КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706317 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272772
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

СашАшаС. Забытым [Оксана Викторовна Климова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Оксана Климова СашАшаС. Забытым

С чего все начиналось?

Думаю, чтобы понять “С чего все начиналось”, необходимо рассказать о моей первой работе… СашАшаС… о

Это не поэтическая, зарисовка. Это мини-роман, написанный под впечатлением воспоминаний ветеранов ВОВ, Афгана, Чечни…

Он и Она, одно имя — две судьбы. Две жизни, которые свела война. Она — выбрана войной по праву рождения — терпеливая и понятливая дочь гарнизона.

Он — выбрал её сам, осознанно ступив на этот путь… Путь, который они пройдут рука об руку.

Привести здесь и сейчас полный текст этой истории не представляется возможным, но я выбрала несколько кусочков, которые наиболее ярко характеризуют данную зарисовка, которые и хотела бы Вам зачитать…

СашАшаС, фрагмент 1

.

Обрубок

Пролетели месяцы. Осталась позади учебка. И вновь строй… ожидающий чего-то… Александр не сразу понял, кто стоит перед ним. Щуплый паренек. Да они что, смеются в самом деле! Чему сможет научить их этот додик.

А этот додик вдруг заговорил, сухо и спокойно. Однако, в этой сухой констатации фактов, был вызов. Вывоз им, маменькиным сыночкам! Вызов девушки, которая видела то, что им даже не снилось.

— Я капитан 3его снайперского разведбатальона Орлова Александра. Мне не нужно, ни ваше уважение, ни ваша любовь. И друзьями мы не станем. От вас требуется только беспрекословное выполнение приказов.

— А что, если мы не захотели, красавица? — спросил Леха

вы захотите, хлюпики, — жестко оборвала она- захотите, если хотите выжить в этом гадюшнике!

— А как же релакс? — заржал Макс.

Смерив его презрительным взглядом, капитан продолжила:

— Так… вижу вы не поняли, чтож, не первые-поймете…и вздохнув, добавила

— Запомните, здесь вы не мужики, не похотливые кобели, не до конца пережившие пубертатный период! Вы- пушечное мясо или машина для убийства. Что вам предпочтительнее- выбирайте сами. Здесь, вы никому не нужны, ни своим бабам, которые забудут о вас, как только вам оторвет какую-нибудь нужную конечность, ни мамашам-папашам, поскольку большинство из вас сплавили сюда, как не нужную проблему, а тем единицам, которые реально любят своих сынков, не долго придется горевать- время, оно лечит!

— Девушка, ну что вы так суровы, улыбнитесь! — не выдержал Федор.

молчать! Взвод стройся!

Ребята нехотя зашевелились.

следуйте за мной.

Саша шел последним. Он не пытался глумиться, шутить и заигрывать с, бесспорно симпатичной, капитаном. Он понимал ее, понимал как никто в этой разношерстной компании, понимал и силился вспомнить… Откуда же он ее знал?

Тем временем, капитан остановилась у палатки с красным крестом. Отогнув полог, позвала кого-то.

Вышел молодой врач.

— Сержант Стронгов, как ваш пациент, с ним можно поговорить?

— Но Саша, он ведь такое перенес…

— Андрей, в том то и дело, что перенес! УЖЕ! Потому, что был туп и не понял где находится! Я хочу, чтоб вот эти вот… не повторили его ошибок… отойди!

есть

Капитан решительно последовала в глубь, к койке, где лежало нечто, походившее на египетскую мумию. Одна рука и ноги отсутствовали. На бинтах, в районе глаз проступали багровые пятна.

— Как ты, Семен? — спросила капитан, как можно ближе наклоняясь над раненым обрубком.

— А… что?..это кто?!.. не стреляйте, прошу!..

То, что раньше было солдатом, нервно забилось на раскладушке. Капитан осторожно положила руку ему на плече.

— Сем, успокойся, это я, капитан Орлова

а… Сашка, — вскричал обрубок, пытаясь вслепую ухватить ее за руку.

Сашка, их было много, а он… а я… он заснул, понимаешь, а я… я ведь только отошел к Любке, ты ведь знаешь Любку?!.. А они… Сашка, ты где?!?!?!

Обрубок вдруг заорал и заплакал как ребенок.

— Успокойся, Сем, теперь все хорошо, — голос капитана был спокойный и какой-то… злорадный, с издевкой.

Только потом Александр понял, что эта издевка была адресована не бедному недотепе Семену, который, кажется, навсегда потерял рассудок, а к ним, которые еще были способны шутить и ерничать.

Выходили молча. Когда последний новобранец покинул санчасть, капитан сухо добавила:

— Семен и еще трое его товарищей были направлены контролировать тропу, где должны были пройти колонны с медицинским оборудованием. Им приказано было не покидать участок ни при каких обстоятельствах! Не спать, если потребуется, не есть и не опорожняться. Однако, они не достаточно усвояли, что приказы не обсуждаются. Что похотливые мысли и война- вещи не совместимые… Их расстреляли как котят, практически в упор… Семен успел сбежать…

— А что с колонной, — Саша впервые выявил свое присутствие.

Капитан скользнула по нему взглядом и ответила вопросом.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы от пуль отрывало руки и ноги.

— Никак нет…

Саша ответил так по привычке, как бы признавая в этой девушке командира. На лице капитана промелькнуло некое подобие улыбки.

— Курсант?

— Так точно, т. е. никак нет, — вдруг смутился Сашка, резкой смене темы

Капитан окинула его разочаровано-презрительным взглядом.

— Кадет, Минское суворовское.

Брови капитана взлетели вверх так стремительно, что скрыть это было практически невозможно. Саша видел, как легко она контролировала свои эмоции, но что-то в его словах задело ее до такой степени, что все вышло из под контроля. Но вот что же… и откуда он ее знает?! Этот вопрос не давал Саше покоя. Капитан же, справившись с впервые проявленными эмоциями, продолжила:

— Семен успел сбежать. Он глуп, как и большинство из вас, но он не трус. Он не побежал к нашим с видом забитого, нашкодившего щенка. Притаился в нескольких километрах от положенного участка. Уложил пару духов и связался с базой, а когда увидел, что подмога не успевает, бросился под колеса движущейся колонны… Это вызвало переполох, как раз вовремя. В колонне заметили засаду и сумели продержаться до прибытия подмоги… Его собрали буквально по кусочкам. Однако он уже никогда не будет прежним. Страшная цена за собственную похоть- не правда ли?

Капитан вздохнула и направилась куда-то. Потом, словно опомнившись, развернулась. Поскользнулась на камне и чуть не упав, выронила какую-то тетрадь. Саша действовал практически автоматически. Минуту спустя, он уже сжимал в одной руке девушку, которая с легкостью справилась с минутной оплошностью, а в другой тетрадь и пару листков, выпавших из ее переплета. Фото девушки и письмо. Мозаика сложилась. Саша вспомнил.

Месяц назад, когда он сдавал последние выпускные экзамены в суворовском. Он наткнулся на фотографию вот этого письма в одной из местных газет. Большой резонанс был вызван записью в одной, из еще малоразвитых, социальных сетей. Искали адресата вот этого письма. Никиту Сергеевича Петлицина, его деда. Он тогда написал этой девушке, традиционным письмом с марками. Сообщил, что это его дед. Что имеет ответное письмо. Он рассказал девушке все, что знал. Что дед любил ее бабушку, что ее разыскивали его друзья. Рассказал и то, как он получилэто письмо. Заполняя конверт, он вдруг усомнился, получит ли адресат это письмо, слишкомговорящим был адрес. Но девушка не только получила письмо, но и ответила. Скупо и сухо. Тезисами и фактами, которыми обладала. Выписками из дневника бабушки, в которых упоминался дед. Ответ Саша решил не писать. Попросту не знал, что ответить, не было у них общих тем. Тогда, он не мог и представить, что встретится с этой девушкой вот так. Он и узнал то ее по копии фотографии бабушки, которая была вложена в письмо. Одно лицо… и как он раньше не догадался…

— О чем задумались, кадет?..

Капитан выхватила у него письмо и тетрадь, и добавила, обращаясь уже ко всем:

вольно, разойтись. До обеда вы поступаете в распоряжение сержанта Стронгова, а после, начнем

делать из вас людей!

Один из самых показательных отрывков всей зарисовки. Юная Александра, проживая за какие-то пол года все ужасы, видевшая, кажется и ад на земле. Отплакавшая и отбоявшаяся своё. Её сердце огрубело, очерствело, просто потому, что устало страдать, устала каждый раз собирать себя по осколками…

Этому чувству посвящена и другая зарисовка в моем творчестве…

Командир

А ты знаешь, как бьется сердце

Когда страх затмевает душу?!

И уже никуда не деться,

Когда свет и раскаты глушат.

Когда тот молодой парнишка,

Задиравший тебя в казарме,

Словно свечка на ладан дышит

И хрипит, «Отнесите к мамке».

Он не трус, просто это больно.

Умирать, оставляя слезы

Тем кто молится беспокойно

За тебя, отгоняя "грозы".

А ты знаешь, как это жутко?!

Когда страх, это просто слово.

Забываешь его как будто

И глядишь на все по иному.

Когда этих парней с десяток,

И за каждого ты в ответе.

И ты злишься на них порядком,

Ведь они для тебя как дети.

И срываешься в крик не раз ты

Когда груз отправляешь 200

Для кого-то сухие факты

А душа на изнанку лезет.

А ты знаешь, как это мерзко?!

Когда страх у людей за совесть.

Из осколков былого резко

Новый мир уже не построишь.

Не вернешь ты былого парня.

По приказу не станешь прежним.

Не залечишь былые раны.

Не поймешь новый мир, не изменишь.

Не узнаешь зачем забытым,

Ты становишься в нем осколком.

Неудобным и словно лишним.

И слова твои все, без толку…

Не нужна никому твоя правда.

Да и смерти друзей пустые.

И не важно им всем, что когда-то,

Ты собой закрывал Россию…

Это стихотворение очень чётко показывает позицию Александры Орловой, о которой мы говорили чуть ранее… Но, в вышепрочитанном отрывке есть и другая позиция… Позиция, прибывших на срочную службу ребят, которые ещё пока не знают, что их ждёт… И о ней ещё несколько зарисовок:

Парнишка

Колеса бешено стуча, кричат речитатив.

Мчит поезд, у окна сидит седой, как лунь, старик.

Заходит парень, отслужил. Веселый, во хмелю.

— Эй слышь, старик, на пригуби, в честь дембеля!

— Не пью

— Не по пацански это бать, иль вовсе не служил?

Попутчик обернулся вдруг и в горле ком застыл.

Мужчина с молодым лицом и пеленой в глазах

— Я не служил, я воевал, мой дембель… на висках

Под Кандагаром и в Чечне я кровью обмывал

Срок службы равный той войне, ребят забытых там.

Он вышел где-то под Читой, оставив пацана.

Тот что-то понял… но забыл “на завтра о вчера”

Мы поколение, опаленное войной

Мы поколенье опалЕнное войной!

РождЕнное во времена Афгана.

ВскормлЕнное Чеченскою слезой,

И возмужАвшее под стоны из Беслана.

Мы поколенье, очерствЕвшее душой!

Не верим, не надеемся, не ждем!

АтеистИчны, слЕпы, глУхи, нЕмы!

Оставьте нас в покое, все путем!

Сыны России- Родины Измены,

Предавшей души, опаленные огнем.

Неведенье — наш главный аргумент.

Ведь все произошло давно, не с нами.

А вОйны, просто красочный сюжет,

"Не боль" пролитая "Не нашими глазами".

Не беспокоют нас, и нЕзачем акцент.

Мы поколенье, с обесцененной душой.

Дежурных слез истрепанная маска,

Где сердца вклад по сути небольшой.

Нелепый след, неискренней подсказки.

Дань показухи, общепринятой страной.

Мы просто дети с искалеченной судьбой!

В своем неведенье разрывшие могилы,

В своем бесчестие нашедшие покой,

Но слезы матери для всех всегда едины.

Они за всех за нас ведут безмолвный бой.

И в том бою мы все неразделимы…

Слёзы матери… Мама — особое слово для каждого… Слово матери, слёзы матери — нет ничего ценнее на войне для солдата, ожидание которого, становится для неё бесконечным ужасом… Об этом следующие зарисовки.

Похоронка

Той муки мне не передать,

Она мне, к счастью, не знакома…

Когда хоронит сына мать,

Под залпы, унося от дома…

Когда усталые глаза,

Кричат о боли, что вселенной,

Уж не сокрыть, и та слеза,

Что рушит стены…Станет пленом.

Взорвется криком и умрет.

За чадом скроется в могилу!

На сердце коркой встанет лед…

И дни сольются воедино…

Для той, что предано ждала.

И, не смыкая глаз ночами,

Молитвой сына берегла.

От смерти, отводя крылами.

Но, в том бою он выбрал сам,

Пойти на смерть, гонимый братством,

Закрыв собой, он спас ребят.

Им даровав судьбы богатство.

Крик матери

Глумящиеся лица, гогот, плачь,

И дикий смрад, замешанный на крове.

Все ей пришлось пройти по женской боли,

За сыном, не смиряясь неудач.

Быть сильной в окровавленной погоне.

И средь врага искать останки воли,

Собрав ее осколки в кулаки…

Стремясь найти, хоть что-нибуть найти!!!

И защитить от дикой, страшной доли!

Дитя! И тихо плакать в изголовье.

Лишь об одном Всевышнего моля…

Меня, О Боже, забери меня!

Лишь сбереги его! До капли крови, от всполохов бесчинства и огня!

Но, к сожалению, сражаются за мирное небо и те, кто никогда не знал тепла материнства, те, кого ещё в детстве бросили, посчитали ненужным и недостойным жизни… или недостойной?

О таком солдате следующая зарисовка

Она

Она старалась мечтать в голодном сером детдоме.

И пряча слёзы в кровать, мечтала только о доме.

Она стремилась сберечь в своей душе состраданья.

Не отравить, не пресечь людской души пониманья.


Она не стала семьёй на рынке "детской надежды".

Была немного слепой, слегка наивной, небрежной.

"Она нам не подойдёт", — в захлеб твердили "мамаши".

" Она же просто урод, хочу умнее и краше"!..


Она ушла на войну, лишь стукнуло восемнадцать.

Была в тылу и в плену, разведчик роты Н-надцать

Она влюбилась в него, он так красиво писал.

Он снайпер был — виртуоз, он их форпост защищал.


Она в январскую ночь его закрыла собой.

Затем, подняв на себя, несла сквозь слёзы и боль.

Она тащила его, борясь со шквалом гранат.

Под пуль колючих дождем, сновала вскользь, наугад.


Она вернулась живой и целой даже, вполне.

Она ценила его и в мире, как на войне.

Он лишь жестоко шутил: "Она же просто урод"!

Но знала, что он любил, сквозь шору, грубость и лёд!


Он ту январскую ночь ведь и не помнил вполне.

Кантузию получив, на той холодной войне.

Любви он не доверял, её считая игрой.

Её в миру потерял, зовя те чувства игрой.


Тот снайпер был виртуоз, такой же, впрочем, как он.

Приветом прошлой игры, стал в её сердце патрон.

Он больше так не шутил, он понял цену потерь.

Он так красиво писал в борьбе циничных идей…

Это история сильной, очень сильной девушки, но главной загадкой каждой подобной истории, является взгляд с другой стороны. Поэтому, эту историю мне бы хотелось рассказать Вам и от лица “Снайпера виртуоза”

Он

Он красиво писал, кисть так прытко ложилась в душу.

Он цинично шутил о любви и пустых этих слов не слушал.

Он хотел передать в полотне страх и ужас военных агоний…

Он ушёл воевать, прикрываясь палитрой ироний…

Он красиво стрелял, пуля чётко ложилась в тело.

Он цинично играл, снайпер в деле и без предела.

Он в январскую ночь для войны выбрал боли краску.

Он в агонии пал, успев сбросить цинизма маску.

Он контузии ум уступил, он продолжил писать.

Языку, вместо рук, научил свою кисть подчинять.

Он хотел на холсте передать всю опасность войны.

О любви оставалось мечтать, жить отбросом страны.

Он её презирал за её, как казалось, ложь.

Чувств её красоту, он воспринял как жалости нож.

Он ей не доверял, злобно и иронично шутил.

Он её потерял, на глазах её снайпер убил…

Он красиво писал, кисть так прытко ложилась в душу.

О любви не шутил, тихо в сердце замкнув тот ужас.

Он хотел передать в полотне страх и ужас потерь…

Он решил воевать с миром глянца, циничных идей…

И снова Он и Она, так почему бы нам не вернуться к истории столь же сильных личностей и не зачитать ещё один фрагмент из мини-романа СашАшаС.

СашАшаС, фрагмент 2. Сергей

Пагонини очнулся в палатке. В голове все перемешалось, последнее, что он отчетливо осознавал и помнил-это испуганные глаза Малого.

— Значит он еще ничего не знает… странно, им уже должны были сообщить.

Горел свет. Сергей видел сквозь плотно сомкнутые веки теплые шарики света. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Кто-то спорил. В отдаление играло радио. Глаза открывать совсем не хотелось. Как же он устал. Усталость противной липкой вязью разливалась по телу и захватывала мозг, который хотел только одного. Забыться в спасительном сне, однако было пора… пора

Когда Сергей открыл глаза, в палатке действительно горел свет, но рядом никого не было, даже его товарищ, случайный свидетель и бесспорный счастливчик, вероятнее всего, находился в другом помещение.

Сергей поднялся. Плече саднило и голова кружилась, однако это не помешало ему подойти к брезентовому окну. Вид из сан части открывался на эмитированный плац-широкую песчаную равнину, очищенную от камней и прочего мусора с трассировочной разметкой. Сергея поражал тот факт, что и там было тихо. Никто не бегал, не мельтешил. Пара новобранцев с мешками на перевес проследовали к КПП, группа спецов окружили БТР. Все было до невозможности буднично, но почему?

За спиной послышался шорох брезента и чьи-то негромкие шаги.

вот и началось, — подумал Пагонини и глубоко вздохнув, обернулся.

Не было конвоя и обвинений. В глазах вошедшего…вошедшей… было только презрение. Перед ним стояла хрупкая девушка с мальчишеской стрижкой в чуть мешковатом камуфляже. Он не сразу вспомнил, где видел ее раньше Только спустя минуту в памяти всплыла картина, как Сашка бросается к ним, полный решимости помочь, поддержать товарища из суворовского… наивный. Но тут же останавливается, будто наткнувшись на препятствие. Причина? Суровый оклик юнца. Это ее он принял за юнца и удивился поведению друга. Сейчас то он мог осознать причину. Это был не юнец, это была девушка, совсем молоденькая девушка на пагонах которой красовались капитанские звездочки. Капитан А-это она?!

— Здравия желаю, товаришь капитан!

— Здравия ли, суворовец.

На Сергея пахнуло холодом. Голос был высокий и жесткий. В серых глазах читался металл.

— Что вы имеете в виду, товаришь капитан?

— Пагонини, кажется? — ответила Александра вопросом на вопрос.

Сергей стоял молча, внимательно вглядываясь в эти ледяные, смотрящие на него с неприязнью, глаза.

— Так вот, товаришь Пагонини, мне все известно, — девушка медленно приближалась, не отрывая острого взгляда от его лица, — мне все известно, — рука девушки скользнула к кобуре, — про каждого, каждую жизнь, — проворные пальцы пробежали по застежки, — каждую судьбу, — ладонь сжала холодную рукоять. И знаешь ты, падонок, мне даже не обязательно быть лично знакомой хотябы с одним из этих ребят, девушка вплотную подошла к парню и уперла ствол пистолета в его грудь, — не надо знать их, чтобы сейчас пустить пулю тебе в живот и этим выстрелом забрать твою никчёмную жизнь.

Сергей смотрел на нее молча. Он не привык оправдываться. Не умел и не хотел этого делать. Сейчас, слушая аргументы этой девушки, он понимал ее, понимал как никогда и все же, не собирался что-то предпринимать. Просто смотрел в эти смелые и ясные глаза и ему становилось как-то спокойно. Пусть лучше от рук обладательницы этих глаз, придет к нему освобождение. Пусть все закончится. Как он устал!

Вдруг, металлический блеск в глазах девушки погас, на смену ему пришло холодное равнодушие. Не обращая внимания, на пристальный взгляд парня, она опустила глаза и, деловито застегнув кобуру, бросила на стол старого вида картонную папку.

— Я понятия не имею, чем руководствуется начальство, когда назначает такого мерзкого слизняка, как ты, для участия в операции, да мне в общем то и плевать. Однако, если ты хотябы попытаешься прицелиться, хоть пальцем шевельнешь, в сторону одного из членов операции, то я клянусь тебе, в смертной агонии, с того света, если будет необходимо, но я достану тебя и размажу твою жалкую, никчёмную голову.

— Для убийства всегда должны быть очень веские основания, товаришь капитан! Сможете ли вы, найти их? Как вы сами утверждаете, вы их не знали! Ведь ты, товаришь капитан, не знаешь моих жертв! Допусти! Хоть на долю секунды! А вдруг, они были достойны своей участи?

Сергей говорил спокойно, намеренно растягивая слова. И от его слов ярость, холодная, всепоглощающая ярость поднималась в глазах капитана. Мелькнула в ее глазах, мелькнула и погасла…

И всё-таки, она чертовски хорошо владеет собой, — прошептал Пагонини, когда за девушкой захлопнулась дверь.

Владение собой, ещё один очень важный аспект на войне, особенно для женщины! И не важно, война ли это за страну, за свободу или за что-то ещё. Следующая подборка будет о женщинах, которые овладели этим мастерством вертуозно и начнём мы с “Ларисы Тюльниковой”, советской медсестры, побывавшей в пекле Афгана.

О Ларисе Тюльниковой

Первый луч солнца скользнул по гримасе скал.

День предвещая, свинца смертоносный шквал.

Духов атаку, где дюжина на двоих…

Белую птаху и матери слезный крик!

***


А лишь недавно… Ларисе семнадцать лет…

Белое платье, и бал, и Его букет …

Нежной голубой рвётся к своим мечтам.

Трепетно сердце бьётся: «А, что же там»?


А через месяц чёрный придёт конверт.

Цинком закован мальчик в семнадцать лет.

На белых кружев вязь — лап паучьих, Смерть,

Кинет шальную бязь и сожжет букет..


В это мгновенье она для себя поймёт,

Только лишь отомстив, в жизнь себя вернет.

Подле казённых стен будет она стоять,…

Против шальных систем гордый протест держать…


Против бездушных морд, что не имеют ран…

Позже… её черед!..Плац… Сухпай… Баграм…

Парни с отряда «Эн» будут её беречь.

Белой голубой звать, и не давать разжечь…


Мести костра в груди, что весь минуя страх…

Рвётся и изнутри вновь извлекает мрак.

Что застилает глаз горечи пеленой.

И не даёт «в запас», шепчет лишь “снова в бой»!


Этот рутинный быт, дни фронтовой возни!

Черти в душе снуют, шепчут в ночи они:

— Здесь ты спокойно спишь, лечишь прыщи, понос…

А у ребят в бою — сукою под откос…


Катится жизнь, судьба! Чей-то максимализм!

Ты же, бл…ть медсестра! Что же ты здесь сидишь?!?!?!

В первом её бою рухнет весь романтизм.

Разум возьмёт своё под череду из тризн.

***


Ну а теперь рассвет вновь озарял Баграм.

Скал литых силуэт — словно природный храм.

Спину ей прикрывал, билась меж пацанов.

Шила узор из ран, ткАла ковёр из слов.


Гаркнул протяжный взрыв, в небо ушёл отряд.

Тел мятый сложный пик, Он и один заряд.

Кровь застилает лик, кончен боезапас.

Он из последних сил вновь отбивает вас…


Дальше тупая боль, писк и Его лицо…

Вновь он закрыл собой, помнишь лишь рук кольцо…

Падаешь в темноту, кружишь со Смертью вальс…

Переходя черту, шлешь Ему реверанс…


Кружится темнота, глушит тупая боль.

Даже открыть глаза, словно на рану соль.

Морока липкий сон, ты разрываешь зло.

Глиняный халабуд. Боль резко бьёт в ребро.


Снова удар… другой. Только уже из вне.

Сторожевой конвой обухом по спине.

Падаешь в грязь лицом, косы липкой змеей.

Шею возьмут в кольцо чуть смоляной петлей.


Духи — звериный сброд, с «голоду» озверев.

Деву без паранжи долго не лицезрев.

Косу твою сомнут жадною пятерней.

Волю рукам дадут, гадко прозвав змеей.


Твой, что почти без сил, с смесью кровавых глаз.

Вскинется исполин, духу отправит «пас».

Тонкое острие гладко проникнет в цель….

Рухнет мучительной твой, дверь унося с петель…


Вороны, что вокруг, вмиг твоего скрутив,

На кол, словно овцу бОсого посадив,

Будут живьем срезать мясо с холодных рук,

Тех, что в любой беде твой подкрепляли дух.


Бешенный лязг клыков, чавканье кобелей…

Твой обреченный крик подле его цепей..

Режут его в куски, он же наперекор,

Плюнул в них, и к тебе кроткий направил взор.


Превозмогая боль, наперекор волкам,

Он протянул ладонь к алым твоим шекам.

Кровь и слезу стерев, он прошептал наказ:

— Только не плач, малыш! Сильною будь за нас!

Полевка

Мы были живые, и любовь жива….

Хоть обещали не любить до лучших…

Полевка, т. е. подвижная жена.

Молва звала нас и сгущались тучи…

Над нами, что на пике языка.


Вас бросят, злобно нам твердил народ.

Не по закону это, не по чести.

Позорите вы наш восточный фронт.

А после… все равно, уйдёт к невесте…

А вас никто уж в жены не возьмет…


Но не бросали, вопреки всему…

Война лишь чувства болью забирала.

Поэтому лишь сердцу, не уму

Мы подчинялись… Время было мало.

И я, отчаянно в блиндаж пришла к нему.


Мороз пронзал и ноги, и глаза.

Февраль кричал и вихри не пускали.

Он ничего, по сути, не сказал.

К себе прижал, о большем не мечтали.

Смотрел в мои опухшие глаза.


— Любавушка, но как же ты дошла?!

Стряхнула оцепь: «Как? Обыкновенно!»

— С ума, в военном вихре я сошла.

И рассеялась горестно и нервно.

К губам припала и печаль прошла.


На утро: «Любка, пОготь провожу»!

В ответ: «Не надо! Слышишь! Не желаю»!

— Народ и так гудит и я их не сужу!

— Голубка, душка, я ведь понимаю!

Но день настанет — я их престыжу…


Он держит руку и не отпускает…

И вместе с ним в мороз я выхожу.

В рассветном солнце снег немного тает.

И сквозь прищур на поле я гляжу..

Повсюду «Мины… мины…», — сердце замирает!


Вчера к нему по минам и в дыму

Я шла, и чудо знаете, дошла ведь!

Так, подчиняясь сердцу, не уму,

Там, где в огне теряют память

Я обрела опору и судьбу.

Пограничникам

На засове страна, без цепей и оков!

На засове наш дом в круговерте потерь…

И хочу я сегодня ребят-погранцов

В благодарность обнять,

Ради наших детей.

Все войска за страну,

Не о том разговор.

Тот, кто выбрал погоны, он Вам подтвердит…

Но они самый первый врагу наш отпор.

Словно красный маяк, что Россия не спит!

Деду

И не заданы вопросы и бумага не хранит судьбу,

Очевидцев год от года меньше остается жить,

И однажды только книжки нам опишут ту войну,

Где мой дед, Циулин Валя повелел нам «Быть»!

Он один, из тех многих, кто знал «За что»,

Не питая сомнений шел в каждый неравный бой,

И пускай современник наш верит «кто и во что»

Для меня каждый наш ветеран навсегда герой!

Всем моя благодарность за каждый наш светлый день,

Что оставили в прошлом для нас навсегда Бухенвальд,

Что концлагерем смерти не стал наш текущий быт,

И за то, что в столь юных годах Вам пришлось воевать,

Благодарна я Вам, что терпеньем Вы полны,

К современным реалиям, нормам и между тем,

Хоть порою не знаем мы Вам цены…

Вы по прежнему мудрость для нас, вопреки систем.

Так давайте в наш Праздник с слезами, что на глазах

Вспомним мертвых и нежно прижмем живых!

Пусть их подвиг живет и живет в веках,

Только не на яву, как печальный прошедший миг!

29 секунд

29 секунд это больше, чем вечность, поверьте.

Раз и юность сползла, каплей пота виски опаляя,

Два и гарь, смрадом крови сознание сжигая,

Третьим залпом границу очертит от смерти до смерти…

А червертым ударом пробьет, чуть болезненно ребра…

Пять секунд тишины, снова залп, — «Не дождетесь, заразы»!

Я погибну, Да, факт! Но погибну, душары, не сразу!

Шестерых утащу, семерых… На! Вонючая кобра!

На десятой рука вдруг сорвется, скользя по прикладу,

Передвину затвор, вспомню мамку, вихрастого брата,

Знаешь мать, ты прости, ты же знаешь родная, так надо…

На двадцатой в глазах отразится судьбы кинопланка…

И в эфир к двадцать пятой, надрывно, как будто бы в вечность…

Полетит, сквозь разрывы, крылатая фраза…

Я держусь, верен долгу, себе и приказу…

Я держусь… на тридцатой… Прощайте братишки!

О пагонах

Все говорят, — «Не страшно», — Врут!

На шкуре собственной проверил!

Нет тех спасительных минут

И выбора, на самом деле!

И ты идешь, глотая страх,

Зажав в кулак остаток воли,

В глаза смеется дики мрак,

Солдатской, безпринципной доли…

А ты выходишь по звонку,

Оставив за спиной свободу,

Детишек, верную жену…

Так все уходят на работу,

А ты уходишь на войну!

Что будет завтра? Ты не знаешь

Где встретишь утренний рассвет!

В глазах любимых лишь читаешь,

В глазах родных всегда читаешь…

Упрек, грустинку, оберег!

А говорят, — «Привыкнешь», — Врут!

С годами ты не привыкаешь,

И каждый день часы считаешь,

Меняя цели и маршрут!

И ты идешь и снова ложь,

Командировки ты скрываешь!

Пусть дрожь и кровью истекаешь,

Но говоришь, что ты придешь…

И вновь уходишь по звонку,

И оставляешь вновь свободу,

И привыкаешь к самолету

И боевому вещь-мешку!

Что будет завтра? Ты не знаешь

Где встретишь утренний рассвет!

Но с упоениемм читаешь,

И ждешь, и снова повторяешь…

Родных заветные «Привет»!

Дети лихих 90х

Ну здравствуйте дети лихих 90,

Гаражные дети подьезных светил…

Достигнуты нами вершины помоста.

Кто строит карьеру,

А кто-то запил…

Ну здравствуйте дети тв-терроризма,

Горячие точки нам в души легли…

Чего вы достигли на дне эгоизма,

Кому и чему вы когда помогли.

Кто рубит бабло, кто няньчает дочку,

А кто-то строчит новостные статьи.

Мы странные дети, в толпе — одиночки.

Под маской ценизма мы так далеки…

Мы тот симбиоз, что на грани прогресса,

Играли в войнушку и резались в кровь,

Без всяких инетовских недопроцессов,

Дружили, встречались,

Познали любовь.

Мы так одиноки, поскольку вороны,

Кто просто, по сути, кто белым пятном…

И как-то не смотрятся лавры, короны.

Над шрамом прошитым, мальчишечьим лбом…

Товарищу

Опустел тот пришкольный двор,

Где гитары твоей струна,

Затевала неравный спор,

С злобной теткой, что из окна…

Грозно лаяла на страну,

Задевала тебя порой,

Полоскала всю детвору.

И вела с нами страшный бой.

Ты всегда мог найти совет,

Ты учил, что «не на рожон»,

И твой жесткий, весьма, ответ.

Прекращал самый жаркий спор.

Только ты мог нас так обнять,

Что слетала вся шелуха,

И без пафоса мог понять,…

Понимал ведь, наверняка!

Ты был старше всего на два,

А мудрее в сто сотен крат…

И пусты будут все слова.

Ты был дорог для нас как брат…

Ты женился, спешил любить,

Дом построил, дуб посадил,

И сыночка успел родить…

Словно знал… будто бы спешил…

Ты ушел… страшно так и вдруг.

Разбудил нас ночной звонок…

И узнали, что верный друг…

Жить хотел… но настиг злой рок…

Что один, в целом, чедовек…

Захотел вечерком подпить,

Сел за руль… и обрезал век…

Тем… кто должен был долго жить…

Вернулся

Скользя по платформе, сжимая в ладошках перчатки

Она на часы все смотрела, считала минутки

Она так ждала, так мечтала… Теперь он в порядке?!

Два года, два месяца, дня… Вот! Последние сутки!

Мальчишка ее возвратиться, забыты тетрадки.

С утра не могла усидеть, и в домашнем уюте,

Себя не смогла удержать, полетела к вокзалу,

И тут целый час прошагала, минута к минуте…

А сердце в груди трепыхало… Искало причала.

Прижаться к родимой груди, замереть… Будто в чуде!

А поезд упорно летел по далинам и весям.

Солдат молодой все смотрел в запотевшее солнце.

В соседнем купе было шумно от мата и песен.

Его это все не брало, лишь манило оконце.

Ему только город в дали был сейчас интересен.

Бегом из вагона, он был даже малость не вежлив,

Когда продирался сквозь сумки, фигуры и лица.

И выскочив вмиг на перрон, искал он глазами мятежно.

Фигурки знакомый абриз, сквозь людей вереници.

«Пришла! Не могла не придти… Вот! Она ли?.. Конечно!

Да образ ее чуть изгладился, стерся в пожарах

Он помнил ее лишь по фото, что в каждом конверте,

Она присылала, а он все хранил и в кошмарах…

Они талисманом служили ему против смерти.

И в страшном плену словно щит от кровавых ударов…

— Привет, ты вернулся, на плечи легли две ладони.

И он обернулся еще не совсем доверяя

Тому, что в народе простецки зовется любовью

Но, в легком забвенье, в глазах голубых утопая.

Она, ж все болтая, тянула его за собою.

— Идём же скорей! Ты продрог как в морозы дворняжка.

Ладошка ее утонула в широкой ладони.

Не по погоде одет ты в своей камуфляжке.

Ну… Кроме перчаток… Так хододно было в вагоне?

Она тарарила, хуже соседки- Наташки!

Она так боялась умолкнуть, ну хоть на минутку.

Поймать на мгновенье войну ту в глазах так любимых.

Что скрягой стелила невзгоды и мрак… Проститутка.

И в память селила из прошлого духов незримых…

Казалось, что вмиг поглотят они друга Мишутку.

Так тихо шагая по утренним влажным проспектам,

Они прижимаясь плотней, вспоминали о прошлом.

— А розы ты помнишь, когда ты пришел вдруг с букетом?

И весь 5А наш тогда огорошил.

Отец до утра от меня ждал ответа!

Она замолкала на миг и минуты ловила

Молчанья его и тревога в груди наростала

— Тетрадок так много ещё… Я для писем хранила.

И знаешь, конвертов осталось не так уж и мало,

Все выброшу вечером… Я же тебе обещала!

А он просто грелся в мелодии голоса теплой,

И таяло сердце от фраз, что она говорила.

А в детстве была для него она просто растрепой.

Сейчас же, она лишь для жизни его воскресила…

А он так боялся увидеть ее, недотепа…

Минутку, родная… дыханьем согрел он ладони.

К губам прикоснулся, — " Те розы так блеклы, но все же»…

Хоть что-то хочу подарить, чтоб сказать… Милой Соне

Как вАжны слова и минуты, Морозом по коже

Как сердце в груди… Он умолк от звонка «в телефоне»

Дежурностью фраз обменявшись с друзьями по сЕти,

Он ей прошептал: "Я скажу, только розы…"

Пусть алые розы в ладонях твоих, в том букете…

Свидетелем будут… Чуть-чуть подожди, вытри слезы"!

И он устремился к киоску, подобно комете.

Она на него лишь смотрела от счастья алея.

В глазах голубых отражалось громадное небо…

А в эту минуту по той злополучной аллее.

Пронесся жигуль с подлецом, так гогочущим слепо…

Он пьяным за руль сел, себя и других не жалея…

Прошло двадцать лет и мужчина в потертых перчатках

Стоял и смотрел в обгорелое рыжее солнце.

Седой офицер, он успешен и… В общем, в порядке…

Навечно запомнил картину… Киоска оконце…

Букет алых роз и богровые… Липкие… Прядки…

Ефрейтор похоронной службы(по воспоминаниям А. Орлова)

Я не из тех, кто не любил войну.

И мирной жизни я не понимал.

А институт я бросил «по уму»!

Лишь потому, что жизни не спасал./

Попал на «срочку» в самый пик страстей.

Я не просился в госпитальный морг.

Но наш Тимохин, вняв моих идей…

В санчасть направил: "Послужи браток"!

Быт тут суров был, но походно-прост.

Еды в достатке, бой довольно вял.

Я это время- мирной жизни ост

В ночной палатке после вспоминал.

Так говорил ефрейтор молодой.

Седой парнишка, нет и двадцати…

К нему проникся я… Со всей душой!

Он пил один, но мне не дал уйти.

— Садись, — сказал он, — я сегодня пьян!

— Стакан надей, спокойно посидим!

— Я расскажу как там «отвоевал»,

Как поседел на жизненном пути.

Я не из тех, кто не любил войну.

Чуть раньше, я об этом говорил.

Рука дрожала… Лбом припал к окну…

Он много пил и… Нервно так курил…

И продолжал, в надежде, что пойму…

Со мной служил московский паренек.

Виталей звали, мало говорил.

Возможно этим он меня привлек…

И потому сегодня не забыл.

В работе был снорОвист и умел

Знать к медицине вовсе был не чужд.

Спокоен в меру, педантично смел…

В начале думал, что он сердцем пуст.

Стирая кровь с окаменевших лиц,

Латая раны, приводя все в лоск,

Пакуя, а пластик трупы… Вереницы,

Он не дрожал, лишь таял, словно воск.

А я девился выдержке его,

Но, чуть позднее начал понимать,

Когда в ночи, леча свое нутро,

Услышал, как дрожит его кровать…

Как глушит слезы этот исполин.

Вгрызаясь в пух казеного сукна

А утром воронья тревожный клин

И снова трупы, смерти и война…

В ту зиму стужа, мля… ветер лютовал!

Окоченевший синий «пациент».

Хрусталь, ледышку мне напоминал!..

В сознанье всплыл один такой момент.

Грузил 200ых я второй уж час,

Виталик мне исправно помогал,

Бессонница-карга сломила нас…

Столкнулись грузом, сверток и упал…

На сухожилье пальци и глаза…

И щас я помню этот «натюрморт»…

Напарник мой всем телом задрожал,

Я так боялся, что вот-вот помрет…

А он… Не помер, лишь смурнее стал!

Мой собеседник, осушив бокал.

Продолжил, нервно теребя манжет…

«Но это что, его я понимал,

а вот себя… себя в тот вечер нет!

Впервые я молитву прочитал»…

С утра тревога, крабовый спецназ,

Попал в засаду, в клочья целый взвод…

Работы много ожидало нас…

Виталий запил, кончился завод.

Он ведь крепился из последних сил,

Но слез мужских уже не смог стерпеть,

Когда ввалился к нам, почти осип…

Комбат седой, — " Как мог я не успеть"?

«Как мог не видеть пули я шальной,

Забравшей друга, он совсем пацан…

И как он мог меня закрыть собой…

Сопля!.. Ублюдок!.. Милый хулиган…

Как отплатить теперь смогу его ценой?!»

И он заплакал… Голову прижал,

К изрешеченной пулями груди.

Лишь нам, сквозь горе, тихо прошептал.

«Не прогоняйте, мне нельзя уйти»…

По воспоминаниям Е.Кочнева

Совсем не странно, что война — тебя одела не по моде.

Еще бодришься старина, все дни проводишь на работе,

По выходным играешь в дарц, с внучком. Иль нянчишь куклу внучки…

И на порог по вечерам выносишь корм дворовой сучке.

С женою редко в магазин, под жу-жу-жу соседки Зины,

А там посуда, тюль, сатин и эти, чертовы, гардины.

Лишь раз в году, а может два, едва встречая сослуживца,

Под рюмку водки иль пивка, воспоминаний вереницы,

И смех, и грусть наверняка…


И снова молодость в глазах:-А помнишь, как скатился с бака,

Как пек картошку на кострах и тискал в тихаря Натаху,

— А помнишь лысый командир подпил и получил поленом,

Простился с ухом и хрепел… ну ухо, ухо же, халера!

Тащите ухо в медсанчасть, авось приляпают как могут,

Так и прозвАли "Рваный ух", а помнишь…помнишь ты этот гогот…

Как брали Гойское село… тогда… в чеченскую, в апреле…

Как погибали пацаны, а командиры лишь тупели…

Как распознать пытались их, что было, в целом, невозможно,

А распознав, давили крик, и вкладывали осторожно

Между зубов бумажный ник…


Совсем не странно, что война — тебе во снах дает по морде.

Уже не молод старина, и меньше лиц в знакомой роте,

И больше юмора во снах…

ЛОЖЬ о войне

Все чаще слышим, что война та — ложь.

Хоть не бомбит уже плевком по роже,

Нам ведь сейчас друзья куда дороже,

И те, что с нами, да и те, что не вернешь…


Да и не важно правда или ложь.

Она для нового, чуднОго поколения.

Мы были там, увы, и мы не сожалеем,

Хоть дней ушедших вспять не повернешь.


Поэтому и ценными в годах,

Становятся меж встречами, разлуки.

В которых мы скучаем друг о друге,

Но говорим, что горе не беда.


Когда же жизнь надумает свести.

Тех, кто тогда, в песочном комуфляже,

Наш контингент колоннами вояжил,

И вывод контролировал пути.


Мы вспоминаем вовсе не пожар,

Что поселялся с каждой новой бойней,

А лишь ребят, закрывших нас собою

И обгоревший, вызженный Афган.

И, в завершение, хотелось бы отметить… тоже стойкость, умение держать себя, но, проявляющееся в мудрости, приходящей с годами:

Без названия!

Как струны держали, от стен отражаясь, маня…

За голосом вслед, отправляя мятежное эхо.

И день, тот последний, морозный виток декабря,

И пыльный твой лик, в обрамление белого снега…

Сегодня насмешкой над былью, минувшего дня.

И вновь пятерня пробежится аккордом по нервам!

Сорвется на хрип, голос тихий, как будто на крик.

Мечтал ты летать и стремился, когда-то, быть первым,

Но все изменила судьба, или случай, иль миг…

Как голос дрожал на параде-"Быть верным присяге!"

И мамы глаза, в умиленье, блестели слезой.

Но сорваны были, с презрением, советские стяги

И верность отчизне сменилась иною мечтой,

Для многих, но ты, как и прежде, остался собой!

И лопнет струна, словно кто-то играя на нервах,

Заденет ее, на изломанном грифе души.

Лишь вспомнишь ребят, что погибли под Грозным «во-первых»

И их матерей, сыновья чьи домой не пришли.


***

И тихий перезвон гитарных струн

Вновь в сердце отзовется острой болью

Осенний листопад под тихий ветра шум,

Вальсирую, ложиться к изголовью

И память, обхватив холодной дланью,

Затягивает в мысленный поток.

Где вера за надеждой тихой ланью, гналась,

Стремясь постичь войны итог.

И, уступив безжалостной погоне,

Пройдя сквозь боль, предательство и мрак.

Душа в лохмотьях пала ниц пред волей

Моля стоять, превозмогая страх.

Маме

Ты знаешь мама, я устал,

От этих дрязг, от этих ран…

Я такой же упрямый, ты слышешь мам?

Но как же не хватает твоей руки,

Как сильно не хватает твоей руки…

Помоги…

Помоги мне родная,

Я вспоминаю юность и замираю…

Воздух хватаю как рыба…

Взрослая глыба,

Воспоминания мотаю…

И таю…

Прости…

Тебя не вернуть, себя не спасти,

Но так хочется очутиться в той грешной юности…

Где все просто и все знакомо…

Ты знаешь, мам, там у улицы были свои законы,

Не гласны лица, не гласны короны…

И слабость проявлять не законно,

Не резонно…

Но если бы я мог, ты же знаешь, мама,

Если бы я мог…

Я ведь твой, упрямый сынок…

Я прижался бы к твоим ногам,

Ласкался к твоим рукам.

Но тебя больше нет, родная мама…

На сердце рана

Почему на чувства запрет, когда жизнь упряма,

Разрывает нас на куски,

Зажимает в тиски…

Прости меня, я прошу…

Ты слышешь, мама…

Я ели дышу — и хриплю устало…

Я так устал, услыш и прости меня, мама…


Оглавление

  • С чего все начиналось?
  • Командир
  • Парнишка
  • Мы поколение, опаленное войной
  • Похоронка
  • Крик матери
  • Она
  • Он
  • СашАшаС, фрагмент 2. Сергей
  • О Ларисе Тюльниковой
  • Полевка
  • Пограничникам
  • Деду
  • 29 секунд
  • О пагонах
  • Дети лихих 90х
  • Товарищу
  • Вернулся
  • Ефрейтор похоронной службы(по воспоминаниям А. Орлова)
  • По воспоминаниям Е.Кочнева
  • ЛОЖЬ о войне
  • Без названия!
  • Маме