бузить, да так, что щепки полетели: «Уж нам Москва не покровитель, а прохожий калика перехожий!». Тогда из Москвы другое войско пришло, поширше. И воевода уже был супротив старого ушлый – сундучок прибрал, а восвояси не повернул, пообещав взять на душу грех и спалить стены сосновые берестой березовой. И видят вятчане, что с одной стороны у них москвичи лыко с деревьев дерут да трутами об огниво щёлкают, а с другой стороны бояре мелкими бесами носятся и никакого с ними слада нет. Тогда они тех ерохвостых бояр взяли нежно, но крепко: за дубовые ворота вывели и московитам отдали – пусть тешатся. Московиты самых мордофильных вздёрнули, а тем, которые хоть в каком-то мало-мальски сознании пребывали, велели монатки собирать, да за ними следом идти к государю на поклон. Иван Великий тогда так решил – вятскую знать поселить к себе поближе, а на их место прислал устюжан, которые с Москвой уже давно спелись. Так и стала Вятка частью государства Московского.

А Степан Жданов в тот год схоронил отца, Евпатия. Когда крест ставили, посреди ясного неба грянул гром – ударила молния в старый раскидистый дуб. Напополам дуб разорвало и дерево вспыхнуло будто откуда-то изнутри себя. В час одни головёшки остались.

На сходе мужики избрали Степана ватаманом и вместе с тем покинули край, который вдруг перестал быть родною матерью, а подменился мачехой сварливой. И пошли вятчане на Дон, где уже жили привольной жизнью рязанские братья-ушкуйники. И жили они там привольно ещё, почитай, век, чтобы после снова послужить царю и Отечеству. Но это уже совсем другая история.

– Ага! То есть как только ушкуйники перестали быть нужны, то их сразу к разбойникам приравняли?

– Точно так. То есть, конечно, они ни в коем случае не были людьми святой жизни, но при всех прочих равных на общем фоне…Тогда мораль была иной, а потому судить их по сегодняшним меркам по меньшей мере лицемерно.

Баритон начал, словно предыдущего разговора не было:

– Они. Значит, на Дон ушли… Это выходит, что козаки пошли от ушкуйников вятских?

– Конечно, не истинный факт, но весьма жизнеспособная гипотеза. Козаков на Вятке не было, но именно с Вятки пошли козаков прародители.

– Понял… Коробит меня ещё что-то в этом рассказе. Кажется, что вы в одну сторону клоните и объединение земель русских вокруг Москвы это не добро и вовсе не безусловное благо…

–Ну, добро и зло – это вообще понятия относительные, философские. Тем более, если речь идёт об истории. Скажем, кроманьонцы съели неандертальцев – это не добро, не зло, а, наверное, вынужденная необходимость того жестокого каменного века. Сегодняшнего людоеда стали бы лечить в закрытой клинике, а тогда это было данностью.

Москва была Руси необходима, как консолидирующая сила, чтоб княжества меж собой не перегрызлись насмерть. Вот Иван Калита добился права собирать ясак вместо монгольских баскаков – это было хорошо или плохо? Повернула тогда Москва ход отечественной истории в лучшее русло или просто подменила собой Орду: был Каракорум, а стала Белокаменная? Но вообще подобные процессы свойственны той эпохе. Например, во Франции в это же время Людовик XI одолевает феодальную Лигу общественного блага и строит примерно такую же, как на Руси, абсолютную монархию. В Японии то время названо Сэнкоку дзидай – Эпохой воюющих провинций и там всё закончилось установлением сёгуната Токугавы. Так что это тенденция. Но в Золотой Орде такого центра притяжения не нашлось, а потому и нету теперь никакой Золотой Орды. Или есть?

– Ладно тогда, понял, что вы хотели сказать. Но как-то это слишком, мне кажется, насыщенно получается – обычный читатель от всех этих Свидригайл, Бектутов и тарасин заскучает и книжку, наверное, закроет.

– Так это же черновик ещё, план, можно сказать. Понятно, что на десяти страницах событий трёх столетий смотрятся несколько концентрированно, но когда это всё раскинется на много глав в большом романе…

– Вы только не обижайтесь, но вот когда раскинется, тогда и смотреть будем. Но я бы очень хотел, чтоб этот роман увидел свет, потому что тема интересная и важная. По крайней мере для тех, кто в Кирове на Вятке сейчас живёт. Чтоб знали, что у нас тут не только лес воруют и майонез вкусный делают. Что у нас за спиной – история. Может, даже с большой буквы.

II.

«Родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас – благочестие, Рим заражало буйство, а нас – кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас – начальники».

М. Е. Салтыков-Щедрин

22.04.202…

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили углем и бензином, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе.

Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами больничного крыльца. Изначально здание строили как заводской дом отдыха, но четверть века назад помещения отдали медицинской академии, как поликлинику для опытов. Медики навели порядок и стали успешно лечить людей, страдающих ногами, причём пациентов брали не только из своего, но и из соседних регионов – дело было поставлено добротно. Но объективная реальность внесла коррективы и флебологию перепрофилировали под госпиталь. Временно. Именно поэтому на втором этаже в восьмой палате лежали два пациента. Одного, келейно дружелюбного, звали Анатолий Васильевич, а обладателя глухого баритона звали Максим Брусин. Анатолий Васильевич был сухощавым мужчиной неопределенного предпенсионного возраста с внимательными глазами. Максим Брусин был дюжим верзилой, почти богатырём, чуть старше тридцати с грустными глазами.

– Вот вы говорите ушкуйники, козаки… Я слушал и завидовал – перед ними весь мир лежал, жизнь била ключом и было где развернуться богатырскому плечу! То монголы, то вогулы, то татары, то ливонцы! А сейчас, если до того дойдёт, не война, а кино – одни дроны на радиоуправлении и высокоточные ракеты баллистические: сиди, на экран смотри да кнопки нажимай.

– Но ведь и сейчас случаются военные конфликты, где непосредственное участие…

– Нет, конечно, бывают, но они… Кхм… Узкоспециальные, локальные и совсем не священные. – Максим как будто пожевал, покатал из угла в угол какую-то мысль. – Сейчас войны бывают либо в интересах бонз, находящихся далеко от конфликта, либо по воле психопатов, которым эго жмёт.

– Понимаю… Это вроде конфликта гражданской войны в Руанде. Там жили тутси и хуту, которые были представителями одного этноса, говорили на одном языке, верили в одного бога и испокон веку жили в одной стране – гранью между ними лежала только самоидентификация. И в один ужасный день хуту решили поубивать тутси. И поубивали. Кто в итоге погрел руки у этого огня, кто доволен остался? Европейские капиталисты? Местные шизофреники? Ни те, ни другие?

Максим насупился и злобно усмехнулся:

– В такой костёр лично я ни за что не буду хворост подбрасывать. В наше время уже нету противостояний наций за жизненные пространства, а есть конкретные люди со своими конкретными интересами, которые просто не умеют договариваться, так что… – Максим сокрушённо вздохнул. – Да уж на то пошло, у ушкуйников в каждом лесу волки, рыси и росомахи всякие, кабаны, медведи – коль неймётся, так бери рогатину и вперёд! А сейчас можно жизнь прожить и зайца только на картинке увидеть.

Было видно, что Анатолий Васильевич хотел что-то возразить, но промолчал. Максим продолжал:

– Земли опять же неизведанные! За Урал ушёл – и иди на Восток ещё тысячи километров! По Волге спустился – там ночь арабская, а по Оби поднялся – Калевала полноценная. И, главное, в путь можно было простому человеку отправиться – любой конюх или плотник не будет в лихой ватаге лишним! – глаза Максима увлажнились и щёки зардели, но он опомнился и сник. – А теперьсначала выучись в двух институтах, а потом летай на вертолёте в море Лаптевых изучать необитаемый остров размером с футбольное поле. И современник этого не поймёт – зачем, почему… Тоже какая-то спецоперация. Не то, Афанасий Никитин через семь морей в Индию.

– Или слободской купец Ксенофонт Анфилатов, который с Америкой торговал в 1806-ом году. Ещё до того, как с этой страной дипломатические отношения были установлены, – Анатолий Васильевич призывно поднял открытую правую ладонь и вскинул брови.

– Ничего себе! Наш, вятский? Не знал…

– Да, наш. Тогда железных дорог на Руси не было: из Вятки до Москвы добраться было целым приключением, а Анфилатов корабли рожью-льном грузил и в Бостон отправлял.

– Да… Это почти как сейчас на Марс улететь!

– Ну да, что-то в этом роде, – историк улыбнулся. – По крайней мере, в тогдашней Вятке американцев было едва ли больше, чем сегодня – марсианцев.

– Да… тогда мир был какой-то прекрасный и яростный, а теперь всё скучковалось: всё вроде вместе, но при этом врозь… Мне потому в зоне работать и нравилось… Нет, нравилось – тут словно неправильное. Мне казалось, что это важно – охранять нормальный мир от жуликов, бандитов и другого отребья человеческого. А что сейчас мне делать? До пенсии баранку крутить?

– Знаете, один очень хороший писатель когда-то сказал, что признак незрелости человека – то, что он хочет за правое дело благородно умереть, а признак зрелости – то, что он хочет ради правого дела смиренно жить.

– Так в том и штука, что у меня такого дела теперь нет!

– Найдётся. Просто в данный, текущий момент не подвернулось, – Анатолий Васильевич хлопнул себя ладонью по колену. – Конечно, мир сейчас не такой, чтобы Ермаком собрать дружину и – на Кучума! На самом деле мир всё такой же прекрасный и яростный. В нём есть за что бороться.

– Надеюсь, что вы правы.

– У каждого будет время для того, чтобы стать героем – главное, не упустить момент. И, кто знает, может, вы уже свою норму выработали – и цивилизованный мир от злодеев охраняли, и на Кавказе под пулями ходили…

– Было дело, да…

Когда-то Максим был оперативником ФСИН. Уверено шёл по карьерной лестнице: участвовал в контртеррористической операции на Северном Кавказе, потом закончил ведомственный институт и в неполные двадцать пять лет стал капитаном внутренней службы, но за совершение должностного преступления был уволен и лишён права службы на три года. Гражданская карьера сложилась непросто. Вернее сказать, не сложилась совсем: охранник, продавец-консультант, решальщик, грузчик, стропальщик, курьер…

Поздней осенью прошлого года он вернулся с вахты из Подмосковья – там он работал сушистом. Максим сразу поехал в отдел кадров и подал документы в отдел кадров такого знакомого и желанного ему заведения, которого прочие граждане чурались. Заведение испытывало постоянный тотальный кадровый голод и вовсю призывало вступать в свои ряды всех более-менее подходящих под не самые высокие требования. Но единожды оступившегося обладателя профильного высшего образования, ветерана боевых действий и призёра спортивных состязаний обратно в своих щербатых рядах оно ни за что видеть не хотело.

Дело было так. Максим подал бумаги, через две недели его вызвали на собеседование и отправили на медкомиссию – надеялись, что здоровье претендента на четвёртом десятке хоть где-то, но расшаталось. По всем документам Максим проживал в областном центре, ФСИН тоже находилась в областном центре, но его направили проходить медкомиссию туда, где он проходил её перед призывом в армию полтора десятка лет назад – в уже хорошо подзабытый Верхнекамский район. Пройти нужно было непременно в течение двух недель, но это бы ещё ничего. Дело в том, что эта комиссия полным составом собиралась только для осеннего и весеннего призыва, а призыв заканчивался через три дня. Пришлось сломя голову нестись сквозь ночь, туман, бездорожье в родную глухомань, чтоб всеми правдами и неправдами попадать на это мероприятие. Ему, прошедшему огонь и воду в Ножай-Юртовском районе, пришлось тесниться по обшарпанным коридорам в компании с малолетними оболтусами поголовной категории «Д», которых, видно, Бог приберёг для каких-то других, не ратных подвигов.

Пройдя все эти злоключения и получив заверение в своей годности, Максим вернулся в областной центр. Он сиял и уже мысленно примерял обратно китель, к погонам которого был готов обратно звёзды пришивать. Но, хлопнув заветной бумагой по столу отдела кадров, он получил от начальника отдела кислую просьбу ждать до окончания рассмотрения. Ещё месяц, до «после праздников».

Таких новогодних каникул у Максима ещё не было. За неделю до Нового Года от беспробудного пьянства умер его отец. Похороны в разгар распродаж, мишуры, повсеместной иллюминации и насколько восторженных, беспочвенных и бесчеловечных заверений, что завтра будет лучше, чем вчера, очень быстро довели до двух пачек сигарет в день, нескольких очень лишних стопок водки и привычки к какой-то очень нехорошей усмешке.

После того, как уже и Старый Новый Год вступил в свои права, Максим явился за ответом в УФСИН. Начальник отдела кадров не без гордости сообщил, что нашёл для Максима майорскую должность – должность инспектора административного надзора в посёлке Лесном! Что расстроило Максима в первую, а что во вторую очередь – сказать трудно. С одной стороны, должность, конечно, была майорской, вот только работа на ней была гражданской, то есть пенсия, надбавки, стажевые, соцпакет и статус будут тоже гражданскими. С другой – ходить и проверять как ведут себя уголовники и не нарушают ли режим рецидивисты в депрессивном трёхтысячным посёлке с умершим производством и сданной на металлолом железной дорогой… Это не майорская работа, а пенсионерский приработок. Не о том мечтаешь в неполных тридцать пять. «Не хочешь – как хочешь!». Максим пошёл в Росгвардию – благо, документы были уже собраны. Через месяц был получен ответ, что в среднем начсоставе ведомство в данный момент не нуждается. Скрепя сердце и скрипя зубами, Максим попросился в рядовые – ещё через месяц был получен ответ, что из-за наличия у него высшего образования и прохождения службы в рядах вооружённых сил рядовым его принять не могут, а в среднем начсоставе ведомство не нуждается… Всё это время, ожидая назначения со дня на день, Максим подрабатывал таксистом и, хотя львиная часть выручки уходила на аренду автомобиля, кое-как перебиться получалось.

Максим заболел сразу после последнего отказа в должности. Заболел сиюминутно, страшно и странно. То, что началось обычной простудой, в момент переросло в лихорадку с чудовищными приступами лающего кашля – ибупрофен он пил таблетку за таблеткой, но он не помогал сбить температуру. Приехала карета «скорой» и врачи-космонавты увезли его в эту больницу. Когда пришёл в себя, то обнаружил приятную компанию и хорошего собеседника. С которым он продолжил беседу.

– Ну вот и что мне теперь делать? Поваром я точно быть не хочу, таксовать тоже до пенсии не станешь – это так, несерьёзно. Шабашка.

– Знаете, я бы на вашем месте положился на судьбу – просто разместил бы резюме и ждал результата. При таких анкетных данных от предложений не будет отбоя и наверняка выскочит что-то интересное.

Открылась дверь в палату и санитарка, неуверенно оглядела обоих пациентов, затем, стушевавшись, посмотрела прямо на Максима и громким голосом закричала:

– Брусина Максима к доктору!

– Здравствуйте, Максим Сергеевич!, – врач средним пальцем поправила очки на носу. – Спешу вас обрадовать – анализы пришли все отрицательные, что для нас с вами означает самый положительный результат. От пневмонии не осталось и следа, сатурация в норме, общий анализ крови хороший и полимерный анализ тоже ничего не нашёл… Ваш сильный организм очень хорошо перенёс болезнь!

– То есть я могу теперь рассчитывать, что у меня выработался иммунитет?

Сильно надув щёки, врач, задумчиво округлила брови, шумно выдохнула и снова поправила очки, но теперь уже указательным пальцем:

– Здесь Вам стоит сделать анализ на антитела, чтобы быть точно уверенным. Сделать это будет лучше всего недели через две-три… К сожалению, в рамках обязательного страхования этот анализ не производят, так что придётся обратиться в частную клинику.

– Ага… Ладно, хорошо. Думаю, это не станет большой проблемой – всё же хочется в своём здоровье быть уверенным.

Врач радостно и немного картинно всплеснула руками:

– Да, всё так! Всё именно так, как вы и говорите – ответственно подходить к своему здоровью… Кхм… Профилактика всегда обходится дешевле лечения! Вот, – она сглотнула и посмотрела куда-то в верхний правый угол комнаты. – Со своей стороны посоветую пропить курс поливитаминов и пробиотиков для восстановления микрофлоры. И обязательно прислушайтесь к своему организму – ведь Ваш мозг достаточно долгое время получал недостаточное количество кислорода… Последствия предугадать трудно – обычно пациенты жалуются на рассеянность, перепады настроения, невозможность сконцентрировать внимание, сосредоточится. Иногда такой период длится до полугода, но всё индивидуально.

– Да, я понимаю. Хорошо.

– Непременно загляните к своему участковому терапевту через месяц, чтобы проверить, всё ли в порядке.

– Да, конечно. Спасибо, доктор.

– До свидания. Всего Вам доброго.

Максим вернулся в палату и стал собирать свои вещи в сумку. После сел на кровать, и, посидев минуту, снова встал и заглянул в тумбочку. Пусто.

– Спасибо , Анатолий Васильевич, за компанию. Был очень рад с Вами познакомиться и с удовольствием прочитаю книгу, когда она будет закончена.

– Обещаю, что дам знать о ней первому. Там правда будет интересно – и о том, как ушкуйники шведскую столицу разгромили, и как ворота в Новгород привезли, и как на Булгарию ходили. И что на самом деле гора у нас в городе не Кикиморская, а Кукмарская… Одним словом, о потраченном времени не пожалеете.

Максим широко улыбнулся и пожал историку руку:

– Желаю скорейшего выздоровления и творческих успехов. Обязательно допишите свою книгу – это правда очень важно.

Максим вышел на больничное крыльцо, оглянулся на эмблему клиники, где змея обвивала кубок, и улыбнулся, заметив почти такую же, но немного другую змею на почти такой же, но немного другой эмблеме аптеки. Он очень обрадовался со всех сторон окружившей его весне: набухающим почкам на деревьях, радостному щебету птиц, бодрому и свежему ветерку и пробирающему до самых сокровенных тёнет души пронзительному солнечному свету. В такой день кажется, что вот – у меня есть руки, ноги и голова, так что же ещё нужно, чтобы наконец-то…

– Э, братишка, закурить не найдётся?

Позади Максима метрах в пяти стоял здоровяк ростом под два метра. На нём был расстёгнутый на груди тёмно-синий пуховик, под которым была футболка «Челси» со старой эмблемой – рычащим золотым львом. Здоровяк на первый взгляд мог показаться грозным и устрашающим, но какая-то несобранность и наивная неопрятность отчётливо сквозили отовсюду: широкие плечи сутулились, грудь колесом казалась впалой, полубокс на голове начинал пушиться одуванчиком, а одна щека была выбрита чище другой.

– Слышал, ёма, нет? Есть закурить?

Максим обернулся к нему:

– Извини, земляк, кончились, – он поставил на тротуар спортивную сумку с больничными пожитками, а сам повернулся вполоборота к мутному пассажиру.

– Может, тогда червонец на проезд добавишь?

– Прости, дружище, налика не держу, всё на карте.

– Ну, тогда сам напросился, – здоровяк опустил руки и тяжело двинулся вперёд, глядя застывшими глазами куда-то сквозь Макса.

– Слушай, может, не надо, а то я ведь тебе пасть порву! – Максим встал в прямую фронтальную стойку и развёл руки в стороны, готовясь к любым действиям противника – в себе он был уверен даже после двух недель под капельницей, ведь не даром же когда-то на областных ведомственных соревнованиях по боевому самбо он занял почётное четвёртое место. С таким ухарем, как этот, должен справиться на раз, а потом поставить его зубами на бордюр справа… Но от последней неожиданной мысли Максим отмахнулся.

Макс был готов к любому развитию событий, но оппонент его удивил, потому что, сделав два шага, на третьем наступил в выбоину, споткнулся и, не успев выставить перед собою руки, очень звонко треснулся лбом о поребрик слева. Встав на карачки, детина заревел, слёзы градом покатились из его глаз, а на лбу разрасталась гематома. Максим посмотрел на уже очень помятого льва на груди незадачливого грабителя:

– Я-то думал, что ты аристократ, а ты пенсионер грустный. Иди-ка лучше делом займись.

Синий и грустный поднял на Макса свой раскрасневшиеся зарёванные глаза и посмотрел с укором. Макс резко двинулся в его сторону корпусом, детина закрылся рукой и заревел уже во весь голос. Подняв сумку, Максим пошёл через больничный парк к троллейбусной остановке. Парк находился ровно между заводом и больницей, которая когда-то была заводским профилакторием. Теперь, судя по многочисленным бутылкам и окуркам у покосившихся скамеек, заводским профилакторием остался только парк и оставшийся далеко позади поклонник лондонского футбола как раз хотел воспользоваться этой зоной рекреации по назначению, но последних денег не хватило. Зато последнего ума хватило связаться с Максом. Может, это послужит ему хорошим уроком? Вряд ли.

Сидя в троллейбусе и глядя на проезжающие мимо машины Максим почувствовал смутную тревогу, причины которой он сперва не понял. Вроде бы всё, как всегда, но дорожное движение стало ватным, но при этом резким, как луч прожектора из тумана. Мимо проезжали машины едва ли быстрее сорока километров в час, но сознание этого не фиксировало, наоборот, казалось, что они берутся ниоткуда и несутся на бешеной скорости – внимание стало совсем не таким, каким было прежде и зрение будто расфокусировалось. Последствия болезни? Когда теперь всё придёт в норму – через два дня или через два месяца? Никогда? Максим смотрел на дорогу и понимал, что в такси ему пока возвращаться не стоит. А куда стоит: в повара, грузчики, в охрану? Ох… Видимо, придется положиться на судьбу.

Вернувшись домой, Максим первым делом составил подробное резюме и разместил его на популярном рекрутинговом сайте. Вышел на балкон, взял из полупустой пачки сигарету, открыл окно, прикурил. Слева блестел вычурной жестяной крышей четырёхэтажный дом с очень красивым, по мнению губернских архитекторов, мезонином и современной мансардой. Лофтом. Справа шумела Луковицкая улица.

На подоконнике незнакомым номером завибрировал телефон.

– Алло, здравствуйте! Максим Сергеевич?

– Да, добрый день. Чем могу быть полезен?

– Вас беспокоит Мальвина, менеджер по персоналу ООО «Кравец». Ваше резюме нас очень заинтересовало… Мы бы хотели предложить вам должность управляющего рестораном. Вы сможете подойти на собеседование сегодня к половине четвёртого?

От неожиданности Максим опёрся свободной рукой о подоконник:

– Да, конечно. Только куда?

– Записывайте. Улица Хлыновицкая, 18, А.

– Хорошо, буду обязательно.

Чтобы дойти от дома до офиса ООО «Кравец», Максиму нужна была четверть часа. Пятнадцать минут. Не ждать лифта, а спуститься по лестнице с пятого этажа, свернуть за угол панельной девятиэтажки и пройти мимо двух дореволюционных кирпичных домов: трёхэтажного жилого с белыми пластиковыми окнами и одноэтажного полузаброшенного сомнительно жилого дома с арочным окном в мансарде, которое заделали фанерой. Перешагнуть через маленький забор и срезать угол стихийным разросшимся сквериком, покоситься на слепые окна и выйти на улицу Богословскую. Дойти до перекрёстка со Спенчинской и поспешить под свод арки между двух кирпичных многоэтажек.

Выйти на Владимирскую, широко оглядеться, вдохнуть, улыбнуться, увидеть скульптуру – великанские кольца у Дворца бракосочетания, грустно усмехнуться и на всякий случай сложить в кармане кукиш. Перейти по переходу через улицу и двигаться дальше по тротуару то вверх, то вниз, умилиться маленькому жёлтому домику с балконом на перекрёстке с Никитской. После жёлтого домика бросить взгляд направо и порадоваться бирюзово-белому детскому саду «Лукоморье», расположившемуся в типовом советском здании, похожем на нечто среднее между бастионом Петропавловской крепости и магазином «Берёзка». Посмотреть налево и увидеть точно такое же здание, только цвета бледного фламинго и без весёлых качелей и горок – в этом здании квартирует диспансер наркологический. Роднило эти здания ещё и то, что типовой передний фасад детского сада с двумя выпирающими элементами словно был готов перейти через улицу и органично устроиться между тремя такими же типовыми элементами диспансера. От грустных философских мыслей на верный путь направил детский сад «Теремок», который появился слева сразу после перекрёстка с улицей Свободы – своими пряничными окнами и шпилями на крыше он очень по-доброму напоминал сказу братьев Гримм. Адаптированную.

Дальше Богословская улица пересекала широкую Вознесенскую, но на этом перекрёстке переход пешеходам предусмотрен не был – значит, улучить момент и сломя голову через двойную сплошную. Ух. До цели уже рукой подать, нужно дух перевести. Поэтому можно постоять и поглазеть на стоящий в окружении кирпичных пятиэтажек карманный парфенон жёлтого кирпича в два с половиной этажа с фронтоном, ротондой-бельведером со шпилем, колоннами с капителями и чуть не с балюстрадой. Двери этого архитектурного излишества были наглухо закупорены рольставнями, а между колоннами ротонды-бельведера висел белый транспарант с номером телефона и надписью: «Продаю». Выпустив с характерным неаппетитным звуком сквозь плотно сжатые губы воздух, Максим перешёл через улицу Хлыновицкую к дверям ООО «Кравец» и взялся за ручку. Дошёл.

В офисе Максима встретила очень обходительная и уютная барышня с волосами ярко-голубого цвета, пригласила сесть.

– Вы по поводу должности управляющего рестораном? – с опасливым трепетом спросила девушка.

– Да, – кивнул Максим.

– Владимир Светланович немного задерживается, может быть, хотите кофе?

– Извините…, – не зная, как точно сформулировать вопрос, Максим будто что-то беззвучно пожевал во рту. – Светланович?

– Да, редкое имя, белорусское.

– А…, – протянул Максим и искоса посмотрел по сторонам. На стенах коридора висели грамоты вперемежку с пин-ап плакатами, имитирующими советское прошлое. Коридор вёл в просторный офисный зал, который в настоящем советском прошлом был залом столовой. Максим наконец нашёлся:

– Понял. Просто не доводилось раньше встречать таких отчеств.

– Многие обычно переспрашивают.

– Вы позволите, я пока выйду покурить?

– Да, конечно.

Максим покурил, глядя на уходящую под гору Хлыновицкую улицу. Вернулся в офис и сел в большое кресло для посетителей. Наконец пришёл Владимир Светланович – рослый подтянутый мужчина лет сорока пяти:

– Максим Сергеевич? Здравствуйте, извините, что заставил Вас ждать – совещание с Всеволодом Эмильевичем неожиданно затянулось по независящим от нас причинам…

– Ну что вы, ничего страшного…

– Тогда к делу! – Светланович открыл перед Максимом дверь и приглашающе простёр руку. В кабинете стояло три похожих на школьные парты стола – два вдоль стенки у окон, а один прямо напротив входа. На каждом столе стоял монитор компьютера – два из них работали, но кабинет был пустым. Владимир Светланович зашёл за тот стол, который был напротив двери, сел. Это был единственный монитор, который не работал. Жестом пригласил Максима сесть.

– Признаться, ваша анкета производит впечатление, – Светланович в уважении поднял нижнюю губу и кивнул головой. – Выпускник Академии ФСИН, кандидат в мастера спорта, участник контртеррористических операций, офицер, имеющий государственные награды, но при этом есть опыт в сфере бизнеса гостеприимства – повар-сушист, курьер, таксист… Мы были порядком удивлены, когда это прочитали. Что заставило столь радикально сменить сферу деятельности?

Максим неожиданно для себя подумал, что, пожалуй, всего этого в резюме писать не стоило.

– Стечение обстоятельств. Знаете ведь, что в Органах система палочно-галочная – хочешь или нет, но план выполнить надо любой ценой. Так что если надо коррупционеров выявлять, то тресни, но выяви, иначе сам места лишишься. И вот однажды на таком безрыбье отделу собственной безопасности подвернулся я – угораздило другу дать в долг, а он мне эти деньги на карточку перевёл. То есть без расписки и без чека с ходу мне не получилось доказать, что это не взятка от криминального авторитета. Оно, конечно, можно было бы всё разъяснить, но слово за слово… Вот и оказался я уволенным без права занимать. В итоге даже поваром работал, надеясь по истечении срока восстановиться на службе, но, судя по последним событиям, ничего мне там не светит. Поэтому решил искать уже серьёзной, постоянной работы.

– Да, досадно вышло. Несправедливо. Но что ни делается – всё к лучшему и я уверен, что здесь у нас вы сможете полностью реализовать свой потенциал – Владимир Светланович откинулся в кресле, скрестил руки на груди, посмотрел в окно и стал похож на всесильного префекта Римской империи эпохи правления Тиберия. – Думаю, вы знаете, что мы – дочернее предприятие всем известного завода. Можно даже сказать, что завод – это один карман пиджака Всеволода Эмильевича, а мы, ООО «Кравец» – другой. То есть от перестановки мест слагаемых…

Светланович как будто ждал какой-то реакции от Максима, но, не дождавшись, продолжил:

– Да! У нас уже есть несколько точек общественного питания, то есть опыт в этой сфере имеется. В прошлом году мы открыли ресторан в центре города, через месяц будет готов к открытию другой. Ещё мы решили открыть в городе целую сеть кафе средней руки, буквально в каждом районе города. Такие, знаете, не пафосные места, где можно посидеть с семьёй, друзьями, отметить день рождения… Можно сказать, этот город уже у наших ног, а там … Чем чёрт не шутит?

Максим понял, что должен что-то вставить, чтобы разбавить этот монолог:

– Мне нравится, что у компании такие амбициозные и далекоидущие планы.

– И широчайшие возможности! Очень хорошо, что московский рынок общепита вы знаете изнутри… Впрочем, об этом позже – Светланович провёл большим пальцем по своим губам. – Сейчас на согласовании находятся четыре точки. Начать же мы хотим с окраины – там уже всё подготовлено, не хватает, считайте, только вывески. Открытие запланировано через неделю. Разумеется, у этого проекта был руководитель – наш сотрудник, опытный и, как казалось, надёжный. Но излишнее наше к нему доверие вскружило человеку голову! Он уже был управляющим, более пяти лет с нами, но две недели назад в его баре была выявлена недостача, проверена документация… Оказалось, он водил нас за нос! Пришлось с ним расстаться и срочно искать замену. Тут, знаете, мы столкнулись с проблемой – те, кого мы находили до сего дня, не дотягивали до планки наших ожиданий, а ваша анкета… Обычно такая формулировка используется для вежливого отказа, но нам действительно показалось, что вы для такой должности слишком хороши. Я рад увидеть в вас компетентного человека и я уверен, что с такими людьми, как вы, мы сможем перевернуть этот город! Мы в любом случае будем развивать проект, но ваша точка будет лакмусовой бумажкой – в районе, где будет открыто первое кафе, конкурентов у нас нет. Так что модель поведения выстраивать будет проще всего. Завтра жду вас тут же, в офисе, в девять утра – поедем смотреть наш плацдарм или полигон. Место для шага вперёд.

III.

23.04.202…

Прозвенел будильник. Стёкла окон квартиры будто заклеили матовой бело-серой плёнкой и эта плёнка едва пропускала тусклый свет. Но никакой плёнки на тройном стеклопакете с энегросберегающим стеклом не было: за окном бушевала снежная буря. Метель. В конце апреля этого не ожидаешь, но в Кирове такие вещи происходят с завидной регулярностью. Чаще, чем стреляет кочерга.

Значит пятнадцати минут может не хватит, чтобы вовремя прийти в офис. Придётся поспешить. Максим допивал кофе, уже завязывая шнурки.

Когда он вышел на улицу, метель ослабела и вокруг немного прояснилось. Как снегопад преобразил окружающий мир! Ещё вчера природа будоражила душу нарождающейся силой: каждым вздохом вселяла надежду и наполняла сердце покоем и радостью. Теперь вокруг пахло бактерицидной лампой в кабинете врача, когда пытаешься с закрытыми глазами попасть указательным пальцем в кончик носа. Неуютно. Тревожно. Выпавший за ночь снег был крупным, мягким и нежным, но не таким, какой бывает в кино про Рождество в Нью-Йорке. Он был по щиколотку, как в апрельском Кирове. И он продолжал идти.

Вознесенскую улицу в обе стороны чистили вереницы грузовиков с отвалами и сразу после проезда колонны Максим перебежал дорогу, чтобы оказаться опять на Богословской, куда снегоборцы ещё не наведались. Раскрасневшись и взопрев, Максим поднялся к перекрёстку с Хлыновицкой, расстегнул ворот куртки и посмотрел на часы – 8:55. Офис уже через дорогу. Нормально, можно отдышаться. Максим закурил: из-под куртки шёл пар, с неба шёл снег. Казалось, здание «Кравеца» окутано туманом, болотной хмарью. Макс перешёл дорогу, снова застегнул воротник, бросил окурок в сторону и встал на крыльце под навесом.

Ровно в 9:00 подъехал кроссовер Владимира Светлановича. Изнутри открылась пассажирская дверь и приглашающий жест позвал Максима.

– Точность – вежливость королей, – Максим пристегнулся ремнём безопасности.

– Да, я тоже так считаю. Стараюсь всегда этого придерживаться. Ну что, готовы к поездке на плацдарм, где будет наша с вами богатырская застава, форпост, который положит начало будущей империи?

Максим, не найдясь с ответом, неуверенно улыбнулся. Светланович продолжал:

– Нет, Максим, вы не подумайте, что я шучу или иронизирую. Я всерьёз верю, что нам по силам повторить успех Вендис или Тим Хортонс – встать на ноги в нашем регионе, разрастись на всю Россию, а потом шагнуть за рубеж. Представляете, каково оказаться в самом начале такого движения, на гребне волны, которая зарождается, чтобы накрыть собой страну, а после и Европу? А вы будете нашим Иваном-царевичем!

Максим с едва скрываемым удивлением посмотрел на Светлановича, но тот продолжал, нисколько не сбавляя тона и пафоса:

– Максим, я сейчас скажу с полной ответственностью, вы – красавец! И дороже всего то, что вы про это в себе не знаете. Я изучил вас, причём речь не только о резюме, информацию я черпал и из иных источников, – Светланович бросил взгляд с едва скрываемым превосходством. – В вас есть простодушие и наивность. И, честно скажу, вы мой идол! Вы в себе сочетаете редкие свойства – вы как будто бы всем ровня, но вас при этом все боятся. Это хорошо! К вам никто не подойдет потрепать вас по плечу. Вы аристократ, а аристократ, когда он с народом, обаятелен! Вам ничего не значит пожертвовать жизнью: и своею, и чужою. Вы именно таков, какого надо. Мне именно такого надо, как вы. – голос Владимира Светлановича был ровен, он спокойно вёл машину – никаких безумных огоньков в глазах не плясало. – Вы предводитель, вы солнце. Главное, придумать хорошую легенду и, смею уверить, за нашим PR-отделом дело не встанет!

– Очень рад, что вы обо мне такого высокого мнения…, – Максим сразу не нашёлся что ответить. С одной стороны, едешь с менеджером крупной респектабельной компании в дорогой машине открывать по-хорошему перспективный проект, а с другой стороны, этот самый менеджер распинается перед тобой, как окрылённый первой любовью восьмиклассник. Но Максим на лучезарную восьмиклассницу не похож, зато он отличник по психологии профессиональной деятельности в уголовно-исправительной системе. Поэтому, надо думать, Владимир Светланович просто очень любит свою работу, верит в потенциал Максима и не умеет выражать свои чувства так, чтобы не пугать собеседника.

– Говорят, свято место пусто не бывает, да? Так вот мы с вами едем в святое место, которое пусто! Это девственный лес, пуща, где не ступала нога дровосека. Это Америка, а вы в ней и Колумб, и Кортес! Представляете, это почти автономный район, где живёт десять тысяч человек и в шаговой доступности ни одного кафе! Клондайк! Эльдорадо! Вы обречены на успех.

Максим почесал пальцами правую щёку:

– Как же так вышло? Почему другие предприниматели не пришли в это место? Я сам там не бывал, но район на слуху уже года три.

– Мне нравится ваш рационализм! Действительно, совсем уж первопроходцами нас назвать нельзя – малые предприниматели там уже пробовали открываться, но теперь их там нет, разведка проведена доскональная, – машина остановилась на перекрёстке, Светланович включил нейтральную передачу и вполоборота повернулся к Максу. – Кто-то столкнулся с кадровым дефицитом, кто-то переоценил свои силы, кто-то не учёл конъюнктуры рынка. Надо понимать, что население там хотя и молодое, хотя и активное, но квартиры в большинстве своём взяты в ипотеку, поэтому услуги лакшери сегмента оказались невостребованными. Опять же это окраина с до известной меры традиционными вкусами и экзотика тоже не пошла, но при этом банальными столовыми никого не удивить – в столовых жители питаются по месту работы, а работают они не там, где живут, – он широко улыбнулся, очень довольный своей мыслью. – Мы учли ошибки предшественников и выстроили концепцию заведения вокруг беспроигрышной комбинации популярных блюд и удобного формата. Тем более у нас, крупных игроков на этом рынке, выгодные предложения от поставщиков – таких условий никогда не будет у малых предприятий. И, чего греха таить, с нашими ресурсами мы сможем задемпинговать кого угодно.

Машина въехала на эстакаду над железной дорогой и перед Максимом открылась широкая городская панорама с новыми высотками, нарядными торговыми центрами и блестящими автосалонами – уходящий вдаль необъятный простор. Поприще, на котором есть, где развернуться. Да, не Олег пред вратами Царьграда, не Суворов в Альпах и не Василевский под Сталинградом, но предчувствие большого дела захватывало дух. Всех заткнуть всех за пояс, перевернуть бытие вверх ногами и достучаться до небес! Максим улыбнулся.

Когда стали подъезжать к месту, снова пошёл густой снег и поднялся ветер – в двадцати метрах было не разобрать, что впереди. Автомобиль вялотекуще двигался в скудной и белёсой пасмури мимо невнятных панельных домов, сутулых гаражей, с трудом угадываемых за стеной бурана очертаний ледового дворца и гипермаркета. Наконец остановились. Максим вышел из машины, огляделся по сторонам, пытаясь оценить обстановку, но из этого ничего не вышло – соседние дома виделись, как сквозь кисейное марево, мшаристую поволоку. Дома с дверями и окнами. Вот, пожалуй, и всё. Светланович тоже вышел из машины и уверенным шагом пошёл к торцу ближайшего здания – дёрнул дверь, а она и открылась. Максим зашёл следом.

Помещение показалось мрачным и угловатым. Повернув по коридору налево, потом тут же направо, Максим вышел к барной стойке с уходящими к потолку пустыми полками и закрытым тряпкой большим, как в Фоли-Бержер, зеркалом. За стойкой угадывался зал, но он был отделён мутной целлофановой плёнкой. Владимир Светланович дошёл до конца стойки и вполоборота сел на барный стул у кассы. Показалось даже, что не сел, а оседлал и широким жестом руки махнул в сторону зашоренного пленкой пространства:

– Вот, собственно, и наше с вами кафе!

– Я так понял, здесь завершается ремонт? – Максим хотел было выйти в зал, но Светланович так основательно вжился в роль всадника, что тревожить его было неловко. Поэтому Макс присел на выдвинутый из-под стойки сейф.

– Да, заканчивают отделку, чтобы дизайн соответствовал будущей сети кафе и был бы отсылкой к нашему флагману – «Караван-сараю», – директор посмотрел на Максима с удивлённой снисходительностью. – При этом дизайн каждого из будущих кафе будет в чём-то уникальным, непохожим на другие – дополняющим общую картину. Самаркандская мозаика.

– Хорошая задумка. Тогда посетителям будет любопытно побывать во всех заведениях.

– Именно! Только впредь говорите не «посетители», а «гости». Всё же наша индустрия называется именно индустрией гостеприимства, – Максим согласно кивнул и Светланович продолжил. – Мало того, что будет разниться дизайн, но несколько различным будет и кухня. Здесь меню будет базовым, а на Раздерихинской планируется добавить тандыр. На Луковицкой тандыра не будет, зато на живом огне будут готовить кебабы. В «Караван-сарае» на улице Свободы посетителей ждёт настоящий теппан, первый в нашем городе!

– Это очень здорово! Но не могу не высказать опасения – не столкнёмся ли мы с проблемами логистического характера?

– Не понимаю, о чём речь.

– Хм, как и сказать-то?… Вот если бы мы открывали сеть тандырных, то сколь бы не была широка сеть, но специалист по обслуживанию этих самых тандыров был бы нужен один. И такая же история и с теппаном, и с хоспером. Прибегать к услугам нескольких разных узких специалистов может быть накладно и хлопотно.

– Не беспокойтесь на этот счёт, технических специалистов самой высокой квалификации и широчайшего профиля у нас в достатке. Сами понимаете – завод. Одно из крупнейших предприятий региона – больше века решаем проблемы.

– Это хорошо, тогда не беспокоюсь на этот счёт. Но возникает вопрос с универсальностью и взаимозаменяемостью сотрудников…

– Этот вопрос лучше обсудите с Тимуром, – Владимир Светланович потёр указательным пальцем переносицу и продолжил. – Скоро должен приехать наш бренд-шеф Тимур Русланович с поварами, с ним уж вы и обсудите меню и нюансы по персоналу. Мы же пока лучше оценим диспозицию и рекогносцировку.

– Что ж, я готов.

– Это кафе – аванпост. И вы не должны бояться отрицательного результата – даже если какая-то отдельная точка выйдет в минус, сеть всё равно будет зарабатывать. Наш минимум – пять кафе во всех районах города. Главное, запустить эту махину, а там уже сама пойдёт. Только стратегический расчёт! Тактические оплошности роли не играют. Ведь лес рубят – щепки летят, правильно? – Максим согласно кивнул восседающему на постаменте фельдмаршалу. – Единственное, на что может повлиять просадка – это на скорость открытия новых заведений. Но дело тут не на решимость компании продолжать проект: будет проведён анализ ситуации и сделаны поправки на ветер. Иными словами, если всё хорошо пойдёт тут, в городе за городом, то точку на Раздерихинской мы откроем в середине июня. Но ничто не повлияет на дальнейшую экспансию – у нас достаточно ресурсов и возможностей как административного, так и коммерческого характера. Запомните этот момент и этот разговор. Вот как вы сейчас первые в этой местности, так и мы будем первыми в городе к концу осени этого года. В противостоянии с конкурентами мы рассчитываем на блицкриг, но готовы вести войну на истощение вплоть до тактики выжженой земли! – глядя в эту минуту на Владимира Светлановича, Максим подумал, что у Гастелло в последние секунды жизни скорее всего были такие же сжатые губы и устремлённый в одному ему различимую пустоту полный решимости остекленевший взгляд.

Владимир Светланович отвернулся, а когда повернулся обратно, то перед Максимом снова сидел прежний располагающий к себе ренуаровский мужчина:

– Простите, я немного сгустил краски, уж не обессудьте. Выскажусь не так пугающе – для Всеволода Эмильевича «Караван-сарай» до известной меры самореализация. Материального благополучия он достиг уже давно и в своей нише является непререкаемым авторитетом. Ресторанный бизнес – это трансцендентная экстраполяция, если хотите, выход из зоны комфорта, – Светланович поглядел исподлобья прямо в глаза Максиму и с хитрецой усмехнулся. – Куражится наш барин, вот и всё. И за ценой не постоит. То есть, конечно, если проект обернётся бездонной ямой… но и тогда… – за окном раздался звук подъехавшей машины. – О, это, должно быть, наш Тимур Русланович с ребятами! Пойду встречу и откланяюсь. А вы пока здесь осмотритесь. Завтра в девять утра жду у офиса!

Максим поднялся, чтобы пропустить директора, а когда тот скрылся в производственном помещении, отодвинул полиэтиленовую штору и вышел в зал осмотреться. Помещение оказалось достаточно просторным и в нём недавно начался демонтаж предыдущего оформления – тут было что-то серо-белое, должное, по замыслу дизайнера, напоминать погребок эпохи заката Австро-Венгерской империи: на стенах висели каркасные скульптуры – головы оленей, кабанов, которые служили светильниками; копии дагерротипов с пейзажами и викторианскими женщинами; картонные вымпелы с гербами неизвестного государства. В углу стояли поставленные друг на друга пыльные столы с толстыми столешницами. Будто что-то из «Эликсиров Сатаны» Гофмана или «Швейка» Гашека, но дизайнер аляповатого интерьера этих книг не читал.

На кухне началось движение. Три молодых мужчины стали таскать коробки с продуктами из машины с улицы. Один мужчина был высокий, худощавый и гладковыбритый, другой среднего роста, кряжистый и с бородкой клинышком, а третий, тоже среднего роста, был поджарый и со шкиперской бородой. Девушка с длинной русой косой и носом с горбинкой протирала полки. На большой стол водрузили пресс-гриль и два бородача остались на кухне двигать холодильники. Высокий и худощавый что-то сказал корпевшим на кухне и вышел в зал. Посмотрел на Максима, на всякий случай огляделся по сторонам и с какой-то любопытной опаской приблизился и протянул руку:

– Привет! Я – бренд-шеф «Кравеца» Тимур Артамонов.

– Здравствуй! Я очень рад познакомиться! Меня Максим Брусин зовут, я буду управляющим этого кафе.

– Тоже рад знакомству, тем более, что нам с тобой предстоит сотрудничать тесно, – во взгляде Тимура промелькнул презрительный испуг. – А ты правда капитан СНБ?

– СНБ? Узбеки? Нет, я не из ФСБ, я из ФСИН. Но это было давно и неправда, – Максим как мог широко улыбнулся.

Тимур улыбнулся в ответ:

– А с кухней ты вообще знаком? Представляешь себе процессы на ней?

– Кое-что смыслю. Сам недавно с подмосковной вахты вернулся, где роллы крутил, – Тимур с ещё большим удивлением и опаской посмотрел на Максима. Максим сделал вид, будто ничего не заметил и продолжал:

– Цезарей собирал, блины жарил, мясо на мангале… Словом, понятие обо всём этом имею.

– Это очень хорошо, а то обычно любят набрать управленцев, которые только управлять умеют, а самого дела не знают. Просто мне когда сказали, что сюда нашли силовика…

– На этот счёт можешь не беспокоиться: ГУЛАГа тут не будет. Может быть, конечно, «Метрополя» или «Яра» тоже…, – при этих словах Тимур улыбнулся.

– Кстати, я свою карьеру как раз в «Метрополе» начал, до су-шефа там дослужился, а потом уехал шефом в Питер… Но не будем отвлекаться, об этом потом. Какие у тебя ко мне вопросы есть?

–Так… Вопрос не самый важный, просто первым в голову пришёл. Планируется создать сеть заведений, которые будут в едином стиле, но у каждого своя изюминка – где-то тандыр, где-то теппан, так?

Тимур согласно кивнул. Максим продолжил:

– Не возникнет ли кадровых проблем, когда, допустим, один тандырщик уволился, а другой заболел и заменить его будет некем, потому что больше никто тандыра не знает?

Тимур откинулся на стуле и в его голосе появилось что-то похожее на высокомерие:

– Смотри, тут как будет. На каждой точке две неизменные для всей сети позиции – повар холодного и горячего цехов, которые будут готовить одно и то же меню из одних и тех же продуктов, то есть тут все работники со всех районов будут взаимозаменяемы на автомате. На каждой же точке будет по два уникальных специалиста – тандырщик тот же, теппанщик, хосперщик… Проблему их заменяемости мы хотим решить универсальностью всей кухни, где за пару месяцев каждый работник будет уметь всё: и холодный цех, и горячий, и специальный. Для этого в офисе мотивационную программу хотят разработать. Стимул. Так что не думаю, что кадры будут серьёзной проблемой. В крайнем случае, пришлю кого-то с большого «Караван-сарая» или сам встану – я не гордый. Так что не бойся, тем более, что тут меню будет базовым. Может быть, со временем добавим японский цех, потому что ты в нём понимаешь, – тут Тимур встрепенулся, как-то сжался и заговорил очень скоро. – Я не в том смысле, что предлагаю тебе роллы крутить. Просто ты в этом вопросе компетентен и тебя за нос водить не получится. Но это всего лишь планы. В обозримом будущем здесь уникальности не предвидится. Да и в тандырах с хосперами огонь ещё не горит – эти проблемы будем решать по мере их возникновения. Если возникнут.

– Хорошо тогда, спасибо, успокоил. Другой вопрос – всё меню мы будем готовить здесь – от и до? Хинкали, пельмени, манты, десерты, тесто, соусы?

– Мне нравится, что ты смотришь в суть, – Тимур состроил одобрительную гримасу. – Всё, что касается лепки – всё будет приходить из большого «Каравана» – там процесс отлажен, отдельный человек с утра до вечера лепит. Для десертов у нас есть кондитер, а с тестом и соусами вы справитесь тут. Азиз с Наташей всё покажут и всё объяснят.

– Азиз и Наташа – это ребята на кухне, да? Азиз, я так понял, это который с окладистой бородой?

– Да, это его сунна. Он обаятельный и хороший малый – на нём в «Караване» весь горячий цех держится.

– Хорошо… Тогда как раз ещё вопрос. Как вообще будет организована кадровая работа на кухне?

– В каком смысле?

– В том смысле, кто и как будет обучать новых поваров? Откуда они браться будут.

Тимур понимающе улыбнулся:

– Пока трое приехало на кухню, так? Наташа и Азиз – мои повара, они тут поставят кухню: помогут с меню, научат, объяснят. А третий, у которого борода поменьше, это Гриша – он здесь и останется. Сегодня стажировку заканчивает ещё один парень, завтра сюда подъедет. Отдел кадров выслал мне резюме новых кандидатов – пока не смотрел, дам им обратную связь после обеда. Так что к открытию тут будет полноценный штат.

– Да, ещё спросить хотел… Ты не в курсе, что тут было до нас?

– В курсе. Тут был «Калашный ряд» – лавка вкусной еды. Кулинария от «Кравеца».

– Кулинария? Владимир Светланович говорил, что никакого общепита тут до нас не было. То есть какой-то был, но пошёл мимо кассы?

– Тут, понимаешь, «Калашный ряд» был не кафе, а магазином готовой еды.

– А столы все эти зачем тогда?

– Пустые стояли.

– То есть их не было? На них сидеть не давали? Я чего-то не понимаю.

– Нет, почему же – столы стояли, реклама на весь район – все столбы-остановки заклеены, но народ не пошёл.

– Но почему?

– Почему… Во-первых, несбалансированное дурацкое меню: клаб-сэндвичи, бургеры с брусничным соусом, сладкие пиццы,бельгийские вафли и тут же отварные пельмени, яичница и витаминный салат из капусты с морковью – народ этого ералаша не оценил.

– А если блюда не едят, то продукты залёживаются и попадают под списание и это бьёт по карману компании.

– Ты прав. А ещё бывает, что эти продукты в состоянии третьей свежести попадают в тарелку гостю. Гость таких пассажей не понимает, есть и платить отказывается, возвращаться сюда не собирается и это бьёт уже не по карману компании, а по её репутации. Ещё тут было много разных привозных ништяков: кренделя разные, вяленая говядина, буженина и рыба копчёная за сумасшедшие деньги. Всё это лежало, никому было не нужно, а гости заходили, на витрину смотрели и думали, что тут чипок какой-то – и восвояси.

– Но ведь тут и был магазин!

– Магазин-то магазин, но такой магазин, в котором можно поесть. Это я к третьему подвожу, что они просто с форматом ошиблись и успехи были случайны, а проблемы закономерны. И из этого вышло четвёртое – безумная текучка работников. Отдел кадров не понимал, кого им искать, а кандидаты, читая непонятные объявления в интернете, обходили их стороной. Опять же территориальная отдалённость – в этот медвежий угол не сразу найдёшь охотника кататься. А те, кто всё же сюда добирался, сильно удивлялись, потому что, с одной стороны, квалификации не нужно никакой, а с другой – не каждый опытный повар такое вывезет. Вот и получилось, что под конец тут работал один придурок, который умел готовую пиццу сорок минут в зал отдавать. Не знаю, как это у него получалось. В итоге на кухне непонятно что делает недалёкий, но незаменимый балбес, а ушлые бармены воровать начали. Управляющий с этим всем бился, а потом сам во все тяжкие пустился. В общем, сунулись в этот «Калашный ряд» и в трубу вылетели.

– Но почему бы тогда не закрыть это всё?

– Жалко. Место намоленное уже, градом слёз политое.

– То есть теперь будет всё то же самое, но с другой вывеской?

Тимур как будто на момент задумался, постучал пальцами по столешнице:

– Нет, теперь к делу подойдём иначе. Меню будет компактное и разумное, а упор сделаем на доставку – у нас будет преимущество в скорости. Пока конкуренты из центра города за полтора часа везут – тут можно обернуться за четверть часа. На одном этом точка может вытянуть.

– Пожалуй, да. Звучит разумно.

– Да, ещё один фактор, который тогда сыграл против. Микрорайон построили, но жителей толком не было. Сейчас-то дай бог, если тут две третьи квартир куплено, а когда «Калашный» открывался, жильцов и половины не было. Так что оборот точки будет расти вместе с тем, как растёт микрорайон и к этому не надо будет прикладывать никаких усилий.

– Хм… Да. Звучит обнадёживающе, – Максим выдохнул. – А это на стене чей портрет?

– Это Мария Кравец, жена основателя завода. Она до революции кондитерскую держала, а «Калашный ряд» должен был быть сквозь эпоху наследником того дела. Но получился не наследник, а выродок. Два заведения было в городе, но оба закрылись.

– Я ни об одном не слышал…

– Не удивительно! В лучшие времена едва на самоокупаемость выходили. Они ещё пытались под конец тут детские праздники проводить с аква-гримом, аниматорами… Только ничего не вышло: придут родители, им детей разрисуют, пиццей бесплатной накормят и так до следующего мероприятия. Такие промоакции – дело долгоиграющее и не сиюминутное. Это чтобы потом сюда придут праздновать выпускной, день рождения или ещё что-то… Короче, не про мгновенный результат, а офис хотел немедленного роста продаж. Роста не было, поэтому заведение закрыли, вывеску сняли и теперь решили переформатировать под новый, понятный и жизнеспособный проект.

– Спасибо, Тимур. Кажется, больше у меня пока к тебе вопросов нет. Я думаю, мы сработаемся.

– И я в этом уверен. Блин, мне про тебя в офисе такого наговорили, что я Пиночета готовился здесь увидеть, – Тимур широко улыбнулся. – Очень рад, что ты не такой. Кстати, в каком звании был?

– Капитан оперативного отдела.

Тимур как-то вздрогнул и Максиму показалось, что зрачки бренд-шефа стали чуть шире.

– Солидно! – Тимур протянул для рукопожатия свою ладонь. – Я побежал тогда. Сейчас ребятам ещё напутствие дам, а с тобой – на связи! Всё у нас получится!

– Дай бог, чтоб так оно и было!

Тимур сделал какие-то распоряжения на кухне и уехал, а Максим стал листать журналы «Калашного ряда», которые нашлись в сейфе: журнал охраны труда, журнал учёта огнетушителей, журнал бракеража готовой продукции, журнал фритюрных жиров… Целая библиотека. Тем временем на кухне Гриша что-то вбивал в терминал:

– Блин, такие у вас тут технологические карты непонятные. Прямо не карты, а раскладки недоделанные. Вот как это понимать – «Соус спайси»: 1) майонез – 300 грамм; 2) соус унаги/терияки/кимчи/шрирача/табаджан – 30 грамм; 3) соус унаги/терияки/кимчи/шрирача/табаджан – 20 грамм. Какой я должен соус брать? Или каждого по 20 грамм?

Наташа сосредоточенно изучала кончик хвоста своей косы, но будто нехотя бросила это занятие:

– Тут тридцать грамм кимчи и двадцать табаджана. Соусы одной товарной номенклатурой идут и вместе считаются – так офису инвентаризацию проводить удобнее.

– Блин, а я-то как это понимать должен?

– Так ты спроси, мы расскажем.

– Пф… Ладно. Вот в бульон на лагман идёт зира/прованские травы/бадьян/кардамон/хмели-сунели – пять грамм. Тут что брать?

Наташа внимательно посмотрела на дисплей, а потом по сторонам:

– А я не знаю. Азиз, ты же горячник!

Степенно поджав губы, будто подбирая слова и придавая им больше основательности и важности, Азиз произнёс:

– Туда бадьян добавлять надо.

– А когда? В начале варки или в конце.

– Минут за пять до готовности, а то это будет не бульон, а одеколон.

Гриша недоумённо поднял брови:

– Блин, нет, ну тут ладно – у вас спросил, а когда вас не будет?

Наташа ободряюще потрепала его за плечо:

– Так мы ведь не пропадём никуда – ты пиши, не стесняйся. А лучше завтра у Тимура спроси.

– Да, наверное, так и сделаю, – Гриша вбил ещё какую-то позицию и шлёпнул раскрытой ладонью по кафельной стенке: – Блин, в конце-то концов эти блюда готовят бухгалтера из офиса или мы?

– Чего ты ругаешься? – Наташа подошла к терминалу и через плечо Гриши посмотрела на дисплей. -Тимур обещал сделать нормальные технологические карты. Сразу, говорит, как с «Монбланом» покончу, так в офис и забурюсь. А то мы в «Караване» тоже устали новичкам каждую мелочь объяснять.

Но было видно, что Гришу уже не унять:

– Вот я до этого в «Болконском» работал… Они, конечно, паразиты те ещё, но весь процесс поэтапно расписан. И с фотографиями. Вот ролл «С сёмгой и крабом»: нори, рис, огурец, сыр моцарелла, сыр сливочный, соус спайси, майонез, икра тобико, сёмга, крабовое мясо. Что тут куда и в каком порядке?

Азиз и Наташа переглянулись:

– Вот это точно завтра у Тимура спроси.

– Ну, блин, ребят, это конечно…

Максим не стал дослушивать пересуды поваров. Взял недопитую чашку с кофе и вышел на улицу. Закат. Небо полностью очистилось и выпавший снег успел растаять, обнажив серый и холодный асфальт. Максим закурил сигарету и пошёл по центральной улице этого города за городом. В сгущавшемся сумраке загорались огнями многочисленные вывески. В доме номер девять работало кафе в итальянском стиле, в цокольном этаже одиннадцатого дома готовили шаурму. В восьмом доме с западной стороны распахнул двери суши-бар, а в десятом доме с восточной стороны кулинария потчевала пирогами и салатами. В двенадцатом доме расположилась блинная с замысловатым названием. Некоторые вывески были явно не новыми и уже успели выцвести на солнце.

– Свято место, значит… И почему у нас весна всегда с метелями? – щелчком пальца Максим с двух метров отправил окурок в урну. Ударившись о внутреннюю стенку, тот разразился снопом искр и потух, упав на мокрое дно.

IV.

24.04.202…

Ирина Быкова, директор управляющей компании «Букварь», села в кожаное офисное кресло, закинула ноги на стол, выпустила платиновую прядь своих волос из пальцев, взяла чашку с кофе и посмотрела на календарь. До дня рождения оставалось чуть больше месяца. Конечно, возраст – это всего лишь цифра в паспорте, косвенный признак, по которому глупо судить и делать глобальные выводы. К тому же «мои года – моё богатство» – теперь можно пользоваться нажитым опытом, связями и статусом директора, чьи подчинённые уже успели забыть, что их начальница когда-то была чем-то меньшим: не той, кто кофе пьёт, а той, кто этот кофе варит. Вот поэтому-то ей сейчас хотелось быть не статусной бизнес-леди Ириной Олеговной, а секретаршей Иришкой. Потому что секретаршу Иришку в день рождения угощали её, а теперь – наоборот: через месяц Ирине Олеговне придётся быть хлебосольной хозяйкой для надоевших диспетчеров, назойливых инженеров, бестолковых сантехников, витиеватых юристов, и, мать-перемать, беспутных секретарш, у которых если не больничный, то отгул. Вкрадчивый, но безапелляционный стук в дверь прервал гнетущую меланхолию. Директор Быкова громко выдохнула:

– Войдите!

Со зловещим изяществом чёрной мамбы в кабинет вошла Элла Юрьевна, главный бухгалтер.

– Ирин, тут пришли на почту документы от «Кравеца». Они снова у нас открывают кафе, но только в этот раз не «Калашный ряд», а «Караван-Сарай». Просят согласовать рекламу и вывеску.

– Так это ведь не к нам, а к собственнику. Скинь им координаты, пусть строительной компании нервы треплют.

– Хорошо, – Элла Юрьевна улыбнулась и как будто собралась уходить, но задержалась в дверях. Ирина Олеговна опомнилась:

– Подожди, не уходи. Они когда хотят открываться?

– Не знаю, но раз хотят вывеску менять, то, надо думать, скоро.

– А ты бывала там?

– Ходила пару раз, пирожки брала. Странное место – смесь сельпо и ресторана. А вот в большом «Караване», который на Владимирской, мне понравилось.

– А там зал большой?

– На Владимирской?

– Да нет, у нас, на Краснополянской.

Элла на мгновение задумалась:

– Знаешь, порядочный зал. Столов, по-моему, восемь.

– Отлично! Как раз весь коллектив там и соберу! За обеденный перерыв всё успеем.

– Это на день рождения-то твой? – Элла посмотрела на календарь и усмехнулась. – Можно оглоедам нашим выставить десять пицц, пять литров морса и считать миссию выполненной.

– Не, ну что ты тоже…

– Да ладно тебе, – бухгалтер понимающе посмотрела прямо в глаза директору и вышла.

Ирина Олеговна с удовольствием допила кофе и уже с теплотой посмотрела на отрывной календарь.

***

На щите цветов российского флага расположилась клыкастая кабанья голова – флаг хоккейной команды «Саратовские вепри» на стене кабинета в ледовом дворце.

По кабинету упругим шагом ходит Ефим Денисович – коренастый мужчина в сером пиджаке и чёрных отутюженных брюках со стрелкой. Он активно жестикулирует:

– Петрович, здравствуй!

–…

– Я тебе чего звоню-то… У меня через месяц в соревнования, из Саратова команда приедет…

–…

– Ой, а ты, можно подумать, в Сан-Франциско живёшь, ну-ну. С мысли лучше не сбивай. Они просили их разместить… да, место подходящее подсказать. Вот я про тебя с твоей базой отдыха и вспомнил. У тебя ведь там более-менее?

–…

– В коромысле! Чтоб койки были чистые, душ нормальный, и чтоб поесть можно было. Чтоб мне потом не стыдно было!

Ефим Денисович внимательно слушает объяснения собеседника, иногда притопывая в такт неуловимо известной мелодии.

– Только мангал, значит… Вообще никакой кухни нет?

– …

– Понятно, что твоим алкашам другого и не надо, зато моим хоккеистам этот мангал ни в одно место не упёрся!

–…

– Да понял я, понял. Вот, думаю, куму помогу, шабашку на тридцать человек подкину, а он меня жизни учить собрался.

–…

– Да, тридцать. Тридцать здоровенных платёжеспособных лбов, которые запросто могут тыщу вёрст отмахать, чтобы шайбу с нашими болезными погонять. Понял ли?

–…

– Вот так бы сразу, а то «зачем мне это надо?». Богатый больно стал?

– …

– Вот и я о чём! Надо будет посмотреть, что у меня в округе есть. Есть роллы, есть шаурмечная, но там зал маленький. Столовок-то нормальных нет…

–…

– «Папа Карло»? Да не хочу я с ним связываться – он то работает, то нет и

сам мудак такой, что даже саратовские в осадок выпадут. Ладно, подумаю. Может, чего и найдётся.

–…

– Да, через месяц. Пока точной даты нет, через неделю скажу.

–…

– Ну и всё, вот так бы сразу! А когда из холдинга к тебе приедут, то и про меня не забудь. Ладно, до связи!

Ефим Денисович повесил трубку, почему-то пристально посмотрел на экран, выглянул в окно и сузил глаза, высматривая что-то в углу огороженного двора.

***

На следующее утро Максим ждал шефа у офиса. В это время в Москве на Спасской башне Кремля пробили куранты и огласили своим звоном Площадь и её округу: Мавзолей, Могилу Неизвестного Солдата, Некрополь у Кремлёвской стены, Лобное место и ГУМ, а в кировской поликлинике номер один на улице Грибоедова терапевт Корякина открыла кабинет, чтобы начать приём. В особняке Булычёва лейтенант Арапшев хвастался перед капитаном Мамаевым фотографиями с рыбалки в Нижегородской области. Старший продавец Гончарова пересчитывала вчерашнюю выручку и не могла понять куда запропастились тридцать восемь рублей, которые по чекам были, но в кассе отсутствовали. В подсобном помещении сети закусочных-бутербродных на улице Орловской электрик Бологов подвешивал электрический щит, а в Яранске анестезиолог Смирнов вышел на улицу с чашкой чая подышать воздухом после успешной пятичасовой операции – ему бы закурить, но он такой привычки не сделал. И ровно в девять утра по московскому времени директор ООО «Кравец» Владимир Светланович Маредур подъехал к офису на Хлыновицкой. Максим зачем-то огляделся по сторонам и сел в авто.

– Владимир Светланович, добрый день.

– Здравствуй, Максим! Как вчера прошло?

– Вот тут я хотел бы… объясниться, потому что, говоря начистоту, я не понял, что вчера произошло, – Максиму было трудно подбирать слова, он замолчал на мгновение, пробежал глазами слева направо и обратно, вздохнул. – Вы накануне говорили мне, что нас, ООО «Кравец», в этом микрорайоне ещё не было, что я там не то Ермак, не то Миклухо-Маклай…

– Ну, да, всё примерно так и обстоит.

– Прошу прощения, но на деле выходит, что я – лошадь Пржевальского, а «Кравец» там бесславно прикрыл «Калашный ряд».

– Вы меня, Максим, простите, но давайте соблюдать субординацию и выражаться корректно, – выражение лица Светлановича было словно нарочно спокойным и неизменным. – Мне нравится ваша страсть и то, что вы своё дело принимаете близко к сердцу – это подкупает и подтверждает, что я относительно вашей кандидатуры не ошибся. Да, действительно, у нас там был магазин готовой продукции, но, подчёркиваю, это был именно магазин, чьим продвижением занималась прежняя команда управленцев и это продвижение было провальным: не было ни чёткой концепции, ни бизнес-плана, ни анализа разрывов, ни чёткого определения направления деятельности. Так что вы зря так резко на этот счёт высказываетесь, тем более что я сам хотел этот кейс раскрыть. Но то, что вы обо всём этом без меня узнали опять же говорит о вас, как о компетентном сотруднике. Можно сказать, что проверку вы прошли успешно!

– Я очень этому рад, но… Вот вы вчера говорили о какой-то разведке… Так вот она просто бездарна. Вы в курсе, что на расстоянии одной сигареты от нашего «Каравана» я насчитал четыре точки общепита? Это уже никакой не девственный лес, это Арбат!

Владимир Светланович растерялся:

– Как же так? Не может быть! Я неделю назад читал отчёт нашего маркетингового отдела: есть продовольственные магазины, есть бакалейные, есть парикмахерские, есть магазин автозапчастей, но никакого общепита в радиусе двух километров нет!

– Но он есть. Он есть прямо напротив нас, вот – по диагонали, – машина в этот момент стояла на перекрёстке Гласисной и Семёновской и своим жестом Максим указал ровно в спину памятнику Сергею Мироновичу Кирову. – Там кафе в итальянском стиле, «Папа Карло», – прямо с крыльца нашего видно. Ещё шаурмой рядом торгуют, а через дом роллы крутят. И в этом же доме, но с другой стороны, кулинария с пирогами-салатами. Я не знаю, может быть они зарегистрированы не как кафе, а как автосервисы с ветклиниками, но они там есть.

– Может быть, они открылись недавно? Просто почувствовали ту же тенденцию, что и мы, но неделей опередили?

– Судя по всему, они там уже не первый год – гости к ним дорожки через газоны напрямик протоптали. Вот мы сейчас приедем – давайте просто за два дома до нашего «Каравана» встанем. Мы всё сразу и увидим.

– Остаётся только это. Практика, как говорится, критерий истины.

Дальше ехали молча. Машина въехала в микрорайон и остановилась при повороте на Краснополняскую улицу. Максим и Владимир Светланович пошли по тротуару в сторону «Караван-Сарая». Максим молча показывал на заведения рукой, а Светланович искренне недоумевал: всплескивал руками, вздыхал и хлопал себя в досаде по бедру, а в конце маршрута в сердцах плюнул на газон.

– Действительно, это недопустимая оплошность со стороны компании. Видимо, предыдущий управляющий водил нас за нос, а заводские маркетологи отнеслись к своей работе халатно…

– И это только то, что я увидел вчера, прогулявшись пять минут. Я боюсь, что будет, если я обойду весь район.

– Максим, что тут говорить… Это фиаско. Но я вас уверяю, что раз уж мы заварили эту кашу, то обратного пути нет. Мы реализуем свой проект любой ценой, которая, очевидно, возросла. Это всецело вина компании, вы тут ни при чём. К сожалению, ваша задача в таких условиях усложняется… Однако уверяю в своей самой всеобъемлющей поддержке. Нужно обсудить это с Всеволодом Эмильевичем, но, уверен, мне удастся увеличить ваш оклад как минимум на треть.

Максим посчитал в уме и результат ему понравился:

– Я надеюсь, вновь открывшиеся обстоятельства не повлияют на открытие кафе?

– Нет, это не обсуждается. Неделя – и мы раскрываем наши двери.

– Хорошо. Уж вы меня, Владимир Светланович, извините, но позвольте отлучиться и изучить что тут и как в полевых условиях.

– Да, разумеется. А я тем временем проконтролирую, чтобы в кафе подключили газовое оборудование. Буду ждать вашего возвращения.

– Хорошо.

Максим пошёл по вымощенной жёлтой плиткой дорожкой строго на север, намереваясь смоделировать путь человека, который оказался здесь впервые, но не приехал на машине, а вышел на автобусной остановке. И, встав к этой остановке лицом, Макс понял, что для того, чтоб попасть в микрорайон, нужно обогнуть огромный продуктовый гипермаркет, который когда-то и стал центром притяжения для застройщика. Но едва ли он мог стать «градообразующим» предприятием – в самом лучшем случае, он мог обеспечить работой два подъезда вон того семнадцатиэтажного дома. И общепита там никакого не оказалось, помимо выпечки на хлебном отделе. Но вряд ли кто-то пойдёт сюда ради единственной булочки. Так что гипермаркет тут гегемон, но не конкурент.

Ровно напротив остановки, на другой стороне дороги, стоял ледовый дворец. Теоретически, внутри мог бы находиться кафетерий, а то и вовсе…

Максим подошёл к двери спорткомплекса, взялся за ручку, но дверь не поддалась. Хотя, судя по режимнику, дворец уже давно должен бы работать и до закрытия времени оставалось много. Ладно.

Максим обошёл здание по дорожке, выложенной газонной решёткой. Напротив запасного входа высилась гора снега, причём явно не того, который выпал вчера – этот был плотно утрамбованным белоснежным сугробом. Видимо, какие-то отходы обслуживания катка.

В углу ограждённой забором территории возвышался смотровой канализационный колодец. Над люком колодца стоял одетый в серый пиджак и чёрные брюки широкоплечий невысокий мужчина лет пятидесяти – он глядел в люк и в беспомощной злости притопывал ногой:

– А я тебе по добру говорю – вылезай! Какого ты там лешего забыл, чучело?

Из колодца донеслись глухие невнятные звуки.

– Кого ты боишься? Меня? Правильно делаешь! Но если ты теперь же не вылезешь, то я пэпсов вызову – хуже будет!

Снова невнятные звуки, но уже октавой выше.

– А кто тебя туда просил лезть? Вентиль поверни, паразит!

В ответ из люка что-то ухнуло неразборчивым рокотом.

– Ну ты урод! Это мои проблемы? Ты сейчас договоришь – я этот люк заварю к чёртовой бабушке, а через месяц скажу, что делов не знаю!

Невнятный и глухой фальцет.

– Вот так бы сразу! Давай, ползи уже, а то я к тебе туда спущусь – узнаешь тогда!

Из люка показалась чумазая лохматая голова бородатого человека неопределённого возраста. Затем стало вывинчиваться одетое в ватник туловище, и спустя пару витков, туловище застряло. Глаза на немытом и заскорузлом лице расширились от страха:

– ААААААААААААА!

– Ты чо веньгаешь, барбос? – мужчина в пиджаке замахнулся было ногой, но одёрнул себя и только топнул. Потом схватился обеими руками за воротник застрявшего, потянул изо всех сил – безрезультатно. Чумазый продолжал орать на той же ноте. Пиджак отстранился, брезгливо посмотрел на свои ладони, огляделся по сторонам и увидел стоящего рядом Максима:

– Мужик, слушай, Христа ради, помоги этого паразита достать, пока сюда весь район не сбежался.

Максим хмыкнул, подошёл. Вдвоём дернули раз, дёрнули два и на третий туловище медленно подалось – сантиметр за сантиметром ватник был извлечён. Следом над колодцем показались ноги в почему-то розовых трениках. Несмотря на громоздкие объёмы, бомж оказался очень лёгким. Его поставили на ноги, и он растерянно глядел огромными глазами то на мужика в пиджаке, то на Максима. Вдруг бомж как-то неоправданно резко подскочил на месте и спрыгнул с колодца:

– ПО-МО-ГИ-ТЕ! – на отчаянный распев заорал он и сквозь калитку в заборе убежал в сторону гаражей.

– Беги, давай, анчутка засратый, – мужчина в пиджаке посмотрел на Макса, кивнул в сторону убегающего. – Говорит, от вчерашней метели в этом колодце спрятался. Нашёл, зараза, гостиницу тоже, а? А вентиль ему чем помешал, скажи? Вот нахера он его крутил? – он посмотрел в сторону, куда убежал бродяга. Потом повернулся к Максиму, улыбнулся:

– Спасибо, мужик, выручил. Пойдём хоть руки вымоем.

Они прошли внутрь коридором в фойе, там свернули в мужской туалет – пиджак осторожно ногой поддел дверь, чтоб не касаться ладонью ручки. Подошёл к раковине, повернул смеситель и удовлетворённо вздохнул, когда из крана побежала вода. Оба вымыли руки.

– Спасибо тебе ещё раз, дорогой, – мужчина в пиджаке протянул Максу ладонь. Рукопожатие оказалось сильным и цепким. – Меня Ефим Денисович зовут, я тут ответственный.

– Рад знакомству. А я Максим, управляющий «Караван-Сарая».

– Это какого такого «Сарая»? – Ефим Денисович посмотрел на Максима с недоверием, будто не поверил его словам.

– Кафе будет на месте «Калашного ряда».

– А, это тут-то, напротив аптеки что ль? – на лице ответственного работника отобразилась мука, будто он в уме трёхзначные цифры перемножал, а потом без остатка делил на двузначные.

– Ага, там.

Ответственный работник как бы оценивающе посмотрел:

– А вы уже открылись?

– Пока нет, через неделю где-то.

Ефим Денисович улыбнулся уголками глаз, но явного вида не подал:

– А зал у вас большой? Тридцать человек если будет, то влезет?

– Я думаю, что расположим.

Ефим Денисович улыбнулся так широко, как только мог:

– Вот мне тебя точно Бог послал! В конце следующего месяца должна команда приехать и их нужно будет ужином-завтраком накормить, а у нас тут ничего подходящего, как назло. Справитесь?

– Да без проблем.

– Ну, и отлично! – и он похлопал Максима по плечу.

Из ледового дворца Максим вышел очень довольным, ведь дело пошло и лёд тронулся! Хоккеисты – люди состоятельные, как минимум из крепкого среднего класса, так что и средний чек будет крепким.

Максим шёл и улыбался мимо длинного панельного дома в котором, слава богу, никаких кафе не обнаружилось. Дальше был пятиэтажный дом, в цокольный этаж которого вела двойная дверь: на правой вывеска детского центра, а на левой табличка управляющей компании «Букварь». Ну, «Букварь» – так «Букварь». Лишь бы дело своё добросовестно справляли. Решил заглянуть на всякий случай, ведь всё равно придётся с ними иметь дело и лучше осмотреться заранее.

Внутри было офисно – такого и ожидаешь, заходя в подобную организацию. Но без вывески было бы сложно догадаться, что тут занимаются именно техническим и санитарным содержанием микрорайона. С таким же успехом это мог бы быть центр занятости, консалтинговая компания или контора по оптовой продаже пластиковых окон.

Из кабинета вышла темноволосая женщина, чьи движения казались осторожными и выверенными:

– Здравствуйте! Вы по какому вопросу?

Максим как-то даже оторопел:

– Да я так – полюбопытствовать.

– А вы кто?

– Я – управляющий кафе «Караван-Сарай».

В глазах женщины мелькнул огонёк радостного лукавства:

– Это которое вместо «Калашного ряда»? Тогда пройдите, пожалуйста, сразу в кабинет к директору. У неё до вас есть дело.

Она открыла дверь и крикнула туда:

– Ириш, на ловца-то и зверь бежит! Тут из кафе пришли знакомиться.

Максим в смущении зашёл в кабинет.

С доброжелательным неравнодушием на него из-за стола смотрела платиновая леди:

– Здравствуйте, меня Ирина Олеговна зовут!

– Очень приятно, а я Максим… – он развёл руками и улыбнулся как бы прося прощения. – Извините, что с пустыми руками, просто мимо проходил…

– Это ничего! Так даже лучше! А ваше кафе уже открылось?

– Нет, ещё только подвозим-подключаем оборудование. Наверное, откроемся в течение недели.

– То есть через месяц будете вовсю работать?

– В этом можно быть уверенным.

– Прекрасно! Как я рада это слышать! Мы бы хотели провести у вас небольшое торжество человек на двадцать пять. Можно будет это устроить?

Не веря удаче, Максим не смог сдержать усмешки:

– Конечно, всех разместим. А что за мероприятие?

– Мой день рождения. Хочу угостить сотрудников и партнёров.

– Ага…То есть банкет будет после пяти вечера?

– Нет, лучше в обеденный перерыв. Знаете, так, чтоб сели-встали компактненько, без пафоса.

– Понимаю… Как только мы окончательно откроемся, я скину вам меню, чтобы обсудить…, – Ирина Олеговна смотрела на него глубокими и блестящими глазами чуть исподлобья и таинственно улыбалась.

– То есть, конечно, зайду лично, чтобы обсудить нюансы, – тут же поправился он.

– Буду очень вам признательна, – Ирина Олеговна подняла подбородок и склонила голову к правому плечу. – Скажите, а мусака у вас в меню будет?

– Пока с бренд-шефом мы этот вопрос не обсуждали…

– Ох, я просто когда в последний раз была на Крите – там её божественно готовят. И синакопиту, и всё это под ракию когда… Хотелось бы всё это снова пережить, прочувствовать. Хотя Эгейского моря не повторить… – она сокрушённо улыбнулась. – Даже критского изюма теперь не достать! Очень бы хотелось этим летом там снова побывать.

Она вдруг часто-часто задышала, задышала, её глаза сначала расширились, а потом закатились и она повалилась на стол. Казалось, она готова со стола упасть, поэтому Максим ухватил её за плечи, обнял, взял на руки и уложил на столешницу, а сам склонился над ней. Пульс оказался нормальным, дыхание было хотя частое и неглубокое, но оно успокаивалось и возвращалось в норму.

Максим выбежал за дверь и вернулся со стаканом воды. Когда он вернулся, Ирина Олеговна сидела на столе и растерянно смотрела по сторонам.

– Вам лучше? – он протянул ей стакан, который она приняла и отхлебнула. – Может, «скорую» вызвать?

– Нет, что вы, всё в порядке. Со мной иногда такое бывает.

– Тогда я пойду?

– Да, до свидания! Жду вас с меню.

– Обещаю быть с ним сразу после того, как оно в моих руках появится, – Максим как-то глуповато улыбнулся и выскользнул из кабинета.

Не успела за ним закрыться дверь, как вошла Элла Юрьевна. Она посмотрела на беспорядок в кабинете, оценила растрёпанный вид Ирины Олеговны и провела языком по верхней губе:

– Согласна с тобой, мне он тоже понравился.

Максим совершенно окрылённый пришёл в «Караван» – там он застал скучающего Владимира Светлановича. Макс вкратце рассказал о результате походов в спорткомплекс и управляющую компанию. Светланович облокотился на стол, молитвенно сложил ладони, положил подбородок на большие пальцы, закатил глаза куда-то вверх, потом пристально посмотрел на Максима. Опустил руки на стол и приглашающе раскрыл объятия. Но через стол.

– Вот теперь я понимаю, что не ошибся с вашей кандидатурой. Это же двух зайцев одним выстрелом – за час обеда вы провернёте банкет коммунальщиков и оставите зал свободным для вечерней посадки! Это просто гениально! Визит хоккеистов для нас с маркетинговой точки зрения вообще манна небесная! Он автоматически повысит статус заведения – я распоряжусь прислать фотографа, чтобы он запечатлел это мероприятие. Обязательно сообщите мне точные сроки.

– Конечно. Я бы ещё хотел обсудить вопросы доставки – как это всё будет организованно у нас.

– Ага… Тогда завтра я организую вам встречу с Тимуром и с нашим креативным директором.

Максим кивнул, а Светлнанович встал, собравшись уходить:

– Максим, я не могу с вас нарадоваться. Василий Всеволодвич первоначально рассматривал этот проект как работу на далёкую перспективу и больше с тем, чтобы застолбить место, но теперь я вижу, что вы намного опередите наши ожидания.

– Простите, Василий…?

– Василий Кошкин, сын Всеволода Эмильевча. Генеральный директор завода и один из бенефициаров «Кравеца». Ещё есть сестра Василия – Алиса Всеволодовна Лисицина. Тоже бенефициар. Когда-то именно она всерьёз занималась развитием общепита, но теперь отошла от дел, чтобы заниматься семьёй. С ними познакомитесь со временем, особенно если будете давать и дальше подобные результаты.

– Лисицина?

– Да, это по мужу фамилия. Важно понимать, что все они – семья, – Светланович протянул Максиму руку. – Семья со всеми вытекающими. Например, Всеволод Эмильевич очень не любит длинные волосы у мужчин, поэтому Василий Всеволодович как только получил должность генерального директора завода, тут же принялся шевелюру отращивать. Теперь почти до плеч. Но Всеволод Эмильевич не выносит из избы сор… До завтра! Я очень рад вашим успехам!

– До свидания!

Владимир Светланович уехал и Максим остался в зале один. Скоро должны были прийти маляры-штукатуры, чтоб завершить отделку стен под новый дизайн. За пару дней управятся наверняка, а там дело останется за художником, чтобы пару орнаментов изобразил и несколько креативных надписей нанёс.

Линию розлива подключили, на всех редукторах в боевой готовности пребывали стрелки, краны. Фитинги ожидали кег. Пока на пробу подключили только маленький бочонок с лимонадом. На кухне шумел блендер, что-то шинковал на доске и напевал себе под нос повар Гриша:

Катались с пацанами на вело-си-педах!

Вдруг гайка раскрутилась, колесо – бах!…

– Слушай, а чего ты сегодня один? Где Азиз с Наташей?

– Они сегодня в большом «Сарае» работают, там у них кто-то то ли уволился, то ли заболел – я толком не понял. Да и пока всё равно только долгоиграющие заготовки перед открытием делать. Сейчас соус песто разолью по диспенсерам, заправку на айчичук дошинкую и тоже собираться буду.

– Тимур говорил, что сегодня стажёр прийти должен был.

– Так он тоже в «Сарае» остался. Говорю, какая-то у них там движуха нездоровая.

– Нехорошо… – радужное настроение Максима после успешного похода несколько поблекло. – А ты до нас где работал?

– Тебя места интересуют или цеха?

Максим в ответ неопределённо кивнул.

– Ну, если от последнего говорить, то я в «Балконском» стоял на японском и холодном цеху. До этого работал в доставке – там роллы и пицца были, – Гриша посмотрел на Максима, тот молчал и Гриша продолжил. – Оттуда ушёл, потому что начальство задолбало лечить сказками о перспективах, а на деле урезало всё, что только можно. До них работал на фудкорте, там хобатился опять же по японии, по пицце, по бургерам и тортильям. Но владельцы из Перми бизнес свернули.

– Из Перми, говоришь?

– Ага. Они при прежнем губере сюда пришли, а при новом чего-то скисли. Но это, говорят, совпадение. Так вот. До них я в столовке на Базовой работал, в промзоне. Там сперва нормально было – впятером мы кухню одной левой вывозили и зарплата была: минималка на карту плюс конверт. Но сперва забухала повариха с раздачи, потом с холодного цеха уволилась другая… В итоге бегом по кухне носишься, но вывозишь… Мы в тот месяц хорошего конверта ждали, но как раз у кого-то там из руководства ветром с гаража крышу сорвало и на машину прямо приложило. И нам пришла минималка вообще без конверта. На следующий месяц снова без конверта… Это при том, что работали втроём там, где ещё недавно пятеро было. Так что и оттуда я свинтил. А до того я в Питере на Невском блины жарил.

– А чего же из Питера вернулся, почему там не остался?

– Да я бы, честно говоря, думал там укореняться, но семейные дела вернуться заставили – не справлялись родные без меня.

– Вот как… А обратно туда не планируешь?

Гриша оценивающе посмотрел на Макса, даже перестал кинзу шинковать, после ответил:

– В обозримом будущем точно нет. Сейчас вообще не понять, что завтра будет, поэтому пока всё не устаканится – я тут. Да и вообще, если повезёт, я в этом году в институт поступить попробую, а если поступлю, то точно на ближайшие пять лет я в Кирове.

– Не технолога общественного питания?

– Нет, я на юридический хочу.

Максим удивлённо вскинул брови:

– А почему туда?

– Хм… Смотри. Вот сейчас мне тридцать три, на последнем месте я работал два на два по четырнадцать часов. Всё на ногах и в запаре с символическим перерывом на обед: нет заказов – ешь, есть заказы – побежал! Бывало, ужин по три раза разогреваешь. Отпуска не выпросишь, дополнительные смены добровольно-принудительные, переработку хрен оплатят, премий не видал. Тут как будет – не знаю, но тоже – плюс-минус по больнице. И я представил себе, что и в сорок лет я на кухне, и в пятьдесят… Пятидесятилетних я на таких кухнях ещё видал, а чтобы старше – это мне путь только в столовку, где минималка без конверта. Так что пока не поздно, нужно профиль менять.

– И куда пойдешь работать?

– Да куда угодно. Пусть и в этой же сфере, но не на кухне париться, а в офисе сидеть. Вот на кресле за компьютером я себя и в шестьдесят прекрасно вижу, особенно когда пять на два по восемь часов и обед с часа до двух.

– Ну, тут не поспоришь.

– И кто вообще знает, что с общепитом будет через двадцать лет, когда все эти суши-роботы, 3D-принтеры, духовки умные? Может, останется десяток виртуозов-поваров на всю область, а остальным перепрофилироваться придётся. Так что я лучше сам, пока другие не набежали.

Гриша закончил шинковать. Кинзу, чили перец и чеснок он сложил в банку и залил нерафинированным маслом. Плотно закрыл крышку и поставил маркировку. Максим вспомнил, какой он хотел задать вопрос сразу, но забыл:

– Кстати, ты домой как будешь добираться после работы?

– Если погода хорошая, то на велосипеде, а если дождь, то на развозке.

– На велике через весь город?

– Ну да. Быстрее получается, чем на автобусе.

– Дай бог тогда. Я бы не отважился.

– Мне нравится. И стресс после работы снять, и воздухом подышать, и форму поддержать – Гриша улыбнулся и хлопнул себя по весьма порядочному пузу. Потом помрачнел и хлопнул себя по пузу ещё два раза, но уже медленнее и от того как бы зловеще:

– Знаешь, Максим, я тут понял, почему у нас в стране такой беспредел. Потому что всем на всё наплевать!

– В смысле?

– Да в самом прямом! Я уже почти месяц, с конца марта, по городу на велосипеде передвигаюсь, а живу в многоэтажном человейнике. У нас у самой подъездной двери оборудована парковка на десяток великов – там и детские, там и профессиональные стоят, которые как иная машина стоят, – Гриша посмотрел куда-то в угол кухни. – Это я к чему? К тому, что я там не один такой придурок двухколёсный! Так вот сегодня утром выхожу, ключ в замок вставляю – шиш, не вертится. Видимо, вчера всё снегом завалило, потом снег растаял, а утром прихватило. Мне бы зажигалку или незамерзайку стрельнуть у кого, но я об этом подумал только тогда, когда ключ у меня в руках сломался. И ровно так отломился, что ничем не подцепить. Ну, думаю, и хрен с ним – всё равно замок старый был, о смене я давно подумывал, да всё руки не доходили. Решил пассатижами тросик перекусить. Сбегал до квартиры, взял и давай, значит, упражняться. Как выяснилось, напрасно я на старый замок грешил – сноса ему бы ещё сто лет не было. И так, и этак я его крутил-вертел – ни в какую. В итоге чуть ли не по одной жилке переламывал. Минут десять пыхтел. Отломал в итоге, в урну выбросил, сел и поехал до веломагазина новый покупать. Бегом забежал и пока на кассе стоял, то всё через плечо оглядывался.

– Погоди, а почему тогда всем на всё наплевать-то?

– Так потому, что пока я замок дербанил, мимо меня человек десять прошло – не меньше. Там, конечно, были и женщины, и старики, но точно помню, что была и пара ухарей меня нисколь не слабже – всем пофиг, никто не окрикнул. И, судя по тому, что менты не приехали, старикам и женщинам тоже пофиг. Ну, сам посуди – здоровенный бородатый жлоб пассатижами так и этак трос тиранит на общей велопарковке. По меньшей мере подозрительно. Нет, понятно, что с таким охламоном семипудовым связываться не каждый захочет, но патруль-то вызвать можно?

Максим сузил глаза и оценивающе осмотрел Гришу:

– А сам бы ты как поступил, оказавшись на месте прохожего?

– Знаешь, я думал над этим. Вот честно – наверное бы сначала прошёл мимо, но потом бы совесть взыграла – вернулся бы и предъявил.

– Может быть, это велосипедист в тебе говорит. Наверняка ведь те, кто мимо тебя шли, знали, что это не на их велосипед покушаются. Да и не похож ты на бандита, который станет посреди дня грабёж устраивать.

– Чикатило тоже на маньяка не похож был. «02» позвонить не долго.

– Тут ты прав, тут только суд решает… А я читал где-то, что это вообще проблема больших домов – народу вроде много, но человек не знает даже соседей по лестничной клетке. Поэтому всем на всё и наплевать.

– Ну так я тебе больше скажу – у нас не только дом большой, у нас с тобой и страна самая большая в мире. Поэтому всем на всё и наплевать.

– Да, тут есть над чем подумать…

Гриша прибрал рабочее место и Максим остался ждать опаздывающих маляров. Пока глазел в пустоту и думал о своём, через незакрытую дверь в кафе вошла невысокая старушка в странном головном уборе глубокого зелёного цвета – не то шляпка, не то капюшон с кружевами. Выглядел головной убор уместно и даже элегантно, но Максим таких никогда не видал и очень удивился. Платье на старушке было тоже зелёного цвета, но более светлого, чем шляпка, оттенка, и перемежалось узором из серых квадратов. Черепаховое такое. Старушка огляделась по сторонам и посмотрела на Максима:

– Здравствуйте! А зачем вы вывеску сменили?

– Добрый день! Решили переформатировать заведение.

– То есть у вас тут что будет? «Чухана»?

– Нет, здесь будет маленький «Караван-Сарай».

Старушка посмотрела с подозрительным недоумением:

– А какая разница?

Максим собрался с мыслями, чтобы ответить, но старушка театрально махнула кистью руки:

– Ладно. Главна-то штука, у вас пельмени-то развесные есть?

– Пока что нету. Мы ещё не совсем открыты – довозим оборудование, рекламу доделываем. Меню тоже нету, и я пока не могу вам с уверенностью сказать, будут ли какие-то полуфабрикаты в продаже.

– Жалко, если не будет. Дайте тогда стакан лимонада, чтобы я не зря ходила. Золотой ключик у вас есть?

Максим с оторопью пробежал глазами по кранам. Нашёл нужный, посмотрел, подключен ли он шлангом к кеге. Убедившись, выдохнул. Почему-то ему не хотелось огорчать эту старушку отказом:

– «Буратино» подойдёт?

– Да, его-то мне и надо!

– Сколько нужно? Стаканчик?

Старушка кивнула. Максим аккуратно налил сколько положено и протянул стакан:

– Пожалуйста.

Старушка сперва вдохнула аромат напитка, потом чуть отхлебнула, о чём-то задумалась. Помолчав немного, посмотрела в окно и обратилась к кому-то, кого в помещении не было:

– Да, а когда была я молода, то всё было, конечно… – Сама себя одёрнула. – Сколько я вам должна?

Максим ухмыльнулся на неработающую кассу и неподключенный платёжный терминал. Потом по-доброму улыбнулся старушке:

– Это вам подарок за лояльность. За то, что вы с нами, несмотря на смену вывески.

Старушка улыбнулась в ответ:

– Большое спасибо! И знайте, что если будете пельмени продавать, то я снова стану вашим постоянным покупателем – они вкусные у вас были. Я тут рядом живу, у пруда.

Старушка вышла из кафе с недопитым стаканчиком, а Максим тут же набрал Тимуру:

«Здравствуй! Народ прёт, хотя мы ещё не открылись:) Уже была гостья, спрашивала про пельмени вразвес»

«Привет! Круто! Только это тебе надо производство задействовать – п/ф не моя епархия. Будешь в офисе – спроси технолога».

«Понял, спасибо!»

V.

25.04.202…

В пустынной гористой местности цвета охры и зелёного цитруса стояли двое и разговаривали. Один повернулся к смотрящей широкой спиной – на нём был соловый плащ с гривастым капюшоном. Он держал на поводке большую и злую собаку: было видно, что собаке не нравится её положение, но она подчинялась силе и воле человека в плаще. Тот же, который стоял лицом, был её братом. Начало разговора она пропустила и теперь с пристальным вниманием ловила каждое слово. Говорил тот, который в плаще:

– …неужели она сожгла это полено в очаге?

– Да, представляешь, швырнула без раздумий, хотя потом и пожалела, – брат скривил губы в осуждающе-снисходительной усмешке. – Тогда у гинекократок была другая иерархия и по законам эпохи убивший дядю сын подлежал немедленному уничтожению.

– Жаль, что тот очаг не нарисованный был… – стоящий спиной хлопнул ладонью по крупу собаки и та покорно села на задние лапы. – Всё-таки хорошо, что те времена закончились.

– Да не то слово! Новая эпоха должна быть более справедливой и не такой замшелой со всеми этими отжившими своё вековыми традициями, с кондовым укладом, смысла которого уже давно не понимают ни те, ни другие. И ещё вопрос кому хуже – тем, кто сверху или тем, что снизу.

– Тут не поспоришь… Жалко, что я не смог вместе с вами пойти на того кабана – может, оно бы и иначе разрешилось, без склок и мордобоя. И тебя бы тогда тут не было…

Брат со всепрощающей нежностью посмотрел на говорившего:

– Тут ты прав. Уверен, ты бы его просто в одну каску завалил и никаких сомнений в главенстве и первенстве ни у кого бы не возникло. Потому что ты собою представляешь уже новую эпоху, когда не будет поводов для всех этих пересуд и ссор, когда всем всё станетпонятно… Но я чего-то всё не о том. У меня ведь там сестра осталась, Дина. Одна теперь мыкается в своей клетушке неприкаянная. Может, ты бы присмотрел за ней, а?

– Конечно, хорошо. Я твою волю выполню, кой чем тебе обязан. Только где я её встречу, как найду?

– Найдёшь её…

Дина Мелехина проснулась в комнатке на втором этаже общежития на улице Восточной, дом 13. Посмотрела на портрет брата с чёрной ленточкой – кажется, только на днях убирала с него пыль, а он опять внимания требует. С нежностью протёрла стекло салфеткой и стало намного лучше. Дина накинула на свои атлетичные плечи халатик, забрала светло-каштановые кудри в хвост и посмотрела в окно, где в утреннем еле брезжащем свете на фоне железной дороги в море высокой жёлтой травы стояла водонапорная башня. На её баке чьей-то вольной рукой было написано то ли: «Будь любим!» то ли: «Будь любым!» – издалека было не разобрать. Раздобыть для этого бинокль Дина не могла, а взобраться на башню не решалась – мало ли как такой поступок в наши дни истолковать могут. К тому же эта многозначность была ей по душе, и она читала эти строчки исходя из настроения и ситуации.

Ситуация же теперь была не очень. До прошлого четверга Дина работала менеджером в оптике, но собственник помещения одноэтажного торгового центра, бывшего советского гастронома «Мечта», задумал провести ремонт и предложил арендаторам взять месячный отпуск. Хозяйка оптики решила использовать это как повод не платить полугодовой задолженности по аренде – устроила скандал и съехала. Не только из магазина, но и из посёлка. В один вечер. Совсем. Телефон не отвечал. Трудовой договор с ней был оформлен на четверть ставки, поэтому Дина, вздохнув, решила не пускаться по инстанциям.

Встал вопрос трудоустройства. На железной дороге места для специалиста в области товароведения и экспертизы качества потребительских товаров не нашлось, а идти работать в продуктовый не хотелось. К тому же Дина сочла это ещё и знаком свыше – пора расстаться с посёлком городского типа Лянгасово. Пришло время найти место в Кирове на Вятке, взять ипотеку и развязаться с общагой. Иного выхода Дина не видела: все её подруги давно пошли по этому пути. Ещё недавно Дина планировала начать своё дело, но желание это было, как грибной дождь в июльский полдень, когда искрящиеся капли падают с неба, но тают в воздухе и не достигают раскалённого асфальта, не приносят земле желанной влаги. Семечко желания не находило сил проклюнуться в серьёзные намерения: у Дины не было ни идеи, ни капитала, ни ниши.

Поэтому, найдя недурную вакансию в ООО «Кравец», она сразу записалась на собеседование. Ну и что, что на двух автобусах мотаться? Мера временная. К тому же под такое дело можно и братову «десятку» заправить – не зря же права получала?

Дина вышла из подъезда и пошла наискосок по двору, обойдя соседний дом с торца. Когда-то в том доме была прачечная, именно к ней вела эта лестница взвозом с торца. Но теперь на двери замок. Интересно, прачечная закрылась потому, что у всех появились стиральные машины или стиральные машины появились от того, что закрылась прачечная?

Дина прошла по обочине мимо школы, а потом пошла по тротуару к остановке. Слева был школьный стадион, а справа ряд киосков и торговых павильонов, в которых в разное время пытались торговать то хот-догами, то цветами, то мотылём, то автозапчастями, но неизменно возвращались к сигаретам, пиву и чипсам. Только хлебный киоск неизменно держался одного ассортимента. После перекрёстка был нарядный продуктовый магазин, куда Дину как раз и звали товароведом. Вот и остановка автобуса, до приезда которого, если верить расписанию, осталось пять минут.

На остановке толпились люди.

– Нет, с этими каши не сваришь, – сказал плотный мужчина среднего роста средних же лет и похлопал себя по карманам. Ничего не найдя, удивлённо взметнул брови, огляделся по сторонам, но спустя мгновение удручённо вздохнул. – Ладно, в город приедем – там куплю.

– А с кем ты кашу-то варить собрался? – спросил стоящий рядом худощавый ровесник.

– Да с этими всеми, – он махнул рукой куда-то вправо. – Тут на колёсной паре вертикальный подрез гребня выявил и пока с ним вошкался и под локомотивом ползал, то плечо как-то щёлкнул и оно будто не на место встало. Ноет. Вечером дома охлаждающей мазью натёр – ноль эмоций. Утром греющей – та же история. Пошёл, значит, к хирургу. Он меня пощупал, чего-то поцокал и на рентген отправил. В двух проекциях, говорит, нужно.

– На рентген-то хоть в нашу поликлинику отправил или в город, на Солнечную?

– К нам, слава богу. Но я такой технологии ещё не видал – там у рентген-аппарата станина залипла и, чтоб под неё пациента подладить, врач табуреточки выдумал. Одна табуретка полноценная, – мужчина неопределённо показал ладонью куда-то в район своего колена. – Это, видать, для детей, или для которых метр с кепкой, другая половинчатая, для девушек, – он скосился на стоящую рядом Дину, которая была выше его сантиметров на пять и закашлялся. – Мне он велел на цыпочки встать и плечо поднять – кое-как снял. Баскетболиста, наверное, он бы на корточки усадил.

– Блин, а в детстве я в больницу ходил, как в музей: на стенах мозаика, тепло, чисто, красиво… – он, зачем-то оправдываясь, скоро добавил: – Простужался я часто и мне кварцевой лампой светили то в горло, то в нос. Нравилось следить за песочными часами, когда их медсестра переворачивала…

– Тут так, музей, ага… Это сейчас – музей всяких древностей и рухляди, а в те времена железная дорога посёлок держала на балансе и всё путём было… Но я тебе не про то, а о том, что я два года назад флюорографию делал и ни на какие цырлы не вставал – нормально тот экран регулировался и врач его как хотел, так и вертел. А теперь подставки всякие, блин.

Страдающий плечом продолжал:

– Так хирург на эти снимки табуреточные посмотрел и сказал, что мне теперь надо блокаду делать.

– Блокаду?

– Я толком не знаю, но тут ничего хорошего ни разу нет. Я у врача напросился, чтоб перепроверить как-то и он меня к неврологу на консультацию отправил. Вот, поехал.

Худощавый встрепенулся:

– Блин, так ведь был же невролог в больнице! Как сейчас помню – женщина такая строгая, авторитетная. Я комиссию в училище проходил и с бодуна чёрт дёрнул прийти. Хирург, лор, окулист и ухом не повели – печати поставили: «годен», хотя от меня несло – только держись! А эта меня взашей выставила, совесть, говорит, имей.

– Крутая!

– Ага. Я потом без допуска на практику прихожу, что-то наврал… И получилось, что за меня начальник депо просить стал, чтоб пропустили. По телефону ей звонит, значит. Она говорит, хорошо, я печать поставлю – пожалуйста, парень-то по всему видать здоровый, одно что шалопай. Мне-то что – я на краю посёлка живу, а если вы за таких балбесов просите, то у вас скоро, как в Арзамасе будет. Так что если не на воздух взлетите, то под суд пойдёте. Хотите? Прямо сейчас его обратно отправляйте – все печати поставлю.

– Ну и чо?

– Ничего. Пришёл через два дня к ней, извинился. Она молоточком по коленке стукнула, присесть велела, в глаза мне посмотрела и допуск поставила. Хорошая была женщина. Кажется, Ниной Васильевной звали.

– Так это когда было?

– Так ещё Союз был…

– Ну вот. Союз был, а теперь нет. Невролога тоже нет.

– Ну да… Больница теперь нужна только потому, что на ней сотовая вышка стоит.

– Это да… А когда-то больница готова была принять пациента хоть с сибирской язвой, хоть с чумой бубонной – у них там какие-то отдельные автономные боксы были по последнему слову техники.

– А ты откуда знаешь?

– Это нам биологичка рассказывала, я-то много-ль понимал?

– А я не помню… Боксы автономные… Когда там десять лет назад труба котельной чуть на газопровод не рухнула, помнишь?

– Так вроде её шабашники разбирали, нет?

– Шабашники там только кирпичи потом грузили!

– Ну, кто знает…

– Зато как поликлинику отделали – шик!

– Была целая больница, а теперь только поликлиника… Скоро вообще один пункт фельдшерский останется! Кого лечить-то? Опустел посёлок!

– Да ну тебя тоже: «опустел». Вон, на Горе-то видел, чего настроили?

– Настроить-то настроили, а квартиры там кто купил? Сирот чуть не насильно заселили, так живут пока, ага. Пока дом не развалился!

– Ну вот и попёрло тебя опять…

– Так ещё бы!

Но тут к счастью подошёл автобус. Дина села у окна справа. Автобус развернулся и поехал обратно – обычно он ездил по Гражданской, но сегодня почему-то пошёл по Октябрьской.

– На Кошевого трубу прорвало, а на Гражданской у детского садика дорогу чинят, – кондуктор успокаивала возбуждённых пенсионерок на задней площадке.

Проехали мимо памятника погибшим воинам-лянгасовцам. Те, кто постарше, называли его Алёшей, а кто помладше – Серёгой каменным.

В плеере певец тянул ехидным голосом:

«Неизвестный солда-а-ат

Охраняет небо

Неизвестный солда-а-ат

Видит то, что мне не вида-а-а-а-ать

Неизвестный солда-а-ат

Делал то, что мне не делать

Неизвестный солда-а-ат

Бывал там, где мне не быва-а-а-ать! »

Дальше был стадион «Локомотив». Когда-то тут местные железнодорожники играли в футбол с милиционерами и пожарными, была хоккейная коробка, работала секция лыж, где Дина занималась биатлоном. Теперь деревянные трибуны сгорели, поле заросло, крыша здания обвалилась и окна смотрели чёрными провалами. Только над покосившимися воротами с трудом угадывалась выцветшая надпись: «Добро пожаловать!» и из кустов ещё где-то просматривалась олимпийская роспись. Той ещё олимпиады, не сочинской.

Четыре поколения успело смениться в посёлке: кто-то пришёл, увидел и построил; кто-то приехал в построенное, чтобы строить дальше – чтобы лечить, чтобы учить и идти дальше; кто-то родился, вырос и состоялся; кто-то родился, встал на ноги и на окрепших ногах ушёл за лучшей жизнью… Неужели всё придёт в упадок только потому, что госмонополия умыла руки и отказалась от неликвидной социальной ответственности? Жалко… Вдруг всё обернётся к лучшему и в сильно подешевевшем жилье тут станут жить бегущие от городского шума затворники – представители развивающихся новых профессий? Может, за пару десятилетий город разрастется до того, что Лянгасово станет частью Кирова не только на бумаге, но и в реальности? Дина надеялась, что уезжает не навсегда, что поворачивает не безвозвратно. По крайней мере, комнату в общежитии она передумала продавать.

Остановились у хлебокомбината. Автобус впустую открыл и зарыл двери. Дальше был Победиловский тракт – слева садоводство, а справа лесничество, где Дина занималась конным спортом. Да, конюшня в лесничестве тоже закрылась. Дина зевнула и постаралась задремать.

VI.

25.04.202…

Проснувшись раньше будильника, Максим поднял голову с подушки, скинул одеяло, заварил в чашке кофе и вышел с этой чашкой на балкон. Когда он только открыл глаза, то точно помнил, что о чем-то оживлённо беседовал с Мелехиным, но прозвищу Горелый, – другом, вместе с которым он когда-то учился в Рязани. После выпуска судьба их развела – Максим пошёл по специальности, а Горелый продолжил службу в рядах мотострелковой бригады в составе армейского корпуса. Друзья регулярно переписывались, созванивались и планировали после выхода на пенсию совместное дело начать, но Горелый нашёл покой в чужой земле. О чём беседовали во сне, Максим не помнил. Но повидать друга было приятно. Хотя бы так.

Потом Максим вспомнил второй сон, как будто он стирает свитер. Почему-то руками в большом тазу, а происходит это в каком-то тёмном деревенском доме. Свитер он не выжимает, а только полощет, чтоб не растянулось. Стараясь не замочить обутые в сланцы ноги стекающими струями, он аккуратно ступает и выносит свитер на улицу. Вешает свитер на верёвку в огороде – за забором огорода небольшой холм, на холме электроподстанция. Уходит в дом и тут вспоминает, что нужно спешить, иначе опоздает и кого-то подведёт. Он впопыхах ищет куртку, но её нет. В платяном шкафу тоже пусто. Получается, что кроме выстиранного свитера надеть нечего. Он выходит в огород, но на верёвке ничего нет, зато в углу заросшего терновником огорода промелькнула фигура. Максим бежит следом и видит в поле большой одноэтажный дом барачного типа, дверь которого хлопнула. Он – следом. У Максима промелькнуло, что в этом поле никакого дома раньше не было. За дверью тёмный коридор и четыре освещённых изнутри дверных проёма. Максим вошёл в первый левый, там у стены большая спаренная двухъярусная кровать: на нижней кровати сидит мальчик лет тринадцати, смотрит в никуда, в стену и сжимает в руке свитер Максима. Отдай! – нет реакции. Максим тянет – мальчик не пускает. Макс дёргает сильнее, вырывает свитер, но с ужасом замечает, что сломал мальчику пальцы – те безобразно вывернулись в разные стороны, но подросток не издаёт ни звука, а продолжает сидеть и глядеть в стену.

– Он наркоман, не обращай внимания, с ним всегда так, – раздаётся голос с верхнего яруса кровати. Макс прижимает к себе заиндевевший свитер, спешит выйти, но ему становится интересно, что в других комнатах дома. В комнате направо стоит такая же кровать, но там не мальчики, а девочки в неглиже. Макс тушуется и выходит. Проходит по коридору дальше и поворачивает налево – там спиной к нему сидит женщина лет сорока за педальной швейной машинкой и усердно работала. Не видно, что ещё в этой комнате – окон нет, а настольная лампа светит, как в светотени Караваджо и кажется, что женщина с машинкой парят в пустоте. В комнате по коридору направо на пружинной кровати в длинной ночной рубашке сидит старуха и вглядывается в темноту. Торшер освещает её так же, как и швею – казжется, что она на своей кровати парит в пустоте, но это уже не Караваджо, а Рембрант. Макс выходит из комнаты и почему-то сразу оказывается рядом с выходом. Он оборачивается назад, но дверных проёмов больше нет и за спиной только тёмный коридор. Поёжившись, он выходит из дома и оказывается у водонапорной башни рядом с железнодорожной станцией. Максим надевает оледеневший свитер и бежит. Бежит, хрустя сгибами локтей, бежит, перепрыгивая через забор, бежит, огибая с торца дом со взвозом – бежит к автобусной остановке. Тело разогревается от бега и свитер начинает таять, облепляя торс и принося мучительно-мерзостную морозящую муку, растекающуюся невыразимым ужасом по всем жилам, до кончиков пальцев рук и ног. Б-р-р-р-р! Именно от этого Максим проснулся и теперь стоит на балконе, пьёт горячий кофе и пускает светлый дым в серое небо.

Пора было идти в офис, чтобы задавать вопросы и получать на них ответы. Максим вздохнул и пошёл собираться.

Обычно в прихожей офиса на длинном кожаном диване своей очереди дожидаются посетители отдела кадров, соискатели. Но сегодня там почему-то обосновался Тимур Артамонов. Бренд-шеф сидел посреди дивана – он раскинул длинные руки по спинке и запрокинул голову. Максим обрадовался, что сразу встретил того, с кем хотел начать разговор в первую очередь.

– Здравствуй, Тимур! Ряд вопросов к тебе имею! – Макс протянул широкую ладонь для рукопожатия. Тимур недоверчиво, оценивающе посмотрел ему в глаза и пожал руку в ответ.

– Я всегда рад, когда вопросы возникают – значит, дело движется. А если вопросов нет, значит, дела тоже нет.

– Вот, да – с этим не поспоришь… Так вот. Слушай, куда повара вчера пропали? На кухне один Гриша, хотя вроде должна быть и Наташа, и Азиз, и стажёр. Разве нет?

Тимур сокрушённо, с нарочитым сожалением покачал головой:

– ЧП. Непредвиденные обстоятельства, – Тимур подвинулся на диване, чтобы освободить место Максиму. – Ты в курсе, что жена Василия Кошкина открыла ресторан швейцарской кухни «Монблан»?

– Нет, не в курсе… Я от гастрономической светской жизни далёк и в компании недавно – в процессы не погружён.

– Вот что не погружён ещё – это повезло! Но всё придёт со временем, погрузят… Ну, не важно. Этот «Монблан» – рестик рядом с заводом. Там не столько ресторан, сколько СПА всякое: пивные ванны, аквазона с дискотекой… Не суть. Суть в том, что проект висел не первый год – то оборудование из-за санкций на границе встанет, то мрамор на отделку не того цвета привезут, то продухи в цоколе забило и перекрытия сгнили, то шеф заграничный устал ждать и в другой проект вписался, то вдруг придумают из тирольской кухни швейцарскую делать… – Тимур вздохнул. – А здесь наконец срослось – и достроили, и оборудование привезли, и концепцию согласовали, и шефа нашли, и команду набрали. В ту пятницу открылись. Помпезно, с апломбом: всю выпь собрали, какую только можно было – не только местный бомонд, но и несколько знаменитостей федерального уровня. И кухня, и зал отработали на высшем уровне, то есть не просто тебе креветки с руколой, а, вроде… Я почти поверил, что в Женеве оказался! Сильным града сего тоже понравилось и зашло на ура, но… – Тимур посмотрел на Максима глазами собаки, которую не берут гулять.

– У губернатора живот скрутило?

Тимур ошарашенно вздрогнул, словно очнулся от дремоты:

– Если бы! Шеф новоиспечённый на радостях налопался в хлам. И ладно бы один, так с обоими су-шефами. Жена Василия Всеволодовича пошла с успехом поздравить, похвалить, а они там на кухне раком стоят… Кто таких держать будет? Всем троим обратный билет выписали – и пусть спасибо скажут, что авансы вернуть не потребовали! Представляешь, этот паразит перед вылетом, пока не протрезвел ещё, успел всему составу написать: «Я покидаю проект, завтра на работу не выходите». Короче, почти всю команду потеряли.

– А «Караван»-то тут при чём?

– А «Караван» при том, что это единственное заведение, где весь состав поваров есть. Вот нас и попросили поддержать этот «Монблан» на своих плечах, пока новых наберут. А я эту кухню поверхностно знаю, на отработках был постольку-поскольку… Вот и выкручиваемся теперь всеми силами. Из-за этого Наташу с Азизом мобилизовали, и стажёр оказался при деле.

– Хм… И как долго это продлится?

– Думаю, недолго. Уже нашли новичков, но их ведь сразу не поставишь, правильно?

– Правильно-то правильно, это я всё понимаю, – Максим немного повысил тон, – Но и у меня ведь открытие на носу, два корпоратива уже запланированы, а работать некому.

– Два корпоратива? Да ладно?! – Тимур встрепенулся, как увидевший утку пудель.

– Да. Хоккейная команда и день рождения у местной владетельной госпожи. Примерно через месяц.

– Уф… Через месяц в «Монблане» всё спокойно будет – на следующей неделе из Валахии шеф приедет. Как раз того, которого два года назад приглашали, но он зарплату хотел строго в евро, а наши из-за скачков курса на рублях настаивали… В итоге нашли того алкаша татарского… Теперь назад отыгрывают – уже и на евро согласны, и подъёмные вдвое увеличили. Скупой ведь дважды платит, да? – Тимур грустно улыбнулся. – А к тебе я уже в пятницу на весь день отправлю Вову и Азиза с Наташей. В субботу к ним добавятся повара холодного цеха – тоже толковые ребята. До следующей недели всё порешаете.

– Ну, тогда и дай бог, пусть так. Ещё по меню вопрос. У меня тут про мусаку спрашивали – можем ли такое блюдо организовать?

– Мусаку? Да ладно? В меню?

– Нет, на день рождения просили.

– Ничего там у местных запросы!

– Да это женщина очень интересная, по Криту сильно скучает.

– Интересная и скучает… – с хищным намёком Тимур поднял брови. – Но если по Криту, то тогда понятно. Будет ей мусака.

Максим согласно ухмыльнулся, будто он такой же хищник диванный:

– А само меню-то посмотреть можно? Если всё отснято, говоришь.

– А тебе его не давали ещё? Да ладно? – Тимур чуть не подпрыгнул на месте. Осмотрелся по сторонам и ткнул рукой в сторону сидящих за столами менеджеров. – Вон, отсюда вижу – целая стопка у Пети на столе лежит. Вот он Несси грёбаный!

– Чего?

– Ну, чудище Лох-Несское! Ничего ведь этому коню доверить нельзя – он тебе его позавчера отдать был должен! И тему официантов обсудить, и летник согласовать.

– Так я со Светлановичем всё как-то на улице встречался…

– А этот не додумается ведь… Набобом сидит, мать его… Пуп земли! Ну, на то и недоумок. Ты на него не сильно полагайся, он клоун! Но гонору…

– А он кто вообще?

– Вот убей – не помню. Он дипломом своим очень гордится, машет им постоянно… Он то ли специалист по гостиничному бизнесу, то ли технолог пищевого производства. А тут совмещает должности бухгалтера-калькулятора на время учётов, а в остальное время закупками заведует. Сивый мерин!

– А почему тогда он мне меню передать должен?

– Потому что PR -директор на больничном, а маркетолог уволился… – Тимур вдруг вспыхнул. – Потому что мы в «Кравеце» работаем!

Если бы у Тимура был загривок с шерстью, то он бы встал дыбом. Но шеф быстро пришёл в себя:

– Пока это всё тащит Светланович, так что к нему обращайся по всем вопросам, помимо кухни. Всё, что по кухне – ко мне.

– Ок. Тогда спрошу по полуфабрикатам. Обрадуем старушку?

– Думаю, да. У меня лепщица пять на два работает, старается: хинкали, пельмени, манты, самса – что будет нужно, то и привезём. Только говори заранее, за пару дней.

– Значит, совсем хорошо. Знаешь, после предыдущего разговора с тобой мне показалось, что ты настроен скептически по поводу малого «Каравана». Теперь я думаю, что ты просто устал, вымотался.

– Ну, тут ты в точку попал. – Тимур встал, пренебрежительно посмотрел по сторонам и протянул Максиму руку. – Давай, до связи. Пойду дальше доматываться.

– Тогда пожелаю сил и удачи. До связи!

Энергичными пружинистыми шагами – хвост пистолетом – Тимур вышел. Макс встал с дивана и пошёл туда, где сидел Петя.

Пётр был чуть старше Максима, высок ростом, телосложения среднего и долговязого, с длинным туловищем. Светло-русые, белёсые волосы на голове были пострижены полубоксом, а трёхдневная щетина на бледном лице была как манная крупа. Под глазами тёмные мешки, похожие на трёхдневные синяки. Но синяков и кровоподтёков Максим много перевидал, когда занимался единоборствами. Лицо бойца с фонарями, полученными на ринге или татами, всегда лучилось счастливой силой и радостной уверенностью, а лицо Петра носило следы бессонных и безрадостных кувырков и переворотов до утра с подушкой и под одеялом. Удивлённая испуганная ухмылка не сходила с его лица. Это лицо показалось Максиму знакомым.

– Добрый день, я Максим Брусин, управляющий новым «Караваном» – представился Максим и протянул технологу руку. Тот как-то боязливо полуподнялся со стула, однако рукопожатие оказалось неожиданно крепким.

– Да, наслышан. А я Пётр, технолог здешний. Хотя пока вот и швец, и жнец…

– Ну, да. Время сейчас такое, универсальности требующее, – Максим посмотрел на стол, где лежала стопка меню. – Но я ведь не только познакомиться, но меню забрать.

– Да, я вот всё поджидал тебя…, – Петя вдруг одёрнулся. – Ничего, если я на «ты»?

Максим согласно кивнул.

– Так вот я всё тебя в офисе поджидал, да так и не дождался. Я ж не знал, что вы с Владимиром Светлановичем прямо с крыльца стартуете!

Максим тем временем взял со стола меню и листал, периодически щуря глаза. Пётр проводил забираемое меню глазами и с горькой тоской посмотрел за левое плечо Максима.

– Ага… Так вот, по официантам и персоналу, – Пётр собрался с духом, чтоб отвлечь Максима от меню. – Так как кафе у вас пока маленькое, принято решение должности официантов и курьеров объединить – всё равно на первых порах полной посадки не ожидается. Обязанности администратора на себя возьмут бармены. Поставишь их в перекрёстный график два на два – и вперёд.

– А когда я с ними познакомлюсь?

– Как? Я думал, что анкеты были с тобой согласованы…

– Об этом впервые слышу.

– Ну, ёк-макарёк… А мы с них уже и мерки сняли, и форму заказали…Они уже неделю стажировку проходят, – Петя полез в папку для бумаг, достал какой-то договор и протянул Максиму. – И подпись, смотри, твоя!

Максим удивлённо взял в руки бумагу, которая оказалась договором с ателье о пошиве четырёх комплектов формы. Внизу стояла печать «Кравеца» и стояла подпись управляющего.

– Так это не я, это же предыдущий управляющий распорядился!

– Блин… Ох и контора у нас… Я тогда так понимаю, что про скамейки и летник ты тоже ничего не знаешь?

– Ты всё правильно понимаешь.

– Да… Вот тогда, гляди, – Пётр протянул ещё какие-то договоры.

Максим посмотрел:

– Двести тысяч за одну скамейку? Вот за эту, которая на фото?

– Таких скамеек будет две…

– Две по двести?

– Ага, – Пётр понимающе округлил глаза и вскинул брови. – Дизайн очень понравился Василию Всеволодовичу, и он распорядился установить именно такие.

– Нет, я не спорю, тут уж хозяин-барин…

– Именно так. Настоящий барин при покорной челяди, – Пётр отвёл голову в сторону, посмотрел куда-то и повернулся обратно. -Но сейчас не об этом. Ты лучше вот, по летнику посмотри. Предыдущий управляющий только схемку нарисовал на три столика. Перепроверь, пожалуйста, соответствуют ли его измерения действительности, и я передам в технический отдел, чтоб к середине мая они уже монтировали летнюю веранду.

Максим посмотрел карандашный набросок. Было непонятно, где должна будет располагаться летняя веранда – между главным входом в кафе и входом для персонала или с торца здания на газоне.

– А такое решение согласовано с местной администрацией?

– Этим наши юристы занимаются… На этот счёт не парься – тут когда говоришь «Кравец», все подразумевают завод, а завод – фигура значительная. Опять же наше дело – эстафету передать, а дальше уже не наша ответственность. Пусть хоть до Нового года валандаются.

– Ну, ладно, – усмехнулся Максим. – Слушай, ещё хотел спросить. Я под барной стойкой видел тревожную кнопку вызова вневедомственной охраны… – при этих словах Пётр сжался, а Максим щелкнул пальцами. – Да! Точно! Ты ведь в «Шилкрафте» работал, технологом по колбасе?

– Да, было дело… – упавшим голосом ответил Петя.

– Вот ведь, а? Киров – большая деревня! – Максим улыбнулся и как-то потеплел. – Так что с кнопкой?

Пётр воспрянул. Своё колбасное прошлое он вспоминать не любил.

– Должна работать, мы не расторгали договора с ЧОПом.

– Ну, и хорошо. Слушай, а ателье далеко находится?

– Квартала три отсюда. Сходить туда хочешь?

– Да, удостовериться.

– Вот это правильно. Доверяй, но проверяй.

Максим встал и протянул руку Пете, тот протянул руку в ответ, но от чего-то резко одёрнул и заёрзал на стуле, глядя за плечо Макса.

– Пьеро, ты пойдешь со мной курить? – девушка с голубыми волосами из-за плеча Максима позвала Петю. Несмотря на покрывающую бледные щёки Петра белёсую щетину, румянец проступил очень заметно.

Максим улыбнулся и пошёл к выходу. На диване, где ещё недавно был Тимур, сидела ожидающая вызова на собеседование рослая и очень красивая девушка. Максим поздоровался с ней, та отрешённо кивнула в ответ. Черты её лица казались знакомы, но при этом он был уверен, что никогда до сего дня её не встречал.

Пытаясь вспомнить эту девушку и удивляясь расхлябанности своей памяти, Максим пошёл в ателье. Почему-то недавние события казались далёкими и зыбкими, как в другой жизни, а то, что было пять, а то и десять лет назад, было отчётливым и нарочно ярким.

Максиму не терпелось приступить к делу. Переломить обстоятельства через колено, потому что все эти появляющиеся из ниоткуда заботы и безысходное: завтра, завтра, завтра… Они мешали и вгоняли в уныние. Ведь с этим промозглым ожиданием затухает пламя страстного желания ринуться в бой и работа, которая вчера разжигала сердце беспокойным ревущим пламенем и звала за собою вперёд, перерастает в моросящую рутину… Максу казалось, будто он очутился на сцене перед многотысячной толпой, но он не знает роли и через полчаса его забудут. И каждый раз, страстно пересказывая своё дело другим, повторяя одни и те же формулировки по инстанциям и иерархиям: от посудомойки до директора, в итоге в своей же искренности усомнишься. Потому что много слов и страсти – нет лишь смысла.

Максим пошёл по Хлыновицкой и у маленькой Фёдоровской церкви свернул на Морозовскую. Он прошёл мимо сульптуры смешным бегемотикам, перешёл перекрёсток с Вознесенской и оказался у двери большого офисного здания, где на втором этаже было ателье. Пройдя по пустому фойе, Максим поднялся по пустой лестнице на второй этаж и открыл дверь в помещение, которое тоже сперва показалось пустым – только на стене двигались стрелки часов и шумно работал вентилятор. Максим осмотрелся, нерешительно покашлял в кулак, сделал шаг вперёд и услышал, что в смежном помещении, где располагался производственный цех, идёт оживлённая беседа.

Молодой женский голос, похожий на радостный щебет птички, возмущался:

– Нет, ну что ты, Марта Атроповна, у него же там не Бирманский лес, а Зубаревский! И он не шотландский лорд, а управляющий кафе – масштабы для столь суровой кары не сопоставимы!

– Да, Нонночка в его отношении безусловно права. Я поддерживаю. Он пережил и смерть отца, и друга. Он ворона узрел сквозь уши Гарма и теперь идёт по пути славы и двунадесять подвигов вершит! Пожалей его! – этот голос был красивым драматическим сопрано и журчал, как прохладный ручеёк, над которым щебечет птичка.

– Так как же я одну эту нитку не перережу, когда всей холстине конец приходит? Вы это как себе видите, милые мои Нонночка и Сима? – этот голос был похож на шум ветвей и вздохи старой ивы, склонившейся над прохладным ручейком, над которым щебечет весёлая птичка.

– Но неужели нету способа? – будто снова зажурчал ручей. – Понятно, что если полотно под отрез идёт, то и каждую нить приходится резать, но наши-то нити на отдельные веретёна наматываются.

– Нет, конечно, способ есть… Если ты, Сима, пряслице чуть опустишь, то тогда получится ему свои дела достойно завершить и яблочек отведать. Можешь пряслице поднять – тогда он даже вознесись сумеет. Но нрав ему не переменить и как ты не мухлюй, а всё едино – той верёвочке конец…

– Я и за это благодарна, милая Марта Атроповна! – радостно защебетала Нонна.

– Тут ведь всё равно, хочешь ты того или не хочешь, но время меняется. Кто-то говорит, что наступает Эпоха Водолея с детьми индиго, кто-то Эрой Милосердия грезит… Я так скажу – время незаметно, но неотступно меняется, поэтому такие типы ещё недавно были жизненно необходимы для выживания цивилизации, но теперь выпадают, как молочные зубы, а на их место приходят…

– Подождите, я сейчас чаю налью, – как будто снова ручей понёс меж камней свою воду и в цеху поднялась чья-то фигура.

Максим встрепенулся, сделал вид, что только что зашёл и постучал костяшкой в дверной косяк:

– Тут-тук-тук!

Из-за ширмы вышла высокая худощавая женщина лет тридцати в длинном белом платье. Её кудрявые волосы были забраны зелёным ободком:

– Здравствуйте! – она радостно посмотрела на Максима, искренне ему улыбнулась. – Вы ведь из «Кравеца», да?

– Да, я по поводу формы для официантов… – опешил от такого приёма Макс. – Поинтересоваться заглянул. Узнать, готово ли.

– Всё готово, и мы только девочек ждём, чтобы примерить. Потому что, знаете ли, иногда разные накладки бывают – где-то в размерах ошибутся, где-то фактура ткани…

– Я очень рад, что всё готово! Девочек на днях пришлю, чтобы окончательно снять вопрос.

– Мы будем ждать! Удачи вам.

– Спасибо! И вам желаю… процветания.

Максиму стало неловко, он чуть не пятясь вышел из ателье от улыбающейся женщины, на бейдже которой было написано: «Децима».

Постояв с минуту на улице и почесав в затылке, Максим пошёл домой и взял рулетку. Потом сел на автобус и поехал на окраину, в свой маленький «Караван-Сарай».

Три девочки-подростка стояли вне пятна света уличного фонаря. Они вглядывались в лица друг друга ища поддержки и одновременно с подозрением высматривали признаки робости. Робости не обнаружили и с хищной радостью удостоверились в решительной готовности. Готовности карать.

На самом деле, было непонятно, кто это. Три подруги? Может быть, но слишком похожи, даже причёски одинаковые – старательно наведённый беспорядок из длинных янтарно-каштановых волос. Может, сёстры? Но если сёстры и ровесницы, значит, близнецы. Однако, несмотря на схожие фигуры, почти одинаковый рост и овал лица, черты были разными. Если бы это была деревня на заре двадцатого века, то всё встало бы на свои места – седьмая вода из одного колодца, но тут был новый район на окраине города. Словом, кем приходились они друг другу, так и осталось загадкой.

Сверкая глазами, сквозь сжатые губы заговорила девушка в чёрном дафлкоте, её звали Марго:

– Ты у этой курицы ноги видела? Я бы с такими ногами брала первые места и в прыжках, и в беге и не то, что в школе – я на областных соревнованиях в призёрах ходила. А эта… Физрук совсем дурак, раз такую клушу поставил против «Б» класса бежать? Нет, мы сначала её дерьмом измажем, а потом и ему машину исцарапаем.

Одетая в жёлтый бомбер Аля высокомерно сощурила глаза и презрительно вздёрнула кончик рта:

– Мы не только его корыто расклюём, мы ещё директрисе шепнём, что он в раздевалку подсматривал. Но эта краля тоже хороша… Зачем вызвалась, если знала, что ни на что не годится?

В красном анораке была Тася, она смотрела искоса и нервно тёрла одна о другую ладони, как будто стараясь их согреть:

– Этой квочке только бы в центре внимания быть… Нет, это ей так просто с рук не сойдёт!

Марго посмотрела на Тасю:

– А где пакеты с дерьмом?

– Вон, за скамейку положила. Эта пигалица минут через десять придёт, так что лучше подальше держаться, а то провоняешь.

Марго поёжилась, как будто у неё по спине проползла холодная змея:

– Ну, дев, я прямо вся дрожу! Мы ей и за воротник напихаем, и под юбку, и в всю рожу вымажем!

– Да!

– Да!

– Потому что кто мы? – Марго присела на полусогнутых ногах и развела в стороны руки с сжатыми кулаками, словно готовясь к прыжку.

Аля и Тася набрали побольше воздуха в грудь, чтобы весь район узнал об их самоидентификации, но из чьего-то окна раздался приятный хриплый баритон:

… я буду знати тайну твою,

Воду твою пити єдину!

Ти завжди зі мною! Ти – сила моя!

Ти – мій талісман, моя Афіна!

Аля презрительно сплюнула в сторону:

– Ну вот, ещё этих нам тут не хватало.

Тася обернулась в сторону музыки и как-то вся опала:

– А это что там за мужик по газону с фонариком рыщет?

Марго от досады скрипнула зубами, с трудом выдохнула:

– Нам тут свидетели не нужны… Придётся завтра эту клушу проучить. Расходимся!

Девушки вступили в пятно фонарного света и как будто тут же растворились в вечернем сумраке.

Когда Максим пришёл в кафе, то солнце уже давно скрылось за горизонтом – только фонари освещали вечерний сумрак казавшегося пустынным микрорайона. Надо прикинуть, где лучше ставить этот летник, чтоб входы-выходы не загородить. Примерил, прикинул, но как ни старайся, а перед кафе трёх столиков не разместить – каких-то несчастных полметра не хватает.

А если с торца? Максим пошёл по газону, неловко оступился и рулетка выпала из рук, скрылась в траве – не видно в потёмках. Макс достал из кармана сотовый, включил на нём фонарик и в его свете стал искать рулетку, которая как сквозь землю провалилась. Максим отступил на шаг назад и на шаг влево, и так подсветил, и этак, чтобы неуловимая рулетка блеснула прищепкой и себя обнаружила. Над Максимом на втором этаже открылось окно и оттуда на весь район разнеслось:

Небо над Дніпром -

То без тебе я!

Небо над Дніпром,

Кличе кров моя!

Максим раньше не слышал этой песни, она ему понравилась. Он увидел, что девушки-подростки в свете фонаря пошли куда-то на восток. Вспомнил, что когда-то он после школы с друзьями по весне тоже вечерами слонялся допоздна…

– Порхайте, пташки божьи…

Утром Максим ждал приезда айтишников, которые должны были доделать все кассово-терминальное. После обеда придёт художник и к вечеру тут всё будет чинно-креативно. По большому счёту, «Караван» был готов к походу и только ждал работников: улыбчивых и обходительных официантов, ироничных и находчивых, задающих тон всему заведению барменов и расторопных, обстоятельных поваров. Кадров, которые решают всё. Если получится грамотно организовать их работу, то и шероховатостям офисного крючкотворства не устоять. Максим ждал встречи с сотрудниками, чтобы начать дело, но и текущий момент хотелось продлить, растянуть до бесконечности – когда всё готово и впереди целый каскад открывающихся возможностей: пока дело не начато, то все они как будто бы есть, но каждое решение, каждый шаг, сделанный в одном направлении не даст сделать вместо него другие… То есть в этом данном моменте возможность глобальной экспансии, коммерческого успеха и привнесения в жизнь горожан чего-то хорошего, нового и важного безусловно есть. Немного удачи и…

Дверь открылась и с шумом ввалился запыхавшийся Гриша:

– Здорово, Макс! Я с этих полоумных в шоке просто! – он грозно показал рукой куда-то на улицу. – Уж вы или крест снимите, или трусы наденьте!

– Что стряслось? Кто тебя так обидел?

– Ей-Богу, сил моих больше нет! Куда ни плюнь – сплошной эко-активизм и деваться от него некуда! Раздельный сбор мусора у них, авоськи-шоперы, шапки из полторашек, выбросы в атмосферу и зимняя резина, а как до дела доходит, так толку хватает только вейпы курить и на электросамокате по тротуару носиться!

– Да ты объясни толком, что стряслось-то?

– Да то стряслось, что начинаем за здравие, а кончаем… В том и штука, что кончить по-нормальному не можем! Хотим жить, как в Европе, а делаем, как… Ладно. – Гриша шумно выдохнул, приводя нервы в порядок. – Нашёл тут рядом велопарковку, сегодня велосипед решил там оставить.

– Так хорошо ведь! Инфраструктура!

– Хорошо-то хорошо, спору нет. Только штука в том, что я велик ставлю, а рядом большой пакет валяется, а в пакете перчатки целлофановые и три маленьких пакетика. И в каждом пакетике собачье дерьмо. То есть кому-то не лень было за своим барбосом подобрать аж три баребуха, всё это вместе сложить, таскаться с этим «сокровищем» по всему району, но до урны метра не донести! Где с паклей свалилось – там и лежит! Тьфу! Вот валяйся то дерьмище в траве, как ему по природе и положено, то денёк бы посмердило, но зато и почву удобрило! А теперь оно и вонять из пакета неделю будет, и земле только вред. Я, конечно, не гордый, не переломился – пакет тот поддел и в урну, но… Какой-то уродский переходный период, когда и не по-нашему, и не по-ихнему, а ни нашим – ни вашим. Как и у нас, блин, когда с одной стороны сеть кафе, а с другой стороны – дорогая вентиляция.

– А что не так с вентиляцией?

– Что наше кафе тут «Кравец» открывает только потому, что они в шумоизоляцию и вентиляцию вложились, а место гиблое оказалось.

Максим оторопел:

– В смысле?

Гриша ткнул пальцем в потолок:

– Вон, трубу под потолком видишь? Это безумно дорогая приточная вентиляция по последнему слову техники. Почти не шумит, а тянет – как депутаты из бюджета! Короче, в ремонт вбухали, а дело не пошло. Решили сворачиваться, но договор с арендатором заключили так, что в случае съезда не только не в праве компенсации с собственника требовать, но даже вентиляцию отвинтить и увезти нельзя. Потому они и решили в последний раз счастье испытать.

– Но ведь они же люди влиятельные. Всё таки – завод! Владимир Светланович со своей стратегией…

– Так и собственник не хрен с горы! А Светлановичу просто повезло в своё время с Алисой Всеволодовной в одном классе учиться – теперь из себя непонятно что строит.

– А ты обо всём этом откуда знаешь?

– Тимур говорил на стажировке.... Да все об этом знают. Ты что ли не в курсе был?

Теперь очень громко и демонстративно выдыхал, пытаясь успокоиться, Максим.

VII.

*разговор накануне*

– Максим, возможно, я несколько опережаю события, но считаю необходимым задать этот вопрос. Каким вы видите развитие подопечного кафе в долгосрочной перспективе?

– М-м-м… Прошу прощения, но пока о чём-то говорить по меньшей мере… Хм… Преждевременно, а потому опрометчиво. Тут нужно хотя бы три месяца отработать, а лучше – год, чтобы уверенно говорить о каких-то тенденциях. Точке нужно время на раскачку, особенно учитывая нестабильную ситуацию на рынке.

– Не могу не согласиться, но в нашем случае именно из-за нестабильной ситуации на рынке на раскачку времени нет! Может статься, что нам придётся принимать молниеносные решения, поэтому я бы хотел знать, есть ли у вас какие-то козыри в рукаве.

– Принимать молниеносные решения – значит сходить с заранее принятого курса.

– Без сомнения. Однако мне важен ваш ответ.

– Ну, в таком случае… Конечно, нужно сперва специфику изучить, но самым очевидным способом повышения спроса я вижу проведение акций и розыгрышей призов. В случае ухудшения показателей сделать ставку на рекламу, чтоб на каждом столбе: «При покупке двух – третье бесплатно! Доставка в течение часа!». Потратимся на рекламу, но может окупиться сторицей.

– Вижу, вы не из тех, кто станет ждать у моря погоды. Это хорошо! Только лучше, чтобы «Доставка от пятнадцати минут». Потому что клиента эта цифра больше зацепит, чем перспектива ждать целый час.

– Но пицца у нас печётся десять минут, хинкали варятся двенадцать, а заказ ещё собрать надо. Если заказчик не в этом же доме живёт, то пятнадцать минут – это нереальный срок.

– Понимаю, в сроках вы понимаете больше моего… Шутка, не обижайтесь. Так и мы не пишем: «за пятнадцать». Пятнадцать минут – идеальная доставка при идеальных условиях. На все остальные случаи будет предусмотрен вариант, указанный в сноске, как раз предложенный вами «до часа». Так что наши интересы будут соблюдены, но внимания такое объявление привлечёт больше.

– Не стану спорить, мы же в любом случае только моделируем гипотетическую ситуацию.

– Да, именно так, моделируем нашу с вами суперсимметрию… Но речь не о том. Какой бы вы хотели провести розыгрыш?

– Сперва лучше провести маркетинговое исследование, привлечь специалистов, чтобы определиться с нашей аудиторией..

Лицо Владимира Светлановича скуксилось, будто он закусил очень дешёвую водку очень кислым лимоном. Максим тяжело посмотрел на начальника, глубоко вздохнул через нос и продолжил:

–.. но, исходя из теоретических соображений, подойдёт какой-нибудь фитнес-браслет или авто-регистратор на выбор победителя – люди тут в основном молодые и с авто.

– В точку! Можно даже чем-то более серьёзным привлечь внимание – скажем, гироскутером или велосипедом!

– Но это уже, мне кажется, роскошно – хороший гироскутер стоит денег, а нормальный велосипед обойдётся вдвое дороже скутера. Так что я бы не стал…

– На счёт цены не стоит беспокоиться, ведь можно вручить подарок на камеру подставному лицу! Одна крупнаяпродуктовая сеть так и сделала – тогда велосипед на фотосессии получил персональный водитель владелицы компании. Потом роскошного железного коня вернули на прилавок.

– Но такие вещи обычно раскусывают и это не идёт на пользу репутации. Ведь это подставное лицо могут опознать. Или, хуже, такого человека на районе никто никогда не видел!

– Тут я полностью согласен – было бы здорово, если бы такой победитель потом катался везде на велосипеде с нашим логотипом и всем встречным-поперечным рассказывал о том, как он его выиграл. Но вы упускаете из виду специфику нашего плацдарма – тут никто никого в глаза не знает! А, значит, едва ли мы получим эффект сарафанного радио, с одной стороны, но и наше подставное лицо вряд ли ждёт разоблачение. Поэтому если разыгрывать, то не бросовую побрякушку. К тому же, скажу по секрету, институт репутации в нашем с вами деле не работает. Его как такового вовсе нету.

– Тут опять же не настаиваю, это всего лишь вариант. Касательно развития точки. Мы ведь запросов аудитории не знаем – может статься, что тут получится ввести премиальный сегмент вроде рибая с фуагра – с трёх таких стейков в день будем иметь маржинальность сорока пицц. Или, наоборот, станем пирожки с зелёным луком продавать за три рубля, но зато гигантскими объёмами. Загадывать сложно.

– Ну, это вы говорите об ассортименте, а я же спрашиваю о том, как вы планируете привлекать новых гостей.

– Пока что – пальцем в небо, но в перспективе, если всё будет развиваться так, как я думаю, можно будет приглашать музыкантов местных, чтобы кафе стало местом притяжения, зоной рекреации.

– Можно, тут вы правы! Но музыканты – публика капризная и мало ли что исполнить может… Во всех смыслах, да. Да и влетит в копеечку… А вот как вы смотрите на счёт кинопоказов? Скажем, семейный просмотр кинофильма на большом экране? Проектор у нас есть, проекционный экран тоже на складе пылится.

– Здесь, на ипотечной окраине и в наше время быстрого интернета? Я не думаю, что кто-то пойдёт нарочно смотреть кинохит десятилетней давности в кафе.

–Я бы всё же рекомендовал не отмахиваться от этой идеи и её недооценивать. Всё же кинотеатров в районе нету так что… Или проведение мастер-классов для детей? Например, выпечка пиццы?

– Но ведь эта практика была в «Калашном ряду» и её отвергли как бесперспективную.

– Ну, во-первых, всё новое – хорошо забытое старое! То, что оказалось невостребованным в прошлом, может внезапно выстрелить в будущем. Не попробуешь – не узнаешь. Во-вторых, отвергнуто это было прежней командой управленцев, а теперь у руля мы с вами. Возможно, мы сделаем другие выводы из этого опыта и это не нужно сбрасывать со счетов. И ваш идеализм мне кажется тут не вполне уместным. Вы знакомы с принципом провала?

– Нет, я не совсем этому в университете учился.

– Понимаю, там другую специфику воздействия на публику преподавали, – Владимир Светланович улыбнулся. – Но позволю заметить, что мне на семинаре Chief Executive Officer объясняли, что принцип провала – необходимое условие проведения эффективной акции. Смысл в том, что чем меньшее количество клиентов сможет воспользоваться акцией, тем лучше! В этом плане идеально поступила одна доставка роллов и пиццы – два месяца трубили о розыгрыше сертификатов, мобильных телефонов и умных пылесосов, а датой розыгрыша назначили 29 февраля в обычный, не високосный год. Спрос вырос вдвое! Правда, они готовили бизнес к продаже и им было важно продемонстрировать покупателю высокие показатели…

– Это уже мошенничество чистой воды!

– Согласен, но всё равно этот кейс считаю достойным изучения. Что ж… Подводя итог нашему разговору, я рад, что вы оказались человеком инициативным и с нравственным стержнем. Считайте, экзамен выдержан!

30.04.202…

Максим приехал в офис под закрытие, чтобы обсудить возможность для Гриши работать без оформления – тот ни в какую не желал делиться с государством даже частью зарплаты. «Сегодня жив, а завтра нет, а эти барбосы и без моей десятины приличную пачку наели». Максим успешно решил вопрос с юристом и бухгалтером. Выходя из офиса, он открыл дверь и пропустил вперёд себя Дину, чей образ не давал ему покоя и постоянно порождал чувство дежавю.

Однако в этот раз галантность вышла боком. Дина подошла к пешеходному переходу, а проезжавший мимо автовредитель от души проехался по луже, которая почему-то ни за что не хотела утекать в коллектор ливневой канализации. Из-под колёс во все стороны брызнул омерзительный фонтан. Дина взвизгнула и керинейской ланью с места прыгнула назад. Оступилась, охнула, в ноге что-то щёлкнуло и Дина упала. С трудом поднялась, но идти не смогла. Макс взял её на руки и отнёс к её машине, сам сел за руль и отвёз Дину в областную травматологию. Встречные авто по-прежнему выскакивали будто ниоткуда и уносились в никуда, но ждать сложа руки и видеть, как страдает Дина, никаких сил не было. В приёмном покое Максим услышал Динину фамилию и ахнул от удивления и радости. Мелехина. Всё встало на свои места. Дина оказалась сестрой Горелого, его лучшего друга, об утрате которого он скорбел не первый год.

Изучив рентгеновский снимок, врач сказал, что ничего страшного не произошло и прописал сначала холод, а потом тепло и чтоб непременно сходить на приём к участковому хирургу через три дня. Максим отвёз благодарную Дину в Лянгасово, которая тоже была рада познакомиться с другом брата, о котором много слышала, но не видела. Максим довел Дину до комнаты в общежитии, а сам уехал обратно на электричке. Благо, вокзал был сразу же за водонапорной башней, которая так хорошо видна из окна.

Через три дня Максим проводил Дину на приём к местному хирургу, который продлил больничный лист ещё на пару дней и через эту пару дней Дина и Максим решили, что вместе жить в квартире у Максима будет гораздо удобнее. Значит, переезд, который, как три пожара.

Пока Дина собирала бельё, духи, книги, одежду, документы, расчёску, банку с молотым кофе и фен, Максим рассматривал атлетический пояс её отца. Широкий ремень с белой окантовкой, на который были приколоты значки ГТО, региональных и ведомственных соревнований, мастера спорта и чемпиона ВЦСПС. Регалии. Казалось неуместным, что такой пояс висит в комнате бывшего железнодорожного общежития над ковром производства Армянской ССР. При этом святотатством было и снимать его из этого красного угла, но и бросить пояс тут на забвение было ещё большим преступлением.

Максим понёс пожитки в большой спортивной сумке, а пояс повесил на плечо, и тот казался огромным эполетом с аксельбантом. Макс шёл мимо бывшего универсального магазина «Мечта», который ныне числился торговым центом. Вдруг ему навстречу выпрыгнул, выкатился как мячик из ниоткуда испуганный малыш лет шести с большими полными слёз глазами. Он кинулся к Максиму, умоляюще крича:

– Бар-бар-барики! Ой, бебрики! Бубрики!!! Кнедлики-бёрики! Скорики-морики! Дядя, дядя, спаси от злых бебриков!

Максим не принял всерьёз этот детишечный ужас, однако поставил сумку на землю, положил поверх неё пояс и зашёл за угол, думая увидеть там каких-то хулиганов или злых собак. За поворотом никого не оказалось. Максим внимательно изучил асфальт, чтобы найти хотя бы жуков – медведок или жужелиц, способных напугать ребёнка, но и тех не было. За углом был обыкновенный двор, нёсший в себе следы всех пережитых эпох. И дышащий на ладан дровяной сарай с белой цифрой «XII», который жильцы приспособили для хранения велосипедов зимой, а лыж и санок – летом. И трубу теплотрассы, которую кое-как, временно и до лучших времён завернули в фольгированную минвату в девяносто третьем – так она и болтается спустя трёх президентов и пятерых губернаторов. Видимо, лучшие времена пока не наступили.

Успокоившийся уже ребёнок стоял позади и с любопытством изучал пояс отца Дины:

– А это у тебя, дядя, пояс бога войны?

– Нет, это спортивный пояс одного хорошего человека. А где эти твои бебрики? Что-то я никого не вижу.

– Они тебя испугались. Они вредные и гадкие, но добрых боятся, – малыш, почувствовав недоверие Максима, вздохнул и смешно всплеснул ручками и затараторил: – Они змей не боятся, потому что их царь был на своей сестре женат, Сократа обижал и прививки ядом делал! А ещё у них был царь, которого в ухо кулаком прибили! Они плохие!

– Да, ладно, хорошо! Что ты! Лишь бы тебя больше не трогали!

Мальчик решил, что его убедительным доводам поверили и снова улыбнулся:

– Спасибо тебе, дядя Геракл!

Малыш бегом, весёлым мячиком, упрыгал обратно во двор. Максим и Дина пошли к автомобилю.

23.05.202…

В малом «Караване» на окраине города месяц в ожидании корпоратива и командного ужина-завтрака всё шло очень даже приемлемо.

Ремонт закончили в срок, только художник подвёл и креативные надписи и изображения наносил на стены, когда кафе уже вовсю принимало гостей. Максим представлял себе художника каким-то благостным хиппи с палитрой – каких-то таких ребят он обычно видел сидящими в парках с мольбертами. Тут же прибежал какой-то дёрганый небритый юноша, похожий на Фродо, который всё же попал под власть Кольца. Юноша принёс в рюкзаке проектор, навёл его на стену и принялся обводить контуры тени – на всю оформительскую работу у него ушло часа полтора. На следующий день он вернулся уже без проектора, положил поверх первого слоя краски второй и ушёл. После этого перформанса Максим остался в недоумении. Может быть, он чего-то не понимал, но результаты его впечатлили не так, чтобы уж слишком. Впрочем, хуже не стало, так что и бог с ним, ладно. Хорошо, что во время работы художника не случилось вала гостей. Они бы тоже не впечатлились. Но, главное, плитка уложена, стены покрашены, трубы не текут, унитазы смывают и вентиляция работает, как зверь!

Команда кафе подобралась немного себе на уме, но не конфликтная, почти что дружная. Две девушки за баром – одна требовала, чтоб её называли непременно «ба́рменом», а другая хотела быть исключительно «барме́ншей». Во избежание недопонимания их называли по именам: Алина и Полина. Одна была местной, а другая ездила на работу от Дворца пионеров. Одна училась в Сельхозакадемии на агронома, а другая тоже проводила свободное время не без пользы. Официантки – тоже, как на подбор: обе маленькие и бойкие. Правда, бойкие больше разговоры говорить, делясь впечатлениями с б… с Алиной и Полиной.

Повара были хорошие и самостоятельные – сами по себе сидели по углам и что-то внимательно изучали в экранах телефонов. С холодным цехом по очереди справлялись Вова и Маша, а на горячем сражались Яша и Гриша. Старшим числился Гриша, чьё старшинство было обусловлено универсальностью и тем, что он тут оказался первым. Лидерских амбиций он не выказывал, в телефоне читал учебники по общей истории и информационным технологиям. На правах старшего повара проводил инвентаризацию, заказывал продукты, решал неясности в технологических картах с Тимуром, а потом сам с собой бушевал, негодуя об экзистенциальных беспорядках окружавшего его мира. На кухню должен был регулярно приезжать Тимур, но делал он это почему-то не регулярно. Но ребята справлялись сами.

Расчёт офиса не оправдался. То есть финансовый план выполнялся вполне, но не так, как виделось с Хлыновицкой. В зале редко было много посетителей, но оно и к лучшему – львиную долю выручки приносила доставка. Официанты сбивались с ног, мотаясь по району: иногда по одному адресу с пиццей бежал Максим, а по другому спешила официантка. Две очень красивые скамейки, которые по двести тысяч, установили почти сразу, а вот согласовать оклад курьера почему-то не могли третью неделю.

Всё вошло в размеренную колею. И покатилось по накатанной.

На самом деле всё получилось именно так из-за того, что Вера открыла крышку тестораскаточной машины. В большой «Караван Сарай» пришёл срочный заказ, что вне всякой очереди нужно налепить пельменей с индейкой на именины Зинаиды Николаевны, жены Всеволода Эмильевича. Точнее сказать, та крышка открылась сама, выпав Вере прямо в руки, после того, как она отправила в неё раскатываться пласт теста. Машина встала. Сперва думали, что это выпал найденный тут же на полу шестигранный болт и аппарат без этого кожуха защитного работать не хочет. Кожух приставили на место, болт закрутили, но – нет: машина на нажатие кнопок не реагировала. Проверили ручным блендером розетку, от которой питалась тестораскатка – блендер бодро завибрировал. На всякий случай попробовали подключить злополучный агрегат к розетке, от которой работал приточный гидрофильтр-искрогаситель – снова ничего не произошло. Пробовали менять настройку, трясти и крутить непрогретые валы вручную, но и это не помогло.

Шеф позвонил в офис, чтобы вызвать мастера-техника – ему ответили, что тот уехал по плановой заявке в бар на Уральскую, так что раньше понедельника на него рассчитывать не приходится. Шеф огорчился, вспомнил, что у него квартира в ипотеку, вспомнил, что машина в кредит, вспомнил свой последний разговор с Всеволодом Эмильевичем и ему стало томно и тошно. После этого он осознал, что ещё одна тестораскаточная машина есть в «Пенных хоромах» – другом ресторане ООО «Кравец». Он набрал номер «Хором» и с облегчением узнал, что там Веру готовы принять с распростёртыми объятиями и нисколько не против, если она займёт их лепшицкий закуток. Шеф бы отвёз Веру вместе с тестом и фаршем сам, но этим утром у его машины что-то застучало в коробке передач и он отогнал её в автосервис. Поэтому он снова позвонил в офис и вызвал машину, которая развозила продукты по торговым точкам.

Водитель ведомственного грузовичка было возразил, что он от графика отклоняется, но ему напомнили, кто ему зарплату платит. Пришли к мнению, что от тридцатиминутного отсутствия в организме населения салата романо, бакинских томатов и ростбифа некоторым, конечно, может стать грустно, но за экстренной медицинской помощью никто не обратится. В машину погрузили Веру, тесто и фарш на хинкали: и говядину-свинину, и баранину, и грибы. Отдельно, с особым тщанием положили фарш индейки и тесто на пельмени для Зинаиды Николаевны. Забыли положить только тесто и фарш на пельмени, которые для хоккеистов две недели назад заказал маленький «Караван» с окраины.

Аня, повар холодного цеха, с удивлением увидела большой морковный торт, который накануне так спешили сделать, а теперь он без дела стоял на складе в коробке с ленточкой. Шеф хлопнул себя по лбу и стал звонить водителю служебной машины. Осталась только надежда, что корпоративы «Каравана» пройдут без сучка и задоринки.

В «Караване» на окраине события развивались так. Банкет ко дню рождения директора управляющей компании Быковой назначили на полдень, намереваясь всё закончить к часу. Столы сдвинули и накрыли ещё накануне – осталось расставить тарелки с вилками-ложками. Если бы вдруг в это время случился случайный посетитель, то его усадили за единственный столик, который как раз был в уединённой нише, куда обратно повесили трофейную каркасную голову оленя из фанеры. Хорошо, что случайный гость этим утром обошёл «Сарай» стороной.

Накануне Гриша приготовил мусаку и порционно нарезал, осталось только её разогреть и подать гостям. Ещё заказали семь пицц, четыре графина морсу, четыре чайничка чаю и дюжину чашек капучино – Максим больше всего боялся, что не справится кофемашина и пока кофе дойдёт до последних гостей, то у первых успеет безнадёжно остыть. Кофемашина не подвела, а вот снабжение…

Машину с продуктами и тортом ждали в одиннадцать с четвертью – чтобы спокойно подготовиться, всё нарезать и торжественно вынести в зал. Максим накануне договаривался с Петей и тот божился, что всё будет в лучшем виде. И Максим не сильно тревожился на этот счёт – в конце концов, в обычные дни продукты привозили как раз по пятницам в районе полудня, так что и без какого-либо исключения всё должно пройти, как по маслу. Но уже и одиннадцать тридцать наступило, и без четверти двенадцать минуло, а машиной не пахло. Максим набрал номер Пети – тот молчал. Набрал номер Светлановича —трубку подняли и в ответ что-то размеренно забулькало, как будто по зарослям камыша и рогоза в болотных сапогах по мелководью брёл с сачком охотник на пиявок. Максим положил трубку и снова набрал Петю. Теперь трубку взяли, Максима выслушали и обещали во всём разобраться – именно в этот момент из-за угла показался маленький белый грузовик с зелёной надписью «Кравец» на борту.

Максим облегчённо выдохнул, и давившая на него всей массой небесная твердь скатилась с плеч, но, принимая товар, он не увидел торта для Быковой и пельменей для саратовских вепрей. Взгляд Максима остекленел, а небесная твердь водрузилась обратно. Макс набрал номер шеф-повара большого «Каравана». Шеф-повар обвинил водителя в том, что тот трубку не берёт – стоявший тут же водитель сначала возмущенно выкатил глаза, но, достав телефон, действительно увидел на нём пропущенные звонки. Забыл, говорит, с «беззвучного» снять. Шеф сказал, что с пельменями вышла заминка и они будут позднее и подтвердил, что торт как стоял на складе с ленточкой, так на складе с ленточкой и стоит.

То есть стоит на полочке, на другом конце города, куда ехать в пятницу, в обед, сквозь пробки… Но водитель обещал постараться. Наспех выложенные продукты раскидали по складам, не глядя подписали накладную и белый грузовичок с зелёной надписью умчался за тортом. Максим сел на лавочку, закурил и принялся ждать, морально готовясь к провалу. Небольшими группами стали подходить гости – бармен и официантка их встречали и рассаживали по местам. Ирина Быкова пришла в ослепительно белоснежной брючной паре в пять минут первого. Гриша достал из пышущей жаром духовки противень с мусакой, быстро раскидал по тарелкам и стал по очереди отправлять в печь пиццу за пиццей. А Максим без торта чувствовал себя, как контуженный капитан крейсера «Варяг» перед японской эскадрой и, в сущности, тоже готов был отдать приказ открыть кингстоны.

Прошло сорок минут. Гости уже давно доехали и пиццу, и мусаку, а чай в чайниках стоял, ожидая, когда же его наконец разольют по чашкам. Молочная пенка в питчерах остыла и осела в ожидании капучино. Хорошо, что это был коллектив, который разом вместе редко собирался и им было что обсудить. К тому же мало кто спешил вернуться на работу и задержку с десертом никто не замечал, но Максим обливался холодным потом. Торт привезли в двенадцать пятьдесят пять. Макс сам открыл коробку и дрожащими руками быстрее нарезал торт, который молниеносно вынесли в зал. Гости были рады, но даже доев торт, не спешили расходиться – последние сотрудники управляющей компании «Букварь» ушли без пяти минут два. Ирина поблагодарила Максима за прекрасную организацию и обещала следующий корпоратив провести тут же. Макс от неожиданности чуть было ей не поклонился, но остановил себя и только поцеловал протянутую для рукопожатия руку. Он так и стоял, улыбаясь, пока Ирина Олеговна вместе с бухгалтером Эллой Юрьевной не скрылись за поворотом. Потом сел на лавочку, набрал номер Владимира Светлановича, но как только начались гудки, сбросил вызов. Такие вопросы лучше обсуждать лично.

– Разрази их гром, ей-богу!

К ужину хоккеистам нужно было подать салат и спагетти болоньезе. Соус к пасте был готов заранее, его Гриша приготовил вместе с мусакой, а салатом и спагетти он хотел заняться после дня рождения.

– Ёперный театр…– Гриша даже присвистнул. – Максим, ты видел, какие нам спагетти привезли?

– Не обратил внимания, не до того было. А что?

Гриша молча показал упаковку. На ней была давно и хорошо знакомая этикетка – белые буквы на красном фоне, а сверху мельница под радугой. Но в хорошо знакомом слове было пять букв, а тут букв было намного больше. Максим посмотрел на Гришу в надежде на поддержку.

– Думаешь, они намного хуже?

– Не знаю. Но ничего хорошего от них не жду. Сам понимаешь, что если ты хорош, то не станешь под кого-то подделываться.

– Это да. Но, может, под соусом не разберут?

– Только на это и остаётся надеяться.

Как Гриша ни старался, как ни следил за процессом варки, как ни мешал, как чуть ли не с бубном вокруг кастрюли бегал, но спагетти получились такими, каких Максим не пробовал с далёких школьных времён. Хорошо, что их не пробовал итальянец, потому что произошёл бы международный конфликт – макаронные изделия группы В оказались чудовищными. Но или хоккеисты были очень голодными, или Гришин соус спас положение, но тарелки на мойку сдавали пустыми. Наверное, к лучшему, что фотограф из офиса не приехал освещать это статусное мероприятие.

Машины с пельменями на завтрак хоккеистам так и не дождались. В восемь вечера Максим набрал шефа :

– Привет! Вы отправляли водителя к нам с пельменями?

– Нет. Слушай, у нас такая история, что сломалась тестораскатка. Можно мы тебе хинкалей пришлём? Их у нас сколько хочешь.

– Но у меня же предзаказ… Они же всё заранее оплатили.

– У тебя предзаказ, а у меня – авария, форс-мажор.

– Так я же эти пельмени две недели назад заказывал!

Было слышно, как на том конце провода засуетился шеф и как забегали его глазки:

– Извини, не могу говорить – большой заказ… – и бросил трубку.

Максим пошёл в соседний супермаркет и очень обрадовался, что там по акции оказались хорошие пельмени. Тщательно изучив этикетку, Макс взял пять пачек. Когда он с ворохом пакетов вернулся в кафе, Гриша со снисходительным пониманием одобрительно улыбнулся.

Максим решил, что в понедельник утром на планёрке разгромит Светлановича просто в пух и прах и будь, что будет. Так дальше работать нельзя.

Тучи сгущались.

***

В историческом центре города стоит дом из красного кирпича. Может показаться, что этот дом приехал откуда-то из Великобритании периода расцвета её могущества. Или с набережной прагматичного Антверпена. Или из загадочной неторопливой Прибалтики. Можно даже подумать, что этот угловатый, пряничный и почти вычурный особняк позволил себе какой-то сумасбродный нувориш, обалдевший от внезапного шального богатства. Но этот дом стоит тут больше века. Стоял при императоре, стоял при генеральном секретаре, стоит теперь.

На втором этаже этого здания, в комнате, которая десять лет назад была малым банкетным залом большого кафе, расположился офис компании «Земляничные поля». На столе стоит тонкая хрустальная ваза с нарциссами, на стене висит портрет женщины, похожей на Екатерину Великую с венком из васильков. За столом сидит худощавая женщина за пятьдесят с распущенными седыми волосами до плеч в очках. Она чему-то улыбается и ест гранат. Женщину зовут Лариса Евгеньевна. Когда-то она руководила отделом маркетинга в большой организации, но несколько лет назад в её жизни случилось горе. После была госпитализация в психиатрической больнице, увольнение с работы, скандалы и диагноз «деменция». Но то ли деменция оказалась ложной, диагноз ли оказался неверным, а может своё дело сделала сбалансированная диета и комплексная терапия. Так или иначе, но, когда её сын Гена с другом Серёжей и женой друга Варей стали выращивать клубнику и малину, Лариса Евгеньевна включилась в работу. Задействовала старые связи и за несколько месяцев обеспечила авансирование урожая и инвестиции в проект такого уровня, что начавшийся с огорода в двадцать соток бизнес к осени обещал превратиться в добротное фермерское хозяйство. Её Гена занимался строительством новых и модернизацией старых комплексов, Варя решала кадровые вопросы, а Серёжа следил за урожаем и теперь искал место для строительства новых теплиц. Кем она была в «Земляничных полях»: консультантом, супервайзером, серым кардиналом? Она была мамой. Мамой для этих несмышлёных тридцатилетних детей.

На лестнице послышались шаги. Сначала они были громким и торопливым топотом, но вдруг остановились и через несколько секунд продолжились размеренной поступью. Дверь в кабинет открылась и вошёл Сергей. Он был распарен, но старался изо всех сил контролировать дыхание.

– Здравствуй, Серёжа. Ты откуда такой? Запыхался? Так сядь! В ногах-то правды нет.

Сергей смутился, сел в кресло и тоскливо посмотрел в окно:

– Тёть Ларис, я в упор не понимаю за каким лешим мы сюда забрались. Никаких сил нет через весь город мотаться сюда с Базовой. Ещё хорошо, что погода нормальная, а если бы дождь?

Лариса Евгеньевна улыбнулась:

– Это сейчас у нас на Базовой производство, а когда построим теплицы и сады заложим, тогда акцент сменится. Тогда тебе будет неудобно сюда из любой точки. Зато будет удобно нашим партнёрам.

– Хм… Так ведь…

– Подожди, Серёжа, и не в этом дело. Я ведь настояла на офисе именно здесь не потому, что это самое красивое здание в городе. Не потому, что этот дом в самом центре и создаёт соответствующее впечатление. И не потому даже, что арендатор был на готов на любые условия. Я в первую очередь хотела преемственности.

– В смысле?

– Когда-то этот дом построил очень достойный человек, один из самых крупных благотворителей этого города, который все свои доходы тратил на помощь согражданам. Поэтому очень хотелось бы, чтобы наши яблоки и ягоды помогли найти хорошую работу нашим землякам. Вятским. Тогда мы получим не только прибыль, но и долгую добрую память. Сейчас модно говорить, что репутация ничего не сто́ит, да? Так вот только репутация чего-то и сто́ит. На репутации весь современный мир стои́т.

Сергей заново осмотрел стены и уже внимательно посмотрел в окно:

– Тогда, конечно, другое дело. Да и вообще! Я пока сюда ехал, то в магазин заглянул и удивился. До Китая от нас на поезде неделю ехать, а до Медян я на велике за час доберусь. Но китайские яблоки дешевле наших, а нашей клубники и голубики на полках вовсе нет, зато есть эквадорские. Почему?

– Очевидно потому, что в Медянах яблоки не выращивают и клубнику тоже.

– Но ведь в садах растёт и то, и другое! То есть у пенсионеров и садоводов-любителей получается, а у больших предприятий – нет?

– Я тебе скажу, в чём дело. В бизнес люди идут в первую очередь за тем, чтобы получить прибыль. И чем быстрее и больше – тем лучше. А потом дверь железную поставить на свой особняк. Желательно, в Дубае или Лондоне. А я здесь дожить хочу. И хочу, чтоб вы здесь жили, – Лариса Евгеньевна направила взгляд в окно, потом скосилась на столешницу справа и посмотрела Сергею прямо в глаза. – Знаешь, Серёжа, я бы очень хотела, чтобы мы в первую очередь не делали, а думали. Чтоб думали не: "я посадил яблоню, вырастил яблоки и яблоки соседа мне теперь не нужны!". Мы должны думать, так: мы вырастили яблоки лучше, чем у соседа, так пусть теперь сосед наш метод посмотрит и пусть у него тоже будут яблоки лучше прежних. Или пусть сосед решит, что раз у нас так хорошо идут дела, то он займётся чем-то другим – будет растить самые лучшие груши, которыми потом с нами же с радостью поделится. То есть я не хочу "вместо", я хочу "вместе", – она отвела взгляд и снова посмотрела в окно. – Кстати, ты нашёл место для теплиц?

– Я пока не знаю, сомневаюсь. Мне у Ломовской, в пригороде место нравится, на том поле, где гаражи были. Но туда подъезда нет – дорога грунтовая, поэтому не знаю.

– Тут дело даже не в том, чего там нет, а в том, что там есть. Там есть две железные дороги, электроподстанция и ТЭЦ. Конкуренты просто пару снимков с нужного ракурса сделают – и всё.

– Это да… Тогда рядом ещё поле незанятое есть, у садоводства которое.

– Которое сразу за городским моргом? Не, это не годится. Знаешь, попробуй посмотреть у станции Красносельской. Я там давно была, но едва ли там что-то капитально застроили, а места живописные.

– Это в самом конце Вознесенской, где самолёт? – он подумал. – Хм… Скатаюсь, посмотрю.

– Кстати, что с машиной? Месяц уже деньги выделены, а ты всё на велосипеде.

– Да я как-то всё решиться не могу.

– Серёж, так уж вышло, что ты – лицо нашей фирмы, Атлант, на плечах которого всё держится. И по тебе будут судить о нас. Так что соответствуй! Потому что наш человек до зарубежного пафоса ещё не дорос, где чем круче, тем проще. Партнёры не оценят твой велик. У нас грибами и мёдом у рынка с джипов торгуют. Если хочешь совмещать приятное с полезным, то купи пикап. Американский или немецкий.

– А если японский?

– Лишь бы не русский!

25.05.202…

За окном ревела буря, сверкали молнии, шумел дождь и в кронах могучих тополей гулял ветер. Максим ворочался в кровати и не мог уснуть: он не понимал, что делает со своей жизнью. Нимб гастрономического покорителя предместий и пригородного кулинарного конкистадора рассеялся, оставив бытие ни на что не влияющего менеджера заштатного кафе в организации, которая занималась чем угодно, но только не развитием бизнеса и извлечением прибыли из своей деятельности. До утра Максим судил и рядил, рой мыслей не давал покоя. В кафе и барах отмывают чёрный нал завода? Сеть искусственно раздувают перед продажей? Светланович перед своими хозяевами изображает бурную деятельность? Владельцы самодурствуют, потому что могут себе это позволить? Или все эти процессы происходят одновременно?

Шторм давно утих и уже поднималась алая заря, когда он рассудил, что Богу – богово, кесарю – кесарево; что «Кравец» – это «Кравец», а он – это он, и своих мертвецов пусть мёртвые же и хоронят. Жалко будет терять неплохую зарплату, но кружиться на этой адской карусели только ради денег тактически было непорядочно, а стратегически – бесперспективно. Даже если не обращать внимания и постараться получать удовольствие, то вся эта история может закончиться так же внезапно, как когда-то началась. Так что лучше не ждать, когда этот карточный домик рассыплется. С тем и заснул.

Поэтому в воскресенье Максим проснулся ближе к обеду. Проснулся, потянулся, зевая, налил кофе, вышел на балкон, закурил сигарету и с телефона зашёл на сайт объявлений о работе. Оценить обстановку. Так, значит, «Вам могут подойти эти вакансии: юрист, юрисконсульт, специалист…» В ряд однотипных строчек рекомендованных рабочих мест вклинился баннер:

«Компания «Архимед» – крупнейший автопроизводитель в мире и лидер в отрасли хранения солнечной и чистой электрической энергии открывает представительство в России и приурочивает к этому беспрецедентную компанию по поиску добровольцев для полёта на Марс.

Человечество готовится совершить очередной прыжок в своём развитии! Если ты хочешь быть на гребне этой волны, если стремишься к идеалу победы, если ты хочешь расширить границы красоты и знания, то мы ждём именно тебя! В международном коллективе добровольцев для России выделено двенадцать вакантных мест – займи одно из них!

Преимуществом кандидата будет физическая подготовка, готовность к перегрузкам, психологическая устойчивость, наличие высшего образования, а также холодная голова и горячее сердце.

Мы не можем гарантировать вашей безопасности, мы не можем быть уверенными в успехе, мы не обещаем, что даже в случае успеха экспедиции вы сможете вернуться на Землю. Но мы гарантируем вам причастность к делу, масштабов которого ещё не знало человечество со времён постройки Вавилонской башни.

С уважением, Израэль Спирит»

Максим глубоко затянулся и шумно выдохнул:

–Эх, где мои семнадцать лет… Но от меня же не убудет?

И нажал на кнопку «Откликнуться». Кнопка обернулась галочкой, а в прихожей открылась дверь и с шумом ввалилась радостная Дина.

– Только встал, дорогой? А я уже в Радужный смотаться успела, всё утро с Оксаной жеребца работали на корде.

– Завидую! Это, наверное, очень классно.

– Ещё бы! Когда ты на свежем воздухе с сильным и добрым животным – и ветер в волосах, и солнце, и простор… Мне это очень помогает после офиса душного.

– Ладно, давай завтракать тогда.

– Ну, кто завтракать, а кто уже и обедать!

Максим поставил для Дины в микроволновку разогревать тарелку супа, а себе решил пожарить яичницу. Гриша советовал сперва солить масло, на котором будешь жарить, а не саму глазунью в процессе приготовления. Максим решил проверить, узнать, есть ли какая-то разница.

Тостер радостно выбросил кусочки поджаренного хлеба и Максим с Диной сели за стол. Дина подула на ложку с горячим супом, а Макс потянулся было вилкой к желтку, как завибрировал телефон: «Владимир Светоносец». Уныло цокнув языком, Максим отложил вилку в сторону и поднял трубку:

– Доброе утро!

– Ох, я бы в этом не был так уверен на вашем месте… – голос директора звучал непривычно растеряно.

– Что-то случилось?

– Случилось? Да, к большому сожалению, случилось. Не знаю, с чего и начать. Право, я теряюсь.

Максим непонимающим посмотрел в глаза Дине, включил разговор на громкую связь.

– Тогда начните с главного, чем вокруг да около…

– Да, лучше так и сделать. Рубану с плеча, как говорится. Максим, я ставлю вас в известность, что… – голос Владимира Светлановича на секунду замер, как готовящийся прыгнуть с вышки в бассейн пловец, и в одно слово речитативом проговорил – …что в понедельник вам не нужно выходить на работу.

Максим удивился тому, насколько спокойно он принял эту новость. Как соевый соус к роллам, как шампанское в новогоднюю ночь, как кофе к сигаретам.

Ему захотелось сразу попрощаться и повесить трубку, но из приличия но всё же спросил:

– Что произошло?

– Катастрофа! – голос Светлановича сорвался на крик, но потом он всё же взял себя в руки. – Помните, вечером пятницы неизвестно откуда пришедшая тьма накрыла город, а сегодня ночью разразилась грозой? Так вот вчера ночью, то есть сегодня в 2.34, в здание, где находился офис нашей организации, ударила молния. И – всё…

– Подождите, я в этом немного понимаю. Это же современное здание, в котором непременно должна быть оборудована система молниеотвода?

– Она и была установлена! Пока это предварительные данные, но дознаватель из МЧС убеждён, что кто-то замкнул провода токоотвода на контур нашей проводки… Яне вполне владею терминологией, но суть в том, что молния ударила в громоотвод и вся её энергия ударила по нам! Электрическая проводка испарилась! Из-за этого вспыхнули пластиковые стеновые панели, обшитые пластиковыми же самоклеящимися обоями, натяжной потолок… Уже утром, когда огонь потушили, внутри дым сплошной стеной стоял! Он выходил на улицу тонкой струйкой, как зубная паста из тюбика…

– Да, мне случалось видеть подобное.

– Тогда вы должны понимать, что все документы в сейфах пропали – говорят, температура внутри могла быть выше тысячи градусов! Цифровые носители если не были уничтожены огнём и не пропали от разряда молнии, то точно погибли от воды при тушении.

– Вы хотите сказать, что никто не делал бэкапа? Вы не использовали облачных хранилищ?

– Облачные хранилища строго запретил Всеволод Эмильевич после того, как три года назад на заводе обыск был, а бэкап… После увольнения нашего системного администратора делами офиса занимался компьютерщик с завода…

– И когда он последний раз был в офисе?

– В марте.

– А когда уволился прежний админ?

– В январе…

– Уй, ё….

– Одним словом, офис с Хлыновицкой переезжает. Пока ещё не принято решение о приостановке деятельности всего «Кравеца» в связи с форс-мажором, но ваша точка до дальнейших распоряжений и до окончательных результатов расследования о поджоге считается замороженной.

– Вы убеждены, что это был именно поджог?

– Может быть, это просто эмоции… Я теперь уже ни в чём не убеждён, но посудите сами – офис тут был не первый год и благополучно пережил десятки гроз самой разной интенсивности. Беда в том, что точно нельзя установить, когда и кто занимался нашей либо домовой проводкой – последняя гроза, если верить сводкам метеорологов, была в августе того года, а с тех пор вмешательств в электросеть было немало…

– То есть вы подозреваете, что это саботаж?

– Пока о чем-то конкретном говорить рано, но мы готовы к агрессивным действиям наших конкурентов. Конечно, мы надеемся, что это чья-то преступная халатность, но нашему успеху завидуют слишком многие. К тому же между Василием Всеволодовичем и Алисой Всеволодовной давно тлело недопонимание. Они не могут прийти к общему мнению о том, кто главный бенефициар «Кравеца», а теперь, когда правоустанавливающих документов нету физически, ситуация значительно усложнилась… Поэтому мне очень жаль, но с вами, Максим, мы трудовые взаимоотношения вынуждены приостановить. Я могу посмотреть, что можно сделать для вас – возможно, найдётся что-то подходящее, чтобы вам временно…

– Не нужно, спасибо. Форс-мажор. Я попытаю удачи на другом поприще.

– Мне было приятно иметь с вами дело! Мы сразу дадим вам знать, когда всё вернётся на круги своя.

– Не сомневаюсь! До свидания.

В телефонной трубке раздались гудки. Когда они прекратились, Дина посмотрела на Макса.

– А мне ещё никто не звонил, не говорил, что на работу мне теперь в другой конец города ездить… Но, знаешь, это прямо по щучьему велению, по твоему хотению. Только что мне Оксана говорила, что на конюшне управляющий нужен.

Максим задумался, почесал правую скулу:

– Можно, конечно… Только я ведь не жокей никакой, пород не понимаю, специфики не знаю.

– Там этого ничего и не надо, на это берейторы есть и тренеры. Ты там с коноводами и трактористами вопросы решать – чтоб не бухали и работали, а не наоборот, как сейчас. Следить, чтоб ворота никому на голову не упали и чтобы сено с овсом вовремя привозили. Я уверена, что у тебя получится. И будет время в себя прийти от этих душнил офисных.

– Ну… Почему бы и нет.

– Вот, и я говорю. По крайней мере, в себя придёшь. Тогда я назначу встречу?

– Валяй!

Дина позвонила Оксане и та попросила подойти в кафе на перекрёстке Морозовской и Вознесенской. Максим быстро собрался и пошёл. Трава и листья деревьев зеленели изумрудно прозрачной яркостью, щебетали птицы и свежий ветер приятно овевал окрестность. Макс пытался уловить запах сгоревшего офиса в свежем воздухе, в окружающем эфире. Ни намёка. Ни гари, ни тени, ни намёка на бушующие страсти.

Оксана оказалась невысокой коренастой женщиной с лучезарной, но хитрой улыбкой и умными оценивающими глазами. В первую очередь Макс спросил её почему уволился прежний управляющий. Она рассказала, что к этому давно шло. Когда пару лет назад он заступил на должность, у конюшни было три здания: прокатная конюшня, конюшня с тракенами и рысаками и конюшня с тяжеловозами и вятской породой. Теперь осталось полтора здания – в половине конюшни был прокат, там же остатки рысаков и тракенов, а половина другой конюшни ушла под молодых кобыл. Вятская порода и тяжеловозы куда-то испарились. Третья конюшня стояла заколоченная, но деньги управляющий умудрялся получать на обслуживание и амортизацию трёх помещений. Ещё бывший управляющий умудрился вдрызг разругался с интендантом президентского полка, когда тот приехал посмотреть жеребцов для пополнения.

Но последней каплей оказалась мелочь. В конюшне не было спасения от мух. Дежурный коневод на ночь поджёг спираль-репеллент и поставил её на телевизор, а сам уснул. Спираль упала со штырёчка и прожгла корпус. Утром управляющий велел коневоду сгоревший телевизор забрать и принести вместо него новый. Коневод телевизор понёс и по дороге его встретил хозяин. Побеседовали. И то ли коневод какие-то не те слова выбрал, то ли хозяин эти слова интерпретировал по-своему… Неизвестно.

Хозяин к управляющему, мол, где у тебя телевизор из коневодки? Тот почему-то стал вилять и отрицать сам факт наличия, а когда хозяин его прижал, то управляющий сказал, что коневод его понёс домой, чтобы посмотреть всё ли с ним хорошо. Хозяин его обвинил в разбазаривании имущества и уволил в связи с утратой доверия. Главное, тот телевизор действительно никакого отношения к конюшне не имел – его за ненадобностью предыдущий коневод оставил. И уже неделю управляющего нет. В принципе, хуже без него не стало, но если Максим согласится эту должность занять, то наверняка станет лучше. На том и порешили.

Довольный беседой с Оксаной Максим вышел из кафе и на перекрёстке с Вознесенской вплотную столкнулся с Анатолием Васильевичем – тем историком, с которым он лежал в одной палате госпиталя, и очень этой встрече обрадовался.

Анатолий Васильевич широко и искренне улыбнулся и пожал ладонь Максима двумя руками. Макс был очень рад встретить этого человека именно здесь и сейчас.

– Как ваша книга?

– Знаете, тут так в двух словах и не ответить. Я ведь с проблемой столкнулся, потому что если писать подробно о каждом событии, то получится трёхтомник.

– А вятская история богата событиями? Я думал, что после того, как нас присоединили к Москве, то все новости в крае – это удои с поголовья и центнеры с гектара. Разве другой-третий раз кого в ссылку пришлют: тот ссыльный от скуки библиотеку откроет и, отмотав срок, умотает восвояси. И потом в Лондоне или Питере если про наш край вспомнит, так разве пяткой перекрестится.

– Правда в ваших словах, безусловно, есть, но не всё так уж однозначно… Вот про Спасскую башню Кремля слыхали?

– Это с которой нам куранты бьют?

– Да, о ней разговор. Вы в курсе, что она сначала была Фроловской, а Спасской стала после того, как царь Алексей Михайлович икону Спаса Нерукотворного из Хлынова забрал?

– Ничего себе… То есть мы дали имя одному из главных символов России?

– Не мы дали, а у нас взяли… Так вот если по-хорошему об этом рассказать, то целая глава выйдет. А как мастер Шамшуренков Царь-колокол о двенадцати тысячах пудов на колокольню поднимал, а потом самобеглую коляску придумал?

– Это же пятнадцатый век, да? Какие ещё коляски самобеглые?

– Век всё же восемнадцатый, а что там была за коляска такая, один бог знает. Но не в этом дело, а дело в том, что эта история тянет уже не на главу, а на повесть.

Или как гетман Дорошенко вятский кремль укреплял – отличная история! И с нынешними коллизиями перекликается… Тоже – глава! А слыхали, как инженер Пятов придумал корабли бронировать и с тех пор флот бронированным стал? Правда, не российский, а английский.

– Так это ж какой-то уже Левша получается.

– Вот то-то, что Левша, но не выдуманный, а наш – вятский и настоящий. Тоже, если покопаться, опять целая повесть. Или про кавалерист-девицу Надежду Дурову – прогрессивная общественность ошалеет! Оно, конечно, она жила в Елабуге, которая тогда была Вятской губернией, а теперь это Татарстан, но Пушкин её в «Современнике» печатал именно как вятскую писательницу. Её творчество, кстати, высоко ставил Белинский. Представляете, Гоголя за «Выбранные места» ругал, а нашу вятскую Надежду одобрял. Нормально? И, к Гоголю возвращаясь, Хлестаков из «Ревизора» это вылитый Иван Раевич – уже со всех сторон вятский писатель, о котором не главу, а целые «12 стульев» писать можно.

Максим стушевался и даже как-то по напором осел:

– Блин, яочень… – он хотел подобрать слово, но оно всё не подворачивалось. – Тут есть, где разгуляться!

– Да не то слово! Какой век не возьми – всё тема, куда ни копни —клад! Поприще!

– А из каких-то событий посовременней что-то было?

– Ну, вот мы с вами как раз тут стоим… Тут через квартал было городское кладбище и в тридцатые годы это кладбище снесли. Так мрамор с вятских могил приспособили к делу при строительстве московского метро.

– Вот это да…

– Я и говорю – материала на многотомник и на многолетний труд, если по-хорошему взяться.

– Знаете, свет обязан эту книгу увидеть. Пусть там даже просто хронологией будет описано что и когда было. Просто я всю жизнь только и слышал, что наш город и край – это такое козлиное место, где всегда здесь жили разные гопники, а приличного человека сюда затащить получалось только в кандалах. «Вот то ли дело Москва или Питер! Вот там – жизнь! А тут – душегубка!». Так говорили мои друзья и уезжали в столицы пытать счастья. И многие устроились, но… Мне кажется, если бы они здесь остались, то было бы лучше. Столицы в их талантах необходимости не испытывают, а здесь их не хватает и на их местах лакуны, которые нечем заполнить.

– Думаете, если бы они знали о значимости своей малой родины, они бы остались?

– Убеждён.

– Хм… – Анатолий Васильевич задумался о чём-то своём, потом как будто начал с середины фразы. – …тут ведь как: напишешь много, так читать не станут, а напишешь коротко, то скажут, что без подробностей не интересно… Ладно, подумаю ещё на досуге. И ещё… У вас ведь Брусин фамилия?

Максим кивнул:

– Да.

– Отец вятский?

– Ну как… Отец и дед у меня с Лесного, а вот прадед когда-то в Вятке приказчиком был.

– Теперь понятно, почему отец и дед с Лесного.

– Да-да… Так вот прадед у меня Брусиным был, эту фамилию носил. Отец говорил, что мы из дворян разорившихся, но это ведь каждый теперь свой род от графов выводит.

– Не без этого… Просто у Салтыкова-Щедрина рассказ есть о человеке с такой фамилией.

– Ничего себе! Не знал.

– Обязательно почитайте, он небольшой совсем. А мать вятская?

– Нет, мать из Нижнего. Максимова её фамилия, – при этих словах историк цокнул языком. – Она ещё горевала, что последняя в роду и больше нижегородских Максимовых нету.

– Я, конечно, могу ошибаться… Нет, я информацию проверю и потом дам знать. Ваше происхождение обещает оказаться весьма занимательным – от Щедрина и Гоголя!

– Заинтриговали! Будет очень интересно узнать.

– Пока тогда! Побегу по делам, а потом проверю догадку! Всего доброго! И помните, что история намного шире любых её интерпретаций! Избегайте однобоких трактовок!

– До свидания! Был очень рад встрече!

Переходя дорогу, Максим заметил, что поток машин его больше не тревожит. Больничный морок прошёл и мир снова стал объёмным.

04.06.202…

– А я тебе говорю, давай, больше их слушай! Придумал тоже: «технари», «гуманитарии»… Это всё, знаешь, отговорки для косоруких и невежд, которые из своего болота уютного вылазить не хотят, – дядя Федя отложил в сторону грабли и сел на лавочку у подъезда. Правой рукой он упёрся в колено и пристально посмотрел прямо в глаза Вове:

– Вот тот же Гагарин – инженерную академию закончил, лётчиком-испытателем стал, да? Первый космонавт и символ технического прогресса, верно? Вот уж где технарь-то должен быть! – дядя Федя потряс кулаком в пупырчатой оранжевой перчатке и тут же искоса, с прищуром посмотрел на Вову:

–Так вот ты знаешь, с чем Гагарин сравнил увиденное в иллюминаторе, когда на орбиту вышел? С картинами Николая Рериха! Во-во! Не «Ух ты, бля! Заебись-то как, нахуй!». Скажешь, миф, да? Всякие популизаторы для потомков придумали? А вот один друг у меня, фотограф, так плитку в ванной выложил, что хоть экскурсии води! Другой товарищ стихи пишет, а работает маляром, мебель реставрирует – и ничего! Третий целый роман написал, а потом за неделю с друзьями мансарду выстроил по канадской технологии! Согласен, мансарда – не Адронный Коллайдер, но та мансарда третий год стоит – не падает. И тоже, кстати, поваром работает. Не больно, конечно, технарь, но уж точно не гуманитарий. Да и Ломоносов, царствие ему небесное, он ведь как? Сегодня закон термодинамики откроет, завтра оду сочинит, а потом сидит и дальше вертолёт чертит. Так что, Вова, нехер тут каким-то складом ума оправдываться! Просто в руки себя надо взять и за тот же ум наконец взяться.

– Так я давно ведь об образовании думаю, но мне сперва работу найти надо.

Дядя Федя опёрся на воткнутую в землю лопату:

– Погоди, ты же вроде в какое-то кафе у чёрта на рогах ездил?

– Закрыли то кафе.

– Как так – закрыли?

– А вот так, временно.

– То есть закрыли и с голой задницей сидеть приказали?

– Да нет, не то, чтобы… Предложили временно в другом месте, в баре работать и бургеры стряпать, но там управляющий – душнила, что просто туши свет. Я и утёк. Другого места попросил – дали, так там опять график до трёх ночи, а я не вывожу. На третьем месте зарплата – минималка… Так что сначала пристроюсь, а там уж буду думать – или в колледж культуры, или на культуролога в универ. Вот, как раз на собеседование иду.

– Ну, тогда Бог в помощь!

– Спасибо!

Десять дней назад молния грохнула офис «Кравеца» и там началась свистопляска. Все списки пропали, базы восстанавливали по табелям и накладным: где на честном слове, а где по памяти. Кто и кому подчиняется – непонятно. Потом позвонил Максим и сказал, что покидает проект. Вова понял, что «Караван» закрыли «временно» надолго. В других местах «Кравеца» ему не понравилось, и он позвонил по объявлению сети розничных магазинов системы «Атлас» – им требовались пиццмейкеры и сушисты. Собеседование назначили на шестнадцать ноль-ноль в самом магазине, но Вова решил прийти заранее, чтобы произвести на работодателя хорошее впечатление.

Оставив позади себя родной двор и копошащегося в палисаднике с саженцем ясеня дядю Федю, Вова пошёл по улице Свободы на север. На перекрёстке с Никольской раздавали листовки в честь открытия хозяйственного отдела в ТЦ Надир, а дальше, напротив университета, стояли и что-то шумно обсуждали студенты. Вова часто ходил мимо университета и уже не первый год мечтал, что однажды он тоже тёплым майским вечером выйдет из корпуса и вместе с друзьями будет обсуждать преподавателя, который обещал всем поставить зачёт автоматом, но почему-то передумал и заставил писать тест в аудитории… Вова надеялся, что через год он окажется в этих рядах, а пока что он свернул на Ивановскую, чтобы заранее подойти к бело-синему «Атласу».

На перекрёстке с Вознесенской Вова понял, что надо было зайти перед выходом в туалет – было не то, чтобы невтерпёж, но… До собеседования полчаса, а за это время приспичит капитально. Понятно, что туалет в магазине есть, но вот пустят ли его, новоприбывшего? Да и не хотелось начинать знакомство с вопроса: «А где у вас тут сортир?». Так что Вова приметил тёмный угол у стоящего через дорогу старого четырёхэтажного дома с заколоченными окнами и направился туда. Этот дом расселили лет десять назад, а потом случился пожар, в котором погиб бродяга и власти накрепко заколотили двери и окна. Дом когда-то был красивый и чуть ли не Александра Первого застал, но восстанавливать его почему-то никто не хотел. Ходили слухи, что не сегодня-завтра это сооружение пустят под снос, а вместо него построят больницу. Или школу. Или общежитие для студентов. Но без слухов было понятно, что постоят торговый центр с бургерной на первом этаже и с фитнесом на последнем.

Пока же этот дом был гораздо ближе к руинам, чем к центру рекреации, и Вова не увидел ничего слишком уж зазорного, чтобы под его сенью справить малую нужду. Он уже устроился у стенки, с трёх сторон прикрытый фасадом, как сзади услышал скрип колёс детской коляски – молодая мамаша выбрала для променада такой экстравагантный маршрут. Вова вздохнул, застегнул уже расстёгнутую ширинку и хотел идти в другую сторону, как вдруг заметил, что в одном из окон первого этажа лист фанеры привинчен ненадёжно, болтается туда-сюда. Вова подошёл к окну, взобрался на подоконник, отодвинул лист в сторону и спрыгнул в комнату, которая еле освещалась чуть пробивавшимися сквозь щели в забитых окнах солнечными лучами. Внутри царила липкая влажность и Вова поспешил этой влажности тут добавить, наконец-то устроившись у стены с полуобвалившейся и обгоревшей штукатуркой.

Закончив, Вова удовлетворённо выдохнул и застегнул ширинку. Позади хрустнуло. Вова чуть повернулся назад и тут мимо правого уха промелькнуло что-то тёмное и быстрое, а в следующее мгновение он получил тупой и тяжёлый удар по левому плечу. Похоже, метили в затылок, но спасла случайность. Оконный проём загородила неясная, но крупная зловещая фигура. Правая рука незнакомца отшвырнула в сторону какую-то палку, а левая рука взметнулась, в ней что-то блеснуло. Вова еле успел оттолкнуть руку, как раздалось шипение – струя газового баллончика прошла мимо, попав только в левый глаз, который обожгло, и он перестал видеть окружающую обстановку: всё стало ярко-жёлтым, поплыло бирюзовыми цветами и посыпалось каскадом жемчужных струй. Правый глаз заволокло густыми слезами. Вова пинает ногой в никуда, с трудом удерживается на ногах и бежит, не разбирая дороги.

Бежит до конца коридора, поворачивает налево, в тёмный лестничный пролёт. Он бежит дальше, спотыкается, взбирается по шатающимся трухлявым ступенькам, а сзади размеренно, упиваясь властью и силой, движется зловещая фигура. Вова силится закричать, но от ужаса из горла еле-еле вырывается сиплый хрип. Один лестничный пролёт, другой, третий, последний – всё! Вова вваливается в просторную комнату и прямо перед собой видит дверь на балкон. В щель пробиваются широкие и радостные лучи света. Вова стремится к двери, хватается за ручку, но его хватают за шиворот и словно котёнка швыряют в угол комнаты. Ручка от балконной двери так и остаётся в сжатой ладони у Вовы, а сама дверь наполовину открывается, освещая помещение ярким светом. Вова пытается подняться из пыльного угла, но незнакомец ставит ему ногу на грудь, придавливая к полу подошвой военного ботинка. Он наклоняется и расставляет полусогнутые руки в стороны. Лицо незнакомца скрыто грязно-белой хоккейной маской с венцом из колючей проволоки. На лбу большими буквами, через руну-молнию, надписано «Stürmer». За маской блестят широко открытые бешеные глаза, а снизу торчит длинная борода лопатой. У Вовы прорывается голос:

– Ах ты ж ёбаный Слипкнот!

Незнакомец встаёт, на секунду отпуская Вову. Тот переворачивается на живот и пытается на четвереньках уползти, но громила поднимает его одной левой рукой и правой принимается душить. Вова беспорядочно дрыгает ногами и руками, но только теряет силы и сознание, обмякает. Громила выпускает Вову из стальных объятий, тот безвольным мешком падает на пол. Из-под прищуренного века правого глаза Вова видит, что здоровяк снимает со стены то ли огромный кинжал, то ли маленькую саблю. У оружия длинное и чуть искривлённое лезвие, эфес с вычурной защитной дужкой, а ручка сделана из рога и подбита золотом. Оружие из той эпохи, когда ходили в париках и камзолах – как оно оказалось в руках поехавшего амбала, когда за окном информационное общество, борьба с углеводородами и защита прав человека? Как заворожённый, Вова не смеет шелохнуться.

Громила поиграл кинжалом в руке, рубанул перед собой воздух, а потом молниеносно уколол пустоту и неожиданно высоким баритоном закричал:

– Халали!

Он пересек комнату, широко распахнул балконную дверь:

– Sturm und Drang!!!

Вова собрал последние силы и бросился на супостата, всей силой и весом толкая его в проход. Здоровяк от неожиданности споткнулся, уронил кинжал и перевалился через железные перила маленького балкончика. В последний момент он ухватился одной рукой за поручень, на мгновение яростными глазами словно в саму душу заглядывая Вове:

– Буря и натиск!!!!

Вова изо всех сил пнул ногой по поручню, попал туда, куда метил. Через секунду что-то большое и тяжёлое с глухим звуком упало на асфальт.

Вова с опаской посмотрел через перила и увидел, что на земле в неестественной позе раскинув руки лицом вниз лежит бородач. Отсюда он кажется просто огромным, Вова удивлённо смотрит на узкую балконную дверь, удивляясь, что смог такого исполина в неё протолкнуть.

У Вовы трясутся руки, он поднимает ими кинжал и кое-как спускается по лестнице. Тишина. Он выходит из дому и видит, что на месте, где только что лежал здоровяк, никого нет. Оглядываясь по сторонам, Вова прячет кинжал в рукав, прижимая его к внутренней стороне предплечья, перебегает дорогу. В тени университета ему становится спокойнее. Поднимает глаза на открытый проём балконной двери и, сжавшись, спешит скорее уйти.

Сделав пару десятков шагов, уже почти на повороте к улице Свободы, Вова вздрогнул от тихого ужаса, пронявшего до самых кончиков нервов. Руки напряглись, пальцы сжались и в горле пересохло. Идущая навстречу девушка отшатнулась. В кармане вибрировал телефон и раздавалась бравая музыка. Совладав собой, Вова поднял трубку. Строгий женский голос спросил:

– Алло, Владимир Сергеевич?

– Да.

– Это из «Атласа» вас беспокоят. Вы ещё не подошли на собеседование?

Память словно вернулась к Вове: он вспомнил, зачем двадцать минут назад вышел из дома и даже удивился, что идёт в обратную сторону от своей первоначальной цели.

– Пока что нет, но я…

– Тогда и слава богу. Просто у нас сегодня не получится провести собеседование. Звоню, чтоб вас предупредить, – голос перестал быть строгим, стал примирительным и заискивающим: – Тотальный цейтнот, просто катастрофа. Приходите завтра в одиннадцать тридцать.

Вова осознал, что всё произошедшее с ним только что произошло по дороге на собеседование, которое не состоится. Он сглотнул:

– Спасибо, что предупредили.

– Обязательно приходите завтра! – женский голос на том конце провода стал как будто даже озорным: – Мы будем ждать вас!

Вешая трубку, Вова увидел на экране цифры: 15:54.

– Да….

Во дворе сидел на лавочке дядя Федя и любовался только что посаженным деревцем.

– Ну что, Владимир, как сходил?

– Никак не сходил. Позвонили по телефону и сказали, что собеседования не будет. На завтра перенесли.

– Погоди, они тебе сами встречу назначили, а потом сами перенесли?

Вова сел на лавку напротив. Всё только что произошедшее казалось чем-то, что было не с ним.

– Ну, да. Завтра полдвенадцатого ещё схожу.

– Не, ну я, конечно, не знаю, но на твоём месте я бы не пошёл. Чего они, совсем охренели?

– Ну, мало ли что там случилось. Раз в год ведь и палка стреляет.

– Это понятно, что всякое бывает и нужно давать второй шанс, вот только они бы тебе второго шанса не дали, нет. Если бы только совсем прижало, а так – послали бы к лешему. Привыкли, понимаешь, ковыряться…

Вова сидел на лавочке, любовался с детства знакомым двором и радовался, что выбрался из того проклятого дома и теперь видит глубокое голубое небо, под которым так славно качает ветками старый клён, покрытый новой, изумрудно-зелёной листвой. Дядю Федю же понесло:

– Нет, я бы всех этих шабашниц… Назначат заранее встречу, договорятся, да!? Вот как ты думаешь, чем она весь день занималась, а? Договора с транснациональными компаниями заключала? Взаимодействовала с администрацией президента? Задержалась на совещании по вопросам безопасности и сотрудничества? Как думаешь? – он драматично посмотрел на Вову – тот пожал плечами. Дядя Федя горько усмехнулся его несмышлености.

– Кофе они пьют чашками и в интернетах негодуют, что им накануне чебурек в кафе невкусный дали! Или что в лифте слово нехорошее написано, а стереть его некому. Или что их кто-то угнетает!

Вова изумлённо посмотрел на казавшегося до недавнего прошлого спокойным этого садовода.

– Что ты на меня так глядишь? Я поспорить готов, что та твоя кадровичка в невнятном ВУЗе кое-как получила образование и сидит теперь на шее папы и мамы. Я их знаю! Работают на синекурной должности и получают за свой полутруд полузарплату. Справедливо? Я думаю, что да.

Вова молчал, понимая, что лучше дать человеку выговориться.

– Только потом такая кадровичка видит, что электрик или каменщик со средним образованием получает совсем иные деньги и потому убеждена, что дело тут в том, что электрик – мужчина, а она – женщина. Только в расчёт не принимается, что электрик пашет с утра до вечера, а она – непонятно чем занимается. Шла бы работать каменщиком, так за куб получала бы столько же, сколько любой другой каменщик вне зависимости от пола! Не, она не пойдёт! Она вообще никуда не ходит! Не ходит на выборы, потому что «всё решено за нас», не ходит на митинги, потому что «страшно же!», не ходит в церковь, потому что «мракобесие». Учиться – не учится, творчества избегает. Она не хочет свобод и прав, она хочет «угнетают!», при том, что конкретно её-то не угнетает никто. От избытка свободного времени бесится. Выделиться хочет из серой массы таких же, как она.

Дядя Федя просиял, как будто вдруг понял что-то важное:

– О! Это же как все непонятно откуда взявшиеся гомики! Во все времена было принято кичится достоинствами, к получению которых не приложил никакого труда. Там, знаешь, «мой род ведётся от Исуповых», «я – русский!», «я – потомственный москвич» или «мой папа был турецкоподданный» и т.д. Ну ты понял, да?

Вова кивнул.

– Мол, если русскими были Ломоносов, Достоевский и Королёв, то и меня, охломона, следует уважать только за ту же национальность. Мало кто поступает наоборот. То есть сначала видит Менделеева, Толстого и Циолковского, потом смотрит в зеркало, ужасается и пытается предкам-то соответствовать, чтобы тем за потомка стыдно не было. Вторых мало, а первых – прорва.

А ты видал, чтоб врачи высшей категории или заслуженные педагоги ходили в футболках: «Я историк!», «Я – хирург!». Нет?

Вова неуверенно пожал плечами.

– А как думаешь, почему? Потому что делом заняты! Вот ты «Судьбу барабанщика» читал? Нет? Ладно… – дядя Федя на минуту задумался. – А «Место встречи изменить нельзя» смотрел?

Вова утвердительно кивнул.

– Во! Кто там с орденом ходит? Правильно! Тот, кто к этому ордену никакого отношения не имеет! Так же и выпячивать свою уникальность любят те, кто этой уникальностью не обладают. Да! – дядя Федя был очень рад ходу своей мысли. – Так же вот и про это ваше ЛГБТ. Тут не в ЛГБТ дело! – дядя Федя весело крякнул. – Потому что если хочешь просто одной фразой из толпы выделиться, то можно объявить себя гендерофлюидом! Никому ничего доказывать не надо, просто раз – и всё! Был бесполезным дурачком, а стал гиносексуальным сапиентофилом с непереносимостью глютена. Красота!

Вова заёрзал на скамейке, потому что долго сидел в одной позе. Дядя Федя испугался, что Вова собрался уходить и сбавил обороты:

– Нет, не говорю, что на свете не бывает непереносимости глютена или гендерофлюидов. Просто в реальной жизни их мало. Их почему-то только в интернете много, – его голос вдруг стал каким-то примирительным и даже грустным.

– Мне кажется, что это всё просто болезни роста. Как прыщи на лице у подростка, которые со временем пройдут – надо только чаще умываться. Так что просто у нашего общества настала прекрасная инфантильная пора, которая, как всякое детство, пролетит очень быстро.

Дядя Федя сложил руки перед собой и о чём-то крепко задумался. Вова поднялся со скамейки и ушёл, не прощаясь.

В прихожей он скинул кеды и пошёл на кухню, чтоб налить себе сладкого и крепкого чая. Когда потянулся за заваркой, то из рукава выпал трофейный кинжал, который согрелся о предплечье и казался уже чем-то само-собою разумеющимся и естественным. Вова поднял его и отнёс на лоджию, где завернул хришфангер в шарф и положил в рукав зимней куртки. Вернулся на кухню, налил чаю и включил компьютер. Зашёл на сайт с объявлениями и в поисковой строке вбил «повар».

– Действительно, ну его лесом этот долбаный «Атлас»…

VIII.

В понедельник Максим заступил на должность. Работа управляющим в конно-спортивном клубе оказалась нетрудной. От Оксаны все быстро узнали о прошлом Максима, поэтому он быстро нашёл общий язык и с трактористом, и с коневодами, и с тренерами. Прохладный флёр тихого серого ужаса заполнял собою любое помещение спортивного клуба, где бы он ни появился. Возможно, благодаря этому всего за две недели у Максима получилось провернуть то, что предыдущий управляющий не сделал за два года.

Во-первых, была организована система полива крытого манежа и решена проблема дренажа. Манеж построили на скорую руку в девяносто первом и не было учтено, что грунтовые воды слишком близко – при малейших колебаниях влажности грунт превращался в болото, а весной-осенью вода могла подниматься по щиколотку. При этом в июле-августе плац превращался в пыльное горное плато, на котором тоже невозможно было заниматься. Пробовали поливать из огородных леек, но игра явно не стоила свеч. С приходом Максима вопрос решился благодаря армированному шлангу, четырём пластиковым бочкам и двум вечерам работы с трактористом – сначала трактором, а потом лопатами. Всё. Манеж оказался готов к приёму соревнований регионального уровня.

Во-вторых, над конюшней была перебрана крыша. То есть после первого дождя Максим решил, что крыша ни на что не годится и требует незамедлительного ремонта, но тракторист сказал, что крышу полностью перестилали прошлым летом. Удивившись, Максим забрался на кровлю и удивился ещё больше. Профнастил был новый, блестящий, но только прикручен был как попало – то в верхнюю волну, то в нижнюю. Стыки гуляли и от порывов ветра листы хлопали друг по другу. Коньковая планка была почему-то смонтирована под листы профиля. Взяв с собой коневода посноровистей и два шуруповёрта, за полдня и тут был наведён полный порядок.

Владелец конюшни, который был таковым не по бумагам, но по факту, за эти две недели так и не нашёл времени познакомиться со своим новым менеджером. Максим, в принципе, тоже не горел желанием, потому что точно знал, что этому предпринимателю конно-спортивный клуб нужен исключительно для форсу и отмывания денег. Клуб числился на балансе предприятия и из-за этого иного жеребца то покупали за пять миллионов, а потом продавали по пятьдесят тысяч, а потом опять снова. При этом жеребец не покидал денник.

Эпоха освоения первоначально-накопленного капитала. Политэкономическая философия. Плохо, когда коррупция высасывает соки из всего, до чего может дотянуться, но на данном этапе развития такое положение естественно. Хорошо, если получается оторвать от уже уворованного куска и пустить на доброе дело. Хотя бы на три килограмма гвоздей и два кубометра досок для левады, где будет резвиться неизвестно сколько раз перепроданный жеребец, а потом на спине этого жеребца прокатится счастливый ребёнок, который будет взрослеть уже при следующем этапе развития общества. Говорят, даже высшая гармония не стоит слезинки ребёнка, так неужели радость ребёнка стоит больше отмытых миллионов? Миллионы бы всё равно отмыли, но радости бы это никому не принесло.

Этими мыслями Максим себя успокаивал и с усмешкой думал о том, что ещё полгода назад он так жаждал вернуться в отвергнувшие его Органы. Он огорчался, когда думал, что он негодный отброс, и что система отрыгнула его за ненадобностью. Видимо, он был не отбросом, просто в какой-то момент оказался инороден этому рудименту прошлого, который был не способен прогнуть мир под себя, но и сам не мог прогнуться. Получалось, что система осталась на распутье, а он пошёл дальше.

От этих глубоких мыслей Максима отвлёк звонок коневода – тот сказался заболевшим и попросил дать ему выходной. Максим пожелал ему скорейшей поправки, а сам, ухмыльнувшись, взялся за тележку с лопатой. Поведя могучим плечом, он собрался чистить денники и стойла, но тут к нему подошла девочка-спортсменка и спросила, может ли она взять инвентарь. Опешив, Макс буркнул что-то неопределённое и отошёл в сторону. Девчонка быстро и ловко навела порядок и пошла с любимой лошадкой в манеже отрабатывать осаживание. И таким же образом были отбиты остальные денники – спортсмены любили своих подопечных и сами ухаживали за ними. В итоге на долю Макса остался только один конь, хозяин которого почему-то не пришёл. Чтобы отбить этот денник, Максим вывел коня в леваду и, пока жеребец резвился на просторе, навёл порядок. Максим пошёл вернуть коня, но неловкие от непривычной работы пальцы завозились с карабином чомбура и почувствовавший свободу здоровенный трёхлетка понёсся в поля. Зря Максим звал его по имени и пытался догнать – не прошло и трёх минут, как конь пропал на горизонте. Оставалась надежда на то, что все равно ему не разбежаться в больше, чем на два километра – со всех сторон поле окружали оживлённые трассы. Порезвится вволю и побежит обратно.

Уже не торопясь и ожидая беглеца обратным курсом, Макс пошёл по дороге назад к конюшне. Сзади кто-то неуверенно спросили:

– Максим?

Макс обернулся и увидел стоящего у обочины плотного мужчину в очках, который придерживал чёрный велосипед. Мужчина подслеповато всматривался в него и когда убедился, что не ошибся, широко улыбнулся:

– Привет! – он положил велосипед на землю и протянул руку. – Это ведь ты когда-то в Дорохово вахтовал?

– Блин, слушай, забыл… Фёдор?

– Не, Сергей.

– Точно, Сергей! А я почему-то вспомнил, что Фёдор… Но не в этом дело! Конечно, помню. Очень был рад тогда земляка встретить! Ты ведь поваром работал на заводе телевизоров?

– Ну, не совсем поваром, но – да, на заводе. А ты тут как? – он удивлённо посмотрел на чомбур в руке Макса.

– Да я тут на конюшне управляющий… Вот, жеребец ускакал, теперь за ним по полям ношусь.

– Нифига ты разноплановый. Настоящий вятский – хватский! – Сергей одобрительно улыбнулся. – А я после вахты ягодами занялся – с друзьями выращиваем малину, клубнику. Не поверишь, до чего бизнес прибыльный! Первый сезон у себя на огороде пару грядок разбил, а осенью брошенная, ещё советская теплица подвернулась – мы её до ума довели и она вложения на одних усах отбила! Ну, это, знаешь, побеги такие, да?

Макс кивнул и посмотрел за спину Сергея, ища глазами сбежавшего коня. Сергей посмотрел на свой велосипед, на пыльные кроссовки, вздохнул и с жаром продолжил:

– В гору пошли – не заметили! Конечно, тут нам помогла Лариса Евгеньевна – это у моего друга матушка. Она – ого-го! Благодаря ей, собственно, так быстро и раскрутились – с её связями мы сразу на больших людей вышли. Договоры о будущих поставках семизначные! То есть у нас ещё ягод нет, теплиц нет, а аванс уже есть! И кредиты дают чуть ли не с отрицательным процентом – только знай бери. Теперь вот езжу, участок ищу, чтоб и свободный был, и чтоб от города недалеко, – он снова встретил блуждающий взгляд Максима, посмотрел на свой велосипед и опять вздохнул. – А тут, говоришь, конюшня рядом? Это хорошо, это, значит удобрение… А я не ошибаюсь, ты ведь силовик бывший, да? СОБР?

– Нет, ФСИН.

Сергей как-то отпрянул. Максим грустно улыбнулся:

– Не бойся. Меня оттуда раньше уволили и не за то, о чём ты подумал.

– Да не, я вот о чём. Нас в команде четверо, а если мы расширимся, то уже не будем справляться. Опять же своими силами большую теплицу уже не обработать – придётся нанимать агронома настоящего, работников, водителей всяких … Сам понимаешь, что им руководитель будет нужен! Нет, я к тебе не потому, что ты… Просто уже второй раз судьба сводит, не может это случайным быть. Приходи к нам, соглашайся! Если с теплицами всё нормально будет, то мы осенью хотим яблоневый сад заложить – пока не знаем, как лучше назвать: «Авалон» или «Геспириды»? Я ко второму больше склоняюсь, а другие…, – понимая, что уходит от темы, Сергей одёрнул себя. – Так что подумай. Я уверен, что наша встреча не случайна, что она может судьбу изменить. Приходи завтра к нам в офис, всё обсудим.

Максим подумал, что конюшня – это всё равно до одной поры. Завтра хозяину конюшни это всё может стать по очень многим причинам неинтересным и пиши пропало. А тут история обещает быть долгоиграющей… Он тоже был рад этой неожиданной встрече, но смущало, что успешный бизнесмен, которым себя считал Сергей, ездит на велосипеде, а не на том, на чём ездят успешные бизнесмены Средней полосы.

Видя, что Максим сомневается, Сергей полез куда-то за пазуху.

– Нет, понятно, что это такие предложения на большой дороге не делаются, поэтому ты подумай, что к чему. Держи визитку – тут все контакты указаны… Надо время подумать – пожалуйста. Пока всё равно нет ни теплиц, ни даже участка, но пара месяцев – и всё завертится! У нас с тобой такое богатство под ногами, а мы своего счастья не понимаем!

Максим бегло осмотрел кусочек картона, где был телефон, адрес электронной почты, адрес производства и адрес офиса. Максим удивлённо посмотрел на велосипед, а потом на адрес.

Отследив этот взгляд, Сергей, как будто извиняясь, улыбнулся:

– В любом случае, я был бы очень рад тебя увидеть. Сейчас приходит такое время, что надо брать быка за рога – упустим сейчас, а потом собирать будет уже нечего.

Мимо пронёсся буланый жеребец. Максим сунул визитку в карман и торопливо пожал руку Сергея:

– Извини, вот как раз мой клиент! Пока!

И Максим побежал вслед за конём по полю, а Сергей всё вспоминал разговор с Ларисой Евгеньевной и корил себя, что медлил с покупкой пикапа.

Когда Максим прибежал на конюшню, конь уже стоял в своём деннике и жадно пил воду. Максим зашёл в коневодку, снял рабочую куртку и повесил на крючок. Переодел ботинки, отряхнул джинсы, надел рубашку и пошёл через поле на автобус, домой.

Дома по всем карманам искал визитку Серёги – завтра первая половина дня свободна и можно бы сходить, посмотреть. С досадой вспомнил, что оставил её в робе. Конечно, он помнил в каком доме нашла своё пристанище эта ягодная контора, но вот какой этаж, какой кабинет – это в памяти не отложилось. Ладно, день туда, день сюда – всё равно у них ещё пока не у шубы рукав. Не критично.

30.05.202…

Давненько Юля не была в этом районе – может, с прошлой зимы или поздней осени. Тогда тротуар был ровной и плотно утоптанной снежной дорогой, но теперь не так – недавно закончился дождь и в трещинах асфальта образовались лужи самой разной конфигурации. Какие-то лужи Юля перешагивала, какие-то обходила, а некоторые смело перепрыгивала. После особенно отважного прыжка она встала и придирчиво осмотрела свои туфли-лодочки на предмет грязных капель. Обошлось.

Юля с завистью посмотрела на идущую навстречу ровесницу в высоких ботинках на тракторной подошве, которые в девяностых носили неформалы и запрещённые теперь националисты. С пониманием посмотрела на женщину за пятьдесят, которая спокойно шла напрямую в резиновых сапогах. Случись такие сапоги на Невском или Пикадилли, Юля сочла бы их убогими, но на этом тротуаре они были практичны, а что практично, то и красиво. Так эллины считали. Глядя на этот тротуар, с ними трудно было спорить.

И когда Юле будет пятьдесят, она не сможет выделывать такие пируэты, которые и в двадцать пять-то с трудом даются, а идти напролом сквозь лужи, грязь и слякоть по тротуару одной из центральных улиц города в изящных туфельках… Не хватит ни туфелек, ни здоровья. Юля не хотела себе удобной и практичной обуви. Она надеялась, что через четверть века что-то такое сделают с тротуарами и ими можно будет нормально пользоваться.

Когда Юля была тут в январе, то на перекрёстке стояла жуткая ощерившаяся в пространство оцинкованными металлическими трубками кирпичная коробка – бывший магазин газового оборудования. Теперь коробку обшили сайдингом под кирпич, изменили форму оконных проёмов и вставили в них узкие и длинные рамы «под дерево». К входным дверям вела кованная балюстрада с перилами и, если не присматриваться, то можно подумать, что это здание тут испокон веков! На первом этаже какое-то кафе… Юля решила, что обязательно заглянет туда на обратном пути. Только сейчас она не голодна и спешит. В наушниках пронзительно-надломленным голосом не пели, а кричали:

…а люди по-прежнему верили в праздники

За хлебным мякишем не видя большего.

В надгробных надписях так мало спорного…

Не жаль реального, жаль иллюзорного.

Я умираю на качелях -

Я ненавижу этот спорт.

Как вы любили куда смотрели,

Что наше небо кто-то стёр?

Гриша же не спешил и за узкой рамой на широком столе шинковал ингредиенты к соусу болоньезе. Шинковал в большом количестве, потому что мало прохожих заходило в кафе, которое уже неделю как открылось. Хотя много прохожих останавливалось и с любопытством изучало вывеску. Может быть, их смущал помпезный вид, и они боялись, что тут элитарное заведение с высокой кухней и гигантским чеком. Или проблема была в том, что учредители открыли заведение неделю назад, а рекламу в соцсетях и на радио запустили только теперь. Так что обедать сюда ходили только сами учредосы и их друзья, а на этой публике далеко не уедешь.

Поэтому закупленные в расчёте на ажиотаж продукты начали портиться. Было принято решение пропустить начавшую залёживаться мраморную говядину в фарш, взять лежалые цукини, утратившие упругость томаты и квёлый сельдерей. Добавить луку с морковкой, сложить в огромный казан и ужарить до однородности. После расфасовать по отдельным вакуумным пакетам и заморозить до лучших времён. Если волк – санитар леса, то соус болоньезе – санитар кухни.

Так что Гриша с ненавистью нарезал соломкой кабачок, а его напарница с тоскливой мечтательностью глядела в окно и размешивала в чашке кофе два кубика сахара-рафинада.

– Слушай, а ты ведь в «Кравеце» работал? А чего ушел, там же, я слышала, нормально?

– Нормально, говоришь? Не знаю, по мне так на любителя. Я сколько работал, так и не понял – то ли у них семь пятниц на неделе, то ли у их семи нянек дитя без глаза.

– Это как так?

– А вот так, что я когда устроился, мне говорили, что на основе флагмана, «Караван-сарая», они по всему городу откроют сеть небольших тематических кафе в этом же ключе. И ладно ещё, что этот проект сети кафе свернули, так они и свой флагман решили затопить – стали в ресторане восточной кухни продавать свиные купаты с квашеной капустой, сладкие хинкали и решили сделать упор на продаже пива… Вот ты в пиццерию за сигаретами пойдёшь? А в булочную за роллами? Во-во… Нет, понятно – хозяевам всего этого общепита без разницы, у них – завод.

Но где они таких бездарных менеджеров-то набрали? Ведь полное отсутствие профессионализма! Будто отрицательный отбор проходят, ей-богу – чем хуже, тем лучше. Не знаю, может, в других отраслях всё так же, но просто в общепите по-другому не делается. Как в Госдуме, блин. Если у тебя в голове тараканы, если самомнение зашкаливает и есть желание командовать, но нету ни образования, ни опыта, ни способностей, ни таланта – пожалуйста, все двери открыты!

Это не металлургия или ядерные технологии… Каждый ведь видел, как варят суп, любой пробовал мамин борщ, борщ в школьной столовой, борщ в казарме, а иной даже пробовал готовить – вот и мыслит себя экспертом! Понятно, борщ – не молибден, а кулинария – не ядерная физика. И слава богу! Потому что если бы у нас так реакторы работали, как они борщи варят…

– Но ведь многие деньги зарабатывают… – напарница по прежнему флегматично смотрела в окно. Ей такие разговоры за неделю успели порядком наскучить.

– Зарабатывают, когда эти деньги большому дяде отмывают. Пожалуйста, провел на бумаге три банкета и четыре свадьбы – чёрный нал легализован. Хорошо! Так что менеджером, управляющим в такое заведение можно посадить кого угодно. Чтоб потом не жалко было, если другие посадят. Я уже восемь лет по кухням разным шляюсь, а только одного нормального управляющего видел. Так и тот до этого всю жизнь вертухаем был! И он, кстати, быстро понял, что к чему – огляделся и лыжи навострил. Шеф там ещё ничего был – бойкий и амбициозный, но увлекающийся: половину начал – половину не закончил. И гордый. Владельцы «Кравеца» его челядью считали, поэтому Тимур теперь в столице, а «Караван» без шефа. И поделом.

Гришина напарница с интересом заглянула в пакет с печеньем, достала одно и положила рядом с чашкой кофе. А Гриша продолжал:

– Это у нас, видимо, место такое. Сама посуди – на восточном краю города ставят памятник царской семье, как великомученикам, и тут же, почти в одном квартале, возводят на постамент коммуниста-безбожника Дзержинского. При этом на западном краю города целая улица названа в честь дочери начальника расстрельной команды царской семьи. И по той улице катается байкер из клуба «Пивной путч». Нет, клуб так назван потому, что ребята пиво любят, а бумажку с этим названием случайно достали из шляпы. В шляпе оно само собою оказалось.

Напарница доела печенье и теперь увлечённо уставилась в телефон, но Гришу и это не остановило:

– И ладно бы все эти очень разные люди были местными уроженцами, чьи судьбы так причудливо переплелись, но – нет, ничего подобного! Кто-то мимо проезжал, кто-то пару месяцев прожил и ничем особым не отметился… На то пошло, сам город носит имя человека, который здесь вовсе не был! Но памятника ему стоит аж два!

И вот мотает обычного гражданина по городу, как маятник: от царя к цареубийце и от коммуниста к бунту фашистов, а потом обратно. Что у него в голове после этого будет? Правильно, всё, что угодно! То есть ничего хорошего. Такой человек запросто придумает под мусульманской вывеской торговать рулькой под пивко. Ещё и «халяль» напишет.

Гриша посмотрел в окно, увидел в стекле своё отражение и решил, что если поступит в этом году в университет, то после первой же сессии бесповоротно уйдёт из сферы общественного питания.

5.06.202…

На ужин Дина приготовила какую-то кашу на меду с сухофруктами из пшена, риса, пшеницы и ещё каких-то злаков, названия которых Максим не знал. Было вкусно, но непривычно.

– Дина, слушай, завтра могу задержаться – надо съездить в Мурыгино. Там восемь рулонов сена даром отдают. Но нужно поспешить.

– Ничего себе. А что это за аттракцион неслыханной щедрости?

– У Анюты, берейтора наша, дядька из Кирова куда-то уезжает. Помнишь, рассказывал? Ну, не суть, потом тогда. Они хотели маленькую конюшенку завести, но что-то переигралось и теперь он срочно продаёт квартиру, дачу, участок. Новым хозяевам сено не нужно, вот и решили отдать, а то также пропадёт. С камазистом я договорился, завтра в три стартуем. Но во сколько приеду – не знаю.

– Ага… Хорошо, ладно. Я буду ждать тебя.

6.06.202…

На конюшню Максим приехал после обеда. Погладил буланого жеребца, заглянул в бункер для овса, пнул ногой кучу опила, запустил руку в рулон сена – всё в порядке. Зашёл в коневодку и забрал из кармана робы визитку. На этот раз положил её в бумажник. Налил кружку чая, вышел из конюшни, сел на тракторную покрышку, закурил, посмотрел вдаль. Перед ним до самого горизонта раскинулось ослепительное своей оглушительной зелёной мощью пространство: уходящее в бесконечность ярко-фисташковое поле в обрамлении сосен глубокого цвета морской пучины. Этот вид наполнял душу радостью и успокаивал сердце. Казалось, сама природа указывала место человека в мироздании – такое же, как у трепетной букашки в этом колышущемся океане: знай себе стрекочи помаленьку да дело справляй.

Но Максим не был согласен с таким порядком – он был готов дать больше и намерен был больше взять. Не для себя, а пусть даже ценой самого себя, но взять. Взять так, чтоб не отняли, чтобы в веках осталось. Он глубоко вздохнул широкой грудью, закрыл глаза, потом на выдохе открыл и заглянул куда-то в зачарованную голубую даль, которую, как кружева, едва-едва скрывали перистые облака.

К воротам конюшни подъехал грузовик с оранжевой кабиной. Максим поднялся, поставил кружку с недопитым чаем на подоконник и взобрался в машину. Тронулись. Сперва медленно ехали по грунтовой дороге, водитель хотел включить радио, но на каждой частоте в эфир врывались какие-то шумы и помехи. Чертыхаясь, он переключался с одной волны на другую, но так и не нашёл подходящей. Добравшись до асфальта улицы Вознесенской он просто выключил радио. Посмотрел на Максима, что-то беззвучно прошептал одними губами, потом посмотрел снова и спросил:

– Слушай, а ты по образованию кто? Агроном или зоотехник?

– Нет, я юрист.

– А…– водитель замолчал на долгое мгновение, а потом понимающе кивнул самому себе. – Вот я когда в начале девяностых свою учагу кончил, тоже думал, что так до пенсии и буду баранку крутить. Если с сегодняшним днём сравнивать, то тогда машин, считай, вообще не было. Нравилось мне и с механизмами возиться, и положение устраивало: тому стиралку отвези – бутылка, этого в райцентр подбрось – червонец, а ту с ветерком прокати, так и большое спасибо… Хорошо было, ничего сказать не могу.

– Да, в те годы любая машина в почёте была. Дед мой «Москвичом» весьма доволен был, а если «Волга» или иномарка, так вообще – хозяин жизни.

– Да, правду говоришь. Но сперва машин больше стало, а потом вся эта цифровизация: ГЛОНАСС, ПЛАТОН… Хорошо компьютеры водил прижали, а тут и вовсе со свету сживут. Слыхал, в Америке уже фуры сами собой по магистралям ездят? – машина проехала мимо четырёхэтажного каменного дома, где когда-то жил потомок Гёте. – Представляешь, на одном побережье загрузили и до другого отправили, а этот гроб на колёсиках через всю страну шпарит. И помалкивает, ага.

– Ещё бы он возмущался.

– Вот-вот. У него даже кабины нет – не предусмотрена конструкцией за ненадобностью. Как наш прицеп выглядит – платформа с колёсами. То есть вот какая максимальная скорость разрешена, так он с такой и едет – наши мужики, помню, смеялись. Но зато спать ему не надо, жрать не надо, в туалет не хочет, не заболеет и не забухает, а будет круглосуточно ехать…

Проехали мимо красивого красного дома с башнями, украшенными трёхглавыми коронованными орлами. Максим тоскливо перевёл взгляд на соседнее серое здание:

– Но это ведь у них не на потоке – эксперименты только. Потому что законы соответствующие принять не могут – непонятно, кто в случае чего несёт ответственность.

– Но так рано или поздно определятся и – всё, труба. Ещё Китай над этой проблемой работает и им-то это всё, понятно, интереснее других. Загрузил ту же фуру и отправил из Пекина в Париж. И никаких отсыпных и командировочных! За три рейса такой автопилот окупится. Так ладно бы только дальнобои автоматизировались – уже и такси беспилотные вовсю испытывают! Пока, правда, с водителем за рулём, но зато не в Китае, не в Америке, а уже в России.

Они свернули с Вознесенской на Профсоюзную и въехали на мост через Вятку. Водитель продолжал:

– Не знаю теперь что и делать. С одной стороны, когда вся эта автоматизация до нас дойдёт – бог знает. Вот на этот вот Камаз ты автопилот не поставишь, да?

– В нём и радио-то работать нехочет!

– Правильно говоришь! А с божьей помощью этот драндулет ещё лет пятнадцать попылит – тогда на мой век хватит. А если через пять все такие чуда техники в металлолом пойдут? Кому я нужен буду?

– А если попробовать в спецтранспорт податься? На скорую, например. Опыта тебе не занимать, образование есть. К тому же, смотри, если всеми машинами роботы будут управлять, то машины будут строго по правилам ездить. А «скорая» не так. Сирену – бац, и хочешь – на красный, хочешь – по встречке, а то и по тротуару?

– Так там отбор, как в космоотряд будет, по двести человек на место! Разве что сейчас, заранее попробовать вписаться?

Машина съехала с моста.

– Но опять же, – рассуждал Макс, – если к тому времени большинство машин в потоке будет роботами управляться, так они все дружно скорой коридор освободят…

– Ну, вот, тоже, блин… Сначала обрадовал, а потом ещё хуже сделал.

– Ну ведь правительство что-то придумает! Это же сколько народу без работы останется!?

– Да не больно-то и лишатся. Это если с точки зрения правительства. Профессиональных-то водителей раз-два и обчёлся – это всё водители автобусов, спецтранспорт тот же. Им-то, может, что и придумают. Почти все в этой сфере – шабашники, которые на себя работают. То есть налогов не платят. А раз не платят, значит, не отстёгивают – с чего правительству об них беспокоиться?

Опять же расскажу историю. Сестра у меня старшая, дипломированный филолог, в девяносто первом в декрет осенью вышла, ага. Решила зря времени не терять и выучиться машинописи. Купила машинку печатную и давай по учебнику вслепую выстукивать. Научилась. Только когда она из декрета вышла, кругом стояли принтеры и ксероксы. То есть ещё недавно навык этот в цене был, а на каждом предприятии сидела рота машинисток, а теперь – белый ящик с электрической розеткой, в который только знай бумагу вставляй. И что-то я не припомню, чтоб всех этих барышень куда-то кто-то специально устраивал…

– Но ведь и не на убой их, в конце-то концов? Сестра ведь твоя работу нашла?

– Нашла, ага. Сначала полы в тубдиспансере мыла, видеокассетами торговала, потом санитаркой на «скорой»…

– Что-то куда ни кинь, а всюду скорая!

Водитель невесело усмехнулся:

– Ну, да. Выходит, надо на подстанцию зайти и справиться там что к чему. Эх, знать бы заранее…

–… так соломки бы подстелил!

– Вот, значит, чего мы с тобой за соломой-то едем, да?!, – почти игривым тоном спросил водитель.

– Вроде того, – Максим поддержал шутку. – Только едем мы за сеном.

– А какая разница?

– Никакой разницы, – Максим посмотрел на водителя, откинулся на спинку кресла и зевнул. Оставшиеся пять километров ехали молча.

Машина остановилась у невысоких ворот дачного участка. Из покрашенного зелёной краской двухэтажного дома с удивительными круглыми окнами вышел высокий мужчина лет тридцати и приветливо помахал рукой. За домом из толстых морёных брёвен был построен сруб, заведённый под мансардную крышу, но без дверей и окон. Там, внутри сруба, лежали рулоны сена. Максим вместе с хозяином выкатили сено и, пару раз крякнув, и погрузили в кузов.

– Спасибо за сено – считайте, на неделю обеспечили лошадок пропитанием! А вы куда переезжаете? Я слышал, на юг? Ростов? Кубань? Крым?

– Нет уж, точно не Крым. Наоборот. Мы в Австралию уезжаем. Навсегда.

– Ничего себе, – Максим внимательно посмотрел на открытое, располагающее к себе лицо, на широкие плечи, на крепкие, не брезгующие работой руки. Макс искал хоть какого-то изъяна, но не нашёл. – А почему?

– У меня там дядька живёт, он ещё в девяностом уехал, когда ещё не рухнуло, но уже вовсю шаталось. Давно зазывал, но мы всё не верили… В двенадцатом году начали потихоньку лыжи вострить, но промедлили – бахнула весна четырнадцатого, когда в начале года стоимость всех наших недвижимостей была примерно двести тысяч долларов, а к концу года не набралось и шестидесяти. Но и на такую цену покупателей не было. Пришлось остаться, а чего сложа руки сидеть? Вот, задумали конюшню, но после этой весны.. Боимся, что может снова грохнуть, как тридцать лет назад, поэтому…– он, не найдя слов, громко выдохнул воздух и округлил брови. – К тому же теперь наши активы стоят хотя бы сто тысяч, а на это уже можно ловить. Опять же иметь сто тысяч и не иметь сто тысяч – это как раз двести тысяч и выходит. Потому и торопимся.

– А в той Австралии вас ждут? Что там делать?

– Делать-то что… Представляешь, там носятся табуны диких лошадей и местные не знают, что с ними делать – животных просто отстреливают! Так что только арканить успевай, а потом тех же туристов по Аделаиде катай! А не тут оказаться с арканом на шее… Там сейчас экономический подъём, всё бурно развивается и надо ловить момент. Да и пронестись по австралийскому бушу на диком мустанге, чтоб ветер в ушах! Мечта!

– Тогда пожелаю всего хорошего. И ещё раз спасибо за сено.

Максим с грустью пожал руку без пяти минут иммигранта, влез в кабину грузовика, и они поехали в обратный путь.

Через пару минут поездки водитель вдруг чем-то всерьёз озадачился, прислушался:

– Ну, ёк-макарёк… Или кажется?

– Что-то случилось?

– Да будто поршни стучат – понять не могу…

– Может, массы прибавилось – из-за этого по-другому зазвучало?

– Да тут не столько массы, сколько объема… Не легковушка же! Слушай, сядь за руль, а я выйду, послушаю, – водитель выпрыгнул из машины и на цыпочках, осторожно ступая, обошёл автомобиль и вернулся. – Ты меня извини, но я не рискну в город ехать: чего доброго, по дороге двигатель клинанёт и тогда – привет.

– И что делать будем?

– Я до сервиса пойду – видел какую-то мастерскую на въезде в посёлок. Может, там механик есть. Если нет, то кореша из города позову на выручку. И как всё решится – сразу сено твоё в конюшню доставлю. Тебя такой вариант устроит?

– В принципе, да. Коневод круглосуточно на месте – всё откроет, примет. А ты-то как тут один?

– Да я не пропаду. Если с двигателем то, о чём думаю, то дело́в на полчаса. А будь на моём месте робот – что бы он делать стал, а? Эвакуатор бы вызвал, механиков бригаду, а это бы в копеечку влетело! – водитель встал и почесал пятернёй загорелую щёку. – Хотя, наверное, у робота по всей этой колымаге были бы датчики – это в одном состоянии, а то – в другом. Фильтры поменять через пятнадцать тысяч, масло – через восемь… Нет, точно надо потихоньку чему-то такому учиться, куда робота на моём веку не вставят… Если не торопишься, то можешь подождать.

Максим подумал, что Дина будет переживать. И если вдруг не полчаса, а до ночи тут встрянут? Сомнения развеял подъехавший и призывно распахнувший двери автобус номер 207.

Максим сел в автобус, который оказался почти пустым. На передней площадке стоял долговязый мужчина – он оживлённо беседовал с кондуктором. Максим сел в левом ряду у окна, глядел на пролетающую мимо обочину, думал: «Ну, вот. Хорошо, что я навёл порядок и провиантом лошадок обеспечил. Конюшня – место уютное, но что будет, когда она наскучит хозяевам? Рано или поздно отмывать деньги станет некому. И что тогда? И куда я потом? Моложе не стану, а кому я старый нужен? Или идти теплицу с клубникой охранять, яблоневый сад сторожить? Было бы мне лет пятьдесят – другое дело, а пока я будто лишним в этом мире стал… Кажется, я приуныл, а от уныния лучше всего помогает работа, дело. Подвиг! Подвиг мне нужен, которому всегда в жизни есть место, а там уж будь, что будет».

На следующей остановке в переднюю дверь вошли два пенсионера, а в заднюю дверь – девочка-подросток лет пятнадцати с рюкзачком, на котором был нарисован ворон. Девочка села на сидение рядом с Максимом. Он удивился, глядя на свободные сидения спереди, сзади и сбоку, но протестовать не стал.

Автобус въехал на мост через реку Великую. От широкой водной глади веяло прохладой и размеренным спокойствием. Девочка открыла ридер и продолжила чтение. Максим отвлёкся от безбрежного простора и стал читать через её плечо:

«… и именно тогда учёные подсчитали, что Земля не сможет прокормить больше одиннадцати миллиардов одновременно проживающих на ней людей.

Но начну по порядку. К началу двадцать второго века человечество смогло превзойти само себя и шагнуло на следующую ступень развития, где «человека разумного» сменил «человек играющий». То, что раньше было исключением, стало нормой. Любой обыватель теперь стал архатом, татхагатой, святым, вали или цадиком.

Глобальная социально-ориентированная экономика нивелировала влияние национальных правительств – президенты, канцлеры и премьеры теперь отличаются от чиновников паспортного стола только тем, что у них работа выборная и более интересная. Политическая власть от них ушла, да и сама политика как явление устранилась за ненадобностью. Она стала атавизмом, исчерпала свои функции в тот момент, когда человечество слилось в единую реку, которой нечего делить, а нужно двигаться от одной цели к другой.

Благодаря этой сплочённости произошёл беспрецедентный технологический скачок – цивилизация научилась использовать сто процентов солнечной энергии и телепортировать её без потерь. Освоены способы параллельного сосуществования с окружающей средой, влияние аддитивных технологий возросло многократно. И человечество научилось путешествовать во времени. Путешествия эти настолько просты и естественны, что переехать из Праги 2137-го года в эпоху Малого ледникового периода так же просто, как в ваши дни из Петербурга в Москву.

Земля существует уже миллиарды лет и благодаря этому человечеству вечно можно куда-то возвращаться, на одном и том же материке могут одновременно проживать триллионы людей с разницей в несколько тысяч лет. Человечество теперь действительно бессмертно и неистребимо – никакой катаклизм, случившийся в одном временном периоде, не способен пошатнуть цивилизацию, существующую во всех периодах. У людей исчезло будущее, а прошлое стало контролируемым – поэтому оно перестало быть прошлым. Остался только день сегодняшний. Наступил великий и бесконечный солнечный полдень. Времени не стало. Когда-то мудрец из Восточной Европы сказал, что человечеству не нужны другие миры, человечеству нужно зеркало. Этим зеркалом мы стали сами для себя.

Так что все ваши потомки находятся в прошлом. Атлантида, Авалон, Китеж, Шамбала, Му – эхо будущего из прошлого. И Золотой век с его гармонией, долголетием и здоровьем действительно был. Но для тебя, мой друг, этот век ещё только будет. Тогда человечество сможет узнать тайну великих вымираний, волн жизни и пассионарности. Контаминация невозможного будет исчерпана и история больше не будет претерпевать никаких инсинуаций. Но нельзя забывать и о том, что…»

Вдруг спереди справа что-то хлопнуло, водитель дал по тормозам – автобус резко развернуло, он завалился на бок и перевалился через ограждение моста. Сделав в воздухе два оборота, автобус упал колёсами на воду и пошёл ко дну. Максим успел одной рукой ухватиться за поручни, а другой удержал от падения девочку. Сидевшие спереди пенсионеры, кондуктор и долговязый вертелись как шары в центрифуге и теперь лежали в неестественных позах, даже не стонали. Было слышно, что водитель открывает дверь и выбирается из автобуса. Вода быстро заполнила кабину и автобус стал уходить под воду носом. Максим ударил по стеклу раз, другой, третий – разбил кулак в кровь, но стекло не поддалось. Тогда Макс открыл форточку, сгрёб в охапку и вытолкнул сжавшуюся от ужаса девочку наружу, потом попробовал протиснуться сам – протиснулась голова и левая рука, но воротник рубашки свалялся в валик и ни туда, ни сюда. Салон автобуса набрался воды, встал перпендикулярно дну и ноги Максима повисли в пустоте не находя опоры. Автобус неотвратимо устремился вниз, погружаясь всё глубже и глубже. И вот так, торча зажатым в этой форточке, как в игольном ушке, Максим осознал, что спокоен и рад. Рад, что вытолкнул в будущее неизвестную ему девочку. Вот и подвиг, вот и место. Только жаль, что ему самому не нашлось места в этом будущем. Жизнь уходила и свет солнца, пробивавшийся через толщу мутной воды, становился менее ярким и неразличимым. Наконец, свет кончился и кажущаяся бесконечным космосом пучина поглотила всё вокруг, а Максим стал частью этого размеренного и неумолимого потока.

Автобус коснулся дна. На механических командирских часах с танком и звездой на циферблате, которые навсегда остановились на руке долговязого, было 17-13.

***

В 17-13 Дина включила компьютер. Выскочило уведомление. Нет, она никогда не читала чужих писем, но адрес этого письма удивил, поэтому любопытство не позволило ей дождаться прихода Максима, у которого от неё всё равно не было секретов.

«Уважаемый Максим Брусин! Мы рады Вам сообщить, что Вы прошли предварительный этап отбора в космоотряд. Просим Вас прибыть для прохождения медицинской комиссии и собеседования в ближайший к Вам наш региональный центр. Вне зависимости от результатов, проезд в обе стороны и проживание будут оплачены, поэтому сохраняйте билеты и чеки. Адреса наших региональных центров и условия прохождения в приложении к письму.

С уважением, «Архимед».

Всё смешалось. Шквал чувств нахлынул на Дину. Она и расстроилась из-за предстоящей разлуки, она и горделиво приосанилась от осознания того, что её мужчина прошёл какой-то отбор от всемирно известной компании. И тут пошла досада от того, что ни о каком космосе Макс с ней не говорил. Он обещал быть к шести. Значит, будет, что обсудить.

Дина набрала номер Максима: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

***

Промокшая до нитки Света сидела на берегу и смотрела на медленное и безжалостное течение Великой реки. Она дышала и от этого ей было радостно. Ей было не страшно, она не была ошеломлена – ей было не жаль погибших и было не жалко пропавшего рюкзака с вороном. Она была удивлена тем, что в один миг без видимой причины для людей в автобусе изменилось и безвозвратно кончилось всё, но это же «всё» вокруг было по-прежнему размеренно и безмятежно. Как было раньше, как есть теперь, и как будет всегда.

По берегу с трассы уже бежали какие-то люди – кто-то нёс плед, кто-то термос, а кто-то скидывал с себя одежду, уверенностью готовясь бросится на помощь. Но некого было спасть. Сама Света не могла с определить место катастрофы, потому что ветер гасил набегавшие друг на друга волны, а волны успокаивали ветер. От этого дуновения Свету пробирал озноб.

В оформлении книги использованы работы художника Виктора Васнецова, взятые из свободных источников:

Алёнушка. 1881

Баян. 1880

Богатырский скок. 1914

Богоматерь с младенцем. 1885-1896

Единородный сын Слово Божие. 1885-1896

Кащей Бессмертный. 1926.

Крещение князя Владимира. 1885-1893

Преферанс. 1879

Сирин и Алконост. Песнь радости и печали. 1896

В оформлении обложки использована взятая из свободных источников картина Джеймса Арчера «Смерть Артура» 1860

Телефонный номер для связи и\или благодарности 8-953-672-52-87