Путь Наверх [Белогор Юрьевич Седьмовский] (fb2) читать онлайн

Белогор Седьмовский Путь Наверх

ПРОЛОГ

1

– Корабль готов! – заявил молодой человек, вытирая потный, покрытый грязью лоб черной от мазута и масла тряпочкой, стоящий на лесной поляне и устремив свой взгляд на космический корабль, что покоился в ожидании своего первого старта в ракетной шахте.

– Осталось всего лишь провести настройку компьютера, проверить герметичность скафандра, и завтра можно взлетать, – говорил он с радостью в глазах, в которых просто невозможно было не прочесть предвкушение, как у ребенка в преддверии нового года найти подарок под елкой.

Он говорил сам с собой, очевидно, пытаясь разделить свою радость с тем, кому она наиболее понятна и востребована – самому себе.

Наконец, закончив проверять надежность конструкции, качество своей работы – он отправился в палатку, высыпаться.

Проснувшись, он умылся, позавтракал, подождал немного, чтобы во время взлета его не стошнило, и наконец залез в корабль, и перед тем, как закрыть люк, взглянул на окружающие его деревья, и сказал гордо:

– Поехали! – хлопнула крышка люка, противно заскрипели петли, и колесо, что закрывало его, и через пару минут земля содрогнулась под колебанием безудержной энергии, что начала медленно, очень медленно, и уверенно поднимать корабль к небу.

Покинув все сферы своей планеты, он вышел в открытый космос, и устремил свой взгляд в иллюминатор, разглядывая, завороженно свою планету, гамму цветов, наблюдая как там, где он родился, ходят ветра, появляются подобия воронок. Он обратил свой взор в темноту, где лицезрел тысячи – нет – миллионы звезд, а может и планет, приветливо подмигивающих ему.

Внезапно, корабль начало трясти, послышался страшный скрежет, будто гигантская плита надвигается на другую, и раздался протяжный, одинокий гул, словно одинокий волк, потерявший свою волчицу, завыл тоскливо на луну. Корабль тряхнуло, и послышался свит ветра.

– Что за?! – крикнул парень, – Всё разваливается!

Он попытался бежать, но отсутствие гравитации этого не позволяло, и тогда он начал отталкиваться от стен, направляясь к запасам кислорода.

– Только бы успеть, только бы успеть… – бормотал он глухо в своем огромном скафандре.

Отталкиваясь от стен, плывя в невесомости, он добрался до намеченной цели и начал пытаться пристегнуть себя к кислородному блоку, он чувствовал, что его руки дрожат, ощущал импульсы внутри своего тела, и гораздо привычнее было бы видеться трясущиеся руки, дрожащие пальцы, но этого не было. Ему казалось будто его тело парализовано, и вся энергия копится внутри, и вот-вот разорвет его на куски под большим давлением. Тяжело дыша, в последний момент он успел совершить задуманное, и стукнув ногой по кнопке, отсоединил кислородный блок вместе с собой в открытый космос. Последнее, что он видел, то как его корабль разлетается на кусочки, как летят механизмы, детали, то как это было замедленно, то, как это было…

2

Очнувшись и вяло хлопая глазами, потерпевший крушение незадавшийся космонавт; он был на борту космического корабля, и увидев перед собой человеческий силуэт, спросил:

– Кто вы?

Перед ним, спиной, стоял человек в черном плаще с светлыми кудрявыми волосами, которые были, как показалось, светлые, но если приглядеться, то некоторые кудри были цвета червонного золота.

Когда он обернулся, его лицо ничем не отличалось от человеческого, но особо примечательным было то, что оба его глаза были разных цветов.

– Ты уже очнулся? – спросил таинственный незнакомец, – Ты помнишь, что с тобой произошло?

– Да… – с трудом ответил молодой парень, – Мой корабль оказался ненадежным… Начал разваливаться после того, как я покинул атмосферу планеты и вышел в открытый космос… Помню, успел одеть скафандр, и… Не помню, как делал это, но следующим кадром было то, что я пристегиваюсь к кислородному блоку, а далее уже лечу в открытом космосе…

– Вот оно как. Тебе удалось выжить. Не будь меня рядом – ты бы погиб. Отправляйся домой, и извлеки из этой аварии урок.

– Как тебя зовут? – резко спросил он.

– Заверган.

– Ты… с нашей планеты?

– Это тебя не касается.

– Что ж, ладно.

– Тебе надо поспать. Скоро посадка, иди в ту капсулу, там ты стабильно её перенесёшь.

– Спасибо тебе… – сказал парень, уже стоя в дверях большой капсулы.

– Пока что рано меня благодарить.

Корабль произвел посадку на планете Доджрауз, и высадил молодого человека на территориальных границах его государства. Человечество здесь совсем недавно начало осваивать космос, и стали появляться такие вот самоучки, пытающиеся собрать свой собственный корабль для полетов в открытом космосе, свои скафандры и прочее. Им не следовало ничего знать о пришельце, который после высадки своего пассажира тут же удалился прочь – иначе это лишило бы человечество своей истории.

– Коди, – сказал Заверган своему дроиду (с зачатками разума), выходя из комнаты, освещенной слабым, тусклым зеленым цветом, где на мгновение можно было углядеть операционный стол, над которым возвышалось множество механических клешней с хирургическими инструментами, – Проведи анализ обшивки корабля, и проанализируй ближайшие источники энергии, которую можно было бы направить для продолжения работы двигателя.

– Сейчас проанализирую, – откликнулся Коди, – Я сообщу вам все параметры как повреждений, так и исправных частей.

– Ах, стать мне архаичным! Как приятно вернуться в человеческое тело! – он немного помассировал шею, – Сделай ещё чаю. И вот ещё: сегодня ты на управлении кораблем! А то этот парень навёл на меня воспоминания и мне хочется сегодня побыть человеком.

– Вы… вернулись в человеческое тело? Вы же знаете, что оно не совершенно! Всё из-за того человека с планеты Доджрауз?

– А какое тело совершенно, Коди? Думаю, я просто решил вспомнить каково быть человеком. Иногда это очень здорово.

– А мне можно?

– Хах, Коди, – сказал Заверган улыбаясь, – Ну не смеши. Хотя, я на полном серьезе готовлю устройство, что перенесет твое сознание в тело человека.

– К чаю что-нибудь подать?

– Конечно! Что есть из съестного?

– Могу предложить жареных пиркнглоков, квашеную шморпласту, запечённых лодскринингов.

– Мда… Очень плохо… Думаю, когда вернусь в свое прежнее тело, я составлю для тебя новый протокол для потребления пищи человеком, а то всё перечисленное, извини меня, какое-то дерьмо.

– Вы слово «дерьмо» употребляете только когда являетесь человеком. А можно подробнее дать описание, что такое дерьмо?

– В другой раз. Лучше приготовь бутерброды с… Впрочем, лучше я сам приготовлю, а ты смотри и запоминай. А то подохну из-за твоей ошибки в протоколе, и будешь тут один летать.

– Нет, не надо! – завопил Коди.

– Да ладно, я шучу… А! – Заверган резко выпрямил указательный палец, округлив глаза, и сделав рот трубочкой, – И ещё, включи музыку, там есть мои произведения, альбом называется "Дождь в небеса". И убери ставни с окон, хочу посмотреть на открытый космос.

– Вы имеете ввиду солнцезащитные щитки?

– Ой, прости, оговорился. Да, именно их.

Прошло немного времени, Заверган выпил чаю, прослушал несколько треков своего музыкального альбома, написанного им несколько сотен лет назад, а может и больше – ибо время для него более не имело особо значения – выключил пластинку, и начал вести записи в бортовой дневник.

– Бортовой дневник. Цикл третий. Запись номер двести восемьдесят семь.

«Меня зовут Заверган, я родился на планете Земля. Я крайне не желаю, чтобы кто-либо из людей нашел эти записи, но, если однажды найдется тот, кто их прослушает или прочтет, я хочу рассказать с чего всё начиналось, пересказать свою историю до нынешнего момента.

Я постараюсь предоставить максимально приближенное художественное описание своей жизни, когда я ещё был человеком, и буду повествовать от третьего лица, чтобы передать как можно больше состояний всех окружающих меня тогда людей, которых уже давно нет в живых… Начну я, пожалуй, так:

«В окутанной мраком комнате был слышен звук бурлящей воды и искрящихся проводов, которые на мгновение озаряли комнату вспышками электричества. Посередине комнаты стоял операционный стол, покрытый по краям ржавчиной и пятнами засохшей крови, а рядом с ним был столик с хирургическими инструментами. Недалеко от стола были видны очертания какого-то большого аппарата, который в потемках напоминал некоего железного осьминога, щупальца которого неестественно застыли со скальпелями, какими-то остроконечными предметами, напоминающими шприцы и клешнями как у краба.

В конце комнаты стояли большие цилиндрические колбы, подсвеченные каким-то приятным, мягким и нежным зеленым светом, и словно множество полупрозрачных шапочек гриба проплывали внутри, и мигом плодили вокруг себя такое же множество более мелких и крупных особей – однако это были всего лишь пузыри.

Внутри каждой колбы можно было четко разглядеть находящихся внутри существ, даже скорее эмбрионов, из живота которых к верху тянулась пуповина, и очевидно, питала их. Лампочка над ними светила холодным и мертвым светом, подобно луне, и освещала разве что потертую табличку, вырезанным по железу словом «Инкубатор». К каждой колбе была прикреплена своя табличка, но прочесть содержимое было затруднительно. В глубине комнаты раздался скрипучий, как дверь, петли которой не смазывали полсотни лет, голос:

– Наконец, новая партия подопытных скоро будет готова к жизнедеятельности. Главное не переборщить с мощностью, иначе погибнут как 79-я, и будет очень жаль.

Эхо шагов нарушило тишину, и заполнило собой всё помещение. Старая лампа, свисающая с потолка, покачнулась, из-за чего на пару секунд на колбе, которую она осветила, можно было прочесть имя: Заверган».

Часть первая ТРУЩОБЫ

Глава 1

Проснувшись рано утром от грохота, словно по коридору промчался паровоз, он встрепенулся, и вскочил. Он находился в одной из комнат, обнаруженных им пару лет назад катакомб, в которые можно было попасть через подвал заброшенного восьмиэтажного дома. Первым делом он пихнул руку под рюкзак, который в этот раз играл роль подушки – проверить наличие самопала. На месте, – облегченно выдохнул он, и сел, вслушиваясь в затихающий гул. Очевидно, это промчался один из сломанных дроидов. Успокоившись, он выпрямил ноги, протяжно зевнул и потянулся, напрягая все мышцы, приводя тело в активность. Протерев глаза, он смотрел на слабо бьющий свет от керосиновой лампы, которую он заправил перед сном. За пределами комнаты, куда не доставал свет, послышался какой-то шорох, а потом словно кто-то быстро пробежался мокрыми ногами. Или не ногами, а скорее лапами. Лапками. Множеством маленьких лапок.

Не имею ни малейшего представления, что тут может водиться, – подумал он, и него мурашки пробежали по спине, – Прихвостни Нейросети не любители погулять в катакомбах… И я, впрочем, тоже… Да они и не часто захаживают в трущобы. Они вообще стараются туда не захаживать. Их там не любят. Мы их там не любим.

Заверган немного отошел после непродолжительного сна, и его охватило беспокойство, что в этом укрытии не так уж безопасно. Он протер свои ярко-голубые глаза и почесал подмышкой – свитер очень колючий. Хотя комната довольно уютно выглядит, – думал он, – Ковер, пусть и старый, сырой, облитый каким-то дерьмом, но уже чувствуется некий уют. Может, как-нибудь почищу его, потом, если вернемся… А столик? Этот маленький белый пластиковый столик, с несколькими трещинами, этой дурацкой сломанной ножкой – тоже часть интерьера. Учитель говорил, что раньше у всех были квартиры, дома, где были ковры, столы, посуда, даже холодильники, фотовизоры и многое другое. Чертовы Шизократы!

Заверган немного помрачнел, и посмотрел на бетонную осыпающуюся от времени стену, вдоль которой проходили железные водопроводные трубы, покрытые грязью и ржавчиной. Собственно, на них Заверган и подогревал себе чайник. Кто знает, когда научились строить такое? И тем более почему в заброшенном доме пускают воду и отопление. Но, это старые здания, говорят им около двухсот лет, в новых уже нет таких подвалов, и труб с водой никаких нет…

Заверган приподнял крышку чайника, и затянулся парующим ароматом трав, словно курильщик, который не брал в рот сигарету несколько дней, и насладился запахом, даже показалось, что он повел ушами от удовольствия.

– Уф, – выдохнул он, и довольный сел обратно, – Должно быть, наверху уже светает. Наверное, туманно… Но зато нет никого, не то, что у нас в трущобах. Хотя, конечно, у нас из взрослых один только Учитель – он самый главный в трущобах. Его все так и называют: Учитель. К нему прислушиваются все ребята, и выполняем его задачи. И только потому мы ещё живы, – Он сполз на пол и уставился печально в потолок, глядя на раскинувшую свои белые коконы плесень. – Ай, ладно, скоро идти, нужно ещё поесть.

Он расстегнул молнию рюкзака, достал хлеб из рогозовой муки, и выпив пару яиц перепелки – которые он нашел накануне и по приходу аккуратно положил их на какой-то кусок поролона с дырочками – и запив всё чаем, он смахнул с себя крошки, смял в руке скорлупу, ощутив её хруст, и переложив её в маленький пакетик – Учитель умел делать из этой скорлупы порошок, а из него – какие-то таблетки. И вкусные, между прочим. Он говорил, что это полезно для костей.

Заверган проверил наличие зарядов для самопала, достал точило, немного поточил свой кинжал – сделанный из куска арматуры – и убрал его в ножны на поясе. Перед выходом он достал карту, и посмотрел на обозначенные на ней трущобы. Они находились на краю города, недалеко от протекающей рядом реки, и к ним никогда не захаживали люди из приличных районов, то ли боялись, то ли относились с предубеждением. А может просто забыли об их существовании. Но во время Нашествия всё менялось. В трущобах запирались в домах и укрытиях, у них заранее были заделаны все щели, и после каждого такого Нашествия им приходилось вновь укреплять все щелочки, дырочки… Иначе это могло стоить жизни.

Заверган подумал, что за всю жизнь он не видел ничего, кроме бесконечных ходок. Он повторял себе каждое утро это, как молитву: У каждого поселка есть Помойки, куда выбрасывают разного рода детали, иногда ковры, иногда одежда, иногда была мебель, пластиковые столы, табуретки… А кроме этого он ничего и не видел. Благо Вадд читал какие-то книги, может с тех же помоек их и тащил, или Учитель ему давал. Во всяком случае Завергану тоже попадали интересные книги.

– И не такие уж испорченные, – добавил он вслух, и замолчал, продолжая монолог в мыслях, – А ведь трущобы то держатся именно на наших ходках. Учитель однажды говорил, что есть Помойки, где можно найти даже порох, провода, в некоторых даже можно было найти свежее мясо в упаковке. У нас есть карта, но учитель запрещает её переписывать – как он говорил, это чтобы развивать память. Дурацкий конечно запрет, но разве что скажешь? Я вот считаю, что карта может пригодиться в наших условиях, а то что её нет, может привести к провалу всю команду.

Убежище было недалеко от Плачущего Двора (в нем стояли деревья, с которых капала вода, даже в сухую погоду, без дождя). Фактически под ним. Самое трудное – это выбраться из этого подземелья. Проверив снаряжение, повесив керосиновую лампу на пояс, Заверган сначала медленно высунул голову из комнаты, оглядел коридор по двум сторонам.

– Вроде бы этих обезумевших дроидов нет, – шепотом сказал он себе, аккуратно выглядывая из прохода, – А то носятся тут на бешенной скорости, с таким грохотом, что жутко становится. И откуда они тут взялись?..

Зная, что не стоит здесь задерживаться, и какими последствиями это чревато, и тем более что ребята его, наверное, уже ждут, он рванул по коридору к выходу. Тихонько пройдя через подвал, он вышел к лестнице. Быстро поднявшись по ступенькам, Заверган открыл тяжелую металлическую дверь, которая с противным скрипом отворилась, и скользнул наружу. Действительно, уже светало, и был туман – приборы и часы не подвели.

Интересно, а как раньше жили дети, – думал Заверган, – Может, в каждом доме тоже был такой Учитель, который создавал им цели, задания, прохождения, может даже исполнял их мечты…

На место встречи первым прибыл Заверган – он затаился в кустах, возле бетонного забора. Небо постепенно становилось всё светлее. Изредка слышалось гудение двигателей самолетов, которые скорее всего оставляли в небе конденсационные следы; движение машин на дороге, разбрызгивающих лужи, образовавшиеся после дождя.

Заверган нажал на кнопку своей рации, она издала противный звук, что-то вроде полицейской сирены – и через несколько секунд он получил ответный сигнал, не менее противный, но с иными музыкальными мотивами.

Во дворе появились два силуэта, с едва различимыми стягивающими их плечи лямками рюкзаков, и он узнал в них Красса и Вадда. Да и как их не узнать? – подумал Заверган, – Если крупный, в плаще, да ещё и с отросшими растрепанными волосами – это Вадд. Вблизи и подавно. У него же шрам, тянущийся от нижней губы к подбородку, и глаза карие. И кулаки постоянно разбиты, стены бьёт. Идиот. А Красс наоборот дрыщь дрыщем. Если он в шортах, то можно увидеть большой шрам, от голени до колена. Волосы него коротенькие, светлые, и глаза серо-голубые. И рюкзак не носит – сумку предпочитает. Что ж, его право, конечно.

Он вышел к ним, они тыкнули друг другу в грудь пальцами со словами «знаю тебя», и пошли к кустам. Эти двое отправились сюда из другого убежища, видимо выполняли другое поручение Учителя. Вадд был одет как всегда в свои любимые, уже потертые тренировочные штаны, рваные белые кроссовки, которые он на любом привале подшивает и клеит, а сверху накинут черный теплый плащ. Впрочем, все в трущобах носили плащи. Он был старшим в группе. И по возрасту он был старше Завергана и Красса на два года – ему было шестнадцать.

Да и Красс тоже не обзавелся ничем новым. Спрятав свои кинжалы в тех же кустах, они вышли во Двор, и встали под одним из плачущих деревьев. В воздухе стоял приятный запах свежескошенной травы, перемешанный с запахами дорожной пыли, которую дождь сначала разогнал, а потом упорно прижимал к земле.

– Ты не смотрел, что сегодня на Помойке? – спросил Красс, обращаясь к Завергану.

– Нет, я как прибыл – сразу вам подал сигнал, – ответил Заверган.

– На обратном пути тогда заглянем, я тут однажды радиоприемник видел, – добавил Вадд.

– Пойдем в следующее укрытие? – спросил Заверган.

– Если только бегом, – ответил Красс, – Погода разыгралась не на шутку, мы с Ваддом промокли.

– Нам надо пополнить запас провизии, – заявил Вадд. – Кто пойдет?

В небе, среди надутых туч, которые казалось вот-вот готовы лопнуть, сверкнула молния, и громом отозвалась где-то вдалеке.

– Давайте вместе пойдем, – сказал Красс, – Я тоже что-нибудь возьму.

– А магазин уже открыт?

– Для нас – да. Учитель договорился. Сухарей купим, тетя Мальва вроде продает дёшево.

– Ладно, пошли.

Они выбежали из-под могучих ветвей старой плачущей ивы, и под дождем, вполголоса выдавая всякие проклятия, устремились в магазин, что был за углом. Зайдя внутрь, Красс поприветствовал продавщицу:

– Знаю вас, тетя Мальва!

– Знаю тебя! – отозвалась женским басом грузная продавщица с короткой стрижкой и загнутым вниз носом, похожим на клюв хищной птицы.

Шлепая по кафельной белой плитке, и оставляя на полу грязные разводы, они разбрелись в разные стороны, и каждый присматривал что-то себе, и проверяли наличие монет в своих карманах. У ребят всегда было праздником, когда вместо монет лежала купюра, значением не меньше ста труний. Пятьсот труний – можно было гулять пару дней в трущобах, распивая различную газировку, поедая картофельные лепешки, посыпанные различными вкусовыми добавками, вроде «сметаны и лука» или «стейка на гриле»… Ах, какая же хорошая газировка, – думал Заверган, – Мы можем определить качество вкуса по пятнышкам на дне банок, определенные цвета говорят о насыщенности вкуса. Зеленые, например, были чем-то средним. Красные были почти безвкусные, а синие были самыми вкусными.

Выбрав наконец, что они будут кушать, они прошли на кассу, и назвали всё содержимое, сверив количество труний между собой.

– Чё вам, ребятки? – спросила продавщица, широко открывая большой рот, где не было одного переднего зуба.

– Дайте пожалуйста крем-соду. Одну, – Красс замялся, оглядывая витрину и хмуря лоб, вспоминая что ещё им нужно, – Жвачку по две труний, шесть штук. И сухарики «Три крошки», с чесноком. Две штуки. Да. А! И ещё, пожалуйста сухую картошку. И банку тушенки.

Продавщица выложила всё названное на стол и принялась считать в калькуляторе сумму, причем делала она это весьма ловко, можно было не сомневаться, что в этой сфере она не первый день, и калькулятор – это всего лишь продолжение её руки. И она, к слову, никогда не обсчитывала, никогда не ошибалась.

– С вас, – она подняла на них свои вороньи глаза, которые увеличивались под линзами толстых очков, – Сто шесть труний.

Ребята высыпали всю мелочь на специальную дощечку для принятия денежных средств, и принялись ждать, когда тетя Мальва пересчитает данную ими сумму. Было слышно, как она шептала:

– Двадцать шесть… – монеты быстро, как шайбы от удара клюшкой, летели прямо ей в ладонь, смахиваемые пальцем другой руки. – Тридцать восемь… Сорок два… Пятьдесят семь… Восемь… Так! Сто два дали, четырех труний не хватает.

– Вот-с, – протянул руку Вадд, докинув ещё монет.

– Теперь всё ровно.

– Спасибо, – мальчишки взяли свое добро, и пошли из магазина. – До узнавания!

– Ещё узнаю, – отозвалась продавщица, и, ковыляя, закрыла за ними дверь.

Бегом, расплескивая лужи, ребята бежали под дождем обратно во Двор, к тайнику. Там остановились, проверили кинжалы в тайнике, разложили пищу по рюкзакам, и пошли в следующий схрон, который располагался недалеко от их сегодняшней цели.

Вадд попросил его подождать и отправился на Помойку, а Заверган с Крассом наблюдали, чтобы кто лишний не объявился. Через пару минут Вадд вернулся, неся в руках магнитофон, на лице его красовалась широкая и довольная ухмылка.

Минув несколько дворов, держась в тени, они вышли на стройку, зашли в густо и высоко растущую траву, и по уже известному им пути, и зашли в убежище. Там их ждали сухие плащи, которые не пропускали воду, к тому же они были темные, что могло помочь скрыться в тени городских улиц. Также внутри был ковер, столик – автомобильная шина, на которую положили широкую доску – на который они поставили весь свой провиант, и старый облезлый диван. Всё это они находили и тащили в свои убежища или Трущобы с ближайших Помоек. Город был каким-то странным местом даже для его обитателей. Пустующие улицы в одно мгновение, как по щелчку, заполнялись идущими колоннами людей. Одинокие дома в миг оживали, загорался свет в квартирах, в окнах появлялись силуэты, можно было углядеть работающие современные фотовизоры. И были взрослые. И вели они себя странно. Говорили странно. Смотрели странно. Жили странно.

– Мы не взяли сухую лапшу, – с хрустом жуя сухарики, капризно сказал Красс.

– Да и архаизм с ней, – с обидой сказал Вадд, – Мы и сухарей поедим.

Снаружи раздался гром, и ливень усилился под порывами ветра.

– А по нам не ударит? – с опаской спросил Заверган, и огляделся.

– Не должна, – ответил Вадд. – Вроде…

– Хе-хе, вроде, – вставил Красс.

– А вообще надо будет провести эксперимент…

– Жнаем мы штвои экшпэименты, Вадд, – набивая рот говорил Красс, и прожевав, испытывая на себе недовольный взгляд Вадда, спросил, – Этот ураган случаем не твоя работа?

– Нет, – ответил знающе Вадд, – Но я мог бы попробовать.

– А, значит то, когда у нас ветер вывернул матрасы на изнанку в подвале – точно был твой эксперимент?

– Может быть и так. А ты что, сомневаешься?

– Кто бы сомневался! После твоих опытов только руины и катаклизмы!

– Это когда было то? – спросил Заверган, – Что-то я не помню.

– Хех, а это на нашем с ним задании было, – и повернув лицо к Вадду добавил, – Экспериментатор ты хренов.

Вадд не сильно ударил его кулаком в плечо.

– Ай! Вадд, ты чё бьёшь то из-за шутки, совсем повзрослел что ль?

– Я тебя ударил? Мне показалось, что это твоё плечо ударило мой кулак.

– Идиот, – сказал Красс, потирая ушибленное плечо.

Заверган усмехнулся, ловя на себе ожидающий понимания взгляд Красса, и недовольный взгляд Вадда, который тяжело вздохнул и провел ладонью по лбу, смахивая капли пота.

Вадд частенько читал разного рода литературу. Он был единственным знакомым Завергана, который умел читать в трущобах. Вадду нравилось ставить разного рода эксперименты, он даже вел свои дневники в тетрадях – которые были большой редкостью в Трущобах – и консервировал результаты своих экспериментов. В глазах Завергана Вадд был надеждой будущего науки для их общины, что он сможет открыть что-то такое, что позволит им больше никогда не прятаться. Что раз человек ставит эксперименты, и держит в тайне цель эксперимента – то этот эксперимент непременно великий, или по крайней мере таинственный.

– Ребят, – спросил Заверган, – К Антеннам давно кто ходил?

– Не-а, – ответил Вадд, – Учитель вообще туда не разрешает ходить.

– Говорят, – добавил Красс, – Там напряжение высокое, то ли излучение какое-то… Опасная штука в общем. Мы один раз с Кривым там были, ничего особенного вроде, а как ближе подошли, как у нас волосы заискрили, и тут охрана из будки выбежала. Ну мы и дали деру! Страшновато было.

– Ой, ну смотри, как брешет, – сказал Вадд медленно и вкрадчиво, чтобы каждое слово было слышно, – Это ж я ходил с Кривым, а не ты. Ты его вообще никогда не видел!

– Ну не видел я его, и что? Уже и приукрасить нельзя…

– Сказочник!..

– Ну и больше ничего там не было? – снова спросил Заверган, – Да и Кривой кто такой? Никогда о таком не слышал.

– Там что-то вроде линии фронта для нашего сознания, – опередив открывшего было рот Вадда, сказал Красс, – А Кривой, это городской пацан, с которым наш Вадд как-то подружился.

– Подружился с городским?

– Да брешет он, – уже затыкая Крассу рот рукой, сказал Вадд, – С нами в Трущобах живет… Жил, вернее. На нашествии он попался…

– А что про Антенны? Нечто, вроде ребуса?

– Едва ли, – сказал Вадд, – Нет там ничего однозначного. Если идешь туда один – то вся реальность становится такой, которую можешь видеть только ты, как во сне.

– Это связано со снами?

– Возможно, никто не знает. Я туда ставил кое-какие приборы. Вернее, видел, что ставил. Но там в одиночку страшно.

– А почему туда запретили ходить?

– Однажды туда группа пошла, – сказал Вадд, – и там они…

Вадд огляделся на стены их убежища, словно они имели уши, и обратился к Крассу:

– Красс, посмотри, что там снаружи. Мне кажется…

– Да заткнись, хватит твоих теорий, сейчас гляну, – перешел он на шепот.

Он пристал к щели, и увидел патруль, они шли с какими-то приборами в руках, и почему-то остановились на поле, повернувшись в их сторону, и вытянув руки с детекторами. Ребятам очень бы хотелось, чтобы их схрон оказался не таким заметным. И он, к слову, был незаметным. Да и снаружи он выглядел сильно разваленным, заброшенным, что даже дикие псы в нем не стали бы селиться.

– Шизократы, – шикнул Красс, – На нас сморят, может детекторы их по инфракрасному принципу работают.

– Будем надеяться, что нет, – шепнул Вадд.

Патрульные с синими повязками на белых шинелях постояли, перебросились несколькими фразами, потоптались на месте, один из них смахнул капли с козырька своей фуражки, другой присел на корточки, и что-то подобрал с земли, и убрал в стеклянную капсулу с автоматической герметизацией, и пошли дальше, вытянув руки с поводком, и подгоняемые рывками своих собак.

– Вроде ушли. Наверное, что-то другое искали.

Рядом ударила молния, что ребята почувствовали, как дрогнула земля, а от грохота у них заложило уши.

– Зар-раза! – протянул Вадд, прокручивая пальцем в ухе, и осмотрев пристально свой палец.

– Не пора ли нам идти? – спросил Заверган.

– Да, самое время, – подтвердил Красс, и взглянул на Вадда. Ребята молча кивнули друг другу, и схватились за свои рюкзаки, проверяя снаряжение, самопалы, отметки на карте, время на электронном табло своих рук, отправились в путь.

Глава 2

Ребята вышли из своего схрона, предварительно плотно набив животы, и запив таблетки для повышения внимания крем-содой, выдвинулись в сторону «солнечного» района.

Почему он так называется, думал Заверган, никто из нас не знает, и никогда не задумывались над этим… Потому что там солнце светит больше, чем в других местах? Вряд ли, есть другие места, где солнце светит… И почему каждый раз, когда мы там, так хочется залезть на крышу высотки – не знаю, как остальным – там почему-то хочется оставаться. Оставаться, залезть на крышу высокого дома, и глядеть в небо, бесконечно, всегда, и уснуть, там, на крыше… Странно.

Но сейчас есть задание, которое мы должны выполнить. Мы должны найти закладку со связкой динамита, и подорвать электростанцию, которая питает весь город. Учитель сказал, это окажет серьезное влияние на людей, живущих в городе, и они ненадолго станут близки нам.

– Смотри, – сказал Красс, – Это, кажется, тот район, где Гайден спалился.

– Да, тут это было, – подтвердил Вадд.

– Всмысле спалился? – спросил Заверган? – Что за слово?

– Сгорел заживо, – пояснил Красс, – Подпалился, когда нес бутыль с огнесмесью. Тоже, между прочим, шел электростанцию ломать.

– Как бы нам так не погореть… – сказал Заверган.

– У нас нет огнесмеси, – сказал Вадд, – К тому же нас трое, а он был один. Как-нибудь справимся. Динамит, вроде, нормальный.

– Вроде, – хмыкнул Заверган.

Пройдя несколько улиц, они вышли в старый город, заброшенные четырехэтажные дома, с разбитыми стеклами, просевшей и обвалившейся на некоторых зданиях, крышей, сгнившим забором у палисадника, и заросшими травой дворами, где одиноко покачивались ржавые качели, которые в далеком прошлом дарили улыбки детям и развивали их хрупкое воображение.

– Судя по карте, – сказал Вадд, глядя в записи на бумагах, – Тайник недалеко.

Никто ничего не ответил. Красс и Заверган смолчали, слова были неуместны, говорить было нечего – для них наступал очередной шаг к некоему моменту, к событию, имеющему последствия, спрятанные в неизвестности. Уже не первый раз, но никогда не знаешь, когда он станет последним.

Ребята спрятались в тени, выжидая момент, пока люди пройдут, но казалось этот поток был бесконечен, и будет продолжать течь, как вода из крана, пока кто-нибудь этот самый кран не перекроет. Когда, наконец, поток иссяк, они перебежали дорогу, и спрятались там в очередных кустах, и огляделись.

– Вроде никого нет, – сказал Вадд.

– Вроде, – хмыкнул Красс.

– Надо идти сейчас, нам всего пару домов обогнуть осталось.

Они дали старт из кустов, и быстро добрались до нужного места. Вадд искал особые знаки, чтобы определить тайник, а Заверган с Крассом стояли на тревоге. По соседней улице промчались дроиды, и ребята пригнулись, чтобы на них не попал свет. Хоть они и не увидят их с такого расстояния. Но мало ли? Вадд наконец нашел тайник, и извлек из него небольшую бомбу, завернутую в полиэтиленовый пакет, подполз к напарникам на четвереньках, и шепотом скомандовал, что пора двигаться дальше.

Когда они шли вдоль очередной улицы – поскольку её никак не обойти, и негде укрыться – сзади, на большой скорости промчались дроиды, охватив ветром их плащи, и заставив трепетать ткань по ветру черными струящимися волнами. Они проводили их взглядами, а в глазах отражались холодно-голубые блики мерцающих сирен. И вдруг у них за спиной раздался, похожий на человеческий, строгий голос:

– Граждане, тут небезопасно находиться, – вещал голос, – Покиньте опасную зону, вернитесь на рабочие места или учебные заведения.

Ребята побледнели и выкатили глаза. Первым обернулся Вадд, причем не меняя выражения лица, словно это могло как-то повлиять на то раскроют их или нет. Красс же продолжал ошеломленно смотреть перед собой в пустоту, а Заверган смотрел на друзей, бегал по ним глазами, переводя взгляд то на Вадда, то на Краса.

– Задержитесь. Требуется проверить вашу ликвидность в параметрах личности. Эта процедура не займет много времени, повернитесь ко мне затылками и разблокируйте разъем, – проговорил механический голос за спиной.

Заверган повернулся и посмотрел на дроида, который вытащил какую-то клешню из руки. Большое, непропорциональное овальное подобие лица с голубыми подобиями глаз (ибо были они прямоугольными). У Красса вот-вот начнется нервный тик, Вадд тоже выглядел не в лучшей форме – его напарники просто не знали, что делать.

– Один момент, – сказал Заверган, беря ситуацию в свои руки, и повернувшись к нему затылком, и почесал для вида за ухом.

– Сейчас проведем проверку ликвидности, – раздался голос дроида, так похожий на человеческий, сохранивший эмоции неприязни к ожиданию.

Заверган потянул руку за пазуху. Прогремел выстрел. Он был больше похож на взрыв маленькой петарды. Дроид схватился за грудь, и начал искриться, издавая противные звуки поломавшимся голосом, а из дула самопала выходил пороховой дым от выстрела.

Ребята кинулись бежать заброшенными дворами, проламывая на ходу колючий кустарник, оцарапав себе лицо, на их щеках кровоточили мелкие царапины. Каждый шаг давался тяжело, от страха будто отняли все силы, сразу стало тяжело дышать. За спиной всё ближе и ближе раздавался гул сирен, и усиливался свет, казалось, будто они во сне, где дерешься ватными кулаками, где ноги становятся тяжелыми, и когда опасный враг, желающий твоей крови, настигает тебя шаг за шагом, и бегство лишь оттягивает время, а не спасает от неминуемой участи. Но, тут Вадд, бегущий самым последним, на ходу, ковыряющийся в своем рюкзаке, что-то нащупал. Он что-то вытащил, и махнув рукой кинул на спину.

Красс и Заверган услышали сзади электрический мощный разряд, который через секунду прекратился.

– Что это было?! – крикнул на ходу Заверган.

– Разрядник! – кричал в ответ, запыхавшийся Вадд, – Его мне дал Инженер из трущоб.

– Вовремя, – пропыхтел Заверган.

– Бомбу не потерял?! – выкрикнул Красс.

– Ты безумный что ли?! Если она упадет, то от нас и мокрого места не останется! Она у меня в рюкзаке!

– Идиот! – ответил ему Красс, но Вадд, видимо, его не услышал.

Виляя дворами и улицами, они оторвались от погони, и огородами вышли в Поле, до трущоб оставалось совсем немного, но тут на горизонте появилась черная туча, которая стремительно двигалась в их сторону.

– Нашествие! – крикнул Красс, и побежал вперед, однако Вадд успел схватить его за шкирку, от чего тому в горло врезался воротник.

– Тут недалеко есть дом! Заброшенный! – кричал он в ухо Крассу, хотя ничего не шумело, – До трущоб не успеем, туда давай, бегом!

И ребята побежали к пятиэтажному дому. Раздвигая на ходу колосья каких-то злаковых сорняков, словно плывя в воде по-лягушачьи, обжигаясь крапивой, и наконец дошли до заброшенного дома. Жутко хотелось пить, и у всех троих потекли слюнки, когда они увидели красные ягоды вишни за решетчатым забором, а когда почувствовали запах сырости, ещё больше захотелось наконец добраться до укрытия.

– Твоё происхождение! – крикнул Вадд, – Замок висит!

– Что делать, Вадд, что делать? Кто вообще вешает замки на двери подъезда?! – запаниковал Красс.

– Почем мне знать?! Давайте через окно попробуем.

– Подождите, – сказал Заверган, и поднял с земли большой камень, и что было мочи обрушил его на замок. Тот упал.

Они прошли внутрь, однако дом этот он был отнюдь не самым желанным местом для укрытия, потому что в нем никто не жил, и не готовил убежище от Нашествия. Оставалось только попробовать проникнуть в подвал, но подвала в этом доме почему-то не было. Внутри лестницы были покрыты толстым слоем грязи, в некоторых частях даже пророс мох. На стенах было что-то нарисовано, какие-то слова и буквы выпуклой формы. Вокруг валялся мусор из-под упаковок кефира, сухпайков, битого стекла от пивных булок и пустых, выцветших пачек сигарет.

Спрятавшись в одной из квартир, быстро закрыли разбитые окна попавшимися под руку деревянными пластинами и дверцами от шкафа, и зажгли свои керосиновые лампы.

Красс проверял насколько крепко стоят укрепления на окнах, и трясущимися руками пихал поролон в маленькие щели. Заверган вспомнил, как однажды видел из убежища бегущего человека от орд механизированных пчел, видел страх в его глазах, видел. И самым страшным было то, что он боялся не за собственную жизнь, не за существование, нет, – а страх потерять свою рабочую должность, страх быть перепроверенным, страх вновь попасть на Реабилитацию. Наверное, Красс и Вадд тоже видели подобное, когда были в этом городе.

– Вроде, держится, – заявил Красс вполголоса, – Что будем делать?

– Не знаю, – ответил Вадд, проводящий пальцем по корешкам книг, стоявшим на полке, уже отсыревших, и скрывающих свои знания из-за заброшенности этого места; книги, которые превратились во что-то мерзкое, покрытое слизью, в которых ранее хранились знания, в которых автор посвящал этому всю свою жизнь, вкладывал душу, а теперь ими разве печку топить. – План не задался… Глупо получилось… По крайней мере нужно переждать Нашествие, и потом вернуться в трущобы, доложить Учителю…

– Ну, он как всегда будет не доволен, – сказал Заверган.

– Не знаю… Пойду-ка я почитаю то, что уцелело.

Вадд взял какую-то книгу, которая с виду лучше сохранилась и удалился в соседнюю комнату, а Красс и Заверган остались сидеть в зале, окутанные мистическим страхом этого места.

– Что это за дом такой странный? – спросил Заверган Красса, – Почему его не используют для убежищ, или не снесут вовсе?

– Вадд говорил, – отвечал Красс, – Что в этом доме жил с женой какой-то мужик, и он тут что-то химичил… Он где-то тут хранил ядерное топливо, Вадд говорил, что оно радиоактивно. По его рассказу, в этот дом пришла его бабушка в гости к этому самому химику – кстати он был заядлым алкоголиком – и спьяну налил и себе, и ей вместо чая ядерное топливо, после чего оба умерли.

– Что-то чушь какая-то, – сказал Заверган с недоверием, – Никогда о таком не слышал…

– Ой, ну и ты туда же! Это он мне рассказывал, я даже ничего своего не добавил!

– Да ладно, ладно, может он над тобой пошутил.

Заверган вспомнил случай, как Красс украл у Вадда игрушечный автомат из тайника, и как они спорили возле сломанного колеса обозрения в Заречном районе, Красс предъявил ему:

– Вадд, что упало – то пропало!

А Вадд спокойно ответил ему немедля ни секунды, ибо знал, что он не терял своих вещей, а лишь спрятал в неудачном месте:

– Красс! Сейчас ты у меня упадешь – и ко мне рабство попадешь, – после этого все трое залились смехом. Шутка получилась хорошая.

За стенами дома слышалось противное пчелиное жужжание, словно миллионы пчел пронюхивали это место, и пролетали над заброшенным домом, старясь проникнуть в каждую щель.

В соседней комнате, где находился Вадд, послышалось мычание, но было оно не мучительное, а скорее удовлетворенное.

– Что там, – спросил Красс, – К нему пчелы проникли?

– Вряд тогда он стал бы мычать, словно ест что-то вкусненькое, – ответил Заверган, но на всякий случай взял в руки баллончик с краской, и держа на готове зажигалку у распылителя – Красс последовал его примеру.

Когда они зашли в комнату, то увидели распластавшегося в оборванном старом, сыром кресле Вадда, валяющуюся рядом взятую им книгу, и… больше ничего. Вадд расплывался в блаженной ухмылке, мямлил что-то нечленораздельное, лениво двигал головой, и тянул руки к свету, который роняли на его глаза зажигалки товарищей.

– Что с ним, твое происхождение?! – воскликнул Заверган.

– Дух вон! Марш грядет! Р-р-а-з, д-в-а-а! Р-р-а-з! Д-в-а-а! Гром! А лучше бы гремела тишина. Буду там – и посмотрим, – говорил Вадд, бегая глазами по комнате, и начав ломать укрытия на окне. Глаза его были стеклянными.

– Открыть! Свету нужен луч тьмы! Свежесть! Дыша-а-а-ть!

– Стой! – крикнул Заверган, и в этот момент за его спиной прогремел выстрел из самопала. Вадд медленно опускался на пол, продолжая что-то бормотать. На его спине быстро расплывалось красное пятно.

Заверган подбежал к Вадду, и взял его за руку. Тот улыбался, и продолжал что-то говорить, уже шепотом.

– Мертв… – сказал Заверган.

Он встал, посмотрел на ошарашенного Красса, на распластавшееся тело Вадда и вышел обратно в залу, усевшись на мокрый от сырости диван. У него не было никаких мыслей, не было страха, не было ничего кроме пустоты. Тут чертовски захотелось пойти к Антеннам, где он бывал только во снах. Внезапно для себя он ощутил такую злость, что захотелось гневно орать, материть всё что видит, всё что вызывает его раздражение. Дурацкие пчелы, думал он, дурацкие возможности. Мы вляпались в дерьмо, потерпели неудачу, и почему? А какая разница? Почему мы вообще должны бороться, почему мы должны прятаться, почему нам надо бояться этого?! Как же это раздражает, бесит, хочется взять огнемет, и сжечь к чертям всё это, все эти Нашествия, всех этих кретинов, всех этих рабочих, всю эту систему. И почему я называю это системой? Какого черта я должен учиться выживать, когда я мог бы просто взять, сдать анализ крови, пройти реабилитацию, и быть частью общества, которому не нужно скрываться от этих дроидов, не убегать из-за отсутствия каких-то бумаг. Почему? Почему я долен жить в грязи, прятаться в подвалах, терпеть избиение розгами из-за проваленного задания, почему я должен жить в этой грязи, когда я вижу готовый порядок? Потому что так говорит Учитель? А кто он такой? Всякие беззубые старухи приходят в подземные коммуникации, чтобы послушать его проповеди, что он скажет нам, как он попадет в этот раз по нашим проблемам, как он обложит нас надеждой. А почему нельзя? Нет, я не то чтобы имею что-то против Учителя – он великий человек – Но почему нельзя жить как те люди в городе, почему нельзя пройти реабилитацию, почему нужны эти диверсии, прятки – я не понимаю.

Вскочив с кресла, Заверган поспешил в комнату, где остался Красс с Ваддом. По пути он споткнулся от торчащую из пола доску, задел книжную полку, которая с грохотом упала на пол, подняв столп пыли, и раздавив несколько книг. Забежав в комнату, он первым делом почувствовал кислый запах пороха, а потом увидел Краса, в руках которого был самопал, из дула которого медленно и едва заметно тянулась струйка дыма.

– Что опять? – спросил Заверган и медленно подошел к Красу.

– Он… поднялся, – сглатывая слова произнес Красс, не отрывая печального взгляда от трупа их товарища, у которого появилась ещё одна дырка. На этот раз во лбу. – Капсулу для взрослых где-то достал… Наверное, у Кривого, – едва слышно говорил Красс под шумом Нашествия.

– Не понимаю…

– Похоже, решил попробовать… Учитель же… Да сам Вадд говорил, что эти ампулы – зло. И сам же её выпил… Вон, осколки валяются, – он кивнул в сторону кресла, где сидел Вадд.

– Наверное, тут же и нашел… мда… задание провалено, попали под Нашествие, Вадд гробанулся… – нервно и быстро перечислял Заверган, – Ну, хоть мы уцелели, и бомбу с собой прихватили.

– Учитель будет недоволен, нам надо вернуться по очереди… А может лучше, если вернется только один из нас.

– Ты о чём?

Красс направил самопал на Завергана, и нервно улыбнулся.

– Если я вернусь один, то скажу, что всё из-за вас, и он мне поверит. Он не будет меня бить, ни розгами, ни током. А если вернемся вдвоем, то одному из нас придется худо.

В момент, когда Красс уже собирался нажать на курок, за его спиной рухнуло укрепление, и в комнату хлынул рой маленьких черных насекомых. Красс обернулся, и выстрелил в эту орду, однако это ему ничем бы не помогло. Заверган бросился в соседнюю комнату, и спрятался в шкафу, накрывшись лежащим в нем же одеялом, старатель пытался закрыть дверцы. Он услышал, как Красс грузно вбежал в ту же комнату, дико крича, а потом раздался звук горящего газа, очевидно он отбивался использовал баллончик в роли огнемета. Потом он, продолжая орать, выбежал из квартиры и побежал вниз по лестнице. Было слышно, как он несколько раз снова жег огнем насекомых, а потом последовал какой-то грохот. Видимо он потерял сознание, и скатился по лестнице.

Заверган не вылезал из шкафа, и продолжал в нем молча сидеть, хотя было чертовски неудобно. Вадд, -думал Заверган, – Как он мог повестись на такую дурацкую страстную уловку, почему? Он ведь видел, что стало с Кривым, сам говорил нам о том, что гораздо важнее трезвый и холодный ум, рассказывал о своих экспериментах, выражал интересные идеи, у него был хороший творческий потенциал… Почему он стал выпил содержимое ампулы? Не понимаю. Совсем. Мы ведь и в кустах прятались от тарелок, которые искали нас, вылетая из серых мрачных туч, он обычно старался удержать команду, хотя всячески отрицал, что мы ему дороги. Чувство, словно я потерял что-то дорогое мне, что-то важное.

В подъезде послышались шаги. Было несколько человек, они коротко переговаривались, но Заверган не мог разобрать. Он знал, что пришли ОНИ. Это те самые патрули, что вылавливают усыпленных при Нашествии и отправляют на реабилитацию. Сидеть в шкафу стало окончательно неудобно, ноги и пресс сводило судорогой до боли. Заверган, сжав челюсти, и молча изливаясь слезами от боли, терпел, лишь бы не выдать своего присутствия.

В комнату кто-то вошел. Их было двое. Один пошел туда, где всё ещё лежало тело Вадда, а другой остался в комнате, где прятался Заверган. Было слышно, как он выламывал укрепления с окна, не проронив при этом ни единого слова. Затем он ещё немного походил по комнате, как Завергану показалось, он ходил кругами, и остановился возле шкафа. Ну всё, – подумал Заверган, – Сейчас и меня сцапают.

– П-26-й, – раздался голос из соседней комнаты. Он явно обращался к своему напарнику, – Тут чисто. Необходимо доставить тело убитого вниз.

– Следую, – отозвался голос у шкафа.

Шаги постепенно удалялись, и минут через пять всё стихло. Заверган выпрямил ноги, и с шумом выкатился из шкафа, пытаясь снять с себя одеяло. Из соседней комнаты тянулся кровавый след, и уходил в подъезд, а дальше вниз по ступеням. Вадда забрали. Красса, очевидно, тоже. Взяв со стола керосиновую лампу, и закинув за спину рюкзак с бомбой, он уже направлялся к выходу, как увидел лежащий на полу самопал.

Глава 3

Заверган вернулся в трущобы. Он шел по пустой улице, разгоняя лужи, образовавшиеся в дырах на асфальте, и оглядывая старые дома, которые были заселены и полны счастливыми семьями задолго до его рождения.

– Я весь вымок, – проворчал он себе под нос, и шмыгнул носом, – Как отчитаюсь – сразу в подвал с библиотекой, и сяду у горячей трубы. Если место свободно, конечно. А оно скорее всего занято. Ну ничего, мне уступят. Должны уступить.

Он остановился у подъезда многоэтажки, оглянулся назад, тоскливо наблюдая за плывущими по пасмурному небу темно-серыми тучами. В лицо ему подул сильный ветер, и дождь заметно усилился. Заверган устало вздохнул, и зашел внутрь.

Внутри он постучался в хорошую, массивную дверь Учителя, и начал ожидать, когда тот её отопрет, и пригласит к себе. Если у него, – подумал Заверган, -Разумеется, никого на приеме нет. А скорее всего кто-нибудь есть. Ну ничего. я подожду.

Только он повернулся, чтобы сесть на ступеньки, как на двери с другой стороны защелкали засовами, и она легко отворилась. Из проема показалась седая голова Учителя, а затем и всё его тело. Он как всегда был в белом медицинском халате – и чистым, между прочим – мокасинах и джинсах. Худой, как скелет, со впалыми и дряблыми щеками, многочисленными морщинами на лбу, коротенькой свежей стрижкой, и тщательно выбритым лицом. Как всегда, хмурый, готовый придраться к мелочам. На левом его ухе был совсем свежий ожог, да и руки тоже были в ожогах, царапинах, гематомах, и на правой руке не было одного фаланга на мизинце. Заверган всегда с интересом смотрел на этот обрубленный и заживший давным-давно палец.

– Ты кто? А, Заверган, – сказал Учитель своим трескучим, как высохшая щепка, голосом, – Знаю тебя! Заходи.

– Знаю вас, Учитель, – отозвался Заверган, и опустив голову, прошел внутрь.

Учитель захлопнул за ним дверь, и начал возиться с засовами, попросив разуться на обувном коврике – ковры у него редкие какие-то.

– Почему один? – спросил Учитель, продолжая возиться с замком. Заверган открыл было рот, как он добавил, – Разувайся, пойдем на кухню.

Впервые Учитель пригласил Завергана в какую-то из комнат. Ему всегда было интересно узнать, как живет Учитель, как выглядит его дом, какого размера, цвета трубы, на которых он греет воду. Учитель первым прошел на кухню, Заверган шел следом, стараясь запомнить ощущения каждого шага – впервые довелось пройтись босиком по чистому, мягкому и красивому, со множеством узоров, ковру. Он любовался тем, что тут были обои, не ободранные, а словно недавно поклеенные, новые, тоже с какими-то узорами, на стенах висели картины, которые Заверган видел только в иллюстрациях книг, или обрывках газет. Когда он вошел на кухню, то увидел, что Учитель кипятит воду в чайнике на портативной газовой плите, там был два тумблера, конфорочные вкладыши, рассекатели с черными дисками сверху из которых стремительно бежало синее пламя.

Учитель усадил Завергана на одно из двух кресел, с широкими подлокотниками, мягкое, удобное, чистое, не порванное. Заверган поводил задом, пытаясь найти такое положение, в котором было бы удобно и чай пить, и Учителя слушать. Чайник начал свистеть, и Учитель поспешно выключил конфорку. На столе тут же появились две кружки, в них звонко звякнули чайные ложки, появилась тарелка с песочным печеньем, и пара крупных желтых бананов.

– Бомбу вы не потеряли? – спросил он, разливая чай в кружки.

– Нет, – ответил Заверган, – она у меня с собой.

Учитель замер от услышанного с чайником в руке, продолжая наливать кипяток в кружку, пока вода не вышла из краев, и стремительно полилась на пол.

– Твоё происхождение! – выругался Учитель, когда увидел, что вода капает на ковер. Он поспешно поставил чайник на плиту, и начал вытирать тряпочкой стол, – И где она?

– Кто? Бомба?

– Да.

– Она у меня в рюкзаке.

– Аккуратно вытаскивай из рюкзака и дай мне её в руки, – Учитель выставил перед собой ладошки, как на подаянии, а Заверган осторожно, весь напряженный, с ломаными, скованными движениями, боясь не сделать чего лишнего, расстегнул рюкзак, и извлек оттуда бомбу, завернутую в целлофановый пакет, и вплепил её в ладоши Учителя.

– Тише ты, с этой дурой! – проворчал Учитель, резко переменившись в лице, и захлопав руками, словно в них горячая картошка. – Фу-у-у-х!

Учитель заглянул в пакет, моргнул пару раз в недоумении, засунул туда руку, что-то покрутил, и понес её в прихожую, где стоял металлический сейф, убрал туда, и запер на ключ. Он вернулся, расплываясь в улыбке, и наконец попросил Завергана рассказать, что именно произошло. Заверган вкратце ему рассказал.

– Значит, эти двое погибли?

– Угу.

– Вадд и Красс… Один, кажется, любил всякую литературу по инженерии, электротехнике, паял что-то помнится, приемник починил; а другой, кажется, ничего особо не любил, кроме как вляпаться в незаурядную историю, пошутить над кем-нибудь, пересказать увиденное или услышанное, и конечно, всё переврать. Вот что: они были неудачниками! Один, дурак, вел группу, а сам выпил ампулу, и никому ничего не сказал. А другой не лучше – его пристрелил. А так бы дали бы по башке чем-нибудь этому Вадду, он бы проспался, и вернулись живыми. Но, они погибли по собственной глупости… Ты говорил, что Красс ещё на тебя напал?

– Да. Он сказал, что если вернется только он, то его чем-то наградят, а если мы вдвоем, то кому-нибудь из нас придется принять на себя ответственность за провал.

– Похоже, у него основательно поехала крыша. Но, ты молодец, молодец! Выжил и бомбу принес, и рюкзак Вадда с деталями! Ты пей чай, печеньями закусывай. Небось не ел таких никогда?

– В первый раз вообще вижу такие, – сказал Заверган, с подозрением разглядывая печенья.

– Может, тебе овсяного печенья дать?

– Да давайте, попробую.

Заверган попил чаю, Учитель тем временем включил пластинку на патефоне, заиграла какая-то очень старинная музыка, кажется какой-то вальс. Он начал сам с собой пританцовывать, держа за талию невидимую партнершу, и наворачивая круги, немного приседая и отталкиваясь, делая шаг в сторону. Когда они вдоволь наелись печений, и напились чаю, Учитель выключил музыку, и объявил:

– В связи успешным возвращением, обладанием навыком осторожности и стратегического мышления…

– Да бросьте, Учитель…

– А ну цыц! Я не договорил! Так вот, на чём я… Ах да! Обладанием качествами, как осторожность, и стратегического мышления, а также хороших физических данных: объявляю тебя командиром группы! Вот тебе жетон, – Учитель достал из полочки какую-то штуку, напоминающую снайперский патрон, на веревочке, и повесил на шею Завергану, – Завтра дам тебе задание, и познакомишься с другими ребятами, что будут в твоей группе. Теперь можешь идти.

– Заслужил! – ответил Заверган, выражая свою благодарность, – Учитель, а что это, собственно такое? – он показал на ту самую штуку, которая теперь висела у него на шее.

– А, это… Это белемнит, окаменелые остатки древних моллюсков. Ну что-то вроде морской каракатицы.

– И зачем она нужна?

– О, очень полезная вещь! Она почти на девяносто процентов состоит из арагонита, а он в свою очередь способствует быстрому свертыванию крови.

– И правда, полезная вещь, – сказал Заверган потрясенно, разглядывая эту пулю, или скорее палец. Какой-то жуткий, черный, демонический палец. Чертов палец.

Заверган попрощался с Учителем, и вышел в подъезд. Уже темнело. Он прошел одну улицу, и зашел в другой дом, сделал условный стук, и дверь в подвал отворилась. Там стояли двое высоких парней, с виду лет семнадцати, с каким-то пустым зомбированным взглядом, и не сказав ни слова, пропустили его, и после с шумом закрыли дверь, и заперли засов на огромную цепь.

Заверган спустился в подвал, тут было хорошее освещение, откуда-то из дальних коридоров доносился трескучий шум электрогенератора, светили лампочки. Электричество, – подумал Заверган, – Как это интересно! Как горит эта лампочка, почему она горит, что вот, залили в тот генератор бензин, он шумит, и электричество идет. Какие технологии, какие разработки, только куда оно всё ушло? Чего мы добились? Жизни в подвалах, потому что мы не хотим быть настроенными? Так, пойду ка я в библиотеку, тут аж четыре комнаты под неё выделили.

Библиотека действительно состояла из четырех комнат, и постепенно расширялась, поскольку другие ребята приносили сюда найденные ими книги, журналы, газеты. Заверган читать не умел, как и большинство ребят – книги читали вслух те немногие ребята, которые умели читать. Заверган же предпочитал прилечь на матрасе, которые были в роли ложи, или присесть в кресле возле горячих труб, и слушать рассказы, пусть и не с самого начала. Иногда он брал какую-нибудь книгу или журнал, листал рассматривая рисунок на обложке, иллюстрации и картинки, пытаясь представить, о чем же всё-таки написано и как картинка связана с текстом.

Он вошел в третью комнату, там уже начал свой рассказ чтец, сидя за столом с тремя керосиновыми лампами, пристроившись на деревянном стуле с шатающейся ножкой. Слушателей уже порядочно собралось, кто листал журналы с иллюстрациями, кто-то разгадывал кроссворд, видимо, один из немногих чтецов, кто-то просто лежал на матрасе, закрыв глаза рукой, кто-то грыз ногти, сплевывал, рассматривал палец, и снова подгрызал – не было ножниц. И кресло возле горячих труб уже было занято. На нем сидел парень примерно того же возраста, что и Заверган, с обросшими, черными как смоль волосами, тоже грыз ногти – судя по виду нервничал – и смотрел на чтеца своими карими глазами.

Заверган подошел к нему, чтобы попросить уступить место, мол, он промок, да и с задания, всех товарищей потерял. Он подошел ближе, наклонился, и когда тот, вздрогнув, обратил на него внимание, прошептал:

– Будем знаться, – Заверган вытянул указательный палец руки, – Я Заверган.

– Будем знаться, – ответил парень, – Я Маркус.

Маркус повернулся в кресле лицом к Завергану, и они потыкали друг другу пальцами в грудь. Заверган обратил внимание, что на руках его нового знакомого есть свежие царапины. Он окинул его взглядом, и приметил ещё то, что он одет в новые, во всяком случае не поношенные, военные штаны. Только без ремня. Он был опоясан. Рядом с креслом лежал его рюкзак, на нем сверху лежала вязаная шерстяная шапка. Маркус продолжал смотреть на Завергана, и он продолжил:

– Ты не уступишь мне место? Я с задания вернулся, весь мокрый, да и товарищей потерял…

– Та же ситуация, – ответствовал Маркус, – Но ты садись рядом, тут кресло широкое, поместимся.

Заверган сел на один подлокотник, Маркус же на второй. Они продолжали слушать, как чтец ведет рассказ какой-то книги:

– Громом и небесным огнем надо говорить к сонливым и сонным чувствам. Но голос красоты говорит тихо: он вкрадывается только в самые чуткие души. Тихо вздрагивал и смеялся сегодня мой гербовый щит: это священный смех и трепет красоты. Над вами, вы, добродетельные смеялась сегодня моя красота. И до меня доносился её голос: «Они хотят ещё – чтобы им заплатили!»

– Что он читает? – спросил шепотом Заверган – На библейские проповеди похоже.

– Это Ницше, – усмехнувшись, прошептал в ответ Маркус, – Вроде как главный его труд. Ты верно про библию отметил: чтец в начале читал аннотацию, там и говорилось, что эту книгу называют ницшеанской библией.

– Зачем нужна вторая библия?

– Это не вторая библия. Это его библия. Ну, взгляды, экзистенциализм…

– И чему она учит?

– Как я понял, автор утверждает о том, что бога нет, смысла нет, и что человек лишь канат между животным и сверхчеловеком.

– Ну, мне кажется лучше бы сказать мост, а не канат.

– Ну да, мост, наверное, более уместно, но Ницше предпочел именно канат.

– Ибо вот ваша истина, – продолжал чтец, – Вы слишком чистоплотны для грязи таких слов, как мщение, наказание, награда и возмездие.

Трубы грели хорошо. Ботинки скоро высохнут. И Заверган уже начал понемногу покрываться потом. Было не очень удобно сидеть на подлокотнике, казалось, ещё минут десять, и задница точно либо отвалится, либо станет деревянной. Тут Маркус прошептал:

– О глубоких вещах говорит, но в таком объеме сразу не пойму. Может пойдем в чайную? А то я что-то уже устал слушать.

– Да я не против, ботинки вот не высохли ещё. А завтра новое задание, меня Учитель командиром группы назначил, жетон дал.

– Ого! Да оставь свои ботинки, я попрошу тут знакомого приглядеть. Пойдем, поедим овсяных печений.

– Ну ладно, пошли.

Ребята поднялись с кресла, оба потирали отсиженные задницы, и сгорбившись, тихонько направились к выходу. Маркус потрепал за плечо лежащего на матрасе и грызущего ногти парня, закутанного в рабочий халат, и попросил его приглядеть за ботинками на батарее. Тот закивал, и поспешно направился к креслу, занять удобное место.

Заверган и Маркус тихонько прикрыли за собой дверь, и пошли в десятую комнату, где была столовая. Там Маркус отсыпал своих труний повару в окошке, им подали чай в кружках с отколовшимися когда-то давно ушками, тарелку с восемью овсяными печеньями, четыре кубика сахара, и сухие сливки в целлофановом пакетике.

– Так говоришь, завтра группу получаешь в распоряжение? – спросил Маркус, усаживаясь за стол.

– Да, но пока не знаю кто будет в группе. Учитель сказал, что завтра познакомлюсь.

– Я тоже потерял группу. Только я был командиром группы, и он меня разжаловал. Говорит, завтра я поступаю под начало какого-то другого парня. Наверное, он говорил о тебе. Покажи ка жетон?

– На, смотри, – Заверган снял с шеи белемнит, и протянул его Маркусу. Тот повертел его в руках, посмотрел на него внимательно, и вернул.

– Да, это мой. Вернее, был моим. Слушай, раз такое дело, и мы уже познакомились, то может пойдем к Учителю и попросим выходной?

– Не поздновато ли? Да и может ему не понравится наше прошение.

– Да не дрейфь, надо уметь просить. Хотя, он да, странноватый, не спорю.

– Ну, если он даст на завтра выходной, то я не против. Посидим, познакомимся, в библиотеку ещё раз сходим.

– Ну тогда давай, доедаем, допиваем и пошли. А, и ботинки твои не забыть, хех. 

Глава 4

По дороге к дому Учителя Маркус рассказал Завергану как он сегодня потерял подчиненных в группе. Он пошел на дальнюю Помойку, там рядом была топливная станция. Ну и они кроме найденных деталей решили прихватить пару канистр с бензином, чтобы генератор питать в подвалах. Стащит то стащили, да тяжелые они оказались, и пока шли началось Нашествие. Да так близко уже было, что вся команда бросилась в разные стороны. Маркусу повезло больше: в подвале закрылся, а щели в двери пластилином залепил, который на помойке нашел. Потом, когда патрульные уехали, ни канистр, ни рюкзаков, ни самих его товарищей не было. Вообще, пустая улица, никаких следов. Заверган понимающе кивал, шмыгал носом, и пока они разговаривали, сами не заметили, как оказались в подъезде перед дверью Учителя.

– Ну что? – спросил Маркус, – Кто стучаться будет?

– А есть разница?

– Да никакой, просто страшновато… Вдруг ты прав.

– Ай, давай я постучу.

Заверган постучал по двери. Никакого шума внутри не последовало, никто не спешил открывать замки и щелкать засовами. Через пару минут Заверган опять постучал. Вновь тишина.

– Может он уснул? – спросил он.

– Подожди ка, – сказал Маркус, и потянул ручку двери.

Дверь открылась, квартира была пуста. Маркус широко улыбаясь кивнул Завергану, и они прошли внутрь.

– Похоже, его нет дома. И двери он не закрыл. Странно.

– Может лучше снаружи подождать? – спросил Заверган.

– Да ты чего! Вот ты бывал в комнатах Учителя? Я нет. И даже получить за это розгами не страшно, оно того стоит.

– Неправильно это как-то, – сказал Заверган неуверенно. Ему было боязно, он понимал, чем может закончится, если Учитель окажется дома, или если внезапно вернется, а они тут гуляют. Но ему было безумно любопытно, что же находится в комнатах Учителя, как устроен его дом, сколько в нем комнат, а какая мебель.

– Ну если боишься, то тогда иди, сиди на ступеньках в подъезде.

– Я не боюсь! Я просто осторожен, Заверган сжал кулак, и посмотрел себе под ноги, – Но согласен, это очень интересно… Ладно, происхождение твоё, пойдем!

Они шли по коридору, выкатывая глаза то на одну картину, то на другую, ошеломленно разглядывали люстру с хрустальными шариками на цепочках, и двигались дальше, оставляя на чистых коврах следы от своей грязной обуви.

Они зашли в большую комнату, обставленную новой шикарной мебелью, красивой большой люстрой, стеллажами, шкафами, тумбочками, фотовизором, столом, покрытым лаком. Никаких керосиновых ламп, всё на электричестве. Они, разинув рты разбрелись по комнате, и начали рассматривать мебель, фотовизор, провода, Заверган провел пальцем по лакированному столу и попробовал его на вкус. Маркус достал какую-то коробку из-под кровати, и начал копаться в содержимом. Заверган хотел было его упрекнуть, но как увидел, что находится внутри, присел рядом, и тоже начал вытаскивать вещи, и класть их на диван. Маркус встал, и пошел к письменному столу, и начал смотреть содержимое ящиков там.

– Ого, – воскликнул Заверган, – Наручные часы! Механические между прочим! О, и револьвер, смотри!

Заверган достал револьвер, раскрутил ладошкой барабан, и проверил заряжен он или нет. Не заряжен. Маркус с интересом посмотрел, поджав губы, и спросил:

– А патронов к нему нет?

– Не знаю, но он не заряжен.

– Такая пачка картонная должна быть.

– Картонная? – Заверган ещё порылся в коробке, и извлек оттуда пачку патронов. – Да, и правда есть. Откуда ты знаешь, как они выглядят?

– В журнале видел, хе-хе-хе, – он открыл выдвижной ящик письменного стола, и вытащил оттуда какую-то папку, открыл её и начал вглядываться.

– Что там?

– Я похож на чтеца? – досадно спросил Маркус, – Почем мне знать? И иллюстраций нет никаких.

– А переписать, а потом чтецам дать?

– А они спросят: откуда списал. А может там про наши трущобы написано? Не-е-т, не пойдет. Эх, жалко читать не умеем.

Заверган подошел к камину, и стал копаться в нем кочергой, расшевелив сухие угли, и подняв в воздух золу. Маркус оставил открытую папку на столе, и подошел к Завергану, заинтересовавшись светильником в форме свечи сбоку от камина. Пока он шел, запнулся о ковер, потерял равновесие, и полетел прямо на Завергана. Благо он успел схватиться за светильник, иначе бы он налетел прямо на заостренные края железной ограды камина. Когда он поднялся, то увидел, что светильник согнулся на сорок пять градусов.

– Мда-а, неприятность, – сказал он, – Теперь нам точно влетит.

В этот момент задрожала стена с камином, ребята испуганно отпрянули, пытаясь понять, что происходит. Стена вместе с камином начала поворачиваться, и остановилась, прокрутившись на девяносто градусов, и показала проход.

– Это ещё что? – спросил ошарашено Заверган.

– Ты что, не видишь? – ответил Маркус, и радостно запрыгал к камину, – Это же потайная дверь! Я такое только в книжках читал! Эм… вернее слышал.

Он схватил Завергана за рукав плаща, и потянул за собой:

– Пойдем, пойдем, там наверняка будет что-то интересное!

Ребята пролезли в образовавшийся проход, и увидели лестницу, ведущую вниз, освещаемую яркими настенными лампами. Внизу стояла новая деревянная дверь, с ключом в замочной скважине. Они спустились вниз, повернули ключ и вошли внутрь.

Они попали в окутанную мраком комнату, освещаемую на мгновение вспышками искрящихся проводов, был слышен звук бурлящей воды. На полу валялись пустые консервные банки из-под тушенки, какие-то белые тряпки, в центре комнаты стоял операционный стол, покрытый по краям ржавчиной и пятнами засохшей крови, а рядом стоял столик с хирургическими инструментами и химическими реагентами. Недалеко от стола стоял какой-то аппарат, очертания которого в потемках напоминали некоего железного осьминога, щупальца которого неестественно застыли со скальпелями, какими-то остроконечными предметами, напоминающими шприцы и клешнями как у краба или рака.

– Смотри, – сказал Заверган, указывая в конец комнаты дрожащей рукой.

В конце комнаты стояли большие цилиндрические колбы, подсвеченные каким-то приятным, мягким и нежным зеленым светом, словно чайный гриб или медуза на мгновение проплывала внутри, и мигом плодила вокруг себя множество более мелких и крупных особей – однако это были всего лишь пузыри.

Внутри каждой колбы можно было четко разглядеть находящихся внутри существ, даже скорее эмбрионов, из живота которых к верху тянула пуповина, и очевидно, питала их. Лампочка над ними светила слабо, холодным и мертвым светом, подобно луне, и освещала потертую табличку, вырезанным по железу словом «Инкубатор». К каждой колбе была прикреплена своя табличка, но прочесть содержимое было затруднительно. Ребята подошли к операционному столу, и разошлись в разные стороны.

Интересно, – подумал Заверган, подойдя к колбам, – Вот плавают тут какие-то существа, судя по всему живые. Пузыри какие-то, трубка из живота, похожая на пуповину из иллюстраций в какой-то книжке. Живут себе в колбах, может быть даже на меня смотрят, на всё тут смотрят, и тоже думают: кто это? Что он тут делает? А почему он на меня смотрит?

– Да, странная штука, – сказал Заверган, приложив ладонь к стеклу колбы, и почувствовал, что оно достаточно теплое.

– Не знаю я, что это, – ответил Маркус откуда-то из темноты, – Но посмотри сюда! Меня гораздо больше интересует, что это такое.

Ребята подошли к аппарату, и обнаружили, что он пятиместный. Маркус присел на стул, и прижался к одной клешне, и в этот момент включился свет. Маркус моментально слетел со стула, и оказался рядом с Заверганом, оба они онемели, поняв наконец, что попали туда, куда вообще попадать им не следовало, увидели то, что нельзя было видеть, и что сейчас простым наказанием они не отделаются. Вдруг прозвучал женский голос, идущий из аппарата:

– Аппарат Настройки готов к проверке пользователя и его регистрации в homo sapiens. Пожалуйста, разблокируйте разъем, и прижмитесь спиной к аппарату.

Заверган и Маркус непонимающе переглянулись, и посмотрели на странный аппарат. Он представлял из себя большую металлическую коробку, вдоль которой были сделаны удобные табуретки с мягким седалищем, расположенные в двух метрах друг от друга. Садится на табуретки, судя по всему, нужно было спиной к аппарату. Из аппарата, позади табуретки, торчали три клешни, одна простенькая, с каким-то разъемом, напоминающим USB, однако в пять-шесть раз больше. А остальные две больше были похожи на разводные гаечные ключи.

Маркус плюхнулся на табуретку, спиной к аппарату, и махнул рукой Завергану:

– Садись рядом, пройдем проверку.

– Странная это штука, – сказал Заверган, и почесал затылок, нащупав там похожий разъем. – Слушай, а эти штуки на наших затылках случаем не подходят к этим… клешням?

– Хм, а и правда, по размеру похожие, – Маркус почесал за ухом, – Садись, проверим. Я не думаю, что случится что-то ужасное.

– Ладно, давай.

Ребята сели на табуретки, разблокировали свои разъемы, и аппарат начал свою работу:

– Проверка мест: первое и второе. Начинаю идентификацию личности.

Им в затылки вошел первый штекер, и с каким-то приятным механическим звуком зафиксировался.

– Как думаешь, что сейчас будет делать? Может, наше прошлое скажет? – спрашивал Маркус.

– Ага, будущее предскажет, только ручку позолоти.

– Подключаюсь к пользователю, – прозвучал женский голос в аппарате.

К основной клешне примкнули две другие, и начали что-то крутить, шевелить, передвигать, щёлкать чем-то.

– Параметр личности: идентифицирован. Пользователь Z-1000000000000066600000000000001. Начинаю настройку личности.

– Что это она? Это твой номер? – спросил Маркус, – Откуда она знает…

– Параметр личности: идентифицирован. Пользователь М-101010100110101011100001. Начинаю настройку личности.

– Ого! И у меня есть!

– Параметр морали: включено!

– Морали? – спросил Заверган, – А до этого у нас он был выключен что ли?

– Ха-ха-ха-ха!

– Параметр убеждений: включено!

– Ай, твоё происхождение, – жмурясь от боли сказал Маркус. Заверган сначала непонимающе посмотрел на него, а потом тоже почувствовал, будто голова раскалывается.

– Параметр воли: включено!

– Тебя отпустило? – спросил Маркус, открыв глаза.

– Да, уже не болит.

– Наверное убеждения без воли – болезненное занятие, гы-гы-гы.

В их головах клешни начали громче шуметь, после чего остановились, подумали с полминуты, на подлокотнике замигала красная лампочка, с привычным уже мерным пищанием; Заверган с Маркусом вновь зажмурились, и не от боли. Так, на всякий случай.

– Параметр личности…

Фраза оборвалась, в комнате заискрился трансформатор, и погас свет. Снаружи было слышно, как ударила молния. Ребята схватились за головы, их начало сильно бить током прямо в голову. Заверган заорал, и со всей силы дернул клешню у себя из головы, и она, с хрустом, видимо треснул пластик, вышла. Он упал на пол, ожидая возвращения ясности сознания. Ему мешал какой-то странный шум, даже показалось, что красивый. Спустя пару секунд до него дошло, что это кричит Маркус, он так и не отсоединился от штекера. Заверган вскочил, и также силой выдернул клешню из головы товарища. Тот повалился без сознания ему под ноги, а штекеры продолжали искрить.

– Вот уж попали, – сказал Заверган, и потрогал затылок. Осталось привести в чувство Маркуса и выбираться отсюда.

Глава 5

– Ну ты как? Идти можешь? – спросил Заверган, держа под плечо Маркуса.

– Твоё происхождение, да, – ответил он севшим голосом, – Ну и поджарило мне мозги.

– Я ж говорил, не стоит.

– Но согласился ведь?

– Это да, но…

– Ай, я сейчас вообще не хочу ничего обсуждать! Давай убираться отсюда.

Заверган последний раз бросил взгляд на инкубатор, где росли люди в пробирках, где над каждой колбой с эмбрионом была табличка с именем. Видимо, снаружи молния попала в трансформатор, и обесточила здание. И колбы с эмбрионами больше не бурлили.

Ребята закрыли за собой дверь, которая противно скрипнула, и спеша, добрались наверх, отдышались, и вылезли обратно в комнату через потайной ход. Заверган вернул светильник в прежнее положение, проход начал закрываться.

Вот он – путь наверх, – думал Заверган, – Сами вниз спустились, а теперь, побитые внизу из-за собственной неосторожности и нездорового любопытства, движемся наверх так, словно никогда наверху не были. А когда поднимаешь, видишь новые пути ещё выше, только туда уже страшно подниматься… вниз спуститься порой не страшно, а вот наверх идти боязно. И отчего так? Может, от того, что чем выше находишься, тем большее падать и тяжелее спускаться? Да и зачем подниматься туда, откуда надо будет спускаться, причем опасно спускаться, страшно.

– Не знаю, может для того, чтобы на мгновение увидеть мир сверху? – сказал Маркус. Видимо Заверган последнюю фразу сказал вслух.

– Надо бы тут всё на место положить, – добавил Маркус, держась за лоб, – Ах, голова вообще не соображает!

– Я тоже не особо помню, где что лежало…

В прихожей хлопнула дверь. Ребята переглянулись, начали в панике топтаться по комнате.

– Мы не успели убраться! – шикнул Маркус.

– Да забудь об этом! Прячемся!

– Куда?

Заверган бегло осмотрелся по комнате, и скомандовал:

– Лезь под кровать, я под столом спрячусь!

Маркус лег на пол, и едва ли протиснулся под кровать, и затащил за собой рюкзак, и продолжая жмуриться, и держаться за лоб. Заверган оббежал письменный стол, присел на корточки, и залез под него, придвинув для надежности стул.

В коридоре послышались мерные шаги, ручка двери повернулась, и в комнату зашел Учитель. Маркусу хорошо было видно его лицо. Он ужаснулся, когда увидел, что в комнате грязные следы, коробка с его вещами перевернута, на столе лежит его папка с записями.

– Они нашли меня? – быстро и нервно, своим трескучим старческим голосом проговорил Учитель, брызгая слюнями, – Всё пропало! Так, так!

Он начал бегать по комнате, и подбежал к кровати, начав копаться в коробке, что на ней лежала. Маркус затаил дыхание. Судя по тому, как напугался Учитель, лучше не выдавать своего присутствия, иначе тут уже не розги, и даже не изгнание, он скорее всего пристрелит их обоих на месте из того самого револьвера.

– Всё кончено, мои труды! Как они поняли, что я тут живу? Из-за электричества? Ничего не понимаю…

Он уже отходил от кровати к письменному столу, под которым затаился Заверган. Маркус с интересом наблюдал, за действиями Учителя, и не понимал, что происходит, почему он паникует. Учитель обошел стол, смахнул со стола папку с записями, что ребята тут оставили, и открыл раздвижную полку в столе. Заверган вжался как мог, и старался не дышать, в нескольких сантиметрах от него стояли ноги учителя, и были видны края его медицинского белого халата. Сверху хлопнул ящик, очевидно, он нашел то, что искал, затем бросился к шкафу, кудахтая и причитая на ходу, рывком открыл его, и взял какой-то большой саквояж, и потащил его к выходу, пытаясь засунуть какую-то папку себе за пазуху. У двери он остановился, немного подумал, бросил свой багаж, и пошел к столу, причитая:

– Таблетки, таблетки… я забыл про таблетки…

Открыв висящий на стене ящичек с намалеванным на нём красным крестом, он выкидывал всё, что ему не было нужно. К Завергану под стол закатился пузырек с перекисью водорода, и ударился о его ногу, немного отскочив назад.

– Нашел! – прокряхтел старик, и бросился к выходу.

Хлопнула входная дверь, и послышались неуклюжие шаги из подъезда, после чего всё стихло. Только дождь снаружи выстукивал мерно, в такт свою заученную тысячелетиями мелодию, которую играет в дуэте с ветром. Маркус шикнул из-под кровати:

– Он ушел, вылезай.

– Да? А что сам тогда не вылезаешь?

– У меня голова болит, я без твоей помощи не вылезу.

Завергану стало стыдно, что он подозревал нового друга в коварстве и предательстве. Он прикусил губу, и выполз из-под стола. Комната была в ещё большем беспорядке, чем, когда они в неё вернулись из подвала. На столе и вокруг него в беспорядочно лежала куча листков, фотокарточек, пролиты чернила, валялись ручки, линейки, какие-то лекарства, таблетки, тюбики… Кровать была взлохмачена, белье скомкано, там валялись патроны, ботинки, опрокинут горшок с каким-то цветком.

Был порядок, – подумал Заверган, – А теперь не стало. Да и зачем нужен порядок? Зачем нужен беспорядок? Один порядок наводит, а другой его нарушает – вот вам и природа всех конфликтов. Правда, тот кто порядок поддерживает, считает, что он прав, и активно внушает это тому, кто устраивает беспорядок. Однако нельзя же, наверное, сказать, что второй трудится меньше? Да и каким был бы порядок, если бы некому было его нарушать? Беспорядок то наводят не ради беспорядка, это делают для того, чтобы навести свой собственный порядок, свои планы, действия, движения, свою систему… И о какой же ерунде мне приходится думать в свои четырнадцать лет? Те кто постарше уже читать умеют, не все, но умеют, и не думают о такой ерунде. Да и чем мне это поможет? Жизнь мою изменит? Брюхо набьёт?

– Давай руку, – сказал Заверган, заглядывая под кровать, – Тащить тебя буду волоком.

– Волоком не надо, ходить я ещё не разучился, хе-хех.

Заверган вытащил друга, и они оба присели на кровати.

– Заслужил, – поблагодарил Маркус Завергана, и спросил отстраненно,– Что это было?

– А я знаю? – ответил Заверган риторически, и почесал затылок, – Болит…

– Ну, ясно одно – Учитель сбежал, и чего-то испугался. Что он там бормотал? Мне под кроватью не особо слышно было.

– Что его нашли, что нужны какие-то таблетки, конец его работе, его трудам и всей его жизни…

– Значит, внизу у него какая-то лаборатория.

– Ну ты прям подвел итоги очевидностью своей.

– У меня промокли ноги, отдохнуть бы от страстей.

– Чего?

– Да ничего, рифмуется просто.

– Голова у него болит!

– Болит, но рифмуется же?

– Пойдем уже отсюда, – Заверган встал с кровати, подав руку другу, и они направились к выходу. Он напоследок оглянулся, и сказал, – Жаль он револьвер забрал.

На следующий день, после событий дня минувшего, в котором ребята благополучно вернулись в подвалы трущоб, они решили встретиться в досужей комнате, где были собраны все найденные ими и их предшественниками настольные игры. Заверган уже сидел за столом и ожидал Маркуса, отказывая желающим сыграть с ним во что-нибудь, мол, место занято, друг сейчас вернется. В комнату наконец-то зашел Маркус, он отыскал глазами Завергана, показал ему указательный палец, потом взял с полки шахматную доску с фигурами, и присел к своему другу.

– Знаю тебя, – сказал он, – В шахматы играл когда-нибудь?

– Знаю тебя. – ответил Заверган, – Да, знаком с этой игрой, доводилось провести несколько партий.

Маркус начал расставлять фигуры, а Заверган наблюдал за происходящим в комнате. Ничего особо интересного не происходило. Те, что помладше, возились на полу, и собирали конструктор, кто-то собирал пазлы. Наконец, фигуры были расставлены, и ребята кинули жребий, кто будет ходить первым. Жребий выпал Завергану. Он сходил пешкой, и стал ждать хода оппонента.

– Ты заметил? – шепнул Маркус, глядя на доску, – В трущобах паника. Это мы тут сидим с другими, кто ещё ничего не знает о происходящем. Несколько командиров уже думают, что же делать дальше… Учителя нет, не знаю, что делать. Скоро и до рядовых дойдет, и тогда до беспорядков недалеко.

– Учитель так и не вернулся? Хотя, не похоже, что он собирался возвращаться… И что делать будем?

– Не знаю, – ответил Маркус, сделав ход конем.

Заверган вывел в защиту пешки своего коня, Маркус вывел в атаку пешку. Заверган сходил конем, и Маркусу этот ход показался бессмысленным. Однако бессмысленное на первый взгляд может таить в себе очень много смысла и переломных моментов, как например в шахматной партии. Бессмысленных ходов не бывает – бывают слепые и отчаянные ходы. В комнату вбежал какой-то парень, и громко крикнул:

– Ребята! – он тяжело дышал и держался за дверной косяк. Все повернули головы в его сторону, и он продолжил, – Учителя нет, он пропал! Там полиция и шизократы возле его дома!

И тут началась паника. Как толпа безумных зверей, спасающихся от наводнения или землетрясения, они опрокидывали столы, рушили шкафы с книгами, полки, стеллажи, упавших тут же топтали. Заверган с Маркусом сидели за своим столиком в углу, и ждали, когда же эта толпа наконец выберется из комнаты. Под грохот падающих где-то кирпичей, звона железа, рушившихся полок, Маркус крикнул:

– Какой же идиот!

Заверган почему-то подумал, что эта картина очень сильно напоминает ему какую-то гротескную массу, или выход кала из кишки, и сейчас всё дерьмо хлынет наружу, на улицу, из подвала. А когда дерьмо попадает наружу – его принято убирать… Они встали из-за стола, Маркус так и норовил переписать на бумажку положение фигур, поскольку партию они не закончили, но Заверган молча поволок его за собой, держа за рукав.

– Да подожди ты! – кричал Маркус.

– Сейчас не время играть, потом…

– Да я не собираюсь, дай с собой что ли возьму.

Он вернулся к столу, быстренько ссыпал фигурки в доску, закрыл её, и рванул к выходу. Заверган всё торопил. Они выбежали наружу, и увидели, что толпа побежала по улице налево.

– Значит нам лучше направо, – заметил Маркус.

– Вперед!

Ребята побежали вдоль улицы, сегодня на небе не было ни единой тучи, оно было синее, где-то светило солнце, но из-за плотно стоящих зданий его не было видно. Когда они свернули на очередную улицу, то увидели там патруль из двух шизократов, стоящих рядом с тремя полицейскими машинами. Они обменялись взглядами, и ребята рванули назад, а те двое рванули за ними.

– Вон бачок! – крикнул Заверган, понимая, что пока патруль завернет за угол, у них есть ещё секунд пять, – Давай в бачок!

Они бегу нырнули в мусорный бак, тот грохнул на всю улицу. Заверган подумал, что уже всё, конец, и патруль выбежал как раз в момент, когда они залезли внутрь, или услышали грохот. Но, преследователи выбежали только через секунду после возникшего в голове Завергана опасения.

– Вот и мы стали отходами, – пошутил Маркус, потирая ушибленное колено.

– Да помолчи ты…

Рядом с бачком пробежали два человека, и свернули на другую улицу. Маркус уже думал вылезать, как на улицу опять кто-то свернул. Это были уже полицейские. Они встали около бачка, и закурили. Да, теперь мы среди отходов, – промелькнула мысль в голове Завергана, – И будут потом искать наши останки на помойках роботы, как мы искали их останки. Вот и жизнь, которая пролетела без особо смысла, и закончилась так нелепо.

– Говорит П-10-й, – сказал полицейский в рацию, – Профессора взяли… Детей в расход? Понял. Конец связи.

– Что там? – спросил второй.

– Детей, что жили в подвалах необходимо в расход.

– Я это понял. Но почему?

– Профессор, который тут всем заправлял выращивал их, а потом настраивал своим аппаратом на диверсии. Он планировал выращивать их старше восемнадцати лет, и потом использвать их для расшатывания общества, как агитаторов. Но все его творения не доживали до восемнадцати, к шестнадцати годам они начинали сходить с ума. У нас уже пытались их реабилитировать, но они никому не принесут добра, ни окружающим, ни себе.

– Это про нас что ль говорят? – шепнул Маркус.

– Похоже…

– Это что же, мы были просто инструментами в руках Учителя?

Они правы, – подумал Заверган, глядя на мусор у себя под ногами, – Я своими глазами видел лабораторию, существ в колбах, которые, наверное, потом становятся людьми и пополняли трущобы. Вот почему в трущобах не было взрослых. Вот почему Учитель сбежал – он подумал, что его эксперименты раскрыли, и когда бежал, очевидно, попался.

– Ну, раз уж этот профессор не смог понять в чём дело, то у нас и подавно не поймут, – сказал полицейский, – Ведь он же и изобрел этот самый аппарат, а когда его внедрили в повсеместное использование, он куда-то сбежал. Оказывается, опыты ставил, на людях… И где только материал брал?

– Это нас не касается. Какими бы бесчеловечными ни были его эксперименты, он всё-таки создал то, что мы сейчас имеем.

– Это что же, мы будем ещё два года жить, а потом сойдем с ума, и сдохнем? – риторически спросил Маркус. – Я так не хочу! Лучше пусть сейчас тогда пристрелят.

Он собирался вылезти из бачка, но Заверган положил ему руку на плечо и усадил на место. Он понимал его, и был с ним согласен. Однако, нельзя же так… Должен быть выход.

– Ты чего? Пусти, я смерти не боюсь!

– Успокойся, – сказал Заверган, – У меня есть одна мысль.

– Какая?

– Пусть отправят на реабилитацию. А когда станет известно, что мы из числа подопытных Учителя, добровольно пойдем на исследования, как излечить данный феномен.

– Хм… ну хоть какая-то польза от этого будет. Тогда будем ждать нашествия?

– Это кто у нас тут сидит?! – раздался сверху грозный и низкий голос. Ребята подняли головы и увидели полицейского. Он взял обоих за шкирку, и вытащил из мусорного бака.

– П48-й, отведи этих к машине, я не уверен, что они… Проверь в общем.

– Следую!

Вот они впервые увидели полицейских так близко. И не черные у них глаза, как рассказывали в трущобах, просто темные очки. Кожаные сапоги со стальными щитками на торцевой стороне, тёмно-красная рубашка, выглядывающая из черного бронежилета, наколенники, с виду из углепластика. У обоих в ушах по наушнику, а на поясе у каждого кобура с пистолетом. Тот, что их вытащил оказался высоким и поджарым, в П-48-й, который повел их к машинам, был среднего роста, и довольно толстый.

Ребят подвели к полицейским машинам, П-48-й открыл заднюю дверь, и попросил ребят садиться туда, там два места для настройки, помесятятся. Завергану показалось, что аппарат на заднем сидении очень похож на тот, что они видели в подвале с инкубаторами, и который их, к слову, ударил током. Ну, похоже сейчас казнить будут, – подумал Заверган. Маркус скорее всего подумал точно также, и сел первым, Заверган же следом за ним на второе сидение. Одна клешня аппарата вошла в его разъем на затылке, две другие клешни начали крутить первую. Всё отличие было разве что в том, что никакой голос не озвучивал стадии настройки. Затем клешня остановилась, ребята зажмурились от боли, так продолжалось долгих, вечных и болезненных десять секунд, после чего снова начал вращаться, и вскоре штекеры вышли из их разъемов на голове.

П-48-й посмотрел на табло своего наладонника, что-то неразборчиво пробормотал себе под нос, и связался с напарником.

– Эти в порядке, разве что на реабилитацию отправят, что-то у них сбито в Настройке, а в целом всё нормально. Что? Сейчас спрошу.

Он наклонился к Завергану с Маркусом, которые всё ещё сидели в машине, и спросил:

– Вы из какой школы?

– Школы? – переспросил Заверган.

– Да что-то… не помним ничего, – промямлил Маркус, неуверенный, что поверят.

– Не помнят, – поднялся полицейский, – Да. Да, память потеряли, похоже. Хорошо. Тогда сейчас повезем. Школа «взрослой жизни»? Хорошее место, не каждому туда повезет попасть. Тогда жду в машине.

Заверган и Маркус переглянусь. Из-за угла вышел П-20-й, подошел к машине, сел за руль, и они тронулись. Заверган смотрел в окно, наблюдая за тем, как резко изменился его путь, как они ехали по сырым улицам города, над которым сегодня было чистое небо.

Часть вторая ГОРОД-N

Глава 6

Бригадир махал рукой, в которой держал шлем для блокировки распространения эффектов интроспектора, и что-то пытался объяснить Завергану, который продолжал проверять содержимое коробок на брак, всем видом игнорируя начальство.

– Ты не даёшь мне периода для размышлений, – сказал Заверган, поднимаясь, и заглядывая в глаза бригадиру, – Я из-за тебя просто не смогу собраться с мыслями и завершить работу качественно.

– Качественного от тебя никто не требует, – возразил ему бригадир, – К тому же от тебя помощи, как от козла молока, без мыслей ты был бы бесполезен! Вон, посмотри, они трудятся, – он указал в сторону рабочий, – И им не надо ни о чем думать. Они получают свои мысли дома. Ты думаешь, я позволю тебе получить их здесь? Пока работаешь здесь, думать запрещено! А то получается, что мы тебе мыслями заплатим за работу, и ты оказывается ещё тайком их заработаешь, интроспектор! А если не нравится – проваливай отсюда на все четыре стороны.

Заверган вздохнул, и согласившись кивнул. Ну не хотят они признавать, – подумал он, – Что я могу думать после Настройки и Реабилитации, а они не могут. Шесть лет назад у меня были проблемы с этим, и оказывается даже слово придумали для таких, как я – интроспектор! Надену я этот шлем, чтоб ему было с этого спокойнее, и дальше думать буду, не впервой.

Он взял шлем из рук бригадира, и недовольно надел его на голову. Ничего особенного, – подумал он, – Не жмет, дышать можно, обзор не ухудшился. Голова только немного болит. Спорить не хочу с этим… потому что я в невыгодном положении, чтобы диктовать свои желания, и субъективную правоту.

Он присел на стульчик, и продолжил проверять содержимое коробок, голова начинала болеть при попытках думать шире.

Ну и почему это я бесполезен? – подумал он, – Разве человек обязан быть полезным? Каждый тот, кто он есть, и один и тот же человек может оказаться полезным в одном месте и бесполезным в другом.

– Реабилитационный срок закончился? – спросил сидящий рядом работник, выводя Завергана из рассуждений.

– Нет, – прожужжал Заверган в шлеме, – Я интроспектор.

– Да уж, не свезло. А я простой рабочий. Работаю тут, вот, думать нельзя, хоть мысли заработаю, а потом глядишь, и инвестором стану.

– Ну, каждая мысль имеет свой вес.

– Это да, но мне ещё ни разу не попадались люди, которые покупали дом или машину за одну мысль.

– Правда? А мне вот, попадались.

– Да ну? Брешешь.

– Нет, это я.

– Ха-ха-ха, хорошая шутка, молодец!

Заверган улыбнулся, притворившись, что действительно пошутил. А почему и нет?

– Перекур скоро? – поинтересовался Заверган, – Давно уже эти коробки перебираем.

– Так, – рабочий посмотрел на часы, – Ещё работаем, минута всего осталась.

– Нашествие в который час?

– После перекура, будет длиться два часа.

Спустя минуту они оставили коробки и направились в раздевалку, накинули куртки, чтобы было потеплее, пошли на улицу, где дул сильный ветер и шел сильный ливень. На выходе их встретил охранник, похлопал по карманам, и пропустил.

К концу рабочей смены, Заверган сдал шлем, и прошел к загрузке мыслей, аппарат, похожий на Настроечный, вставил ему в затылок разъем, после чего Заверган получил заработанные мысли. По дороге домой к нему подлетел дроид, попросил провести идентификацию личности – видимо после Нашествия не всех поймали. Он послушно дал роботу проверить себя, тот сообщил, что всё исправно, но рекомендуется посетить реабилитационный центр.

Стоило Завергану пройти метров двадцать, как он столкнулся плечом с идущим ему на встречу человеком.

– Э-э, воспринимай движение, кудрявый.

Заверган хотел что-то ответить, а потом подумал, зачем ему что-то говорить этому сломанному человеку? Не попался он на Нашествии сегодня – попадается завтра. А потом Реабилитация, потом Настройка, а напоследок ещё и пилюли «ЭКС-57», а вместе с ними серые будни, без мыслей, без планов, без эмоций… Какая же скукотища!

– Я с тобой веду слуховой и визуальный контакт! – крикнул прохожий Завергану.

– А в чем проблема?

– Мне нужно признать твою вину.

– Мужик, иди куда шел, отстань.

– Что ты там вякнул? – спросил он агрессивно, и явно с намерениями доказать свою правоту силой, двинулся на Завергана.

Заверган с разворота всадил, что есть мочи, свой огромный кулак прямо в острие подбородка агрессора. Пока никто не воспринимает визуально, не пойман – не реабилитирован, как говорится.

Манера доказывать свою правоту силой давно изжила себя – по крайней мере с тех пор, как стали править шизократы и внедрять Настройку везде, куда только могли добраться. Хотя, это не лишило агрессии некоторых людей – она присуща только тем, у кого закончился эффект Настройки. Для того и существует Нашествие: чтобы таких агрессивных вылавливать, и отправлять на Реабилитацию. Иначе в городе возросла бы преступность.

Перед тем, как поспешить убраться с этого места, он с удивлением для себя обнаружил, что на земле лежит тот самый рабочий, с которым он сегодня ходил на перекуры. Вот тебе и проблема на ровном месте, – подумал Заверган, и оставив лежать того без сознания, побежал оттуда, и перешел на шаг, когда оказался возле железнодорожной станции, – Либо окружащих заставляю думать невольно, либо сам думать перестану. Палка о двух концах. Две стороны одной медали.

Пройдя немного от станции, он свернул к площади Аристотеля. Тут и до рынка недалеко, – подумал Заверган, – Прикупить себе несколько радиодеталей для работы, и покушать. Очень уж сильно крутит живот, весь день почти ничего не ел.

Он зашел на рынок, и нос ему тут же ударила смесь запахов копченого и сырого мяса, рыбы, синтетических изделий, углепластика, железа, и происхождение знает что ещё. Он проходил среди множества витрин, но никак не мог найти того, зачем пришел. Со всех сторон кричали продавцы, переговаривались покупатели:

– Качества! Продаем качества! Любовь, гнев, обаятельность! У разных качеств разная гарантия!

– Хм, дайте пожалуйста успех, обаятельность и брутальность. Сколько? Тридцать мыслей средней тяжести? Это же грабеж! А-а, с гарантией три месяца.

– Воздух, продаем воздух! Чистый кислород! Успей попробовать! 30 литров за десять мыслей, оптом дешевле!

– Куплю у вас восемь литров.

– Продаем болезни! Загружаем неврозы, депрессии! Всё по выгодным ценам! Купи два невроза – получи шизофрению в подарок!

– А синдром Аспергера у вас есть?

Где тут еда, стать мне архаичным? – подумал Заверган, и нахмурился. Его раздражали все эти алчные торговцы. Хотя понятно, что им тоже кушать надо.

– Будем знаться, – сказал Заверган, подходя к прилавку.

– Будем знаться, – ответил торговец, – Что вы хотели приобрести? Могу предложить вам программу обольщения. Всего две мысли средней тяжести! Работает три дня.

– Нет, я…

– Может быть вы хотели бы приобрести месть? Четыре мысли средней тяжести, и вы искусно отомстите недоброжелателям, действует три дня.

– Послушайте…

– А… Я понял… Вам нужна любовь! Работает месяц, стоит двадцать мыслей высокой тяжести. Для вас могу предложить особый вариант – одну вашу мысль с содержанием о безвозмездии высшей тяжести, и товар ваш.

– Где находится продуктовые лавки?! – крикнул Заверган.

– А, так вы за пищевыми продуктами? Сразу не увидел, у вас в глазах одиночество… Это идите прямо, во-о-о-н туда! Там поверните направо, вверх по лестнице, и на втором этаже очень много продуктовых лавочек.

– Заслужил, – хмуро поблагодарил Заверган, и двинулся в указанном направлении.

– Всегда стараюсь, – жизнерадостно ответил продавец, и снова начал ораторствовать.

Наконец, закупившись всем необходимым провиантом, и всяческими радиодеталями, Заверган пошел прочь с рынка, ловить на остановке чейрокинибус. Вскоре он и подъехал, водитель как всегда пялился в одну точку, и кондукторше приходилось время от времени закрывать ему открывающийся рот, чтобы во время езды не прикусил себе язык.

Да уж, – подумал Заверган, – Работал я когда-то водителем чейрокинибуса. Правда, со мной такого не было, из-за того, что я интроспектор. Этот транспорт работает по интересному принципу, где приходящие эмоции преобразуются в токи, которые приводят транспорт в движение, а логическая часть мозговой деятельности регулирует распределение этих токов. Тем самым водитель не отвлекается на происшествия, и способен быстро анализировать ситуацию. Что-то вроде гипноза, как я понимаю.

Наблюдая за тем, как движется автобус, о том, с какой скоростью он движется в пространстве, он задумался о собственном передвижении. Ведь существует сопротивление, – подумал он, – Когда объект движется в пространстве. Изменение пространственной среды. Не знаю, что там можно поделать с землей или водой, а вот воздух вполне ощущается, когда едешь на большой скорости. Вот если бы создать некое поле вокруг себя, образующее идеальный газ, и передвигаться в нем, то скорость передвижения несомненно изменится. Только нужно брать ещё в учет силы гравитации… Но это ладно, дело расчета, не сложно, главное вывести сам принцип, а потом уже проверять, сможет он работать или нет.

Доехав до дома, он прошел пару улиц, зашел в подъезд и поднявшись на лифте в квартиру на четырнадцатый этаж, он обнаружил записку, которую пихнули в дверную щель. Он остановился, поставил на пол сумки с продуктами, вынул записку, и прочитал её содержимое. Приходил Маркус, он предлагает завтра встретиться и погулять в парке. Что ж, надо будет ему позвонить, – подумал Заверган, кинул записку в сумку, достал ключи, и отворив дверь, зашел внутрь.

Разложив продукты по полочкам в буфете и в холодильнике, он поставил греться чайник, насыпал себе порошкового цикория, добавил две ложки сахара, и пока чайник кипятился, он подошел к подоконнику и осмотрел свои цветы.

– Вроде бы Hydnellum pecii прижился, – сказал он, – Интересный такой гриб. Вообще очень много на планете растений, которые имеют весьма любопытные свойства. У меня складывается впечатление, будто это кем-то давно выведенные сорта, а не какая-то там эволюция. Впрочем, сейчас тут приберусь, и пойду в дом, на участок, там побольше материала, чем здесь.

Чайник закипел, и он пошел заваривать цикорий. Пока напиток остывал на столе, Заверган почистил банан и насыпал в блюдце ореховой смеси.

Он ещё раз посмотрел на подоконник, где стояли растения горшках, и его внимание привлекли кактусы. Он знал названия и свойства каждого, некоторые он скрещивал, пытаясь добиться от нового вида и вывести новые свойства. Иногда получалось что-то действительно полезное, но уже не размножалось, а иногда наоборот появлялись такие экземпляры, которые были невероятно ядовитые и живучие.

– Хм… Надо бы кактусы полить, – сказал он, прихлебывая, – А то давно не поливал.

Заверган прибрался в квартире, проверил не включено ли электричество, и когда он уже начал обуваться, у него резко схватило живот, и он, сбрасывая на ходу ботинки, забежал в туалет, пристроился поудобнее на унитаз, и начал справлять свою естественную человеческую нужду.

Вот тебе жизнь, – думал он, – Совершил действие –заработал. Заработал – купил пожрать. Пожрал – пошел посрать. А потом опять проголодался, купил пошел совершать действия, зарабатывать мысли, снова их тратить, и так каждый день. А ведь если подумать, уф, если подумать, то выходит дело, что и общаются люди похожим образом. Питаются какой-то информацией, получают что-то новое, усваивают, переваривают, всё нужное оставляют себе, а когда наступает та самая нужда, чтобы высказаться – выходит дерьмо. И совершенно не важно каким его считают – вежливым и уважительным, или грубым и жёстким, оно всё равно останется дерьмом, как ни назови, как его ни крути, как ни пытайся себя обмануть всякими моральными принципами и благородными убеждениями. Однако, это не так уж плохо звучит, уф, потому что всякое дерьмо есть удобрение для почвы, и подрастающих в ней семян. Да и, наверное, общество скажет, что я вот думаю не о том после работы. Что нормальный человек, уф, нормальный человек думал бы о том, как бы не опоздать на работу на следующий день, как бы ему провести выходные, чем сегодня заниматься перед сном, что будет сниться, и что завтра делать. Но откуда взяли это понятие "нормальный человек"? Почему я должен задумываться утром или вечером о том, уф, о чем задумывается большинство? Почему вообще большинство считают нормой? – он посмотрел на водонапорный кран, и облегчённо выдохнул, однако в животе по-прежнему ощущалась тяжесть, так что он не спешил уходить, – Допустим, соединение Н2О. За норму, уф, за норму принято считать, что оно находится в жидком агрегатном состоянии. Однако, зимой вместо жидкого мы наблюдаем снег и лёд. И никто не орет о том, что скоро грядет конец света, потому что норма H2O для данного региона изменилась. Они будут куда больше орать, если летом, когда стоит невыносимая жара на улице, под самым солнцем, будет держаться какой-нибудь снежный ком, который не тает круглый год и это будут считать загадкой человечества. Потому что он не подстраивается под обстоятельства. Но этот ком сам для себя не будет какой-то загадкой. Ему вообще наплевать для кого он загадочен, а для кого нет, он сам для себя существует. Более того, он может быть даже не знает, почему он существует и что ему нужно. В конце концов, норма… хех, норма… У меня же не идёт из крана вместо воды – снег, лёд или пар. Иначе это было бы ненормально. Но в некоторых сферах есть такие краны, которые выдают лед или пар, и там это норма. Так что такое норма, стать мне архаичным? И почему я ненормальный для них? Кто я в этом мире: тот самый снежный ком, который не тает независимо от ожиданий и погодных условий, или же я как кран, который внезапно сыплет снегом вместо воды или бьёт струёй горячего пара? А мне думать об этом нельзя, мне чтобы так думать, лицензия нужна, видите ли. А лицензия у меня просрочена, и от неё ничего хорошего нет, думать уже не могу с ней стабильно и продуктивно. Они этого и добиваются… А я что, виноват, что я таким родился, более того, что валютой сделали естественную человеческую нужду – мышление? Хорошо, что хоть они не додумались дерьмом платить, а то запретили бы ходить на горшок, или бы делали это строго по графику. А что? Поработал, поел, а потом, в конце смены, когда уже не в терпеж – тебя отпускают в туалет, заработанное получать… Вот работал ты хорошо, например, тебя и покормили кефиром с солёным огурцом и селёдкой в придачу, и тем самым дали премиальные – полкило поноса. И может это кажется несколько смешным, однако не исключено, что люди в далеком прошлом также думали о том, что когда-нибудь будут мыслями платить. Им это казалось смешным, невообразимым, а теперь вот она – реальность. Впрочем, платить дерьмом – это на самом деле не так уж противно или жутко, как платить мыслями и зарабатывать мысли. Правда, не знаю, о чем бы я думал, если было бы так, как я представил. Может, я и не думал бы вовсе. Когда из человеческих естественных нужд делают валюту, тогда человек забывает каково быть человеком. Все его действия, все его потребности становятся конформистскими. Ведь если вместо мыслей платили бы дыханием, то все бы только и думали, сколько им надо вдыхать и выдыхать в сутки, чтобы не потерпеть убытки. Люди потеряли бы ценность свободного дыхания. И так со всеми нуждами, будь то сон, потребление пищи, пульс или частота моргания глаз. Стёрлась бы нравственная ценность этих нужд. А сейчас стёрта ценность мышления. Оно стало никому не нужным, как сам факт мышления, оно теперь просто валюта обмена, бартера, "ты мне, я тебе" как говорится. Вопрос в том, что делается с нашими мыслями?..

Смыв за собой отходы, Заверган вышел из уборной, попрыгал на одной ноге натягивая штаны, затем обулся, накинул тонкий летний плащ черного цвета. Там его ждали книги в роскошной библиотеке, где он присядет на удобное, мягкое и красивое кресло, включит лампу с теплым освещением, и примется читать научные работы физиков, математиков, химиков, биологов, психологов…

Заверган посмотрел время на наручных часах, которые пережили вместе с ним тяжелые времена его юности, и сказал:

– Уже поздний час… Хотя, куда мне спешить? Время всего лишь абстракция, придуманная людьми для удобства распределения своих действий. В действительности времени не существует как явления. Есть цикл каких-то действий, движений. Или что-то похожее на цикл. Во всяком случае часы проходят свой цикл, но часы, как и любой другой процесс, могут остановиться. Это всего лишь процесс, который протекает какой-то определенный период.

Он проверил выключил ли все электроприборы в квартире, закрыл за собой дверь, повернул ключ в замочной скважине, поправил коврик перед входной дверью, и вызвал лифт. Вечер обещал быть спокойным – с интересной книжкой у камина и чашечкой горячего ароматного чая на столике – ну как этим не наслаждаться?

Глава 7

Заворочавшись в кровати, он скинул с лица одеяло и зажмурился – в глаза ему ударил яркий солнечный свет. Позевав, протерев глаза, и в придачу ещё чихнув, он сбросил одеяло, скатился с кровати на пол, встал в упор лежа, отжался несколько раз, после чего лег на спину, и начал поднимать ноги вверх-вниз – делал упражнение на нижний пресс. Завершил он зарядку упражнениями на растяжку, он накинул сверху халат и пошел умываться. Зайдя в комнату для утренней Настройки, он достал из кармана пачку сигарет "Индеец", прикурил, сел на специальную табуретку, и прислонил голову к аппарату настойки, и нажал кнопку активации.

– Запускаю систему опознавания, – оповестил женский роботизированный голос, – Заслужено, разблокируйте разъем, чтобы провести идентификацию личности.

Заверган щелкнул на затылке, и первая клешня с штекером вошла в разъем.

– Homo опознан, – оповестил женский роботизированный голос, – Начинаю настройку личности.

За его затылком открылась панель, и оттуда вышли приборы, открыли "дверцу" в его голову, и туда залезли рабочие клешни для настойки.

Клешни начали крутить основную клешню, щёлкали выключателями, и произошло первое оповещение:

– Параметр морали: включено!

– Да… – подумал он, ощутив, что его вопросы постепенно начинают пропадать, – Включено, ага…

– Параметр убеждений: включено!

– Куда же нам без убеждений.

– Параметр воли: включено!

Перед следующим пунктом в его затылке что-то заискрилось. Клешни остановились, немного подумали, после чего голос оповестил вновь:

– Параметр личности: неисправен. После настройки пройдите курс реабилитации в ближайшем отделении Настройки.

– Слушаюсь, господин начальник! – выкрикнул он.

– Параметр свободы: включено!

– Параметр страха: неисправен. После настройки пройдите курс реабилитации в ближайшем отделении Настройки.

– Параметр информационной фильтрации: отсутствует! Необходимо установить новый во избежание блокировки предыдущих параметров.

– Homo настроен! Поздравляю, вы снова числитесь в Homo sapiens!

– Прекрасно! – сказал Заверган. – Теперь можно идти готовить завтрак.

Он тяжело поднялся и включил кран, вода с шипением побежала бурным потоком; он опёрся локтями на раковину, и смотрел на свое отражение в зеркале.

Подышав немного, и рассмотрев внимательнее черты своего лица, свои светлые усы и колючую с виду щетину, он сложил руки лодочкой, и набрав воды плеснул себе в лицо несколько раз. Вода стекла с раковины на пол, коврик уже становился мокрым.

Закончив все утренние дела, связанные с потребностями человека, когда он оказывается в уборной по зову природы, и выйдя на кухню, он первым делом поставил чайник.

– Так, – сказал он, и хлопнул в ладоши, – Чем бы сегодня заняться?

– Хорошо, что я обошел систему платежей мыслями. Если бы не квантовое копирование памяти, то не знаю даже, что бы я делал. А до этого приходилось записывать свои мысли на бумаге, потом через флешку удалять эти мысли, а потом ещё подделывать информацию, будто мысль была куплена. Ох, какие же были сложные махинации, аж голова кругом. Ну, по крайней мере благодаря копированию мыслей я уже почти закончил писать свое научное эссе о принципах и механизмах бессмертия, и морали его использования. Нужно будет сесть сегодня вечерком, пописать, после того, как завершу работу вторую часть работы над ускорителем тела с помощью обволакивания его средой из идеального газа, и систему подачи кислорода. Правда вес увеличивается, немного, но всё же. Ох, если бы не Маркус, я скорее всего не смог бы обойти систему. Больше всего удивляет, почему он не обойдет её по тому же принципу? Не похоже, что он не доверяет этому способу. Может у него принципы?

Тут зазвонил телефон. Заверган поднялся со стула, поставив чашку и немного пролив содержимое на стол, и пошел в комнату, где раздавался звонок.

Стать мне архаичным, – подумал он внезапно, вспомнив старые мысли, – Человек по большей части устроен на восприятии информации визуальной. Слуховое восприятие скорее служит вспомогательным действием к визуальному. Тем самым, сознание реагирует сразу на несколько информационных потоков, смешивая получаемую информацию, и получая нечто, зависящее от получаемой информации. Ну страх, например. Увидеть не только то, чего ты боишься – скажем, человека – но и услышать от него нечто, что в совокупности с его визуальным присутствием напугает ещё больше. Или тоже самое, но наоборот – обрадует. И сколько всяких внушений, стать мне архаичным, действует на сознание. Скорее всего настройку и ввели ради того, чтобы внушения в обществе контролировались, чтобы масса жила с одной стороны по-человечески, но была под контролем. Откуда мне знать? Очередная теория, очередной случай, мотив, причины и следствия, как говорилось древними философами. А интонации в голосе собеседника, которого не видишь? Возникновение визуального образа в голове, с открытыми глазами, мимику собеседника, его жесты, выражение лица. Кажется, Фрейд в своих трудах триста лет назад писал о подобном, называл это "сном наяву". Да и труды Бехтерева о природе галлюцинаций, внушений весьма интересны.

Невероятно, как Заверган успел прокрутить столь широкую мысль в своей голове пока шел к телефону, но он успел ответить на звонок.

– Воспринимаю, – сказал он в трубку.

– Воспринимаю, – отозвался знакомый голос, – Знаю тебя.

– А Маркус, – сказал Заверган облегчённо, – Знаю тебя! Отпечатком в памяти, только что о тебе думал.

– Правда? Интересно.

– Ты что-то хотел?

– Да, у меня появилось желание прогуляться с тобой в парке, ты не против? Вроде, у тебя исследования…

– Слишком много теории вредит практике. Я тоже желаю. Вопрос только в том, во сколько встретимся? И где?

– Давай на площади Аристотеля, там от парка недалеко. К трем часам второй половины дня.

– А сейчас который временной период?

– Нынче, сударь, – сказал Маркус, пытаясь сдержать смех от употребления столь архаичного слова, – Одиннадцать часов первой половины дня.

– А прогулка, в таком случае, займет у нас quantum satis.

– Ну разумеется. Вспомним как учились в школе "Взрослой жизни", последние события.

– Ну ты не планируй, а то так интрига пропадет, – посмеялся Заверган.

– Хе-хе, ладно. В таком случае, до узнавания.

– До узнавания.

В трубке раздались гудки, трубку очевидно положили. Заверган положил и свою трубку, и пошел обратно к столу в очередных раздумьях.

Меня смущает, – подумал Заверган, – многомировая интерпретация в разделах квантовой механики. Вот Маркус не знал, что я думал о нем. Но мог об этом догадываться. При этом, в зависимости от того, какие результаты он мог получить от меня, столько и получилось бы разветвлений от базисного мира. Интересная теория, но вряд ли применяема на практике. Я не сторонник теории о единой вселенной, но и не могу согласиться с их утверждениями. Скажем так, сначала я был сторонником единой вселенной, однако услышав о многомировой интерпретации, я подумал немного иначе. Независимо от того, знал Маркус или нет, думал ли я о нем, вселенная на этом моменте не будет разветвляться. Действительность идёт своим чередом согласно закону причинности. И, следовательно, если мир и был разветвлен, то давным-давно, может в тот самый момент его появления. А все другие миры, которые по их теории возникают в момент выбора и возможных результатов измерения, на самом деле существовали в таком случае задолго до проведения измерения. Они теоретически могут лишь доказать все возможные результаты, каждый из которых будет принадлежать отдельному миру. А почему бы и нет? Ведь никто до сих пор не доказал возможность перехода между слоями пространства, между параллельными вселенными. Но параллельное может наблюдаться, пересечение не обязательно. Пересечение – это столкновение, а не пассивное наблюдение. Хотя, такой вопрос я оставлю, пожалуй, на будущее, сейчас не готов браться рассуждать о том, чего до конца не знаю. Надо быть с самим собой честным.

Заверган закончил завтрак, после чего пройдя через библиотеку, проводя рукой по корешкам прочитанных книг с любящей улыбкой, вышел в ангар. У Завергана была большая домашняя библиотека, и она вполне могла посоревноваться с небольшими городскими библиотеками. Причем, у него было несколько стеллажей с пустыми полками – всё оттого, что он сделал систему своей библиотеки: были полки с прочитанными книгами, были полки с непрочитанными книгами, был полки, которые он заставит новыми книгами, которые не читал. Стоит ещё упомянуть о том, что были и такие, где были прочитанные книги, которые он понял и усвоил, и были такие полки, которые он прочитал, но не усвоил до конца, и время от времени возвращался к ним, чтобы перечитать, погрузиться в научное эссе знаменитых своими трудами психологов, физиков, атлетов, врачей, биологов, философов, да и художественной литературы.

В ангаре Заверган осмотрел свои инструменты и аппаратуру, посмотрел на накрытый тентом многоэнергетический двигатель, который ещё не был до конца доработан, но уже мог переходить с энергии жидкого топлива на электроэнергию, и преобразовывать её в двигательную систему в среде невесомости. Однако, следовало добавить ещё множество переходов на другие источники энергии. Всё-таки Вадд остался в сознании Завергана как образец для подражания в инженерных изысканиях. Пройдясь по ангару, и со взглядом творца, любящего своих чад, он смотрел на свои изобретения, которые ещё находились в зародышевой стадии, и спустя некоторое время были бы готовы к действию.

Заверган вернулся в дом, зашёл в гардеробную, посмотрел, что сегодня с погодой, сверил атмосферное давление, рассчитал какую лучше одежду на сегодня одеть, ибо у него после участия в боевых действиях заменили ногу на донорскую, и она не очень хорошо прижилась, и это сказывалось на том, что Заверган стал чувствителен к атмосферному давлению.

Одевшись в своем любимом стиле: пилотские очки, лёгкий черный плащ с капюшоном, черную футболку, брюки (которые тоже черные), ну и ботинки (уже понятно какого цвета), он вышел на улицу, и посмотрел время на наручных часах, постучал по карманам, достал сигарету, и прикурив, двинулся к остановке.

Путь, – подумал он, – Путь наверх. Всегда ли человек движется по прямой, вверх? Всё-таки нет. Бывают взлеты принужденные под угрозой жизни, или наоборот за потребностью потреблять, перебраться в другое место, или просто насладиться полетом, красотой высоты. Бывают посадки, бывают вынужденные, при повреждении, и они могут быть мягкими, могут быть твёрдыми. Бывают посадки просто от усталости, бывает, что хочется спуститься с небес на землю. А бывают падения. Потеря контроля полета или неудачный взлет, будь то неверная траектория или недостаточность сил. Но бывает так, что путь не ведет четко наверх. Горы, на вершины которых взбираешься, всего лишь часть пути, а не его итог. С вершины придется спуститься, но ты будешь знать, что в этот раз ты её покорил, преодолел. Но никогда не знаешь, сможешь ли подняться на уже покоренную вершину вновь. В жизни ты просто движешься, то вверх, то вниз, как пульс на кардиограмме. И где ты прервется твой путь? Внизу? Вверху? На нулевой точке? Хочешь ты этого или не хочешь, оно не совсем от тебя зависит. Вернее, ты можешь этого хотеть, но не получить. А можешь не хотеть, но получить. Но каков мой путь? Куда я сейчас буду направлен? Наверху ли я, чтобы стремительно двигаться вниз, или я внизу, чтобы подняться наверх? Не знаю. Вот и транспорт мой едет. Так, надо бы сейчас не думать, а то опять эти приборы в чейрокинибусе засекут мою мыслительную деятельность и обвинят в интроспекции.

– Сколько стоит проезд до площади Аристотеля?

– Пять мыслей, – ответил кондуктор.

– Дорожает, – сказал Заверган, и полез в карман, – Труний принимаете?

– Принимаем. Если труний, то с вас двести пятьдесят.

– Плачу.

– Ваш билет, – машинка кондуктора выдала увесистый билет, похожий по форме на магнитную кассету для магнитофона, Заверган бросил его в карман, и поспешил сесть на свободное место в конце автобуса.

В дороге было опасно о чем-либо думать, поэтому, чтобы избежать ненужных конфликтов, Заверган закрыл глаза, и попытался уснуть, внушая себе, что мир ему неинтересен, что во сне всё гораздо красочнее, и повторял одну и ту же мысль, пока не зажужжал билет в его кармане, оповещая о приближении к нужной остановке. Заверган поспешно вышел, и побрел к площади Аристотеля, где стоял памятник.

Издалека он заприметил Маркуса. Тот как всегда был в своем любимом красном пиджаке, под которым была светлого тона рубашка, с зонтиком-тростью, в шляпе с полями, блестящих на солнце кожаных мужских туфлях, и черных брюках. Одет он был как всегда ярко, в линзах его очков отражались блики солнца. Заверган встретился с ним взглядом, и попытался сдержать улыбку от встречи с другом. Этакий способ показать своё настроение, что они рады друг друга видеть.

– Знаю тебя, – сказал Заверган.

– Знаю тебя, – ответил Маркус.

Они поприветствовали друг друга своим особым жестом, тыкнув в грудь друг другу сначала указательным пальцем левой руки, потом правой, затем ударили палец о палец друг друга, и показали пятерню.

– Наш маршрут проходит в парк? – спросил Заверган, и было не понятно, чью память он проверяет.

– Да, но по дороге можем зайти в магазин, и купить что-нибудь перекусить. Как на счёт муршмундтры?

– В последнее время их на каждом шагу готовят и продают, а по вкусу, сытности и полезности они не очень.

– Я знаю одно хорошее место, там недорого, и как раз соответствует твоим предпочтениям.

– Тогда давай туда заглянем.

Они пошли в парк, по пути купили муршмундтру, а после, укусив её на счёт три – как это было по их шуточному обычаю – стали наслаждаться ингредиентами, приготовлением, и в ходе разговора о своих утонченных вкусах к пище, вышли из парка в лес.

Оказавшись в лесу, и пройдя про по сырой почве, покрытой опавшими иголками сосен, гумусу, ощутив сырой запах, который присущ хвойным лесам, они углубились в лес.

– Знаешь, я думаю… Ведь это последний крупный лес в нашей области, – сказал Заверган, дыша свежим воздухом, и проникаясь некой ностальгией по детству, где сырость была почти на каждом шагу.

– Пожалуй, да. Большую часть вырубили, и теперь стараются сохранить то, что осталось.

– Лес – это наше будущее. И места для будущего у нас почти не осталось. Леса становится меньше, а город всё растёт. Когда-нибудь, гораздо ближе, чем кажется, у нас останется места для будущего, у нас всё пространство займет настоящее.

– Интересная мысль, – заметил Маркус, – Но разве ты не говорил, что времени как бы нет, что это абстракция?

– Говорил. Я понимаю к чему ты клонишь, – Заверган поискал что-то в кармане, достал оттуда пачку сигарет, и прикурил, – Я имею ввиду, что не будет места развитию. Мы больше не построим новых зданий, будь то жилые комплексы, офисы, университеты, заводы, и происхождение знает, что ещё.

– Хм… Ну в этом есть смысл, – ответил Маркус, отмахивая рукой, летящий на него табачный дым, – Но это слишком пессимистично, мы ещё не вырождаемся. Мы ведь рано или поздно потеряем часть города из-за ошибки системы, станет меньше людей, меньше домов, а природе будет предоставлено место действовать.

– Как же она будет действовать, если её не останется? Да, мы не вырождаемся – мы уже выродились. Человек под контролем машин, которые в свою очередь под контролем человека. И что мы получили? Массовый человек покупает качества, чтобы испытывать естественные человеческие эмоции, заметь, покупает! Когда раньше они его естественным процессом. У нас выродилось искусство из-за развития нейросети, у нас почти ничего не осталось, кроме потребности потреблять, но и её скоро не останется.

– Это как? Я просто не особо слежу за искусством, а у тебя всё-таки в доме огромная библиотека.

– Люди больше сочиняют сюжетов для книг, не пишут их. Люди больше не сочиняют музыку, даже для прослушивания музыки нужно разрешение, потому что она имеет особое свойство внушения. Раньше это было загадкой, да и нынче она не совсем разгадана, однако вместо того, чтобы её разгадать, приняли решение запретить. Может запретили потому что разгадали, я не знаю. Но читал я газеты, новости, проблемы общества, которое было 200 лет назад, и посреди многого прочего, аресты были даже тогда. Люди, которые, как бы сказать, вставали где-нибудь в городе с гитарой, и играли. Кто деньги зарабатывал, а кто просто, чтобы подарить людям настроение. Заметь, ещё тогда арестовывали, как пишется за агитацию. Находились и те, кто говорили, что творчество тех людей нужно совсем низкому проценту проходящих мимо. Ладно бы об уважении, люди не меняются, существует агрессия, а из неё возникают претензии. Если они играли, значит были причины показать себя, пусть даже так, но это большой стресс, это нужно уметь не просто грамотно играть на инструменте, нужно жить им. Музыка платная, и для неё нужно покупать государственную лицензию, чтобы иметь право слушать её.

– Стать мне архаичным, это не совсем справедливо. Я, конечно, не силен в этой силе, но понимаю, о чем ты. Разве человек обязан платить за удовлетворение естественных потребностей? Это неразумное надругательство над человеком – платить за кров, платить за существование. Когда это пошло? Хотелось бы такой утопии, но хорошо там, где нас нет. Ну, скажем так, музыка, как по мне – это своего рода жизнь. А любая жизнь, как ты знаешь, – это бесконтрольная саморазвивающаяся система. Если о музыке, то давеча группа "Безызвестных" нашла брешь в Системе и смогла "выудить" код генератора лицензий. Похоже, властям придётся переписывать протоколы безопасности; а заодно и поменять парочку алгоритмов.

Заверган не совсем был согласен с ним. Понятно, что кто-то за, кто-то против, даже среди друзей такое встречается. Однако, друзья это те, кто умеет обходить острые углы и оставаться близкими, готовыми прийти на помощь.

– Да, про Безызвестных слышал, шороху навели, и как по мне зря, поскольку не тактично. Но я вернусь к прошлой теме. Книги пишет нейросеть. Фильмы снимает нейросеть. Актеры – тоже подбор образов нейросетью. Даже дубляж делает нейросеть. Те, кто раньше посвящал жизнь тому, чтобы развиваться в творческой сфере, посвящали жизнь искусству – теперь не нужны. И таких людей всячески давят. Я почти закончил свою научно-исследовательскую работу. Почти закончил писать о бессмертии. Но не уверен, что это кому-нибудь нужно, кроме меня. Всё механизмы и принципы данного явления уже описаны.

– Я не могу понять, зачем тебе это нужно? Ну, умрем мы рано или поздно, и станем жизнью для других живых существ. В чем смысл быть бессмертным? Жизнь в конечном итоге станет мучением, когда всё станет известным.

– Человек имеет предрасположенность к самоубийству, и весьма весомые мотивы для этого. Но, если жизнь бессмысленна здесь, то она может иметь смысл в других обстоятельствах и условиях. Каждый также имеет мотивацию к развитию. И самая важная болезнь – это болезнь с самим собой, где приходится побеждать себя психологически, и находить смысл жизни против инстинкта смерти.

Они продолжали разговор в этом духе и далее, свернули обратно, и уже перед выходом на дорогу, случилось непредвиденное.

– Воспринимаю визуально! Еж!

– Взаправду?

– Да, вон, ползет! Воспринимаешь? Он затаился.

– Да, воспринимаю.

– Может, его отнести в лес?

– Не стоит, я слышал, что иглы ежа являются переносчиками желтой лихорадки, сальмонеллеза, лептоспироза и стригущего лишая.

– Ха-ха, а давай выясним вероятность заражения сальмонеллезом!

– Хех, ну давай! Вот тебе условия: у ежа пять тысяч иголок, двести из них заражены сальмонеллезом. Какова вероятность подхватить заболевание, если уколоться о три случайные иголки?

– Хм, тут надо использовать формулу Байеса…

Они придумывали разные условия для своей задачи, смеялись над формулировкой обстоятельств, хотя, казалось бы, заболеть вовсе не весело. Они решили около десяти задач, пока шли по дороге домой, придумали особые условия для каждой задачи условия, и решили подсчитать количество условий для каждого вероятного условия и обстоятельств заражения, когда подошли к Площади Аристотеля, они попрощались, ударив кулак о кулак, и разошлись в разных направлениях, каждый думая о своём по дороге домой.

Глава 8

Заверган сидел у себя дома, и выйдя из библиотеки он направился на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом. На улице было сыро. Он взял флейту, и начал импровизировать. Хорошо получается, – подумал Заверган, продолжая играть, и ощущая всем телом сырость сегодняшнего дня. Его дом находился как раз на границе с лесом, и все запахи природы, которые бытуют в летнем сезоне, были всегда рядом.

Он вернулся в дом, запустил пробную версию компьютерной игры «Партия с Судьбой», которую сам и разработал. Это была тестовая стратегия, она подразумевала логику и примерный процент вероятности событий, разумеется в неё хорошо играли те, кого были развиты политические инстинкты, не говоря уже об экономических, военных и социальных. В этой игре можно было отыгрывать за несколько стран, в каждой из которых был набор партий, рвущихся к власти, в некоторых из этих стран формой правления была монархия, и всё её гибриды, а некоторые страны были демократическими. По ходу игры нужно было выбирать действия в соответствии с последними новостями, можно было перемещаться от новостей своей страны к новостям другой, и предугадывать развитие событий на несколько ходов вперед. Таким образом, можно было устраивать агитации против режима, теракты – как способ политической борьбы, пропаганду, или идти честным путем. Каждый выбор имел свои последствия, вплоть до уничтожения партии или правящей власти. Игра, не смотря на свое примитивное оформление, принесла хороший доход Завергану, и он на эти деньги построил себе ангар, в котором модифицировал или разрабатывал собственные двигатели и транспортные средства, да и помимо этого многие устройства и прибора, неизвестного никому (кроме него) назначения. Дом этот он выиграл в лотерею два года назад, а квартиру он купил ещё в юности, когда жил со своей девушкой…

Он проработал за игрой около трех часов, после чего прошелся несколько раз по своей комнате, любуясь полками с книгами, и гуляя взглядом по комнате, задерживаясь то на горшках с редкими видами растений, которые он прививал и сводил к общей среде существования, то на красивой люстре, то на столе из малахита, растянутого в центре гостиной и занимая большую площадь. Он засматривался на картины известных художников, Завергану нравился сюрреализм и живопись, особенно он ему нравились работы Леонардо да Винчи.

– Итак, как бы лучше написать вступление? – спросил себя Заверган, усаживая в кресло за компьютерный стол, и покручивая свои роскошные усы, – Может, так? «Все люди имеют в себе как инстинкты жизни, так и инстинкты смерти – это обнаружили давным-давно, и сейчас этим никого не удивить. Смерть не есть нечто ужасное или печальное, достаточно посмотреть на культуру какого-нибудь частного народа, к примеру, Индии. Во время рождения ребенка родственники плачут, а когда человек в кругу семьи умирает, то радуются, смеются. Можно ли сказать о том, что они просто выполняли это, как внушенный поколениями обычай, и на самом деле грустили? Едва ли это так. Ныне, конечно, культуры народов были смешаны и сведены к одной. Точно так же, можно заметить, что у людей возникали мысли о самоубийстве, и хоть это считалось аморальным, до введения системы Настройки и Реабилитации (поскольку после этого введения людям для определенных действий приходится покупать настроение на рынке чувств, и это запрещённое желание; его можно найти разве что на черном рынке), с точки зрения человеческой сущности это естественный процесс, и данное желание не противоречит причинно-следственной связи. Сегодня каждый интроспектор задумывается (потому что массовый человек не способен думать в таком объеме) о том, что было до него, и что будет после него, ведь все мы когда-нибудь умрем. Если человек желает себе смерти, то зачем ему бессмертие? Уже есть множество трудов психологов и психиатров из разных стран и временных пластов, и они так или иначе затрагивали тему инстинктов смерти, поэтому тему экзистенциального вакуума и прочих причин, приводящих к желанию умереть, я затрагивать не буду. Мы рассмотрим введение бессмертия в оборот человечества».

Заверган немного подумал, прихлебнул из кружки парующий напиток, пододвинул поближе пепельницу, достал сигарету, и прикурил. Он немного подумал, и начал печатать дальше:

– «Основным принципом бессмертия ранее называли репродукцию клеток в организме, где он, в теории, прекращал процесс старения. Хотя, мы можем определить бессмертие иными критериями. Клетки рано или поздно перестают размножаться, тело умирает. Так что же мы понимаем под бессмертием? Можно сказать, что смерть – это умирание сознания. Следовательно, бессмертие – живое сознание с возможностью к репродукции, тем самым оно не умирает. Хоть ныне человечество смогло вывести такие сыворотки, и человек действительно перестал стареть, он всё равно не защищен от войн, которые мы нынче зовем эпидемиями, от разбоев на улице, не защищён он и от разного вида заболеваний, будь они инфекционными, пульмонологическими или кардиологическими. К тому же, из-за постоянной репродукции стволовых клеток, в том числе и многих других, организм человека приобрел странную патологию – его психика не выдерживала нагрузки, и случаи психозов, неврозов, раздвоения личности, шизофрении, шизотипических и других расстройств заметно возросли. После этого и ввели аппарат Настройки, и, хотя ныне данная вакцина находится под запретом, людей по-прежнему отправляют в данные центры по настройке личности. В последствии выдвигались теории о том, что бессмертия можно достичь, если перенести сознание в другое тело. Тот, кто выдвинул эту теорию, и даже совершил попытку её реализовать потерпел неудачу. Но, я полагаю, неудача была связана не с тем, что сознание невозможно перенести, а скорее в вопросе техническом.

Если человек станет бессмертным, это сильно изменит экономическое положение в мире. Так же встанет вопрос о том, кому оно будет доступно: правящим элитам или всем гражданам? И в том, и в другом случае, мы рассмотрим вероятные экономические перемены и в том числе моральные устои, а также я подробно опишу принцип бессмертия, зачем оно нужно, отвечу на вопрос нужно ли умирать, когда и зачем это делать, а также разберём технический вопрос аппарата, способного сделать человека бессмертным».

Заверган откинулся на спинку кресла, и посмотрел в свою тетрадь, где был прописан план последовательного разбора, а потом решил перечитать ещё раз, то что написал в предисловии.

– Хм, в целом, неплохо вышло. Думаю, стоит потом добавить ещё несколько пунктов, и дать им описание подробнее. Ведь, в конце концов, люди не писали книг уже девяносто лет, всё заменила нейросеть. Остаётся надеяться, что мой труд окажется полезным человечеству. Да, впрочем, писать немного осталось: написать предисловие, соответствующее дальнейшему материалу (который уже написан), и завершение моего труда.

Он побрел на кухню, достал вино «Генацвале», бокал, нарезал сыр ломтиками, достал виноград сорта vitis labruska, и начал смаковать, поглядывая в окно.

– Скучно, – сказал Заверган, убирая под стол вторую бутылку, и поднявшись за второй, – Такая скука тянется, что не могу понять, как её преодолеть. И знаю, что не дурак, и знаю то, что знаю, и то знаю, что есть много того, чего я не знаю. Но всё равно, скука. Внушения, психика… Человек так хрупок, человек так прост… Человек сложен сам для себя, ведь существует объективность, и субъективность. А что толку от этих знаний? Изменилась мода, изменилась политика, изменились потребности, а вместе с ними товары и появились новые предприятия? Почему мне постоянно надо думать «ой, а чем бы себя занять, что бы сегодня поделать?» Почему человеку постоянно нужно что-то делать? А я знаю ответ, но всё равно, пусть он будет, как говорится, простым. Здоровая психика стремится к развитию… Мда… Половина мира, если не три четверти, имеют психические расстройства, каждый человек потенциально зараженный и больной. И что? Если приходится думать, чем бы занять себя в выходной, то значит, что ты не уделяешь времени одиночеству. Ты просто не знаешь куда себя деть, как быть с самим собой наедине. Как социофоб – паникует, когда вокруг него много людей, так и аутофоб паникует, оставшись один. Всегда были те, кто «за» и те, кто «против». А третью сторону тяжело держать, из-за внушения обеих сторон. Так и возникают шизоиды, когда родители разные по натуре, и каждый по своему прав, и обоснует свои действия перед ребенком, то ребенок хочет оставаться с ними обоими, но они просто раскалывают его пополам, на две стороны. И нет, это не раздвоение личности, это даже несколько… Прекрасно, что ли?

Заверган посмотрел в окно вновь. Там начался дождь. Серые тучи ползли по небу, как слизняки на капусте, деревья волнительно покачивались под сообщениями ветра, было слышно, как природа задает ритм своей неповторимой и каждый раз оригинальной мелодии. Он взял телефон, набрал какой-то номер из телефонной книжки, и стал ожидать связи.

– Воспринимаю, – сказал Заверган, – Я хочу сделать заказ. Да, мне нужны алюминиево-литиевые сплавы, боралюминиевые композиты, медь… хотя, нет, лучше хромистую бронзу. Так, и запишите ещё серебро, бериллий и титановые сплавы. Утверждаю. Количество я вам сейчас загружу, – Заверган вставил в телефонный аппарат флешку, нажал на кнопку, и когда полоса передачи данный заполнилась, в трубке отозвались.

– Рассчитайте стоимость, заслужено, и пришлите мне счёт. Утверждаю. До узнавания.

Он положил телефонную трубку обратно, и встал посередине комнаты с задумчивым видом.

Как же много я говорю последние пару лет, – подумал, – Нет, я не боюсь… Чего мне бояться? Смерти? Оказаться не правым? Самое страшное, как писали в своё время А. и Б. Стругацкие в своей книге Пикник на обочине: «Все мы в каком-то смысле пещерные люди – ничего страшнее призрака или вурдалака представить себе не можем. А между тем нарушение принципа причинности – гораздо более страшная вещь, чем целый стада привидений…» И правда, чего мне бояться, кроме как не нарушения принципов причинности? И всё-таки, порой пещерное, животное – берет верх. Кушать хочется? Готов подметки лизать. Хотя, кто-то из гордости готов сдохнуть. Но, это моя болезнь, и мои проблемы, и они еще не решены, они будут только развиваться, делиться, словно клетки под микроскопом. И все это будет пока я буду человеком. А во время эпидемии кажется, будто все средства хороши. И Нейросеть, возможно, так считает, и настраивает массы на такие же выводы. Нужно лишь уметь расставлять приоритеты. А раньше эпидемию, которую мы ныне понимаем, называли войной. Впрочем, война в каком-то смысле действительно эпидемия, кажется, я говорил себе шесть лет назад… Я не собираюсь умирать из гордости – ею сыт не будешь. Как же алкоголь бьет по воспоминаниям, вытаскивая из людей всю натуру, даже настройка не может справиться с этим эффектом, и приходится отправлять людей на реабилитацию. Прогуляться по лесу, что ли? Во сколько сегодня Нашествие? Не, не успею… Лучше дома подожду. А пока возле дома поброжу.

Заверган двинулся ровным шагом к вестибюлю, а оттуда вышел на крыльцо, и начал стоять под дождем, ощущая телом каждое прикосновение природы.

– Пошло всё в архаизм, – сказал он хрипатым голосом, и завалился наземь, – Логика, знания… Вся жизнь на этом стоит. Делятся на группы, а потом спорят, кто прав, кто виноват, доказывают. Кто силой, кто красноречием. Только мораль берут одну и ту же, но спорить им это не мешает… Спорят, спорят, спорят… И я спорю. Если не с ними – то с самим собой. Об экономике, о политике, о науке, о здоровье, о смысле жизни… В любой науке, в любой сфере, какую только освоил человек, найдется как минимум два лагеря, которые вроде враждуют, противоречат друг другу, но объединены этой наукой. И аргументы каждого хороши… Всё, надоело! Скука… Вот на небо посмотреть, там такой мир, неизведанный, непредсказуемый, богатый, свободный от общества…

Заверган вернулся домой, бросив в стиральную машину одежду, что он испачкал, лежа в траве под дождем, прошел в библиотеку, и вновь занялся чтением, поставив на правый подлокотник кресла чашку чая, а на левый положил флейту.

Через месяц моё эссе уже выйдет в свет, – подумал он, – И тогда посмотрим, кто внимательно следит и читает.

Глава 9

Маркус постучался в дверь дома, подождал немного, и когда открылась дверь, он вошел внутрь, разулся на коврике, чтобы не разносить грязь по дому гостя. Заверган пропал, и уже почти две недели не отвечал на звонки и не выходил на связь. Что произошло – Маркус не знал. Пройдя в комнату, он увидел сидящего в кресле Завергана с бутылкой виски.

– Знаю тебя, – поприветствовал он.

– Тебя знаю, – ответил Заверган заплетающимся языком.

– Напиваешься?

– Напиваюсь, – кивнул Заверган, – И прекращать не планирую.

– Из-за мнения критиков о твоём эссе?

– Что?.. А, критики… не совсем. Знаешь, сожгу я свои труды, кому они нужны, а? А думать я могу много, долго…

– Опять думаешь без разрешения?

– Да перестань, ты же сам такой же.

– Ну уж пошутить нельзя. И что надумал?

– Об этой экономической системе… мыслей? Люди всё упрощают. Движутся к упрощению… У всех есть потребности, но они свелись к простому, – говорил он, доливая в стакан виски, – Поесть, поспать, отдать энергию из её получить. Люди разучились думать. У них не то, чтобы нет времени думать, они лишены в наше время этой способности.

– Помнишь Учителя?

– Конечно, помню. И что?

– Так это же он изобрел аппарат Настройки.

– И что? Да, масса за счёт этого приобрела более основательный вид, единый, без особых расслоений. Им больше не надо думать: а зачем они живут? Им вообще не надо думать. Они работают, чтобы жрать, они жрут, чтобы работать, это какой-то извращённый гедонизм. Удовольствие ради неудовольствия, и наоборот, и всё это по кругу. Причем, мне лично противно думать о том, что вот прожить жизнь, работая чтобы не сдохнуть, или обеспечить себя достаточным количеством пищи, тепла, и прочих удобств, и удовольствий. Но что мы получили? Мы получили полное уничтожение искусства… Не-е-т, человека. Люди теперь нужны всего лишь для галочки, что Нейросеть работает для людей. Теперь она способна делать всё за человека: писать книги, озвучивать фильмы, снимать фильмы, создавать картины, писать законы, кого-то наказать, а кого-то наградить. И книги эти стали как паразиты, от которых ничего хорошего. Их много, но все они бесполезны. Как жвачка: жуешь, вроде вкус есть, вроде во рту ощущается, а толку ноль. Пожевал и выкинул. Даже не усвоил и не переварил. У каждого раньше были свои стремления, но не каждый мог их реализовать. Но каждый мог оставить после себя какой-то след. А теперь никаких следов, все твои следы подметут, вычистят, сотрут в порошок. Я хочу добиться бессмертия. Хотел… Моя цель в жизни – это не бестолковое существование обмена веществ и поддержания жизни, чтобы потом кануть в лету, я хочу большего. А именно исследовать этот мир. Человек до сих пор слишком примитивен, и тем его жизнь только сложнее. Без еды ты сдохнешь. И забудут тебя через пару минут, купят себе качество утешения сроком действия на сорок дней и гарантией на тридцать, а потом просто продадут мысль о твоём уходе. Нет, такая жизнь не для меня. Я желаю не просто существовать и потреблять, я хочу изучать жизнь, изучать мир. Но человеческое тело не сможет вынести таких нагрузок, ни физически, и тем более психически. Нужно особое тело. Нужно перестать быть человеком для этого. Они создают себе задания, которым потом будут подчиняться. Им не надо теперь думать. Всё уже придумано за них. Им остаётся только жрать, потреблять, потом отдавать энергию, и снова жрать. Мы все когда-нибудь умрем. И да, думать о том, что я когда-нибудь умру вполне нормально, это свойственно человеку, иначе бы он не был бы человек, если бы не допускал таких мыслей хоть раз в жизни. Другой вопрос их развивать. Ну умру я, и что? И не будет ничего после. Оставлю я после себя таких же потребителей и производителей, два в одном, и они после себя оставят таких же. Не хочется мне жить ради того, чтобы просто придумать себе на период жизнедеятельности тела какое-то занятие, процесс которого будет удовлетворять как первичные, так и вторичные потребности. Это необходимо, но это скука. Лучше уж сразу застрелиться, чем так жить.

– И что же ты предлагаешь? Стать бессмертным?

–А ты не читал значит моё эссе? А я довольно далеко продвинулся в исследованиях по бессмертию. Сознание возможно скопировать. Помнишь, как мы обманывали систему? Так вот, тем же методом можно перенести сознание в готовое тело, полностью аннигилировав свой аналог. Причем, к сожалению, перенесение сознания без аннигиляции первого, невозможно. Потому тут нужно быть осторожным. Стоит ошибиться в одном только спине электрона или расположения раздражённого нейромедиатора, и все, будет труп. Или вышедший из-под контроля индивид, подлежащий утилизации.

– А как отреагировал ученый мир на твоё открытие?

– Так ты не воспринимал.

– Нет.

– Вот, смотри, – Заверган повозился в кресле, затем встал с него, удивленно оглядывая, затем развернулся, подошел к тумбочке, схватил пульт, и включил фотовизор. – Воспринимай визуально и слушай внимательно, что они говорят.

Маркус присел во второе кресло, положив ногу на ногу, Заверган поставил рядом с ним чашку чая. Маркус сначала отнекивался, мол, он спиртного не пьет, а потом, когда понял, что ошибся, и это чай, а не виски, отхлебнул, и поводил губами.

– Сегодня некий пользователь из гражданского общества по имени Заверган опубликовал свою книгу. Это первая книга, написанная человеком за последние девяносто лет! Может ли человек состязаться с Нейросетью? Наши эксперты провели с автором беседу в прямом эфире, переключаюсь.

– Итак, вы заявляете, что способ достичь бессмертие есть? – сказал ведущий программы, сидя в кресле за столиком параллельно Завергану, и смотрел в одну точку.

– Да, вполне. Только… он требует более развитых технологий для его реализации.

– А чем современные технологии не удовлетворяют данной цели?

– Ну, взять к примеру систему исчисления. Мы до сих пор не изобрели кубиты, они остаются только в теории, на бумаге, а следовало бы…

– Им там и место. На бумаге.

– Отчего это?

– А вы не читали книгу Нейросети К-20? Называется «Почему не нужна квантовая механика».

– Не читал. Но Нейросеть…

– Значит, вы согласны с некомпетентностью своих знаний?

– Я согласен с тем, что…

– Ну вот и можно закончить на этом разговор, это был зазнавшийся молодой мальчишка, которого ещё жизнь током не била, и пусть он сует свой нос в дела науки. До узнавания.

Заверган в экране фотовизора грозно поднялся, отряхнул штаны, и ответил:

– Больше не узнаю, – и вышел из зала.

– Мда-а, – протянул Маркус, когда Заверган выключил экран, – Это же полемика чистой воды. И ты из-за этого обиделся?

– Я опубликовал свою статью, написал там о принципе бессмертия. И что получил? А, это не важно, глупо было ожидать, что им разрешено думать. Нейросеть запретила. Так что буду теперь сидеть здесь, и выпивать, пока не сдохну. Не вижу я больше смысла. Ни жить, ни работать, ни улучшать и собирать свои улучшения… ой, не улучшения… приборы, детекторы, модификаторы движения…

– Так-так, подожди, не ты ли говорил, что смысл есть, даже когда его нет? Ну критика, причем даже не объективная, ну не приняли твои работы, что же теперь, напиваться из-за этого?

– А зачем жить, если не можешь добиться того, чего хочешь? Переступать мораль ради своей цели, ради удовольствия? Дом строят люди, кто-то создает чертеж, кто-то добывает материал и обрабатывает его, кто-то уже работает с готовым материалом и строит по чертежу… Очень много схем, положений. А в одиночку на постройку одного такого дома у меня уйдет не год, а лет десять. Невозможно строить что-либо без взаимодействия с обществом, без приобретений общественной валюты.

– Но неужели ты из-за каких-то прошедших Реабилитацию и наглотавшихся пилюль ведущих, бросишь всё свое дело?

– Проблема в желаниях, – ответил Заверган, прихлебывая из горла виски, после чего он достал портсигар, и раскурил папиросу.

– Это ещё как?

– А так. Ты помнишь, в детстве, когда мы познакомились?

– Да, помню…

– Чтец читал Фридриха Ницше, кажется, называлась книга «Так говорил Заратустра». Почему кажется? Потому что несмотря на мою библиотеку, в руки она мне так и не попала. Не печатают. Не продают. Нет её в обширном доступе.

– Ну так, он писал о сверх-человеке…

– И зачем мне нужно быть сверх-человеком, если я и человеком то быть не могу? Запреты, запреты, условия, и ещё раз условия. Множество условий, которые никем толком не объясняются! И более того, критикуют. Если ты способен критиковать, то будь способен давать альтернативу. Человек такой глупый, такой простой, такой хрупкий, и много того, что до сих пор непонятно, много всякого шлака, много всякой пищи. Но бестолку. Казалось бы, есть убеждения, есть принципы… Но человек наивен, как ребенок. Стоит кому-нибудь убедительно что-то говорить, и прикладывать несуществующие факты, как ему массово поверят. Человек внушаем. Сегодня веришь в одно, а завтра совсем в другое.

Заверган поднялся с кресла, и, покачиваясь, подошел к патефону, поставил пластинку, и заиграл альбом «Группа крови» группы Кино в исполнении Виктора Цоя. Зазвучала песня Спокойная ночь, и Заверган, тупо посмотрев на свои ноги, немного покачиваясь взад-вперед, продолжил:

– Чрезмерные знания попросту убивают. Эти рынки чувств и ощущений, где покупаешь качества, тот факт, что приходится работать. Какое тут соблазнение? Какого архаизма? Почему я должен работать, я что, робот? Почему я должен платить за естественные потребности? Я понимаю, цивилизация, когда она была на заре человечества. Но что мы имеем сейчас?

– А что мы имеем?

– А имеем мы, Маркус, всё; и в тоже время – ничего. Отставим в сторону пищевые заводы, и технологии. Вот о чем скажу: взгляды, общественные нормы меняются со временем. И более того, осуждаются, высмеиваются. Это не практично. Массы не способны были понять тогда всего этого смысла, и более того, не способны сделать этого сейчас. Пока я буду думать о космосе, они будут думать, как заработать на хлеб и рассчитывать время на свои действия, планировать каждое свое телодвижение, каждую свою мысль, если она способна промелькнуть, лишь бы продать себя подороже. И нет, они никогда не думают о космосе. Если бы они имели продовольственный склад с запасами на триста лет, то думали бы после каждого съеденного куска сегодня, о тех кусках, которые они съедят завтра. Продают свои чувства, и получают гроши, есть даже благотворительные фонды, куда сдают свои чувства и качества… Вот тебе стишок собственного сочинения:

– Это ты сочинил про рынки чувств?

– Да, про них, о них, и про себя.

– Ну, нет ничего удивительного в том, что твоё эссе восприняли остро. Они же не покупают мысли, а те, что продуцируют добываются огромными усилиями…

– Критиковали как раз интроспекторы.

– Тогда я вообще ничего не понимаю… Ну ладно, критикуют, почему ты не хочешь продолжать делать то, что начал для себя?

– Действительно – почему? Ведь для кого я всё это писал? Для их удовлетворительного приёма? А мне что-то мешает… Какое-то чувство… Знаешь, похоже на то, когда теряешь человека, ставшего тебе близким… Как будто теперь хочется доказать себе, что я ничего не стою.

– Каждый человек имеет в себе заданную пользу.

Заверган ничего не ответил. Он устал отвечать. Он молча смотрел на полки с книгами, на подоконник с цветами, на картины, на красивую люстру или на узоры на ковре, и молчал. Маркус тоже молчал. Затем, Заверган поднялся с кресла, и объявил, что он хочет спать. Они попрощались, Маркус ушел домой, а Заверган зашел на кухню и выпил таблетку «отрезвина».

Глава 10

Заверган спустился в слабоосвещенное помещение тюремных камер. Там не было железных решеток, свободу перемещения никто не запрещал, однако свободу мышления с каждым днём ограничивали, контролировали, и Нейросеть всячески пыталась создать новые данные для ограничения мышления интроспекторов. В одной из комнат он встретил Учителя, и замер, изучая его взглядом хищной птицы, серьезным, мужественным, лицо его в тени, взгляд, усы, всё выдавало его охотничью натуру. Учитель обратил на него внимания и отшатнулся, не понимания кто на него смотрит. Впрочем, это был всего лишь эффект неожиданности, ибо через несколько мгновений он обрёл прежнее выражение лица – заинтересованное, умиротворённое.

– Учитель, – сказал Заверган. Это был не вопрос, и тот прекрасно уловил эту интонацию.

– Знакомое лицо, – сказал он, – Ммм… Заверган? Да, Заверган! Знаю тебя!

– Знаю тебя.

– Не ожидал тебя встретить в этом месте. Ты, я полагаю, пришел ко мне не просто так.

– Не трудно догадаться, – хмуро ответил Заверган, – У меня вопрос. С какой целью вы выращивали нас в трущобах?

– Меня очень удивило, что тебя не только не отправили в утилизацию… ну, ещё тогда… давно… А, так меня больше всего удивило, что ты ещё жив.

– Я жду ответа.

– А я и отвечаю. Какой ты торопливый! Случилось что-то?

– Чтобы понять, что конкретно происходит мне нужен ваш подробный рассказ.

– Хм… – прохрипел он старческим голосом, и поводил рукой по подбородку, – Ну, тогда слушай. Следует поведать о том, как вообще возникла Нейросеть, и потом уже все станет яснее. После третьей мировой войны люди были вынуждены стереть государственные границы, и вместе зализывать полученные раны после войны. Поскольку перестали существовать государства, и не было единого правительства, возникла проблема с тем, что люди имели разные менталитет, и культуры начали сталкиваться, конфликтовать. Чтобы избежать новых военных конфликтов и снизить уровень преступности, да и в целом упростить себе жизнь (особенно это было нужно из-за моральной травмы после войны), представители разных культур собрались и приняли решение создать Нейросеть, чтобы она на опыте людей создала систему совмещения и ассимилирования культур, и привела к единой общей культуре, единому менталитету. Идея казалась хорошей только потому, что люди не знали, как спастись от самих себя, и хотелось свалить эту ответственность на кого-то другого. Никто из людей не взял бы на себя такое, человечество устало от этого, и решили все свалить на искусственный интеллект… Ну а дальше слушай внимательнее. Я уже сказал тебе, что меня удивило. Но это далеко не все, что меня удивляет… Воспринимаешь визуально ли, я вел эксперименты по созданию интроспекторов… Я один из них, и ты, к слову, тоже. Откуда я это знаю? За последние девяносто лет никто из людей не писал книги. Вообще никакие, все журналы, газеты, научные труды или художественную литературу, всем этим занималась одна из веток Нейросети, в частности К-20, Л-18, и некоторые другие, я уже не помню. Я не изобретал Нейросеть, её изобрели задолго до моего рождения. Я всего лишь создал аппарат Настройки (когда был молодым), проводил эксперименты в области… А, я читал твоё эссе! И почему я вспомнил о нем – я хотел создать способ для эффективного познавания окружающего мира, не теряя при этом личностные черты. Тогда уже все страны объединись под управлением Нейросети, ещё говорили на разных языках, и в некоторых регионах, республиках, штатах, да как угодно называй – приходилось поддерживать демократический строй, где-то либеральный, где-то коммунистический, и так далее… Со временем нужда в этом пропала… Я опубликовал свою работу, и Нейросеть расценила её как нечто важное, меня, как и тебя раскритиковали в студии… А через какое-то время за мной приехал отряд специального назначения, спецназ, забрали мою разработку, и меня решили упрятать. И работал я на них, модифицируя своё изобретение, я понятия не имел, что творилось во внешнем мире. А потом так произошло, что я сбежал… эм, тебе это, наверное, не особо интересно будет знать. Я сбежал, и увидел, что стало с миром. Людей обработали, платить стали мыслями, и тогда я заметил, что есть те, кто не поддается воздействию моего аппарата. Их называли интроспекторами за способность уходить в себя, думать о чем-то почти в любых условиях и обстоятельствах. Более того, они каким-то образом влияли на окружающих. Когда рядом с ними долгое время находился интроспектор, у них стремительно сбивались все параметры Настройки, возникала амнезия и случались резкие приступы агрессии. Это сбивало какие-то планы Нейросети, и повышало уровень преступности в городе. Для этого и создали Нашествие, чтобы пока такие люди пребывали в беспамятстве, их могли выловить. По большей части это помогло, но некоторые оказались очень хитрыми, вычисляли график Нашествия, прятались, набирали силу, а потом разрушали какой-нибудь район. Ты ведь помнишь эпидемию, что была шесть лет назад?

– Я в ней принимал участие.

– О, даже так. Значит ты скорее всего знаешь из-за чего был тот конфликт?

– Конечно знаю, повышенная концентрация интроспекторов в тех районах необычайно возросла, и их число варьировалось от одного до трех миллионов.

– Такого вообще никогда не было. Причем, они действовали очень организовано, у меня возникло впечатление, что ими управляет кто-то, кто смог избавить людей от Настройки.

– Как ты действовал далее?

– Я поселился в подвале одного из разрушенных районов, таких до сих пор много из-за периодических массовых разбоев. Я начал проводить свои эксперименты, чтобы стать идеальным интроспектором. Выращивал людей в инкубаторе, пробовал разные параметры Настройки, совершенствовал свой аппарат, и отправлял детей на задания, иногда приходилось подрывать электростанции в других районах, чтобы привлечь внимание Нейросети к тем местам. Иногда нужны были детали, приходилось даже устраивать засады на дроидов ради их комплектующих… Была потом ваша партия, где ты был вырощен. Проблема заключалась в том, что в возрасте 16-17 лет мои подопытные сходили с ума, то есть превращались в таких же массовых городских людей, и самое что интересное, они даже с помощью аппарата Настройки больше не могли становиться интроспекторами. И почему меня удивило, что ты не был ликвидирован прибывшими патрулями, и до сих пор живой. Тебе же сейчас двадцать шесть лет?

– Да.

– Ведь других из твоей партии ликвидировали, я точно знаю это.

– У меня есть догадка на этот счет.

– Какая?

– День, когда вы сбежали из трущоб, что тогда произошло?

– Что произошло? А! После того, как ты пришел ко мне с бомбой, и я назначил тебя командиром группы, мне понадобилось сходить в соседний заброшенный район, после тебя пришел другой парень, и сказал, что оставил комплектующие дроида в соседнем районе. Я пошел туда, забрал нужное в подъезде под лестницей, а когда вышел на улицу зацепился штаниной за торчащую из земли проволоку. Спина у меня уже тогда плохо гнулась, и пока я дергался, как жалкий червяк, на улицу выехала машина патруля. Я от страху дернул штанину, что есть мочи, разорвал хорошие брюки, и успел спрятаться во тьме подъезда. Патруль, видимо, успел охватить меня светом фар, и начали юлить по улицам. Я вышел, и крадучись пошел обратно… Ну в лабораторию. А когда я свернул на улицу, где был подъезд моей квартиры, то увидел, как дверь патрульной машины хлопнула, и она поехала дальше. Я забежал в квартиру, увидел открытый потайной ход, бардак в комнате, решил, что меня нашли, запаниковал, собирал самые важные записи, документы, и выбежал с саквояжем. И когда я прошел пару улиц, то свернув за угол чуть не попадал под колеса патрульной машины. Они меня схватили, и увезли в отделение. Там допросили, и после этого началась облава на трущобы, и было решено по моим показаниям и записям ликвидировать все образцы.

– Вот оно как глупо получилось. Это тогда я с Маркусом к тебе зашли. А тебя не было. Мы там по комнате начали шарить, ну, детский интерес, ну записи какие-то нашли, читать то мы ещё тогда не умели. А потом случайно открыли потайной ход. Меня ещё тогда удивило, зачем в квартире нужен дымоход от камина.

– Вот что случилось! А я-то никак не мог понять, что же случилось… И что дальше произошло?

– Дальше, если кратко, мы подключились к аппарату Настройки, начался процесс, а потом в трансформатор на улице ударила молния. И нам естественно тоже досталось. На следующий день началась облава, а нас проверили, и сказали, что мы в порядке.

– Вот это да… Похоже, я достиг желаемого результата сам об этом не зная. Вернее, вы его случайно обнаружили. Хм, как я тогда настроил аппарат?.. Нужно будет возобновить те же данные и перегрузить установку…

– Я до конца не понял, зачем детей вообще решили ликвидировать?

– Напомню вновь о военном конфликте, что был шесть лет назад. В некотором смысле это моя вина… Потому что свои эксперименты я проводил в разных местах, и некоторые лаборатории мне приходил оставлять вместе с подопытными. Они наверное как-то смогли преодолеть возраст, в котором становятся полностью доступными для Настройки. Может кт-то мутировал, совершенствовал, не знаю. Те регионы я не выдал при допросе, и недоведенные до совершенства образцы начали оказывать энергетически-мысленное влияние на массовых людей, и те в свою очередь вышли из-под контроля и основали свою освободительную армию. Скорее всего тому послужило впечатление из-за ликвидации своих товарищей по несчастью… Впрочем, когда я изобрел аппарат Настройки, тогда у нас и стала форма такая форма правления… Сформировалась единая система управления массовыми людьми – шизократия. Тут происходит некий раскол в правлении изначально, поскольку возникли интроспекторы врождённые. Я хоть и создал аппарат Настройки, но дальше Нейросеть с развитием изобрела способ реабилитировать и настраивать таких врождённых, как я. На фоне этого мне и пришлось вести свою оппозиционную деятельность в разработке новых систем, чтобы оставаться ей неподвластным и создавать множество интроспекторов. Но существуют ещё неоинтро – это врожденные интроспекторы с идеальным иммунитетом к Настройке. И я даже подготовил для себя такое тело, и мог бы в него войти, однако не получилось… Мда…

– Как ты собирался переносить сознание в другое тело, чтобы стать неоинтро?

Учитель рассказал в подробностях как переносить своё сознание в другое тело, и в этот момент Заверган понял, что у него точно такая же разработка. Он поблагодарил Учителя за информацию, и уже поднимался по ступенькам.

– Я восхищён твоей работой, – сказал Учитель вдогонку Завергану, и тот остановился на ступеньках, повернув голову, – Меня беспокоит только одно – что власти не признали бессмертие необходимым, и на своем опыте скажу, чтобы ты был осторожен. Вероятно, теперь за тобой ведётся слежка и тебя попытаются контролировать также, как в свое время контролировали и меня. Как только ты завершишь работу над установкой для реализации «бессмертия», тебя тут же попытаются схватить, упрятать, а готовые аппарат доставят к Нейросети, чтобы она совершенствовала и изучала его. Таким образом может изменится экономическая система людей, и не нужно будет заниматься репродукцией человеческого рода. Сам подумай, какие из этого могут быть последствия…

– Я всё понимаю, – ответил Заверган, и продолжил подниматься вверх по ступенькам, – Я уже всё продумал, мне нужно было лишь получить твою историю.

– Я хотел спасти людей, а сам стал циничным! – кричал он ему в след, – Я перестал ценить жизнь человека ради множества людей! Не повторяй моих ошибок! До узнавания!

Заверган вышел на улицу, и побрел в сторону своего дома мимо магазинов, припаркованных машин, идущих куда-то людей.

Да, была тогда эпидемия, – подумал он, – Была какая-то там незрелая любовь… А может и зрелая, не могу ответить себе. И Бэлла, объект моей любви… Я даже не знаю, жива она или нет. Но ни то, ни другое не должно мне помешать закончить работу. Однако, мне ведь с ней было хорошо? Было. Так почему бы не вспомнить про неё?..

Часть третья ХОРОШО ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ

Глава 11

Заверган пришел к месту работы, за несколько минут до старта его рейса в соответствии с расписанием, и получил словесный понос от начальства, которое оказалось на КПП:

– Заверган, – сказал ему начальник, – снова опаздываем? Ты учти, у тебя ещё лицензия на интроспектора не оформлена, и ты меня ставишь в очень неудобное положение. Если через три дня не займешься оформлением…

– Я уже подал заявку, стоящий на четырех ступенях выше Рэй, – ответил Заверган, – думаю, это всё-таки нужно по жизни.

– Да, нужно, – согласился Рэй, брызнув слюнями,– Меня волнует только то, что меня и всех, с кем ты контактируешь могут отправить на Реабилитацию, а процесс это не из приятных. Конечно, время от времени приходится – пилюли все-таки не могут всегда поддерживать настроенное состояние. Однако принудительно снова проходить Реабилитацию… Ну, в общем ты понимаешь.

– Да, я всё понимаю, стоящий на четырех ступенях выше Рэй.

– Вот и хорошо. А теперь, стоящий на одной ступени выше Заверган, приступай к работе. У тебя есть десять минут, чтобы переодеться в водительскую робу, и начать движение своего рейса. Сегодня у тебя маршрут номер 371, ты изучал его движение?

– Я на этом маршруте уже работал.

– Да? Когда? А-а, да, вспомнил. Ну тогда ты всё знаешь, давай, на старт. Виктория уже ждет тебя.

– Хорошо, я все понял, стоящий на четырех ступенях выше Рэй.

Он прошел мимо ремонтных ангаров, мойки, зашел в здание руководящего отдела, и направился проходить утреннее медицинское освидетельствование. Кроме пульса, давления, у его проверили на Настройку, после чего выписав ему, уже скрипя зубами, временную лицензию на интроспектора, и дав ему шлем (который больше был похож на наушники) подавляющий его мышление, направили получать свой транспорт.

Он направился к своему чейрокинибусу, поприветствовал других водителей, стоящих возле своих машин, покуривающих сигареты, и о чем-то переговариваясь монотонными голосами:

– Знаю вас!

– Знаем тебя, – одновременно хором отозвались они, словно репетировали.

У Завергана прошла короткая судорога по шее, он поморщился, ощутив мурашки, и подошел к ним поближе, чтобы обменяться жестами приветствия. Они потыкали друг друга указательными пальцами левой руки в грудь, и Заверган прошел к своему автобусу сопровождаемый пустыми взглядами коллег. Странный жест, – думал Заверган, – В чем его смысл? Указать на что-то? Что он показывает? Или, что я конкретно вижу этого человека? А, стать мне архаичным, потом разберусь.

Он дернул ручку чейроникибуса, но дверь не открылась. Тогда он увидел внутри Викторию – кондуктора, крупную пожилую женщину, похожую из-за свисающих щек и своего носа на надутую сову. Она подошла к стеклянной двери, и громко крикнула:

– Пока шлем не оденешь – знать не стану!

Заверган достал шлем из сумки, одел на голову, и активировал его. После этого пожилая Виктория успокоилась, и открыла дверь.

– Знаю тебя, – сказал Заверган, и ткнул указательным пальцем ей в кончик носа – таким был жест приветствия женщин мужчиной.

– Знаю тебя, – фыркнула она, повернулась задом с тучным видом, походкой, напоминающей пингвинью, поковыляла в конец салона, что-то проверять на пассажирских сидениях. И так было каждое утро.

Заверган сел на водительское сидение, и крикнул ей:

– Когда наступит временной период старта, сообщи мне!

– Сделаю! – отозвалась она недовольным голосом.

Машина взревела и дала старт, Заверган сидел за рулем, а кондуктор рядом с ним за пассажирским сидением. Они выехали на трассу, и двинулись в сторону первой остановки. Вот, начали заходить первые люди, Виктория грозно бубнила, чтобы не толпились, и быстро оплачивали билеты, а Заверган тупо держался за руль, ожидая, когда наконец все войдут и оплатят билет.

Вот, я движусь по заданному кем-то маршруту и правилам, никуда не сворачивая, и достигая остановок точно в срок, – думал он, пока управлял автобусом, – И хоть я везу людей – я не веду их за собой, каждый из них выходит на своей остановке, и далеко не каждый едет от начала до конца. Я – всего лишь наблюдатель. Отчасти. Люди всё идут, идут, выходят и выходят, и у каждого из них свой маршрут, тоже заданный кем-то. И не важно, подозревают они об этом или нет. Любой шаг уже давно кем-то продиктован, будь то проявления судьбы, чьих-то корыстных целей, бюрократических машин, которые давным-давно упростили. А Виктории то что? Ей ничего, сидит себе, требует одевать шлем для защиты от моей интроспекции, просит оплатить билеты, рожа совиная, и опасается, что люди взбунтуются. Или она как-то изменится. Но перемены наступают везде, даже Настройка не может обеспечить полной constant-ы в образе жизни, мышлении.

Когда они доехали до конечной остановки и высадили пассажиров, Заверган встал с водительского сидения, и развернул столик в центре автобуса, который был предусмотрен конструкторами, и начал вместе с старой Викторией принимать пищу. За окном завыла сирена, оповещая о начале Нашествия, которое будет длится час.

– Ты защиту от Нашествия включил? – спросила она.

– Да, но лицензия скоро закончится.

Виктория ничего не ответила, и начала уплетать свой суп с гренками из термоса.

– Какие новости, Виктория? – спросил Заверган, чтобы завязать хоть какой-то диалог.

– Какими они могут быть? Слышала, что процент интроспекторов растет в южных районах. Меры к ним стали ужесточать.

– А дома что нового?

– А что у меня дома тебя не касается.

Заверган промолчал. А и правда, какое мне дело? – подумал он, – Никакого. Это так, чтобы завести хоть какой-то разговор. Но она не любит разговоров, как и большинство массовых людей. Боятся они таких как я, будто бы мы их с ума сводим.

Закончив обедать, и переждав Нашествие, они двинулись по прежнему маршруту, но уже в обратном направлении, подобрав новых пассажиров. День шел скучно, дорога, дорога, и ещё раз дорога. К концу дня, когда нужно было пригнать чейрокинибус в депо, Виктория вдруг заявила, что не поедет, и попросила передать отчет её мозговой деятельности за сегодня, и поставить подписи на бумаге, ей сегодня очень срочно надо домой. Заверган согласился, ему то без разницы, что там у неё, да и не трудно передать за неё отчеты, главное из-за этой задержки не попасть под Нашествие, иначе с работы могут уволить.

Путь в темноте, – подумал Заверган, – Освещаемый моим инструментом, с помощью которого я двигаюсь. В книгах каких-то древних народов была такая сказка про Данко, где он освещал путь своим сердцем, которое он вырвал, чтобы вывести идущих за ним людей. А у меня вот чейрокинибус. И эта машина вовсе не моё сердце.

Завернув на повороте и проехав метров двадцать, он увидел на обочине человеческий силуэт, кто-то явно голосовал. Он замедлил ход, и когда свет фар охватил стоящего на обочине, он понял, что это была девушка. Он тяжело вздохнул, остановил машину рядом с ней, и открыл двери. Она оказалась весьма симпатичной на вид, и с интересом заглянула в автобус.

– Будем знаться! – сказала она нежным голосом, – Можно?

– Нужно, – ответил Заверган.

– Но у вас же рейс другой… ой, и кондуктора нет. Что же вы, оплату сами принимаете? Я думала, что водители чейрокинибусов полностью погружены в управление.

– Я вас бесплатно повезу, не волнуйтесь. Вообще, голосовать на трассе стало давно бессмысленно, и даже опасно, можно под Нашествие попасть, не дождаться, пока кто-нибудь остановится. Куда едем?

– Мне нужно в Сахарный район.

– Отвезу, не проблема.

Она пробежала своими тоненькими ножками по ступенькам, и присела на переднее сидение, рядом с Заверганом.

– Никогда не думала, что водители могут разговаривать.

– А я не такой как все.

– В каком смысле?

– Я интроспектор. Но не волнуйся, – он перешел на «ты», – У меня шлем, защищающий от интроспекционных волн.

– Да я и боюсь, я сама такая же, как и ты. Меня, кстати, Бэлла зовут.

– Меня Заверган.

Они проехали мимо поворота к депо, и Заверган направился в Сахарный район, который находился в противоположном направлении от места его последнего старта. Ехать было далеко, и местами попадался лес, который уже почти вырубили. За окном мелькали фонари, деревья, с желтыми опадающими листьями, шумел ветер, капал мелкий дождь, и стоял мороз.

– Заверган, – сказала она, – а что ты думаешь о интроспекции… ну, как о явлении. М?

– Я думаю, в этом нет ничего плохого, просто система, сами люди сделали из этого недостаток и угрозу для общества, подгоняя под рамки очередной эпохи развитой цивилизации. Ну а ты что думаешь?

– Я полностью согласна. Но, я думаю, интроспекторы это те – кто вышел из-под контроля системы, и никаким образом не поддаются её попыткам подчинить и настроить.

– Интересная теория. А что ты думаешь о том, что интроспектор оказывает какое-то негативное влияние на тех, кто поддается Настройке? Я лично думаю, что это что-то сродни внушению или самовнушению… Ну, как в анекдоте, где зритель сорвал выступление духового оркестра, поедая в первом ряду перед музыкантами лимон.

– Ха-ха-ха-ха, – она залилась звонким девичьим смехом, от которого у Завергана выступил румянец на щеках, – этот анекдот достаточно описать, его и рассказывать не нужно.

– Это очень старый анекдот, – сказал он.

– Всё гениально – просто, – сказала она весело.

– А ты слышала о том, что с конца 19-го и начала 20-го века произошло много открытий, причем слишком резко для предыдущих темпов развития?

– Нет, я хоть и интроспекторша, но не читаю.

– Интроспекторша, – Заверган прыснул.

– Что такое?

– Смешно звучит.

– А, ну да, ха-ха.

– Я больше по языкам, я училась на лингвиста. Хоть у нас все страны объединились, и стали единым государством на планете, всё равно остались массы, что используют языки, на которых они общались до этого объединения.

– Я однажды пробовал переводить свои стихи на английский, но как-то не очень хорошо получилось.

– Для этого мы и учимся на переводчиков, чтобы переводить красиво, – она подмигнула ему кокетливо, – Но пока у нас всякие вводные курсы, причём интересные. Жаль, не всем…

– У каждого своя мотивация.

– Если бы так… Большинство движутся по накатанной, и делают то, что им сказали когда-то давно, развиваются в соответствии с Настройкой.

Заверган вспомнил свою сегодняшнюю мысль, где он рассуждал про путь, и озвучил ей её.

– Как интересно, – сказала она восторженно, – тебя бы переводить на другие языки!

– Думаю, скоро в этом не будет потребности.

– Ну, нам предстоит опасная работа, общаться с вышедшими из-под контроля Настройки людьми, которые переходят в этом состоянии на свой родной язык. Мы ещё не преодолели того поколения, которое знало свой родной язык.

– Я вот пробовал выучить английский до разговорного уровня, но просто пропадает мотивация учить слова.

– У меня иногда тоже пропадает желание учить слова или ещё что-то такое, я просто махаю рукой. Обычно это желание вскоре возвращается.

– Я больше увлекаюсь психологией.

– Что типично для интроспекторов. Моё уважение!

Они ещё долго общались, и обоим явно нравилось общение, но дорога не вечная, и конечная остановка прибыла быстрее, чем угас интерес, когда воображение каждого развивало многие свои мечты, желания, ситуации.

– Вот и моя остановка. Заслужила твоё, – поблагодарила она, Заверган нажал кнопку открытия дверей, и они выбежали наружу, – Я рада, что ты меня подвез. У тебя не будет из-за этих проблем?

– Не волнуйся, мои проблемы – были выбраны мною не просто так. Я справлюсь.

– Добился, – сказала она очень редкую форму благодарности, и обняла его, на прощание поцеловав в щеку. Заверган замер у дверей чейрокинибуса, а она уже кокетливо убегала. Он колебался. Менять ли свой путь в неведанное? Менять! – подумал он, и побежал за ней, оставив транспорт открытым.

– Подожди, – крикнул он, догнав её, и схватив за запястье.

– Что-то забыл? – спросила она, улыбнувшись.

– Да… у тебя выпала визитная карточка.

– Правда? Где?.. Постой… У меня же нет никаких визиток!

– Ха-ха, но как же мне тогда тебе позвонить?

– А-а, вот о чем ты… Пиши мой номер.

Она продиктовала ему номер своего телефона, они ещё раз крепко обнялись на прощание, и разошлись в разные стороны. Заверган сел в свою машину, которой он управлял, а Бэлла пошла домой своим ходом, своими желаниями, беззащитная, хрупкая, покачивая бедрами, и волосы вздрагивали в такт её шагов.

Когда Заверган ехал в депо, он знал, что получит очередные выговоры от начальства, в частности от стоящего на четвертой ступени выше Рэя, но это ничто, по сравнению с тем, какие эмоции он сегодня испытал. Мой путь изменился, – подумал он, поворачивая руль, – Я больше не двигаюсь продиктованными мне маршрутами, я больше не наблюдатель, который не может наблюдать за рамками доступного обзора. Может быть, эта встреча что-нибудь изменит. А может быть и нет, и это пустая трата ресурсов в виде мыслей. Тем не менее, их можно будет продать, но я не хочу, пусть уходят. Это последнее естественное, что осталось в человеке: приход и уход мыслей в области сознательного.

Заверган посмотрел на свет фонарей, что были вдалеке, в приближаемом районе, что отдавали разными бликами, сиянием, гаммой цветов, и это завораживало, и ему хотелось оказаться там, где его нет. Но следовало следить за дорогой, а то недалеко потерять управление.

Глава 12

Проснувшись в общежитии из-за шума соседа по комнате, который слишком шумно грыз чеснок, и при этом нисколько не меняя выражение лица.

– После ахраизма, – пожелал доброго утра сосед по комнате.

– После архаизма, после, – ответил Заверган, напрягая всё тело, и протяжно зевнув, – С какой целью ты употребляешь чеснок?

– Повышает иммунитет, – ответил сосед мёртвым голосом, – К тому же весьма сытный.

– Стать мне архаичным, сколько же чудаков. Тебе гланды не жжет?

– Немного, но это полезное жжение.

Заверган уже не удивлялся поведению тех, кто жил с ним в общежитии, и вообще поведению массового человека. Он пошел проводить утренние процедуры, и первым делом зашел в комнату Настройки. Там он провел обычную утреннюю проверку, послушал о своих неисправностях, советах аппарата, после чего пошел в ванную комнату, где умыл лицо, прочистил глаза, уши – у него осталась привычка ещё с жизни в трущобах отращивать на мизинце длинный ноготь, чтобы чистить уши.

После того, как Заверган умылся, и завершил все естественные нужды, он прошел обратно в комнату, где его сосед по комнате в этот раз пробовал на вкус пыль с подоконника, прикасаясь к ней кончиком языка.

– Ты что делаешь?

– Пыль пробую, – отозвался он.

– Зачем?

– Надо знать вкус ветхости.

– Стать мне архаичным, какой в этом смысл?

– Это просто надо. Неважно кем и почему. Необходимость есть – значит надо.

– Хорошо, пробуй.

– Мне не нужно твое одобрение.

– Ещё бы. А лимоны ты есть не пробовал?

– Пробовал. Цитрус обладает свойствами, в которых я не нуждаюсь.

– Я слышал, что если лимон закусывать чесноком, то получаются особые свойства.

– Достоверно? – отвлекся от своего занятия сосед, и с интересом вытянул голову к Завергану.

– Я не пробовал, только читал. Но, почему бы тебе не попробовать?

– Это интересно! – выкрикнул он, и метнулся к холодильнику.

Заверган вздохнул. Сосед по комнате заехал совсем недавно, и всё это время Заверган шарахался от него. Может у него срок Настройки подходит к концу, ибо наш герой слышал, что часто имеются подобные побочные эффекты. А может он тоже интроспектор, но какой-то другой категории? Он не знал, ему просто захотелось поскорее покинуть комнату, и пойти в библиотеку, успокоить свои беспокойства от недостатка общения чтением книг – всё-таки человек существо социальное.

Ему попалась книга российского врача В.М. Бехтерева, где были собраны разные его работы, в которых говорилось о галлюцинациях и внушении. Всё-таки классическую науку не переплюнет никакое «нео» – подумал он, – Следует почитать.

В процессе чтения, сидя на деревянном стуле, из-за которого спустя один час времени, которое он провел за чтением, у него затек зад, и он решил подумать о прочитанном.

Ещё тогда человек понимал свою природу, – думал он, – Человек пытался понять её с древних времен. И последователи миллиметр за миллиметром дополняли знания древнего. От философии, алхимии, метафизики, до физики, математики, лингвистики, истории, химии, психоанализа, заканчивая нынешней Настройкой, и возвращая нас к рассуждениям древних, превращая всё вновь в упрощенный вид, всего лишь в других условиях. История древних будет сожжена и забыта, а наша история будет почитаться, как очередные религиозные символы. Человеческое тело до сих пор не изучено, столько возникло псевдопсихологов, которым позволяют действовать в рамках Настройки, которых читают, которым верят, которые внушают. Если человек настолько ограничен в своем восприятии, то где истина, где смысл жизни, где то, ради чего стоит жить? Нет никаких гарантий, ни в чём. Сто процентов – абстрактное предположение, потому что в этом мире нет ничего для сознания стопроцентным. Разве что во сне мозг может во сне преобразовать сновидение в расчет будущих событий, и предсказать как выглядит дом, в котором ты ещё не бывал, но непременно побываешь.

В библиотеку зашел сосед Завергана, сел за стол, взял какую-то книгу, кажется это был сборник стихов Сергея Есенина, и читая его он ковырялся в ушах, и пробовал на вкус ушную серу. Заверган поморщился, решил пойти в комнату досуга. Все мысли сбил, – подумал он, – Пойду лучше поиграю на гитаре, в соседней комнате вроде бы была одна.

Он покинул библиотеку, положив книгу на полку, прошелся по коридору, и попал в комнату досуга, где в углу стояла акустическая гитара. Он взял её в руки, и попробовал на звучание её струны, их натяжение, строй, лад. Немного покрутив колки, чтобы достичь строя (по слуху), он начал играть композиции, и напевать совсем уж старые песни. Среди них он исполнял соло в комбинации с вальсом «Утомленные солнцем», и напевал её. Те, кто были в аудитории замерли с тупым видом, словно их парализовало, и следили за каждым изменением темпа музыки, и некоторые даже начали мычать, чтобы поддержать мотив песни.

Внезапно дверь из коридора распахнулась, и в комнату вбежал вахтер. Он грозно оглядел комнату, никто не посмотрел на него – все смотрели на Завергана. Вахтер бросился к нему, вырвал у него из рук инструмент, и несколько раз ударил гитару о пол, и разбив её, он несколько раз попрыгал на ней, после чего обратился к музыканту:

– Игра на музыкальных инструментах запрещена без лицензии на исполнение, – сказал он грозно, – Я обязан подать на вас заявление!

– Это не существенно, Алексей Маркович, – сказал Заверган.

– Ничего подобного! Они уже слюни пускали! Видишь, накапало? А если бы они тут погромы устроили? Ты правда не знал?

– Если бы знал, то не стал бы, – замялся Заверган.

– Ладно, не буду я никому сообщать, но на будущее учти – без лицензии исполнение запрещено.

– Заслужил, учту, – поблагодарил Заверган.

Тут в комнату забежал странноватый сосед Завергана, держащий в руке ревень, вернее его стебель, и жующий его за обе щеки, объявил:

– Заверган, ты был почти прав! Только ещё надо было закусывать ревенем. Ой, и чуть не потерял свой мотив – тебя к телефону!

– Кто?

– Я с ним не знался, но он знается с тобой.

– И где связь?

– В нашей комнате.

– Примите ошибку, Алексей Маркович, – извинился Заверган, -мМеня к телефону зовут.

– Принимаю, – отозвался он, – но только на этот раз. В другой раз не приму!

Заверган поднялся на второй этаж, где была его комната, и подошел к трубке, которая лежала на тумбочке.

– Воспринимаю на слух, – сказал Заверган.

– Знаю тебя, – отозвался знакомый голос.

– Маркус? – весело спросил он.

– Да, я.

– По какой причине связь держишь, произошло что-то важное?

– Нет, но произойдет. Ты не забыл, что мы сегодня вечером идем на концерт «Симфонии»?

– Нет, конечно, – сказал Заверган как можно серьезнее, чтобы это звучало убедительно. У него получилось.

– В таких обстоятельствах, предлагаю встретиться у памятника Платона в северной части города. Там и до дома культуры недалеко.

– Соглашусь с твоим предложением, оно логично и продуктивно.

– На данном этапе разговора я могу заявить, что мы условились, – сказал Маркус, стараясь использовать фразы массовых людей, что у него неплохо получалось. – Встреча в половину седьмого второй половины дня.

– Усвоил, – ответил Заверган, – до узнавания.

– До узнавания, – ответил Маркус, и повесил трубку.

Заверган сел на кровать, и оглядел пространство вокруг себя. Пространство, – подумал он, – Оно имеет очертания в виде стен, преград. Между нулем и единицей находится бесконечность, и кому-то это совсем тяжело усвоить. Однако, разве нет понятия пространства как единой материи? Как однородной массы. В чем же истина? Может, не существует её, и все эти рассуждения созданы посредством совмещения логической части и животной, инстинктивной?

В этот момент вновь зазвонил телефон. Он звонил часто, поэтому он подумал, что звонят соседу по комнате, и хотел было его позвать, но таки решил поднять трубку.

– Знаю тебя, Заверган, – отозвался знакомый до архаичности женский голос.

– Бэлла? – спросил он.

– Утвердительно, – сказала она, – моя личность. Я.

– Знаю тебя. С какой целью ты мне звонишь?

– Я хотела предложить тебе встретиться со мной, и провести временной промежуток в восприятии мира, условного моим окружением.

– Когда?

– Сегодня.

– Прими ошибку, у меня сегодня есть иные обещания, которые я не могу нарушить ради тебя. Это дружба.

– Поняла, – ответила она, пытаясь скрыть досаду.

– Может быть, встретимся завтра?

– У меня будет свободен промежуток времени. Я имею желание.

– Да ладно, Бэлла, хватит с нас этого массового общения, давай общаться так, как мы можем.

– Давай.

– Значит, завтра. Давай встретимся у моста, который ведет через реку к твоему дому.

– Хорошо, но в какое время?

– В половину первого. Двенадцать с половиной.

– Хорошее время. Давай.

Они договорились встретиться на день завтрашний, а сегодня Завергана ждала встреча с другом на концерте популярной рок группы «Симфония» в горящем дворце. Они встретились друг с другом, жестом поприветствовали друг друга, оставили одежду в гардеробе, сверили билеты, и прошли в зал за десять минут до концерта.

И вот погас свет, и заиграла фоновая музыка. Все фанаты сразу поняли, что сейчас за песня будут играть; к барабанам медленно, в развалку, шел ударник, и у многих непроизвольно возникла беспокойная мысль – успеет ли он устроиться поудобнее до его вступления, взять палочки в руки, расположиться на стуле… И вот, в самый последний момент, когда фоновая музыка подошла к концу, а напряжение в зале увеличилось, в его руках показались барабанные палочки, с неоновой подсветкой, и волшебные руки стали задавать ритм. Тут же на сцену выбежал мужчина с бас-гитарой, свет прожектора следил и преследовал его. Он казался таким сказочным, словно вышедшим из легенд: освещенный мощным потоком света прожекторной лампы, с развивающимися длинными волосами, татуировками на руках и мощным торсом, большой белой гитарой, будто его верным конём на поле боя, где кожаный ремень гитары выступал в роли поводьев. Следом за ним из разных сторон выбежали другие участники группы, также преследуемые лучами света.

Вспышка! – и песня начала заводить сердца людей. Заверган ощутил это, его начал захватывать звук музыки, который уже захватил всё пространство в зале, и старательно пробирался к глубинам сознания, вызывая рефлекторные импульсы у собравшихся, заставляя их кивать в такт, мотать головой, размахивать руками, а по телу приятно пробежали мурашки. Наступило чувство нереальности происходящего. Заверган почувствовал, что ему хочется слиться с толпой, стать единым целым со звуком, спокойно и беззаботно, как в детстве, однако в этот момент он поймал себя на этой мысли, и не дал музыке проникнуть в глубже, и оставался непоколебимым.

Как много, однако, может музыка, думал он, и почему та или иная гамма определяется нами как негативная, грустная, брутальная, спокойная или веселая? Ведь понятное дело, вкус, на языке есть области за определение вкуса, это защитный механизм, чтобы по вкусу определить ядовита пища или вредна. Но как же определяется музыка, без слов, визгом и подтяжками струн, ритмом? Может, это тоже какой-то защитный механизм? Так или иначе, непозволительно мне дать слиться с этим потоком.

Несмотря на яркую подачу первой композиции, концерт как-то не разжигался, подобно намокшему кремнию в зажигалке. Музыканты натягивали струны, вокалист рвал глотку, но фанаты никак не расшевеливались, они словно стеснялись подпевать, подтанцовывать, кидать пальцами козу.

Интересная штука – звук. А ведь если углубиться в эту тему – даже в таком грохоте можно уснуть. Потому что звук заполняет пространство. Ну в пример, если будет полная тишина, то в ушах всё равно начнется грохот или гул – это из-за тишины слышен поток крови в собственном теле, ритм сердца. Может потому музыка и близка, что она подобно крови, имеет потоки, ритмы?.. А вон, кажется, название группы большими буквами в конце сцены, но из-за слепящих глаза фонарей не успеваю прочесть. Хотя, разумеется, название группы я знаю. А если бы не знал? Странное, конечно, дело. Людям хочется… Нет, не только хочется, им нравится слушать и читать то, во что легче верить; им нравится верить, потому что верить легче всего, ибо ни во что не верить, ни на что не надеяться и ни о чем не мечтать – слишком сложно. Какой парадокс, ведь эти люди в действительности верят в Ничто, надеются, чтобы ничего не произошло, и мечтают о том, чего нет и никогда не будет. Даже музыка, которую они слушают – хотя, почему они? Мы! – проста, и мне она кажется скучна до безобразия, но каков звук, какое качество звука, как сочинили – тем более это самая популярная группа в стране.

Внезапно выступление остановилось на середине песни, в зал вошли несколько охранников с каким-то приборами, а вокалист объявил в микрофон:

– Друзья, просим прощения, но кто-то в зале портит атмосферу выступления, из-за чего вы не подпеваете! Сейчас охрана быстро найдет этого человека, и концерт продолжится, и мы зажжем по-настоящему!

Охранники проходили между рядов и наводили странные пульты на людей. Кого-то поднимали и просили подойти к выходу, рядом с Заверганом проверили двух людей, и собирались их увести, как пульт в сухой руке охранника стал пищать чаще, и он жестом остановил поднимающихся со своих мест мужчин, и обратился к Завергану:

– Извините, мне придется попросить вас покинуть зал и пройти к администрации.

– А в чем проблема? – с непонимающим видом спросил Заверган, – Я вроде лимон перед музыкантами не ем, концерт не срываю.

– Пойдёмте, вы как раз срываете концерт. Не задерживайте выступление.

Заверган поднялся, и пошел следом за охранником к выходу, провожаемый осуждающими взглядами собравшихся. Когда он вышел из зала, то услышал объявление вокалиста:

– Ну и вот, друзья, интроспектор покинул зал, и мы можем продолжать заряжать атмосферу позитивом!

Вновь заиграла музыка. Охранник что-то буркнул по рации, из-за музыки в зале Заверган не расслышал. Тут в коридор вышло ещё несколько охранников.

– Вам надо пройти с нами для выяснения дальнейших обстоятельств, – заявил один из них.

– А в чем собственно проблема, господа? – до сих пор ничего не понимая, спросил Заверган.

– Пойдемте, пойдёмте, мы вам всё объясним.

Он двинулся под конвоем охраны, но не как охраняемое лицо, а скорее, как преступник, и на повороте за угол Заверган вновь услышал удаляющийся голос вокалиста:

– Все вместе! – и тут грянул хор сотен голосов, в котором мало что можно было разобрать.

Зайдя в комнату администрации для выяснения обстоятельств, перед ним сидел директор ДК, а за спиной Завергана стояли двое охранников.

– Вы зачем концерт срываете, гражданин? – спросил директор, – Или правильнее вас называть интроспектор?

– Меня зовут Заверган…

– Это не ваша вина.

– Не моя…

– Вы не знаете, что бывает, когда такие как вы не оформляют лицензию на интроспекцию?

– А какие такие «как я»?

– Ну как вы.

– Как я?

– Да, вы.

– Но я в единственном числе.

– Как ты. Так лучше?

– Вполне.

– Ну и хорошо… Так! Что это вы меня сбиваете с работы. Мы не сможем закрывать глаза на то, что вы чуть не сорвали концерт и подвергли других граждан к принудительной реабилитации. Вот вам выписка на штраф за то, что вы думали в общественном месте без лицензии.

– Но это же…

– Не знание закона не освобождает от ответственности. Всё, проводите гражданина к выходу.

Заверган взял информационный носитель, положил его в карман, и под конвоем охраны прошел к гардеробной. Там его уже ждал Маркус, видимо, он увидел, что произошло, и пошел следом. Странно, что Маркуса не забрали, – подумал Заверган, – Может, он оформил лицензию на интроспектора?

– Пойдем? – спросил его друг детства.

– Пойдем, – подтвердил Заверган.

И они пошли. Пошли вон из этого места, туда, где они были свободны для мыслей, от запретов думать.

– По какой причине ты не оформишь лицензию на интроспектора?

– Я оформил, – ответил Заверган, вздохнув, набрав полную грудь свежего воздуха, – только вот ещё не пришла.

– Это огорчает. Впрочем, не особо имеет значение, главное побывали же на концерте.

– А ты оформил?

– Я взломал.

– Расскажешь каким способом? Но потом, не сейчас, у меня голова болит от всего этого.

– Расскажу. Кстати, чем ты занимался последние дни?

– Думал о том, каково играть с самим собой.

– О, я знаю каково это. Похоже на игру в шахматы с самим собой.

– И что же?

– А то, что, играя с самим собой ты можешь максимально напрягать свои мозговые извилины, пытаясь увидеть то, что тебе известно, подразумевать лучшим результатом – пат, но всё равно будешь стоять на месте.

– Ты имеешь ввиду то, что можно не увидеть тех ходов, которые бы увидел оппонент? Ну как в шахматах. Не развиваешься без другого ума, который равен твоему или выше тебя по навыку и опыту.

– Да, что-то похожее.

– В таком случае могу сказать, что ходы возможного оппонента можно увидеть, но вовсе не совершить их, считая не самыми лучшими.

– Возможно, что так и есть. Однако, когда играешь с живым противником ты можешь не увидеть или недооценить тех ходов, которые видишь в игре с самим собой.

– Но игра с самим собой может развить теоретическую базу о всех допустимых ходах, если задаться именно этой целью во время игры с самим собой.

Продолжая беседу о том, что такое игра, и на чем она устроена, в том числе упоминая развитие, Заверган и Маркус разошлись на площади Аристотеля, и пошли каждый в своё жилище.

Глава 13

На следующий день Заверган спешно покинул общежитие, одевшись как всегда во всё черное (конечно не забыв про свои любимые очки), и пошел к остановке. На улице уже светило солнце, и отражалось в окнах стоящих домов, как казалось, с удвоенной силой. До встречи у него в запасе было полтора часа, и он уже подходил к остановке, топая по лужам, образовавшимся на асфальте, и всем телом ощущая твердый холодный воздух, который понемногу оживал под лучами осеннего солнца.

Вот, встреча, очередная, – подумал он, когда присел на сидение у окна чейрокинибуса, и смотрел в окна на движущиеся картины домов, детских площадок, магазинов и каких-то мелких юридических контор, – Девушка. Интроспектор, как и я. Являются ли те чувства любовью, которая раньше была доступна всем, и которые я испытываю от преддверия встречи? Не знаю, но сейчас проверим содержание веществ в организме, – он что-то нажал на наладоннике, который крепился к предплечью левой руки, и посмотрел открывшиеся данные, – Окситоцин не выделялся. Да и по себе не скажу, что у меня резко исчезла тревожность, и возросло доверие. В наше время в тревожности пребывают все интроспекторы, а массовый человек вынужден её покупать. Серотонин тоже в норме, не превышает. Можно дальше и не перечислять. Просто повода пока нет. Но, как мне показалось во время нашего знакомства, была некая близость, единение, связанность… Но за всё нужно платить, и на каждое чувство должны быть причины, как сказано в третьем законе Ньютона: сила действия равна силе противодействия.

Выйдя на нужной остановке, Заверган первым делом посмотрел на завод. Вернее, то что от него осталось. И остановка так называлась «Завод». Он прошел к мосту, перешел дорогу, но никого похожего на неё не оказалось. Он посмотрел на наладонник, было ещё десять минут до встречи. Похлопав по карманам, он достал сигареты, посмотрел в пачку.

– Маловато уже, – сказал он, прикуривая, – Зайду-ка прикуплю ещё.

Купив в магазине сигареты, он пошел к мосту и увидел её. Тут его сердце забилось, к голове прилила кровь, нечто сродни состоянию аффекта, то самое чувство, тот самый ступор, когда видишь любимого человека. Он посмотрел на наладонник, который запищал, и бегло посмотрел данные: серотонин, окситоцин и фенилэтиламин резко возросли. Он поспешно выключил табло, и прошел к ней. Она увидела его, и улыбнулась.

– Знаю тебя, – сказал Заверган, тыкая ей в носик указательным пальцем.

– Знаю тебя, – ответила Бэлла, и хихикнула, когда он прикоснулся к кончику её носа.

– Куда лежит наш путь? – спросил он.

– Пойдем, куда глаза глядят, так интереснее наблюдать за жизнью.

– Что ж пойдем. Мне интересно, а на кого ты училась? Хочу понять спектр твоих интересов.

– Ну, кроме лингвиста, я ещё училась на ветеринара, – ответила она.

И всё-таки она красивая, – подумал он, – идет, волосы подпрыгивают при каждом шаге, кудрявые такие волосы, такого же цвета, как и у меня, похожие на медь.

– … но так вышло что у нас в городе… Эй! Ты вообще слушаешь?

– А? Неловкость, задумался. Ты училась на ветеринара, тебе было интересно, ты хотела помогать животным, исследовала причины множества заболеваний и способы их излечения. И ты бы работала по этой профессии, но так вышло, что у нас в городе… Тут ты закончила, но я догадываюсь: не особо заводят домашних питомцев, так?

– Стать мне архаичной, я не понимаю, ты слушал меня или нет! – сказала она с такой интонацией, которая смешала в себе веселость и в тоже время недовольство.

– Я и сам не знаю, слушал ли я?

– А ты на кого учился?

– А я на кого только не учился, – ответил Заверган, пожимая плечами, – И в области кибернетики, и философии, хотя она и не нужна ныне, и медицины. Но ни одно дело я не довел до конца. Эм… были кое-какие проблемы.

– Я тоже не доводила, я ещё училась на переводчика, но потом забросила это дело. Ты ведь помнишь?

– Конечно, – засмеялся Заверган, ощущая неловкость и почесывая затылок.

– Мне нравится изучать жизнь. Я тебе скажу, у меня задание следить за тобой!

– Ага, агент спецслужб значит.

– Да, – посмеялась она.

– Ты может и не знала, но я тоже за тобой следил.

– Как совпало!

Они посмеялись, и пошли дальше.

– Ты не хочешь употребить пищу?

– Я не имею сопротивлений, животик урчит, и требует покушать.

Они прошли к кафе на краю района, непременно Бэлла жила здесь, и уже знала какие здесь работают кафе, вкусно ли там готовят, какие там меню. Заверган решил довериться её вкусам. Они зашли внутрь, их встретил со стеклянными глазами официант и шаблонным текстом, неправильно ставя ударения в словах, поприветствовал и предложил ознакомиться с меню. Они заняли столик, и Заверган предпочел ознакомить себя с её вкусами. Ей понравилась идея, и она закала двойные порции, и попросила вина.

– Знаешь, – говорила она уже опьяневшим голосом, хотя глаза были ясные, – Я вот думала о доверии. Я тебе доверяю. В наше время нет времени на долгие высказывания, даже у нас, интроспекторов. И я скажу – ты мне нравишься, я тебе доверяю.

– Не заслужено, Бэлла, – отнекивался Заверган, – Ты мне тоже нравишься, но мы не настолько знакомы…

– Да подожди, я же не закончила! Стать мне архаичной. Ты когда-нибудь думал о том, что такое любовь?

– Думал, и мой датчик показывает, что я в тебя влюблен, – сказал Заверган, испытывая полную уверенность в том, что она не ответит ничего против, – и я с ним согласен. Но влюбленность отнюдь не свидетельство любви.

– Согласна, полностью согласна. Но, подробнее хочу.

– Мне проще сказать тебе, что любовью не является, нежели сказать, конкретные её проявления.

– Но всё же.

– Я думаю, что если не любишь себя, то и любить других нельзя. Сейчас уже продают отдельно качества как эгоизм и самолюбие, и они числятся как товары разных категорий, а не родственных. Если человек не может быть честным с собой, позаботиться о себе, заинтересовать себя, то как он может дать что-то подобное другому? Пожалуй, страсть, близость и обязательство в своей комбинации дают любовь такой, какая она есть. По крайней мере без разрушения психики, причинения боли, и многого прочего… нехорошего. Да и как по мне – любви вообще не существует в плане того, что валится на голову. Это навык, и его можно развивать.

– Надо же, – она поджала губы, опустила голову, и похлопала в ладоши, – Я думаю точно также. Может в иной формулировке, но той же сути.

– А что это мы с тобой о любви заговорили?

– А может нам попробовать?

– Хм… Отказывать нет мотивов, времени нет.

– Как это двусмысленно…

– Что?

– Что времени нет. Не только то, что оно поджимает, но и что оно отсутствует, и у нас есть вечность, чтобы пробовать разное.

– Какая ты внимательная.

– Ха-ха, ещё бы. Неловкость, давай в магазин зайдем, у меня хлеб закончился.

– Да не вопрос. Мне ещё домой добираться, я провожу тебя.

– А ты где живешь?

– В общежитии.

– Может, у меня останешься?

– Не имею сопротивлений, согласен.

Они пошли молча к магазину за хлебом. Каждый думал скорее всего думал о чем-то своём, Заверган точно.

Как всё изменилось, – подумал он, – Люди открыто говорят о своих желаниях. Когда я жил в трущобах мы не выражали свои желания открыто, и не считали это за норму. Вот оно – влияние социальной среды. А что плохого в том, чтобы открыто выражать свои желания? Какая угроза? Никакой. Моральное осуждение, несоответствие желаний? Это не страшно. Что в этом странного, страшного? Человек не желает того, чего ты желаешь от него, чего желаешь ты. Просто разность. Вычитание. Но у нас, похоже, сложение. Можем ли мы быть людьми, которые прячут тайну от всех, даже имея способность говорить открыто?

В магазине они купили хлеб, Заверган пошутил про семечки с морской солью, когда она увидела их:

– Смотри: семечки с морской солью! – и когда она обратила внимание на полку с товаром, он добавил, – Искупаться не хочешь?

Сначала она окинула его непонимающим взглядом, а потом уже начала потихоньку расходиться в смехе, приговаривая «тонко, тонко!»

Зайдя к ней в дом, они разулись на коврике после входной двери, и прошли в комнаты. Человек выбирает для себя в ценности то, что редко, – подумал он, – Ценится то, что редко встречается, и не важно нужно оно и нет. Будь то монеты, марки, произведения, мысли или отношения. Когда-нибудь настанет время, когда нужна будет лицензия на отношения, на влюбленность, на желания. Но пока только на мысли. Пройдя на кухню, они ещё долго рассуждали на философские темы, зачем жить, что стоит жизнь – мысли, монеты, куска мяса или чего-то абстрактного. Вскоре оба утомились и пошли в спальню под предлогом посмотреть какой-нибудь фильм. Заверган предложил посмотреть фильм Тарковского по мотивам повести братьев Стругацких «Пикник на обочине», который он считал самым загадочным фильмом под авторством загадочных художников, Стругацких, самого Тарковского и Юсова. Посмотрев первую серию, Бэлла задумалась, после чего прикрыла глаза, и затянулась в мечтательной улыбке. Возможно, в преддверии того, что будет во второй. Заверган понимал её, ведь он сам испытывал тоже самое, когда смотрел первую серию.

Они находились под градусом алкогольного опьянения. Алкоголь прекрасно резонировал по их телам, заставляя кровь бурлить, открывая все замочки их сознания, их запретов, их боли, их травм, их эмоций, которыми они с огромным трудом, не имея обновления драйверов доверия, не имея драйверов безвозмездия, на свой страх рисковать своими данными.

– Мне неудобно, – пожаловалась она на положение своего тела на диване.

– Можешь положить на меня свои ноги, – сказал он, и она без колебаний, словно спросила разрешение на действие, перекинула через него свои тоненькие ножки, и они продолжили любоваться картиной из двоичного кода.

– Тебе удобно? – спросил Заверган.

– Угу, – отозвалась она, и прижалась к его плечу, и чуть ли не замурлыкала, как кошка, которая вертится вокруг того, кто уделил ей внимание в момент его необходимости.

Они ещё немного любовались на картину, после чего она сделала пару глотков из горла бутылки с коктейлем, и сказала:

– Мне надо бы в душ.

– Ну давай, иди. Я пока кипятильник заведу.

Она пошла в душевую, покачивая бедрами, а Заверган смотрел ей вслед, как изящно она движется, какая у неё походка, как масса тела смещается с одной ноги на другую, на этот переход с одной булочки на другую.

Он отправился на кухню, где и завел кипятильник, достал собранные им травы, и добавил в заварочный чайник комбинацию из её любимых трав.

Вот как-то непривычно, – с тяжестью в груди думал она под звуки кипятящейся воды, – Вроде кажется, что сейчас будет нечто большее, чем просто обнимать друг друга, и вроде хочется, а вот как-то морально я… Не могу. Что-то во мне сломалось. Это я виноват, не проходил реабилитацию, получил эту лицензию, и будет – думаю. А нет, не будет. В конце концов, я пока не разобрался в своих чувствах к ней, всё так быстро развивается, так стремительно, как блицкриг, и это признаки влюбленности обеих сторон.

Кипятильник громко щёлкнул, он снял его с электронного активатора, и заварил травяной чай, после чего вернулся в комнату.

Тут он услышал, как дверь из душевой отворилась, и совсем не ожидая – дверь в комнату распахнулась, и вышла Бэлла в кружевом белье, несколько смущаясь, смотря в пол. На её щеках гулял румянец.

– Ты чего? – выдавил он из себя.

– Я хочу тебя, Зав, – сказала она, подняв на него свой проницательный взгляд.

– Я… Я… – он потерял способность говорить.

– Ты не хочешь? – спросила она, стараясь не надорвать голос.

– С чего ты взяла? Я просто…

– Я тебе не нравлюсь?

– Бэлла, я…

– Тогда что не так?

– Подойди сюда. Сядь.

Она села рядом, пряча свой взгляд.

– Я просто… Не знаю. Я не могу разобраться в своих чувствах. Я тоже хочу тебя, но почему-то… Боюсь.

Может это не лучшее, что я могу сказать для прогресса в этом направлении. Мне как-то… Необычно. Это меня меняет.

– Знаешь, мне тоже страшно. Я очень сильно боюсь, даже сейчас. Я вся дрожу, хотя изо всех сил стараюсь подвить свой страх, но даже твой положительный ответ меня не лишил меня его.

– Тогда давай решим вместе, чего мы боимся, и чего же мы всё-таки хотим.

– Странный ты… Но давай, это так необычно!

– Что ж, кто первый? Давай, я. Всё-таки ты инициатор, как никак, хех.

– Давай.

– Я боюсь того, что, я изменюсь. Что я потеряю себя. Что я доверюсь тебе, наивно, и окажется, что ты не видишь разницы с кем этим заниматься, что тебе не важно, кто я, что я за человек, а тебя волнуют лишь размеры.

– Нет, я не такая. Я поняла тебя. Теперь моя очередь. Я боюсь того же, что и ты, если честно. Что ты просто воспользуешься моим доверием, тем, что я сделала шаг первой, давая тебе понять, что я этого хочу. Что ты уйдешь, и не будешь видеть разницы между мной и другими… Хотя да, таких как я – тысячи! Но, что я буду всего лишь одной из чисел этой тысячи.

– Я был рождён искусственно, – сказал он, – У меня не было матери, у меня не было отца, нет у меня родителей, я рожден в инкубаторе.

– Зав…

– И оказалось, что мы были просто его марионетками, куклами, которых он выращивал ради своих целей, ни во что не ставя наши жизни, потому что всегда мог нас заменить новыми детьми из того же инкубатора.

– А меня бросил отец, после того, как умерла мама, – на её глазах начали наворачиваться слезы, и голос стал срываться, – Он сказал, что я не нужна ему, что я буду только напоминать ему об умершей матери, что он не любит меня, что он был против этого брака. Но так решила система, что им надо быть вместе…

Они оба замолкли и смотрели, потупив взор. Заверган поднялся, и снял с себя рубашку, затем начал снимать брюки.

– Страхи… Воспринимай на слух, я подумал, что какой смысл бояться того, что может сделать счастливее? Из-за риска, что это не сработает? Давай отбросим свои страхи, и доверимся друг другу.

Она подняла на него свой взор, заплаканные глаза, колеблющиеся между надеждой и отчаянием, и Заверган без раздумий, жадно впился в её губы, не переходя на дикость, делая это нежно, аккуратно, обнимая её за талию, и поворачивая голову вправо-влево равномерно, плавно. Она упала на спину, уволакивая его за собой в объятия. Оба посмотрели друг другу в глаза, и после короткого молчания радостно засмеялись.

Глава 14

Прошло полгода. Многое изменилось в жизни состоявшейся пары интроспекторов, им приходилось вовремя расставлять приоритеты, чтобы сохранить отношения, каждый продолжал думать, и каждый думал о своем. Думали о том, зачем живем. И если раньше люди давали глупые ответы, то теперь они определяли этот ответ неопределенностью, как бы ни парадоксально это ни звучало. Между ними случались и конфликты. И хоть это стресс для обоих, но они благодаря этому могли чувствовать себя людьми.

Заверган проснулся рано утром с головной болью, ему плохо спалось, да ещё яркий свет в глаза начал будить. Он свесил ноги с кровати, и осмотрелся. Бэллы не было в комнате. На часах без пяти девять. В зеркале на него смотрит какой лохматый, с растопыренными усами, заспанными глазами и синяками под ними, мужик.

Стать мне архаичным – это же я! – подумал он, и усмехнулся, оттянув уголок рта, – Что-то плохо я сегодня спал. Пойду что ли проведу Настройку.

Он вышел из комнаты, услышал, как работает фотовизор в гостиной, где напряжённо сообщают какие-то новости, из дальнего угла комнаты на стены ложился слабый теплый свет, наверное, это была настольная лампа.

Он прошел мимо, и зашёл в комнату для утренних процедур, сел в кресло, закурил, и активировал аппарат Настройки. Коротко пискнуло в микрофоне, затем загорелись маленькие лампочки на подлокотнике, и начал свою работу женский голос:

– Аппарат Настройки готов к проверке пользователя и его настройке на homo sapiens.

– Хорошо, хорошо, давай уже, делай свою гадкую работу.

– Подключаюсь к пользователю.

В его голову открыли разъем, проникли механические клешни, начав там как всегда что-то шевелить, передвигать, щёлкать чем-то.

– Параметр личности: идентифицирован. Пользователь Z-1000000000000066600000000000001. Начинаю настройку личности.

– Параметр морали: включено!

Заверган затянулся, и протяжно выдохнул струйку дыма.

– Параметр убеждений: включено!

– Ненавижу этот пункт, после него жутко болит голова, – сказал хрипатым голосом Заверган, – А она у меня с утра жутко болит, – он снова выдохнул дым, и с иронией добавил, – Значит будет жутко болеть в кубе. Я ж объемный, хех.

– Параметр воли: включено!

– Можно подумать, что он отсутствовал. Что там дальше? Ой, кажется личность, сейчас будет больно.

В его голове клешни начали шуметь, после чего остановились, подумали с полминуты, на подлокотнике замигала красная лампочка, с привычным уже мерным писком; Заверган продолжал хмурится, и не открывал глаз, потом клешни ожили, и женский голос из микрофона объявил:

– Параметр личности: не определён. После Настройки рекомендуется посетить реабилитационный центр в ближайшем отделении общественной Настройки.

– Хорошо, хорошо, когда-нибудь посещу, дальше давай, – говорил он продолжая хмуриться.

Параметр свободы выбора: включено!

– Теперь будет страх, – сказал Заверган, перестав хмуриться, и чуть не начал кривляться.

– Параметр страха: неисправен. После Настройки рекомендуется посетить реабилитационный центр в ближайшем отделении общественной Настройки.

– Ничего, не страшно, – сострил он.

– Параметр информационной фильтрации: неисправен. Рекомендуется установить новый информационный фильтр для безопасного потребления информации.

– Фух, ну вроде всё.

Клешни вылезли из головы Завергана, закрыли на его затылке разъем для Настройки, и голос объявил об окончании процедуры домашней Настройки:

– Homo настроен! Поздравляю, вы снова числитель в Homo sapiens, с некоторыми ограничениями!

– Ну наконец-то, теперь хотя бы можно умыться.

Он потушил бычок в раковине, включил кран, и начал обильно плескать себе в лицо, и промывать глаза, высморкался, широко улыбнулся, осматривая свои зубы.

– Да уж, желтеют.

Он для профилактики решил почистить зубы, у него была любимая зубная щётка – жесткая, хорошо прочищает, иногда даже десны в кровь. Но это ничего страшного. Он уже удалял себе два зуба, и ему вкалывали раствор, для того, чтобы на их месте выросли новые.

Под конец он попытался причесать свои кудрявые волосы, но лишь придал им какую-то неряшливую форму, что смотрелась на удивление подходяще, и направился в гостиную.

Бэлла сидела на диване, и прихлебывала цикорий, смотрела в экран фотовизора, и слушала новости. Заверган взял графин с водой, и начал пить из горла, задрав голову; некоторая часть воды при глотании выплачивалась наружу и смочила ему футболку на груди. Вдоволь напившись, он поставил графин и похлопал дверками ящиков.

– Знаю тебя, – сказала Бэлла, обращаясь к Завергану.

– Знаю тебя, – поприветствовал он в ответ.

– Тут в новостях вещают, что эпидемия началась. Из-за высокой концентрации интроспекторов на севере, массовые люди вышли из-под контроля Настройки, и начали устраивать погромы, беспорядки, убийства… Началась мобилизация. Может, нам стоит уехать отсюда на какое-то время? Все-таки город как раз относится к северному району…

– Ничего удивительного, – перебил её Заверган, – Интроспекторы любят холод. Кто его не любит? Ты не любишь холод? Я не люблю? Он прекрасен! Но я думаю, эта концентрация интроспекторов на севере была запланированной. Просто повод придумают, из-за чего всё началось, дадут прогнозы, масштабы, хотя все это на самом деле ради изменения экономических сил в мире. Мы воюем сами с собой. Да и мобилизация сейчас начнется, мне наверняка придет извещение о том, что необходимо явиться в Настроечный центр, и пройти перенастройку на ведение военных действий, после чего мне дадут лицензию о пригодности, и отправят на фронт.

– А может оно и к лучшему?

Заверган вопросительно посмотрел на нее, задрав к верху одну бровь.

– Ах, нет, я имела ввиду, не это, нет. Я имела ввиду, что может теперь мы будем жить… Обычными людьми? Без Настроек, без всяких обработок, без этой валюты.

– Как говорится: хорошо там, где нас нет. Вряд ли будет лучше, чем сейчас. Не скажу, что сейчас хорошо, но почему-то же решили сделать эту Настройку, эту валюту, всё это для чего-то стало нужным. И мы единственная страна в мире, которая имеет данную форму правления. Но, я не одобряю никаких эпидемий. Однако, они не спрашивают у тебя разрешения, это микроб, он распространяется, и заражает окружающих. Подумать только… Наверное, единственным нашим достижением стало то, что мы теперь войны зовем эпидемиями.

– То есть, по-твоему надо сидеть, сложна руки, и неважно чья власть: их или наша?

– Почему же? Я несколько иного мнения. Зачем нужны конфликты? Чтобы найти компромисс, и достичь консенсуса в отношениях, мы же с тобой тоже иногда конфликтуем. Эпидемии начинаются по той же причине. Только если мы обмениваемся душевными качествами по выгодным ценам, то болезнь затрагивает скорее материальный оборот. Хотя, моральные качества тоже, в некотором смысле, материальны.

– Как же я тебя ненавижу, когда ты такой! – озорно крикнула она.

– Хм, хочешь, чтобы я был другим?

– Ты сам знаешь, что я люблю тебя. Ты ведь борешься за то, чтобы оставаться собой, и не становиться другим под влиянием социального конформизма. Что тебе плевать на мнение других, тебя волнует только твое собственное.

– Ох ты какие слова выучила, – с безобидной издевкой сказал он, – Даты меня прям в злодеи записала. Может, тебя стоит за это наказать?

– Да, ты уже меня под себя переделал, узурпатор, – ответила она игриво, – Ха-ха-ха, ну что же, сейчас принесу свой дневник для плохих оценок.

– Дневником ты не отделаешься, – уже скаля зубы в улыбке сказал он.

Она поднялась с дивана, шелковый халат сполз с её плеч и мягко упал на пол возле её гладких, ног, в которых, как показалось Завергану, отражался свет; она, игриво улыбаясь, кивнула ему и с разбегу, возбуждённо вскрикнув, прыгнула в его объятия, он подхватил её, и начал кружиться вместе с ней, сливаясь в поцелуе, после чего понес её на руках в спальню.

– Мне надоело, что ты постоянно мусоришь, – заявила Бэлла, после того, как они отдышались. Тон её был явно не из шуточных, – Ты поел, а тарелку не помыл. Пришел с улицы, обувь не помыл. Я убираюсь дома, ты просто не ценишь мой труд.

– С чего тебе вдруг сейчас захотелось высказать недовольство? Хех, обычно сначала ругаемся, потом миримся и идем в кроватку, а в этот раз наоборот…

– А почему бы и не сказать сейчас? Оба получили удовольствие, расслабились. Самое время для претензий и внушений.

– Ну, твои претензии несколько субъективны. По отношению ко мне они ошибочны…

– Я?! Ошибаюсь?! Может это ты ошибаешься?

– Хочешь сказать, что…

– Да, я хочу сказать! Я устала постоянно убирать за тобой. Я устала терпеть твои недостатки. Ты просто не замечаешь их за собой, ты не способен их видеть! Может и правду сказали, что тебе надо пройти лицензию на интроспектора!

– Так, разговор окончен, – повысил голос Заверган, – Приди в себя, проверь адреналин, норадреналин… Усмири эмоции, и после мы поговорим.

– А я может не собираюсь разговаривать с тем, кто заставляет меня чувствовать за собой вину!

Заверган ничего не ответил, просто вышел из комнаты, и тихо закрыл за собой дверь. Он посидел на кровати, и пытался сам отойти от эмоций, адреналина, который испытывает каждый, когда ему представляют обвинения, а значит и угрозу, более того – близкие люди. Пытаясь прийти к логическим выводам, у него ничего не получилось, и он пошел на балкон, накинув поверх куртку, и открыв окно он прикурил. Следя за тем, как струится дым, он немного успокоился.

Конфликты, – подумал он, – Они происходят из-за выявления неизвестных целей партнёра или же из-за того, что известные цели не поменялись вместе с целями другого. Конфликт… Он всего лишь из-за того, что один желает одного, а другой – другого. Это не совсем правильно – обвинять своего партнёра в других спектрах желаний или взглядах. И любой конфликт можно вовремя решить, если человек адекватный. Хотя, адекватность тоже плавающее понятие.

Он вышел с балкона, она уже накинула халат, и смотрела на него исподлобья.

– Ну что ты надумал?

– Надумал.

– Хочешь уйти?

– Нет. Я хочу разрешить конфликт.

Она бросилась к нему в объятия, прижалась головой к его плечу, и стараясь напрячься в обнимании так, будто сможет проникнуть в его тело своим, и стать одним целым.

– Неловкость, – сказала она, извиняясь, – Я не подумала…

– Конфликты нужны в отношениях, – сказал Заверган, – они показывают, что мы ещё живы, что мы меняемся, что мы не постоянны, и что решая их мы едины. У нас есть и страсть, и близость, и обязательства. Без конфликтов мы бы не смогли объяснять друг другу свои желания, ведь мы не растения, которые можно любить – мы не пассивны, мы меняемся. Мы едины тем, что понимаем друг друга, у нас есть навык, мы можем управлять собой, мы знаем себя, и больше всего знаем друг друга.

– Мы едины, – сказала она, выплеснув пару слез, вжимаясь в его плечо.

– Да, едины, – сказал он успокаивающе, и погладил её по голове. По этим мягким волосам, ему захотелось спрятаться в этих волосах, найти губами её шею, впиться в неё губами, сдерживая свою дикость, быть аккуратным, нежным, но показать, что он любыми усилиями постоит за неё, хотя и имеет свои жизненные приоритеты.

– Желанно сходим сегодня в парк, – проурчала она.

– Желанно, – ответил он, и обнял её как можно крепче.

Она не та, ради кого я хочу жить, – подумал он, – Но она та, ради кого я могу подвергнуть свою жизнь опасности, я люблю её, я говею страстью перед ней, я понимаю наши обязательства друг перед другом, и я ощущаю близость. И она может проанализировать себя, и сказать тоже самое. А конфликт о порядке… Он ведь всего лишь из-за того, что произошло нарушение наводимого и поддерживаемого порядка мной перед ней. Особенно это происходит тогда, когда каждый пытается навести свой порядок.

Они пошли в парк. Там они шли, держась руки, она шла вприпрыжку, радуясь выходу в ту часть города, где были всякие проекты для развлечений, где массовым людям приходилось иметь для пользования загрузку эмпатии, для них не нужно было ничего покупать, ведь они могли сами продуцировать эти качества. По дороге какой-то хмурый парень толкнул её плечом и сказал что-то грубое.

– Думаю, не стоит его трогать, – сказал Заверган, остановившись, и наблюдая за ним. Бэлла согласилась, и смотрела в ту же сторону. К хаму подбежали несколько патрульных и скрутили его, – Пойдем дальше?

– Похоже, вышедшие из-под контроля уже и здесь стали появляться, – сказала она, обернувшись напоследок, и увидев лежащего на дорожке человека, которого скрутили двое патрульных.

– Теперь его отправят на Реабилитацию.

– Интересно, а почему мы (интроспекторы), – сказала она, удивляясь, – Так пагубно воздействуем на массовых людей?

– Кто знает? Может это и не пагубно вовсе. И, желаемо, давай сегодня без умных высказываний, – предложил Заверган, – Просто насладимся улыбками друг друга.

– Желаемо! – ответила она, и побежала в сторону аттракционов.

Они катались на разных аттракционах, шутили, веселились, ели сладкую вату, пробовали попкорн, ставший редким продуктом, сахарную воду, катались на каруселях, держась за руки, ездили на электронных машинах врезаясь друг в друга.

– Так ты провоцируешь конфликты?! – спросил он весело.

– Да, примерно так, я ведь девушка! – посмеялась она.

По пути обратно им попался автомат, который фотографировал за мысли, и выдавал на месте бумажную фотокарточку.

– Неловкость, – вскрикнула она, – Желаемо сделать фотографию! Пойдем, пойдем, а?

– Желаемо, – ответил он.

Они подошли к автомату, сделали несколько фотографий, заплатили своими мыслями, поинтересовались не изменилось ли что-либо в их восприятии после оплаты, и убедившись, что мышление осталось прежним, они забрали серию фотокарточек, и пошли к выходу. По пути они купили фоторамку в торговой уличной лавке, и вернулись домой, поставив фотографию на стеллаже, где они обнимали друг друга и счастливо улыбались.

Глава 15

Вечером они уже были дома, и сидели вместе за чтением книг, прихлебывая черный чай с лимоном. Она отложила книгу и посмотрела в окно, на небо, по которому плыли облака, что меняли свои формы, и сознание формировало из них знакомые образы.

– Я вот задумалась, – прервала она молчание, – А ведь почему мы живём вместе? Зачем нам это нужно? Зачем это мне нужно, зачем это нужно тебе? Неужели просто потому что нам хорошо друг с другом?

– Вожделения имеют свойство улетучиваться. Возбуждение – это раздражение, и когда тебе хочется сделать себе хорошо, ты в тоже время хорошо и другому, потому что у нас обоих происходит возбуждение в одно время. Проблема была бы в том, если бы оно происходило у нас в разное время. А стоит тебе удовлетворить себя, потребить что-то, сделать себе приятное, как тебя больше не интересует то, чем ты себя удовлетворял.

– Я поняла, это как ты любишь сравнивать с потреблением. Кстати, хорошее сравнение, пусть и банальное. Стоит скушать что-нибудь желанное, какую-нибудь роскошь, и ты больше не хочешь этого и перестаешь думать о том, чего так хотел. Особенно при голодании или при жажде. Только и думаешь, как бы сделать глоток свежей холодной воды, хотя бы глоточек, и так весь день думаешь, где бы эту воду найти, а когда нашел и попил, напился вдоволь, сразу перестаешь думать об этом, расслабляешься.

– И какие выводы ты можешь сделать?

– Ну я думала… Думаю, что нам с тобой нужны отношения не для того, чтобы тупо насладиться и забыть. Я думаю, мы живём друг с другом и учимся любить, мы готовы помогать друг другу понять свои ошибки, понять, что такое любовь. Ценить то, что уже имеешь, и думать о том, что есть рядом тот, кто тебя любит, кого любишь ты, и думать не во время нужды или повышенной тревожности, а просто так, вспомнить, и начать умиляться.

– Это какая-то безусловная любовь. Я искренне не верю в её существование вне родительских отношений. А родителей у меня не было, ты знаешь, я был выращен в инкубаторе. Я не верю, что можно любить кого-то просто потому что он есть. Любовь – всегда за что-то, и если любить за сам факт существования, то это уже не безусловная любовь, потому что есть условия любви. Любят за существование не того, как ты думаешь и каков ты есть, а за то, что в тебе человек видит. А видят, обычно, ожидания. И я испытываю к тебе ожидания, и ты ко мне, и мы имеем друг перед другом обязательства. Но кроме них, мы ещё близки с тобой по типу мышления, и я не знаю, что ты хочешь услышать, может быть женщины интроспекторы не сильно претерпели изменения от женщин до введения Настройки. Мне с тобой хорошо. Ты нужна мне, потому что я тебя люблю. У меня глаз радуется, когда вижу твою улыбку, когда могу оказать тебе внимание особым способом, подарить какую-нибудь игрушку цвета, который ты любишь, оставить тебе записку так, чтобы ты обнаружила её, когда тебе совсем одиноко и грустно, когда меня нет рядом. И ты прочтешь, ты улыбнёшься, ты мечтательно закатишь глаза, и прочтешь сентиментальности или мои мысли, что я оставил на бумаге. Мне нравится дарить тебе радость. Но я задаюсь вопросом: какая у нас любовь? Зрелая ли? Не больная ли?

– Ох Заверган, – вздохнула она с весёлыми нотами, – Ты как начнёшь говорить, я слушать устаю. Нет, твои мысли – не ерунда, иначе ты не был бы собой, и ты не мог бы зарабатывать своими мыслями. Но люблю я тебя не только за мысли. Мне тоже с тобой хорошо. Мне так хочется тебя обнять, и я обнимаю, и я вижу, как ты робеешь. Мы живём уже полгода вместе, а ты до сих пор столбенеешь. И знаешь, что? Мне это нравится! Да-да! Ты искренен, ты не пытаешься казаться лучше, чем ты есть, и когда мы ругаемся ты выслушиваешь мои претензии, всё взвешиваешь, и говоришь свою точку зрения. Ты переводишь меня от эмоций к логическим выводам. И я соглашаюсь. Эмоции – это хорошо. Но логика должна быть тоже, комбинации с эмоциями. Без эмоций человек ничем не отличается от тех дроидов, чтобы патрулируют город после Нашествий.

– Мир не прекрасен сам по себе. Ты сам видишь мир либо прекрасным, либо ужасным. И я вижу, что такая жизнь не совсем по мне. У меня есть одна мысль, я хочу стать бессмертным.

– Зачем?

– Сложно сказать… Я хочу понять жизнь. Я тебя люблю, но у меня есть свои жизненные цели, и у них приоритет выше тебя. Я не хочу жить ради тебя, иначе я не смог бы любить. Как можно любить кого-то, если не любишь себя и не имеешь цели в жизни? И я считаю цели не должны быть декорацией, как хвост у павлина. Цели остаются и после того, как начались отношения. И порой бывает тяжко. Но сейчас любовь стала проще, её достаточно купить массовому человеку на рынке, как он может запросто создать после этого семью, и заниматься семейными делами, а Нейросеть будет определять какие ему потребности необходимы. Мышление каждого известно Нейросети. И она подстраивает для каждого встречи, события, покупки, усталость, мысли и тому подобное. А мы с тобой – вне контроля. И она не может понять, как так, почему, более того, мы каким-то образом влияем на массовых людей, когда думаем рядом с ними. Почему-то у них начинаются приступы агрессии и развивается склероз. Они забывают, что делали пару часов назад, или что хотели. Да, люди иногда выходят из-под контроля, но скорее всего не потому что Настройка закачивает свое действие, а потому что помимо нас с тобой по всему миру есть интроспекторы, которые так или иначе оказывают эффект на снятие Настройки. Стоит подумать немного, как окружающие люди через две недели выходят из-под контроля. Стоит подумать много, и результат не заставит себя ждать и через несколько минут. Потому то и создали эти дурацкие шлемы. Потому то нас и притесняют.

– Как ловко ты с одной темы перешёл на другую, ха-ха! Но я согласна, мне даже добавить нечего. Правда, я не так много об этом думала, и не так много об этом знаю…

– Бэлла…

Он обнял её, она положила голову ему на плечо, затем положила голову ему на ноги, и они смотрели друг другу в глаза. Она снизу-вверх, а он сверху вниз. И, поморгав несколько раз, и уловив эмоции друг друга в выражении лица, взгляде, нежно сблизились друг с другом, и легко поцеловались, после чего залились смехом.

Уже в кровати, когда они засыпали, они оба свернулись калачиком, он прижался к её спине, обняв её одной рукой, а второй игрался с прядями волос. Он посмотрел в окно, откуда было видно множество фонарей, света в окнах квартир соседних домой, в небе одиноко, но знакомо мерцали звезды.

Чего стоит жизнь в борьбе за кусок земли, – подумал он, – где сгинет людей больше, чем может на нём поместиться? И отвоевать этот кусок закончить эпидемию, объявить победу, что все наконец выздоровели? Ненужная, чудовищная и неизбежная агрессия, а иногда и вовсе её противоположность. Но что-то думать я стал как-то… дешево, что ли? Меня волнует то, что произошло. Ведь это может произойти и у нас в городе, и что тогда? А то и вовсе меня могут мобилизовать, мол, иди, воюй против тех, кого мы неудачно настроили воспитали. Как же мне не хочется рассуждать сейчас. Вернее, хочется, но мысли какие-то низкого качества. Такое иногда случается, когда происходит стресс, тревожность, апатия, а особенно резкая перемена в жизни. Когда приходится делать то, чего не хочется, и вроде бы можно обойти сопротивления, но зачем? Если жизнь не имеет смысла, но я нашел свой смысл, и меня его лишают, то лучше уж сдохнуть. Не хочу я жить с теми. кто пытается навязать своё видение мира, положения в обществе, свои предрассудки. И жить как они, не потому что это правильно, не потому что я с ними согласен, и не потому что я так хочу. А потому что так меня будут меньше трогать. Нет, так уж не стану, иначе до конца дней рискуешь погрязнуть в конформизме – делать то, чего тебе не хочется, но из-за того, что это удобно другим и на тебя станут меньше давить. Меньше, но не перестанут. Всегда будут держать на поводке, чтобы вовремя перетянуть глотку и не дать идти туда, куда тебе надо. Ещё раз скажу себе: нет! Да и сможем ли мы с ней так прожить дальше? Однообразие начинает убивать и меня, и её, но мы держимся. А нынче множество разнообразий, рынков, торговли, услуг, но несмотря на то, что их много – они лишены оригинальности, они однообразны, как те люди, что лишены индивидуальности, которые с виду разные, а по сути однообразные. Утром Заверган получил повестку о мобилизации для подавления вышедших из-под контроля граждан, возбудивших крупный военный конфликт, и разрушив несколько десятков городов. Бэлла занервничала, и Заверган переживал ничуть не меньше. Явиться необходимо было завтра к 16 часам, после Нашествия. Он весь день помогал ей по дому, оставил свой номер, и просил её стараться не выходить на улицу, закрыть все двери и на всякий случай закупиться едой. В день мобилизации она провожала его, и махала ему рукой. Из глаз её текли слезы, но она улыбалась. Она улыбалась, потому что в ней всё ещё жила надежда.

Часть четвертая МЫ ВОЕВАЛИ САМИ С СОБОЙ

Глава 16

Проехав несколько улиц пассажиром в военном чейрокинибусе, Заверган видел из окна, как патрули задерживают вышедших из-под контроля, избивают их дубинками до потери сознания, а потом уносят в патрульные машины, и скорее всего отправят на Реабилитацию. Нашествия участили в связи с данной эпидемией, но они не срабатывали на особо интеллектуальных. Казалось, будто их кто-то снабдил информацией, словно кто-то управлял этим бурным потоком, заранее выкопав борозду, чтобы этот поток сметал на своём пути всё неугодное, и оставлял только необходимое, нужное.

Да, это эпидемия, – подумал Заверган, – Только совершенно иного вида, и другого масштаба. Кто-то считает, что эпидемия всего лишь след сверхъестественных сил. А для кого-то это просто болезнь, для любого врача война начинается с приходом эпидемии. И враг порой бывает неизвестным. Но нынче другая эпидемия носит иной характер, и средства борьбы с ней очень просты, примитивны. Потому бороться с ней можно только с оружием в руках, с настоящим огнестрельным оружием, а не в защитных балахонах с респираторами на лице, шприцами с вакциной, и прочими устаревшими методами для таких заболеваний. Едва ли какая вакцина сможем образумить целый народ, и привести его мышление в заданном направлении. Это всегда делали убийства, и то, не всегда это работало. Ненависть порождает ненависть, насилие порождает насилие. Теперь одевают специальные шлема, разработанные Нейросетью, и вылавливают интроспекторов, что оказывают пагубное влияние на массовых людей. Интересно, почему меня они не определили, как интроспектора? Надеюсь, Бэллу не будут трогать, да и лучше бы ей из дома не выходить.

Доехав до пункта сбора, он вместе с другими призывниками отправился в здание, где их быстро переодели, выдали специальные шлема, которые обеспечивают защиту от интроспекторов, и заодно от осколков, после чего прочитали им заранее настроенный инструктаж, в коем не было особой надобности на взгляд Завергана, выдали оружие, показали, как им пользоваться, попрактиковались несколько минут, и после уже отправили на перенастройку. Там им внесли данные опыта обращения с данными видами оружия, опыт боевых действий, и загрузили рамки мышления для боевых действий, чтобы если кто-то заговорил о выходящем за рамки – они могли его либо арестовать, либо ликвидировать на месте. Заверган после Настройки ничего особо не ощутил, и взглядов не изменил, аппарат Настройки естественно известил офицеров о том, что Заверган не прошел Настройку полностью, и когда все призывники начали покидать комнату с полным параметром знаний о боевых действиях, и полученным опытом, его попросили задержаться.

– Ты интроспектор?

– Да, – ответил Заверган, несколько испугавшись, но стараясь держать грозный вид. Скорее всего он побледнел.

– Для тебя будет особая задача, – сказал офицер, – Нужно будет определять во время боя интроспекторов противника и ликвидировать их. Либо отдавать приказ бойцам, чтобы его ликвидировали. Мы дадим тебе такие полномочия.

– Подождите… я думал, что вы наоборот опасаетесь интроспекторов, а почему же меня не стали изолировать?

– Ты нео-интро, – сказал офицер, – Ты не влияешь своим мышлением на массовых людей, поэтому нет нужды задерживать тебя или изолировать.

– Нео-интро? – переспросил Заверган.

– Да, новый тип интроспекторов, недавно обнаруженный и зарегистрированный Нейросетью в базе данных. Они не оказывают пагубного влияния на общественность, и могут помочь в поиске интроспекторов.

– Странно… мне казалось, что я влияю…

– Это не важно, теперь то ты не влияешь? Всё, бери в руки оружие, и жди нас на улице, мы поедем вместе.

– Буду.

Заверган вышел из здания, и смотрел, как призывники загружаются в военный чейрокинибус, на проезжающую мимо боевую технику, боевые машины, с башнями из которых торчало дуло пушки и был прикреплен пулемет.

– На-гнись! – крикнул офицер.

Строй новобранцев нагнулся синхронно под углом в девяносто градусов, и тупо смотрели себе под ноги.

– Разогнись! – выдал он новую команду.

Строй встал по стойке смирно, и тупо смотрел перед собой. Заверган подумал, куда они смотрят? На командира? На здания? В будущее? В пустоту?

– Ковыря-ай в левом глазу право-ой руко-ой! – огласил он новую команду.

Строй вытянул перед собой правую руку, и медленно синхронно, словно они были единым разумным организмом, вытянули указательный палец, и начали ковыряться в левом глазу. У некоторых это вышло неудачно, и они выковыривали себе глаза. Офицер стоял довольный, наблюдая за тем, как они, превозмогая боль, выполняют его приказы.

– А-а-тставить ковыряться в левом глазу правой рукой!

Строй остановился, вновь вытянули перед собой руку, тупо глядя перед собой, после чего вновь встали по стойке смирно. Офицер закончил командовать, подошел к строю с хвоста, и пошел вдоль, ударяя в живот тех, кто проявлял хоть малейшие эмоции при ковырянии глаза, кто не совершал синхронных действий. Дошла очередь до Завергана, и когда тот уже наносил удар, Заверган выставил вперед ладонь и поймал его кулак. Офицер с недоумением посмотрел на него, и уже начал замахиваться второй рукой, будучи уверенным в своей неуязвимости, как Заверган в коротком движении парировал его удар, и завел пойманную руку ему за спину, и выгнул плечо так, что на всю улицу раздался хруст ломающегося плечевого сустава.

– Это что-о-о! – завопил офицер, – Неподчинение приказу! Трибунал! Я тебя сгно…

Его реплики прервал мощный удар прямо в зубы, отчего тот, как заведенная для выстрела пружина откинулся, и ударился затылком об асфальт. Сразу же начала разливаться лужа крови. Всё произошло так быстро, что стоявшие рядом офицеры не успели отреагировать. Строй стоял непоколебимо, без приказа он не имел права шелохнуться, даже зная устав.

Подбежавшие офицеры скрутили руки Завергану и увели его к чейрокинибусу, кто-то скомандовал:

– Убрать тру-уп! – и несколько солдат поспешно уволокли убитого.

– Ты зачем его убил?

– Я не специально… – говорил Заверган, руки его тряслись, – Это произошло произвольно, само собой.

– Что ж, не велика потеря. По крайней мере, мы теперь знаем, что ты можешь за себя постоять. Нейросеть не ошиблась, когда записала нео-интро в особую категорию шизократического общественного расслоения.

– И что теперь?

– Указано, быть с нами. Мы выдадим тебе автоматическую винтовку D-56, будешь отстреливать пулеметные точки, снайперов, и вычислять интроспекторов.

– Буду! – отозвался Заверган.

Ему выдали винтовку, и предупредили не покидать военный чейрокинибус, потому как скоро начнется Нашествие, после которого войска пойдут в атаку соседнего района.

Я не хотел его убивать, – думал Заверган, – Но что есть смерть? Как относятся к смерти, так относятся и к жизни. Пусть он и был запрограммирован, пусть он был выше, но это разве дает ему право… Впрочем, дает, почему нет? Нейросетью прописано, что разрешается применение насилия в воспитательных целях из-за способности оказывать страх и как следствие – непосредственное внушение и выполнение любого приказа. А он выдавал глупые приказы. Бестолковые приказы. Сказано, что их можно обжаловать. Однако, обжалованию они подлежать не будут, так ты ещё и себе жизнь испортишь. Не-ет, так не по мне. Умер он – и ладно. Дальше – только хуже. Ибо мне придется убивать. И не важно – свой, чужой, это люди, это человек. И если они мыслят по иным стандартам, вышли из Настройки, или наоборот находятся под воздействием Настройки – разве это повод убивать того, кто думает иначе? Как есть конфликты в семье, есть конфликты и в политике. Даже в рамках одной семьи можно говорить на одном этническом языке, но на разных языках понимания. Вот они – конфликты. Мнимое понимание друг друга влечет за собой те или иные секреты, ложь, чтобы сохранить в себе мотивацию к действию, и когда твой партнер мешает реализации этого действия – происходит агрессия. Обречен тот, кто желает смерти всем, ибо человек – социален, и без другого человека – его ждет регресс. Эпидемия… Это война. Да, та самая, что были несколько сотен лет назад, а никакая не эпидемия. И раз у нас все страны объединились под одним флагом, под одним государством, управляемые Нейросетью, разработанной совместно руками ученых стран всего мира, то это не гражданская война. Это воистину – первая мировая гражданская война, когда весь мир имеет знамя единое. Твоё происхождение, – выругался Заверган, – Я ведь убил его. А что после смерти? Информационный поток, ноосфера? Или ад, рай, чистилище, как в представлении примитивных народных масс? Нет, после смерти ничего нет. Когда компьютер умирает, то у него не будет души. И человек, и любое другое живое существо – не имеет никакой души, иной формы жизни, после смерти пустота. Всем просто нужен смысл, так было испокон веков. Только теперь – на продажу. Ведь передача информации может быть только в среде, где эту информацию могут усвоить. А человек – подражает. Он подражает всему, что увидит. Нет ни одного человека, который бы не подражал ощущаемому и воспринимаемому. Значит, не стоит беспокоиться о тех, чью жизнь я заберу через пару часов, не стоит терзать себя мыслью о том, что я отнял жизнь у какого-то запрограммированного, настроенного болвана. Он и без Настройки ничего бы не значил для меня.

За окном волной ударил рой пчел. Чейрокинибус покачнулся, и Заверган увидел поток множества меленьких точек, и лишь когда он начинал быстро водить глазами влево-вправо, то мог увидеть на мгновение очертания каждой пчелы. За окном, вдалеке, слышались крики тех, кто был вне контроля Нейросети, кто не успел укрыться. Солдат надежно укрыли, в этом сомневаться не приходилось, и гражданские лица сюда не допускали, разве что интроспекторов…

Глава 17

Завергану выдали боевой экзоскелет 5 поколения, оснащенный множеством обвесов и примочек, полезных для ведения боя, и анализа стратегической ситуации. Он включал в себя тепловизор, ПНВ, регистратор всплеска агрессии, основанный на выделении комплекса веществ в организме человека, который фиксирует данный прибор в радиусе пятидесяти метров. В шлеме была встроена рация, специальные очки, позволяющие получать информацию о напарниках, кто из них ранен, и в каком состоянии находится, не говоря уже о возможности запускать маленького, размером с муху, дрона, и получать трансляцию на мини-экран. Стоит ещё упомянуть, что данная модель имела встроенное жизнеобеспечение, то есть при ранении автоматически вводилась инъекция, содержащая в себе обеззараживающий, обезболивающий и свертывающий кровь эффект.

Он был похож на скафандр, и весил всё-таки прилично, несмотря на то, что это была облегченная модель, с хорошей пулевой защитой. Заверган залез внутрь со спины, и нажав кнопку на пульте, экзоскелет закрылся. Мгновенно в затылок вставился разъем, и активировалась система.

– Боевая система «Наповал» приветствует вас. Вы активировались в боевоем экзоскелете пятого поколения «Бессмертник». После идентификации вы сможете ознакомиться с работой экипировки. Пользователь Z один нониллион шестьдесят шесть квадриллионов шесть триллионов один идентифицирован. Загружаю карту местности. Связь с напарниками установлена. Начинаю Настройку личности на управление данной экипировкой.

– Стать мне архаичным, – прошептал Заверган ошарашено, – Какие технологии… А я даже не знал, что такие уже есть. Только, что будет из-за Настройки? Я же интроспектор.

– Настройка закончена. Выявлено – вы нео-интро, вам был загружен допуск на пользование данной экипировкой до завершения проводимой вами операции. Вся информация о механизме вашей личности будет заменена на удовлетворительную в целях конспирации, для предоставления напарникам.

– Ознакомьте меня с принципом работы данной экипировки и необходимыми механизмами, полезными в бою.

– Данная модель – штурмового типа. Она предназначена для ведения боев в ограниченном пространстве или на улицах города. Параметры пулестойкости удовлетворяют современным запросам, бронежилет способен не только выдержать, но и поглотить всю энергию пули, выпущенной из крупнокалиберной снайперской винтовки. Шлем также обладает повышенной прочностью, однако имеет много слабых мест, поскольку с ним связана вся центральная система экипировки. Уязвимые места для крупных калибров: колени, пах, бедро, шея, подмышки. Для современных калибров автоматов и пистолетов данные места неуязвимы. Рекомендации: держите связь со своим отрядом, используйте тактическую карту, которая обновляется во время боя. Не забывайте, что энергия на питание компьютера при исчерпании из аккумулятора переходит на питание человеческими биотоками, что сильно истощает организм, поэтому старайтесь избегать перегрузки, и вовремя заряжаться.

– Итак, «Наповал», открой мне список задач.

– Выполняю, – ответил уже мужской голос. – Список задач предоставлен.

– Ага, значит, сейчас необходимо проверить этот район, – сказал Заверган, обозревая карту города, где один район, неподалеку от его местоположения, подсвечивался красным. – Наша задача весьма туманна, нужно всего лишь ликвидировать двадцать интроспекторов противника. Времени у нас до того, как сядут аккумуляторы, восемь часов. Я думаю, много времени это не займет. «Наповал», установи связь с подчиненными.

– Уже устанавливаю связь, возникли какие-то помехи, вероятно, кто-то пытается заглушить наши связные коммуникации. Обновляю список задач.

– Твое происхождение, ещё одно задание появилось. Так, видимо, нужно меньше задавать вопросов в армии, особенно в этом саркофаге.

– Я всё слышу, – отозвался голос «Наповал»-а. – Хочу сообщить вам, что мне удалось установить связь со всеми членами группы. Вам следует собраться в одной точке, далее я помогу вам с тактическим распределением бойцов, и действиям в боевой обстановке.

– Третий на связи, – отозвался голос, и на табло появилась иконка с лицом бойца, сидящего в своем экзоскелете.

– Четвертый на связи.

– Второй на связи.

– Пятый на связи, – один за другим, появлялись лица.

Наверное, они и моё лицо видят, – подумал Заверган, – Должно быть, вид у меня бледноватый.

– «Наповал», активируй тактическую карту.

– Я уже провел анализ, и советую вам разделиться на три группы. Пятый и второй пойду в дом номер 13, и поднимутся по этой лестнице на пятый этаж. Там есть переход в соседний подъезд. Третий и четвертый зайдут в тоже здание, но спустятся в подвал, карту катакомб я вам загружаю, путь проложил. Вы выйдете в здании напротив, и начнете зачистку на этажах не выше пятого. Рекомендую быть во всеоружии в катакомбах, поскольку там частенько встречаются сломанные дроиды, которые летают по коридорам с бешенной скоростью, и атакуют всё, что движется. Не забывайте, что там могут прятаться трущобники, они слабо вооружены, но имеют довольно мощные бомбы, или разрядники, способные вывести систему на короткий срок.

У Завергана перед глазами встал тот день, когда он ночевал в подвале одного из заброшенных домов. Он знал про дроидов ещё тогда, и жизнь его тогда была не сахар, но в ней было что-то теплое, что-то душевное, что-то такое, чего больше не было ни с кем, ни с Бэллой, которую он любит, ни с Маркусом, который является его другом с того самого дня.

– … Первый пойдет в дом номер 24, – продолжал голос, и у Завергана открылась карта названного здания, – он находится между двумя зданиями, в которых должны занять позиции остальные. Ваша задача, пройти незаметно, и не устранять противника, пока не окажетесь на крыше для ведения снайперского огня и оказания поддержки своей группе. Копию плана и задачи загружаю в вашу личную память.

– Воспринимайте на слух, – сказал Заверган, – Выберите на своей винтовке бесшумный режим огня, и используйте систему «Хамелеон», чтобы пройти незамеченными на открытом пространстве. В тяжелом случае отправляйте данные мне, «Наповал» подскажет. Приступить к выполнению задания!

– Выполняю, – хором отозвались подчиненные, и их лица исчезли, видимо, они отключились от прямой трансляции.

Заверган проводил глазами уходящих четырех человек, вздохнул, и побрел в противоположную сторону, обходить здание, как и было указано в задании.

Что-то совсем нет никаких мыслей, – подумал он, – Ничего интересного, ничего критичного, ничего вызывающего упреки, возмущение, ничего нет. Но и нет никакой радости, нет никакого энтузиазма, я словно пустая болванка, севшая батарейка, причем одноразовая, неисправимая. Я никогда не хотел убивать людей, какими бы они ни были, даже если лишенные человечности, их ещё можно спасти, исправить, и если это из-за аппарата Настройки, то почему бы его не модифицировать? Однако, это детские сказки. Я прекрасно понимаю, что если я решу протянуть им руку помощи, то получу удар ножом в сердце. И я ничем не могу им помочь, кроме как уничтожив. Эта эпидемия носит иные средства лечения, иной характер. Это нельзя назвать войной, потому что воевать то нам не с кем, весь мир – одно государство. Если мы и воюем, то только сами с собой. Каждый из нас врет себе и окружающим, что он чего-нибудь стоит, что он борется за свободу. И каждый действительно борется за свободу, проблема только в том, что видят они эту свободу видят по-разному, по-своему. А что такое свобода? Делать всё, что захочу? В таком случае мир охватит хаос. Можно, конечно, вспомнить определения некоторый философов двадцатого столетия, но что это сейчас даст? Что человек свободен только в выборе своих зависимостей? И спорить нечего. Или что свобода проявляется тогда, когда ты делаешь то, что хочешь, и не делаешь того, чего не хочешь? Тоже в некотором смысле правда. Потому что когда делаешь то, чего не хочешь, и не делаешь того, что хочешь, то жизнь становится серой, скучной, да вообще жить так не хочется. А я шагаю… Я иду убивать… И не ради их свободы, не ради своей свободы, а просто потому что выбора другого нет. Я не хочу участвовать в этом, но и я не хочу оставлять это в стороне, иначе эта зараза, этот психический микроб разрастется в ещё больших масштабах. Этого допускать нельзя. Почему? Да тогда мы все друг другу глотки перегрызем.

Он зашел в подъезд дома, который подсвечивался у него на трехмерной карте, и он обозревал его со всех сторон.

– «Наповал», проведи анализ на живых существ в здании, – сказал он.

– Провожу анализ на признаки жизни в указанном здании. Обязан сообщить, что мощность данной модели Live-7 не сможет охватить здание целиком, поэтому я проведу анализ на первых шести этажах.

– Проводи, заслужено.

– Стоит напомнить вам, что вы можете проводить анализ сами. Смотрите в какие пункты меню я сейчас захожу, и слушайте мои указания.

– Слушаю.

– Опустите на шлеме левый сканнер, – сказал голос, – Это сканнер обнаружения жизни. Теперь нащупайте кнопку в форме треугольника, она там одна. Воспринимаете визуально? Открылось меню запуска, и выбора анализируемых объектов. Выбираете здание, и среди прочих пунктов выбираете графу: максимальный охват. Теперь сканнер охватит максимум шесть этажей.

– Но он охватил семь, – заметил Заверган.

– И правда, – сказал голос без малейшей интонации разочарования, – Похоже, здесь меньше помех. Теперь нажмите круглую кнопку, она тоже там одна. Воспринимаете визуально? Целевой объект выбран, начинается сканирование, ожидайте результатов. С появившимися дополнениями на карте ориентируйтесь. Помните, прибор не фиксирует передвижение объектов в реальном времени. Чтобы это сделать, нажмите кнопку в форме ромба, но не забывайте, что данный режим потребляет много энергии…

– Не буду я его активировать, воспользуюсь дроном, если что.

– Воспринял вас, солидарен. Отключается Live-7 на нажатие квадратной кнопки, не перепутайте с ромбом. Конструкторы разместили их подальше друг от друга, она находится рядом с треугольной кнопкой. Я закончил передавать вам информацию. В случае опасности зовите меня.

– Воспринял, – хмыкнул Заверган, и зашел внутрь здания.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, на карте высветились объекты, то есть противники. Их было трое, и они находились в одной из квартир. Заверган провел анализ их обзора на соседние здания, не будут ли они помехой для его подчиненных, и анализ дал положительный результат – не будут. Заверган поднимался уже на пятый этаж, как система оповестила его о дозорном в подъезде. Заверган запустил дрона-муху, и осмотрел территорию. Он переключил режим своей винтовки на бесшумный, и, дав команду дрону летать возле лица дозорного, чтобы отвлечь его, выскочил на лестницу. Дозорный отчаянно воевал с мухой, пытаясь её прихлопнуть, а она уклонялась, и снова жужжала у него над ухом. Едва ли он встретился взглядом с Заверганом, как в его голове появилась маленькая кровоточащая дырочка. Заверган вытянул руку, и дрон залетел в специальный отсек. Взяв с собой тело, которое оказалось на удивление легким, судя по всему из-за способности экзоскелета, он поднялся на крышу, и положил рядом с люком труп.

Смерть – двигатель прогресса, – подумал он, – всё, что только способно приносить смерть – заставляет развиваться. Инстинкты смерти, инстинкты жизни… Твое происхождение, а в спокойной жизни развитие не нужно. Зачем развиваться дальше, если никто не умирает от голода, холода, инфекций, войн, ограблений, бандитизма, несчастных случаев? Тогда прогресс встанет, зайдет в тупик. То, что заставляет человека, да и человечество в целом развиваться, так это несчастья, потери, утраты. И на каждую эпоху, на каждый век, будут свои проблемы связанные с достижениями человечества. Войны не уйдут, они станут более изощренными, хитрыми, где уже не будет проливаться кровь, а если и будет, то не так много. И даже никакие ракеты не будут нужны. Они уже сейчас не нужны. Но, очевидно, разрабатывали то оружие, которым я сейчас пользуюсь, и экзоскелет, в котором я нахожусь. Значит, готовились, или просто наспех взяли старые образцы и модифицировали их. Человек только в страдании может достичь не только высокого интеллекта, развития, но и получить гору опыта за относительно короткий промежуток времени. Благо нынче нет никаких предрассудков, их теперь покупают, и как всегда за мысли… В каком мире мы живем?

Заверган открыл окно задач, и сверился с целями. В соседних зданиях, стоящих по бокам, он с помощью своего устройства фиксировал исчезновение красных точек на карте, судя по всему его подчиненные устраняли цели и занимали позиции.

– «Наповал», я на позиции. Проанализируй вероятности, где может находиться штаб интроспекторов.

– Анализирую, – ответил спокойный мужской голос, и молчание затянулось на две минуты, – Анализ завершен. Штаб находится на двадцать четвертом этаже здания, на крыше которого вы находитесь, с вероятностью восемьдесят процентов. Рекомендую связаться с подчиненными, я подготовлю тактический маневр.

– Устанавливай контакт.

– Второй на связи, – отозвался один из группы.

– Четвертый на связи, – отозвался боец из другой группы.

– Говорит «Наповал», у меня для вас обновление стратегии боя. Группа один, второй и пятый, ваша задача заблокировать выход из здания, в котором вы сейчас находитесь, желательно блокировать каждый этаж. Вы сейчас на шестом этаже. Начинайте с него и спускайтесь вниз. В вашем здании я зафиксировал самое большое количество вражеских боевых единиц в данном районе. Группа два, третий и четвертый, ваша задача подняться на крышу, и дойти до первого.

– Как мы преодолеем расстояние между зданиями? По расчетам системы, расстояние двадцать метров.

– У вас на правой руке находится металлическая трубка, воспринимаете визуально?

– Воспринимаем.

– Она идет к вам за спину. На спине у вас встроен механизм с тросом, способным выдержать нагрузку не более полторы тонны. В двух сантиметрах от большого пальца у вас есть небольшого размера рычажок. Разблокируйте его в системе, и перед выстрелом троса направьте руку в необходимую точку. Систему также вам всё рассчитает. В случае если вы не способны поднять руку, к примеру, из-за ранения, активируйте систему автонаведения, и экзоскелет перейдет на автопилот.

– Восприняли, – ответила вторая группа.

– Задача первого, прикрывать вторую группу, когда они будут передвигаться по крыше, после покинуть крышу и спуститься на этаж ниже. К этому времени первая группа должна войти в здание, в котором вы находитесь, и ликвидировать всех выходящих, кроме своих напарников. Обновленные данные загружаю вам в личную память.

Ну вот и обновление задачи, – подумал Заверган, – Скорее бы это всё закончилось. А этот экзоскелет меня очень даже удивляет, приятно им пользоваться. Но, как я говорил, разве в этой броне мы развиваемся, когда система решает всё за нас? У кого будет реальное преимущество в открытом бою? А что гадать, стать мне архаичным? Гадать нечего, пора приступать к своей работе.

Когда вторая группа вышла на крышу, в здании напротив, на последнем этаже, зашевелились противники, карта мгновенно обновилась, и показала, что там находятся пять человек. Заверган не мешкая ни секунды открыл огонь по противнику, активировав систему автонаведния и твердой руки. Враг даже не успел понять, что его убило.

Заверган вышел на связь со второй группой, и отдал приказ использовать «Хамелеон», те активировали маскировку, и уже без лишнего внимания добрались до края крыши. Там они вышли из режима, и, вытянув перед собой руки, выстрелили гарпунными тросами в соседнее здание, где и находился главный герой, после чего пружиной перелетели расстояние в двадцать метров. Всё прошло благополучно. К этому времени в здании, где находилась первая группа послышались взрывы. Они тут же вышли на связь и сообщили, что заняли позицию на выходе из подъезда, уже ликвидировали двоих.

– Операция начинается, – прошептал Заверган, но его услышали все из-за трансляции голоса.

– Выполняю, – ответил третий и четвертый, и полезли в люк.

– Что? Твое происхождение, связь забыл отключить. Начинаем движение на двадцать четвертый этаж, я отправляю вам копию карты, где находится штаб. Прикрываем друг друга, используем дронов, всем всё ясно?

– Восприняли!

Первым в люк залез третий, следом за ним четвертый, и когда подчиненные дали знать, что никого нет, спустился сам Заверган.

– Здание не высокое, нам надо спуститься на шесть этажей вниз, там находится штаб. – говорил он, сверяясь с картой. – По пути разрешается ликвидировать всех потенциальных противников. Двумя этажами ниже система обнаружила пятерых противников, отправляю вам данные. Для штурма комнат используйте дронов.

– Восприняли, – ответили бойцы, и они начали спускаться.

Зачищая от вышедших из-под контроля каждый этаж, при этом стреляя в бесшумном режиме, они добрались до предполагаемого штаба.

– Я отправлю дрона в комнату, разведать обстановку, – сообщил третий.

– «Наповал», – сказал Заверган, – Дай обновление для операции после полученных данных разведки третьего.

– Воспринял вас, – ответила программа.

Они втроем стояли у двери, заняв боевую готовность. Четвертый просматривал лестницу, которая вела к ним, чтобы не ударили в спину, Заверган же ожидал возвращения дрона. На лестнице показались двое, и четвертый мгновенно сообщил об этом напарникам, после чего они в момент ликвидировали их.

– Четвертый, – сказал Заверган, – отправь дрона на два этажа вниз, наблюдай за тем, кто к нам будет подниматься.

– Воспринял!

Вскоре дрон третьего вернулся, и он передал данные Завергану, а Заверган в свою очередь передал «Наповал»у.

– Данные получены, – ответил мужской голос, – Проведен анализ боевой обстановки. В комнате двенадцать вооружённых человек, восемь из них интроспекторы, и они представляют наибольшую угрозу ввиду своих мыслительных особенностей. Рекомендую использовать светошумовые гранаты. На эту дверь установите взрывчатку, которая активируется при открытии двери. Далее третий займет позицию у этой двери, по пути будет один дозорный, его лучше всего ликвидировать выстреливающим лезвием. Четвертый займет позицию напротив, и зайдет в дверь с противоположной стороны, там никаких препятствий не ожидается. Первому подняться на этаж выше, зафиксировать крепление у окна, и на тросе по команде спуститься на уровень двадцать четвёртого этажа, и ворваться в комнату. Третий и четвертый открывают двери, и бросают светошумовые гранаты одновременно, но в разные углы, после чего закрывают двери. После взрыва обеих гранат сначала ведет огонь третий, когда он укроется, открывает огонь четвертый, и к этому моменту первый должен начать вести огонь из окна, затем запрыгнуть в комнату. Когда первый окажется в комнате, ему на подмогу зайдут третий и четвертый. Информацию загружаю в вашу личную память.

– Приступаем к задаче, – скомандовал Заверган.

Он поднялся на этаж выше, закрепил трос по указанию программы, и начал спускаться на этаж ниже, и остановился перед самым окном. Сверяясь с данными подчиненных, он дал команду на начало операции. В комнате раздался глухой взрыв, после чего послышались ругательства, перепуганные возгласы, кто-то орал, чтобы забились в по углам, кто-то побежал в центральную дверь, и раздался взрыв установленной там взрывчатки. Следом за этим раздались очереди сначала слева, и как только они стихли открыли огонь справа, и это был сигнал к выходу Завергана. Он оттолкнулся ногами от стены, и залетел в комнату, расстреливая противников на автонаведении. По нему несколько раз выстрелили из пистолета, но он даже не почувствовал удара, пули рикошетили. В комнату вбежали его подчиненные, и они завершили зачистку.

– Отряд, всем доложить свой статус, – сказал Заверган.

– Воспринимайте на слух, это второй, никто из нас не ранен, боезапас в норме, заряд аккумуляторов в норме.

Пятый подтвердил данные второго, и перед Заверганом отчитались те, что стояли рядом с ним.

– Операция окончена, – сказал он. – уходим под прикрытием. «Наповал», отметь задание выполненным и спланируй…

Он посмотрел на убитых им только что людей. Они лежали в разных позах, под ними собирались лужи крови, у кого-то тело ещё пребывало в предсмертных судорогах. Был человек, – подумал он, – и не стало. Зачем жил – не понятно, за что умер – тоже. И меня когда-нибудь не станет, будь то пуля, будь то болезнь, полученная когда-то травма, и прекращение регенерации организма… Это не важно как, суть в том, что не станет. Но, наши действия определяют нашу будущую смерть, разве нет? Вот решил бы я работать водителем и дальше, и может быть меня обстреляли бы на какой-нибудь улице, и так бы я умер. Но я встретил Бэллу, и переменил взгляды. Или решил бы я быть, например, актером? Я не думаю, что смог бы выдержать такое эмоциональное напряжение, и скорее всего умер бы от инфаркта. То, чем мы занимаемся, тот путь, который мы себе выбрали – определяет не только наши достижения, цели, но и нашу смерть, как итог. Смерть – не просто какая-то точка в конце предложения, закрывающая абзац. Это печать, которая заканчивает произведение, которая не теряется, которую не отменить, не оспорить, которая рано или поздно ставится каждому живому существу. И на что я трачу свою жизнь? Разве мыслями это всё окупишь? Ну, куплю я себе дом, ну буду пировать, буду работать, будут дети, буду их любить и воспитывать, наблюдать, но это как-то… Скучно, что ли? Прожить такую жизнь. Вот он, – Заверган посмотрел на одного из убитых, – Может жил точно также. А какой был смысл? Выделение эндофринов? Повышенная работоспособность? Набитый желудок? Мягкое кресло? Вид из окна? Нет никакого единого смысла. Смысла вообще нет, это всё выдумка. Я сам ещё не успел понять зачем мы живем, зачем я живу, но лишаю других жизни, кто также, как и я, а может в большей степени, не успел понять этого. И это не преступление? Преступление против кого? Своих нравственных идеалов, которые я, применив однажды к себе, теперь применяю и к другим? Мир не постоянен, не одинаков, он уникален. Единственное что постоянно в этом мире, так это то, что он меняется. Глупость какая…

В этот момент Заверган почувствовав острую боль в левом плече, и спустя мгновение за окном послышался выстрел. Он упал на пол и скрылся из радиуса обстрела.

– По вам стрелял снайпер, – сообщил «Наповал», – Его необходимо ликвидировать, иначе он доставит неприятностей к отступлению.

– Я и без тебя понял, что по мне не из мушкета стреляли! Нашел его местоположение?

– Он мог поменять позицию, но я рассчитал траекторию выстрела, и могу дать его примерное местонахождение.

– Передай эти данные третьему и четвертому, пусть помогут с его ликвидацией.

– Уже передаю.

Костюм Завергана ввел инъекцию в тело, и на его удивление даже самостоятельно зашил рану, поскольку пуля прошла на сквозь. Он мог посмотреть свое состояние в той же системе.

– Сейчас поохотимся… – сказал он, скрипя зубами, и вскидывая своё оружие.

Глава 18

По окончанию штурма небольшого штаба интроспекторов – который штабом было трудно назвать, скорее точка распространения заразы, того самого психического микроба – и ликвидации снайпера, которые ранил Завергана, он вернулся с вверенным ему отрядом, сдал снаряжение, и пошел в казарму отдохнуть. Но сделать этого ему не удалось, поскольку его тут же вызвали, выдали более пехотное снаряжение, легкий бронежилет, каску, незаурядную автоматическую винтовку, и посадили в автобус. Куда он едет, ему не сказали, все в автобусе молчали, словно зомбированные, словно ждали команду на разрешение воспринимать визуально, воспринимать на слух, воспринимать осязаемо. По дороге они застали очередное Нашествие, а когда приехали в пункт сбора, Заверган увидел за окном, словно волнующаяся рябь на поверхности воды, толпу. Он вышел из автобуса и дождался, когда выйдут остальные, с которыми он ехал. Он увидел лежащих вдалеке усыпленные тела людей, одетых в гражданскую форму, без оружия, скорее всего вышедшие из-под контроля, или «потерянные».

– Воспринимать разрешаю! Наша задача, – раздался голос слева, это был офицер, судя по всему он использовал граммофон, – Захватить перекресток, что находится в километре пути по этой дороге. Ликвидировать всех не соответствующих стандартам Настройки, потому что отправить их на реабилитацию мы не можем, ибо вчера была совершена диверсия, и наши мобильные реабилитационные центры были уничтожены.

Офицер наконец вышел вперед, и масса вздрогнула, колыхнулась, двинулись за ним, словно амёба, преследующая свою добычу, среди устремившихся в небо стеклянных зданий, казавшихся невозможными в пару столетий назад. На асфальте лежали тела усыпленных, но каждый боец молча подходил к такому, и совершал контрольный выстрел в голову. Завергана это уже не удивляло, он не хотел этого делать, и не делал. Пусть они это делают, по-другому действительно нельзя. К тому же рано или поздно эти зверства закончатся. В конце концов, все эти правила, приказы, постановления дает Нейросеть. Он с тоской наблюдал, как солдаты, без малейших эмоций на лице, словно под гипнозом, совершают убийства тех, кого можно спасти. Разве это метод лечения, метод избавиться от эпидемии, – промелькнуло у него в голове.

Расстреляв около полутора сотни человек, и зачистив этажи, эта масса вышел к перекрестку. Они выстроились на своей дороге, не спеша выходить в центр, очевидно, ожидая команды, в какую из трёх сторон направляться.

Эпидемия, работа… – думал он, – Какого архаизма? Работа одна из причин эпидемий. Почему я вообще должен думать об этом? Я последнее время только об этом и думаю, и мне это уже надоело. Как будто, если я не буду думать об этом, то не смогу обеспечить себе выживание, а если буду думать – то выживу. И даже не надо спрашивать «почему» тем, кто разбирается в экономике. Ведь эпидемия всего лишь потребность, и как следствие, потребительская. Это нечто вроде спорта – ты теряешь жир – ненужный ресурс, чтобы обрести красоту тела. Вот и эпидемия, трата ресурсов, в том числе и людей, как потребителей, для преображения тела, формы государства. А когда не соперников, то государству некуда развиваться. Потому и создали, скорее всего, Нейросеть, чтобы была возможность к развитию. Чем больше ты работаешь, тем выше или ниже становится экономический кризис, особенно когда под словом «ты» имеется ввиду масса людей. Как же мне это всё надоело, хочется вернуться, и не принимать участия во всем этом. В чем тут свобода, когда я не могу делать того, чего я хочу, и приходится делать то, чего я не хочу? Но, если после смерти ничего нет, то придется быть хитрым, чтобы выжить, и придется играть по чужим правилам, создав из этих правил благоприятные для себя условия…

Когда отряд вышел на перекресток, из здания на углу, в нескольких окнах, застрекотали пулеметы, перебив несколько десятков солдат. На других улицах, ведущих к перекрестку, послышался скрипящий противный звук. Заверган упал, больно ударившись локтем, и спрятался за грудой тел погибших товарищей. Его лицо перестало выражать страх, теперь он начал превращаться в зверя, который карает.

На перекресток выкатил танк дистанционного управления, и останавливается в центре, поворачивая башню в сторону улицы, откуда шло течение бойцов государственной армии. Прежде чем танк повернул башню, Заверган достал из подсумка, погибшего несколько электромагнитных гранат, что прилипали к броне танка, и наносили максимальный ущерб не только взрывом, но и замыканием электросети, приводя его к перегрузке сети. Когда пулемет утих, очевидно на перезарядку, Заверган вскочил, и помчался к танку, на ходу метнув в основание башни гранату, и упав наземь, прикрыв голову руками. Прогремел взрыв, и танк со скрежетом заглох. Спрятавшись за броней подбитого танка, он скорее сначала ощутил, а потом услышал, как заработал пулемет. Выглянув из-за брони Заверган ужаснулся – там ехала колонна из десятка танков, а у него ничего кроме гранат нет было никаких противотанковых орудий. Он оглянулся на свою улицу, где бесконечно, словно течение реки, двигались солдаты под пули, и без малейших эмоций, глядя в пустоту, выходили на перекресток, и сделав пару выстрелов падали под ливнем пуль работающих пулеметов.

С кем мы воюем, – подумал он, – В чем идеи тех, кто поднял восстание? За что сражаются те, кто по нам стреляет? За что сражаемся мы, кто стреляет в ответ? Я не знаю. Я устал от всего этого, устал, возможно думать, но не так, как теперь хочется. Надо вычислять интроспекторов, что направляют массы против нас и ликвидировать их из своего оружия. Но танки… Что делать с танками? Мои сотоварищи падают под градом пуль, без вскриков, без стонов, без эмоций, без всего живого. По трупам проходятся кровавые фонтанчики пулеметных очередей, трупы давят в фарш едущие на перекресток танки. Это больше не человеческая болезнь, это болезнь роботов. Где тело человека – всего лишь детали для работоспособности других тел. Но это надо пресечь, надо это остановить. Но как? Точно, перекрою выезд колонне танков, подбив самый первый, так они не смогут его объехать. Жуткая, однако, картина…

На перекресток выехал второй танк, и остановился на расстоянии броска гранаты от Завергана. Он оценил ситуацию, и начал отстреливать пулеметчиков в из своей винтовки, после чего, большая часть бойцов его армии, поднимаясь по горам трупов своих соратников, выходила на перекресток. Тут прогремел мощный выстрел фугасным снарядом. Все солдаты, что были на перекрестке, разлетелись в кровавое месиво. Танк продолжил движение, чтобы занять позицию для обстрела улицы, с которой шла масса вражеской армии. Сделав пару выстрелов, и положив около сотни солдат, он вновь задержался на перезарядку основного орудия, поливая пулеметным огнем эту толпу. Заверган вновь полез под пули с гранатой. В спринте бросившись к танку, рассчитывая на эффект неожиданности, он выскочил перед танком, и уже в броске сообразил, что сейчас танк прошьет его пулеметной очередью.

Время словно замедлилось, и он, бросая гранату успел вспомнить всю свою жизнь. А ничтожно я жил, – подумал он, – Родился в инкубаторе, ходил на диверсии, не зная даже зачем это нужно. Был ограничен в знаниях, мол, дальше развиваться некуда, а когда начал изучать то, что ранее было недоступно – я понял, как мало знаю о мире. Когда я не изучал мир, мне казалось, что я всё знаю. А теперь, изучая все явления, что встречаются мне на пути, я понимаю, что я знаю, понимаю ничтожно мало. И смысл жить? Умереть ради политических целей, что выдаются за некое благородство? За эту вот массу бегущих под пули людей, что даже не могут думать самостоятельно, и займут место тех, кто сейчас воюет против них? Я понимаю, что жизнь не имеет никакого смысла, какую-бы форму она ни имела. И даже сейчас я умру за то, что мне не нужно, за чьи-то чужие цели, даже не успев понять своих собственных.

Время начало ускоряться, из танка застрекотал пулемет, и очередью прошелся по левой ноге Завергана. Он вскрикнул, и упал, схватившись за прострелянное место, и воя как раненный волк, полз обратно за броню подбитого им ранее танка. Раздался звук, характерный для искрящихся проводов, после чего прогремел взрыв. Танк был выведен из строя.

Он посмотрел на свою ногу. Она висела буквально на кровавых соплях, сухожилиях, текла кровь, сукровица, было что-то до омерзения желтое в мясе, в костях, что он видел в своей ноге. Превозмогая боль, он занял позицию лежа, и стал отстреливать пулеметные гнезда, после чего смог определить интроспектора через инфракрасный прицел. Он стоял на последнем этаже. Переключив винтовку D-56 на режим бронебойных патронов, он выстрелил в стену, за которой находился интроспектор. Пуля пробила бетон на вылет и поразила цель. Танки остановились, но за ними показались отряды вражеской пехоты. У Завергана затряслись руки – когда же это закончится?

Смерть? Я умру? – подумал он, и после того, как вколол в ногу наркотическое средство, облегченно выдохнул, хотя боль не спешила утихать, – А чего бояться случая, который приведёт тебя к гибели? Что я не узнаю, что будет потом? Или что я что-то не закончил? Не дочитал книгу? Не поцеловал девушку? Или что так и не смог найти себя? А для меня жизнь не имеет смысла. Смысл жизни – это наркотик, который продлевает твоё объективно бессмысленное существование, но он медленно убивает. Убивает он коварно. Он играет с тобой, врёт тебе, и в позднем возрасте оказывается, что всё было прожито не то, чтобы зря, а бессмысленно. Кому нужны твои следы? Зачем мне нужно какое-то наследие? А кому нужно моё наследие? Ну, разве что тем, кто будет под влиянием того же психического наркотика, и возжелает моих абстрактных богатств…

Заверган ещё раз посмотрел на ногу. Выглядела она безнадежно, по броне, за которой он укрывался, застучали пули, над головой просвистело несколько, и со свистом промчался артиллерийский снаряд, и угодил в пехоту, что передвигалась по улице, превратив ещё десяток человек в фарш. Рядом с Заверганом упал солдат, ему прострелили живот очередью, судя по всему тех же пулеметов. Он взял его, и оттащил к себе в укрытие, хотя понимал, что тот уже не жилец.

– Ты как, солдат? Не закрывай глаза!

– Я вспомнил… – сказал он, изо рта его потекли струйки крови, – Да, вспомнил… Мама… Зачем же мы всё это сделали?.. Зачем…

– Ты… ты, можешь думать?

– Заверган, – сказал он, резко ухватив его за плечо, и приподнялся, – Спаси их… это наша ошибка, всего человечества… Не дай им умереть, найди способ…

Хватка его ослабла, изо рта хлынула кровь, и он начал заваливаться. Заверган подхватил его, и уложил на асфальт, и прикрыл ему смотрящие в лазурное небо глаза, полные слез, смотрящие так печально. И эти глаза замерли. Замерли навсегда. И они никогда не станут смотреть иначе, они никогда не изменят своего печально, раскаявшегося выражения. Заверган застыл взглядом на лежащем рядом с ним телом, и ни о чем не мог подумать, было как-то пусто.

– Человек с детства замечает, – прошептал он, – Что у него есть потребности, которые надо удовлетворять. А для комфортности их удовлетворения нужно развиваться, иметь знания, адаптироваться к обществу, уметь врать другим не только ради своей пользы или корыстных целей, но и по тому же инстинкту самосохранения. И параллельно человек учится врать самому себе. Потому что в процессе развития возникают такие тупики, когда не можешь решить задачу. Когда не можешь удовлетворить себя. Удовлетворяя других, ты также удовлетворяешь себя. Конечно, можно стать нарциссом или эгоистом, и использовать других для своих потребностей, ни во что не ставя окружающих. Тупиков бывает много. И будешь так жить, как человек, типичный, простой, глупый, сомневающийся. Даже будучи врачом, ты будешь уметь использовать яд, чтобы сделать из него лекарство, и спасать жизни других, не только людей, но и животных, флоры. И всё ради удовлетворения своих потребностей. Масса так и работает. Ведь не выгодно, если у нас будут умирать чаще, чем рожать – это снизит производительность, а, следовательно, усугубит условия потребления, увеличит и время, и объёмы работы. И я не знаю, с какими целями люди идут учиться на врача того или иного направления. Даже самые, казалось бы, бескорыстные желания имеют потребность, которую нужно удовлетворить. Когда помогаешь другому и не берёшь плату материальную, или, мол, ты мне теперь должен, и потом отплатишь своим навыком. Ведь тебе сами захотят отплатить, если ты не берешь с них плату. Это также доставляет удовольствие, но ты не понимаешь почему, и считаешь, что бескорыстие – конечная цель. Но нет такой цели, как бескорыстие, потому что бескорыстия в чистом виде не существует… И в чем смысл жизни? Прожить как раб, работая на господина и наплодив себе потомков, чтобы легче жилось? Я такого не хочу. Если представить, что я стану отцом, мне будет плевать на своего ребёнка в плане эмоций. Я даже не могу сказать, что хотел бы заниматься воспитанием. Потому что я не готов к этому, ни морально, ни материально, никак. А делать это для стимула, для мотивации, когда ничего не знаешь о воспитании, и когда нет денежной валюты, мол, дети ас чему-то учат. Дети нас не обязаны ничему учить. Дети учат только тех, кто к своему возрасту не научился жить, не научился быть собой, вот и говорят подобные глупости. Я вообще не хочу детей, не способен полноценно кого-то или что-то любить… А тут ты р-р-а-з! И умер! И в чем страх?! В том, что кто-то рассказывал сказки о том, что якобы есть некий бог, который сотворил бесконечную вселенную, и наблюдает только за одной маленькой планетой, где поселились люди, и думает кого наказать, а кого поощрить? Прям он так и следит. Даже если и есть бог, то он не имеет формы… Кажется, даже был такой фараон в древнем Египте, который многобожие свел к монотеизму, и он думал аналогично и запрещал вообще пытаться изображать бога. Людям всегда нужен кто-то, кто стоит над ними, они боятся делать поступки, ошибки, боятся сделать что-либо без разрешения какого-то бога, или наоборот у них начинается истерика, и они идут против данных догм, создавая свои собственные. Ведь религия возникла из-за внушений, иллюзий, галлюцинаций, шизофрении, истерии и ряда многих других психических заболеваний, не обязательно конечно, но без каких-то иллюзий трудно было бы убедить массу в каких-то чудесах… Кому-то что-то привиделось, и он считает это богом, а окружающие, тоже недалёкие люди верят его словам, и следуют за ним. На самом деле не так сложно создать новую религию, достаточно лишить людей возможности развивать логическое мышление, дать в самые простые заветы, которых они хотят, которые удобны самому автору данной религии, и этот автор не станет звать себя богом или сыном божьим. Он назовет себя пророком или жрецом, что слышит волю божью. А потом остается придумать антагониста для своих писаний, кто будет делать то, чего им, людям, не следует, пугать последствиями, как это делали раньше во многих религиозных движениях… Ну, ад, рай, пугают пытками и болью. Смысл жить? Смысл? Ладно, пора браться за дело, нужно помочь нашим прорваться.

Он передернул затвор автоматической винтовки, и открыл огонь по бойцам, что двигались за броней танка. Так Заверган обеспечил прикрытие своим товарищам, чтобы те могли закрепиться на соседней улице и подавить атаку врага.

Как же несовершенно человеческое тело, – подумал он, видя, как от одного попадания пули, падают замертво его соратники, – Небольшая капля яда, неподходящие социальные условия, царапина, бактерия, и ты – труп. Как же легко умереть в этом бренном мире, который постоянно меняет свои социальные законы, правила, установки, чтобы якобы достичь лучшей жизни. Ради чего мы боремся с этой эпидемией? Сократить численность населения? Предотвратить выход из-под контроля массы людей, как это произошло сейчас? Нанести травму определенному народу, за счет допущения гражданской войны, чтобы потом боялись устраивать подобные конфликты? Тут не может быть правых, эпидемия уже преступление против человечности… Уже, преступление.

Патроны в рожке закончились, и Заверган тупо продолжал нажимать на курок, не понимая, почему цели не поражаются. В конце концов, у него перед глазами всё поплыло, и он потерял сознание.

Глава 19

Он очнулся с болью в голове и попытался повернуться на бок. Вокруг были белые стены, пахло лекарствами, кто-то стонал в углу на кровати, а у двери кто-то шаркал обувью. Сначала Заверган обнаружил, что чего-то не хватает. Пытаясь сообразить, чего именно, он присел и тут до него дошло – не хватает ноги. Она была отрезана чуть выше колена и забинтована.

– Где я? – спросил он.

– В госпитале, – отозвался женский голос, уже не молодой.

Он обернулся, и увидел дежурную сестру, которая расхаживала в белом халате, и смотрела как дрон моет пол, и периодически ругалась на него.

– Без ноги я теперь?..

– Ну, как видишь. Но ты не беспокойся, тебе на завтра назначили операцию по реинкарнации ноги, пришьют новую. Доноров хватает. И опять на фронт.

– Что ж, остаётся думать, что нога окажется совместимой.

– Уже подобрали, просто ты не приходил в себя четыре дня.

– Видимо, много крови потерял…

– Кстати, нет, ты успел вколоть себе арагонитовую сыворотку, и сконцентрировать её в поражённом месте, крови ты потерял мало.

– Что-то плохо мне.

– Не сомневаюсь.

– Книги есть у вас какие-нибудь?

– Книг нет… Но, могу рассказать тебе несколько забавных историй. За всё время работы у меня их немало скопилось.

– Ну, давайте.

– Сейчас, давай измерим твое давление, и заодно расскажу.

Она одела на его голову какой-то обруч, как Завергану показалось, пластиковый. Он совсем забыл, что в большинстве своем теперь давление измеряют этой штуковиной, а не старым методом, какой он практиковал у себя дома, когда на бицепс одевали…

– Давление у тебя упало, 80 на 60, что-то совсем низкое. Давай сейчас сделаю тебе укол…

– Лучше принесите кофе.

– Кофе?

– Да, кофе.

– А-а-а, значит старыми методами… Хорошо, сейчас, погоди боец.

Она вышла из палаты, а Заверган огляделся по сторонам. В комнате не было никого кроме него. За окном было пасмурно, и судя по качающимся верхушкам деревьев, дул сильный ветер.

Медсестра вернулась в комнату, с двумя стаканами кофе, поставила их на тумбочку рядом с кроватью, и села рядов, начав рассказывать свои истории.

– Ну, был у меня такой случай. Служили мы в другом госпитале на звание меж-офицера. И была у нас одна сослуживица, Несення её звали. Какой уж она была пользователь не упомню, но и не суть. Значит, постоянно мы из-за неё попадали на втык от вышестоящего руководства. Ну и решили мы над ней пошутить, и одели ей на тыл шапки ещё одну кокарду. И стало у неё две кокарды. И вот, идёт строевой смотр, стоит начальник по воспитательной работе, и отдает команды. Тут заметил, что с ней что-то не так, и даёт ей команду:

«– Меж-офицер Нессеня!

– Я! – медсестра сделала такой дурацкий голосок, что Заверган невольно усмехнулся.

– Круго-о-о-м!

– Есть!»

Она повернулась кругом, затем команда снова повторилась. И тут наш командир говорит ей: «Я не пойму, Нессеня, где у тебя лицо. Что задом, что спиной…»

– Тут наш строй не выдержал, и все женщины захохотали в голосину. Конечно, на нас потом наорали, и заставили ковыряться в глазу, отжимаясь на одной руке в упоре лёжа, но ситуация была смешной.

– Ха-ха-х, да, – сказал Заверган, проводя рукой по своим пышным усам. – Что-нибудь подобное есть ещё?

– Ой, да у меня таких историй много, слушай ещё.

– Выхожу я однажды с санчасти, плохо выспалась на дежурной смене, на улице холодно, настроение у меня плохое, потому что ближайший аппарат Настройки для медперсонала находится почему-то в столовой… Ну, что сказать – армия! И значит вышла я, спускаюсь по лестнице, и тут сзади воспринимаю на слух голос: «Кто идёт?» А я отвечаю хмуро: «Кто, кто – меж-офицер в пальто». Голову поднимаю, чтоб посмотреть кто спрашивал, обернулась, а там – стать мне архаичной – красный лампас, сапоги, ну думаю, попала. Генерал стоит! И я бегом в столовую. Там пришла, поела, собираюсь назад, а ведь он может быть там ещё, ну и подошла к телефону, чтобы в санчасть позвонить, узнать. Со мной боец увязался, интересно ему стало. Ну я звоню, и спрашиваю: «Ну что, этот хрен с горы уже свалил?» А боец, что был дежурным, только собирался взять телефон, а рядом оказался этот самый генерал, и трубку у него перехватил. И мне отвечает: «Я ещё здесь». Я как дунула из столовой прятаться, со мной этот солдатик побежал. Мы стоим, смотрим из-за угла, идёт генерал или нет. Я бойца спрашиваю, чего это он со мной увязался. А он говорит, не знает, но ему тоже страшно.

– Хах, ну и чем всё закончилось?

– Ну, как видишь, я всё ещё при своих погонах, и работаю. Настроенный генерал оказался. Ладно, пойду я, мне надо перевязки готовить, скоро сюда ещё люди поступят, трое человек, так что давай, не скучай.

Странно она как-то говорит, – подумал Заверган, не как эта масса. Может тоже интроспектор? Что-то мне в последние пару лет необычайно везет встречать их.

– Ты интроспектор, – спросил он ей в след.

– Да, но с лицензией, – отозвалась она, – И меня всё равно не очень-то любят здесь. Как ты догадался?

– Я тоже…

– А-а, воспринимаю. Что ж, я пошла.

В следующие два дня не происходило никаких интересных диалогов, Заверган после операции старался не напрягать ногу, и лежал в кровати, глядя то в потолок, то в окно, время от времени читая какую-то книжку, без названия, с вырванными местами страницами, от чего сюжет порой становился неясным, и только на второй день до него дошла информация, что район, в котором он жил с Бэллой застала эпидемия, и там сейчас ведутся боевые действия. У него перед глазами предстала картина, как шла та самая бесформенная масса солдат, расстреливали лежащих на земле гражданских, без разбору в возрасте, в половых признаках… Он спохватился было бежать, но нога ещё до конца не срослась, и пришлось ждать, когда он уже сможет самостоятельно передвигаться, и всё это время он наблюдал, собирал информацию о передвижениях патрулей в госпитале, о процедурах, о времени закрытия того или иного отделения.

– Опять ты лезешь руками лицо ковырять, – сказала давешняя медсестра заехавшему в день операции Завергана солдату, – Не лезь в лицо руками, тут же армия, всюду грязь!

Какой двоякий смысл, – подумал Заверган, – Всюду грязь, не лезь в лицо руками. Стать мне архаичным, как она это делает? А ведь и правда. Госпиталь с виду чистый, до блеска, всё новое, каждый день тут проводят в палатах чуть ли не генеральные уборки, но всё равно тут полно пастельных клопов, тараканов, по коридорам бегают бездомные собаки, гадят, медсестры это убирают, и так каждый день. Всюду грязь, вокруг лицемерие, ложь, маразм, стадный инстинкт, который уже давно сошел на нет, ибо нет ни единой причины заставлять подчиненного бойца выполнять задачу путем угроз. Потому что теперь все желания руководства строго контролируются Нейросетью. А грязь всё равно осталась. Надо бы отсюда устроить побег, в конце концов, это ведь не тюрьма, а госпиталь, колючие проволоки уже давно не используют. Забор перепрыгну, и всё. Осталось только раздобыть карту этого района. Мне нужны будут вещи, транспорт, деньги… Думаю, придется ограбить либо магазин, либо какого-то прохожего, думаю, они спишут это на последствия эпидемии. А потом ищи свищи меня. Надо спасать Бэллу, а эта эпидемия мне безразлична, я пошел только потому что деваться некуда было, но теперь есть куда, мы сможем жить дальше, я заберу её с собой, я не хочу, чтобы она стала жертвой этих обстоятельств… А отпускные мне по ранению не положены, потому что, воспринимаете ли, недостаточно ранили, не потерял я крови по стандарту ранений. Нейросеть… Зачем мы сделали это?

Приняв окончательное решение, Заверган терпеливо ждал своего часа, и продолжал наблюдать за окружающей его обстановкой.

Глава 20

День близился к концу, солнце уже подходило к горизонту, готовое скрыться, поджигая вслед за своим уходом небо и плывущие по нему облака. Заверган закончив ужин, и не особо спеша возвращаться в свое отделение, кто он проходил лечение, и отбившись от группы товарищей по несчастью, с которыми он жил в одной палате, он вышел на улицу, и направился к месту, заросшему густым кустарником и травой. С Смерив взглядом высоту забора, он осмотрелся по сторонам и разбежавшись, подпрыгнул, и ухватился за край забора, после чего тяжело и неуклюже вскарабкался, и в одном прыжке перепрыгнул через колючую проволоку, оказавшись на другой стороне. Он рассчитывал при приземлении сделать кувырок, но как только он коснулся земли, новую ногу сильно заломило в области шва, из-за чего вместо кувырка он чуть не впечатался лбом в землю, благо успел на рефлексах вывернуться, и весь удар на себя приняло плечо. Обхватив двумя руками согнутую в колене ногу, как любимого человека, он зашипел от боли и оскалил зубы, потом задержал дыхание, и мерно выдохнул, поднялся, и поглаживал больное место. Когда он собирался уйти с открытого места, сзади, как гром ясного неба, прозвучал голос:

– Кем являешься? Предъявить разъем для установления личности!

Заверган резко обернулся, и увидел патруль из трёх человек, который возглавлял офицер. В его глазах зло отразился свет от фонаря за спиной Завергана, и он вновь потребовал предъявить доступ к разъему, держа в руках устройство, которое Заверган видел только в пункте мобилизации.

– Боец, куда ты мотивирован направиться, задал я тебе вопрос? – повторил офицер, и вывел Завергана из ступора, – Отвечай офицеру! Доступ к разъему он предоставлять не хочет. Задержать и увести реабилитационный центр.

Двое крепких патрульных начали подходить к Завергану, офицер продолжал стоять в паре метрах от него, и ехидно смотрел на него своими большими глазами. Когда они уже начали брать его под конвой, он ребром ладони резко ударил в кадык одному патрульному, отчего тот схватился двумя руками за шею, выпучил глаза, и упал на колени, начав хрипеть. Второй начал со спины закручивать Завергану руку за спину, но допустил ошибку – он не зафиксировал плечо свободной руки, – чем Заверган и воспользовался без колебаний, и с разворота нанес удар локтем в голову, но тот ловко блокировал его контратаку, и собирался сам нанести удар, когда Заверган прокрутил локтем по кругу, парировав удар, и тыкнул двумя пальцами в глаза патрульного с такой силой, что выдавил ему глаза. Тот упал на задницу, и как только он набрал воздух для крика, он нанес ему удар ногой в кадык. Остался офицер, который за короткие секунды борьбы Завергана с патрульными уже успел достать пистолет, и наводил его на Завергана. Всё решали доли секунды, пока офицер снимал пальцем пистолет с предохранителя, Заверган кувырком приблизился к нему, и оказавшись у его ног, сделал мах ногой, попав носком военного ботинка ему в кисть, выбил пистолет, после чего обрушил на него серию тяжёлых ударов. Однако, офицер оказался не пальцем деланный, и ловко уклонялся и блокировал все удары Завергана, после чего контратаковал сам, и Завергана снова подвела нога, он упал, офицер прыгнул сверху, пытаясь его задушить, взяв горло в замок. Заверган вовремя опустил к ключице подбородок, и вместо удушения у него треснула губа, и когда он пытался спустить с себя врага, почувствовал, как нога начинает болеть ещё сильнее, и он вот-вот потеряет сознание от боли. Когда в глазах уже потемнело от боли, он нащупал рукой булыжник и приложил офицера в место, где предположительно была голова. Ударил раз. Ударил второй. Третий. Четвертый. Хватка ослабла. Он свалил с себя мертвое тело, встал на четвереньки, отдышался, приподнялся на одно колено и осмотрелся. Одни трупы. Внутри стало как-то пусто.

За кого я воюю? За родину, которая продала мою жизнь ради цен на бензин, на электричество, на обертки для конфет, на туалетную бумагу, чтобы кто-то вытирал задницу по цене золота, а кто-то бесплатно? Или я воюет за врага, который стал врагом по тем же причинам, что я стал врагом для него? Или же я воюю за себя? За то, что мне дорого? Тогда чем я от них отличаюсь, занимая третью сторону? Стать мне архаичным, уже наплевать. Когда идёт бой, мне не надо думать, зачем я живу, я у меня есть цели, которые надо поразить, у меня мое оружие – тело. И я могу защитить себя. Но разве защищая себя, я могу защитить тех, кто рядом со мной? Я знаю одно – я пошел на это ради своих целей, и думать буду потом. Сейчас нужно найти одежду, чтобы не вызывать подозрений у полиции и военных патрулей. Так, а что есть полезного на их телах?

Заверган начал мародерствовать. Во время эпидемии все средства хороши, – думал он, – морали никакой нет, если это эпидемия. Либо ты, либо они, тут не важен способ. Все предельно просто: дают – бери, бьют – беги. Так просто, что меня уже тошнит. Если говорить о гуманности… Да, какой еще гуманности? Устаревшее слово, архаизм… Но, если говорить об этом, то как можно говорить о ведении эпидемии гуманными способами? Сама эпидемия уже является преступлением против человека. Либо ты используешь все средства для победы, либо ты терпишь поражение. Кто окажется более жестоким, хитрым, и сделает всё вовремя – тот и победил. Эпидемия без ненависти невозможна. И невозможно во время эпидемии не ненавидеть вирус, поражающий всех вокруг. Так, что у нас тут? Наручные часы… Надо же, механические. Редкость, сейчас давно уже время находится у всех в встроенном электронном табло в руке. Видимо предпочитают классический имидж. Ладно, возьму, ибо мое табло сломалось. Так, это что? Труний? Неплохо, пригодится. Так, а куда там упал пистолет? Ага, вот он. О, марка June's, хороший пистолет. Обойма полная. Запасная есть него? Да, вот в кармане две обоймы ещё. Пока этого хватит.

Заверган закончил обыскивать тела, и поспешил, прихрамывая на ногу, и мысленно браня её, к кустам, откуда можно было добраться до ближайшего магазина.

У него дрожали ноги, руки, всем телом он испытывал слабость. Видимо, шок ещё не прошел после драки. У него было учащенное дыхание, со лба побежала струйка пота, которую он нервно смахнул рукой, и выйдя к обычной ограде, перелез её, и оказался на улице. Уже темнело, солнце скрылось за горизонтом, наделяя облака малиновым оттенком. Заверган поводил взглядом по улице, чтобы ненароком не нарваться на ещё один патруль. Никого не было. Сунув пистолет за спину, в штаны, что было достаточно неудобно, он достал из кармана бумажный сверток, и начал ориентироваться на местности. Оказалось, он вышел прямо к нужному магазину, надо было только выйти на улицу, рядом с которой была дорожная трасса. А это в свою очередь было весьма рискованно, учитывая его состояние, следующую схватку он может не пережить.

Рванув с места, он помчался к по улице, пересекая трасу, и стараясь не попадаться под свет фонарей, который тут было на удивление мало. Добежав до злосчастного магазина, он открыл дверь зашел внутрь. Тут же из-за поворота выехала машина военного патруля, и он поспешил углубиться в помещении.

– Будем знаться, – сказал продавец, изучая взглядом Завергана, – Вы хотите приобрести одежду?

– Будем знаться, – ответил он, – Как вы догадались?

– А это не трудно, пришел гражданин в каких-то обносках в магазин одежды. Согласно моим протоколам мышление, такому человеку нужна одежда с вероятностью в девяносто процентов.

– Всё верно, мне нужна одежда, – ответил он хмуро, и похлопал по пояснице, нащупывая пистолет, – Вы можете провести мне консультацию по товарам?

– Конечно, – ответил продавец.

Они прошлись по магазину, Заверган выбрал себе черные брюки с тянущейся тканью, футболку, свитер, и плащ, зашел в примерочную, и заявив, что ему всё подходит, спросил про носки и обувь. Когда он выбрал себе пародию на военную обувь, и понял, что нога в них сидит хорошо, удобно, не жмет, не натирает, он прошел на кассу вместе с продавцом, уже облаченный в одежду.

– Платить будете труний или мыслями? – спросил он.

– Труний, – ответил Заверган.

– Хорошо, сейчас посчитаем, плащ, три тысячи труний, обувь…

Удар рукояти пистолета оборвал его расчеты, и торговец потерял сознаний, и с шумом упал на пол. Заверган обошел стойку, прихватил висящий на вешалке ремень, опоясался, открыл кассу, и взял оттуда несколько бумажных труний, после чего посмотрел на лежащего человека, которого он ударил.

Кем я стал, – подумал он, – Теперь ради своих целей готов голову проломить невинному человеку. Но, кто сказал, что он невинный? Твое происхождение! В сторону подобные рассуждения, я уже сделал первый шаг, и если остановлюсь сейчас, то не смогу после этого себя уважать. Надо идти, прикупить еды, и найти себе транспорт до следующего городского района.

Переложив в карманы плаща труний и две обоймы от пистолета, он вышел на улицу, и уже совершенно не опасаясь военных патрулей, зашел в продуктовый магазин, что был через дорогу. Там он прикупил себе бутылочку воды, пару протеиновых батончиков, сосательные леденцы, пачку сигарет и зажигалку к ней. В дороге захочется покурить, – подумал он.

Выйдя вновь на улицу, он пошел в жилые дворы, где ему не составило труда угнать машину. Ему сразу пришла в голову эта мысль. Зачем вскрывать машину и пытаться завести её без ключей, когда можно поступить совсем иначе? Он заприметил заведенную машину, подошел к ней, и постучался в окно с водительской стороны. Окно медленно сползло вниз, и оттуда на него глянуло худое лицо с налитыми кровью глазами.

– Что надо? – буркнул водитель.

– Прикурить найдется?

– Нет, – отрезал водитель, и уже начал закрывать окно, как Заверган просунул руку в салон, дернул ручку, открыл дверь, и вышвырнул с сидения владельца машины.

– Вы что совершаете?! Преступление?! Это моя машина!

– Примите ошибку, гражданин, – Заверган достал удостоверение, что стащил у убитого им офицера, и показал водителю, – Я из спецотдела, мне необходим ваш транспорт для установления порядка, и поимки опасного интроспектора.

– Сразу бы так и сказали, – начал радоваться он, захотел тыкнуть пальцем ему в грудь в знак признательности, – Давно бы их так, от них только вред, чего уж реабилитация стоит…

– Держитесь от меня на расстоянии, – сказал Заверган, отталкивая его, и садясь в машину, и вежливо поблагодарил, – Заслужил за машину.

Захлопнув дверь, он осмотрел салон. Играла какая-то скучная музыка в магнитоле, ароматизатор источал какой-то резкий, но приятный запах. Машина гудела, явно уже готовая к своему очередному старту.

– Так, – сказал Заверган, – Пора бы ехать.

Он бросил сумку на соседнее сидение, туда же положил и пистолет, после чего двинулся с места.

Глава 21

Магнитола в машине отчеканивала темп, играла музыка, которую Заверган нашел в бардачке. Оказалось, водитель любит рок, и предпочитает группу Симфония, на концерте которой Заверган побывал со своим другом детства Маркусом. Кажется, это был альбом 2240 года под названием «Листья». Заверган слышал этот альбом ещё когда жил в трущобах, кто-то из местных ребят находил диски с записями данной группы. Хорошие были песни. Жаль теперь такого уже не пишут, им запретили писать. Говорят, в 1980-2000-х были первые рок группы, самые знаменитые, ставшие собственно символом рок эпохи.

Машина мерно ехала, иногда подпрыгивая на кочках. За окном начался дождь, и Заверган включил стеклоочистители. Ему вдруг захотелось прикурить, он нащупал в кармане пачку сигарет, ухватил одну зубами, вытащил, бросил пачку на соседнее сидение, и прикурил от огня кремниевой зажигалки, которую положил на спидометр. Он немного открыл окно, и ему на лицо тут же попало несколько капель. Он прищурил глаз, и затянулся.

Хорошо, – подумал он, – В машине чувствуешь себя безопасно. Это от того, что ты в коробке, как в домике, закрытый, способный вовремя удрать. Похожее чувство было у меня, когда я участвовал в военной операции, экипированный в экзоскелет. Безопасность… Она уже граничит с вседозволенностью, и трудно порой поддерживать в себе эту границу, чтобы отличать одно от другого. Ведь если ты в безопасности, неуязвим от чего-то, сразу думаешь, что ты бессмертный… Стать мне архаичным, это тело настолько бренное, что жить человеком слишком скучно. Говоришь себе, что оно так работает, что на тебя влияют внушения, и несмотря на это всё равно им поддаешься. Знаешь, как повысить иммунитет, и всё равно заболеваешь. Знаешь, чем лечить, но всё равно болезнь проходит с осложнениями, зачастую из-за побочных эффектов лекарств. Как там Бэлла? Я вот думаю, не были ли наши отношения болезненными, как это бывает из-за детских травм? Не было ли это попыткой найти в партнере свою мать или отца, не было ли это чем-то невротическим или истерическим, не было ли это садизмом или мазохизмом? Хотя, мазохисты и садисты – идеально сходятся друг с другом, один мучает, другой мучается, и их всё устраивает. Но счастливы ли такие люди? Их привязанность болезненна, им плохо друг без друга, им плохо друг с другом.

Заверган стряхнул пепел, докуривая сигарету, и выбросил её в окно, после чего закрыл его, и закинул в рот леденец.

Помнится, Артур Шопенгауэр говорил о неких отношениях, – продолжал думать он, – что не обошло внимание и Фрейда. А речь шла о дикобразах… Хе… Хе-хе, веди я такой монолог в присутствии какого-нибудь наблюдателя, ему бы показалось это странным. Да, речь шла о дикобразах, о близости. Что когда они сближаются друг с другом, чтобы согреться, то колются друг о друга. Это очень интересное сравнение, между прочим. А о чем я думал с самого начала? Твое происхождение, забыл. Ну и ладно… Я думал о Бэлле. Да, как она там, спряталась ли, жива ли, не испугалась ли? Моя? Она не моя, не предмет, не собственность, мне не нужно, чтобы она была зависимой от меня. Мне так надоели эти границы, но без них в наше время никуда.

Где-то в небе сверкнула молния, и раздался гром, дождь усилился, и вместе с этим Заверган ускорил движение стеклоочистителей, которые когда-то давно, жаргоном, называли дворниками. За всё время пути ему не попалось ни одной машины, и он немного прибавил газу, и двигатель приятно взревел, напрягая свои металлические мышцы, а Заверган в свою очередь чувствовал свою машину, словно она была живым существом.

Выехав на перекресток, и сбавив перед этим скорость, по автомобилю прошлась автоматная очередь, разбив стекло на задней двери. Заверган подал газу, и начал дрифтовать на повороте, немного замедлившись. От колес мгновенно пошел дым, и машина с ревом помчалась по выбранной Заверганом улице. По нему продолжали стрелять, он прижался к рулю, словно это могло защитить его от случайного попадания. Вскоре показался ещё один перекресток, в салоне дул ветер из разбитого дверного окна. Заверган начал было поворачивать, как увидел на той улице стоящий танк, направленный дулом в его сторону. Несколько секунд они словно воевали взглядами – Заверган и дуло танка – после чего он вдавил ногу в педаль газа, и переключил скорость, а танк в свою очередь не замедлил сделать выстрел. Благо, что снаряд прошел мимо. Заверган погнал по совершенно незнакомой улице, думая просто объехать этот танк, но не тут-то было. За ним увязался дрон, летящий в воздухе, и начал по нему стрелять небольшими разрывными ракетами.

– Чтоб твоё появление! – выругался он, и схватил пистолет с соседнего сидения, виляя на дороге, и объезжая другие подбитые машины, которые встречались не так часто. – И как я на ходу должен завалить эту штуку?!

Он решил рискнуть. Либо он, либо этот дрон. Он высунулся из окна, и начал целиться в летающую машину убийства, подал газу, и в момент, когда дрон выстрелил ракетами, резко снизил скорость, больно ударившись затылком о дверь, и сделал несколько выстрелов, при этом продолжая крутить руль, совершенно не следя за дорогой.

– Попал, – вскрикнул он, и сел обратно. Когда он поднял взгляд на дорогу, то лицо его приняло гримасу ужаса, ибо машина мчалась прямо в стену здания, и скорость была приличная.

Пристегнулся ли я, – мелькнуло в последний момент в голове, – Да, пристегнулся. Хвала причинности.

Машина врезалась в стену, нарушая тишину улицы, заглохла. Из капота шел дым, лобовое стекло разбилось, стоял противный запах, по крыше стучал дождь крупными каплями. Заверган ткнулся лицом в руль, лицо его было покрыто кровью, он был без сознания.

К утру, он поднял голову, и почувствовал, что не может открыть глаза из-за засохшей на них крови. Он быстро очистил глаза от грязи и крови, и начал моргать, оглядывать свое тело, а затем окружающую обстановку. Пока он смотрел, то понял, что левый глаз не видит. Он пощупал его, и наткнулся на осколок, который пробил веко, и прошиб глаз, который собственно вытек. С шипением от боли, он выдрал осколок из глазницы, со всей силы нажал двумя руками на больное место, замычав от боли. Когда же она утихла, он первым делом полез в перчаточный ящик (бардачок), и извлек оттуда перекись водорода, и полил на глаз. Его ещё сильнее защипало, он, скрипя зубами, протер медицинской ватой, которую заранее приготовил, и после этого обмотал ранение бинтом.

Он оглядел окружающую его обстановку. Похоже, его никто так и не нашел.

– А спас меня ремень безопасности, – прошептал он, – иначе бы я вылетел, и моя голова разбилась бы всмятку о стену. Выйдя из машины, он сверился с картой. До улиц его района было совсем недалеко, всего пара кварталов.

Заверган шел по разрушенным улицам своего города, прихрамывая на одну ногу – хоть ему пришили новую, он никак не мог к ней привыкнуть – и часто поглаживая забинтованный левый глаз. Внутренний карман плаща оттягивал полицейский пистолет марки June's, ёмкостью на 15 патронов с остроконечными пулями, что заменяло назначение пистолета с останавливающего действия на поражающее, и увеличивало дальность стрельбы и его мощность.

Увидев пустые улицы, воронки от взрывов после обстрела артиллерии или бомбардировки с воздуха, гонимые ветром обрывки газет и объявлений, и черный дым от догорающих заводов, и разрушенные здания, он испытал страх. Впервые за долгое время он испугался. Ему не было страшно, когда он ползал по-пластунски под свистящими над головой пулями, ему не было страшно, когда на него было направлено дуло здоровенной пушки танка, который он уничтожил спустя минуту, потеряв при этом правую ногу. Но он испугался, за то, что он лишился чего-то больше, чем ноги, глаза или руки – их он всегда сможет восстановить, либо найти донора, либо определить по группе крови совместимость тела противника со своим, и провести кустарную операцию – благо навык и оборудование имелись. Но он никогда не смог бы вернуть утрату близкого человека. Нет, он не боялся одиночества, он рос в нем с детства, у него не было матери, он был человеком искусственного происхождения, однако, он боялся быть одиноким.

Он поспешил найти дом, в котором жил до мобилизации и отправки на фронт. Проходя по улице, он видел, как выжившие люди жгли мусор в бочках, и грели руки, как по городу копошились патрули армии, из которой он дезертировал, где-то слышались выстрелы – стычки не прекращались, но противника удалось вытеснить из города.

И вот, он перешёл реку по мосту, перебежал по разбитому асфальту шоссе, и вышел на место, где раньше были клумбы, цветник, который обихаживали старушки, живущие на первых этажах – а теперь здесь было пусто, лишь перепаханная снарядами и облитая кровью земля, укрытая обрывками ткани, платками. Но здание, в котором он жил, было цело. Он бегом побежал туда, ноги его тряслись, в теле началась сильная слабость. Только бы она была жива – мелькнуло в его голове.

Дверь подъезда была оторвана, и покрыта копотью, похоже, всё-таки тут был пожар. Он вбежал по ступеням, и ощутил в подъезде вонь, пахло чем-то сгнившим вперемешку с гарью, похоже тут кого-то сожгли заживо – он уже знал запах горелой плоти.

Ноги подкашивались, пару раз он споткнулся на ступенях, но продолжал карабкаться вверх, тело его не слушалось, словно в страшном сне, когда надо спасаться от чего-то опасного, или сражаться с кем-то, а тело становится ватным, и тебя настигает печальная участь. Наконец поднявшись на свой этаж, он увидел, что дверь его квартиры сорвана с петель, на пороге видна засохшая кровь. Зайдя внутрь он увидел погром, всё было перевернуто, раскидано, шкафы и мебель сломаны, на кухне кто-то вырывал раковину, и сделал из нее подобие печки или мангала, на полу валялись осколки посуды, ложки, стекла на окнах были разбиты, горшки с цветами, которые он с ней выращивал, были разбиты, цветы валялись на полу – кто-то осознанно выдернул их из горшков и раздавил.

– Дикость… Люди никогда не избавлялись от своего архаизма, потому мы и говорим об этом, ругаясь. Мы ещё дикари, мы ещё масса, которую ведет либо вождь, либо духовный лидер, идея, зачастую абстрактная, и которая лишает нас самих себя в определенном движении. Благо, времена тех зверств прошли, теперь начались зверства ошибок Нейросети. А может это не ошибки вовсе? А раньше я бы спрашивал себя, почему человек так поступает, почему он так себя ведет. Но я учился, и наблюдал, я проводил беседы, я читал книги, которые уже никто не читает в наше время, за исключением интроспекторов… А что там в гостинной?

Выйдя в гостиную, он увидел залитый кровью пол. Он посмотрел на стеллаж. Книги, которые он и она собирали, читали вместе сохранились. Сохранилась и фотокарточка, на которой они были вместе в объятиях, была прожжена окурком от сигареты, кто-то написал на обратной стороне: "Струна порвалась. Занавес отсутствует. Кулис больше нет. Больше не больно. Неловкость".

Что бы это могло значить? – подумал он, – И где же Бэла? Куда она пропала? Не могли же её убить… Может, она ушла отсюда до того, как тут устроили погром?

На пороге послышались хрипатые голоса, кто-то жирно и сыто ржал, похрюкивал, другой что-то рассказывал. Был и третий голос, противный такой, словно кто-то дурачится. Но Завергану было уже все равно. Он молча сидел на диване и смотрел на фотокарточку, вглядывался в её лицо, на его глазах норовили появиться слезы – но нельзя. Пока неизвестно.

В комнату вошли трое. Это были коротко стриженные мужчины, судя по виду лет за тридцать, один коротышка, противного вида, в военных обносках, и похоже ему принадлежал тот самый противный голос, поскольку он первым сказал:

– Твои предки! Кто это тут у нас сидит!

Следом за ним зашли двое амбалов, они ничем особо не отличались, обычные тренировочные штаны, уголовные рожи, лысые, у одного не было переднего зуба, и косая бровь, у другого кривой голоса, все трое обросшие грубой щетиной.

– Ты что тут забыл, потерянный? – подал голос один из амбалов.

– Это наша квартира теперь, – подал голос второй, – Так что мы будем учить тебя добру, хы-хы – давай-ка нам сюда свой плащ и всё, что распихано по карманам, и иди – на первый раз прощаем.

Заверган сидел, не обращая на них никакого внимания и продолжал смотреть на фотокарточку. Он вглядывался в до боли знакомые и близкие черты лица, на эту добрую и счастливую улыбку.

– Ты что, не воспринимаешь на слух? – коротышка подошёл к нему вплотную и пощелкал перед его лицом пальцами, – Да он походу потерянный. Эй, ты потерянный? Ты кто?

– Человек… – ответил Заверган.

– Слышь, ты, человек, карманы выворачивай, или сделаем с тобой тоже, что и с хозяином этой квартиры.

Услышав это, Заверган послушно поднялся с рваного дивана, и под жадными взглядами троих мародеров, начал выкидывать из карманов всё, что было, наручные часы, пузырек с арагонитовым раствором, глазные линзы, компас.

– Не много труний… Похоже, придется отрабатывать. Да?

– Гы-гы-гы-ы!

Заверган достал из внутреннего кармана пистолет, и пока они успели сообразить, что к чему, он уже спустил курок и пристрелил коротышку и одного амбала наповал. Последнего он ранил в бедро, тот упал, и начал дико орать, материться, потом просить о пощаде, потом угрожать. Заверган не церемонясь сделал контрольный выстрел в голову, после чего подобрал выброшенные им на пол вещи, переступил через трупы бандитов, и вышел на лестничную клетку. Убрав пистолет за пазуху, он вынул из кармана пачку папирос, щёлкнул крышкой зажигалки Guppi, и прикурил, глядя в одну точку.

С соседней квартиры послышался шум открывшейся двери. Оттуда выглянул облысевший сосед, в белой засаленной и изляпанной чем-то жёлтым майке, в синих тренировочных брюках, порванных на правом колене, и тапочках. Он осторожно заглянул в квартиру Завергана, и увидел убитых там бандитов, а потом вышел к нему. Как ему удалось уцелеть – не известно, то ли он смог договориться, то ли его просто трогать не стали, то ли он удачно спрятался. А может он мог приносить какую-то пользу для них.

– Это ты их… убил? – спросил он ошарашенно.

Заверган никак не отозвался, только выпустил тонкую струйку дыма, и затянулся вновь.

– Они два дня назад сюда пришли, – сосед присел рядом с ним, и тоже прикурил, – Молодых постреляли, кого отправили на работы, у них тут какие-то местные концлагеря… Военные почему-то их не трогали, а вот они военных стреляли… Наверное, как-то обошли их протоколы Настройки… А девушек, женщин… Ай лучше и не знать, – он махнул рукой, и сел рядом на ступеньку. – Твою, кстати, не тронули. По крайней мере за ней пришли военные, посадили в машину, и увезли куда-то. Куда они их повезли – я не знаю.

Заверган посмотрел на него пристально, и снова затянулся. Тот сглотнул и продолжил.

– Я-то старый уже, от меня толку мало. Вот они меня сделали поваром, готовил им пищу. Тебе бы покинуть это место, их ведь не трое было, а чуть больше десятка. Может и остальные скоро вернутся.

– Ты мне скажи, дед, – сказал Заверган окрепшим голосом, – Зачем жить?

– Как зачем?

– И что ты их не отравил?

– Ну отравил бы я пятерых, а остальные? На меня ведь подумают в первую очередь! Да они меня пристрелили бы! Да и парней тут нет, всех же забрали на фронт. А эти своих же убивали. Что тут творилось, лучше бы не видел.

– Нет дед, самое время посмотреть своим страхам в глаза. Куда, как думаешь, они могли её увезти?

– Они людей сжигали в соседнем дворе. Обливали людей бензином, и жгли заживо, а кого-то продавали, за мысли, за труний…

– Это уже не важно. Они ведь вернутся, верно? – тот кивнул, – Оружие у тебя есть? Вижу, что есть. Бери свое оружие, и устроим им неожиданный прием, я тебя прикрою, не волнуйся. Как все зайдут, я начну стрелять по ним из соседней комнаты, когда они отвлекутся – хватай свое оружие, и стреляй в упор, а потом прячься, чтоб не задело, я гранату в ход пущу. Сигналом для моей гранаты будет твой выстрел. Не последует, сочту что тебя убили, и всё равно кину, так что обмануть меня не получится.

– Да ты что же, я ведь…

– Не испытывай обиды, я лишь предохраняюсь. Пошли.

Заверган бросил окурок в пролет между этажами, поднялся и пошел в свою разрушенную квартиру. Сосед хмыкнул, размазал сигарету по ступеньке, и двинулся следом за ним.

Часть пятая Путь наверх

Глава 22

Да, это всё было, – сказал он себе, поворачивая ключ в двери, – И это не прошло, оно лишь изменило своё форму. Я изменил свою форму, – он захлопнул дверь, разулся, повесил куртку на вешалку, и прошел на кухню, – Я уже не тот, что тогда, я стал более циничен. Если раньше меня так поражало поведение общества, то теперь уже нет, массовый человек всегда имеет зависимости. Какие? Я и сейчас задаю этот вопрос, но в отличии от себя двадцатилетнего я могу дать ответ. Но разве он мне важен, что-нибудь он изменит? Человек зависим от собственных идеалов, собственных желаний, которые он находит в обществе, он зависим от того, что ему навязало окружение. Есть люди – одиночки, отшельники, они не выносят общества. И я один из них, только раньше такие люди уходили в горы, в леса, в пещеры, и жили там подобно пещерным людям, считая, что набираются мудрости. А по факту просто успокаивая себя. Зная, что они вряд ли принесут миру, окружающим людям добро. Да и что такое добро? Можно быть подонком, но творить добро. Можно быть культурным, но совершать подлости. Я так не могу… Не хочу я об этом думать, а надо. Устал, но понимаю что надо, и меня уже тошнит, меня сейчас вырвет от этих мыслей, а я буду дальше думать об этом, чтобы меня рвало, долго и основательно, чтобы не было того, что не усвоилось. И человеком я никогда не дойду до истины, потому что истина существует, но она не воспринимается человеком. У человека нет органов чувств, что могли бы воспринимать, считывать истину, есть только те органы, что считывают тени истины. А истина похожа на многогранник, тени которого падают перед нами, и мы принимаем за истину то одну форму тени, то другую. Наши глаза, вернее сетчатка глаз, воспринимает двухмерное пространство, но за счет стереоскопического зрения, человек видит мир трехмерным. Но что такое четырехмерное пространство, пятимерное, шестимерное, и так далее поняли относительно недавно.

Он как всегда заварил себе цикорий, разбавив его молоком, и добавив три чайных ложки сахара, понюхал запах, поежился, потому что запах показался ему похожим на протухшую рыбу, и сделал глоток… А на вкус ничего подобного.

Мне следует пойти в ангар, – подумал он, прихлебывая из чашки, – Помню я эти экзоскелеты, очень даже полезны для моего дела. А новое тело почти завершено, мне осталось добавить в него способность проводить анализирование на расстоянии на основе получаемой информации. Разница будет лишь в том, что вся эта информация пойдет в сознание как готовые выводы, но можно будет включить режим просмотра вычисления вероятности, и вносить свои коррективы, то есть это аналогично человеку- развиваться по мере столкновений с новым и неизведанным. Впрочем, экзоскелет мне понадобится сейчас, и боевой, и погрузочный, потому что я не исключаю такой вероятности, что за мной придут, как это было с Учителем. Нужно учесть это. И я учел. А погрузочный мне нужен для работы с кораблем. Мне удалось столько лет держать это в тайне от всех, и моя цель почти достигнута.

Он допил чай и направился в подземный ангар, где проводил все свои работы. Там стояли различные модели двигателей, каждый имел свое предназначение, сферу деятельности, где его было бы лучше всего использовать. Он также создавал универсальные двигатели, и их у него было несколько, но основной, самый удачный, он уже проверил и поместил в свой корабль.

– А вот и мои экзоскелеты, – сказал он, сбросив полотно, – пора за дело, ибо Нейросеть не ждет, она вычисляет.

Его экзосклеты были органическими. Сравнивая способности органических форм жизни и искусственных, Заверган пришел к выводу, что органические способны к развитию в зависимости от получаемых повреждений, и конечно же регенерации, что увеличивало срок инструмента. Его боевой экзоскелет представлял собой панциревидный скафандр, в который он погружался. На замену хитинового покрова он вывел формулу синтеза металла, сославшись однажды на тот факт, что человеческий организм способен синтезировать камни в почках. Он провел генную модификацию над этим скафандром, и теперь, если часть его металлической брони терялась, то могла мгновенно восстановиться за счет его крови, преумножая железо, содержащиеся в ней.

– Думаю, следует добавить этому скафандру свою систему кровообращения и метаболизма… Хотя, разумеется это будет не кровь, а вещество, приводящее в действие всё тело. Пожалуй, следует провести совместимость с моим новым телом.

Он немного передохнул, вновь оглядывая свои разработки. Тело, – подумал он, – Все мы всего лишь тела, управляемые инстинктами. Может быть, лет сто назад, велись активные споры о том, есть ли у человека инстинкты или нет. А сейчас уже не спорят. Нынче вообще не спорят, нынче ставят перед фактом, не более, но и не менее. Никому больше ничего не надо доказывать, все себе уже всё доказали, все добились состояния покоя и способности работать, когда не хочется, получать энергии больше, чем затратили. Бывает, что люди устают, но теперь это их не существенно подавляет, ибо они уже подавлены. Мне нет здесь места, мне на этой планете слишком тесно. Конечно, она представляет для меня интерес, но я не могу тут задерживаться, и вмешиваться в политику родной планеты. Я не обязан делиться знаниями, я не обязан вносить свой вклад в историю человечества – этим занимается Нейросеть. Да даже если бы не занималась, всё равно не стал бы я этого делать. Почему? Это всё в моей голове, и я не буду выносить из неё лишнего для данного мира, который кто-то из людей, группы людей, народа, государства, создали себе для удобства. Твое происхождение, как мне надоело тут жить, скорее бы покинуть эту умирающую планету и приступить к своим исследованиям!

– Смысл жить? Потреблять? Получать удовольствие? Сравнивать одно с другим? Мерить не измеримое? Отказываться от того, что хочется, потому что в обществе и законом это осуждается? А я не хочу и никогда не хотел совершать какое-то насилие над кем-либо. Зачем? Они влачат бессмысленное существование, они знают об этом, но не хотят этого признавать, тешат себя верой в Нейросеть, тешат себя покупной любовью, покупным вдохновением, покупной жизнью. Зачем мне лишать их того, ради чего они продляют себе жизнь? Они ведь сделали этот шаг, никто не был против? Смысл жизни – наркотик, который не делает жизнь лучше. Не делает жизнь красочнее. Смысл жизни – наркотик, который создаёт иллюзии, что живёшь хорошо, что жизнь красочнее, который не обязательно продляет жизнь, он может её и укоротить своим воздействием в социальной среде, а иногда есть такой смысл жизни, когда доживаешь до ста лет, и здоров, не жалуешься на жизнь, суставы, зубы и зрение, а ещё на кишки, и ночной метеоризм.

Опять же, смысл жить? Потреблять? Делать то, что нравится? Получать удовольствие? Любить кого-то? Делать что-то, чтобы растянуть эту жизнь? Что-то показать? Стать великим в образе невежд или интеллигенции, каких-то слоев общества? Добиться признания в чем-то? Спать? Болеть? В чем? А нет смысла жизни, если проще. Как я и сказал – это всего лишь абстрактный наркотик для того, чтобы люди могли существовать, занимались своим существованием, развитием благ своего существования. Вот что такое жизнь. И не надо надеяться на коммунистические идеи, они никогда не реализуются, уже пытались, не раз, как минимум три раза. И всё это оборачивалось катастрофами, причем глобальными, мировыми. Самое лучшее для этих клопов в демократических государствах – это держать социальный уровень низким, или средним, чтобы получать с этого определенную выгоду, какие-то свои блага, и жить за счёт внушения населению, мы вот трудимся ради вас, говеем за вас, делаем всё, чтобы защитить нашу страну, извольте нас в этом поддержать, а кто откажется – тех мы арестуем и либо посадим, либо отправим за границу, где вы никому не нужны. Границ никаких больше нет, а если бы и были, то никому мы там не были бы нужны, выходцами. Потому что за границей сидели бы точно такие же клопы, которые высылают неугодных людей к нам. Вот и смысл жизни данной группы, элит если выразиться по-старому. А какой смысл был бы в коммунистическом мире? А ничуть не больше того, который в демократии. Люди подогнаны в рамки определенного поведения и действий, мнимая свобода, и такое же бестолковое накапливание ресурсов, и поддержание среднего социального уровня, когда потенциально можно поддерживать и высокий социальный уровень. И что потом? Допустим, всё будут жить за бесплатно, не нужно будет платить за еду, за электричество, за газ, ни за что не надо будет платить. В чем тогда будет смысл жизни? А потому и не добиваются такого достатка, что после достижения таких благ смысл попросту будет потерян, и придется регрессировать. Или совершать невообразимые толчки прогресса, осваивать другие планеты, и так далее. Но всю вселенную невозможно изучить. Мы солнечную систему даже ещё не изучили. Не говоря о других ближайших звездных системах, до которых добираться со скоростью света только от двух до восьми лет. А скорость звука гораздо меньше скорости света. Так что же? Ну исследуем и другие планеты. Жизнь ради выживания закончится. Закончится жизнь ради потребления, потому что оно свободно доступно. Люди просто не знают, что делать с этим. Будет у тебя всё то, что ты хотел бы сегодня. И гитары, и машины, и еда, и дом и тому подобное. Но ты хотел, чтобы у тебя это было для тебя, у тебя одного. Чтобы почувствовать себя особенным, важным, выделить себя из толпы. А получается, что ты будешь частью толпы. Что будет у тебя, будет и у других. И ничем ты не будешь отличаться от этих людей. Работать не нужды, ибо всё делают роботы и машины. Максимум за ними следят люди, чтобы чинить неполадки. Ну будут следить за этими роботами другие роботы.

Он вновь взглянул на свой экзоскелет, и решил помимо уже всего перечисленного, настроить мышечную память, то есть автоматику. Он мог действовать на так называемых мышечных рефлексах, совершая поставленную задачу с установленной точностью. Для своего боевого экзоскелета он добавил ещё некие устройства, такие как генератор атмосферы идеального газа и антигравитатор.

– Так, а вот эти устройства в боевой модели пригодятся для мобильности в бою. Одно позволяет мне не встречать сопротивление воздуха, а второе позволяет совершать прыжки на большие расстояния, а если их комбинировать, то можно добиться и гораздо больших результатов. Рано или поздно Нейросеть решит прислать ко мне своих агентов, и мне придется-таки сразиться с ними. Стать мне архаичным, – завопил он, и поднял голову, сделав печальное лицо, – Как я устал!

Он пошел на улицу немного перекурить и подышать свежим воздухом, всё-таки он ещё оставался человеком, нервничал, переживал, но понимал, что игра стоит свеч, поэтому, как только он докурил, и потушил сигарету в пепельнице, он пошел вновь приниматься за работу, идя по списку.

Надоело мне работать, – подумал он, закончив проверять свой скафандр, экзоскелет и новое тело, – не вижу я смысла так жить. Нет никакого смысла, я уже говорил. Мне мерзко, я понимаю эту экономику, и она детерминирована, обусловлена, оправдана, даже мошенники, которые взламывают протоколы Настройки, имеют свои причины, свое мышление, и они себя оправдывают. Государство может быть основанным на мошенничестве, по большей части все экономические системы так и устроены, что то, сколько ты производишь, и сколько получаешь, не совсем равносильны. Одно дело быть посредником, продавцом, другое дело самим производителем. Везде есть себе стоимость, везде есть оплата труда, разделение труда, и тому подобное. Это всё очень интересно, но я от этого просто устал. Никто нынче не нужен, человеческая жизнь стала равна долговечности аппарата, инструмента, машины, которая производит продукцию. Даже я, когда любил Бэллу, вовсе не был основан на безвозмездии, не был мотивирован тем, что доставлю человеку приятное, и не получу от него ничего взамен. Я получал свою плату ровно в тот момент, когда видел перемены в том человеке, видел его изменения. Но, сейчас хватит об этом, иначе меня стошнит прямо здесь, или я вырублюсь, плохо мне что-то, нельзя так долго жить, и меняться я не могу, просто не могу.

Перейдя от проверки своих костюмов, скафандров и нового тела к кораблю, который имел сферическую форму, и обладал весьма интересными свойствами, Заверган вновь начал смотреть в свой список. Корабль больше напоминал маленькую планету, и работал по схожему принципу, в центре был двигатель, который вращался, потребляя энергию, получаемую из космоса или внутренних аккумуляторов, а то и вовсе топливных баков, и имел возможность создавать своё собственное магнитное поле и как следствие не только гравитацию, но и атмосферу. В настоящее время корабль конечно не может быть размером луну по понятным причинам, но он вполне удовлетворял требованиям своего создателя.

Всё проверено, – думал Заверган, – И всё работает, но для незаметного запуска пришлось потратить огромные объемы энергии, в том числе для поддержания невидимости корабля с помощью преломления света за счет терморегуляции. Скоро я покину это место, а очень даже жаль, я так мало исследовал мир вокруг. Людей даже исследовать незачем, человек слишком прост, я уже об этом думал, даже говорил кому-то, и себе об этом неоднократно твердил – человек прост. Он сложен только для самого себя и для окружающих. Мне надоело быть человеком, когда твое настроение определяет не то, чтобы твое окружение или какая-нибудь психическая патология, но и простые вибрации, звуковые колебания, волны, как угодно назови, одно и тоже. Когда простым ультразвуковым пучком можно буквально распилить череп человека пополам, остановить сердце, вызвать болезни, и никак от этого не спасешься. Когда-то в древности, был какой-то правитель, не помню его имени, только прозвище – Грозный; и этот самый царь, король, кто он там был, ввел казнь под колоколами. Человека буквально убивали гулом колокола, под которым он находился, убивали звуком. Что уж говорить, определенные частоты влияют и на хорошее настроение, успокаивающие звуки, пение птиц, когда просыпаешься утром или мерное постукивание дождя по крыше, когда засыпаешь. Человек слишком слаб, слишком прост, он ещё слишком дик, чтобы сделать шаг куда-то за рамки своего человеческого восприятия. А все эти законы, моральные нормы, нравственные ценности, культура – изменчивы, более того, они варьируются в зависимости от потребности политической. Нужны послушные, непреклонные, упертые? Заслужено, используем и преобразуем давно известный культурный подход, воспитание. Нужны рабы, те, кто будет жить в страхе перед какой-нибудь революцией, гражданской войной, кто будет платить налоги и лезть в пекло, убежденные с помощью пропаганды диктатора? Тоже заслужено – сделаем, не в первой, история знает множество таких случаев. Только теперь ничего этого не надо, нет никакой власти, ни народа, ни человека, ни идеи, даже человек не властен над своей волей. Да и когда он был над ней властен? Думаю, никогда. Нынешнее положение лишь упростило данный феномен, а не сделала его сложнее. А я просто покину эту планету на этом своем шаре, будет у меня там всё необходимое. Ах, а сколько же растений на планете, и все разного назначения, и к каждому из них ещё насекомые приложены. Какие-то растения убивают насекомых, как например австралийский эвкалипт убивал малярийных комаров, и в своё время где-то на Кавказе или недалеко оттуда… Слово на языке крутится, как же называлось то государство… Гор… Гур… Гир… Так, по методу Фрейда надо вспоминать, по слогам… На «г», есть буква «р»… Точно – Грузия! Там то и истребляли малярийных комаров, заодно высушили болотистые местности. Но когда это было я не упомню. А необычное растение Pittosporum смолоносный, или как его на местном наречии именовали «ханга», что растет на Филлипинских островах, и плоды которого содержат почти чистую нефть? Это может быть процесс эволюции, не исключено, но я сомневаюсь в этом. Мир огромен, вселенная бесконечно, и наверняка найдутся планеты, похожие на ту, на которой я родился, и на других планетах могут оказаться люди, или другие существа, разумные существа, но не гуманоидные…

Заверган проверил работоспособность телепортирующего устройства на корабле, и возможность сжимать пространство перед собой для перемещения на относительно небольшие расстояния по сравнению с телепортацией. Закончив проверять данные корабля, заканчивать настройку его систем, и удовлетворившись, он перешел к следующему этапу, последнему на сегодняшний день – проверке своего нового тела.

Поставив отметки в своем списке, он решил подняться наверх, перекурить, и немного перекусить, живот урчал протяжно и требовательно.

Все работает согласно закону причинности, – думал, прихлебывая из ложки куриный бульон, и закусывая хлебом из ржаной муки, – Любая мысль, любое действие, любой отказ, согласие, сопротивление, шаг влево, шаг вправо, даже выбор «чего-то» между двумя и более «чем-то» обусловлен, детерминирован. Даже мои поступки, мой выбор, мое мышление, ошибки, успехи и провалы обусловлены. И от этого становится так скучно жить, и я повергаюсь в экзистенциальные рассуждения о смерти, и разумеется, это затронуло мое внимание, особенно эта эпидемия, что бушевала шесть лет назад, во время которой я трижды чуть не погиб. Бренность тела, даже сейчас мне нужно есть, иначе не будет сил, и оно понятно – метаболизм. Да и любовь эта… Как по мне, любви не существует, это лишь вопрос выгоды. Нейросеть вот пишет всякие стихи, поэмы, говорит о безосновательности и безвозмездии в этом состоянии. Но любовь имеет выгоды бессознательные, о которых ты даже не догадываешься, и будешь отрицать, оправдывать себя перед окружающими из-за того самого «Идеала Я», который Фрейд очень часто упоминал. Да и что мне доказывать, кому? Этим вот хмырям, что даже не могут иметь собственную голову на плечах? Конечно, им же мнение Нейросети подавай, стать мне архаичным! Слушать этих обработанных, настроенных людишек, которые ничем не отличаются от дикарей, что пускают слюни и находятся в навязчивом бреду я не хочу. А что их слушать? Они не птицы… Как же я устал от этого. Вот завершу калибровку своего нового тела, и мне будет окончательно равнодушно на их пафосные, возвышенные речи, стремящиеся тебя уколоть, унизить, доказать, какое же ты дерьмо, а они молодцы – вовремя тебя разоблачили. Но они действуют в заданных им рамках, и выйти за эти рамки они неспособны ввиду встроенной им в череп разъема для тупости. Да, именно так раньше говорили – тупость. И я терпеть не могу тупость.

Закончив обедать, Заверган спустился в ангар, и продолжил работу с новым телом. Он долгое время задавался вопросом, что же будет, если сознание переместить в иное тело, у которого совершенно иные потребности, ведь и психический аппарат в таком случае тоже изменится, ибо будет отсутствовать сама природа человеческих потребностей. Впрочем, ответ не заставил себя долго ждать – он создал простого биологического робота, задал ему параметры развития, а потом попросту перенес его сознание в экспериментальный образец тела. Психика, конечно, изменилась. Заверган после провел опыты на себе, хотя очень сильно рисковал. В результате стал возобладать только сухой расчет, а эмоции наоборот не имели места быть. Он стал подмечать множество различных деталей, и ему удавалось предсказывать будущие события на основе наблюдений, от изменения порывов ветра, до выбора муравья повернуть направо, а не налево, и всё это связать, и предсказать будущее на пару дней вперед с небольшими погрешностями. Он бы и сейчас работал в этом теле, но у него ещё были недостатки, которые он собственно говоря, выявил, пребывая в нем, и записал себе на электронный носитель, после чего, вернувшись в человеческое тело, он загрузил эти данный в личную память, и нынче завершает свою работу. Больше у него не будет человеческих потребностей, он станет иначе смотреть на людей, их моральные принципы, нравственные и культурные ценности, стереотипы, предрассудки, и тому подобное. Он отпустит всё, что некогда было ему очень дорого.

Глава 23

Заверган на свое собственное удивление закончил проверку достаточно быстро, и наконец совершил долгожданное перенесение своего разума в новое тело. День ещё только близился к вечеру, как он ощутил в себе нечто новое, едва ли способен человек описать такое, будь он тысячи высших образований и не превзойденный гений. Можно было лишь догадываться о том, что он чувствовал, да и чувствовал ли он? Неизвестно. По крайней мере, очевидно, что он улавливал движения электронов в атмосфере, измеряя их спины, и прогнозируя грядущее событие, после чего он направился к своему боевому экзоскелету, одел его и привел в действие. Выглядел он громоздко, напоминая какого-то панцирного жука, разве что гуманоидного, и округлой формой головы и большими, выпуклыми черными глазами, похожими на купола. Это действительно было скопировано с насекомых, ибо он однажды прочел (а после сам проводил опыты), что муха воспринимает от двухсот пятидесяти до трехсот кадров в секунду, что и позволяет ей быстро ориентироваться в пространстве. Однако эти глаза могли перестраивать свой диапазон восприятия частоты кадров, чтобы менять ориентацию в пространстве.

Когда Заверган прошел в своей броне к лестнице, то услышал звонок. Кажется, он услышал его за пару секунд до того, как он раздался. Посмотрев на видеодомофон, он увидел там изображение Маркуса, который ждал, когда ему откроют. Заверган нажал на кнопку открытия дверей, которая теперь казалось маленькой по сравнению с его пальцами, и Маркус прошел во двор, а затем и оказался в доме.

– Твоё происхождение! – выкрикнул он, очевидно от неожиданности, испугавшись облика Завергана.

– Знаю тебя, – сказал Заверган своим привычным голосом, который не отнюдь не подавлялся скафандром.

– Заверган?! Знаю тебя! – крикнул Маркус, с интонацией, больше похожей на передразнивание, – У меня чуть сердце не остановилось, хоть бы предупредил!

– По моим расчетам, – сказал он сухо, – Не остановилось бы. Даже в случае подобного исхода у меня есть оборудование, которое могло бы в считанные секунды вновь завести твое сердце.

– Что-то я не совсем тебя понимаю, – сказал он, почесывая нос дрожащим пальцем, – Ты закончил свои разработки что ли?

– Как воспринимаешь, завершил.

– Мне архаически интересно, что же там у тебя получилось! Покажешь?

– Следуй за мной.

Они спускались в подвал, на лестнице было слабое освещение, и Завергану вспомнилась картина из его детства, как они вдвоем, двенадцать лет назад, спускались в лабораторию Учителя, как сами того не осознавая сделали себя интроспекторами, и что собственно спасло им жизнь, поскольку большая часть других образцов едва ли доживали до двадцати лет. Теперь он ведет Маркуса за собой, и они уже давно не дети, и кажется, уже знают то, чем занимаются. Завергана уже не беспокоили никакие сомнения, никакие мысли, он совершал четкие и уверенные шаги, и точным движением руки нажал на выключатель, включив свет, рассчитав автоматически прилагаемое усилие, чтобы его не сломать.

– Воспринимай визуально, – сказал Заверган Маркусу, и посадил его в какое-то кресло.

– Заслужено, – поблагодарил Маркус, и присел. Как только он оказался в кресле, его тут же обхватили металлические клешни, он начал кричать, пытаться вырваться, источать проклятья на языке программирования, а Заверган спокойно обошел его, разблокировал разъем на его затылке, и провел свою реабилитацию. Маркус начал трястись, как трясутся люди в конвульсиях при истерии или эпилепсии, разве что пены изо рта у него не шло, и никаких звуков он не издавал, поскольку уже был без сознания. Закончив проводить анализ, Заверган что-то понажимал на сенсорном табло какие-то кнопки, выбрал команды, после чего штекер из головы его друга автоматически вышел, и спрятался в своем отделении. Маркус очнулся.

– Что произошло? – спросил он, потирая лоб.

– Тебя кто-то смог настроить, – ответил Заверган, – и я полагаю, что это была Нейросеть.

– Точно! Да, они были… У них появились новые технологии для Настройки нео-интро, и меня послали следить за тобой после публикации твоей статьи. Прими ошибку, но кажется они теперь знаю где ты, и уже направляются сюда.

– Я знал об этом ещё до твоего прихода, – сказал Заверган.

– Что? Но как?

– Благодаря этому телу, – сказал он, сжимая и разжимая руку в кулак, – я могу знать, что происходит в мире на несколько дней вперед, охватывая все события, от голодающего бездомного в трущобах, поломку носящегося сломанного дроида по подвалам заброшенных домов, или новый выбор развития Нейросети. Пока что памяти не так много, чтобы охватывать галактику, я могу делать это лишь в рамках нашей солнечной системы. Остальное я доработаю, когда буду в космосе.

– Я воспринимаю, но не понимаю, зачем же ты меня впустил, если знал об этом?

– Чтобы устранить агентов и инсценировать твою смерть, – сказал Заверган, сбрасывая полотно, за которым оказалась стеклянная колба, в которой находился клон Маркуса, – это твой генетический клон, он будет жить, развиваться, как только я вытащу его из колбы – он умрет. Но он я подделал ему информацию, чтобы максимально приблизить истинность твоей смерти. Воспринимай – сиди здесь, и не высовывайся, как все там наверху закончится, я тебя отсюда вытащу. Вот тебе пистолет, двуствольный револьвер, на двадцать четыре патрона, вот обоймы к нему, старайся не промахиваться, если кто-то прорвется.

– Буду, – сказал Маркус, и начал искать место для укрытия, стараясь занять позицию, удобную для обстрела лестницы, если кто-то из агентов обойдет поле боя и проникнет в дом, а то и вовсе Завергана убьют, что вряд ли.

Заверган поднялся по лестнице, и вышел на улицу. Ко двору подъехал броневик, и протаранил ворота, после чего из него выбежал десяток вооруженных агентов, экипированных в боевые экзоскелеты «Бессмертник», управляемых системой «Наповал», с которой Заверган был очень хорошо знаком, и вооруженными не менее знакомыми универсальными винтовками D-56. Послышался граммофон, который очевидно был встроен в броневик – его призывали сдаться, и не оказывать сопротивление. Когда он увидел в руках агентов оружие, будь он человеком, то усмехнулся бы, однако нынче чувство юмора, горе, печаль, радость – ему были недоступны и не нужны вовсе. В ответ он сам предложил им бросить оружие и покинуть его территорию, на что в граммофоне послышалось: «Последнее предупреждение!»

Завергану не требовалось оружие, его биологический экзоскелет обладал превосходящими параметрами в силе, ловкости, и мышечной автоматики, по сравнению с моделями «Бессмертник». К тому же у Завергана был инструмент. А инструменты, как известно, можно использовать в разных целях по-разному, чтобы что-то построить, что-то разрушить, кого-то спасти или кого-то убить. Это был мобильный квантовый копировальный аппарат, позволяющий скопировать объект и перенести его в иную точку, согласно установленной координате.

Он стоял посреди своего двора, его окружили полукругом, держа на прицеле. В броневике повторили предупреждение, чтобы он сдался, но Заверган продолжал смотреть на них, и не двигаться с места, словно робот, которому отключили питание.

– Открыть огонь на поражение! – выкрикнули в граммофоне, и агенты незамедлительно открыли огонь.

Заверган насчитал за это время пятнадцать человек, и проанализировал их действия, и за мгновение до того, как последовала команда на его ликвидацию, он активировал мобильный генератор идеального газа и антигравитатор, за счет чего достиг огромной скорости, и оказался рядом с двумя агентами в центре построения, которые уже выстрелили в место, где он стоял мгновение назад, упер в их спины свои огромные ладони, после чего они в мгновение исчезли, словно лопнули мыльные пузыри – были, и не стало. Они уже направляли на него оружие, как он в одном прыжке перебрался к броневику, и с помощью грубой силы выгнул дуло 40-мм пушки кверху, ударом кулака сломал пулемет, и вновь принялся за агентов, которые выстрелили по броне тайзерными патронами, передав в неё довольно мощный электрический разряд, и электроника боевой машины перегрузилась. Заверган тем временем устранял одного за другим, не церемонясь, и не зверствуя, касаясь каждого, и просто аннигилируя его, вместо телепортации стирая все данные о нем или изменяя их. На поле боя остались трое, и они разбежались в разные стороны, держа Завергана в треугольнике. По его груди прошлась очередь, но не причинила ему никакого вреда, а просто отскачила от брони. Он вычислил следующего, и система «Наповал», которой он по сути противостоял, заранее спланировала этот ход, и боец встал во весь рост, и выстрелил мощным энергетическим зарядом. Но Заверган тоже больше не человек, и во много раз превосходил интеллектом и расчетливостью искусственный разум, и благодаря глазам на экзоскелете, которые улавливали наибольшее количество кадров в секунду, он с легкостью уклонился от выстрела.

– Выстрел энергетическим пучком, преобразованным в плазму, и достигшим высшей температуры, увеличивающейся по мере преодоления в пространстве, – сказал он, – Я подумаю над этим явлением.

Левый глаз Завергана загорелся зеленым. Это был как раз тот глаз, который он потерял во время эпидемии. Когда он ещё был в человеческом теле, он создал себе органический протез глаза, который был способен видеть, как обычный человеческий глаз, но у него была одна особенность. Его можно было активировать, после чего он из голубого превращался в зеленый, и работал он за счет мозговых токов, сильно истощая организм, но позволяя своему обладателю обозревать мир в четырехмерном пространстве, и просматривать более удачные ходы, повышая работоспособность мозга, решая крайне сложные задачи, также по желанию можно было включать инфракрасное зрение, и при этом не слепнуть, поскольку в таком случае глаз становился холодным, что опять же причиняло значительный вред организму. Не говоря уже о способности к изменению диоптрий (то есть он мог регулировать дальность и четкость изображения), психофизическому анализу, и повышению скорости реакции. Но ввиду того, что данный глаз причинял сильный вред организму, Заверган редко его использовал. Но как объяснить то, что Маркус за последний год во время каждой встречи с Заверганом наблюдал у него гетерохромию? Так или иначе, Завергану очень понравилась задумка с глазом, и решил добавить его в свое новое тело, и на данный момент активировал его, добавив к нему несколько модификаций, которые не давали ему каких-то новых способностей или возможностей, а лишь усиливали эффекты его экзоскелета в несколько раз.

Он в одно мгновение оказался сбоку от стрелявшего по нему агента, и грубой силой содрал с его головы шлем, после нанес ему настолько мощный удар ногой, что несчастный отлетел на добрых два десятка метров, и впечатался в стену соседнего здания. Голова его была опущена, изо рта текла какая-то жидкость, напоминающая машинное масло, а в груди был отпечаток огромного ботинка от удара.

– Ваши жизни для меня более ничего не значат, – сказал он оставшимся, которые вскидывали оружие для, очевидно в попытке попасть по нему мощным энергетическим выстрелом, – Вы не более чем биологические роботы, и даже если бы вы были людьми, мне ничто не помешало бы лишить вас жизни. Впрочем, вы всё равно сейчас не способны меня воспринимать на слух.

Они открыли огонь. Заверган знал, что за его спиной находится дом, в котором множество его разработок, корабль, друг Маркус, что ожидает его возвращения, и не стал уклоняться, а попросту скопировал часть пространства, которое на тот момент преодолевали заряды, и аннигилировал их. Агенты не успели понять, что произошло, куда делась выпущенная ими мощная разрушительная энергия. Куда пропала сама цель. А когда они это поняли, было слишком поздно, и последнее, что они смогли почувствовать, это прикосновение огромных ладоней к их спинам, потом вспышка, и бесконечная тьма, без мышления, без вопросов, без ответов, только пустота.

Заверган мерным шагом подошел к броневику, и со скрежетом железа вырвал башню, вытащил оттуда удивленный (важно отметить – не перепуганный) экипаж, и тут же оборвал цепь их существования. У броневика в задней части открылась дверца, и кто-то худой, стрижкой под каре, в штатском, выбежал наружу. Эта фигура показалась Завергану очень знакомой, и он незамедлительно догнал знакомую фигуру, обхватив его голову своей огромной рукой, подняв над землей, рассчитывая силу, чтобы не сломать череп, как яичную скорлупу, и повернул к себе лицом. Он думал, что его ничего уже не могло удивить в этом теле, что, впрочем, так и было, однако он признал, что стоило потратить больше времени на вероятностные расчеты. В его руке была Бэлла. Она зло брыкалась, что выглядело довольно жалко, требовала её отпустить, но он просто перехватил её в подмышку, и понес к себе в подвал.

Глава 24

Спустившись в подвал, Заверган представил себе, как это видел эту картину Маркус. Смотрит, значит, на безжизненное тело своего друга, который сейчас находясь в другом теле сражается с агентами Нейросети; слышит наверху выстрелы, взрывы, скрежет железа, крики, потом все стихает, и тут Заверган спускается по лестнице вниз, держа подмышкой какую-то девушку, что ругается, бьет своими маленькими кулачками по его панцирю, и требует отпустить её немедленно.

– Это кто? – спросил Маркус искренне удивляясь.

– Будете знаться, – сказал Заверган, посадив её в то самое кресло, в котором недавно снял данные Настройки с Маркуса, – Это Бэлла. Бэлла – это друг моего детства Маркус.

– Стать мне архаичным, – сказал Маркус шепотом, – она то как здесь оказалась.

– У меня есть вероятность на этот счет, но сначала нужно проверить не настроили ли её, как и тебя. Окажи мне в этом помощь.

Маркус встал было, как она вырвалась у него из рук, и махнула руками.

– Да сама я сяду, не надо меня трогать! – крикнула она.

Он отошел от неё на шаг, она села в кресло, которое заблокировало её тело, Заверган разблокировал её разъем, и провел анализ, как делал это несколько минут назад с Маркусом. Анализ этот не дал никаких результатов, то есть она не была перенастроена, и действовала по своей воле.

– И что всё значит? – спросил Заверган, на самом деле зная ответ, но желая, чтобы она сама на него ответила.

– Помнишь, когда мы только начали встречаться? – спросила она, поднимаясь со стула, – Я сказала тебе, что я агент, и слежу за тобой. Так вот это было правдой. Нейросеть дала мне задание следить за тобой, просто как за интроспектором, а потом я обнаружила твои способности к инженерии и изобретениям, и должна была дать соответствующий доклад Нейросети. Однако… Я в самом деле любила тебя… Прими ошибку, я действовала согласно своим убеждениям, но меня разрывало на части от этих противоречий… Ты ведь хочешь узнать, что тогда случилось?

– Нет, не хочу, – ответил Заверган, смотря на её намокшие глаза, – Я уже знаю. Ты инсценировала свою смерть. Вернее, подстроила всё таким образом, чтобы наиболее вероятным был тот исход, будто тебя ликвидировали.

– Да, это была необходимая мера, я больше не могла оставаться с тобой по инструкции, поскольку дала о тебе ложные доклады, Нейросеть посчитала, что знает о тебе всё. Но она не знала о тебе того, что чувствовала к тебе я… Поверь, я хотела помочь тебе, спасти тебя!

– Отчасти, тебе это удалось, – сказал он, вытянув перед собой руки, смотря на то, как он сгибает и разгибает пальцы, – Если бы дала истинные сведения, то я бы не добился этого результата. Меня бы постигла та же участь, что и Учителя.

– Постой, – вмешался Маркус, – Учителя? Того, что вырастил нас в трущобах?

– Да, он сидит в тюрьме, я посещал его не так давно, чтобы узнать о его прошлом от него самого. Это была полезная информация.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила Бэлла.

– Я покину эту планету. Мое присутствие здесь увеличивает интерес ко мне Нейросети. Тут есть много материала для моих исследований, но она постоянно будет мне мешать, а если ей попадутся мои разработки, то человечество от homo sapiens – что, к слову, под большим сомнением ввиду последних пятидесяти лет – перейдет в stultus homo. Я бы даже сказал «a degenerant homo» – человек вырождающийся. Мое присутствие здесь опасно. К тому же из-за Настройки люди будут попросту не готовы задавать себе вопросы, которые задавал себе я и многие другие интроспекторы. Они получат ответы на вопросы, о существовании которых они даже не подозревали. Люди перестали платить деньгами, перестали совершать обмен предметами. Теперь за валюту берут биологический материал, кровь, лимфу, желудочный сок, и в особенности – мысли. За мысли можно купить все и везде. Нет, мне здесь не место. Поэтому, Маркус, мне нужна помощь, чтобы уничтожить все копии данных о моих разработках, иначе на этой планете все обратится в непоправимые последствия.

– Хорошо, я помогу.

– Возьми меня с собой… – сказала Бэлла, едва слышно.

– Что ты сказала? – разумеется, Заверган слышал, он понимал, что ему лучше вести себя подобающе человеку, ради нее.

– Я сказала: возьми меня с собой. Забери меня отсюда. Я больше не могу так жить!

– Как «так»?

– Постоянно быть зависимой от того, что мне диктует Нейросеть, ведь я природный нео-интро, а ты нет. Ты искусственный, и Маркус тоже. Я так больше не могу – смотреть на то, как каждый видит субъективное счастье, желать влезть в их субъективные взгляды, чтобы успокоить себя, удовлетворить себя, я не могу так больше! – последнюю фразу она уже кричала, срываясь на истерику. – Заслужено, возьми меня с собой! Я правда не могу без тебя, я не вижу смысла жи-ить!

– Я не могу взять тебя с собой.

– Возьми! – она уже орала, голос её срывала.

– Я не могу сделать этого, – сказал он мертвым голосом.

– Почему?! Почему?! Ответь мне, почему?! – она начала бить его кулачками по гигантской груди экзоскелета.

– Потому что твое тело не выдержит нагрузок, которые будут присутствовать при взлете, этот корабль не для людей. Ты попросту умрешь.

– А как же тело? – спросила она, подняв к нему голову, и после этого начав озираться по комнате. – Других тел у тебя нет, ты же создал себе бессмертное тело, давай просто перенесем меня в другое тело.

– Я и этого не могу сделать.

– Почему-у-у?! – казалось, изо рта у неё сейчас пойдет пена, это была истерика.

– Потому что других тел у меня нет.

– А создать, – начала она бегать по ангару, подкидывая тенты, оглядывая всякие устройства, ища хоть что-то похожее на элементы для тела, – Создать новое, нельзя, совсем?

– Можно, но я уже говорил, я не могу здесь больше задерживаться. Нейросеть предпримет следующий ход, и я уже знаю какой. Скоро здесь окажется гораздо больше вооруженных людей, техники, дроидов, чтобы изъять у меня информацию. Они постараются взять меня живым, но у них этого не получится. Если я задержусь здесь, то вероятнее всего погибну.

– Но ты же так легко справился с агентами, ты уничтожил броневик грубой силой.

– Верно, но я потратил на это много энергии. Не забывай о том, что для определенного действия и результата, требуется определенное количество энергии.

Заверган посмотрел на Маркуса, который старался не отвлекаться на их разговор, загружая вирус, который с высокой скоростью повреждает все файлы в сети Завергана, а потом планировал загрузить программу, которая будет удалять поврежденные файлы, тем самым превратив компьютер в бесполезное мертвое железо.

– Корабль для человека я адаптирую гораздо позднее, сейчас в этом нет необходимости, – добавил он, обращаясь к Бэлле. – Тебе придется остаться здесь, на планете.

Она упала на колени, опустив голову, и начала рыдать, тяжело дыша, всхлипывая и подпрыгивая при вздохе. Заверган отвернулся от нее и подошел к Маркусу.

– Закончил? – спросил он.

– Да, вирус уже удалил все файлы.

– Значит, готово. Будь я человеком, то начал бы радоваться.

Заверган вытянул свой большой указательный палец, и протянул его Маркусу. Тот пару секунд посмотрел на его руку, после чего выставил свою, сравнительно меньшую в размерах. Они тыкнули пальцами друг друга в грудь, и попрощались.

– Ты действительно хочешь улететь? – спросил он идущего к кораблю Завергана.

– Хочу? – он остановился, и говорил, не поворачиваясь, – у меня больше нет понятия хочу или не хочу. Есть только то, что необходимо, есть цель, есть пути её достижения. Я выбираю один из предоставленных путей, – он немного подумал, и добавил. – Отчасти, но я все еще человек. Так что да, я хочу уйти.

Маркус посмотрел на сидящую на коленях Бэллу, полную отчаяния, и ему стало её жалко. Он понимал, что она чувствует, но совершенно не понимал, что чувствует Заверган, почему он с ней так жесток. Но, он был готов принять своего друга таким, каким он теперь стал.

– Пока я жив, – сказал Маркус, – я буду помнить тебя, и ты всегда будешь для меня другом, где бы ты ни был, и что бы ты ни думал.

Заверган обернулся к нему лицом. Его левый глаз горел Зеленым.

– Что это… с твоим глазом?

– Воспринимаю тебя, – ответил Заверган. – Помнишь, я рассказывал тебе про свой глаз?

– Да, помню.

– И ты наверное так и не понял, как я узнал о том ,что тебя перенастроили?

– Да, не совсем понятно, ведь ты не смог бы в человеческом теле меня проанализировать… Постой! Но последние пару месяцев, ещё до выпуска твоего эссе, я видел, что у тебя глаз горит зеленым!

– Все верно, – сказал Заверган, – тогда я использовал прототип нового тела, это был экспериментальный образец, и свой глаз я мог использовать значительно дольше. Так я и понял, что тебя перенастроили, и ты следишь за мной. Тогда я и придумал план сходить к Учителю. Я последние два месяца редко бывал в человеческом теле. Оно было больное. Психика моего человеческого тела была почти что разрушена. Реальность была искаженной, представления, ожидания, фантазии, все это было искаженным. Единственное, когда ты видел меня в человеческом теле – это когда я выпивал. Потому что в том прототипе я не смог бы вести себя, как при алкогольном опьянении. А после похода к Учителю, спустя пару дней, мое человеческое тело почти окончательно вышло из строя, и мне пришлось делать это все в экспериментальном теле. В том теле было больше человеческого, чем в нынешнем. И да, – он повернулся в сторону Бэллы, – Этот прототип тоже не выдержит нагрузок, появляющихся при взлете корабля.

Заверган повернулся, и начал подниматься по лестнице.

– Ты куда? – спросил Маркус, – Корабль же здесь.

– Я проанализировал тебя, и воспринимаю тебя. И воспринимаю Бэллу. Я принял очередное решение.

– И какое же?

– Я уничтожу Нейросеть.

Бэлла подняла свою голову, и посмотрела в сторону удаляющегося Завергана, который постепенно растворялся в лучах яркого дневного света.

Глава 25

Заверган поднялся наверх, на поверхность. Уже не в первый раз ему приходилось прятаться под землей, и не в первый раз выходить, готовым к агрессии мира поверхности. Готовым к его унижениям, его сопротивлениям, его аргументам, удовольствиям, только ради того, чтобы подавить то, что жизнь бессмысленна. Он всегда выходил готовым по расчету на определенные ходки, еще с детства, беря с собой плюс-минус про запас. Всегда ожидая встретить препятствия, и это перенеслось с его опасений о поимке, как бюрократически неуместным, не попадающим в рамки закона о содержании, на взаимодействия в социальной среде. Готовым встречать сопротивления в общении, агрессию, что кто-то сочтет шутку за унижение или доминирование, что кто-то подумает, что он соперник. Теперь он был уверен в себе, его не волновало общество, он от него нисколько не зависел – теперь он освободился, и стал зависеть от себя. И вовсе не потому, что он изобрел себе новое тело и защиту, ведь любое тело подвластно болезням, в любой защите найдется брешь. Нет, он не боялся, потому что знал наверняка, знания и логика стали выше каких-то предубеждений и желания удовлетворять себя, защищать то, во что веришь. Ведь, как устроен человек – он защищает себя тем, во что верит сильнее всего, но если взглянуть иначе, то в этом заключается его слабость. Он был свободен. И он принял решение – нужно помочь людям на этой планете, на которой его создали, но к которой он никогда не был поистине привязан, раз решил ее покинуть, ему нужен был путь наверх, ему нужно было выбраться из этого бренного, порочного круга. Кто и что о нем скажет, кто что подумает, а кто сочтет его интроспектором, каковым он и являлся, кто не захочет с ним общаться, узнав его поближе. Они люди, – думал он, – И даже когда я перестал быть человеком, обретя только способность расчета, не просто вероятностей, а реальности, стал для них сухим, жестоким, возможно даже мизантропом, скучным – они не являются объектами моего интереса. Мне не важно, что они обо мне подумают. Это – не мой дом. И я могу быть в нем лишь гостем, задержаться на время, как это делали те люди, которых считали гениями, не признавали очень долгие годы, и лишь тогда, когда ровесники этого гения умирали, появлялись последователи этого гения, что восхищались им, его созданиями, творениями, взглядами на жизнь. Человек слаб, и его потенциал закрыт. И понятно почему – при полном раскрытии потенциала к творению срок жизни значительно сокращается. Потому то большинство гениев умирали молодыми.

Он оглядел свой двор, где несколько минут назад развернулась схватка с агентами. Не скорее всего, а даже точно, к нему уже направлялись следующие, после разгрома этих биологических роботов, что передавали Нейросети информацию о нем, о ходе боя, его возможностях. Возможно, одно из направлений Нейросети, а именно «Наповал», мог сопоставить его возможности, и вычислить уязвимые места, поэтому каждая секунда промедления могла стоит жизни не только ему, он знал, что не умрет, он всегда сможет переместиться в иное тело, но Маркус, Бэлла… Они верят в него, архаично, но верят. И Заверган нажал на груди кнопку копирования, и перенес себя к Центру Нейросети, вычислив его местонахождение с помощью вычисления данных при кустарной реабилитации Маркуса.

Это была ничем особо не примечательная поляна, разве что она была окружена десятью гигантскими антеннами, о которых в детстве Заверган упоминал в общении с Ваддом, с Крассом. Это все было в прошлом, их больше не было, но они были, его больше не было, но он есть.

Переместившись к первой антенне, он заложил туда небольшую сферу, что нарушала движение электронов и более мельчайших частиц, и переместил к следующей. Так он повторил еще с тремя антеннами. На четвертой к нему выбежали агенты из ближайшего бункера, одетые в новые, неизвестные ему модели боевых экзоскелетов. Он активировал свой левый глаз, проанализировал их, и понял, что принцип их работы не сильно отличается, тем более что контролируется той же боевой саморазвивающейся системой «Наповал».

– Вы – никто, – сказал он, понимая, что они не воспринимают его, – И ваша жизнь – ничто. Вы исчезнете, и информация о вас будет стерта, вы не будете подлежать восстановлению. Вам больше никогда не будет. И вы не принесете пользу развитию, вы куда вреднее людей, вы не имеете сопротивлений, вы – само сопротивление. Вы не имеете зачатков разума, а выполняете заданные команды. Вас необходимо ликвидировать, но это в ближайшее время последний раз. Я не собираюсь лишать жизни кого-либо еще, потому что это неправильно.

Расправившись с агентами своим классическим методом (аннигилирования), он перемещался от антенны к антенне, и за пять минут установил на всех свои сферы, после чего переместился в пространстве на приличное по людским меркам расстояние, и аннигилировал выделенную область. Нейросеть перестала существовать.

Он увидел, как бегущие к нему агенты, выставившие перед собой универсальные винтовки, в одно мгновение упали замертво. В городе таковых, наверняка, постигла та же участь.

Вернувшись к своему дому, он спустился вниз, и увидел сидящих на стульях Маркуса и Бэллу, он, очевидно, пытался ее морально успокоить. Возле дома прибавилось агентов, скорее всего, они только собирались попасть внутрь, как их отключили. Больше они никогда не будут жить, работать, совершать ту или иную деятельность.

– Куда ты ходил, – спросила Бэлла.

– Нужно было закончить одно дело, – ответил Заверган.

– Тут сверху слышались чьи-то шаги, топот тяжелой обуви, а потом все разом словно рухнули, аж земля дрогнула, и наступила тишина. И тут ты появляешься.

– Это были не люди, – сказал Заверган, глядя на друга и девушку, – Это были биологические роботы, и они отключились, потому что я уничтожил Нейросеть. И теперь я могу покинуть эту планету. А судьба человечества в ваших руках, руках людей, что способны мыслить, и помочь тем, кто нуждается в помощи. Вам предстоит совершить много ошибок, что совершали в прошлом другие поколения, идти на жесткие меры ради того, чтобы не повторить то, от чего я вас избавил. Не надо пытаться совершить ошибки будущего, которого вы еще не знаете, которого вы еще не поняли.

Они поднялись со стульев, Заверган вышел из своего экзоскелета в гораздо меньших размерах, и обняв Бэллу, сказал ей: Живи.

Они Маркусом вновь тыкнули друг друга пальцами в грудь, и ударили кулак о кулак, как делали это при прощании.

– Друг мой, – сказал Заверган, – Ты всегда поддерживал меня, и помогал мне. Я думаю, ты понимал гораздо больше меня, как человека. Советую связаться с Учителем, и сообщить ему новость о ликвидации Нейросети. Вместе вы сможете помочь человечеству встать на ноги.

– Воспринимаю, ты уходишь? – спросил Маркус.

– Да, хоть меня теперь никто не преследует, но мое присутствие не сделает людей лучше, они просто не поймут меня. Но, я готов держать с вами связь, у меня такая технология. Но выходить на контакт смогу только я, потому что в космосе могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, и возникнуть очередные сражения. Будь я человеком, то хотел бы надеяться на разумность космических форм жизни, однако я больше не человек, и мы не одни в этой вселенной. У меня впереди исследования. Бэлла, – обратился он к ней, – я тоже любил тебя. Но это была больная любовь. Прими ошибку, но я не могу сделать тебя смыслом своей жизни, хотя и романтично для человека – умереть с любимым человеком один день. Да, мне было с тобой хорошо, и ты изменила меня. Может, я теперь не хорош для людей, но я доволен собой. И я был бы рад, будь я человеком, что встретил тебя, что был знаком с тобой, ты очень сильно помогла мне обрести то, к чему я пришел сейчас. Но ты живи здесь, я не возьму тебя с собой, ты любишь людей, и тебе нравятся люди. Ты принесешь здесь, на маленькой планете, гораздо больше пользы, чем если отправишься со мной в неизвестность.

– Заверган, я тоже тебя очень люблю, – вскрикнула Бэлла, на глазах ее были слезы, она прощалась с тем, кого любит, кто уходил. Это была трагедия, но совсем другой категории, которую людям, что из их поколения, не понять. – И я буду помнить тебя, и я сделаю все, чтобы помочь людям, что наконец смогли обрести непредсказуемость для самих себя, и вернуть человеческие ценности к жизни. Мы не дадим начаться первобытному веку, мы поможем людям устоять на ногах после этой «комы».

– Я рассчитываю на тебя, Бэлла, – сказал Заверган, – и на тебя, Маркус. Присмотри за ней, помогайте друг другу. Мне пора. Прощайте, друзья.

Заверган зашел в свой корабль. Огромная сфера пришла в движение, и вращаясь. Начала отталкиваться от земли, и подниматься вверх, и затем скрылась в облаках.

– Вот он, – сказала Бэлла, – его путь наверх.

ЭПИЛОГ

Заверган отстранился от своего дневника, и отхлебнул очередную порцию чая.

– Заверган, еще что-нибудь требуется? – спросил Коди.

– Нет, Коди, заслужено, – ответил Заверган, – я уже заканчиваю.

– Ощущаю радость, – ответил Коди, – тогда я оставлю тебя.

Коди закрыл за собой дверь, Заверган махнул ему рукой, и посмотрел в иллюминатор.

– Да, – сказал он, – такова была моя жизнь, таково было мое появление. Я не стал рассказывать о школе «Взрослой жизни», потому что название говорит за себя, и не стал описывать множество мелких деталей. Но, я полагаю, что это никак не повлияет на впечатления тех, кто однажды воспримет эту информацию. Я был болен, болен психически, но теперь я выбрался из этого, и обрел смысл существования. Когда ты бессмертен – имеется смысл жить, имеются цели, и бесконечно растущие потребности, замена потребностей, изучение. А пока ты смертен, круг, обзор потребностей остается в одних и тех же рамках, меняется разве что условие, детали, но принцип, механизм – остается тот же.

Он встал из-за стола и пошел в комнату, из которой он изначально вышел, подсвеченной зеленой, с аппаратом, где было множество скальпелей. Перед входом он добавил, не на запись, и не для Коди, а для себя.

– Но моя история на этом не заканчивается, потому что впереди еще много интересного и неисследованного, противоречащего привычным человеческим представлениям. А теперь, пора бы возвращаться в привычное для меня тело.

Оглавление

ПРОЛОГ

Часть первая ТРУЩОБЫ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Часть вторая ГОРОД-N

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть третья ХОРОШО ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Часть четвертая МЫ ВОЕВАЛИ САМИ С СОБОЙ

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Часть пятая Путь наверх

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

ЭПИЛОГ