Как сгорело маковое поле [Сказки для взрослых] (fb2) читать онлайн

Сказки для взрослых Как сгорело маковое поле

Часть 1. ПРЕДМЕТ СПОРА

Пришел однажды огненный человек на одинокую гору. Видит, сидит там человек бумажный, схватившись за самый коряжистый камень. Ел бумажный человек горячие лучи холодного зимнего солнца. Удивился огненный человек ему, но лишь на мгновенье.

— Лети, я в добром настроении сегодня! — буркнул человек целиком и полностью сделанный из раскаленной вулканической массы, покрытый вечно горящим пламенем. Сказал, не глядя на невесомое белое пятно, блекнущее на фоне его яркого палящего тела.

— А зачем лететь мне? — спокойно, с улыбкой, мгновенно сложившейся из тонкой шуршащей материи, спросил бумажный человек, — тебя я не боюсь, лететь мне пока никуда не хочется. Отдохнуть хочется!

Удивился огненный человек такой дерзости и вспыхнул:

— Не боишься говоришь?! — Видал я таких смельчаков! В одно мгновение в ничто превращал! И деревянных, и стеклянных и даже железных людей! А из бумажных пепел делал-даже мгновенья не проходило! Лети сказал, если жизнь дорога!

Захохотал бумажный человек. Нежно, весь смявшись. Чуть-чуть он не отпустил свой спасительный булыжник, но все же успел в последний момент обхватить его невесомыми ногами. А смех его едва можно было различить от шелеста шумящих на ветру листьев.

– Ну и испепели меня! — тихо, насколько мог, воскликнул бумажный человек, — испепели, чего у жизни от меня убудет! Рождаемся мы, бумажные люди-ничего не можем. Ни творить, ни бороться, не уничтожить, не, тем более-сжечь! Вода нам смерть, снег нам смерть, магия нам смерть и огонь нам тоже смерть. Так не все ли равно, думаешь, мне, бумажному человеку, как исчезнуть, если даже этого выбирать не дано?

Хотел было огненный человек и дальше нападать. Но понял, что как будто бы и вправду этому пустому существу все равно. «Не боится. Так обезумел от своей ничтожности»— подумал он. Потускнело пламя. И спросил тогда огненный человек у своего бестолкового собеседника с насмешкой:

— Так выходит, вы живете день ото дня лишь для того, чтобы гадать о смерти своей? Ничего больше и не можете?

Не привычно было огненному человеку вести такую беседу с бумажным, да и вообще-любую.

Бумажный человек, не задумываясь ни на секунду, будто бы на вопросы такие не впервой ему было отвечать, сказал:

— Смотреть можем, любить можем, тосковать можем, мечтать можем. А о смерти… чего о ней гадать? Иной мой брат появится в мире нашем, не успеет понять кто он, да из чего сделан, волей ветра жестокого в океан падает, там его волны да соль-в клочья!

«В нашем… В моем!» — само по себе вспыхнуло у огненного человека в горячей голове.

— Так и что это-любить, когда ничего взамен отдать не способен? Тосковать, когда ни к чему и ни к кому привязаться не дано? А смотреть-и дерево может, и камень, твой спаситель, может. Без души-и то важнее-жизнь пустую лежит удерживает. А мечтать-самое дело никчемное, только от мира злого дурачью пристанище! — рассудил огненный человек.

— Верно говоришь. Но он камень и камень, пока я хочу-держит, не захочу-отпущу и полечу дальше, жизнь и любовь глядеть, в себя впитывать, а он так и останется тут, плавиться под палящим горным солнцем и в небытие уходить по воле стихий. Но давать я не могу, с этим не поспоришь. Брать только могу. Столько лет, нет, веков, летаю я по свету этому вместе с ветром. И жизнь так напитала меня, что весит, мне кажется, моя бумажная душа уже не меньше любой стеклянной, деревянной, железной и даже твоей… огненной!

Взорвался огненный человек пламенем розовым. Смехом могучим взорвался, да таким, что по всем горам и долинам вокруг разнёсся эхом устрашающий грохот. И неслышно было уже ни листьев, ни шквалов ветра, ни морских волн, что шумно плескались где-то внизу, у самого подножья гор.

— Да с душой только и родиться можно огненной. А твоя, никудышная, из бумаги как была, так и останется, сколько б веков не летал, сколько б пустой любви и тоски не впитывал! Да и что это вообще-любовь? А жизнь? Сила есть, да и только! Вот я как из лавы раскаленной восстал, так и ходил и властвовал. Сначала молод был-жег города, леса, моря осушал и реки! Все в себя забирал и горел ярче прежнего. Никакая вода меня не потушит, я сам ее в пар превращу. Ветер, товарищ мой, лишь еще задору придает кудрям горячим, а магия-я есть магия! Все ни по чем. Мир этот мне принадлежит. Все в себя забираю. Затем другим стал-подобрел. Души жалкие ваши без моего огня-луча солнечного сварить не смогут, искры не соберут. Просят у меня силы, чтобы я дома теплом питал, чтобы материал дал для алхимии их примитивной да магии. Бояться, уважают, но любить-не любят. Не спорю. Да и на что оно мне, когда я и есть жизнь? Больше всех деревянные опасаются, немного меньше-стеклянные, а среди железных было несколько, кто дружбу водить пытался, но все равно с опаской пытались, недоверием. Да и правильно! Только огонь мой всем и нужен, я всех питаю… Иной раз, настроение есть, я пойду и сожгу людей с десяток-забавы ради. Слабо вспыхиваю. Пустые почти все, но все же больше твоего стоят. С полна я беру за милость свою, все мирятся. А питает меня хорошо то, в чем силы, чистоты и жизни больше. Прекрасное например-что всем любо. Поле вижу цветов прекрасное, всякий прохожий любуется им, радуется, дурман вдыхает. Так я это поле подчистую пламенем своим съедаю и горю всевозможными красками, хоть и недолго. А от тебя несчастного и искры мне не прибавится. А ты говоришь душа у тебя не меньше моей весит. Вон, гляди поле маков, на всю долину аромат разносится. Так я их выберу испепелить, чем тебя чудака бумажного!..

Слушал это бумажный человек с улыбкой, как и прежде. И, как и прежде, поглощал слепящие, горячие лучи. Как будто не слышал он пренебрежительного задора своего собеседника, будто бы в разговоре таком принимал участие уже раз в сотый, и ответы все заранее были готовы. Дождался бумажный человек, пока огненный все до конца выпалит, и спросил:

— Так и где же сила это? Сила-это про другое.

— Ха, пр…

Право голоса бумажный человек оставил только себе. Он тихо продолжил пояснение:

— Она не сила, поскольку была дана тебе изначально. Расходуешь ее так впустую, на себя, и не платишь никак. А я вот силу видел, знаешь? Точно, настоящую видел… Когда войну затеяли железные люди. Как то решили они, что никакой другой народ жизни в этом мире не достоин. Гордыня расцвела от богатств излишних и процветания. Во всех прочих, кроме железных, они людей перестали видеть. Но ты наверное не знаешь о времени этом страшном ничего? По свету ходил да и упивался властью и вседозволенностью, пока в «твоем» мире смерть властвовала. Но так слушай все равно. Начал железный народ уничтожать людей стеклянных и деревянных, да на столько человек и разум их тогда покинул, что все тела погибших они на мебель да на утварь для дома распределили, а души-на магию да алхимию. И терпели несчастные люди! Деревянные сгореть боялись, стеклянные-разбиться на осколки. Пытались прятаться, но потихоньку всех находили… Куда им, нищим да разобщенным с магией и машинами железного народа бороться! И вот была одна деревня, нищая да маленькая, стеклянных людей, которые первые бороться решились. Не было у них ни техники, ни магии достойной, ни даже доспехов сносных… да ничего по сути не было! И вышли они все, человек 60, против железа, огня и смерти вооружившись только доблестью, не присущей стеклянной хрупкой душе…

— Погибли? — неожиданно для себя выпалил огненный человек.

— Все до единого! — так же спокойно, не обратив внимание на грубое вмешательство, ответил бумажный человек.

— А врага побили хоть одного?

— Да не было у них врагов живых в той битве. Может машину одну повредили, да и то-корпус только…из строя не вывели.

— Глупцы! Погибли жалкой и бессмысленной смертью… Попробуй, оспорь! — радуясь собственной правоте, но без прежней надменности, даже с некоторой смиренностью, которой он сам удивился, промолвил огненный человек. И кинул требовательный взгляд на бумажного человека, желая слышать возражения.

— Смертью погибли самой достойной, — тише прежнего заговорил бумажный человек, — и совсем небессмысленной. Молва о подвиге этих отчаянных смельчаков быстро разнеслась повсюду. И одна за другой души и деревянные и стеклянные как будто бы воспрянули. Война длилась еще очень долго и много, очень много жизней забрала. Понимаешь, никто из тех шестидесяти обреченных может и не задумывался о том, для чего идут на бой, может и не рассчитывали они на то, что вдохновят других сражаться, обретут славу… да и какое им уже было до этого дело? Может быть шли они защищать только свои дома и себя, сейчас уже вряд ли кто точно скажет. Но разве это не сила, поступать как должен, переступить через смерть, через себя? Не ожидая похвалы, награды, благодарности добровольно уйти во тьму, лишь ради мира, лишь потому, что так велит что-то внутри, что сильнее бытия? Что-то великое то, что неподвластно никому и жило где-то в глубине каждого из них, и не зависит от того, из чего мы сделаны? И это в конечном итоге властвует и берет верх над всем…

Ничего не ответил ему огненный человек. И что он мог ответить? Задумался. Пламя на теле его заиграло золотом.

ЧАСТЬ 2. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Наступило молчание. И огненный человек невольно начал разглядывать своего бумажного рассказчика. Никогда не приходилось ему так близко, рядом с собой видеть подобное существо. Обычно летают они по небу, безвольно и бесполезно. Да и тех, что он видел до этого, занимали лишь мысли о том, как кончится их ненужная жизнь. Или, даже чаще-ничего не занимало. Летали, как летает мусор. Всего боялись, и никому дела до них не было. А этот был такой покойный, как будто бы все знал, все и вправду видел, будто не жил жизнью самого хрупкого создания на земле. Как будто бы не может он исчезнуть. А выглядел как чудно! Весь в маленьких дырочках, где-то, особенно на запястьях и коленях бумага была потертая, пожелтевшая, выцветшая. Но не придавало ему это неопрятности, наоборот-красочности. Озадачил он огненного человека своей уникальностью. Не мог он разгадать его, победить, переспорить. Да он и говорит, что летает… века?! Да разве не врет, разве возможно это для бумажного человека? Да сам этот человек из огня есть на свете от силы сотни две лет. Он войны этой не видел, не жил еще тогда. А этот про любовь все свою молвит, славит ее. Может огненный человек действительно не знает чего-то? Молчание прервалось.

— Сдвинься на север, ветер мое пламя прямо на тебя гонит, — статно, все тем же басом, но спокойно потребовал огненный человек.

Бумажный человек забавно и суетливо, но все же достаточно быстро, насколько позволяло его слабое тело, сдвинулся на север.

— Вот ты говоришь века, летаешь? — решив все-таки не оставить этот момент без внимания, спокойно спросил огненный человек, — да разве ж возможно такое? Не про твоего это брата. Если я брожу, как мне казалось, не мало, а войны той не видел. Сколько же ты существуешь?

— Не меньше пяти сотен лет.

— Не верю! Пять сотен лет назад еще никого не было. Не встречал я никогда никого, кто столько бы был. И уж тем более из бумажной материи.

— Право твое, — спокойно, не глядя на огненного человека, ответил бумажный…

Немного задел огненного человека этот короткий, обрывающий ответ, но совсем не так, как предыдущие. Понял он немного своего собеседника. Да и правило им теперь не пренебрежение-лишь интерес. Не поменявшись внешне, продолжил он свои вопросы:

— Так может ты видел даже…людей из плоти?

— Видел.

Опять не поверил огненный человек, но не показал этого.

— И какие они? Правда, что магии не знали? Смертны были и питались плотью, сходной с собственной? — с напором и нетерпением стал забрасывать вопросами своего собеседника огненный человек.

— Все правда, что ты говоришь. Жили мало, и того, что отмерено было, не каждый из них успевал пробыть. Глупости и спеси было в них не меньше твоего. Хотя времени столько не было и силы такой, какой ты обладаешь.

Никто и никогда, до этого никогда не говорил так с огненным человеком. Да и если посмел бы кто-то бросить на него взгляд без разрешения или улыбнуться не вовремя, конец бы встретил свой в то же мгновенье. А эти упреки он не просто мимо ушей пропускал, а даже вслушивался, иногда стыдился, на себя со стороны смотрел. Важно ему стало мнение бумажного человека.

— Смерти вроде бы тоже боялись, но воевать любили. Молились много, в богов больше чем в себя верили. Питались плотью… мясом называли. Друг друга не ели, ели тех, что поглупее из плоти существа да побольше. Тех, что траву ели…да и сами они травой питались. Они всем могли питаться вообще, что хоть немного живое было. Любили спиртное пить. Питать оно их не питало, но страх ненадолго изгоняло и дурными они такими становились, забавными, но не все. Умирали многие от спиртного люди, не их это пища была. Лишь губило их в итоге.

— Интересно! Очень интересно! Чудно! — успевал только восклицать огненный человек.

— Когда я застал людей, их уже совсем не много на земле оставалось. Достойных мало видел, но часто достойные тосковали и говорили, что страшно человеком из плоти быть. Но все равно всегда смеяться старались. Жалко мне достойных из них было…

— Так, а магия, не знали они магии? Как же жили?

— Магии настоящей так и не освоили. Науки мало изучили. Были лгуны и безумцы у них, кто ради наживы или из-за собственного помутившегося рассудка убеждали целые селения, деревни, и даже город одуревших видал я. Но настоящей магии не умели. Но знаешь, чудеса видел настоящие у людей из плоти.

— А что это-чудо? — с непритворным незнанием спросил огненный человек.

— Чудо-это когда какой-либо магии, происходит сама по себе… магия.

— Так такого не бывает, все всегда объяснить можно.

— Ну, объяснишь сейчас! — перебил огненного человека бумажный, — Слушай. Однажды занес ветер меня в деревню людей из плоти… смертными я их называть привык. Та деревня была у самого берега Розового моря и процветала благодаря продаже жемчуга. Щедро кормило море людей моллюсками, круглый год доставали их ныряльщики. И вот однажды пропали без следа раковины из моря, бесследно, беспричинно. Две недели ходили самые опытные и лучшие ныряльщики в море, так далеко и так глубоко, как никогда до этого. Ничего достать не смогли. Отчаялись. Решили молиться. Узнали об этом дети этой деревни и придумали ведрами черпать воду из моря. В надежде на то, что ее станет меньше, и тогда оголится дно морское, и весь жемчуг можно будет спокойно собрать. Так черпали они с месяц. Каждый день, с раннего утра до позднего вечера. Взрослые позабавятся зрелищем, умиляться и дальше по домам разойдутся-молиться. И вот в очередной день работы упрямые работники так измотались, что родители их разносили спящими и умотавшимися с морского берега по домам. А на следующий день на рассвете-ушла вода… далеко, не меньше, чем на пару километров к линии горизонта. И все оголившиеся морское дно было сплошь усеяно моллюсками. Начали раковины вскрывать, а там по две, три, четыре, крупные, почти идеальной формы жемчужины. Не знали, кого благодарить за дары такие жители деревни, но по итогу, конечно, богов решили, не детей же, верно?

— И это чудо? Я богов хоть сам не признаю. Но верующие заслугу отдадут им, умные люди объяснят такие вещи капризами природы, наукой о ее поведении, — рассудил огненный человек.

— Можно отдать, можно объяснить. Но только никогда до этого, за двенадцать веков существования не видела таких событий та деревня. Месяц целый, дно пустое было, а потом также резко-ушла вода и все в раковинах! — продолжал настаивать на своем бумажный человек.

Задумался огненный. И спросил:

— Ну хорошо, как ты это понимаешь, кто дела все эти делал и зачем? Боги? Или… дети? — с легкой насмешкой, не ожидая услышать ничего путного в ответ спросил огненный человек.

— Нет… ну, может отчасти. Я считаю это была та же сила, что шестьдесят стеклянных людей на смерть отправила. Та, что правит нами. Она строга, но справедлива. Расцвела Жемчужная деревня, люди чересчур богаты стали, совесть над ними власть потеряла, забыли, что должны быть благодарны, ценить должны работу и процветание, удачу свою и ближнего. Сила увидела это, решила напомнить ненадолго, что это такое, когда плохо и голодно. Отняла. Люди ее убедить не смогли трудом своей и жертвенностью. Ушли помощи у богов просить, себя недолго в пустом море промучили. Ничего сила и не отдала им. Но дети их своими убеждениями, упорством и трудолюбием в восторг ее привели. И так расщедрилась сила, что даже с излишками вернула. А они-богов благодарить…

Огненный опять не знал что ответить. Опять изумился, задумался. Про любовь опять вспомнил.

— А что любовь твоя? Ее видел? Докажи, что дорогого стоит. Но только так, чтобы я понял, — огненный человек смущенно опустил глаза.

Бумажный человек заметил это. И на его полупрозрачном лице сложилась улыбка.

— Попробую. В тот раз занесло меня на одинокую поляну, где-то между самыми высокими горами западных хребтов. Круглый год она была покрыта нежной изумрудной травой, и залита самым ласковым теплым солнечным светом. На этой поляне, в небольшом доме, доживали свой век двое смертных людей. Последних в своем роде. Муж с женой. Единственное, что было у него-это она, единственное, что было у нее-это он. Было их, вроде бы двое, но иногда представлялось мне, что они одно. Приняли и меня как своего, в доме спрятали, хоть и сразу признался я, что бесполезен, и ни для какой работы не гожусь. Они лишь повторяли: «Друг, никакая разумная душа бесполезной быть не может. Да и виноват ты разве, что хрупким существуешь таким? Правильный ум в тебе-чистый. Мы с тебя тепло берем для жизни нашей. Совсем ты не ненужный. Оставайся навсегда, для нас ты вовсе не бумажный».

Умолк на мгновение бумажный человек. И тихо, очень тихо произнес:

— Да виноват я, разве?…

Наступило молчание. Лишь мерцало пламя на измятом теле и тихо потрескивало вокруг.

Затем рассказ возобновился:

— Так и жили они наедине друг с другом. Но никогда я не видел, чтобы в доме в этом правила скука. Всегда была радость, чистота, тепло. Тоска бывало приходила, но на долго ими овладеть никогда не могла. Чтобы жила и цвела, и из дома их никогда не уходила любовь- много работали. И телом и душой. В саду работали, скот держали, пока совсем плохие не стали. Для души-картины писали, пели, стихи прекрасные наизусть учили и читали, танцевали, говорили много. А какие это были разговоры! Сколько любви в них было, мудрости, нежности, уважения. Так и кормили они души свои очень долго. Были дети у них, но вместе со всеми остальными погибли. Часто плакала жена и говорила: «Не надо молодым никогда в кучу сбиваться, чтобы силу найти да счастье. Много лет человек прожить должен, чтобы понять, что все внутри оно, в сердце носим. А захотят, знаю я, вернуться в деревню родную, а смерть уже никого не отпустит. Да и деревни уже нет. Только два старика одиноких…». И слезы тихо лились из ее темных блестящих глаз. Каждый вечер друзья мои спускались к морю, в надежде, что дети вернуться. А первое чудо было в том, что жили они уже сто семьдесят восьмой год каждый на свете этом белом. Как я потом случайно выяснил-немыслимый для них срок. Когда спросил их о том, как такое возможно, ответили мне, что живы до сих пор, потому что питает их любовь да работа. И пока будут надеяться они детей своих увидеть, и смогут удовольствие в жизни находить-быть им в мире этом сколько захотят. А захочется прекратить все, так воссоединит их смерть да старость с детьми. Такая договоренность была. Так оно и произошло. Потускнели в один день глаза у мужа с женой. Устали. А на следующий день уже глубокими стариками сделались. Наступил момент прощаться, я понял, что с этого похода к морю они не вернуться. Грустно мне было, поскольку думал, что вечную семью нашел себе я, забыл очень надолго нутро свою и природу. Но ни в чем не винил их, наоборот рад был, что свободны их души будут теперь от сомнений и горестей жизни долгой. Да и вообще не представляю я какого это-жить существу жизнь ему не отмеренную. Тяжело, наверное, себя лишним не чувствовать. Но муж с женой были людьми сильными и сами бы у себя жизнь великую бы отнять никогда не посмели. Ушли они. День нет, два нет, три нет. Решился и я наконец. Повесил на плечи и торс связку булыжников, надежно на мне висело килограмм 10 камней. И не поверишь, бродил я три дня, искал стариков своих милых. За все это время не было ни дождя, ни облака какого. Ветер был покоен. Погода ясная. Даже на всех моих привалах роса и влага любая обходила мое тело стороной. Была река на пути моем-обмельчала, были провалы-деревья повалило, я спокойно преодолел все. Изумлялся я и продолжал путь. И вышел я в итоге к тому самому берегу, куда каждый вечер ходили они. Вижу сидят в обнимку у самой воды два окаменевших силуэта. Побыл я еще с ними, с несколько часов, пока думал куда мне дальше. Взглянул последний раз на покойные безмятежные лица, скинул спасительные связки, да полетел.

За время беседы этой огненный человек будто бы растерял весь задор и стал другим. Перестал перечить, насмехаться, угрожать. Впервые ему приходится вести разговор «на равных». В котором никто не считался ни с его силой, ни с тем, что из огня он. Но точно другими глазами смотрел он теперь на своего рассказчика. Он чувствовал, что ему стали интересны мысли этого бумажного человека. А между тем, стемнело. Тело огненного человека мерцало на все окрестности. Оно отражалось от близлежащих гор и подсвечивало прекрасное маковое поле, расстилающееся ниже на равнине. После того как бумажный человек закончил свой рассказ о любви, огненный вдруг спросил:

— Так значит считаешь, что друзьям твоим, любовь жить бесконечно позволяла? А сила, про которую ты говорил в предыдущих рассказах. Как различил, что она тут не при чем?

— А я не сказал? — бумажный человек поднял на него удивленные глаза, — это все одно. Как бы по-разному не звучали человеческие истории, из чего бы не были сделаны их герои — из плоти, стекла, дерева, железа, огня-ей все равно. Во всех одно-душа, сила с нею связана. Душа-это часть этой силы. Она дана нам, как великий дар-понимать, то, чего не понимают деревья, камни, цветы. Любовь, жизнь, смерть, тоска, боль, горе, доброта, надежда, слава, отчаяние-это то, как люди научились различать ее вмешательства. Немного по-разному ощущается, но все она одна делает. Но все равно нам не подруга-сильнее нас, сильнее всего, бесконечно справедлива и вел`ика, она правит над живым. И над тобой тоже, — вдруг встрепенулся бумажный человек. Он кинул на огненного человека угрожающий взгляд, резко подскочил и двинулся в его сторону. Отпустил камень. Ветер вовсе пропал.

Огненный человек немного в смятении, успел только произнести:

— Ты чего, друг, сгоришь ведь в мгновение! Не вздумай ближе…

— Ты боишься уничтожить… меня?! Ты думаешь, что сможешь? Ты? Ничтожный, самодовольный глупец? Что жизнь меня столько веков от смерти берегла, чтобы ТЕБЕ взять потом и отдать? Ты меня не уничтожишь. Не под силу это такому как ты.

Никогда еще огненный человек не чувствовал ничего подобного-ему стало… страшно. Он уверовал в неуязвимость бумажного человека, не меньше его самого, и боялся необъяснимого величия, бесстрашия и ума этого невесомого безумца, и только успевал отбегать и уворачиваться, когда тот с криками: — Не возьмет меня твое жалкое пламя! Ничего не возьмет, жизнь великая, сила не допустит! Я сам эта сила! — пытался напрыгнуть на него.

Затем, так же резко, он вдруг замер. И спокойно, как было до этого, зазвучала его тихая умиротворенная речь:

— На что тебе такая сила дана была, если тебе до мира, как ты говоришь, «твоего» и до того, что происходит в нем дела никакого нет. Хоть правит в нем смерть, хоть несправедливость, хоть война-вы в стороне остаетесь и забавно вам все, гордыней своей лишь жить и жизнь свою ни за кого, кроме самих себя, не отдадите. А я везде был, где нужно было, но помочь не дано мне было. И так вдвойне я страдал от смерти чужой, от событий. Так и на что же и смерть не забирает меня как братьев моих бумажных… да не чувствую я себя их братом…. Так что же я? Зачем понимать мне да чувствовать дано, то, что по природе мне не по размеру? Быть может и правда в награду за годы, что мне не предназначенные я коротал в страданиях и потерях, жизнь мне единственный выбор дает-прекратить сам все могу, когда захочу и гибель свою сам изберу?

Не требовал он ответа у огненного человека, а лишь стоял, уставившись в землю. Огненный человек встал, подошел к своему бумажному другу настолько близко, насколько мог, и спокойно спросил:

— И какую бы ты выбрал себе гибель?

Бумажный человек поднял на него ясные белоснежные глаза и четко спокойно произнес:

— В огне!

И в следующую секунду кинулся на пылающую грудь огненного человека. Меньше мига было у них на объятия, до того, как одна долгая, замечательная, невесомая жизнь исчезла бы навсегда.

Бумажный человек воспламенился в мгновенье. Огонь вспыхнул на десятки метров вверх и вокруг. И был самых различных цветов-красного, синего, голубого, бирюзового, розового и других. Всю жизнь впитал его в себя в то мгновенье огненный человек. Всю боль, всю радость, всю любовь, всю душу и силу. А когда напитал он тело свое, на сколько мог, перекинулось пламя на горы и долины окрестные и горы и… поле маковое тоже все вспыхнуло пламенем чудесным этим, столько, сколько пять сотен лет в себе душа бумажная накопить успела. Горело все вокруг еще с неделю и ходили любоваться люди на волшебство это.

Сколько душ пожирал за свое существование пламенем огненный человек-десятки, сотни, тысячи?… А не получал никогда и ни от кого тепла столько. И понял тогда он, что гореть ему вечно теперь предстоит огнем этим удивительным. Не нужно было больше жизнь из других забирать. По-другому решил быть теперь огненный человек. А для себя рассудил, что встреча эта была обеоим судьбой уготовлена. Бумажному для того, чтобы душу свою безразмерную передать телу всесильному огненному. А огненному, чтобы стать наконец существом по-настоящему достойным. И получилось создание подобное богу, чистое и неуязвимое. Призванное любить и защищать, помогать и сочувствовать.

Розовое на нем горело пламя теперь-это любовь была, золотой огонь-жизнь, синий-сила, голубой — свет, красный-смерть. Будто бы сам он и стал той силой, о которой собеседник его твердил без конца. Так и пошел он по свету теперь-огнем своим волшебным, жизнь в равновесии держать и быть частью силой той великой, частью которой был и его удивительный бумажный друг.