Неоправданная ставка [Артур Саянов] (fb2) читать постранично

Артур Саянов Неоправданная ставка

Homo propоnit, sed deus disponit.

Человек предполагает, а Господь

располагает.

Сердце человека располагает его

путь, но только от Господа зависит

направить стопы его.

Фома Кемпийский

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

АМУЛЕТ

Тёплое апрельское солнце клонилось к закату, когда к каменистому морскому берегу пристала маленькая лодка, из которой выпрыгнул мальчик лет тринадцати. Он тщательно намотал верёвку на торчащий из камней металлический крюк, дабы лодку не утащило отливом, достал холщовую сумку с рыбой и, насвистывая, незамысловатую мелодию, пошёл вдоль берега. Под ногами зашуршала мелкая морская галька. Блеснувший в накатившейся волне лучик привлёк внимание мальчугана, и он зачерпнул ладонью камешки в том месте, где заметил блеск. Необычный фиолетовый камень был исчерчен золотистыми полосками, которые таинственно поблескивали на солнце. Внимательно приглядевшись, он обнаружил, что полоски и чёрточки на камне напоминают человеческое лицо, причём линия, похожая на губы, изгибается, подобно улыбке.

Бурная фантазия перенесла юного рыбака в мир легенд: «Бог морей дарит мне амулет, который будет указывать места, где есть рыба». Довольный находкой, мальчик вернулся домой, выложил из сумки нехитрый улов из нескольких мелких рыбёшек и, забравшись на чердак, предался размышлениям: «Даже камни умеют улыбаться. Ещё бы, лежал в море пару тысяч лет, а теперь перекочевал в тёплый карман. А почему так ярко блеснул? Не блеснул, а подмигнул своим золотым глазом», — думал мальчуган, разглядывая камень.

— Ричард, хватит бездельничать, — услышал он голос отца. — Завтра в поле, и никаких морских прогулок.

— Но я сделал всё, что ты сказал, — ответил Ричард, провиснув в чердачном проёме.

— Ты хочешь сказать, что привёз двадцать тачек земли?

— Отец, неужели ты не видишь, что дело не в земле: наша земля не хуже, чем та, которую мы возим, просто её необходимо удобрить.

— Ты, плоть от плоти моей, взялся учить меня? Завтра привезёшь двадцать пять тачек, а я посчитаю.

Возражать было бесполезно, и Ричард, покинув любимое убежище, поплёлся в свой маленький чулан, где находилась его кровать. Это было единственное в доме место, где удавалось находиться без пристального внимания глаз отца-благодетеля. На эту тему Эпштейн-старший любил обстоятельно потолковать холодными зимними вечерами, опорожняя очередную бутылку дурно пахнущей жидкости. Этот дешёвый спиртной напиток в больших количествах производил ближайший сосед Эпштейнов, Леопольд Порацкий. Когда и откуда приехал этот предприимчивый человек, никто в округе не знал, зато все знали, где в любое время суток можно за гроши получить гарантированное состояние глубокой задумчивости.

— Для вас, я благодетель, — говорил Эпштейн, поднимая тяжёлые веки. Я вас кормлю и одеваю. Вы выглядите не хуже других, и не давитесь дурной пищей. — А ты почему молчишь? — при этих словах Эпштейн хлопнул по бедру проходящую мимо жену Марту. Он не рассчитал силу своей руки, способной вязать металлические прутья в узел, и Марта, выронив тарелки, упала. Эпштейн громко расхохотался. — Что, уже ноги не носят? В поле я тебя не отправляю, бездельничаешь целыми днями.

— Не смей трогать маму— с боязнью в голосе, но достаточно громко сказал Ричард.

— Ишь ты, щенок, — рассвирепел Эпштейн-старший, — ты отцу правила устанавливать будешь, что можно, а что нет? А ну, пошёл спать, чтобы я тебя не видел. Завтра будешь возить землю, и пока не привезёшь сорок тачек, с поля ни ногой. Лично прослежу.

До рукоприкладства никогда не доходило, и обычно всё заканчивалось через полчаса затяжным храпом отца, имевшим множественные оттенки, и переливы.

Пристрастие к алкоголю возникло у грозного родителя после неудачной попытки вложить заработанные на скачках деньги. Эпштейн в молодости был хорошим жокеем и получал от коне-заводчика, неплохие деньги. Он сумел купить участок земли и в последующем рассчитывал развить фермерское хозяйство, но купленная земля оказалась настолько бесплодной, что любые из засеваемых культур давали небольшой урожай или, как это часто бывало, пересыхали в стадии роста. Единственным дорогим приобретением стал молодой жеребец, участвовавший в скачках, подаренный Эпштейну за его жокейские заслуги хозяином конюшни.

Утром как правило неразговорчивый и хмурый Эпштейн, уезжал в поле и возвращался только на закате солнца. Он много работал прекрасно понимая, что его труды не приносят желаемых результатов, и всё больше налегал на спиртное, стараясь погасить ощущения безвыходного положения, но помощь пришла приятно-неожиданно.

Хозяин соседних плантаций Сандерс, приехал к отцу с предложением. Фермер решил заняться разведением племенных жеребцов и лучшей кандидатуры, чем когда-то знаменитый жокей Эпштейн, знающий истинную цену скаковых лошадей. Во всей округе вряд ли можно было отыскать более опытного знатока.