Две судьбы. Часть 2. Развод – это… не всегда верно! [Лена Гурова] (fb2) читать онлайн

Лена Гурова Две судьбы. Часть 2. Развод – это… не всегда верно!

Развод. Неприятное слово, вызывающее негативные эмоции. Рисуются картинки несостоявшихся пар, когда-то любивших друг друга, обещавших своим половинкам вечное счастье и луну с неба. Кто-то спокойно меняет свою жизнь, имея в проекте новую, а кто-то воспринимает, как трагедию, крах своих жизненных принципов. В любом случае статистика неумолима, редкостью этот процесс не назовёшь. Вот и меня не минула чаша сия. И потянуло мою душеньку в Питер, Санкт-Петербург, самый красивый город планеты Земля. И смотрю я на развод мостов над Невой, оставляя значение этого слова только в этом контексте, а в другом – топлю в речной воде. Развод мостов, разводы при мытье полов или окон, в армии есть развод, например, перед дежурством. Что ещё? Да, развод, как мошенничество. Развод скота особой породы тоже имеет место быть. И развод зубцов пилы. Что ещё? Не помню больше. Русский язык богат на всякие подобные штучки, иностранцу, изучающему наш «могучий», бывает очень сложно.

– «Развод – это сильнейшее эмоциональное и психическое потрясение, которое не проходит для супругов бесследно», – вещала моя любимая подружка и, по совместительству, дружка на моей свадьбе. – Но я бы тебе порекомендовала взять на вооружение другую крылатую фразу: «Развод – это всегда начало чего-то нового». Ты всё сделала правильно. Нельзя жить во вранье и тихо ненавидеть друг друга во имя каких-то благородных целей, последствия могут быть очень печальными. Уже даже мне осточертела эта ваша «любовь», одному можно всё, а другой – только дочка, каша и секс по понедельникам.

Конечно, Наташка права. И вот я здесь, вернее то, что осталось от меня после семи лет брака, такого желанного, такого счастливого, такого «здоровского» первые годы и такого горького впоследствии, принёсшего предательство, кучу обид и, главное, унёсшего веру, надежду и любовь. Хотя с последним дело обстояло очень плачевно, ненависть не желала селиться в моём сердце, которое хранило образы славного мальчишки, моего бывшего мужа Ромки.

Он учился в одиннадцатом, а я, Валерия Трофимова, в девятом. Но в том году выпускной сделали общим, и, напрыгавшись и нахохотавшись, выпускники расположились на палубах речного кораблика, собираясь встречать рассвет. Становилось прохладно, мальчишки, следуя стадному чувству, один за другим стягивали свои пиджаки и согревали ими девчонок. Джентльмены. Несколько парочек уединились, рассвет их не интересовал. В том числе, и Роман Трошин со своей одноклассницей Ириной. А я, дура набитая, отказавшись от пиджака надоевшего ухажёра Сергея, гитариста и весельчака, решила немного погреться внутри, пока не взошло солнце. И увидела… Ирка охала и ахала в руках своего одноклассника, оголённое место, где должна была быть грудь, обозначалось небольшой ареолой и торчащими бугорками, и он по очереди засасывал их своим ярким ртом. Если бы не это обстоятельство, то грудь у девушки найти было бы проблематично. Мне стало и неудобно, и смешно одновременно. Красавец, мастер спорта по плаванию, чем очень гордился; будущий курсант, никто и не сомневался; и доска, два соска, Ирочка-дырочка. Они не смотрели по сторонам, им было параллельно, Ромка уже полез к ней под платье, усадил на стол и пристроился между ног. Неужели, прямо здесь? Я ужаснулась и с брезгливым чувством выскочила под рассвет. И тут же забыла о них…

Завораживающее зрелище… Особенно, с воды, когда первый луч прорезает ещё серое небо и тут же отражается на водной глади, рассыпавшись звёздочками, а потом второй, третий и, наконец, показывается яркая верхушка солнечного диска, освещая пушистым белым, тёплым жёлтым и знойным оранжевым всё, попадающее под эти лучи. Природа умеет творить и дарить волшебство! Все затихли, гитары замолкли, и птички только-только начали выводить свои рулады.

Я стояла почти на самом носу, вцепившись в поручни. Сергей рядом, обняв свою гитару, как девушку, что-то шепча себе под нос. Меня передёргивало от прохладного ветерка, мурашки ползли по коже, рассветное солнышко не грело, но обещало поторопиться с этим. Кто-то, всё-таки, накинул на мои плечи свой лапсердак, притянув к себе поближе. Я даже не повернулась, просто кивнула головой, мол, спасибо, уверенная, что это Серёжка.

– Красота! Ради этого можно и встать пораньше, и перед рыбалкой, например, набраться позитива на весь день. – За спиной стоял Роман, он всё ещё обнимал меня, прижимая к себе спиной, как будто я – его девушка.

– Уважаемый рыбак, вы ничего не перепутали? – Вывернувшись из его рук, возмутилась я. – Не ту рыбку поймали, ваша поменьше будет. Ты чего, Роман Батькович, сбился с курса? Помочь?

– А подглядывать нехорошо, Лерка!

– А вы и не прятались, хотя заняли место общего пользования. Надо было табличку повесить «Не беспокоить, мы…» Ну, ты знаешь. Да забери уже свой пиджак, от него Иркой пахнет. – Я поразилась, ведь была уверена, что меня они, уж точно, не заметили.

– А ты ревнуешь? Так мне не жалко, могу и тебя поцеловать. – И впился в мой рот, больно прикусывая, пытаясь раздвинуть губы.

Еле оторвавшись, я замахнулась, но Ромка поймал руку и сильно сжал, пытаясь притянуть меня обратно. Я начала плеваться, вспомнив, что он совсем недавно делал этим же ртом с другой дамой. Нашарила бутылку воды, стала промывать себе рот и фыркать, как морж, выплёвывая содержимое куда попало.

– Тебе так неприятно? Ты от меня, как от прокажённого.

– Я тебе не Ирочка, в очередь не становилась. И нечего меня после всяких там целовать, чёрт подери. Противно.

– Я понял. В следующий раз прополощу рот хлоркой, потом перекисью, нажрусь мяты и чего ты любишь? Вот этим тоже.

– Держись от меня подальше вместе с мятой, а то тебе и хлорка не поможет, узурпатор. Всё настроение испортил. Серёжка, отомри уже, поиграй что-нибудь остро-лирическое, душа просит. – Я уже не смотрела в сторону Трошина, кое-как освободив руку, на которой остались бардовые пятна, превратившиеся позже в синяки.

Ну, и чем не предупреждение держаться подальше от Трошина? Первое…

Зимой, получив от отца домашний арест на новогодние каникулы за появившиеся тройки, а, главное двойку по поведению, я находилась в состоянии, близком к обморочному. Небо в клеточку, а на воле столько дел, к которым я имею непосредственное отношение. И, если их не доделать, новогодний вечер окажется под угрозой, детский утренник, задуманный под Рождество, просто не состоится, а поздравление учителям пройдёт в обычной форме, потому что я ещё не придумала, как это сделать более оригинально. Но никакие уговоры, помощь мамы, друзей, даже классной, не помогли. Я жутко подводила своих одноклассников, да и школу, вообще. Правда, наша компашка, распоясавшаяся до неузнаваемости, и так «опозорила на весь свет замечательный экспериментальный лицей». Директриса пережила шок, узнав, что пятеро неплохих ребят, крепких хорошистов и общественников, в одночасье оставили весь район без света. Наши пацаны перепутали тумблер, отвечающий только за школу, с жилищным, подающим свет в дома. Правда, быстро всё исправили, но попались. Мы с Наташкой стояли на шухере, и могли бы сто раз удрать. Но русские своих не бросают, и вся наша дружная банда оказалась в кабинете директора. Спасибо, что не в кутузке, а то бы меня отлучили от белого света навсегда. До этого предупреждали, просили не шкодить, обещали страшные наказания. Но мы, объявив бойкот нашей химичке, отступать не собирались. Дело в том, что из двух десятых классов многие мечтали поступить в медицинский институт. Конечно, им нужны были углублённые знания по химии, чего она им дать не могла, имея за плечами специализацию фармацевта. Зоя Алексеевна преподавала по учебнику, и то, бывало, узко и непонятно. Мальчишки добились факультативных занятий, где она уже окончательно потерялась, как педагог. И при этом позиционировала себя великим специалистом, намекая на платные уроки, что было уже верхом наглости. Но директрисе заменить её оказалось не кем, химию преподавать никто не хотел. В нашем городе только два института и одно военное училище, а остальное образование либо в Москве, куда и собирались наши будущие медики, либо в филиалах заочно. И тогда мы придумали новый ход и обратились к преподавателям технологического с просьбой найти пацанам, «заражённым медициной», куратора. И таким образом, репутация нашей Зойки-Зазнайки упала до минусовых показателей. И она объявила нам войну. Но мы не сдавались. В послужном списке мстителей был и взрыв химической лаборатории, после которого ничего не пострадало, так он был продуман и исполнен нашими химиками; и сорванные уроки и контрольные, и просто споры, в которых рождалась истина, наша правда. Ну, а когда она перепутала реактивы, которые даже по цвету нельзя было не угадать, уже и самые последние двоечники подписали бумагу с требованием «оградить от происков учителя химии, действия которой угрожают их здоровью». В результате, полугодие мы закончили с трояками по ненавистному предмету, так ничего и не доказав.

К сожалению, сыграло свою роль устоявшееся мнение, что учитель всегда прав. Забегая вперёд, скажу, что Зоя Алексеевна была уволена за профнепригодность, как раз к Восьмому марта. Вот такой получила подарочек. Потом работала в аптеке, где и должна была трудиться сразу, не экспериментируя столько лет на детях. А в нашу школу пришёл тот самый куратор, которого мы нашли в институте. Ему очень импонировала целеустремлённость и жажда знаний наших мальчишек. Из семи претендентов пятеро поступили сразу, а двое на следующий год. И именно их них, второгодников, выросли доктор медицинских наук, основатель собственной клиники глазных болезней, и администратор от медицины, создавший фирму, снабжающую медучреждения всем необходимым. И он же является учредителем фонда помощи неимущим гражданам, страдающим от сложных заболеваний. Честь и хвала ему! Имеем своего гинеколога, но стесняемся обращаться лично к нему, и он нас отправляет к своим коллегам. Есть кардиолог, два хирурга и детский доктор, очень любимый детьми и уважаемый их родителями. Он, Ваня Петров, учился лучше всех, ещё в ординатуре стал работать над кандидатской, вести приёмы в городской поликлинике, получая опыт «из первых рук», так сказать. Но случилась трагедия, которая поломала планы талантливому врачу и честному человеку. Именно его добросердечное признание в том, что он не видел, как из кустов вышла старушка, попавшая ему под колёса, и стоило нашему Айболиту свободы. Его жена, Александра, не опустила руки, провела своё расследование. Мы помогали, чем могли. И через три года его оправдали, доказав, что пожилая, плохо видящая женщина действительно вышла из кустов на трассе в неположенном месте. Сделать что-либо не представлялось возможным, она просто упала под машину. И умерла от сильнейшего сердечного приступа, а не от травм, несовместимых с жизнью, как неправильно установили раньше. Эта история сильно нашумела, наш гений получил совершенно ненужную популярность, сыгравшую с ним злую шутку: он с трудом закончил ординатуру, ему отказали в защите учёной степени, и его никуда не брали на работу. Пришлось возвращаться в родной город лечить детей, за что город, по сей день, очень благодарен ему за каждодневный, самоотверженный труд врача с большой буквы, доктора, вытаскивающего очень тяжёлых и почти безнадёжных детей. Мамочки молятся на него, а мы – очень любим и радуемся встречам, посиделкам, совместным праздникам с его семьёй, с Санькой и Ванькой. У них трое сыновей и две дочки, причём, младшая – Валерия, моя крестница и любимица. А сам Петров любит повторять: «Ничего не бывает просто так, ребята! Я многое понял за эти три года, многое переосмыслил. И главное, у меня есть семья, любимая работа, надёжные друзья, и укрепилась вера в лучшее будущее человечества».

А я всё обдумывала, как появиться в школе хоть на пол часика. Мы с мамой и её подругой тётей Тамарой, между прочим, заслуженной учительницей Российской федерации, разработали моё отлучение из дома. Отец с утра предупредил, что не придёт на обед. Обычно, если он находился в городе, с часа до трёх имел перерыв. Да и заскочить домой мог в любую минуту, не разгуляешься. И вот сегодня появилась возможность помочь, наконец, хотя бы с поздравлениями учителей. Почему-то, именно эту часть новогодних приготовлений никто не хотел брать на себя.

Поднадзорная Трофимова выскользнула из дома и стала пробираться огородами, стараясь не попасть никому на глаза. В одном месте намело по самые гланды и пришлось обходить, чтобы перелезть через забор. Прутья ограды звенели от мороза, варежки проскальзывали вниз, зацепиться не удавалось. Придётся топать по проторенной дорожке, а так не хочется ни с кем встречаться, миссия же у меня тайная!

– Для тебя дороги не имеют значения. И то, что умный в гору не пойдёт, тоже не про тебя. – За спиной нарисовался Роман Трошин собственной персоной. – Помочь?

– Я сама.

– Ну, конечно, я просто так спросил. Ну, вперёд!

– А ты посмотришь, да?

– Угу.

Между колоннами и заборными щитами торчали крепёжные болты. Вот по ним я и отправилась покорять высоту. В пуховике было очень неудобно, я боялась порвать его и пристраивала ноги очень аккуратно. И уже перелезла на другую сторону, когда поняла, что зацепилась за уголок и рискую не просто свалиться, но и испортить вещь. Нога никак не доставала до следующего болта, а держаться руками становилось всё сложнее и сложнее. Караул! Движение сзади, руки, приподнимающие меня над забором, рюкзак летит в снег, мои ноги высвобождаются и вот, мы валяемся в сугробе: я на Ромке, сильно зацепившись щекой за обшлага его шинели, колючей и твёрдой, как наст ранней весной.

– Ты обалдел? Кто тебя просил? – Я никак не могла встать, зажатая в замок руками курсанта. – Без тебя бы справилась.

Кое-как развернулась, всё ещё находясь в его объятиях, и испугалась. Он улыбался, а изо рта струйкой стекала кровь. И снег уже покраснел. Снег, надо холодное.

– Ромка, тебе больно? Тебя что-нибудь беспокоит? Ты слышишь меня? Да ответь же, или я скорую вызову.

Он уселся, мотнул головой. Щёгольская фуражка, зимой, ну совсем дурак, отлетела в сторону, волосы цвета спелой пшеницы запорошило снегом, а глаза, серо голубые, в прожилках, как разбитое стекло, уставились на меня в упор.

– Ты очень красивая, Лерочка! – Он явно любовался мной, разглядывал, как будто первый раз видит. – За полгода изменилась, заметно повзрослела, даже немного подросла. И похудела. Зачем?

Я растерялась окончательно, сидя на нём, как на коне, его руки переползли мне на талию.

– Так, точно крыша поехала. Отпусти меня уже. И вставай, не лето красное.

– Да, но я бы с большим удовольствием продлил наше рандеву.

Я стала стряхивать с его головы снег, достала платочек, набрала в него льда и приложила к губе. Он поморщился.

– У тебя щека горит, ты ударилась? Тебе тоже нужен холод.

– Да нет, это я ободралась о твою шинель, ничего страшного. Ну, вставай, мне уже холодно. Надо в медкабинет, к Юлии Александровне, обеззаразить твою ранку. Пошли. Если что, ключи при мне, она доверяет своим сандружинницам. Мы в этом году, в сентябре, выиграли соревнования как раз по оказанию первой помощи. Так что ты в надёжных руках.

Мне повезло, нас никто не видел, около школы и внутри было пустынно. Школьной медсестры на месте мы тоже не нашли, и я обработала всё сама, прихватив ещё и ухо, и поцарапанную щеку Романа.

– Я искал тебя, почти сразу после выпускного, хотел извиниться. Но ты уехала, а потом и я, в военный лагерь для поступающих. Ты прости, Лерка, я немного перебрал там, на корабле, и вёл себя безобразно. И эта Ирка…

– Стоп! Вот про «эту» мне вообще не интересно. Всё, ты свободен, заражение крови тебе не грозит. А у меня забот – полон рот.

– Давай я тебе помогу, у меня на сегодня все дела уже переделаны. Да и послушать хотелось бы, от кого ты прячешься?

Я, вдруг, подумала, а почему бы и нет. Новогодний вечер завтра, времени катастрофически мало, помощники что-то не торопятся, учителей вообще нет.

– А давай. Пойдём в столовую, она ещё работает, чайку заодно попьём, а то я никак не согреюсь.

И мы за пару часов всё нарисовали, подписали адреса, выбрали подарки, которые завтра должны будут купить мои одноклассники. Получилось очень даже…

– Ты так и не сказала, от кого ты бегаешь?

И я рассказала всё этому парню, весёлому, доброму, совестливому, вишь, повинился он, и, к тому же, красиво рисующему и обладающему большой фантазией. Он меня ещё и чаем напоил, и плюшками накормил, и домой проводил.

– Можно тебя в щёчку поцеловать? Быстрее заживёт. – И, не ожидая ответа, поцеловал в губы, очень осторожно, чуть прикоснулся. Но я почувствовала привкус и крови и йода. И вспомнила о мяте и о чём-то ещё, что я люблю. – Всё, пока, Валерия Трофимова, умная и красивая девочка-мечта. – И чмокнул в ободранную щеку.

И ушёл. Я не успела ни среагировать, ни дать отпор. Потом мы виделись на встрече выпускников в феврале. Он много танцевал с Иркой и с кем-то ещё, зажимался по углам, хохотал, находился в превосходном настроении и великолепном расположении духа. А я ушла, мне было неинтересно и даже противно, когда он смотрел в мою сторону, ухмыляясь и, при этом, обнимал за талию очередную девчонку.

Чем не второе предупреждение?

Я уехала на всё лето в Крым, а потом в Москву, нужно было поступить на подготовительные курсы. Впереди последний год учёбы в школе, надо готовиться к взрослой жизни, как говорила мама. По настоянию родителей Лерочку ждал строительный институт. И только туда меня отпускали из нашего города. Папа даже собирался снять комнату, переселив на некоторое время и маму, пока я освоюсь. А мне хотелось заниматься моделированием, шитьём, вязанием. Я любила рисовать, придумывать, организовывать выставки, показы, одевать кукол, делать руками всякие поделки и внедрять в жизнь подсмотренные дизайнерские проекты, не умея, пока, проектировать сама. И мы решили с мамой, что учиться я буду по папиной линии, но найду возможность заниматься и любимым делом, и обучаться этому. Слава богу, всяких курсов, развивающих программ и заочных форм обучения в столице было предостаточно. На том и порешили, а время покажет.

Москва закружила сразу. Поступив, я поняла, что учиться несложно, но уж первые два года точно. И пока мамочка кормила, стирала, убирала, я умудрилась закончить два первых курса за год. Папа был в восторге. Тем более что курсом старше училась моя подружка Наташка и сын его коллеги, Виктор Пичугин, с которым мы были в очень хороших, дружеских отношениях. Он тоже обрадовался, что мы теперь будем вместе грызть гранит науки. Да и мама успокоилась, поселив Наташку со мной. Вот так и получилось, что к третьему курсу мне исполнилось только-только восемнадцать, Наталье – почти двадцать, а Виктору – двадцать один. Он и рассказал, вспоминая наших общих друзей и знакомых, что Роман Трошин учится в космической академии, здесь, в Москве, а не в нашем родном военном училище. А я и не знала, ничего не знала о нём. А он был уже на четвёртом курсе, старшиной, пользовался успехом у женщин и готовился к службе в престижном подразделении нашей родной армии.

– Вон кто-то с горочки спустился, – вдруг пропела Наташка, глядя в окно.

Мы пришли с занятий, вечер оказался совершенно свободным, что для меня было царским подарком. Ведь Лерочка училась ещё и на заочном отделении в институте лёгкой промышленности, куда меня взяли тоже сразу на третий курс, так сказать, авансом. Я предполагала закончить следующие два тоже за год, спецпредметы начнутся только в конце четвёртого, а общие совсем не сложные во втором учебном заведении. Но всё требовало времени, а его у меня не было, не хватало катастрофически. Спасибо Наташке, она взяла на себя все бытовые проблемы. Но очень сетовала, что питаюсь я плохо, гастрит не за горами. И постоянно ставила ультиматумы: «Не поешь, не пойдёшь». Да я и сама стала замечать круги под глазами, серый цвет лица, сползающие джинсы, ввалившиеся щёки. На воздухе совсем не бывала, спорт забросила, даже фрукты, любимые, и те не часто ела. И решила делать хотя бы один выходной, высыпаться, бегать или ходить в бассейн, на худой конец, заниматься дома. Что я сейчас и делала, чтобы уже не осталось никаких препятствий для отдыха.

– Куда спустился? Ты о чём?

– Не о чём, а о ком. На нём погоны золотые… – продолжала она.

Звонок в дверь прозвучал, когда я зашла в душ. Весёлые возгласы, звонкие чмоки, стук посуды, хохот. Да кто там? Мне так хотелось полежать в тёплой ванне, расслабиться, послушать музыку. Да, чёрт с ними, Наташке весело, и ладно, а я понежусь. Напустила в воду кучу пены, улеглась и закрыла глаза, совершенно упустив из вида, что дверь у нас не закрывается. Минут через десять я уже дремала, ни о чём не думая. Дуновение, небольшой сквознячок заставил разлепить глаза, и я увидела обалдевшие глаза Трошина и не сразу поняла, что моя грудь возвышается над пеной, смотрите – не хочу… И сотворила чудо из чудес: почему-то выскочила из ванны, собираясь удрать, или убить его, или что я хотела, представ пред ним во всей своей обнажённой красе? Опомнившись, схватила полотенце и выдворила гостя восвояси. А сама уселась на край ванны, а потом и свалилась туда прямо с головой и макияжем. Ни за что не выйду!

Влетела Наташка.

– Руся, – так звала меня только она, от Леруся, Леруська, тогда я была Руська. Ей нравилось созвучие с русской, с Русью. – Он не хотел. Вода уже не лилась, тишина, а ты не выходишь. Мы подождали немного и заволновались. Я ж и подумать не могла, что ты при гостях полезешь в ванну, Руська. Ну, прости его, он сам расстроился, что опять сглупил перед тобой. Одевайся, подкрасься и к нам. Мальчишки такой торт принесли, закачаешься.

– Ты развлекайся, Наташ, я не пойду. Не пойду. Всё. Я ещё немного понежусь, с пол часика.

Через минуту хлопнула дверь, Витька с возмущением вещал о человечности и об умении прощать, Наташка что-то возражала. А у меня слёзы застили белый свет, я совсем растерялась от полученного шока, от стыда, от своей непонятной реакции. И эти глаза, такие потерянные, а потом восхищённые, явно, не желающие оторваться от моего бесстыдного тела, стояли передо мной, как укор, как наказание за мою «принципиальность». Конечно, Рома должен был постучать, но в наушниках не слышно. Может, и стучал. И потом, я и сама довершила «сцену разврата». Господи, глупость какая, нелепица. Когда уже и Витька уйдёт? Кажется, у них с Натальей что-то складывается. Точно, высушусь и пойду гулять, оставлю их одних. Так и сделала.

В голову лезли странные мысли. Мне нравится Рома? Ведь никого за это время я не подпустила к себе ближе, чем за ручку подержаться. Да и то, когда скользко было, когда в горы лазили и когда Витька согревал мои руки. По-дружески. И снится мне только он, особенно тот его маленький поцелуйчик, ничего не значащий для него. Может, мой герой на подходе, и я его просто ещё не встретила? И за неимением лучшего зациклилась на Трошине? Но почему тогда так растревожило его появление? Почему болит сердце, почему так хочется утонуть в этих грустных глазах, когда они серые, или голубых, когда весело и радостно у Ромки на душе? Почему при упоминании имени Роман, Рома, Ромка у меня учащается пульс, кровь бьёт в виски, хочется плакать. Потому что я запретила себе даже на йоту надеяться на что-то, связанное с ним. Мы в Москве, он сам по себе, я – сама по себе, ничего друг о друге не знаем, не интересуемся, пусть так и продолжается. Но ведь Ромка пришёл сегодня. Зачем? Просто повидаться? Повспоминать? Пообщаться? Наверное, да. И хватит об этом.

Я зашла в наше с Наташкой любимое кафе, вспомнив, что ничего не ела. Большая кружка латте и круассан меня спасут. Боже, я не взяла сумку, а деньги там. В животе заурчало от возмущения на бестолковые мозги. Но девушка-бармен, заметившая моё замешательство, поняла, в чём дело, и предложила заказ в долг, до завтра. Она нас с Наташкой запомнила, поэтому и доверяла, больно вид у нас порядочный. Я уселась за маленький столик, обхватила руками чашку. Странно, ещё не холодно, а у меня руки и ноги были ледяные. Нужно расслабиться, как учили нас на курсах выживания: нельзя ни в коем случае скукоживаться, зажиматься и обездвиживаться. А нужно как можно максимально распустить свои мышцы и двигаться плавно, не быстро. Но сейчас куда-то идти совсем не хотелось, усталость последних дней накрывала с головой, даже думать расхотелось. Удобное креслице, парок от кофе, тихая музыка и чьё-то присутствие. Я почувствовала это даже через закрытые глаза.

– Не пугайся, это я. – Ромка сидел напротив, грустно улыбаясь своими удивительными, сейчас серыми глазами. – Вернулся извиниться, опять. Это уже входит в привычку, просить прощения у тебя, Лерочка!

Всё-таки у него необыкновенные глаза, какие-то чересчур открытые, в них можно многое прочитать. Он тоже выглядел похудевшим, с немного впалыми щеками, не выбрит. Причём при блондинистом цвете волос, щетина росла тёмная, что добавляло его лицу мужественности, что ли. А губы… Полуулыбка, яркие, чуть припухшие, и ямочка на подбородке, я раньше не замечала. А припухли от страстных ночей? Романтика помахала ручкой…

– Привычки имеют особенность меняться в зависимости от круга их применения. – Во, загнула. – Я освобождаю тебя от неприятной обязанности навсегда. Не стоит беспокоиться, Роман! Просто держись от меня подальше.

– Где-то я это уже слышал… Ну что ж, как скажешь. Но тогда разреши объяснить тебе напоследок, девочка, что ты, помимо того, что очень красивая, ещё, и сложена как богиня. И это видно даже под одеждой. Ты не должна стесняться своего тела, тебе надо им гордиться. Поверь мне…

– Я верю, верю. – Краска бросилась мне в лицо, он говорил, как старший товарищ, совершенно не принимая во внимание моё смущение и душевное смятение. – С вашим-то опытом, уважаемый. Да мне…

– Несносная особа. Договорить можно? Или мы всё уже и так знаем? Обо всём судим, не учитываем чужого мнения, не прислушиваемся к советам? Я уже говорил тебе, что ты – очень красивая девушка, необыкновенная, мимо тебя нельзя пройти просто так, головы мужиков выворачиваются на сто восемьдесят при виде Валерии Трофимовой. Это чистая правда. И мне очень неспокойно за тебя, мы, всё-таки, не совсем чужие, земляки, так сказать. Хотелось бы быть с тобой рядом, как другу, оберегать, подсказать вовремя, помочь. Просто общаться, тем более у меня свободный выход в город. Клянусь не потревожить тебя своими необдуманными поступками. Просто общаться. А? Ну вот зачем ты здесь? Дома Наташка волнуется, Витька не в своей тарелке, торт так и не разрезан. Пойдём?

И я пошла. Рома рассказывал о своём нехитром житье-бытье, о старшинских, золотых погонах, о его друзьях, курсантах, настоящих мужиках, об учёбе. За эти десять минут я узнала о нём больше, чем за годы знакомства. Хотя, какого знакомства, несколько встреч и снов?..

Наташка подскочила, засуетилась, Витька расплылся в улыбке, чмокнул меня, помог раздеться. Мы пили чай, вспоминали, хохотали, переглядывались. Хорошо…

А перед сном моя подружка призналась, что они с Пичугиным поцеловались сегодня, по-настоящему, и она, кажется, его любит. А ещё она передала подарок Ромки. Он вернулся, чтобы подарить его мне и извиниться, но не тащить же назад. Я ахнула, в красивом непромокаемом мешочке был набор ароматических масел для ванн, моя давнишняя мечта. Откуда узнал? Наташка поклялась, что ничего ему не говорила. Да и когда? Ей не до этого…

И понеслась московская студенческая жизнь. Я окончательно поняла, что дело моей жизни не связано со стройкой. Но папа уговорил, всё-таки, окончить институт, получить диплом и профессию инженера-строителя. Пришлось согласиться. Просиживая на лекциях, я умудрялась делать задания и по любимым предметам другого института. Получались и свободные вечера, мы шатались по столице, развлечений и искушений было полно. Наша четвёрка облазила все музеи, выставки, ярмарки и распродажи – по интересам девочек, и футбольные матчи, спортивные соревнования и пивные бары – по интересам мальчиков. На одной из хоккейных баталий случилось происшествие, изменившее в корне моё отношение к Ромке. В Ледовом дворце было довольно холодно, и в перерыв наши мальчишки ушли в гардероб за верхней одеждой. А к нам подсели взрослые, здоровые мужики. Двое – по краям, третий сверху, четвёртый снизу.

– Ну что, девоньки, собирайтесь. Мы за вами давно следим, вы нам подходите, такие разные, на любой вкус. – Безапелляционно заявил усевшийся рядом со мной рыжий детина, под два метра ростом, с огромными руками, лошадиным лицом и побитыми шрамами губами.

Они, действительно, были очень разные. Лера, стройная блондинка с жёлто-зелёными глазами, с чётким овалом лица и длинной шеей, и темноволосая, кареглазая, невысокая, но словно выточенная статуэточка, Наташка.

– И без выкрутасов, ваши птенчики вам не помогут, они у нас на прицеле, – заржал викинг.

Он положил руку мне на колено, а второй потянулся к груди. Я со всего маху врезала ему по морде, пнула ногой и заорала: «Помогите!» Но он зажал мне рот своей лапищей, прижал к себе и расплылся в иезуитской улыбочке.

– Я не прогадал. Мне такая прыткая и нужна.

К нам направлялся человек в чёрном, у него на лице было написано, как ему всё параллельно, как надоело оказывать всем помощь…

– Что у вас тут такое? Всё нормально?

– Да, начальник, подруга чудит, не переносит проигрышей, а наши как раз продувают.

И поняв, что я пытаюсь вырваться и доложить защитнику граждан и обездоленных реальное положение вещей, попытался впиться в мои губы своим вонючим ртом, одновременно больно сжимая грудь. Я резко замотала головой, что вызвало похабненькое ржание остальных, а, сидящий рядом с Наташкой, попытался повторить действия своего босса. Но она, не тут-то было, вскочила на кресло и стала махать сумкой у себя над головой, мол, фиг вам, не подойдёте.

– Мы им никакие не подруги. – Орала она не своим голосом. – Мы пришли со своими парнями. А что им надо, могу только догадываться.

К нам уже подходили ребята из оцепления, показались и Ромка с Виктором. Я кое-как вывернулась и начала махать руками направо и налево, но попасть этому гаду по его холёной харе никак не удавалось. А Наташка умудрилась врезать ему сумкой прямо в глаз. Он аж взвыл от неожиданности, а двое других схватили её и потащили к выходу. Но это они зря. Витька уже подлетел и сзади уложил этих двух с двух же ударов. Он с детства занимался единоборствами, хотя внешне был совсем не Шварценеггер, но крепкий и жилистый. К ним подоспели стражи порядка, скрутили мужиков, Наташка была спасена. А Ромке пришлось отбивать меня в одиночку. Он взлетел на трибуну и врезал рыжему в ухо, и тут же – по ухмыляющимся губам. Четвёртый, сидящий снизу, слетел почти до самого льда ещё раньше, и его принимали подоспевшие любители хоккея, возвращавшиеся с перерыва на свои места. Но, чёртов бугай, успел ответить курсанту, сильно толкнув его, и он полетел на нижние ряды трибуны. А этот гад схватил меня под мышку и потащил в другую сторону на выход. И я с ужасом поняла, что нас никто не преследует. Сзади появился четвёртый (странно, его же скрутили), и рыжий заорал: «Быстро заводи машину!» И как я ни старалась высвободиться, получалось ещё хуже, кости трещали, руки молотили сами себя: ему, хоть бы, что, а моё тело превращалось в бесформенную грушу. Но уже на улице нашу троицу встретили стражи порядка, и я оказалась на свободе. Номер не прошёл. Ребята посадили меня в свой микроавтобус, налили кофе из термоса, дали салфетки и зеркало. О, ужас! Из него смотрело перемазанное косметикой лицо, с покусанными опухшими губами, синяками на шее и щеке. А руки, поцарапанные и побитые, с синим мизинчиком на левой руке, походили на какое-то месиво. И рёбра, и коленка, и что-то саднило в районе талии. Баталия хоккейных болельщиков, ни больше, не меньше.

Пришли Наташка с Виктором, и нас повезли в участок давать показания. И только тут я вспомнила о Ромке. До чего же человек бывает непредсказуем? Мои приключения вытеснили на время его из моей, любящей себя любимую, жизни.

– А что с ним? И где он? – Я схватила телефон, он не отвечал.

Виктор виновато посмотрел на меня, отвернулся и насупился.

– Ты не волнуйся, у него небольшое сотрясение мозга, его везут в больницу. Врач сказал, что проведут обследование и отпустят. Страшного ничего нет. – Отрапортовала Наташка.

– Сейчас же остановите, мне надо сойти. – Завопила теперь уже я.

– Вам надо дать показания, вы являетесь…

– Сначала в больницу, а потом всё, что угодно. – Я перебила, твёрдо дав понять, что так и будет.

Нас не пустили даже в отделение. Но пока я ругалась с персоналом, блюститель порядка взял справку о состоянии здоровья Романа, как потерпевшего от рук рыжего. Сотрясение имело место быть.

– Поехали, Валерия! От ваших показаний зависит уровень тяжести наказания этого бандита.

Домой добрались уже поздно вечером. Упали без ног. А утром понеслись в травматологию. И меня опять не пустили. Виктора с Наташкой – пожалуйста, а меня – нет. Моё седьмое чувство подсказывало, что это неспроста. Я еле дождалась их.

– Руся, ничего страшного, как я и говорила. Через пару-тройку дней отпустят. Проколют, прокапают и в путь. На башке небольшая рана, поверхностно задело. Ну и пара синяков. Всё хо…

– Не заговаривай мне рот. Почему я не могу пройти к нему? У него там кто-то есть? Да, если и так, я что, не имею права увидеть Ромку, поддержать? Поблагодарить, в конце концов! Что происходит? Ты от меня что-то скрываешь?

– Лер, он пока не хочет тебя видеть. Ему не по себе от того, что не смог защитить свою девушку. – Открыл рот Витька. – Так и сказал, «свою девушку». Ему нужен покой, хотя бы до завтра. Пойдём, позже придём. Тем более, у него процедуры. Да и телефон в реанимации отбирают. Но одно я знаю точно: если бы были проблемы, его бы отправили в военный госпиталь. Вывод – ничего страшного. Пойдём.

На учёбу мы так и не попали. У меня разболелись рёбра, опухший палец не давал покоя, а губы мешали, и пить, и есть. Наутро я отправилась в поликлинику нашего института, где диагностировали трещину в ребре, а на мизинец наложили гипс, хорошо, хоть на левую руку. А рёбра заставили перевязывать тугой повязкой, да хоть из простыни. И отправили на неделю лечиться, выписав кучу лекарств и витамины. К Роману я не попала, еле добравшись до дома. Наташка ахнула, вызвала Витьку. Они сгоняли в аптеку, в магазин, приготовили кучу всяких полезных блюд для меня и для нашего курсанта. И ушли к нему в больницу.

Видимо, лекарства подействовали на меня таким образом, что я проспала до вечера. Проснувшись, наткнулась на записку. Наташка принесла, как пить дать, и не стала будить.

« Лерочка, девочка моя. Я опять прошу у тебя прощения. Думаю, что ты не захочешь иметь со мной никаких дел после этого. Мне нет оправдания. Витька рассказывал, что за тобой ухаживает старшекурсник, и ты ходила с ним в кино и ещё куда-то. Я бы очень хотел, чтобы он оказался сильнее меня и никогда и никому не дал тебя в обиду. Мне подарили неделю на восстановление, и я уезжаю домой. Приеду, встретимся. Если захочешь. А если нет, я не обижусь. Целую, исключительно в щёчку».

Исключительно, в щёчку, он не обидится… Я рухнула опять на диван, не было никаких сил. Какой старшекурсник? Вадим, что ли? Он был прикреплён ко мне в порядке помощи первокурсникам, и очень помогал в учёбе. Мы просиживали в библиотеке, в компьютерном классе, один раз лазили по ВДНХ, а потом пошли в кино, сделав себе подарок за хорошую работу. Да, он стал приударять за мной, до сих пор на что-то надеялся, приглашая то в ресторан, то на концерт, то просто погулять. Но я никуда с ним не ходила, и Витька знал об этом. Зачем рассказал Ромке?

Решение пришло мгновенно. Если Роман уезжает сегодня, то остаётся только поздний поезд. Я затянулась купленным корсетом, кое-как оделась и рванула на вокзал. В метро было уже немноголюдно, и я уселась в уголок.

«Что со мной? Почему я так хочу его увидеть, что даже боль не останавливает? Почему мне нужно заглянуть в глаза Ромки? Почему, не услышав его голос, я не смогу дальше дышать? Я влюбилась? Лерка, признайся уже сама себе, что ощущаешь жизнь пустой и неинтересной без Трошина? И что ты очень переживаешь за него, за его состояние, за его душевный покой. Ведь этот человек пострадал из-за тебя, и ты видела, как он ринулся в бой с громилой, раза в два больше и сильнее его. За что он должен просить прощения? Тебе надо обязательно поддержать отважного защитника, ты же «его девушка»…

На вокзале меня всё время нещадно толкали, причиняя физическую боль. Я нашла место в зале ожидания как раз напротив перрона, с которого должен был уходить поезд. И стала ждать. Недолго мучилась, старушка… Он появился в гражданке, с перевязанной головой, Чапаев. Рядом шла девушка, она поддерживала его под руку и заглядывала в глаза и в рот, что-то объясняя. Он отвечал, она чмокала его и продолжала вещать дальше. И поцеловала, повернув его лицо к себе, уже в губы. Я обомлела. Она была постарше, может, выглядела так, в узких брючках, ботильонах на шпильке и в короткой расстёгнутой курточке, выставляя на свет божий бесстыдно выпирающую из разреза кофточки грудь. Трошин улыбался, поглядывая на это безобразие, как-то задумчиво, и мне показалось, что он хорошо знаком с этой частью своей спутницы и не прочь бы повторить это удовольствие. А что? Если они уезжают вместе, вполне может случиться. Ну что ж, пройдём этот путь до конца. Я потихоньку двинулась за ними. И, о да, эта парочка уезжала вместе. Девушка вошла в вагон, а Роман остался на платформе покурить. Он делал это только в моменты сильного переживания или после алкоголя. Совсем редко. Я решилась.

– Доброй ночи, Рома! Уезжаешь?

Он не то, что обалдел, он превратился в соляной столб, сигарета выпала, обжигая ему руку. Ромка даже не дёрнулся, уставившись на меня немигающим взглядом. А видок был, что надо: опухшие изодранные губы, минимум косметики, не скрывающей синяков и ссадин, скособоченная фигура и гипс. Прямо бегство французов из-под Москвы.

– Романчик, ну где ты? Иди уже, пять минут осталось. – Тревожилась мадам. – А это кто? Попрошайка? Или бомжиха? Лихо её размазали. Их тут полно, не обращай внимания, заходи. Девушка, вам пора в свой бомжатник.

Я была растоптана, меня просто поимели, как половую тряпку, как падшую женщину. Как проститутку. Потрясение было настолько глубоким, что на нервной почве я стала сначала подхихикивать, а потом и хохотать во всё воронье горло. Меня трясло и выворачивало наизнанку, сдвинуться с места не было никаких сил, как и просто пошевелить руками и ногами. Я сходила с ума…

Трошин подскочил, схватил меня за плечи.

– Тебе плохо, Лера? Плохо? Успокойся, девочка. – И прижал мою голову к своему плечу. – Я никуда не поеду, отвезу тебя в больницу. Подожди, я вещи возьму. Лера, одну секунду.

Эта секунда вернула меня в реальность, и я рванула по перрону, ничего не видя и не слыша. Честно, как добралась домой – не знаю. Ничего не помню. В квартире никого не было, очень странно, ведь ночь на дворе. Я нашарила телефон, который забыла, уходя. Двадцать два звонка от Наташки, девять – от Виктора и восемнадцать – от Романа. Ему-то что надо? Господи, как мне плохо…

Войдя в ванную, первым делом наткнулась на масла и благополучно зашвырнула их в угол. Какой-то флакон разбился и стал источать ароматный эфир. Мне стало совсем худо, и я решила спать так, не помывшись, бомжиха так бомжиха…

– Лерочка, моя родная, уже утро, просыпайся. – Ласковый голос Ромки дул мне прямо в ухо. – Девочка моя, нам надо поговорить.

Я подскочила и поняла, что он лежит рядом со мной. Причём я в пижаме, а он в трусах. Это ещё что такое!

– Ты не уехал? Что так? Пожалел попрошайку?

Он встал, напялил джинсы. Фигура пловца, длинные ноги, сажень в плечах, выпирающие мышцы… Девки в пляс… Картинку портила повязка на голове и торчащие в разные стороны светлые волосы.

– Лера, я прошу тебя, не вспоминай вчерашний день, выброси его из нашей жизни. – Он присел перед диваном, аккуратно взяв мою руку, запакованную в гипс. – Бедная ручка, не выдержала…

– Прекрати! – Я закричала, Ромка даже вздрогнул. – Какое тебе дело, что я там не выдержала. Не надо меня жалеть, это расслабляет. А мне нельзя, у меня куча планов, и я привыкла реализовывать их сама.

Взмахнув рукой, попала прямо по губам, ойкнула, дёрнулась, рёбра затрещали, брызнули слёзы.

– Господи, Лера! – Трошин поднял меня и посадил к себе на колени. – Не дёргайся, дай сказать. А то нарисовала уже себе чёрт знает что. Эта дура на вокзале – моя двоюродная сестра. Она приехала за мной по просьбе мамы. Вот и всё. А ты? Всю ночь поносила меня, на чём свет стоит. Кстати, у тебя была температура, поэтому Наташка привезёт сейчас врача. А ты полежи, пока. Я чайку соображу.

Ну, вот что теперь делать? Верить – не верить? Детский сад какой-то, причём Лера – в ясельной группе. Я повалилась, опять ойкнула и затихла. Почему-то было очень стыдно, в голове – каша, гречка с манкой вперемежку, а сверху ещё и геркулес.

– Так, геркулесовая каша, кофе с молоком и сыр. Он помогает быстрее срастаться костям. Приятного аппетита. – И поставил «поднос под нос».

Мне стало смешно, а «сверху и на подносе – геркулес».

– Ну и прекрасно, уже улыбаешься.

– А можно задать три вопроса?

– Можно, но первый – после каши, второй – после сыра, а третий – во время пития кофе. – Его глаза голубели добрым светом, такие красивые…

– А ты уже ел?

– Честно? Я эту дрянь даже под расстрелом не буду употреблять. Первый вопрос задан.

– Это не считается. Мои вопросы серьёзные.

– А моё питание, значит…

Звонок в дверь оборвал «пламенное» возмущение. Завтрак пришлось отложить, пришёл врач. И началось. Меня отправили на УЗИ, на рентген рёбер, на какое-то обследование. Я моталась по этажам в сопровождении Ромки, постоянно отправляя его, домой, ведь ему надо было лежать. Вернувшись к обеду, уставшие и голодные, попали в руки Наташки. Меня отправили в душ, я кое-как справлялась сама, следом Ромку, потом за стол и на диван.

– На моём месте спит Витька, он намотался ночью из-за тебя, паршивка. Но об этом потом. Так что вам придётся отдыхать вместе, опыт есть.

Мне было параллельно, болело всё. Ромка спохватился, принёс обезболивающее, уложил меня к стенке, сам пристроился рядом. Стало так уютно. А когда он обнял меня, придерживая руку в гипсе, и поцеловал в макушку, я уплыла в дальние дали покоя и тихой радости…

– Ты хотела что-то спросить? – Проговорил он прямо в ухо, обдав теплом и прикоснувшись губами.

– Да, можно? Твоя мама очень беспокоится, наверное? Ты же не приехал.

– Там всё улажено, не переживай, милая моя. Следующий?

– Почему твоя сестра целовала тебя в губы?

– Один раз. Она, вообще-то, ненормальная у нас, дама девятнадцатого века, тургеневская девушка с элементами тяжёлого рока. А тогда браки между кузенами были не редкостью.

– У-у…

– Ну и третий?

– Я не помню, честно.Наверное, актуальность отпала.

– Хитрая, ты хотела спросить, люблю ли я тебя? Люблю, Лерка. Я тебя люблю. Не могу и не хочу больше молчать об этом. Фу, сказал. Вот теперь, совсем хорошо, но это признание контрольное. Настоящее будет красивое и романтичное. Я уже всё придумал. Можно тебя поцеловать? Я аккуратно.

И он повернул меня, подсунул руки под спину, и нежно прикоснулся к моим несчастным губам, они тоже жаждали настоящего поцелуя, поцелуя любимого человека.

– Больно?

– Нет! – обманула я.

Ромка перенёс меня на другую сторону, осторожно взял в свою руку мою в гипсе, чтобы не задеть, и стал ловить своими губами мои, выбирая «кусочки поцелее». Я закрыла глаза, боль не давала расслабиться. И тогда Ромка, как понял, стал зализывать мои трещинки и болячки, нежно-нежно. И от этого действа у меня поплыло всё перед глазами, я потянулась, дёрнулась, уже не обращая внимания на ноющее тело, и обняла его, прижавшись всеми выпирающими местами. А он, от избытка нахлынувших чувств, сильно подтянул меня за талию. Но тут уж мои рёбра сыграли злую шутку, напомнив о себе резкой болью.

– Всё, Лерочка, не будем издеваться над тобой. Я уже понял, что ты – моя девушка, никому тебя не отдам, буду драться до последней капли крови, любимая моя. – Он положил меня, подвалился сам, обнял. – Спи, а я буду целовать твою шейку, щёчки, носик. Что у тебя ещё целое осталось?

Вечером Витька устроил разбор полётов, досталось всем.

– Никогда бы не поверил, что ты, Валерка, такая эгоистка. Ну да, вы с Ромкой с головой не дружите, решили и нас с Натахой подтянуть. В общем, так. Мы на время переезжаем, у нас и своя личная жизнь есть. А вы тут, что хотите, то и делайте, хоть на головах стойте. Не инвалиды, и в магазинчик сами, и в больничку, и в психушку узнайте дорогу, на всякий случай.

И мы с Ромкой почти неделю прожили вдвоём. И окончательно поняли, что нам теперь одна дорога – а ЗАГС. Он носил меня на руках, не давал ничего делать, разрешал только, сидя на высоком стульчике, готовить еду. И целовал, при каждом удобном случае. А в моём организме собирался консилиум противоположностей: с одной стороны включалась охранная система, а с другой – непреодолимое желание по-настоящему вцепиться в его губы, одним только видом поднимающими во мне волну предвкушения чего-то более сладостного, более интимного, сексуального.

– Мои губёшки, сейчас мы вас замажем, полечим… – Ласково врачевал меня Трошин. – Уже всё затянулось, скоро я вас зацелую, заласкаю, съем… Не надо никакого шоколада, мармелада, мороженого-пирожного. Кстати, я мороженое купил, хочешь?

Я кивнула головой, и Ромка поскакал на кухню. Принёс, и с ложечки стал кормить меня, стараясь не задеть болячки. А потом мы валялись, исполняя назначение врачей больше лежать. Я присыпала под телевизором, просыпаясь при любом движении Ромы.

– Ну что ты, я тут. Просто хочу тебя обнять. – И целовал глаза, нос, щёки, шею, унося меня опять в райские яблоневые сады…

И я не выдержала. Повернула его лицо к себе, утонула в серо-голубых, любимых, таких красивых и родных глазах, и стала «исследовать» контуры его губ, тихонько обцеловывая их от верхней к нижней. Пытаясь захватить эти пухлые, яркие искусы, была сама взята в плен. Да хоть миллион тысяч раз! В такое заточение я пойду с превеликим удовольствием, хоть в замок Иф, лишь бы с ним, с Ромкой.

Весь вечер мы процеловались, губы опять опухли, в душе расцветало буйное желание использовать цветик-семицветик, загадав одно-единственное желание на двоих, на все семь лепестков: любить и быть любимыми…

– Я люблю тебя, Ромка, мой единственный, мой ненаглядный, мой, только мой…

И опять ловить его губы, ощущать сильное крепкое тело рядом, тонуть в глубине дорогих глаз, таять в потоке ласковых слов… Я пропала…

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – Ромка волновался не зря, я ночью стонала, и он несколько раз будил меня.

– Нормально. А что? – Ну не могла же я признаться, что провела эротическую ночь, что он снился мне, что у меня внизу живота случился пожар, который и сейчас ещё не погас.

Он довёл меня вчера до блаженства. Я поняла, что «это». Достаточно добраться до моей груди, и я готова на всё, а если ещё и задействовать сосочки, давно готовые к употреблению, то из меня можно вить верёвки и верёвочки и брать без объявления войны, я сдамся сразу. Больше того, я ещё и сама напрошусь. Ромке пришлось остановить мою прыть, иначе я бы заставила взять себя целиком и полностью.

– Лерка, угомонись. Ты провоцируешь меня, я же живой. Да и ты ещё не готова, я даже не сделал предложение. Мои намерения в отношении тебя очень серьёзные, и я не хочу допустить опрометчивых поступков.

Вот так. А сегодня он хочет пригласить меня в какое-то загадочное место, поэтому и интересуется моим здоровьем.

Ресторан «Седьмое небо». Когда-то мы с папой были здесь, и я ничего не смогла съесть, морская болезнь сразила девчонку. Но впечатлений нахваталась, двигаясь вместе со столом и стульями по кругу, на всю оставшуюся жизнь. Конечно, тут многое изменилось, модернизировалось. Нас усадили за двухместный столик, мы оказались почти в одиночестве, столики располагались в один ряд, с одной стороны – панорамные окна, с другой – стена подсобных помещений. А остальным посетителям, сзади и спереди, и вовсе было не до нас. Волшебный день заканчивался ещё более фантастично, чем начинался. Ромка повёз меня в больницу, где сняли гипс и наложили очень симпатичную лангеточку. Пока мы ехали дальше, мой любимый всё время целовал меня, обжигая своими жаркими губами. И уже в магазине, выбирая платье, в примерочной, не устоял, зацепив мою грудь в красивом чёрном кружевном лифчике. Ромка прижал меня к себе спиной и, отражаясь в зеркале, снял бретельки и стал ласкать своими нежными и длинными пальцами ареолу и набухшие бугорки.

– Рома, тут, наверное, камеры. – Изнывая от наслаждения, пролепетала я.

– Пусть завидуют, моей красотке есть, чем убить наповал. – Он повернул меня к себе, по очереди захватив губами и так готовые подчиниться любой его воле непослушные сосочки. – Но смотреть на тебя буду только я. – И надел назад бюстгальтер, поправил и застегнул молнию, наконец.

Господи, я сейчас взорвусь. Ну, вот что он делает? Я не доживу до вечера…

Царские подарки не заканчивались. Роман не принимал никаких возражений и, одев меня в красивое платье, выбрал туфельки, классические чёрные лодочки, мечту всей моей девичьей жизни. И уже в ресторане, встав передо мной на колено, протянул кольцо. Я ахнула. Совсем недавно мы были в ювелирном с Наташкой и Виктором, дурачились, примеряли всё подряд, пока нас не выгнали. Но я успела поставить всех в известность, что не люблю золото, и показала свои предпочтения. Особенно мою душу поразил кружевной перстенёк с кораллами, очень красиво расположенными в серебряной сетке.

– Валерия Трофимова, я люблю вас. – Он поцеловал пальчик с кольцом и прижал мою руку к своей щеке. – Выходите за меня замуж.

Подошедший официант поставил около меня вазу с белыми розами, внутри которых красными было выложено сердце. В зобу дыханье спёрло…

Ромка потом признался, что перешёл на вы от волнения. А когда молчание затянулось, очухался.

– Лера, ты станешь моей женой? – Уже с тревогой переспросил он.

– Да, конечно, да. – Я обняла ладонями его лицо и поцеловала. – Я очень тебя люблю, дорогой мой человек.

Этой же ночью я стала женщиной. Это обстоятельство уже намертво связало меня с Трошиным, пробудившим в моём теле искреннее желание принадлежать только ему, получая в ответ все прелести взаимной любви, своими чарами сводившей нас с ума. Чудо, обыкновенное чудо!

Какими же счастливыми были эти дни, самые лучшие в моей жизни. Несмотря на то, что пришлось много заниматься, навёрстывать упущенное, виделись мы только вечером, да и то не каждый день, встречи наши, наполненные новым смыслом, приносили море радости, возможность чувствовать рядом любимого человека, любить и быть любимым.

В феврале мы объявили о своём чувстве нашим родителям, свадьбу наметили на лето, а из-за свадебного путешествия наши предки чуть не поругались. Ромка поставил жирную точку.

– Вы не забыли, я будущий офицер космических войск, какая Турция? Мы поедем в Питер на белые ночи. Да, Лер?

Я кивнула и опять подивилась, как он узнал о моём желании?

Оказавшись в родном городе, пропустить очередной вечер выпускников мы не могли. Приехали Наташка с Виктором и предложили пошухарить, не рассказывать всем, что мы – уже состоявшиеся пары. Девочки пришли с одной стороны, мальчики – с другой. Ко мне сразу присосался Серёжка, гитарист и балагур, к Наташке – её одноклассник. Но мы старались общаться со всеми, танцевали, попивали шампанское и поглядывали в сторону наших мужчин. И Витька, тоже, посматривал на свою Наташку. А мой дорогой в какой-то момент уцепил Ирку и пропал из поля видимости. Это он так наводит шухер? У меня всё похолодело внутри. И я пошла, куда? Чёрт его знает, пошла и пошла… За мной выскочил Серёжка, предложил прогуляться по школе, видимо, надеясь зажать в одном из углов. Не до него, в душе начинал разгораться фитиль недоумения, непонимания. Ноги понесли в кабинет, бывший когда-то закреплённым за классом Сергея и Ромки. И, услышав девичьи смешки и до боли знакомый голос, я рванула дверь как раз в тот момент, когда мой Ромочка, прижимая за талию Ирочку, выгнувшуюся как лук без стрел, высасывал её прыщики…

Мир упал мне на голову, планета Земля слетела со своей оси, перепутав в моих мозгах все направления, азимуты, части света и устои человеческих отношений. Господи, что это? Зачем? Почему? Что я ему сделала? За что? Как же так можно? Очнулась я, почему-то, под подъездом Наташки, в трясущемся состоянии, в платье и туфлях, с мокрым от слёз лицом. На улице минус двадцать, а в моей душе – плюс сто по Цельсию. Господи, сколько же я прошла? И дома у них никого, окна не горят, домофон не отвечает. Куда теперь? Рядом находился ж/д вокзал, и я пошла туда. На меня посматривали прохожие в шубах и пальто, только что не крутили у виска. А на вокзале отправили в линейное отделение. Молодой лейтенант пожалел Леру, накинул на плечи свою куртку, толстую и очень тёплую.

– Девушка, милая, вас обокрали? Или вы потерялись? Не молчите, надо же определиться, или мне придётся отправить вас в обезьянник до выяснения личности. Гостиницы у нас нет.

– Мне всё равно.

– Но мне не всё равно. У вас, явно, шок. Может, в больницу?

– Всё равно, – почти беззвучно отвечала я.

– Хорошо, вы присядьте на диван, погрейтесь, я вам чайку сделаю. И будем выяснять, что да как.

Я улеглась прямо в туфлях, притулившись головой на мягкий подлокотник дивана, накрылась форменной курткой, пахнущей сигаретами, железками и мужским парфюмом, чужим…

Проснулась от боли в горле и голове, я вся горела. Неужели, простыла? Это отрезвило, и я пошла, искать лейтенанта. Немного не дойдя до него, повалилась, как куль, на грязный пол. Очнулась опять в его кабинете, на диване, меня слушал врач скорой.

– В больницу. Как оформлять?

– Трофимова Валерия. – Тихо пролепетала я…

Чем не третье, последнее, предупреждение не связывать свою жизнь с Романом Трошиным?

Первые два дня в больнице я проспала, а на третий, открыв глаза, первое, что увидела, был Роман Батькович. Он сидел на стуле задом наперёд, положив руки и голову на подоконник, спиной ко мне. В глазах сразу же нарисовалась картинка «Дояр и коровка-плоскодонка»…

– Уходи! – Мне показалось, что я крикнула, но голоса не было, один хрип. – Уходи! – выплюнула я ещё раз, и какое-то подобие русского языка долетело до будущего офицера космических войск.

Он вскочил, упал перед кроватью на колени, потянулся ко мне, но я отвернулась, состроив страшную гримасу.

– Лера, слава богу. Ты как? Тебе лучше? Как ты нас испугала. Девочка моя, ты, что опять придумала? Это же была просто шутка, воспоминание о нашем детстве. – Он говорил всё это «на голубом глазу». – Мне никто не нужен, кроме тебя, Лерка! Мы же хотели пошухарить, ничего более. Даже не забивай себе голову, а лучше скажи, чего ты хочешь?

– Уйди!!! – Уже совсем чётко произнесла я. – Совсем уйди из моей жизни.

– Я не уйду, можешь меня убить, растоптать, расстрелять, в конце концов, но сам я не уйду.

– Тогда уйду я. – Но попытавшись встать, тут же потерпела фиаско.

Палата поплыла, в глазах потемнело, пришлось опять откинуться на подушку. Сил не было никаких, и я отвернулась, чтобы не видеть эти красивые глаза, порочные и лживые. Не хотелось ничего, пустота в душе, вакуум в сердце, и боль, острая, проникающая, ввинчивающаяся, постепенно заполняющая пространство и время…. Жить не хотелось, а вот пить, полцарства в придачу.

И Трошин напоил.

Уже позже, от Наташки и мамы я узнала, что Роман искал меня всю ночь, а потом сидел около кровати, почти не спал несколько дней, пока я окончательно не выгнала его. Но до своего отъезда, ему нельзя было опаздывать в училище, он целыми днями крутился около лечебного заведения, всеми правдами и неправдами проникал в отделение, чтобы посмотреть на меня. И каждый день, утром и вечером, передавал с медсёстрами цветы и фрукты, покупал лекарства и даже пижаму, тапочки и всякие туалетные принадлежности, услышав из разговора мою просьбу об этом. А я потихоньку умирала, ну уж душа, точно…

И опять мне пришлось догонять. Но в этот раз всё было гораздо серьёзнее, хвостов накопилось – куча. Я сильно уставала, никакие физические упражнения не помогали. Пришлось моей мамочке бросить всё и приехать на время к нам с Наташкой. У моей подружки в августе свадьба, они с Витькой сияли от счастья, он почти не вылезал от нас, очень помогая грубой мужской силой. И каждый день начинал с одной и той же фразы: «Ну, прости его, Валерка, он с ума сходит, все гири и штанги перетаскал, все вечера торчит в качалке, изводит себя. И находит свежий пепел, высыпает на голову ежечасно и ежеминутно. Ромка любит тебя, поверь мне». И каждый день я отвечала: «Нет!»

Я люблю его. Роман Трошин – мой крест. Он женится, куда он денется, наделает детей, дослужится до генерала в той другой жизни, но это ничего не значит. Я буду его любить. Даже, если поверю кому-то другому, заведу своих отпрысков, заработаю кучу денег в своей другой жизни, всё равно буду любить его. И это ужасно. И никуда от этого не денешься,… Может, со временем, мне удастся с этим существовать…

Ромка был замечен около нашего дома не один раз. В последнем разговоре, ещё там, в больнице, я взяла с него клятву не отсвечивать в моей жизни. Что мне тяжело его видеть, что он вызывает во мне только ненависть, что я хочу жить, а не выживать с его шутками и прыщиками, что никогда не пойму такую любовь, и всё в таком духе. После этого монолога мне пришлось приводить себя в порядок не один день. Действительно, было очень больно видеть, слышать и ощущать его присутствие, даже на расстоянии. Ведь Ромка постоянно передавал мне цветы, сладости, фрукты, которые я не ела, пока мама не накричала на меня и не посоветовала, не сливать всё в одну лужу. Она тоже переживала, Роман приходил к ней, когда я была ещё в больнице, и честно всё рассказал. Вот тогда и она попросила оставить меня в покое, хотя бы на время, и дать её дочери возможность разобраться в себе, научиться жить в этой новой реалии. Какой? В той, в которой нет романтического предложения, взаимопонимания с полуслова, нет привязанности, влечения, притяжения душ и тел? В какой, мамочка? В которой нет той ночи любви, каждый день приходящей мне во сне? Ведь он сделал всё так красиво: и свечи, и аромат иланг-иланга, и красивое бельё, и шампанское, фрукты, конфеты, тихая музыка. А главное, доведя меня до состояния безумства, он вошёл в моё изнывающее лоно очень аккуратно, всё время лаская и не выпуская мои губы в момент пронизывающей боли, возвращая своим настырным языком назад, в состояние вожделения, а потом и невиданного блаженства, растекающегося по всем клеточкам моего тела. Это было что-то. Я получила такой каскад наслаждения в момент потери девственности, что о какой-то там боли забыла сразу. Своей нежной страстью Рома уносил меня в радужные дали, волшебные путешествия на неизведанные острова удовольствия и неги, обжигая своими чувственными губами и нашёптывая слова любви…

Жить с этим становилось всё сложнее и труднее, ничего не расставлялось по полкам в моём мозгу. Я старалась отвлечься учёбой, брала уроки английского и, почему то, пошла на курсы вождения при нашем институте. Ни одной минуты свободного времени. Был конец апреля, на майские праздники мама и мои сожители уезжали домой. Я оставалась одна, решив закрыть все оставшиеся задолженности. Накануне у нас с Наташкой состоялся очень откровенный разговор. Они с Виктором не видели в свидетелях на их свадьбе никого, кроме Ромки и меня. И что делать?

– Понимаешь, Руська, пацаны поклялись взять на себя это ответственное дело друг у друга на свадьбах. И Виктор не желает ничего менять. А я без тебя куда? У меня же нет никого, ближе и надёжнее. Может, ты кого посоветуешь? – Съязвила она.

– Не волнуйся. Я думаю, что до августа научусь жить по-новому. Правда, хорошо это или плохо, сказать не могу.

– Ромка последнюю неделю выходит на связь редко, Витька волнуется, даже ездил в академию, но не застал. А вечерами его где-то носит, и он просит не отвлекать его, слишком занят, видите ли. Можно спросить у тебя кое-что? – Получив согласие, Наташка задумалась, подбирая слова. – Ты не простишь Трошина? Никогда? Неужели смогла выбросить его из своей жизни?

– Я люблю его, подружка, выкинуть не удастся. Да я даже и работать над этим перестала. Просто учусь жить с этой привязанностью, но без него. И он, как видишь, успокоился уже, живёт себе, поживает.

– Неправда, ничего он не успокоился. Просто Витька попросил его не появляться пред твоими очами, когда понял, как ты реагируешь, рыдая полночи, и таблетки свои жрёшь. И валерьянкой постоянно воняет. Мы же видим всё, переживаем. Русь, почти два месяца прошло после твоего приезда из больницы. Ты не пускаешь Ромку на порог, не хочешь выслушать, не даёшь ему возможность повиниться, объясниться с тобой. Это неправильно, все мы люди, все мы человеки, все грешники и все делают ошибки. А как же с прощением? Ты не думала об этом?

– Думала, много думала. Но тогда разреши и мне задать тебе один, только один вопрос. Ты бы простила? Поставь себя на моё место.

– Сложно всё это, я понимаю. Но, наверное, учитывая несерьёзное отношение Ромки к рыжей профурсетке, учла бы это обстоятельство. Знаешь, он ведь приревновал тебя, когда ты позволила поцеловать себя нашему физкультурнику. А потом танцевала с ним и хохотала, всё время, снимая со своей, простите, аппетитной попы его похотливые ручки. Ты же не отстранилась от него, не ушла в сторону, дала разрешение ему тебя лапать.

– Ты что, обалдела? Да, он поцеловал меня в щёчку, а когда стал вести себя непристойно, я сразу отправила его куда подальше. Откуда ты это взяла? Ты сама видела? Бред сивой кобылы!

– Вернее, рыжей клячи. Я сама узнала об этом только вчера, Витька рассказал, а ему Ромка.

– То есть никто ничего толком не видел, и все поверили Ирочке. Класс! Высший пилотаж!!! Браво, рыжая бестия, ты победила.

– Руська, я не поверила и Витьке так сказала. Просто доношу до тебя информацию, я убеждена, вам надо поговорить. Вроде, последнюю неделю валерьянкой не пахнет.

– Ты предлагаешь мне самой вызвать его? Ну, уж нет.

– Я думаю, что когда он узнает, что ты останешься одна, придёт. Имей это в виду.

– Да у меня все дни расписаны поминутно, приходить не к кому. Но за предупреждение спасибо.

Они уехали, оставив мне полный холодильник и чистую квартиру. И я решила устроить себе, любимой, передых в последний день апреля. Приняв ванну, увалилась в чистую постель, в ромашковый рай, и включила телевизор. Шёл концерт, шансон зацепил струны моей души, и полились воспоминания: мы с Ромкой в Юбилейном, балдеем от Розенбаума и иже, мы в парке Горького на колесе обозрения, в кафе, в Лужниках…

Проснулась я от нежного поцелуя, как от продолжения сна. Меня целовал Трошин. Я отшатнулась, но не тут-то было. Он крепко обнял мне плечи и зажал мой вскрик своими нежными, такими узнаваемыми губами. Все мои потуги оторвать его от себя, попытки драться и лупить, по чём не попадя, закончились скрученными руками и запечатанным ртом. И, о, ужас, моё тело стало отвечать, особенно, когда запах Ромки, такой волнующий, ужом заполз под кожу. Предательница грудь встала дыбом, в животе начался танец с саблями, а голова отключила все функции, кроме желания получить наслаждение без опостылевшего копания в себе…

Но каждый раз, когда он хотел поцеловать меня ещё, я отворачивалась, зажимая свои уста до боли.

– Как ты мог? И как ты попал сюда? И это ничего не значит, просто секс, давно не было, физиология. – Натянув на себя одеяло, я лупала глазами, ничего не соображая.

Прямо, первобытные страсти, позорище какое-то, действие на уровне продажной любви. Но душа,.. она пела и плясала! Какому оправданию это подвластно? Как объяснить самой себе, что это было?

– Я ждал, что ты выйдешь. Долго ждал. Решил подняться. А ключи мне дал Витька, на всякий случай. Я, между прочим, звонил. А ты не слышала, устала за последнее время, да? Я тоже. Лерка, мне без тебя никак. Я очень люблю тебя. Ну, дурак, ещё из детства не вышел. Сам не знаю, что на меня нашло. Какое-то ребячество…

Эти два слова произвели в моей голове взрыв негодования, оглушив залпом злости и ревности.

– Что? Ребячество? Да я чуть коньки не откинула, у меня до сих пор не восстановились голосовые связки, разговариваю, как мужик. Твоё ребячество разбило мне сердце, украло веру, исковеркало мою любовь. Хорошо поигрался!? Главное, ничего не потерял. Сравнил хрен с пальцем? Так, вали, исполняй дальше, определись уже с какой сиськой вкуснее, на плоскую, если что, можно и джема намазать, не стечёт! Рекомендую!

– Лера, остановись. Я просто хочу сказать, что многое передумал и переосмыслил. Я…

– Повзрослел, наконец? Ну, тогда тебе будет проще просто встать и уйти. Конечно, обманным-то путём проникнуть можно и в квартиру и отыметь девчонку таким же образом можно, и прикинуться дурачком и ждать благословения на дальнейшее представление. Ну, уж нет. Уходи! Я тебя ненавижу, ты не понимаешь элементарных вещей, Трошин. Или я не понимаю. Неважно. Нам не по пути, мой космический друг…

Всё, я выдохлась, упала в подушки, тяжело дыша. Хлопнула дверь. Фини та ля комедия…

А моё только недавно заласканное тело, зацелованное до самого последнего сантиметрика, пело дифирамбы мужчине, заставившему его звенеть, как струночка, и благоухать, как розовый сад, с птичками и бабочками. Ну что мне делать? Как научиться жить одной?

Тренькнул телефон. « Я люблю тебя».

А я погибаю, нет уже никаких сил терзаться и изводить себя. Эти душевные муки доведут до дома ку-ку, как пить дать… Мне захотелось выполоскать рот, разум начал свою работу. Он же этими губами… Ну, как забыть? Нет, ну до меня, пожалуйста, я же не идиотка. Я – эгоистка, наверное. Ну, а как же иначе? Вот даже сейчас, когда моё сопротивление было сломлено внезапностью, и я не смогла отказать себе, потонув в каком-то порочном желании получить сексуальное удовлетворение, ощущаю на своих губах «налёт неверности». Не знаю, как объяснить, но по своей воле, по своему желанию, целовать себя не дам. Я любить хочу, как раньше, до умопомрачения, до полного растворения в мужчине, которому доверяю, которого люблю, который и есть смысл моей жизни. Господи, ну зачем он это сделал со мной? Зачем пришёл? Ромка, спаси меня!!!

Стало нечем дышать, я выскочила на балкон прямо в трусиках и коротенькой маечке. На соседнем наш сосед, лётчик гражданской авиации, очень упакованный и довольный жизнью дядька, просто обомлел и, от неожиданности, выронил сигарету. Я извинилась, залетела назад и поняла, что во дворе, под нашими окнами, успела заметить Трошина. Проверила, подсмотрев из окна. Точно, он. Спокойно умереть мне не дадут…

Минут через двадцать, когда я уже собралась окончательно разрубить трошино-трофимовский узел, с улицы послышались крики, а в дверь позвонили. Решила не открывать, ну кому я нужна, кроме моего мучителя. Но настойчивость, с какой стали бить в дверь, разозлила. Слава богу, хоть какая-то другая эмоция посетила меня.

– Ну, в чём дело? Пожар, что ли?

Меня оттолкнули и Трошин пролетел прямиком на кухню, схватил кувшин с водой, а другой подставил под струю воды.

– Угадала, под вами загорелся балкон. Тащи воду.

И действительно, под нами горели цветочные деревянные ящики, какая-то утварь на самом балконе, и уже плавились наши бельевые верёвки. Вот это номер! С соседнего балкона лётчик тоже занимался пожаротушением. Втроём, мы довольно быстро справились, но вонь стояла, как на помойке. Что у них там хранилось?

– Одевайся, пойдём гулять. Надо, чтобы выветрилось. Да и с пожарными встречаться, себе дороже. Как в полиции, начнут дознаваться. Давай быстрей, пока не приехали.

Пришлось согласиться, он прав. И уже выходя из подъезда, мы услышали пожарную сирену.

– Куда пойдём? – Несмотря на меня, спросил Ромка.

– В разные стороны, я думаю.

– Лер, я тебя не съем. И клянусь, без твоего согласия больше не трону. Это будет очень сложно, но я готов. Просто буду рядом, потому что не могу не быть. И знаешь, я уверен, что сейчас тебе нужно крепкое плечо. Я и тут готов. На любых условиях, в каких хочешь ипостасях. Например, могу помочь попрактиковаться в вождении. Моя сестра очень быстро освоила эту науку под моим руководством, говорила, что я хорошо и доходчиво объясняю. Мы с ней выезжали на пару часов рано утром, когда ещё не было движения. И машина есть, старенький, но очень симпатичный мерседесик, самое то для начинающего водителя. Давай?

– А откуда ты… Ну, да, Витька сказал. А что он ещё говорил? И, вообще, кто вам давал право обсуждать меня? И насчёт крепкого плеча я очень сомневаюсь, товарищ старшина.

Мы проходили через небольшой сквер, ведущий к метро.

– Лера, присядь, пожалуйста. Очень прошу, девочка…

– Не твоя! – Парировала я, но плюхнулась, ноги не несли.

– Моя! И я всё сделаю, чтобы вернуть тебя. Иначе, мне незачем жить. Если бы ты знала, как я ругаю себя, не могу найти оправдания этому нелепому поступку. Ведь эта Ирка – пустое место для меня. Просто подвернулась в тот момент, когда я страшно приревновал тебя, полный придурок и идиот. Лерка, как вымолить у тебя прощение? Я сделаю всё, что угодно, надо, умру за тебя. Не отталкивай меня, любимая моя, настоящие истории любви никогда не заканчиваются… – Ромке явно не хватало воздуха, грудь ходила ходуном, а в глазах, серых-серых, – грусть и вселенская печаль.

Сказать, что я была поражена, не сказать ничего. На меня свалилось море жалости, океан нежности и маленькая капля дёгтя: не было веры, той, безграничной, благосклонной, нерушимой… Но мою слабую струну Трошин всё же задел.

– Ты хорошо усвоил, что такое хорошо, и что такое – плохо, и применяешь по назначению. Но не верится, что от души. И это главное, что не даёт покоя. Давай попробуем…

Я не успела договорить, как у Ромки в глазах, как в треснувших стёклышках, стали появляться, голубые прожилки… Они были очень похожи на моё сердце, такое же растрескавшееся… Не глаза, а колдовские капканы, «трошиномания» в действии. Меня оставляли последние проблески разума.

– Лерочка, я буду вести себя так, как ты скажешь. Но вот сейчас, мне кажется, тебе надо отдохнуть. Предлагаю прокатиться на катере по Москве-реке, уже открылся сезон. Помнишь, мы мечтали дождаться весны и устроить себе такой выходной? Там есть очень удобные диванчики, прямо около окон.

– Ты уже отметился? С кем? Хотя, что это я, это твоё дело. Но я согласна. Мне таскаться по городу совсем не хочется.

– Ну и прекрасно. – Выдохнул Роман, улыбаясь во весь рот.

И опять появилась ямочка на подбородке. И до меня дошло. Он изменился за последнее время, накачался, занимался подъёмом тяжестей, армреслингом. Поэтому и лицо немного подтянулось, обнажая эту чудесную вмятинку.

На кораблике было полно народа, предвыходной вечер. Но нас усадили в уголочке, принесли бутылочку вина, цитрусовые, мне – кофе, Роману – зелёный чай. У меня создалось такое впечатление, что нас ждали. Но думать не хотелось ни о чём. Замотавшись в тёплый плед, я попивала кофе и балдела. Солнце тёплое, ветерок обдувает, чудесные виды и комментарии Ромки, он точно уже был здесь. И с кем? Нет мне покоя, бедной Лерочке. Потом мы пили вино, слушали музыку и я, конечно, задремала, и, конечно же, у него на плече. Какое блаженство, нет слов. Время пролетело незаметно, но всё хорошее имеет тенденцию быстро заканчиваться.

– Спасибо за чудесную прогулку. Тебе пора, наверное? Не провожай, я сама доберусь прекрасно.

– Я доведу тебя до квартиры, проверю, всё ли в порядке, и уйду. Обещаю.

На лестничной клетке нас ждал сосед – лётчик с корзиной снеди и бутылкой виски.

– Можно напроситься к вам в гости? Меня всего распирает от новостей, связанных с пожаром, а моя половинка осталась на даче, не с кем поделиться.

– Да, пожалуйста.

И мы оставшуюся часть вечера проржали, самым настоящим образом. Виталий, лётчик, оказался ещё тем балагуром. Он смешил нас, а сам оставался совершенно серьёзным, чем доводил до феерического хохота. При этом успел доложить, что на балконе ниже случилась страшная человеческая трагедия, сгорел годовой запас травки, конопли, которую очень уважал молодой хозяин. Он сам её собирал, сам сушил каким-то особенным способом и употреблял, тоже невиданным доселе образом. Он её ел, добавляя в салаты, на бутерброды и просто так. Даже Гаагский суд не сможет доказать, что он наркоманит. Ну, нравится человеку конопля, как другим петрушка и кинза. А то, что и пожарные, и соседи, и даже сам Виталий, надышавшись травяным дымом, улетали по очереди в дальние диковинные страны, а потом делились впечатлениями, это уже детали…

– Ой, засиделся я. – Спохватился наш гость, увидев мой зевок, который скрыть уже не удалось, на часах двенадцать. – Ухожу, ухожу. И да, самое главное не сказал. Вы знаете, Валерия, что являетесь причиной пожара? Да, да. Вам, Роман, надо надеть на неё паранджу, а то у некоторых престарелых лётчиков срывает крышу, и дыхание останавливается до потери пульсации, теряются ориентиры и сигареты. Это ж из-за моей никотиновой палочки всё и произошло, я её уронил, когда увидел вас во всей красе, девушка. Но я никого не выдал, и себя, в том числе. Ну, всё, спокойной ночи. Очень приятно было с вами пообщаться, вы такая гармоничная пара, словно созданы друг для друга.

Я закрыла за ним дверь, повернулась и наткнулась на колдовские колодцы с голубой водой.

– Видишь, даже людям со стороны понятно, что мы должны быть вместе.

– Я-то понимаю, а ты? Уже поздно, остаёшься здесь, спишь на диване. Ко мне в спальню не ногой. Я в душ.

А утром проснулась от поцелуйчика в нос. Как понял, что я брезгую его губами, испачканными Иркой?

– Я на дежурство, до завтрашнего утра. Не звони, телефоны мы сдаём. Я сам позвоню.

Почему я не верю ему? Но ведь он как-то прожил эти три месяца без меня? Не на бантик же завязывал? Не хочу об этом думать, моя ревность и постоянные подозрения говорят уже не о любви, а об умопомрачении. Ещё не хватало словить маниакальный синдром. Выпив кофе, уселась за учёбу. К вечеру разболелась голова, и я решила прогуляться. Но уже минут через десять поняла, что хочу, есть, целый день голодная. И пошла назад. На входе во двор увидела летящую с другой стороны Ирку. Господи, это ещё что такое? Я заскочила за кусты, но на вопрос зачем, ответить не смогу. Плоскодонка выглядела великолепно: Стройная, затянутая в светлые джинсы, в вязаном кардигане, с короткой, очень ей идущей, стрижкой. И грудь! Да, у неё появилась эта часть тела. И какая! Почти как у меня. Да и с лицом она что-то сделала или накрасилась стильно и броско. Красотка зашла в мой подъезд, значит, ко мне. Нет, только не это. И я отступила, решив поужинать в кафе.

– Солнце моё, у тебя всё в порядке? – Роман позвонил очень вовремя, как раз тогда, когда я забила рот вкуснейшим мясом по-французски. – Ты ела? На воздухе была? Что делаешь?

– Как раз всё, что ты сейчас спросил. – Еле прожевав, прошамкала я.

– Ты где? Музычка играет. В ресторане, что ли? Я за порог, а моя девушка в загул? Лера, в холодильнике полно еды, а ты одна лазаешь по злачным местам. Иди домой, я перезвоню. Позже. – И отключился, я не успела вставить свои пять копеек.

Поднявшись на лифте до следующего этажа, я потихоньку стала спускаться. Никого. Не успев проскочить, услышала звук открывающейся двери. На пороге соседней квартиры стоял Виталий и загадочно улыбался.

– Вам письмо и телеграмма от гиппопотама.

– Мне? От кого?

– От яркой, разрисованной, силиконовой мадам. Очень были-с недовольны-с, что не дождались. Эта девочка не из нашей тусовки, каким ветром её занесло? Явно, не попутным.

– Мы в одной школе учились. А она что, долго ждала?

– Да минут за пять до тебя ушла, всё куда-то звонила и чертыхалась, что этот гад трубку не берёт. И этот гад – твой Ромка. Зайди ко мне, поговорим.

– Давайте лучше ко мне, я переодеться хочу, запачкалась в кафе. – На одном дыхании выдала я.

– Ну-ну…

Выйдя на кухню, уже приведя себя в порядок и проглотив неприятную информацию, продышавшись и настроившись на общение, очень удивилась: кофе сварен, чай готов, печеньки-бараночки, мёд и варенье тут, как тут.

– Прошу вас, мадемуазель. Ты извини, немного похозяйничал. Кофе, чай?

– Ой, спасибо, как за королевой ухаживаете.

– А ты и есть королева, только сама ещё этого не знаешь. А Ромка понял, с кем имеет дело, и эта дрянь тоже. Прости, но я полвека прожил, кое-что видел. Что отличает вас, леди? Изящная красивая походка, прямая осанка, милая улыбка уголками губ, прямой и доброжелательный взгляд, плавные жесты, неторопливая речь, приятный и нежный голос… Что ещё? Ты не выпендриваешься, не хочешь казаться лучше, чем есть на самом деле. Это очень привлекает настоящих мужиков. А Роман твой – из таких. А от ошибок никто не застрахован. И не рассказывал он мне ничего, – остановил мои возражения Виталий. – Я с ним вчера первый раз встретился.

Он вздохнул, отпил чайку и задумался. А я вспомнила о письме, нашла его и стала читать.

«Трофимова, оставь Трошина в покое. Мы уже два месяца вместе, я живу с ним. Хотела поговорить, телефон твой не знаю. Если не веришь, можешь завтра к девяти подойти к академии, и увидишь, куда он поедет и с кем».

– Что, приглашает на разговор? Да, от таких нужно держаться подальше. Она и рассчитывает на твою врождённую порядочность, знает, что ты на рожон не полезешь. Но я уверен, что между ними ничего нет. Она хочет, до чёртиков, а он – нет. Даже, если раньше у них что-то и было. Поверь мне, девочка. Нас, мужиков, надо воспитывать всю жизнь, и выдержит это только любящая женщина.

Он ещё немного посидел, рассказал, как познакомился со своей женой, четверть века вместе, допил чай и, уходя, всё-таки, сказал то, что крутилось у него на языке весь вечер.

– Не слушай никого и ничего. Прислушивайся, делай выводы, только не сразу, а когда поймёшь, что есть что. Если плохое, учти и положи на самую дальнюю полку, как пройденный этап, а, если хорошее – живи с этим и радуйся. Это и есть опыт, жизненный, житейский. Но при этом, Валерия, сердце всегда подскажет, оно редко ошибается. Всё у тебя будет в ажуре, хороший ты человечек.

Перед сном опять позвонил Ромка и попросил разрешения приехать ко мне после дежурства, отоспаться, чтобы вечером куда-нибудь сходить. А как же в девять у академии? На душе стало спокойно, после разговора с соседом ещё и теплее. А в девять тридцать курсант в золотых погонах уже стоял в проёме входной двери с ландышами…

Не получалось толком позаниматься. По утрам мы ездили практиковаться в вождении, потом Ромка уезжал на занятия, а у меня всё падало из рук, в голове роились всякие-разные мысли. Находиться с ним рядом, ощущать его, нечаянно соприкасаться, да просто заглядывать в глаза-калейдоскопы и лицезреть сильное, ладное тело становилось невыносимо. И я решилась. После его очередного дежурства приехала, таки, к девяти часам к академии. Уже вернулась Наташка, Витька стал у нас жить, им не хотелось расставаться надолго. Это и понятно. И мне без Ромки тоже не хотелось, я это усвоила уже совершенно точно. Середина мая, тепло, сочная зелень деревьев и травы, переменная облачность, как бы дождь не пошёл. Я с утра пересмотрела весь свой гардероб, нечего одеть. Выручили чисто синие джинсы и белая рубашка, заправленная в них. И чёрные лодочки, подарок Ромки. Я прислонилась к дереву, через дорогу пропускной пункт, не пропущу. Он вышел с Иркой, она, видимо, ждала его внутри. Моё сердце, к которому нужно было прислушиваться, остановилось, ничего не слышно. А эта парочка стала ловить такси. А я – стекать по стволу на землю. Ирка всё норовила поцеловать Ромку и запрыгивала на него, подставляя свои сиськи, тёрлась об него, прижималась. А. Он. Её. Отстранял. Отодвигал от себя сначала аккуратно, а потом уже и грубо. И, посадив в машину, отправил восвояси. До меня долетело: «Пошла ты, ничего не понимаешь, дурында». Слёзы хлынули одновременно с дождём, шпильки провалились в землю, встать стало проблематично. И я крикнула: «Ромка!»

Он не сразу понял, откуда прилетел мой голос, а когда увидел, рванул через дорогу, подхватил меня и затащил под козырёк остановки. Спасать было уже нечего, мы промокли насквозь. А я в белой рубашке была как без неё, всё просвечивало. У Ромки потемнело в глазах, он прижал меня, как бы закрывая от всех, а я только этого и ждала. Дождь? Ураган? Жара? Снегопад? Да наплевать, только бы с ним… Он надел на меня курсантский китель с золотыми погонами, выскочил под дождь, поймал машину, и мы, сцепившись намертво губами, на заднем сидении, мокрые и холодные, улетели в дальние дали, подальше от всех и вся… Дождь смыл все следы ребячества…

Наша свадьба состоялась, как и задумывалась, в конце июня, и мы уехали в Санкт-Петербург, счастливые и глупые, от своей же любви. Всё делали вдвоём, ну только что в туалет не ходили вместе. Доходило до смешного: прокувыркавшись всю ночь, мы засыпали в автобусах, везущих на экскурсии, на корабликах, не увидев толком город, и даже на лавочке в Эрмитаже вздремнули.

– Слушай, Валерка, нам нечего будет рассказать нашим друзьям и родителям, Ну только, если про ночи любви, которые ты мне устраиваешь, моя дорогая жена. Надо взять себя в руки и выспаться, наконец, у нас завтра по плану Кронштадт.

– Тогда спать будем отдельно. Кто первый уснёт, тот на кровати, а второй перебазируется на диван, ужасно неудобный.

Угу, уснёт. Мы промучились пару часов, моё тело горело от вожделения, от желания слопать уже этого мужчину, такого сильного, такого нежного, такого любимого. И я не выдержала, сама воткнула ему в рот свою грудь, и он, довольный, зачмокал, аки младенец, с блаженной поволокой в глазах. Вот и выспались!

Мы наслаждались жизнью. Конечно, я была очарована своим мужем без остатка, просто видеть, слушать его голос, смотреть на улыбку, на ямочку под ней – это ли не счастье. Мне очень хотелось стать для него чем-то, чем никто не будет для него. Со стороны Романа я ощущала теплоту, понимание, постоянную заботу, он любил меня, оберегал, старался предугадать мои желания. И когда уже на свадьбе Наташки и Виктора, после внезапного головокружения, случившегося у меня, моя мамочка разревелась, мы поняли, что я беременна. Эта новость пришибла, я никак не рассчитывала, что моя незаконченная учёба вот так завершится. Ребёнок – не шутки, а у меня только четвёртый курс, ещё два года получать знания. И вот, на тебе. Мы же всё делали, чтобы этого не произошло, старались предохраняться всеми возможными способами! Но моё женское начало встало в позу и подарило мне эту «радость». Если бы не мама, я бы не дожила до рождения ребёнка, все оставшиеся восемь месяцев меня выворачивало наизнанку, а сам процесс родов длился сутки. Варвара Романовна Трошина, весом в четыре килограмма оповестила всю округу о своём появлении таким басом, что любой мужик бы позавидовал, иерихонская труба отдыхает. Я даже переспросила, не мальчик ли у меня? Тринадцатое число, пятница, осталось подарить моей дочери метлу и показать дорогу на шабаш…

Это маленькое чудо с папиными глазами, отнявшее у меня столько сил и здоровья, из-за которого пришлось брать академический отпуск, к неудовольствию моего отца, сразу стало центром нашей семейной Вселенной. Ромка заканчивал учёбу, много занимался, готовился к диплому, уезжал на преддипломную практику, пока я выхаживала, вынашивала, ждала нашего первенца. Но с появлением Варвары он находил любой повод, чтобы побыть с дочкой, с первых дней её жизни. И я с удивлением заметила, когда мы прилетели к месту службы моего новоиспечённого лейтенанта, что он, и так продержавший её весь полёт на руках, не заморочился на багаж, доверив его мне. Высокий, красивый офицер с совсем маленькой девочкой в розовом комбинезончике, обращал на себя внимание и вызывал умиление. Тогда как я тащила за ними чемоданы, пусть даже и на колёсиках, выворачивая руки наизнанку. Вот так да, вот так новости…

– Ромка, а что это было сегодня в аэропорту? – Еле дождавшись свободной минутки, спросила я.

– А что? Я не помню. Уже здесь или ещё там?

Нас определили в двухместный номер на первые дни. Старая советская гостиница с двумя узкими кроватями и скрипучим шифоньером, с запахом тушёной квашеной капусты и влажным постельным бельём и так произвела на меня гнетущее впечатление. А теперь ещё и он не помнит! И я разревелась. Все мои планы, вся моя дальнейшая жизнь летела в тартарары. Одно то, что мне придётся ездить на сессии, оставляя своего Ромочку одного на целый месяц, лишало спокойствия и отнимало последние силы. И, главное, он не роптал, надо так надо. Даже не говорил, как же он проживёт без меня так долго, и что скучать будет, тоже не говорил. Трошин попал по распределению туда, куда стремился все пять лет учёбы, на космодром. Почти север нашей страны, сложные условия службы и быта, отдалённость от цивилизованных городов его не пугали. У него есть я, тыл надёжный и верный. А у меня? Почему мои проблемы стали не интересны ему? Всё говорило о том, что я должна принять решение сама, просто не бросать мужа ради учёбы, а спокойно жить, как все нормальные офицерские жёны. Вот и первое недопонимание, первая нестыковка в дальнейших планах нашей семьи.

– Лерочка, ты что? Всё будет хорошо, квартира освободится через неделю, сделаем ремонт и переедем. Ну что ты, первые трудности, и ты уже рыдаешь?

– Какие трудности? Я задала тебе вопрос, что это было? Ты заставил меня тащить тяжеленые чемоданы, не помог, даже в машину не посадил. Такого никогда не было, но, видимо, началось. Я в чём-то провинилась? Только не повторяй, что я не хотела Варьку, оскомину уже набило. И потом, реабилитируют даже убийц, а я сама чуть не сдохла, пока её родила. По твоему получается, что так мне и надо. И как ты собираешься жить с такой прохиндейкой?

– Лера, ты несёшь чушь.Поговорим, когда успокоишься. Мне завтра представляться, приведи в порядок форму. И отдыхать.

Не поцеловал, не обнял, не успокоил, ни одного ласкового слова…

– Настоящие офицеры занимаются своей формой сами. Я устала и иду спать. А ты добывай утюг, повторяй текст и не забудь почистить зубы.

Ночью вставала кормить дочку, но Трошин даже не повернулся в мою сторону. Мы спали на разных кроватях, первый раз за всё время нашей совместной жизни. Даже, когда я была на девятом месяце, он не отпускал меня от себя. А что сейчас? Кровати можно было сдвинуть, и все дела. Но зачем? Ему же представляться…

Мы прожили в номере гостиницы почти месяц, Роман приходил поздно, а поднимался рано. Он не завтракал, а только ужинал, и то не всегда. Их кормили «в поле», как объяснили мне «старые» девочки. Нас, новых, было только две, я и Илона, латышка, познакомившаяся со своим мужем в Питере, на экскурсии. Ей повезло больше, она была уже с образованием, сразу нашла работу в местной школе, и ребёнка планировала через год-два. Но мы нашли точки соприкосновения, моя новая подружка тоже любила ручное творчество, хорошо вязала, научившись этому рукоделию у своей бабушки. Нам было чем поделиться друг с другом. Эта дружба спасла меня от многих необдуманных поступков своей прибалтийской рассудительностью и чёткими решениями. И чуть не угробила…

После недельного воздержания, дождавшись Ромку, я посадила его ужинать, а сама отправилась в душ. Я не ела так поздно, что тоже не нравилось моему мужу, присоединялась только к чаепитию. Вышла, расчёсывая волосы. Варька завозилась, замурлыкала.

– Ты её кормила? Разве не пора?

Вопрос прозвучал, как пощёчина. Получалось, что я могу забыть покормить дочку? Или что? Я швырнула щётку и встала напротив, прижав свои ноги к его коленям.

– Ваши претензии переходят все границы. И если вы, уважаемый, думаете, что я буду это терпеть…

Ромка сграбастал меня в полсекунды, скрутил руки и зажал ноги, не охнуть, не вздохнуть. Сорвал с меня маечку, уткнулся в грудь своей светлой головой, царапая небритой щетиной, чем тут же вызвал огонь на себя. Я вцепилась в его губы, он отпустил мои руки, приподнял и усадил к себе на колени. Как я соскучилась! Он такими родными руками ласкал меня, мою грудь, плечи, спину, притягивал к себе за талию, сжимал бёдра, а я всё никак не могла оторваться от сладкого, такого вкусного и вызывающего возбуждение во всех клеточках оголодавшего организма, чувственного рта своего любимого мужа.

– Прости меня, Лерчик! Что-то у меня заклинило в башке, я перенервничал, перестраховался. Хотелось с первого дня показать всем, на что способен Роман Трошин. Это не из вредности, это из трусости, я не хотел показаться слабым и растерянным тебе, моей роднульке. Прости меня, дурака, я тебя так люблю!

Всё прекрасно и удивительно! Жизнь побежала в хлопотах и заботах.

После Нового года меня ждала сессия. Задания все были сделаны, теория проштудирована, оставалась только практика. И экзамены. Я совершила подвиг, слетав на установочную сессию ещё в октябре, заручилась поддержкой преподавателей и Наташки с Виктором, и вышла на диплом вместе с ними. Но сейчас уезжать надо опять на месяц. А потом возвращаться на преддипломную практику в конструкторское бюро при космодроме, куда меня устроила Илонка. Вроде, всё неплохо складывалось. Единственное, что расстраивало, разлука с Варечкой. Особенно по этому поводу печалился папа Рома, дочка для него была светом в окошке: он мог часами заниматься с ней, кормить, поить, одевать-переодевать, гулять и развлекаться. Это заметили все, бабоньки судачили по углам, откровенно завидуя мне. А я давно заметила, что даже замужние матроны при виде моего мужа таяли и флиртовали, строили глазки и прижимались, невзначай. Ещё бы, Роман Трошин возмужал, стал ещё привлекательнее, со всеми общался доброжелательно, не забывал делать женщинам комплименты, да и налево посматривал, особенно, на молодых радисточек, с которыми имел дело по службе. Поползли даже сплетни, в которые я не верила. И Илона поддерживала меня, мы много разговаривали о том, что без доверия нельзя, что настоящую любовь ничем не купишь, она или есть, или её нет. И никакие испытания и разлуки не страшны, если мужчину и женщину тянет друг к другу взаимно. И всё такое. Но в этот раз Вареньку придётся оставить маме, никто не поймёт, если я буду приходить на практику с девочкой. Да и серьёзно всё очень, тема моего диплома не предвещала лёгких путей, это было обговорено сто раз. Но когда я вернулась, одна, без дочки, меня встретила Илонка, мой муж был на дежурстве, как она объяснила. А мне он ничего не сказал, хотя накануне мы перезванивались. Странно…

В квартире пахло затхлостью, как будто в ней долго никто не жил. Форточки закрыты, вековая пыль, кровать заправлена так, как я её и оставляла, уезжая…

– Он здесь не жил. – Прояснила ситуацию подружка. – Первое время ночевал у нас, а потом переехал в гарнизон. Сказал, что дома ему неуютно и тоскливо. Да и проверка у них идёт серьёзная уже пару недель. Я думала, ты знаешь. Если проголодалась, я тебя накормлю, пошли?

– Нет, нет. Спасибо, всё хорошо. Сегодня отдохну, а завтра уже на работу. Да и прибраться надо немного. Спасибо, беги своего встречай.

А когда я через пару дней встретила своего, не поняла ничего. Моя душа пела и плясала от одной только мысли, что я увижу, наконец, Ромку, услышу и зацелую… Но на деле, облив меня ушатом ледяной воды, он прошёл в ванную. Я плюхнулась на обувную полочку и так и просидела, пока он не вышел.

– Можешь не беспокоиться, я ужинал, – процедил он.

А перед этим я услышала только: «Привет, всё нормально?» Его глаза расколотыми льдинками вскользь окинули меня, прямо замороженный Кай на Герду…

Я уже два дня, как работала. Сегодня был очень тяжёлый день, и очень длинный. С шести утра и вот, уже, девять вечера. Но душившие меня слёзы, которые никак не хотелось показывать, требовали уединения, и я выскочила на улицу, стянув с вешалки куртку. Свежий воздух, ударивший в лицо, «отсветофорил» зелёным, и потоки горючих ручейков сами собой полились по щекам. Я инстинктивно юркнула за дом, в темноту, ещё не хватало, чтобы меня увидели в таком раздрызганном виде. Кое-как остановив водопад, поволоклась, куда глаза глядят. Ну что опять? Что? Почему Трошин позволяет так вести себя со мной? Я ему кто? Дурочка с переулочка? Слёзы капали, ком стоял в горле, покалывая и не давая проглотить слюну. И сердце трепыхалось, как осина на ветру, ветками стегавшая всякого, кто к ней подойдёт. А я подошла. В тот момент, если бы не практика, я бы точно улетела к дочке и маме. В моём понимании, так встретив меня, мой муж показал своё равнодушие и презрение к своей жене. Да даже, если ему не нравилось что-то, он бы мог нормально объяснить, что именно, не применяя ледяное равнодушие. Или я не заслужила? Господи, а завтра опять к шести, иначе рискую не успеть сделать очередное задание, мне, пока, не всё было понятно.

Прогулявшись часа полтора, я вернулась, куда же деваться. Ромки не было. Становилось всё интереснее и интереснее. Приняв душ и бросив на диван постельные принадлежности, отправилась спать в спальню, предварительно вставив палку, с которой занимаюсь по утрам, между ручкой двери и стеной. Дав себе указание спать, завтра на работу, я улеглась. И что толку от закрытых глаз, сна как не было, так и не предвиделось.

Он вернулся, подошёл к двери, дёрнул, постоял и ушёл. Я всю ночь проворочалась, и, толком не выспавшись, встала ещё раньше, чем нужно, а конспиратор сделал вид, что спит. И? Я решила после работы зайти к подружке и попытаться что-нибудь выведать. А завтра, в воскресенье, поеду в монастырь, давно собиралась, очень потянуло…

Ни Илоны, ни её мужа, ни Ромки дома не было. И телефоны молчали. Я полазила вокруг да около, смоталась в центр, поспрашивала, не акцентируя, у знакомых. Никаких следов. Это начинало раздражать. И злить. А в таком состоянии я принимаю решения мгновенно. И я проделала то же самое: душ, палка, кровать. А рано утром уехала, не потревожив своего сладко спящего (или нет) мужа.

Каково же было моё удивление, когда при выходе из автобуса мне протянул руку Трошин.

– Моя дорогая, ты очень предсказуема. Грехи отмаливать приехала?

Я выдернула руку и ничего не ответив, направилась к входу. Трястись пришлось часа три, старенький автобус еле доехал, и водитель предупредил, что назад поедет не раньше пяти вечера вместо двух по расписанию. А этот чёрт домчал в машине, комфортабельно, удобно.

– Лера, подожди, я с тобой.

– А вам, товарищ лейтенант, есть, что отмаливать? Нам разве по пути?

– Да подожди ты, пойдём сначала в кафе, ты же тоже не завтракала.

– А вы откуда знаете? Подглядывали? Хотели что-то новое увидеть? Ну и как?

– Так, ну всё, моё терпение лопнуло, и я…

– Твоё терпение? – Перебив, я спохватилась, что нахожусь в намоленном месте. – Так бог терпел, и нам велел. Знать бы ещё, по какому поводу терпёж…

Я проскочила перед двумя женщинами и успела затеряться в толпе прихожан. Из головы не шло «лопнутое» терпение… Опять этот мужчина, хоть и любимый, хоть и родной, вызывал во мне противоречивые чувства. Умом понимала, что надо поговорить, но сердце вещало обратное. Поговорить? А ему не надо, он живёт своей жизнью, своими амбициями, хочет – отворачивается от меня, хочет – поворачивается. Устроил ромашку. А так хотелось посоветоваться с душой в этом святом месте, немного отмякнуть, расслабиться…

Трошин не уехал. Машина стояла прямо на автобусной остановке, пройти мимо было невозможно. Увидев меня, он выскочил, схватил за руку и потащил в кафешку. Справедливости ради нужно сказать, что кушать хотелось до урчания в желудке. Он не спросил о моих предпочтениях, потому что знал вкусы своей жены.

– Налупилась? Поехали?

– А я заслужила место в вашей машине? Чем же это? Съеденным обедом?

– Ты – несносная девчонка, но такая любимая, такая родная. Хватит уже, и…

– Послушай, Трошин! – Перебивать его стало входить в привычку. – Ты себя слышишь? С любимыми так не поступают. С ними, хотя бы, разговаривают. А я и этого не заслужила. Но нам сегодня по пути, и можно, кстати, взять ещё попутчиц, женщин из нашего городка.

Он так и сделал, развёз всех, выбросил меня около подъезда и умотал в неизвестном направлении. А ко мне летела Илона.

– Что трубку не берёшь?

– На беззвучном, в монастыре отключила и забыла. А ты откуда такая спортивная?

– Пошли к тебе.

И она рассказала, что вчера они с мужем и с Ромкой ездили на какое-то озеро и договорились с местными, что сегодня приедут отдохнуть, хотели сделать сюрприз для меня. А вечером Ромка искал свою жену, а она, видимо, его. И телефоны не отвечали ни у кого.

– И у вас, между прочим, тоже.

– А мы специально отключили, ха-ха…

Дома пахло кофе и чем-то ещё. А говорил, что, не завтракал. Или не говорил? Что-то я устала, прежде всего, сама от себя. И включив телевизор, не заметила, как уснула. Разбудил меня поцелуй, нежный и вкусный, сладкий-сладкий. Я потянулась, обвила крепкую шею и была унесена в спальню, где у нас располагались райские сады с живой водой, космические дали с планетами неги и неземного удовольствия и батарея фейерверков, заключительный аккорд нашей сексуальной симфонии. Мы никак не могли отлипнуть друг от друга, почти не разговаривали, только шептали слова признаний и уверений в вечной любви. Заснули поздно, а вставать пришлось рано. Но Ромка поднялся вместе со мной, сварил кофе, запах манил, и, войдя на кухню, я ахнула. На столе стоял огромный букет тюльпанов. Где взял? Здесь они только проклюнулись. Хотя, не всё ли равно? Главное, Трошин любит меня, вон как смотрит, в его серо- голубых глазах плещется море обожания. И я не ошибаюсь, я чувствую. А вечером, вернувшись домой, была атакована таким вниманием и заботой, что толком и не поняла, как оказалась опять в руках Романа, сначала нежного и ласкового, а потом страстного и страшно любимого…

– Ромочка, я, конечно, должна была уже нажраться тобой, чего не будет никогда. Но кушать хочется, я сегодня только кофе пила.

И за поздним ужином Ромка, наконец, виновато заглядывая в мои глаза, открыл причину своего непристойного поведения.

– Ну, неужели нельзя было уговорить маму пожить у нас с Варькой? Я так скучаю, что крышу сносит. Я так надеялся, что … Ну, не знаю, придумаете, что ли, что-нибудь.

– И обиделся, нашёл виноватую, решил показать ей, что без дочери она тебе не нужна. Да? Только для секса, да и то, когда уже припрёт. – Почему-то меня понесло, я даже задохнулась, поняв смысл сказанного. Неужели, и правда? – Дожили…

– Лерка, ты с ума сошла? Да мне без тебя даже дышать трудно. Просто, я очень люблю нашу девочку и очень скучаю.

– А я не люблю и не скучаю? Так, по-твоему? У нас с тобой один выход: либо мы всё говорим друг другу, даже самую страшную правду, либо я, действительно, сойду с ума. Ромка, любимый мой, когда ты отворачиваешься от меня, мне ничего не мило. Не делай так больше.

– Девочка моя, клянусь, что с сегодняшнего дня буду вести себя, как мужик, а не как капризный мальчик. Самому противно стало, когда посмотрел на себя со стороны.

И наша жизнь потекла дальше. Меня оставили работать в бюро, и это была большая удача. Появился интерес, платили хорошо, я даже оставила идею закончить, наконец, второй институт. Варьку сдали, как говорил её отец, в ясли, девочке очень нравилось. Она росла весёлой, в меру шкодливой и очень смышлёной. В три года выучила буквы, собирая кубики. А к пяти – читала, причём целыми днями, в отличие от своих сверстников. И очень любила отца, а он… Он дышал ей.

В день рождения Варвары собрали детей, к тому моменту друзей у неё было полно. И из садика, и из музыкалки, и из спорта. И, если в музыкальную школу её привела я, то в секцию художественной гимнастики она влилась сама. Нам очень повезло, когда с «новыми» прибыла и тренерша по этому виду спорта, Станислава Яковлевна, жена замполита.

Надо сказать, что моя жизнь напоминала оброк по мужу. Всё было подчинено его карьере. Роман, будучи уже капитаном, ждал досрочного присвоения майорского звания, у него всё складывалось отлично. А у меня – сплошные обязанности. Дочь, дом, готовка, причём, под Ромочку, как он любит. Режим жизни – под его режим службы. И только, когда он уходил на длинные дежурства, можно было немного вздохнуть. Нет, я не роптала, так жили все офицерские жёны. И мне ещё повезло, я работала, но с каждым днём понимала, что это не моё. Мы с Илоной вынашивали возможность открытия небольшой студии моды и дизайна. Её образования хватало, а я – в подмастерья. Тревожило одно, как отреагирует Роман, ведь я хорошо зарабатывала, иногда даже больше, чем он. Пришлось прикусить язык на время.

К моей несказанной радости на наш праздник приехали Пичугины. У них уже было двое мальчишек-погодков, трёх и четырёх лет. Наша Варвара сразу взяла над ними шефство, на правах старшей и хозяйки дома. Мы получали громадное удовольствие от общения детей, то и дело, наблюдая всякие уморительные моменты. Варька их кормила, усадив за маленький столик, потом умывала, укладывала спать. А читая книжки, и сама засыпала с ними рядом. Учила садиться на шпагат, чуть не сломав пацанам ноги, показывала приёмчики, которым её обучил отец. А когда заставила пичугинских сыновей встать на пуанты, грохот от падения докатился до финской границы. Они свалились оба сразу и плашмя, не успев ничего сообразить.

– Слабаки, – выдавила наша дщерь непокорная, протягивая им руки.

А они, как раз, и не были этими слабаками. Витька занимался с ними своими единоборствами, и они кое-что уже умели. Но ведь Варя – девочка, а с женщинами настоящие пацаны не дерутся!

Вечером, когда праздник отгулял своё и дети улеглись, мы, вшестером, Трошины, Пичугины и Илона со своим Смирновым, расселись вокруг стола и потекла дружеская беседа, воспоминания цепочкой потекли одно за другим. И уже совсем поздно, оставшись вдвоём, мы с Наташкой проговорили полночи, благо следующий день был выходной.

– А кто эта Илона? Твоя подруга? – Мне показалось, что Наташка спросила, немного ревнуя меня. – Нет, ты не подумай ничего такого, Руська. Просто у неё очень оценивающий взгляд, она на моего посмотрела-посмотрела и опять на твоего переключилась. Ты не замечала?

– Да мы уже несколько лет рядом, ничего такого.

– Значит, мне показалось. Всё, спать, подальше от крамольных мыслей.

Я и представить не могла, насколько она окажется права… Тем более, что моя задушевная подружка ещё и отругала меня за то, что я не окончила свой любимый институт, что обабилась, воспитывая дочь и угождая мужу, и, что ни к чему хорошему это не приведёт. И, буквально, через неделю…

Я и раньше замечала, что Трошин сам заходит за Варей в гимнастический зал. Иногда, они приходили попозже, я думала, что гуляли. Но Варвара-краса проболталась как-то, что они втроём, она, Славякевна и Роман, посещают кафе. А когда она рассказала, что они ходили на мультик, и папа выходил с тренершей во время сеанса, у меня всё похолодело внутри. Правда, они принесли кукурузу, но для этого не обязательно было ходить вдвоём. Постепенно закралось подозрение, зацепившись за разум своими острыми коготками. Оно окрепло, когда Трошин не пришёл ночевать, объяснив это запаркой на работе. Всё-таки, я не первый год живу в атмосфере военной службы, и кое-что могу сопоставить. Никакого форс-мажора у них не было! Но и так откровенно, что-то не верится…

Уложив Варьку спать, посидев немного, я решила выйти на улицу. Ноги принесли меня к дому замполита. Зачем? Почему, именно сюда, не будут же они заниматься этим у неё дома.

– Добрый вечер! Что-то поздно вы гуляете, Валерия. Да ещё и в наших краях. Не боитесь? – Голос замполита прозвучал, как удар колокола.

– Кого бояться? Привидений? И добрый вечер вам, Игорь!

– Может, вас проводить?

Игорь был невысок, чуть выше меня. Получалось, что с женой они одного роста. Да и не спортивной наружности, типичный политрук. Какой из него защитник?

– Не стоит, правда. Идите отдыхать, жена заждалась.

Он грустно посмотрел на меня своими карими глазами, хлопнул ресницами, любая баба позавидует, и улыбнулся.

– Жены нет, так что я сегодня совершенно свободен. Пойдёмте.

И мы поплелись, тихонько разговаривая ни о чём.

– Я не понял? – Роман стоял около подъезда. – Это ещё что такое? Бросила дочь, а сама шляешься неизвестно с кем.

Это прозвучало так театрально, даже нереально, как-то. В воздухе повисла «неразорвавшаяся ракета».

– Роман, ты что, обалдел? Я проводил женщину, гуляющую перед сном. Ты же мою жену даже в кино водишь, и ничего, пожалуйста. Я ей доверяю, она мне. И всё нормально. Спокойной ночи, ребята. И не ругайтесь. Не стоит оно того. – Замполит и в Африке – замполит, воспитатель, мать твою…

Трошин сильно сжал мне руку и потащил наверх.

– Мне больно, Ромка!

– Сейчас будет ещё больнее.

– Ты меня выпорешь? Или выставишь на площади, как неверную жену?

– Не мешало бы, жаль, средние века закончились. Сядь! – Уже в комнате, приказал он. – Мне сказали, что ты стала ходить в спортзал, занимаешься какой-то женской гимнастикой. Зачем? Ты и так фигуристая, меня устраивает.

– А ты боишься, что я помешаю вашим посиделкам в кафе и в кино со Станиславой, которой доверяет её муж? Так я по утрам хожу, когда ты спишь, надеюсь. И потом, я тебе говорила об этом. И если твоя башка занята чем-то другим, я здесь при чём?

Мой благоверный немного растерялся, что мне не понравилось ужасно, и опустил глаза. Стыдно? За что? Я отправилась спать к дочке под бочок.

А следующим вечером… Это случилось при всём честном народе. Была суббота, занятия у Варвары заканчивались в два, и я брела в сторону спорткомплекса, имея в запасе время. Сходить с Варькой в лес погулять, что ли? Погода соответствует, одеты мы по-спортивному, почему бы и нет. Так и сделали, с большим удовольствием набегались, напрыгались, надышались кислорода, даже набрали совсем немного подснежников, много нельзя, они занесены в «Красную книгу», о которой я и рассказывала дочке. Со стороны кафе послышались громкие голоса. Я остолбенела: моя Илона вцепилась в волосы Станиславы, которая вопила на всю улицу. Да и куда ей справиться с прибалтийской медлительной и рассудительной девушкой, которая в минуты опасности превращалась в зубра, зубриху, то есть. Их никак не могли разнять, кто-то даже выплеснул воду на дерущихся. Я подскочила сзади, в чём была моя ошибка, и получила от подружки ногой в живот, скрючилась и присела. Варвара заплакала, а для меня белый свет померк.

Открыв глаза, я ничего не поняла, увидев белый свет в белом же. Даже лампа под потолком горела белым. Больница! А Варя? И я заорала благим матом имя своей дочери. Влетел Роман.

– Всё в порядке, Лерочка, она дома, с соседкой. А мама уже подъезжает, и они скоро придут. Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?

– А что должно болеть? И, вообще, что со мной?

– Вы перенесли небольшую операцию, ребёнка сохранить не удалось, очень маленький срок. А вы выйдите, пожалуйста, мне надо поговорить с вашей женой. – Врач в очёчках, совсем мальчик, выпроводил моего богатыря (рядом с доктором Роман точно был Илья Муромец). – А с вами мы сейчас всё проясним.

И он рассказал, что я была беременна, что случился травматический шок, ещё что-то там, я уже не слушала, поймав фразу о невозможности в дальнейшем иметь детей. Как? Почему? За что? Всё заледенело в моей душе и теле, ум отказывался верить в происходящее.

Ко всем этим шоковым новостям присоединилась страшная апатия, я общалась только с Варей и мамой, никого из около космической братии пускать к себе не разрешила, и, прежде всего, Романа. Дело в том, что услужливая память подсунула мне раскладку последней минуты перед тем, как я потеряла сознание. Станислава орала, что Илонка уже никогда не получит Романа, потому что он, Трошин, теперь её мужчина. А та, вырывая космы тренерши, реально, клочки летели по закоулочкам, вопила, что этого не будет никогда, потому что он уже несколько лет её, прибалтийской подружки моей…

Моя мамочка всё узнала. Откуда? В небольших городках, как наш, скрыть даже консистенцию кала сложно, а уж такое! Она забрала меня без лишних слов, я и не сопротивлялась. Тем более, после разговора с Илоной Подловной.

– Спасибо, что разрешила меня выслушать. Ты не написала заявление на меня, ещё раз спасибо. Но жить с этим будет тяжело, зная о том, что я сделала. – Она говорила коряво, волновалась, бедная овечка. – Смирнов бросил меня, он уже уехал в другой гарнизон, а мне придётся, пока, здесь жить, возвращаться домой я не хочу.

Странно, она разговаривала со мной, как будто ничего страшного не произошло, как будто не она разрушила мою жизнь, как будто это не я лежу здесь и подыхаю по её милости!? И жалуется, ожидая понимания. Я молчала, хотя на языке крутилось, что и Трошин остаётся здесь, что же им мешает? Но смотреть в её сторону, тем более, говорить с ней не было никаких сил и никакого желания. Как и с капитаном от космоса…

– Понимаешь, Лера, тебе страшно повезло с мужем, ты просто этого не можешь знать, он же у тебя единственный, не с кем сравнить. Его сексуальность зашкаливает, попробовав однажды, отказаться от этого настоящего, мужского, невозможно. Это как наркотик, все мысли и мечты направлены только на повторение, ты начинаешь жить только одним желанием – оказаться в руках альфа-самца, ощутить его в себе…

Она ещё что-то говорила, горячая латышская женщина, а я жала на кнопку. Кающуюся Илону-Магдалину еле выдворили: она цеплялась за спинку кровати, за стол, за дверь, вымаливая у меня прощение…

А через неделю я была уже дома, оберегаемая мамой и папой, которые и отправили «тень от Валерии» в Питер, вернее, я сама напросилась. Вспомнить было что, и мне хотелось окунуться уже во всё это, довести себя до последней точки, расставить по полочкам в голове, а потом выкинуть эту гнусность из жизни. Как говорят, подобное лечится подобным…

Валерия всё никак не могла оторвать взгляд от воды, её уже стала накрывать паника: в воде сияли глаза Трошина, при попадании на воду солнечных бликов, отдающие голубым светом. Сзади кто-то аккуратно положил руку на её плечо.

– Девушка, вы, часом, не заплыв решили совершить? Так для этого есть специально отведённые места. Я, кстати, туда направляюсь, может, со мной? Вы, я вижу, не местная. Меня Люда зовут. А вас?

– Господи, вы меня напугали.

– А вы меня. Судя по всему, гуляете тут с ночи. Значит, не спали. В Питере все приезжие не спят во время белых ночей.

– Я привыкшая, жила на севере, с этим явлением немного знакома.

– А внешне и не скажешь. Вы уже загорели, и говор у вас южный.

Лерка успела немного погостить у тётки в Ставрополе.

– Всё правильно, просто жила несколько лет по месту службы мужа.

– Где, если не секрет?

– Это в Архангельской области.

– Нет, так не бывает. А я ещё думаю, но откуда такое знакомое лицо? Вы – Валерия Трошина, творец генеральных планов, очень хороший творец. Без вас стало совсем не то, пропала изюминка, отличающая вашу работу.

– А вы – Людмила Градова, я вас видела только один раз. Вы изменились, сразу и не узнать. Стрижка вам идёт, но жалко такие красивые волосы. Зачем?

– Не хочу быть красивой, хочу быть любимой. – Очень грустно ответила она.

– У вас что-то произошло? Тут мы с вами на одной волне…

– Не рассказывайте ничего, я вашу историю слышала раз сто из разных уст, в вольной интерпретации и «из первых рук». Я не люблю сплетен, но история Трошиных долго была у всех на устах.

Они шли по набережной, молчали, каждая думала о своём…

Люсе Алёшкиной предстояло довести до сведения Володи, что она изменила ему, подала на развод и не знает, как ей жить с этим дальше. Чувство вины перед ним, очень хорошим и верным человеком, отцом её дочери, обожаемой Катерины, и просто замечательным мужем, не давало покоя ни днём, ни ночью. Она даже не поехала в давно намеченную поездку на восток, ей надо было побыть одной, отстегать себя, наказать, вывернуть наизнанку свою душу. Одно Люда Градова знала точно: она любит Макса и очень уважает Алёшкина, и врать, и изворачиваться не будет.

А Валерия, который раз уговаривала себя, что Трошин, мерзавец и изменник коварный, не достоин её, такой необыкновенной и удивительной Лерочки. И надо достойно пройти последнее испытание, не показать ему, как болит и стонет её душа, так и не понявшая, за что? Вечный вопрос, задавать который нельзя ни при каких обстоятельствах, ответа на него не существует. А додумывать, последнее дело…

– А давай… – Они одновременно заговорили, рассмеялись и перешли на ты.

И уже к вечеру, договорившись встретиться и завтра, разошлись, довольные и немного утихомиренные, напитавшись друг от друга позитива.

Прошла неделя, и Людмила уговорила Леру остаться в Петербурге. Она всё придумала, порекомендовав талантливую проектировщицу в их головной институт. Зарплата хорошая, детский сад, большие возможности для детей и, главное, Валерия сможет получить второе образование, о котором она уже и не мечтала.

– Ну, что тебя держит? Комнату дадут, ребёнок рядом, жизнь – полная и насыщенная. Мама с папой? Так, без проблем, можно снять квартиру, денег тебе хватит. Соглашайся, перемены никому не противопоказаны.

И она согласилась, поддерживаемая родителями и ими же перевезённая и устроенная. Уже в середине июля работала, восстановилась в институте и очень подружилась с Людой. Они обедали вместе, гуляли, водили девчонок на всякие развлекалочки, общаясь легко и находя много точек соприкосновения. Но в душу друг к другу не лезли. И обе ждали, с содроганием вспоминая о предстоящем походе в суд. Первая на очереди была Лера. Поддержка Люды оказалась очень кстати, тем более что и ей предстоит тот же процесс. Правда, как говорила сама Градова, присутствовала полярность: «Мы с Трошиным – на одной стороне баррикады, а ты, Лера, с морским доктором – на другой…» Поначалу именно это их и сближало, притягивало, а потом плавно переросло в искреннее и доверительное общение. А Лера уже и не чаяла после предательства Илоны, сойтись с кем-нибудь, тем более так.

Начало августа, невыносимая жара в Питере, дождя не было недели три. И две подружки со своими дочками отправились за город, на Балтийское море. Люда сразу поняла, что Лера расстроена.

– Уж не знаю как, но мой муж организовал всё без суда. Мне прислали формуляры, которые я должна заполнить, и всё. Он согласен на любые условия, просит только не ограничивать общение с Варькой. – Выпалила Трошина залпом.

– А тебя что-то не устраивает? Ты же боялась встречи? Или мне показалось? Я, вот, например, ужасно боюсь именно посмотреть в глаза Володе, боюсь окочуриться от стыда, от вины перед ним. Может, твой Роман тоже этого боится? Ведь, ты его не видела с того момента, да?

– Он не боится, Люда! – Паника голосила, в глазах растерянность. – Он просит разрешения приехать, хочет повидать дочь. Его отправляют, или он сам напросился, не знаю, куда-то в Арктику, что ли. Это надолго. Да и как отказать? Варя меня уже замучила вопросами о папе. Господи, она же всё, что у меня есть… У него ещё будут дети, а, может, и есть, а я никому не нужна. Что делать?

– Ничего не делать. Ребёнок имеет право на общение с отцом. И ты сама рассказывала, как он к ней привязан. И чтобы я больше не слышала про «не нужна». Мы ещё ничего не сделали, чтобы подтвердить твой нелепый диагноз. Я уверена, что не всё потеряно, ведь в Питере работают мировые светила. И хватит об этом, что воду в ступе толочь. В конце концов, я могу отвезти Вареньку и привезти назад. Не паникуй, всё не так плохо. По мороженке?

Людмиле что-то подсказывало, что этим двоим нужно обязательно встретиться. Лерка трусит, боится сама себя. Неужели любит Трошина? Очень похоже. Но ведь она, по его милости, осталась бездетной, забыть такое невозможно, а простить, тем более. Но ненависть и обида постепенно уходят из её сердца, освобождая место равнодушию и неуверенности в себе, где-то, даже, обозначая свою вину в случившемся. А между этими двумя противоположностями ещё цепляется за душу мяукающая любовь и просит пожалеть её…

Роман уже был в городе. Почти сразу с вокзала ноги сами принесли его к дому Леры, где он спрятался за кустами, когда увидел, как его девочки выходили из дома вместе с двумя другими. И как Лера остановившимся взглядом долго смотрела в его сторону, а Варька тянула её за руку, пытаясь сдвинуть мать с места. И как его жена что-то рассказывала своей спутнице, чуть не плача, и как они остановились, чтобы купить мороженое… И, если бы сейчас на его голову свалился кирпич, это было бы самым лучшим выходом из тупика, в который он загнал себя. Сам, своими собственными руками, своим собственным х…

Ближе к вечеру Люда привезла ему дочь. Да, красивый мужик, ничего не скажешь, правду говорила её бабушка: «Красивый муж – не твой муж». Вот только глаза, как тонкие треснувшие льдинки, тусклые, безжизненные, цвета зимнего моря, какие-то даже грязноватые, отталкивали. Но когда в поле его зрения попала Варвара, они заблестели, заголубели, засияли маленькими звёздочками.

– Девочка моя, я так соскучился, еле дождался… – Голос мужчины сорвался, глаза затуманились.

– Папочка, ты теперь всё время будешь надолго уезжать? А мы с мамой будем одни жить? – С порога огорошила своего отца Варя.

Трошин поднял вопросительные глаза на Люду. Она покачала головой, мол, никаких надуваний в уши Лера не делает. Просто пытается объяснить, как может. Он понял.

– Такая у меня работа, доченька. Но я буду вам звонить, подарки присылать, и очень-очень скучать. Тебе нравятся мои презенты? Ты расскажешь, что тебе ещё хочется, чтобы я знал?

– Надо говорить рresents, папа!

И они ушли, обсуждая насущные проблемы и по-русски, и по-английски. Жара спала, и Людмила решила вернуться к своей новой, но такой уже дорогой подружке. План созрел мгновенно, а почему бы и нет? Позвонила Андрею, тому самому, из леса. Он поступил в лесотехнический, и они несколько раз, по-дружески, пересекались. Договорившись об очередной встрече, вытащила Лерку на воздух, прогуляться. И «случайно» встретив Андрея, потащила их на пароходик, любимое место времяпровождения и досуга. Люда ещё раньше заметила, что Лера нравится лесному человеку и очень надеялась, что он немного отвлечёт её от тяжёлых дум.

Они уже выходили на пирс, когда тренькнул телефон.

– Ой, Роман! А вы где? Так это недалеко, подходите к нам. – И объяснила, куда.

Лера не слышала разговор, на что и был расчёт. Они устроились в кафе на улице в тени деревьев, решили выпить по бокальчику винца, еле уговорив волновавшуюся мамашу.

– Роман отзванивается периодически, всё хорошо. Глоток не помешает, струну немного отпустит, расслабишься. А я сейчас, кое-куда сбегаю.

Люда уже увидела Трошина с девочкой и, спрятавшись за деревом, отпустила ситуацию в вольное плавание.

– Здравствуй, Лера. – Трошин пробежался взглядом по парочке.

– Дядя Андрюша, привет! Мой папочка приехал, смотри, что он мне купил. – Варька стала показывать куколку в коробочке со всякими причиндалами.

А её мать так и застыла с бокалом вина в руке. Из глубины души стала подниматься боль, как будто в чуть зажившей ране снова поковырялись. Ну, зачем он здесь? Да ещё и Варенька смотрит на него своими круглыми глазёнками так влюблённо!

– Здравствуй, Роман! Пообщались?

– Мамочка, а почему ты не целуешь папу, разве ты не соскучилась? И когда мы уже домой пойдём? Я устала.

И что? Что говорить? Как объяснить этому замечательному ребёнку, которому нужны и мама, и папа, их новый статус? Лера растерялась настолько, что, подскочив, чмокнула Романа, заалела, растерялась, чинно откланялась, и они пошли в сторону метро.

Людка ликовала, подскочила к удивлённому Андрею, заговорила его, отвлекая от случившегося. Надо, надо Трошиным поговорить…

Варька вертелась и скакала и, взяв их за руки, подпрыгивала и улетала в небо, вереща от восторга и радости. В метро уселась между родителями, обнимая и прижимаясь к ним по очереди. Что-то щебетала, пела, читала английские стишки, всё время, заглядывая в глаза то маме, то папе. Ребёнок был счастлив и уснул на руках своего отца.

– Мы недалеко живём от метро. Донесёшь? Не хочется будить, у неё сегодня столько впечатлений. – Еле разлепив рот, попросила Лера.

– Да я готов нести её всю жизнь, и куда угодно. Неужели это непонятно? – Он ответил немного с раздражением. – У тебя не получится открутиться, нам надо поговорить. Какой бы я ни был сволочью, дочку никому не отдам.

– Я не готова была сегодня что-то обсуждать…

– Я уже понял, что разрушил твои планы. Извини, у тебя будет предостаточно времени, когда я уеду. Быстро же ты нашла мне замену…

– Что? Быстро, что? И это говорит тот, кто и не искал замену мне, она, просто, всегда была рядом. – Лера старалась держать себя в руках, но обида всё сильнее и ощутимее напоминала о себе, вонзалась в сердце, перекрывая возможность дышать и соображать. – Прошу тебя, лучше молчи. Я терплю тебя только из-за дочери.

До квартиры дошли молча. Лера забрала девочку и закрыла дверь перед носом Трошина, предупредившего её, что утром он появится однозначно.

Как заснуть? Болит всё, такое впечатление, что её переехал каток. И нет такой таблетки, таких микстур и капель, которые бы помогли. Капли, валерьянка. Она встала, накапала и вышла на балкон, сразу же отшатнувшись назад и вылив содержимое на плитку. Во дворе, напротив окон, сидел Роман. И вспомнилась другая квартира, другой двор, пожар и сосед Виталий… Она сползла по стене, услышав тихое: «Лера…»

Королева – Шантеклера – Лера…

А наутро опять сюрпризы. Варя ни в какую не соглашалась гулять без мамы. Ну что это такое? Сегодня же воскресенье, у мамы выходной. И как ни уговаривала Лера свою дочь, ссылаясь на домашние дела, девочка поставила точку в распрях, большую и справедливую.

– Мамочка, – заявила она. – Папа тебе поможет, у него же вообще отпуск. Мы тебя на работу проводим и всё-всё сделаем. Честное слово.

Получился чудесный день. Лерка отмела все сомнения, отогнала дурные мысли, объявила перемирие, чтобы лишний раз увидеть сияющие глаза своей дочери. Папа Рома вывернулся наизнанку, выполняя все их прихоти. Возил, кормил, показывал, покупал, играл и развлекал. Варька даже умудрилась поспать в кинотеатре, где её родители смотрели мультики. Они посмеялись над этим очень по-доброму, и Лерка, ужаснувшись самой себе, ощутила себя какой-то дурочкой. Как в той поговорке: «Ссы в глаза, всё божья роса». Всё-таки семь лет совместной жизни… Опять заворочалась заноза… Хочешь – не хочешь, а ради дочки, теперь уже единственной, ей придётся на многое закрыть глаза, ведь Варенька обожает отца.

А закончился день ещё большим сюрпрайзом: девочка «изволила возжелать» спать с папой. И с мамой… Она старалась не заснуть, упорно дожидаясь Леру, которая тянула время, чтобы не залезть в кровать. Пожалев девочку, у которой закрывались глаза, и она смешно их лупатила, вставляя спички, мамаша улеглась, застегнувшись на все пуговицы… Она тоже устала, утром вставать на работу, по понедельникам – планёрка, опаздывать нельзя. Быстро уснув, чуть не задохнувшись знакомым, когда-то родным и любимым запахом её мужчины, проснулась от того, что он обнимает её и дочку одновременно. И заснула дальше, поняв, что выпендриваться себе дороже, любое шевеление разбудит девочку.

Утром её ждала ещё одна неожиданность. Ромка сварил кофе, от запаха которого она и проснулась. А вечером они с Варей встретили её и, загадочно улыбаясь, пропустили первой в квартиру. Букет цветов на столе, сервировка на троих, запах мяса и печёных овощей и ноутбук последней модификации, её несбыточная мечта…

– Что происходит? Вроде никаких праздников на горизонте.

– Я завтра уезжаю. Вызвали. Ты же знаешь, у нас так. А ноут – для связи, будем по скайпу разговаривать, когда будет возможность. Мы с Варей сделали прощальный ужин. А ты против? – Спросил и прошёл в кухню.

А она против? Вопрос без ответа. В её голове, бедной и забитой воспоминаниями, вызывающими то ненависть, то горечь потери, то жалость к самой себе, творил хаос. Слава богу, он завтра уезжает…

Поели, попили, Варьку спать уложили.

– Лера, откладывать некуда, надо поговорить. Нам придётся общаться, как бы противно тебе не было. Если нужен развод, я подпишу любые бумаги, мне ничего не надо. И уеду на самый север, и ты долго меня не увидишь. Но если оставить всё, как есть, мне дадут квартиру для семьи, да хоть и в Питере. И я буду присылать вам все мои деньги, мне там они не нужны.

– Роман Алексеевич, о чём вы? Вам напомнить, что, зачем и почему? Неужели…

– Подожди, Лера! Я очень виноват перед тобой, оправдываться не буду, это бесполезно. Но я люблю тебя, только тебя. И любил, и буду продолжать любить. Но я не последний идиот, и прекрасно понимаю, какую боль принёс тебе, моей родной девочке, потому что сам не могу найти себе места. Я не могу жить без вас, не нахожу выхода из этого ужаса, становлюсь слабым и глупым, потеряв надежду вернуть счастье и твою любовь. Ты вышвырнула меня из своей жизни, не разрешила повиниться, не захотела видеть и слышать. Но я приезжал, чтобы просто посмотреть на своих роднулечек. Твоя мама не подпустила меня к тебе, но позволила несколько раз пообщаться с дочкой. Она переживала, ненавидела меня, но понимала, что общаться придётся, да, хотя бы, в суде. Скажи, ты совсем разлюбила меня, Лера? Как мне вернуть тебя? Что сделать? Может, убить себя? Чтобы тебе не пришлось ничего придумывать и объяснять Варьке про папу? Ну, скажи, не молчи, Лерочка, солнце моё…

– Какое солнце? У меня нет никаких сил светить, я могу только подсвечивать, и то, только в сторону Варьки. Она, это всё, что у меня есть.

– Ну, вот видишь, у нас и ценности одинаковые…

– Трошин, тебе нравится меня мучить? Зачем ты издеваешься надо мной? На твоём горизонте найдётся очередная бабёнка, нарожает кучу ценностей, а у меня… – Лерка задохнулась, кровь отхлынула от её лица, губы посинели, ноги и руки похолодели.

– Лера, что с тобой? Тебе плохо? Сейчас, скорую…

– Не надо, там таблетки на полке, розовые, – еле пролепетала она.

Слетал, принёс, напоил, уложил на диван, сам сел на пол рядом. В глазах, тёмных сейчас, каких-то бездонных – испуг, мировая тоска, растерянность… Никогда не видела Лера таких глаз своего мужа.

– У меня бывает, сильно падает давление, это не страшно, со временем пройдёт. Как только я смогу забыть весь этот ужас.

– Лерка, что я наделал…

Он положил свою голову на её ладонь, Она отвернулась, сообразив, что похожа сейчас на зомби, усмехнулась про себя, поиронизировала над своей неземной красотой, закрыла глаза…

Трошин стал потихонечку целовать её пальчики, нежно-нежно… Обручальное кольцо было выброшено давно, просто выкинуто в окно маминой квартиры. Он знал про это и нашёл его, приезжая посмотреть на них. Теперь оно пристроено на цепочке вместе с его военным жетоном, совсем близко от сердца. А своё он не снял…

Лера высвободила руку, слабость нервировала, сна ни в одном глазу. Привстала, голова закружилась, она бухнулась назад. Видимо, лекарство ещё не подействовало.

– Ты чего-то хочешь? Говори, я, всё равно, не уйду.

Завозилась Варенька и выскочила прямиком в ванную. Потом на кухню, водички попить и, наконец, увидев маму на диване, развела руками.

– Вот опять… Папа, ей надо розовенькие таблетки дать…

– Не волнуйся, всё уже сделано. – Роман ужаснулся, поняв, что даже маленькая дочка знает, что надо делать, значит, далеко не первый раз.

– Ты сиди около неё, папа, никуда не уходи. Надо сказку рассказать, весёлую. – И уселась с ним рядом, на пол.

– А можно и не сказку, но тоже смешную. Про тебя. Ты, когда совсем маленькая была, любила с нами спать, никак не хотела подружиться со своей кроваткой. А она была у тебя, как у принцессы, розовая, с балдахинчиком. Но каждое утро ты срывала его и прятала, он тебе загораживал обзор. А вот в садике эти шторки тебе понадобились, чтобы оградиться от других детей. Ты их нашла и принесла, но воспитательница не разрешила повесить и убрала в шкафчик. Тогда наша замечательная дочь подговорила всех девочек, и они устроили бунт, всем захотелось почувствовать себя принцессами. И родителям пришлось покупать своим дочкам эту прихоть и устраивать царское ложе. Девичья спальня превратилась в будуар царевешен. Но самая красивая была, конечно, Варя Трошина, королевишна. – И он поцеловал девочку, обнял, приголубил. – Всё, спать, моё солнышко.

А у Леры перед глазами поплыло воспоминание… В тот день она не ждала так рано Романа с дежурства, но дома всё было готово, и, придя за дочкой в садик, решила помочь с обустройством сказочной спальни. Атмосфера была почти семейная, родители посмеивались, девочки руководили, а воспитатели смотрели на дверь, им хотелось уже домой. Кроватка Вари стояла в углу, и у Леры не получалось красиво задрапировать эти «тряпки». Они с Варей к тому моменту остались одни, пришлось маме самой лезть вверх по стремянке. Как Ромка оказался рядом и успел поймать её уже у самого пола, знаеттолько провидение. Но, если бы не он, последствия были бы гораздо серьёзнее. А так только щека, ободранная о погон. Как тогда, под забором школы… И чувственная ночь, пропитанная любовью и страстью. Ромка признался своей жене, что ужасно испугался, представив себе полёт над гнездом Варвары, если бы он не успел её поймать. И лишний раз понял, кто для него Лера. Она – его душа, его сердце, его жизнь. Было и такое…

– Ну как ты? Тебя отнести на кровать? Уже поздно.

– Я сама. – И маленькими перебежками отправилась в ванную, а потом, пройдя мимо сидящего на диване Трошина, и в кровать.

Сна так и не было. Как ветром сдуло. Воспоминания наплывали, шторм усиливался, парус трепыхался на ветру… Она слышала, как гудел душ, представляя своего мужа во всей обнажённой красе. А потом кипел чайник, и Ромка виделся в любимой позе около окна с чашкой в руке. Ну а когда скрипнул диван, Лерка уже готова была отдать богу душу! Господи, она любит его! После того, что этот дон Жуан межпланетный с ней сделал!? Лера, не смей, ты же не порочная девица! Ты выкинула этого испорченного до мозга костей развратника из своей жизни! Всё, опомнись, назад дороги нет, пусть вступает в любовную связь с белыми медведицами!

А ночью…

– Лера, ты кого зовёшь? Мечешься по кровати, как юная разведчица, и бормочешь что-то непонятное. Может, воды?

Она резко подскочила и ударила его головой в лицо, от испуга. Он ойкнул, от неожиданности, и подхватил её, пошатнувшуюся в сторону, крепко прижав к себе.

– Лерочка, тихо, ты разбудишь Варьку. – Это было последнее, что она услышала в порочной глубине, куда провалилась в мгновенье ока, задохнувшись близостью мужчины, её любимого мужчины.

Он перетащил её на диван, плотно закрыв дверь от Варьки, а его жена, зацепившись за него всем, чем можно было, руками, ногами, губами, грудью, носом, животом, всем телом от пяток до макушки, обжигала его своим горячим дыханием, своими жаркими губами. Неужели это происходит с ними? Прямо, любовная схватка, кто кого перецелует, переласкает, переколдует и унесёт, сначала в небеса, а потом, утонув друг в друге, заставит испить до дна чашу блаженства, прочувствовать обволакивающую, приятную истому, двигаясь в унисон, к сильнейшему наслаждению…

Лерка, как ополоумела, её естество требовало повторения, она не стеснялась своего жгучего желания обладать этим мужчиной здесь и сейчас, не устояв перед соблазном и не боясь спугнуть своей бурной, настойчивой лаской это наваждение. Она тянула его на себя, губы вновь сливались в волнующем и страстном поцелуе, вызывая бурю эмоций. У Трошина весь мир переворачивался калейдоскопом феерических утех, искрило и зашкаливало. А возможность доставить этой женщине море удовольствия, услышать её сладостные стоны, войти в обжигающее и жаждущее мужчину женское начало и потеряться в пространстве и во времени – это ли не блаженство…

Она заснула, совершенно обессилив, зарывшись на его груди с глупой улыбкой счастья на губах. А ему было просто очень хорошо, сказочно хорошо!

Хмурое утро, ночью прошёл дождь, принесло отрезвление. Мучительная неловкость лишала возможности соображать. Валерия не могла поднять глаза, понимая, что сотворила очередной раз «чудо из чудес». Драная похотливая кошка, вот кто она, на самом деле. Переспать, да ещё так, с человеком, который делает это со всеми подряд – воистину, за гранью. Ни одного слова оправдания, хоть сколько-нибудь праведного, не находилось в её мозгу. Она была раздавлена своей слабостью, чувство собственного достоинства перестало существовать, оно уступило место презрению к самой себе, опустило самооценку до безграничного минуса. Лера на физическом уровне почувствовала проникновение в её душу странной смеси из едкой иронии по отношению к себе и набирающей обороты неистовой ненависти по отношению к Трошину.

– Лерочка, не ругай себя, хорошая моя. – Он видел, конечно, её терзания и ему очень хотелось вернуть её себе, не дать отдалиться, успокоить, наконец. – Я очень благодарен тебе за эту ночь, ты подарила мне …

– Я где-то слышала или читала, что благодарность – долг, и всякий человек платит свои долги… Но любовь не купишь. – Лера услышала свой голос, хотя была совершенно уверена, что разучилась говорить. – Будем считать, что мы так попрощались. Я, во всяком случае, уж точно.

Она не смотрела на него, хотелось яду, капель пять, две – ей, а три – ему…

– Папочка, ты уже уезжаешь? – Звонкий голос Вареньки напомнил, что времена итальянских страдальцев давно закончились. – Мама, ты плачешь?

И сама заревела, обняла ногу Романа, он подхватил свою девочку, сильно-сильно прижал, закрыв глаза. Ну, не показывать же дочке слёзы…

Капитан Роман Трошин, амбициозный и полный сил и энергии, ещё совсем недавно хлебал полной ложкой радости жизни и даже в страшном сне не мог предположить, к чему приведёт его легкомыслие. Он был настолько уверен в своей жене, в её привязанности к нему, в её преданности, что «мелкие шалости» воспринимались, как вседозволенность, почему бы не потешить себя, любимого… И только почти потеряв, он очень надеялся на это «почти», стало понятно, как по-настоящему дорога ему Лерка, как он безумно любит её, что не может без неё… А она?

– Тебе пора. – От Леры повеяло холодом. – Береги себя для своей дочери. Надеюсь, что с появлением других детей ты не забудешь о Варьке. Мы желаем тебе счастья!

– Мне не нужно никакого счастья без вас. Я очень верю, что ты простишь меня, и буду жить этой надеждой. Сколько скажешь, столько и буду. – И, поцеловав девочку, ушёл.

Варька подскочила к окну, но её отец не обернулся, не помахал рукой…

Предупредив Люду, Валерия Трошина посетила нотариальную контору, подписала все бумаги, и уже через месяц была свободна. От кого? От кого угодно, только не от себя… И куда попала, поняла сразу: в пустоту, беспросветную, тягучую, навязчивую, забирающую её силы и возможность адекватно думать и мечтать…

Они с Людой и девочками ехали в гости к Андрею, пригласившему их по грибы. Чудесная осенняя погода, ещё тёплое солнышко и палитра красок, разлитая вокруг, вкусный кофе и красивые осенние яблочки – жить бы, да радоваться. Но молодые женщины, потерявшие покой и уставшие, прежде всего, от самих себя, вели откровенный разговор, эмоционально и достаточно красноречиво.

– Я тебе рассказала всё не для того, чтобы ты сделала такие дурацкие выводы. – Кипятилась Людмила. – И потом, ключевые слова в моём доносе «не подпускает» и «не обращает внимания». А ты услышала только то, что сама захотела услышать. Да таких баб, как твоя любимая подружка, хоть пруд пруди. Тем более что ты освободила Трошина от себя. Он теперь завидный жених, почти майор, молодой, здоровый и перспективный. Уж извини, но это правда.

– Ну, мне-то что, Люда? Никогда не поверю, что кое-кто косички плетёт и бантиком завязывает. Да и бог с ним, эту страницу я уже перевернула.

– Ни фига, ты её открываешь при каждом упоминании о Трошине, мне-то не ври.

– Гораздо меньше, а скоро и совсем перестану.

Лера никак не могла утихомирить своё сердце, хотя последнее время немного успокоилась. Когда всё заканчивается, боль расставания тем сильнее, чем сильнее и крепче была любовь. Трудно выдержать эту муку, потому что воспоминания выносят на поверхность чаще позитивные моменты, лишение которых мучает и не примиряет с реальностью…

Трошин отправился к новому месту службы не один. С ним поехала и Илона. Весь городок ахнул! Гарнизонные бабоньки давно подвели черту под этим любовным четырёхугольником, все были на стороне Леры. И знали, что бравый капитан получил выговор, что не помешало ему перевестись служить на север, подальше от событий, сломавших жизнь нескольких человек. Но вот Станислава не пострадала совсем, замполит не дал свою жену в обиду, закрыв всем рот заявлением, что верит своей половинке безгранично. Но тоже постарался перевестись вслед за Смирновым, мужем Илоны. И таким образом в городке осталась одна прибалтийская матрона. Она ни с кем толком не общалась, её часто видели около дома Трошина, она встречала его с дежурств и провожала туда. Но он её близко к себе не подпускал, не обращал внимания на её заботу и внимание, игнорировал, одним словом. И вдруг! Они вместе уехали на аэродром, вместе сели в самолёт, пару дней пробыли в городе. Причём, не скрывались, обедали, оформляли какие-то бумажки, просто гуляли. Но никаких тёплых отношений между ними не было. Во всяком случае, на виду у народа. И именно, об этом и рассказала Люда своей настрадавшейся подружке только с одной целью: или та должна была уже страшно возненавидеть своего бывшего и не терзаться, не расковыривать свои раны, или воспринимать действительность, как она есть, объявив мужиков полигамными созданиями со всеми вытекающими …

Кому-кому, но не Люде Градовой давать советы Валерии. Но она так хотела помочь ей, всем сердцем. И вдохнуть в неё свежий поток кислорода, чтобы легче дышалось, поднести воды, чтобы не умирала от жажды, согреть солнечным светом, чтобы не замёрзла уже совсем. Она ругала себя за сводничество, из-за которого стало ещё хуже. И за то, что вовремя не поддержала подружку, разбираясь со своими сердечными делами. А они, эти дела, вынули из неё всю душу.

Максим и Володя вернулись в один день. А кто ищет лёгких путей? Больше того, на один вокзал и почти в одно время. Люда соскучилась по своему математику так, что готова была прыгать от радости прямо на привокзальной площади, если бы не боязнь поломать ноги и потерять голову при встрече с Алёшкиным. Она немного подготовилась, оповестив его об изменениях в их отношениях, без подробностей. Поэтому и не встречала корабль, а ждала в городе. Но его не оказалось в поезде, на котором он должен был прибыть…

Люда поменяла квартиру. Жить там, где притаилось счастье с Володей, не было никаких сил. Новое бытие должно начаться с нуля. Только Катюша не вписывалась в это «начало», её отец всегда будет присутствовать в жизни девочки, это даже не обсуждается. И Люда по дороге домой, где её ждал Максим, обиженный и переживающий, вдруг решила забрать дочку и поехать к Римме Ивановне. Надо, наконец, расставить все точки над «и». И пусть они уже проклянут её, выскажут всё, что считают нужным, и будь, что будет! Ибо так жить невозможно!

Римма ждала около открытой двери… Люда сразу поняла по её глазам, что Володя дома. На удивление, тётка поцеловала и мать, и дочь, затолкала их в квартиру, где Катька с визгом повисла на своём отце. Алёшкин расцеловал свою принцессу, подкинул, закружил, завертел и заверещал вместе с ней. Потом высыпал кучу подарков, что-то объяснил, что-то показал и поднял, наконец, глаза на свою Люсю. А она, увидев своего богатыря, лишилась возможности управлять всеми шестью чувствами…

– Здравствуй! Спасибо, что догадалась привести дочку. Я очень скучал по ней.

– Давайте на кухню, я кофе сварила, там и поговорите. А я, пока, с Катюшкой поиграю. – Римма Ивановна всё понимала…

А Люда не могла сдвинуться с места. Она ожидала чего угодно, только не нормального человеческого отношения к ней! Алёшкин, как понял, взял её за плечи и потянул, потихоньку подталкивая к двери.

И если вы спросите у Людмилы Градовой, о чём он говорил, она не сможет вспомнить толком нить его монолога. Но одно поняла сразу – он её не не-на-ви-дит, он старается понять, и он жалеет её, мерзавку и изменницу.

– Если бы твой новый избранник не был твоим старым другом, Максимом, я бы реагировал совсем по-другому. Но, получив тебя в своё пользование, так сказать, обезумев от счастья и радости, не сразу понял, что к чему. Ты любила своего гения всегда. Я не буду рассказывать, как и когда до меня это дошло, это неинтересно. Ты прости меня, Люся, прости за любовь. – В глазах этого настоящего мужика, моряка, врача и просто очень достойного человека было, кроме грусти и жалости, море сострадания и сочувствия, общение с Люсей давалось ему очень непросто, ему тоже было больно, гораздо больнее, чем ей…

Слёзы потекли ручьями. Господи, он ещё извиняется перед ней! За что? Зачем? И как ей жить теперь с этим всем? Ну, честное слово, если бы Алёшкин наорал на неё, обозвал, да, даже, ударил, Людмиле было бы проще…

Вошла Римма, накапала каких-то капель, влила их в рот рыдающей особе, вышла.

– Володя, я долго сопротивлялась, ты был мне очень дорог. Но… – Спазм в горле не давал говорить. – Но я люблю Максима, и с этим ничего не поделаешь.

Ей хотелось улететь отсюда на самую дальнюю планету, где никто её не найдёт, где нет этих чудных глаз, волшебных губ, доставивших ей столько наслаждения, этих крепких и нежных, одновременно, рук, сжимавших её в объятиях так упоительно…

Почему всё это попёрло из неё? Почему вспомнилось? Нет, сомнений в любви к Максу не было никаких. Ну, тогда, что это? Вот здесь, рядом с Володей, она ощутила, остро ощутила чувство потери…

– Люся, не вини себя. Ты не обманула меня. Ты сразу известила, что перестала быть моей женщиной. И ты знаешь, это гораздо честнее, чем измены жён моряков, в которых они не признаются, а пытаются создавать видимость семьи. И таких – половина, пятьдесят процентов. И вот ещё что, самое главное. Я хочу забрать Катю до школы, мы с ней поедем в путешествие. Обещания надо выполнять. Ты не против?

– Как я могу быть против, она тебя так ждала. И я обещаю тебе, что у неё будет один отец, ты. Я никогда не стану препятствовать вашему общению.

– Люся! – На кухню вплыла Римма Ивановна. – Я вызвала тебе такси. Надеюсь, ты оставишь нам Катю? – В голосе тётки прозвенел металл, глаза сузились от злости.

Ну вот, дождалась…

Около подъезда маялся Максим, и Люда вспомнила, что сказав адрес, забыла оставить у соседки ключи. Получается, он полдня проторчал на улице.

– Макс, прости! Совсем голова не варит.

Он внимательно посмотрел на неё, всё, конечно, понял, обнял и прижал к себе, гладя по волосам, целуя в нос, лоб, щёки. Он так соскучился, так издёргался, пока ждал свою Людочку, что одно только прикосновение к ней вызвало в нём бурлящий поток нежных чувств, радости от близости, страстного желания зацеловать уже её всю, съесть со всеми потрохами и не отпускать от себя ни на шаг.

– Если ты ещё хоть раз оставишь меня одного, я умру без тебя, ты понимаешь?

– Ты прав, нам нельзя надолго расставаться. И мы не будем. Пойдём? А то я упаду прямо здесь, и тебе придётся вызывать подъёмный кран, чтобы… – Она не успела договорить, как оказалась на руках своего математика, обняла его и не отпускала до самого утра…

А утром…

– Ты не обманывала Алёшкина, просто честно призналась, что не любишь. – Макс произнёс фразу, почти один в один с той, которую выдал Володя. – И, чтобы закрыть эту щекотливую и волнующую тему, я должен признаться тебе кое в чём. Мы с твоим мужем встречались. Случайно. На медосмотре в академии, перед его последним походом. Ещё до той ночи, самой волшебной и сказочной, самой лучшей в моей жизни. Нет, я не говорил ему ничего про нас, да и что было рассказывать? Что мы с тобой, как школьники, ходим по кафешкам и целуемся под покровом ночи? Нет, всё получилось спонтанно: из моих документов выпала твоя школьная фотография. Я её стащил со стенда ещё в той жизни, и никогда с ней не расставался. Алёшкин узнал тебя сразу. А то, что этот врач – твой муж, я понял ещё раньше, потому что знал о тебе всё, или почти всё. Он, почему-то, растерялся и попросил о встрече. Вот тогда и состоялся наш очень непростой разговор. Мужской. И если бы мы с тобой не поняли, что нам нужно быть вместе, я бы никогда не рассказал тебе о нём. Да и пересказа тоже не будет. Мы пообещали друг другу, что выбор между нами сделаешь ты сама. Правда, Алёшкин предупредил меня, что так просто не отдаст свою жену, что твоё счастье для него не пустой звук, а смысл жизни. Ты знаешь, он был настолько убедителен, что в какой-то момент меня посетило сомнение, и я дрогнул. Мне показалось, что морской доктор более достоин тебя, что он может дать своей женщине гораздо больше, чем чокнутый профессор Стрельцов, помешанный на своих изысканиях и пропадающий сутками в лабораториях и на испытаниях. И что же я удумал? Я решил запереть себя в очередную командировку, уйти в работу, не встречаться с тобой. Хватило меня ровно на неделю… Не получилось… Даже думать не мог, силы убывали, не хватало кислорода… Мне нужно было хотя бы просто видеть тебя, слышать, сжимать твою руку, дышать с тобой одним воздухом. Всё остальное стало неважно, и я окончательно понял, что ты, Люда, моё всё: и наука, и жизнь, и сердце и душа. Прошлое, настоящее, и будущее. Вот тогда я и организовал поездку на Алтай, совмещая приятное с полезным. Приглашение от тамошних проектировщиков получил давно, а привязать тебя к нашей группе было парой пустяков. И вот теперь скажи мне, честно я поступил по отношению к Алёшкину? Скажи, Люда!

Что она могла ответить? Ведь будучи чужой женой, сама пришла в его номер, сама бросилась в объятия Макса, буквально взяла его силой, пока его математическое величество решало очередную теорему создания правильности бытия в отдельно взятом промежутке пространства и времени! Ответ был настолько очевиден, что это понял бы даже первоклашка: Люда и Максим не могут существовать раздельно, ни в каких промежутках. Накануне они сильно повздорили: приземлённая Градова и витающий на просторах Галактики Стрельцов. Как-то не рождалась истина в постоянных спорах, и Люда вылетела из помещения, громко хлопнув дверью, очередной раз, оставшись при своём мнении. И даже подумала, может, не стоит менять так уж радикально свою жизнь, как бы не пасть жертвой инквизиции. Но это было секундное сомнение. Уже к вечеру, еле дождавшись Максима, всё уже решила. Она вошла в комнату, он сидел за столом, в разрезе светлой рубашки торчали чёрные волоски…

– Люда, ты чего? А я вот доказательства готовлю для тебя, в письменном виде. А то мы поубиваем друг друга в словесных баталиях, надо переходить, как в шахматах на расстоянии, в режим переписки. – Стрельцов вопросительно посмотрел на неё, проследив за её взглядом.

Встал, отошёл к окну. Люда подошла сзади и прижалась к его спине.

– Милая моя…

– Не надо ничего говорить, слова бессмысленны, когда говорят чувства. – И закрыла ладонями его рот.

По-настоящему они опомнились уже в душе, ближе к рассвету. Всё встало на свои места. Устроенный матушкой-любовью бал отыграл очередной раут, соединив мужчину и женщину в одно целое, неделимое, указав стрелами Амура направление их дальнейшего существования.

И вот сейчас…

– Неужели ты считаешь, что было бы лучше ждать моего решения? Ты сколько ждал? Тебе это принесло много счастья? – Люда не стала напоминать ему, что это она не стала дожидаться решительных действий, оставив пальмовую ветку мужчине, сильному мира сего. – И хватит об этом. Так можно договориться до нарушения международной конвенции по правам человека. Просто, нужно время, чтобы улеглась пыль из-под копыт. Всё сказано, всё определено, всё решено. Я люблю тебя, Макс.

– А я всегда любил только тебя…

И вот они едут, Валерия и Людмила, подальше от города, в лес, по грибы, к Андрею Смирнову, ставшему «жилеткой» для них обеих. Да, много Смирновых на просторах нашей матушки России…

И Люда ещё не знает, что её подружка беременна, что она извелась вся, что эта новость ошеломила и обрадовала, разделив пополам душу. И эти половинки воюют между собой без передыха, без отдыха, без перемирия и затишья на всех фронтах.

И вечный бой…

И Валерия ещё не знает, что её подружка беременна, что она извелась вся, отправив своего Макса в Москву, к его семье, Лариске и маленькому сыночку. Что рыжая стерва не даёт согласия на развод, что она пишет во все инстанции, чуть ли не президенту, не давая полноценно жить и дышать Стрельцову и ей, Людмиле.

Покой нам только снится…

Перед самым отъездом на северные хлеба Роман узнал, что Илона Смирнова, красивая и совершенно безбашенная и беспринципная баба, плод его утех вне семейных, окончив курсы шифровальщиц, едет с ним. По назначению, для несения воинской службы. Она опостылела ему до чёртиков вместе с её роковой любовью, неуёмной заботой и безграничной верой в воссоединение Ромы и Илоночки, ради чего она готова на всё! Последнее было истинной правдой. Она встречала и провожала его, чистила, драила, готовила, покупала красивые вещи, ловила каждое слово, почти никогда не относящееся к ней. Эта латышка знала про него всё, её агентурная сеть раскинулась на полмира, Трошин только успевал подумать, а она уже делала. Да, собственно, что было знать, без Лерки и Вареньки ему ничего не надо было. Тогда из неё пёрла инициатива, которая, как известно, наказуема. Она приглашала его на вечер в ресторан и сидела там одна до полуночи, оплачивала сауну, доводя себя до состояния варёного рака в гордом одиночестве, пыталась обманом заманить капитана в свои сети, придумывая всяческие развлечения и дегустации. Всё зря… Но как-то, вернувшись очередной раз с дежурства, ему предстала картина маслом. Илона, с раскинутыми ногами, согнутыми в коленях, в сексуальном красном белье с голой промежностью и сиськами, курила кальян и закатывала томно глазки. Бравый капитан, лихо сбросив с себя форму, скрутил куртизанку и оттр… её грубо, с синяками и засосами, потом ещё раз, и ещё… Небольшой застой сделал своё дело. И ему было совершенно всё равно, получила ли Илона то, что хотела, нет ли… Он делал это по животному, заботясь только о себе. Удовлетворившись полностью, Роман шлёпнул свою партнёршу по пятой точке, больно, и отправил домой. А сам отмокал в ванне и вспоминал ночь в Питере, с Лерой… Похоже, он потерял её…

Трошин выкинул из своей жизни Илону, жёстко и без обиняков, просто закрыв ей вход в свою жизнь, новую, арктическую. Он даже извинился за непристойную «ночь разврата», растолковав ей, что Валерия всегда будет стоять между ними. И никак не мог взять в толк, почему до неё самой не доходит, что любовью в их сексуальных утехах никогда и не пахло. А чем пахло, товарищ капитан? Обманом, грязью, махровым эгоизмом? Чем?

Илона на время затаилась, зная, что далеко капитан от неё не уйдёт. И опять же, он всё-таки не смог совсем отказаться от неё, пусть даже и так больно, услаждая только свою похоть. И, оказавшись в одном самолёте, она опять предприняла попытку приблизить его, притворившись спящей и уронив голову на плечо офицера. Роман не отодвинул её, спит, женщина, и пусть спит. Потом они ещё несколько дней провели рядом, получили предписания, знакомились с особенностями местного быта, обедали и расходились в разные стороны. Оставалась последняя ночь перед отъездом в гарнизон. На следующее утро он отправлялся дальше, а Илона оставалась, её подразделение располагалось в городке. И когда они увидятся в следующий раз, знал только господь бог. На это шифровальщица не рассчитывала, здесь она сильно просчиталась. Надо действовать! Не пришлось. Придя в гостиницу, она не нашла Трошина на месте, он обнаружился у заведующей столовой, дородной, ухоженной, взрослой уже женщины. Недвусмысленные звуки, смешки, охи и ахи, доносящиеся из-за двери, закрытой, к сожалению латышки, не оставляли никаких сомнений… Утром его уже не было. А она пыталась отыграться на поварихе, устраивая межнациональные конфликты. Победила предводительница котлет и гарниров, не выдержав наскоков и тычков, брани и угроз, вылив на голову прибалтийской бестии наваристый гороховый суп, взвинтив рейтинг Трошина до небес.

А Роман с головой ушёл в службу, было очень трудно, но интересно. Он получил майора, с ещё большим рвением ударился защищать родину, старался находиться всё время на передовой. А ночи, пустые, длинные, приносили только муку, он очень скучал по своим девочкам… И надеялся!

Максим же Стрельцов уже ни на что не надеялся. Лариса устроила настоящую битву за своего мужа. Он и представить не мог, какую гигантскую работу содеяла эта фурия! Всё можно было не принимать близко к сердцу, если бы не одно «но». Он сообщил ей о своём решении развестись не вчера, уверовав, что его жена адекватно восприняла своё новое положение. А она использовала это время для создания невыносимых условий дальнейшего существования своего Максимчика. Нет, внешне всё было пристойно, он оставлял ей и квартиру, и машину, и дачу, и счёт в банке, оформленный на сына. Но одно его сильно уязвимое место Лариса знала очень хорошо. Её муж, хорошо зарабатывающий, никогда не спрашивал, куда уходят его деньги, обходился малым, лишь бы лаборатория под боком и новая идея в голове. Несколько лет назад Максим Стрельцов познакомился с американским учёным, работающим в том же направлении, что и он. Они выпустили несколько совместных работ, провели исследования и разработали дальнейший план действий. По одному из пунктов этого договора Макс должен был приехать в Штаты на два года для продолжения работы. Столько же провёл в России и его американский друг. Ларисе Стрельцовой удалось собрать документы на выезд в кратчайший срок, оформив визы и на себя с сыном. Всё правильно, профессор с семьей выезжает за границу читать лекции и двигать науку. И самое ужасное, что изменить что-либо уже было нельзя, слишком мало времени. Разве что отказаться. Этого Максим Стрельцов сделать не мог, о чём его жена хорошо знала. Он никогда не подведёт свою околонаучную гвардию, не подставит своих учителей, не заставит работающих с ним людей зависеть от его личного. Тем более, на двух континентах. Или ему одна дорога – в дворники…

– Люда, тебе надо приехать, у меня важные новости. Не по телефону. – Макс просто больше не мог ничего сказать, спазм в горле, боль в душе и ни одного вразумительного объяснения, как быть дальше!!!

Он встретил свою Людочку, отвёз в уютный ресторанчик на окраине Москвы, надарил цветов, купил брендовую сумку, дорогущую, мечту Градовой, и притащил в комнату общежития, где проживал последнее время.

– Ты пугаешь меня, Максим! Что произошло, наконец?

– Мне нужно ехать в Америку. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Конечно! И я? Ты же говорил, что только со мной полетишь. И когда?

– Скоро.

– Как скоро? Мы успеем всё оформить? Что за спешка?

– Мы постараемся. Я всё устрою. Или откажусь. – На последнем слове он споткнулся, в глазах стояло отчаяние.

До Люды стало доходить, по какому поводу такой праздник! И каких слов он от неё ждёт, она тоже знала досконально. Но спросила совсем другое.

– Если ты не попадёшь к своему френду, проклянёшь меня в седьмом колене. И не простишь. Ведь так?

– Не говори глупости, я…

– И ты позвал меня, чтобы получить благословение. А что у нас с разводом? Ты же официально женатый человек, и не на мне.

– К сожалению, бумажки решают многое, но развод будет в любом случае, не определена только дата. Поэтому я и позвал тебя. Мне придётся остаться в Москве на некоторое время, а я ужасно по тебе скучаю. Давай проведём несколько дней вдвоём, устроим себе «медовые» дни. Давай?

Как Людмиле не хотелось копаться в проблемах, которые имеют место быть всегда, только с разной степенью трудности! И она с удовольствием отмела все недомолвки и приняла предложение своего математика, по которому тосковала и днём, и ночью.

Уезжая, всё-таки сказала ему.

– Макс, ты же можешь поехать сначала один, а потом вызвать меня. Я прекрасно понимаю, что отказаться от продолжения своих изысканий для тебя смерти подобно. Пожалуйста, постарайся решить свои личные проблемы как можно скорее, мне без тебя очень плохо. Я буду ждать.

И опять они вместе, Люда и Лера, опять у обеих болит и стонет душа, опять жизненные перипетии преподносят им сюрпризы. Может, лес, прозрачный воздух, звонкие птичьи голоса и дары природы примут хоть часть их переживаний на себя?

– Лера, мне надо тебе что-то сказать. – Андрей Смирнов, для которого эти две женщины стали почти родными, растерянно хлопал глазами. – Я разговаривал с нашим профессором, они тоже хотят приехать сюда. Так вот, он, про, между прочим, сообщил, что Стрельцов улетел в Штаты не один, а с Ларисой и сыном одним рейсом и очень хорошо там устроился. Я не стал заострять внимание на этом, но связался с коллегами Макса, и они подтвердили. Что происходит? Я так понимаю, что Люда не в курсе? А они могут проболтаться… Короче, что делать?

Люда Градова стала для лесного человека талисманом. Она помогала ему во всём, по первому зову неслась на помощь. А он рассказывал ей о своих проблемах, делился радостями, старался быть всегда рядом. Брат и сестра, так они себя ощущали. А вот к Лере Андрей испытывал совсем другие чувства, она ему очень нравилась, хотя и не проявляла никаких обещающих эмоций. Он знал причину её развода и понимал, что торопиться нельзя, нужно время. Но не выпускал из поля видимости, ненавязчиво помогая и решая её проблемы.

– Ты уверен? – Переполошилась Валерия. – Это точно?

– Иначе, я бы не стал бить тревогу. Это – правда!

– Из двух зол выбирают меньшее. В данном случае, Люде нужно сказать, а то, как она будет выглядеть перед своими коллегами? Дурочкой? Брошенной любовницей? Кошмар, Андрей! Я ничего не понимаю. Может ты, всё-таки, не так понял?

Лесник протянул небольшой журнальчик, какие-то научные ведомости. На титульном листе Максим, Лариса и их сынишка, с чемоданами в аэропорту Москвы, а потом и в американском терминале. А на развороте женщина позировала, улыбалась, преподносила себя во всей красе, всё время запечатлённая с мужем под ручку, или прижавшись плечом, или, вообще, целуя его. Статья о приезде Стрельцова получилась, как сессия в Плейбое. Причём сам герой оказался в тени. Несуразица, абсурд, бессмыслица, не укладывалось в голове.

– Я специально ездил за этим номером, хотел удостовериться. И ещё. Когда ты ушла за грибами, Людмила засела в ванной. Ей, явно, нездоровилось. Я испугался, неужели отравилась? Ну, тогда всем было бы плохо. Она ничего не ела, лежала и периодически бегала в уборную. И плакала. Может, она беременна? А?

– Так, мои подозрения подтверждаются. Становится всё интереснее и интереснее, в смысле, проблемнее. Так, пьём чай, укладываем детей и за переработкой грибов начнём разговор. Я начну, а ты попозже к нам присоединишься. Хорошо?

Так и сделали.

– Люд, а когда ты последний раз разговаривала с Максимом? Что говорит? Ты ничего не рассказываешь. Скучаешь? – Как ни в чём не бывало начала Лера.

– Я всё знаю, Лерчик!

– Что ты знаешь? О чём ты?

– Вы с Андреем раскрыли мою тайну, я слышала часть разговора. Так что, давай без книксенов и расшаркиваний. Макс обманул меня, бросил, а я скоро стану матерью его ребёнка.

В воздухе запахло смесью тротила с валидолом. Да что же это такое? «Две красивые, умные, сами зарабатывающие себе на жизнь женщины, матери хорошеньких девчушек, хозяйки и затейницы, желающие только ощущать себя любимыми, нужными, получили в реалии всё наоборот! Кому нужна такая любовь? Кого она сделала счастливым? Покажите мне этого человека!» – Андрей Смирнов негодовал. Он был из тех людей, которые жили простыми жизненными канонами, устоявшимися веками. Но порассуждать тоже любил, особенно, если не срасталось. В данный момент у него уже стали закипать мозги, а в следующую секунду они остановили свою деятельность.

– Я тоже, – прошептала Лера.

– Что, тоже? Ты… – Люда онемела.

– Я тоже буду матерью. – Залилась слезами женщина с диагнозом «бесплодие»…

Они схватились за руки, потом обнялись и ревели уже вдвоём, рискуя затопить маленький деревянный домик Андрея. Он отмер, подскочил к ним, стал что-то говорить, обнимать, целовать в макушки, пытался успокоить, взять ситуацию под свой мужской контроль. Какое там, эти две от его внимания и понимания ещё больше распалялись, уже ревев, не боясь разбудить дочек.

– Так, я не понял! У нас кто-то умер? Или война началась? Или мы не знаем, чем детей кормить, последнюю крошку хлеба доедаем? Вы что, девки, обалдели от счастья? Или вам надо, чтобы о вас судачили во всех коридорах? Околонаучная братия, если и не поймёт истинную причину «распрекрасного вида» Людочки и Лерочки, то уж точно додумает чёрт знает что. А кое-кто очень за вас «порадуется» и донесёт и в Америку, и в Арктику.

Девки примолкли, последняя фраза дошла до их ушей, и они, всхлипывая, отлипли друг от друга и уставились на лесника.

– Да, вся контора прибудет завтра рано утром и сразу в лес. А вас попросили обеспечить завтрак и обед. Ужин будет, как всегда, на воздухе, с шашлыками и иже к ним. – Как ему хотелось хоть немного восстановить баланс между свалившимися новостями и своим неоднозначным отношением к ним, особенно касаемо Леры, и примирить с миром их троицу, ещё вчера настроенную на «всё прекрасное и удивительное»…

Конечно, они справились, все были довольны и, слава богу, никто не интересовался щепетильной ситуацией. Как выяснилось позже, профессор запретил касаться этой темы, Люда с Максом были ему очень близки, любимые ученики и коллеги. А будущие мамаши даже умудрились нарисовать на своих лицах улыбки и лучезарные глазки, много смеялись, развлекали детей и поили всех чаем, лесным, с шишками и ягодами. И уже глубокой ночью, ликвидировав последствия нашествия «городских», они смогли, наконец, толком поговорить.

– Я очень рада за тебя, подружка! Я же говорила, что твой нелепый диагноз…

– Чему тут радоваться? – Перебила Лера довольно грубо. – Ребёнок без отца заранее обречён расти, как у нас говорят, в неполноценной семье.

– Так, мисс очевидность, это касается и меня. Правда, ещё вчера я решила, что ребёнка не будет. Зачем мне дитя предателя? И потом, ты же знаешь, моя мамочка сильно болеет. Я перевезу её в Питер, в медицинскую академию, Алёшкин обещает помочь. Ну, какая беременность? Тем более что меня выворачивает наизнанку, нет сил.

– Ты это серьёзно, Люда? То есть, оповещать Макса не считаешь нужным, а просто убьёшь ваше чадо и будешь жить дальше? И, вообще, как так получилось, что он уехал с Лариской?

– Не знаю. Она оказалась очень пронырливой и пробивной. И поехала, как законная жена. Мне Максим ничего об этом не сказал, во всех разговорах просил только ждать. Ну, ты знаешь.

– Так, тем более надо поговорить, всё может очень просто объясниться. Сколько серьёзных, крепких отношений разбилось о камень недоговорённости, недопонимания. Ты что? Не руби с плеча, обида – самый плохой советчик.

– Ну да, это же она, твоя обида, посоветовала переспать со своим ненавистным мужем? И, именно поэтому, ты всё меньше и меньше стараешься вспоминать о нём? Но только бесконечность страниц твоего фолианта не позволит, ребёнок от него всю оставшуюся жизнь будет, как закладка, в твоей книге жизни. А женщина с двумя детьми вообще никому не нужна!

– Да, ты права. Но он будет! Пусть даже воспоминание о том, как его зачали, вызывает во мне махровый комплекс неполноценности, неуважение к себе, как к женщине. Пусть! Но господь так распорядился, дав мне возможность стать ещё раз матерью, когда я уже ни на что не рассчитывала, ни во что не верила и не надеялась. Не одна бессонная ночь прошла, прежде чем утвердилось это решение.

Лера вышла. Разговор пошёл совсем не в то русло, ей и так было несладко, будущее рисовалось не очень радужными красками.

Когда она поняла, что с ней случилось, очень испугалась, растерялась, как девочка-подросток. С её диагнозом возможность забеременеть, вообще не рассматривалась. Лерка опять сотворила чудо из чудес. Женский доктор так и сказал: «Один случай на миллион». И объяснил, что прерывание беременности окончательно поставит крест на возможности стать матерью ещё раз. И что прикажете делать? У неё в наличии небольшая комната в общежитии, за квартиру платить стало дороговато, дочка на будущий год первоклассница, мама, выхаживающая отца после операции на сердце, и работа, отнимающая последние силы. И Трошин, поселившийся в её воспалённом мозгу после последнего сеанса связи. Он часто созванивался с Варварой, был в курсе всех её событий, пересылал деньги на счёт, которым Лера принципиально не пользовалась, обходясь алиментами. Она старалась не общаться с ним, не подходила к ноутбуку, буркнув издалека приветствие. Но в этот раз Варенька настояла, пришлось контачить.

– Привет, Валерия, свет очей моих, неужели ты соизволила предстать передо мной! Глазам не верю! – У него было явно хорошее настроение, улыбка от уха да уха, глаза блестят, физиономия лоснится, кто-то слишком много ест.

– Здравствуй, у тебя всё хорошо? Я рада. – Состояние Леры было прямо противоположным, думы, невесёлые и беспокойные, совсем её извели.

– А у тебя? Что-то ты бледная, даже зеленцой отдаёшь. Хотя царевны-лягушки обожают этот цвет, особенно когда рядом лесной человек, выпустивший свою стрелу в их сторону. Так радуйся, Лерчик! Ты ж теперь свободная, не упусти своё счастье…

– Ты меня для этого позвал? Напомнить, что раньше моим любимым цветом был розовый? Тебе что некем и нечем заняться? Очень сомневаюсь. И теперь уже я напоминаю тебе, что моя жизнь пересекается с твоей только в точке под названием «Варька». Всё, она идет. Пока, не мой дорогой!

Он что-то пытался договорить, но Лера выскочила за дверь, спустилась во двор и разревелась. Никогда, никогда, никогда! Трошин никогда не узнает, что ребёнок его. Она решила это твёрдо, но голубые, весёлые глаза ещё долго приходили к ней во сне. Днём Валерия их ненавидела, а ночью… Что за чертовщина! Когда он уже оставит её в покое? Колдун, маг и дьявол во плоти… Чур меня!

Андрей провожал своих девчонок в растрёпанных чувствах. Они почти не общались, сухо перекидываясь общими фразами. Примирить их не получилось, а уехать сейчас он не мог, у лесника жаркая пора, лес полон охотников, и громких и тихих. Накануне, дождавшись, когда уснут девочки, он вытащил Леру на воздух и признался ей в своих чувствах. Ничего не просил, ничего не обещал, просто дал понять, что по первому её зову бросит всё и примчится.

– Я хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть я. И не просто друг, а гораздо больше. Ты мне очень дорога, я понял это окончательно.

– Нет, Андрей, никаких «окончательно». Прошу тебя. Чужие дети никому не нужны, а подарить тебе счастье отцовства я не смогу, даже если…

– Но ребёнок родится, и я смогу стать для него папой. Это же очевидно, Лера! Твои дети будут нашими.

– Нет, Андрей, прости! У тебя вся жизнь впереди, и семья, дети, всё будет. Я уверена, твоё счастье не за горами. И ещё. Ты должен пообещать мне, что нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах не проболтаешься, кто отец моего ребёнка. Поклянись!

– Конечно, клянусь. Но и ты мне пообещай, что разрешишь быть с тобой рядом. Хотя бы как другу.

Подъезжая к Питеру, Люда разбудила придремавшую подружку.

– Лерка, прости меня! Что-то я совсем с катушек съехала, ещё этот токсикоз, с Катькой такого не было.

– А у меня наоборот, чувствую себя великолепно, физически. Поначалу очень боялась повторения варькиного сценария, ещё восемь месяцев ужаса я бы не выдержала. Так что прекрасно понимаю, о чём речь! И прощать мне тебя не за что, у нас не самые простые времена настали.

– Я предлагаю съехаться, вместе проще. Ты утром отвела девчонок в сад, я вечером забрала, пока ты на кухне возишься. Потом меняемся. Как тебе идея?

– Никак! Ты что, не собираешься разобраться с Максом? Люда, не мог он с тобой так подло поступить, что-то не сходится.

– Не просто сходится, а даже бежит. Я вчера дочитала статью, нашла в себе силы. Почти цитирую: «Молодой учёный из России, Максим Стрельцов, со своей красавицей женой и сыном, приехали покорять Америку. Они прекрасно влились в коллектив единомышленников, где чтут устои семьи и бла-бла-бла… И Лариса, верная жена и надёжная опора, призналась нам, что ждёт ребёнка, и…» – Голос Люды зазвенел, глаза заблестели, воздуха не хватало, она ловила его ртом, задыхаясь и бледнея на глазах.

Лера схватила её и выволокла в тамбур.

– Ты сдурела? Да, мало ли что они там написали? Тем более, «Лариса призналась!..» Да она убийство Кеннеди возьмёт на себя, лишь бы удержать Макса. Почему не звонишь? Почему так быстро сдаёшься? Ты же любишь Стрельцова, а готова отдать его этой профурсетке? Да ей-то не он нужен, а его деньги, вояжи за границу, а тем более, в Штаты. Как же пропустить такое приключение! Господи, хоть бы её кто-нибудь подобрал, и она осталась там навсегда.

– Лера, он не звонил уже три дня. А я боюсь… – Люда еле продышалась, глубоко заглатывая порции кислорода. – У меня даже появилась мысль, устроить визуальную проверку, слетав туда, пока не закрыта гостевая виза. Но это как-то унизительно, на уровне разборок на коммунальной кухне. Да и самочувствие оставляет желать лучшего. Что делать?

– Люда, нужно позвонить. Ты сейчас успокойся, поедем ко мне, отвлечём девчонок и попробуем вызвать его по видеосвязи. Это будет самый лучший вариант, глаза в глаза.

Но ни утром, ни вечером соединиться не получилось. А ночью Лариса, прислав большое сообщение, потребовала оставить её мужа в покое, иначе она привлечёт соответствующие органы и Людку посадят, ну уж поставят на вид, это точно. Следующим утром телефон Макса перестал существовать в природе, видимо, сменив симку… А вечером…

– Люда, родная моя, не верь ничему. Эта звезда протянула свои щупальца везде, где надо и не надо. Наверное, опустошила мой счёт, нанимая всех подряд, и журналистов, и айтишников, и ещё кого-то. Я посылал тебе предупреждение, что три дня буду находиться на полигоне, где нельзя пользоваться телефонами. Но и подумать не мог, что ты его не получила. И, главное, она не может ждать от меня ребёнка, он бы просто уже родился. У нас нет постельных отношений почти год. Люда, я люблю только тебя, слышишь? К сожалению, процесс испытаний затягивается, у меня нет возможности прилететь хотя бы на пару дней. Я так соскучился, что готов работать и днём, и ночью, только бы хоть одним глазком увидеть тебя.

– Я могу прилететь, Макс! – Обалдевшая от счастья Градова готова была стартануть сию же секунду. – Мне надо тебе что-то сказать, важное.

– Людочка, я буду на полигоне минимум месяц, безвылазно. Очень надеюсь, что за это время оформится развод, и я заберу тебя. Повторяю, не верь ни одному слову, сказанному не мной. Я буду звонить при каждом удобном случае, ведь самое важное для меня – это ты! Целую, люблю, страшно скучаю…

Вот теперь можно и съезжаться, что и произошло. И вовремя. Они по очереди укладывались в больницу, Люда с последствиями токсикоза, а Лера – на сохранение, прошло мало времени после операции, женский организм толком ещё не восстановился. Взаимовыручка, поддержка, бережное отношение друг к другу помогало этим двум будущим мамашам жить, а не выживать. И Андрей помогал. И даже Алёшкин, подружившийся с Варей, когда забирал её вместе с Катей к бабушке Римме, чему та была несказанно рада, занимаясь с ними всем подряд.

Не было только в их жизни отцов будущих детей. Один покорял север и северяночек, другой – Америку и науку, чтоб им… Один, узнав от Варьки об интересном положении её матери и о частых посещениях Андрея Смирнова, отнёс всё это на счёт лесного человека. А второй закопался в своих изысканиях по самую макушку, редко выходя на связь, чем всё больше ибольше отдалял от себя Людмилу. В конце концов, она знала, кого полюбила, что ж теперь роптать. Но пребывание рядом с ним Ларисы уводило ситуацию совсем в другую сторону. Ни развода, ни приглашения, ни «просто повидаться» она так и не дождалась. А родившаяся в Америке девочка получила фамилию Стрельцова…

У Люды появился Алёша Градов, у Леры – Ванечка Трофимов, тёзка замечательного внука из любимого фильма «Офицеры»!

Они уже не спрашивали друг у друга: «А ты его любишь?» Этот вопрос висел в воздухе, как воздушный шарик, постепенно сдувающийся и сдувающийся… И, если у Леры всё было более-менее понятно, то у Людмилы – абракадабра. Сначала они с Андреем встречали Леру, а потом Лера с Андреем забирали Градовых из роддома, развеселив персонал, гадающий, чей же этот мужчина отец, какого мальчишки. Первое время им очень помогли любимые коллеги, мамы и папы. И Андрей. И Алёшкин. Дошло до того, что и Римма Ивановна предложила себя в няньки в случае крайней необходимости. Всё смешалось в совместном королевстве Трофимграде, как называли их дом дочки: утро и ночь, разинутые рты пацанов, тетради, учебники, подготовка к школе, пелёнки, распашонки и… Разговор, серьёзный и неотложный назрел сам собой.

– Лера, надо что-то делать, мы как-то неправильно живём.

– Да, ты права, я тоже пришла к такому выводу. Нам нужно выработать стратегию и тактику нашего дальнейшего житья-бытья. На родителей рассчитывать не приходится, принимать участие Андрея и Володи мы не можем, в таком количестве, уж точно. Значит, «сама-сама-сама». И вот что я придумала. Ты давно просишься на работу, долгий простой в твоей деятельности не позволителен… Лето заканчивается, девчонкам скоро в школу, а мальчишки вон какие бутузики. Так вот, я думаю, что двоих потяну. Первый школьный месяц будем усиленно учиться, а с первого октября отправим учениц в продлёнку, тебя на работу, а меня на хозяйство. Девчонки – на тебе, мальчишки – на мне.

– Какая ты, всё-таки, разумная. Ну, вот чтобы я без тебя делала?

– А я без тебя.

Первый рабочий день принёс Людмиле сюрприз, будь здрав. Оказывается, Стрельцов приезжал в Россию, собрал небольшую команду, просидев три дня в подземном бункере страшно секретной лаборатории, и отбыл со товарищами, ни с кем толком не пообщавшись.

– Лера, я схожу с ума, ничего не понимаю. Все шепчутся, показывают на меня пальцем, хихикают за спиной. Да и чёрт бы с ними со всеми, но он, Максим, почему со мной так? Я же не идиотка, понимаю, что шило в мешке не утаишь, и он наверняка знает о рождении сына. Сопоставив факты, получается, что мы совсем перестали общаться сразу после рождения его дочки. Ни-че-го не соображаю, еле доработала, если можно мою деятельность назвать этим словом. Как надоело ковыряться во всём этом, будь, что будет. Тем более что профессор, мой любимый, дорогой, разрешил запустить новый проект в режиме онлайн. И даже выделил комп для этого. Только надо немного подучиться. И для тебя, Лерчик, есть подработка, очень даже денежная. Заживём, подруга. Очень интересная и трудоёмкая тема, я вся уже горю.

Дни потекли быстро и интересно. Девчонки учились хорошо, кто только с ними не занимался: приезжали бабки, Римма забирала на выходные, Андрей, сдавая сессии, гулял с ними, водил на детские праздники. А их молоденькая учительница просто влюбилась в неразлучную парочку. Варя с Катей, старательные и постоянно соревнующиеся, вызывали у всех только положительные эмоции, хотя были непоседливы и любопытны. Они тоже полюбили свою Ниночку Ивановну, рассказы о ней не сходили с уст болтающих непрерывно девчонок, что и послужило поводом пригласить училку на очередную вылазку за развлечениями. Что Андрей и сделал. А потом и ещё раз, и ещё… Господи, неужели свершилось? Это не могло не радовать, Кто, как не Смирнов, заслуживает простого человеческого счастья? Но Нина оказалась замужем, хотя её взгляды и прерывистое дыхание при общении с лесником выдавало неоднозначное отношение к нему.

Время шло к Новому году. Люда, много работающая и дома, и в институте, не забывала и о домашних обязанностях. Мальчишки росли спокойными, слава богу, не болели, находясь под присмотром личного врача папы Володи. Он окончательно осел на берегу, неся службу в военно-морском госпитале. Небольшие командировки, дежурства и подготовка к очередным операциям – вот и всё, что составляло его бытие. И конечно, он был рад возможности общения с дочкой, её подружкой, да и со всей честной компанией, центром которой для него была и есть Люся. Алёшкин так и не понял, что произошло у неё с Максом, а спрашивать считал неуместным. Ну не глупый же, понимал, что ей будет неприятно, поэтому решил подождать. Но видя, что ничего не меняется, жизнь катит своим чередом, а Люся одна и одна, уличил момент для волнующего разговора.

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, наконец, что я люблю тебя. Никогда бы не начал этот разговор, но у твоего сына должен быть отец. И я готов. Алёшка для меня стал родным, я всё время думаю о нём, о его будущем. Не комментируй прямо сейчас, – остановил он уже начавшую возражать Людмилу. – Просто знай. У тебя есть я.

– Алёшкин, ты сможешь простить измену? И жить со мной, зная, что я люблю другого человека? Ты в своём уме? Да и кем ты предлагаешь мне быть, приспособленкой? Не получилось с очередным, вернусь к предыдущему? Так? Я даже представить себе не могу, на каких устоях могут быть построены наши отношения.

– На нормальных, человеческих. Всё можно понять и простить, если есть ради чего, а уж ради родных людей и подавно. Я сказал, ты думай. В любом случае, решение за тобой. И отсчёт времени совершенно не важен, я буду ждать. – И поцеловал ей руки своими волшебными, мягкими, чувственными губами.

Потрясающе, её ладони сразу вспомнили эти чудесные прикосновения…

Но Макс это делал совершенно по-другому, вызывая дрожь во всём теле, выцеловывая каждый пальчик, потом руку, дорожкой по плечу, по шее, и впившись в губы, лаская грудь своими длинными ласковыми пальцами… Стоп! Равняйсь, смирно, направо! Или налево! Без разницы… Просто, стоп! Год, двенадцать месяцев, 365 дней Люда живёт без своего математика, отца её сына. Даже без его голоса. Что такое должно было произойти, чтобы он отказался от неё? Какие такие мировые проблемы, спасение вселенной или предотвращение апокалипсиса? И не просто исчезнуть, а даже не объяснить ничего. Люда до сих пор не понимает, как ещё живёт, дышит, вообще, шевелится. Потеряшка. В душе занял своё законное место комплекс неполноценности, орудует, направляет, постоянно подставляя ножку. И Люда падает, заставляя себя вставать, буквально вытаскивая за волосы из пучины непонимания, растерянности и обиды. Если бы не Лёшка, так тяжело давшийся ей, теперь сполна отрабатывающий нанесённые маме «неудобства», она бы не выжила, не хватило бы сил, желания, смысла дальнейшего существования без Макса. И вот теперь, когда чуть-чуть отпустило, и это «чуть» дало возможность анализировать, Люда сделала неутешительные выводы. Максим Стрельцов создал все условия, чтобы она не приехала к нему, находил всякие причины, приводил свои доводы, благоразумные объяснения. Максим Стрельцов признал родившуюся в Америке девочку, значит, соврал ей, Люде. Максим Стрельцов не соизволил даже встретиться с ней, хоть что-то прояснить, она не заслужила даже это. И, наконец, Максим Стрельцов до сих пор живёт со своей Лариской, воспитывает своих детей, работает и процветает, что подтверждают околонаучные сплетни. Ему нет оправдания, что бы ни приключилось на горизонте его бытия. Ведь миром правит любовь, это известно всем, но не управляет, не выдаёт разнарядки на дальнейшее развитие событий, оставляя эту прерогативу человеку, гомо сапиенсу, существу разумному…Может этот разум и сыграл с ними злую шутку? Чувства чувствами, но куда деть мозгищи, прущие у Стрельцова изо всех дыр? И что делать? Куда ей девать свою любовь, не омрачённую здравым смыслом, выплаканную и выжатую до последней капельки, выстиранную до дыр и затмевающую белый свет. Как смириться с тем, что так расплывчато и непонятно, так нечестно и подло? Нет покоя у Люды Градовой…

Проект сдан, полугодие закончено, впереди праздник. Мальчишки, научившись сидеть, потихоньку осваивали вертикальное положение, глаз да глаз. А их мамы… Две тени, с синими кругами под глазами, потускневшими от недосыпа, как запрограммированные роботы, делали всё на автомате. Еле-еле центнер на двоих, поесть толком не получалось уже давно, они, два привидения, столкнулись в коридоре прямо напротив зеркала.

– Кто это? Я? – Лера ужаснулась, краше только в гроб кладут…

– А рядом я! – Люда расхохоталась, настолько уморительно выглядела её подружка с выпученными глазами на осунувшемся лице без грамма косметики.

– Что ты ржёшь, от нас скоро дети будут шарахаться, не говоря уже о знакомых и незнакомых. Надо что-то делать, нам ещё тридцати нет, а выглядим на все полвека!!!

У молодых мамочек выработался режим взаимовыручки, они спали, гуляли с мальчишками, занимались домашними делами по очереди, чтобы хоть как-то отдохнуть. А вот в магазины ходили все вместе, вшестером. Большие супермаркеты с тележками и детскими комнатами очень выручали. Серьёзно обсудив сложившееся положение, решили срочно заняться восстановлением себя, любимых. И начать со здорового питания, новой косметики и покупки тренажёра. Мегамаркет находился недалеко от дома, туда они и направились, предварительно нарисовав лицо, дабы не испортить людям предпраздничное настроение своим нереспектабельным видом. В магазине творился хаос, об этом они не подумали, не сообразили, что перед Новым годом весь мир ринется покупать всё подряд. Например, в спортивном отделе шла бойкая распродажа надувных лодок, рыбачьих принадлежностей и средств защиты от насекомых. Ну, правильно, лето ж не за горами, где-то месяцев через пять… Пройти к тренажёрам не удалось и, оставив девчонок в комнате игр, подружки ринулись за продуктами. А выходя, поняли, что на сегодня хватит, это бы донести до дома. Подтащив полные тележки к детской комнате, остановились в ужасе: девчонок не было. Люда налетела на смотрительницу, как не убила, непонятно.

– Их забрал мужчина, их папа. Они его узнали, повисли на шее, расцеловали в обе щеки, радовались, смеялись. Он показал паспорт, фамилия совпала, я и отпустила, тем более время подошло. – Девушка сама чуть не плакала.

– Да какой папа, они не сёстры! Как вы могли! Надо в полицию! Полиция! – Кипятилась и орала Люда.

А Лера, почувствовав подступление тошноты и головной боли, пыталась взять себя в руки, дабы не спровоцировать гипотонический криз. Ей пришлось сесть, благо, таблетки и вода всегда с собой.

– Люда! Может, это Алёшкин? Позвони ему. Хотя он бы так никогда не сделал. Да что происходит? Тихо-тихо, мальчишоны, всё хорошо. – Они начали потихоньку подвывать, почувствовав тревогу матерей.

– Мамочка! Папа приехал! Ура! – Голос Варьки расколол голову Леры пополам.

– Варенька! – Только и успела произнести её мать, в следующую секунду увидев Трошина.

Она ухватилась одной рукой за ручку тележки, а второй, почему-то, вцепилась в Ваньку. От этого он усилил свой вой, получив поддержку и Алёшки.

– Лерочка, Лерочка, отпусти нас с дядей Ромой в игрушки, пожалуйста. – Верещала рядом Катерина.

Она знала его по общению через Скайп и по подаркам, которые Трошин передавал при каждом удобном случае обеим девочкам. Правда, на этих сеансах связи он всегда был в военной форме (Лера не принимала участие в переговорах, объясняя дочке, что уже разговаривала с её отцом, но краем глаза подглядывала). А в последнее время Варвара и не звала её, привыкла. Сейчас же Роман, в расстёгнутой куртке цвета снега, «аляске», в синих джинсах и бело-синем свитере, походил на исследователя Арктики, кем, собственно говоря, и был. Он улыбался, глаза голубели, светлые волосы как-то, но новому подстрижены, красиво и стильно, трёхдневная тёмная щетина дополняла облик брутального мужчины. Хорош, гад! Проходившие мимо молоденькие девицы засмотрелись на него, строя глазки и выпячивая губки. Ох, уж, эта молодёжь, ничего святого.

– Здравствуй, Лера!

– Что вы себе позволяете, товарищ Трошин? Вы решили добить нас? Вон, у Лерки давление опустилось до пола. Нам такие сюрпризы не нужны, мы женщины серьёзные. Это вы всё прыгаете, папаши, до старости мальчишек из себя строите. И девицы вон чуть из трусов не выскочили, чувствуют кобелей. Ой, что это я, разболталась.

– Здравствуйте, Люда! Да я же специально не отходил, ждал вас. Сначала увидел, как расчудесная компашка близких мне людей входит в магазин, а потом потерял ваши «торпедные величества». Вот, детская комната помогла. Пока вы по магазину гуляли, я на дочечку свою насмотреться не мог.

– Так, все разговоры потом. Никаких игрушек, отложим до завтра. Пора обедать и отдыхать. А вы, Роман, пакеты нам донесёте. Да?

– Ну, мамочка! Дядя Рома обещал…

– Вот завтра и выполнит своё обещание. Лерочке нужно домой. Не обсуждается.

Схватив Ваню, мама Лера, онемевшая минимум на век, потащилась из последних сил вперёд, только, чтобы не видеть этого самовлюблённого самца. Она только представила себя рядом с ним, ухоженным, ладным, жизнерадостным, и ей стало ещё хуже. Красавец и чудовищна…

А у Людмилы, наоборот, появились силы, как открылось второе дыхание. Она понимала состояние подруги, уже рисовались планы, один нелепее другого, как оставить их одних. Надо быть полной дурой, чтобы не уразуметь одну совершенно неопровержимую истину: Лерка – однолюб. Да, с её любовью нещадно расправились, ей пришлось пережить измену, перелицевать себя, заставить жить по-новому. И кто знает, если бы не появление Ванечки, как бы сложилась её судьба, куда бы её занесло после расчистки и выкорчёвывания остатков ранимой и нежной женской души.

Довольно быстро добравшись до дома, Лерка обессилела совсем. Это всегда так: после приёма лекарства на некоторое время «она выпадает в осадок». Говорят, это нормально.

– Что, Валерия, твоя болячка тебя не оставляет? Всё не можешь забыть меня? – Довольно язвительно спросил Трошин. – Давай мальчишку, а сама тащи уже себя до дивана.

Лерка вспыхнула, глаза превратились в прозрачные карамельки-леденцы, губы сжались, превратившись в две ниточки. Она молча пересадила сына на другую руку, вцепившись в него, как в спасательный круг. Как он был нужен ей сейчас, этот круг. Шторм, буря, водовороты и сильное течение, творившиеся внутри, снаружи превращались в нещадную оторопь, которую показать было нельзя никак. Сколько тысяч раз Лерка представляла себе эту встречу! Что она скажет, каким тоном, как уроет Трошина, не позволив даже прикоснуться к мальчику. А сама при этом будет выглядеть на миллион, всё для этого сделав. Чтобы он понял, кого потерял. Ну и? Неожиданное появление бравого майора смешало все карты. Конечно, она прекрасно понимала, что прятать сына от отца не сможет всю жизнь, и очень надеялась, что он сам не станет лезть в её личное пространство. Варя – Варей, а Ванька только её, тем более что внешне он сильно походил на отца Валерии, деда малыша, чему тот радовался, как получивший долгожданную награду ребёнок.

– Да не съем я твоего сына, просто помогу.

– Благодарствую, вы уже и так подсобили, будь здрав. Вечно от вас, уважаемый, одни неприятности. Проводили, идите уже, у вас наверняка есть куда и к кому. – Лерка не поверила своим ушам: она не забыла русский язык…

– Да, есть. Я к дочери приехал. Но вы же сами не разрешаете забрать девчонок. Поэтому, уж извините, я останусь на некоторое время, пообщаюсь. Могу протянуть руку помощи на ниве готовки, я поднаторел в этом деле.

Он и правда, научился готовить от нечего делать. Его сожительница, повариха от бога, кормила Трошина на убой. А он отвечал ей, презентуя упоительные секс-шоу. Их всё устраивало. Майор появлялся в городке несколько раз в месяц и сразу шёл к ней, имея свой ключ. А она прилетала на крыльях страсти, кормила, красиво одевала, дарила всякие мужские подарочки и безделушки и тащила в постель. Зрелая, ягодка опять, полноватая, но сбитая, подтянутая и упругая, с большой грудью, ухоженная от мизинцев до макушки, она отдавалась своему неожиданному счастью в виде молодого красивого мужика каждый раз, как последний. Конечно, ни о каких отношениях, кроме секса, не шло и речи. Они наслаждались настоящим, без слов любви и клятв в верности, стараясь доставить друг другу как можно больше удовольствия на физическом уровне. Бывало, что эта парочка не вылезала из кровати сутки. Сам Трошин мог заниматься сексом сколько угодно, а его матрона оказалась очень жадной до этого дела и знающей толк в любовных утехах. Вот так и служил офицер космических войск Роман Трошин: из замороженных арктических далей, отдавая службе себя целиком и полностью, до тёплого вымени заведующей столовой. И ни на что уже не надеялся. Особенно, после того, как Варька показала по видеосвязи братика – ничего общего с ним, и на Варю совсем не похож. Но последнее время до Романа стало доходить, что многое не совпадает с его представлениями о жизни бывшей жены. Во-первых, Варвара считает, что у неё и у мальчика один папа, он. Во-вторых, никакого мужика около Лерки не замечено. В-третьих, по срокам, мальчик может быть и его… Он вглядывался в детские фотки, сравнивал с дочкой, с собой, с Лерой. И всё больше и больше уверенность в непричастности к появлению Ваньки оставляла его, не давая спокойно жить. Тогда Роман решил выяснить всё до конца, выпросившись в отпуск раньше графика, зимой желающих не было, все рассчитывали на лето. И его отпустили, причём он не стал никому об этом сообщать.

Людмила вызвала огонь на себя, чуть не сгорев в гневных глазах своей «сожительницы», разрешив Трошину остаться. Огонь и молнии метались между ней и непризнанным папашей, пока Лера уже просто не упала на диван, не совладав со своей кружащейся головой. Трошин подхватил мальчишку, раздел, умыл, усадил в манеж. Потом снял с Лерки пуховик, сапоги, переложил поудобнее и отправился на кухню. А она смотрела на него и не верила в реальность происходящего. Не так она представляла эту встречу, совсем не так…

– Мамочка, пошли кушать, папа столько всего наготовил. Ну, мама, вставай! – Варька верещала, рот до ушей, в глазах восторг и полная удовлетворённость жизнью.

– Да, да, иду! – И осеклась, увидев накрытый стол и Трошина с Ванькой на руках.

– Папа уже всех накормил, а сладенькое нам не даёт. Мамочка, ну вставай, а то мы чай будем ночью пить.

– А где Люда с детьми? Отдыхают?

– Она не хотела тебя будить. Они с Володей ушли покупать тренажёр, и… – не успел договорить Роман.

– Ничего не понимаю. Ты хочешь сказать, что я дрыхла и ничего не слышала? Да такого не может быть. Просто, не может.

– Мы, мамочка, тихонько играли в динозавриков, они умели только летать и петь тоненькими голосочками. А ещё папа обещал отвести нас в детский центр, купить подарки и много мороженого, того, помнишь, мамочка, разноцветного? Твоего любимого.

– А ангину папа тоже обещал?

– Ну, мамочка, мы потихонечку.

– Но сначала ты дала слово, что отдохнёшь после обеда. – Напомнил папа Рома, укачивая Ваньку, уже клюющего носом.

Прямо, идиллия! Образцово-показательная семья!

Лерка, начинающая закипать, зашипела, чуть не подавившись своей же кипящей слюной.

– Видишь ли, доченька, папа просто забыл, что ему надо ненадолго уехать, по делам. Но он обязательно сводит тебя куда-нибудь, может быть даже сегодня. Да, папа?

– Почему только Варьку, все пойдём, мы уже разработали программу по интересам, чтобы всем было весело. Да, доча? Ну, всё, Ванька спит. Пошли укладываться.

Когда Трошин вышел из детской, Лерка сидела за столом и невидящим взглядом смотрела перед собой, что-то ковыряя в тарелке. У него ещё там, в торговом центре, сжалось сердце, когда он увидел её, оседающую на скамеечку. А сейчас так просто ухнуло. После разговора с Людой, рассказавшей об их житье-бытье, он уразумел одно точно – Валерка страшно устала. И решил, что обустроит всё так, чтобы она смогла отдохнуть. Как? Роман ещё не придумал.

– Лера, поешь, я старался. И так уже всё остыло.

– Скажи, зачем ты обманываешь Варьку? Я надеялась на тебя, думала, ты сможешь объяснить ей наш новый статус. У меня не хватило духу, по разным причинам, тебе не обязательно об этом знать.

– То есть, о том, что Ваня – мой сын, ты должна была сказать мне последнему? Нет, Люда ничего не говорила. Никто не говорил. Помолчи! – Он почти заорал, забыв про спящих детей, поняв, что Лерка готова выйти на баррикады. – Нет смысла отрицать, всё элементарно устанавливается, ДНК и всё такое. И потом, я имею на него такие же права, как и ты, и хочу прописаться в строке отец. Ну, попробуй меня разубедить!

– Послушай, Трошин! – Она опять шипела, теперь уже глотая свою ядовитую слюну, отравляющую её и так нелёгкую жизнь. – Ваня Трофимов – мой сын. Мне его подарил господь бог, а не ты. Знаешь, воткнуть, получить удовольствие, обтереться и жить дальше, не напрягаясь – кому нужно такое отцовство? Мой мальчик уже вон какой бутуз, моя радость и утеха, мой приз за несостоявшееся счастье. И не нужен нам никто, понимаешь? Не нужен! И мы тебе не нужны, ты прекрасно живёшь, процветаешь и в ус не дуешь. Что, вдруг, всполошился?

– Я твой монолог именно таким и предполагал услышать, слово в слово… Я даже обсуждать не буду. Скажу только одно: я был уверен, что ты благоволишь к Андрею, Варька все уши прожужжала о добром и весёлом леснике. Ну чего лезть? Всё же и так понятно. Да, такого дурака, как я, ещё поискать. Но ошибки надо исправлять. Поэтому, прошу тебя, давай порадуем наших детей, просто создадим им праздник. Можем же мы общаться на уровне добрых друзей? Успокойся, без твоего согласия я ничего предпринимать не буду. Но если моё присутствие тебе…

– Посмотри на меня, внимательно посмотри. Что ты видишь?

– Ну, во-первых не что, а кого. Честно?

– Только честно, предельно честно.

Трошин присел перед ней, не отрывая взгляд от давно знакомых и необыкновенных зелёно-жёлтых глаз в опушке необычных тёмно-коричневых ресниц. На бледном лице они особенно выделялись, и он выдохнул. Понял, что не было ненависти в её глазах, не было осуждения, а, главное, они вопрошали: и что дальше, она тоже думала о будущем, как и он. Забрезжила надежда вернуть Леру. Но терпение, брат, только терпение. Ведь он и сам только-только осознал окончательно, что у него есть сын. И они, его девочки, Варька и Лерка…

– Я вижу красивую молодую женщину, умную, стойкую, примирившуюся с миром, получив маленького мальчика, дорогого сыночка. Но вытравить из своей души чисто женское начало у неё не получилось, желание любить и быть любимой, сопровождаемое верой и надеждой, невозможно выкорчевать. Впрочем, как и всем людям-человекам. Это неподвластно человеческому разуму. Но больше всего меня радует, что твоё сердце, Лерка, не остыло, не обозлилось, что оно такое же славное, доброе, просто сильно уставшее, не позволяющее расслабиться. Ну, позволь мне помочь тебе немного. А для начала – накормить. – И поцеловав ей руку, развернул стул к столу, подал вилку и уселся напротив.

Лерка ожидала совсем другие слова. А он… Может, Трошин прав, и надо как-то общаться, тем более что вопрос с Ванькой решился сам собой. Ну, правда, какой смысл отрицать отцовство Трошина? Ну вот, каким образом жить дальше, малопонятно.

Но как вкусно, рыба великолепна, а соус – чудо. И салат, и какие-то рулетики, и овощи в кляре. Неужели, всё это приготовил Роман?

Они прогуляли почти до ночи. Люда обзвонилась, пока не догадалась по весёлому голосу своей подружки, что лёд тронулся, дай-то бог. Почему-то она очередной раз прочувствовала всей душой, что не всё потеряно в отношениях бывшей четы Трошиных.

Новый год встретили весело, приехали бабушки, Андрей привёз шикарную ёлку, Володя с Риммой Ивановной нарядились Дедом Морозом и Снегурочкой. Наржались, нажрались, набесились, навеселились. А утром все проснулись, перемешавшись, кто с кем. Лера оказалась под крылом у Трошина… Взлетела, обозлившись на себя, и весь день не подходила к нему и не разговаривала.

Поздно вечером, после прогулки по новогоднему городу, уложив детей, состоялся семейный совет. Было объявлено, что Трошин с Варей уезжает к своим родителям, пацанов разбирают бабушки, Катьку – Алёшкин. А две мамаши едут в подмосковный пансионат отдыхать и восстанавливать здоровье. И не обсуждается!

Первые два дня они тупо дрыхли. Какие там процедуры, завтраки-обеды и моционы? Появившись, к вечеру второго, на ужине в столовой, они произвели фурор в среде отдыхающих пенсионеров и школьников. Красотки были нарасхват, и в танцевальном зале, и в бассейне, и просто выйдя погулять. А им хотелось тишины. И они уехали в частный пансионат, поселившись в отдельных номерах, отключив телефоны и бездумно проводя время: гуляли, сидели в кафешках, да просто читали или смотрели киношку по телеку. И спали. А когда в последний день появились в санатории, тотчас получили нагоняй от главврача за самовольную отлучку.

– Вы, почему не поставили нас в известность? Что за детский сад? Переполошили персонал, всех наших стариков, ваши родные обзвонились, вас со вчерашнего вечера ищут органы сыска. Безобразие!

Сразу после включения телефона Люда получили нагоняй от Риммы Ивановны, на заднем плане слышался гневный голос Алёшкина, всё пытающего вырвать телефон для личного выражения «фи».

– Жива? Я рад! – Только и услышала Лера в своей трубке.

Они молча сидели в фоей, поглядывая друг на друга.

– А знаешь…

Они одновременно начали говорить, рассмеялись, расслабились после выволочки.

– А всё-таки, Лерка, это чертовски приятно, когда о тебе кто-то думает, переживает, волнуется…

– И поругивает. Вот ведь дуры, забыли обо всём на свете. Но как хорошо! Я чудно отдохнула.

– Я тоже.

Дома их никто не ждал, народ обиделся. В Питере из детей была только Катерина, и Людмила отправилась на ковёр к тётке и её племяннику, и к соскучившейся дочке.

– Люся, я не могу больше молчать! Пошли на кухню, что-нибудь приготовим и поговорим. – Римма была настроена очень решительно.

Закрыв дверь, она усадила бывшую невестку и воткнула ей в руку нож, заставив чистить картошку. И зашипела, мудрая змея.

– Ты никогда не спрашивала, почему я живу всю жизнь одна. Я ценю твою тактичность, ты, вообще, хорошая девочка. И мне очень хочется помочь тебе. И Володе. Он, к сожалению, такой же однолюб, как и я. Где-то полгода назад, ещё летом, у него появилась очень достойная партия, врач-терапевт, к которой мы водим Катю. Ты её знаешь, это Ольга Фёдоровна. Согласись, милая и нежная женщина, контактная, улыбчивая и приветливая, и, к тому же, умница и отличный специалист. Она разведена, воспитывает дочку, ни в чём не нуждается, и квартира, и машина, и деньги у неё есть. Я вздохнула, когда они вместе с дочками отправились на детское представление. Но на этом всё и закончилось. Причём, разведка доносила, что Оленька звонит Володе, приглашает его с Катей на всякие развлечения, а он отпирается, ссылаясь на службу, далеко не всегда правомерно. На вопрос, в чём дело, он долго отвечал пространно, но недавно признался, что начал встречаться с ней ещё до совместных вояжей. Сначала по поводу здоровья маленького Вовочки, сына, которого он так и курирует. А потом… Закрутилось. Ему показалось, что у них может что-то получиться. Оля была очень настойчивой, заглядывала ему в рот, ловила каждое слово, выполняла все его желания. Ну и всё случилось.

– Римма Ивановна, зачем мне всё это знать? И потом, вы уверены, что ваш племянник скажет вам спасибо за это?

– Уверена, что не убьёт. Он любит тебя, и ничего не может с этим поделать. Поэтому и не стал обнадёживать врачиху, когда та заговорила о совместной жизни. Его, может, и устроили бы чисто сексуальные отношения, но жениться, нет. Я встречалась с ней. Не буду рассказывать подробности, они, правда, неинтересные. Но одно я поняла точно: Ольга не отступится, будет добиваться Володю любыми способами. И она этим, с успехом и занимается. Как ей кажется. Ведь мой мальчик, не умеющий обижать женщин, принимает её знаки внимания: пирожки, чистые рубашки, возможность добраться до дома на машине, сам он водить не любит, ну ты знаешь. А главное, я не уверена, что они и сейчас не состоят в отношениях. Зачем я всё это говорю? Извини, предисловие получилось действительно длинным.

Она хлебнула водички, принялась варить кофе и вопросительно посмотрела на Люду.

– А что у нас с картошкой? Ногти мешают? Красивые, но длинные. Да и к детям с такими подходить страшно.

– Мы с Лерой на Новый год себе подарок сделали. Буквально завтра приведу руки в порядок.

– Да, ты права, из большего соорудить меньшее – не проблема. А я умудрилась. Молодая была, дура-дурой. Мужиками раскидывалась, платьишки, причёски, мазилы, вся мишура на уме, летала бабочкой по жизни, ждала принца. И он не заставил себя ждать, мой дорогой. Я влюбилась в одну секунду. А как иначе? Высокий, ясноглазый, внимательный, ласковый и нежный, он носил меня на руках, взрослый мужчина моей мечты. А фигура? Точно, как у его сына, Володи Алёшкина.

Людмила уронила и нож, и картофелину, вдобавок облившись водой из кастрюли. Римма Ивановна подхихикнула, хитро прищурив глаза.

– Во, я тебя удивила, отмирай уже. Я давно говорю и думаю об этом совершенно спокойно, всё перегорело, осталось в прошлом, быльём поросло. Рассказывать дальше, или не влезать в личное пространство тёти Риммы?

– Господи, дайте хоть водички!

– Сейчас кофе будет. А вода перед тобой. Так вот. Всё было замечательно, я училась, он работал, каждый день встречались, на выходные ездили куда-нибудь. В общем, почти не расставались, дело шло к свадьбе. Но так идеально не бывает. Риммочка уехала на практику, больше месяца мы не виделись. Я обросла новыми знакомствами, ухажёрами, единомышленниками. Открылись возможности внедрения свежих идей, перспективы рисовались грандиозные. Но какая свадьба? И мы отложили сие событие на год. К тому же меня позвали в Москву на последнем курсе, отказаться, значит перечеркнуть годы учёбы и потерять возможность работать по профессии, тогда это казалось очень важным. Он понял меня, часто приезжал, иногда я наведывалась в Питер, мы много гуляли, разговаривали, целовались, миловались. И в один прекрасный момент очередная встреча закончилась постелью. Мой дорогой одарил меня своей пылкой любовью, ничего прекраснее тех дней не было в моей жизни. А через пару месяцев я поняла, что беременна. Что делать? В Советском Союзе связь вне брака не приветствовалась, меня бы просто вышвырнули из проекта, который был почти готов. Да и родители не погладили бы по голове за мой позор. И я, вместо того, чтобы мчаться к своему любимому, поехала к старшей сестре. И она всё устроила, поддержав меня в решении избавиться от ребёнка, а потом и благополучно предала, рассказав об этом старшему Алёшкину. Она давно питала к нему безответные чувства и тихо ненавидела меня. Он не простил. И я уехала. Вот почему продолжительная часть моей жизни прошла на Востоке. Там я и узнала, что они поженились, что у них появился Володя, и что они прекрасно живут в квартире наших родителей. Я тоже несколько раз выходила замуж, счастье мне это не принесло. И детей тоже. Последний муж умер от тропической лихорадки, оставив мне квартиру и кучу денег. Да я и сама не была бедной, а вдовой стала даже богатой. К сорока годам эксперименты с созданием семьи закончились, я вернулась на родину в эту большую квартиру, забрала Володю учиться в нахимовском, а потом и в академии. А моя сестра с мужем решили уехать, на юг их потянуло, старых пердунов. И слава богу.

Повисла тяжёлая тишина.

– Так вот, девочка моя. Сейчас, с высоты прожитых лет, я постигла одну истину: человек живёт так, как и заслуживает. Всё зависит только от себя самого. Скажи я тогда одно слово своему любимому, и был бы у меня ребёнок и муж. Но я оказалась трусихой, к тому же, взяла на себя решение, которое принимается двумя любящими людьми. Извини, но старая тётка кое-что разведала, но долго не решалась тебе сказать. А вдруг, ты подумаешь, что я тебя провоцирую?

У Люды ёкнуло сердце, она сразу поняла, что речь пойдёт о Стрельцове. Римма Ивановна приятельствовала с её любимым профессором, сведения, видимо, от него.

– Ты когда последний раз виделась со своим любимым? Или разговаривала? Ты хоть в курсе, что твой учёный муж продлил свой контракт?

Люда молчала, она ничего не знала и не очень-то хотела что-либо знать о Максе. Зачем? Ей пришлось сделать очевидный, единственно правильный вывод: Максим Стрельцов женат на своей долбаной науке. Ради неё, любимой, он даже отказался от сына. Всё, процесс выпутывания из дурацкой ситуации запущен, бороться с этой капризной и заменяющей наркотик, заумной особой бес-по-лез-но! Она, научная деятельность, победила. Какая уж тут любовь? Видимость полноценной семьи создаёт Лариска, получает за это денежки и живёт со Стрельцовым, которого всё устраивает. А Люда Градова тоже хочет жить, радоваться и смеяться искренно и от души. Вот так же, как Катюшка с Алёшкиным, рты не закрываются.

– Римма, я не хочу говорить о Максе, его нет в моей жизни. И дело тут не в том, что я не сказала ему это одно слово. Он предал меня. Мне прилетело. За Володю. Я знаю, за что получаю и не ропщу на судьбу. Просто хочу выбросить всю эту гадость из своей жизни, ради кого жить, слава богу, есть. И честно, буду очень рада за вашего дорогого племянника, если подтвердятся его отношения с Ольгой. Она очень приятная женщина, Володя заслужил счастье, в конце концов.

– Ты так ничего и не поняла. Он живёт и наблюдает за твоей жизнью, держит тебя в своём поле видимости, так сказать. И ждёт, а вдруг? Но я тебе уже как-то говорила, мужчина не может быть долго один, особенно, когда лишается смысла жизни, смотря вслед уходящей от него любимой женщине. Любовные отношения заменяются чисто сексуальными, душа не поёт, сердце не скачет, только похоть празднует бал. Ты же не девочка, Люся, должна понимать. А зная порядочность твоего бывшего мужа, я очень боюсь подставы, как сейчас говорят, со стороны Ольги Фёдоровны. Она же и забеременеть может, Лю-ся!

– Девчонки, что это у вас тут творится? Кофе сбежал, картошка не почищена, вода на полу. Вы что, подрались? – Володя с Катей стояли в проёме двери и хихикали.

Люська с Риммой, оценив масштабы бесхозяйственности, бросились ликвидировать последствия. И уже через полчаса сидели за столом. А потом перешли в гостиную пить кофе, и «девочки» всё время переглядывались. Вечером нагулялись, вчетвером, папа Вова катал всех на санках, даже Римму. Но вот Люське не повезло, она слетела и угодила в жидкое ледяное месиво.. Пришлось бежать домой, причём, к Алёшкиным, это было ближе. Переодевшись, она вышла из ванной в гольфах тётки и большом свитере морского врача, тёплом, уютном и мягком.

– Мамочка, ты как Винни Пух на тоненьких ножках, – расхохоталась девочка, заразив и взрослых.

Люсю усадили, накрыли пледом, поднесли кружку с чаем, лимончики, шоколадку. Уютно, до безобразия… За что ей такое внимание? Тем паче, от Алёшкиных. А когда две заговорщицы услышали: «Нет, Оля, сегодня не могу», – донёсшееся из коридора, переглянулись и выдохнули. Этой ночью Люда с Катей ночевали у Риммы Ивановны.

А в сердце Люси поселилось смятение, она опять растерялась, поняв, что ревнует Алёшкина. Какое право, изменница и потерявшая себя Люда Градова, имеет на это? Она разлюбила Максима? Или что это? Как она устала от себя… Измаялась вся…

На следующий день, возвращаясь домой, одна молодая мамаша не обнаружила в доме другую. В прихожей стоял чемодан, значит Трошин привёз детей. Но где они? И не позвонили. Вытащив телефон, поняла, разрядился. Да, вчерашние события укатали её, сивую Бурку, обычно, она не позволяла себе остаться без связи. Не успела зарядить, как в дверь позвонили. У Леры свой ключ, и кто это?

В дверях стоял Роман с Алёшкой на руках.

– Привет! А где все? Отстали?

– Здравствуй, Люда! Вот, доставил твоего сына в целости и сохранности. Могу быть свободен.

– Так, а Лерка где? И дети?

– Не волнуйся, они с Андреем прекрасно проводят время.

– Ничего не понимаю.

–А что тут понимать. Они меня отправили с твоим сыном домой, а сами … Не знаю, куда двинули, они меня не посвятили. Всё, пока. Я поехал, мне тут делать нечего.

У Людмилы закипели мозги. Обычно, им никогда не мешали её дети. Так повелось, что гуляли всей грядкой, детей не делили. И вдруг!

– Подожди, проходи, чайку попьём. Я тоже только вошла. Сейчас позвоню, проясню ситуацию.

– Нет, я пойду, ещё успею на дневной.

– Не нервируй меня, Трошин! Продёрни в горницу, быстро!

Дозвонившись, получила ответ, что они скоро будут, и всё объяснят. С ними Нина, учительница девочек. Ставьте, мол, чайник!

Дружная и весёлая компашка нарисовалась, сразу наполнив гомоном и лопотанием всё пространство. Но Лера даже не смотрела в сторону Романа, игнорировала.

– А что происходит, подруга? Вы нарушили пакт о ненападении? На Трошине лица нет, да и ты опять бледная, как моль.

– Да ничего не случилось, просто выеденного яйца не стоит, даже слова тратить жалко на объяснение. Они-с изволили упрекнуть меня в недостаточном внимании к их величеству. При этом он оскорбил Андрюшку, нёс какую-ту пургу, наблатыкался у себя на севере, и, в конце концов, забрал Алёшку, чтобы он не мешал нам цементировать отношения. Как тебе?

– Да он просто ревнует тебя, Лерка! – выдохнула Люда. – Это чистой воды, любовь. Трошин обрёл надежду, начав общаться с тобой, понимаешь? И к гадалке не ходи!

– Ой, не говори ерунды. И хватит об этом. У нас есть новости и поважнее. Наша Нина ушла от мужа и готова переехать к Смирнову. Но мы не лезем, вроде как ничего не знаем, смотрим со стороны. Это понятно?

– Вот это да! А Ромка твой сел в лужу, ха-ха…

Андрей сиял, как медный пряник, Ниночка потупляла глазки, девчонки прыгали вокруг неё, а Трошин, чтобы скрыть замешательство, занялся пацанами. Он расселся на полу, устроив гонки на игрушечных машинах, чем вызвал безудержную радость и восторг самых младших. Они лазали по нему, ловили автомобильчики и заглядывали папе Роме в лицо, получая очередное задание. Люда довольненько улыбалась, поглядывала на всех. В душе распускались бутончики удовлетворённости жизнью, радости бытия, надежды на лучшее будущее… Неужели её отпускает? Неужели возвращается Люся?

Лерка же, наоборот, злилась и никак не могла взять себя в руки. Нет, ну вы посмотрите! Устроил разборки посреди планеты всей! Да какое он имеет право, даже, просто указывать ей, как себя вести?

Ой-ё-ё-й! Нога поехала, наступив на машинку, и она оказалась в руках Трошина, успевшего вовремя среагировать.

– Прости меня, Лера! Я не знаю, как жить без вас дальше, вот и бешусь. – В глазах бравого майора было столько беспомощности и растерянности, даже трещинки куда-то делись, и внешне он стал похож на нашкодившего школьника, ожидающего наказание от учителя. – Я люблю тебя! Подскажи, как вернуть мою Лерку, самую лучшую, самую милую, самую ненаглядную?

Он ещё сильнее прижал её к себе, и она не отстранилась. Так и сидели на полу, облепленные детьми.

– Чай готов! – Люда оповестила таким тоном, как будто приглашала королевских особ. – Прошу всех встать в горизонтальное положение, зацепить по ребёнку и к столу!

Андрей подскочил, принёс пакет и выставил на стол шампанское, конфеты, фрукты и пирожные. И симпатичный букетик маленьких розочек, вернее, три букетика.

– У меня сообщение, дорогие мои сестрички! Я нашёл свою единственную и неповторимую, свою Ниночку. Вы знаете, она была не свободна. И я уехал, от греха подальше, и до Нового года сидел в своей берлоге. Нина не давала никаких поводов, ну что морочить голову и себе, и ей? Но я не мог не видеть мою желанную, образ которой приходил ко мне каждую ночь. Это наваждение ломало, выворачивало наизнанку мою душу. И я решился. Просто разрешил себе посмотреть на неё. Девчонки, она разглядела меня среди толпы, среди нескольких сотен отдыхающих людей, хотя я старался прятаться, боясь поставить Нину в неловкое положение. Как так? Я стоял у колонны внизу, а она с третьего яруса смотрела прямо в мои глаза и улыбалась. И я понял, что никуда не уйду без неё. Украду, спрячу, никому не отдам. А она, к моему безумному счастью, оказалась и не против. Я не могу не поделиться своей радостью с вами, подружки дней моих суровых! Я сделал Ниночке предложение, и она согласна! – Андрей задохнулся от нахлынувших на него чувств, глаза засияли навстречу струившемуся свету распахнутых глаз любимой женщины.

Мы заорали, налетели на него, зацеловали. А девчонки зачмокали свою любимую училку до дыр. Празднество началось. Пришёл Володя с цветами для невесты, видимо, Люда поставила его в известность. С его приходом Трошин осмелел, влился в общее веселье, поглядывая на Лерку с нежностью и надеждой. И она, нет-нет, да и поймает его взгляд, улыбаясь.

Детей уложили, влюблённых проводили и устроили совещание. Завтра последний день каникул, а в понедельник в школу и Люде на работу, нужно затарить холодильник и подкупить школьных принадлежностей. Списки составлены, роли распределены. Хитрая Люда остаётся с детьми, а Лера с Трошиным идут за покупками.

– Роман остаётся ночевать здесь, с утра в поход. – Градова отдала приказ.

– На полу в детской? – Уточнила Лерка.

– Там нет места, мы не собрали игрушки.

– Я соберу.

– И детей разбудишь. И, вообще, моя очередь сторожить малышню.

– С чего это вдруг?

– А потому что завтра перед работой мне нужно выспаться.

Хитрость победила разброд и шатание. И бедной Лерочке пришлось спать в нелюбимой пижаме, застёгнутой на все пуговицы, ведь рядом сопел посторонний мужчина, совсем рядом, рукой подать…

На следующий день невыспавшаяся мигера поставила все точки над «и». Трошин, если хочет помочь и пообщаться с детьми в оставшиеся дни отпуска, ночует у Алёшкина, Люда работает и не суёт свой нос в личные дела других, а Лера, пока, на хозяйстве. Так и пронеслись две недели. Бывшая чета Трошиных вместе готовили, вместе гуляли, вместе мыли и укладывали детей. Лера настолько привыкла к помощи, что в один из вечеров так расслабилась, что задремала за проверкой уроков, положив голову на руки. Точно, как в студенческие годы, когда присыпала над своими заданиями. Увидев это, Роман который раз почувствовал страшную ностальгию по тем временам, самым счастливым, напоенным любовью и пропитанным безоблачным счастьем. Почему, чтобы понять это, нужно было сначала потерять, обидев любимую женщину, а потом искать возможность жить с этим дальше. Точнее, выживать… Он присел перед ней, поправил волосы, погладил по щеке… В груди защемило, подступили слёзы, чего он не помнил в своей жизни вообще. Вошла Люда.

– Перенеси её на диван, я расстелила.

Он подхватил свою драгоценную ношу, донёс, положил на подушку. Она потянулась и обняла его.

– Ромка, куда ты меня? – Открыла глаза и вылупилась на него.

А он от неожиданности так и встал, наклонившись, боясьвыскользнуть из кольца её рук.

– Ой, прости, что это я. – И выпустила его из своих объятий. – Что-то приснилось не то.

– А может то самое, Лерчик?

Она подскочила, его глаза оказались прямо напротив её, голубые, добрые, лучистые и немного грустные. Роман держал её, не давал выскользнуть. А ей надо было спасаться бегством, паника накрыла, оторваться от этих чарующих глаз не было никаких сил. Лерка старалась не смотреть в эти колодцы когда-то чистой воды, тонуть в которых было так упоительно… И вот, они опять снятся ей, возрождая запрятанные в самых удалённых уголочках сердца нежные и солнечные чувства. Нет! Нельзя! Только не это! Прости и помилуй!

– Тебе пора, папа Рома. – Прозвучало, как «Пошёл вон»… – И не надо строить замки на песке, я очень благодарна тебе за помощь…

Он выпрямился, закрыв собой торшер, падающий сзади свет скрыл выражение его лица. Но голос…

– Мне твои благодарности ни к чему. Я получал настоящее удовольствие от общения и с тобой, и с детьми. – Он в резкой форме пояснял нерадивым подчинённым, что есть что, командный голос сразу занял всю квартиру. – Завтра меня ждут родители, а от них майор Трошин отправится к месту службы. И когда будет следующий отпуск, неизвестно. Очень прошу тебя об одном. Мои предки не виноваты, что у них такой непутёвый сын, и очень хотят общаться с внуками. Не отказывай им, пожалуйста. Ты же знаешь, они любят тебя. Более того, они на твоей стороне. Я сейчас уйду, конечно, слово хозяйки – закон. Но завтра заберу Варьку из школы, я кое-что обещал ей. И с Ванькой надо попрощаться. Если тебе не трудно, подойди с ним часам к семи в наше кафе. Я просто чисто физически не успею его забрать. Если не хочешь, попрошу Люду. На созвоне.

Быстро встал и через две секунды, уже одетый, вылетел из дома. Как по тревоге…

Людмила как изваяние, ни жива, ни мертва, застыла с тарелками в руках в проёме кухни. Её подружка, бледнея на глазах, заваливалась на бок. Нет, ну с этим надо что-то делать, Лерка так откинет коньки раньше времени. Она рванулась назад. Таблетка, вода, подушка, жалкий вид только что воевавшей амазонки…

– Ну, вот что! Я отдаю тебя в руки Алёшкина. И прежде всего, ты посетишь неврипапемаметолога (так и сказала)! Зачем обидела Трошина? Нельзя всю жизнь отыгрываться на оступившемся человеке. Пока он был рядом, у тебя ни одного приступа не было.

– На оступившемся? Да он…

– Я знаю, что он. Молчи уже. Закрой глаза и попробуй не думать о нём. – Люда села рядом, обняла подружку, тоже закрыла глаза. – Фиг! Не получится! Ты не можешь не понимать, что Роман любит тебя, это уже все осознали. Дай ему ещё один шанс, Лерка! Не отталкивай совсем. Ну как это говорят, подарите друг другу время. Вот он завтра уедет, и ты надеешься, что всё встанет на свои места? Нет, не встанет. Ты признала его отцом своего сына, у него тоже поменялось мировоззрение, а все окружающие видят вас только вместе. Услышь меня, постарайся забыть всякую гадость, вспоминай только хорошее, особенно, последние дни. Твой Трошин – хороший мужик, у него настоящие жизненные устои, и он страшно жалеет о случившемся. Во всяком случае, процесс переосмысливания жизни летит, сломя голову. И дети его любят, и он детей. Короче, отдыхай. Тебе нужно проводить его без обиняков, ненужных воспоминаний и огульных высказываний. Вспомни, Валерия, что ты – королева!

Получилось как-то сумбурно. Она убеждала Леру, параллельно пытаясь прояснить себе, что же ей самой-то делать? Градова постоянно видела один и тот же сон: Люда пытается догнать Максима, но когда он поворачивается к ней лицом, оказывается Володей, и зовёт: «Люся!» Янус на Янусе и ей погоняют…

Ванька капризничал, выворачивал матери руки, плакал и выгибался. Никогда он не вёл себя так, неужели заболел? Ну, где же Трошин с офицерской дочкой, как себя стала называть их девочка. В кафе было много народа, жарко и душно. Очень хотелось пить. Лера бы уже ушла, но надо же забрать Варьку.

– Мамочка! – Звонкий голос заглушил стойкий гомон посетителей, он у Варьки с рождения имел широкий диапазон.

– Извини, мы немного опоздали, нас подвели… Ну, неважно. А что тут за горланящий мальчик? – Роман вытащил сына из рук Лерки, а тот сразу зацепился за шею отца. – Так, так… Ну, понятно, сразу два зуба. Сейчас мы тебе бублик купим, почешешь свои дёсенки.

– А мне корзиночку, две! – Глаза девочки заблестели от предвкушения вкуснятинки.

– Сначала по пицце, ты мне обещала.

– Я схожу, принесу. Три сыра? – Вызвалась мама Лера.

Вернувшись, она застала картину из какой-нибудь мелодрамы. Ванька заснул, Варька притулилась бочком, подняв голову и рассказывая отцу что-тот ну очень важное. А на столе стоял букет ландышей, зимой, в Питере. Откуда? Она выгрузила всё на стол и вопросительно посмотрела на Романа.

– Лера! Получится не очень торжественно, тем более что виновник торжества всё продрыхнет. Но что делать, ему потом расскажем. Когда подрастёт. Мы не будем выяснять наши отношения, я и так понял, что ты не… – Он запнулся, Варька смотрела на него во все глаза, а ей совсем не обязательно знать «что не»… – Ну, не хочешь… ну ты поняла. Так вот, я имею право поблагодарить тебя за Ваньку, моего замечательного сына.

И вытащил красивую коробочку, открыл и положил на стол.

– Я знаю, ты давно хотела бирюзу. И набросок твой пригодился. Моя дорогая, это тебе.

Браслет голубел разного размера камнями на серебре, красота… У Лерки ком подступил к горлу, она чуть не расплакалась. Надела, залюбовалась, чмокнула Трошина в щёчку. Да ещё и умопомрачительный аромат ландышей…

– Спасибо, Ромка! – она не называла его так с тех самых поганых времён. – Очень красиво, хотя хвалить свой эскиз не очень прилично. Я тоже приготовила тебе подарок.

Она вытащила детский фотоальбом, маленький, но очень симпатичный и вместительный. Их дети, от рождения до этих дней, всякие смешные моменты и знаменательные даты.

– Я не люблю фотки в телефоне. Гораздо приятнее воочую. Вот и рискнула сделать и тебе.

– Можно считать этот чудный подарок выражением твоей доброй воли? Мы будем общаться, как родители? Я рад. И спасибо тебе. Не буду повторяться, я сто раз тебя просил о другом. Ну, хотя бы так.

Они ещё немного посидели, и Роман проводил их на такси. Никак не мог отлипнуть от детей, Варька стала подвывать, следом Ванька. Усадив детей, он повернулся к Лерке, зацепил двумя руками и поцеловал. От неожиданности она не отстранилась, а как раз наоборот, сильнее прилепилась к нему, теряя контроль над собой. Роман прочувствовал это, всё-таки он её хорошо знал, оторвался, заглянул в глаза.

– В букетике ландышей моё послание, обязательно прочитай. – И опять поцеловал, уже крепче и чувственнее. – Я люблю тебя!

« Девочка моя, золотая моя Лерочка! Я понял, что ты не простишь меня. Наверное, это правильно. Сколько раз прокручивал те ужасные события, пытался поставить себя на твоё место. Сотни раз задавался вопросом, а что бы сделал Трошин в такой ситуации? Так вот, я бы просто убил, и разбираться не стал. Не буду долго распространяться, вывод напрашивается сам собой: мне не место рядом с тобой, как мужчине твоей мечты, и я не буду мешать. Очень желаю большого счастья, женского, человеческого, удачи и добра. Только иногда выходите со мной на связь, особенно, первое время. Я даже представить не могу, как буду жить без вас, а мне ещё три года с гаком служить в стране белых медведей. И о родителях моих не забывай, родная моя. Я люблю тебя!»

Лерка проревела всю ночь, вкус трофимовских губ сотворил с ней злую шутку. Она вспомнила, вернее воспоминания попёрли без разрешения, невзирая на попытки не дать им вылезти на свет божий… Господи, она не может без него жить, а любовь это или что-то ещё, кто знает…

Дни поплыли, один за другим, похожие, скучные, трудоёмкие. Варька также общалась с папой, показывала ему Ваньку, а тот, услышав голос отца, начинал танцевать и выпрыгивать из штанишек. Лера не подходила к монитору. Людмила осуществила своё обещание, отправила подружку в госпиталь к Алёшкину, и тот занялся здоровьем жены своего нового друга серьёзно и основательно. Он воспринимал их именно как семейную пару. Это лечение отнимало у молодой мамочки последние силы, она стала слабая и худющая, кожа и кости. Но семейный доктор не проявлял по этому поводу никакого беспокойства.

– Девки, не дрейфьте, организм восстанавливается, вспоминает, каким он должен быть. Это ненадолго, через пару месяцев Лера будет командовать полками. – Он, общаясь с ней, всегда переходил на военную тематику.

А как иначе? Девки ведь не знали, что пригрели шпиона, собирающего сведения и передающего их в пользу майора Трошина. И когда тот увидел присланное Юстасу Алексом очередное донесение в виде фотографии истощавшей Лерки, что-то перевернулось в его наболевшей душе окончательно, и он начал военные действия по возвращению жены мужу. Неожиданная реакция на его поцелуй только закрепила это решение. Как он жалел, что оставил своё письмо, беллетрист хренов! Нет, он будет мешать, он сделает всё возможное и невозможное, точно.

Когда Роман прилетел, был удивлён: его встречала повариха в новой красивой шубе, ярком шарфе и сильно накрашенная. Здоровье так и пёрло из неё, краснощёкой, полноватой, улыбающейся во весь рот. Она кинулась к нему, повисла на шее, не самая лёгкая ноша. И потом, они не афишировали свои отношения, что же случилось? Всю дорогу, прилипнув к плечу майора своей пудовой грудью, целовала и шептала, как любит, как соскучилась, как еле дождалась. У них и раньше были такие перерывы во встречах, что же сейчас вдруг? Трошину стало очень неуютно рядом с этой женщиной, с которой связывал только секс и комфорт, создаваемый ею.

– Что-то случилось? Ты выиграла в лотерею? Или тебя назначили кормить президента?

– Я очень соскучилась. – И опять целовать, обнимать, дуть в уши.

К шаману не ходи, эта женщина из тех, кто может ублажить любого мужчину. Эта мысль пришла в голову Романа, когда он, вдохнув цитрусовый запах свежести, увидел уютную комнату, накрытый стол, расстеленную красивую кровать, на которой лежал очередной свитер для него, теперь любимого, а не просто партнёра.

– Я связала его сама. – Поймав взгляд майора, томным голоском произнесла женщина. – Долгими зимними вечерами.

Она начала хлопотать. Трошин отправился в душ. Налупившись всяких деликатесов, в кулинарном искусстве толстухе не откажешь, Роман отправился в постель, чистую, приятно пахнущую, и заснул, не дождавшись своей партнёрши. Но отвертеться не удалось, под утро она его всё-таки сделала, получив всё, что хотела. Жизнь у этой особы налаживалась. Но Трошин, не любой мужчина. И то, что происходило, ему не приносило особого удовольствия, не цепляло, как раньше. Надо объясниться. Но на деле, майор просто объявил ей, что уезжает в гарнизон надолго и не обидится, если она найдёт себе другого. Он бросил её, но ведь и не обещал ничего.

На весенние каникулы приехали родители, причём, все. И Трофимовы, и Трошины, и Градовы. Родительский совет, так сказать. И первой решилась поговорить с Лерой её бывшая свекровь.

– Видишь ли, девочка, назрел разговор, серьёзный. Но сначала скажи, ты окончательно выкинула моего сына из своей жизни? Мне можешь говорить предельно честно, я не обижусь.

– Как это возможно, если он – отец наших детей.

– Уже хорошо, наших. Но я не об этом. Я о женском счастье. Мой мальчик любит тебя и очень жалеет о случившемся, и ты об этом знаешь.

– Ничего я не знаю. – Лера уже совсем выправилась, даже появились щёчки, но остаточные явления в виде слабости и головокружения ещё имели место быть, и именно сейчас подкатили.

– Так, спокойно, Лерочка. Я не собираюсь лезть в вашу личную жизнь. Просто хочу донести до твоего сведения, что в статусе жены ты получишь квартиру в Питере, льготы для детей, возможность ездить к мужу официально.

– Правильно ли я понимаю, что вы хотите очередной раз выдать меня замуж за своего сына, но теперь уже в обмен на жилплощадь и блага? Нормально… Всё было… Но…

– Я хочу, чтобы вы были счастливы, чтобы ты, наконец, зажила в хороших условиях, чтобы тратила деньги своего мужа, засунув свои принципы в попу. И чтобы ездила к нему, ведь там так тяжело служить. Ты не задумывалась, каково ему? Всё, я сказала, что думала. Вам жить.

Зёрна упали на взрыхлённую землю.

Как-то вечером Лерка заснула перед монитором, уложив спать расстроенных детей, не пообщавшихся с отцом из-за перебоев связи.

– Лерчик, ау! – С экрана улыбался Трошин. – Я уже полчаса смотрю на тебя, а ты дрыхнешь, как слон.

– Дети так и не дождались, но просили показать рисунки. Смотри, первый опус твоего сына. Оранжевая клякса – это я, а зелёная большая закорючка – это ты.

Отец рассмеялся, глаза увлажнились, превращаясь в тающие ледники, когда во льдине образуется озерцо, чистое, глубокое, отдающее синим.

– Я так скучаю, нет никаких сил. Сижу в гарнизоне, служу отчизне и считаю дни до отпуска. Ещё не скоро, дел по горло, специалистов не хватает, опять же, новый набор, учить и учить. Дай мне руку. – И приложил свою к камере монитора.

Лерка повторила за ним. Помолчали.

– Я бы отдал полжизни, если бы ты приехала ко мне.

– В качестве кого, Рома? Бывших жён выметают из ваших городков, а не принимают.

– А давай подадим заявление, и ты официально, как невеста, сможешь посетить наши края.

– Я подумаю.

И подумала. В середине июня, распихав детей по бабушкам, она летела в неизвестность, сама себе так и не растолковав, зачем. Её сердце трепетало, боясь повторения боли и унижения… Примерно так же, как и желание увидеть, прижаться, остаться с Трошиным навсегда. Пятьдесят на пятьдесят. Но Лерка трусила, собираясь рискнуть, не хотела никакого шампанского…

Он увидел её ещё на трапе. Пара дней, проведённых из-за непогоды, в аэропортах, оставили свои следы и на нём, и на ней. Трошин замаялся, мотаясь между самолётом и штабом, где проходил разбор итогов проверки. Всё складывалось удачно. В случае хорошего результата, в чём не было сомнения, ему дадут небольшой передых. А Лерка, почти не спав, голодная и грязная, злилась на себя за не сохранение «морды лица». А ведь Люда так просила: «Главное, соблюди внешний вид, ты сейчас, после лечения, прям, прелестница и раскрасавица! И помни о своём королевском высочестве!» И что? В реалии – женщина-привидение, лицо серого цвета, пузо прилипло к позвоночнику, глаза потухли ещё вчера…

Она тоже увидела его сразу, как только ступила на трап. Трошину невероятно шла военная форма. Высокий, перепоясанный ремнями, подчеркивающими широкие плечи пловца, он основательно стоял на земле крепкими и длинными ногами. Ветер трепыхал его светлые волосы, а Лерку так просто чуть не сбил с ног, закрывая лицо длинными прядями, разлетающимися в разные стороны. Роман поймал её с последней ступеньки, а она всё старалась справиться с волосами, теперь мешающими и ему.

– Лера, просто держи рукой, я тебя донесу. – Разве это он хотел ей сказать? – Ты посиди, я багаж притащу.

Лерка не могла сидеть в какой-то там машине, её женская природа, почувствовав рядом родное и желанное, попёрла из всех щелей. Она заколола волосы и вылезла. Роман забросил чемодан и опять поймал свою улетающую Мэри Поппинс.

– Лерчик, я думал, не дождусь, отдам богу душу прямо здесь. Как я рад… – И подняв свою драгоценную ношу, стал целовать её, потянувшуюся к нему всем своим телом.

Он вёл машину, а она смотрела на него, не могла насмотреться. Роман останавливался, целовал-миловал, никак не мог поверить своему счастью. И опять за руль, и опять родные глаза глядят с такой любовью, что хочется орать от сознания, что она рядом, ликовать, что они вместе, улетать на седьмое небо, видя, что ей тоже радостно, что счастье светится в чудных женских глазах. Они рисковали не добраться до посёлка сегодня…

– Ромка, куда?

– Иди за мной. – Он вошёл первый в свою комнату и резко остановился, а Лерка от неожиданности воткнулась носом в его спину.

В следующую секунду она обомлела: повсюду наблюдались следы пребывания двоих, разобранная кровать, трусы и лифчики разбросаны в самых неожиданных местах, бокалы, тарелки, чашки, даже недопитые бутылки, видимо на любой вкус – в двойном экземпляре.

– Народ к разврату будь готов! Всегда готов! – Слова слетели с леркиных уст сами собой. – Какая тебе досталась неряшливая дама, не повезло. Ну, правильно, наш рейс должен был прилететь завтра, у вас был ещё один день в запасе. Где у вас гостиница?

– Лера, прекрати! Надо быть полным идиотом, чтобы притащить тебя сюда, в этот бедлам. Наверное, я бы нашёл способ привести своё логово в порядок. Но меня здесь не было больше двух месяцев, это какой-то нонсенс. Надо разобраться.

– Вот и займись разборками. А я устала. Не подходи ко мне! – Она заорала, как будто её пырнули ножом.

Хотя почему, как будто. Её сердце с пронзённой дырой, душа, перевернувшаяся вверх тормашками, и бурлящие мозги, в купе представляли собой именно кровоточащую рану.

– Послушай, призови здравый смысл. Тебе любой скажет, что я жил в гарнизоне, а последние дни в аэропорту. Пусть я для тебя прохиндей и ловелас, но не идиот же! Пойдём отсюда, у меня теперь есть небольшая квартира, она была мне не нужна, и там жил мой сослуживец. Он перевёлся, а я не успел навести в ней порядок.

Лерка его не слышала. Она прислушивалась к себе, боясь спровоцировать приступ. Слава богу, Алёшкин – профессионал, он поставил её на ноги. И силы есть, и мозги восстанавливаются, и способность дышать ещё не оставила. Она развернулась и пошла, куда-то… Трошин со всего маху дал ногой по чемодану, что-то тренькнуло, но ему было не до этого.

Он поселил её здесь же, в другом номере, и до того, пока перед его носом не закрылась дверь, они не произнесли ни слова. Лерка рухнула на кровать, грязная, голодная вобла, отбитая как для употребления с пивом…

Проснулась от холода. Она даже не накрылась, настолько была раздавлена «пламенным» приёмом. Не успела открыть глаза, как картинка нарисовалась во всей красе. И в ушах зазвенело: «… Но не идиот же!» Да, что-то не складывается. И вообще, если ему так великолепно здесь живётся, зачем нужна Лера? Посмеяться? Ну не до такой же степени… Она преодолела тысячу километров, чтобы поймать приключение на ж…? Лера закусила удила, она докопается до сути, чтобы уже разрезать этот гордиев узел. Раз уж Валерия Трофимова оказалась здесь!

В коридоре стояла гробовая тишина, слышно было даже её дыхание. Нужно было найти комнату Романа, забрать чемодан. Мог бы, хотя бы это сделать. Она боялась ошибиться и стала прислушиваться, останавливаясь под каждой дверью. Хотя, как бы это помогло? Со стороны всё выглядело очень даже странно…

– Ба, у нас завелись домушники? Это что-то из области непостижимого. Да ещё и кто? Валерия Трофимова. – За спиной у Леры стояла … Илона.

Как можно было так беззвучно подкрасться, непонятно. Вот только её здесь не хватало. Но Лерка уже вышла на тропу войны.

– Не могу сказать, что рада тебя видеть, но не могла бы ты показать комнату Трошина, мне надо чемодан забрать.

– А как? Она же закрыта. Хотя у меня есть ключ, но без его разрешения не могу тебе его дать.

– Да и не надо. Просто разбуди. Или я сама, если ты боишься.

– А будить некого, он у своей поварихи дрыхнет. Здесь у него только девочки-припевочки, официантки и связистки, а там, – она мотнула головой в другой конец коридора, – любовь всей его жизни, заведующая столовой. Я могу много чего тебе порассказать о жизни твоего бывшего, но ведь ты не за этим сюда приехала. А зачем?

– Послушай, призрак ночи, ты поможешь мне или нет? Тебе на службу завтра не надо? Уже за полночь. По местному.

– Хорошо подготовилась, изучила обычаи и географическое положение. Нет, не помогу. Иди к поварихе, разбуди его и решайте свои проблемы сами. По этой стороне последняя дверь. А я спать, мне уже местечко нагрели, и твой Трошин мне на фиг не нужен.

– Ну да. Поэтому ты и приехала сюда, в чудное курортное место, и сказки рассказываешь про белого бычка, вернее, медведя. Фокус не удался, я не верю ни одному твоему слову. Спокойной ночи, сестра Гримм!

Глаза Илоны сузились, губы затряслись в безмолвной злобе, кулаки сжались до белых косточек. Она сейчас убьёт Лерочку, такую хорошую девочку, правда, полную дуру. И поделом…

– Что тут происходит? – Громкий шёпот вонзился в раскалённую атмосферу спящего коридора.

К ним, смешно перебирая ногами, приближался старичок, явно представитель северного народа.

– Ты что здесь делаешь, Илонка! Опять бузишь? Иди на свой этаж, пока я очередной раз не доложил, что ты крутишься возле двери майора. Без разговоров. А вы, видимо, жена этого самого майора? Санта-Барбару здесь устроили. Ночь на дворе, хотя какая ночь, белые ночи ноне. Но вам не привыкать, вы же из Питера?

– Здравствуйте! Мне бы в комнату Трошина попасть, там мой чемодан. Это возможно? При вас, при свидетелях, так сказать.

– Не получится, красна девица. Его вызвали ещё вечером, вам он не достучался, а после известных событий и мне не доверил новые ключи. Так что ждите утра. Пойдёмте, я вам покажу, как можно сотворить ночь в комнате. Да и пакет для вас оставил ваш муж. Илона, спать!

Но когда Лера забирала пакет, прибалтийская матрона стояла у неё за спиной и пыталась заглянуть внутрь, даже не скрывая любопытства.

– Что такое? Тебя так интересует, что там? Грамоты и благодарности для тебя, точно, нет. Хотя, подожди. – И вытянула красивую открыточку. – Ой, прости, это тоже мне. Гуд найт, дамы и господа.

Красивая цвета мяты пижамка на кнопочках, в колокольчиках ландышей, была явно постирана и даже поглажена. Нижнее бельё, полотенце, туалетные принадлежности и пара колготок. Всё правильно, плюс десять в июне на этом краю земли – подарок. Коробочка любимой сливочной помадки, плитка горького шоколада и бутылка минеральной воды. Да, Роман не мог всё это приготовить вчера, после прилёта Леры. Он бы просто не успел. Значит, подготовил заранее. Образ злостного изменника и обманщика продолжал рассыпаться. Так, мыться и спать, утро вечера мудренее. И уже лёжа в постели, открыла открытку.

«Если ты уедешь, я умру. Без шуток. Я люблю только тебя!»

Тихий стук в дверь, сразу же вызвавший у Лерки и панику, и радость одновременно, топанье голых пяток по полу, и опять в постель. Трошин вошёл, внимательно посмотрел на неё и молча отправился в душ. Надо попить водички. В животе заурчало от голода, очередной кусочек шоколадки проглочен, как кобелём муха. Накрывшись с головой, невеста без места пыталась утихомирить своё сердце, повисший в воздухе запах её любимого будоражил и возбуждал. Ей не надо сейчас этого, похотливое желание – плохой советчик в серьёзных делах. Но…

Одеяло сброшено, Лерка захвачена в плен, губы запечатаны жарким поцелуем, сама зажата в кольце мужских рук. Она ещё пыталась рыпаться и выворачиваться, но куда там… Да и зачем, ведь её тело уже сдалось на милость мужчине, единственному, любимому, родному. Одни только прикосновения его губ, ласкающих шею, грудь, плечи, вызвали у женщины взрыв радужных эмоций, осколки которого разлетелись во все стороны и накрыли её упоительным предвкушением наслаждения. Лерка выпустила свою страсть из-под контроля, улетев вместе с ней в омут сладостных мгновений, запрятанных, а теперь вылезающих на свет божий. Да пошло всё к чёрту! Кнопочки на пижаме быстро освободили жаждущее женское тело, она не давала Ромке оторваться от её губ, выгибаясь и впиваясь ногтями в плечи, цепляясь за шею, обвивая его и руками, и ногами. Как они не сожрали друг друга? Как не проглотили? Он перевернул свою девочку, уложил её на себя и, держа на вытянутых руках, стал выцеловывать самую искусную грудь на свете своими горячими губами, нетерпеливым языком слизывая сливки с торчащих больших сосочков, пока не впился в них, настроенных только на его волну. Лерка слетела с катушек, получив громадную порцию сумасшедшего удовольствия. Этот мужчина заставил её освободить себя для него, вспомнить, что нет ничего прекраснее их переплетённых тел, дорвавшихся друг до друга.

Любимая женщина ловила его губы, жаркие и ненасытные объятия не давали никакой возможности вырваться из плена. А и не больно-то хотелось! Прикосновение женской груди, как электрический ток, туманило сознание, и Ромка никак не мог удовлетворить своё влечение. Как он мечтал об этом, эта грудь, как два полушария с чувственными бугорками, снилась ему чуть ли не каждую ночь. Ну как оторваться? Как отпустить от себя эту красоту? А Лерка, изнывая от вожделения, сладостно постанывала. Она уже не могла ждать, нетерпеливо вонзаясь руками в его плечи, завлекала в свои чертоги. Ноги поползли в разные стороны, обжигая жаром женского естества, губы присосались навеки, грудь манила, заласканная до основания нежными мужскими руками. Он знал все её точки «джи», а она опять доверяла себя целиком и полностью, следуя воле победителя, её героя, мужчины всей жизни…

– Не выходи, полежи на мне. – Всё произошло так быстро, леркино тело, провалившись в состояние неистового блаженства, быстро вспомнило процесс получения сексуальных утех и требовало продолжения.

– Я раздавлю тебя, так и не доставив всех благ, которых ты заслуживаешь, у меня на тебя большие планы. Что тогда?

– Пожалуйста, расслабься, я хочу почувствовать тебя всего, впустить любовь и веру в мою душу окончательно и бесповоротно. – И стала водить руками по его плечам, спине, шее, словно изучая заново все рельефы и выпуклости мужского тела.

– Ты как вспоминаешь меня…

– А я и не забывала. Просто, очень соскучилась…

Рома вскочил, сгрёб Леру и уволок в душ. И там, под тёплыми струями воды, всё время держа её на руках, закрутил сумасшедший водоворот взаимного наслаждения, утопив последние сомнения его любимой женщины.

– Надо что-то придумать, чтобы не отрываться от тебя. – Лерка лежала под крылом своего ненаглядного, прижавшись к его боку всем телом. – Вот как отпустить тебя? Ну, может, когда наемся по уши. Но это вряд ли… Ой, как я хочу есть, этот шоколад только провоцирует аппетит.

– Какой же я дурак. Одеваемся. Пойдём в нашу столовую, там …

– …Твоя повариха. Это она научила тебя так готовить? Я не пойду, мне надо подготовиться к встрече с твоими профурсетками. Я собираюсь здесь жить. Ведь это возможно? Я видела детей и женщин, явно офицерских жён.

– Милая моя, я даже не мечтал об этом. Но это потом. А сейчас мы пойдём в ресторан.

– К твоим официанточкам? Не пойду.

– Да откуда ты берёшь всю эту гнилую информацию?

– Почему гнилую, ты же не отрицаешь любовной связи с мадам Картошкой?

Трошин сел, подтянул Лерку к себе и, глядя в глаза, прямо и честно выдал свою тираду.

– Не отрицаю. Но ни о какой любви не было и речи. Я выбрал взрослую, ничего от меня не требующую, кроме секса, женщину. Будущее не сулило ничего хорошего, влюбиться я уже не мог никогда, потому что всегда любил только зеленоглазую красотку, Валерию Трофимову. И когда окончательно понял это, ты была уже далеко от меня. Прошу, давай выкинем всю эту мишуру из нашей жизни, зачем то же господь бог дал нам сына и возможность начать всё сначала? Я уверен – это награда за любовь. И я очень тебя люблю. А ты?

– Ты меня об этом спрашивал тысячу раз. А я – однолюбка.

Лерка опять потянулась к его губам, как-то весь мир зациклился на них, и, обхватив руками лицо Ромки, стала целовать, завалила на кровать и… Поели, и первое, и второе, и третье… А потом она просто заснула, уткнувшись носом в его плечо. Укатали Лерку сексуальные горки!

«Моя девочка, солнышко моё, родная кровиночка! Такая нежная и страстная, милая, красивая, неповторимая… Внешне тонкая и звонкая, а внутри – кремень. Как он собирался прожить без неё жизнь?»

И буквально через несколько часов он убедился, что это не просто слова…

Ему позвонили, и он отправил Леру вперёд. В его комнате уже навели порядок, а чемодан всё ещё оставался там. Войдя, чуть позже, Роман чуть не бухнулся оземь: на полу сидела его девочка, вся в слезах и руки в крови. В глазах потемнело, он бросился к ней, схватил за запястья и … прилип.

– Мама тебе варенье твоё любимое, айвовое, передала. И вот! – Всхлипывая, растолковала рёва.

И он вспомнил, как шандарахнул, в сердцах, по чемодану ногой…

– А пошто рыдаете, сударыня? – Он произнёс эту фразу, одновременно выпуская воздух из лёгких, ведь секунду назад его сердце скрутилось в узел от вида «пострадавшей» Леры.

– Так все вещи про-па-а-ли-и… Как я покажусь алчущим тебя бабам? В пижаме? Или, может изобразить ню? Чтоб запомнили на всю жизнь.

Роман поднял её, затащил в ванную, отмыл сладкие потёки.

– Вот варенье очень жаль, такая вкуснотища, но восстановлению не подлежит. А вещи? Не смеши меня, сегодня же восстановим в ещё более лучшем виде.

– А пойду я, в чём восстанавливать, в твоих спортивках и майке? Всё дорожное постирано.

– Ну и прекрасно, есть повод никуда сегодня не выходить. Только за едой. Пошли. Ты пока разберёшься в масштабах одёжной катастрофы, я схожу. А то ты у меня помрёшь раньше срока.

Почти всё пришлось выбросить. Но любимый свитер и запасные джинсы чудом оказались незатронутыми. Переодевшись и собрав теперь уже одёжный мусор в большой пакет, Лерка пошла искать, куда его выбросить.

– Рома, я очень скучаю, пожалей меня, не отталкивай. Она же уедет, и мы сможем…

– Нет, пойми ты уже, я не вернусь. Ты же прекрасно понимала, что наши отношения не навсегда. Да тебе только пальцем щёлкнуть, и у твоих ног выстроится очередь. – Голос Романа звучал как-то нежно и извиняюще, ему явно было жалко женщину, с которой он общался.

Валерия застыла. Если пойдёт вперёд, наткнётся на пассию Ромки. Не хотелось бы в домашнем виде… А если назад, рискует выдать свой отход. Что делать?

– Да не нужен мне никто, Ромочка. Все последние месяцы я только и живу надеждой вернуть тебя. Но поцелуй меня, хотя бы, пусть и на прощание.

Лерка зашуршала пакетом и решительно ступила вперёд. Ну, уж фиг вам!

Полная, симпатичная женщина даже вздрогнула и отшатнулась от майора, не успев зацепить его губы. Да и как? Высокий Трошин не помог ей, он стоял как корабельная сосна.

– Добрый день! Не подскажете, где у вас тут…

– Прямо, в конце коридора налево, там увидите. – Повариха даже не рассматривала Лерку, как конкурентку себе, она заглядывала в глаза Романа и ждала, когда же эта незнакомая серая мышка уже удалится.

– Роман, будьте любезны, отнесите туда, куда сказали. А мне ещё собираться.

Повернулась, запела какую-то мелодию, но конец разговора долетел до неё.

– Это она? Ты с ума сошёл! Да она же…

– …Моя любимая женщина, мать моих детей и самый лучший и преданный друг! Я её ни на кого не променяю. И закончим на этом.

Вернувшись через полчаса с пакетами и коробками, Трошин не нашёл Леру. И сумочки тоже не было. А больше у неё ничего и не имелось. Ушла? Куда? Он рванулся на выход и услышал её голос из подсобки на проходной.

– Спасибо вам большое, ничего нового вы мне не рассказали. Я пойду.

– Не, посиди со мной, допей чай. Специально для тебя транспорт не попадут, девонька моя. Ждать до завтра придётся, хошь-не-хошь. Пересядь-ка на диванчик. Вот так. Ну, и ну…

Трошин влетел в каморку.

– Тихо! Девочка спит, не видишь, что ли? Только до подушки добралась и отрубилась. Она за тобой следом выскочила. А там Илонка, как будто ждала, зараза. Я ж её и вчера гонял, бывают же такие бесстыжие! Ну, твоя боевичка ей по морде и заехала сумкой. Я еле успел между ними вклиниться, а то бы от девочки остались рожки да ножки. Затолкал к себе, её трясёт не по-детски, я чаю с морошковым бальзамом налил, потом вторую чашку. А оно, вишь что получилось? Захмелела девка, слабая до алкоголя, я ж не знал. Ты уж прости. Не трогай, пусть поспит, я её в обиду не дам. И не отпущу. – Комендант выдал тираду на одном дыхании, явно, жалея и симпатизируя Лерке.

– Она не ела толком дня три, устала, негатива нахваталась, вот и…

– Иди уже, стол накроешь, придёшь. Ты, майор, свои холостяцкие замашки засунь подальше, а то потеряешь свою королеву. Я – старый оленевод, сразу понял, что не так просто она сумкой воспользовалась. Видать, переполнилась чашка последней каплей.

– Лер, просыпайся, надо поесть. – Роман давно перенёс своё сокровище в комнату, крутился около стола и поглядывал на неё. – Солнышко моё, мне темно без тебя, без твоих лучиков. Помнишь рассвет на выпускном? – И осёкся, не самый удачный пример.

– Как не помнить первое предупреждение не связывать с тобой жизнь? – Она открыла глаза, как будто и не спала, пристально вглядываясь в Романа. – Тебе не кажется, что здесь слишком много твоих бывших на один квадратный сантиметр?

Она встала, подошла к нему вплотную и, задрав голову, уставилась, не моргая, в его глаза. Ему стало жутковато: неестественность круглых остановившихся глазюк, прямая спина, высоко задранный подбородок – как манекен в магазине одежды.

– Даже, если я поклянусь, что мне наплевать на «это», ты не поверишь. И правильно, потому что тебе «это» не всё равно. Зря, зря так реагируешь, я только твой, поверь мне. Лерка, мы завтра уедем на недельку в одно чудесное место, ты и я. А они пусть строят замки и вынашивают планы, которые никого не интересуют. Мы не можем допустить, чтобы кто-то опять встал между нами. Ведь да?

– Ты не должен допустить. Ты! Почему не оградил меня от последствий своих вакханалий? Почему позволяешь себе сочувствовать любовнице, выслушиваешь её, жалеешь? Это что такое? И откуда эта Илона Падловна знает о цвете моего нижнего белья и пижамы, которые я сама только вчера увидела? А? Ты понимаешь, что я дошла до того, что ударила её? А что дальше? Дуэль? Русская рулетка? Харакири? Я, явно, погорячилась, когда сказала, что приеду сюда жить. Ромка, что делать? Отдать тебя им, значит, остановить сердце, выбросить ключ от завода и жить ради детей. Невесёлая перспективка! Зачем я приехала? Зачем устроила себе очередное испытание? Почему ты молчишь?

– Жду, когда у тебя закончится завод, отберу ключ и буду заводить свою любимую женщину только на позитив. Вот увидишь, мы будем счастливы, начнём все сначала, с чистого листа, оставив только хорошие воспоминания из нашей непростой прежней жизни. Я научу тебя доверять мне, верну любовь и надежду на будущее. Иначе никак, у нас нет другого пути. И если у тебя остановится сердце, то я боюсь подумать, что может стрястись со мной. Но зачем нам всё это? Иди ко мне, дай свои ручки. – И зацепил мизинцем пятый пальчик Лерки. – Ну всё, успокойся, мирись – мирись и больше не дерись. Сумками, тем более. Где твои королевские манеры? А вообще-то, поделом ей, как ты говорила, Падловне?

Поесть Лерке удалось где-то часа через полтора…

Следующий приём пищи состоялся в чудесном месте. Русский Север! Стариннейшая земля! Красота, закованная в отвесные скалы, тёмное сине-серое море в барашках, птичьи базары и незабудки. Аскетично, но жутко симпатично. Кучки маленьких голубых цветочков, причудливо изогнутые низенькие берёзки и стройные маленькие ёлочки… А под ними кустики цветущих ягод, разных, в диковинных листочках. И яркое холодное солнце, почти белое, расплескавшее вокруг свои всполохи – хоть картину пиши, шедевр обеспечен.

– Я знал, что тебе понравится. – Довольный Трошин встал сзади, обняв, уткнулся носом в макушку. – Моё любимое место, дарю! Оно наше на целую неделю.

У Лерки перехватило дыхание. Одни, только он и она! Какое счастье! Она повернулась и запрыгала вокруг Романа, пытаясь зацепиться за плечи и зацеловать уже его, мага и волшебника. Как ей всё тут было по душе! Лера прибывала в состоянии полной удовлетворённости жизнью! Свершилось! Она не отдаст своего мужчину никому, слишком тернист был путь в сады Эдема. В конце концов, Трошин опять выбрал её, пусть даже и в таком аморальном сопоставлении. Ну, вот же он, рядом. Ромка схватил её в охапку, закружил, поднял, как маленькую девочку на вытянутых руках и опустил прямо на свои жаркие, такие вкусные и жаждущие Лерку губы…

В неё вселился бес, или бесенесса. Она носилась по скалам, спускалась к морю, прыгала по камням, пыталась кормить гагар, рискованно близко от их базара. Роман замучился вытаскивать её из ловушек и передряг, в которые она всё время попадала. Куда делись манеры леди? Перед ним стояла бандитка Валерка с нашего двора. И когда пацанка была, всё-таки, атакована птицами, терпение его лопнуло.

– Что ты хочешь от них? Поселиться в гнезде? А у них нет свободных? Быстро домой, ты наказана.

Надутая Лерка оставшуюся часть дня изволила молчать, сверкая своими жёлто-зелёными зенками. Трошин посмеивался, нагружая её всяческими заданиями. Взяв обет молчания, она даже не могла отказаться. Перед сном несносная девчонка вылезла из душа голышом, прошлась по комнате и неожиданно выскочила на воздух. Он и ахнуть не успел, а за окном около пяти тепла. Напяливая на ходу ветровку, схватил плед и, чуть не свалившись со ступенек, скатился на дорожку. Леры нигде не было. Вот так номер! Ромка бегал вокруг домика, орал и звал, бесполезно. Надо возвращаться, включить СОС и одеться, пока сам не превратился в зомби.

Леди лежала на кровати, картинно закинув за голову руки и чуть оголив грудь. Их высочество почивало. Или делало вид. И он понял, что она просто спряталась за дверью, а он с перепугу проскочил мимо. Нет, моя дорогая, так дело не пойдёт! Трошин сорвал одеяло, скинул куртку и завалился на голую Лерку, намертво впившись в её губы. Какое там сопротивление? Голос вопиющего в пустыне. Он оторвался, оставив ожоги от поцелуев на шее, груди, плечах, не реагируя, при этом, на сыпавшиеся на него удары, взбрыкивающие ножки и дерзкие слова. Отпустил, но не насильник же?

– Завтра же отвези меня назад, я хочу домой. – Тут же заорала Валерия и спихнула его на пол. – И спи, где хочешь! Может, гнездо освободилось? Пойди, проверь.

– Как скажете, карета будет подана утром после завтрака. Раньше просто тыква не успеет вырасти! Да и с феями-крёстными у нас в Арктике напряжёнка. Но и они не помогут, насильно мил не будешь.

Он бросил на пол плед, подушку и улёгся, накрывшись покрывалом и курткой с головой. Быстро уснул, армейская привычка спать в любом виде и в самых сложных условиях не подвела. А ночью проснулся от сопения под мышкой: звезда его очей дрыхла под боком, выпятив голую попу из-под сползшего в сторону Романа покрывала. Она, эта пятая точка, уже заледенела, да и сама худышка была на последней стадии перед превращением в снежную королеву. Как он не заметил её перемещения? Перебазировав Лерку на кровать, замотав в одеяло, потряс, пытаясь разбудить, и помчался на кухню. А когда вернулся, она сидела в позе лотоса с закрытыми глазами и раскачивалась, как тростиночка на ветру, перегибаясь в талии и скрестив руки на высокой и совсем не маленькой груди. У Лерки была изумительная фигура, даже рождение детей не смогло испортить это произведение искусства. Трошин очень хорошо понимал художников всех времён и народов, изображающих обнажённые женские тела, создавая шедевры и вызывая истинное восхищение у сильного пола. Чего не скажешь о мужском ню, а в профиль, вообще, чёрт и что и сбоку бантик.

Он заставил ледышку выпить водки.

– Вот скажи, зачем ты меня всё время провоцируешь, Ромка? Я ведь действительно хочу свить гнездо, вернее, восстановить. И не потому, что место около тебя освободилось. Ты мне мил, мил, очень мил, я так люблю тебя!

– Я уже и не надеялся услышать ещё когда-нибудь в жизни слова любви в твоём исполнении. Как я рад, Лерка. Я тебя обожаю! Ты должна простить меня окончательно, потому что мы возьмём с собой только историю нашей любви, вырвав из неё всё грязное и мешающее жить счастливо.

– Я опять должна, я опять на передовой. Как там говорят, надо научиться прощать, обзавестись мудростью, стать асом на предмет, что такое хорошо и что такое плохо. Ну, хоть бы кто-нибудь заикнулся, что нужно просто уметь не обижать и не причинять боль! Ромочка, давай оставим все эти неживые штампы и будем просто жить, с детьми и родителями, с друзьями и знакомыми. Просто жить! Я заканчиваю военные действия, у меня язык заплетается. Напоил бедную барышню. – И, дёрнув его на себя, накрылась счастливым майором, обнимая и всё сильнее прижимая к себе. – И не сползай с меня, я – сильная женщина, со мной бороться бесполезно, если я уже точно уразумела, что никому тебя не отдам.

Первым делом, вернувшись в городок, они выдраили маленькую, но очень уютную квартирку. Причём, он мыл, чистил, вешал и устанавливал, а она разбирала и выбрасывала его вещи. Трусы и майки были отправлены на помойку в первый же день приезда. Видимо, чтобы не пахло всякими там… вожделеющими её Ромкой. Теперь следом летело всё остальное. Трошин только посмеивался, он почти не ходил в гражданке, да и не просил кое-кого одевать и одаривать его. Они даже обсуждать это не стали. На следующий день расписались, не делая из этого никакого праздника, день свадьбы как был, так и остался днём отсчёта их семьи. И Лерка улетела, чтобы через неделю вернуться к своему мужу, без которого она уже не сможет ни дышать, ни радоваться, ни просто жить!

В аэропорту её встретил Алёшкин и по дороге доложил обстановку. Люда проходила обследование у него в госпитале, в неврологии. Она вернулась из поездки на Восток, куда очень давно стремилась попасть, почти сразу. Володя узнал об этом последний. Градова никого не оповестила, на звонки не отвечала, и её мама озаботила Римму Ивановну, которая и нашла Люсеньку дома в состоянии полного не стояния.

– Мы не сообщали тебе, иначе бы она нас убила. Но страшного ничего нет. Просто потрясение, шок, какой-то удар. Я очень надеюсь, что твой приезд вызовет её на откровенность, она вывалит, наконец, гнетущие её копания в себе, наружу, и процесс восстановления пойдёт. Поэтому, ты уж прости, я везу тебя сразу к ней. Можно даже отпустить домой под твой присмотр. Ну, посмотрим.

Люда походила на привидение: такая же прозрачная и трепещущая при каждом дуновении воздуха.

– Лерка! Выглядишь великолепно! Как я рада за тебя! Надо полагать, ты меня бросаешь? – Голос подружки сорвался, глаза вылупились, явно, чтобы не пропустить на свет божий слёзы.

– Людочка, я так соскучилась. Ты не отвечала последнее время, я уже и не знала, что предположить. А ты вон что удумала. Так, ничего не знаю, мы едем домой. Не завтра же я уезжаю. Мне тебе нужно столько всего рассказать, показать, подарить. Давай, собирайся. Отпускаешь, Володя? Кстати, а ты свободен? Поехали с нами, я вам такой ужин сварганю.

Так и сделали. Алёшкин затащил свою пациентку с этажа госпиталя на этаж квартиры, ни на секунду не выпуская из рук. И дома ловил каждое её слово и движение, несмотря на безответность и невнимание с её стороны…

– Люда, ты не смотришь на Алёшкина, отводишь взгляд, стараешься не разговаривать с ним. Что-то случилось? Он очень переживает за тебя, это же видно невооружённым глазом. – Лера задала вертевшийся на языке вопрос, еле успев закрыть за морским доктором дверь.

И та залилась слезами… Ниагаре делать нечего. Лерка каким-то чутьём поняла, что дорогой подруженьке нужно выплакаться.Села рядом со стаканом воды.

– Я встречалась с Максимом. Не просто встречалась, а провела с ним ночь. Целую ночь. Я – дура, набитая похотью и глупостью. Не смогла устоять, потеряла голову, как только увидела голубые бесовские глаза! Если бы я знала, что он будет там, я бы хоть как-то подготовила своё сердце и предупредила душу. А так… Случилось, что случилось. И теперь я на дне, на страшном илистом и глубоком дне. – Слёзы как-то сами собой высохли, как будто заменённые ещё большим проявлением чувств, в виде самобичевания.

– И что? Ты любишь его, имеешь полное право…

– Лера, не начинай. Кто, как не ты, понимаешь, о чём я? Зачем лишние слова? Успокаивать меня не надо, я опять ощущаю себя паршивкой и изменницей. Я сотворила нечто, Лерочка! Узнав, что у Володи появилась эта Ольга, я даже самой себе не призналась, что ревную. Мне показалось, что мои чувства к нему стали возрождаться. И он, как назло, крутился вокруг, возился с детьми, очень ощутимо помогал. Ну, ты знаешь. И буквально перед отъездом, тебя уже не было, я попала в его руки, сильно подвернув в боулинге ногу. Римма забрала детей, а он потащил меня домой. И остался, всю ночь мотая и перематывая. Боль утихла, я заснула, а Володя подвалился ко мне со спины. Лера, я в тот момент всё вспомнила: и как мне было надёжно рядом с ним, и какой он преданный и верный, настоящий, и какие ночи он мне устраивал, какие слова говорил. И я сама, понимаешь, сама затянула его в водоворот любви и блаженства. Как мне было хорошо, Лерка! Ну что ещё нужно этой дуре, твоей неразумной подружке? Оказалось, что ей всё ещё нужен Стрельцов, давно променявший её и своего сына на научные амбиции, живущий в другой стране с другой женщиной и воспитывающий чужую дочку. Моё место в дурдоме, что и сделал Алёшкин, положив меня в психушку. Как жить дальше? – Это прозвучало как «с этим нельзя жить дальше…»

– Знаешь что, хватит разборок с самой собой. Ты же не железная, подумай о детях. Где они, кстати? – Лерке нужно было увести этот негативный и чересчур эмоциональный разговор в другую сторону, она не знала, что сказать, как успокоить Людмилу.

– У мамы, она ещё не знает, что я приехала. А про психоз, и подавно. – Она взяла стакан с водой и вылила его себе на голову. – Это вместо пепла…

– Понятно, история не закончена. Промыла немного мозги? Тогда продолжай.

– Я проснулась под утро, меня, как кто-то толкнул. Этого гада не было рядом, а из-за двери доносились нежные и ласковые слова по-русски и по-английски. Он успокаивал свою дочечку, которая, точно, не его, чтобы она не плакала, папа скоро приедет и купит ей весь мир… Ле-ра… Я прозрела в одну секунду. Этот человек не сказал ни одного слова, ни ласкового, ни грубого своему сыну, а этой девчонке… Ты даже в страшном сне не сможешь представить, что я почувствовала в эту минуту. А потом он вошёл и, поняв, что я всё слышала, бросился передо мной на колени и стал целовать с ног до головы, клясться в любви и сетовать на непреодолимые обстоятельства. Он говорил о контракте, о котором и мечтать не мог, о невозможности на тот момент что-либо изменить в личной жизни, что о разводе не могло быть и речи. В общем, нёс чушь и небылицы. Честное слово, если бы этот американец просто сказал, что разлюбил меня, было бы гораздо легче и честнее. А так получалось, что он любит только меня, и что следит за своим сыном, показывал фотографии, уж не знаю откуда. Этот чокнутый профессор открыл ему счёт, присылал деньги, которые до нас что-то ни разу не дошли. Ну и так далее, нет смысла передавать эту галиматью. Ну и вишенка на торте. Максим Стрельцов, осознав, какая создалась ситуация, в один прекрасный момент понял, что он натворил. Наверное, в промежутке между колоссальными открытиями века, когда он телепортировался из какого-нибудь космедуза в человека обыкновенного. И решил, что я не прощу его никогда, что гораздо проще не лезть в мою жизнь, оставить всё, как есть. Главное, его изыскания. Он почти всё время живёт на полигоне, Лариска прекрасно устроилась в шикарном доме, денег там, видимо, немеряно, дети по нянькам, мамаша прожигает жизнь в обществе себе подобных и т.д. и т.п. Пока Стрельцов всё это пытался донести до меня в надежде на понимание, я его уже не слушала. Оделась, причесалась, почему-то накрасила губы, явно нервнопаралитическое уже стало накрывать меня, и ушла. Он бежал за мной, просил выслушать до конца, но получил по носу дверью моей комнаты. У меня не было ни одной мысли, соображение упало до нуля, извилины выпрямились. Из Люды Градовой вытекала жизненная сила, по капле, но беспрерывно. Всё-таки, надежда умирает последней, теперь для меня это не только слова.

– Вот и выброси его из своей жизни раз и навсегда. Ещё неизвестно, кому больше повезло. Лично я уверена – тебе. Представь себе, во что превратилась бы твоя жизнь рядом с этим гением? Ведь тебе нужен был только он, а не его деньги, виллы, развлечения и показные фотосессии. Стрельцова всё устраивает, ему не нужны лишние помехи слева и справа. И его жена поняла это, как никто другой. И бог с ними. У тебя есть чудесный доктор Айболит. Ну, правда, Люд!

– Да какой доктор! Я не могу смотреть ему в глаза, как ты не понимаешь? Он вычислит меня в одну секунду и тогда всё, конец Людочке Градовой.

– Туда ей и дорога. Зато возродится Люся Алёшкина. Ура! И никто, слышишь, никто не узнает о твоей встрече с Максом наедине. Никто!

– Профессор знает, он меня и отправил назад домой. Видно, что-то понял.

– Насколько я могу судить, там даже муха не пролетит. Ты можешь говорить что угодно, но Володя тебе нужен. Ведь так? Бери себя в руки, сильная моя женщина, выметай из своей жизни сложности бытия и начинай слабеть, используя надёжное крыло отца твоих детей. Так, пьём чай, зелёный, молочный. Вкуснотища.

Они ещё немного поговорили о Трошиных, о планах на будущее, даже немного посмеялись над Алёшкиным, таскавшем свою Люську, как хрустальную вазу. И улеглись без рук, без ног: одна с дороги, а вторая, ослабив немного струны своей метущейся души.

Собирали Лерку всем миром. Алёшкин занимался отправкой багажа морем, Люда взяла на себя детей. Она накупила школьных принадлежностей на целый класс, чем очень рассмешила народ. А школьной формы у Варьки появилось аж три.

– Ты думаешь, что я буду жить в чуме на Северном полюсе? А продукты и учебники нам будут сбрасывать с вертолёта? Там – цивилизация. Просто холодно. Вот приедете, увидите эту красоту и поймёте, насколько прекрасен русский север.

– Да, ладно. А то не ясно, что тебе везде будет комфортно, лишь бы милый рядом. И в пустыне, и в горах, и в тундре. Но вернётесь вы, всё равно, в Питер. Вот увидишь!

В день перед отъездом, подружки не отходили друг от друга, прекрасно понимая, что расстанутся надолго. Они всё что-то говорили, как будто боялись пропустить главное. Уложив детей, мама Леры привезла их накануне, сели пить чай.

– Люда, я много думала о последних событиях, анализировала, сопоставляла. Мозги кипели, уж прости. И вот к какому выводу пришла. Эта ваша встреча была послана провидением, дабы показать тебе, что есть что, наконец. Это как последняя буква в жизненно важном решении, понимаешь? Ты зациклилась на самом понятии «любовь», у тебя было своё, чётко выраженное представление о том, какая она должна быть. Но когда всё пошло не так, устои стали разрушаться, истины меркли, душа протестовала, ничего не давая взамен, ты растерялась. И стала искать, как бы эти твои постулаты приспособить к новым реалиям. Люда, нужно просто их изменить, или заменить, как будет угодно, на новые или модифицированные старые, что ли. Нужно разрешить себе жить, быть счастливой, забыть о всяких гадостях, выбросить мешающие существовать воспоминания. Просто жить, Люська, родная моя! Иначе, у нас ничего не получится. И мы опять съедемся в город на Неве, куковать свои дни в самом красивом месте планеты Земля. Неплохая перспективка, но не лучшая. А от отличного искать хорошее могут только недалёкие люди. Мы же не такие?

И уже в аэропорту, отправив Людмилу с детьми в буфет, Лерка отчитала Алёшкина по полной.

– Неужели ты не понимаешь, что чувство вины перед тобой не даёт ей жить? Она не верит, что появление сына от другого человека можно простить без последствий, так сказать. Она считает, что остаточные явления будут присутствовать всегда. И именно это мешает вам.

– Ну, тут мы с ней квиты, у меня тоже есть сын от другой женщины. И я…

– И ты ей это говорил?

– Это же очевидно.

– Ты ей го-во-рил? Вот так, прямо в лицо? Скажи сегодня же, Володя! Ты ей очень нужен, но Люська сомневается, нужна ли она тебе настолько, чтобы прожить с ней всю жизнь. На другое она не согласится. Я всё сказала, как чувствую, так и выдала. Я очень вас люблю.

Когда будущие северяне прилетели и выползли на лётное поле, с ними можно было делать, что угодно, настолько они устали. Памятуя моменты из прошлого, Лерка даже не дёрнулась в сторону Трошина, ожидая дикий восторг от встречи с детьми. Но он подскочил к ней, закружил, сильно прижимая к груди.

– Господи, дождался! Один день без тебя уже мука, а тут целая неделя. Устали? Крошки мои, трошинки маленькие, держитесь за маму, у папы руки заняты. Вперёд, домой!

В машине он обнимал всех сразу. На одной руке по-хозяйски расположилась Варька, а другой он зацепил жену с Ванькой. Всю дорогу Роман чмокал и обнимал своих девочек.

– Папа, ты процелуешь в маме дырку. Давай лучше мы будем тебя расцеловывать. – И Варька повисла у отца на шее, вызвав ревность у своего брата, тут же выползшего их рук матери и повисшего с другой стороны прибалдевшего от счастья отца…

Всё устроилось. Валерии Трошиной предложили вести уроки технологии в школе, а потом и организовать занятия рукоделием для мам. У неё уже был диплом модельера-дизайнера, и она с удовольствием начала вникать в предстоящую работу. Перезнакомившись с женским контингентом, Лера была приятно удивлена и немного раздосадована одновременно. Почти все офицерские жёны имели образование, применить которое им было некуда. Они помогали школе, как могли. Хореограф занималась с девочками, иностранные языки тоже имели место быть. А так же небольшая студия-театр во главе с выпускницей ВГИКа и кружок акробатики под руководством цирковой гимнастки.

– Послушай. Рома, а чем вы занимаете своих солдат во время отдыха?

– Им замы по воспитательной работе составляют распорядок. А что?

И Лерка поведала о пропадающих талантах девочек, о возможности подсоединить их к обучению солдат, желающих учиться, просто о вечерах по интересам.

– А почему нет? В офицерском клубе простаивает столько помещений. Подумайте.

И они подумали. Валерию Трошину вспоминали в этом городке даже, когда её семья покинула землю северную. И только хорошим словом. А одно происшествие рассказывали всем новеньким.

Если Варька, попав в совершенно другой мир, сразу приспособилась, то Ванька акклиматизацию не прошёл, стал болеть. Бабки забрали пацана, не дав его родителям и слова вымолвить против. Конечно, они были расстроены, но надеялись, что это ненадолго. У мамы Леры освободилось время, и она пропадала в школе с утра до вечера, особенно когда Ромка дежурил. В один из вечеров это всё и произошло.

Утро не задалось, Люда сообщила, что сильно заболела Римма Ивановна, и они с Алёшкиным пропадают в больнице по очереди, детей же не оставишь одних. На вопрос о личном, как всегда, пространный ответ, ничего определённого. Когда же закончится это безобразие? В дверь позвонили, посыльный протянул конверт, попросил расписаться. Раздумавшаяся Лера не сразу поняла, что к чему. Уже в школе страшно удивилась, прочитав о вызове к следователю. Её? За что? И благополучно забыла, неопытная в таких делах.

Школа готовилась к Новому году! Мамочки напридумывали кучу развлечений для детей и взрослых. Почти всё было готово, оставалось только украсить вход с внутренней стороны, никак не доходили руки. Женщины с детьми разошлись по домам, в школе остались Варька с учительницей по английскому, Лера и охранница Лидия Степановна, с которой они и принялись развешивать оставшуюся мишуру, причём Лерка сверху на стремянке. Неожиданно в школу ворвалась Илона с каким-то военным.

– Вот она! – Заорала благим матом прибалтийка. – Хватайте её, это она! – И дёрнула лестницу на себя.

Лера не удержалась и со всему маху грохнулась об пол.

– Осторожнее! Что происходит? Что ты творишь? – Закричала Степановна, подскочив к скорчившейся женщине. – Лера, что? Где ударилась? Покажи.

– Похоже, я сломала ногу, зацепившись за перекладину лестницы. Лидия Степановна, вызывайте скорую и позовите, пожалуйста, Варьку. – Как она ещё разговаривала, непонятно, боль пронизывала с головы до ног.

– Что ты придуриваешься, Трошина! Мы твои штучки знаем. Что, отправила своего выродка на материк? А как же так и вдруг, бесплодная моя! Да за одно то, что ты заставила меня столько лет мучиться от того, что я не совершала, убить мало. Вставай, тебя кутузка ждёт. – И схватила Лерку за руку.

Лидия Степановна встала на защиту, выпятив свою необъятную грудь, и оттолкнула разбушевавшуюся Илону, та была, явно, навеселе.

– Угомонись, профура. Это тебя надо изолировать от общества. Я свидетелем пойду, ты ответишь за нанесение вреда здоровья.

– Гражданочки, успокойтесь. А вы, Смирнова, отойдите на пять шагов. Разрешите представиться, капитан полиции Львов. – И уже Лере. – Валерия Трошина, вы получали повестку? Почему не явились? Заставляете искать вас, непорядок! Давайте я помогу вам, держитесь за меня.

– Мамочка, что с тобой? – Варька неслась, как стадо носорогов, она бы сейчас смела и слона. – Ты упала? С лестницы? Какой ужас! И папы нет.

– Варенька, успокойся и стой около меня. Сейчас в больницу поедем.

– Вы что, отпускаете её? Ни фига, никуда не поедет, кроме тюрьмы. Иначе…

– Иначе я буду вынужден отправить вас в вытрезвитель, вы уже и так наворотили.

Кончилось всё тем, что Лерке определили трещину, наложили гипс и отправили домой. Причём, носил её везде страж порядка. Даже в квартиру затащил. Она так устала, что не поняла, что он ушёл не сразу. На стуле возле дивана стояла чашка чая и высилась горка бутербродов.

– Дядя Вилли, его так зовут, мам, представляешь, придёт завтра для сдачи… нет, выдачи… ну вопросы будет задавать. И вот, он тебе оставил.

«Мы знакомы с Валерией Трошиной давно, наши мужья служили вместе в в/ч 0000. Будучи в довольно близких отношениях, мы проводили много времени вместе. Я помогала ей, чем могла: устроила на работу, занималась с дочкой, готовила, убирала, стирала и гладила. Мне и в голову не могло прийти, какой сюрприз ждал впереди. В один прекрасный день я поняла, что она гнусным образом домогается моего мужа. Сначала, находясь в шоке, я не поверила. Но, увы, всё подтвердилось, Трошина изменяла своему мужу с моим. Прямых доказательств не было, они шифровались, встречались вне городка. Но их вычислили, и у меня есть показания очевидцев. Я выгнала своего благоверного, но решила отомстить. Роман Трошин повёлся с первого раза, и у нас постепенно возникло взаимное чувство, переросшее в любовь. Видимо, связали одинаковые жизненные перипетии. Мы уже подумывали о совместной жизни, строили планы, стали встречаться всё чаще и чаще. И вот тогда, видимо узнав о нас, разъярённая фурия и устроила страшный скандал посреди всего народа, даже не постеснявшись своей дочери. Разыграла так, что последствия были ужасны. Избила меня, сработал момент неожиданности. Я, опомнившись, только хотела постоять за себя, как эта притворщица увалилась, якобы потеряв сознание. А впоследствии, обвинила меня в случившемся выкидыше и потере возможности стать матерью. И мне пришлось жить с этим клеймом, с этим позором, пока Роман не забрал меня с собой на север. И всё бы ничего, мы развелись с прежними половинами, устроились, старались забыть этот кошмар, жизнь налаживалась, наша любовь процветала. В моё оправдание сработал и тот факт, что лживая, когда-то подружка моя, забеременела от кого-то буквально через несколько месяцев после диагноза «бесплодие». Ничего не мешало нашему счастью, мы просто жили и наслаждались каждым днём. Но Роман очень скучал по дочке и отпросился посетить Санкт-Петербург. У меня не было возможности поехать с ним, но доверие и уверенность в моём любимом мужчине не вызывали беспокойство, и я разрешила. Вернувшись, Роман потерял покой: бывшая жена объявила его отцом мальчика, подсунув анализ ДНК. Её намерения были понятны: увеличивалась сумма алиментов, появлялась возможность отсудить квартиру. Я доказала, что ДНК – подлог. Документы прилагаются. Мало того, у меня есть доказательства развратной жизни, который вела эта женщина. Они тоже приложены. И это в то время, когда мы с Романом несли тяжёлую, сложную и ответственную службу. Роман Трошин – перспективный офицер, отдающий себя делу целиком и полностью, главным смыслом жизни определив служение Отчизне. Конечно, его моральное состояние не могло не тревожить меня, я прилагала много усилий, чтобы обеспечить покой и крепкий сон солдата…»

– Льву Толстому делать нечего. Я сейчас расплачусь от умиления, «покой и сон солдата»! А можно посмотреть доказательства?

– Вы не иронизируйте, дочитайте до конца, пожалуйста. А потом я покажу прилагаемые документы. – Строго парировал «его так зовут», Вилли.

– Это выше моих сил. Рвотный порошок и токсичные чернила. Не отравиться бы!

– Хорошо, я доложу вкратце. Илона Смирнова обвиняет вас в клевете, избиении, второй раз уже здесь, а также в доведении заведующей столовой до сильного нервного срыва. Якобы, ревность и откровенная травля вынудили её покинуть север, о чём многие до сих пор жалеют, уж больно хороши были её обеды. Ваша подружка проделала колоссальную работу.

– Ну да, поэтому она не предъявляла свои обвинения сразу, на такие измышления нужно время. И что? Меня посадят? В одиночную камеру?

– Смешного тут мало, так просто вы не отвертитесь.

– А вам не пора? И вообще, у меня бюллетень, приходите позже.

– Оставляю бумаги, это дубликаты. Ознакомьтесь досконально, это серьёзно.

– Спасибо за предупреждение, но презумпцию невиновности никто не отменял.

Он ушёл. У Леры ничего не болело, она даже смогла передвигаться по квартире. Проводив проведавших её коллег, ощутила усталость и странную слабость. Попив чайку, девчонки Трошины уснули. А утром проснулись под звуки, доносящиеся с кухни. Вилли что-то готовил.

– Проснулись? А я чай новый заварил. И оладушков нажарил.

– А как вы сюда попали?

– Несложно войти в открытую дверь. Пейте чай, он придаст вам силы.

Вернувшийся с дежурства Роман застал в своей квартире странную картину. На кухне мужчина в полицейской форме с закатанными рукавами, наполовину расстёгнутой рубашке и в фартуке, кашеварил, по-хозяйски гремя посудой. За столом сидели Варя и … Илона. А Лерка дрыхла, даже не поведя ухом на шум.

– Что здесь происходит? – Бросив сумку, Трошин подскочил к жене.

– Папочка, ура! А мама заболела. Мы её лечим. А тётя Илона рассказывает, какая я хорошенькая маленькая была, а она меня нянчила.

– Лера! Ле-ра. – Он тормошил спящую женщину, бесполезно.

– Варенька, иди помоги дяде Вилли быстрее накрыть на стол, если твоей маме параллельно. Видишь ли, Рома, Валерия напраздновалась так, что сломала ногу. А вчера опохмел с продолжением закончился ещё и …

– Не утруждайся, я не верю ни одному твоему слову. И прошу покинуть мой дом. А вы, товарищ капитан, каким ветром?

– А он маму хочет в тюрьму посадить, а меня в детдом сдать. Не буду я ему помогать, он плохой.

– Ну, всё. Если не хотите слететь с лестницы парочкой голубков, будьте любезны освободить помещение. – Майор устрашающей фигурой возвысился над невысоким полицейским.

– Зря вы так. Тем более что мне нужно задать вам пару вопросов.

– Это к военной прокуратуре, только они имеют право на это.

– Ромочка, мы же за тебя волнуемся. Ты не представляешь, с кем связал свою жизнь, дорогой мой!

– Ты ополоумела? Или я непонятно объясняюсь? И молча, комментарии излишни.

А Лерка спала. И только нашатырь привёл её в чувство.

– Ой, Ромка! Ты уже приехал? А сколько времени? Я столько проспала? – Ужаснулась его жена. – И ничего не приготовила, кошмар.

Она попыталась подскочить, поздно вспомнив о гипсе, и завалилась прямо к ногам мужа.

– Лерка, ну что ты! Аккуратно.

– У меня совсем нет сил, ничего не понимаю.

Вот это «нет сил» очень насторожило Романа. Подтащив Лерку к столу на кухне, подсунул ей картошку, и, пока готовился новый ужин, приготовленный Вилли был выброшен, вытащил из неё всё.

– А этот коп ей поверил. Чем она его взяла?

– Наверное, тем же, чем и тебя, в своё время. – Лерка полыхнула своими зелёнками, включив маленькие жёлтые фонарики. – Смысл жизни твоей пассии – извести меня и заполучить альфа-самца, так ты потряс её воображение. Забыть не может, или ты периодически возрождаешь её воспоминания?

Ромка вздрогнул, как от удара, кровь бросилась в голову.

– Ты действительно можешь предположить такое? Ну, тогда и я получил право узнать, где и с кем ты так скакала, почти голая, на фотках Илоны? И, главное, когда?

– На празднике Нептуна в летнем детском лагере, куда мы приезжали на родительские дни. На фото изменён фон. И мы с Людой там кормящие матери, а это выступление длилось всего минут десять. С Андрюшей мы не один раз посещали злачные места. И страстно целовались в щёчку, и он пылко объяснялся в чувствах сначала к беременной, а потом и к заливающейся молоком мамаше. Что там ещё? А, море шампанского и лётчики. Так это наши заказчики и…

Роман бухнулся на колени, прижал Лерку, виновато заглядывая в глаза, потянулся к губам.

– Моя любимая, моя родная. Да хоть космонавты и инопланетяне. Никому не отдам, не позволю даже помыслить о моей девочке. Не волнуйся, мы их размажем, они ещё не знают, с кем связались.

– Ой, гроза да к ночи. Да я сама никому не дамся, Ромочка. Где же ещё на свете такие необыкновенные глаза, без которых и жить нет смысла. Родной мой, единственный, самый-самый любимый… – Разбитые стёклышки в его глазах сияли, как кусочки калейдоскопа.

– Целуются! А ничего, что маленькая девочка умирает от голода? Ждёте моей смерти? Целовальники… – И развела ручки в стороны, округлив глаза.

Остаток вечера пролетел, мамочку жалели и оберегали, помыли, переодели, уложили. А после чая, Лерка была заядлой чаёвницей, она сразу заснула, причём крепко и надолго. Выяснилось, что заварку принесла Илона… У Трошина стали складываться части пазла, и утром он отправился к своему другу, военному юристу. Тот не особенно поверил, но чай на исследование взял. И когда выяснилось, что в нём нашли львиную долю снотворного, взялся и за расследование.

Через пару дней стало понятно, что с леркиной ногой не всё в порядке. Мама настаивала на приезде в Питер, к Алёшкину, а дочь не соглашалась. Ну, куда она без мужа! Но когда местный хирург объяснил серьёзность положения, а Люда уже взяла билет, чтобы забрать Лерку, делать было нечего. Проревев всю ночь под боком Трошина, наговорив ему ласковых слов на год вперёд и выслушав на два, они улетели, чуть не опоздав на встречу Нового года. Лерке было всё равно, нехорошее предчувствие не давало ей покоя, какой уж теперь праздник. Только ради детей, она очень соскучилась по сыну, она взяла себя в руки. Привезли и Римму Ивановну на денёк, и они с мамой Леры весь вечер о чём-то шептались. А к обеду тётку и Лерку доставили в военно-медицинскую академию, промучили до вечера и уложили в одной палате, назначив жене майора ещё и расширенное обследование нервной системы.

– Лера, ты не устала? Мне нужно с тобой поговорить.

– О Людмиле и Володе? Мне тоже непонятно, почему они ещё не вместе? Что-то произошло, чего я не знаю?

– Да, не будем ходить вокруг и около. Володенька узнал, что в последней командировке Люся встречалась со Стрельцовым. Не знаю, откуда, наше расследование с профессором не дало результатов. Да это и не важно. И то, что она сделала мини аборт, а потом чуть не сдохла, но к нему не обратилась, по понятным причинам, ему тоже доложили. Мой племянник поверил не сразу, но там сыграла какую-то роль Ольга. И тогда он принял решение, дурацкое: вернулся к докторше. Я долго пыталась достучаться до него, вывести на откровенный разговор. Володя стоял как скала, застывшая и безмолвная. Лучше бы и дальше молчал, потому что полученные объяснения меня убили. Он оставил попытки вернуть Люсеньку, чтобы та не отдала концы раньше времени. «Она будет культивировать свою вину до конца жизни. И где гарантия, что при каждой новой встрече её любовь к этому учёному мужу не всплывёт и не воплотится в реальность» – выдал мой племянник. Он уверен, что если бы в её жизни не было его, Алёшкина, она, возможно, родила бы этого ребёнка, чтобы вернуть его отца.

– Скажите, Риммочка Ивановна, вы не осуждаете Люду? Ведь, по большому счёту она…

– О чём ты? Я же женщина. И потом, они не муж и жена. И, даже, не пара. Моему племяннику не хватает твёрдости, он очень похож на своего отца в вопросах любви. И будет жить всю жизнь с нелюбимой, запрятав своё истинное чувство на дне души. Что делать? Люся не знает, что Володя в курсе, мучается, изводит себя. Не понимает ничего. И она, Лера, я уверена, уже всё для себя решила: ей нужен Владимир Алёшкин, только он. Наверное, эта последняя встреча на Востоке утвердила её в этом решении, она выкинула Стрельцова из жизни. Я её понимаю, любовь – любовью, а жизненное поле нужно преодолевать с надёжным человеком, с достойным и любимым, пусть и без бешеной страсти. И, вот тебе…

У Леры всё перемешалось в голове, ей тоже показалось, что подружка посматривает в сторону морского доктора совсем по-другому, как бы засматривается. Как он раньше на неё.

– Но ведь он встречал Новый год с нами, а не с врачихой.

– Это я попросила, семейный же праздник. А сегодня он дежурит, и она может прийти к нему со своими туесками. Подкармливает, пока я тут лежу.

– Ой, и Люда придёт, принесёт мне манатки.

И тут же влетела Градова, на ней не было лица. Стала разбирать пакеты, рассовывая содержимое по тумбочкам и шкафам. Молча. Две пациентки переглянулись и догадались, в чём дело.

– Люся, зачем так много всего? Как ты допёрла?

– Мне не привыкать. Я ещё Володе хотела… – Голос сорвался, она закашлялась. – Но у него всё есть. Так что вам привалило, девчонки. Всё, я помчалась, твоя мама одна с детьми. До завтра!

В дверях они столкнулись, Люся и Володя. Она задохнулась, задержала дыхание и попыталась пролезть мимо богатыря. Куда там. Застряла, сильно прижавшись грудью к его торсу, запакованному в белый халат.

– Алёшкин, пропусти, быстро! Мне домой надо!

– Так Ольга может тебя подвести, что по морозу шататься, и…

– Пропусти, говорю! Мне срочно надо, зачем же прерывать ваше … общение, такое интимное, уютное. Прямо, завидно. Совет да любовь! Да, отвали, дай пройти. – Она замолотила его руками, изворачиваясь, как змеюка, глаза – аквариумы, вот-вот разревётся, чего никак нельзя допустить при нём.

– Люся, что-то случилось? Тебе помочь? Да что такое-то?

– Оставь меня в покое, исполин чёртов, иди уже, тебя ждут. – Она сильно изогнулась и ударилась головой об косяк. – Отойди от меня на пять метров и ближе не подходи, пока я ещё жива! Капитан Америка, Халк и Илья Муромец в одном лице.

Люська ещё больше взвилась, упоминание об Америке прозвучало совсем некстати. Схватившись за голову, она, наконец, проскочила и понеслась по коридору.

– Доктор, что стоишь? Она же сильно ударилась, зачем отпустил? Володя, догоняй! – Римма уже орала.

Алёшкина снесло. Из коридора послышалось: «Ты куда, Вов?» И тишина… Молчали и свидетельницы взрыва зашкаливающих эмоций. Поболели… Через некоторое время Лера потащилась, якобы на обезболивающий укол, никого не нашла, дотащила свой новый гипс до кровати, рухнула и всю ночь не спала.

А утром они разработали план действий. Вернее, сам план придумала мама Леры, а воплощать пришлось им.

Через день они выпросились домой. Причём, к Римме Ивановне. Мотаться между двумя квартирами было неудобно. Да и ухаживать сразу за двумя сподручнее в большей по размеру, куда можно собрать всех при надобности. Так и получилось, тётка была страшно довольна, а Лерка поддерживала легенду.

Р

Мама Леры со своими внуками не ночевала, а Люду с её отпрысками обязали остаться на ночь с ними. Всё было продумано. Видя, как женщина зашивается, Володя не сможет просто уйти или остаться у Ольги. Но в первую ночь он позвонил и оповестил, что не придёт. Люда уложила детей, провела все процедуры и возилась на кухне.

– Лера, иди. Поговори с ней. И помни, что она не должна знать, что мой племянник в курсе. Иначе, она точно засыплет себя пеплом и выключит своё сердце на приём всего доброго. Иди, девочка, водички попей.

– Ну, вот почему он не пришёл? Мне становится страшно, вдруг эта Оля уже что-то придумала? Или он влюбился в неё? Вы же сами говорили, там есть во что. Голова кругом.

Люда сидела за столом, опустив голову на руки перед собой.

– Людочка, ты почему не спишь? Устала же.

– Я очень устала, Лерка! Нет никаких сил так жить. Ты же видишь, Алёшкин разлюбил меня. И, если до вчерашнего дня я ещё сомневалась, пятьдесят на пятьдесят, то теперь всё встало на свои места. Поделом мне, я же понимаю. Только тяжело. Ну, встречается он с другой женщиной, я ему зачем? Он что, будет помогать втайне от жены? Мне это надо? Чем раньше я пойму, что одна, тем скорее моя жизнь войдёт хоть в какую-то колею. А он рядом, в курсе всех моих проблем, заботится как старший брат о любимой сестре. Я так не хочу. Да и не могу, он отец моей дочери, и Лёшка называет его папой. Представляешь? Я вам помогу, и уеду. К своим. Мы с профессором уже придумали, как открыть наше представительство при южном университете. Это единственно правильный выход. Пошли спать, а то я и так засыпала раны солью, надо смыть.– И ушла в ванную.

Заговорщицы растерялись. Ситуация выходила из-под контроля.

– Подождём до завтра. – Подытожила Римма Ивановна. – Володя придёт обязательно. Наша задача, оставить его ночевать. А там посмотрим. И болеем, нам нужен уход.

– Да я себя нормально чувствую, все бока уже отлежала. Хотя бы готовить я могу? Ту же картошку.

– Ладно, помогай. Но не забывай о «своей слабости». А я ещё пару дней полежу, ради дела.

Алёшкин появился как раз к обеду. Люда старалась приготовить такие блюда, которыми можно было накормить и детей, и женщин, и здорового мужчину. Но именно сегодня гвоздём стола стала запечённая рыба. Одна из них, начинённая квашеной капустой пополам с икрой этой же рыбы, приготовленная по рецепту мамы Люды, предназначалась, прежде всего, Алёшкину. Он очень любил это яство, и, поймав в поле зрения аппетитного леща, довольненько заулыбался.

– Люська, я тебя обожаю. Вот угодила, так угодила. Дай я тебя поцелую.

Люда дёрнулась, получив чмок в щёчку, и они, эти щёки вспыхнули мгновенно, как маков цвет.

– Лишнее. Я готовила для всех. Ты же столуешься в другом месте? Придёшь – не придёшь, кто знает? Мойте руки, всё готово! – Оповестила кулинарка.

Володя «потух». Он первым вышел из-за стола, поблагодарил. Удивительно, но не предложил помощь, а сразу ушёл в свою комнату. Спать, как он объявил.

– Когда это Алёшкин стал приходить домой днём и укладываться спать? Что-то новенькое. – Недоумевала мама Леры.

– Ночь, видимо, используется не по назначению. Дай бог! Да и жизнь у мужчины перекраивается, тоже дай бог! Скоро, Римма Ивановна, сбудется ваша мечта: семья вашего племянника будет жить с вами. Опять же, дай бог! – Изрекла Люда.

– Что ты со своим богом! Ой, я с вами богохульницей стану. – Римма перекрестилась. – Устал человек, отдыхает. Иди, лучше, чайку ему отнеси, он любит после обеда.

– Кто не давал? Чай заварен, лимончик, мёд, причём трёх видов, что ещё нужно? А подол в зубах в другом месте, там и поднесут! – Очень спокойно, без каких-либо эмоций, проговорила она. – Так, отдыхать. Я уберу, приду Лёшку укладывать.

Все рассосались. Люда выключила воду, повернулась и уткнулась носом в грудь «уставшего доктора».

– Что происходит? Я тебя обидел? Когда, чем? Я, наоборот, не отсвечиваю, ты свободна, как птица. Разве не это тебе нужно? А здоровый, взрослый мужчина не может постоянно находиться на коротком поводке, иногда ослабевающем, тем более, столько лет.

– Ну и не находись, у тебя впереди гораздо больше счастливых лет с любимой женщиной. Да, дай пройти, какого чёрта ты всю жизнь стоишь у меня на пути?

Вот уж воистину, слово – не воробей, вылетело – не поймаешь. Морской волк, капитан второго ранга, побывавший в серьёзных и длительных переходах, спасший не одну человеческую жизнь и продолжающий это делать, остолбенел. До Люды тоже дошло, что она ляпнула в сердцах. Градова перестала дышать, вытаращив глаза и ухватившись за плечи Володи. Его лицо покраснело, желваки заиграли танец с саблями, глаза сузились, а губы состроили язвительную улыбочку.

– То есть, я хотела…

– Сказать, чтобы я не преграждал тебе путь. Вперёд! Это больше не повторится! – И грубо сбросив её руки, вышел из кухни, а потом и из дома.

Людка остро ощутила конец света, жизнь выходила из неё толчками, параллельно стуку сердца, которое почти не функционировало. Лучше бы уже сразу, и всё, темнота. А дети? А мама? Она уже ждёт их, дни считает. А Люда, пока, не может…

В проёме стояла Валерия. Она с укором смотрела на подружку.

– Что ты делаешь, Людка! И с собой и с ним. Ты ломаешь свою жизнь, и его тоже…

– Не надо ничего говорить. Всё понятно и так. Не хочу никому мешать. Всё, Лера, я устала. Разговор окончен.

И так три дня… В доме повисла тревога. Ни Люда, ни Володя, ни с кем не общались. Она выполняла свои обязанности, как робот. А доктор заскакивал, врачевал, оставлял рекомендации и лекарства и уходил, ночевать не оставался. Лерка уже хорошо скакала, гипс сменили на тугую повязку. Римме тоже стало лучше, это лежбище котиков надоело до чёртиков. И они отпустили Люду, она выглядела не лучшим образом, усталость и нервы сделали своё дело. Впору, хоть укладывай её рядом. Мама Леры сообщила, что Люда, добравшись до дома, сразу заснула вместе с детьми, а она вышла в магазин и прогуляться. А когда пришла, Градова со своими отпрысками встретила её у порога и сразу же уехала, такси стояло внизу.

– Лера, она уезжает! Что делать? Я не смогла остановить эту куклу с остановившимся взглядом и немым ртом. Но на тумбочке нашла бумажку с номером рейса. Они улетают в десять вечера, а сейчас только четыре. Куда её понесло с детками? Она же не соображает ничего.

– Мама, звони Алёшкину. Если он не остановит её, никто не остановит. Звони. А я в аэропорт. Не волнуйся, я нормально передвигаюсь. Прыгать не собираюсь. Туда и обратно на такси.

Но в аэропорту Люды не было. Телефон «абонент не абонент». У Лерки возникло опасение, что подружка их провела.

– Володя, лети на ж/д вокзал. Поезд отходит в шесть, скорей. – Вопила Трошина в трубку.

Алёшкин был на полпути в аэропорт, вернуться назад и домчать до вокзала времени, явно, не хватит. Значит, будет догонять. На машине, самолёте, да хоть на воздушном шаре или дирижабле. За последние дни он окончательно понял, что готов забыть все свои инсинуации, все выводы и глупые, безмозглые решения. Эти ночи, проведённые в ординаторской в раздумьях, воспоминаниях и душевных муках, вымотали его до дна, до самого донышка. Ольга звонила, требовала объяснений. А Люська, наоборот, молчала, прятала глаза, ему даже показалось, что они покрасневшие от слёз. И именно сегодня утвердившийся в своём решении бравый моряк отважился на разговор. Он не отпустит Люську никуда, это же так очевидно.

Поезд показал ему хвост, и он рванул назад. Пролетая по фойе вокзала, боковым зрением зацепил живописную группку на скамеечке и тут же услышал: «Папа!» Не может быть, но слёзы брызнули сами собой. Большой, сильный, красивый, привлекающий внимание морской капитан ронял слёзы среди толкающих его пассажиров. А женские глаза напротив улыбались в изнеможении, слёз уже не было.

– Володя, я не смогла убежать от тебя…

– Люся, любимая моя… – Он загрёб всех трёх своими ручищами, слов не было, только сердечный мотор работал на пределе сил, а любовь исполняла свои лучшие произведения. – Домой, домой, мои родные!

Пока ехали, стояли в пробках, троица уютно угнездилась на заднем сидении, птенцы под крылом матери. Умильная картинка растрогала Алёшкина, глаза опять замокрели. Что-то он сегодня совсем ослаб. Наверное, пружина раскручивалась, так туго натянутая в душе последнее время. Да когда они уже доедут? Как ему хотелось зацеловать каждый сантиметрик своей Люсеньки…

Она, как услышала его нестерпимое желание, вылезла из-под детей, села сзади кресла водителя, обняла и прислонилась к его щеке. Володя тут же поймал её губы, Люська потянулась к нему… Сзади засигналили. Оторвавшись, она переползла на переднее сидение, уселась, поджав под себя разутые ноги, и прилепилась к его плечу. Было неудобно, но зато её любимый мужчина так близко…

– Алёшкин, ты – мой самый родной человек, тебе, хоть, это известно? Тебе пришлось немало натерпеться от меня, прости и постарайся забыть. Я больше никогда не принесу тебе боль, не предам, не …

– Я знаю, Люсенька. У нас с тобой столько хорошего впереди, ты даже не представляешь. Главное, мы любим друг друга, ведь да?

– Теперь я это точно знаю. Я. Люблю. Тебя. Алёшкин!!!

Надо ли объяснять, что морского волка накрыл девятый вал счастья!

Но когда он добрался, наконец, до спальни, его девочка спала, сладко улыбаясь. Причём, улёгшись по диагонали и раскинув руки в стороны. Она безмятежно улыбалась, а ему стало смешно. Он представил себя рядом с ней на оставшемся краешке, свернувшись калачиком или на полу, в том же положении. Ну, уж нет! Богатырь осторожно, нависнув над спящей красавицей, стал одними губами расстёгивать пуговички ночной маечки. Освободив обе груди, застыл, прислушиваясь, как в его теле поднимается градус вожделения, всё его мужское естество завопило о немедленном удовлетворении желания. Он так соскучился по Люське, аж в глазах потемнело… Все её трещинки, все родинки, шрамики и даже некрасивый рубец на коленке, воспоминание о детстве, манили и притягивали со страшной силой, подтверждая, что перед ним не сон, а живая любимая женщина. А ведь он уже почти смирился, что потерял её… И в следующую секунду почувствовал прикосновение к своей груди твёрдых сосочков и горячее дыхание, обжигающее его губы. Хрупкая женщина атаковала своего богатыря, гору мышц, страстно и напористо. Завалив на себя, впилась в чувственные пухлые губы капитана, как голодная волчица в свою добычу. Эти губы могли сделать с ней всё, что угодно. Они приносили столько дивных минут, оставляя после себя послевкусие, которое уже ничем невозможно было заменить. Как она раньше этого не понимала? Ощущение крепкого большого мужского тела дополняло состояние блаженства, похоть начинала свои дьявольские пляски.

– Дюймовочка моя, я раздавлю тебя. Давай…

– Нет, ни за что. Я хочу прилипнуть к тебе, влезть в тебя, не расставаться ни на секунду. Вовка, я тебя слопаю, а если не получится, то поднакусываю . Самый сладкий, самый вкусный, самый желанный мой Алёшкин… Единственный мой навсегда…

И, действительно, принялась уплетать, впиваясь в губы, в подбородок, шею, во все, попавшие под раздачу, кусочки мужского тела. Прикусывая и причмокивая, сильно прижимаясь к нему, цепляясь за плечи, рельефные мышцы рук и ног, Люська своим неистовым желанием вызывала у любимого мужчины такую же жажду блаженства… Пока не улетела окончательно в вояж «назад в будущее», вспоминая и наслаждаясь упоительными ласками, мечтая о том, чтобы этот фейерверк не закончился никогда…

И что? Нужно было столько всего пережить, чтобы понять это? Вероятно, да! «Проверено временем и пространством» – фишка Алёшкиных. Экзамены сданы, диплом получен, впереди – практика длиною в жизнь, вернее, жизнь, которую ещё читать и читать, учить и учить, применять теорию в бытьё-житьё.

Жизнь на двоих, мир пополам, Вселенная поровну… Ничего не надо объяснять, когда каждое прикосновение отдаётся сладким нервом во всём теле, когда вместо слов – поцелуи, а все вопросы решаются одним взглядом, опустившись на дно любимых и таких родных глаз…

Через неделю провожали Валерию, на следующий день она улетала на север. Счастливая Римма Ивановна, заполучившая в свою квартиру, хвала всевышнему, семью племянника, затеяла пир горой. Все ей помогали, таскались с тарелками и продуктами, толкались, отстраивали детей и хохотали. Смех не умолкал ни на минуту. Звонок в дверь прозвучал неожиданно. На пороге стоял старший Алёшкин. Последний раз он был тут лет пять назад.

– Папа! Ты откуда? Почему не предупредил, я бы встретил тебя. – Сын обнял отца.

– Я проездом из Скандинавии. Узнал о болезни Риммы, решил проведать. Как она?

– Кого я вижу! Какого красивого дядечку к нам занесло! – Римма Ивановна развела руками. – Проходи, добрый путник, не стесняйся. Чему обязаны лицезреть вас?

– Я пройду. Но сначала выдели мне пять минут.

– Ой, какие мы серьёзные! Расслабься, Алексей! – Римма была в отличном расположении духа и не собиралась его портить. – А ты приехал на семь минут, одна до, одна после и пять на общение? Может, отложим? У нас сегодня сабантуй стихийный, мы столько вкуснятины наготовили. Ну что за спешка!

И папа сдался. К концу вечера он уже был свой в доску. В отличие от своего сына, отец всё время балагурил, много шутил, развлекал детей и разновозрастных девочек. Удивительно, но он называл маленького Лёшку своим внуком и радовался тёзке. Он так и сказал: «Как я рад, внучек мой, дорогой Алексей младший!» Чудесный получился вечер. Проводив Леру с мамой и детьми домой, Люська с Володей неожиданно потеряли старших. Вот только крутились, и испарились. Пройдя по квартире, они обратили внимание на открытую входную дверь…

На лестнице, прямо на ступеньках, сидела Римма, а папа Лёша, стоя перед ней, целовал её руки и заглядывал в глаза, но женщина отводила взгляд.

– Риммочка, я так испугался за тебя. Просто потерял покой. Ты же такая жизнелюбка, никогда не жалуешься, веселишься и даже печалишься как-то не по-настоящему, как будто не веришь, что может произойти что-то плохое. И вдруг… Ты, правда, хорошо себя чувствуешь?

Володя опешил. Стоящая сзади Люся поняла, что он не в курсе бурной молодости его взрослых родственников.

– А что происходит?

– Ничего, просто столько лет знакомства роднят лучше всяких бумажек. Пойдём, я устала. – И утащила его, только поведя плечиком.

Если тётка не посчитала нужным рассказать Володе о своей драме, она, тем более, не имеет права. Но эта сцена не выходила у неё из головы. Господи, какая нелепость! Как можно было просуществовать врозь всю жизнь, нося в своих сердцах любовь друг к другу? Такие одинаковые, отец и сын Алёшкины, высокие, от природы сильные и крепкие мужики, внутренне оказались такими разными. Какое счастье, что именно Володя влюбился в Люсю Градову и не изменил своей любви, подарив и ей этозамечательное чувство.

Леру с детьми встречал сослуживец Романа. Погодка была ещё та. Как они сели, непонятно! Но тревога, толком не покидающая её все эти дни, обострилась мгновенно, не увидев своего милого на бетонке аэродрома.

– Здравствуйте, Валерия! Не волнуйтесь, Майор Трошин будет ждать вас уже в городке. Давайте скорее, ветер усиливается, надо поторопиться.

Машина, хоть и военный модернизованный Уазик, застряла на полпути, дорога впереди уже не просматривалась. Это было очень серьёзное происшествие. Офицер ругал, на чём свет, и лётчиков-камикадзе, прилетевших в такую пургу, и командование, не выделившее вездеход, и себя, решившего проскочить, а надо было остаться, убедить Леру не рисковать, а переждать в аэропорту. Ну что уж теперь! Одна надежда на Трошина: уж он-то не оставит свою семью в беде. И, правда, через пару часов они увидели сквозь сплошную пелену снега яркие пучки света. А ведь уже начали замерзать… Всю дорогу их трясло и подбрасывало, Лерка вцепилась в детей мёртвой хваткой, особенно переживала за Ваньку, плохо переносящего холод. А ведь мамочка Леры предупреждала и просила оставить мальчугана. Трошину было, явно, не до них, спасательная операция отнимала всё внимание и силы. Они не перекинулись даже парой фраз. Всё-таки, он непредсказуем, опять виноватит жену. Единственные недоразумения в семье Трошиных, теперь, возникали только на почве детей. Даже, когда Ромка переносил своих родных из машины в подъезд, и их сносило, как пушинок, и засыпало, как снеговиков, он молчал. Зато в квартире царило тепло и вкусно пахло, но злющий Роман портил уютную картинку. Лерка уселась в прихожей, не выпуская из рук ребятишек, перепуганных и уставших.

Они уже проходили подобное в той жизни, в другом военном городке. И так же Лерка терялась в догадках, что, зачем и почему. А закончилось всё очень плачевно. Неужели Трошин прикрывает свои похождения налево, вываливая на голову жены недовольство ею. А что, очень удобно, мол, сама виновата. У Леры в животе завязался тугой узел, ей стало жутко от своих же мыслей, усталость не давала возможности трезво рассуждать, а, тем более, что-то выяснять. Она подтолкнула Варьку к отцу, а сама потащила Ваньку в ванную, его нужно было срочно согреть. Затащив следом и дочку, уселась на тёплый пол и немного расслабилась.

– Мама! А Ванечка воду пьёт прямо из ванны.

Влетел Трошин и, наклоняясь к детям, получил по губам головой резко поднявшейся жены.

– Ой, извини…те! – Лерка сама схватилась за затылок, искры посыпались из глаз, слёзы брызнули сами собой, и хотя было не очень больно, обида сделала своё дело.

– Извиняю, иди уже, приведи себя в порядок, я сам разберусь с детьми.

В порядок? После длительного, неспокойного двойного перелёта, с двумя детьми и багажом, а потом ещё и попав в пургу? Лера добрела до кровати, голова закружилась, и она завалилась на подушку, прямо в джинсах и свитере. Давно не посещали её эти приступы, и она надеялась, что это навсегда. В доме не было розовеньких таблеток, а на улице царил «вариант», не выпускающий никого на свет божий…

Лерка проснулась среди ночи, рядом дрых Трошин. Она медленно поднялась, голова не болела, страшно хотелось пить. Господи, пронесло. Рядом на тумбочке стоял стакан и лежали розовенькие таблеточки. Откуда?

– Ты уже приняла свою дозу. Что, не помнишь? Я тебе с водой размешал, и залил в рот. Мой любимый Лерчик! – Она вздрогнула, ведь он только что спал.

Повернулась, хотела что-то съязвить, но была заткнута горячими изголодавшимися губами и обездвижена кольцом сильных рук. Он раздел её в два счёта, отнёс в душ, отмыл поцелуями каждый сантиметрик, касаясь своих любимых мест с острым чувством обожания, получая в ответ сияние любимых глаз, мёд родных губ и дикое, какое-то нечеловеческое, наслаждение. И уже до утра они не спали, упиваясь близостью, набираясь друг от друга жизненно важного кислорода, обпиваясь живой водой и заглатывая весомые порции упоительного наслаждения.

Боже, она сейчас превратится в сухой колодец пустыни. Еле освободившись из-под расслабившегося мужа, Лерка поскакала на кухню. Попила, потянулась, неожиданно ощутив на своей груди ручищи своего дорогого. Не может без неё… Он сразу пристроился сзади, прижав её спиной к своей груди и выцеловывая шею, плечи, спину. Они уже давно ничего не стеснялись, занимаясь любовью во всех доступных местах и разными способами. Но когда он вот так, грубовато и по-хозяйски брал её, у неё срывало крышу. Лера ощущала себя самой желанной, самой любимой и единственной женщиной Романа Трошина. Он становился её владыкой, диктуя свою волю и вызывая постыдное желание подчиниться силе, не раздумывая ни секунды. Повернув её к себе лицом, подложив под аппетитную попу свои руки, Роман подсадил Лерку на стол. Она обвила его шею, зависла на губах, играя язычком и завоёвывая рот-искуситель, вызывающий своими чувственными поцелуями самые причудливые мечты и сладострастные надежды. И получала, отдавая себя целиком и полностью, на волю победителя, стараясь продлить миг блаженства. Почувствовать себя единым целым со своим любимым, окунуться в волшебный мир взаимной услады – это ли не пик интимных отношений мужчины и женщины, и для королевы, и для горничной, и для мастера женского бокса!

За окном – стужа, ветер, снег стеной. А у них – дети сопят, вкусный чай с лимоном, пироженки, варенье, в духовке – рыба, в кастрюле – молочная каша. Просто семья, где люди не просто живут вместе, а живут друг для друга. Лера убедилась в этом окончательно, когда соседки рассказали ей, что пришлось пережить её мужу в после новогодние дни.

Когда за дело взялся военный юрист, никто об этом не знал. И, разнюхав, что Трошин остался один, Илона Падловна обновила военные действия. Майор встречал Новый год на службе, поменявшись со своим сослуживцем, который не знал, как его отблагодарить, и пригласил на ужин после дежурства. Они выпили, всё-таки праздник, и Роман, придя домой, завалился спать. Проснулся от запаха готовящегося мяса и чего-то ещё. На кухне командовала латышка, в замочную скважину пролезла, что ли?

– Ты проснулся, мой драгоценный? Всё готово, иди, умывайся и за стол. О! Не торопи события, хотя… – И повисла на его шее, пытаясь обхватить бёдра мужчины ногами.

У мужиков по утрам выпирает из трусов, ну по-маленькому хочет человек, перетерпел. А эта дура подумала… Да пусть что хочет, то и мнит себе. Роман спихнул её руки со своих плеч, чёрт знает что происходит. Он прошёл в прихожую, снял шубу, промаршировал на кухню и надел «мексиканского тушканчика» на глупо улыбающуюся женщину. Крепко сжав, выпихнул на лестничную клетку, она даже «а» не успела сказать. Следом её причиндалы. Но не тут-то было, звезда торчала под дверью часа два и орала всякую ерунду, пока соседи не обратились за помощью в правоохранительные органы. На следующий день Трошин получил предложение, над которым смеялся весь день. Илона Смирнова предлагала обмен: она забирает документы из полиции, а он берёт её в жёны. Короче, дурдом отдыхает. А кончилась эта эпопея, когда она очередной раз пыталась запрыгнуть на Романа, а тот оттолкнул её, немного не рассчитав. Найдя свидетелей и запротоколировав увечье в виде синяка на ж…, Илона организовала суд офицерской чести. Мол, мужчина её сначала завлёк, обещал златые горы, а потом избил и т.д. Юрист, разбирающийся в деле Трошина, использовал этот балаган во благо своему сослуживцу. И, вырыв себе яму, склочница сама попала туда по обвинению в клевете и нанесению вреда здоровья Валерии Трошиной. Логичный конец! Сам суд проходил, как раз, в день, когда и прилетела жена майора, его любимая Лерочка.

На следующий день, вечером, Трошина встретила красивая, стильно одетая женщина, загадочно улыбающаяся и сверкающая зелёно-золотыми глазами. Королева! Красиво накрытый стол, музычка, цветочки, фрукты. А умопомрачительные запахи заполнили весь рот слюной у голодного и уставшего офицера. Что такое? С некоторых пор Роман терпеть ненавидел сюрпризы!

– Мой самый замечательный на свете муж! Раздевайся, умывайся и иди за стол.

Войдя в комнату, он обалдел. Его жена сидела на стуле, закинув ногу на ногу, покачивая красивыми туфельками на высоком каблучке. Рядом – Варенька в оранжевом платьице и Ванечка в жёлтой рубашечке, его золотые цыплята.

– Присаживайся, мы будем тебя кормить и поздравлять, сегодня старый Новый год. Сначала вареники с сюрпризами.

А потом Варя читала папе стихи, танцевала вместе с мамой, а Ванечка залез к отцу на руки и подсунул ему под нос своё произведение в стиле карандашного модерна. Повесь, папа, на стенку и любуйся. Напрыгавшись, заснул в кресле, смешно подсунув ручку под щёчку. А Варя улетела в царство Морфея, уткнувшись носом в папино плечо. Уморительные, смешные, любимые детки, цветочки бытия, жизнь без них была бы скучна и пуста.

– Ты не рано взгромоздилась на каблуки? Ещё и скачешь. – Роман изобразил строгого мужа. – Не болит?

– Я люблю тебя, Ромка! – Лера уселась к нему на колени, обхватив его бёдра ногами в классных туфельках, почему-то вызывающих у мужчины бешеное желание заняться любовью прямо сейчас, прямо в этих лодочках.

Что он и сделал. Сам процесс раздевания заводил со страшной силой, а обладательница стильного прикида к концу процесса просто горела от переполняющего её желания, нетерпеливо цепляя своего мучителя всеми доступными способами.

– Изверг, не мешай веселиться. Ждёшь, когда я превращусь в пепел? Сейчас же бери меня, прямо сейчас, слышишь? Или тебе не сдобровать! – И дёрнув на себя, уложила на лопатки и отправила в нокдаун здорового мужика, потерявшего голову от такого наглого неспортивного поведения…

Они уже давно понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полпоцелуя. Ну да, кое с чем придётся смириться, например, с тем, что Трошин – человек настроения. Но ведь расположение духа тоже можно обратить в свою веру. И Лерка уже поняла как, ничего не стесняясь, и отдавая себя в руки единственного и такого желанного мужчины до последнего нейрона, теряя самообладание от одного только его взгляда или прикосновения родных рук. Или от жаркого и сладкого поцелуя, да просто от запаха мужчины, перемешавшегося с ароматом любящей женщины. Она обожает своего мустанга, и пусть об этом знают все!

Летом всё сложилось так, как они и не мечтали. Отпуска Алёшкина и Трошина оказались в одно время, и было решено разделить отдых со всеми желающими. Морской офицер, неожиданно ушедший в поход на несколько месяцев, наскучался до одури. Северяне же, просидевшие в своей берлоге, радовались любому общению с любимыми людьми. Для этого был снят дом, в который съехались сами отпускники, их родители, друзья и Римма Ивановна. Она сразу взяла бразды правления в свои руки, с чем никто и не спорил. Приезжали и Пичугины, с которыми не виделись несколько лет. Они жили и работали в Сибири, далековато от цивилизации, что-то там строили и радовались жизни. И Андрей привозил свою беременную Ниночку, доведя до сведения собравшихся, что дышать и глазеть в её сторону запрещено. Разрешалось только носить на руках и выполнять все её прихоти. При таком скоплении народа, как ни странно, всем удавалось отдохнуть, распределив права и обязанности поровну. Чудесный получился отдых!

И уже почти перед самым отъездом Римма, устроившаяся в удобном кресле на веранде с видом на море, вдруг произнесла торжественную речь, можно сказать, «Оду на злобу дня».

–Если бы вы знали, милые мои девочки, как я рада за вас! – Она обращалась к Лере с Люсей, пристроившихся попить кофе рядом с любимой тёткой. – Вы, как упругие розовые бутоны, ждущие своего садовника, долго гнулись и шатались, не давая покоя вашим животрепещущим душам. И расцвели, наконец, раскрылись. Я бы даже сказала, распустились. И в хорошем, и в не очень хорошем, смысле этого слова. Вы сейчас, девочки, такие, какими вас создала природа, без притворства, без зажатости, без надобности всё время кому-то что-то доказывать. И это здорово! И цветы, и их цветоводы и совместные цветочки радуются сами и тешат окружающих. Вы не просто обитаете вместе, вы живёте чаяниями друг друга, дополняете до целого ваше существование. Вы вместе! И это очень заметно. Не мне вас учить, но подсказать я имею право. Так вот, мои распустившиеся донельзя доченьки. Семейное счастье – это такая субстанция, которая всё время нуждается в подпитке, причём, и обычными, и экзотическими способами. Удивляйте своих мужчин, не раскрывайтесь до конца, оставляйте место загадке, пусть разгадывают!

Через несколько лет северяне вернулись в Питер, подполковнику Роману Трошину предложили место в командовании Можайского военного института. А капитан второго ранга Владимир Алёшкин возглавил кафедру в военно-морской академии.

Жизнь продолжается! И хотя в ней находится место для борьбы и невзгод, она, всё равно, прекрасна и удивительна! Быть добру!