Конец операции «Остайнзатц» [Геннадий Сергеевич Меркурьев] (fb2) читать онлайн

Геннадий Сергеевич Меркурьев, Георгий Васильевич Савин Конец операции «Остайнзатц»

Г. Меркурьев Г.Савин

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ 1974

8(С)277 М 52

Меркурьев Г. С. и Савин Г. В.

М 52 Конец операции «Остайнзатц» М., «Моск. рабочий», 1974. 168 с.

Разжечь национальную вражду, столкнуть местное население с партизанами, локализовать их боевые действия на железных дорогах, оправдать массовые карательные операции против мирного населения - таковы основные цели и задачи операции «Остайнзатц» («Акция на Востоке»), планировавшейся фашистским командованием в Западной Белоруссии в годы Великой Отечественной войны; Эта операция была сорвана советскими чекистами.

10604 - 011

М_________________27-74

М172(03) - 74

9(С)277

Издательство «Московский рабочий», 1974 г.

ОТ АВТОРОВ

В докладе Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева на торжественном заседании, посвященном 50-летию со дня образования СССР, отмечалось, что схватка с опаснейшим врагом человечества - гитлеровским фашизмом - наглядно продемонстрировала нерушимую дружбу советских народов и опрокинула надежды мирового империализма на возрождение национальных междоусобиц.

Одной из попыток врага в годы Великой Отечественной войны разжечь в западных районах страны национальную рознь была секретная операция «Остайнзатц» («Акция на Востоке»).

Вражеская провокация была сорвана благодаря самоотверженным и решительным действиям советских органов госбезопасности, белорусских партизан и подпольщиков.

С тех пор прошло более тридцати лет. Но ратный подвиг тех, кто сражался с фашизмом, всегда будет служить ярким примером самоотверженности и беззаветной преданности делу Коммунистической партии и социалистической Родины.

В основу положены подлинные события, восстановленные по архивным материалам, воспоминаниям разведчиков-чекистов и трофейным документам, захваченным советскими войсками.

Фамилии некоторых действующих лиц авторы сочли необходимым изменить.

Советским разведчикам-чекистам,

белорусским партизанам и подпольщикам -

участникам Великой Отечественной войны

с глубоким уважением посвящают авторы свою работу

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Когда над Москвой отзвучали последние залпы салюта в честь боевых действий 2-го Украинского фронта, начальник одного из управлений Народного Комиссариата госбезопасности, пожилой, крепкого телосложения генерал, отошел от окна и, приоткрыв дверь кабинета, сказал дежурному офицеру, находящемуся в приемной:

- Разыщите мне капитана Киселева, а потом свяжите меня с товарищем Сосновским из Белорусского штаба партизанского движения.

Не прошло и четверти часа, как в кабинет начальника управления вошел высокий молодой офицер и доложил:

- Капитан Киселев по вашему приказанию прибыл!

- Садитесь, товарищ капитан, - генерал движением руки указал капитану на кресло и прошел к своему месту за рабочим столом.

В это время находящийся в кабинете невысокого роста подполковник с открытым волевым лицом и посеребренными висками отошел от большой карты Белоруссии и, тепло поздоровавшись с Киселевым, сел за стол напротив капитана. Год назад в одной из жарких схваток с карателями подполковник Тулин был тяжело ранен, и, если бы летчики вовремя не доставили чекиста на Большую землю, неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая судьба.

Когда же он выздоровел, опытного кадрового разведчика оставили в аппарате НКГБ. Учитывая, что Тулин перед войной работал в органах НКВД Белоруссии, ему поручили руководство чекистскими группами, действующими в глубоком тылу немецко-фашистских войск группы «Центр».

Капитан Киселев почти угадал, что ему предстоит. Подполковник накануне беседовал с ним о западных областях Белоруссии, где Киселеву пришлось побывать накануне войны. Центр тогда контролировал разработку крупной диверсионно-террористической организации фашистской разведки в Гродно, которую вели белорусские чекисты. Киселев был откомандирован в Гродно для координации этой работы, ибо ответвления от этой организации шли и в другие области, и для оказания на месте практической помощи. Еще вчера он рассказал Тулину, как закончилась Гродненская операция. В канун войны шпионско-диверсионная банда, которая работала под контролем «Абвер-3» при группе немецко-фашистских войск «Померания», была выведена из строя, а участники ее арестованы. Предчувствия не обманули Киселева. Генерал сразу заговорил с ним о том, что предстояло делать в Белоруссии:

- Как вы, Николай. Александрович, отнесетесь к нашему предложению возглавить специальную разведгруппу для заброски в тыл врага?

- Если этого требуют интересы дела, я готов, - просто ответил Киселев, поднимаясь с места, и в этот момент начальник управления как бы почувствовал большую физическую силу этого человека. Будучи сам плотного телосложения и выше среднего роста, генерал вынужден был смотреть на Киселева снизу вверх. Он предложил капитану сесть.

- Но вы, как говорят, еще не совсем оправились от поездки на Украину, а путешествие в Белоруссию не обещает быть легким. Вот и товарищ Тулин, - кивнул он головой в сторону подполковника, - тоже побаивается, что ваше ранение может помешать выполнению задания.

- Не один я получил вражескую отметку, товарищ генерал, но это не значит, что можно отказаться от задания, которое приблизит нашу победу!

Во взгляде капитана отражалось недоумение. Казалось, он спрашивал Тулина, который хорошо его знал по зафронтовой работе на Украине, как тому могла прийти в голову мысль, что он, Киселев, с тридцать восьмого года работающий в органах госбезопасности, куда юн пришел по путевке Фрунзенского райкома партии Москвы, может отказаться от выполнения задания только на том основании, что рана в плече иногда давала о себе знать. За прошедшие годы войны он дважды побывал в тылу врага, не раз смотрел смерти в глаза. Несмотря на свою молодость, считался опытным командиром. Он хорошо знал нравы и обычаи фашистской контрразведки, в совершенстве владел немецким языком.

- Значит, решено, - обратился генерал к Тулину. - Свяжитесь с начальником отделения и передайте мое указание.

- Вы же хорошо знаете, товарищ генерал, - включился в разговор Тулин, - что сейчас никто добровольно не отдает своих людей, тем более такого работника, как Киселев. Я думаю, вам следовало бы откомандировать его своим приказом.

- Хотите иметь легкую жизнь, - нахмурив густые брови, произнес начальник управления, - и свалить на меня все упреки, что то или иное мероприятие по разработке бандеровского подполья задерживается из-за того, что руководство перебрасывает сотрудников отделения на другие участки?

Тулин ничего не ответил и только пожал плечами.

- Ну, хорошо, - после короткой паузы сказал генерал, - подготовьте приказ за моей подписью, а завтра доложите ваши предложения по составу группы.

В этот момент в кабинет просунулась голова дежурного офицера, сообщившего генералу, что его указание выполнено. Начальник управления поднял одну из трубок нескольких телефонов, стоящих на приставном столике.

- Добрый вечер, товарищ Сосновский! Не могли бы вы завтра, ну, скажем, часов в одиннадцать приехать к нам. Есть необходимость обсудить ряд вопросов по болотному краю. Возражений нет? Тогда договорились. До завтра!

Когда Тулин и Киселев вышли из кабинета начальника управления, подполковник по-дружески положил руку на плечо капитана:

- Не обижайся. Белорусские леса и болота требуют железного здоровья. Кроме того, твой начальник отделения просил не срывать тебя с разработки текущей операции.

- Начальник отделения слишком переоценивает мои возможности, - миролюбиво ответил капитан, - а что касается здоровья, то оно у меня пока в порядке.

- Вот только есть одно опасение - успеем ли мы что-либо там сделать, - сказал Киселев, когда они вошли в кабинет Тулина. - Ведь наши войска на Белорусском направлении ведут сейчас широкие наступательные операции, и, как видно из сводок, далеко не безуспешные. Вероятно, еще до наступления мая наши войска далеко вклинятся на территорию Белоруссии. И если говорить о действиях наших групп, то надо, видимо, ориентироваться уже на работу на территории Польши!

- Э, батенька, куда хватил! - улыбнулся Тулин. - Рановато еще, победа не дается так легко!

На следующий день, закончив довольно длительное совещание с Сосновским, начальник управления вновь вызвал капитана Киселева и подполковника Тулина.

- Товарищ Киселев, - обратился он к капитану, - изложите ваши соображения.

- Группа в девять человек подобрана. Вот список, - Киселев положил на стол лист бумаги. Генерал ознакомился и одобрительно кивнул:

- Согласен, но с некоторыми замечаниями. По опыту работы предыдущих наших групп, могу сказать, что состав одной из них должен быть человек десять - двенадцать. Обязательно нужно иметь двух или трех подрывников - специалистов этого дела. Далее, в группе должны быть бойцы, хорошо знающие белорусский язык.

Генерал встал из-за стола и пригласил своих собеседников к большой карте.

- Как вам известно, в результате осуществления Житомирско-Бердичевской операции наши войска, вступившие в Белоруссию, продвинулись на запад, форсировали Днепр и, овладев Рогачевом, улучшили позиции на правом берегу Березины. Однако командованию уже сейчас ясно, что дальнейшее наступление в условиях ограниченности в живой силе, технике, боеприпасах да еще при распутице невозможно. На какое-то время войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов будут вынуждены перейти к обороне для перегруппировки сил, подтягивания резервов и переукомплектования частей. Немецкое контрнаступление под Ковелем уже показало, что наши силы на этом участке еще недостаточны для проведения широкого наступления.

В этот момент открылась дверь, и дежурный офицер доложил, что на проводе майор Семибратченко.

- Здравствуй, Федор Тарасович! - взяв телефонную трубку, сказал генерал. - С возвращением на Большую землю! Да, мне докладывали о ваших злоключениях, но главное - всё теперь позади. Не задерживайтесь и прямо в Москву. Передай бойцам, что вся группа представлена к правительственным наградам… Да не мне спасибо… Хорошо, передам. До свидания!

Начальник управления положил трубку и пригласил своих собеседников сесть за стол.

- Молодец Семибратченко! Не только взял двух эмиссаров Бандеры, но и доставил их через линию фронта без единой царапины, - как бы про себя произнес генерал и после короткой паузы продолжал: - Ну, вернемся к белорусским делам. Вам, я полагаю, ясно, что перегруппировка наших сил не останется абсолютным секретом для противника и он будет принимать определенные контрмеры. Знать об этих мерах врага, точно установить маршруты передвижения их войск, пропускную способность транспортных артерий, места сосредоточения противника - вот первая задача вашей группы.

- Ясно, товарищ генерал, - ответил Киселев, записывая указания начальника управления в блокнот, лежащий на столе.

- Есть и вторая задача - установление слабых мест на транспортных магистралях противника, подготовка диверсионных операций на железных дорогах, мостах, переправах, с тем чтобы в определенный момент можно было бы вывести их из строя одним согласованным ударом.

И наконец, третья задача, - продолжал генерал. - Нам хорошо известно, что немцы забрасывают в партизанские отряды свою агентуру. Делается это не только для того, чтобы следить за действиями партизан сейчас и пытаться сорвать их, но и с более далеким прицелом: оставить на нашей земле «консервы». У нас есть данные, что гестапо применяет сейчас такой ход: полицаев, старост и прочий сброд, сотрудничавший с ними в других местах, перебрасывают подальше от этого места и внедряют в партизанские отряды. Расчет фашистов прост: побыв какое-то время в партизанском отряде и соединившись с частями Советской Армии, эти бывшие фашистские лакеи получат отличное прикрытие и попытаются избежать заслуженной кары. Нам необходимо выявить таких засланных фашистами «липовых» партизан. Кое-что делается по этой линии и в самих отрядах. Но ваша задача - нащупать каналы заброски, выявить передвижение и «исчезновение» отдельных полицаев из зондеркоманд и полицейских комендатур, постараться добыть на них установочные данные, приметы и фотографии.

- Ясно, товарищ генерал, хотя уже сейчас вижу, что это будет, пожалуй, труднейшая часть задания.

- Да, эта работа потруднее, чем просто снять часового или пустить поезд под откос. Тем более, что вашим противником в Белоруссии будет штандартенфюрер СС Эрих Эрлингер, доверенное лицо самого Гиммлера. Товарищ Тулин, напомните-ка нам, что это за фигура.

Тулин раскрыл лежащую перед ним папку.

- Штандартенфюрер СС Эрих Эрлингер, командующий охранной полицией и СД в Минске, третье лицо фашистской администрации в Белоруссии. Является практически главным руководителем СС, СД и гестапо и координирует всю работу этих органов по борьбе с партизанами. Наделен неограниченными полномочиями. Известно, что под его руководством проводятся блокада партизанских отрядов и операция по созданию фальшивого «движения сопротивления», которое прикрывается вывеской «центрального комитета освобождения Западной Белоруссии». Его руководитель, «белорусский националист Ваксов», на самом деле оберштурмфюрер СС Шлегель, правая рука Эрлингера. Не исключено, что именно Эрлингер является тем лицом, о котором нам сообщили белорусские подпольщики как о руководителе специального отдела «Н», насаждающего на оккупированной Белоруссии сеть из шпионов и провокаторов.

- Как видите, капитан, кое-чем мы располагаем, - продолжал генерал. - Вам придется поискать пути подхода к Эрлингеру и, во всяком случае, нащупать его агентуру, так называемых «борцов сопротивления». Учтите, противник не дурак, хотя, как мне кажется, вам это напоминать излишне. Он может подсунуть вам, да и нам, материалы на некоторых честных людей с целью их компрометации, а своих верных слуг посадить в тюрьму или лагерь, устроив затем им побег, да еще и дать возможность прихватить с собой несколько честных человек для закрепления легенды. Работа здесь должна быть ювелирная. Ваша задача - собрать и передать нам документальные данные, а уж мы их проверим через командование партизан и партийный актив, борющийся с немцами на территории оккупированной Белоруссии.

- Я могу ознакомить капитана с некоторыми данными, которые помогут ему выйти на Эрлингера и его подручных, товарищ генерал? - обратился Тулин к начальнику управления.

- Да, непременно. И продумайте связь с партизанами и подпольщиками района, близкого к району действий группы капитана.

Через два дня начальник управления утвердил план-задание группы Киселева.

- Ну, а теперь, если у вас нет вопросов, - обратился он к капитану, - забирайте людей - и на подготовку. Времени у вас остается мало. Не нам учить вас, что надо делать. Вы уже ходили в тыл к немцам. Постарайтесь, чтобы все ваши товарищи использовали ваш опыт. А сами поглубже изучите опыт белорусских партизан. У них есть чему поучиться.

В тот же день двенадцать разведчиков-чекистов отправились на базу подготовки.

ИНЖЕНЕР ЭТТИНГЕР И ЕГО ПЛАНЫ

Резко затормозив, новенький «хорьх» словно вкопанный остановился у подъезда трехэтажного старинного особняка. Два автоматчика, стоящие на посту, узнав штурмбанфюрера Херсмана, вытянулись по команде «смирно». Эсэсовец небрежно отдал честь и, быстро поднявшись на второй этаж, вошел в приемную командующего охранной полицией и СД в Минске Эриха Эрлингера.

- Штандартенфюрер у себя? - спросил он дежурного офицера.

- Да, господин штурмбанфюрер, он вас ждет! Хозяин кабинета, высокий мужчина средних лет с волевым лицом и проницательными глазами, приветливо встретил вошедшего.

- Сначала ознакомьтесь с последними донесениями с мест, - сказал Эрлингер, передавая Херсману папку с документами, которую достал из сейфа, - а потом предупредите Бенкмана и Густке: выезд в Гродно через три часа!

- Нам сейчас предстоит, штандартенфюрер, какое-либо срочное следственное дело? - поинтересовался Херсман, передавая шефу папку с документами.

- Не совсем! Вы и Густке поработаете с местными представителями СД и абвера, а я и Бенкман встретимся с агентами. Задача общая - выяснить странное явление: с одной стороны, русское командование призывает партизан к активным действиям, а на деле их активность спадает, что не является прямым результатом наших усилий, хотя нами в этом направлении и немало сделано.

- Но этому надо только радоваться, штандартенфюрер, - ответил Херсман, удивляясь тому, что его шеф вдруг обеспокоился «бездеятельностью» партизан. - За три года и мы научились эффективно бороться с лесными бандитами. Вспомните хотя бы такую блестящую операцию последнего времени, как разгром партизан в полоцко-лепельской зоне!

- Блестящая на бумаге, - заметил Эрлингер. Херсман являлся его доверенным лицом, и штандартенфюрер нередко довольно откровенно делился с ним своими мыслями. - Более шести полевых дивизий с танками и авиацией не смогли раздавить и уничтожить этих, как у нас принято называть, бандитов. Мало того, что нам не удалось их ликвидировать, они еще совершенно безнаказанно решили проводить в своих районах весенний сев.

Эрлингер, конечно, не знал, что в апреле 1944 года

Центральный Комитет Коммунистической партии Белоруссии дал указание подпольным партийным организациям и командованию партизанских отрядов и бригад провести среди населения соответствующую массово-политическую работу и добиться засева всего ярового клина. Эта директива была вызвана тем, что фашистская администрация в Белоруссии, предчувствуя шаткость своего положения под ударами Советской Армии на захваченной территории, решила обречь белорусский народ на голодную смерть.

В связи с этим гитлеровцы под угрозой расстрела запретили крестьянам вести подготовку к посеву яровых, отбирали семена, скот, сельскохозяйственный инвентарь и решили уничтожить озимые посевы.

- Агентурными данными установлено, - продолжал Эрлингер, - что командование партизан приказало раздать до половины всех лошадей из своих отрядов для безлошадных крестьян на весь период сева. Уже одно это, как ни горько признавать, говорит о полной безрезультатности нашей операции «Фрюлингфест».

- В таком случае надо, видимо, говорить о том, что праздник весны празднуем не мы, а партизаны?

- Это утверждение недалеко от истины! Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Если русские планируют летнюю наступательную кампанию на Украине, а к такому выводу склоняется наш генералитет, то в Белоруссии, по законам элементарной военной стратегии, должна возрасти активность партизан, а на деле все происходит наоборот! А если русские хотят нас дезинформировать? Представляете, чем все это может кончиться? Короче говоря, нашу агентуру надо крепко потрясти, и не только для того, чтобы установить слабые места партизан, а главное, выяснить, почему здешние партизаны вдруг стали «ленивыми»? Именно для проведения такой работы я и попросил откомандировать вас, Вернер, в мое распоряжение. У вас есть опыт работы в Эстонии, где, как утверждает штаб РСХА, вы довольно успешно справлялись с партизанами.

- Сделано немало, герр штандартенфюрер, но ваши слова с оценкой моих действий звучат преувеличением, - ответил Херсман.

Но он явно скромничал. До Белоруссии штурмбанфюрер возглавлял охранную полицию войск СС в оккупированной Эстонии и безжалостно расправлялся с эстонскими патриотами.

Во второй половине дня из Минска в район Гродно вышли две машины - армейский вездеход и легковой автомобиль марки «хорьх». Вездеход вел шофер в форме солдата вермахта со знаками различия обер-ефрейтора. Рядом с ним на переднем сиденье находился майор саперных войск, а на заднем сиденье расположился пожилой человек в полувоенной форме без знаков различия, которую обычно носили чиновники службы Тодта, занимающейся дорожным строительством. За рулем «хорьха» сидел ефрейтор. В машине были еще два капитана инженерных частей вермахта.

Этот маленький кортеж проходил через все контрольно-пропускные пункты совершенно беспрепятственно, хотя часовые на КПП тщательно проверяли рейсовые документы у других военных машин. Этому кортежу путь открывали два специальных зеленых пропуска с черной окантовкой, которые водители показывали старшему на КПП.

Ни водители встречных машин, ни те, которые оставляли за собой вездеход и «хорьх», не могли подумать, что в вездеходе едет командующий охранной полицией и СД в Минске штандартенфюрер СС Эрих Эрлингер. Правда, в кармане его френча лежали документы на имя инженера-дорожника Эрвина Эттин-гера. Но это был такой же маскарад, как и форма одежды водителей машин и сопровождавших Эрлин-гера офицеров, которые принадлежали к «черной гвардии» нацистов - СС.

Эрлингер являлся не только третьим лицом фашистской военной администрации «Ост» в Белоруссии, но и одним из крупных специалистов СС по вопросам агентурной работы. С 1933 года он прошел большую школу подрывной деятельности против коммунистического и социалистического подполья в Германии, занимался созданием «пятой колонны» во Франции, побывал на Балканах, а затем был отозван на работу в главный штаб РСХА - Главное управление имперской безопасности.

Но здесь он продержался недолго. В связи с разгромом 6-й армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом и активизацией партизанского движения, особенно на территории Белоруссии, фашистская верхушка решила серьезно заняться чисткой глубоких тылов на Восточном фронте. Вспомнили они и об Эрлингере, который и был назначен командующим охранной полицией и СД в Минске.

Эрлингер был категорически против встреч и бесед с агентурой в помещениях местных органов гестапо и СД, к чему нередко прибегали малоопытные сотрудники службы безопасности, считавшие себя полноправными хозяевами оккупированных земель и пренебрежительно относившиеся к разведке партизан или групп сопротивления.

Эрлингер постоянно старался внушать своим сотрудникам, что вызов агента в служебное помещение, беседа с ним в помещении жандармерии, комендатуры или даже в гешефте старосты или бургомистра рано или поздно приведут к провалу этого агента.

Одной из главных забот штандартенфюрера было оборудование явочных квартир в городах оккупированной Белоруссии, преимущественно подальше от центра, в районах, приближенных «к партизанским зонам».

Связь с агентурой, заброшенной СД в партизанскую зону, была очень затруднена: агент был не волен распоряжаться собой. Однако ему давались один-два адреса в городах или селах вблизи зоны действия партизан, куда он мог заглянуть, будучи направлен с каким-либо заданием из пределов «партизанского края». Там он мог по паролю оставить свое донесение, назначить следующую встречу или найти другую связь.

На этих же квартирах Эрлингер принимал свою агентуру, работающую на территории, где хозяйничали оккупанты. То ли по стечению обстоятельств, то ли по прихоти Эрлингера его явочные квартиры во многих городах размещались вблизи костелов, церквей или развалин монастырей и замков. Возможно, это делалось и для того, чтобы не слишком грамотный агент быстрее мог сориентироваться в незнакомом городке и быстрее отыскать нужный адрес.

Явочные квартиры были расположены, как правило, очень удачно: Эрлингер мог выбирать себе любое помещение. Но одного он не мог избежать - в этих домах всегда жили немцы. В одном случае это была небольшая команда солдат хозяйственной службы, хотя под мундиром солдата вермахта скрывался всегда солдат СС. В другом случае - это группа чиновников гражданской администрации оккупантов, которую также изображали одетые в штатское эсэсовцы. Эти жильцы и постояльцы охраняли помещение, где иногда Эрлингер оставлял некоторые относящиеся к данному району агентурные и оперативные документы. А когда на квартиру прибывал сам шеф - инженер-дорожник Эрвин Эттингер, - они обслуживали его и прибывших с ним лиц.

Понимая, что в условиях Белоруссии пребывание на явочной квартире эсэсовцев, замаскированных под солдат или штатских чиновников, неизбежно зло, штандартенфюрер старался, чтобы к дому было несколько подходов по глухим улицам и переулкам, через сады или огороды.

…В дом на Замковой в городе Лида, где находилась явочная квартира Эрлингера, можно было пройти с Минского шоссе через улицу Калинина, через огороды со Слонимского шоссе, проехать на лодчонке по реке Лидейке, пройти дворами мимо развалин замка с главной магистрали города. Если посетитель приходил через одну калитку, его в темноте выпускали через другую. Часто его отвозил на лодке один из солдат, проживавших в доме, и выпускал на берег за чертой города где-нибудь на Слонимском шоссе. Примерно так же были расположены явочные квартиры Эрлингера в Гродно на Подольской улице около Бернардинского костела и в Новогрудках, недалеко от церкви Бориса и Глеба…

- Роттенфюрер, - Эрлингер положил руку на плечо водителя, - добавьте немного скорости. Я хотел бы быть на месте до полуночи.

- Яволь, герр штандартенфюрер!

- Кроме того, герр штандартенфюрер, - включился в разговор Херсман, - по этим дорогам все же лучше не путешествовать по ночам. Эти проклятые лесные разбойники - партизаны отваживаются нападать на наши колонны даже на магистральных шоссе!

- Ну, ну, Вернер, не будьте трусом, партизанам нет никакого смысла рисковать, чтобы получить в качестве трофея две подержанные машины и уничтожить трех офицеров и одного штатского.

- Если бы они знали, каких офицеров и какого штатского они могут заполучить, то, наверное, пошли бы на многие жертвы!

- Вот в том-то и дело, что они этого не знают! Вспомните, Вернер, печальный урок гебитскомиссара Барановичей Фридриха Фенца. Он с большой помпой и немалой охраной поехал на охоту, а чем это кончилось?

- История фон Файта еще печальнее, герр штандартенфюрер. Он угодил в руки партизан живым!

- Вот именно! Поэтому я и не афиширую свои поездки. Лучше ехать в старой машине и без эскорта, чем большим эскортом привлечь внимание партизан.

Водитель прибавил скорости, и под размеренный шум мотора Эрлингер понемногу стал клевать носом.

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Когда вечерняя мгла опустилась на землю, с полевого аэродрома N-ской гвардейской авиационной дивизии близ Рогачева поднялся Ли-2, а вслед за ним четыре бомбардировщика. Быстро догнав транспортник, Пе-2 сбавили скорость и, набирая высоту, пошли к линии фронта…

Дежурный на КП аэродрома обратил внимание командира полка на то обстоятельство, что четырем «петляковым» будет трудновато удерживать строй с менее скоростным Ли-2, которого, по его словам, «непонятно зачем послали вместе с бомбардировщиками в групповой полет».

Летчик-подполковник с Золотой Звездой Героя на гимнастерке, о чем-то вполголоса разговаривавший с немолодым уже подполковником в полевой форме без каких-либо эмблем, определяющих его принадлежность к какому-либо роду войск, не обратил никакого внимания на это замечание дежурного. Однако, когда тот, продолжая развивать начатую им самим тему монолога, пробурчал, что такой состав летного отряда напоминает ему известную басню Крылова про лебедя, рака и щуку, подполковник резко повернулся к нему и голосом, не предвещавшим добра, сказал:

- Товарищ лейтенант, займитесь каким-либо делом. Иначе вам придется вспомнить не Крылова, а дисциплинарный устав, причем его раздел, трактующий не о поощрениях, а о взысканиях.

- Есть, товарищ подполковник! - ответил лейтенант и с озабоченным видом стал изучать карты, разложенные на столе.

- Связь с «седьмым» поддерживать регулярно! - приказал командир полка дежурным на КП и предложил подполковнику Тулину пройти в его блиндаж.

Напоминание о «седьмом» только ухудшило настроение дежурного лейтенанта. «Седьмой» - командир первой эскадрильи, ас, на счету которого имелось в несколько раз больше боевых вылетов, чем лет лейтенанту, - был его кумиром.

Прибыв в полк в разгар боев, когда наши войска вели бои за Мозырь, Жлобин, форсировали Днепр у Рогачева, лейтенант был свидетелем, а позже и участником нескольких вылетов в составе эскадрильи «седьмого», когда тот, проведя свои машины через заградительный огонь немцев, заходил на их позиции с запада и бомбил с предельной точностью их окопы и огневые позиции, на которые вела наступление наша пехота. То, что делал «седьмой», по убеждению лейтенанта, было высшим классом, ювелирной работой.

И вот сегодня - совсем непонятный вылет в сопровождении транспортного Ли-2, который бы он, лейтенант, рассматривал только как личное оскорбление. Лейтенанту также было неизвестно, что несет в своем круглом теле этот тихоход. Впрочем, это и не интересовало его. Он искал в уме и находил подходящие статьи уставов и наставлений, исключающие возможность группового полета пикирующих бомбардировщиков с транспортным самолетом.

Видимо, примерно этими же соображениями руководствовалась и немецкая служба ПВО, доложившая евоему командованию, что «пять русских бомбардировщиков пересекли линию фронта и движутся в глубь расположения группы армий «Центр». Густая облачность не позволила рассмотреть силуэты самолетов и увидеть то, что так изумило и даже возмутило молодого лейтенанта на КП бомбардировочного полка.

- «Седьмой» спокойно прошел линию фронта и меняет курс, - доложил заглянувший в землянку командира полка дежурный на КП.

- Хорошо, можете быть свободным. - И, когда дежурный вышел, подполковник, обращаясь к Тулину, сказал: - Совершен противозенитный маневр. Сейчас они пройдут немного на север, а оттуда лягут на курс к точке выброса. Пусть немцы погадают, какую же цель летят бомбить наши ребята.

- Хорошо, если они не догадаются о главной цели этого полета - выброске людей.

- Не думаю. Обратите внимание, даже наш офицер не понял, почему в строю бомбардировщиков идет один транспортный самолет. А он его видел. Если служба ПВО противника засекла проход машин через линию фронта, то и они не додумаются до того, что в строю бомбардировщиков идет транспортник. Поймите, мы не зря поломали весь ваш план выброски. Детали нам здесь виднее, чем из Москвы. Да и характер врага, который стоит против нас, нам известен лучше.

- Что ж, может, вы и правы. Действительно, характер фашиста, который стоит против вас, вы знаете лучше. Но то, что я согласился на изменение плана, да еще утвержденного нашим руководством, может мне дорого обойтись. Не говоря уже о том, если выброска сорвется…

- Оставьте грустные мысли. Пятерку повел лучший летчик полка. Это не просто хороший бомбардировщик, это стратег воздушного боя, это, в конце концов, хитрющий человек. Садитесь-ка лучше ужинать.

За ужином, который командир полка поглощал с завидным аппетитом, подполковник Тулин почти не ел, продолжая обдумывать измененный план выброски группы капитана Киселева.

После совещания с представителями авиации фронта, где обсуждался вопрос о средствах и способах выброски этой группы в тыл к немцам, начальник управления утвердил предложенный Тулиным план выброски.

Однако он поинтересовался, почему Тулин и Киселев отказались от высадки группы прямо на один из партизанских аэродромов и предпочли выброску на парашютах.

План высадки чекистов на один из партизанских аэродромов действительно казался более простым и надежным, чем выброска их на парашютах, но Тулин считал, что дальнейшая работа группы может значительно осложниться.

И он был близок к истине. Ранней весной 1944 года немцы предприняли крупную акцию «Праздник весны» по уничтожению партизанских отрядов и соединений в Белоруссии и плотно блокировали выходы из партизанского края.

Не было никакой гарантии, что немецкая служба ПВО, накопившая за годы войны большой опыт контроля над районами дислокации партизанских соединений, оставит без внимания прилет транспортника с Большой земли. А если такой рейс она обнаружит, то немедленно будут усилены контроль и блокада партизан в этом месте.

Выброска группы на парашютах в районе, где нет активных действий партизан и где немцы были не так насторожены, давала больше шансов, что разведчики не будут обнаружены. Тем более, что хутор лесника в районе станции Желудки, который намечался в качестве основной базы чекистов, находился как бы в тылу немецких войск, блокирующих слонимско-дятловскую партизанскую группировку.

Высадка чекистов на партизанский аэродром не только расшифровывала бы появление этой спецгруппы перед немцами, которые могли получить о ней сведения через свою агентуру в партизанском крае, но и была признана нежелательной еще по одной причине.

1-й Белорусский фронт приблизился к партизанскому краю, и теперь к партизанам летали не только летчики авиации дальнего действия маршала Голованова, но и пилоты из частей фронтовой авиации, не имевшие такого опыта «хождения» в немецкий тыл к партизанам, как головановцы.

Да и противник стал за годы войны хитрее. Он вел тщательное наблюдение с воздуха за партизанскими аэродромами и, как только обнаруживал на них посадочные сигналы в виде костров, выложенных треугольником, квадратом или другой фигурой, немедленно сообщал об этом своему командованию.

Восточнее обнаруженных костров, но на примерном курсе самолета, идущего от линии фронта, выкладывался и зажигался такой же сигнал, а иногда и несколько сразу. Советские экипажи, увидев несколько одинаковых сигналов, естественно, дезориентировались и часто возвращались на Большую землю ни с чем.

Были, однако, и трагические случаи, когда пилот сажал машину на выложенный немцами сигнал, точно соответствовавший сигналу партизанского аэродрома, или выбрасывал на такой сигнал груз - боеприпасы, оружие, снаряжение, медикаменты.

Для заброски группы Киселева авиация дальнего действия не могла выделить ни одного экипажа, так как головановцы имели в это время задание обрабатывать глубокие тылы немецких войск, и выброска чекистов была поручена фронтовой авиации.

Когда подполковник Тулин прибыл на один из полевых аэродромов 16-й воздушной армии и представился командиру полка «пешек» - так любовно называли «Пе-2», - тот поначалу поворчал, что его заставляют заниматься не своими делами, но потом ввел Тулина в обстановку и дал несколько квалифицированных советов по выброске, в результате чего план, намеченный в Центре, претерпел значительные изменения.

- Пойми меня правильно, друг мой милый, - почти ласково говорил командир полка Тулину, угостив его обедом и выслушав детали плана, относящиеся к переброске группы Киселева в немецкий тыл. - Могу я тебе дать транспортник, экипаж и даже сопровождение, если ты попросишь. Ну, в общем, все, что предусмотрено твоим планом.

- Не моим, - поправил его Тулин, - а планом Центра, от которого отступать я не имею права.

- Подожди. Слушай дальше. Ну, повезем мы твоих ребят через линию фронта, завезем в указанный квадрат, выбросим и вернемся обратно ночью. Но ведь не спим не только мы. Фашист тоже не дремлет. И доложат его наблюдатели своему начальству: вот, мол, русский транспортник прошел к нам в тыл, дошел до такого-то квадрата и повернул назад. Оно поймет, что это не простая прогулка «русского Ивана» в немецкий тыл. А раз посадки этот самолет в партизанском крае не делал, разведку и аэрофотосъемку по причине темной ночи вести не мог, то остается одно - выброска десанта или группы диверсантов. И как только немецкое начальство придет к такому выводу, а не прийти к нему оно не может, оно нажмет кнопку, вызовет подчиненных и прикажет им прочесать район возможной выброски и вообще все районы по курсу советского транспортника. Уловил?

- Уловил, - улыбнувшись, ответил Тулин.

- Ну, а раз уловил, то понимаешь, что при такой выброске мы сразу наводим противника на след твоих парней и на пятьдесят процентов ставим под удар всю вашу хитрую операцию с самого ее начала. - Командир полка встал, бросил на лежавшую перед ним на столе карту карандаш и потянулся.

- Ладно, - Тулин тоже поднялся из-за стола, - план наш ты раскритиковал. Критиковать всегда легче, а вот что ты можешь посоветовать по этому плану?

- Спросил-таки совета! - довольно рассмеялся летчик. - Нам, между прочим, вот эти штуки, - он показал на свою Золотую Звезду, - дают не только за то, что мы бомбы швыряем. При этом еще и думать, и даже хитрить приходится, и наверное не меньше, чем вашему брату.

- Ну, знаешь, - возразил Тулин, - мы тоже не только мыслители. Как ты можешь понять, наши ребята в тыл к немцам не на литературный диспут летят…

- Ну, ну, не кипятись, слушай лучше мой совет. Противник почти привык, что мы совершаем на его тылы налеты, бомбим узлы дорог и станции. Давай сделаем так. Транспортный самолет с твоими ребятами пойдет вместе с бомбардировщиками.

Командир полка подошел к карте, взял карандаш:

- Вот гляди, здесь железнодорожный узел Лида. Это рядом с квадратом выброски. Немцы, по данным разведки, гонят сейчас по этой линии из района Вильнюса к Минску и дальше немало транспортов. Видимо, перебрасывают части на Украину, после того как здесь у нас наступление приостановилось. Бомбардировщики ударят по железнодорожному узлу, и, пока они сделают несколько заходов, транспортник дотянет твоих ребят до квадрата и выбросит их тихо и спокойно. А обратно он пойдет опять вместе с бомбардировщиками. Немцы и не подумают, что имела место выброска людей. Решат, что это очередной налет на железнодорожный узел. Конечно, я не утверждаю, что они не решат ничего другого, но, во всяком случае, риск, что они будут знать о выброске группы диверсантов, сведется к минимуму. Согласен?

- Я-то, может быть, и согласен. Да вот будет ли согласно мое руководство с изменением плана, я не знаю. Да и времени для связи с Центром по этому вопросу у меня нет.

- Ну что ж, представь, что ты в дальнем рейсе и связи с базой у тебя нет. Принимай решение сам. Если не согласен с моим вариантом, я могу выполнить ваш план, отвезу твоих ребят на транспортном, дам прикрытие, если потребуешь, но смотри, как бы они не попали прямо к немцам в камеру…

Предложение командира полка о плане выброски группы Киселева выглядело весьма разумным. Подполковник Тулин взял риск за изменение плана на себя, и теперь двенадцать разведчиков-чекистов летели на транспортном самолете, который шел в строю бомбардировщиков, имевших задание нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу Лида.

Полет проходил спокойно, но от монотонного шума моторов клонило ко сну, и чекисты дремали, поудобнее устроившись на откидных металлических скамьях. Только радистка все время беспокойно инструктировала двух ребят, которые должны были прыгать с упаковками портативной радиостанции «Север».

Задремал и капитан Киселев. Проснулся он оттого, что летчик из экипажа самолета тормошил его за плечо и приглашал пройти в носовую часть к пилоту. Протиснувшись по узкому проходу мимо радиста в носовой отсек, Киселев наклонился к командиру корабля.

Стараясь перекричать рев моторов, командир сообщил, что «семерка» приказал подготовиться к маневру - бомбардировщики начинают бомбить станцию, а штурман должен определиться и взять курс на юго-запад от Лиды вдоль железной дороги Лида - Мосты.

Сколько Киселев ни вглядывался, он ничего не мог разобрать внизу. Вдруг впереди вспыхнул яркий свет. Это первый бомбардировщик сбросил осветительную бомбу. И почти в тот же момент на земле вспыхнули красные фонтанчики взрывов, навстречу в небо поднялись трассы снарядов и пуль, а пол под ногами капитана стал проваливаться. Схватившись за спинки сидений командира и второго пилота, Киселев еле удержался на ногах. Машина шла в крутом левом вираже, но вот она выровнялась.

Поглядев в окно за спиной второго пилота, капитан увидел вдали огонь и еще несколько венчиков взрывов. На станции начался пожар. Бомбардировщики, видимо, делали следующий заход, совершив противозенитный маневр. Четыре луча прожектора шарили в небе, пытаясь захватить в свои щупальца бомбардировщики,

- Ну, штурман, ищи «железку», - услышал Киселев, уже выходя из носового отсека.

Почти вслед за ним вышел второй пилот и прокричал ему, что через пять минут «будем на месте». Штурман нашел «железку»: только что прошли над составом, который шел к Лиде, но остановился на перегоне, видимо из-за бомбежки, хотя мер маскировки и не принял.

- Сейчас, - сказал второй пилот, - возьмем чуть-чуть вправо, и будет ваш квадрат.

Киселев хотел подать команду «Приготовиться!», но увидел, что ребята и так уже готовы. Даже вытяжные фалы пристегнуты к штанге и бойцы стоят вдоль борта.

Второй пилот прошел в носовой отсек и почти сразу вернулся обратно. Он подошел к двери, взялся за рычаг открывания и еще раз прокричал Киселеву:

- Прыгайте двумя группами на двух заходах по сигналу! - рванул рычаг и открыл дверь. В самолет ворвался холодный апрельский ветер.

Ребята сгруппировались у двери по борту. Киселев подошел последним, пристегнул карабин своего фала к штанге. Почти в это же время раздался зуммер, над входом в носовой отсек замигала лампочка, второй пилот закричал:

- Пошел!

Первая шестерка как бы провалилась в дверь, от нее остались на штанге только вытяжные фалы.

- Стоп, - закричал второй пилот, - сейчас командир зайдет на второй круг, высота восемьсот пятьдесят!

И в этот момент произошло что-то непонятное. Снизу к самолету потянулись трассы пулеметных очередей. Одна очередь прошла по правому крылу, зазвенело стекло иллюминатора около Киселева. Второй пилот, придерживавший правой рукой дверь, отдернул руку и сморщился. Тут же Киселев заметил, что у него потемнел и намок от крови рукав гимнастерки.

- Задраивай люк! - вдруг закричал радист, выскочив из носового отсека, но, увидев кровь на рукаве второго пилота, подбежал к двери и стал ее закрывать.

- Стой, а как же мы? - закричал Киселев.

- Не мешай, приказ командира! - ответил радист, отодвигая капитана от люка.

Киселев быстро отстегнул карабин вытяжного фала парашюта и устремился в носовой отсек к командиру.

- Черт возьми! - прокричал тот ему. - Что у них здесь за объект, если такая плотность зенитного огня?, И куда смотрела ваша разведка?

- Командир, - крикнул Киселев, - выбрасывай и нас!

- Куда, к немцам в пасть? Хорошо, что ещемотор не задели.

- Мне все равно куда, там внизу наши товарищи, и мы должны быть с ними.

- Да погоди, не горячись, отойдем немного и подумаем.

- Некогда думать, мы и так далеко ушли. Где мы сейчас?

- Километрах в пятидесяти от квадрата, пересекли «железку», идем южнее ее.

- Ну и хорошо. Прыгаем здесь, пока не подошли близко к городу. Я приказываю.

Киселев вышел из носового отсека, подошел к радисту, который перевязывал руку второму пилоту, и приказал:

- Открывай!

Тот отрицательно покачал головой.

- Открывай, приказываю! - еще раз прикрикнул Киселев, и его лицо побледнело от гнева. Тут же раздался звук зуммера и замигала лампочка. Радист открыл дверь и крикнул:

- Пошел!… С богом, ребята!

Конца фразы Киселев, прыгавший последним, уже не расслышал. Земля с высоты казалась темной, зловещей бездной.

«ФРАЙВАЛЬД! ПОРА ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ!»

Закончив свои дела в Гродно, Эрлингер выехал в Лиду, но в трех километрах от города машины были остановлены.

- Русские бомбят железнодорожный узел, - доложил дежурный на КПП и настоятельно рекомендовал господам офицерам переждать за городом, чтобы не попасть под случайную бомбу.

Только после полуночи вездеход и «хорьх» проскочили в город, свернули с Минского шоссе на улицу Замковую и остановились у небольшого особняка около развалин старого рыцарского замка. Солдат, прогуливавшийся у решетки ограды и переговаривавшийся с другим постовым, подскочил к воротам, открыл их, и машины въехаливо двор. Эрлингер и офицеры вышли из машин и направились к дому, а шоферы быстро загнали машины в сарай. Двор опустел, только солдат продолжал ходить по двору да со стороны огорода, гремя цепью по проволоке, бегал огромный волкодав.

Эрлингер, за которым следовал Херсман, прошел в одну из комнат, обставленную как кабинет. На большом и широком письменном столе стояли два телефонных аппарата, один из них - полевой, армейского типа. Два мягких кресла и столик с коробкой сигар занимали один угол, диван и торшер - другой. Стены были оклеены обоями, на одной из них почти до потолка тянулась изразцовая стенка голландской печи, топка которой, видимо, находилась в соседней комнате. Кроме двери, через которую в кабинет вошел Эрлингер, имелась еще одна дверь в углу за креслом.

Штандартенфюрер сел в кресло, предложив штурмбанфюреру занять другое, стоящее перед закрытой дверью. Только Херсман опустился в кресло, как дверь бесшумно открылась, и за его спиной вырос здоровенный солдат с красным, обветренным лицом. Хотя все произошло совершенно бесшумно, но штурмбанфюрер почувствовал, что у него за спиной кто-то есть, и вздрогнул.

- Спокойно, Вернер, - произнес Эрлингер. - Раз уж вы теперь будете пользоваться этой квартирой, то вам надо знать некоторые ее секреты или, лучше сказать, неожиданности. Если вы принимаете человека, которому не очень-то доверяете, а должен вам сказать, что здешней агентуре я никогда полностью не верю, то садитесь всегда так, как и я, а вот здесь, на подлокотнике, имеется кнопка. Стоит ее нажать, и у вашего гостя за спиной появится Тео или один из его коллег, с которыми вы познакомитесь…

- Надеюсь, вы имеете в виду обычное знакомство с Тео, а не знакомство с его кулаками, - криво усмехнулся Херсман.

- Тео, что у вас делалось в городе до моего приезда?

Тео сообщил штандартенфюреру, что в доме его ожидает прибывший несколько часов назад инженер-железнодорожник, которому здесь была назначена встреча, и что начальник местного отделения гестапо унтерштурмфюрер Фрайвальд просил соединить его с господином штандартенфюрером, как только тот прибудет в Лиду.

Из разговора с Фрайвальдом Эрлингер узнал, что налет русских бомбардировщиков на железнодорожный узел нанес урон, который «не превышает нормы». Кроме того, Фрайвальд сообщил, что как раз во время налета командир бронетанкового соединения, совершавшего ночной марш по дороге от Щучина к Лиде, услышал над собой шум моторов неизвестного самолета без опознавательных знаков, который шел на небольшой высоте.

Самолет не ответил на сигналы опознания и по приказу командира соединения был обстрелян средствами ПВО танкистов. Однако утверждать, что он был сбит, танкисты не могли. Командир соединения приказал прочесать местность по курсу самолета, который шел с запада на восток, так как ему показалось, что самолет был поврежден, и он хотел захватить его экипаж. Солдаты, прочесывающие лес, никого не обнаружили, да и взрыва от падения самолета не было слышно, поэтому колонна продолжила движение по дороге к Лиде.

Доклад Фрайвальда не понравился Эрлингеру. Он и раньше относился к начальнику лидского гестапо с предубеждением, как к человеку, который занимает пост не по своим деловым качествам, а лишь благодаря родственникам, имеющим высокие чины. Штандартенфюреру было известно, что Фрайвальд приходится дальним родственником группенфюреру СС Хайлеру, который и обеспечил ему теплое местечко в гестапо города Лиды: вроде бы и на Восточном фронте, и в то же время далеко от передовой.

Чутье контрразведчика подсказывало Эрлингеру, что самолет, обстрелянный танковой колонной на участке Щучин - Лида, не был транспортным, который возвращался от партизан; самолет, идущий от партизан, не будет снижаться в районе, где идет бомбежка, которую прекрасно видно с воздуха. Это не был также бомбардировщик из числа тех, что бомбили Лиду, ибо если бы один из них был поврежден огнем зениток, то он пошел бы на восток от Лиды и его не обнаружили бы на западе от города. Эрлингер был почти уверен в том, что этот самолет или выбросил, или должен был выбросить десантников-диверсантов. Значит, надо немедленно организовать тщательные поиски этих людей на всем участке Лида - Щучин.

Придя к такому выводу, Эрлингер по телефону отдал приказ Фрайвальду мобилизовать все силы гестапо, полевой жандармерии и военной комендатуры города, а также местной полиции и прочесать всю местность по обе стороны шоссе и железнодорожной линии.

…Ошибка Фрайвальда, не сумевшего связать разрозненные факты воедино и сделать необходимый вывод о немедленном поиске русских десантников в районе, где было отмечено появление на малой высоте неизвестного самолета, вывела Эрлингера из равновесия. В толстой тетради с коленкоровым переплетом - своем дневнике - Эрлингер записал: «Этот болван Фрайвальд упустил много времени, необходимого для обнаружения и задержания русских диверсантов. Только по моему приказу полевая жандармерия, полиция и комендатура Лиды были приведены в действие…»

Положив дневник в сейф, замаскированный под кафельную стенку голландской печи, Эрлингер с недовольным видом уселся в кресле, взял сигару из коробки и подтолкнул коробку по столику к Херсма-ну. Тот поднес спичку Эрлингеру и раскурил свою сигару.

- А сейчас я вас познакомлю с одним весьма ценным агентом. Правда, он староват и его не забросишь-к партизанам. Но информацию от него получить можно, и, кроме того, мы используем его для заброски другой агентуры к партизанам. Он немец, вернее, фольксдойч, работает с нами с тридцать девятого года. Если у меня будет мало времени в будущем, вы будете поддерживать с ним связь.

- Очень приятно, герр штандартенфюрер! Когда в дверях словно изваяние появился Тео, Эрлингер усталым голосом произнес:

- Приготовь нам три стакана крепкого чая и давай сюда «айзенбаннера».

Беседа с инженером службы пути и начальником участка Мосты - Лида, который постоянно проживал в Скрибовцах, была деловой и короткой.

НА БАЗУ К ЛЕСНИКУ

Несмотря на резкий, порывистый ветер, парашютисты приземлились довольно точно и без каких-либо происшествий.

Киселев упал в редкий лиственный лесок. Погасив парашют, лежа отстегнул подвесную систему и по-пластунски отполз в сторону. Заняв удобную огневую позицию в небольшом углублении под кустом, капитан прислушался и внимательно огляделся. Никакого шума слышно не было. Если бы немцы с земли заметили выбросившихся диверсантов, то они, несомненно, постарались бы встретить их на земле в районе приземления. Если бы они обнаружили парашют и бросились к нему, то капитан со стороны мог обстрелять их и постараться уйти.

Однако все кругом было тихо, и это исключало возможность облавы. Немцам ни к чему было особо маскироваться, если бы они стали прочесывать лесок. Подождав минут двадцать, Киселев подполз к парашюту, сложил его, обмотал стропами и подтащил к той ямке, в которой только что лежал сам. Ножом он выкопал яму, положил туда парашют, засыпал землей, утрамбовал руками, насыпав сверху прелой травы и полусгнивших листьев. Потом подумал немного и с сожалением посыпал это место махоркой. Как ни жаль ему было расставаться с куревом, но рисковать тем, что розыскная собака немцев может обнаружить парашют и раскопать его, он не мог.

Место сбора группы было обусловлено в квадрате выброски. Но шестеро разведчиков были выброшены далеко в стороне. Прежде чем решить, как идти на место сбора с товарищами, надо было собрать свою шестерку. В действие вступал второй вариант сбора людей - опознание друг друга в лесу по крику совы. Киселев прыгал последним, самолет шел с северо-запада на юго-восток, и капитан, сориентировавшись по компасу, пошел в обратном направлении, чтобы разыскать своих подчиненных.

Изредка он подавал сигнал - крик совы, и уже метрах в семистах от места своего приземления услышал такой же ответный сигнал. Осторожно двигаясь в направлении звука, он выбрал ствол дерева потолще, залег за ним и автоматным патроном отстучал по магазину автомата азбукой Морзе два раза цифру восемь. Если ему откликался свой, он должен в ответ отстучать сумму предложенных капитаном цифр плюс, тройка. Так и есть! Из темноты донеслось: «Девятнадцать».

- Давай ко мне, - приглушенно позвал капитан. - Это я, Киселев.

Зашуршали кусты, и недалеко от Киселева вырос силуэт человека. Он подошел ближе, и капитан узнал Мишу Пролыгина, бывшего перед войной практикантом одного из транспортных отделов НКВД, а теперь одного из опытных подрывников, «специализировавшийся» на путях, мостах и станционных сооружениях.

- С тобой есть кто-нибудь?

- Был Сергей Никонов, но он ушел в северо-западном направлении искать ребят. Я остался ждать вас, товарищ капитан.

- Хорошо, пошли и мы с тобой.

Апрельская ночь сменилась серым утром. Сквозь низкие, хмурые облака пробился слабый свет. Начинался первый день жизни разведчиков в тылу врага. Как ни осторожно ступали они по ночному лесу, через десять минут справа от них раздался крик совы. Видимо, замаскировавшиеся товарищи услышали их шаги. Обменявшись сигналами и убедившись, что встретились свои, разведчики собрались вместе.

Командир группы мог быть доволен: все шесть чекистов приземлились благополучно. Только снайпер Анатолий Кашин завис, зацепившись стропами и куполом за сучья высокого дерева. Ему помогли спуститься два приземлившихся рядом с ним товарища.

- Если бы не мы, товарищ капитан, - не мог не пошутить сержант Гриша Баранович, - висеть бы ему до прихода регулярных частей нашей армии!

Но, заглянув в хмурое лицо несклонного к шуткам Киселева, совсем по-детски добавил:

- Правда, правда, товарищ капитан, хоть у Зарубина спросите.

Аркадий Зарубин, крепко сбитый, немногословный сибиряк, положил руку на плечо Барановича:

- Хватит болтать, сорока, немцев разбудишь!

- Не думаю, что они сейчас спят, - отозвался Киселев. - Они сейчас ищут нас. Высадка не прошла незамеченной, это совершенно точно. Что за объект появился вдруг в квадрате выброски, раз они нас встретили таким плотным зенитным огнем?

- Как говорится, поживем - узнаем, - рассудительно произнес Зарубин.

- Если немцы нас ищут, то почему же здесь так тихо? - как бы про себя заметил Миша Пролыгин. - Ведь не будут же они подползать к нам без шороха. Если облава, то обязательно были бы и собаки. А тут ничего не слышно.

- Кроме шума прошедшего поезда, - поправил Кашин. - Это я услышал, когда еще на дереве висел.

- В каком направлении? - поинтересовался Киселев.

- Вот там, на северо-запад, километрах в двух отсюда.

- Тихо здесь потому, что немцев отвлекли наши товарищи, прыгнувшие первыми, - пояснил капитан.

- Так нам надо спешить тогда на точку встречи, - вмешался в разговор Баранович, - помочь ребятам, если их обложили.

- Этого мы делать не будем, - ответил Киселев. - Так мы им ничем не поможем. А уходить отсюда надо. Но не на место встречи. Да и не пройти нам туда сейчас. Немцы, наверное, подняли тревогу по всей железкой дороге, и нам ее не перейти. Пойдем вдоль нее на юго-запад, держась в трех-четырех километрах от колеи. Уж если немцы засекли выброску и второй группы, то вряд ли они будут искать нас на западе от района выброски, тем более в непосредственной близости от железной дороги. Зарубин идет в голове, я замыкаю колонну. Ну, двинулись!

Весна в ту пору выдалась поздней. В густых зарослях леса и в глубоких оврагах серыми пятнами еще лежал снег. То и дело попадались низины, залитые прозрачной холодной водой. По всему чувствовалось, что лес недавно пробудился от зимней спячки; сквозь талую землю, пропитанную весенними дождями, уже пробивалось зеленое разнотравье.

Группе Киселева повезло еще раз. Двигаясь в тылу прочесывавших лес немцев и полицаев, следуя за облавой на расстоянии пяти - семи километров, разведчики через два часа вышли на опушку леса около какой-то деревни и в одном из оврагов устроили дневку.

Посланный на разведку Гриша Баранович, которому по внешнему виду нельзя было дать больше шестнадцати лет и который имел изготовленное в Москве немецкое удостоверение личности, принес неутешительные вести.

Шестерка Киселева находится в районе деревни Голдово. Ночью в деревне была проверка. Фашисты искали диверсантов-парашютистов, но никого не нашли. В деревне остались лишь два полицая. Утром они предупредили еще раз всех, чтобы никто не смел прятать парашютистов и партизан. Объявили также, что полиция поймала этой ночью шесть русских парашютистов и отправила их в Минск. Сейчас полицаи пьют самогон, а жители деревни работают в поле. С одним из местных жителей и удалось поговорить Грише Барановичу.

Сообщение Барановича поставило капитана Киселева перед рядом сложных проблем. То, что немцы обнаружили первую шестерку, не могло подвергаться сомнению, точно названо число чекистов. Киселев не допускал только, что они «пойманы и отправлены в Минск». Здесь полицаи наверняка прихвастнули. Во всяком случае, этот вопрос требует выяснения.

Идти на встречу с первой шестеркой сейчас бессмысленно. Если группа блокирована немцами и ведет бой, то другой шестерке не прорвать блокаду снаружи кольца. Если ее преследует полиция, то она не пойдет на место встречи, дабы не навести врага на шестерку Киселева. Для того чтобы встретиться, надо перевалить через железную дорогу и шоссе, которые сейчас особо тщательно патрулируются немцами.

Остается одно: двигаться на хутор лесника под Желудками, который в Москве был дан Киселеву в качестве запасной базы. Запасной потому, что связи с лесником не было уже около года. Между тем еще в сорок первом белорусские товарищи оборудовали на хуторе базу, спрятали оружие и боеприпасы, зарыли рацию. Леснику была оставлена справка, что он в 1940 году освобожден из ИТЛ в Вологодской области, где отбывал срок как кулак, активно боровшийся против коллективизации.

На самом же деле Трофим Случак до сорокового года работал лесником в восточных областях Белоруссии, а потом был переведен на работу на Гродненщину, здесь женился на местной крестьянке и осел в лесном хуторе под Желудками.

На предложение оказать помощь командованию ответ дал не сразу. Обстоятельно подумал, взвесил все «за» и «против» - у него недавно родился сын, - но зато потом с глубокой убежденностью в необходимости такой работы сказал, что сделает все, что будет приказано.

Приказано было немного: запомнить пароль для связи и пароль для выдачи спрятанного оружия. О рации Трофиму ничего не было известно. Она была зарыта в дальнем углу усадьбы, и место тайника нанесено на схему, которая хранилась в документах облуправления НКВД, позже вывезенных в Центр.

У немцев Случак не вызвал подозрения. Они проверили его документы. Данные сошлись. Лесник не был замечен в активистах, жил одиноко; ни с милицейскими, ни с партийными или, еще хуже, с энкавэдэвскими работниками не встречался и не дружил.

Первое время на хуторе стояло отделение солдат под командой унтерфельдфебеля, а в 1942 году, когда фашисты, видимо, подгребали все резервы для битвы под Сталинградом, эти солдаты ушли, уведя с собой корову и зарезав двух свиней. Лошадь оккупанты забрали еще раньше. Осталась у Трофима коза да три куры-несушки, припрятанные хозяйкой. Козье молоко - для сына, ему же яйца, а сами питались овощами с огорода, да еще добычей от силков, которые Трофим расставлял в лесу на дичь, так как охотничью «тулку» забрал с собой какой-то фельдфебель, побывавший на хуторе.

В суматохе, в горечи отступления первых двух лет войны никто из товарищей, имевших отношение к созданию базы на хуторе лесника, не вспомнил о Случаке. Может, они погибли, может быть, их разбросало по разным фронтам. Но документы о создании базы сохранились. И когда в 1943 году на повестку дня был поставлен вопрос об активизации работы в западных областях Белоруссии, они были обнаружены при разборе архивных материалов.

Из одного отряда к леснику по заданию Центра были направлены два связника. Они встретились с Трофимом, который рассказал, что несколько винтовок и часть патронов он отдал проходившим через хутор окружением, сказав им, что подобрал в лесу после боев, и пополнил «арсенал» за счет немецкого оружия, которое действительно нашел. Есть у него и немного боеприпасов.

Оккупанты сейчас не беспокоят. Иногда на хутор заезжают полицаи под видом проверки, но на самом деле поживиться чем-нибудь съестным. Однако не нахальничают, знают, что он на хорошем счету у оккупантов, норму заготовки дров для них выполняет, ни в чем предосудительном замечен не был.

Случак, как сообщил начальник разведки отряда в Центр, готов выполнить свой долг перед Родиной. Начальник разведки, и это не его вина, не сообщил Центру, что на обратном пути связники на единственной дороге, идущей через болотистую местность от хутора к большаку, столкнулись с полицейским патрулем, обменялись выстрелами и через болото ушли от полицаев. Партизаны не придали значения такой встрече и не доложили о ней. Впоследствии эта небрежность имела свои последствия.

Явку к леснику имели Киселев и его заместитель Андрей Квашнин, который прыгал с первой шестеркой. Естественно, что, оторвавшись от немцев и не найдя Киселева на точке встречи, Квашнин должен повести свою группу к леснику, где и может произойти встреча двух шестерок.

От места, где сейчас находился Киселев, до хутора лесника по прямой было не больше сорока километров. Шесть часов ходу с полной выкладкой. Но идти придется не по шоссе и даже не по полевой дороге или тропинке, а лесом, высылая разведку вперед и обходя все подозрительные места. Все это, вместе взятое, говорило о том, что с необходимым отдыхом к леснику раньше вечера не добраться. Но идти надо только туда. И, сделав большой крюк, обойдя с юго-востока Голдово, Киселев повел свою группу на базу к леснику. Продвигались молча, с большими предосторожностями, ибо лес в годы войны никогда сразу не выдавал незнакомым людям своих намерений и был способен на все: или брал гостей под надежную защиту, или кидал их в объятия смерти. Те, кто раньше бывал за линией фронта, держались спокойно, а кто впервые - заметно волновались. Им порой казалось, что за каждым кустом, за каждым деревом притаился враг, но уверенность капитана заставляла сердца молодых стучать ровно…

Ни при каких обстоятельствах ни в какие бои группе вступать не разрешалось. Таков был категорический приказ Центра.

«ВОТ КУДА ОНИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ИДТИ!»

«…Этот болван Фрайвальд упустил много времени, необходимого, чтобы обнаружить и задержать русских диверсантов. Только по моему приказу полевая жандармерия, полиция и комендатура Лиды были приведены в действие!» Эти слова, записанные ночью в толстую тетрадь с коленкоровым переплетом, Эр-лингер почти с удовольствием вспомнил, когда в шесть часов утра Фрайвальд доложил по телефону, что в результате облавы обнаружены шесть русских диверсантов, которые вступили в бой и были уничтожены, среди них одна женщина, захвачены оружие и выведенная из строя радиостанция «Север», документов пока не обнаружено.

Желания- поздравить Фрайвальда у Эрлингера не было, и он усталым голосом только произнес:

- Хорошо, подготовьте подробный рапорт!

После четырехчасового сна и утреннего туалета Эрлингер прошел в свой кабинет, приказав подать туда завтрак на двоих, и пригласил штурмбанфюрера Херсмана. Ожидая завтрак и Вернера, Эрлингер просмотрел бумаги, положенные на его письменный стол. Выбрал из них и внимательно прочитал рапорт Фрайвальда. Победный тон, исходивший из рапорта унтерштурмфюрера, говорил, даже кричал, не столько о вполне понятном Эрлингеру стремлении превратить единичный успех в отдельно взятой операции в крупную победу над русской разведкой, сколько об ограниченности Фрайвальда.

Указав в рапорте, что вместе с находящимися в его оперативном подчинении подразделениями в операции участвовали взвод фельджандармерии и подразделение вермахта под руководством представителя «Абвера» в Лиде лейтенанта Хемпеля, Фрайвальд самодовольно приписывал весь успех себе, ибо «под его командованием солдаты 2-го охранного полка полицейской дивизии СС уничтожили крупную группу русских диверсантов».

В рапорте указывалось, что русские были «изрешечены немецкими пулями», а «женщина, которую прикрывали двое русских, после их гибели отстреливалась из автомата, а когда солдаты СС приблизи лись к ней, подорвала себя гранатой». О потерях с немецкой стороны не было сказано ни слова. Однако к рапорту был приложен список потерь, среди которых шарфюрер и четыре эсэсмана, унтер-офицер и три солдата вермахта, одиннадцать полицейских. Кроме того, получили легкие и тяжелые ранения еще девять человек.

«Дорогое поражение», - подумал Эрлингер, так как, будучи разведчиком, он не мог считать победой уничтожение русских парашютистов. Вот если бы их удалось захватить! У них была рация, а это уже возможность радиоигры с русским Центром! «Наверно, надо было самому возглавить облаву», - запоздало пожалел штандартенфюрер. Но прибавило ли бы это шансов на то, что кто-то из русских был бы захвачен живым? «Вряд ли», - признался себе Эрлингер. Рапорт Фрайвальда был составлен так, что человек, не знакомый с обстановкой предыдущей ночи, должен был сделать вывод, что обнаружение и уничтожение русских парашютистов было заранее тщательно разработанной операцией.

- Если бы колонна танков и мотопехоты была в движении, никто не обнаружил бы ни самолета, ни парашютистов, - сказал Эрлингер, когда вошедший в комнату Херсман ознакомился с донесением. - Случай! Но им хорошо воспользовался командир колонны, обстрелявший самолет и первым организовавший поиск парашютистов. А Фрайвальд перестарался. Надо было бы взять их живыми. Главное неясно: все ли десантники уничтожены или кое-кому удалось уйти от преследования? Вызовите Фрайвальда и серьезно займитесь этим вопросом. Тщательно проанализируйте всю обстановку, связанную с появлением русского самолета и десанта. Может быть, удастся найти и документы!

- Учитывая, что облава велась ночью, это выяснить сейчас почти невозможно. Если бы их щадили, надеясь взять живыми, они перебили бы в несколько раз больше наших солдат. Во всяком случае, они стреляли бы до последнего патрона.

- А я, Вернер, предпочел бы отдать в несколько раз больше солдат за одного или двух живых диверсантов из этой группы! С каким заданием они шли?

И куда они шли?… Хотя на последний вопрос я, кажется, могу дать вам, скажем, приблизительный ответ!

Эрлингер подошел к стене, положил руку на изразцы голландской печи. Легкий щелчок, и девять кафельных плиток отошли, как дверь. За ним Херсман увидел дверцу вделанного глубоко в стену небольшого сейфа. Эрлингер вставил ключ в скважину, набрал несколько цифр на диске, расположенном над скважиной, повернул ключ и открыл дверь сейфа.

В сейфе Херсман скорее по привычке, чем из любопытства, заметил небольшую картотеку, черную шкатулку из дерева, несколько досье и портфель темно-красной кожи. Портфель Эрлингер взял, прикрыл дверцу сейфа и вернулся в кресло. Порывшись в портфеле, он нашел несколько сколотых вместе документов, помахал перед лицом Вернера:

- Вот куда они, вероятно, должны были идти. Время сейчас прохладное; в лесу без заранее подготовленной базы не проживешь. Крупных партизанских соединений, куда бы могла адресоваться эта группа диверсантов, в этом районе нет. Вот только эта зацепка! - Эрлингер протянул Херсману документы.

В пачке бумаг штурмбанфюрер увидел рапорт командира отряда полиции о том, что его подчиненные в составе патруля из трех человек обнаружили на дороге к хутору лесника «группу партизан, которые видимо, жили на хуторе». «Несмотря на превосходство партизан в силе, - говорилось в рапорте, - полицейские вступили в бой и вынудили партизан отступить в лес, унося с собой трупы убитых в перестрелке». Из полицейских один был ранен. Полицейские «захватили хутор» и допросили хозяина, который ответил, что к нему заходили какие-то вооруженные немецким оружием люди в гражданском, сказавшие, что они из полиции. Они напились воды и ушли. Больше он ничего не знает.

В этой же пачке находились протоколы допроса полицаев следователем гестапо в Желудках. Полицейские признались в том, что хотели раздуть свои «подвиги», но не знают, на кого они наткнулись на дороге и с кем вели перестрелку. Один полицейский был ранен, а хозяин на хуторе сказал, что у него были двое штатских с оружием, назвавшиеся полицейскими, которые действительно только напились воды.

Был еще рапорт Фрайвальда с предложением арестовать лесника и выяснить, кто же заходил к нему. Резолюция Эрлингера на рапорте была краткой и решительной: «Арест и другие акции против лесника категорически запрещаются. Следует организовать постоянное и тщательное наблюдение за хутором и лесником». Справка Фрайвальда, приколотая к тому же рапорту, гласила, что наблюдение установлено силами полиции в Желудках.

Когда Эрлингер раньше занимался этим делом, у него не было какого-либо предубеждения против этого лесника. Ясно было, что полицаи, боясь наказания за вранье о своих подвигах, постарались оговорить его. Но с другой стороны, профессиональное чутье разведчика говорило ему, что нельзя не использовать такое удачное расположение хутора в стороне от дорог, отсутствие там немецких солдат хотя бы для временного пристанища партизан или диверсантов. Восемь месяцев наблюдения за хутором, причем, по словам Фрайвальда, тщательного наблюдения, не дали ничего. Восемь месяцев! И вот на девятый - первая зацепка. Это все равно как выигрыш в лотерее!

Эрлингер сам с удовольствием повел бы сейчас это дело с хутором лесника до конца, но ему было просто необходимо срочно выехать на станцию Скрибовцы, осмотреть там все самому.

Операция, которую готовил сейчас Эрлингер, держалась в глубочайшей тайне, и он не мог поставить перед «айзенбаннером» некоторые вопросы без риска приоткрыть перед ним завесу над будущей операцией. Как ни влекло его теперь дело с лесником, он не мог отложить свою поездку в Скрибовцы. Ибо от нее зависело решение многих вопросов новой операции, которая была задумана в Берлине.

- Я уезжаю, Вернер, сейчас на станцию Скрибовцы, - сказал он Херсману. - Со мной поедет Бенкман. С вами останется Густке. Если понадобится помощь, он к вашим услугам. Но прошу учесть, у него есть и свои дела - мое прежнее задание. Так что, если можете справиться своими силами, не отвлекайте его без особой нужды. А сейчас давайте прикинем, что мы может скомбинировать вокруг этого лесника!

Эрлингер опаздывал и поэтому не стал слушать расплывчатые предложения Херсмана. Он предоставил своему подчиненному даже больше инициативы, чем на это рассчитывал сам штурмбанфюрер. Более того, Эрлингер заявил, что окончательно не продумал вопрос, как быть с лесником: привлечь ли его к сотрудничеству, тем более что отрицательных характеристик на него нет, или использовать как-нибудь по-иному.

- А вы не допускаете третьего? - задал вопрос Херсман.

- Что именно?

- То, что лесник уже давно работает на русских?

- Не думаю. По документам, которые вы прочли, видио, что его хутор все время находился в поле зрения наших властей. Никаких связей с партизанами. Я считаю, что те два - не в счет. Они случайно зашли к леснику, и он с ними не связан. После этого инцидента, как я уже говорил, за лесником наблюдали постоянно, а потом, по моему указанию, периодически. Партизан не было. И вот - самолет и высадка группы. Я не уверен, но допускаю, что русские в Москве вспомнили о леснике, который живет в стороне от дорог, одиноко, и решили использовать его дом как базу. Но русские далеко, во всяком случае пока еще далеко, а мы близко, и лесника, может быть, и можно будет уговорить на сотрудничество с нами. Вспомните, он ведь бывший кулак, был репрессирован. Так что ему ближе к нам, чем к ним, хотя, возможно, русские тоже на что-то рассчитывают. Но я спешу и не буду навязывать вам свое мнение - решите сами. Не забудьте, однако, что наблюдение за хутором надо организовать обязательно и обязательно скрытно. Я свяжусь с вами с дороги, если же не вернусь сюда, то проеду прямо в Минск.

- Счастливого пути!

«РАЗВЕДКА И ЕЩЕ РАЗ РАЗВЕДКА!»

Удачно форсировав с группой реку севернее дороги Белица - Желудки и вновь войдя в лес, Киселев решил дать всем отдых. Установив дежурство, подкрепившись сухим пайком, чекисты, выбрав места посуше, заснули. Отдых был необходим не только потому, что чувствовалась сильная физическая усталость, но и потому, что группа подходила к месту явки, назвать которую абсолютно надежной было нельзя.

Что ждет их на хуторе лесника? Их товарищи и отдых или засада и бой? То, что вести всю группу сразу на хутор нельзя, было ясно. Но даже и направляя разведку, а лучше - организовав длительное и тщательное наблюдение за хутором, вся группа будет оставаться в напряжении и, по сути дела, без отдыха, так как бойцов осталось только шестеро. Поэтому отдых перед выходом в район хутора был просто необходим.

Однако, хотя сменился уже второй дежурный, Киселев не мог заснуть сам. Он еще раз анализировал действия после посадки в самолет, требовательно спрашивал себя, правильно ли он сделал, решив идти к леснику. Ведь у него имелись еще две явки - в Скрибовцах и Лиде, не считая возможности выхода к партизанам.

…Итак, первое задание группы - разведка. Собственно говоря, и второе задание - изучение транспортных магистралей и линий связи на предмет будущих диверсий - тоже разведка. И последнее задание, которое дал ему генерал, - выявление фашистской агентуры, немецких «консервов», которые враг собирается оставить на нашей земле для работы в будущем, - тоже разведка.

Выполнить все эти задания, находясь в лесу, без связи, без возможности легализовать несколько человек в населенных пунктах, практически немыслимо. Правда, есть возможность связи с Центром через партизанский отряд «Октябрьский», но соединиться с отрядом, так же как и выйти потом из зоны его действия, с его лесной базы, - это значит рисковать группой, так как немцы, вероятно, блокируют предполагаемую зону нахождения отряда. Нет, соединение с отрядом - это, как говорил генерал, только в крайнем случае, когда не останется другой возможности.

Если оставить двух или трех человек в Скрибовцах без связи с Центром, без базы для остальных чекистов, то это не обеспечит выполнения главного задания - разведки. Только постоянная база может создать все необходимые условия для выполнения поставленных задач.

«Пожалуй, все верно, - подумал про себя капитан. - И для этого надо как можно дольше не обнаруживать себя перед немцами. Сутки после выброски показали, что наша шестерка противником не обнаружена. Видимо, внимание фашистов было отвлечено первой группой. Тем более мы должны принять все меры предосторожности, чтобы не обнаружить себя при выходе на явку у лесника. Следовательно, за хутором надо сначала внимательно понаблюдать. Вот этим мы и займемся». Это была последняя мысль Киселева. Он сразу, как бы провалившись в глубокую яму, уснул…

Но рассуждения капитана относительно того, почему его группе было запрещено проведение диверсий, были правильными только частично. Он не знал, что и партизанские отряды резко сократили по указанию штаба партизанского движения диверсионные операции на дорогах. Ставка Верховного Главнокомандования готовила операцию «Багратион» в Белоруссии и одновременно предпринимала определенные меры по дезинформации противника, стараясь заставить его поверить в новое летнее наступление Советской Армии, которое якобы будет предпринято на Украине.

Скрытная подготовка войск к операции «Багратион» ввела в заблуждение гитлеровскую ставку, ошибочно полагавшую до самого последнего дня, что летнее наступление Красной Армии будет предпринято не в Белоруссии, а на южном направлении, в связи с чем туда были переброшены крупные резервы.

Вопрос о проведении массовой операции «Рельсовая война», которая учитывалась Ставкой Верховного Главнокомандования как один из факторов первостепенного оперативного значения, оказался очень сложным. Активные действия партизан на транспортных магистралях немцев в Белоруссии, в тылу группы армий «Центр» могли бы показать, противнику, что именно здесь будет наступление, а это позволило бы немецкому командованию подтянуть резервы и усложнить наступательные операции советских войск.

Учитывая это, было решено нанести массовый удар по коммуникациям и линиям связи немцев с целью их дезорганизации лишь перед самым наступлением, в день «икс». А пока свернуть диверсионные операции партизан, чтобы не настораживать противника, вести только разведку и изучение объектов, по которым в день «икс» должен наноситься удар.

Лишь 8 июня 1944 года директивой ЦК КЩб)Б № 1972 было дано указание всем партизанским отрядам и бригадам Белоруссии тщательно подготовиться для нанесения мощных ударов по железнодорожным коммуникациям и линиям связи противника и таким образом парализовать его военные перевозки. Была определена и дата дня «икс» - в ночь на 20 июня 1944 года. В дальнейшем предлагалось наносить непрерывные удары, добиваясь полного срыва перевозок противника.

Естественно, что ни Киселев, ни командиры партизанских отрядов в Белоруссии не знали в апреле 1944 года, почему командование и Белорусский штаб партизанского движения как бы отодвинули диверсионные операции на второй план. Центр настаивал на получении разведданных, и все внимание чекистских разведгрупп в Белоруссии было переключено на эту работу.

…Когда дежурный разбудил командира, он еще раз разъяснил бойцам задачу, стоящую перед группой, и разведчики стали готовиться для последнего перехода к хутору лесника.

ВЕРНОСТЬ ДОЛГУ

С момента отъезда Эрлингера прошло два часа. Над Лидой появились тяжелые, низкие серые облака. По улицам закружил холодный весенний ветер, поднимая пыль, и вдруг хлынул сильный дождь. Но даже это резкое ухудшение погоды не сумело испортить приподнятого настроения шефа местного гестапо, и он вошел в кабинет Херсмана с сияющей физиономией. Причин было две: победа над русскими парашютистами и отъезд Эрлингера, которого Фрайвальд побаивался и поэтому не любил с ним встречаться. Он небрежно поздоровался с Херсманом и свободно расположился в кресле. Однако первые же слова «майора саперных войск» смыли удовольствие с лица начальника местного гестапо.

- Штандартенфюрер поручил мне одну операцию, связанную с лесником по фамилии Трофим Слу-чак, - обратился Херсман к гестаповцу, который прибыл на конспиративную квартиру в штатском. - Вве-. дите меня в курс дела, расскажите, в частности, что дало наблюдение в последние дни, а затем я выслушаю ваш рассказ, как была ликвидирована русская группа.

Херсман про себя удивился резкой перемене в лице Фрайвальда, оно буквально посерело.

- Простите, господин майор, но мне кажется, что это дела, совсем не касающиеся саперных войск и…

- Бросьте, унтерштурмфюрер, - перебил Херсман, - перед вами штурмбанфюрер СС.

Фрайвальд вскочил с кресла.

- Садитесь и не ломайте комедию! Ведь вы же проконсультировались у Тео или у кого-нибудь в доме еще, кто вас ожидает в кабинете штандартенфюрера.

Ответ гестаповца заставил Херсмана удивиться еще больше.

- Лесник арестован…

- Вы с ума сошли! А как же приказ Эрлингера? Кстати, про штурмбанфюрера, пока я в этой форме, можно забыть!

- Слушаюсь, господин майор! Неделю назад лейтенант Хемпель из местного «Абвера» спросил, нет ли у меня кого-либо на примете, кто связан с партизанами.

- Дальше.

- Я сказал ему про лесника. Лейтенант Хемпель здесь новичок, абверовцы из 3-й танковой армии не имели здесь агентуры и не знали, кто из местных связан с партизанами, а им надо очистить от них свой тыл.

- Но вы же знали указание штандартенфюрера не трогать лесника! И зачем он понадобился «Абверу»?

- Но я был уверен, что лесник связан с партизанами. Приказ я помнил и не трогал его. Его арестовал «Абвер». Он признался, что у него были двое бандитов. Теперь «Абвер» может его повесить.

- Послушайте, Фрайвальд, - Херсман устало опустился в кресло напротив, - неужели для того, чтобы кого-нибудь из местных повесить, что тебе, что лейтенанту Хемпелю еще нужны какие-то признания? Почему, если ты тоже хотел, чтобы твой друг Хемпель прославился у своего начальства, ты не дал ему кого-нибудь другого? Боюсь, что после этого случая мнение штандартенфюрера о тебе будет еще хуже.

- Господин Эрлингер несправедлив ко мне. Я уже докладывал об этом господину группенфюреру доктору Хайлеру!

«Сказал бы лучше - своему дяде», - про себя подумал Херсман, а вслух спросил:

- Что еще сказал арестованный?

- Больше ничего.

- Но он еще способен говорить?

- Да, конечно, мы все еще пытаемся получить от него сведения о партизанах…

- Сведения! Какие сведения, что он знает и что может знать?

- Он сам бандит и связан с бандитами!

- Именно поэтому его нельзя было арестовывать, пойми это хоть сейчас! У штандартенфюрера есть данные, что к леснику должны прибыть посланцы от русских, и если бы он был на свободе, все они оказались бы у нас в руках! - Херсман решил припугнуть Фрай-вальда и поэтому предположения Эрлингера выдал за точные данные. - Пойми, я знал людей, которые за меньшие проступки отправлялись на передовую искупать вину своей кровью!

Такого оборота дела Фрайвальд явно не ожидал, и его лицо стало белее полотна. Он потянул галстук, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и машинально потер ладонью лоб, словно это помогало думать.

- Черт возьми, - пробормотал он, - что же теперь делать? Я готов сделать все, чтобы исправить свою оплошность!

«А если я чем-то помогу этому слизняку сейчас, - подумал про себя Херсман, - он, конечно, замолвит при случае обо мне словечко своему дяде группенфюреру Хайлеру. Эрлингер тоже делает ошибки, и тогда его место достанется мне. Уж Хайлер постарается поддержать того, кто помог его племяннику». А вслух же он только спросил:

- Где содержится лесник? В гестапо или в городской тюрьме?

- В тюрьме.

- Едем туда вместе, может, что-нибудь еще и можно сделать!

Увидев лесника, штурмбанфюрер понял: все планы Эрлингера использовать Трофима Случака в качестве подсадной утки рухнули. Его так отделали в тюрьме во время следствия, что скрыть следы пребывания в руках «Абвера» было невозможно, но он все же решил попробовать.

- Предложи леснику сесть, - приказал Херсман высокому худощавому солдату, а Фрайвальд добавил:

- Фриц, угости его сигаретой.

Солдат знал русский язык и выступал в роли переводчика при допросе партизан и подпольщиков.

Лесник с трудом сел в кресло, дрожащими руками закурил сигарету и глубоко затянулся.

- Господин офицер, - продолжал солдат-переводчик, показывая рукой на Херсмана, - просит извинить, что вас незаконно задержали. Если не скажете, что были здесь, он может дать команду вас отпустить, но при одном условии, что вы будете сообщать немецким властям, кто и зачем навещал ваш хутор.

- Переведи своему офицеру, - медленно подбирая слова, ответил лесник, - что мне непонятно такое предложение.

- Ах, ему непонятно наше предложение, бандитская рожа! - не выдержал Фрайвальд, вскочил с кресла и ударил лесника по лицу. Два дюжих немца словно по команде навалились на лесника и заломили за спину его руки.

- Я уже говорил на допросе, - продолжал лесник, глотая кровь, текущую из разбитой губы, - живу я, как глухарь на дереве, ваши порядки не нарушаю и за лесом смотрю. Мало ли ходит сейчас людей с оружием по лесам. Да, были у меня в один день два человека. Пришли, сказали, что из полиции. Они мне мандатов не показывали. Переночевали и ушли. Да и винтовки-то у них были не русские, а немецкие.

В каждом движении и в каждом слове Случака чувствовалась твердость и спокойная решимость.

- Врешь, сволочь! - закричал Фрайвальд и вновь хотел ударить лесника, но Херсман брезгливо поморщился и приказал:

- Хватит! Убрать его отсюда!

Трофим понял, что это конец, но страха перед смертью не чувствовал. Он досадовал на себя за то, что не передал в свое время партизанам оружие и боеприпасы, собранные в лесу. А как они сейчас нужны для тех, кто поднялся на смертный бой с оккупантами!

Когда встал с кресла, весенний луч солнца, прорвавшийся вдруг в кабинет через тюремное окно, ярким светом скользнул по его усталому и постаревшему лицу. Трофим прищурился, на какой-то миг стало легче на душе, а потом с грустью подумал, что вряд ли еще раз он увидит солнце. Обвел ненавидящим взглядом самодовольные лица врагов и, покачиваясь, тяже-лым-шагом покинул помещение.

Когда Херсман и Фрайвальд остались одни, штурмбаифюрер поудобнее расположился в кресле и, обращаясь к шефу местного гестапо, как бы в тяжелом раздумье сказал:

- Если вашему другу Хемпелю из «Абвера» так хочется доложить начальству, что он поймал партизана, пусть уберет его тихо, чтобы это не стало известно населению. Нам же надо подумать о том, как исправить эту ошибку. Кто с ним жил нахуторе?

- Жена и мальчишка!

- Где они?

- Здесь, в тюрьме.

Херсман встал, подошел к окну, что-то обдумывая, а затем, резко повернувшись, чеканя каждое слово, произнес:

- Выпустить немедленно, доставить на хутор. Туда же - два отделения солдат, да не эту шваль, из местных, а солдат охранной дивизии СС. Организовать засаду. Замаскировать солдат на чердаке, в сарае, в хлеву, на сеновале. Одного полицая, из надежных, как родственника - в дом, вместе с бабой и ребенком. Будет следить за бабой. Предупредить ее и полицая: за попытку уйти со двора - расстрел. -

Херсман любил сильные и решительные выражения. - Если придет связной, - продолжал он, - полицай должен сказать, что он родственник, а хозяин вызван по делам лесничества в Лиду. Пусть не навязывается партизанам. Будем ждать русских на хуторе, хотя бы для этого пришлось просидеть в засаде год. Солдат доставить на хутор скрытно. На дворе усадьбы не показываться ни в коем случае. Иметь сухой паек, а связь с нами только по рации! Выполняйте, унтерштурмфюрер! Вы отвечаете за операцию, а сгладить перед штандартенфюрером вашу ошибку постараюсь я!

…В конце протокола допроса Случака, обнаруженного в тюремных документах, захваченных при освобождении Лиды, имелась пометка: «Ликвидирован как лицо, подозревавшееся в связях с партизанами»…

Во второй половине дня в район хутора вышли две крытые машины с эсэсовскими солдатами. В одной из них сидела жена лесника, молодая женщина, с ребенком. Не доезжая трех километров до хутора, машины остановились. Солдаты погрузили на плечи оружие и радиостанцию и стали осторожно через лес продвигаться вперед.

Эта мера была вызвана тем обстоятельством, что к хутору вела только одна лесная дорога и следы от автомобильных шин могли вызвать подозрение у тех, кто шел или мог появиться в этом районе.

Достигнув хутора, немцы быстро заняли все хозяйственные постройки, установили рацию, опробовали связь. В доме вместе с хозяйкой расположился полицай с мутными глазами пропойцы и следил за тем, что делает жена лесника. А она, утирая слезы, двигалась как во сне и попыток уйти с усадьбы вовсе не делала.

- Ты, баба, не волнуйся. Если твой не связан с партизанами, то и не будет ничего. Но со двора ни шагу, а то пуля, - и пригрозил пистолетом, который потом положил в карман брюк.

Но на хозяйку эта угроза не оказала должного воздействия. В ее ушах только звучали слова Трофима, которые он сказал при прощании: «За сыном следи, пусть всегда в чистом будет. А белье его суши на дворе, а не в доме. Обязательно на дворе!»

- Грязи-то, грязи-то сколько, - сказала хозяйка, не обращая внимания на слова полицая, - раскидали ведь все, а что искали? Нечего у нас искать. Вот убирайся теперь, да и ребенку постирать надо, ведь больше недели в подвале сидели.

Подозвала сынишку, сняла с него штанишки и рубашку и, постирав, развесила их на веревке во дворе перед домом. Утром, когда они высохли, сняла и тут же повесила другие, которые перед этим опять сняла с мальчонки.

- И что ты его обстирываешь? - спросил ее полицай. - Мог бы день в грязном походить.

- Помолчал бы, - ответила она, - и так в тюрьме в грязи обовшивели.

Когда эсэсовцы оказались на хуторе, то от их высокомерия и надменности не осталось и следа. Они сидели на сухом пайке на чердаке дома, в сарае, на сеновале и тряслись от холода. Общаться между собой они могли только с помощью полицая, который ходил по всей усадьбе. С гестапо Лиды и отделением фельд-жандармерии в Желудках они поддерживали связь только по рации, которая была установлена на сеновале. Во время сеанса связи два солдата крутили ручной привод и проклинали Россию, партизан и начальство, которое загнало их в эту мышеловку.

СТАВКА ДОКТОРА ХАЙЛЕРА

Когда Эрлингер вернулся в Минск, дежурный офицер сообщил, что звонили из приемной группенфюрера СС доктора Хайлера и просили штандартенфюрера немедленно прибыть к нему в резиденцию.

Эсэсовский генерал, он же государственный секретарь имперского министерства экономики и вице-шеф военной администрации «Ост» в Белоруссии, принял Эрлингера не в своем служебном кабинете, а в небольшом салоне, достопримечательностью которого являлся портрет Гитлера с дарственной надписью самого фюрера. Так он делал всегда, когда хотел подчеркнуть своему собеседнику, что речь пойдет не о докладе подчиненного своему начальнику, а о дружеской беседе двух коллег.

«Кто-нибудь, возможно, и попадется на эту удочку, - подумал про себя штандартенфюрер, - но только не я», - и решил держать себя внешне свободно, но внутренне собранно, ибо знал, что работники центрального аппарата имперской безопасности - люди, далекие от сантиментов и готовые ради своих интересов пожертвовать любым из своих близких или товарищей по работе, - не раз проговаривались, что «Хайлер любит человечество, но ненавидит людей».

И действительно, разъезжая как инспектор РСХА, Хайлер наводил трепет на инспектируемые им подразделения и органы гестапо, разведки и СД - службы безопасности. После его инспекции многие меняли насиженное кресло на окоп на Восточном фронте. И это еще было не самое плохое, так как быть преданным дисциплинарному суду СС и исчезнуть в одной из тюрем навеки было гораздо хуже.

Нередко эти инспекции проводились, чтобы свести с кем-либо личные счеты, убрать неугодного высшим сферам чиновника, рассчитаться с болтуном, обронившим среди непосвященных секрет гестапо или службы безопасности. Рассказывая потом в кругу высших офицеров СС об очередной инспекции, Хайлер лицемерно подчеркивал, что он отнюдь не хотел принести какие-либо неприятности инспектируемому лицу, так как «его человеколюбие общеизвестно», но он действовал в рамках приказа и дисциплины.

Когда Хайлер устроился на почетное место вице-шефа военной администрации «Ост» в Минске, то здесь его «человеколюбие» проявлялось в том, что он отдавал приказы и распоряжения об уничтожении отдельных лиц, заподозренных в связи с партизанами, и целых деревень, которые, по мнению оккупантов, помогали партизанам.

Чем больше он давал таких распоряжений, тем больше им был доволен штаб Гиммлера - такова была звериная логика фашистов.

- Дорогой Эрих! - начал группенфюрер, протягивая Эрлингеру коробку с сигарами, - я давно хотел поделиться с тобой некоторыми пришедшими мне в голову мыслями о будущем этой огромной территории, где нам приходится с тобой служить рейху, но ты последнее время редко посещаешь меня.

Пробормотав что-то о большой занятости текущими делами, штандартенфюрер взял сигару, уселся в кресло напротив Хайлера и насторожился, зная, что Хайлер не любил, когда его слушали невнимательно, и это дорого потом обходилось собеседнику.

Хайлер только что вернулся из Познани, где принимал участие в совещании, проводимом самим Гиммлером. Хайлеру нечем было здесь похвастаться, и он боялся, что, подводя итоги совещания, рейхсфюрер обрушит на его голову каскад резких слов за положение дел в Белоруссии, но, на его счастье, этого не произошло. Возможно Гиммлер учел, что Хайлер прибыл в Минск сравнительно недавно, а возможно, были другие причины. Однако после совещания он вызвал его на беседу и высказал свое недовольство в резких тонах.

- Ты представляешь, таким образом, какое значение придают в Берлине внутреннему положению в Белоруссии, - заявил Хайлер, прямо смотря в глаза Эрлингеру, когда закончил рассказ о встрече с Гиммлером.

- Еще бы, - неопределенно пробурчал Эрлингер, затягиваясь сигарой. - Теперь Белоруссия - ближайший тыл группы войск «Центр».

- И этот тыл должен быть надежным, а мы пока не можем сказать этого.

- Это не наша вина. Все эти годы тут работали другие.

Но Эрлингер покривил совестью, ибо в Белоруссию он прибыл гораздо раньше Хайлера.

- Когда я принимал дела, мне в отделе восточных территорий РСХА дали почитать досье, которое открывается выдержкой из выступления Розенберга, - продолжал Эрлингер. - Я почти дословно запомнил ее. Господин министр оккупированных территорий заявил, что в результате двадцатитрехлетнего господства большевиков население Белоруссии в такой степени заражено большевистским мировоззрением, что для местного самоуправления не имеется ни организационных, ни персональных условий, а позитивных элементов, на которые можно было бы опереться, в Белоруссии не обнаружено. Уж вы-то знаете, что наши предшественники не сидели здесь три года сложа руки, но выбить это мировоззрение, а вернее - фанатизм, из населения не смогли.

- Я рад, что мы мыслим одинаково. Почти то же самое я привел в качестве своих доводов рейхсфюреру, но он отвел мои объяснения и подчеркнул, что наши предшественники и мы использовали не все средства и возможности.

- Что же это мы, интересно, не использовали?

- Национализм!

- Национализм? - иронически протянул штандартенфюрер.

- Не иронизируйте, Эрлингер. Именно национализм.

- Что же, нам теперь делать ставку на этот сброд, который крутится вокруг своей газеты в Минске и в тайне от нас уже в двадцатый раз переписывает список членов белорусского правительства? Да каждый из них готов перегрызть глотку другому из-за призрачного министерского кресла. Не такие уж они идиоты, чтобы не понимать, что мы никогда не пойдем на создание этого правительства!

- Вы путаете, Эрих, национализм с националистами, которые к тому же уже потеряли всякое доверие у своего народа.

- Если они его когда-либо имели, - вставил Эрлингер.

- Согласен! Именно поэтому Гиммлер говорил о необходимости разжигания национализма в широких массах населения Белоруссии. Нам нужен такой национализм, который бы поставил непреодолимую стену перед русскими армиями, если они вступят на территорию Белоруссии. Национализм такой же фанатический, как вера в бога и в загробную жизнь у католиков. Нужно, чтобы каждый белорус знал, как имя собственной матери, что только Белоруссия без русских может сохранить чистоту своей нации. Только в этом случае она будет процветать, и только в этом вечное и посмертное счастье каждого белоруса.

- Не вижу пути, как мы это можем внушить каждому или хотя бы большинству белорусов. Уж мы-то с вами можем сказать сами себе, что за двадцать три года господства большевиков белорусы усвоили себе совершенно противоположные взгляды на эти вещи.

- Рейхсфюрер указал нам этот путь! - Хайлер встал, прошел, в свой кабинет и почти сразу же вернулся оттуда, держа в руке какой-то документ. - Гиммлер указал на возможность разжигания межнациональной вражды белорусов и русских в результате какой-либо акции, где бы удалось столкнуть лоб в лоб представителей этих двух народов.

- Вырезать белорусскую деревню руками русских, - подхватил Эрлингер. - Это мысль. Но кто это сделает - власовцы?

- Если даже они это сделают, то кто поверит, что это были русские большевики?

- Вы правы, господин, группенфюрер! Но тогда я не вижу выхода!

- А между тем он есть!

- ?

- Крушение поезда с белорусами!

- Понимаю, пустить его под откос, а приписать это дело партизанам?

- Не партизанам, а диверсантам из Москвы, работникам гепеу. А еще лучше, если бы они сделали это сами, а нам бы только оставалось зафиксировать «зверский акт русских большевиков против мирного белорусского населения» и оповестить о нем всех и каждого!

- Боже небесный! Мне кажется, господин группенфюрер, что это дело, которым стоит заняться, если даже конечный результат не будет полностью таким, каким мы хотели бы его видеть.

- Я тоже думал, что это дело увлечет тебя, Эрих, когда говорил с рейхсфюрером об основных чертах операции, которую он назвал «Остайнзатц». И я решил, что мы поделим с тобой и трудности этого дела, и его славу. Вот, читай письмо рейхсфюрера!

Хайлер протянул Эрлингеру документ, который держал в руке.

«Так я и поверил, что ты хотел поделить со мной славу, - подумал про себя Эрлингер, - вот свалить на меня часть дела и значительную часть ответственности, это ты еще мог желать». Но вслух он сказал:

- Как и вы, группенфюрер, я готов выполнить любой приказ рейхсфюрера!

Взяв документ, он начал читать:

Рейхсфюрер СС и шеф германской полиции РФ/М № 53/37

Ставка фюрера 20 апреля 1944 года

Секретный документ государственной важности

Группенфюреру СС доктору Хайлеру

и штандартенфюреру СС Эрлингеру

Поручается под Вашу полную ответственность проведение

операции «Остайнзатц» в том направлении, чтобы из соображений

имперской безопасности о ее характере и целях знал бы строго

ограниченный, узкий круг лиц.

Хайль Гитлер!

Г. Гиммлер

- Как видите, Эрлингер, рейхсфюрер предоставляет нам полную свободу в выборе места проведения операции. Он только просил меня не затягивать сроки. Надеюсь, вы сможете доложить мне свои соображения, скажем, дня через три-четыре?

- Так точно, группенфюрер! У меня есть наметки, но мне надо будет выехать на местность и самому посмотреть район операции. Он, как мне кажется, подойдет по целому ряду обстоятельств. Здесь имеется надежная агентура, пересекаются пути как белорусов, так и прибалтов, а в последнее время русские проявили интерес к этому месту. Там была произведена выброска десантной группы, которая уничтожена нами. Об этом, кстати сказать, известно и местному населению. Так что крушение будет легко свалить на русских.

- Было бы идеально, если бы его действительно пустили под откос партизаны или десантники. Хотя, конечно, если возникнут затруднения, то пусть это сделают ваши люди, но несколько трупов русских все же надо будет, иметь для того, чтобы предъявить населению в качестве виновников катастрофы.

- Хорошо, господин доктор, я продумаю этот вопрос и привяжу проект операции к местности. Разрешите идти?

- Да, да, Эрлингер. Я жду вас через три-четыре дня!

…В дневнике штандартенфюрера СС Эрлингера эта беседа была отражена очень кратко:

«26. IV. 44. Группенфюрер СС доктор Хайлер ознакомил меня с документом рейсхфюрера, которым я привлечен к проведению операции «Остайнзатц». Важность этой операции несомненна, хотя меня не может не насторожить, что доктор Хайлер решил разделить со мной все трудности ее проведения.

Трудности - мне, благодарность рейхсфюрера - на нас обоих!»

НА ХУТОР ДОРОГИ НЕТ

Словно чувствуя скорую победу, весна медленно, но верно стряхивала с раненых плеч военный груз и готовилась с любовью одеть в разноцветный праздничный наряд белорусские леса, среди которых затерялся малозаметный хутор, окруженный с трех сторон болотами. По документам, изученным в Центре, и по карте Киселев знал: подход к нему возможен только по единственной проселочной дороге. Это хотя и удобно, но и опасно. Удобно потому, что можно взять под контроль единственный путь и проследить, кто идет с хутора и на хутор. Опасно потому, что немцам ничего не стоило организовать на глухой дороге засаду, так как их не могла не насторожить выброска парашютистов. Идти на хутор всей группой было бы верхом беспечности, и Киселев объявил привал.

- Пожалуй, осталось совсем немного, - начал нетерпеливый и самый молодой Гриша Баранович, - еще бросок, и можем отдохнуть, ну если не на кроватях, то уж на сеновале-то обязательно.

- Спешить нельзя, - как всегда рассудительно вступил в разговор Михаил Пролыгин. - Вперед надо выслать разведку.

- Ну, тогда мне и карты в руки, - обратился Баранович к Киселеву, - я меньше всех вызову подозрение, если даже напорюсь на немцев.

- Нет, пойду я и возьму Зарубина. Он лучший следопыт, а мне самому осмотреться не мешает. Пролыгин остается за меня. Замаскироваться и ждать нас. Если не вернемся, Михаил выведет вас в расположение партизан отряда «Октябрьский».

…Выходя из леса на проселок, ведущий к хутору лесника, Киселев и Зарубин обратили внимание на женщину, которая не торопясь шла по дороге.

Зарубин тронул Киселева за рукав:

- Может, поговорим с ней?

- Ты оставайся здесь и смотри по сторонам. В случае чего, подашь сигнал опасности и прикроешь меня огнем, пока я буду отходить в лес.

- Это что ж, ты от бабы будешь отходить в лес? - улыбнулся Зарубин.

- Ладно, перестань болтать. Держи мой автомат и поглядывай, чтобы не пропустить немцев или полицаев.

- Есть, - четко ответил Зарубин, приняв автомат командира, и отошел, чтобы выбрать себе удобный наблюдательный пункт.

Киселев спокойно, не торопясь вышел из леса и пошел к проселку, до которого было шагов двадцать. Женщина сразу же обратила на него внимание, но сделала вид, будто и не заметила появление человека из леса. Киселеву пришлось окликнуть ее:

- Откуда путь держишь, землячка?

- А ты кто такой, чтобы спрашивать? - остановилась женщина и из-под сдвинутых бровей метнула на Киселева недоверчивый взгляд. Но тут же, сменив тон, засуетилась, развязывая узелок, который она несла в руках.

- А если ты полицейский, то надо повязку носить, а документы у меня в порядке, и живу я тут, неподалеку.

- Да какой я полицейский, - махнул рукой Киселев. - Просто прохожий человек. Может, нам по пути?

- А твой-то путь куда, если не секрет, конечно? - вдруг довольно смело спросила женщина, внимательно разглядывая незнакомца.

- Не секрет, - улыбнулся капитан. - В Орлю хочу добраться: дальние родственники у меня в тех краях.

Улыбаясь женщине, Киселев между тем думал про себя, что она не так уж проста, как хотела показаться, когда засуетилась, предположив, что он полицай, и начала вытаскивать документы. «Конечно, документы у нее в полном порядке, чего не скажешь про мои, - с раздражением подумал капитан, - а вот выспросить мне пока у нее ничего не удается. Она как бы ведет допрос, и не отвечать на ее вопросы я не могу, не вызвав подозрения».

- Так на Орлю идти надо вот сюда, - махнула она рукой в том же направлении, что и шла сама, - через Желудки либо через Пески, а там спустишься по реке. А этот путь, - махнула она в обратном направлении, - приведет тебя в тупик, на хутор, а дальше и дороги нет.

- А может, мне как раз и зайти на хутор, - как бы размышляя вслух, сказал Киселев, - помогу хозяевам в поле, глядишь, и подзаработаю что. Не с пустыми руками к родственникам появлюсь. Как, осуществимо это? - обратился он к женщине.

- Не знаю, я там не была, - отрезала женщина. - А идти тебе лучше через Желудки, там, глядишь, и попутную подводу на Орлю найдешь. А через лес, как ты шел, дальше не ходи - не ровен час, попадешь на немцев или на полицейских, и заберут тебя для выяснения твоей личности. Не дай бог, документ не в порядке - расстреляют. Ужас, какие сейчас строгости против партизан.

- Так я же к партизанам отношения не имею, - опять улыбнулся Киселев.

- Вот-вот, я и говорю - отношения не имеешь, а раз идешь по лесу или вышел из лесу, тут тебе и проверка, и тюрьма, если что не так.

- В Желудки мне сейчас вроде бы не ко времени, - опять начал размышлять вслух капитан, - не подработаешь там, да и голову приклонить негде. Пойду-ка я лучше на хутор, там все потише, да и заработаю, может, что.

- Вижу я, - перебила его женщина, - не больно ты хочешь с властями встречаться. А тогда и на хутор не спеши. Они как раз туда поехали, человек двадцать солдат на двух грузовиках. Машины вернулись уже обратно. Недавно меня обогнали, а солдаты остались там, должно быть, на постой. И то сказать, у нас стоят, а хутор все время был освобожден от постоя. Ой, да заболталась я тут с тобой, а у меня дома дел полно. Прощайте! - поклонилась она и пошла по проселку.

Киселев удобно примостился на полусгнившем стволе дерева у обочины, подождал, пока женщина скрылась за поворотом дороги, и пошел в лес, к Зарубину.

- Ну как, товарищ капитан, - поднялся ему навстречу Зарубин, - какие новости?

- Не из веселых. Немцы на хуторе, человек двадцать, а зачем - неизвестно. Неужели вышли на след Квашнина? А может, лесник предал?

- Во всех случаях надо идти туда и самим разобраться в обстановке.

- Верно, но только дадим небольшой крюк и выйдем к хутору с запада…

…Киселев, думая о женщине, с которой он разговаривал на проселке, вспоминал ход разговора и был благодарен ей, что она подсказала ему расположение немцев в округе, сообщив о немцах на хуторе. Он не догадывался, что это была одна из партизанских связных и разведчиц, которые внимательно следили за перемещениями немцев и, полицейских подразделений, сообщая все данные партизанам. Вместе с очередным донесением о дислокации немцев в районе Желудков на стол начальнику разведки одного из отрядов партизанской бригады имени Ленина в тот же вечер легло подробное описание встречи с Киселевым.

…Киселев и Зарубин шли по заболоченному осиннику осторожно, перепрыгивая с кочки на кочку, кое-где пришлось ползти, опираясь на шесты, которые срезали тут же в осиннике. Наконец, сделав большой крюк, вышли к хутору с запада и, замаскировавшись, начали наблюдение. Передавая бинокль друг другу, буквально не отрывали глаз от хутора. Все было тихо.

- Слушай, капитан, - зашептал Зарубин, - уже два часа лежим, а там никакого движения. Только женщина выходила во двор. Если бы немцы были на хуторе, они так или иначе показались бы во дворе.

- А куда же делись фашисты, о которых сказала твоя «землячка»?

- Может быть, на север есть еще дорога или тропинка с хутора? Ведь мы обошли его с юга. Разреши, я пойду на хутор.

- Сейчас пойдешь, да только не на хутор! Видишь, женщина опять вышла во двор, сняла детские вещички и повесила на веревку опять штанишки и рубашку?

- Вижу!

- А раз видишь, то сдавай назад помаленьку. Да запомни подходы к дому: может, и понадобится заскочить в темноте.

- Подожди, командир. Данные нашего наблюдения не дают нам основания утверждать, что немцы на хуторе. Может, действительно они ушли на север? Вдруг там есть выход? Давай проверим, обойдем теперь хутор с севера. А может быть, они вернулись, пока мы обходили хутор с запада по осиннику?

- Ушли они дальше или вернулись - это теперь неважно. Хотя я больше чем уверен, что они где-то здесь. Поэтому обходить хутор с севера не будем. Пойдем обратно тем же путем, что и пришли. А на хутор нам сейчас пути нет.

- Это почему? Проведем разведку и…

- И это нельзя. Хутор для нас закрыт. Там вывешен сигнал опасности - детское бельишко на веревке. Оно могло висеть и случайно, но, как ты сам видел, женщина сняла одно, высохшее, и тут же повесила другое. Туда нам хода нет.

- А куда есть?

- Теперь только обратно к ребятам и дальше в отряд для связи с Центром. Другого выхода нет.

Киселев и Зарубин возвратились туда, где они оставили свою группу. Прикидка по карте показала, что до расположения партизан в районе Дятлово группе предстояло сделать примерно тридцатикилометровый марш и форсировать Неман. Кроме того, надо было пройти через позиции немцев, блокировавших партизанский отряд.

Шли медленно и с большими предосторожностями, ибо не исключалась возможность нарваться на вражеские посты. Часто попадались низины, залитые холодной талой водой, а под ногами хлюпала коварная болотная жижа. Наступил вечер, потянуло холодом. Вздохнули с облегчением, лишь когда вышли на твердый и сухой участок берега Немана. Там сделали привал, а рано утром удачно и без происшествий переправились на другой берег.

Скоро солнечные лучи разогнали густые космы тумана, лежащие в низинах. Безоблачное небо засияло голубизною, и чистый весенний воздух стал сух и прозрачен. Птицы, вернувшиеся из южных стран в родные гнездовья, радостно щебетали, стараясь перещеголять друг друга. То и дело попадались первые трогательные весенние цветы. Казалось, что война идет где-то далеко-далеко, в стороне.

Не успели разведчики углубиться в лес, как Пролыгин громко крикнул:

- Воздух!

Над лесом появились два самолета с готическими крестами на темно-серых фюзеляжах. Они сделали круг и ушли на северо-запад.

А вскоре Гриша Баранович, двигавшийся метрах в двухстах впереди остальных, был остановлен криком:

- Стой! Руки вверх!

Баранович упал на землю и тут же откатился вправо, подальше от того места, откуда раздался окрик, к стволу толстой сосны. Прижавшись к земле, он ожидал выстрелов. Однако их не последовало. Из-за деревьев появились два человека с автоматами в руках.

- Ну, полежал, и хватит! Вставай!

Гриша поднялся с земли, держа автомат в руках, но не отошел от толстого ствола сосны.

- Кого ищешь, малый?

- Корова в лес ушла.

- А автомат-то вместо хворостины прихватил?

- Да, в лесу нашел, должно быть, потерял кто-то.

- Тогда опусти его, а то еще ненароком выстрелит!

- А мне и так удобно, - Гриша встал за сосну, - а вы не двигайтесь, он и не выстрелит.

- Ладно, парень, - сказал один из двух, тот, что был постарше, опуская свой автомат, - не темни. Мы за тобой и твоими дружками от самого Немана наблюдаем. Веди нас к ним, да подай сигнал, чтобы не стреляли. А то еще перестреляем друг друга по ошибке да по незнанию.

Они небрежным движением забросили автоматы за спину и сделали шаг в сторону Барановича.

- Не подходить! - Гриша повел стволом автомата. - Стоять на месте!

Подав сигнал, Баранович стал ждать приближения Киселева с группой. Киселев, уже обеспокоенный тем, что Баранович задержал подачу очередного сигнала, осторожно повел группу вперед и увидел стоящих перед Барановичем двух вооруженных людей.

- Кто такие?

- Мы-то ясно кто. А вот кто вы - нам неизвестно.

- Об этом мы поговорим попозже. А чем вы можете доказать, что вы партизаны?

- Документов у нас нет, не успели выдать! - усмехнулся более пожилой. - А вот если хотите, то другие доказательства предъявим!

- Вы имеете в виду ваш лагерь? Тогда пошли туда.

- Только оружие вы нам сдадите! - вступил в разговор партизан помоложе.

- Смотри, как бы у тебя его не отобрали! - откликнулся на его слова Баранович.

- Помолчи, Николай! - остановил парня партизан постарше. - Этак мы до стрельбы дойдем! Следуйте за нами. Мы знаем, что вас шесть человек; можете сохранить свое оружие.

- Один из вас, - твердо сказал Киселев, - пойдет впереди как проводник. А второй - вот вы, - указал он на старшего, - пойдет с нами.

И когда старший подошел к группе, Киселев протянул руку:

- А уж оружие ваше пусть будет у меня. А то кто его знает, партизаны вы или еще кто.

Старшин партизан улыбнулся, но автомат отдал. Минут через двадцать быстрого хода партизан, идущий впереди, остановился и прокричал какой-то птицей. В ответ такой же крик прозвучал дважды. Еще через несколько минут они оказались в расположении лагеря партизан. По всему чувствовалось - это капитан отметил сразу, - что партизаны обстрелянные, бывалые воины, для которых лесной край был родным домом. Бойцы, свободные от нарядов, чистили оружие, другие отдыхали. На телегах лежали раненые. Около них хлопотали женщины. Одеты партизаны были кто как; многие были в поношенных солдатских шинелях и вылинявших гимнастерках, видимо, из окруженцев.

Идущий впереди партизан дал знак группе остановиться.

- Всем быть здесь и не расходиться, а вы, - обратился он к капитану, - следуйте за мной.

Пройдя метров двести, они оказались на небольшой лесной поляне. Здесь был походный штаб партизанского отряда.

- Товарищ командир, - обратился партизан к мужчине среднего возраста и крепкого телосложения, - задержана группа неизвестных.

Командир отряда внимательно оглядел гостя. Достал иа кожаной куртки кисет с махоркой и набил трубку. Закурил. И тут капитан увидел на его гимнастерке орден Красного Знамени. От его крепкой фигуры, обветренного и открытого лица веяло спокойствием и уверенностью. До войны он возглавлял крупное животноводческое хозяйство. Когда же район был оккупирован, то ушел в лес с пятнадцатью работниками совхоза. В тяжелых боях рос и мужал отряд. Не раз партизаны переживали трудные периоды, но постепенно набирали силу. Через три года отряд превратился в грозную боевую единицу.

Капитан рассказал, что его группа выполняет специальное задание командования, и хотел бы дальнейший разговор вести без свидетелей. Командир отряда недовольно поморщился, но дал знак, и пожилой партизан отошел в сторону.

- Ну, от комиссара и начальника разведки у меня секретов нет.

Киселев, не вдаваясь в подробности своей одиссеи, сообщил, что прибыл с группой из Москвы; однако на явке, куда должен был прийти, стоит сигнал опасности. Имея разрешение Москвы на связь с партизанами, он вышел в расположение отряда и просит помощи для связи с Москвой.

«Немцы на хвосте, - думал в это время начальник партизанской разведки, молодой парень с воспаленными глазами и впалыми щеками. - А тут надо разбираться, какие гости свалились в отряд». Ведь гестапо нередко забрасывало в партизанские соединения своих агентов даже под видом московских разведчиков. Вспомнил, что в соседнем отряде произошел аналогичный случай. Партизаны вовремя не разглядели врага и дорого заплатили за свою беспечность. Киселев уловил недоверчивый и настороженный взгляд начальника разведки, но не обиделся. «Правильно делает», - подумал он.

Командир отряда вопросительно взглянул на начальника разведки, тот с недовольным видом достал из планшетки лист бумаги и карандаш, протянул их

Киселеву и, пристально поглядев в глаза гостю, сухо произнес:

- Пишите ваше донесение. Естественно, что мы передадим его сами.

Быстро набросав текст радиограммы, Киселев протянул ее командиру отряда:

- Название отряда я не знаю, проставите его сами. Ответ Москвы я буду ожидать у вас.

Командир пробежал глазами текст донесения.

«Москва. Тулину.

При подходе к цели самолет был обстрелян, и группа при высадке разделилась. Пятеро со мной, поиск остальных продолжим. Вышли на партизанский отряд. На хуторе - сигнал опасности, возможна засада. Прошу санкцию на связь с «железнодорожником».

Киселев».

Подписав текст радиограммы и вставив в нее название отряда, командир обратился к Киселеву:

- Когда произошла выброска группы?

- В ночь на 23 апреля.

- Где?

Попросив карту, Киселев показал примерно квадрат выброски обеих групп.

- Жаль вас огорчать, но ничего не поделаешь. Нам известно о гибели второй половины вашей группы.

И командир отряда рассказал Киселеву трагическую историю. Тела погибших парашютистов, среди которых была молодая женщина, полицаи возили по деревням с целью опознания, но крестьяне были немногословны, даже если бы они и знали, то не сказали ничего врагу.

- По всем данным, это были ваши люди, - подытожил свой р.ассказ командир отряда. Но и без подобного вывода капитан понял, что это были действительно его бойцы. Лицо Киселева побелело, к горлу невольно подступил комок. Он не раз терял в боях товарищей, но каждая такая смерть глубокой болью отзывалась в сердце.

- С вашего разрешения, - сказал командир отряда, - я внесу исправление в текст, - и написал: «Пятеро - со мной, шестеро - погибли».

Передав текст начальнику разведки, командир пригласил с собой Киселева и вместе с комиссаром, высоким, широкоплечим мужчиной средних лет, подошел к группе чекистов, которые отдыхали, устроившись на телегах.

- Я думаю, что наших гостей не следует широко афишировать, - предложил комиссар, обращаясь к командиру отряда.

До войны он работал инженером на торфоперерабатывающем заводе и возглавлял там партийную организацию. По поручению обкома руководил подпольным райкомом партии. Подполье действовало четко и самоотверженно, и гестапо долго не могло напасть на след подпольщиков. И только когда над патриотами нависла угроза арестов, он увел подпольщиков в лес, где они влились в партизанский отряд. Война рано посеребрила его черные волосы.

- Верно, - подхватил эту мысль начальник разведки и, обращаясь к Киселеву, сказал: - За этой опушкой моя землянка. В ней размещайтесь. Там есть охрана, которая не подпустит к вам излишне любопытных. Там же подождете ответа из Москвы.

Киселев прекрасно понимал, что, не получив подтверждения из Москвы, командование отряда не будет им доверять полностью и в то же время не хочет оскорблять их прямым требованием разоружения. Поместив их в одну землянку для отдыха, да еще под охраной партизан, командование отряда гарантировало себя от возможных осложнений на тот случай, если бы Киселев и его друзья оказались не чекистами, а за: сланными в отряд фашистскими агентами. Одобрив про себя эту осторожность и тактичность командира отряда, он повел своих ребят на отдых в землянку, около которой уже расхаживал часовой, а в непосредственной близости расположилась еще группа партизан.

Когда наступил вечер, партизаны разожгли костры. Багровые и тревожные отблески огня вырывали из темноты небритые и худые лица бойцов.

- А не опасно? - спросил Киселев начальника разведки.

- Время сейчас другое. Немец стал не тот и в лес по ночам боится соваться, предпочитает отсиживаться в деревнях, - ответил он, грея огрубевшие руки у костра. Эхо наступательных боев Советской Армии основательно подорвало вражескую самоуверенность. Поэтому партизаны могли позволить себе такую роскошь, как разжечь костер, подремать и обогреться. А поздно ночью командир отряда получил из Белорусского штаба партизанского движения радиограмму, в которой подтверждалась личность Киселева и было указание оказать ему и его группе необходимую помощь. Вместе с ней пришла еще одна радиограмма. В сопроводительной указывалось, что эту радиограмму необходимо вручить лично Киселеву.

Приняв радиограммы, радист прислушался к шуму в эфире. Услышав голос Москвы, затаил дыхание. Левитан читал приказ Верховного главнокомандующего. Быстро записав текст, радист передал его командиру вместе с ответом Центра.

- Объявить приказ Верховного завтра во всех взводах! - приказал командир дежурному по отряду.

Сообщение Московского радио было для партизан дороже хлеба. Боевые успехи Советской Армии вселяли новые силы и звали партизан на новые ратные подвиги.

Начальник разведки облегченно вздохнул, узнав, какой ответ получен из Москвы. Через десять минут Киселев был уже в штабной землянке, где ему была вручена радиограмма Центра… В радиограмме Центра указывалось, что задача группы Киселева остается прежней. Она должна действовать автономно, разработав надежную безличную связь с партизанским отрядом для передачи разведданных по рации партизанского отряда в Москву. Тулин сообщил также Киселеву, что руководство разрешает восстановить связь с «железнодорожником», и если Киселев найдет возможным и целесообразным, то пусть постарается обеспечить через этого агента всю группу документами и работой…

Вопрос установления безличной связи с отрядом вызвал немало трудностей. Партизаны имели несколько тайников в Лиде, Мостах, Желудках, Дятлове, через которые они получали информацию от своих людей, проживающих на легальном положении. Но никто из группы Киселева не мог воспользоваться этими тайниками и явками, так как они не имели надежных документов, позволяющих появиться в населенных пунктах, где хозяйничали немцы и полицаи. Направлять в отряд связных Киселев также не мог. У него было мало людей, да и проход через блокаду, которую установили немцы вокруг партизанского края, всегда сопряжен с риском -гибели связника. Оставался еще один путь - связь со штабом отряда по рации, пусть даже маломощной, которую бы немцам было трудно запеленговать, но посредством которой могли бы передаваться разведданные в отряд, а отсюда по рации они бы поступали в Москву.

У партизан не было лишней рации, но запасная имелась на хуторе Случака, и Киселев принял решение согласовать с командованием отряда проведение операции против фашистской засады на хуторе для выяснения обстоятельств провала явки и извлечения из тайника рации. Предложение Киселева было принято. Началась разработка операции, главная цель которой состояла в том, чтобы выманить немцев с хутора и уничтожить их на проселочной дороге, ибо партизанская разведка установила: появление солдат на хуторе не случайно, ведут они себя скрытно, и сделала правильный вывод, что все это похоже на засаду.

ПРОЕКТ «ПРИВЯЗЫВАЕТСЯ» К МЕСТНОСТИ

Рассветало. Резкий телефонный звонок повторился и поднял Альберта Шульца с теплой постели. Накинув на плечи любимый халат восточной работы и ругаясь про себя, что его разбудили в такую рань, он подошел к телефону.

- Слушаю, - сказал он недовольным голосом, взяв трубку.

- Прошу извинить, гауптштурмфюрер, - произнес дежурный, - только что звонили из Минска и просили передать, что вас сегодня во второй половине дня на станции Скрибовцы будет ждать инженер Эттингер.

Сон как рукой сняло. Уполномоченный гестапо на участке железной дороги Лида - Мосты - Гродно Альберт Шульц знал, что этот псевдоним принадлежит штандартенфюреру СС Эриху Эрлингеру. Рушился план его приятного времяпрепровождения в Гродно, и очень не хотелось оказаться в Скрибовцах, там, где активизировались партизаны. Это значило подвергать свою драгоценную жизнь опасности, ибо он был глубоко убежден в том, что его жизнь нужна фюреру и рейху. Если бы он услышал от кого-либо слова, что фюрер сможет проиграть войну, то немедленно поставил бы этого человека к стенке, хотя весной сорок четвертого года поражение фашистской Германии стало для многих реальным фактом. Это понимали в немецком генералитете, где назревал в обстановке строгой секретности заговор против Гитлера, и только фанатически настроенные, одурманенные геббельсовской пропагандой офицеры и солдаты типа Шульца, которых было немало, не сомневались в победе, объясняя поражения на фронте «прямым предательством генералов вермахта», и верили словам Геббельса, что «фюрер еще скажет свое слово и весь мир вздрогнет от нового оружия».

То, что он был удален из личной охраны «вождя нации» и даже из охранного батальона концлагеря Заксенхаузен, где «боролся за чистоту расы с недочеловеками и прочими», Шульц объяснял происками врагов рейха. То, что суд СС судил его за присвоение почти килограмма золота - колец, браслетов, корпусов часов и коронок зубов, которые должны были попасть в сейфы бригаденфюрера СС Франка, начальника административно-хозяйственного управления СС в Берлине, на Унтер-дер-Эйзен, а не в карманы Альберта Шульца, расценивалось самим Шульцем как прискорбная случайность.

Ссылка в Белоруссию для борьбы с партизанами, которые не только оборонялись, но и нападали, перевернула все понятия в голове гауптштурмфюрера. Он привык стрелять в заключенных, не ожидая от них никакого отпора. Поэтому, использовав кое-какие связи и получив теплое местечко представителя гестапо на железной дороге, Шульц старался поменьше появляться в таких местах, где была возможность попасть на мушку партизану.

Однако приказ есть приказ! И Шульц, проклиная все на свете, отправился в Скрибовцы, надеясь, что ему не придется лезть в драку с партизанами лично, но весьма возможно, что его старый друг, шарфюрер Алоиз Габриш, который тоже вылетел из «СС-Ляйб-штандарт Адольф Гитлер», устроит ему один-другой вечер с выпивкой, а может, и с женщинами, так как служит он в Скрибовцах и знает там всех вдоль и поперек.

Первый же разговор с «инженером Эттингером» убедил Шульца в том, что ему придется провести на линии, а значит, и в непосредственной близости от партизан немалое время. Штандартенфюрер, которого сопровождал гауптштурмфюрер Бенкман, глаза и уши самого группенфюрера Хайлера, задал Шульцу работы. Он потребовал расписание движения поездов на участке Лида - Мосты, точную схему профиля пути на этом участке и даже точные сведения о том, какие диверсионные операции и когда провели партизаны на этом участке за последний год.

- И не вздумайте, Шульц, приуменьшать количество операций партизан или размер ущерба, - предупредил Эрлингер. - Преувеличение заслуг охраны тоже не нужно. Поймите, мне нужна совершенно точная и объективная картина на этом участке пути.

- Тогда, господин штандартенфюрер, я бы посоветовал пригласить сюда шарфюрера Габриша, он служит непосредственно на этом участке и знает всю подноготную, - пытался свалить с себя ответственность Шульц, не понимавший, к чему клонит высокое начальство.

- Это будет еще одно лицо, посвященное в операцию, а доктор Хайлер указывал особо на необходимость ограничить круг таких лиц, - вступил в разговор Бенкман.

«Черт бы тебя побрал вместе со своим доктором», - подумал про себя Эрлингер, но не мог не признать правоты Бенкмана. Операция готовилась весьма скрытно и тщательно, поэтому круг лиц следовало ограничить.

- Шарфюрер Габриш - старый наци. Он служил в охране фюрера, - почти торжественно произнес Шульц.

- Ладно, раз без него не обойтись, зовите его сюда, - приказал Эрлингер.

Шульц вышел и возвратился с Габришем, здоровенным верзилой в зеленой форме младшего фельдфебеля вермахта, который приветствовал Эрлингера, как это было принято в СС:

- Хайль Гитлер!

- Хайль! А что это на вас за форма? Боитесь партизан? Ладно, не осуждаю, если вы действительно такой, как вас тут представил гауптштурмфюрер, - и Эрлингер пригласил всех садиться.

Габриш, видимо, не только хлестал самогон в Скрибовцах, но и знал свой участок как следует. Он доложил обстановку, назвал участки пути, где лучше пустить под откос поезд, перечислил мосты и охрану на них, доложил о количестве поездов, проходящих в сутки по участку.

- Меня интересует, где можно пустить под откос поезд с живой силой, но так, чтобы последствия крушения можно было бы быстро ликвидировать и вновь открыть линию для движения.

- Вот здесь, штандартенфюрер, - палец Габриша уткнулся в схему недалеко от Поречан.

- Что здесь?

- Мост через приток Немана. Небольшой разряд взрывчатки сбросит паровоз и вагоны с Моста, сам мост пострадает меньше, а рельсы можно быстро заменить.

- Толково, но охрана моста…

- Если это подходящий вариант, то, я полагаю, о судьбе охраны можно не думать, - вступил в разговор Бенкман.

- Подождите, Бенкман, я не в том смысле, - Эрлингер покрутил в пальцах карандаш. - Если это сделают партизаны, то как они уберут охрану? А если это сделаем мы, то все будет шито белыми нитками. Кто поверит, что партизаны смогли заминировать мост в присутствии на нем охраны? Нет, мост не подходит.

- Тогда вот, - палец Габриша снова лег на схему, - здесь выемка, небольшой заряд, часть вагонов сходит с рельсов, и авария может быть быстро ликвидирована.

- Это тоже не подходит. Нам надо, чтобы жертв было бы побольше, а разрушения пути и сооружений - поменьше. Ясно?

- Не совсем, господин штандартенфюрер, - вступил в разговор Шульц, - о каких жертвах идет речь?

- Ну, об этом вам станет известно позже. Так как, Габриш, неужели на вашем участке нет ничего подходящего?

- Вотздесь, штандартенфюрер, небольшая насыпь, состав падает с насыпи, а путь восстановить не так уж сложно.

- Что ж, это подходит.

Затем Эрлингер ввел Шульца и Габриша в суть операции, что и как все должно быть сделано.

- А сейчас проедем по участку.

Эрлингер первым вышел и прошел к дрезине, которая стояла в тупике. Вместе с ним разместились все участники совещания. Дрезина вышла на линию и покатила к Мостам. Все молчали, только Габриш иногда давал пояснения штандартенфюреру. Шульц, раздумывая над планом Эрлингера, пришел к мнению, что проще было бы свалить поезд под откос своими силами и приписать это партизанам. Видя, как оживленно разговаривает Габриш со штандартенфюрером, Шульц решил, что его «старый друг Алоиз» не откажется взять на себя всю заботу по организации и проведению операции и предоставит ему, Шульцу, возможность «руководить» из Гродно, подальше от места действия и возможных партизанских пуль. Об этом он и решил поговорить по душам с Габришем сегодня же вечером.

Осмотрев участок и оставшись довольным, Эрлингер отбыл со своей охраной в Минск, а Габриш пригласил Шульца провести вечер в компании двух прелестных особ из местного гарнизона. Вина не хватило, и тогда Габриш вспомнил о начальнике службы пути инженере Жимерском, который принес две бутылки клюквенной водки. Когда эсэсовцы хлебнули лишнего, Шульц стал кому-то грозить:

- Мы еще покажем этим чернильным душам в Берлине, что такое старая гвардия фюрера! После того, что мы здесь провернем, нас с тобой будут сажать в первых рядах на партийных съездах, а возможно, дадут и золотые партийные значки.

Габриш обнял инженера и заплетающимся языком произнес:

- Тебе, как истинному немцу, я могу сказать, что это будет почище Гляйвица, из-за которого заварилась вся эта польская каша!

Шульц, услышав это, сразу протрезвел и рявкнул на Габриша:

- Алоиз, не болтай лишнего, а то получишь не золотой партийный значок, а осиновый крест на передовой.

Больше к этому разговору не возвращались, но на следующее утро, когда Габриш прощался с Шульцем, тот сказал шарфюреру:

- Алоиз, помни, что это я настоял на том, чтобы был выбран твой участок. Мы вместе катились вниз, и я хочу, чтобы ты помнил, что я предложил тебя штандартенфюреру. Если мне и не придется участвовать в операции лично, помни, что ты причастен к ней только благодаря моим стараниям!

Габриш ответил:

- Старый друг, я всегда буду помнить. Мы вместе снова пойдем в гору!

Шульц небрежно попрощался с начальником службы пути и отбыл в Гродно.

ЗАСАДА

Рано утром по пустынным улицам Лиды промчался автомобиль Фрайвальда и, резко затормозив, остановился у здания гестапо. Унтерштурмфюрер явился сегодня на работу раньше обычного, ибо настроение у него было прекрасное, как никогда. Еще бы, вчера вечером на встрече со своим агентом он получил сообщение, что в один из партизанских отрядов в районе Дятлова прибыло шесть человек, переброшенных из Москвы. Цель их прибытия неизвестна, широкому кругу партизан их стараются не показывать, живут они в землянке начальника разведки, которая постоянно охраняется отдельным постом, так как там находится теперь и рация, и вход туда партизанам запрещен. Однако агент сообщил, что командир группы москвичей совещался с командиром отряда и сейчас работает с начальником штаба отряда. Агенту также стало известно, что командиры пользовались листами карты с участками Щучин, Желудки, Голдово, Белица, Пески, Дятлово. Ясно, что московская группа прибыла для проведения какой-то операции в этом районе. Уже это одно давало возможность Фрайвальду сосредоточить внимание на этом районе и попытаться перехитрить партизан, заманив их в мышеловку, и захватить живьем, особенно москвичей.

Но прежде чем начать разработку операции, Фрайвальд решил ознакомиться с донесениями с мест. Одно из них внезапно привело в ярость. Начальник близлежащего полицейского участка сообщал, что два дня назад специальный наряд полицейских, выехавший в глубинные районы для расправы с крестьянами, работавшими на полях, был обстрелян партизанами. В результате убито трое, в том числе один немецкий солдат, и семь ранено.

Выполняя директивы ЦК КП Белоруссии, партизаны не только повсеместно выделяли крестьянам лошадей, не только принимали участие в ремонте сельскохозяйственной техники и весенне-полевых работах, но и охраняли сельчан от нападения врага. Это было немаловажным обстоятельством, позволившим крестьянам трудиться, ибо они понимали, что новый урожай будет собран на освобожденной земле. В конечном счете попытка оккупантов сорвать весенний сев и уничтожить озимые посевы на белорусской земле окончилась полным провалом.

Фрайвальд повертел в руках рапорт и решительно написал резолюцию: «Взять заложников!» Но когда он ознакомился с донесением из района Песков, то вновь повеселел. Начальник полиции сообщил, что одному из полицаев в деревне Пески его родственник, находящийся в партизанском отряде, сообщил, что партизаны приняли решение в ближайшие дни нанести удар по Пескам с целью захвата и уничтожения картотеки местного населения, подготавливаемого для отправки на работу в рейх. Этот родственник советовал полицаю отпроситься пока на несколько дней в отпуск, якобы для поездки в Минск, чтобы остаться живым в случае налета партизан. Полицай так и сделал, но начальник местной полиции добился от него рассказа об истинной причине отлучки. Фрайвальд решил, что удача сама идет к нему в руки и ее незачем делить еще с кем-то.

«В Песках отделение солдат вермахта и взвод полицаев из местных, - размышлял Фрайвальд. - Их будет достаточно, чтобы сдержать первый натиск партизан, которые не знают, что у них в тылу находится почти взвод эсэсовцев - это на хуторе в засаде. Для того чтобы ударить по Пескам, партизанам придется форсировать Неман где-то между Песками и Орлей, и когда они ввяжутся в бой за Пески, я брошу им в спину эсэсовцев с хутора, нечего им там бездельничать. Вопрос только в том, когда они ударят? Но как бы то ни было, надо уже сейчас подбросить автомашины на хутор». Он открыл дверь кабинета и позвал солдата:

- Карл! Ступай к радистам и скажи, чтобы они предупредили тех, кто на хуторе, что к ним сейчас придут машины, которые надо замаскировать в усадьбе. По моему сигналу они должны будут погрузиться на машины и двигаться в район Пески, где с ходу ударить в спину партизанам, которые начнут бой за эту деревню. Пусть слушают нас постоянно - приказ может быть отдан в любое время!

- Яволь, герр унтерштурмфюрер!

- Я на штабной машине с рацией выезжаю в Желудки, со мной отделение охраны!…

…В середине этого дня начальник разведки отряда сообщил Киселеву, что на хутор прошли две пустые грузовые автомашины. На проселке партизанами было установлено постоянное наблюдение. Стало известно, что в Желудки прибыл какой-то эсэсовский чин на машине с рацией и охраной. Предположение оказалось верным: засада замаскирована на хуторе, а связь с ней ведется по рации. Но кто же выставил сигнал опасности? Ведь видели только женщину. Где же тогда сам Случак?

…В восемь часов вечера до двух взводов партизан начали атаку на Пески. Группа Киселева вместе со взводом партизан залегла в кустах на дороге к хутору, минеры заминировали мостик через небольшой ручей с топкими берегами.

Фрайвальд, получив в Желудках сообщение о нападении на Пески, поднял трубку полевого телефона:

- Радиослужбу!… Алло, Курт! Сообщи на хутор Францу, что русская диверсионная группа ввязалась в бой за Пески. Им там нужны списки тех, кого мы собираемся отправить в рейх! Пусть Франц немедленно на машинах ударит им в спину и доставит мне этих русских живыми. Обязательно живыми, мертвые мне не нужны!

Киселев, чекисты и партизаны укрылись в кустарнике и мелком осиннике вдоль проселочной дороги. Вскоре послышался шум машин, идущих от хутора, водители даже включили фары. Когда первая машина въехала на мостик, раздался взрыв, машина опрокинулась. Вторая машина резко затормозила, шофер пытался съехать с дороги, а солдаты стали прыгать через борт. В машину полетели гранаты, раздалось несколько глухих взрывов, застучали пулеметы и автоматы. Немцы открыли ответный огонь, но он вскоре прекратился, и в этот момент от моста около десятка фашистов попытались броском прорваться в лес. Раздалось несколько партизанских очередей. Противник залег. Киселев крикнул на немецком языке:

- Кто жив, встать, руки вверх!

В ответ - молчание. Один из партизан поднялся из-за кустов и хотел двинуться к мостику. Капитан дернул его за ногу, и вовремя: тот упал, и над его головой прошла автоматная очередь из-за перевернутой машины, но гранаты партизан сделали свое дело, и наступила тишина.

Начальник разведки отряда, разгоряченный боем, подошел к Киселеву:

- Возьми пятерку моих ребят - и на хутор. Мы тут разберем трофеи и документы. Встречаемся здесь же через полчаса. Будь готов к броску - к утру мы должны быть далеко отсюда.

…Фрайвальд безуспешно пытался связаться по рации с группой, которая была в засаде на хуторе, - рация не отвечала. Начальник полиции и фельдфебель вермахта из Песков сообщили ему, что партизаны продолжают наступать и уже окружают дом комендатуры, где собрались остатки полицаев и пять солдат фельджандармерии. В тылу партизан, как подчеркнул фельдфебель, не было слышно никакой стрельбы: видимо, обещанное господином унтерштурмфюрером подкрепление не прибыло. Это было последнее сообщение из гарнизона Песков.

Фрайвальд побледнел и тяжело опустился на стул. Он понял, что его переиграли. Вдруг он неожиданно вздрогнул и резко повернулся назад. Ему показалось, что где-то рядом невидимая, но властная рука расчетливо толкает его к гибели.

«Недостает еще галлюцинаций», - подумал он и отдал распоряжение радистам немедленно связать его с гестапо Лиды. Когда связь была установлена, он приказал дежурному срочно просить помощи у руководителя отделения «Абвера» лейтенанта Хемпеля, сообщив ему, что после налета на деревню Пески и разгрома местного гарнизона партизаны, по всей видимости, будут отходить за Неман. Однако выброшенная в этот район полурота вермахта, усиленная отделением фельджандармерии, партизан не обнаружила. Комендатура и полиция в Песках были разгромлены, документы попали в руки партизан.

Начальник разведки отряда, руководивший всей операцией, уводил партизан к Новогрудку. С ним уходила в отряд и жена Трофима Случака с ребенком. Ей предстоял дальний путь - в Москву. Киселев со своей группой пошел почти навстречу немцам, спешившим к Пескам из Лиды. Он имел теперь рацию, не РПО, которая дала бы ему возможность держать связь с Центром, а «Северок», с помощью которого он мог связаться со штабом партизанского отряда и передать ему свое сообщение для Центра. Несмотря на долгое пребывание в тайнике на хуторе, рация была в полном порядке, питание ему дали партизаны, а радистом стал Сергей Никонов, который знал основы радиодела.

…На следующий день в Москве уже читали донесение Киселева о проведении операции на хуторе. Капитан сообщал, что Случак арестован, но явку не выдал и даже сумел через свою жену выставить сигнал опасности. Дальнейшую связь с Москвой Киселев будет поддерживать по рации отряда, а сейчас он приступает к восстановлению связи с «железнодорожником».

- Мы уже дали указание, товарищ генерал, при первой же возможности вывезти жену Случака с ребенком на Большую землю, - докладывал Тулин начальнику управления. - Теперь мы будем ждать от Киселева сообщений о том, возможно ли через «железнодорожника» устроить наших людей на работу.

- Несмотря на трагический старт, - генерал устало откинулся на спинку кресла, - ребята, видимо, не скисли и задачу с хутором решили весьма удачно. Как говорится, не всегда разбойник убивает путника, бывает и наоборот! Если учесть, что партизаны в Песках захватили не только списки тех, кого немцы хотели угнать в Германию, но и картотеку полицаев гебитскомиссариата, то можно говорить и о первых успехах. Прошу вас лично побеспокоиться о жене Случака, и проявите к ней максимум внимания. Если бы не она и ее муж, вряд ли бы мы сегодня читали донесение капитана Киселева.

«ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК» - ДРУГ ИЛИ ВРАГ!

Пока Фрайвальд искал партизан в районе Песков и за Неманом, где он надеялся перехватить их по пути в Дятловский партизанский край, Киселев вывел свою группу в район Скрибовцы - Поречаны и оборудовал лесной лагерь. Группа могла отдохнуть, провести разведку местности и подготовить условия для выхода на связь с «железнодорожником».

Было только одно «но» - данные Центра о «железнодорожнике» относились к январю 1943 года, когда его посетил по заданию Центра один из разведчиков-чекистов, находившийся в этом районе кратковременно. Причем связь с ним была восстановлена по инициативе самого «железнодорожника».

Случилось это так. В июле 1942 года в партизанский отряд в районе Лиды пришел бывший путевой обходчик Николай Стук, который организовал крушение воинского эшелона на мосту через ручей на 53-м километре перегона Лида - Мосты. Он заявил, что в организации крушения ему оказал помощь начальник службы пути - «немец», как его называл Стук, «но добрый к нашим».

Стук сам постепенно готовил диверсию. Но «немец» при очередной проверке участка остановился у него и прямо заявил, что он не дурак и видит, что Стук под предлогом халатности хочет организовать диверсию на пути. Обходчик не растерялся, тем более что начальник службы пути зашел в его будку один, солдат-немец и еще несколько путевых рабочих оставались в дрезине, и, по его словам, «готов был пристукнуть «немца», но тот сказал ему, что он будет смотреть на все это сквозь пальцы, если Стук после диверсионного акта скажет партизанам - а больше ему деваться было некуда, - чтобы те передали в Москву, что «железнодорожник» жив и ждет письма не в Гродно, а в Скрибовцах».

Проверка, проведенная партизанами после диверсии и бегства Стука в лес, показала, что фамилия начальника службы пути не немецкая, а польская - Густав Жимерский, что инженер дружит с гестаповцем Габришем, которому часто поставляет самогон, добываемый через путевых обходчиков.

Начальник разведки, который хорошо знал обстановку в районе дислокации отряда, рассказал также Киселеву, что они делали кое-какие шаги для установления контактов с инженером своими силами, но это не дало никаких положительных результатов. Часть бывших рабочих на железной дороге, прибывших впоследствии в партизанский отряд и бригаду, характеризовали его как типичного штатского немца, исполняющего свой долг перед фатерландом, но старающегося держаться подальше от политики. Исполнителен и требователен к подчиненным, хотя при оформлении новых рабочих на работу бывает весьма снисходителен, не всегда требует полагающиеся по немецким правилам документы,ограничивается справкой от бургомистра или старосты; сам же, по оформлении на работу, следит, чтобы у рабочего были все необходимые, по немецким понятиям, документы: кеннкарта, удостоверение с места работы, пропуск на линию для рабочих службы пути.

Многие прибывшие в отряд воспользовались именно такими пропусками на линию, чтобы уйти из-под контроля полиции и фельджандармерии и перебраться в лес. Другие расписывают его как чуть ли не разведчика или партизана, который помог им с оформлением на работу на дорогу, а потом и в бегстве в отряд. При таких противоречивых данных начальник разведки отряда решил не связываться с ним без специального указания Москвы, хотя и наблюдал за ним через своих связных в Скрибовцах и даже засек однажды его пребывание в Лиде, где его видел один из партизанских разведчиков, которого еще раньше спрашивали о работе этого инженера в Скрибовцах.

Все эти сведения затрудняли решение вопроса о связи с «железнодорожником». Начальник разведки высказал предположение, что гестапо или «Абвер» могли использовать начальника службы пути для проникновения в партизанский отряд, для подставы его партизанам и даже пошли на то, чтобы допустить диверсию и тем самым повысить к нему степень доверия, тем более что он требовал через Стука связи с Москвой.

Киселеву были известны и другие обстоятельства из жизни «железнодорожника». Перед войной чекисты с помощью Густава Жимерского, который работал инженером на станции Гродно, ликвидировали крупную вражескую диверсионную группу. Шпионская банда «Блоха» являлась детищем отделения «Абвер-3» при штабе группы войск «Померания» и должна была в день нападения фашистской Германии на СССР взорвать железнодорожный узел Гродно и создать условия для окружения частей Советской Армии в этом районе. Жимерский был арестован вместе с другими участниками диверсионной группы. Но его дело было выделено производством, он был освобожден и работал позже на станции Орша. В первые дни войны инженер был приглашен на беседу и дал согласие работать в тылу у немцев. При отступлении наших войск он был оставлен в Орше со справкой об освобождении из тюрьмы. Явка ему была назначена в Гродно.

Как Жимерский оказался в Скрибовцах, почему он не пытался выйти на связь в Гродно, почему до лета 1942 года он не давал о себе знать? На все эти вопросы Центр искал и не находил ответа. И теперь Киселев, который лично знал Жимерского по своей командировке в Гродно в 1940 году, когда Центр контролировал разработку фашистской резидентуры белорусскими товарищами, должен был решить эту задачу. Он допускал мысль, что Жимерский мог быть арестован в Гродно немцами, уличен на допросах в гестапо в двойной игре и расстрелян. А гестапо или «Абвер» решили использовать бывшую его связь с органами НКВД, чтобы подставить советской разведке своего человека, тем более что, прося Стука сообщить о нем в Москву через партизан, начальник службы пути не назвал ни слова из пароля для связи.

Разведчик-чекист, который посетил начальника службы пути в январе 1943 года, также не мог установить, разговаривал ли он действительно с Жимерским или с подставой, так как фотокарточки Жимерского не было.

Кто же теперь «железнодорожник» - друг или враг? Действительно ли это Густав Жимерский или подставной немцев? Решить эти вопросы Киселев мог, только лично повидав «железнодорожника». И он начал подготовку к этой встрече.

Только через неделю разведчики установили, что человек, похожий на Жимерского, стал появляться на участке пути в районе 256-го километрового столба, где группа путевых рабочих вела какие-то работы. Охрана минимальная, два солдата в дрезине, рабочие расходятся по участку протяженностью до двух километров. Патрулей не видно. Видимо, как докладывали Киселеву его ребята, наблюдавшие за «железкой», эта магистраль или ставится на консервацию, или вообще не была оживленной, уж просто заметно мало охраны, да и та сосредоточена на мостах и почти не патрулирует железнодорожную линию. И тогда Киселев принял решение лично встретиться и опознать «железнодорожника». Повел его на встречу Миша Пролыгин, который вместе с Барановичем три раза выходил к «железке» на разведку и видел человека, похожего на Жимерского.

В это время установилась пора погожих весенних солнечных дней. Деревья покрывались листвой, зазеленели березовые рощи, опаленные огнем войны. На местах жарких боев пробивалась травка и первые весенние цветы. Лес казался спящим, и разведчики двигались вперед с особой осмотрительностью, стараясь не встречаться с людьми, сворачивая с проселочных дорог, прячась в оврагах, подальше от посторонних глаз. Неизвестно, кем окажется встречный - может, полицай, может, осведомитель полиции или гестапо. Лучше держаться от людей подальше, документы у обоих такие, что не выдержат и первой серьезной проверки. Не надеясь на документы, и Киселев и Пролыгин взяли оружие, чтобы в случае чего можно было отбиться от полицейского или жандармского патруля.

Часам к девяти утра вышли на опушку леса и залегли в подлеске. Впереди торчали только пни до самой насыпи. Немцы, опасаясь партизан, вырубили вдоль железной дороги широкие просеки по 150 - 200 метров по обе стороны пути. Замаскировавшись, разведчики по очереди стали наблюдать за полотном дороги в бинокль. Прошел один эшелон на восток, минут через двадцать пять простучал другой. После этого на запад прошел комбинированный состав из пассажирских вагонов и товарных платформ, крытых брезентом.

Наконец, в зону наблюдения вошла дрезина с прицепленной платформой, на которой находились рабочие. Дрезина остановилась, из нее вышли два солдата и высокий худощавый мужчина в форменной железнодорожной фуражке. Он что-то сказал рабочим, они стали соскакивать с платформы, разбирать лопаты и ломы. Дрезина с платформой ушла. Солдаты уселись на краю насыпи, как нарочно, лицом к разведчикам, решив погреться на солнышке. Высокий мужчина повел рабочих вдоль насыпи, давая указания о подбивке и подсыпке балласта. Рабочие приступили к работе. Высокий в фуражке пошел вдоль полотна, прикладывая к нему изредка рейку-определитель уровня. Наконец он повернулся и пошел обратно, лицом к разведчикам. Киселев отнял бинокль от глаз.

- Он, Жимерский, - тихо проговорил Киселев, - хотя и здорово сдал за эти годы.

- Годы не молодят, - прошептал в ответ Миша.

- Годы - ладно, не в них дело. Война изнашивает людей.

- Это верно. И долго солдаты будут сидеть на солнышке? Хоть бы прошлись по линии, что ли!

- Да им и так неплохо. Видишь, один даже развалился. А в прошлые разы они как себя вели?

- Да точно так же, полежат, походят около рабочих, пожуют, к фляжке приложатся и опять сидят или лежат.

- Видимо, придется выходить на линию, несмотря на их присутствие.

- Так я о том вам и говорил. Вот сейчас, как он пойдет на восток, я его там и встречу. Обойду немного лесом и выйду на путь. Патрулей там нет, это мы не раз проверяли.

- Хорошо, согласен. Только оружие оставь, если немцы задумают проверять документы, оно тебе только помешает. Засунь сзади за ремень гранату. Если фрицы поведут себя подозрительно - подымай руки вверх и жди моего огня. Я открываю огонь; они поневоле оборачиваются на меня; ты прыгай вниз с насыпи, швыряй гранату в их сторону и отходи вон к тому столбу между пнями, а я тебя прикрою от преследования огнем.

- Договорились. - Миша положил около Киселева автомат и поудобнее засунул гранату за пояс под ватник.

- Пароль помнишь?

- Еще бы, командир!

- Какой сегодня день?

- Нечетный, пароль должен быть с четным днем!

- Хорошо, не забудь передать фотокарточку, пусть на следующую встречу принесет готовый документ с этим фото на любую фамилию. Приметы у тебя вместе с фото?

- Да! Вот они.

- Ну, пошел!

Миша отполз назад в лес и двинулся к востоку. Киселев продолжал наблюдение. Немцы полулежали на насыпи. Рабочие подбивали путь. Жимерский прошел мимо немцев, перекинулся с ними несколькими фразами и пошел дальше. Через некоторое время вдали из-за поворота пути по полотну навстречу инженеру вышел парень в ватнике, с палочкой. Он шел, слегка прихрамывая. Вот они встретились. Один из немцев, приподнявшийся было, увидев, что начальник службы пути остановился с парнем, уселся на насыпь снова. Парень снял с головы треух, слегка поклонился:

- Добрый день, отец!

- Здравствуй, сынок, - не очень приветливо ответил Жимерский. - Не помню только, чтобы у меня был такой сын.

- Ты, папаша, я вижу, на дороге работаешь. Не скажешь ли, ходят сейчас регулярные поезда отсюда на Западную Украину? Домой бы надо было добраться.

- Ходят по четным дням через Польшу, да надо иметь разрешение на поездку от властей.

- А где выдают такое разрешение?

- Об этом можно поговорить, присаживайся! Жимерский присел на рельс, достал портсигар.

То же самое сделал Миша Пролыгин: достал кисет, развернул какую-то тряпицу и протянул инженеру вместе с бумагой для цигарки маленький пакетик.

- Вот здесь фото и приметы. Нужен аусвайс или кеннкарта на любую фамилию. Когда бы мы могли встретиться для обстоятельного разговора, ну хотя бы в районе 256-го километрового столба? Туда вы могли бы принести и готовый документ.

- Меньше чем за три дня документ не оформить, нужны подписи шефа гестапо.

- Тогда через три дня, в это же время. А сейчас мне пора.

- А куда ты пойдешь? Пойдем вместе, назад тебе идти неудобно, патруль обратит внимание. Иди со мной, я проведу тебя мимо немцев, остановлюсь около них, а ты иди дальше, вон туда, к выемке.

- Ну что ж, можно и так, - беспечно сказал Миша.

Жимерский предложил, пожалуй, реальную вещь - пройти мимо немецких солдат в его сопровождении. Уйти обратно было бы проще, но те же солдаты могли крикнуть, остановить и проверить документы: подозрительно, что человек шел по пути в одном направлении, а потом, не дойдя до них, повернул и пошел обратно. Пока Миша решал, что ему делать, если начальник службы пути захочет сдать его солдатам, они уже подошли к сидящим на насыпи немцам. Инженер, шедший на шаг впереди Миши, обернулся и сказал:

- Так вот и иди по путям, на станции меня подождешь, да только я не думаю, что уже все готово. Для оформления на работу надо определенное время. Зайди еще раз дня через три.

- Спасибо, - подыграл Миша своему спутнику и снял треух. Поклонившись, надел треух и, обходя стороной Жимерского и немцев, продолжал: - Очень я вас прошу, ваше степенство, уж так надо бы иметь постоянную работу.

- Ну, ладно, иди, иди, - высокомерно бросил Жимерский и, присев на рельс рядом с солдатами, о чем-то заговорил с ними по-немецки.

Миша не торопясь, слегка прихрамывая, зашагал по пути к выемке, вошел в нее и, когда рабочие и немцы скрылись за поворотом, скользнул по откосу, вылез на косогор и через четверть часа встретился с Киселевым.

- Ну что? - спросил капитан запыхавшегося и возбужденного встречей Пролыгина.

- Все в порядке, но, когда он предложил мне шагать к немцам, честно говоря, сильно сдрейфил!

- Да и мне это сначала не очень-то понравилось, а потом уже пришла мысль, что этот ход был самым безопасным. Ну, отходим в лес, а там в лагерь. Подробности разговора расскажешь по пути.

Разведчики отползли в лес и двинулись в обратный путь к своему временному лагерю. Выслушав доклад Пролыгина, Киселев еще раз тщательно взвесил все «за» и «против», решив, что следующую встречу с Жимерским он проведет сам. Естественно, что в район 256-го километрового столба разведчики прибудут заранее. Там же, на болотце, есть небольшой островок, где можно провести встречу. Проход к островку через болото разведчики уже отыскали. Немцы туда не сунутся, а если и полезут, что мало вероятно, то единственную тропку нетрудно будет перекрыть огнем.

ШТАБ ГИММЛЕРА ТОРОПИТ ХАЙЛЕРА

Когда над Минском опустился вечер и небо от серых туч словно прогнулось до самой земли, группен-фюрер Хайлер вызвал в свою резиденцию Эрлингера. Уже по тому, что группенфюрер принял его в кабинете, а не в салоне, Эрлингер понял, что разговор будет не из приятных. И действительно, Хайлер был явно не в духе и потребовал объяснения, почему провалилась операция в Песках, где партизаны уничтожили не только отряд полицаев и захватили списки подготовленных к отправке в рейх жителей, но и почти в упор расстреляли два отделения эсэсовцев, которые, по замыслу горе-руководителя, - и здесь Хайлер уставился на Эрлингера - должны были ударить в спину партизанам.

- Действительно, замысел был не совсем удачный, - как ни в чем не бывало произнес Эрлингер.

- Не совсем удачный, - взорвался Хайлер, - скажите лучше - идиотский замысел, штандартенфюрер! За такие операции лишают званий!

- Я с вами целиком согласен, группенфюрер!

Такая покладистость озадачила Хайлера. Он полагал, что Эрлингер будет защищать виновника провала операции, а им, по данным, полученным Хайлером, был ставленник Эрлингера Херсман, и тем самым Хайлер получит в свои руки лишний козырь против штандартенфюрера в той сложной иерархической игре, которую вели разные чины военной, гражданской и другой оккупационной администрации в Минске. Но это была задача нелегкая. В отличие от многих эсэсовских офицеров, Эрлингер обладал большой эрудицией, хорошо знал сильные и слабые стороны той идеологии, которой служил, и умело этим пользовался.

- Если согласны, то немедленно подготовьте- рапорт. Пусть Берлин решает, что будет делать этот бездарный офицер: поедет на фронт или будет снижен в звании здесь. Этот Херсман думает, что его заслуги в Остланде дают ему теперь возможность проваливать работу в Белоруссии.

- Простите, группенфюрер, но Херсман здесь ни при чем.

- Как ни при чем? Ведь вы же его оставили в Лиде?

- Да, оставил, и он выполнил все, что требовалось. А к операции в Песках он не имел никакого отношения и даже не знал о подготовке к ней. Всю операцию от начала до конца проводил унтерштурмфю-рер Фрайвальд. Все приказы по радио отдавались им; об этом имеются записи в книгах радиограмм. Все письменные приказы и распоряжения также подписаны им.

- По докладу, который был мне сделан, я решил, что руководителем операции был старший начальник в Лиде, то есть Херсман. Но раз вы утверждаете, что это не так, я прикажу найти виновного и строго наказать, - пошел на попятную Хайлер.

- Если вы так желаете. Хотя мне это было бы сделать проще: я уже провел предварительное расследование, - Эрлингер глубоко уселся в кресло и стал размышлять над тем, какую выгоду он может извлечь для себя из провала операции в Песках, которую осуществлял Фрайвальд.

Группенфюрер прервал его размышления:

- Послушай, Эрих, - вкрадчивым голосом начал он, - с этим расстройством из-за гибели наших солдат я совсем забыл, для чего я просил тебя зайти ко мне. Адъютант рейхсфюрера прислал мне напоминание о нашем общем с тобой деле. Вот, прочти, пожалуйста, и давай вместе подумаем над ответом. - Он протянул Эрлингеру лист плотной бумаги со штампом штаба Гиммлера в левом верхнем углу:

Рейхсфюрер СС

Личный штаб № 67/44

Ставка фюрера

10.5.44

Секретный документ

государственной важности

Государственному секретарю и вице-шефу военной администрации «Ост» доктору Хайлеру

Минск

Группенфюрер!

Рейхсфюрер СС поручил мне сегодня написать Вам и передать его желание, чтобы Вы, действуя совместно со штандартенфюрером СС Эрлингером, ускорили проведение акции «Остайнзатц».

Прошу Вас сообщить мне для информации рейхсфюрера СС все сведения, относящиеся к проведению акции в жизнь.

Хайль Гитлер!

- Что ж, у нас есть что ответить рейхсфюреру! - Эрлингер положил письмо на стол перед Хайлером. - Вот мой рапорт о проделанной работе, вот рапорт Бенк-мана на эту же тему и вот, наконец, доклад уполномоченного гестапо на участке Гродно - Мосты - Лида гауптштурмфюрера Шульца в районе, где планируется проведение акции. Крючок партизанам нами заброшен, будем ждать, когда они клюнут.

- И все же нам не следует торопиться, Эрих, - Хайлер вышел из-за стола и сел в кресло напротив. - Мне на днях звонил имперский комиссар Остланда группенфюрер Лозе. Он хотел бы, чтобы в этом поезде оказались и литовцы, которые иногда следуют через Гродно или Лиду в Минск или в другие города Белоруссии.

- Не слишком ли многого хотят от нас, Франц, - Эрлингер решил позволить себе эту фамильярность с Хайлером в качестве пробного шара. - Не проще ли нам согнать белорусов и литовцев в пару вагонов и самим взорвать их на одном из участков?

- Это будет грубая работа. А ведь, возможно, к нам в это время подъедет комиссия из представителей других стран, которой и будет предложено зафиксировать зверство большевиков. Поэтому взорвать поезд или пустить его под откос должны партизаны. С учетом нашего плана мы бросим сразу же в этот район ударное соединение СС и накроем партизанский отряд в районе крушения эшелона с мирным населением. Надеюсь, ты уже сделал все, чтобы информация о графике движения военных поездов на этом участке дошла до партизан?

- Да, скоро им станет известно это расписание, но меня беспокоит комиссия из иностранных граждан, если она прибудет. Вы уверены, что она даст нужное заключение?

- А почему бы нет? Вспомним, как в сорок третьем комиссия из четырех голландских евреев под эгидой Красного Креста приезжала в Освенцим. Им там показали вполне приличных евреев, которым были выданы не только рубашки и костюмы, но и столовые приборы. Ведь они же написали заключение о том, что евреи содержатся в концлагере в нормальных для мест заключения условиях.

- Да, но ведь потом их все же пришлось прикончить в Биркенау?

- Ну и что из этого? Мир поверил официальному сообщению, что члены комиссии, четыре человека, «по несчастью, стали жертвами автомобильной катастрофы». Если мне не изменяет память, так было сказано в официальном сообщении?

Дезинформация была любимым методом работы нацистов, и они преподносили ее населению буквально лошадиными дозами.

- Да, что-то в этом роде! Так нам еще придется потом возиться и с этой комиссией?

- Точно не могу сказать, но на всякий случай следует продумать вариант.

- Хорошо! Я поручу это дело Херсману.

- Спасибо, Эрих! А теперь я просмотрю ваши доклады и подготовлю ответ рейхсфюреру. Хайль Гитлер! - Хайлер встал и прошел к креслу за большой полированный стол.

- Хайль! - Эрлингер, довольный итогом разговора, вышел из кабинета.

Прочитав все три документа, оставленные штандартенфюрером, Хайлер не стал составлять на основе их свой доклад. Он вложил все три доклада в одну папку и собственноручно написал на машинке следующее письмо в Берлин:

Строго секретно!

Минск

16.5.44

Государственный секретарь и

вице-шеф администрации «Ост»

№ 268/44

Рейхсфюреру СС и шефу германской полиции

Берлин. Принц Альбрехтштрассе, 8

Рейхсфюрер!

Сегодня я докладываю Вам о положении с акцией «Остайн-затц» в настоящий момент и о мерах, принятых мной для выполнения Вашего приказа. Чюбы дать наглядную картину хода операции, я позволю себе переслать Вам, рейхсфюрер, прилагаемые рапорты штандартенфюрера Эрлингера и гауптштурмфюрера Бенк-мана, а также отчет гауптштурмфюрера Шульца относительно района, где планируется проведение акции.

Рейхсфюрер! Я прошу просмотреть эту папку с указанными документами. Я позволю себе напомнить Вам, рейхсфюрер, о той части нашего разговора, где Вы упоминали о возможности присылки в район проведения акции специальной комиссии, которая могла бы засвидетельствовать перед мировой прессой те результаты, достичь которых мы намереваемся.

Я был бы весьма признателен Вам, рейхсфюрер, за положительное решение в этом направлении и за отдачу соответствующего приказа VI управлению РСХА.

Хайль Гитлер!

Группенфюрер СС и государственный секретарь Хайлер.

В этот же вечер штандартенфюрер Эрих Эрлингер записал в своей коленкоровой тетради: «16.5.44. Налет партизан на Пески, в чем виновен только начальник гестапо города Лиды Фрайвальд, не может задержать подготовку акции «Остайнзатц». Рейхсфюрер торопит, и я приложу все силы к тому, чтобы выполнить эту задачу.

Очень жаль, что отчетность по этой акции приходится передавать доктору Хайлеру, а не направлять прямо в адрес рейхсфюрера».

ВСТРЕЧА С ЖИМЕРСКИМ

Через три дня, в воскресенье, Жимерскнй держал речь перед рабочими, которых полицаи согнали к станционному зданию в Скрибовцах:

- Медленные темпы работы по укреплению пути вызывают недовольство германского командования. Всем нам придется работать и сегодня, в воскресенье, так как весна и вода значительно ослабили грунт, путь во многих местах нуждается в срочном ремонте. Грузитесь на платформу и дрезину побригадно. Я буду указывать каждой бригаде участок.

К Жимерскому подошел шарфюрер Габриш, наблюдавший за всей сценой со стороны.

- Слушай, Густав, сегодня с тобой поедут эти подонки, - он указал на полицаев, - солдат мало, они устали, и им надо дать отдохнуть хотя бы в воскресенье.

- А мне, Алоиз? - прервал его Жимерский. - Или ты думаешь, что в моем сухом теле уже не нервы, а проволока?

- Поэтому и ты не задерживайся там, Густав. Разведи -их по участкам и возвращайся на дрезине на станцию. Пусть бригадиры следят за работой, а результат можно проверить и завтра.

- А если ночью под откос полетит поезд с военным грузом? Отвечать ведь ты заставишь меня? Не так ли?

- Ну, ну, не будь таким, Густав! Отвечать за все будут эти вот сволочи, - показал он на полицейских, которые кучкой стояли в стороне и наблюдали за погрузкой платформы. - Им надо отвечать за все, даже за то, что мы с тобой, два немца, торчим здесь, в опасных лесах и болотах, вместо того чтобы наслаждаться природой фатерланда!

Один из полицаев подошел к Габришу и Жимерскому и, поднеся руку к козырьку фуражки, доложил:

- Господин инженер! Погрузка закончена, можно отправляться!

- Хорошо, грузите охрану. Итак, Алоиз, до встречи вечером. Я все же должен проверить участок после окончания работ. А вечером жду тебя у себя - тут мне опять принесли бутыль самогона.

- И если ты не разопьешь ее со мной, я обвиню тебя в том, что ты берешь взятки у своих рабочих, Густав! - захохотал Габриш.

- Ты ведь знаешь, что я не принимаю крепких напитков, возраст не тот, а мне хочется дожить до победы. А насчет взятки, так это, пожалуй, верно - самогон мне принес рабочий, документы которого ты вчера подписал. Эти кретины не понимают, что мы нуждаемся в рабочей силе, особенно сейчас, когда возрастает объем перевозок, и думают, что я делаю им милость, когда беру на работу. Итак, до вечера, Алоиз!

- До вечера, Густав!

…Расставив бригады по участкам, дав им задание и оставив при каждой бригаде по два полицая, Жимерский приказал водителю дрезины возвращаться на станцию. Однако, когда дрезина прошла километровый столб 256, Жимерский попросил водителя остановиться, сошел с дрезины и махнул рукой, чтобы водитель продолжал путь без него.

- Господин инженер, а вы?

- Я вернусь на участок, пройду немного пешком: уверен, что эти бездельники бросили работу сразу же, как только я уехал.

- Что вы, господин инженер, ведь там бригадиры да и полиция.

- А, все они одним миром мазаны. Пойду посмотрю, как они там работают без меня!

Дрезина ушла в сторону станции, а Жимерский медленно пошел по полотну на восток. Как только затих шум дрезины, Жимерский свернул с полотна влево, к лесу и не успел пройти между пнями и ста метров, как перед ним вырос Миша:

- Привет, папаша!

- А, сынок! Привет, привет! Что ж, не уехал на Западную Украину?

- Да вот беда, документов нет, да и разрешение не успел выхлопотать.

- Документы вот, - Жимерский протянул Мише сверточек, - да ведь фото-то не твое, так для тебя, видно, еще надо будет сделать?

- Да нет, не надо. Я здесь задержусь. Да и вас надо тут кое с кем познакомить.

- Что ж, знакомь, но только мне к шести надо быть на станции.

- В таком случае времени хватит, да и недалеко тут.

- Ну что ж, пошли, - без колебаний сказал Жимерский.

Ориентируясь по одному ему видимым предметам, Миша быстро подвел спутника к болоту и предупредил:

- Дальше идите нога в ногу, осторожно.

- Да я и сам вижу, что к болоту пришли.

- Болото еще не все. Оступитесь, и на мину напороться можно.

- Крепко закопались, не подступишься.

- Береженого бог бережет, папаша.

- Что верно, то верно!

Неожиданно среди деревьев показался шалаш. Миша подвел к нему Жимерского и откинул полу плащ-палатки:

- Милости прошу!

Киселев ожидал Жимерского, сидя в шалаше на обрезке бревна. Второй такой же стул стоял у противоположной стенки. На него и указал Киселев вошедшему. Тот сел, долго всматривался в Киселева и наконец произнес:

- Документов, полагаю, у вас нет, и спрашивать их бесполезно. Хотя, если не ошибаюсь, нам приходилось с вами встречаться?

- Не ошибаетесь, Густав Генрихович.

- Вот только как вас звать теперь?

- Николай Андреевич, как и прежде.

- Рад вновь возобновить старое знакомство.

- И я рад тоже, Густав Генрихович, хотя, сказать, по-честному, оно прервалось не по нашей вине. Ведь мы вас ждали в Гродно.

Жимерский тяжело вздохнул и начал свой рассказ, который продолжался более часа.

…Жимерский прибыл в Гродно, как ему было указано. Но на явке никого не было, да и самого дома, где была дана явка, тоже не было - снесло бомбой или снарядом. Как только была объявлена регистрация всего населения, Жимерский явился в комиссариат, где и зарегистрировался как фольксдойч, да и к тому же инженер. Получил назначение на работу в депо. Но не успел приступить к работе, как был вызван в гестапо. Беседу с ним вел лично шеф, штурмбанфюрер СС Вальдемар Краузе. При этом присутствовал еще один офицер в форме капитана вермахта, который имени своего не называл, хотя потом Жимерский с ним встречался несколько раз. Гестаповец вспомнил старую деятельность Жимерского, провал группы «Блохи», интересовался, как оказался он на свободе. Вот тут-то Жимерскому и пригодилась справочка, что он выпущен из тюрьмы во время ее эвакуации.

Гестаповец попросил все изложить письменно. А после того как Жимерский все написал, Краузе потребовал дать подписку о согласии работать для гестапо. Не хотел Густав Генрихович давать такую подписку, но, подумав, согласился. Установив такие отношения с гестапо, он надеялся на то, что к нему меньше будут присматриваться новые власти и ему будет проще работать с чекистами, когда от них прибудет наконец связник. А то, что такой человек обязательно придет, Жимерский не сомневался нисколько.

Через несколько дней после беседы в гродненском гестапо Жимерский получил назначение на работу на железнодорожный узел Гродно, в службу пути. Там ему выдали соответствующие документы и познакомили с прямым начальником - майором-немцем из запасников, который не столько интересовался делами по службе, сколько стремился нахватать побольше антикварных вещей. Он даже не брезговал изъятием из частных квартир ковров и гобеленов, которые отправлял своей семье в Германию вместе с продуктовыми посылками.

В депо станции Гродно Жимерский случайно встретил бывшего техника Филипчука, с которым был знаком еще до войны. Сейчас Филипчук работал слесарем. Жимерский обратил внимание, что Филипчука не обрадовала встреча с ним: еще бы, ведь сотрудники управления дороги знали, что Жимерский был арестован органами НКВД как вражеский агент. Густав Генрихович не стал навязываться Филипчуку в знакомые, тем более что их довоенное знакомство было недолгим. Однако месяца через два Филипчук сам подошел к Жимерскому, поздоровался с ним и попросил помочь емуустроить на работу двух человек, которые якобы не захотели эвакуироваться и остались сейчас без документов и работы. А ведь жить как-то надо!

Жимерский помог Филипчуку. Но не сам, а дал указание своему подчиненному, который их и оформил. Через некоторое время случилась диверсия на поворотном кругу. И ни подчиненного Жимерского, ни тех двух человек на станции никто больше не видел. Они скрылись, а Филипчук остался. Когда шум после диверсии утих, Филипчук зашел как-то к Жимерскому и поинтересовался: не знает ли он принципиальную схему системы водоснабжения станции. Кальки с этой схемой валялись прямо в кабинете шефа Жимерского - майора, который все собирался ликвидировать «узкие места» водоснабжения.

Жимерский взял эти кальки, познакомил с ними Филипчука в своем кабинете вечером, а потом положил их опять к шефу.

И вот на станции снова ЧП - на четыре дня узел остался без воды. Филипчук скрылся. Майора начальство отправило на фронт грехи кровью смывать, а Жимерского через некоторое время в Скрибовцы отправили, где он и работает сейчас.

- Густав Генрихович, - спросил его Киселев, внимательно выслушав рассказ, - как же так случилось, что, несмотря на все эти диверсии, гестапо никого не арестовало и вас не побеспокоило?

- Как не арестовало? Арестовало. Им же надо было перед начальством отчитаться. Арестовывали первых попавшихся на глаза. А что касается меня, то и меня беспокоили, как не беспокоить? Штурмбанфюрер Краузе все время требовал от меня разузнать имена саботажников.

- А вы что ж?

- А что я? Я ему говорил, что со мной никто не хочет из местных разговаривать, считают предателем, немецким слугой, ведь многие знали меня по работе в годы Советской власти в Гродно. Видимо, поэтому меня и перевели на участок Мосты - Лида, здесь никто не знает моего прошлого.

- А на этой работе гестапо оставило вас в покое? - Ну что вы! Сразу же со мной связался Алоиз

Габриш, местный фюрер. Не столько умный, сколько напористый человек. Уж больно ему хочется снова войти в элиту. Раньше служил в «СС-Ляйбштандарт Адольф Гитлер», а теперь в заштатном городке в Белоруссии. Но тут со мной стал встречаться какой-то приезжий чин, назвался тоже инженером, господином Эттингером. Я ему написал докладную на Бережного, того и взяли.

- Какого Бережного?

- А, была у нас здесь такая сволочь! Из окружен-цев или просто перебежал к немцам, уж и не знаю. Все к рабочим придирался, что-то вынюхивал, а сам работал бригадиром. Так вот, когда на его участке произошло крушение поезда и он попытался обвинить ремонтников, я доложил Эттингеру, что Бережной пытается свалить на неграмотных рабочих все то, в чем сам виноват. Ремонт на этом участке проводил он сам, путь оказался перекошенным по его вине, значит, он главный саботажник и есть. Взяли его, и больше он здесь не показывался.

- А не может быть так, что вы, Густав Генрихович, выдали гестапо, в общем-то, невинного человека?

- Как это невинного? Да он все время шпионил за рабочими, да и мне пытался передавать сначала доносы на рабочих, которые, по его мнению, были неблагонадежны, то есть высказывали недовольство оккупантами. Ведь он меня-то считал за истинного немца, представителя оккупационных властей! Да вы у кого угодно из рабочих на станции спросите, кто такой был Бережной. Они вам скажут.

- Ну хорошо, оставим эту тему. А для чего же с вами связался этот инженер Эттингер?

- Ну, это птица серьезная! Да и не инженер, а эсэсовец - штандартенфюрер. Так его при мне называли солдаты из охраны его квартиры в Лиде, куда я к нему несколько раз приезжал на встречи. А через меня он, как мне кажется, переправляет свою агентуру к партизанам.

- Как это вы пришли к такому выводу?

- А вот послушайте и решите сами.

И Жимерский рассказал Киселеву, как на одной из встреч Эттингер предупредил его, что через два или три дня в Скрибовцы прибудут два человека. Он назвал их беженцами с Украины. Эттингер предложил Жимерскому помочь им устроиться работать на железную дорогу. Габриша он якобы просить не хотел, тем более что тот все равно должен устраивать рабочих к Жимерскому, который и сам может взять их на работу, да и документы оформить.

Жимерский возразил Эттингеру, что документы оформляет, в конце концов, не он, а Габриш. На это Эттингер ответил, что Габришу уже даны указания подписывать те документы, которые Жимерский будет представлять на поступающих на работу. И действительно, Габриш после этой беседы с Эттингером всегда сразу оформлял пропуска, которые Жимерский ему представлял лично.

- Так, но почему же вы решили, что гестапо через вас засылает агентуру в партизанские отряды? - не удержался от вопроса Киселев.

- А вот послушайте, что было дальше с этой первой парой. Кстати, - здесь Жимерский полез в карман, вытащил истрепанную записную книжку, полистал ее, - вот, фамилии их тогда были Никитенко и Стешин, а теперь, может, и другие. Вот, значит, поработали эти Никитенко и Стешин с неделю, а может, и две, как появляется здесь инженер Эттингер и спрашивает у меня, как они-де работают. Ну, я ему честно сказал, что работают они плохо, все больше с рабочими другими болтают, а когда я подхожу, то делают вид, что стараются.

- Это так было в действительности?

- Совершенно так. Ну, Эттингер ничего мне на это не сказал, но приказал вызвать их ко мне. А когда они пришли, он услал меня по какому-то делу. Да я и так понял, что мне надо уйти. А когда пришел, рабочих в кабинете уже не было.

- И больше вы их не видели?

- Нет, почему же! Эттингер мне сказал, чтобы я дня через два, когда рабочие будут возвращаться с линии, нашел бы предлог, чтобы оставить этих двух на полотне, с тем чтобы они вернулись позже.

- Ну и вы их оставили?

- Конечно. Вся бригада возвращалась на дрезине, когда я увидел осыпь на насыпи около 251-го километрового столба, остановил дрезину и приказал им, как самым большим бездельникам, остаться и подбить насыпь. Они остались, хотя и поворчали. Солдат я не оставлял, так как недалеко мост и путь контролируется патрулями. А обратно они должны были вернуться пешком. Пропуска у них были.

- И они не вернулись?

- Не вернулись. Мало того, ночью гестапо подняло всех рабочих в бараке и меня тоже. Спрашивали, кто остался на полотне. Я назвал их. Поиски были безрезультатны. Переводчик гестапо объявил рабочим, что Никитенко и Стешин саботажники и партизаны, разобрали путь и скрылись в лесу. Только патруль солдат увидел развинченный рельс и предотвратил крушение поезда. Гестапо забрало двух рабочих, что спали на нарах в бараке рядом с удравшими, но через два дня выпустило их, изрядно наломав бока. Рабочие говорят, что у них спрашивали, кто такие были Никитенко и Стешин и кто их соучастники.

- Но, может быть, эти двое действительно хотели организовать крушение?

- И для этого Эттингер устраивал их на работу? Ясно, что все это делалось для того, чтобы партизаны поверили тем, кто к ним пришел. Уж больно много шуму устроило вокруг этого факта гестапо. А дело-то, я имею в виду крушение, заранее было обречено на провал. Солдаты патруля должны были найти и нашли развинченный стык. Но я-то знал больше, хотя, к сожалению, сказать об этом не мог никому. Вам говорю первому.

- А еще такие случаи были?

- Да, Эттингер еще присылал ко мне людей на путевые работы. Некоторые работают и сейчас, а человек девять уже исчезли при разных обстоятельствах. Да вот вам список всех этих людей, - Жймерский вырвал три листка из своего затрепанного блокнота и протянул Киселеву. - Здесь указано время поступления на работу и день, когда человек исчез. Те, кто еще работает, имеют против фамилии только одну дату - поступления на работу.

- А вы думаете, что все это агенты Эттингера, заброшенные к партизанам?

- Я почти уверен в этом.

- Скажите, Густав Генрихович, а не интересовался Эттингер этими людьми или вообще теми людьми, которых вы принимаете на работу?

- Нет, не интересовался. Во всяком случае, не интересовался у меня. Я ведь вам говорил, что пробовал таким же путем оформлять через гестапо и других приходивших ко мне рабочих. Габриш проводил их через свою канцелярию так же быстро и без лишних вопросов. А если оформление шло через моего помощника, то дела залеживались в гестапо по неделе и больше, случалось, что желавших поступить на работу и самих вызывали на допрос в гестапо.

- А тех, кого оформляли вы?

- Ни разу. Поэтому я и позволил себе смелость передать вашему товарищу при встрече со мной, что я могу быть полезным в устройстве на работу ваших людей.

- Это очень важно, Густав Генрихович, и я, вероятно, воспользуюсь этим в ближайшее же время.

- Пожалуй, сделать это, если надо, следует именно в ближайшее время.

- Почему же?

- Да что-то в последнее время к нам зачастили высокие гости из Гродно и даже из Минска. Гестаповцы что-то затевают на нашем участке.

- Это ваши предположения?

- Нет, это их слова. Вот, послушайте. Недавно Габриш принимал своего друга из Гродно - Шульца, гауптштурмфюрера СС, с которым раньше вместе служил в охране Гитлера. Так как я друг Габриша и «чистокровный ариец», то на попойку пригласили и меня, тем более что я главный поставщик самогона для Алоиза. Шульц отнесся ко мне снисходительно, но потом, когда я упомянул о своих добрых отношениях с инженером Эттингером, стал заискивать передо мной. А когда он напился вместе с Габришем, то стал стучать кулаком но столу и кричать, что они еще скажут свое слово.

Эта встреча особо заинтересовала Киселева, и Жимерский подробно проинформировал капитана, о чем болтали два дружка из личной охраны фюрера.

- Но что они задумали, я сказать не могу, - закончил свой рассказ Густав Жимерский.

«ГЛЯЙВИЦ! ЗНАЧИТ, ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ!»

Капитан, дежурный по управлению, уже второй час монотонно отвечал на все звонки, что генерал занят. Тем, кто приходил в приемную, рекомендовал позвонить через час. За то время, как к генералу в кабинет зашел подполковник Тулин, дежурному пришлось приглашать к начальнику управления еще нескольких работников, которые, получив от генерала задание, быстро уходили.

«Кто это задал генералу такую работу? - рассуждал капитан про себя. - Вероятно, Киселев! Еще несколько дней назад все только и думали о том, почему от Киселева нет никаких сообщений. Да и первое сообщение не обрадовало - половина группы погибла. А что же сейчас? Или он в очень тяжелом положении, или, наоборот, вышел на такой след, что задал работу всему управлению». И хотя Киселев был его личным другом, с которым они делили горький хлеб отступления в 1941 году и последние патроны в немецком тылу на Украине в сорок третьем, капитан не мог ничего спросить у генерала. Оставалось ждать момента, пока генерал сам передаст ему какие-либо документы, касающиеся действий группы Киселева, на исполнение.

В кабинете начальника управления речь действительно шла о группе Киселева. Проверка данных о «железнодорожнике», изложенных в донесении Киселева о встрече с ним, дала положительные результаты. Белорусский штаб партизанского движения сообщил, что в октябре - декабре 1941 года, в период, когда немецкое командование гнало через Гродно в сторону Москвы воинские эшелоны, подпольщики, действовавшие на железнодорожном узле, провели три крупные диверсии. Они были осуществлены при содействии Густава Жимерского; провалов среди подпольщиков не было. Кроме того, проверка по партизанским отрядам бригады имени Ленина и бригады «Победа» показала, что лица, названные Жимерским как немецкие агенты, действительно появились в отрядах в указанное им время. После обычной проверки и карантина некоторые из них участвовали в боевых операциях. Особых заслуг не имеют. Один из них, Стешин, будучи в составе группы- из пяти человек на боевом задании, от группы отстал, но через двое суток прибыл сам в расположение отряда. Свое отсутствие объяснил тем, что заблудился з лесу поздно вечером, а потом прятался от полицаев. Наблюдение за ним не дало пока никаких результатов.

- Я думаю, товарищ генерал, Жимерский прав, считая, что это люди Эттингера.

- Не Эттингера, а штандартенфюрера Эрлингера. Вот, прочтите, - генерал протянул Тулину документ. - Только что получил из Белорусского штаба партизанского движения. Минские подпольщики сообщали, что, по их данным, явочная квартира на Замковой в Лиде принадлежит штандартенфюреру Эриху Эрлингеру, командующему охранной полицией и службой безопасности СД в Минске, который работает вместе с группенфюрером СС, доктором Францем Хайлером, вице-шефом военной администрации «Ост» в Минске. Подпольщики сообщали также, что в последнее время Эрлингер и Хайлер готовят проведение где-то в районе Лиды особой операции, переписку по которой со штабом Гиммлера ведет лично Хайлер.

- Как вы видите, сообщение Жимерского о подготовке какой-то операции перекрывается информацией из Минска, - сказал генерал, когда Тулин ознакомился с донесением. - Учитывая, что Гляйвиц стал для эсэсовцев эталоном проведения крупных провокаций, - продолжал начальник управления, - можно с уверенностью сказать, что немцы в этом районе задумали акцию провокационного характера. Это подтверждается тем, что операцию готовит служба безопасности СД. Данные о ней из Минска исключают, таким образом, предположение о том, что гестапо выдумало эту операцию в качестве наживки, чтобы подсунуть нам перевербованного инженера.

- Значит, - сказал Тулин, - вопрос о честности Жимерского в отношениях с нами можно считать решенным положительно?

- Да, конечно. Сообщите Киселеву, что мы согласны с его предложением использовать возможности начальника службы пути для устройства на работу членов группы. Одновременно ориентируйте его, что он имеет дело с Эрлингером. Пусть нацелит Жимерского и бросит все свои силы на то, чтобы решить загадку с операцией, которую готовит противник на линии Лида - Мосты.

- Киселев сообщил, что Жимерский посещал квартиру «инженера Эттингера» в Лиде. Не следует ли нам дать ему явку в Лиде и связать через него две группы - Киселева и ту, что в Лиде, - воедино?

- Я думаю, что этого пока делать не следует. Инженер пожилой человек, он не имеет опыта настоящей работы, он может проглядеть «хвост» за собой и привести его к нашим товарищам в Лиде. Передайте Киселеву, что в силу новых обстоятельств он может воспользоваться явкой в Лиде только тогда, когда этого потребует обстановка для выполнения задания по расшифровке вражеской операции. А товарищам в Лиде через Белорусский штаб партизанского движения посоветуйте изучить квартиру на Замковой на предмет налета на нее. Но только изучить, а не совершать налет! Подчеркните это!

- Я думаю, следует информировать и Минск о готовящейся немцами операции, товарищ генерал.

- Нам почти нечего им сообщить. Хотя проинформируйте их, что их данные подтверждаются из других источников, и попросите углубить работу в этом направлении. И последнее - сообщите белорусским товарищам, чтобы они держали под тщательным наблюдением всех тех, кто был указан в списке «железнодорожника». Возможно, им дана безличная связь - через тайники или через посредников в деревнях, где часто бывают партизаны и редко заглядывают немцы. И даже если они сейчас без связи, то не исключена возможность, что Эрлингер уже теперь, таким образом, оставляет у нас свои «консервы». Трогать сейчас этих людей не надо, но наблюдение за ними должно быть строжайшее.

- Слушаюсь, товарищ генерал!

Тулин вышел из кабинета и прошел к себе составлять шифровку Киселеву.

«ЗАКРЕПЛЯЙТЕСЬ НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ, НО ПОКА НИКАКИХ ДИВЕРСИЙ!»

Такой весенней грозы разведчики никогда не видели. Могучие стрелы молний, метавшихся по ночному небу, ударяли в землю с таким остервенением, а раскаты грома были такой силы, что казалось, землянка не выдержит напора стихии, но все обошлось благополучно, хотя все бойцы промокли буквально до нитки. Только когда солнце поднялось над лесом, Никонов принял из штаба партизанского отряда радиограмму Центра.

Киселев решил, что на работу в Скрибовцах устроятся четверо, а он и радист останутся в лесу. Такая расстановка сил давала большую выгоду с точки зрения ведения разведки. Четыре человека контролировали почти весь участок на линии Лида - Мосты. Киселев же оставался в лесу и не был связан никакой работой по «прикрытию». Он мог в любое время выйти на встречу с Жимерским, который, контактируя с разведчиками Киселева, получал от них донесения с результатами наблюдений. Имея же радиста в лесу, Киселев всегда мог связаться со штабом партизан по своей рации, передав через них данные в Центр, и тем же путем получить указания из Москвы.

Было еще одно немаловажное обстоятельство, которое нельзя было не учитывать. Кончались продукты питания, и Киселев по собственному опыту знал, что надежда на «авось», на «подножный корм» нередко приводила к срыву всей операции.

Действительно, представьте себе положение разведчика, находящегося в фашистском тылу без «железных» документов, вынужденного избегать лишних встреч с представителями гитлеровской администрации, военными и жандармскими патрулями, полицаями. Для него нет возможности зайти пообедать в столовую, ресторан или любую харчевню, которые были открыты на оккупированной территории в порядке поощрения захватчиками частной инициативы.

Часто можно было попасть в облаву или нарваться на очередную проверку документов.

К тому же все эти заведения были рассчитаны на самих оккупантов или лиц, сотрудничавших с ними. Цены там были весьма высоки, и даже разведчик, имевший надежные документы, должен был всегда тщательно продумать ответ на возможный вопрос: откуда у него появились солидные суммы оккупационных денег или рейхсмарок, дающие возможность посещать подобные заведения.

Разведчик мог купить себе продукты и на рынке, но там, как правило, процветала меновая торговля. Мало того, рынки находились под особо пристальным вниманием местной полиции, и появление здесь одного или двух неизвестных не прошло бы мимо внимания осведомителей гестапо.

Решение Центра весьма просто разрешало проблему питания. Работая на железной дороге и имея подлинные документы, разведчики могли теперь без страха появиться на базаре, обеспечив продуктами не только себя, но и тех, кто остался на болотном островке.

В тот же день капитан послал на связь с Жимерским Мишу Пролыгина. Тот встретился с начальником службы пути на одном из участков железной дороги, где велись ремонтные работы, и вместе с ним проехал на станцию. Жимерский поместил его в казарму, где жили рабочие-ремонтники, а сам занялся оформлением документов. По его представлению Габриш подписал кеннкарту и пропуск на линию Мосты - Лида новому рабочему.

С этими документами и письмом начальника службы пути Густава Жимерского Пролыгин приехал в Лиду и был оформлен на должность путевого обходчика на станции Скрибовцы. В участок Михаила входили семафор и выходная стрелка на самой станции, а также пять километров пути в сторону Поречан. В одном месте его участка через железнодорожную колею имелся неохраняемый переезд, на котором оставалась старая будка переездного сторожа. В ней в непогоду иногда задерживались солдаты, патрулирующие -путь.

С «разрешения» господина Густава Жимерского новый обходчик поселился в этой будке и стал приводить ее в порядок. Солдаты, заглядывавшие к нему, не догадывались, что Михаил, расчищая заброшенный погреб, обивая трухлявые бревенчатые стены будки фанерой, оборудовал несколько тайников, в которых можно было замаскировать и хранить взрывчатку и запалы.

Обходя свой участок, Пролыгин наметил наиболее благоприятные места для будущих возможных диверсий и стал составлять график прохождения по линии поездов на запад и на восток. На мысль о необходимости составления такого графика его навело рассуждение его предшественника - старика-обходчика, который решил оставить работу, как он говорил, «от старости» и уйти в деревню. Старик, видимо, учитывал приближение фронта и решил сменить место жительства, дабы потом вернувшиеся советские власти не взыскали с него за службу у фашистов. Мысль о том, что «красные» будут спрашивать с тех, кто сотрудничал с врагом, неоднократно звучала в рассуждениях старичка, когда он беседовал с Пролыгиным, передавая ему участок и немудреное имущество путевого обходчика.

Рассуждая о режиме работы на участке, старик сказал Мише, что раньше движение по участку было более оживленным, а в последние дни «захирело». «Немец стал ремонтировать участок, - рассуждал старик, - а это значит, что он придает ему важное значение».

Михаил решил записывать все проходящие поезда ежедневно, чтобы потом проанализировать, как изо дня в день изменяется грузопоток и количество эшелонов, проходящих по участку.

После того как Пролыгин побывал в Лиде, был окончательно оформлен на работу и приступил к ней на своем участке пути, «железнодорожник» на очередной встрече с Киселевым предложил устроить на работу на станции еще двух человек. Нужны были слесарь-водопроводчик и разнорабочий на ремонтные работы на путях. Капитан решил направить на место слесаря-водопроводчика Анатолия Кашина. Оформление на эту должность было связано с проверкой, а Кашин уже имел на руках подписанные Габришем документы, - это для него заказывал Киселев первую кенн-карту и пропуск у «железнодорожника». Работа слесарем-водопроводчиком на станции давала возможность подготовки диверсии по выводу в нужный момент системы водоснабжения, и Киселев придавал этому большое значение. Кроме того, уже начав работать на станции, Кашин получал вызовы и наряды на работу в казарме полевой жандармерии, в домах, где жили немецкие офицеры и гражданская фашистская администрация, и смог прекрасно изучить дислокацию всех оккупационных учреждений и квартир оккупантов.

На место рабочего-ремонтника был устроен спокойный, медлительный сибиряк Аркадий Зарубин. У него была изготовленная Центром справка оккупационных властей генерал-губернаторства о том, что он освобожден от работ в генерал-губернаторстве в связи с травмой, полученной во время работы в каменоломне, и ему разрешается возвращение к месту его постоянного жительства. По легенде, Зарубин попал в обвал, был тяжело контужен и хотел бы вернуться под Минск, где у него имеются родственники, но там сейчас военное положение, и он вынужден искать работу, чтобы как-то прокормиться Природная замкнутость, молчаливость помогала Зарубину избегать ненужных расспросов других рабочих в ремонтной бригаде, ссылаясь на последствия контузии, которые затрудняют ему речь. Бригадиру, который, будучи осведомителем гестапо, пытался вытянуть Аркадия на «откровенный» разговор, он после первой же недельной получки выставил бутылку самогона и тем самым расположил его к себе, тем более что бригадир видел, что инженер Густав Жи-мерский на разводе рабочих нередко сам определял для Зарубина участок работы и даже снисходил до разговора с ним, А уж кому не было известно, что инженер Густав и шеф гестапо Алоиз Габриш просто закадычные друзья, несмотря на разницу в возрасте. Всем рабочим и служащим станции было известно, что Габриш любил зайти к инженеру Густаву и послушать, как тот на стареньком пианино исполняет популярные произведения Вагнера и других великих немецких композиторов.

Первые же донесения Пролыгина, Кашина и Зарубина, полученные Киселевым от инженера через тайник, оборудованный в районе, где шли ремонтные работы на самой опушке леса, говорили о том, что их устройство на работу прошло успешно.

Жимерский днем, прогуливаясь по опушке, спокойно, почти на виду у солдат охраны или полицаев, которые боялись нарушить одиночество «немецкого инженера», вкладывал донесения в тайник, а в сумерках, когда работы на пути заканчивались, к тайнику подходил Гриша Баранович и изымал материал для доставки Киселеву.

Второе вложение в тайник, сделанное Жимерским, дало Киселеву много материалов для анализа. Пролы-гин сообщал график прохождения поездов, движение шло в основном в светлое время суток. Десятидневные наблюдения показали, что интенсивность движения нарастает - немцы перебрасывают из Прибалтики военную технику и живую силу, идут эшелоны с боеприпасами и горючим. Все это движется к Лиде, а куда дальше - неизвестно. В западном направлении идут главным образом эшелоны с гражданским грузом - фашисты продолжают вывозить награбленное в свой рейх. В сумерки проходят только два-три комбинированных грузопассажирских поезда. На ночь движение замирает. Киселев не мог не согласиться с выводом Михаила, что немцы, не имея возможности полностью обеспечить охраной железнодорожную колею, предпочитают пропускать эшелоны днем, когда меньше возможность проведения диверсионных операций со стороны партизан и больше возможность обнаружения заминированного участка, а путевые обходчики и патрули не могут не обнаружить свежие следы подложенной под рельсы или шпалы мины. Михаил также высказывал предположение, что в ночное время эшелоны скапливаются на узловых станциях Лида и Мосты, где имеется определенная противовоздушная оборона и немцы могут не так опасаться налета советских самолетов. В заключение Пролыгин просил начать к нему постепенную доставку взрывчатки, для хранения которой он оборудовал тайники.

Кашин сообщал, что занимается работой по ремонту системы водоснабжения станции под руководством инженера-немца. В ближайшее время по требованию немцев станция должна быть способной одновременно обеспечивать заправку водой шести паровозов и трех эшелонов или пассажирских поездов. Видимо, намечается дальнейшее расширение пропускной способности станции. Из бесед с коллегами по работе и со служащими на станции Кашину стало известно, что главным контролером всей работы по увеличению пропускной способности участка является, инженер Эттингер, который был на станции и снова должен скоро прибыть сюда.

Зарубин в краткой записке сообщал, что работает на участке пути между Скрибовцами и Поречанами. Немцы выгоняют туда рабочих якобы для того, чтобы подбивать балласт под шпалы, выравнивать путь, но на самом деле делать там нечего - путь нормальный, никаких отклонений от нормы нет, и бригада бездельничает. Полицаи и бригадир видят это, но никого не подгоняют. Аркадий делал вывод, что работы на этом участке ведутся для маскировки, но ради чего - этого он сообщить не мог, так как не мог дать никакого объяснения такому поведению и бригадира и полицаев.

Сам Жимерский сообщил Киселеву, что у него имеется вакансия для человека, владеющего хотя бы слабо немецким языком. Заместителю начальника станции по снабжению, офицеру-интенданту, нужен смышленый переводчик-порученец, который не только мог бы вместе с ним бывать в Лиде и в Мостах и вести там переговоры с белорусами и русскими, работающими в снабженческих организациях Управления железной дороги, но которому можно было бы поручить и выполнение небольших хозяйственных заданий. «Железнодорожник» указывал, что если Киселев решится сам занять этот пост, то он может порекомендовать его как своего старого знакомого. Легенду для такого случая Жимерский предлагал разработать самому Киселеву.

Зашифровав главное, что содержалось в сообщениях разведчиков, и передав шифровку Никонову, Киселев задумался над последним предложением Жимерского. Очень уж было заманчиво работать под такой удобной крышей - переводчик-снабженец! Это и связи в различных немецких штабных и административных органах, и определенная информация о работе и пропускной способности участка железной дороги, и возможность свободного перемещения на оккупированной врагом земле.

С другой стороны, предложение не могло не насторожить Киселева, тем более что Никонов, которому Жимерский почему-то пришелся не по душе, вдруг заявил:

- А если он, товарищ капитан, все же двойник!

Тогда эта должность вроде крючка, чтобы вытащить вас из леса!

- А как ты в таком случае объясняешь, что наши ребята успешно работают?

- Ну, это просто! Жимерский мог их устроить с ведома гестапо, и все их действия контролируются со стороны, а сейчас очередь пришла и за вами.

- Логично, но ведь Жимерский передал нам список агентов, заброшенных в партизанские отряды, как ты это объясняешь?

- Тоже очень просто. Немцы могут пожертвовать несколькими малоценными агентами, чтобы дать нам мат в два хода. Мы для них крупная рыба!

Слова Никонова звучали убедительно. На какой-то миг в голове Киселева возникла тревожная мысль, но он ее отбросил. Никонов мог сомневаться в Жимерском, но у Киселева не было такого права. Киселев знал то, что не известно было Никонову о прежнем сотрудничестве Жимерского с советской разведкой.

Еще в 1940 году Киселев, знакомясь с делом Жимерского, обратил внимание на тяжелую жизнь этого человека. Работавший в панской Польше, инженер вынужден был скрывать, что его единственный сын погиб, сражаясь в Испании против фашистов в составе Интернациональной бригады. Сын был коммунистом, и беседы с ним открыли инженеру Густаву Жимерскому, который всегда старался держаться подальше от «политики», глаза на то, как устроен мир и кому в этом мире принадлежит будущее.

Даже жена Густава Генриховича не знала, что ее сын-коммунист погиб в борьбе с фашизмом. Для нее, как и для всех их знакомых, сын Казимир якобы погиб на лесоразработках в Канаде, куда он уехал на заработки. Густав Жимерский, давший себе клятву изо всех своих сил и возможностей помогать тем, кто был в одних рядах с его Казиком в Испании и кто принес ему последнюю, предсмертную записку от сына, знал, что он до конца дней своих будет бороться с фашизмом.

Сотрудничество Жимерского с советскими чекистами началось в 1938 году, когда фашистская разведка начала присматриваться к нему как к немцу, которого можно было использовать в своих целях.

Он сообщил об этом друзьям своего погибшего сына, которые изредка навещали его, стараясь хотя бы морально поддержать старого инженера. По их совету он стал сотрудничать с фашистами, сообщая все, что ему становилось известно, чекистам.

Киселев хорошо знал, что благодаря Жимерскому удалось ликвидировать в Гродно фашистскую диверсионную группу «Блохи». Да и то, что стало сейчас известно о деятельности Жимерского в первые месяцы оккупации Гродно, говорило только в его пользу. После всего этого Киселев не мог подвергать сомнению честность старика инженера.

- Если мы будем подвергать все сомнению, - ответил Киселев Никонову, - не имея- на то достаточных оснований, мы можем зайти так далеко, что из-за «сверхбдительности» поставим под угрозу выполнение задания.

Киселев дописал радиограмму, Никонов передал ее в отряд, а оттуда она ушла в Центр.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИЗ БЕРЛИНА

Из узкого переулка на Ленинградский проспект выскочила юркая «эмка» и, обгоняя грузовые машины, устремилась по направлению к стадиону «Динамо». Тулин приоткрыл окно, и в машину ворвался свежий теплый ветер. Утро в тот день выдалось ярким и солнечным.

Хотя фронт был далеко, Москва была по-военному строгая. То и дело попадались противотанковые надолбы, в нижних этажах домов отчетливо просматривались амбразуры огневых точек, немые свидетельства сурового сорок первого года, когда враг рвался к столице. На фасадах зданий алели транспаранты с призывами: «Все для фронта, все для победы!», «Наше дело правое, мы победим!». В район Белорусского вокзала шла колонна санитарных военных машин. На переходах толпились люди, все спешили по делам. Днем и ночью Москва без устали работала для победы.

Бессменную вахту несли и советские чекисты. Захватив по пути представителя Белорусского штаба партизанского движения Сосновского, машина через десять минут прибыла на площадь Дзержинского. Когда Тулин и Сосновский, поздоровавшись, вошли в кабинет начальника управления, тот молча протянул подполковнику тонкий отпечатанный лист бумаги. В глаза бросились слова: «Из Берлина. Срочно. Строго секретно».

Центр и Белорусский штаб партизанского движения понимали, что ни группа Киселева, ни белорусское подполье не в силах обеспечить глубокую оперативную разработку линии «Эрлингер - Хайлер - Гиммлер». В связи с этим в работу было включено управление, ведущее разведку в глубоком фашистском тылу, в центральном административном и партийном аппарате гитлеровской Германии. Именно оттуда было получено подтверждение того, что после совещания высших эсэсовских чинов в Познани Гиммлер дал специальное задание Хайлеру, переписка по которому идет через личную канцелярию рейхсфюрера СС. Кроме того, сообщалось, что Гиммлер просил начальника VI Управления РСХА Шелленберга подобрать ему комиссию из четырех-пяти надежных лиц не немецкого происхождения, которых можно было бы использовать для «констатации перед лицом общественного мнения мира новых фактов зверств большевиков». Шелленберг передал это задание одному из работников своего аппарата, которому предложил обдумать возможные кандидатуры.

- Все эти данные, взятые вместе, - сказал генерал, открывая совещание, - убедительно свидетельствуют о том, что капитану Киселеву «посчастливилось» выйти на след весьма серьезной операции эсэсовцев в Белоруссии, проведение которой намечено буквально на самое ближайшее время. Ясно также и то, что Эрлингер должен быть во время проведения операции не в Минске, а где-то поблизости от места акции - в Лиде, Мостах, а может быть, и в самих Скрибовцах.

Поэтому минским товарищам, - обратился начальник управления к Сосновскому, - надо через имеющиеся у них возможности организовать самое тщательное наблюдение за штандартенфюрером и информировать нас немедленно о его выезде из Минска.

- Задача эта нелегкая, товарищ генерал, - ответил Сосновский, - ибо Эрлингер, в отличие от других гитлеровских чинов, как сообщили наши люди из Минска, старается держаться в тени, почти не носит формы и разъезжает без сопровождения охраны. В связи с этим Белорусский штаб партизанского движения выдвигает встречное предложение - захватить или уничтожить Эрлингера на одной из его явочных квартир на территории Белоруссии.

- Сообщение «железнодорожника» о явочной квартире штандартенфюрера на Замковой в Лиде, где ему пришлось побывать два раза, открывает определенные возможности для реализации такого замысла, - поддержал Сосновского подполковник Тулин. - Захват или ликвидация Эрлингера на квартире в Лиде сразу поможет нам решить две задачи. Первое - парализовать на какое-то время работу агентурной сети немцев, так как все данные говорят о том, что штандартенфюрер держит всю сеть в собственных руках, во всяком случае, всю наиболее ценную агентуру. Хайлер не имеет прямого отношения к работе с этой агентурой, а чинам, стоящим ниже его на служебной лестнице, Эрлингер не дает доступа к личным делам и картотеке на агентуру. Ясно, что он хранит ее где-то у себя, и пока его преемник разберется в ней, агентура, потеряв связь, будет парализована. Второе - Эрлингер не последняя пешка в подготовке специальной операции. Видимо, все главные нити находятся в его руках, а тот же Хайлер осуществляет лишь общее руководство. Вывод штандартенфюрера из игры надолго приостановит, если не сорвет, выполнение этой акции. Видимо, игра стоит свеч, и нам следует принять предложение минских товарищей.

- Вы с товарищем Сосновский не учитываете того, что подготовка такой операции потребует много времени, - возразил генерал. - Ведь после уничтожения Кубе в Минске фашисты стали значительно осторожнее. Пока мы готовим операцию против Эрлингера, противник может успеть провести свою операцию, сорвать которую сейчас наша главная задача. В Минске такую операцию нам сейчас не провести, а ожидать его в Лиде, Гродно или Новогрудке у квартир, которые нам известны, можно до бесконечности. А как вы сумеете законспирировать в этих трех местах сразу три группы захвата? Чем вы их прикроете, как они могут появиться там? И наконец, где мы возьмем столько людей?

- Мы можем ждать его только в одном месте, скажем в Лиде, - продолжал настаивать на своем Тулин. - Нам следует только получить через Киселева с помощью «железнодорожника» подробное описание явочной квартиры, количество охраны, пароль, который Эрлингер давал инженеру для входа в дом. Затем мы устанавливаем наблюдение силами наших людей в Лиде и, когда Эрлингер появляется там, совершаем налет.

- Гладко было на бумаге, - ответил генерал. - Помните такую поговорку? А что, если пароль был только разовым? Или он был дан только «железнодорожнику»? Тогда после налета на квартиру, независимо от того, каков будет результат, нам придется выводить «железнодорожника», а вместе с ним и ребят Киселева из Скрибовцев. Мы потеряем сразу все возможности для наблюдения не только за этим участком пути, но и за ходом развертывания операции, которую готовят гитлеровцы. Можем ли мы пойти на такой риск, зная, что акция, которую собираются проводить Хайлер и Эрлингер, находится под контролем самого Гиммлера? Я думаю, не можем. Во всяком случае, не можем до тех пор, пока нам не станет известен характер акции и мы не примем мер к тому, чтобы сорвать ее проведение.

Подумайте над тем, - подводя итоги совещания, сказал генерал, обращаясь к своим собеседникам, - как нам решить обе эти задачи, и прикиньте все наши возможности. А когда у вас будет четкий план проведения операции против Эрлингера, исключающий срыв работы группы Киселева, доложите его мне.

Во второй половине дня Тулин подготовил соответствующие предложения и уже собирался докладывать свои соображения по плану операции, когда его вызвал к себе генерал, только что получивший сообщение от Киселева.

Радиограмма капитана заставила генерала задуматься. С одной стороны, предложение было весьма заманчивым. Работа в аппарате заместителя начальника станции означала, что Киселев рано или поздно будет иметь в своих руках документы, относящиеся ко всем военным перевозкам на этом участке дороги. Но с другой стороны, оказавшись на этом месте работы в полной зависимости от своего шефа, Киселев практически терял возможность руководить работой группы. Естественно, что первое время немцы должны были внимательно приглядываться к новому работнику. Значит, все встречи даже с теми членами его группы, которые находились в Скрибовцах, пришлось бы на время отменить, связь с радистом также исключалась. Нет, на это нельзя было идти, хотя прикрытие, которое предлагал Киселеву Жимерский, в будущем сулило очень многое. Не сделав еще окончательного вывода по радиограмме Киселева, генерал тем не менее склонялся к тому, чтобы отвергнуть его предложение.

Ознакомив вошедшего к нему в кабинет Тулина с текстом и не высказывая своих соображений, начальник управления предложил ему изложить мнение по сути дела. Рассуждения Тулина в общем и целом совпадали с мнением самого генерала, и тот согласился с ними. Тем более, что Тулин не только отверг предложение Киселева самому оформиться на работу на станции, но и подыскал замену из числа участников его же группы. Он рекомендовал направить на это место Гришу Барановича. Баранович знал не только немецкий язык; он окончил три курса факультета иностранных языков педвуза, а белорусский язык для него был родным. Он молод, его легко выдать за дальнего родственника Жимерского, а внешний вид позволяет срезать года два-три с его возраста и таким образом избежать лишних расспросов и проверок о его пребывании и работе на оккупированной территории. Генерал одобрил предложение Тулина и попросил его тотчас же подготовить радиограмму Киселеву.

- Я не случайно просил вас захватить расписание связи с Киселевым, - продолжал он разговор. - Как мы договаривались с ним перед вылетом, он, даже если радиуса его рации не будет хватать для передачи в Центр радиограмм, будет слушать на своем приемнике передатчик Центра в фиксированное время и сможет получать наши указания непосредственно, а не через рацию отряда. Сложность только в том, что он не может подтвердить прием радиограммы, мы не услышим его. Поэтому ту же радиограмму продублируйте в сеанс и на волнах рации партизанского отряда. Они ее примут и передадут Киселеву, даже если он услышит нас сам. Во всяком случае, если он услышит нас напрямую, то мы выиграем во времени почти сутки, а это для него сейчас много значит.

Подготовив текст с рекомендацией направить на работу переводчиком к военному помощнику начальника станции Барановича, Тулин возвратился к генералу, чтобы доложить ему свой план операции по налету на явочную квартиру Эрлингера в Лиде и захвату или уничтожению самого штандартенфюрера.

Начальник управления одобрил предложенный план, и поздно вечером в тыл врага были отправлены две радиограммы: одна - для подпольщиков в Лиде через Белорусский штаб партизанского движения, другая - Киселеву через рацию отряда. Киселеву предлагалось обсудить с Жимерским возможность посещения последним квартиры Эрлингера в Лиде. Главная цель посещения - разведка расположения комнат в доме, подходов к помещению самого Эрлингера, проверка системы паролей и, наконец, выяснение возможности посещения Эрлингера на этой квартире еще раз, но по инициативе начальника службы пути, когда тому понадобится «передать господину инженеру срочный материал». В сообщении указывалось, что задание по проникновению на явочную квартиру Эрлингера в Лиде является первоочередным, но выполнение его не должно идти в ущерб работе по уже ведущейся операции. Центр особо обращал внимание Киселева на естественность поведения Жимерского в ходе этой операции, тщательное продумывание каждого шага с тем, чтобы исключить малейшую возможность возникновения у немцев подозрения по его адресу.

Капитан Киселев и сам понимал, что любое подозрение немцев против Жимерского может обернуться провалом всей группы разведчиков, которые устроились на работу по его рекомендации. Он лично встретился с ним, чтобы обсудить пути выполнения задания Центра. После многих прикидок они остановились на том, что следует использовать факт устройства Барановича на работу в аппарат заместителя начальника станции, для того чтобы встретиться с Эрлингером у него на квартире в Лиде и попросить его поддержки в «устройстве судьбы молодого человека, отец которого был репрессирован советскими органами».

Вернувшись после встречи с Киселевым на станцию, Жимерский по селектору передал в Минск «господину инженеру Эттингеру», что он подготовил «всю необходимую для господина инженера документацию» и доставит ему все документы в Лиду. Таковы были условия связи, данные Жимерскому Эрлингером на случай срочной встречи с ним.

name=t20>

«МОЙ ДОРОГОЙ ДРУГ, НЕ ЛОМАЙТЕ СЕБЕ ГОЛОВУ!»

Через день теплым весенним вечером, когда предвечерние сумерки окутали вершины деревьев, Густав Жимерский прибыл в Лиду и подошел к дому на Замковой. Солдат во дворе беспрепятственно пропустил его в дом, как только тот сказал, что «господин инженер должен ожидать его сегодня вечером». Здоровенный Тео с загорелым, обветренным лицом провел инженера через прихожую по коридору в кабинет штандартенфюрера и усадил в кресло. Через пять минут вошел Эрлингер и приветливо поздоровался с начальником службы пути. Спросив у него, что он будет пить, Эрлингер вытащил из тумбы стола бутылку «Кюммеля» и приказал Тео приготовить кофе со сливками. Поставив бутылку на журнальный столик, Эрлингер наполнил две рюмки и поудобнее расположился в кресле напротив. Жимерский поднял рюмку, сказал: «Прозит!» - и пригубил. Он решил не начинать беседы, пока сам «господин инженер» не станет задавать ему вопросы.

Эрлингер тоже не торопился начинать деловую часть разговора. Он считал сидящего перед ним пожилого человека серьезным агентом, душой и телом принадлежащим третьему рейху, чуждым всякой сенсационности, и поэтому не торопил его с делом, по которому тот вызвал его на встречу. Про себя Эрлингер отметил, что сам он не предусмотрел такого вызова со стороны «айзенбаннера» и не разработал с ним постоянно действующей системы срочной связи. На этот раз агент использовал старый пароль для вызова, и хорошо, что вызов попал к самому Эрлингеру, а не к кому-либо из его аппарата: не будучи зарегистрированным, пароль-вызов, которым воспользовался Жимерский, мог просто не сработать, оператор, не найдя его в книге регистрации, мог просто выбросить селекторную телеграмму в корзинку для мусора.

«Сегодня же, - подумал штандартенфюрер, - разработаю с ним условия срочного вызова», - а пока вел светский разговор о погоде, здоровье, о том, какие новости на станции.

- Кстати, о делах на станции, - Жимерский протянул руку и взял чашечку, принесенную Тео, - раз уж мы коснулись этого вопроса, то я хотел бы высказать вам, господин инженер, некоторые опасения относительно этих дел, которые и заставили меня побеспокоить вас так срочно.

- Я весь внимание, - любезно склонил голову Эрлингер.

- Вы знаете, как я отношусь к господину шарфюреру Алоизу Габришу. Он много моложе меня, но мы поддерживаем с ним очень тесные отношения. Признаюсь, он чем-то напоминает мне моего пропавшего в Канаде сына, и я несколько неравнодушен к нему. Однако интересы фюрера и рейха мне дороже всего, и я не могу не поставить вас в известность о некоторых служебных упущениях со стороны работников станции, на которые почему-то не обратил внимания господин шарфюрер.

- Да? Это весьма интересно.

- Мне кажется, что это весьма прискорбно. Но - расскажу все по порядку!

И инженер рассказал Эрлингеру историю, которую он уже рассказывал Киселеву и объяснения которой они не могли найти. Проходя рано утром по помещениям станции, Жимерский в одной из комнат, куда вход был для всех железнодорожников свободен и где обычно проводил время кондукторский и паровозный резерв, обнаружил экземпляр расписания движения поездов и подколотый к нему экземпляр ежедневной сводки прохождения эшелонов через станцию с указанием характера груза и тоннажа. Он прекрасно знал,

что эти материалы являются секретными. Жимерский внимательно просмотрел документы и без труда установил, что они подлинные, сводка точно отражала характер грузов в эшелонах, прошедших накануне через станцию согласно расписанию.

Первым его желанием было взять документы и спрятать их, с тем чтобы потом передать Киселеву. Однако он вспомнил предупреждение Киселева об осторожности и о том, что немцы могут периодически проверять честность начальника службы пути, подстраивая различные провокационные ситуации. Он взял документы и тут же прошел в помещение, где работал Габриш. Гестаповца еще не было на службе, и инженер отправился к нему домой. Он передал шарфюреру найденные документы и попросил его сделать соответствующее внушение оператору, который составлял эту ежедневную сводку и, видимо, по рассеянности оставил их в помещении кондукторского резерва. Габриш спокойно взял документы и бросил их на стол, предложив Густаву Генриховичу с ним вместе позавтракать. Такое поведение эсэсовца удивило Жимерского, шарфюрер никогда не упускал возможности как-то насолить представителям вермахта. А здесь, имея в руках такой козырь, шарфюрер даже не пытается его использовать, чтобы лишний раз подчеркнуть «верность фюреру со стороны СС» и полную «разболтанность служащих вермахта, забывающих интересы фюрера».

Через пару дней после этого случая Жимерский увидел утром в руках у одного из кондукторов подобные же документы - расписание поездов и сводку о прохождении грузов за предыдущий день. Кондуктор на вопрос начальника службы пути ответил, что нашел их в помещении резерва и не знает, что с ними делать. Здесь он, конечно, хитрил. Хотя бумаги были на немецком языке, но разобраться в них кондуктору было несложно. Жимерский отобрал документы и отнес их снова в отделение гестапо. Габриш принял их как-то безучастно, даже не поинтересовался, у кого конкретно он их отобрал, бросил их в стол и перевел разговор на другую тему. Оператор, который обычно составлял сводки прохождения грузов, продолжал работать как ни в чем не бывало, хотя в других случаях гестапо и за меньшие проступки в деле охраны государственных и военных секретов отправляло солдат и офицеров в штрафные роты и на передовую.

Киселев, которому Жимерский доложил об этих случаях, высказал предположение, что немцы таким образом хотят подсунуть партизанам дезинформацию, однако Густав Генрихович был убежден, что документы подлинные, отражают истинное положение с перевозкой грузов и движением поездов на участке. Это он мог утверждать, исходя из своих личных наблюдений, да и сведения, поступающие от Пролыгина, совпадали с теми, что были в найденных документах относительно движения эшелонов. На последней встрече с Киселевым, когда обсуждался вопрос о посещении Жимерским явочной квартиры в Лиде, было решено, что в качестве предлога для вызова «инженера Эттингера» Густав Генрихович использует эти два случая и как бы сделает косвенный донос на Габриша.

Эрлингер слушал начальника службы пути внимательно, не перебивая, но видно было, что его эта история также не заинтересовала. Когда тот кончил, штандартенфюрер поблагодарил его за сообщение и проявленную бдительность.

- Видите ли, мой дорогой, из-за того, что шарфюрер Габриш слишком буквально выполнял указание начальства, вам пришлось побеспокоиться и даже приехать сюда. Если бы он сразу сказал вам, а он мог это сделать, что он подбрасывает приманку для партизан, я думаю, что вы не заметили бы во второй раз документа в руках у этого кондуктора и не отобрали бы его.

- Простите, господин инженер, но это же были подлинные документы, а не приманка, как вы изволили их назвать!

- А неужели вы считаете нас такими идиотами, которые думают, что партизаны могут клюнуть на липовые документы? Ведь им не так уж трудно установить количество и время прохождения эшелонов по линии. Другое дело, что они не могут знать, что скрывается в вагонах или под брезентом на платформах. Вот мы и решили им «оказать помощь» в этом деле, разобраться, что же скрывается в вагонах и на платформах и когда партизанам наиболее выгодно наносить удар по эшелонам: когда везут оружие и боеприпасы или когда в них зерно, мука, скот и другое имущество.

- Все это выше моего понимания, господин инженер, и я никогда не смогу понять, почему вы хотите облегчить партизанам выбор цели.

- Не ломайте себе голову, - Эрлингер рассмеялся. - Я кратко могу сказать вам, что, когда партизаны выйдут из леса, проглотив эту приманку, мы можем встретить их во всеоружии и навсегда покончить с ними.

Давая такое «объяснение», Эрлингер, как показали события впоследствии, просто лгал. Немцы действительно старались довести до сведения партизан расписание движения поездов и данные о характере грузов, следующих в эшелонах, но не для того, чтобы выманить всех партизан из леса. Им надо было привлечь партизан к этому участку пути, на котором они планировали уничтожение эшелона с мирным населением, с тем, чтобы, захватив нескольких партизан или их трупы, обвинить в диверсии народных мстителей.

- Тогда, господин инженер, - Жимерский встал с кресла, - мне остается только просить прощения за беспокойство и откланяться.

- Что вы! Что вы, господин Жимерский! Вы выполнили свой долг! Прошу вас, садитесь! У нас еще есть несколько вопросов, которые нуждаются в обсуждении! Помните вы двух рабочих? - Эрлингер подошел к стенке голландской печи, нажал одну из кафельных плиток. Девять плиток отошли в сторону и открыли дверь сейфа. Эрлингер открыл тяжелую дверь сейфа. Покопавшись в нем, он подошел к креслу с двумя карточками.

- Помните вы Никитенко и Стешина? Они ушли с работы в лес? - обратился он к Жимерскому.

- Помню, господин инженер. Я очень боялся, что шарфюрер будет иметь ко мне претензии по этому поводу: ведь я рекомендовал их на работу и оформлял на них документы в гестапо.

- Я думаю, что шарфюрер не может к вам иметь претензий, мой дорогой. Ему известно, что я прошу вас о некоторых одолжениях, назовем это так. Но вернемся к этим рабочим.

Эрлингер бросил на стол две карточки из картотеки, подошел к сейфу и вернулся оттуда с солидной шкатулкой. Поставив на письменный стол, он открыл ее. Почти доверху она была наполнена золотыми часами, серьгами, кольцами и другими драгоценностями. Выбрав пару золотых часов и присоединив к ним серьги с массивными топазами, Эрлингер вернулся в кресло напротив Жимерского.

- Так вот, мой дорогой, в ближайшие дни, когда вы будете работать на линии, к вам может подойти один из них, скорее всего Никитенко, и передать для меня что-либо письменно или устно. Не удивляйтесь, это наш человек, и он должен через вас сообщить мне, как ему удалось акклиматизироваться у партизан. Вы передадите ему, что до 15 июня, прошу вас запомнить эту дату - 15 июня и ни в коем случае не позже, Стешин должен выйти из леса и прибыть ко мне. Пароль для прохода через полицейские и жандармские патрули: «Меня ждет инженер Эттингер». Если со Стешиным что-либо случилось и он не сможет это сделать, мало ли что может быть, ведь идет война, то выйти из леса должен сам Никитенко. Один из них должен быть у меня не позднее 15 июня, даже если ему для этого придется пробиваться через партизанские посты с оружием.

- Пароль я должен передать ему на немецком или на русском языке?

- На русском, конечно, на русском, ведь ни тот, ни другой не говорят по-немецки.

- Но как же этот пароль поймут солдаты или жандармы, если он будет на русском языке?

- Им достаточно будет услышать «инженер Эттингер», и они доставят этого человека в комендатуру, а оттуда его переправят ко мне. А чтобы Никитенко и Стешин были уверены в том, что их усердие не пропало даром и не забыто, передайте им это, - Эрлингер протянул Жимерскому золотые часы. - А вам я хотел бы подарить вот эти прекрасные серьги!

- Сердечно благодарю вас, господин инженер, но я предпочел бы некоторую сумму в рейхсмарках. Дарить такие красивые дамские украшения мне уже некому: женщины на меня не смотрят и меня не интересуют, а продавать их будет просто жалко! Рейхсмарки же пригодятся мне, когда я наконец после всех забот и трудов смогу посетить наш великий рейх и насладиться отдыхом!

- Передать серьги Киселеву для продажи, - рассказывал позже Густав Генрихович, - было бы несложно, но продать такую редкую вещь было бы затруднительно: могут спросить, откуда она у него. Продавать мне самому было просто негде. Кто из местных жителей мог приобрести такую вещь в те времена? Да если бы кто-нибудь и захотел бы купить, что я мог получить за них, кроме оккупационных марок? Деньги, которые я хотел получить у инженера Эттингера вместо драгоценностей, можно было использовать где угодно и кем угодно.

Эрлингер встал, бросил серьги обратно в шкатулку, закрыл ее и положил в сейф. Оттуда он вернулся, держа в руках пачку рейхсмарок.

- Прошу вас, здесь тысяча марок.

Взяв деньги и поблагодарив Эрлингера, Жимерский сказал:

- Осмелюсь обеспокоить вас еще одной просьбой, господин инженер!

- Слушаю вас!

- Заместитель начальника нашей станции по снабжению обратился ко мне с просьбой подыскать ему работника, переводчика и помощника, которого он бы мог послать с тем или иным мелким поручением.

- Это вам затруднительно?

- Он просит человека степенного, но таких в моем поле зрения нет. Если это солидный человек и хорошо к нам относится, то он не знает языка. Есть несколько пожилых учителей, знающих язык, но я не могу им доверять, все они заражены большевистской идеологией да и больно уж стары.

- Так бросьте эти заботы! В конце концов, это же не ваша обязанность!

- Прошу прощения! У меня есть на примете молодой человек. Его отцом я занимался еще в сороковом году в Гродно. Очень хорошо был к нам настроен, да только невоздержан на язык. Это его и подвело, арестовали за антисоветскую агитацию. Меня же он, однако, не выдал. Где он сейчас, неизвестно. Жена с ребенком жила в Лиде, но в сорок втором году умерла.

Мальчишка сейчас уже подрос, восемнадцать лет, немецкий язык знает прилично, и я думаю, что он бы лучше справился с мелкими поручениями, чем любой старик.

- Так рекомендуйте его!

- Я хотел бы попросить вас, чтобы и вы сказали свое слово. Если надо, я могу представить вам Бара-новича, так его зовут.

- Хорошо. Я попрошу Габрнша, чтобы он оказал свое влияние в этом деле. А этого паренька привезите как-нибудь ко мне. Уже тогда, когда он немного освоится со своими обязанностями по работе.

- Слушаюсь, господин инженер! Разрешите откланяться.

- Одну минутку!

Эрлингер нажал кнопку и приказал вошедшему Тео пригласить к нему Херсмана. Когда тот появился в кабинете, штандартенфюрер сказал:

- Знакомить я вас не буду, вы друг друга уже знаете. Прошу вас, господин Жимерский, если меня не будет, по всем вопросам обращаться к господину майору. Подчеркиваю - по всем без исключения! А если я вам срочно буду нужен, можете вызвать меня так же, как это вы сделали в этот раз. Я разрешаю вам также в случае острой необходимости прибыть прямо сюда и передать все, что вам надо будет передать, Тео или господину майору, если он будет здесь. Для входа сюда вам достаточно спросить инженера Эттингера. Итак, до встречи, и не забудьте, что вас должен посетить в ближайшие дни наш общий знакомый рабочий!

Когда Жимерский вышел, вежливо распрощавшись с эсэсовцами, Эрлингер протянул Херсману лежавшие на столе учетные карточки:

- Посмотрите, Вернер, может быть, вам придется с ними встречаться. Стешина я вызвал сюда, к нам. Если эти чертовы партизаны не клюнут на нашу приманку и мы не сумеем подставить им поезд, это должны сделать наши люди! А вот этого - Стешина - мы подадим как русского партизана, специально минировавшего колею для взрыва поезда с гражданским населением! И заметьте, Вернер, никто не сможет опровергнуть его показаний, ведь он действительно был в отряде, знает не только рядовых партизан, но и командиров!

- Что ж, это тонкая игра! Когда вы думаете проводить операцию?

- Если партизаны сами не вылезут на колею до 15 июня, то мы ликвидируем этот поезд, во всяком случае, тогда, когда Стешин будет уже у нас в руках. Вам придется поехать на станцию и еще раз проработать все возможные варианты с Габришем. Завтра свяжитесь с Фрайвальдом, обговорите с ним вопросы взаимодействия на случай, если партизаны выйдут на колею и мы подсунем им поезд. Но только не делайте ничего такого, что бы могло насторожить их. Лучше потом организовать преследование, тем более что я надеюсь получить от Никитенко сведения о партизанских базах. Через день можете выезжать на станцию.

Эрлингер попрощался с Херсманом и выехал в Минск докладывать Хайлеру, что операция «Остайн-затц» вступила в заключительную стадию.

…В толстой тетради с коленкоровым переплетом появилась запись:

«25.V.44. Акция «Остайнзатц» вступает в завершающую стадию. Если до 15 июня бандиты не попадут в нашу западню, мне придется пожертвовать одним из своих людей. Но что может значить его жизнь в сравнении с интересами рейха? В сравнении с тем, что тысячи наших солдат отдают свои жизни на фронте?

Обстановка благоприятствует нам в подготовке и проведении этой акции: русские, видимо, выдохлись и не предпринимают никаких активных действий на нашем участке фронта…»

ОПЕРЕДИТЬ ВРАГА!

Прежде чем выехать на станцию Скрибовцы, Жимерский зашел в офицерское казино. Здесь, как всегда, было шумно. Крепко подвыпившие офицеры вермахта громко разглагольствовали о своих победах на фронте, а те, кто был потрезвее и поумнее, вполголоса обсуждали вопрос, как бы подольше остаться в тылу и не угодить на передовую. Жимерский приобрел две бутылки «Корна» и, возвратившись на станцию, на следующий вечер пригласил к себе в гости Габриша. Когда гость осушил наполовину бутылку «Корна», он начал жаловаться на тяжелую жизнь.

- Приезжают паркетные шаркуны из Минска, командуют, а ты выполняй их приказы, - ворчал Габ-риш. - Если будет успех, они его припишут себе, а если неудача, виноват будет шарфюрер. Ясно, разве может быть виноват штурмбанфюрер, если есть под рукой шарфюрер!

- О каком это штурмбанфюрере вы говорите, Алоиз? Что-то я не видел здесь такого?

- Вы, Густав, видели саперного майора, а это одно и то же. Неужели вы его никогда не встречали в Лиде, куда, как мне хорошо известно, вы наезжаете немножко чаще, чем этого требуют ваши путейские дела? - Габриш рассмеялся и рухнул в кресло со стаканом в руке.

- Могу вам ответить тем же, Алоиз! Уж если вам известно, что я посещаю одну квартиру в Лиде, то зачем же вы морочили мне голову с документами, которые я находил в кондукторском резерве?

- Ну, вы же знаете, что это был не мой секрет. И до вчерашнего дня я не был уверен, что вы посвящены в готовящуюся операцию. А теперь другое дело. Херсман мне передал приказ штандартенфюрера, чтобы я работал в контакте с вами. Но это означает, как мне кажется, что и вы должны работать в контакте со мной!

- Конечно, конечно, Алоиз! Не кажется ли вам, однако, что те, кто наверху, уж очень туго затягивают узел? - Жимерский бросил эту фразу в надежде на то, что Габриш начнет критиковать начальство и раскроет некоторые детали операции, которая хозяину дома не была известна. И он не ошибся.

- Туго затягивают узел, говорите вы? - живо откликнулся шарфюрер. - Да по мне, так там не узел, а перепутанный клубок! Ждать, пока партизаны поставят мины для подрыва военного эшелона, и пустить на эти мины поезд с гражданскими! Да этого можно ждать месяцами! Уж вам, Густав, хорошо известно, что на нашем участке партизаны перестали шалить, то ли сами ушли, то ли их после этого дела в Песках угнали далеко от линии! А ведь мы им открыли специальный участок, почти сняли там охрану. Каждый вечер мы задерживаем на ночь поезд с цивильными в надежде, что партизаны выйдут ночью на этот участок и заминируют его! Мы подсовываем им расписание, где утром со станции отправляется эшелон с боеприпасами или техникой, а их нет и нет!

- Простите, Алоиз, но ведь я не слепой и вижу, что утром первыми со станции уходят воинские поезда, а этот цивильный поезд идет уже днем. Значит, расписание, которое вы подсунули, как вы считаете, партизанам, отвечает действительности?

- Боже мой! Конечно, отвечает, в этом-то и заключается вся «мудрость» высшего начальства! Но если ночью партизаны выйдут на линию и заминируют ее, а мы позволим им это сделать, то утром первым пойдет гражданский состав!

Чтобы скрыть свое волнение, Жимерский встал с дивана, подошел к столу и наполнил свой стакан легким вином. Вернувшись на диван и думая о том, что разгадка странного поведения гестаповцев и путевой охраны, над которой и он и Киселев немало поломали головы, теперь у него в кармане, он спросил шарфю-рера:

- И что же вам не нравится в этом плане?

- Да то, что так можно ждать бесконечно. А по мне, уж если кому-то в верхах понадобилось пустить под откос поезд с этими белорусами, литовцами и прочими представителями низшей расы, то мы сами можем это сделать не хуже партизан. И ожидать не надо!

- Может быть, вы и правы, Алоиз, - протянул Жимерский, думая в то же время, зачем немцам надо уничтожать поезд с гражданским населением, да еще руками партизан.

- Конечно, прав! Мне кажется, что и штандартенфюрер, а он человек дела, а не паркетный шаркун, пришел уже к тому же выводу. Чем ждать, лучше сделать это самим, а на партизан свалить будет не так уж трудно!

- Тебе об этом сказал саперный майор, или это твои предположения?

- Я сам так думаю! А штурмбанфюрер, запомни, Густав, штурмбанфюрер, а не саперный майор, подсунул мне новое дельце, черт бы его побрал!

- Штурмбанфюрера?

- Нет, дело! Да и штурмбанфюрера тоже! - Габ-риш уже основательно нализался. Бутылка «Корна» была пуста, и он налил себе стакан «Рейнвейна». - Он делает из меня няньку для каких-то идиотов-журналистов. И не только из наших добрых немецких газет, но и для недочеловеков из этого белорусского листка, который издается в Минске!

- Что ж, вы поедете в Минск, чтобы нянчить их?

- Как бы не так! Поехать в Минск было бы неплохо! Да только не я поеду к ним, а они приедут к нам! Кстати, один уже прибыл сегодня вечером, остальные приедут завтра и послезавтра.

- А для чего же?

- Кто-то в Минске решил показать прессе, как хорошо работают для рейха белорусы, если им не помешают в этом партизаны. Ведь ты же сам, Густав, видишь: стоило отогнать от линии партизан, и все население очень лояльно работает с нами, нет ни саботажа, ни диверсий! Вот об этом и будут писать корреспонденты, которым я должен показать весь участок!

Посмотрев мутными глазами на стол и увидев, что все бутылки уже пусты, шарфюрер встал, нахлобучил фуражку:

- Спасибо, Густав, за угощение и прекрасный вечер. В разговоре с тобой время летит незаметно! Сейчас, однако, пора спать.

- Послушай, Алоиз, когда я могу зайти к тебе по вопросу оформления нового работника - это сын моего старого знакомого.

- Знаю, знаю, штурмбанфюрер передал мне просьбу штандартенфюрера! Приводи его ко мне послезавтра. А завтра я весь день буду заниматься с корреспондентом, который уже здесь. Я сам его представлю шефу.

Габриш ушел, а Густав Генрихович, убрав все со стола, начал записывать содержание беседы. Завтра он должен вложить донесение в тайник; для этого придется выехать с рабочими на участок.

Получив донесение Жимерского о встрече с «инженером Эттингером» и беседе с Габришем, Киселев немедленно передал его содержание в Центр. От себя он добавил, что оценку фактов и предложения он сообщит в Центр после личной встречи с «железнодорожником». Единственное, на чем настаивал Киселев, - допустить, чтобы Никитенко покинул расположение отряда и мог встретиться с «железнодорожником». Лучше держать этот канал связи, проходящий через Жимерского, под своим контролем, чем вынуждать агентуру Эрлингера искать другие пути связи с ним. Задержка Никитенко в карантине или его арест могли привести к тому, что гестапо начнет подозревать Жимерского, через которого проводилась выброска агентуры в расположение партизан.

Центр согласился с этим предложением Киселева и дал соответствующие указания. Начальник разведки отряда вызвал к себе Никитенко и поручил ему отправиться в дальнюю разведку, чтобы проверить график движения поездов на участке Мосты - Лида. Никитенко показали полученные через своих людей в Скри-бовцах расписание и сводку о прохождении грузов. Формулировка задания, данного Никитенко, не оставляла сомнений в том, что партизаны клюнули на гестаповскую приманку и сейчас ведут разведку перед проведением операции. Выбор Никитенко для такой разведки тоже не был случайным: он работал на этом пути, знает местность и ему будет легче выполнить задание.

Обо всем этом позаботился в Центре Тулин, который, не имея еще предложений Киселева, решил, что лучше пока в чем-то подыграть немцам, независимо от того, как будет решено действовать дальше.

Киселев встретился с Жимерским после того, как тот устроил на работу в аппарат заместителя начальника станции Барановича. Оформление прошло без осложнений: видимо, слово Эрлингера сыграло свою роль. Выслушав рассказ инженера о его встрече в Лиде и разговоре с Габришем и сделав для себя пометки, Киселев спросил его мнение относительно замысла немцев.

- Мне кажется, что немцы собираются круто изменить свои планы, не дождавшись нападения партизан на линию железной дороги, - сказал Жимер-ский. - Именно с этим связан вызов Стешина из отряда, который я должен передать через Никитенко. Руководство в Минске, видимо, требует от местных властей ускорить проведение операции. Инженер Эт-тингер, по всей вероятности, решил провести эту провокацию собственными руками и в самое ближайшее время, не случайно он требует, чтобы Стешин был у него не позже 15 июня. Может быть, он хочет его руками осуществить диверсию, а потом свалить всю ответственность за взрыв поезда на партизан?

- Не исключен и такой вариант, - согласился Киселев. - Не понятно только, для чего надо в этом случае жертвовать своим заброшенным к партизанам агентом? Ведь можно использовать для этого любого подонка, сотрудничающего с немцами здесь!

- Да, в этом деле еще немало загадок, и я, откровенно говоря, не вижу, как мы можем помешать гестапо осуществить задуманное преступление.

- Один выход, как мне кажется, есть, Густав Ген-рихович. Мы можем упредить немцев!

- Самим взорвать поезд?!

- Нет, зачем же, ведь гестапо только этого и ждет! Нам надо…

- Простите, Николай Андреевич, что я перебиваю вас. Но судите сами, не в наших силах остановить гитлеровцев, если они захотят уничтожить поезд с гражданским населением, ведь все движение в их руках и они могут сделать это очень просто.

- А вы вспомните, Густав Генрихович, что этот простой способ предлагал начальству и Габриш. Однако его начальство почему-то избрало сложный, я бы сказал, окольный путь. Значит, взрыв поезда должен произойти в совершенно определенных условиях и так, чтобы в нем были замешаны партизаны. Мы их можем лишить такой возможности.

- И тогда они сделают это сами!

- Пожалуй, вы правы, но, несмотря на это, мы должны найти выход из этого положения. Я, кажется, его вижу, но боюсь, что после этого и вам, и всем нашим товарищам на станции придется уходить в лес. А жаль, ведь они так хорошо легализовались!

Так и не найдя единого решения, Киселев распрощался с Жимерским, предупредив его, что к нему в самое ближайшее время явится Никитенко.

- Все, что он вам передаст, вы так же точно сообщите инженеру Эттингеру. Если он будет передавать точные координаты расположения отряда, вы не доводите их до Эрлингера. Скажите ему, что отряд не имеет постоянной базы и что Никитенко должен встретиться с группой партизан уже за Неманом после того, как выполнит свое задание… Все остальное - максимально точно, поймите, что это может быть и проверкой вас со стороны немцев.

В тот же вечер Никонов, с которым Киселев теперь остался на болотном островке вдвоем, передал в отряд для передачи в Центр большую радиограмму - план срыва фашистской провокации.

«ПОРА НАЧИНАТЬ!»

Жизнь на станции Скрибовцы в последнее время складывалась для оккупантов на редкость спокойно. Габриш не преувеличивал, когда говорил Жимерско-му, что он остался без работы: ни в поселке, ни на станции давно уже не было ни фактов саботажа, ни попыток совершить диверсию. На линии тоже было все спокойно, и служба движения уже разрабатывала новый график прохождения грузов по участку, максимально насыщенный. Правда, транспортные органы гестапо все еще не давали разрешения на пропуск эшелонов в ночное время.

Ремонтные работы на путях были почти закончены. Только в одном месте, на запад от станции Скрибовцы, недалеко от западной границы участка, на котором обходчиком работал Пролыгин, все еще велись работы по подбивке балласта. Охрану там несли полицаи, и только ночью выделялись два патрульных солдата, которые, прошагав по путям километра три туда и обратно, заваливались спать в будке путевого обходчика.

Вначале эти визиты патрульных насторожили разведчика, но уже через неделю отношения с ними наладились. Миша варил для них картошку, они наливали ему несколько глотков шнапса, которым они обычно заправлялись перед тем, как выйти на линию, и допивали его, когда ложились спать, возвратившись после обхода колеи. Утром они снова шли на запад, встречались с патрульными, которые шли к ним навстречу с соседнего участка, возвращались в будку обходчика, откуда звонили на станцию по телефону, и уже уходили совсем, до следующего вечера.

Эти посещения не помешали Пролыгину заминировать путь около будки. Достаточно было снять небольшой слой балласта, вставить запал, и поезд мог взлететь на воздух. В самой будке тоже был изрядный запас взрывчатки, доставленный мелкими партиями с помощью Жимерского в ящиках с инструментами, а один раз прямо в канистре, в которой обычно обходчикам возили керосин для их фонарей. Пролыгин почти на глазах у немцев сумел заминировать и неохраняемый переезд, на котором он сам восстановил шлагбаум. Заряды были размещены на дороге, в том месте, где перед шлагбаумом останавливался транспорт, а контакт замыкался тогда, когда начинал подниматься один из шлагбаумов. Проводка от заряда к выключателю на шлагбауме была тщательно замаскирована. Для того чтобы система сработала, достаточно было включить в сеть батарейку, которую Миша хранил дома. Мастер-немец не мог нахвалиться работой старательного обходчика, который привел в полный порядок все сооружения и знаки на порученном ему участке.

Кашин старательно налаживал систему водоснабжения станции, а вместе с тем подобрал места, куда бы можно было заложить магнитные мины, доставленные ему недавно из леса. Работал он старательно,- и его начальник неоднократно выражал удовлетворение его старанием в разговоре с Жимерским, который рекомендовал ему такого работника.

Баранович обслуживал своего шефа, лейтенанта Шорна, переводя его приказы и распоряжения путейцам и движенцам, не знавшим немецкого языка. Пожилой, призванный из резерва лейтенат очень дорожил своим местом в глубоком тылу, педантично выполнял свои обязанности, но боялся партизанской пули и поэтому предпочитал отсиживаться на станции. В связи с этим документы коменданту станции Лида часто возил Баранович. Поездки эти устраивали разведчика, и он внимательно изучил весь маршрут. Шутя он говорил Жимерскому, что его беспокоит только возможность взлететь на воздух на партизанской мине, так как ездил он всегда в воинских поездах с бригадой кондукторов или охраной эшелонов.

Бывая на станции Лида, Баранович узнавал много интересного о движении поездов в других направлениях, особенно в район Украины, засекал номера воинских частей, проходивших через эту станцию, количество эшелонов и даже характер грузов. Все это передавалось через тайник Киселеву и от него поступало в Центр.

Центр был доволен работой группы Киселева, ведущей разведку участка Мосты - Лида. Парадоксально, но факт, что в это же время удовольствие ходом событий выражал и главный противник Киселева, штандартенфюрер Эрлингер.

Прибыв в Лиду по вызову Жимерского и получив от него отчет о встрече с Никитенко, Эрлингер не мог скрыть своей радости. Еще бы, рассказ Никитенко о характере полученного им задания свидетельствовал о том, что партизаны проглотили «приманку» и сейчас собираются начать «рельсовую войну» именно на том участке, который выбрал для них он, Эрлингер. Не зря он выжидал и не стремился форсировать события.

- Видите, Вернер, - говорил он Херсману, которого пригласил разделить с ним обед, - к чему приводит тщательная разработка всех деталей операции? Мы вынуждаем противника поступать так, как нам это нужно. Я уверен, что в ближайшие дни партизаны появятся в районе станции и нанесут удар именно в том месте, где мы его ожидаем!

- Не кажется ли вам, штандартенфюрер, что в сложившейся ситуации вызов второго агента из отряда уже не является необходимым?

- Возможно, это и так. Даже скорее всего так. И я бы, конечно, отменил его, если бы знал, с какими данными придет к нам этот Никитенко. «Айзенбаннер» был не вправе сам принимать какое-либо решение, да он и не мог его принять, так как не посвящен в эту разработку. Но ничего, Стешина можно будет использовать в качестве живого, захваченного нами партизана, если у нас не будет других.

- Зная упрямство этих бандитов, я позволю себе смелость высказать сомнение в том, что нам удастся захватить кого-либо живьем. А если таковые и окажутся, то они вряд ли будут нужными для нас свидетелями.

- Разгром отряда и захват партизан будут зависеть от того, насколько четко мы подготовимся к встрече с ними. И в этом деле нам может оказать помощь тот же Стешин. Ведь ему уже будет известно, куда направляется отряд и вероятные пути отхода. Все это мы с вами, Вернер, проработаем еще раз вместе с Фрайвальдом, которого я пригласил вечерком зайти сюда ко мне. Без него не обойтись, так как нам придется привлекать к операции все силы местного гестапо. - Говоря это, Эрлингер невольно поморщился, так как ему пришлось кривить душой. На участии в операции Фрайвальда настаивал группенфюрер Хайлер, считавший, что его родственник тоже должен получить от того пирога, который он надеялся иметь в результате успешного проведения операции.

Закончив обед, Эрлингер отпустил штурмбанфюрера, а сам прошел в кабинет, чтобы набросать план заключительной части операции. Никитенко передал, что отряд, который, по всей вероятности, будет проводить диверсионную операцию на железной дороге в районе станции Скрибовцы, находится сейчас за Неманом. Эрлингер собирался дать ему возможность свободно переправиться через реку и приблизиться к железной дороге. Потом, не спугивая партизан, по реке подбросить в район части, которые отрежут отряду путь отхода через Неман. После крушения поезда, когда партизаны начнут отход, эти части завяжут с ними встречный бой. В то же время от Лиды и от Желудков в район нахождения партизан будут брошены другие подразделения СС и полиции. Окруженным с трех сторон партизанам останется только один путь к отступлению - через линию железной дороги на север, где они будут встречены огнем и уничтожены или пленены.

Главное, считал Эрлингер, - это не спугнуть отряд в то время, когда он будет подходить к линии железной дороги для подготовки диверсии. Для этого следовало вывести полицаев из некоторых населенных пунктов, расположенных на вероятном пути движения отряда. Армейских частей, насколько было известно штандартенфюреру, в этом районе не было. Но, оставляя для партизан своеобразный проход к железной дороге, Эрлингер наметил размещение в некоторых деревнях агентуры гестапо, которая бы могла информировать его о появлении партизан. Он допускал, что партизаны, чтобы не выдать направления своего движения, постараются совершить бросок в возможно короткий срок и минуя населенные пункты. Поэтому агентуру следовало проинструктировать соответствующим образом, и он решил поручить это дело Херсману, хотя большинство агентов было на связи у местного гестапо, то есть у Фрайвальда и его работников. Хорошо зная оперативные способности родственника группенфюрера и опасаясь, что тот может завалить дело, Эрлингер пригласил штурмбанфюрера и поручил ему эту работу.

- Фрайвальд не встретит вас с распростертыми объятиями, Вернер, когда вы придете к нему и объясните, какое задание вы от меня получили. Но даже если он вздумает жаловаться самому Хайлеру, делайте свое дело и не обращайте на это внимания. Начинайте с Поречан, потом загляните в Скрибовцы. Можете предупредить Габриша, чтобы он был начеку и задержал там представителей прессы. Можете даже шепнуть им, что мы ожидаем больших событий в этом районе.

- Фрайвальд, конечно, сочтет себя обойденным и обиженным. Он считает, что относительное спокойствие в этом районе - его прямая заслуга, так как он уничтожил группу диверсантов, которые были выброшены в эту зону. И было бы лучше, если бы он получил ваш приказ лично от вас, штандартенфюрер. У него было бы меньше возможностей тормозить его выполнение.

- Хорошо, Вернер, я сделаю это сегодня вечером, когда он придет, и в вашем присутствии. Но вам все равно понадобится кто-нибудь из его аппарата, возьмите тогда переводчика, ведь его агентура из местных. Поезжайте сейчас к нему, подберите себе человека, не ставя пока в известность Фрайвальда, и вместе с ним возвращайтесь сюда.

Вечером, когда Фрайвальд и Херсман вошли в кабинет Эрлингера, тот объявил, что «унтерштурмфю-рер СС Фрайвальд решением руководства СС в Белоруссии привлекается к осуществлению операции «Ост-айнзатц».

- Агентурное обеспечение операции возложено на штурмбанфюрера Херсмана, - сказал Эрлингер, - поэтому вам, унтерштурмфюрер, надо ознакомить его с условиями связи с вашей агентурой.

На Фрайвальда штандартенфюрер решил возложить особую задачу.

- Ваши люди готовили по всему району списки местного населения, пригодного для вывоза в рейх для работы на предприятиях и в сельском хозяйстве. Не так ли, Фрайвальд?

- Да, господин штандартенфюрер, эта работа в основном закончена.

- Сколько вам надо времени, чтобы собрать этих людей и погрузить их в вагоны? Было бы желательно сделать это как можно скорее.

- Если мне будут даны солдаты СС, а не полицаи, то я сделаю это и за один день.

- Хорошо! Завтра утром вы примете команду над ротой солдат 1-го полицейского полка СС, которая прибудет из Минска. Необходимое количество транспорта получите тоже. Послезавтра к вечеру собранные вами люди должны будут находиться в вагонах на станции Скрибовцы. Сколько вам понадобится вагонов?

- Я думаю, семь-восемь вагонов будет достаточно.

- Херсман! Вы примете этих людей в Скрибовцах и держите вагоны наготове. Туда же прибудет вагон или два с литовцами. Держите всех под охраной. А солдат, которые будут у вас, Фрайвальд, под командой, мы можем использовать, когда нам понадобится преследовать партизан. Разместите их в Скрибовцах, но не давайте им возможности шляться по окрестностям. Я буду находиться здесь, и вы можете информировать меня о ходе всей операции!

Когда Херсман и Фрайвальд покинули кабинет Эрлингера, -раздался резкий телефонный звонок. Звонил Густке из Гродно. Он доложил, что два агента, только что прибывшие из партизанской зоны, сообщили, что активность партизан спадает не из-за весенней распутицы и немецкой блокады, а потому, что имеются какие-то указания из Москвы. Это сообщение сильно встревожило Эрлингера, и он приказал Густке вместе с этими агентами немедленно прибыть в Лиду, на Замковую.

ОРИГИНАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ТРУДНОЙ ПРОБЛЕМЫ

Сотрудники отделения подполковника Тулина давно уже забыли, что такое ночевать дома. Апрель и май 1944 года для этой группы, людей, которые вели белорусское направление, были месяцами напряженнейшей работы. Только разведчики капитана Киселева передали массу информации, нуждавшейся в обработке, о передвижении фашистских войск и грузовых перевозках. А таких групп на оккупированной территории Белоруссии действовало несколько. Сообщаемые ими номера воинских машин, дислокация крупных и мелких частей фашистской армии, направление грузопотоков и характер грузов в поездах, перепроверенные и перекрытые данными из других источников, сообщались командованию Советской Армии, ложась на карту готовившейся операции «Багратион» условными знаками не только пехотных и танковых дивизий и полков, но и батальонов, рот и даже отдельных взводов саперных, инженерных, противотанковых войск, батарей противовоздушной обороны, складов боеприпасов и горючего.

Помимо этого, на специальную карту подготовки «рельсовой войны» наносились разъезды, стрелки, мосты и мостики на перегонах и даже отдельные километровые столбы, возле которых удобно в день «икс» взорвать рельсы, вывести магистраль из строя, задержать, пусть на несколько часов, движение по дороге. Значение проделанной разведчиками и партизанами подготовительной работы трудно переоценить. Только в ночь на 20 июня 1944 года, накануне начала операции «Багратион», на оккупированной территории Белоруссии партизанами и группами разведчиков было перебито 40 775 рельсов!

«Рельсовая война» продолжалась и в дни наступления Советской Армии в Белоруссии. С 26 по 29 июня партизаны пустили под откос, разгромили и захватили 147 вражеских эшелонов. Сотни эшелонов не могли двигаться и остались на путях до подхода частей советских войск. Партизаны не только дезорганизовали движение, но захватили и удерживали в своих руках десятки станций и полустанков до подхода нашей армии.

О тщательной организации и безупречной подготовке этой операции свидетельствовало и то, что количество взорванных крупных железнодорожных мостов и других капитальных сооружений было в то время минимальным по сравнению со всеми другими периодами, так как партизаны, следуя указаниям, прибегали к их взрыву лишь в крайних случаях, стараясь сохранить объекты для быстрейшего восстановления движения после освобождения Белоруссии от врага.

Но у разведчиков были еще и другие, казалось бы, прямо не связанные с предстоящей операцией «Багратион» задачи. Такой особой задачей перед группой Киселева был срыв фашистской провокации с уничтожением поезда с гражданским населением. План, представленный капитаном Киселевым в Центр, нашел не только сторонников проведения такой операции по срыву данной провокации, но и противников, мнения которых сводились к тому, что «погоня за призрачным поездом, который немцы собираются взорвать», вообще не дело для группы чекистов. Тем более, как утверждали они, если мы помешаем фашистам сделать это в одном месте, то им ничего не стоит сделать в другом. Обсуждение этой проблемы в кабинете начальника управления приняло иной, несколько неожиданный даже для Тулина, оборот, который был сторонником проведения плана Киселева в жизнь. Начальник управления не только согласился с предложением капитана Киселева, но и приказал расширить его, дополнив многими весьма важными деталями.

Товарищи, находившиеся в минском и лидском подполье, уже давно предлагали разработать операцию по захвату или уничтожению штандартенфюрера Эрлингера на одной из его явочныхквартир. Они имели все основания для постановки и решения такой задачи. У них уже был опыт уничтожения фашистского палача Белоруссии Кубе, ликвидации гебитскомиссара Барановичей Фридриха Фенца, захват оберштурмбан-фюрера СС Шлегеля, одного из сотрудников аппарата Эриха Эрлингера.

Подпольщикам было также известно, что часть оперативных материалов и картотеку на агентуру Эрлингер хранит не в помещении управления полиции безопасности и СД в Минске на Советской улице, а в сейфе на явочной квартире в Лиде. Ящик с картотекой видел на квартире в Лиде представитель лидского подполья, проникший по заданию руководства в окружение «майора-сапера» Херсмана. Правда, здесь подпольщики допустили небольшой просчет. Они полагали, что внедряют своего человека в сеть военной разведки и контрразведки «Абвера», представителем которой считали «майора» Херсмана, а оказалось, что он штурмбанфюрер СС и ближайший сотрудник Эрлингера. Херсман заинтересовался представленным ему подпольщиком; в беседах с ним он намекал, что может направить его в специальную школу, после окончания которой ему «откроются широкие горизонты для службы рейху». После того как лидский подпольщик согласился сотрудничать с Херсманом, тот привел его в квартиру на Замковой и представил Эр-лингеру. Здесь же на него была заполнена карточка, которая и легла в ящик сейфа.

К сожалению, этот канал выхода подпольщиков на Херсмана и Эрлингера быстро иссяк: подпольщика отправили на учебу в специальную школу под Вильнюс, и ему была дана связь к литовским партизанам. Но наблюдение за домом Эрлингера продолжалось.

Было установлено, что в доме постоянно проживают семь солдат. По всей видимости, это переодетые в форму вермахта эсэсовцы, все вооруженные автоматами. Не исключено, что у них имеются и гранаты. Тяжелого стрелкового оружия наблюдением не установлено. Освещение дома не автономное, а от городской сети. Это было установлено с помощью монтера, который производил работы на одном из столбов на Замковой улице и на минуту выключил свет по всей линии, - в доме тут же погас свет. Подпольщики отметили, что только выключение света в доме имело для солдат значение сигнала «Тревога»: два солдата выскочили на крыльцо с автоматами, один показался в окне кабинета Эрлингера, часовой во дворе занял оборонительную позицию за поленницей дров. Как только свет был включен, часовой вышел из-за поленницы, что-то крикнул солдатам, лежавшим на крыльце. Те поднялись и ушли, а часовой подошел к калитке и осмотрел улицу. Увидев на столбе монтера, погрозил ему кулаком и вернулся на свой пост во дворе.

Во время наблюдения за домом Эрлингера имел место еще один интересный эпизод. К подпольщику, проходившему по мостику через речку Лидейку, недалеко от дома Эрлингера, подошел какой-то мужчина с кошелкой и спросил, не знает ли он, где тут на Замковой живут Стефановичи. Подпольщик решил направить его в дом Эрлингера и посмотреть, какая ему будет оказана встреча со стороны часового. Он так и сделал. Когда человек, разыскивающий Стефановичей, вошел в калитку дома Эрлингера, к нему не торопясь подошел часовой, что-то, видимо, спросил. Выслушав ответ пришедшего, который, не зная немецкого языка, что-то знаками и жестикуляцией пытался объяснить немцу, солдат дернул его за плечо, повернул к калитке, дал пинка и выставил на улицу. Бедняга подхватил свою кошелку и рысцой побежал от этого дома, а солдат, напевая, вернулся на свой пост в глубине двора.

Все эти сведения, вместе с планом дома, полученным от «железнодорожника», который бывал там несколько раз и хорошо изучил расположение помещений, давали возможность разработать план налета на гнездо Эрлингера. Но подпольщиков в Лиде было мало, и без объединения их с группой Киселева налет совершить считалось практически невозможным. Соединение подпольщиков с группой партизан, которые могли бы проникнуть в город, исключалось. У партизан не было документов, и первая случайная проверка их патрулем на улице могла иметь самые нежелательные последствия. В то же время чекисты из группы капитана Киселева все имели документы, выданные оккупационными властями данного района, и справки о месте их работы. Сам Киселев располагал вполне надежным аусвайсом, изготовленным еще в Москве, который было не опасно предъявлять в случае необходимости патрулям. Это обстоятельство и сыграло решающую роль в том, что для налета на дом Эрлингера в помощь подпольщикам была придана группа Киселева.

Налет на дом в оккупированном врагом городе даже и в ночное время - операция рискованная. Ясно было с самого начала, что снять охрану без шума не удастся. И подполковник Тулин вместе с представителем Белорусского штаба партизанского движения прикинули не один вариант налета, прежде чем остановились на окончательном, и последнем, который был предельно внезапным и давал чекистам и подпольщикам максимальный выигрыш во времени перед теми, кто мог прийти на помощь охране дома, - солдатами частей лидского гарнизона.

Налет решено было проводить поздно вечером того дня, когда на перегоне Мосты - Лида фашисты будут втянуты партизанами в проведение своей провокационной акции. Это давало большое преимущество чекистам и подпольщикам: фашисты бросят все эсэсовские силы и полицию на захват партизан. Они просто не смогут не сделать этого. В городе останутся только взвод 1-го полицейского полка СС, несущий охрану железнодорожного узла, охрана комендатуры и ночные патрули, число которых не превышает двух десятков солдат на весь город, да какое-то интендантское подразделение в старых казармах на западной окраине города.

Перестрелка при захвате дома, несомненно, будет услышана. Но вряд ли командир взвода охраны железнодорожной станции и узла бросит своих солдат к месту происшествия. В случае тревоги его главная задала - обеспечить охрану объектов и сооружений узла и станции. Интенданты тоже не вылезут из своих казарм. В лучшем случае займут оборону и вышлют патруль на разведку. Остается охрана комендатуры и патрули в городе.

Охрана комендатуры, как предполагали авторы плана налета на дом Эрлингера, услышав стрельбу, займет оборону вокруг здания комендатуры местной гражданской администрации и гестапо, где будет только дежурный.

Командир комендантского взвода в лучшем случае попытается перебросить в район перестрелки на грузовике отделение солдат. Но, чтобы поднять их по тревоге, погрузить в машину и добраться до Замковой, надо не меньше пятнадцати минут. Остаются патрули в городе: четыре патруля в городе, по три солдата в каждом. Совершенно исключено, что все они в это время могут оказаться в районе Замковой улицы и быстро подойдут к месту перестрелки. Реально следовало рассчитывать только на появление одного патруля со стороны развалин старинного замка или от мостика через Лидейку. Вот тут-то их должна ожидать засада, прикрывающая действия участников налета на дом.

- Да-а, - протянул Тулин, отрывая карандаш от плана города Лиды, на который он только что нанес точку, где должна была находиться засада для встречи патрулей, - получается так, что вообще в проведении операции нет почти никакого риска. А между тем надо еще и подумать о том, где будут скрываться ребята Киселева после налета. Ведь из города тогда уже будет не выйти: немцы наверняка все перекроют и устроят тщательную проверку документов. Подпольщики разойдутся по домам; им просто: они жители этого города.

- Не считайте, что мы не подумали об этом. Для них будет приготовлено место, где они смогут переждать, пока шум не утихнет. А там мы их перебросим в отряд. В конце концов, - представитель штаба белорусских партизан Сосновский готов был вспылить, - мы бы обошлись и без ваших ребят, да только они могут без шума войти в дом Эрлингера, только у них есть пароль для посещения этой чертовой квартиры!

- Кто же пойдет в дом? Неужели «железнодорожник»?

- Нет, «железнодорожник» староват, да и никогда не держал в руках оружия. Мы не можем не учитывать этого. Пойдет в дом Баранович. Помните, Эрлин-гер просил «железнодорожника» прислать его к нему?

- Да, конечно.

- Ну вот и договорились. Мы посылаем указание Киселеву, вы информируете своих товарищей, - генерал повернулся к Сосновскому, - Киселев имеет радиосвязь с отрядом и условия связи с товарищами из Лиды. Если у них возникнут какие-либо вопросы друг к другу, они решат их на месте. Кажется, все?

- Еще два вопроса, товарищ генерал. Во-первых, что делать с рацией, когда Киселев начнет операцию? Тащить ее с собой в Лиду нет смысла, да и опасно. Может быть, передать ее в отряд?

- Нет, этого делать нельзя. Никитенко ничего не передавал «железнодорожнику» о расположении отряда, откуда он вышел на разведку. Но это не значит, что он не встречался еще с каким-либо агентом или доверенным лицом штандартенфюрера и не сообщил ему эти данные. Эрлингер ведет охоту за отрядом, но ему ничего не известно о Киселеве и его группе. И если сейчас радист или капитан пойдут в расположение отряда, для того чтобы передать рацию, они могут быть обнаружены немцами. Пусть радист оборудует тайник, сообщит его координаты в отряд и нам. Мы или партизаны сумеем изъять ее, когда она понадобится.

- Хорошо! Второй вопрос, о Стешине. Киселев настаивает, и я с ним согласен, что Стешина следует выпустить из отряда к Эрлингеру.

- Что это нам даст? Ничего! А мы отпускаем из-под нашего контроля предателя, агента гестапо.

- Кроме того, - добавил Сосновский, - явившись к Эрлингеру, Стешин выложит ему не только дислокацию отряда, но и все данные о его боеспособности. Отпуская Стешина из отряда, мы не выигрываем ничего, а потерять можем очень много.

- Товарищ генерал, - обратился Тулин к начальнику управления, - я настаиваю в интересах безопасности группы Киселева на том, чтобы выпустить Стешина из отряда.

Настаивая на том, чтобы выпустить Стешина из отряда к Эрлингеру, Тулин исходил из того, что если не сделать этого, то Стешин попытается сам незаметно исчезнуть из отряда. А чтобы предотвратить бегство, его придется арестовать. Но арест Стешина насторожит и Никитенко, который, возможно, попытается тоже бежать.

Следовательно, рассуждал подполковник Тулин, вместе со Стешиным надо арестовать и Никитенко, а этого делать не стоит. Раз Эрлингер оставляет Никитенко в отряде, значит, у него может быть еще какое-то задание. Никитенко на свободе, но под наблюдением даст партизанам и чекистам больше, чем арестованный. Задержка же Стешина, а тем более арест его и Никитенко, может навести немцев на подозрения против «железнодорожника».

С другой стороны, думал Тулин, Стешин, отпущенный из отряда и явившийся к Эрлингеру, не принесет вреда. Направляя Стешина в «разведку» в тот же район, куда ходил Никитенко, мы укрепляем веру немцев в то, что партизаны «клюнули» на их приманку и готовятся нанести удар там, где немцы их ждут. Дальше. Стешина в отряде предупреждают, что отряд снимается с этой базы и будет двигаться к району предстоящей операции, поэтому место его возвращения в отряд из разведки называют любое, во всяком случае не то, куда действительно передислоцируется отряд, но где-то в том районе, который Эрлингер отвел для отряда, то есть южнее линии Поречаны - Скрибовцы. Это еще один факт, который будет свидетельствовать, что партизаны идут в ловушку. И наконец, у Эрлингера не будет никаких оснований для беспокойства относительно Никитенко, а значит, и подозрений в отношении «железнодорожника».

- Я думаю, что Киселев исходил из таких соображений, когда настаивал на том, чтобы выпустить Стешина из отряда, - заключил Тулин. - Добавлю также, - подполковник повернулся к Сосновскому, - что сведения о боеспособности отряда Эрлингеру мог сообщить и Никитенко, ведь вы допускаете, что он мог встречаться не только с «железнодорожником»?

- Сдаюсь, - шутливо поднял руки тот, - убедили.

- Пожалуй, в ваших рассуждениях есть то, что мы как-то пропустили, когда решали этот вопрос. Что ж, раз так, Стешина придется выпустить. Будем надеяться, что эта сволочь все же попадет в наши руки рано или поздно!

Тулин покидал кабинет генерала довольный: план Киселева, который ему понравился с самого начала оригинальным решением трудной проблемы и смелостью замысла, был принят. Генерал остался с Соснов-ским в кабинете, чтобы отработать детали совместной операции разведчиков и подпольщиков Лиды по напа«дению на явочную квартиру Эрлингера.

ПОЕЗД, ОБРЕЧЕННЫЙ НА ГИБЕЛЬ

Первые дни июня выдались прохладными и неласковыми. Северные ветры затянули небо принесенными ими серыми, тяжелыми тучами. Погода резко испортилась, и прием, который был оказан Фрайвальду в отделении гестапо на станции Скрибовцы, нельзя было также назвать теплым. Шарфюрер Габриш отнюдь не обрадовался прибытию еще одного чина из Лиды, которого он относил к категории паркетных шаркунов.

- Когда надо работать, - ворчал он себе под нос, - так их нет. А когда почуют, что дело идет к концу и можно урвать для себя награду за работу, которую ты и не делал, так они тут как тут.

Однако Фрайвальд тоже внес свою лепту в проведение операции «Остайнзатц». Командуя ротой из 1-го полицейского полка СС, которая была ему передана Эрлингером, унтерштурмфюрер собрал в окрестных деревнях около пятисот человек, привез их на военных автомашинах в Скрибовцы и загрузил в стоящие на путях пять вагонов. Конечно, ни о каком отборе по спискам, составленным заранее, не могло быть и речи. Всех людей - женщин, стариков, детей - хватали подряд. Некоторые попали в облавы, которые Фрайвальд приказал устроить на площадях и на станциях. Он не отпускал никого - даже тех, у кого документы были в полном порядке. Судьба этих представителей «низшей» расы ничуть не беспокоила унтер-шарфюрера.

«Штандартенфюрер приказал мне доставить определенное число белорусов в вагоны, и эти люди будут доставлены, - решил Фрайвальд. - Уж на этот раз я не дам ни малейшего повода лишить меня заслуженной награды!»

Собственно говоря, душевное равновесие Алоиза Габриша было нарушено не столько прибытием Фрай-вальда, сколько тем, как он явился к Габришу. Операция по уничтожению шестерых десантников принесла Фрайвальду, правда стараниями его родственника группенфюрера СС Хайлера, крест «За военные заслуги» - награду не из важных, которой награждали обычно интендантов. Но и она обрадовала унтерштурм-фюрера. Отправляясь выполнять приказ Эрлингера, Фрайвальд приколол крест на мундир, намереваясь тем самым утереть нос Габрншу, который был ниже его по чину, но, кстати и некстати вспоминая свою службу в «СС-Ляйбштандарт Адольф Гитлер», при каждой встрече задирал нос и не желал видеть в ун-терштурмфюрере своего начальника.

Габриш, увидев Фрайвальда при новеньком кресте, даже не принес своих поздравлений, а только пробурчал, что в «теперешние времена в штабах получить крест легче, чем в борьбе с бандитами». Унтершарфю-рер как бы мимоходом заметил, что «за операцию, в которой необходимо и его участие», он рассчитывает получить Железный крест. Это заявление внешне мало тронуло Габриша, произнесшего длинную сентенцию, суть которой сводилась к тому, что для него, шарфю-рера Алоиза Габриша, «любой крест во сто крат лучше березового, который можно получить, нарвавшись на Ивана». Только после этого Габриш нахлобучил фуражку и пошел принимать у Фрайвальда первую партию доставленных им людей.

Через день после того, как Фрайвальд доставил свой страшный транспорт на станцию, от воинского эшелона отцепили вагон, набитый литовцами.

- Подарок имперского комиссара Остланда группенфюрера Лозе, - мрачно пошутил штурмбанфюрер Херсман, к тому времени прибывший в Скрибовцы и являющийся старшим начальником, которому докладывали обо всем.

Люди, загнанные в товарные вагоны, лишенные питания и прогулок, пытались стучать в стены и кричать, но только во втором вагоне было тихо, и вдруг оттуда донесся детский голос, который с надрывом запел:

Орленок, орленок, взлети выше солнца

и степи кругом огляди…

Охрана дала несколько очередей вдоль вагонов, и эшелон затих. Эрлингер, к которому Херсман на третьи сутки обратился с вопросом, как поступать с находящимися в вагонах людьми, приказал отвести вагоны в дальний тупик, окружить охраной и выпускать пова-гонно на прогулку, одновременно организовав раздачу сухого пайка и воды.

- Не забывайте, Вернер, - поучал штандартенфюрер, - может, кто-то из них окажется в роли свидетеля, и они должны подтвердить, что их просто перевозили на работу в рейх, когда все это случилось.

Через сутки патруль доставил к Габришу Стешина. Он был невысок ростом, худенький, с дряблой желтоватой кожей лица и маленькими, испуганно бегающими глазками. Старший патруля узнал в нем бежавшего с работы путевого рабочего, которого искало гестапо, и, хотя Стешин пытался втолковать ему, что его ждет «инженер Эттингер», фельдфебель изрядно наломал ему бока. В помещении гестапо мир перевернулся в сознании фельдфебеля: майор, прибывший недавно на станцию, бросился угощать доставленного беглеца шнапсом; Габриш обтирал его лицо мокрым полотенцем, а Фрайвальд съездил ему, фельдфебелю, по физиономии и выставил за дверь.

Встретив немного позже Жимерского, Габриш со смехом рассказал ему, как старательный фельдфебель избил агента штандартенфюрера, который шел к нему с важными новостями. Вечером того же дня Киселев, проверяя тайник, обнаружил в нем донесение о прибытии Стешина. Он тут же сообщил об этом по рации в отряд.

На следующий день Густав Жимерский зашел к Габришу и сообщил ему, что отправляется в Лиду, чтобы представить инженеру Эттингеру Барановича. Он спросил шарфюрера, не будет ли у того каких-либо поручений в Лиде. Габриш был, на удивление, трезв и ответил ему, что сейчас он даже не может заказать ему купить бутылку «хорошего пойла», так как высокие гости, которые свалились на его голову, не. оставляют ему времени для отдыха и приятной беседы с друзьями. Днем Жимерский и Баранович выехали проходящим эшелоном на станцию Лида. Когда прибыли в город, инженер провел Барановича по Замковой, показал ему подходы к дому Эрлингера, и они ушли на северную окраину города Лида. Там их встретил представитель лидского подполья, который увел с собой Жимерского, а Барановича поручил заботам своего спутника. Тот привел его в маленький домик на окраине и оставил там у хозяев, предупредив, что в этот же дом придет и Киселев.

Вечером того же дня Никонов провел последний сеанс связи с отрядом, вложил рацию в тайник и вместе с капитаном покинул островок на болоте. Через два часа, отшагав по густому, трудно проходимому лесу около десяти километров, они встретились с группой партизан во главе с начальником разведки.

Когда Киселев и начальник разведки скоординировали свои действия, восемь партизан ушли на восток, а четыре остались с капитаном. Им нечего было торопиться: участок пути, где они должны были заложить мины, был совсем близко.

Рано утром 14 июня Киселев со своей группой вышел к линии железной дороги и залег в ста метрах от насыпи в кустарнике. Через час на линии показался патруль из двух солдат. Подпустив их поближе, партизаны, максимально приблизившись к насыпи, открыли огонь из автоматов. Один из солдат сразу же упал и не отвечал на огонь. Второй залег за рельсы и стал отползать назад, на запад, отстреливаясь из автомата. Киселев мог бы приказать уничтожить и его, но была опасность напороться на случайную пулю, а рисковать было не за чем. Солдат отполз от насыпи за поворот и, видимо, побежал к станции. Быстро заложив под шпалы у стыка рельсов две трофейные противотанковые мины, партизаны перевалили через «железку» и стали удаляться в сторону леса, но уже по другую сторону насыпи, на север, к шоссейной дороге. Киселев сам установил взрыватели и догнал партизан у опушки леса. Группа вошла в лес. Два партизана остались наблюдать за железной дорогой, получив строгий приказ Киселева ограничиться наблюдением, не ввязываться ни в какие операции, не стрелять, в десять часов утра покинуть пост и, переждав до ночи в лесу, в темноте пересечь шоссе и двигаться на условленное место встречи.

Через двадцать минут в кабинете Габриша раздался телефонный звонок. Спавший дежурный поднял трубку и спросонья не сразу разобрал в чем дело: звонили из казармы охраны моста. Старший охраны фельдфебель кричал в трубку, что они слышат стрельбу на западе от моста по линии железной дороги, но он не может выбросить туда даже патруль, так как «обязан охранять объект от возможного нападения бандитов».

«Черта с два, - подумал дежурный, - ты должен охранять объект! Боишься высунуть нос за свою зону, как бы не попасть на мушку партизан!» Он не спеша обдумывал, как бы доложить о звонке Габришу. Торопиться не следовало. От формы доклада, дежурный знал это твердо, зависело, сунут тебя самого под огонь партизан или ты останешься на станции, а другие пойдут выяснять, что случилось на линии.

Размышления дежурного были прерваны новым телефонным звонком. Звонил солдат патруля. Он докладывал, что восточнее будки путевого обходчика, из которой он звонит, а это была будка Пролыгина, километрах в двух патруль был обстрелян партизанами. Старший патруля убит, сам он ранен и вынужден был отойти к будке. Партизаны его не преследовали. Путевой обходчик на месте и помог ему сделать перевязку раненой руки. Солдат, видимо побаиваясь последствий того, что он бросил своего старшего на рельсах, пытался объяснить дежурному, что «партизан было много и он все равно бы не смог преградить им путь к рельсам». Дежурный крикнул в трубку, чтобы солдат ожидал приказаний в будке обходчика, и помчался будить Габриша.

Шарфюрер, когда его разбудил дежурный и доложил о происшествии, повел себя по меньшей мере странно. Вместо того чтобы немедленно выбросить к месту событий усиленный наряд, Габриш не торопясь оделся и вместе с дежурным прошел в служебный кабинет. Здесь он сел за телефон, но вызвал не казарму охраны, а незнакомый дежурному номер в Лиде. Когда его соединили, Габриш попросил передать «инженеру, что операция началась». После этого шарфюрер некоторое время молча посидел у телефона, потом вскочил со стула и доложил своему собеседнику все, что ему было известно от дежурного. Выслушав затем указания своего абонента в Лиде, он рявкнул:

- Слушаюсь, господин инженер! - и положил трубку.

Приказав дежурному записывать в журнал все сообщения, которые пойдут с линии, но никаких мер самостоятельно не принимать без доклада ему, Габришу, шарфюрер вышел из кабинета. Он направился прямо на квартиру, где остановились Херсман и Фрайвальд, и прошел в комнату штурмбанфюрера.

- Господин оберштурмбанфюрер! - Габриш почтительно прикоснулся к плечу спящего Херсмана.

- Что? Что там еще?

- Господин оберштурмбанфюрер! Вставайте!

- А, это ты, Габриш! Что, перепил вчера и вообразил себя рейхсфюрером, который может мне присвоить следующее звание?

- Вставайте, господин оберштурмбанфюрер! Это не я, а господин штандартенфюрер говорил, что если операция пройдет, как задумано, то все мы получим следующий чин. А она уже началась, и пока идет все, как было задумано.

С Херсмана сон как рукой сняло. Он встал и начал быстро собираться.

- Господин штандартенфюрер приказал задержать военный эшелон, который сейчас подходит из Мостов по расписанию, и пустить вместо него на Лиду смешанный состав с гражданским населением.

- Когда прибывает эшелон?

- Через двадцать минут.

- Будите Фрайвальда и быстро на станцию. Я буду там. - Херсман, на ходу застегивая свой саперный мундир, в сопровождении солдата поспешил на станцию. Когда на перроне станции появились Фрай-вальд и Габриш, от воинского эшелона, на платформах которого стояли танки, прикрытые брезентом, уже отцепили паровоз и подавали его на второй путь, где стоял состав из трех старых пассажирских вагонов и пяти товарных. Комендант воинского эшелона что-то доказывал Херсману, требуя пропустить его эшелон вне всякой очереди и угрожая пожаловаться самому командующему группой армий «Центр», если эшелон будет задержан на этой станции.

- Господин майор, - Херсман голосом и всем своим видом старался подчеркнуть полное пренебрежение к офицеру вермахта, видимо забыв, что на нем самом точно такой же мундир. - Вы можете жаловаться даже в Берлин, но я не могу не выполнить приказ вице-шефа военной администрации Белорутении доктора Хайлера. Он лично приказал не задерживать гражданские поезда, а этот поезд торчал у нас почти сутки - не было паровоза. Ваш эшелон пойдет вслед за ним. Сейчас будет второй паровоз. А пока вы можете накормить солдат горячей пищей!

- Сколько мы здесь простоим, хотел бы я знать?

- Я думаю, час-два, господин майор! А это значит, что вы на час-два позже попадете под пули и снаряды Ивана! Зачем же спешить? - Херсман рассмеялся.

- Солдаты вермахта думают не о смерти, а о победе, - взвился майор, но тут же устало махнул рукой. - Нас по пути уже два раза обстреливали эти бандиты - партизаны. Трое убитых, несколько раненых, а мы еще не занимали позиций!

Когда комендант эшелона отошел, Фрайвальд, поздоровавшись с Херсманом, приказал Габришу пойти и снять охрану с паровоза и хвостового вагона поезда.

- Стойте, шарфюрер, - Херсман остановил Габриша, - охрана останется на паровозе и на площадке последнего вагона вместе с кондуктором.

- Как, разве это не тот поезд, который… - Фрайвальд обернулся к Херсману.

- Именно тот, Фрайвальд!

- Но ведь тогда эти солдаты погибнут? Я не могу допустить этого, это мои солдаты!

- Это не ваши солдаты, Фрайвальд! Это солдаты фюрера, и они останутся на поезде, как это бывает обычно, и выполнят свой последний долг перед рейхом!

- Я не могу выполнить ваше предложение!

- Это не предложение. Это приказ, и другого не будет!

- И тем не менее он мне не нравится!

- Тем хуже для вас, - Херсман приблизил свое лицо к лицу Фрайвальда. - И запомните: кто молчит, тот, как правило, доживает до собственной смерти!

Паровоз был уже прицеплен к составу. Дежурный по станции вручил машинисту жезл. Два охранника влезли на паровоз, и состав тронулся. С тормозной площадки что-то прокричал солдат, стоявший рядом с кондуктором. Габриш в ответ помахал ему рукой.

- Габриш, - Херсман повернулся к шарфюреру, - вы дали указание проверить всех местных рабочих и другой персонал на станции? Возможно, кто-то исчез и тем самым показал свою связь с партизанами?

- Конечно, господин майор! Проверка показала, что весь персонал на месте. Только еще вчера в Лиду к господину инженеру выехал Жимерский и с ним новый переводчик - Баранович. Они мне докладывали об отъезде.

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ОСТАЙНЗАТЦ»

Эрлингер, получив сообщение Габриша и дав ему указания, не удержался, чтобы не позвонить в Минск группенфюреру Хайлеру. Доложив, что операция «Остайнзатц» вступила в последнюю стадию, он попросил у Хайлера разрешения выехать в район проведения операции. Однако тот по-прежнему предложил Эрлингеру оставаться в Лиде и руководить оттуда как операцией на линии железной дороги, так и действиями подразделений СС, которые должны были, прочесывая местность от Немана в направлении железной дороги, прижать партизан к полотну и уничтожить весь отряд.

Связавшись по телефону с отделением гестапо, Эрлингер приказал передать по рации приказ гаупт-штурмфюреру Бенкману, который осуществлял общее руководство всеми подразделениями СС, выделенными для прочесывания местности, начать облаву. Теперь оставалось только ждать, когда мышеловка захлопнется.

Эрлингер пил утренний кофе в кабинете дома на Замковой, но не ощущал его вкуса. Он ждал звонка от Херсмана и, не дождавшись, приказал соединить его с Габришем. Ответил дежурный, которому он приказал найти Габриша, с тем чтобы тот позвонил в Лиду.

Габриш пытался отправить вместо себя на разговор с Лидой Херсмана, но тот, видимо не желая пускаться в объяснения с Эрлингером, поручил Габришу доложить обстановку. А обстановка была непонятная. Поезд с гражданским населением, как это ни было печально, прошел через район предполагаемой партизанской мины благополучно. Позвонив в казарму охраны моста, Херсман узнал, что поезд, целый и невредимый, проследовал в сторону Поречан. Может быть, партизаны просто избрали тот район только для перехода через железную дорогу и даже не заминировали ее?

Комендант военного эшелона надоедал вопросами, когда будет отправлен состав. И Гафриш предложил Херсману «выпустить и коменданта и эшелон со станции ко всем чертям». Однако штурмбанфюрер допускал, что партизаны минировали путь, но мина почему-либо не сработала. А что, если она сработает под эшелоном? Нет, надо было срочно высылать на линию минеров на дрезине, чтобы проверить состояние пути. Габриш связался с Эрлингером и поставил его в известность о положении на участке. Штандартенфюрер одобрил действия Херсмана, но обругал Габриша за то, что ему сразу не сообщили о том, что поезд прошел через опасный участок невредимым. Он тут же позвонил в Поречаны и узнал, что товарно-пассажирский поезд прошел через станцию в сторону Лиды.

- Ничего, я задержу его в Лиде и вечером верну обратно. Партизаны к тому времени будут прижаты к железной дороге. Я взорву этот поезд на нашей мине, а отвечать придется партизанам. - Эрлингер отдал приказ на станцию Лида задержать до вечера товарно-пассажирский поезд, загнав его в тупик и обеспечив охраной.

Дрезина с минерами, высланная Херсманом со станции, подобрала у будки Пролыгина раненого солдата из патруля и прибыла на место, где утром партизаны обстреляли патруль. Труп старшего патруля был стащен с рельсов и лежал внизу под насыпью. Партизаны забрали документы и оружие. Два минера начали обследовать путь и обнаружили заложенные партизанами мины. Старший минер доложил Габришу, выезжавшему на расследование происшествия, что «эти болваны, к счастью, не освоили как следует материальную часть немецких мин и поэтому взрыватели не сработали». Патрули, высланные Габришем в сторону леса по обе стороны насыпи, никаких следов партизан не обнаружили. Забрав мины, Габриш приказал минерам с двумя солдатами двигаться дальше до казармы охраны моста и проверить путь на этом участке, а сам возвратился на дрезине на станцию, где и доложил результаты расследования Херсману.

Имея перед собой ясную картину случившегося, Херсман сам связался с Эрлингером. Выслушав его доклад, штандартенфюрер приказал всей группе оставаться в Скрибовцах и ожидать его - он прибудет туда к вечеру. Херсман поинтересовался, можно ли выпускать со станции воинский эшелон.

- Прибыл еще один поезд с техникой и горючим, который также должен следовать в Лиду, - добавил штурмбанфюрер, - на станции скапливается слишком много поездов для дневного времени. Даже случайный налет авиации может нанести немалый вред.

Эрлингер разрешил открыть движение после того, как минеры проверят путь до казармы охраны моста. Окончив разговор с Херсманом, штандартенфюрер вышел во двор и сел в свой армейский вездеход. Он решил проехать в отделение гестапо в Лиде, чтобы оттуда самому по рации связаться с Бенкманом, окружавшим партизан, и дать ему указания в связи с изменением обстановки. Штандартенфюрер успокоился, хотя и ругал про себя партизанских минеров.

- Если бы эти бандиты получше изучили наши мины, у меня сегодня было бы значительно меньше хлопот.

…А в это же время товарно-пассажирский поезд, вышедший утром со станции Скрибовцы, спокойно прошел станцию Поречаны и вышел на последний участок пути к Лиде. Поудобнее усевшись у окна, машинист полез в карман за кисетом, но стоявший около него немецкий ефрейтор толкнул его в плечо и протянул сигарету. Уже прикуривая от его зажигалки, машинист каким-то боковым зрением увидел впереди на пути человека, размахивающего автоматом. До него было метров триста. Тут же он услышал треск выстрелов. Машинист схватился рукой за реверс и хотел тормозить, но немец крикнул:

- Форвертс, шнель, шнель! - и наставил на машиниста свой автомат.

Не успел машинист передвинуть реверс на один зубец, как стоявший на пути человек что-то бросил навстречу поезду и скатился с насыпи. Раздался взрыв.

- Граната! - крикнул помощник машиниста со своего места.

- Хальт! - рявкнул ефрейтор, схватил руку машиниста, лежащую на рукоятке реверса, и потянул его в нулевое положение. Помощник бросился к рукоятке крана экстренного торможения. Ефрейтор и второй солдат, до этого дремавший в будке машиниста, бросились в тендер. Солдат крикнул паровозной бригаде:

- Нидер! Шнель! - и показал рукой: «Ложись на пол!»

Поезд постепенно останавливался.

* * *

Начальник партизанской разведки, расставшийся накануне вечером с группой Киселева, знал, что за поезд ему предстоит остановить. Именно поэтому он и допустил досадную ошибку, предположив, что на поезде, который немцы собираются уничтожить, не будет охраны. Ошибка эта стоила жизни трем товарищам и чуть не сорвала важнейшую часть операции.

К остановившемуся поезду партизаны подбегали без всяких мер предосторожности, пятеро с головы поезда и трое к хвостовому вагону. Ефрейтор и солдат на тендере хладнокровно поджидали бегущих к паровозу партизан, и, когда они были в десяти метрах от паровозной будки, с тендера раздались выстрелы - ефрейтор стрелял из автомата, солдат - из винтовки. Двое партизан упали как подкошенные, двое бросились в сторону и скатились в кювет, а пятый прижался к колесам паровоза, бросил на полотно свой автомат, выхватил гранату и швырнул ее в тендер. Раздался взрыв. Стрельба из тендера прекратилась. Бросив вторую гранату в тендер, партизан подхватил автомат и, схватившись рукой за поручень, полез в будку. В двери будки вдруг появился раненый солдат без пилотки. Он в упор выстрелил в партизана и тут же сам свалился на полотно, срезанный очередью партизан, стрелявших из кювета.

- Не стреляйте! - раздался крик из паровозной будки по-русски. - Здесь больше немцев нет!

- Вылезать на полотно по одному! - приказал партизан из кювета. Из паровозной будки выпрыгнули трое, один держался за окровавленный рукав: видимо, осколком гранаты ему задело руку.

В хвосте поезда все произошло быстрее. Видимо заметив бежавших к вагону партизан, кондуктор еще до полной остановки состава кубарем скатился с тормозной площадки на полотно. Солдат, сидевший рядом с ним, встал, вскинул автомат и на мгновение задумался, выбирая цель, - трое бежавших к нему партизан или сбежавший кондуктор. Это стоило ему жизни, очередь из партизанского автомата свалила его. Подобрав его автомат, партизаны побежали вдоль состава к голове поезда, откидывая крюки дверей товарных вагонов и крича:

- Вылезайте и бегите! Вылезайте и бегите!

Те, кто был в товарных вагонах, не заставили себя просить дважды и врассыпную побежали к ближайшему лесу. Люди, находившиеся в пассажирских вагонах, опасались показываться в окнах и дверях: а вдруг случайная пуля?

Партизаны не уговаривали их; подобрав оружие и попросив нескольких из освобожденных помочь донести им убитых до леса, они оставили полотно, разбив манометры на паровозе и насыпав песок в буксы паровоза и нескольких вагонов. Паровозная бригада осталась у паровоза.

- У нас семьи заложники, - хмуро пояснил машинист.

Кондуктор ушел в лес с партизанами, прихрамывая, но с гордостью неся на плече автомат своего бывшего конвоира.

* * *

Два минера-немца прошли по линии железной дороги до казармы охраны моста и не обнаружили ничего подозрительного. Позвонив на станцию, они сообщили, что путь чист. Херсман тут же приказал Габри-шу разрешить отправление воинского эшелона. Шар-фюрер отправился к начальнику станции и сообщил ему, что путь свободен. Связавшись с Поречанами и получив подтверждение, что они готовы принять поезд, дежурный по станции вынес жезл к паровозу, уже прицепленному к воинскому эшелону. Короткий сигнал, и эшелон с танками, набирая скорость, отошел от станции.

Пролыгин все утро был в нервном напряжении. Он волновался, что раненый солдат, развалившийся на его койке в будке обходчика, помешает выполнению задания. Однако, когда дрезина забрала солдата, а вскоре вернулась с линии и прошла обратно в Скрибовцы, Пролыгин решил, что у него нет времени на раздумья. Едва он успел установить взрыватели и соединить в одну сеть мины на линии и заминированную им будку обходчика, которая сама по себе была огромным зарядом, раздался звонок телефона: дежурный по станции предупредил обходчика об отправлении очередного поезда. Пролыгин закрыл двери будки и быстрым шагом отправился навстречу поезду к переезду. Поезд еще не подошел к переезду, когда Пролыгин опустил оба шлагбаума и закрепил их веревками. После этого включил в сеть заложенных им зарядов батарею БАС-60, надежно гарантирующую взрыв зарядов. Осмотрев еще раз все контакты и убедившись в их надежности, разведчик свернул с проселка и через поле пошел к виднеющемуся на севере лесу - ему надо было попасть на шоссе, а оттуда в Лиду как можно скорее, пока немцы не начали еще сплошную проверку всех идущих в город и выходящих из него. Не успел он добраться до шоссе, как услышал сильный взрыв. Это сработали минные заряды под воинским эшелоном. Земля, которая только что дышала безмятежной радостью утра, вдруг дрогнула, и перекатистое эхо побежало над лесом. Было слышно, как трещали налезавшие друг на друга железнодорожные платформы. Громко и противно скрежетало железо.

«Будки больше тоже нет, нет и путевого обходчика», - подумал Пролыгин. Но выходить на шоссе теперь было опасно, и он начал движение по лесу, надеясь к вечеру все же добраться до Лиды, так как ему еще предстояла работа на Замковой.

Сильный взрыв услышали и на станции Скрибовцы. Связь с будкой путевого обходчика, казармой охраны у моста и с Поречанами вышла из строя. Херсман был вне себя, он решил, что партизаны нанесли второй удар, и пожалел, что не выбросил к месту утреннего происшествия роту эсэсовцев. Решив хоть сейчас исправить эту ошибку, он приказал Фрайвальду с солдатами немедленно выехать на машинах в район взрыва, обнаружить и уничтожить партизан. Габришу он также приказал ехать вместе с Фрайвальдом, выяснить причины взрыва и проследить за необходимыми ремонтно-восстановительными работами.

- Вы отправляйтесь на машине Фрайвальда, с его солдатами, - сказал он шарфюреру, - а я сколочу здесь ремонтную бригаду и выброшу ее к вам по линии на дрезине. Судя по звуку взрыва, разрушения там немалые.

Не прошло и четверти часа, как четыре грузовика с эсэсовцами вышли со станции по проселку в сторону переезда. В кабине первой машины с водителем сидели Фрайвальд и Габриш.

Пролыгин, минируя железнодорожный путь, подошел к этому делу творчески. Тут ему помог опыт его прежней работы и сделанные им наблюдения в дни его работы путевым обходчиком. «Ремонтируя» путь на своем участке, подсыпая балласт и подбивая шпалы, разведчик так разместил связанные между собой заряды, что, когда паровоз эшелона замкнул контакт, произошли одновременно три взрыва под первой и девятой платформами, а сильный взрыв будки, волна от которого ударила по середине эшелона, сбросил почти все платформы под откос. Дым от пожара Фрайвальд заметил еще задолго до того, как его машина подошла к переезду, где надо было пересечь линию железной дороги, чтобы двигаться дальше. Однако проезд был закрыт шлагбаумом. Машина остановилась.

- Эй, кто-нибудь в кузове, - Фрайвальд высунулся из окна, - быстро открыть шлагбаум!

Из кузова выскочил солдат, другой солдат протягивал ему автомат.

- Живее, черт бы вас побрал, - вскипел Фрайвальд, - зачем тебе автомат, здесь поблизости нет ни души! Быстрее!

Солдат подбежал к шлагбауму и начал разматывать веревку.

- Что ты там копаешься? - продолжал кричать Фрайвальд. - Перережь ее, и все тут!

Это были последние слова унтерштурмфюрера СС Фрайвальда. Как только солдат отпустил веревку и шлагбаум пошел вверх, сработала мина, заложенная Пролыгиным у переезда, над которой как раз остановилась машина. Взрывом была повреждена и следующая за ней машина, но там не оказалось человеческих жертв. Ротенфюрер, принявший команду над солдатами после гибели Фрайвальда и Габриша, оказался предусмотрительным малым. Он приказал покинуть машины и повел солдат бегом прямо по железнодорожной колее. Отделение эсэсовцев, оставленное им около машин, среди которых был один солдат с миноискателем, обнаружило мину и на другой стороне переезда. Эта единственная мина Пролыгина, которая не успела сработать, и была обезврежена фашистами.

Еще не зная масштабов последствий взрыва у будки путевого обходчика, Херсман приказал провести повальную облаву на станции и отправить всех местных рабочих и служащих станции на ремонт пути. Из людей Киселева к этому времени на станции осталось только двое. Кашин, заложив магнитые мины в корпус насоса на водокачке и в две колонки, по которым подавалась вода к паровозам на станции, ушел со станции, как ему было приказано Киселевым, через лес к Лиде. В суматохе, которая царила на станции, его отсутствия никто не заметил. У Зарубина оставались две магнитные мины, переданные ему Кашиным. Одну он успел прилепить к цистерне с горючим в составе, который прибыл на станцию и стоял сейчас на втором пути. Вторую он намеревался подвесить к платформе в середине состава. Он бы легко сделал это, так как солдаты бродили по путям, охрана эшелона видела кругом только своих и была невнимательна. Однако, шагая за составом от хвоста, где он укрепил мину на цистерне, к голове эшелона, он наткнулся на мастера, который бегал по путям и собирал рабочих для восстановления разрушенного участка. Скандалить с мастером, отказываться от работы с миной в кармане не имело смысла, и Зарубин оказался на одной из платформ, прицепленных к дрезине, которая и доставила его в район диверсии. Всем рабочим объявили, что работать придется до восстановления пути и начала движения поездов без отдыха. Такой распорядок не входил в планы разведчика, ему, как и другим бойцам Киселева, надо было к вечеру быть в Лиде. Уйти с места работ было невозможно, солдаты СС оцепили весь район и не пропускали никого ни туда, ни обратно. А тут еще эта чертова мина в кармане! Только природная выдержка и спокойствие помогли Зарубину, ведь он прекрасно знал, что мина, которую он прикрепил к цистерне, должна сработать через час. Взрыв произойдет на станции. Он не даст тех результатов, как если бы это все случилось на ходу поезда, но, естественно, всполошит фашистов, и они начнут поиски диверсантов теперь уже среди рабочих и населения станции. Так могут добраться и до него. Не видя поканикакого выхода, Зарубин продолжал усердно трудиться на восстановлении пути.

Мина под цистерной сработала через час после установки. Взрыв был небольшой силы, да и сама мина была невелика, однако начался пожар. Пока немцы растаскивали состав и тушили загоревшиеся вагоны, сработали еще три мины, поставленные Кашиным. Вышли из строя водокачка и две распределительные колонки на станции.

Услышав глухие раскаты взрывов, Херсман побледнел и на какой-то миг растерялся, но быстро взял себя в руки и приказал собрать всех местных жителей в один барак и не выпускать, пока не закончит следствие по делу о взрывах на станции.

В этот момент его по рации вызвал расторопный ротенфюрер СС и сообщил, что в район восстановительных работ подходят солдаты СС, проводившие облаву на партизан. Скоро Херсман услышал голос Бенкмана, проклинавшего «бандитов, полицаев и всю Бело-рутению» и сообщавшего, что облава ничего не дала - ни одного вооруженного партизана не задержано и даже не обнаружено. Солдаты захватили только полтора десятка лиц без документов, но все больше стариков и женщин, которые уверяют, что живут в близлежащих деревнях и там можно проверить, кто они такие.

Херсман договорился с Бенкманом, что тот примет на себя охрану района восстановительных работ, а солдат погибшего Фрайвальда во главе с ротенфюрером отправит на дрезине на станцию.

- У нас здесь напряженная обстановка, а солдат маловато, - пояснил Херсман. Кроме того, он попросил Бенкмана отправить с дрезиной половину рабочих, занятых на восстановительных работах, которые ему нужны, как он сказал, «для ведения следствия».

- Я тут же пришлю других, - добавил Херсман, - а этих мне надо кое о чем расспросить.

Бенкман подозвал к себе немецкого мастера и предложил ему немедленно сгрузить оставшиеся рельсы, шпалы и костыли с прицепленных к дрезине платформ.

Зарубин, увидев, что материалы для ремонта пути стали сбрасывать с платформы на насыпь, решил, что на платформах на станцию отправятся вышедшие из леса эсэсовцы. Он тоже пошел разгружать платформы и сумел прилепить мину к буксе платформы, которая была первой от дрезины. Как только платформы были разгружены, солдаты Бенкмана сменили солдат ротенфюрера на охране района работ, и те погрузились на ближнюю к дрезине платформу. Бенкман крикнул что-то мастеру-немцу, и тот стал отбирать путевых рабочих и указывать им на первую платформу. Увидев Зарубина, немец подошел к нему и, взяв его за рукав, повел к платформе.

- Ви хороший арбайтер, - любезно сказал он Зарубину, - ви поедишь со мной, - и вместе с ним влез на платформу. Бенкман поднялся в дрезину, и платформы тронулись к станции.

Положение Зарубина было незавидное - подорваться на собственной мине! Он уселся вместе с немцем-мастером на переднем крае платформы и пытался найти выход из этого положения. Он даже не знал точно, когда сработает мина - через десять или пятнадцать минут. Он устанавливал взрыватель в кармане на ощупь и не мог с уверенностью сказать, два или три раза щелкнул диск установки времени взрыва при повороте. Найти выход разведчик не успел, сзади под платформой, на которой находились солдаты, раздался взрыв. Он ощутил резкий толчок, платформа стала приподниматься и крениться, а затем рухнула с насыпи. Вечером этого дня Киселев не дождался Зарубина в Лиде.

Уже после первого разговора с Бенкманом по рации, когда тот доложил, что в ходе облавы еще не обнаружены следы партизанского отряда, а агентура, с которой удалось встретиться в некоторых населенных пунктах, не видела крупных партизанских групп в этом районе, Эрлингер понял, что его переиграли. Он решил, что партизаны выбросили отдельную группу минеров на железную дорогу, а сами решили воспользоваться тем, что к месту диверсии будут привлечены немецкие силы, и уйти за Неман.

Это, однако, он не считал своим поражением. Главная задача - провести операцию «Остайнзатц», а ее, в конце концов, можно провернуть и своими руками. Вечером он повернет этот чертов поезд из Лиды и взорвет его собственными руками на том участке, где партизаны так неудачно минировали путь. Если к тому времени у него не будет в руках ни одного живого или мертвого партизана, то ведь Стешин-то находится в Лиде, сидит под охраной в гестапо, и его всегда можно будет заставить дать показания, что это он по приказу командира и комиссара отряда пустил под откос поезд с гражданским населением, которое «Москва рассматривает как пособников и помощников оккупантов и поэтому щадить не будет и впредь».

Придя к такому решению, он приказал Тео связать его с Херсманом. Первая попытка оказалась неудачной: железнодорожная связь была нарушена. Звонок начальнику станции Лида окончательно выбил Эрлингера из колеи: тот сообщил, что связи нет уже давно, и добавил, что состав, вышедший утром со станции Скрибовцы в Лиду, был остановлен неизвестными на перегоне Поречаны - Лида, охрана перебита, паровоз выведен из строя, поездная бригада осталась при локомотиве, гражданские лица, следовавшие в товарных вагонах, разбежались. Начальник станции сказал, что он принимает сейчас все меры, чтобы очистить путь от этого состава, но «буксы засыпаны песком, а это сильно осложняет дело».

Эрлингер бросил трубку и приказал Тео немедленно по рации гестапо связаться с Херсманом. Только через час Тео доложил, что связь налажена и Эрлингер может прибыть в комендатуру, чтобы лично прослушать доклад штурмбанфюрера. Эрлингер тут же отправился в комендатуру на своем вездеходе. Выслушав сообщение о диверсиях на станции, о гибели Фрайвальда и Габриша и о ранении Бенкмана, следовавшего из района восстановительных работ на станцию на дрезине, которая также была подорвана партизанами, штандартенфюрер молчал минуты три, как будто он потерял дар речи. Потом сказал в микрофон:

- Вернер, я сейчас выезжаю к вам, больше никаких докладов! Никаких и никому, вы поняли меня, Вернер? - Не ожидая ответа штурмбанфюрера, он вышел из комнаты радиста, влез в свой вездеход и приказал ехать на Замковую.

* * *

В восемнадцать ноль-ноль в Лиде собрались все бойцы Киселева, кроме Зарубина, судьба которого оставалась для всех неизвестной. Пять человек разведчиков-чекистов и четверо представителей лидского подполья были готовы к вооруженному налету на явочную кваритру Эрлингера.

Разведчики и подпольщики, следившие за домом на Замковой с чердака здания, расположенного напротив, видели, как Эрлингер в семь часов вышел из дома и сел во дворе в свой вездеход. Тео вынес и положил на заднее сиденье небольшой чемодан и дорожный несессер. Туда же влезли два солдата охраны…

- Уезжает, сволочь, - прошептал Кашин, обращаясь к Киселеву, который вместе с ним и лидскими подпольщиками был на чердаке. - А может, попробовать снять его из автомата?

- И завалить операцию? - повернулся к нему Киселев. - Налет сейчас не проведешь, светло. Придется подождать до сумерек. А может, он еще вернется? Ведь уже третий раз за день выезжает и возвращается!

- Не похоже, чтобы вернулся, - откликнулся один из лидских товарищей. - С чемоданом и охраной, видимо, далеко едет!

…Эрлингер напомнил Тео, чтобы тот принял и задержал у себя в доме одного или двух посетителей, которые должны прибыть сегодня.

- Я побеседую с ними завтра, когда возвращусь, Тео!

- Слушаю! - вытянулся Тео.

- А теперь, ротенфюрер, - Эрлингер положил руку на плечо водителя вездехода, - поехали!

Тео подскочил к воротам и распахнул их. Вездеход, урча, вышел на улицу и повернул в сторону Гродненского шоссе. Штандартенфюрер СС Эрих Эрлингер в последний раз покинул свою явочную квартиру на Замковой, и это спасло ему жизнь. Последней записью, сделанной Эрлингером в его дневнике, хранившемся в сейфе на Замковой улице, было:

«14.VI.44. Доктор Хайлер держал меня в стороне от непосредственного руководства акцией «Остайнзатц», что мешало мне организовать настоящий мешок для бандитов. Херсман не оправдал моих надежд, растерялся, и это надо обязательно учесть при подведении итогов операции. Требуется мой немедленный выезд на место».

После отъезда Эрлингера прошло около двух часов. В том конце улицы, где были руины замка, появилась лошадь, тащившая за собой телегу, на которой сидели два дорожных рабочих с инструментами. Они установили в начале улицы знак «Внимание! Дорожные работы» и около него открыли люк, ведущий в колодец городских коммуникаций.

Бросив на проезжую часть улицы стремянку, рабочие - а это были Пролыгин и один из подпольщиков Лиды - прошли в другой конец улицы и за мостом через Лидейку установили второй такой же знак. Открыв другой люк на проезжей части, один из них спустился в колодец, а второй уселся на краю люка, опустив в колодец ноги.

Часовой во дворе дома Эрлингера подошел к палисаднику и выглянул на улицу. Понаблюдав несколько минут за рабочими, он ушел в глубь двора. Быстро темнело, наползали тучи, приближался дождь.

К одному из столбов на Замковой подошел человек, по всей видимости монтер, прикрепил к ногам кошки и уверенно полез на столб. Это был Кашин. Часовой обратил на него внимание, но разведчик полз по столбу спиной к дому, в руке у него были пассатижи, через плечо висела сумка с другими инструментами. Он влез почти на верхушку столба и стал что-то делать у изоляторов. Часовому, видимо, надоело смотреть на монтера, он устроился поудобнее и вытащил из кармана губную гармонику. Со двора на улицу понеслись звуки немецкой песенки.

В этот момент к калитке дома подошел Баранович, приоткрыл ее и что-то сказал часовому. Тот ответил, встал с чурбака и поманил его к себе. Баранович приблизился к часовому и, вытащив из кармана какой-то документ, хотел показать часовому. Тот сделал рукой отрицательный жест и свистком вызвал из дома Тео. Когда Тео подошел к гостю и встал с ним рядом, Киселев, наблюдавший всю эту картину с чердака дома, с удовлетворением подумал о том, что он сделал правильно, запретив Барановичу нападение на Тео или любого другого солдата, вышедшего его встречать во дворе. Рассчитывать, что Баранович, как он предлагал сам, может внезапно нанести удар ножом и вывести из строя такого верзилу, было опрометчиво. По всему чувствовалось, что солдаты, охранявшие дом Эрлингера, прошли прекрасную соответствующую подготовку и даже внезапное нападение на них окончилось бы для нападавшего печально. Это особенно было хорошо видно теперь, когда Тео, эта гора тренированных мышц, возвышался над Барановичем.

Перебросившись несколькими словами с гостем, Тео взял у него из рук корзинку и пошел в дом. Разведчик следовал за ним в одном шаге сзади.

«Сработала корзинка!» - удовлетворенно подумал Киселев. При разработке операции они долго искали предлог, который помог бы Барановичу избежать обыска во дворе. Кто-то предложил дать ему в руки маленькую корзинку с едой и бутылкой молока; человек приехал в незнакомый город со станции, и будет естественно, что у него в руках корзинка с продуктами. Рассчитывали, что солдат, который встретит прибывшего, первым делом захочет осмотреть корзинку. Этот расчет оправдался. Тео взял ее, но, видимо считая неудобным осматривать вещи гостя штандартенфюрера открыто, пошел с ней в дом, тем более что корзинка была легкая - наличие в ней гранаты или мины при таком весе исключалось. Гранаты у Барановича были при нем, две осколочные «феньки», одна слева за пазухой, другая справа на брючном ремне. Во внутреннем кармане куртки разведчик имел еще и маленький пистолет «вальтер». Патрон уже был загнан в патронник, и пистолет был на боевом взводе. По плану операции, Баранович должен был пустить его в ход для самообороны внутри дома, если бы план налета в ходе операции претерпел изменения.

Анатолий Кашин, сидевший на столбе теперь уже боком ко двору, внимательно наблюдал за Барановичем, готовый мгновенно открыть огонь по часовому. Немецкий трофейный автомат, который у него был спрятан под рабочей курткой, сейчас был наготове. Два запасных рожка с патронами лежали в сумке для инструментов. Как только Баранович вошел в дом, Кашин рукой подал сигнал Пролыгину, который встал и протянул в колодец руку, помогая выбраться наверх своему напарнику.

Войдя вслед за Тео в коридор, Баранович с удовольствием отметил, что первая дверь по коридору направо, ведущая, по описанию, данному Жимерским, в большую комнату, где обычно находились солдаты охраны, открыта настежь. За столом без мундиров сидели два солдата, один держал в руках игральные карты. Открытая дверь облегчала задачу Барановича, который должен был открыть дверь и бросить в комнату гранату, а сам скрыться в комнате, дверь которой была налево по коридору, напротив двери в солдатское помещение. В этой комнате, как показало наблюдение, останавливались сотрудники Эрлингера, когда приезжали на Замковую. В ней жил в последнее время Херсман. Через окно этой комнаты и должен был выпрыгнуть во двор, где уже были бы Киселев и подпольщики, Баранович, бросив к двери вторую гранату на случай, если бы его кто-то преследовал.

Тео прошел мимо открытой двери, а Баранович был как раз на ее уровне. «Видимо, ведет меня в каморку около кухни, - подумал он, - там один раз спал Жимерский, ожидая Эрлингера».

В этот момент Кашин пассатижами перекусил провод на столбе, и дом Эрлингера погрузился в темноту. Погас свет и в окнах других домов на улице. Это был сигнал. Баранович, идущий за Тео, рванул из-за пазухи «феньку» и швырнул ее в комнату, под стол, за которым сидели два солдата, а сам левым плечом ударил дверь комнаты, через которую ему надо было выскочить во двор. Дверь оказалась запертой. Тут же он почувствовал на своем предплечье железную руку Тео, который навалился на него, сковав его правую руку своей левой рукой и рухнул на разведчика, но, падая, успел выдернуть из кобуры парабеллум.

Когда из дома Эрлингера донесся звук взрыва гранаты, Кашин дал длинную очередь по часовому во дворе, бросившемуся к поленнице. Тот упал. Кашин, спускаясь со столба, видел, как через улицу к дому Эрлингера бросились четыре тени. Он залег в канаву и стал наблюдать теперь за улицей в сторону развалин замка.

Киселев, бежавший вместе с Никоновым и двумя лидскими товарищами к фасаду дома, с тревогой отметил, что второго взрыва гранаты в доме не было. В этот же момент, когда он уже бежал вдоль стены дома к крыльцу, раздался звон стекла и вслед за ним взрыв. Граната, которую швырнул снаружи в окно Пролыгин, и Тео появились в кабинете одновременно. Сделав шаг от порога в глубь кабинета, Тео свалился, изрешеченный осколками.

Капитан остановился, взглянул на окно, нижний край которого был чуть выше его головы. Это окно должен был разбить или открыть Баранович, которому, по плану операции, надо было выскакивать из него после того, как он выполнит свое задание. Однако это окно было цело. Звенели стекла окна кабинета штандартенфюрера на фасаде дома, в одно из которых Пролыгин только что швырнул гранату.

Никонов бросился к лежавшему на земле часовому - тот был мертв. Взбегая на крыльцо дома, в дверях которого только что исчезли Киселев и два лид-ских подпольщика, Никонов услышал внутри дома длинную автоматную очередь. Он прыгнул в коридор…

Вбежав в дом, Киселев чуть не наступил на лежащего на полу Барановича. Круг фонарика вырвал из темноты его лицо с двумя входными отверстиями от пуль- - на лбу и под левым глазом. Стреляли в упор. Мимо капитана проскочили два лидских подпольщика. Из комнаты, куда Баранович бросил гранату, раздался стон и шорох. Один из подпольщиков ногой открыл дверь и дал длинную очередь на звук. Капитан осветил комнату лучом фонарика - там были только три трупа эсэсовцев.

Второй лидский подпольщик пробежал вперед по коридору - к двери в кабинет Эрлингера. Ударом ноги открыл дверь, отскочил в сторону, но там никого не было, кроме убитого Тео. Подскочив к разбитому окну, он свистнул. Тотчас ему ответил Пролыгин, которому подпольщик помог влезть в окно, протянув руку. Пока капитан, Никонов и второй лидский товарищ обыскивали помещение солдат и комнату, где жил Херсман, Пролыгин немецким штыком нащупал прикрывающие сейф Эрлингера поддельные кафельные плитки и добрался до дверцы сейфа.

Прикрепив к дверце сейфа взрывной патрон, Пролыгин поджег короткий бикфордов шнур и выскочил из кабинета.

Через несколько секунд раздался взрыв. Когда разведчики вошли в кабинет, дверь сейфа, сорванная с петель, лежала на полу. Они стали выгребать содержимое сейфа в три вещмешка. В это время зазуммерил стоявший на столе Эрлингера полевой телефон. Никонов оборвал провод.

Сейф был пуст. Киселев приказал отходить. Разведчики и подпольщики рассыпали по полу махорку и покинули дом. Тело Барановича положили на телегу и надежно укрыли. Один из подпольщиков уселся на место возницы, положив рядом трофейный немецкий автомат, другой решил сопровождать товарища, прихватив с собой на всякий случай две ручные гранаты.

Когда группа Киселева вышла на левый берег реки Лидейки, капитан бросил взгляд на часы. Вся операция продолжалась двадцать пять минут. Двигаться дальше большой группой было опасно. Разделились на две группы, и в этот момент все услышали далекий звук еще одного взрыва. Это сработала мина, установленная Пролыгиным на проезжей части улицы возле знака «Внимание! Дорожные работы!» и брошенной стремянки. Машина с солдатами, спешившими к дому Эрлингера, объезжая это препятствие, напоролась на последний сюрприз разведчиков. Через час три вещевых мешка с содержимым сейфа Эрлингера были надежно спрятаны в тайник, подготовленный лидскими подпольщиками, а когда наступил рассвет, Киселев с бойцами был уже за пределами Лиды. Их путь лежал в партизанский отряд.

Розыски и облавы, предпринятые немцами в Лиде и окрестностях, результатов не дали. Ни документы Эрлингера, о которых он, видимо, предпочитал не распространяться своему начальству, ни «бандиты-партизаны» не были найдены. Только на пятый день гестапо заинтересовалось Аркадием Зарубиным. Разведчик не погиб при взрыве железнодорожной платформы. С переломом ноги и несколькими сломанными ребрами он был доставлен немцами с другими ранеными в больницу на станции Мосты. Гестаповец дважды допрашивал его в больнице, но без всякого результата. Зарубин рассказал, что вместе с мастером-немцем уехал в район ремонтно-восстановительных работ, работал там под его руководством и у него на глазах и вместе с ним же сел на платформу, чтобы возвращаться на станцию. Почему произошел взрыв, не знает, помнит только, что платформа полетела с насыпи и он потерял сознание. Мастер-немец, который лежал в той же больнице, но в другой палате, подтвердил его показания.

Неизвестно, как бы дальше сложилась судьба разведчика, ибо гестапо, конечно, должно было проверить не только рассказ Зарубина, но и то, как он попал на станцию Скрибовцы, действительно ли он работал до этого на каменоломне, и другие детали его легенды, но через два дня руководство госпиталя получило приказ подготовить раненых и оборудование для эвакуации. Зарубина и двух белорусов комендант госпиталя просто выставил за ворота, но раненого разведчика приютила в своем доме одинокая старушка, где он и встретил солдат Советской Армии.

Хайлер дал Эрлингеру всего неделю, чтобы провести следствие по делу и доложить о возможности довести акцию «Остайнзатц» до задуманного конца. Когда Эрлингер положил на стол Хайлеру документы расследования и свои предложения, над составлением которых он просидел почти всю ночь, группенфюрер небрежным движением руки отодвинул их от себя и сухо произнес:

- Поздно, штандартенфюрер! Только что русские армии начали широкое наступление против армий группы «Центр».

В тот момент, когда Хайлер сообщил Эрлингеру о наступлении советских войск под Минском, послышался гул бомбардировщиков.

На бескрайних полях Белоруссии, от берегов Западной Двины до Припяти, развернулась одна из крупнейших военных операций Советской Армии. Четыре советских фронта почти одновременно начали решительные сражения за освобождение белорусской земли от фашистских захватчиков.

Даже после таких сильнейших ударов, полученных на Курской дуге, в битвах за Днепр и Правобережную Украину, враг еще был очень силен. Белорусский участок Восточного фронта обороняли свыше 60 дивизий противника. Гитлеровское командование создало здесь мощную и глубоко эшелонированную оборону. Почти все крупные города были укрепленными районами, которые согласно приказу фюрера требовалось оборонять «любой ценой».

Линию обороны в Белоруссии немецко-фашистское командование назвало «Фатерланд» («Отечество»), подчеркнув тем самым, что, сражаясь здесь, солдаты вермахта якобы защищают свою родину.

Белорусская наступательная операция до сих пор поражает своим гигантским размахом. На второй день наступления оборона противника была прорвана во многих местах и в образовавшиеся бреши неудержимым потоком хлынули танковые и механизированные соединения. Темп наступления нарастал с каждым часом. Советские войска стремительно окружали и успешно громили крупные группировки врага.

Чтобы как-то уменьшить размеры надвигающейся катастрофы, гитлеровское командование перебросило в Белоруссию значительные силы не только с других участков советско-германского фронта, но и из многих стран порабощенной Европы.

Однако не было силы, способной остановить наступательный порыв советских воинов.

Выполняя директивы Верховного командования Советской Армии и ЦК КП(б) Белоруссии, сотни тысяч белорусских партизан и подпольщиков поднялись в эти дни на решительный бой с захватчиками. Все удары народных мстителей по врагу наносились в тесном взаимодействии с наступающими войсками.

В ходе знаменитой «рельсовой войны» белорусские партизаны нанесли мощный удар по коммуникациям противника. Кроме этого, партизаны умело захватывали и стойко удерживали до подхода передовых воинских частей выгодные рубежи, переправы, плацдармы на реках, оказывали самую активную помощь советским войскам в освобождении городов и сел, принимали решительные меры к спасению молодежи, женщин и детей от угона в фашистское рабство.

Со слезами радости на глазах встречал белорусский народ своих освободителей.

Когда в Лиду ворвались советские танки и над зданием горкома партии гордо взвился красный стяг, напротив маленького домика на окраине города остановились два трофейных легковых автомобиля. Это прибыл капитан Киселев со своими бойцами и начальником партизанской разведки. Но не было среди них только Миши Пролыгина: он погиб смертью героя. Забрав с собой содержимое тайника, Киселев на следующий день передал подполковнику Тулину и прибывшим с ним двум представителям Наркомата госбезопасности Белоруссии все три вещевых мешка с содержимым сейфа Эрлингера.

- Теперь можно и в Москву, - удовлетворенно проговорил Киселев, обращаясь к Тулину.

- Рановато, Николай Андреевич, - ответил подполковник. - Придется нам с тобой посетить Минск. Это все, - он показал на мешки, - теперь имущество белорусов. Им придется разыскивать и ликвидировать те «консервы», которые Эрлингер разбросал в этих краях. Может быть, среди этих документов есть что-либо такое, что даст нам выход и в другие края нашей страны: у Эрлингера, как тебе известно, был широкий размах! А нам надо помочь им разобрать весь этот материал.

В тот день над Лидой стоял яркий солнечный день и многочисленные жители города тепло и сердечно приветствовали солдат Советской Армии, продолжавших свой стремительный марш на запад.

До победы оставалось ровно десять месяцев.

СОДЕРЖАНИЕ

От авторов

Новое задание

Инженер Эттингер и его планы

Прыжок в неизвестность

«Фрайвальд! Пора шевелить мозгами!»

На базу к леснику

«Вот куда они должны были идти!»

«Разведка и еще раз разведка!»

Верность долгу

Ставка доктора Хайлера

На хутор дороги нет

Проект «привязывается» к местности

Засада

«Железнодорожник» - друг или враг?

Штаб Гиммлера торопит Хайлера

Встреча с Жимерским

«Гляйвиц? Значит, дело серьезное!»

«Закрепляйтесь на железной дороге, но пока никаких диверсий!»

Подтверждение из Берлина

«Мой дорогой друг, не ломайте себе голову!»

Опередить врага!

«Пора начинать!»

Оригинальное решение трудной проблемы

Поезд, обреченный на гибель

Конец операции «Остайнзатц»

Меркурьев Геннадий Сергеевич Савин Георгий Васильевич

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ОСТАЙНЗАТЦ»

Заведующий редакцией К. Кувшинов

Редактор К. Вахонин

Художник Г. Сундырез.

Художественный редактор А. Беднарский.

Технический редактор Л. Маракасова.

Корректор Н. Рыльникова.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Московский рабочий».

Москва, ул. Куйбышева, 21 Л51094. Сдано в набор И/ХП 1973 г.

Подписано к печати 22/111 1974 г. Формат бумаги 84х108 1/32. Усл. печ. л. 8.82. Уч.-изд. л. 8,72. Тираж 100 000. Тем. план 1974 г. №. 27. Цена 39 коп. Зак. 3040i Ордена Ленина типография «Красный пролетарий». Москва, Краснопролетарская, 16.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.03.2023

Оглавление

ОТ АВТОРОВ

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

ИНЖЕНЕР ЭТТИНГЕР И ЕГО ПЛАНЫ

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

«ФРАЙВАЛЬД! ПОРА ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ!»

НА БАЗУ К ЛЕСНИКУ

«ВОТ КУДА ОНИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ИДТИ!»

«РАЗВЕДКА И ЕЩЕ РАЗ РАЗВЕДКА!»

ВЕРНОСТЬ ДОЛГУ

СТАВКА ДОКТОРА ХАЙЛЕРА

НА ХУТОР ДОРОГИ НЕТ

ПРОЕКТ «ПРИВЯЗЫВАЕТСЯ» К МЕСТНОСТИ

ЗАСАДА

«ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК» - ДРУГ ИЛИ ВРАГ!

ШТАБ ГИММЛЕРА ТОРОПИТ ХАЙЛЕРА

ВСТРЕЧА С ЖИМЕРСКИМ

«ГЛЯЙВИЦ! ЗНАЧИТ, ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ!»

«ЗАКРЕПЛЯЙТЕСЬ НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ, НО ПОКА НИКАКИХ ДИВЕРСИЙ!»

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИЗ БЕРЛИНА

«МОЙ ДОРОГОЙ ДРУГ, НЕ ЛОМАЙТЕ СЕБЕ ГОЛОВУ!»

ОПЕРЕДИТЬ ВРАГА!

«ПОРА НАЧИНАТЬ!»

ОРИГИНАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ТРУДНОЙ ПРОБЛЕМЫ

ПОЕЗД, ОБРЕЧЕННЫЙ НА ГИБЕЛЬ

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ОСТАЙНЗАТЦ»