Хочу тебя испортить [Елена Тодорова] (fb2) читать онлайн
- Хочу тебя испортить (а.с. Под запретом -1) 2.02 Мб, 172с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Елена Тодорова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Елена Тодорова Хочу тебя испортить
Пролог
– Садись, сын, – крайне мягко произносит отец. Испытывать его терпение нет никакого желания, но я настолько привык к гневу и ору, что любая просьба проходит по касательной. Напряженно застывая посреди кабинета, смотрю на мнущуюся рядом с ним англичанку, не скрывая неприязни. Какого хрена им от меня понадобилось среди лета? Что такого срочного, что эта клуша заявилась к нам домой? – Че не так? По факту тупо вынуждаю отца использовать куда более естественный жесткий тон: – Не начинай кочевряжиться, Кирилл. Садись, сказал. Важный разговор предстоит. Стискивая челюсти, опускаюсь в кресло. Но старик не спешит сотрясать воздух словами. Продавливает взглядом для начала. Царь Соломон, вашу мать. Похрен. Я давно научился выдерживать самые затяжные вступительные паузы с абсолютным безразличием на лице. А вот эта бледная моль, занудная преподша которая, заметно волнуется. Как ее там? Людмила… Валентина… Татьяна… Да к черту. Неважно. – В конце августа мы с Валентиной Николаевной заключаем брак. Какую бы школу жизни мне ни пришлось пройти под кнутом «любимого папочки», эта новость махом выбивает из равновесия. Не то что лицом не владею, в голове все мысли разлетаются. Остается лишь высеченное «заботливым» родителем сообщение. Оно же настырно долбит виски. Сука, чувак, отомри… Вашу мать… Да меня будто инсульт разбил! Пошевелиться не могу, не то что говорить… Когда же первая волна шока отступает, эмоции выдает жуткий хрип в голосе. – Это приглашение? Или я должен уже сейчас вас поздравить? – иронизируя, мрачно ухмыляюсь. Перевожу взгляд с разгневанной рожи «папочки» на бледную физиономию будущей мамочки и задаюсь рядом ожидаемых вопросов. Когда это, мать вашу, произошло? Почему я не знал, что у отца кто-то есть? Ректор и рядовая преподша – что за блевотная пошлость? Он трахал ее в своем кабинете? Как долго это длится, если они уже женятся? Но самым главным вопросом, замещающим все прочее, является обыденное: «На хрена?». На хрена, мать вашу? Зачем отцу жениться? Супруге он тоже будет отвешивать затрещины и подзатыльники, просто потому, что «день выдался тяжелым»? Может, ради этого и заключает брак, чтобы было на ком вымещать свой гнусный характер? Ко мне ведь с недавних пор не рискует приблизиться. – Не ерничай, Кирилл, – повышая голос, на крик старик все же не срывается. Значит, подстилка не в курсе, какой тварью он может быть. Но ничего, очень скоро узнает. Потому что долго держать маску отец не способен. Дома его всегда прорывает. Всегда. – Тебе, черт возьми, девятнадцать! А в этом возрасте совершенно неуместно вести себя, словно обиженный ребенок. В который раз стискивая с силой челюсти, давлю таким образом внутри себя вспышку ярости. Приставив к губам кулак, сдерживаю рвущие нутро слова. Крайне медленно перевожу дыхание, отстраненно отмечая, как при этом гневно трепещут ноздри. Да пошел он. Пусть выступает. Чертов аспид. Готов даже поддержать финал аплодисментами, ибо очень занимательной получается эта постанова. Глядя, как яростно двигается выдающий его истинную личину перекошенный рот, половину текста пропускаю мимо. – У Валентины Николаевны есть дочь. В этом году она поступает в нашу академию. Точнее, поступила. Уже зачислена, безусловно. Безусловно… Мне-то, мать вашу, какая, на хрен, разница? – После свадьбы Варя вместе с нами будет жить в этом доме. Вот это вот… Вот это… Что, блядь? Какого черта? – Надеюсь, ты понимаешь, что должен будешь вести себя подобающим своему возрасту и воспитанию образом, – голос отца еще жестче становится. Давно различаю малейшие полутона. Просто для справки: сейчас разговаривает со мной, как с зарвавшейся псиной. – Узнаю, что обижаешь… – конечно же, при своей даме не может выдать обычных угроз. Они шокируют даже уголовника-рецидивиста. А в миру «папочка» позиционирует себя, как ебаный, понимаете ли, интеллигент. Профессор Бойко даже матом не ругается, это прерогатива тупорылого быдла. – Будешь относиться к Варе, как к сестре, – последнее уже четкий приказ. – Говно вопрос, – отбиваю я. Не вслушиваясь в бурный поток вразумляющей высокой речи, подрываюсь на ноги. Выхожу из кабинета, напоследок шарахнув дверью с такой силой, что сыплется штукатурка. Как к сестре… Да не быть такому, мать вашу, никогда!Глава 1
Когда я впервые увидел ее, решил, что она, мать вашу, ангел!– БойкА! БойкА! День чертовой регистрации брака отца и этой идиотки совпадает с моим баскетбольным матчем. Наверное, впервые в жизни профессор Бойко конкретно так дал маху. Совершать подобного рода оплошности абсолютно ему не свойственно. Представляю, как его рвет на куски. Предъявить ведь претензии некому, себе голову с плеч тяжело срубить. И выдернуть меня из состава недопустимо. Аллилуйя! Дал же кто-то свыше отмашку пропустить гребаное мероприятие, не вызвав у «папочки» приступ бешенства. – Ки-и-и-рА! Бо-о-йкА! Крики с трибун давно идут фоном. Не заряжают, но и не отвлекают. Поймав брошенный судьей мяч, останавливаюсь перед штрафной линией и сосредотачиваю взгляд на корзине. Пять секунд[1]… Нацелен на успех. Никаких компромиссов. Как бы я ни хорохорился, влияние и возможности отца осознаю. Если наша команда не разнесет сегодня «Орсу», он, учитывая все сопутствующее дерьмо, превратит мою жизнь в ад. Временно, но все же. «Мой сын всегда должен быть номером один. Всегда и во всем первым. Всегда!» Пока я показываю лучшие результаты, «папочка» доволен и держит в узде свой адский характер. Это единственный способ сохранять баланс и реже видеть его разъярённую рожу с сетью лопнувших капилляров на выпученных в приступе гнева глазных яблоках. Люди думают, что у Рената Ильдаровича давление… Ага. Мазнув предплечьем по лбу, смахиваю собравшиеся там капли пота. Поднимаю мяч чуть выше головы и, слегка прокручивая, выбрасываю по направлению к корзине. По факту летит тот недолго, но по ощущениям время растягивается. Стадион замирает. На слух улавливаю собственный рваный выдох и стучащий в висках пульс. Пока все это в один момент не сносит волна ликующего ора – мяч проходит в кольцо. Еще девять минут напряженного противостояния, и закрываем матч победой в одно очко. Это плохо. Немногим лучше проигрыша. По дороге в раздевалку прикладываю несколько гребаных попыток, чтобы сглотнуть образовавшийся в глотке ком. Чувствую себя вдруг… двенадцатилетним, тупым, неуклюжим, напуганным и беспомощным. Сердце разгоняет кровь, хотя казалось, что и до этого из-за физической нагрузки превышало верхние границы. Давно так не полоскало изнутри. Восстановить дыхание удается только в душе. Пока стою под теплыми струями, глаза прикрываю. Стараюсь не строить предположений, в каком настроении сегодня находится отец, и насколько дерьмово он может воспринять итоговый результат матча. Похрен уже. Я сделал все, что мог. Выложился по максимуму. Раздевалка гудит, словно улей. Парни обсуждают предстоящую вписку и громко ржут. – Кира! Бойка, черт! – гаркает несколько раз Чара, пока я просовываю голову в ворот футболки и оборачиваюсь. – Валим перед тусой к морю? Празднование бракосочетания в кругу новоприобретенной родни запланировано на половину пятого. Обещал отцу явиться без опозданий. Помимо англичанки и ее личинки, в довесок, как оказалось, получил деда с бабой. Они якобы специально примчались на долбаное торжество из соседней области. Личинка, походу, прибилась оттуда же. «Будешь относиться к Варе, как к сестре…» Да я ее заочно ненавижу! Наверняка она такая же душная уродина, как и ее деревянная мамка. А если даже и нет, все равно ненавижу. Еще я какую-то дуру сестрой не называл! Не то чтобы я верю исключительно в силу крови. Но и брататься с кем попало по указке отца тоже не собираюсь. Пусть сам, если ему так прикипело, с этими маргиналами водится. В какой-то момент принимаю решение незамедлительно послать всю эту хрень к чертям собачим. Помирать, так с музыкой. – Валим. Впрочем, морем мой загул и заканчивается. На вписку не попадаю. К ночи настолько пьян, звезды глаза слепят. Даже если не двигаюсь, сами мечутся и летают. Кажется, что и не звезды это вовсе, а метеоритный дождь. Телефон безостановочно вибрирует. Проверять нужды нет. Без того знаю, отец наяривает. Только он не понимает, когда «абонент не абонент» – будет долбить по вышкам, пока не ответишь. Раньше, если видел хоть один пропущенный вызов от него, впадал в панику. Сейчас же пофигу. В разгар очередного затяжного жужжания вытаскиваю чертову трубу из кармана и, размахнувшись, швыряю в море. – Ты чего? Что вытворяешь, Бойка? – верещит сбоку Маринка. Дышать сходу легче становится. Еще бы эта ненормальная не приставала с расспросами. – Кто звонил? Что случилось? – Не твое дело. Сжимая прохладное стекло бутылки, заливаю в горло очередную дозу алкоголя. Отбрасываю пустую тару и падаю спиной на песок. – Ну, Кир… – заваливаясь мне на грудь, Довлатова скребет, мать ее, ногтем мой подбородок. – Кира? Ты уснул, что ли? Кира? Поймав ее запястье, грубо сжимаю его пальцами. – Я тебя просил не лезть своими когтями мне в лицо? – приглушенно цежу я. – Ты совсем тупая, что ли? Ни хрена с первого раза не понимаешь? – Что… Что… Как ты смеешь? – сердито сопя, Маринка активно хлопает искусственными ресницами. Стопудово этот процесс вызывает где-то ураган. Если уж взмах крыла бабочки способен, то эти замороченные дирижабли и подавно. – Каким тоном ты со мной разговариваешь? – бесится на полном ходу. Только мне похрен. Обычное дело. Попыхтит и успокоится. – Зря я понадеялась, что ты хоть к своей девушке будешь проявлять уважение! – Ты мне не девушка, – откровенно ржу. Прекращая жалкие трепыхания Маринки, скрепляю оба запястья и дергаю на себя. – Но мне нравится тебя трахать. – Ты… Ты… – не знаю, что ей мешает сразу заканчивать фразы. Грешит театральными паузами регулярно. По правде, меня порядком раздражает этот ебанутый стиль. Но, судя по всему, это распространенная бабская хворь. – Мудак ты, Бойко! – Так и есть, Довлатова. И ты, безусловно, всегда об этом знала. Так что кончай выезживаться. Лучше отсоси. – Сам себе соси! – Не будь сукой. Приступай. – Ты хоть понимаешь, что я могу быть с любым? – кричит со звенящим апломбом. – С любым! – Так вали. Давай, – разжимая пальцы, отталкиваю ее от себя. – Или заткнись и отсасывай. – Маринка и правда затыкается и даже замирает. Глядит из-подо лба, но молчит. – Не можешь сделать выбор? Знаешь, почему? Потому что ты прешься от моей грубости. Ты хочешь, чтобы я тебя принуждал. И намеренно меня провоцируешь. – Нет! – Да, – протяжно выдыхаю, выказывая скопившуюся эмоциональную усталость. Хмель, как правило, делает меня на пару-тройку тонов добрее. Но сегодня могу сказать: меня попросту все заебало. Не прикладывая усилий, двумя пальцами толкаю Довлатову в плечо, и она охотно заваливается на спину. Ее даже не волнует, что совсем рядом у костра сидит толпа других пацанов. – Что и требовалось доказать, – ворчу неразборчиво и накрываю ее податливое и мягкое, словно зефир, тело своим… Опустошив сначала яйца, а несколько минут спустя и желудок, сам не знаю, куда начинаю собираться. Несмотря на пару литров блевотни, которую я оставил за пивным киоском, штормит меня по-прежнему не на шутку. По-хорошему мне бы переночевать в городской квартире. Понимаю ведь, что нарываться не стоит, а все равно за каким-то хером заказываю такси домой. – Ты серьезно? А как же я? – вопит в открытое окно и одновременно лупит по двери машины Маринка. – Если уедешь… Пошел ты на хрен, Бойка! Я иду к Чаре! Буду трахаться с ним! – Вперед, – даю добро и, откидываясь на сиденье, прикрываю веки. По дороге в академгородок отрубаюсь. Чтобы растолкать меня, водителю приходится выйти из машины. – Пункт назначения, сынок, – без задней мысли оповещает, когда я разлепляю глаза. – Очень, блядь, смешно, – понимаю по-своему. Двор рассекаю гуляющей походкой. На крыльцо далеко не с первой попытки восхожу – то и дело назад тянет. На террасе и вовсе какие-то черепки сбиваю – утром их здесь не было. – Твою мать… Машинально выбросив руку, ловлю одно из высоких шершавых растений. По итогу часть его остается в моем кулаке, а горшок с землей скатывается по ступенькам вниз. Второй куст так же быстро устремляется следом, а вазон раскалывается по дороге. Грохот такой разносится, подмывает застыть и поморщиться. Это я и делаю. А пару секунд спустя сам не знаю, с чего, начинаю ржать. Пьяный смех обрывается, лишь когда распахивается входная дверь. Отшвырнув изувеченное растение, на автомате в режим защиты перехожу. Но вместо разъяренной физиономии отца перед моим одурманенным алкоголем взглядом возникает девчонка. Я смотрю в ее глаза. Она смотрит в мои. Я сглатываю. Если говорить о высших материях, убежден в существовании дьявола и прочей нечисти, а не в бога и его приспешников. Но она кажется мне ангелом. И в ту секунду, забывая о творящемся вокруг меня дерьме, на пьяную башню я верю исключительно в то, что вижу. Я смотрю в ее глаза. Она смотрит в мои. Сердце напоминает о своем существовании. Без какой-либо причины разгоняется, набирая скорость, которую не всегда во время спринтерского бега выдает. Я сглатываю. Сглатываю. Сглатываю. Невесть откуда сорвавшийся ветер резко подхватывает ее длинные золотистые волосы и, разбрасывая пряди, касается ядовитыми плетями моего лица. Да, она ангел. Ангел смерти. Если б я тогда понимал…© Кирилл Бойко
Глава 2
Первой моей мыслью, когда я его увидела, было: «Ну и придурок!»Грохот с улицы перекрывает шум закипающего электрочайника, который я, похоже, переполнила выше отметки «максимум». Вздрагиваю и без раздумий бросаюсь из кухни через прихожую к входной двери. Что могло произойти с моими эуфорбиями? В том, что кто-то бомбит вазоны, в которые я десять минут назад пересадила мои любимые почти трехгодичные молочайные растения, сомнений не возникает. Все перевезенные цветы не помещаются в выделенной мне спальне, а в других комнатах Ренат Ильдарович «нарушать гармонию» запретил. По поводу террасы скривился жутко, но смолчал. Распахивая дверь, ожидаю увидеть разъярённого пса, вора-неудачника или даже неловкое приведение… Но никак не пьяного вдрызг сводного брата! Догадываюсь, что это Кирилл Бойко, и все равно не могу поверить, что он такая скотина! Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Зрачки его глаз расширяются, заливая серебристо-серую радужку чернотой. Мои, подчиняясь каким-то необъяснимым законам, повторяют тот же фокус – кажется, впервые в жизни я ощущаю это физически. В груди что-то серьезно тормозит. Неужели сердце? Что с ним не так? Он пьяный, тут все ясно. А я что? Чувствую себя… странно. В горле формируется ком. Во рту сохнет. И все слова, которыми забит мой гиперактивный разум, куда-то в один миг исчезают. Он высокий. Его светлые волосы торчат вверх и немного в сторону. От него несет алкоголем вперемешку с никотином и каким-то тяжелым парфюмом. Он не уродец, как я втайне надеялась. Даже слегка наоборот. Совсем слегка. Но выглядит как настоящий кошмар! Самовлюблённый, самоуверенный, злющий и наглый, печально известный на всю округу кошмар. Ну и придурок же он! Я про таких только в книжках читала. Ладно… Бабушка учила меня быть дружелюбной. Доброжелательность подкупает и помогает легко установить приятельские отношения практически с любой человеческой особью. – Привет. Меня зовут Варя. Я – дочь Валентины Николаевны. Мы теперь одна семья, поэтому предлагаю сразу подружиться. Он прищуривается. Смотрит на меня, словно я мелкая букашка, которую трудно разглядеть. – Варя, – теперь презрение выражает и его пьяный, гуляющий хрипотцой голос. – Вай, вай… А ты, походу, тот еще фаер[2], – по тону понятно, что на его притязательный вкус очень наоборот. Очень не очень. – Вареником будешь, зануда. Варя… – глумливо хмыкает. – Варя бла-бла-бла. Пиво мне принеси. Да он надо мной откровенно насмехается! Бухая козлина… Варя, Варя, стоп… Помни о Европейской конвенции по защите позвоночных животных! – Я понимаю, ты сейчас не в адеквате, – снисходительно отзываюсь, глядя в его свирепое лицо. Выставляя указательный палец вверх, акцентирую: – Поэтому, так и быть, я пропущу это неуместное мычание, жук ты навозный! – Что, бля? Мычание, нах? – А? Что-что? Прости, я матерным не владею. – Ты, мелкая ракушка, назвала меня жуком навозным? – Я? – изображая удивление, в сердцах прижимаю к груди ладонь. – Тебе послышалось, братец, – мило улыбаюсь. – Закрой рот и замри, – вроде как предупреждает это животное. – Чтобы я тебя в первый же вечер не убил. Проходя мимо меня в распахнутую дверь, Бойко снова что-то сваливает и разбивает. Не думаю, что специально. Хотя… Кто его знает? Похоже, он ненормальный. Выдохнув скопившийся негатив, вхожу в дом следом и прикрываю дверь. Нужно отыскать какой-то инвентарь и заняться уборкой разбитых вазонов. Надеюсь, эуфорбии удастся спасти. Иначе я этого придурка сама убью! – Это что такое? Вздрагиваю от ярости, которая вибрирует в приглушенном голосе Рената Ильдаровича, и невольно застываю рядом с Кириллом. Отчим, словно граф Дракула, выплывает из мрака. Вид у него такой… Жуткий. Не понимаю, что в нем мама нашла. Она, кстати, тянется за ним из темноты. Таращит на Кирилла глаза. Жаль, лица своего супруга сейчас не видит. На наших с «братцем» глазах несколько оттенков радуги оно перебирает. Пока не достигает того самого насыщенного последнего – фиолетового. Замираю, разинув рот, пока Ренат Ильдарович сбрасывает краски обратно до красного. С удивлением улавливаю трансформацию внешнего облика Кирилла. Секунду назад он фонтанировал злой иронией и бравировал излишней самоуверенностью. Сейчас же выглядит как настороженный зверь. Кажется, даже хмель его отпускает. Лишь глаза блестят. – Не при ней, – едва заметно дергает подбородком в мою сторону. Только отчиму, похоже, плевать на эту просьбу. – Я просил тебя не задерживаться! Знаешь, что сегодня важный для нашей семьи день, и что ты делаешь? Не пойми где таскаешься до самой ночи и заявляешься домой в свинском состоянии! – рубит он свирепым тоном. Кирилл молчит, но отчима это, судя по всему, еще сильнее злит. – С шеей что, твою мать? Без следов ума не хватает? Шалавам своим не можешь объяснить? Как ты с этими сосняками среди нормальных людей покажешься? – Шарфик повяжу. – Приглуши свой юмор. – А ты не втирай мне, – голос Кирилл не повышает, но слышится в нем жгучая ненависть. – Сам все знаю. – Неблагодарный щенок, – со свистом выдыхает Ренат Ильдарович. – Какой есть. Радуйся, что вообще в этот дом прихожу. Отчим шагает к нам, явно намереваясь еще что-то выпалить, но мама вдруг хватает его за руку. – Ренат, может, не надо? Давай утром поговорим. На свежую голову. Он смотрит на меня, затем на маму. Пару секунд колеблется. Затем бурно переводит дыхание и, словно ломая себя изнутри, меняет тему. – Сколько у тебя очков сегодня? – Будто тебе еще не доложили, – бубнит все так же сердито Кирилл. – Тридцать три. – Тридцать три, – неодобрительно цокает языком Ренат Ильдарович, хмыкает и замирает, словно отлаженный взрывной механизм. Выдерживает глубокую паузу, прежде чем заорать: – Тридцать три вшивых очка против шестидесяти восьми общих! Всего сорок восемь процентов! Я уж молчу про разницу в одно очко! На своем поле – это позорище! Это нельзя считать победой! – Ренат, – снова подает голос ошарашенная, как и я, мама. Кирилл же несколько раз сжимает и разжимает кулаки, но молчит. – Может, тебе стоит еще больше тренироваться? – не унимается отчим. – Вместо того чтобы шататься ночами где не попадя. Много энергии? Иди на площадку и атакуй кольцо! – Хорошо, папа, – в этот момент мне кажется, что он просто использует один из правильных ответов. И это срабатывает. Ренат Ильдарович выдыхает и, махнув рукой, заметно сбавляет тон. – Надеюсь, ты понимаешь, что на грядущих соревнованиях по киберспорту тебе не стоит так лажать? – вопрос риторический. Звучит, словно предупреждение. – Ты должен показать лучший результат. Во всем лучший. – Да, отец. – Вот и отлично, – окончательно успокаивается отчим. – А сейчас иди, проспись. Приобняв маму за плечи, уходит первым, оставляя нас с «братцем» снова наедине. Только я собираюсь по привычке приободрить этого несчастного и сказать, чтобы не раскисал из-за папочки, как он с ненавистью выпаливает: – Чё ты вылупилась, лампочка? Давай, пошла отсюда. Конечно, после такого я ему «братскую» руку вряд ли подам. На подобное милосердие даже моего ангельского терпения не хватит. – Свет в конце тоннеля держу. – Пошла отсюда, я сказал. – И пойду! Не потому что ты сказал, – передразниваю его грубый голос. – А потому что я так хочу! Твоя компания мне неприятна, вот! – Хуёт, – выдыхает он и, прямо как папочка, сваливает сам. Стремительно взбегает по лестнице, а я вдруг замечаю, что у меня дрожат руки. Черте что, блин…© Варя Любомирова
Глава 3
Сестры не будет!– Катим к общагам посмотреть на льготников? – распевает Чара после тренировки. – Слышал, у них сегодня заселение. Эта тема меня не особо занимает. Но когда от родного дома воротит, любой кипиш воспринимаешь, как невесть какое развлечение. – Катим, – ухмыляюсь, расправляя низ футболки. – Кто, если не мы, им в первый же день лещей отвесит. Пусть сразу выгребают, куда попали и кто тут главный. В соседнем городе один из государственных IT-универов не прошел аккредитацию и лишился лицензии. Так отец, как владелец и по совместительству ректор не просто коммерческого ВУЗа, а целого академгородка[3], с какого-то перепуга вздумал заделаться меценатом. Впрягся в раскрученное небезызвестной нынче Марией Градской политдвижение и подобрал по спешно сколоченной спецпрограмме ватагу маргиналов. Поддержка с толстым расчетом, безусловно. Только пока понять не могу, в каком рейтинге очки себе набивает. Не перед создателем же. Явно на этом свете что-то задумал Бармалей Ильдарович. Черт в помощь, как говорится! Закидывая за спины спортивные сумки, шумной толпой высыпаем во двор. Бойким шагом пересекаем его по диагонали, чтобы обогнуть спортивную арену и вывалить к парадному крыльцу нужного корпуса. Одним своим видом срубаем на ходу торжественный настрой собравшихся. – Ё-ё-ё! Свежее мясо! – горланит Тоха при виде въезжающего Спринтера. – Интересно, телки будут? – поднимает Чара насущный вопрос. – По-любому будут, – мрачно констатирую я. И тут же иронизирую, не тая цинизма: – Только вот какие… – сплевываю и вставляю между губ сигарету. – Ну-с, все как обычно, – тряся пальцем, несется в нашу сторону куратор Курочкин, а между нами просто дедушка Франкенштейн. Вот не сидится ему, мать вашу, дома! – Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Шатохин, Георгиев! Ну прям внеурочная перекличка, блядь. Да так, чтобы любой глухой обратил на нас внимание. Даже косоглазая деканша, занявшая трибуну и примеряющая в этот миг одну за другой гостеприимные улыбки. Поднимаю для нее большой палец вверх, мол, замри так – все сразу свалят. Стопэ. А это кто рядом? Чертова сводная сестра! Да какая она мне сестра?! Сестры не будет! Мало мне этого геморроя дома, какой-то ненормальный еще и в культурную программу ее включил. Звезда, мать вашу. Долбаная выскочка за завтраком глаза намозолила так, что еще два часа блевать тянуло. – Доброе утро, братец! – верещит личинка, едва я вхожу в столовую. – Хуёброе, – хмуро отзываюсь и сажусь за стол. Жаль, из гостиной уже тащатся отец с мачехой. Опускаю взгляд, чтобы побороть порыв вытолкать ее через террасу на улицу. Берусь за стакан с соком, как вдруг через стол прямиком мне в морду летит кусок масла. Едва успеваю вильнуть в сторону, жирный шмат влетает отцу в грудь. – Боже мой! – горланит идиотка. – Простите, Ренат Ильдарович, я такая неуклюжая. Хотела намазать Киру тост и вот… Простите, Христа ради! Христа ради, вашу мать… Правдоподобно играешь, я запомню. Отец что-то недовольно бубнит, смахивает оплывший жир салфеткой и отправляется переодеваться. А эта… Эта гремлинша, пользуясь присутствием своей мамочки, с гребаной ухмылочкой продолжает меня третировать. – Тебе не удастся испортить мне настроение, братец. Размазать бы ее по этому столу, как то чертово масло. – Еще одна такая выходка, я тебе не только настроение испорчу. Что это она напялила? Тряпку лепили из лоскутов? Даже смотреть на нее не хочу. Не хватало еще, чтобы кто-то допер, что мы знакомы. Только такую хрен вырежешь из кадра! Клоунша на выгуле. Сама в глаза лезет. – Немедленно прекратите шуметь и примите благопристойный вид. Я и забыл о Курочкине, пока он до нас доковылял. – А вам, молодой человек, – акцентирует дедушка внимание на мне, – вынужден напомнить, что курить разрешено только в специально отведенных местах. Никак не выкупает, ху из ху. То ли возрастной маразм здравомыслия лишает, то ли он всегда такой бесстрашный был. И надо ж было, чтобы так свезло! Из толпы пресмыкающихся перед одной лишь моей фамилией местных просветителей вляпаться довелось именно под руководство этого, понимаете ли, отмороженного хрена, в упор не распознающего берегов. Свалив спортивную сумку на плитку, демонстративно скрещиваю на груди руки. – А я и не курю. Сигарета не подожжена. – Тогда зачем она вам во рту? – Чтобы все спрашивали. Писк включившейся аппаратуры на короткое мгновение бьет по нервам собравшимся. Меня, естественно, тоже промораживает этот звук. – Мы рады приветствовать вас в Одесской национальной академии кибернетики и информационных технологий, – летит над толпой скрипучий голос деканши. – Надеемся, что наше учебное заведение станет для вас вторым домом… Дальнейший поток ее сознания благополучно пропускаю мимо ушей. На самом деле фразы заезженные и фальшивые. Кому эти льготники тут уперлись? Намеренно абстрагируюсь от пафосной блажи, пока к микрофону не допускают Королеву Маргиналов. – Добрый день, друзья! Я – Варя Любомирова, – чрезвычайно весело тарабанит моя чертова сводная сестра. – Меня назначили старостой нашей юго-восточной группы. И я, как несущий знамя центурион, обещаю вывести нашу славную когорту в лидеры рейтинга уже до конца этого семестра! Кроме того, вы можете обращаться ко мне по любому вопросу, включая жилищные и… Бла-бла-бла. По звуковой амплитуде звенит так, что чуть перепонки не лопаются. Центурион[4], бля… Что за мусор у нее в голове? Немногим позже, когда официальный балаган стихает, перехватываем эту «когорту» на этапе экскурсии по кулуарам нашей, мать вашу, благонадежной общаги. Чара с Филей «центуриона» отсекают, а я выхватываю первого попавшего охламона. – Куда сунем, не здороваясь? Не по фэншую это, – пилю, агрессивно надвигаясь. – Нехорошо. – Привет, – виляющим тоном спешно отзывается тот. – Мы новенькие. – Это мы уже поняли, – выплевываю пренебрежительно. – А какого хрена рожи такие наглые? – Почему это наглые? Вовсе не наглые. – Не наглые? А может, мне виднее, какая у тебя рожа? – Мы это… просто хотим заселиться. То есть заселились уже… У нас вот тут главная… – переводит стрелки на Любомирову. Я ухмыляюсь и заставляю себя оглянуться на вылупившую глаза «сестрицу». Прищуриваясь, мысленно отправляю ей депешу: «Только попробуй сказать, что мы знакомы». – Вы что творите? – раскрывает рот ракушка. – А-ну пустите! – толкает Чару в грудь. Тот, естественно, действует противоположным образом. Зажимает ее в угол. Только светлую макушку из-за его плеча и видно. Мне, безусловно, плевать. Отворачиваюсь обратно к толпе. – Что вам надо? Ваши действия противоправны! – лезет на амбразуру какой-то зализанный осел. – Один звонок, и мой отец тут все разнесет! – О-о-о, – дружным басом задаем мы всей ватагой. – Да у нас тут сходу залет, – шиплю я на финальных нотах. Дернув прилизанного, рывком под руку подгребаю. – Ты у меня сейчас до самых ворот срать кирпичами будешь, банан. Стой! Стой смирно, бля, – выдыхаю приглушенно. Используя захват, прокручиваю рожей к застывшей толпе маргиналов. Смотрю в их перепуганные лица и агрессивно ухмыляюсь. – Кто у нас тут с козырей ходит, а? Что это за фуфел с большим ценником? Что за папа, м? Просветите, мы поржем. Доблестная когорта молчит, словно махом дара речи лишилась. Только личинка где-то сзади яростно мечет мудреными словами. Впрочем, как обычно, без всякой связки их использует, выскочка. – Ну? – подгоняю я онемевших. – Кто-то собирается отвечать? – Во раненые, я хренею… Кира, а урони-ка этого чехла лицом о паркет, – вяло подбрасывает идею Жора. – Игорь Иванович – начальник районного ГАИ у нас в городе, – неохотно сообщает голос из недр когорты. – Всего-то, – ржу, усиливая захват, пока у прилизанного не «загорается» от давления рожа. – Сейчас послушай, банан, – говорю ему, а смотрю на всех. – Это ты в своем Петросранске гройсе хухем, а в Одессе – еле-еле поц. Потише будь, если хочешь тут учиться. Меня зовут Кирилл Бойко, тебе это о чем-то говорит? – давлю голосом. Дождавшись дерганого кивка, продолжаю. – То-то же. Главный здесь я. И если я задаю вопрос, любой вопрос – ты отвечаешь. Усек? – заканчиваю рыком, ибо надоело возиться с этой шушвалью. – Усек. – Вот и молодец. А теперь педаль отсюда, – отшвыривая его в сторону, пинком в зад подгоняю. Закладываю руки в брюки с намерением удалиться. Как вдруг банан, отряхиваясь и пятясь, на ходу разрывает возобновившуюся тишину оскорбленным тоном: – Я буду жаловаться! Буду жаловаться в деканат! – Ага, ты еще в море нам насри, мститель, – хмыкаю я. – Все, на хрен, свободны, – выплевываю в толпу застывших баранов. Любомирову, очевидно, тоже выпускают. И нет бы сгинуть, сверкая пятками… Эта идиотка дергает меня за предплечье, заставляя обернуться и встретиться с ее свирепым взглядом. – Что ты себе позволяешь, братец? Все. Кранты. Заказывайте центуриону панихиду.© Кирилл Бойко
Глава 4
Свободу центуриону!– Что ты себе позволяешь, братец? Собравшаяся вокруг нас толпа затихает. Подельники Бойко в том числе. Мне без разницы, что именно вызывает такую реакцию! Даже если причиной тому наше с Кириллом «родство». Для меня, между прочим, в этом тоже мало приятного. Я многое способна понять, принять и простить. Но то, что произошло сейчас… Этот придурок вместе со своей шайкой ведут себя, как банда уголовников. Я не собираюсь мириться с травлей, которую они тут устроили. Такое поведение нельзя оставлять безнаказанным. Судя по реакции сторонних наблюдателей, подобные наезды в академии в порядке вещей. И если другие боятся пресечь беспредел, это сделаю я! – У тебя с головой проблемы? – голос Кирилла звучит приглушенно, но неприкрытой ярости в нем больше, чем я когда-либо слышала. – Какой я тебе брат, идиотка? – агрессивно надвигается, обдавая мое лицо горячим мятно-табачным дыханием. Для меня столь близкий контакт непривычен и неприятен, но отступить назад – значит сдаться. Поэтому я не шевелюсь, пока он сечет мне в лицо свою ненависть. – Сколько раз еще повторить? То, что мой отец имеет твою мать, не делает нас родственниками! Толпа оживает. Перешептываний и комментариев не различить, но отлично улавливается хохот. Как ни уговариваю себя в том, что меня не волнуют его слова и насмешки этих трусов, щеки вспыхивают от стыда, а грудь раздирают обида и злость. – Это у тебя какие-то проблемы, придурок, – выпаливаю я, плохо контролируя силу и вибрации собственного голоса. – Именно то, что наши родители поженились, и делает нас семьей. И твое отношение к этому вопросу сей факт не отменяет! – Семьей? Да я скорее сдохну, чем тебя сестрой назову! – Ну, так сдохни! Судя по всему, никто не будет плакать, – сама не верю в то, что на эмоциях выдаю. Сердце на разрыв стучит. Кровь горит, плавит вены и поджигает кожу. – Ты отвратительный человек. Ты унижаешь тех людей только потому, что они из другого города, слабее тебя или ниже по классу. Ты фашист! Ты просто худший из худших! То, что никто прежде не смел заявлять подобного во всеуслышанье, очевидно и по лицу Бойко, и по резкими вздохам толпы. Но я не собираюсь сдаваться и идти на попятную. – Раз так… – выдыхает Кирилл и с силой сжимает челюсти. Секунды тишины рождают внутри меня страх, потому как по взгляду его вижу – в своем больном мозгу он перебирает не просто слова. Решает, что со мной делать. И короткая вспышка ярости в залитых чернотой зрачках, будто замыкание, окончательно пугает меня. – Прежде чем сдохнуть, я уничтожу тебя, – выговаривает с едкой усмешкой и, схватив меня за руку, куда-то тащит за собой. Вырвать ладонь у меня не получается. Жалкие попытки лишь усиливают хватку придурка. В какой-то момент мне даже кажется, что он способен сломать мне кисть. Как только Бойко заталкивает меня в какой-то чулан, стремительно оборачиваюсь и смотрю на него с укором. Спокойно, Варя, спокойно… Эмоции работают против меня. Я должна вернуть себе самообладание и привычное хладнокровие. При наличии ума и изобретательности можно договориться даже с маньяком. Уверенность вспыхивает внутри меня и тотчас тухнет. Вместе с ударом двери, которую Кирилл за собой захлопывает, отрезая нас от света. Я не могу определить, в какой части помещения он находится. Я не вижу даже очертаний. И внутри меня скоропалительно разрастается паника. Сердце набирает обороты. Дыхание становится частым и громким. Пульс молоточком стучит в висках. Ладони потеют и начинают дрожать. По памяти бросаюсь к двери, но, не преодолев и полпути, налетаю на Кирилла. Вскрикиваю, не успевая тормознуть эмоциональный разгон. Шумно выдыхаю и, сцепляя зубы, давлю все звуки, что рвутся из груди. Кроме них, в горло толкается сердце. Кажется, оно способно меня задушить. – Воу-воу, – слышу в голосе сводного братца смех. Перехватывая мои руки и с силой сжимая запястья, дает понять, что освободиться у меня не получится. – И чё мы так быстро сдулись, центурион? Ну? Самое время заорать: «Это Спарта!» и выкинуть очередную хрень. А лучше… Так и быть, дам тебе возможность свалить, если ты извинишься. У тебя минута. – Центурионы не имеют никакого отношения к Спарте, – выдаю я голосом робота из электронной библиотеки. – Центурионы – это римская армия, а Спарта – город в Греции. – Пофиг. Хватит умничать. Время пошло! Умничать – это все, на что я сейчас способна в создавшейся ситуации. Выдавить из себя извинения мне не то чтобы стыдно. Просто… Если я сейчас это сделаю, Бойко посчитает себя победителем и продолжит творить все, что ему вздумается. Сердце так и грохочет в груди, пытаясь выбить себе путь наружу. А кожу запястья жгут и раздражают чужие грубые руки. Я считала себя сильной, но по правде, прежде мне никогда не доводилось переживать столь агрессивный стресс. – Я не стану извиняться, – сообщаю Бойко якобы спокойным и уверенным тоном. – Может, я погорячилась и выразилась недопустимым образом, но твоя вина значительнее и… Договорить Кирилл мне не дает. В ужасе задыхаюсь, когда он выпускает мои запястья и… начинает стаскивать с меня платье. – Что ты делаешь? – выпаливаю срывающимся голосом, как только удается возобновить речевую функцию. Никогда раньше не обращала внимания, но, оказывается, прикосновения стоячего комнатного воздуха к голой коже можно ощутить физически. Он лижет прохладными языками сначала спину, а пару секунд спустя верх груди и живот. Ткань со скрипучим шорохом соскальзывает вниз по моим бедрам, и колючий воздух обволакивает уже их. Руки Кирилла касаются моего тела всего лишь раз, когда он обворачивает предплечьем мою талию и, приподнимая, забирает из-под меня платье. – Никогда не вмешивайся в мои дела. Не называй меня братом. И не смей, мать твою, при посторонних раскрывать в мою сторону рот, – жестко высекает он, тяжело дыша мне в лоб. – А лучше вообще, блядь, ко мне не подходи. Выдав все это, чертов придурок выходит, прихватив с собой мое платье. Я же остаюсь в одном белье посреди затхлого чулана. В темноте и в компании такой же беспомощной и отчаянной, как и я сама, ярости. Естественно, никто из той толпы не приходит. Не знаю, каким образом этот ублюдок зомбирует людей, но идти ему наперекор ни одна живая душа не решается. Я стучу в дверь, слышу постоянное движение по коридору, однако на мои просьбы принести мне какую-то одежду реакции не дожидаюсь. В конце концов, приходится обшаривать в потемках чулан. И, слава Богу, я натыкаюсь на какой-то пыльный халат. Поколебавшись, надеваю его и, наконец, выбираюсь из заключения. Половина пуговиц отсутствует, и полы белой тряпки приходится держать пальцами. Но хуже всего, что моего появления дожидается целая толпа. Включая чертового придурка – сводного брата! Он упирается спиной в стену, а перед ним в кольце его рук стоит какая-то девушка. – Уф, какой прикид, личинка, – глумится Кирилл, пока я, едва сдерживая слезы унижения, прохожу мимо них. – Зачетная из тебя получилась медсестра. – Я бы вдул, – прилетает с противоположной стороны коридора. – Раскрой халатик! Грубости сопровождают весь мой путь до конца коридора и выхода на лестничную клетку, но я так и не позволяю себе заплакать. Пусть не думают, что сводному братцу удалось сломать меня. Я еще заставлю его поплатиться!© Варя Любомирова
Глава 5
Эта чертова сводная сестра несовместима с жизнью.Переступив через порог парадной двери, сваливаю на пол сумку с формой. Делаю шаг в сторону и матом поминаю отца. Тачка в гараже, значит, интеллигент дома, а я слишком хорошо осведомлен, как его могут взбесить «разбросанные вещи». Резко дергаю баул обратно на плечо и, перемахнув размашистым шагом гостиную, уже хватаюсь рукой за перила лестницы, как в спину прилетает приглушенный рев. – Ты что, сукин ты сын, вытворяешь? Медленно оборачиваясь, сталкиваюсь с перекошенной от ярости рожей «папочки». От сукина сына слышу! – Что не так? – подаю голос, хотя понимаю, что лучше бы мне молчать. – Ты еще спрашиваешь? – орет громче. – Варвара мне все рассказала, мерзкий ты гаденыш! И не смей мне тут корчить святую невинность! В моей груди будто турбина раскручивается. Что, блядь? Рассказала? Тупая выскочка еще и стукачка? Мелкая гнида. – Что ты молчишь? Теперь молчишь? Отвечай за свои действия! Мои собственные глаза заливает такая злоба, не сразу вижу, что «папочка» трясет передо мной сложенным вдвое ремнем. Чё за хуйня, блядь? Вообще ополоумел старый осел? – Отвечай, сказал! Как ты посмел это сделать, если я велел тебе относиться к ней, как к сестре?! – горланит так, что впору оглохнуть. На хуй себе эту «сестру» натяни! – Она лезла, куда не следует. Я ее проучил, – выдаю на контрасте чрезвычайно спокойным растянутым тоном. – Что же она тебе сделала? Еще я, блядь, тебе не докладывал! – Ничего, – выдаю едко после шумного выдоха. – Ты сам учил меня бить первым. Разве это не касается всех? Едва последний вопрос покидает мой рот, отец, закусывая губы, размахивается и разъяренно лупит меня ремнем по голове. Не успеваю толком увернуться. Прилетает сначала по уху, а секунду спустя по плечу. Третий замах ловлю ладонью и дергаю кожаную плеть на себя, заставляя «папочку» шататься, будто сухое дерево. Сила, безусловно, на моей стороне. Отец попросту не ожидал, что я посмею вырвать орудие экзекуции. Гасил бы еще, пока рванувшее внутри него дерьмо не иссякнет. Ошарашенно таращит на меня глаза. Я и сам в ахуе от того, что он снова посмел протянуть ко мне руки. Давно такого не было. Как только выше него вытянулся, сам завязал с физическим наказанием. Психологически, конечно, щемил регулярно. Ремнем этим, случалось, размахивал. Даже что-то бомбил. Но с этой херней не рисковал. Теперь же… Внутри меня взмывает желание хлестануть его этим ремнем в ответ. Да так, чтобы на задницу завалился. Глаза будто кровью заливает. И не слезы это вовсе. Я на них не способен. Да и не жгут они так. Буквально зверею. По лицу, вероятно, видно. Потому что отец молчит и, выкатывая зенки, краски меняет. Швыряю ремень ему под ноги. Он тут же наклоняется и поднимает его. Вряд ли решился бы повторить свой подвиг, но со стороны, очевидно, кажется иначе. – Прекратите! – разрывает сгустившийся воздух истеричный голос личинки. – Не надо, пожалуйста… Слышу ее, и в груди такая буря поднимается. Удушить готов. Мало того, что из-за нее все… Никто никогда не становился свидетелем того, как отец тягает ко мне свои грабли. Обычно это происходило либо в его кабинете, либо в моей комнате. А я никогда никому не рассказывал. Даже близкому другу в подобном бы ни за что не признался. И тут… Надо же, чтобы именно она, эта ненавистная идиотка, все увидела! Хуже невозможно представить! Смотреть на нее не желаю. Иначе точно не сдержусь и прихлопну, на хрен, на месте. Подобрав свалившуюся во время всей этой возни сумку, взбегаю по лестнице, словно за мной сам черт гонится. Да так и есть! Как тень он, потому что во мне сейчас сидит. Не выхожу из комнаты, даже когда подходит время ужина. Не потому, что чего-то боюсь или стыжусь! До самой ночи тушу в себе желание прикончить эту долбаную инфузорию. Знаю, если увижу ее, взорвусь. В попытках хоть немного загасить все еще бурлящую в груди ярость, ближе к вечеру выдергиваю из кипы хлама на краю стола эскизник и берусь за карандаш. С ней я еще разберусь… Пока голова гудит от сбившихся в ебучий рой мыслей, рука непрерывно работает, с шорохом расчерчивая белый лист. Конченая доносчица. Каким бы ни было мое к ней отношение, не предполагал, что она упадет еще ниже. Я научу ее держать язык за зубами. Бестолковая ракушка. Она пожалеет, что приехала в этот город. Мерзкая зарвавшаяся личинка. Даже ненависти недостойна. Удавить и забыть. Когда листок оказывается почти полностью заполненным, и на нем практически не остается белых участков, с некоторым удивлением понимаю, что получившийся рисунок походит на мангу[5]. Не то чтобы я совсем в этом стиле не работаю. На планшете достаточно часто берусь за что-топодобное. Только не собирался убивать время и силы на эту сводную бестолочь. Еще я всяких пустоголовых шкур не рисовал! А тем более ее. Сердито смяв листок, забрасываю его в корзину и поднимаюсь из-за стола. Сегодня на ужин у меня никотин и пиво. Хорошо, что додумался пару лет назад обзавестись собственным портативным мини-холодильником. Когда нет желания видеть рожу отца, отлично помогает скоротать время. Захватив бухло и сигареты, выбираюсь через окно на крышу. Свободный порыв ветра тотчас окатывает прохладной волной воздуха. По спине дрожь сползает. Только репа и часть плеча горят, поджигая и без того свежие воспоминания. Как же я ее ненавижу! Сажусь на привычном месте. Подкуриваю сигарету и, зажав ее зубами, сбиваю с бутылки пробку. Равнодушно прослеживаю за тем, как она со звоном скачет по металлочерепице к краю и слетает с крыши. Давно не чувствовал себя так тошно. И ничем ведь вытравить не получается – ни алкоголем, ни никотином. Дышать не получается. Улавливаю за спиной чьи-то шаги и непонятную возню. Спешно оборачиваясь, опрокидываю бутылку и разливаю пиво. Машинально подхватываю тару и ставлю обратно, хотя взгляд уже уходит в направлении окна. Гребаная центурионша… Босая, в пижаме и с коробкой пиццы уже ступает на мою крышу. Сталкиваемся глазами до того, как ветер подхватывает и бросает в ноздри запах кисловатого хмеля. В груди будто килограммы тротила взрываются, разнося по всему организму гремучую смесь ядреной злобы, убийственной агрессии и какого-то еще более ненавистного, чем сама личинка, чувства. Смущения? Стыда? Замешательства? Быть этого не может! А работает ведь… Рвет заскорузлые вены. Расхреначивает кожу, как скорлупу. Это больно, будто агония. Кажется, если не получится сделать вдох, я просто рассыплюсь в прах. А если получится – взлечу на воздух. – Я принесла тебе поесть, – сообщает эта ракушка и опрометчиво шагает ближе. Вытягивая коробку перед собой, крадется, словно к бешеной собаке, но все равно идет. – Не думай, что я тебя простила. Хоть и поняла, зачем ты так поступил. Да, поняла, – поджимая губы, важно кивает. – Ситуация намного сложнее, чем я изначально думала, – облизывает губы и ненадолго отводит взгляд. Потом будто заставляет себя вновь на меня посмотреть и продолжает: – Но я помогу тебе. Да, я уже решила. Не пытайся отказаться. Слушать тебя не стану! Нам предстоит нелегкая работа. Но я готова бороться за твою человечность, сводный брат. Я хочу тебя спасти, – заканчивая, громко выдыхает. Я следом за ней – сипло и рвано. Смотрю на нее, моргнуть не способен. После столь искрометного и до дури искреннего монолога моя предыдущая стадия злости кажется просто смешной. Потому что сейчас меня буквально разрывает. Как после такого не сбросить долбаную спасительницу с крыши? Как??? Эта чертова сводная сестра несовместима с жизнью.© Кирилл Бойко
Глава 6
Хочешь взрывать, будем взрывать!Кирилл отворачивается. Громко переводит дыхание. Вижу, как при этом раздуваются мышцы на его обнаженной спине, и как высоко вздымаются плечи. Опадают уже медленнее. Затяжная пауза. У меня глаз дергается и начинает слезиться. А он все не шевелится, будто и правда кто-то свыше остановил воспроизведение. Секунду спустя успеваю лишь приглушенно вскрикнуть, так резко он выпрямляется и разворачивается ко мне. Пошатываясь, застывает едва ли не на самом краю крыши. – Ты, блядь, совсем ополоумела, соваться ко мне с такими мутками? – цедит, выказывая в одном этом вопросе презрение, ненависть и кипучую агрессию. – Знаешь, что я тебя даже видеть не могу? Не то что слышать всю эту хрень! – Спокойно, – ворчливо отзываюсь я, мечтая вместо слов запустить ему в рожу пиццей. Но Бог терпел и нам велел. – Не обязательно так разъяряться. Едкий тон выдает истинные эмоции. Однако я очень стараюсь снисходительно воспринимать его специфические защитные реакции. – Спокойно? – повторяет, словно какой-то незнакомый заковыристый, блин, термин. – Я тебя сейчас смахну, нахуй, с этой крыши и тогда успокоюсь. – Нет, не смахнешь, – уверенно заявляю, хотя в действительности этой уверенности не ощущаю. Я ведь его совсем не знаю. Не догадываюсь, на что он способен. Границ не вижу. Но опрометчиво их прощупываю. Что если то, что Кирилл сделал в общежитии – не самое худшее? Есть ли у него вообще какие-то принципы? Делаю еще один шаг к нему и сажусь. Пристраиваю рядом с собой коробку с пиццей и, обхватывая руками колени, направляю взгляд на раскинувшийся внизу ночной город. – Что ты делаешь? Он не просто зол. Он зол и ошарашен. – Ты слышишь, что я тебе говорю? Я скину тебя с крыши, идиотка. А может, вначале даже придушу. Не знаю, чего хочу больше. Убирайся, на хрен! Сердце в груди колотится. Но вместе с тем меня охватывает такое умиротворение, не задевают его слова. – Тут никого нет. Только я и ты. У тебя нет нужды доказывать, что ты сильнее, – тихо отзываюсь, по-прежнему глядя перед собой. – Конечно, нет. Потому что я сильнее. – Так зачем об этом говорить? – поднимаю резонный вопрос. – Ты сильнее меня. Сильнее своего отца. Сильнее многих. Суть в том, чтобы ты сам в это верил, а не кому-то что-то доказывал. – О-о-о, – тянет насмешливо и вместе с тем крайне сердито. – Давай только без этой мути, доморощенный психолог, бля. И садится. Я молча продолжаю смотреть на город, но едва сдерживаю улыбку. – Я тебя не закладывала, – сообщаю так же спокойно. – Точнее, не намеренно. Ренат Ильдарович увидел меня в этом халате и спросил, что случилось. А я попросту не умею врать. – Я не пойму, ты сейчас хвастаешься или жалуешься? – презрительно отзывается на это Кир. – Не умеет она врать… – смахивает с пиццы крышку. Смотрит явно голодным взглядом, но брать не решается. – Признайся, плюнула? Или яду подсыпала? – Пургена, – сладко улыбаюсь я. Первой беру кусочек и демонстративно подношу его ко рту. Откусить не успеваю, Кирилл отбирает у меня шмат и сам вгрызается в него зубами. – Ты без драки ничего не делаешь, животное? – раздраженно укоряю его. – Этот проверен, – поясняет свои действия. Я кривлюсь, но тему не развиваю. Молча беру другой ломоть. Некоторое время просто едим. Пока я заканчиваю со своим куском, Кирилл смолачивает половину пиццы. – Если бы мама была дома, она бы не позволила Ренату Ильдаровичу тебя ударить, – выговариваю я, промокая салфеткой руки. – Я не сказала ей. Давай завтра вместе… – Заткнись! Нет, даже думать об этом забудь, – вновь приходит в бешенство сводный братец. Взглядом, который он на меня направляет, можно резать металл. – Никто об этом не узнает, – высекает жестко. А я пошевелиться не могу. Смотрю на него, и в груди неожиданно снова становится жарко. Совсем как случилось, когда отчим размахивал ремнем. Только сейчас отчего-то еще яростнее это пламя. Настолько, что нет сил сохранять неподвижность. Все тело горит и разбивает тремором. Хочется немедленно что-то сделать, чтобы почувствовать какое-то облегчение. Первый такой приступ привел меня на эту крышу. На что способен толкнуть второй? – Ты меня слышишь? Расскажешь кому-нибудь, считай, ты труп. После такого точно церемониться не стану, – рассыпается братец в угрозах. – Ты меня, блядь, мать твою, слышишь? Он не рявкает, но в его голосе отчетливо пульсирует ярость. Она перетекает в меня, как ток. И вызывает страх, который трудно игнорировать, как бы я ни храбрилась. – Слышу, – выговариваю отрывисто. И мы замираем, испытывая друг друга взглядами. Мне никогда не приходилось кого-то так близко рассматривать, но тут как-то все само собой получается. Не то чтобы я хочу проникать внутрь него. Но по каким-то причинам чувствую, что именно это и происходит. Вижу не просто заострившиеся в напряжении черты лица… Даже не просто пыльную бурю в его глазах. В какой-то момент мне кажется, что я слышу его мысли. Чувствую все, что таится внутри. Перенимаю воспоминания. Сердцебиение ускоряется, забивая нервными ударами слух. Дыхание туда же мчит. И я не выдерживаю. Моргаю и опускаю взгляд. – А теперь пошла отсюда, – бьет Бойко голосом, словно кнутом. – «Спасибо за пиццу, милая сестра», – отбиваю в отместку с издевкой. – Уйди, сказал, – гаркает так, что я подскакиваю. С опозданием себя одергиваю. Гордо выпрямляюсь, не понимая до конца, что происходит. Потом буду анализировать. Сейчас же важно правильно расставить акценты. – Не обижайся, братец, но в академии я тебя все-таки подвину. Будет полезно всем. Считай, это началом терапии, – даю свободу своему внутреннему бойцу. – Не чеши ерунду, центурион, – откровенно ржет в ответ. – Знаешь, сколько таких, как ты, было? – Сколько? – Не счесть! – Запомним последнего. – Тебя-то? Ну не будь же ты такой тупой! – Ты не обязан всегда быть лучшим. Остановись, пока не погубил себя. Это проблемы Рената Ильдаровича, ты не обязан… – О, я остановлюсь, – выпаливая это, подрывается на ноги и угрожающе надвигается. Я не отступаю, из-за этого почти сталкиваемся лицами. – Остановлюсь, чтобы погубить тебя, ракушка. Как же туго ты соображаешь! – Твои слова – это только твои слова. И меня они не задевают. Понятно тебе, КираКираБу? – на самом деле мне хочется громыхнуть ногой и еще с десяток раз выдохнуть это «бу-бу-бу». Но я отлично владею собой… – Хочешь взрывать, будем взрывать! – Тебе не стоит со мной связываться, – предупреждает тоном дьявола. От моей наглости он зол и одновременно доволен. – Мне следует испугаться? – хлопаю ресницами, будто и правда с умом не дружу и отчаянно нуждаюсь в его совете. – Следует, – и я знаю, что он не врет. – Имей в виду, я на полдороги не сворачиваю. Я всегда первый. Во всем первый. – Да-да-да, – поддакиваю и киваю. – Приятнее всего будет сделать тебя на соревнованиях! – В какой лиге ты участвуешь? – фыркает, явно рассчитывая услышать какую-нибудь ерунду. – В той же, в которой будешь ты. На лице Кирилла появляется очередная презрительная ухмылка. – Я четвертый год побеждаю. С таким отрывом, что тебе и не снилось. – И? Я не пойму, ты сейчас хвастаешься или жалуешься? – возвращаю ему его же нелепую реплику. – Не напрягайся так, а то лопнешь от собственной важности. – Ты, блядь, доведешь меня… – Конечно, доведу! – Вали, на хрен, сказал. – Вот и пойду! – Вот и иди! – рукой направление указывает. Когда я не реагирую, внаглую меня разворачивает и толкает к окну. Выбора нет, но прежде чем перебраться в комнату, я, конечно же, оборачиваюсь. – Спокойной ночи, брат, – выдыхаю, только чтобы позлить его. – Хуят. – Сладких сно-о-ов… – Нет, я тебя точно когда-нибудь прикончу!© Варя Любомирова
Глава 7
Слушай, центурион, ты сцены не попутала?– Кира, ты куда так засмотрелся? – сидящая на моих коленях Маринка снова проделывает эту раздражающую хрень – скребет когтем мне по морде. Резко дернув головой в сторону, ловлю ее загребущую лапу и, выкручивая ей же за спину, грубо толкаю ближе к себе. Узкая юбка задирается выше всяких границ приличия и туго натягивается на бедрах Довлатовой, являя моему воспаленному взгляду полоску красных трусов и стирая, наконец, с сознания маячащую где-то на горизонте чертову сводную сестру. Стараюсь не замечать эту бесячую личинку в академии, но она, блядь, с тех пор как началась учеба, будто только и делает, что на глаза мне лезет. Предводитель обездоленных, мать ее. Шоркается с ними по всему корпусу. Как оказалось, все эти телята – второкурсники, а выскочку знают и почитают по каким-то там общим колхозным IT-олимпиадам. Признанный лидер, понимаете ли. Вождь вымирающего племени. Желторотая горластая блоха. Да у нее лично даже «reset» клинит. Там перегруз башни, судя по всему, конкретный. Проводка трещит и дымится, а она все таскается. Ну, вот опять. Куда летит? Юбка как капюшон кобры раздувается. Или это не юбка… Хрен поймешь. На ногах еще какие-то кислотные подштанники, а этот мохнатый хлам туда-сюда за ветром носится. Перья, бля! Она же не представляет себя птицей? Канарейка, мать ее. Дай мне кто-нибудь пульт управления от этой киборгши, я бы ее навек остановил. Я б ее… Моргаю и отворачиваюсь. Вся шея в Маринкиных слюнях, а я продолжаю палить на эту крашеную сороку. Она же – бомба замедленного действия. Хрен знает, что в следующую секунду выкинет. Я не привык кому бы то ни было доверять. И то, что эта чертова инфузория может где-то сболтнуть лишнего, меня реально беспокоит. – Бойка, – стонет мне в ухо Довлатова. – Я тебя хочу, сейчас прям кончу… – шепчет томно, типа по секрету, и двигает бедрами, самостоятельно находя нужную точку воздействия между нашими телами. Все лавочки вокруг нас завалены студентами, а она намеревается замаслить мне брюки. Ничего нового, но мне сегодня еще на тренировку тащиться. Не особо в кайф сверкать мотней блестящей, как после улиткотерапии. – Отодвинь трусы, – грубо сжимаю ладонями сочную задницу и дергаю Маринку еще ниже. Сам ее между ног трогать не хочу. Ладно брюки, руку влом марать. – Ну, не здесь же, – возмущается Довлатова. Прям оскорбленная невинность. – Не на людях. – Типа первый раз, – хмыкаю я и уворачиваюсь, не позволяя ей присосаться к своему рту. – У тебя провалы в цифрокоде? Помаду твою жрать не буду. Сколько раз повторять? Маринка ведет по губам ладонью и обиженно их выпячивает. – Почти всю на твоей шее оставила. – Почти, да не всю. Сказал, выворачивает от этой химии. Не лезь. Именно в этот момент центурион снова несется мимо нас. Только флага, мать ее, в руках не хватает. Несется, смотрит на меня и спотыкается на ровном, блядь, месте. Какой-то салага спасает ее от знакомства с тротуарной дорожкой, но я все равно ржу. Даже Маринку с ног скидываю. Она еще что-то бухтит о том, что все увидели ее трусы. Ну, будто кто-то еще не видел… Поднимаюсь с лавочки, и часть римского стада разбегается. Только эта полоумная, кент, который ее поймал, и еще тройка дятлов замирают на месте. Я закладываю ладони в брюки и, ухмыляясь, медленно иду к ним. Пока достигаю цели, бьет по копытам оставшаяся часть Петросранской армии. В окружении притихших наблюдателей, мы с выскочкой остаемся один на один. Взгляды, как клинки, скрещиваем. Слизистую и легкие забивает ее запах. Хрен пойми, каким макаром, но я уже знаю, что это именно ее запах. Вдыхаю и выдыхаю уже по-другому – тяжелее и громче. Жжет форточки, словно после часовой тренировки. – Что же ты, Вареник, носишься, как электровеник? – тяну приглушенно, окидывая ее с ног до головы намеренно пошляцким взглядом. Так-то там смотреть нечего, но ей полезно кровь погонять. – Юбка дымится. Врубай сирену. Может, кто-то захочет тебя спасти, – демонстративно обвожу двор взглядом. – Хотя вряд ли. Даже твои дристуны не рискнут. – А ты, братец, как я погляжу, не только остряк. Еще и рифмуешь! – Я все могу, – снисходительно уверяю ее. Она прищуривается. Я тоже. – Моя юбка, по крайней мере, еще на мне, – бросает эта заноза, намекая на общипанную задницу Довлатовой. – Не хочу обижать твою девушку. Уверена, это твоя вина. Ведешь себя как животное, – чеканит каждое слово. Аж от зубов отскакивает. – Мерзко. – Слушай, центурион, ты сцены не попутала? – надвигаюсь инстинктивно. Не собирался ведь к ней приближаться. Блядь, да я вообще не планировал к ней когда-либо подходить! Уперлась она мне… – Может, тебе табуретку подать? А то не вставляешь. Пищишь что-то, жонглируя словами, а будто из ямы. Дно называется, – выдыхаю, блядь, как Горыныч. Сам себя, черт возьми, удивляю. Когда так разогнался? И эта пучеглазая личинка вытягивается струной и таращится с таким видом, будто сейчас лопнет. Мне похрен, конечно. Добиваю, раз уж начал. – Днище, из которого тебе никогда не выбраться, сколько бы твоя мамочка не расчехляла ноги перед толстыми кошельками. А потом происходит то, что иначе, как сдвиг в солнечной системе, не назовешь. Эта инфузория со своей орбиты срывается и, замахиваясь на мою, хлещет меня ладонью по роже. Хлещет и тут же с ебучим сожалением одергивает руку. – Я не хотела тебя бить… – шелестит рвано. Только у меня уже забрало падает. Глаза кровью заливает, когда в мозг заторможенно прокрадывается осознание – она меня ударила. Она, блядь, меня ударила. Никому никогда не позволял. Хватало этой хрени дома, чтобы мне еще какая-либо бычка за забором морду чистила. И дело не в том, что пол-академии это видели. Хотя и в этом тоже… Сам факт того, что это произошло. Я даже заговорить не могу. – Ты сам виноват, но… – остаток ее тарабарщины до меня не доходит. «Ты же сам виноват. Не надо было меня злить. Только не вздумай в больнице чесать какую-то ерунду… Ты меня понял? Скажешь, что упал. Ты сам виноват…» Только шагаю к ней, кто-то из своих с разбегу на спину заскакивает. Не пытаюсь разобраться, кто, разворачиваю плечи и скидываю. Выпрямиться не успеваю, налетает второй. Шею в захват берет и коленями бока затискивает. – Стой, мать твою… – узнаю голос Чары. – Выдохни. Выдохни. Продышись. Это же девчонка! И что с того, что девчонка? Именно ее я и хочу убить! – Выдыхай, Бойка. Выдыхай. Внутри что-то и правда сокращается. Сворачивает обратно раздутые мышцы. Возвращает на место кости. Только кровь, будто ее стало слишком много для моего организма, чтобы уместиться, в ускоренном режиме гудит по венам. С этой чертовой сводной сестрой взглядами встречаюсь до того, как окончательно в человеческое обличие возвращаюсь. Сначала с той же злобой ее сканирую. А потом… Наши взгляды еще раз сливаются, и меня какой-то кривой разряд рубит. Искры из тела вместе с дурью высекает. Происходит что-то необъяснимое. Не знаю, что это и как работает, но я смотрю на эту чертову сводную сестру, тяжело дышу и почему-то взгляд оторвать не могу. В груди каждую секунду новая точка вспыхивает. Тянется по всему периметру, как спутанная километровая гирлянда, пока не распаляет этот удушающий жар по всему телу. – Уходи, – отгоняет Любомирову кто-то из наших. – Уноси ноги, идиотка. Но она стоит. Стоит и, мать ее, просто смотрит на меня. Позже осознаю, что я на тот момент тоже прекращаю сопротивляться и тупо застываю без движения. Смотрю на нее. Смотрю, и она смотрит в ответ. Когда кто-то пытается уволочь ее силой, отмахивается. – Нет… Не трогайте меня… Оставьте… В конечном итоге Филя ее на спину забрасывает и утаскивает в корпус. Как только они скрываются в дверях, скидываю Чару и с шумом тяну воздух. Упираясь ладонями в бедра, закусываю изнутри губы и яростно выдыхаю через нос. На новом подъеме грудь прям заламывает. – Кира, котик… – мямлит под руку Довлатова. – Съебись, – коротко бросаю я. – Ты нормальный? – Марина, съебись, – тихо повторяет Чара. – Не лезь сейчас. – Да пошли вы! Оба! По удаляющемуся стуку каблуков и затягивающейся тишине догадываюсь, что свалила. Но, если честно, меня это мало волнует. Все мысли занимает только эта долбанутая ракушка. Если она до сих пор не поняла, с кем имеет дело, придется ей объяснить популярнее.© Кирилл Бойко
Глава 8
Что бы ты ни сделал, куда бы ни привез нас, я буду в восторге!Проходят целые сутки, а я все еще не могу поверить в то, что сделала. Каким бы агрессором и провокатором ни был Кирилл, какие бы гнусные вещи он ни делал, что бы ни говорил… Я не имела права его бить. Не могу себе этого простить. Вспоминаю жгучие секунды и содрогаюсь. А прекратить их воспроизводить не могу. Взгляд его въелся в меня. Застрял во мне. Так дерет душу, дышать не могу. Нестерпимо. Хочется впиться в грудь ногтями и разодрать ее с этой стороны. Только вряд ли это даст путь кислороду. Ну зачем я так сделала? Ну как я могла? Я? Я? Что на меня нашло? За все свои восемнадцать лет мне ни разу не доводилось применять физическую силу против другого человека. Это противоправно и антигуманно относительно любого живого существа. Даже если это существо – невыносимый, жестокий, аморальный, придурковатый сводный брат! Ух… А тут еще… Эта ситуация с отчимом… Нет, мне решительно хочется умереть. Иначе я это не переживу. Вчера примчалась домой и, как ненормальная, принялась ждать Кира. Столько слов сложила, столько раскаяния перенесла… До двух часов ночи не спала. Прислушивалась. Но он так и не явился. Устав от самокопания, поднимаюсь с кровати. Быстро убираю постель и иду умываться. А когда выхожу из ванной, даже до гардеробной дойти не успеваю. Дверь в мою комнату открывается и с грохотом влетает в стену. Взгляд Кира, будто оптический прицел мощнейшего и опаснейшего оружия, моментально находит меня и замирает. Я тоже замираю. Пытаюсь понять его настрой. Неужели он все еще желает меня убить? Смотрю на него, не моргая. В глазах возникает жжение. И даже тогда я до последнего не могу произвести это элементарное, по сути рефлекторное, движение. Пока жуткая резь не вынуждает, наконец, веки двигаться. Бойко же продолжает смотреть на меня. Не знаю, сколько по времени длится этот обмен. Я и вдыхаю лишь тогда, когда ощущаю в этом крайнюю физическую необходимость. Резко тяну кислород, сжимаю дрожащие ладони в кулаки, пячусь и напряженно вытягиваюсь, пока Кирилл не приказывает: – Не двигайся, – и шагает на меня. Мое тело стопорится. Но отлипший от нёба язык хотя бы обретает способность формировать звуки. – Прости меня, – решительно выговариваю, глядя Киру прямо в лицо. – Я не знаю, как так получилось… Мне очень жаль. Правда. Очень-очень жаль! Он останавливается примерно на расстоянии вытянутой руки от меня. Прищуривается и смотрит с такой удушающей злобой, будто готов разорвать меня на куски. Впервые думаю, что слишком высоко замахнулась, вообразив, что могу с ним тягаться. – Забили, – отзывается, когда я чуть не теряю сознание от страха. И я с облегчением выдыхаю. Даже улыбаюсь. Странно, что он не отражает эту эмоцию. Смотрит на мои губы дольше, чем того требует ситуация, но должным образом не реагирует. Напротив, сужает глаза и сжимает челюсти, будто один мой вид его раздражает. Ладно… Он просто не такой, как все. Я способна это пережить. И помочь ему по-прежнему обязана. – Едешь со мной? Этот вопрос удивляет сильнее всего прочего. Сколько я тут живу, еще ни разу Кирилл меня никуда не звал. Мне, конечно, и самой не очень хочется с ним куда-то ехать. Но, с другой стороны, это хорошая возможность закрепить перемирие. – Куда? – интересуюсь, разыгрывая фальшивый энтузиазм. – Не спрашивай. Что еще за ответ? Вот почему он не может не бесить меня? Я же так стараюсь быть с ним доброй! – Хорошо, – тяну неуверенно. – Тогда… Я должна одеться. В этот момент Кирилл опускает взгляд и смотрит на мою желтую пижаму, как на грязь на оконном стекле, которую при первом же обнаружении хочется смыть. – Жду внизу, – сообщает и выходит. А я еще пару минут колеблюсь. Честно признаться, ему страшно доверять. Однако эта драка… Все еще чувствую себя виноватой. Возможно, если мы проведем какое-то время вместе, нам все же удастся наладить мирный контакт и конструктивно поговорить. – Я нормально оделась? – плюхаюсь на переднее сиденье и водружаю на нос очки с круглыми розовыми стеклами. Бойко неохотно поворачивает голову, скептически оценивает сначала мою яркую широкую футболку, затем джинсовые шорты. – Нормально, – коротко кивает. А я вновь улыбаюсь. – Знаешь, зачем мне такие очки? – постукиваю по оправе, пока он заводит машину. На самом деле мне хочется уточнить, есть ли у него права. Но сегодня я старательно задвигаю своего прагматика на самый дальний ряд и вытаскиваю жизнерадостного альтруиста, которым, к слову, я тоже очень даже часто пользуюсь. – И зачем? – сухо реагирует Кирилл. – Они волшебные! Чтобы ты ни сделал, куда бы ни привез нас, я буду в восторге! Он смотрит на меня, как на идиотку. Впрочем, как обычно. – Ничего бы не случилось, если бы ты мне хотя бы раз улыбнулся, – подсказываю ему, немного переусердствовав с собственной кривой дружелюбия. – Быстрее, пожалуйста, а то у меня сейчас лицо треснет. – Так не утруждайся зря, – замечает Кир, скользнув по мне острым, как бритва, взглядом. – Как скажешь! Вообще-то меня твое отношение тоже не очень волнует, – сообщаю тем же легким тоном, но лицо расслабляю. – Я просто отрабатываю кармический долг. – Я сказал, забили, – недовольно отмахивается Бойко. – Ладно, я вру, – захожу с другой стороны. – Я пытаюсь с тобой подружиться. В ответ на это получаю больше внимания, чем я способна, не краснея, выдержать, и вкрадчивый вопрос: – И как далеко ты готова зайти? – В каком плане? – поправляя очки, напускаю беззаботный вид, будто каждая произнесенная им фраза не заставляет меня тревожиться. – Сколько ты готова отдать лично мне? – Прости, я тебя не понимаю, – смеюсь, но на этот раз мой голос уже звучит задушенно. И тогда он, глядя на дорогу, начинает рассуждать: – Ты многим помогаешь. Зачем? Пытаешься со мной «подружиться», – последнее слово он выговаривает с насмешкой, при этом еще и едко хмыкает. – Зачем? Хочешь быть для всех хорошей. Зачем? Ощущаю себя абсолютно растерянной. Не знаю, что на это ответить. Поэтому решаю быть искренней и прямолинейной. Подгибая одну ногу, разворачиваюсь к нему и прижимаю к груди ладонь. – Когда я кому-то помогаю, то вот здесь чувствую приятное тепло и пульсацию. Это радость, – поясняю спокойно. Не потому что намереваюсь уличить его в том, что он на подобное не способен. Просто хочу, чтобы узнал меня чуточку ближе и понял мой характер. Но Кир смотрит так недоверчиво-изумленно, словно я шарлатан, который пытается заставить его поверить в теорию временных петель. – А когда кто-то на меня злится, я ощущаю себя глубоко несчастной, – слегка потираю грудину. – Внутри жжет и скребет. Мне такие чувства не нравятся. Вот почему я хочу со всеми дружить. Он ничего не отвечает. Возвращает внимание на дорогу, но периодически на меня поглядывает. Я же упираюсь виском в сиденье и непрерывно за ним наблюдаю. – Долго ты так не протянешь, – вот, что он заключает пару минут спустя, смеряя меня очередным снисходительным взглядом. – Иногда за добро прилетает сильнее, чем за злобу. – Нет, – отмахиваюсь, мотая головой. – Да. И я тебе это докажу. – Нет же! Это я тебя научу думать иначе. Кир вновь задерживает на мне внимание. Пристально смотрит, у меня даже кожу от столь въедливого интереса покалывает. Но я терплю, тщательно скрывая смущение. Когда он, отводя взгляд, заезжает на парковку, не пытаюсь вертеть головой. Мотор затихает. Кирилл поворачивается ко мне и, протягивая руку, выдвигает: – На что спорим? – На тридцать три дня! – выпаливаю и прижимаю внутреннюю часть своей ладони к его. Только прижимаю, он обхватывает. И этот контакт вызывает не только мурашек, которые почему-то частая компания, когда мы рядом… В животе возникает какое-то копошение. Я бы сказала, что это те самые бабочки… Только почему? Как? Полноценно сфокусироваться на этих ощущениях не получается. Бойко дергает мою кисть на себя, темнеет взглядом и ожидаемо интересуется: – Что это значит? – Тот, кто проиграет, будет должен провести с победителем ровно тридцать три полных суток. В разброс, конечно. В течение года. – И в чем прикол, если я выиграю? – хмурится он. – Мне в любом случае придется провести с тобой чертовых тридцать три дня. – Именно, – выкрикиваю я и свободной рукой быстро «разрубаю» наш спор. Выскакиваю из машины до того, как он решается меня убить. Оглядываюсь и… улыбка стынет на моем лице.© Варя Любомирова
Глава 9
Сражайся или умри, Центурион.Напоровшись на толпу знакомых лиц, личинка заметно притухает со своим навязчивым щенячьим восторгом. Понятно же, что в компании моих друзей ее и десять пар розовых очков не спасут. Была бы хоть на грамм рассудительной, в ту же секунду завернула бы играть роль доброжелательного эльфа. Но нет же. Эта идиотка сжимает ладони в кулаки и демонстративно выпрямляет спину. Только взгляд, который она на меня направляет, выдает заваруху в ее мыслях. – Они будут с нами? – Ага, – лениво отзываюсь я. – Если боишься, бей по копытам, Вареник. Сейчас. Я за тобой гнаться не стану, – милостиво даю ей шанс слинять. Так, чтобы все видели, конечно. – Чего это мне бояться? – хорохорится эта курица, усиленно качая собственные амбиции. – Отлично проведем время! И решительно прет к толпе. Ну, вот что за дурочка? Закладывая ладони в карманы джинсов, медленно иду следом. Смотрю на ее тощую задницу, и даже жалость какая-то внутри просыпается. Просыпается и засыпает. Если она такая тупая, я должен ее проучить. Раз и навсегда. Чтобы даже смотреть в мою сторону боялась. Сейлор Мун[6], бля. – Привет, – здоровается чертова Любомирова, едва мы останавливаемся. Ее голос звучит пискляво и выдает волнение. Уверен, что не только я это слышу. Но, стоит отдать должное, она достаточно быстро выравнивает децибелы: – Кто еще не в курсе, я – сестра Кирилла. Меня зовут Варя. Буду рада провести время с друзьями брата! – Любомирова, – приглушенно выдыхаю, чтобы тормознуть ее активность. – Ай-й-й, – горланит, прикрывая ладонью рот, и смеется. – Все время забываю, что братца нервирует наше родство. – Приглуши текст, юмористка. Я сам все, что надо, скажу. – Я просто радуюсь, что ты меня пригласил! – Молчи, сказал. – Как пожелаешь! – Молчи. – Молчу! – Сестра, блядь, – выговариваю и презрительно хмыкаю, когда она, наконец, затыкается. – Третье ребро от задницы. Громче всех ржет Довлатова. У нее мало того, что само собой вавка в голове, так еще она эту мою инфузорию невзлюбила горше меня. Мою? Да какую мою? В том смысле, что проблема моя. – А ребро слева или справа? – подает голос эта неуемная сестра. – Если что, уверена, те, что в заднице, способны мигрировать. А значит, когда-нибудь я могу оказаться у тебя под сердцем. Имей в виду! – Ты прям такая смешная, я не могу, – смотрю на нее, не скрывая неприязни, а она все равно продолжает лыбиться. – Именно поэтому я тебе уже нравлюсь. – Входи, давай, – киваю на дверь. – Центурионы первые. Она даже не спрашивает, где мы находимся. Задирает голову и чешет через крыльцо к входу в темное многоэтажное здание. Переглядываемся с Чарой и шагаем следом. Остальные после коротких комментариев и череды тихих смешков тянутся сзади. – Значит, это квест, – быстро врубается Любомирова, пока мы проходим оформление и идем за администратором по коридору. – Какая тема? – Прятки в диких джунглях. – О, – неопределенно гудит она. Даже здесь очки свои не сняла. Но глаза ее они практически не скрывают. Читаю в них удивление. – Правда? Звучит скучновато. – Скучновато? – охреневаю я. – Я думала, будет какая-то химическая лаборатория с задачами на логику. Ну, или хотя бы война. – Это будет война, – выдаю, придерживая ее за локоть, пока остальные входят в раздевалку. Эта личинка такая мелкая, приходится реально горбатиться, чтобы припечатать ее лоб своим. – Сражайся или умри, Центурион. Она замирает. Клянусь, что слышу, как тарахтит ее перепуганное сердечко. Оно несется диким галопом. Только поэтому мое собственное синхронно ускоряет свою работу. Смотрю в ее взбаламученные глаза через ее же розовые очки и впервые в жизни раздражаюсь от того, что подвернувшаяся дурочка слишком красивая. Трезв, но за свое восприятие не отвечаю по другим причинам. Так уж повелось, что Любомирова стимулирует внутри меня чересчур бурную выработку гормонов. Первым в голову ударяет адреналин. Его шум и огненная сила мне всегда нравились. Но сейчас, кажется, с трудом справляюсь. Она меня возбуждает. Ее взгляд. Запах. Комплектация. Чертов язык-помело. Похоть нередко возникает на фоне агрессии. Секс, по сути, тоже акт агрессии. И я вдруг понимаю, что не против проникнуть в ее тело. Да нет, блядь, не просто не против… Я хочу этого. – О, ты все-таки смотрел этот фильм? – то ли делает вид, то ли и правда не улавливает моего настроя Любомирова. Дергается, чтобы отойти. Я же грубо подтаскиваю ее обратно. И, потеряв на эмоциях хладнокровие, утыкаюсь в ее щеку носом и нюхаю. – Чем ты мажешься? – Ничем, – растерянно шелестит, прекращая, наконец, лыбиться. – Не ври. – О, да, как скажешь, – брякает после секундной заминки. – Это специальная мазь, которую я сама варю из алое, сока африканских растений, тараканьих лапок и мышиного помета. – Продолжаешь юморить? Жаль, взглядом придушить ее нельзя, а рука пока не поднимается. Пока. – А что мне еще делать? – ее дыхание с шумом срывается и прилетает мне в рожу. Какая-то чертовщина, но я ловлю себя на мысли, что готов ее сожрать. Осторожно вдыхаю, а внутри будто капилляры лопаются. Вот за это я ее ненавижу! Еще никого никогда так… – Я серьезно, выкупаешь? – отстраняюсь и вынуждаю себя держаться на расстоянии. – Выкупаю. – Все равно, идешь? Последний шанс, блядь. – Иду, конечно! – и влетает в раздевалку. Несколько минут, пока переодеваемся, прорабатываю эмоции и их влияние на физические показатели, как перед важным матчем. Сердце замедляется. Дыхание выравнивается. Мысли – по требованию. Никакого сумасбродства и шатания. Пока не выходим в общий зал, и я не замечаю свою чертову сводную сестру в обтягивающем латексном костюме. Он черный, как и мой. Только ощущение, будто взрослые комплекты ей не подошли, и она, забыв посмотреться в зеркало, напялила детский. Меня резко бросает в жар, но я не собираюсь реагировать на эту хрень. Ведущий объясняет правила. Смотрю на него и слушаю, хотя не впервые в этом квесте участвую. Правда, последний раз мы с Чарой и Филей приходили сюда еще школьниками. Все идет по плану. Мы разделяемся. Личинка в команде Теней, они входят в зал первыми, чтобы спрятаться. Должен признать, не такая уж она тощая. Признаю и на корню душу свою наблюдательность. Не хватало еще пялиться на нее и пускать слюни. Давно не пиздюк, чтобы без надобности обращать внимание на внешний рельеф всяких тошнотворных выскочек. Вот пусть и дальше носит свои мохнатые балахоны. Прежде чем войти в зал, Любомирова оборачивается и в очередной раз щерит в мою сторону зубы. Белка, блин. – Сражайся или умри, – повторяет мои слова и козыряет двумя пальцами. А я ловлю себя на том, что абсолютно неосознанно ухмыляюсь. – Нос без очков не разбей. – У меня виртуальные! Дверь захлопывается. Я откашливаюсь. Хочу по привычке заложить ладони в карманы, но в долбаном костюме они отсутствуют. Снова откашливаюсь. Упираю руки в бедра, наворачиваю полкруга по коридору и ловлю задумчивый взгляд Чары. – Что? – вырывается у меня чересчур агрессивно. – Ничего, – спокойно отзывается он. – Там все готово? – киваю на зал. – Готово. – Отлично.© Кирилл Бойко
Глава 10
Я отказываюсь сдаваться!Мы входим в декорированный под джунгли зал, и я на мгновение застываю в восхищении. Все выглядит очень правдоподобно. Кажется, будто и правда очутился где-то в лесах Амазонии. Восприятие усиливают различные звуки: пение птиц, мелодичное стрекотание насекомых, клокотание, рычание, уханье, визги и крики животных покрупнее, и даже шум водопада. Помня о пояснениях ведущего, бросаю взгляд на выданные одним из организаторов часы и настраиваюсь за три минуты, в которые будет гореть свет, внимательно осмотреть импровизированные тропические дебри и расположение тропинок. – По-моему, нам нужно рассредоточиться, – с самым умным видом заявляет девушка Кирилла, подпирая скрещенными руками впечатляющего размера грудь. Рассредоточиться… Интересно, она это слово специально перед квестом выучила? – А по-моему, очевидно, что этого делать не стоит, – резонно возражаю я. – Мы должны держаться вместе. – Это прятки! Каждый сам за себя! – Это необычные прятки. Ты же слышала, что сказал ведущий? Если мы поймаем Охотника, одна из нас свободно выходит из тени. Мы можем поймать всех! Красивое лицо Марины искажает гримаса презрения, которое я нередко вижу у Кирилла. Только взгляд братца в такие моменты пробирает до дрожи, а эта его пигалица выглядит просто смешно. – Лично я, – с визгливым апломбом заявляет она, – с тобой вместе держаться не планирую. Девочки? Оставшиеся девушки без заминки ее поддерживают. – Я с тобой иду! – Я тоже! – И я! – Не все вместе, идиотки! – возмущенно одергивает своих подпевал королева. – Тогда мы с Олей пойдем туда, – быстро меняет план одна из девчонок. – Туда пойдем мы с Викой, – тут же возражает Марина. Боже, как только Бойко ее терпит? Она же невыносимая! Впрочем, как и он. – Вы с Олей идите налево. А ты, мелочь, – тычет в меня пальцем, – иди прямо. – Как скажешь, – соглашаюсь я, мечтая поскорее избавиться от необходимости видеть и слышать Довлатову. Едва я это выговариваю, свет гаснет. Девушки, взвизгнув, как молоденькие дикие свиньи, стремглав бросаются по разным сторонам. Я шагаю прямо, как мне и было велено. Темно, но не настолько, чтобы не разглядеть направление. Где-то между крупными насыщенно-зелеными листьями пробивается слабый свет. Я вполне вижу, куда ставить ноги. А если и сбиваюсь с тропинки, по громкому шороху искусственной травы сразу же понимаю это и возвращаюсь на мягкую, будто резиновую, импровизированную почву. Напоминаю себе, что все это лишь игра. В действительности ничего страшного здесь произойти не может, какими бы крутыми ни казались эти декорации. Мне просто нужно найти укромное место и ждать. Наверное, это все-таки будет скучно. Но несмотря на все внутренние убеждения, мое сердце капитально разгоняется. Не уверена, что мой лечащий врач одобрил бы такие нагрузки. Мама точно не должна узнать, а лучше вообще никому-никому не говорить. Тропинка быстро заканчивается. Я вынуждаю себя сойти с нее и шагнуть в заросли. Забираюсь в чащу настолько глубоко, насколько получается, и прислоняюсь к толстому стволу дерева. Морально настраиваюсь на долгое и нудное ожидание. Однако едва я успеваю взять под контроль сердцебиение, со стороны тропинки доносятся чьи-то одиночные шаги. Нападать или подождать? Почему-то не чувствую уверенности в своих силах. Наверное, я не рассчитывала, что кто-то из Охотников так быстро появится. Мне нужно настроиться. Он меня не найдет. С тропинки меня не видно. Он вернется назад. Пусть идет. Но Охотник, судя по звукам, сходит с тропинки именно там, где это сделала я, и, о Боже мой, направляется непосредственно к тому дереву, за которым я прячусь. Сжимаю губы и задерживаю дыхание. Он меня не увидит. Он не может меня видеть! Боже… Парень обходит обвитый лианами ствол, шагает на меня и замирает. Он шумно дышит. И он… Кажется, будто он способен видеть в темноте и смотрит прямо на меня. Я же упорно пытаюсь не дышать. Но с каждой секундой, пропорционально тому, как в моих легких заканчивается кислород, возможность на торможение этой функции тает. Ощущение того, что мое сердце от натуги разорвется, вынуждает меня разомкнуть губы и громко втянуть воздух. Невидимый Охотник, будто только этого ждал, резко делает еще один шаг и прижимает меня к неестественно колючему стволу. Лица его я увидеть не могу, но чувствую запах. Он напоминает мне парфюм или одеколон, которым пользуется мой сводный братец. По крайней мере, чем-то похожим пахло у него в машине. Хотя могу и ошибаться, конечно. К сожалению, в ароматах мужских духов я не сильна. Если это Кирилл, почему он молчит? Только я собираюсь заявить, что он, очевидно, жульничал и слишком быстро меня нашел! Что я отказываюсь сдаваться! Что я сама беру его в плен! Как вдруг этот Охотник… кладет ладонь мне на живот и медленно скользит ею выше. У меня снова заканчивается кислород. Он будто выдавливает его из меня, проходя рукой по груди. От шока не то что выдать какие-то слова, пошевелиться не могу! Этот парень будто следы на мне оставляет и продвигается, пока не достигает шеи. Забирается ладонью мне в волосы и сжимает их в кулак. Мое тело сотрясает дрожь. Что происходит? Мамочки… – М-м-м… – все, что у меня вырывается, перед тем как губы неизвестного прижимаются к моим губам. Боже, он меня целует… Этот парень целует меня… Парень меня целует… Я чувствую прикосновение его языка на своих губах и всем телом вздрагиваю, не осознавая, что является тому причиной. Отвращение? Или удовольствие? Когда же его язык проникает в мой рот, я думаю, что это абсолютно точно не может быть Кирилл. Он бы со мной никогда так не сделал. А я даже думать о нем в этот момент не хочу! Нет, это не отвращение. Его язык влажный, напористый и… вкусный. Он двигается с незнакомыми мне уверенностью и чувственностью. Кирилл бы таким страстным и ласковым быть не смог, я уверена. Я не хочу о нем думать! И я парализована. Это, черт возьми, мой первый поцелуй. И я едва не лишаюсь чувств от охватывающих меня эмоций и какого-то неизведанного сумасшедшего взрыва гормонов. Вцепляюсь пальцами в плечи парня. Бессильно скребу по грубой плащевке костюма ногтями. И он… Этот парень толкается ко мне всем телом. Вот тогда я реально паникую и задыхаюсь, впервые в жизни сталкиваясь с тем, что мне в живот давит эрегированный мужской половой член. Упираюсь в плечи Охотника и отталкиваю его от себя. Он явно на такое не рассчитывал. Под воздействием моей силы слегка смещается, но тут же ловит и перехватывает пальцами мои запястья. Я мычу какое-то ругательство, он молча придавливает меня обратно к дереву. Наваливается всем своим весом и, игнорируя последующие звуки протеста, которые я издаю, несколько раз грубо толкается в мой живот членом и снова впивается в мой рот. Если мое сердце не разорвалось от страха пару минут назад, сейчас самое время сделать это от какого-то странного, оглушающего и одуряющего волнения. Парень не прекращает хозяйничать у меня во рту. Описывает там какие-то тантрические круги и сублимирует внутри меня сексуальную энергию. Откуда я это знаю? Он воспламеняет все мои рецепторы и подрывает нервные волокна. Он вызывает у меня обманчивое состоянии эйфории. Так не должно быть… Я не могу понять, почему мне это нравится. Умом ведь осознаю, что это неправильно! Но каждый раз, как его язык касается моего, внутри меня будто метеорит взрывается и разлетается по моему шокированному организму мелкой огненной крошкой. Я не хочу это чувствовать. Меня пугает темнота, сила этих ощущений и то, что я, черт возьми, не знаю, кто этот парень! Только вот, когда я пытаюсь отвернуться, он перехватывает мои рукиодной рукой, а второй вцепляется мне в подбородок и продолжает терзать мой рот. Кажется, что он растирает мои губы до крови, а внутреннюю слизистую навеки заражает своим порочным вкусом. Себя я не ощущаю… Я не ощущаю ничего. Только его. Я чувствую только его. Кто он? Кто? И самое страшное, что я не знаю, чем бы этот поцелуй закончился, не услышь мы голоса со стороны тропинки. Лишь тогда этот парень отпускает меня. Отстраняется неохотно и еще какое-то время тяжело дышит мне в губы. Я по-прежнему его не вижу, но мне продолжает казаться, что он способен видеть в темноте. Пока я, сгорая от стыда, мечтаю, чтобы кусок декорации за моей спиной расплавился от жара, который охватывает мое тело, и навеки поглотил меня, этот Охотник просто стоит. Проходит не меньше минуты, прежде чем он отступает и уходит так же быстро, как явился. Что происходит? Почему он не вывел меня из укрытия? Может, это вообще кто-то чужой? Не из друзей Кирилла? Чувствую себя так, будто надо мной надругались. Не могу ни секунды здесь находиться! Поэтому покидаю укрытие практически следом за чертовым таинственным срывателем поцелуев! И едва я выгребаю на тропинку, включается свет, и я сталкиваюсь лицом к лицу с Бойко. Растерянно замираю. Неужели это все-таки он был? Почему? Зачем? У него ведь есть девушка. А я… Мы… Мы – брат и сестра! Сводные, но… Так нельзя! – Попалась, – выпаливает Кирилл и шагает ко мне. И я с облегчением выдыхаю, понимая, что это все же был не он. Едва утешаюсь этими выводами, в ноздри ударяет тот же мужской аромат. И я вновь теряюсь в сомнениях. Нет, нет, нет… Нет же! Я просто надышалась и пропиталась им. Колебания воздуха вызывают ложные впечатления. Конечно же, я не могу почувствовать парфюм самого Кира, только потому, что в носу доминирует запах того парня. Пока я строю свои теории, Бойко хватает меня за локоть и тащит туда, где, как я думала, заканчивается зал. Даже рассмотреть ничего не успеваю, несмотря на достаточно яркое освещение. Кирилл приволакивает меня к каким-то стеклянным кубам, и я, наконец, возвращаю себе возможность говорить. – Я отказываюсь сдаваться! Ты меня случайно обнаружил. Нет, это я тебя нашла! Я требую перехода в команду Охотников! – Заткнись, Центурион, – цедит он и смотрит на меня с особой степенью ненависти. Да что я тебе сделала, придурок? – Ну, уж нет, братец, – решаю стоять до конца. – Я не сдаюсь. Я умею находить выход их любой ситуации. – Отлично! Прямо сейчас тебе придется найти выход из террариума, – выговаривает он и заталкивает меня в стеклянную коробку. Вакуум плотно затягивает дверь позади меня, а я все еще не могу сообразить, что происходит. Террариум? Он сказал, террариум? Слева от меня раздается свистящее шипение, которое я, пожалуй, лучше проигнорирую. Нет-нет-нет… Что-то подобное может быть только в кошмарных снах. Боже, пусть здесь будут пауки, крысы, жабы… Кто угодно! Только не змеи! Потому что перед змеями у меня нет шансов. У меня перед ними панический страх! Об этом все знают. Я не могу их видеть, даже на картинке. Когда мы в школе проходили класс чешуйчатых рептилий, у меня случилась истерика, потом обморок, и, в конце концов, меня увезла скорая. Да, это был седьмой класс, но я не хочу проверять свои реакции даже сейчас. Запрещая себе вглядываться в густую и яркую зелень, резко разворачиваюсь к двери. Кирилл ухмыляется и указывает мне за спину. Я снова стремительно оборачиваюсь, мысленно готовясь столкнуться с каким-то чудовищем. Но упираюсь взглядом всего лишь в большой электронный таймер. Он мотает в обратном порядке, сигнализируя, что до какого-то события остается меньше двадцати минут. До какого? Я вновь заставляю свое тело вращаться. Смотрю на Кирилла, прикидывая, готова ли я его умолять выпустить меня отсюда. Он все так же ухмыляется и указывает в другую сторону за моей спиной. Я совершаю еще один разворот и… К своему ужасу, замечаю свисающую с ветки огромную змею. Вижу ее виляющий раздвоенный язык, и сипящий звук повторяется. Я не могу дышать. Я ничего не контролирую. Ощущаю себя дезориентированной. Из-за слез мгновенно теряю способность видеть. Мое сердце убивает меня. Нет, я не смогу бороться… Я просто не смогу… Я не выберусь… Вместо поисков спасения, с рваным всхлипом размыкаю губы и истерически кричу. Кричу до тех пор, пока перед глазами не становится абсолютно темно. «Ну, давай, борец. За новым сердцем. Ты уснешь, прежде чем я досчитаю до десяти. Раз, два, три, четыре, пять…»© Варя Любомирова
Глава 11
А может, ты сам из себя делаешь идиота?– Да ты точно ракета, Центурион, – с ухмылкой встречает меня Кирилл, едва я поднимаюсь на второй этаж. Сил на препирательства с ним нет, поэтому я намереваюсь как можно скорее добраться до своей комнаты. – Ага, одна нога здесь, другая там, – поддерживаю на ходу его юмор. – Я буду между. Это странное заявление не позволяет мне пройти мимо. Останавливаюсь, будто передо мной вдруг выросла стена. – Что, прости? – Говорю, что сто дел провернул, пока тебя не было, – невозмутимо поясняет братец. И с каким-то странным упреком бросает: – Чего так долго? – Так надо было, – шиплю в ответ. Он злится. Я – не меньше. Пару секунд по привычке сражаемся взглядами. «Оградить себя от стрессов и различных эмоциональных перегрузок…», – доброжелательный, но серьезный голос Романа Константиновича звучит в моей голове, будто заезженная аудиозапись. Как мне тогда жить? Это вообще реально? Может ли восемнадцатилетняя девушка существовать без эмоций? Как? И главное, зачем? Вздыхаю и вынуждаю себя идти дальше. Только невыносимый сводный братец за каким-то чертом следует за мной. Не успеваю перед ним дверь закрыть. Он ловит ее и, как ни в чем не бывало, вваливается в мою комнату. Второй раз здесь и второй раз без приглашения, а ведет себя, будто имеет полное право. Что ж… Я тоже не собираюсь церемониться. – Что сказали? – спрашивает Кир с очередной долей раздражения и абсолютно необоснованной грубостью, в то время как я взглядом его выпинаю вон. – Ничего особенного, – отмахиваюсь, упирая ладони в бедра. – Врачи поумнее тебя будут, сразу поняли, что я симулировала обморок, чтобы ты забрал меня из того проклятого аквариума. – Да ну? – сердито отзывается Кир. И шагает ближе. Что за дурацкая привычка толкаться в мою переносицу лбом? – Ты была в отключке три минуты. Я тебя едва откачал. – И? – И, блядь? – Да. И? – Не делай из меня идиота! – А может, ты сам из себя делаешь идиота? – выкрикиваю, не в силах сдержаться. Хочется, чтобы он ушел и оставил меня, наконец, в покое. – Ты решил меня проучить. Целенаправленно справки наводил. Узнал о моей фобии, – даже сейчас вспоминаю, как находилась с этой рептилией в одном помещении, и содрогаюсь так, что мышцы сводит. – Повеселился?! – Повеселился бы, не окажись ты такой хилой! Боже… Мне снова хочется его ударить! Ненавижу, когда кто-то потешается над моим здоровьем! – Я не собираюсь на это реагировать, – спокойно сообщаю ему и заодно себе, с трудом контролируя дыхание. – Больно надо! – выпаливает, но из комнаты моей никак не убирается. Тогда я, неожиданно для самой себя, решаюсь поднять тему, которая не дает мне покоя едва ли не сильнее потери сознания. – Там… Во время квеста… Кто-то поцеловал меня… Между нами будто взрывается воздух. Я это чувствую… Но реакцию Кирилла трудно понять. Сначала выражение его лица не меняется. Замечаю лишь то, как расширяются зрачки – резко и сразу на максимум. Там и раскручивается буря каких-то эмоций. И лишь пару секунд спустя Кир жестко сжимает челюсти и выразительно тянет носом воздух. – И ты решила, что это я? – голос звучит как никогда ровно, будто он перестарался скрыть какие-либо эмоции. – В какой-то момент, да… – решаю идти до конца. Кирилл молчит. Молчит слишком долго. Рассматривает меня, словно впервые видит – чересчур внимательно и придирчиво. – Совсем больная? – приглушенно выдыхает, наконец. – Извращенка! А еще братом меня зовешь, – тем же низким, слабовыразительным тембром говорит. Такого позора, как в эти мгновения, я, наверное, никогда в своей жизни не испытывала. Даже там, в чертовых джунглях, стыд не был таким сильным. Понимаю, что сердце вновь принимается за усиленную работу, но тормознуть этот процесс не могу. Смирно стою, заливаясь жаром смущения. Кирилл же окидывает меня каким-то странным взглядом. Без своей обычной презрительной ухмылки. Вместо этого… Я вижу, как его скулы алеют. Он отводит взгляд и быстро выходит. Лишь после этого я могу вдохнуть. Нет, мне в этом доме точно долго не протянуть… Не хотела маме говорить об обмороке. Но Бойко сам рассказал, едва мы приехали домой. Естественно, мама тут же подняла панику и потащила меня в больницу. – Зачем ты вообще пошла на этот квест? – Потому что Кир меня позвал, а я хочу с ним подружиться. – Мы должны рассказать ему о перенесенной тобой операции и о том, что тебе ни в коем случае нельзя нервничать. – Мне можно нервничать! – горячо протестую. – Просто… – сама себя обрываю. Не могу маме рассказать о змее. Уверена, если бы не эта божья тварь, ничего бы подобного со мной не произошло. Но если мама узнает, что Кир намеренно пытался меня испугать, точно выложит ему все о моем клапане. Еще и снимки покажет! С нее станется. Или, не дай Бог, привлечет к беседе Рената Ильдаровича. Тот, конечно, насчет моей особенности в курсе, но зная методы, которыми он привык решать проблемы с братцем, меньше всего мне хочется становиться новой причиной жесткого воспитательного процесса. – Это был первый обморок за тринадцать месяцев! Не думаешь же ты, что я весь год совсем не нервничала. Просто сегодня эмоций было чересчур много, – выкладываю часть правды. Поцелуй, змея… Не знаю, что меня поразило сильнее. Нет, все-таки змея, конечно, ее-то я не пережила. – Больше я ни на какие квесты не пойду. Но и ты не должна ничего говорить Кириллу. Хватит того, что Ренат Ильдарович смотрит на меня, как на калеку. В академии никто не должен знать! – Вот почему ты такая упрямая? – Какая есть, мам. Другой уже не буду. – Ну-ну… – Роман Константинович сказал тебе, что все нормально – вот и успокойся. Ужин проходит в тишине. Сегодня даже Кир дома остался. Напряжение в буквальном смысле парит над столом, и я, как обычно, решаю его разбавить. – Кирилл, – с улыбкой окликаю братца, он тотчас чересчур резко вскидывает на меня взгляд. Суживая глаза, явно ждет какого-то подвоха. Я еще шире улыбаюсь и даю ему его. – Спасибо, что позвал меня сегодня провести время с твоими друзьями. Теперь я хочу тебя пригласить к своим. – Не стоит. Не утруждайся, – кривится он. А меня подмывает рассмеяться. – Но я хочу! – восклицаю, слегка переигрывая. – Хорошая идея, – поддерживает отчим. Откладывая столовые приборы, с задумчивым выражением лица тянется за бокалом с вином. Отпивает и продолжает: – Надо налаживать, так сказать, контакты. Гримаса отвращения на физиономии братца вынуждает меня прыснуть. Благо успеваю сделать это в салфетку. – И когда? – спрашивает обычными словами, а звучит будто матом. – Завтра! – с тем же восторгом отзываюсь я. – Прям завтра? А попозже никак? Например, через год. Смеюсь уже в голос. – Нет, нельзя. Через год ты можешь забыть. Так что завтра. – Молодец. Ракета, – хмуро нахваливает меня Кирилл. – Куй железо, пока горячо, – привожу пословицу и указываю себе в грудь большими пальцами. – Это обо мне! – Сто процентов, бл… – Кстати! – восклицаю так резко, что Ренат Ильдарович подскакивает. Мама спокойно продолжает есть, а братец слегка улыбается. – Кстати? – мнет губы, не позволяя себе эту эмоцию. – Я же тебе тридцать три дня теперь должна! И снова мне хочется смеяться, когда я вижу выражение крайнего ужаса на его лице. – Забили. – Нет-нет, спор есть спор, – заявляю я со всей ответственностью. И поясняю для мамы с отчимом: – Мы с Кириллом поспорили на одну ерунду. Я проиграла. Теперь обязана провести с ним тридцать три дня в течение года. – О, очень интересно! – резюмирует мама. – В твоем стиле, – и смеется. – Ага. Жаль, что придумывать развлечения в эти дни может только Кир, – вздыхаю с преувеличенным сожалением. – Все-таки ты немного скучный. – Кажется, он уже снова готов меня убить. Ну, как минимум, швырнуть в меня едой. Вот было бы весело! – Но… Я и так рада! Так рада! Подружимся! – Обязательно, – мрачно поддерживает мой энтузиазм братец и выходит из-за стола. – Все, я ушел. – Будь осторожен, – кричу ему вслед. Вместо ответа Кирилл, пользуясь тем, что никто, кроме меня, его больше не видит, показывает мне кулак. Я снова смеюсь и предельно мило машу ему на прощанье.© Варя Любомирова
Глава 12
Слабо подняться со мной в одну из комнат?– Ты же хотел напугать ее до икоты, – нудит с пассажирского сиденья Маринка. – Не понимаю, зачем ты ее оттуда так рано вытащил? – Не понимаешь, блядь? – не говорю, а высекаю по буквам. – Мне что, стоило подождать, пока она навек отстегнется? – А чё? Прикольно. Был бы у твоей сестрички стеклянный гроб! Почти как у принцессы! А вместо семи мелких гномов – целая змея! Ха-ха-ха… А-ха-ха-ха… Ха-ха-ха… – ржет, как ненормальная. – Как думаешь, она целка? А-ха-ха-ха… – Марина, ты совсем ёбнулась? – жестко перекрываю эти истеричные ноты. – А чего ты орешь??? – она, конечно же, расходится в ответ. – На меня зачем орешь??? – Потому что ты тупая, как пробка, – спокойно выдаю, что думаю. – И я заебался слушать твой писклявый треп, – тянусь, чтобы открыть дверь с ее стороны. – Пошла вон. – Бойка! – выдыхает сначала возмущенно. Затем, буквально через пару секунд, кардинально меняет тон: – Ну, Киря… Ну, извини, котик… – Прекращай, – грубо обрываю ее, резко притягивая дверь обратно. Выпрямляясь, выставляю из окна локоть и, глядя перед собой, потираю пальцами подбородок. – Ты, блин, в натуре не понимаешь, что мне блевать охота, когда ты так говоришь? – Почему? Ну, почему? – дует губы, но обороты заметно скидывает. – Это мило! – Только для тебя. Маринка шумно вентилирует воздух, но не возражает. – Она точно не прикидывалась? Вместо ответа такой взгляд на нее направляю – без слов понимает, что дурь молотит. Довлатова затыкается, а мне по мозгам топчется эта мелкая инородная вредительница. Центурион, мать ее… Инфузория Центурион! «Я отказываюсь сдаваться!» В сотый раз за прошедшие сутки сознание прорезает ее истошный вопль. Он там, черт возьми, не просто всю локацию сотряс, но и внутри меня будто лазерный луч что-то покромсал. Я, конечно, хотел, чтобы Любомирова испугалась. На то и вел расчет. Но никак не думал, что она свалится без чувств и пролежит в полной отключке две с половиной минуты. Чуть не сдурел, пока она очнулась. А ей после всего хоть бы что! Ходит, дальше меня донимает. Вообще как-то тупо все получилось… – И что будем делать дальше? – не выдерживает долгого молчания Маринка. – Мы? – с издевкой переспрашиваю я. – А ты здесь при чем? – Ну, как? – теряется Довлатова. – Мне она тоже не нравится. – Весомый аргумент, – по-новой из себя выхожу. – Весомее, чем мой член, блядь. Тебе что, пять лет, чтобы в войнушки играть? – А ты сам зачем играешь? – А я не играю, – отрезаю жестче, чем того требует ситуация. – У нас с ней все по-настоящему. – Это как так «по-настоящему»? Она хочет меня исправить, а я ее – испортить. Вслух, конечно же, произношу вовсе не то, что подумал. – Не твое дело. Довлатова снова дуется, но недолго. Долго она не умеет. Поерзав, бросает на меня осторожный взгляд из-подо лба. – И куда она тебя пригласила? – Римское племя сегодня в общаге шабаш устраивает. – И ты поедешь? – кривится Маринка. – Конечно, поеду.© Кирилл Бойко
* * *
«All you people can’t you see, can’t you see
How your love’s affecting our reality[7]…»
Глава 13
Тебе это нравится? Причинять людям боль…– И… что здесь? – сдавленно спрашиваю, когда двигатель с тихим урчанием прекращает работу. На парковке туман стелется, и клубится густая беспроглядная темнота. В машине, соответственно, тот же мрак царит. Я даже не способна разглядеть лица Кирилла. Вижу лишь очертания его профиля. Когда же он, судя по всему, поворачивается ко мне, различить что-то и вовсе становится невозможным. Меня немыслимым образом накрывает какое-то недопустимое ощущение дежавю. Целовал не он! Перестань об этом думать! Но мое сердце ёкает и принимается натужно качать кровь. Такая беда, рядом с Бойко я прям чувствую, как оно барахлит. Пугаюсь этого и все равно продолжаю испытывать на прочность. Если и в этот раз выдержит, можно будет расслабиться. Расслабиться и просто жить. – Пойдем, зануда, – привычно грубо выдыхает Кир. – Покажу тебе, что такое веселье. Я стараюсь оставаться оптимисткой, но вся эта затея мне изначально не нравится. Помня, на что он способен, любое заведение вызывает тревогу, а уж атмосфера этого места… – В каком приличном клубе владельцы не озаботятся сделать нормальное освещение на парковке? – возмущаюсь я, в очередной раз спотыкаясь в темноте. – А кто сказал, что он приличный? – доносится вкрадчивый ответ-вопрос Кирилла. По моей спине проходит озноб. Интуиция подсказывает остановиться, не следовать за ним… Но я продолжаю переставлять ноги, пока мы с братцем не оказываемся в душном задымленном зале. И пахнет тут отнюдь не табаком. Что-то противное, будто липкое и сладковатое, проникает в мои ноздри и заполняет до отказа легкие. Сердце вновь принимается усиленно работать. И я, сама не понимая, что творю, беру Кирилла за руку. Хватаюсь, словно перепуганный ребенок за взрослого – по-другому не истолкуешь. Парень тормозит, поворачивается и окидывает меня каким-то странным и таким же тяжелым, как этот воздух, взглядом. Жду услышать: «Ты же не думаешь, что в случае опасности я буду тебя защищать?». Читаю это в его глазах. И вдруг расстраиваюсь из-за того, что ему на меня плевать. – Боишься, Центурион? Даже если и так, ни за что не признаюсь. Вместо этого неожиданно для самой себя выдаю: – После того, как какой-то козел трусливо украл мой первый поцелуй, мне уже ничего не страшно! Брови Кирилла сходятся вместе. Он хмурится так, словно его мозг не просто мои слова обрабатывает, а как минимум одно из философских учений анализирует. – Первый? Глубина его глаз затягивает. Я знаю, что мои глаза темные, но его сейчас в разы темнее. Пока он смотрит, я теряю опору. Чувствую себя совершенно дезориентированной. Не только толпа, стены вокруг нас начинают вращаться. В кои-то веки я не могу придумать, что ответить. Голова кругом идет, слова не складываются в логическую цепочку. – Бойка! – орет кто-то рядом с нами, и на плечо Киру опускается мужская рука. Мне хватает одного взгляда, чтобы оценить говорившего. Не люблю судить людей, но от этого человека я бы однозначно предпочла держаться подальше. – Ты с девчонкой? Чё за рыбка? Как зовут? Ну, вот… Когда этот парень смотрит прямо на меня, едва контролирую вспыхнувшее омерзение. – Здравствуйте! Я – Варя… Хочу, как обычно, добавить, что прихожусь сестрой Кириллу, но он, явно это предвидя, прокручивает меня и, прижимая к себе спиной, затыкает ладонью рот. – Рыбка любит тарахтеть, – с хрипловатым смехом сообщает он товарищу. Я вздрагиваю. Братец это чувствует и зачем-то прижимает меня еще ближе. Давит ладонью под ребрами, пока у меня от натуги не трещит что-то в позвонках. Сдаваясь, впечатываюсь ему в пах ягодицами. И задыхаюсь. У Кирилла эрекция. Я с таким сталкиваюсь второй раз в жизни. Реакция та же – какими бы естественными ни были причины, у меня это вызывает отторжение. Может, мой шокированный вскрик и глушит его ладонь, но изумление в глазах ничего не скроет. Должно быть, выгляжу, как персонаж мультика, у которого глазные яблоки на пружинах выскакивают. Этот неприятный незнакомец откровенно ржет. А я прихожу в себя. Размыкаю губы и впиваюсь Киру в ладонь зубами. – Мать твою… – ругается он и отпускает меня. – Совсем больная? Теперь еще кусаться будешь? От его взгляда не только с сердцем трудно совладать… Дышать тяжело. – Буду! Мне здесь не нравится. Я очень хочу домой и почти готова его попросить об этом. Почти… Сглатываю и прикусываю язык. – Пошли, давай, Центурион, блядь, – снова хватает меня за руку Кирилл и увлекает дальше через толпу. Мы поднимаемся за этим странным чудаком по лестнице на второй этаж. Минуем несколько дверей и без стука входим в третью по счету. Комната, как и общий зал, забита людьми. Ни одного знакомого лица я не обнаруживаю. Вот только не знаю, радоваться этому или огорчаться… – Иди, потанцуй под нормальную музыку, – велит мне Бойко и берет с барной стойки стопку. Судя по цвету, это водка. И он опрокидывает ее внутрь себя, прежде чем я успеваю среагировать. – Что ты делаешь? Как же мы домой поедем? – прихожу в панику. – А мы не поедем, – мрачно сообщает он. И у меня вновь дрожь по телу проходит. – Как это? – Обычно. – Обычно? – надрываю голос, чтобы перекричать «нормальную музыку». Она, черт возьми, долбит мне по ушам, словно молот по наковальне. А может, это внутреннее давление… Я не знаю. – Ты мне сутки должна, Инфузория, – напоминает Кирилл. – Не поняла, кому душу продала? Внутри меня все переворачивается. – Что за дурацкие шутки? – пытаюсь не нервничать, но голос выдает волнение. – Иди, танцуй, я сказал, – сердито отгоняет меня братец. – За что, интересно, ты на меня сейчас злишься? – искренне недоумеваю. – Я не злюсь, блядь. – Злишься! – выкрикиваю я. А у Кира такой вид, будто я ему по голове лопатой врезала. – Ты, мать твою, решила меня достать? Сказал, иди, танцуй. – А если я не хочу? – Я хочу, – жестко выталкивает он и резко надвигается. Уже не удивляюсь тому, как он припечатывает к моей переносице свой лоб, будто двинуть меня им желает. Не удивляюсь, но снова тот поцелуй вспоминаю. Неужели все парни такие дикари? – Это мой день, верно? – дышит на меня алкоголем, и я содрогаюсь. От отвращения или… Чего-то другого? Пока не могу понять. А Бойко прожигает меня взглядом, быстро облизывает губы и добивает еще более сердитым тоном: – Только мне решать, что мы будем делать в эти сутки. Захочу, ты скинешь свои уродские тряпки и без трусов на стойку залезешь. – Что? – выдыхаю, крайне потрясенная его грубостью. Почему-то сейчас очень и очень обидно становится. До боли… К глазам подступают слезы. – Да пошел ты! Козел! – выкрикиваю в ярости. Злюсь не только на него, но и на себя. Потому что снова неправильно реагирую на его закидоны. – Чтобы ты знал, я себя проигравшей вообще не считаю! Думаешь, ты на том квесте своей подлостью переломил мои жизненные принципы? – выхожу из себя настолько, что сама пугаюсь. Но остановиться не могу. – Так вот знай… Знай… – нет, не могу остановиться. – На самом деле я просто сделала вид, что приняла поражение, чтобы ты захотел использовать свой выигрыш! Ведь иначе я тебе не смогу доказать, что победа за мной! Выдаю это и отступаю. Под прицелом его глаз, кажется, словно в пропасть падаю. Кирилл моргает, яростно дергает подбородком и хватает со стойки вторую стопку водки. Вскидываю ладони, чтобы его остановить, но он, конечно же, не реагирует. Заливает так же быстро, как и первую. Только после этого делает шаг ко мне. Ловлю его одичавший взгляд и понимаю, что мне пора убегать. Боже… Зря я сюда приехала… Долой гордость и прочую ерунду. Разворачиваюсь и стремительно ломлюсь сквозь толпу. Только куда? Есть ли отсюда выход, кроме той двери, которая остается позади меня? Если нет, что я буду делать? – Куда прешь? – кричит на меня какой-то парень, когда я случайно задеваю его. – Извините, – бормочу я. Хочу проскользнуть дальше, но этот громила не позволяет мне пройти. От него жутко несет алкоголем, а стоит взглянуть в глаза, становится понятно, что он абсолютно не в адеквате. – Не так быстро, киса, – ухмыляется. – Куда спешишь? – ведет по моим плечам к шее и больно впивается пальцами мне в подбородок. – Ух, какие рабочие губки… – Отошел от нее! Именно агрессивный голос Кира высвобождает сдерживаемую мной панику и заставляет меня задрожать. – Ты чё, мать твою, не понял? Я сказал, клешни убрал, сука! Поднимая взгляд, вижу, как Бойко толкает громилу в плечо. Тот оступается, а толпа вокруг предусмотрительно расходится. – А ты не охуел? – ожидаемо выходит из себя. Шагает обратно к нам. Я хочу еще раз извиниться. На этот раз за Кира. Но тот вдруг отпихивает меня в сторону, вскидывает руку и встречает громилу кулаком. Не знаю, что происходит… Понять ничего не успеваю. Только вижу брызги крови – удар Бойко достиг цели. Зажмуриваюсь до того, как ему прилетает ответный хук от громилы. Резко вдыхаю. Сердечная камера пропускает не меньше двух сокращений. Музыка обрывается. Слух забивают крики, отборные маты, звуки ударов и какая-то возня. Боже… Варя, соберись! Когда я заставляю себя открыть глаза, Бойко с громилой валяются на полу и самозабвенно чистят друг другу рожи. Никто не вмешивается, додумываются только записывать эту бойню на телефоны. – Прекратите немедленно, – выкрикиваю, подлетая к Кириллу, который в это время оказывается сверху. – Перестань! Остановись! Он на меня не реагирует. Его руки смыкаются на шее парня и сжимают ее, пока лицо того не становится багровым. – Ты его убьешь! – отчаянно тяну Кира за плечи, но никакого эффекта это на него не производит. – Кто-нибудь, остановите же его! Остановите… Всем плевать. И Бойко… Он отпускает громилу только после того, как тот прекращает сопротивляться. Спокойно выпрямляясь, обводит присутствующих каким-то чумным взглядом и медленно идет к выходу. Медленно, но мне за ним бежать приходится. Не сразу осознаю, что выходим мы через пожарный выход. С работающим на разрыв сердцем и срывающимся дыханием сбегаю вслед за Бойко по металлической лестнице. – Куда ты несешься? – выкрикиваю, задыхаясь прохладным ночным воздухом. Братец продолжает шагать по парковке. – Кирилл?! Только на третий окрик оборачивается. И сейчас я благодарна темноте, что у меня нет возможности видеть его взгляд. Чувствую, что он мне не понравится. – Куда ты? – Мы уезжаем, – коротко и очень зло рычит он мне в ответ. – Как уезжаем? Ты же выпил. – Сядь, блядь, в машину, – высекает Кирилл. – Я с пьяными не катаюсь, – выдвигаю вполне ровным рассудительным тоном. – Давай вызовем такси. – Сядь, блядь. – Нет, не сяду, – все еще стараюсь не кричать. Кто-то должен оставаться спокойным. – У тебя с собой телефон? Дай мне, пожалуйста, я позвоню… – Никуда ты звонить не будешь! – Кирилл… – Я сказал, сядь в машину, – понижает голос, а мне кажется, будто он меня им режет. – Затрахала! – Почему ты всегда такой агрессивный? Я не хочу снова нервничать и ссориться. Без злости тоже можно решить вопрос. Любую ситуацию реально разрулить, если руководствоваться не эмоциями, а рассудком. Нужно его отвлечь. Мы поговорим, и он придет в себя. – Эмоции – это вообще не про меня. Так что кончай загонять. – Злость – тоже эмоция. И я… – Блядь, просто не возникай! – Я не возникаю, – грустно выдыхаю. – Хочу лишь понять, зачем ты так поступаешь. Объясни мне. Ты разозлился на меня, а потом что? Просто захотел с кем-то подраться? Тебе это нравится? Причинять людям боль… – Мозги мне чистить вздумала? Да? – выкрикивает с такой злостью, что я вздрагиваю и отшатываюсь. Молчу, пытаясь подобрать правильные слова. – Знаешь, что я тебе скажу? – спрашивает тише, но все так же яростно. – Ни хрена у тебя не получится! Не хочешь ехать со мной? Так оставайся здесь! Подбрасывая ключи в воздух, ловит их. Застывает, будто какой-то реакции от меня ждет. Но я стою неподвижно и продолжаю молчать, давая возможность нам обоим успокоиться. Кирилл же делает какие-то свои выводы, круто разворачивается и идет к машине. Я пораженно застываю. Убеждаю себя не нервничать. Он не оставить меня здесь одну. Он без меня не уедет. Хлопает дверца. Рычит мотор. Свистят покрышки. Я делаю два рваных вдоха. Сжимаю кулаки. И смотрю вслед стремительно удаляющимся огонькам.© Варя Любомирова
Глава 14
…я подыхаю на самых высоких оборотах…Выжимаю газ до упора и стискиваю крепче руль. Все мое тело сотрясает мелкая беспорядочная дрожь. Сердце где-то в глотке гремит. Уши закладывает. В висках с такой силой долбит, что перед глазами плывет. Но я отвожу большой палец и, нащупывая нужную кнопку, увеличиваю громкость матерной хренотени, которую сам же называю музыкой. Пытаюсь избавиться от навязчивого вала мыслей, но чердак никак не отключается. «Ух, какие рабочие губки…» Кроме водки никакую дурь не глотал, а состояние, будто конкретный передоз поймал. «Там… Во время квеста… Кто-то поцеловал меня…» Торможу дыхалку. Максимально цепенею. Веду счет до десяти – получается хреново. Даже на это не способен. Мозг будто раздробило. Сдаваясь, медленно и крайне натужно тяну сквозь стиснутые зубы кислород. С трудом сглатывая, проталкиваю сердце из глотки обратно в грудь. Но и там оно тарахтит, как галимый обломок реактивного самолета. Ходит с такой силой, что ребра выламывает. «После того, как какой-то козел трусливо украл мой первый поцелуй, мне уже ничего не страшно…» Первый… Первый… С силой смыкаю веки и дергаю головой. Распахивая глаза, тем же невидящим взглядом смотрю на то, как тачка стремительно жрет трассу. С каким-то безумным отрешением осознаю, что если не сброшу скорость, размажу по асфальту не только резину, а, вполне вероятно, и собственное тело. Похрен. Едва вошел тогда в те проклятые джунгли, башню снесло. Забывая о первоначальном плане, сходу рванул по встроенному в часах маяку за Любомировой. Топил опасения, что шею ей там сверну. Но все равно мчал на всех парах, как одержимый. А когда ступил в темноту, уловил ее дыхание, поймал ноздрями запах… Унесло. Мозги напрочь отрубились. Совсем по другим инстинктам двинул. А они кричали трогать ее, поглощать, брать в захват… Брать все, что можно. Все, что нельзя. Сломать все запреты. Запятнать. Испачкать. Испортить. Не человеком себя ощутил. Истинным зверем. Когда Варя отталкивала, злило до бешенства. Когда же поддавалась и отзывалась… В груди что-то трепыхалось, стенало, ныло до боли и горело огнем. И не остановился бы, если бы не помешали. Нет, не остановился… Вынырнул из той темноты, как из адского морока. Сердце затяжным ходом неугомонно рвало грудь, но голова моментально заработала. Все показалось каким-то сюрреалистичным бредом. Потому и запретил себе это мусолить. Открестился, и все. Да только Любомирова… Не ожидал, что тему эту поднимет. Раз, другой… Скорее умру, чем признаюсь, что целовал ее. Скорее умру… На хрен. Первый… Первый… Прикрывая веки, дергаю рукой прилипший к шее ворот футболки. Душит. Дышать не дает. В глотку словно ежей натолкали, а на грудь бетонную плиту свалили. «Я с пьяными не катаюсь…» Сука. На хуй все. Я должен ее забрать оттуда… Забрать. На хуй. «Тебе это нравится? Причинять людям боль…» Заторможенно моргаю, слабо реагируя на приближающиеся огни курсирующего по встречке автомобиля. Рвущую басы композицию прерывает входящий звонок. Даже стандартная айфоновская пищалка не сразу проходит инициализацию в моем сознании. Реагирую на обрыв музыки, частоту и шум собственного дыхания, протяжный сигнал встречной машины, и лишь секунды спустя догоняю, что кто-то долбит на мобилу. Резко вильнув рулем в сторону, возвращаюсь на свою полосу. На автомате подбиваю пальцем поворотник, съезжаю за боковую линию и плавно выжимаю тормоз. После остановки делаю еще два глубоких вдоха, врубаю аварийку и только после этого принимаю вызов. – Где ты, блядь, находишься? – летит по салону злой и встревоженный голос Чары. – Я третий раз набираю. Чертов математик. – Домой еду, – ровно отбиваю я. Пауза. На заднем фоне что-то трещит. Я вслушиваюсь, а он молчит. Сука, спроси меня… Мать твою, просто спроси… – А Любомирова? – Кстати, о ней, – как можно спокойнее выдыхаю я. С полным равнодушием продолжаю: – Можешь ее забрать? – Откуда? – От Самира. – Что? Ты… Ты… Ты, блядь, оставил ее в этом наркопритоне? Ты, мать твою, совсем ебнулся? – Ебнулся. Все? – Все! Яростно переводим дыхание. – Едешь за ней? Или мне Тохе звонить? – упрашивать не собираюсь. – Не надо меня, на хрен, сечь. Сам как-то справлюсь. – Чё ж ты сам не поедешь, если, сука, так переживаешь? – Ни о ком я, блядь, не переживаю! Ясно тебе?! – выхожу из себя. – Просто… Просто назад ее надо… Просто надо вернуть ее домой. – Угу, – хмыкает и еще что-то неразборчивое бормочет. – Едешь или продолжишь ебать мне мозги? – Уже сажусь в машину, – буркает и отключается. Как только звонок завершается, секундную тишину взрывает музыка. Вздрогнув, тянусь, чтобы убавить звук. Резко выдыхаю и вовсе ее выключаю. Еще раз планомерно перевожу дыхание и завожу мотор. Бью пальцем по аварийке и выскакиваю на трассу. Выскакиваю – громко сказано. До самого дома двигаюсь черепашьим ходом. И все равно еще ждать приходится. Успеваю две сигареты высмолить до того, как во двор заезжает внедорожник Чарушина. Третья неподожженной выпадает у меня изо рта. Эмоции, которые я, мать вашу, только притопил мнимым похуизмом, толчком из нутра выбрасывает, едва из машины выскакивает эта чертова сводная сестра. И все. Я больше не способен их контролировать. Подрываюсь на ноги, будто это поможет выдержать удар… Нет, ни хрена я не выдерживаю, когда вижу, в каком она состоянии. Зареванная, растрепанная, колени содраны, на руках кровь… В выжигающей мой ебанутый мир истерике несется прямиком на меня. Я к этому оказываюсь попросту неготовым. Организм надрывно работает. Каждый мелкий механизм со скрежетом и судорожным биением выполняет свою работу. Но… Лучше бы я в ту же секунду сдох. На хуй мне этот мир? – Ненавижу тебя! – орет Любомирова и лупит меня ладонями в грудь. – Все из-за тебя! Ненавижу!!! Когда я додумываю, что там могло произойти, по моему телу такая дрожь прокатывает, кажется, что натуральным образом кожу сдирает. Да я подыхаю на самых высоких оборотах! Но спросить ее не могу. Язык от нёба отлепить не получается. С трудом удерживая лезущие из орбит воспаленные глаза, молча наблюдаю за этой истерикой. – С тобой нельзя дружить, – захлебываясь слезами, оставляет на моей белой футболке кровавые отпечатки. Их я вижу, ударов не ощущаю. – Тебя невозможно любить! Ты ужасный, бессердечный, эгоистичный ублюдок! Слышал, что слова могут ударить сильнее кулаков. Слышал, но не верил… Выкручивает нутро. Выскабливает со скрипом и звоном. До жгучего вакуума. До одуряющей боли. Что за хрень? Что за напасть? Что за… Почему так больно? Ловлю ее запястья. Безотчетно сжимая, не слышу, что дальше кричит. На кровь смотрю, будто впервые вижу. Ее руки, ее тело… В крови. Запятнана. Она. …ОНА… – Пусти меня! Пусти! И я отпускаю. – Довел меня до слез? Доволен, правда? Правда? Сглатываю и, словно немой какой-то, сдавленный звук выдаю. Даже если бы по морде мне залепила, не отреагировал бы… Сейчас нет. – Что здесь происходит? – бьет по ушам голос мачехи. – Господи, Боже мой! Если бы я мог так же заорать… – Варенька! Что случилось? Зато Любомирову клинит. Замолкает резко, даже рёв свой сворачивает… Только губами дрожит. – Да объясните же мне, что произошло? – маячит сбоку еще одно светлое пятно. Так я их воспринимаю, чтобы собственным дерьмом не удавиться. На хуй. – Я упала, – шелестит Центурион. Так тихо, словно за минуту казан горячей каши заглотила. Только сейчас замечаю, что голос у нее сорван. Когда случилось? Здесь? Или там? Мать вашу… Мать… – Как же так? Руки, ноги… Господи, пойдем скорее в дом… Они уходят, а внутри меня будто какой-то сгусток отрывается. Он пульсирует, огнем горит и мечется по всей грудной клетке. Не могу решить: рад я тому, что Любомирова ушла, хочу пойти за ней или броситься обратно за город, найти ублюдков… – Не спросишь? – врывается в помутненное сознание голос Чарушина. – Мне насрать, – долблю по инерции. Иду до финала. И давлюсь своими же словами. Что-то из нутра вырывает. Кашляю, едва кровью не харкаю. – То, насколько тебе насрать, видно, если что, – цедит этот придурок, пока я ду́шу выплевываю. – Именно поэтому я расскажу, – и замолкает. Из меня же какой-то дьявол лезет, не иначе. – Ну? – тороплю не я, он. – Когда я приехал, два полуголых нарика гоняли твою Любомирову по парковке. Я вдыхаю. Глаза выжигает. Грудь по периметру мелкой колючей рябью трясет. Уже не скрываю. Не получается. А Чара, сука, молчит. – Ну? – Она упала. Сбила в кровь руки и ноги. Один из этих пидоров еще и проволок ее по асфальту, – делится с душедробильными паузами. – Это все? – каждое слово все еще дается с трудом. – А этого, мать твою, мало? Похуй на его крик, на его эмоции… Я свои продохнуть не могу. – Я думал, они ее… – закончить не получается. Что-то валится внутри. Грудой подпирает внешние стены. Собрать бы… На хуй. Моргаю и, в попытке избавиться от долбаного жжения, давлю пальцами на глаза. – Ты убил их? Чара хмыкает и сердито сплевывает. – Слегка отметелил. – Я их убью, – не рявкаю, как обычно, а решительно выдыхаю эти слова. – Уймись, Бойка! Сегодня, блядь, просто уймись, – выбивает из пачки две сигареты. – Завтра подумаем, – одну из них мне протягивает. Зажимаю ее губами и приземляюсь задницей ровно на то же место, которое занимал, до того как Чарушин привез Любомирову. Артем опускается рядом. – Скажешь что? – смотрит на меня после двух долгих затяжек. – Похуй все, – выдыхаю я. – Ну да, ну да… Срывается ветер, подхватывает с клумбы мелкую крошку и какой-то сухоцвет – и все это яростно бросает мне в рожу. Будто сама природа против той херни, что я горожу, протестует. Я не сопротивляюсь. Даже не жмурюсь. Опуская взгляд, глубоко затягиваюсь. – Нажраться бы и поебаться… – дальше кого-то обманываю. Молчу. Выдерживаю паузу, прежде чем выдохнуть вместе с никотином то, что по-настоящему рвет нутро: – Разнесу этот притон. С землей сровняю.© Кирилл Бойко
Глава 15
Неделю меня игнорировал, чтобы сейчас соваться с этой ерундой?– Бойко точно без башни! Слышала? Говорят, бойню и пожар у Самира он устроил. – Да ты чё? – Что-то его этой осенью капитально бомбит… – Так Ильдарович женился… Кира явно из-за этого колотит. Еще и сестра эта – придурковатая дрючка-заучка. Адский замут! – Ага… Как они тогда во дворе махались! Представляю, что дома творят! Судорожно вдыхая, продолжаю путь с гордо поднятой головой. Едва миную компанию, разговоры стихают, а затылок мне начинает неистово жечь. Знаю, что виной тому не взгляды девчонок. Очевидно, и заткнулись они потому, что позади идет Кирилл. Все усилия прилагаю, чтобы не ускоряться и выдерживать первоначальныйтемп. Раз, два, три… Еще пару шагов, и поворот. – Центурион! Реакция на его голос следует незамедлительно – по телу бегут мурашки, а в груди разрастается жар. Оказывается, мое сердце очень крепкое. Вцепляясь пальцами в края острых канцелярских папок, отчаянно притискиваю их к груди, словно они способны приглушить новую волну испытаний, и оборачиваюсь. Встречая взгляд Кирилла, тотчас порываюсь свой уронить в пол. Воздух в легких стынет, а сердце заступает на очередную непосильную вахту. Напряженно вытягиваюсь, но пытаюсь сохранить видимость, будто спокойно жду, пока братец подойдет. Он приближается неторопливо. Он всегда движется лениво и вместе с тем уверенно. Царь зверей, понимаете ли, при обходе своих владений! На самом деле Бойко и эти его друзья – Чарушин, Фильфиневич, Георгиев и Шатохин – они выглядят, как банда. Может, не все из них плохие… Артем ведь спас меня от того ужаса и даже пытался успокоить. Да, наверное, они не такие испорченные, как Кирилл. Но вот так вот, все вместе, смотрятся именно как криминальная группировка. Если они валят в твою сторону или, не дай Бог, непосредственно на тебя, поджилки трясутся. И даже мне это трудно скрыть. Бойко останавливается прямо передо мной, и мне приходится задрать голову, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. Остальные парни отходят к окну у лестницы, но, как мне кажется, периодически поглядывают в нашу сторону. Впрочем, я не могу оторваться от Кира, чтобы в этом убедиться. Боюсь потерять бдительность и упустить что-то важное. Он выдыхает и смотрит так, словно с моим лицом что-то не то… У меня же в груди какой-то нерв щемит, и все тело будто иголками пронизывает. С тех пор как я перестала с ним разговаривать, Бойко ко мне тоже никакого интереса не проявлял. Казалось, что он меня попросту не видит. Мы не здоровались, за неделю и парой слов не обменялись. Ему, конечно же, плевать, что по его вине со мной чуть не случилась самая настоящая беда. Скорее всего, Кирилл просто рад, что я сама оставила его в покое. Тогда что ему нужно сейчас? Что его вынудило вновь перейти от привычных ненавистных взглядов к действиям? И зачем так долго меня рассматривать? Намеренно заставляет нервничать! Тело немеет. Лишь сердце продолжает рваться от натуги. Не понимаю, за что Бойко так нравится девушкам. По всем закуткам о нем говорят. Не понимаю… Нет, конечно же, понимаю. Если отодвинуть мою личную обиду и проанализировать все, что я когда-либо читала, видела и слышала… Никто, никогда не назовет его красивым. Но в нем есть нечто большее. Нечто намного большее. Взгляд – как шаровая молния. Голос – как электрошок. И сила, которую без прямого воздействия ощущаешь физически. А это, как и любая неконтролируемая стихия, завораживает. Но, что важнее всего этого… Он законченный придурок! Самый худший человек, которого я когда-либо встречала. Если у Бога есть черный список, Кирилл Бойко его возглавляет. Печально, но именно такие люди и добиваются всеобщего признания. – Ты действительно собираешь свою шайку в крестовый поход? – выдыхает со знакомым презрением. – Это у тебя шайка. А у меня… – Полк, блядь? – ухмыляясь, проходится по мне каким-то странным, воспаленным, будто хмельным, взглядом. Я и до того горела, а после… тело превращается в раскаленную и неустойчивую магму. Пылает и абсолютно не поддается контролю с моей стороны. – Твой юмор неуместен! – Очень даже уместен. Быстро отвожу взгляд, чтобы иметь возможность перевести дыхание. И с некоторым удивлением замечаю, что в то время как трое остальных парней завели о чем-то разговор, Артем Чарушин все так же непрерывно и напряженно смотрит на нас с Кириллом. – В академии кипучую деятельность развернула, – как всегда, с каким-то упреком поддевает меня Бойко. – Теперь еще со своей ордой Аккерманскую крепость брать вздумала? – тут уже откровенно ржет, придурок. – Тебе какое дело, я не пойму? Крепость тоже твоя? – Угомонись, – грубо выталкивая это, физически напирает. Отступаю, пока не упираюсь спиной в стену. Просто не хочу, чтобы этот ненормальный, как раньше, давил мне в переносицу. Впрочем, избежать этого мне все равно не удается. Еще и руками фиксирует, отсекая со всех сторон пути отступления. Смотрит так, будто я ему что-то, черт возьми, должна! – Что тебе надо, а? – не выдерживаю напряжения. – Слышал, ты все-таки подала заявку на участие в соревнованиях? – Все-таки? Я тебе сразу сказала, что пойду! – Кончай выпендриваться, – тихо выдыхает, словно это действительно совет невесть какой важности. – Неужели еще не поняла, что не стоит со мной связываться? Молчу. Шумно дышу и часто моргаю. Не желаю вспоминать весь тот ужас. Не желаю, но вспоминаю. Не хочу бояться Кирилла. Не хочу, но боюсь. Как еще назвать эту дрожь и этот жар? – Неделю меня игнорировал, чтобы сейчас соваться с этой ерундой? – едва нахожу в себе силы, чтобы голос прозвучал едко и раздраженно. – Соваться? Слушай сюда, Центурион, я тебе пока никуда ничего не совал, – разжевывает по словам. – Но если ты продолжишь умничать… – То что? Что еще ты мне сделаешь? – сердито перебиваю я. – Стой смирно. Чё ерепенишься? – А я обязана, что ли, стоять там, где ты меня поставил? Уясни уже, что никто не обязан делать все, что ты пожелаешь! – Не взрывай меня, – то ли злится, то обижается Бойко. Ну, надо же! Какая цаца! – Если у тебя проблемы с контролем агрессии, я здесь не виновата. Никто не виноват. Сам научись себя… – Так именно ты, вроде как, расписывалась меня лечить, – едко выпаливает в ответ Кирилл. – Чего сейчас сдулась? – Ничего не сдулась, – растерянно отбиваюсь я. – Поняла, что со мной невозможно дружить? – спрашивает и внимательно всматривается в мое лицо. Что пытается увидеть? Что ему от меня надо? – Как же туго ты все-таки соображаешь, – заканчивает обычной грубостью. Слышать это чрезвычайно обидно. Чтобы остановить очередной подъем эмоций, говорю первое, что приходит в голову: – И зачем ты это сделал, если только и ждал, чтобы я отстала? – Что? – спрашивает, словно не понимает, о чем я толкую. Только я вдруг по глазам отчетливо вижу, что прекрасно он все понимает. Нервно облизывая губы, мечусь взглядом по ссадинам на его лице. – Зачем ты ездил туда и снова дрался с ними? В глубине его глазах происходит какой-то взрыв, а я вздрагиваю. – С тобой никак не связано, – жестко выговаривает Бойко. Но я будто знала, что он именно так ответит. Не удивляюсь. – А-а, так ты там часто побоища устраиваешь? – наигранно смеюсь. А вот Кир пуще прежнего злится. – Регулярно. – Ну и хорошо! Отлично! Бросаю взгляд на парней и снова натыкаюсь на Чарушина. Да что такое-то? – Слушай… – задумчиво тяну я. – А Артем ведь был тогда на квесте в джунглях? Кирилл хмурится, пару секунд молчит, а потом, очевидно, догадывается, почему я об этом спрашиваю. – Это не он, – режет тоном. – Откуда знаешь? Последнюю неделю я действительно часто ловила на себе повышенное внимание Чарушина. Не то чтобы он мне нравится… Но если это он целовал меня, то я бы хотела об этом знать. А то как-то странно получается… Меня бесит эта неизвестность. – Так откуда ты знаешь? – От верблюда! Что ты заладила с этой херней? Подумаешь, пробили разок по деснам. Даже если и Чарушин, ты что, пойдешь и потребуешь, чтобы он на тебе женился? – Нет, но… С его слов я выгляжу одержимой маньячкой. И это меня, конечно же, смущает. – Развела тут событие! – Для меня событие! – огрызаюсь, не пытаясь скрыть обиду. Бойко застывает. Вновь сканирует меня каким-то странным взглядом. Так раздражает! Сил нет! Отталкиваю его и ухожу. В субботу утром автобус выгружает нас перед Аккерманской крепостью с палатками, спальными мешками, прочей походной атрибутикой и провизией. Идея экскурсии действительно принадлежит мне. Никто прежде не приезжал сюда с ночевкой. Курочкину, нашему учителю истории, предложение показалось интересным, и он быстро все организовал. Первым делом разбиваем на территории крепости лагерь и только после этого отправляемся на обход. Виктор Степанович рассказывает нам, что крепость была заложена золотоордынским ханом в XIII веке, неоднократно подвергалась нападениям, меняла владельцев, но по нынешний день остается одним из наиболее сохранившихся фортификационных строений страны. Я обожаю историю. С интересом слушаю все, что нам рассказывают, и с энтузиазмом верчу головой. Кроме того, радуюсь, что помимо нашей группы к экскурсии присоединились девочки из историко-краеведческого кружка. Вечером мы разжигаем костер и варим настоящую казацкую полевую кашу. После сытного ужина долго болтаем с ребятами и пьем чай. Расходимся по палаткам, когда становится совсем холодно. – Мне немного страшно, – признается Катя, когда мы переодеваемся в пижамы и забираемся каждая в свой спальный мешок. – Лично меня смущает только скованное положение, – со смехом отзываюсь я. – Ага, непривычно. Чувствую себя сосиской в тесте. – Ты слишком тощая сосиска. Никто на тебя не позарится, – дразнит Катю третья девочка – Лена. – Спим, девчонки. Завтра поболтаем. А то, зная Курочкина, подъем будет очень-очень ранним. Для меня он оказывается самым ранним. Сквозь дрему чувствую, как что-то скользит по моим бокам, но закричать не успеваю. Потому как чья-то крепкая ладонь затыкает мне рот.© Варя Любомирова
Глава 16
Разрешаю себя ненавидеть!Кожу лица лижет холодный влажный воздух, а глаза слепит свет неясного происхождения. Зажмуриваясь, пытаюсь держать под контролем все жизненно важные маркеры. Убеждаю себя, что ничего ужасного не происходит. Но дыхание срывается. Пульс разгоняется. Меня резко бросает в жар. Сердце работает на износ. Скрежещет молния, и меня выбрасывают из спального мешка. Едва я успеваю уловить веяние студеного ночного воздуха, как ощущаю сзади давление чьего-то горячего, большого и твердого тела. Он, а сомнений, что это мужчина, не возникает, будто приклеивается ко мне, и уже на контрасте тепла с холодом меня сотрясает крупная дрожь. – Просыпайся уже, Центурион, – звучит над ухом насмешливое рычание Бойко. – Все веселье проспишь. Гаденыш! Чертов гаденыш! Только от звуков его голоса прихожу в бешенство. Сердце берет планку повыше. Хотя, куда уж выше? Мы так не договаривались! – Центурио-о-он, – снова тянет этот долбанутый маньяк. Резко распахивая глаза, тут же морщусь. Источником света служат автомобильные фары сразу нескольких машин. С трудом привыкаю к этой яркости. А когда привыкаю… Задыхаюсь от гнева. Всю поляну, на которой разместился наш лагерь, занимают взлохмаченные и сонные члены моей группы. Да как занимают! Ребята стоят на коленях, а дружки братца возвышаются над ними и, судя по всему, контролируют, чтобы никто из них не вздумал подняться. – Совсем озверели? – кричу я, пытаясь обернуться. – Больные ублюдки! Только Бойко мне не позволяет. И эта беспомощность против него капитально усиливает мою ярость. – Сейчас же отпусти! Отпусти меня! – Спокойно, Центурион, спокойно, – ему по-прежнему весело. – Не ори ты так. Связки порвешь. – Если бы могла, я бы тебя разорвала! В ответ доносится лишь его сипловатый смех. То ли в попытках приглушить этот хриплый вибрирующий звук, то ли по другим неизвестным мне причинам… Кирилл вдруг прижимается губами к моей шее чуть ниже линии роста волос. Прижимается и на мгновение замирает. Меня же словно током пробивает. По всему телу летят колючие и горячие мурашки. Рефлекторно дергаюсь, а он… Бойко делает глубокий вдох, который я ощущаю физически. Что за животные повадки? Зачем он нюхает меня, будто я какой-то безмозглый деликатес в его пищевой цепочке? Наглая беспардонная зверюга! Меня дико трясет. Внутренности скручивает жгучим узлом. Грудные мышцы простреливает огненной судорогой. – Я тебя ненавижу! – спешу сообщить, хоть Бойко и плевать на это. Небо над нами прорезает кривой и трескучей вспышкой света. И я замираю за секунду до того, как воздух пробивает жуткий грохот грома. Кто-то свыше словно намеренно усиливает мои слова. Только я сама до ужаса боюсь грозы. Тем более, когда нахожусь далеко от укрытия. – Испугалась, ракушка, м? Мало того, что меня безостановочно колотит мелкой выразительной дрожью, Кирилл, конечно же, чувствует, когда я вздрагиваю от звуков грома. – Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Георгиев, Шатохин! Я знаю, что это вы, – врывается в затянувшуюся тишину приглушенный голос профессора Курочкина. Краем глаза вижу, как ходит ходуном палатка, в которой он спал. Но выйти Виктор Степанович не может. Эти дикари, должно быть, сделали что-то с замком. – Одумайтесь! Одумайтесь, не создавайте себе проблемы. Не усугубляйте своего и без того шаткого положения. Вы поступаете очень опрометчиво… Никто не собирается реагировать на его увещевания. По крайней мере, не так, как рассчитывает профессор. Парни переглядываются и бессовестно ржут. – Что вам от нас надо? – А вот это правильный вопрос, Центурион. Сейчас мы снимем небольшой фильм и уедем, – вкрадчиво проговаривает Бойко. Только после этих слов замечаю, что Фильфиневич снимает все происходящее на телефон. – Ты в главной роли. Конечно же, после этих слов меня снова бросает в жар. Я задыхаюсь. Новый вдох попросту не способна сделать. Кирилл это улавливает. И продолжает в своей обыкновенной, иронично-придурковатой манере: – Дыши, Вареник. Еще один обморок нам ни к чему. – Я тебя ненавижу, – повторяю единственное, на что у меня хватает сил. – Это хорошо, – заключает братец и вдруг отпускает меня. Отпускает, чтобы водрузить мне на голову шлем с поперечным перьевым гребнем. Это я уже вижу в его глазах. Он смотрит на меня… Не понимаю, за что он меня так ненавидит? Не понимаю, зачем смотреть так долго и так пристально на того, кого ты на дух не выносишь? Поджимая дрожащие губы, решительно отражаю этот взгляд. Стискиваю кулаки, пока ногти не врезаются в кожу. Громко и бурно дышу. Но шлем этот сбросить не пытаюсь. В голове, будто вспышка, мелькает догадка. – Значит… Ты преодолел почти девяносто километров, чтобы по-быстрому сделать мне гадость? Очередной грохот грома принимаю отстраненно. Вздрагиваю, ощущая первые тяжелые капли. Они быстро просачиваются сквозь фланелевую пижаму и жалят мое тело холодом. Только голова и защищена – спасибо братцу! Трясусь, но не отвожу от него взгляда. Он тоже продолжает смотреть на меня. – Я знаю, зачем ты это делаешь. Едва я оставляю это заявление, Бойко как будто теряется. Несколько секунд, но не заметить невозможно. Что-то мелькает в его расширяющихся зрачках… Какое-то чувство, распознать которое у меня не получается. Кирилл сглатывает и, приоткрывая губы, вдыхает, словно та же функция через нос ему недоступна. Или он о ней забывает. – Говоришь, хорошо, что я тебя ненавижу? Хочешь, чтобы ненавидела еще больше, да? – выдвигаю свою теорию, испытывая большую уверенность, чем во время доклада на последнем семинаре по философии. – Ради этого стараешься? Так я тебе помогу. Стоит мне это произнести, дождь, будто утратив робость, обрушивается на нас стеной. – Хватит болтать, – выпаливает, глотая потоки воды и отплевываясь. – Варя бла-бла-бла, блядь… Хватит! – Я очень сильно тебя ненавижу! Очень-очень сильно! – кричу, так же захлебываясь дождем. – С сегодняшнего дня разрешаю и тебе… Разрешаю себя ненавидеть! Не буду больше… – паузу делаю только потому, что разразившаяся буря не позволяет говорить на одном дыхании. Мало того, что без конца осадки в рот летят, так еще зубы от холода стучат. – Не буду больше пытаться с тобой подружиться! – Отлично! Довольным он не выглядит. Напротив, рявкает яростнее обычного. И губы кривит, словно ему на меня даже смотреть противно. Козлина! – Я готова, – решительно выпаливаю, поворачиваясь к Фильфиневичу. Этот придурок, к слову, уже стоит под зонтом. Вот из всей пятерки только он мог на выходе из дома прихватить этот пафосный в его случае аксессуар. Чертов пижон! – Что мне говорить? – смотрю уже не на него, а прямо в камеру. Вопрос и моя готовность исполнять их требования явно приводят зарвавшихся мажоров в шок. Рассчитывали, что я буду плакать и умолять меня отпустить? Черта с два! – Давай… Давай что-нибудь прикольное, – молотит Фильфиневич, старательно регулируя какие-то настройки съемки. – Стань перед своей ордой и зачитай какую-то центурионовскую фишку! – Может, харэ? – вмешивается неожиданно Чарушин. Обращаю на него взгляд и подавляю в себе рвущееся желание заплакать. Как ребенок, вдыхаю и замираю. Губы жую, так боюсь сорваться. – Дождь хреначит, как из ведра, – перекрикивая бурю, сообщает Артем Кириллу, словно тот сам не видит и не чувствует. Только он может все это остановить. – Они все заболеют. Пошутили, и хватит! – Нет, не хватит, – жестко и как-то оглушающе мрачно высекает братец. – Пусть исполняет, раз такая борзая, – переводит взгляд на меня. И дожимает со всей жестокостью: – Давай, Центурион. Сама вызвалась. Не умеешь уступать, – еще и предъявы мне какие-то кидает. Словно я сама это придумала… Будто рассчитывал, что я его упрашивать стану… Глядя на меня сейчас, хмурится, пока между бровей не образуются борозды. Стискивая челюсти, кривит губы. – Заводи хоровод, и поедем домой. – Я… с тобой… никуда… не поеду… – выдыхаю медленно с внушительными паузами. Сглатываю и прочищаю горло. Смотрю на коленопреклонённых и насквозь промокших ребят. Что-то внутри себя ломаю, но приоткрываю губы и затягиваю единственное, что сейчас приходит в голову – национальный гимн. Ни на что не рассчитываю, просто хочу как можно скорее остановить это показательное измывательство. Но мои ребята один за другим поднимают головы и принимаются подпевать, пока на поляне, которую, кажется, природа сегодня решила вместе с крепостью смыть в бушующий за обрывом лиман, не образуется громкий, четкий и дружный хор голосов.© Варя Любомирова
Глава 17
Я, блядь, за тобой гоняться не собираюсь!Только закрываю микроволновку, из-за угла выползает Любомирова. Сердце тотчас, словно у какого-то конченого чмошника, волну повышенного стресса ловит. Выдает странный кульбит и, раскидывая по телу кипучую кровь, дико топит в ребра. Как же меня заебала эта сраная хрень! – Да, мам, уже зашла на кухню… Поем, угу… – пищит в трубу Центурион и настороженно замирает при виде меня. Хлопает ресницами, будто рассчитывает, что я с помощью этой бесячей манипуляции, на хрен, исчезну. – Да, хорошо, мам. Помню я про лекарства. Позвоню. Пока. Отключившись, нервно дергает подбородком и высокомерно задирает нос. – Ну че, геройка, довыеживалась? – намеренно грубо поддеваю я ее, прежде чем сесть за стол. – Сопли теперь по дому тягаешь. Центурион, бля. – А тебя, я смотрю, прям за живое задело, что я с тобой, придурком, домой тогда не поехала? – тем самым полуписклявым сипом рубит в ответ Любомирова. И чихает, как чертов котенок. – Да мне вообще по боку, – кидаю на чересчур высоких нотах. С опозданием понимая это, поспешно выравниваю тон: – Вот вообще. Похрен. Она, видимо, хочет задвинуть что-то крайне остроумное, но вместо этого снова чихает. – О, Боже… – стонет в платок. Вздыхает и снова поднимает на меня воспаленные глаза. – О, Боже… В груди что-то клинит. Кровь со всего тела стремительно сливается в пах. – Можно просто Бойка, – рыкаю с явным перерасчетом грубости. – Спасибо, что разрешил, – язвит в ответ Любомирова. – Бойко. – Пиздец, ты такая зануда, что даже фамилию мою правильно по буквам выговариваешь. – А что, у тебя самого с этим какие-то проблемы? Вот не может меня не бесить! – Выровняй тон, букаха, – выдаю первое предупреждение. Первое, потому что, мать вашу, знаю, что она не успокоится. – Не у меня проблемы. У всех остальных. – Так ты на лбу напиши. По буквам. – Смешно, аж скулы сводит. – Угу. Кстати, а почему ты не на парах? – Еще я перед тобой, блядь, не отчитывался, когда мне и где находиться! Я, между прочим, в отличие от тебя, у себя дома. Она больше ничего не говорит. Некоторое время еще смотрит на меня. Да как смотрит! Мерцающим омутом какую-то токсичную хрень транслирует, будто я ей, понимаете ли, что-то должен. Сука, воздух в глотке застревает. За грудиной какое-то разбалансированное колесо со свистом все живое расфигачивает. – Полегче, давай, – раздувая ноздри, наглядно демонстрирую, что ее эмоции мне на хрен не упали. – У меня сегодня день милосердия. Присядь и тихо поешь, коза. Может, с козой я и перегнул… Но она все равно сучка. Выкатывает средний палец и, резко вильнув задницей, уносится из кухни прочь. – Я, блядь, за тобой гоняться не собираюсь! – горланю ей вдогонку. Сам же едва на месте себя держу. Просто между частыми шумными вдохами еще ловлю здравую мысль, что приближаться мне к Любомирой не стоит. Тем более сейчас, когда мы одни в доме… Мать вашу… За ребрами, будто кислота, какое-то долбаное разочарование разливается, но я мастерски присыпаю его несгораемой массой самолюбия. Насрать. Еще и не поела… А я что, виноват? Бежать, может, за ней? Уговаривать? На хер. Быстро закидываю бунтующий желудок жратвой и от греха подальше сваливаю из дома. По дороге набираю Чару. – Где тебя таскает? – бубнит тот вместо приветствия. – Дела были, – выдаю якобы беззаботным тоном. – Ну-ну… Еще скажи, что очень важные. – Важнее, блядь, некуда. И все же вне дома даже дышать легче. Ловлю в зеркале свою подранную рожу и ухмыляюсь. Откидываясь, высовываю в окно руку. – Ты Маринку сегодня видел? – спрашиваю, похлопывая пальцами по крыше. – Не видел, – тем же недовольным тоном буркает Чара. – Позвонить западло? – Не хочу голос ее слышать. Тут Чарушин откровенно ржет. – А трахнуть ее хочешь? – Пиздец, как хочу, – тоже ржу. – Признай, из всех экстренных – она самая красивая. Пока друг подтверждает, мозг за каким-то хером воскрешает недовольную физиономию этой чертовой сводной сестры. Сердце в ту же секунду присаживает, как пистолет без глушителя. И ладно бы избирательно… Где там? Лупит без разбора. – На тренировку хоть явишься? – Подъезжаю, – отбиваю потухшим тоном. Пару минут спустя действительно заезжаю на парковку нужного корпуса. Закидываю на плечо сумку и иду сразу же к спортзалу. Маринку можно потом найти. В конце концов, я в курсе, в каком корпусе она обитает, а комнату спрошу. В раздевалке застаю одного Чару и понимаю, что опоздал. Блядь, тренер, верняк, зверствовать станет. – Здоров! – Салют. Распахиваю шкафчик, стягиваю футболку и продеваю голову в майку. Ловлю напряженный взгляд Чарушина и замираю. – Че так смотришь? Просовываю в проймы руки и хватаюсь за ремень, когда этот осел, лучший друг типа, выкидывает самый тупой и странный вопрос, который я когда-либо получал: – Ты влюбился? Цепенея, жить прекращаю. Все функции стопорятся, а мышцы каменеют настолько, что кажется, вот-вот тресну, как гипсовая статуя, и разлечусь к хренам по раздевалке. – Что ты морозишь? – выдыхаю и ухмыляюсь. Оживаю. С первым вдохом за грудиной так горячо становится, кажется, что взорвусь. – Отвечай на вопрос, – долбит Чара, как дятел. Долбодятел. – На какой? Ты мозги простудил? – в голос ожидаемо просачивается агрессия. Мне хочется что-нибудь разбомбить. А лучше – расквасить Чарушину морду. – Да или нет? – Конечно, нет, – рявкаю в его сторону, а он поднимается и шагает ближе. – Ты делаешь все, чтобы она тебя ненавидела, – имени не называет, но мы оба знаем, о ком речь. Я закусываю губы и, не сводя с него залитого кровью взгляда, яростно вдыхаю. – Но на самом деле ты не делаешь ничего по-настоящему ужасного. Я же знаю, на что ты способен. Нет, Любомирову ты гоняешь, как мышь. Ты, блядь, не хочешь ее всерьез обижать. Просто намеренно ее от себя отталкиваешь, – нагромождает тонну бреда и замолкает. А я с трудом сглатываю и прикидываю, что ему ответить. Пока он не добавляет: – Отталкиваешь, потому что сам себе не доверяешь. – Что ты городишь? Курнул что? В тебе проснулся ебанутый ученый? Иди, на хрен, проспись. Стаскивая джоггеры, быстро надеваю шорты. Чарушин все это время молчит и тупо выжидает. – Хорошо, – выговаривает, когда я уже шкафчик закрываю. – Если я ошибаюсь, давай так… Ты больше не будешь трогать Любомирову. Обращаю на него взбешенный взгляд. – Какого, мать твою, черта ты решил, что можешь мне указывать? – Я не указываю, – еще одна удушающая пауза. После чего он признается: – Варя мне нравится. Хочу к ней подкатить. Ты мне друг или кто? Поможешь?© Кирилл Бойко
Глава 18
Как я могу ее не трогать, если меня на куски рвет?Полноценно сосредоточиться на тренировке не получается. Рой мыслей чердак рвет. И думаю я уже не о сексе, а о том, что сказал Чара. «Варя мне нравится… Хочу к ней подкатить…» Как Любомирова может ему нравиться, если она… Если она моя… Чертова сводная сестра! И не могу я спокойно это пережить. Пытаюсь, безусловно. Это ведь Чарушин. Если по правде, никого ближе него у меня нет. Кому угодно баштан снесу, Чару никогда не трону. А все равно, столько усилий, как сейчас, на принятие никогда не прикладывал. Нутро огнем горит. А когда кажется, что стихает, в следующую секунду скручивает изнутри так, что равновесие теряю. Агрессивнее, чем того требует игра, гоняю с мячом. Никого вокруг себя не вижу. Тупо сам с собой сражение веду. – Бойка, пасуй! – Я открыт! – Бойка! Не слышу. Ухожу от перехватов и раз за разом атакую в одиночку кольцо. Не удивительно, что тренер останавливает игру. – Баскетбол – это командная игра, – рявкает он мне в рожу. – Что с тобой происходит? Свирепо втягиваю носом воздух и молчу. Смотрю на него из-подо лба и сам себе втираю, что драться мне с ним не стоит. – Что ты вытворяешься? Бойка?! Молчишь? Тогда домой дуй! Толку с тебя все равно нет. – Да пожалуйста! – гаркаю в ответ и направляюсь к двери. – Уперся мне ваш баскетбол… – по пути, давая выход бессильной злобе, подбиваю ногой корзину с мелкими пластмассовыми мячиками. Они с грохотом засыпают пол. Кому-то другому Кирилюк бы за подобное яйца вырвал, но меня и словом не останавливает. Очень даже жаль. Был бы повод сорваться. Пока принимаю душ, дышу как зверь. Грудь яростно ходит туда-сюда. Распирает на каждом вдохе так, что, кажется, вот-вот треснет. Сердце, разгулявшись внутри этого выжженого ящика, тарабанит на разрыв. По венам не только кровь, но еще и бешеная гормональная смесь фигачит. Тело плавится, а по коже в это же время бежит дрожь. «Варя мне нравится… Хочу к ней подкатить…» «Ты мне друг или кто?» Собираю себя в кучу. Не позволяю сознанию культивировать мои запревшие мозги и рассеивать все эти пропащие мысли. На хрен. Выхожу из душевой и сталкиваюсь с Чарушиным. За ним тащится Фильфиневич. А потом и Тоха с Жорой подтягиваются. – Франкенштейн прилетал, – поясняет Филя. – Че хотел? – Выдернул нас с трени. Велел переться немедленно к декану. Никто из нас не нервничает, хоть и догадываемся о причине. Первый раз, что ли? Они обязаны сделать нам внушение. Мы должны склеить вид, что вкурили и раскаялись. – Так что, дашь мне Варин номер? – бросает, будто между делом, Чара, пока мы впятером шагаем по полупустому коридору. Желудок скручивает. К горлу толкается какая-то желчь. – Откуда у меня, блядь, ее номер? – Тогда… Не против, если я сегодня заеду к тебе? – Она болеет, – бросаю, старательно контролируя голос. – Прям пластом лежит? – никак не отцепится. – Так я проведать хочу. – А заодно можно и подлечить, – вставляет Тоха и на пару с Филей ржет. – Хорошенько пропотеть, говорят, полезно. – А чем она болеет? – хмыкает Жора, якобы его это реально заботит. – Если ангина, советую горловой. И слить, конечно… Внутри меня такая волна ярости хуярит, ничего не соображаю, когда хватаю друга за барки и как клещ вцепляюсь пятерней ему в глотку. Вцепляюсь и замираю. Не то чтобы резко остываю. Колотит по-прежнему, но проблеск ясности в сознании тормозит действия. И сказать ничего не могу. Выпадаю из реальности, как долбанутый шизик с внезапными переключениями между личностями. – Какого хера? – хрипит Жора. – Ты чего, бля? – Ничего, – выплевываю и с силой его отталкиваю. Остаток пути преодолеваем в тишине. Меня она почему-то больше напрягает, чем вся предыдущая трепня. Ничего удивительного, что в кабинет декана я вваливаюсь бешеный и наглый. – То, что вы сделали в субботу, за всякие рамки выходит, – впаривает наша краснолицая деканша Ольшанская и, зло сверкнув левым прямо смотрящим глазом, нервно тычет какие-то кнопки на пульте. – Бедная девочка… Фильфиневичу респект и уважуха – четко взял Центуриона крупным кадром. Едва вижу ее на большом экране, что-то внутри дергается и сливается. Быстро отвожу взгляд. Сглатывая, не к месту вспоминаю все эмоции, что испытал в тот момент. Какая-то бесовская хрень, но поступок Любомировой, то, как именно она это провернула, заставил меня не просто оторопеть. Намешало за грудь столько всего, что страшно было разбирать и идентифицировать. – Я… с тобой… никуда… не поеду… – слышу то, что и так помню. Мне не нужно смотреть на экран, чтобы увидеть, как она стоит под дождем и трясется. Без моего на то влияния, то и дело из глубин памяти ее дрожащие губы лезут. «Я… с тобой… никуда… не поеду…» А потом глухую тишину кабинета заполняет тонкий, дрожащий и вместе с тем сильный голос, и у меня перехватывает дыхание. Едва справившись с этой ебучей фигней, сдавленно ржу, когда Тоха вытягивается и с издевкой припечатывает на грудь ладонь. Но в действительности мне ни хрена не смешно. – Шатохин! – истерично орет деканша, но даже у нее не получается перекрыть назойливый бархатный колокольчик под кодовым земным прозвищем Центурион. Чертов ангел… – Прекрати это позерство! – А я не могу! Нас ведь с детства учили: под гимн встаем, руку на сердце, и подпевать. Скажите спасибо, что я не пою. Иначе у вас точно случился бы эпилептический припадок. – Просто прекрати!!! – Это безусловный рефлекс. Слышали о таком? – уперто долбит этот клоун. – Пока она будет петь, я буду так стоять. – Ну ты… – зло фыркает Ольшанская и, наконец, останавливает воспроизведение. Шлепнув по столу ладонями, поднимается, прежде чем объявить: – Мы с коллегами посовещались, и я приняла решение отстранить вашу пятерку от тренировок по баскетболу и… – внушительная пауза, во время которой у самой же деканши блудливый глаз дергается. – Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Георгиев, Шатохин, – с очевидной неприязнью выговаривает наши фамилии. – Ваши заявки сняты с киберспортивного турнира! Едва ее адский голос глохнет, в кабинете начинается откровенный кипиш. – Что, блядь? Да кто вы, мать вашу, такие? – ору я. Тоха закрывает лицо и дико горланит в ладони. Филя эксцентрично смахивает какие-то папки. Жора стучит по столу кулаками. Только Чара никаких действий не предпринимает. – Сейчас же уймитесь! – имеет наглость повысить голос прыщ, который называет себя нашим куратором. – Мы слишком многое вам спускали! И все здесь понимают, что тому служило причиной. Но теперь… – тянет резину, пока я, с трудом контролируя дыхание, свирепо таращусь на него. – Я разговаривал с Ренатом Ильдаровичом. Он одобрил наши действия. Так что, ребята, не усугубляйте. Мне бы не хотелось отстранять вас еще и от занятий. – Кто ты такой, чтобы брать на себя такие решения, а? – надвигаюсь на старика. Чара, как обычно, хватает меня за плечи и оттаскивает в сторону. – Спокуха, брат. Потом решим. Не сейчас. А мне и его охота размазать. Все заебало! А если учесть реакцию отца… Кому-то точно недолго по земле ходить! Сцепляя зубы, яростно циркулирую воздух. Указывая пальцем на Франкенштейна, даю понять, что с ним еще не закончил, и, отпихивая всех, покидаю гребаный кабинет. Как я могу ее не трогать, если меня на куски рвет? Даже время, что уходит на дорогу, не способно меня утихомирить. Грохочу входными дверями, взлетаю по лестнице и врываюсь в комнату к чертовой пищалке. – Это ты придумала, а? – ору и стремительно приближаюсь к ее кровати. – Отвечай! Решила, таким путем тебе и твоим баранам что-то светит? – Я не понимаю, чего ты разъяряешься… – шипит Центурион, выползая из-под одеяла и приземляясь аккурат передо мной. А я сходу теряюсь от желания запихнуть ее обратно. Обратно вместе с собой. Какого хрена она на меня так действует? Почему она? Мелкая, противная, заносчивая, вездесущая, скучная заучка! И до подбородка мне не доросла, а стоит и вымахивается. В глаза смотрит, будто это она меня убить готова. Если бы позволил, взобралась бы на руки и вцепилась. Долбаная кровососущая пиявка. Все из-за гребаного адреналина. С выбросом этого гормона всегда хочется секса, а рядом с Любомировой я его произвожу в немыслимых количествах, потому что… Она меня бесит! – Не понимаешь, блядь?! К отцу ты ходила? Настучала? Слила меня с турнира, а теперь еще делаешь вид, что ни при чем?! – Никого я не сливала! Ты просто идиот! – А ты идиотка! – И никому я не жаловалась! Ты идиот! Ты! – долбит мне в грудь пальцем. Тут же перехватываю ее запястье. Резко дергаю в сторону. Почти не думаю о том, что причиняю боль. Почти. Наклоняясь, приближаю к ее порозовевшему лицу свою пылающую рожу. – Уверен, что ты и без меня хрен чего стоишь! Хотел бы я сказать, что не ощущаю ее запаха и тепла ее дыхания. Только это, мать вашу, будет неправдой. Раньше в моменты злости не обратил бы на такое внимания. А сейчас впитываю и поглощаю. Мельчайшие детали и черточки замечаю. Каждый миллиметр. И взгляд этот – черный и огненный. Из-за него у меня все системы контроля трещат. Я сам по швам расхожусь. – Да пошел ты! Пошел ты на этот хрен! – Ты с кем, блядь, разговариваешь? А? – кладу ладонь Любомировой на шею и припечатываю ее к ближайшей стене. – Базар фильтруй, а то я тебя… – взгляд падает на ее губы, и все здравые мысли пропадают. Знаю ведь, что нельзя ее касаться. Помню, что ядовитая она. Заразная. Зудящая. Проблемная. И все равно снова думаю о том, чтобы ворваться в ее рот. В голове гудит и забивает все точки восприятия бешеной дезориентирующей пульсацией. Взять или не взять? Я не просто делаю выбор, я сражаюсь с собой. – Если бы не Чара, удавил бы, – выдаю совсем не то, о чем думаю. Зажмуриваюсь и отступаю. Не дышу, пока не оказываюсь за дверью спальни.© Кирилл Бойко
Глава 19
Невыносимо смотреть на нее.Третий час ночи, а я все еще сижу за письменным столом. Не хочу ее рисовать, но как только берусь за карандаш, мозг отключается. Рисую, и облегчение какое-то размазывает. Изображаю ее такой, какой хотел бы видеть в реале – няшную и с торчащими сосками. Чтобы в рот мне заглядывала и соглашалась со всем, что скажу. Выполняла любое указание и каждое испорченное желание. Зачем я это делаю? Почему не могу остановиться? Я не знаю. Добиваясь максимального сходства, с маниакальной тщательностью каждую черточку вывожу. Уделяю особое внимание деталям, которые раньше попросту не замечал. Старательно вырисовываю разрез ее глаз, изгиб бровей, идеальную форму губ. Зачем? Я не знаю. Часто и отрывисто дышу над тем, что получается. А затем яростно сминаю и разрываю чертов листок. Безжалостно уничтожаю работу, на которую потратил не меньше трех часов. Остаток ночи не сплю, а в каком-то бреду провожу. В определенный момент даже кажется, что вижу Любомирову в своей комнате. Меня, конечно, больными фантазиями не раскатаешь. Но… Честно? Задрала эта хрень. – Ты свихнулся? – психует Чара на следующий день, когда делюсь с ним планами относительно Франкенштейна. – Он всего лишь ебнутый препод. К тому же дряхлый старик. Я в этом участвовать не собираюсь. И тебе не позволю. – Не позволишь? – сходу бешусь я. – А не много ли ты на себя берешь? Я за себя сам решаю! А ты, если зассал, так и скажи. Нашелся, бля, праведник! – Не праведник, но это, мать твою, уже перебор, – свирепо выдвигает Чарушин. – И ты сам это понимаешь. С тех пор, как появилась Любомирова, будто с катушек слетел! – При чем здесь она? А? При чем здесь она? – взрываюсь я. Забывая о том, где нахожусь, серьезно повышаю голос. Не видя берегов, опрокидываю несколько свободных столов, прежде чем, наплевав на возмущения препода, вылетаю из аудитории. Однако и на этом конфликт между нами с Чарушиным не заканчивается. Каждый день он, будто спецом, то и дело выводит меня на эмоции. – Кстати, если тебе интересно, мы с Любомировой в течение недели вели переписку в инсте… – Мне неинтересно, – грубо отсекаю, в надежде, что он вовремя заткнется. – Лады, – равнодушно соглашается и действительно затыкается. Только меня самого уже несет. Несколько долгих минут делаю вид, что слушаю лектора. Но в башке уже бурлит. Почему она на него не обижена? Он ведь тоже не единожды был активным участником, когда мы ее или этих беспонтовых баранов пристегивали! Неужели простила? Это вообще возможно? В груди образуется тугой и жгучий ком нервов. Разгорается, расползается по всему периметру, толкается в горло, перекрывает дыхание, обжигает слизистую… – Хочешь сказать, эта идиотка после всего, что мы ей сделали, спокойно с тобой общается? – как можно презрительнее выдыхаю я по итогу. Сам себе противоречу… Похер. Напряженно смотрю на Чару и жду ответа. – Я извинился, – ухмыляется он. И замолкает. Я сглатываю и цепенею, в последних попытках удержать внутри рванувшие наружу эмоции. Не хочу ничего говорить. Не собираюсь рушить дружбу, которой сильнее всего дорожу. Вдыхаю. Выдыхаю. Вдыхаю. Выдыхаю. Медленно поворачиваю к Чарушину лицо. – И че за темы у вас? О чем вы разговариваете? Тот расплывается в ухмылке, которую меня какой-то черт подстегивает смазать кулаком. Возможно, Чара прав, и со мной действительно что-то не то творится. – А о чем можно разговаривать с девчонкой? Пишу ей, что она красивая, что думаю о ней сутками, что «вкрашен» конкретно… – говорит и ржет, будто это, мать вашу, смешно, – по самые яйца в нее. Если бы я, блядь, мог думать, этот его смех меня бы насторожил. Но я ни хрена не способен анализировать. В голову бросает кровь. Растирая сознание, забивает этой кипучей смесью самые важные точки. Рвет виски. Не знаю, что там остается молотить сердцу, но оно молотит. Натужно качает густые остатки, рискуя разорваться на каждом сокращении, а на последующем расслаблении – полностью прекратить свою работу. – И… Она ведется? – голос хоть и звучит ровно, садится до хрипа. – Ага, – беззаботно отзывается Чара. Долго смотрю на него. И за это время кажется, что долбоебучий пульс пробивает тонкую кожу висков, и все вокруг нас заливает моей реактивной кровяхой. Несколько раз вдыхаю, первый раз неудачно. Киваю и отворачиваюсь. – Встречаемся сегодня в половине восьмого, – говорю сидящему с другой стороны Филе. – Бля, – бросает тот раздосадованно. Однако, как обычно, мгновение спустя выражает боевую готовность: – Ок. Только давай так, чтобы до десяти решили. У меня трансляция. – Не будешь опаздывать, успеем. – Когда я опаздывал? – Всегда. То тебе гриву надо было выполоскать, то с цветом рубашки не мог определиться. – Пошел ты, – фыркает, хоть и понимает, что даже с выжимкой сарказма в моих словах есть истина. – Просто помни, что Франкенштейну будет плевать, как ты выглядишь. – В смысле? – В смысле без смысла! – Харэ, короче. Буду я в половине восьмого! – Остальным передай. – Само собой. Чара весь разговор слышит, но никак не реагирует. Вот и славно. Не хочешь помогать, нечего мешать. Все знают, что на поклон к отцу я не пойду. А решить ситуацию необходимо. На эти чертовы соревнования, кровь из носа, должен попасть. Не Ольшанскую же прессовать. Остается Курочкин. Тем более у меня на него зуб. Пришла пора проучить и старика, раз ему личные выебоны жить спокойно не дают. После четвертой пары вываливаемся с парнями во двор. Без тренировок времени свободного оказывается чересчур много. Ломаю голову, чем заняться до вечера. Веду взглядом по периметру и застываю. Мелкая пробоина в левой части моей груди расползается и поглощает жгучей чернотой уцелевший остаток плоти. То, что Любомирова вышла на учебу, для меня является полной неожиданностью. Последние дни дома ее избегал и сейчас оказываюсь не готовым увидеть. Слышал вчера через стенку, как мамаша ее уговаривала до понедельника досидеть. Так какого черта она притащилась-то сегодня? Невыносимо смотреть на нее. Но то, что происходит дальше… Когда Чара прямым ходом без каких-либо сомнений прется к Любомировой… Когда кладет свои лапы ей на талию… Когда она улыбается, ответно тянется и обнимает его… Мой мир разлетается вдребезги.© Кирилл Бойко
Глава 20
У ненависти нет срока годности.– Ты уверен, что это сработает? – в который раз спрашиваю у Артема, когда Кирилл, едва взглянув в нашу сторону, садится в свою машину и с пробуксовкой срывается прочь с парковки. – Конечно, – заверяет Чарушин, не прекращая улыбаться. – Пока Бойка будет думать, что мы вместе, он тебя не тронет. А там успеешь с ним подружиться, и ему станет неинтересно тебя донимать. – Не хочу я с ним дружить теперь… – уныло выдыхаю я. – Просто пусть отстанет. Сама не знаю, что именно вызывает у меня столь сильное расстройство. – Пойдем, подброшу тебя домой, – закидывая мне на плечи руку, увлекает к своей машине. Взгляды, которыми нас провожают остальные ребята, заставляют меня смутиться и покраснеть. Мне никогда не приходилось ходить с парнем в обнимку, и уж тем более я не успела побывать в роли чьей-то девушки. За рулем Чарушин такой же безумец, как и мой сводный братец. У меня, конечно, прав на управление автомобилем нет, но даже я понимаю, что они нарушают. Еще эта громкая дурацкая музыка! Неудивительно, что они друзья. – Чего такая грустная? – Да так… – вцепляясь в ремень безопасности, умудряюсь пожать плечами. – Переживаю немного. – Из-за вечера? – Ага. – Все будет нормально. Доверься мне. Ничего другого мне, похоже, не остается. Артем, как обычно, заезжает во двор Бойко. Хорошо, хоть не выбирается из машины, чтобы проводить меня до двери. Это было бы чересчур неловко. Я и так чувствую себя рядом с ним в постоянном напряжении. Тем более что, когда вхожу в дом, в гостиной уже поджидает мама. – Кто это тебя подвез? Чарушин, что ли? – удивляется она. – Да, он. – Варя… – начинает изамолкает. По расползающемуся вдоль ее щек румянцу догадываюсь, что мама испытывает определенный дискомфорт, но еще не могу понять, из-за чего. – Артем нехороший парень. Я тебе не разрешаю. – Ах… Мам… – смеюсь я. – Должно быть, трудно начинать такие разговоры, когда твоей дочери уже восемнадцать лет! – Чего это ты веселишься? – выпаливает мама и краснеет пуще прежнего. – Как хорошо, что все эти фишки в подростковом возрасте мы благополучно проскочили, – продолжаю с тем же сарказмом. – Ну, не совсем благополучно. Учитывая, что причиной тому было мое частое нахождение в больнице и восстановление после операции. – Варя… Я уже поднимаюсь по лестнице, поэтому маме приходится меня догонять. – Ты меня пугаешь? – прилетает мне в спину. – Может, ты пьяна? – Может, – снова смеюсь я. Захожу в комнату и сразу же начинаю раздеваться. Под пристальным взглядом заменяю блузку домашней кофтой. Не люблю оголяться перед кем-то, но мама все мои шрамы сотни раз видела. Неприятно только мне, а она привыкла. – Не пью я, мам. Что ж я – самоубийца? Нет, – аккуратно цепляю юбку на вешалку и тянусь за лосинами. – Я сегодня к Кате с Леной пойду. Может, ночевать у них останусь, окей? – на самом деле не спрашиваю, а сообщаю беззаботным тоном в процессе продевания ног в штанины. – Ты же знаешь, что я не одобряю, когда ты ночуешь вне дома, – говорит и хмурится. – А бабушка мне разрешала все! – предъявляю с упреком. – Что все?! – не остается в долгу мама. – Ты уточняй, пожалуйста. Ни по каким подругам ты точно не ночевала. – Не ночевала, потому что не было возможности, – знаю, что в моей потерянной юности нет виновных, но все равно иногда сержусь. А сейчас и вовсе нервная система в каком-то перевозбуждении находится. – Ни ночевать где-то, ни гулять, ни напиваться… Ничего! А теперь хочу! – Что «хочу»? – Все хочу, – выпаливаю порывисто и замолкаю. – В разумных пределах, конечно, – уточняю поспешно, пока мама не грохнулась у меня на глазах в обморок. – Ну, ты же знаешь, что у меня «светлая голова», – цитирую слова учителей. – Мне можно доверять. Мне можно доверить все! Даже чью-то жизнь, – иронизирую, хоть этот юмор понятен мне одной. Мама не должна знать, куда и зачем я отправлюсь вечером. – Хорошо, – сдается она. – Только будь на связи, пожалуйста. И лучше, конечно, без ночевки. Позвонишь, я закажу тебе такси. – Мам, я взрослая. Если что, сама могу, – вроде спокойно, но с некоторым раздражением напоминаю я. – Знаю, – со вздохом отзывается та. – Просто переживаю, чтобы тебя не обидели. Тут такие студенты… – долго подбирает слова. – Сама видишь, не все они – нормальные люди, – еще один вздох. – После инцидента у крепости я не могу не волноваться. Чудо, что Ренат не исключил всю пятерку! Ты бы видела его глаза… безумные! – О, я представляю! Мама такая наивная. Будто он мог их исключить. Словно что-то подобное происходит в первый раз. Как же! – Не знаю, как Виктору Степановичу удалось его успокоить, – продолжает мама вспоминать. – Вы же с Кириллом вроде неплохо ладите, да? – Ой, мам, – отмахиваюсь как можно беззаботнее. – Ну, я же вам объясняла! Все не так, как кажется. Это просто прикол! Никто никого не вынуждал становиться на колени и петь под дождем. Мы все это разыграли, а Курочкин… Ну, Виктор Степанович, воспринял это слишком серьезно. – Не знаю, не знаю… Лично мне такие приколы тоже не нравятся! Больше в таком не участвуй, пожалуйста. – Хорошо, – обещаю, прекрасно осознавая, что в действительности от меня ничего не зависит. У ненависти нет срока годности. Если план Чарушина и сработает, вряд ли надолго… Кирилл в любом случае продолжит жестить. А я хоть и устала от его нападок, тоже игнорировать и молчать не могу. Но сейчас мне нужна передышка, иначе и правда случится что-то плохое… Что-то очень плохое. Остаток дня до вечера заняться мне нечем. Так волнуюсь, что даже любимая научная документалка не увлекает. Пялюсь на экран и ничего не усваиваю. С книгами еще хуже. Берусь то за одну, то за другую историю, но не могу сосредоточиться. Две минуты, и выпадаю из текста. Осознаю, что причиной душевного хаоса является Кирилл. Но никак не понимаю, в чем конкретно причина. Он и так мне прилично крови попортил, зачем думать о нем и волноваться, еще и когда его нет рядом? Не могу же я забивать им свою «светлую голову» сутками?! Не хочу, но могу. Невыносимая чертовщина. Невыносимая. Бойко дома так и не появляется. Он в последнее время вечно где-то пропадает. Его отца это, к моему изумлению, совсем не волнует. Ренат Ильдарович психовал лишь из-за соревнований. Стоило мне нагородить чуши про запланированный флешмоб и попросить отменить наказание для ребят, тут же согласился. Вот только условие, которое он выдвинул, Киру вряд ли понравится.© Варя Любомирова
Глава 21
Я хочу использовать второй день…Game over. Не успел сохраниться. Уже несколько часов сижу, обхватив руками руль, и бесцельно пялюсь в лобовое стекло. Внешне, наверное, являю самый отрешенный вид. Только внутри все еще идут отголоски дрожи. Баллов пять, но было ведь и двенадцать. После такого не может быть выживших. Но я-то переживу. Как иначе? Никак. Оглушен. Но жив. Не понимаю только одного. Как можно кого-то так сильно ненавидеть и одновременно… Что? Как назвать эту проклятую тягу? Какое-то помутнение рассудка? А в груди что? Ненавижу ее… Ненавижу ее в себе. Отец снова трубу обрывает. Принимаю вызов, когда чувствую, что могу говорить без примеси странных эмоций. – Где ты опять пропадаешь? – горланит «папочка». – Дела возникли. – Какие дела? Ты издеваешься? – Нет. По голосу слишком очевидно, что мне похрен на его ор. Не работает. Адаптация давно пройдена. А сейчас еще и эта чертова сводная сестра все заместила. Рефлексы и инстинкты только на нее срабатывают. Пройдет. Как иначе? Никак. – Когда будешь дома? – вновь врывается в воспаленное сознание голос отца. – Скоро. Конечно же, «папочка» не верит этому заявлению. Молчит какое-то время. Но на меня даже эта пауза никакого воздействия не имеет. – Не испытывай мое терпение, – выдыхает, наконец, не тая угрозы. Насрать. – Хорошо. Давай. Естественно, Фильфиневич опаздывает. В половине восьмого около преподавательских домов прогуливаются только Тоха с Жорой. При условии, что нахальное и неторопливое пересечение местности с бейсбольными битами наперевес можно считать променадом. Извлекаю из багажника свою удлиненную дубину и с чувством полной безнаказанности лениво перебираю ею тротуарную плитку по направлению к притормозившим в ожидании меня парням. Нерводробительный перестук усиливаю беззаботным и вальяжным насвистыванием. Пусть каждая тварь слышит и понимает, зачем мы сюда явились. На всех положить. – Салют, – бросаю и вскидываю взгляд на верхние этажи нужной пятиэтажки. – Здорова. – Добрый вечер, – распевает Тоха. – Филю ждать будем? Закатывая глаза, хочу бортануть опаздывающего, как вдруг во двор влетает знакомый спорткар. Отлично. Если кто-то еще не обратил на нас внимания, то теперь уж точно заметят. Филя, конечно, прежде чем выбраться, несколько раз смотрится в зеркало. Подгоняю его матом, ибо терпение на исходе. Помогает слабо. Фильфиневич умудряется на выходе из машины протереть влажной салфеткой кроссы. Только после этого тащится к нам. Пару минут спустя с шумом врываемся в подъезд. Игнорируя лифт, взбегаем на четвертый этаж по лестнице. Топот такой создаем, что Франкенштейн уже по-любому с открытой дверью нас ждать должен. И… Дверь открывается, только на пороге вовсе не Курочкин появляется. Грубо шмыгаю носом и выпускаю во внешние данные всю свою ублюдочную ярость, пока не впечатываюсь разгульным и свирепым взглядом в Любомирову. Естественно, никто из нас к такому не готов. Я особенно. Внутри все обрывается. Режет и прожигает какие-то сверхчувствительные точки. И вдыхаемый на автомате кислород только сильнее распаляет это пламя. Нутро разносит. А сердце мощными гулкими ударами расхреначивает всю эту хлипкую горящую массу по всему организму. – Что ты творишь, Бойко? То, что этот вопрос направлен, чтобы как-то пристыдить меня, безусловно, злит. Кровь вместе со всей гормональной примесью закипает и сгущается. Сгущается до такого состояния, что утрачивает естественную способность гулять по телу. Рвет бурлящим киселем вены. И все же… Запал на бойню будто топором обрубает. Понимаю, что не смогу я при ней ни биту в ход пустить, ни какие-либо словесные угрозы. Словно ее глазами себя вижу. – Что задумал? Что ты за зверь? Именно так себя и чувствую. Смотрю на нее, и этот зверь лезет из груди. – Мы вообще-то просто в гости к Виктору Степановичу заглянули, – заявляет с ухмылкой Филя. Только он шагает к двери, из глубины квартиры появляется сам Франкенштейн. – Ну, раз в гости, прошу всех к столу, – приглашает старик. Хмурится, глядя на нас. Транслирует осуждение и какое-то долбаное снисхождение. Но приглашает. – Чего застыли? Проходите. Будем пить чай. Растерянно переглядываемся. Машинально скребу битой по плитке. Что я должен сделать? – Давайте, давайте, – подгоняет Франкенштейн. – У нас уже все готово. Варенье из чайной розы, пироги и мармелад. Конечно же, не жрачка заманивает нас в берлогу. Хрен знает что! Сам не замечаю, как уже разуваюсь и скидываю куртку. Тоха, Жора и Филя делают то же. Первыми уходят за Курочкиным в гостиную. Оборачиваюсь, чтобы двинуться следом, как Любомирова вдруг шагает ко мне. Щемит меня в угол, словно какого-то задрота. – Меня тебе не провести, – шипит в мою сторону. Я, на хрен, не могу сообразить, что ей ответить. Так, мать вашу, расшатало, что попросту не в состоянии резво ее затоптать. Так и смотрим друг на друга. Голову сходу уносит. Кружит, будто мы с ней не на ровной поверхности стоим, а в какой-то разболтанной реактивной карусели мотаемся. Нутро то восторг подрывает, то тошнота. Задерживая дыхание, хватаю Любомирову за плечи и тупо переставляю, чтобы пройти. – Что ты… – трещит что-то мне вслед. – Кирилл… Не слушаю. Лишь оказавшись в гостиной, догоняю, откуда растут ноги этой неожиданной встречи. За столом сидит Чара. Грудь вспарывает новая молния. Только эта не разбивает концентрацию, а напротив – заставляет собраться. Сжимая челюсти, занимаю свободное место. Шумно выдыхаю, когда этой чертовой сводной сестре взбредает в голову сесть рядом. Какого хрена вообще? Неужели непонятно, что я ее удавить готов, и от меня стоит держаться подальше? – Ну-с, налетайте, господа, – с непонятной интонацией дает команду Курочкин. – Налетайте. Я не двигаюсь. Зато остальные, будто неделю не жравши, бодро набрасываются на предложенное мутное пойло и румяные пироги. – Хорошо, что вы зашли. – Ага, чудесно, – бубню я, прижимая к губам кулак. – Я вот думал как раз, когда вам сообщить, что мы приняли решение смягчить ваше наказание, – сообщает Франкенштейн и замолкает. Точнее, прерывается, чтобы хлебнуть из своей посуды. И делает это так медленно, что у меня уже глаза из орбит лезут на него смотреть в ожидании продолжения. У остальных, походу, тоже. – Все вы будете допущены к участию в турнире. – Серьезно? И в чем подвох? – возникает резонно Тоха. – Сброс очков, – проговаривает старик спокойно. Перехреначивая заслуги нескольких лет, объявляет об этом, словно о какой-то ничего не значащей фигне. – В каком, блядь, смысле? – Зашибись, предложение! – Какой сброс очков, алё?! Не реагируем на эту хрень лишь мы с Чарой. Тот, видимо, уже пережил. А я просто понимаю, что если открою сейчас рот, дам выход эмоциям и все тут к херам разнесу. Благо дубина за спиной. – Все вы будете стартовать, как новички. Стандартный набор патронов. Никакой нормальной амуниции. Отсутствие дополнительных жизней. И самое главное, тормознутый персонаж без какой-либо прокачки и навыков. – Вы не имеете права! – Имеем, – спокойно приземляет Филю Курочкин. – Имеем. – Кира, ты это слышишь? Чё за хрень? – Слышу, – мой голос звучит в тон старику. Но отнюдь не потому, что я, мать вашу, благородно перемолол эту подачку. – А если мы откажемся? На хрен надо! – Если откажетесь, – смотрит сначала на задавшего вопрос Тоху, а потом всех нас охаживает взглядом, – путь к соревнованиям будет заказан для вас до окончания академии. – Я шизею! – рявкает на эмоциях Жора. – И какой сволочи за это спасибо говорить? – Мне, – ляпает слева от меня эта глупая ракушка. Мать вашу… Сцепляю зубы, уже зная, какой будет последующая реакция. Жора с Тохой резво вскакивают на ноги. Я подрываюсь следом. Только как объяснить тот факт, что они рвутся к Любомировой, а я выступаю наперерез, не позволяя им приблизиться? Я сам себе не способен это объяснить. – Спокойно. Я разберусь, – выдыхаю очевидную ахинею. И как я собираюсь это сделать? Едва поворачиваюсь к Варе, рядом тут же возникает Чара. Прикрывая веки, сжимаю пальцами переносицу, чтобы не видеть, как он кладет ей на плечи свою лапу. – В общем… – выдыхаю и торможу. Сам себе на шею удавку накидываю. – Я хочу использовать второй день, – заявляю во всеуслышанье. – Что за хрень? – психует Чара. – Мы договаривались. Смотрю на него, игнорируя Любомирову. – Ты лучше сейчас заглохни! – С какого перепуга? – Не хочу думать, что сегодняшний слив информации – это конец. Конец нашей дружбе. Выражение лица Чарушина меняется. Возможно, он даже попытался бы врезать мне, если бы не вмешавшийся Курочкин. – Господа, господа, – лично меня один лишь его тон раздражает. – Что происходит? Не стоит зря накалять обстановку. Варю я лично никуда не отпускаю. Так что садитесь все обратно. Чай остывает. Да захлебнись ты своим пойлом! – Садитесь, садитесь… Что за манера все повторять по два раза? Бесит. – Расскажу вам один интересный случай. Обо всем забудете. Да уж, конечно! Пока Чара идет к своему месту, незаметно подмигиваю остальным, мол, все, блядь, под контролем. Сам же не представляю, что делать дальше.© Кирилл Бойко
Глава 22
Мы будем здесь одни?Рассказ о первых поселениях юга нашей области в исполнении Виктора Степановича настолько увлекает меня, что я даже забываю, по какой причине нахожусь у него в гостях. А когда вспоминаю, огорчаюсь еще сильнее. И до конца чаепития уже не могу расслабиться. С Бойко никуда ехать не хочу. Но он снова напирает со своим требованием «использовать второй день», едва мы с ребятами оказываемся на улице. – Ты за свои слова отвечаешь? – надвигается, будто какой-то, черт возьми, гопник, вынуждая меня отступать. Что за ненормальный?! Понимаю ведь, что он намеренно меня провоцирует… Понимаю и ведусь! Как еще я должна выйти из этой ситуации, если не принять вызов? – Кир, оставь ты ее уже. Успокойся, – вступается за меня Чара, придерживая друга за плечо. Меня это только сильнее смущает. А братца почему-то злит. – Не надо меня успокаивать, – выталкивает он, пронизывая Чарушина таким взглядом, что мне страшно становится. – Не стоит. – Ты мне обещал, – невозмутимо напоминает Артем. По-моему, его эта ситуация даже забавляет… Странно. – Я помню, – грубо отзывается Бойко. Смотрит на Чару, а дыханием ударяет меня. Вздрагиваю сначала из-за этого контакта, а пару секунд спустя – из-за взгляда, который он вновь на меня переводит. – Ничего я ей не сделаю. Поговорить нужно, – жестко шмыгает носом и морщится. С таким видом отстраняется, словно от меня неприятно пахнет. Что за придурок? Мне нечего стыдиться, но он меня в очередной раз смущает. Щеки жжет и покалывает, а в руках дрожь возникает. Про усиленную работу сердечной мышцы я уж молчу… Сколько она еще выдержит? – Едешь? Или все – Центурион сдулся? – Конечно, еду, – выпаливаю раньше, чем успеваю придумать какой-то умный и изворотливый уход от этой провокации. Кирилл ухмыляется и с видом победителя направляется к машине. – Если что, звони, – перехватывает мое внимание Артем. – В любое время. – Хорошо. Спасибо, – сжимаю на прощание его ладонь и шагаю к автомобилю. Бойко уже завел двигатель. Прокачивает педаль газа, как дурной. Рев мотора оглушает. У меня пробегают мурашки и дрожат все конечности. Но я все равно забираюсь в салон. И едва это делаю, сбивается еще и мое дыхание. Встречаю взгляд Кира и невольно вспоминаю, чем заканчивались все те разы, когда я с ним куда-то ехала. Мама будет думать, что я осталась у девчонок. До утра меня никто даже искать не кинется. – И куда мы? – спрашиваю, наивно рассчитывая на ответ. Он, как обычно, не отвечает. Автомобиль срывается с места, и меня начинает трясти еще сильнее. А когда я нервничаю, то выдаю то, что больше всего беспокоит. – Ты правда собирался размахивать там битой? На самом деле способен избить человека? – повышаю на эмоциях голос. А Бойко хоть бы что! Он даже не смотрит на меня! – Кирилл! – пытаюсь обратить его внимание на себя и привлечь к ответу. – Скажи мне! Что ты за человек? – Думай, как хочешь, – судя по тону, ему действительно плевать. – Ты же… Ты же просто так… Ты же просто рисовался… Ты же просто хотел его напугать… С ума сойти, сижу и строю предположения, чтобы оправдать его. Зачем? Мне так хочется, чтобы он воспользовался одним из вариантов. Но Бойко поворачивает ко мне лицо, смотрит, не скрывая замешательства, и молчит. Потом и вовсе отворачивается. – Так ведь нельзя… – потерянно выдыхаю я. – Как? – внезапно взрывается он. – Как, Варя, как? – кричит, а я сжимаюсь и моргаю. – Думать о ком-то лучше, чем он есть, и искать ему оправдания – вот, что нельзя! Ты ненормальная, а? – расходится все сильнее. – Что мне еще сделать, чтобы ты убралась, блядь, с моих глаз? – Что сделать? – кричу я в ответ. Мне даже все равно, что за руганью Бойко все реже смотрит на дорогу. – Почему же ты остановился, когда увидел меня там? Почему? – Потому что! – горланит он, пронизывая меня таким обжигающим взглядом, после которого мне физически плохо становится. – Это не ответ! – Другого не получишь! – И зачем ты позвал меня с собой, если видеть не можешь? Если я тебе так противна… Зачем?! – Затем! Нет, я себя не контролирую. От злости пихаю его в плечо. Машину слегка ведет по дороге, но Кир быстро ее выравнивает. Претензий по поводу моего тычка не предъявляет. Только зачем-то спрашивает: – А ты хотела, чтобы тебя увез кто-нибудь другой? – В каком смысле? – В том самом! Ты слышала вопрос. – Слышала, но не понимаю, что ты имеешь в виду! Из-за этого психую еще сильнее. – Если бы ты своими выходками не подставлялась, я бы тебя никогда не позвал! – А я бы за тобой никогда не пошла, если бы у меня был выбор! – Вот и отлично! – Прекрасно! Прооравшись, одновременно замолкаем. Я отворачиваюсь к окну. Часто моргая, смотрю на яркие городские вывески и пытаюсь утихомирить разогнавшееся сердце. Что я делаю? Что я делаю? Что я делаю? Этот вопрос бесконечно вертится у меня в голове. В дороге. И потом… Особенно потом. Когда мне приходится выйти из машины и следовать за Кириллом к подъезду незнакомой многоэтажки. Как далеко мы от академгородка? Выйдет ли кто-нибудь на помощь, если я закричу? В лифте мое едва притихшее сердце развивает такую скорость, с которой мне самой доводится столкнуться едва ли не впервые. Это заметно по моему дыханию. Оно становится таким натужным и громким – заполняет всю кабину. Поднимая взгляд на Бойко, готовлюсь к тому, что он будет из-за этого смеяться. Но на его лице нет и тени улыбки. Он… То, как он смотрит на меня сейчас, вызывает во мне еще большее волнение. Зачем? Что это? Что происходит? Очередной громкий и свистящий вдох заставляет мою грудь резко подняться. Едва кислород, с трудом минуя дыхательные пути, попадает в мои легкие, как я чувствую необходимость выдыхать. Делаю это не менее шумно. Какая-то дикость… Ведь Кирилл ничего не делает, только смотрит, а меня вдруг накрывает паническая атака. Как только створки лифта разъезжаются, выскакиваю на лестничную площадку. Несколько десятков секунд думаю, что спаслась. Пока Бойко не открывает квартиру и не приглашает меня внутрь. – Мы будем здесь одни? – все, что я соображаю спросить. Он все-таки решил меня убить? От шока ничего другого в голову не приходит, а сам Кирилл не отвечает. Захлопывает дверь и спокойно идет в одну из комнат. Я волочусь за ним. Это спальня… С изумлением пялюсь на разобранную кровать. Постельное белье выглядит так, будто на нем кто-то в бреду метался. Кроме того, здесь странно пахнет. Убеждаю себя не кривить носом, как это делает рядом со мной Бойко. Но, по правде говоря, едва сдерживаюсь. – На кровать пока не садись. Может быть грязно, – сообщает он будничным тоном, а у меня глаза на лоб лезут. Как это понимать? Чем он тут занимался? Ничего озвучить не могу. Мне дурно и страшно. Хочется развернуться и сбежать. Хорошо, что тело сковывает какое-то оцепенение, пока Кирилл проходит к шкафу, извлекает оттуда стопку белья, бросает ее на столик и сгребает с кровати старый комплект. Не шевелюсь даже тогда, когда он уходит с ним в ванную. В любой-другой ситуации я бы как минимум предложила хозяину свою помощь. Да я бы уже самостоятельно стелила это чертово белье! Но здесь, с ним, сейчас… Я не могу! – Можешь ложиться, – бросает Кирилл пару минут спустя, глядя на не слишком удачный результат своего труда – перекошенную простыню и перекрученное одеяло. – Зачем мне ложиться? – удается подать голос. Он слабый и писклявый. Я точно не в силах с ним сражаться. Куда только лезу? – Потому что ты будешь ночевать здесь. – А ты? – И я.© Варвара Любомирова
Глава 23
Не понимаю, почему мне становится все труднее находиться с ним рядом…Умываюсь в ванной. Долго смотрюсь в зеркало и сама себя не узнаю. Зрачки расширены, а внутри них пламя. Щеки ярко-розовые, губы припухшие и алые. Может, у меня повысилась температура? Помню, что должна за ней следить, но не искать же сейчас градусник. В суматохе совершаю проверку ладонями. Это, конечно, так себе метод. И все же надеюсь, что высокую температуру я бы ощутила. «Если бы ты своими выходками не подставлялась, я бы тебя никогда не позвал…» Всплывает в затянутом каким-то вязким дурманом сознании, пока растираю пальцами виски. Что это значит? Неужели он за меня не случайно у Виктора Степановича вступился? Эти его друзья взбрыкнули, услышав про сброс очков. Он ведь тоже… Даже первая реакция Чарушина была не самой приятной. А уж Бойко… Странно, что он не выдал враз все, что думает. Если действительно вызвался и забрал меня оттуда только для того, чтобы выказать какую-то реакцию перед своими, то как это понимать? Зачем? Нет, я, очевидно, что-то перекручиваю. Это невозможно. Зачем ему меня защищать? Нужно быть готовой к тому, что Кирилл раскручивает какой-то подвох. Господи, дожить бы до этих чертовых соревнований! Я ведь обещала ребятам, что наша команда выйдет в лидеры. Я не могу их подвести. Вздрагиваю от резкого стука в дверь. – Сколько можно, Центурион? – доносится из коридора голос Бойко. – Чем ты там занимаешься? Планомерно перевожу дыхание. Не собираюсь поддаваться панике. – Минута! Расправляю тонкую мягкую кофточку, которая все еще надета на мне поверх блузки. Дрожащими ладонями прохожусь по складкам юбки. Зашла в ванную, чтобы приготовиться ко сну, но не сняла даже колготки. Не могу я. На все пуговички застегнута. Еще раз медленно вдыхаю, неторопливо выдыхаю и выхожу из ванной. Бойко ничего не говорит. Лишь недовольным взглядом меня окидывает. Кажется, будто тем самым искры из моего тела высекает. Не понимаю, почему мне становится все труднее находиться с ним рядом? Свободно выдохнуть получается, лишь когда Кир скрывается за дверью освобожденного мной помещения. Нет, правда, что мы можем здесь делать? Зачем все это? Я думала, что Бойко потащит меня на очередную гулянку. Никак не рассчитывала, что мы останемся наедине. Да еще и спать, говорит, будем в одной кровати. Как это спать с парнем? Не представляю. Пока из ванной слышится шум воды, обхожу небольшую квартиру вдоль и поперек. Чуда не случается – других горизонтальных поверхностей, подходящих для сна, не находится. Пытаюсь придумать, как выбраться из этой скользкой ситуации и не нарушить при этом своего слова. Только вот ничего умного в голову не приходит. Шум воды стихает. Открывается и тонко скрипит дверь. По коридору расходится звук неторопливых шагов. Я на мгновение зажмуриваюсь, судорожно вдыхаю, стараюсь не позволять сердцу ускоряться… Распахиваю глаза, когда понимаю, что больше в комнате не одна. И задыхаюсь при виде полуголого Кирилла. То есть… На нем, конечно, остались штаны. Но все же… Так как пляжи я не посещала лет семь, можно сказать, впервые вижу мужской торс. И меня это неожиданно смущает. Еще и взгляд… Зачем он всегда так смотрит, будто я во всех бедах мира виновата? Словно ему лично от меня что-то жизненно необходимо. Делаю вид, что мне совсем неинтересно рассматривать его гладкое мускулистое тело, потому как… Мне действительно не интересно! – Зачем мы здесь? – не выдерживаю тишины. Пытаюсь говорить спокойно, но удается с трудом. – Поедем домой лучше… – Не лучше. Голос колючий, как и его взгляд. По моей коже будто грубой одежной щеткой проходится. Едва сдерживаю дрожь. Но продолжаю цеплять Кирилла, даже когда он отворачивается и идет к окну. – По-моему, ты совершенно бессмысленно используешь свой выигрыш. – Мне приходится его использовать, забыла? – Нет, не забыла. Только ты так и не объяснил, для чего это делаешь. Зачем? Я думала, ты сам все решаешь. Кажется, даже твои друзья на тебя никакого влияния не имеют. Артем говорит… – Хватит трещать, – грубо обрывает меня Бойко. Резкими движениями открывает окно и подкуривает сигарету. – Я не могу прекратить, – честно сообщаю ему после небольшой паузы. Рассчитываю, что ее хватает, чтобы гнев Кирилла притушился. – Я ничего не понимаю. Я нервничаю. Не успокоюсь, пока ситуация не станет для меня понятной. Надо что-то делать! Как-то определить, просчитать, выяснить… – торможу словесный поток, лишь когда Кир ко мне оборачивается. Его взгляд заставляет замереть. Только не злость в нем превалирует. Нечто другое, мне незнакомое. У меня от этого в груди запутанный сгусток перезаряженных эмоций тает, растекается и горячей волной ухает вниз. – Любомирова… – выдыхает Бойко так, будто дальше намеревается сказать что-то крайне важное. И зачем-то тормозит себя. Еще раз вздыхает и резко выпаливает: – Просто ложись, мать твою, спать. – Нет, я не смогу, – сама в своем голосе слышу какое-то отчаяние. Дело в том, что я чего-то хочу, но сама не понимаю, что именно. – Давай немного поговорим, – прошу, шагая к Киру. – Пожалуйста. Он не шевелится. Никак не реагирует. Долгим взглядом держит меня в оцеплении, и я не решаюсь подойти слишком близко. – Хорошо, – выдыхает с непонятной ухмылкой. – Говорить будем о тебе. Теряюсь от такого заявления, но все же соглашаюсь. – Окей. Едва успеваю перевести дыхание, как Кирилл заваливает меня первыми вопросами. – Тебя не волнует то, что Чара вместе с нами прессовал тебя и твою орду? Как ты могла об этом забыть? Кажется, он презирает меня… Конечно же, презирает. Должна признать, сейчас это неприятно. – Он извинился, – мне приходится оправдываться. Понимаю это, но не выдерживаю взгляда, которым Бойко меня пронизывает. – Каждый может оступиться. Главное, осознать свою ошибку и по возможности исправить все плохое, что успел натворить. – Серьезно? – смеется, но выглядит при этом так, будто я еще сильнее его разочаровала. – Не все можно исправить. – Да… Не все, – тихо выдыхаю я, силой воли вынуждая себя не разрывать с Киром зрительный контакт. – Но всегда можно попытаться. Впервые в жизни, при разговоре с другим человеком чувствую себя так, словно случайно очутилась на экзамене по предмету, который я не проходила. – Ты его спрашивала? – О чем? – Про поцелуй. То, что Кирилл затрагивает эту тему, вгоняет меня в ступор. Сам же мне несколько раз советовал забыть и не болтать о ерунде. Я и забыла. Боже, вру, конечно. Просто с ним или с Чарушиным обсуждать больше не хотела. Поняла, что оба только посмеются. Кир и сейчас смотрит на меня так, будто мы обсуждаем что-то неприличное. – Нет, не спрашивала. Как ни пытаюсь контролировать свои эмоции, щеки вспыхивают, и я, отрывисто выдыхая, все-таки отвожу взгляд в сторону. – Почему не спросила? У вас же теперь чивава[8]. Все совпадает? – В каком смысле? – еще сильнее смущаюсь я. Даже голос несколько раз ломается. – Что совпадает? Бойко шумно выдыхает густое облако дыма и смотрит на меня, как на пришельца. – Пробивает так же? Его уточняющие вопросы лишь больше путают, однако я сглатываю и пытаюсь дать такой же неопределенный ответ. – У нас все хорошо. Наверное, не слишком удачно выражаюсь. По взгляду вижу, что Киру мой ответ не нравится. – Значит, разницы нет? Теперь мне хочется убежать. Не привыкла к тому, что меня словно бы намеренно «заваливают». – М-м-м… Между чем? Как же неприятно ощущать себя идиоткой… – Между тем, как он набросился на тебя в «джунглях», и как действует сейчас? Одинаково засасывает? – Почему ты решил, что он меня засасывает?! – возмущенно выдыхаю прежде, чем успеваю подумать. – То есть… Мы к этому еще не готовы. Глупее ответа попросту невозможно придумать. И вытянутое в удивлении лицо Кира это подтверждает. – То есть… Он тебя не целовал? – Ну, кроме того раза… Угу… Кхм… – задыхаюсь, словно после продолжительного бега. Бойко вдруг отворачивается. Мне почему-то кажется, что он улыбается. Запрокидывая голову, выразительно выдыхает. Смотрю на его спину и окончательно теряюсь. А когда он снова оборачивается и смеряет меня каким-то непривычно пронзительным взглядом, мое сердце совершает опасную остановку. Несколько секунд не подает признаков жизни, а потом срывается с такой скоростью, что снова страшно становится. Прыгая по груди, все там спутывает в непонятный пульсирующий узел. Расплести бы потом… Отвернуться бы… Не получается. И Кир почему-то не отворачивается. Пытает взглядом. Чего он хочет? – А тебе… – начинает Бойко и замолкает. Ухмыляется как-то развязно, но мне отчего-то кажется, что он делает это умышленно. – И тебе понравился тот поцелуй? Взгляд его совсем другие чувства выражает, пока он намеренно пытается казаться грубым и смутить меня. – Тебе-то что? – Ну, ты же согласилась о себе говорить, – тут же бросает он в упрек. Ладно… Думаю, мое откровение может стать своего рода подкупом. Если я раскрою что-нибудь личное, возможно, Кир тоже мне откроется. – Сначала нет… А потом – да… Потом понравилось… – шепчу со всей искренностью. Взгляд снова отвожу, так мне легче говорить. – В какой-то момент он повел себя слишком грубо, и я… Я испугалась… Но была взволнована… – поверить не могу, что сил хватает все это вытащить. Озвучить перед Бойко. Несколько раз рвано перевожу дыхание и осторожно восстанавливаю зрительный контакт. – Вот. Готова к его обычной реакции, когда он матом передразнивает меня. Но Кирилл молчит. И выглядит так, будто то, что я сказала, выбило у него почву из-под ног. Наверное, зря я так разоткровенничалась… Самое время лечь спать. А еще лучше притвориться мертвой. – Пойду, – указываю зачем-то на кровать. – Попробую уснуть. Ответа не дожидаюсь. Забираюсь на кровать. Только замираю неподвижно, меня тут же начинает трясти, хотя в одежде и под одеялом, по идее, должно быть жарко. Несколько десятков минут лежу и честно стараюсь уснуть. Хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Лежу с закрытыми глазами, но по звукам отчетливо представляю, что происходит в комнате. Бойко выкуривает еще несколько сигарет, задергивает шторы, гасит в комнате свет и направляется к кровати. Я и без того не успела расслабиться, но в этот момент мое тело разбивает настоящий колотун.© Варвара Любомирова
Глава 24
Ты меня пугаешь…Нет… Если он ляжет рядом со мной, я… Я так не смогу! Я сойду с ума! Подо мной будто матрас загорается. Только хочу подскочить и выразить свой протест против совместной ночлежки, как понимаю, что Кирилл вовсе не собирается забираться ко мне под одеяло. Судя по звукам, он садится в изножье кровати. Предположительно упирается спиной в стену и вытягивает ноги поперек кровати. Чувствую его бедро. Ну, или слишком бурно фантазирую, когда под моими ступнями оказывается грубая ткань джинсов. – Так и будешь сидеть всю ночь? – недоумеваю, глядя в темноту. – Тебе-то что? – Ничего… Просто… – Ну, вот и спи. – Я тебе утром разгибаться не буду помогать… – обиженно бормочу себе под нос. – И в больницу тебя не повезу… – Что ты, мать твою, там еще шепчешь? Вот что он за человек? Снова разъяряется и ругается. – Вокруг тебя летает какая-то термоядерная муха и периодически тебя кусает? – Что, нах? – не понимает моего тонкого юмора. – Ничего! – Тогда можешь просто заткнуться? – Сам заткнись! Идиот… Зря, конечно, я это выпаливаю… Бойко ведь ненормальный, а я об этом то и дело забываю. На ответную грубость он ожидаемо злится. Резко перемещаясь, хватает меня за плечи и выдергивает из-под одеяла. Вот только лежала себе спокойно, как вдруг в следующую секунду оказываюсь всклоченной и задыхающейся в руках сумасшедшего братца. – Как ты со мной разговариваешь? – шипит он мне в лицо. – А ты со мной?! – Я тебя предупреждал… Я тебя… – голос жесткий и сердитый, но дыхание… оно становится таким же громким и частым, как и мое. В комнате темно. Мы друг друга отчетливо не видим. Это усиливает восприятие и стирает какие-то границы. – Зря ты со мной поехала… – Почему… – Потому… – Ты меня пугаешь… – Бойся… Сейчас все наши слова звучат на одной волне – отрывисто и тихо, без особо выразительных интонаций. Кажется, нам обоим с трудом удается говорить. Эмоции сильнее выработанных функций. И ладно я… А Бойко? Что с ним? Он заявляет «Бойся…», и я боюсь. Только не его. Чего-то другого… Хотя и его, безусловно, тоже. Чувствую неожиданно, как губы Кирилла прижимаются к моей скуле, и замираю, парализованная какими-то необъяснимыми ощущениями. Он, очевидно, случайно так утыкается – в темноте ведь не видно. Невольное касание, а у меня внутри, помимо вечно барахлящего сердца, какой-то трепет зарождается. Расправляет крылья, словно живое существо, и крайне медленно размахивает ими, препятствуя нормальному функционированию жизненно важных органов, на работе которых я обычно сфокусирована. Сейчас же мне плевать, что происходит, и какими последствиями это чревато. Если даже от этой жар-птицы внутри все сгорит – пусть. Не могу помешать, а она уже ускоряет движения. Бьет и бьет меня крыльями. Чудно. Восхитительно. Безумно. Не понимаю, что происходит, и что именно чувствую. Эмоции разношерстные и диаметрально противоположные. От восторга до ужаса меня таскает. Это же Бойко. Так нельзя. Напоминаю себе это и… Я Кирилла тоже случайно трогаю. Подношу руку к его лицу и аккуратно прикасаюсь одними лишь пальцами. Так осторожничаю, потому как кажется, что он в любую секунду отпрянет или даже, словно дикий зверь, вцепится в мою руку зубами. Но Бойко не шевелится. Должно быть, мои действия поражают его не меньше, чем меня. Я провожу подушечками пальцев по колючему подбородку и вздрагиваю. Только после этого осознаю, что дрожу непрерывно, а эта стремительная и горячая волна электричества, на фоне прочего, просто более выразительная. Ее улавливает даже Кирилл и сжимает меня крепче. Сгребает и стискивает. Мне не страшно. Только очень странно, что в ожидании того, как Кир в гневе отшвырнет меня от себя, я спешу дотянуться до его рта. Торопливо веду по приоткрытым губам парня пальцами и с шумным выдохом застываю. Слабо реагирую на слух, но чувствую физически, что Бойко в этот момент так же бурно выдыхает и, наконец, ведет лицом в сторону. Крайне медленно и очень осторожно. Либо что-то случилось с миром и все зависло, либо Кир тоже боится меня спугнуть. Глупые мысли, только я их сейчас не контролирую. Когда мне кажется, что Бойко собирается отстраниться, он вдруг трется губами о мои пальцы. Судорожно вздыхает и… прикасается к ним языком. Я издаю непонятный громкий звук – стон или всхлип. Покрываюсь с головы до ног мурашками, содрогаюсь и нервно еложу по матрасу коленям. Вот-вот упаду… Нет, я уже лечу. Тело выдает странные реакции. Теряется в реальности. Наполняется тяжестью. Вращается в невесомости. Господи… Что происходит? Наше дыхание… Мы им друг друга буквально оглушаем. Каждое движение языка Кира по моим пальцам и между ними запускает в мой расстроенный организм разряды тока. Я не знаю, как это остановить. И самое страшное, я не знаю, хочу ли это останавливать. Понимаю, что должна это сделать, однако вместо этого приникаю еще ближе. Утыкаюсь в щеку Бойко носом и с какой-то безумной жадностью втягиваю его запах. Он сильный… Намного сильнее меня. Но когда подаюсь вперед, Кир пошатывается, словно я могу воздействовать на его тело физически. Раньше думала, что знакома с природой различных приступов. Сейчас же, когда все мое тело ноет, горит и дрожит, не могу сообразить, что за хворь его атакует. Мне жарко и холодно. Хочется сорвать с себя всю одежду – она мешает. И вместе с тем необходимость зарыться под три одеяла тоже накрывает. Я… Я прикасаюсь к щеке Кирилла ртом. Его дыхание обрывается, и пока я, с трудом циркулируя воздух, скольжу по горячей коже распахнутыми губами, он прекращает все движения. Чувствую, как на его гладкой плоти проступают мурашки, и снова в груди эта диковатая птица распускает крылья. Вспоминаю тот единственный поцелуй, что у меня был, и сама себе задаю вопрос: собираюсь ли я повторить что-нибудь подобное? Собираюсь? Ответа не нахожу, но целенаправленно движусь к губам Кира. Внизу живота будто горящий груз сбрасывают. Тянет и жжет там. Как же это приятно… Волшебно… Невыносимо… Необратимо… Нервно и спешно перемещаю пальцы на шею Кирилла. Мне просто… Вдруг очень сильно хочется потрогать его всего. Впитать как можно больше. До плеч торопливо, но благополучно добираюсь. Поражаюсь их мощи и твердости. И все же больше всего меня изумляет то, что Кирилл все это время не двигается. Мысленно уговариваю его выдержать так подольше. Кажется, тогда все мои действия останутся случайными и незаметными. Все, что между нами происходит… Сейчас это все ощущается очень важным. Самым важным. Настолько, что внешний мир исчезает. Мои губы достигают своей цели. Невесомо сливаются с губами Кирилла. Я ловлю его дыхание и греюсь. Дальше не соображаю, что делать. Он рвано тянет воздух и, распахивая шире свои губы, раздвигает ими мои. Еще не целует. Нет, не целует. Я ведь знаю, как он это делает. Сейчас Кир медлит, будто не решается переступить черту. Стоп! Боже! Я знаю? Я знаю! – Это ты… Это был ты… По его телу прокатывается новая волна дрожи. И… Одному Богу известно, чем бы все это закончилось, если бы не телефонный звонок. Мелодичная трель и яркая подсветка смартфона заставляют нас резво отскочить друг от друга. – Боже… – я прячу лицо в ладонях. – Боже мой… Боже мой… Разорванно выдыхаю и натужно вдыхаю. Вслушиваюсь в тихий скрип кровати и удаляющиеся шаги. Только после этого убираю от лица руки и соскальзываю на пол, чтобы схватить слетевший со столика телефон. – Да… – голос дрожит. К глазам подступают слезы. – Я слушаю, – добавляю немного тверже после задушенного откашливания. – Все нормально? – на том конце – обеспокоенный Чарушин. – Да, конечно! – Бойка не обижает тебя? – Нет, Артем… Он… У нас все в порядке.© Варвара Любомирова
Глава 25
Что за ужас со мной творится?После той ночи наши с Кириллом действия поистине слажены. Делаем вид, что друг для друга не существуем. Не знаю, чем руководствуется он. Я же действительно предпочла, чтобы те тридцать-сорок минут исчезли и затерялись в космическом пространстве. Какой черт меня подбил? Зачем призналась ему, что мне понравилось? Боже, почему именно ему?! А Кир? Что он делает? В какие игры играет? Почему обманул меня? Зачем вообще поцеловал? Господи, он, скорее всего, ошибся и перепутал меня со своей девушкой. Понятное дело, что не хотел усложнять наши отношения и делать их неловкими. Но я-то! Возьми и ляпни, что он, мой сводный брат, меня взволновал! До конца жизни не смыть этого позора. Забыть! Срочно забыть! Только как, если стоит лишь прикрыть глаза и воспоминания накрывают. Теперь еще и свежие. Зачем я его трогала? И он… Он ведь позволял. И лизал мои пальцы. Почему эмоции не притупляются? Какой стыд! Эти воспоминания до сих пор меня волнуют. Еще никогда мне не было так стыдно за свои мысли и ощущения. Почему он? Только не он! Мне не нравится, что я все больше о нем думаю. Меня это тревожит. Доводит до паники. И что-то болит в груди, когда Кирилла вижу. Может, у меня просто физические проблемы с сердцем? – Мам, когда Роман Константинович говорил приехать на обследования? – спрашиваю после очередной беспокойной ночи. Чувствую себя такой вялой и слабой, даже аппетита нет, хотя стол заставлен моей любимой едой. – А что такое? – вскидывает взволнованный взгляд мама. – Ты себя плохо чувствуешь? – Нет, – спешно отзываюсь я. – Просто забыла отметить в планере. – Роман Константинович говорил в середине декабря появиться. Но если тебя что-то беспокоит… – Нет! Я же сказала, мам. Почему ты всегда обостряешь? – говорю более эмоционально, чем должна. Мама это тоже подмечает. С некоторым удивлением смотрит на меня, но молчит. Благо, пару секунд спустя на кухне появляется Ренат Ильдарович, и разговор уходит в другое русло. Я сижу как на иголках. Поглядываю в дверной проем в надежде, что появится Кирилл. Стыдно даже себе признаваться, но в предвкушении того, что увижу его, в груди оживает та самая жар-птица и щекочет меня своими крыльями. Ох, Боже мой, лучше бы это были проблемы с сердцем… – Мне сегодня пораньше нужно, – сбегаю я, в конце концов. Сама от себя, кажется… Ведь Бойко плевать на мое присутствие. Еще и на улице, как назло, дождь льет. Зонт слабо защищает. Ботинки, конечно, остаются сухими – к их выбору я отношусь ответственно. Болеть мне нельзя. Но колготки против секущих струй дождя защитить не удается. Ноги под мокрым нейлоном моментальнопромерзают и становятся ледяными. Торопливым шагом вхожу в корпус и спускаюсь на нулевой этаж, где у нас расположена гардеробная. Планирую отдать куртку и просушить колготки феном в одной из женских раздевалок. Только добраться до окошка приема верхней одежды не успеваю. Едва схожу с лестничной клетки в коридор, навстречу мне, словно в фильме «Убить Билла», выступает «отряд смертоносных гадюк». Клянусь, пока они движутся ко мне, в ушах звучит тот самый саундтрек, когда они идут убивать. Понять не могу, что я сделала девушке Кира и ее подругам, но их намерения настолько очевидны, что я невольно пячусь. Потом торможу себя и замираю. – Стой на месте, – командует Марина, хотя я и так уже стою. Подойдя, чуть ли не носом в меня утыкается. Манеры Бойко, что ли, перенимает? Ее подруженции обступают со всех сторон, и так как все они выше меня ростом, кажется, что весь кислород вытесняют. – Ах ты мелкая шалашовка! – кричит Довлатова. И меня тотчас бросает в жар. Путаюсь в своих эмоциях. То ли согласиться с ней, то ли оскорбиться… Ведь я почти поцеловала ее парня! Своего брата! Сводного… Но сейчас неважно. Мне, безусловно, стыдно. Кажется, что она вывалила прилюдно мысли и воспоминания, которые я упорно пыталась подавить. Кажется, что все вокруг теперь точно знают, что я думаю и чувствую. Кажется, что я сейчас от ужаса умру на месте, и им не придется меня убивать. – Они что, тебя толпой таскают, а? Отвечай! Ты была с Киром в той квартире? Была?! Бойко туда только трахаться ездит! Ты только с ним была? Или со всей пятеркой?! Грязная шлюха! Марина вопит так громко, что уши закладывает. И непрерывно толкает меня. Когда я подаюсь назад, то получаю тычки от ее подруг. Но сильнее всего прочего меня оглушает стук собственного сердца. – Девочки, девочки… Немедленно прекратите! – голос одной из сотрудниц академии прорывается в шум моего сознания, будто сквозь вату. Догадываюсь, что это та милая бабуля из гардеробной. Еще слишком рано, чтобы здесь появился кто-нибудь еще. – Что ты молчишь, дрянь?! – Оставьте меня в покое, – выйдя из ступора, нахожу силы, чтобы защищаться. – Ни с кем я не была! И Бойко твой мне не нужен! – Не была? Будешь врать, что не ночевала с ним на Садовой? Нет, врать я не умею. Потому замолкаю. Почти не сопротивляюсь, когда эти идиотки подхватывают меня под руки и тащат в сторону выхода на задний двор. Едва успеваю перебирать ногами по ступеням, но упасть мне не дают. Со всех сторон держат. А потом… Как только мы оказываемся на улице под дождем, щеку продирает боль. Из-за водной стены, которая застилает глаза, я даже не сразу соображаю, что это Марина оцарапала меня ногтями. Вторую пощечину вижу отчетливо. И ощущаю, конечно. Но быстро забываю о боли. Шок сменяется злостью. Сама собой не владею, расталкивая растерявшихся девушек, налетаю на Довлатову и сваливаю ее на землю. Ни разу в жизни мне не доводилось с кем-то драться. Наверное, эмоции, а их во мне очень много, придают сил и выжимают из моего тела максимум. Пока не очнулись мерзкие подружки Марины, седлаю ее и трамбую головой в размокшую землю. Страшно признать, но я, очевидно, тоже агрессор. Как же я негодую, когда чьи-то руки подхватывают меня и отрывают от долбанутой суки. – Пустите! Пустите! Я хочу выдрать ей волосы. Я хочу исцарапать ей лицо. Я хочу, чтобы все, что она сказала, исчезло из моей головы. К сожалению, этих гадюк слишком много. Конечно же, у меня нет шансов. Я ведь не супергерой. Одной с четырьмя не справиться. Когда они бросают меня в грязь, почти сразу же ощущаю вкус земли. Она попадает не только в мой рот, даже в нос забивается. Дыхание перекрывает, и я инстинктивно начинаю паниковать. – Так тебе, мерзкая шлюха! Будешь знать, как трахаться с чужими парнями! – Отрежем ей патлы! Держите, чтобы не дергалась, а то я не против и шею ей перерезать! Отчаянно сопротивляясь, пытаюсь сбросить их руки. Ничего не получается. Кислорода становится все меньше. Вместо него каждый вдох забивает дыхательные пути грязью. Хочу закричать, но не могу. Из-за этого паникую еще сильнее. Соберись! Нельзя впадать в истерику. Дыши медленнее. Чем дышать? Чем дышать? Я много раз оказывала помощь другим в различных критических ситуациях. С собой же совладать с трудом получается, хоть я и владею здравым умом и необходимыми знаниями. Я на грани. Готова расплакаться. – Довлатова! Совсем двинулась, дура?! – голос Чарушина слышу, когда уже пропадает давление, тычки и дерганья. – Я не могу дышать… – слабым и прерывистым шепотом сообщаю тому, кто поднимает меня на руки. И это последнее, что я помню.© Варвара Любомирова
* * *
В себя прихожу в незнакомом мне месте. Приподнимаясь, отрешенно оглядываюсь. Понимаю, что это чья-то комната. Возможно, общежитие. Да, скорее всего. Догадываюсь, что Чарушин принес меня сюда, потому как это здание ближе остальных к корпусу, в котором мы сегодня находились. – Привет, – к кровати подбегает Лена. – Проснулась? – Мне нужно в ванную, – слова с трудом даются. Горло, да и все слизистые, огнем жжет. – Конечно… – подруга помогает мне сесть, хотя я заверяю ее, что способна сделать это сама. – Тебе в туалет нужно? Или купаться хочешь? – И то, и то. – Окей… Сейчас найду полотенце и халат. Только… Может, с тобой пойти? Делаю над собой усилие, чтобы не отказываться. – Можно. Уже поднявшись, вижу свои грязные волосы и с облегчением понимаю, что они целы. Обыкновенное тщеславие – тяжкий грех. Ведь красота не самое главное. Однако мне восемнадцать лет, и я, уж простите, беспокоюсь не только о своем здоровье, но и о внешности. В душевой с помощью Лены забираюсь в одну из кабин. Там раздеваюсь. Шрамы на груди – не то, чем я могу поделиться, хоть девушка мне и нравится. К счастью, справляюсь достаточно быстро. Наспех вытершись полотенцем, кутаюсь в халат. Выбираюсь и иду к зеркалам. На щеке виднеется небольшая припухлость и три царапины. На нижней губе трещинка. В остальном же все нормально. – Пойдем, – зовет меня Лена. – Попьем чаю, и полежишь еще. Так мы и делаем. – Сейчас Катя прискачет, – говорит девушка, когда я снова забираюсь на кровать и укрываюсь одеялом. – А я уже пойду, чтобы успеть на лекцию, ок? – Конечно. Иди. Я еще полчасика побуду у вас и… – Ты никуда не спеши. Отдыхай. Бойка сказал, что сам тебя заберет. – Бойко? При упоминании о нем мне хочется подскочить и не просто уйти. Убежать. – Ну да. – А он при чем? – Как при чем? – растерянно замирает Лена у двери. – Он ведь тебя сюда принес. Ты не помнишь? – Не то чтобы не помню… Я не успела разглядеть, кто там был… – проговариваю больше для себя. – Он. Ну и остальные вроде как тоже… В общем, ты лежи, а я побегу. Дверь хлопает, в комнате становится тихо, и как будто время застывает. Я пошевелиться не могу, словно в каком-то оцепенении нахожусь. Зачем? Зачем он мне помогает? После всего… Развить мысль не успеваю. Дверь снова открывается. Я пытаюсь овладеть эмоциями, чтобы предстать перед Катей в адекватном виде. Но вместо нее на пороге возникает сам виновник моего смятения. Моих терзаний. Моего стыда. Моего позора. Кирилл Бойко… Едва его вижу, эта проклятая птица распускает не только крылья, но и свой пушистый горящий хвост. Такая мука, дышать не могу. Но и отвернуться не способна. Так больно внутри, и вместе с тем я испытываю дичайшую эйфорию. Господи… Что за ужас со мной творится?Глава 26
У меня на нее точно какая-то аллергия…Вижу ее, и нутро на куски рвет. Столбенею, в очередной раз полагая, что неподвижность, сука, поможет всю эту муть остановить. Ни хрена не работает. Пока внешняя оболочка стынет, словно раскаленная сталь, внутри все скручивает и пульсирует так, что охота сложиться пополам. – Значит, ты для этого меня туда повез? – отмирает Любомирова. Дрожащая, бледная и хрупкая, сейчас почти прозрачная. Какое-то незнакомое чувство подпирает горячим комом горло и не позволяет дышать, пока я, едва выдерживая ее взгляд, упорно клею равнодушную рожу. – Ты сделал это, чтобы все подумали, что я с тобой… – срывающимся шепотом по оголенным нервам мне проходится. И я, закусывая внутреннюю часть нижней губы, на мгновение прикрываю глаза. – Каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может… – повышает голос, чтобы оставить внутри меня шрамы. Открывая глаза, понимаю, что они воспаляются и жгут, но я заставляю себя смотреть ей прямо в лицо. – Что самое тяжелое пройдено… Что еще больнее ты не можешь сделать… Ты появляешься и оставляешь на моем сердце новую рану… Каждый раз глубже… Как тебе это удается? Каким дьяволом ты послан на эту землю? – Сам бы хотел узнать, – выдаю безо всяких эмоций. Они все внутри, уже ломают мне кости. – И это все? Весь ответ? Мало мне собственной бойни, еще и Варя взглядом дробит. – А чего ты, мать твою, хочешь? – невольно повышаю голос. – Чего я хочу??? Ты такой же ненормальный, как и твоя долбанутая Довлатова! Ненавижу тебя! – рубит по старым швам. – Какая она моя, если из-за тебя я такой? – рявкаю, выдыхая часть боли, которую больше не способен терпеть. – Из-за меня? Резво подскакивает с кровати. Несется на меня, как торнадо. Отворачиваюсь до того, как слишком близко подберется. Я ведь знаю, чем это чревато. Пытаюсь избежать конкретного месива. Только Варя не унимается. Сжимая ладонью мое предплечье, пытается развернуть. У меня, мать вашу, сходу тактильный шок – ее прикосновения оставляют ожоги. Машинально напрягая мышцы, остаюсь неподвижным. Тогда Любомирова сама шагает вперед. Совершаю разворот в другую сторону, но она, словно назойливая липучка, вертится следом за мной. Шумно выдыхая, в какой-то момент поддаюсь поджегшему нутро импульсу и позволяю ей приклеиться к своей груди. Именно так. А еще говорит, что я ненормальный. Сама сумасшедшая, что делает? Обхватывая мое лицо, влетает взглядом в душу. А там ведь уже битое стекло… Едва запах ее вдыхаю, и разрывает. – Из-за меня? – срывается с ее припухших вишневых губ. – Знаешь что… – я сам пошатываюсь и натужно дышу, пока она передо мной от какой-то внутренней дрожи качается. – Обвинять меня во всем – это слишком, даже для тебя. – Может, и слишком… – хриплю, будто какой-то тифозный. – Да по-любому слишком… Только… Может, я впервые правду тебе сказал, м? – так тихо я еще ни с кем не говорил. Не имею привычки шептать и интонации такие использовать. Все это дико странно, но остановить невозможно. – Никакая это не правда! – задыхается передо мной Любомирова. Руки сами к ней тянутся. Одна на спину ложится, другая под волосы на затылок забирается. Сука… У меня на нее точно какая-то аллергия. Все воспаляется, отекает, жжет, пульсирует и горит. Прикрываю веки, чтобы губ ее не видеть, и с тяжелым выдохом опускаю голову ей на макушку. Держу осторожно, но не даю вырваться. Стискивая зубы, с силой зажмуриваюсь. Ее запах – чистый яд. Но я дышу им на полную катушку. – Что бы ты обо мне ни думала, ничего подобного я не планировал, – тем же шепотом выдыхаю ей в волосы. Больше сказать не получается. Не могу же я признать, что без какого-либо плана ее тогда забирал с собой. Да я перед самим собой не способен признать, что защищаю ее, и что хочу быть рядом. Допускаю эту мысль сейчас только для того, чтобы выдохнуть часть напряжения. Вместо этого шарахает меня эта информация по голове, как какой-то смертельный диагноз. Что дальше? Что, мать вашу, дальше? Когда увидел Варю всю в земле, внутри что-то сломалось и рухнуло гремящими обломками вниз. Я даже не сразу отделил желание уничтожить Довлатову. Первой реакцией стал порыв растолкать ебанутых идиоток и сгрести сломанного Центуриона руками. Прижать к груди и исцелить. Она сразу же отключилась, потому и не видела, как меня размазало. Я же свою шкуру готов был содрать, укутать Любомирову в нее и застегнуть. Только после того, как отнес Варю в общагу, бросился искать Довлатову. Поймал по дороге на парковку. Смекнула, очевидно, что смертельный приговор себе подписала, и бросилась бежать. Если бы не Чара, ей-Богу, растер бы гребаную суку по мокрому асфальту. – Киря… Ой… Я же… Она… Мы же против нее… – Мы? – яростно выдыхаю я. – Разве я тебе не говорил, что мы не вместе? Не предупреждал, чтобы ты не лезла? – Предупреждал… Просто… Инстинктивно шагаю к ней, Чара ловит и тем самым возвращает ясность в сознание. Смотрю на него, чтобы дать понять, что помню – никого убивать нельзя. Заодно какой-то баланс ловлю, прежде чем вернуть взгляд на ту, чей вид сейчас вызывает все те эмоции, которые я пытаюсь демонстрировать рядом с Любомировой. – Еще раз сунешься к ней, я тебе руки в другую сторону выверну. И своим ебанутым подружкам это передай. Всем, кого встретишь сегодня и завтра. Вещай, как радио, блядь, – выдыхаю со всей злостью, что таится внутри. Игнорирую изумление и страх в глазах Маринки. Похрен, что она думает, лишь бы доперла, что Любомирова неприкосновенна. – Теперь тебе, мать твою, понятно? – Понятно… – Тогда уноси ноги, пока я не передумал. Дверь в комнату открывается, и я позволяю Варе себя оттолкнуть. Мне тоже сразу легче, и вместе с тем внутри новая резня разворачивается. – Все нормально? – вклинивается между нами одна из ее подруг, имена которых я не запомнил. – Да, нормально, – отзывается Любомирова, не отрывая от меня взгляда. – Кирилл уже уходит. – Уходим, – поправляю ее. – Домой поехали. – Нет, с тобой не поеду. Артему позвоню. Артему… Раньше спокойно делили девчонок. Ту же Довлатову. Было похрен, когда он ее трахал. Сейчас же… Стоит представить Чару рядом с Варей, покромсанное нутро какой-то крючок подцепляет и тащит все это кровавое месиво наружу. Но уговаривать я ее не буду. Давлю все кровавые сгустки гордостью. Окидываю Любомирову свирепым взглядом и молча выхожу из комнаты, шарахнув напоследок дверью. Чувствую себя как неуправляемый двенадцатилетний пацан, которому хочется разрушить все на своем пути. Не знаю, куда выдохнуть все эти эмоции. Не понимаю, за что зацепиться, чтобы не вылететь дальше своей орбиты. Я просто хочу, чтобы все это ушло так же резко, как и пришло. Если бы это помогло, я бы мог пообещать никогда ее не трогать. Но осознаю ведь, что ничего не изменится. Все те короткие периоды, что мне удается игнорировать Любомирову, не приносят результата. Стоит ей только войти в поле моего восприятия, и все летит в ебучие чигиря. Какие-то странные эмоции бьют меня изнутри, подрывая башню. Я будто кайф ловлю, но эйфория эта гораздо-гораздо мощнее, чем та, которую можно считать проходящей. Сходу по всем пунктам передоз рубит. «Она с Чарой…» – напоминаю себе. В который раз пытаюсь примириться. Ни хрена не получается.© Кирилл Бойко
Глава 27
Ты же не ждешь, что я позволю тебе сейчас командовать?Он сказал всем, что между нами ничего не было. Сообщил, что я с Чарушиным, и потому меня трогать нельзя. Когда Лена с Катей мне это передали, я долго поверить не могла. Почему Кирилл этим озадачился? Разве ему не все равно, что за проблемы у меня? Разве не плевать ему, что обо мне думают, и что я из-за этого плачу? Разве ему в принципе есть к кому-то какое-то сострадание? Ничего не понимаю. В своих же чувствах и вовсе боюсь копаться. Похоже, наш с Артемом план сработал. Только я почему-то не ощущаю радости. Вместо этого одолевает какая-то тоска. По моим наблюдениям, с Довлатовой Кирилл разорвал отношения. Больше они друг к другу не подходят. Не знаю, что он ей сказал, но эта долбанутая Марина от него буквально шарахается. А когда Кир не видит, смотрит на него с ненавистью. Как бы я ни обижалась, меня гложет вина. По всему очевидно, что расстались они из-за меня. Когда я завожу об этом разговор с Катей и Леной, те хохочут, будто я что-то смешное сказала. – Да не были они никогда парой! Ну, ты что?! Бойко, и отношения? Камон, Любомирова! У таких постоянной девушки не бывает. Трахал он ее, как и Чара… Ой, прости, – спохватившись, Лена прижимает к губам ладонь. – Не надо было про Артема говорить. Тебе неприятно, да? – Не знаю… – честно отвечаю я. – Ну, вернемся к Бойко, – подключается Катя. – У Фильфиневича дома была вечеринка по случаю окончания учебного года, и Довлатова там сделала Бойко минет. Об этом все знают. Кажется, после этого он ее начал таскать регулярно. – А зачем она это сделала? Девчонки реагируют на мое изумление дружным хохотом. Мне же действительно становится неприятно и даже мерзко. – В смысле, зачем ему? Или зачем вообще так делают? – посмеиваются старшие подруги. – Вообще, – выдыхаю, горя от смущения. Правда, не понимаю. Любопытно знать, чем можно мотивировать подобное. – Ну, людям это нравится. Не только парням, я имею в виду… – улыбается, но тоже розовеет Лена. – Девушкам тоже. – Ясно, – шепчу я, хотя подобное не укладывается у меня в голове. – Неужели вы с Чарушиным… Ну… Ты хоть член его видела? – выпаливает чрезвычайно громко Катя. – Конечно, нет! И, как назло, в этот момент в игровой зал заходит Бойко, а за ним и остальные участники турнира. Я чуть сознание не теряю. Забывая дышать, мой организм все силы направляет на то, что бы качать кровь и прогревать ею мою кожу. Совершенно точно, я вся с головы до ног красная. Еще и сердце оглушает так, что восприятие внешней картинки подтормаживает. Не знаю, куда глаза деть! А тут еще Чарушин вдруг подходит совсем близко, кладет ладонь мне на поясницу, чтобы подтолкнуть к себе, и целует в висок. Поймав мой растерянный взгляд, улыбается и тихо шепчет: – Так надо. – М-м-м… – то ли соглашаюсь, то ли протестую я. Глаза будто сами собой действуют, направляясь в определенную сторону и вынуждая меня столкнуться взглядом с Бойко. Ужас, как он на нас смотрит! Застываю, потому что помещение вокруг меня приходит в движение. Сначала вращается и кружится, а потом и пол из-под ног ускользает. Куда-то проваливаюсь, совсем как тогда, когда мы с Кириллом трогали друг друга на кровати. Сердце безумно расходится, натягивая вены и распирая их стремительным потоком огненной жидкости, которую и кровью сейчас не назовешь. Разве она способна так бурлить? А он все смотрит и смотрит. Зачем же он так смотрит, будто я что-то плохое делаю… Будто ему боль причиняю… Не понимаю… Под ребрами вдруг что-то скручивается и ноет, а внизу живота какой-то клубок наматывается. Кожу прихватывает ознобом, словно морозом. Содрогаюсь и почему-то вспоминаю, как лежала в операционной и долго смотрела в глазницы шестилампового хирургического светильника. – Все в сборе? – прерывает затянувшуюся тишину скрипучий голос декана. – Ну-с, без лишних предисловий, объявляю турнир открытым. Прошу всех занять свои места. Каждая команда располагается за отдельными столами, ориентируйтесь по цветам. Синие – Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Шатохин, Георгиев. Красные – Любомирова, Юрченко, Тарасов, Диденко, Терентьев. Желтые – Илиев, Орлов… Желаю удачи девочкам и их команде, затем Чарушину и иду с ребятами к красной секции. Выдыхаю лишь после того, как сажусь за стол. Хорошо, что перегородки не позволяют нам видеть членов другой команды. Ввожу в систему логин и пароль, которые получила накануне, и сразу же оказываюсь в игре. Надеваю наушники и специальные очки. Сердце стучит абсолютно ровно. Никакого лишнего адреналина, ни грамма волнения я не испытываю. Просто включаюсь и сосредотачиваюсь. Быстро проверяю защитную экипировку своего персонажа. Меняю оружие со штурмовой винтовки на привычные пистолеты. Локация, перед которой нашу команду выбрасывают из вертолета, оказывается огромным трехэтажным сооружением в арабском стиле. Тихо переговариваемся с ребятами между собой и решаем, что я войду в здание первой, а они сразу за мной. Нужно постоянно держать в голове, что помимо игровых ботов, от которых нам и предстоит освободить здание, другие команды в это же время проникают в сооружение через альтернативные входы. Первый этаж мы проходим легко и ненапряжно. Всей пятеркой перемещаемся на второй. И вот там уже разворачивается настоящая бойня. Значков на карте становится все меньше. Один за другим они тухнут и исчезают. Все, кого убивают, должны покинуть зал. Следовательно, в нашей секции образуются пустые стулья, и психологически это беспокоит больше, чем количество игроков. Сначала вылетает полностью команда Желтых. Потом Оранжевые. Мы с ребятами проходим второй этаж и почти добираемся до следующей лестницы. Карта, кроме трех наших красных значков, показывает, что в игре остаются еще два игрока Синих и один Зеленый. Но у выхода на лестничную клетку на нас налетает целая орда. Успеваю забежать в укрытие, а Тарасова и Диденко убивают. – Черт! Черт возьми! – ругаюсь шепотом, когда ребята поднимаются и выходят. Впереди еще целый этаж, а я осталась одна. К такому не готовилась. Выдыхаю и беру паузу, чтобы успокоиться и оценить обстановку. На панели игры горит еще один значок. Синий. Какова вероятность, что это Чарушин? Хотя какая разница? Сейчас мы конкуренты. Кто-то один должен взять здание под контроль, чтобы принести победу своей команде. – Любомирова, ты осталась? – слышу в динамике голос Бойко и вздрагиваю. – М-м-м… – не могу решить, что ему ответить. Зачем он связывается со мной? Мы все-таки противники. – Давай, не ломайся. У меня, блин, твой номер светится. – И откуда ты его знаешь? – Оттуда. – Грр… – издаю непонятный звук, выдавая свое раздражение. – Что тебе надо? – выдыхаю так же недовольно. Вот не вижу его, только голос слышу, а начинаю нервничать. – Третий этаж забит. В одиночку его трудно пройти. Предлагаю объединиться и валить туда вдвоем. Размышляю, покусывая губы. – Центурион? – Я думаю! – Думай быстрее. – Черт… Черт… – шепчу неосознанно. Вот теперь, впервые за всю игру, телом овладевает настоящее волнение. – Вареник, блядь… – Не подгоняй меня! – Да ты издеваешься! – Нет же! Я думаю! – Хватит думать. Срывай уже чеку. Сама обещала, что будем взрывать, – припоминает мои же слова. – Погнали. – Если я тебя увижу, могу рефлекторно спустить курок, – шиплю, злясь на то, что он вызывает у меня столько эмоций, когда я должна быть спокойна. Самое время сосредоточиться. Но нет же, надо было остаться именно с ним! – Потом это обсудим, – заверяет едким тоном. И добавляет как-то двусмысленно: – Кто кого снимет… – Ладно! – выкрикиваю, устав нервничать. – Я согласна. Идем. – Молоток, Центурион! Слушай, дальше, – напрягаюсь, когда он это говорит. – Ты же не ждешь, что я позволю тебе сейчас командовать? – Кто-то должен быть главным. И этот кто-то точно не ты, – прямо заявляет Бойко. – Нет, я все-таки пристрелю тебя… – шиплю в микрофон, выбираясь из укрытия. – Побереги патроны. – У меня их дофига! – Отлично, потому что у меня, благодаря кому-то, постоянно, блядь, заканчиваются, – сообщает Кирилл с упреком. – Когда ты поймешь, что я здесь абсолютно ни при чем? – вспылив, раздраженно выдыхаю я. – Сброс очков и напряг с запасами у тебя возник, потому что ты получил по заслугам за свои жестокие выходки! – Так, давай не сейчас, Сейлор Мун, блядь. Не взрывай меня, иначе и я раздам последние патроны, как только тебя увижу. – Вперед! – Центурион… – как же бесит этот тон, которым он смеет меня предостерегать. – Ты близко? Войдем на этаж вместе, но ты должна будешь меня прикрыть, чтобы я добрался до оружейной. Шумно выдыхаю, прежде чем ответить. – Я поднимаюсь по восточной лестнице. – Жду. Когда я выхожу на этаж и вижу рядового солдата, ничем не отличающегося от сотни других в этой игре, сердце отчего-то расходится, как ненормальное. – Классные сиськи, Центурион, – слышу, что, делая этот сомнительный комплимент моему персонажу, Бойко смеется. К щекам тотчас приливает кровь. Хорошо, что в реальности меня никто не видит. Потому что… Я вдруг улыбаюсь его тупому юмору. Наверное, из-за того, что злобы в нем нет. Смех Кирилла какой-то непривычно настоящий, волнующе игривый и необычайно теплый. Внутри меня просыпается та самая жар-птица. Сегодня она не только машет крыльями, но еще и пускает мыльные пузыри. Чертовщина какая-то, ей-Богу… Едва сдерживаю смех, когда отвечаю: – Я работала на них целый год. Кирилл снова смеется. Понимает, о чем я. Чтобы улучшить внешний вид и навыки своего персонажа, нужно копить очки со всех турниров. – Неужели ты спустила состояние на виртуальные сиськи? Зачем? – Так мне хотелось! – Кхм… У тебя и свои классные, – выдает неожиданно каким-то хриплым тоном. Я замираю, забывая, где нахожусь. Не могу придумать, как реагировать. Зачем он это сказал? Одно дело – обсуждать персонажа, его внешний вид – это как прокачка, и совсем другое – переключаться на реальность. – Эм… Благо в это мгновение на нас налетают солдаты-боты, и мы расходимся в разные стороны, чтобы отстреливаться. – У меня три патрона, – сообщает Бойко уже серьезным тоном. – Прикроешь? – Прикрою… Только карта показывает, что оружейная комната почти посередине этажа. Как ты дальше? Боже… Так говорю, будто меня это волнует. – Справлюсь… Думаю… Я выхожу. Мое дыхание заметно учащается. Вижу, как персонаж Кира выбирается из укрытия и прокатывается по полу комнаты. Я прицеливаюсь и убираю всех ботов, которые поворачиваются к нему. Утрачиваю связь с реальностью. Сейчас мне кажется, что мы физически там находимся. Такое погружение в игровой мир случается очень редко. У меня, наверное, впервые. – Центурион? – дыхание Кирилла тоже кажется учащенным. – Да? – Я уйду, бросай гранату. Слышишь? – Да. Забываю о том, что не собиралась подчиняться его командам. Как только солдат с красным номером «337» скрывается из вида, приседаю и выкатываю гранату. Даже виртуальный взрыв сейчас пронимает сильнее, чем когда-либо. – Кир? – зову в микрофон. – Кир? Ты как? Мало мне гипнотизировать его значок, хочу услышать голос. – Порядок. Я в оружейной. Заправляюсь. Там это… В четвертом зале кто-то есть. Перед этим чисто. Выйду тебе навстречу сейчас. – Хорошо. Я уже бегу. Сердце кое-как успокаивается, только когда снова встречаемся. Теперь Кир меня прикрывает, пока я перебираюсь через коридор к нему. Отстреливаемся вместе и, перебросившись парой фраз, бежим дальше. Работаем слаженно. Впервые понимаем друг друга буквально с полуслова. Кажется, будто всю жизнь в одной команде сражались. – Центурион… В сторону уходи. – Ага… Справа, Кир! Осторожно! – Лежи! – Все уже? – Идем… – Кир? – только его имени и вопросительной интонации хватает, чтобы он понял, что я дальше хочу сделать. – Давай, – дает добро, и я выбегаю из укрытия, чтобы выманить ботов. Когда прыгаю за сваленную на пол балку, Кир половину уже отстреливает. Быстро справляемся с остальными и, наконец, направляемся в главный зал. Там на удивление совсем мало ботов-охранников оказывается. Справляемся и с ними. Застываем перед рычагом, который должен провернуть один из нас, чтобы выбросить с внешней стороны флаг своей команды. – Центурион? – зовет Кир тише, чем до этого. Я лишь откашливаюсь. – Вареник… Ничего сказать не могу. И тогда Бойко, точнее его персонаж, направляет на меня винтовку. На автомате вскидываю свои пистолеты. Держу его на прицеле, а он меня. Слушаю его дыхание и сама дышу все чаще. – Ты же не выстрелишь мне в рожу? – выдыхает Кир отрывисто. – Я тебя… Не знаю, что он хочет сказать, потому что… Я вдруг очень боюсь того, что выстрелит он. Будто это и правда не просто игра. Нет, не просто… Я зажмуриваюсь и стреляю.© Варвара Любомирова
Глава 28
Даже такие милые зверушки, как ты, могут снести башню. Блядь, только такие и могут…Мало того, что Чара как-то тупо вылетел из игры, будто умышленно самоубился, так еще свезло остаться один на один с Любомировой. То, что она единственная из всех добралась до третьего этажа, само по себе впечатляет. Возможно, пришло время признать, что Центурион рубит в игре круче, чем все, с кем мне приходилось сталкиваться? Любого другого противника вальнул бы без раздумий. На ней рука дрогнула. Да что там рука… Что-то внутри лопнуло и разлилось проклятым огнем. Планировал ее прикончить. Думал, что смогу. А получается, что даже в игре не вытягиваю. – Ты же не выстрелишь мне в рожу? – выдыхаю отрывисто. – Я тебя… – сам не осознаю, что хочу сказать. Наверное, стоит предложить оставить все как есть, и позволить системе считать по очкам, хоть это и против канонов. Только ни черта красиво завернуть не успеваю. Буквально охреневаю, когда Любомирова палит в меня всю обойму. На несколько секунд дышать прекращаю. Тупо пялюсь в залитый красным туманом экран. Я проиграл? Я проиграл… Она, блядь, убила меня… Она, мать вашу, меня убила… С трудом выдыхая, срываю с головы наушники и очки. Подрываюсь на ноги, не помня себя от гнева, рассекаю зал в поисках красной секции. Когда вижу Любомирову, в груди что-то взрывается. Под фанфары, которые выдает ее игровой аккаунт, хватаю девчонку за плечи и резко дергаю на себя. – Ты что, блядь, вытворяешь? – горланю ей в лицо, забывая о том, что не все эмоции можно выказывать. – Ты, мать твою, кто такая? Кто ты, блядь, такая, а? Она ничего не отвечает. Без каких-либо эмоций позволяет мне себя трясти. Только по щекам слезы катятся. Шумно выдыхаю, когда замечаю. По-новой наполняю легкие, и вдруг кажется, что у меня самого какая-то чертова влага заливает глаза. Бурно выдыхаю, будто в каком-то бессознательном передозе, и веду взглядом в сторону. Пальцы рефлекторно сжимаются на тощих плечах Любомировой. Держу ее так, словно не в силах от себя оторвать. Слушаю срывающееся дыхание. Только не отстегнись… Думаю, сказать не в силах. Улавливаю гомон голосов за спиной, только после этого отцепляюсь и выхожу. Двигаюсь к выходу, будто в бреду каком-то. Рвано и громко дышу. Не первый… Не первый… Дорогу домой не запоминаю. В том же тумане нахожусь. Хочу добраться до своей берлоги и закрыться от всего мира. Но вот дома, ожидаемо, случается армагеддец. Отец разъяряется так, что штукатурка сыплется. Смешно только, как охуевает мачеха, впервые узрев личину дьявола. Ибо на здорового человека Ренат Ильдарович в тот миг совсем не тянет. Ему бы психиатров вкупе с экзорцистами. И то хрен помогут. Не прекращая рвать глотку, поносит «папочка» весь свет. Меня, конечно же, в первую очередь. Я у него и дегенерат, и дебил, и даун, и кусок дерьма. Попутно прилетает остальной команде, организаторам, создателям игры, самому Богу… Список претензий бесконечный. Цепляет вонючей проволокой даже охреневшую «мамочку». За то, что «идиотка бестолковая» смеет мешать, когда он воспитывает сына. – За своей неугомонной каличью лучше следи! – рявкает мачехе в физиономию. Я в режиме похуизма не сразу врубаюсь, что задевает он в этот момент Варю. – Постоянно встревает в какую-то дичь и отравляет всем вокруг жизнь! Камикадзе, вашу мать! Зверею с пол-оборота. Остановить себя даже не пытаюсь. Хватаю папашу за грудки и дергаю на себя. Он резко обрывает свою гнойную речь, только я и сам ничего сказать не могу. Все, что происходит… Все это меня непонятным образом ужасает и страшит. – Ты должен был быть первым! – орет с таким видом, словно сейчас разрыдается. – Ты всегда должен быть первым! На хуй. Разжимаю пальцы и отталкиваю отца. В том же размноженном бреду тащусь обратно к выходу. Только забираюсь в салон, кто-то дергает пассажирскую дверь. Моргаю на измене и зажмуриваюсь, когда рядом приземляется Любомирова. – Выйди, – цежу спустя несколько тягучих вздохов. Смотрю на нее, и снова за грудиной что-то ломается и крошится. – Пошла, сказал! – Не выйду! – Центурион, мать твою… – Возьми третий день, – не просто предлагает. Она как будто умоляет меня. Взглядом – так точно. Что за новое долбаное испытание? – Совсем дурная? А? Я тебя покалечу! Хотел бы говорить спокойно, но нет… Снова надрываю нутро. – Не покалечишь… Кир… Не покалечишь… – Замри, – выдыхаю, качнувшись к ней всем телом. И она замирает. Переводя дыхание, прикрывает глаза. Ресницы дрожат. Жилка на виске вздувается и выбивает синхронный с моим организмом ритм. Этот ритм мир пошатывает. – Потом… Потом чтоб не плакала, – давлю из себя самую тупую часть того, что можно говорить. – Не буду, – обещает Любомирова. Открывая глаза, сражает своим светом, что ли… Он внутри нее. Слепит и обжигает, как солнце. Едва сумев оторвать взгляд, завожу мотор и выруливаю со двора. Пару минут назад, до появления Вари, собирался гнать как ненормальный. Сейчас же… Сердце глухо стучит, с какой-то натяжкой… И я под него подстраиваюсь. Никаких резких движений. Никаких лишних мыслей. Никаких планов и сожалений. Дорога помогает успокоиться. Относительно. Пока не вспоминаю о том, как Любомирова меня шлепнула, почти ничего не беспокоит. Но стоит вспомнить… Пиздец, как штормит. Я будто пьяный в море барахтаюсь. И качу именно туда. К мрачному и холодному в это время года морю. Выбираюсь из салона. Шум в ушах стоит. Словно не на автомобиле премиум-класса прокатился, а реактивный вертолет путем всех внутренних резервов посадил. – Зачем ты со мной?.. – спрашиваю, резко оборачиваясь. Предполагалось «Зачем ты со мной поехала?», но дыхания не хватает, чтобы закончить предложение. Вот и получается черте что. – Ты считаешь, что я поступила по-скотски? – Сама как считаешь? – Ты собирался стрелять? – Если бы собирался, думаешь, не успел бы сделать это раньше тебя? В вопросы играем, не успевая отвечать. Но вместе с тем каждый новый вопрос приносит определенное понимание. Принимаем этот вес и замолкаем. – У меня было несколько причин… – выдыхает Варя после паузы, во время которой я ее взглядом только что не раздел. Не могу побороть жгучую потребность проникнуть не просто под ее одежду. Внутрь нее. Во всех смыслах. Я бы хотел слышать каждую ее мысль. Абсолютно все, что она думает. Узнать все, о чем мечтает и чего желает. Но тогда я бы наверняка сдох. Ведь там по-любому живет Чара. Сука… – Называй все, – требую, не в силах скрыть свой маниакальный интерес. – Я боялась, что ты меня убьешь… По-настоящему боялась, – вижу этот страх в ее глазах сейчас. – Дальше. – И я хотела, чтобы ты проиграл. – Не удивительно, – с горечью отбиваю я. – Послушай… Послушай дальше. – Слушаю! – Я хотела, чтобы моя команда одержала победу – да. Не стану врать! Но… Большую необходимость я видела в том, чтобы ты сам понял… – Что я, блядь, должен понять? – завожусь вопреки всем установкам. Резко шагаю к ней. – Что, мать твою, я должен понять? Варю эта вспышка конкретно пугает. Настолько, что она пятится. А меня самого эта ее реакция дробит на куски. Грязно выругавшись, отворачиваюсь. Слабо соображая, что делаю, разуваюсь. Бросаю на песок куртку и рубашку. – Куда… Куда ты? – расстроенно, будто дающее сбои радио, тянет Любомирова. В брюках в воду вхожу. От холода на мгновение легче становится. Он проникает через кожу и тушит пожар внутри меня. Только ненадолго. Пару секунд, и огонь вспыхивает вновь. Кажется, что нагревает целое море. Плещу водой себе в лицо. Вздрагиваю. И еще раз вздрагиваю, когда чувствую прикосновение теплых ладоней на своей груди. – Что ты творишь? – теряюсь от такого захвата. У меня вдруг… У меня против нее нет шансов. – Обнимаю тебя… – голос Вари звучит отрывисто, и зубы стучат от холода. Но дыхание обжигает мне лопатки. – Иногда достаточно просто обнять, и станет легче. – Хуйня, а не метод, – с трудом выталкиваю я. Нет, не я. Зверь внутри меня. – Прекрати… – шепчет и приклеивает ко мне всем телом. Мой барахлящий выдох, очевидно, даже на Марсе слышат. – Это работает. Чувствуешь? Я чувствую. – А я… Ни хрена я не чувствую, – вру в каком-то адовом бреду. Однако освободиться не пытаюсь. Застываю, давая себе несколько минут. Как ее оттолкнуть? Невозможно. Дрожит каждый мускул, которым Варю ощущаю. Внутри же очередная бойня разворачивается. – Мы, блядь, замерзнем тут на хрен… – Может быть… – говорит так, будто ей все равно. – Ты не понял, а я хочу сказать… – Да понял я. Мир, сука, не Дисней, – выталкиваю и беру небольшую паузу. Прежде чем едким и вместе с тем смиренным тоном добавить: – Даже такие милые зверушки, как ты, могут снести башню. Блядь, только такие и могут… – смеюсь над самим собой. В груди скребет так, что скоро все в рубленый фарш мне там перехреначит. – Нет, не в этом суть… Кир… Прижимается к моей лопатке губами, и кровь в моих венах совсем дурной становится. Густой, пьянящей и какой-то виляющей. Меня, блядь, просто от Любомировой ведет. – Закрой глаза, Кир, – просит она, и я подчиняюсь. Это крайне фиговое решение, потому что, как только я закрываю глаза, меня окончательно уносит. Такие «вертолеты» ловлю, что стоять неподвижно не получается. Но как же это кайфово… Сдохнуть впору. – Ты проиграл. Ты сегодня не первый. Сука, эта информация в очередной раз взрывает мне мозги. – Центурион… – хриплю, накрывая ее ладони своими руками. Она вцепляется крепче, решая, что я хочу ее оттолкнуть. Будто не понимает, что если бы хотел, уже бы сделал… Хорошо, что не понимает. – Ш-ш-ш, ш-ш-ш… – типа утихомирить меня пытается, а у меня от этих звуковых вибраций по всему телу волосы дыбом встают. Черт, не только волосы… – Посмотри, Кир, планета не сошла с орбиты. Апокалипсис не случился. Конец света не настал. Ты живой. Все нормально. Вторым быть не зазорно. В этом нет ничего страшного. Ты здесь. Ты со мной. Все хорошо. Жизнь продолжается. Ты не обязан всегда быть первым. Ты не обязан… Все хорошо. Все хорошо. Ты со мной. Ее отрывистый шепот проникает внутрь меня и каким-то невообразимым образом успокаивает все воспаленные точки. Плевать, если это какой-то гипноз. Еще никогда я не ощущал себя таким свободным. И вместе с тем… Не знал, что можно быть счастливым и целостным, только из-за того, что кто-то меня обнимает. Нет, не кто-то… Она. Оказывается, это так просто… Просто быть счастливым. Хотя бы на пару минут. На одно мгновение. С ней. – Ты со мной… Ты со мной…© Кирилл Бойко
Глава 29
Не называй меня так…Когда мы выбираемся из воды, меня нещадно трясет от холода. Вся моя одежда мокрая. Сухими остаются только пальто и ботинки, которые я каким-то чудом сообразила сбросить, прежде чем броситься за Бойко в море. В тот момент не думала ни о чем, кроме того, что ему плохо, и что я должна ему помочь. – У тебя есть что-нибудь из одежды? – тихо спрашивает Кирилл, когда мы добираемся до машины. – Спортивная форма? – Нет, – качаю головой и отвожу взгляд. Смотреть на его голую грудь все еще проблематично для меня. – Ничего нет. Ветер не слишком сильный, но когда ты промокший насквозь, пробирает до костей. – Возьми мою рубашку. Сверху наденешь пальто, будет нормально. С удивлением смотрю на Кирилла, но машинально принимаю протянутую им вещь. – А ты? – выдыхаю тихо, снова смущаясь, когда наши взгляды пересекаются. – У меня в багажнике сумка со спортивной формой. – Шорты и майка? – хмурюсь я. – Ага. Пока я замираю в нерешительности, Бойко открывает багажник и стягивает с себя мокрые брюки. А дальше… Он снимает и боксеры. У меня даже сердце перестает биться. К такой демонстрации я не то что не готова… Я еще никогда прежде не испытывала настолько сильного потрясения от увиденного. Когда мое сердце вырывается первым из лап этого ступора и запускается, грохочет оно, конечно же, на повышенных оборотах. Не только в груди. Кажется, что оно везде. По всему телу носится. Кирилл же вроде как не обращает на меня внимание. Будто раздеваться вот так, перед кем-то, для него привычно и естественно. Даже неважно, кто рядом. Он просто избавляется от мокрой одежды, чтобы переодеться в сухую. Я определенно этот шок на всю жизнь запомню. Собственные впечатления и эмоции сражают меня наповал. Не то чтобы я когда-то пыталась представить, как выглядит пенис. До этого момента эта деталь мужского тела не вызывала у меня интереса. Но кое-какие представления я все же имела. Помнила иллюстрации из учебников. В общем, все они имеют мало общего с действительностью. То, что я вижу… гораздо внушительнее. – Пожалуйста, – голос Кира вырывает меня из оцепенения. Когда я, наконец, вспоминаю, что не мешало бы посмотреть ему в лицо, он ухмыляется. – Что «пожалуйста»? Наверное, из-за шума в ушах я услышала что-то не то. Иначе к чему это? – Теперь можешь рассказывать своим подружкам, что таки видела член. Значит, он все-таки слышал этот разговор. Не знаю, из-за чего мне больше стыдно. Задыхаюсь, будто собираюсь грохнуться в обморок. – Хоть тут первый, – иронизирует он дальше с еще какими-то непонятными интонациями. Я даже о холоде забываю. Потому что мне сдуру становится жарко. Кое-как удается справиться с собственным организмом и задушенным тоном возмутиться: – Тоже мне историческое событие! Бойко ухмыляется еще шире и, наконец, натягивает шорты. Фух… Боже… – Почти эволюция. – Эволюция – это как раз понимание необходимости носить трусы. – Ты сама-то скоро будешь без них, – ржет Кир. – И быстро давай, – подгоняет уже серьезным тоном. – Как только ты уйдешь! Я при тебе… – стоит лишь представить, щеки горят. – Ни за что при тебе не разденусь! – Это я понял, – выталкивает как-то сердито. – Переодевайся скорее, – подгоняет еще раз, скидывая свои мокрые вещи в багажник. – Я подожду там, – указывает в сторону моря и отходит. Для поздней осени его одежда смотрится странно. Но самого Бойко это, похоже, не волнует. Он спокойно идет вдоль берега. Пару минут колеблюсь. Боюсь, что на улице недостаточно темно, и кто-то может меня увидеть. Я же не такая смелая и беспринципная, как Кир. Однако выбора нет. Заболеть не хочу. Да и вообще в мокрых вещах ужасно дискомфортно. Без конца поглядывая на затылок Бойко, быстро стягиваю кофту и блузку. От лифчика получается освободиться уже после того, как надеваю мужскую рубашку. Она, конечно, длинная, но по моим меркам все же слишком короткая. Поэтому от юбки, колготок и белья избавляюсь, только застегнув пальто. Скрутив и завернув всю одежду в кофту, опускаю узелок рядом с разбросанными по багажнику вещами Кира. – Я все, – выкрикиваю и делаю к нему несколько шагов. Мало того, что запах Бойко на себе ощущаю, так еще это непривычное положение «без трусов» вызывает какое-то странное волнение. И он ведь знает, что под пальто на мне нет ничего, кроме его рубашки. Смотрит так, будтоя совсем голая. – Эм… Едем? – его сипловатый тон только усугубляет мое взбудораженное состояние. Словно я понимаю, почему он такой… Чувствую? – А куда поедем? – спрашиваю, когда забираемся в машину. – Вариантов нет, – выдыхает Кир, сжимая ладонями руль. Непонятно, зачем так в него вцепился, если даже еще не завел мотор. – Только квартира, – смотрит на меня, чтобы считать какую-то реакцию. А я просто не понимаю, как к этому относиться. Сама же с ним напросилась. – Можно, конечно, номер снять… – голос с хрипом обрывается, будто он уже заболел. Прочищает горло, прежде чем продолжить. – Только, как по мне, это еще хуже будет выглядеть, если кто узнает. – Ну… Насчет нас и той квартиры, вроде как, все уже успокоились, – тихо выдыхаю я. – Все думают, что я с Артемом, а ты – мой брат. Почему-то впервые последний факт скребет изнутри. И сердце одуряюще заходится. – Да уж… Брат… – бормочет Кир раздраженно и заводит двигатель. Удивительно, что обычными оскорблениями не разбрасывается. Оказавшись второй раз в «штаб-квартире» Бойко, отчего-то нервничаю еще сильнее, чем в первый. А мне ведь еще и спать не в чем. То есть сильнее всего меня беспокоит, что на мне нет трусов. Даже если Кир, как в прошлый раз, не ляжет со мной в кровать, я, скорее всего, не смогу уснуть. – Пить что-нибудь будешь? – спрашивает он, а у меня озноб по коже бежит. Потому что Бойко выглядит и звучит злым. Неужели мое присутствие его настолько бесит? – Нет, я не пью. – Еще бы я сомневался, – ерничает он. – Может, надумаешь попробовать? – Нет, – отказываюсь уже не так решительно. – Ложись тогда, – бросает почти в дверях. – Я на кухне буду. – Я с тобой, – выпаливаю немного с опозданием. Он, видимо, не слышит. Идет дальше, пока не догоняю и не хватаю за руку. – Я с тобой. – Лучше не трогай меня сейчас, – грубо цедит Кир и вырывает ладонь. Несколько секунд оторопело пялюсь ему в спину. Такая реакция вдруг сильно обижает меня. Настолько, что глаза заволакивают слезы. Я, дурочка, решила, что наши отношения налаживаются. Конечно же, Бойко быстро вернул меня с неба на землю. Заставляю себя вернуться в комнату и забираюсь в кровать. Рубашка то и дело задирается, оголяя бедра. Но я плотно укутываюсь в одеяло и, вроде как, убедившись в безопасности, погружаюсь в тревожный сон. А ночью неожиданно просыпаюсь… Просыпаюсь, потому что чувствую, что меня кто-то обнимает. – Кир… – сонно шепчу, сама не зная, что собираюсь сказать. – Спи, Ракушка, – выдыхает он мне в шею и притискивает еще крепче к себе. По спине бегут мурашки, и я вздрагиваю. Мысленно произвожу проверку своих ощущений. Я по-прежнему завернута в одеяло. Оно защищает меня со всех сторон. Но, тем не менее, прикосновения Кира, его близость… Да даже дыхание – знакомое, но с примесью алкоголя… Все это будоражит меня, как самый сильный раздражитель. Шумно втягиваю воздух, понимая, что он не станет трогать одеяло. Просто прижимается ко мне со спины и обвивает рукой под грудью. Ничего криминального. – Не называй меня так… – Ты же говорила, что тебя не задевает. – Это было тогда… – А сейчас что? – тихо и как-то настороженно спрашивает Кирилл. – А сейчас… задевает… Шею обжигает очередной тяжелый выдох. А после… Он касается там губами. Я дергаюсь, не справляясь с ощущениями, которые призывают меня извиваться и вертеться. Только Кир не позволяет, сжимает еще сильнее и будто фиксирует. – Спи, Варя… После этого, рядом с ним, очень нескоро мне это удается.© Варвара Любомирова
Глава 30
Ты по-прежнему никто.– Кирилл! – не унимается Любомирова. В третий раз зовет. Назойливая липучка, мать ее… – Я знаю, что ты меня слышишь! Приходится остановиться и обернуться. Приходится – громкое слово, безусловно. На кого-то другого я бы успешно забил болт и в десятый раз. Но с этой занозой надолго выдержки не хватает. Долбаное желание увидеть ее подрывает нутро и лишает самообладания. – Чего тебе? – выдыхаю агрессивнее, чем должен. Когда уже эта блажь сгинет? Я же не тупой. Примерно понял, что не все в этой гребаной жизни можно получить. Я, блядь, смирился. Смиряюсь, нахуй. Ладно, просто сам себя пытаюсь наебать. – Что с тобой? У тебя что-то случилось? – хватает у Вари ума прицепиться ко мне с вопросами. – А по моему лицу, блядь, непонятно, что со мной? Чего ты лезешь ко мне? Я, мать твою, опасен, понятно? – Хм… Нет, непонятно, – принимает тот доставучий вид, который я особенно сильно «люблю». – Так, что у тебя? Буйная стадия бешенства? Или острая кишечная инфекция? – Юмористка, я не могу, – зачем-то и вправду улыбаюсь. И она… Вот на хрена она мне улыбается? Нельзя так. – Я тебя дома поймать не могу, – заявляет Варя, но я все еще слабо въезжаю в ее слова. – И зачем я тебе нужен? – Ты не заметил… – на ее лице отражается беспокойство, и я напрягаюсь. – Мама с Ренатом Ильдаровичем в ссоре, что ли… Они совсем не разговаривают. Точнее, он с ней пытается, но мама… Она будто сильно обижена на него. Уже два дня. С тех пор как мы вернулись… – И при чем здесь я? О причинах, конечно же, догадываюсь, но пересказывать тот скандал желания не имею. – Так ты тоже заметил? Я не накручиваю? Не знаю, что ответить. Тяжело выдыхаю и перевожу взгляд выше ее головы. – Нет, не заметил, – бросаю резко. Я не обязан предупреждать, что мой отец опасен. У этой клуши, которая мачеха, своя голова на плечах. Пусть думает, услышала и увидела достаточно. А мне похрен. – И еще… Зачем ты нападаешь на Виталика? – ошарашивает новым вопросом. – Какого, мать твою, Виталика? Виталик у нас кто? – Студент. Парень из моей группы. Ты его утром чуть с лестницы не столкнул! – Чуть не столкнул? – раздраженно смеюсь. – Запомни уже, у меня не бывает никаких «чуть». Если бы собирался столкнуть, то столкнул бы. И какого хрена он тебе на меня стучит? Ты мне мамочка, что ли? – Он не стучал! Мне другие рассказали… В общем, все это неважно. Перестань его донимать! – Это ты меня перестань донимать, – наклоняясь, упираюсь лбом ей в переносицу. – Раскомандовалась, будто имеешь какое-то право мне указывать. Ты по-прежнему никто, – выдыхаю резко и замолкаю. Какие-то эмоции на лице Вари заставляют мое долбаное сердце сжаться. – Не делай так, – тихо выдыхает она. – Как? Любомирова судорожно тянет воздух и качает головой. – Ты делаешь вид, что ничего не изменилось. – А ничего и не изменилось, – снова зев перекрывает и не дает дышать, но я упорно продавливаю свое сволочное эго. – Только из-за Чары с тобой и разговариваю. Кстати, тебе не пора его найти? Она… огорчается. Толкает меня в грудь и, наконец, сама уходит. Я же еще несколько секунд стою. Перевожу дыхание, прежде чем начать двигаться. Дома снова отец мозги выносит. Одно время занят был этой своей… Сейчас, походу, кроме как на мне, не на ком больше отыгрываться. Злой, как черт. Аж морда кипит, пока втирает мне по поводу каких-то, мать его, хреновых оценок. – Виктор Степанович просил, чтобы ты к нему заехал утром. – А Виктор Степанович не боится меня к себе звать? – едко поддеваю я. – Ты еще шутки шутишь? Герой! – сарказм отца, вибрируя, потолок кабинета натягивает. – С битой к старику! – По твоим стопам иду, – вяло отзываюсь я. – Ты мне поумничай тут! – все, чем батя способен крыть. – Короче, не могу я завтра. У меня в семь утра тренировка. – Так езжай сегодня! Ну, бля… – К чему эта гребаная срочность? – Давай, не ерепенься! Лады… Только чтобы он от меня отстал. Плетусь в комнату переодеться, когда за дверью Любомировой слышу смех. Притормаживаю, как какой-то лох, чтобы послушать. Грудь жаром окатывает, и пульсация эта чертова долбит. – Ну, нет, конечно… В общем… Слушай, Кать, насчет Артема… – шумно выдыхает Центурион, словно в этот момент то ли по комнате прыгает, то ли чересчур волнуется. Мое сердце синхронно разгоняется и толкается в глотку. Подгоняю себя, чтобы не слушать дичь, которую она сейчас начнет о нем валить. Я же не вынесу! Я не научился с этим справляться. Мне, мать вашу, больно только от мысли, что она о нем думает! И все равно стою, расставив локаторы. Мазохист, блядь. – У нас Артемом ничего нет. И никогда не было, – бормочет Варя. И внутри меня все взрывается от бешеной радости, которую я никак не могу ни удержать, ни тормознуть. Пока я не слышу следующее: – Это мы из-за Кирилла придумали, что встречаемся. Чтобы тот от меня отстал. Угу. Как видишь, работает… Все, что внутри меня секунду назад ликовало и тянуло тело к небу, резко обваливается вниз. Грудой горячих камней оседает где-то в районе желудка. Сука… Волна гнева, которая поднимается у меня в груди и толкает всю кровь вверх, едва не сносит мне этим маневром голову. Не могу понять, на кого больше злюсь – на Любомирову или на Чару? Чувствую себя последним ослом. И вместе с тем подыхающим, ненавидящим весь мир ослом. Добравшись до своей спальни, лихорадочно соображаю, что сделать, чтобы притупить всю эту хрень. Сваливаю настольную лампу. Разрываю листки с ее портретом. Порываюсь набрать Чарушину. Нахожу номер. Жму на вызов. Сбрасываю. В воспаленном мозгу зреет другой, дурной и отчаянный план. Быстро иду в ванную. Открываю кран. Хлещя ледяной водой в рожу, сбиваю ярость. Вся футболка от этих хаотичных движений промокает. Но обороты скинуть помогает. Выдыхаю уже свободнее. Пару минут спустя и вовсе какая-то ублюдочная отрешенность накатывает. Переодеваюсь и совершенно спокойно иду к Любомировой. Мать ее, даже вежливо стучу в дверь и дожидаюсь, пока позволит войти. Спальня Вари, словно долбаная оранжерея. Заходишь и теряешься, пока ее среди этой зелени обнаружишь. – Мне нужно к Франкенштейну смотаться, – сообщаю, глядя в обманчиво наивные глаза чертовой сводной сестры. – Хочешь со мной? – Да, конечно! Хочу! То ли радуется, то ли делает вид. Сглатывая, пытаюсь понять, что в ней может быть настоящим. Сейчас все кажется фальшивым. И так хреново от этого – все нутро горит. – Тогда поехали, – мрачно добавляю, окидывая Любомирову еще одним долгим и наглым взглядом с головы до ног и обратно. Снова в ее лживые глаза смотрю. – Покатаемся.© Кирилл Бойко
Глава 31
Если нельзя, но очень хочется – то можно…У Виктора Степановича мы не задерживаемся. Он немного удивляется, увидев нас с Кириллом вместе, но быстро справляется с эмоциями и даже приглашает на чаепитие. Бойко, конечно же, отказывается. Он даже проходить дальше порога не желает. Тогда Виктор Степанович выносит Киру какую-то папку, напоминает про сроки сдачи курсовой и отпускает нас восвояси. Я немного расстраиваюсь из-за того, что вопрос так быстро решился. Домой ехать неохота. Я ведь так рада, что Бойко снова оттаял и позвал меня с собой! Но напрашиваться на какое-то продолжение вечера смелости не хватает. Наверное, мне просто хочется, чтобы он сам позвал. Это, оказывается, вызывает очень приятные чувства. И раньше это ощущала, но признать не всегда получается. К моему удивлению, Кир не спешит заводить двигатель. Поворачивается ко мне и смотрит выжидающе, слегка прищурив глаза. – Четвертый день? Если бы я успевала думать, волна щенячьего восторга, которая стремительно взмывает в моей груди из-за этого предложения, обязательно бы меня испугала. Но я не успеваю. – Давай, – шепчу и улыбаюсь во все лицо, не в силах скрыть радость. – Вау, – выдыхает Бойко с какими-то хрипловатыми нотками, задерживая взгляд на моих губах. И внутри меня вдруг такой ураган эмоций поднимается! Эмоций, которые я еще не понимаю, но которые так сильно захватывают, что хочется поежиться, шумно выдохнуть и зажмуриться. Пока Кир так смотрит, голова кружится, а тело окатывает жаром. Мгновение спустя оно уже выходит из-под контроля законов физики. Становится воздушным и парящим. К счастью, или к сожалению, Бойко, будто опомнившись, отворачивается. Прикрыв глаза, резко мотает головой. Я же замираю, не зная, как реагировать. Меня даже то, как он пытается прийти в себя, почему-то будоражит. Неужели… Неужели… Неужели я ему нравлюсь? Грудь резко стискивает. Запрещаю себе так думать. Мы ведь брат и сестра. Сводные. Запрещаю. Но работу подсознания невозможно контролировать. Оно воскрешает все те мгновения, которыми я, несмотря ни на что, очень сильно дорожу. – Можно спросить? – нарушаю тишину. Смотреть на Кира не решаюсь. Играя замком своей куртки, слежу за этими действиями глазами. – Спроси, – его голос звучит глухо. За позволением улавливаю характерное движение кадыка и слышу шумный выдох. Он тоже волнуется? Если так… Мне еще страшнее. Выше его губ взгляд так и не могу поднять. – Ты тогда поцеловал меня… Ты это планировал? Только бы не стал снова делать вид, что не он целовал… – Нет. Теперь шумный отрывистый выдох покидает мои губы. – А зачем тогда? На этот вопрос Кирилл не отвечает. Затяжную тишину разбивает лишь наше обоюдно тяжелое дыхание. Я даже решаюсь поднять взгляд, но он тут же уводит свой. Вздрагиваю, когда заводит мотор. Однако больше ничего не говорю. Молчу даже тогда, когда он серьезно превышает скорость. Рассчитываю, что за время, проведенное в дороге, удастся немного успокоиться. Вместо этого волнение внутри меня только растет. Когда добираемся до подъезда многоэтажки, и вовсе… С каждым шагом, который приближает нас к квартире, тело уже знакомый колотун охватывает. Бойко ничего не говорит, но я чувствую кипящую в нем энергетику и странным образом догадываюсь – произошли какие-то изменения. Кир шагает в помещение первым, я же задерживаюсь. По взгляду, которым он на меня смотрит из своей холостяцкой берлоги, осознаю, что как только шагну внутрь, что-то произойдет. А я не могу понять, хочу ли этого… Не могу понять, но иду. И как только дверь закрывается, Кирилл притискивает меня к ней. Собой. Теряюсь от напора, который он оказывает. Не соображаю, что и зачем делает. Понять что-то по глазам нет шансов – они у него безумные. Бездонные. Бурлящие. Пока Кир смотрит мне в глаза, внутри меня разворачивается буря. Молниями расходится ток, когда он опускает этот одурманенный взгляд на мой рот и, распахивая губы, сипло выдыхает. Вижу, как заторможенно трепещут его ресницы, как слегка подрагивают мускулы на лице, как часто вздымается грудь. Хочет ли он поцеловать меня? Почему выглядит как человек, находящийся перед своим самым большим соблазном? Зачем сражается с собой? Ведь меня поглощается такое же сильное волнение. Кир прикасается к моим губам пальцами, и я задыхаюсь. Прикрываю глаза и шумно тяну носом воздух. «Нам нельзя…» – напоминаю себе и тотчас об этом забываю. Ощущаю, как Бойко придвигается еще ближе. Трется своим твердым торсом о мою охваченную жаром грудь, вызывая зуд и дрожь. – А-ах-х… – вырывается у меня крайне громко. Кир со стоном выдыхает и, будто стремглав приняв какое-то решение, раздвигает коленом мои ноги. С трудом контролируя собственное дыхание, вцепляюсь пальцами ему в плечи и беспомощно слушаю, как мои ботинки с каким-то скрипучим звуком разъезжаются по паркету. Напряженно замираю, рвано выдыхаю и даю Кириллу максимальный доступ к своему телу – позволяю вторгнуться между своих бедер. Он тотчас толкается пахом. Точно так же, как во время квеста, это пугает меня. Но вместе с тем… Это уверенное и как будто несдержанное движение вызывает внутри меня настоящий пожар – замыкание и взрыв всех микронейронов. И я их спасать не собираюсь. Пусть горят. Распахиваю губы и ощущаю, как большой палец Кира проникает мне в рот. Неглубоко, лишь на первую фалангу. Однако меня это почему-то шокирует и на мгновение обездвиживает. Открывая глаза, сталкиваюсь с горящим взглядом Кира. Могу укусить его или попытаться отвернуться, но то, как он смотрит на меня – голодно и жадно, заставляет вспомнить момент, когда он сам лизал мои пальцы. Повторяю это действие – прохожусь вокруг его пальца языком. Кирилл громко, мучительно и как-то безумно волнующе стонет. Снова толкается в меня каменным пахом. Я содрогаюсь, инстинктивно сжимаю на его пальце губы, тяну носом воздух и странно мычу. – Ох, блядь… Ох… Твою мать… – и снова стонет. – Соси… – выдыхает неожиданно. Не могу понять: то ли команда это, то ли просьба, пока по его крепким плечам не идет выразительная волна дрожи, и он не повторяет уже другим тоном. – Можешь пососать? Пожалуйста… Соси… То, что Бойко говорит, звучит как-то грязно. Я натуральным образом сгораю от стыда и кипучего волнения. Но интонации, вибрации и хрипота в его голосе не позволяют мне оскорбиться. Все вместе вызывает такое сильное возбуждение, с которым мне еще не приходилось сталкиваться. Мозг отключается. Все мое тело плавится. Потрескивает, томится и ноет. Обхватываю палец Кира плотнее. Он только видит это, будто с ума на моих глазах сходит. Обволакиваю его языком и произвожу сосательное движение. Мокрый от моей слюны палец всего несколько раз ходит туда-сюда в моем рту, прежде чем Бойко резко выдергивает его и с хриплым стоном прижимается ко мне лицом. – Я тебя сейчас поцелую… – сообщает низким, сиплым голосом. И не двигается. Морщу лоб, чтобы максимально поднять веки и встретиться с направленным на меня взглядом. Практически в упор сталкиваемся. Жалкие сантиметры между нашими глазами, кожей ведь соприкасаемся – лоб Кирилла упирается в мою переносицу. – Давай… – то ли соглашаюсь, то ли слишком робко подгоняю я. Очень сильно хочу этого. Как ничего и никогда не хотела. Впервые руководствуюсь шутливым и беспечным правилом: «Если нельзя, но очень хочется – то можно». Только Кир так и не двигается. Просто смотрит на меня и все тяжелее дышит. Мои собственные легкие буквально распирают ребра. А сердце забивает своим шумом все прочие звуки. Расходится гулкой пульсацией по всему организму. Долгое ожидание выбрасывает в мою кровь слишком бурный коктейль гормонов, и в какой-то момент дискомфорт превышает удовольствие. Прикрывая веки, толкаю Бойко в грудь, чтобы отойти и попытаться нормализовать рвущие рекорды жизненные показатели. Но именно это заставляет его действовать. Он ловит пальцами мой подбородок и сжимает, приоткрывая таким образом губы. Стекает к ним взглядом. Быстрый громкий вдох. Рывок. И мой задушенный выдох тонет у него во рту. О, да… О, Боже… Пожалуйста… Спасибо… Наконец-то… Едва наши губы сливаются, Кир врывается в меня языком. Проходится им по всей полости рта. Скользит вокруг моего языка. Воспаляет и взрывает мои рецепторы своим вкусом. Если объективно, он будто хочет меня сожрать. Облизывает, вылизывает и наполняет мой рот своей слюной. Возможно, он все-таки бешеный. Но это его буйство передается мне и полностью захватывает мой шокированный организм. Сознание плывет. Голова кружится. Отвечаю инстинктивно. Двигаю синхронно с ним губами. Повторяю маневры языком. Мычу и беспорядочно дышу, когда ловлю его рыки, грубые рваные стоны и шипящие выдохи. Обнимаю и трогаю, словно безумная. Обвиваю руками. Касаюсь пальцами затылка и шеи. Забираюсь под ворот толстовки. Лопатки Кира сходятся. Мышцы раздуваются. Кожу стягивает дрожь. Он замирает буквально на мгновение. А затем возобновляет поцелуй, прижимается еще крепче и толкается мне между ног членом. Раз, второй, третий, четвертый… Резко и быстро. Думала, что сердце – главный раздатчик в человеческом организме. Но в ту секунду внизу моего живота появляется что-то гораздо мощнее. Сумасшедший огневорот. Только его ощущаю. Он перебивает все прочие показатели. Делает мое тело вялым, наэлектризованным и искрящим. Собирает между моих ног тепло и влагу. Вздрагиваю и паникую, когда Кир пытается потрогать меня там рукой. Суматошно ловлю его ладонь, не позволяя добраться к промежности, которая уже горит и пульсирует. – Не надо… – прошу, отрываясь от его губ. К такому я точно не готова. Бойко смотрит на меня. Возможно, пытается тормозить. Моргает. Мотает головой. Прикасается губами к моему подбородку. Сжимая своей рукой мои дрожащие пальцы, скользит влажными поцелуями вниз по шее. А затем… дергает мою ладонь и притискивает ее к своему члену. – Варя… – хрипит, вибрируя дыханием по моей мокрой от его слюны коже. Я резко распахиваю закрытые на долгие секунды удовольствия глаза. Тяну свою руку обратно. Он выпускает. Но ненадолго. Только для того, чтобы быстро распустить ремень. Боже… Сердце норовит вырваться из моей груди, проломить все оставшиеся этажи многоэтажки и улететь в небо. – Что ты делаешь? – задыхаюсь, когда Кир стягивает штаны и снова ловит мою ладонь. – Я не буду… Нет… Поздно. Глядя мне в глаза, заставляет обхватить свой член. Вырвать руку не могу, он фиксирует ее своей кистью. Впадаю в какое-то абсолютно оторопелое состояние. Пыхчу, бесцельно двигаю губами в попытке что-то произнести и заикаюсь. – Не бойся, – шепчет таким тоном, что только сильнее пугает. – Ты приказываешь мне? – не узнаю собственный голос. – Нет, – так же резко выдыхает Бойко. Затем медленно втягивает воздух, наклоняется ко мне и, прижимаясь губам к моим губам, шепчет: – Просто подрочи мне… Пожалуйста… – Просто? – взвизгиваю я, когда он двигает мою ладонь вдоль своего члена. – Боже… Прекрати… – Пожалуйста… – повторяет и целует, быстро прихватывая мою нижнюю губу. – Пожалуйста, Варя… Пожалуйста… – лижет меня языком. В тот миг я впервые серьезно беспокоюсь за свое сердце. Оно так сильно тарабанит, что совершенно точно дает сбои. Тело трясется, будто в каком-то эпилептическом припадке. Кир, конечно же, чувствует, что я собой не владею. Но и его тело выходит из-под контроля. Дрожит почти так же сильно, как и мое. Снова дергает мою ладонь на своем члене. Стонет хрипло. Срывается. Целует глубже. Насколько хватает дыхания. Слишком часто приходится прерываться, чтобы сделать вдох. Каждый последующий громче, отрывистей и тяжелее. Вдобавок к ним, у Кира то и дело вырываются короткие грубые стоны. Эти звуки, как и все остальное, сильно волнуют меня. Я не могу сопротивляться. Не знаю, как это происходит… Сознание снова отключается. Просто целую его в ответ и позволяю двигать своей рукой по каменной плоти. Член Кира огромный. И в какой-то момент становится еще больше. Он пульсирует под моими пальцами и как будто раскаляется. Кожа нежная и тонкая. Быстро осознаю, что мне очень приятно к нему прикасаться. Особенно, когда Кир так реагирует – просит его ласкать и открыто показывает свое удовольствие. Он сводит меня с ума. И даже это, оказывается, упоительно. Я вроде как понимаю, к чему все идет, с анатомией все-таки знакома. И все же, когда Кирилл кусает меня и с громким стоном содрогается всем своим сильным телом, а на руку мне брызгает теплая сперма, испытываю новый вид потрясения. Второй волной накатывает паника… Как теперь смотреть ему в глаза? Что будет?© Варвара Любомирова
Глава 32
Карантин снят. Опасно, но можно. Убьет, но хочу.Только в голове проясняется, снова ярость накатывает. Злюсь на Любомирову еще сильнее. За то, что даже сейчас, когда я знаю о чертовом сговоре с Чарой, она меня лишает воли. Сердце встает на место, но и со своего естественного положения бомбит все тело, гоняя по натянутым венам ток. Прокручиваю все, что сделал, и, за каким-то хером, жалею о своей грубости и животных повадках. Долбанутая одержимость! Жалею и еще больше зверею. Так и надо с ней! Не собираюсь нежничать. Не для того сюда вез. Если отбросить мелкие огрехи, все правильно сделал. И дальше пойду. Запрета больше нет. Хочу ее использовать. Испортить хочу. Хочу и сделаю. Возьму Любомирову. Первый. – Иди в комнату. Я сейчас, – бросаю ей и запираюсь в ванной. Привожу себя в порядок. Повторяю те же манипуляции с ледяной водой, что и дома. Затылок и шею обильно мочу. Резкими вспышками, помимо своего на то желания, воспроизвожу все, что только что произошло. Все еще ощущая ее вкус, ее прикосновения, свои эмоции – пробивает внахлест свежими. Кожа покрывается мурашками, забитые напряжением мышцы бесконтрольно сокращаются. Дрожу? Да ну нахуй! Шумно и часто дышу, пока ловлю в фокус собственное отражение. Воспаленные глаза слезятся. Кажется, будто на каких-то препаратах торчу. Но нет. Это просто она. Чертова сводная сестра. Всю кровь свернула. Мелкая выскочка. Выше меня прыгнуть захотела. И прыгнула… Поймаю и сброшу обратно. Проучу. Чтобы на всю жизнь меня запомнила. Чтобы больше не смела морочить мне голову. Чтобы ненавидела меня по-настоящему. Как я ее… Ненавижу. Еще два вдоха, пойду и свалю ее. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Сцепляю зубы. Зажмуриваюсь. Резко бросаюсь к двери. Широким шагом пересекаю пространство. Нахожу Любомирову в спальне у окна. Загоняю, как добычу. На хрен эти раздолбанные чувства. На хрен эмоции. На хрен все. – Раздевайся, – грубо командую и резкими движениями сдергиваю собственную одежду. – Но… Что ты делаешь? Зачем? Что с тобой? – задушенно тарахтит Варя. Забываю, что она не дура какая-то. Так просто завалить не получится. Придется стараться, когда у меня и без того от непонятных чувств к ней жилы рвет. Сука, тормози… Только сердце все равно херачит на максималках и выбрасывает в кровь кипу неопознанных эмоций. Распустив ремень, оставляю штаны застегнутыми. Временно. – Иди сюда, – хватаю Любомирову за руку. Сажусь на кровать и притягиваю ее к себе на колени. – Поцелуй меня. – Кир… – выдыхает и замолкает, глядя мне в глаза, а я не хочу, чтобы сейчас смотрела. Ненавижу то, как она своей уникальной нежностью, своей захватывающей невинностью, своей одуряющей стыдливостью и какими-то неприкрытыми страхами подрывает мое больное нутро. Скручивает и взрывает. Капитально сбивает с настроя. – А что… Мы… Как… – запинается и меня этим размазывает. Теряя контроль, веду ладонью по ее шее к лицу. Это, блядь, совершенно необязательно. Я, блядь, просто пытаюсь ее успокоить. Можно ли это считать достаточным оправданием моей глупости? – Что тебя беспокоит? – тихо спрашиваю, не узнавая ни одну, мать вашу, интонацию в своем голосе. Нет, наверное, так надо. Я просто… Иду до конца. – Что теперь будет? – шепчет Варя. Кажется, что действительно напугана. Хотя я уже ни в чем ей не верю. Проклятая притворщица и наглая позерка. Бесит меня настолько, что душу вырывает. – Мы же семья, Кир… Что скажем родителям? – Да какая семья?! Успокойся ты уже с этой чухней, – сердито выдыхаю я. Последнее, что меня волнует – это отец. О мачехе и вовсе не думаю. Проблема, вашу мать! Когда у меня внутри настоящий апокалипсис. – Я тебе не брат, ты мне не сестра. Уясни это, наконец, Варя. Конец как-то смазываю. Всегда так с ее именем, потому и не люблю его произносить. Звучу, как сопля. – Да, но… Все равно… Как им сказать? – Давай потом, – закрываю неудобную тему. Так Любомирова другим вопросом дыру в груди продирает. – Кир, я… Я тебе нравлюсь? Пытаюсь держаться, но то, как она в этот момент смотрит на меня, воспаляет внутри ту самую лишнюю деталь организма, с которой я никак не научусь существовать. – Больше, – выдыхаю и сам себе не верю. Эта информация бьет не только по мозгам… Выжигает душу. Что за хуйня, блядь? – Ты мне тоже… – на ее улыбку реагировать уже просто не способен. Из-за внутренних сбоев перед глазами все плывет. – Больше, – последнее Варя шепчет уже мне в губы. Едва соприкасаемся, снова пожар внутри. Адское пожарище. Все охватывает. Без дрожи не могу это выносить. Стону, с мукой выдавая удовольствие, когда ощущаю ее вкус. Стольких перецеловал с того момента, как понял, что обмен слюнями – самый действенный способ получить доступ к телу. Стольких, что уже всех и не вспомню… Но то, что происходит, когда мой язык оказывается во рту Любомировой, иначе как неким космическим сбоем не обзовешь. У меня отказывают все рычаги давления. Все функции контроля слетают. Еще немного потерпеть… Нет… Нет. Нет! Мозг от остального тела отключается. Теряю нить. Похрен. Прижимаю Варю изо всех сил, будто никогда в жизни уже отпускать не придется. Волной дрожи накрывает, когда она кладет ладонь мне на грудь и осторожно скользит по моей пылающей коже. Как не придавать значения всем этим ощущениям? Как забыть то, что пару минут назад Любомирова трогала мой член? Как не хотеть этого снова и снова? Что, блядь, происходит? Не желаю думать. Желаю делать. Карантин снят. Опасно, но можно. Убьет, но хочу. До конца. До финиша. Не остановлюсь. Опрокидывая Варю на спину, прижимаю всем телом к кровати. Она приглушенно вскрикивает и беспорядочно елозит подо мной, запуская во мне череду оглушающих фейерверков. Ее стремная юбка задирается и сминается между нами. Охуенно. Близко. Толкаюсь ей между ног, пока за закрытыми веками не сыплет искрами. Варя издает еще один задушенный полустон-полувскрик, и я вдруг представляю, как залипну, когда она будет кончать. А она будет. Я должен это увидеть. Первый. Предусмотрительно перехватываю тонкие запястья, завожу их Любомировой за голову и беспрепятственно скольжу свободной рукой ей между ног. Она в ту же секунду так отчаянно дергается, что, невзирая на разницу в габаритах, едва ли не подбрасывает меня в воздух. Напрягаюсь и вжимаю ее в матрас до скрипов пружин. Надсадно дышим. Целуемся. Ты ж моя девочка… Умеешь же. Сердце вылетает. Даже когда вгрызается мне в губу зубами, кайфую. И охреневаю, когда добираюсь до промежности. Отрываюсь, потому что меня настолько кроет, когда трогаю ее там, что в глазах темнеет. Она мокрая… Мокрая… Настолько мокрая, что это чувствуется через трусы и колготки. Не ожидал, что уже… Все… Подрывая веки, сталкиваюсь с Варей взглядом. Она не просто в шоке от происходящего. Она буквально в ужасе. Да, блядь, понимаю, что у нее все впервые, а я действую, как сволочь, на редкость нахально. Но, мать вашу… Я уже не могу замедлиться. Именно эти ее реакции меня и вставляют. – Ш-ш-ш, Центурион… Все нормально… – пытаюсь ее успокоить. – Я тебя… Сам не догоняю, что хочу сказать. Не обижу? Так ведь обижу. Знаю это, и за грудиной так противно скребет, аж дыхание перехватывает. – Я хочу тебя, – выдыхаю с каким-то надрывом. Она сводит меня с ума. Об этом я, не подумав, ей и сообщаю. – У меня крышу рвет, когда я о тебе думаю… А думаю я о тебе все время… Все, блядь, время… Вижу тебя… – с трудом сглатываю, словно в горле кость застряла. Она же… Смотрит, будто все еще не понимает. Еще раз сглатываю и давлю из себя то, что не могу удержать. – Вижу тебя – сгораю. Не вижу – подыхаю. Не отрывая взгляда от ее глаз, вжимаю влажную ткань и растираю ее чувствительную плоть. – Ах… Перестань… Перестань, не надо… – задыхается. А я ловлю ее губы. Всасываю, на всяк лад облизываю – просто крайне голоден. Невозможно насытиться. Возобновляю зрительный контакт. – А ты хочешь меня? – спрашиваю. И сам отвечаю: – Хочешь. Чувствую ведь. Но Варя стыдится и отрицает. – Нет… – Да, Центурион… Да… Она дрожит. Ее дыхание критически учащается. Глаза заполняются слезами, природу которых я понять не могу. Но зачем-то очень хочу разгадать. Все, что она ощущает. Наверное, ее, так же, как и меня, шокируют эмоции. Возможно, ее еще сильнее. Она ведь не знает ничего такого. Она чувствует все впервые. – Первый, – шепчу ей. – Я – твой первый. Во всем. Хочу. – Кир… – Хочу. Закатывая глаза, Любомирова некоторое время смотрит в потолок. Быстро моргает, когда в глазах собираются слезы. Такая красивая. Такая уязвимая. Такая чистая. Моя. – Варя… – легонько кусаю за подбородок. Вдыхаю ее запах. Лижу кожу. Оставляя ряд быстрых жадных поцелуев, добираюсь до губ. Она отвечает на мой поцелуй. Расслабляется и как будто обмякает. Почти не протестует, когда стягиваю с нее колготки с трусами. Чувствую запах ее возбуждения. Трогаю без преград. Пробки выскакивают, и нутро поглощает мерцающая темнота. Трещит она во мне. Затягивает с головой. Прикрывая веки, из последних сил пытаюсь тормознуть бешеное сердцебиение и выровнять дыхание. Ничего уже не работает. Изворачиваясь, выскакиваю из штанов. Воздух вместе с нами бомбит, взрывают его звуки натужного дыхания и лихорадочной возни. – Сейчас… Сейчас… – не знаю, кому это говорю. Себе или Любомировой? – Дышишь? Дыши. Хочу чувствовать ее всем телом. Только Варя не дается. Неожиданно выказывает сопротивление, когда рву полы ее рубашки. Рву с треском, а она впивается ногтями мне в пальцы. Истерит, едва не плачет. – Кир… Оставь, оставь… Не трогай блузку, пожалуйста… И меня самого вдруг накрывает паника. Понимаю, что не могу ее обидеть. Никак. Не способен причинить ей боль. Стирая Варины и свои муки, молча припадаю к ее губам. О, Боже… Мать твою… Ее рот – неиссякаемый источник удовольствия. Штырит так, что умереть не жалко. Трогаю там, где позволяет. Бархатную кожу бедер. Между ними. Дальше. Растираю по припухшим складкам вязкую влагу ее удовольствия. Свой каменный член в ней вымазываю. Тело прошивает судорогами, едва прижимаюсь. Разбивает на куски. – Варя… Что с ней не так, что меня так прет? Что, блядь, не так? Что со мной? Целку ей сбить не способен… Смешно, сука. Так смешно, аж больно. Еложу между влажных складок членом, как какой-то пиздюк, которому в принципе хрен кто дает. Но, блядь, не могу я тупо поиметь Любомирову, как бы физически того ни хотел. Как бы, мать ее, ни злился. Если она станет плакать… Чувствую, что сметет меня. Стоило принять что-то… Нет, не стоило. Сука, у нее там все идеально. Еще пара минут таких фрикций, и меня долбанет инфаркт. Отрываюсь от губ, когда дыхание переходит в громкие надсадные глотки на вдохе и отрывистые хрипы на выдохе. Смотрю в лицо, сходя с ума от того, как ее саму колотит. Глаза закрыты, ресницы трепещут, губы дрожат и выдают массу охуенно-возбуждающих звуков. Чертова, чертова сводная сестра… Дьявол ее создал такой красивой? Между подглядыванием и натужной вентиляцией легких срываюсь и бездумно покрываю ее щеки, подбородок, шею рваными сосущими поцелуями. Все, к чему имею доступ, облизываю. И при этом не прекращаю скользить по ее плоти членом. Давно готов финишировать, но, словно одержимый, надеюсь и жду, что она достигнет своего пика. Кажется, мне это необходимо больше, чем своя вершина. Без нее не хочу падать. Веки все чаще закрываются, но я упорно ловлю Варю в фокус. Замираю, когда она напрягается и цепенеет на глубоком вдохе. Ее тело пробивает волна крупной дрожи – кончает. – Блядь… – сипло выдыхаю я, понимая, что меня тотчас следом кроет. Не двигаюсь, сколько могу, пока Любомирову трясет. Жру ее визуально. Знаю, что позже этот вид меня ночами жрать будет. Знаю… Смещаясь, скольжу членом ниже, между ее складок. К горячей пульсирующей плоти прижимаюсь, и меня накрывает бураном удовольствия. С ног до головы огненными стрелами летит это наслаждение. Разрывает мое тело. Стону, как раненое животное. Да я и есть животное. Варя была права. Рухнув на нее, даже не думаю о том, что размазываю между нами свою же сперму. Как-то похер сейчас на свою природную брезгливость. Просто дышу на нее. И ею. А когда удается восстановить физические силы, подгребаю Любомирову и вместе с собой тяну выше по кровати. Кажется, со спермой все мозги выплеснул. Как иначе это охарактеризовать? Отчаянный дебил. Обнимаю ее. С каким-то сдавленным стоном припечатываю к груди, как подорожник. И догоняю ведь, что край уже… Но даю себе время до утра.© Кирилл Бойко
Глава 33
Я люблю его… Люблю…Дома нас ждет полная неожиданность. Мама встречает в холле с чемоданами и говорит, что мы… я и она, уезжаем. Понять ничего не могу. Растерянно смотрю на Кира. Он все утро каким-то угрюмым и молчаливым казался. Однако сейчас все это смазывается. Кирилл в замешательстве. Он в таком же шоке, как и я. У мамы же глаза красные, будто она всю ночь проплакала. Даже не обращает внимания на мой странный наряд. Я в штанах и толстовке Бойко, так как мою одежду утром не удалось привести в порядок. Спортивный костюм, конечно же, большущий для меня. Хоть и затянут максимально шнурок на поясе и подвернуты рукава, мешком висит. В любой-другой день мама бы обязательно стала допытываться, почему я в чужой одежде. Сейчас же стоит и взгляд отводит. Ренат Ильдарович на нее смотрит, а она будто от него в сторону. Замечаю у мамы на щеке подозрительный розовый след и вздрагиваю. Неужели он ее ударил? Если так… Я просто не могу сообразить, как реагировать. – Мне надо собрать вещи… – шепчу беспомощно. – Я уже все собрала, – останавливает меня мама дрожащим голосом. – Такси подъедет через пять минут. Сглатываю и с силой сжимаю руки в кулаки. Не скрывая неприязни, направляю взгляд на отчима. Очень хочется в лоб спросить, что он ей сделал? Но я никак не могу понять, должна ли сейчас вмешиваться. Немного отвлекает шумный и отрывистый выдох Кира. Когда я переключаю на него внимание, вижу, что он, не моргая, смотрит на меня. Напуган ли он так же, как я? У меня разрывается сердце от первой истеричной мысли, что я его больше не увижу. «Конечно же, увижу…» – убеждаю себя. Мы ведь в одной академии учимся. И хоть он ничего толком мне не успел сказать, ничего не обещал… Завтра мы встретимся и обо всем поговорим. Такси заезжает во двор. Сигналит, оповещая о своем прибытии. Очевидно, пять минут прошло. А кажется, что пять секунд. Никто из нас ничего больше не говорит. Мама подхватывает чемоданы и бодрым шагом направляется на улицу. Я себя тоже заставляю. Кир следует за мной, и я, не в силах себя перебороть, несколько раз на него оглядываюсь. В груди все огнем горит. Если бы Бойко что-то сказал… Хоть что-нибудь… Однако он молчит. Чересчур пристально смотрит на меня и молчит. Хорошо, что мама с отчимом фокусируются друг на друге и не замечают ничего странного между нами. Горло подпирает горечь. С трудом сглатываю и отворачиваюсь, скрывая проступившие к глазам слезы. Быстро забираюсь в салон. И там, когда такси срывается с места, никак не могу избавиться от мысли, что это конец. В дороге молчу, чтобы не разрыдаться. Мама тоже сохраняет тишину, хотя водитель несколько раз к ней обращается, пытаясь завязать разговор. Мы приезжаем к той самой многоэтажке, в которой живет Курочкин. Только сейчас узнаю, что в этом же доме находится мамина квартира. На самом деле чудо, что ее еще не отдали кому-то из преподавателей. Поднимаемся на этаж выше от Виктора Степановича. Так же молча входим в квартиру. Мама сразу же начинает суетиться, вытирать пыль, раскладывает какие-то вещи… Я же не могу себя заставить заняться тем же. – Мам, а что случилось? Ты мне расскажешь? – решаюсь спросить. – Почему мы уехали? Она застывает, уставившись невидящим взглядом на пустые полки шкафа. – Так надо. – В смысле, так надо? – немного нервно выдыхаю я. – Ренат Ильдарович тебя обидел? Вы разводитесь? – Варвара, – строго одергивает меня мама. Смотрит, выдавая куда больше чувств. Ей больно. Это я сейчас понимаю. И чувствую. – Просто… Я пока не решила… Скорее всего, да. Разводимся. – Но как же? – восклицаю расстроено. – Вы ведь только три месяца как поженились? Кто так делает? – Наверное… – произносит мама с дрожью в голосе. – Наверное, я поторопилась. Понимаю, что ей плохо. Но… Меня душат собственные чувства. И мне дико хочется раскричаться, наброситься на нее с упреками. Припомнить все. И то, что столько лет оставляла меня у бабушки с дедушкой. И то, что сейчас потащила в этот проклятый город, эту академию… И то, что ввела в эту семью… И то, что заставила все это пережить. И что теперь? Как теперь? Как? Все зря, получается? Чудом проглотив все эмоции, закрываюсь в своей новой комнате. Никаких вещей разбирать не собираюсь. Мне плохо, выть охота. Сворачиваюсь на кровати, прикрываю глаза, вдыхаю запах Кира, который сохранили моя кожа и его одежда. У меня разрывается сердце. Разрывается и кровоточит. Вспоминаю то, что было ночью. Стыд, волнение, щемящая тоска и какая-то необъяснимая печаль поглощают меня. Бередят душу. Трясут ее, как перину, выбивая тонну эмоций, с которыми я не могу справиться. Я просто очень хочу, чтобы Кир был рядом. И не знаю, что с этим делать теперь? – Кир, я… Я тебе нравлюсь? – Больше. – Ты мне тоже… Больше. Настолько, что… Я ведь… Я люблю его? Господи, конечно же, люблю. Люблю! Жар-птица взмывает крыльями в груди и доводит меня до исступления. Я начинаю плакать. Он ведь придет? Он ведь тоже… Больше? Если он меня не любит, я умру. Тону в этих мыслях. И в своих чувствах. Их оказывается так много, что все перекрывает. Никогда не думала, что так бывает. Когда ничего больше не нужно. Высвобождение большого количества разнозаряженных эмоций заставляет меня буквально рыдать. Я люблю его… Люблю… Наверное, я бы могла сама ему об этом написать. Но я просто не могу прийти в себя и справиться с собственным осознанием. Слишком яркими, чересчур агрессивными, до одури пугающими оказываются эти чувства. Телефон пиликает, и я подскакиваю. Оголтелая надежда толкает сердце в горло. И тут же оно проваливается обратно. Ниже уровня жизни. Катёна Прищепа: Хэй, милаш. Ты где пропала? Сутки от тебя ни слуху ни духу нет)) Скучаем с Ленкой)) Позвони!!! Варвара Любомирова: Привет, Кать)) Я сейчас не могу. Мы неожиданно переехали. Потом объясню. Обнимаю) Отправляю и застываю. Слепо пялюсь на иконку Мессенджера, пока экран смартфона не гаснет. Написать? Или не стоит? Что-то не дает сделать первый шаг. Но я запихиваю это куда подальше, игнорирую интуицию и все же быстро набираю сообщение для Кирилла. Варвара Любомирова: Привет) Не занят? Можешь говорить? Ответ не приходит. Ни через минуту, за которую я успеваю пожалеть о том, что сделала. Ни через десять, за которые я впадаю в отчаяние. Ни за час, который вызывает у меня новые потоки слез. Я не могу понять, что со мной происходит. Почему я так много плачу? Что заставляет меня производить такое огромное количество эмоций? Откуда это ужасное предчувствие, которое заранее пронизывает мое сердце иголками? День тянется, будто резиновый. Я заставляю себя умыться и выйти из комнаты, чтобы помочь маме с ужином. За возней дурные мысли постепенно приглушаются, но время все равно стоит на месте. Когда в дверь звонят, несусь со всех ног открывать. Забившаяся в груди надежда снова оказывается жестоко задавлена горьким разочарованием. На пороге Чарушин. – Ты должна поехать со мной, – встревоженным голосом сообщает он, опуская какие-либо приветствия и вступительные речи. И меня охватывает поистине чудовищное волнение.© Варвара Любомирова
Глава 34
Как ты жить с этим будешь?!20:32 – Одесская областная клиническая больница… – в динамике что-то скрежещет, и последние слоги кажутся смазанными. – Алло! Алло! – кричу, ощущая, как по взмокшей и напряженной спине непрерывно летает ледяная дрожь. – Мы вас слышим. Говорите, пожалуйста, – отзывается механическим тоном оператор. – Что у вас произошло? – Не надо ее трогать, – орет кому-то Бойка. Я не заметил, когда он подбежал. У самого сознание плывет. Не знаю, на чем фокусироваться. – Не поднимать! Отойдите! Все, мать вашу, на хрен, расступитесь!!! Ей нужен воздух. Ей нужен воздух… Господи… Толпа расходится, оставляя Кира с Варей вдвоем. Он падает перед неподвижной девушкой на колени. Асфальт мокрый после дождя. Трудно что-то разобрать в темноте, но я очень надеюсь, что там нет ее крови. – Молодой человек? – тем же обезличенным тоном окликает меня оператор. – Что у вас произошло? Кому-нибудь нужна медицинская помощь? Отворачиваюсь, когда Бойка, скручиваясь в три погибели, касается лбом Вариного лица. – Да, – с трудом выдыхаю. Грудь тисками зажимает, дышать не дает. На глаза наворачиваются слезы. – Да, нам нужна медицинская помощь. – Хорошо. Коротко опишите, что случилось, чтобы мы знали, какую бригаду к вам отправить. – Девушка… Ее сбила машина. – Она в сознании? – Нет… Нет, она без сознания…© Артем Чарушин
19:27 Ничего толком Варе объяснить не могу. Да она и не спрашивает. Вот только англичанка не хочет ее со мной отпускать. Может, и правильно… Может, и не стоило мне приезжать. Я просто не знаю, что еще сделать. Варя уходит в свою комнату. Несколько минут оттуда доносится приглушенная ругань. Я топчусь в коридоре, пока девушка не возвращается. Она быстро обувается, хватает с крючка куртку и, игнорируя поток устрашающих увещеваний, вылетает из квартиры впереди меня. На лестнице встречаем Франкенштейна. – Куда? Что уже надумали? Все ему, блядь, надо знать. – Добрый вечер, – сухо здороваюсь и сбегаю вниз следом за Любомировой. Выскочив из подъезда, на ходу снимаю тачку с блокировки. Варя первой забирается в салон. Заметно волнуется. Меня и самого вовсю полощет изнутри. С тех пор, как получил от Кира сообщение, зреет там некое паскудное предчувствие. Mr Бойка: По поводу Любомировой… Все знаю. Можете сворачивать этот наеб. Мне похуй. На вас обоих. Увидев это послание, Варя больше моего огорчается. – Зная Кира, стоит объяснить ему все сразу, иначе он такого нахуевертит… Не разгребешь потом, – рассуждаю по дороге, чтобы как-то притупить учащенное сердцебиение. – Угу, – вся реакция со стороны девушки. Трясет ее прилично. Почти так же, как в тот вечер, когда у нариков ее вырвал. Странно. – А утром, когда вы уезжали, он как, нормально себя вел? Пытаюсь понять, не успел ли Бойка ей выдать какую-нибудь гнусную мерзость. – Нормально, – шепчет Варя и опускает взгляд. – А ты сам… Откуда узнал, где я? – Приехал к вам, – поясняю и на мгновение замолкаю, чтобы оценить обстановку на соседней полосе, прежде чем перестроиться. – Верняк, к Бойко. Кира не застал, а трубу он не берет. Попросил тебя позвать, Ренат Ильдарович и сказал, что больше не живете у них. – Да… – глухо тянет Любомирова. – От остальных узнал, где зависают сегодня. – Далеко это? – поднимая взгляд, смотрит с какой-то надеждой. Когда так делает, каждый раз в груди что-то сворачивает. Жаль ее. Любую-другую тоже было бы. Может, Бойко трудно выцепить подобное, а у меня три сестры. Но Варю все же больше других чужих защищать охота. Случается, что встречаешь людей и понимаешь, что они в этом мире какие-то особенные. Именно такой и является Варя Любомирова. Только Бойке[9] на эту высоту еще подниматься и подниматься. Свои же чувства не тянет. Считает все херней и умышленно дичь творит, не осознавая, что может не просто все шансы на взаимность разрушить. В бешенстве способен серьезно навредить ни в чем неповинной девчонке. Сразу ведь видно было, что закоротило его на ней. Я сам охренел. Не ожидал от Кира чего-то подобного. Отчасти даже какая-то зависть моментами хватала. У меня ничего такого и близко не случалось. Бойка с Любомировой, сталкиваясь, такую энергию выдают, что на десятки метров искры летят и всех заряжают. – Далеко? – повторяет Варя вопрос, потому как я за своими мыслями провтыкал ответить. – Уже недалеко. Есть в нашем городе пляж с таким высоким, выстроенным из бетонных плит, пирсом, с которого только безумцы прыгают. Ну и наша адреналиновая компашка. Летом после тренировок часто там зависаем. Не знаю, что потащило Кира туда в конце ноября. Впрочем, увидев его выбирающимся из воды, удивляюсь мало. Делать то, на что нормальный человек не решится – в этом весь Бойка. Едва глушу мотор, Варя выскакивает из машины и зовет его по имени. Только вряд ли до берега долетает. Мало того, что из припаркованной рядом тачки музыка орет, так еще остальная тусня шум поднимает. Походу, они все полуживые. Отряхнувшись от воды, Кир быстро взбегает по ступеням обратно на самую высокую поверхность, раскидывая руки, что-то орет в ночь и, хрен знает в какой раз подряд, сигает в бушующее море. Варя ускоряется и врывается в пьяную толпу, а у меня от того самого хренового предчувствия заходится сердце. Визг и смех временно перекрывает восприятие, но я стараюсь не отставать. Догоняю Любомирову, когда она уже встречает Бойку из воды. Тот при виде нее первой реакцией едва шкуру не сбрасывает. Мать вашу, по роже ведь видно, что кроет его от нее капитально. Но стирает. Справляется. Умышленно выпускает во внешние данные какую-то лютую муть. – Что ты творишь? – налетает на него Варя едва не со слезами. И этот дебил, конечно же, принимает ее волнение в штыки. – У тебя, блядь, других вопросов ко мне нет? Только и слышу: «Что ты творишь, Бойко?», «Что творишь?», – передразнивает с большим перегибом писклявый девчачий тон. – Че хочу, то и творю! Понятно, нахуй?! Ты мне указывать не будешь. И вообще, кто тебя звал сюда? Чего прискакала? Пока Варя всеми силами пытается справиться с эмоциями, выступаю за нее. – Уймись со своими наездами. Я ее привез. Бойка переключает внимание на меня. – А, ты со своим Дон Кихотом, – не скрывает презрения, которое в действительности, безусловно, является тупой обидой. – Решил к римскому войску примкнуть? Какого хуя мнулся? В открытую съебаться слабо было? По нычке слился? Хорош друг! За спиной! Охуенный тип! – Не пори херню, Бойка, – сдержанно отзываюсь я. На самом деле никакого спокойствия не ощущаю. Бесит он меня таким поведением, как никогда. Народ тем временем уже собирается вокруг нас. Не удивлюсь, если кто-то из этой мутной алкашни даже видеозапись ведет. – Я еще вчера это узнал. Слышал, как ты трещала по телефону со своей подружкой, – сообщает Кир Варе. Не знаю, какое значение имеет эта информация, но она буквально в лице меняется. – Больно, да? Кстати, кто из вас это придумал? – Я придумал, – выдаю достаточно сдержанно. И неожиданно получаю в табло. На мгновение охреневаю от боли. Морщась, сплевываю на бетон кровь. Ошарашенно смотрю на Кира. Думал, что обладаю достаточным набором внутренних характерных качеств, чтобы стерпеть всю хрень, что выдает. Но, мать вашу, это уже борщ. Каким бы мудаком Бойка порой не становился, никогда он кулаками не размахивал. И уж тем более в отношении кого-то из нас. Своих. Рычу какую-то матерную хрень и бросаюсь к нему. Обхватывая руками, пру всем весом, пока не сваливаю на бетон. Только сглаживаю наглую морду кулаком, Бойка скидывает меня и наваливается сверху. Машем кулаками без разбору. Метелимся, выплескивая каждый свои эмоции. Ни визга, ни криков, ни мата не слышим. Жалко, что слишком быстро нас пацаны расцепляют. – Харэ! Остыньте, – рявкает нам Жора. Бойка, яростно дергая плечи, освобождается. Едва взглянув на нас, несется в очередной раз наверх и, крутанув какое-то безумное сальто, прыгает в море. Все вокруг замолкают, даже пока его нет, не решаются комментировать весь этот кошмар. – Похоже, пора расходиться, ребят, – объявляет Тоха. Народ неохотно разбредается к машинам. Но притормаживает, когда на плиты всходит Кир. Поднимая ладони, показываю парням, что спокоен, и иду к нему. – Ты же понимаешь, зачем я это сделал. Перестань ее третировать. Самому же хуево! Ну, хочешь сказать, нет? – глядя в мрачное лицо друга, подбираюсь совсем близко. Хватаю за шею и лбом в его лоб утыкаюсь. – Ты же любишь ее, дебил, – жестко вскрываю этот волдырь. Понял, что сам Бойка не допрет. В его глазах вместе с яростью такой отчаянный страх плещется, что в какой-то мере мне его даже жалко. Вот же Маугли, блядь. – Кончай зверствовать, пока кто-нибудь не пострадал. Представь, что ранишь ее по-настоящему. Ну! Как ты жить с этим будешь?! Как? – Никак. Не буду, – тем же яростным рычание выдает Бойка. И вырывается из захвата. – Приди ты в себя, твою мать, – выдыхаю я. – Не доводи до края. Замолкаю, когда к нам подходит Варя. – Забери ее уже отсюда, – грубо выталкивает Кир. – Не говори так, будто меня тут нет! – взрывается девушка. – Я здесь! Я есть! Посмотри на меня. Бойка закусывает губы и резко дергает головой в ее сторону. – Смотрю! – рявкает он. – Чего тебе еще надо? Я вроде как оставил тебя в покое. Этого вы вдвоем добивались?! Больше не надо осла из меня делать! Теперь даже дома нет нужды с тобой контактировать. Все. Свободна. Не приближусь больше. Уебывайте! Оба, на хуй. – Хватит сеять матами, Бойко, – выдыхает Варя. Хоть и глаза ее слезятся, и тело заметно дрожит, находит силы сохранить достоинство. – Видишь во всех врагов? Я понимаю, что с таким отцом, не зная ничего, кроме нагоняев, трудно производить какие-то иные эмоции, – бьет словами не для того, чтобы ранить его. Как и всегда, просто держит свои позиции. – Но никто не обязан терпеть твой дерьмовый характер! И позволять тебе вытирать о себя ноги тоже нормальные люди не будут. Если тебе так хорошо… Если больше ты ничего не желаешь… Если я тебе не нужна… – кажется, что вот-вот заплачет. Не знаю, как справляется. Да и Бойка глазами выдает такие эмоции, от которых мне самому хреново становится. Потерять ее не хочет, но, блядь, молчит. – Оставайся один! Варя разворачивается и уходит. Плечи Кира опадают. Голова опускается. С губ срывается тяжелый выдох. Но он молчит. Я тоже молчу. Закончились аргументы. Качаю головой и, не сказав больше ни слова, иду за Варей. Волна колючего жара сходит вниз по груди. Кажется, можно выдохнуть. Выдыхаю. На полпути к машине краем уха улавливаю, как взвывает мотор одной из тачек. Машинально реагируя, поворачиваю голову. Тревога тотчас разбивает грудь. За рулем срывающейся с места машины находится долбаная блядь Довлатова. И несется она прямиком на Варю. Ничего предпринять не успеваю. Крик. Удар. Оглушающая тишина.
Глава 35
Вернись ко мне…Вернись… Вернись… Вернись… Все, что генерирует мой мозг. Сердце второй час усиленно качает кровь. Боль охватывает не только грудную клетку. Все мое тело предано мучительной агонии. Я не способен воспринимать окружающий мир. Нервное топтание Чары по периметру малогабаритного коридорчика, свистящие перешептывания остальных парней, сдавленные рыдания мачехи, порывистые заверения отца: «Все будет хорошо. Работают лучшие хирурги» – все мимо проходит. Даже спертый больничный воздух ощущается неподвижным. Дверь операционной расплывается. С каким-то отрешенным изумлением догоняю, что это слезы. Они выжигают мне глаза и делают мокрым задеревеневшее лицо. Вернись… Вернись… Вернись… Что нужно отдать? Я на все согласен. На все. Варя так и не пришла в себя. «Скорая» забирала ее без сознания. И никому с ней не позволили поехать. Мы добирались на своих машинах. Нет, сначала я ринулся на Довлатову. Если бы не Чара, свернул бы шею и сбросил в море. И даже когда меня скрутили и прижали к земле, легче не стало. – Оставь ее ментам, – талдычил Жора. – Надо ехать. Едва Довлатову утащили, сбил кулаки о чертов бетон. Никогда еще не чувствовал себя настолько бессильным. Теоретически понимал, что смерть рядом ходит, но не думал, что кто-то из близких мне людей может пострадать. Думалось ведь, что у нас вся жизнь впереди. Как жаль, что это мне только казалось. – За руль сесть сможешь? Или со мной поедешь? – тихо спросил Чарушин несколько минут спустя, когда я уже относительно успокоился. – Сам. Не знаю, как удалось собраться. По дороге нашел силы позвонить отцу. Кричал, чтобы поднимал всех, кого только может. Потом и мачехе набрал. Когда она, ударившись в панику похуже моей, затараторила, что нужны не просто хирурги, а как минимум диагностика со стороны кардио-специалистов, пришел в откровенный ужас. Разнесло все внутри. Мышцы, кости, внутренние органы – все нахрен перемололо в фарш. Когда я, после сбивчивых объяснений Валентины Николаевны, наконец, допер, что задолго до этого кошмарного вечера, тупо все время, с момента знакомства, методично подвергал Варю смертельной опасности… Когда понял, какими могут быть последствия сейчас… Когда осознал, что травмировано может быть не только ее тело, но и самый главный раздатчик, поддерживающий жизнь во всем организме… Стало непомерно хуже. А думал ведь, что хуже уже некуда. Можно ли ненавидеть сильнее, чем я сейчас ненавижу себя? Орать охота во всю глотку, ибо все эти чувства уже не вмещаются внутри. – Что еще ты мне сделаешь? За рулем был не я, а будто бы я… Вина моя. Если бы я оставил Любомирову в покое… Если бы не пытался ей, себе и другим что-то доказать… Если бы не отрицал очевидного… Если бы… Едва из операционной показывается какой-то мужик в голубом медицинском костюме, вскакиваю на ноги. Машинально тру рукавом по глазам. Слабо реагируя на всех остальных, преграждаю врачу путь. – Я хочу лечь под нож. Заберите мое сердце. Все, что надо, подпишу. – Кирилл… – рвется со стороны потерянный голос отца. – Бойка… – вторит ему Чара. – Успокойся, парень, – устало отзывается врач. – С сердцем порядок. Хирурги по другим точкам работают. – А клапан… – судорожно выдыхает Варина мать. – Говорю же, все нормально там. Проблема не в сердце. Переломы у нее и еще какие-то внутренние повреждения. – Очень опасные? – мачеха уже голосит. Я же с трудом делаю вдох и заставляю себя чаще моргать. – Не могу сказать. Я – кардиолог, – встряхивает головой и на мгновение прикрывает покрасневшие глаза. А я только догоняю, что день уже закончился. На дворе глубокая ночь. Сколько часов прошло? – Ждите, – бросает и уходит. Если бы это было так просто… Если бы… – Она ведь никому ничего плохого не сделала… – задыхается мачеха новой порцией слез. – Всегда всем помогала… Даже в ущерб своим интересам… Добрая, открытая, наивная была… Ранимая… Так говорит, будто… Будто Вари уже нет. Я сам сказать ничего не могу, но грудь прорезает жгучим всполохом. Подрывает все, что осталось. Чтобы не сорваться и не заорать от боли, прикрываю веки и медленно отхожу в сторону. Опираюсь на стену спиной и съезжаю вниз. Скрещиваю на коленях руки и роняю на них голову. Вернись… Вернись… Вернись… Я же все наврал. Господи, я ей такого наговорил! Как назад теперь отмотать? Нельзя же так оставлять! Даже если ей все равно, я сам с этим жить не хочу. Я без нее не смогу! – Как ты жить с этим будешь?! – Никак. Не буду. Только это и было правдой. В этот вечер только это. Какой же я идиот! Сволочь! Подонок! Зверь! Сговор с Чарой меня оскорбил? Дураком себя почувствовал?! Обиделся?! Думал, что больно от Вариного «чтоб он от меня отстал»! Больно?! Кто-то выше решил показать мне, что такое больно. Вот сейчас больно! Так больно, что с трудом в куче себя держу. – Кир, я… Я тебе нравлюсь? – Больше. – Ты мне тоже… Больше. Сердце дубасит оглушающим ритмом. Сколько же я всего наворотил! Сколько раз умышленно, прицельно, на кураже и просто безалаберно ранил. Она выдержала, а мне ответка за все сразу сейчас прилетела. Не выстою. Даже не пытаюсь лататься. Напротив, позволяю этой боли ползти дальше. В надежде, что она убьет меня раньше, чем я узнаю исход операции. Но вся эта агония кажется бесконечной. Висит время. Вернись… Вернись… Вернись… Беспомощно перебираю события последних трех месяцев, начиная с момента, когда впервые встретился с Любомировой взглядом. … – Привет. Меня зовут Варя… Мы теперь одна семья, поэтому предлагаю сразу подружиться…. … – Я принесла тебе поесть… … – Хочешь взрывать, будем взрывать… … – Я отказываюсь сдаваться! … – Посмотри, Кир, планета не сошла с орбиты. Апокалипсис не случился. Конец света не настал. Ты живой. Ты со мной… Ты со мной… С каждым мгновением накрывает все сильнее. Рвутся в груди последние нити. Вернись же… Вернись… Вернись ко мне… После тысячной или десятитысячной молитвы дверь операционной, наконец, открывается. Издавая непонятный стонущий звук, подрываюсь на ноги и, со скачущим по всей грудной клетке сердцем, бросаюсь к врачу. Тот снимает маску и странно качает головой. – Что, доктор? Как моя девочка? – выпаливает вперед всех мачеха. – Операция прошла успешно. Угрозы для жизни нет. Скоро она придет в себя. Чувствовал ли я когда-нибудь подобное облегчение? Нет, определено, нет. Угрозы для жизни нет… Все, что мне сейчас нужно. Обхватываю руками голову и отхожу. Делаю несколько попыток набрать в легкие кислород. Не сразу удается. Первый вдох затяжной и громкий. Дальше пытаюсь нормализовать. Из глаз снова выливается жгучая магма. Пофиг. Она жива… Жива… Не то чтобы я себя меньше ненавижу. Нет. Но способен, по крайней мере, сам жить. Набираюсь сил, чтобы пойти к ней. Посмотреть в глаза. Но никого, кроме матери, к Варе не пускают. – Любое волнение сейчас нежелательно. Езжайте домой, ребята. С этими словами отец выпирает меня и пацанов из больницы. Ухожу, впервые не решаясь настаивать и качать какие-то права. Дома места себе не нахожу. Ни спать, ни есть не могу. Мыслями все время там. С ней. Не знаю, что там между отцом и мачехой будет дальше, но после аварии отец регулярно мотается к ней. Заверяет, что Варя идет на поправку. Однако посещения ей запрещены. В один из дней я ловлю себя на мысли, что хотел бы, чтобы отец с англичанкой помирился. Тогда Любомирову забрали бы из больницы к нам. В противном случае я не знаю, позволит ли она мне когда-нибудь приблизиться. Через неделю метаний и нескончаемых волнений, увидев, что Варя появлялась в сети, решаюсь ей написать. Mr Бойка: Привет. Сообщение лежит непрочитанным два дня. Я проверяю триста раз в сутки. Но, по закону подлости, упускаю момент, когда Любомирова появляется в сети. Подрываюсь в одну из ночей, когда айфон сигналит о новом входящем. Варвара Любомирова: Привет. Сердце сходу срывается. Топит одурело и гонит по телу раскаленную кровь. Меня бросает то в жар, то в холод. Тело покрывается испариной. Медленно выдыхаю и пытаюсь притупить ту сумасшедшую надежду, что стимулирует всю эту хрень. Mr Бойка: Можно тебе позвонить? Варвара Любомирова: Что такое, братец? Ребро сместилось? Припоминает мне, ублюдку, давнишнее заявление о том, что она мне никто. – Сестра, блядь… Третье ребро от задницы. – А ребро слева или справа? Если что, уверена, те, что в заднице, способны мигрировать. А значит, когда-нибудь я могу оказаться у тебя под сердцем. В глазах снова возникает знакомое жжение. Да, сместилось. Признаю. Неосознанно смеюсь. С хрипом выходит этот звук и продирает не только горло, но и грудь. Mr Бойка: Можно тебе позвонить? Долблю, как дятел. Просто очень хочу услышать ее голос. Да и… Почему-то уверен, что вслух выразить все, что накопилось, будет легче, чем написать. Ответа долго нет. Я подрываюсь на ноги. Мечусь по темной спальне, будто запертый в клетку зверь. Когда уже срываюсь и собираюсь отправить тот же вопрос в третий раз, телефон вибрирует. Варвара Любомирова: Не стоит. Я задыхаюсь. Не могу подобрать аргументов. Забываю все слова. Чувствую много, но как это все выразить? Mr Бойка: Я хочу объяснить. Варвара Любомирова: Уже ничего не надо объяснять. Забили, как ты говоришь. И писать мне тоже не стоит. Сейчас я пытаюсь забыть весь этот ужас и жить дальше. Поэтому просто исчезни из моей жизни, Бойко. Не заставляй меня нервничать. Просто исчезни. Навсегда. И я, наконец, осознаю, что все… Это конец. Судорожно вдохнув, с шумом выдыхаю боль. Mr Бойка: Понял.© Кирилл Бойко
Последние комментарии
2 часов 41 минут назад
2 часов 54 минут назад
3 часов 27 минут назад
4 часов 23 секунд назад
19 часов 30 минут назад
19 часов 39 минут назад