Офисная война [Анна Николетто] (fb2) читать онлайн

Анна Николетто Офисная война

Переводчик: Тирамису

Редактор: Анна Бродова

Вычитка: Тирамису

Язык оригинала: итальянский

Перевод группы: Tutto che amo|книги|переводы vk.com/club196340839

Playlist

Call me devil — Friends in Tokyo

Bang bang bang — Bigbang

Fireworks (I’m the One) — Ateez

So what — Pink

No Lie — Sean Paul, Dua Lipa

Bad guy — Billie Eilish

Bad guy — Vitamin String Quartet

Kings & Queens — Ava Max

War — Sum41

Cut you out — Mackenzie Dayle

White Lies — VIZE, Tokio Hotel

Highway to hell — AC/DC

Kiss me — Sixpence none the richer

Perdono — Tiziano Ferro

Apologize — OneRepublic

Drops of Jupiter — Train

Breaking me — Topic, A7S

Wasted love — Ofenbach, Lagique

In your Eyes — Alida, Robin Schulz

The Passenger (LaLaLa) — LUM!X, D.T.E., Gabry Ponte

One more time — Robin Schulz, Felix Jaehn, Alida

В любви офисе и на войне все средства хороши.

Пролог

Распознать переломные моменты в жизни легко.

Это те, когда мир продолжает спокойно жить в своей суете, а ты застываешь посреди дороги, казалось бы, без всякой причины, с одним лишь вопросом, непрерывно бьющимся в голове: «Неужели я добирался так долго?»

Я стою в пентхаузе в наполовину расстёгнутом смокинге, смотрю на экран телефона — единственный источник света в комнате. Проверяю статус звонка.

Она до сих пор на линии.

— Думаешь, сработает?

— А по-твоему? — В трубке раздаётся неопределённый вздох, который я интерпретирую, как: «Ты с ума сошёл? Почему ты так решил? Серьёзно?»

Я должен быть в отчаянии, но мои губы растягиваются в уверенной улыбке.

И тогда я приступаю к последнему этапу плана, прежде чем объявить войну законченной — снова выйду на поле и выложу на стол все карты.

ГЛАВА 1

Камилла

Существует общепризнанная традиция выхода на работу утром в понедельник, и она обычно включает в себя: сонливость, пугающие опоздания, незапланированные встречи, приближающиеся сроки (которые были установлены ещё несколько месяцев назад). Добавляют драмы заболевшие или отсутствующие коллеги, и по совпадению, именно те, от которых зависит успех проекта. И, если вам особенно не везёт, к вечеру апогей невероятностей приводит к катастрофе.

Что ж, сегодня я, Камилла Феррари, уполномочена разрушить клише, согласно которому понедельники — одиннадцатая чума, наложенная на человечество в качестве наказания.

Этот, в частности, будет наименее похожим на понедельник из всех моих понедельников за последние шесть месяцев!

Пробки в центре Милана меня не беспокоят, автоматический шлагбаум подземной парковки, поднимающийся с третьей попытки, вызывает лишь нежную улыбку жалости, а когда я спускаюсь на парковку, отведённую для Videoflix, и обнаруживаю бензиновый автомобиль на парковке для электромобилей, я решаю даже не записывать номерной знак во имя принципа толерантности.

Мне везёт и я паркуюсь чуть дальше в свободном месте, цепляю на шею бейдж компании, а затем запираюсь в жестяной кабинке лифта, направляясь на первый этаж здания, где работаю уже шесть лет.

По пути наверх я поправляю в зеркале волосы, приподнимаю брови, чтобы убедиться, что тушь не размазалась по векам, поправляю подол платья и вспоминаю: воздушные шары и приветственный подарок в моей сумке, кофе и сложные сахара нужно забрать в баре. Двадцать минут, чтобы подготовить сюрприз в офисе.

Всё по плану.

Двери лифта широко открываются в большой атриум на первом этаже. Я иду на запах кофе и свежеиспечённых круассанов и врезаюсь в очередь в кафетерии. Обычно я избегала этого, но сегодня необычный день. Сегодня стоять в очереди с незнакомцами, которые колеблются между купанием в духах и отказом от дезодоранта, — прекрасный опыт. Чудесно!

Я пробираюсь сквозь гул разговоров и жду своей очереди, приклеив глаза к экрану телефона. В групповом чате нахожу два восторженных сообщения от Беа и сонное доброе утро Греты. Без спешки отвечаю, прокручиваю свою рабочую электронную почту, а когда стоящий передо мной клиент уходит, убираю смартфон обратно в сумку и поворачиваюсь к бариста.

— Один капучино с соевым молоком, одно «Золотое молоко», один веганский круассан, один круассан с кремом, два мини-пирожных с карамелью, два рисовых пудинга и… — Я вытягиваю шею к витрине. — Шесть шоколадных косичек, пожалуйста. Я заплачу картой.

Девушка всё отмечает и пробивает чек. Она протягивает мне платёжный терминал, я прикладываю свою банковскую карту к экрану и… бум.

Свет в помещении, кофеварка, гул холодильника с холодными напитками — гаснет всё!

— Господи, — бормочет глубокий голос слева от меня.

Свет из большого окна с видом на район Порта Гарибальди освещает достаточно, поэтому, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на недовольного, то моргаю и остаюсь ослеплённой на долгую секунду.

Опираясь локтем на прилавок, появляется профиль мужчины. В белой рубашке с закатанными рукавами, с выдающимися плечами и руками под натянутой тканью, аккуратно подстриженной бородой и ярко выраженным средиземноморским цветом кожи, незнакомец излучает класс и изысканность каждой порой, пока осматривает прилавок, словно отсутствие электричества — это первый признак надвигающейся ядерной войны.

О, мой бог. Так что, на вопрос «каким должен быть твой идеальный мужчина» теперь могу ответить что-то большее, чем «только, если у него нет судимостей и он чистоплотен»?

— Это их вторичный генератор. На этой неделе такое случалось уже дважды, после проведения работ в электросети здания. — Не знаю почему, мои голосовые связки решили заговорить в автономном режиме. Возможно, такой эффект дали в совокупности хорошее настроение и отсутствие отношений с противоположным полом. — На его восстановление уйдёт менее пяти минут.

Мужчина поворачивает голову, и в поле моего зрения попадает всё больше деталей. Чувственный рот. Прямой нос. Но больше всего поражают тёмные глаза хищника. Элегантность, нетерпение и отстранённая манера поведения. Незнакомец является гордым представителем миланской элиты.

К счастью, сегодня я оделась прилично. Я особенно благословляю усилия по выпрямлению волос, замазыванию тёмных кругов под глазами и выбору маленького чёрного платья, облегающего стратегические точки. Последний мужчина, который заставил меня чувствовать себя гормонально функциональной, встретился мне три месяца назад. Он был курьером Amazon, а на мне были бесформенные серые спортивные штаны, растрёпанные волосы, да ещё после пиццы между передними зубами застрял кусок рукколы.

— Простите?

— Я говорила, что они починят его в рекордные сроки, — повышаю голос, чтобы заглушить гул.

— Мэм, а пока вот ваши пирожные. — Бариста ставит коробку с заказанными мною лакомствами у меня под носом.

— О да, спасибо. — Я перехватываю взгляд мужчины и объясняю: — Сегодня особенный день.

Уголок его рта едва заметно шевелиться.

— Неужели?

— Да! Моя лучшая подруга возвращается после декретного отпуска. Мы были коллегами с самого первого рабочего дня.

— Как замечательно.

— Я так счастлива, что она снова займёт место за соседним столом! Последние шесть месяцев были отражением ада.

— О, — удивляется мужчина, поглаживая пальцами подбородок, — и почему же?

— Ну, представляете, когда ваш начальник не хочет нанимать замену на период декретного отпуска, потому как «это всё равно только на полгода». В глазах одна работа, более половины рабочих дней засиживаешься допоздна, чтобы успеть с поставками, и молишься об окончании обратного отсчёта, который, слава богу, только что достиг нуля.

— Смутно. — Мужчина улыбается. Нет, окей, это не улыбка. Это оружие массового поражения. — Значит, ты работаешь в этом районе?

— В этом здании, — подтверждаю я. — А ты?

— Нет. Я здесь для собеседования.

— Должен встретиться с клиентом?

— Потенциальным работодателем, — поправляет он.

— О, так это твоё интервью. Тогда это важный день и для тебя!

— Да, это так. — Его взгляд загорается, когда он указывает на коробку с пирожными. — Планируется групповое празднование в честь возвращения твоей подруги?

— Я приготовила для неё сюрприз! — отвечаю взволнованно, как ребёнок. — Когда Беа войдёт в офис, то найдёт там полный пакет: воздушные шары, сладости, кофе, объятия, неожиданное появление команды, скандирующей «с возвращением»…

— Экстраординарно. Готов поспорить, ваши коллеги не могут дождаться.

— Непосредственные подчинённые.

— Что?

— Люди из команды, которой управляю. Технически они наши прямые подчинённые, хотя вертикальная иерархия традиционного менеджмента для меня не является предпочтительным методом организации.

Мужчина хмурится, одна бровь у него заметно дёргается.

— Ты за то, чтобы срывать со стен организационные карты и разжигать костры из кресел топ-менеджеров посреди конференц-зала?

— Больше всего на свете я за командную работу, совместное использование и взаимное доверие, на самом деле я провожу очень крутой проект тимбилдинга, — отмечаю я. — Но да, стул моего босса горел бы отлично. Семь тысяч евро чистой норвежской древесины и тонкой обивки из органического волокна. Эргономичный и настолько удобный, что в нём можно умереть счастливым. Серьёзно. — Я понижаю голос, чтобы открыть ему секрет, — мы с Адель (она работает за стойкой регистрации), время от времени тайком проверяем это.

Мужчина наклоняет голову и прикусывает нижнюю губу. Его низкий смех — это чарующий звук, который отдаёт вибрацией в моём животе.

«Дурочка, Камилла, возьми себя в руки!»

Он просто горячий парень, который наверняка скрывает гору ерунды, например, носит джинсы с отворотами или рассуждает о том, как «настоящие женщины» должны сидеть тихо и не есть чипсы пальцами.

— Похоже, вам очень весело в этих стенах.

— Мне будет веселее, когда я закрою заказ о тантрической йоге. Быть одиноким и наблюдать за работой людей, которые хватаются за индийский ковер в шаге от совокупления — это пытка! Не говоря уже о каменных яйцах для мышц тазового дна, которые мне постоянно дарят… Я даже не уверена, что они легальны. — Возможно, было лучше этого не говорить. Я потираю виски пальцами. — О боже, простите за излишнюю болтливость, просто время было напряжённым…

— Но сегодня все закончится, — заключает он за меня.

— Боже, да. Я собираюсь вернуть Беа её тантрическую йогу, полумёртвый фикус и половину команды, а сама вернусь к вечернему просмотру сериалов на Netflix.

— Вот ваше «Золотое молоко», — прерывает нас бариста, хлопнув стаканом по стойке. Я даже не заметила, как восстановили электричество. — Вы предпочитаете соевый капучино с какао или без?

— «С», спасибо.

— Непереносимость лактозы? — спрашивает незнакомец, который тем временем заказал только ристретто.

— Хуже! Вегетарианка.

На его лице удивление сменяется недоверием.

— Вегетарианка…

— А вот и соевый капучино. — Девушка заставляет меня заплатить и когда терминал выдаёт чек, взглядом приказывает мне уйти с дороги, чтобы освободить место для толпы в очереди.

Я беру бумажный пакет и поднос.

— Хорошо, я сделала…

— Я тоже, — усмехается мужчина. — Даже больше, чем ожидалось.

— Ну, тогда… — «попроси у меня номер телефона! Или мне спросить у тебя?» — Удачи на собеседовании, — выпаливаю, вкладывая в это как можно больше вежливости. — Надеюсь, что всё пройдёт хорошо. Может быть, мы здесь ещё увидимся!

Боже, неужели я только что это сказала? «Уви-дим-ся-здесь»? Совершенно очевидно, прошло уже больше десяти лет с тех пор, как я в последний раз приставала к мужчине. Даже десять лет назад было трудно проявить интерес, не показавшись идиотом?

— Конечно. — Лицо мужчины озаряется, пока он осматривает меня с ног до головы. — Увидимся.

Кто знает, насколько хорошо он может использовать этот рот. И кто знает, почему кажется, что улыбка замирает задолго до того, как достигает его глаз. По цвету они похожи на тёмный шоколад, но если присмотреться, то они такие же горячие, как кусочек льда, которым манипулирует Снежная королева.

Внезапно и без всякой причины мой радар для распознавания людей срабатывает, нарушая мысленную тишину воем сирен и освещённых табличек с надписью «Беги!», выполненных элегантным почерком в стиле ретро.

Это абсурд, потому что, да ладно, он самый интересный мужчина, которого я встречала за всю свою жизнь!

«И вообще, увидеть его снова, с точки зрения вероятности, равносильно чуду», — думаю про себя, глядя на его обтянутые рубашкой подтянутые плечи. Мой взгляд падает на его задницу в сшитых на заказ брюках, прежде чем незнакомца поглощает шумная суета вестибюля.

Я отбрасываю эту мысль, выпрямляю спину и сосредотачиваюсь на предстоящем дне.

Сегодня всё наконец-то вернётся на свои места.

ГЛАВА 2

Эдоардо

— Сегодня всё наконец-то изменится! — Дамиано Гецци Брамбилла, сорокапятилетний мужчина, который не считает излишний вес и повышенную потливость достаточной причиной для того, чтобы не втискивать свой живот в синие рубашки на размер меньше, протягивает мне руку через свой стол.

Я приветливо протягиваю свою.

Трель его смарт-часов на запястье скрепляет захват (липкий и слабый, но значащий много с точки зрения символизма). Это подтверждает моё фактическое вхождение в состав.

— Не хочу на тебя давить, Эдоардо, но я очень надеюсь на твой вклад в реорганизацию работы.

Мой новый начальник прижимает галстук к грудине, а затем поднимается со стула с грацией выброшенного на берег тюленя.

— Под давлением — моя естественная среда обитания.

— Сейчас самое время для инноваций, — продолжает он, обходя стол и приближаясь к окну своего кабинета на десятом этаже. — Идея дебютировать на рынке до появления конкурентов дала нам большое преимущество, и девушки, за годы пребывания в окопах, справились, но теперь…

Брамбилла делает паузу, пытаясь добиться моего соучастия, однако его смарт-часам это не нравится, и они окликают его новой трелью.

— Чёрт возьми, — ругается он, снова начиная ходить из одного конца кабинета в другой. — Эдоардо, мы на пороге большого скачка. Очень важно, чтобы мы оставались голодными, разбивались в лепёшку и продавались по максимуму. Только тогда мы будем продвигаться к успеху. Под «успехом» я подразумеваю определённое снижение уровня дневной волатильности наших акций и столь же уверенный скачок вверх на графиках фондовой биржи.

В переводе: деньги, зарабатывать больше денег.

Язык, который я очень хорошо понимаю.

— Именно поэтому я хотел, чтобы ты был с нами, — заключает он, — твой опыт работы в ведущих мировых компаниях, образование и твоя напористость станут тем стимулом, который нужен нашей команде. Как я уже сказал, девушки хорошо поработали, но время уловок прошло. Теперь нам нужны решимость, инновации и ускорение в будущее.

«Так много хороших слов, потраченных впустую», — как сказала бы бабушка…

— А команда знает? — спрашиваю, поудобнее устраиваясь в кресле.

Смарт-часы начальника издают радостный сигнал, сообщая о достижении часовой цели. Гецци Брамбилла с облегчением вздыхает, вытирает платком лоб и садится обратно. Пока он плюхается в кресло, я отмечаю, какая это удивительно удобная скандинавская эргономичная модель.

— Я предпочёл не нарушать равновесие.

— Конечно.

— Наши лучшие программисты довольно сплочённые, нынешний менеджер стремится поддерживать «командный дух» на высоком уровне, — говоря это, Брамбилла морщит нос и показывает в воздухе кавычки.

— Возможно сопротивление?

Дамиано Гецци Брамбилла трясёт рукой, словно отмахиваясь от ерунды.

— Тебе не составит труда влиться в коллектив, Эдоардо. Твои непосредственные подчинённые без ропота последуют за тобой. Человек, которого ты заменяешь, не является проблемным в своём… э-э, состоянии…

Я вопросительно хмурюсь.

— Ему нужно присматривать за новорождённым, — объясняет новый босс.

— А тот, кто будет работать рядом со мной?

— О, она здесь уже давно, знает изнутри компанию и клиентов. Она девушка отзывчивая, и будет тебе очень полезна. Давай сломаем лёд, начиная с неё? — Брамбилла поднимает трубку с телефона на столе и по памяти набирает внутренний номер. — Камилла? Можешь зайти в офис? Нет, забудь… Я настаиваю, если поем незапланированные углеводы, мне придётся установить беговую дорожку под столом, — хихикает он в трубку. Симпатяга. — Да, зайди сейчас же.

Он кладёт трубку и соединяет пальцы на полированной поверхности красного дерева, а затем снова смотрит на меня.

— Я буду откровенен с тобой, Эдоардо. Знаю, что ты отказался от выгодной должности в Лондоне в многонациональной компании и исключил участие в семейном бизнесе, уж точно не для того, чтобы без перспективы заползти в миланский офис.

Он правильно предполагает.

— Когда мы обсуждали перспективы на предварительном собеседовании, я сказал, что существует реальная возможность присоединиться к руководству в ближайшем будущем и…

Лёгкий дискомфорт щекочет мою шею.

— Ты пообещал это не только мне?

— Это уже какое-то время стоит у нас на кону, в ожидании подходящего человека и нужного момента, — подтверждает мои подозрения Брамбилла. — На сегодняшний день это дверь, которую мой партнёр и я держим открытой в нескольких направлениях.

— Сколько фронтов?

— Два, — неохотно признается он. — Выбор стоит между двумя претендентами.

Решительный стук прерывает дискуссию в самый подходящий момент.

— Входите! — Через секунду Брамбилла сменяет исповедальный тон на более весёлый и непринуждённый.

Дверь открывается с лёгким толчком, и я, без всякого сомнения, знаю, какая фигура вот-вот появится на пороге. Я знаю, кого ожидать, могу легко восстановить в уме выражения, которые будут сменяться на её лице, когда она узнает меня. И я знаю, какое место она занимает на шахматной доске.

— Камилла, а вот и ты!

Инстинкт подчинённой заставляет её войти и, прежде всего, получить одобрение своего начальника.

Тактический выбор даёт мне ещё пару секунд преимущества. Я использую их, чтобы снова оценить женщину из кафетерия. Оглядываю её дешёвое чёрное платье среднего класса, и меня очень раздражает её дружелюбный вид. Этот бессмысленный суррогат хорошего настроения, который через полторы секунды сделает себе харакири.

— Камилла, — окликает её мой начальник, указывая на меня. — Это Эдоардо Зорци.

Камилла разглаживает на бёдрах платье и, улыбаясь, поворачивается, чтобы представиться.

Хватает мгновения, и она узнаёт меня, удобно расположившегося в кабинете её начальника (мне вольготно сидеть в кресле для гостей).

Я киваю и улыбаюсь ей в ответ. Её губы сжимаются. Она широко раскрывает веки и фокусирует на мне взгляд, как близорукая женщина, которая уронила очки.

— Ты первая узнала новость: с сегодняшнего дня Эдоардо присоединяется к нашей команде, — ликуя, объявляет Гецци Брамбилла. — Он на постоянной основе заменит твою коллегу Беатриче.

Как я уже убедился, у этой девушки нет способности фильтровать эмоции. На её лице быстрой чередой расцветают удивление, волнение и огромная доза возмущения, которое царит в наступившей тишине.

— П-простите?

Трагикомическая сцена, в которой она играет главную роль, дарит мне ощущение бесценного триумфа.

Если жизнь — это тонкий баланс ходов и контрходов, то я выиграю эту игру по умолчанию.

Я сделаю её в два счёта.

ГЛАВА 3

Камилла

— Здесь… должна быть какая-то ошибка. — Единственное (а также самое глупое), что могу сказать, замерев, как приклеенная к порогу кабинета моего босса на десятом этаже исторического здания Порта Гарибальди.

Дамиано Гецци Брамбилла — ДГБ для его сотрудников, которые устали называть босса полным именем, известен многим. Зацикленностью на последних тенденциях в области питания. Умением скрывать за игривой манерой душу безжалостного бизнесмена. Он создал маленькую империю «Программного обеспечения по требованию», на которую я и работаю.

Он абсолютно не известен вторыми шансами, полемикой и ошибками.

ДГБ не оправдывает, не прощает и не ошибается.

— Окей, возможно, я поняла неправильно, — поправляюсь наугад.

— Никакого недоразумения, Феррари! — Босс игнорирует мой промах и жестом показывает мне сесть в кресло рядом с… о боже, из-за сердечного приступа я даже не запомнила его имени.

— Ну же, вперёд! Эдоардо стремиться наверстать упущенное в работе. Если ты поможешь ему, дорога пойдёт под гору.

Я поперхнулась воздухом. По спине стекает струйка пота.

Это, должно быть, дурная шутка.

Я только что пожертвовала половиной лёгкого, чтобы в рекордно короткие сроки надуть шестнадцать воздушных шаров в форме букв, составляющих надпись «С возвращением Беа». Я забралась на вращающееся кресло, рискуя свернуть шею, чтобы прикрепить их к стене! Это, должно быть, на самом деле какое-то недоразумение. Беа знает? Как могло случиться, что она не поставила меня в известность об этой крошечной детали? Мы разговаривали утром, и она сказала, что очень рада вернуться к своей работе!

— Дамиано, боюсь, я не совсем понимаю, что…

— Корпоративная реструктуризация, Феррари! — Эти два маленьких слова имеют разрушительный эффект ядерной атаки на гражданское население.

Корпоративная реорганизация в просторечии означает: «Отсюда нет пути назад, детка. Оставьте всяческую надежду, о вы, вошедшие сюда».

Я подавилась слюной.

— Реорганизация? М-ма…

ДГБ разворачивает на столе какие-то бумаги.

— Присаживайся, давай введём нашего Эдоардо в курс дела.

Не имея выбора, подчиняюсь. Я направляюсь к креслу рядом с тем, где расположился Эдоардо и сажусь против своей воли. Опускаюсь на мягкую обивку, не позволяя себе даже подглядывать за мужчиной из кафетерия. Всё это абсурд!

— Эдоардо, в настоящее время наш флагманский продукт демонстрирует хорошие результаты, — начинает ДГБ. — Интернет — это будущее, видео-платформы по требованию — это новые телеканалы, сейчас даже семидесятилетние пенсионеры знают, как установить Netflix и часами скачут между фильмами и сериалами в каталоге.

— Просмотр каталога Netflix — это сам Netflix, — кивает Эдоардо, вызывая у ДГБ весёлое хихиканье. Две секунды в кабинете, и он уже в милости шефа. Грандиозно.

— Уже несколько месяцев у нас большие объёмы поставок и на одного референта меньше, — продолжает ДГБ, — сейчас всё больше компаний хотят иметь собственный частный Netflix для трансляции своего контента. Среди наших клиентов есть розничные продавцы продуктов питания, которые нанимают звёздных шеф-поваров для приготовления блюд из их фирменных продуктов, технологические компании, фитнес-сообщества… Мы работаем с самыми разными компаниями — от транснациональных до мелких фирм. По правде говоря, Камилла сейчас работает над адаптацией платформы для школы тантрической йоги, которая хочет выйти на цифровой рынок.

— Тантрическая йога? — Эдоардо Зорци поворачивается ко мне. На его лице появляется тень улыбки. — Никогда об этом не слышал, это интересно?

Хорошее начало.

— Безмерно, — фальшиво щебечу я. — Не могу дождаться, чтобы показать тебе!

— Вот это правильный настрой. — ДГБ хлопает в ладоши, а затем потирает их друг о друга. — Переходя к делу: под попечительством Камиллы две команды программистов, ответственных за программу. За back-end — ядро, сердце нашего кода, — всегда отвечала Камилла, а за front-end — графические интерфейсы, используемые клиентами, — отвечала её коллега. Шесть месяцев Камилла держала всех в своём стальном кулаке…

Смешок босса развеивается в воздухе.

Почему он смеётся? Это было чертовски утомительно, но в итоге я справилась с этим с достоинством!

— Но с сегодняшнего дня мы возвращаемся к разделению команд и руководству двух разных менеджеров, работающими в симбиозе. Ты, Камилла, будешь отвечать за команду front-end.

Отсутствие сложных углеводов, должно быть, вредит ему больше, чем ожидалось.

— Дамиано, я всегда отвечала за back-end.

— Конечно, back-end, — кивает босс. — Back-end переходит к Эдоардо.

В кабинете воцаряется звенящая тишина.

Вопреки поставленным себе ограничениям, я быстро заглядываю в лицо новому коллеге. Лучше было этого не делать. Сидя в кресле, безупречный в брендовой рубашке и сшитых на заказ брюках, которые я бесстыдно ощупывала взглядом в кафетерии, Эдоардо Зорци прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы победно не закричать, как он это, наверное, сделал, когда Италия забила последний пенальти на чемпионате мира 2006 года.

Существует неписаное мнение о распаде команды. Интерфейсы важны, но ядро незаменимо. Это настоящая суть продукта.

И он забрал бьющееся сердце программы, над которой я работала шесть лет.

Он занял место моей лучшей подруги.

Он забрал мою команду.

— Инновации, Феррари. Перевоплощаться, двигаться, меняться, чтобы избежать окаменения, — перечисляет ДГБ, щёлкая пальцами при каждом инфинитивном глаголе и считая себя очень мотивирующим. — На какой стадии нагрузочные тесты?

И после этого количество людей, которых я хотела бы убить на месте, возрастает до двух.

Босс даже не рассматривает тот факт, что я могу быть дестабилизирована до такой степени, что совершу двойное убийство с помощью степлера, лежащего на столе. Он не спрашивает, что я думаю по этому поводу, и даже не сомневается, что возможно (но только возможно), самый квалифицированный человек в проекте имел право высказать своё мнение о «коллеге, с которым можно работать симбиозом сорок часов в неделю». Нет. Единственное, что приходит в голову ДГБ, после того как бросил гранату и пробил мне грудь, это спросить, как далеко продвинулись нагрузочные тесты!

— Всё идёт по расписанию. — Мой голос — далёкое эхо. Я даже не знаю, какая сила удерживает меня в этом кресле, тогда как хочу вскочить на ноги, швырнуть в воздух пачку документов и закричать, что это невыразимая подлость.

На самом деле я знаю.

Это называется «нужна зарплата» и «я хочу сохранить свою прекрасную работу».

— Очень хорошо. До встречи с «Королём барбекю» они должны быть завершены.

— Замечательно.

Моё сердце падает всё ниже и ниже. Последнее уцелевшее зерно радостности жизни только что убило само себя.

— Я хочу видеть вас сплочёнными и работающими эффективно, — продолжает ДГБ, заряженный по максимуму. — Камилла, расскажи Эдоардо о проектах и ​​познакомь его с командой. Способствуй его интеграции как можно быстрее, как умеешь только ты. Я знаю, мы можем на тебя рассчитывать.

«Он может забыть об этом!»

— Конечно, Дамиано, — я небрежно улыбаюсь.

— Уверен, вы отлично сработаетесь вместе.

Напротив, я точно не доживу до вечера пятницы…

— Камилла, какие у тебя следующие встречи с клиентами?

— На завтра запланирован обед с представителем проекта для кулинарной платформы супермаркетов.

— Вы пойдёте вместе, — решает ДГБ. — Ах и последнее. Пару месяцев назад мы наняли новых программистов. Камилла проводит тимбилдинг по сплочению коллектива. Эдоардо, если ты поучаствуешь, то у тебя будет возможность сблизиться с командой. Камилла, какое следующее запланированное мероприятие?

Это не шоу «Скрытая камера».

Всё правда.

Мне хочется плакать.

— В пятницу корпоративный фуршет. — Мой голос булькает, будто я решила отключиться в наполненной до краёв ванной. — Отдел кадров разрешил нам уйти на полчаса раньше, чтобы не отрывать слишком много времени от личной жизни.

— Как замечательно, — пропел Эдоардо. — Не могу дождаться.

Трель телефона на столе знаменует конец самого галлюциногенного разговора, который у меня происходил внутри этого кабинета.

— Это всё, — отмахивается от нас ДГБ. — Удачи.

Эдоардо одаривает босса прилизанной улыбкой и встаёт, направляясь к двери. Я, напротив, остаюсь сидеть в кресле. Без движения. Расплывчато уставившись на полку в столе начальника.

— Да, Камилла, что такое, — бормочет ДГБ.

— Беатриче… Я не поняла, куда её перевели?

— После консультации с отделом кадров казалось логичным доверить ей престижную должность, совместимую с её новым образом жизни.

Хороший выбор слов. Очень дипломатично и продуманно. Называть это материнством было слишком не стратегично.

— Куда? — повторяю вопрос.

— Она наш новый контент-менеджер, — отвечает ДГБ так воодушевлённо, словно он только что положил последний кусочек сложного пазла из десяти тысяч деталей и теперь смотрит на законченную работу, ожидая, когда её вставят в рамку.

Босс доволен, но я потеряла дар речи.

К документации.

Они низвели её до уровня документации.

Я буду делить офис в течение сорока часов в неделю с мистером «Я лишил тебя всего», а моя лучшая подруга будет заперта в чулане на противоположной стороне десятого этажа.

ГЛАВА 4

Эдоардо

Значит вот так просто.

Начнём ещё раз.

Новая работа, новые возможности, новая жизнь.

Пытаясь сдержать адреналин, я проверяю на запястье синий циферблат своего Zenith Heritage 146. В периферийном поле зрения мерцает панорама места, где я теперь буду работать.

Офисы Videoflix — это рай, в представлении шведского дизайнера интерьеров с неизлечимым пристрастием к садоводству.

Вдоль коридора тянется ряд функциональных кабинок. Они расположены бок о бок, как сардины в банке, и скрыты стенами из непрозрачного стекла. Кое-где я вижу несколько общих зон, украшенных отсутствием стен, со смарт-столами из натурального дерева, тактическим освещением и густыми, растущими повсюду растениями.

Через окно от пола до потолка в коридоре просачивается раздражающий луч солнечного света. Я прищуриваю глаза и стараюсь заглушить комментарии Виктории, которые пробегают у меня в ушах, как шёпот. «Какой здравомыслящий человек уедет из Лондона, чтобы вернуться в страну, испытывающую трудности, где сделать карьеру равносильно смерти от налогов и бюрократии?»

Вид миланских остроконечных крыш, касающихся неба, — это ненужный ответ на риторический вопрос.

Буду ли я скучать по Сити за окном моего старого офиса?

Спустя десять лет я настолько привык к панораме Лондона, что начал снова обращать на него внимание только тогда, когда приземлился в Милане и скайлайн Лондона больше не был передо мной. Это с достаточной степенью точности подводит итог моей жизни до этих пор.

Дверь Гецци Брамбилла с грохотом закрывается, выплёвывая моего нового коллегу из кабинета босса.

Цыпочка из кафетерия.

Камилла.

Она выходит в коридор, расправляет платье и бросает на меня взгляд, похожий на выпад меча. Словно я нанёс ей непоправимый вред. Затем обгоняет меня и направляется в коридор.

Я поправляю манжеты рубашки и следую за ритмичным стуком её каблуков по светлому деревянному полу.

Мы проходим мимо буфетной зоны, зоны с подвешенными к потолку гамаками и ковром из искусственной травы, и прибываем к месту назначения. Камилла медленно опустошает свои лёгкие, а затем решается и с силой поворачивает дверную ручку. Я блокирую дверь, прежде чем та успевает за ней закрыться, и проскальзываю внутрь.

Огромное окно выходит на Порта Гарибальди, заливая комнату светом.

Я думал, что кабинет будет больше.

Для двух менеджеров эта комната по размерам скромная. Рассматриваю светлого цвета ковролин, два подходящих пуфа, шкаф для хранения документов и два письменных стола, стоящих рядом и соединённых вместе. Это уютное местечко, как и всё остальное, но здесь есть нечто большее. Личные данные о людях, которые трудились там до сих пор.

Я продвигаюсь к тому, что только что стало моей базой, и подавляю весёлую гримасу.

Моё место превратилось в детскую вечеринку.

Рядом с подносом с лакомствами, которые Камилла купила в кафетерии, выделяются отвратительного вида напиток и веганский капучино. На стене, над эргономичным креслом, приколотые сбоку на нитке висят воздушные шарики, из которых складываются слова «С возвращением Беа».

— Как мило, ты приготовила мне приветственную вечеринку. Жаль, что с именем ошибка.

Обычно мой завтрак ограничивается ристретто, но возможность обозначить позиции и провести чёткую линию разграничения подаётся мне на подносе. Я беру шоколадное пирожное и театрально откусываю от него, прежде чем вернуться к изучению Камиллы.

Моя коллега на грани нервного срыва.

Она сжимает руки на уровне бёдер, лицо искажено от эмоций и ничего не делает, чтобы усмирить своё неровное дыхание.

Занятия йогой — пусть и тантрической — не принесли ей особой пользы.

— Т-ты…

Я приподнимаю одну бровь.

— Я?

— Ты знал, что я работаю здесь!

— Да. — Я откусываю ещё кусочек и доедаю шоколадную косичку, затем беру со стола салфетку и тщательно, один за другим вытираю кончики пальцев. — Шнурок и бейдж с логотипом компании. Что касается твоей роли, напротив, ты проболталась сама.

Камилла прижимает руку к груди, сжимая пальцы вокруг магнитной карты, которая качается у неё на шее и не сводит с меня глаз. То, как коллега смотрит на меня (словно я воплощение дьявола, который спустился на землю, чтобы разрушить её жизнь), приводит к умилению.

Я бросаю салфетку в корзину.

— Ну же, Камилла, не смотри на меня так зло, иначе я подумаю, что больше не нравлюсь тебе.

— А мне и не нравился ты и твой образ жизни миланской элиты! — контратакует она. — Я проявила любезность, потому что ты казался отчаявшимся!

Конечно. Я буду настолько любезен, что дам ей десять секунд на размышление о том бреде, который она только что произнесла. И тем временем осматриваюсь. На полу стоит не очень здоровый фикус. А на месте, где два стола соприкасаются, я замечаю стопку цветных бумажек для записи, на которой возвышается сувенир — обломанная Эйфелева башня.

Но что действительно привлекает моё внимание, так это фотографии, висящие на стене под гирляндой. Их три, и на них изображены вместе одни и те же две женщины.

Я никогда не видел крашеную блондинку, но другая — моя новая коллега. На первой фотографии они обе в строгих костюмах перед экраном проектора на выставке. Вторая — одна из тех классических групповых фотографий, которые загружаются на сайт компании: они в конференц-зале Videoflix, в центре кадра, и их окружают около десяти человек с пластиковыми улыбками.

Последняя фотография, однако, имеет совершенно иной характер. Никакого официоза. Они сидят вдвоём за столом в полумраке паба, под рядами лампочек, свисающих с потолочных досок. Это старая фотография; моя коллега одета в простую футболку с символикой рок-группы, её глаза сияют, а другая обнимает Камиллу сзади, упираясь подбородком во впадину плеча, и поднимает пиво в сторону объектива.

— Я не миланец.

— Прошу прощения?

— Ты сказала «образ жизни миланской элиты», — цитирую по памяти. — Я не миланец.

— А я из провинции, не тупая. Держу пари, ты живёшь в Ситилайф, и твой половичок граничит с половичком знаменитости из Instagram.

— Это не делает меня миланцем, — повторяю я, стоя спиной к галерее воспоминаний двух подружек, — я венецианец.

Эта информация дестабилизирует её. Неудивительно. Я потерял свой акцент за годы (слишком долгие), жизни за границей. Я говорю на английском лучше, чем на родном диалекте.

— А венецианская элита есть?

— Боже, нет! — Возглас получается презрительный и, полностью подражая отцу, я кривлю губы. — Есть наследники венецианской аристократии, а затем весь остальной мир.

— Аристократия?!

Я пожимаю плечами, продолжая осматривать кабинет. Если мой стол спасло то, что в последнее время он не используется, то стол Камиллы — это смерть порядка. Папки, бумаги, разрозненные заметки, карандаши и ручки свалены в сторону, чтобы освободить место для её ноутбука.

— Прямой потомок от одного из домов, основавших Венецию, именные дворцы, фамильные гербы… всё в таком духе.

— Всё в таком духе, — произносит она по слогам. — Надеюсь, ты не ожидаешь, что кто-то будет кланяться, когда проходишь мимо!

— Меня устроит уважительное отношение.

Её удивлённый взгляд расширяется в неверии.

— Тогда ты должен был великодушно сказать мне, что собеседование проводится в моей компании! В кафетерии, когда я… ты должен был мне сказать. — Она прикусывает губу, чтобы сдержать то, что я думаю, является ругательством. — Как долго велись переговоры о твоём назначении?

— Разве это имеет значение?

— Как долго? — настаивает она.

Я опираюсь руками на спинку своего нового кресла.

— Три месяца? Может быть, чуть больше.

— Боже, не могу в это поверить…

— Придётся поверить. Мы будем работать рука об руку по сорок часов в неделю. Плюс поездки.

— Разрешите? — Тихий стук, и дверь распахивается. На пороге появляется девушка. Короткие обесцвеченные волосы и личико как у эльфа, в которое недавно вкололи филлеры для губ.

— Ками, привет. Простите, что прерываю, отделу кадров необходима подпись от господина Зорци.

Ками? Теперь я понимаю, почему Гецци Брамбилла так неистово меня обхаживал, идя на вертикальное повышение в экономическом предложении, чтобы заполучить моё согласие. Если эта женщина — его управленческая база, я понимаю его отчаяние!

— Спасибо, я сейчас приду…

— Адель, — заканчивает она. — Добро пожаловать к нам, господин Зорци.

— Зовите меня Эдоардо.

— Конечно… Эдоардо!

Девушка хихикает, польщённая, и уходит.

Как только за ней закрывается дверь, я перестаю натягивать уголки губ вверх.

В кажущейся тишине офиса остались только я и возмущение, реинкарнированное в заурядно одетом теле моей коллеги. Я убираю руки со спинки стула и провожу пальцами по мерцающему контуру воздушных шаров, сосредотачиваясь на имени её лучшей подруги.

— Это тот момент, когда ты говоришь мне, что мы с тобой начали не с той ноги?

— Я бы выбрала шире и сказала не с тем телом! — пыхтит она.

— Я так понимаю, что ты недовольна происходящими переменами.

— Сам как думаешь? Возможно, потому что ты забрал мою команду, мои добрые намерения и должность моей лучшей подруги? — саркастически спрашивает она.

На столе у ​​стены лежат подставка для ручек в форме винтажной кассеты и красивый пустой настольный накалыватель для чеков и бумаг.

Я взвешиваю его в руке, созерцая заострённый конец.

— Расслабься, Ками. — Наблюдаю, как кончик накалывателя неумолимо приближается к букве «А» слова «Беа», пока не протыкает её. Воздушный шар лопается с громким хлопком и падает на пол. Какая поэтическая метафора. Ставлю накалыватель на стол и снисходительно киваю. — Я заберу и твою.

Меня окружает ошеломлённое молчание, под которое я прохожу мимо и выхожу в коридор — это первая победа в войне, исход которой уже предрешён.

ГЛАВА 5

Камилла

Если существует расплывчатая грань между «это будет лучший день за последние шесть месяцев» и «шучу, добро пожаловать в ад», то, боюсь, я только что перешагнула через неё.

Постукивая затылком о стену, что отделяет наш кабинет от офиса моей команды, выдыхаю и мысленно отправляюсь на поиски всех прискорбных поступков, которые, возможно, совершила в своих прошлых жизнях и за что заслужила такую фигню в качестве награды.

Для большинства людей рабочее место так же привлекательно, как кровавая сцена убийства за ограждением полицейской ленты. Для меня, однако, оно никогда не выглядело таким.

Я всегда считала эти стены убежищем.

Другой мир, где меня никогда не воспринимали слишком молодой или слишком женщиной, просто профессионал, который справляется с ежедневной рутиной с хорошей дозой силы воли, не позволяя себе опускать руки.

В стеклянной стене, отделяющей кабинет от коридора, на фоне матовой поверхности выделяется моё отражение. Смотрю на вытянутые ноги, силуэт чёрного платья, на размытое лицо. От хорошего настроения, с которым я пришла сегодня утром, не осталось и следа.

Есть только гнев.

Ему было достаточно вторгнуться в мой любимый микромир, чтобы выкачать кислород из каждой клетки — и все разумные мысли из мозга.

Эдоардо Зорци.

Мужчина из кафетерия.

Образец мужчины, от которого у меня на мгновение перехватило дыхание, пока он стоял, прислонившись к стойке, и слушал, притворяясь милым. А потом от него у меня окончательно перехватило дыхание, но совсем по другим причинам.

Скрип опускающейся дверной ручки возвещает о конце моего одиночества, и я подпрыгиваю.

Я не собираюсь быть пойманной за хныканьем. Выпрямляю спину, отворачиваюсь и стираю с лица все следы уныния.

Раздаются гулкие шаги, а затем пара рук хватает меня на уровне бицепсов.

— Ками!

— Беа?!

— Да, я, а ты кого ожидала? Я свободная женщина! Я отвезла Ураган в детский сад, но потеряла немного времени в пробке. Как я счастлива! — Она крепко обнимает меня, упираясь подбородком в моё плечо. — Ты устроила мне долгожданную вечеринку-встречу! Как здорово, но тебе не следовало.

«Твою ж мать!»

Никто ещё не сказал Беатриче, что она больше не руководитель? И что этот кабинет больше не её?

Это уже слишком.

Я чувствую, что сейчас взорвусь.

— Беа…

— Это моя перезагрузка! — Подруга разжимает объятия, бросает свою сумку на стул с силой, которой позавидовал бы опытный разыгрывающий, и топает в направлении подноса с десертами. Она берёт круассан с кремовой начинкой и впивается в него со стоном удовольствия.

— Ах, просто чтобы ты знала, в холле стоит безумно крутой красавчик без кольца. Если бы только я не была замужем и не чувствовала себя неуютно в своём послеродовом избыточном весе… Эй, почему мой шарик проколот?

— Спроси у «крутого горячего красавчика».

Озадаченная и притихшая, Беа проводит большим пальцем по уголку рта, чтобы стереть следы крема.

— Мистер Крутой проколол мой воздушный шар? Неужели я ошиблась дверью и вошла в класс для первоклассников?

— Мистер Крутой украл твоё место!

— …что?

— Стол, фикус, стул, даже выпечку! Всё!

— Ками, что ты имеешь в виду… — С её лица стекает яркий цвет, как краска под действием отбеливателя. — Что ты имеешь в виду…

— Ты назначена контент-менеджером!

Это откровение — атомная бомба, которая не оставляет после себя ничего, кромевыжженной земли.

Я бьюсь лицом о ладони. Какая дура! Именно так не следует обращаться к женщине, которая только что закончила мучительную психофизическую пытку, называемую послеродовым периодом. Если верно, что всему есть предел, то первое, к чему необходимо его применить, — это собственный эгоизм.

— Прости, я идиотка. Не должна была так сообщать тебе об этом. Мне жаль.

Беа делает шаг назад и хватается за стену.

— Они… они низвели меня до документации?

— Клиенты любят документацию.

Беатриче поднимает обе брови.

— Угадай, кто её ненавидит?

— ДГБ говорит, что это престижная должность и подходит для твоего нового образа жизни.

— ДГБ может говорить со мной только после того, как изгонит четырёх килограммового телёнка из влагалища, которого у него нет!

И как я могу её винить?

— Иди сюда.

Я сокращаю расстояние и обнимаю подругу. Беа прижимается к моей шее и крепко обнимает в ответ, удушая своими струящимися светлыми волосами, пахнущими кокосом.

— Блин, Ками. Я не спала несколько месяцев, я измотана, и надеялась прийти на работу, чтобы расслабиться и отдохнуть от Урагана Души…

— Не называй моего племянника волшебным мечом из книги в стиле фэнтези.

— Я ужасная мать, — рыдает она. Её лоб поднимается и опускается на моём плече, следуя за ритмом прерывистого дыхания.

— Нет, напротив, ты отличная мать, у которой нет проблем назвать вещи своими именами. Но тебе нужно дать себе передышку.

— Я тоже хотела отдохнуть! — Беа ослабляет объятия, затем берёт капучино и протягивает его мне, после чего в несколько глотков выпивает половину «Золотого молока». — Что мы теперь будем делать? Обеды? Фальшивые чрезвычайные ситуации, чтобы прервать болтливых клиентов? Синхронно подкрадываться к кофеварке?

— Это наименьшая из проблем.

Моя подруга выхватывает утешительный круассан и запихивает половину в рот. Она жуёт и снова вздыхает.

— Значит, ты собираешься оставаться здесь совсем одна с мистером Крутым много-много часов в неделю?

— Не говори это таким восторженным тоном.

— Почему? Какой он?

— Он… я не знаю. Тот, кто, кажется, хочет убрать меня без всякой причины?

— Ты знаешь продукцию и компанию лучше, чем он, и у тебя есть вагина. По-моему, это веские причины.

Слушая, я кручу биоразлагаемый стаканчик между пальцами. Я так нервничаю, что с трудом глотаю твёрдую пищу и даже жидкость. Раньше со мной такого не случалось. Может, мне стоит попробовать алкоголь? Это было бы окончательным доказательством.

— Окей, каков план? — спрашивает Беа.

— План?

— Да! План! — восклицает она. — Ты собираешься позволить этому вторгнуться в нашу идеальную экосистему?

— Не думаю, что выбор у нас большой.

Беатриче заставляет меня замолчать, крепко пожимая руку.

— Нам нужно тяжёлое оружие.

— Ты спрятала арсенал на дне картотеки?

— Нет, но у нас есть Грета! Как насчёт вечеринки сегодня у меня дома?

Я даже не могу вспомнить, когда мы в последний раз собирались втроём по какому-либо поводу, кроме дня рождения или свадьбы. Это немного грустно, но между изменчивым графиком работы, отношениями и детьми, организация физической встречи стала такой же сложной, как запуск шаттла на Марс.

— Могу я принести вино? — загораюсь я.

— Ты должна.

— И ты не собираешься петь смущающие песни 2000-х годов в стиле Бритни?

Беа скептически кривиться.

— Те беззаботные времена потеряны навсегда. Я не могу пить алкоголь во время грудного вскармливания. Единственный, кто будет петь, это Ураган Души. Исполнит концерт, полный воплей и хлюпанья, а на мне будет пижама, испачканная его срыгиваниями.

— Замечательно, — отвечаю я, с тенью улыбки, насильно извлечённой из могилы. — Сегодня вечером у тебя дома.

***

— И?.. — Моя подруга подносит ко рту хлебную палочку и подгибает под себя ноги в кресле. — Когда начнёшь исповедоваться?

— Я ещё недостаточно опьянела. — Поднимаю свой бокал над столом из светлого дерева в воображаемом тосте и заканчиваю большим глотком вина.

Беа сбежала в спальню полчаса назад, чтобы уложить Алессандро спать.

В недавно отремонтированной кухне на улице Домодоссола, среди изящной мебели и красивых растений, свисающих со шкафов в атмосфере эко-шик, которую портят разбросанные повсюду прибамбасы для новорожденных, царит тишина, время от времени прерываемая шумом автомобилей с улицы.

— Как быстро может заснуть пятимесячный ребёнок? — спрашиваю я, делая очередной глоток алкоголя.

Грета качает указательным пальцем в воздухе.

— Правильный вопрос: будет ли он спать, когда его уложат в кроватку?

— Ах.

— И ответ: нет! Эти маленькие дьяволята рождаются с паучьим чутьём. Они — Арсен Люпен движения и чувствуют, когда собираешься их опустить, а едва пересечёшь порог комнаты — активируют лазерную сигнализацию, понимая, как ты обманываешься, что день закончился и…

На пороге появилась Беатриче.

— С божьей помощью он заснул.

Беа сняла макияж, светлые волосы свисают в неаккуратном хвосте, лаская безразмерную футболку с ярким принтом Aristocats, уже измазанную тут и там клейкой кашицей.

— Знаю, выгляжу отстойно. — Она трёт веки и достаёт из кармана брюк маленький видеомонитор. — Не смотрите на меня.

— Не хочешь этим воспользоваться и принять душ такой долгий, как тебе хочется?

— И пропустить единственный интересный разговор сегодня? Ты шутишь? — Беа ставит видеомонитор на середину стола и наливает в стакан апельсиновый сок, а затем опускается в кресло и поворачивается к Грете. — На кого ты оставила наследников?

— Их отцу. Вернувшись домой, я застану их всё ещё бодрствующими перед видеоигрой про машины-убийцы, которая в лучшем случае запрещена для детей младше шестнадцати лет. Как вы думаете, сколько стоит адвокат по разводам?

Я вся внимание.

Грета всегда саркастична, но обычно она щадит мужчину, которого поцеловала десять лет назад на концерте Pearl Jam в единственное итальянское свидание года. И которому призналась в любви семь дней спустя, решив объявить его единственным во всём мире кандидатом на роль «любви всей своей жизни».

Они стоят на первом месте, среди пар, которым я по-тихому завидую. Плохо, наверное, говорить, но у них есть всё, чего бы и мне тоже хотелось.

— Девочки, у вас такие жуткие лица. Это была шутка! Фигово, если мне нужно уточнять.

— Спроси себя почему, — укоряет Беа. На кухонной столешнице в сотовый раз начинает трезвонить её мобильный. Она протягивает руку, чтобы взять его, читает на экране, но не отвечает и кладёт телефон обратно вверх ногами.

— Марко? — спрашивает Грета.

— Он в Неаполе до пятницы.

— Нет, я имела в виду, что если это Марко, ответь ему. У тебя, наверное, было пятьдесят входящих сообщений, пока ты была спальне. Возможно, он хочет знать, как ты, и беспокоится.

— Сегодня он ужинает с клиентом. Это сообщения из чата рожениц.

— Господи, — выдыхает Грета.

— Не будь снобом! Группа… Я имею в виду, другие молодые мамы… — Звук очередного входящего сообщения мешает ей подобрать наиболее подходящее определение.

— …Нытики? Конкуренция до смерти? Ненормальные? — предлагает Грета.

Беа поднимает экран, чтобы проверить, а затем снова откладывает в сторону.

— Ладно, вернёмся к тому, почему вы здесь.

Я поднимаю свой бокал.

— Разве не достаточно пить вино и есть углеводы?

— Что я тебе говорила? Ты уже передумала?

— Я обращаю внимание госпожи Феррари на то, что сегодняшняя встреча имеет единственный пункт для обсуждения: план наведения порядка в нашем офисе.

Я нервно смеюсь.

— Окей, хочу заметить, что полдня это звучало заманчиво и для меня тоже, а мысль об этом делала часы, которые я была вынуждена проводить с… с… — Я прерываю себя, прежде чем произнести его имя.

Это сделало бы ситуацию столь же реальной, как неприятное ощущение кислоты, поднимающееся из моего желудка при мысли о том, что отныне он тот человек, с которым я буду общаться большую часть времени.

— В любом случае вы понимаете, что у нас нет возможности действовать? ДГБ обхаживал его несколько месяцев, и босс никогда не откажется от своего решения, если только не возникнут очень серьёзные обстоятельства. И он, как мне кажется, очень хочет остаться. Я не могу его заставить изменить своё мнение, подсыпая слабительное в кофе, скрывая встречи в общем ежедневнике или меняя пароль его компьютера, пока он отлучается в туалет…

— Я ожидала, что она это скажет, — рассуждает Грета. — Сейчас она добавит что-то вроде: «Может быть, это я оценила его слишком быстро. Я, конечно, неправильно поняла его агрессивное вторжение в работу. Буду применять ненасильственное сопротивление, и всё будет хорошо, потому что я знаю, что стою этого, а со временем станет ясно и ему, что я заслуживаю его уважения».

— Это не вопрос ненасилия…

— Потому что Камилла не способна на противодействие! — Позиция Беатриче отменяет мой слабый протест.

— Её депрограммировали в подростковом возрасте, — соглашается Грета. — Безнадёжный пацифист.

— Жизнь выбивает дерьмо из тех, кто проявляет неконкурентоспособность, — цитирует Беа по памяти неизвестно какую книгу о профессиональном успехе. — И вообще, среди нас троих я не знаю, кому хуже.

— Ей! — Грета указывает на меня. — Мы с тобой порабощены шестилетними детьми, но Ками единственная, кто вместо того, чтобы швырнуть в своего бывшего набор тарелок, от суповых до десертных, отреагировала сочувственной речью и обещанием, что они останутся друзьями! — Грета заканчивает речь с возмущённой гримасой и запихивает в рот ещё одну хлебную палочку.

— Мы с Паоло не остались друзьями, — защищаюсь я, думая о мужчине, с которым рассталась после почти десяти лет отношений. — Мы просто в хороших отношениях.

— При расставании ты постирала его одежду, прежде чем упаковать и отправить ему!

— Да, и что? Я поступила лю-без-но, — проскандировала я с ноткой отчаяния. — И вообще, у меня было в планах сменить гардероб…

— Боже мой, Ками, этот мужчина был дерьмом!

Однако это мистификация фактов.

— Паоло был кем угодно, но только не засранцем, — вынуждена поправить я.

— Он был таким моллюском, что чтобы найти его позвоночник, нужно было искать тот в доме его родителей, где он забыл о нём, когда трансформировался из подросткового во взрослый возраст! Если такое событие вообще произошло. Я позволю себе сомневаться, учитывая очень зрелую манеру, в которой…

— Теперь ты несправедлива, — останавливаю её, неловко ёрзая на своём стуле. — И я не хочу об этом говорить.

Беа потирает лоб кончиками пальцев.

— Ладно, извини. Мы больше не будем упоминать Паоло. — Она наклоняется к серванту, достаёт пакет с чипсами для аперитива и пересыпает их в миску. — Вернёмся к Эдоардо Зорци…

Это имя вызывает одновременное ощущение удара ножом в спину и блэкаут логического мышления.

Я замираю, удерживая картофельный чипс в воздухе между тарелкой и ртом, охваченная стыдом, как только мой разум вспоминает нашу жалкую встречу в кафетерии.

В частности, он затормаживает изображение на том моменте, когда я таяла, как льдинка на летнем солнце, краснела и пыталась приставать к нему, думая, что не вызываю у него отвращения, а он насмехался надо мной, наслаждаясь моей глупой наивностью. Затем память перематывается назад и снова показывает мне сцену, но на этот раз в замедленном режиме.

Какой же я была дурой. Может, у Зорци и нет обручального кольца на пальце, но такой парень, как он, не цепляет девушек в баре. Как минимум у него будет каталог в нижнем белье, из которого он сможет выбрать себе спутниц. Или, возможно, невеста, с которой он участвует в соревнованиях по снобизму.

— …Камилла?

Я моргнула.

Свет кухонной люстры освещает обеспокоенные лица моих подруг. Я прогоняю смущение на задний план, радуясь, что у меня не было времени рассказать кому-либо из них неприятный приквел о «Венецианской аристократии, фамильных гербах и именных дворцах».

— Камилла, подай нам знак.

— У Эдоардо Зорци есть палаццо в Венеции, которое носит его фамилию.

— Вау, вот это стратегическая информация несомненной полезности! Ты отвлечёшь его в офисе, а мы отправимся в Лагуну, чтобы потопить его палафит?

Несмотря на настроение, я разразилась коротким смехом.

— Мило. Я в деле.

— Я могла бы отвлечь его в офисе, — предлагает Беа. — Самовлюблённый, как немногие другие, но отличный крутой образец.

Одновременно происходят три вещи. Звякает телефон Беатриче, сообщая об очередном сообщении, из видеомонитора доносится крик Алессандро, и я чуть не давлюсь картофельной крошкой, попавшей не в то горло.

На кухне наступает прекращение огня, которое предшествует буре.

Мы все по очереди смотрим друг на друга, как в сцене пыльной трёхсторонней дуэли из старого вестерна.

— Ещё одна дерьмовая ночь, — стонет Беа.

— Может, он снова заснёт…

Грета закатывает глаза к потолку, но избегает комментариев. Два ребёнка (близнецы!), пяти лет дали ей необходимый опыт, чтобы знать, когда и как вмешиваться в ситуацию перед другой матерью.

— Хочешь, я попробую усыпить его? Или я могу остаться здесь на ночь, — снова пытаюсь я.

Беа мягко отрицательно кивает. Она встаёт, опираясь о стол.

— Ты попытайся изменить своё мнение о Зорци. А я подумаю, как убить инстинкт купить билет на самолёт в один конец в страну, откуда нет экстрадиции.

Я улыбаюсь.

В ответ под отчаянной гримасой она тоже улыбается.

Мы поворачиваемся к Грете, которая, загнанная в угол, присоединяется к улыбающемуся творчеству коллектива, пусть и с наклонностями, которые имеют тенденцию выводить из себя. В приглушённой атмосфере кухни Беатриче, под каплевидной люстрой, я чувствую, как вибрирует каждый оттенок наших различий. Я уверена, что в другие периоды нашей жизни мы были бы несовместимы.

Но в этот самый момент невидимое чувство сжимает моё горло. Общая уверенность.

Мы здесь друг для друга.

И, возможно, в будущем этого будет недостаточно, но сейчас это всё, что имеет значение.

ГЛАВА 6

Эдоардо

Скрип открывающейся двери и последовавший за ней глухой удар о косяк, точно отображающий продвижение валькирий, заставляют меня отвлечься от экрана.

— Эдоардо, мы начали не с той ноги.

Отодвигаю в сторону документацию о флагманском продукте Videoflix, которую читал на планшете, рискуя испортить своё намерение оставаться невозмутимым.

Сутки.

Камилле Феррари потребовалось двадцать четыре часа, чтобы сдаться.

Согласен, двадцать три часа и пятьдесят восемь минут — это слишком долго, по сравнению с моим прогнозом.

— А ты ничего не хочешь сказать?

Она входит в кабинет и избавляется от своей сумки, вешая ту на спинку вращающегося стула. Затем обхватывает себя и смотрит на меня сверху вниз со своей половины стола, словно какое-то гигантское небесное создание, снизошедшее до простых смертных.

Её лицо парит над башней из сложенных папок.

У Камиллы гармоничные и приятные черты. Пропорциональный овал в обрамлении мягко уложенных волос кофейного цвета, большие глаза, а губы покрыты лёгким слоем блеска, который не портит их естественный цвет. Тип лица, который априори исключает использование инструментов, запрещённых для несовершеннолетних, таких как сарказм, вульгарный язык и неуместные мысли.

Я откидываюсь в кресле.

— Очень хорошо. А как бы ты хотела работать со мной дальше, Камилла?

Слащавость заставляет её приподнять брови и несколько раз моргнуть над взглядом, переполненным недоверием. Чёрт возьми, она как плетёная корзина на складе бронированных портфелей.

По сути, это приглашение к тому, чтобы её взяли и разграбили.

— Окей, давай начнём с начала. — Камилла вычёркивает последние несколько секунд резким жестом ладоней в воздухе. — Сегодня утром мы официально встретимся с… нашей командой. Я бы хотела, чтобы мы представились вместе, рассказав новость о… о…

— Авторитет? Власть? Командование?

— Что? Нет! Я имела в виду обмен опытом, гостеприимство… непринуждённый подход, спокойную атмосферу, сотрудничество и единство цели!

— Гимн коммунизму прошлых лет, как замечательно.

Камилла зажимает переносицу между большим и указательным пальцами. Я вижу, как она щурит глаза, пытаясь сохранять спокойствие.

— Начнём сначала… Эдоардо. — Она произносит моё имя с очевидными персональными усилиями. — Я не знаю, из какой среды ты вышел, и пойму, если ты не привык к такому, но здесь мы не пропагандируем токсичность. Заставить каждого почувствовать себя частью команды и не злоупотреблять иерархическим положением ценится как на личном, так и на служебном уровне. Я очень надеюсь, что ты это скоро поймёшь, когда мы проведём презентацию. Ты меня не знаешь, и я не рассчитываю на твоё слепое доверие, но уверяю, у меня нет причин лгать тебе. Мы с Беа основывали своё руководство на принципах открытости и сотрудничества. Эта модель обладает множеством преимуществ, и я буду очень счастлива, если ты дашь ей шанс.

Взгляд, наполненный сияющей уверенностью, который пробегает по моему лицу, — это глазурь на торте, который я даже не заказывал.

И правда, я хотел бы довериться тому далёкому и милосердному голосу, который говорит мне не торопиться, потому что стрельба по Красному Кресту никому не делает чести. Но чёрт возьми. Насколько я не терплю респектабельных женщин, которые выбирают половинчатую стратегию между домашним уютом и жалостью, чтобы что-то получить.

Бывал здесь раньше.

Уже видел, уже слышал.

Больше я не совершу ту же ошибку.

— Это нормально для тебя? — спрашивает в заключение Камилла.

Я встаю со стула и беру планшет со стола.

— Абсолютно.

— Ой. На самом деле? Что ж… У тебя была возможность ознакомиться с материалами и отчётами, которые я предоставила тебе вчера?

— Ничего другого и не делал всю ночь.

Её рука замирает над ежедневником, который Камилла собиралась взять со стола.

— Хо… рошо. У тебя есть какие-либо вопросы?

— Нет, мне всё ясно. — Я отсчитываю секунду тактического колебания и добавляю: — Но спасибо за вопрос.

— Ох. Да. Ну. Не за что. Это меньшее, что я могу сделать. — Её волосы спадают с плеча, частично скрывая профиль. Но я всё равно замечаю, как она краснеет.

«Значит, ты до сих пор неравнодушна ко мне, синьорина Феррари».

— Господин Гецци Брамбилла был прав, ты очень любезен.

Я обхожу стол и открываю для неё дверь в кабинет. Камилла подходит, полная изумления, с драгоценным ежедневником, прижатым к груди, подобно щиту. Нежный мотылёк летит на электрический свет убийцу.

Сегодня её внешний вид также находится на уровне средней опрятности. На ней брюки и блузка, которые Виктория назвала бы «трагически выловленными из каталога низкопробного модного бренда по дешёвке».

Банальная в каждой детали, но когда девушка проходит совсем рядом, чтобы выйти в коридор, её аромат мяты и ванили проникает в мои ноздри, как вчера в кафетерии.

И, чёрт возьми, я должен признать, в этом есть что-то… влекущее.

— Встречу открою я, если ты согласна, — говорю ей, оказавшись в коридоре, полном деревьев и растений.

В ответ Камилла крепче сжимает ежедневник и кивает.

— Конечно!

Во время короткой прогулки, спустя годы я испытываю каково это — стать главной новостью в престижной компании. Подтверждением тому служат любопытные взгляды, которые мы собираем то тут, то там на протяжении всего пути до зала заседаний.

Статус — это то, что определяет разницу между теми, кто решает и тем, кто страдает. Через поведение мы узнаём право на власть.

Это различие необходимо поощрять, но Камилла, кажется, не обращает на него внимание.

Она приветствует пару секретарей с обычной изнуряющей жизнерадостностью, которую могла бы приберечь для своей сестры (если та у неё есть), и, прежде чем войти в зал для совещаний, девушка заправляет волосы за ухо и пристально смотрит на меня своими большими глубокими глазами. Дрожь возбуждения пробегает по моему позвоночнику. Она совершенно ничего не знает. Она даже не представляет, что её там ждёт.

Боже, она понятия не имеет.

Как только мы переступаем порог, шум в комнате стихает. Наши подчинённые выпрямляются в своих правильно выстроенных стульях. Один за другим я сканирую команду.

— Доброе утро, — приветствую всех.

Очевидно, что утро будет совсем не добрым. Я ловлю ужас, промелькнувший на лицах нескольких человек в первом ряду. Соломенные хвосты.

— Вчера мы уже имели удовольствие встретиться неофициально, поэтому я не буду останавливаться на формальностях. Я принял наследие синьоры Мацци как вызов, и за последние несколько часов смог изучить ситуацию и обсудить с господином Гецци Брамбилла некоторые данные по главному проекту, за который отвечаете вы. — Делаю стратегическую паузу и листаю на экране планшета, задерживаясь на отчётах за последние три месяца. — Вы уже знаете, что происходит заметное падение производительности, — уточняю я, оглядывая их через край устройства.

Из зала раздаётся лёгкий ропот. Кто-то сглатывает, кто-то опускает глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом, словно мы на школьной линейке.

Рядом со мной Камилла собирается выступить в их защиту, но я опережаю.

— Это неприемлемый факт для компании такого уровня. Превышение бюджета, отсрочка сдачи клиенту из-за не устранённой неисправности… — Я оставляю фразу в подвешенном состоянии и качаю головой, чтобы подчеркнуть серьёзность.

Забочусь ли я о задержке клиенту? Я почти не знаю, кто он. Неважно.

Всё, что я здесь делаю, это выдвигаю рамки, в которых они должны меня зафиксировать.

Годы работы в иностранной транснациональной корпорации научили меня тому, что флажки, украшающие политику компании, осведомлённость о «горячих» темах через тренинги, социальная политика, условия для баланса — невозможного — между работой и личной жизнью… это прекрасный политкорректный фасад. Визитная карточка, которую можно продать на улице.

Но внутренняя реальность гораздо беспощаднее, если вы действительно хотите проложить себе путь к вершине. И я не собираюсь предлагать этой плеяде сотрудников без реальных карьерных амбиций слабый отпечаток.

Я не могу себе этого позволить, если хочу, чтобы меня считали единственным реальным выбором для Совета директоров.

Закрываю бумаги и осматриваю просторы мягких стульев.

— Кто-нибудь хочет рассказать мне, как мы до этого дошли?..

Никто не проронил ни слова. Программисты молча обмениваются просьбами о помощи. Некоторые попадают к моей коллеге. Они указывают на неё как толпа, попавшая в беду вместе с супергероем.

Я знаю, что именно Камилла дала разрешение на отсрочку, несмотря на недовольство, выраженное клиентом в многочисленных электронных письмах. Она предпочла защитить благополучие своей команды, а не подвергать давлению.

— Никто? — призываю их.

Мой голос — единственный звук, который отражается от стен.

— Эдоардо, — решается коллега. — Как я уже объясняла, в последние месяцы мы столкнулись с нехваткой персонала.

— Я думал, что не хватало только второго референта. Кроме того, были наняты два программиста.

Намёк заставляет её на мгновение замешкаться.

— Наём на работу требует первоначальных затрат… для того, чтобы ввести людей в курс дела вместе с остальными членами группы, требуются усилия, которые влияют на производительность. Не то чтобы кто-то был обузой, — спешит уточнить она, обращаясь к подчинённым. — Ваш вклад за последние несколько месяцев неоценим!

В наступившей тишине я хмурюсь.

Мне больше ничего и не нужно делать.

Никто не чувствует себя польщённым. Все ощущают себя некомфортно.

Натянутая улыбка Камиллы постепенно превращается в грустную прямую линию.

Настало время для удара.

— Камилла, не вини себя, — напеваю я. — Это нормально, когда занимаешься чем-то слишком большим, что выходит за рамки твоих возможностей.

Коллега преображается. Она выглядит так, будто хочет вонзить нож для филе мне в горло.

Она может встать в очередь, которая уже довольно длинная и многолюдная.

Я обращаюсь к программистам.

— Я гарантирую, с этого момента такое больше не повторится.

Никто в комнате не смеет дышать.

Игра, сет, гейм за мной, синьорина Феррари.

— Команда, программирующая продукт, обращается ко мне. Я буду назначать встречи с каждым из вас каждые две недели. Вы можете забронировать время через мой онлайн-календарь. Я буду отслеживать вашу продуктивность, и мы обсудим отклонения в каждом случае. Я проверил и увидел, что нет никаких официальных записей о чём-то подобном в прошлом.

— Почему Камилла в… — вмешивается длинноволосый мужчина во втором ряду. Локоть в бок, однако, призывает его замолчать.

— Ну, — шиплю я, — если больше ничего нет…

— Мы продолжим работать вместе! — заявляет Камилла, совершенно неуместно. — Моя дверь открыта для всех, кто нуждается.

«Наша дверь, — поправляю её про себя. — И, не хера ты не сделаешь!»

— Теперь за работу, — отправляю их.

Все встают, будто под их задницами загорелись стулья. А я наблюдаю, как они спешат к своим столам.

Камилла — единственная, кто не двигается. Она замерла в ожидании. Когда спина последнего человека — смуглой девушки, с татуировкой на шее и двумя пирсингами на лице, которая в лучшем случае только что из университета, а в худшем из тюрьмы, — исчезает в коридоре, Камилла открывает рот, и я знаю, что через секунду в этой комнате разверзнется весь ад.

Поэтому я предвосхищаю.

Я намеренно наклоняюсь к её бледному лицу. Камилла противостоит вторжению в личное пространство, погружаясь в молчание. Её чарующий аромат поражает меня с новой силой, а удивлённые глаза сливаются с моими, как две разрушающиеся вселенные.

— Думаю, мой стиль руководства не совсем совпадает с твоим.

Я подмигиваю ей и отворачиваюсь, направляясь в кабинет с высоко поднятой головой.

ГЛАВА 7

Камилла

— Ками, прости, я опоздала.

Дверь в менее посещаемый туалет Videoflix распахивается от лёгкого удара, и в сияние небесно-голубой плитки, квадратных раковин с блестящими латунью кранами влетает Беа.

— В документации полный бардак, кто бы ни занимался бумагами до меня, заслуживает рекламации за отказ от здравого смысла!

— Неважно.

— Боже, я больше не могу терпеть. — Опустившись в декоративное плетёное кресло, моя подруга роется в своём картонном пакете в поисках молокоотсоса. — Это как ходить с двумя лактозными бомбами, воткнутыми в грудь! Никогда не знаешь, перед кем они взорвутся и испачкают блузку.

— Уверена, что тебе не нужна помощь? — спрашиваю я.

— Ты уверена, что тебе самой она не нужна? — Беа подаёт мне сигнал встать у двери, чтобы следить за незваными гостями в коридоре и быстро расстёгивает блузку под грудью. — Я разговаривала со Сьюзи, пока пробиралась сюда. Это правда, что Зорци бросил тебе вызов перед командой?

Жгучее унижение заставляет меня прикрыть ладонью лоб.

Сегодня утром в своей норке я встала с кровати кинг сайз с готовым планом.

В моей маленькой голове, населённой единорогами и другими легендарными животными (в основном травоядными), наше вынужденное рабочее сожительство урегулировалось простой дружеской дискуссией. В ней я бы показала себя разумным взрослым человеком, и, как следствие, Эдоардо тоже заявил бы о себе как взрослый, невраждебный и открытый для диалога.

Ну, кто бы мог подумать?

Я совершила ошибку.

Изначально полагая, что имею дело со взрослым человеком.

И, в итоге также думая, что мой план сработает.

Но особенно, что я, как идиотка, заглотила наживку…

Образ обманчивых губ Эдоардо, которые в конце моей искренней мольбы о мире приоткрываются — вопреки прогнозу — в чистом и обезоруживающем выражении, наполняет мою душу тонной кирпичей, начинённых тротилом.

Тридцать секунд.

Ему хватило тридцати секунд притворства заботливым, добрым и обаятельным, чтобы я забыла, как хорошо он умеет облапошивать.

Чтобы заставить меня почувствовать самой тупой и невежественной в истории человечества.

— Чем больше я имею дело с этим мужчиной, тем больше переоцениваю все знакомые мне человеческие качества, — бурчу я, со злостью стирая воспоминания о том, как он разыграл меня. Снова.

Беа опускает подбородок, чтобы проверить, правильно ли прилипла эта штуковина к её груди.

— Твой первый шаг к осознанию. Как мы ему ответим?

— А должны?..

— Мы не можем позволить Зорци делать с нашей командой всё, что он хочет, и разрушить то, что построили, потратив время и усилия! — В маленьком туалете раздаётся лишь звук поршня этой адской штуки в действии. — Он должен понять, что здесь так не работают.

— Ты говоришь как главарь «коза ностра». Если боссы мафии кормят грудью.

— Я так говорю, потому что крысёныш этого заслуживает! — горячиться Беа, рискуя потерять контроль над гаджетом. — Внеси обновление в общий словарный запас. С сегодняшнего дня будем звать его крысёныш.

— Оригинально.

— Предпочитаешь по-другому? У меня ещё свободны: идиот, мудак, подонок, придурок, сволочь…

Массирую виски, погружаясь в комфортную темноту опущенных век.

— Ты перечисляешь свои любимые оскорбления в алфавитном порядке?

— Нахожу это практичным. Итак? Сюзи сказала мне, что на собрании он сильно прессовал. Они все оцепенели от шока.

Я гримасничаю в знак отрицания и по ошибке открываю глаза, пересекаясь в зеркале со своим отражением. Плохой ход. Лёгкий макияж чудом держится с утра, чего нельзя сказать о причёске. Несколько мягкий локонов уже находятся в режиме «курчавого нимба».

У меня вырывается разочарованный вздох.

— Ну и?

— Он просто хотел их напугать. — Я снимаю с запястья чёрную резинку и начинаю пальцами собирать волосы. — По какой-то причине (которая, возможно, в словаре стоит под словом «психопатия»), у него такой сверхагрессивный подход к подчинённым.

Беа закатывает глаза.

— И к равным.

— И к тем, кто наравне, — подтверждаю я, завязывая резинкой низкий хвост на затылке, который спадает на плечо. — Удивительно, как Зорци чувствует необходимость постоянно быть в позиции атаки, даже с теми, кто не даёт ему повода.

— Умоляю тебя, дай мне салфетку и не обращай внимания на далёкую сирену, которая кричит: «Я синдром Красного Креста, и собираюсь изменить тебя! Дай мне руку, и я приведу к невероятному открытию детских травм, которые сделали тебя таким».

— Что? Нет! — Негодование пронизывает мой голос. — Ни за что. — Подруга бросает на меня предостерегающий взгляд поверх протянутой руки. Я отрываю пачку салфеток и одну сую ей в руку. — Серьёзно! У меня нет намерения считать его полноценным человеком.

— Ты уже так поступаешь, — ругает меня Беа. — Это подразумевается в том, что ты только что сказала.

— Клянусь, я даже с трудом могу представить такого как он, сидящим на унитазе! Безусловно, он выполняет свои телесные функции, как робот.

— Ками… ты не на занятиях по психиатрии, которые твоя мать вела за кухонным столом в твоём старом доме.

— Уверяю, я в курсе. Я лишь обрисовала ситуацию. Он взрослый, самовлюблённый и намеренно запугивающий. Их тонны по всему миру. Конец истории. Не в моих силах находить для него оправдания в поп-психологии.

Хотя нет сомнений, что мотивы зарыты где-то глубоко внутри него. Мы — плод событий, которые с нами происходят, и выбора, который принимаем, когда на нас обрушивается жизнь. Значит, у него должна быть причина, чтобы вести себя таким ужасным образом.

— Ты должна убить в себе хорошую девочку, оставить в стороне зрелый подход и заявить о себе, ёлки-палки. — Беа протягивает мне полную бутылочку и быстро застёгивает блузку. — Ты думаешь, что быть честным — значит быть достойным, но такие люди, как он, даже не знают, что такое мораль! Чтобы иметь дело с таким человеком, нужно опуститься до его уровня.

Она права? Не знаю, насколько мне хочется противоречить женщине, у которой только что состоялось свидание с молокоотсосом.

— На сегодня я уступлю, — сдаётся Беа. — Может, пойдём пообедаем?

— Не могу. Через несколько минут у меня назначена встреча с представителем пищевой сети. Я пойду с Эдоардо.

— Первый выход в качестве пары. Как интересно.

— В реальности ощущается лишь дискомфорт, — шиплю я сквозь зубы.

— Будешь держать меня в курсе?

Потерявшись в мыслях, я несколько раз киваю, не отрывая взгляда от края раковины.

— Давай же. Это твой клиент, ты знаешь его лучше всех. Это всё равно, что играть на домашнем поле против того, кто даже не успел прочитать правила на доске. Что может пойти не так?

Да уж, что может пойти не так с Эдоардо?

Ну, при грубом подсчёте?

Я бы сказала, более или менее, всё.

***

Когда через несколько минут я широко открываю дверь кабинета, тяжело дыша из-за двухминутного опоздания, бежевая и кислотно-зелёная обстановка, дремлющая под безмятежным полуденным светом, — это всё, что заполняет мой взгляд.

В остальном в меня врезается эхо космической пустоты.

Эдоардо нет.

На столе нет ни мобильного, ни портмоне, ни даже ноутбука.

Его отсутствие вызывает у меня чувство, находящееся где-то между восстановлением дыхания и ударом под дых.

— Он ушёл совсем недавно. — Адела выглядывает из соседнего кабинета. — Разве не сегодня обед с вашим клиентом, Ками?

Да. Обед сейчас.

Это его второй день на работе, и он пошёл один.

Я качаю головой. О чём я только думала? Что Зорци действительно объединится со мной, хотя бы ради видимости?

Быстрый взгляд на два стола, стоящих рядом, бросает мне в лицо визуальный итог наших различий.

Мой стол — полный хаос, — бумаги, стикеры Post-it в форме звёзд, разбросанные канцелярские принадлежности и открытая пачка печенья. Его чист, как продезинфицированный операционный стол, готовый к жизненно важной операции.

Я крепко сжимаю пальцы на ручках сумки и принимаю решение присоединится к нему. Это станет более язвительным сигналом, чем если бы мы появились вместе у Габриэле Дондини, не самого любезного из моих клиентов, но всё равно. Буду рассматривать поездку в одиночестве как побочное преимущество этого безумия.

Внизу, на парковке, я отсоединяю разъём питания от сопла моего ярко-красного электрокара Fiat 500 и сажусь за руль. Жёсткий голос Пинк в песне «So What» сотрясает динамики звуковой системы, сливаясь с хаотичным центром Милана в час пик.

Я увеличиваю громкость до максимума, надеясь, что песня очистит мой разум и выведет нервозность из вен. Однако к тому времени, когда включаю сигнал поворота и загоняю машину на пугающе дорогую почасовую парковку, мне всё ещё не удаётся укротить волнение.

Я опустошаю лёгкие и бросаю быстрый предостерегающий взгляд в зеркало заднего вида.

— Да ладно, что бы тебе сказала мама? — Я барабаню кончиками пальцев по вискам. — Что-то вроде: следуй своему сердцу, прислушивайся к своему времени, и если ты думаешь, что побег сделает тебя счастливой, дорогая, тогда беги! — Я ударяюсь лбом о руль. — Хорошо, что бы сказала Грета? Перестань вести себя как детёныш тюленя перед своим мясником. Тебе уже не шестнадцать лет, и ты не в восторге от мира и его механизмов уничтожения людей!

Вот, уже лучше. Я больше не испуганная маленькая девочка, которая отличается от других, если вообще есть смысл говорить, что мы отличаемся друг от друга, когда в мире нет двух одинаковых людей. Я — взрослый человек, достигший пика своего существования, и у меня нет причин сомневаться в собственной ценности, потому что я заработала всё, что у меня есть, никогда не выбирая лёгких путей.

Следовательно, мне не нужно беспокоиться о встрече с Эдоардо Зорци и Дондини, 65-летним женоненавистником с ретроградным менталитетом (граничащим с историческим), которого моя сестра назвала бы законченным Бумером.

И тот факт, что при каждом общении с ним мне приходилось соскребать терпение со дна бочки, иначе альтернативой стало бы накачать себя Маалоксом.

А теперь я туда войду и покажу им обоим, из чего сделана.

Раздвижные двери ресторана широко открываются и моё лицо щекочет прохладный воздух из кондиционера.

Внутри встречает изысканный и современный зал в светлых тонах, с хрустальными бокалами и зеркальными потолками, которые увеличивают восприятие глубины в десятки раз. Дондини выбрал это место по двум причинам: ресторан принадлежит генеральному директору его компании, и там работает один из шеф-поваров, участвующих в программе, которую мы разрабатываем.

Называю своё имя метрдотелю, и меня провожают к столику.

Не знаю даже, что меня там ждёт. Холодность, ожидание, светская беседа, чтобы заполнить время до моего прибытия, поскольку Эдоардо едва ли знаком с проектом.

Чего я точно не ожидала, так это смеха, который эхом разносится по залу.

Я слышу его даже на расстоянии, так же как и распознаю следующий, словно в садистской игре эха.

Худая спина метрдотеля отступает в сторону, и передо мной открывается шокирующая правда, словно спектакль, в котором я единственный зритель: Эдоардо и мистер Дондини, расслабленно откинувшись на спинки стульев, держат в руках бокалы с дорогим вином и болтают, как два старых друга.

Дондини смеётся!

Я даже не знала, что он на это способен.

— Камилла. — Эдоардо прочищает горло, бросая на меня непонятный взгляд. — Ты пришла.

Дондини также поднимает взгляд. Его хорошее настроение мгновенно исчезает. И появляется обычная морщинка, которая пролегает посередине его густых седых бровей, когда он недоволен.

— Я попала в пробку, извините.

Я пытаюсь понять, где сесть. В конце концов, выбираю стул рядом с Эдоардо. Устраиваясь и передвигая стул, я случайно прикасаюсь ладонью к его бицепсу.

Это короткая, случайная ласка по гладкой ткани рубашки, но её достаточно, чтобы внутри всё перевернулось, а сердце запульсировало в горле.

Эдоардо подскакивает, будто я закачала двести двадцать вольт в его кровь. Он отдёргивает локоть в сторону, словно прикосновение к нему — это привилегия, которую мужчина мне не давал. На его аристократическом лице отражается чистая досада.

Спустя секунду я начинаю ощущать себя маленькой и неполноценной.

И что меня уничтожает? Я до сих пор уверена, что моё предательское тело находит его неотразимым. Боже! Почему не существует закона природы, который запрещает испытывать влечение к людям, которые ведут себя ужасно по отношению к нам?

— Господа готовы к обеду? — спрашивает метрдотель.

Я уже собираюсь указать, что не сделала заказ, но наш клиент торопит его, и мужчина исчезает, как по волшебству.

— Синьор Дондини, — я смиряюсь с голодом, — рада, что нам удалось встретиться до…

— Да, да, но давайте перейдём к делу. Как прошла работа над интерфейсом?

— По поводу этого, мы… — начинаю я, но реальность замораживает меня в каком-то ужасном диссонансе.

Потому что он не спрашивал меня.

Дондини обращается к Эдоардо.

Эдоардо.

С неверием я принимаю удар и поворачиваюсь с открытым ртом к мужчине, сидящему рядом со мной.

Мой новый заклятый враг имеет лишь смутное представление о проекте, но детали, похоже, его не беспокоят. Он всегда такой расслабленный, элегантный и непринуждённый. Демонстрируя класс подносит бокал ко рту и, отпив вина, отвечает:

— Последние отчёты показывают положительные результаты, как мы и ожидали. После замечаний от ваших технических специалистов у пользователей не возникает сложностей при навигации. Мы можем испытывать только удовлетворение.

«Что? Он на самом деле ставит себе в заслугу то, что было сделано до его прихода в компанию?»

— Очень хорошо, — подхватывает Дондини.

— Наша Камилла предоставит вам необходимую техническую информацию, — продолжает Эдоардо, но его прерывает появление метрдотеля. Он протягивает три одинаковые тарелки и избавляется от первой, ставя ту передо мной.

Сильный запах выбивает меня из колеи, блокируя горло.

На ней триумф рыбы.

В основе каждой закуски на моей тарелке — рыба.

Я не испытывала такой стыдливости в отношении еды с тех пор, как в старших классах вежливо объяснила своей учительнице естествознания, что отказываюсь сдавать тест по пищевой пирамиде по личным причинам, и она любезно поставила мне тройку.

— Всё в порядке, синьора? — спрашивает метрдотель.

— Я…

Я бросаю взгляд на Дондини, а затем на Зорци.

— Феррари? — зовёт меня Дондини. — Вам плохо?

— Да, Камилла, ты уверена, что с тобой всё в порядке? — Его голос, полный ложного беспокойства, является кульминацией насмешки.

Унижение роет дыру в моём животе. Чувствую, как негодование поднимается вверх по позвоночнику подобно фитилю, который сжигает нервы, пока не воспламеняет шею и щёки.

Я не могу просто игнорировать и проглотить эту дрянь.

Я не перевариваю это годами, это противоречит моим принципам, и Эдоардо в курсе.

— Боюсь, произошло недоразумение. Могу ли я заменить блюдо?

— Как я уже объяснял ранее, дегустационное меню — это баланс вкусовых ощущений. Исследовательское путешествие во вкус, разделённое на три порции. Для обеспечения гармонии ощущений его подают исключительно ко всему столу.

Я мельком замечаю, как уголки рта Эдоардо растягиваются вверх. Этот забавный намёк он старается во что бы то ни стало скрыть за своей рукой. Но этого достаточно. Он сделал это намеренно.

«Вот мудак».

Я выпрямляю спину, поражаясь своей гордостью, и указываю метрдотелю в лицо.

— Дело в том, что я веган. Поэтому либо вы убираете тарелку, и я пощусь, либо остаюсь и любуюсь последовательностью блюд и голодаю. В обоих случаях путешествие для меня не подходит. Можно ли попросить шеф-повара сделать исключение?

При упоминании шеф-повара Дондини пробуждается от комы, нетерпеливо фыркает и закатывает глаза к зеркальному потолку. Затем он размышляет над итогом разговора, закрывает веки и поднимает косматую бровь.

— Веган? Я никогда не пойму эту абсурдную моду…

«Камилла, не обращай на него внимания. Помни, он нужен тебе живым!»

— Итак? — настаиваю я.

— Я посмотрю, что может сделать шеф-повар. Подождите.

Сухопарая спина в элегантной ливрее уходит в сторону кухни,а я проклинаю себя на всех языках мира, разговорных и мёртвых. Насколько я была глупа, питая иллюзию, что вежливый путь с таким человеком, как Эдоардо Зорци, сработает? Насколько?

— Веган здесь?

Голос, раздающийся сверху, возвращает меня в реальность, к помпезному, блестящему ресторану в Изоле.(Прим пер: Isola — модный район Милана)

Я бы хотела провалиться. Вместо этого, я поднимаю лоб, оглядываю подтянутую грудь, прикрытую белой униформой, только что вынутой из промышленной стирально-сушильной машины, дохожу до корейского воротничка и оказываюсь перед лицом, которое мне хорошо знакомо.

Моё дыхание перехватывает в горле.

— Я су-шеф, — представляется мужчина, — сегодня я заменяю шеф-повара.

С такими мягкими вьющимися волосами, таким телосложением и улыбкой он может заменять его хоть каждый день, в моём понимании!

— Маттиа, — обращается к нему Дондини, — это тот человек, о котором я тебе говорил. Она ищет шеф-повара для организации дополнительной деятельности компании, и присматривает за нашей платформой. Ты хотел поговорить с ней, прежде чем согласиться. Я собирался представить вас после обеда. А ещё она… веганка, — шепчет Дондини, будто это ругательство. — А это один из шеф-поваров проекта.

— Я знаю, — киваю я в жалкой попытке взять себя в руки. — Чтобы перекалибровать интерфейсы, я просмотрела твой видеоурок миллион раз. Ты эксперт по использованию картофеля!

«О боже, убей меня».

— Да, я имею в виду, знаете, пельмени, булочки и… эй, кто знал, что в мире существует более семи тысяч сортов… этого клубня?

Меня охватывает смущение, от которого стул трясётся под моей задницей.

Я не смею смотреть на Эдоардо. Меньше на клиента. В качестве исключения я уделяю особое внимание су-шефу.

Одетый в белоснежную форму, он поджимает губы, стараясь оставаться профессионалом.

— Я польщён. И чем я могу тебе помочь?..

— Камилла.

— Камилла, — расширяет он свою улыбку, — есть ли у тебя какие-нибудь особые пожелания к обеду?

— Порази меня, — отрывисто отвечаю я.

Су-шеф прикусывает нижнюю губу, сглатывая самодовольную гримасу, которая кричит о проблемах отсюда до экватора. — Почему бы тебе не пройти со мной на кухню, тем временем объяснишь и про проект? — Он бросает неизвестно какие двусмысленные фразы, и я не могу удержаться от того, чтобы не свести брови к линии роста волос.

Я сглатываю и краем глаза замечаю, как Зорци меняет позу и застывает, скрестив руки. Как будто он не предвидел полупорнографических авансов и моего последующего исчезновения. Я тоже этого не предвидела, но в данный момент какая разница? Я подчиняюсь обстоятельствам.

— С большим удовольствием! Если мистер Дондини не возражает…

— Идите, — повторяет клиент, махнув рукой в сторону кухни, единственного места, где он может меня терпеть.

Ты хотел разобраться с этим сам, Эдоардо Зорци? Пожалуйста! Оставайся и дурачься с Мистером Бумером, если тебе это так нравится.

Складываю салфетку на стол и встаю.

Я очень рада, что выбрала блузку, которая подчёркивает грудь, поскольку именно туда падает взгляд су-шефа, как только он оказывается передо мной в своём очаровательном величии.

В целом, я ещё выгляжу не так уж и хреново.

— Сюда, Камилла, — Маттиа указывает на кухню, — посмотрим, какое впечатление я смогу на тебя произвести.

Я следую за ним, зигзагами пробираясь между столиками.

И оглядываясь, с радостью отмечаю, что больше всех поражён мужчина, которого я оставила за столом с потерей дара речи.

ГЛАВА 8

Эдоардо

Молчание — один из самых мощных усилителей эмоций.

В этом я уверен, так как первую половину своей жизни посвятил амбициозной цели расшифровать его, несмотря ни на что.

Вот почему я редко испытываю трудность при выборе, куда поставить галочку в длинном списке значений, которые может иметь молчание.

И я точно знаю, что означает тишина, витающая последние три с половиной дня в стенах, которые я временно делю с Камиллой. После нашего обеда с уродливым миланцем средних лет, где Камилла отправилась на кухню с помощником шеф-повара с самой нелепой причёской, которую я когда-либо видел, только чтобы вернуться к столу час спустя, сияя, как человек, который испытал на себе истинный смысл обжарки на открытом огне. Мы вернулись в Порта Гарибальди в разных машинах. Камилла сразу перестала мне улыбаться, пытаться произвести впечатление и разговаривать со мной, если в этом не было крайней необходимости.

По этой же причине знаю, что означает тишина, когда ступаю на последние булыжники, ведущие к симпатичному бару, расположенному в пешеходной зоне проспекта Комо, в двух минутах ходьбы от офиса.

Октябрьский закат ласкает квадратный зонт цвета экрю, который затеняет столы, вокруг которых сидят белые воротнички, наслаждаясь аперитивом в конце дня.

В углу, между клумбой с папоротниками и цветами в ящиках, окружающими открытую зону бара, застывают мои подчинённые, удерживая в воздухе бокалы.

В натюрморте на витиеватых металлических столиках, уставленных стаканами и тарелками с закусками, отражается отголосок непринуждённой атмосферы, которую я погасил своим появлением.

Издалека я смотрю на каждого по очереди.

Габриэль, густые волосы и футболка Нерд «Мстителей». Вадим, обычная внешность и красный диплом, полученный в Белорусии, безудержно пускает слюни в сторону «сбежавшей из дома». У девушки очень чёрные волосы, татуированные руки и большое количество орнаментов поднимаются по шее до самых ушей. Прохожу на террасу мимо слегка полноватой блондинки, лет тридцати.

Я перевожу взгляд на соседний стул, но замечаю, что он пуст.

— Эдоардо?

Изумление, которое пронизывает этот голос, заставляет меня обернуться.

На краю террасы в чёрных лакированных туфлях, которые поднимают её на несколько сантиметров (почти до уровня моего лица), стоит Камилла.

Она распустила волосы, которые целый день собирала в хвост, и теперь они ниспадают мягкими небрежными волнами. Поверх белой блузки с безвкусными заклёпками из искусственного золота Камилла надела дешёвую куртку из искусственной кожи из сетевого универмага. В руках держит миску с чипсами и рокс, доверху наполненный мохито.

— Эдоардо! — повторяет она, нервно повышая голос. — Ты пришёл…

Сжимаю губы в гримасе.

— Я подумал, что не оправдать твоих ожиданий было бы слишком постыдно.

— Заботливо с твоей стороны.

— Это один из моих главных талантов. Я рад, что ты оценила.

Для протокола: похоже, ей это совсем не по душе. Камилла выглядит, будто находится в одном шаге от желания напиться, и осушает напиток. Десять против нуля, что она уже закрыла файл «общение со мной» на эту неделю и теперь я заставил её спешно его открыть.

— Надеюсь, для тебя это не проблема, — продолжаю напевно.

— Что? Нет! Просто… раньше ты сказал, что пойдёшь… куда бы ты ни собирался…

В точности я подумал «куда угодно, только не на клоунаду с дружелюбными коллегами».

— Господин Гецци Брамбилла принял близко к сердцу моё присутствие здесь.

— Ага. Да. Верно, — замялась она, пойманная с поличным. Я уверен, что они говорили (плохо), обо мне. — Присоединяйся.

Камилла проходит мимо меня и проскальзывает между столами, поднимая руки, чтобы не расплескать алкоголь и еду. Она пробирается между живой изгородью и стульями, занятыми коллегами, потом передаёт коктейль Вадиму, а миску с чипсами ставит на стол.

— Ребята, давайте освободим место для Эдоардо!

Усилие казаться веселой и беззаботной настолько очевидно, что никто не ведётся. Однако мои подчинённые слушаются её, как хорошие маленькие солдаты. Они перемещаются, создавая пространство, в которое можно втиснуть ещё один стул.

В суматохе передвижений я оказываюсь рядом с ней.

Сажусь и жду, когда кто-нибудь подхватит разговор.

Все молчат.

— Ну, — я прочистил горло, — в чём смысл всего этого?

Некоторые из подчинённых обращают взоры вниз. За последние несколько дней у меня была возможность поговорить с ними наедине. Они подготовлены, но теряются в ерунде. Как сейчас.

— Никто? — Я улыбаюсь, устраиваясь на стуле. — Это не тестирование, вы можете говорить.

Камилла хватает со стола бокал с вином.

— Хорошо, я сломаю лёд. Мы обсуждали наш первый день в Videoflix.

— Ками во всех историях! — вмешивается блондинка. — Она всегда с большим вниманием относилась, чтобы все чувствовали себя комфортно. Она…

Полагаю, лучшая подруга Камиллы, только без прицепа с потомством.

Скрестив руки поверх рубашки, я наклоняю голову.

— Я не думал, что события такого типа также открыты и для отдела документации.

— Я знаю это! Абсурд, правда? — В воздухе витает странное напряжение, пока девушка бесстыдно сканирует меня. Она изучает моё лицо, губы, спускается по адамову яблоку к пуговицам, исчезающим за краем стола. Я уже собираюсь встать и дать ей полный доступ ко всему пакету, когда меня тормозит её голос. — Ты была права, Ками, ничего особенного, — шипит она под нос, но достаточно громко, чтобы я тоже мог услышать. — Похоже, на заказ от дешёвого интернет-магазина Wish, дополненный тонной таможенных пошлин.

Камилла проглатывает огромный глоток вина, которое попадает не в то горло. Она начинает кашлять, но всё же умудряется положить руку на колено подруги, чтобы остановить её.

— Эм, да, я говорила, мы также пытаемся выбрать декабрьскую дату для тимбилдинга. До этого ещё далеко, а пока мы собираем предложения…

— Типа, как «почему бы нам не выразить свои эмоции через музыку»? — спрашиваю хмурясь.

— Какая необычная идея! Я голосую за это! — тараторит подружка Камиллы. — Знаешь, Эдоардо, тот, кто предлагает — потом должен организовать… приятно видеть, что ты хочешь вложить душу и тело в эту команду.

Камилла задыхается и полностью опорожняет бокал вина.

Она заказывает ещё один, потом ещё, но даже алкоголь не может сотворить чудо. Подчинённые проверяют время, пряча под столом свои мобильные телефоны. А Камилла зря растрачивает себя в обязательном шоу. Она самоуверенно пытается обмануть нас, что мы «дружная большая семья». Результат? Гротескно, как ад.

Всё это настолько бессмысленно, что, пока она выставляет себя на посмешище, я решаю оказать присутствующим милость. В любом случае они будут благодарны мне за то, что я дал добро.

Я встаю посреди речи. Камилла замолкает и вызывающе вздёргивает подбородок.

Мы смотрим друг на друга в коллективной тишине.

Это, безусловно, улучшение.

— Было очень поучительно, но, боюсь, мне придётся попрощаться, — объявляю я всем и никому. — Увидимся в понедельник.

Быстрый обмен колкостями, и я, наконец, ухожу.

Я покидаю открытую площадку бара и, потирая веки, прохожу по пешеходной зоне, петляющей между зданиями в сторону проспекта Пасубио. Нервы начинают расслабляться после нескольких часов на передовой между клиентами, офисом и… этой штучкой. Почему, чёрт возьми, я почувствовал себя обязанным присоединиться к ним и принять участие в фарсе века? Это было жалко. И я никогда не повторю.

Больше никогда.

— Эдоардо!

Моё имя, прогремевшее в самом центре города, яростно отбрасывает меня обратно в рабочую одежду, которую я собирался ликвидировать в конце первой изнурительной недели в Италии.

Я пытаюсь стереть усталость с лица и поворачиваюсь, засунув руки в карманы брюк, сшитых на заказ в Этро́.

— Чего ты хочешь, Камилла? Я иду к машине.

Несмотря на то что холодно и осенний миланский воздух покалывает мою кожу на открытых участках шеи и запястьях, Камилла без куртки. На ней только блузка, и она даже не оставила свой бокал на столе. Встала, как была, и теперь против моей воли, на краю пешеходной зоны в нескольких шагах от меня создаёт жалкую сцену среди проходящих мимо людей. И ей плевать на косящиеся взгляды.

— В чём твоя проблема? Ты падал со стульчика в детстве? Или в младших классах попал в лобовое столкновение с уборочной машиной?

Камилла жестикулирует, и на мгновение я опасаюсь, что она прольёт Valpolicella на исторический тротуар. Должно быть, она пьяна.

Сомневаюсь, что она стала бы так со мной разговаривать, будучи трезвой.

— Не будь смешной.

— Прошла всего неделя, а я уже измотана! Так что давай, скажи мне, что сбило тебя с пути уравновешенного существования и поставило на рельсы психопатии? — С угрожающим видом она делает шаг вперёд. Потом ещё один. — Какие у тебя проблемы со мной? Ты меня даже не знаешь! Ты даже не знаешь, кто я такая. А уже решил, что я не стою малейшего человеческого внимания!

Её слова взрываются, как бомба посреди концерта.

Она пьяна.

— С очень малой погрешностью я вполне могу сделать о тебе все необходимые выводы.

— Вау! Готова поспорить, что ты умеешь анализировать людей. Давай. Просвети меня! — Камилла делает последний шаг и описывает в воздухе опасный круг рукой с бокалом. — И что же ты понял обо мне?

Этот разговор ни к чему не приведёт.

Тем не менее адреналин бурлит в моих венах и жаждет выбраться наружу. Камилла думает, что мне было легко? Она рядом со мной всего неделю, но я уже сбился со счёта, сколько раз моя нервная система давала сбой из-за неё.

Я ненавижу всё, что она отстаивает и заставляет меня вспоминать. Всё.

— Окей, хочешь играть в открытую? Давай сделаем это. Ты — среднестатистическая тридцатилетняя девушка, которая с высоты своей хорошо оплачиваемой работы играет в доброго самаритянина, респектабельного до тошноты. Ты банальна, никогда не пишешь не по правилам и отчаянно пытаешься найти какого-нибудь завалящего мужчину, с которым умрёшь от скуки, родишь двоих детей и приютишь кошку, если у тебя её ещё нет.

Возможно, я и сам немного пьян.

— О, и ты оставила меня одного разбираться с клиентом, полным высокомерия и зловонного дыхания, три дня назад в ресторане. Сама уединилась с шеф-поваром на кухне, занимаясь бог знает чем, во время делового обеда. Это непростительно.

Мгновение до ответа я слышу взволнованные шаги людей, копошащихся вокруг нас, поп-музыку, звучащую из одного из многочисленных баров на проспекте, двигатели машин, на дороге позади меня.

— Поздравляю, ты набрал ноль из десяти баллов! У тебя, случайно, нет степени по психологии? Потому что моя мать с позором лишит тебя диплома.

— Если тебя никогда не предупреждали, знай, ты очень плохо врёшь, — говорю, уставившись на неё.

— Мне не нужно лгать. Или играть грязно. Для этого вселенная создала тебя!

Это самая разумная вещь, которую Камилла сказала за всё время нашего знакомства. Я рассматриваю её лицо. Распущенные непослушные волосы, щёки раскраснелись от алкоголя и свежего воздуха, пощипывающего кожу. Её каштанового цвета глаза обжигают и зажигают огонь в моих.

— Значит, под всеми этими дурацкими улыбками у тебя всё-таки есть язык, — замечаю я.

Камилла приподнимает один уголок рта.

— О, теперь тебя интересует мой язык?

— Меньше нуля, Феррари. — Я потираю рукой подбородок. — Жаль, что ты не можешь похвастаться тем же.

Камилла устремляет на меня взгляд, наполненный яростью.

— Голубая кровь, слезай с пьедестала! Если я общаюсь с тобой и принимаю во внимание, то только потому, что мне за это платят!

Говорит колкость, но я замечаю, как на её щеках появляется ещё больше румянца.

Готов поспорить, если сейчас притяну девушку к себе и поцелую, она без проблем согласится.

Теоретический эксперимент, который никогда не приведёт к практической демонстрации, заметьте.

— Рабочее время закончилось. Ты освобождена от обязанностей, можешь перестать беспокоиться о всеобщем одобрении.

— А ты можешь перестать вести себя так, будто остальные — пыль на земле, а ты — парень, который помиловал несчастных, ступая по их головам!

Я наклоняюсь к её лицу.

— Поправь меня, ты довольствуешься тем, что ублажаешь поваров, которые слишком молоды для тебя. Я никогда не трахался на кухнях ресторанов. И как это было?

Камилла прищуривает глаза. Её радужка окрашивается в нездоровый оттенок, от которого у меня по шее пробегает дрожь.

— Интенсивно. Восхитительно. Неподражаемо, — отвечает она с восторгом.

— Ты говоришь о сексе или рекламируешь диетическую линию шоколадных конфет?

Её улыбка рассыпается, как плохо взбитый крем маскарпоне.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты — чемпион по порче настроения людям одним своим присутствием?

— Не в лицо, но я подозреваю, многие так думали. Ты не оригинальна.

— Ну ты получаешь награду «лучший пофигист года». Поздравляю, можешь забрать медаль на выходе из пешеходной зоны! — усмехается она.

— Как будто я согласен с этим. Хотя, по правде говоря, мой интерес во многом зависит от темы обсуждения.

Камилла закатывает глаза на темнеющий полог неба.

— Почему я просто не осталась за столом, наплевав на то, что нужно всё исправить?

— Потому что у тебя синдром всё исправить, дополненный пожалуйста, скажите мне, какая я хорошая, — отвечаю я. Даже если в этом не было никакой реальной необходимости. — Ты привыкла, что с тобой обращаются как с матерью Терезой, бизнес-моделью центра Милана, и со мной ты тоже так поступала с первого момента. Ты хотела, чтобы я относился к тебе как к уникальной и особенной личности, был уверен в твоей доброте, терпении и совершенстве. Но знаешь что? — Я перевёл дыхание и с трудом выдохнул. — Хрена с два.

— …что?

— Хрена с два, ты получишь это от меня. Хочешь историю моего первого дня в твой архив успеха? Тогда получай. Ты была невыносима с первой минуты, как увидел тебя. Мне в тебе ничего не нравится, ничего меня не заводит. Твоя доброта вызывает отвращение, а то, что ты никогда не теряешь терпения, раздражает безмерно.

Камилла застыла соляным столбом, и на несколько секунд я верю, что не высказал свои мысли вслух. Только повторил мысленно.

Но я понимаю, что всё произнёс, когда возвращается её голос — тонкий и хрупкий, как паутинка сахарной ваты.

— Значит, ты хочешь превратить каждые пятьдесят часов всех наших будущих недель в ад только потому, что моё воспитание вызывает у тебя бурную кожную реакцию?

— Нет. — Я делаю глубокий вдох. Но это ошибка, потому что, чёрт возьми, Камилла слишком близко и вместе с воздухом в мои ноздри проникает её аромат, который является настоящим наркотиком. — Я хочу использовать те несколько недель, которые проведу с тобой в кабинете, чтобы изложить свою стратегию победы. И закатаю в асфальт любого, кто встанет между мной и моей целью.

— Очень хорошо! В конце концов, пять дней из семи гастрит и плохое настроение, сконцентрированное на десяти квадратных метрах, — это не страшно.

С моих губ срывается коварная улыбка.

— Я оставлю это на усмотрение твоей женской восприимчивости.

— Ты к тому же сексист?

— Я делаю то, что должен, но не стесняйся думать, как тебе нравится.

— Псих с расстройством личности? — строит догадки она.

— Или человек, который через несколько месяцев будет налагать санкции на невероятно длинные перерывы в туалет, которые ты делаешь, чтобы тайно встретиться со своей лучшей подругой.

Смущение, заливающее её щёки, кричит о «виновности» громче, чем любое признание.

— Ты никогда не будешь моим боссом! Это устраивает тебя как ответ или хочешь, чтобы я соорудила плакат, который повесим в кабинете?

Не обращая внимания на то, как близко мы находимся, а также на её запах, от которого мне хочется больше не иметь функционирующего обоняния, я нависаю над лицом Камиллы, чистым, как у школьницы из первого ряда.

— Сохраняй свой дух. Будет приятно наблюдать за тем, как ты натягиваешь очередную фальшивую улыбку, когда и это произойдёт.

— Я с удовольствием отравлю твой кофе, чтобы твои яички сморщились и ты загнулся под стол!

Я ухмыляюсь.

— Яички… Боже мой. Ты впервые произнесла это плохое слово вслух?

— Убирайся!

— Увидимся в понедельник, Ками.

— И не называй меня Ками!

Я пожимаю плечами, изображая расстроенный вид, который мне не свойственен.

— Пай-девочка была занята. И вообще, я не работаю в маркетинге. Я не дам тебе прозвище, отражающее твою драгоценную сущность, Феррари. Возвращайся к распитию, ты пахнешь аперитивом и плохим выбором.

Успеваю увидеть её изумлённое лицо, кривящееся в глубоком неверии. И тут меня резко ослепляет жидкость.

Я щурюсь, но уже слишком поздно. Чувствую, как стекает по векам, застревает в ресницах и попадает на край рта. Она сочится по подбородку и капает, пачкая мою светлую рубашку. Я пытаюсь сосредоточиться на Камилле, не обращая внимания на тёмно-красный налёт, покрывающий моё лицо.

Бокал в её руках пуст.

— Теперь от тебя тоже пахнет вином, — говорит она, не моргнув и глазом.

А потом поворачивается ко мне спиной и уходит, сливаясь в сумерках с миланской суетой.

ГЛАВА 9

Камилла

Милан утром с высоты представляет собой суетливое зрелище.

Мягкий солнечный свет ласкает крыши исторических зданий и мансардные окна, а внизу на улице люди идут по тротуарам и гудят клаксонами трамваям, словно за ними никто не наблюдает.

В зоне отдыха я удобнее устраиваюсь в гамаке, подтягиваю ноги к груди и упираюсь затылком в ткань, натянувшуюся под моим весом.

Хотела бы я с гордостью сказать, что не позволяю негативным событиям задевать меня, но реальность такова, что я провела выходные, думая о том, что произошло с Эдоардо на проспекте Комо. Мысленно перебирала, что мы кричали друг другу in vino veritas — его презрительные слова и мой бессознательный жест.

Меня нелегко вывести из себя. И чтобы разозлилась, нужно ударить меня очень сильно, несколько раз, хотя даже тогда, думаю, смогу продержаться ещё немного. Долгие годы жизни с родителями в качестве примера затмили всякое желание реагировать на спор, не говоря уже о том, чтобы его вызывать.

И всё же, три ночи назад это случилось.

Я потеряла самообладание с Эдоардо.

Он потерял его со мной.

Откидываю назад затылок и буквально краем губ выпускаю лёгкий вздох. Я полюбила зону отдыха Videoflix с тех пор, как впервые её увидела. Мне сразу понравился этот укромный уголок с искусственной травой вместо пола, по которому нельзя ходить в обуви, стол из натурального дерева и искусственное дерево, поддерживающее световую инсталляцию.

В документах это пространство предназначено для того, чтобы сотрудники в течение дня могли подзарядить свои батарейки, поэтому никто не обвинит меня в том, что я здесь прохлаждаюсь, любуясь городом, который просыпается и бросается в новый сверкающий день. Правда я приехала в офис всего двадцать минут назад и провела последние девятнадцать, покачиваясь босиком.

— Камилла.

Хотя соблазн обернуться велик, я по-прежнему сосредоточена на рассматривании дымоходов, поднимающихся на крышу здания напротив.

Ни привет, ни доброе утро.

Новая неделя, новая война, новый гастрит, который останется со мной так надолго, что заслуживает имя и право на усыновление.

— Эдоардо, — отвечаю я в его режиме робота. — Ты сделал что-нибудь интересное на выходных? Ну, не знаю, возможно, основал именную нацию и теперь имеешь право на совершение гениальных вещей, типа объявления войны Швейцарии?

Где-то у входа в зону отдыха я слышу слабое разочарованное фырканье. Надеюсь, он не снимет обувь, чтобы подойти поближе. Ему должны вынести запрет входить в эту зону. Сомневаюсь, что кто-то сможет расслабиться, когда рядом Зорци.

— Твоя лучшая подружка ждёт тебя в нашем кабинете, — рычит он сквозь зубы. — И я не твой помощник. Хотя один тебе бы пригодился. Ты ужасно опаздываешь, а твой стол неприличен.

— Это называется организованный беспорядок.

— Имеется существенная разница между беспорядком и свалкой. Словарь тебе в помощь. Твоё рабочее место создаёт неприятный имидж, что плохо для компании.

Интересно, с ним всегда будет так?

Выматывающий, конфликтный и непримиримый?

При таких темпах я ожидаю, что через неделю мы попытаемся всадить друг другу в яремную вену нож для писем, а в следующую наши семьи будут организовывать совместные похороны.

— Одна неделя — и ты уже стал суперкорпоративистом! Когда появятся рубашки с вышивкой «Videoflix» на нагрудном кармане и соответствующие запонки? — усмехаюсь я.

Тишину, которую я получаю в ответ, нарушает болтовня наших коллег, суетящихся на этаже. Наклонив голову набок, я поддаюсь искушению и подглядываю за ним через широкую сетку гамака.

Эдоардо стоит у края зоны отдыха.

Мыски его ботинок в дюйме от начала искусственной травы. На нём элегантные кожаные оксфорды чёрного цвета и тёмно-синие брюки превосходного пошива, которые подчёркивают бёдра и идеально сидят на талии. Белая рубашка, заправленная в брюки, обхватывает мощную упругую грудь, и, следуя по дьявольскому следу пуговиц, я натыкаюсь на тонкий тёмно-синий галстук, выделяющийся на фоне белого хлопка. Но настоящим украшением остаётся лицо. Мягкий рот скривился в раздражённой гримасе, лёгкий налёт бороды обрамляет челюсть, глаза цвета тёмного шоколада смотрят на меня так, будто я воплощаю всё, что он презирает.

Несправедливо, что такой мужчина является точной копией моих фантазий, созданной божественно талантливым художником.

Правда, очень несправедливо.

— Без комментариев? — возражаю я. — Или предпочитаешь, чтобы мы больше не разговаривали друг с другом, избегая риска, что в какой-то момент из ниоткуда дождём польётся жидкость? Потому что у нас уже немного не сезон для сражений с Суперликвидатором.

— Нечего обсуждать. То, что происходит за пределами рабочего времени, остаётся за этими стенами.

— К счастью, ДГБ привёл к нам тебя, так что можешь посеять много мудрого.

— ДГ… кто?

Я опускаю с гамака босую ногу и почёсываю пальцы о стебли искусственной травы.

— Твой непосредственный начальник. И прежде чем спросишь: нет, он не знает, что мы его так прозвали. Это называется «закодированные секреты подчинённых» не просто так.

В отчаянии мужчина зажимает нижнюю губу зубами. И я стараюсь не замечать, как провокационно он это делает.

— Вы настолько ребячливы, что это граничит со смущением. Напоминаю, ты будешь менеджером.

— Боже мой, спасибо тебе. На мгновение мне показалось, что нахожусь в фантастическом фильме, где главная героиня просыпается в будущем, и её жизнь не имеет никакого смысла. Мне просто интересно, что ты делал в этих стенах последние шесть лет.

— Сарказм, Феррари? Знаешь, что это такое? — вызывающе спрашивает он.

— Нет, это вырвалось случайно. Но знаешь, что я знаю?

Оттолкнувшись, я встаю. Искусственная трава щекочет подошвы ног пока иду до того места, где я оставила обувь.

— Например, я знаю, что я не «опаздываю ужасно». Мой график гибкий, и до десяти часов у меня нет никаких обязательств. У тебя есть доступ к моему онлайн-календарю, ознакомься с ним. Он специально сделан для этого.

Я приседаю, чтобы взять туфли и, прыгая на одной ноге, по очереди их надеваю. Когда заканчиваю, я перехватываю его взгляд. На смену шокированному и облитому красным вином лицу пришёл опрятный вид утра.

— Ах, я также знаю об экологических проблемах планеты, включая свалки. Но я не жду, что тебе будет на это не наплевать. Ты непременно проведёшь свой летний отпуск, разнося топливо по Средиземному морю на семейной яхте.

Не дав Зорци права на ответ, я прохожу мимо него в коридор и оказываюсь между непрозрачными окнами и открытыми кабинками.

В пару шагов Эдоардо догоняет и идёт рядом, подстраиваясь под мой темп и поправляя манжеты своей рубашки.

— Так много предрассудков, Камилла. Я тоже забочусь о планете. Ты когда-нибудь слышала о глобальном потеплении и о том, как оно влияет на половодье в Венеции?

— Боже мой, снова твой город! Держу пари, ты из тех мужчин, которые на первом свидании говорят только о своей бывшей или, что ещё хуже, о своей матери.

Подошвы оксфордов прилипают к полу, Зорци поворачивается на месте, загораживая мне проход.

— Тебе никогда не представится честь проверить эту информацию, — шипит мне в лицо, вкладывая в слова всё своё презрение.

Моё дыхание останавливается где-то в трахее.

— Да, ну, это было, чтобы…

Из-за резкого движения в плечо я слегка теряю равновесие. Безмолвно смотрю на него, пока Эдоардо проходит мимо меня, выставив на посмешище.

— …сказать, — заключаю я в пустоту.

Ладно, в конце концов, это всего лишь понедельник недели, в которую, помимо всего прочего, мы должны вместе уехать с ночёвкой. Добраться до пятницы будет проще простого. В тундре. Босиком.

Смирившись, я выпускаю воздух из лёгких и следую за ним в кабинет.

Когда я вхожу, Эдоардо уже сосредоточено сидит на своём рабочем месте. С противоположной стороны, за мой стол вторглась Беа, подвергая серьёзному испытанию творческий беспорядок, добавив к нему большую коробку, которая стоит на углу и вот-вот рухнет.

— Ками, срочно!

— Але заболел? — встревожилась я.

— Кто, Ураган? Нет, успокойся, он в порядке. Думаю. Я имею в виду, он был в порядке этим утром. Теперь, когда ты спросила, надеюсь, мне не позвонят из детского сада… Во всяком случае. Чрезвычайная ситуация внутри.

Она указывает на загадочную коробку с упаковочной лентой, уже разрезанной резаком и порванной по краям.

Сдерживая подозрения, я поднимаю картон. Однако то, что я вижу, становится серьёзным испытанием моему оптимизму.

— Какого чёрта?

Беа дёргает меня за бицепс с затравленным выражением лица.

— Его отправили мне по ошибке, убеждённые, что я по-прежнему отвечаю за графические интерфейсы. Ты даже не представляешь, как я рада, что это не так!

Я ещё раз проверяю содержимое посылки.

— У меня есть идея…

— Я позвоню Адель и попрошу вернуть. А потом позвоню ДГБ и подам жалобу на клиента, — решает Беа.

— О чём вы говорите? — вырывается у Эдоардо. — Если речь идёт о клиенте, думаю, мне тоже следует знать.

Беатриче хлопает себя по груди и тяжело сглатывает.

— Конееечно, Зорци, ты прав! Ты на самом деле должен принять участие в этом супер-специальном проекте! Бери его на себя. Он твой!

— Что моё? — Мужчина вскакивает, а его кресло вращаясь, откатывается к стене.

Величественной элегантной походкой Эдоардо обходит стол, придерживая галстук на груди. Неудивительно его утверждение о происхождении из знатного рода. Даже будь это неправда, никто бы не усомнился в этом.

И меня не удивляет, что Беа тоже не сводит с него глаз. Эдоардо может быть мудаком вне всяких допустимых границ, но он входит в маленький кабинет с тем же самообладанием и классом, с которым знаменитый актёр шествует по красной дорожке кинофестиваля в его любимом городе.

Подруга приходит в себя от созерцания, хватает коробку и с размаху впечатывает в дорогую рубашку Эдоардо.

— Вот! Веселись!

Прежде чем кто-либо из нас успевает её остановить, Беа посылает мне воздушный поцелуй и выходит за дверь, растворяясь в воздухе.

Боже мой. Почему на каждые двадцать абсурдных рабочих дней по закону не даётся один нормальный? Почему бы и нет?

Я поворачиваюсь к Эдоардо. Он хмурится на коробку в руках, осматривает пустынную часть коридора, и затем обращает свой хмурый взгляд на меня.

Пожимаю плечами, как бы говоря, — не знаю, что на неё нашло. Чёрт, я знаю! Однако он понятия не имеет, поэтому убирает руку из-под коробки и приподнимает картонную крышку и заглядывает внутрь.

— Какого хрена?

Я зажимаю двумя пальцами переносицу.

— Я позвоню ребятам из службы интерфейса.

— Какого хрена…

— Да, концепция ясна.

— Что это за хрень?

— Что-то, что при других обстоятельствах включало бы вмешательство мужских гениталий?

Эдоардо резко поднимает голову.

С такого близкого расстояния могу различить каждый оттенок выражения его лица. Тёмные глаза мужчины наполняются изумлением и растерянностью. Это дестабилизирует: видеть даже мгновение, как Зорци оказывается без доспехов. Человечный.

— Это шутка. — Чувствую себя обязанной объяснить. — Знаешь, это фальшивый живот беременной. Понимаешь? Пчела и цветок? Аист и капуста? Яйцеклетка и сперматозоид?

В меня устремляется потерянный взгляд. Эдоардо едва заметно покачивает головой, словно не может собраться с мыслями.

— Какого хрена?

Мужчину заклинило.

Если бы знала, сама купила бы муляж раньше.

— Должно быть объяснение, — продолжаю я.

— Босс, Беатриче послала меня сюда, она говорила о чрезвычайной ситуации. — В открытом дверном проёме материализуется Сьюзи в своём типичном наряде — от чёрного грима на лице до амфибий на ногах.

Я просовываю руку в коробку, которая всё ещё в руках Эдоардо, и хватаю мягкую силиконовую штуку телесного цвета, поднимая ту в воздух.

— Какого хрена? — С отвращением Сьюзи отпрыгивает назад. И что невероятно, Эдоардо нечего сказать о её «мятежном» и «неуважительном отношении к иерархии». Он по-прежнему сух в комментариях.

— Там скотчем приклеена записка, — отмечаю я. В общем оцепенении отдираю и читаю вслух.

Чтобы помочь вам провести заключительные тесты наших замечательных видео, лучше вживаясь в роль! Большое спасибо за вашу удивительную работу.

Сотрудники «Мамы и малыши».

— Это накладной живот? — стонет Сьюзи.

— Кто-нибудь объяснял девушкам с веб-сайта о беременности, что не нужно притворяться беременной, чтобы нажимать кнопки в среде разработки программного обеспечения? — спрашиваю, но меня никто не слушает.

— Это накладной живот! — повторяет Сьюзи.

— Кроме того, тесты на их платформе автоматизированы… — продолжаю рассуждать сама с собой. — Кому они поручены?

Сьюзи внезапно отшатывается.

— Босс, нет.

— Они были твоими, — вспомнила я.

— Да. Но нет. Босс, я его не надену. Я отказываюсь! Мне двадцать три, и я даже не уверена, что чувствую себя женщиной каждый день недели. Я не хочу, чтобы у меня был бугорок. Даже подделку!

— Конечно, ты не будешь его носить. Он не существует, — я морщу нос, кидая злобного родственника Чужого обратно в коробку, из которой он появился. Мускулистые руки Эдоардо, обхватившие коробку, поглощают отдачу от броска. — Я спрячу, и мы все трое забудем, что эта жуткая вещь вообще происходила.

— О, боже, Камилла, спасибо тебе. На секунду меня прошиб холодный пот. Ты лучшая! — Сьюзи быстро обнимает меня за шею. Она гот с золотым сердцем. Как только мы отстраняемся друг от друга, девушка бледнеет. — То есть, без обид, мистер Зорци…

— Никаких обид.

Как всегда, холодная улыбка не охватывает всё его лицо, словно на нём дрейфует порванная маска. Улыбающийся лёд внизу и суровый голый лёд вверху.

— Босс, я пошла. Увидимся позже на собрании. — И Сьюзи исчезает в коридоре за дверью. Блокировка ручки в механизме замка грохочет как звук только что сработавшей смертельной ловушки.

В кабинете, где слишком мало квадратных метров, остались только мы с Эдоардо, изолированные от всего мира. Стоим, разделённые коробкой, которую он держит в руках.

Мы наслаждаемся глухой тишиной, звуками быстрых шагов, топающих по коридору, гулом машин, проезжающих десятью этажами ниже.

— Итак, её оставишь себе ты или я? — подшучиваю над ним, нарушая тяжёлую атмосферу. — Если хочешь знать моё профессиональное мнение, тебе следует оставить себе. Я считаю, что силиконовый Чужой улучшает твоё настроение, не говоря уже о способности общаться с другими людьми.

Поверх коробки Эдоардо оглядывает меня с головы до ног. Взгляд долгий, полный надменности и приглушённого осуждения, от которого покалывает каждый сантиметр моей кожи.

— Ты их слишком балуешь.

Его фраза нарушает временную передышку, как слетающий с век сон.

— Потому что отношусь к ним хорошо? — спрашиваю фыркнув.

— Ты ведёшь себя слишком по-матерински. И ты нарушаешь границы. Ты позволила себя обнять.

— Какой я ужасный человек. Люцифер придерживает для меня место по правую руку от себя, чтобы вместе править в аду.

Рывком он сбагривает злосчастный картон в мои руки.

— Это будет иметь неприятные последствия для тебя.

Последнее, что он произносит, прежде чем снова начинает игнорировать меня, имеет жуткое послевкусие жестокого обещания.

И я знаю, знаю, что не должна таращиться на него, пока он устраивается за своим столом, за барьером из цветных папок, с превосходством бога, который управляет даже кислородом в комнате. И я также знаю, что не должна задаваться вопросом, какие чёртовы проблемы сделали Эдоардо таким высокомерным, бесчувственным и холодным.

И всё же на несколько мгновений моё любопытство зависает в воздухе, как бездарный акробат, подвешенный над его словами, прежде чем предсказуемо рухнуть на землю.

ГЛАВА 10

Эдоардо

— Дай угадаю: ключевое слово было «трезвость».

— Или «простота».

— Почти без права на ошибку, я бы рискнул даже «смирением».

— Почему не «встреча со старыми знакомыми без обязательств»?

— Эдо, Ник! Вы здесь!

За украшенным пирсом, в конце длинного коридора, предназначенного для приёма гостей, появился женский силуэт. С такого расстояния я мог разглядеть только элегантное платье цвета синий электрик, облегающее талию и расклёшенное в пол, а также причёску светлых волос, которые отражали оттенки цветных прожекторов, пока она приближалась к нам.

Для сегодняшнего мероприятия компания по инсталляциям не поскупилась на детали, но меньшего я и не ожидал.

— Пойдём, — пробормотал Ник, оказавшись рядом со мной. — Через полчаса мы будем пьяны.

Я ухмыльнулся. Уверен, мой лучший друг будет. Я, к сожалению, не могу себе этого позволить.

Последний взгляд на спокойную гладь моря позади меня, на частное водное такси, которое удаляется в ласкающее Венецию тёмное небо, а затем на моё предплечье ложится рука и опускается, чтобы обхватить запястье. Хватка нежная, пальцы тонкие. И в одно мгновение я чувствую, что меня словно отбросило на месяц назад, в другое состояние, в другую жизнь.

— Как я рада тебя видеть! — Аристократичные руки соединяются на моей шее, и я рефлекторно обнимаю девушку за талию, притягивая к себе и вдыхая её запах. Никаких сюрпризов. Ни мяты, ни ванили. Это «Шанель».

Она пользуется только «Шанель».

— Виктория.

— Эдо, — повторяет она. Потом проводит указательным пальцем по моему виску и приподнимается на носочки, чтобы оставить поцелуй на моей щеке. — Твоя бабушка ждала тебя час назад.

— Как уже говорил моему матриархату по телефону — у меня в Милане есть работа, где я должен присутствовать, — отвечаю ей. Вивьен возвращает каблуки на пол и быстро обнимает Ника.

— У тебя есть работа, которую ты можешь бросить. Или купить, — уточняет она, окидывая меня весёлым взглядом, — и с какой стати ты пришёл на день рождения своей бабушки с ноутбуком?

Я бросаю ей многозначительную гримасу.

— Я мужчина, готовый ко всему.

— Не беспокойтесь. Не стесняйтесь флиртовать, словно меня здесь нет, — комментирует Ник, ступая на вход в историческое здание к портего. — Я упоминал, что через десять минут буду пьян? (Прим. пер: Portego — типичный архитектурный элемент венецианских дворцов, представляет собой высокий зал, переложенный балками).

Вики просовывает руку между моими бицепсами и грудью.

— Отсутствие жены опустошает его, — доверительно шепчу ей на ухо, сопровождая девушку внутрь.

— О, могу себе представить. — Виктория прикрывает рот свободной рукой, скрывая звонкий смех. Невозможно не заметить под мерцающим вокруг нас светом, насколько гармоничны её тонкие черты лица. — И отсутствие детей тоже, — продолжаю я, — маленьких вредителей, одержимых демонами.

Виктория снова смеётся. И тут же замолкает, потому что мы переступаем порог главного зала особняка, одного из тех, что остались бабушке после распада семьи. И который в его нынешнем состоянии мне трудно узнать. С потолка свисают хрустальные украшения вперемежку с лепестками, которые кажутся, зависли в воздухе. Дорожка из композиций с благоухающими розами окружает круглые столы, покрытые дамасскими скатертями, с украшениями в центре и сервированные посудой настолько высокого класса, что они заставили бы Ками покраснеть от возмущения.

В дальнем конце зала из двух фонтанов струится вода по обе стороны от сцены, на которой в окружении деревьев из муранского стекла играет оркестр.

Гости занимают отведённые им места, порхая где-то между первым и тысячным блюдом ужина.

Виктория ведёт меня к главному столу. Три свободных стула отличают его от других, где все места заняты. Меня не удивляет, что никто не пропустил или осмелился появиться с опозданием на одной из самых ожидаемых вечеринок того, что осталось от исторического джет-сета Венеции. (Прим. пер: от англ jet set — совокупность людей из богатых слоёв общества, проводящих жизнь в путешествиях на авиалайнерах по всему свету).

— Эдоардо, — раздаётся строгий голос бабушки, когда она замечает меня. — Подойди и поцелуй меня.

Я повинуюсь. Оставляю Викторию занять место за столом (уверен, что скоро увижу её снова, нам наверняка приготовили места рядом), и наклоняюсь, чтобы обнять бабушку. Я целую её в щеку, но не спешу отстраняться. И она тоже не торопится прервать наши объятья.

— Ты опоздал, — шепчет с нежностью, которая заставляет меня почувствовать себя дома после слишком долгого перерыва.

— А ты ведёшь себя, как обычно. Были так необходимы фонтаны, извергающие коктейли?

— Незаменимы. Не меньше, чем саундтрек к «Бриджертонам» в живом исполнении оркестра. Иначе, о чём мои собратья завтра будут говорить? Если только ты не решишь сегодня совершить что-нибудь безрассудное. Может быть, пригласишь леди Миллингтон на танец, а потом поднимешься наверх, возьмёшь из сейфа одно из моих колец и подаришь ей?

Всё ещё находясь в её объятиях, миролюбиво замечаю:

— Виктория и я просто…

— Друзья, — заканчивает за меня бабушка. — Ты говоришь мне так каждый раз. Интересно, когда ты подаришь мне радость и приведёшь в дом женщину, которая не просто твой «друг»? Тебе тридцать четыре.

— Почти тридцать пять, — поправляю я, просто для того, чтобы сделать перспективу более критической.

— Не смейся надо мной. Ты мой единственный внук.

Это невозможно забыть.

— Папа? Где он?

Бабушка указывает на стол за живой изгородью из жёлтых роз.

— Он ведёт переговоры с генеральным директором о фондах компании, которую сейчас представляет.

— Каждый развлекается как может, — закатываю глаза к потолку, но от дальнейших комментариев уклоняюсь. Тема рискованная, а я сегодня не в настроении. Не после дня, проведённого в офисе, и двух с половиной часов езды, которые привели меня сюда. Плюс тот факт, что завтра утром мне придётся выехать до рассвета, чтобы вовремя добраться до своего рабочего места. А затем, спустя несколько часов, ехать в первую официальную поездку в рамках моего нового назначения.

— О да, — кивает бабушка, сверкая глазами. — Теперь окажи честь моим угощениям, а то выглядишь так, будто уже несколько дней не видел нормальной еды.

— Будет исполнено, ваша честь. — Я оставляю на щеке бабушки ещё один поцелуй, затем сажусь на свое место и разворачиваю на коленях салфетку.

По привычке из внутреннего кармана костюма от Hugo Boss я достаю телефон, чтобы выключить звук. Едва успеваю разблокировать экран, как поток уведомлений замораживает мою руку в воздухе и дыхание в лёгких.

Это автоматические электронные письма, генерируемые программой. И одержимые демонами электронные письма от одного из клиентов компании Videoflix, занимающегося тантрической йогой, который жалуется, что получает сообщения от клиентов о неполадках в работе платформы. Очевидно, существуют люди, которые не могут трахаться без помощи видеоинструкций.

Дерьмо. Как не вовремя. Ужасно.

— Franciacorta Brut для тебя. — Голос Вики возвращает меня в реальность хрусталя и цветных огней. Перед моим носом материализуется бокал, напоминая, почему, если когда-нибудь в далёком будущем мне придётся «остепениться», Виктория будет единственной кандидатурой, которую я рассмотрю. — Что происходит, Эдо?

Я растираю лицо, начиная чувствовать, что меня пытаются убить, а окончание дня для меня только что снова сместилось в даль.

— Мне нужно сделать телефонный звонок.

— Неужели настолько отвратительному человеку? — спрашивает Вики, отпивая из своего бокала.

— Хуже. — Несмотря на обещание оставаться трезвым, я подношу вино ко рту и смачиваю язык. — Она моя коллега. Мы вдвоём представляем проект.

— С каких это пор ты стал партнёром с женщиной? Я думала, после того, что случилось с Лекси…

«Лекси».

Я сжимаю веки, чтобы отогнать эту мысль.

— Выбор был не мой. — Увидев, как Виктория вопросительно хмурится, добавляю: — и не её тоже. Мы делим кабинет — для двоих пространство очень маленькое.

— Держу пари, твоя коллега прыгает от радости, от твоей доступности в течение всего дня.

— Сегодня утром она положила чайный пакетик на скомканный лист бумаги формата А4 и оставила его на столе на несколько часов. Она съела полпачки печенья, пока разговаривала по телефону с клиентом. А во время обеденного перерыва десять минут искала именной пропуск, думая, что тот затерялся в беспорядке на её столе, но на самом деле пропуск висел у неё на шее, заправленный в вырез блузки.

— Ты заглядывал в декольте? — намекает Вики.

— Боже, нет. Она самый раздражающий человек из всех, кого знаю, и должен уточнить — я её почти не знаю. Что ставит её на уровень полной невозможности.

И теперь я вынужден просить её об одолжении.

При других обстоятельствах, будь я меньше… собой, от кого-то вроде неё добился бы желаемого одной полуулыбкой и двумя любезностями.

Смирившись, я листаю телефонную книгу компании в поисках нужного контакта. И нахожу его в момент, когда официант ставит мою тарелку на стол. Это изысканная закуска из рыбы. Я автоматически улыбаюсь.

Большой палец задерживается на этом имени на экране, прежде чем я решаю начать звонок. Многочисленные гудки проходят без ответа. Сомневаюсь, что она спит, ещё нет и половины десятого вечера.

Я уже собираюсь смириться, но в последний момент появляется её звонкий голос.

— Привет!

Она не кажется сонной или усталой. Но я не знаю, стоит ли интерпретировать это как хороший знак.

— Да, здравствуй, Камилла, — приветствую её. Мне нужна стратегия. И быстро. Я начинаю с неопределённости, чтобы проверить почву. — Ты видела электронные письма?

— Э-э, электронная почта, говоришь? Ммм, дай подумать… нет!

Хорошо. Она их видела.

— Твоя любимая продавщица тантрической йоги… у них проблемы с платформой.

— Боже, у меня сердце разрывается! Сегодня люди не смогут спариваться с помощью видеоуроков… Интересно, как справятся все эти подписчики? Может, их стоит поставить в известность о существовании порносайтов?

«Не смейся.

Не смейся, придурок!»

— В любом случае, Камилла. Я на дне рождения единственной бабушки, — продолжаю самым страдальческим тоном, на который только способен. — Ты вела их проект с самого начала. Возможно, ты могла бы активировать кого-то из команды, чтобы он взял на себя решение проблемы?

Из телефона не слышно никакого ответа.

Я отодвигаю девайс, чтобы проверить не пропала ли связь. Вызов активен.

— Ну, да, я бы хотела, Эдоардо, но… сегодня вечером у меня намечено свидание!

— Свидание?

Я надавливаю на левую бровь, прежде чем начнётся нервный тик.

Чувствую запах обмана даже отсюда.

— Ты знаешь фильм «Бумажный дом» на Netflix? Я пересматриваю первое ограбление! С тех пор, как ДГБ переключил меня на графические интерфейсы, это просто находка. Я даже сериал могу посмотреть несколько раз!

Мои губы застывают в бесформенной гримасе.

Камилле повезло, что она находится в трёхстах километрах от меня, иначе я бы заявился к ней домой, и ей расхотелось бы смотреть дерьмо на Netflix.

— Теперь я вернусь к Профессору. Он, если не сказать больше, просто мой любимый вид психопата! О, дай мне знать, как обстоят дела с возникшей проблемой… утром. Не спеши. Удачи! — Она уже собиралась дать отбой, но в последний момент добавила: — И мои наилучшие пожелания бабушке!

Щелчок окончания разговора — это всё, что исходит от телефона.

Я в шоке смотрю на смартфон. Затем на фонтанчики с брызгами. Затем на бабушку, которая возвращает мне взгляд с выражением неодобрения. И, наконец, я возвращаюсь к имени, которое выбрал на экране, крепко зажав пальцы.

Это апофеоз противоречия — жуткая смесь моментов, в которых Камилла ведёт себя мило и краснеет, и моментов, когда могу увидеть её с зажатым зубами ножом, пока она выжидает в тени, чтобы расправиться со мной.

— Сегодняшний вечер — просто отпад! Нет несовершеннолетних детей, которым нужно разрезать на тарелке ужин, нет оживающих игрушек, которыми до смерти запугивают их хозяев, чтобы те чистили зубы. И самое безумное, — я словил состояние блаженства в день рождения 81-летнего человека! Тридцать лет брака с детьми — это могила отрочества…

Ник высовывается из-за спины Виктории.

Он выпил всё, что не выпил я.

— Эдоардо!? Почему ты выглядишь так, будто собираешься кого-то убить?

— Потому что я собираюсь кое-кого убить, — шиплю я, — на самом деле, в мыслях я проделал это уже много раз. Каждое убийство отличалось от предыдущего.

— У него чрезвычайная ситуация на работе. Его коллега пересматривает «Бумажный дом» и не хочет ему помогать, — переводит Виктория.

Ник с отвращением качает головой.

— Бросай эту жалкую работу и присоединяйся к компании своего отца, так мы станем коллегами!

— У тебя не возникали подозрения, что я не делаю этого именно поэтому?

— Он оскорбил меня? — шёпотом спрашивает у Виктории Ник.

— Он оскорбляет всех своим настроением. Итак, Эдо, где мы начнём?

— Мы начнём? — переспрашиваю я.

— Мы не позволим тебе изолироваться и работать в одиночестве в какой-нибудь щели верхнего этажа этого замечательного исторического здания. Даже если ты этого заслуживаешь, потому что упрямец космических размеров, который никогда не задумывается о чьей-либо помощи.

— Спасибо, Вики. Ты настоящий друг, — насмешливо отвечаю я, вставая.

Что-то нарушается в равновесии её улыбки, но несимметричность быстро исчезает.

— Долг. Не зря же мы союзники столько лет, не так ли?

Ник крадёт с центра стола бутылку Franciacorta.

— Захвачу вино, всё равно я ни черта не понимаю в информатике.

— Только в информатике? — дразню его, но я благодарен им за поддержку. Обоим. Я накидываю ремешок от ноутбука на плечо и поднимаюсь с друзьями наверх.

Я пропускаю весь ужин. Появляюсь за мгновение перед разрезанием торта. Расстраиваю бабушку своим исчезновением, а отца появлением вновь. На решение проблемы у меня уходит два с половиной часа, с удалённой помощью одного из членов команды.

Два с половиной часа.

Сто пятьдесят минут дня рождения самого важного для меня человека. Главная и единственная причина, по которой я согласился покинуть Лондон и вернуться в Италию.

Особенный человек, с которым времени, чтобы поделиться, никогда не будет достаточно.

И она заплатит за каждую потерянную минуту.

С процентами.

ГЛАВА 11

Камилла

— Камилла, у меня нет слов.

ДГБ встаёт со своего эргономичного кресла. Садится обратно. Потом встаёт снова, и в этот момент я просто хочу, чтобы он перестал дёргаться и дал мне спокойно мысленно умереть.

Я сижу с сумкой на плече и собранным к поездке чемоданом, который сейчас зажат между столом босса и моими ногами, обтянутыми джинсами. Мне приходится выслушивать полную упрёков речь — «ты не сотрудничала», «ты вела себя не как командный игрок» и «ты поставила в невыгодное положение нового коллегу, который, несмотря на твои недостатки, удовлетворительно справился с работой, потому как он действительно что-то из себя представляет».

Когда меня в последний раз отчитывали на работе?

До сегодняшнего дня такого не случалось никогда.

Это первый раз.

Первый устный выговор после шести лет работы в Videoflix, двух — в качестве официантки и ещё нескольких лет репетиторства, пока училась в университете и предлагала помощь через студенческую ассоциацию. Я никогда даже близко не подходила к предупреждению.

Никогда, до сих пор.

— Я рассчитывал, что ты поможешь Эдоардо влиться в коллектив, — продолжает ДГБ, в тысячный раз опускаясь в кресло.

Широко раскинув руки на подлокотниках, в рубашке от Dolce & Gabbana с цветочным принтом, слишком тесной для его груди, ДГБ вздыхает, наблюдая за мной, как голубь, застрявший на Пьяцца-дель-Дуомо, который не может подняться после того, как его покормили.

Наступает тишина, которую я интерпретирую как окончание взбучки, а последующую паузу могу использовать для возможности оправдаться перед ДГБ на кляузу Эдоардо

Точно. Ведь Эдоардо Зорци, мистер «я не играю честно», «я буду твоим боссом» и «никто не должен вставать у меня на пути», после того, как вёл себя как мудак, пошёл к боссу, чтобы донести на меня!

— Дамиано, я…

Я останавливаюсь в тот момент, когда понимаю, что не улучшу своё положение объяснением.

Потому что, при возможности вернуться назад, я бы снова поступила подобным образом. Даже ценой выговора!

Причина проста: мы не можем ожидать от других того, что не готовы предложить сами. Мы не можем требовать доброты и отзывчивости, если в ответ можем предложить лишь пренебрежение и гадости, извергаемые с высокого пьедестала.

— Я… ну… мне очень жаль, — заставляю себя сказать. — Вчера вечером я видела электронные письма, но, к сожалению, как объяснила Эдоардо по телефону, у меня возникли неотложные личные дела, и я не смогла подключиться.

ДГБ хмурится, словно имеющаяся у него информация не совпадает с моей.

— В любом случае в команде back-end хорошие специалисты, всегда готовые оказать поддержку своему контактному лицу, кем бы оно ни было, — продолжаю я. — Эдоардо располагал всей возможной помощью, пусть и не от меня лично.

Я концентрируюсь на своих лицевых мышцах и заставляю их изобразить самую невинную улыбку из репертуара. Беспомощный ДГБ покупается. История моего послужного списка играет в мою пользу. До прошлого вечера я никогда даже не пыталась причинить кому-либо вред. И никогда не давала боссу повода сомневаться во мне.

— В следующий раз постарайся оказаться рядом, Камилла, — сдаётся ДГБ, насуплено потирая свой покрытый испариной лоб, — очень важно, чтобы ты всем делилась с Эдоардо.

Я киваю.

— Конечно, Дамиано.

— Всё готово для поездки к Королю Барбекю?

«Король Барбекю».

Кто знает, будут ли у нас когда-нибудь нормальные клиенты.

— Да. Нам не терпится показать ему результаты тестирования.

Переход от единственного числа к множественному убирает плохие мысли из головы моего начальника.

— Идеально. И последнее: Эдоардо до сих пор не получил служебную машину из-за бюрократических проблем с прокатной компанией. Если честно, я решил избавить его от использования личного транспорта. Вы разделите твою машину, Камилла. Недавно я поставил его в известность об этом.

«Не поняла?»

— И непременно используй каждую минуту в свободное от работы с клиентом время, чтобы предоставить Эдоардо полную информацию обо всём. — Коктейли, ужин, напитки после ужина… Я санкционирую любые расходы, которые вы сочтёте необходимыми. Но я хочу, чтобы вы были на равных как можно скорее.

Коктейли? Ужин? После ужина?

Давайте вернёмся на две секунды назад, боюсь, я не совсем поняла…

ДГБ поднимается со стула, объявляя перекрёстный допрос закрытым.

— Счастливого пути.

***

Наша поездка была далека от счастливой.

Мы выехали из Милана два часа пятьдесят минут назад.

Мы не разговаривали два часа и сорок девять минут.

Первая и единственная попытка поговорить была уморительным упражнением в стиле. Всё началось с его совсем не провокационного «Тебе понравилось вчерашнее телешоу?», за которым последовало моё столь же невинное «Никто не называет такие программы телешоу с 2000-х годов! И кстати, как прошёл вчерашний день рождения бабушки?» Появилась уверенность, что, поговори мы ещё пару секунд, и я бы въехала на малыше «Фиат 500» в ограждение кольцевой дороги, изобретая новый бренд кошачьего рагу, подаваемого в офисном наряде (его чуть более изысканный, чем мой).

Федеральная трасса петляла по равнинам к западной границе Пьемонта и была однообразной, как и голос навигатора, дающего указания относительно отеля, где мы проведём ночь.

После очень насыщенного утра, скомканного обеда и отъезда в начале второй половины дня, я должна быть на полпути между усталостью и скукой.

Вместо этого мои нервы оказались на грани срыва.

Я бросаю быстрый взгляд на мужчину, для которого стала шофёром.

Эдоардо совершенно не вписывался в этот автомобиль. Его длинные ноги, прикрытые очередными элегантными брюками, не смогли вытянуться в узком пространстве и остались согнутыми в неудобной позе. Спиной он вжался в спинку сиденья, одна рука покоится на бёдрах, осторожно, чтобы не задеть мою рядом с коробкой передач. Локоть другой упирается в пластик двери. Эдоардо закатал рукава рубашки, обнажив смуглую кожу предплечий с выступающими венами, и приставил руку ко лбу; впрочем, его не слишком интересует вид, проносящийся за окном. Взгляд тёмно-карих глаз пуст, губы надуты, и мужчина то и дело ерошит волосы кончиками пальцев, будто пытаясь укротить беспокойство, которое пробегает по его коже от одного только факта, что он заперт в крошечном пространстве со мной.

Не знаю, что именно это молчание значило для него.

Для меня оно означало «удушье»

На тех немногих квадратных метрах, в которых мы заперты, я ощущаю, как мне не хватает воздуха. Эдоардо отнимает у меня весь кислород одним своим присутствием.

Сегодня утром у стойки регистрации, пока я просила Адель подтвердить сегодняшнее бронирование, Эдоардо вышел за мной в коридор. Адель мечтательно вздохнула, сканируя его упакованную в брюки задницу, и прошептала, что я везунчик и она мне очень завидует, раз уж я собираюсь провести с ним ночь.

Сомневаюсь, что она сказала бы это, если бы знала его так же хорошо, как я.

Эдоардо такой… такой…

— Дорога, — внезапно говорит он.

— А?

— Поворот направо. Навигатор. — Он переключает своё внимание с пейзажа на меня.

Очередная порция кислорода совершает самоубийство, а моими руками овладевает искушение поправить волосы. Я крепко сжимаю пальцы на руле, чтобы избежать унижения. Зорци уже дал понять, как мало меня ценит. Я не намерена придавать больше силы его мнению.

Только очень дестабилизирует, когда ты находишься на расстоянии вытянутой руки от него почти три часа и всё это время делаешь вид — безуспешно — что его не существует.

— Нужно было повернуть направо…

Я жду, когда система внесёт коррективу в маршрут для следующего съезда. Мы всего в нескольких километрах от места прибытия.

— Эдоардо, — упреждаю его, пока он не забаррикадировался в немоте, — ДГБ хотел бы, чтобы мы… мы… то есть, я должна сообщить тебе все новости по проектам.

— Я знаю.

— Ах, знаешь? Тогда почему…

Он снова смотрит на дорогу, пробегающую мимо красного капота.

— Ты не хочешь мне помочь. Мне не нужна твоя помощь.

Разумеется. Ничего нового на фронте Аристократичной суки. Почему я удивляюсь?

— Если не заметил, я не против, чтобы ты наверстал в работе. Я никогда не думала ни о чём подобном! Если только тебя не смущает, что женщина из народа лучше подготовлена к работе. В таком случае, надеюсь, твоя проблема не в моей вагине, Эдоардо!

Грузовик перед нами внезапно тормозит.

Срабатывают рефлексы, я нажимаю на педаль тормоза, в результате чего нас выбрасывает вперёд. Мы удерживаемся ремнями безопасности, а затем нас отбрасывает назад к сиденью.

Но, возможно, авария была бы предпочтительнее.

— То есть… — запинаюсь, — я не имела в виду…

— Я исключаю это.

— Ч-что?

Эдоардо едва поворачивает голову. Машины двигаются медленно и безопасно. Я сосредотачиваюсь на его глазах, которые сейчас совсем близко от моих. В них глубина. Мрак.

— Я исключаю, что проблема между твоими ногами, — шепчет он, опасно.

И я знаю, знаю, что он не пытается быть чувственным или подкатывает. Это просто ещё один способ причинить мне боль. Тем не менее от его хриплого голоса и хищного взгляда устремлённого на мои губы у меня мурашки по коже. Они заставляют меня желать то, что я не могу себе позволить.

На ум приходят слова Адель.

Провести с ним ночь. Один отель. Вещи, которые случаются в командировке…

«Должен существовать закон природы, препятствующий тому, чтобы нас привлекали люди, которые ужасно к нам относятся».

— Пункт назначения слева!

Искусственный голос навигатора резко возвращает меня в реальность. Если бы моё сердце не делало миллион ударов в минуту, я бы подумала, что мне приснилось… что бы это ни было.

Я сосредотачиваюсь на дороге.

Эдоардо упирается затылком на подголовник. Он вздыхает и как только я паркуюсь, выпрыгивает из машины. В зеркало заднего вида вижу, как он открывает багажник и достаёт свой багаж. Меня не ждёт. Не оглядываясь, в одиночестве направляется к входу в отель. Хотя называть «отелем» — это оскорбление для роскошно отреставрированной исторической виллы, в которой мы остановились несмотря на периодическое жужжание руководства об экономии бюджета.

Задумавшись, я достаю телефон из бардачка машины и набираю Беа.

— Ты провидица, — приветствует она меня по громкой связи, — как думаешь, это мой крем из киноа с тыквой и сладким картофелем — отстой, или Ураган засранец, раз плюёт в меня?

— Ты серьёзно?

— Крем из киноа необходим при отлучении от груди. Все говорят, что он незаменим в питании.

Я хмурюсь.

— Кто все?

— Все мамы из чата рожениц!

Отлично. Лесная банда, которую Грета описала как одержимых, соперничающих и сумасшедших. Прикрываю лоб свободной рукой. Я собиралась жаловаться своей лучшей подруге, у которой муж постоянно занят на работе, а малышу всего несколько месяцев, и которая по милости дурацких конкурсов борется за награду «Лучшая мамочка года», на то, что мужчина, который украл её место, на несколько мгновений дезориентировал меня на уровне, который я не понимаю.

— Хм, хорошо, держу пари, твоя киноа очень вкусная. Марко нет дома? Он может помочь тебе с Але?

— Вернётся в девять. Ками, я устала…

А я идиотка.

— Не чувствуй себя виноватой за то, что устала. Ты человек, но такой, с которым приятно находиться рядом. Эй, в ближайшие дни я попрошу у ДГБ разрешение уйти с работы пораньше вместе с тобой. Заберём Але из садика и прогуляемся, не знаю, в парк, или останемся у тебя дома, и я тебе помогу.

— Да, но не волнуйся за меня, я справлюсь. Что ты хотела мне сказать?

— Я… — замялась я, глядя на фасад отеля. — Ничего. Только то, что я на месте.

— Вам удалось не убить себя по дороге?

— Мы почти не разговаривали друг с другом.

— Ну, если будет необходимо, воткни в него нож за ужином, когда клиент отвлечётся, — предлагает подруга, рассмешив меня.

Я заканчиваю разговор, понимая, что больше не могу откладывать. Я покидаю комфортабельный «Фиат» и тащу чемоданчик на колёсах к величественному входу в виллу, в своей самой неприятной поездке в жизни.

ГЛАВА 12

Эдоардо

— А это люкс, — объявляет администратор отеля, открывая инкрустированную дверь из массива дерева.

— Прошу прощения? Люкс? Должно быть, это ошибка… — бормочет Камилла.

Ей понадобилась целая вечность, чтобы выбраться из консервной банки для сардин на колёсах, которую маркетинговый отдел концерна Fiat Chrysler осмелился назвать автомобилем, и теперь, стоя в коридоре роскошной старинной виллы, переоборудованной в отель, она сжимает свой чёрный кардиган, словно не может в это поверить.

— Как я объяснил синьору при регистрации на ресепшен, наши люксы эквивалентны двум двухместным номерам, соединённым между собой. Я покажу вам.

Мужчина средних лет приглашает нас войти. Камилла следует за ним, таща свой маленький чемодан цвета красный электрик, который скользит на маленьких колёсиках.

Я привык к очарованию старинных зданий. У меня есть одно — элегантный отреставрированный особняк на сваях, построенный в пятнадцатом веке, с типичной венецианской отделкой, с потолком высотой более шести метров, открытыми балками и мраморными полами.

Но должен признать, — этот не менее великолепен.

— В главной спальне, — продолжает мужчина, — сохранились все фрески и лепнина на стенах, а также антикварная мебель.

— Ооокей. — Камилла осматривает балдахин в поисках подвоха. Интересно, что бы она подумала о моей гостиной с видом на Гранд-канал?

— Это соединительный коридор, — продолжает администратор. Он останавливается на полпути и открывает дверь. — Это ванная, как я уже говорил, синьор, помните…

— Да, конечно, — отрезал я.

Мужчина кивает мне и доходит до двери в конце короткого коридора.

— Вторая комната.

Комната меньше, чем предыдущая, с двумя отдельными кроватями вместо двуспальной, но отделана с таким же вниманием, и Камилла не может сдержать своего изумления, начиная кружиться на месте.

— Надеюсь, номер вам по вкусу. Вот ключи.

— Спасибо, — я протягиваю ему раскрытую ладонь, и администратор опускает ключи.

— Если вам что-то понадобится, не стесняйтесь обращаться на ресепшен.

— Непременно, — заверяю я.

Мужчина уходит в сторону коридора. Щелчок закрывающейся двери — последний звук, который я слышу.

Вцепившись пальцами в ручку чемодана, Камилла продолжает вертеться. Она на взводе.

— Я понятия не имею, что случилось с бронированием. Меня впервые поселили в такой структуре… такой…

— Знакомой? — Столкнувшись с её вопросительным взглядом, я поясняю: — Отель напоминает мне дом.

— Конееечно, мне тоже! Если под «домом» ты подразумеваешь прокачанную версию моей квартиры-студии в шоу Extreme Makeover: Home Edition.

Я хмурюсь.

— Иногда ты говоришь как шестнадцатилетняя.

— А когда ты затыкаешься, у меня почти создаётся иллюзия, что я имею дело с человеком, которого не зарезала бы во сне, — полусерьёзно отвечает она, очарованная фресками на потолке. Одетая как взрослая, но с энтузиазмом юной девушки, Камилла представляет собой довольно комичное зрелище.

Я не могу удержаться, чтобы не приподнять уголок рта.

— Хотел бы я иметь роскошь сказать то же самое.

Я поворачиваюсь к ней спиной и иду в первую комнату. Ставлю чемодан на стол и собираюсь открыть, когда её голос снова начинает бесить меня.

— Значит, ты забираешь большую?

Я отвожу взгляд от багажа, Камилла стоит в дверном проёме, что отделяет мою комнату от коридора. Она сняла туфли, оставшись в смешных носках с божьими коровками, которые заставляют мои брови сойтись в одну дугу.

— Я бы сказал, да.

— Но единственный выход — отсюда.

— Спасибо, что разъяснила. Я бы никогда не додумался без твоего бесценного вклада.

Она сдувает прядь волос с лица.

— А если я захочу утром выйти раньше тебя?

— Это не будет проблемой. Я встаю очень рано.

— Мне не нравится, но ладно. Могу я сначала воспользоваться ванной?

— Полностью в твоём распоряжении.

Камилла захлопывает дверь, и я вздыхаю с облегчением. Она ушла с дороги.

Три часа с ней, запертым в этой крысоловке на четырёх колёсах, были пыткой. Слишком близко.

И повсюду этот проклятый запах.

Я должен рассматривать заселение в отель улучшением условий. Вместо этого, меня душит мысль о том, что мы оба будем под одной крышей, на двух кроватях в нескольких метрах друг от друга.

Интересно, спит ли она в пижаме со странным рисунком какого-нибудь мультяшного глазастого фрукта? Оставляет ли волосы распущенными или собирает. Обнимает ли во сне свою подушку.

И потом спрашиваю себя — какого чёрта меня это интересует.

А также почему во время долгой поездки на машине, вместо того чтобы оставаться в сети и ответить на несколько электронных писем, я отключил мобильный телефон, предпочитая мариноваться в тишине и немыслимом бурлящем под кожей напряжении, которое я пытался подавить, сосредоточившись на следующем способе, которым заставлю её заплатить.

Потому что я хочу заставить её заплатить.

Я хочу получить место в совете директоров, которое Гецци Брамбилла и его партнёр бездумно решили отдать Камилле, и я хочу ей доказать, как она ошибается. Чёрт возьми, я хочу показать ей, что она совершает ошибку каждый раз, когда смотрит на меня своими сладкими, полными надежд глазами.

Я избавляюсь от рубашки и бросаю ту на кровать. Расстёгиваю и брюки. Будь я полностью честен, я бы добавил, что хочу заставить её заплатить, потому что Камилла не оправдывает мои ожидания одно за другим. Потому что под этим чудаковатым обликом Алисы в стране политкорректности она оказывается более упрямой и своеобразной, чем…

— Эдоардо, здесь нет горячей в… О боже!

Застигнутый врасплох, я поворачиваюсь на месте.

Камилла стоит у двери, вцепившись пальцами в ручку. Она открывает рот, заикаясь нечленораздельными слогами, и оглядывает моё тело широко раскрытыми глазами.

— Ой. Ой! Я…

Я тоже оглядываю себя.

Я снял рубашку и брюки. Стою в одних боксерах. Широко раскрытые глаза Камиллы падают на торс, очерченный тренировками в спортзале, и опускаются к паху, и лишь потом она прикрывает их ладонью.

— Эм, прости, я… я не думала…

Замечаю, что она покраснела до макушки, прежде чем ей удалось спрятаться за стеной коридора.

— Я пыталась открыть ручку подачи воды, но она не выходит горячей. Ванна выглядит древней, я упоминала, что горячая вода не идёт? Думаю, да… Я имею в виду, это нормально, что так жарко… Хочу сказать, что горячая вода не идёт! Это нормально?

В этой ситуации нет ничего нормального.

В том, чего я желаю сейчас, нет ничего приемлемого.

— На самом деле, администратор упомянул о проблеме с водой в ванной.

— Ты шутишь? Они дали нам номер без горячей воды?! Вот почему такая вилла стоила дёшево!

Её наивность вызывает чувство чистой нежности.

Возможно, я забыл предупредить Камиллу, — мужчина на ресепшен сказал мне, что во время ремонта они поменяли местами ручки подачи воды.

— Слава богу, родители отправляли меня в скаутские лагеря на несколько лет. У меня очень высокий дух адаптации, — слышу её бормотание. — Мне жаль тебя, Венецианская аристократия. Надеюсь, кто-нибудь научил тебя мыться по частям…

Вслед за этим раздаётся звук закрывающейся двери ванной комнаты. А потом звук льющейся воды.

Холодной.

Почти голый, в тепле комнаты растираю лоб. Я выгоняю из лёгких воздух. И всё, едва появившееся сострадание к ней, исчезает.

Никто не научил меня мыться по частям.

Но меня учили разрывать других на куски.

И, готовясь к вечеру, я понимаю, что альтернативы не рассматриваются.

Собираюсь действовать по первоначальному плану, который я разработал вчера вечером.

Именно это я и собираюсь сделать.

***

— Итак, вы — новое контактное лицо, — повторяет клиент, господин Коста, владелец крупной компании по производству мяса и колбас, сидящий по другую сторону стола.

Он провозгласил себя Королём барбекю, потому что не мог быть коронован по какой-либо другой причине.

Мне интересно, вот кризис среднего возраста наступает в какой-то момент жизни независимо от сферы деятельности? Надеюсь, нет. Я не готов смириться с мыслью, что через пятнадцать лет тоже не смогу смириться с седыми волосами и приду на званый ужин с поставщиками под руку с перекроенной двадцатилеткой, которая вклеена в TikTok супер клеем и уж точно остаётся со мной не потому, что я ей нравлюсь.

— Да, это здорово! Замечательно! Будем заказывать? Я сильно проголодалась.

Сидя рядом со мной, в маленьком чёрном платье, которое было на ней в день нашей встречи, Камилла с силой захлопывает меню ресторана. По дороге между нашим отелем и рестораном под дружелюбным фасадом что-то треснуло. Возможно, это потому, что она веган и сидит перед одним из крупнейших в стране производителей мяса, делая вид, что обожает то, что продвигает.

— Ах, женщины! Они так говорят, а потом съедают половину салата.

Господин Коста ищет понимания у своей спутницы. Синьорина Коста не отрывает глаз от своего смартфона, кивая по команде. Она даже не слушала его.

Камилла напрягается, но улыбку не теряет. Делает её шире. Чем ближе я изучаю свою коллегу, тем больше мне кажется, что это не недостаток характера, а вежливый и завуалированный способ послать собеседника куда подальше.

— Я в туалет, — объявляет синьорина Коста, откладывая телефон и вставая.

Её взгляд на мгновение пересекается с моим, скользит мимо и останавливается на лице Камиллы. Словно по какому-то неписаному закону в их общей хромосоме она ожидает от Камиллы, что та составит ей компанию.

— Предпочту остаться и сделать заказ, — вежливо отвечает моя коллега.

— Как хочешь.

Синьорина Коста пожимает плечами и наклоняется к уху своего мужчины.

— В наше время никогда нельзя быть слишком осторожным, — шепчет Камилла, чуть наклоняясь ко мне. — Я отвлекусь, и в итоге ты закажешь мне на ужин рагу из голубей. Слышала, в Венеции это блюдо популярно.

Если вино на лице не было достаточным показателем, то им точно стал её постоянно длинный язык.

— Я никогда не исполняю один и тот же номер дважды, — шепчу в ответ, прячась за глотком напитка.

— Тогда я подожду, посмотрю, что ты придумаешь сегодня вечером. — Она бросает на меня взгляд, похожий на пулю, затем отпивает вино из своего бокала.

Камилла почти в хорошем настроении, и на мгновение я не могу остановить себя от мысли, что она флиртует со мной. Не думаю, что она стала бы, знай о моих планах.

О нет, она не стала бы.

— Завтра мы представим результаты наших испытательных тестов, — обращаюсь я к клиенту. — Результат получился весьма удовлетворительный, мы перегружали систему и убедились, что она выдерживает огромное количество посетителей, и даже лучше, чем ожидалось.

— Очень хорошо!

— Лично работая над проектом, господин Коста, я позволил интуиции вести меня.

Камилла выпрямляет спину насторожившись.

— Ваша компания запускает видеокурсы по приготовлению блюд на гриле, спонсорами которых выступают ваши продукты, но ваша целевая аудитория — молодая, а не обычные отчаявшиеся домохозяйки или пенсионеры, которые и так следят за кулинарными шоу по телевизору. Я знаю, что на этапе проектирования вы выбрали классическую графику, но… честно? Она слишком напыщенная и не очень smart.(Прим. пер: SMART — это мнемоническая аббревиатура, используемая в менеджменте и проектном управлении для определения целей и постановки задач.) У меня есть разработка альтернативного варианта.

При словах «классическая графика» Камилла морщится.

Однако при словах «разработка альтернативного варианта» она зависает.

Ты хотела посмотреть, что я сделал, Ками?

Вот, полюбуйся пожалуйста.

— Я приказал техническим специалистам изменить графическое оформление программы полностью.

Я беру планшет, намереваясь показать о чём говорю, но наклоняю его таким образом, чтобы видеть могла и Камилла.

Я хочу, чтобы ты увидела, что я сделал с твоей работой.

А точнее: оставил очень маленькие кусочки.

Нажимаю на иконку приложения и провожу пальцем по экрану.

Весь проект «Барбекю» был перевёрнут с ног на голову. От синего макета, кричащего «Facebook 2008», мы перешли к стилю современного глянцевого журнала.

Камилла — соляной столп.

На понимание ей хватает секунды — кто-то из любимой команды втайне от неё подключился и совершил революцию. Бьюсь об заклад, она задаётся вопросом: кто и когда. Но прежде всего, кто?

Господин Коста выхватывает планшет из моих рук. Он в одном шаге от того, чтобы встать на одно колено и попросить меня выйти за него замуж. Он даже немного подёргивается, будто вот-вот испытает множественный оргазм.

— Господин Зорци, вы просто дар небес! Я рад, что вы взялись за проект! Без обид, — обращается он к Камилле с жалким извинением, словно только что вспомнил, о её присутствии за столом.

Камилла откидывается на стуле и почти сдвигает со скатерти столовые приборы.

Она в шоке.

— Я что-то пропустила? — звонко интересуется сопровождающая господина Коста.

— Любимая! Посмотри на эту красоту. — Клиент суёт планшет ей под нос, и дамочка, привлечённая жидкокристаллическим экраном, слушается и стучит наугад по кнопкам, приводя Коста в восторг.

Воспользовавшись тем, что клиент отвлечён, Камилла хватает меня под столом за запястье и притягивает к себе.

— Какого хрена ты сделал? — тихо шипит она.

«Я закатал тебя в асфальт, дорогая».

— Ругаешься при клиентах, Феррари?

— Как ты смеешь менять дизайн, не предупредив меня?

— И вмешиваться в дела твоей команды, — опережаю вопрос с самым тупым выражением лица, на которое только способен.

Она краснеет.

— Да! И вмешиваться в мою команду!

Я пожимаю плечами. Чего она ожидала, что я буду играть в Рамми в ожидании назначения в совет директоров?

У неё есть послужной список в компании; она может позволить себе подождать, пока босс примет решение.

Но я должен быть замечен.

— Понимаешь, как это бывает, зная про скелеты в шкафах людей, легко найти нужный рычаг, чтобы попросить об… услуге без ведома босса.

Камилла недоверчиво прижимает руку к груди. Если уж на то пошло, — трогать её любимых подчинённых, едва ли не хуже, чем грабить её дом и опустошить банковский счёт.

— Кого ты заставил это сделать?

— Молодую бандитку с татуировками. Именно по её вине задержался выход того знаменитого проекта. А ты её прикрыла. Возможно, вчера вечером я сказал ей, что забуду информацию, если она изменит программу, не предупредив тебя.

— Ты переступил через мою голову и шантажировал Сьюзи, заставляя её лгать мне, и работать по ночам, чтобы заполучить этого парня?

Я хмурюсь, ничуть не задетый.

— Ты тоже заставила меня вчера работать в свободное время. Но не припомню, чтобы кормил тебя подобным мелодраматическим нытьём.

Камилла вздрагивает, её губы — плотная линия.

— Зорци, ты на самом деле пал так низко, или никогда и не был на высоте, как хочешь казаться?

Я пристально смотрю ей в глаза. Они такие же тёмные, как и мои.

В них шторм.

Я никогда не подбирался к ней так близко.

И никогда не видел её такой злой.

Она настолько открытая книга, что я могу прочитать на лице Камиллы всю обиду, которая горит в её душе. Что говорит мне её взгляд?

Что я индивидуалист, не командный игрок, я скрыл от неё стратегию, чтобы присвоить себе её заслуги, принизил и обошёл её, настучал на неё нашему боссу. Что я создаю свою репутацию, не заботясь о том, что за это платит она.

Всё это я прочитал вместе с вопросом, который ищет на моём лице один простой ответ.

«Что я тебе сделала, чтобы заслужить такое?»

— Как я уже объяснял, — понижаю голос и наклоняюсь, пока мои губы не касаются её уха, вдыхая чёртов аромат мяты и ванили, опьяняющий мои чувства, — мне плевать на твою помощь.

***

Остальная часть ужина проходит, как фильм, поставленный в сетку телевещания по ошибке.

Камилла остаётся задумчивой на протяжении всей встречи.

Она проглатывает унижение вместе со своим унылым низкобелковым ужином, реагирует автоматически и держится до тех пор, пока мы не прощаемся с господином Коста и его спутницей и не направляемся к машине.

Я сажусь на пассажирское сиденье «Фиата», готовясь к подготовленному для меня взрыву. После своих предложений я на взводе, и в организме ещё осталось много адреналина.

Уверенность в том, что Камилла поможет выпустить его, нападая на меня, заставляет мои вены кипеть от предвкушения. Может, на этот раз она бросит в меня плюшевую игрушку божьей коровки, что свисает с зеркала заднего вида.

В мысли вмешивается звук открывшейся водительской двери. Камилла садится за руль и включает зажигание автомобиля. В салон вторгаются ноты назойливой поп-песни, кричащей о королевах, сражающихся в одиночку, и о том, насколько лучше был бы мир без короля.

Я уже собираюсь попросить её выключить эту неслушабельную хрень, но она ставит машину на задний ход, унося нас обратно в темноту проезжей части, освещаемую только фарами, и начинает раскачивать головой в такт, напевая вполголоса.

Это твоя стратегия? Средняя школа? Делать вид, что ничего не произошло и меня не существует? Оглушить меня навсегда?

Она нелепа.

Мы возвращаемся на парковку отеля.

Двигатель автомобиля глохнет, а вместе с ним и адская музыка.

— Я поднимусь через пятнадцать минут. Оставь номер открытым, — заявляет она, прежде чем выскочить из машины.

Ошеломлённый, я тоже выхожу.

На улице прохладно, воздух ерошит волосы, забирается под воротник пиджака. Камилла, стоя ко мне спиной, возится с кабелем, чтобы подключить его к колонке для зарядки электромобилей.

Может быть, я слишком долго не спал.

И поэтому моё восприятие размылось, исказилось.

Может, поэтому, ощущаю чужеродный импульс, похожий на удар локтем в центр груди, возникающий и перехватывающий дыхание на вершине лёгких. Прислушайся я к нему, то подумал бы, что несправедливо испортил её резюме. И настроение. И эту её часть жизни, которая, по несчастью, переплелась с моей.

Повернувшись к Камилле спиной, уничтожаю гипотезу и направляюсь к автоматическим стеклянным дверям отеля.

Почему мучаюсь угрызениями совести? На моём месте Камилла поступила бы так же.

Она этого не скажет. Никогда бы не призналась в этом.

Но сделает.

Я не ошибся в ней. Она не особенная, она ничто. При первой же возможности начала бы вести себя как любой другой человек.

Решаю дождаться Камиллу и направляюсь в бар на первом этаже, шикарный уголок с подсветкой и раздольем бутылок на стене. В баре сидит женщина в костюме и пьёт в одиночестве. Приветствую её кивком и заказываю граппу «Амароне», посматривая в сторону входа в отель.

Камилла на самом деле осталась снаружи.

Какого хрена она делает на парковке? Неужели ей нужно пятнадцать чёртовых минут, чтобы очиститься от меня?

Женщина за барной стойкой спрашивает меня, не проездом ли я. Она добавляет, что пропустила встречу, интересуясь, не хочу ли я произнести утешительный тост. Первый шот мгновенно попадает мне в горло. Заказываем ещё один.

А потом ещё один.

Желудок горит, но огонь приносит успокоение. Мне нравится ощущение того, что можно вот так просто всё стереть. Мне также нравится, как женщина улыбается мне. Она делает это в вызывающей прямой манере. Никаких саркастических замечаний, никакой тарабарщины, никаких покраснений.

Она спрашивает меня, один ли я. Отвечаю, что вроде как.

Я уточняю, останется ли она здесь, она отвечает, что нет. Она спрашивает, не возражаю ли я, я отвечаю, что да.

Она спрашивает, не сожалею ли я; я отвечаю, что это уничтожает меня.

Она смеётся. И я смеюсь вместе с ней.

По ткани брюк женщина касается моего бедра, я глажу её по спине, где между лопаток она обнажена.

Провожу с ней десять минут, в течение которых я не я. Десять минут, в течение которых могу обманывать себя, что я не сделал ничего плохого. Я бы хотел, чтобы прошло хотя бы десять часов, но едва думаю об этом, как меня хватают за плечо и возвращают к реальности.

Камилла.

В элегантной обстановке бара отеля она сдержанна, удивлена и представляет собой сочетание вещей, которые я не хочу анализировать. Просто не хочу.

— Эдоардо? Может, поднимемся?..

Я хочу сосредоточиться на чём-то другом, на тоне, на губах, на неуверенности; но всё, что я вижу, это обвинение в её глазах. Они утверждают, что она не заслуживает ничего из того, через что я заставил её пройти за время нашего знакомства. Ни одного доброго слова. Никогда даже не попытался проявить хоть малейшее человеческое внимание.

Глаза, которые становятся совсем большими, когда я встаю со стула в помятой рубашке и протягиваю руку женщине за барной стойкой. И долгие секунды они не моргают, пока не приходит понимание, что я веду незнакомку в наш номер.

Без слов обхожу Камиллу и провожаю мисс Деловой костюм на ресепшен для проверки документов.

Я даже не уверен, что Камилла следует за мной, хотя должна, поскольку ключ от номера находится в кармане моих брюк.

Нахожусь в состоянии полного отключения, когда кто-то хватает меня за руку. Поворачиваюсь. Камилла со всей силы оттаскивает меня в сторону. Ошарашенный, я ей поддаюсь. К мозгудобирается алкоголь, замедляя моё восприятие. Камилла останавливается между стеной и папоротником, окаймляющим стойку ресепшен, а я пытаюсь не врезаться в неё, но неудачно. Впечатываюсь на полной скорости, и просто чудо, что мы не падаем.

За ужином я думал, как недалеко она сидит, но теперь мы реально близки. Между мной и ею больше ничего нет. Ни пространства, ни чувств, ни определений. Невидимый барьер, который обычно разделяет нас, только что был разрушен. Всё её тело прижато к моему. Бл*дь. Этого хватает, чтобы я возбудился. Я вижу, как поднимается моя рука, словно стремясь к эффективному отрицанию реальности. Ладонь плавно ложится на приветливый изгиб её бедра.

Она настоящая.

Камилла вздрагивает, словно я только что ударил по ней током.

«Но она не двигается».

В сантиметре ото рта девушки я упираюсь лбом в её лоб и лениво шевелю пальцами, поглаживая платье-футляр, в котором она была в тот день, когда мы встретились в кафетерии. Тепло её кожи под кончиками пальцев — это искушение, которому нет объяснения.

Я бы отдал свой дом в Венеции, только чтобы узнать: она тоже пленница того трагического эффекта, который мучает меня. Моя грудь вздымается на расстоянии вдоха от её потрясённого лица. Камилла прилагает сверхчеловеческие усилия, чтобы перестать смотреть на мой рот и переводит взгляд на глаза, регулируя дыхание. Я бы тоже хотел сделать так, но соблазн сильнее меня. Ощущаю себя не в своей тарелке, не контролирую себя. Единственный запах, который существует, — запах Камиллы. Мята и ваниль. Слышу этот запах повсюду, но теперь я точно знаю, что исходит он от её губ.

Интересно, вкусно так же, как кажется?

Думаю, я никогда не узнаю.

— Твоя… подруга… — внезапно прочистила горло она.

Я поворачиваю голову в сторону ресепшен. Женщина, с которой я познакомился ранее, стоит у стойки. Она ждёт, пока клерк вернёт ей удостоверение личности, после того как зарегистрирует.

— Прелесть, не правда ли?

— Она… останется с нами на ночь?

Я стараюсь сконструировать улыбку, похожую на её.

— Конечно.

— Т-ты шутишь?

— Ками, милая. Я генетически не создан для шуток. Меня забавляют только смертельно серьёзные вещи.

Она моргает.

— Ты…

— Я. Её. Положу. В. Кровать, — смеюсь я, спокойный, как море в безветренный день. — Не ради словца, но думаю, мы будем очень заняты. Она почти расстегнула мои брюки, пока мы сидели в баре, — понижаю я голос, чтобы открыть ей секрет. — Синьора хочет скорее снять с меня одежду и трахнуть.

Камилла бледнеет.

— Со мной в другой комнате?

Я восхищаюсь шедевром добрых чувств, которые появились у неё на лице: выражение, омрачённое удивлением и отвращением.

— Ты заставила меня ждать раньше, я заставляю тебя ждать сейчас. Тебе нельзя входить в номер, пока мы не закончим, — наклоняюсь я, чтобы прошептать, переполненный синтетического, фальшивого ненужного удовлетворения и вдыхая её запах, как кислород перед погружением на дно океана. — Маленькое уточнение! Это займёт гораздо больше времени, чем пятнадцать минут. Я люблю делать всё основательно.

Обещаю ей, и это то, что я сделаю.

Я оставляю Камиллу в фойе и поворачиваюсь спиной, протягивая руку своей спутнице.

И позволяю Камилле презирать меня, как никогда раньше.

ГЛАВА 13

Камилла

Как только открываю глаза на следующее утро, в моём списке дел на первом месте значится: «Подать в суд на отель за не звуконепроницаемые стены».

Вторым: «Отругать Адель за то, что она подставила меня со смежными комнатами».

И третьим: «Поблагодарить администратора за то, что в последний момент он нашёл мне другой номер (пусть и оплаченный из моего собственного кармана), в котором я скоро приму горячую ванну, чтобы утопить неприятные воспоминания о только что проведённой ночи».

Эдоардо так хорошо сдержал своё слово, что я чуть не пересекла разделяющий нас этаж, чтобы поздравить его лично.

Вчера вечером он был на волосок от того, чтобы поцеловать меня за папоротником в фойе — а я оказалась на волосок от того, чтобы совершить провал века и позволить ему это сделать, — а через полчаса уже был с женщиной, снятой в баре. Буквально. Когда я против воли дотащила себя до номера, симфония между ними звучала очень жизнерадостно.

Происходило активное и бурное спаривание, которое я имела честь слышать несколько долгих минут. Вздохи, крики, мольбы к небесам. Они ничего не упустили.

А я, за полчаса до этого, в порыве серьёзного отсутствия ясности, после того как он обошёл меня с клиентом, подставил с моей командой, со всеми… я перестала что-либо понимать после нашего столкновения. Я хотела поцеловать его. Хотела этого с интенсивностью, которая разрушала любую логическую оппозицию.

Я собиралась позволить ему.

Бедная, глупая, легкомысленная Камилла, которая всегда и во всём ищет светлую сторону.

Я не знаю, почему мне было так трудно увидеть Эдоардо таким, какой он есть. Почему я искала оправдания, не сдаваясь перед сомнительной маской, которую он без проблем выставляет на свет.

Дело в том, что пока Эдоардо вёл незнакомку в Страну Оргазмов, а я скрючилась на корточках в коридоре перед дверью в наш номер, тщетно пытаясь не чувствовать себя дерьмово, всё неожиданно стало совершенно очевидно.

В этот самый момент гиря на весах переместилась с одной чаши на другую, кардинально сменив их положение.

Все мы в какой-то момент оказываемся вынуждены сдаться перед фактами.

Прошлой ночью угас последний клочок надежды на то, что я смогу построить с ним отношения.

И вот я — наутро, в нижнем белье, свесив ноги с кровати в номере, через окно которого виднеется великолепие Альп. Капитулирую.

Ставлю босые ноги на пол. На экране мобильного телефона я нахожу обычные сообщения с добрым утром от Беа и Греты. Я отвечаю и пропускаю единственное сообщение от Эдоардо, которое пришло ночью. После того как он закончил трахаться.

«Ты где?»

Набранное жирным шрифтом, я даже не стала его открывать.

Продолжая игнорировать Эдоардо, нахожу ниже имя моего бывшего.

Паоло изменил аватарку в чате. Теперь у него фото крупным планом, вырезанное из групповой фотографии. Из чистого мазохизма перечитываю последние сообщения. После нашего расставания они были более частыми. Но в последнее время — единичны, бессодержательны и одинаковы. «Как дела», «Как продвигается работа». «Как поживают твои предки».

Так выглядели остатки десятилетних отношений с человеком, с которым я делила всё — от выпускного до первой работы, вечеров с друзьями, первый отпуск, одну кровать, а потом даже одну крышу. До колоссального разрыва десять месяцев назад, из-за которого Беа и Грета перестали с ним общаться.

Я прокручиваю историю большим пальцем. Мерцающая, размытая фотография, которую я отправила ему за несколько часов до расставания, до сих пор там.

Тест на беременность, лежащий на раковине в ванной, сопровождаемый одним словом. «Отрицательный».

У меня немного слезятся глаза при повторном разглядывании фото. Даже не представляла, что этого будет достаточно, чтобы разрушить десятилетнюю историю, как наша.

«Привет П! Как дела?» — задумчиво печатаю я, погрузив затылок в мягкие, пахнущие лавандой подушки.

Ответ приходит почти мгновенно.

«Привет, Ками-ками! Всё в порядке. А ты? Работа?»

«Я в гостинице. Командировка».

«Бесплатный завтрак фараона! Как завидно».

Думаю, что бы ему написать ещё, для поддержания разговора, но это всё, что получается придумать. Плоская энцефалограмма. Что сказать человеку, с которым, как казалось, ты будешь вместе навсегда, но у вас ничего не получилось по причинам, которые до сих пор не можешь до конца объяснить?

Мы обмениваемся ещё парой пустых сообщений, прежде чем я встаю, завершая карусель воспоминаний. Достаточно трудно сосредоточиться на настоящем: вернуться в номер, получить багаж и провести новый день с клиентом. А затем выдержать три часа в ловушке «Фиата» с Эдоардо на обратном пути в Милан.

Я погружаюсь в очень долгую горячую ванну, снова надеваю вчерашнее платье и убеждаю себя выйти из убежища. Тащусь к люксу, который должна была разделить с ним, и напрягаю слух, пытаясь уловить шум изнутри. Ни звука.

Стучу.

Эдоардо открывает мгновенно.

— Вот и ты, наконец-то.

Высокий, полностью одетый, он стоит на пороге с помятым лицом человека, часами ожидающего божественного знака в одной и той же позе.

«Засранец!»

Я отталкиваю его плечом и обвожу взглядом комнату. Простыни скомканы, но в остальном всё аккуратно. Утреннего «на бис» не последовало. Он один из тех придурков, кто, уложив женщину в постель, выставляет её за дверь, как худший из позорников.

— Камилла, я…

Реагируя на его голос, я наклоняю голову, насмехаясь.

— Я начала новую детокс-диету. Она называется «Удалите токсичных людей из своей жизни», — объясняю я. — Я бы предложила и тебе, но боюсь, что после тщательного анализа себя, диета подтолкнёт тебя к самоубийству.

Я замечаю, как дрожат его губы, пока он наблюдает за мной.

Взгляд Эдоардо задерживается на моём лице с пристальным вниманием, которое меня обезоруживает. У меня отчётливое ощущение, что он хотел бы сказать миллион вещей, но по какой-то причине не может. Если бы не знала его, я бы поверила, в искреннее раскаяние.

Но теперь я отлично его знаю.

Я возвращаю этот взгляд, слишком мрачный и убедительный, чтобы быть законным, злым хмурым взглядом, который, надеюсь, кричит «Забудь, ты больше никогда меня не обманешь!» печатными буквами.

— Почему ты стоишь как вкопанный? Собирай вещи, нам нужно работать!

И, сказав это, я уверенным шагом направляюсь в сторону второй комнаты, где вчера оставила свой чемодан.

Эдоардо, ты хотел, чтобы я пошла на войну? А вот и я.

Я буду настолько холоднее Арктики, и ты не будешь рад, что связался.

ГЛАВА 14

Эдоардо

С другой стороны стола, за стопкой папок, Камилла Феррари. Сидит, подпирая подбородок левой рукой, уставившись в экран компьютера, и бездумно прокручивает колёсико мыши.

Несколько минут назад она вернулась со встречи с программистами графического интерфейса, и раздражённо поджимает губы.

Сегодня пятый рабочий день после поездки к барбекюшнику.

Седьмой — по календарю.

Семь дней.

Я на самом деле их считаю.

В прошлую пятницу мы вернулись в Милан после атомной катастрофы, которой стала ночь в номере люкс, с тех пор вроде всё утряслось.

Теоретически выглядит не так уж плохо.

Камилла делает вид, что меня не существует, а я в ответ предвкушаю своё абсолютное королевство, которое здесь построю, разбирая по кусочкам то, что возвели она и Барби-мамочка.

Должно быть стоит закрыть глаза, вытянуть шею над спинкой кресла и представить, что я один в этом светлом помещении, даже с небом, полным облаков, среди зелёной и бежевой мебели, имитирующей искусственный сад.

Должен… но даже сегодня теория не подкрепляется практикой.

— Разрешите?

На пороге появляется девушка из приёмной.

— Здравствуй, Адель. — Моя коллега слегка вздрагивает и даже дарит ей улыбку из своего обычного репертуара. — Ты что-то хотела?

— Ками, тебя вызывает босс. У вас отключён внутренний телефон.

— Ох, — восклицает Камилла и перекладывает пару бумаг на столе. Очевидно, трубка была плохо установлена. — Уже иду. Спасибо.

Камилла встаёт, поправляя юбку, и прежде чем выйти бросает на меня проницательный взгляд. Думает, что я снова настучал на неё? Ну, она ошибается. Я и в первый раз этого не сделал бы, не разозлись из-за бабушкиного дня рождения.

Открываю её календарь-онлайн и просматриваю предстоящие мероприятия. Эти полчаса — единственные свободные в течение дня (хотя уже нет, поскольку её вызвал Гецци Брамбилла).

Думаю, не связано ли это с продвижением, но инстинкт подсказывает мне, что нет. Это должно быть для чего-то другого.

Я бы спросил у неё, но Камилла игнорирует меня самым детским образом с момента поездки.

Большую часть дня мы сидим на расстоянии полутора метров друг от друга и общаемся с коллегами только по электронной почте и в рабочих чатах мессенджера.

Боже… даже не понимаю, почему меня это волнует.

Но я пришёл к выводу, что когда утром Камилла вернулась в номер и от злости брызгала слюной, мне следовало надавить сильнее и извиниться перед ней, хотя бы за то, что оставил её без номера.

С лёгким раздражением я вытягиваю ноги под столом и смотрю на вид из окна. Милан свинцовый, небо — унылая гладь с грубыми мазками серого над крышами.

— Не знаю, что я сделала плохого, чтобы заслужить тебя! — разглагольствует Камилла, возвращаясь с огнём под каблуками.

Я так понимаю, краткая беседа с ДГБ не была приятной концентрацией комплиментов, которая привела к повышению. «Лучше для меня, правда?»

Теперь у меня будет время и возможность снять груз со своей совести, а затем продолжить действовать по плану.

— Камилла.

В обтягивающей юбке и блузке пастельно-розового цвета она подходит к моему столу и упирается руками о столешницу широко их расставив.

— Записывайте, господин Зорци, ибо я не буду повторяться.

— Ками…

— Не называй меня Ками, не притворяйся раскаявшимся, издеваясь надо мной! Это уже второй раз, когда ДГБ достаёт меня из-за тебя, в третий раз я не приду к тебе для цивилизованной беседы.

Я собираюсь заметить ей, что мы и сейчас далеки от цивилизации, но, в принципе, яростная реакция предпочтительнее космического небытия.

— Слушай меня внимательно, Эдоардо. Мне плевать, что ты думаешь и чего хочешь. ДГБ говорит, что ты рвёшь свою задницу в одиночку и изо всех сил пытаешься наверстать упущенное. ДГБ ожидает, что я сделаю свою часть работы, чтобы догнать тебя, и поэтому ты отбросишь своё проклятое гипертрофированное эго в сторону, я окажу тебе необходимую поддержку, и ты больше никогда не переступишь через мою голову, принимая инициативы грёбаного засранца, не обсудив это со мной, как ты сделал с парнем из «Барбекю». — Она ударяет открытой ладонью по столу и устремляет на меня свой взгляд. — Понятно?

Я бы солгал, если бы сказал, что не почувствовал странную волну дрожи от затылка до конца позвоночника.

— Да, Камилла.

— И это всё? Нечего возразить? — Камилла недовольно качает головой.

— Да, о прекрасной поездке к подножию гор…

— Ты забыл правило? «Что происходит за этими стенами, остаётся за этими стенами».

— Каждое правило имеет своё исключение. И вообще, я не знал, что ты знаешь даже пару ругательств.

— Не волнуйся, дебил имбецильный, они у меня в следующем уроке курса «Хамство — продвинутый уровень». Но, возможно, ты предпочитаешь более венецианскую mona, чтобы меньше тосковать по дому. (Прим пер: mona — на венецианском диалекте п*зда)

— Мона, — повторяю, с восхищением. — Мы можем поговорить о поездке?

— Нет!

— Тогда давай поговорим после работы? Может быть, за выпивкой?

Камилла скрещивает на груди руки, одаривая меня наглой ухмылкой.

— Извини, после работы у меня дела. Личные.

Кто знает почему, первый образ, который приходит мне на ум, — это шеф-повар с нелепой причёской, изучающий содержимое её блузки и думающий, что он великолепен.

— Но если тебя не слишком затруднит, мы в любой момент можем поговорить об обмене данными между ядром и интерфейсом продукта! Кто знает, может, мы сможем вести нормальный диалог больше двух секунд.

Я пытаюсь скрыть улыбку, но она замечает.

Намёк на упрёк искажает её губы.

— И что? Ты собираешься двигаться или предпочитаешь сообщить ДГБ, что не собираешься сотрудничать?

Это может быть хорошей стратегией.

Использовать Камиллу ради её знаний, пока она не перестанет быть мне полезной.

Так поступил бы тот, кто играет с низким риском.

К сожалению, есть вопрос о крошечном неразрешенном покалывании, которое мучит меня с тех пор, как я начал спорить со своими суждениями однажды вечером семь дней назад, когда не был трезв, очень далёк от себя и очень близок к тому, чтобы бредить, посылая на воздух все спасительные намерения.

— Конечно, я хочу сотрудничать. — Я освобождаю для неё место за своим столом, отодвигаясь в сторону. — Проходи, присаживайся. У меня есть всё время, которое потребуется тебе.

Камилла хмурится на меня, но слушает.

Она отсоединяет ноутбук от блока питания и устраивает его рядом с моим, затем делает то же самое с вращающимся креслом.

Человек, играющий с малым риском, мгновенно отбросил бы зародившуюся идею, пока Камилла сидит в моём узком радиусе, скрестив ноги, а я улыбаюсь ей и делаю вид, что нахожусь на её стороне.

Только вот жаль: я никогда не играю с низким риском.

ГЛАВА 15

Камилла

— О нет. Нет, нет, нет! Как такое возможно?

Каждое утро я без помех подключаю к зарядной станции батарею моего 500-го. За все годы я лишь однажды, в самом начале, ошиблась в процедуре и осталась без колёс.

И вот сегодня я повторила ошибку.

В самый неподходящий день.

Приседаю рядом с Fiat на парковке Videoflix в конце девяти изнурительных часов, больше половины которых я впервые провела локоть к локтю с Эдоардо, и беру соединительный кабель, рассматривая отсоединённый разъём, беспомощно лежащий у основания электрической колонки.

— Чёрт меня побери, — хнычу я.

Сама виновата. В эти дни я так нервничаю, и просто чудо, что сумела выполнить свои обязательства на работе. Сегодня утром я глубоко задумалась и, должно быть, забыла проверить, правильно ли подключён кабель.

Я отсоединяю разъём и со стороны автомобиля, наматываю его на руку, не зная, что делать.

«Почему именно сегодня, почему?»

— Проблемы?

С кабелем в руке я резко оборачиваюсь. Для сублимации невезения мог появиться только он.

Будто за сегодня я не насмотрелась достаточно.

Эдоардо появляется рядом с моим 500-м, как и следовало ожидать от полтергейста-стахановца двадцать первого века.

Ботинки дерби, модные брюки с узором в клетку и рубашка (всё сшито на заказ), подчёркивающая под пиджаком его стройное телосложение.

Образ завершают солнцезащитные очки, выглядывающие из-под густых волос. Приятно осознавать, что в отличие от меня, девять часов в офисе никак не сказываются на его безупречном внешнем виде.

— Никаких проблем, спасибо, — отвечаю холодно. — Можешь просто раствориться в тумане.

— Я бы с удовольствием, но ты стоишь перед дверью моей машины.

Взгляд падает на машину, припаркованную рядом с моей.

— ДГБ дал тебе Maserati в качестве служебной машины?

— Она моя.

Она его.

Разумеется, его.

— Хорошая большая, загрязняющая окружающую среду машина, идеально подходит для компенсационных механизмов личности, — скандирую я, открывая багажник.

— Камилла, ты всегда так предвзята.

Теперь, когда я освободила ему дорогу, он открывает машину и направляется к зарядной станции. И… подождите минутку. Какого чёрта он отсоединяет разъём на другой стороне колонки?

— Это чудо — гибрид. И, в отличие от твоего, я предполагаю, что он заряжен. — Эдоардо садится за руль, придерживая дверь открытой, и кивает. — О да, полная батарея.

— Мудак, — шиплю себе под нос.

— Ты, случайно, ничего не сказала?

— Миленько! А теперь уйди с дороги, я вызову такси.

Эдоардо выходит из машины, проходит мимо меня и закрепляет кабель в багажнике.

— Залезай.

— Садиться в полузаряженную машину, которая быстро оставит меня на обочине? Нет, спасибо.

— Поставь свою банку на зарядку и садись в мою, — нереально спокойно поясняет он. — У тебя назначена встреча, верно? Я подвезу.

— Наш лифт неожиданно сорвался вниз и упал с десятого этажа, в результате чего ты получил сотрясение мозга?

— Ты так решила потому, что я хочу быть вежливым и подвезти тебя? — спросил он учтиво.

Всё прекрасно. Жаль, что чарующая аура, которую он умеет напускать вокруг себя по желанию, перестала обманывать меня на прошлой неделе.

— Ты знаешь басню о лягушке и скорпионе?

Эдоардо издаёт гортанный смешок.

— Я не собираюсь топить тебя в гнилом пруду. Тем более я не собираюсь разбивать Ghibli. Она слишком красива, чтобы заслужить печальный конец об ограждение.

— Вау, ты почти смешной… когда делаешь вид, что это не ты!

Его самодовольная улыбка исчезает.

— Очевидно, ты не очень-то стремишься попасть на встречу вовремя, — отвечает он, поджав губы.

Встреча? Чёрт!

Я уже грандиозно опаздываю…

Я достаю из багажника кабель и быстро подключаю его к машине, проверяя, подключены ли розетки и начинается ли зарядка. Затем, проглотив свою гордость, хватаю сумку и обхожу авианосец чистой итальянской роскоши к пассажирской двери.

Я на полном серьёзе собираюсь принять его помощь?

Прежде чем потянуть на себя ручку, я поднимаю взгляд. Над капотом, с другой стороны машины, вижу лицо Эдоардо. Редкий пример плохо замаскированного неожиданного удовлетворения.

Конечно, такой поступок абсурден — достигнув определённого уровня идиотских решений, — но в общем подсчёте одним больше или одним меньше не имеет никакого значения.

***

— Ты можешь высадить меня здесь.

С работающим двигателем Эдоардо перегибается через руль, рассматривая дом, у которого я попросила остановиться.

Поездка из Милана в Монцу проходила тихо, и не потому, что двигатель его роскошного автомобиля не только не выделяет вредных газов, но и не издаёт шума, оставляя только звук трения колёс об асфальт дороги.

Я думала, что Эдоардо возмутится тем, что вынужден везти меня за двадцать километров от города, но, когда я назвала ему адрес назначения, он без возражений ввёл его во встроенный навигатор.

А затем, до конца поездки, расслабленно прислонившись к спинке сиденья, он изредка барабанил пальцами по рулю.

— Отлично, — фыркнула я, пока он стоял, созерцая фасад таунхауса, — тогда я пошла…

— Первое свидание? — он решает нарушить тишину.

— Что прости?

— Идёшь на первое свидание к мужчине с детьми, ещё женатому? — повторяет он.

— Что прости?

— Сад. Детские велосипеды у входной двери. Отсутствие второй машины на подъездной дорожке, но в доме присутствует женщина, судя по именам на звонке.

— Окей. Твоё маниакально-навязчивое поведение совсем не жуткое…

Эдоардо продолжает следовать за мыслью, в конце которой, насмешливо качает головой.

— Нет, вообще-то, я не должен удивляться.

Его психоз обостряется.

Я хмурюсь, решив не придавать этому значения, и сосредотачиваюсь на соседнем доме. К воротам прикреплена нить красных бантов, развевающихся на вечернем ветру.

— Подъём. Иди. Ты же не хочешь заставлять его ждать.

Я уже собираюсь указать Эдоардо, что в таком состоянии ему лучше больше не садиться за руль, когда стук снаружи машины заставляет нас обоих подпрыгнуть.

Кто-то стучит в его окно.

— Ками!

Эдоардо перестаёт подёргивать волосы и приводит в действие электрический механизм, опускающий стекло.

В окне появляется версия меня, только на восемь лет моложе.

Те же волосы, то же мечтательное выражение лица, но с той большой разницей, что обычно, я не хожу с перевитым красными лентами лавровым венком над головой.

— Вы можете припарковаться впереди или внутри! — визжит Джоя, указывая на открытые ворота и входящую в них девушку. — А мама знает, что вас двое?

— Нас двое? — хмурится Эдоардо.

— Мы вовсе не вдвоём! — возмущаюсь я.

Джоя вздрагивает и прижимает руки к груди, и переполненная эмоциями восклицает:

— Боже мой! Вас трое?

— Трое? А кто третий? Где мы могли бы спрятать… — Эдоардо осознаёт очевидное и замолкает.

Он широко открывает свой нелепый рот и смотрит на мой низ живота, словно я могу забеременеть от него, просто разделив воздух в салоне Maserati. Если ужас имеет лицо, то оно как у Эдоардо в этот момент.

— Джоя Мария, — говорю я, ругаясь про себя, — я запрещаю тебе распространять беспочвенные сплетни в доме до того, как я выйду из машины.

— Значит, я сделаю это после того, как ты выйдешь?

— Джоя!

— Кстати, привет, я её сестра, — трещит она и протягивает руку через оконный проём, чтобы представиться.

— Эдоардо. — Их руки сжимаются. Если бы я могла представить себе начало апокалипсиса, это было бы именно так. — Поздравляю с выпускным. Какое большое достижение, ты должна гордиться.

— Ну, я… да, вообще-то, спасибо! — Как в трагедии, неизбежно происходящей на моих глазах, сестра морщит нос, наклоняет голову и краснеет. Получается точно так же, как и у меня, когда ещё не знала Эдоардо. Мама права, когда говорит, что на разных этапах жизни мы фотокопии друг друга. Тотальное смущение.

— Прости, я не принёс тебе подарок. Камилла предупредила меня в последнюю минуту.

Эдоардо сверкает смертоносной улыбкой и ставит на карту всё своё обаяние. Боже мой, неужели он действительно пытается произвести на неё впечатление, чтобы заработать ещё одно очко в свою пользу?

— Да, то есть подарок, но и неважно! Лишь бы вы были здесь! — пищит Джоя, невзирая на логический смысл слов. Ещё две минуты разговора с ним, и у неё случится сердечный приступ.

— Джо! — зовёт её подруга у ворот. — Пришёл Джакомо!

— Иду! Увидимся внутри, — она подмигивает Эдоардо и, чёрт возьми, приправляет приглашение несколькими взмахами ресниц, после чего исчезает в доме.

У нас, сестёр Феррари, мазохизм заложен в ДНК.

В салоне наступает тишина. Пришло время положить конец этой трагедии. Я отстёгиваю ремень безопасности, но не успеваю выйти, потому что внезапно машина снова оживает. Она скользит к воротам с бантиками, отбрасывая меня обратно на сиденье.

— Что ты делаешь? Дай мне выйти и возвращайся в Милан!

Эдоардо потирает лёгкую небритость. На его губах появляется ухмылка.

— Да. Не думаю, что поступлю так.

— Ты так сделаешь!

— Это было бы грубо. Твоя милая сестрёнка хочет, чтобы я остался. — Со всей естественностью в мире он выключает двигатель. Отстёгивает ремень безопасности.

И выходит.

Застыв от удивления, в боковом зеркале я наблюдаю за движением его силуэта. Это не блеф. Не притворство.

Эдоардо бодро шагает по краю дороги, не оглядываясь. Его идеально сидящий пиджак исчезает за воротами дома моих родителей.

Я прислоняюсь спиной к удобному, роскошному сиденью Maserati.

«Ладно, Камилла, не паникуй.

Ты не можешь его убрать.

И никто из твоей семьи не убьёт его ради тебя!»

Заставляю себя выйти из машины и вхожу на родительский двор.

В этом таунхаусе я выросла.

Я проходила через эти ворота миллиард раз с разноцветным Eastpak на плечах в старших классах, потом с сумкой через плечо в университете, и под руку с Паоло, когда родители приглашали нас на ужин. Я должна была привыкнуть. Тогда почему, судя по гулкому стуку сердца в груди, мне кажется, что я никогда не делала этого раньше?

— Ками! — Первой меня замечает мама, как только я поднимаюсь на крытую веранду.

Повсюду висят красные украшения, перемежающиеся маленькими огоньками, а на раздвижной двери, ведущей в гостиную, висит гигантская кокарда с вышитым в центре именем сестры.

— Ты привела гостя! Могла бы нас предупредить… Но и так хорошо. Ты шла в собственном темпе и следовала своим инстинктам, и это главное. Кроме того, что он делает тебя счастливой.

— Мама, я не… — Однако прикосновение руки к моей спине прерывает мой голос в горле.

Я подпрыгиваю на месте и чуть не вывихиваю лодыжку, но не могу избавиться от прикосновения. Рука спускается по моей талии, ложится на бедро и притягивает меня к высокому, твёрдому и гостеприимному телу.

Я знаю, что она принадлежит ему ещё до того, как вижу Эдоардо.

Знаю, потому что в тот единственный раз, когда оказалась в его личном пространстве на ресепшене исторического отеля, я получила подтверждение того, что столкновение с ним отправляет меня в полный тильт. Эйфория, головокружение, жгучая пульсация по всем нервам. Я ощущаю его кожу, запах, его рот рядом и бум — моя нервная система начинает выпускать эндорфины в непрерывном цикле.

Я наклоняю шею, и в следующую секунду в поле моего зрения появляется Эдоардо. Он обхватывает мою талию одной рукой, другую протягивает маме, чтобы представиться.

Не знаю, в какую игру он играет, но мне это совсем не нравится.

— Синьора Феррари, как приятно. Эдоардо Зорци. Мы с Камиллой коллеги.

— И даже больше, чем коллеги, — загадочно заключает мама. — Рада видеть тебя у нас, Эдоардо. Угощайся, после десяти часов взаперти в унылом офисе, вы, должно быть, проголодались. Могу предложить тебе бокал безалкогольной «Кровавой Мэри» с водным кефиром?

— Как я могу отказаться? — не моргнув соглашается Эдоардо.

— Сказав «нет»? — предлагаю я, но в ответ он притягивает меня к себе ещё крепче.

И если он хочет играть именно так, отлично. Сыграем. Я приспосабливаюсь. Провожу рукой по его спине, под пиджаком. И, игнорируя каждый аномальный взмах крыла бабочки, каждое сальто в животе, я впиваюсь ногтями ему в бок, над фирменным ремнём.

— Айа, бл… Хочу сказать, какой хороший дом, синьора.

— Зови меня Челеста. Приятно узнать, что работа моей дочери иногда дарит ей что-то прекрасное помимо стресса, сокращения социальной жизни, тахикардии и бессонницы!

А вот и начинается снова. Я собираюсь возразить, что мне очень нравится моя работа — когда рядом нет Эдоардо — и что нет причин читать мне нотации, но меня предвосхищает голос.

— Челеста, не преувеличивай. У Камиллы всё под контролем.

Отец в джинсах и джемпере присоединяется к матери.

И я просто хочу исчезнуть.

— У неё всё под контролем, как у тебя, когда ты разжёг барбекю и поджёг живую изгородь? — спрашивает мама. Так начинается домашняя война.

— Я уже объяснял тебе, — это была ошибка.

Мама скрещивает руки и сочувственно улыбается.

— Создавая самодельный огнемёт, с помощью которого можно разжечь огонь?

— Нет, пытаясь приготовить для тебя что-нибудь, чтобы удивить!

— Уверяю тебя, я была очень удивлена, пока проводила тот обед, наблюдая, как пожарная бригада тушит мои труды.

— Это было пять лет назад! Пять! Ты всегда говоришь своим пациентам, что нужно пережить и преодолеть, почему ты не можешь сделать то же самое для меня?

— Потому что, во-первых, мои пациенты — новорожденные или младше шести лет, так что максимум, что я предлагаю их родителям — это осознать и преодолеть, — указывает мама. — А во-вторых, я ещё не готова к этому.

Они всегда так себя ведут.

А самое отвратительное? С приклеенным ко мне Эдоардо мне нужно справиться с таким количеством сдерживаемых эмоций, что родители даже не входят в тройку моих текущих проблем.

— Я не знал, что твои родители развелись, — шепчет мне Эдоардо, пока они продолжают обвинять друг к друга во всём, что не сработало в их отношениях с 1986 года.

— Кто бы мог подумать, правда? Не я.

Оставаясь в его объятиях, я поднимаюсь на носочки, пока не достигаю щеки с небольшой щетиной. Едва касаюсь кожи губами. Будь я в здравом уме, могла бы поклясться, что услышала, как с его губ сорвался сдавленный вздох.

— Пойду освежусь. Не подавись вегетарианским буфетом и наслаждайся обществом моей семьи, дорогой.

***

В ванной наверху отражение возвращает мне осунувшееся за день лицо.

Я так устала, что если бы передо мной появилась крёстная фея, я бы попросила позволить мне материализоваться в моей квартире с хорошим красным вином, порцией пиццы и беззвучными уведомлениями от Videoflix.

Я ополаскиваю запястья и мою руки, приказывая себе расставить всё по местам. Единственная сестра сегодня утром получила диплом. Я должна быть счастлива находиться здесь на праздновании её достижения. Даже несмотря на то, что моя семья очень несовершенна. Даже если в кадр высокомерно втиснулся Эдоардо.

Выхожу на лестничную площадку и, как и каждый раз, бросаю взгляд на свою старую комнату.

Родители избавились от кровати и теперь используют комнату как кабинет, когда работают дома. Но мне радостно видеть, что эту трансформацию пережили плакат «Друзья», фотографии на стенах, а на полке книги, которые я читала в детстве. Это заставляет меня верить, что, хотя в жизни нет ничего неизменного, в конце всегда есть что-то, что застревает и выдерживает.

Я прикрываю дверь и спускаюсь по лестнице, считая ступеньки.

Дохожу до предпоследней, когда слышу голос сестры. Она уединилась в углу гостиной, за стеной.

— Но почему бы им… — тихо говорит она, — то есть я закончила факультет международного сотрудничества, который является областью папы, в то время как мама — специалист по психологии жизненных циклов с акцентом на развитии…

— И что дальше? — спросил кто-то.

Меня удивляет лёгкость, с которой я узнаю тембр голоса.

Он принадлежит Эдоардо.

О чём, чёрт возьми, моя сестра и он говорят, уединяясь на её выпускном празднике?

— М-м-м, просто им не нравится, что она работает в частном секторе, не принося никакого улучшения обществу, не занимается социальной или образовательной работой, а вместо этого работает как сумасшедшая, чтобы обогатить людей, которые уже богаты, понимаешь? Я имею в виду, что для них это неправильно.

Я замираю на ступеньке и, стараясь не шуметь, прижимаюсь спиной к стене.

— А то, что она хороша в своём деле, не считается? — возражает Эдоардо.

«Эдоардо считает, что я молодец?»

— А она хороша? То есть, конечно, она хороший босс! Управление персоналом — её любимая тема на протяжении многих лет. Она как живое руководство по тому, как вести себя с другими.

Я задерживаю дыхание, потому как понимаю, что на самом деле хочу знать, что он думает.

Но Эдоардо никак не комментирует.

— В любом случае они не очень довольны её работой по этой причине, вот. Предки считают, что вместо того, чтобы обогащать богатых, люди должны думать о том, как лучше перераспределить ресурсы, чтобы мир стал более справедливым. И они не могут понять, что их собственной дочери на это наплевать. Что, эй, я уважаю. Smash the system (Разрушь систему) изнутри.

В разговоре воцаряется тишина.

— А что насчёт этой?

— Это мы на озере. Мне было восемь, а Ками — шестнадцать. Наши родители всегда брали нас на каникулы в палатку. Говорили, — поход оттачивает ум и укрепляет душу.

Должно быть, они стоят перед фотографиями, которые родители хранят в гостиной.

— Она выглядела очень хорошо в купальнике. Половина парней в кемпинге пускали по ней слюни! И среди всех? Единственный, кто ей нравился, был жалок.

Приятно осознавать, что за последние четырнадцать лет я ничему не научилась.

— А этот, напротив, сделан на свадьбе маминой кузины. Мы все четверо были там. А тот в день выпускного сестры.

— Кто этот парень, прижимающийся к Камилле?

— А, этот? Это Паоло. Её бывший.

«Дерьмо!» Я помню эту фотографию. Паоло обнимает меня сзади, а я держусь руками за лавровый венок, чтобы его не унёс ветер.

Я должна их прервать.

Должна отлепить от пола ноги и остановить их, пока Джоя не выболтала всё.

Думаю так, но, в конце концов, я следую своим инстинктам и не двигаюсь.

— Они давно вместе?

— Типа, десять лет?

— Десять лет? — выдыхает Эдоардо.

— Эхм. Да. Мы все думали, что они собираются пожениться. После стольких лет… а потом они даже стали жить вместе в её квартире.

— Каким он был?

Моя сестра усмехается.

— Скучный, скупой, пресный… практически полная противоположность тебе!

Эдоардо тоже хихикает, хотя я уверена, это сделано для того, чтобы моя сестра чувствовала себя непринуждённо и болтала, не понимая, что стала объектом допроса.

— Она оставила его, чтобы спастись от скуки?

— Ох, вообще-то…

— Он бросил её? Её бросил этот?

— Они остались друзьями. По крайней мере, так говорит Ками.

— Как получилось, что они расстались?

Джоя вздыхает.

— Мы не знаем. Она ничего нам не сказала, но ей было очень больно. После этого она ни с кем не встречалась. И прошло порядочно времени. Мы и сейчас думали, что она ни с кем не встречается, но… вот и ты!

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Да уж. Вот и он, первый мужчина, который заинтересовал меня всего-то спустя десять лет. Который, посмеявшись надо мной, теперь высмеивает самых дорогих мне людей.

— По правде говоря, — нерешительно говорит Эдоардо, — мы с Камиллой не встречаемся.

Его признание застаёт меня врасплох.

— Ой! Блин. Вы не встречаетесь?

— Нет, — признаётся он с неохотой.

— Ну, если не возражаешь, не говори моим родителям. Они так редко соглашаются о чём-то! Одним словом, угодить обоим одновременно сложно. Кроме того, вы с сестрой проводите много времени вместе, верно? Технически это можно считать «свиданием».

— Технически, — повторяет Эдоардо. И, кто знает почему, я слышу, как в его голосе сквозит веселье.

— Джоя! Торт! — кричит с крыльца одна из лучших подруг моей сестры. — Куда ты пропала?

— Извини, мне пора идти, — шепчет сестра, — где Ками?

Я изучаю доступные варианты и, в конце концов, бегу на кухню, чтобы спрятаться там, пока меня не обнаружили.

Мама расточительна: она заказала еду для стада бизонов. Лотки покрывают каждую поверхность кухонного стола и шкафа. В задумчивости я беру булочку и запихиваю её в рот.

Неожиданно длинные пальцы скользят по ткани вдоль спины, и кусочек застревает в горле, заставляя меня адски кашлять.

— Камилла, — встревожился Эдоардо, — с тобой всё в порядке?

— Я. Да. Нет. Баклажан, — бормочу я, показывая на своё горло.

Надеюсь, это не последние мои слова перед тем, как вырублюсь из-за недостатка кислорода.

Эдоардо поворачивается ко мне спиной и направляется к буфету, оставляя меня умирать в одиночестве между столом и окном, выходящим на улицу.

— Пей, — говорит он через секунду, поднося мне под нос стакан с водой.

Я презрительно хватаю его, но подчиняюсь. Прохладная вода струйками стекает по пищеводу, принося мгновенное облегчение.

— «Спасибо, Эдоардо» сейчас было бы очень кстати, — продолжает улыбаться он.

И чем больше он это делает, тем чаще в моей голове мелькают слова «очень хороший» и «актёр», плывущие по пьесе, которую он ставит в угоду всем.

— Надеюсь, ты получаешь удовольствие, — усмехаюсь я. — Интересно, от какой дикой пятничной ночи ты отказался, чтобы познакомиться с моей семьёй.

— От какой дикой пятничной ночи отказалась ты?

Я поднимаю брови.

— Обычные вещи. Ужин в одиночестве с готовым салатом, куча сериалов, пожелание перед сном спокойной ночи твоей фотографии, распечатанной и повешенной на стену…

Его улыбка становится шире, хотя я отдаю ему должное за то, что он изо всех сил пытается её подавить.

— У тебя в комнате висит моя фотография?

— Конечно! Как ещё я могу законно бросать в тебя дротики?

Я говорю это совершенно серьёзно, а он разражается смехом. Смеётся!

Эдоардо делает это губами, глазами и животом. Он смеётся, и милость божья, это фейерверк. Потому что он может притворяться насчёт остального, но этот смех искренний.

— Прекрати.

Эхо смеха всё ещё звучит на его губах, он прислоняется пятой точкой к столу. Скрещивает руки на груди и смотрит на мою семью и друзей моей сестры за окном.

— На моём выпускном я был пьян.

— Я тоже. Пьяная и счастливая. Нет: пьяная, без достоинства и счастливая. Грета всучила мне толстовку с надписью «напитки за мой счёт», а затем заставила меня произносить тосты за каждого встречного.

— Какие нежные дилетанты. Я выпускался в Венеции во время Карнавала.

— И что?

— Я продекламировал историю своей жизни, написанную моим лучшим другом, будучи покрытым конфетти и карнавальной пеной.

— Боже мой! Ты? Такой организованный и аккуратный, как ты?

— Ещё к моей руке основательно приклеили скотчем самое плохое столовое вино из супермаркета. К концу первого абзаца я улетел. В конце вечера я скатился в фонтан Кампо Санта-Маргерита, чтобы отмыться и прийти в себя. В феврале!

— Я просто не могу представить тебя. И моя сестра тоже. Джоя выступает против алкоголя. Она запрещала его на всех своих вечеринках. Это объясняет, почему у неё не так много друзей.

— Слава богу, в этом ты на неё не похожа, — отвечает он, задумавшись. И тут он замирает в удивлении.

Эдоардо поворачивается, и в тот момент, когда наши взгляды встречаются на скромной кухне моих родителей, я чувствую в воздухе электрический заряд, обещающий молнию и бурю.

«Он так хорошо умеет вводить в заблуждение, что, если бы я не собрала позорное количество доказательств, влюбилась бы не сходя с места».

— Ты собираешься остаться надолго? — спрашиваю я, и сама не знаю, откуда у меня этот голос.

— Пока твои родители не выгонят меня из дома.

— Должно быть, это довольно большой скачок вниз от твоих мега роскошных дворцов в лагуне до обычного дома в пригороде Милана.

— Я с лёгкостью адаптируюсь, — отрицает он одними губами

— Ты серьёзно хочешь остаться? — уточняю я.

— Разве я выгляжу менее чем серьёзно?

Сейчас? Мне кажешься… невозможным.

— Ты более неразборчив, чем подпись моего терапевта, — поддразниваю его.

Эдоардо прикусывает нижнюю губу. Снова смеётся.

«Твою ж мать!» Когда он так делает, на остальном мире теряется фокус.

Такое не должно происходить.

— Камилла, Эдоардо. — На кухне появляется отец и ставит пустой поднос на стойку. — Всё хорошо?

Эдоардо выныривает первым из странного защищённого пузыря, в который мы погрузились. Но спасибо большое, это несложно, когда не чувствуешь ничего настоящего.

— Абсолютно, синьоре. Ваш дом прекрасен. Не говоря уже о вашей семье.

— Это очень мило с твоей стороны, — говорит папа. — Моя жена, хотя я не знаю, как долго она будет оставаться таковой, сказала мне, что вы коллеги.

— Папа! — упрекаю я.

— Что я сказал?

На кухню приходит и мама. Она избавляется от ещё одного подноса. Отец, в режиме полного согласия, хватает её за бёдра и притягивает к себе.

Когда я вижу их такими едиными, в груди сжимается от эмоций.

Даже если они ссорятся девяносто девять процентов своего времени, родители построили настолько прочные отношения, что тот крошечный процент, который остался, способен поглотить все удары, борьбу и кризисы и сохранить их друг для друга.

— Как дела на работе, ребята? — спрашивает мама,окружённая объятиями отца.

— Тебе комфортно в Videoflix, Эдоардо? — вмешивается папа.

Мы оба напрягаемся. Тернистая тема.

Умираю от любопытства и желания узнать, как он справится с этим.

Эдоардо откашливается.

— Это замечательное место, сейчас я не могу желать ничего другого. Все очень милы и благожелательны. Особенно…

Он выдерживает тактическую паузу и корчит мне гримасу сообщника, понимая, что находится в центре внимания.

— Ваша дочь — самая талантливая, подготовленная, искренняя и уважительная коллега из всех, что у меня были. Она умеет расположить к себе окружающих и никогда не позволяет трудностям выбить её из колеи. Она — необыкновенная женщина, блестящая и редкая, как драгоценный камень. Когда кто-то произносит слова «прекрасный человек», моя первая мысль обращается к ней.

Эдоардо одаривает меня уничтожающей улыбкой и восхищается ядерной катастрофой своих заявлений.

Мама даже не пытается сдерживать свои эмоции, а отец… растерян. Проклятие, я проиграла. За тридцать секунд он очаровал двух самых важных людей в моей жизни.

Отличная работа, Эдоардо.

«Ты не мог ударить и потопить сильнее».

ГЛАВА 16

Эдоардо

Вечером возвращаюсь в свою квартиру в районе CityLife. Сквозь окно проникает вечерняя темнота, делая обстановку ужасно безликой. Я пересекаю гостиную открытого типа с болтающимся на запястье бумажным пакетом. В нём лежит один из подносов с веганскими закусками, оставшимися после выпускного фуршета мини-Камиллы.

Синьор и синьора Феррари настояли, чтобы я забрал еду домой — «не пропадать же добру».

Ставлю поднос в холодильник и в полумраке оглядываю суперсовременную кухню.

В этих стенах нет почти ничего от меня.

Это просто временное место, которое снимаю уже месяц и которое не связываю ни с какими воспоминаниями. Квартира может принадлежать кому угодно.

В кармане вибрирует телефон. Стоит такая тишина, что я слышу звук раньше, чем осознаю толчок в бедро.

Первая мысль — Камилла. Нет, это невозможно.

И правда, на экране вижу имя Виктории.

«Лондон без тебя очень грустный! Когда ты вернёшься? Что я могу сделать, чтобы убедить тебя? Достаточно будет даже пары дней!»

Я ничего не пишу.

Не могу дать ей тот ответ, который она хочет услышать, и при этом оставаться честным.

Много лет назад я пообещал ей, что всегда буду с ней. Я намерен сдержать своё слово.

Расстегнув рубашку, шаркаю босыми ногами по паркетному полу коридора.

Голова переполнена, но по консистенции, как у призрака.

В окне комнаты открывается вид на спящий Милан — ещё одно напоминание о моих ошибках в суждениях.

Сплю беспокойным сном и на следующее утро просыпаюсь со спутанными вокруг лодыжек простынями, и с бардаком в мыслях ещё большем, чем когда закрывал глаза. Я пью горький кофе, беру уже приготовленный чемодан и, оказавшись на парковке, сажусь за руль Maserati.

Два часа сорок пять минут по автостраде, и я у ворот Венеции.

Оставляю машину, забираю из эллинга лодку и добираюсь до дома бабушки.

Я провожу два дня вне времени между улицами и солёной водой, в городе, который является достойным прибежищем для тысячи сказок.

Два дня обедов на двоих, перемежающихся обыденными событиями, которые сливаются с растаявшим вечером в доме семьи Камиллы.

Я стараюсь не придавать слишком большого значения сравнению, но оно неизбежно.

Факт неоспоримый.

Глядя в окно бабушкиной гостиной на главном этаже в воскресенье днём, когда бледное солнце целует лагуну, я наслаждаюсь солёным осенним воздухом, заявляя, что мне жаль уезжать в Милан.

Но это неправда.

Правда в том, что я сгораю от нетерпения.

У меня уже руки чешутся поехать по автостраде в обратном направлении и вернуться завтра в офис.

Потому что мне не терпится продолжить бросать Камилле вызов за вызовом, понять её, сыграть с ней в войну, которая в конце концов будет носить имя только одного из нас.

ГЛАВА 17

Камилла

— Один капучино с соевым молоком, одно «Золотое молоко», один веганский круассан и шоколадный маффин навынос. — «И два килограмма жизнерадостности, если у вас осталась в запасе». — Спасибо.

Из-за стойки кафетерия бариста протягивает мне платёжный терминал, и я прикладываю к нему кредитную карту.

На всякий случай проверяю обстановку: за большим окном, выходящим на улицу, идёт вселенский потоп в разгар миланской осени. Рядом со мной женщина лет шестидесяти склонилась над своим смартфоном.

Наверное, поэтому на этот раз электричество в кафе не вырубается.

Последние несколько недель я не возвращалась в кафетерий, но после выпускного вечера у родителей и одиноких дождливых выходных, когда единственной радостью был обед у Греты, мне нужен сахар, кофе и признаться Беа во всём, что я не рассказала ей об Эдоардо, прежде чем снова иметь дело с ним и его биполярностью.

Бариста передаёт мне пакет с завтраком, и я направляюсь к лифтам.

Этот понедельник начинается плохо по двум причинам: я проведу весь день в симбиозе с Эдоардо, а после работы приму участие в новом тимбилдинге. И тот факт, что я включила в список «против» проект, которым так гордилась, сам по себе обескураживает.

Поднявшись на этаж, я приветствую Адель. Девушка уже за своей стойкой администратора. Однако вместо того, чтобы направиться в кабинет, я иду по противоположному коридору в комнатку контент-менеджера на другом конце этажа.

Я широко открываю дверь. Внутри обнаруживаю беспорядок на столе, фотографию Беатриче и Марко с Але на руках и спящий компьютер.

Беа ещё не приехала. Ставлю свой завтрак на стол и отправляю ей сообщение.

«Я в детском саду, снимаю с Урагана куртку. P.S. Отец Томаса, соседа Урагана по шкафчику в раздевалке, не женат. И очень интересный. Напоминаю тебе, в нашем возрасте не так много достойных мужчин остаются свободными».

Набираю и отправляю в ответ:

«А я напоминаю, что ты занята. Но какие же мы сегодня забавные, мисс документация».

«Как плохо на тебе сказывается проводить всё время с Зорци, подруга! Кстати, шеф-повар? Он больше не появлялся?»

Появлялся, да только по профессиональным причинам.

После шикарного обеда за кулисами ресторана, где Маттиа приготовил для меня вкусные овощные мини-бургеры, пока я сидела в углу и в общих чертах описывала ему проект по сплочению команды, мы обменялись несколькими дружескими электронными письмами, чтобы организовать мероприятие. Маттиа будет шеф-поваром следующего тимбилдинга и поведёт нас в волнующем поиске командной гармонии на кухне.

Я отвечаю:

«Забудь о поваре и скажи мне, во сколько ты придёшь. Мне нужно с тобой поговорить».

«Через полчаса. Можешь улизнуть?»

«Я начинаю встречу с клиентом совместно с Эдоардо через 10 минут».

«Тогда увидимся за обедом?»

«Конфколл с Эдоардо и людьми из отдела подготовки в час дня».

«Я уже говорила, что ты проводишь слишком много времени с этим мужчиной?»

Мысленно соглашаясь, я открываю пакет с завтраком и беру капучино и бриошь. В ладони снова вибрирует телефон.

«Увидимся за выпивкой вслепую после работы. Ураган останется с няней, я зарезервировала себя на твою первую встречу. Мы будем пить мохито, как в старые добрые времена, и под благосклонностью темноты посплетничаем про говнюка, нарушая правила встречи Солнце-Сердце-Любовь».

Её слова — это толчок, который необходим мне, чтобы пойти в кабинет и забыть, как Эдоардо ухаживал за моими родителями на их кухне в Монце в пятницу вечером. В коридоре я приветствую пару коллег и, открыв дверь в наш кубик, обнаруживаю, что он уже сидит за своим столом.

— Доброе утро, Камилла, — безупречно приветствует меня. — Ты хорошо провела выходные?

Мысленная заметка: стратегия на этой неделе — казаться дружелюбным, а затем ударить меня в спину.

Видели и слышали такое раньше.

Ему следует обновить репертуар.

— Стратосферно! А ты?

Я ставлю свой ноутбук рядом с ноутбуком Эдоардо и, пока жду загрузки операционной системы, совершаю ошибку, принимаясь наблюдать за ним.

Расслабившись в кресле и прокручивая на экране онлайн-календарь, Эдоардо является воплощением всего того, чем я не являюсь. Соблазнительный, непробиваемый и раздражающий на вкус.

Я же сегодня утром похожа на двоюродного брата снеговика — нервы на пределе, и я в шаге от взрыва. Рассматриваю профиль, пока Эдоардо отвлекается. Правильный нос, вуаль бороды. Смертоносный рот дуется на неизвестно какие личные мысли. Не могу думать, что он на самом деле стремится подняться по служебной лестнице и стать моим начальником. Этого не может произойти ни в этой, ни в какой-либо другой вселенной.

Никогда не потерплю этого.

Я качаю головой и протягиваю руку к капучино. Мне нужны кофеин и сахар. В то же мгновение он тоже двигается. Наши руки сталкиваются на свободном пространстве между компьютерами.

Я отдёргиваю свою, будто коснулась оголённого провода под напряжением, и тупо массирую пальцы.

Эдоардо берёт стакан и передаёт мне.

— Вот, — говорит он любезно.

Я перебегаю взглядом с его вежливого выражения лица на длинные пальцы, обхватившие стакан, в поисках подвоха. Потому что уверена — он есть. На сто процентов. И в то же время я знаю, как мне противна эта игра придуманных масок и рассчитанных жестов.

И как я ненавижу Эдоардо.

Я возвращаюсь к его хитрому и лживому лицу.

Перед моей нерешительностью на его лице расцветает нежная улыбка победы. Словно это его бесконечно забавляет.

— Давай, бери. Это не тебе грозит яд в кофе и яички, усохшие и закатившиеся под стол. Я правильно помню?

Он ещё и острит?

Я выхватываю стаканчик из его пальцев. Моя подозрительность вызывает у него смех.

И в одно мгновение мне становится ясно, — в отличие от меня, он будет продолжать эту игру бесконечно.

***

Выпивка вслепую была идеей Сьюзи, одобренной отделом кадров для повышения чувства сопричастности и более открытого и инклюзивного мышления — так говорилось в электронном письме о встрече.

Было очень приятно делегировать ей сегодняшнюю организацию, и я могу только радоваться, когда вхожу в зал.

За барной стойкой программисты, похоже, забыли о катастрофической встрече на проспекте Комо. Они расслаблены и сидят группками, как и тогда, до прихода Эдоардо. Не думала, что они все придут. Но, возможно, тот факт, что его имя не фигурировало в сегодняшнем списке, стал решающим.

Я улыбаюсь. Потом я понимаю, что Беа ещё не пришла, и молча ругаюсь.

До сих пор я пыталась справиться с Эдоардо самостоятельно, но после выпускного сестры я оказалась на дне бочки своих ресурсов.

Сегодня утром я была такой напряжённой, что неправильно назначила встречу с клиентом. А за обедом, на совещании, я перепутала имена сотрудников тренинга. Мне нужно выпустить пар с друзьями. Просто чтобы мне сказали, что я преувеличиваю, или что мне удастся продержаться ещё немного.

— Ками, привет! — приветствует Сьюзи. — Синьор Зорци не придёт?

— Нет.

Программисты обмениваются многозначительными взглядами.

Мы с Эдоардо работаем вместе всего два дня, но этого хватило, чтобы убедиться, насколько хорошо он подготовлен технически. С человеческой стороны — это автомат, который работает на недоверии и подозрениях. Он относится к другим так, будто никто не заслуживает доверия, и каждый является вероятным кандидатом на роль Иуды. Вадим попросил у него разрешение, и Эдоардо хотел получить обоснование, прежде чем дать его. А Габриэлю ещё предстоит найти способ поговорить с ним о суперинтересном предложении по проверке кода, потому что перспектива спора с Эдоардо приводит ботаника в отчаяние.

В любом случае когда в конце рабочего дня я уже собиралась уходить, Эдоардо, продолжая сидеть за компьютером, попрощался со мной словами «до завтра». Так что я могу прожить следующие несколько часов, как в старые добрые времена.

— Добро пожаловать в Dark Dining, — говорит женщина, выходя из-за тяжёлого красного бархатного занавеса. — Вы собрались все?

— Одного человека не хватает. — Я смотрю на настенные часы над стойкой бара. Беа опаздывает на двадцать минут.

— Я пока объясню, как это работает, — вежливо предлагает она. — Как только вы займёте своё место в зале, свет приглушат до полной темноты. Ваше зрение потеряет значение в пользу других органов чувств. Таким образом, вы сможете сосредоточить всё своё внимание на человеке, который находится перед вами. Вам придётся полагаться на этого человека и вы сможете вновь вкусить удовольствие от диалога между двумя людьми в его чистом виде, без предрассудков и внешних отвлекающих факторов.

Нашу группу охватывает лёгкое возбуждение.

— Когда время истечёт, без поспешности вернётся свет, и вы сможете пересесть за другой столик, чтобы повторить опыт для укрепления единой связи между всеми вами.

— Звучит здорово, — комментирует Габриэле.

— Надеюсь! — Женщина откидывает занавес и приглашает нас войти. — Последнее правило: никаких телефонов в зале. Крайне важно, чтобы вас не беспокоили огни экрана или уведомления, — продолжает хозяйка. — Вы можете перевести свои смартфоны в режим самолёта.

— Конечно.

«Где ты? Здесь начинается!» — Быстро набираю и отправляю Беа, а затем отключаю сеть.

Зал не очень большой, но забронирован специально для нас. В нём в шахматном порядке установлены маленькие столики с двумя стульями у каждого, как на speed dating. (Прим. пер: Speed dating — формат вечеринок мини-свиданий)

Последние несколько дней Сьюзи собирала имена и заявки на встречи от участников. Я с чувством гордости наблюдаю, как моя команда — мои команды — ищут друг друга в таблице у входа.

Под спокойную инструментальную музыку в зале я прохожу к маленькому столику.

Он единственный, который не занят с обеих сторон, но это не имеет значения. Я знаю, что «материнство» — это неофициальный синоним «управления неожиданностями на профессиональном уровне». Заказываю мохито и для Беатриче, а затем свет постепенно гаснет, как медленно, но верно наступающий прилив.

За мгновение до погружения в темноту я запасаюсь кислородом и позволяю нервам расслабиться.

Зрение становится бесполезным, поэтому я концентрируюсь на других чувствах. Слышу фоновую музыку и неясные разговоры, доносящиеся от соседних столиков.

От Беа никаких следов.

Нащупав, беру бокал с мохито и один глоток за другим смакую напиток. Сидеть одной в темноте в общественном месте — такого опыта у меня никогда раньше не было. Это заставляет меня чувствовать себя незащищённой и уязвимой. Я потираю руки, балансируя между галлюцинацией и реальностью.

— Вот мы и пришли, — неподалёку от меня раздаётся голос хозяйки. — Присаживайтесь.

Из-под ножек стула передо мной раздаётся скрип. Вслед за этим слышен лёгкий стук, когда кто-то нерешительно опускается на него. — Ваша подруга уже сделала для вас заказ. Напиток стоит на столе. Поищите его рукой. Наслаждайтесь вечером.

Шаги дамы стихают, и я вздыхаю с облегчением.

— Беа! Представляешь, этот придурок даже не записался на «выпивку вслепую».

— М-м-м, — бормочет подруга, потягивая напиток через соломинку.

— Ладно, слушай, мне нужно тебе кое-что сказать, но ты не злись, что я не сделала этого раньше. Помнишь день, когда ты вернулась из декретного отпуска? Я была в кафетерии, когда отключилось электричество и услышала как кто-то вздыхает рядом со мной. Я повернулась и бум! Наваждение. Мужчина моей мечты. Я увидела его, и всё пошло наперекосяк. Мозг, дыхание, слюноотделение. Такого со мной не случалось с тех пор… ну, думаю, с тех пор… никогда. Я заигрывала с ним, он показался мне милым, и когда я смотрела на него с раздраем в душе и пылающими щеками, единственное, что я могла подумать: «Боже мой, неужели ты существуешь? Я твоя. Сегодня вечером у меня или у тебя?».

— Ах.

Беатриче подавилась мохито и закашлялась, но почти сразу пришла в себя, а я продолжаю.

— Мне даже не нужно уточнять, что этот фильм крутился только в моей голове. Потому что потом ДГБ вызвал меня к себе… и мужчина моей мечты был там! Эдоардо. В кафетерии он понял, что я работаю на компанию, которая его нанимает, и поэтому позволил мне продолжать, а сам занял твоё место, и с этого момента начался долгий, трагический, неизбежный крах. Беа, ты была права. Вся эта история с честностью плохая идея. Я должна была вести себя так же фальшиво, как и он по отношению ко мне.

Я делаю длинный глоток мохито.

Мята и лайм щекочут язык, а алкоголь добирается до головы, делая её лёгкой и беззаботной. Это как раз то, что мне нужно.

— Боже, как я ошибалась на его счёт. Я вовсе не его, и единственное, чем буду заниматься с ним сегодня вечером, это планировать его убийство! Он настолько всех превосходит, что никому не доверяет. Он принижал меня перед клиентами и переспал с тёлкой в командировке. Он выгнал меня из нашего номера, чтобы трахнуть её! — Я трясу головой, чтобы стереть воспоминание и унижение. — И он влез на выпускной вечер Джои три дня назад. Время на покорение моей семьи — десятая доля секунды. А вишенка? По дороге сюда я столкнулась на парковке с Кларой из стартапа этажом ниже. Она спросила, есть ли у меня ещё проблемы с автомобильным разъёмом. Оказалось, что она видела, как Эдоардо «проверял» его для меня тем утром. Он отключил мою машину от зарядки, а затем разыграл из себя милого парня, предложив подвезти! Какой психопат так себя ведёт?

Я наклоняю стакан с мохито, ожидая на языке сладкий алкогольный вкус, но кроме талого льда ничего больше не опускается. Боюсь, алкоголь расщепился между моим желудком и мозгом.

— Прости, я слишком много говорила. Знаю, у тебя есть проблемы посерьёзней, но… Я больше не могла этого выносить. По утрам у меня постоянно болит голова, а к концу дня боль переходит на сверхновый уровень. И каждая неделя хуже предыдущей. Меня он так раздражает, что я даже плеснула ему в лицо вино! Я, понимаешь? — заключаю, находясь на грани изнеможения. — Эдоардо самый ужасный человек, которого я знаю.

Атмосферная музыка стихает и начинает загораться свет.

Подобно сну, от которого просыпаешься, возвращаются одна за другой детали, ранее скрытые от глаз. Зал, выстроенные в ряд маленькие столики, мягкий свет, окутывающий уютное помещение.

Всё стало таким, каким было вначале.

С одной разницей.

Стул передо мной теперь занят.

Но не Беатриче.

Эдоардо.

У меня округляются глаза, пока наблюдаю за его неподвижной фигурой.

В синем костюме от Армани, тёмные волосы взъерошены, глаза устремлены на меня, как два непроницаемых маяка, а искусственная улыбка растягивается в небытие — это неправильное, нереальное видение.

От моего лица отливает кровь.

Будто кто-то столкнул меня с крыши небоскрёба. В желудке дисбаланс из-за паники падения, неверие в то, что я на волоске от краха без какой-либо альтернативы.

— Ками, — шепчет он со злостью, которой окрашивается голос, несмотря на все его усилия сдержать её, — ты разбиваешь моё сердце.

Эдоардо сидит собранно, но под размеренной маской я вижу ярость, воспламеняющую его радужки.

Я пытаюсь вспомнить те неловкие вещи, о которых я неосознанно проболталась. В мыслях мелькают слова «мужчина моей мечты» и «я твоя».

«Твою же мать. Дерьмо».

— Чтобы его разбить, для начала одно нужно иметь, — запинаюсь я, защищаясь. — И моё мнение о тебе ни для кого не секрет.

— Наоборот, — мрачно шипит он.

— Точно. — Пожимаю плечами я, как будто мне и правда всё равно.

— У твоих родителей ты не казалась такой уж негодующей.

— Ты даже не попытаешься отрицать, что отсоединил мой кабель от аккумулятора?

— А должен? — отвечает он. — Мне кажется очевидным, что это сделал я.

Его высокомерие заставляет меня удручённо покачать головой.

Я смотрю на стол, где рядом стоят пустые бокалы.

Возможно, в конце концов, помимо огромного стыда, который я испытываю, хорошо, что между нами больше нет серой зоны. Когда тебе нечего скрывать, тебе также нечего и бояться.

— А знаешь? Я никогда никого не ненавидела до тебя. В средней школе я могла обижаться на учителя латыни или на тренера по волейболу, который приковал меня к скамейке запасных в тот единственный раз, когда мои родители были на трибунах, чтобы посмотреть, как я играю. Но я никогда не чувствовала необходимости поощрять гастрит, который возникает у меня при каждом нашем разговоре. Я не такая, Эдоардо. Обычно в присутствии таких личностей, как ты, я прохожу мимо и не придаю значения. Но ты выводишь меня из себя! И уверена, сводить меня с ума было твоим планом всё это время, но запомни мои слова, Зорци: ты никогда не будешь иметь удовольствия видеть, как я сдаюсь!

С гордо поднятой головой я бросаю на стол худшие, из когда-либо потраченных, десять евро, в спешке встаю и направляюсь в сторону красного бархатного занавеса, когда свет снова гаснет, погружая зал в темноту.

ГЛАВА 18

Эдоардо

Я подхожу к двери кабинета Гецци Брамбилла и достаю телефон из кармана брюк.

Генеральный директор очень заинтересован в периодических встречах с Камиллой и со мной, и проводит он их отдельно. Не знаю, что он обсуждает с ней, но понимаю, чего он ждёт от меня. И я очень стараюсь быть на шаг впереди ДГБ.

Он хочет, чтобы мы быстрее реагировали на требования клиентов? Я готовлю план профилактических мероприятий перед встречей и представляю, опережая его.

Хочет услышать, что мы с моим партнёром прекрасно ладим и ведём наших подопечных к волшебной радуге командной работы? Тогда отбросим то, что последние две недели мы с Камиллой практически не разговаривали друг с другом вне технической сферы: я уверяю Гецци, что мы находимся в полном духовном единении, ко всеобщему удовольствию.

То, что в действительности мы отлично работаем в профессиональном плане, — это уже детали.

Несмотря на то что грязнуля, в работе Камилла маниакально точна. Она не может выбросить фантики сразу, как скомкает, но всегда знает, что сказать, чтобы улетучилось плохое настроение. Мне больно это признавать, но она прекрасно справляется с конфликтами. Мини-Камилла была права: инструкции, похоже, списаны с образа Камиллы Феррари.

Она молодец.

«Я твоя. Сегодня вечером ко мне или к тебе?»

В хорошо освещённом коридоре Videoflix я сжимаю веки, чтобы оттолкнуть её проникновенный голос, обещающий нереальные сценарии.

Из всех ядовитых вещей, которые Камилла выплеснула на меня неосознанно (и именно по этой причине нахожу их достоверными), это последнее, на чём должно зацикливаться моё сознание.

Чтобы отвлечься, я сосредотачиваюсь на экране телефона и вижу новое сообщение.

«Эдо, так в эти выходные? Ты пропускаешь их все…»

Это Вики.

Я оставляю себе несколько минут на размышление, пока двигаюсь по коридору, но, даже оказавшись в кабинете, решения так и не принял.

И тут меня отвлекает боль — резкая и неожиданная, она распространяется от левого ботинка.

По ощущениям — мизинец на этой ноге разорвался на части.

Опускаю взгляд на преграду, с которой столкнулся.

— Кто, твою мать, оставляет грёбаную коробку посреди грёбаного прохода?

Камилла сидит за своим столом — руки на клавиатуре, взгляд не отрывается от экрана.

— Этот прекрасный коммуникационный код ты изучал в Кембриджском университете?

— А ты профессор курса «Палковставления» в Университете жизни?

Она отталкивается от стола на вращающемся стуле.

— Ты выглядишь мило, прыгая на одной ноге. Держу пари, моя сестра смонтировала бы видеопародию на TikTok и сделала бы тебя популярным в сети за две минуты.

— Твоя сестра никогда бы так со мной не поступила. Что это за штука? — Указываю на коробку. И я нервничаю. — Пожалуйста, только не очередной накладной беременный живот…

— Разве ты не читал письмо из отдела кадров?

— Я открываю их только в том случае, если в теме письма написано: «вас ждёт карьерный рост, нажмите здесь для согласия».

Камилла закатывает глаза.

— У нас неделя на создание офисного шара.

— Чтооо?

— Рождественский офисный шар! Сотрудники отдела кадров хотят, чтобы каждый кабинет сделал свой. Их потом можно повесить на рождественскую ёлку, которую поставят в приёмной… внутри коробки — предметы и правила.

— Чтобы сделать рождественский шар нужны правила?

Она кривит рот.

— Да. Мы должны сделать его вручную, вместе, чтобы продемонстрировать дух сотрудничества и подать хороший пример.

— Это самый большой бред месяца. Они там в отделе кадров, под наркотиками, что ли?

— Это замечательная идея начальника отдела кадров. И нет. Самая большая ерунда — это вот это. — Камилла бесстрастно протягивает мне распечатанный лист бумаги.

Обхожу коробку, подхожу к столу Камиллы и беру распечатку. Это список имён двух наших рабочих команд. Я с удовлетворением замечаю, что Беатриче Мацци в нём нет.

— Это список деления на пары для следующего тимбилдинга, — объясняет Камилла. — Тот, что состоится через пятнадцать минут.

Быстро возвращаюсь к шапке. И затем к названию.

Кулинарное соревнование в парах. Запланировано на сегодня на одиннадцать. Теперь понятно, почему в календаре я оставил свободными два часа. А также почему я ничего не написал на слоте. После выпивки вслепую у меня возникла аллергическая реакция на слова «тим» и «билдинг» рядом и в одном предложении.

Я возвращаю свой взгляд к тексту.

Имя шеф-повара, который будет проводить встречу — Маттиа.

Однако первые два имени в списке — наши.

— Это не место где работают, — выдыхаю я. — А внешкольная программа для проклятой начальной школы.

— Будь это так, ты бы был хулиганом с последнего ряда, который дёргает за косички своих одноклассниц.

«Я твоя».

Хватит, Господи Иисусе, не могу снова и снова слышать её голос, произносящий это!

— Держу пари, ты об этом забыл. Встреча состоится в выставочном зале на улице Марончелли. Это позади нашего здания, мы пойдём туда пешком.

Я трясу бумагой в воздухе.

— Отлично.

Камилла собирается вернуться к компьютеру, но в последний момент передумывает.

— Я помогала в организации, но не делила участников на пары.

Сдаваясь, я киваю.

— Да, я знаю Феррари. При выборе я не стою у тебя на первом месте.

Она прикусывает нижнюю губу, чувствуя себя виноватой.

— Я…

— Самый ужасный человек, которого ты знаешь. Забыть невозможно.

— В паре с твоим «меня в тебе ничего не заводит». — добавляет она с кислым выражением.

Я сияю, как дьяволёнок.

— Хочешь, чтобы я тебя завёл, Камилла?

Бл*дь. Плохой выбор слов. Вообще-то, мне хотелось бы её завести. Поправка. Я хочу определённо возбудить её. Хочу нарушить правила, хотя бы ненадолго, и выяснить, не скрывается ли под напускным спокойствием Камиллы гордость и упрямство, которые она с каждым днём всё больше и больше перестаёт сдерживать.

— Жаль, что я больше не мужчина твоей мечты… — заключаю я обречённо.

— Возвращайся на землю, Зорци. Ты им был в течение двух минут, пока я тебя ещё не знала. Это не считается!

Это не считается, но на её щеках расцветает аппетитный румянец, который она изо всех сил пытается скрыть.

И я, кто должен быть чертовски зол на миллион оскорблений, которыми Камилла осыпала меня в том дерьмовом клубе, кто должен быть возмущён тем, как сильно она меня презирает, а также обижен тем, что она считает меня просто привлекательным мужчиной с космической пустотой внутри, в итоге сосредоточился на единственной приятной вещи, которая прозвучала из её уст с тех пор, как мы знакомы, и которую я даже не должен был знать.

***

Выставочный зал на улице Марончелли напоминал съёмочную площадку кулинарной телепрограммы. Многофункциональное пространство с открытой кухней, где по случаю тимбилдинга расставили в ряд столы. На каждом миски, наполненные ингредиентами, разделочные доски и совершенно новые наборы ножей.

Отдел кадров одобрил для нас экстраординарное разрешение на участие. И правда, мы все здесь, расположились перед тем, что на следующие два часа станет нашим рабочим местом.

Я понимаю желание Гецци Брамбилла копировать благородные принципы, которыми транснациональные корпорации одурманивают своих сотрудников, но, надевая кухонный фартук и наблюдая за тем, как Камилла борется с завязками своего, ловлю себя на мысли, что мне бы хотелось иметь рабочее место, не столь похожее на предыдущее.

В Лондоне у нас было «Время чаепития» как «развлекательный» командный момент, внутренние олимпиады талантов для развития других наших личностных сторон, тематические фокус-группы по климату, интеграции и современным общественным движениям. И эта среда была настолько гнилая, что даже уборки не хватило бы, чтобы очистить её.

Как только заканчиваю завязывать фартук в том месте, где брюки от костюма Prada и рубашка сходятся на спине, на массивный деревянный стол, который я делю с Камиллой, опускается тень.

Камилла первой поднимает голову в сторону источника помехи.

— Привет, Маттиа, — вежливо приветствует она.

— Привет, сокровище. — На другом конце стола за мисками с овощами, улыбка су-шефа становится похожей на широкую ухмылку Чеширского кота. — Как поживаешь?

— Отлично, спасибо. А ты?

— Хорошо, но после встречи с тобой — стало ещё лучше. — Он подмигивает ей, затем делает шаг назад и обращается к аудитории: — Готовить — значит делиться. Но не только. Это также означает быть вместе, веселиться, общаться. И главное — уметь получать удовольствие от своих усилий! Сегодня я собираюсь провести вас через путь приготовления пищи в паре. Вы и ваш партнёр испытаете командную работу совершенно нового типа — творческую и весёлую. Как вы заметили по ингредиентам на ваших столах, меню веганское.

Не могу поверить.

Я наклоняюсь к Камилле и обнимаю её за талию.

— Его попытки залезть в твои трусики вызывают во мне беспрецедентную нежность, — бормочу ей в волосы.

— Ты так думаешь? — шипит Камилла, сосредоточившись на списке ингредиентов, которые перечисляет её любимый повар. — Наверное, в повседневной жизни я привыкла к очень низким стандартам мужчин, потому что мне кажутся эффективными.

— Я тебя умоляю.

— В любом случае он шеф-повар! Маттиа умеет хорошо использовать свои руки.

— С таким типом сбежала бы даже ты, — упорствую. — Я тоже хорошо умею пользоваться руками.

— Тебя никто не спрашивал, Эдоардо, — отвечает с широким оскалом.

«Я твоя».

Боже, становится стыдно. Мне правда необходимо перестать об этом думать. Повторяю себе, но в итоге единственное, что могу сделать, это позволить своим пальцам блуждать по её пояснице.

От моего прикосновения Камилла вздрагивает. Стиснув зубы, она поднимает нож на полдюйма от разделочной доски.

— Ты же не хочешь ссориться со мной, пока у меня в руках оружие. И ты должен почистить первый овощ.

— На этом столе только овощи, откуда мне знать, какие из них чистить первыми?

— Попробуй послушать лектора, — предлагает она с высокомерием выпускницы, влюблённой в преподавателя.

— Сегодня ты щедра на определения.

— А ты жаждешь испытать различные варианты склонения словосочетания тяжкие телесные повреждения, — бормочет она. — Убери руку с моей спины.

Недовольно я повинуюсь. И от кончиков моих пальцев ускользает тепло кожи Камиллы, смягчённое тканью блузки.

— Камилла, ты в порядке? Вам что-то непонятно? — обращается шеф-повар.

— Всё в порядке, спасибо, Маттиа.

Он с удовлетворением проверяет часть стола Камиллы. Затем шеф-повар переходит к моей. Стол чистый. И пустой. Очевидно, — я не слышал ни одного слова из его проникновенного объяснения и не попытался делать вид, что мне это интересно.

— Вы уверены, что понимаете процесс? — уточняет шеф-повар.

— Мой коллега не из тех, кто любит пачкать руки, — щебечет Камилла.

Её кавалер кивает, как неудачник, но она одаривает его кристально чистым хихиканьем, от которого моя слюна попадает не в то горло.

— Камилла, я тут подумал… сегодня вечером у меня демонстрация в «Гаване». Я следую за первыми блюдами. Может, если будешь поблизости, зайдёшь?

Он приглашает её на свидание таким напыщенным жалким способом? Серьёзно?

— Конечно! — пискнула она. — Почему бы и нет.

— Отлично! Скажем, в девять часов?

Камилла расширяет свою улыбку. Мои губы, наоборот, полностью сплющиваются.

— Скажем, девять часов подходит замечательно.

Шеф-повар берёт пару луковиц, которые катятся по столешнице, и пристраивает их обратно в миску.

— Жду не дождусь.

Я тоже не могу дождаться… когда он навсегда уйдёт с дороги!

Схватив нож, я украдкой наблюдаю, как он подходит к соседнему столику. Затем вынимаю из миски кабачок и начинаю выпускать пар, нарезая произвольно.

— Итак, если сегодня вечером возникнет чрезвычайная ситуация, я не могу на тебя рассчитывать, — говорю я.

Рядом со мной Камилла занимается шинковкой лука.

— И что?

— Он хоть совершеннолетний?

— Ему двадцать четыре!

Тот факт, что она в курсе его возраста, является противоречивой информацией. Теперь, когда знаю Камиллу немного лучше, я уверен, — между ними ничего не произошло на кухне ресторана несколько недель назад. Но в то же время я не могу поверить, что она не расспрашивала о нём и не рассматривает эту гипотезу сейчас.

— Он сотрудник компании. Камилла, это непрофессионально.

— Да, ты прав, — заявляет она, вонзая острое лезвие в луковицу. — На всякий случай, у меня будут те же сомнения, что и у тебя, когда мы были в командировке.

«Проклятье!»

— Эдоардо, если мне захочется переспать с ним, я пересплю, — раздражённо продолжает Камилла. — Тебя шокирует, но некоторых мужчин я не отталкиваю и могу заниматься случайным сексом, когда захочу.

— Отлично, — шиплю я и завершаю разговор резким ударом ножа о разделочную доску.

Я бы хотел, чтобы это осталось запечатанным и в моей голове, но разум не подчиняется.

Он пытается во что бы то ни стало раскопать ситуацию, чтобы проанализировать с тех точек зрения, которые я до сих пор не рассматривал.

Интересно, как прошёл бы тот день, когда встретил Камиллу в кафетерии, не будь я таким неумолимым и сосредоточенным на своей цели. Если бы у неё на шее отсутствовал шнурок Videoflix, когда она покупала кофе, и если бы я не занял место её любимой подруги, а был простым коллегой, как все остальные. Если бы она не стояла у меня на пути к единственному интересующему продвижению, и если бы я сцеловал блеск с её губ с того самого первого бездумного раза, когда на меня напал инстинкт сделать это.

Интересно.

Но мне совсем не нравится ответ.

ГЛАВА 19

Камилла

Будучи подростком, я представляла себе волшебное тридцатилетие как возраст, когда «возможно всё».

И это объясняет почему, едва вернувшись домой, я застряла в микроскопической гостиной площадью не более четырёх квадратных метров, босая, с бокалом каберне в одной руке, телефоном в другой и накладным восьмимесячным животом под платьем. Под энергичные злые ноты песни Маккензи Дэйл «Cut you Out», что льётся из Bluetooth колонок, смотрю по телевизору демонстрационное видео сайта «Мамы и малыши», где в тренажёрном зале тренер для беременных повторяет: «да, правильно, хорошая работа, вот так, выпады, приседания».

В хаосе квартиры я разглядываю силиконовый бугор на своём животе. В другой жизни всё могло случиться именно так. Я, беременная от любимого мужчины, жду, когда смогу взять на руки своего ребёнка.

В этой жизни я довольствуюсь громкой музыкой и красным вином.

Под фоновые комментарии тренера я подношу бокал к губам.

Участницы на видео делают приседания так же легко, как я достаю пакетик чипсов. Не могу представить, как беременная женщина может выполнять эту пытку, не вспотев и при этом улыбаясь. Ставлю десять к нулю, что это фитнес-актрисы со сценическими животами.

Моё внимание переключается на смартфон, который завибрировал на диване.

Для прикола, я отправила Беа и Грете смущающую фотографию себя с фальшивым животом и поднятым бокалом. И ждала ответа от них, однако уведомление о сообщении из рабочего чата.

— Как же иначе…

Открываю корпоративный мессенджер в поисках проблемы. Однако разговоры с командой установлены в бесшумный режим. И все уже прочитаны.

Единственный чат с отметкой новое сообщение стоит под заголовком Эдоардо Зорци.

И это одиночный чат.

Мы никогда не разговаривали «вдвоём». Обычно в групповых мы просто стараемся не путаться друг у друга под ногами.

«Ты на свидании и онлайн? В конце концов, я был прав».

Удручённо покачав головой, отвечаю:

«А что делаешь ты в рабочем мессенджере по вечерам?»

Несколько мгновений телефон молчит.

«Возможно, тоже что и ты».

Я опускаю взгляд на фальшивый живот, прилипший к моей нижней части живота.

«Сомневаюсь…»

Я сажусь на диван и ставлю на паузу гимнастическую пытку, а затем и поп-песню. В квартиру возвращается тишина, нарушаемая лишь посторонними звуками: у соседей через стену по телевизору трещит фильм, прерываемый рекламой, на улице гудят проезжающие машины, хлопнул балкон.

«Сегодня нет никакого сериала, который хочешь запомнить?»

«Кто сказал, что я дома?»

«Ты не тот, кто болтает по телефону на свидании. А ты отвечаешь мне со скоростью, несовместимой с живым разговором».

Да, конечно. Внимание к деталям, граничащее с навязчивостью. Я сделала пометку в его личном деле.

«Эдоардо, моя сестра сказала бы, что ты супер криндж».

(Прим пер: Криндж (cringe) — так подростки описывают что-то неприятное, неуместно, волнующее).

«Твоя сестра обожает меня. Думаю, она сделала бы мне другой комплимент, характерный для её поколения».

«Да, правда. Она бы изобразила мечтательность человека, который не знает, что такое взрослая жизнь, и сказала бы что-то вроде: Пожалуйста, будь моим BAE. Взамен я стану твоей! Плюс дождь из сердечных смайликов».

(Прим. пер: ВАЕ — слэнг — Это выражение привязанности, сокращение от «before anyone else», но также как вариант укороченной версии слова babe).

«Я мог бы погуглить значение, но предпочту подарить тебе свою уязвимость в этом вопросе».

На моих губах появляется улыбка, которую я быстро гашу. Какой он прохиндей.

«Before Anyone Else. Указывает на человека, который стоит впереди всех. Та, ради которой ты отложишь всё остальное на второй план, потому что она всегда имеет приоритет в твоей жизни».

«Романтично».

Я устраиваю затылок на диванной подушке.

Интересно, что он делает прямо сейчас?

Где он находится, пока сжимает пальцами телефон в ожидании моего ответа? Дома? Он живёт в пентхаусе, в квартире? Он босой? В постели? А Эдоардо тоже чувствует себя загруженным по самые жабры от постоянного поединка со мной?

«Ты что-то хотел?»

«Именно то, что я получаю».

Дрожь пробирает пальцы на ногах, но в голове звучат все определения, которые я автоматически ассоциирую с ним. Проницательный. Подлый. Не заслуживает доверия. Я воспроизвожу их в разуме несколько раз, на всякий случай, прежде чем ответить снова.

«Ускоренный курс по языку поколения Z?»

На несколько минут телефон замолкает. Я вытягиваю на диване ноги, отвожу их в сторону и жду.

«Удовлетвори моё любопытство. Ты ходила в клуб или даже не пыталась?»

Я была там. Около получаса.

А потом, увидев, как Маттиа снуёт туда-сюда по кухне, я поняла, — он рассчитывал, что я буду не одна, и спросил на полном серьёзе — где «мои друзья», не подумав, что у вышеупомянутых друзей два пятилетних близнеца и новорожденный, и вечером в середине недели, после того как весь день держались на сцене, поссорились, уговаривая детей лечь спать, и раздали по десять поцелуев на ночь, вместо того, чтобы отправиться в клуб в поисках моего следующего завоевания, они предпочтут набраться сил, чтобы на следующее утро всё начать сначала.

И я, кто за последние несколько месяцев узнала, что одиночество меня не пугает, также поняла, что не хочу оставаться с кем-то, кто меня не так уж сильно интересует, только для того, чтобы продемонстрировать свою сексуальную свободу мужчине, который расшатывает мою нервную систему и с кем сейчас веду дискуссию.

«Ты останешься с сомнением на всю жизнь, Эдоардо».

Я поднимаюсь с дивана и в спокойствии, царящем в стенах моей лачуги, снимаю силиконовый живот. Ставлю грязный бокал в посудомоечную машину, обхожу окна, проверяя, закрыты ли они, чищу зубы, а квадратное зеркало в ванной отражает мой растрёпанный образ из вьющихся волос и туши, которую нужно смыть.

И только после этого получаю ещё одно сообщение.

Зажав зубную щётку, и с каплей пасты в уголке рта, я беру телефон рядом с раковиной и снимаю с экрана блокировку.

«Сомнения, Камилла, я планирую убрать их все».

Не отвечая, откладываю телефон в сторону, снимаю макияж и тащусь в постель.

Опустив голову на подушку, я засыпаю, слыша, как его слова гоняются друг за другом в моей голове, балансируя между угрозой и обещанием.

***

«Я полностью контролирую свою жизнь.

Я — взрослый человек, кто в большинстве случаев знает, что делает, у которого нет причин чувствовать себя неполноценным по отношению к кому-либо, и кто сегодня снова собирается прожить свой день».

Со шнурком от бейджа, висящим на шее, я снимаю напряжение, поймав своё отражение в зеркале заднего вида, и выхожу из машины.

Температура в Милане упала, поэтому, пока не замёрзли ноги, я спешу к лифтам, цокая каблуками — единственным спутником на подземной парковке.

Десять этажей наверх, автоматические двери широко распахиваются, и штаб-квартира Videoflix предстаёт такой же яркой и гостеприимной, как и прежде. С той лишь разницей, что за ночь рядом с рабочим местом администратора появилась гигантская искусственная сосна.

— Ошибаюсь, или каждый год мы первыми эксгумируем её из небытия? — Я хмурюсь, подходя к стойке.

Адель ставит свой капучино с двойным молоком на столешницу.

— После Хэллоуина всегда наступает Рождество! — Она наклоняется в сторону и носком сапога выталкивает из-под стола коробку. — Большинство шаров уже готово, — заговорщически произносит она тихим голосом. — Хочешь взглянуть?

— Хм, а я должна горетьжеланием взглянуть на несколько шариков, облепленных блёстками и виниловым клеем?

— Ками, иногда мне кажется, что ты живёшь на параллельной планете, где правила написаны задом наперёд. Это не «шарики-облепленные-блестками-и-виниловым клеем». Кадровая тиранша хвасталась этой чушью уже несколько дней! Она начала войну между кабинетами на тему «кто будет самым крутым и докажет, что они самая сплочённая команда в королевстве». Это, типа, её грандиозная идея — объединиться с нулевыми затратами.

Сплочение? Объединиться?

— Замечательно. Вычеркни мой кабинет из списка победителей.

— Ни за что! Не доставляй другим удовольствие, отказываясь от участия.

Мне трудно представить себе аристократа с пальцами, измазанными виниловым клеем, но не думаю, что это уместно представлять как мотивацию.

— Просто не думаю, что мы будем участвовать. Мы очень заняты…

— Меньше болтовни, Ками! Крайний срок — сегодня!

Сегодня? Чёрт!

— Тогда можно с уверенностью сказать, что мы не будем участвовать. Я даже не знаю, куда делась упаковка с материалами, которые нам прислал отдел кадров.

— Под вашими столами, посередине у стены. — Адель протягивает руки к клавиатуре компьютера и быстро набирает текст. В следующую секунду у меня звонит телефон.

Я достаю его из кармана парки.

«Приглашение от Адель Дзюбы. Мероприятие: «Шар, чтобы закатать в асфальт отдел кадров!» Крайний срок сегодня в 19.00. Принять приглашение? Да. Нет».

— Нажми «да», иначе я обижусь до смерти и больше не принесу тебе кофе с сюрпризом или круассаны без молока и масла с клубничным джемом, которые ты так любишь.

— По крайней мере, скажи, что у остальных — отстой. В последний раз, когда я пользовалась ножницами, клеем и папиросной бумагой, я носила брекеты, на моём подбородке из усеянных прыщей складывалось созвездие Ориона, и я едва была в здравом уме и трезвой памяти.

Адель хмыкает.

— Все они достойны рождественского отдела люксового «Харрэдс»! Круче ручной работы; предполагаю, что их заказали какому-нибудь родственнику, который закончил Новую академию изящных искусств… Но эй, попытка не пытка, верно?

— И тебе доброго дня, — отвечаю, закатив глаза. Я выбегаю в коридор и врываюсь в свой кабинет, готовясь к новому сеансу войны. Только невероятно…

Эдоардо внутри нет.

Наш кабинет пуст. Единственный звук — это эхо дождя, бьющегося о стеклянную стену и скатывающегося вниз струйками, которые проигрывают в своей постоянной борьбе с гравитацией.

Странно. Эдоардо всегда приезжает раньше меня. Сколько я его знаю, не было случая, чтобы я его опередила. Никогда.

Я сажусь за компьютер и первым делом открываю его офисный календарь. Утро и большая часть дня заняты пометкой «личная встреча».

Личная встреча?

Что это, чёрт возьми, значит? Отпуск, персональный отгул?…

Я снимаю трубку и по внутренней связи набираю номер, куда ДГБ заточил Беа.

— Говорит Мацци, — отвечает моя лучшая подруга на втором гудке.

— Пункт первый: тебе нужно изменить приветствие, потому что «говорит Мацци» нельзя слышать. И пункт второй…

— Ты одна! — выкрикивает Беа, оглушая меня. — Зорци нет в кабинете!

— Откуда ты знаешь?

— Ты раскрепощена и не боишься сказать то, что может быть подслушано и использовано против тебя. Поэтому его точно нет.

— Окей. Всё правильно. Зайдёшь? Давай поработаем вместе, как в старые добрые времена. Я скучаю по тебе. Очень-очень, — добавляю ласково.

— А где Мистер Сексуальный Аристократический Засранец?

— Я не знаю. Мне всё равно. — Это не совсем так, но неважно. — До полудня он занят, представь только, если захочет вернуться позже. Он сразу же отправится домой, чтобы понежиться в джакузи и выпить шампанского, презрев проблемы всех нас, простых смертных.

Или направиться в какой-нибудь отель, где в баре подцепит женщину, которая с радостью последует за ним домой…

— Думаешь, он с клиентом?

— С одним из наших? Нет, ничего подобного. Невозможно.

Это невозможно. Не так ли? В последнее время я не в фаворе у босса, но у меня за плечами шесть лет работы, которые свидетельствуют о том, насколько я предана и верна компании. ДГБ не позволил бы Зорци держать меня в неведении. И как бы ему это не нравилось, Эдоардо не может игнорировать тот факт, что мы оба несём ответственность.

— Тогда он, должно быть, организует свой тимбилдинг. Как там? «Почему бы нам не выразить свои эмоции через музыку»? — хихикает Беа. — Я собираюсь начать прочёсывать каталог Spotify в поисках всех «да пошёл ты» начиная с Мазини и далее. Ты придёшь?

Слышно, как Беатриче перебирает бумаги на своём рабочем месте.

— Я бы с удовольствием… но лучше не надо. Если ДГБ узнает, он слетит с катушек. И, видит бог, мне лучше не злить его ближе к декабрьским закрытиям.

— Может, тогда пообедаем?

— И кофе-брейк. И перерыв на туалет.

Я завершаю разговор в хорошем настроении и вытягиваю ноги под столом. Именно в такие дни я чувствую, что люблю то, что делаю в жизни. Люблю эту работу, встречу с моими программистами, которую я провожу утром, к всеобщему удовольствию исключительного случая, совместно, иду с ними на обед, а с Беа в кафе через дорогу, обманывая себя, что всё по-прежнему. Мне даже нравится письмо с угрозами от ДГБ, которое приходит в середине дня с требованиями, чтобы я и Эдоардо подготовили план действий в чрезвычайной ситуации, который будет представлен возможному клиенту в кратчайшие сроки.

Я отвечаю на письмо, заверяя, что сразу же займусь этим, и, закончив запланированные встречи, достаю из сумки наушники, выбираю мотивирующий плейлист и приступаю к работе.

Замечаю течение времени лишь потому, что небо за окном темнеет и затягивается пухлыми тучами, обрушивающими потоки дождя.

После бесконечно долгой работы за компьютером я встаю со своего вращающегося кресла, разминаю шею и ноги, а в наушниках у меня по кругу звучит White Lies.

Я напеваю вполголоса и, подойдя к окну, смотрю на дождь, который льёт с самого утра. Грустный, серый пейзаж контрастирует с энергичным зарядом музыки.

Проверяю, закрыта ли дверь кабинета, и закрываю глаза, позволяя ритму захватить моё тело. Я покачиваю плечами и качаю головой, пока слова слетают с моих губ.

Веришь ли ты,

когда я говорю, что мне нужна именно ты…

Как будто я сплю…

Потому что ты помогаешь мне остановить кровотечение…

Счастливая, я кружусь на месте.

А потом резко замираю и вырываю наушники из ушей.

На пороге кабинета стоит мужская фигура. Пальто и волосы влажные от дождя, чехол с ноутбуком перекинут через плечо, и самый ошеломлённый взгляд из всех, что я видела у него.

— Эдоардо?

ГЛАВА 20

Эдоардо

— Вот чем ты занимаешься, пока меня здесь нет?

В центре нашего кабинета, с висящими на плечах наушниками и музыкой, звучащей по всей комнате, с наспех убранными назад волосами, в чёрном платье, обтягивающем словно вторая кожа, Камилла — восковая статуя, которую можно было бы выставить в музее мадам Тюссо. Хотя бы потому, что она отвечает минимальным требованиям неподвижности и немоты.

— Эдоардо! — повторяет она. — Что ты здесь делаешь?

Поправка, несколько слов остались в её устах. Вместе с очаровательным румянцем на щеках, который не исчезает.

Моя улыбка превращается в самодовольное выражение, когда я прохожу мимо неё и ставлю сумку с ноутбуком на свой стол.

— Ты помнишь, что я работаю с тобой в этом кабинете? — Я сбрасываю элегантное пальто и вешаю его в углу. — Итак?

— Итак?..

— Ты уже приступила к выполнению плана? Или тебя больше интересует запись прослушивания для какого-нибудь шоу талантов серии «Б», которое попадёт в категорию «юмор»?

— Очень смешно. Я уже закончила план, — самодовольно отвечает она.

— Хорошо. Я хочу проверить.

— А я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, но мечты — это только желания в мультфильмах 50-х годов.

«Не смейся».

Господи, почему она всегда меня смешит?

— Ты сегодня кислая. — Я контролирую губы, чтобы они не выдали меня, но уголки рта дерзко приподнимаются. — Метеоропатия?

— Думаю, — правильный диагноз — аллергия на твоё присутствие, но давай не будем формальными. Почему ты приехал в офис в… — она проверяет часы на запястье, и от удивления её рот превращается в правильную букву «О», — Боже, неужели уже четверть седьмого?

— Я попал в большое количество пробок. Иначе приехал бы раньше.

— И зачем?

— Ну, во-первых, из-за плана. Но также и по другому поводу. — Я избавляюсь также и от пиджака, и пользуюсь возможностью достать телефон из внутреннего кармана. — Встреча с 18 до 19: «Шар, чтобы закатать в асфальт отдел кадров!» Камилла Феррари приняла приглашение, — прочитал я на экране. — Для тебя так важно произвести хорошее впечатление на другие отделы?

Камилла опускает плечи и выключает музыку. Воцаряется тишина. По дороге в кабинет я встретил многих коллег, спешащих на парковку. Этаж, должно быть, полностью опустел. Нас окутывает только стук дождя о стекло.

— Неважно. Я сделаю сама.

Камилла приседает под стол и появляется с коробкой, которую моя нога слишком хорошо запомнила после того, как я ударился об неё.

Я выхватываю коробку из рук Камиллы и водружаю на свой стол рядом с компьютером.

— Сначала рождественская фигня, а потом план. Приготовь всё. Я на минутку отлучусь в туалет.

И не дав возможности возразить, выхожу из кабинета.

В действительности мне не нужно никуда идти. Мне просто необходимо пространство. И воздух. Этот кабинет на самом деле слишком тесный, мне трудно думать. Взглянуть на вещи в перспективе. Отличать хорошие идеи от плохих.

Быстрым шагом я иду по коридору. Я был прав, не осталось почти никого. Все кабинеты, мимо которых прохожу, пусты. Под тёплым светом светильников обстановка выглядит как в склепе. Контраст с дневной атмосферой впечатляет.

Я дохожу до зоны отдыха с креслами-качалками и искусственной травой, пока не оказываюсь в двух шагах от торговых автоматов. Выискиваю на кнопочной панели два больших кофе и несколько пакетов таралли доступных для сотрудников, и другие закуски, выбирая те, в которых нет ингредиентов животного происхождения.

Вернувшись в кабинет, я застаю Камиллу за вторжением на мой стол (потому что её уже занят). Она высыпает содержимое коробки на столешницу.

Клей, зубчатые ножницы, цветные листы папиросной бумаги, блёстки и всевозможные ленты заполоняют моё рабочее пространство. На единственную свободную часть стола я ставлю два стаканчика и закуски.

Привлечённая движением, Камилла поднимает голову от позорища, которое пытается сделать самостоятельно. Она окидывает взглядом напитки и снэк.

— Я думала, ты предпочитаешь ристретто.

— Напиток из автомата можно назвать кофе? Спасибо, Эдоардо было бы…

— Разве тебе нечем заняться сегодня вечером? — резко прерывает она.

И большой привет спасибо.

Я придвигаю стул ближе к ней и вдыхаю сильный запах клея, который навевает воспоминания о начальной школе.

Камилла наклоняет голову над шариком из полистирола, отрывает кусочек приклеенной папиросной бумаги, чтобы выровнять. Она снова смотрит на свою работу, испытывает разочарование и снова срывает. Кончики её пальцев покрыты тонким слоем застывшего ПВХ, но я всё ещё улавливаю мятно-ванильный аромат, который будоражит меня внутри.

— Перестань пялиться и помоги, — ругает она меня. — Я не умею делать декупаж.

— Да что ты говоришь? У меня же есть степень магистра Art Attack… Что мне делать?

Камилла поворачивается ко мне. Она уже успела испачкать щёку хайлайтером. След цвета фуксии на левой скуле нарушает симметрию лица.

— Возьми отделку. Я буду держать шар ровно, а ты оборачивай.

— А я должен?

— Ты можешь и должен, я верю в тебя, — дразнит она, поднимая шар между нами.

Окей. Я могу это сделать.

Закрепить ленту вокруг шара, так вроде?

Беру красную ленту в чёрный горошек и повинуюсь. Я осторожно распределяю её вокруг полистирола, который Камилла поднимает одной рукой. Невольно я прикасаюсь к спине Камиллы, когда переворачиваю ленту.

Нет, неправда. Я очень этого хочу.

Камилла ослабляет хватку.

Интересно, у неё тоже закружилась голова? Если и она чувствует потребность ощутить это снова. Или, возможно, только я…

Я наблюдаю за ней. Есть ли у меня хоть тысячная доля того влияния, которое я оказывал на неё вначале? И почему мне так важно это выяснить?

Она сосредоточила своё внимание на полистироловом шаре. Непроницаема.

— Я всегда держу его максимально твёрдым во время использования. — Расплываюсь в улыбке я.

Румянец на её лице стоит больше любых слов.

— Спасибо, Эдоардо, за твой бесценный вклад маньяка! Ты хоть раз в жизни работал руками?

— Обычно я занимаюсь другими видами рукоблудия. Может быть, я смогу показать тебе.

Камилла широко раскрывает глаза и начинает кашлять. При этом она опускает шар. Лента разматывается на столе. И всё необходимо переделать.

— Твою мать! — выпаливает она.

Камилла берёт шар и ленту цвета божьей коровки. Не знаю, как она планирует всё исправить. Я не знаю, потому что меня отвлекает этот фуксиевый след от хайлайтера.

Это всё, о чём я могу думать.

Мне хочется провести по нему большим пальцем и стереть.

Даже не уверен, что именно я отдал своей руке приказ двигаться. Вижу, как рука поднимается, беспрепятственно двигаясь по воздуху, пока Камилла занята игрой в маленького городского художника. На её лице появляется победное выражение.

— Эдоардо? Ч-что?.. — она застывает, держа в руках маленький шар, измазанный виниловым клеем.

Тепло её кожи проходит сквозь мою ладонь и заставляет вибрировать тело, а в горле пересыхает. Мне хочется избавиться от фасада, который я слишком долго поддерживал. Это толкает меня послать всё к чёрту и взять то, что хочу.

У Камиллы округляются глаза, она в поисках кислорода, помощи, и уверен, что менее чем за две секунды она всё обдумает, завопит и отвесит мне эпическую пощёчину.

Поэтому я действую импульсивно.

Я провожу большим пальцем по следу от маркера, наклоняюсь и целую.

Доля секунды — и губы Камиллы оказываются между моими. Мягкие, нежные и вкусные. Две секунды, но оно того стоило.

Я избавился от желания.

И был прав. Именно блеск на губах имеет вкус мяты и ванили. Он смешивается с ароматом Камиллы в головокружительной формуле. И мне это нравится. Боже, это сводит меня с ума. Я ещё даже не поцеловал её как следует, а уже пустился в гиперураган прелюдии.

Теперь я, возможно, даже получу пощёчину, которую заслужил.

Только она не приходит.

Камилла не реагирует.

Она тяжело дышит и выглядит так, будто у неё вот-вот случится сердечный приступ. Думаю, она в шоке. Как некоторые животные, которые в ситуациях крайней опасности для спасения притворяются, что умерли.

Неуверенный, я немного отстраняю свой рот от её губ.

— Камилла…

— М-м-м? Д-да? Вот… я… вау, чувак… ты, я имею в виду, мы…

Да на х..

Я расплетаю её волосы, погружаю в них пальцы и возвращаюсь к поцелуям, как отчаявшийся мужчина. Прижимаю свои губы к её губам, двигаю ими, умоляю ответить мне. «Делай с моим ртом, что хочешь». Камилла закрывает глаза. Она испускает вздох неудовлетворённости… а затем ласкает мою нижнюю губу.

Языком.

Моим намерением было заставить её отреагировать, но мгновенно отреагировал я. Дерьмо. Две секунды, и всё, о чём могу думать, — это желание раздеть Камиллу, чтобы она лежала на мне обнажённая. Как давно я желал женщину с такой силой? И почему, почему из всех именно она?

— Боже, — бормочет она мне в рот. — Ещё.

— Да, — киваю я. — Да, ещё.

Обхватив лицо ладонями, я увеличиваю ритм поцелуя. Я вкладываю в него всё, что у меня есть. Губы, язык, зубы. Ярость, гнев, желание. Всё напряжение, которое я испытывал с тех пор, как узнал её, наконец-то находит облегчение.

Всё взрывается, когда я поднимаю Камиллу со стула и не глядя усаживаю на стол. И это зрелищно. В миллион раз лучше, чем представлял. Я встаю между её ног и ласкаю пальцами спину, следуя за позвоночником.

Под звуки дождя, стекающего по стеклу, от моих прикосновений Камилла выгибается, хватает меня за шею, тянет за волосы, и наши губы сталкиваются. Она издаёт короткий стон благодарности, который побуждает меня к действию, и прикусывает мою губу. Её руки пробираются под мою рубашку, с силой вытягивая из брюк. Я дотягиваюсь до края платья. Ласкаю ей ноги, бёдра.

Никто из нас не сбавляет темпа и не отступает. Наши рты не перестают искать друг друга, даже когда каждый из них находит кожу другого. Она на спине, я на голом боку под платьем. Бл*дь. Знать, что она так же завелась, как и я, — это безграничное чудо.

«Ты никогда не будешь иметь удовольствия видеть, как я сдаюсь!»

Оно есть сейчас, поскольку мои губы отрываются от её только для того, чтобы раздразнить и оставить бурю поцелуев ей на шее. С её ртом, нетерпеливо ожидающим моего, и руками, что цепляются повсюду — за мои плечи, волосы, лишь бы не отпустить меня.

Но, возможно, из нас двоих более капитулировавший — это я.

У меня есть полное намерение свести Камиллу с ума, но именно она заставляет меня потерять контроль.

Камилла запрокидывает голову, издаёт разочарованный писк, а я притягиваю её к себе и приникаю ртом к мочке уха.

— У меня или у тебя?

А потом… не знаю, что происходит.

Но у меня отчётливое ощущение, что всё сломалось. Магия. Химия.

Мы взлетели высоко, а теперь падаем, как два несмышлёныша, которые хотели дотронуться до солнца, но осознали, что Земля приближается слишком быстро, чтобы даже подумать о выживании.

Через секунду Камилла вновь обретает утраченную ясность ума. Она поправляет взъерошенные волосы и проводит пальцами по губам, которые ещё мгновение назад целовал, оставляя свою душу. Она выглядит потрясённой до глубины души.

— Ками?

— Не называй меня Ками. — Кажется, её голос доносится из могилы. — А я такая дура…

Воспользовавшись моей растерянностью, она упирается руками мне в грудь поверх рубашки и отталкивает, вставая.

Я смотрю на неё, не зная, как остановить, пока она осматривается, словно осуждённый, планирующий побег из одиночной камеры.

— Камилла, я…

Она поднимает руку, чтобы заткнуть меня.

— Ничего не говори, — заявляет, протягивая руку через стол, и хватает свою сумку.

— Камилла, ты паникуешь. Дыши.

— Паникую? — Она подходит к вешалке и чуть не опрокидывает ту, пока снимает свою куртку. — Это была ошибка уровня Звезды Смерти!

Фанатка «Звёздных войн».

Милашка.

— Камилла, послушай меня, это было…

— Абсолютно неправильно, и мы никогда больше не будем об этом говорить!

Правда? Это твой гениальный план?

Да не хрена!

— Забудь про этот дурацкий шар. Не имеет значения, если мы его не принесём. Все знают, что мы с тобой близки, как ананас с пиццей. План найдёшь в моих общих документах. Проверь его и добавь свои заметки, прочитаю их утром. Я иду домой.

— Камилла, подожди! — восклицаю я, но она захлопывает за собой дверь, заставая меня врасплох, и исчезает, цокая по коридору.

В фальшиво-экологическом кабинете я стою один, мой силуэт вырисовывается на фоне тёмного окна, за которым бушует ливень.

ГЛАВА 21

Камилла

— Объясни мне, как мы до этого докатились.

— До порога исторической миланской виллы, где фламинго приветствует нас у входа в оранжерею XVIII века, которая словно сошла с картины Ренуара, с огромными эркерными окнами, мебелью, стибренной из костюмированного сериала, запахом пальм и кактусов и изобилием снобизма в воздухе? — держась под руку, спрашивает Беа, облачённая в элегантное платье. — Боюсь, это моя вина.

— Да уж, — бормочу в ответ.

— Мне не следовало бросать вызов твоему сексуальному аристократу. Должна была предугадать, что он примет это на свой счёт.

Я смотрю на роскошный зал, где собрались почти все наши коллеги, и могу только согласиться.

Когда три дня назад каждый из команды получил официальное приглашение принять участие в Вечере музыки Ренессанса — и говоря «приглашение», я имею в виду «отправленный по почте пригласительный билет из ценной переработанной бумаги настолько крутой, что может соперничать с приглашением на свадьбу» — первой реакцией коллектива было позвонить мне и спросить, не шутка ли это.

Но прибывший вскоре Эдоардо, опроверг все заблуждения.

— Мой этап проекта, — произнёс он во всеобщей тишине, — должен быть таким же особенным, как и вы.

Надменности его тона было под силу превратить кажущийся комплимент в смертельную угрозу. Нет нужды говорить, что все заледенели на месте.

Но я просто превратилась в айсберг, пока смотрела ему в лицо, а он демонстрировал свою обычную победную ухмылку, и единственное, о чём могла думать, это почему афоризм Эйнштейна о вселенной и человеческой глупости удаётся так легко применить к каждому человеку и ситуации.

— Кто-то пытается произвести хорошее впечатление, — прошептала Беа, ведя меня к центру зимнего сада.

Столы, накрытые огромным количеством сицилийских закусок, возбуждали мой аппетит, но я быстро его потеряла, как только в глубине зала заметила хозяина вечера.

Он не один.

Рядом с ним стояли мужчина лет тридцати (который выглядел так, какими я представляю себе брокеров на отдыхе: с бокалом в руках, рубашка расстёгнута на воротнике, брюки самого отвратительного оттенка хаки), и принцесса, облачённая в платье русалки. С движениями лесной нимфы она вертелась вокруг Эдоардо.

— Как думаешь, он заплатил за всё из своего кармана? — спросила Беатриче.

Я так не думаю.

Даже уверена в этом.

Отдел кадров любит нас, но не так сильно.

— Хорошо, мы присутствовали. Мы выполнили свою часть. Теперь можем вернуться по домам.

— Забудь об этом. Мне пришлось продать свою душу, чтобы получить свободу. Я не сдамся только потому, что ты ответила на поцелуй Зорци и теперь не знаешь, как с этим справиться.

Эдоардо сделал шаг, проверяя вход.

Я схватила Беа за локоть и проскользнула за внушительную скульптуру в центре зала, прежде чем он заметил моё появление.

— Я прекрасно знаю, как с этим справиться.

— Конечно, на самом деле ты не прячешься за… чем бы ни была эта мистическая статуя. Сколько дней прошло? Четыре?

— Шесть, — пробубнила я.

— Он страстно поцеловал тебя, а когда ты бросила его в самый прекрасный момент, остался в офисе, чтобы закончить рождественский шар от вашего кабинета. Даже если он ненавидел эту идею. Только потому, что для тебя было важно.

— Мне не следовало тебе ничего говорить, — отвечаю я, прижимая руки к груди поверх лифа платья.

— Напротив, ты должна была рассказать мне всё до того, как он протестировал стол!

— Я пыталась это сделать за коктейлем, где ты меня подставила.

— Потому что меня подставила няня!

— Да, это не проблема. Настоящая проблема заключается в том, что ты сказала. А именно: поцеловал, и в самый прекрасный момент «сделал это для тебя» и особенно «ваш», относящееся к нашему кабинету. Моему и твоему, Беа.

Кто-то — возможно, Сьюзи — в этот момент решил выразить свои эмоции через музыку.

Окна исторического здания начали вибрировать под напором песни AC/DC «Highway to Hell», ударившей из колонок, замаскированных среди антикварной мебели. Не могу не согласиться с выбором музыки.

Подруга взяла два бокала с ближайшего столика и вернулась за статую, протягивая один мне.

— Ты же знаешь, что он никогда больше не будет «нашим», верно?

— Я…

Беа едва заметно наклонила голову, словно преследуя грустную мысль, которая хочет ещё немного остаться в подвешенном состоянии, прежде чем её схватят.

— Мы не вернёмся. Этого не произойдёт. Сначала я на это надеялась, я бы с удовольствием загрузила нашу старую повседневную жизнь, как в save point — точке сохранения видеоигры. Но, как бы хорошо ни звучало, так не бывает. Некоторые события — это падающие с неба камни, на жизненном пути случается, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можно решить перебраться через них или обойти, но они остаются водоразделом между «до» и «после». Мне неприятно, что я потеряла тебя и их, — кивком головы она указала на наших коллег за шведским столом, — но в то же время я рада, что могу вернуться домой в приличное время и провести вторую половину дня с Але. Даже если он не даёт мне спать, ненавидит мои каши, и я всегда чувствую себя на десять шагов позади других матерей, которые никогда не теряют терпения и достойно ведут себя в любой ситуации.

— Ты удивительная мать! Тебе просто нужно сделать решительный шаг и удалить себя из соревновательного чата WhatsApp сумасшедших родителей. И прими мою помощь. Потому что принять — не значит признать себя неспособным. Это просто означает, что ты мне небезразлична и я хочу тебя поддержать.

— Ты поддерживаешь меня, Ками. И что ещё важнее, ты не из тех, кто прячется за статуей. — подняв бровь подкусила она, указывая на скрывающий нас памятник. Рефлекторно согласившись, я выхожу из тени с прямой спиной и высоко поднятой головой.

И достаточно оказаться на открытом пространстве, чтобы быть обнаруженной.

В развевающемся вечернем платье в пол из огненно-красной ткани, которое не остаётся незамеченным, я останавливаюсь в центре зала 18 века.

Эдоардо (одна рука засунута в карман классического смокинга, в другой держит полный бокал-флюте), прекращает говорить с элегантной женщиной, висящей у него на руке.

Он смотрит на меня.

Улыбается.

Я могу ощутить где стою.

Вкус высокомерия, лжи и лёгкой победы.

В этот момент раздаются культовые ноты гитарной атаки «Kiss me» группы Sixpence None The Richer, окутывая зимний сад сладостью, ностальгией и атмосферой 90-х. Какое идеальное совпадение.

Я оглядываюсь и замечаю Сьюзи — буйную, дарк-панк Сьюзи — с изменившимся лицом. Она стала бордовой.

— Кто выбрал эту песню? — шепчу я Беа.

— Вадим.

Однако его цвет лица соответствует Сьюзи.

— Ты знала, что между ними?..

— Понятия не имела.

Под недоумёнными взглядами присутствующих двое подходят друг к другу. Он берёт её за бёдра, она обхватывает руками его шею. Они танцуют.

Танцуют так, будто они одни, не обращая внимания на остальных.

Сьюзи в ботинках на шнуровке, чёрной юбке из тюля и блузе с дырками на длинных рукавах для больших пальцев. А он — с зализанными волосами школьника, в парадных брюках и выглаженной рубашке белых воротничков.

Они продолжают обниматься, даже когда песня медленно растворяется в воздухе, сливаясь с нотами другой мелодии. Где-то должна быть музыкальная станция. Сзади в углу я вижу винтажный граммофон, рядом с которым располагается очень современный пульт, на котором работает диджей.

Я замечаю его, потому что там стоит Эдоардо.

Он не сводит с меня глаз, и как только узнаю мелодию, разносящуюся по комнате, мне становится ясно почему.

— Думаю, это для тебя, — шепчет Беа мне на ухо, но я её больше не слушаю.

Меня завораживает музыка, заглушающая остальные звуки в комнате.

Perdono — это саундтрек ко всем взглядам, которыми наши команды не могут не перебрасываться между собой, посреди гигантского пространства, разделяющего нас.

Тёплый и безошибочный тембр Тициано Ферро выражает всё то, что Эдоардо не может произнести сам.

«Perdono.

Прости.

Perdono. Мне жаль. Perdono».

В сшитом на заказ смокинге, на другом конце зала, его лицо затуманено раскаянием и печалью, но его глаза никогда не теряют мой взгляд.

«Perdono. Извини. Perdono. Мне жаль».

Он спрашивает меня перед всеми.

В моём горле набились иглы. У меня нет слов.

Я заглушаю ту часть меня, которая кричит, чтобы я (хоть на секунду), задумалась о том, что Эдоардо может быть искренним. Что эффектная декорация, которую он так тщательно выстроил вокруг нас сегодня вечером, — это правда, а не одна из многочисленных иллюзий, с помощью которых ему нравится обманывать других.

Потому что, чёрт возьми, он хорош.

Мои искренние поздравления, за которыми следуют десять минут академических аплодисментов.

Его лучшее выступление.

— Чёрт, теперь я понимаю, почему ты уступила на столе, — шепчет мне Беа. — В целом, хорошо, что с Паоло всё сложилось именно так. Ему бы никогда не выстоять против такого конкурента.

— Поцелуй был ошибкой и больше никогда не повторится, — повторяю я как мантру. — А при чём здесь Паоло?

— Ну, он никогда так не извинялся перед тобой…

— Нагло? Театрально? Преувеличено? — угадываю я. — Беа, в сотый раз повторяю, Паоло передо мной не нужно было ни за что извиняться! Не его вина, что всё сложилось так, как сложилось.

— Нет, но…

— Остаться с ним в хороших отношениях — это самое умное и зрелое, что я могла сделать! Мы были двумя взрослыми людьми, которым удалось разорвать десятилетние отношения, не крича и не обвиняя друг друга, без глупой злобы и, главное — без лжи. Между нами ничего не вышло, это правда, но я горжусь тем, как мы справились с нашим финалом. Мы — доказательство того, что, даже когда всё становится сложным, не обязательно постоянно объявлять друг другу войну.

— Да, возможно, ты права, но…

— Конечно, я права! — Жаль, что с Эдоардо невозможно практиковать этот мирный метод.

Он не терпит, когда я отстраняюсь. Он постоянно бросает мне вызов, провоцирует, исчерпывая последние капли терпения, заставляет меня выходить на поле и доводит до предела, не принимая во внимание мой страх, что я могу выйти из игры разбитой и сломленной. И если это то, что он хочет от меня и сегодня, он это получит. Я немедленно ему подыграю.

С бокалом в руке пересекаю зал, сфокусировав внимание на Эдоардо, как на сияющем маяке. Под ритмичный стук каблуков я подхожу к пульту. Рядом с ним.

Я вхожу в его личное пространство, и Эдоардо напрягается, но не теряет зрительного контакта.

— Добрый вечер, Камилла.

Не знаю, чего он ожидает.

Возможно, он считает, что последние несколько дней, когда в кабинете он пытался возобновить речь в стиле «поцелуй меня, пока мы не сотрём губы друг друга», а я неоднократно игнорировала его, померкли в пользу публичной тематической игры.

Может быть, он убеждён, что этого достаточно.

Красивая одежда, волшебное место и вечер вне времени. Может, Эдоардо думает, что я брошусь ему на шею, проявляя достаточный эффект от лоботомии и готовая забыть о его способности вести грязную игру, используя против меня мою же единственную слабость — безумное влечение, в котором призналась, что испытываю к нему.

Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к диджею.

— «Apologize», пожалуйста.

— OneRepublic?

— Да, — киваю я.

Маска довольства на лице Эдоардо начинает трескаться.

— Я не знаю эту песню, она хорошая?

— Через несколько секунд узнаешь.

Я стою у консоли, когда смесь битов и фортепиано вторгается в изысканную гостиную. Пробирающий до мурашек голос солиста ведёт нас через куплет в эмоциональном крещендо до припева, и в этот момент я перевожу полный гордости взгляд на него.

It’s too late to apologize.

Слишком поздно извиняться.

Слишком поздно.

Слишком поздно.

Фраза так часто гремит между стенами, что не оставляет места для сомнений.

Это самый чёткий ответ, который я могу ему дать.

Единственный, который получит.

Женщина рядом с Эдоардо — суперэлегантная блондинка — хмурится, будто не может переварить происходящее. А мужчина — псевдоброкер, — спрашивает у неё подтверждения, придвинувшись ближе к её уху, прежде чем снова уставиться на меня.

Эдоардо поджимает губы, воздерживаясь от комментариев. Но теперь я научилась распознавать его чувства. Под нейтральным выражением лица он изо всех сил старается сдержать раздражение.

Я чокаюсь своим бокалом с его, произнося поэтический тост.

— Будь благодарен, что я не выбрала «Иди на х…» Мазини. Это был мой первый вариант.

Я отворачиваюсь, гордясь своей стойкостью, но Эдоардо хватает меня за запястье, заставляя снова посмотреть на него.

Я оказываюсь на расстоянии вдоха от его смокинга, у него немного взъерошились волосы, ещё эта изумительно продуманная линия бороды вокруг рта — всё слишком близко. И то, что я слышу, является полным противоречием в терминах.

— Не так быстро, — шипит он, корректируя свою стратегию и улыбаясь. — Давай не будем вести себя как родители на грани развода, которые постоянно ссорятся при детях. — Кивком он указывает на наши команды, которые делают вид, что их не интересует происходящее между нами. — Это вечер веселья. Давай покажем хороший пример.

— Чт…

Его рука приземляется на моё бедро, притягивая меня к нему. Потеряв дар речи, я стою прижатая лифом платья к ткани его рубашки.

— Drops of Jupiter, — обращается он к диджею, плотнее прижимая меня.

— На подходе.

Эдоардо морщит лоб. На секунду мне кажется, что Зорци сожалеет, но затем под нежные ноты фортепиано, которые вырывают из реальности, он тянет меня в центр зала, крепко обхватив за талию.

Он кружит меня на месте, обнимая за бёдра.

Моё длинное платье вращается, скользя по полу в сказочной обстановке, и наши коллеги присоединяются к нам на танцполе. Задумываюсь о побеге, но не понимаю, как я могу это сделать, когда ребята танцуют вокруг нас.

Чувствую, как его рука поднимается и удерживает меня на спине, между лопаток. Другой рукой Эдоардо ловит мою руку и подносит к своему плечу.

— Комплимент за сценографию. Десять баллов за помещение, — бормочу я.

— Спасибо.

— Пожалуйста. И мои поздравления за постановку. С твоим талантом ты мог бы обмануть самого параноидального скептика.

Он опускает глаза к моим. У него они тёмные и пылают непроницаемыми эмоциями.

— Приму это как комплимент.

Я перевожу взгляд на мягкий, чувственный рот. С трудом сглатываю. Кажется, я снова ощущаю неописуемый вкус его губ между своими. Было бы так легко попробовать ещё раз… мне достаточно просто сдаться, устранив несколько болезненных сантиметров, разделяющих нас.

Но нет. Я не причиню себе вреда.

Ни за что.

Эдоардо крепче обхватывает мою талию.

— Подари мне эту песню. Только эту, — умоляет он. — Потом, если ты на самом деле ничего не можешь с собой поделать, возвращайся меня ненавидеть. Но эту оставь мне.

Неохотно я опускаю голову на его плечо. Я следую ритму его тела, дыхания, поднимающему грудную клетку вверх и вниз. Я теряюсь в учащённом биении его сердца, которое преследует моё.

Оказавшись в его объятиях на момент, который кажется вечностью, я закрываю глаза и позволяю фантазии ненадолго вытеснить реальность.

Я сдаюсь.

И отдаю ему частичку себя, которую вряд ли когда-нибудь верну.

ГЛАВА 22

Эдоардо

— В этот уик-энд ты будешь в Венеции? — спрашивает Ник с другой стороны стола в клубе Doll.

Сегодня вторник последней рабочей недели перед рождественскими каникулами, и пунктуально закончив в Videoflix, я недавно присоединился к нему в эксклюзивном клубе на панорамной террасе одного из зданий рядом с Порта-Нуова.

Обычно Ник посещает клуб со своими коллегами, но сегодня их нет.

Как и его работодателя, моего отца.

По традиции синьор Зорци отправился в свой ранний зимний отпуск на какой-нибудь курорт с прекрасными пляжами, где песок белый, море кристально чистое, а юрисдикции оффшорные.

— Я приеду в субботу. В пятницу вечером у меня рождественский корпоратив.

Подходит официантка, лет двадцати с небольшим, и так часто моргает, уставившись на меня, словно я последняя креманка клубники со сливками, оставшаяся со всех столичных баров, и протягивает нам наши Спритцы.

— А когда приедешь ты с Каролиной и детьми? — спрашиваю я, отмахиваясь от девушки.

— Притормози и отмотай назад. Рождественский корпоратив? Надеюсь, я неправильно понял!

Я напрягаю плечи.

— Боссу не всё равно.

— Боссу, — язвит он, потягивая свой напиток. — Маленькой глупой компании с ужасной биржевой котировкой?

Я невозмутимо качаю головой.

— Videoflix имеет очень высокий потенциал. Фирме нужна только правильная связь, чтобы вырасти раз в десять. А затем увеличится и во сто крат. И так далее. Так получилось, что я обнаружил эту связь две недели назад.

«В день, когда я уходил из офиса один, а когда вернулся, то поцеловал Камиллу», кажется. Но я продолжаю не уточняя.

— Очень известное стриминговое приложение хочет перенести свои сервисы. Я потратил шесть часов на согласование между встречами, презентациями и обедами. Я в одном шаге от финальной подписи, которая сделает меня членом Совета директоров. — Делаю большой глоток спритца. — Компания, в которой я сейчас работаю, — одна из немногих в Милане занимается моей любимой сферой — развлечениями. Она находится в том же штате и всего в двух с половиной часах езды от Венеции, что позволит мне сделать карьеру и быть рядом с семьёй.

— Ты мог бы согласиться на должность в компании своего отца! Мы были бы коллегами, более того, ты был бы моим начальником и каждый день рядом с членом твоей семьи…

— Я имею в виду, мою настоящую семью, Николо. А не мона, который числиться как мой родитель. (Прим. пер: mona — универсальное ругательство в регионе Венето)

Хотя уверен, если бы Камилла сидела сейчас с нами, она бы сделала мне эпический подзатыльник, подчеркнув, что в качествах мона я слишком похож на него.

— А женщина в красном с вечеринки?

Своевременность вопроса застаёт меня врасплох.

— Прости что?

— Ты сказал, что это не всё равно твоему боссу. Ну а женщине в красном? Коллега с музыкального вечера, которая обращалась с тобой так, будто ты истребил её семью. Ты ещё танцевал с ней ту песню и которая бегает с пузырьком слабительного на этикетке которого нацарапано твоё имя, и на которой ты непонятным образом зациклился. Ей не всё равно?

— Отвали. Ни на ком я не зациклился.

— Ты говоришь совсем как Каро, — бормочет друг. — И кстати, парень, ты зациклился на многом. Виктория тоже так считает. Четыре дня назад ты разбил ей сердце. На вилле, которую она для тебя арендовала, на званом вечере, который она — опять же — устраивала для тебя, оставив на несколько дней свою распланированную жизнь в Лондоне, только потому, что ты попросил её о срочной личной услуге, с которой не мог справиться сам.

Я хмурюсь и решаю заглотить одним махом полстакана. Заведение может быть эксклюзивным и крутым сколько они хотят, но искусством спритца здесь овладеть не могут.

— И почему у неё должно быть разбито сердце? Мы просто дружим…

— Эту чушь оставь для твоей дорогой бабушки, которая хочет видеть тебя остепенившимся и с потомством, а не для меня, — перебивает Ник. — Я думал, что ты априори исключаешь идею панибратства на работе. Учитывая то, что произошло с… с…

— Ты можешь назвать её имя, — отвечаю спокойно. Хотя эта тема вызывает у меня сильный приступ крапивницы. — Лекси.

— Именно. Лекси, чёртова сука, она же живой пример того, что строить интриги с конкурентом — всё равно что надеяться, что вор не украдёт у другого вора!

— Поздравляю с подведением итогов.

— Эдо, как давно мы знакомы? — раздражённо фыркает Ник.

— На первом детсадовском спектакле я сидел в ряду за тобой, — отвечаю по памяти. — Значит, тридцать два года или около того.

— Тридцать два года, — подчёркивает мой друг. — Мы были соседями по парте в начальной, средней и старшей школе. Я увидел тебя в нижнем белье раньше любой девушки. Я впервые наклюкался с тобой на крыше дома твоей бабушки, в те выходные, когда наши родители уехали неизвестно куда, и она позволила нам устроить первую частную вечеринку нашего класса. Ты был моим шафером и крёстным отцом моих детей. Обоих! Сколько раз за эти тридцать лет я не понимал тебя?

— Точно не скажу, но боюсь, что это очень, очень низкое число.

— И с каких пор ты перестал следовать своим абсолютно точным правилам спасения жизни?

— Я не перестал, — заверяю его.

— Значит, ты её не трахаешь?

— Нет.

— Но ты бы хотел.

После поцелуя? Ещё как.

— Нет.

— Перевожу это как «да». Значит, это она не хочет? Невероятно.

В этот момент я мог признаться ему, что после поцелуя с Камиллой я хотел делать это каждый раз, когда видел её в офисе. Просто чтобы опять почувствовать опьянение.

Я мог добавить, что сорок пять часов в неделю, быть запертым с ней в кабинете площадью десять квадратных метров, — это ад. Тем более что Камилла, на несколько минут поддавшись натиску моих губ, укрылась за привычной стеной сарказма и дистанции.

Музыкальный вечер — и даже этот танец, твою мать, — ни на миллиметр не сдвинул её с твёрдой позиции.

Меня отвлекает вибрация телефона, лежащего на столе.

Это рабочая электронная почта. Отправитель — Гецци Брамбилла.

— Проблемы?

Я провожу по экрану большим пальцем.

— Босс хочет, чтобы мы проанализировали для клиента план действий в чрезвычайных ситуациях. Они хотят отправить его для утверждения на заседание совета директоров завтра в девять утра.

— Проанализировали в смысле ты и я?

— Нет, идиот, в смысле я и Камилла.

— О, женщину в красном зовут Камилла, — выводит он меня из себя. — Эй, что ты делаешь?

— Звоню ей, — отвечаю я очевидное, поднося телефон к уху.

Ник вздрагивает.

— Ты шутишь?

— Нет. Сегодня она ушла раньше обычного, её нет в рабочем чате, и она не читала письмо.

— Чертовски верно. Золотая возможность! Сделай это сам, поставь своё имя, и к Новому году босс даст тебе повышение, которого ты так жаждешь.

— Он повысит меня в любом случае, — отвечаю я, но тут же замолкаю, когда в телефоне пропадают гудки, и в динамике раздаётся шорох, за которым следует серия отчаянных криков, оглушающих мои барабанные перепонки.

— Эдоардо, я занята!

— Проходишь стажировку в детском саду?

На другом конце линии Камилла вздыхает.

— Ты побеспокоил меня в нерабочее время только для того, чтобы услышать звук моего голоса, или есть ещё какая-то причина?

Мой друг бросает мне скептическую гримасу. Отцовская школа у него эффективнее, чем у меня.

— Нам нужно переписать план. Хорошо бы встретится.

— Не может быть и речи! — визжит она, чтобы перекричать беспорядок. Где она, чёрт возьми? — Завтра будет много времени.

— Нет, завтра утром клиент хочет, чтобы этот файл был на его столе. Альтернативы — сейчас или ночью. Где ты?

— Я еду кродителям.

— Идеально. Встретимся там.

— Со мной новорождённый! — протестует она.

И снова я улыбаюсь.

— Ты занялась контрабандой детей? Камилла, ты падаешь…

— Он Беа!

— Поправка, ты крадёшь новорождённых у своих друзей. Ещё хуже. Ну, я тебя предупредил. Тогда ты не сможешь ныть, что я «иду по головам». Для справки, я не против сделать всю работу сам. Думаю понятно, что на окончательном варианте я поставлю только своё имя.

В течение нескольких мгновений в трубке вибрирует только тишина.

— Хорошо. Я приеду к тебе. Алессандро тоже едет.

— Алессандро, это кто?

— Ребёнок, который кричит.

— Ни за что. Разве у тебя нет проверенной няни?

— Если ты ещё не понял, ребёнок не мой. Сегодня я в роли проверенной няни.

— Значит «нет». Без проблем. Напротив меня мой лучший друг, и он родитель. Я возьму его список экстренных случаев. Давай поговорим через пять минут.

— Забудь об этом. Я не отдам Але незнакомцу в первый раз, когда Беа доверила мне настолько, чтобы оставить малыша со мной! Я могу работать и следить за ним.

— Ну, я не знаю. — Усмехаюсь я.

— Одна вещь, которую ты не можешь сделать, Зорци? Я почти записываю разговор и сохраню его на память.

Неужели я когда-то на самом деле считал её нежной и милой?

— Чёрт возьми, Камилла… хорошо, приходи с новорождённым. Я пришлю тебе адрес.

Внезапно у меня возникает острая потребность в алкоголе. Я заканчиваю звонок и начинаю делать ещё один глоток аперитива. Жаль, чёрт возьми, что бокал пуст. Убираю телефон в нагрудный карман и проверяю, в порядке ли костюм, а затем снова поворачиваюсь к своему лучшему другу.

— Что? — Я хмурюсь, глядя на его искажённое лицо.

— Чувак, — качает головой Ник, — ты не представляешь, в каком ты дерьме.

***

— Я…

На лестничной площадке перед моей квартирой в CityLife, рядом с ультрасовременной коляской тёмно-синего цвета, огромной сумкой через плечо в тон пальто и кричащим малышом, лежащим в переноске, который не замолкает несмотря на то, что она качает его взад-вперёд, Камилла — это портрет мучений, написанный художником на грани самоубийства.

— Я… я не уверена, что это хорошая идея.

Я думал, что уже несколько раз видел её в худшем виде, но сегодняшний превзошёл их все.

Она стоит на пороге, но не решается пройти дальше.

Камилла внимательно изучает меня; я открыл ей дверь босиком и в джинсах. Позади меня безупречная гостиная. Опять я. И, наконец, маленький крикун.

— Чёрт, я совершила ошибку. Отлично, просто укажи своё имя в плане, не бери в голову. Я возвращаюсь.

— Возвращаешься? — хмурюсь я.

— Да. К моей маме.

— К твоей маме, — повторяю я не понимая.

— Посмотри на меня, Эдоардо.

Я повинуюсь. Смотрю на неё.

Каштановые волосы Камиллы в полном беспорядке, она сумбурна, наивна, воинственна в энной степени. Она человек, который сумел противостоять мне с упрямством, которого я не ожидал, и которому, понятия не имею, как, я позволил приехать в мою квартиру с новорождённым на буксире.

Она.

С новорождённым.

И моё одобрение.

— Хорошо, давай сделаем шаг назад. Дай мне несколько ссылок. Скажи, что привело тебя сюда переполненную отчаянием.

— Ну, я… я гостила у Беатриче, решила использовать один из двадцати тысяч накопленных отпусков, чтобы провести с ней некоторое время и помочь. Мы были у неё дома, и её телефон постоянно звонил. Другие мамы из группы оказывали на неё давление… и вот, в очередном фотографическом доказательстве того, насколько идеальны другие дети и супермамы, в то время как она уже несколько месяцев не может принимать душ дольше пяти минут, я приказала ей отключить эти уведомления из WhatsApp, забрала ребёнка, детское питание и сумку для пеленания и дала ей три часа абсолютного покоя. Это первый раз, когда она приняла мою помощь.

— По-моему, звучит неплохо.

— Нет! Беа согласилась только потому, что я пообещала ей, прямиком направиться к маме! Доценту педагогики с десятью сертификатами по неонатологии и гуру по уходу за детьми, ничего тебе не говорит? — Она закрывает лицо руками и сокрушённо вздыхает. — О чём я думала, приходя сюда? Я даже не знаю, как поменять подгузник!

— Ну, я знаю.

Камилла растопыривает веером пальцы перед лицом. — Как?

Я хватаю коляску за ручки и закатываю внутрь. По крайней мере, мы избежим оглушения всего здания. — Давай, заходи.

Она переступает порог, закрывая за собой дверь.

Я освобождаю младенца от ремней безопасности и, крепко удерживая, поднимаю его.

— У тебя есть имя, маленькая ручная граната?

— Его зовут Але, — отвечает Камилла всхлипывая.

— Але, — повторяю я, — детка, мне жаль говорить, но от тебя пахнет, как от засорившейся канализации. — В отчаянии я вырываю у неё короткий смешок. — Теперь мы вдвоём пойдём переодеваться. Мой помощник последует за нами с самым необходимым.

— Твой помощник в твоих мечтах, — приподнимает бровь Камилла.

И всё же она меня слушается. Она снимает с плеча сумку и роется в ней, пока не находит чистый подгузник, мягкую пелёнку и детский крем для попы.

Я веду её по ультрасовременному коридору в ванную комнату.

К счастью, в центре двойной мраморной раковины достаточно места, чтобы уложить и перепеленать ребёнка.

— Кажется, у меня есть новый ответ на вопрос «что мне больше всего в тебе нравится», — бормочет она, созерцая обстановку с широко раскрытыми глазами.

В частности, пол из керамики, имитирующий линии дерева. И отделку огромной впечатляющей душевой кабины из цельного стекла, которую мне продали как идеальное сочетание воды, света и дизайна — и которую, если бы не стоящий на пути новорождённый, я бы попытался использовать как место, чтобы раздеть Камиллу и возобновить некоторые незавершённые дела.

— Лестно, Камилла. Пелёнку.

Прекратив осматриваться, она стелет ткань на мраморе. Я кладу на неё малютку. Он продолжает плакать, как отчаявшийся человек, и, действительно, у него есть для этого все основания.

— Ужасно, — приговариваю я, глядя на бесформенное, вонючее содержимое подгузника. — Воду.

Камилла включает кран. Я поднимаю малыша и крепко держу его так, чтобы попка свисала над раковиной. Неудивительно, что он ныл! Как, бл*дь, кто-то может быть счастлив, гуляя в таких условиях?

— Подгузник, — приказываю я, вымыв и промокнув кожу полотенцем.

Благодаря Камилле, один из них волшебным образом появляется на пелёнке.

— Гм, — бормочет она. — Извини, я понятия не имею, где перёд, а где зад…

— То, что ты делаешь на работе, в миллион раз сложнее, — уверяю её. Я устраиваю попку ребёнка и раскрываю подгузник, аккуратно укладывая его между бёдер. — Вот. Видишь? Как нечего делать.

— Вау. Ты… способный.

— Я говорил тебе, что у моего лучшего друга двое детей. Безрассудный дурак. — Я затягиваю липучки на подгузнике и стою, созерцая свою законченную работу.

Несмотря на чистоту, малыш продолжает хныкать. Я меняю тактику. Беру его на руки и начинаю укачивать, расхаживая взад-вперёд, как в своё время меня учили Каролина и Ник.

— У моих друзей тоже есть дети, но я так и не научилась… чтобы…

— Чтобы…? — Я приглашаю её продолжить.

Но она не произносит ни слова.

Камилла стоит посреди моей ванной комнаты, и её глаза наполняются эмоциями, которые я не могу расшифровать.

Неподвижная. Она внимательно рассматривает новорождённого. Меня.

А потом снова новорождённого.

Ручная граната перестаёт плакать. Убаюканный в моих руках, Але издаёт серию заразительных трелей, и я чувствую, как мои губы самопроизвольно раздвигаются.

— Вау, — повторяет Камилла.

— Врождённый талант. Я знаю.

— Ты когда-нибудь думал, о собственных детях?

Её прямой вопрос, настолько классический, что граничит с раздражением, в другое время никогда бы не получил того ответа, который собираюсь дать.

— Несколько редких раз, да, — признаю, продолжая укачивать малыша, — А ты?

Краем глаза я замечаю, как сильно она прикусывает нижнюю губу. — Много, много раз.

— Так вот почему с задницей не пошло?

— Задница?

— Твой бывший. Которого твои родители до сих пор хранят дома в буфете за стеклом.

— А, ты видел. — Её взгляд устремляется в пол. — Нет. То есть, да. В последний раз мы не очень тщательно соблюдали меры предосторожности, и на мгновение показалось, что я… но тревога была ложная. Просто задержка. Оказалось, разочарование для меня, стало огромным облегчением для него. Он признался мне, что ему невыносима мысль стать отцом. Что это навсегда разрушит его жизнь. А потом также выяснилось, что он размышлял и не был убеждён продолжать ли жить вместе, потому что всё становилось очень серьёзно. Он не чувствовал себя готовым к… ну, в общем, ко всему.

— Мудак.

— Что ты сказал, прости?

— Всякое бывает.

— О Боже, прости, я… Я не знаю, что на меня нашло! — Камилла преображается, прикрыв рот руками, будто только что очнулась после сеанса гипноза с открытыми глазами. — Пожалуйста, не обращай внимания. Давай вернёмся к оскорблениям друг друга.

— Конечно, Камилла. С завтрашнего дня мы возвращаемся к оскорблениям, но сегодня мы против одного. И против него, — подчёркиваю я, поднимая человеческого детёныша между нами, — нам понадобится всё сотрудничество, какое только возможно.

Ками обдумывает на полпути между опасением и подозрением.

— Каков план?

— Накормим его в надежде, что он уснёт. Закажем ужин для нас. Работаем.

— Звучит здорово. Но сначала я должна спросить Беа, не против ли она, чтобы я осталась здесь, — сдерживает меня. Как бы спрашивая, всё ли со мной в порядке.

Я крепко держу ребёнка, прижимая его к груди.

— По-моему, это справедливо. Действуй.

***

Не знаю, что меня больше удивляет: то, что я пригласил к себе своего заклятого врага, зная, что она права — то есть, что это плохая идея и не стоит ей потакать — или то, что стервозная подружка Камиллы согласилась, пусть и с миллиардом рекомендаций, доверить любовь всей своей жизни на три часа девушке, которую она обожает и уважает, но которая ни черта не смыслит в детях, и человеку, который никогда не давал ей ни малейшего повода для доверия.

Или что нам и правда удавалось работать, производя как можно меньше шума, потому что малыш в какой-то момент посчитал мою кровать достойной заменой своей, дав нам часовую передышку.

Или что Камилла, на пороге моей квартиры, ошеломлённая, обороняющаяся, с накормленным и отдохнувшим малышом в коляске, и изменённым планом действий в чрезвычайных ситуациях от имени обоих уже отправленным клиенту, прежде чем уйти, неожиданно произнесла «спасибо, Эдоардо».

Но нет.

Конечно, больше всего меня поразило то, что я по собственной воле заказал ей чёртову веганскую пиццу.

ГЛАВА 23

Камилла

За огромным, во всю стену окном кабинета так темно, что кажется, наступила ночь.

Однако часы на экране компьютера показывают только одну минуту шестого.

Пятница перед Рождеством — это буйство иллюминации, натянутой над улицами Милана, гудки автомобилей и закутанные в тёплые куртки прохожие. Они спешат по тротуарам к Порта Гарибальди, с полными пакетами подарков, купленными в последнюю минуту. Сегодня последний рабочий день перед новогодними каникулами.

То есть, исключая из уравнения вечеринку Videoflix, которую отдел кадров организовал сегодня вечером в штаб-квартире, я закончила свой рабочий год ровно минуту назад.

Это имеет одно и только одно значение.

Перемирие.

С завтрашнего дня меня ждут десять замечательных дней, которые я проведу в пижаме в тишине квартиры за просмотром сериалов и читая накопившиеся романы. Буду принимать долгие расслабляющие ванны с ароматическими пенами, извлечёнными из глубины шкафчика. Единственных запланированных социальных перерывов — два. Обед у моих родителей и встреча Нового года с Гретой, Беатриче и их семьями.

Десять прекрасных дней, без непрекращающихся войн, без стратегий Эдоардо, которым необходимо противостоять, без доминирующего опрометчивого влечения.

Возможно, я даже смогу проспать подряд десять часов. Рай.

Выстраивая такой сценарий, я выключаю компьютер и совершаю ошибку — бросаю взгляд на человека, с которым делю кабинет.

Через стол, за разноцветной башенкой из папок, в светло-голубой рубашке и с рукой, зарытой в волосы, Эдоардо сосредоточен на рыночном отчёте. Он не отвлекается даже тогда, когда я встаю со стула, надеваю сумку на плечо и поправляю перекинутую через руку парку.

С тех пор как два дня назад я побывала с новорождённым в квартире Эдоардо, он стал более надменным и аристократичным, чем обычно.

Пока везла Але к его маме, я подумала, что часы, проведённые в квартире Эдоардо были призывом к «прекращению огня». И очевидно, при свете дня мы оба пожалели, что зашли так далеко.

Мне хотелось отругать себя за то, что почувствовала, как сжалось сердце на пороге его дома, но, когда увидела, как Эдоардо заботится об Але в своей порно-ванной (он был таким настоящим и человечным…), что мне стало невыносимо. На мгновение мой компас сошёл с ума. Полностью. На миг я совершенно забыла перед кем стою.

Я сосредотачиваюсь на очаровательном беспорядке в кабинете, и воспоминания постепенно исчезают. Остаётся только сегодняшний день, ехидные подколы, тошнотворное напряжение, царящее с тех пор, как здесь появился он.

В моём списке предрождественских выходных остались только два пункта, которые нужно вычеркнуть: «купить подарки для Джои и Але» и «раздать улыбки и поздравления на корпоративной вечеринке, показывая ДГБ, насколько я готова к сотрудничеству, как он и ожидает от меня». И тогда я смогу вздохнуть с облегчением, снять маску и на время забыть обо всём этом.

Выхожу из кабинета и бодрым шагом направляюсь к лифтам.

Офис Videoflix суматошно готовится к вечеринке. В дополнение к ёлке у входа и гирляндам в коридорах, отдел кадров решил превратить все места общего пользования в зимнюю страну чудес. Повсюду белые портьеры, замысловатые гирлянды и блестящие искусственные снежинки, в сопровождении репертуара из классических рождественских мелодий.

Я приветствую пару коллег из администрации застрявших в сугробе синтетического снега, и спускаюсь в лифте на первый этаж.

У меня в запасе около двух часов, чтобы найти два подарка и вернуться, но при таких пробках передвижение на машине немыслимо. Я счастлива, что припарковала свои каблуки в офисе, и радуясь сапогам из искусственного меха, поднимаю лацканы парки, заматываю получше шарф и бегу по тротуару к ближайшему магазину игрушек.

Я выбираю сенсорную книгу для Алессандро и прошу упаковать её, а затем тащусь на окраину Парко Семпионе, в любимый спортивный магазин моей сестры. И менее чем за три четверти часа, первый пункт из моего списка выполнен.

На тротуаре холодный воздух щиплет нос и щёки. Я могла бы вернуться в тепло Videoflix, но у меня нет настроения, чтобы натягивать на себя добрый и заботливый вид, который собираюсь носить на вечеринке в качестве главного аксессуара.

Я прячу руки в карманы и решаю пройтись по украшенным улочкам, граничащим с Парко Семпионе. Немного задумавшись и по старой привычке, через несколько минут я оказываюсь перед историческим зданием, в котором находится маркетинговая фирма, где работает мой бывший.

Я задираю подбородок в сторону внушительной инкрустированной деревянной двери, преграждающей мне вход, когда позади раздаётся голос.

— Ками-ками?

Застуканная на месте, я разворачиваюсь, размахивая пакетами.

«Твою мать!»

— Паоло, привет!

— Привет, — приветствует он с каким-то отчуждённым радушием.

Я смотрю на тёмно-русые и слегка поредевшие волосы, вытянутое лицо, очень голубые глаза и обычную неряшливую бороду, которую Паоло не удосужился подстричь, и это кажется мне ожившим воспоминанием. Если бы не несколько более выраженных морщин вокруг глаз и усы, которые прямиком отсылают на съёмочную площадку фильма «Бесславные ублюдки». И коробка с диковинным бытовым прибором, которую он держит в руках, с наклеенным на неё красным бантом.

— Ты не возражаешь… — С оттенком смущения Паоло кивком указывает на дверь своего офиса. — Оставлю это на ресепшене. Тяжёлый.

— Да. Конечно.

— Входи. — Он толкает дверь плечом. — На улице холодно, да?

— Да.

Пока бывший исчезает в каморке за стойкой администратора, я пользуюсь возможностью изучить обстановку. Вестибюль идентичен тому, что я видела здесь в последний раз, почти год назад. Как будто время замерло. Стойка администратора, красные кожаные кресла в зоне ожидания, абстрактные картины на стенах. Даже запах освежителя воздуха тот же.

Всё как раньше.

По привычке подхожу к стеллажу, чтобы поискать его почтовый ящик. И нахожу тот переполненным, потому что Паоло всегда забывает заглянуть в него, несмотря на напоминания. Но на этот раз на табличке указано не только имя, там есть и должность — «Менеджер по маркетингу». Я перечитываю четыре раза. Он сделал это. Паоло избавился от репутации новенького, которая сдерживала его годами.

— Итак, ты… — Паоло подходит, сутулясь, но я перебиваю его.

— Поздравляю! Вау, ты мог бы мне сказать!

Он хмурится, отступая.

— Правда?

— Конечно! Почему нет?

Паоло неуверенно чешет нос.

— Ну, знаешь, я думал, это не обсуждается… То есть, не то чтобы при расставании мы определились с допустимыми темами. Но я решил, что так.

А это причиняет мне боль.

— Паоло, я буду счастлива, если у тебя всё хорошо!

— Ах, да? Я имею в виду… Спасибо. Это очень неожиданно. Честно говоря, я не ожидал этого так скоро.

— Это отличная новость, — успокаиваю я. — Твои родители будут счастливы.

— Родители? Да… да, да. Очень даже. Просто я… ну, это немного сложно, но да, я… счастлив.

Не понимаю, что вызывает у него нерешительность. Я думала, получив должность, к которой Паоло стремился в течение многих лет, он будет доволен и горд собой.

Возможно, на него оказывает странный эффект наша новая встреча, после всех этих лет, когда мы делились каждой мелочью, а затем несколько месяцев лишь обменивались незначительными словами в чате.

— Я рада за тебя, — настаиваю я.

— Беатриче рассказала тебе?

Я улыбаюсь, не понимая.

— О чём ты?

— Ну, всё. Это она в конце концов рассказала тебе?

Я собираюсь спросить его, о чём, чёрт возьми, он говорит, но почему-то слова приклеиваются к кончику языка. Быть с Эдоардо вредно. Я вижу заговоры повсюду. И в этом разговоре слишком много натянутых улыбок.

— Да. Да, конечно! Это Беа. Она сказала мне. Всё!

— Э-э. Слава богу. — Вздыхает с облегчением Паоло, откидывая назад светлые волосы. — Я сказал Лукреции, что она напрасно беспокоится. Беатриче — это семья как для неё, так и для тебя.

Лукреция? Беатриче?

Я стою, как парализованная, уставившись на него и потерявшись в этом вытянутом небритом лице, подобно разряду молнии посреди пустыни.

— Я знал, — она найдёт способ заставить тебя хорошо принять новости. В конце концов, мы не сделали ничего плохого, хотя и встретились в…

— На дне рождения Беа, за месяц до того, как мы с тобой расстались, — пробормотала вполголоса я. — В доме Беа. Посреди зимы беременная Беа устроила вечеринку с гавайской темой — пляжная музыка в гостиной, зонтики в бокалах, и ты порезался. А Лукреция… двоюродная сестра Беа, медсестра Лукреция отвела тебя в ванную и перевязала палец.

— Вот именно, я говорил, что хотя и познакомился с ней там, мы начали встречаться через несколько месяцев после того, как с тобой расстались. Только ты была ещё в плохой форме, и мне казалось некрасиво щеголять этим перед тобой.

Обрезанные фотографии профиля.

Беа и Грета так старались открыть мне глаза на него.

И о том, как всё было между нами.

— И я имею в виду, ничего, теперь мы должны подготовиться, потому что, знаешь, я переехал к ней, но ещё много чего не хватает. Не говоря уже о расходах. Пеленальный столик, детская, коляска, различные аксессуары… Я даже не представлял, что рождение ребёнка стоит так дорого. Бред!

Мир за моими веками продолжает оставаться нетронутым, но разум даёт сбой.

Он застревает на этих абсурдных словах. Жестоких.

Я приказываю уголкам рта подняться.

— Да. Боже, да, очень верно, ты прав. Прости, не помню, Лукреция на каком сроке?

— М-м-м. — Паоло задумывается. Ему необходимо подумать об этом! — Думаю, около четырёх месяцев.

— Замечательно.

— Да? Короче, да… и ещё вопрос свадьбы. Лукри всё организует, слава богу, ещё и потому, что времени мало.

— Беатриче упомянула, — сочувственно киваю я, — когда свадьба?

— В конце января. Так что она ещё влезет в платье.

— Хорошо. Отлично. Чудесно!

Мой бывший внезапно забеспокоился.

— Ками-ками, ты уверена, что не против поговорить об этом?

Может, ты мог бы поинтересоваться прежде, чем говорить об этом, идиот!

— Нет! Только извини, мне пора идти. Уже поздно, а у меня рождественская вечеринка в компании. Но с Рождеством! Тебя и супругу! И удачи… во всём!

В ответ Паоло бормочет что-то невразумительное и прощается, а я в следующий момент снова оказываюсь на тротуаре, одна, в холоде миланского сочельника.

Мозг: обнулен.

«Чтобы получить осмысленную мысль, дождитесь перезагрузки».

Я мчусь в своих синтетических сапогах среди прохожих, толпящихся на тротуарах. Разноцветные огоньки и рождественские гимны льются из дверей магазинов, когда из них выходят покупатели. Я ни о чём не думаю.

Ноль.

Ноги сами ведут меня к центру Порта Гарибальди, а затем к офису Videoflix. В вестибюле на первом этаже рождественский хаос взбудоражено перекликается между людьми в шапках Санты, обменивающимися поздравлениями, альбомами Майкла Бубле, звучащими из звуковой системы, и ароматом тёплого панеттоне, который ошеломляет любого, кто проходит мимо кафетерия.

Я тащусь к лифту, как зомби, который только что был заражён, но ещё не осознал этого. Когда на десятом этаже автоматические двери широко распахиваются, я чётко знаю, что собираюсь сделать. Собираюсь найти Беа и сделать так, чтобы Але остался без матери, а я попала в тюрьму!

Я игнорирую праздничную атмосферу в офисе, где на полу лежит искусственный снег, с потолка свисают блестящие сосульки, а в воздухе витают ещё более заунывные рождественские песни.

Вестибюль расчищен, все будут напиваться в зоне отдыха.

Я бросаю пакеты с подарками на стул Адель, избавляюсь от парки, бросая её на стойку администратора, и чуть не падаю на рождественскую ёлку, которая гигантски возвышается рядом.

Пытаюсь пройти мимо с полу-ругательством, но… внимание задерживается на висящих шарах, раскрашенных вручную. И затем он переходит к самому нижнему.

Шар полускрыт. Он совершенно жуткого вида; из-под плохо прикреплённого красного глиттера проглядывает полистирол.

Шар, который Эдоардо сделал сам. От нашего имени.

Несмотря на то что я просила его не делать. Но он всё равно его украсил, потому что мне было не всё равно.

Я моргаю, убирая его с глаз долой, и в боевом темпе направляюсь к месту проведения вечеринки. Чем ближе я подхожу, тем оглушительнее шум.

Между коридорами, открытыми кабинетами и зоной отдыха устроен роскошный буфет, по которому текут реки изысканного алкоголя. Несколько знакомых лиц приветствуют меня, на что я быстро отвечаю взаимностью, пробираясь сквозь толпу к месту назначения.

И вот он.

Не обращая внимания на трёх мужчин в костюмах, обсуждающих с Эдоардо неизвестно что и поглощающих канапе, запивая их Franciacorta, я подкрадываюсь и повисаю у него на руке.

— Эдоардо, прости, что прерываю. У нас чрезвычайная ситуация.

— Чрезвычайная ситуация? — переспрашивает он.

Эдоардо произносит это, но в его непроницаемых глазах большими буквами написано «где ты была?».

— Да, только что пришло письмо от системы автоматической проверки. Катастрофа. Не знаю, сколько времени нам понадобится, чтобы разобраться. На мой взгляд, немало. Извините! — пропела в сторону его аудитории. — Я должна его украсть.

Не дожидаясь ответа, беру Эдоардо за руку и увлекаю за собой.

Эдоардо без возражений следует за мной, пока я иду по коридору задом наперёд. Мы проходим мимо искусственного снега, гирлянд из снежинок. По мере того как мы удаляемся, громкость музыки становится более терпимой, и когда я открываю дверь в наш кабинет, охватившая тишина вступает в противоречие с хаосом остального этажа.

Я первой вхожу в кабинет.

— Что за чрезвычайная ситуация? — Эдоардо следует за мной внутрь. — Я не получал никаких писем.

Я перегибаюсь через стол, опрокидывая банку с искусственным растением, которое держу в углу. Маленькая металлическая штуковина со звоном ударяется о стол. Хватаю запасной ключ, спрятанный на виду, и в два шага оказываюсь у двери.

— Ну же, Камилла? Можешь сказать, что происходит?

На всякий случай я делаю два оборота ключом, затем выключаю свет и поворачиваюсь.

Кабинет освещён только светом уличных фонарей, украшающей город рождественской иллюминацией и полной луной в ночной синеве неба.

Нереальная атмосфера, вне времени.

А в центре Эдоардо — в строгих брюках и рубашке, без галстука, с надменной гримасой, рисующей рот, который я бы наполнила поцелуями, выглядит как мечта из фильма 16+.

— Камилла? — Его черты становятся жестче, но он не сводит с меня глаз, пока я приближаюсь, задыхаясь и теряя рассудок.

И, возможно, он хочет что-то добавить.

Но я опережаю.

Я обнимаю Эдоардо за шею, встаю на носочки, прижимаясь к его твёрдому телу, и в полумраке кабинета возвращаюсь губами к его губам.

ГЛАВА 24

Эдоардо

В этом году я вёл себя не очень хорошо, поэтому, честно говоря, даже не думал, что на Рождество получу подарок.

Однако, необъяснимым образом, это происходит.

Спиной к стене, в полумраке кабинета, где нас закрыла Камилла, её губы — первое, что я получаю. Её стройное тело в облегающем платье-футляре, нагло прижимающееся к моему, — второе.

Третье — я должен быть где угодно, только не здесь.

Нет, не так. Третье — её руки, лихорадочно спорящие с моей рубашкой, в попытке найти путь к коже. Руки, которые, если бы об этом не позаботилась она, заставили бы меня забаррикадироваться внутри и выйти только после того, как мы утолим все желания.

Пять секунд.

Потребовалось всего пять секунд, пока её язык сплетался с моим, а пальцы искали меня так, словно никогда не хотели ничего другого, чтобы отправить меня за грань. И взять километровый список причин, почему я не должен этого делать, выбросить его и сделать именно то, что я хочу.

А я хочу Камиллу.

Хочу её так сильно, что остальное не имеет никакого значения. И поскольку это кажется чем-то, о чём Камилла за долю секунды может пожалеть, я пользуюсь и решаю украсть всё, что смогу, пока она не передумала.

Я обхватываю её бёдра, прижимая ближе к своему паху. Камилла, однако, не протестует. Она позволяет мне. Она запускает пальцы в мои волосы, тянет за них, отвечает на поцелуй со всепоглощающей интенсивностью, которая проникает в мою нервную систему. Будто ей надоело играть по старым правилам, и она решила написать для нас новые.

Обхватываю ладонями её лицо и отвечаю.

Я целую её так, словно хочу съесть, как будто мне мало. Мой поцелуй неразумный и голодный; это борьба ртов и языков, это прелюдия и обещание того, как будет, когда я окажусь внутри неё.

Хочу, чтобы она испытывала то же напряжение, которое сводит меня с ума. Хочу, чтобы Камилла признала, что хочет меня, как никого другого. Я хочу, чтобы она ещё раз сказала, что она моя.

Я не даю Камилле времени отдышаться. Оттесняю её спиной вперёд к заваленному столу и вслепую передвигаю предметы, чтобы она могла сесть.

Опьянённая поцелуями, Камилла делает это. Она садится на стол. Притягивает меня между своих ног, и я снова оказываюсь на ней.

Тусклый свет, проникающий из внешнего мира, возвращает мне беспрецедентный образ нас, отражающихся в окне. Я и она. Она на столе с задранным платьем, я между её ног, а мои колени заблокированы лодыжками Камиллы. Кадр размытый, чувственный, нелогичный. Горячий, как ад.

Этот вид вызывает у меня безумное желание избавиться от её трусиков и заставить кончить, пока я раз за разом погружаюсь в неё. Но мы находимся на рождественской вечеринке компании. Камилла сидит на своём захламлённом столе. Это самое очевидное клише во вселенной.

А её пальцы спешно расстёгивают мои брюки.

— Бл*дь — вырывается у меня, когда она прикасается ко мне поверх натянутой ткани боксеров. Камилла улыбается, облизывая губы. Она кружит пальцами вокруг, перемещая ладони на ягодицы, и быстро тянет одежду вниз.

«Дерьмо…»

— Ты стесняешься, Эдоардо? — дразнит меня с ухмылкой, в которой нет ничего невинного. — Я думала, ты хотел этого.

Святой создатель, столь же стремительным движением Камилла встаёт. Сбрасывает свои сапоги и стягивает с бёдер чулки.

Затем, то же самое она делает и со своими трусиками.

Под платьем Камилла голая.

— Бл*дь, — повторяю я.

— Ты это уже говорил. — Она хватается за мою шею и впивается в мои губы поцелуем. Хорошо, это окончательно. В задницу клише. Это клише великолепно. Я усаживаю Камиллу на стол, и снова оказываюсь зажатым у неё между бёдер. Одной рукой блокирую ей затылок, прижимая её губы к своим. Другой рукой медленно провожу вниз.

— А чего хочешь ты? — спрашиваю я, но ответ получаю от своих пальцев; они исследуют, дразнят, вырывая у Камиллы пару приглушённых стонов, которые заставляют меня пульсировать от желания.

Я бы сказал, — вопрос скорее риторический.

Она хочет меня.

Чёрт, Камилла смущающее готова.

— И что? Чего ты хочешь? — нажимаю на неё. — Скажи-ка.

— Хочу сделать что-то глупое, а ты — самый глупый вариант в радиусе нескольких миль. Может быть, даже на весь континент.

Я улыбаюсь вблизи её губ со вкусом мяты и ванили.

— Я тоже очень хочу тебя.

Я помогаю ей подвинуть вперёд бёдра, но Камилла кладёт ладонь на мою расстёгнутую рубашку.

— Презерватив.

Правильно. Да, презерватив. Я отстраняюсь в направлении наплечной сумки для компьютера. Впервые, как вошёл в кабинет, я снова начинаю думать. Дерьмо. Я настолько оторвался от реальности, что не могу выдать даже две разумные мысли подряд.

Достаю пакетик из маленькой коробочки, засунутой во внутренний карман, и возвращаюсь к ней.

— Эта дверь стеклянная…

— Она тонированная. Никто нас не увидит.

Камилла быстро берёт пакетик из моих пальцев. Уверенно хватает меня и разворачивает презерватив по длине.

Это правда то, чего она хочет? Кто-то вроде неё? Ни тебе солнца-сердца-любви, ни прочей чепухи. Случайное событие, не имеющее никакого значения, и конец?

Может, и так, поскольку Камилла тянет меня за рубашку с явным нетерпением. Она овладевает моим ртом, борется с моим языком, который переплетается с её языком в танце, разрушающем все логические порывы. Я снова погружаюсь в её вкус. Мята, ваниль, она. И теряю рассудок.

Через мгновение я поднимаю бёдра Камиллы и погружаюсь в неё. Полностью, до основания. Даю ей пару секунд на адаптацию, хотя она так готова, что ей это не нужно, а затем начинаю двигаться.

И, господи, это фантастичное ощущение. Каждый толчок — это ускорение к небу. Приятно видеть, как она стонет. Здорово, что она называет меня по имени, будто я божество её вселенной. То, что Камилла держится за мой затылок и целует меня, следуя ритму моих толчков, делает всё более возбуждающим, острым. Незабываемым.

Потрясающе — видеть, как с каждой секундой ослабевает её защита, чувствовать, как Камилла расслабляется и тает в долгом перехватывающем дыхание оргазме. Она кончила. В моих объятиях. Со мной внутри.

И этого достаточно, чтобы спровоцировать и мой оргазм. Почти болезненный от того, насколько интенсивный. Он охватывает меня до кончиков пальцев на ногах. Я прислоняюсь лбом к её лбу, переводя дыхание, справляясь с колотящимся сердцем и последними волнами удовольствия, которое ещё полчаса назад казалось мне невозможным.

— Боже, — вздыхает она, отрываясь от моего плеча.

Я улыбаюсь, запыхавшись, но живой, как никогда.

— Согласен.

— Боже! — повторяет она. — Похоже на опьянение чистым блаженством и дистиллированным счастьем.

— Я бы сказал то же самое.

— Нет, правда! Лучшая идея года. Это того стоило. Всё стоило.

Ещё возбуждённый, я приподнимаю пальцами её подбородок. Щёки раскраснелись, губы опухли, глаза блестят благодаря оргазму. Чёрт, она великолепна.

— Когда мы сделаем это снова? — спрашиваю я, пересекаясь взглядом, полным радости и эндорфинов.

— …сделаем снова?

— Цитируя словарь, это означает повторение выполненного действия, которое оказалось чертовски приятным.

Внезапное молчание Камиллы, в то время как она продолжает удерживать свои бёдра раскрытыми и обхватывает ими мои, приводит меня к чувству обиды, но я решаю не обращать на это внимания. На самом деле, абсурдная гармония между нами завела в тупик и меня.

— Завтра я уезжаю, — продолжаю я. — Еду в Венецию и останусь там на праздники.

— Эм… счастливых праздников?

— Тебе не нужно желать мне этого сейчас. Ты скажешь мне об этом завтра, у окна моей спальни, когда будешь восторгаться закатом, спускающимся над крышами Венеции. Или на следующий день. Или на следующий день после этого.

Камилла, с распухшими от моих поцелуев губами и растрёпанными волосами, округляет глаза, словно я только что объявил, что уезжаю из страны, чтобы открыть смехотворный киоск на пляже Копакабана.

— Нет, окей, я, наверное, неправильно поняла, — наконец выдохнула она.

Я неявно попросил её приехать ко мне домой на рождественские праздники.

Событие, которое, по правде говоря, никогда не происходило раньше.

Ни с кем.

В груди что-то щемит.

— Ты всё прекрасно поняла.

— А-а-а, я имею в виду, не пойми меня неправильно, это было замечательно. Правда, очень хорошо. Хочу сказать, я долгое время не в деле, так что, возможно, моё мнение искажено, но, по шкале от одного до десяти, это на целых пятнадцать, может, даже шестнадцать. Думаю, если оглянуться назад, я могла бы дойти до восемнадцати…

Она милая, даже когда бредит.

— Я имею в виду, тебе не нужно метаться. Я понимаю, — это был единичный случай. Серьёзно, раз уж сама предложила это тебе. И было здорово! Поэтому самое лучшее, что можно сделать сейчас — не сожалеть, не раскаиваться и идти каждый своей дорогой.

Я открываю рот, но впервые за время бесконечной борьбы с тех пор, как знаю Камиллу, оказываюсь без готовой шутки.

Я на самом деле не знаю, что ответить.

Камилла не утруждает себя добавлением чего-либо ещё.

Опираясь руками о столешницу, она подталкивает себя, чтобы встать, и собирает вещи. Быстро надевает трусики, а затем сапоги. Хотя на улице около двух градусов тепла, Камилла почему-то держит чулки в руках, не надевая их.

Пока я натягиваю боксеры и застёгиваю брюки, хотя бы ради приличия, Камилла делает два оборота замка и возвращается, убирая запасной ключ обратно в горшок с искусственным растением на столе.

Она уже уходит, когда мой голос выходит из-под контроля.

— Значит, это «нет»?

Я проклинаю себя за вопрос, но в то же время могу только ждать её ответа, как нищий, умоляющий о несуществующей милости.

Рассматриваю её ладонь, обхватившую ручку, прямую спину, ниспадающие на ткань платья волосы, профиль лица, наклонённого к плечу. Я собираю её черты, все, до мельчайших, потому что в глубине души уже знаю, что она собирается сказать. И знаю, что Камилла права. Это произошло случайно и не должно было вообще существовать. Но случилось, и теперь этим нужно управлять, сдерживать, перенаправлять, чтобы события не пошли под откос больше, чем уже есть.

Камилла опускает ручку и, потянув на себя, открывает дверь.

Хаос вечеринки проникает в наш укромный кабинет. Громкая музыка, свет и весёлые крики разрушают тишину нашего пузыря.

Иллюзии пришёл конец.

— Счастливого Рождества, Эдоардо, — шепчет Камилла.

И исчезает в коридоре не оглядываясь.

ГЛАВА 25

Камилла

Свет проникает сквозь стекло и щекочет мои веки.

Я открываю глаза на своей кровати, стараясь сфокусировать реальность за пределами уголка подушки. Шум проносящихся по улице машин, грохот поезда вдалеке, голоса пешеходов, запах кебаба из закусочной напротив.

Первый день передышки.

Никакого будильника, никакой работы, никого, перед кем нужно отчитываться. Часы, да что там, целые дни, которые я могу заполнить по своему усмотрению. Могу поздно позавтракать и досмотреть до конца сериал, почитать, включить музыку, пока в пижаме готовлю обед, или послушать какой-нибудь отложенный подкаст.

Я доступна для вызова в чрезвычайных технических ситуациях высокого уровня, но в остальном — могу чествовать своё ничего неделание без чувства вины.

Я переворачиваюсь на бок, потягиваюсь и по привычке беру мобильный телефон с прикроватной тумбочки. Прошлой ночью я выключила его, поэтому, свернувшись калачиком под одеялом, включаю и читаю уведомления. Пришло много сообщений.

Почти все от Беатриче, кроме одного.

8 Привет, Ками, я на рождественской вечеринке! Где ты?

8 Ты уже в пути?

8 Ками, ДГБ ищет тебя, но нигде не может найти. Я сказала, что ещё не видела тебя. Эдоардо тоже нет…

8 Нет, окей, Эдоардо появился, но ты пропала в космосе!

8 Ками, я уже полчаса пытаюсь тебе позвонить. Пожалуйста. Пожалуйста. Ответь мне.

8 Ками, чёрт, прости меня, но позволь мне хотя бы объяснить…

8 Ладно, ты не хочешь со мной разговаривать. Я понимаю. Я была неправа.

«Поскольку не могу с тобой поговорить, я надеюсь, что хотя бы мои слова ты прочитаешь. Моя обожаемая кузина, после того как залетела от твоего бывшего и попросила меня ничего тебе не говорить, видимо, передумала и решила, что именно я сообщила тебе радостную новость. Она написала мне смс, поблагодарила за разговор с тобой и добавила, что ты приходила к этому засранцу с поздравлением. Теперь, зная, что я ничего тебе не говорила (а я, клянусь, уже целый час корю себя за то, что не нашла способа и смелости раньше), не смею и представить, что ты почувствовала, когда узнала. Пойми, если я до сих пор ничего тебе не объяснила, то потому, что боялась. Я боялась, что тебе будет больно, учитывая, что произошло, когда ты думала, что беременна, а потом этого засранца затмило…»

«…Я представляю, что ты сейчас дома в слезах и не хочешь со мной разговаривать. И ты меня ненавидишь. У тебя есть все основания для этого. Если я могу что-то сделать, чтобы загладить свою вину, напиши, и я сделаю это…»

Я сглатываю и открываю единственное сообщение от Греты.

«Беа мне всё рассказала. Я ничего не знала. Конечно, она поступила неправильно, но не заставляй её платить слишком дорого. Мы обе знаем, что узнав новость, ты подумала про себя: «Слава богу, не моя очередь залетать от этого незрелого, дряблого, скупого придурка». Или ошибаюсь?»

В тёмном тепле под одеялом я сжимаю телефон между пальцами. И звоню Грете.

— Если услышишь мой крик, то это потому, что близнецы решили модифицировать ёлку и строят ловушку на Санта-Клауса. Хотят поймать его в тот момент, когда будет оставлять подарки под ветками. Они приклеили к полу Х из цветной ленты и безграмотную записку, с указанием, куда положить подарки-приманки, чтобы дерево упало на него и вырубило. Они репетируют. Моя гостиная усыпана синтетическим снегом, валяется сломанная ветка, повсюду ёлочные шары и огромное желание выгнать их из дома. И это только одиннадцать утра.

— Хорошо. Хорошо. Всё очень даже нормально.

Я откидываю одеяло и ставлю ноги на холодный пол. Именно в такие моменты я благодарна за то, что у меня пока нет детей. Не думаю, что готова иметь дело с маленькими преступными умами.

— Так насколько я ошибалась?

Я тащусь на кухню в поисках кофе. Тишина моей маленькой квартиры вступает в противоречие с криками детей, доносящимися из телефона.

— Правда? — спрашиваю я.

— Всегда и только, — отвечает Грета.

— Блин, Грета, нет! Ты не ошиблась!

Подруга разражается освобождающим смехом, который возвращает меня в мир.

— Видела бы ты ужас на его лице, когда Паоло рассказывал о ребёнке и свадьбе. Ты можешь в это поверить? Я рисковала быть связанной на всю жизнь с парнем, который, будь я беременна, женился бы на мне и остался только по инерции!

— Я знаю! — вторит мне Грета.

— Не говоря уже об оказываемом им сопротивлении, лишь бы не использовать презерватив! Если я не забеременела за десять лет, то только потому, что знала — Паоло не готов, и настаивала на мерах предосторожности. Видимо, новую пассию растрогали его оправдания, и она забеременела после двух овуляций! Это всегда было «нет, только не презерватив, мне невыносимо в нём, и вообще, он слишком тесный». А чему тесно? У тебя маленькая морковка, и ты даже не знаешь, как ею правильно пользоваться?

— Ты позавтракала тостом с порохом?

— Нет, но если подумать, прошлой ночью я испытала оргазм с мужчиной.

— Что? — завизжала Грета.

— Да! Когда вернулась на вечеринку в офис. Эдоардо спокойно и ничего не подозревая занимался самопиаром на вечеринке, а я заманила его под надуманным предлогом и заперла в кабинете. Потом соблазнила, накинувшись на него. Поздравляем меня.

— Но правда, Ками! Искренние поздравления!

— Я говорила с сарказмом.

— А я нет! Я в курсе, что он безумно сексуальный!

— Важна не только красота.

— Ты права. Как у него с морковкой?

— Я вешаю трубку.

— Не надо, иначе мне придётся вернуться и объяснить двум пятилетним детям, почему в этом году на Рождество они получат в качестве подарка пожизненное заключение! — Заявление Греты вызывает у меня улыбку. — Окей, значит, ты не злишься на Беа, и у тебя был секс. Хочешь поделиться чем-нибудь ещё?

— Да. Сейчас я выключу телефон, посмотрю подряд десять сезонов «Друзей», закажу на обед веганские суши, а в оставшееся время буду размышлять о жизни, вселенной и обо всём на свете.

— В твоей детокс-диете разрешено общение на бис с мистером Аристократия, или он один из тех мужчин, которым «одного раза достаточно, вперёд следующая, спасибо»?

— Мистера Аристократия в меню нет, — отвечаю, доставая с верхней полки над холодильником банку с кофе. — И в любом случае он уехал, его не будет в городе несколько дней.

— Очень жаль, — бормочет Грета, — напиши смску Беа. У неё душа болит и страдает. Осмелюсь сказать, зря.

— Вообще-то… я всё ещё немного злюсь на неё.

Впрочем, не по той причине, о которой она думает.

— Вы сможете находиться у меня в одной комнате в новогоднюю ночь?

— Я подумаю и дам тебе знать.

Я прощаюсь с Гретой и сбрасываю звонок. Тишина, снова заполнившая квартиру, после того как меня оглушили звуки дома Греты, отталкивает.

В ухе продолжает звенеть, пока в гейзерной кофеварке варю кофе, намазываю джем на хлеб и перемещаюсь к телевизору. Оставаясь в пижаме, я запускаю свой любимый сериал, который выжимает из меня несколько смешков, пока я поглощаю свой завтрак.

Я уже на полпути к концу эпизода, когда раздаётся звонок домофона.

Вскакиваю и направляюсь к переговорному устройству, а по дороге вспоминаю — оно неисправно. Я нажимаю на кнопку, чтобы открыть дверь, кричу «Я иду!» в надежде, что меня услышали, и, быстро надев обувь, вылетаю на лестничную площадку в пижаме, сжимая в пальцах ключи.

Не понимаю, почему я думаю об Эдоардо, пока спускаюсь по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Это бессмысленно. Я знаю, он вернулся в свой родной город.

Это не может быть он.

Не может, и всё же, когда я открываю дверь, спиной ко мне стоит мужчина. Высокий, с тёмными волосами, как и Эдоардо. И на нём элегантное пальто, очень похожее на его.

Внешний мир замедляется, и я чувствую, как губы автоматически напрягаются, а на языке вертится шутка.

— Эдоардо, ты просто не мог…

Привлечённый звуком голоса, мужчина оборачивается.

Я натыкаюсь на чужое враждебное лицо. Мужчина бросает на меня не поддающийся пониманию взгляд, затем задерживается на моих кроссовках и куртке, накинутой поверх пижамы.

— Простите, я… — заикаюсь я, но он быстро удаляется, приняв меня за сумасшедшую.

— Синьора Феррари? — Очень молодой парнишка, волосы которого выбиваются из-под шерстяной шапки, выходит позади припаркованного боком фургона с мигающей аварийкой. На нём красная жилетка службы доставки.

— Для вас пакет.

Вот кто позвонил в звонок.

— Ох. Спасибо.

Принимаю свёрток и, вернувшись домой, кладу на стол. Я ничего не заказывала, это должен быть подарок.

Сомневаюсь, что отправитель Эдоардо, но мой разум продолжает тянуть меня к нему. Словно это неизбежно. Я прогоняю эту мысль и отрываю картонный язычок. Внутри я обнаруживаю красочный маленький пакет с запиской.

Чтобы лучше насладиться отдыхом дома.

Извини. Я люблю тебя.

Беа

Я разворачиваю содержимое. Это прекрасный набор бомбочек для ванны.

Очень красочные, ароматные, именно такие подарки ассоциируются у любого человека со мной. Женщиной, которая наслаждается в своём обществе дома, нежась в ванне, между сериалом, книгой и подкастом. В своей неприступной зоне комфорта, без риска, забаррикадировавшись в безопасности в своих четырёх стенах.

На экране телевизора стоит на паузе первая серия сериала. Рейчел, в свадебном платье, сидя на уютной кухне своей подруги детства Моники, начинает новую жизнь в окружении людей, которые день за днём будут становиться её новой семьёй.

Машинально я оглядываюсь по сторонам.

Тишина.

Одиночество.

Обычно они меня не беспокоят.

Жаль, что сегодня не получается найти утешение и отключиться после утомительного дня в мягких подушках. Сегодня от них разит упущенной возможностью.

Я выключаю телевизор, собираю остатки завтрака и привожу в порядок плиту. Возвращаюсь в свою комнату с эхом живой, подпольной идеи, которая сдерживает себя на низкой скорости, чтобы не быть обнаруженной.

Но когда достаю маленький чемодан из верхнего отделения шкафа и снимаю одежду с вешалок, я полностью отдаю себе отчёт в том, что собираюсь сделать.

Я переодеваюсь, собираю косметичку, упаковываю в чемодан бомбочки для ванн и застёгиваю до шеи молнию на парке, чтобы броситься в миланский холод накануне Рождества.

Втиснувшись в метро в направлении Центрального вокзала, с чемоданом между ног, сумкой для ноутбука на плече и перекинутой через другое плечо сумочкой, я говорю себе, что ещё могу вернуться. Я говорю себе это, даже когда прохожу пункты контроля на платформу и, поднявшись на борт Frecciarossa, иду по проходу в поисках своего места.

Я провожу два с половиной часа, раскачиваясь на удобном диване в поезде и удивляясь тому, насколько расплавился мой мозг.

Возможно, Эдоардо даже нет в городе. Может, он просто так сказал. Скорее всего, он передумал, уже привёл домой следующую, которой пообещал дешёвые закаты над крышами и в мгновение ока отправит меня обратно в Милан.

Поезд преодолевает последнее расстояние, оставляя позади материк, пролетает над водой, протекающей под Понте-делла-Либерта, и, наконец, нежный голос диктора, записанный на плёнку, объявляет конечную остановку.

Волоча чемодан, я выхожу на платформу и следую за толпой, которая на выходе выливается в буйство иностранных языков, разноцветных пальто и чемоданов.

У меня очень смутные воспоминания о Венеции. Я приезжала сюда в детстве с родителями. Поэтому, оказавшись за пределами ступенек, ведущих на станцию, я пригвождаю себя к месту. Холод и зима ничуть не умаляют ощущения внезапного попадания в другую эпоху.

Панорама со старинными зданиями, возвышающимися над Гранд-каналом, — это картина восемнадцатого века, оживающая по волшебству.

Я отхожу в сторону, пропуская прохожих, и достаю смартфон.

«Если приглашение ещё в силе, я на вокзале в Венеции», — набираю текст и отправляю, не раздумывая ни секунды.

Морозный декабрьский воздух щиплет мне лоб, нос и пальцы, пока я пишу второе сообщение для Беа.

«Спасибо за подарок, тебе не следовало. Я бы никогда не возненавидела тебя, но мне нужно время. Скоро увидимся».

Полчища туристов направляются к вапоретти и калли, а я сижу на ступеньках и жду, не зная, что делать. Эдоардо не читал сообщение. Рабочий чат показывает, что он не в сети. Я пытаюсь дозвониться, но Эдоардо не отвечает.

Я опираюсь локтями на чемодан, а подбородком на ладони.

Это безумие, но мне не жаль. Не думаю, что могла бы оказаться где-то ещё, кроме как здесь, перед этой захватывающей дух панорамой, овеваемая резким солёным воздухом. Даже если вернусь домой только через несколько часов.

Я ищу в интернете сервис по хранению багажа, где можно оставить чемодан и побыть пешим туристом, когда на экран мобильного телефона падает тень.

— Добрый день, Камилла.

Этот голос заставляет моё сердце пропустить удар.

Я вскидываю голову и поднимаюсь на ноги. И тут я понимаю, что не знаю, что сказать. Вчера вечером я оставила его в кабинете с вытянутой из брюк рубашкой, а сегодня вижу с головы до ног в спортивной одежде, настолько отличающейся от обычной, что Эдоардо похож на другого человека.

Я поднимаю руку.

— Не спрашивай.

Эдоардо усмехается.

— Могу хотя бы узнать, страдаешь ли ты морской болезнью?

— Зачем?

— Камилла, возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но ты находишься не в городе у моря. Ты в городе, который возвышается над морем. Есть два способа добраться до дома: пешком, в толпах туристов, заполонивших город, или по воде.

Я хмурюсь.

— Значит, приглашение остаётся в силе?

— Будь это не так, я бы спросил тебя, в какое время предпочитаешь вернуться, а затем отправил тебе по электронной почте билет на поезд.

Боже, я никогда не привыкну к его манерам. Это так формально и вычурно.

— Нам обязательно садиться на вапоретто? — спрашиваю я, оглядывая длинную очередь у билетных касс.

— Следуй за мной, — говорит Эдоардо, перехватывая чемодан из моих рук.

Исчерпав альтернативы, я слушаюсь. Спускаюсь с последних ступенек перед вокзалом и молча иду рядом с ним.

В нескольких шагах от одного из причалов общественного водного транспорта Эдоардо останавливается перед пришвартованной небольшой, открытой элегантной лодкой из блестящего дерева. Он проскальзывает в неё и фиксирует чемодан под сиденьем в центре, затем закрепляет ремень от сумки для ноутбука и мою сумку.

— Не поднимешься на борт?

— Э… да. Конечно. — Я протягиваю ботинок между краем причала и лодкой, не зная, как сделать и не упасть при этом в воду.

— Господи, — подавляет он улыбку, забавляясь, — ты истинная городская девушка.

Эдоардо подаёт знак, чтобы я подошла ближе. Берёт меня за талию и помогает подняться на борт. Лодка под нами начинает раскачиваться. Я цепляюсь за него, словно моя жизнь улетает, и инстинктивно крепко удерживаю мужчину за бёдра, чтобы не оказаться в воде.

— М-м-м, ты в стане врага очень привлекательная, — шепчет он, пока я бесстыдно приклеиваюсь к нему. — Но мы отложим это ненадолго. Присаживайся.

Эдоардо отстраняется и указывает на центральное деревянное сиденье, а затем перелезает через него в заднюю часть маленькой лодки.

— Ты останешься там? — спрашиваю я с ноткой страха.

Эдоардо снова улыбается.

— Боюсь, эта лодка сама себя не поведёт.

— У тебя есть лицензия?

— Говорил ли я тебе за эти месяцы, что я коренной венецианец? — спрашивает с очередной улыбкой.

— Только миллион раз…

Сдавшись, я сажусь. Эдоардо заводит двигатель. По крайней мере, я думаю, что он его включает, поскольку лодка скользит вперёд по поверхности воды, но при этом не издаёт ни гула, ни запаха бензина. Слышен только плеск моря о дерево, смешанный с шумом паромов, которым мы уступаем дорогу, и туристов, снующих вокруг нас пешком.

— Она электрическая? — спрашиваю я.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что забочусь об окружающей среде и стараюсь загрязнять её как можно меньше?

— Ты мой идеальный мужчина, — заявляю я.

Воду захлёстывает в лодку, будто Эдоардо потерял контроль над управлением мотором, но я не обращаю на это внимания, потому что передо мной открывается Гранд-канал с историческими зданиями и мостом Риальто, арки которого ласкают радужные лучи заходящего солнца.

Зрелище настолько неожиданное, что я теряюсь в изумлении.

Это произведение искусства под открытым небом.

Весь город — шедевр культуры.

Эдоардо мастерски ведёт нас под мостом и проходит немного дальше, где и глушит двигатель. Он швартуется и высаживается первым, подаёт мне руку, помогая взобраться на скрипучий деревянный причал.

Я пытаюсь забрать свой багаж, но Эдоардо отстраняет меня презрительным кивком. Затем шагает по доскам и несёт мои вещи к двери одного из разноцветных зданий, обрамляющих канал, как жемчуг в ожерелье. Галантным жестом он открывает дверь и приглашает меня войти.

В мгновение ока сцена перекликается с тем, как на второй день работы он придержал для меня дверь в офисе, притворяясь вежливым, только для того, чтобы лучше заасфальтировать меня перед собравшимися командами.

Кажется, что это случилось целую жизнь назад.

— Прошу, — приглашает меня внутрь.

Сдерживая внезапное смущение оттого, что я нахожусь на его самой сокровенной территории, которая оказалась террасой в центре одного из самых красивых городов мира, я переступаю порог.

Я оказываюсь в огромном зале с колодцем в центре, затем в другом зале поменьше и, наконец, перед изящной лестницей, ведущей на второй этаж.

— О. Твою. Мать.

Его гостиная в три раза больше моей квартиры! С большими диванами, мрамором на полу и балками на потолке. Но самое главное, три очень высоких окна выходят на впечатляющую панораму.

Небольшими шажками я приближаюсь к ним, чтобы рассмотреть лучше.

Отсюда можно увидеть часть Гранд-канала. Солнце опускается на поверхность воды, играя светом, отражающимся от фасадов зданий на другом берегу.

— Тебе нравится?

Его голос касается моего затылка, щекочет каждый нерв, ускоренно спускаясь между ног.

— Это прекрасно, Эдоардо, — шепчу я.

— Я знаю.

Эдоардо зарывается носом в мои волосы и оставляет медленный поцелуй на моём виске, когда начинает расстёгивать мою парку. Я позволяю ему снять с себя и наклоняю голову, чтобы облегчить путь. В следующее мгновение его губы находят мои. Лёгкость, с которой в его присутствии моё тело превращается из подозрительного и настороженного в «раздень меня и сделай своей», ошеломляет мои чувства, как лучший из наркотиков.

Я автоматически запускаю пальцы в его волосы, поворачиваюсь и увеличиваю интенсивность поцелуя. Наши языки сплетаются, и через две секунды я уже хочу добраться до последней базы. Оценка по выносливости: провал.

— У меня есть хорошие и не очень хорошие новости, — бормочет Эдоардо. — Какую из них ты хочешь услышать первой?

— Хорошую.

— Сегодня мы идём к моей бабушке на ужин в канун Рождества.

«Что?»

— Бабушка, чей день рождения ты пропустил из-за меня?

— Именно к ней. Единственной и неповторимой. Не очень хорошая — планируется приветственный коктейль. И мы должны быть там через… сорок пять минут.

— Бля, — ругаюсь я. — Твоя бабушка, такая же аристократка, как и ты, или есть надежда, что она принадлежит к бедной части семьи?

— В моей семье нет бедных сторон.

«Естественно!»

— Мероприятие в узком кругу. Максимум человек сорок. Но формальный наряд обязателен.

Я закрываю лицо руками.

— Ещё не поздно выбрать вариант с обратным билетом на поезд?

Эдоардо снова улыбается. Он сияет. Словно ничего не может с собой поделать.

— Ты справишься. Но имей в виду, — бабушка будет смотреть только на тебя.

— Мне просто было интересно, что будет дальше после того, как случайно узнала, что мой бывший обрюхатил свою нынешнюю девушку и будущую невесту, а лучшая подруга всё знала. Спасибо, что развеял моё любопытство.

Удивлённый, Эдоардо моргает.

— У кого-то хватило смелости размножаться с задницей?

— Я была на том месте десять лет, — замечаю я.

— У тебя определённо были проблемы с самооценкой.

— Спасибо за психоанализ, Зорци! Если хочешь оплатить тем же, почему бы тебе не рассказать что-нибудь о своих отце и матери?

— Рассказывать особо нечего. Ты возненавидишь моего отца, а мама умерла.

Эдоардо бросает информацию в разговор, словно она не имеет для него никакого значения, но его предают глаза. Они блестят, как неразорвавшиеся бомбы на дне океана.

— Ох. Прости, Эдоардо, я не знала…

— Это случилось много лет назад. Я справился с этим, — обрывает он, но пожимает плечами, не позволяя мне заглянуть ему в лицо. — У тебя есть наряд для ужина?

Эдоардо хоть и доверился, но не хочет, чтобы я видела его уязвимость.

Впервые я получаю конкретное представление о том, как одиноко он может чувствовать себя в великолепном замке гордости и недоверия, если не ладит со своим отцом, а его мать умерла.

— У меня есть платье, — негромко отвечаю я. — Где я могу переодеться?

— Где хочешь. В этом доме четыре комнаты и столько же ванных комнат. — Он подаёт сигнал, чтобы я следовала за ним. — Пойдём.

Я подхватываю чемодан и оказываюсь прямо за ним, как Алиса в кроличьей норе. Дом невероятный, с арками, картинами, богато украшенными потолками и залами для приёмов. И всё же я не могу избавиться от меланхолии, которая поселилась у меня под кожей. Что делать со всем этим пространством, когда ты один? Как Эдоардо справляется с переизбытком пустоты, как не позволяет себе заполнить её фантазиями и желаниями?

— Твоя комната.

Я вхожу в роскошную и очаровательную комнату с розовыми стенами, покрытыми дамасским орнаментом, с классической венецианской мебелью и королевской двуспальной кроватью.

— Ванная комната находится за той дверью, — Эдоардо указывает на угол. — Увидимся через полчаса.

Только что я целовала его, а он теперь даже не смотрит мне в лицо, когда выходит из комнаты.

Которая не его спальня.

Я стараюсь не слишком задумываться о том, во что ввязалась, и через сорок минут возвращаюсь в главный зал при полном параде.

Эдоардо стоит у окна, но поворачивается, вынимая руку из кармана смокинга, как только слышит стук моих каблуков по мрамору.

— У меня в чемодане больше ничего не было… — Я глажу лиф красного платья и поправляю длинную пышную юбку. — И по правде говоря, я положила это по ошибке.

Дьявольская гримаса озаряет его лицо, пока он приближается ко мне.

— Это поэтично. Я отомщу за вечер, когда пытался извиниться перед тобой, а ты пыталась послать меня «на х**» ужасной песенкой.

— Ты заставил меня танцевать с тобой.

— Я бы предпочёл раздеть тебя и отнести в комнату.

— В твоих мечтах.

— В моих кошмарах, — поправляет он посерьёзнев. — Но недавно я обнаружил, что у них много общего.

— Не думаю, что я долго продержусь перед лицом такой сметливости. Пожалуйста, раздень меня и сделай своей прямо сейчас.

Шокированное выражение, застывшее на его лице, забавляет меня до глубины души.

— Я шучу, Эдоардо. Мы опаздываем или нет? Ах, я не взяла с собой пальто. Одену парку и прощай презентабельный лук.

Эдоардо всматривается в меня. Он едва заметно качает головой.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Присваиваю ситуации индекс риска, по шкале безумия от одного до… тебя.

— Это будет настолько безумно, что когда я вернусь в Милан, ты сможешь моим именем окрестить ураган, — обещаю ему, и я не слишком преувеличиваю.

Если это не сумасшествие, то уж точно пограничное состояние. Веха, неизгладимый след между «до» и «после».

И я, удерживая Эдоардо под руку, когда выхожу из небольшой двери подъезда на сказочную улицу, окутанную вечерней тьмой, не только его пересекаю. Я цементирую его.

И делаю для себя невозможным вернуться назад.

ГЛАВА 26

Эдоардо

Вход в бабушкин дворец сбивает все коммуникативные способности Камиллы, — она цепляется за мой бицепс, как утопающий за дрейфующий буй.

Возможно, из-за двух пажей, которые церемонно приветствуют нас на входе, принимая пальто. Возможно, из-за арок и классических статуй, которые выстроились вдоль портего. Или что более вероятно, из-за тональной настройки зала для приёмов наверху, где гости перемещаются между живой музыкой, исторической лепниной и просторами столов, украшенных стеклянной посудой и свечами.

— Не хватает только масок и анонимности, и мы внутри «С широко закрытыми глазами». Спойлер: я ничего не помню из этого фильма, кроме Николь Кидман с широко открытыми глазами. Прости меня, Кубрик.

— Ты тоже принцесса, как мама?

Мы одновременно опускаем головы. Ребекка, старшая дочь Ника, с копной светлых волос и большими глазами, похожими на глаза своей матери, появляется перед нами в пышном платье из серебристого тюля.

— Привет! — здоровается Камилла. — Её мама действительно принцесса? — шепчет мне на ухо.

— Это зависит от того, как бы ты определила генерального директора известной компании по производству натуральной косметики с экспортом продукции на международном уровне?

— Я не знаю, цыпочка, которой можно сильно позавидовать?

— Спасибо. — Женский голос заставляет нас поднять голову, и мы оказываемся в мире взрослых. — Я Каролина, мама этого любопытного ангелочка. — Жена моего друга, безупречная в платье в тон платью дочери, протягивает руку в сторону моего сопровождения. — Ты, должно быть, та женщина, о которой мне рассказывал Николо. Рада встрече.

— Приятно познакомиться, — заикаясь, произносит Камилла, убирая руку с моей, чтобы ответить на рукопожатие.

— Каролина — жена моего лучшего друга, — прихожу на помощь Камилле.

— Тот, у которого двое детей, список экстренных случаев и который научил тебя менять подгузники. Хорошо, значит, вы дружите семьями?

— И дальние родственники.

— Фантастика. Сегодня есть кто-нибудь не из круга?

Каролина кривит губы от восторга.

— Да, ты, дорогая. А вот и Николо.

Мой лучший друг обхватывает талию своей жены и оставляет поцелуй на её щеке. Другую сторону тела занимает его сын, двухлетний сорванец, который лезет ладошками ему в лицо и дёргает за воротник рубашки.

— Женщина в красном. Какой сюрприз! Я так понимаю, ты больше не хочешь убивать нашего Эдоардо.

— На данный момент у нас перемирие, — вежливо отвечает Камилла.

— Хороший ход, но не задерживайтесь слишком долго. Синьора Маринетти ищет следующего хранителя фамильного кольца, а сегодня вечером ты фаворит на эту роль.

Камилла хмурится.

— Маринетти? Так что это…

— Мать моей матери, — говорю я неохотно.

— И причина, по которой Эдоардо вернулся домой после десяти лет жизни в Лондоне. Но ты это уже знаешь.

— Вообще-то, нет, — удивляется Камилла. — Чем ещё можешь поделиться, чтобы использовать против него?

— Ник, — предупреждаю я, но в этот момент звонит мой телефон. Я достаю его из нагрудного кармана. На экране мелькает имя Дамиано Гецци Брамбилла. Босс звонит мне на личный номер. — Извините, я сейчас вернусь.

Я удаляюсь от центра вечеринки и, убедившись, что один, поднимаюсь по лестнице, ведущей на верхний этаж.

— Добрый вечер, Дамиано. Не слишком рано желать тебе хорошего Рождества?

— Поздравления будут последним, о чём ты захочешь поговорить через минуту, — радостно трепещет он. — YesTv подписал контракт! Полчаса назад, если быть точным. В виде исключения они созвали совет накануне праздника, чтобы утвердить проект, прежде чем отправиться на горнолыжный курорт с какой-нибудь красоткой в бикини, готовой развлекать их в термальных ваннах! Контракт на два миллиона, Эдоардо. И он наш. Благодаря тебе.

Я прижимаюсь к стене лестницы и прикрываю рот руками.

Я сделал это.

Бля, я сделал это.

— Поздравляю, Эдоардо, я даже не собираюсь говорить тебе, что ты в деле. На самом деле, да, я говорю тебе. Добро пожаловать в твой новый дом!

— Вау. Я… польщён, Дамиано.

— Всё заслуженно. Без твоего упорства, профессионализма и жажды конкуренции всё это было бы невозможно. Мы влетаем на фондовый рынок и соберём дивиденды, каких ещё никогда не было!

— Это… великолепно.

— В совете директоров тебя ждёт стул с твоим именем. Ты получишь свои взносы в январе, успеешь оформить переход у нотариуса, и тогда мы добавим твоё имя на доску.

Я сделал это.

Я могу поставить галочку в графе «владение частью компании без вспомогательных средств и рекомендаций к концу года». По доказанным заслугам я могу считать себя достойным любого вокруг меня здесь.

— Из тебя получится отличный руководитель, Эдоардо. Ты как раз то, что нам было нужно.

— Спасибо. Ты был прав, это отличная новость. — Я наклоняюсь в сторону зала, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

Из-за кричащего красного цвета её платья Камилла — первая, кого я замечаю в толпе.

В разгар вечеринки, среди людей, занятых попытками не потерять ни грамма из своего облика, она стоит на коленях перед дочерью Ника, а в её уложенные волосы втыкают игрушечный цветок, покрытый липкими блёстками.

При взгляде на неё каждая моя клеточка наполняется теплом. Но в следующую секунду хорошее чувство рушится, как здание без фундамента, вызывая каскад вторичных проявлений.

«Бл*дь».

Камилла не знает. Дамиано не сказал ей; она не в курсе, иначе никогда бы не приехала в Венецию искать меня.

«Ты никогда не будешь моим начальником».

Насколько она могла изменить своё мнение за последние несколько недель? По всей вероятности, где-то между «очень мало» и «ты мудак, раз так думаешь».

— Когда сообщишь другому кандидату? — перебиваю я начальника, который рассказывает технические детали.

— Что, прости?

— При собеседовании ты сказал, что выбор стоит между двумя претендентами. Ты собираешься сообщить об этом госпоже Феррари до объявления результата, в качестве личной любезности?

— А, Камилле?

— Да, именно ей.

— И почему я должен ей говорить?

— Потому что… — начинаю я, но голос пропадает.

Подозрение вспыхивает внезапно, как пламя, простирающее свои тени над воспоминаниями, заставляя меня изменить перспективу.

Сколько раз за последние месяцы я слышал, как она говорила о повышении? Сколько раз она повторяла мне, что хочет подняться по карьерной лестнице и сделать серьёзную карьеру?

Ни разу.

Камилла пошла на войну со мной, потому что её заставил я.

Потому что считал, кроме неё, нет другой соперницы. Лучший менеджер по продукту, профессионал, компетентный, обожаемый всеми. Больше некого было побеждать. Никого, кто мог бы претендовать на место, которое должно было принадлежать мне.

— Ах, ты думал, что другой претендент — Камилла! — делает вывод ДГБ. — Ну, ты же узнал её за эти несколько месяцев, не так ли? Признай, что гипотеза нелепа. То есть, Камилла милая и хорошая девушка, но ей не хватает необходимых качеств. Полностью лишена природного духа, необходимого для лидерства. У неё просто нет этого в ДНК.

Что-то разбивается на уровне груди, когда я наблюдаю за Камиллой с высоты скрытой лестницы. Она встала и теперь, с бокалом в руке, болтает с моим лучшим другом и его женой с обычной вежливостью, не переживая, что находится в незнакомом месте, в окружении людей, которые пялятся на неё с тех пор, как она вошла рядом со мной.

Я вспоминаю, как встретил её в кафетерии с зельем в руках, подносом с пирожными, яркую как летний день. Если бы я категорически не воспротивился инстинкту и пригласил Камиллу на свидание в тот же вечер. Если бы я сразу доверился внешнему виду Камиллы, так похожему на её сущность.

Если бы я не втянул её в войну, она бы никогда не стала воевать по собственной воле.

Потому что это не её.

Она никогда не была моим конкурентом.

Такой её сделал я.

— …но я уверен, что Франческа Россетти из отдела кадров не будет слишком расстроена из-за потери продвижения по службе. Она поймёт, что у программы тимбилдинга нет шанса против прихода такого крупного клиента, как твой, — говорит Гецци Брамбилла.

— Конечно. Да.

— Я во всех отношениях рад видеть тебя на борту, Эдоардо. Вместе мы совершим великие дела.

— Великие дела, — эхом повторяю я.

— …И наилучшие пожелания счастливого Рождества!

— Да. С наилучшими пожеланиями. Конечно. Тебя тоже.

Сбрасываю звонок, засовываю телефон в нагрудный карман и растираю ладонями лицо. Какого хрена я натворил?

Я всё неправильно понял.

Испортил всё, с самого первого момента.

Камилла никогда меня не простит.

Я возвращаюсь в зал, прибегая к лучшей стратегии. Гости почтительно расходятся при моём появлении. Я возвращаюсь к своим друзьям, заслужив вопросительный взгляд Камиллы. Ник указывает мне в сторону задней части, где стоит главный стол. Я здесь уже полчаса и до сих пор не поздоровался с матриархом.

— Камилла, — я предлагаю ей руку. — Пора переходить к важным представлениям.

Я ещё не решил, как отнестись к новой информации, и сказать ли Камилле и как. Я не хочу сообщать сейчас в присутствии самой важной женщины в моей жизни. Не хочу, чтобы Камилла решила, что делаю это, лишь бы снова поднять планку и поставить её в кризисное положение; ещё одно испытание вражды, которая для меня теперь закончилась.

Но если я не представлю Камиллу, бабушка перестанет со мной разговаривать.

А Камилла сегодня спокойна и счастлива.

Даже когда толпа расступается, выставляя нас на обозрение, Камилла непоколебима. Она шествует со мной под руку, осознавая, какое внимание мы привлекаем, двигаясь к бьющемуся сердцу комнаты.

Бабушка стоит между двумя своими восьмидесятилетними подругами, одетыми как на премьеру в театр «Феникс», и окидывает меня хмурым взглядом.

— Эдоардо, пунктуальность — не твоя сильная сторона.

— Но на этот раз я пришёл к тебе женщиной, которая определённо не является моим другом, — игриво отвечаю я, заставляя спутницу заметно сглотнуть. — Это госпожа Камилла Феррари.

Камилла вежливо улыбается.

— Добрый вечер, синьора, спасибо за приглашение и извините, что появилась в последний момент. Я рада познакомиться с вами.

— Тебе были бы рады, даже если ты приехала неожиданно, дорогая, — пищит моя бабушка совсем другим тоном. Сколько слов? Около десяти? Достаточно, чтобы запустить эффект «ты ещё не знаешь, но я тебе очень нравлюсь» в её кровь. — Надеюсь, твоя семья не возражает, что ты не проведёшь праздники с ними, — продолжает бабушка.

— Я… упс, я их не предупредила. Но мама скажет что-то вроде «ты шла в своём ритме и следовала своим инстинктам, любимая, и это всё, что имеет значение», так что не волнуйтесь. В любом случае я здесь ненадолго…

Бабушка смотрит на неё так, словно только что нашла бриллиант в куче фианитов.

— Я была с Эдоардо, когда ты предупредила его, чтобы он встретил тебя в Венеции. Он объяснил, что вы познакомились на работе и что пригласить тебя на наш званый ужин было бы ужасной идеей. Он утверждает, что ты с трудом его переносишь.

Камилла внезапно краснеет.

— Я? Ну, вообще-то… да, довольно часто…

Я кривлю губы в гримасе.

— Камилла ненавидела меня.

— Как любая здравомыслящая женщина, которая плохо тебя знает, Эдоардо, — отмахивается от меня бабушка, затем поворачивается к ней. — Снаружи он — шипы и раздражение, но внутри — сладость. В душе Эдоардо весь в свою мать. Но прежде чем ты доберёшься до сердца, дорогая…

Звучит довольно неловко, но вызывает у Камиллы улыбку.

И это как-то делает тупик, в котором я застрял, более терпимым.

***

Ужин проходит так гладко, что у меня появляются сомнения: а телефонный звонок Гецци Брамбилла вообще был?

Камилла объединилась с Ником и Каролиной. Она с удовольствием играла с детьми. С маленькой принцессой, а также с двухлетним коротышкой с вечно липкими руками. Она невозмутимо сидела за столом в специально отведённом бабушкой месте, предназначенном для самых важных для неё людей, и на каждый каверзный вопрос отвечала вежливо и дипломатично.

Камилла уже покорила бабушку словами «добрый вечер, синьора», и уверен, когда после десерта мы встанем из-за стола, перед уходом я получу ещё одно приглашение подняться наверх, открыть сейф и выбрать кольцо, на этот раз, чтобы подарить его Камилле.

Мы проводим время между болтовнёй, непринуждённой атмосферой и звонким смехом, а затем прощаемся со всеми и уезжаем.

Бабушка обнимает меня, целует, а затем делает то же самое с Камиллой, вызывая всеобщее удивление, которое Ками даже не осознаёт.

Она понятия не имеет, насколько необычно, что бабушка так хорошо приняла её. И я не намерен ей это объяснять.

В гардеробе мы забираем пальто.

Камилла — вулкан благих намерений, она не перестаёт говорить о том, какой приятный был вечер, застёгивает молнию до подбородка и бросает мне улыбку, словно гранату в грудь. Ками сияет так ярко, что, как только мой мозг регистрирует образ её счастливого лица, понимаю, — я никогда не смогу его забыть. Я буду думать о ней, об этом венецианском вечере, о холодном воздухе, покалывающем её губы. Буду вспоминать безумное желание поцеловать Камиллу, пока не забуду, что было время, когда ненавидел её, и что наступит другое время, когда она будет вынуждена снова это сделать.

Ко мне домой мы возвращаемся пешком по ночным калли, болтая до входной двери. Пересекаем портего и поднимаемся на второй этаж. Я провожаю Камиллу до двери её спальни. Я должен найти способ сказать ей обо всём. Должен признаться, что привлёк в компанию крупного клиента без её ведома, и с конца января вхожу в совет правления. Если не скажу ей — всё, что происходит между нами, снесёт лавиной и будет разрушено.

И я не хочу, чтобы это случилось, потому что, чёрт возьми, она мне нравится.

Мне нравится то, что происходит между нами.

Не знаю, как вписать это в баланс смены ролей, моей блестящей и шаткой жизни, её гордости, которая никогда не примет того, что я сделал. Тем не менее я уверен, что хочу её.

— Почему ты переехал из Лондона?

Её любопытный вопрос нарушает тишину, воцарившуюся между нами на пороге гостевой спальни.

Я подумываю выдать Камилле стандартную версию, но, наблюдая, как она стоит на краю моей жизни, мне не хочется скармливать ей очередную ложь.

Камилла сказала, что у нас перемирие.

Я решаю, что это верно и для меня тоже.

— В начале лета у бабушки были проблемы с сердцем. К счастью, они не вызвали серьёзных последствий, но… я не хочу потерять ещё одного человека, пока работаю вдали.

— Ты очень к ней привязан, — отмечает она. И слава богу, Камилла избегает указывать на то, что в некоторых случаях боль объединяет нас больше, чем любовь. Хотя это правда, с которой я смирился уже много лет назад.

— Она моя семья. Единственный, кто у меня остался.

— Ты был в Лондоне, когда твоя мать скончалась…

Я принимаю удар, на секунду прищурившись.

— Ты можешь сказать «умерла». Это факт, а не вульгарное слово.

В тусклом свете коридора её лицо смягчается.

— Вот почему тебе важно остаться в Италии. Ты хочешь реализовать себя в той области, которая тебе нравится и быть рядом с бабушкой на случай, если понадобишься ей.

Правда, сказанная её мягким голосом, вызывает реакцию, которой у меня не было уже много лет. Я чувствую, как щиплет в глазах, а в горле перехватывает. Моё сердце сжимается в кулак.

— Не делай этого, Камилла.

— Что?

— Не копай. Не веди нас на глубину. Под колкостями, под поверхностным и искажённым образом, которым довольствуются другие, трубя о том, что они ни хрена в нас не поняли. Не загоняй нас в ловушку, которая заставит нас чувствовать себя неуютно в собственной шкуре. Не делай этого. — «Потому что я не знаю, как оттуда выбраться».

Камилла прищуривается. Она внимательно рассматривает меня. Словно я дал ей ещё один ключ от двери с девятью замками. Может, и так. А может быть, она всегда владела ими всеми.

Её парка соскальзывает с плеч и с шелестом падает на пол. Она не поднимает её. Одетая в красное платье профессионального убийцы, Камилла делает медленный шаг ко мне.

— Сколько раз ты приводил сюда кого-нибудь? — спрашивает она, поглаживая моё лицо с нежностью, которая меня уничтожает.

— Один, — шепчу ответ.

— Она того не стоила?

— Ни в малейшей степени.

— Кто она была?

— Первая коллега, с которой меня познакомили, когда я переехал в Лондон. Та, кто должен был стать моим наставником. В её обязанности входило поддерживать меня в моей работе, давать советы и знакомить с другими членами команды.

Сходство настолько очевидно, что у неё ломается голос.

— Поэтому ты больше никому не доверяешь?

Я нагло ухмыляюсь.

— После окончания университета я не хотел прозябать за столом в компании отца рядом с финансовыми акулами, поэтому я прошёл множество собеседований и полетел в Лондон. Я был на своей первой большой работе в многонациональной компании. Лекси заставила меня проснуться и почувствовать вкус жизни за пределами защищённого крыла моей семьи. Это было очень познавательно.

— Что она с тобой сделала?

— Ничего, что я бы ей не позволил, — признаю я с оттенком горечи, — она очень хорошо ко мне относилась. Улыбчивая, отзывчивая, добрая. Идеальная.

С лица Камилла исчезает всякое выражение.

«Ты тоже видишь это сейчас?»

— Она была мастером. Мы трахнулись через два дня после знакомства. Через несколько месяцев мама заболела. Отец не ладил с ней много лет. Думаю, с тех пор как родился я. В детстве родители никогда не позволяли мне ни в чём испытывать недостаток, но проводили время со мной по отдельности. А что касается отношений между ними… Они так и не развелись, хотя должны были. Я думал, что отец будет помогать маме во время болезни, заботиться о ней, но он этого не делал.

Я позволяю себе перевести дух.

— Я слишком редко приезжал в Италию, на работе Лекси заваливала меня заданиями с абсурдными сроками, да и в личной жизни была не лучше. Когда умерла мама, я закрывал масштабную презентацию видеоигры. Мы с Лекси собирались запустить её через несколько дней после похорон. Я хотел бросить всё и уехать… но Лекси отговорила меня. Она сказала, что я не верну маму к жизни, пожертвовав всем, ради чего проливал кровь, только для того, чтобы потакать бесполезному сентиментальному инстинкту.

Глаза Камиллы становятся затуманенными.

— Эдоардо…

— Три дня спустя Лекси поставила себе в заслугу нашу работу перед начальством и пошла дальше, поднявшись по служебной лестнице и перебросив меня другому члену из команды. Который по гнили, составлял ей серьёзную конкуренцию. Как и все остальные там, в конце концов.

Погружённые в тусклый свет светильника в коридоре, среди вековых украшений, одетые, как в сказке, мы перестаём дышать.

Я пригласил Камиллу в Венецию в момент отключки. Она сделала сюрприз, приехав, я даже не знаю почему. И я выплеснул на неё самую ужасную, трусливую часть себя.

Склонив голову в сторону, я отступаю к стене.

— Проклятье, Феррари, я эксперт в том, как испортить настроение, да? — Камилла возвращает мой взгляд, обхватив ладонями моё лицо и рисуя по нему пальцами. Её заботливость сводит с ума. Потому что она реальна.

— Ты мне доверяешь?

Большим пальцем я провожу воображаемую линию по центру её губ, испытывая желание поцеловать, которое граничит с невероятным.

— Не чувствуй себя обязанным, — дразнит она.

— Не чувствуй себя обязанной ты.

— Перемирие?

— Перемирие, — киваю я. И тогда я не могу больше сопротивляться.

В свою очередь, заключаю её лицо в ладони. Целую.

Камилла отвечает мгновенно.

Она вкладывает всю себя, я вкладываю всего себя.

Рот, руки, языки, зубы. Кожа, пальцы, тела, с отчаянием ищущие друг друга за одеждой. Каждое прикосновение Камиллы ко мне, я чувствую в своём сердце. Это происходит, когда она дёргает меня за пиджак и заставляет исчезнуть рубашку. Когда мои руки тянутся к её горячей коже, поднимая и снимая платье. Когда я опускаю Камиллу на кровать и осыпаю поцелуями от шеи до бёдер, заставляя её выгнуть спину.

В тишине ночи гостевая спальня наполняется стонами и несбыточными обещаниями: моим именем, которое она шепчет и ругает, пока целую её между ног; затруднённым дыханием её оргазма, переполняющим Камиллу, заставляя её лицо светиться от наслаждения. Проклятиями, которые я сдерживаю, когда она, лёжа передо мной, сотрясаемая последними волнами наслаждения, притягивает свой таз ближе и приветствует меня, бросая в мир, слишком прекрасный, чтобы существовать на самом деле.

Мы обнажены, открыты, беззащитны, жадно ищем интимности друг друга, чтобы украсть их и сделать своими, пока они не исчезли. Мы не даём себе покоя даже после оргазма. Продолжаем искать друг друга, пока не засыпаем в одной постели, кожа к коже и её запах повсюду.

И последняя осознанная мысль настолько далека от того, кто я есть, и очень близка к тому, кем я был, что создаётся впечатление падения в бесконечный парадокс.

ГЛАВА 27

Камилла

Запах моря и свободы покалывал мои ноздри, пока я постепенно выныриваю из сна и начинаю осознавать реальность.

Устраиваясь уютнее в постели и радуясь приятному теплу одеял, я вытягиваю ноги и врезаюсь в горячее мужское тело рядом.

Я открываю глаза, возвращаясь к реальности.

Мягкий солнечный свет, проникая сквозь бежевые шторы в комнату, напоминающей номер исторического отеля, сглаживает очертания королевской обстановки.

Наступило рождественское утро. Я в Венеции. Я в постели с Эдоардо.

Вот. Прежде всего «я в постели с Эдоардо».

Сдвигаю одеяло и сажусь, жмуря глаза, пока они не привыкают к свету.

Эдоардо спит на животе, спина обнажена, а лицо наполовину утонуло в подушке. Тёмные волосы создают невероятный контраст с чистой белизной простыней.

Прошлой ночью у нас был секс. Снова. Можно ли определить, как «занятие сексом» необыкновенное единение двоих во власти обезоруживающей искренности после того, в чём он признался, вручая мне всяческую защиту и доверие?

— Наслаждаешься видом? — Он лукаво приоткрывает один глаз.

— Достаточно.

— В таком случае. — Эдоардо переворачивается на спину, давая мне полное представление о том, как он великолепен, даже едва проснувшись, и хватает меня за талию, притягивая к себе. — И тебе доброе утро.

Я оказываюсь на нём, прижимая руки к его голой груди.

— Следует запретить дышать друг на друга ранним утром.

— Никакой спешки. У нас целый день.

— Весь день? — удивляюсь я.

— Конечно. Ты только что приехала и ещё ничего не видела.

— В городе?

— В городе. В доме… Наверху замечательная мансарда. Оттуда можно увидеть всю Венецию, насколько хватает глаз. — Он размышляет и добавляет: — Может, приготовим завтрак там?

— Приготовим? — повторяю я.

Эдоардо приподнимается на локтях, чтобы я лучше скользила по его очень отзывчивому паху.

— Сегодня утром ты выглядишь растерянной. Я думал, что моё приглашение было ясным.

Да, было ясно, по крайней мере, вначале. Но чем больше времени я провожу на его территории, тем больше подозреваю, что вернуться обратно целой и невредимой мне будет сложно, если таково содержимое пакета, который я приняла вслепую и с безумной дозой безрассудства.

— Сегодня Рождество — разве у тебя нет других планов?

Его рука поглаживает моё бедро. Я верхом на Эдоардо. Над его возбуждением, давящим на меня. И я ни за что не поцелую его, пока не воспользуюсь зубной щёткой.

— Вообще-то, они у меня есть. Но ничего такого, куда нельзя было бы включить ещё одного человека.

— Хочешь снова отвести меня к своей бабушке? Я не готова к предложению руки и сердца. Я бы предложила тебе классические фразы типа: «это не ты… нет, если подумать, это действительно ты».

— Тебе ничего не угрожает, Феррари. Моя фабрика предложений прогорела ещё до того, как открылась. — Эдоардо проводит пальцем по моему животу до пупка, вызывая прилив мурашек между ног. — У нас перемирие, или я ошибаюсь?

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать или, что ещё хуже, не умолять взять меня.

— Да…

— Тогда оставайся. Через несколько дней я отвезу тебя обратно в Милан.

Я сходила с поезда с убеждением, что проведу в Венеции всего два часа, побуду туристом и вернусь обратно, поджав хвост. Тем не менее перед отъездом я полностью набила чемодан. В глубине души, очень глубоко, я питала надежду.

— Сколько дней? — спрашиваю я.

— Я останусь до второго января. Это…

— Девять.

Девять дней. Вместе с Эдоардо в этом невероятном дворце, вне повседневности, вне реального времени, занимаясь невообразимыми вещами, скорее нагишом, чем одетыми. Хочу ли я этого? И почему только «да, помилуйте, тысячу раз да»?

Я с любопытствомоглядываюсь вокруг. И днём комната не утратила ни грамма вчерашней ночной магии.

— Я бы не хотела злоупотреблять, — колеблюсь я.

— Ты не занимаешь много места, Феррари, — забавляясь, подкалывает он. — Я мог бы разместить под этой крышей половину наших коллег.

— Но ты их не пригласил.

— Боже, нет. Довольно и того, что приходится терпеть их в рабочие дни.

Я ухмыляюсь ему.

— Терпеть тебя тоже пытка.

— Была, — поправляет он.

— Есть.

— Не после сегодняшней ночи. Или через десять минут.

Я задумываюсь.

— Окей, про ночь понятно, — соглашаюсь с ним. — Но что произойдёт через десять минут?

Эдоардо хватает меня за бёдра и опрокидывает на спину на кровать, рассыпая мои волосы между смятыми простынями.

Я понимаю, что на мне нижнее бельё, только потому, что в следующий момент его уже нет.

— Это, — шепчет он, сгибая мою ногу и проводя бородой по чувствительной коже внутренней поверхности бедра. Его дыхание сгущается на мне. Я откидываю затылок назад, погружая в царственные подушки.

— И сказать, что ещё два дня назад я тебя ненавидела…

***

Венеция — поистине уникальный город.

Мозаика калли, кампи и мостов, мелькающих между небом и водой вдали от мира и времени.

Однако если вызывающая панорама за окнами достойна самых титулованных аристократов, то внутри ресторана я чувствую себя как оборванка в королевстве.

Вид деятельности в Videoflix хороший, зарплата более чем достойная, по работе я привыкла иметь дело с состоятельными людьми, но здесь мы находимся на зашкаливающем уровне. Каждая деталь зала, от мебели до подаваемых блюд, создаёт впечатление, что даже дыхание продаётся на вес золота.

— Значит, ты решила остаться, — радуется бабушка Эдоардо с другой стороны стола.

Уверения в том, что меня вполне устроит несколько часов в одиночестве в его доме с видом на Гранд-канал, пока он встречается с ней, были бесполезны. Эдоардо клялся мне, что бабушка воспримет мой отказ от рождественского обеда как личное оскорбление.

Когда я объяснила, что для выхода у меня больше нет дизайнерской одежды, для полного стиля «Красотки», не хватало только того, чтобы Эдуардо вручил мне свою кредитную карту. На самом деле, того парня тоже звали Эдвард. В имени должно быть скрыто какое-то предзнаменование. Так что тут два варианта: либо он сумасшедший, либо ему на самом деле важно не вести этот разговор наедине.

— Да. Я ещё раз прошу прощения за незапланированное появление на вашей семейной встрече.

— Как видишь, у нас тут не очень людно. — Она показывает на себя и своего внука. Контраст между количеством людей, которые вчера вечером крутились вокруг их семьи, и единственным близким родственником за столом сегодня, ошеломляет.

— Где твой отец? — обращается к Эдоардо бабушка.

— Думаю, на Мальдивах.

— Лазарь. Я каждый день благодарю небеса за то, что ты не стал с ним работать.

Эдоардо морщится.

— Я бы сделал всё, чтобы избежать этой участи.

— Синьор Зорци не злой человек, но он… своеобразный, — объясняет мне бабушка Эдоардо. — Он владеет основными акциями компании, которая приобретает и ликвидирует небольшие компании, испытывающие трудности, перепродавая их по частям тому, кто больше заплатит. Есть два способа заинтересовать его: первый — стать финансовым активом, который можно либо поднять, либо продать. И второй — убедить его единственного сына вернуться и поговорить с ним.

— Мне это не совсем интересно, спасибо, — отрезал Эдоардо.

— Чем занимается твой отец, дорогая?

— Эм… он работает в неправительственной организации, которая борется за социальное равенство. В настоящее время он занимается проектом по оказанию помощи студентам, которые не могут позволить себе продолжить обучение в старших классах или поступить в университет в Италии. По его словам, не бывает отверженных детей, есть только взрослые, которые недостаточно для них сделали.

— Какое благородное занятие. Его организация принимает пожертвования?

— Обычно они ищут их, выпрашивая.

Смех синьоры эхом отдаётся в зале.

— Дорогая, ты всё ещё полна решимости ненавидеть моего внука?

— Бабушка, — увещевает он, приподняв бровь.

— Что такое? Разве я не могу сказать, что такая женщина хорошо подходит тебе? Я была влюблена всего один раз, Эдоардо. В твоего дедушку. И поначалу, небеса знают, как я его терпеть не могла! Тем не менее путешествие с ним было единственным путешествием, о котором я сожалею, что оно закончилось слишком рано. Одно из тех, что я надеюсь, произойдёт и с тобой, прежде чем я уйду.

Телефон Эдоардо издает звуковой сигнал.

— Ты смущаешь нашу гостью. — Благодарный за прерванный разговор, Эдоардо достаёт телефон из кармана пиджака.

Не хочу подглядывать, но я нахожусь рядом с ним в привилегированном положении, и у меня это занимает лишь мгновение. На экране под его пальцами — которыми он на самом деле умеет очень хорошо пользоваться — появляется сообщение.

«Дорогой, счастливого Рождества. До встречи в новогоднюю ночь! Целую, Вики».

Острая боль пронзает мой желудок, заливая кислотой горло.

Уголком глаза я замечаю, что Эдоардо несколько раз перечитывает смс в нерешительности. Наконец, откладывает гаджет, не отвечая.

Я понятия не имею, кто такая эта Вики, но послание, похоже, довольно интимное. Не то чтобы у меня были какие-то права на Эдоардо. Или у него на меня. Даже если сегодня Рождество, и я нахожусь в присутствии самого значимого человека в его жизни.

Я перестаю думать и пытаюсь насладиться обедом.

Через несколько часов, когда возвращаюсь к столу после посещения туалета, я снова улавливаю в разговоре вариацию этого имени.

— Я рада, что не поставила слишком много на тебя и леди Викторию, — говорит бабушка, потягивая эспрессо с грацией английской королевы. — Но боюсь, она не будет счастлива, когда узнает об этом.

ГЛАВА 28

Эдоардо

— Итак, могу я тебя поздравить?

В царящей суматохе ко мне подходит Ник, материализуя у меня под носом бокал с шампанским.

Я принимаю бокал, не отводя взгляда от окружающей обстановки.

Уложив детей спать, мой лучший друг, его жена Камилла и я оставили свои пальто в гардеробе одного из самых престижных отелей города, чтобы погрузиться в частную вечеринку.

— С чем?

Прежде чем сделать большой глоток алкоголя, Ник кивает в сторону центра переполненного зала, в котором оборудована установка для диджея. Звучит живая музыка на праздновании окончания этого сумасшедшего года.

— Ты не сказал ей, да? Женщине в красном?

— Её зовут Камилла, — поправляю я друга.

— Да, да, — он машет руками в воздухе. — Ты сказал ей или нет?

Я тоже делаю глоток просекко, а затем снова разглядываю окружающую обстановку. Где-то в толпе должна быть и Виктория. Она приземлилась в Марко Поло на следующий день после Санто-Стефано, но у меня ещё не было возможности встретиться с ней.

Скажем так, в последние несколько дней я был очень занят, открывая для себя новые значения выражения «умереть счастливым».

— Ты говоришь о повышении? — спрашиваю я, оглядывая зал в поисках Камиллы.

— О повышении, которое сделает тебя начальником женщины в красном, именно.

Я сделал ещё один глоток напитка.

— Нет. И надеюсь, что ты не сказал Каролине. Твоя жена и моя… — Я подыскиваю определение. И не могу его найти. — … и Камилла сейчас вместе за закрытой дверью туалета.

— Клянусь, я был нем, как рыба, — уверяет мой друг. — Когда ты собираешься ей сказать?

Да. Когда?

— В Милане, — молниеносно отвечаю я. — Не знаю, я найду подходящий момент. Босс сделает объявление в конце месяца.

— Твой выигрышный план — ждать?

Нет. Мой выигрышный план — вернуться в прошлое и всё исправить с самого начала. С той случайной встречи у стойки кафетерия.

— План немного дерьмовый, Эдо, — продолжает друг, уже крича, чтобы пересилить шум веселящегося бедлама.

— Что за «дерьмовый план»?

Я резко замолкаю.

Пара рук предательски обхватывает меня. Женское изящное тело прижимается к моему, окутывая духами.

Слава богу, это не она. Аромат «Шанель».

— Вики, — удивлённо приветствую я.

— Наконец-то тебя можно увидеть вне дома! Последние несколько дней ты забаррикадировался у себя, тебя невозможно было оттуда вытащить, — добродушно ругает меня. Она обхватывает меня за шею и целует в выбритую щеку. — Пойдём танцевать?

Я перестаю дышать, но эта реакция не имеет ничего общего с Вики или с её изгибами, плотно прижавшимися к моей груди.

Это больше связано с женщиной, с которой я заперся в своём дворце на последние несколько дней, скорее обнажённой, чем одетой, появившейся рука об руку с женой моего лучшего друга. Камилла морщит лоб, справившись с удивлением, когда обнаруживает меня с другой, буквально размазанной по всему телу.

Я осторожно отстраняю от себя Викторию.

— Вики, это… моя… гостья.

Камилла хмурится, но не комментирует.

— Очень приятно, — она протягивает руку. — Рада познакомиться с вами.

Виктория внимательно смотрит на Камиллу, возвращая пожатие.

— И я рада видеть, что с того дня в Милане вы изменили своё мнение и приняли извинения Эдо, — произносит она на безупречном итальянском, а затем поворачивается к жене моего друга. — Каро! Ты великолепна. Позволь тебя обнять! Как дети?

Камилла приближается ко мне, но не спускает с Виктории глаз. Мне даже не нужно давать команду. Моя рука автоматически обхватывает её за талию и притягивает ближе.

— Я уже говорил, что в этом платье ты пробуждаешь во мне желание бросить эту грёбаную вечеринку и снять номер? — говорю ей на ухо.

— Держись. Оно будет отлично смотреться на полу в твоей спальне.

Я смеюсь. Каролина и Вики удаляются в толпу гостей, подавая знак, чтобы мы следовали за ними. Ник подчиняется. И мы делаем то же самое.

— Мисс Инглиш, кто она?

— Леди Виктория Миллингтон. Она друг, — уточняю я. — Как Ник.

— Ник не хочет засунуть свой язык тебе в рот. По крайней мере, надеюсь на это.

— Виктория тоже. Мы знаем друг друга с детства. Дружили семьями.

— Да. Окей. Нет. Поверь мне. Эта хочет засунуть свой язык тебе в рот. И поцеловать тебя. Облизать твои губы. Расстегнуть твои сексуальные модные рубашки со слишком большим количеством пуговиц, раздеть тебя, прикасаться…

— Пожалуйста, остановись. Это жутко! Мы с ней просто друзья.

— Но…

— Просто. Друзья, — повторяю я. Мы присоединяемся к остальным за отдельным столиком. Неожиданно для Камиллы, я подкрадываюсь к её лицу и целую у всех на глазах, чтобы развеять все сомнения.

Следующий поцелуй я дарю Камилле в миг между старым годом и новым, на эксклюзивной панорамной крыше, под пологом венецианского неба, пронизанного фейерверком, который разрывается над нашими головами.

А следующий я краду уже за пределами здания отеля, когда помогаю ей забраться на мою лодку.

Наплыв туристов на площадь Святого Марка ослабевает, калли постепенно опустошаются. Устроившись в лодке, Камилла наблюдает за безмятежным вечным городом, поднимающимся из тёмной воды.

— Это сумасшедшее место, — резюмирует она вполголоса, наблюдая, как корпус лодки разрезает поверхность канала. — Ты тоже безумный.

Не думал, что она выпила сегодня так много.

— Ты опьянела?

— Не от алкоголя, — уточняет Камилла, поднимая подбородок к ночному небу. — Боже, у меня никогда в жизни не было столько секса. Ноги до сих пор покалывает.

Точно, немного пьяна.

Я проверяю ситуацию в канале. Движения почти нет, а отсюда открывается хороший вид на здания и небо. Я глушу двигатель.

— Что происходит? — беспокоится Камилла.

Чертовски верно. Что происходит?

«Что с нами происходит?»

Прежде чем схватить мягкий плед и потянуться к ней, я убеждаюсь, что мы не окажемся в воде. Затем сажусь на скамейку и прижимаю спину Камиллы к своей груди. Камилла не протестует. В моих объятиях она прижимается ко мне. В следующий момент мы качаемся на месте, укутанные теплом посреди венецианской ночи.

— Вау, — изумлённо произносит она, натянув одеяло до подбородка и устремив взгляд на звёздную панораму.

И я понимаю, что Ник прав: я в серьёзном дерьме.

ГЛАВА 29

Камилла

— Ты должна рассказать мне всё! — Протестуя, Грета бросает в меня попкорн, который оказывается в моих волосах.

Я аккуратно вынимаю его и кладу на журнальный столик.

— Даже не знаю, с чего начать. — Сидя на ковре, прислонившись спиной к дивану, я делаю глоток апельсинового сока, полученного из крошечных ручек начинающего пятилетнего бармена.

— Например, почему ты завтра возвращаешься на работу после десяти дней отпуска и не захотела позвать свою подругу Беатриче на наше рандеву под названием — тысяча семьсот двадцать четвёртый раз, когда в домашнем кинотеатре показывают «Аладдина»?

— Я не сержусь на неё, — отвечаю, разведя руками. — Я поговорю с ней завтра, в офисе.

— Итак? Как всё прошло? Я хочу знать подробности. Чем больше ты делаешь меня розовой, тем я счастливее. Скажи мне — дом? Город? Новый год?

— Это было… — «идеально». Нет, чёрта с два я это скажу. — Мило.

— Лгунья! — протестует Грета, бросая ещё один попкорн мне в щёку.

— Полиция, полиция, мама бросает еду в тётю Камиллу! — кричит её дочь, ставя на пазу фильм и откидываясь на спинку дивана.

— Мы тоже хотим! — вторит за ней близнец.

— Конечно, дети. Кидайте в тётю Камиллу, она это заслужила!

— Окей, окей, я сдаюсь.

Подруга в последний момент поднимает миску, и дети неохотно опускаются обратно на диван, возобновляя просмотр фильма.

— Итак… Похоже, я ошибалась насчёт него.

— О боже. Ты уехала. Готовая. Потерянная.

— Нет! Я… он… он был другим. Вёл себя безупречно. Познакомил меня со своими друзьями и бабушкой. В рождественское утро принёс мне капучино и веганский бриошь с клубничным джемом. Мой любимый вкус, но я никогда не говорила ему об этом. И мы… э…

Я киваю на детей, которые любуются джинном из лампы в версии Уилла Смита, появляющимся из облака синего дыма.

— Вы, гм, работали? — приходит мне на помощь Грета.

— Именно! Мы работали. Много. Во всех комнатах, на живописном чердаке, в ванной…

— В ванне можно работать? — Из-за подлокотника вскакивает малышка.

— Лиза, почему бы тебе не вернуться к фильму, тот единственный раз, когда тебе не приходиться умолять посмотреть телевизор? — отчеканивает Грета ровным тоном.

— Но я видела это миллиард раз!

— А ты просила у меня в миллиард первый! Может, выключим и попрощаемся с кино?

— Не-е-ет, — ноет малышка, возвращаясь к потрёпанному принцу.

— Мы говорили, что ты работала как никогда раньше в его нереальном доме в безумном городе любви, и он познакомил тебя со своей бабушкой, друзьями и всем венецианским высшим светом. Что-нибудь ещё?

Да.

Его друг на предновогоднем ужине проговорился, что песня, под которую Эдоардо заставил меня танцевать на вечере, организованном им для наших команд, была не случайной.

Это была последняя песня, которую мать Эдоардо посвятила ему.

И я увидела глубину его души, когда мы вернулись к нему домой в ночь на Рождество. Не могу выбросить из головы его грусть. Красота оказаться обнажёнными во всех смыслах в первый раз.

С тех пор, когда он рядом, моё сердце пульсирует, как инфицированная рана.

Глупый предательский орган.

— Ну, был Новый год.

— А потом, наверняка, ты снова очень усердно работала.

— Да! Это было так интенсивно, чувственно и… — Я закрываю лицо руками. — Грета, я не знаю, что буду делать завтра.

— Как не наброситься на него, пока ты работаешь по-настоящему?

— Относиться к нему так же, как я относилась до Венеции. Все всё прочитают по моему лицу.

— Может быть, они прочитают это и на его лице.

На полу вибрирует телефон. Пришла смска.

«Как проходит твой киносеанс для несовершеннолетних? P.S. Я нашёл в чемодане уцелевшую бомбочку для ванны… надо бы использовать, как думаешь?»

Ещё один попкорн отскакивает от моего лба.

— Грета!

— Я передумала, если всё, что тебе нужно, это сообщение от Сексуального Аристократа, чтобы превратиться в лужицу, то завтра в офисе тебя вычислят на раз!

— ДГБ не имеет ничего против личных отношений, если мы остаёмся профессионалами в работе.

— Да! Такими же профессионалами, как и в прошлый раз, когда вы пользовались столом…

«Твою мать!»

— Эдоардо признался мне, что та, с кем он познакомился на своей первой важной работе, разбила ему сердце и растоптала его катком, потому что он слишком доверял ей. Это случилось, когда Эдоардо потерял свою мать.

— Ты выиграла джекпот, подруга. Человеческий эквивалент по всем правилам.

— Мы все люди, если внимательно нас проанализировать — не спасётся никто.

— Ну, тогда давай скажем, что секрет в том, чтобы найти кого-то, чьи патологии совместимы с нашими.

Я прижимаюсь к плечу Греты, а затем беру горсть попкорна из миски. Остаток дня проходит за просмотром фильма. Лиза накручивает мои волосы, когда я сижу на полу, а её близнец засыпает бумажными конфетти голову матери, а та в ответ щекочет ему маленькие ступни. Грета играет роль жёсткой, саркастичной, с «каменным сердцем», но она любит детей так сильно, что иногда видеть их вместе очень больно.

Из квартиры Греты я выхожу с полным желудком, и многочисленными мыслями в голове, поставленными на паузу. На автопилоте, не замечая ничего вокруг, пересекаю город до парковки у дома.

Доползаю до входа и вздрагиваю, увидев тень.

Рядом с дверью, одетый с иголочки, стоит Эдоардо. В своих руках он вертит остатки бомбочки для ванны.

— Она хотела вернуться домой.

— Бедная малышка. Ты был очень милосерден, сопроводив её.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Тяжёлый камень опускается в желудок. Эдоардо хочет утвердить границы. Очевидно.

Это был хороший эпизод, мы повеселились, но теперь вернулись. И всё возвращается на круги своя. Достаю из сумки ключи.

— Я впущу тебя в квартиру только с завязанными глазами.

Он сдерживает улыбку.

— Завязывай мне глаза, когда захочешь.

Не так ответил бы тот, кто собирается завершить отношения. Но сейчас я понимаю: знакомые мне правила с Эдоардо не работают.

Я веду его на свой этаж и вставляю ключи в замочную скважину. Кое-что из беспорядка уцелело после утренней уборки, но моя хибара, по крайней мере, выглядит достойно.

Я избавляюсь от сумки и куртки.

— Так что? О чём ты хотел поговорить?

Посреди гостиной (явное вторжение в моё личное пространство), Эдоардо изучает каждую подсказку в комнате, которая может пригодиться.

— Гецци Брамбилла созвал на завтра совещание для глав отделов.

— Да, я видела мейл.

— Будет объявлено о приходе очень крупного клиента, — продолжает он, не сводя с меня глаз.

— И откуда это знаешь ты?

— Я привёл его.

— Ох. Окей?

— Окей? — Хмурит брови Эдоардо.

— Да, я имею в виду, ты хотел, чтобы мы поговорили об этом, потому что?..

— Я вёл с ними переговоры в декабре, тогда меня не было в офисе. У меня остался контакт через старую работу. Я думал, ты захочешь узнать. Просто чтобы быть честным.

— Что ж, спасибо, — отвечаю я, опешив, — но они не были нашим клиентом, когда ты познакомился с ними. Ты не прыгнул через мою голову. Я не вижу проблемы.

— Тебя это не беспокоит? — удивляется он.

— А должно? Это дополнительный клиент и означает больше работы для команды и для нас. — Я хмурюсь в замешательстве. — Это всё, что ты хотел мне сказать?

Эдоардо играет с цветной бомбочкой для ванны, перекидывая её из руки в руку, как мячик для снятия стресса.

— Что ещё, по-твоему, может быть?

— Я не знаю, — увиливаю я, — может быть, ты хотел заявить, что после Венеции «ты и я» станем синонимом «больше никогда»?

Воспользовавшись ограниченной планировкой квартиры, Эдоардо в два шага оказывается на расстоянии дыхания от меня.

— Попроси меня остаться на ужин.

Я поднимаю бровь в знак неповиновения.

— Я бы с удовольствием, но я съела слишком много попкорна, и мой голод испарился.

— Тогда попрошу я попробовать последнюю бомбочку для ванны у тебя.

— Ты просто не видел моей ванной! Она может посоперничать с ванной хоббита. Если только тебя не заводит защемление седалищного нерва…

— Итак… чёрт возьми, Камилла. Мы можем не играть хотя бы один вечер?

— Я думала, что перемирие закончилось вчера, когда ты оставил меня перед домом.

Его руки обхватывают мою талию, заставляя вжаться в него.

— Давай растянем его ещё немного, а?

Хочу ли я этого?

Это всё, чего я хочу.

***

Милан этим утром прекрасен.

Чудесно видеть шлагбаум подземной парковки, который поднимается с третьей попытки; прекрасна очередь клиентов, в которую я протискиваюсь, чтобы купить в кафетерии веганский капучино, «Золотое молоко», два кофе ристретто и выпечку. Замечательно обнаружить, что лифт переполнен и необходимо ждать свою очередь, и даже приветствие Адель, которое впивается в мои барабанные перепонки, когда я протягиваю ей один из кофе.

— Ками! Как прошёл отпуск? — спрашивает она, присоединяясь ко мне по пути в коридоре.

— Короткий, но фантастический. Как было в окопах?

— Тотальная пустыня, то есть рай. Единственной новостью стал телефонный звонок от ДГБ после Рождества с просьбой созвать сегодня общее собрание! Знаешь, о чём пойдёт речь?

— М-м-м, понятия не имею.

Мы направляемся к моему кабинету. Эдоардо не появится раньше времени впервые с тех пор, как его наняли. Знаю это потому, что сегодня утром он встал с моей кровати. Он отправился в свой пентхаус в CityLife, чтобы переодеться, ведь скоро ему предстоит оказаться в центре внимания, а ДГБ будет петь ему дифирамбы перед всеми.

Невероятная вещь? Я рада за него.

Ещё несколько месяцев назад я бы не поверила, что однажды буду гордиться его успехами. Мы начали плохо, это правда, но сейчас мы отлично восстанавливаемся. По крайней мере, я так думаю.

— Это должно быть что-то грандиозное, — говорит Адель, открывая передо мной дверь, — ДГБ был в восторге. Он прибыл со своим партнёром невидимкой!

— Он не невидимка, его зовут Лука Гатти, и мы видим его только на чрезвычайных встречах, потому что он принадлежит к тем, кто двигает деньги, а не людей. — Я вхожу в кабинет и ставлю кофе ристретто на стол Эдоардо. — Что такое?

Адель указывает на столешницу.

— Здесь внутри тоже есть новости, или я ошибаюсь?

Я улыбаюсь.

— У нас перемирие.

— Йу-ху! Просто перемирие или?..

Я выбираю дипломатию.

— Мы нашли баланс, чтобы не разорвать друг друга на части.

— Как хорошо! Команды будут счастливы!

— На это я и надеюсь. — Я избавляюсь от куртки, жду, пока она допьёт свой кофе, а затем бегу в кабинет контент-менеджера. Я нахожу её нагнувшейся и роющейся в ящике стола.

— Специальная доставка для синьоры Мацци.

Беа чуть не задевает головой край стола.

— Ками!

— Не говори ни слова.

— Я должна была тебе сказать!

— Это пять слов, слишком много. Ты хочешь, чтобы придурок бывший, с которым покончено, мёртв и похоронен, сравнился с твоей дружбой, которая жива и, надеюсь, будет жива ещё очень долго?

Беатриче подносит руку к груди. Затем она замечает бриошь и «Золотое молоко», которые я ей купила, и эмоции достигают эпического уровня.

— Это что, «приношу тебе завтрак и прощаю»?

— С добавлением какао и «чёрт тебя побери, как тебе удалось хранить секрет в течение нескольких месяцев»?

— Как бы то ни было, я ещё не осознала, что буду лицезреть этого червяка на семейных рождественских обедах! Я так хочу спать, это могло произойти в альтернативной вселенной. — Беа со стоном откусывает булочку. — Как Венеция? На самом деле нет, не говори мне. У меня не было секса два месяца. Я разревусь.

— Нема как рыба.

— Неважно. Расскажи мне! Как ты перешла от «ненавижу его» к «медовому месяцу в Лагуне»?

— Бомбочки для ванны, — категорично отвечаю я. — Лучший подарок, который ты могла мне сделать.

— Я ничего не понимаю, но это не имеет значения. Расскажешь мне после совещания. — Она придерживает передо мной дверь, и мы выходим в коридоры Videoflix, бок о бок, как в старые времена.

Невероятно, но сегодня офис кажется более гостеприимным. Растения зеленее, люди дружелюбнее. Даже менеджеры-акулы, которые уже сидят в зале заседаний за столом из цельного дерева, кажутся более ручными. Эдоардо ещё не пришёл. Я здороваюсь и следую за Беатриче к двум единственным, рядом стоящим свободным стульям и открываю блокнот для записей.

— Присутствует даже Гатти, — замечает Беа, склонившись над своим планшетом, но восприимчивая к присутствию и отсутствию в креслах партнёров-основателей. — Они размораживают его только тогда, когда речь идёт о горах денег. Интересно, почему они собрали нас вне графика?

— У меня есть идея…

— Это из-за тебя? — Подпрыгивает Беатриче.

— Меня? Нет, с чего бы?

В помещение входит ДГБ, и присутствующие затихают. Даже сегодня босс выбрал слишком обтягивающую светлую рубашку, из-за которой выглядит толще и более потным, чем обычно. Безуглеводная диета не работает.

— Доброе утро и с возвращением, надеюсь, ваш отпуск был приятным.

Порог зала заседаний на несколько мгновений становится свободным, прежде чем его занимает другой силуэт.

Эдоардо, элегантный и безупречный в синем костюме, идёт позади ДГБ, как запретное видение. Его взгляд скользит по сидящим за столом, и останавливается на мне.

Мы загораемся, как две лампочки, играющие в беспроводной телефон.

— Уровень Defcon1, — шёпотом предупреждает меня Беа.

Я подавляю хихиканье и слежу за Эдоардо, пока он садится по другую сторону стола, на единственное свободное место между финансовым директором и директором отдела кадров, которая со своим обычным дружелюбным видом строит ему злобную гримасу и чуть не выкидывает из-под него вращающийся стул.

Общее настроение напряжённое, но позитивное. Мы все понимаем, что это не подстава. ДГБ и его партнёр слишком спокойны, чтобы хотеть кого-то обыграть. А ещё в воздухе витает запах денег. В этой комнате нет ни одного человека, который не научился чувствовать этот запах.

— Давайте не будем ходить вокруг да около, — начинает ДГБ, единственный, кто остался стоять. — Телеканал YesTV подписал с нами контракт.

Восклицания радости и удивления растворяют волнение. Я сохраняю видимость удивления и сама издаю вопль.

— Не мог дождаться, чтобы поделиться с вами этой новостью. Нам доверили управление сервисом потокового вещания, популярным развлекательным продуктом с почти тремя миллионами пользователей. Это станет нашим самым крупным заказом, загружая работой. Приоритетный проект года, который мы только начали.

В коллективной эйфории я ищу взглядом Эдоардо и киваю ему. Теперь ДГБ укажет на его заслуги и предложит ему встать, принимая похвалу.

— Нас ожидает более напряжённый год. Многое изменится, мы должны суметь адаптироваться, приспособиться, когда будет необходимо. Но прежде чем мы отправимся в будущее, давайте останемся в настоящем. — Босс прерывает себя и указывает на Эдоардо. — Если всё это произошло, то большая часть заслуги принадлежит нашему последнему приобретению. Эдоардо, присоединяйся ко мне.

Расцветает цепочка удивлённых восклицаний, когда все взгляды приклеиваются к мужчине, который покидает вращающееся кресло, чтобы направиться к вершине стола, рядом с генеральным директором.

ДГБ тактическим жестом опускает руку ему на плечо.

— Эдоардо не только обладает квалификацией. Он не только тот человек, который нашёл контакт и был незаменим при подписании клиентом контракта. Он является ценным активом для Videoflix и будет играть важную роль в будущем, как и в этом проекте.

Удивительно, как я горжусь им.

И приятно, что босс так щедр на публике. Не то чтобы он был придурком, просто комплименты летаю нечасто. Также верно, что это первый случай, когда Videoflix заключает такой контракт.

— Хорошая новость заключается в том, что Эдоардо согласился присоединиться к нашему совету директоров.

В моих барабанных перепонках свистит оглушительная тишина.

— Мы хотели дождаться официального подписания в конце месяца, но наши партнёры уже выразили своё согласие. У Эдоардо есть всё необходимое, чтобы стать лидером вместе с Лукой и мной. Давайте тепло поприветствуем его в руководстве!

Беа тянет меня за рукав.

Я не подаю признаков жизни. Думаю, моё лицо тает, как догорающая свеча, которую забыли задуть.

Это шутка?

Двери конференц-зала широко распахиваются, и входит официант с тележкой, полной кофе и всевозможной выпечки, чтобы отпраздновать событие.

Вскоре помещение наполняет шквал фальшивых комплиментов и едких взглядов, замаскированных под «мы тааак рады за тебя» от других менеджеров. Эдоардо собирает комплименты, словно ничего не ожидал, но я ловлю его взгляд через плечо парня, который встал, чтобы поздравить меня.

У него хватает здравого смысла показать своё беспокойство под маской, которую предлагает другим.

Мужчина, который ещё недавно был моим заклятым врагом, и которому я доверяла с закрытыми глазами последние несколько дней, сдержал своё обещание и стал моим боссом.

И я, как королева придурков, вскакиваю на ноги, уворачиваясь от ярмарки тщеславия, эпицентром которой он является, и ухожу так быстро, как только могу.

ГЛАВА 30

Эдоардо

Гецци Брамбилла сошёл с ума.

Другого объяснения нет.

Мне понадобилась целая вечность, чтобы избавиться от псевдовечеринки, которую он устроил после того, как сбросил бомбу, думая, что делает мне одолжение, в окружении людей, которые одной рукой обнимали меня, а другой хотели бы вонзить мне под рёбра нож, как в лучших цезарианских традициях.

Во время всего этого Камилла ускользнула. Четверть часа назад.

И теперь широкими шагами я направляюсь к нашему кабинету, надеясь, что она всё ещё где-то в здании.

— Камилла! — Я распахиваю дверь на бегу.

Кабинет пуст. Я изучаю интерьер в поисках подсказок. Её парка висит на вешалке, поэтому я исключаю возможность того, что она сбежала. На моей стороне стола, однако, стоит одинокая биоразлагаемая чашка с логотипом кафетерия на первом этаже. Должно быть, Камилла взяла его для меня перед встречей.

Беру маленький стаканчик и пробую кофе. Холодный.

Насколько может быть более наглядно?

«Твою мать».

Я снова выхожу в коридор, гадая, где она спряталась. На этаже есть только один туалет, который всегда занят, когда она убегает на перерыв. Должно быть, Камилла прячется там.

Я подхожу к двери, но она заперта.

— Камилла, я знаю, что ты там, открой! Чёрт возьми, позволь мне объяснить!

Вопреки всему, дверь открывается.

Только из щели высовывается не она.

— Знаешь, но статистика утверждает, что подобные фразы ухудшают спор, особенно если у тебя было много времени на объяснения, прежде чем всё открылось.

— Ты говоришь на основе опыта лучшей подруги? Уйди с дороги.

— Твоё запугивающее поведение ничего тебе не даст. За исключением таких вещей, как место в совете директоров. Кстати, поздравляю!

— Трудно продолжать разговор с тобой и в то же время удержаться от оскорбления, мамочка Барби, поэтому я попрошу тебя в последний раз: уйди с дороги.

— Иди, Беа, — шепчет Камилла из туалета.

Женщина пригвождает меня телепатической угрозой, после чего распахивает дверь и легонько толкает в плечо, прежде чем направится к своему унылому маленькому чулану, который ей втюхали в качестве кабинета.

— Камилла?

Я открываю дверь в предбанник — симпатичную комнату, окружённую декоративными растениями, мебелью где-то между классической и современной, и мягким креслом из ротанга в углу.

Мне требуется мгновение, чтобы найти её. Она стоит ко мне спиной, у раковины, намереваясь освежить лицо.

— Хочешь получить мои поздравления? Только их не хватает для завершения альбома с наклейками «Первоклассный мудак». Поздравляю! — Она с силой вытягивает бумажное полотенце из автомата, вытирает пальцы и бросает его в мусорное ведро. — И счастливого продолжения в одиночестве. Я попрошу о переводе.

— Перевод? — настораживаюсь я. — Куда?

— В архив, в секретариат, в домоуправление, в компанию по очистке и борьбе с грызунами… Меня устроит всё, только не там, где я сейчас.

Дерьмо. Это хуже, чем ожидалось.

— Камилла, всё не так плохо, как ты думаешь.

— Вау, хорошо, что ты здесь, чтобы объяснить, насколько ошибаюсь, иначе как бы я вообще заметила? — усмехается она, отворачиваясь от меня.

Прислонившись к квадратной раковине, она чертовски красива. Но больше всего меня поражает разочарование на её лице.

— Ты права, я ошибся, — осторожно признаю я.

— Да! Да, ты ошибся! Прошлой ночью, у меня дома. Вопрос: «О чём ты хочешь со мной поговорить?». Ответ: «Я буду твоим боссом!»

— Я шёл к этому поэтапно. Объявление не было запланировано на сегодня. Я не знал, что Дамиано собирается обнародовать.

— Это всё улучшает, Зорци. Я поздравляю тебя. Ты обманул меня, заставив доверять и болеть за тебя! Поздравляю, ты прекрасный пример того, как итальянский ученик превзошёл свою бывшую учительницу англичанку. А теперь уходи, мне нужно обновить резюме.

«Гадство». Она права? Неужели я обращался с ней так же, как когда-то Лекси, из-за чего потом страдал годами? Может, и так. Возможно, я и правда заставил бы сучку, которая меня поимела, гордиться мной, вызвав у меня самое большое сожаление в жизни.

— Камилла, это не то, что ты думаешь…

— Предлагаю тебе записаться на курс Беа о том, какие фразы говорить, когда кто-то злиться. Сейчас у тебя получается не очень.

— Ты права. Я должен был тебе сказать. Чёрт, я хотел сделать это вчера у тебя дома, но… — Я запускаю пальцы в волосы, чтобы снять напряжение, которое копилось с тех пор, как увидел, как она выбежала из зала заседаний. «Скажи ей, блядь!» — Мне было страшно.

Брови Камиллы устремляются к линии роста волос на лбу.

— Я боялся потерять тебя, — уточняю я, с вырывающимся из-под контроля сердцем.

— Это не имеет значения. Моя религия — я не встречаюсь с начальством. Я бы не стала заигрывать с ДГБ, даже если бы он был человеческой версией тебя, и то же самое касается мистера Невидимки.

— Я надеюсь на это! — вырывается у меня.

— Поэтому ты автоматически исключил себя из моего радара.

Эта перспектива заставляет меня потерять почву под ногами.

— Хочешь закрыть? Даже не предоставив мне право последнего слова?

— Окей. — Камилла скрещивает руки на груди. — Говори.

Я осторожно приближаюсь к ней. Поднимаю её лицо ладонями к своему.

Я ничего не говорю. Только созерцаю её губы, раскрасневшиеся щёки, блестящие яростью глаза, погружаясь в исключительную связь между нами, когда весь остальной мир исчезает.

— Ты молчишь.

— Посмотри на меня, — умоляю я, — и сама реши, является ли то, что сейчас между тобой и мной, выдумкой или нет.

— Ты патологический лжец, — издевается она.

Но её решимость, скрытая под фасадом чистого презрения, колеблется. Камилла хочет мне верить. Я просто должен дать ей вескую причину для этого.

— Ты права, я солгал тебе о повышении. Но я больше ничего от тебя не скрывал. Я больше не хочу воевать с тобой, а ты не должна воевать со мной.

— Разумеется! Тебе это больше не нужно, я буду в твоём подчинении, как ты и хотел, Зорци!

— Я не твой фактический начальник.

— Ты в совете правления, это всё равно что так.

— Только по организационным вопросам. Внутри офиса, в повседневной работе мы будем равны. Я обещаю тебе. Я не хочу, чтобы мы разрушили то, что у нас есть…

Камилла издаёт возмущённый звук.

— А что у нас есть? Восемнадцать лет и в карманах иллюзия, что снятие трусиков друг с друга означает нечто большее? Мы весело провели несколько дней, это было мило… конец истории.

— Не говори «мило». Это грёбаное оскорбление. Венеция была самым настоящим, что происходило со мной за последние десять лет.

— Венеция была перемирием. Знаешь, в чём фишка перемирия? У него есть срок действия.

Я стискиваю зубы.

— Тогда давай превратим его в прочный договор о союзе.

Камилла скептически морщится.

— О чём бы ты хотел договориться, чего у тебя ещё нет?

— Разве это не очевидно? — Я ласкаю её лицо пальцами. — Я хочу, чтобы мы оба оставались там, где мы есть.

— В этом туалете?

— В нашем фальшиво-экологичном кабинете, полусупер организованном, полусвалке.

— Ты становишься членом совета, а тебе даже не дают ни одного углового гигантского офиса?

— Я отказался. Я внушил ДГБ, что мой сегодняшний кабинет удобнее для управления командой. Я не хочу уходить и не хочу, чтобы уходила ты. — Прижимаюсь лбом к её лбу, пьянея от мятно-ванильного аромата. — Пожалуйста, хоть раз послушайся меня. Мы найдём новый баланс, и ты останешься с нашими командами. Ты им нужна. Ты не можешь оставить их со мной наедине, ты же знаешь, что они застрелятся.

Камилла растягивает губы в мимолётную саркастическую улыбку.

— Подтверждаю.

— Мы снова найдём равновесие. — Воспользовавшись её нерешительностью, я наклоняю голову и касаюсь её губ своими. Дыхание Камиллы — это концентрация разочарования. — Эй, это намёк в пользу сомнения, который я вижу там внизу?

— Нет, это «убей меня, но я не могу тебе поверить».

— Конечно, можешь. — Я закрываю глаза и прижимаюсь губами к её губам. Я знаю, что она неравнодушна к этому. К нашим поцелуям, к тому, как мы стоим, когда наши тела притягиваются друг к другу. К тому, что мы разделили против нашей воли, и к тому, что мы подарили по собственной воле. И если это поможет заставить её остаться, я поставлю на карту всё.

Интересно, чувствует ли Камилла насколько я принадлежу ей?

— Ты проклятие, — слабо протестует она. — Так нечестно…

Я провожу дорожку поцелуев от её рта к щекам, к уху.

— Может быть, нечестно, но ты пробуждаешь во мне самое лучшее, так что это не может быть неправильным. И я больше не причиню тебе вреда. Обещаю.

Не знаю, верит ли она мне.

Но моя самая большая ошибка в том, что в это верю я.

ГЛАВА 31

Камилла

Двери лифта издают привычное автоматическое звяканье, открывая опрятную и пустынную приёмную на десятом этаже здания Порта Гарибальди. Я опаздываю, но утешаюсь тем, что парковочное место, зарезервированное для ДГБ, всё ещё пустует. Как и для Эдоардо.

Вчера вечером состоялось первое заседание совета директоров, на котором присутствовал и он. Всё закончилось очень поздно судя по ночной смске, в которой Эдоардо сообщал мне, что вернётся к себе домой. Так даже лучше. Гибкий график или нет, но всегда неприятно, когда начальник застаёт тебя за опозданием. Нет, оба начальника.

Даже в день рождения.

Я иду по коридору, склонив голову над телефоном и печатая благодарности за поздравления. Тридцать один год. Начинается новое десятилетие.

Наш кабинет, как и ожидалось, пуст. Я на полной скорости стаскиваю с себя куртку и бросаюсь во вращающееся кресло. Вуаля! Я только что уничтожила факт опоздания, и никто этого не заметил. Его никогда не существовало.

В этот момент звонит внутренний телефон.

— Слушаю, Феррари.

— Где ты была, я ищу тебя около получаса! — Дерьмо. Это Беа. — Приходи сейчас же в кабинет команды! Народ в отчаянии, они попросили о помощи меня!

Я сразу же встаю.

— Ты серьёзно? Что происходит?

— Катастрофа с программой! Беги! — Подруга бросает трубку, не дожидаясь ответа.

Оставляю своё рабочее место и возвращаюсь в коридор, чтобы проскользнуть в кабинет, отведённый для команды front-end. Обычно у них за дверью раздаются крики, жаркие словесные перепалки и странные ругательства, но сегодня там могильная тишина. Возможно, какой-то сервер уже взорвался.

— Эй? Вы в порядке? — Я поворачиваю дверную ручку.

— С днём рождения, Камилла!

Около пятнадцати человек выскакивают из-за столов. На меня обрушивается какофония звука и цвета.

Пришли программисты из обеих команд, Адель из приёмной, даже сетевой техник, который ремонтирует нашу локальную сеть, когда та выходит из строя. На стену повесили баннер с надписью «С днём рождения, Ками», а к углам монитора прикрепили радугу из воздушных шаров.

В авангарде перед всеми стоит Беа, удерживая поднос с круассанами. Из динамиков одного из компьютеров звучит до неловкости детская песенка про день рождения.

Глаза начинает щипать от эмоций.

Это самое милое, что они когда-либо делали для меня.

— Вы с ума сошли! Не нужно было.

— Не благодари, просто ешь и наслаждайся веганским офисным завтраком в твою честь, — встревает Беа, сунув мне в руку круассан. — Это будет единственный раз, когда я смогла убедить команду добавить соевое молоко в кофе во имя любви к тебе.

Меня обнимает Сьюзи, затем Мануэль и Вадим следуют её примеру. Присоединяется Адель, предлагая мне соевый капучино с какао.

— С днём рождения, Ками!

Я нахожусь на грани своих эмоций.

Ситуация ухудшается. Ко мне подходит Габриэль с подарком в руках. Коробка средних размеров, которую кто-то завернул в несколько старых копий документов о конфиденциальной информации, предназначенных для утилизации.

Я беру подарок и разворачиваю. Внутри находится цилиндрическая красная пластиковая штука с чёрными точками и неясным хоботком там, где должен быть нос.

— Спасибо, эм… это… что?

— Настольный пылесос в форме божьей коровки! — хлопает Сьюзи. — Так будет легче поддерживать у тебя порядок.

Это не подарок моей мечты, но я чувствую себя очень удачливой, и рассыпаюсь в сердечной благодарности.

— Альтернативным вариантом было забить твой верхний ящик стола годовым запасом презервативов, — негромко признаётся Беа. — Кстати, где твой босс?

— Эдоардо не мой босс. — Я кладу подарок на стол и откусываю круассан, раздавая случайные улыбки всем, кто встречается со мной взглядом. — И в любом случае я не знаю. Он был на заседании совета директоров вчера вечером.

— Ты уже узнала его планы на вечер? Куда он ведёт тебя праздновать? Зная его манию величия, он как минимум забронировал билет в Париж или Лондон…

— Ты шутишь? Завтра утром мы должны быть здесь в девять утра.

— И что? Он даст тебе дополнительныйвыходной. Должно же быть какое-то преимущество в общении с боссом?

— Давай не будем начинать это снова, — предупреждаю её.

Беа поднимает руки в знак капитуляции.

— Окей, последние три недели доказывают твою правоту. Твоё существование не нарушилось из-за его повышения, которое поставило его на много ступеней выше тебя в плане власти.

Я победно поднимаю брови.

— Именно.

— И ты не отступила, потому что слишком зависима от эндорфинов и феромонов, чтобы рассуждать и отказаться, пока тебе не стало больно.

Искренне?

На мгновение я тоже испугалась.

— Эдоардо был прав, — фыркнула я, — в кабинете ничего не изменилось. Многое улучшилось. Мы слушаем друг друга, и не угрожая смертью, обсуждаем клиентов и команду, а между чашечками кофе мы вместе принимаем решения. Это… того стоит.

— А за пределами кабинета это приносит пользу? — с намёком спрашивает она.

Я невольно краснею.

— До чёртиков.

В итоге оказалось, что поводов для беспокойства нет. Мы больше не те люди, которые встретились несколько месяцев назад в кафетерии.

Мы изменились. Мы заботимся друг о друге.

Конечно, он мне не безразличен.

Есть причина, по которой моя гордость вывела свои войска с поля боя. И это просто.

«Я влюбилась в него».

— Какого чёрта? — гремит мужской голос в коридоре.

Я его не вижу, но замечаю, как лица моих коллег сначала каменеют, а потом расслабляются. Ребята начинают привыкать к нему. И должна признать, что диктаторские замашки Эдоардо постепенно сходят на нет.

— Камилла? Я искал тебя.

Я поворачиваюсь сияя.

— Теперь ты меня нашёл.

На пороге, одетый в тёмно-синие брюки и светлую рубашку, подчёркивающую цвет его лица (но с пугающими тёмными кругами под глазами, свидетельствующими о том, что прошлую ночь он провёл в основном без сна), Эдоардо оглядывается по сторонам, словно не в силах осмыслить такую пустую трату энергии.

— Да, хорошо. Ты должна вернуться прямо сейчас. Сложилась чрезвычайная ситуация.

Чрезвычайная ситуация?

Сегодня все используют одно и то же оправдание?

— Иду, — соглашаюсь я, чтобы не испортить сюрприз.

Выбрасываю в мусорное ведро салфетку, поправляю платье и засовываю коробку с офисным пылесосом под мышку.

Беатриче подмигивает мне.

— На что ставишь, на Париж или Лондон? — шепчет она, а моё лицо искажает измученная гримаса.

Я ничего не жду. То, что мы делаем обычно, прекрасно устраивает. Уже хорошо, что есть «обычно», на которое можно ссылаться. Многие недооценивают силу повседневности, но именно маленькие повседневные жесты, а не случайные грандиозные поступки, делают нас теми, кем мы являемся.

Я выхожу за ним в коридор.

— Камилла, за последние полчаса я несколько раз пытался дозвониться до тебя.

— Да, извини, я оставила телефон у нас. Ребята…

— Забудь о программистах. — Эдоардо берёт мою руку, сплетает свои длинные пальцы между моими. Он проверяет, не идёт ли кто, и подталкивает меня к одной из небольших ниш для смарт-воркинга, расположенных в коридоре.

На волосок избегаю торпедирования коробкой пылесоса декоративного папоротника и прислоняюсь попой к столу.

— Ками, послушай меня.

У него такой вид, будто он вот-вот отправится на виселицу. Я знаю, Эдоардо не привык к «стабильным» отношениям. Не хочу, чтобы он чувствовал давление из-за чего-то подобного.

— Скажи мне, — уверенно киваю я.

Он начинает вышагивать взад и вперёд, но быстро останавливается, потому что его ноги слишком длинные, чтобы вытянуться в этом маленьком уголке.

— Бля, я не знаю, с чего начать.

Я останавливаю его за запястье и ободряюще киваю.

— Эдо. Всё в порядке.

«Да ни хрена не хорошо», — кажется, говорит его безмолвный взгляд.

Эдоардо обхватывает ладонями моё лицо.

— Мне нужно, чтобы ты пообещала мне.

Обещание?

Надеюсь, это не такого типа обещание. Правда, бабушка Эдоардо хочет, чтобы он женился до того, как она уйдёт, но, мне кажется, для этого шага ещё слишком рано.

— Давай.

— Что бы ты сейчас ни услышала, пожалуйста, не реагируй инстинктивно. Обещай мне.

Мне интересно, что же он приготовил, если дошёл до такого возбуждения, но решаю довериться. В конце концов, это то, что вы делаете, когда вы в паре. Мы доверяем друг другу.

Я тоже могу это сделать.

— А-а-а, конечно, обещаю. Итак, эта «чрезвычайная ситуация»?

— Пойдём. — Я позволяю взять меня за руку и повести по коридору.

Только Эдоардо не втискивается в наш кабинет. Он устремляется вперёд. Кто знает, что он придумал. Я парю над землёй, но стараюсь держать своё ожидание на поводке.

По крайней мере, до тех пор, пока мы не доходим до зала заседаний в задней части.

Правильно. Он более просторный.

Организовать что-то масштабное — это его modus operandi. (Прим. пер: Modus operandi — латинская фраза, которая обычно переводится как «образ действия» и обозначает привычный для человека способ выполнения определённой задачи).

Эдоардо останавливается перед закрытой дверью. Вблизи я замечаю, что у него даже рубашка помята в нескольких местах. Его взгляд падает на коробку, которую я держу под мышкой, словно он только сейчас её заметил.

— Помни о своём обещании, хорошо?

— Конечно, я сказала — да.

Он поворачивает ручку, но задерживается на несколько секунд, прежде чем толкнуть дверь.

Перед нами открывается зал заседаний.

И я подвергаю сомнению каждую гипотезу, которую рассматривала до сих пор.

Я ожидала выпечку, кофе, может быть, билет…

И точно не ожидала увидеть ДГБ, сидящего по левую сторону массивного деревянного стола. Устроив лодыжку на противоположном колене, босс скучающе листает уведомления на своём телефоне. ДГБ отводит взгляд от экрана и дарит мне слабую улыбку, после чего снова берёт себя в руки и выпрямляет спину.

— Это шутка? — шёпотом спрашиваю Эдоардо, но он не обращает внимания, жестом предлагая мне сесть. Я начинаю подозревать, что, в своём энтузиазме, пропустила какой-то сигнал.

Поскольку Эдоардо оставляет меня на месте, а сам обходит стол и садится с противоположной стороны.

Я здесь, он там.

Босс, сотрудник.

Разграничение чёткое и резкое.

Поправочка, я определённо что-то упустила.

— Камилла, давай сразу перейдём к делу, — говорит ДГБ. Я почти описалась.

Я знаю его шесть лет. Этот тон всегда означает — «дерьмо на подходе». Дерьмо большого, просто огромного и неоспоримого рода.

— Вчера вечером состоялся совет директоров. Этой информацией мы делимся с тобой конфиденциально, на твоё усмотрение, поскольку ценим влияние, которое ты оказываешь на рабочую группу.

И снова выбор слов оказывается стратегическим и продуманным. Другой способ сказать: «Ты последняя, кто имеет значение, и смирись с этим».

Прижимая к груди коробку с пылесосом, я устремляю взгляд на Эдоардо. Но он мне не помогает. Он поджимает губы и сосредотачивается на неопределённой точке на столе.

— Эдоардо, продолжай ты.

Мужчина, с которым в настоящем я постоянная пара, направляет свой взгляд на меня. Его стало так легко расшифровать, что мне даже не нужно стараться. Разочарование, высокомерие, гнев. И под всем этим скрывается голод. Сегодня утром на его лице написан разрушительный голод.

— В связи с возросшим объёмом работы совет решил идти путём ускорения производственного процесса.

Я неопределённо киваю, оставляя возможность понять, к чему всё идёт.

— Это означает, что мы вмешаемся в работу команд, занимающихся флагманским продуктом, чтобы сделать их более эффективными. Вмешательство будет масштабное, но необходимое, чтобы дать толчок производительности.

— Вы планируете нанять больше людей?

ДГБ мгновение смеётся, будто я произнесла шутку века.

— На самом деле, наоборот, — невозмутимо продолжает Эдоардо.

— Феррари, мы проведём аутсорсинг. — Вмешивается босс (потный и с лишним весом), многократно щёлкая пальцами. — Мы передаём эти функции другой компании, заключаем контракты и получаем больше за меньшие деньги!

В этом помещении есть помехи?

Я снова обращаюсь за помощью к Эдоардо, но обнаруживаю, что он включил режим «я забыл, что у меня есть сердце». От маски остаются оторванными только глаза. Они бросают в меня эхо скрытой мольбы.

— Твои ребята слишком дорогие, Камилла, — теряя терпение пыхтит ДГБ, — в противоположность, индийские разработчики… профессиональные, высшего уровня, дешёвые, доступные 24 часа в сутки. А их зарплата идёт за счёт корпоративных расходов. С YesTV на борту мы должны внедрять инновации, двигаться, выходить на мировой уровень! Больше никаких бесполезных затрат, легкомысленных проектов. Теперь будем капитализировать!

Должно быть… Должно быть, я неправильно поняла.

Может быть, сейчас вмешивается Эдоардо и скажет: «Мы пошутили, Ками. А ты поверила? С днём рождения!» И я проснусь в спасительной точке моей жизни, когда двери лифта открылись сегодня утром, и Адель не было за стойкой, потому что она занималась организацией сюрприза для меня на день рождения вместе с остальными.

— Значит, ваш гениальный план состоит в том, чтобы оставить часть команды дома и нанять низкооплачиваемых программистов, которые живут на другом конце света?

Я чувствую себя на пределе.

Либо заплачу, либо взорвусь.

— Конечно, нет. — ДГБ кивает Эдоардо, приглашая вмешаться.

Эдоардо ставит локти на стол. Он протирает глаза, собираясь с силами, и снова надевает маску высокомерия и превосходства.

Затем обращается ко мне.

— Мы уволим их всех.

ГЛАВА 32

Эдоардо

— Камилла? Ты поняла?

Женщина, с которой встречаюсь, сидит по другую сторону массивного стола, обнимает коробку с маленьким прибором, который, не знаю каким образом, оказался у неё на коленях, но не проявляет никаких признаков сотрудничества.

Она смотрит в пустоту перед собой, не произнося ни слова.

Не знаю, как интерпретировать её молчание.

Неправда, всё я знаю, но решаю, — удобнее игнорировать это знание и продолжать делать то, чего от меня ждут.

— Обе команды будут выводиться поэтапно. Их уход планируется в течение максимум двух месяцев, хотя я предполагаю, что мы сможем провести выгодную передачу дел ещё раньше. Мы обеспечим непрерывность информации между выходящим и входящим персоналом, чтобы флагманский продукт не пострадал. Ядро нашей платформы уже стабильно и безопасно, поэтому это не будет сложной операцией.

Камилла резко вздёргивает подбородок.

Не знаю, что меня пугает больше. Её отрешённое лицо, убийственная ярость, которую она излучает, или глубокое разочарование, которое читаю в её глазах, когда она бросает на меня короткий, испепеляющий взгляд.

Я пытаюсь передать мимикой то, о чём просил её перед тем, как войти в эту комнату.

«Не реагируй.

Пожалуйста, не реагируй».

— Итак, позвольте мне уточнить, — она выпрямляет спину и неуверенно прочищает горло, — я остаюсь?

На меня накатывает чувство облегчения.

Возможно, мы движемся в правильном направлении.

— Абсолютное да. Ты остаёшься.

— То есть, мою команду торпедируют, — заикается она, — но я остаюсь?

— Мы, ты и я, как менеджеры, останемся в роли связующего звена между старой командой и новой, — уточняю я. — Как сказал Дамиано, ты ценный ресурс в Videoflix. Ты прекрасно знаешь наш продукт и можешь управлять новыми индийскими командами.

Камилла сильно прикусывает нижнюю губу. Она борется сама с собой. Я знаю, она хочет спорить, опрокинуть стол, протестовать до тех пор, пока не сядут её голосовые связки. Но она не может победить.

Не в этой игре.

Камилла крепко сжимает кулаки, чтобы усмирить гнев, гордость, чувства защиты и привязанности, которые являются её руководящим духом как лидера.

— Твою мать, как же это смешно!

Она вскакивает. Вращающееся кресло скользит по полу, пока не упирается в окно кабинета.

Стоя, запыхавшись, с блузкой, выбившейся из чёрных брюк, и гротескной коробкой, прижатой к груди, Камилла почти пугает.

— Феррари, — увещевает Дамиан, — без сцен, сядь на место…

— Я не сяду и не буду изображать паиньку!

Мой партнёр бросает на меня ленивый назидательный взгляд.

Вчера вечером, на заседании совета директоров мы обсуждали, кто будет заниматься различными этапами и коммуникациями. Зная, как продвигаются дела с аутсорсингом и… «обновлением персонала», как назвали это партнёры, я предпочёл сдаться и признаться, что мы спим вместе. Гецци Брамбилла проявил мастерство такта. «Серьёзно, ты её трахаешь? Именно её, с той очередью, которая выстроилась к тебе? Ну, это твоя проблема. Разберись с ней».

— Камилла, призываю проявить благоразумие, — неохотно вмешиваюсь я.

— Это я призываю тебя! Какой предприниматель в здравом уме продаст сердце своей компании таким идиотским способом?

— Платформа останется исключительно нашей собственностью, — возражает Гецци Брамбилла. Безразличие исчезает с его лица, уступая место раздражению. — Мы защищены.

— Я говорю о людях! Именно люди делают разницу! Как вы можете их обесценивать и выбрасывать вот так?

— Хватит, Феррари, — рычит Дамиано, его лицо пылает от гнева. — Это выше твоей компетенции и мы не спрашиваем твоего мнения.

— Верно. Я же не несу ответственности за тех бедняг, которых вы увольняете, — отвечает она с напускной бравадой.

— Ты просто должна поблагодарить за вмешательство Эдоардо. Поэтому ты здесь и обсуждаешь это с нами, а не там, ни хрена не зная.

Голос Дамиано производит на Камиллу эффект ледяного душа.

Её улыбка гаснет, с лица исчезает цвет.

«Что ты сказал?»

— Именно Эдоардо решил оставить тебя во главе иностранной команды. Ты тоже могла быть отрезана вместе с ними.

Твою мать.

«Я в жопе».

Камилла хватает воздух. У неё дёргается веко.

— А мои шесть лет, огромный вклад в проект и тот факт, что Эдоардо обучила я, ничего не значат?

— Это всё осталось в прошлом, Феррари. Мы эволюционировали. Пора и тебе это сделать.

Всё, что Камилла чувствует, быстро пробегает по её лицу.

Неверие. Печаль. Гнев. Но больше всего — чистое и абсолютное негодование. Камилла никогда не умела скрывать свои эмоции и чувства, но сегодня она даже не прилагает усилий, чтобы смягчить их. Она позволяет им рисовать на своём лице, словно татуировки.

— Очень хорошо. Я тоже эволюционирую. Как покемон. — Она бросает на меня острый взгляд, а затем берётся за ручку. — Начну с уведомления об увольнении с этого момента.

Затем широко распахивает дверь и поспешно исчезает в коридоре.

— Что и следовало доказать, — лаконично комментирует мой партнёр. — У неё нет необходимых качеств.

У неё нет? Правда? У Камиллы хватило смелости высказаться, отстоять то, во что она верит, и наплевать на все последствия!

И говоря об этом…

— Пойду остановлю её, — я встаю со стула и бодро направляюсь к двери, беспокоясь, что Камилла уже может быть в бегах.

— Думаешь, это хорошая идея?

Вопрос Дамиана пригвождает меня на пороге.

Я стою к нему спиной, поворачиваю лишь голову.

— Заставить её остаться?

— Да. С вашей… историей.

Я избегаю отвечать, что если не сделаю невозможного сейчас, если позволю ей предаться гордыне и потерять работу, это будет всё равно, что взорвать бомбу посреди города и обманывать себя, что смогу всё восстановить, склеив куски мусора и песчинки.

— Она самая подготовленная из всех, Дамиано.

— Она передала тебя. Ты будешь автономен даже без неё.

Но даже без неё — уже не является желательным вариантом.

— Она всё равно остаётся более подготовленной, чем я, — повторяю я. — Камилла нам нужна.

Дамиано размышляет со вздохом.

— Я сделаю вид, что не слышал твоего последнего замечания, — смиряется он, махнув рукой в воздухе. — Иди и верни её.

***

Удивительно, как быстро изменилась моя жизнь.

Кажется, только вчера, спокойным и уверенным в себе я пришёл на собеседование в небольшую итальянскую компанию, которая должна была стать моей базой для проживания вблизи Венеции и подъёма по карьерной лестнице. Прошло несколько месяцев с момента моего прихода до сегодняшнего дня; я партнёр и член совета директоров, и выхожу из зала заседаний Videoflix, боясь потерять женщину, которую люблю.

У меня никогда не получалось гоняться за людьми.

Я считаю огромной тратой энергии пытаться противостоять тем, кто думает иначе. Мы не должны пытаться убедить других. Изменить чьё-то мнение равносильно тому, чтобы объявить о поражении ещё до выхода на поле.

Но не сегодня.

Сегодня я иду к кабинету, цепляясь за понимание, что моё будущее зависит от того, насколько хорошо сумею отстоять свою позицию.

И впервые после долгих лет анестезиологического небытия в меня вторгается страх.

Я прохожу мимо небольших ящиков с благоухающими растениями, обвивающими деревянные конструкции, и замедляю шаг, попав под гранату, которая взрывается у меня в груди.

«Я люблю её».

Когда это произошло?

Химия утверждает, что мы выбираем партнёров, основываясь на обонянии, самом диком из всех чувств, и попадаем на крючок из-за тех же нейромедиаторов, которые срабатывают при наркотической зависимости. Мы впадаем в оцепенение от человека, который радует наши чувства, мы становимся зависимыми от него день за днём, пока уже не можем без него обходиться.

И всё же я убеждён, что каждый мой поступок с тех пор, как знаю её, каждый большой и маленький шаг привёл меня сюда, к капитуляции перед ней.

— Ками! — Я открываю дверь в наш кабинет.

Слава богу, она внутри. Менее многообещающим является тот факт, что она в парке и перебирает вещи на своём беспорядочном столе, что-то ища.

— Камилла, — повторяю я с облегчением, закрывая дверь.

Присев на столешницу, она передвигает стопку бумаг, не оборачиваясь.

— Убирайся.

— Об этом не может быть и речи. Как не уйдёшь и ты.

Мой категоричный тон убеждает Камиллу посмотреть на меня. Хотя мне не нужно было видеть её лицо, чтобы понять, — она чертовски зла.

— Не говори мне, что я могу делать, Эдоардо! Не смей!

— Клянусь, я действовал из лучших побуждений.

Камилла широко открывает рот.

— Как заботливо, господин Зорци! Мне следует сказать тебе спасибо и поклониться?

— Я только прошу тебя выслушать меня.

— Совет хотел меня уволить? Тогда сделай это! Я вся твоя, Эдоардо. Соблюдай первоначальный план. Вышвырни меня.

Сильная дрожь заглушает моё сердце.

— Ты знаешь, что я не хочу этого.

— Будь я большей идиоткой, я бы тебя поздравила. Ты получил то, что хотел, Эдоардо. Ты разрушил мой мир!

И это определённо заставляет меня истекать кровью.

Засунув руки в карманы, я приближаюсь к ней с осторожностью, изучая взглядом. Я должен удержать её, пока не стало слишком поздно. Пока она не вырыла вокруг себя непроходимый ров, и я больше не смогу до неё добраться.

— Это не то, чего я хотел, — тяну время. — Передача команд на аутсорсинг была неизбежным решением. Не вини себя за своих коллег.

— Наши коллеги! И это объясняет, почему ДГБ месяцами упрашивал меня натаскать тебя и всем поделиться! Сначала он убирает Беа в канцелярию, а затем планирует мою кончину, поставив своего жеребца фаворита ко мне поближе!

Она сердито берётся за ручки своей сумки и перекидывает их через плечо.

— В плане завоевания произошла небольшая заминка, — замечаю я.

«Я влюбился в тебя.

Я люблю тебя и не знаю, как тебе сказать. И я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверила…»

— Не волнуйся, мы сейчас всё исправим. — Её губы складываются в саркастическую улыбку, которая превращается в прямую линию. — Спрошу тебя только один раз, и я требую, чтобы ты был честен. Искупи свою вину за всю ту ложь, которой кормил меня в прошлом. Меня оставили только потому, что мы с тобой трахались?

Я выдыхаю воздух из лёгких. Потираю лоб. Бл*дь. Любой ответ прозвучит как ложь.

— Тебя оставили, потому что ты хороший профессионал.

— Чушь! Ты на одном уровне со мной, Эдоардо. Я не незаменима.

— Ты нужна индийцам, — упорствую я.

— Боже мой, команде, которая живёт в другом полушарии!

— Мы с ними в одном полушарии.

Камилла бросает на меня испепеляющий взгляд.

— Признайся, моё место спас ты и сделал это, потому что мы спим вместе, Эдоардо. Просто скажи это!

— Хорошо! — Я широко раскидываю руки и сдаюсь. — Верно! Это так!

Камилла молчит.

У меня пробегает сомнение, что её давление на меня было тактикой, чтобы получить отрицание, а не подтверждение.

— Продолжай, — подталкивает меня, прижимая руки к груди.

— Что ещё я должен тебе сказать? Слово в слово, что мы с партнёрами сказали друг другу на заседании совета директоров?

— Только то, что касается меня.

Я разочарованно фыркаю.

— Ты знаешь, я не могу. Это конфиденциальные разговоры.

— Хорошо. — Он раскрывает руки и снова хватает эту дурацкую картонную коробку с изображённой на ней нелепой штуковиной. Прижимает коробку к груди, будто от предмета зависит её собственная жизнь. — Я расцениваю это как: «ты цыпочка, которая дала боссу, и поэтому не вылетишь вместе с остальными».

— Это не так…

— Ах нет? — хмурится она.

Я буду отрицать. До смерти. Но как можно отрицать что-то очевидное?

— Я блокирую твою отставку. Никогда не приму её.

— Ты не сможешь этого сделать!

— Я твой босс. Конечно, смогу.

— Не можешь в том смысле, что я отправлю её в Министерство труда, а не к тебе!

Дерьмо. Я ищу в рукаве другую стратегию. И даже половины из них найти не могу. У меня они закончились. Я уже не знаю, что придумать.

У меня в запасе больше ничего нет.

— Камилла, пожалуйста! Будь благоразумна.

— Я тоже прошу тебя. Уйди из моей жизни! — У неё на глаза наворачиваются слёзы. Она ничего не делает, чтобы остановить или скрыть их. Камилла сломлена, уничтожена. Тень её прежней сущности. — Разве ты уже не уничтожил достаточно?

Уворачиваясь от меня, она проходит к двери.

Я поворачиваюсь на месте, преследуя шлейф её запаха.

— Ты не можешь уйти сейчас! У нас встреча между…

— К чёрту собрание! — Она тянет ручку вниз. По её щекам текут слёзы, но она не вытирает их. Слёзы достигают подбородка и устремляются вниз.

В считаные секунды я понимаю, что она права.

Всё, что хотел в свой первый день работы в Videoflix я получил. Но расстояние между тем, что держу в руках, и тем, чего хочу сегодня, настолько велико, что сносит всё лежащее между ними.

— Камилла.

Обхватив пальцами ручку, Камилла даёт мне возможность взглянуть на свой профиль.

— Я чувствую себя не очень хорошо, босс. У меня, наверное, ПМС, ты же знаешь, как это бывает! Я пойду домой и вызову врача.

— Ками…

За мягкими волнами волос цвета кофе я различаю блеск слёз, застывших в её глазах.

— В чём дело, Эдоардо? Что ещё ты хочешь забрать у меня?

— Я…

Я так много всего хочу ей сказать. От бессмысленной чепухи до разговоров о топовых системах, от больших планов на будущее до «что мы делаем сегодня вечером». Они имеют вкус начала, простых вещей. О ней, как прижимается ко мне, а её волосы щекочут меня в дрёме.

Но единственное, что я произношу, это наименее разумное из всего.

— Почему ты всё время таскаешь с собой эту коробку?

— Потому что у меня день рождения, — насмешливо бормочет она. — С днём рождения меня.

Камилла толкает боком дверь и выходит.

Я сбился со счёта, сколько раз видел, как она уходит. Но этот случай будет непревзойдённым. Потому что на этот раз я знаю, — она не вернётся.

ГЛАВА 33

Камилла

Путь от лифта до машины преодолеваю вслепую, только вместо повязки использую слёзы, чтобы ослепить себя.

Я убегаю, ни с кем не попрощавшись.

Унижение слишком сильное.

И злость тоже.

Мысль о том, что годы своей жизни спустила в унитаз, переполняет меня, когда я с силой дёргаю дверь фиата и благополучно укрываюсь в салоне. Мы растём с убеждением, что если не стремимся реализовать себя в своей работе, если не выполняем её хорошо, если не производим, то мы ничего не стоим.

Будто ценность человека измеряется его зарплатой или количеством людей, которых можешь убедить, насколько ты достойный и значим.

Несколько месяцев назад я бы сказала, что мне нравится то, чем занимаюсь.

Я не представляла себя без этой работы.

Возможно, это была простая зависимость от успокаивающей скучной привычки, смешанной с «щепоткой осторожности и без дополнительных изменений, спасибо».

Возможно, вместо этого мы можем посадить что-то своё практически везде, в надежде, что рано или поздно найдём подходящую почву, в которой сможем пустить корни и расцвести.

Нервотрёпка, совместный кофе, страх не уложиться в срок. Медленный служебный рост, мимолётная дружба и та, что рождается случайно и остаётся на всю жизнь. Неизбежные разочарования, полные веры ободрения и неожиданности, когда я не знала, в какую сторону повернуть. Удовлетворения, которые каким-то образом находили способ прорасти между неудачным обедом до позднего вечера.

Я бросаю подаренный настольный пылесос на пассажирское сиденье и упираюсь лбом в руль «Фиата».

Оставаться больше не для чего.

И хуже всего не то, что я беспомощно наблюдала за фиаско, не то, что предстала в образе привилегированной профурсетки, которая чего-то добилась, потому что раздвинула ноги перед нужным человеком в нужное время, и не то, что все, кого я нанимала, потеряли работу из-за мужчины, которого я люблю.

Хуже всего осознавать, что он, осознанно или нет, разрушил мой мир.

И в глубине души я знала, что так и произойдёт.

Я влюбилась в единственного мужчину, с которым у меня никогда не будет будущего.

ГЛАВА 34

Эдоардо

— …Уважаемые пассажиры, говорит капитан. Наш рейс из Линате в Лондон приземлится в запланированное время. Температура воздуха...

Объявление из колонок самолёта вместе с рукой, которая мягко давит на плечо, вырывают меня из сна.

Я открываю глаза и вижу, что в моё поле зрения вторгается лицо стюардессы средних лет, с аккуратной причёской и зелёными глазами, окружёнными сеточкой морщин.

— Сэр, мы собираемся совершить посадку. Пожалуйста, пристегните ремень безопасности.

Я киваю и автоматически смотрю в иллюминатор в поисках подтверждения.

Самолёт накренился, пролетая над Темзой, которая змеится через центр города. Сверху я узнаю Тауэрский мост, Лондонский глаз, всю коллекцию достопримечательностей Сити, нарисованных вживую на земной поверхности. Я пристёгиваю ремень безопасности и поднимаю спинку широкого удобного кресла бизнес-класса, ожидая, когда смогу вернуться на землю.

Пройдя паспортный контроль, я быстро выхожу из автоматических дверей зала прилёта, и окунаюсь в шум аэропорта Хитроу.

— Эдо! — меня окликает голос из толпы.

Я останавливаюсь с чемоданом для ручной клади посреди прохода.

— Вики?

Виктория подбегает ко мне и бросается на шею. Я успеваю вовремя отпустить ручку чемодана, чтобы подхватить девушку на лету.

— Думал, ты будешь ждать меня в машине. Разве это не против политики вашей семьи — появляться в общественных местах, где слишком много народу?

— Большое дело, мы же не королевская семья! — говорит она, опустив лоб в ложбинку моего плеча и продолжая обнимать за шею.

Я обнимаю Вики в ответ, обхватывая тонкую талию, и позволяю себе долгий утешительный вздох, закрывая глаза и прижимая подругу ближе. Знакомый аромат «Шанель» проникает в мои ноздри. Я стараюсь не обращать на это слишком много внимания.

— Хорошо, что ты здесь, — бормочет она.

— Пришло время отдохнуть от Италии.

— Значит, у нас есть все выходные? — недоверчиво спрашивает она, приподняв бровь. Её лицо очень близко, я могу сосчитать веснушки у неё на щеках и даже заметить текстуру матовой розовой помады, покрывающей губы.

— Останусь до воскресенья, — подтверждаю, ослабляя объятия и забирая свою ручную кладь. — Я забронировал отель в Кенсингтоне.

— Ты мог бы остановиться у меня! Дома есть свободные комнаты для гостей.

— А ещё у тебя есть ухажёр, которому не терпится воспользоваться ими, — напоминаю я. — Сэр Чарльз не оценит вторжения.

— Сэр Чарльз смирится. Я никогда не уступлю. Только не с виконтом, который получил одобрение моих родителей!

— Ты бы предпочла привести в Миллингтон Хаус татуированного хулигана, чтобы довести свою мать до сердечного приступа? — насмехаюсь над ней, по пути к выходу.

— Мама никогда не позволит убить себя таким пустяковым способом.

— Она привыкла иметь дело с богатыми тамаринами, — тихонько смеюсь я.

Виктория берёт меня под руку.

— Скажем так, то, что мама выросла в Венецианской лагуне среди рыбаков и гондольеров, а не в лондонском высшем обществе как папа, помогает ей помнить, как обращаться со всеми слоями общества, а не только с одним процентом людей, в чьих жилах течёт голубая кровь.

— Но за эти годы она очень хорошо вписалась, — замечаю я.

— О, да. Почти лучше меня.

— Тебя трудно превзойти, леди Виктория. Ты безупречна, что бы ты ни делала.

— А у тебя талант выдавать всё, что ты произносишь, за чистое золото, — гримасничает она, но едва сжимает рукой мой локоть.

Мы переходим из здания аэропорта в зону для остановки автомобилей, и я сразу же узнаю «Мерседес» семьи Миллингтон. Водитель забирает мой багаж и загружает в багажник, а я открываю заднюю дверь, чтобы впустить Вики.

— Можешь отменить бронирование? Я буду рада, если ты остановишься у меня. Это всего две ночи, а пентхаус просторный для нас обоих.

— Вики… — начинаю, вскинув брови.

— У нас будет меньше проблем с перемещением, если выедем из одного и того же места, — продолжает она, откидываясь на сиденье. — Твоя любимая экология останется довольна уменьшением выбросов в атмосферу.

Моя улыбка мгновенно исчезает.

Я не хочу каких-либо сравнений.

Это исключается в любом случае.

Машина выезжает с территории аэропорта, выбрасывая нас на дорогу в сторону Лондона.

— Итак? Ты в деле? Кроме того, у меня заказан столик в Galvin на вечер. Мы опаздываем к чаю, но ужин не пропустим ни за что на свете.

Я в деле? Да, чёрт возьми. Всё что угодно, лишь бы не думать.

Что угодно.

— Считай, что бронь отеля отменена.

Виктория хлопает в ладоши, как ребёнок.

— Я так рада. Ещё и потому, что, не сочти за замечание, но ты мне должен. Ты бросил меня во время рождественских каникул.

Рождественские каникулы.

Сочельник с Камиллой в гостевой комнате у меня дома.

Её пальцы на моём лице на грани слёз.

Новый год.

— Давай забудем последние каникулы, — качаю я головой, прежде чем меня захлестнёт сожаление, ностальгия, всё то, что властно вторгается в меня, когда вспоминаю о ней, и с чем не могу справиться.

Виктория становится серьёзной. Она кладёт руку мне на бедро.

— Как ты, Эдоардо?

«Да, как я?»

— Понимаю, это было довольно… неприятно, — осторожно продолжает она.

Неприятно? Это преуменьшение века.

— Собираешься сказать мне, как и Ник, что мы были слишком несовместимы, чтобы иметь какую-либо надежду?

— Мои отец и мать начинали c большим отличием, чем носок и перчатка. И они вместе уже тридцать четыре года.

Я не упоминаю, что в их случае развод был бы настолько сложным и дорогим, что из её ящиков исчезло бы всё нижнее бельё.

— Верно.

— Но да, если честно, у неё с тобой было немного общего. Из того малого, что видела я.

«И спасибо, твою мать, что я не искал сравнений!»

Виновен.

— Это уже не имеет значения.

— Как работа?

Дерьмово.

— Хорошо, — я тру веки, надеясь, что смогу лучше преподнести ей ложь. — Она больше не появлялась в офисе.

— Она уволилась?

— Ещё нет. Заболела. Она на больничном одиннадцать дней. Желудочный грипп.

Или «аллергия на моё присутствие», неважно.

— А как насчёт твоих сотрудников? Как они это восприняли?

«Хреново!»

— Угадай, как они могли отреагировать на новость о том, что через два месяца останутся без работы.

Вики пожимает плечами.

— Они хорошие специалисты, им не составит труда найти новую. И у них есть шестьдесят дней, чтобы заняться делом.

Да. Как замечательно. Именно так ответила бы Камилла.

— Двое уволились сразу, — неохотно отвечаю я. — Они были чертовски злы. Они кричали мне, что не останутся и не передадут свои знания дешёвым преемникам даже под угрозой.

Виктория смотрит на потолок машины.

— Считай меня чёрствой, но я не могу проникнуться сочувствием. Это очень узкое мышление, требовать пожизненных гарантий занятости на основании контракта, заключённого на разных рынках и в разных обстоятельствах. В остальном мире всё не так.

— Хочешь сказать, что моя страна отсталая?

— О, мы знаем, что это так, — вздыхает она, — но Италия полна очарования и поэтому прощается почти всё, — заключает Вики и подмигивает мне.

Я прислоняюсь спиной к сиденью, откидывая затылок назад, и позволяю нервам успокоиться.

Я лишь хочу, чтобы чувство поражения, пропитавшее мои кости, постепенно исчезло, вместе с вечным напряжением в желудке и разочарованием, которое день и ночь течёт по моим венам.

— А ты? — спрашиваю, чтобы сменить тему. — Как работа?

— Завтра вечером ты сам всё увидишь. Я покажу тебе инсталляцию, которая собирает горы положительных отзывов.

— Пожалуйста, только не ещё один бесконечный тур по комнатам с гигантскими статуями грибов, свисающими шляпками вниз с потолка…

— Mushroom Room вошла в историю! — говорит она с возмущением, но забавляясь в глубине души. — Я уверена, эта тебе понравится.

Возможно.

— Наверняка, если ты принимала участие.

Убаюканный темпом движения машины, я закрываю глаза. На моём плече появляется тяжесть.

Это Виктория прислонилась головой.

— Я очень рада, что ты в Лондоне, — шепчет она.

Я сдаюсь и прижимаюсь щекой к мягким волосам, вдыхая её неправильный запах в поисках человеческого тепла.

— Я тоже рад, — шепчу в ответ, позволяя себе роскошь перестать думать.

***

— Ты понимаешь? Он подарил тебе статую! — Я вращаю бокал и подношу ко рту. — Бронзовую скульптуру!

Виктория промокнула губы салфеткой, а затем положила её обратно на колени.

— Она ужасна, я знаю.

— Ты поставила её в центре холла, — продолжаю смеяться я, отчасти из-за вина, отчасти потому, что первое, что увидел, как только ступил в её квартиру, прежде чем разобрал вещи, освежился и переоделся перед ужином, заставило меня испытать шок. — Другие выбирают классическую систему сигнализации для отпугивания злоумышленников.

— Это даже не худший подарок виконта.

— Мне трудно в это поверить.

— Правда!

Зимой в городе нет golden hour, времени, когда свет превращается в золотую пыль. Но сегодня моей подруге он всё равно не нужен: она сияет как никогда. Благодаря виду из окна ресторана.

Мы находимся так высоко, что весь город лежит у наших ног.

Вики наклоняется к центру стола, чтобы открыть мне секрет.

— Монокль, — говорит она.

— Что?

— Монокль, усыпанный драгоценными камнями, — уточняет она, запрокидывая голову назад и заливаясь смехом.

— Монокль?!

— Да! На Рождество! — Она постукивает подушечкой пальца по уголку глаз, стараясь не испортить макияж. — Клянусь, я до сих пор не поняла, что мне с ним делать.

— Ты уверена, что это был монокль? — уточняю я.

— Да, уверена.

— Точно-точно, Вики? Может, это новая, ещё не представленная на рынке модель вибрат…

— Эдоардо! — перебивает Виктория в шоке.

— Какая ты англичанка, — поддразниваю я, допивая в бокале вино.

Напыщенная пара средних лет, сидящая за соседним столиком, окидывает нас недоумёнными взглядами. Мы устраиваем слишком много шоу в зале. Мне плевать. Впервые за несколько дней я чувствую себя расслабленным.

Я правильно сделал, что дал себе передышку. Лондон вызывает у меня иллюзию, что могу забыть о ядерной катастрофе, которую оставил дома.

— Помнишь то бессмысленное мероприятие моего отца в Миллингтон Хаус? Мне было четырнадцать, а тебе шестнадцать. Они прикрепили тебя ко мне в надежде, что подашь хороший пример. И через два часа нас нашли…

— На пристани озера поместья, в промокших церемониальных одеждах и с украденной бутылкой шампанского. Мы пели We are the Champions хором с маленькими детьми твоей тёти, — заключаю я, вспоминая.

— Как часто мы виделись в то время? Раз в полгода?

— И мы всё равно умудрялись затевать всякие шалости. По крайней мере, пока ты не обрела титул.

— Ты всегда был более аристократичным, чем я, синьор Зорци. Твой род древнее моего.

— Я всегда его позорил, — продолжаю смеяться я. — Но в любом случае первенство уступаю отцу. Хуже, чем он, сделать невозможно.

— Не желают ли господа десерт?

Официант прерывает нас с любезностью, которую я не уверен, мы на самом деле заслужили.

— О, Эдоардо, мы хотим десерт? — озорно спрашивает Виктория.

Думаю, она тоже навеселе.

— Конечно, да, — киваю я.

Я принимаю меню десертов и начинаю читать его с расстановкой, анализируя варианты один за другим. Невероятно! Нет никакой веганской альтернативы. Если бы Камилла была здесь, я бы не знал, чем её угостить.

Я замираю с меню в воздухе, поражённый озарением.

— Эдо? Всё в порядке?

Нет. Бля, всё не в порядке.

— Да, — киваю я. — Ты решила?

Виктория кладёт на стол меню десертов. Я чувствую, как её взгляд задерживается на моих глазах, перемещается к губам, спускается к адамову яблоку, а затем ниже, к элегантному костюму, который я подобрал под цвет её платья. Она воспринимает меня по-другому, будто смотрела на меня много лет, но только сейчас заметила.

Я хмурюсь.

— Вики?

— Я приняла решение, Эдо. Да, я выбрала.

— Хорошо, — отвечаю я, и как только подходит официант, заказываю, не задумываясь:

— Всё, что закажет она.

Конец ужина мы проводим за лёгкой болтовнёй и анекдотами из прошлого.

Виктория больше не спрашивает меня о том, что произошло в Италии, и я ей благодарен. Но не думать об этом невозможно. Невероятно также провести вечер с женщиной, не препираясь половину времени и не целуя её до потери рассудка вторую половину.

Перед уходом моя подруга идёт в туалет, а я пользуюсь возможностью заплатить за ужин и совершаю глупость. Я снимаю блокировку с телефона в поисках… сам не знаю чего.

Камилла не зарегистрирована ни в одной социальной сети.

Она уже несколько дней не выходит в рабочий чат.

Думаю, она заблокировала меня в личных приложениях, потому что и там в последнее время я не видел её активности.

Мне до смерти обидно, она даже не подумала о том, что, возможно, возможно, возможно, я действительно сделал всё, что мог, учитывая, какие были альтернативы: дерьмо и дерьмо в кубе. Что ещё я мог придумать? Что, как не попытка спасти единственное, что можно спасти, единственное, что стоит защищать любой ценой?

— А вот и я! — Рядом со мной появляется Вики. Она поправляет волосы, застёгивает пальто, взятое из гардероба, и поправляет сумочку. — Шофёр должен прибыть с минуты на минуту.

Я провожаю Вики к лифту, который доставляет нас на первый этаж.

Снаружи ясный, но беззвёздный лондонский вечер встречает нас прохладным воздухом. «Мерседес» припаркован перед входом, и через мгновение мы уже уютно устраиваемся в тепле салона.

От ресторана до пентхауса Вики в Кенсингтоне всего около десяти минут, огибая Гайд-парк. Под асфальтом без остановки проносятся вагоны Кольцевой линии метро.

Если бы Камилла оказалась здесь в качестве туриста, она была бы внизу, дыша спёртым воздухом между группой детей, слушающих оглушительную музыку в наушниках, и дамой средних лет с сумкой для покупок на запястье, и удивлялась бы тому, насколько разнообразен человеческий род.

— О чём ты думаешь?

— А… ни о чём, — задумчиво касаюсь своего лба. — Что вечер был хороший. Мне не хватало этого.

— Мне тоже было хорошо, — подтверждает Виктория.

Машина останавливается перед зданием. Водитель выходит первым и широко открывает перед ней дверь.

— Приятного вечера, господа.

— Спасибо. Спокойной ночи вам, — вежливо прощаюсь я.

Кто знает, как мужчина был раздражён, пока нянчился с нами. Конечно, это его работа, но стоило ли беспокоить водителя весь вечер ради десятиминутной поездки?

— Хочешь что-нибудь сделать перед сном? — спрашивает Виктория, войдя в лифт здания.

— Я устал. Знаешь, полёт…

— Конечно, — На её лице появляется непринуждённое выражение. Надеюсь, я не обидел Вики своим переменчивым настроением. Понимаю, сегодня я не слишком хороший собеседник.

Двери лифта широко открываются на верхнем этаже пентхауса. Вики вставляет ключ в замок, и я сдерживаюсь, чтобы не разразиться смехом, когда оказываюсь напротив жуткой бронзовой статуи.

— Ах, так ты всё ещё немного счастлив, — поддразнивает она, захлопывая дверь.

— Да, конечно. Извини, если я показался…

Я больше ничего не могу сказать.

Её рот, прижатый к моему, заглушает остаток фразы.

Всё это происходит так быстро, что я не могу предугадать. В один момент мы разделены, а в другой — её руки в моих волосах, её губы шевелятся, ища моего соучастия.

Странно, когда тебя целует человек, которого ты знаешь всю жизнь.

Словно действие, не имея в себе ничего плохого, является неуместным. Выцветший набросок того, как должно быть.

Тепло её тела должно пробудить моё возбуждение. Нежность губ должна, по крайней мере, дать мне представление об открывающихся вдали вратах рая, обещающих мне чудеса. Я должен быть на взводе с учащённым пульсом, подвластный неудержимому ожиданию сжечь все ступени, но единственное, что я думаю… нет.

Её духи не те.

То, как она шевелит губами, чуждо. Другой ритм, не та текстура.

Виктория целует меня.

«Твою мать!» Камилла была права.

Я уклоняюсь, откидывая голову назад.

— Виктория, не пойми меня неправильно, но…

— Ш-ш-ш, — шикает она, затыкая мне рот ладонью. — Ты свободен, я свободна. Тебе грустно, мне любопытно. Когда ты приехал в Лондон десять лет назад, я была занята, и ты нашёл эту сучку в офисе. Потом я оставила вестминстерского денди и сказала себе, что с тобой я буду ждать, потому что есть время…

Но этого времени не существует.

Не было и никогда не будет.

— Послушай, Эдо, она не хочет тебя, а я хочу. Она считает тебя бессердечнымчудовищем, а я думаю, что ты самый красивый и особенный мужчина, которого когда-либо знала. Её здесь нет, а я есть. Я не прошу тебя жениться на мне, просто поцелуй меня и реши, как далеко ты хочешь зайти. Я пойду так далеко, как ты захочешь.

Не сработает.

Чёрт, я уже знаю, что не сработает.

«Если бы Ками была здесь…»

Но её нет.

И она меня ненавидит. Я ей не подхожу.

Она недостаточно хороша для меня.

«Ты разрушил мой мир».

Ты тоже опустошила мой, — возразил бы я.

«Ты уничтожил его, и я больше не знаю, как вернуть старый. И не знаю, как жить в этом новом мире, где единственное, чего мне не хватает, — это единственное, чего я не могу иметь».

Я хватаю Викторию за запястье и резким рывком опускаю её руку.

Не теряя зрительного контакта, притягиваю ближе к себе, запускаю руки в распущенные волосы. Я приближаю её профиль на расстояние своего дыхания. Вдыхаю её запах. Он раздражает. Вызывает у меня кожный дискомфорт. Я пытаюсь оттолкнуть эти ощущения, игнорировать. Сокращаю расстояние между лицом Вики и моим, закрываю веки и сосредотачиваюсь.

«Думай о ней», — говорю я себе.

Я прилагаю много усилий для того, чтобы поцеловать Викторию. Терзаю ей губы, вторгаюсь в неё языком, целую так, будто мы уже раздеты и трахаемся. Я прижимаю девушку спиной к стене и бесцеремонно просовываю руку ей под пальто. Она издаёт восторженный стон. Вики позволяет обращаться с ней так, словно не хочет ничего другого. В брюках появляется лёгкий намёк на возбуждение.

Видишь? Не нужна женщина, которую любишь, чтобы возбудиться.

Достаточно любой.

Я нависаю над Вики, перекрывая для неё все пути к отступлению. Она натягивает платье на бёдра, чтобы не мешало. Мой пах оказывается между её ног, и она трётся шелковыми трусиками о мои брюки.

Всё внутри меня переворачивается.

Но не потому, что я под кайфом.

Это… это чувство вины самого худшего рода.

Меня тошнит. Я чувствую себя дерьмом. Что я делаю? Использую своего лучшего друга, единственного, кто у меня есть? Просто чтобы почувствовать себя лучше на две с половиной минуты, а потом сожалеть об этом всё остальное время?

Только потому, что не могу иметь её, я в таком отчаянии, что пытаюсь заменить её, думая, будто это сработает?

«Какого хрена я делаю?»

— Вики, нет, — я быстро отстраняюсь от её рта и отшатываюсь в надежде стереть вопиющую ошибку двухсекундной давности. Начинаю ходить кругами, быстро, проводя руками по волосам.

«Тупой идиот».

— Эдо…

— Пожалуйста, не надо, — умоляю я. — Похоже, разрушение вещей — моя специальность. Я не хочу, чтобы это случилось и с нашей дружбой.

В тёмном холле дома, в тени изображающей её статуи, Виктория прикасается к своим губам, будто я их разбил.

— Значит, действительно поздно…

Определённо, уже слишком поздно.

Для нас обоих.

— Ты любишь её, — бесцветно отмечает она.

— Да.

«Я люблю её.

Как никого другого».

Виктория поджимает губы. Она поправляет воротник пальто, потирает рукой лоб, поправляет волосы, приводя их в порядок после того, как я растрепал.

— Понятно, — кивает она. — Извини, я должна была попробовать, — добавляет она, глядя в пол.

— Не надо извиняться, — отвечаю я. — Ты… ты…

— Влюблена ли я в тебя, Эдо? — Она поднимает брови, как бы говоря: «Ты действительно не понимаешь?» — В некотором смысле, я всегда была такой. — Она улыбается, полная печали и меланхолии. — Но я поняла, что всё безнадёжно, когда ты танцевал с ней под песню своей матери.

— Я сильно облажался, Вики, — шепчу я. — Потратил на неё столько времени, столько энергии… и она сделала то же самое со мной.

Виктория сглатывает.

— Тогда почему ты здесь?

— Мне был нужен перерыв. Я устал приходить на работу и тратить время на ожидание письма об увольнении, устал от убийственных взглядов коллектива, считающего, что я предал их самым ужасным образом. Надоело притворяться, что мне на всё наплевать.

Виктория качает головой, понимая.

— Эдо, я задам вопрос снова. На этот раз ответь лучше. Почему, потратив на неё столько времени и сил, ты здесь тратишь ещё больше времени и энергии?

От её замечания моё сердцебиение учащаться, как очень удачный финансовый график.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — недоверчиво спрашиваю я.

— Нет. Это последнее, чего я хочу, ради всего святого. Но я приглашаю тебя подумать о том, каким будет твой следующий конкретный шаг. Потому что ты решительный мужчина, и именно это ты делаешь, когда тебя не омрачают чувства. Ты находишь правильную стратегию и действуешь.

«Затуманен чувствами».

— Я не могу вернуться в прошлое.

— Нет, — соглашается она.

Мой телефон прерывает паузу в сумрачной и тускло освещённой гостиной.

Я достаю его из внутреннего кармана пальто. На экране появляется уведомление из рабочего почтового ящика. Это автоматическое письмо с сайта Министерства труда, отправленное на сертифицированный адрес электронной почты Videoflix.

Тема: Добровольное увольнение сотрудника Камиллы Феррари.

Всё кончено.

Нет, секундочку.

Даже не мечтай!

ГЛАВА 35

Камилла

— То, что гусеница называет концом света, весь остальной мир называет бабочкой, — объявляет Грета, лёжа на животе на диване.

Беатриче появляется в гостиной с подносом. На его поверхности балансируют три наполненных стакана, благоухая вкусностями в жидком виде: ром, лайм, мята и коричневый сахар.

— Подожди, подожди, я знаю! Это… гм… Сунь-Цзы?

— Да как же, Сунь-Цзы? Как! Военный парень не может сказать такую фразу! — Грета вытягивает ноги и босой стопой задевает игрушку, которая, падая, начинает издавать искажённую песенку Русалочки.

— Тот, с войны, — передразнивает её Беа. — Ты не заслуживаешь моего мохито, — добавляет она, повышая голос, чтобы её было слышно поверх аудиосистемы, из динамиков которой льётся танцевальный ремикс очень старой песни, смешанный со звуками игрушки, настойчиво квакающей «На морском дне».

И кстати о дне… Я поднимаю дно второго бокала с мохито и выливаю в себя его содержимое. Теперь я могу перейти к третьему.

— Знаете ли вы, что ВОЗ включила алкоголь в список канцерогенов? — меняю тему я.

— Лучшие вещи в жизни либо аморальны, либо незаконны, либо от них толстеют, — начинает по новой Грета, переворачиваясь на подушках.

— Я знаю эту! Это… это… — Беа размышляет. — Оскар Уайльд!

— Чёрт, у тебя нет ни одного попадания.

— Извините меня за то, что я менеджер по технической документации, который не тратит своё свободное время на изучение цитат на стене в Facebook.

Беа плюхается рядом со мной на ковёр и протягивает мне мохито.

— Люблю тебя, — говорю и делаю глоток. — Девочки, тост! Тост!

— Я начну! — Грета, как личинка, переползает на локтях и садится. — За ночной лагерь в астрономической обсерватории для детей и отцов, которые сегодня оставили нас дома свободными!

Она протягивает руку, предлагая «дай пять», на что я немедленно отвечаю взаимностью.

— За мужей, которые остаются дома с новорожденными, не желающими спать! — Беа добавляет бокал к нашим соединённым рукам.

— За подруг, которые выступают в роли твоих социальных работников, пока ты пьяная заполняешь формы увольнения с единственной приличной работы, которая у тебя когда-либо была! — выкрикиваю я и делаю большой глоток мохито.

Беа не потеряла свою волшебную руку. Её коктейли по-прежнему восхитительны. В голове такая лёгкость, что я готова раздеться и начать танцевать в нижнем белье на террасе. В середине зимы!

— Ками переборщила с ромом, — считает Беа.

— К сожалению, трудно забыть кого-то, выпив порцию орчаты, — вмешивается Грета с блестящими глазами. — Эта непростая. Желаю удачи.

— Хм, да, наверняка это из… из….

Я хмурюсь, мне любопытно.

— Из?

— Это… гм… — бормочет Беа. — Капец, Грета. Просто скажи мне!

— Хьюго Пратт.

— Кто?

— Беа, ты серьёзно? Корто Мальтезе тебе ничего не напоминает?

— Кстати, о серьёзном, — она бросает на Грету убийственный взгляд и меняет тему, — когда у тебя собеседование, Ками?

— Собеседования. — Я считаю на пальцах, концентрируясь, чтобы выловить ответы из нейронов в болоте алкоголя, пропитавшего мой мозг. — Одно утром в среду, в четверг в тринадцать, а потом…

— Мы все знаем, что собеседование, которое считается, только одно!

— Видишь, видишь, Феррари… наконец-то поддержание своего профиля LinkedIn в актуальном состоянии даёт результаты, — смеётся Грета.

— Конечно, они позвонили ей! Она запустила целый потоковый сервис вещания (с моей помощью). Что бы ни говорили наши дерьмовые боссы, — вмешивается Беа, — только те, кто принимает тебя как должное, думают, что ты больше не можешь воспроизводить магию.

— Я не хочу воспроизводить никакую магию. Я перестала воспринимать всё как задание и, что более важно, перестала вкладывать своё сердце туда, где другие хранят острые ножи, всё ещё окровавленные от предыдущей жертвы.

— Ты точно не найдёшь другого сексуального аристократа, чтобы отвлечься, — комментирует Грета.

Я гримасничаю.

— А кто хочет ещё одного? Отныне работа будет только работой. Это если я смогу её найти. Иначе работа станет утопией, а я буду вынуждена через полгода переехать обратно в родительский дом. Если такова моя судьба, убейте меня.

— Ты найдёшь другое место, — утешает меня Грета.

— Подождите, — замерла я, — вы тоже это слышите?

— Если это голос совести, оставьте его на сегодня.

— Если это меня ищет муж, потому что Ураган не засыпает, то да, — вторит ей Беа.

Грета опускается обратно на диванные подушки.

— Может, выберем фильм? Я хочу ужастик без сюжета и с брызгами крови повсюду.

— Тебе недостаточно иметь в трусиках раз в месяц по расписанию ремейк «Челюсти»?

— Стремительное желание избавиться от ужина — достигнуто! — притворно возмущаюсь я.

— И, кстати, это мелодия телефонного звонка. Не мой, я отключила.

— И не мой, — говорю я, доставая телефон из кармана джинсов. Включён, но тихо, как ночью на кладбище.

Беа неохотно встаёт.

— Ведь знала, что нужно было перевести в режим полёта.

— Дилетантка, — комментирует Грета.

— Я слышала тебя! — Беа продвигается зигзагом между детскими игрушками к столу. А взяв мобильный в руки, она белеет.

— Проблемы, синьора Мацци? — спрашивает Грета.

Беа прищуривает глаза.

— Эм, я…

Её рингтон добавляет больше какофонии к музыке диско.

— Давай, отвечай! — призываю я и пытаюсь встать, правда ноги отказываются от сотрудничества. Неужели я выпила так много? — Хочешь, чтобы я поговорила с Марко?

— М-Марко?

— Да, помнишь своего мужа Марко? Высокий, симпатичный, носит очки? В теории ты даже живёшь с ним, — поддразниваю я, приближаясь.

— Марко! А-а-ах да, конечно, это Марко!

— Дай мне телефон, я скажу ему, что ты спишь, и разбудить тебя — значит нарушить твои права человека.

Беатриче поднимает руку и делает пируэт, уворачиваясь от меня.

— Эй, п-привет, милый! Почему ты звонишь мне в такое время в пятницу вечером? Ты ведь помнишь, я на вечеринке по случаю увольнения Камиллы?

— Алло, Марко! — кричу я в трубку. Беа пытается уйти, но я следую за ней. — Скажи нам, что с Але всё хорошо, потому что мы не вернём тебе Беа сегодня вечером!

— Да, Марко, Камилла здесь, и она… э, в порядке…

Я надуваю губы обидевшись.

— Я в полном порядке!

— Вот, слышал, она в полном порядке.

— Я в полном порядке, я не выплакала литры слёз за последние несколько дней, я не напилась белого рома сегодня вечером и я совсем не влюблена в парня, который три недели был моим боссом!

Здесь жарко, не так ли?

— Вот именно, она не влюблена в… этого. И она не пытается раздеться посреди гостиной…

— Я не виновата, что здесь жарко и коленки трясутся! А может, это качается пол? Я не уверена.

— Марко, дорогой, боюсь, я не могу… помочь тебе прямо сейчас…

— И вообще, нахер, — объявляю я, выпивая последний глоток мохито и ударяя бокалом о стол. — Это неправда, что я не влюблена в него.

— Дерьмо, — шипит Беа.

— Я люблю его! Я его ненавижу… но и люблю тоже.

В утверждении, вызванном парами алкоголя, есть что-то освобождающее.

— Знаю, это так глупо. Он самый большой сноб на свете. Он высокомерен, претенциозен и ставит себя выше всего. Его появление стало причиной моей гибели, мы совместимы, как дьявол и святая вода… но почему тогда моё глупое сердце не поддаётся на уговоры? Почему оно продолжает страдать и тосковать по нему? Какой извращённый механизм скрывается в чувстве, которое во что бы то ни стало подталкивает к человеку, который тебе не подходит? Мне ведь тридцать лет — тридцать один — а не восемнадцать! Я всегда считала себя человеком, способным отличить то, из-за чего стоит страдать, от того, что этого не стоит, способным поставить логику выше порывов, которые ведут в никуда…

И всё же мне достаточно, чтобы он находился менее чем в метре от меня, как я превращаюсь в кучу иррациональности и неправильного выбора, желания оскорбить и наброситься на него, к несочетаемой смеси инстинкта и провокации, погони и заблуждения, эндорфинов и разбитого сердца.

— Клянусь, я даже не знаю, с чего начать, чтобы объяснить, насколько живой он заставил меня чувствовать себя. С ним я была нужным человеком в нужное время, вегетарианским кремом на клубнике, холодным просекко после тяжёлого дня, поцелуем-фейерверком, который приходит стремительно и разрушительно после месяцев борьбы. А гармония в постели, которую, мать господня, так трудно с кем-то найти? Сколько? Конечно, нельзя всё основывать на этом. И правда! С ним было не только это, весь пакет был… бум. А когда ты ставишь планку так высоко, ограничивая тем самым установленный стандарт, это лишь вопрос времени: потерять хватку и упасть в пустоту без страховки. Ты упадёшь, и тебе будет чертовски больно… почему никогда не получается остаться на высоте?

— Камилла, — зовёт Беа, но я даже не слушаю её.

— Вот если бы сейчас он был здесь, я бы сказала ему: «Эдоардо, ты сбил меня с высоты, и я падаю. Не могу игнорировать, что ты относился ко всему, во что я верю, как к придорожному мусору. Но я могу хотя бы притвориться, что мои чувства к тебе, сравнимы с тем, что я для тебя значила — ничего!»

Единственный шум, который следует за моей проникновенной речью, — это отзвук модной сезонной песенки, которая затихает, а затем передаёт эстафету следующей.

Грета поднимает голову с подушки и смотрит на меня округлившимися глазами.

Беа в шоке.

— Хорошо, как ты можешь слышать, она… трезвая и хозяйка своей жизни, — говорит Беа по телефону.

— Я неудачница, которая только что распрощалась с единственным, что давало ей чувство удовлетворения и кормило её. До одури влюблённая в бессердечного аристократа, а также очень пьяная от рома со вкусом лайма и мяты!

Неприятный спазм охватывает мой желудок.

Я подношу одну руку к животу, а другую — ко рту.

Отлично! Именно так я надеялась завершить свою карьеру.

— А теперь извините меня, я выйду, меня сейчас стошнит.

ГЛАВА 36

Эдоардо

Распознать переломные моменты в жизни легко.

Это те, когда мир продолжает спокойно жить в своей суете, а ты застываешь посреди дороги, казалось бы, без всякой причины, с одним лишь вопросом, непрерывно бьющимся в голове: «Неужели я добирался так долго?»

Я стою в пентхаузе в наполовину расстёгнутом смокинге, смотрю на экран телефона — единственный источник света в комнате. Проверяю статус звонка.

Она до сих пор на линии.

— Думаешь, сработает?

— А по-твоему? — В трубке раздаётся неопределённый вздох, который я интерпретирую, как: «Ты с ума сошёл? Почему ты так решил? Серьёзно?»

Я должен быть в отчаянии, но мои губы растягиваются в уверенной улыбке.

И тогда я приступаю к последнему этапу плана, прежде чем объявить войну законченной — снова выйду на поле и выложу на стол все карты.

ГЛАВА 37

Камилла

— Спасибо за ваше время, синьора Феррари. — Менеджер, женщина средних лет с костлявым лицом и устремлённостью человека, который не пропустит установленных сроков даже при гастроэнтерите, поднимается со стула. — Беседа получилась интересная.

Я тоже поднимаюсь.

— Согласна.

— На этой предварительной стадии оценочные вердикты не предусмотрены.

Я киваю.

— Никогда не стала бы претендовать на это.

— Именно поэтому я собираюсь пойти против правил и сказать, что вы мне очень понравились.

— Ох.

Я сдерживаю себя, чтобы не отвлекаться.

Я добралась до конца собеседования, избегая незакреплённых мин и классических лингвистических ловушек. Не хочу сейчас всё испортить просто потому, что у меня возникает искушение потереть лицо и поправить рубашку.

До сих пор мной поддерживался невербальный язык: Я профессионал, серьёзный и надёжный, знаю что делать, и позабочусь об одной из ваших команд, если вы доверите её мне.

Сообщение, которое бы дала, будь я более естественной: Беспокойство, нервозность и «бля, это единственное интервью, которое меня действительно волнует, оно не может пойти не так, не может!»

Дружелюбное отношение. Уверенная поза.

Рука остаётся на месте.

— Большое спасибо.

— Я передам свою оценку нашему начальнику, — продолжает менеджер, раскладывая бумаги, которыми «мучила» меня в течение последнего часа.

— Я знаю процедуру. — Кроме того, когда я была на другой стороне, у меня было столько собеседований, что я сбилась со счёта. Я хорошо знаю фразы, используемые для отказа или стимулирования. — Вы дадите мне знать, — заключаю с расслабленной улыбкой.

— Я провожу вас, синьора Феррари.

— Вы очень любезны.

Я перекидываю пальто через руку, и надеваю его только после того, как вхожу в лифт, попрощавшись.

На первом этаже я бегло оглядываю вестибюль. Оформление стойки администратора пестрит яркими красками, соответствуя остальным этажам. Почти все они заняты транснациональной корпорацией, в которой чудесным образом нашлась вакансия, соответствующая моему профилю.

Честно говоря, прочитав объявление в интернете, я не была уверена, что подам заявку. Времени на подготовку оставалось мало, настроение было ниже плинтуса, к тому же после Videoflix мне казалось, что я ничего не стою.

Но мои подруги разморозили из мотивационного отделения историю о двери и воротах, судьбе и вещах, которые случаются, когда кажется, что всё рушится… и я их послушалась.

А теперь нужно подождать.

Подняв лацканы пальто, я прохожу мимо автоматических дверей и ступаю на тротуар пешеходной зоны, которую украшают элегантные клумбы. Передо мной одна из двух гигантских башен Вертикального леса.

В кармане звонит телефон.

— Ты невероятно пунктуальна.

— Как всё прошло? — шепчет Беа.

— Ты можешь говорить? ДГБ и тот другой разве не контролируют твои звонки?

— Я спряталась в туалете. Здесь босс — тот, кого ты любишь и ненавидишь, — не слышит меня. Итак? Собеседование?

Иду дальше по тротуару, огибая центральную часть Порта Нуова.

— Менеджер была хорошо настроена. Ей понравились мои проекты по управлению. Но ты же знаешь, как проходят собеседования в транснациональных корпорациях. Они часто делают это просто для того, чтобы пополнить список имён для будущих нужд.

— У них не было открытых вакансий?

— У них всегда есть открытые вакансии, и в то же время они всегда в порядке. Но я рада, что попыталась.

— Кстати, — Беа щёлкает дверным замком, — ты ведь идёшь на собеседование, на которое тебя пригласил Марко?

— Я…

— Синьора Феррари!

— Беа, — вздыхаю я, — меня не слишком интересует финансовый отдел…

— Пожалуйста, мой муж… э-э, принял твою ситуацию так близко к сердцу, что лично поговорил о тебе с клиентом!

— И это само по себе не внушает оптимизма. Возможно ли, что в этой стране мы всегда торопим события?

— Это толчок, движимый искренним профессиональным восхищением. Кроме того, явка на собеседование ещё не означает, что тебя возьмут на работу, не так ли?

С моим невезением? Они сразу предложат мне контракт мечты. И тогда отец с позором лишит меня фамилии и наследства.

Слушаю, как цокают мои элегантные чёрные туфли-лодочки на тротуаре рядом с оживлённой дорогой.

— Иду, иду. Всё равно это рядом, и мне нечего делать…

— Молодец, вот это настрой!

— Я собираюсь сказать следующее: «Спасибо, что пригласили меня, вы — моя последняя надежда, дальше светит работа в Макдональдсе».

— Преувеличиваешь.

— Я ничего не понимаю в финансах. Надеюсь, я не попаду в эпическое дерьмо! В любом случае я пришла.

— Держи меня в курсе, окей?

— Я постараюсь зарезервировать свободное окно в моём очень плотном графике.

Я заканчиваю звонок и, смирившись, захожу в одно из многочисленных коммерческих зданий в этом районе.

Прощай красочный мир, обстановка здесь гораздо более формальная: пространство жемчужно-серого цвета, пропитанное дорогим освежителем воздуха марки Сhic.

Вопреки инстинкту, кричащему мне, что нужно бежать, я подхожу к стойке и сообщаю администратору свои личные данные. Девушка называет моё имя по телефону и направляет в зону ожидания.

Я устраиваюсь на маленьком диванчике, пока не приходит женщина в костюме, похожая на модель от-кутюр.

Она представляется секретарём господина Борини, спрашивает, как дела, и приглашает следовать за ней. Бейджем компании красотка открывает доступ через турникеты и провожает меня в лифт.

Погружённые в тишину, мы поднимаемся на восьмой этаж, и когда автоматические двери открываются, искушение сказать «спасибо» и улизнуть достигает апогея.

Атриум представляет собой комплекс линий и геометрических форм в дымчато-белых оттенках, и (если такое возможно), даже усилился аромат.

Будь здесь отец, он бы сказал, что у работающих здесь сгорели обонятельные рецепторы от нюхания кокаина через свёрнутые купюры в пятисот евро.

Мне не нравится это место.

Холодильная камера по сравнению с ним уютнее.

— Сюда, — приглашает секретарь, вышагивая по коридору.

Я бросаю мимолётный взгляд на единственный возможный путь к спасению — лифт, прежде чем он исчезает за углом. Боже, это будет самое неловкое собеседование в моей жизни. Единственные знания о финансах, которые у меня есть, я получила за просмотром «Дьяволов»!

— Вот мы и пришли.

Модель останавливается перед одной из многочисленных белых дверей, замаскированных в стене того же оттенка, и широко распахивает её, подавая мне знак пройти.

— Эм, спасибо. — Я набираюсь смелости и захожу внутрь.

Офис минималистичный, в высшей степени организованный и ужасно пустой.

Сколько кислоты было у дизайнера интерьера, чтобы придумать такое пространство? Такое ощущение, что это нечто среднее между малобюджетной декорацией из фантастического фильма и операционной стоматолога.

— Присаживайтесь, — продолжает женщина, — Док сейчас подойдёт к вам.

Вот тебе и финансы: они извлекут мои жизненно важные органы без анестезии и продадут их на чёрном рынке!

Я устраиваюсь на одном из двух ультрасовременных угловатых стульев для посетителей, словно сделанных из гвоздей. Вскоре дверь кабинета снова открывается. Я подавляю свою нервозность и выпрямляю спину.

К дверному косяку прислоняется мужчина в сомнительных брюках цвета хаки и яркой рубашке.

— Привет, женщина в красном! Как приятно видеть тебя снова.

Кажется, у меня галлюцинации.

Это… это..

— Ник? Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Если придираться, то это ты не на своём месте, дорогая. Добро пожаловать в мой кабинет. Я оставлю его вам на полчаса. Обращайтесь с ним хорошо. Где под «обращайтесь с ним хорошо» я имею в виду «не трахайтесь в нём». Мне жаль, что не даю вам больше времени, но ты знаешь, как это бывает… Зорци-старший не большой любитель свободного времени. Даже со своим любимым дальним родственником.

Он подмигивает мне и исчезает в коридоре в непонятном зрительном блике.

Я не успеваю осознать, как его силуэт тут же сменяется другим. Выше, внушительнее, он заполняет дверной проём, как монстр из кошмара, которого в детстве ты боишься увидеть на пороге своей комнаты, когда просыпаешься посреди ночи, отбрасывая простыни и с бисеринками пота на лбу.

Я не видела Эдоардо больше двух недель.

Семнадцать дней.

Увидеть его перед собой — всё равно что получить каблуком в сердце.

Его тёмные волосы немного взъерошены, борода чуть длиннее, чем обычно. Тёмные круги под глазами обрамляют самый высокомерный взгляд, который я когда-либо видела у него.

Я чувствую, как разбиваюсь на множество противоречивых осколков. Благоговение, волнение, чистое безумие. Разочарование, тревога. Разряд в центре грудной клетки, который я не могу укротить никакими логическими уговорами.

Эдоардо же, напротив, кажется, ничуть не тронут моим присутствием.

Он входит, закрывает дверь и невозмутимо садится по другую сторону стола, откинувшись на спинку стула и сцепив руки на коленях, как сатана на троне.

— Мне нужно провести с Беа поучительную беседу, — говорю я, надеясь показаться достаточно надменной, — она очень плохо соблюдает кодекс подруги.

Эдоардо пожимает плечами.

— Не срывайся на ней. Я её босс. Я шантажировал.

Причина, по которой мы с ним никогда не сможем помириться, бьёт меня по лицу.

— Так держать, Зорци! Продолжай в том же духе, и ты получишь награду года «Люцифер в смокинге». Можешь забрать её на следующей гнусности.

Эдоардо приподнимает уголок рта.

— Ты хочешь провести следующие двадцать восемь минут, бросая в меня колкости?

— Ну, учитывая эмбарго на секс в офисе, колкости будут единственным, что ты от меня получишь.

— Должно быть, я чёртов мазохист…

— Прошу прощения?

— Но опять же, с тобой я всегда искал их.

— Прошу прощения?

Звук открывающегося ящика привлекает моё внимание. На блестящую, полированную поверхность между нами Эдоардо кладёт папку и подталкивает ко мне указательным пальцем. Лаймово-зелёный цвет картона на фоне белизны столешницы отталкивает. Я узнаю. Это одна из наших папок, которые мы держим на столе. Хранили, поправляю себя.

— Давай. Открывай.

Любопытство убеждает меня проглотить гордость и послушать его. С жалким рывком хватаю папку и широко раскрываю.

— Это контракт на… выходное пособие?

— Да.

Я не понимаю.

— Это для меня? Ты выманил меня сюда, чтобы предложить деньги?

— Читай внимательно.

Я опускаю голову и просматриваю каждую строчку документа. Сумма выходного пособия очень высока для профиля, о котором идёт речь. И он не мой.

— Ты договорился о деньгах команды. — От неожиданности, слова произносятся в замедленном ритме, но всё равно вырываются, рассеиваясь в антисептическом кабинете. — Это очень выгодное соглашение о расторжении… А это? — Я переворачиваю последний лист и под ним нахожу ещё один. — Рекомендательные письма? Подписанные тобой?

Эдоардо выпрямляется на стуле, корректируя своё доминирующее положение.

— Все наши подчинённые получили рекомендации, подчёркивающие их техническую и человеческую подготовку. У них не будет проблем с поиском новой работы в ближайшее время. Если этого недостаточно, я согласовал сумму, которая будет предложена команде. Этих денег им хватит, чтобы безбедно прожить до следующего контракта.

— О боже…

К сожалению, двое из них уволились до того, как я смог предложить им пакет. Сейчас они работают в отделе информационных технологий на этом же этаже, что и мы с тобой. Да, это не лучшее место для работы, босс — 65-летний жадный засранец, и он не возместит им ущерб, но, по крайней мере, это начало.

Я широко раскрываю глаза в неверии.

— Ты попросил отца об услуге?

«Но ты же его ненавидишь!»

— Это стоило мне одного ужина с ним в месяц в течение года, — небрежно отвечает он. — Цена показалась мне справедливой.

«Мой. Бог».

— Я…

— Я хочу, чтобы у тебя было ещё два кусочка информации, прежде чем мы прервёмся. Во-первых, я проголосовал за увольнение команд, потому что мой голос ничего бы не изменил. Другие партнёры были «за», и это был мой первый совет. Я не хотел создавать оппозиционный имидж, борясь за дело, которое уже изначально было проиграно. Возможно, ты удивишься, узнав, что я тоже иногда чувствую потребность принадлежать… к чему-то.

Комок сжимает моё горло.

— Во-вторых, это неправда, что ты для меня ничего не значишь.

Его воинственный взгляд устремляется на меня.

— Я долго думал, как заставить тебя понять, что ты значишь, но уверен, ты не поверишь ни одному из моих заявлений, какими бы они ни были романтичными, граничащими с патетикой, аккуратно упакованными и со всеми словами в нужном месте. Боюсь, это недостатки, связанные с наличием определённого таланта ко лжи.

У меня слёзы на глазах, но ему удаётся заставить меня улыбнуться.

— Ты спас нашу команду…

Взмахом руки Эдоардо отмахивается от моего заявления.

— Когда увидел тебя впервые, я мысленно засыпал тебя оскорблениями. Я пытался уничтожить тебя, как только мог, снаружи, но в основном внутри, потому что ты пугала меня до смерти. Добрая, улыбчивая, всегда в форме, преданная правому делу. Ты казалась реинкарнацией моих кошмаров, сконцентрированных в одном человеке. Знание того, что мне придётся иметь с тобой дело каждый день, отправляло меня в психушку. Ты была всем, что я презирал… или, скорее, всем, чего я когда-то хотел и не получил. Ты пугала меня. Я не хотел рецидива. И уж тем более я не мог позволить себе быть очарованным соперником, которого я собирался уничтожить.

Я вздрагиваю.

— Но потом я узнал тебя получше. Ты не так идеальна, как тебя рисуют. Под твоим кажущимся спокойствием и размеренностью скрывается хаотичность, импульсивность. Ты умна и тебе наплевать на чужие суждения. Ты яростна и противостоишь мне с острым языком, который всегда находит творческие способы оскорбить меня. У тебя огромное сердце, и ты не боишься прислушиваться к нему, даже когда ты можешь быть стервой и растоптать того, кто под тобой, — говорит он. — Прошло четыре с половиной дня с момента твоей отставки. Это значит, что у тебя осталось два с половиной, чтобы пересмотреть своё решение.

— … что?

— Аннулируй, Камилла. Подумай ещё раз. Я знаю, что оставил вокруг тебя выжженную землю, но это не должно закончиться так. Возвращайся в наш кабинет. Если в чём ты и преуспела, так это в безумной вере в то, что всем остальным кажется разбитым и безнадёжным.

Я распахиваю веки, чтобы не дать слезам хлынуть по щекам.

— Почему я должна?

Эдоардо упирается локтем на подлокотник, потирая линию челюсти пальцами, пытаясь усмирить хаос мыслей.

— Неважно, — бормочу я, — я понимаю, я…

— Мне жаль, что я толкнул тебя вниз и заставил упасть в пустоту, — добавляет он мягко, словно признание этого причиняет ему физическую боль. — Мы превзошли все стандарты даже для меня.

«Бум!»

— У тебя ещё есть время передумать. — Он встаёт, застёгивает пиджак и бросает на меня непроницаемый взгляд. — Ты не знаешь, как сильно я на тебя надеюсь.

У меня даже нет времени обдумать его речь, потому что Эдоардо опережает меня. Он поворачивается ко мне спиной и выходит в коридор, как и появился, оставляя меня потрясённой катастрофическими последствиями своих откровений.

Обессиленная, я откидываюсь на спинку стула. Я смотрю на угловатый полупрозрачный край стола.

Мне остаётся только гадать, что мне делать с собой.

Если я чему-то и научилась, так это тому, что идеализация прошлого — худший путь в будущее, особенно когда прошлое превращается из мягкого напоминания в балласт, мешающий нам сделать необходимые шаги вперёд.

Мы хотели бы кристаллизовать нашу жизнь в момент наивысшего расцвета, мы хотели бы, чтобы всё хорошее оставалось навсегда, но правда в том, что никто не застрахован от перемен. Работа, отношения, дружба, семья. Люди приходят, люди уходят. И как бы наше сознание ни пыталось бороться с этим процессом и закладывать его основы на неизменной почве, заставляя нас верить, что во всей этой суматохе мы всегда остаёмся собой… правда в том, что мы часть этого вихря.

Мы плод событий, происходящих с нами, и выбора, который делаем, когда жизнь обрушивается на нас.

Нам может быть восемнадцать, тридцать или пятьдесят, но суть в том, что мы не знаем, что нас ждёт в будущем. Не знаем, сделаем ли мы сейчас правильный или неправильный выбор, не знаем, чего мы будем желать завтра и насколько это будет несовместимо с тем, во что мы твёрдо верим сегодня.

Но если бы мы основывали все решения на нашем прошлом, нам бы пришлось задуматься, что было время, когда просмотр мультфильмов, не снимая подгузника, был главным событием дня.

Дверь снова открывается с резким рывком.

Ник, появившийся на пороге, дружески кивает мне в знак того, чтобы я освободила помещение.

Я кладу руки на подлокотники стула и вскакиваю.

Пришло время ещё немного подрасти.

ГЛАВА 38

Эдоардо

Прошло три дня.

Она не передумала.

ГЛАВА 39

Камилла

Существует общепризнанная традиция выхода на работу утром в понедельник, и она обычно включает в себя: сонливость, пугающие опоздания, незапланированные встречи, приближающиеся сроки (которые были установлены ещё несколько месяцев назад). Добавляют драмы заболевшие или отсутствующие коллеги, и по совпадению, именно те, от которых зависит успех проекта. И, если вам особенно не везёт, к вечеру апогей невероятностей приводит к катастрофе.

Что ж, сегодня я, Камилла Феррари, уполномочена разрушить клише, согласно которому понедельники — одиннадцатая чума, наложенная на человечество в качестве наказания.

Ещё и потому, что работы у меня нет.

Автоматические двери широко открываются в большой атриум на первом этаже. Я иду на запах кофе и свежеиспечённых круассанов и врезаюсь в очередь в кафетерии. Обычно я избегала этого, но сегодня необычный день. Сегодня стоять в очереди с незнакомцами, которые колеблются между купанием в духах и отказом от дезодоранта — это опыт, от которого не откажусь ни за что на свете.

Я погружаюсь в приглушённый гомон и жду своей очереди, блуждая глазами по сторонам. Когда клиент передо мной уходит, я подхожу к стойке и подмигиваю бариста.

Она отвечает с видом соучастника. Смотрю, как она исчезает за стойкой, в зоне для персонала, и потом… бум.

Свет в помещении, кофеварка, гул холодильника с холодными напитками.

Гаснет всё.

— Господи, — бормочет глубокий голос слева от меня.

Свет из большого окна с видом на район Порта Гарибальди пронизан серостью миланской зимы, поэтому, когда я поворачиваюсь, мне не составляет труда сфокусироваться на профиле недовольного клиента.

Опираясь на стойку одним локтем, в сшитом на заказ костюме, с аккуратной бородкой и ярко выраженным средиземноморским цветом кожи, мужчина излучает класс и изысканность каждой порой, пока пытается своими мыслями убить человека, ответственного за срыв его строгого графика.

— Это их вторичный генератор. Такое случалось и раньше, после проведения работ в электросети здания. — Я контролирую свой голос, чтобы он получился обыденным и звонким. — Им понадобится меньше пяти минут, чтобы восстановить его работу.

Мужчина оборачивается, удивлённый. В поле моего зрения попадают другие детали. Мягкий рот. Тёмные, хищные глаза, которые способны нанести сокрушительный удар, но которые скрывают совсем другую историю за стеной, через которую мне посчастливилось перелезть.

— Камилла?

— Я сказала, что они всё исправят в рекордные сроки, — повышаю я голос, чтобы пересилить гул покупателей и продавцов. — Не в последнюю очередь потому, что я подкупила вон ту бариста, чтобы она отключила пробки. На самом деле, думаю, что пять минут — это слишком оптимистичная оценка. Думаю, через двадцать секунд электричество снова будет работать, как прежде.

— Ты что сделала?

— Добавь к моему списку: не боится играть грязно, навлекая на себя гнев разгневанной миланской клиентуры. Но я должна была это сделать. Знаешь, сегодня особенный день.

Уголок его рта едва заметно дёрнулся.

— Правда?

— Да! В одиннадцать часов я подписываю трудовой договор.

Это не то, чего он ожидал.

— Как замечательно, — саркастически шипит он.

— Я так счастлива начать работу на новом месте. На прошлой неделе прошла второе собеседование, и меня утвердили на должность! Это многонациональная компания, но команда, которой я буду управлять, небольшая. Все они кажутся милыми и, что самое главное, никто из них не знает, что такое тантрическая йога, не говоря уже о каменных яйцах для тонуса тазового дна…

— Некоторые вещи я до сих пор не хочу знать.

— А ты работаешь в этом здании? — спрашиваю я.

— Угадала, — недоверчиво отвечает он. — А ты?

— Нет, по правде говоря. Я здесь, чтобы встретиться с мужчиной…

— Ты с кем-то встречаешься? — Эдоардо хмурится, одна бровь у него заметно дёргается.

— Конечно, нет! — щебечу я. — То есть, какое-то время был один. Мы были коллегами, и, в конце концов, он даже стал моим боссом. Он был очень своеобразным, обаятельным до мозга костей и с колючей проволокой вокруг сердца, но такой придурок и сноб… в общем, теперь между нами всё кончено. Я бы сказала, — одинока как никогда.

Тёмная вспышка пробегает по его лицу.

— Если это игра, то невесело…

— Бриошь и капучино для синьоры и ристретто для джентльмена! — прерывает нас бариста, ставя поднос с чашкой, кружкой и блюдцем с углеводами. Электричество снова включено. Она произносит одними губами «извините, это всё, что я могла сделать».

— Спасибо, правда. — Я плачу за завтрак и беру поднос, прежде чем крутануться на месте. Ладно, теперь самое сложное. — Эй, послушай, понимаю, что знаю тебя две минуты, и это прозвучит безумно, но с тех пор как тебя увидела, должна признаться: ты ещё не знаешь этого, но я… я твоя!

Я наслаждаюсь удивлением, которое распространяется по этому великолепному лицу, по грамму за раз.

— И да, короче, возможно, я покажусь наглой, но: сегодня вечером у меня или у тебя?

Эдоардо вздрагивает.

На мгновение всё выкристаллизовалось.

Кафетерий, запах свежеиспечённой булочки, звон кофейных чашек, кто-то кричит нам, чтобы мы убирались с дороги, а бариста наблюдает за нами с мечтательным взглядом, упираясь подбородком в ладонь.

Но потом всё происходит быстро.

Одну секунду я стою с подносом в руках, мешая посетителям, а в следующую — поднос исчезает, и на его место приходит рот, прижимающийся к моему.

Эдоардо обнимает меня за шею, прижимая к своему сердцу так сильно, как только может. Я отвечаю ему со всей силой. Наш поцелуй настоящий. Один из тех, которые заставляют поверить, что за окном бушует апокалипсис, и поэтому ты можешь сделать последние минуты на планете Земля незабываемыми.

Если мы и остановимся вскоре после этого, то только потому, что это действительно могут быть наши последние минуты перед тем, как нас убьют другие клиенты.

В порыве пьянящего счастья я беру Эдоардо за руку и тащу к полупустой стойке у окна. Он опирается на единственный свободный высокий табурет и втискивает меня между своих ног.

— Я так по тебе скучал.

Я трусь носом о его нос.

— Я тоже по тебе скучала. И я рада, что ты понял, — я никогда не соглашусь работать с тобой.

Эдоардо закатывает глаза к потолку, но ничего не комментирует.

— Иногда мне кажется, жизнь — это лабиринт выбора, перемежающийся вынужденными поворотами. Мы не всегда можем решить, что изменить, но часто такое возможно… — Я играю с пуговицами его голубой рубашки. — Для меня пришло время двигаться дальше. Ты и работа — это не пакетное предложение, Эдоардо. И никогда не были. Я могу отказаться от Videoflix без всяких сожалений. Но я никогда не прощу себе, если сейчас не выберу тебя.

— Почему?

— Ты слышал мои безумные пьяные высказывания по телефону. Ты прекрасно знаешь почему.

— Было бы неплохо послушать и вживую.

— Если хочешь, начну с того, насколько ты аристократичен и как я тебя ненавижу.

— Пожалуйста, пощади меня. Концовка была просто замечательная.

Приподнявшись на носочках, я прижимаюсь лбом к его лбу. Его губы прижимаются к моим, его дыхание ласкает меня.

— Я люблю тебя, Эдоардо. Вернёмся к страданиям от головокружения на большой высоте. Я готова пойти с тобой по канату.

Я пытаюсь поцеловать Эдоардо снова, но он внезапно отшатывается, прижимаясь к моей шее.

— Сначала я должен тебе кое-что сказать, — он заставляет себя пробормотать. — Я поцеловал Викторию, когда был в Лондоне.

Утверждение.

Простое «я тоже».

«Эй, этот табурет неудобный».

Всё было бы отлично.

Но не это.

Это было не то, что я хотела услышать

— То есть, — продолжает он, — меня поцеловала она…

Я пытаюсь отступить, но оказываюсь зажатой между его ног. Исчерпав возможности, шлёпаю Эдоардо по груди. Пиджак и рубашка смягчают удар. Бью его ещё раз, сильнее.

— Ты же кусок мудака! Беру все свои слова обратно! Я тебя ненавижу!

— А я нет. — Он блокирует моё лицо между своими ладонями. — Я перестал ненавидеть тебя давным-давно. А оставшееся время потратил на то, чтобы понять, как тебя любить.

— Целуя свою-лучшую-подругу, Леди «Нееет, кто, я и она? Мы просто друзья»?

— Виктория была в замешательстве. А я был разбит. Это длилось две минуты, и ничего не значило. Вообще-то, нет. На самом деле это значило очень много. Я никогда в жизни не чувствовал себя так неловко и неправильно.

— Даже когда я облила тебя красным вином в пешеходной зоне центра Милано при многочисленных свидетелях?

— За первенство сражаются. — Эдоардо разворачивает моё лицо к себе. — Камилла, в романтическом плане я немногим больше, чем катастрофа, поэтому пойму, если тебе трудно мне поверить. Я никогда больше не буду относиться к тебе неуважительно. Никогда больше не причиню тебе боль. Я не обещаю тебе сказок и замков…

— … но твёрдые реалии?

Эдоардо прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать ругательство.

— Милая, хорошая и добрая — ты? Ты замаскированная гадюка.

— Среди подобных, хочешьсказать.

— Мы слишком заразились друг от друга. Через десять лет я буду жертвенным агнцем, а ты — королевой снобов.

Я не замечаю земли под ногами.

— Через десять лет?

— Предпочитаешь двадцать? — невозмутимо отвечает он.

— Твоя дорогая только подруга Виктория, что думает о твоих долгосрочных планах?

— Ничего. В данный момент она занята разбирательством с влюблённым виконтом и его дурным вкусом в подарках. Официально, как просто друг. А неофициально — такая дружба очень хорошо раскрывается в постели, — рассказывает он. — Я же сказал тебе, — это была ошибка для нас обоих. И я скорее пройдусь молотком по своим яичкам, чем сделаю это снова.

Возможно, Эдоардо раскаялся. Но совершенно очевидно, что она перешла к фазе резерва.

Я перестаю думать об этом, как только Эдоардо проводит большим пальцем по моим губам, стирая недовольство.

— Камилла, я люблю тебя. И время, которое мы проведём вместе, меня совсем не пугает. Больше всего я боюсь того, через что мы не пройдём вместе. Ты мне веришь?

Переведя дыхание, я киваю.

— Говорят, у меня талант притягивать сломанные и безнадёжные вещи…

— Подтверждаю. Иначе ты бы никогда не заинтересовалась мной.

— Ты не сломлен, и я уж точно никого не спасу. Каждый выстраивает свою часть истории. Насколько другие могут протянуть руку помощи.

— Кстати, прежде чем провожу тебя на подписание контракта на твою новую работу, с которой, ты заслуживаешь моих искренних поздравлений, я должен признаться ещё в одном.

Я бормочу.

Бледнею.

— Пожалуйста, если это ещё один поцелуй с кем-то, кто не является мной, не делай этого. Соври!

Он пожимает плечами.

— Я должен. Мне жаль.

«Твою мать!»

Эдоардо театрально прочищает горло.

— Послушай, я знаю тебя две минуты, и это прозвучит безумно, но я думал об этом с тех пор, как увидел тебя у стойки: хочешь быть моей BAE? Я не совсем понимаю, что это значит. Но надёжные источники утверждают, что это человек, который для тебя на первом месте в мире.

— Это немного трудное предложение…

— Я знаю.

— Что я получу взамен?

— Я стану твоим.

— Ты уверен, что это преимущество? — поддразниваю я.

— Кроме того, засранец я, — щекочет он, заставляя меня извиваться в объятиях.

— Окей, окей! Всё, Эдоардо, я сдаюсь! Я буду твоей Before Anyone Else.

— Очень хорошо. И последнее…

— Что?

— Следующие двадцать лет, у меня или у тебя?

Эпилог

Спустя восемь месяцев

Правила дома Эдоардо-Камилла

— Есть причина, по которой твоё имя стоит на первом месте?

— Я следовал алфавитному порядку в обратном направлении.

— Ох, если бы существовал суд, который рассматривал бы жалкие оправдания…

— Мы можем двигаться дальше, Камилла? Сейчас десять часов вечера, и около двадцати твоих огромных коробок заполонили гостиную. Пробираться сквозь них — равносильно игре в живые шахматы.

— Суетливый…

— Первое правило: не оскорбляй владельца половины квартиры.

— Чтобы расторгнуть контракт, где нужно расписаться?

— Гадюка.

— Первое правило: не оскорбляй владельца второй половины квартиры!

— Как будто я ничего не говорил. Так как это работает?

— Я не знаю, давайте напишем по одному правилу?

— Отлично. Начинай ты.

1. Притвориться, что не жили вместе последние семь месяцев: если кто-нибудь спросит, то совместная жизнь началась сегодня.

— Камилла, никто из наших друзей нам не поверит.

— Возможно. Что пишешь ты?

2. Между нами нет секретов.

— Даже малюсеньких? Ложь во спасение, упущения для спасения жизни, «нет, милый, ты отлично выглядишь в этом джемпере цвета блевотины?..»

— Я повторяю: никаких секретов. Никогда

— Хорошо, хорошо! Моя очередь?

3. Никаких разговоров до восьми часов утра или, хотя бы до кофе.

— Напоминаю, я встаю очень рано.

— Я специально написала это, Эдоардо! Теперь твоя очередь.

— Я не помню, мы уже узаконили вероломные поцелуи?

— Ты серьёзно? Мы написали только три пункта…

— …

— …

— Ох.

— Верно, любимая. Ох. Мы вставим пункт о вероломных поцелуях.

— Это даже ненастоящее правило.

— Ну, если ты предпочитаешь что-то другое…

4. Valpolicella запрещена в квартире на неопределённый срок.

— Что? Это моё любимое вино!

— А также самое ненавистное для моих рубашек. Как ты ответишь?

— Смотри и учись, Зорци.

5. Спасём планету, экономя воду: давай принимать душ вместе как можно чаще.

— Вот почему я люблю тебя.

— Подожди! У меня есть ещё одно.

6. Кто не будет загружать стиральную машину, будет ходить голым.

— Я не понимаю: это должно стимулировать меня заниматься стиркой или наоборот?

— Оставляю за тобой право решения…

— Спасибо. Ничего другого я и не ожидал.

7. Вероломные поцелуи — лучшее противоядие от плохого дня.

— Ты слишком долго жил среди англичан, Эдоардо! Я думала, что лучшее средство — это оргазм…

— Положи ручку, и мы проверим.

— Ни за что! Осталось всего три пункта… на самом деле, теперь два!

8. Просьб об объятиях никогда не бывает слишком много, и ни при каких обстоятельствах в них нельзя отказывать.

— В переводе: каждую ночь, чтобы ты была приклеена ко мне, сначала на диване, а потом в постели.

— Какие огромные усилия. Я замечаю, что сама мысль напрягает тебя.

— Ты собираешься отложить ручку или нет? Она мне нужна, дай мне.

9. В конце концов, это всего лишь четыре стены: мой дом там, где ты.

— Ой. Ну, ничего себе.

— Да.

— Я не ожидала этого, это…

— Невероятно сентиментально?

— Невероятно парадоксально. И так же романтично.

— Итак, мы закончили, Феррари?

— Подожди, ещё один остался!

— Я сейчас же это исправлю. Но ты закрой глаза и разожми руки.

— … Я правда должна?

— Да, Камилла. Вот, держи бумагу и сосчитай до пяти, прежде чем посмотреть.

— Теперь я могу снова открыть глаза?

— Открывай.

— Но где… что…

10. Ты выйдешь за меня замуж?

P.S. Опусти лист, ты найдешь меня на коленях с кольцом…

P.P.S. Может быть, в конце концов, у меня не такая уж аллергия на предложения?

P.P.P.S. Это «да» я читаю на твоих губах?

Бонус

Эдоардо

Пять лет спустя

— Клио?

Я широко открываю дверь в комнату для гостей. Там прибрано и пусто. Её здесь точно нет. Обычно её появление влечёт за собой беспорядок и разрушения.

Я прикрываю дверь и прохожу в следующую комнату.

Так же пустынно.

— Клио, любовь моя, где ты? — спрашиваю я, хотя знаю, что ответа не получу. Мы находимся в фазе «я прячусь, а ты плачешь, потому что не можешь меня найти». Этот дом не подходит для игры в прятки. И кто, чёрт побери, забыл закрыть решётку для блокировки входа на чердачную лестницу?

— Клио, — зову я, поднимаясь через две ступеньки зараз.

Достигнув последнего этажа, я замираю на месте.

Сидя на ковре посреди деревянной железной дороги, Клио сосредоточенно перетаскивает по рельсам маленькие вагончики, имитируя лязг локомотива.

И она не одна.

— Тётя Камилла сказала, что мы можем играть здесь! — восклицает Алессандро, метр и десять лукавства и обаяния, указывая на двух подростков, растянувшихся на диване. — Лиза и Маттео наблюдают за нами.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на этих призрачных «дружинников». Девочка, скрестив ноги на диване, увлечённо пишет смс на своём смартфоне. Её близнец лежит на другом диване, закинув ноги на спинку и спрятав лицо за страницами романа.

— Нам нужно пересмотреть систему наблюдения, — замечаю я.

— Дядя!

В моё запястье вцепляется рука. Я опускаю голову и вижу Ребекку; она пристально смотрит на меня. Внешность малышка унаследовала от Каро, но на её лице появляется лукавая усмешка Ника.

— Когда мы поедем кататься на лодке вдвоём?

Я сдерживаю улыбку. Маленькой принцессе сейчас девять лет, и Камилла убеждена, что девочка безумно в меня влюблена. Камилла обычно добавляет, что понимает её и не может винить. И, в конце концов, она берёт все свои слова обратно, иначе «нам придётся снова переехать, чтобы хватило места для размещения твоего эго».

Мы съехались более четырёх лет назад, хотя первые месяцы знакомства почти всегда были дома друг у друга, что почти не замечали разницы. Я думал о том, чтобы сделать ей предложение, задолго до того, как сделал. Не потому, что верю в теорию о правильном человеке и второй половинке яблока, а потому, что каждая клеточка моего тела умоляла меня не дать ей снова уйти.

Я опустился перед ней на колено в вечер переезда, в хаосе коробок, с единственным кольцом, которое бабушка не хранила в своём сейфе: тем, что мама оставила мне и которое я тайно подогнал под размер Камиллы.

Когда я надел его ей на палец, я почувствовал единение со Вселенной.

— Эдоардо, вот ты где!

Голос жены заставляет меня обернуться. Яркая и счастливая в летнем платье, она держит в руках три противня, уложенных друг на друга. Я спешу помочь ей и ставлю их на стол мансарды. Позади неё Беатриче и Каро делают то же самое, расставляя бутылки, тарелки и блюда в изобилии.

— Мы решили переехать сюда. Дети всё равно никогда не выберутся с мансарды.

Лиза поднимает свободную руку и разводит указательный и средний пальцы в знак согласия, в сопровождении одобрительного хмыканья малышни.

— Вид отсюда всегда захватывает дух, — вздыхает Беатриче, всматриваясь в окно. И как можно не согласиться? Венеция в сентябре, с закатом, касающимся крыш домов, бесценна.

— Теперь даже ещё красивее, без постоянной тревоги, связанной с присутствием в доме босса, — добавляет она, бросая на меня косой взгляд.

Беатриче уволилась из Videoflix пять месяцев назад. Ей удалось устроиться в ту же транснациональную компанию, в которой работает Камилла, хотя и в другой отдел. Но история уже написана: эти двое воссоединились. Я рад за них, это то, чего они всегда хотели.

Что касается меня, то в Videoflix не всегда было легко, но с тех пор, как полтора года назад ДГБ основал новую компанию, продав свои акции по очень высокой цене, ситуация значительно улучшилась. Например, сейчас я снова очно управляю командой. И я восстановил программу тимбилдинга, которая в прошлом была довольно успешной…

— Не могу поверить, что через два дня Але пойдёт в начальную школу, — говорит Камилла, расставляя посуду на скатерти.

— Не могу поверить, что Клио вот-вот впервые пойдёт в детский сад, — подхватывает Беатриче.

— А я не могу поверить, что мои переходят в среднюю школу! — вторит Грета, появляясь в комнате с командой мужей на буксире.

Внезапно мансарда, хотя и большая, заполняется. Камилла помогла мне отремонтировать помещение и сделать его удобным для детей. Когда мы в Венеции, Клио любит делать две вещи: часами рыться в мамином гардеробе и играть здесь.

— Папа! — Две маленькие ручки обхватывают моё колено.

— А вот и мой любимый рабовладелец. — Я поднимаю дочь за подмышки и усаживаю на руки. Её указательный палец вовремя успевает погладить мой лоб и нос. Она смеётся.

Наверное, большинство родителей считают своих детей маленьким шедевром, но каждый раз я зачарованно наблюдаю, как на лице малышки мои черты смешиваются с чертами моей жены. Её ежедневные успехи, упорство, с которым она стремится, и собственная манера радоваться, когда открывает для себя что-то новое, вызывают во мне чувство, находящееся где-то между гордостью и вечной преданностью.

Рефлекторно я оглядываю комнату в поисках Камиллы. Она болтает со своими друзьями, расслабленно держа бокал. Когда наши взгляды встречаются, я чувствую свою привилегию, что могу разделить с ней это путешествие.

Есть моменты утомительнее других, дни, когда девять часов вечера кажутся тремя часами утра, не говоря уже о том, что сон на какое-то время казался утопией… но мне достаточно оглянуться вокруг, чтобы быть благодарным за всё, что Камилла привнесла в мою жизнь.

И до конца своих дней я намерен жить в соответствии с ней и отвечать ей взаимностью.

Оглавление

Анна Николетто Офисная война

  Playlist

  Пролог

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ГЛАВА 34

  ГЛАВА 35

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  Эпилог

  Бонус