Клубок со змеями [Павел Марков] (fb2) читать онлайн

Павел Марков Клубок со змеями

Часть I. Овен в клетке.

Боги и богини нашей земли,

Шамаш, Син, Адад и Иштар,

Удалились почивать на небо.

Они не вершат суда,

Не разрешают споров,

Ночь укутана тьмой.^[1]

Глава 1

Резкий стук в дверь вывел меня из сладкого сна. С губ сорвался легкий стон. В голове пронеслась мысль...

«пусть демоны пустыни заберут его, кто бы он ни был»

...а тело перевернулось на другой бок. Глаза вновь закрылись, и сознание уже начало уплывать в благодатную дрему, как вдруг послышался визгливый крик:

— Саргон, открой!

— Да чтоб тебя... — прохрипел я осипшим голосом и сел на соломенной циновке.

Тонкая тростниковая дверь продолжала сотрясаться от ударов, а звуки от них сотрясали мою тяжелую от похмелья голову.

Кашлянув, прочищая горло, я гаркнул:

— Если ты мне ее сломаешь, чинить будешь сам! Понял?!

Стук в дверь резко прекратился. По ту сторону воцарилась тишина. Однако продолжалась она недолго. Уже через пару секунд незваный гость заколотил с удвоенной силой:

— Выходи немедленно!

Я застонал.

«Может, не стоило вчера так много пить? Да нет, глупости. Конечно, стоило. Я отлично поработал и заслужил отдых».

Словно в подтверждение, в руках расплылась слабая и ноющая боль. Проведя ладонями по лицу, я резко встал, поправляя серую набедренную повязку. Рой «мошек» тут же взвился перед глазами, а скудный интерьер хибары в виде грубо сколоченного табурета и небольшого деревянного стола поплыл куда-то влево.

Снаружи все тот же визгливый голос подгонял:

— Во имя Мардука^[2], открой, наконец!

«Кого там ветром принесло? Ладно».

Сделав глубокий вдох, я заставил «мошкару» исчезнуть. Медленно передвигая босыми ногами по прохладному полу из глины, прошлепал к выходу и открыл дверь.

Это был Сему. Как всегда растерянный. Правда, сейчас больше, нежели обычно. Черные глаза широко раскрыты, а на белой рубашке проступили круглые пятна от пота. Он тяжело дышал. Тучное тело вздымалось под одеждой. На бледном лице виднелась недельная щетина.

Зная его чересчур эмоциональный характер, и припоминая события прошлого дня, я догадался, в чем дело, и растянулся в ехидной улыбке:

— За сколько?

Он еще больше выпучил глаза, хотя, казалось, это невозможно:

— Что?

— За сколько продал?

— Кого?

Я начал терять терпение и уже не так широко улыбался:

— Жену, кого же еще. Или у тебя их несколько?

Мгновение Сему ошарашено пялился на меня, а затем затараторил:

— Нет, то есть... да, то есть... не совсем, я хочу сказать... я не по этому поводу...

Моя правая бровь взмыла вверх:

— А, раз не по этому поводу, тогда убирайся. Я устал и хочу спать.

— Но...

— Никаких «но». У меня голова болит. И только новость о продаже в рабство твоей любимой Анум помогла бы мне встряхнуться.

Высказав ему все это, я начал закрывать вход.

— Послушай...

— Аккуратней в следующий раз. Дверь денег стоит.

— Я по поводу корзинщика! — взвизгнул Сему.

Дверь осталась наполовину приоткрытой.

Все еще сохраняя легкую улыбку на устах, я сказал:

— Если он считает, что слишком много мне заплатил, то можешь передать — таков был уговор. К тому же, — я подмигнул, — мы с тобой вчера немало пропили и...

— Он мертв.

Улыбка съехала с моего лица:

— Мертв?

— Да, — Сему нервно теребил пухлые пальцы.

Я недоверчиво уставился на друга. Тяжелая голова никак не позволяла сообразить — разыгрывает тот меня или нет?

— Еще сутки назад он был здоров, как бык... Бел-Адад сиял от радости, разглядывая «виллу», что я ему отстроил. Его сердце разорвалось от счастья?

— Сейчас не до шуток, Саргон! — заскулил Сему, заламывая руки.

— Да скажи ты толком, причем тут я?

— Ты убил его, — промямлил он.

Я почувствовал легкий холодок, несмотря на то, что утреннее солнце уже неплохо припекало:

— Ты что несешь? Вчерашнее вино затуманило твой разум?

— Ну, то есть, не совсем ты, ну то есть...

— Что «ну, то есть»? Говори прямо!

— Ты же строил...и, это, ну...то есть... — тут его речь перешла на бессвязное бормотание.

Ощущая прилив волнения с примесью страха и нетерпения, я вновь распахнул дверь, схватил Сему за грудки и хорошенько встряхнул:

— Возьми себя в руки и расскажи, что случилось?!

— Ночью балка, державшая крышу, сорвалась и пробила корзинщику голову! — протараторил Сему и зажмурился.

На какой-то момент мне почудилось, что вокруг воцарилась мертвая тишина. Я резко отпустил его, сделал шаг назад и облокотился о стену дома. Ноги сковала предательская слабость.

«Не может быть! Я сделал работу, как надо. Весь материал был в отличном состоянии — глина, дерево, тростник... хотя, причем тут вообще тростник? Надо бежать! Но куда? Куда угодно, но надо... нет! Я невиновен! Нужно остаться и защищаться... а что если нет? Что если я и в самом деле проглядел гнилую деревяшку или не до конца закрепил... Глупости! Я точно знаю, что ничего не упустил. Тогда нельзя бежать, иначе это все равно, как расписаться в собственной вине. Нужно во всем разобраться. Прямо сейчас. Возможно, этот дурак-корзинщик сам виноват... а если нет?».

Огромная волна сомнений, словно песчаная буря, захлестнула мой разум. На лбу выступили холодные капельки пота.

Набрав воздуха в легкие, я заставил сердце биться медленнее, а затем перевел взгляд на Сему:

— Как и когда ты об этом узнал?

— Я... я шел на базарную площадь, чтобы выяснить — кто и сколько может мне заплатить за Анум, — при упоминании своей жены он слегка покраснел. — Направляясь к Западным воротам, я увидел небольшую толпу возле дома корзинщика. Ну... то есть... возле того, что от него осталось. Крыша полностью обвалилась и... — здесь Сему на секунду запнулся, переводя дыхание, — в общем, люди кричали, мол, что произошло? как это случилось? зовите стражу! Я решил не терять время и предупредить тебя.

Нечто промелькнуло в моей голове, когда я выслушивал этот короткий монолог своего друга. Некое воспоминание, которое казалось крайне важным. Однако мой взбудораженный разум не позволил памяти уловить его за хвост. Оно промелькнуло и исчезло так же быстро, как полевка в высокой траве.

Отвлекшись на собственные мысли, я не сразу сообразил, что Сему обращается ко мне:

— ...будет?

— Прости, что ты сказал? — переспросил я.

— Ты ведь знаешь, что с тобой будет, да?

— О чем ты? — прохрипел я, хотя прекрасно понимал, куда он клонит.

«Если строитель возвел для человека дом, оказавшийся настолько непрочным, что он развалился и стал причиной смерти его владельца, то наказание такому строителю — смерть».

Так звучит один из тех законов, что оставил нам Великий царь Хаммурапи^[3]. Да хранят боги его душу.

— Ты построил для него эту хижину, а на следующую ночь она развалилась, будто над ней буря пролетела.

— Это не моя вина, — твердо ответил я.

«Я верю в это. Или я просто хочу в это верить?».

Сему сочувственно посмотрел на меня:

— Понимаю. Но, ты же, не можешь за всем уследить...

— Никаких «но»! Я все сделал, как надо! Крыша не могла обвалиться. Просто не могла! Да и вообще, что ты говоришь? Я не уследил?!

Сему глядел на меня взором царского писца, от которого утаили часть налога.

— Не смотри на меня так! Это не я!

— Конечно, не ты, — быстро поддакнул он, хотя весь его вид говорил об обратном.

Я выпрямился и, больше не обращая на него внимания, вернулся в хижину. Подождав, пока глаза привыкнут к сумраку, отыскал кожаные сандалии. Они валялись в пыльном углу рядом с инструментами. Спешно натянул их на ноги.

«Надеть рубашку? Да нет, не стоит. Я быстро улажу это недоразумение».

Стараясь выбросить дурные мысли из головы, я вернулся к Сему.

— Пошли, — буркнул я, закрывая дверь.

Он тупо уставился на меня:

— Куда?

— К дому корзинщика, куда же еще?

— То есть... ты не собираешься бежать?

— Бежит, значит, виновен, — изрек я. — Забыл эту народную мудрость?

Сему не ответил. Только вздохнул и поплелся следом.

Взбивая на дороге клубки пыли, я направился в сторону дома корзинщика, внешне сохраняя спокойствие, однако внутри сжимаясь от страха. И огромная стена Вавилона, возвышавшаяся справа, уже не поражала воображение тем ранним утром.

Глава 2

К дому Бел-Адада вела грунтовая дорога, по обе стороны которой стояли одинаковые хижины из глины с соломенными крышами. Их беспорядочные ряды углублялись на восток и доходили до самой стены. По западную же сторону проходил всего один ряд, а сразу за ним начиналась степь, плавно переходящая в пустыню на горизонте. Именно в ней, как в детстве рассказывал мне отец, живет Пазузу — могучий крылатый демон с головой собаки, жалом скорпиона и змеей вместо мужского детородного органа. Никто не решался заходить в пустыню, кроме опытных караванщиков с внушительной охраной. Остальные, кто вдруг отчаивался на такой нелепый шаг, становились легкой добычей Пазузу и армии его мелких приспешников. В лучшем случае — человек возвращался из песков, полностью утратив контроль над собственным разумом, до конца жизни оставаясь безумцем, бредящим об ордах демонов и их крылатом повелителе. В худшем — пропадал в пустыне навсегда. Я никогда не видел Пазузу собственными глазами, но неоднократно слышал из уст очевидцев о злодеяниях этого коварного существа. Старожилы говорят, что суховей, дующий с запада и засоряющий оросительные каналы, тоже является делом рук Пазузу. Несмотря на то, что мне сейчас грозили реальные неприятности, одного мимолетного взгляда на пустыню оказалось достаточно, чтобы тело передернула дрожь.

Постаравшись больше не смотреть туда, я двинулся дальше под звуки охающего позади Сему.

По утрам на этой улочке всегда было тихо, в отличие от южного пригорода, где люди уже на заре выходили в поле и работали на каналах. Здесь же, как и всегда, спокойствие нарушали лишь отдаленный лай собак, периодические страстные стоны любовников, решивших подзарядить себя энергией и хорошим настроением перед рабочим днем, да молот кузнеца Урхамму, чья мастерская уже показалась за поворотом. Монотонное бряцание металла о металл прерывалось тихим шипением, как у готовой к броску змеи, чтобы вновь зазвучать через какое-то время. Из трубы кузницы валил черный дым.

Мы как раз поравнялись со входом в мастерскую, когда в проходе показался ее хозяин. Лоснящийся пот, стекающий струйками по потемневшему от копоти лицу, только придавал красоты его мощным, со вздувшимися венами, рукам, в которых он держал медную мотыгу. Рубаха без рукавов, как и набедренная повязка, потемнели от долгого соседства с огнем и сажей.

Бросив мимолетный и равнодушный взгляд на меня, кузнец остановил свой взор на Сему, плетущегося позади. В его глазах сразу промелькнул нехороший огонек, который потух так же быстро, как стынет расплавленный металл в холодной воде. Сему резко замолчал и ускорил шаг, почти поравнявшись со мной.

Когда кузня оказалась за нашими спинами, я услышал грубый басовитый голос:

— Шакал.

Я обернулся через плечо, сбавив ход:

— Что?

Урхамму невозмутимо посмотрел мне прямо в глаза и сплюнул на землю.

— Торговец древесины. Продал мне гнилые черенки, — тихо сквозь зубы проговорил он.

Затем, легким движением рук, Урхамму разломал мотыгу пополам и бросил у входа в мастерскую.

Я понимающе кивнул и двинулся дальше. Мою спину буквально прожигал испепеляющий взгляд кузнеца.

«О чем это он? Я отчетливо видел, что черенок изготовлен из отличного куска финиковой пальмы. Тут явно что-то не так».

Когда кузница скрылась из виду, я повернулся к Сему и спросил:

— Ты с ним хорошо знаком?

— Ну... — замялся тот. — вроде того. Ну... то есть... это единственная дорога от моего дома к твоему. Так, что я часто прохожу мимо мастерской.

— Я не это имел в виду.

— А... что?

— Боги! — события сего утра резко сделали меня раздражительным. — Ты меня за дурака держишь?! Он смотрел на тебя, словно вельможа на дерьмо!

— Я... я не заметил, — произнес Сему максимально неубедительно. При этом он то и дело отводил взгляд.

— Ты что, должен ему серебро?

— Нет, — быстро ответил он, — мне вообще не нужны услуги кузнеца.

— Неужели?

— Да.

— Как скажешь, — я махнул рукой. — У меня сейчас своих проблем хватает.

Казалось, его полностью удовлетворил мой ответ. Утерев пот со лба рукавом рубашки, он вновь принялся тихо вздыхать.

Тем временем мы приближались к дому корзинщика. Я уже мог различить отдаленные возгласы толпы зевак, собравшихся посмотреть на разрушенную постройку.

Навстречу нам шел седой старик с испещренным морщинами лицом. Толстой тростинкой он подгонял быка, топавшего впереди. Один рог у животного отсутствовал. Судя по всему, был отпилен. На второй хозяин одел колпачок. Видимо, этот бычок кого-то забодал, и старику пришлось так поступить со своей скотиной, дабы не выплачивать штраф серебром пострадавшим. В глазах быка застыла печаль, тоска, и я подумал, что скоро тоже пойду с таким вот выражением к месту приговора...

«Приговора? Какого еще приговора? Не будет этого. Ведь я не совершал преступления. Меня не за что судить. Сейчас приду и на месте во всем разберусь».

Гоня от себя дурные мысли, я продолжал идти вперед, однако чем ближе была хижина корзинщика, тем сильнее становилась тревога, и без того хлеставшая через край, угрожая вот-вот перерасти в настоящую панику.

Повернув за очередной угол, мы, наконец, увидели дом Бел-Адада. Небольшая толпа из десятка зевак, обступивших хижину без крыши, вполголоса перешептывалась, обсуждая происходящее. Подойдя ближе, я заметил, что основная масса людей облачена лишь в набедренные повязки, а некоторые и вовсе стояли нагишом. Видимо, их настолько заинтересовало сие печальное зрелище, что они выскочили из своих домов в чем мать родила. Однако меня куда больше волновали несколько стражников, нежели неприкрытые чресла. Воины сильно выделялись среди остальных. Их трудно было не заметить.

Все в длинных кожаных рубахах, подол которых опускался до колен. Нашитые поверх одежды металлические пластины ярко сверкали под лучами восходящего солнца. Как и их бронзовые шлемы-шишаки^[4]. Каждый стражник был опоясан темным кожаным ремнем, где покоились ножны с коротким мечом. Двое, что держали толпу на небольшом расстоянии от дома, имели вдобавок копья, выставленные медными наконечниками вперед, и длинные, грубо сколоченные, узкие щиты. Когда я приблизился вплотную, то насчитал четверых — еще один осматривал хижину с порога, придерживая рукой висевшую на одной петле дверь. Второй стоял возле носилок, на которых лежало чье-то тело, прикрытое куском серой ткани. Нетрудно было догадаться, кто скрывался под ним.

«Корзинщик».

Я нервно сглотнул.

«Еще не поздно повернуть назад. Скрыться. Откуда такая уверенность, что мне поверят? Я поступаю глупо! Признай! Признай же самому себе! Даже если я ни в чем не виноват, это еще нужно доказать! Но ведь я и вправду не виновен. Боги свидетели! Но уверен ли я в этом? И помогут ли мне боги? Лучше бежать... нет! Я иду. И да поможет мне Шамаш!»^[5].

Подойдя к толпе, я без лишних церемоний начал орудовать локтями, пробираясь ко входу в жилище Бел-Адада. Послышались возмущенные крики и проклятия, которыми собравшиеся щедро осыпали мою голову. Но мне было все равно.

«Чем скорее закончится это безумие, тем лучше».

Сему остался где-то позади.

«Ну и славно. Хоть ненадолго избавлюсь от его нытья».

Спустя минуту упорной работы локтями, я, наконец, добрался до хижины и, чуть было, не напоролся на медный наконечник копья.

— Куда ломишься? — рявкнул один из стражников со щитом. — Это место преступления!

— Я знал корзинщика... — начал, было, свое пояснение я.

— Да его, небось, вся округа знала, — перебил воин, а затем презрительно добавил, — так, что стой среди остальных, мушкену^[6].

— Дело в том, что я ремесленник...

— Еще и ремесленник^[7], — фыркнул второй стражник, сострив гримасу отвращения, — прочь отсюда, вошь! Иначе мы мигом прекратим твои жалкие страдания на этой бренной земле.

— Ремесленник, который построил этот дом! — выпалил я, сам поразившись своей смелости.

«Но раз уж идти, то до конца!».

В мгновение ока наступила абсолютная тишина. Словно Мардук выглянул из-за облака и разом молнией всех поразил. Люди с изумлением таращились на меня. Воин, стоявший в дверях хибары, медленно повернулся в мою сторону. Судя по золотой рукоятке меча, это был глава отряда. Молчание длилось несколько секунд, но потом его прервал первый стражник со щитом. Его вид мне изначально не понравился. Широкий лоб, который пересекала одна глубокая морщина. Острый, как у коршуна, нос. Небольшая, конусообразная бородка. И глаза. Серые. Узкие. С безумным огоньком внутри. Когда же его рот, обрамленный тонкими губами, раскрылся в злорадном смехе, меня и вовсе пробрала сильная дрожь.

— Командир! — загоготал он. — Гляньте-ка! Да к нам убийца пожаловал! Видать, настолько надоела своя крысиная жизнь, что на встречу с богами торопится!

— Я не виновен, — выдавил из себя я, стараясь сохранить самообладание.

Это вызвало еще больший всплеск смеха, который подхватили остальные воины, а также несколько человек из толпы. Лишь командир стражников молчал, не сводя с меня взгляда своих голубых и пытливых глаз.

— Вы все так говорите, — сквозь смех и слезы проговорил второй щитоносец. — А потом, как миленькие, ко дну идете^[8].

Мое тело бил озноб от страха, возмущения и стыда. Щеки пылали огнем. Впервые в жизни меня подняло на смех столько народа. Даже, когда в детстве я споткнулся и упал лицом в свежее коровье дерьмо, гогот соседей не вызвал подобную бурю различных чувств. Но самое главное — они смеялись над правдой!

«А с чего я взял, что это правда? Ведь я сам еще с утра признал вероятность собственной оплошности. Вспомни-ка свои размышления о гнилой деревяшке и плохо закрепленной балке. Я просто верю в свою невиновность, но не знаю, так ли это на самом деле! Беги! Беги! Беги же! Поздно...».

— Довольно! — громким поставленным голосом командир прервал смех своих подчиненных, а за ними утихла и толпа. — Тащите его сюда.

Первый щитоносец, отложив копье в сторону, схватил меня за руку. Я дернулся. Непроизвольно, но дернулся. И тут же поплатился за это. В следующий миг я увидел быстро приближающийся щит, а затем почувствовал сильную боль. Никакое похмелье с ней не сравнится. Желтые круги расплылись перед глазами. Не давая опомниться, стражник швырнул меня лицом вниз под ноги командира. Я застонал.

«Ну, прямо, как с утра, когда меня разбудил Сему. Нет, не совсем. Тогда было не так больно...».

— Встань, — услышал я спокойный голос и попытался повиноваться, но ноги не слушались.

Чья-то сильная рука ухватила меня за волосы и потянула вверх. Возникло ощущение, что мне с головы сдирают кожу. Я заорал и тут же получил удар кулаком в челюсть. Во рту появился вкус крови. На удивление, прилетевший в зубы кулак помог прояснить зрение, и я увидел лицо командира прямо перед собой. Настолько близко, что мог разглядеть каждый волосок в его черной, ухоженной и завитой бороде.

— Кто ты? — спокойно спросил он.

— Саргон, — распухшими губами пробормотал я, тут же получая увесистый подзатыльник.

Отвесивший его сероглазый стражник, ухватил меня сзади за шею и грозно зашипел:

— Подробнее, ублюдок!

— Здесь я веду допрос, Этеру, — тихо осадил его глава отряда.

— Простите, — буркнул сероглазый.

— Строитель домов? — сказал командир, скорее утверждая, нежели спрашивая.

Я кивнул.

— И ты соорудил для погибшего эту хибару.

Я снова кивнул.

— Когда ты с ним познакомился?

— Недели три назад, — промычал я.

— С какой целью?

— Он заказал себе хижину. Самую обычную. С глиняными стенами и тростниковой крышей.

— Поганое ремесло, — проворчал за спиной Этеру.

Его реплика осталась без внимания.

— Когда ты закончил работу?

— Вчера, ближе к вечеру.

— Хозяин заплатил?

— Да, господин.

— Полную сумму?

— Да, — я начинал понемногу приходить в себя.

— Где ты был сегодня на рассвете?

—У себя дома.

— Ты живешь один?

— Да.

— Здесь?

— Не совсем, — ответил я, однако почувствовал, как тиски Этеру сильнее сжимаются на шее и поспешно добавил, — моя лачуга чуть дальше. К югу от кузницы.

— И ты утверждаешь, что утром находился в своей хижине?

— Верно.

— Это может кто-то подтвердить?

«Сему! Сему может. Хотя нет. Боюсь, он пришел ко мне уже слишком поздно».

Поэтому мне ничего не оставалось, как отрицательно покачать головой.

— Нет, — выдохнул я. — А почему вас интересует утро?

Командир смотрел мне прямо в глаза. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице:

— Потому, что именно утром кровля обвалилась, убив корзинщика.

— Разве это произошло не ночью?... — начал, было, я, вспомнив слова Сему, но тут же прикусил язык.

— Клянусь грудью Иштар^[9]! — воскликнул Этеру. — Откуда тебе, мразь, известно, что крыша свалилась на беднягу именно ночью? — он перевел торжествующий взгляд на стражника с голубыми глазами. — Командир, да тут больше разбираться не в чем. Вот он, тепленький.

— Это мне решать, — отрезал тот, — как ты узнал о произошедшем?

— Друг сообщил, — я чувствовал, что шейные позвонки вот-вот лопнут.

«Следовало бежать, пока была возможность. Дурак!»

— Имя друга?

— Сему.

— Кто он?

— Торговец зерном из северного пригорода, — я хотел было поднять руку, но не решился. Стоявший позади Этеру вполне мог ее отсечь. — Он здесь, со мной.

Люди стали оборачиваться на задние ряды, а те, в свою очередь, глазели еще дальше. Во всяком случае, так я это представлял, чувствуя колыхание толпы. Рука Этеру, по-прежнему сжимавшая шею мощной хваткой, не давала возможности убедиться самому.

— Никогда не слышал об этом торгаше, — проворковал он, — хотя бываю в том районе частенько. Живет там одна смазливая девка. Горшки делает. Правда, захаживаю я к ней совсем не ради дурацких черепков, — он похотливо гоготнул, а затем прошептал мне в ухо. — Зови, давай, своего дружка. Если он, конечно, существует. Не нам же его искать?

Командир хотел было продолжить допрос, как вдруг раздался стук копыт, и кто-то, видимо, всадник, крикнул:

— Дорогу!

Этеру развернул меня, при этом, продолжая сжимать шею в тисках. Люди в толпе расступились, пропуская конника на белоснежной лошади. Сему позади всех я не заметил.

«Бросил меня?».

Затем я перевел взгляд на прибывшего. Весь его вид выдавал знатное происхождение. Как и манера держаться на скакуне. Прямая спина. Широкая грудь, прикрытая медным пластинчатым нагрудником с серебряной гравировкой в виде коршуна. Пурпурный плащ, слабо развевавшийся на ветру.

Высокомерный взгляд из-под темных густых бровей мигом оценил обстановку.

Достав из-за пояса, на котором красовался короткий меч с лазуритовой рукояткой, глиняную табличку, всадник произнес:

— По приказу Верховного жреца Эсагилы^[10] Кашшура, велено доставить этого человека, — тут он указал на меня длинным тонким пальцем, — в храмовую тюрьму, где он будет ожидать суда.

— Верховный жрец? — судя по тону командира стражи, он явно был удивлен, однако вида не подал. Лишь приподнял левую бровь. — Я думал, что он рассматривает исключительно преступления государственной важности. Здесь же рядовое дело. Им займется местный рабианум^[11].

Всадник резко возразил:

— Этот человек обвиняется в преступлении государственного уровня.

— Что? — не выдержал я, чувствуя, как глаза вылезают из орбит.

Даже Этеру слегка ослабил хватку, откровенно не понимая, что происходит.

— Как обрушение крыши халупы может быть делом государственного уровня?!

Однако на мои недоумевающие крики никто не обратил внимания.

— Досточтимый посланник Эсагилы, — начал командир, — мне кажется, здесь произошла ошибка.

— Никакой ошибки нет, — властно перебил гонец. — Доставьте его в тюрьму немедленно. За неподчинение вас ждет наказание. Все ясно?

Мне показалось, что глаза начальника отряда еще больше оледенели. Думаю, это говорило о, с трудом сдерживаемой, ярости. Но, как и раньше, он не подал вида.

— Я повинуюсь, досточтимый, — ответил командир, слегка склонив голову, а затем повернулся к своим воинам, — Этеру и Тиридат. Вы доставите обвиняемого в указанную темницу и проследите, чтобы воля Верховного жреца Эсагилы Кашшура была исполнена в точности.

Стоявший возле носилок стражник, стройный малый с красивым и серьезным лицом, подошел ближе ко мне. Видимо, это и был Тиридат.

— Слушаюсь, командир! — отчеканил Этеру.

Я повернулся к воину с голубыми глазами и в отчаянии спросил:

— Так, из-за чего же обрушилась эта балка? Она была гнилая? Оказалась плохо закреплена? Как все произошло? — однако все вопросы уходили в пустоту. — Прошу вас, скажите, господин! Умоляю, во имя богов!

Но в ответ я получил лишь молчание. Холодные невыразительные глаза продолжали пронизывать меня ледяным взглядом с каменного лица.

В последней надежде я упал на колени:

— Найдите хотя бы Сему!

Командир смотрел на мое распростертое тело сверху вниз, как немая статуя древнего бога.

Наконец, спустя секундную паузу, он произнес, но совсем не то, что я хотел услышать:

— Кандалы на него.

Глава 3

Я хотел.

Много чего.

Я хотел обдумать свое незавидное положение, однако, как ни старался, ничего путного из этих попыток не выходило. Мысли разбегались в сторону, подобно глупым непослушным цыплятам.

Я хотел пить, ибо солнце, достигшее зенита, нещадно палило мне голову. А ведь с прошлого вечера мне так и не удалось промочить горло. В результате во рту все пересохло. В глотке сильно першило. При кашле раздирало гортань.

Однако самым сильным было, внезапно возникшее, желание облегчить желудок — все эти события, что в один миг свалились на мою, уже основательно побитую, голову заставили отодвинуть естественные нужды на второй план. Но вот сейчас, когда я, закованный в кандалы, плелся в сопровождении двух стражей в сторону Западных ворот Вавилона, они дали о себе знать с удвоенной силой. Я украдкой оглянулся по сторонам и, несмотря на то, что местным жителям было глубоко плевать на очередного осужденного, решил терпеть, старательно сдерживая подступающую к горлу тошноту.

«И, правда, с чего вдруг они должны обращать на меня внимание? У них своих дел хватает. Вон, глянь, коренастый торговец едет на двухколесной телеге и везет рыбу на местный рынок. Его не заботит моя судьба. Для него главное продать улов подороже, да чтобы осел тащил повозку быстрее. Или вот молодая женщина, напротив, через дорогу, вывешивает сушиться на веревке выстиранное белье. Обнаженная по пояс, она аккуратно прикрепляет белоснежные простыни, которые приятно хлопают на слабом ветру. Никому до меня нет дела... все потому, что кандалы на мне, а не на них!».

Про себя досадно хмыкнув, я тряхнул головой и постарался заставить себя сосредоточиться на более важных вещах. Например, попытаться обдумать то, что со мной произошло. Однако палящее солнце, чувства жажды и тошноты не давали разуму хорошенько обмозговать эту передрягу, наполняя голову легким подобием тумана.

«В тюрьме порассуждаю. Говорят, там время течет медленно. Вот и поглядим, так ли это на самом деле. А еще в ней должно быть не так жарко».

Бряцание металлических цепей вывело меня из диалога со своим воспаленным сознанием. Оба стражника, Этеру и Тиридат, шли впереди. Первый держал в левой руке два конца цепей, тянувшихся к кандалам. Они сковывали мои кисти и ступни. В правой руке стражник нес копье, которое он обещал «засадить мне в задний проход, если цепи натянутся слишком сильно». И тон произнесенных слов не давал повода усомниться, что воин непременно воплотит эту угрозу в жизнь, дай только повод. Щит Этеру вынужден был оставить возле хижины корзинщика, предварительно выслушав от своего командира наставление о необходимости вернуться за ним позже и не разбрасываться казенным имуществом. Тиридат шел налегке, если не считать короткого меча у пояса. Про себя я подметил, что тот имеет обычную деревянную рукоятку. Даже кожаной обшивки нет.

«Видимо, у Тиридата не, такое уж, и большое жалование, раз не в состоянии позволить себе клинок подороже. Да и какая, к шакалам, разница, что за жалование он получает? Может, меня еще интересует, какой дом за службу он приобрел, да со сколькими рабынями развлекается по ночам?».

Тем временем мы уже приблизились ко входу в город. Массивные, обитые бронзой, ворота величественно возвышались над нами и слегка поблескивали в свете солнца. По обе стороны, с севера на юг, тянулась не менее величественная толстая стена из необожженного кирпича, увенчанная башнями. Говорят, она неприступна. И вот так, стоя прямо под ней, поневоле согласишься с теми, кто ее таковой считает.

«С ее вершины наверняка открывается великолепный вид на город и окрестности! Хотя, с крыши Этеменанки^[12] он явно еще более захватывающий».

Засмотревшись на стены, я не заметил, как цепи начали натягиваться и поспешил ускорить ход.

Спустя минуту мы уже продвигались по деревянному мосту, перекинутому через широкий ров, дно которого было выложено обожженным кирпичом и битумом^[13]. Сам ров наполняла вода из Евфрата. Чистое синее небо отражалось от ее поверхности, покрытой слабой рябью.

Возле ворот расположились несколько караульных. Один стоял с сонным видом, опершись на копье, а двое других играли в кости на траве. Подолы их стеганых коричневых рубах вяло развевались на ветру. Завидев нашу «процессию», игроки резко поднялись на ноги.

Один из них, невысокий, тощий, с хитрым лицом, обратился к моим конвоирам:

— Доброго дня вам, Этеру и Тиридат!

— И тебе доброго дня, Шадрах, — ответил Тиридат.

Этеру лишь угрюмо кивнул.

— Кого это вы ведете?

— Государственного преступника, — хмыкнул Этеру.

Сон третьего стражника как рукой сняло. Он с нескрываемым любопытством посмотрел на меня. Игроки, видимо, испытывали замешательство.

— Этот грязный оборванец — государственный преступник? — изумленно переспросил Шадрах.

— Ну да, — пожал плечами Этеру.

Тиридат кивнул, подтверждая слова товарища.

— Т-а-а-а-к, — протянул Шадрах, почесывая затылок. — А что же он такого натворил?

— Убил корзинщика.

Будь обстоятельства иными, я бы умер со смеху, наблюдая за их вытянутыми лицами. Но сейчас было явно не до смеха.

— Я не понимаю... — начал, было, Шадрах, но Этеру его перебил.

— Слушай, дружок, — нетерпеливо вздохнул он, — мне никто ничего не рассказывает. Да и не обязаны, честно говоря. Меньше знаешь — крепче спишь, как говорится. У нас приказ — доставить этого мушкену в храмовую тюрьму Старого города. Хочешь уточнить — валяй, но учти, я злым становлюсь на жаре. А нам еще полгорода топать. И уж если Верховный жрец узнает, что ты задерживаешь выполнение его поручения...

— Открывай ворота! — тут же крикнул Шадрах и испуганно добавил, — я ни в коем случае не задерживаю слуг Его Лучезарности! Да живет он вечно!

Этеру одобрительно кивнул:

— То-то же, Шадрах. Ну, будь здоров.

Ворота с рокотом отворились.

Этеру еще раз нетерпеливо вздохнул, а затем дернул цепи и буркнул через плечо:

— Пошли, Саргон.

Через минуту мы уже вступили в город, а массивные ворота оставили недоумевающих караульных по ту сторону стены.

Глава 4

Я был в Вавилоне несколько раз, выполняя мелкую плотническую работу для зажиточных, но чаще не очень, жителей. Помню, однажды некий знатный господин заплатил мне за постройку потолка и починку кедровой мебели целых 5 сиклей^[14] серебра! А я стоял, не в силах от радости решить, на что же потратить такую сумму? Купить десять кувшинов дешевого вина или сходить к жрицам любви? В итоге, я умудрился взять и то, и другое. В храме мне пришлось поскупиться, заплатив 4 сикля, а на оставшуюся монету купил два кувшина пальмового пойла.

Сердце мне подсказывало, что в храме Эсагила меня встретят отнюдь не прекрасные жрицы с изящными формами своих тел, а суровые мужи — слуги богов, по приказу которых я окончу свою жизнь на дне какого-нибудь водоема.

Как только тяжелые ворота с гулом захлопнулись, мы вступили на Дорогу Процессий — самую главную улицу города. Когда я увидел ее в первый раз, то искренне восхищался, насколько это был качественный образец искусства дорожных строителей — ее ширина местами доходила до 50 локтей^[15], а основу составлял кирпич, покрытый асфальтом, поверх которого были уложены куски известняка, являвшегося дорожным покрытием. Дорога была названа так потому, что во время различных церемоний жрецы проносили здесь статую Мардука, находившуюся сейчас в главном зале Эсагилы. Мне не доводилось видеть этих пышных празднеств. И не исключено, что уже не удастся никогда.

«Все из-за проклятой рухнувшей крыши! Неужели я все-таки виновен? Ах, боги, никак не получается вспомнить! А еще это солнце, эта жажда... Говорил же себе, что надо бежать. Проклятие — какой смысл сейчас об этом думать?».

Дорога шла далеко вперед вплоть до Евфрата, протекающего через весь город. Проходила по мосту, соединяющему западную и восточную часть Вавилона, следовала между Этеменанкой и Эсагилой, а затем сворачивала на север через канал Либильхегалла^[16] и, мимо царского дворца, направлялась к воротам богини Иштар.

Слева вдоль нее идеальной линией протекал водный канал, который питал сады вельмож, раскинувшиеся на его левом берегу. Десятки двухэтажных вилл виднелись среди плодовых деревьев, закрывая собой кругозор до Северной стены.

Тяжело вздохнув, я перевел взгляд на куда менее манящие дома обычных жителей, стоявших у самого края с другой стороны улицы. Но даже они не шли ни в какое сравнение с теми жалкими лачугами, в которых ютились я и мои соседи за чертой города. Ровные прямоугольные постройки из желтого обожженного кирпича с толстыми стенами для защиты от зноя уютно располагались на протяжении всей дороги до моста и уходили вглубь на юг в сторону Некрополя и храма Шамаша. Окон в них не было. Только входная дверь выходила на улицу. Побывав пару раз в таких домах, я понял, что их планировка существенно не отличается. В каждом жилище имеется центральный двор, из которого можно попасть в почти любое помещение — гостиную, кладовую, комнаты для рабов и привратника. Однако хозяева любят уединение. Поэтому невозможно напрямую проникнуть из дворика в спальню. Для этого нужно сначала миновать гостиную. И, разумеется, отдельная ванная комната. Я всегда завидовал людям, у которых она есть. В потолках сделаны широкие круглые отверстия для света, которые, в свою очередь, оставляли теневые участки, спасая жилище от перегрева.

Я представил, как какой-нибудь горожанин сидит в прохладе за этой желтой стеной у столика со свежими фруктами. Потягивает прохладное вино из медного кубка, да отдыхает в обществе своих друзей, жены или рабынь. А, может, всеми сразу. Воображаемая картина заставила тяжко вздохнуть.

Этеру покосился на меня, а затем обратился к Тиридату:

— Идем по Дороге Процессий, ведем самого Саргона в цепях^[17]! — он взмахнул руками. — Н-е-е-е-т, для нас просто обязаны устроить торжества! Пусть накрывают столы, вызывают самых красивых шлюх, а жрецы выносят Мардука и таскают его по улице целый день!

Тиридат неуверенно ответил:

— Не дерзи богам, Этеру. Они оберегают нас от бед, а жрецы молятся за благополучие.

— Видать, недостаточно хорошо они молятся, раз боги допустили то, что произошло! — огрызнулся Этеру.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Мгновение Тиридат с непониманием смотрел на товарища, а затем, видимо, сообразив, о чем речь, уточнил:

— Ты о своих?

— Да, — нехотя, буркнул Этеру.

— В том, что произошло, есть и твоя вина.

— Неужели?

Известняк хрустел у нас под ногами, напоминая звук, с которым собака гложет кость.

— Тебе не стоило так сильно давить на сына, сгибая его волю в бараний рог...

— А ну заткнись! — Этеру, словно позабыв обо мне, остановился и резко повернулся к Тиридату, слишком сильно дернув цепи. Мои запястья пронзила боль.

Глаза Этеру сузились в маленькие щелки, когда он возобновил речь:

— Скажешь еще слово... хоть одно слово о них, и клянусь, я задушу тебя голыми руками!

Загорелое лицо Тиридата слегка побледнело. Он быстро кивнул. Связываться с товарищем по оружию, который выглядел, будто разъяренный бык, ему явно не хотелось.

«Боги всемогущие, да этот стражник безумен!».

Этеру немного успокоился, и наша «процессия», молча, продолжила движение в сторону Эсагилы.

Мы шли ближе к правому краю, дабы не мешать временами проезжавшим повозкам, груженными различной утварью, и редким всадникам. Цокот копыт по мостовой разносился по окрестностям.

Сейчас наступило время обеда, поэтому на улицах было не слишком много народа — большинство жителей пережидало жаркие полуденные часы за стенами своих жилищ, набираясь сил перед второй половиной дня.

Возле ближайшей подворотни я заметил двух человек, беседовавших вполголоса между собой. Судя по их виду, они принадлежали к сословию торговцев, ибо имели полное телосложение, на пальцах сверкали кольца с драгоценными камнями, а тела покрывали белые свободные одеяния, закрепленные на левом плече. Когда мы подошли чуть ближе, до нас стали долетать подробности их разговора. В голосах людей сквозили нотки тревоги и возбуждения.

— Ты уверен?

— Вне всякого сомнения. Эриду говорит, что видел их на дороге из Куты^[18]. Они направлялись в сторону царского дворца.

— Интересно, зачем они прибыли?

— А ты разве не догадываешься? Затем же, зачем месяц назад здесь были послы из Хатти^[19] — разорвать с нами все торговые связи.

— Боги! Надеюсь, ты ошибаешься! Мы и так несем огромные убытки. У нас почти не осталось рынков за пределами Двуречья! Хетты отказались, Египет разорен гиксосами^[20], а теперь еще и касситы^[21] с Эламом^[22] собираются прекратить торговлю!

— Ну, касситы это не самая великая потеря.

— Все равно! Дела с кочевниками свой сикль, да приносили.

— Верно. Теперь и его не будет.

— Скажи спасибо нашему великому царю Самсу-дитану за то, что он ввергнул страну в пучину смуты. Эх, был бы жив Хаммурапи...

— Тише! Тебе жизнь что ли не дорога?! Говоришь такие вещи!

— Да сейчас каждый второй такое говорит, если он не глупец и держит глаза открытыми.

Когда мы поравнялись с ними, торговцы резко прекратили беседу и, бросив опасливый взгляд на стражников, поспешно исчезли в проулке.

— Они обсуждали царя, — подметил Тиридат.

— Слышал, я не глухой, — буркнул Этеру.

— Будем задерживать?

Этеру пожал плечами:

— Попробуй. Я Его Величество не брошу, — он слегка дернул цепь и ухмыльнулся мне в лицо. — Я же не могу оставить Саргона тут одного, совсем беспомощного, — потом стражник вновь обратился к Тиридату, — за двумя кроликами погонишься, как говорится... В общем, мы их запомнили? Запомнили. Вот сдадим этого мушкену и сразу доложим о торгашах, кому следует.

— А ведь в чем-то они правы, — задумчиво произнес Тиридат.

Этеру удивленно посмотрел на него:

— Тебе-то что до этих барыг?

— Дело не только в них, — ответил Тиридат.

— А в ком еще? — грубо спросил Этеру.

— Другим тоже сейчас приходиться несладко.

— Кому это другим?

— Простым людям.

— Ну и что с того?

— Неправильно все это.

Этеру злобно крякнул:

— Я повторюсь, но... тебе какое дело до остальных? Что-то не нравится? Земельный надел царь маленький пожаловал? Рабов не хватает, аль денег?

— Несправедливо это. Все мы предстанем перед богами.

Этеру остановился:

— Жрецы поддерживают царя, значит, боги на его стороне.

— Тогда что это за боги, раз допускают такое? — Тиридат слегка осмелел и развел руками. — Нет. Не верю, что все это происходит с их молчаливого согласия. Боги на стороне правды, а не жрецов. К тому же, ты сам сказал, что последние не заслуживают доверия.

— Я не говорил такого.

— Как это не говорил? — искренне изумился Тиридат.

— Я сказал, что они недостаточно хорошо молятся богам, — огрызнулся Этеру, возобновляя шаг.

— Это почти одно и то же. Ты говоришь об их плохой работе, значит, внутри себя не доверяешь им.

Этеру вновь остановился и, даже, чуть не выронил цепь. Настолько сильно задрожали от гнева его крепкие руки. В этот момент на него страшно было смотреть. Лицо, исказившееся гримасой ярости, приобрело пурпурный оттенок. Глаза налились кровью, как у человека, страдающего бессонницей. На секунду мне показалось, что его хватит удар.

— А-г-а-а-а-а, — протянул он, — так, значит, ты у нас мыслитель. Да, Тиридат? — процедил воин, скалясь. — Ненавижу поганых мыслителей! Вечно заговариваете зубы! Копаетесь в душах, выуживая на свет дерьмо! А сами не знаете, что треплете!

— Этеру, — начал его спутник, успокаивающе поднимая руки, — после того случая с семьей, ты изменился. Ты стал... — Тиридат не сумел договорить.

Все произошло так стремительно, что я едва успел моргнуть. Вот Тиридат стоит рядом с Этеру, пытаясь снизить напряжение, а вот он уже кубарем катится на Дорогу Процессий. В воздух поднялось облако пыли. Шлем слетел с его головы и, брякнув, упал на мостовую. Удар кулака пришелся прямо в висок. Теперь же копье Этеру, словно жало потревоженного скорпиона, было направлено в шею распростертого воина.

Наблюдая эту жуткую сцену, я снова непроизвольно дернулся, слишком сильно натянув цепь.

— Не двигайся, падаль! — рявкнул в мою сторону Этеру, а затем повернулся к Тиридату. — Я предупреждал! Я предупреждал, не смей говорить о них!

— Убьешь меня? — внезапно спокойно спросилТиридат, но с побелевшим, как соль, лицом. — Тогда тебя тоже убьют. Око за око, зуб за зуб. Свидетелей целая улица.

Действительно, заинтересованных потасовкой собралось уже несколько человек. Даже пара повозок прекратила свое движение, и их возничие с интересом наблюдали за происходящим. Правда, на почтительном расстоянии — никому не хотелось попасть под горячую руку.

Этеру злобно рассмеялся:

— Думаешь, меня это волнует? Да я мечтаю попасть в загробный мир! Это позволит мне, наконец, встретиться с ней. И если плата за эту встречу — твоя жизнь... что ж, я с удовольствием ее заплачу!

Я видел, что он не шутит. Этеру и в самом деле собирался проткнуть своего товарища копьем, совершив безжалостное убийство средь бела дня на глазах у толпы. Но не это меня пугало больше всего. А то, что я останусь наедине с этим безумцем. Закованный в кандалы и без возможности бежать или защищаться. И, как раз, в сей острый момент, нестерпимое желание исторгнуть вчерашний ужин перешло границу возможного — меня вырвало прямо на мостовую.

Тем временем Тиридат тихо произнес:

— Бей чуть выше. Только сильнее. Не хочу мучиться.

Этеру занес копье для удара. Вены на руке, державшей оружие, вздулись и напоминали маленьких змей. Глаза, налитые кровью и метавшие молнии, встретились со спокойным взглядом Тиридата. Тот словно и не думал сопротивляться, будто полностью позабыв о мече, висевшем в ножнах на поясе. Сильно побелевшее лицо лежащего стражника выражало готовность. Готовность отдать душу богам, но не поднять руку на ратного товарища, пусть тот и обезумел, а глаза его застилал животный гнев. И Этеру осознал это. Видимо, та часть разума, сохранявшая здравый рассудок, сумела одержать верх.

Через несколько мгновений, показавшихся вечностью, мышцы руки, сжимавшей копье, ослабли. Он медленно опустил оружие. Его грудь начала вздыматься. Дыхание стало прерывистым, но спустя томительную минуту все кончилось.

— Послушай, тебе стоит... — начал было Тиридат, но Этеру резко его оборвал.

— Умолкни, пока я не передумал, — сказал он, подавая руку с копьем и помогая ему подняться. — Я просто не хочу, чтобы при встрече с ней явился ты и все испоганил.

Тиридат ухмыльнулся, хотя сильная бледность еще не совсем сошла с его загорелого лица. Убедившись, что ссоре конец, он поднял шлем и принялся отряхивать подол рубахи от пыли. Металлические пластины при этом слабо побрякивали.

В то же время Этеру обернулся и критично осмотрел мое плачевное состояние.

— О, боги всемогущие! — презрительно воскликнул он. — Да ты еще омерзительней, чем я думал, — с этими словами он резко дернул цепь вперед, и я кубарем покатился на камни мостовой, обдирая кожу с колен и локтей. — Пойдем. Я хочу избавиться от этого дерьма, как можно, скорее!

Под «дерьмом» Этеру имел в виду именно меня. Сомнений на этот счет не было никаких.

Глава 5

Этеменанки. Величественное семиярусное сооружение высотой более 200 локтей^[23]. Именно там, на его вершине, мудрейшие верховные жрецы общаются с богами, получают от них приказы и наставления, приносят жертвы и наблюдают за небесными светилами. Чтобы выяснить число ступенек поднимавшейся ввысь лестницы ушел бы целый день. Ибо проще простого сбиться со счета.

Но, клянусь Мардуком, в тот момент я не смотрел на это чудо архитектурной мысли, разинув рот. Нет, я плелся под палящим солнцем, еле передвигая ноги от физического и морального истощения, уставившись в каменистую поверхность очередного моста через Евфрат. Время от времени Этеру, недовольный моей скоростью, резко дергал цепи, заставляя падать на известняк. Кожа на суставах превратилась в кровавое месиво. Губы потрескались и напоминали каменистую почву во время засухи. Голова звенела, словно внутрь поместили пожарный колокол. Но мне было уже все равно. Я мечтал поскорее попасть в темницу. Ведь там знойные лучи небесного светила не смогут достать мое тело своими обжигающими пучками. Я молил Шамаша, чтобы меня казнили сегодня же — связали веревкой и бросили в реку. Так удастся, хотя бы, утолить жажду перед смертью. Чувства равнодушия и безразличия к собственной судьбе, доселе неведомые мне, накрыли сознание, как большая волна, погребающая под собой прибрежный песок.

Пройдя по мосту на другой берег, мы, наконец-то, вплотную подошли к стене, ограждавшей храмовый комплекс. Она была не так высока, как городская, но имела внушительный вид.

— Надеюсь, ты не против, если я оставлю этого мушкену на тебя? — обратился Этеру к своему спутнику.

— Ты куда-то спешишь? — спросил Тиридат.

— Мне срочно надо выпить.

— Уж кому срочно нужно выпить, так это мне, — проворчал Тиридат.

Этеру оставил реплику товарища без внимания, и тот добавил:

— Наша служба на сегодня еще не закончена.

— Для меня — закончена.

— Если командир узнает о твоем загуле...

— Тиридат, — Этеру вздохнул. — Ну, ты же у нас мыслитель. Придумай что-нибудь. Можешь даже сказать, что я попал под телегу и сломал ноги.

Тот закусил нижнюю губу и пожевал ее пару мгновений:

— А как же твой щит?

— Заберешь вместо меня.

— Если его уже не присвоил один из местных, — хмыкнул Тиридат.

Этеру равнодушно пожал плечами, глядя в сторону:

— Ну, если ему не дорога своя жизнь, то да^[24].

— Хм... верно.

— Так, заберешь или нет?

— Ты наглец, Этеру! Знаешь об этом?

Стражник сострил кислую гримасу, будто съел неспелый виноград:

— Да. Моя матушка часто так говорила.

Тиридат ухмыльнулся:

— Как же она была права.

— Хватит болтать, мыслитель. Сделаешь? — нетерпеливо повторил Этеру. — Прикроешь мою спину перед командиром? Я не забуду.

Тиридат внимательно оглядел своего товарища по оружию и, видимо решив, что тому действительно это нужно, согласно кивнул. Да и навряд ли он рискнул бы его удерживать.

— Так и быть. Что-нибудь придумаю.

— Прекрасно. Тогда увидимся, — Этеру протянул цепи Тиридату.

— Хорошо.

Суровый стражник скосил на меня взгляд, полный презрения.

— Надеюсь, тебя утопят поскорее, Ваше Дерьмище, — бросил он мне и быстро зашагал дальше по дороге в поисках ближайшего борделя.

Какое-то время Тиридат, молча, смотрел ему вслед, нахмурив брови и размышляя о чем-то своем. Мне даже на минуту показалось, что он полностью забыл обо мне. Только когда Этеру скрылся за углом улицы, ведущей на север, стражник очнулся от своих мыслей и продолжил путь. Я поплелся следом.

Подойдя к небольшим деревянным воротам, он бросил воину, стоявшему на карауле:

— Обвиняемый доставлен по приказу Верховного жреца Мардука.

Створки медленно распахнулись, и мы вошли на территорию комплекса.

Каменные стены главного храма возвышались слева от нас. Тиридат же повел меня мимо него, через аллею пальмовых деревьев вдоль стены. Вход в подземную темницу располагался шагах в ста от ворот, однако мне необходимо было сделать их гораздо больше, учитывая состояние и сковывающие ноги кандалы. Тиридат, в отличие от Этеру, не дергал постоянно цепи, старясь придерживаться мой скорости. И хотя я сквозь затуманенную голову ощущал, что ему неприятно сие общество, он старался не показывать вида и не проронил ни слова вплоть до входа в тюрьму.

Когда перед нами показалась крутая лестница, уходившая вниз и терявшаяся во тьме подземелья, Тиридат обернулся:

— Надеюсь, ты в состоянии спуститься?

Я одарил его мрачным взглядом из-под насупленных бровей:

— Даже если ты дашь мне пинка под зад, и я, скатившись носом, сломаю шею — ничего страшного. Не обижусь.

Секунду он пристально смотрел на меня, а затем кивнул и начал спуск. Я следовал за ним, шаркая ногами о каменистые ступеньки.

«Скорее. Хочу в камеру. Спать. Хотя, я же еще пить хотел. И подумать. Нет, да разорвет меня Ламашту^[25], сначала я посплю».

Когда мрак уже готов был полностью окутать нас и заключить в свои убаюкивающие объятия, показались последние ступеньки, освещенные тусклым светом факела.

Рядом с лестницей за столом из сикомора^[26] сидел местный тюремщик, с выражением лица человека, который любит причинять боль. Он ел кусок вяленой говядины, лежавшей перед ним на глиняной тарелке. Громкое чавканье гулко отдавалось в тихих и сумрачных коридорах подземной темницы.

Завидев нас, тюремщик смачно рыгнул, отложил свое лакомство в сторону и, вытирая жирные пальцы о набедренную повязку, вышел из-за стола. В свете мерцающих факелов его кривая улыбка выглядела крайне зловещей.

— Новенький? — прошелестел он.

Судя по выговору, тюремщик был не местный.

«Кассит? Нет, вроде, не похож. Крупные черты лица. Черная волнистая шевелюра, закрывающая уши и обрамляющая виски. Злобные глаза. Остроконечная бородка. Выпирающая грудь. Сильные руки со вздувшимися венами и жилистые ноги... ну, конечно. Ассириец».

Мысленно я поаплодировал прихотям судьбы — уж лучше иметь тюремщика в виде Этеру, чем ассирийца, да еще и с явными наклонностями мучителя.

— Обвиняемый, Саргон, доставлен, — отчеканил Тиридат.

Ассириец и бровью не повел:

— Спасибо вам, уважаемый муж, — звук его голоса напоминал шелест опавших листьев, — вы можете идти по своим делам. Я сделаю нужную пометку в табличке и провожу гостя до его новой опочивальни.

— Ты справишься один? — спросил Тиридат.

— Не беспокойтесь, — ответил тюремщик, снимая цепочку ключей со стены. — От меня не убежит.

Тиридат с облегчением вздохнул и передал цепи в руки ассирийца. Затем, бросив на меня прощальный и мимолетный взгляд, начал торопливо подниматься по лестнице.

«Мне почудилось, или в его глазах промелькнула жалость? Ну, еще бы! Ведь я остался наедине с этим жестоким ублюдком».

Захлестнувшая, казалось, уже навсегда, волна равнодушия и безразличия начала отходить, уступая место целому наводнению страха и отчаяния, когда я увидел осклабившуюся морду ассирийца, смотревшего на меня глазами безумца.

— Добро пожаловать в мой мир, Саргон, — зашептал он. — Я приготовил для тебя отдельные покои в этом прекрасном дворце.

Тюремщик медленно начал наматывать цепи на кулак, вплотную подходя ко мне. Сердце билось с такой скоростью, что я подумал — вот сейчас, сейчас оно разорвется, и я умру, ничего не почувствовав. Однако надеждам на быструю смерть сбыться было не суждено, и сердце продолжало отчаянно трепыхаться в груди. Тело бил озноб. Я хотел закрыть глаза, но не смог. Словно песчанка^[27], загипнотизированная гюрзой^[28], я обреченно смотрел на ассирийца. Поэтому сильный удар кулака, обмотанного цепью, наверняка надолго отпечатается в памяти. При условии, что я долго проживу.

Послышался хруст носовой кости. Кровь забрызгала лицо тюремщика, но он даже не обратил на нее внимания. С отвратительной усмешкой на тонких губах, он хладнокровно и выверено нанес еще один удар в то же самое место. Я упал лицом вниз прямо к его ногам.

«Интересно, в который раз за сегодня я оказываюсь в таком положении?».

Острая боль пронзила лицо ниже переносицы. Воздух перестал поступать через ноздри, вызывая приступ удушья. От безысходности мне пришлось втянуть затхлый воздух тюрьмы ртом, попутно затягивая вместе с ним комки залежавшейся грязи и пыли. Сильный приступ кашля тут же сковал иссушенную гортань. Перед глазами все помутилось, покрываясь завесой, как густой туман.

Сквозь тускневшее сознание, я услышал голос ассирийца, словно он находился в нескольких десятках локтей от меня:

— Не переживай, дружок. Я свое дело знаю тонко. Нет никаких причин для беспокойства. Даже если я отрублю тебе ноги, ты доживешь до суда.

Последнее, что мне удалось почувствовать, так это волок собственного тела по холодной земле, после чего сознание померкло, и меня окутала непроглядная тьма...

Глава 6

— Ну, ты доволен? — спросил я.

— Просто восхищен, — ответил Бел-Адад, проводя пухлой рукой по стене хижины. Корзинщик явно не лукавил, что льстило моему самолюбию.

— Я сделал стены потолще, чтобы тебе было не слишком жарко, а к тростнику добавил немного веток тамариска^[29] для защиты от дождя, — продолжал ненавязчиво нахваливать свою работу я, но Бел-Адад слушал в пол уха, обходя и разглядывая со всех сторон свое новое жилище.

Затем он вошел внутрь хижины и пробыл там несколько минут, после чего показался в дверном проеме с сияющей улыбкой на круглом лице, окаймленном аккуратной черной бородой:

— Превосходно, мой дорогой друг! Просто превосходно! Теперь мне не придется тратить столько времени для похода на рынок и обратно.

— Да, я помню. Ты говорил, что твой старый дом находится довольно далеко, — я усмехнулся, — ну, теперь тебя можно назвать настоящим местным вельможей. Ведь ты стал обладателем сразу двух хибар.

Бел-Адад весело рассмеялся:

— И, как подобает настоящему вельможе, я должен заплатить достойную цену. Сколько сиклей ты получил за свою самую выгодную сделку?

— Пять, — ответил я, сразу вспомнив щедрого господина, одарившего меня этой суммой за ремонт потолка и мебели.

«Ну, ты-то мне столько, все равно, не заплатишь. Откуда у простого корзинщика такие деньги?»

Бел-Адад тихонько присвистнул:

— Ого, неплохо для обычного ремесленника. Кто же таким щедрым оказался?

Я пожал плечами, пытаясь изобразить максимальное равнодушие:

— Так, один горожанин из Западного Вавилона. Я чинил ему мебель и...

— Я дам тебе шесть.

— Что, прости?

«Я не ослышался? Он сказал шесть? Шесть сиклей серебра?!».

— Я заплачу шесть, — повторил Бел-Адад, улыбаясь.

— Шесть сиклей? — я все еще не мог поверить своим ушам.

— Ну не талантов же, — вновь засмеялся корзинщик, подходя ко мне и доставая из-за пояса маленький мешочек. — Я хоть и не такой нищий, как ты думаешь, но и не настолько богат, чтобы осыпать тебя минами серебра.

С трудом сдерживая волнение, я взял протянутые монеты.

— Уговор? — спросил Бел-Адад.

— Уговор, — ответил я, пожимая ему руку. — Если, конечно, ты не передумаешь.

— Не переживай, — корзинщик ухмыльнулся своими толстыми губами, — это не в моих правилах.

***

--- Уговор... — прошептал я, приходя в сознание.

Первые мгновения мне казалось, что произошедшее всего лишь сон. На самом деле, после разговора с Бел-Ададом, я встретил Сему, мы пошли в ближайший трактир, хорошенько там накачались крепким винцом и вот, теперь я просыпаюсь у себя в хижине, с гудящей головой от чрезмерного употребления хмельного напитка. Но сильная и резкая боль в носу моментально развеяла все надежды.

Стараясь не стонать, я сел и тут же проверил ноги — к счастью, ассириец не выполнил своей угрозы. Ступни оказались на месте. Однако ничто не мешает ему утолить свою кровожадность позже.

«Кстати, а какое сейчас время?»

К сожалению, я не мог ответить на этот вопрос. Окон не было, а единственным источником света служила пара факелов в коридоре рядом с моей камерой и камерой напротив, которая пустовала. Я прислушался. Тишина. Если не считать отдаленного мурлыканья тюремщика, напевающего вполголоса песнь о Гильгамеше^[30]. Пламя слабо потрескивало. Обычно его звук приносит на душу покой. Но только не сейчас.

«Я что, один здесь сижу?»

Проверять эту догадку я не стал. Не хотелось давать лишний повод ассирийцу испробовать на мне еще какие-нибудь приемы рукопашного боя.

«Или того хуже».

Камера представляла собой глухие земляные стены, выложенные поверх обожженным кирпичом. Местами в кладке имелись тонкие трещины. Вход закрывала металлическая решетка. Также я заметил, что моя левая нога закована в кандалу, цепь от которой вела к кольцу, вмурованному в стену. Длины цепи хватало, чтобы дойти до любого угла комнаты. В остальном камера была пустой. Ни циновки, ни даже соломенной подстилки. Только голый кирпич. Зато пол, на удивление, сверкал чистотой.

«Видимо, кто-то здесь регулярно устраивает влажные уборки. Неужели ассириец? Он не выглядит человеком, помешанным на чистоте. Он выглядит просто помешанным».

Кровь из сломанного носа продолжала стекать по подбородку и далее, капая на грудь, образовывала алое пятно.

«Нужно остановить ее. Но чем? Надо было надеть рубаху, когда выходил из дома. Кто же знал?».

Я выдохнул.

«Мог бы и догадаться, что дело кончится плохо».

Мой взгляд упал на набедренную повязку.

«Нет! Есть идеи получше?»

Не давая внутреннему голосу усилить сомнения, я начал снимать с себя последний клочок одежды, как вдруг замер от поразившей меня мысли.

«Я не смогустянуть ее — дьявольская колодка на ноге не даст это сделать! Тогда порви ее! С ума сошел? Предстать перед жрецами в голом виде?»

Прокрутив в голове эту сцену, я внезапно ухмыльнулся.

«А почему бы и нет? Хоть увижу их вытянутые рожи».

Больше я не колебался — послышался звук рвущейся ткани и вот, в моих руках два примерно одинаковых куска, сильно пахнущие потом. Но я не колебался и протолкнул один из них в ноздри, задрав при этом голову. Боль усилилась. Я стиснул зубы, чтобы сдержать стон. Осторожно дотронувшись кончиками пальцев до места, куда пришелся удар цепью, ощутил кусочки содранной кожи и опухшую ткань. Однако кость вроде не выпирала.

«Возможно, мне повезло, и обошлось без открытого перелома и смещения?»

В мыслях пронеслась фраза тюремщика, брошенная им незадолго до того, как меня покинуло сознание.

«Не переживай, дружок. Я свое дело знаю тонко. Нет никаких причин для беспокойства. Даже если я отрублю тебе ноги, ты доживешь до суда».

Почувствовав укол гнева, я сжал зубы.

«Я свое дело знаю тонко».

От досады я топнул ногой. Подошва сандалии заскользила по глиняному полу, издавая шаркающий звук.

«Поганый ублюдок оказался прав. Сумел причинить боль и искалечить, не подвергая опасности жизнь».

Все еще стараясь не опускать голову, я скосил взгляд вниз и осмотрел себя. Вид оказался весьма удручающим. Прямо под стать моему самочувствию. Грудь была заляпана кровью из разбитого носа. Колени представляли собой слабо кровоточащую массу из порванных кусочков кожи. Их сильно щипало и саднило.

«Интересно, что подумает ассириец, увидев меня в голом виде? Страшнее не то, что он подумает, а что может сделать. Не хочу даже размышлять об этом. Может, я сам подам на него в суд за сломанный нос».

Мне даже удалось вяло улыбнуться в ответ на последнюю мысль.

Однако поразмышлять все-таки стоило. Но не на тему тюремщика и моих чресел, а о обо всем, что случилось за последние сутки. Закрыв глаза, я попытался сосредоточиться, погружаясь в воспоминания последних дней.

***

— Целых шесть сиклей заплатил? — восхищенно прошептал Сему, когда мы садились за стол пригородной таверны.

Заведение оказалось тесным, грязным и пропахло крысиным пометом. Но это был один из лучших трактиров за пределами городских стен, где можно разжиться дешевым вином и не отправиться к праотцам от отравления.

— Я удивлен не меньше твоего, — признался я, а затем крикнул трактирщику. — Эй, два кувшина пальмового вина сюда, — затем вновь обернулся к другу, — ты что будешь?

Сему смущенно произнес:

— Ну... это... две ячменные лепешки, две дольки зеленого лука и... это... одного соленого мангара^[31].

Я повторил, добавив еще пару порций того же для себя.

Почуяв прибыль, Укульти-Илу, полноватый трактирщик в заляпанном фартуке и жирными седыми волосами, начал быстро собирать необходимые продукты, игнорируя заказы других посетителей.

— А... это... ты его давно знаешь? — спросил Сему.

— Бел-Адада? Недели три. С тех пор, как он впервые попросил построить хижину. Раньше я его здесь не встречал.

— А где его старый дом?

— Кажется, говорил, что на окраине северного пригорода, — я нахмурил лоб, пытаясь вспомнить. — Да, точно! Именно там.

— Хм, — задумчиво хмыкнул Сему. — Я вроде не встречал похожего корзинщика с таким именем.

Я пожал плечами:

— Здесь полно разных людей. Всех разве упомнишь?

— Верно, — кивнул Сему, а затем внезапно спросил, — а зачем ему понадобился второй дом?

Я не успел ответить, так как принесли еду с выпивкой, и мы принялись уничтожать ужин. Я был крайне голоден после трудного рабочего дня, а Сему испытывал голод всегда.

— Так... зачем? — спросил он, спустя несколько минут, чавкая луком и выплевывая кости от рыбы на поднос.

— Что? — пробубнил я с набитым ртом и протягивая руку к кувшину с вином.

— Зачем вторая хижина?

— А, — я проглотил кусок лепешки и налил вина в стакан. — Ему слишком далеко ходить на рынок от старого дома. Вот и решил обустроиться поближе.

Сему перестал жевать и удивленно посмотрел на меня:

— Саргон, в том же районе есть рынок. Ну... то есть... в двух шагах от реки. Я сам продаю там зерно. Да даже от самой далекой лачуги идти всего несколько минут!

— Может, ему чем-то не нравится тот рынок?

— Глупости какие-то. Это очень хорошее место для торговли. К тому же, у нас, как раз, не хватает корзинщиков. Пару месяцев назад один из них утонул в Евфрате. Его место до сих пор пустует.

— Странно, — ответил я, залпом осушая стакан и наливая новую порцию.

— Вот-вот, — поддакнул Сему. — Так еще и заплатил шесть сиклей. Очень подозрительный тип.

— Не все ли равно? — хмель потихоньку начинал действовать. — Он заплатил за работу, а уж кто он, откуда и зачем, меня не касается.

Сему ничего не ответил, только откусил очередной кусок рыбы и стал нажевывать с задумчивым видом.

Чтобы заполнить паузу, я стал разглядывать посетителей. На удивление, их было всего трое. Первый — седой и тощий старик, лет шестидесяти, сидел в углу, опустив голову. Он угрюмо потягивал пиво из кружки. Два других — пекари. Отец и сын. Точные копии друг друга, словно вырезанные из единого куска пальмы. Только одного конкретно так потрепало время. Они живут недалеко от Западных ворот и продают неплохие хлебные лепешки. Оба уже напились до состояния риз, но продолжали пытаться залить в глотки еще немного хмеля.

Сему сидел спиной к ним, поэтому не видел, как отец, Габра-Лабру, резко встал, держа в руке стакан, и проорал:

— За царя Самсу-дитану! Чтоб он сдох! — и залпом выпил содержимое.

Сему подавился рыбой и зашелся кашлем. Старик, сидевший слева от нас, резко вскинул голову, уставившись на пекаря-отца.

Тем временем младший пекарь, Габра-Буру, также поднялся, еле держась на ногах, и торжественно крикнул:

— За царя Самсу-дитану! Чтоб он сдох! — и повторил за действиями отца.

— Да как вы смеете! — взвыл трактирщик. — Вы, жалкая пыль под ногами нашего Великого Царя! Да живет он вечно! Ничтожества! Я доложу о вас городской страже, и вам мигом отрежут языки за такую дерзость!

Отец-пекарь зашвырнул стаканом в Укульти-Илу, но промахнулся. Глиняный сосуд разбился о стенку в локте от хозяина заведения.

— Молчи, грязная крыса! — рявкнул Габра-Лабру. — Я и так отдал последние крохи царскому писцу! А тут на днях он заявляется ко мне и говорит, мол, Его Величество намерен отлить статую из чистого серебра с собственным ликом. Поэтому вы должны отдавать девять десятых от всей выручки за месяц. Девять десятых за месяц! Чтобы он воздвиг себе статую! Царь бы лучше не о статуях думал, а о хеттах! Когда они явятся сюда, то никакие статуи его не спасут!

— И пусть приходят! — заревел Габра-Буру и грохнул кулаком по столу. — Быть может, они отменят непомерные налоги, коими обложил нас этот царь, и посадят на трон достойного владыку.

— Стража! Стража! — закричал трактирщик, выбегая на улицу и размахивая сальными руками.

Отец-пекарь попытался запустить в него кувшином, но руки так сильно тряслись от выпитого, что сосуд пролетел лишь немногим дальше стола. Послышался треск разбитой посуды. На грязном полу расплылось багровое пятно.

Сему испуганно вжал голову в плечи, склонившись над тарелкой и делая вид, что с увлечением ест рыбу. Я видел, как дрожат его руки.

Внезапно ярость на лицах пекарей сменилась полным безразличием. Габра-Лабру плюхнулся на скамью, протестующе заскрипевшую под ним, и уставился отрешенным взглядом в крышку стола. Следом рухнул и Габра-Буру. Тем временем снаружи послышались возбужденные голоса и чьи-то поспешные шаги. Наверняка скоро здесь будет стража.

— Давай уйдем, — прошептал Сему.

— Ты боишься? Чего? — спокойно спросил я.

Он заерзал:

— Нас тоже могут забрать. Ну... то есть... под горячую руку.

— Успокойся, — махнул я. — Мы не высказывали ничего плохого о повелителе.

— А ты бы хотел? — вкрадчивым шепотом спросил Сему.

Сквозь охвативший его страх, я видел, насколько важен ему мой ответ. И я ответил. Честно.

—- Нет. Я не испытываю ненависти к царю. Налог с ремесла плачу исправно, благо он не тяжелый. Да и взять с меня нечего. Я простой мушкену, который пытается выживать на то, что получу. От заказа до заказа. Поэтому меня не касаются проблемы торговли или опустошение казны прихотями Самсу-дитану.

Сему быстро посмотрел в сторону выхода и, не заметив ничего подозрительного, бросил:

— Дурак.

Залпом, выпив вино из стакана, он принялся за последнюю лепешку.

— Это еще почему?

В ответ я услышал лишь бормотание, так свойственное Сему, когда он был чересчур взволнован.

— Можешь объяснить? Иногда ты выводишь меня из себя своим мямляньем, — я вылил остатки вина из первого кувшина в свой стакан.

Сему поднял глаза. В нем боролись два чувства — страх быть услышанным и желание высказаться. В ходе яростной борьбы победило последнее.

Подавшись слегка вперед, он молвил заговорщическим шепотом:

— Если упадет прибыль от внешних связей, нам придется возмещать потери за счет внутреннего рынка. Вдобавок произойдет нехватка некоторых товаров. Например, дорогого виноградного вина...

— Дорогое вино мне и так не по карману, — небрежно отмахнулся я

— ...что непременно приведет к резкому повышению цен, — пропуская мою реплику мимо ушей, продолжил Сему, — да та же древесина, без которой ты никак не можешь обойтись в своем деле, является привозным товаром. Бук, кедр, дуб. Тот же сикомор поставляют из Египта. Вот, повысят на дерево цену — что тогда? Возьмешь топор и пойдешь рубить пальмы возле Эсагилы? — Сему перевел дух, а затем добавил. — И я не говорю уже об обычных товарах, таких, как овощи, мясо или рыба. Еще немного, и ты уже не сможешь купить на сикль даже один кувшин этого пойла, — он ткнул пальцем в один из сосудов на столе, — ты это... подумай над этим.

Сему вовремя успел закончить свой монолог. Через секунду в трактир ворвались четверо стражников. Не глядя в нашу сторону, они быстро скрутили обоих пекарей и выволокли на улицу. Те даже не пытались сопротивляться. Либо оказались настолько пьяны, что уже не имели сил, либо их судьба стала им абсолютно безразлична. Снаружи доносился голос причитающего хозяина заведения.

Старик, сидевший слева от нас, тихо произнес, обращаясь ко мне:

— Твой друг прав. То, что делает Самсу-дитану, до добра не доведет.

Глава 7

Кажется, кровь перестала течь. Однако я на всякий случай сменил кусок ткани, вставив в нос вторую часть того, что осталось от набедренной повязки. Перепачканную материю я отбросил подальше в угол камеры.

«Да не в обиде будет тот, кто следит за здешней чистотой. Ну, а если это дело рук тюремщика — у него просить прощения я не собираюсь. Скорее извинюсь перед поленом, разрубив его пополам, нежели перед безумным ассирийцем».

Боль в носу сменилась с острой на ноющую. Все это время я старался дышать ртом, дабы не сделать хуже. От частого дыхания губы потрескались и пересохли. Дикая, почти нестерпимая, жажда не давала покоя.

«Не волнуйся. Ассириец сказал, что я не сдохну до суда. Значит, рано или поздно, он принесет мне воды. Или он уверен, что я смогу обойтись и без нее?...».

Голод почти не ощущался, полностью уступив место желанию испить, что угодно. Я бросил взгляд на пропитанный кровью кусок набедренной повязки.

«Нет. Пока еще не настолько. Лучше о чем-нибудь подумать. Так я смогу отвлечься от мыслей о жажде».

Я лег на бок спиной к выходу, подложив руки под голову.

У меня до сих пор не было времени на то, чтобы поразмышлять над словами Сему, которые он сказал мне тогда, в трактире.

«Когда это было? Вчера? Или уже позавчера? А, ладно. Какая теперь разница?».

Если все, что он говорил — правда, то неужели я был настолько слеп? Неужели я и вправду так эгоистичен, что думаю лишь о себе?

«Да брось. Каждый человек печется лишь о собственной шкуре. Нет. Не верю. Не хочу верить. Иначе мы бы давно превратились в дикарей. Брали что хотели. Делали что хотели. В конце концов, есть закон...».

ЗАКОН.

Я даже привстал на минуту, когда мысль вышла на этот путь. Вот почему я так спокойно отнесся к словам Сему — те пекари выступили против царя, а, значит, против закона. И я жил, не нарушая закон. Честно и справедливо.

«А справедлив ли этот закон? Что? Конечно, справедлив! Ведь если сомневаться в справедливости законов самого Хаммурапи, то в чем еще можно быть тогда уверенным? Неужели? Значит, то, что ты лежишь здесь с перебитым носом это по справедливости? Я не знаю...».

Я вновь сел, облокотившись о стену.

Сему говорил, что хижина обвалилась ночью. Но тогда почему командир стражи спрашивал меня про утро? Почему он не ответил? Хотел запутать? И откуда Сему известно, что хибара развалилась именно ночью?

«НОЧЬЮ балка, державшая крышу, сорвалась и пробила корзинщику голову! Ты построил для него эту хижину, а на следующую ночь она развалилась и убила его».

Так он мне сказал в то злосчастное утро. При этом на вопрос, откуда он знает о случившемся, Сему поведал, как шел на рынок, дабы узнать цену за продажу своей жены Анум в рабство. И шел он утром!

«Он мог услышать это от тех стражников? Сомневаюсь. Стража наверняка появилась уже позже. Да и толпа собралась утром. Почему я так решил? Да потому, что если бы она собралась ночью, то не стояла там до самого утра. А грохот падающей крыши точно переполошил бы соседей. Выходит, корзинщик действительно погиб утром, и Сему чего-то не договаривает? Или он просто, как всегда, переволновался и все перепутал? Дважды перепутал? Нет, дважды человек попутать не может. А что, если балка и вправду сорвалась ночью, а соседи просто не услышали — были пьяны или мертвецки устали? Нет, в это очень слабо верится. Прямо все соседи разом напились и устали? И тот кузнец... Урхамму. Я отчетливо видел, с какой ненавистью он смотрел на Сему. Да и после моего задержания он исчез. Доверяю ли я Сему? Разумеется. Ведь мы дружим вот уже несколько лет. Он просто обожает много и вкусно поесть, а я люблю выпить. Так, что немало вечеров мы проводили в различных питейных заведениях. Да, Сему часто ноет, трусоват и слаб духом, но повода для недоверия он мне не давал. До сегодняшнего дня».

Воспоминания откатились на несколько дней назад, когда я еще не закончил строительство хижины.

***

Я критическим взглядом оценил последнюю сложенную стену, ища наметанным взором возможные изъяны в конструкции. Не заметив ничего существенного, повернулся к готовым балкам, сложенным рядом и уже собирался начинать водружать их на крышу, как вдруг увидел Сему. Он плелся по дороге.

— Эй! — поприветствовал его я, вскинув над головой перепачканную в глине руку.

Но он не ответил.

Сему шел, ссутулившись и опустив голову. С крайне мрачным выражением лица. Я сразу понял, что произошло нечто неприятное и, бросив балку на землю,..

(«кстати, не повредил ли я ее тогда? нет, вспомнил, она была в порядке»)

...направился навстречу приятелю.

— Что с тобой? — спросил я, пытаясь заглянуть другу в глаза.

— А?

— Ты в порядке? Боги, да на тебе лица нет!

— Деньги, — прошептал он так тихо, что я с трудом уловил.

— Деньги? Какие деньги?

— Мои деньги, — он не поднимал головы, — все мои деньги.

— Успокойся. Знаешь что, давай-ка присядем. Пить хочешь?

Сему отрицательно помотал головой. Я подвел его к скамейке, пристроенной к хижине. Он грузно опустился на нее, словно мешок с пшеницей. Я присел рядом.

— Рассказывай, давай.

Потребовалось несколько минут, чтобы Сему сумел хоть частично справиться с оцепенением. Я терпеливо ждал, пока он не заговорит, участливо посматривая на приятеля.

Солнце заливало округу приятным оранжевым светом, готовясь продолжить свой путь в сторону заката. Люди сновали туда-сюда по улице, ведущей к Западным воротам, полностью погруженные в свои заботы и не обращали на нас никакого внимания. Где-то неподалеку куковала горлица^[32].

— Я не говорил тебе, что копил? — внезапно спросил он.

— Серебро? — уточнил я.

Сему едва заметно кивнул:

— Да.

— Нет, не говорил.

— Ну... это... я копил, — хмыкнул друг. — Даже больше. Я продолжал копить... как... это... делал до меня мой отец, а до него мой дед, — он поднял голову. В глазах стояли слезы. — У нашей семьи есть мечта... точнее, была мечта, — Сему содрогнулся, сделал глубокий вдох и продолжил. Я, молча, слушал, не перебивая. — Мы хотели купить дом. Хороший дом в Вавилоне, а не ютиться в этих жалких лачугах! — тут он презрительно обвел рукой ближайшие хижины. — Дед прекрасно понимал, что одной его жизни не хватит, чтобы собрать необходимую сумму. Отец умер слишком рано, и немного успел доложить к тому, что оставил после себя дед. Я откладываю... — Сему с трудом проглотил подступивший комок к горлу, — ну... то есть... откладывал уже двенадцать лет. Каждый месяц. И мне оставалось совсем немного... — он всхлипнул и умолк.

Я не стал его подгонять, решив, что Сему сам продолжит. Даже горлица на время прекратила куковать, будто заинтересованная в истории торговца зерном.

Так и случилось. Через минуту он возобновил рассказ.

— Мне оставалось совсем немного, — повторил Сему, и мрачная, даже какая-то безнадежная, улыбка появилась на его лице, — знаешь, сколько стоит вилла недалеко от Дороги Процессий?

— Нет, — покачал головой я. — Я никогда не интересовался ничем подобным, ибо в моем положении это — бессмысленные мечтания.

— Двадцать пять мин серебра, — прошептал Сему.

Я тихо присвистнул:

— Ничего себе.

— Да, — глухо поддакнул он.

— И сколько вы скопили?

— Восемнадцать мин.

Я охнул. Это было целое состояние! Разумеется, для таких людей, как мы. Жрецы, вельможи, царские писцы и прочие подобной суммы даже не заметят.

— Конечно, этих денег не хватило бы на виллу, но на хороший кирпичный дом с видом на Евфрат — несомненно. Еще бы и осталось.

— Так, что же случилось?

Он выдержал еще одну секундную паузу. По напряженному лицу Сему, я понял, насколько тяжело ему говорить:

— Ну... это... я никому не рассказывал о том, какими средствами владею, тайно храня их в одном месте... до недавнего времени.

Сему снова умолк и, на этот раз, пауза слишком затянулась. Казалось, он стремительно погружается в себя, словно утопленник в темные воды Евфрата. Горлица, как будто устав ждать, возобновила свое кукование.

Я же, выдержав пару минут, не стерпел и спросил, заставляя его выплывать обратно:

— Ты кому-то рассказал?

Он вздрогнул, словно резко пробудился ото сна, и кивнул:

— Да.

— Кому?

— Анум.

— Жене что ли?

— Да.

Я недоуменно уставился на него:

— Но зачем?

Он горько усмехнулся, а затем внезапно спросил:

— Почему ты до сих пор не женат?

Я немного растерялся, ибо не увидел связи между этим вопросом и горем Сему.

— Не знаю, — неуверенно ответил я. — Может, потому, что мне не особо это и нужно? Я неплохо справляюсь с хозяйством сам. Да и какое мое хозяйство? Соломенная циновка, горшок для каши, да инструменты. А уж если мне захочется женской ласки, то я знаю в какие места необходимо заглянуть.

— Значит, ты еще не встретил ту, ради которой пожертвуешь своей свободой.

— Почему ты мне это говоришь?

— Потому, что ты спросил «зачем?» я рассказал о тайнике Анум.

— И зачем же?

— Потому, что люблю... то есть... любил ее. А, может, ... люблю до сих пор.

— А-а-а-а, — протянул я.

«Да, это чувство мне не особо знакомо».

— Когда я увидел ее, набирающую воду из реки, обнаженную по пояс, я понял, что хочу провести остаток дней именно с ней.

«О боги, — мои глаза закатились, —я,конечно, понимаю, это все просто ужасно, но он может избавить меня от этих подробностей? Мне еще крышу делать».

— Знаю, тебе это неинтересно, — словно прочитав мои мысли, ответил Сему.

— Да нет, — учтиво возразил я, хотя внутри надеялся, что он прекратит раскрывать эту тему, и вернется ближе к делу. — Анум красивая женщина, так что я не удивлен.

Сему с благодарностью посмотрел на меня, кивнул и продолжил. Его голос то и дело прерывался от очередной волны нахлынувших чувств:

— Ну... вот, поскольку я откладывал часть денег на дом, мне приходилось урезать свои расходы... и это заметила Анум. Она постоянно заявляла, что я слишком скуп. Что другие местные торговцы живут намного лучше, чем мы. Она вечно требовала от меня новую одежду, посуду... более вкусной еды. Отчасти, жена была права. Я действительно живу... жил экономно. Даже осла в хозяйство не купил. А ты сам понимаешь. Вьючное животное в моем деле еще как пригодилось бы. В общем, я скупился. По понятным причинам. И она имела право... заслуживала большего. Поэтому я признался, что скопил эту сумму, а когда она не поверила, показал тайник.

Я уже догадался, что произошло потом, но, все же, спросил:

— Думаешь, это она взяла деньги?

— Я не думаю. Я знаю. Вчера я застал ее на месте, когда Анум забирала последние сикли.

— Но куда она могла потратить такую сумму?

— О, и на сей вопрос я прекрасно знаю ответ! — кулаки Сему непроизвольно сжались. В глазах появился яростный огонек, так не свойственный его простодушному и слабому нраву.

Мне даже стало немного не по себе.

Стараясь, чтобы голос звучал ровно, я спросил:

— Куда же?

— Прости, Саргон, — он отрицательно покачал головой, — но я должен сам во всем разобраться прежде, чем решусь все тебе рассказать до конца, — Сему внезапно поднялся.

Я встал следом:

— Нет уж. Раз начал, то выкладывай полностью. Без утайки.

Но Сему проигнорировал мой ответ. Лишь улыбнулся и бросил:

— Я продам ее, Саргон. Я продам ее в рабство. «Если жена расточительна, то муж может продать ее в рабство» — так, кажется, звучит этот закон? — он засмеялся. — Всю сумму я, конечно, не отобью, но, говорят, за красивую танцовщицу-наложницу платят очень большие деньги. Ну... это... я пойду. Узнаю точно, сколько мне предложат за нее богатые писцы, а, может, и какой-нибудь жрец возьмет в храм любви. С ее-то великолепной грудью и пышной задницей, — его смех перешел на истерические нотки, и я всерьез начал опасаться, не повредился ли он умом?

— Представляю лицо Анум, — хихикал Сему, — когда скажу ей, что продал ее в храм, и теперь она обычная шлюха! Быть может, даже навещу ее как-нибудь и оставлю пяток сиклей за ночь. В знак своей щедрости.

— Сему...

— Увидимся позже, — и он, продолжая истерично посмеиваться, направился в сторону города, оставив меня в полной растерянности.

***

Я вновь вернулся к тому злосчастному утру, когда Сему колотил руками в дверь. После того, как с его губ сорвался рассказ о случившемся с Бел-Ададом, в моей голове пронеслось некое мимолетное воспоминание. Но в силу обстоятельств, внезапно свалившихся на меня, я не смог тогда его уловить. И вот теперь, роясь в кладовой собственной памяти, я сумел-таки схватить за хвост ту мысль, которую упустил в прошлый раз.

«Он сказал, что шел узнавать цену за Анум. Но разве тогда, в день нашего разговора о деньгах, он не отправился именно за этим? Возможно, в тот день он так и не добрался до места назначения. Это было бы неудивительно, учитывая его душевное состояние. Ведь так?»

Однако, чем больше я размышлял о Сему, тем крепче становилась моя уверенность в том, что он как-то замешан в этом деле. А я — я просто ищу оправдания. Ибо не хочу верить, что мой близкий друг причастен к убийству корзинщика.

«Сему... Сему... какую роль ты сыграл во всем этом?».

С моих губ сорвался тяжкий вздох.

«Вообще, что мне известно? Бел-Адад попросил построить ему новую хижину, чтобы удобнее было добираться до рынка. Но Сему утверждает, что в этом не имелось никакой надобности. Затем Анум, по словам того же Сему, украла у него восемнадцать мин серебра. Просто мифическая сумма. Снова же со слов Сему. И он решил продать ее в рабство, в тот же день направившись узнавать цену. Потом Бел-Адад заплатил мне шесть сиклей за работу над хижиной — весьма щедрая плата для простого корзинщика. Но мне было все равно, откуда у него столько серебра. Вдруг тоже копил? Главное деньги были мои. И я не преминул хорошенько попировать, захватив своего торговца-приятеля, дабы слегка развеселить его. Поднимать тему его отношений с Анум в тот вечер мне не хотелось. Да и не мое это дело, по правде говоря. А на следующий день он заявляется и утверждает, что корзинщик мертв. Убит ночью балкой. Командир стражи не говорит ни слова о подробностях произошедшего и передает меня в руки жрецам».

Зачем в действительности Бел-Ададу вторая хижина?

Откуда у него столько денег?

Откуда Сему знает, что корзинщик убит ночью?

Куда он шел в то утро на самом деле?

Почему исчез с места преступления?

Почему обычным корзинщиком интересуются жрецы?

Врет ли Сему?

И если врет, то где именно и почему?

Как отличить правду ото лжи?

Вопросы, вопросы, вопросы. У меня было слишком мало знаний, чтобы дать на них ответы.

Отдаленные крики и возня прервали мои тяжелые размышления.

Откуда-то из коридора доносились голоса:

— ...имеете права! Я почетный торговец, вам это так... — возмущенная тирада прервалась сдавленным криком.

— Я же сказал, закрой рот, пухлячок, — о, этот шелестящий голос мне не забыть никогда, — или я помогу тебе прикусить язык.

Убрав ткань от носа и не заметив на ней кровавых пятен, я быстро скомкал ее. Затем ловким броском отправил кусок в тот же угол, куда ранее улетела первая часть набедренной повязки.

Тем временем из-за поворота показался тюремщик. Он волочил за собой человека, держа прямо за горло. К моему удивлению, на пленнике не было никакихоков. Узник держался за губы. Сквозь пальцы сочилась маленькая струйка крови. Ассириец, не обращая внимания на мычание нового заключенного, отворил камеру, что напротив меня, и швырнул бедолагу на сверкающий пол.

— Сиди молча. А будешь скулить, я выдеру тебя, как собаку, — сказал тюремщик, запирая клетку.

Спустя секунду он добавил:

— Надеюсь, ты дашь мне повод для этого.

Затем ассириец повернулся ко мне и, быстро окинув взглядом, хмыкнул:

— Решил позагорать? Правильно. Солнце здесь жаркое, и ночью не заходит за горизонт. Да тут даже два солнца! — он указал на факелы, горевшие в коридоре, и загоготал. Звук смеха тюремщика отражался от кирпичных стен подземелья, усиливая его зловещий тон.

Я же сидел неподвижно, лишь мечтая о том, чтобы он поскорее убрался отсюда и не начал что-либо мне резать или ломать.

— Ты, небось, пить хочешь? — насмеявшись вдоволь, поинтересовался тюремщик.

Меня мучила жажда. Безумная жажда. Она просто сводила с ума. И только невероятное усилие воли позволяло до сих пор ее терпеть. Но я твердо решил для себя, что лучше умру, нежели стану молить о воде.

Ассириец оскалился:

— Вижу. По глазам вижу, что хочешь.

Он резко развернулся и скрылся, завернув за угол. Я опрометчиво понадеялся, что тюремщик оставил меня в покое.

Как жестоко пришлось ошибаться.

Уже через минуту ассириец появился вновь, держа в левой руке глиняный кувшин. Подойдя поближе, он остановился возле прутьев решетки, за которой сидел я. Выражение его глаз выдавало предвкушение от новых издевательств.

— Помнишь, я сказал, что не дам тебе сдохнуть до суда? — вкрадчиво произнес он. — Ну, так вот, сейчас я утолю твою жажду. Этого нектара хватит, чтобы ты протянул какое-то время, — с этими словами он стянул с себя набедренную повязку и подставил кувшин прямо под детородный орган. Послышалось журчание мочи, и лицо тюремщика расплылось в блаженной улыбке.

Представшая перед взором картина вызвала у меня приступ тошноты, хотя казалось желудок я опустошил еще на Дороге Процессий.

Облегчившись, он тряхнул причиндалом и просунул кувшин сквозь решетку.

— Угощайся, — злорадно произнес ассириец, ставя сосуд на пол.

Он явно ждал какой-то реакции, но я, предвидя нечто подобное, и бровью не повел. Лишь молил Мардука, чтобы этот потомок Ашшура^[33] оставил меня в покое.

— Неблагодарная тварь, — наигранно осуждающе произнес тюремщик, натягивая набедренную повязку и скрывая свое достоинство. — Я принес тебе лучшее аккадское вино, а ты даже не хочешь попробовать.

Несколько секунд он внимательно смотрел на меня своими прищуренными, жестокими глазами, а затем, ехидно ухмыльнувшись, развернулся и направился в сторону входа. Ассириец снова мурлыкал под нос сказание о Гильгамеше. Только на этот раз в его голосе отчетливо звучало злорадство.

Я взглянул на кувшин, что он оставил на полу моей темницы. Едкий запах свежей мочи ударил в ноздри. Несмотря на боль в сломанном носу, мне не удалось сдержаться, и я поморщился.

«Ну, уж нет. Клянусь Мардуком! Пусть лучше я умру от жажды в этой дыре, нежели доставлю тебе подобное удовольствие, ассирийский ублюдок».

С этой мыслью, я отвел взгляд от сосуда. Жажда становилась все нестерпимее.

Глава 8

— У тебя нос сломан, — подметил мой сосед из камеры напротив.

— Ты поразительно догадлив, — хмыкнул я, осторожно ощупывая переносицу.

Костоправом я не являлся, но, вроде, смещения не было. Область вокруг удара сильно распухла и покраснела, превращая мой нос в подобие корнеплода дикой свеклы. От прикосновения боль слегка усилилась, так что я решил оставить поврежденную часть лица в покое.

Мой собеседник вплотную приблизился к двери клетки. Тусклый свет факелов озарил круглое бородатое лицо, и тут я узнал его. Это был один из тех торговцев, что встретились мне по пути к Эсагиле, когда Этеру и Тиридат вели меня в кандалах по Дороге Процессий. Тиридат еще предложил задержать их, поскольку они обсуждали царя и выказывали недовольство им. А вот меня, кажется, он не признал. Честно говоря, я и сам с трудом узнал бы себя. Разбитый нос, окровавленное лицо, спутанная борода, кровавые ссадины на локтях и коленях, глубокое чувство духовного и физического истощения. Собеседник же выглядел почти в точности, как в тот раз, если не считать распухшей губы и багряного пятна под ней.

— Почему ты здесь? — спросил торговец.

— Преступление государственного уровня, — монотонно повторил я за посланником жрецов и иронично ухмыльнулся.

— Интересно, — загадочно произнес он. — И что же ты сделал?

— Убил корзинщика.

Я увидел, как вылупились от изумления его глаза, и издал смешок:

— Слушай, я сам не знаю, что происходит, так что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут.

— Понятно, — протянул он.

— Ты-то по какой причине здесь?

Он криво улыбнулся в ответ:

— Преступление государственного уровня.

Я хотел засмеяться, но из пересохшего горла вырвался лишь невнятный кашель:

— Что, имел неосторожность поругать царя?

— Как ты узнал? — насторожился торговец.

— Просто догадался, — мне было лень объяснять, — я часто слышу в последнее время в сторону повелителя всякие гадости.

— Есть за что, — буркнул тот, садясь возле решетки. — Давно ты здесь?

— Не знаю. Сейчас день или ночь?

— Когда меня спускали сюда, то солнце уже зашло, но еще не стемнело.

— Значит, я нахожусь тут около шести часов.

— Выглядишь так, словно провел в темнице шесть месяцев.

— Спасибо.

Наступила пауза, которую прервал торговец:

— Мое имя Эшнумма.

— Саргон.

— Вельможа?

— А, что, похож?

— Да, не очень.

— Я ремесленник. А ты?

— Торговец. Вожу караваны в Аншан^[34].

— Чем торгуешь?

— В основном продукты, — Эшнумма сдвинул брови, — финики, масло и зерно.

Я участливо кивнул и из вежливости поинтересовался:

— Только продаешь?

Он притворно насупился:

— Обижаешь, Саргон. Я ведь не какой-нибудь мелкий купчишка.

— Прости, — я виновато улыбнулся.

— В Эламе я приобретаю медь и серебро, Сам, наверное, догадываешься, насколько ценны эти ресурсы?

Я понимающе кивнул:

— Медь для оружия. Серебро — деньги, украшения, посуда.

— Причем, украшения и посуда не для простых смертных, — поднимая указательный палец, добавил Эшнумма, — жрецы, вельможи и прочие знатные особы готовы щедро платить за подобные вещи.

— Наверное, торговля приносит много сиклей.

— Приносила, — быстро помрачнел он, — до сегодняшнего дня.

С моих уст уже была готова сорваться фраза о разрыве торговых связей с касситами и Эламом, которую я ненароком подслушал, проходя по Дороге Процессий, но вовремя прикусил язык. Не хотелось навлекать на себя еще больше подозрений со стороны торговца. Вдобавок меня накрыл очередной приступ сухого кашля и, когда он закончился, разговор немного сменил тему.

— Ты действительно убил корзинщика? — спросил Эшнумма.

— Нет, — ответил я через паузу.

После всех воспоминаний и раздумий, я стал полностью уверен в этом. Прокручивая в голове, раз за разом, процесс постройки хижины, мне не вспомнился ни один хоть мало-мальский изъян.

«Потому, что его попросту не было».

— А я и в правду критиковал царя, — мрачно пробормотал торговец.

— Прости, я далек от всего этого, — из моих легких вырвался слабый вздох, — но если ты меня просветишь, то буду благодарен.

Изнуряющая жажда, приглушенная глубокими размышлениями, вновь напомнила о себе. А думать уже не хотелось. Поэтому диалог с торговцем позволял отвлечься и скоротать время.

«Оно и вправду течет здесь слишком медленно».

О кувшине с «аккадским вином» я даже не вспоминал.

— Дела плохи, — после небольшой паузы начал Эшнумма. — Если в городе еще с трудом сохраняются порядок и спокойствие, то на местах все обстоит намного хуже. По слухам, жители Мари^[35] готовят открытое восстание против Самсу-дитану, — он вздохнул, а затем продолжил, — это и неудивительно. Хетты уже подчинили Ханигальбат^[36], вплотную приблизившись к нашим границам. Как раз, в районе Мари. А жители этого города всегда славились стремлением к независимости еще со времен шумеров^[37]. Но они не стали бы так открыто выказывать неповиновение, если не решение Самсу-дитану поднять налоги. Царь объяснил это необходимостью возместить упадок доходов от торговли, и люди, возможно, смогли смириться с несладкой участью. Только вот он начал строить себе статуи из чистого серебра, да усиливать поборы. И Повелитель даже не пытается хоть что-то предпринять, дабы улучшить положение — он сутками пьет вино, ездит на охоту и развлекается среди многочисленных наложниц.

— А торговцы из-за нехватки товаров поднимут цены, — добавил я, вспомнив слова Сему.

— Верно, — согласился Эшнумма, с интересом взглянув на меня. — А ты говорил, что далек от государственных дел.

— У меня друг торговец зерном.

— Интересно. Как его имя?

— Сему.

— Хм. Не слышал о таком.

— Он из Северного пригорода.

— Тогда не удивительно. Мне там бывать не приходилось.

— Не удивительно, — повторил я за ним.

Мы замолчали. Ассириец прекратил мурлыкать песнь о Гильгамеше, и теперь только потрескивание факелов на стенах нарушало повисшую тишину.

Слова торговца заставили меня всерьез призадуматься. Если все, что он мне сказал — правда, то положение Вавилона было незавидным. Повышение налогов, упадок торговли, разрыв соглашений с соседними государствами, расширение влияния Хеттской державы вплоть до границ Мари, недовольство жителей — все это могло привести...

«К войне, — промелькнуло у меня в голове. — Что может быть страшнее войны? Не дай, Шамаш, ей случиться!».

— О чем ты думаешь? — спросил Эшнумма.

— О войне, — мрачно ответил я.

— Все верно, — молвил пленный торговец, взъерошивая руками волосы. — Чувствую, она не за горами. Я вот только не знаю, что произойдет раньше — восстание мушкену или вторжение хеттов? Скорее всего, первое. Наши враги не дураки и наверняка догадываются о внутреннем положении Вавилона. Так, что когда начнется бунт, они возьмут город голыми руками.

— Наверное, мы этого уже не увидим, — кисло улыбнулся я, но Эшнумма не слышал. Он полностью погрузился в думы, оставив меня наедине с самим собой.

Глава 9

Звук шагов в коридоре подземной темницы буквально вытащил меня из полубредовых воспоминаний, смешанных со сновидениями. Вернувшись из забытья, я ощутил дикое жжение и сухость внутри. Оказывается, я сам не заметил, как после разговора с Эшнуммой, погрузился в сон. Видимо, организм решил таким способом притупить невыносимую жажду.

«Сколько я проспал? День? Несколько часов? Несколько минут?».

Я сел, вновь прислонившись к холодной стене, пытаясь прояснить голову, но мозг категорически отказывался включаться, наполняя сознание подобием дурмана.

Когда перед дверью в камеру показался ассириец, я не сразу сообразил, что он был не один. Невероятным усилием воли, я заставил-таки немного разогнать туман перед глазами и, наконец, разглядел второго человека. Им оказался мой старый знакомый конвоир Тиридат.

— Воды... — хотел сказать я, но вместо своего голоса услышал лишь сиплые звуки, а затем зашелся кашлем.

— Что он сказал? — спросил Тиридат.

— Исходя из моего опыта общения с узниками, — начал отвечать ассириец с видом учителя, — он просит воды.

— Тогда почему ты не дал ее?

Тюремщик изобразил на лице удивление:

— Как же не дал? Обижаете, господин. Вон, целый кувшин стоит!

— Открывай, — тихо произнес Тиридат, указывая на дверь.

Загремела связка ключей, один из которых повернулся в замке. Затем лязгнула дверь, и камера отворилась.

Сознание вновь начало затуманиваться и, сквозь молочную пелену, я услышал голос Тиридата:

— Это же моча!

— А даже если и так, господин?

— Это не вода, — Тиридат, судя по резким ноткам в голосе, испытывал легкое раздражение.

— Ошибаетесь, о, благородный муж. Это вода. Только переработанная.

«Вот бы он выплеснул этот кувшин ему в лицо!».

Но Тиридат ничего подобного не сделал, а лишь отодвинул сосуд в сторону:

— У него нос сломан.

— Да? Это так печально.

— Ты не имеешь права наносить увечья узникам.

— Побойтесь Шамаша, господин! Неужели вы думаете, что это я? Должно быть, он упал, запутавшись в собственной цепи! Она вон, какая длинная. Ну, и грохнулся носом об пол.

«Хорош ассириец, ничего не скажешь. И попробуй теперь докажи, что это не я себе нос разбил. Интересно, а если бы он и впрямь мне ноги отпилил, как бы оправдался? Что я подцепил заразу, и ради спасения жизни заключенного герой-тюремщик пошел на риск?».

Стражник обратился ко мне:

— Идти сможешь?

Я начал вставать, медленно, держась правой рукой за стенку. Гул в голове нарастал.

«Как шум прибоя? Так это, кажется, называют торговцы с юга?».

Сделав глубокий вдох, я выпрямился. Все двоилось перед глазами, то соединяясь во едино, то вновь разбегаясь в стороны. Туман снова начал сгущаться перед ними. Я не видел, как была снята одна цепь и надета другая. Только чувствовал, что заковали мне лишь руки. Видимо, рассчитывая на то, что у меня нет сил на попытку побега.

«Что ж, они совершенно правы».

— А набедренная повязка? — поинтересовался Тиридат у ассирийца.

Тот возмущенно воскликнул:

— Господин, только не говорите, что считаете, будто я взял! Поверьте, у меня нет за столом алтаря, где я поклоняюсь грязным тряпкам чужих людей. И я не приношу в жертву испражнения.

Тиридат не ответил. Еще в тот миг, когда он привел меня сюда, я видел по его лицу, что тому не хочется связываться с тюремщиком.

«У тебя же меч. Просто проткни этого ублюдка!».

Но я прекрасно понимал, что он этого не сделает. Я всего лишь жалкий мушкену.

— Пошли.

Мои ноги медленно двинулись вперед, временами натыкаясь на стены. Тиридат выполнял сейчас скорее роль поводыря, нежели конвоира.

— Да хранят тебя боги, Саргон, — услышал я голос Эшнуммы, но не ответил, ибо все равно не смог бы. Во рту не осталось и капли влаги.

За моей спиной раздался шелестящий шепот тюремщика, вполголоса напевающего известные строки:

Глава 10

Свое шествие до зала суда я помнил урывками. Какая-то часть пути осталась в памяти, а другая была полностью стерта, словно табличку для письма покрыли свежим слоем глины. Проход по коридору темницы в сторону выхода — пустота. Подъем по лестнице — снова пустота. Но вот сам выход на солнечный свет, чувство невыносимой рези в глазах от ярких лучей, такое, что пришлось сильно зажмуриться, ибо я опасался потерять зрение — это помню отчетливо. Видимо, настолько сильными оказались боль и страх в тот момент. А затем снова пустота. Гнетущая, неумолимая пустота, которая начала рассеиваться лишь тогда, когда я почувствовал. Почувствовал этот запах. Блаженный аромат. Я даже поначалу не поверил. Решил, что мне снится очередной бредовый сон. Но запах не улетучивался. Не проходил. И тогда я рискнул разомкнуть веки. Туман рассеялся, и я обнаружил, что сижу на скамье за небольшим деревянным столом. Руки по-прежнему сцепляли кандалы. Но все мое внимание было приковано к нему — кувшину. Небольшого размера, с нанесенным черной краской узором антилопы, он стоял посредине стола, молчаливо маня к себе, словно вавилонская блудница. И я не смог противиться искушению. Резко наклонившись вперед и скребя цепями по дереву, мои руки схватили драгоценный сосуд. С безумными глазами, я поднес кувшин к пересохшим губам. В горло полилась долгожданная жидкость, а из глубин моих недр вырвался стон удовольствия. Живительная влага разлилась по внутренностям, заставляя отступить мучительное жжение.

«Богатство слаще воды» — услышал я однажды от какого-то вельможи.

Сейчас, в сей сладостный момент, я готов был расхохотаться ему прямо в лицо.

Полностью утолив мучившую жажду, и опустошив кувшин примерно на половину, я довольно крякнул и осмотрелся. Сосуд поставил обратно на стол, однако установил его рядом с собой, готовый в любой момент вновь жадно припасть к его краям.

Я находился в широком прямоугольном зале, стены и высокий потолок которого были выложены из обожженного кирпича, покрытого синей глазурью. Все стены украшали барельефы желтых львов, горделиво вышагивающих в одном направлении. На полу расстилался узкий красный ковер. Напротив меня у другой стены стояли стол и скамья, точь-в-точь такие, за которыми сидел я. Однако они пустовали. А вот длинный деревянный стол из прочного дуба с барельефом золотого быка, стоявший по правую руку от меня на небольшом возвышении, отнюдь не был таким пустым. За ним на фоне широкого окна, сквозь которое прорывался солнечный свет, расположились четыре человека. Гладковыбритые, чистые и ухоженные лица со сверкающими лысыми головами. Пытливые глаза направлены в мою сторону, и в них сквозит примесь любопытства и презрения. На всех четверых одинаковые светлые рубахи безупречной чистоты и рукавами до локтей. Нижнюю часть их одеяний я рассмотреть не мог, ибо они скрывались под столом. То, что это были жрецы Эсагилы, я догадался почти сразу. Однако самого Верховного жреца, судя по всему, среди них не было, что меня не слишком удивило. У него наверняка есть занятия поважнее, нежели выслушивать дело жалкого оборванца.

Рассматривая каждую мелочь окружения, я не сразу заметил, что позади меня стоят два вооруженных стражника в пластинчатых доспехах и мечами на поясах. Один из них держал в руках цепи от кандалов. Их лица были полностью непроницаемы, а взгляд упирался в стену напротив.

— Полагаю, мы можем начинать, — донесся до меня голос одного из жрецов, отдаваясь эхом от стен, — да благословит Шамаш этот справедливый суд! — торжественно добавил он.

Я повернулся в их сторону.

Крайний слева жрец взял в бледные руки стиль^[39] и, вращая его между пальцев, произнес:

— Поскольку, у погибшего не оказалось никаких родственников или близких, мы начнем с допроса обвиняемого, — он покосился на меня, а затем спросил, — имя?

«Они что, не знают? Или это правила такие?».

— Мое? — на всякий случай уточнил я и сразу же пожалел об этом.

Один из стражников с силой ударил меня головой о стол. Перед глазами вновь пошли круги, но я так часто получал по голове последние несколько дней, что уже начинал к ним привыкать.

— Имя? — повторил жрец.

— Саргон, — ответил я, держась за лицо руками.

— Кто ты, Саргон?

— Ремесленник, — пробубнил я сквозь ладони.

— В чем заключается твое ремесло?

— Я строю глиняные хижины, чиню мебель, занимаюсь плотнической работой.

— Где твой дом?

— На окраине Западного пригорода.

— Знаешь, почему ты здесь, Саргон?

— По обвинению в убийстве корзинщика, — ответил я, опуская руки и вновь получая удар о стол.

— Ты решил поиздеваться над нами, мушкену? — голос жреца оставался холодным и спокойным.

— Нет, клянусь Шамашем! — простонал я, мысленно вознося хвалу богам, что не задел сломанный нос.

— Тогда я повторяю еще раз. Ты знаешь, почему ты здесь?

Мне никак не приходило в голову, как следует ответить на вопрос. И дело тут даже не в том, что она туго соображала из-за постоянных ударов. Ведь если я тут не из-за корзинщика, то из-за чего?

Облизав губы, я, спустя несколько секунд, нашел, казалось, единственно верный вариант продолжения диалога:

— Возможно, достопочтенные жрецы снизойдут до жалкого смертного и скажут, по какой причине я здесь оказался?

Люди, сидящие за столом, переглянулись.

— Обвиняемый пытается водить нас за нос и уйти от ответственности, Кашшур, — буркнул крайний справа жрец.

При упоминании этого имени, я вздрогнул.

— Ваша Лучезарность? — беззвучно прошептали мои губы.

«Значит, Верховный жрец все-таки здесь! Но зачем?».

Меж тем губы Кашшура дернула едва заметная усмешка.

Он отложил стиль и посмотрел мне прямо в глаза:

— Ты здесь по обвинению в убийстве, — начал он, медленно выговаривая каждое слово, — но не корзинщика. Н-е-е-т. Мы не рассматриваем дела простолюдинов. Этим занимаются местные рабианумы. Ты просто обязан сие знать, — тут Верховный жрец сделал паузу и слегка прищурил свои карие глаза, — ты обвиняешься в убийстве храмового писца.

Даже если бы сейчас в окно заглянул Адад^[40], усмехнулся и метнул в меня молнией, я не был бы так поражен, как от слов Кашшура. Я сидел, разинув рот, и не в силах выдавить из себя хоть слово. Да что слово. Звук!

— Ты признаешь свою вину, Саргон?

— А... я...

Глаза Кашшура еще больше сузились:

— Ты признаешь свою вину?

— Нет! — ко мне вернулся дар речи.

Я даже попытался встать, но жилистые руки стражников тут же усадили меня обратно на скамью.

— И я не знаю никакого писца Бел-Адада! Я знаю корзинщика Бел-Адада!

— Я правильно понимаю? — Верховный жрец вновь взял в руки стиль, — ты не признаешь свою вину в убийстве писца?

— Я же сказал вам, что не знаю никакого.... — мой голос сорвался на крик, после чего последовало очередное соприкосновение со столом.

На этот раз везение кончилось, и удар пришелся прямо на место перелома. Я взвыл, закрывая лицо руками. Слезы обиды и боли потекли по осунувшимся щекам.

— Как смеешь ты, ничтожный мушкену, повышать голос на совет жрецов? — его спокойный размеренный тон, отдающий твердыми нотками, не изменился ни на йоту.

Я молчал. Разум отчаянно искал выход из сложившегося положения, но не находил. Из носа вновь засочилась кровь.

— Полагаю, это можно трактовать, как отказ сознаваться в содеянном, — молвил Кашшур, придвигая к себе глиняную табличку и делая на ней какие-то пометки, — тогда мы можем начать заслушивать показания свидетелей, — он поднял голову, — стража! Пригласите первого.

Один из воинов, тот, который был освобожден от поручения удерживать цепи оков, двинулся к дверям зала. Я же поднял голову вверх, прижав пальцы к ноздрям, пытаясь остановить кровотечение.

«Ну и досталось же моему носу за сегодня!».

Створчатые деревянные двери распахнулись, и в зал вошел человек средних лет, невысокого роста и в потрепанной белой рубахе, заправленной в такую же потрепанную выцветшую набедренную повязку, свисающую до колен. Ноги были обуты в кожаные сандалии. Виски покрывала легкая седина, а загорелое морщинистое лицо свидетельствовало о том, что этот человек слишком много времени проводит на солнце. Кажется, я узнал его. Он был соседом корзинщика Бел-Адада. Хоть лично мы не знакомились, пару раз я пересекался с ним во время строительства хижины. Насколько мне известно, он постоянно работал в поле на оросительных каналах к югу от города.

Сосед корзинщика остановился в десяти локтях от стола жрецов и поклонился по пояс:

— Приветствую благословенный совет жрецов! Да хранят вас боги!

— Назови себя, — приказал Кашшур.

— Ариду, Ваша Лучезарность.

— Кто ты, Ариду?

— Свободный крестьянин, господин.

— Чем ты занимаешься?

— Я работаю в поле на оросительных каналах к югу от города. Помогаю выращивать пшеницу и ячмень.

— Где твой дом?

— В Западном пригороде, господин. Возле дороги, ведущей к воротам.

— Ты знаешь обвиняемого, Ариду?

Он бросил на меня беглый взгляд, потом повернулся к совету:

— Да, знаю, достопочтимый жрец.

— Откуда ты его знаешь?

— Этот ремесленник строил хижину моему соседу. Я часто видел его за работой.

— Имя соседа?

— Бел-Адад, — тут Ариду сделал грустное лицо.

— Ты знаешь, кем был Бел-Адад?

— Да, господин, он был храмовым писцом.

— Корзинщиком! — загнусавил я. — Он был корзинщиком! О, великие жрецы, этот человек либо врет, либо ошибается!

Ариду осуждающе покосился на меня.

Кашшур повернул голову в мою сторону:

— У тебя есть свидетели того, что убитый являлся корзинщиком?

— Он сам мне об этом сказал!

— К сожалению, спросить его мы уже не сможем.

Я ткнул пальцем в Ариду:

— А откуда он знает, что Бел-Адад был писцом?

Верховный жрец перевел взгляд на свидетеля и вопросительно поднял брови.

— Мне об этом сказали, — спокойно ответил Ариду.

— Кто тебе об этом сказал? — поинтересовался Кашшур.

Ариду внимательно посмотрел на совет жрецов и, после одобрительного кивка Верховного жреца, ответил то, от чего я чуть не рухнул со скамьи:

— Вы.

— Совет жрецов поведал тебе сведения о храмовом писце Бел-Ададе?

— Да, господин.

Я сидел, будто огретый по темечку обухом топора, ошарашено наблюдая за происходящим.

— Изволь объяснить, — потребовал Кашшур.

— Да, Ваша Лучезарность, — Ариду кашлянул в кулак. — Около двух недель назад я получил от верховного совета Эсагилы задание тайно присматривать за писцом Бел-Ададом.

— Ты состоишь на службе Храма Мардука?

— Да, господин, имею такую честь.

— Тебе сообщили причину слежки?

— Нет, Ваша Лучезарность, не сообщили.

— Что тебе удалось узнать?

— Писец Бел-Адад заказал постройку хижины у этого человека, — тут Ариду кивком указал на меня, — а также нередко общался с местными жителями и передавал им деньги.

— Деньги?

— Да, господин.

— Ты можешь назвать точную сумму передаваемых средств?

Ариду покачал головой:

— Нет, господин Кашшур. Опасаясь быть замеченным, я старался держаться подальше от храмового писца. Могу лишь утверждать, что речь шла о горсти серебряных сиклей.

— Сможешь привести пример передачи денег Бел-Ададом другим лицам?

— Да, Ваша Лучезарность. Я своими глазами видел, как храмовый писец передает деньги пекарю Габра-Лабру, живущему недалеко от Западных ворот.

— Тот самый пекарь, которого задержали за оскорбление Его Величества Самсу-дитану?

— Да, господин.

— Когда это произошло?

— На следующий день, после того, как царский сборщик налогов забрал у пекарей девять десятых их заработка за месяц.

Кашшур сделал очередную запись в табличке. Я же продолжал следить за происходящим с ничего не понимающим видом.

«Выходит, Бел-Адад и вправду был писцом. Тогда нет ничего удивительного в том, что он заплатил мне целых шесть сиклей серебра за работу. Для храмового писца это сущая мелочь. Но что он делал в бедняцком пригороде, шакалы меня подери?».

— Ариду, — обратился к свидетелю Кашшур.

— Да, господин?

— Имеешь ли ты еще что-либо сказать?

— Нет, господин.

— Можешь идти, — разрешил Верховный жрец.

Отвесив низкий поклон, Ариду развернулся и быстрым шагом направился к выходу, вышел из зала.

— Пригласите следующего свидетеля.

Кровь перестала сочиться из носа, так что я смог принять нормальное положение и с интересом смотрел в сторону дверей. На этот раз в проеме показался воин в пластинчатом доспехе и шлеме-шишаке, но без оружия. Я сразу узнал этот холодный пронзительный взгляд голубых глаз. И эту ухоженную безукоризненную бороду — командир стражей, задержавших меня в то злосчастное утро.

Тот с точностью повторил церемонию приветствия предыдущего свидетеля, только поклон его был куда более скромным.

Последовал очередной вопрос от жреца:

— Назовите себя.

— Эмеку-Имбару, Ваша Лучезарность.

— Ваше положение?

— Командир отряда городской стражи из десяти человек.

— Где ваш дом, командир?

— Мой дом — Вавилон, — спокойно сказал тот.

Услышав такой ответ, Кашшур слегка приподнял левую бровь, однако продолжать допрос на эту тему не стал:

— Вы знаете обвиняемого?

— Знаю, досточтимый жрец, — командир даже не смотрел в мою сторону.

— Откуда вы знаете его?

— Он прибыл на место преступления, заявив, что построил дом для убитого.

— Он признался в убийстве?

— Нет. Лишь в том, что соорудил хижину.

— Обвиняемый сообщил вам, где находился в момент совершения преступления?

— Да, господин. По его же словам, он находился у себя дома.

— Доказательства своим словам обвиняемый предоставил?

— Нет, Ваша Лучезарность, не предоставил.

Верховный жрец кивнул и нанес очередные пометки в табличку:

— Как вы узнали о произошедшем?

— Утром мы несли службу на улицах западного пригорода, когда услышали шум и крики. Кто-то звал стражу. Мы поспешили на зов и обнаружили обрушившуюся хижину, а также толпу людей вокруг нее.

— Вам удалось установить время обрушения крыши?

— Нет. Никто из очевидцев не мог указать, когда произошло возможное преступление. Люди вышли из своих домов и увидели, что хижина уже развалилась. Сколько она простояла в таком состоянии — неизвестно.

Я напрягся.

«Значит, люди не слышали обвала дома! Тогда Сему мог сказать правду? Но откуда он знает про это? Как так получилось, что звук рухнувшей балки не всполошил всю округу, и соседи мирно проспали вплоть до рассвета и только тогда обнаружили следы? А самое главное... почему этот командир стражи утверждал, что хижина корзинщика обрушилась утром?».

Я не смог удержаться и задал вопрос:

— Господин, но ведь вы сами сказали мне — крыша жилища обрушилась утром! А сейчас говорите, что не знаете времени.

В зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Она была настолько тяжелой и гнетущей, что я отчетливо слышал дыхание каждого из присутствующих. И только дыхание Эмеку-Имбару оставалось ровным, не прерывающимся ни на миг. Его взгляд окатил меня, словно капли ледяного дождя.

Несколько секунд спустя он ответил, нарушая всеобщее молчание:

— Я не утверждал подобного.

Я чуть не поперхнулся от возмущения:

— А что тогда?!

— Я предположил, — бесстрастно ответил Эмеку-Имбару.

Полностью огорошенный и не понимающий, что происходит я ошеломленно прошептал:

— Предположили?

— Когда обвиняемый появился возле дома погибшего, — командир стражников снова обратился к жрецам, — я действительно имел предположение о том, что хижина обвалилась утром. Однако, расспросив соседей и возможных очевидцев, подтверждения симу не нашел.

— Не нашел, — одними губами повторил за ним я.

— Вы установили причину смерти погибшего? — спросил Кашшур.

Эмеку-Имбару уже хотел было ответить на очередной вопрос Верховного жреца, но тут вновь встрял я:

— Командир, вы нашли Сему?

— Обвиняемый Саргон! — впервые за все время суда Кашшур повысил голос. — Я не давал тебе слова.

— Простите, господин, — я потупил взор.

Верховный жрец пронзил меня острым взглядом, а затем добавил уже привычным спокойным тоном:

— Совет разрешит тебе задать свои вопросы после того, как закончит допрос свидетеля. Ясно?

Я удрученно кивнул.

— Не слышу.

— Ясно, Ваша Лучезарность, — выдавил из себя я.

— Хорошо, — Кашшур повернулся к Эмеку-Имбару, — так, вы установили причину смерти погибшего?

— Да, достопочтимый жрец. Одна из балок, державших крышу, сорвалась вниз и упала прямо на хозяина хижины, проломив ему череп. Лицо погибшего было сильно изувечено.

— Вам известно кем являлся погибший?

— Согласно показаниям очевидцев, погибший был корзинщиком.

— Командир, — голос Кашшура приобрел вкрадчивый оттенок.

— Да, Ваша Лучезарность?

— В данный момент меня не интересуют показания очевидцев.

Воин нахмурился:

— Не понимаю...

На устах Кашшура заиграла загадочная улыбка:

— Я хочу знать, известно ли вам кем являлся погибший?

Эмеку-Имбару молчал несколько секунд, которые мне показались вечностью. Слегка наклонив голову набок, командир стражников смотрел на Верховного жреца холодным взглядом. Я, в свою очередь, буквально пожирал его глазами.

Наконец, он ответил:

— Нет, доподлинно мне это неизвестно.

Возможно, мне показалось, но на секунду лицо Кашшура приобрело довольное выражение, однако оно исчезло так быстро, что я не мог поручиться — было ли это на самом деле.

«Или просто игра воображения?».

— Вы сказали, что лицо хозяина дома было изуродовано?

— Да, Ваша Лучезарность.

— Тогда как вы узнали, что это именно Бел-Адад, хозяин хижины?

Эмеку-Имбару нахмурил брови:

— Я сделал разумный вывод, господин. Хижина принадлежала Бел-Ададу. Кто, как не он должен покоиться под ее обломками?

Жрец снисходительно улыбнулся:

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, Эмеку-Имбару, но я обязан был задать этот вопрос, — он пододвинул к себе еще одну глиняную табличку, окинул ее беглым взглядом, а затем спросил у командира, — вы провели осмотр тела?

— Да, достопочтимый жрец.

— Вы нашли какие-нибудь особые приметы?

— У погибшего имелись два глубоких шрама на левом запястье.

Жрец утвердительно кивнул и обратился к табличке:

— У храмового писца Бел-Адада имелись два глубоких шрама на левом запястье, полученные несколько лет назад в результате операции по удалению змеиного яда. Укус писец получил, случайно наткнувшись на опасную тварь во время обхода южных пригородов, дабы составить перечень продуктов, причитавшихся в качестве налога с земледельцев в пользу бога Мардука.

В глазах командира стражи вновь блеснул тот нехороший огонек, который мне уже единожды удалось повидать. Но он потух так же быстро, как и в прошлый раз.

— Выходит, — начал Эмеку-Имбару, — погибший и вправду был писцом. Но зачем ему понадобилось скрываться в виде корзинщика?

Верховный жрец Кашшур окатил командира таким взглядом, словно пытался заморозить того насмерть. Его лицо превратилось в подобие бронзовой маски.

— Я не давал вам права говорить, командир.

— Простите, Ваша Лучезарность, — в голосе Эмеку-Имбару не звучало и намека на раскаяние.

Поразмышляв несколько секунд, Кашшур добавил:

— Впрочем, должен признать — ваш вопрос уместен.

Эмеку-Имбару продолжал молча смотреть на Верховного жреца, и тот начал пояснение.

— Последний месяц Бел-Адад не занимался какого-либо рода деятельностью, связанной со службой Мардуку или совету. Однако мне донесли сведения о том, что храмовый писец продолжал брать серебро из жреческой казны, пользуясь своими полномочиями. Разумеется, совет не мог оставить без внимания сие действие. Мы приставили к Бел-Ададу своего осведомителя. Вы наверняка столкнулись с ним в приемном зале. Ариду, крестьянин, что работает на каналах к югу от Вавилона.

Командир стражников согласно кивнул.

Верховный жрец продолжил:

— Согласно сведениям, добытым нашим осведомителем, храмовый писец занимался раздачей казенных средств местному населению и вел с ним тайные беседы. Однако смысл этих бесед установить мы не успели. Бел-Адад погиб под обрушившейся крышей собственного дома. Мы можем лишь предполагать об истинных мотивах писца. Вы знаете пекарей? Тех, что задержали за оскорбление нашего повелителя Самсу-дитану?

Командир стражников вновь утвердительно кивнул.

— Накануне их возмутительной выходки в местной таверне Бел-Адад, согласно все тем же сведениям нашего осведомителя, вел с ними некую беседу и передавал денежные средства в виде серебряных сиклей. Совет Храма Мардука начал подозревать писца не только в растрате казны Эсагилы, но и в распространении недовольства среди населения пригорода. Не исключено, что Бел-Адад занимался подстрекательством. Я намеревался отдать приказ о задержании и его дальнейшего допроса, однако не успел. Случилось то, что случилось.

С уст Эмеку-Имбару уже хотел сорваться уточняющий вопрос, но, видимо, вспомнив предыдущую реакцию Кашшура на свое любопытство, так и не произнес его вслух.

Заметив это, Верховный жрец молвил:

— Как только Ариду узнал о произошедшем с Бел-Ададом, он сразу сообщил об этом нам.

— Значит, меня отпустят? — с надеждой в голосе спросил я.

Лицо Кашшура, вновь превратившееся в бронзовую маску, повернулось ко мне:

— Виновность Бел-Адада в растрате казенных средств на непонятные цели не освобождает тебя от ответственности за недобросовестное строительство хижины.

Из меня вырвался стон отчаяния, а Верховный жрец снова обратился к командиру стражников:

— Что бы ни помышлял Бел-Адад за нашими спинами, он по-прежнему оставался храмовым писцом, и его убийство является делом государственного уровня. Этим объясняется мой приказ о задержании ремесленника Саргона и дальнейшее препровождение оного в тюрьму Эсагилы. Надеюсь, я сумел утолить ваше явное любопытство, командир?

Эмеку-Имбару продолжал сохранять непроницаемое выражение лица. Даже если он и переживал какие либо эмоции в тот момент, то ничем не выдал себя. Я даже подумал, что он и Верховный жрец могли бы стать неплохими соперниками в плане того, кто сумеет скрыть друг от друга как можно больше знаний.

Поскольку Кашшур ждал ответа, командир стражников молвил тоном, в котором не было ничего, кроме официальной вежливости:

— В полной мере, Ваша Лучезарность.

— Тогда вы можете быть свободны. Спасибо за донесение, Эмеку-Имбару. Возвращайтесь на службу.

Командир сдержанно поклонился и уже собирался уйти, как я окликнул его:

— Стойте!

Он посмотрел на меня.

— Вы нашли Сему? Торговца из северного пригорода?

Командир окатил меня ледяным взглядом, а затем сухо произнес, давая понять, что разговор окончен:

— Нет, — и твердым шагом вышел из зала суда.

«Сему... Куда ты пропал?!».

— Что ж, — произнес Верховный жрец, — полагаю, следствие по делу об убийстве писца Бел-Адада можно считать законченным.

— Найдите Сему, Ваша Лучезарность! — взмолился я.

Верховный жрец медленно обернулся в мою сторону, и я все понял.

Его дальнейшие слова только подтвердили мои опасения:

— Мы не намереваемся тратить время на поиски твоего возможного свидетеля, который располагает сомнительными сведениями.

— Но он знает, что Бел-Адад погиб ночью...

— Не имеет значения, когда он погиб. Главное, как он погиб, — резко отрезал тот.

— Что?! — выдохнул я.

Кашшур, не обращая внимания на мой возмущенный возглас, повернулся к другим членам совета судей и спросил:

— Ваше решение?

Те, не задумываясь, произнесли:

— Виновен.

— Виновен.

— Виновен.

Каждое их слово, словно молот кузнеца, выколачивал из меня надежду на спасение и справедливость. Мой внутренний мир, еще недавно казавшийся таким прочным, дал трещину.

Верховный жрец встал и торжественно произнес:

— Согласно закону нашего Великого Хаммурапи, да хранят его боги в загробном царстве, если строитель возвел для человека дом, оказавшийся настолько непрочным, что он развалился и стал причиной смерти его владельца, то наказание такому строителю — смерть.

— Я сделал работу, как надо — промямлил я, глядя в пустоту.

— Доказательства и слова свидетелей говорят другом, — холодно возразил Кашшур. — Поскольку вина обвиняемого ремесленника Саргона полностью доказана и, учитывая то, что он не признался в содеянном...

— Я признался, что строил этот дом, будь он проклят! — рыкнул я, но Верховный жрец проигнорировал мой возглас.

— ...наказание в виде испытания Божьим судом не имеет смысла. Поэтому обвиняемый приговаривается к казни — обезглавливание с помощью меча, а его останки должны быть захоронены в степи за городом, дабы никто, кроме палачей, не узнал места его последнего упокоения. Приговор привести в исполнение завтра на рассвете. Да хранит Эрешкигаль^[41] твою душу в Иркалле^[42]

— Нет! Шамаш свидетель, я невиновен! — закричал я, пытаясь встать, но на этот раз удар о стол оказался такой силы, что мрак и забытье окутали сознание почти мгновенно.

Глава 11

Очнулся я лежа на полу. Снова в той же камере, из которой не так давно выводил меня Тиридат. Почему я понял, что это именно та самая клетка? Все просто — кувшин «аккадского вина» по-прежнему стоял возле стены напротив. Вонь, источаемая из сосуда, стала еще нестерпимее, а спертый воздух подземной тюрьмы лишь усугублял отвратительный запах.

Я повернул голову в сторону камеры напротив, в надежде увидеть там Эшнумму, но она была пуста. Видимо, его увели на собственный суд. Мне стало немного жаль от того, что пришлось остаться в этом мрачном и холодном месте в полном одиночестве. Ассириец был не в счет. Сев, я прислонился спиной к стене и закрыл глаза.

«Вот и подошел конец твоему жизненному пути, Саргон. Завтра на рассвете ты примешь смерть и встретишься со своими отцом и матерью в загробном мире. Эх, я конечно, невероятно по ним скучаю, но, все же, не особо спешу. Однако, похоже, придется смириться с этим. Но, Шамаш мне свидетель, я этого не хочу! Может, есть какой-то выход отсюда? Возможен ли побег?».

Я подергал цепь, которая вновь сковывала ногу, но сразу стало понятно, что голыми руками ее не снять.

От всего, что произошло со мной за последние несколько дней, голова шла кругом.

«Надо было раньше о побеге думать, когда ты только узнал, что погиб писец Бел-Адад... Писец... Выходит, он и вправду был писцом! Ну, по крайней мере, я узнал ответы на два вопроса из тех, что задавал себе ранее. Откуда у простого корзинщика столько денег — просто. Он был не корзинщиком, а писцом. Почему Бел-Ададом интересовались жрецы — опять же, ответ прост. Он принадлежал храму Эсагилы и имел весьма почетную должность».

Но ответы на два вопроса сразу же породили новые.

Зачем ему хижина в бедняцком пригороде?

И что, демоны меня забери, он там делал?

«Насчет последнего можешь не переживать. Демоны заберут тебя уже завтра».

Губы расползлись в вялом подобии улыбки в ответ на ироничную мысль.

Однако мечта о побеге не покидала мой разум.

Я посмотрел на кувшин с мочой. Безумная идея мелькнула в голове.

«Что если ударить пришедшего за мной сосудом по черепу? Или выплеснуть палачу прямо в глаза? Моча разъедает. Это поможет на время ослепить врага и подарит шанс. Быть может, мне даже удастся завладеть его оружием и тогда... А что если их будет двое? Ох... Надо еще подумать...».

Размышления о поисках путей возможного побега были бесцеремонно прерваны. Внезапно в коридоре раздались громкие шаги. Я напрягся, переводя взгляд то на выход, то на кувшин. Из-за поворота показались две фигуры, в одной из которых я сразу признал тюремщика. Когда я увидел, что ассириец не один, маленькаянадежда на спасение, вспыхнувшая словно высушенный стебель от кремниевых искр, сразу угасла, хоть и продолжала тлеть где-то в глубине ничтожным угольком.

— Вот он, господин, — сказал ассириец, обращаясь к своему спутнику.

— Прекрасная Нинкаси^[43]! — воскликнул незнакомец, при звуках голоса которого я вздрогнул. — Ну и смрад здесь.

— Простите, господин, — тюремщик виновато развел руками, — мы в темнице. Тут постоянно витают странные запахи.

— Странные запахи, — ворчливо повторил незнакомец, — дерьмо это, а не странные запахи.

— Вам угодно что-нибудь еще? — заискивающе прошелестел ассириец.

— Нет. Оставь нас, Тегим-апал.

Пытаясь рассмотреть нового гостя, я щурил глаза, но тот оставался в тени коридора.

— Вы уверены, господин? — спросил ассириец.

— Иди уже, — ответил незнакомец тоном, не принимавшим возражений.

Кивнув, Тегим-апал развернулся и зашагал к своему месту. Вскоре он скрылся за поворотом, оставив меня наедине с таинственным гостем.

— Ну, здравствуй, Саргон, — молвил посетитель.

— Кто ты? — спросил я, чувствуя легкое возбуждение.

— Неужели ты не узнаешь меня?

— Нет. Хотя голос кажется знакомым.

Гость тихо засмеялся, и его смех мне совсем не понравился. Он заставил сердце в груди биться сильнее.

— Если не уши, то, быть может, глаза помогут тебе вспомнить, — произнес он, выходя на свет факелов.

Внутри у меня все похолодело, когда я увидел это лицо. Руки непроизвольно сжались в кулаки, а на лбу выступил холодный пот. Живот скрутили предательские спазмы. Я хотел крикнуть, но дыхание перехватило.

С внезапно пересохших губ сорвался громкий шепот:

— Бел-Адад!

Глава 12

Я резко поднялся, отшатнувшись вглубь камеры. Цепь на ноге звонко брякнула об пол.

— Ты... ты... ты же...

— Мертв? — договорил он за меня. Его полные губы разошлись в снисходительной улыбке, из-за чего она выглядела еще более зловещей, чем была на самом деле. — Дорогой Саргон, я чувствую себя прекрасно, для мертвеца, — он небрежно развел руки в сторону.

Ошибки быть не могло. Это не издевательская игра света и тени сумрачного подземелья. Не плод моего больного воображения. Не безумное видение, как следствие частых ударов по голове. Нет, это реальность. Жестокая, беспощадная реальность. Передо мной по ту сторону металлической решетки стоял Бел-Адад. Живой и невредимый.

— Полагаю, — продолжил он, опуская руки, — ты хочешь узнать ответы на некоторые вопросы. Честно признаюсь, я и сам желаю все тебе рассказать, ибо ты заплатил высокую цену за правое дело, — улыбка сошла с его уст, — собственной жизнью заплатил.

— Если ты жив, то меня не за что судить, — прохрипел я, медленно приближаясь к двери камеры, все еще не до конца осознавая, что он не призрак. Не этимму^[44], который бродит по земле в тщетных попытках найти свое упокоение.

Но нет. Это и в самом деле Бел-Адад. Только теперь, вместо простецкой рубахи корзинщика, его крупное тело покрывала прекрасное фиолетовое одеяние с короткими рукавами и подолом до колен, а за спиной виднелся красный плащ.

— Саргон, Саргон, — писец покачал головой, при этом щелкая языком, — ты все такой же наивный болван. Чего не скажешь о твоем великом тезке. Это лишь подтверждает то, что я не ошибся, когда выбрал тебя.

— Что значит, выбрал?

Бел-Адад вздохнул с видом учителя, втолковывающего азы астрологии нерадивому ученику:

— Уверен, будет проще, если ты начнешь задавать вопросы, а я на них стану отвечать.

Я подошел почти вплотную к выходу. Цепь на ноге натянулась. Храмовый писец внимательно следил за мной, находясь вне досягаемости моих рук.

— С чего ты взял, что мне хочется тебя слушать? — максимально равнодушным тоном выдавил я, постепенно овладев собой.

— На твоем месте я бы не удержался.

— Ты не на моем месте! — гневно прохрипел я.

— К тому же, — продолжил Бел-Адад, пропуская последнюю реплику мимо ушей, — это не совсем правильно с моей стороны. Отправить человека в загробный мир, даже не сказав ему, за что, — тут он вновь выдавил из себя подобие улыбки, и мне даже показалось, что в ней промелькнула доля сочувствия.

«Или это просто причудливая игра света и тени, вперемешку с моим возбужденным воображением?».

Писец добавил:

— Такая уж, видимо, моя судьба. Обрывать жизни тем, кто не всегда заслуживает смерти.

Я стоял, не в силах сообразить, что он имеет в виду. В то же время, во мне закипал гнев. Ведь именно из-за человека, стоявшего по ту сторону медных прутьев, завтра мне отсекут голову.

— Зачем тебе нужна была эта хижина, сожри тебя Пазузу? — процедил я.

— Не скрипи на меня зубами, Саргон, — он продолжал снисходительно улыбаться, но в глазах вспыхнул огонек.

«Или это просто факелы отражаются в его очах?».

— Постройка хижины была нужна для продолжения тайной деятельности в пользу жрецов в том районе пригородов. Однако уже к концу твоей работы над ней, я понял, что планы срываются, и лачуга станет лишь предлогом, чтобы незаметно исчезнуть. А вину за мою, якобы, смерть взвалить на нерадивого строителя не составит особого труда. Ты отлично подходил на роль козла отпущения — этакий наивный простачок, веривший в справедливость и порядок.

— Что же ты там делал?

Бурный гнев внутри меня начал плавно превращаться в закипающий котел. Кулаки сжимались и разжимались сами собой.

— Уверен, ты понятия не имеешь, что сейчас происходит за пределами государства, — он начал неспешно расхаживать по коридору, оставаясь в поле моего зрения. — Ну, конечно, откуда простому ремесленнику знать о верховных делах? Деяниях Самсу-дитану и хеттской...

— Я знаю обо всем, — резко перебил я.

Бел-Адад удивленно взглянул на меня:

— Кто же этот осведомитель, что снизошел до тебя?

Я промолчал.

— Хотя, впрочем, неважно, — вновь улыбнулся он, — это лишь облегчит мне пояснение. Как ты уже, видимо, понимаешь, наш царь, Самсу-дитану, крайне никудышный правитель. Он любит проводить время за кувшином вина и в обществе шлюх, а не знати или жрецов. Верховный совет Эсагилы намерен решительно изменить положение в Двуречье. Однако царю по-прежнему верно воинское сословие, которое он разумно... да, на это ума у него хватило... одаривает землями и жалованием. Поэтому открытое выступление против владыки ничего не даст, — Бел-Адад остановился и посмотрел мне в глаза, — моей задачей было раздуть пламя недовольства среди мушкену. Таким образом, мы бы заручились поддержкой большей части народа, и шансы на успех резко возросли.

— Вы хотите убить царя и захватить власть?

— Возможно, удастся обойтись без умерщвления Самсу-дитану, — на лице писца проступили очертания непонятной гримасы, — если, конечно, он согласится добровольно отречься от престола. Мы же посадим на трон другого владыку, угодного нам. Он будет полностью подконтролен совету. Однако, — Бел-Адад слегка посуровел, — мне удалось выполнить задачу лишь частично. Немало людей я настроил против Самсу-дитану, но, по всей видимости, действовал не так скрытно, как следовало, ибо обнаружил за собой слежку. Тот командир стражи, Эмеку-Имбару, пристально наблюдал за мной несколько дней. Я по глазам видел, что он подозревает меня в нечистых помыслах. Рисковать своим делом я не мог, так что пришлось действовать быстро.

— Выступать против царя... это...

— Незаконно? — договорил за меня Бел-Адад, чуть склонив голову влево. — Ты это хочешь сказать? Саргон, видимо, твоему разуму никогда не суждено будет понять, что каждый может трактовать законы в свою пользу, если у него имеется достаточно власти.

Я ничего не ответил, но ощутил, как мой внутренний мир, еще недавно давший трещину, начал стремительно расползаться в разные стороны, проваливаясь в черную и бездонную пучину Тиамат^[45].

— Но как тебе удалось обмануть стражу? Я видел тело на носилках.

Бел-Адад вновь улыбнулся:

— Не верь всему, что видишь, Саргон. Разумеется, к моменту прибытия стражи, под развалинами крыши лежал совсем другой человек.

— Но тебя опознали! По порезам на руке!

— О, ты об этих? — он поднял правое запястье, демонстрируя два глубоких шрама.

— Не понимаю...

— Разве твой друг не рассказывал тебе о корзинщике, утонувшем в Евфрате пару месяцев назад?

Я удивленно уставился на него.

— Мне нравится твоя реакция, — тихо засмеялся писец, — именно тело того несчастного бедолаги и нашли в хижине, что ты построил. Только он не утонул в реке два месяца тому назад. Он был жив и содержался в тайном месте на случай, если мне придется быстро исчезнуть, не вызывая подозрений. А уж воспроизвести пару шрамов от ножа после удаления змеиного яда не составит особого труда. К тому же, — он снова стал серьезным, — мы неплохо изувечили его лицо. А внешне он очень походил на меня.

— Ты знаешь с Сему, — молвил я.

— Да, — утвердительно кивнул Бел-Адад, — я был с ним знаком.

Легкий холодок пробежал по моей спине.

Стиснув ладони на прутьях решетки, я уточнил:

— Что, значит, «был»?

— Саргон, — он вновь заходил взад-вперед и развел руками, — предупреждаю, тебе будет неприятно это выслушивать. Ведь, насколько мне известно, вы с этим торговцем были близкими друзьями...

— Что с Сему? — спросил я дрогнувшим голосом.

Бел-Адад остановился. Впервые за наш диалог его лицо стало совершенно непроницаемым — ни улыбки, ни гримас. Лишь холодная каменная маска на полных и округлых чертах. И было в ней нечто еще. Что-то, что заставляло испытывать чувство опасности.

— После того, как твой друг исполнил свою роль, для меня он был больше не нужен. Возможно, будь обстоятельства немного иными, я бы отпустил его на все четыре стороны. Однако... — Бел-Адад заложил руки за спину и повернулся лицом к противоположной стене. На его правой руке сверкнул перстень с лазуритом, в котором отражались блики факелов... — Он слишком много знал.

— Расскажи мне все!

— Если бы я не хотел этого сделать, то не пришел сюда, верно? — ответил он с металлическими нотками в голосе, так и не оборачиваясь. Когда же Бел-Адад вновь заговорил, его речь звучала настолько буднично, словно он вел рассказ о том, как перебирал мешок гнилого лука, а не раскрывал коварные замыслы. — Этот торговец зерном, поначалу, не вызывал у меня абсолютно никакого интереса. Да, он тоже, судя по разговорам его знакомых, не испытывал особой любви к царю, но рассчитывать на этого слабого и трусливого человека было крайне сомнительно. Так, что я быстро упустил Сему из виду. А вот его жена, — тут он повернулся ко мне, сохраняя невозмутимый вид, — его жена, Анум, очень даже привлекательная особа. И я сейчас отнюдь не о ее пышной груди и упругой заднице. Нет, я о ее помыслах. Однажды, беседуя с местными пекарями, которых царский писец ободрал до нитки новыми налогами...

— Габра-Лабру и Габра-Буру схватила стража, — вставил я, перебивая его.

— Да, я знаю, — равнодушно ответил Бел-Адад. — Их языки были отрезаны, а затем прибиты к двери собственной пекарни в назидание остальным. Теперь они вряд ли смогут что-либо сказать плохое о повелителе. Если тебе, конечно, это интересно.

— Все из-за тебя!

Бел-Адад слегка склонил голову:

— Из-за меня? Разве я прислал к ним сборщика налогов, дабы тот забрал последние крохи?

Я промолчал, ибо не знал, что ответить.

— То-то же, — хмыкнул Бел-Адад. — Так вот, беседуя с местными пекарями, я заметил, что эта прекрасная девица спешит от дома Сему в сторону южного пригорода. Я подумал, куда же так торопится хранительница домашнего очага, пока муж торгует зерном на рынке? Я решил незаметно проследить за ней и знаешь, что было дальше?

Я снова промолчал. Мне не слишком хотелось вытягивать из Бел-Адада слова, словно раскаленными щипцами. К тому же, у закипевшего внутри меня котла ярости и гнева вот-вот должно было сорвать крышку.

— Я был весьма удивлен, увидев цель ее визита, — продолжил писец. — Это была кузница. Я задал себе очередной вопрос — что может понадобиться жене торговца зерном в мастерской? Колпачки для рогов? Но у них не было вьючных животных. Бедняга Сему таскал мешки на собственном горбу, экономя даже на осле. Но об этом потом. Инструменты для работы в поле? Но она была сущей лентяйкой, насколько о ней говорили соседи, а Сему не хватало времени на то, чтобы содержать огород. Я решил подождать и выяснить наверняка, чем гадать и предполагать. И мое терпение было с лихвой вознаграждено. Спустя примерно час она вышла. И не одна, а в обнимку с кузнецом! Кажется, его имя Урхамму. Прямо на пороге они зашлись в страстном поцелуе, при этом кузнец активно разминал ее обнаженные груди своими мощными прокопченными руками. А Анум вовсе не была против подобного обращения, получая от процесса истинное наслаждение. Я даже присвистнул от удивления. Но это было еще не все. Перед тем, как расстаться, Анум достала из кармана своей длинной юбки довольно объемный мешочек. Развязав, она стала высыпать его содержимое в широкие ладони Урхамму, сложенные лодочкой. По яркому поблескиванию на солнце я сразу догадался, что это серебро. Но боги всемогущие! Сколько же его было! Судить не решусь, но не меньше сотни сиклей! Откуда у жены бедного торговца столько денег, раз она так щедро одаривает своего любовника? Может, это всего лишь разовый подарок, подумал я, хотя и для одного раза сотня монет весьма немало. Я решил не спускать с нее глаз. Через несколько дней она снова направилась по тому же пути с желанием испытать силу кузнечного «инструмента», — Бел-Адад хмыкнул, — и опять перед уходом дала ему горсть серебра. Тогда я решил, что пора действовать.

Писец замолчал, а затем закашлялся, прочищая горло:

— Воды бы.

Вот тут крышку котла и сорвало. Моя реакция была незамедлительна.

Подняв кувшин с «аккадским вином» я с невозмутимым видом протянул его через прутья:

— Угощайся.

Он взял сосуд из моих рук, однако его физиономию тут же скривила гримаса отвращения. Моча в кувшине уже начинала издавать не просто омерзительные запахи. Она источала целый букет зловония, способного свести с ума. Я предполагал, что за этим последует, поэтому легко увернулся от попытки выплеснуть содержимое кувшина мне в лицо. «Аккадское вино» разлилось по чистому полу и попало на медные прутья решетки, стекая с нее желтыми каплями.

— Неблагодарная тварь! — рявкнул Бел-Адад, разбивая кувшин об пол.

Только теперь я вспомнил, что хотел использовать этот сосуд, как возможность спасения. Но было поздно.

«Да, кувшин имел ценность. Однако наблюдать за реакцией этой жирной свиньи — вовсе бесценно».

Я ухмыльнулся своим мыслям.

— Ничего, завтра тебе уже будет не до смеха! — Бел-Адад тяжело дышал, а его глаза, налитые кровью, готовы были извергать пламя.

— Ты продолжай свой рассказ, не стесняйся, — я все еще ухмылялся.

Из-за угла показалась голова ассирийца:

— У вас все хорошо, господин?

— Сгинь! — гаркнул Бел-Адад, и тюремщик поспешно ретировался.

«Похоже, этот ублюдок обладает реальной властью, раз может повелевать таким страшным человеком, как Тегим-апал, словно ручным псом».

Тем временем, усилием воли, Бел-Адад сдержал порыв бешеного гнева и вновь стал невозмутимым и спокойным. Лишь угольки того пламени, что я заметил в его глазах секундами ранее, продолжали медленно тлеть.

— Пожалуй, — произнес он, — я переговорю с Тегим-апалом, чтобы твоя казнь не была слишком быстрой.

— А есть разница, как умирать? — спросил я, не ожидая ответа. Улыбки на моих устах уже не было.

— О, ты поймешь, что разница есть. Но когда придет время, — хладнокровно ответил Бел-Адад, цокая губами, — так, я продолжу?

Я ничего не сказал, а Бел-Адад и не ждал моего разрешения. Словно позабыл выходку с кувшином.

— На чем я остановился? Ах, да, вспомнил. Во время ее очередного похода к кузнецу, я перехватил Анум на полпути и заявил, что знаю, куда она регулярно наведывается и расходует денежки благоверного супруга. Разумеется, я не мог утверждать точно, что это были серебряные монеты именно Сему, но неописуемый ужас на ее смазливом нарумяненном личике дал мне понять, что я оказался прав. Она упала передо мной на колени, в слезах умоляя ничего не рассказывать мужу, обещая заплатить хорошую сумму.

Писец умолк на несколько секунд, слегка приподняв голову вверх и устремив невидящий взгляд в глинистый потолок, испещренный мелкими трещинами. Крылья его носа слегка дернулись, когда он возобновил монолог.

— Знаешь, Саргон, что я почувствовал в тот момент? Презрение. Презрение и отвращение к этой особе. Словно я схватил за руку не прекрасную девицу с нежной и белой кожей, а старого подзаборного пьяницу, по которому бегает целая армия вшей. Настолько Анум предстала в моих глазах жалкой и отвратительной женщиной.

Он перестал смотреть вверх и опустил глаза на меня:

— Я спросил у нее — откуда у мелкого торгаша такие деньги? На что Анум ответила — ее муж, как и его предки, откладывали серебро на покупку кирпичного дома в западной части Вавилона, недалеко от Дороги Процессий, и им удалось скопить немалую сумму, которую Сему хранит в своем тайнике. Я спросил — о какой сумме идет речь, и ее ответ заставил меня удивленно поднять брови. Восемнадцать мин серебра. Представляешь? Сему удалось накопить столь огромную сумму! Я не мог упустить удачу! Лишнее серебро на дороге не валяется. К тому же, на обеспечение моей тайной деятельности необходимы средства, а тут они прямо сами текут ко мне в руки! В общем, под угрозой разглашения ее поганой тайны, ведь измена жены карается смертью, что я считаю справедливым, она согласилась отдать мне часть денег, но мне этого показалось мало. Пришлось придушить ее миленькую шейку и пригрозить кое-чем похуже, дабы она пообещала передать все накопленные сбережения. Однако тут я совершил непростительную оплошность. Вынужден признать. Хотя промахов я почти не совершаю. Но я не подумал, что Анум окажется такой дурой, что станет брать деньги из тайника, совершенно не задумываясь о том, что ее муж может проверить содержимое, а также количество оставшегося серебра.

Бел-Адад вновь закашлялся, прочищая горло:

— А это не так легко — говорить без остановки столько времени.

— За все надо платить, — буркнул я.

— Это ты верно подметил, — он погрозил указательным пальцем, — хорошо, что я в состоянии за все заплатить.

Храмовый писец еще раз кашлянул, а потом продолжил:

— Так вот, накануне твоего задержания Анум явилась в мой дом, умоляя о пощаде, ибо Сему застал ее за расхищением своего драгоценного тайника. Я спросил, что конкретно она ему поведала, и на это она ответила — сказала, что была любовницей кузнеца и относила деньги ему. Знаешь, у меня даже на душе отлегло. Видимо, моя угроза о том, что если Анум расскажет, кому в действительности она перенесла все сбережения, то я посажу ее на кол тем местом, которым та грешила, подействовала в полной мере. Однако я понял, что времени у меня мало. Сему довольно быстро догадается, что у кузнеца есть лишь несколько сотен его сиклей, а поэтому вновь будет допытываться у жены — куда она подевала деньги. И абсолютной уверенности в том, что она не расскажет, несмотря на угрозы, я не имел. Тем более, этот командир местной стражи продолжал с подозрением наблюдать за мной. Нужно было действовать, причем немедленно. Хорошо, что на следующий день ты уже полностью достроил хижину, и я решил не откладывать свое «исчезновение», а провернуть все следующей же ночью. Однако этот Сему чуть не сорвал все планы.

— Каким образом? — подал голос я.

— Тебе, все же, стало любопытно, да?

— Нет, — ответил я, хотя знал, что кривлю душой.

— Можешь лгать мне, но ты не сможешь лгать самому себе, — подражая мудрецу, изрек писец.

— Говори уже, — нетерпеливо перебил его я.

— Как прикажешь, — он отвесил шутливый поклон.

Если бы Бел-Адад стоял немного поближе, я не упустил бы шанса ударить ногой в это бесчувственное мясистое лицо.

— Около полуночи, когда верные люди доставили тело бедного умерщвленного корзинщика, я как раз собирался размозжить трупу голову, чтобы не было возможности опознать его, а затем опустить одну из балок крыши, когда на пороге хижины показался Сему. Моя реакция была незамедлительна. Я резко вскочил и бросился на незваного гостя, схватив его за горло и втаскивая внутрь:

— «Что ты тут забыл?!» — зашипел на него я, а в ответ услышал:

—- «Кузнец... Анум... деньги не у него...» — ему было трудно говорить, но я понял, что Сему обо всем догадался. Но, все же, решил спросить, как он узнал.

Сему зашептал, трясясь от страха. Мол, кузнец признался, что брал от его жены деньги, но всего пару сотен сиклей. Поскольку никаких доказательств обратного Сему не имел, он вынужден был уйти ни с чем. Однако в тот же день он вместе с тобой пошел в местную таверну, дабы залить свое горе вином, а заодно отпраздновать твою работу. Кстати, ты и вправду выполнил ее неплохо. Когда Сему услышал, какую сумму я заплатил за постройку лачуги, его, воспаленный горем от потери денег и предательства жены, мозг вывел новую догадку, по которой Анум могла иметь в любовниках не только кузнеца, но еще и корзинщика. Довольно низкого он мнения о своей жене, не находишь? Впрочем, не удивительно. Вот он и явился сюда, дабы удостовериться, а застал меня над хладным трупом пропавшего корзинщика. Я понял, что мне придется избавиться и от него, и от его похотливой жены. Иначе все дело развалится на глазах. Однако твой друг еще мог сослужить хорошую службу. Я приказал ему, чтобы на рассвете он явился к тебе и сообщил об ужасном известии — хижина, что ты построил, обрушилась, погребя под собой бедного Бел-Адада. Причем Сему должен был говорить убедительно, дабы заставить тебя явиться на место «преступления»...

«Вот почему Сему был так взволнован и иногда путался в собственных словах в то злосчастное утро, а также откуда знал, что крыша обвалилась ночью. Он стал невольным свидетелем. И должен был подстегнуть меня к действию».

— ...Зная твою простодушную натуру, я был уверен, что ты придешь прямо в руки стражей, убежденный в собственной невиновности. Заверив Сему, что если он выполнит все в точности, как я сказал, то с ним ничего не случится, я отпустил его восвояси, и он, на негнущихся ногах, поплелся в сторону своего дома. Я же, закончив последние приготовления, снял балку. Аккуратно, стараясь не шуметь, разобрал крышу, сложив тростник таким образом, чтобы это выглядело максимально естественно. После чего прошмыгнул через парочку проулков, а затем спрятался в телеге с сеном, специально оставленной моими помощниками, на которой меня и вывезли из пригорода. С тех пор я оставался здесь, за стенами храмового комплекса Эсагилы, не показываясь на глаза. В день твоего задержания верные люди сообщили мне, что все прошло в точности по задуманному плану. Сему привел тебя на место обрушившейся хижины. Разумеется, ты оказался схвачен, а тело под обломками крыши признали за убиенного корзинщика Бел-Адада. Мы не теряли времени даром и отправили гонца к месту преступления, чтобы он перехватил тебя у стражи.

— А что если бы Сему отказался подчиняться тебе?

Глаза Бел-Адада немного сузились:

— Сомневаюсь. Твой друг-торговец имел трусливую и слабую натуру. Такому олуху и в голову не придет перечить, особенно в те моменты, когда его жизни угрожает опасность.

— Но почему тебе понадобилось убивать его? И подставлять меня?! Ты же мог просто исчезнуть!

Храмовый писец медленно покачал головой.

Его полные губы подернула едва уловимая усмешка:

— Никаких свидетелей, Саргон. Вот залог успеха любого заговора. Мертвые не имеют языка. Рисковать в нашем деле такими вещами у меня намерений нет.

Я хотел убить его. Просунуть руки сквозь влажные прутья решетки, схватить Бел-Адада за шею и душить до тех пор, пока глаза храмового писца не выскочат из орбит, а язык не приобретет цвет дикого баклажана. И пусть, прибежавший на шум, тюремщик делает со мной, что хочет. Мне уже будет все равно.

— А если бы стража начала задавать вопросы? Да и убийство корзинщика обычным мушкену не рассматривается Эсагилой.

—- Хороший вопрос, — Бел-Адад улыбнулся, — даже если бы воины и начали излишние расспросы, посланец жрецов не обязан на них отвечать. А насчет преступления государственной важности... на судебном процессе совет жрецов все должен был расставить по своим местам. Ведь так?

Видимо, в тот момент выражение моего лица было красноречивее всяких слов, потому что Бел-Адад, спустя секунду, добавил, усмехнувшись в бороду:

— Вижу, что так. Но даже если тот проныра Эмеку-Имбару что-то и подозревает, то дальше этих самых подозрений он не продвинется. Командир стражников не имеет права вмешиваться в дела Эсагилы. Он сам это прекрасно понимает. Хотя соглашусь, доля риска в его присутствии на суде имелась, начни воин расспросы прямо там.

— Он и начал, — выпалил я.

Бел-Адад нахмурил лоб:

— Правда? И что же было дальше?

Вспомнив ход процесса, я вынужден был ответить, процедив сквозь зубы:

— Верховный жрец Кашшур прервал его попытки.

Лоб храмового писца сразу разгладился:

— А Кашшур не утратил способность затыкать ненужные рты. Молодец, — Бел-Адад одобрительно кивнул собственным мыслям, а затем вяло улыбнулся. — Знай Верховный жрец, как вольно я тут общаюсь с тобой, обсуждая Кашшура у него за спиной — не сносить мне головы. Но он и не узнает, правда?

Мой сломанный нос слегка дернулся от порыва сдерживаемого гнева:

— Для чего же нужно было приглашать Эмеку-Имбару?

— Без этого никуда. Командир стражи, прибывший на место преступления, обязан присутствовать на заседании в качестве свидетеля. Его не вызов — еще больший риск, нежели тот, на который мы вынуждены были пойти изначально.

— Как же вы могли оправдать столь поспешное судилище ремесленника советом жрецов? Ведь ваш посланник оказался на месте слишком быстро.

— На процессе должен был выступить свидетелем наш человек, который подтвердил бы знатность происхождения жертвы, при этом не привлекая дело огласке. Якобы давний мой знакомый, живущий за чертой города. Узнав об обрушении хижины одним из первых он, не дожидаясь прибытия стражи, добрался до храмового комплекса и сообщил грустную весть, — Бел-Адад притворно опечалился, — смерть забрала одного из незаменимых слуг Мардука к себе.

— Ариду?

Бел-Адад кивнул:

— Он самый.

— Его ты тоже убьешь?

Храмовый писец ответил не сразу. Несколько секунд он изучал меня своим взглядом, в котором теперь не читалось ровным счетом ничего. Ни сострадания, ни жалости, ни гнева. Только холодный расчет.

Наконец, его пухлый рот произнес:

— Если потребуют обстоятельства.

— Ты безжалостный ублюдок, Бел-Адад!

— Я пойду на все ради спасения Вавилона, — совершенно спокойно ответил писец.

— Зачем понадобилось это безумие с «преступлением государственного уровня», если смертный приговор мог вынести даже местный рабианум? — спросил я.

Бел-Адад на мгновение прикрыл глаза и поморщился.

Лицо скривила гримаса раздражения:

— Саргон. Вот в какие-то моменты у тебя появляются проблески ума. В остальном же — туп, как дерево.

— Не теряй времени на этот спектакль!

Бел-Адад слегка удивился:

— Спектакль? Вот, значит, как? Ну, раз ты такого мнения обо всем этом, то времени достаточно, чтобы закончить выступление на той ноте, на которой я посчитаю нужной. А насчет суда старейшин — это не тот вариант, что был необходим. Нам следовало провести быстрый и закрытый процесс, привлекая как можно меньше нейтральных лиц, дабы, не мешкая, приступить к завершающей части плана.

Как ни был омерзителен мне этот человек, я не мог не признать, что ум его чрезвычайно остр. Хоть и способен на ошибки.

«Надеюсь, следующая для него станет роковой. Поганый змей!».

— Что стало с Сему?

— Тебе и вправду хочется это узнать, Саргон?

— Хватит! Говори!

— Если настаиваешь. Во время твоего допроса тем командиром стражей, он вернулся к себе домой, как мы с ним ранее договаривались. Под крышей собственного жилища его уже поджидали мои люди. Там и ему, и прекрасной Анум перерезали горло, а потом закопали в своем же тайнике для денег. Как видишь, он обрел себе новый дом совершенно бесплатно, — писец внимательно посмотрел мне прямо в глаза, — не уж то ты и впрямь рассчитывал, что я оставлю их в живых, а тебе позволю разгуливать на свободе? Столько свидетелей разом! С мертвых спросу меньше. Я могу быть абсолютно уверен в том, что они никому ничего не расскажут. Никогда. А с командиром стражи я как-нибудь разберусь, если он продолжит совать нос, куда не следует. Хоть мне и не особо хочется рисковать убийством такого высокопоставленного человека, но крайние случаи могут потребовать крайних мер.

— Будь ты проклят, Бел-Адад, — тихо произнес я.

«Даже не знаю, что хуже — умереть в неведении или узнав такую правду!».

— Ваши смерти не станут напрасными, — будто не слыша моих слов, продолжил храмовый писец, — хоть мне и пришлось преждевременно остановить деятельность в Западном пригороде, засеять в почву семена будущих волнений я успел предостаточно. Осталось только подтолкнуть мушкену к мятежу, и тогда царя некому будет защищать. Пока городская стража занимается подавлением восстания, мы совершим переворот.

— И ради этого дерьма ты убиваешь невинных людей!

— Я делаю это для будущего Вавилона, — холодно отрезал Бел-Адад, — только это имеет значение. И если ради процветания Междуречья мне потребуется убить еще столько же невинных — я сделаю это без колебаний.

— Безжалостный змей! — рявкнул я, ударяя кулаком по медным прутьям решетки, не обращая внимания на липкую мочу.

Не дрогнув лицом, храмовый писец сделал пару шагов назад, вступая в сумрак коридора подземной темницы:

— Я вижу, дальнейший разговор не имеет смысла. Ты утратил способность здраво размышлять.

— Скользкая, поганая тварь! — мой голос сорвался на хрип.

—- Можешь орать, сколько вздумается, Саргон. Моя аудиенция закончена, — бросил Бел-Адад, разворачиваясь, чтобы уйти, и давая понять, что продолжения диалога не будет. — Да хранят тебя боги в твоем последнем пути.

Он полностью растворился во мраке, и вскоре его шаги стихли вдали, оставив меня в полной тишине, если не считать вялое потрескивание факелов. Закрыв глаза, я прислонился лицом к холодным прутьям темницы, ощущая, как груз отчаяния и одиночества начинает продавливать плечи, вынуждая опускаться все ниже и ниже...

Глава 13

Я, молча, сидел, уставив невидящий взор в стенку, переваривая услышанное от Бел-Адада.

«Насколько же мы все ничтожные смертные. Сильные мира сего используют нас в своих играх, словно кукол, дергая за ниточки. А когда кукла приходит в негодность, то ее просто выбрасывают... или уничтожают. В этом есть лишь одно утешение — мне представилась честь стать куклой в крупной игре. Конечно, это слабое утешение, но лучше, чем никакое, верно? Завтра последняя ненужная кукла присоединится к остальным..., но ведь я не хотел так просто сдаваться, нельзя опускать руки!... Хотя, теперь уже не знаю».

После услышанного мне стало все равно. Исчезла ярость. Чувство несправедливости и жажда возмездия. Осталась лишь пустота. Будто терракотовая лампа, масло которой выгорело в миг. Да и что я могу? Завтра придет этот ублюдочный ассириец, выпустит мне кишки самым изощренным способом, уж Бел-Адад явно попросил его об этом, а остатки закопает за городом на радость червям. К тому же, кувшин «аккадского вина» разбит, и у меня больше нет подручных средств для какой-либо защиты. Я устал. Никогда так не уставал в своей жизни. Я настолько хочу отдохнуть, что смерть жду с избавлением...

« Это неправильно, ты должен бороться! — возбудился внутренний голос, но был бесцеремонно прерван сознанием, — о, заткнись! Хоть что-то в своей жизни я сделаю неправильно».

Я повернулся на бок и закрыл глаза, подложив руки под голову, мысленно заглушая потуги внутреннего голоса воззвать к действу. Сон пришел так быстро, словно завтра мне предстояло пережить очередной обычный день, а не оборвать собственную жизнь под ударами клинка безумного тюремщика.

***

Я спал так крепко, что проснулся лишь тогда, когда Тегим-апал уже открывал дверь моей камеры.

— Как спалось, дружок? — ехидно спросил он, лязгая решеткой.

— Нормально, — ровным тоном ответил я, разминая затекшие руки.

Тегим-апал был слегка озадачен моим спокойствием и отсутствием страха на лице. Он привык, что осужденные трепещут перед ним, моля о пощаде или быстрой смерти.

— Пришло время отправиться в последний путь, братец, — прошипел он.

Я заметил, что в одной руке ассириец держит грязный и пыльный мешок. Никакого оружия при нем не было.

— Не по закону, — спокойно произнес я.

Ассириец озадачено уставился на меня:

— А ну-ка повтори, а то я что-то не расслышал?

Я вздохнул:

— Не по закону. Я точно слышал, что жрец приговорил меня к смерти от меча, а не от мешка из-под гнилых овощей, — и посмотрел прямо в его злобные глаза, — неужели ты такой тупой?

Я ожидал, что сейчас Тегим-апал набросится на меня, применив самые жестокие приемы нанесения увечий, на какие только способен его, жаждущий насилия, разум. Я надеялся привести ассирийца в ярость, усыпить бдительность, что дало бы возможность повалить тюремщика на пол и попытаться задушить цепью. Да, это навряд ли поможет мне выбраться отсюда, но я, хотя бы, прихвачу в загробный мир ашшурского мерзавца. Его наверняка там уже заждались все замученные жертвы.

Однако я просчитался. Тегим-апал сохранил внешнее спокойствие, хотя глаза его злобно сощурились. Он медленно опустился передо мной на корточки, внимательно следя за каждым возможным движением, а затем прошелестел мне прямо в лицо.

Из его рта несло пивом:

— Нет, дружок, это ты своим маленьким умишком никак не сообразишь, что происходит. Вот это, — он потряс мешком перед моим опухшим носом, — сейчас я надену на твою голову. Затем вывезу за город и уже там как следует позабавлюсь. Не собираюсь я марать твоей мушкенской кровью пол и стены темницы. Отмывать ведь замучаешься!

«А, так, значит, это ты здесь устраиваешь влажные уборки! Ну, тогда тебя ждет неприятный сюрприз в одном из уголков камеры. Да и „аккадское вино“ тут, ненароком, разлилось...».

Учитывая обстановку, мысли в моей голове сменялись со скоростью света.

«Может все-таки попытаться придушить его цепью? Да нет, бесполезно. Он свернет мне шею еще до того, как я двину рукой. Но какая разница? Я все равно умру — сейчас или чуть позже».

Размышления заняли всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Тегим-апал что-то заподозрил. Когда я пошевелился в попытке принять более удобную позу, он быстро выбросил вперед правую руку, откидывая растопыренной ладонью мою голову к стенке. Затылок сильно ударился о кирпичную кладку.

Перед глазами все поплыло.

Проваливаясь во тьму, я услышал шелестящий голос ассирийца:

— А я не так туп, как бы тебе хотелось, братец.

***

Вас никогда не укладывали на голую спину осла животом вниз? Так, что голова свисает с одной стороны, а ноги с другой? При этом вы связаны по всем своим конечностям, а руки заведены за спину. Суставы полностью затекли и ноют. Желудок скручивает от голода. Голова буквально раскалывается на части, особенно в области затылка. И в довесок ко всему на лицо надет плотный пыльный мешок, отдающий в нос смрадом тухлых овощей.

Никогда я еще не испытывал в своей жизни столь большой букет изнурительных и мученических чувств. Причем разом. К тому же осел шел далеко не ровной походкой, так что меня то и дело слегка подбрасывало вверх, после чего ударяло животом о спину животного и выбивая воздух из легких. Полноценно же вдохнуть мешал пресловутый мешок. Полностью потеряв счет времени с того момента, как этот убогий кусок грязной ткани короновал мою голову, я лишь молился. Молился всем богам, которых знал, о скорейшем окончании этого путешествия, где бы ни была его последняя остановка. Но время крайне коварная штука — оно течет быстро, словно бурный горный поток, когда тебе хорошо, и плетется как дряхлый старик, когда тебе плохо.

Вот и сейчас я ждал конца. Но он все не приходил, а я гадал, что же произойдет раньше — сойдет ли мой мозг сума, или из тела выйдет дух? В итоге, оба предположения оказались ложными — первым остановился осел.

Я услышал звук спешившегося человека, а затем почувствовал, как кто-то поднял меня за ноги и сбросил вниз, будто мешок с навозом. К своему глубокому изумлению, я не ощутил ни удара, ни ушиба о землю. Словно мое тело упало на мягкое одеяло.

«Это что, песок? Зачем он завез меня в пустыню?».

Дышать было тяжело но, скорее, не из-за плотности ткани и нехватки воздуха, а от пыли, забившей ноздри сломанного носа и смрада, от которого сильно болела голова. Хотя наверняка она болела не только из-за этого. Тело ощущало приятный холодок, благодаря чему я предположил, что сейчас раннее утро, и солнце еще не успело накалить воздух.

Я закашлялся, с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту.

«Интересно, с чего меня может тошнить? Когда я последний раз ел? Позавчера? Ладно, теперь это не так уж и важно. О, Мардук, да сними же с меня этот мерзкий мешок! Я хочу вдохнуть полной грудью перед смертью!».

И он услышал мою мольбу. Только вот посланник воли бога отнюдь меня не обрадовал. Некто резким движением снял с меня пресловутый мешок, и я первым делом жадно вдохнул свежего воздуха, благодатно наполнившего легкие.

Я оказался прав — было раннее утро. Солнце еще не успело взойти, но предрассветные лучи уже окрашивали небосвод в молочно-бледный цвет, заставляя стремительно тускнеть ковер из мириадов различных звезд. Мое тело распростерлось на желтом песке в широком проходе между двумя высокими барханами. Он казался настолько просторным, что в нем спокойно могли разъехаться две крупные повозки, запряженные парочкой мулов. Лучи восходящего солнца еще не пробивались сюда, поэтому среди дюн царил сумрак. Легкий ветерок трепал мои взъерошенные волосы и приятно обдувал кожу своим прохладным дыханием.

Только сейчас я почувствовал, как сильно болят кисти рук и ступни ног. Суставы затекли, а места, перетянутые путами, серьезно ныли, но я слабо обращал на них внимание. Мой взор был полностью сосредоточен на ассирийце, чья внушительная фигура зловеще возвышалась надо мной, грозно очерченная в предрассветных сумерках. Как обычно, Тегим-апал злобно скалился, а правая рука покоилась на рукоятке меча, свисавшего с пояса.

— С добрым утром, дружок! — прогоготал он.

Я промолчал, продолжая пристально следить за ним.

— Как настроение перед последним путешествием в Иркаллу? Что молчишь? Я ведь тебе пока язык не отрезал! — новый приступ смеха заставил колыхаться его крепкую грудь.

Последнее замечание тюремщика окончательно убедило меня в том, что казнь не станет легкой. Видимо, Бел-Адад неплохо ему приплатил, чтобы отомстить мне за ту шуточку с кувшином мочи. Хотя, что-то мне подсказывает, ассириец захотел бы поглумиться над приговоренным и без лишнего поощрения.

Словно прочитав мои мысли, Тегим-апал прекратил смеяться, а затем, ухмыляясь, вытащил меч. Лезвие выскочило из ножен. Лязг от их соприкосновения неприятно ударил по ушам. Ассириец сделал пару шагов по направлению ко мне. Его массивные ноги в грубых кожаных сандалиях тонули в зыбком песке.

— Знаешь, совет жрецов приказал отрубить тебе голову, а останки закопать на пустыре к западу от Вавилона, — он выждал паузу, прерываемую лишь порывами ветра. Его черные волосы, ниспадающие до челюстей, вяло покачивались в такт дуновениям. — Но ведь они не станут проверять — в точности ли я выполнил их приказ. Им нет дела до простого мушкену. А вот храмовый писец отблагодарил меня за то, чтобы я продлил твои мучения, как м-о-о-жно дольше. Хоть я и так не прочь был это сделать, — он картинно развел руки в стороны, — извини, такая уж меня работа, дружок.

«Твоя работа четко выполнять приказ и следить за узниками темницы, а не мучить людей, поганый ублюдок!».

— Вот я и завез тебя сюда. Так далеко, что не видать ни города, ни Этеменанки. Здесь, посреди бескрайних песков, никто не услышит твой крик... кроме меня. И поверь, — он вновь хохотнул, — мне было совсем не трудно проделать этот путь. Ради удовольствия я готов пойти хоть на край света!

В этот момент я по-настоящему осознал, что такое одиночество и безысходность... Один на один, посреди моря желтого песка со своим палачом и мучителем. Человеком, готовым пойти на все, лишь бы утолить свою извечную жажду крови и насилия, оставаясь безнаказанным. Это осознание подавляло. Вгоняло в глубокую печаль и хандру. Однако не вызывало страха. Словно подземный источник, питавший колодец ужаса, иссяк, прекращая подпитывать липкое и неприятное чувство свежими силами.

Тюремщик присел передо мной, заглянув прямо в глаза:

— А еще господина Бел-Адада интересовало — откуда ты, дружочек, знаешь столько о положении дел в Междуречье? Я поначалу сам удивился и даже не поверил, но потом вспомнил — сам же подселил к тебе соседа. Того пухленького торговца, — Тегим-апал буквально выливал слова мне в лицо. Из его рта продолжало нести пивом. — Наверняка он и нарассказывал тебе сказок. А ты и рад был ушки навострить. В любом случае, теперь это уже не имеет значения. Торговец не сможет более никому ничего рассказать. Как, впрочем, и ты.

«Еще одна кукла уничтожена».

—- Сначала я отрежу тебе левое ухо. Затем правое. Чтобы больше никакие пухляши тебе ничего на них не вешали. Потом начну ломать пальцы на руках и ногах. М-е-е-дленно, чтобы ты не потерял сознание, — Тегим-апал провел кончиком лезвия по моему животу, останавливая меч напротив промежности, — ну, а потом я тебя оскоплю. И только тогда, если ты отчаянно попросишь, я, возможно, позволю тебе умереть.

Он надеялся увидеть в моих глазах страх. Отчаяние. Хотел услышать слова о милости. Возможно, я и потешил бы его жажду господства и власти над жизнью, только вот случилась незадача — меня накрыла очередная волна безразличия. Да такая крупная, что даже те ужасы, которые описал Тегим-апал, не заставили вынырнуть из нее.

Поэтому я спокойно ответил, не сводя с него взора:

— Валяй.

Тегим-апал в изумлении поднял брови и широко раскрыл глаза:

— А ты стойкий дружок. Однако это ничего не меняет. Пара взмахов мечом, и вы все начинаете визжать, словно недорезанные поросята.Неважно, кто передо мной — мушкену или муж.

Он встал во весь рост, поигрывая клинком. Я же перевел отсутствующий взгляд на светлеющий небосвод и наполнил свои легкие свежим утренним воздухом.

«А в пустыне, оказывается, не так уж и плохо. Особенно ранним утром, когда солнце еще не успело раскалить воздух и песок так, что на них можно мясо жарить. Хорошо, что я смог побывать здесь именно в эти минуты. Хоть что-то приятное будет в моей...».

— Стой, ассириец! — послышался властный голос.

Я резко прекратил созерцание неба и перевел взгляд на проход между барханами позади тюремщика. Тот, в свою очередь, удивленно обернулся через плечо. В полутора десятках локтей от нас в предрассветных сумерках виднелся силуэт всадника на красивом вороном коне. Неизвестный был облачен в полный доспех. Плотная кожаная рубаха, с нашитыми поверх металлическими пластинами, защищала его от шеи до колен. Голову венчал шлем-шишак, а на кожаном поясе красовался меч с золотой рукояткой. Сделав несколько шагов по направлению к нам, всадник остановил коня и ловко спрыгнул на землю. Осел ассирийца поднял голову и с интересом стал рассматривать незнакомца. Когда же тот сделал еще пару шагов навстречу, то он перестал быть таковым.

«Эти голубые пронзительные глаза на беспристрастном лице невозможно забыть».

Эмеку-Имбару. Командир отряда городских стражников.

«Интересно, что он здесь делает?».

— Что привело сюда такого благородного мужа? — прошелестел Тегим-апал, переставая поигрывать клинком и настороженно смотря на незваного гостя.

— Мне надо задать осужденному несколько вопросов.

— Боюсь, это невозможно, господин. Никто не вправе общаться с преступником после вынесения приговора. А мне поручено привести его в исполнение.

— После того, как я получу ответы, можешь исполнять свой приговор, но я выясню то, что мне нужно, — Эмеку-Имбару был все также невозмутим. Его пронзительные голубые глаза не переставали следить за ассирийцем.

— Если вы не уйдете, господин, то мне придется применить силу, — молвил Тегим-апал, медленно поворачиваясь боком к командиру.

— Я не уйду без ответов, — спокойно произнес воин, с лязгом обнажая меч.

— Что ж, дружок — ухмыльнулся ассириец, — я могу закопать и двоих в одну могилу.

Тегим-апал одним прыжком преодолел расстояние между ними, нанося рубящий удар. Он целился в грудь. Эмеку-Имбару легко отклонил выпад и тут же кольнул в шею в ответ. Однако ассириец отпрыгнул, и кончик меча пронзил пустоту.

Тегим-апал, злорадно оскалившись, начал медленно кружить вокруг командира, пытаясь зайти тому с боку. Стопы тюремщика продолжали погружаться в зыбкий песок, но это словно совсем не сковывало его. Эмеку-Имбару внимательно следил за ассирийцем, держа последнего в поле зрения и выставив меч перед собой.

Тюремщик вновь нанес рубящий удар. Эмеку-Имбару поставил блок. Звон металла разнесся по округе. Последовала череда взаимных выпадов. Лязг мечей взорвал тишину, заглушая легкие порывы ветра. Я вместе с ослом и лошадью составляли молчаливую троицу наблюдателей, равнодушно следившую за поединком со стороны.

После обмена ударами противники разошлись на расстояние нескольких шагов, продолжая следить за действиями друг друга.

— Хорошо орудуете мечом, господин, — продолжая ухмыляться, бросил Тегим-апал.

— Меня не уболтаешь, — спокойно ответил Эмеку-Имбару, — эти уловки оставь для других.

Ассириец осклабился, а затем сделал резкий выпад. Воин поставил блок, пытаясь отклонить клинок, но атака оказалась ложной — Тегим-апал внезапно изменил направление, пытаясь пронзить обводящей атакой снизу. Эмеку-Имбару с трудом ушел от выпада, но потерял равновесие и упал. Послышалось глухое бряцание металлических пластин. Песок налип на доспех. Тегим-апал быстро метнулся вперед и с яростью опустил меч, целясь в грудь. Однако клинок пронзил лишь песок — командир успел откатиться в сторону, а затем, вставая, нанес ответный удар наотмашь. Задел щеку ассирийца. На лице выступила кровь. Это привело Тегим-апала в бешенство. Издав рык, подобно голодному льву, он с удвоенной силой начал наступать на Эмеку-Имбару, нанося мощные удары. Лязг металла стал сильнее. Стражник спокойно отбивал каждую атаку, однако теперь уже не делая ответных выпадов.

Поначалу я никак не мог понять — почему Эмеку-Имбару перестал отвечать на удары, а только уворачивается и блокирует свирепые атаки? Но потом я начал замечать, что движения ассирийца становятся менее резкими. В них появилась заметная тяжесть и скованность, будто его члены налились свинцом. Дышать он стал куда глубже и прерывистее, нежели соперник. Вывод напрашивался сам собой. Эмеку-Имбару просто изматывал Тегим-апала, а сам берег силы для решающего удара. Очевидно, это начал понимать и сам тюремщик. Совершив еще несколько яростных попыток пробить защиту командира, ассириец внезапно перестал атаковать и быстро отошел на безопасное расстояние, пытаясь восстановить дыхание. Несмотря на утреннюю прохладу, лоб Тегим-апала покрылся испариной, а веки заливал пот. Тем не менее, он не сводил с Эмеку-Имбару взгляда своих сощуренных злобных глаз. Песок налип на металлические пластины воина, покрывая их причудливыми узорами. Лицо командира продолжало оставаться спокойным и непроницаемым.

В этот момент волна безразличия начала постепенно отступать, обнажив под собой естественные человеческие чувства. Я ощутил внутри себя маленькую, еле заметную, искорку надежды. Надежды на спасение.

«Прирежь его, прирежь!»

— Убирайся отсюда! — прорычал Тегим-апал, пытаясь восстановить дыхание.

— Сложи оружие, если хочешь жить, — спокойно ответил Эмеку-Имбару, выставляя клинок острием вперед.

Но ассириец лишь зловеще рассмеялся.

Тегим-апал перекинул оружие в левую руку, разминая пальцы правой:

— Это мы еще увидим, кто останется жив, вавилонский поросенок!

— Ты забыл свое место, тюремщик, — Эмеку-Имбару пронзил соперника ледяным взглядом.

— А я все жду, когда же ты укажешь мне на него?

Командир не ответил, и Тегим-апал, восстановив дыхание, вновь пошел в атаку. Он нанес удар наотмашь, пытаясь снести голову одной атакой. Но воин ловко поднырнул под рукой тюремщика, оказываясь позади него. Тегим-апал вовремя сориентировался, и когда меч воина уже готов был пронзить его меж лопаток, развернулся и отбил клинок.

Сильный звон металла заставил непроизвольно поморщиться.

Не давая опомниться, ассириец нанес выпад в шею. Эмеку-Имбару в эту секунду спасти могло только одно — и именно это он и сделал. Упал плашмя на песок, пропуская меч врага у себя над головой. Удар Тегим-апала оказался настолько сильным, что тот, не удержав равновесие, сделал пару лишних шагов, и лезвие клинка пронзило шею осла, стоявшего позади Эмеку-Имбару. Животное взвилось вверх, заполняя округу отчаянным ревом и окропляя песок собственной кровью. Завалившись на левый бок, оно чудом не погребло под собой командира, но тот успел откатиться, попутно едва уворачиваясь от конвульсивных ударов копыт.

Издав яростный рев, ассириец бросился на Эмеку-Ибару, пытаясь нанести рубящий удар по затылку. В мыслях он уже видел, как голова катится между дюн, собирая на себя песчинки. Воин не успевал отразить атаку, поэтому, не выпрямляясь, бросил Тегим-апалу песком в глаза. И хотя тюремщик успел зажмуриться, это помогло выиграть время и принять оборонительную стойку. Быстро избавившись от песчинок, тюремщик вновь приблизился, делая ложный замах, однако на этот раз тот был готов к уловке и перехватил руку ассирийца, а затем нанес сильный удар ногой в пах. Тегим-апал застонал, падая на колени, правда мгновенно придя в себя, тут же боднул головой Эмеку-Имбару в живот. Удар оказался такой силы, что лицо воина покрыла бледность. Тем временем ассириец, не обращая внимания на то, как металлические пластины оставляют на его голове кровавые отметины, боднул еще раз. Затем еще. И еще! Четыре мощнейших удара за пару секунд! Его лоб испещрили глубокие царапины, словно по лицу прошлись граблями. Кровь из свежих ран, смешавшись с потом, заливала ассирийцу глаза, но он даже не замечал этого. Издав слабый стон, воин вынужден был отпустить руку врага. Тот тут же схватил Эмек-Имбару за ноги и повалил на песок.

Тегим-апал попытался пронзить его, но тот со звоном отбил атаку и сделал ответный выпад, целясь в лицо. Ассириец откинул голову назад и перехватил руку с клинком свободной кистью, так крепко сжав ее, что я услышал хруст костей. Воин страшно побледнел, будто стая комаров разом высосала из него всю кровь. При этом командир стражи не издал ни звука. Только глаза вспыхнули ярким пламенем, когда он посмотрел прямо в окровавленное лицо Тегим-апала. На устах ассирийца взыграла торжествующая улыбка. Сейчас он походил на довольную гиену, которая добралась до долгожданной добычи и вдоволь напилась ее крови.

— Вот и все, господин, — прошелестел он, — пора вам отправляться в загробный мир. Не переживайте. Скоро этот мушкену догонит вас, и по пути вы сможете задать ему все свои вопросы, что так мучили ваше любопытство, стоившее жизни.

Все эти секунды Эмеку-Имбару не сводил глаз с лица ассирийца. И когда тот произнес последнее слово своего монолога, внезапно разжал пальцы — меч выпал из кисти, однако не долетел до земли. Он был перехвачен свободной левой рукой. Клинок упал не совсем удачно. Воину не удалось перехватить его за рукоять, и пальцы Эмеку-Имбару сомкнулись прямо на лезвии. Но он об этом даже не думал. Лишь крепче стиснул оружие. На поверхности меча проступили багряные пятна, однако командир стражи не замечал их. Он нанес яростный удар в правый бок Тегим-апала, вложив в него всю силу, какая только оставалась. С противным чавканьем металл вошел в человеческую плоть.

— А-а-а-г-р-р-х — прорычал ассириец. На его лице смешались чувства удивления, боли и злобы.

Эмеку-Имбару крутанул лезвие в ране и резко дернул меч, вытаскивая обратно. На правом боку Тегим-апала зияла страшная дыра, из которой забил алый фонтан. Тюремщик сильно пошатнулся, а затем, вяло взмахнув мечом, рухнул на колени. Внезапно ослабевшие руки выронили оружие. Клинок тихо упал на песок. Следом за ним повалился и Тегим-апал, простояв на коленях со стекленеющим взглядом всего пару секунд. Рухнув лицом вниз, ассириец совершил вялую попытку подняться, но безуспешно. Издав слабый стон, в котором читались боль, досада и гнев, Тегим-апал уронил голову и затих окончательно. Кровь бездыханного тюремщика обагрила место поединка, окропляя ее темными пятнами. Там, где упало тело ассирийца, уже появилась небольшая красная лужа.

Наступившая после боя тишина ощущалась чересчур непривычно. Все еще прохладный предрассветный ветерок приятно обдувал кожу. Набедренная повязка Тегим-апала слегка колыхалась под его порывами, будто парус маленькой лодки. Ничто не нарушало покоя просыпающегося мира.

Командир стражи с трудом поднялся на ноги. С его губ сорвался тяжкий стон. Правая рука безжизненно повисла вдоль тела, а кисть левой была вся залита кровью. Он прерывисто дышал. Грудь под доспехами вздымалась в такт дыханию, однако последнее постепенно приходило в норму. Лицо Эмеку-Имбару оставалось совершенно спокойным и непроницаемым, как бронзовая маска древнего царя. Его покрывала сильная бледность. Он медленно подошел к лежащему ассирийцу и отшвырнул ногой меч врага. Тот совершил кувырок в воздухе, блеснув в первых лучах восходящего солнца, и упал в паре локтей от тела хозяина. Командир тихонько пнул Тегим-апала ногой под ребра, но тот не подавал признаков жизни. Посмотрев на бездыханное тело несколько секунд, воин обернулся ко мне. Эмеку-Имбару присел на одно колено, положив оружие на землю и осмотрел свою изрезанную кисть. Кровь стекала с пальцев на песок, скапливаясь маленькую лужицу. Оглядев увечья, командир стражников медленно перевел взгляд на меня. Голубые глаза вновь стали холодными и пытливыми, утратив вспыхнувшее ранее яркое пламя.

— Спасибо, — прошептал я.

— Меня благодарить не нужно, — ответил Эмеку-Имбару, беря окровавленной рукой меч за рукоятку и убирая в ножны. На ней остался багровый отпечаток ладони

— Откуда вы здесь?

— Я не сводил глаз с Эсагилы с момента суда, — он сжал руку в кулак, еще сильнее побледнев. — Я был уверен, что тебя поведут на казнь в самое ближайшее время, причем постараются сделать это в наименее людном месте. Однако не ожидал, что ассириец повезет тебя в пустыню. Видимо, для тебя подготовили особо изощренный способ казни, — он вновь посмотрел на изувеченную руку, — но сейчас это не важно. Хоть и выглядело любопытно.

«Любопытно? Всего лишь любопытно!?».

— Но зачем вам я?

— Я же сказал, мне нужны ответы на вопросы, — резким тоном ответил командир, — не думай, что я делаю это по доброте душевной.

— Разве Верховный жрец не ответил на ваши вопросы во время слушания дела?

Эмеку-Имбару взял небольшую паузу, в которую оценивающе разглядывал меня.

После чего ответил ледяным тоном:

— Я похож на болвана?

От растерянности у меня слегка перехватило дыхание:

— Что... нет!

— Тогда не трать мое время. Слова жрецов звучали слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их сладкие речи могут усыпить многих, но только не меня.

— И что вы хотите знать?

— Все.

Я вздохнул:

— А что потом?

Он вперил в меня свой холодный взгляд:

— Об этом мы подумаем позже. А теперь выкладывай.

Я размышлял. С одной стороны, мне хотелось все рассказать. Поделиться хоть с кем-то, и командир городской стражи казался мне отличным слушателем. С другой стороны, я понимал, что он преследует лишь собственные цели, и поручиться за свою дальнейшую судьбу я не мог.

Поэтому я ответил:

— Сначала скажите, что вы сделаете со мной?

Все такой же беспристрастный, только бледный, воин молвил:

— Много себе позволяешь, мушкену. Не забывай, мне хватит сил, чтобы разделаться с тобой.

— Тогда вы ничего не узнаете, и я унесу все тайны в могилу.

Про себя же подумал:

«Какая удача, что Бел-Адад пришел навестить меня прошлой ночью и решил потрепать языком. Иначе ничего стоящего рассказать я бы не смог. Если это сможет привести храмового писца на плаху, по милости которого я сам оказался отправлен на нее, то буду только рад».

Однако начать я, все же, не решался, выжидательно посматривая на командира городских стражников.

Эмеку-Имбару глубоко вздохнул, вновь переведя взгляд на кровоточащие пальцы. Казалось, он тщательно обдумывает мои слова.

Наконец, спустя секунды томительного ожидания, он поднял на меня взор:

— Тебя убивать не стану. Это все, что могу обещать. Большего не дождешься. В конце концов, я могу и пожертвовать твоими тайнами.

Я не мог понять — хитрость это или нет? Под хладнокровной и спокойной маской могло скрываться все, что угодно. С другой стороны, молчать тоже было опасно. Так, что я, поколебавшись, решился и поведал абсолютно все, начиная с момента знакомства с Бел-Ададом и заканчивая сегодняшним утром, которое, кстати, уже сменилось днем. Взошедшее над барханами солнце неплохо припекало. Эмеку-Имбару внимательно слушал от начала до конца, ни разу не перебив и жадно поглощая каждое слово.

— Вот и все, — выдохнул я. В горле вновь начинало першить от сухости.

Наступила тишина, прерываемая лишь усилившимися порывами ветра, да пофыркиванием коня Эмеку-Имбару. Лежащий рядом холодеющий труп Тегим-апала нисколько его не смущал, как и окровавленное тело осла. Очевидно, скакун командира повидал на своем веку и не такое.

Наконец, Эмеку-Имбару произнес:

— Значит, я был прав. Рассказ жрецов звучал слишком хорошо, — он поднял глаза к небу, — у меня мало времени.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Тебя это не касается.

— Постараетесь помешать их планам?

— Я сказал, это не твое дело, — он снова выдержал паузу, — уже не твое.

Я застонал, но он не обратил внимания. Поднявшись, Эмеку-Имбару быстрым шагом направился к своему коню. Когда он вскочил в седло, при этом застонав сквозь стиснутые зубы, и взял в окровавленную ладонь поводья, до меня, наконец, дошло.

Выпучив глаза, я закричал:

— Вы же сказали, что отпустите меня!

— Нет, я сказал, что не убью тебя, — спокойно ответил он.

— Оставить меня здесь — равносильно убийству!

— Умолкни, — резко ответил Эмеку-Имбару, — если боги посчитают нужным, они тебя спасут. Если нет, значит на то их воля. Можешь считать это Божьим судом.

— Почему нельзя взять меня с собой?!

Командир вперил в меня свой взгляд, под которым даже в самый жаркий зной можно почувствовать себя неуютно.

Затем он легонько похлопал вороного коня по шее:

— Марнишку не вывезет двоих.

Полностью пораженный я уставился на него:

— Да вы с ума сошли!!!

Ни один мускул не дрогнул на лице Эмеку-Имбару:

— Следи за языком, мушкену. Иначе я отрежу его напоследок. У меня нет времени на то, чтобы тащить тебя в город. На счету каждая минута, а путь до Вавилона неблизкий. С твоей тушей в седле и моей сломанной рукой на него весь день уйдет. А тем временем жрецы осуществят задуманное.

— Может, оно и к лучшему! — в сердцах выпалил я.

Да, мне очень хотелось поквитаться с Бел-Ададом, пусть и чужими руками, однако зерна сомнений в честности и непогрешимости вавилонского повелителя уже давно были посеяны в моей душе. События последних суток лишь ускорили их всход. А тут еще командир стражников, намеревавшийся безжалостно бросить меня на произвол судьбы, подкинул дров в огонь праведного гнева.

— Для кого-то, может, и к лучшему, — услышал я ответ Эмеку-Имбару.

Несколько мгновений я просто, молча, созерцал мощную, слегка ссутулившуюся, фигуру, восседавшую на вороном коне. Желтые песчинки медленно осыпались с блестящих пластин его доспеха. И чем чище они становились, тем яснее мне виделось то, что происходит. Словно в металле отражалась вся суть и все помыслы Эмеку-Имбару, скрытые до сего липким покровом песка. На меня снизошло озарение, окатившее подобно ледяному дождю.

— Верно, — прошептал я.

Ветер подхватил мои слова и, вместе с дюжиной песчинок, перенес в сторону Эмеку-Имбару.

— Царь благосклонен к сословию воинов, и вам не хочется лишиться его покровительства. А ведь именно это и произойдет, если жрецы Эсагилы захватят власть. Но дело не только в этом, так? — Эмеку-Имбару не ответил, и я продолжил. — Вы просто хотите получить повышение по службе за раскрытый заговор. На меня вам плевать. Вам вообще плевать на всех, кроме себя.

«Кто бы мог подумать, что за этой непроницаемой маской скрывается личина хладнокровного честолюбца!?».

Казалось, моя гневная тирада нисколько не поколебала спокойствие командира. Он все также безмолвно восседал на вороном коне, пронзая меня взглядом голубых глаз и сохраняя непроницаемую маску на бледном лице, которую не разбил бы и удар кузнечного молота.

Испытывая злость с примесью неподдельной обиды, я процедил:

— Тогда лучше убейте меня прямо сейчас.

Последовало короткое молчание, после которого Эмеку-Имбару ответил:

— Я не убийца.

— Оставляя меня здесь, вы совершаете то же самое убийство!

Конь под всадником презрительно фыркнул, словно насмехаясь надо мной.

Несколько мгновений Эмеку-Имбару внимательно смотрел на меня, а потом отстегнул от седла маленький кинжал и бросил в песок. Тот приземлился в пяти-шести локтях от моих ног.

Тупо уставившись на оружие, я спросил:

— Это еще что значит?

Крепче ухватив поводья, Эмеку-Имбару молвил:

— Считай моим прощальным подарком.

Я перевел взгляд на воина:

— Издеваетесь?

Тот вяло пожал плечами:

— Думай, как хочешь.

— Лучше воды оставьте!

— Она мне нужнее.

— Но...

— Прощай, узник Эсагилы.

— Подождите...

— Пошел! — резко крикнул он скакуну, и тот галопом поскакал от меня по проходу между дюнами.

— Стой! — закричал я внезапно охрипшим голосом, а затем закашлялся.

Разумеется, Эмеку-Имбару не внял мольбам. Он даже не обернулся на звуки моего голоса, быстро скрывшись за песчаным холмом. Вот теперь я по-настоящему ощутил себя одиноким. Настолько явственно и тяжело, как никогда. С пересохших губ сорвался отчаянный крик, в котором смешалась досада и гнев. Однако долго надрывать глотку не позволил проснувшийся внутренний голос.

«Кинжал! Нужно достать кинжал немедленно!»

Налетевший особо сильный порыв ветра врезался мне прямо в лицо, швыряя в глаза целую охапку песка.

«Проклятье! Я не могу открыть глаза, иначе он попадет прямо в них! Кинжал! Где кинжал!?».

Я помнил, что он упал где-то недалеко от моих ног. Отчаянно стараясь сохранить в уме примерное положение кинжала, я начал поворачиваться боком в ту сторону. Затекшее тело категорически отказывалось слушаться. При каждом движении его словно пронзали раскаленными иглами. Я стонал. На лбу выступила испарина. Нос был забит песком, но жажда к жизни полностью высушила те волны безразличия, что окатывали ранее. Был шанс на спасение. Нужно только дотянуться до него, пока песок не поглотил кинжал в своей утробе.

«Если успею вовремя освободиться, то смогу увидеть куда поскакал конь Эмеку-Имбару и найти дорогу домой! Нужно только поторопиться!».

На то, чтобы повернуться боком к тому месту, где должен быть кинжал, у меня ушло около минуты, которая показалась вечностью. Все мое существо призывало перевести дух, отдохнуть немного, но я заставлял себя двигаться дальше. Медленно, я покатился туда, где должно было находиться спасение. Один перекат. Ничего. Второй перекат. Ничего. Третий. Четвертый. Я запаниковал.

«Неужели он уже скрылся за толщей песка, или я выбрал неверный путь?».

Пятый перекат.

«О, боги, помогите мне!».

Когда я начал движение в шестой раз, то напоролся животом на что-то твердое, вдавив своим весом предмет глубже в песок.

«Вот он! Только не потеряй! Только не потеряй!».

Я резко отодвинулся назад, повернувшись спиной к кинжалу. Мой разум заставлял тело торопиться, боясь, что своим движением загнал оружие вглубь и теперь мне не удастся найти его. Собрав последние силы, превозмогая боль в мышцах, я придвинулся по направлению к кинжалу, лихорадочно скребя по песку руками, связанными за спиной. Ничего. Еще одно усилие. Снова ничего. Стиснув зубы, я постарался еще глубже погрузить пальцы в песок. Сильная боль пронзила запястья. Онемевшие пальцы плохо слушались, но я продолжал искать с упрямой настойчивостью. И, наконец, я нащупал его! Мизинец левой руки коснулся деревянной рукояти. Я затаил дыхание, стараясь не шевелиться. Затем, медленно, завел палец за нее и аккуратно потянул вверх. Клинок не поддался. Закусив верхнюю губу до крови, я повторил попытку с чуть большим усилием. Снова никак. Пальцы дрожали сильнее, чем листья пальмы на ветру, но я боялся, что если хоть на секунду дам им передохнуть, то уже никогда не смогу вытащить кинжал. Я закричал, делая очередную, отчаянную попытку, прилагая усилие, на которое еще был способен. И он поддался!

«Кинжал поддался!».

Уже через секунду я ухватил его безымянным пальцем, а спустя пару мгновений вся моя левая кисть сжимала рукоять спасительного лезвия. Крепко вцепившись в него, я перевернулся на живот и засмеялся. Однако смех быстро перешел в хриплый кашель, который сотрясал меня несколько минут. К тому моменту, когда он, наконец, закончился, я осознал, что уже не слышу звуков копыт. Однако мне все равно следовало поторопиться, ибо еще оставалась надежда увидеть, в какую сторону направляется Эмеку-Имбару.

Я спешно начал водить кинжалом по веревкам, опутавшим руки, но случайно задел кожу несколько раз. С досадой пришлось немного сбавить темп, стараясь сохранить высокую скорость работы над освобождением. Прошла целая вечность прежде, чем я почувствовал, что веревки ослабли, а спустя еще немного окончательно порвались. Я тут же постарался стряхнуть этот отвратительный песок с глаз, но кисти так затекли, что мне не удалось даже дотянуться до лица. Пришлось лежать, сгорая от нетерпения. В ожидании, когда кровь, наконец, вновь наполнит члены. И вот она снова запульсировала в руках, а в кожу словно воткнули десяток колючек. Но я не обратил на это никакого внимания, а просто резко сбросил песок с лица и открыл веки. Яркие солнечные лучи, усиленные отражением от песка, тут же ослепили глаза. Мне пришлось зажмуриться и приставить ладонь к векам. Даже сквозь закрытые очи дневной свет проникал внутрь, окрашивая мрак в мутную желтизну. Настолько ярким и сильным он был посреди песков. Подождав, пока зрение привыкнет к безумным пляскам бликов и лучей, я осторожно открыл глаза и приступил к освобождению ног. Усилившийся ветер играл моими растрепанными волосами. Поскольку я уже мог видеть процесс перерезания пут, то он шел куда быстрее, нежели на руках. Наконец, мне удалось полностью освободиться от злосчастных узлов. И теперь оставалось только ждать, когда кровь наполнит онемевшие конечности, а мои ноги вернут себе способность двигаться. На это ушло еще несколько драгоценных минут.

Почувствовав силу, я резко встал. Ступни невыносимо кололо. Я с трудом мог передвигаться, постоянно прихрамывая. Голова гудела, в глазах двоилось, а солнце испепеляло тело. Но в то мгновение я практически не обращал внимания на все это. Моей единственной целью было взобраться на один из высоких барханов. Даже не взглянув на холодный труп ассирийца и его осла, со скоростью, на которую только был способен, я начал нелегкий подъем. Песок скатывался вниз под ногами, так и норовя утянуть меня обратно, но я, стиснув зубы, продолжал двигаться вверх. Когда до вершины оставалось чуть меньше половины пути, я уже тяжело дышал. Пот градом катился по всему телу, покрывая кожу, будто липкая древесная смола. В висках стучали кузничные молотки, а конечности еле-еле передвигались. Но я продолжал. Продолжал движение, словно безумец, в своей упрямой жажде достичь цели.

«Безумец... Быть может, я уже им стал? Повелитель демонов пустыни Пазузу разрушил мой разум и идет за мной?».

Как я преодолел оставшееся расстояние в памяти не осталось. Помню лишь, что сознание резко помутилось, когда до верхушки бархана оставалось совсем немного, и остаток пути я прошел словно слепая черепаха. Когда же ноги вступили на долгожданную вершину, я постарался усилием воли развеять этот туман перед взором, чтобы осмотреться, но попытки оказались безуспешными — ощутив сильную слабость во всем теле, я рухнул на то место, где стоял, так и не сумев что-то разглядеть. Тяжелое прерывистое дыхание, со свистом вырывавшееся из моей груди, стало тихим. Виски сдавило, будто тисками, а в глазах резко потемнело. Я быстро начинал проваливаться в бездну. Лишь одна мысль успела пробежать в голове прежде, чем она окончательно поглотила меня.

«Хорошо, что я не свалился обратно».

Глава 14

— Холодно... — простонал я, открывая глаза и, с удивлением, замечая над собой темное, испещренное множеством звезд, ночное небо.

Однако еще большее изумился тому, что ощутил сильный озноб. Тело буквально задеревенело от холода так, что сначала пришлось осторожно разминать пальцы, и только потом приступить к растиранию остальной поверхности кожи.

В пустыне царила мертвая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь звуком перекатывающихся песчинок, подбрасываемых в воздух легким дуновением ветерка. Повсюду до горизонта, покуда хватало глаз, расстилалась бескрайняя волнообразная равнина. Она напоминала застывшую бурную реку. Только вместо живительной влаги — одинокий, безжизненный край.

Я незамедлительно ощутил всю тяжесть своего положения. Холод пустыни пробирал мое тело снаружи, а страх и тревога — пробирали душу изнутри. Ни звука. Ни движения. Только я, да блестящий лик Сина^[46] у меня над головой, освещающий округу своим серебристым светом.

— Так, надо подумать, — начал я говорить вслух, только чтобы заполнить окружающую пустоту, — сколько же мне пришлось проваляться поленом? Полдня? Полутора суток? Ладно, неважно. След Эмеку-Имбару давно потерялся, и я не смогу найти дорогу домой, — я начал растирать ноги, — можно было бы идти по солнцу, — тут мои глаза посмотрели наверх, — но его нет. Не смешно, — я выдержал короткую паузу, а потом повторно произнес, слегка нахмурившись, — не смешно. Почему я не подумал об этом раньше? Тупой чурбан, вот почему.

Закончив с ногами, я приступил к растиранию шеи и груди:

— А по звездам точно никуда не пойду, — с губ сорвался печальный вздох, — эх, вот если бы у меня были знания жрецов, что сидят на вершине Этеменанки... все было бы куда проще... Жрецы... — упоминание этого слова вызвало целую бурю эмоций на моем лице. Почувствовав, как оно раскраснелось, как кровь ударила в голову, а сердце застучало в висках, я постарался быстро взять себя в руки. На переживания о прошлом просто не было времени.

— Значит, надо ждать рассвета, а потом идти в сторону солнца. Тогда, рано или поздно, я выйду к Евфрату. Тегим-апал не должен был завести меня далеко...

Я вновь огляделся по сторонам в надежде увидеть на горизонте Вавилон, но безрезультатно. Только песок.

«Не слишком далеко для лошади, но слишком далеко для пешей прогулки».

— Но я не могу вот так просто сидеть и ждать. Я не ел уже пару дней, сильно ослаб, а без воды навряд ли протяну следующий день в этой жаровне. О, да. Не сомневаюсь. Днем здесь начнет припекать так, что мало не покажется. Но куда я пойду прямо сейчас? Нужно двигаться, чтобы не замерзнуть и, в то же время, стоит беречь силы. А еще я хочу пить, — я облизал пересохшие губы, — о, Шамаш, что мне делать? — мои глаза вновь устремились к ночному небу, усыпанному мириадами звезд.

Ответ, однако, пришел не с небес, а от собственного тела. Ощутив сильную дрожь, я решил, что надо двигаться, чтобы хоть как-то согреться.

«Побреду потихоньку, а утром поверну на восток. Большего не остается».

Приняв окончательное решение, я медленно поднялся, продолжая растирать кожу, хоть согреться это не особо помогало.

«Кинжал!».

Я вспомнил о нем только сейчас, начиная лихорадочно искать его глазами, но безрезультатно. Видимо, он выпал из руки, когда я потерял сознание, и скатился на дно дюны, где и был погребен песком, да ветром.

— Неважно, — буркнул я, — все равно он меня не согреет.

Однако идея спуститься вниз не покидала мой разум. Кое-какие мысли подталкивали на спуск. Голова продолжала гудеть, пусть и меньше, нежели раньше.

«Если Тегим-апал отправился со мной в пустыню, то он должен был прихватить с собой флягу воды».

Я вновь бросил взгляд вниз туда, где в сгустившемся мраке скрывались остывшие тела тюремщика и осла.

«Потом придется снова взбираться на бархан. Но проверить стоит. Заодно согреюсь».

Приняв решение, я начал быстро скользить по крутому склону песчаной дюны. Спуск оказался намного быстрее и легче, нежели подъем. Было бы глупо, окажись иначе. До прохода между барханами я добрался меньше, чем за минуту. Бездыханное тело Тегим-апала лежало на том же месте, где того настигла смерть. Его слегка припорошило песком. Стараясь не смотреть в сторону трупа, я направился прямиком к ослу. Обходя неподвижное животное и ступая босыми ногами по песку, на котором виднелись засохшие багровые пятна, я остановился возле седла. С надеждой во взоре, мои глаза искали флягу с водой или что-то похожее на нее. Осмотр не занял много времени. И его результат оказался весьма удручающим.

Ассириец действительно захватил с собой флягу воды. Только теперь ее жалкие останки покоились на земле, раздавленные весом тела погибшего животного. Разумеется, вся вода давно вытекла и испарилась. Несмотря на то, что я изначально не испытывал особой надежды на успех, я не смог сдержать стон разочарования, сорвавшийся с моих потрескавшихся губ. Проведя руками по взъерошенным волосам и вдохнув холодного воздуха, я на секунду прикрыл глаза, стараясь смириться с неудачей. Затем усилием воли заставил себя вновь начать подниматься на дюну.

«Делать здесь больше нечего».

Мрачная и жуткая картина прошедшего боя осталась позади, постепенно скрываясь в одинокой ночной темноте.

На этот раз я не спешил, медленно взбираясь по пологому склону бархана, ибо что-то подсказывало — силы мне еще понадобятся. К тому же, желудок снова начал болеть от голода. Взобравшись в очередной раз на вершину дюны, я опять осмотрелся и попытался вспомнить, в каком направлении удалялся Эмеку-Имбару. Но в памяти не осталось и следа. Окинув отрешенным взглядом бескрайнюю пустыню, я выбрал путь, который посчитал за восточный, и двинулся вперед, обхватив тело руками, временами растирая замерзающую кожу. Уверенности в том, что наметил себе правильный путь, не было никакой. Для меня все четыре стороны света выглядели абсолютно одинаково посреди бесчисленных песчаных дюн. Однако оставаться на месте позволить не мог. Слишком сильным был холод. И только осознание того, что мерзкий ассириец получил по заслугам, слегка согревало душу изнутри.

«Что я буду делать, когда вернусь? Наверняка моя жизнь уже не станет прежней. Слишком много событий произошло за эти дни. Наверное, и я сам не стану таким, каким был раньше. Я чувствую уже сейчас. Вера в правый закон и справедливость медленно угасает внутри меня, как тепло собственного тела под действием холода. Да и стоит ли возвращаться? Главное — выйти к Евфрату. А там посмотрим...».

«Каждый может трактовать законы в свою пользу, если у него имеется достаточно власти».

Эти слова отчетливо врезались в память. Отпечатались на ней, словно клеймо на шкуре быка. И теперь их не выведешь даже каленой бронзой. Не смоешь водой и не забудешь. Они остались со мной. Навсегда.

«Мира, существовавшего доселе в моем представлении, больше нет. Мира порядка, закона и справедливости. Ночь спустилась на него, и землю окутал мрак. Боги покинули его и не могут оказывать помощь. Они не вершат суда. Не разрешают споров. Ночь укутана тьмой».

Совершив пару спусков и подъемов на одинаковые барханы, я остановился перевести дух, а затем продолжил путь. В голове всплыл образ командира отряда городских стражников, который вовсе не прибавил мне веры в справедливый мир. Скорее наоборот — образ Эмеку-Имбару послужил последней горстью земли, брошенной на могилу погребенного мироздания. Моего мироздания.

«Марнишку не вывезет двоих. У меня нет времени на тебя».

Мое лицо непроизвольно исказилось в гримасе бессильной ярости, и на этот раз я не стал сдерживать ее. Накопившийся гнев настойчиво требовал выхода, поэтому ноги непроизвольно ускорили шаг, хоть разумом я и понимал, что необходимо беречь силы. Через несколько минут ускоренного подъема по склону очередной дюны, дыхание участилось и начало сбиваться, заставив снизить скорость. Зато эмоции успокоились и улеглись, а быстрый ход помог немного согреться. Но ненадолго. Уже через несколько минут пот, выступивший на лбу, начал испарятся, усугубляя мороз.

Озноб усилился. Зубы стали стучать друг о друга, издавая неприятный клацающий звук. Подушечки пальцев полностью онемели, но я продолжал растирать тело руками в тщетных попытках согреться.

«Такое странное, неоднозначное ощущение. Мне холодно. Очень холодно. Изо рта валит пар, будто я — котел с кипящей водой, поставленный на растопленный очаг. Но вместе с тем, я хочу пить. Очень хочу. В горле сухо, как в пустыне, что меня окружает. Губы потрескались, словно почва в огороде при засухе. Никогда я еще не испытывал чувства холода и жажды одновременно. И первое, кажется, начинает побеждать второе. Честно признаться, я совсем не буду против, если скоро наступит рассвет. Хоть согреюсь под лучами солнца. Если, конечно, доживу...».

Продолжая свой молчаливый путь по бескрайней пустыне, я ощущал, как дрожь в теле усиливается с каждой минутой. Не сразу. А через какое-то время, проведенное в одиноком мраке ночи, я осознал, что ее вызывает не только мороз. Нет. Было еще кое-что, заставляющее бегать мурашки по всему обнаженному телу. И я никак не мог различить истинную причину этого озноба — ощущение холода или чувство страха. Да, именно страха. Гнетущего. Липкого. Осязаемого. Я постоянно озирался, словно загнанный кролик, которого выслеживает гончая. И хотя окружающее пространство по-прежнему оставалось пустынным, я никак не мог заставить себя освободиться от этого давящего чувства тревоги. Ведь только сейчас я вспомнил, что нахожусь во владениях Пазузу и орды его демонов-прихвостней. Высокие барханы, окружающие меня со всех сторон, силуэты которых мрачно вырисовывались во тьме, были отличным местом для логова страшного демона. Воспаленное воображение, подпитываемое сильной усталостью и душевным упадком, рисовало жуткие картины. Казалось, вот-вот из-под желтого покрова появится огромная когтистая лапа чудовища и утащит меня в пучину дюн. Пазузу мог прятаться в любом из множеств углублений. Посреди гор песка. Мне чудилось, что он до сих пор не набросился на меня только потому, что играет со мной. Хочет продлить мучения. А иногда даже мерещилось, что я слышу шаги позади. Тихие, крадущиеся шаги злобной твари, готовой к смертельному прыжку. Я постоянно оборачивался. И в этот момент душа уходила в пятки от страха перед тем, кого мне пришлось бы лицезреть. Однако каждый раз пустыня за моей спиной оказывалась совершенно безжизненной, а звук, воспринимаемый за поступь когтистых лап, на поверку являлся лишь шелестом мелких песчинок, подгоняемых ветром. И тогда я облегченно вздыхал. Сердце, отбивавшее усиленный ритм, возвращалось к нормальной работе, а выступивший холодный пот моментально высыхал на морозном воздухе пустыни.

Постепенно, с каждым шагом, я стал все меньше обращать внимание на посторонние звуки. Всем известно, что страх имеет свойство притупляться. Он начал медленно отступать, плавно вытесняясь усталостью и внутренней болью. Хоть и не исчез совсем.

Руки и ноги замерзли так, что я почти не ощущал их. А скоро пропало и чувство реальности. Остался лишь путь, состоящий из волн песка — вверх, вниз, вверх, вниз. Постоянство происходящего медленно, но неуклонно убаюкивало сознание. Похожие ощущения испытывает рыбак, сидя в своей лодке, которая покачивается на слабых речных волнах. Только меня окружала не темно-синяя гладь с мелкой рябью на поверхности, а бескрайние желтые просторы. Высокие барханы, словно гигантские валы, предвестники наводнения, возвышались надо мной в молчаливом безразличии. А я, будто щепка на огромных волнах, продолжал путь в неизвестном направлении. И не за что было зацепиться взору, кроме звездного неба над головой, да песка под ногами. До самого горизонта, покуда хватало глаз. Полностью утратив чувство времени, я шагал и шагал. Тупо и упрямо. Вперед. Ибо большего не оставалось.

Мозг полностью отключился. Во всяком случае, так мне казалось. Ушли все чувства — голода, жажды, страха. Я даже не ощущал, как передвигаются ноги. Просто шел вперед.

«Главное идти вперед. Вот моя цель».

Небо начинало постепенно светлеть. Звезды теряли свою яркость, уступая место более великому светилу, чем они сами. Лучи солнца уже начинали освещать горизонт. Позади меня. Словно насмехаясь над тем, что я выбрал неправильный путь. Но я не замечал этого. Я просто шел дальше вперед, не обращая внимания на окружение. Если какое-то время назад мой мозг способен был здраво рассуждать, то к исходу ночи он полностью утратил такую возможность, наполнившись полубезумными обрывками мыслей и воспоминаний, превративших разум в непонятную кашу. И я погружался в нее. Медленно, как будущий утопленник теряется в болотной трясине, по неосторожности вступив на жидкую почву. Разумеется, в этом хаосе, сохранявшем лишь призрачную связь с реальностью, я и думать забыл о выборе верного направления. Мои ноги продолжали нести меня куда-то на запад, а мозг сосредоточился на счете. Счете барханов. Еще один бархан преодолен, затем еще один.

«На каждый следующий я трачу все больше и больше времени! Проклятые ноги, вы будете идти быстрее?! Мне нужно преодолеть еще целую гору барханов... Целую гору барханов... А это звучит очень даже весело, Ламашту меня раздери! Ведь бархан и есть гора. Гора желтого, отвратительного песка, от которого меня уже порядком тошнит! Да шевелитесь вы уже! Некогда отдыхать! Я хочу увидеть Вавилон как можно скорее. Хочу плюхнуться на свою соломенную циновку и проспать. Месяц!».

Но барханы не заканчивались, а продолжали вереницей вставать у меня на пути, заставляя подниматься и опускаться на них снова и снова. Раз за разом. Взбираясь на макушку очередной песчаной горы, я видел пред собой лишь эти барханы. Вплоть до горизонта. Покуда хватало глаз.

Солнце уже взошло довольно высоко, когда я понял, что если ненадолго не остановлюсь, то не сумею преодолеть очередную гору песка. Совершив спуск, я замер в углублении между дюнами.

Повернувшись лицом к небесному светилу, я злобно выкрикнул:

— Нет твоего закона на земле! Ты так же жалок, как и я, раз не можешь это разглядеть, Шамаш! — я хотел сплюнуть, но во рту так пересохло, что не осталось ни капли слюны.

Я ухмыльнулся:

— Так, что давай, убирайся! Скройся с глаз или же закончи мой путь. Прямо сейчас! Меня уже тошнит от этого песка. Я преодолел этих гор столько, — тут я указал пальцем на очередной бархан, — что сбился со счета! Хотя кого я пытаюсь обмануть, — безумный смех вырвался из моих недр, — я ведь не вел им счета! Ха-ха-ха.

Упав на колени, я даже не почувствовал жжение горячего песка. Настолько утратил способность к восприятию мира.

«Мира, которого больше нет. Мира, который окутала тьма».

Какое-то время я смотрел на желтое покрывало пустыни у себя под ногами, а затем вновь обратил взор к солнцу:

— Убирайся, сказал. Я хочу отдохнуть. И друга своего с собой забери. Проклятый Нуску^[47].

Но солнце не пожелало скрыться. Ни за облаками, которых не было вовсе. Ни за горизонтом.

И это меня невероятно разозлило:

— Ну, как знаешь, — выдохнул я, усаживаясь поудобнее. — Я могу и потерпеть. Рано или поздно все равно наступит ночь.

Я твердо решил не двигаться с места до наступления темноты. Путь и без того давался мне чересчур тяжело. А вместе с насмехающимся Шамашем, компанию которому решил составить сынишка Энлиля^[48], движение окажется и вовсе невыносимым. Поэтому, дабы скоротать время до захода солнца, я принялся считать песчинки бархана, возвышающегося прямо передо мной. Одна, две, три...

«Проклятая жажда снова вернулась! Мне такбыло хорошо без тебя. Но теперь я ощущаю невероятную сухость внутри, словно наелся горячего песка. Губы потрескались, а у меня не осталось слюны, дабы смочить их. Колодец пуст. Ха! Мой колодец пуст! Он высох под лучами этого безжалостного солнца. Чтоб оно потухло на веки вечные!».

Пятьсот одна песчинка, пятьсот две...

Глаза заслонила непонятная дымка, похожая на туман. Я моргнул, стараясь избавиться от нее и при этом не сбиться со счета. Понятия не имею почему, но пересчет песчинок казался мне делом всей жизни. Дымка не ушла, вынуждая меня моргать еще раз. Наконец, с третьей попытки зрение прояснилось, и я смог возобновить свое занятие.

Солнце стремительно двигалось к зениту, накаляя воздух все больше и больше, но я продолжал делать вид, будто не замечаю этого.

«Главное, не сбиться со счета».

Тысяча одна, тысяча две...

Однако «радоваться» оставалось недолго. Где-то между второй и третьей тысячей я сбился. Ветер, полностью стихший к утру, снова возобновил движение, в слабом порыве перемещая мелкие песчинки. Только на этот раз его дыхание оказалось жарким, словно из печи.

— Проклятие, — буркнул я, — ты даже не даешь мне нормально посчитать, будь ты неладен! Адад решил проведать Саргона на привале? Ну, ничего. Даже ты не сможешь помешать мне начать считать заново, верно? — я безумно захихикал.

Каким-то отголоском, еще не до конца потухшего, сознания я понимал, что схожу с ума. Медленно, но верно небесное светило поджаривает мой разум, словно баранину на вертеле. И я ничего не мог с этим поделать. Будто мошка, попавшая в липкую древесную смолу, обреченная на мучительную смерть. Один. Посреди бескрайних просторов пустыни. Под чистым открытым небом. Я ощущал себя песчинкой посреди необъятного «ничто». Песчинкой среди песка...

«Раз мне суждено закончить свой жизненный путь именно здесь, то я сделаю это так, как этого хочу, а именно — считая песчинки. Начну, пожалуй, заново. Одна, две, три...».

Я успел добраться до тысячи, когда опять сбился со счета. На этот раз мне помешал не ветер. Что-то прошуршало над моей непокрытой выжженной головой. На мгновение мне даже почудилось, как я увидел промелькнувшую тень.

— Кто бы ты ни был, убирайся прочь! — прошептал я.

Однако шуршание повторилось, теперь резко переходя в звук. Звук, напоминающий хлопанье крыльев орла, словно он пролетел возле самого уха. Он доносился откуда-то слева, из прохода между дюнами. Медленно я повернул голову туда...

И увидел ЕГО!

Вне всяких сомнений, это был именно он!

Собачья голова. Открытая пасть, с обнаженными и острыми, как заточенные кинжалы, белыми клыками, между которых капала слюна. Злобные немигающие глаза — узкие и черные вертикальные щели на желтом фоне. Мощные лапы с огромными когтями, которым позавидовал бы лев. Массивные серые крылья с таким широким размахом, что едва помещались в проход между барханов.

Пазузу!

Я продолжал оставаться на месте, не переставая смотреть в глаза появившегося демона и не испытывая и толики страха. Он исчез. Испарился вместе с остатками влаги из моего тела под лучами ослепительного солнца пустыни. Будь я в здравом уме и полон сил, то непременно вскочил на ноги. Истошно вопя, как перепуганная овца, ринулся бы наутек, куда глаза глядят. Но только не сейчас. Не в этот миг.

Вместо ожидаемой гримасы ужаса, легкая улыбка тронула мои губы:

— Тебе не понравилось, что я считал песчинки? Или это просто Шамаш обиделся на мои слова и подослал тебя расправиться со мной? Ну, так извинений он не дождется. А ты давай. Делай свою работу.

Пазузу злобно зарычал, перебирая песок передними лапами. Немигающие желтые глаза вперились в меня, словно собирались высосать всю жизненную силу, которой и без того оставалось не много.

— Что же ты медлишь? — усмехнулся я. — Нападай.

Однако Пазузу не двинулся с места. Лишь издал глухой шелестящий звук.

Я развернулся всем телом в сторону чудовища, слегка наклонившись вперед, будто сам намеревался напасть на него.

Безумие полностью застилало разум:

— Смелее. Не заставляй меня ждать.

Наши взгляды снова встретились. Я вновь увидел в этих немигающих желтых глазах всю злобу этого мира. Злобу, обреченную копиться в Пазузу вечно. Но было в этих глазах что-то еще. Что-то, что я не сумел разглядеть с первого раза. То было отражение. Отражение моих собственных глаз, в которых полыхал настоящий огонь. Огонь дикого, безудержного безумия. Незаметно для самого себя, мой рот расплылся в злорадной ухмылке. Горячий воздух пустыни со вдохом проник в легкие.

Словно со стороны через мгновение я услышал собственный крик:

— Нападай!

Издав свирепый рев тысячи львов, Пазузу распрямил лапы и совершил свой роковой бросок.

Часть II. Земляной лев.

Днем и ночью да будешь ты весел,

Праздник справляй ежедневно,

Днем и ночью играй и пляши ты!

Светлы да будут твои одежды,

Волосы чисты, водой омывайся...^[49]

Глава 1

Открыв глаза, я не увидел ровным счетом ничего. С таким же успехом мог бы пытаться что-либо разглядеть сквозь сомкнутые веки — никогда в своей жизни я не сталкивался с такой непроницаемой темнотой. В первые секунды даже подумал, что сплю или брежу, но, похлопав себя руками по щекам, пришлось убедиться в обратном.

«Боги, я что, ослеп?».

Сердце учащенно забилось в груди. Возникло резкое желание вскочить и бежать, бежать куда угодно, но я, хоть и с трудом, подавил предательский страх. Сделал глубокий вдох. При этом чуть не закашлявшись. Воздух был спертым и затхлым. Ощущалось присутствие пыли.

«Спокойно. Вот так. Хорошо. Прежде всего, надо вспомнить, как я здесь оказался. Здесь, это где? О, боги, ничего же не видно!».

Я напряг память, пытаясь выжать из нее хоть что-нибудь, но на ум приходили лишь жалкие обрывки. Разрушенная хижина. Цепи. Широкий зал с барельефом в виде желтых львов на стенах. Песок. Много песка. Больше ничего. По отдельности все это казалось каким-то безумным бредом, но сложить кусочки воедино у меня никак не получалось. Решив, что память вернется со временем, я осторожно начал подниматься, нащупав стену справа от себя. Она была холодной и, судя по всему, состояла из глиняных кирпичей. Глубоко вдохнув еще раз, я опять попытался разглядеть хоть что-нибудь, но снова безрезультатно. Единственное, чего я добился, так это рези в глазах. Тогда, стараясь не отпускать правой руки от стены, я отошел от нее как можно дальше и вытянул левую руку в пустоту — кончиками пальцев мне удалось нащупать еще одну, точно такую же, стену.

«Очевидно, это какой-то коридор. Любой коридор имеет начало и конец. Я просто пойду вперед, держась правой стены и, рано или поздно, куда-нибудь приду».

Приняв такое решение, как единственно верное, я осторожно двинулся вперед, нарушая полную тишину шарканьем своих ног по землистому полу.

Не смотря на то, что от стены явно отдавало прохладой, холода я не чувствовал. Вообще, я не ощущал никаких неприятных чувств. Разве, что голова слегка гудела, да дышать затхлым воздухом было неприятно. И меня это удивляло, ибо я знал, что должен испытывать жажду, голод и усталость. Это было как-то связано с воспоминаниями о песке, но для себя я никак не мог объяснить отсутствие этих ощущений. Не получалось связать воедино то и дело всплывающую в голове картину пустыни и неестественное, как мне казалось, отсутствие жажды и голода.

«Ладно, в конце концов, это не такая уж и проблема, не так ли? Даже наоборот».

Я продолжал продвигаться вперед, ведя рукой по стене и собирая на пальцы слой пыли и паутины. Временами я останавливался, вслушиваясь в темноту, но ответом на мои потуги, вновь и вновь, оставались лишь тишина и непроглядный мрак.

Преодолев еще какое-то расстояние, я опять попытался дотянуться левой рукой до противоположной стены и тут обнаружил, что ловлю пальцами пустоту.

Я замер.

«Либо коридор расширяется, либо здесь имеется какой-то проход».

Решив проверить эту догадку, я отсчитал десять шагов вперед, снова остановился и опять попробовал дотянуться до стены — на этот раз мои пальцы коснулись прохладной поверхности глиняного кирпича.

«Выходит, коридор не расширяется, а здесь и в самом деле есть еще один путь! Но куда оно ведет? И стоит ли вообще проверять? Возможно, впереди меня ждет тупик... тогда я вернусь сюда и войду в этот проход».

На том и порешив, я продолжил идти вперед, оставив позади себя вход в неизведанный коридор. Однако тот путь, что я выбрал, так и не заканчивался тупиком. Я специально считал шаги, на всякий случай, если решу вернуться раньше, и уже насчитал пятьсот, но коридор и не думал заканчиваться.

Я остановился и, не отпуская руки от стены, сел на холодный земляной пол, облокотившись плечом, чтобы не потеряться в пространстве. Нужно было немного подумать и дать отдых ногам. Не знаю, какое расстояние я преодолел, но они слегка ныли. Видимо, из-за сильного напряжения — я ступал крайне осторожно, боясь провалиться в невидимую яму.

«Так, давай-ка, хорошенько во всем разберемся. По большому счету, у меня есть только два варианта — продолжать двигаться вперед в надежде, что этот коридор рано или поздно закончится и я, наконец, выберусь отсюда. Либо же я аккуратно сейчас разворачиваюсь, прохожу пятьсот шагов назад и сворачиваю в тот, другой, коридор и иду по нему... в надежде, что он закончится и так далее... И, что самое важное, у меня нет абсолютно никакой уверенности в том, что один из коридоров не закончится тупиком, и я лишь потеряю зря время и силы».

Внезапно меня поразила мысль, от которой все тело прошиб пот. Когда я только начал свое движение, я ведь не проверил, что было позади меня! Что, если выход находится именно там, а не в той стороне, в которую я все это время шел? Переваривая эту мысль, я просидел еще несколько минут, а затем пришел к выводу, что движение назад также не даст мне уверенности в том, что я не наткнусь на тупик. А, поскольку, каждое из трех направлений может в равной степени как спасти, так и привести в никуда, я решил положиться на изначально выбранный путь. То есть — вперед.

Придя к такому умозаключению, я даже слегка приободрился, быстро встал и продолжил медленно двигаться в выбранном направлении.

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я возобновил движение, но ноги опять начали уставать.

«Наверное, скоро придется снова сделать небольшую остановку».

Однако очередного «привала» долго ждать не пришлось. Пройдя несколько шагов вперед, я остановился. Да так резко, что чуть было не заплелся в собственных ногах и не упал ничком на земляной пол.

«Мне послышалось?».

Какой-то звук. Я даже не смог разобрать, на что он был похож. Так внезапно и тихо он прозвучал, а затем резко оборвался. Всего мгновение. И вот снова давящая тишина.

«Возможно, это всего лишь мое воображение разыгралось?».

Но убедить себя в этом никак не получалось. И, тем не менее, я продолжил движение, однако теперь напряжение было намного сильнее, чем раньше. Нервы натянулись, словно тетива у лука, а в ушах звенело от постоянных попыток услышать что-нибудь, помимо шарканья собственных подошв.

Дыхание участилось. Я продолжал идти, не в силах унять тревогу. Желание присесть и отдохнуть, забытое какое-то время назад, вернулось с удвоенной силой, и я все-таки решил, что остановка попросту необходима.

Когда же я встал и уже собрался осторожно опуститься на пол, звук раздался вновь. Я так и замер на полусогнутых, не в силах заставить себя пошевелиться. Страх полностью сковал мышцы, превратив их в подобие негнущихся поленьев. Звук повторился — теперь я точно знал, что он не был плодом моего воображения, и его источник находился где-то впереди... во тьме коридора.

— Кто здесь? — хотел спросить я, но из горла вылетели лишь жалкие сиплые звуки. Губы пересохли, как и слюна во рту.

Словно в ответ на мой вопрос, звук прозвучал еще раз, уже ближе. Я отчетливо различил его. Он напоминал шипение кошки, смешанное со стрекотанием кузнечиков.

Ш-ш-ш-ш-ш-т-р-т-р-т-р-тр-тр-ш-ш-ш-ш-ш.

Я почувствовал, как вся кровь стынет в жилах, когда страшная догадка пришла в мою голову.

«Змеи! Боги, тут полно змей! Что же мне делать?».

Шипение приближалось. Казалось, меня отделяет от невидимых клубков ядовитых тварей считанные пары локтей. И тогда я сумел совладать со своим страхом — сначала медленно, затем все быстрее, я сделал несколько шагов назад, потом резко развернулся, выкидывая руку вправо. Нащупал противоположную стену и побежал обратно с такой скоростью, на которую только был способен. Рука ни на секунду не отрывалась от стены, на полном ходу врезаясь в неровности и трещины среди кирпичей, которые оставляли на пальцах ссадины и кровоточащие царапины. Но я не ощущал их, а продолжал свое бегство от мерзких тварей. Звук от сандалий глухо разносился по узкому коридору этого жуткого места. Не знаю, сколько я пробежал, когда в голове зазвучал собственный голос.

«Остановись, они тебя не догонят! Во имя Мардука, остановись! Ты ведь их уже даже не слышишь!».

Прислушавшись к голосу разума, я замедлил ход, а затем и вовсе остановился, тяжело дыша, но уже не от страха, а от нехватки воздуха. В висках колотили отбойные молотки. Пот градом стекал со лба по переносице и щекам.

«Ну ты и дал, конечно, пробежку, старина. Из тебя бы вышел отличный армейский гонец. Достаточно засунуть змею под задницу».

Я выдавил из себя подобие смешка и вытер пот с лица правой рукой. На ней еще оставались куски паутины, так что пришлось сплевывать ее на пол. Проводя пальцами по носу, я подметил про себя, что он не сломан.

«Странно, он должен быть сломан! Я это точно знаю! Откуда? Не могу вспомнить... но точно знаю, что он должен быть сломан!».

Наконец, отдышавшись, я решил на время отложить решение и этого вопроса, вместе с остальными обрывочными воспоминаниями. А затем прислушался, не раздастся ли змеиное шипение, но коридоры ответили мне звенящей тишиной и непроницаемым мраком.

«Хорошо. Значит, мой выбор слегка упрощается. Надеюсь, тот, другой, коридор не закончится ямой с крокодилами».

Глубоко вдохнув спертого воздуха, я направился в обратную сторону. Ноги немного тряслись, но шагал я более-менее уверенно.

На поиски коридора ушло не так много времени. Видимо, я пробежал немалое расстояние.

«Да, страх делает с людьми поразительные вещи».

Дойдя до заветного ответвления, я аккуратно завернул в него, не отпуская руки от стены. Остановившись на несколько мгновений и прислушавшись, не раздастся ли во тьме снова змеиное шипение, я начал движение в неизвестность.

Поначалу, этот коридор ничем не отличался от предыдущего. Такая же пыльная, поросшая паутиной, неровная стена. Тяжелый, затхлый воздух. Холодный земляной пол. Темнота, без малейших признаков света, и абсолютная тишина. Гнетущая, звенящая тишина, заставляющая слышать, как кровь течет в собственных ушах. Но, когда я сделал около сотни шагов, начались перемены. Не сразу, но постепенно. Я начал их ощущать. Сперва почувствовал, что воздух стал не просто спертым, но и каким-то просто противным. Омерзительным. Мой нос непроизвольно поморщился, а к горлу подступил предательский комок тошноты. Мне даже пришлось прикрыть рот рукой. Я не мог объяснить, что именно придавало воздуху столь отвратительную вонь. Больше всего это походило на примесь запаха, которую издают тела дохлых крыс вперемешку с коровьим навозом. Со временем смрад стал настолько сильным, что приходилось дышать, вполовину прикрыв рукой ноздри, иначе я боялся, что меня просто вырвет. Или же сознание буквально не выдержит напора здешнего «аромата» и покинет тело в самый неподходящий момент. В голове промелькнула мысль, показавшаяся вполне разумной.

«Зачем я вообще продолжаю идти по этому коридору? Может, стоит повернуть обратно и проверить третий путь?».

Чем больше шагов я делал вперед посреди царившего зловония, тем сильнее эта идея крепла в голове. А когда пальцы, которыми я вел все это время по стене, стали натыкаться на что-то липкое и мерзко пахнущее, она превратилась в абсолютную уверенность, что дальше идти явно не стоит.

«Думаю, мне следует повернуть назад. Прямо сейчас. Одним богам известно, что ждет меня впереди».

Решив вернуться, я сделал последний шаг вперед и почувствовал, как нога наступила во что-то теплое и влажное. С хлюпающим звуком оно расползлось по подошве сандалии. В нос резко ударил зловонный запах... запах коровьего помета. И тут я не сдержался — меня вырвало. Опустошив желудок, я ощутил небольшое облегчение, которое, однако, не принесло покоя. Что бы там ни скрывала эта непроницаемая темнота, выяснять это совсем не хотелось.

«А вдруг выход именно там, впереди? Надеюсь, что нет. Мне все это не нравится — этот коридор выглядит так, словно он ведет в логово какого-то зверя. Иначе как объяснить это зловоние, слизь на стенах и дерьмо под ногами? Которое, кстати, еще свежее. Вернусь и проверю третий путь. Может, найду другие ходы, а здесь дальше ни ногой. Уж лучше попытать счастья со змеями».

Я развернулся, пытаясь стряхнуть с ноги часть испражнений, а затем сделал пару шагов назад, как вдруг за спиной раздалось гулкое мычание. Именно мычание. С таким звуком недовольная корова возвращается в стойло, подгоняемая хлыстом пастуха. Я замер, не в силах пошевелиться. На этот раз оцепенение было в разы сильнее, чем тогда, когда до меня донеслись звуки шипящих змей. В мгновение ока тело покрылось испариной.

«Это просто корова. Успокойся. Это просто корова! Боги, да что же делать корове в этом дьявольском месте?!!».

За спиной послышались тяжелые шаги. Они не походили на поступь коровы или быка. Нет. Шаги звучали так, словно ко мне приближался человек! Но не обычный, а очень крупный, или же в очень тяжелых доспехах. Иначе они не отдавались бы так громко в тишине. Я по-прежнему стоял не в силах заставить ноги двигаться. Рука, опиравшаяся о стенку, ходила ходуном. Сердце готово было выскочить через рот. Настолько сильно оно трепетало в груди. И тут я почувствовал дыхание — теплое влажное дыхание, обдавшее мой затылок и заставившее волосы на нем встать дыбом. Шаги прекратились, и я осознал — кто бы он ни был, он стоит за моей спиной. Стоит и изучает меня, как вельможа виноградную лозу, выбирая наиболее крупный и сочный плод. Я буквально ощущал на своей спине пронзительный взгляд этого существа.

Так продолжалось с минуту.

Я не двигался. Он не шевелился. Только обдавал меня своим теплым и влажным дыханием. Настолько громким, что из-за него я не слышал собственного.

Наконец, мысленно вознеся молитву Мардуку, я стал медленно оборачиваться. Сердце стучало с такой силой, что я с трудом мог различить его ритм. На мгновение я захотел бросить все и ринуться наутек, но какая-то частичка сознания заставила меня полностью обернуться лицом к неизвестному. Все, что я смог увидеть во тьме, так это глаза — большие, светящиеся, красные глаза, внимательно смотревшие прямо в мои. Существо продолжало громко дышать и пофыркивать.

«Это корова. Это корова, ведь так? О, боги, ну а кто же еще это может быть? Но что она тут делает? И глаза... Почему у нее такие яркие, красные глаза?!».

Мы стояли и смотрели друг на друга нескольких секунд. Я, не в силах пошевелиться, и оно, внимательно изучающее меня. Судя по всему, окружающая темнота не была для этого существа помехой.

Не до конца осознавая, что делаю, я начал медленно протягивать вперед левую руку. Пальцы тряслись, как от сильной нагрузки.

«Ты что, совсем выжил из ума? Что ты творишь?!!».

Завизжал в голове мой внутренний голос, но я его не послушал. Страх словно парализовал часть мозга, не давая возможности соображать.

Пальцы вытянутой руки коснулись его. Я ожидал ощутить шерстяной покров. Такой короткий и гладкий, как у коров, но то, что нащупала ладонь, точно не было коровьей шерстью. Кожа. Гладкая и ровная, под которой угадывались мощные мышцы. От моего прикосновения они напряглись, а существо издало очередное мычание. На этот раз не то недовольное, словно от внезапного пробуждения, а угрожающее. То, которое издает бык, готовый вздернуть вас на своих рогах. Я резко отпрянул назад, поскользнулся на луже дерьма и, чуть было, не потерял равновесие.

«Помоги мне, Шамаш, что это?».

Существо запыхтело сильнее и чаще. Я начал медленно отходить, с трудом переставляя ноги, налитые свинцом. Оно сделало шаг за мной. Я два шага назад, пятясь к выходу из этого ужасного места. Он снова подвинулся вперед, а затем издал рев. Рев, от звука которого у меня заложило уши, а сердце, еще так недавно пытавшееся выскочить изо рта, ушло в пятки. Он был такой силы, что от его эха окружающие стены вполне могли пойти трещинами. Никогда в своей жизни я не слышал такого громкого и страшного звука. Он не сравнится и со стаей львов, рыкнувших разом. В этот момент мои нервы не выдержали, и я закричал. Закричал во все горло. Только своего крика я не услышал, ибо уши продолжали звенеть от рева существа, красные и светящиеся глаза которого уже почти нависли надо мной.

Глава 2

— Да угомони ты эту обезьяну!

— Как, господин?

Я продолжал орать, видя над собой нависшие красные глаза чудовища, как вдруг почувствовал сильный удар в левую скулу. Крик резко прервался, и передо мной все поплыло, образуя туман.

— Вот так, например, — услышал я чей-то грозный голос.

Существо начало быстро расплываться, а затем и вовсе окончательно исчезло, как и темный коридор. Теперь я видел лишь какую-то серую ткань, располагавшуюся под потолком, а также смутные очертания двух человек, стоявших возле того места, где я лежал. Туман перед глазами не давал мне различить что-нибудь еще. Да и, честно говоря, мне хотелось поскорее закрыть их.

— Да сожрут тебя гули^[50], Ранаи! — рявкнул все тот же голос.

— Простите, господин, — промямлил второй неуверенно в ответ.

— Клянусь задом павиана! Ты только горшки с дерьмом выносить способен! Убирайся с глаз моих!

Послышался звук поспешных шагов, шелест одернутой ткани, и собеседник «грозного» человека выскользнул из помещения.

Силуэт незнакомца возник в тумане передо мной и, прежде, чем я окунулся в забытье, он произнес:

— Кто же ты такой, а? Ничего, скоро я это узнаю.

Глава 3

На этот раз я отчетливо осознавал, что это сон, однако легче от этого не становилось. Я вновь оказался в камере темницы храмового комплекса Эсагилы, прикованный толстой цепью к холодной стене тюрьмы, выложенной необожженным кирпичом. Напротив снова стоял кувшин с «аккадским вином», а за прутьями решетки виднелся Тегим-апал, с такой знакомой ухмылкой бывалого мучителя. В левой руке он держал ключи от камеры, а в правой — заточенный топор, лезвие которого угрожающе сверкало в тусклом свете факелов.

— Помнишь, я говорил, что ты доживешь до суда, даже если я отрублю тебе ноги? — прошелестел он. — Так вот, я решил, почему бы этого не сделать?

Тюремщик начал отпирать дверь темницы, а я молился, чтобы этот сон поскорее закончился. До того, как он приступит к выполнению своей кровавой угрозы. Но сон, словно на зло, и не думал прекращаться. Тегим-апал повернул ключ в замке, и несмазанная решетка омерзительно заскрипела.

Отбросив связку ключей в сторону, ассириец снял один из факелов, висевших в коридоре:

— Надо прижечь раны, дабы ты не истек кровью, как недорезанный поросенок.

Он вошел в камеру, остановившись передо мной.

— Мне придется орудовать одной рукой, — извиняющимся тоном произнес Тегим-апал, — так, что я могу отрубить не с первого раза. Уж прости, дружок.

Тюремщик поднял руку с топором над головой, а затем с силой опустил на щиколотку моей правой ноги. В этот момент я снова закричал, обрывая сновидение и резко садясь на деревянной кровати.

Пот градом стекал по лицу, заставляя слипаться ресницы, а сердце громко стучало в груди. Аккуратно, чтобы не задеть сломанный нос, я протер глаза, глубоко вдохнул и осмотрелся.

Это был шатер, но довольно просторный, так что в нем помещалась еще одна такая же кровать, стол и табурет напротив, за которыми сидел внушительных размеров воин, внимательно разглядывавший меня черными пытливыми глазами. Его загорелое лицо было довольно худым, правую щеку украшал глубокий шрам, а темная заостренная борода доставала своим кончиком до груди. Тяжелый доспех в виде плотной рубахи с внушительными бронзовыми пластинами покрывал тело, а на плече крепился пурпурный плащ. Голову воина венчал шлем-шишак, украшенный металлическим яблоком.

— Снова бредни? — спросил он, и я узнал этот грозный глубокий голос. Видимо, это тот самый человек, что врезал мне недавно по щеке, когда я видел... видел...

...не знаю, что я видел...

— Да, — ответил я сиплым голосом и прочистил горло.

— Честно говоря, я и не удивлен, учитывая, в каком состоянии мы тебя нашли.

— Кто вы?

— А вот об этом потом. Сперва я хочу знать, кто ты?

Я откинулся назад на подушку и устало произнес:

— Саргон.

— Имя меня интересует в последнюю очередь, — голос воина оставался спокойным, но в нем послышались нетерпеливые нотки.

Я облизал сухие губы:

— Мне бы воды для начала.

— Ты получишь ее, и даже жратву, но только тогда, когда я выясню, кто ты такой, и что делал в пустыне, сверкая голым задом?

Я закрыл глаза. Мозг отчаянно соображал, что конкретно можно рассказать этому типу? Могу ли я ему довериться? Он обратился ко мне на аккадском языке, но он совершенно не походил ни на кассита, ни на вавилонянина, ни на ассирийца.

— Я торговец, — внезапно сказал я, открывая глаза и удивляясь, с какой легкостью далась мне эта ложь. Ведь раньше я никогда в своей жизни не врал. Ну, разве что слегка приукрашивал значимость своих трудов, чтобы немного повысить плату за постройку хижин.

— Вот как? Торговец, значит, — в его голосе сквозило явное недоверие и издевка.

— Да, именно торговец, — я посмотрел на него.

В глазах незнакомца появились веселые искорки.

— И как же ты очутился в пустыне а, торговец Саргон? Да еще и в таком неприглядном виде? Что, гули обобрали тебя до нитки? — и он захохотал, при этом ударив мощным кулаком по столу.

— Гули? — я непонимающе уставился на него.

Тот перестал смеяться, но продолжил улыбаться:

— Злобные существа пустыни. Любят питаться мертвечиной и воровать деньги, если зазеваешься. Дай-ка угадаю. Увидел среди дюн обнаженную девицу в-о-о-о-о-т с такими формами, — он развел руками, чертя в воздухе полукруг, — и твой разум поплыл прямо в ее нежные объятия. Ну, а потом... — он вновь залился громким смехом.

Я вновь облизал пересохшие губы. Лично мне было не до смеха. Я смутно припоминал, что я видел перед тем, как очутился в темных коридорах, а потом проснулся здесь. Я вспомнил, как видел его, стоявшего в проходе между барханами. Но это был не гуль, принявший форму соблазнительной женщины. Ничего соблазнительного там и в помине не было. Оскалившаяся собачья пасть, с вытекающей слюной. Желтые немигающие глаза. Крепкие львиные лапы с огромными острыми когтями и широкие крылья.

— Пазузу, — прошептал я, чувствуя, как бледнею лицом.

Воин перестал смеяться и внимательно посмотрел на меня:

— Что ты сказал?

— Пазузу, — повторил я дрожащим шепотом. — Я видел Пазузу.

— Никогда не слышал об этой твари. Как он выглядит хоть?

Я описал. Причем, в красках.

Воин усмехнулся в бороду:

— Должно быть, тебе нехило башку напекло, раз померещился подобный бред. Вот ты и орал вчера, словно тебя гиена за зад укусила.

— Я орал не из-за этого, — устало произнес я, даже не собираясь переубеждать его в неверии о существовании Пазузу.

— Да ну? — озорной огонек в его глазах вспыхнул с новой силой.

— Правда. Видение было настолько реальным... слишком реальным.

— И что же ты видел?

Я направил свой взор на крышу шатра. Ткань была плотной и выцветшей от времени, но не пропускала солнечный свет, так что внутри стоял сумрак. Однако он не мешал разглядеть обстановку.

— Коридор, — начал я после короткого молчания, — темный. Такой, что хоть глаз выколи. Мне казалось, словно я брожу по нему, подобно слепцу в поисках выхода. Я бежал ото змей, которых слышал в глухой тишине и непроницаемом мраке, — я перевел взгляд на собеседника. Он внимательно слушал. Улыбка исчезла с его лица, уступив место серьезному выражению. — Я свернул в другое ответвление в надежде выбраться из этого жуткого места. Но все оказалось только хуже. Выбранный коридор пропах зловонием, мертвой разлагающейся плотью и дерьмом. По стенам стекала какая-то мерзкая слизь. И тут я увидел это. Красные, большие глаза. Горячее дыхание Оно издавало звуки, по которым я, сперва, решил, что то корова или бык. И еще подумал — откуда ей или ему тут взяться? Но когда я протянул руку, чтобы удостовериться в своей догадке, то нащупал гладкую кожу, под которой угадывались мощные мускулы. Что бы это ни было, но оно не было коровой. Существо начало наступать на меня. Никогда не испытывал подобного ужаса. Потом я ощутил удар по лицу, — я дотронулся до места ушиба. Болеть он уже перестал. — Вот, собственно, и все.

— Интересно, — протянул воин, задумчиво поглаживая бороду. По его виду я догадался, что мои слова не остались для него пустой болтовней безумца из пустыни.

— Ты что-то знаешь об этом?

Он вздохнул, опершись локтем о стол и массируя лоб пальцами. Я терпеливо ждал его ответа. Наконец, он опустил руку, устремив на меня свой взгляд — ни намека на шуточки.

— Кое-что слышал, — медленно начал он. — Лет десять назад я повстречал одного человека. Как выяснилось, он был беглым рабом. Родом из какой-то заморской страны, я уже не помню точно. Кажется, он называл ее Аттика^[51]. Еще совсем юнцом его словили и отправили рабовладельческим судном на остров посреди Великого моря^[52]. Название острова я, к сожалению, опять-таки, подзабыл. Немало лет все же прошло. Так вот, раб говорил, что остров этот один из самых крупных в Великом море. Земли эти принадлежали, а, возможно, и сейчас принадлежат Минойскому царству, владыка которого живет в огромном дворце под названием Кносс. Хоромы поражают воображение своей красотой и размерами. А под этим самым дворцом находится не менее большой, но куда более запутанный Лабиринт. По словам беглого раба, наиболее крепких из пленников заставляли спускаться туда, чтобы сразиться с чудовищем на потеху знати.

Я непроизвольно сжал кулаки и не спускал с него глаз.

— Чудовище было на целый локоть выше самого крупного раба, имело бычью голову с мощным человеческим телом и питалось живыми людьми, — он сделал паузу, во время которой я вновь почувствовал громкое биение сердца, а затем продолжил, — они называли его Минотавр, что с их языка переводится, как бык Миноса, царя того острова.

Я нервно взглотнул:

— Так, значит, это было видение, посланное богами? А чудище и вправду существует?

Внезапно воин улыбнулся и развел руками:

— Не знаю, я же не провидец-дурачок. А насчет Минотавра... Сомневаюсь, что это правда. Тот беглый раб проделал немалый путь и претерпел множество лишений, чудом сбежав с острова в попытках достичь Ханаана^[53]. После такого не мудрено тронуться башкой, — он постучал пальцем по виску, — кроме того, я вообще не склонен отрицать того, что он выдумал эту историю.

— Тогда откуда такой интерес к моему видению?

— Оно напомнило мне рассказ бедолаги. Только и всего.

— Только и всего? — недоверчиво переспросил я.

— Только и всего, — уверенно подтвердил воин.

— Ты не веришь в Пазузу и Минотавра, но веришь в гулей.

Он усмехнулся:

— Разве я говорил, что верю? Я никогда не встречал их, но заблудившиеся дурачки в пустыне, вроде тебя, частенько о гулях рассказывают, так что они давно стали частью здешних верований.

— Здесь, это где?

Он поднял руку, давая понять, чтобы я замолчал:

— Не сейчас. Вообще, мы слишком далеко ушли от темы в сторону чудищ и прочих безумных бредней...

— Я не безумец!

— Все безумцы так говорят.

«Может быть, он прав? Я и вправду сошел с ума? Вспомни, что рассказывали тебе вавилонские старожилы о тех, кто пропадал в песках, а затем каким-то чудом смог вернуться. Все они обезумели. И свел с ума их именно Пазузу!».

Я постарался отогнать эту мысль, как можно дальше, но она, подобно назойливому насекомому, прилетала обратно.

— Итак, ты сказал, что являешься торговцем, — прервал мои размышления воин.

— Да.

— Знаешь, я скорее поверю в твоего Пазузу, чем в то, что ты торговец, — он вновь весело ухмылялся.

— Это почему же?

— У тебя слишком тощая задница. Я за свою жизнь повидал немало торговцев. Уж поверь, мое ремесло обязывает знать целую армию торговцев, — он издал неприятный смешок.

— Что за ремесло? — нехорошее подозрение начинало крепнуть в голове.

— Здесь я задаю вопросы, — спокойно ответил он. — Так вот, большинство торговцев это жирные и чванливые петухи, надменно смотрящие на тебя и пытающиеся выжать побольше денежек.

— Последняя неделя очень измотала меня, так что я потерял в весе, — уверенным тоном произнес я, однако ощущал, что моя ложь вот-вот выплывет наружу.

— Есть еще кое-что.

— Еще?

— Руки, — воин продолжал ухмыляться.

— Не понимаю о чем ты, — хотя я прекрасно знал, в какую сторону он клонит. Просто не хотел осознавать этого.

— Твои руки.

Я опустил взгляд вниз, смотря на свои руки. Они слегка исхудали за прошедшую неделю, но сильно не изменились.

Я вновь перевел взор на собеседника:

— И что с ними не так?

— Крепкие, жилистые, с мозолями на пальцах. Эти руки могут принадлежать земледельцу или плотнику, но уж никак не торговцу с его нежными пухлыми ладошками. Так, что хоть ты и брешешь уверенно, но... — тут он чмокнул губами, — крайне неумело.

Я понял, что отпираться дальше бесполезно, но, все же, предпринял последнюю попытку:

— Это долгая история.

Продолжая улыбаться, воин встал и потянулся. Ростом он был невелик, но от того не выглядел менее крупным.

— Что ж, — начал он, — времени выслушивать длинные истории у меня, к сожалению, уже не осталось. Пора заниматься делами. Но ты не переживай, мы твой рассказ обязательно заслушаем сегодня вечером. Сам Глава будет присутствовать. Уж очень он хочет тебя расспросить, а ложь он за тысячу локтей чует.

Я хотел было открыть рот, но он меня перебил:

— Скоро сюда принесут жратвы и кувшинчик неплохого пойла. А до вечера я бы тебе не советовал выходить из палатки. Особенно с голым задом. Народ у нас здесь не самый культурный, поэтому тебе не стоит их искушать. Позже за тобой зайду я или один из слуг, а потом проводим в шатер Главы, предварительно обеспечив тряпьем, все понял? — он еще раз ухмыльнулся и направился к выходу.

— Да скажи хоть, где я?

Воин остановился, а затем молвил через плечо:

— Там, где законов нет, — и, улыбаясь, вышел из шатра.

Глава 4

«Там, где законов нет. Что это может значить?».

Я лежал, устремив невидящий взор в потолок и размышлял. Точного ответа на этот вопрос дать так и не получалось, но одна догадка напрашивалась сама собой.

«Я в лагере разбойников. Это наиболее очевидный вариант, учитывая слова моего странного собеседника. Он говорил, что по своему ремеслу часто имеет дело с торговцами. Сам он на торговца совсем не похож. Можно, конечно, предположить, что этот воин служит стражем караванов или личным телохранителем какого-нибудь богатого ростовщика, но его последняя фраза ставит под сомнение это предположение. Там, где законов нет. Я там, где законов нет. И воин часто имеет дело с торговцами. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить два кусочка в единое целое — я в лапах разбойников. Да, полной уверенности у меня нет, но нужно исходить из худшего».

В любом случае, я правильно поступил, что выдал себя за торговца. Скажи я, что являюсь обычным строителем-ремесленником, и, не исключено, что меня просто продадут в рабство, а разбойники и вовсе могут сделать собственным рабом. Тогда в рядах их «выносителей горшков с дерьмом» будет пополнение. С торговца же можно поиметь хорошие деньги. Только есть одна проблема. Даже две. Первая — я не торговец. Вторая — тот воин уже практически раскусил мою ложь, хоть еще и оставался ничтожный шанс выкрутиться, сославшись на то, что я, якобы, не такой торговец, как все и люблю что-нибудь помастерить своими руками. Отсюда и мозоли на кистях, и крепкие мышцы. Однако я сам сознавал, насколько глупо, неправдоподобно и просто смешно звучит все это. Торговец, который любит в свободное время плотничать. Похоже, я действительно потерял остатки разума, бродя по пустыне в чем мать родила.

Воспоминания о часах, проведенных в горячих песках, запустили в памяти всю цепочку событий, произошедших со мной за последнюю неделю. Начиная с раннего визита Сему в мой дом и заканчивая нападением Пазузу.

«Кукла, сыгравшая свою роль в большом спектакле и выброшенная за ненадобностью. Даже тот командир стражи... Как, кстати, его звали? Ах да. Эмеку-Имбару. Даже он, получив от меня все, что хотел, просто выкинул в пустыне как ненужную вещь. Как куклу. Ну, он хотя бы дал мне шанс на спасение, и я им воспользовался. Да-да, честь мне и хвала, но не стоит заблуждаться насчет этого командира. На уме Эмеку-Имбару лишь собственные интересы, и он пойдет по головам других, чтобы достичь поставленных целей. Это буквально читалось в его глазах, и в поступках тоже. Да, он не убил меня самолично. Видимо, не хотел пятнать свою совесть перед Шамашем, когда настанет его время предстать перед богами. Но это никак его не обеляет. Эмеку-Имбару бросил меня умирать посреди желтых бескрайних песков, прикрывшись Божьим судом, прекрасно осознавая, что шансы мои спастись также ничтожны, как стать царем Вавилона. И это вызывает во мне скрытую, бессильную ярость».

Но, какой бы ни была силы злоба на Эмеку-Имбару, я, все же, надеялся, что он сможет раскрыть заговор жрецов против Самсу-дитану. А Бел-Ададу и его прихвостням вспорют животы и подвесят на собственных кишках!

«Боги всемогущие, я и не знал, что во мне может таиться столько ненависти и злобы. Кукла в большом спектакле. Я, Сему — мы куклы в большом спектакле, от которых избавились после того, как они сыграли свою роль. Даже Анум. Хотя она отчасти и заслужила той участи, которую ей подготовил Бел-Адад. Нечего было вилять задницей перед кузнецом и таскать ему деньги мужа. Ее мужа! Так, что к ней жалости я особо не испытываю. Боги, что со мной? Сколько злобы! Так и хочется выплеснуть ее на кого-нибудь, чтобы легче стало!».

Внезапно я осознал, что волны и безразличия, которые еще несколько дней назад, казалось, готовы были поглотить меня с головой, полностью пересохли, как малые каналы засушливым летом. Я твердо решил бороться. Бороться за жизнь. И если есть какой-нибудь закон против этого, то я намерен нарушить его.

«Я там, где законов нет! И это, может, даже к лучшему».

Мой внутренний мир разлетелся на тысячи мелких осколков, подобно глиняному кувшину, упавшему с большой высоты. И на руинах этого мира уже начали появляться ростки чего-то нового, но пока не до конца понятного.

***

Череду моих воспоминаний и размышлений бесцеремонно прервал вошедший в шатер человечек. Невысокого роста, темнокожий, лысая голова испуганно вжималась в сутулые плечи. В руках он держал поднос, на котором стояли кувшин и две тарелки с едой — две грозди винограда, две пшеничные лепешки и четыре небольших куска вяленого мяса, происхождение которого на вид трудно было определить. От запаха свежих блюд у меня началось обильное слюноотделение. Я уже не помнил, когда в последний раз ел.

— Обед для господина, — произнес негритенок.

Я с интересом рассматривал своего посетителя. Раньше мне приходилось встречать темнокожих рабов, но только пару раз на виллах вельмож к западу от Этеменанки.

«Он назвал меня господином. Я и не знал, что это слово так сладко звучит, когда обращено именно к тебе».

Я указал пальцем на стол:

— Поставь вон туда.

«Смотри, не войди во вкус. Он все-таки не твой раб. Однако не спорю — это так приятно. Может, даже лучше, чем ночь со жрицей».

Негритенок послушно засеменил к столу и опустил поднос с яствами на поверхность, затем выжидательно обернулся и вылупил на меня свои огромные глаза.

Я важно поджал губы, а затем сделал пренебрежительный жест в сторону выхода:

— Можешь идти, Ранаи.

— Как вы узнали мое имя? — он испуганно вытаращился на меня.

Я нарочито сдвинул брови, а затем произнес суровым голосом:

— Я провидец. А теперь проваливай. Я хочу поесть один.

Раб ринулся к выходу, чуть не опрокинув табурет, чем меня весьма позабавил.

«Хорошо быть господином».

Когда полог шатра опустился за Ранаи, я сел на кровати, аккуратно ощупывая нос. На месте перелома оказался ощутимый бугорок.

«Проклятый ассириец. Теперь всю жизнь ходить с горбатым носом. Хорошо, что ты этого не увидишь. Ты вообще уже ничего не увидишь».

Я опустил ноги, на которых по-прежнему находились кожаные сандалии.

«А они оказались довольно крепкими, раз выдержали все испытания вместе со мной».

Медленно поднявшись, я направился к столу, испытывая слабость во всем теле. Опустившись на табурет я, первым делом, жадно отхлебнул несколько глотков из кувшина. В нем оказалось дрянное пальмовое вино, но я другого и не ждал. Более того, был бы рад и обычной воде. Затем набросился на вяленое мясо, закусывая его одной из двух пшеничных лепешек. На вкус оно напоминало говядину, только более сладкое. Мясо было жесткое, с прожилками и трудно жевалось, но я настолько проголодался, что смаковал каждый кусочек больше минуты и не обращал внимания на то, как оно с трудом разжевывается и застревает в зубах. Полностью разобравшись с таинственным блюдом, я вновь отпил из кувшина и смачно рыгнул. На лице появилась довольная улыбка. Взгляд заскользил по оставшейся лепешке и двум виноградным гроздьям.

«Собственно, почему бы и нет?».

С этой мыслью я начал расправляться с остатками еды, а затем добавил внутрь еще четыре больших глотка вина. Наконец, я почувствовал блаженную сытость, а затем и накатившую сонливость. Встав из-за стола, я прямиком направился в сторону кровати и опустился на нее, положив руки подголову. Закрывая глаза, я подловил себя на том, что вновь размышляю о прелестях богатой жизни.

«Хорошо быть господином».

Затем я, порядком истощенный за последние дни, начал проваливаться в глубокий сон. На этот раз его не прерывали ни кошмары, ни видения, ни воспоминания. Впервые за долгое время я спал с улыбкой на устах.

Глава 5

Проснулся я от того, что кто-то усиленно дергает меня за плечо. Открыв глаза, я увидел своего «улыбчивого» знакомого. Он был по-прежнему в плотной рубахе с тяжелыми бронзовыми пластинами, шлеме-шишаке с металлическим яблоком и пурпурном плаще. В руках воин держал аккуратно сложенные белые рубаху и набедренную повязку. Судя по виду, они были хоть и старые, но чистые. А вот я давно уже не мылся. Голова сильно зудела, а кожа чесалась, как от укусов комаров.

— Одевай тряпки, — он кинул мне одежду на колени. — Пора встретиться с Главой.

— Может, скажешь свое имя? — буркнул я, опуская ноги и надевая набедренную повязку.

Лицо воина расплылось в широченной улыбке, и я заметил, что начал к ней привыкать, как к родной:

— Азамат.

Я кивнул и продел голову в рубаху. Она и вправду была чистой. Одежда приятно соприкасалась с кожей.

Я встал.

Воин, тем временем, продолжил:

— Прежде, чем идти, вбей себе в башку — все зависит от тебя. Глава сохраняет жизнь только тем, кому считает нужным. Если он решит, что от тебя никакой выгоды не будет, то проживешь ты не так долго, как рассчитываешь. Уяснил?

Я пожал плечами:

— В крайнем случае, всегда могу выносить горшки с дерьмом.

Азамат хмыкнул:

— Это место уже занято Ранаи. Второй дармоед здесь не нужен, — он развернулся к выходу, но на полпути остановился и бросил через плечо, — ах да, вот еще что. Не отходи от меня ни на шаг, пока не войдем в шатер Главы. Как я говорил, народ тут у нас не слишком дружелюбный.

Он вышел наружу.

Я же сначала подошел к столу, вылил себе в рот несколько глотков пальмового вина и только потом, ощутив прилив храбрости, покинул шатер следом.

Был уже поздний вечер. Небо принимало оранжевый оттенок. Глаза не приходилось прикрывать от резкой перемены сумрака и света.

Напротив выстроился ряд из десятка таких же шатров. Чуть поодаль слева стояла палатка поменьше, возле которой на песке сидел уже знакомый мне негритенок и грустно смотрел в сторону пустыни. В небе на западе начинали проступать первые звезды.

— Нам сюда, — кивнул Азамат, поворачивая вправо.

В той стороне, куда мы двинулись, я увидел небольшое озеро, окруженное мелким кустарником и пальмами. На первый взгляд простая картина. Тем не менее, она обладала таинственной способностью завораживать взор. Мне никогда раньше не приходилось видеть такого зрелища. Островок жизни посреди бескрайней пустыни — настоящее чудо природы, описать которое не находилось слов. Отражающая оранжевые лучи солнца вода и зеленые растения создавали потрясающий контраст с желтыми песками.

Возле левого края озера росли сразу несколько пальм, к которым была привязана дюжина верблюдов, вальяжно пожевывающая кустарник. Некоторые, временами, трясли головой или быстрыми движениями задних ног почесывали бока. Впервые мне представилась возможность созерцать этих животных так близко. Иногда торговцы посещали северные окраины Вавилона вместе с верблюдами, но я на севере города бывал крайне редко и видел их лишь издали.

Мгновенная догадка осенила мою голову, и я не преминул ее подтвердить:

— Вяленое мясо, что мне принесли — верблюжатина?

— Ага, — бросил тот, не оборачиваясь и не сбавляя шаг.

— Похоже на сладкую говядину, только жуется плохо.

— Мы не жрем молодняк. Верблюд — корабль пустыни. А без корабля мы утонем в песках.

— Ясно.

Неподалеку от животных полукругом расположилась небольшая группа людей, активно что-то обсуждающая на непонятном мне языке. Завидев нас, один из них указал на меня пальцем, и остальные тут же зашлись громким смехом, раскат которого разлетелся по округе. Мысленно я пожал плечами. После всего, что пришлось пережить, мне стало куда проще относиться к насмешкам. Кроме того, сейчас мой мозг был полностью сосредоточен на том, как не ударить в грязь лицом перед Главой, дабы и он не счел меня ненужной вещью. Ведь, судя по всему, от этого зависела моя жизнь.

Мы начали огибать озеро с правой стороны, когда я увидел то, что заставило меня удивленно поднять брови.

Два воина в стеганых доспехах, вооруженных копьями, стояли на страже перед большой бочкой, над крышкой которой виднелась голова человека. Выражение его лица было беспечным, а взгляд устремлялся в сторону заката. Я остановился, силясь понять, что все это значит? Зачем человека сажать в бочку, да еще и приставлять охрану?

Азамат не сразу заметил, как я перестал следовать за ним. Когда он обернулся, нас уже разделяли порядка пятнадцати локтей.

— Эй ты, — услышал я его нетерпеливый голос, — шевелись, он ждать не любит.

— Что здесь происходит? — я кивнул в сторону бочки.

Азамат подошел вплотную ко мне:

— Ничего. Просто казнь.

Я изумленно уставился на него:

— Казнь? Это явно не похоже на казнь. Человек просто сидит в бочке под стражей, да и лицо у него довольно спокойное для приговоренного.

— Через недельку его рожа уже не будет такой спокойной, — хмыкнул Азамат, — казнь началась всего пару дней назад.

Я продолжал недоумевать:

— Не понимаю.

Азамат вздохнул:

— Эта мразь, — он указал пальцем на того, кто сидел в бочке, — предатель, пытавшийся сдать наше местоположение одному ханаанскому князю за щедрую плату, но мы успели вовремя разоблачить его, — Азамат ухмыльнулся, — я вроде уже говорил, Глава ложь за тысячу локтей чует. Ну, а я неплохо провожу допрос с пристрастием. Так вот, мы выбрали наказание — посадить эту скотину в бочку больших размеров, чтобы ему было просторно в ней, но оставить снаружи лишь голову. Наши ребята продолжают хорошо его кормить и поить, однако, как ты сам понимаешь, двигаться он не может, а поэтому приходиться срать исключительно под себя. Через несколько дней ублюдок нагадит внушительную кучу дерьма, а еще через несколько дней там заведутся различного рода черви и паразиты, которые начнут жрать его живьем... — он покосился на мое побледневшее лицо, — мне продолжать или с тебя достаточно?

— Достаточно, — сказал я, чувствуя, как меня начинает немного мутить, и есть риск, что плотный обед выскочит наружу.

Азамат хлопнул меня по плечу:

— Ну, вот и славненько. А то, я смотрю, ты уже готов окочуриться, а нам еще предстоит долгий разговор. Так, что шевелись. Мы и так тут застряли.

Я не заставил себя упрашивать дважды, ибо мне хотелось, как можно скорее, выбросить эту картину из головы.

Полностью обогнув озеро, мы оказались с другой его стороны, где на небольшом холме, возвышающемся над лагерем, находились только три шатра — два обычных и третий, наверное, самый большой и широкий во всем лагере. Нетрудно было догадаться, что он принадлежал Главе.

— У него есть имя? — спросил я, когда мы начали взбираться ко входу по крутому склону.

— Тебе его знать не обязательно.

— Но должен же я как-то к нему обращаться.

Азамат развернулся ко мне:

— Он сам будет говорить. От тебя лишь требуется правдиво отвечать на его вопросы. Насчет придворных правил не волнуйся. У нас нет никаких падений на колени. Занавесочек, чтобы не осквернять своим дыханием владыку. Целований ног и прочего царского дерьма. Здесь это не принято, — Азамат весело улыбнулся, — все гораздо проще. Можно сказать, что Глава — первый среди равных, но никак не царь. Понял?

— Да.

— Славно.

Он развернулся, и мы продолжили короткий подъем. Когда же тот был успешно преодолен, я почувствовал, что сердце несколько ускорило ритм. То ли от нагрузки, то ли от волнения.

Возле входа в шатер Главы стоял широкий чан на металлическом треножнике, заполненный чистой и прозрачной водой, в которой отражалось оранжевое небо.

— Готов, что ли? — спросил Азамат.

Я кивнул, вновь почувствовав волнение, но уже не такое сильное.

Он откинул рукой полог шатра:

— Тогда заходи.

Сделав глубокий вдох, я последовал за приглашением. Проникнув в шатер, я тут же ощутил, как мое напряжение резко возросло.

В десяти локтях от входа стояла большая деревянная кровать из бука с высокими спинками, украшенная ювелирно тонкой резьбой и устланная белоснежной простыней. Чуть слева, немногим меньше, возвышался стол, заваленный глиняными табличками и еще какими-то материалами. Я никогда не видел ничего подобного. Это были тонкие листы желтоватого оттенка, буквально усыпанные непонятными письменами, нанесенными черной краской. То, что это материал для письма, у меня не возникло сомнений, но я и представить себе не мог, что в мире существует что-то помимо глиняных табличек. Ведь им не страшен огонь. Пожар даже сделает их прочнее. А эта тонкая вещица не производила впечатления огнестойкого материала и наверняка вспыхнет за мгновение. Она даже выглядела хрупкой. Настолько, что я бы не рискнул брать ее пальцами опасаясь, что та рассыплется прямо в руках.

Однако не все вышеперечисленное послужило поводом моей внезапной тревоги. Дело в том, что шатер был пуст.

— Глава опаздывает? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал увереннее. Это получилось, хоть и трудом.

— Он никогда не опаздывает, — ответил за спиной Азамат.

— Значит, мы пришли раньше.

— Нет, мы вовремя, — что-то в его голосе заставило мое сердце биться учащеннее.

— Тогда где же он?

— Позади тебя.

Я развернулся к Азамату и, кроме него, никого не увидел. Но перемены, произошедшие в лице этого человека, поразили меня куда больше, чем отсутствие Главы. Веселый огонек, игравший раньше в этих черных глазах, совсем померк, уступив место непроглядной тьме. Улыбка полностью исчезла с его лица, не оставив никаких следов своего пребывания. Даже складок и морщин возле уголков рта. Дружелюбный и веселый Азамат окончательно испарился. Теперь передо мной стоял человек, от которого исходила нескрываемая угроза. Человек, который не знает жалости и сострадания. Для которого жизнь других ничего не значит. Нечто подобное я уже видел раньше. Именно так выглядел Тегим-апал, тюремщик храмового комплекса Эсагилы. С одной лишь разницей — во взгляде Тегим-апала четко прослеживались частички безумия, а у Азамата — нет. Его глаза не были безумными. Наоборот, ясными и расчетливыми. Но предвещавшими не меньшую опасность. А, может, даже и большую.

— Ты? Ты и есть Глава? — выдавил из себя я, прекрасно осознавая, каким будет ответ.

— Начнем наш разговор, Саргон, — ледяным тоном произнес Азамат, приближаясь ко мне и вынуждая меня сделать невольный шаг назад, — и помни, что я тебе говорил. Я чую ложь за тысячу локтей.

Глава 6

Однажды, несколько лет назад, за очередной пирушкой в трактире по случаю починки мебели одного знатного господина, Сему рассказал мне интересную историю, в свою очередь, поведанную ему одним приезжим торговцем из Сирии. По его словам, в землях Ханаана можно встретить весьма любопытную ящерицу, которую называют земляной лев^[54]. Эта ящерица имеет длину чуть больше локтя. Голова напоминает форму шлема и украшена гребнем. Но самое интересное то, что она может моментально менять свой окрас от светло-желтого или белого, до пурпурного и даже черного. Мне никогда не приходилось сталкиваться с земляными львами, так что мог представлять их только в своем воображении. И вот, когда я увидел, как быстро претерпел серьезные изменения облик Азамата, в памяти всплыл рассказ о земляном льве. Ящерица может мгновенно поменять цвет кожи. Азамат может мгновенно поменять сущность. По крайней мере, внешнюю.

«Двуликость».

Я сделал еще несколько шагов назад, почувствовав, как уперся ногами в кровать.

— Начнем, — произнес Азамат.

Я начал, было, опускаться на ложе, но яростный окрик его хозяина заставил резко выпрямиться:

— Куда?! Для таких грязных павианов, как ты есть табурет! — он ткнул пальцем в сторону стола, возле которого и впрямь стоял низкий табурет, не замеченный мной изначально. — На кровати сплю я, а от тебя разит так, словно ты не мылся с рождения!

Несмотря на обуреваемые тревогу и волнение, я сумел ответить:

— Ты же сам говорил, что у вас никаких придворных обычаев нет.

На лицо Азамата вернулась улыбка. Только не та веселая и дружелюбная, как раньше. Нет. Она не предвещала ничего хорошего и напоминала оскал хищного зверя.

— Я и не соврал. Оглянись, — он развел руками в стороны, — здесь нет никакой ширмы, которая будет отделять нас во время разговора. Я не заставляю тебя падать на колени и марать подошвы моих сапог твоими слюнями. Нет, я указал тебе на табурет, ибо не хочу, чтоб мне постель засрали! А вот ты, — тут он ткнул в меня пальцем, — кажется, уже начал забывать, что я говорил каких-то несколько минут назад. Память, видимо, нехило так отшибло, пока разгуливал по пустыне, сверкая голой задницей. Вопросы задаю я. Говорить буду я. А ты раскроешь пасть только тогда, когда прикажу я!

Все это было сказано повышенным тоном, с нотками злобы в голосе, однако веять холодом от этого стало не меньше.

Я, молча, не отрывая взгляда от Азамата, сел на табурет, облокотившись спиной о крышку стола.

Глава удовлетворенно кивнул:

— И не вздумай совать свой горбатый нос в папирусы и глиняные таблички. Не то придется его тебе отрезать. Хотя, уверен, читать ты все равно не умеешь. Ведь никакой ты не торговец, — он подошел к своей кровати и встал возле изножья, опершись на него локтем. При этом Азамат продолжал буравить меня своим взглядом.

«Папирус? Вот значит, как называется эта тонкая желтая вещица с письменами».

К своему удивлению, я не испытывал страха перед этим человеком. Того страха, что вызывал у меня в свое время Тегим-апал. Страха, что я ощущал тем утром, когда ко мне прибежал Сему, чтобы известить об обрушении дома корзинщика. И уж тем более, не того страха, что я испытал, встретив Минотавра. Пусть это и было видением. Да, сердце билось учащенно. Тело требовало движения. Но это был не страх. Скорее сильное волнение. Не более. Быть может, все те тяжкие испытания, что влекла моя судьба, каким-то образом закалили силу духа? Может быть. Но я решил подумать над этим вопросом в другой раз. Сейчас был явно не подходящий момент для рассуждений.

Прошла минута полного молчания, прерываемая лишь редким приглушенным ворчанием верблюдов снаружи.

Наконец, Азамат произнес:

— Ты не торговец.

Я вздохнул:

— Да, я не торговец.

— Тогда кто ты?

— Ремесленник.

— Откуда?

— Из Вавилона.

— Из Вавилона, значит, — он выдержал короткую паузу, — и что же делал вавилонский мушкену посреди пустыни?

Я внимательно посмотрел на него:

— Мне начать с самого начала?

— Если я прикажу, то ты начнешь, хоть с конца, если мне будет надо. Еще раз спрашиваю, что ты делал в пустыне?

«А этот человек будет даже поискуснее в допросах, нежели совет жрецов Эсагилы или Эмеку-Имбару».

Я задумался, подыскивая наиболее подходящий вариант ответа.

— Помни, я чую ложь за тысячу локтей, — донесся голос Азамата.

«Ты так часто об этом говоришь, что только мертвец не запомнит» — подумал я, но вслух сказать не решился.

— Пытался выжить, — наконец, получил он мой ответ.

Судя по мимолетной искорке в глазах Азамата, он его оценил, но более ничем не выдал себя.

— Как ты оказался в пустыне?

— Меня привез туда тюремщик-ассириец.

— Для чего?

— Чтобы привести приговор суда в исполнение.

— И чем же ты провинился перед богами?

Я посмотрел ему прямо в глаза, прежде, чем ответить:

— Наивностью.

Вновь эта мимолетная искорка в глазах Азамата. Очевидно, он не ожидал от меня такого ответа. В то же время главарь разбойников не мог поймать меня на лжи. Я сказал чисто то, что испытывал на душе. Да, я не договаривал многого, но и не врал. Но самому себе я врать не мог — я теперь действительно считал, что был наивным дураком и имей чуть более реальный взгляд на мир, быть может, не вляпался бы в такую кучу дерьма.

— В чем проявилась твоя наивность?

— В вере в закон и справедливость.

Веселые огоньки так и заплясали в черных глазах Азамата, но теперь я не мог понять — это очередная реакция на мой ответ или насмешка?

— За что тебя осудил совет жрецов Эсагилы? — внезапно спросил он.

От неожиданности я чуть не упал с табурета:

—Откуда ты...

— Вопросы задаю я! — огоньки померкли, уступив место непроглядной тьме.

«Как земляной лев».

Я сидел, не в силах что-либо ответить.

— Дар речи потерял? — Азамат слегка повысил голос. — Не начнешь отвечать, я отрежу тебе язык. Тогда всю жизнь будешь мычать, словно вшивый верблюд.

— За убийство корзинщика, — выдавил я.

— Брешешь! Как собака брешешь! Жрецы не занимаются такими мелкими делами.

— Хорошо, хорошо, — я вскинул руки, — за убийство писца, но...

— Довольно, — резко перебил он, — твое «но» меня не волнует. Вот это уже пахнет правдой.

Я сидел, глядя на него, испытывая смесь злобы и восхищения.

«Как он узнал, что меня судил совет жрецов? Да сожрет меня Ламашту, я понятия не имею!».

— Кто твой лучший друг? — задал Глава новый вопрос, чем еще больше сбил меня с толку.

Он настолько быстро переходил с одной темы на другую, что голова шла кругом. Очевидно, Азамат этого и добивался — как можно больше запутать меня и дать меньше времени на раздумья.

— У меня его нет.

— Снова тявкаешь!

— У меня был лучший друг. Доволен? — выплюнул я.

— Вполне, — спокойно ответил Азамат, не поддавшись на мой выпад. — Кем он был?

— Торговцем.

— Как он умер?

— Откуда ты знае...

— Как он умер?!

— Его убили.

— За что?

— Ни за что.

— Брешешь!

— Нет! — я не выдержал и вскочил с табурета. — Да поразит меня молнией Мардук, если я говорю неправду!

— Сядь! — рявкнул Азамат. — Не то я посажу тебя в бочку рядом с той скотиной, чтобы ему не скучно было. Будете вместе любоваться последними закатами в своей жизни!

Я вновь опустился на табурет, уставившись невидимым взором в пол. Внутри все клокотало от переполняющих чувств.

— Никого не убивают ни за что, — уже спокойным и холодным тоном продолжил Азамат, — всегда есть причина для убийства.

Я горько ухмыльнулся:

— Кукла.

— Что ты сказал?

Я поднял на него глаза:

— Кукла. Кукла в большом спектакле, которую использовали, а затем уничтожили. Вот как погиб мой друг. А теперь объясни...

— В следующий раз, когда твой рот захочет сказать что-нибудь лишнее, — перебил меня Азамат, — представляй в уме бочку.

В воздухе вновь повисла тишина, на этот раз не прерываемое ворчанием верблюдов, которые, видимо, уже отошли ко сну. Снаружи быстро темнело, и я с трудом мог различать Азамата в сумраке шатра.

Молчание длилось намного дольше предыдущей паузы но, наконец, он прервал его:

— Короче говоря, мне все ясно. В общих чертах.

Я, молча, ждал продолжения того, что он скажет. Несмотря на злобу, мне не хотелось оказаться в бочке рядом с тем предателем. Однако вместо ответа Азамат отошел от кровати, быстрым шагом проследовал к выходу и, откинув полог, вышел наружу, оставив меня сидеть в полном одиночестве и темноте.

«Куда это он? А что, разве не ясно? Пошел готовить для тебя новую бочку. Куда же еще? Не смешно. Да никто и не смеется».

Я слышал его тяжелые шаги, огибающие шатер кругом. Наконец, он остановился, а затем послышался звук, словно что-то тяжелое тащат по песку.

«Бочка! Да прекрати!».

Звук все приближался ко входу в шатер, и мое воображение уже рисовало, как Азамат заталкивает меня в бочку. Как я сижу в ней сутки напролет под испепеляющими лучами солнца днем и морозным ветром пустыни ночью, неминуемо приближая свой долгий и мучительный конец. От одной только мысли об этом на лбу выступил неприятный липкий пот, который я поспешил поскорее смахнуть тыльной стороной ладони.

Но тревога оказалась неоправданной.

Он вернулся в шатер, волоча за собой небольшой треножник, с установленной поверх чашей. Не произнося ни слова, Азамат поставил его посреди шатра, а затем наклонился и достал из-под кровати какой-то предмет. Судя по всему, кремень. Послышались тихие удары камня о камень. Словно светлячки, полетели искры. И вот в чаше разгорелся небольшой огонь, осветивший шатер тусклым светом.

Азамат бросил кремни обратно под кровать, а затем повернулся ко мне и заулыбался той веселой ухмылкой, которую я наблюдал раньше.

— Жрать будешь? — спросил он.

«Земляной лев».

— Почему бы и нет? — осторожно ответил я.

Он кивнул:

— Тогда я пойду, подстегну Ранаи.

— Не боишься, что я суну нос в твои глиняные таблички и эти, как их, бабаирусы?

— Папирусы, — поправил Азамат. — Нет. Совершенно нет. Ты же не умеешь читать, верно?

— Верно.

— А если вдруг решишь что-нибудь прихватить, так я сразу это замечу. Глаз у меня наметанный, — по его лицу вновь скользнула та угрожающая тень, но всего лишь на мгновение.

«Земляной лев».

Я кивнул, давая понять, что все понял, и Азамат вновь вышел из шатра.

Беседа с Главой сильно истощила мои душевные силы, а также породила целую вереницу вопросов, на которые мне не терпелось получить ответы. Я очень надеялся, что Азамат пробудет в дружелюбном состоянии как можно дольше, и я смогу узнать все, что мне хочется уже за ужином. Хотя рассчитывать на то, что он будет со мной откровенничать, наверное, особо не стоило.

Ожидая возвращения Азамата, я закрыл глаза, пытаясь немного прийти в себя и продумать дальнейший ход мыслей. Именно в таком состоянии он и застал меня, когда вернулся.

— Я велел Ранаи, чтобы тот подсуетился, — сказал Азамат, снимая доспех, — весь день ничего не жрал и голоден, подобно стае гиен.

Я с понимающим видом кивнул, но он не обратил на мой знак никакого внимания, а проследовал в дальний угол шатра за кроватью и что-то открыл. Судя по всему, сундук. Азамат сложил в него доспех, а взамен достал пурпурную тунику. В тусклом свете треножника она смотрелась весьма богато, и Глава сейчас походил на состоятельного вельможу или писца. Для предводителя разбойников, живущих на островке зелени посреди бескрайней пустыни, он знал толк в роскоши.

Азамат заметил мой взгляд и хмыкнул:

— Че, нравится?

— Очень, — признался я.

— Если бы ты знал, как она приятна телу, аж немного холодит, — он плюхнулся на кровать. Доски протестующе заскрипели под его тяжестью. — Быть может, однажды и ты такую раздобудешь.

Я не мог никак сообразить — шутит он или нет? Возможно, просто издевается? Никогда не встречал человека, который, словно по мановению руки, превращался из добродушного и веселого в жестокого и расчетливого, а затем в мгновение ока обратно. Словно по щелчку пальцев. Именно в этот момент я окончательно убедился в том, что Азамат — самый опасный человек из всех, что я встречал. Бел-Адад, Тегим-апал... от них хотя бы знаешь, чего ждать. С Азаматом же очень сложно угадать, что у него на уме. Когда, и самое главное, как он нанесет свой следующий удар.

«Земляной лев».

— Я бы не отказался, — осторожно сказал я.

Азамат широко улыбнулся:

— Ну, это от тебя зависит. Где же носит этого грязного засранца? Ранаи! Тебя что, гули сожрали?

— Я уже здесь, господин! — прохрипел запыхавшимся голосом негритенок, убирая полог шатра, а затем занося внутрь небольшой столик с ужином.

Два кувшина вина, несколько хлебных лепешек, две большие тарелки с вяленой верблюжатиной (теперь я знал, как выглядит это блюдо) и бронзовая чаша с рельефом лошади, усыпанная оливками и виноградом.

Поставив столик между нами, Ранаи вопросительно взглянул на Азамата.

— Убирайся прочь, — вяло махнул рукой тот, беря в руку один из кувшинов и делая несколько внушительных глотков. Когда Азамат опустил сосуд обратно на стол, при этом сладко причмокивая, Ранаи уже след простыл.

Положив в рот солидный кусок верблюжатины и заедая его лепешкой, Глава посмотрел на меня, а затем спросил с набитым ртом:

— Жрать расхотел?

Я не стал себя упрашивать и тоже принялся за еду.

После непродолжительного молчания я, наконец, решился на вопрос:

— Как ты узнал, что я был осужден храмовым советом Эсагилы?

Сначала мне показалось, что он не ответит, но, проглотив очередной кусок мяса и запив его вином, Азамат произнес:

— Ты сказал, что в пустыню тебя привез тюремщик, дабы привести приговор в исполнение. Никакой болван не станет мараться ради обычного ремесленника. Напрашивался очевидный вывод — дело не простое. А кто занимается самыми тяжкими преступлениями в Вавилоне? Правильно. Эсагила.

«У него невероятно острый ум. Однако всей правды он не знает».

— Она мне не нужна, — внезапно сказал Азамат.

— Что? — я чуть не поперхнулся вином, наконец, решив его попробовать. Вкусное, виноградное.

— Вся правда, — он широко улыбнулся, — она мне не нужна. Я узнал достаточно.

— Но как ты...

— Догадался, о чем ты сейчас думаешь? — продолжая улыбаться, он в свою очередь сделал глоток, — да у тебя на роже все написано.

— И что же ты обо мне узнал? — спросил я, стараясь сохранить невозмутимый вид, но получалось это лишь отчасти.

— Тебя обвинили в убийстве писца. Ложно обвинили. Значит, это было кому-то выгодно, — он сделал короткую паузу, — в общем, тебя просто использовали высшие люди для достижения своих целей, но вот каких именно — не знаю. Да и знать не хочу. Самое важное, как уже говорил, я узнал.

— Что именно?

Вновь веселые огоньки заплясали в его глазах:

— Ты можешь пригодиться.

— Выносить горшки с дерьмом?

Мимолетная тень, пробежавшая по лицу Азамата, намекнула, что я вступил на опасную тропу.

— Я вроде говорил, что это место уже занято. У тебя и впрямь так туго с памятью? Если так, то я могу и изменить свое решение.

— Прошу прощения.

— Хватит трепаться о ночных горшках, — рыгнул он, запихивая в рот последний кусок верблюжатины из своей тарелки. Я же не притронулся ни к одному, предпочитая оливки с виноградом.

— Не будешь жрать мясо? — спросил Азамат.

— Пожалуй, нет. Я не особо голоден и, к тому же, обедал...

Азамат не дослушал, а забрал у меня тарелку и принялся уничтожать вторую порцию с завидным усердием.

Продолжая щипать виноград, я произнес:

— Как именно я могу пригодиться?

Азамат отставил тарелку и, проглотив то, что жевал, вперил в меня проницательный взгляд:

— Сначала скажи, готов ли ты к этому?

— Я даже не знаю, к чему мне быть готовым?

— Кончай, — он презрительно отмахнулся, — ты прекрасно понимаешь, что тебе придется к нам присоединиться. Это означает, что обратной дороги у тебя уже не будет. По правде говоря, у тебя ее уже нет. Но ты можешь выбрать — либо сделать то, что я скажу и тогда, возможно, у тебя появится шанс немного улучшить свою жизнь...

— Либо? — осторожно спросил я.

— Либо ты можешь отказаться, и тогда я прямо сейчас прикажу посадить тебя в бочку, — произнося последние слова, Азамат улыбнулся, но я видел, что это не шутка. — Так, что ты выбираешь?

Всего лишь на мгновение внутри моего сознания прорезался тот голос, призывавший ранее последовать к разрушенной хижине корзинщика. Говоривший не бежать, а рассказать правду, ведь я невиновен. Вот и сейчас он попытался настойчиво запретить связываться с этим человеком и предпочесть смерть, пусть и мучительную, позорному делу разбойников. Но на этот раз мне потребовалось куда меньше усилий, дабы заставить этот голос совести умолкнуть.

Раздумья заняли несколько секунд, после которых я ответил:

— Выбор сделан. Что от меня потребуется?

Глава 7

Азамат вытер губы рукой и откинулся на кровати. Я терпеливо ждал, когда он заговорит.

— В двух днях пути к северу отсюда, — начал он, — находится небольшой оазис, который служит временной стоянкой караванов. Они иногда проходят по этому пути из Ханаана на восток и обратно. Мой разведчик донес мне, что через четыре дня там остановится богатый торговец, направляющийся из Кадеша^[55] в сторону Вавилона.

— С Вавилоном сейчас никто не торгует, — я покачал головой, — думаю, твой разведчик ошибся.

Азамат окинул меня презрительным взглядом:

— Разве я сказал, что он направляется в Вавилон? Нет, я сказал, что он идет в сторону Вавилона. В общем, проблема заключается в том, что караван пробудет на стоянке всего день, а у меня под рукой сейчас лишь дюжина бойцов. Да, они бывалые и крепкие ребята, но стража каравана — опытные наемники, а я не хочу рисковать почем зря. Основной наш отряд сейчас в пустыне на юге, как раз в четырех днях пути отсюда, так что им никак не успеть вовремя.

— Что же они делают так далеко?

Азамат ухмыльнулся:

— Тебе пока рано об этом знать. Вернемся к делу. Мне необходимо каким-то образом задержать караван на стоянке на пару дней, чтобы я смог совершить нападение всеми доступными силами. Вот тут ты мне и поможешь.

— Как же я задержу караван? — я был слегка удивлен.

Азамат привстал, чтобы съесть немного винограда. Смачно жуя, он продолжил:

— Я, как раз, ломал башку о том, каким образом мне удержать торговцев на месте, когда наши следопыты наткнулись на тебя, загорающего с голым задом в песках. На вражеского лазутчика ты совсем не тянул, так что я решил испытать тебя. Представился помощником местного Главы, а затем подослал Ранаи. Этот сопляк поведал мне, что ты не прочь побывать в шкуре господина, и даже немного покомандовал им.

— Не стану скрывать, — я отпил глоток из кувшина. Теперь картина начинала проясняться.

— Скрывать бесполезно. Я решил убедиться окончательно, что ты за человек. Мои дальнейшие действия ты знаешь.

Я кивнул, протягивая руку к чаше с виноградом, но щипать было уже нечего.

— Ты тот, кто мне нужен, — продолжал Азамат, — человек, разочаровавшийся в прошлой жизни. Полагаю, ты справишься с заданием.

— Как именно я должен буду задержать караван?

— Все просто. Ты сыграешь роль работорговца, якобы идущего впереди собственного каравана, направляющегося в Ханаан. Скажешь, что твой товар прибудет в оазис через пару дней и заинтересуешь их. Задержав караван, ты выиграешь время для моих людей, и на рассвете третьего дня мы нападем.

— А если я не смогу?

Азамат улыбнулся:

— С тобой отправится мой разведчик, который сыграет роль раба, а заодно и роль палача, если ты не справишься с заданием. В любом случае, я ничего не теряю. Никто из моих бойцов не сгодится на это. У них слишком выразительные рожи.

Я хмыкнул:

— Ты сам говорил, что я не похож даже на торговца, а теперь внезапно решил, что смогу сыграть роль владельца рабов?

— Во-первых, мы тебя хорошенько приоденем во всякое тряпье и снарядим. А во-вторых, — улыбка Азамата стала еще шире, — обычно эти жирные петухи не столь проницательны, как я. И помни — я все равно ничего не теряю.

«Как и я. Я тоже ничего не теряю. Могу умереть прямо здесь, или быть зарезанным твоим подручным. Но могу и выжить, если выполню твое поручение. Только вот есть одно „но“, Азамат. Я доверяю тебе не больше, чем крысе в мешке с зерном, которая сказала, что зашла просто переночевать. Однако в одном ты прав. Назад пути нет. Так, что я соглашусь, чтобы меня использовали. Опять. Но на этот раз я не упущу своего шанса!».

— Когда мне отправляться?

— Завтра на рассвете, — Азамат полностью лег на кровать и потянулся, — обжираловка закончена. Дорогу до своего шатра найдешь сам. Никто тебя не тронет.

Я кивнул, выливая в рот остатки вина из кувшина. Глаза начинали понемногу слипаться, но я не собирался сейчас засыпать. Мне необходимо было хорошенько все обдумать — не только, как убедительней сыграть роль работорговца, но и возможность обвести вокруг пальца самого Азамата, если он решит устранить меня, словно ненужную вещь. Хотя пока я не представлял возможным, как это сделать. Глава разбойников был исключительно проницательным человеком.

Думая обо всем этом, я не заметил, что продолжаю сидеть за столом в его шатре и услышал его голос:

— Ты еще здесь?

Я взглянул на Азамата и увидел то жестокое и расчетливое выражение лица, которое у него было во время моего допроса. Решив не искушать судьбу, я резко встал и поспешно покинул шатер, хозяин которого перестал играть в доброго дядюшку.

***

Оазис встретил меня темным ночным небом. Оно раскинулось над головой, подобно черному куполу, усеянному серебристыми узорами многочисленных звезд. Кожу приятно холодил слабый ветерок. Вдохнув полной грудью, я неспешно побрел в сторону своего шатра по тому же пути, которым шел раньше. Настроение было приподнятое. Я даже с легким нетерпением ждал начала своих будущих приключений. Единственное, что немного заставляло волноваться, так это серьезный риск для жизни, но не более того. Страх окончательно ушел, по крайней мере, в том обличии, коим я знал его раньше — паническим и сковывающим. А собственная жизнь и без того в последнее время слишком часто висела на волоске, чтобы заставлять меня чересчур беспокоиться за нее.

Предатель в бочке, судя по всему, спал, однако двое его «телохранителей» продолжали бессменно бодрствовать. Я рискнул им подмигнуть и, не дождавшись ответной реакции, проследовал дальше. Влажный песок хрустел под сандалиями, налипая кусочками на подошвы.

Водная гладь небольшого озера, нарушаемая слабой рябью от дуновения ветерка, выглядела просто восхитительно в свете ночных звезд. Красота природы настолько завораживала, что я остановился полюбоваться ею, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Ничто не нарушало ее гармонии, погрузившейся в тихий покой.

На противоположном берегу кучка верблюдов мирно спала, прислонившись спинами друг к другу. За исключением одного — он продолжал жевать кустарник.

«Ушлый зверек. Правильно, хочешь быть здоровым — ешь один и в темноте».

Полюбовавшись еще несколько минут местными видами и ощутив небольшой холодок на оголенных руках, я поспешил в сторону своего шатра, уже представляя, как завалюсь на кровать и займусь глубоким сном. На оставшемся пути я никого не встретил, хотя из соседних палаток доносились приглушенные голоса.

Подходя ко входу в шатер, я уже собирался откинуть полог и войти внутрь, как услышал оклик:

— Хедж баку!

Я понятия не имел, на каком языке это было сказано, но почувствовал, что обращаются именно ко мне. Обернувшись, я увидел, что передо мной, в четырех-пяти локтях, стоит темнокожая женщина, ростом немного ниже меня, полностью обнаженная, если не считать двух тонких повязок, скрывающих самое интересное, и золотого браслета на левой руке. Густые черные волосы свисали до плеч, а такого же цвета глаза внимательно наблюдали за мной. В каждой руке она держала по короткому мечу. В храмах любви Вавилона я встречал много красивых женщин, но не припоминал таких грациозных.

— Хедж баку, — повторила она хриплым голосом и сделала приглашающий жест.

— Я не понимаю, — ответил я.

Она закатила глаза так, что только белки засверкали во тьме, а затем ответила по-аккадски:

— Белый раб.

— Я?

— Нет, я, — и засмеялась, обнажив белоснежные зубы, ярко выделяющиеся на темном лице.

— Я не раб.

— Тогда кто же ты? — она прекратила смеяться.

— Ремесленник. Саргон из Вавилона.

Она усмехнулась и бросила на песок к моим ногам один из клинков:

— Защищайся, Саргон из Вавилона.

Я изумленно уставился на меч, затем перевел взгляд на нее:

— Что?

— Защищайся, — нетерпеливо повторила она.

— Не понимаю...

Она презрительно фыркнула и мотнула головой. Ее пышные локоны взмыли вверх.

— Похоже, боги обделили тебя мозгами.

Проглотив этот укол, я медленно произнес:

— Я никогда не держал в руках оружие.

Она вновь залилась звонким смехом, а затем ответила:

— Придется. Выбора у тебя нет.

— Могу я хоть узнать твое имя перед тем, как меня проткнут мечом? И на каком языке ты ко мне обратилась?

Она окинула меня изучающим взглядом:

— Я Бастет. И это египетский язык.

Я вскинул брови:

— Интересно... Я слышал, как Египет называют Черной землей, но не знал, что жители тоже черные.

— Я нубийка, — слегка нахмурившись, ответила Бастет, — хватит болтать, приступай.

Она встала в защитную стойку, отставив назад левую ногу и держа правую руку с мечом перед собой острием ко мне. Я вздохнул и наклонился за клинком. В тот момент, когда мои пальцы уже готовы были сомкнуться на рукояти, я вдруг вспомнил бой Тегим-апала и Эмеку-Имбару. Как первый, взяв меч в левую руку, сделал обманный выпад, чуть не проткнув командира отряда городских стражников. Я решил, а почему бы не попробовать? Терять-то нечего. И, взяв клинок в левую руку, выпрямился.

— Ты что, левша? — спросила Бастет.

— Это проблема?

— Ничуть. Я одинаково владею обеими руками.

Я хмыкнул и начал медленно подходить к ней. Бастет внимательно следила за моими движениями. Мысленно воздав молитву богам, я начал осуществлять открытый прямой выпад, целясь ей в шею. Бастет моментально среагировала, намереваясь отбить удар. У нее оказалась потрясающая реакция. Если бы я только собирался попасть ей в шею. Но нет. Стараясь повторить максимально точно хитрый прием ассирийца, в последний момент я увел руку вниз, так что клинок Бастет лишь рассек воздух, а уже в следующее мгновение кончик моего меча коснулся ее кожи под правым соском. Нубийка застыла, удивленно смотря мне прямо в глаза.

— Ты солгал! — выдохнула она.

— В чем именно? — улыбаясь, спросил я. Ее реакция вызывала у меня бурю восторга.

— Что ты никогда не держал в руках меч. Где научился этому движению?

— У одного ассирийца, — я опустил клинок, — и я не солгал. Я видел этот прием только один раз и со стороны.

Бастет продолжала недоверчиво смотреть на меня.

— Я победил?

— Не обольщайся, — высокомерно вскинув голову, ответила она. Ее волосы красивыми волнами легли на плечи, — в следующий раз не надейся на мою недооценку.

— Надеюсь, следующего раза не будет, — ответил я, кидая меч. Бастет ловко поймала его в воздухе.

— Будет, — твердо ответила она, — оружие моя страсть.

— Я не подходящий партнер.

— Это уж мне решать. Иногда полезно потренироваться на новичках. Выпустить пар.

— Используй мешок с соломой для такого случая. Есть шанс, что мне ты выпустишь кишки.

Лицо Бастет разгладилось. Она улыбнулась:

— Я обязана поквитаться с тобой, но не переживай. Жить будешь.

Я обреченно взмахнул руками:

— Ты хоть понимаешь, что это нечестно?

— Да.

— И?

— Это не изменит моего решения.

— И ты ждала меня в надежде, что я смогу потренироваться с тобой?

Она пожала плечами:

— Почему нет? Никто не может оказать мне достойного сопротивления. Я надеялась, что незнакомец из пустыни окажется воином, учитывая его сильные руки, — она указала на них кончиком одного из мечей. — К тому же, я недавно вернулась с разведки и ужасно устала. А орудуя клинками я расслабляюсь. По крайней мере, мое Ка^[56].

— Так ты и есть разведчица Азамата? — изумленно спросил я.

— Верно, — утвердительно кивнула она, — в основном этим занимаюсь я. Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что ты моя рабыня, — весело произнес я и тут же поплатился за свой язык.

Реакция Бастет была мгновенной. Я не успел и глазом моргнуть, как она преодолела расстояние между нами и, поставив подножку, повалила на песок. Я почувствовал, как ее рука схватила меня за волосы, а затем вдавила лицом в землю. Мелкие песчинки быстро стали забиваться в нос. Нечем было дышать.

«Не так я рассчитывал закончить свои дни».

Когда же в голове начали звенеть колокола, а легкие готовы были разорваться от нехватки воздуха Бастет, наконец, отпустила меня. Я сел, пытаясь сплюнуть налипший песок и отдышаться. Как только мне это удалось, я ощутил холодное лезвие меча, приставленное к горлу.

Голос нубийки зашептал мне на ухо:

— Никогда. Слышишь, никогда не повторяй слово «рабыня» в моем присутствии. Иначе я сразу устрою тебе быструю встречу с Анубисом^[57]. Я не твоя рабыня. И ничья кого-либо еще. Понятно?

— Да, — прохрипел я, — прости, ты не совсем так меня поняла.

— Я все прекрасно поняла. Будь уверен, — меч продолжал холодить мое горло.

— Так сказал Азамат.

— Что?

— Я сыграю роль работорговца, а ты... — я замялся.

— Говори! — она чуть надавила мечом на шею.

— Не могу.

— Мне перерезать тебе горло?!

— Ты сама сказала не произносить этого слова.

— Я должна буду сыграть роль твоей рабыни? Это сказал Азамат?

— Да, чтобы задержать караван на стоянке в оазисе.

Она убрала меч и отошла на пару шагов. Ее прекрасная грудь вздымалась в такт тяжелому дыханию. Глаза метали искры.

— Никогда! Слышишь, никогда я на это не пойду!

— Хорошо, хорошо, — я вскинул над головой руки, — но так сказал Азамат.

— Это мы еще посмотрим, — она резко развернулась и направилась в сторону озера.

— Кто такой Анубис? — крикнул я ей в спину.

— Могу познакомить! — огрызнулась она в ответ.

— Нет, пожалуй, не стоит, — пробурчал я, но она больше не оборачивалась. — Она прекрасна даже в гневе, — прошептал я, вставая на ноги и отряхивая песок. — Но и опасна.

Посмотрев какое-то время вслед удаляющейся разведчицы, я вошел в свой шатер. Решил было подойти к столу и хлебнуть пару глотков пальмового вина, но затем вспомнил, что вылил в себя остатки еще днем, поэтому сразу проследовал к кровати. Как только голова коснулась подушек, я уже спал, совсем позабыв о том, что хотел обдумать свое будущее.

Мне снилось, что я мешок соломы, а Бастет оттачивает на мне новые удары мечом.

Глава 8

Я сидел на горячем песке, прислонившись спиной к верблюду, из недр которого периодически доносилось приглушенное урчание. Два больших перстня, украшенные драгоценными камнями и надетые на мои мизинец и указательный пальцы левой руки, ярко переливались в косых лучах солнца, клонившегося к закату. И хотя день шел на убыль, воздух оставался знойным и вызывал жажду. Белоснежная туника, шитая местами золотыми нитками, неплохо отражала солнечные лучи, что смягчало ощущение жары.

Я перевел взгляд на Бастет. Нубийка пыталась поставить палатку. Сейчас она выглядела гораздо спокойнее, нежели когда мы только отправились в путь. То, что у нее состоялся разговор с Азаматом по поводу ее роли вэтом ответственном деле, я не сомневался, хотя ни один из них не обмолвился ни словом о сути прошедшей беседы.

Когда посреди ночи меня разбудил Ранаи с приказом от Главы немедленно явиться к нему в шатер, я понял, что Азамат не намерен ждать рассвета.

— К чему такая спешка? — спросил я, когда зашел внутрь и осекся, увидев его в крайне неприятном для себя настроении.

Азамат сидел за столом, яростно теребя пальцами глиняную табличку. Лицо главаря разбойников было немного бледным, а глаза метали искры. Я предположил, что увидеть сегодня «доброго дядюшку Азамата» рассчитывать не приходиться.

— Тебя не касается. Я решил, что вы направитесь на стоянку караванов в ближайший час. Нечего здесь болтаться без дела. К тому же, у вас будет больше времени, чтобы продумать свои действия уже на месте.

— Что-то случилось? — решился спросить я, — выглядишь не очень.

Он поднял на меня взгляд:

— Зато ты сверкаешь, подобно серебру на прилавке. Прикуси язык, пока я не велел отрезать его, и отправляйся к верблюдам. Бастет уже там. Скоро вам доставят необходимые вещи, и можете отправляться.

Я поспешил выполнить его приказ. Злить Азамата вовсе не хотелось.

Практически весь день, что мы провели в поездке по пустыне, Бастет, передвигавшаяся впереди, не произнесла ни слова, что дало мне время хорошенько поразмышлять о том, как поступать дальше. И хотя солнце, нещадно палившее голову, сильно мешало думать, более-менее обмозговать ситуацию мне удалось.

Внутри меня снова заговорил тот тихий голос совести, отчаянно пытающийся убедить в том, что я поступаю неправильно, согласившись сделать то, что от меня просят.

«Это не только не правильно, но и полностью бессмысленно. Ты снова играешь роль куклы в спектакле, только зрителей уже поменьше. Что помешает Азамату избавиться от тебя после того, как ты перестанешь быть ему нужен?».

В оценке своего поступка, а именно присоединиться к разбойникам, я уже почти не сомневался — это был единственный верный ход, иначе сейчас я бы сидел не на верблюде, а в бочке, наслаждаясь видами красот оазисной природы и отсчитывая деньки до неминуемого конца. И ради чего? Ради принципа «живи честно, умри достойно»? Нет, спасибо, я немало пожил под таким кредо и что получил от богов взамен? Ложное обвинение в убийстве. Пытки. Приговор. Смерть лучшего и, наверное, единственного настоящего, друга. Так они отблагодарили меня за все хорошее? Так, может, для разнообразия, мне стоит сделать что-нибудь другое?

«Плохое».

Почему нет? Если результат будет противоположным, я только соглашусь. А насчет того, что Азамат меня использует — что ж, тут мой внутренний голос, скорее всего, прав. Но это можно изменить. Я не знаю пока, как именно, но надеюсь, что найду выход. Должен найти.

«Ты можешь сдать шайку каравану и сбежать вместе с ним!».

Я, конечно, могу попытаться сделать нечто подобное, но не стану. И нет, совсем не потому, что Бастет, заподозрив неладное, может перерезать мне горло кинжалом. Хотя я и не видел при ней никакого оружия, наверняка оно есть в одном из тюков, привязанных к верблюдам. Но даже если я сделаю это, остается один вопрос — что дальше? Караван направляется в сторону Вавилона. Если мне поверят и в благодарность возьмут с собой, то просто выбросят возле какого-нибудь приграничного городка. Мари, например. И я снова начну строить хижины из глины. Чинить мебель богатым господам. Пить дешевое пальмовое вино и спать на циновке в грязном углу, дожидаясь, пока какой-нибудь очередной вельможа снова сделает меня козлом отпущения? Да, я могу вернуться к той жизни. Вопрос в другом — хочу ли я этого? Ответ очевиден.

НЕТ.

«Тебя убьют, если пойдешь по этому пути».

Может и так, но сей путь сулит куда больше радости и возможностей, чем тот, которым я шел до этого. Пусть он и рискует оказаться скоротечным. Да, мне придется постараться, чтобы добиться успеха и сохранить жизнь, но разве не такова достойная награда за труды? Клянусь Мардуком, мне нравится эта туника. Эти сверкающие драгоценные перстни. Вкусное вино и раб-негритенок, приносящий яства на подносе. За это стоит побороться, а «честный Саргон» пусть и дальше гниет в тюрьме за свои принципы. Интересно, Эмеку-Имбару раскрыл-таки заговор жрецов? Надеюсь, что да.

Мое воображение начало рисовать картину, как царская гвардия врывается в храмовый комплекс Эсагилы, а испуганные жрецы мечутся по внутренним залам в поисках укрытия, но это им не помогает. А затем их всех подвешивают на пальмах в ближайшей аллее. И Бел-Адад среди них. С синими высунутыми языками, они вяло покачиваются на слабом ветру, а дикие коршуны парят неподалеку в ожидании большого пиршества. Я был бы не прочь полюбоваться таким зрелищем.

— Эй! — раздраженный оклик Бастет заставил спуститься с небес на землю, — мы еще не прибыли на место. Не время изображать беспечного хозяина. Так, что подними свою тощую задницу и помоги устроить ночлег.

Я улыбнулся, но улыбка получилась вялой и натянутой. Встав, отряхнул песок с «тощей задницы» и снял один из тюков с верблюда. Тот заурчал от облегчения. Достав две аккуратно сложенные циновки, я вновь нацепил тюк на горбатого. Тот наградил меня испепеляющим взглядом. Я улыбнулся верблюду и направился к Бастет, которая к тому моменту уже закончила ставить палатку.

— Давай сюда, — буркнула она, и я протянул ей циновки. — Теперь достань две накидки из другого тюка, а я позабочусь о еде.

— Тебе что, холодно? — спросил я, вытирая пот со лба.

— Нет. Ночью в пустыне бывает прохладно.

Я вспомнил свои ночные похождения, когда бродил обнаженным среди барханов под темным звездным небом, и вынужден был согласиться, однако решил слегка ее задеть:

— Еще вчера ночью ты щеголяла по лагерю почти голой и не выглядела замерзшей.

Бастет окатила меня презрительным взглядом:

— Спать и двигаться разные вещи. А теперь хватит! Я устала и хочу есть. Ты принесешь накидки или так и будешь задавать тупые вопросы?

Я усмехнулся, но ничего не ответил и вновь направился к верблюду.

На полпути остановился и бросил через плечо:

— Они не убегут?

— Нет, — услышал я приглушенный голос из палатки.

Я пожал плечами. Раз она так считает, значит беспокоиться не о чем. Я ничего не знаю о повадках этих животных. Стащив очередной тюк, я достал оттуда две широкие накидки из козьей шерсти. Они были не очень приятны на ощупь, но наверняка согреют в холодную ночь. На какое-то время я задумался, вспоминая свои похождения в пустыне. Как морозный ночной воздух заставлял неметь тело, а страх сковывал дух. Но затем, резко тряхнув головой, вынудил себя отогнать воспоминания и вернулся в палатку. Солнце неумолимо двигалось к закату, а верблюды пристроились неподалеку от входа, прислонившись боками друг к другу.

Бастет уже сидела на одной из циновок, грациозно поджав ноги и, с жадностью, уничтожала пшеничную лепешку. Рядом стоял плотно закрытый кувшин.

— Что в нем? — спросил я, указывая пальцем на сосуд, бросая накидки на циновку и чувствуя, как в животе начинает урчать.

«Аппетит приходит во время еды».

— Совсем не то, на что ты рассчитываешь.

— Ты даже не знаешь, на что я рассчитываю.

— А меня это и не интересует, — отрезала она.

— Так что в кувшине-то?

— Открой, да посмотри, — огрызнулась Бастет, отворачиваясь.

Я присел на соседнюю циновку и откупорил кувшин. В нем оказалась вода, что слегка меня разочаровало. Я надеялся увидеть в нем добротное вино. Сделав пару больших глотков я, в свою очередь, взял пшеничную лепешку и начал жевать, наблюдая за своей спутницей.

Бастет почувствовала мой взгляд и повернулась в мою сторону:

— Чего тебе?

— Надо поговорить.

— Не вижу повода.

— А вот я вижу, — я проглотил остатки хлеба и стряхнул крошки, — разве тебе не кажется, что узнав друг о друге больше, чем почти ничего, мы увеличим шансы на успех?

Бастет усмехнулась:

— Роль рабыни я сыграю, ибо уже приходилось быть в ее шкуре. А вот, как справишься ты, меня не волнует.

Она была права, но я ожидал подобного ответа, поэтому быстро сообразил, что сказать:

— Может и так. Но я сильно сомневаюсь, что Азамату понравится, если он упустит богатый караван только потому, что мы с тобой не поладили.

При упоминании имени Азамата, ее едва заметно передернуло, и я понял, что попал в цель.

— Что тебя интересует? — нехотя спросила она.

— При первой нашей встрече ты назвала себя нубийкой. Где проживает твой народ?

Бастет раздраженно ответила:

— Я же сказала, южнее Египта.

— Не говорила.

— Ну, вот теперь сказала, — огрызнулась она.

«Очень вспыльчивая. Нужно быть с ней поосторожней».

— Как же ты очутилась здесь, в песках между Ханааном и Вавилоном, да еще и среди разбойников?

— Не хочу говорить.

— Придется.

— Заставишь? — в ее голосе засквозили нотки угрозы.

— Я-то вряд ли, а вот Азамат... — я сделал многозначительную паузу, — как говорил, он будет явно расстроен, если мы не добьемся успеха. А огорчать такого человека мне не хочется.

Помолчав несколько секунд, Бастет нехотя заговорила:

— Своих родителей я не помню. Еще ребенком меня продали одному египетскому вельможе, проживавшему в Фивах^[58]. Десять лет я находилась в полной его власти, выполняя сначала различные обязанности, а затем, когда подросла, работу в поле и, — она отвела взгляд, — кое-что еще во время приемов знатных гостей.

Я кивнул, давая понять, что догадался, о чем речь, и дополнительные разъяснения не нужны.

— Чем старше я становилась, тем сложнее мне было сдерживать внутри себя порыв к свободе. Хотелось сбежать из египетской усадьбы, как можно дальше, но это было невозможно. Надсмотрщики прекрасно знали свое дело. И это приводило меня в ярость. А я не привыкла держать злобу в себе.

Я улыбнулся:

— Трудно не заметить. Но тебя это только красит.

Бастет нахмурилась:

— Ненавижу льстецов.

— И не думал об этом.

— Врешь, — она пожала плечами, — впрочем, неважно. Мне претило оставаться рабыней, и последние год или два нередко выказывала неповиновение. Даже один раз попыталась подговорить других, но им не хватило духу. Они предпочитали подставлять спину свистящим ударам кнута, лишь бы сохранить жизнь и не стать калеками. Не знаю, почему мне ее сохраняли после всех тех случаев неповиновения, что я оказывала. Видимо, хозяин, — при произношении этого слова Бастет передернуло, — видел во мне хорошую рабочую силу, как на земледельческом, так и на любовном поприще. Обычно наказание ограничивалось парой десятков ударов кнутом. Иногда после такого я неделю не могла ходить. Лежала в грязном помещении для рабов и рыдала от бессильной ярости.

— И что же произошло дальше?

— Тот вельможа умер, — на лице Бастет появилась улыбка, от которой мне стало немного не по себе.

— Ты его убила?

— Нет, хотя, наверное, попыталась бы, если представилась возможность. Но этого ублюдка постоянно охраняли два здоровых и верных ханаанца, получавших за свою работу хорошую еду и наложниц. Видимо, для них жирный кусок мяса и шлюха под боком все, что нужно для счастья. Нет, он умер по своей воле, наложив на себя руки.

— Почему?

— Он потерял все, что имел. Однажды к нему пришел местный номарх^[59] и заявил, что его земли уходят в пользу казны фараона. Не знаю, в чем была причина такого решения. Мне, если честно, все равно. Я ненавидела своего хозяина, и было глубоко наплевать на его судьбу. Что стало с его женой и детьми мне также неизвестно, ибо уже на следующий день после того, как он отправился на встречу к Анубису, всех его рабов, включая меня, выставили на фиванском рынке, где в течение нескольких дней, держа в клетках на жаре и почти не давая воды, распродавали по новым хозяевам. Цена была небольшой, ибо номарх требовал закончить торги, как можно скорее. Чувствовалось, что здесь дело не совсем чистое, но мне тогда было плевать. Как, впрочем, и сейчас. На третий день меня купил один старый писец. Как позднее выяснилось, пришлый путешественник из Ханаана. Несколько лет он посвятил странствиям, изучению различных земель и языков. Фивы были его последней остановкой перед возвращением домой. Не знаю, чем я ему приглянулась.

— Могу предположить, — усмехнулся я.

Бастет пронзила меня испепеляющим взглядом:

— Твое жалкое предположение неверно. За все время, что я провела с ним, он ни разу даже не попытался овладеть мной. Моей основной работой было следить за состоянием письменных принадлежностей, да готовить еду.

— И ты не пыталась сбежать?

— Сначала хотела. Бегство от дряхлого старика не представлялось трудной задачей. Как только меня передали в его руки, я решила это сделать сразу после того, как мы покинем Фивы и отправимся на север в сторону Мемфиса^[60].

— Что же заставило тебя передумать? Как я понимаю, ты ненавидишь рабство.

Бастет задумалась, протянула руку к кувшину с водой и сделала несколько маленьких глотков, затем посмотрела мне прямо в глаза:

— Уже на следующий день писец снял с меня колодки, при этом сказав, что не держит меня, если я вдруг захочу уйти.

— Весьма странный писец, — хмыкнул я, вспоминая Бел-Адада, — заплатить сумму за рабыню и не пытаться сохранить свою собственность.

Впервые за долгое время Бастет улыбнулась, но вяло, и улыбка предназначалась не мне, а воспоминаниям:

— Да, но такие люди иногда встречаются, хоть это и редкость. Неважно. Еще он пообещал научить меня аккадскому языку. Я слышала, что он очень распространен. На нем общаются цари множества стран. Даже ведут переписку между собой и составляют различного рода письмена. Я решила, что выучить сей язык будет не лишним. Как оказалось потом, я была права. Когда мы покинули долину Нила, я уже неплохо говорила и читала на аккадском. На это ушло несколько месяцев...

Ее рассказ был внезапно прерван раздавшимся снаружи ворчанием верблюдов. Они были чем-то встревожены.

Бастет напряглась.

— В чем дело? — спросил я.

Ее напряжение начало передаваться и мне.

— Животные испуганы. Что-то не так.

— Ты ведь взяла оружие?

— Разумеется! Но...

— Что, значит, «но»?

— Меч в одном из тюков. А тюк на верблюде, — нехотя призналась она.

— Ты оставила меч на верблюде? — в моем голосе сквозила смесь удивления и гнева.

— А как иначе? — зашипела в ответ Бастет. — Я не дура, чтобы тащить оружие в палатку. От тебя можно ждать чего угодно!

Панический рев верблюдов быстро остудил наш спор. Бастет вскочила и выбежала наружу. Я, чуть помедлив, последовал за ней.

Солнце быстро клонилось к горизонту, наполняя округу оранжевым светом. Животные, прижавшись друг другу, стояли возле входа и угрожающе урчали. Проследив за их взглядом, мы увидели, что послужило причиной их испуга.

Точнее, кто.

В десяти локтях от нас. Трое. Не крупнее обычной собаки, но зубы... Мощные, сверкающие зубы. Больше, чем у льва. Тела покрыты полосатой шерстью, сгущавшейся ближе к голове. На оскалившихся мордах застыло выражение угрозы, хитрости и коварства.

— Гиены, — прошептала Бастет.

Глава 9

— А ну, пошла! — рявкнул отец, запуская в пятнистую тварь здоровенный булыжник.

Испуганно взвизгнув, гиена затрусила прочь, а я, еще несколько мгновений назад прятавшийся за спиной родителя, весело рассмеялся.

Отец повернулся ко мне и нравоучительно произнес:

— Запомни, Саргон. Эти звери трусливы и редко нападают на людей. Но ты, ни в коем случае, не должен показывать им свой страх. Особенно, если гиена не одна или испытывает голод. Всегда смотри ей в глаза и давай понять, что не боишься ее. Дашь отпор. Тогда все будет хорошо. Запомнил?

— Да, отец, — я быстро закивал, все еще восхищенный тем, как тот прогнал страшную тварь.

— Хорошо, — он улыбнулся, а затем посмотрел на небо, постепенно заволакиваемое серыми тучами, — пойдем-ка домой, если не хочешь вымокнуть.

Я устремил взор ввысь:

— Люблю, когда идет дождь.

***

Эти были не пятнистые, а полосатые. Крупнее и злее. Однако слова отца быстро промелькнули в моей памяти и, не сводя глаз с оскалившихся морд, я произнес, как можно увереннее:

— Бастет, давай сюда меч.

Она повернулась ко мне лицом и твердо отрезала:

— Нет.

Гиены сделали пару шагов вперед. Верблюды заревели еще громче.

— Во имя Мардука, делай, что я сказал, — я старался сохранять невозмутимость, но промедление Бастет вызывало не столько панику, сколько гнев.

— Я не отдам тебе оружие, — процедила нубийка сквозь плотно сжатые зубы.

— Тогда возьми его сама, демоны тебя подери, только не стой, как истукан!

Видимо, мои слова подействовали на нее, подобно хлысту надсмотрщика. Бастет сделала пару шагов к верблюду, рукой нащупывая один из тюков. Тот буквально ходил ходуном на беснующемся животном. Гиены завыли, наполняя округу зловещим эхом своих голосов. Они сливались с ревом верблюдов в настоящий глас Тиамат. Я увидел, как задрожали пальцы Бастет. Она тщетно пыталась развязать тюк.

— Эй! — крикнул я, вздымая ногой песок, — пошли прочь, дети Ламашту!

В ответ я услышал злорадное гавканье, похожее на истерический смех какого-нибудь вельможи, толкающего раба в кучу дерьма. Звери сделали еще несколько шагов в нашу сторону. Краем глаза я заметил, что Бастет удалось-таки развязать проклятый тюк и достать из него небольшой меч. Даже не пытаясь выслушивать возможные возражения, я быстро выхватил оружие из ее трясущейся руки и повернулся к гиенам, которые уже изготовились совершить бросок. Увидев клинок, сверкающий в оранжевых лучах заходящего солнца, они резко остановились.

— Убирайтесь! — заорал я так громко, насколько позволяли голосовые связки. При этом продолжал вздымать песок и рассекал мечом воздух перед собой.

Гиены яростно затявкали, но сгрудились в кучу. Я сделал несколько шагов по направлению к ним, не понижая голос и размахивая оружием, словно безумец, про себя искренне надеясь, что эти твари еще не до конца утратили рассудок от голода, и их трусливая натура возьмет верх.

Хвала Мардуку, так оно и вышло.

Гаркнув еще раз, хищники все-таки дрогнули. Полосатая троица развернулась и потрусила прочь, оставляя на желтом песке следы своих мощных когтистых лап.

Примерно с минуту я продолжал орать им в след, потрясая мечом над головой. Когда же они скрылись за ближайшей дюной, я прекратил свое выступление и закашлялся. Горло перехватило от напряжения и сильного волнения. Прочистив его и сплюнув на песок, я обернулся к Бастет, которая так и стояла возле верблюдов, широко раскрыв глаза и побледнев, как соль. Животные уже начали понемногу приходить в себя.

— О чем ты думала, во имя богов?!

— Я...

— Куда подевалась та грозная воительница, еще прошлой ночью пытавшаяся перерезать мне горло? Или ты способна только на избиение безоружных калек?

Мои слова вывели ее из ступора.

Она яростно набросилась на меня:

— Не смей так говорить со мной!

Я помахал мечом перед ее носом:

—Не забывай, что клинок теперь у меня. Я хоть и держу оружие второй раз в жизни, но смогу доставить тебе неприятностей.

Ее рот перекосился от злобы, глаза метали искры. Трудно было поверить, что еще несколько минут назад эта бравая женщина вся тряслась, словно пальма на свежем ветру, при виде гиен.

— Так что с тобой, а? — я сделал пару шагов назад, помня о ее резвости и прыти, — лучшая разведчица Азамата, не знающая среди разбойников равных по владению мечом, боится гиен?

Бастет промолчала, продолжая злобно метать молнии из глаз в мою сторону. Лицо нубийки раскраснелось, а грудь высоко вздымалась в такт учащенному дыханию.

— В чем дело?! Тебе нечего ответить?!

И тут ее прорвало.

— Да! — выпалила она, — да, я боюсь этих тварей больше смерти! И это единственная вещь на земле, что вызывает у меня такой страх!

— А Азамат?

— Что?!

— Разве он не вызывает у тебя страха?

Она слегка вздрогнула, но взгляд не отвела:

— Его я боюсь меньше смерти.

— Хм.

— Ты доволен?!

— Нет, — тихо и задумчиво ответил я.

Ее слова озадачили меня. Сильно озадачили.

«Какая же из тебя разведчица, если ты теряешь голову при виде гиен?».

Тем временем Бастет, видимо, испытав сильное напряжение, покачнулась, а затем рухнула на колени, при этом закрыв лицо руками. Ее плечи сотрясались от беззвучных рыданий.

Я дал ей немного времени, прежде, чем спросил:

— Насколько я могу судить по тому, что видел и знаю, Азамат очень ценит тебя, как разведчицу. Так как он может держать человека на такой должности, да еще и в пустыне, если тот до ужаса боится гиен?

Бастет отняла руки от лица, принявшего отрешенное выражение.

— Он не знает, — мрачно ответила она.

— Чтобы Азамат и не догадался? — хмыкнул я. — Сильно в этом сомневаюсь.

— Я не давала повода усомниться. Он никогда не сопровождает меня в вылазках.

— И давно у тебя этот страх?

— Давно. С детства.

— Тебя покусала гиена?

— Нет. Но она могла меня съесть, — она продолжала мрачно отвечать, уставившись отсутствующим взглядом в песок.

Я начинал понимать, что ее рассудок лишь частично находится здесь. Какая-то ее часть в данный момент вернулась в то далекое прошлое, когда зародился этот всеохватывающий страх перед гиеной. И ей явно было неприятно вновь переживать те эмоции. Но выбора, судя по всему, не оставалось.

Внезапно в моей голове вновь зазвучал голос. Но на этот раз это было не отчаянное взывание совести, пытавшейся вернуть обратно на «путь истинный». Нет, голос имел другой, доселе мне незнакомый оттенок. Сладкий. Вкрадчивый.

«Ну, чего же ты стоишь? Неужели не видишь, что сейчас самый наиподходящий момент! В твоей руке меч. Она даже не смотрит на тебя, полностью погрузившись в свои переживания. Просто подойди и перережь ей горло, а затем седлай того верблюда, тюки которого полнятся сокровищами, и ты свободен! Богат! Свободен и богат!».

Мне стало слегка не по себе от этого нового, вкрадчивого голоса.

«Свободен и богат!».

Бастет продолжала сидеть на песке, молча, уставив отрешенный взгляд в пустынный покров, песчинки которого вяло перекатывались под слабым и горячим ветерком.

«Свободен и богат!».

Я почувствовал, как мои пальцы крепко сжали деревянную рукоять меча. Медленно, не сводя глаз с этой прекрасной женщины, я стал приближаться. Ноги, обутые в кожаные сандалии, бесшумно ступали по раскаленной поверхности пустыни, однако мне казалось, будто они мгновенно налились свинцом. И хотя расстояние было всего в четыре или пять локтей, я был уверен, что на его преодоление ушла целая вечность. Я стоял и смотрел на Бастет, не в силах принять окончательное решение.

«Давай же! Всего один удар, и не нужно будет рисковать жизнью. Грабить караван. Придумывать планы, как обезопасить себя от Азамата. Как разбогатеть и зажить припеваючи. Всего лишь один удар. Один удар — и весь мир у твоих ног!».

Сжав рукоять с такой силой, что костяшки пальцев побелели, я медленно занес руку с мечом для удара. В то мгновение я осознал, что голос совести, похоже, покинул меня навсегда.

Глава 10

Я вернулся в палатку и грузно опустился на циновку. Взял кувшин с водой и сделал несколько больших глотков. Заметив к своему удовлетворению, что пальцы не дрожат, поставил сосуд обратно, а затем лег, запрокинув руки за голову. Меч положил рядом с собой. Ветер снаружи немного усилился, и стены шатра слегка колыхались, успокаивая нервы.

«Правильно ли я поступил? Не знаю. Но могу с уверенностью сказать, что „правильно“ не всегда значит „логично“. Да, уж в этом я убедился на собственной шкуре».

Я глубоко вздохнул и закрыл глаза.

«Слишком много событий для одного вечера».

Полог шатра внезапно откинулся, и внутрь вошла Бастет. На всякий случай я положил ладонь на рукоять меча, но она не попыталась его отнять. Лишь, молча, села на соседнюю циновку. Я буквально ощущал на себе ее взгляд.

Прошло некоторое время прежде, чем я услышал голос нубийки:

— Почему?

— Что, «почему»?

— Почему ты не убил меня?

— С чего ты взяла, что я собирался?

— Хватит, — ее тон был одновременно печальным и резким.

Я решил, что скрывать бесполезно:

— На то есть причины.

— Какие?

— Я отвечу, если ты объяснишь кое-что.

Она промолчала, поэтому я спросил:

— Ты даже не попыталась помешать мне. Не побежала. В чем дело?

— Не знаю, — она замялась, — видимо, в тот момент мне было все равно, выживу я или нет. Это похоже на волну, которая захлестывает тебя целиком, и на какое-то время ты перестаешь воспринимать опасность.

Я вспомнил, как испытывал несколько раз нечто подобное. На Дороге Процессий, когда Этеру и Тиридат тащили меня по жаре, закованного в кандалы в сторону храмовой темницы. В клетке тюрьмы после того, как узнал о гибели Сему. И после издевательств Тегим-апала.

Поэтому, не раздумывая, ответил:

— Могу понять.

— Нет, не можешь.

Я поднял веки и посмотрел на Бастет. Она не сводила с меня взгляда своих темных глаз. На лице не осталось даже следа того замешательства и отчаяния, что еще так недавно обуревали ее. Но, все равно, это была не та самая Бастет, с которой я встретился в первый раз. Словно что-то надломилось внутри нее. Треснуло, но не рассыпалось до конца.

— Думаешь, ты особенная? — спокойно спросил я. — Считаешь, что только тебе боги уготовили возможность ощутить себя полным дерьмом? Это ложь и самообман, — я отвернулся и устремил взгляд в потолок, — но я не собираюсь тебе что-либо доказывать.

Наступило тягостное и долгое молчание, прерываемое лишь похлопыванием палатки на ветру, да редким пофыркиванием верблюдов.

Наконец, Бастет нарушила тишину:

— Я ответила.

— А?

Я надеялся, что она избавит меня от дальнейших разъяснений, ибо желания изливать душу не было от слова совсем.

— Я объяснила. Но ты так и не сказал, почему не убил меня?

«Я могу и не отвечать. С другой стороны, почему бы и нет?».

Вздохнув, я произнес:

— Как я сказал, были на то причины.

На несколько секунд я взял паузу, собираясь с мыслями. Нубийка терпеливо ожидала продолжения.

— Во-первых, я совсем не ориентируюсь в пустыне, и понятия не имею, куда идти. Да, я мог бы повернуть назад в сторону лагеря Азамата, но какой смысл? Даже если, каким-то чудом, мне удастся найти дорогу обратно, он просто убьет меня.

На ум вновь, уже в который раз, пришла бочка, и я поспешно продолжил:

— Я, конечно, мог бы еще попробовать с помощью солнца добраться до Евфрата, продвигаясь на восток, но сомневаюсь, что мне удался такой переход без должного запаса еды и воды. Оставался один путь — оазис для стоянки караванов. Но я понятия не имею, где он находится, хоть и подозреваю, что недалеко. В общем, без проводника я вряд ли бы выбрался из пустыни живым.

Я снова умолк, уставившись в потолок и прислушиваясь к легкому завыванию ветра снаружи. Трудно было представить, как такая, казалось бы, мелочь способна приносить умиротворение. Однако Бастет не намеревалась оставить меня в покое, пока не выпытает до конца то, что творится у меня на душе.

— А во-вторых?

Я снова перевел взгляд на нубийку:

— А во-вторых — все дело в этих тюках, которые покоятся на верблюдах. В них слишком мало добра. Если план по ограблению каравана пройдет успешно, я надеюсь заполучить куда больший кусок.

— Понятно, — сказала Бастет таким тоном, словно желала меня заморозить голосом.

— Но первая причина была важнее.

— Понятно, — все тот же ледяной тон. — Полагаю, в иных случаях, моя жизнь для тебя ничего не значила бы, — это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

Я ничего не ответил, ибо сам до конца не знал ответа.

«А вправду, убил бы? Не знаю. Мне не приходилось убивать человека».

В палатке начинало быстро темнеть. Солнце наверняка уже скрылось за горизонтом.

— Полагаю, надеяться на то, что ты отдашь мне меч не приходиться? — проронила Бастет.

— Разумеется.

Впервые за долгое время в ее глазах вспыхнул огонек:

— А если отниму?

— Попробуй, — пожал плечами я, — только в этом случае я жалеть не стану.

Она ухмыльнулась, но ничего не ответила. На меня же начал накатывать сон.

— Ладно, я хочу спать, поговорим утром.

— А если гиены вернутся? — голос Бастет прозвучал слегка напряженно.

— Могут.

— Саргон, — впервые с момента нашей встречи она обратилась ко мне по имени, — ты ведь теперь знаешь, что я...

— Да, — сказал я, с трудом сдерживая сон, — разбуди меня, если вдруг почуешь неладное. А когда луна пройдет свой зенит, буди совсем. Остаток ночи я послежу за верблюдами.

— Хорошо, — в ее голосе послышалось облегчение и... благодарность? Или мне это только почудилось?

«Не рискую ли я, засыпая рядом с ней? Она и вправду может попробовать вернуть клинок. Хотя, это вряд ли. Бастет слишком напугана возможным возвращением гиен. Как можно было убедиться, даже вооруженная она не способна им противостоять...».

Не успев, как следует, поразмышлять об этом, я уснул, продолжая крепко сжимать рукоятку меча. И хотя на этот раз вновь обошлось без снов и видений, полноценным сном назвать мое состояние было трудно. Даже сквозь дрему я ощущал, как напряжено мое тело, ожидающее, что Бастет может все-таки попытаться отобрать меч. Через мутный дурман в голову приходила мысль — «смогу ли я убить ее, лишь бы не дать завладеть оружием?». Но ясности сознания не хватало, чтобы ответить на вопрос. Да и будь я бодр, то не смог бы с уверенностью сказать. Я никогда никого не убивал.

Не знаю, сколько прошло времени, но в итоге усталость начала брать верх над осторожностью, и я уже стал погружаться в более глубокий сон, когда почувствовал легкое прикосновение к плечу и тут же открыл глаза. Надо мной склонилась Бастет.

— Ты просил разбудить, когда...

— Они здесь?

— Нет, хвала Осирису, но луна уже...

— Ясно, — я сел и зевнул.

Только сейчас я заметил, что Бастет укрылась шерстяной накидкой, а сам я дрожу от холода. Легкая туника была явно не тем одеянием, в котором можно спокойно ночевать в пустыне.

Потерев плечи, я взял вторую накидку и набросил ее прямо поверх одежды.

— Ты же говорил, что она тебе не нужна? — съехидничала Бастет.

Я угрюмо посмотрел на нее:

— Я такого не говорил.

— Но подумал.

— Значит, передумал.

— Ха!

Оставив ее реплику без внимания, я аккуратно приподнял полог палатки и выглянул наружу. Луна, и вправду прошедшая больше половины своего пути, озаряла пустыню серебристым светом. Верблюды мирно посапывали около входа, не проявляя ни малейших признаков тревоги. Значит, гиен поблизости не было, иначе животные давно учуяли их.

Бастет плотнее завернулась в накидку и улеглась на циновку, собираясь в свою очередь поспать, как я вдруг спросил:

— Ты так и не сказала, кто такой Анубис?

— Тебе это так важно? — послышался ее недовольный голос.

Я пожал плечами и улыбнулся:

— Просто любопытно.

— Это бог, — со вздохом ответила она.

— Спасибо, я про это как-то и сам догадался. Что он за бог?

— Может, утром поговорим, а? — в ее голосе засквозило неприкрытое раздражение с примесью высокомерия. Но так, совсем чуть-чуть.

— Узнаю ту самую Бастет, — прошептал я и беззвучно рассмеялся.

— Что ты там говоришь?

— Ничего. Сладких снов.

Нубийка издала подобие злобного рыка, чем еще больше меня позабавила, заставив с трудом сдерживать смех. Через несколько минут я уже слышал ее ровное и тихое дыхание, однако не сомневался, что ее сон еще более чуток, нежели мой. Стараясь особо не шуметь, я вышел из палатки под звездное небо, прихватив с собой меч, и стал медленно вышагивать возле входа, пытаясь быстрее согреться.

«Надо было сразу спать в накидке».

Один из верблюдов открыл глаза и недовольно посмотрел на меня. Я показал ему язык и изобразил верблюжье фырканье. Тот, видимо подумав, что его хозяин сошел с ума, вновь вернулся ко сну. Я же, дабы скоротать время до рассвета, начал продумывать дальнейший план действий по ограблению каравана и, самое главное, как не дать Азамату убить меня после того, как все закончится успешно. А в том, что он попытается это сделать, я был уверен почти наверняка. Не стоит рассчитывать на то, что глава шайки станет играть со мной в доброго дядюшку после того, как я перестану приносить пользу. В лучшем случае, он просто прикажет незаметно перерезать мне горло, а в худшем — посадит в бочку.

«Я слишком часто думаю о бочке. Но это правильно. Лучше думать о ней, чем оказаться вней. Эти мысли позволят мне быть настороже и не потерять бдительность, когда все закончится успешно... Если закончится успешно. С другой стороны, еще не поздно отступить. Приехать на место, дождаться каравана и сдать всех разбойников с потрохами».

На секунду я остановился, перестав месить ногами песок, и вновь поразмыслил над этой идеей. Но затем в голове, в очередной раз, возникли образы нищего ремесленника, ютящегося в старой глиняной хижине на полуистлевшей циновке в пыльном углу. Ремесленника, у которого ничего нет, кроме набедренной повязки, порванной грязной рубахи, котелка для похлебки, да горшка для дерьма. Я перевел взгляд на перстни, переливающиеся серебром в лунном свете, и мысль о том, чтобы сдать разбойников стражам каравана больше не посещала меня. Ни в эту ночь, ни в последующие.

Глава 11

Когда небо на востоке подернулось предрассветной дымкой, я решил, что пора отправляться в путь. Последние несколько часов я просидел в палатке, борясь со сном и нетерпеливо дожидаясь рассвета. И вот, хвала Мардуку, он настает.

Гиены так и не появились. Видимо, они решили не связываться с обезумевшей обезьяной, размахивающей острой сверкающей палкой.

— Бастет, — негромко позвал я, — пора в путь.

— Рассвет? — послышался хриплый ото сна голос.

— Да.

Она села, грациозно потягиваясь.

«Дикая кошка».

— Так, кто такой Анубис?

— Амон-Ра, пусть этот человек заткнется, — простонала Бастет, протирая лицо руками.

Я усмехнулся:

— Тебе так сложно утолить мое любопытство?

— А тебе, видимо, так сложно не задавать лишних вопросов? — жестко парировала она.

Я натянул обезоруживающую улыбку, но она осталась безответной:

— Отвечать на мои вопросы в твоих же интересах. Ведь я должен предстать перед хозяином каравана не как глупый невежда, а произвести впечатление знатного вельможи, торгующего со многими народами. И будет весьма глупо, если я не смогу назвать никого, кроме Мардука с Шамашем.

— Я и так много тебе рассказала. А вот в ответ не услышала ничего.

— А тебе и не нужно. Ты рабыня. Достаточно знать только то, что я твой хозяин и купил тебя на рабовладельческом рынке в Фивах несколько лет назад.

Я увидел, как побледнело от ярости ее лицо, и поспешно добавил:

— Якобы.

Она встала:

— Ладно, но не будем тратить зря время на болтовню. Поговорим в пути.

Я кивнул, став свертывать циновки. Бастет же, забрав накидки, вышла наружу.

— Анубис — бог царства мертвых, — услышал я ее голос, — страж весов.

— Весов? — спросил я, подбирая кувшин и выходя из палатки.

— Да.

— Каких весов?

— На одну чашу кладут твое сердце, а на другую перо. Если ты вел праведную жизнь, то сердце будет весить, словно перо. Если же нет, то оно будет тяжелее.

— И что тогда?

Бастет забрала у меня циновки и положила в тюки:

— Тебя сожрет Ам-мут.

— Ам-мут?

— Пожирательница, — Бастет посмотрела мне прямо в глаза и сказала тоном, от которого мне стало не по себе, — Поглотительница смерти, чудовище с телом бегемота, львиными лапами и пастью крокодила, обитающая в Дуате.

— А Дуат это...

— Загробный мир.

«А эта Ам-мут будет пострашнее Пазузу» — подумал я, а вслух произнес, выдавив из себя улыбку:

— Похоже, нам уготована учесть быть съеденными Пожирательницей. То, что мы делаем, нельзя назвать праведным поступком.

Бастет улыбнулась в ответ:

— Да, наверное.

— И тебя это не пугает?

Она пожала плечами:

— Я боюсь гиен, а не крокодилов. А ты?

— Бочку, — тут же ответил я, скорее пытаясь перевести разговор немного в другое русло.

Бастет, складывавшая в это время палатку, обернулась и уставилась на меня, выпучив глаза:

— Чего?

Ее реакция была настолько забавной, что на этот раз я не смог удержаться от смеха:

— Я не хочу, чтобы Азамат посадил меня в бочку.

К моему удивлению, она рассмеялась в ответ. Напряжение спало.

— А-а-а, ты про это, — сказала она, окончательно сворачивая палатку, — да, участь незавидная. Уж лучше быть съеденным Ам-мут. Так хотя бы быстрее.

— Да, — задумчиво согласился я.

Мы уже оседлали верблюдов, когда я спросил:

— Ты еще упоминала Осириса и Амон-Ра.

— Посмотри на восток и увидишь.

Я устремил взор на восходящее светило, показавшееся над горизонтом.

— Боги солнца?

— Ага.

— Сразу два?

— Не спрашивай. Сама не знаю.

И я не стал. По тону Бастет было ясно, что она и вправду не ведает ответа.

Верблюды нехотя двинулись в путь, покидая место нашей стоянки. Следы от палатки и циновок еще виднелись на примятом песке, но скоро вновь усилившийся ветер распрямит желтый покров, не оставив ничего, что могло бы напоминать о нашем присутствии.

Какое-то время мы ехали молча.

Потом Бастет спросила:

— Про себя рассказать не хочешь?

— Не думаю, что тебе это будет интересно.

— Ехать молча еще хуже.

— Вчерашний день мы только и делали, что проводили, молча, и ты не жаловалась.

— Вчера было вчера.

Я удивленно вскинул брови:

— Я и не подозревал, что в тебе скрывается мудрец.

Она рассмеялась:

— Ну, ты плохо меня знаешь.

— Надеюсь, узнаю поближе.

Бастет оборвала смех и посмотрела на меня серьезным взглядом:

— Посмотрим.

Наступила непродолжительная пауза, которую нарушил я:

— Я был простым ремесленником, жившим на окраине Вавилона. Строил глиняные хижины. Чинил мебель вельможам.

— Вавилон, — мечтательно протянула Бастет, — я слышала про этот великий город... его красоты и роскошь. Но никогда не доводилось увидеть собственными глазами.

— Да, он таков, но не давай рассказам других обмануть себя. Вавилон далеко не похож на сказку. Под завесой красоты и величия скрываются другие, куда более темные и страшные черты.

— О чем ты?

— Не хочу говорить.

Я правда не хотел. Все, чего я желал, так это забыть свое вавилонское прошлое. Стереть былую часть жизни из памяти и лишь надеяться, что Бел-Адад с его жрецами нашел свой мучительный конец. Да и Эмеку-Имбару, бессердечно бросивший меня в пустыне на произвол судьбы, тоже. Меня не волновали их мотивы и цели. Я знал лишь одно — меня оклеветали. Использовали. И если бы мне встретился хотя бы один из них, то я, не колеблясь, разрубил бы его на куски. Медленно.

Видимо, все мои мысли отражались на лице, ибо Бастет прекратила разговор, напоследок окинув меня пристальным взглядом.

Мы неуклонно продвигались вперед. Верблюды вальяжно вышагивали по песку, а солнце щедро одаривало нас жаркими лучами. Даже умеренный ветер, поднимающий в воздух мелкие песчинки, не спасал от нарастающего зноя. Я протянул руку и достал из тюка кувшин с водой. Она оказалась теплой и противной на вкус, совершенно не утоляющей жажду. Все-таки сделав несколько глотков, я ощутил небольшое облегчение и вытер пот со лба.

— Далеко еще? — спросил я, убирая кувшин на место.

— Видишь ту гористую возвышенность? — ответила Бастет, указывая пальцем вперед.

Я всмотрелся туда и увидел высокий каменистый холм. Он оказался засыпан песком почти до самой вершины и его можно было принять за огромных размеров бархан, если бы не выпирающая черная макушка.

— Угу.

— Оазис прямо за ним.

— Слава Шамашу, — буркнул я, — а то это солнце скоро сведет меня с ума.

— Ты не приспособлен для жизни в пустыне, — хмыкнула Бастет.

— Думаешь, я стану спорить?

Она не ответила. Я же решил допить остатки воды, коль скоро можно будет пополнить ее запас и снова протянул руку к тюку, как вдруг что-то заставило меня обернуться и посмотреть назад. Не знаю, как определить это чувство. Я просто вдруг осознал, что обязан оглянуться.

Далеко позади я увидел три небольшие черные точки, которые двигались за нами на почтительном расстоянии. Отсюда я не мог сказать наверняка, но почему-то был уверен, что знаю ответ — кто это. Те три голодные гиены, которых я чудом умудрился прогнать этой ночью. Они шли по нашему следу.

Глава 12

Оазис для стоянки караванов выглядел совсем не так, как я себе его представлял. Мое воображение рисовало большой водоем, обширнее того, что находился в лагере разбойников, окруженный густо растущими кустарниками и пальмами. Контраст между ожиданием и реальностью был настолько велик, что я даже тихо присвистнул от удивления. Когда мы повернули за скалистый кряж, нашим глазам предстала следующая картина. Никакого обширного озера. Вместо него какая-то бесформенная и маленькая лужица с мутной водой, вокруг которой приютились несколько, жалкого вида, кустарников, да пара-тройка пальм с болезненно желтым цветом листьев. Одна из них настолько накренилась к земле, что можно было достать до макушки рукой. Неподалеку от воды стоял обветшалый колодец с потрескавшимися досками. На нем висело старое бронзовое ведро. Оно настолько позеленело от патины^[61], что невольно вызывало приступ отвращения.

— Ты уверена, что это то самое место? — спросил я у Бастет. — Выглядит так, словно здесь сто лет никто не бывал.

— Да, это оно. Тут не так красиво, как в других местах, но здешний колодец всегда полон чистой водой.

Я с сомнением покосился на мутную лужу:

— Неужели?

— Скоро сам убедишься... — внезапно верблюд под нубийкой дернулся и замычал, — эй, что с тобой? Тише, тише, — она перевела обеспокоенный взгляд на меня. — Его что-то встревожило.

Мой верблюд также проявлял признаки беспокойства, постоянно озираясь и принюхиваясь. И я знал, что могло послужить причиной такого поведения животных. Однако так и не решил — рассказать Бастет о гиенах, преследующих нас, или же стоит промолчать. С одной стороны, скажи я ей прямо сейчас, то она, скорее всего, снова впадет в панику или ступор. С другой — уж лучше, чтобы она подготовилась к встрече заранее.

— Ты что-то скрываешь от меня, — услышал я ее голос.

— А?

— Не лги мне!

— Я и не собирался.

— Тогда в чем дело?

— Все в порядке, — я выдавил из себя улыбку, — может, они пить хотят.

— Они пройдут весь день без воды, особо не страдая, и хватит мне зубы заговаривать, Саргон!

— Мне кажется, ты не в том положении, чтобы орать на меня, — я демонстративно похлопал по мечу за поясом, однако Бастет внезапно расхохоталась.

— Ну, давай, попробуй! Я просто брошу тебя здесь и выпутывайся, как знаешь!

— И что на это скажет Азамат?

— О, не волнуйся, — язвительно парировала нубийка, — я найду правильные слова.

Я ухмыльнулся, но сдержанно:

— Ну-ну.

Бастет внезапно успокоилась. Ее взгляд перестал метать искры, сменив пламя на лед:

— Однако подумай сам. Много ли у тебя шансов выжить, если окажешься один?

Должен признать, в ее словах было здравое зерно.

— И потом, — добавила она, — ты сам говорил, что нам не стоит лгать друг другу. А сейчас сам напрашиваешься на неприятности.

— Да с чего ты взяла, что я от тебя что-то утаиваю? — мой верблюд резко дернулся, тем самым чуть не сбросив меня на песок.

Она окинула меня саркастическим взглядом:

— У тебя все на лице написано.

Я понял, что отпираться бесполезно, поэтому глубоко вдохнул и выговорил:

— Те гиены, которых я прогнал прошлой ночью. Они идут за нами.

Я увидел, как побледнело ее лицо.

— Больше никаких тайн, ладно? — спросила она слегка дрогнувшим голосом.

Наши взгляды встретились и я, не отводя своего, ответил:

— Хорошо.

Бастет кивнула и спешилась, успокаивающе поглаживая своего верблюда по шее:

— У тебя есть план, как от них избавиться?

— Изображу безумную обезьяну с палкой, как прошлый раз, — ответил я, также спрыгивая на песок.

Она издала смешок:

— Дважды в одну реку не войти.

— Что?

— Нет, ничего. Просто мысли вслух.

— Да, я забыл, что ты мыслитель, — с ободряющей улыбкой произнес я, доставая меч.

Бастет вяло ухмыльнулась.

— Они не отступят, — прошептала она.

— Почему? Прошлый раз получилось.

— Прошлый раз они были не так голодны.

Я промолчал, однако понимал — скорее всего, она права. Прошло больше половины суток с момента последней встречи с гиенами и, судя по тому, что хищники шли за нами по пятам, свой голод они не утолили.

— Может, уедем? — в ее голосе засквозила надежда. — Вернемся сюда завтра к прибытию каравана. Они не рискнут напасть на такое количество людей сразу.

— И что мы будем делать? Колесить по округе еще целые сутки без сна и отдыха? Эти твари не отстанут.

--- Тогда что делать?

— Привяжи верблюдов к той пальме у колодца и начинай разбивать лагерь.

— Чего?

— Делай, как говорю, — я подошел к источнику воды и осмотрел ведро на веревке. Толстый слой патины полностью покрывал его поверхность. Представив, что придется черпать живительную влагу этой емкостью, я поморщился, но выбора особого не было.

«Да поразит меня молнией Мардук, но это место не походит на стоянку каравана. Хотя, возможно, я чего-то не понимаю».

Подумав об этом, я заглянул вниз. Мое лицо, искаженное водой, отражалось в ровной глади на фоне синего неба. Она стояла недалеко.

«Может, удастся набрать воды без помощи этой дрянной развалины?».

— Готово, — сказала Бастет, привязав волновавшихся верблюдов к пальме. Животные постоянно дергались и ревели, так что ей пришлось приложить немало усилий и успокаивающих слов.

— Хорошо, теперь ставь палатку.

Нубийка смотрела на меня, словно на сумасшедшего:

— А как же...

— Бастет, — резко осек ее я, — ставь палатку.

Было видно, что она боится, хоть и пытается это скрыть. Не произнося ни слова, она начала готовить привал, с трудом удерживая дрожь в руках. Я поднял глаза вверх. Солнце было в зените. Ветер, дувший со вчерашнего вечера, стих и теперь наступила полная, зловещая тишина.

«Затишье перед бурей» — подумал я, и тут же вдалеке раздалось громкое тявканье гиен.

Я перевел взгляд на Бастет. Она пока держалась.

— Закончила?

— Почти.

— Хорошо. Как завершишь, полезай внутрь и не выходи, пока я не скажу.

Бастет вскочила:

— Что ты задумал?

— Сейчас тебе это знать не нужно. Главное помни, — я посмотрел ей прямо в глаза, — если хочешь дожить до встречи с караваном, делай, как скажу, и не медли. Слышишь? Не медли!

— Да, — сказала она дрогнувшим голосом и скрылась в палатке.

Я глубоко и шумно вдохнул, пытаясь унять сердцебиение.

План по спасению пришел в голову внезапно и неожиданно. Да, он был безумен. К тому же, приходилось рассчитывать на помощь женщины, которая до смерти боится предстоящей опасности. Но времени на дальнейшие размышления у меня не осталось. Три крупные полосатые гиены показались из-за скалы.

***

Как?

Как мне, бывшему еще недавно, простому ремесленнику и жалкому заключенному, удалось заставить подчиниться столь буйную и своенравную особу? Очень просто. Я не питал никаких иллюзий на этот счет. Врожденный страх и панический ужас перед гиенами побудил Бастет слушаться меня. В других обстоятельствах она никогда бы этого не сделала, я уверен. Только гиены. И Азамат. Вот две вещи в этом мире, способные сломить ее. Кстати, я так и не узнал, чем закончился тот разговор между ними. Нужно обязательно узнать от Бастет как можно больше. Если, разумеется, у меня представится еще такая возможность. А опасения на этот счет у меня вполне серьезные.

Для чего?

Для чего я делаю все это? Для чего согласился на это приключение? Для чего сохранил жизнь своей спутнице, когда была возможность удрать с тюками золота на верблюдах? Здесь уже не так просто. Я мог бы сказать, что особого выбора не было, и в случае отказа меня ждала медленная и мучительная смерть. Но тогда я бы покривил душой. Выбор есть всегда, и я его сделал уже тогда, сидя за столиком с ужином перед Азаматом, разделяя с ним пищу. И прошлой ночью размышлял об этом. Должен признать, уверенность в правильном выборе с тех пор только окрепла.

Почему?

Это был последний вопрос, который всплыл в моей голове прежде, чем звери приблизились почти вплотную. Почему мне удалось обуздать свой собственный страх? Превратить его из врага если не в союзника, то хотя бы в нейтральную фигуру на игровой доске? Неужели я не боюсь? Нет, я буквально дрожу, словно пальмовый лист на ветру, когда смотрю в эти беспощадные желтые глаза. В эти разинутые пасти с острыми клыками и мощными челюстями, по которым стекает теплая слюна и оставляет след на желтом песке. Нет. Ужас никуда не делся. И волны безразличия не вернулись. Просто, взглянув прямо в глаза одной из гиен, я понял, что устал. Устал испытывать это мерзкое и липкое чувство, сковывающее по рукам и ногам, как полевку при виде коршуна. Я все еще боюсь, но моя голова ясна, словно безоблачный день.

Глава 13

Времени больше не оставалось. Когда я снял с себя тунику, намотав ее на левую руку, гиены приблизились на расстояние десяти шагов и готовы были покончить со мной одним прыжком. Набрав воздуха в легкие, я обнажил меч. В лучах полуденного солнца ярко сверкнула бронза.

«Эй, Шамаш, помнишь тогда, в пустыне, я послал тебя куда подальше? Теперь мне бы не помешала твоя помощь. Какая ирония, не правда ли?».

Все три зверя, с разинутыми пастями, из которых вытекала слюна, не отводили от меня своих голодных морд. Выставив меч перед собой, я стал ждать, сосредоточив все свое внимание на гиенах. Какое-то время животные не двигались. Лишь скалили острые зубы и издавали тявкающие звуки.

Следующие несколько мгновений окружающий мир прекратил для меня существовать. Время словно застыло. Я не ощущал полуденный жар. Не слышал неистовый рев испуганных верблюдов, привязанных к пальме. Были только я и гиены, да меч в моей руке. Сердце отбивало ритм, словно после тяжелой работы или гулянки в борделе, и я с огромным трудом не поддавался порыву ринуться наутек. Из-за волнения и зноя капельки пота стали медленно стекать со лба на глаза, заставляя намокать ресницы и ухудшая обзор, но я боялся поднять руку и протереть их. Ведь мог упустить момент прыжка.

«Может, стоит атаковать их, как прошлый раз, и они испугаются? Нет, плохая идея. Эти твари настолько голодны, что уже не отстанут».

Наконец, одна из гиен, та, что стояла посередине, сделала небольшой шаг вперед. Я ожидал нечто подобного и тут же отступил назад. Грозно зарычав, гиена приблизилась еще на локоть. Я повторил свои действия. Две другие твари громко затявкали, что вызвало новый всплеск буйства верблюдов за моей спиной.

«Только бы пальма выдержала!».

Я медленно отступал, оставляя колодец по правую сторону, а палатку, в которой спряталась Бастет, по левую. Как только источник воды оказался прямо передо мной, я закричал. Хотя, это, скорее, походило на грозный и отчаянный рык. Тем самым я хотел заставить гиену напасть.

«Хоть бы прыгнула только одна, только одна!».

И мне повезло.

Прыжок совершила лишь та гиена, которая была ближе всех ко мне. Вторая осталась на месте, а третьей помешал колодец — я нарочно встал так, что он оказался у нее на пути. Я резко поднял левую руку, обмотанную туникой, прикрывая горло. Под силой удара и веса животного, я не смог устоять на ногах и повалился на горячий песок. Я видел, как мощные челюсти гиены устроили настоящую трепку драгоценному куску ткани. Как ее зубы начали доставать до моей кожи. Тухлое и гадкое зловоние, доносившееся из пасти, обдало лицо, вызывая приступ тошноты. На мгновение я вспомнил чудище из своего видения, которого Азамат называл Минотавром. Ощущения, которые я испытал тогда, в бреду, были очень похожи на те, что происходили сейчас. Только сейчас был не бред. Не сон. Не видение. Сейчас не придет здоровенный разбойник и не даст мне кулаком по лицу, чтобы разбудить. Сейчас моя жизнь зависела лишь от меня самого и женщины в палатке. Поэтому когда челюсти зверя, уже продравшиеся сквозь тунику, пустили мне кровь на руке я, вложив всю силу, на какую только был способен, нанес удар, вонзив клинок в шею гиены прямо под загривок. Меч вошел на половину, хотя мне казалось, что должен был прорезать тварь насквозь. Но и этого оказалось достаточно. Гиена резко обмякла и, не издав и звука, повалилась на меня. Я резким движением выдернул клинок. Из раны на шее тут же хлынула яркая кровь, забрызгивая лицо и попадая в рот. Ее вкус оказался металлическим и мерзким. Перекатившись на бок, я сбросил неподвижное тело и вскочил на ноги. Голова кружилась от жары и волнения. В висках стучал молот кузнеца. Я надеялся, что убив вожака, заставлю остальных зверей отступить. Но на этот раз моим надеждам сбыться было не суждено. Видимо, из-за голода, гиены полностью утратили чувство осторожности, а запах свежей крови их предводительницы только раззадорил зверей. Я отчетливо видел, как их глаза, в которых угасли последние проблески разума, вперились в меня невидящим взором, а тела напряглись. Они были готовы наброситься и разорвать на куски.

«Сейчас или будет поздно».

— Бастет!— закричал я, но ответа не последовало.

Она не покинула палатку.

«О, боги всемогущие, да расшевелите ее!»

Звук моего голоса лишь на долю мгновения отсрочил нападение оставшихся гиен, введя их в секундное замешательство. Потом они совершили прыжок почти одновременно. Я вновь поднял руку, защищая горло. Прежде, чем очередная тварь навалилась на меня своим телом, повалив на песок, и загородила почти весь обзор, до меня донесся противный и громкий лязг бронзового ведра, висевшего над колодцем.

Видимо, туника превратилась в жалкие ошметки от своего былого «величия», ибо клыки гиены сразу же вцепились в мясо на руке, вырывая кусок за куском. Дикая нестерпимая боль пронзила конечность, быстро распространяясь по всему телу. Мне стоило огромных усилий, чтобы не потерять сознание. Вцепившись в рукоятку меча, я начал наносить беспорядочные удары в область шеи животного, но они и в половину не обладали той силой, что раньше. И хотя с каждым новым ударом, лезвие клинка уходило все глубже в тушу врага, хватка гиены не ослабевала.

«Видимо, так выглядит Ам-мут, Пожирательница смерти и человеческих сердец».

Внезапно я услышал пронзительный визг и, последовавший за ним, всплеск воды. Эти звуки заставили слегка ослабить хватку гиены, отвлекая ее внимание. Я понял, что если хочу захватить эту тварь с собой в царство мертвых, то лучшего момента уже не будет. Вложив все силы, которые еще оставались, я нанес последний удар в искромсанную шею гиены. Та издала тявкающий визг и отпустила. Я же в бессилии уставился в чистое синее небо, которое темнело с каждой секундой, пока не осталось ничего.

Ничего, кроме мрака и пустоты.

Глава 14

Она была полной. Совсем не похожей на ту, что испытываешь, если сидишь в глубоком погребе или безлунной ночью, когда небо затянуто густыми облаками. Нет. Эта темнота была полностью непроницаемой. И в то же время осязаемой. Тягучая, словно дикий пчелиный мед или древесная смола. И я ничего не ощущал, кроме ее присутствия, ибо не было ни малейшего просвета в этой мрачной завесе. Пропали чувства времени и места. Остались лишь мы вдвоем — я и этот мрак.

А потом я увидел свет. Совсем маленькое пятнышко, подобно далекой звезде, разорвало полотно тьмы своим лучиком и начало медленно отхватывать кусочек за кусочком у этой густой темноты. Но чем больше распространялся свет, тем сильнее становилась боль. Первые признаки которой я ощутил, как раз, в тот момент, когда только заметил это свечение. Постепенно тьма уступила примерно половину своих владений, и я понял, что болит левая рука. Та самая, в которую впивались зубы гиены.

«Гиена».

При мысли об этом звере я сразу все вспомнил.

«Надеюсь, Бастет смогла выбраться и ее не сожрала оставшаяся в живых тварь».

Я слегка шевельнул левой рукой и тут же пожалел об этом. Пронзившая все тело боль была такой силы, что если бы мои глаза могли метать искры, то непременно сделали это.

— Не двигайся, — донесся сквозь уже завесу света до меня знакомый голос.

— Бастет, — прошептал я.

Не знаю почему, но мне было приятно слышать ее в этот момент и осознавать, что она жива.

— Да. А теперь лежи и не дергайся.

Я мысленно кивнул. Упрашивать дважды точно не понадобилось. Я не хотел учиться метать глазами искры.

Тем временем тьма полностью уступила свои владения свету, который, в свою очередь, быстро превращался в туман, постепенно рассеивающийся перед глазами. И вот я уже видел, что лежу в нашей палатке, а Бастет сидит рядом на циновке. На ее лице виднелось вялое подобие улыбки. Окинув ее беглым взглядом, я не заметил на ней каких-либо серьезных повреждений. Если не считать пары царапин на правом плече, нубийка была в полном порядке.

— Она сбежала? — прохрипел я пересохшим ртом и попытался прочистить горло, стараясь не кашлять, дабы не привести руку в движение.

— Нет, — нубийка продолжала вяло улыбаться, но в ее глазах читалась напряженность.

— Значит... — я попытался сесть, инстинктивно потянувшись к поясу, в надежде нащупать меч. Однако вновь непроизвольно дернул рукой и, вскрикнув, повалился обратно. Лоб тут же покрылся испариной.

— Я же сказала, не шевелись! — взволнованно воскликнула Бастет и потянулась к кувшину с водой, стоявшему рядом.

— Нужно разобраться... — процедил я сквозь сжатые зубы, пережидая, когда боль утихнет.

— С кем?

— С гиеной.

— Она мертва, — произнесла Бастет, поднося кувшин к моим пересохшим губам.

— Что?

— Пей.

Я жадно сделал несколько глотков. Холодная вода полилась внутрь, принося облегчение. Даже боль, казалось, стала слабее.

— Мертва? — переспросил я, когда нубийка поставила кувшин обратно.

— Да.

— Но как? Я убил только двоих.

— Я сбросила гиену в колодец.

Я изумленно уставился на нее, полностью забыв о руке:

— Ты что сделала?

Видимо, мое лицо приняло весьма необычное выражение, ибо Бастет прыснула со смеху. Однако он очень быстро оборвался, оставив после себя ту же вялую улыбку.

— Я сбросила гиену в колодец, — повторила она.

Я выдавил из себя смешок:

— Порази меня молнией Мардук. Ты сбросила гиену в колодец.

Тут я вспомнил, что когда боролся со второй зверюгой, то услышал чей-то визг, а затем всплеск воды. Видимо, это и был тот самый момент, когда последняя тварь полетела на дно.

— Как это произошло? — спросил я. — Или лучше спрошу, как все закончилось?

— Я услышала твой крик, — нубийка взяла короткую паузу, — как ты позвал меня, — она потупила взгляд, — но сразу выбежать не решилась.

— Помню, в тот момент я клял тебя, на чем свет стоит.

— Могу представить, — вялая улыбка стала чуть шире, — но я никак не могла заставить себя двигаться. Надеюсь, ты понимаешь.

Я кивнул.

— А потом я услышала лязг ведра, что висит над колодцем, и этот звук вывел меня из оцепенения, — Бастет вновь выждала паузу, а затем продолжила, — я поняла, что если останусь в палатке, то меня все равно съедят, а так — был хоть какой-то шанс спастись. Ведь ты придумал план, да?

— Придумал, — коротко ответил я.

— Так, может, расскажешь?

— Сомневаюсь, что он тебе понравится, — уклончиво произнес я.

Поскольку Бастет ничего не ответила, я вынужден был продолжить:

— Ты должна была выскочить из шатра и отвлечь внимание хотя бы одной из гиен. Этим ты бы выиграла для меня несколько мгновений и дала возможность разделаться со второй тварью.

— А дальше?

Я посмотрел ей прямо в глаза:

— Я не знаю.

Бастет напряглась:

— Что значит, ты не знаешь?!

— Это значит, что я не знаю. Дальше продумать план действий у меня не оставалось времени.

Она вскочила. Ее глаза налились кровью.

— Ах ты, ублюдок! Решил использовать меня как приманку, а там будь, что будет — не сожрут хорошо, сожрут — ну, хотя бы твоя задница останется цела?!

— А у тебя были идеи получше? — в ответ повысил голос я. — Ты была похожа на мышь, загнанную коршуном. Учитывая то, насколько ты «смело» обращаешься с гиенами, я с трудом верю, что тебе хватило духу сбросить одну из них в этот проклятый колодец! И, кстати, — я слегка снизил тон, — советую поскорее набрать воды, иначе эта тварь заразит ее своим гниением.

Несколько мгновений мне казалось, что она сейчас набросится на меня. Настолько ее переполнял раздираемый внутренний гнев. Я вновь инстинктивно потянулся рукой к поясу, но меча там не оказалось. Это ни капельки меня не удивило.

Бастет резким движением подняла кувшин с циновки.

«Сейчас... сейчас она размозжит мне голову, и я наконец-то перестану чувствовать эту боль».

Но вместо того, чтобы прекратить мои мучения, она зло посмотрела на меня, а затем демонстративно вышла из палатки. Я тяжело выдохнул и вытер выступивший пот со лба, в ту же секунду пожалев о том, что Бастет унесла кувшин с водой. Но это не помешало ироничной улыбке появиться на моих пересохших устах.

«Жаль, что я потерял меч. Хотя, какая, демонам, разница? Сейчас мне на все наплевать».

Впервые за все это время я решился посмотреть на свою руку. Она была согнута в локте и лежала на животе. Два больших пальмовых листа, привязанных к ней куском шерстяной ткани, существенно ограничивали ее подвижность. Сквозь листья я увидел, что рука перевязана той же частью ткани, что и крепились пальмовые листья к руке. Очевидно, одна из наших накидок пошла в дело, послужив перевязью. В центре ткань пропиталась кровью. Даже в таком, относительно спокойном, положении рука отдавалась сильной ноющей болью.

«Лучше бы она отрубила ее, к шакалам Ламашту, чем громоздить все это».

Снаружи донесся какой-то лязг с примесью чавкающего звука. Я приподнял голову и вслушался. Через пару секунд лязг снова повторился. Потом еще. И еще.

«Да что она там делает?»

— Бастет!

Она не отозвалась.

— Бастет! — крикнул я уже громче, но вновь ответом мне был лишь монотонный лязг.

— Сука, — пробормотал я и, несмотря на усилившуюся жажду и ноющую боль, провалился в беспокойную дрему.

***

— Верблюд.

— А? — я открыл глаза.

Бастет стояла надо мной. Уже более спокойная, но с нахмуренными бровями.

— Ты мог сделать верблюда приманкой, но вместо этого решил использовать меня.

— Бастет...

— Где же твои слова о том, что мы должны действовать заодно? Очевидно, я для тебя ничего не значу!

— Ты дашь мне сказать?! — рявкнул я, вызывая новый приступ боли.

Она скрестила руки на своей красивой груди и стала смотреть на меня взглядом учителя, заставшего своего ученика за рисованием неприличных картинок на глиняной табличке.

— Мне нужна была неожиданность. Необходимость застать гиен врасплох. Твое внезапное появление имело все шансы возыметь такой результат, чего не скажешь о беснующихся верблюдах, истеричный рев которых, наверное, слышно было даже в лагере Азамата. Так, что прошу тебя, перестань делать из этого трагедию. В конце концов, я пострадал куда больше, — и кивком указал на ее правое плечо, — отделалась парой царапин, да легким испугом.

Очередная, но, на этот раз, мимолетная вспышка гнева проявилась в глазах Бастет, после чего она хмыкнула:

— Ну ладно.

Я махнул на нее рукой:

— Лучше воды принеси.

Она снова хмыкнула и, ничего не ответив, вышла из палатки.

«Какая же ты вспыльчивая, Бастет. Горячая. Настолько горячая, что можно обжечься, если не знать как с тобой обращаться. Словно огонь. Огонь...».

Неожиданно для меня самого, мысли о Бастет плавно перетекли в совсем другое русло. Все больше и больше я начинал думать о ней не как о невольной спутнице, которая поможет мне выполнить поручение Азамата и, возможно, изменить мою жизнь. Я стал думать о ней, как о женщине. Грациозной. Красивой. Желанной. Бастет не походила ни на одну из тех жриц любви, что я видел в храмах. И уж тем более на трактирных шлюх. Было в ней нечто особенное, помимо бурного нрава. И тем сильнее становилось желание провести с ней ночь. И совсем не в качестве полубольного калеки.

«Да, Саргон. У тебя целая гора проблем. Побольше, чем компостная куча во дворе знатной усадьбы. Мало того, что ты угодил в лапы разбойникам, до конца не придумал как извлечь выгоду из этого, при этом сохранив собственную шкуру, так теперь еще и гиена, можно сказать, оттяпала руку, а ты лежишь и думаешь о любовных утехах с прекрасной нубийкой. Нашел время, ничего не скажешь».

Вошла Бастет с полным кувшином воды и прервала мои приятные (и не очень) размышления.

— Держи, — она поднесла сосуд к моему рту и помогла сделать несколько глотков.

— Спасибо, — поблагодарил я.

В памяти всплыли слова одного вельможи о том, что богатство слаще воды.

«Плюнуть бы тебе в морду».

— Что ты там делала снаружи? Звук был такой, словно кузнец работает.

— Жир готовила.

Я недоуменно вскинул брови:

— Жир?

— Да. У животных есть подкожный жир, который можно достать с помощью прессования. Поскольку ничего тяжелее ведра у меня под рукой нет, пришлось использовать его, — она добавила через паузу, — многократно.

— Но зачем тебе животный жир?

— Мне ни к чему. Это для тебя.

— Не понимаю.

— Насколько ты знаешь, я довольно долго жила в Та-Кемет^[62], — начала пояснять она.

— Та-Кемет? Где это?

— Египет.

— А. Странное название.

— Так называют его местные. Черная земля.

— Понятно.

— Так вот, проживая в Та-Кемет, я кое-что усвоила из египетского врачевания. Если втирать жир в рану, то она заживет быстрее.

— Надеюсь, ты знаешь что делаешь, — с сомнением в голосе ответил я, — не хотелось бы мне заразиться от этой твари чем-нибудь.

Бастет невесело рассмеялась:

— Если гиена была бешеной, то ты уже заразился.

— И что тогда?

— Умрешь дней через десять.

По моей спине пробежал легкий холодок:

— Выглядели они безумно.

— Возможно от голода, а не болезни, — Бастет виновато развела руками, — я бы могла прижечь рану, но не взяла с собой необходимых вещей, чтобы развести огонь. Кто знал, что они могут пригодиться.

Мне хотелось как можно скорее сменить тему, но не спросить я не мог:

— Скажи, я смогу снова двигать рукой?

— Гиена вырвала у тебя кусок мышцы и прокусила кость, но, каким-то чудом, не успела ее раздробить. Так, что рана затянется, кость срастется примерно через месяц, но...

— Но... что?

Бастет посмотрела мне прямо в глаза. Ничего хорошего в этом взгляде я не увидел:

— Забудь о тяжелой работе для левой руки.

Я облизал губы:

— Что ты имеешь в виду под тяжелой работой?

— Ничего весомее кубка с вином ты ею не поднимешь.

— Замечательно, — угрюмо произнес я, уставившись в потолок.

— Это лучше, чем совсем без руки.

— Но хуже, чем с двумя, — где-то внутри сознания снова шевельнулась та волна безразличия, что накатывала на меня в Вавилоне за несколько мгновений до казни. Пока еще далеко не такая большая, но она появилась вновь.

— Брось, — Бастет встала и потянулась, — я научу тебя орудовать клинком. Для этого достаточно и одной руки.

В ответ я лишь мыкнул нечто невразумительное.

— Хватит ныть, — тихим, но твердым голосом произнесла она, — лучше поспи. Не забывай, у нас завтра тяжелый день.

Я, молча, последовал ее совету, ибо думать о чем-либо еще больше не хотелось.

Глава 15

Когда я открыл глаза, то с удовлетворением заметил, что, несмотря на общую слабость и боль в руке, голова полностью прояснилась. Это позволило мне спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.

В палатке потемнело. Видимо, ночь была близко, а поднявшийся ветер заставлял умиротворенно колыхаться стенки шатра.

Я сделал глубокий вдох, а затем, найдя глазами в сумраке кувшин с водой, протянул к нему здоровую руку и жадно припал губами к его краям. Сосуд был почти полным, поэтому часть воды расплескалась мимо, однако это не помешало мне полностью утолить жажду.

Бастет рядом не было.

«Надеюсь, ее предположение о том, что гиены могли быть бешеными, не оправдается. Однако глупо лежать и думать о худшем исходе. Это не даст ровным счетом ничего. Первостепенная задача — усыпить бдительность караванщиков. Заставить их задержаться на пару дней, и на продумывание того, как это сделать, у меня осталось не так много времени — торговцы прибудут уже завтра. Азамат тоже может стать серьезной проблемой. Необходимо как-то обезопасить себя на случай, если он решит убить меня после ограбления. Но как это сделать? Как?».

Мои размышления прервала Бастет, войдя в палатку. Она тяжело дышала, а темная кожа лоснилась от пота.

— Ветер усиливается, — произнесла она, вытирая лоб, — может, и буря будет.

Я ничего не ответил, лишь прислушался к порывам ветра снаружи, налетавшим на шатер, еще сильнее раскачивая стенки.

— Нужно промыть рану и сменить повязку, — сказала Бастет, указав на мою руку, — затем я сделаю удобную перевязь. И тебе надо поесть.

— Не нужно делать перевязку, — от одной мысли, что придется двигать рукой, мне стало нехорошо, — давай оставим ее до завтра.

— Нет, — тон Бастет твердо дал понять, что спорить бесполезно, — хочешь получить заражение крови? Червяков для очистки ран я за поясом не ношу.

— Каких еще червяков?

— Неважно, — она опустилась рядом на колени, — будет больно.

— Неужели?

— Твое ехидство сейчас совершенно не к месту, — огрызнулась нубийка, — думаешь, мне приятно этим заниматься?

—Ладно, — я опустил голову, — только, во имя Шамаша, постарайся побыстрее.

Бастет кивнула и начала аккуратно развязывать ткань, которой крепились пальмовые листья.

— Кстати, это отличный момент, чтобы продолжить твой рассказ, — молвил я, мысленно приготовившись терпеть.

— Ты о чем?

— Что с тобой стало после того, как тебя выкупил ханаанский путешественник? Так я хоть немного отвлекусь.

— Когда мы покинули пределы долины Нила, писец сообщил, что, прежде, чем он вернется на родину, ему бы хотелось побывать в идумейской^[63] Петре^[64]. Так мы отправились на восток, оставляя позади земли фараонов и огибая Синай, все глубже уходя в пустыню, — Бастет закончила развязывать ткань, а затем придвинула вплотную кувшин с водой и маленький глиняный горшок, который я заметил только сейчас.

Резкий порыв ветра всколыхнул палатку, одернув ее полог, но мы даже не обратили на это внимания.

— И что было потом? — спросил я, наблюдая, как Бастет снимает один за другим пальмовые листья, обнажая перед моим взором окровавленную повязку.

«Худшее еще впереди».

— Он умер, — произнесла она, откладывая листья в сторону.

— Как?

Бастет встала и отошла в угол, на секунду выбыв из поля зрения. Когда же она вновь села рядом, то на коленях у нее лежала часть шерстяной накидки.

— Сердце, — ответила она, аккуратно разматывая перевязь.

Я начал глубже дышать. С каждым ее взмахом боль нарастала.

— Он был старым и переход по палящей пустыне не выдержал.

— Ты не пыталась его отговорить? — процедил я сквозь зубы.

— Я не знала, да и зачем? — Бастет пожала плечами. — Я от этого только выиграла, получив настоящую свободу, — она повернула ко мне голову, — думаешь это низко?

— Нет.

— Иногда мне так кажется. Все-таки он не сделал мне ничего плохого. Да и силой не держал.

— Зачем же ты отправилась с ним в Петру?

— Мне некуда было идти. Я чувствовала себя потерянной в этих чужих местах. Ханаанец являлся единственным человеком, которого я знала и кому могла доверять.

— Что же ты решила делать, когда его не стало?

Бастет закончила развязывать ткань. Я не решался смотреть на свою руку, предпочитая рассматривать потолок, колыхающийся на ветру. Нубийка взяла кувшин и полила водой на рану. На удивление это слегка притупило боль.

— Будет больно, когда я начну втирать жир,— предупредила Бастет.

— Все плохо?

— Могло быть хуже. Основной удар зубов пришелся на мясо. Гиена не успела разжевать кость. Только проткнула, — Бастет осмотрела руку, — рана чистая, уже хорошо, — затем она взяла тот маленький горшочек. — Сейчас начну втирать жир.

— Тогда продолжай. Что с тобой было дальше?

Нубийка кивнула, измазав пальцы в жире.

— Да рассказывать больше не о чем. Я смогла добраться до Петры, используя карты путешественника.

Она поднесла свою руку к ране и начала втирать жир мягкими круговыми движениями. Я закусил губу и издал стон, более походивший на сдержанный рык.

— Чем дольше ты потерпишь, тем больше я смогу втереть жир. Тем быстрее заживет рана и останется лишь дождаться, пока срастется кость.

— Как и когда ты познакомилась с Азаматом? — проскрипел я, обливаясь потом. Бастет заметила это и плеснула воды из кувшина мне на лицо.

— Не хочу об этом говорить.

— Но что произошло между вами в то утро сказать можешь?

— Нет не хочу! — твердо отрезала она.

— Между нами не должно быть тайн, помнишь?

— Помню, — Бастет оторвала от шерстяной накидки еще один кусок и начала заматывать рану. Рука горела, словно ее поместили в кузнечную плавильню. — Но нас это не касается.

— Ладно, — сдался я.

В палатке повисла тишина, нарушаемая лишь порывами ветра, да моим тяжелым дыханием.

Бастет, закончив перевязку, вновь наложила пальмовые листья и прикрепила их тканью.

— Будешь есть, — сказала она, вставая на ноги.

— Не хочу.

Я и вправду не хотел.

— А мне плевать. Ты поешь, даже если придется кормить тебя силой, — бросила нубийка, выходя наружу.

Сил спорить у меня не осталось. Ко всему прочему, я начал ощущать легкий озноб, который неприятно контрастировал с жаром в поврежденной руке.

Она довольно быстро вернулась, держа в руках небольшой мешок с провизией, из которого достала два больших куска вяленого мяса и три хлебные лепешки. Оставив одну себе, она подвинула мне еду.

— Я не съем столько.

— Впихнешь. Ты потерял кровь. Нужно восполнить силы, иначе завтра ты вообще не встанешь.

— Сомневаюсь, что пара кусков мяса сделают меня бодрым.

— Я про бодрость и не говорила, — ответила Бастет, вгрызаясь зубами в лепешку, — но встать сможешь.

Я вздохнул и принялся уничтожать запасы провизии без всякого аппетита.

Тем временем ветер слегка стих, и ночь полностью вступила в свои права, окутав пустыню темнотой.

Доев лепешку, Бастет отряхнула с себя крошки и вышла из палатки. Дожевывая второй кусок мяса, и запивая его водой, я прокручивал в голове все события, произошедшие за последнее время.

«Слишком много для одного человека».

Бастет вернулась, когда я доедал последнюю лепешку, держа в руках шерстяную накидку.

— Как же, все-таки, ты решилась сбросить гиену в колодец? — спросил я.

Она пожала плечами:

— Не знаю. Возможно, Осирис помог собраться духом, но я не уверена, — нубийка накрыла меня накидкой, а затем юркнула под нее сама, прижавшись к моему боку и обняла за грудь.

— Что ты делаешь? — непроизвольно спросил я, слегка, напрягаясь.

— У нас осталась только одна накидка. Или ты предлагаешь мне мерзнуть?

— Нет. Не подумал об этом.

Тем временем Бастет пошла еще дальше, положив на меня свою правую ногу. Ее колено уперлось мне в пах.

— Ты какой-то напряженный, — произнесла она.

В ее голосе звучали ехидные и игривые нотки.

— Все в порядке, — ответил я, с трудом сдерживая естественную реакцию.

— Ну-ну, — тихо ответила Бастет, и я почувствовал ее беззвучный смех.

— Что это тебя так развеселило?

— Сам знаешь.

— Если бы знал, то не спрашивал.

— Успокойся, Саргон, — прошептала она мне на ухо, — тебе сейчас вредно напрягаться.

Внезапно ее ответ так позабавил меня, что я не сдержался и расхохотался во весь голос, однако быстро оборвал смех, ибо вновь сильно разболелась рука.

— Вот видишь? — весело продолжила Бастет, — ты даже посмеяться толком не можешь. Какие уж там уроки верховой езды.

— Пожалуй, — согласился я, сдерживая новый приступ смеха.

— Ладно, ты как хочешь, а я буду спать, — Бастет зевнула и положила голову мне на плечо, — я устала.

— Можно только один вопрос?

— Хм?

— Это твое настоящее имя?

— Нет. Как меня нарекли при рождении, я не помню. «Бастет» — прозвище еще с тех пор, как я жила на вилле египетского вельможи.

— И что означает это имя?

— У египтян так называют богиню веселья, женщин, домашнего очага и кошек. Но не думаю, что меня прозвали в честь богини. Скорее всего, просто «кошка».

— Тебе подходит.

— Спасибо, — ответила она уже полусонным голосом, — и спасибо, что помог с гиенами. Без тебя меня бы уже давно сожрали.

— Без меня тебя бы тут не было, так, что незачем говорить «спасибо».

— Но мы здесь.

— Лучше бы извинилась за то, что наорала на меня, — слегка подначил я.

— Еще чего, — буркнула Бастет.

Я улыбнулся, но промолчал.

Уже через минуту-другую она уснула, и я ощущал ее ровное дыхание на своем лице. Сам же долго не мог заснуть. Перед глазами то и дело вставали картины прошедших дней — лагерь разбойников, Азамат, пустыня, оазис, гиены. Воспоминания и мысли о будущем будоражили воображение. И хотя озноб почти прошел благодаря накидке и теплу тела Бастет, уснул я лишь незадолго до рассвета.

***

Я стоял, прислонившись спиной к колодцу, и угрюмо рассматривал то, что некогда являлось красивой туникой, а сейчас валялось на песке передо мной. Это было поистине жалкое зрелище. Места плеч и предплечий превратились в торчащие лохмотья, а та часть одеяния, которая должна была покрывать живот и вовсе отсутствовала.

— М-да, — пробормотал я, — в таком виде произведу впечатление грязного оборванца, а не знатного торговца.

Глубоко вдохнув, я перевел взгляд на восток. Солнце уже появилось над горизонтом, но его лучи еще не начали прогревать воздух. Так, что какое-то время можно было наслаждаться прохладой.

Бастет оказалась права — я смог встать, хотя поначалу испытывал сильную слабость и головокружение. Сейчас стало легче, но я по-прежнему ощущал тяжесть в ногах. Закрепленная перевязью под грудью рука отдавалась тупой болью, но пока я не предпринимал попыток пошевелить ею, все было терпимо.

От вчерашней кровавой схватки с мерзкими голодными тварями не осталось и следа. Где еще вчера лежали мертвые животные, мирно перекатывались желтые песчинки, подгоняемые легким ветерком. Бастет зарыла трупы двух гиен в песке, чтобы они не гнили на солнце и не привлекали падальщиков. Третья покоилась на дне глубокого колодца. Очень скоро под воздействием воды она начнет разлагаться, так что нужно пополнить запасы питья, пока этого не случилось.

«Без должного одеяния мне будет трудно перехитрить караванщиков, — вернулся я к своим мыслям, — нужно что-то придумать. Проклятые гиены. Надо было им увязаться за нами? Ладно. Нет смысла тратить время на размышления о прошлом, ибо у меня его осталось немного. Торговцы будут здесь после полудня».

Из палатки показалась моя спутница, прервав хмурые раздумья.

— Доброе утро, — поприветствовал ее я.

— Ты давно встал? — она выглядела недовольной.

— Где-то, час назад, — я оглядел светлеющее небо.

— Тогда почему не разбудил?

— Ты так крепко спала, что даже не заметила моего отсутствия. Вот я и подумал — зачем? Лучше скажи, что мне делать с этим? — я многозначительным кивком показал на остатки некогда красивой туники.

Бастет подошла ближе, чтобы осмотреть поврежденную одежду, а затем внезапно рассмеялась:

— Да ты в ней сойдешь за нищего калеку, умоляющего подать милость на рынке!

— Спасибо большое, а то я как-то сам не догадался. Ты мне прям глаза открыла, Бастет!

— Извини, просто я представила тебя в ней... и это, клянусь Ра, смешно!

— Мне будет не до смеха, когда Азамат посадит меня в бочку.

Имя главаря разбойников вновь подействовало, словно хлыст, пресекая смех нубийки. В очередной раз я заметил, насколько она его боится, и тем жгуче становилось мое желание узнать — что за разговор состоялся между ними в ту ночь.

«А состоялся ли вообще? Мне эта мысль в голову не приходила».

— Что думаешь делать? — спросила Бастет.

— У нас есть запасная одежда?

— Нет.

— Уверена? Может, стоит покопаться в тюках с драгоценностями...

— Нет, — твердо прервала она, — Азамат не стал выделять ничего лишнего.

— Скряга.

— Угу.

— Жаль. Тогда я не знаю, что делать. Пока, во всяком случае.

Бастет присела на корточки рядом с туникой и внимательно ее осмотрела. Я не стал ей мешать, хоть и посчитал, что она напрасно тратит время. Вместо этого, я закрыл глаза и подставил лицо прохладному ветерку, наслаждаясь последними мгновениями перед жарким днем.

«Сейчас бы выпить чего-нибудь крепкого».

— Кажется, я кое-что придумала, — произнесла Бастет.

— Да? И что же? — спросил я, неохотно открывая глаза.

— Нижняя часть туники уцелела. Я обрежу ее и сделаю египетскую юбку. Сыграешь роль египетского торговца.

— Египетского торговца? Ты в своем уме? Разве я похож на египтянина?

Бастет внимательно осмотрела меня:

— Если сбрить бороду, волосы и слегка подвести глаза...

— У тебя есть краска для глаз?

— Нет.

— Вот именно. Более того, Египет сейчас не в том положении, чтобы совершать крупные торговые дела.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — ответил я, вспоминая невольно подслушанный разговор двух торговцев на Дороге Процессий.

— Ну и что тогда? — нетерпеливо спросила Бастет.

— Идея с египетской юбкой мне нравится, но я не обязан играть роль египтянина.

Нубийка непонимающе вскинула брови, и мне пришлось пояснить:

— Я могу представиться работорговцем, который любит египетские предметы роскоши и одежду. Все просто.

— Хм. Звучит неплохо.

— Это лучшее, что мы можем придумать прямо сейчас.

— Схожу за мечом.

Я кивнул и вновь осмотрелся.

«Порази меня молнией Мардук, но я по-прежнему считаю, что это место не походит на стоянку караванов. Здесь что-то не так. Слишком запущенный вид у колодца. Полувысохшие пальмы и редкие кустарники. Словно здесь уже несколько лет никто не бывал. Возможно, я чего-то не понимаю. Ведь я не сведущ в подобных делах. Но мне все это не по нутру».

Вернулась Бастет, и пока она, орудуя мечом, изготавливала юбку из бывшей туники, я с удовлетворением заметил, что повязка на руке пропиталась кровью меньше, чем вчера, и то большая часть бурых пятен уже начинала подсыхать.

— Готово, — произнесла она, протягивая мне «новую египетскую юбку» и меч.

— Ты отдаешь мне клинок?

— Ты же работорговец, забыл? А рабам не подобает иметь при себе оружие, — при произношении слова «раб» Бастет скривилась.

— Верно.

— Ты знаешь, что делать?

— Приблизительно, — пожал я плечами, о чем слегка пожалел, ибо привел в движение больную руку, — я подумал над этим, пока ты спала. В любом случае, у меня еще есть время, чтобы обмозговать детали.

Облокотив меч о колодец, я начал натягивать юбку. Действовать одной рукой было крайне неудобно, поэтому процесс шел медленней, чем я рассчитывал.

— Не думаю, что у нас есть много времени, — произнесла Бастет, когда я закончил.

— Почему?

— Они уже здесь.

Я вздрогнул и проследил за ее взглядом. К западу от стоянки на вершине одного из барханов показались двое всадников, поблескивая на солнце доспехами и металлическими наконечниками копий.

Легкий холодок пробежал по моему затылку, причиной которого был отнюдь не прохладный утренний ветер.

«Рано. Почему так рано?».

Глава 16

За всадниками показались еще четверо пеших воинов в чешуйчатых доспехах, с широкими длинными щитами и копьями.

Не было никаких сомнений, что нас уже заметили.

— Ты готова? — обернулся я к Бастет.

— Да, господин, — прошептала она, потупив взор и покорно сложив руки. Я даже слегка удивился, насколько правдоподобно она играет.

Когда воины спустились по пологому склону бархана, на его вершине появился первый верблюд, ведомый смуглым низкорослым, но крепко сложенным человеком. Судя по отсутствию одежды, кроме грязной набедренной повязки, он был рабом. Верблюдов оказалось довольно много. Я насчитал более дюжины, когда стражники каравана приблизились к нам на расстояние двадцати локтей. Животные, обвешанные тюками, передвигались очень медленно из-за груза перевозимых товаров. По обе стороны от вереницы верблюдов шагали еще несколько копьеносцев. Всего около десятка.

«Десять человек, плюс шестеро впереди. Наверняка еще несколько воинов замыкают шествие. Итого, чуть более двадцати опытных наемников, хорошо вооруженных идисциплинированных. Интересно, хватит ли людей у Азамата, чтобы расправиться с ними?».

— Кто вы такие? — спросил один из всадников, подъезжая к нам вплотную, а второй, тем временем, поднял руку вверх, давая знак каравану остановиться. Лица всех воинов передового отряда были напряжены и сосредоточены.

Я внимательно осмотрел наемника, обратившегося ко мне. Статный, с гордой осанкой, небольшой острой бородкой и проницательными серыми глазами. Он производил впечатление человека, повидавшего многое на своем веку и явно был не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.

«Этого мне только сейчас не хватало».

Оружие и доспехи всадника ничем не отличались от его соратников (когда они подошли поближе, я еще заметил короткие мечи на поясе у каждого), но по манере держаться и пурпурному плащу, я сделал вывод, что со мной говорит их командир.

— Приветствую досточтимых торговцев и их стражу, — ответил я, в дружелюбном жесте подняв здоровую руку и нацепив на уста обворожительную улыбку, которая, правда, разбилась о непроницаемые лица наемников, словно глиняный горшок о стенку. — Я Саргон, эламский работорговец. Надеюсь, вы не будете против нашего соседства на этом клочке жизни? Возможно, мы даже сможем извлечь выгоду из нашего общения?

— Работорговец? — переспросил мой собеседник, вскинув левую бровь.

— Совершенно верно, — ответил я, прекрасно понимая, что сейчас необходимо, как можно скорее, убедить их в своей истории, иначе нас закопают рядом с гиенами.

— Видимо, ты растерял весь свой скарб по пути сюда, торговец, — хмыкнул второй всадник, вцепившись свободной ладонью в рукоять меча, — или эта прекрасная нубийка и есть твой товар?

Фальшивая улыбка окончательно слезла с моего лица.

Я нахмурил брови и сурово взглянул на того наемника:

— Почему вы обращаетесь ко мне таким тоном? Кто дал вам на это право?

— Слушай меня, — вновь заговорил командир, — Саргон или, как там, тебя. Ты не производишь впечатления работорговца.

— Да? А на кого я похож?

В воздухе повисла напряженная тишина, если не считать урчания верблюдов и пофыркивания лошадей. Предводитель наемников внимательно осматривал меня с ног до головы, при этом мастерски скрывая свои эмоции. Остальные воины передового отряда держали в поле зрения весь оазис, готовые к любой неожиданности.

Мой лик вызывал у них сомнения — с одной стороны потрепанный вид и раненая рука, а с другой — богатая египетская юбка, меч с драгоценной рукояткой, пара верблюдов с тюками и прекрасная рабыня-нубийка. Пауза начинала затягиваться, поэтому я решил первым прервать ее и, тем самым, извлечь выгоду для себя.

— Полагаю, кое-что надо объяснить, — произнес я, снова нацепляя улыбку на лицо. — Но, прежде всего, могу я узнать твое имя, воин? Считаю, что это справедливо, учитывая наше положение.

Я выбрал правильный тон и выражение. Лицо командира наемников немного смягчилось, хоть и продолжало оставаться напряженным.

После короткой заминки, он произнес:

— Ассис.

— Благодарю. Так нам будет немного проще, не правда ли?

Ассис ничего не ответил, поэтому мне пришлось продолжать:

— Я человек довольно неусидчивый, и медлительные переходы через пустыню никогда не давались мне легко. Тащиться под палящим солнцем через раскаленные пески со скоростью вьючного верблюда — настоящая пытка. И хотя я довольно редко совершаю подобное, ограничиваясь торговлей на эламитских и вавилонских рынках, все же, порой, жажда выгоды пересиливает. Ну, вы знаете, мы, торговцы, любим блестящее серебро. На что только ни пойдешь ради него.

Наемник слегка сощурил глаза.

— К тому же, — я прислонился к колодцу, ощутив приступ слабости, но стараясь ее не показывать, — Вавилон сейчас не самое удачное место для торговли, хотя, вы наверняка об этом знаете.

Ассис кивнул.

— В общем, это путешествие ничем не отличалось от предыдущих торговых странствий и, в конце концов, я не выдержал. Взял с собой свою рабыню, да припасов на пару дней и, оставив караван позади, направился на стоянку с целью развеяться и отдохнуть. Оглядываясь назад, — я перевел взор на раненую руку, — я бы предпочел плестись, как улитка, нежели отдыхать такой ценой.

— Что произошло?

— За нами увязались гиены, — я поморщился, — мерзкие твари преследовали нас около суток, а затем напали, когда мы начали здесь обустраиваться. Каким-то чудом мне удалось их убить, но и сам пострадал. Спасибо Мардуку, что не умер, — сказав это, я чуть не прикусил язык, совсем забыв, что играю роль эламитского работорговца.

«У эламитов ведь есть Мардук? Он также называется? Ах, проклятье, вы прибыли слишком рано!».

К моему большому облегчению, Ассис не обратил на имя бога никакого внимания. Видимо, я не ляпнул ничего подозрительного.

— Сколько было гиен? — поинтересовался второй всадник.

— Две. С одной я легко справился, но вот вторая меня, малость, потрепала, — я многозначительно кивнул на перевязку.

— Работорговец, который умеет владеть оружием, — задумчиво произнес Ассис, — интересно...

— Это мое увлечение, — равнодушно ответил я, — как видите, оно спасло мне жизнь.

— Где трупы?

— Закопали в песках, чтобы не гнили и не привлекали внимание падальщиков, — я специально умолчал о третьей гиене, которая наверняка скоро начнет разлагаться на дне колодца и отравлять воду.

«Это может послужить хорошим подспорьем в борьбе со стражей каравана».

— Покажите.

— Проводи воинов, — обратился я к Бастет, все это время стоявшей с покорным видом и уставившись в песок.

— Слушаюсь, мой господин, — тихо произнесла она и, даже не взглянув на меня, направилась в сторону подножья каменистого кряжа.

Двое из наемников отделились от группы и последовали за ней.

— Вы надолго здесь? — как бы невзначай поинтересовался я.

— Нет, — холодно ответил Ассис.

«Жаль. Придется убедить вас остаться».

— Я бы хотел встретиться с хозяином каравана, — как можно спокойнее продолжил я, — раз боги свели нас в этом месте, почему бы не попробовать извлечь из этого выгоду?

— Я передам Хазину, — ответил всадник, поджав губы.

Понимая, что большего от него не добиться, я замолчал и стал терпеливо ждать возвращения Бастет. Она вернулась довольно быстро в сопровождении воинов. Не говоря ни слова, Ассис посмотрел на одного из копьеносцев, ходивших к утесу. Тот, молча, кивнул.

— Что ж, — произнес командир, обращаясь ко мне, — насколько я знаю своего нанимателя, он будет не прочь побеседовать с тобой, Саргон Эламский. Мы пришлем кого-нибудь вечером.

— Благодарю тебя, Ассис, — я слегка наклонил голову в почтительном поклоне, — с нетерпением жду встречи.

Он ничего не ответил. Только развернул лошадь и жестом приказал отряду возвращаться к каравану.

«Начало неплохое, — подумал я, наблюдая, как караванщики разбивают лагерь неподалеку от нашей палатки, — но самое главное еще впереди».

— Мой господин, вам нужно сделать новую перевязку, — донесся до меня голос Бастет, прерывая ход мыслей.

— Хорошо, идем, — ответил я, отметив про себя, что она продолжает играть даже тогда, когда нас не должны слышать.

***

— Как думаешь, получится? — шепотом спросила Бастет, занимаясь раной.

— Не знаю, — признался я. — Это ведь ты следила за караваном несколько дней назад?

— Я.

— Знаешь, что они везут? Какие товары? Может, рабов?

— Точно не рабов, — Бастет покачала головой, — иначе я бы заметила клетки или вереницу закованных в колодки людей. Обычно караваны из Ханаана везут глиняную посуду, сухие фрукты, драгоценности. Больше не могу сказать. Я следовала на расстоянии.

— Хозяин каравана — некий торговец Хазин. Не слышала о таком?

— Нет, — молвила Бастет после небольшого раздумья, — но имя хеттское.

— Ясно, и на том спасибо.

— Что предпримешь дальше?

— Схожу вечером на их званый ужин и попробую убедить остаться.

— Как?

— Придумаю на ходу, — я выдавил из себя улыбку, с трудом сдерживая крик боли, когда Бастет начала втирать жир.

— А если не получится?

— Не хочу думать об этом.

Когда Бастет начала наматывать чистую повязку, я вновь решил спросить:

— Все еще не хочешь рассказать мне суть вашей утренней беседы с Азаматом?

— Нет, — ответ был решительным.

— Это правда, что он приказал убить меня, если я не справлюсь с заданием?

Рука Бастет дернулась, заставляя меня зашипеть от пронзившей тело боли.

— Прости, — извинилась она.

— Так, что?

Бастет закончила перевязку и посмотрела мне в глаза:

— Что, «что»?

— Не уходи от ответа, — процедил я, вытирая пот, а затем делая пару мощных глотков из кувшина, опорожнив его почти наполовину.

«Шамаш мне свидетель, воду надо беречь».

— Да, это правда, — нехотя ответила Бастет.

Снаружи доносились звуки установки шатров, приглушенный гогот голосов и окрики наемников. Языка говоривших людей я разобрать не смог. Видимо, он был хеттским, но меня сейчас это волновало в меньшей степени.

— И как же ты собиралась отправить меня к богам?

— С помощью меча, — ответила она, отводя взгляд.

— Тогда зачем отдала его мне?

Спустя непродолжительную паузу, она ответила.

По выражению лица Бастет я видел, как трудно даются ей эти слова:

— Ты спас мне жизнь и...

— И что?

— Все... Больше ничего.

— И тебе нечего опасаться обессиленного и раненого калеку. Ведь теперь он с трудом держит собственное тело. Чего уж говорить о размахивании мечом, — закончил за нее я.

Бастет никак не отреагировала на мою речь, только лишь сжала пальцы в кулаки.

— Даже, несмотря на то, что клинок теперь у меня, я все равно тебя боюсь, — произнес я, нисколько не кривя душой, особенно учитывая ее физическую силу, навыки и мою слабость.

Бастет не ответила, продолжая смотреть в сторону.

Я сделал еще один глоток из кувшина, хоть и поменьше первых двух, а потом, облизав губы, спросил:

— Если меня постигнет неудача, ты сделаешь это?

Ответом было молчание. Я поставил сосуд на циновку, а затем положил здоровую руку ей на плечо. Бастет повернулась ко мне. В ее глазах я увидел борьбу чувств — страха, сомнений, гнева и чего-то еще, что я не смог разобрать.

— Сделай это, — спокойно произнес я и, увидев, как ее глаза округлились, продолжил, — уйти далеко я все равно не смогу, а закончить свои дни, сидя в бочке, точно не входит в перечень моих желаний. Так, что ты лишь окажешь мне милость. Хорошо?

— Не знаю, — прошептала она.

— Зато я знаю. Ты это сделаешь.

Я лег на циновку, чтобы немного отдохнуть:

— Еще два дня назад ты без зазрения совести хотела перерезать мне горло.

— С тех пор многое произошло.

— Может быть, но для меня это самый лучший исход. С больной рукой я не смогу вернуться к прежней жизни, даже если каким-то чудом выберусь отсюда. Да и, честно говоря, я не хочу возвращаться. А тебе несдобровать, если окажешь мне помощь.

— Тебе есть до меня какое-то дело? — бесцветным тоном спросила Бастет.

«А есть ли?».

Мое желание обладать этой женщиной становилось все крепче, но было ли что-то помимо этого? Что-то, скрывающееся за завесой природного влечения? Жалость? Сопереживание?

«Ты снова становишься добрым простофилей, да, Саргон? Смазливая нубийка вновь растопила твое сердце, которое уже начало леденеть? Как там говорил Сему, когда мы сидели возле проклятой хижины Бел-Адада — чувства? Любовь? Да нет, глупости все это. Не стоит позволять простой похоти затмевать разум».

— Так значу или нет? — вновь спросила Бастет.

—Ты знаешь ответ.

— Не знаю.

— Ты его только что произнесла.

Бастет прикрыла глаза, а затем, сделав глубокий вдох, вышла из шатра. Я же с мрачным видом уставился в потолок.

«Как же быстро все меняется. Спокойная жизнь в пригороде Вавилона. Обвинение. Заключение. Пытки. Блуждание в пустыне. Разочарование. Жажда мести. Изменение. Желание лучшего. Еще позавчера я думал о богатстве, а сегодня уже размышляю о смерти. Ты опять слишком много думаешь, Саргон. Возможно. Но это не отменяет моего желания на лучшую жизнь. А насчет смерти — я не рвусь к ней на встречу. Просто потерял страх перед Иркаллой. Я это осознал, когда взглянул в глаза той мерзкой гиене. Но если мне суждено умереть здесь, то я предпочту сам выбрать, каким способом окончить свой путь. И если Бастет не займет место в моей жизни, то пусть хотя бы поучаствует в моей смерти.

Внезапно я хмыкнул в такт своим раздумьям.

«А я мыслитель, шакалы меня раздери! Сам себе поражаюсь».

Вошла Бастет с очередной порцией еды:

— До ужина еще далеко, поэтому тебе стоит поесть, дабы не свалиться с ног под вечер.

— Разумная мысль, — ответил я, садясь и испытывая легкое чувство голода.

Мы взяли по два куска мяса и хлебной лепешке на каждого и принялись с аппетитом поглощать пищу.

— Они уже обустроились? — спросил я с набитым ртом.

Бастет кивнула:

— Да, расставили шатры и выставили часовых.

— Откуда нанесет удар Азамат?

— Из-за того утеса, где я закопала гиен, на рассвете через два дня.

— Наемники поставили дозорных на его вершине?

— Нет. Со стороны оазиса не взобраться — слишком крутой склон, а обходить, видимо, не захотели.

— Ясно.

Расправившись с едой, я ощутил сильную сонливость. Вновь разнылась рука. Поскольку до заката еще оставалось несколько часов, я решил вздремнуть.

— Посплю немного.

— Как хочешь.

Однако, прежде, чем закрыть глаза, я задал вопрос:

— Чем он тебя держит?

— Кто? О чем ты?

— Азамат. Почему ты с ним? Ведь ты его боишься, я вижу это. Не так, как гиен, но все же. Почему?

— Выбора нет, — протянула Бастет.

— Он же непредсказуем.

— Пока мне удается заслуживать его милость.

— Считаешь, что сможешь делать это вечно?

— Предпочитаю не думать об этом.

— Вы любовники? — внезапно спросил я.

Даже в полусумраке палатки я увидел, как налились кровью ее глаза.

— Чего?! Нет! Я скорее умру, чем отдамся ему! — прошипела она, словно кобра.

— Иной причины быть к тебе благосклонным я не вижу.

— Я отлично знаю свое дело, ясно? Я лучший разведчик, что у него был, и если ты немедленно не прекратишь разговор на эту тему, то я убью тебя прямо сейчас! И плевать на то, что случится дальше!

— Хорошо-хорошо, забудем об этом, — примирительно произнес я, закрывая глаза и готовясь поспать.

«Горячая... Смотри не обожгись, Саргон».

Глава 17

Очнулся я от того, что Бастет легонько теребила меня за плечо:

— Проснитесь, мой господин, — тихо прошептала она.

— В чем дело? — сонно спросил я.

— Пришел посыльный с приглашением на ужин к торговцу Хазину.

Я протер глаза и сел. Голова слегка закружилась, но потом быстро пришла в норму.

— Вечер? — уточнил я у Бастет, и та кивнула. — Значит, пора, — я встал и поправил меч на поясе, чувствуя, как сердце слегка ускорило ритм.

— Мне идти с вами? — спросила нубийка.

— Нет, оставайся здесь, — ответил я, а затем произнес чуть громче, — будь готова подарить мне прекрасную ночь. Я хочу расслабиться после ужина.

Она вскинула на меня испепеляющий взгляд. Я же, подмигнув, вышел из палатки.

Сумерки быстро сгущались, а закатное солнце наполняло округу оранжевым сиянием. Ветра не было весь день, и раскаленный воздух все еще давал о себе знать, несмотря на позднее время.

Посыльным оказался тот смуглый коренастый человечек, которого я заметил ведущим вереницу верблюдов. По-прежнему одетый лишь в одну потрепанную набедренную повязку, он почтительно склонился передо мной:

— Приветствую вас, господин Саргон. Окажите мне честь проводить вас на ужин к хозяину каравана. Он с нетерпением ожидает вашего появления.

«Как же приятно, когда перед тобой склоняются в поклоне, а не вытирают ноги. А уж как сладко звучит это слово. Господин. Лучшее аккадское вино не сравнится с этим пьянящим вкусом!».

— Что ж, — произнес я, сделав важный вид, — веди. Я с радостью принимаю приглашение.

Сложив почтительно руки на груди, посыльный направился в сторону шатров караванщиков. Я двинулся следом.

Их верблюды были привязаны к пальме, прораставшей неподалеку от той, где разместились оба наших животных. Последние явно испытывали недовольство этим соседством, недоверчиво посматривая на дюжину отдыхающих «горбатых». Тюки с верблюдов караванщики сняли и, видимо, отнесли в один из многочисленных шатров, расположившихся полукругом чуть поодаль. Среди них выделялся только один — самый большой. Вдвое шире любого другого, из синей ткани, и украшенный золотой статуэткой льва наверху. Не нужно было обладать навыками провидца, чтобы догадаться — именно этот шатер принадлежал хозяину каравана, хеттскому торговцу Хазину. Возле входа, вытянувшись по стойке, несли стражу двое копьеносцев-наемников. Еще пару воинов я заметил возле верблюдов. Остальные, видимо, вели наблюдение в других местах или отдыхали. Точно этого я не знал.

Подойдя вплотную к шатру, я заметил стоящий рядом паланкин. Он был необычайной красоты. Такие редко увидишь даже прогуливаясь по богатым кварталам Вавилона. Позолоченные ручки, украшенные тонкой резьбой и статуэтками золотых львов впереди. Белоснежные занавески с вкраплением пурпурных ниток.

— Вам придется оставить оружие, — голос одного из стражников оторвал меня от созерцания прекрасного паланкина и мечте прокатиться в нем.

— Вы мне не доверяете? — спокойно спросил я, но спорить не стал, отстегнул меч и протянул его наемнику.

— Дело не в доверии, господин Саргон, — беспристрастно ответил стражник, — так заведено. Не волнуйтесь. Вы получите свой меч обратно, когда соберетесь уходить.

Я согласно кивнул и прошел внутрь шатра, полог которого передо мной почтительно приподнял смуглый человечек.

Четыре больших треножника с чашами неплохо освещали пространство. Первым делом в глаза бросался огромный стол, стоявший посередине и, буквально, ломившийся от яств. Несколько кувшинов с вином. Тарелки с фруктами, как свежими, так и сухими. Хлебные лепешки. Блюда с мясом свиньи, птицы — и все это в посуде, украшенной различной росписью. Вот на одном из кувшинов я заметил коршуна, клюющего тела павших воинов, а на другом силуэт черного змея.

По обе стороны от стола расположились два небольших, но довольно уютных ложа с парой белых мягких подушек на каждом. И вот на одном из них, прямо напротив входа, возлежал хозяин всего этого убранства. Честно говоря, именно так я себе его и представлял. Грузное и рыхлое тело. Даже просторная алая туника не могла скрыть его полноты. Толстое широкое лицо с двойным подбородком и глуповатым выражением. Единственное, что не совпало с моим мысленным портретом, так это длинные темные волосы до плеч, перевязанные голубой лентой, отсутствие бороды, да черные глаза, в которых мерцал веселый огонек.

— Приветствую тебя, Саргон Эламский! — воскликнул он, привставая с ложа и размахивая в воздухе ладонью с пальцами, толщиной как два моих. — Окажи мне честь и раздели со мной эту скромную трапезу, — на словах «скромная трапеза» он весело рассмеялся.

— Приветствую и тебя, почтенный торговец Хазин, — в свою очередь ответил я, — с удовольствием приму твое щедрое приглашение.

— Тогда садись же скорее за стол! Я ужасно проголодался!

Подушки на ложе были очень мягкими. Никогда в своей жизни я не сидел на чем-то подобном, и мне понадобилось сделать над собой усилие, дабы придать лицу равнодушное выражение. Не хотелось вызывать лишних подозрений.

— Надеюсь, ты не против, что мы обслужим себя сами? — поинтересовался Хазин. — Не хочу, чтобы присутствовали лишние уши, поэтому я отпустил слуг.

— Нисколько. Я уже наловчился действовать одной рукой, — ответил я, наливая вино из кувшина в блестящий бронзовый кубок.

— Да, Ассис мне уже поведал о произошедшем. Геройский поступок, — караванщик мечтательно вздохнул, — жаль, я не могу так постоять за себя в бою. Мечом я владею, как курица свободным полетом. Но, — он задорно мне подмигнул, — деньги мое главное оружие!

Я поднял кубок:

— За приятную встречу.

— За встречу, — с улыбкой ответил Хазин.

Мы осушили кубки и вновь наполнили их вином. Оно мне показалось очень вкусным, и я никак не мог понять почему. То ли настолько соскучился по хмельным напиткам, то ли вино и впрямь было высшего сорта. Возможно, и то, и другое.

— Итак, ты из Элама, — сказал Хазин, выбирая жирную куриную голень и впиваясь в нее зубами.

— Все верно, — подтвердил я, предпочитая залить в себя еще один кубок вина прежде, чем приступить к еде. На этот раз я пил гораздо медленнее, растягивая удовольствие.

— Откуда именно? — поинтересовался торговец, громко чавкая и брызгая жиром на тунику.

— Из Аншана, — ответил я, заранее подготовившись к этому вопросу.

Название эламитского города осело в памяти с тех пор, как я услышал его из уст торговца Эшнуммы, сидя в подземной темнице Эсагилы. Никаких других поселений тех краев я не знал. За исключением Суз — столицы царства. Их я решил приберечь на потом. Вдруг пригодится в своей истории.

— Я бывал там проездом, но с тобой не сталкивался.

— Город большой, — пожал я плечами, — к тому же, в тот момент я мог находиться в Сузах, Вавилоне или где-либо еще.

«Вот и пригодилось».

— И то верно, — кивнул Хазин, хрустя хрящиками.

Он настолько аппетитно чавкал, что я почувствовал, как у меня засосало пониже груди и, не теряя больше времени, выбрал кусок мяса, да хлебную лепешку.

— А сам ты откуда? Аккадский знаешь неплохо, но, — я сделал умный вид, — твое имя напоминает хеттское.

— Ты наблюдателен, мой друг, — пробубнил караванщик с набитым ртом, а затем, сглотнув, добавил, — но, в отличие от тебя, Саргон, я житель столицы.

Я кивнул, делая вид, что знаю о каком городе речь, хотя на самом деле понятия не имел, как называется главный город Хеттского царства.

Хазин вытер рот тыльной стороной ладони:

— Эх, хотел бы я сейчас оказаться в своей Сариссе, в окружении прекрасных наложниц, потягивая сладкое вино и сидя в прохладном бассейне, но, — его глаза хитро засверкали, — нужно зарабатывать деньги.

— По этой же причине и я здесь.

— Кстати, о наложницах. Ассис сообщил мне, что с тобой путешествует рабыня-нубийка. Крас-и-и-вая, — протянул Хазин слегка мечтательным голосом.

— Да, я захватил ее с собой, дабы не было так скучно, — усмехнулся я, прожевывая мясо. Оно было невероятно вкусным, прямо пища богов.

— Я хотел бы приобрести ее. Могу предложить очень хорошую цену. Скажем, пятнадцать мин серебра?

— Это и вправду щедрое предложение, Хазин, но она не продается. Я слишком привязан к этой огненной девице.

— Понимаю, понимаю, — караванщик похотливо подмигнул, — ну, хотя бы одолжи ее мне на ночь, а?

Я улыбнулся:

— Я и сам не против развлечься сегодня ночью.

— Хорошо заплачу.

Пока я сидел, изображая задумчивый вид, мой мозг лихорадочно искал ответ.

«Я не могу отказать ему, не навлекая при этом подозрений. Какой же торговец будет против такого предложения — отдать попользоваться рабыней, получив за это деньги и не потеряв собственность? Я не хочу делать это с Бастет, но что я могу?».

— Да о чем тут думать, Саргон? — нетерпеливо спросил Хазин, вновь беря очередную куриную голень. К фруктам он даже не притронулся.

— Сколько? — поинтересовался я лишь для того, чтобы потянуть время.

— Двенадцать сиклей. Это вдвое больше, чем в любом храме любви за самую прекрасную жрицу, — с довольной улыбкой ответил Хазин.

«О, боги, что же мне делать?! Отказать? Слишком рискованно... Согласиться? Бастет меня убьет!».

— Так, что же? — продолжал наседать караванщик.

«Нельзя тянуть с ответом!».

— Хорошо, — сказал я, мысленно представляя, как Бастет снесет мне голову, когда услышит сию весть, а затем добавил — но только в следующую ночь, — тем самым пытаясь сделать первый шаг к выполнению своего задания, а именно — задержать караван.

Хазин весело рассмеялся:

— Договорились, мой друг. Сегодня, так и быть, посплю в одиночестве.

Я натянуто улыбнулся, а затем залпом осушил кубок с вином.

«Бастет меня кастрирует за это».

— Возможно, ты захочешь прикупить что-нибудь еще, — молвил я, вновь наливая вина, — среди моего товара есть хорошие мускулистые ребята — парочка мидийцев^[65] и их красавицы-женщины, — я многозначительно улыбнулся, — если ты, конечно, не торопишься и можешь подождать мой караван, который прибудет через пару дней.

— Хм, — хрюкнул Хазин, — ради выгодного дела я готов простоять тут хоть неделю, особенно если ты, в свою очередь, приобретешь что-нибудь у меня. Устроим оазисный рынок!

Я засмеялся:

— Согласен. Но мне бы хотелось знать, что ты везешь?

— О, много чего! Сухие фрукты, кедровую древесину, расписную посуду, красивые ткани...

— Такая найдется? — я ткнул пальцем в кувшин с изображением змея.

— Разумеется, и не одна. Кувшины, чаши, кубки. Все самое лучшее, мой друг!

— Тогда я точно возьму немного посуды, кедровую древесину и, — я вспомнил белоснежные занавески на паланкине, — белую ткань, если есть.

— Найдется, все имеется.

— Что ж, — я поднял кубок, — выпьем за нашу удачную встречу. Хвала богам!

— Хвала богам! — поддакнул Хазин.

Мы осушили вино.

— А куда ты держишь путь дальше? — спросил караванщик, доедая курицу.

— Я планирую дойти до Мегиддо и распродать оставшихся рабов там. Если не получится, то поброжу по Сирии и вернусь домой.

— В Вавилоне поторговать не удалось?

«Осторожно! Не попадись!».

— Нет. Моя страна прекратила торговлю с Вавилоном так же, как и ваша, — ответил я, — да и сейчас не самое удачное время для торговли в Междуречье, учитывая как ведет дела Самсу-дитану.

— Да уж, это точно, — угрюмо произнес Хазин, смотря на меня слегка затуманенным взглядом. — Я тоже не задержусь в Вавилоне, если вообще доберусь до него. Выйду из этой проклятой пустыни к Евфрату, а потом двинусь на север в сторону Мари и дальше, в Урарту^[66].

— А почему сразу не отправился туда? Из хеттских земель до владений Урарту не так далеко. Зачем делать такой крюк?

Хазин угрюмо посмотрел на меня сонными глазами, которые начали слипаться:

— Я же должен был купить кедр в Ханаане, чтобы продать его втридорога урартийцам. Обдирать жителей гор, как липку, то еще удовольствие, — он зевнул.

— Вижу, ты устал, — участливо произнес я, сам ощущая вновь накатившую слабость, — быть, может, тебе отойти ко сну? Да и мне рана все еще не дает покоя.

— Наверное, ты прав, Саргон, — снова зевнув, ответил Хазин, — самое главное мы уже обсудили, а попировать успеем и завтра. Даже больше скажу — мы просто обязаны попировать завтра, — он откинулся на подушки.

— Тогда до встречи, — вставая, ответил я, — еще раз благодарю за столь вкусный ужин. И рад, что мы договорились.

— Может, все же продашь мне красавицу-нубийку? — пробормотал Хазин. — Дам даже шестнадцать мин.

— Это очень выгодное и щедрое предложение, но мой ответ прежний — нет. Прости, Хазин, эта девица мне дорога.

В ответ я получил лишь нечленораздельное бормотание.

Хазин развалился на ложе пузом к верху. Его жирный подбородок сверкал в пламени треножников. Когда я подошел к выходу из шатра, он уже громко храпел.

«Вот ведь поросенок! Хотя, какая разница? Самое главное — я убедил его задержаться. Азамат был прав — торговцы совершенно непроницательные люди, а этот, к тому же, еще и дурачок. Но только не в торговле».

Выйдя наружу и получив обратно свой меч, я двинулся к нашей палатке в приподнятом настроении. Основную задачу я выполнил. Это даже оказалось проще, чем я предполагал. Теперь у меня есть в запасе пара дней, чтобы придумать, как обезопасить себя от Азамата. Единственное, что омрачало мне настроение, так это то, что я понятия не имел, как сообщить Бастет неприятную новость. Когда она узнает, что ей предстоит всю следующую ночь ублажать жирного караванщика, то непременно придет в ярость. А в гневе она страшна.

«Горячая девица. Но разве у меня оставался выбор?».

Я неспешно продвигался в сторону палатки, путь к которой мне освещала взошедшая луна. Ее серебряный диск ярко блестел на темном небосводе. Природа отходила ко сну, скрываясь за покрывалом мрака и тишины. Пальмы безмолвно стояли во тьме, а верблюды тихо посапывали под кронами. Добравшись, наконец, до нашей стоянки, я, ощущая общую слабость и тяжесть на животе, ввалился внутрь и рухнул на циновку.

— Как все прошло? — донесся голос Бастет.

— Великолепно, слава Шамашу, — довольно протянул я. — Они остаются.

— Рассказывай, — шепотом потребовала она.

— Завтра, — я не хотел начинать неприятный разговор, — с утра, я устал.

— Но... — стала было повышать голос Бастет.

— Послушай, — с моих уст сорвался стон, — я сейчас все равно не смогу ничего толком объяснить, ты же видишь. Самое главное — я убедил их задержаться на несколько дней. Остальное уже не так важно.

Я начал проваливаться в сон, когда услышал ее недовольный ответ:

— Ладно, но завтра ты расскажешь мне все!

— Безусловно, — засыпая, сказал я.

***

— Мой господин еще спит, — донесся до меня сквозь сон голос Бастет.

— Торговец Хазин очень просит прийти к нему, — послышалось заискивающее бормотание. Это явно говорил тот самый человечек, что провожал меня вчера к шатру караванщика.

— В чем дело, Бастет? — спросил я, садясь на циновке и мотая головой, пытаясь разогнать остатки сна. Она не болела, что свидетельствовало о хорошем качестве вина, выпитого накануне.

— Пришел человек господина Хазина, — ответила она, — с приглашением на завтрак.

Я с трудом смог сдержать смех.

«Да этот торговец откормит меня, как свинью на убой».

— Передай, что я присоединюсь к его хозяину через несколько минут.

Послышались приглушенные голоса, а затем звук удаляющихся шагов. Бастет вошла в палатку.

— Видимо, этому жирному простофиле нужно общество для аппетита, — буркнул я, медленно поднимаясь.

— Так ведут себя многие богачи, — равнодушно пожала плечами Бастет, — они готовы кутить дни и ночи напролет.

— Значит, наш разговор откладывается на потом, — произнес я, мысленно радуясь этому.

— Не забудь о нем.

— С тобой забудешь, — буркнул я, выходя под лучи восходящего солнца.

Поправив волосы на голове и меч на поясе, я двинулся в сторону шатра Хазина, мысленно дав себе запрет употреблять слишком много пищи. Тяжесть на животе так до конца и не прошла, несмотря на то, что я вчера не так уж и много съел.

Протянув меч одному из наемников, я нырнул внутрь. Шатер выглядел точно также, каким я видел его вечером. Даже грязная посуда осталась нетронутой. Довольный Хазин восседал на ложе.

Увидев меня, он засмеялся:

— Заходи и присаживайся, Саргон. Давай же плотно позавтракаем. Ведь завтрак это еда, оставшаяся с ужина на завтра!

— С удовольствием, — ответил я, хотя предпочел бы не забивать желудок новой порцией пищи.

— Давай-давай, садись, а то ты такой тощий, что я удивляюсь — как эта египетская юбка еще не спадает с тебя?

Я весело хмыкнул, опускаясь на подушки.

— Любишь египетскую одежду? — поинтересовался Хазин.

— Да, — ответил я, беря гроздь винограда.

— Где купил такую красоту?

Я махнул рукой:

— В Мемфисе. Давно уже, может, лет пять назад. Я вообще люблю египетские вещи.

— Вот как? — хитро спросил Хазин. — Возможно, тебя заинтересует египетский меч.

— Да? Какой?

— Вот этот, — послышался позади меня голос Ассиса, и в ту же секунду я почувствовал металл на своем горле, неприятно холодивший кожу.

Я застыл, словно молнией пораженный, не в силах произнести и слова.

— Что с тобой, Саргон? — Хазин продолжал ехидно улыбаться. — Ты как-то побледнел. Виноград не понравился?

— Что... что все это значит? — выдавил из себя я.

— Да ладно тебе. Мы не на спектакле. Заканчивай это представление, — весело взмахнул руками караванщик.

— Я не понимаю, Хазин...

— Сколько звонких сиклей он тебе заплатил?

— Что? Кто?

— А, так значит, даже не платил? — Хазин разразился смехом, но теперь от него по моей спине пробежал холодок. — Что, просто пообещал золота и несметных богатств? Да, это в его духе!

— Да о ком ты говоришь? Я ничего не понимаю! — повысил голос я, оправляясь от шока.

Хазин резко оборвал свой смех. Улыбка исчезла с его лица. Теперь он напоминал толстую болотную жабу, которая охотится за насекомыми.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, — ответил он, а затем нанес мне очередной удар, — Азамат. Что он тебе пообещал?

Глава 18

Пока бронзовое лезвие неприятно холодило кожу на горле, мой мозг стремительно искал выход из положения.

«Где же я совершил ошибку? На чем меня поймали? А этот жирный караванщик оказался не таким простым тюфяком, коим себя выставлял! И я купился на это. Да, я не так хорошо умею видеть людей насквозь, как хотелось бы. Меня на чем-то подловили, но на чем? Или это всего лишь проверка? Меня испытывают? И откуда, шакалы Ламашту, они знают об Азамате? Он настолько известный в этих краях головорез? Что делать?».

— Нет, я понятия не имею, кого ты имеешь в виду, — ответил я, всеми силами пытаясь вернуть голосу твердость.

Хазин вздохнул, а затем сделал несколько глотков прямо из кувшина с вином и, смачно причмокнув, спокойно произнес:

— Нет смысла отпираться, Саргон. Я прекрасно знаю, что ты никакой не работорговец.

— Интересно, откуда? Посмотрим, что ты скажешь, когда прибудет сюда мой товар.

— Ох, пожалуйста, — Хазин нетерпеливо махнул пухлой рукой, — давай оставим, наконец, все эти бессмысленные разговоры. Нет у тебя никакого рабовладельческого каравана.

Нутром чувствуя, что проиграл, я решил не сдаваться и идти до конца:

— Да с чего ты взял, Хазин? И вели этому наемнику убрать с моей шеи меч. Или вы боитесь безоружного калеки?

— Не волнуйся, мой друг, уберем, — хмыкнул караванщик, — только ты можешь уже этого не увидеть.

Я почувствовал, как Ассис слегка надавил клинком на горло, повредив верхний слой кожи. Маленькая струйка крови потекла вниз в сторону груди, но я не сводил взгляда с Хазина, продолжавшего злобно ухмыляться.

— Быть может, объяснишь, чем вызвано твое недоверие? — ровным тоном спросил я.

— Если не хочешь бесславно закончить свои дни, то это ты мне расскажешь все, что потребуется.

— Что ж, — как можно равнодушнее ответил я, — тогда режь.

Легкое удивление отразилось на лице Хазина.

Его глаза слегка округлились, а брови поползли вверх:

— О, а ты храбрец. Только твоя смелость граничит с глупостью. Как известно, от одного до другого один шаг. Она тебе не поможет. Лучше сознайся добровольно.

— Я не собираюсь сознаваться в том, к чему не имею никакого отношения! Клянусь богами!

— Не гневил бы ты богов, Саргон.

— Им не в чем меня упрекнуть.

— Кроме того, что ты поклоняешься Мардуку, будучи эламитом, — хмыкнул караванщик.

— О чем ты?

На жирном лице торговца появилась омерзительная усмешка:

— Мардук — вавилонский бог, не эламский. При первой встрече с моими стражами ты проговорился, что поклоняешься этому двуречному богу молнии. В Эламе так не делают.

«Все-таки ляпнул не то. Дерьмо!».

Я попытался выкрутиться:

— Могу поклоняться, кому пожелаю.

Хазин тяжко вздохнул. Было видно, что этот разговор начинает его утомлять. Тем временем мои зародившиеся подозрения о том, что никакая это не проверка, почти полностью утвердились.

— По правде говоря, это все сущие мелочи, кому ты там на самом деле приносишь дары. Дело в другом, — Хазин залпом осушил остатки вина из кувшина, а затем спросил. — Наверняка ты хорошо помнишь вчерашнюю милую беседу за ужином?

— Да, я помню все.

— Это очень хорошо. В начале нашего разговора я сказал, что родом из столицы Хеттского царства, Сариссы, — Хазин замолчал, отрывая пару виноградин от грозди и отправляя их в рот.

— Ну и что? — равнодушно спросил я. — Причем тут я и твои обвинения?

— Да, притом, — хмыкнул караванщик, — что столицей Хеттского царства является Хаттуса, а не Сарисса.

— Я не настолько осведомлен о дальних странах... — начал, было, попытку выкрутиться я, но ее прервал громкий смех Хазина.

— Работорговец, совершающий караванные переходы из Элама в Ханаан, не раз путешествующий по миру, не имеет ни малейшего понятия о могучем Хеттском царстве? — спросил он, вытирая выступившие на глазах слезы. — Это так весело, но, клянусь бородой Тешуб-Тарку^[67], звучит не настолько смешно, как «щедрое предложение» за рабыню в пятнадцать мин серебра.

Я молчал, прекрасно осознавая свой полный провал. Словно хижина, уносимая наводнением, уплывали и мои последние надежды.

— Пятнадцать мин серебра... — продолжал надрываться от смеха Хазин, — за нубийскую рабыню... со стройным телом, прекрасной грудью и очаровательными глазами... пятнадцать мин серебра... хорошая цена... да она стоит минимум двадцать! Минимум! Какой из тебя работорговец, Саргон? Да тебе только бобы в переулке продавать!

Я продолжал молчать, как рыба, пойманная на ужин. Что-либо говорить сейчас было бесполезно. Да я и не знал, что сказать. Где-то в недрах моего существа быстро расплывалось осознание полного краха.

«В который раз за последнее время? Я уже со счета сбился. Как же я устал от всего этого, да сожрут меня шакалы Ламашту».

— Учитывая все это, — уже спокойно продолжил Хазин, уняв приступ безудержного веселья, — а также вот этот твой нелепый спектакль, — тут он ткнул пальцем в меня, — не трудно сделать очевидные выводы.

Поскольку я продолжал хранить молчание, караванщик нетерпеливо произнес:

— Ну?

— Что, «ну»?

— Готов рассказать, что задумал Азамат или предпочитаешь умереть, захлебнувшись собственной кровью?

Понимая, что дальнейшее отрицание бесполезно и приведет меня к гибели, я решил рассказать, но, по возможности, не все:

— Хорошо, но как ты узнал, что меня послал Азамат?

Хазин удовлетворенно откинулся на подушки:

— Полной уверенности у меня не было до сих пор.

Мысленно выругавшись, я произнес:

— Быть может, продолжим беседу в более спокойной обстановке? Мне не помешало бы выпить.

Хазин ухмыльнулся и кивнул Ассису:

— Хорошо, досточтимый командир. Думаю, вы можете подождать снаружи.

— Уверены?

— Да, что он мне сделает? — презрительно бросил караванщик. — Он еле на ногах держится, да и бежать ему некуда.

— Как скажете, — мрачно произнес Ассис, отводя меч от моей шеи и убирая его в ножны.

Я аккуратно ощупал место пореза. Кровь уже перестала сочиться.

— Ну вот, — весело произнес Хазин, когда за Ассисом опустился полог шатра, — словно ничего и не было.

Я, слегка дрожащей рукой, откупорил очередной кувшин и вылил в себя треть содержимого. Вино придало мне бодрости, но, вновь накатившая слабость, не отпускала, поэтому я решил, что необходимо поесть.

— Моей задачей было сыграть работорговца, — начал я, пододвигая к себе тарелку с курицей под присмотром ехидного взгляда Хазина, — ты прав. Никакой я не торговец.

— Наконец-то я слышу от тебя разумные речи.

Я оставил этот укол без внимания и, медленно жуя птичье мясо, продолжил:

— Под видом работорговца я должен был заставить задержаться твой караван, дабы Азамат успел нагрянуть сюда со всей своей шайкой.

— Что же его так задержало?

— Не знаю. Его основной отряд в то время находился где-то на юге в пустыне, — при этих словах я увидел, как загорелись глаза караванщика, — но в подробности он меня не посвящал.

— Интересно, — медленно проговорил Хазин. — Когда они нападут?

— Через два дня, на рассвете, — солгал я, помня, что Азамат должен появиться послезавтра.

— Советую перестать врать, Саргон, иначе наша беседа вновь примет неприятный для тебя оборот, — спокойно произнес Хазин, но в голосе сквозила угроза.

Я изобразил невинное удивление на лице:

— Да с чего ты взял, что я обманываю тебя?

— Ну, не в первой же, — хмыкнул караванщик, — и потом, при первой нашей встрече, ты заявлял, что твой караван рабов прибудет сюда через два дня, то есть, послезавтра, — он щелкнул пальцами, — нетрудно сопоставить все сведения в единую картину.

Я громко выдохнул, осознавая, что проиграл полностью и окончательно.

— Что же делал отряд Азамата на юге пустыни? — поинтересовался Хазин.

Было видно невооруженным глазом, что его очень интересует сей вопрос. Да он даже и не скрывал этого.

— Не знаю. Азамат не посвящал меня в свои планы так глубоко, — увидев, как в удивлении поднимаются брови Хазина, я поспешно добавил, — мы не настолько долго и близко знакомы.

— Вот как? Еще интереснее...

Я, молча, продолжал жевать пищу, выжидая его дальнейшего вопроса. Ждать пришлось недолго.

— Кто ты на самом деле, Саргон?

«И в самом деле, кто ты, Саргон? Я знаю, кем был, но понятия не имею, кем стал. Разбойником? Но ведь я даже еще ничего не украл, никого не ограбил. Разбойник-неудачник. Так, наверное, будет наиболее верным описать то, в кого я превратился. Видимо, мой жизненный путь — не больше, чем череда насмешек со стороны богов. Им ведь тоже надо как-то развлекаться. Только почему их выбор пал именно на мою жизнь? Ах, Мардук, окажись я сейчас пред тобой — клянусь, попробовал придушить собственными руками, пусть одна из них ни на что не годится. Но попытаться стоило бы».

Очевидно, некая часть моих мыслей, отразилась на лице, ибо Хазин произнес:

— Только, пожалуйста, не пытайся меня разжалобить. Ты намеревался украсть мой товар и подставить под клинки разбойников. Кроме того, я совершенно равнодушен к трагедиям.

Мои уста тронула вялая улыбка:

— Я и не собирался.

— Тогда повторяю свой вопрос — кто ты на самом деле?

Не переставая иронично улыбаться, я посмотрел куда-то сквозь него, а затем, словно через сонную пелену, услышал собственный тихий голос:

— Я и сам хотел бы это узнать.

***

Еще будучи совсем молодым ремесленником, я периодически слышал от некоторых старцев, что вся жизнь может вмиг пролететь перед глазами. Я никогда не придавал значения этим словам, считая их просто старческим безумным словоблудием. Но сейчас, сидя за столом в шатре Хазина, я на собственной шкуре испытал нечто подобное.

Одно мгновение — я в поле вместе с отцом пугаю гиену, а вот уже играю подаренной им деревянной игрушкой коня в полном одиночестве.

Второе мгновение — я строю хижины назаказ различным беднякам, таким же, как и я, провожу время в грязных трактирах со своим другом Сему, иногда выбираюсь в город, чтобы помочь какому-нибудь знатному мужу за чуть большую плату, нежели обычно.

Третье мгновение — ... Третье мгновение. Лучше его вычеркнуть. Уничтожить. Выжечь каленой бронзой из моей памяти, словно никогда этого не было. Не было ложного обвинения в убийстве корзинщика. Не было пыток, издевательств и унижений. Не было бегства. Всего этого и последующего. Ничего не было. Но нет, к сожалению, так не получится. Я там, где сейчас есть — посреди шатра жирного караванщика. Вновь испытываю судьбу на своей шее.

«И как только она у меня еще не сломалась?»

— Мне позвать стражу, дабы она привела тебя в чувства? — донесся до меня, словно издалека, голос Хазина.

— Не стоит, — ответил я, едва заметно тряхнув головой.

— Тогда, может, ты соизволишь, наконец, ответить на вопрос?

Я налил себе полный кубок вина и осушил его несколькими крупными глотками. Слабость с примесью тошноты, готовая накрыть меня с головой, временно отступила.

— Ремесленник я.

— Что?

— Точнее, бывший ремесленник, — сделав это важное уточнение, я вновь наполнил кубок.

— Ты совсем заврался, — по голосу стало ясно, что Хазин начал закипать, как вода в котле, — с какой стати Азамату связываться с ремесленником?

— Ему нужен человек, который смог бы сыграть роль торговца. Похоже, лучшего варианта на тот момент у него не нашлось, — я в очередной раз осушил кубок. — Его люди имеют слишком... разбойничью внешность.

— Хм, — караванщик потеребил пальцами двойной подбородок, — а вот это уже походит на правду.

— Как видишь, он просчитался. Не такой уж и хороший получился из меня работорговец.

— Да не совсем, — ответил Хазин, кряхтя и вставая с ложа, — обладай ты хоть чуть большими знаниями в рыночном деле, вывести тебя на чистую воду оказалось бы не так просто.

— Спасибо хоть на этом, — угрюмо ответил я, вновь потянувшись к кувшину. Желание напиться росло с каждой секундой.

Хазин оставил мою реплику без внимания. Заложив руки за спину, он начал выхаживать по шатру с задумчивым видом. Я же полностью сосредоточился на вине.

Когда еще два кубка подряд были уничтожены, Хазин спросил:

— А где находится его лагерь?

Я махнул рукой себе за спину:

— Где-то там, на юге. Точного места не знаю. Я плохо ориентируюсь в пустыне.

— Значит, у твоей красивой рабыни спросим.

— Если она вам скажет, конечно, — пьяно хмыкнул я.

— На этот счет можешь не беспокоиться. У нас есть способы развязывать людям языки.

«Жирная мразь. Придушить бы тебя, да, боюсь, сил не хватит».

— Откуда ты знаешь Азамата? — спросил я, чувствуя, что выпил достаточно для того, чтобы осмелеть, но еще не достаточно для того, чтобы перестать соображать и рухнуть под стол.

— В Петре. Несколько лет назад. Тогда он увел мой первый крупный караван, который я отправил вместе с двоюродным братом из Хаттусы, — голос Хазина стал приглушенным и мрачным. — В тот день я потерял не только товар, но и родственника. А жизнь родного человека для меня дороже золота. Да, я не могу сказать, что питал наисветлейшие чувства к брату, но семейные проблемы есть у всех, и они не повод прощать убийство родной крови. Особенно ради наживы.

Я промолчал, ибо сказать здесь было нечего.

— А год назад он ограбил второй, который вел один из моих писцов. Сам я руководил другим караваном, направлявшимся из Хаттусы в Урарту, а помощнику поручил маршрут из Мегиддо в Сузы. Этот караван был полностью разграблен, — Хазин повернулся ко мне лицом, — на этом самом месте. Вот тогда я и решил, что с меня хватит. Надежды на войска местных царьков и мелких князей нет никаких. Никто не поведет армию в пустыню в погоню за разбойниками, знающими тут каждый бархан. Каждую песчинку. Да и будем честны — сил здешним властителям, — произнося слово «властитель» Хазин презрительно сморщил нос, — едва ли хватит для защиты собственных рубежей. Что уж там говорить о попытках поймать неуловимых головорезов. Поэтому мой план был прост до безумия — возглавить крупный караван, предварительно сообщив о своем передвижении всем, кому только можно, дабы сведения о нас уж точно дошли до ушей Азамата. Дождаться его нападения и разделаться с ним — раз и навсегда. Уверен, местные царьки мне даже спасибо скажут. Причем не только словами. Хотя золота мне не надо. Итак хватает.

— А если он победит?

Хазин улыбнулся:

— Очень сомневаюсь. Он ведь не догадывается, что мы его ждем.

С видом мудреца разглядывая свое отражение в блестящем кубке, я медленно проговорил:

— Ты уверен, что сил наемников хватит, чтобы разбить крупную шайку матерых разбойников? Азамат не сомневается в том, что перебьет стражу каравана, — тут мой взор скользнул внутрь кубка. К сожалению, он оказался пуст. — Кто же окажется прав?

— Скоро увидим. Я готов пойти на риск. Особенно, когда он минимален. Жизнь торговцев постоянно состоит из него.

— А что будет со мной? — спросил я, заглядывая в кувшин и с удовлетворением отмечая, что еще на один неполный кубок здесь хватит.

— Решу после того, как разберусь с Азаматом. Сейчас нет ни желания, ни смысла думать о будущем такого жалкого человечка.

Я хмыкнул и снова выпил:

— Полагаю, рассчитывать на то, что ты меня отпустишь, не приходится?

— Ты правильно все понял, — Хазин грузно опустился на противоположное ложе и принялся медленно жевать сухие фрукты, — лучшее, что я для тебя сделаю, это просто сохраню жизнь, хотя не уверен, что ты ее достоин.

— Это почему же?

— Ты был ремесленником, по твоим же словам. Затем стал разбойником, согласившись на предложение Азамата. Таким образом, ты предал дело своей жизни, причем не во имя благой цели, а ради наживы.

— У меня не было особого выбора, — заплетающимся языком проговорил я.

— Выбор есть всегда, Саргон. Смерть — это тоже выбор, но для людей достойных. Ты же явно к ним не относишься.

Я чувствовал, как гнев, подогретый хмельным напитком, готов полностью охватить разум, спалив его до основания. С невероятным трудом мне удавалось сдерживать порыв, дабы не наброситься на караванщика, ибо тогда это означало неминуемую смерть. При этом я бы вряд ли смог нанести ему хоть какой-то ущерб.

— И, наконец, — продолжал тем временем Хазин, — ты совершил еще одно предательство — рассказал мне о планах Азамата по отношению к моему каравану, — торговец склонился над столом, вперившись взглядом мне в лицо, — в тебе нет никаких добродетелей, Саргон. Ты не достоин носить имя, которым нарекли тебя при рождении. Так, что сможешь принять за великое счастье, если я посчитаю нужным сохранить тебе жизнь.

— Так в чем же дело? Убей меня прямо сейчас, — процедил я сквозь сжатые зубы.

Хазин откинулся на ложе и расплылся в улыбке:

— Не будем торопиться. Я же еще не решил. Поговорим об этом после. А сейчас — убирайся. Мне надоело лицезреть твое опухшее лицо.

Я поднял кубок с остатками вина:

— Твое здоровье, — и, прикончив жидкость, грохнул сосудом по столу так, что тарелки зазвенели.

— Ты слышал, что я сказал?

— Разумеется, — проворчал я, вставая и опираясь о спинку ложа. Перед глазами все плыло, но не так сильно, как могло бы. — Я, может, и пьян, но слух в полном порядке.

— Тогда не заставляй меня повторять дважды.

Смачно втянув ноздрями спертый воздух шатра, я повернулся и медленно направился к выходу. Несмотря на внушительное количество выпитого, я не ощущал никакого веселья. Никогда еще на душе не было так мерзко и погано, как сейчас. Даже в застенках храмовой тюрьмы Эсагилы.

Глава 19

Как добрался до нашей палатки, я не помнил. Видимо, мозг был настолько одурманен и занят нехорошими мыслями, что этот отрезок полностью выветрился из памяти. Единственное, что я осознал — меч мне не вернули. Ну, это было очевидно. Настолько очевидно, что нужно быть полным дураком, дабы надеяться на обратное. Ввалившись в палатку, я грохнулся на циновку. Хмель внутри притуплял вновь накативший приступ слабости и боль в руке, которая от излишних нагрузок и переживаний разгорелась с новой силой.

Бастет была внутри. Она сидела в углу напротив, но не смотрела в мою сторону.

— У меня есть отличные новости, — весело произнес я.

— Неужели? — безликим тоном ответила она.

Будь я полностью трезв, то обязательно обратил на это внимание. Ее голос звучал отстраненно и безжизненно. Но состояние, в котором я пребывал, не позволяло четко воспринимать действительность.

— Ага. Когда ты узнаешь ее, то наверняка лопнешь со смеху.

Бастет оставила мою новую реплику без внимания, чем слегка задела меня:

— Не хочешь со мной разговаривать?

— Ты пьян, — все тот же безжизненный тон.

— Только не делай, пожалуйста, из этого вселенскую скорбь, хорошо? У меня был веский повод напиться.

Она ничего не ответила, продолжая, молча, смотреть в угол. Только сейчас, протерев начавшие слезиться глаза, я заметил, что она полностью обнажена.

— А-а-а, — протянул я, — кажется, начинаю понимать, откуда взялся такой холодный тон. Ты решила подготовиться, сделать мне приятное и весело провести время? А я заявился в, так скажем, не совсем приглядном виде. Ну-у, что ж, приношу свои искренние извинения, — последнюю фразу я сказал нарочито язвительным тоном.

Какое-то время Бастет не реагировала на мои слова, однако затем она повернулась, и я тут же пожалел о том, что сказал.

На ее левой скуле виднелся огромный синяк. В некоторых местах кожа была ободрана. Под носом темнела запекшаяся кровь, а большие подтеки почти целиком покрывали плечи и грудь.

Несмотря на избыток вина, до меня мгновенно дошло то, что с ней произошло. Хмель стремительно начал испарятся из головы, словно меня облили кипятком в парильне. Сердце под напором чувств забилось с такой скоростью, что могло разорваться в любую секунду, но в данный момент это не слишком волновало. Меня переполняла неконтролируемая злоба. На Хазина. На его наемников. На всех них, сотворивших это. Но прежде всего, на себя. Я оставил ее здесь. Без оружия. Я напился, как последний неотесанный мужлан. Да, оставь я ей меч, это все равно мало что изменило. Может, стало бы только хуже. Но в то мгновение я оказался неспособен мыслить столь глубоко.

Бросив на меня выразительный взгляд, полный сдерживаемой боли, Бастет вновь отвернулась и устремила взор в пустоту. Не говоря ни слова, я медленно пододвинулся к ней и нежно обнял здоровой рукой чуть ниже шеи. Уже через несколько минут предплечье стало полностью мокрым от потока беззвучных слез, которых немало пролилось в то злосчастное утро.

Глава 20

Сквозь щель полога палатки, я внимательно наблюдал, как двое наемников набирают воду из колодца, сверкая доспехами в лучах восходящего солнца.

— Пейте, пейте, ублюдки, — злорадно прошептал я, — надеюсь, вас скрутит так, что вы ненадолго тут задержитесь и отправитесь прямиком в загробный мир.

Наверняка это уже не первый их заход, а если вода отравлена, то последствия не должны заставить себя ждать.

— Ты что-то сказал? — услышал я позади себя мрачный голос Бастет.

Со вчерашнего дня она не проронила ни слова, продолжая, молча, смотреть в пустоту. Глупо было ожидать от нее другой реакции.

— Ничего, — ответил я, продолжая наблюдение за тем, что происходит снаружи.

Мысли о том, как перехитрить Азамата и обезопасить себя от него практически испарились. Еще вчера они казались мне такими важными, а сейчас я, разве что, мог посмеяться над ними. Теперь меня беспокоило только одно — надежда, что разбойники смогут одержать верх над отрядом наемников, ибо никаких надежд о своей дальнейшей судьбе в случае победы Хазина я не питал. Жирный караванщик, скорее всего, просто прикончит меня. И это в лучшем случае. В худшем же — продаст за бесценок какому-нибудь рабовладельцу, чтобы я выносил за ним горшки с дерьмом. На большее я ведь уже не способен.

«Нет уж, лучше попытать счастья с Азаматом и его бочкой».

Я тряхнул головой, прерывая поток неприятных мыслей, и вернулся к наблюдению за стражами каравана. Они по-прежнему стояли возле колодца.

— Что там с Салитисом? — разрезал тишину хриплый голос одного из наемников, набиравших воду.

— Не знаю, — растерянно произнес второй, — он со вчерашнего вечера не встает с постели. Его постоянно рвет и лихорадит.

— Видимо, продукты караванщика оказались не такими свежими, как он нам рассказывал, — сказал первый, сплюнув на песок.

— Думаешь дело в сушеных финиках? Я ведь тоже их ел. Ты их ел — все ели. Но страдает лишь Салитис!

— Не он один, — мрачно ответил первый, выливая воду в большой глиняный сосуд, а затем переставляя его на носилки.

— Не один?

— Нет, — ведро со всплеском опустилось в колодец, — еще у двоих наших те же признаки проявились сегодня утром.

— Боги... — протянул второй наемник, — не хватало нам подцепить мор в самый неподходящий момент.

— А для мора бывают подходящие моменты? — усмехнулся первый стражник, вновь вылавливая ведро, полное воды.

— Нужно, как можно, скорее найти источник заразы и оградить остальных, а не то нас возьмут голыми руками.

— Пусть у Ассиса голова болит. Ему уже обо всем донесли, — мрачно ответил первый, заполняя второй сосуд. — Ладно, хватит болтать. Понесли. Нам еще не раз сюда таскаться придется.

Второй кивнул и, выдохнув, они понесли воду в сторону лагеря.

— Хвала Мардуку, — прошептал я, — кажется, у нас появилась надежда.

Тупая ноющая боль, вновь вспыхнувшая в левой руке, заставила меня опустить глаза и посмотреть на повязку. Сквозь пожелтевшие и подсохшие пальмовые листья виднелась ткань, еще недавно бывшая частью одной из шерстяных накидок. К своему неудовлетворению, я подметил, что на перевязи снова проступили бурые пятна, хоть и не в таком количестве, как раньше.

— Понимаю, что сейчас не самое подходящее время, — тихо произнес я, — но у тебя, случайно, не осталось еще немного того животного жира и кусочка чистой материи?

Бастет обернулась ко мне. По ее лицу можно было понять, что она не совсем расслышала то, что я говорил. Ее мысли находились где-то далеко от этого злосчастного места.

Поэтому я добавил, многозначительно глянув на поврежденную руку:

— Повязка. Ее нужно сменить.

— Да, конечно, — вяло ответила Бастет, подхватывая горшочек с жиром и чистый кусок ткани, — это последний, больше перевязывать нечем.

— Ничего страшного, — улыбнулся я, — возможно, завтра перевязка мне уже не понадобится.

Она ничего не ответила, а, молча, начала это неприятное, но необходимое действие.

— Но небольшая надежда есть, — произнес я.

— Какая? — спросила Бастет, не поднимая взгляда.

— Помнишь гиену, что ты сбросила в колодец?

— Да.

— Кажется, это приносит свои плоды.

— Они отравились?

— Именно! Несколько человек, так точно. И они пока не знают, что послужило тому причиной, поэтому продолжают набирать воду. А это значит, что из строя может выйти еще не один наемник.

— Надеюсь, они сдохнут в муках, — произнесла Бастет таким спокойным тоном, словно речь шла о рецепте хлебной выпечки.

— Сколько людей у Азамата?

Бастет задумалась на секунду, а затем ответила:

— Три десятка.

— Численное преимущество... болезнь в стане врага... — задумчиво произнес я, — шансы есть. Беспокоит только, что наемники ожидают нападения.

Бастет снова промолчала, продолжая умело обрабатывать рану и накладывая новую повязку. На этот раз боль была не такой сильной. Даже тогда, когда она втирала жир в рану. Так, что я вполне сумел сдержаться и не застонать.

Близость ее обнаженного тела вновь пробудила во мне целую кучу всевозможных чувств и эмоций. Прекрасно осознавая, что сейчас неподходящий момент...

«совсем неподходящий»

...я непроизвольно протянул руку и нежно прикоснулся к ее левой щеке, как раз, когда она закончила делать перевязку и наложила поверх ткани засохшие пальмовые листья. Бастет медленно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я ожидал, что она откинет мою ладонь в сторону или, как следует, ударит меня по лицу, но ничего подобного не произошло. Более того, моему искреннему изумлению не было предела, когда в следующий миг она впилась своими губами в мои. Однако мне некогда было его выказывать. Впервые за долгое время со мной произошло нечто приятное. Нечто, способное свести с ума и затмить разом все проблемы этого мира. И я не собирался тратить драгоценные мгновения на размышления — почему так произошло? Те минуты, что я провел с Бастет в то утро, навсегда остались в памяти и не шли ни в какое сравнение даже с самым богатым храмом любви Вавилона.

***

— Можно спросить? — шепотом произнес я.

Она ответила не сразу. Видимо, крепко заснула после нашего соития. Ко мне же сон наотрез отказывался приходить, несмотря на сильную слабость. Поэтому мне приходилось лежать, молча, смотря в потолок, обуреваемый мрачными мыслями под звуки тихого покачивания палатки на слабом ветру и отдаленные голоса наемников.

— Хм, что? — Бастет шевельнулась и открыла глаза, а затем прижалась крепче к моему правому боку.

— Я хотел спросить тебя кое о чем.

— Ну?

— Это неприятный вопрос.

— Тогда не надо.

— Почему?

— Не порти момент.

Я хмыкнул:

— Ну, хорошо. А об Азамате поговорить не хочешь?

— У меня вообще нет желания говорить. Возможно, это последний день в моей жизни, и я точно не хочу провести его в пустой болтовне.

— Они знают, что ты не моя рабыня? — все же задал я один из волновавших вопросов.

Бастет сильно толкнула меня коленом. Я даже слегка поморщился.

— Нет, — грубо ответила она, вновь закрывая глаза и всем своим видом показывая, что разговор окончен и дальнейшие расспросы бессмысленны.

Вскоре ее дыхание снова стало ровным и спокойным. Видимо, нубийка опять погрузилась в сон. Мою же голову продолжали раздирать всевозможные мысли и варианты дальнейшей судьбы.

В горле все пылало и пересохло. Сильно хотелось пить, но я не решался пошевелиться, рискуя разбудить Бастет.

«Ничего страшного. В конце концов, я могу еще немного потерпеть».

Ветер стих, и в окрестностях установилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными возгласами караванщиков. Такое умиротворенное спокойствие угнетающе действовал на меня. Жар от солнечных лучей, пробивавшихся внутрь, лишь ухудшал состояние. Добавившаяся ко всему этому слабость заставила-таки начать проваливаться в полудрему.

Я уже готов был отойти ко сну, как вдруг услышал шаги. Судя по звукам, людей было несколько. Бастет быстро проснулась и резко отпрянула от меня, забившись в угол палатки. Я же присел, опираясь о локоть здоровой руки, в ожидании непрошеных гостей.

И они не заставили себя долго ждать.

Полог палатки одернулся, впуская внутрь лучи слепящего солнца. На секунду я прищурился, а затем, когда ткань опустилась, мои глаза сумели разглядеть гостя. Им оказался Ассис. С непроницаемым лицом, в полном вооружении, он опустился на корточки и впился в меня своим изучающим взором, от которого стало не по себе.

— В чем дело? — произнес я, облизывая пересохшие губы.

Ассис ответил не сразу, а еще около минуты продолжал буравить меня взглядом. Я почувствовал, как мелкие и противные капельки холодного пота начали струиться по затылку.

Наконец, наемник произнес:

— Я задам один вопрос. Только один. И не стану повторять. В твоих интересах ответить четко и правдиво. Ты меня понял?

Я, молча, кивнул, внутренне сжавшись.

«Если мой момент настал, то пусть он сделает это быстро!».

— Сколько было гиен на самом деле?

Где-то в глубине души я подозревал, что командир наемников спросит именно об этом, но до конца надеялся на обратное. К сожалению, надежде сбыться было не суждено. И теперь я сидел перед ним, не в силах ответить. Не в силах ответить правду. Ибо знал, что, скорее всего, это будут последние слова, которые вырвутся из моих пересохших уст.

— Ты слышал, что я спросил? — голос Ассиса разрубил тишину, словно топор пальму.

— Да, — выдавил из себя я.

— Я жду.

Набрав в грудь побольше воздуха, я рискнул:

— Две.

Ассис слегка опустил голову и, поджав губы, кивнул.

Затем, о чем-то подумав, резко встал и сухо молвил:

— Выходи.

По тону его голоса я понял, что спорить бесполезно, поэтому, тяжело выдохнув, начал подниматься. Приступ слабости чуть было не уронил меня обратно на циновку, но я, хоть и с трудом, сумел устоять на ногах. Подождав, пока спадет пелена с глаз, я вышел вслед за наемником под лучи горячего солнца. Еще двое стражей каравана стояли неподалеку от колодца и внимательно смотрели в мою сторону.

— Две, значит, — произнес Ассис, глядя на меня.

— Да.

Недобрая усмешка появилась на губах командира наемников. Он вытянул вперед правую руку, сжатую в кулаке, и распрямил ладонь. На ее внутренней стороне красовался сморщенный и отсыревший комок полосатой шерсти, в котором я без труда узнал шкуру гиены. Словно насмехаясь надо мной, она слегка подрагивала под неуловимым движением слабого ветерка. Дав мне несколько секунд насладиться этим зрелищем, Ассис вновь сжал руку в кулак, а затем внезапно ударил меня в живот. Издав тихий стон, я повалился на колени. Следом я увидел, как его кулак вновь устремляется в мою сторону. На этот раз в лицо. Но, ни времени, ни сил, чтобы уклониться у меня не было. Секундой позже я уже беспомощно лежал на горячем песке, словно мешок гнилых овощей. Удар пришелся в подбородок, и я осторожно провел языком по зубам. К счастью, они все остались на месте.

«Спасибо, что не в нос. Ему и так досталось».

— Что будем делать с этой мразью? — донесся до меня голос одного из наемников.

— Ничего, — спокойно ответил Ассис.

— Его надо забить до полусмерти, привязать к пальме и бросить подыхать на жаре, заодно дав испить водички из колодца, — произнес второй страж каравана, смачно харкнув мне на лицо.

— Нет, — твердо отрезал Ассис, — по крайней мере, не сейчас.

— Почему?

— Хазин решит его судьбу. Его деньги, его воля.

— Жаль, — в голосе наемника и вправду слышалось искреннее сожаление.

— Свяжите обоих. Хоть этот калека ни на что не годен, как и его рабыня, но лишние трудности нам ни к чему. Нельзя допустить их побег, когда начнется суматоха.

— Будет сделано, господин.

— Не будет лишним поставить лучника наблюдать за входом в палатку, — предложил один из наемников, — так, на всякий случай.

— Они наблюдают за входом со вчерашнего дня. Ты меня за дурака держишь?

— Простите, командир.

«Лучники, значит? А я их даже не заметил...».

— И не смейте пить воду из колодца, — добавил Ассис прежде, чем уйти, — пусть Хазин раскроет кувшины с вином. Только не переусердствуйте. На рассвете все должны быть трезвы, как на марше.

— Слушаюсь, командир! — хором ответили стражи, после чего Ассис направился в сторону лагеря.

Пока длился разговор между наемниками, я продолжал лежать, отрешенным взором уставившись в синее небо. Снова. То вязкое чувство полного безразличия и равнодушия ко всему, в том числе и к самому себе. Я вновь начал ощущать эти волны, и на этот раз они были куда сильнее и погружали намного глубже, нежели тогда, в Вавилоне, за несколько мгновений до моей ожидаемой казни. И лишь тогда, когда меня ухватили за подмышки и поволокли в сторону палатки, словно куль с дерьмом, я стал выплывать из оцепенения. Наемники особо не церемонились.

«Да и с какой стати им это делать?»

Поэтому рука снова заболела, причем с такой силой, что я с трудом сдерживался, дабы не закричать.

Когда меня начали связывать, я вспомнил, что хотел пить. Жажда усилилась с тех пор в разы, и мне казалось, что я начинаю постепенно сохнуть изнутри. Я попытался сглотнуть слюну, но она перестала выделяться.

Как бы ни противно это было, я произнес:

— Воды.

— Хах, — хмыкнул стражник, связывающий в этот момент мне ноги, — может, сразу вина подать или тарелочку с фруктами? Лучше заткни свой поганый рот, пока я не выбил тебе все зубы.

— Посмотри, какая красавица, — донесся за моей спиной голос второго, — наши друзья неплохо с ней развлеклись. Почему бы и нам не отхватить кусочек этого темного пирожка?

— Ты слышал, что Ассис сказал? Нам запрещено более ее трогать.

— Вроде речь шла только об этой недобитой собаке?

— О ней тоже. Она должна сохранить товарный вид, дабы караванщик смог продать ее подороже.

— Да мы аккуратно, никто не узнает.

В яростном порыве я хотел дернуться, но крепкие путы, которые к тому моменту уже наложил наемник, не дали сделать хоть какого-то заметного движения. Веревки туго оплели ноги в районе лодыжек. Правая рука была заведена за спину и прижата другим канатом, обмотанным вокруг груди, что слегка затрудняло дыхание. Поврежденная конечность продолжала безвольно покоиться на перевязи.

— Заткнись, и заканчивай быстрее! — рявкнул первый наемник.

Второй издал короткий смешок и наигранно вздохнул.

Когда Бастет была связана по рукам и ногам, они двинулись к выходу, но прежде, чем уйти, второй спросил у первого:

— Эта мразь воды испить хотела? Так давай почерпнем ему тот божественный нектар из колодца! Я думаю, он нам даже «спасибо» скажет.

— Ты слышал, что сказал командир? Почему ты такой тупой болтун?

Второй стражник вновь загоготал, выходя следом:

— Эх, и почему ты всегда против моего удовольствия?

— Потому, что оно у тебя больное.

— Не строй из себя невинного праведника, — послышалось, как тот сплюнул на песок.

— Ты и впрямь тупой, — голоса стали медленно удаляться, как и шаги, — дело не в жестокости, а в несоблюдении прямых приказов...

Больше разобрать мне ничего не удалось, ибо мозг стал постепенно отключаться. Жажда становилась нестерпимой, поэтому забытье казалось настоящим избавлением, однако Бастет не дала им насладиться.

— Ушли.

— Что? — прохрипел я.

— Они ушли.

— Неужели? И как я этого сам не заметил.

Она не стала отвечать на мои выпады. Вместо этого я услышал, как нубийка ерзает за спиной.

— Что, спина зачесалась? — решил подшутить я, чтобы отвлечься от жажды и боли в челюсти.

— Ты можешь развязать веревки?

— Конечно, могу!

— Правда?

— Разумеется. Сейчас, только за мечом сбегаю.

— Хватит, Саргон, — зашипела она, — я серьезно.

— А как, по-твоему? — огрызнулся я, — и без того все плохо, а ты тут еще задаешь дурацкие вопросы!

— Может, они тебя не слишком туго затянули? Ты же калека все-таки.

— Спасибо, что напомнила.

— Они думают, что ты калека, — голос Бастет принял угрожающие нотки.

Уверен, не будь она связана, то непременно избила бы меня до полусмерти.

С трудом заставив себя забыть о боли и желании выпить воды, не особо веря в успех, я повернулся на левый бок и попробовал высвободить руку или хотя бы ослабить путы. Бесполезно. Веревки были завязаны накрепко.

— Ничего, — выдохнул я.

Бастет не ответила.

Какое-то время мы лежали молча. Жар дневного светила, проникающий сквозь стенки палатки, вкупе с гнетущей тишиной, удручающе действовали на меня. Уверен, на Бастет тоже. Вся ситуация в целом выглядела полностью безысходной. Голова раскалывалась, словно накануне я беспробудно пил несколько дней, но одна идея в ней, все же, промелькнула.

— Можно попробовать, — прошептал я одними губами, переведя взгляд на раненую руку.

От одной мысли, что я собираюсь сделать, тело кидало в дрожь, но другого выхода я не видел.

Заранее приготовившись и сделав глубокий вдох, я попробовал приподнять раненую руку. Нестерпимая боль тут же пронзила все тело, полностью отбивая какое-либо желание к любым попыткам освободиться. Я не сдержал крик и повалился на спину. Я не ощущал привязанной сзади руки. Она уже начал неметь. Все, чего мне хотелось, так это то, чтобы боль, наконец, ушла.

«Буду спокойно ждать своей участи, не предпринимая попыток освободиться, только пусть эта боль уйдет! Пусть она уйдет!».

— Ты в порядке? — встревожено спросила Бастет.

— Нет, — процедил я, обливаясь потом.

— Что ты сделал?

— Рукой шевельнул.

— Дурак! Лежи и не дергайся.

— Этого можно было и не говорить, — выдохнул я, с облегчением ощущая, что боль понемногу отпускает, плавно переходя в тупую и ноющую. — Я не знаю, как снять эти путы.

— Ясно, тогда я сама попробую.

— Тебя привязали не сильно?

— Сильно, но попытаюсь.

— Давай, — безразлично ответил я, не особо веря в ее успех.

Я услышал, как она снова заворочалась, а затем, спустя несколько секунд, раздался легкий и приглушенный стук.

— Что ты там делаешь? — поинтересовался я.

— Пытаюсь нащупать жир.

— В тебе нет ни капли жира, — чистосердечно ответил я, и искренне засмеялся. Смех быстро оборвался, сменившись кашлем.

— Приятно слышать, но ты не так понял.

— Да? Тогда о чем ты?

Ее дыхание участилось:

— Я пытаюсь измазать руки в жире гиены.

— Зачем?

— Они станут скользкими и, возможно, мне это поможет избавиться от веревок.

«Звучит весьма неплохо. И как я сам об этом не додумался?».

— Получается? — спросил я, уже представляя, как ринусь к кувшину с водой и вылью себе в глотку все до капли.

— Не мешай, — резко отрезала Бастет. Ее дыхание становилось все более учащенным.

— Я умираю от жажды, — буркнул я.

— Ничего, подождешь.

Прошла минута томительного ожидания, тишину которого прерывало лишь глубокое дыхание Бастет. Я уже не мог терпеть изнуряющую засуху, чувствуя, как она поглощает меня целиком и навевает безумные мысли. Мне уже начинало казаться, что я лежу не на циновке в палатке посреди пустыни, а на берегу Евфрата. Стоит только протянуть руку, зачерпнуть ладонью воды и с жадностью выпить. Только я не могу этого сделать, ибо связан накрепко. И от этого жажда становится только сильнее.

Тяжелый выдох Бастет развеял наваждение, вернув меня в реальный мир.

— Ты справилась? — осипшим голосом молвил я.

— Почти...

— Давай быстрее.

— Ты издеваешься?!

— Если бы... — пробормотал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не потерять сознания.

Бастет издала яростный рык. Затем еще один. У меня в глазах все поплыло. Тьма постепенно начинала окутывать взор.

— Саргон?

Я не ответил. Не было сил.

— Саргон, держись, я уже!

Смутный силуэт склонился надо мной, и я услышал ее голос:

— Пей.

Глава 21

Аккуратно, стараясь не выдавать себя, я выглянул наружу.

Ночь еще не уступила свои права, но на востоке небо подернулось предрассветной дымкой. Остывший воздух заставлял бегать мурашки по коже.

Было тихо. Очень тихо. Словно сама природа решила отдохнуть в последние темные минуты перед наступлением дня, дабы набраться сил.

«Затишье перед бурей?».

Стараясь напрячь, как можно сильнее, все свои чувства, я прислушался. Однако ничего, кроме редкого ворчания верблюдов, разобрать в ночной тишине не удалось. Тяжко вздохнув, я посмотрел направо — лучник, приставленный следить за нами, продолжал бодрствовать, не сводя пристального взгляда с нашей палатки. Видимо, теперь он даже не пытался скрыть свое присутствие, разумно считая, что мы никуда отсюда не денемся. Не было никаких сомнений, что попробуй мы с Бастет убежать. то он подстрелит нас, как кроликов. Именно по этой причине я отговорил ее от побега, когда она отпоила меня до, более-менее, вменяемого состояния.

— Ты, может, и сможешь его обхитрить, но уж точно не я. Я сейчас — легкая мишень.

Бастет была вынуждена со мной согласиться. Даже ей, полностью беззащитной, не удастся избежать вражеских стрел. Нам оставалось только ждать развязки, которая наступит уже скоро.

«Интересно, вовремя ли объявятся головорезы Азамата? И будет ли он сам? Наверняка. Не может он этого пропустить. Проклятье! Нет ничего хуже, чем томительное ожидание неизвестного».

Бастет застонала, отвлекая меня от размышлений. Она спала, причем так крепко, что даже не проснулась в тот момент, когда я тихонько вылез из-под ее объятий и переместился к выходу. Она вся съежилась от холода и, к сожалению, мне нечем было ее прикрыть. Последняя шерстяная накидка ушла на перевязку моей злополучной руки.

«То, что произошло между нами... Что это был на самом деле? Обычное влечение и порыв страсти? Повод уйти от всех проблем и забыться хотя бы на короткое время? Нечто, вроде лекарства, облегчающего боль, но не способного вылечить недуг, а только снижающее страдания перед неизбежным концом? Или, все же, нечто большее? Не знаю, как с ее стороны, но с моей... А что с моей?».

Я не знал. Не знал с тех пор, как впервые возжелал эту женщину и до нынешнего момента не мог ответить на этот вопрос. Или не хотел.

«Ты еще не встретил ту, ради которой пожертвуешь своей свободой» — вспомнились мне слова Сему, когда мы сидели на скамейке возле хижины Бел-Адада.

«Готов ли я пожертвовать своей свободой ради Бастет?»

Я даже хмыкнул себе под нос. Наверняка Сему не предполагал, в какой куче дерьма я окажусь.

«Сему... по крайней мере, для тебя все беды уже позади...».

Причудливая петля моих мыслей вновь вернулась в Вавилон. Город, некогда бывший моим родным домом, теперь не вызывал ничего, кроме ненависти и злобы.

«Нет, это не оплот величия и справедливости, как задумывал Хаммурапи. Это клубок ядовитых змей, готовых наброситься и ужалить в тот момент, когда ты совсем не ждешь. И заправляют в этой змеиной норе такие хладнокровные и безжалостные гады, как Бел-Адад и ему подобные. Они не остановятся ни перед чем ради собственной выгоды! Собственной выгоды...».

Последний виток мысли заставил меня призадуматься.

«А разве сейчас я сам не поступаю ради собственной выгоды, пытаясь ограбить караван?»

Я слегка нахмурился, но затем быстро отогнал эту навязчивую мысль.

«Может, оно и так, но обстоятельства несравнимы».

Едва различимый и отдаленный гул вернул меня в реальность. Я вновь сосредоточенно прислушался. Шум доносился откуда-то со стороны каменистой гряды. Именно оттуда мы с Бастет и приехали на стоянку караванов. До боли в глазах и рези в ушах я сконцентрировал внимание на том направлении. Гул нарастал с каждой минутой. Я знал, кто это. Еще не видел, но уже знал. Однако я хотел убедиться в своей правоте. Когда первые лучи восходящего солнца осветили пески, со стороны кряжа показались первые всадники на верблюдах, галопом приближающиеся к нам.

Бросив косой взгляд направо и, не заметив там лучника, я обернулся и крикнул:

— Бастет! Они здесь!

***

Всадники быстро приближались. Верблюды под ними дружно ворчали и сопели, взбивая своими ногами песок и поднимая облако песчинок над землей. Я сумел разглядеть, что разбойники были вооружены мечами средней длинны, со слегка изогнутым лезвием. Они вынули их из ножен и держали наготове. Бронза зловеще блестела в рассветных лучах. Тела защищали легкие кожаные нагрудники. Лица скрывали плотные накидки, оставлявшие неприкрытыми только лоб и глаза. Когда группа приблизилась на расстояние пары десятков локтей, я увидел, что разбойники выстроились в три одинаковые линии. В какой из них находился Азамат рассмотреть не удалось.

Лагерь караванщиков располагался на удачной для лобовой атаки позиции, прикрытый лишь с севера невысоким барханом. Не знай я о том, что наемники предупреждены о нападении, то не сомневался бы в успехе людей Азамата.

Как только последняя линия нападающих пронеслась мимо колодца, я услышал свист. Сначала один. Затем второй. Третий и четвертый. В ту же секунду трое из разбойников в первой линии рухнули с верблюдов на песок. Из каждого торчало по одному наконечнику стрелы. Двоих поразили в голову, одного — в грудь. Животные возбужденно заурчали.

— Шакалы Ламашту, — процедил я, — у них не один лучник.

— Не удивлена, — ответила Бастет, которая присоединилась ко мне.

— Я надеялся, что остальные слягут от отравления.

Она не ответила, внимательно следя за происходящим. На лице нубийки застыло выражение максимального напряжения, а в глазах мелькал нехороший огонек.

Нападающие приближались к лагерю каравана с огромной скоростью, однако наемники и не думали выходить из своих шатров. Только лучники продолжали обстрел, но уже не такой действенный, ибо разбойники стали прикрываться небольшими щитами, висевшими до этого у них за спиной.

— Мне это не нравится, — прошептал я.

— Что именно?

— Почему они бездействуют?

Бастет не успела ответить. Первая линия атакующих практически вплотную приблизилась к лагерю караванщиков, и именно в этот момент полтора десятка стражей торговца внезапно выскочили из своих палаток, воткнув в песок перед собой длинные копья, на которые со всего размаха налетели разбойники. Окрестности заполнил дикий рев раненых животных, в предсмертной агонии сбрасывавших своих всадников на землю, где они становились легкой добычей наемников, уже обнаживших мечи.

— О, шакалы Ламашту, нет! — вырвалось у меня, когда я увидел, как стражи каравана начинают добивать лежащих на земле налетчиков.

— Вторая линия, назад! — разнесся по округе громогласный голос, принадлежащий Азамату.

«Значит, он все-таки здесь».

— Третья линия — спешиться и в атаку!

К моему удивлению, разбойники выполняли команды своего главаря быстро и организованно. Никогда бы не подумал, что в рядах налетчиков может царить такая воинская дисциплина. Однако без потерь не обошлось. Пока отряд Азамата перестраивался, воины Ассиса успели перерезать всю первую линию нападавших. Таким образом, силы оказались примерно равны — два десятка налетчиков против девятнадцати наемников. Лязг мечей и крики раненых прибавились к диким воплям верблюдов, превращая местность в сущий кошмар. Словно все погрузилось в пучину загробного мира, где хозяйничают демоны

Я был взволнован. Сердце готово было буквально выскочить из груди. Дыхание участилось, а на лбу выступил пот. Никогда мне еще не доводилось наблюдать сражение, пусть и малого масштаба. Тем более с такого близкого расстояния, и от которого зависела моя судьба.

— Никак не могу понять... — начал, было, я, как вдруг Бастет выскочила из палатки и ринулась в сторону схватки.

— Стой! Что ты делаешь?

Нубийка даже не обернулась, продолжая быстро бежать навстречу сражению.

— Вернись! Тебя же убьют!

Она пропустила мимо ушей, что я кричал ей вслед.

— Бастет!

Какое-то мгновение я медлил.

Мозг упрямо твердил, что это полное безумие. Необходимо остаться здесь и ждать исхода этого поединка. Но затем волна чувств полностью захлестнула голос разума.

«Что же это? Переживаешь за нубийскую дикарку больше, чем за свою шкуру? Ты здоров, Саргон? Может, та гиена, что, чуть было, не оттяпала тебе руку, и вправду оказалась бешеной, и это первые признаки безумия? Что ж... все может быть. Как и то, что Сему мог тогда оказаться прав — рано или поздно я пожертвую ради кого-то своей свободой... или даже нечто большим».

— А-а-а, что тебя! — ругнулся я, выбегая вслед за Бастет из палатки.

Голова пошла кругом от быстрых движений. К ногам словно привязали гири, но я смог устоять и сохранить равновесие.

К тому моменту Бастет уже поравнялась с трупами убитых разбойников, первыми павших от стрел. Не сбавляя скорости, она на ходу подняла с песка щит с мечом и продолжила путь.

«Помнишь, я говорил, что она огонь? Так вот, я ошибся — она дикий, неуправляемый пожар!».

Насколько мне хватало сил, я двинулся за ней. Для своего состояния я передвигался весьма неплохо, хотя моя скорость была сравнима с черепахой, преследующей львицу. Дыхание участилось еще больше, а сердце, казалось, вот-вот не выдержит и разорвется. Но я продолжал упрямо двигаться вперед, не обращая внимания на истошные вопли верблюдов, привязанных к пальмам. Ноги налились свинцом. Боль в руке вновь начала разливаться по всему телу пульсирующими волнами. Но я не останавливался. Лишь сильнее стиснул зубы.

Наверное, прошла целая вечность, когда я поравнялся с телами убитых разбойников.

К тому моменту Бастет уже достигла места схватки и с разбегу ворвалась в самую гущу битвы. Я увидел, как она грациозным движением ушла из-под удара одного наемника, а потом одним касанием снесла тому голову. Фонтан брызнувшей крови облил ее тело, и теперь Бастет походила на демона пустыни, пришедшего за душами злостных непочитателей богов. Безумно оскалясь и сверкая глазами, она сошлась со следующим противником — крупным воином, вооруженным тяжелым щитом и коротким мечом. Наемник казался вдвое шире ее и возвышался над нубийкой на целую голову.

На какой-то момент я перевел взгляд в другую сторону и нашел глазами Азамата. В сверкающем шлеме-шишаке с металлическим яблоком и тяжелом пластинчатом доспехе, он находился в последней линии разбойников, следя за сражением и выпуская стрелы из огромного лука. Сильные жилистые руки натягивали тетиву с такой легкостью, словно та была тоненькой тростинкой из прибрежного камыша. Двоих лучников он уже успел отправить в мир иной, остальные же были вынуждены отойти к главному шатру, в котором наверняка скрывался Хазин. Ассиса я нигде не видел. Либо он в самой гуще схватки (что маловероятно), либо в одном из шатров. Не исключено, что лично охраняет хетта.

Я наклонился за мечом павшего налетчика. В глазах потемнело, а боль в руке резко усилилась, но, сжав зубы, я заставил себя поднять оружие.

«Жаль не могу прихватить заодно и щит. Ну не в зубах же его тащить, верно?».

Выпрямившись и подождав, пока сердце хоть немного успокоится, я двинулся дальше, не сводя с битвы глаз.

Разумеется, больше всего меня волновала она.

Бастет все еще не могла расправиться со щитоносцем. Он блокировал все удары, хоть и сам не мог достать ее своим мечом. Слишком был неповоротлив.

«Подкрадусь сзади и воткну ему меч в спину. Да, подло, но действенно».

С этой мыслью я продолжал медленно, но упорно двигаться вперед. В этот момент Азамат, желая окончательно смять противника, направил в бой последнюю линию и, повесив лук на плечо, сам обнажил меч. Второй ряд разбойников истекал кровью. В строю осталось лишь три человека. Наемников виднелось девять, не считая Ассиса. Он, как раз, вышел из главного шатра. Рядом с ним было два лучника. Они выпустили еще по стреле каждый, поразив одного налетчика и легко ранив второго, а затем отбросили луки в стороны и обнажили мечи. Видимо, боялись задеть своих, ибо сражающиеся находились теперь вплотную друг к другу.

До места битвы оставалось совсем чуть-чуть, когда я увидел, что стрелки Хазина, вместе с Ассисом, ринулись в бой, решив склонить чашу весов в свою пользу.

— Держать строй! — скомандовал тот, сохраняя полное спокойствие.

Стражники плотнее сомкнули ряды. Только щитоносец, сражавшийся с Бастет, стоял поодаль, кружа вместе с ней в танце смерти.

«Сколько их там? Двенадцать? Проклятье! Азамат не выдержит!»

Словно прочитав мои мысли, он начал обходить сражающихся, стремясь, как можно, скорее зайти им в тыл. Это заметил Ассис и ринулся ему наперерез вместе с одним из лучников. Второй стрелок, к тому моменту, уже валялся со вспоротым животом посреди трупов своих товарищей. Лучник напал на Азамата, нанося рубящий удар с плеча, но тот отклонился назад, и меч разрезал воздух. Уже в следующий миг Глава сильнейшим ударом выбил оружие из рук противника, а затем вонзил клинок в тело врага, жестко крутанув в ране. Наемник беззвучно рухнул, окропляя песок алой кровью. Теперь перед Азаматом стоял лишь Ассис. Смерив разбойника презрительным взглядом, наемник занял оборонительную позу, словно приглашая того напасть первым. И Азамат не заставил себя ждать, нанеся резкий выпад в сердце. Но Ассис легко отбил его и вновь стал ждать. Новая атака. И вновь удачный блок. Затем снова, и снова. Азаматом явно начинала двигать безумная ярость, ибо его удары становились сильнее, но уже не были столь точными. Этот поединок мне напомнил сражение между Эмеку-Имбару и Тегим-апалом, когда первый провоцировал ассирийца на нападение, а сам не бил в ответ, изматывая и разъяряя противника, делая его уязвимым. Видимо, Ассис действовал той же тактикой.

Краем глаза я снова увидел Бастет. Как раз в тот момент, когда я полностью сосредоточил свой взор на ней, она получила сильный удар щитом по голове, едва не успев от него увернуться. От этого она рухнула на колени.

Мое сердце сжалось. Я понимал, что ничего не смогу сделать.

Воин нанес ей еще один удар, опрокидывая на песок. Наемник торжествующе прижал шею Бастет щитом к земле и занес меч для решающей атаки.

Внутри у меня все сжалось. В ушах стучал отбойный молоток, а сердце разрывалось в груди. Я понимал, что не успею. Будь я здоров и полон сил — все равно бы не успел.

«О, боги, нет!!!».

Глава 22

Внезапно я увидел, как блеснул клинок в ее руке, а в следующий миг она вонзила его здоровяку в пах. Издав дикий вопль, тот выронил щит и оступился. То были последние секунды в его жизни — очередным ударом Бастет пронзила ему горло.

Левый фланг наемников оголился, куда и рванула нубийка, отвлекая на себя очередного бойца.

Я двинулся, было, в ее сторону, как внезапно в голове промелькнула мысль. Четкая и ясная — она поразила меня, словно гром среди ясного неба. План по собственному спасению! Я отчетливо понял, что мне нужно делать!

«Если мне удастся... если я успею до того, как... Это же... это же восхитительно!».

Бросив еще один взгляд на Бастет и увидев, что та, убив очередного наемника, отступила за линию разбойников, я стал огибать лагерь караванщиков, что есть сил пробираясь к главному шатру, оставляя сражавшихся по левую руку от себя, при этом стараясь не попадаться им на глаза. Прокрадываясь между рядами палаток я, наконец, оказался перед входом в шатер Хазина. Золотая статуэтка льва по-прежнему возвышалась над пологом, грозно разевая пасть и переливаясь в лучах солнца. Переведя дыхание, я ворвался внутрь.

Он был там.

***

Здесь все осталось почти без изменений с момента моего последнего визита. Черные треножники по-прежнему стояли по углам, но не источали языков пламени, так приятно ласкавших зрение и слух в ночное время. Стол ломился от яств и кувшинов, однако немалая часть тарелок и сосудов уже были пусты, слегка омрачая вид своим грязным и жирным видом.

Хазин располагался на ложе прямо напротив входа в шатер. Его кожа была белее соли, а дыхание — тяжелое и прерывистое. Увидев меня, караванщик злобно зыркнул из-под полуопущенных век. Только подойдя вплотную к столу, я заметил, что в углу позади него примостился один из тех больших сосудов, что наполняли наемники водой из колодца. Мысль, которая пронеслась в моей голове, словно молния, несколько мгновений назад окончательно окрепла. Несмотря на дикую слабость и боль во всем теле, я осознал — впервые за долгое время мне так повезло!

Хриплый и приглушенный голос торговца оторвал меня от созерцания сосуда:

— Думаешь, я упаду перед тобой на колени и стану молить о пощаде?

Я перевел взгляд на Хазина. Ярость и гнев к нему начинали смешиваться с чувством презрения:

— В этом нет необходимости.

Торговец закашлялся, а затем выдавил из себя злобную ухмылку:

— Тогда что тебе нужно?

Медленно, превозмогая слабость, я приподнял меч в правой руке так, чтобы Хазин увидел его. В полусумраке шатра холодная бронза переливалась темным угрожающим цветом. Караванщик хмыкнул. По выражению моего лица он все понял.

— Полагаю, я заслужил знать причину? — прохрипел он. — Вряд ли ты делаешь сие из милосердия.

— Это точно, — мрачно ответил я.

— Из-за денег? Тогда я не ошибся — ты обычный жалкий разбойник. В тебе нет никакой добродетели.

— Недооцениваешь меня, Хазин, — я был мрачнее грозовой тучи после долгой засухи. — Богатства я, конечно, люблю, но это не единственная причина. И не главная.

Торговец слегка приподнял брови:

— Ты даже слегка заинтересовал меня, ремесленник. Что же еще?

— Бастет.

— Не понимаю тебя.

— Ты приказал своим людям надругаться над ней.

— А-а-а-а, ты про свою прекрасную рабыню. Не знал, что так трепетно относишься к своим вещам. Можешь не переживать. Синяки заживут через неделю, — он закашлялся.

— Она не моя рабыня.

Хазин еще больше побледнел, услышав эти слова. Хотя мне казалось, быть белее соли невозможно. Я приставил меч острием к его горлу. В глазах караванщика читалась ненависть. Ярость. Злоба. Но не страх, что слегка удивляло, однако я не подавал виду.

— Еще какие-нибудь причины? — прошипел Хазин.

— Безопасность, — произнес я с загадочной улыбкой на устах.

— Безопасность? — переспросил караванщик, но я не удосужил его дальнейшими разъяснениями.

Медленно я вдавил лезвие клинка в шею Хазина. Кровь хлынула из его горла, забрызгивая ложе алыми каплями. На пурпурной тунике она была почти не видна. Караванщик издал пару булькающих звуков. Руки конвульсивно дернулись. А затем все было кончено.

«Поздравляю, Саргон. Вот ты и стал убийцей. Еще один рубеж пройден... Может быть. Но он заслужил смерть!».

Одновременно с тем, как Хазин испустил дух, снаружи донеслись торжествующие крики, ознаменовавшие собой окончание сражения. У меня оставалось мало времени.

«Если я хочу успеть осуществить задуманное, то действовать нужно быстро».

Отбросив меч в сторону, и больше не обращая внимания на перекошенное гримасой лицо Хазина, я подошел к большому сосуду с водой и сбросил на пол деревянную крышку. Увидев свое отражение, я даже слегка испугался.

«О, боги... Это я? Это... я?».

Из сосуда на меня смотрело лицо человека, изможденного множественными испытаниями. Оно осунулось и постарело. Слегка искривленный нос, огромный кровоподтек на подбородке, синяки под глазами, лохматые грязные космы волос и взъерошенная борода — все это не придавало моему лицу привлекательности.

С трудом оторвавшись от созерцания собственного лика, я схватил пустой кувшин со стола и почерпнул воды из сосуда. Пришлось проявить силу воли, чтобы не глотнуть самому. Затем я водрузил крышку обратно, прикрывая сосуд. Сделать это одной рукой было не так-то просто, поэтому она дважды выскальзывала из моих ослабевших пальцев. Проклиная все на свете, я кое-как водрузил ее обратно. И вовремя — послышалась поступь тяжелых шагов, приближающихся ко входу в шатер. Взяв в руку кувшин, и стараясь не выронить его, я повернулся навстречу тому, кто направлялся сюда.

«Если это не тот, о ком я думаю, то мне конец! Ну, а если это Бастет — я зацелую ее до смерти».

Шаги остановились прямо у входа. Секунды тянулись, словно часы. Я не сводил глаз с полога, а тот, кто стоял снаружи, не торопился входить. Сердце вновь стало колотиться с удвоенной скоростью. В груди неприятно покалывало. Мне требовались неимоверные усилия, чтобы не дать себе свалиться прямо сейчас. Наконец, полог шатра резко одернулся, и он вошел внутрь.

***

— Ну и вид у тебя, — с усмешкой на губах произнес Азамат.

— То же самое могу сказать и о тебе, — вяло улыбнулся я в ответ.

— Этот наемник нехило машет клинком, — Азамат харкнул на пол, — точнее, уже отмахался.

— Хм.

Главарь разбойников подошел к столу, внимательно осматривая каждую деталь. Казалось, ничто не может ускользнуть от взгляда его пытливых глаз. Выглядел он и вправду потрепанным. Лицо было все в пятнах запекшейся крови, правда, непонятно чьей — его или Ассиса. Одной рукой Азамат прикрывал рану на бедре и сильно хромал на правую ногу.

— Эти ублюдки знали, что мы придем.

— С чего ты это решил? — невозмутимым голосом произнес я.

«Игра началась. Надеюсь, Бастет не успела рассказать ему правду».

Азамат смерил меня презрительным взглядом:

— Мне немало известно о тактике. Застигнутые врасплох так себя не ведут.

— Как так? — продолжать строить из себя дурачка я и изображая искреннее недоумение на лице.

Нехороший огонек промелькнул в глазах Азамата, что давало понять — я вступил на скользкую дорожку.

«Земляной лев вновь готов поменять свой окрас».

— Тебе знать не обязательно, — ледяным тоном произнес он.

— Просто полюбопытствовал, — пожал плечами я.

Удерживать кувшин в руке становилось все труднее. Казалось, с каждой секундой он прибавляет в весе.

— Ты нас выдал? — этот вопрос прозвучал, как утверждение.

Я изумленно распахнул глаза и постарался придать голосу максимально естественный тон:

— Нет!

— Брешешь, я чую!

— Пусть Мардук поразит меня молнией, если я вру!

— Молись, чтоб поразил! — заскрежетал зубами Азамат, напоминая в эту секунду страшного демона пустыни. — Ведь тогда для тебя все кончится быстро. Я же не намерен облегчать участь скотине-предателю! У нас для таких лишь одна дорога — в бочку!

— Что ты привязался?! — огрызнулся я. — Сказал же, что не причем!

— Почему же эти мрази ожидали нападения?

Я нарочито закатил глаза:

— Почем мне знать? Я сидел тут, трапезничал с караванщиком, и вдруг началось...

— Да? — резко перебил Азамат, — А что же это такое? — он ткнул пальцем в перевязку, — тебе сломали руку, и ты все растрепал!

— Это гиена постаралась.

— Какая еще гиена? — усмехнулся в бороду Азамат.

— Не знаешь, какие бывают гиены? — наигранно возмутился я. — Мерзкие полосатые твари с челюстями крупнее львиных.

— Закрой пасть! — рявкнул главарь разбойников, — эти трусливые шакалы и близко не подойдут к человеку.

— Если только они не голодны.

— С тобой была моя разведчица, — его голос снизился и вновь принял холодный оттенок, — она может легко разделаться с опытным воином, не говоря уже о какой-то гиене.

— Гиена была не одна, и Бастет их боится.

— Что? — Азамат вскинул брови.

«Прости меня, Бастет. Надеюсь, у меня все получится, и тебе не придется заниматься моей кастрацией».

— Бастет боится гиен, — спокойно повторил я.

Судя по выражению лица Азамата, он либо не понимал, что я только что сказал, либо не хотел понимать.

— Кстати, как она?

— Пара царапин и нос сломан. А тебе какое дело?

— Интересуюсь просто.

— Слишком многим ты интересуешься, — злобно оскалился он. — Запомни, меньше знаешь — дольше проживешь.

Я промолчал. Рука начинала сильно дрожать, и я уже подумывал поставить кувшин на стол, как вдруг Азамат задал такой вопрос, от которого я чуть не выронил его:

— Ты ее трахнул?

— Ч... что?

— Тебе в уши смолы налили? Отвечай!

Я, молча, посмотрел ему прямо в глаза. То, что он прочитал в моем взгляде, было красноречивее всяких слов.

— Ну, надо же, — процедил сквозь зубы Азамат, — жалкий глиномес преуспел там, где ничего не смог сделать я.

— Что мешало тебе взять ее силой?

Пелена ярости спала с его лица. Кажется, он вновь начинал менять настроение.

— Поступи так, то навсегда потерял ее, — более спокойно произнес главарь разбойников, — она никогда не простила бы этого, и я лишился своего лучшего следопыта.

Я понимающе кивнул, а затем бросил взгляд на распростертое тело Хазина:

— Поэтому я и прирезал его. Этот гад приказал своим наемникам изнасиловать Бастет, — как только я произнес эти слова, то чуть не прикусил язык.

«Если я не выболтал планы Азамата, если меня не раскрыли... то зачем караванщикам совершать подобные действия??? О, Шамаш, как же трудно собрать мозги в кучу, когда каждая клеточка тела напоминает о себе, а ты жаришь с неба нестерпимыми лучами!».

— Поясни, — потребовал Азамат.

Я набрал в легкие побольше воздуха, а затем выдохнул:

— Одним из условий торговца, что он задержится здесь на пару дней, было то, что я предоставлю ему Бастет в пользование на одну ночь, — я увидел, как Азамат вновь начинает меняться в лице, поэтому поспешил продолжить, — насколько ты помнишь, она играла роль моей рабыни. Я бы выглядел глупо и подозрительно, если бы отказал караванщику. Тем более, он предложил хорошую плату. Откуда я знал, что он отдаст ее наемникам?

Ложь нескончаемым потоком лилась из моих уст, заставляя удивляться — как же легко она мне дается?

«И когда я научился так нагло врать?»

— Она тебе рассказала? — с каменным лицом поинтересовался Азамат.

— Нет. Она ничего мне не говорила. Но по ее состоянию нетрудно было догадаться. Хазин, — я кивком указал на мертвое тело, — обо всем поведал перед смертью. Приставленный меч к горлу способен развязать любые языки.

— А откуда у тебя меч, кстати?

— Бастет отдала, — тут же соврал я.

— Вот как? И по какому поводу, интересно?

— Она боится гиен, — напомнил я, — что, забыл?

Азамат не ответил и перевел взгляд на ложе, где покоился караванщик:

— Как ты сказал, его имя?

— Хазин. По его словам, он родом из Хаттусы, — я пожал плечами, — понятия не имею где это.

— Не удивительно, — буркнул Азамат, сдвинув брови и о чем-то задумавшись.

— Что-то не так?

— Умолкни, — отрезал тот, погружаясь в размышления.

Посчитав лучшим не лезть к нему в данный момент я, все же, поставил кувшин на стол, но не убрал с него руки. В глазах начинало все понемногу плыть, а к сильной слабости прибавилась сонливость. Я готов был рухнуть прямо на труп караванщика, лишь бы поспать, но понимал, что сейчас не могу себе позволить сон и забвение.

«Нет, только не сейчас!»

Поэтому я продолжал стоять, облокотившись о стол с яствами, силой воли заставляя себя бодрствовать.

— Кажется, я знаю его, — наконец, произнес Азамат.

— Ты с ним знаком?

— Лично не встречал, но... похоже, я ограбил парочку его караванов.

— Вот как? — изумленно воскликнул я, — тогда неудивительно, что он мог ожидать нападения.

Азамат повернул голову в мою сторону:

— Возможно, но все равно — здесь что-то не так.

— Что именно?

— Не знаю. Но мне это не нравится... когда происходит что-то, до конца мне непонятное.

Азамат слегка закашлялся, а затем перевел взгляд на кувшин, который я продолжал удерживать правой рукой.

— Да что ты вцепился в него, как одержимый? В нем что, лучшее пойло пустыни? — воскликнул он.

— К сожалению, нет, — улыбнувшись, вздохнул я. — Но по вкусу очень даже похоже.

Азамат вплотную приблизился ко мне и вырвал кувшин из руки.

— Посмотрим, — проговорил он, а затем запрокинул голову и стал жадно вливать в себя содержимое сосуда.

Не отрывая взгляда, я внимательно следил, как он поглощает воду. Потребовалось собрать в кулак все остатки сил, чтобы не выдать эмоций.

Азамат осушил кувшин почти полностью, а затем, довольно причмокнув, разбил его об пол.

— Это всего лишь вода, — проговорил он, — но я так изжарился, что выпил бы даже из грязной лужи!

— Понимаю...

— Ладно, хватит трепаться. Надо глянуть, что караванщик припас для меня. Я потерял слишком много людей и, надеюсь, не напрасно.

— Не забудь и меня отблагодарить, — напомнил я.

Лицо Главы вновь стало каменным и непроницаемым:

— Ты получишь по заслугам.

Я сделал вид, что не заметил этого металлического тона и благодарно кивнул.

— Поговорим позже, — молвил Азамат, давая понять, что разговор окончен, — сейчас у меня есть дела поважнее.

— Да, конечно.

Не сказав более ни слова, он развернулся и, хромая, вышел из шатра. Глава разбойников ни разу не обернулся. Поэтому не видел, как мои губы расплылись в зловещей ухмылке.

***

Дольше терпеть было невозможно. Как только тяжелые шаги Азамата отдалились от шатра, мои ноги подкосились, и я рухнул на соседнее с Хазином ложе. Рука нестерпимо ныла. Голова кружилась. Буквально каждая клеточка изможденного тела вопила о своих страданиях. Я медленно повернул голову в сторону мертвого караванщика. Его огромный живот возвышался над столом пурпурным барханом.

— По крайней мере, тебе сейчас куда легче, чем мне. Не так ли, дружище? — с вялой усмешкой произнес я, а затем протянул здоровую руку к столу, ухватил горстку сушеных фиников из тарелки и отправил их в рот. — Завтрак с мертвецом. Какие в этом преимущества и недостатки? Ну, собеседник явно не настроен говорить. Зато мне достанется больше еды.

Странная и неуместная веселость, что я ощутил в тот момент, наверняка была следствием, как выражался один мой знакомый вавилонский лекарь, сильных душевных переживаний. Да, потрепало меня хорошенько. И что-то внутри подсказывало, это еще не конец.

Глава 23

Бастет вошла в шатер так тихо, что я даже слегка вздрогнул от неожиданности, когда увидел над собой ее окровавленное лицо. Нос и вправду был сломан. Из него струйками текла кровь, но, казалось, она даже не замечала этого. Однако, судя по внешнему виду, перелом был не столь серьезным, каким мог оказаться, когда тебя дубасят щитом по лицу. По крайней мере, он не сместился в сторону. Других видимых повреждений я на ней не заметил. И она по-прежнему была без одежды.

— Загораешь? — весело ухмыльнулся я.

— Я вижу, у тебя хорошее настроение? — это прозвучало скорее, как утверждение, нежели вопрос.

Не дожидаясь моего ответа, она взяла последний оставшийся кувшин со стола и заглянула внутрь:

— Полный. С вином. Надеюсь, эта тварь не разбавляла его колодезной водой.

— Скорее всего, разбавлял. Когда я вошел, он выглядел совсем не здоровым.

Бастет помедлила, а затем, все-таки поставила кувшин обратно на стол. В ее взгляде сквозило легкое разочарование.

— Вы взяли пленных? — спросил я.

— Только несколько слуг этого Хазина, — она презрительно кивнула в сторону остывающего караванщика, — наемников я прикончила собственноручно.

— И как, тебе полегчало после этого?

— О, да, — протянула она, — еще как полегчало.

Я понимающе кивнул:

— А сколько людей осталось у Азамата?

— Если считать вместе со мной и его самого, то десять, — она шмыгнула носом, и кровь пошла сильнее.

Я обратил на это внимание и тихонько засмеялся, но смех быстро превратился в сухой кашель.

— Над чем ты смеешься?

— Из нас получится отличная шайка под названием «Сломанные носы». Как тебе, нравится?

Она фыркнула:

— И не надейся! Я не стану ходить, как ты, и приведу себя в порядок у первого же встречного костоправа.

Я вновь попытался рассмеяться:

— Когда найдешь такого, меня позови. А пока лучше останови кровь. Мне бы не хотелось увидеть, как ты изойдешь ею прямо у меня на глазах.

Она ничего не ответила, но в ее взгляде я заметил странный огонек, от которого мое сердце, и без того сильно бившееся в груди, зашлось еще сильнее.

Бастет окинула взглядом шатер, а затем, подняв брошенный мною меч, подошла к одной из стенок и вырезала большой кусок ткани.

— Ты ведь не рассказал ему о гиенах? — угрожающе бросила она через плечо, а затем возвращаясь к столу.

«Ой-ой».

— Разумеется, нет. Я разве похож на дурака?

— Похож, даже очень.

— Гадина, — беззлобно произнес я и улыбнулся.

— Следи за языком, не то отрежу тебе его и еще что-нибудь в придачу, — хмыкнула она, помахивая мечом.

— Ты сама назвала меня дураком.

— Нет, я сказала, что ты похож на дурака.

— Интересно, чем я заслужил такое нелестное сравнение? Тем, что спас тебя от тех же пресловутых гиен, например?

— Зачем ты побежал за мной? И ввалился в этот шатер? — ответила она вопросом на вопрос. — Ты бы мне ничем особо не помог.

— А ты сама как думаешь?

Она долго и пристально смотрела на меня, а затем улыбнулась. Улыбка получилась очень даже милой.

— Я и говорю, дурак.

Я наигранно закатил глаза:

— Может быть, но это была не единственная причина, по которой я пришел сюда.

— Правда? — она слегка огорчилась, услышав это, поэтому я поспешно продолжил.

— Вторая причина появилась только тогда, когда я увидел, что тебе уже ничего не угрожает.

— Мне и так ничего не угрожало, — если бы она могла, то непременно вздернула свой нос.

— Да-да. Именно поэтому тот щитоносец чуть не убил тебя.

— У него не было шансов, — махнула она рукой, — так что за вторая причина?

От моей веселости не осталось и следа. Я серьезно посмотрел Бастет прямо в глаза, и она почувствовала перемену в моем настроении.

— Ты ведь знаешь, что он не оставит меня в живых, верно?

— С чего ты взял? — спросила она, но ее взгляд говорил красноречивее слов — она все прекрасно понимала.

— Да брось, Бастет. Сама не будь дурочкой. С какой стати Азамату делится со мной награбленным добром? Я сделал свое дело и больше не нужен. Ничего. Мне не привыкать быть в роли куклы.

Она молчала, продолжая внимательно смотреть на меня.

— Но больше исполнять эту роль я не намерен, — в моем голосе сквозила твердая решимость. — Я понял это в тот момент, когда увидел, что ты в безопасности и теперь можно подумать о сохранности собственной шкуры.

— Чего ты задумал? — она буквально пожирала меня глазами.

— Ты боишься его?

— Все боятся его.

— Но ты имеешь на него влияние, так ведь?

— Большее, чем кто-либо, но даже я не смогу убедить его, если он решил... — она слегка замялась.

— Этого уже не нужно. Я обо всем позаботился.

Бастет выронила ткань, которую держала у носа. Меч вновь звякнул об пол. Ее челюсть отвисла, а глаза расширились. Будь ситуация не столь напряженная, то я непременно рассмеялся бы.

— Ты что сделал?

— Позаботился о своей безопасности. Это была вторая причина, по которой я пришел сюда и убил Хазина.

— Что ты сделал?!

— Почему ты с ним, Бастет? — спросил я, пропуская ее вопрос мимо ушей, но она, казалось, не расслышала меня.

— Что ты сделал, Саргон? — из ее носа вновь потекла кровь.

— Я отвечу только после того, как ты скажешь правду и не раньше. Можешь резать у меня что угодно. Хоть на кусочки покроши. Я ничего не скажу.

Оцепенение начинало понемногу проходить, и Бастет взяла себя в руки. Не став подбирать с грязного пола ткань, она взяла меч, вновь подошла к стенке шатра и вырезала новую. Затем вернулась ко мне.

— Не знала, что внутри тебя есть такой стержень. Впечатляет.

— Спасибо, я и сам не знал... до какого-то момента.

— Так чего ты хочешь узнать?

— Почему ты с ним?

Она устало развела в сторону рукой с клинком:

— Я же говорила. Я осталась одна в чужом городе. Мне грозило очередное рабство...

— Да, я это помню, но есть ли другие причины?

— О чем ты? — непонимающе спросила она.

— Помнишь нашу первую встречу? Ты еще тогда захотела отметелить меня мечом, а я ловким движение обезоружил тебя.

— Глупости, тебе просто повезло...

— Сейчас речь не об этом. Важно другое — ты так разъярилась, узнав, что тебе придется играть роль моей рабыни в предстоящем деле, что направилась к Азамату, дабы хорошенько побеседовать с ним.

— Никакого разговора не было, — призналась нубийка.

— Так я и знал, — хмыкнул я.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Просто хотел удостовериться. Но мне интересно другое — почему ты так себя повела?

Снаружи донеслись торжествующие крики и вялое бормотание верблюдов. Очевидно, разбойники дорвались-таки до сокровищ караванщика и наслаждались дележом добычи.

Понизив слегка голос, Бастет ответила:

— Я не могла не проявить характер перед жалким оборванцем. Мне нужно было показать, что я многого стою среди людей Азамата.

— А это так и есть?

— Да. Он покровительствует мне, ибо ценит таланты разведчицы. Но на этом все.

— И ты боишься его, как и все? — уточнил я.

— Да.

— Тогда почему не сбежала? Наверняка была такая возможность.

Бастет устало улыбнулась:

— Видимо, простота разбойничьей жизни перевешивала страх перед ним. Да и что меня ждало, воспользуйся побегом? Я могла бы попробовать вернуться на родину, в Нубию, но, во-первых, не знаю, смогла ли бы добраться туда. А во-вторых, что меня там ждало? Бедность, нищета, риск очередного попадания в египетское рабство? Нет уж, лучше попытать счастья здесь.

— Хорошо, — я облизал пересохшие губы, — тогда у меня остался один вопрос. Ты не сильно расстроишься, если он умрет?

— Нет. Никто не расстроится.

— И что будет потом?

В ее глазах вспыхнул нехороший огонек:

— Я могла бы попробовать занять его место... Людей у нас осталось мало. Далеко не каждый обладает весом... — затем этот огонек погас также внезапно, как и появился. — Но это пустая болтовня. Он не собирается умирать. Да, тот командир наемников неплохо его потрепал, но ничего смертельного.

— Если вы все его так боитесь, почему не убили раньше?

Она усмехнулась:

— Он же не дурак. Да, Азамат держит людей в страхе, но никогда не настраивает всех против себя, всегда находя кого побогаче одарить после очередного успешного набега. К тому же, у него есть и другие гарантии собственной безопасности.

— Это какие?

Нубийка резко покачала головой:

— Сейчас не время об этом говорить.

— Хорошо.

Я приподнялся на ложе и сел. Голова шла кругом, но я словно не замечал этого.

— Я сказала все, что ты хотел услышать?

— Пожалуй.

— Тогда пора бы тебе ответить на мой вопрос. Чего ты задумал?

— Ты сказала ему, что колодец отравлен?

Бастет вздрогнула. По ее реакции я понял, что нет. На душе сразу немного полегчало.

— О, Ра, — ответила нубийка, делая движение в сторону выхода, — совсем забыла об этом...

— Я отравил его.

Она застыла, словно молнией пораженная. Казалось, Бастет готова вновь выронить все предметы из своих рук, но на этот раз смогла быстро овладеть собой.

— Чего? — сорвался шепот с ее уст.

Я указал пальцем на огромный сосуд с водой в углу:

— Я набрал колодезной воды в кувшин и преподнес ему, словно это нектар богов. Было рисково, но вроде обошлось. Пока, во всяком случае. Думаю, учитывая ранения, он продержится пару дней. Главное теперь придумать, как эти дни продержаться мне.

Теперь это был не огонек в ее глазах. Это было настоящее пламя. Пламя, которое поглотило Бастет целиком, заставив позабыть чуть ли не обо всем. Я видел, как участилось ее дыхание, а пальцы непроизвольно вцепились в рукоятку меча.

— Мне надо идти, немедленно, — тяжело дыша, произнесла она.

— Ты знаешь, что делать дальше?

— Возможно. Но если я не потороплюсь, то, скорее всего, ты не доживешь и до вечера.

— Тогда не трать время на разговоры со мной. Если мне и суждено умереть, так пусть на не пустой желудок, — я подтянул к краю стола тарелку с финиками.

Бастет наклонилась ко мне и крепко поцеловала. Поцелуй был слаще, чем любое вино, что я пробовал.

— А ты молодец, — проворковала она мне в ухо, а затем быстро выбежала из шатра, оставив меня наедине с мертвецом.

— Стараюсь, — произнес я с ухмылкой. — Пожалуй, отведаю-ка этих куриных крылышек. Тебе оставить, Хазин?

Ответом мне было молчание.

— Ну, мое дело предложить, — пожал плечами я, вгрызаясь в жареного цыпленка.

***

Полностью разделавшись с тарелкой куриных крылышек и смачно рыгнув, я почувствовал себя намного лучше. И хотя рука по-прежнему ныла, а ноги казались тяжелыми, голова полностью прояснилась. Осторожно расправив мышцы спины, я, было, потянулся за кувшином с вином, но вовремя одернул руку. Уверенности в том, что Хазин не разбавлял напиток зараженной водой у меня не было. А рисковать не хотелось. Решив потерпеть с вливанием внутрь божественного напитка, я ухватил тарелку, на которой лежали остатки сушеных фиников. Присутствие неподвижного тела нисколько не мешало аппетиту и поглощению пищи. Я даже слегка удивился своей стойкости. Скажи мне кто-нибудь месяц назад, что я буду спокойно завтракать в компании трупа без рвотных позывов, плюнул бы тому в лицо.

— Трудности закаляют, — сказал я вслух, обращаясь к самому себе и продолжая нажевывать финики.

Когда в тарелке осталась лишь жалкая горсть сушеных фруктов я, чувствуя, что мог бы съесть что-нибудь еще, с сожалением оглядел стол, на котором осталась лишь пустая грязная посуда.

— Эх, — вздохнул я, — сейчас бы хлопнуть в ладоши, как наверняка много раз делал этот караванщик, да позвать сюда какого-нибудь покорного слугу, чтобы он убрал сие безобразие, а вместо него накрыл стол новыми блюдами...

«Слуга...».

Это слово еще раз пронеслось у меня в голове. Я почувствовал, как губы беззвучно произносят его. В этот момент оно мне показалось неизмеримо важным. Но почему?

«Слуга... слуга...ну да, точно! У этого жирного негодяя был же слуга! Да и явно не один».

В памяти всплыл образ смуглого маленького и коренастого человечка, которого я впервые увидел в тот день, когда караван Хазина показался из-за бархана. Он шел впереди, держа верблюда под уздцы. Именно он вечером того же дня пригласил меня на ужин. И что-то мне подсказывало, что человечек был не единственным слугой среди свиты торговца. Далеко не единственным. А это значит...

— Боги милостивые, да он же меня выдаст! — прохрипел я, резко вставая и опрокидывая тарелку с остатками фиников, которые разлетелись по грязному полу.

«Если этот слуга, или кто он там на самом деле, выболтает Азамату или его людям, что меня раскрыли... что я не справился с заданием... вот тогда точно полетит чья-то голова. И не только моя. Бастет. Она тоже может пострадать. Но самое главное — этот человечек расскажет и то, что у них закончилась вода... полностью... везде. И они вынуждены были брать воду из колодца. Ну и что? А то, что раз запасы воды у каравана окончательно иссякли, то какой водой я напоил Азамата? Разумеется, колодезной...»

— Порази Мардук молнией мою задницу! — я буквально ощутил, как лицо намокает от пота.

Я быстро огляделся в поисках меча, которым еще не так давно проткнул горло Хазину, но не нашел его. Только мгновение спустя память подсказала, что Бастет взяла его с собой, когда покидала шатер.

Мысленно ругаясь, на чем свет стоит, и, вспоминая всех богов, что знал, в том числе и египетских, я быстро заковылял к выходу, еще толком не соображая, что собираюсь делать. Когда полог шатра был откинут, и лучи полуденного солнца ударили по глазам, я услышал крики.

***

Они раздались несколько раз, с секундной периодичностью. Крики, которые мне напомнили мольбы утопающих, тонувших в глубоком русле Евфрата. Сначала пронзительные, но быстро обрывающиеся, когда бедолага скрывается под толщей темной воды. А она заполняет его легкие. Слышится булькающий звук.

Я быстро осмотрелся, пытаясь разобрать, откуда доносятся эти жуткие крики.

Прямо впереди, локтях в двадцати, пара разбойников обыскивала трупы наемников. Их маленькие щиты вновь висели на спинах. Еще один человек Азамата привязывал караванных верблюдов, со всеми висевшими на них тюками добра, к животным, на которых приехали сюда мы с Бастет. Пару раз он запускал руку в один из этих тюков, выуживая оттуда различного рода драгоценности. Любуясь их блеску и удовлетворенно хмыкая, он ссыпал их обратно. Слева от меня выстроились ряды маленьких палаток. Судя по всему, в них жили наемники. Только сейчас я заметил, что позади этих рядов высились еще два больших шатра, которые хоть и уступали по размеру хазинскому, но все равно выглядели внушительно. Крики доносились именно оттуда.

— Что происходит? — изумленно произнес один из разбойников, бросая обыскивать трупы и вопросительно глядя в ту сторону.

— Кого-то режут, — уверенно произнес второй, вставая и выпрямляясь.

— Азамат решил прикончить пленных слуг?

— Пусть нас занесет песком, если это так. Глава никогда на такое не пойдет.

Обнажив клинки, они быстрым шагом направились в сторону шатров, вздымая в воздух песок своими кожаными сапогами. Будь у меня побольше времени, то непременно подумал бы, как у этих молодцев не преют ноги в такой обуви? Вместо этого, я поспешил за ними, насколько позволяла слабость в коленях.

Когда мы почти приблизились к шатрам, раздался яростный рев Азамата:

— Гули вас раздери, что здесь происходит?!

Глава 24

Глава показался справа от меня из-за плотных рядов маленьких палаток. Я заметил, что Азамат уже успел перевязать рану на бедре, но продолжал ощутимо хромать. Шлем он снял с головы и держал в правой руке. Его темные длинные волосы сальными космами спадали на плечи, а покрасневшие глаза метали искры. Картину разъяренного демона дополняла заостренная борода, которой словно передалось настроение хозяина, и она приняла устрашающий вид. Я знал, что все его боятся, но теперь увидел, насколько тот способен вселять не только страх, но и настоящий животный ужас.

Увидев своего предводителя в таком состоянии, налетчики отпрянули. Я же не решался подойти ближе и остановился в нескольких локтях от шатров. Бряцая доспехом, Азамат приблизился ко входу в правый из них, и уже собирался одернуть полог, как вдруг из него наружу выпал человек. Именно выпал. Спиной к нам. И тут же повалился на песок, издавая те самые булькающие звуки, которые извергает рот случайного утопленника, имевшего неосторожность упасть с моста в воды Евфрата. Из его перерезанного горла фонтаном брызгала кровь, окропляя песок и сапоги Азамата. Несмотря на эту красную жидкость, заливающую лицо и тело, я его узнал. Это был тот самый слуга. Маленький и щуплый, в одной лишь выцветшей грязной набедренной повязке. Сомнений не было никаких — именно он вел первого верблюда под уздцы в тот день, когда караван показался на вершине бархана. И он же сопровождал меня на ужин к Хазину.

«Ну вот, теперь он уже точно ничего никому не расскажет. Никогда».

Следом показалась Бастет. Держа в руке окровавленный меч, и тяжело дыша, она вышла из шатра.

Не могу сказать, что я был сильно поражен происходящим, ибо где-то в глубине души подозревал о том, что Бастет могла додуматься совершить нечто подобное, но, все же, я слегка удивился. Чего нельзя сказать об Азамате и его людях, которые в полном составе уже сбежались на крики. С налитыми кровью глазами, предводитель шайки изумленно лицезрел картину, представшую перед нашими взорами. Разбойники держались слегка поодаль. Положив ладони на рукоятки мечей, они наблюдали за происходящим с долей испуга.

— Ты что это творишь, а?! — рявкнул Азамат, быстро оправляясь от изумления. — Кто дал тебе право убивать живой товар? Ты же знаешь, что один богатей в Петре неплохо заплатил бы за этих людей!

— Не заплатил бы, — спокойно ответила Бастет, полностью выходя наружу и слегка толкая босой ногой мертвое тело.

Несмотря на кажущееся спокойствие, я разглядел в ее глазах страх. Страх перед Азаматом.

— Это еще почему?

— Они больны.

— Неужели? Интересно, чем?

— Понятия не имею, — пожала плечами нубийка, — но вода в колодце вызывает хворь.

Лицо Азамата налилось кровью. Мне казалось, что его вот-вот хватит удар.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?! — взревел он.

Одним богам известно, как, но Бастет удалось сохранить невозмутимый вид.

Она развела руками в стороны:

— Прости, как-то не было времени об этом сообщить. Ты сразу отправился проверять добычу.

— Как интересно, — прошипел Азамат, надевая шлем на голову. От тона его голоса у меня по спине пробежал неприятный холодок, несмотря на то, что солнце палило нещадно. — Значит, вся вода в лагере отравлена?

— Да, — ответила Бастет.

— А сами вы, гляжу, чудесным образом участи отхлебнуть отравленной водицы избежали?

— У нас остались свои запасы, — встрял в разговор я, делая один шаг вперед и не замечая предостерегающего взгляда нубийки.

— А ты закрой пасть и стой на месте! — проревел Азамат, метая искры и тыча в меня пальцем. От всей моей смелости не осталось и следа. Я замер, словно меня вбили кувалдой в песок. — Когда мне понадобится услышать голос паршивого глиномеса, я непременно к нему обращусь.

Пара разбойников, которые еще несколько минут назад обыскивали трупы наемников, сделали несколько шагов в мою сторону, продолжая сжимать рукоятки мечей. Обстановка накалялась. Я это ощущал всем телом. Словно над стоянкой караванов сгустились тучи, и молнии уже выбирали своих жертв.

— Это правда, — тихо произнесла Бастет, — у нас оставалась своя вода, когда мы узнали, что колодец отравлен.

— Какое невероятное и счастливое совпадение, — хмыкнул Азамат, — и что же вас уберегло?

— Я же говорю, у нас оставались собственные запасы воды. А потом мы увидели, что наемники набирают воду из колодца, а следом их скашивает болезнь. Нетрудно сделать выводы.

— И что это за болезнь?

— Откуда мне знать?! — раздраженно воскликнула Бастет.

— Не тявкай на меня, девочка. Ясно?! — рыкнул Азамат. — Я и так начинаю подозревать, что ты злоупотребляешь моей благосклонностью.

Я чувствовал, как страх начинает медленно сжимать все мое существо, словно большая змея.

— Проверь, что в том шатре, — велел Азамат одному из разбойников, при этом, не сводя глаз с Бастет, — быть, может, там еще остались живые люди.

Налетчик поспешил выполнить приказ своего предводителя и скрылся в левом шатре. Пока он отсутствовал, все молчали, напряженно смотря друг на друга. Гнетущая тишина повисла над оазисом. Такая же, какая бывает перед сильной бурей. Даже верблюды полностью умолкли, словно их и не было вовсе. Те несколько минут, что разбойник провел в шатре, периодически чем-то гремя, мне показались вечностью. Голова вновь закружилась. Волнами накатывала слабость. Хотелось прилечь прямо на горячий песок, но, разумеется, я не мог себе этого позволить.

Наконец, разбойник вышел из шатра.

— Никого, — произнес он, — только кувшины.

— С вином? — поинтересовался Азамат.

— Похоже на то. Я проверил только часть из них, — ответил разбойник, вытирая руки.

—Хм, — хмыкнул Азамат, слегка призадумавшись, а затем произнес то, от чего по моей спине пробежали мурашки, — значит, ты всучил мне кувшин с отравленной водой, мразь?!

Как бы ни было мне страшно в тот момент, я понимал — если не смогу держать себя в руках, то долго не проживу.

— Ты смеешься? — я призвал на помощь всю свою волю, чтобы изобразить возмущение. Краем глаза я подметил, что та пара разбойников сделала еще один шаг по направлению ко мне. — Это был последний кувшин с водой, что остался из наших с Бастет запасов.

— Неужели?!! — взревел главарь разбойников. — Ты меня за дурака держишь, гнусная тварь?! Не уж-то я должен поверить в то, что вы тянули парочку кувшинов несколько дней?

— Все так и есть, — невозмутимо ответил я, — по дороге сюда мы опорожнили только один из них. После того, как выяснилось, что колодец отравлен, мы стали беречь свою воду. Вдобавок Хазин поил нас вином из собственных запасов.

— Говоришь, тот кувшин, что ты мне так любезно преподнес, был из ваших запасов? — уточнил Азамат, сощурив глаза.

Я кивнул, мысленно готовясь к очередному каверзному вопросу:

— Все так и есть.

И он не замедлил последовать.

— Зачем же ты притащил его в шатер Хазина, раз он ублажал своим пойлом?

Хвала богам, я заранее приготовил на этот вопрос ответ:

— Я знал, что вы прибудете сегодня, и не хотел напиваться. Трезвая голова лучше захмелевшей. Вот и взял с собой воду.

Несколько секунд главарь разбойников буравил меня взглядом. Несколько секунд, показавшихся вечностью. Однако мне удалось выдержать этот взгляд.

Наконец, спустя мгновения томительного ожидания, Азамат произнес:

— Что ж, звучит правдоподобно.

Я почувствовал, как отлегло от сердца.

Однако уже в следующую секунду оно вновь сжалось от страха, ибо Азамат добавил:

— Кроме всего остального.

— Что ты хочешь сказать?

— Не валяй дурака! Ты нас выдал! Из-за тебя я положил почти всех своих людей, хотя все должно было обойтись малой кровью.

— Я уже говорил тебе, что понятия не имею...

— Заткнись! — рявкнул Азамат. — У меня больше нет сомнений на этот счет.

— Он нас не выдавал, — подала голос Бастет, — иначе я бы выполнила твой приказ, и Саргон был бы уже мертв.

Азамат разразился демоническим хохотом:

— Ты решила его выгораживать? Я и не думал, что ты такая дура, Бастет! А после вот этого твоего поступка, — он указал пальцем на убитого слугу, — никаких других доказательств мне и не нужно. Избавилась от свидетелей провала этого паршивого глиномеса.

— Они были больны... — начала, было, оправдываться она, но Азамат ее перебил.

— Довольно! Мне вообще начинает казаться, что вся эта история с отравленным колодцем — лишь повод, дабы убить пленников у меня на глазах, не вызывая подозрений!

В глазах Бастет снова вспыхнул тот нехороший огонек:

— С чего мне его выгораживать? Он для меня никто. Просто временный попутчик.

— Можешь не утруждать себя брехней, — махнул рукой Азамат, — твой новоявленный любовничек все мне рассказал.

Бастет перевела свой взгляд на меня. В этот момент мне хотелось только одного — чтобы эти пески засосали меня, как можно скорее, и я больше не видел этого взгляда. Никогда. Но, как оказалось, худшее ждало впереди.

— Это не отменяет того, что мы справились с заданием, — взяв себя в руки, произнесла Бастет. При этом ее голос слегка дрожал.

— Да ну? — спросил Азамат, а затем резко двинулся вперед и неожиданно схватил ее за правую руку, выворачивая запястье внутренней стороной кверху. — А это что?

Все увидели, что там, где начинается кисть, на кожепроступили отчетливые багровые следы. Следы от веревок, которыми нас крепко стянули наемники после того, как Ассис узнал, что я умолчал о гиене, разлагающейся в колодце.

— Тебя связывали, — торжествующе произнес Азамат.

— Это произошло, когда, когда меня... — она не смогла договорить.

Азамат отпустил ее руку и, делая шаг назад, презрительно посмотрел на нее:

— Мне жаль тебя, Бастет. Учитывая то, что этот глиномес сам же и отдал тебя в руки насильникам.

— Что ты только что сказал?! — задохнулась она.

Я уже понимал, куда клонит Азамат и, несмотря на страх, был готов накинуться на него и порвать в клочья.

— А он тебе разве не рассказывал? — снисходительно улыбнулся главарь разбойников. — Он продал тебя на одну ночь этому жирному караванщику за весьма солидную сумму. Спроси у него сама, если хочешь.

Бастет выглядела так, словно ей влепили пощечину... кирпичом.

— Я... — произнесла она, задыхаясь от ярости, — я не верю!

Азамат устало вздохнул. Уверен, наигранно.

— Напрасно. Мне лгать ни к чему, в отличие от тебя. Подумай хорошенько, моя девочка. Ведь ты даже с гиеной справиться не можешь.

Эта фраза окончательно добила ее. Лицо Бастет побелело, словно козье молоко. Меч выпал из дрожащей руки и глухо ударился о песок. Не знаю, откуда она нашла в себе силы, но нубийка сумела выдавить из себя несколько слов. И то, что она сказала, повергло меня в настоящий шок.

— Я вызываю тебя на поединок.

Азамат вскинул брови и язвительно переспросил:

— Прости, я не расслышал, что?

Бастет сглотнула, но повторила более уверенным тоном:

— Я вызываю тебя на поединок.

— Ты так хочешь умереть? — ласково поинтересовался Глава.

Тон его голоса настолько контрастировал со словами, срывающимися с уст, что мне от них становилось еще дурнее.

Бастет не ответила. В этот момент ее взгляд принял пугающе отрешенный вид. Словно все в одночасье в этом мире перестало ее интересовать.

Азамат картинно развел руки в сторону:

— Желание прекрасной девы — закон. Место и время?

— Здесь же. Завтра вечером.

— Я принимаю твой вызов, — сказал Азамат, отвешивая шутливый поклон. — Жаль. Ты была моей лучшей разведчицей, а завтра станешь лишь очередным куском мяса на радость местным падальщикам.

Бастет вновь ничего не ответила. Ее невидящий взор был устремлен в пустоту.

— Мы задерживаемся, — произнес Азамат приказным тоном, — пойдемте ребята, нажремся караванного пойла и отдохнем. Мы неплохо потрудились сегодня. Воду не трогать. Так, на всякий случай.

— А они? — подал голос один из разбойников, стоявших позади меня.

— Что, они? — уточнил Азамат.

— Не сбегут?

Главарь разбойников пристально вгляделся в бледное лицо Бастет. В ее отрешенный взгляд. Увидел дрожь, охватившую руки.

— Уверен, — четко выговаривая слова, произнес Азамат, — они и не собираются. Ведь так?

Бастет продолжала хранить мучительное молчание.

Главарь разбойников обернулся ко мне, и на его губах заиграла веселая, даже отеческая, улыбка.

«Земляной лев».

— Повезло тебе с женщиной, Саргон, — произнес он, — ты столько вылил на нее помоев, а она готова отдать за тебя жизнь.

Я ничего не ответил, ибо не мог подобрать слов. Да и не хотел, честно говоря.

Задумчиво окинув меня взглядом, Азамат захромал в сторону верблюдов, наверняка собираясь оценить награбленные сокровища. Его люди, молча, последовали за ним.

Уже через минуту мы с Бастет остались одни. Она рухнула на колени, словно подкошенная трава, и закрыла лицо руками. Со стороны могло показаться, что нубийка оплакивает маленького щуплого человечка в выцветшей грязной набедренной повязке.

— Бастет, — тихо позвал я.

Она не ответила.

— Бастет.

Она отняла руки от лица и, не глядя в мою сторону, спросила:

— Это правда? — ее голос звучал также безжизненно, как после того, когда над ней надругались наемники.

— Что именно? — я чувствовал, как разрывается сердце.

— Что ты продал меня караванщику.

— Я...

— Не смей лгать!

— Одна ночь.

Она подняла глаза на меня. В них читалась боль и отрешенность.

— Только на одну ночь, — выдавил из себя я. — У меня не было выбора, иначе все бы пошло крахом.

— Все и так пошло крахом, — с пугающим спокойствием произнесла она, вставая и поднимая меч.

— Бастет, послушай... — я не успел договорить.

Одним рывком она преодолела расстояние, что нас разделяло, и с силой повалила меня на песок. От сотрясения руку пронзила боль, но я даже не обратил на нее внимание. Все, что я видел, это ее лицо. Ее слезы, которые брызнули фонтаном из глаз... и занесенный над моей головой меч, слегка изогнутый на конце.

— Прости, — успел я тихо произнести прежде, чем она с яростью опустила клинок, целясь мне в голову.

Меч прошел буквально в ногте от моего лица и врезался в песок.

Нубийка тяжело дышала. Соленые слезы смешались с кровью, превращая ее лицо в один сплошной багряный развод. И только яркие белки глаз выделялись на нем, сверкая, подобно звездам на ночном небосводе. Очень далеким звездам, медленно угасающим в одиночестве и отчаянии.

— Ты спас меня от гиен, — произнесла Бастет, давясь слезами, — теперь я попробую спасти тебя от Азамата. И мой долг будет исчерпан.

— Дай мне объяснить...

— Нечего объяснять, — ответила она, вставая, — ничего больше не нужно объяснять.

Я медленно сел и посмотрел на нее сверху вниз, но, казалось, моя личность перестала для нее существовать. Громко втянув ноздрями воздух, Бастет медленно направилась в сторону нашей палатки.

Я же еще долго сидел на песке, не замечая, как солнце постепенно, но неуклонно путешествует по небу, сменяя день на вечер. Лучи яркого светила нещадно палили неприкрытую голову, заставляя разум погружаться в туман. Он еще больше притуплял чувство времени, которое и без того практически исчезло. Испарилось, подобно росе, высыхающей к полудню. Я продолжал сидеть даже тогда, когда начали сгущаться сумерки, а из шатра Хазина стали доноситься пьяные голоса и дикий смех Азамата. Никогда еще в своей жизни мне не было так скверно и отвратительно. Даже когда меня вели в тюрьму по Дороге Процессий.

Глава 25

Сильный порыв холодного ветра, обдавшего мое полуобнаженное тело, вывел из оцепенения. С полным безразличием я огляделся. На стоянке наступила ночь и, судя по расположению луны в небе, уже давно. Пьяные голоса разбойников стихли. Ночную тишину прерывали только шелест палаток, да редкие крики стервятников.

Оазис спал.

Медленно, опираясь здоровой рукой о колено, я поднялся, хотя все мое существо протестовало против этого. Но позволить себе любоваться природой в таком легком одеянии («египетская юбка» и перевязь) на холодном воздухе я не мог. Стараясь вернуть чувствительность замерзшим пальцам я, было, решил отправиться в нашу палатку, но тут же отбросил эту мысль.

«Нет. Только не в эту ночь».

Я прошагал ко входу в левый шатер, по пути перешагнув через закоченевшее тело маленького щуплого человечка. На его окровавленном лице застыла гримаса ужаса и страданий, которая не прибавила мне настроения. Я быстро отвел взгляд. О том, чтобы зайти в правый шатер даже думать не смел. Слишком уж очевидным было то, что я мог там найти.

«Хватит с меня трупов на сегодня».

Не колеблясь, я одернул полог левого шатра и зашел внутрь. Пришлось какое-то время подождать, пока глаза привыкнут к мраку. У дальней от входа стены виднелись силуэты кувшинов с вином. Подойдя несколько ближе, я обнаружил, что один из рядов меньше другого. Видимо, разбойники наведались сюда и прихватили несколько сосудов для вечернего пиршества, а я этого даже не заметил. Несколько поодаль валялась небольшая циновка.

«Ого, неужели мне сегодня хоть немного повезло? Можно будет заночевать в компании кувшинов, а вино послужит мне одеялом».

Недолго думая, я устало опустился на циновку, прислонившись спиной к подпорке шатра. Затем подтащил к себе один из сосудов и, откупорив его, сделал несколько жадных глотков. Я ощутил, как вино разливается по организму, согревая тело. Скоро уже вновь смог чувствовать свои пальцы и не так сильно дрожал от холода. Промелькнула идея прогуляться по палаткам наемников. Наверняка в одной из них можно будет найти что-то наподобие пледа или иной шерстяной накидки. Но после очередной порции вина мне совершенно расхотелось куда-либо идти. А уж после того, как кувшин оказался наполовину пуст, то я и вовсе перестал мерзнуть, ощущая лишь слабый холодок по коже.

— Итак, что мы имеем? — произнес я полушепотом, до конца не осознавая к кому обращаясь — самому себе или кувшинам, игравшим роль немых слушателей.

Ответом мне было молчание. Лишь налетевший порыв ветра слега встряхнул палатку, ткань которой пошла от этого волнами. Я усмехнулся и выпил остатки вина.

— Что мы имеем? — задумчиво повторил я. — Вернее, что я имею? Провал задания. Искалеченная рука. Угроза быть умерщвленным жестоким способом. Ах да, еще женщина, которую я, кажется, полюбил, скорее всего, завтра отдаст свою жизнь ради моей собственной. Причем совершенно напрасно, ибо я тут же последую за ней в загробный мир. Более того, она еще думает, что я просто последняя тварь. Ну, как, неплохо? — я горько хмыкнул. — Да, уж.

В голове вновь промелькнули слова Сему, которые он произнес, когда мы сидели на скамейке перед хижиной корзинщика.

«Рано или поздно ты пожертвуешь ради кого-то своей свободой».

— Сукин-сын, — прошептал я. — А ты оказался прав. Только вот незадача. Это она решила пожертвовать ради меня... своей жизнью.

Переведя затуманенный хмелем взгляд на поредевший строй из кувшинов, я решил не останавливаться:

— Ладно, хватит на сегодня пустых разговоров. Пора использовать вас по прямому назначению, — и притянул к себе еще один полный сосуд.

***

Проснулся я с дикой головной болью и сухостью во рту. Сквозь полог шатра пробивался солнечный свет. Справа от меня стояли три кувшина из-под вина. Все пустые. Потерев поочередно каждый висок и издав слабый стон, я потянулся за очередным сосудом с вином. Откупорив крышку, с жадностью стал вливать в себя его содержимое.

«Кажется, начинаю превращаться в запойного пьяницу. За последние несколько дней я выпил больше, чем за несколько посиделок в трактире вместе взятые».

Головная боль слегка утихла. Сухость и вовсе прошла. Зато резко возросло желание опорожнить мочевой пузырь. Вновь слабо простонав, я поднялся и неуверенной походкой двинулся к выходу. Отвернув полог шатра, и прикрывая глаза от ослепительного света, я зашел за угол и с превеликим облегчением справил нужду. Только сейчас ко мне понемногу начала возвращаться память о том, что случилось вчера. И чем больше я вспоминал, тем крепче росло желание вернуться обратно в шатер. Подальше от этого жгучего солнца. Откупорить очередной кувшин, пока разбойники не выпили все до капли. Мысль пойти навестить Бастет я отбросил сразу. Она явно не захочет меня видеть. А поскольку до вечера еще далеко, больше мне особо делать нечего. Окончательно убедив себя в том, что следует вернуться в шатер с вином, я последний раз тряхнул своим детородным органом и вышел из-за угла.

Возле входа стоял Азамат.

От неожиданности я чуть не упал, споткнувшись о труп слуги, но чудом сумел устоять на ногах.

Азамат пристально смотрел мне прямо в глаза. У меня сложилось впечатление, что он так и не снимал свой тяжелый пластинчатый доспех даже на ночь. Его лицо было по-прежнему испачкано запекшейся кровью, превратившейся в бурые пятна грязноватого цвета. Но даже сквозь эти разводы я разглядел легкую бледность.

«Что это? Следствие усталости? Ранение? Или отравленная вода уже начинает действовать? А возможно мне это просто чудится с пьяни или просто так играют блики от бронзовых пластин?».

— Удивлен увидеть тебя здесь, — спокойно произнес главарь разбойников.

— А где я, по-твоему, должен быть? В царском дворце Самсу-дитану? — хрипло ответил я.

Мне срочно требовалась очередная порция вина.

— Да мне плевать, — он пожал плечами, — но только не здесь.

— Почему же?

— Потому, что это глупо.

— Глупо не воспользоваться бесплатным вином?

— Глупо оставаться тут. Ибо все равно ты уже не жилец.

Мысль о побеге приходила мне в голову. Кажется, между вторым кувшином и третьим. Но даже, несмотря на то, что я был довольно пьян, мне хватило разума не рассматривать всерьез этот вариант. Во-первых, в своем нынешнем состоянии пешком далеко не уйду. Скорее свалюсь где-нибудь посреди пустыни от жажды и истощения. Во-вторых, для того, чтобы иметь хоть минимальные шансы на выживание, мне нужен верблюд, а караванных животных охраняли разбойники. И будь они даже вусмерть пьяны, а я смог бы каким-то чудом раздобыть меч, то у меня все равно ничего бы не вышло, ибо обращаюсь с оружием, как обезьяна с лопатой. В-третьих, я понятия не имею, куда мне бежать и совершенно не ориентируюсь в пустыне. Ну и, в-четвертых, это, наверное, была самая важная причина — Бастет. После всего, что произошло, я не мог ее оставить в такой решающий момент.

— Ты мог немного продлить свои жалкие деньки, — продолжил он, — и уйти на все четыре стороны. Сдохнешь, но хоть не сразу.

— Предпочитаю, чтобы все закончилось здесь.

Азамат улыбнулся. Сегодня он решил примерить на себя роль доброго дядюшки.

«Земляной лев».

— Все из-за нее? Из-за черной шлюшки?

— Мне все равно, какие причины ты выдумаешь, — устало проговорил я.

— Что ж, в таком случае, оставайся.

— Спасибо за приглашение, — я заковылял ко входу в шатер.

— Мне будет приятно, когда ты увидишь ее смерть. Это отличное представление. А потом ты последуешь за ней, но не так быстро, как тебе хотелось.

— Вот как? — я обернулся через плечо. — В таком случае, будь любезен, разбуди меня ближе к вечеру, чтобы я не проспал все веселье, хорошо? — и, не давая ему возможности ответить, вошел в шатер, полог которого скрыл меня от его пристальных глаз.

Я был весьма удивлен собственной смелости. Ни за что бы не подумал, что смогу разговаривать с Азаматом таким тоном. Видимо, когда мне становится совершенно плевать на собственную судьбу, это действует, как эликсир храбрости.

Вновь усевшись на циновку и распрямив ноги, я взял в руку початый кувшин с вином и задумчиво уставился в стенку.

«До вечера еще далеко, а от меня уже ничего не зависит, так, что придется как-то убивать время. Интересно, смогу ли я довести число пустых кувшинов до пяти и остаться во вменяемом состоянии? Давай проверим...».

***

— Эй, ты!

Что-то острое больно ткнуло мне под ребра. Сквозь сонную пелену я не сразу сообразил, что это был кожаный сапог разбойника.

— Вставай, давай!

Последовал еще один бесцеремонный пинок в то же место. Наконец, я смог разлепить глаза и уставился на незваного гостя снизу вверх. Разбойник внешне ничем не отличался от остальных людей Азамата. Скрывающая пол-лица накидка, плотная кожаная рубаха с нашитыми пластинами, небольшой круглый щит на спине и простой меч, слегка изогнутый на острие. Темные штаны и остроносые сапоги, с которыми я уже успел тесно познакомиться, завершали его облик.

— Что тебе нужно? — мрачно спросил я.

— Глава зовет тебя на представление, — голос разбойника был молодым, даже, совсем юным.

— Что же он сам не пришел?

— Станет он еще тратить время на такого мушкену, как ты, — презрительно произнес разбойник.

«Мушкену? Как давно я не слышал этого обращения...».

— Так ты идешь или так и будешь сидеть здесь, дожидаясь своей участи?

Я обвел взглядом шатер. Справа от меня стояли четыре пустых кувшина из-под вина. К пятому я притронуться не успел. Видимо, заснул.

Вновь переведя взгляд на юного налетчика, я буркнул:

— Ладно, иду.

Тот кивнул и уже собирался выйти из шатра, но я, вставая, окликнул его:

— Постой, ты, случайно, не из Вавилона?

Когда он ответил, я услышал легкие нотки удивления в его голосе:

— Оттуда.

— Как твое имя?

Он помедлил.

Видимо, не очень хотел раскрывать его перед каким-то «мушкену», но, все же, ответил:

— Тарару, сын Этеру.

Вспышка, подобно молнии, осветила мое сознание. Мне показалось, что я вот-вот упаду.

«Это имя. Мне знакомо это имя! Этеру. Где же я его слышал? Давай же, вспоминай! Воспоминание не назовешь приятным но... но... это... это же...».

Вновь вспышка. Обрушенная хижина Бел-Адада. Отряд городских стражников. Сильный удар щитом по голове. Кандалы на руках и ногах. Цепи. Дорога Процессий. Унижения. Да. Теперь я вспомнил это имя.

— Как ты сказал? — прохрипел я от волнения, тщетно пытаясь его скрыть. — Имя твоего отца?

— Этеру, — разбойник настороженно смотрел на меня.

— Я знал его.

— Что? — он ошеломленно вскинул брови.

— Я знал твоего отца.

— Ты, видимо, пропил остатки мозгов в эту ночь. Мой отец ни за что не стал бы иметь дел с таким, как ты.

— Таким, как я?

— Ремесленником, — в его голосе я узнал то самое презрение, которое испытывали жители Вавилона по отношению к сословию, коему я принадлежал.

— Откуда ты знаешь, что я был ремесленником?

— У меня есть уши. А тебе советую прекратить нести чушь, иначе лишишься языка, — Тарару демонстративно положил руку на рукоятку меча.

Я напряг память, вновь возвращаясь к тому злосчастному дню и, прежде, чем Тарару полностью утратил интерес и не вытащил меня за волосы из шатра, рискнул:

— А Тиридата ты знаешь?

На этот раз удивлению юного разбойника не было предела. Медленно, словно пьяный, он сбросил накидку с лица. Мои подозрения оказались верными. Совсем юнец. Ему нет и восемнадцати. Гладкое загорелое лицо, на котором еще не росла борода, и вправду напоминало того стражника, Этеру, что был моим конвоиром по дороге в тюрьму.

— Это лучший друг моего отца, — тихо произнес Тарару. — Но откуда ты их знаешь?

Я замялся. Не очень хотелось раскрывать подробности того знакомства.

Поэтому уклончиво ответил:

— Долго рассказывать.

— Он был в порядке?

— Внешне выглядел вполне здоровым, только... — я выждал паузу.

— Только, что?

— Он мне показался чрезмерно раздражительным и злым человеком.

— Мой отец не отличается покладистым нравом, но слова «злой» и «раздражительный» никогда не подходили к нему. Почему ты сделал такой вывод? Как он вел себя?

Здесь я решил ничего не скрывать:

— Высокомерно, грубо и вспыльчиво. Он чуть не проткнул Тиридата копьем.

— Вот как, — Тарару недоверчиво посмотрел мне в глаза, — и в чем же была причина вспышки этого гнева? Что сказал Тиридат моему отцу?

Я вновь напряг память, пытаясь дословно вспомнить ту фразу. С трудом, но мне это удалось.

— В том, что произошло, есть и твоя вина. Тебе не стоило так сильно давить на сына, сгибая его волю в бараний рог.

Тарару в замешательстве сделал шаг назад, его большие глаза были широко раскрыты.

Я невозмутимо продолжил:

— Этеру мог убить Тиридата, несмотря на присутствие при стычке множества свидетелей. Он сказал, что не боится суда, который может приговорить его к смерти за убийство воина, ибо тогда он сможет попасть в загробный мир и, наконец, встретиться с ней.

На секунду Тарару закрыл глаза, а затем отвернулся.

— Нет, — тихо прошептал он, — не может быть. Что значит, встретиться с ней в загробном мире? У отца нет никого, кроме меня и моей матери. Это значит... о боги милостивые...

Я молчал, терпеливо выжидая окончания всплеска чувств. Довольно быстро он смог взять себя в руки и вновь обернулся ко мне. Его глаза покраснели, но остались сухими.

— Мне нужно вернуться домой, — неровным голосом произнес Тарару.

— Почему ты оказался среди разбойников? Тебя что, похитили?

— Нет, — его голос вновь окреп, — я здесь по своей воле.

— По своей? — изумился я. — Но зачем?

— Отец хотел, чтобы я пошел по его стопам и стал воином. Но мне претило такое будущее. Всю жизнь ходить под кем-то, постоянно выполняя чужие приказы и получать скромное жалование.

— Солдаты получают неплохое жалование, — перебил его я, — особенно сейчас. Уж Самсу-дитану постарался, дабы заручиться поддержкой армии.

— Ты судишь по себе. Для меня же этого мало. Да и ко всему прочему, большинство воинов долго не живут.

— А разбойники живут? — иронично усмехнулся я, но Тарару оставался совершенно серьезным.

— Подольше чем воины и, если повезет, то и побогаче. Я хотел стать состоятельным и успешным, чтобы потом вернуться и доказать отцу — тот был не прав, заставляя меня идти по тому жизненному пути, по которому я шагать не желаю.

— И как, не пожалел о своем решении?

— Нет. До сегодняшнего дня, — он на мгновение потупил взор, — я не ожидал, что мой уход из семьи повлечет за собой такие последствия.

— Это было вполне ожидаемо.

— Хватит! Я должен вернуться!

— И ты думаешь, Азамат тебя отпустит?

При упоминании имени главаря разбойников, Тарару вздрогнул:

— Ты что-то предлагаешь?

«Быть может, этот юноша сможет мне помочь?».

— Помоги Бастет победить Азамата.

Его, и без того, большие глаза расширились от страха:

— Нет!

— Пойми, это твой единственный шанс...

— Нет! Исключено! Ты безумен, если решил, что я пойду против него!

Я устало выдохнул. Страх юнца перед Азаматом был слишком велик.

— Ладно, веди.

Наступил вечер. Оазис погружался в оранжевые краски, которые мне порядком надоели за время пребывания в пустыне.

— Где произойдет поединок?

— У колодца, — сухо буркнул Тарару

Перешагивая через трупы наемников (их до сих пор не удосужились убрать), я словил на себе взгляд пары десятков верблюдов. Со стороны могло показаться, что они пристально наблюдают за мной. Наблюдают с долей испуга и сожаления. Что ж, на то была причина.

А потом я увидел их.

Разбойники, в полном облачении, стояли, выстроившись неплотным кольцом неподалеку от колодца, образуя некое подобие широкой арены. Бастет и Азамат находились в центре этого круга. Последний все также блистал своим пластинчатым доспехом. Шлем-шишак защищал его голову. На правом бедре красовалась тугая повязка. Азамат непринужденно чеканил обнаженным мечом по левой ноге, чуть выставив ее вперед. «Снаряжение» Бастет было намного скромнее. Пара повязок из серой ткани, прикрывавшей те женские места, которые обычно возбуждают мужчин, да меч с изогнутым лезвием на конце. Больше ничего. Вид у нее был усталый и изможденный. Закусив нижнюю губу, она смотрела в сторону каменистого утеса, у подножия которого покоились гиены. Когда мы вплотную приблизились к кругу, Азамат окатил нас ледяным взглядом. К моему превеликому сожалению, я не заметил в его облике чего-то такого, что указало бы на признаки отравления.

— Почему так долго? — хмуро спросил Азамат у Тарару.

— Приводил его в чувство, — не моргнув глазом, ответил тот. — Этот пьянчуга выжрал столько вина, что завсегдатаю трактира не снилось.

— Да, я вижу, — загробным и невыразительным тоном произнес Глава, — от него смердит, как от навозной кучи.

— Интересно, где ты в пустыне нашел навозную кучу, Азамат? — усмехнулся я.

— Я смотрю прямо на нее, — холодно ответил тот.

— Так мы начнем, или вы будете упражняться в красноречии до утра? — спокойно спросила Бастет.

Азамат злорадно оскалился:

— Договорим позже, Саргон. Не будем заставлять женщину ждать. Тарару, — обратился он к юнцу, — если дернется, прирежь его.

Юноша кивнул и обнажил свой клинок. Остальные разбойники положили руки на мечи, но оставили их в ножнах. Я внимательно посмотрел на юнца, но ничего не смог прочитать в его глазах. Словно он был безразличен ко всему происходящему.

Легкий, едва уловимый ветерок заставлял шелестеть редкие пожелтевшие листья пальм, к которым были привязаны верблюды. Я перевел взгляд на колодец. Где-то там на дне лежала мертвая гиена, разлагаясь и заполняя трупным ядом источник питья.

— Не передумала? — учтиво поинтересовался Азамат. — Не хочется терять такого ценного человека, как ты, Бастет. Особенно из-за кучи навоза.

— Начинаем, — твердо ответила она.

— Как пожелаешь, — с нарочитой печалью вздохнул Азамат, а затем непринужденно взмахнул мечом.

Бастет начала кружить вокруг него. Ее движения были быстрыми и плавными. Азамат не сходил с места, постоянно держа нубийку в поле зрения и не поднимая меча. Наблюдая за этим танцем смерти, я подметил, насколько же Бастет выглядит маленькой и хрупкой на фоне Азамата, особенно когда тот облачен в свои доспехи.

Она ускорила ритм и, в какой-то миг, оказавшись с правого бока Азамата, нанесла выпад, целясь в перевязанное бедро, но тот легко отклонился, вовремя сделав шаг назад. Нубийка, потеряв равновесие, полетела на песок. В следующий миг Азамат со всей силы опустил свой клинок вниз, готовый вонзить его между лопаток, но Бастет откатилась в сторону сразу, как упала. Меч пронзил пустоту. Молниеносно вскочив на ноги, она понеслась на Азамата, совершая смертоносный выпад в живот. Уверен, будь на его месте любой обычный воин, то он уже лежал навзничь, пытаясь удержать свои кишки внутри. Но Азамат не обычный воин. Я поразился, с какой легкостью он перехватил руку Бастет, вооруженную мечом. Видимо, она сама не ожидала такой прыти. Он нанес мощный удар в нос, из которого вновь фонтаном брызнула кровь. Бастет застонала, а уже через миг получила не менее сильный удар ногой в живот, от которого отлетела на четыре локтя и рухнула навзничь. Азамат же спокойно вытащил свой меч из песка и изящным жестом смахнул с лезвия мелкие песчинки. Бастет лежала на спине, хватая воздух ртом. Ее живот высоко поднимался в такт дыханию.

На лице Азамата заиграла зловещая улыбка.

— Ты лучше всех среди моих людей орудуешь клинком, — довольно произнес он, — лучше всех, кроме меня.

Бастет села на песке. Я не мог понять, что меня пугает больше — непрекращающийся поток крови из ноздрей, заливающий подбородок и верхнюю часть груди, или же ее отсутствующий взгляд. Я повернул голову к Тарару, пытаясь всем своим видом показать, чтобы тот вмешался. Азамат как раз в тот момент стоял к нам спиной, и это была отличная возможность для удара. Но молодой разбойник продолжал невозмутимо следить за поединком, держа свой клинок наготове. Но не для того, чтобы вмешаться в бой, а чтобы прирезать меня, если я пошевелюсь.

Медленно, опираясь на меч, Бастет поднялась. Мне показалось, что стоит она не совсем уверенно. Слабый порыв ветра взметнул ее волосы, часть из которых прилипла к лицу, измазанному кровью, поэтому ей пришлось их убрать. Она медленно пошла на Азамата, слегка покачивая клинком, но не поднимая его выше пояса. Главарь разбойников внимательно следил за каждым ее движением, при этом сам оставаясь на месте. Как только Бастет приблизилась к нему на расстояние удара, она провела прием. Тот самый, которым я удивил ее при первой нашей встрече. Нубийка выбросила вперед руку с оружием, целясь в шею. Тот вальяжно собирался отбить простой, по его мнению, удар, но в последний момент его меч рассек лишь воздух, ибо рука Бастет, вооруженная клинком, уже шла вниз, а в следующее мгновение с лязгом врезалась в бронзовую пластину прямо у сердца. К сожалению, Азамат сумел-таки вовремя уйти назад, и меч нубийки вошел в плоть недостаточно глубоко. А уже следом самой Бастет пришлось отбивать яростный удар, метивший ей в голову. Клинок Главы шел прямо в ухо. В последнюю секунду она смогла отбить атаку. Лязг мечей взорвал тишину. Азамат, не задумываясь, нанес следующий удар, и Бастет вынужденно задрала руку чуть выше, дабы защитить голову. И вот тогда Глава полоснул ее клинком по кисти. Нубийка издала истошный крик, от которого все мое нутро сжалось и похолодело. Меч выпал из руки Бастет, блеснув в оранжевых лучах заходящего солнца. Теперь кровь лилась не только из разбитого носа, но и из мест, где раньше были пальцы — безымянный и мизинец. Азамат сильно ударил ее ногой в ягодицы, и она вновь повалилась на песок, на котором уже было столько крови, что мне становилось дурно.

— Полагаю, бой можно считать оконченным, — довольно произнес Азамат.

Издав сдавленный стон и сжав зубы, Бастет поползла в сторону выроненного клинка.

— Все никак не уймешься? — усмехнулся Азамат и пнул ее сапогом по ребрам.

От удара она перевернулась на спину и стала лихорадочно глотать ртом воздух. Кровь била ключом из ее правой ладони.

Азамат торжественно развел руки в стороны, словно полководец на поле битвы:

— Думаю, пора прекратить твои мучения, красавица.

Чудом восстановив дыхание Бастет, собрав все силы, что еще остались, рванула к валявшемуся на песке мечу и, сумев схватить его левой рукой, не поднимаясь, попыталась полоснуть Азамата по ногам. Но тот лишь подпрыгнул на месте и, приземлившись, сломал лезвие пополам.

— Вот и все, — холодно произнес он.

Тут я понял, что контролировать себя больше не могу. Какая разница? Меня все равно убьют. Так пусть это произойдет прямо сейчас. Я выхватил меч у засмотревшегося на побоище Тарару и, уже было собирался ринуться в круг, но в ту же секунду получил подножку и распластался на песке. Клинок юнца вернулся к своему хозяину.

«Отлично постарался».

Я сел и ощутил холодный металл, приставленный к горлу.

Азамат обернулся:

— А-а-а, да у нас тут герой!

Словно позабыв о Бастет, которая перестала двигаться и, как мне казалось, с трудом дышала, он двинулся в мою сторону, слегка прихрамывая на правую ногу. Подойдя вплотную ко мне, он присел на корточки.

Его глаза светились торжеством, злорадством и презрением:

— И как зовут нашего героя?

Я в бессильной злобе, молча, смотрел на него. Если у Пазузу есть человеческий облик, то никого лучше Азамата на эту роль не найти.

«Земляной лев. Поганый земляной лев!».

Тем временем Глава продолжал глумиться:

— Я знаю, как. Гильгамеш. У нас тут Гильгамеш, ребята!

Я ожидал взрыва хохота или нечто подобного, но разбойники хранили полное молчание. И от этого молчания становилось еще жутче. Еще страшнее. Они стояли, словно призраки, безмолвно наблюдая за торжеством своего демона-повелителя.

Азамат встал, а затем, указав пальцем на лежавшую в луже собственной крови Бастет, язвительно пропел:

Азамат рассмеялся, и его демонический смех, наполнивший окрестности, заставил верблюдов нервничать поболее, чем стая голодных гиен.

Ветер усилился. Сумерки стали сгущаться над стоянкой караванов. Неподвижные и безмолвные разбойники, выстроившиеся кругом, жутко выделялись своими силуэтами в полумраке. Их накидки трепыхались на ветру. Руки лежали на ножнах. Словно призраки, они стояли на страже. На страже чего-то неведомого. А Азамат продолжал смеяться. И его смех гармонично вписывался в страшную картину, творцом которой выступал он сам. Смеялся, пока не обессилел.

Утерев глаза от выступивших слез, главарь разбойников молвил, уже более спокойно:

— Не совершить тебе подвиг, Гильгамеш. Не станешь ты для нее стеной Урука^[69]. Ну, или она для тебя, сейчас это уже не имеет значения^[70], — он подошел вплотную ко мне. — Значение имеет лишь то, что сейчас она отдаст свою душу богам, а за ней последуешь и ты. Скоро, но не так быстро и легко, как тебе хотелось. Жаль, что под рукой нет подходящей бочки. Я знаю, как ты боишься такой казни. Но я не собираюсь торчать здесь неделю в ожидании твоей смерти. Все будет намного проще. Я привяжу тебя к одной из пальм и оставлю на волю солнца и стервятников!

Я ничего не говорил, ибо во все глаза наблюдал за Азаматом. Еще в середине его монолога, я подметил, что он начал бледнеть. Сильно бледнеть. К концу своей речи белизну его лица не скрывали даже запекшиеся бурые пятна на лбу и щеках. И, видимо, Азамат, будучи распаленным после поединка, еще не до конца осознавал истинное свое состояние.

— Пора кончать ее, — прохрипел он, собираясь обернуться к Бастет и замер.

Я отчетливо увидел, как его пробила дрожь. Азамат покачнулся, схватившись левой рукой за живот. Когда он вновь посмотрел на меня, я увидел, что его глаза налиты кровью.

— Ах, ты, ублюдок! — взревел он.

В следующую секунду еще более сильная судорога прошлась по его телу.

Азамат рухнул на колени, тяжело дыша и опираясь на меч. Прямо в одном локте от меня.

«Или сейчас, или никогда».

Я схватил клинок, который Тарару все еще приставлял к моему горлу. Прямо за лезвие. Холодная бронза врезалась в пальцы. Боль пронзила всю кисть, но я даже не заметил ее. А со всей силы вогнал меч в грудь Азамату. Из его горла вырвался хрип, на губах показалась кровь. Прекрасно понимая, что не может ударить меня мечом, иначе упадет и тогда умрет мгновенно, он вцепился мне в горло свободной рукой. Несмотря на клинок, торчащий из груди и явное острое отравление, хватка Азамата была настолько крепкой, что ей позавидовал бы бык. Он все сильнее сжимал мое горло. Казалось, вот-вот должна сломаться шея. Я уже с трудом различал его искаженное гримасой ярости и боли лицо. Перед глазами пошли желтые круги.

— Уж кого-кого, а тебя я с собой прихвачу, куча навоза, — донесся до меня сквозь мрак его шепот.

«Славный будет попутчик на пути в Иркаллу» — подумал я и полностью погрузился во тьму.

Часть III. Хеттский орел.

Разве навеки мы строим дома?

Разве навеки ставим печати?

Разве навеки делятся братья?

Разве навеки ненависть в людях?^[71]

Глава 1

Ночь, опустившаяся на Вавилон, была особенно густой. Небо заволокло тучами, и свет, падающий от луны, не освещал окрестность. Тем ярче светили факелы, установленные с южной стороны Дороги Процессий. Они выхватывали из тьмы аккуратные дома, озаряя их своим тусклым желтоватым светом. Северная же часть города оказалась полностью погружена во мрак. Силуэты вилл богатых вельмож и растущих пальм навевали какую-то необъяснимую тревогу. Хотя я никак не мог понять — почему? Возможно, из-за абсолютно мертвой тишины, так несвойственной даже ночному городу? Обычно всегда раздаются какие-нибудь звуки — лай собак, крики стражников, совершающих обход. Пьяная болтовня задержавшихся посетителей трактиров. Сейчас же царило полное безмолвие. Только ветер в кронах пальм заставлял листья зловеще покачиваться во мраке и нашептывать таинственную песнь.

Я медленно направился на восток в сторону, где виднелись внушительные силуэты Этеменанки и храма Эсагилы. Звуки моих шагов гулко раздавались в ночи по кирпичной мостовой.

«Зачем мне туда? Что я вообще здесь забыл в столь поздний час? Может, стоит вернуться к себе в хижину, улечься на циновку и выспаться хорошенько? И где все?».

Ни на один вопрос у меня не было ответа, но я знал, что мне нужно идти. Просто знал и все.

Факелы справа от меня приятно потрескивали, освещая дорогу, и я очень надеялся, что очередной порыв ветра случайно не задует их. Мне совсем не хотелось остаться посреди города в полной темноте.

Я продолжал вышагивать по мостовой, как вдруг услышал шаркающие звуки где-то справа. Они раздавались из подворотни, напротив которой я, как раз, остановился. Повернув голову в ту сторону, я прислушался. Проулок, скрытый во мраке, напоминал зев таинственного чудовища. Напрягая зрение, я попытался рассмотреть, что (или кто?) является источником звуков, но безрезультатно. К сожалению, свет факелов не доходил до того места, оставляя закоулки между домами скрытыми в темноте.

— Кто там? — спросил я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее. В звенящей тишине он мне показался громче, чем раскат грома.

Звуки резко прекратились. Я стоял еще несколько минут, вслушиваясь в ночное безмолвие, но больше ничего не заметил. Лишь ветер продолжал шелестеть среди пальм, да факелы трещали возле дороги. Решив больше не задерживаться, я развернулся и продолжил путь на восток.

«Наверняка, какие-нибудь кошки друг с другом поцапались. Незачем отвлекаться. Мне нужно попасть на ту сторону. Зачем? Просто надо и все».

Я отошел примерно шагов на десять, когда услышал позади себя голос:

— Уже уходишь?

Я чуть не подпрыгнул. И дело было не только в том, что голос прозвучал внезапно. Прежде всего, меня удивило то, что я узнал его. Узнал, и он меня напугал. Напугал не только неожиданностью. Ибо сей голос не мог звучать на этом свете. Его обладатель был мертв!

— Эй, — продолжал он, — нам же нужно еще допить этот кувшин!

Я застыл, но не стал оборачиваться. Не хотел оборачиваться.

— Я что, чем-то обидел тебя? Почему ты меня не замечаешь?

Чувствуя, как сердце бешено колотится в груди и, в то же время, сжимается от страха, я медленно обернулся. Возле подворотни, из которой недавно доносились подозрительные шорохи, стоял...

«Нет, этого не может быть! Это невозможно!».

Я хотел броситься наутек, но ноги будто вросли в известняк. Быстро зажмурив глаза, я вновь их открыл, надеясь убедить себя в том, что это просто наваждение или игра света. Но нет. Он продолжал стоять там, рядом с проходом. Факел освещал его мертвенно-бледное толстое лицо. Под белой рубахой вздымался полный живот. Жуткий образ дополняла улыбка на его губах. И то, что она была не зловещей, а какой-то печальной, лишь усугубляло картину. А глаза... они такие пустые, отрешенные. Правой рукой он удерживал кувшин с вином, а левой опирался о столб. Его слегка шатало.

— Давай же, Саргон, пойдем. Нужно прикончить этот проклятый кувшин!

Я нашел в себе силы разлепить пересохшие губы, хотя это было непросто:

— Я не могу, Сему.

— Почему?

— Мне нужно идти.

Его улыбка стала еще печальнее, от чего по моей спине пробежали мурашки.

— Ну... это... жаль, — вздохнул он, — я бы посидел с тобой напоследок.

— Напоследок? — вздрогнул я.

Он не ответил, продолжая грустно улыбаться и смотря невидящим взором в пустоту.

— Что значит, напоследок, Сему? — с дрожью в голосе повторил я.

— Бойся орла, Саргон, — все тем же тоном произнес он. — бойся хеттского орла!

— Что? — непонимающе переспросил я. — Какого еще орла? И как ты здесь оказался? Тебя же убил Бел-Адад!

Сему снова вздохнул, но этот вздох нисколько не походил на те, что я слышал от него на протяжении многих лет. Он был полон горечи и печали:

— Эх, Саргон, ты многого не знаешь... Так ты останешься выпить со мной?

Внезапно на какой-то миг я будто потерял контроль над собой и сделал шаг навстречу. Но уже через секунду, словно что-то прошло через мое тело, подобно молнии.

Я резко ответил, сбрасывая наваждение:

— Нет. Мне надо идти, я же сказал.

— Тогда пусть Шамаш осветит тебе путь, — пробормотал Сему, разворачиваясь и уходя обратно в темноту подворотни. — Но помни — бойся хеттского орла.

Его шаркающие шаги стихли, и я остался в полном одиночестве посреди Дороги Процессий, обдуваемый холодным ветром. Теперь мрак и звенящая тишина казались мне не просто гнетущими. От них волосы на голове вставали дыбом.

— Чем быстрее я доберусь туда, куда нужно, тем скорее весь этот кошмар закончится, — произнес я, испугавшись собственного голоса.

Я продолжил движение, неосознанно ускорив ход. Пока мои шаги глухо раздавались по округе, я старался убедить себя в том, что мне все это померещилось. Что это — всего лишь нехорошая шутка моего разыгравшегося воображения или вовсе сон.

«Да, наверное, это просто неприятный сон. Хоть и очень реалистичный. Скоро я проснусь в своей хижине, сделаю парочку глотков холодной воды, и все будет в порядке».

Придя к такому утешительному выводу, я зашагал слегка увереннее. Но до конца развеять сомнения, что это лишь сновидение никак не удавалось.

Впереди показался мост через Евфрат. Я уже слышал, как вода плещется под его аркой. Однако все мое внимание было сосредоточено на лавке торговца, приютившейся рядом с мостом.

«Странное место для торговли, да и время неподходящее».

Хозяин лавки находился под навесом и равнодушным голосом зазывал покупателей, которых не наблюдалось.

— Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки...

И вновь я узнал этот голос. И снова мне захотелось бежать, куда угодно, лишь бы быть подальше от этого места. Но словно неведомая сила влекла меня в сторону этой лавки. Сила, которой я не мог противиться. Подойдя вплотную, я обнаружил, что прилавок абсолютно пуст. Никаких намеков на товары. Но торговца я узнал, несмотря на то, что его скрывал сумрак.

Хазин.

— Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки...

Все тот же равнодушный голос.

Сделав глубокий вдох, я спросил, хотя слова давались мне нелегко:

— Что все это значит? Ты сейчас должен лежать в... — я замялся, пытаясь вспомнить, где же умер Хазин, но, к сожалению, никак не мог этого сделать. Однако то, что Хазин должен быть мертв — вне сомнений. — Неважно. Ты умер! Как же ты очутился в Вавилоне?

— Мой караван должен был пройти мимо. Ты что, забыл? — голос торговца продолжал оставаться безжизненным. — Мне понравился этот прекрасный город. Поэтому я решил задержаться тут ненадолго. Он такой тихий, спокойный, и здесь все время темно. Это хорошо.

Я вздрогнул:

— То есть, все время темно?

— Здесь все время темно.

— Ты бредишь. Рано или поздно, взойдет солнце и...

— Здесь не бывает солнца, Саргон. Здесь все время темно, и это хорошо.

Резкий порыв ветра налетел на нас и задул один из факелов позади меня. Я ощутил, как мурашки ползут по спине.

— Почему тьма — это хорошо? — спросил я, чувствуя, что заикаюсь.

— Потому, что во тьме никто не увидит огромную дырку у меня в горле. Неприятное зрелище.

— Какую дырку? — просипел я.

— Ту, что ты проткнул своим мечом. Так и знал, что ты тупой, Саргон.

Его силуэт слегка покачнулся под навесом.

Стараясь унять дрожь и дышать ровнее, я спросил:

— А где твои товары?

— Ты же сам их украл. Ограбил мой караван, не помнишь? Это все, что осталось.

— Но здесь ничего нет!

— Пустоту тоже можно продать. Ведь пустое место необходимо чем-то заполнить. Хочешь, я продам его тебе, Саргон?

Я отступил назад.

«Боги милостивые, да что здесь происходит?!».

Караванщик, меж тем, продолжал:

— Я продамтебе место, Саргон. В этом городе не хватает жителей. Не видишь, какой он одинокий и пустой? Оставайся, нам нужны ремесленники.

«Боги, я схожу с ума. Надо идти. Надо идти!».

С трудом взяв себя в руки, я на дрожащих ногах засеменил по мосту, стараясь не оборачиваться. Подо мной уже текли воды Евфрата, черные во тьме безлунной ночи.

А позади равнодушный голос Хазина продолжал зазывать:

— Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки...

Вскоре его голос затих вдали, и вновь я не слышал ничего, кроме завывания ветра, который на открытом пространстве дул с особым усердием. На мосту не было огня, поэтому приходилось пробираться практически в полной темноте, что совершенно не добавляло настроения. Порывы холодного воздуха то и дело норовили сбить меня с ног.

Наконец, добравшись до центрального пролета, я увидел свет факелов с другой стороны. Меня охватило облегчение, которое в следующий миг сменилось паническим ужасом. Там, где заканчивался мост, в свете огня стоял человек. Крупный. Его голову украшал шлем-шишак, увенчанный металлическим яблоком. Туловище покрывал тяжелый пластинчатый доспех, который зловеще поблескивал в свете факелов. Темные штаны и остроносые сапоги.

Азамат.

Я не хотел приближаться к нему. Что угодно, но только не к нему. Но выбора не было — я должен перебраться на ту сторону. Не знаю, зачем и почему. Просто должен. Ноги совсем перестали меня слушать, и оставшийся путь по мосту я проделал, словно дряхлый старик, шаркая сандалиями по асфальту. Он стоял лицом ко мне. Подойдя чуть ближе, я усмотрел, что из его груди торчит рукоятка меча. Того самого. Это было моих рук дело, но где и когда — я снова не мог вспомнить. Думать о том, как главарь разбойников здесь оказался я не стал. Все равно это бесполезно.

— Ну, здравствуй, Саргон, — спокойно и, даже, дружелюбно поприветствовал меня он. И от этого дружелюбия мороз по коже шел похлеще того, что испытываешь, оказавшись ночью в пустыне безо всякой одежды.

— Доброй ночи, Азамат, — выдавил я. — Послушай...

— Ты купил себе место? — перебил он.

— Что?

— У Хазина. Не зря же он там торчит целую вечность. И будет торчать.

Я облизал пересохшие губы:

— Нет.

— Почему же?

— Оно мне не нужно.

— Напрасно, — он шумно вдохнул ноздрями воздух, — тут так прекрасно...

— Ты позволишь мне пройти?

— Нет.

— Почему?

— Ты не купил место. Иди к Хазину и расплатись. Потом можешь возвращаться, и я тебя пропущу.

— А что будет, если я куплю место?

— Останешься здесь.

Я вздрогнул:

— Но ведь я и так здесь!

— Но пока ты можешь уйти.

— Ничего не понимаю, — искренне произнес я.

В сумраке не было видно, но мне показалось, что Азамат улыбнулся:

— Ты можешь уйти отсюда в любой момент. Хотя сам еще не знаешь, когда. Но если купишь у Хазина место, то останешься тут навсегда. Я бы поспешил, пока есть время.

— Я... я не хочу оставаться здесь, — промямлил я.

— Почему? — искренне изумился Азамат, и меня удивила его реакция.

— Это не мой дом. Я чувствую. Это не Вавилон, — я сам не понимал, что говорю, словно брежу.

«А, может, и вправду брежу?».

— Он может стать твоим домом, Саргон. Разве ты не хочешь быть царем?

Я опешил. Моя челюсть отвисла, словно ее вывихнул борец:

— ЦАРЕМ?

— Ну, да. Царь Саргон. По моему, звучит гордо... и восхитительно! Только и нужно-то, что купить место у Хазина. Этому городу нужен царь.

— Х-х-хазин сказал, что здесь нужны ремесленники, — заикаясь, проговорил я.

— Разве царь не может быть ремесленником? История знает случаи, когда цари не гнушались любой грязной работы, подавая пример своим подданным.

Я ошалело потряс головой:

— Нет, не могу.

— Не можешь или не хочешь? — усмехнулся глава разбойников.

— Мне просто нужно попасть на ту сторону. Азамат, послушай...

— Я знаю, — вновь перебил он.

— Что?

— Что тебе надо на ту сторону, но, видимо, ты еще не готов занять трон.

Вновь налетевший порыв ветра чуть не сбил меня с ног, но я сумел устоять.

— Купи место, — продолжил Азамат, — или уходи.

— Куплю место... и тогда смогу пройти дальше?

— И станешь царем.

На несколько секунд я задумался. Мне необходимо было перебраться в центр города, но Азамат меня не пропускал.

«Правда придется покупать это место? Но я не хочу оставаться тут навсегда! Неужели иного выхода нет?».

— Ну, так что? — спросил Азамат.

— Я...

— Думай скорее.

Внезапно мои размышления прервал крик. Он донесся откуда-то сзади. Примерно оттуда, где я начал свой путь по Дороге Процессий. Приглушенный из-за большого расстояния, но наполненный болью. Женский крик. Он пронесся по городу, подобно буре, затрагивая самые потаенные уголки души.

Я вздрогнул и испуганно обернулся.

Азамат слегка наклонил голову, тоже вслушиваясь в эти крики, а затем сказал:

— Боюсь, ты опоздал на церемонию коронации, Саргон.

— Что все это значит?! — воскликнул я, вновь оборачиваясь к главарю разбойников.

— Это значит, что твое время еще не пришло. Пора тебе уходить.

Женский крик раздался вновь. На этот раз ближе и отчетливее. Вкупе с окружающей обстановкой, он леденил душу от страха.

Азамат, с грустью в голосе, сказал:

— Быть может, мы еще встретимся, Саргон, и ты сможешь перебраться на ту сторону, чтобы занять свое законное место на троне.

— Я не понимаю...

— Прощай.

Крики женщины раздались буквально у меня за спиной. Образ Азамата, как и ночного города, моментально разбился на множество осколков.

А потом я увидел свет...

***

Я резко сел, судорожно глотая ртом воздух и, до конца не осознавая, где нахожусь. Вновь раздался громкий женский крик, который окончательно пробудил меня к жизни, и я увидел, что сижу на циновке в нашей с Бастет палатке. Рядом со мной находился Тарару и участливо смотрел на меня. Его внимательные глаза чуть ли не светились в темноте. Женщина закричала снова, и я узнал голос.

— Бастет, — прошептал я, пытаясь встать, но Тарару с силой усадил меня на место.

— С ней все будет в порядке, не шевелитесь.

— Почему она так кричит? Что вы с ней делаете?

Тарару пояснил:

— Азамат отрубил ей пальцы на правой руке. Нам нужно прижечь рану, чтобы остановить кровь. Это больно.

— Я хочу ее увидеть... — я опять попытался подняться, но Тарару вновь удержал.

— Не сейчас. Ей не до встреч, да и вам, господин Саргон, стоит отдохнуть. Последние деньки выдались изнуряющими, правда?

«Господин Саргон? Я не ослышался? Он назвал меня господином? Что-то в этой жизни явно пошло по хорошему пути».

— Да, ты прав, — согласился я, все еще немного озадаченный. — Как долго я был без сознания?

Тарару задумался прежде, чем ответить:

— Немного. Может полчаса, не более.

Ощутив сильный приступ жажды, я оглядел палатку в поисках кувшина с остатками воды и, к своей несказанной радости, нашел его в том месте, где его оставили в последний раз. Он был полон примерно на треть, так что я быстро расправился с его содержимым. Тарару внимательно наблюдал за тем, как я пью.

— Госпожа Бастет велела, чтобы мы обращались с вами как подобает.

— И как подобает со мной обращаться? — спросил я, ставя пустой кувшин на циновку.

— Как к равному госпоже.

У меня слегка захватило дух.

«Вот это да. Уж чего-чего, а такого поворота событий я никак не ожидал. Хотя, возможно, я слишком рано радуюсь. Сомневаюсь, что Бастет простит мне то, что я сделал. Скорее всего, это ее прощальный жест доброй воли, и скоро наши пути разойдутся».

— Когда я смогу ее увидеть?

— Дайте ей время прийти в себя.

Я вздохнул и прилег на циновку. Доля правды в его словах была. Отдых не помешает и мне самому. Я положил правую руку под голову и закрыл глаза, надеясь насладиться минутами покоя и умиротворения, но Тарару не дал мне такой возможности.

— Вы мне поможете?

— Хм?

— Мне нужно вернуться в Вавилон, — нетерпеливо напомнил Тарару, — вы мне поможете?

Я нахмурился. Вопрос юного вавилонянина застал врасплох, а голова отказывалась соображать.

«Нужно это обдумать».

— Позже поговорим, — уклончиво ответил я.

— Но почему не сейчас?! — горячо возмутился юнец.

Я хмыкнул:

— Ты сам советовал мне отдохнуть. Ну, так вот — твой господин хочет внемлить сему совету и немного вздремнуть. Толкни меня через некоторое время.

Я услышал, как он вскочил и вышел из палатки, в гневе одернув полог.

«Настырный юнец. Однако надо уделить внимание его просьбе. Не стоит, вот так, сразу настраивать против себя».

С этими мыслями я погрузился в сон.

Глава 2

На этот раз мне удалось поспать без сновидений. Поэтому, когда Тарару пришел по моей просьбе, дабы прервать блаженный покой, я ощутил легкое разочарование. Однако желание встретиться с Бастет мгновенно его заглушило.

— Я обговорю с ней твою просьбу, — бросил ему я, — провожать меня не стоит.

Он ничего не ответил, только продолжил теребить свою накидку, да косо зыркать гневным взглядом. Ну, прямо обиженный ребенок, которого поставили в угол за то, что тот разбил горшок с кашей.

Ночь полностью покрыла стоянку караванов своим темным плотным одеялом. Вдохнув полной грудью прохладного воздуха, я направился в сторону шатра Хазина. Некое странное чувство подсказывало мне, что Бастет находится именно там. Распростертое тело Азамата виднелось возле колодца. Песок вокруг пропитался кровью и во мраке походил на грязь. Я вспомнил свое жуткое видение, пока находился без сознания после удушающего захвата Главы. Маленькие мурашки пробежали по спине, когда перед мысленным взором предстал силуэт Азамата с торчащим клинком из груди. Поэтому я постарался, как можно быстрее, выкинуть его из головы и больше не вспоминать.

Верблюды мирно посапывали, сгрудившись в кучу. Издалека они напоминали застывшие волны бурной реки во время сильной грозы. Двое разбойников сторожили сон этих животных. Разумеется, не только их, но и содержимое тюков. Завидев меня, они слегка склонили головы в приветствии. Я кивнул в ответ и двинулся дальше. Возле шатра Хазина дежурил один из налетчиков. Ну, как дежурил — он расселся на песке около входа, скрестив ноги, и поглядывал на звезды.

Завидев меня, разбойник улыбнулся и почтительно произнес:

— Доброй вам ночки, господин.

«Нет, шакалы Ламашту меня раздери, это определенно приятно!».

— И тебе того же, — ответил я. — Как она?

— С госпожой все будет хорошо, но сейчас она очень слаба. Мы остановили кровь и перевязали раны.

— Я хочу поговорить с ней.

На мгновение разбойник задумался, но затем кивнул:

— Ну, вас-то я могу пропустить, но только не будите, если спит.

— Не буду, — пообещал я, — я же не варвар с гор.

— Спасибо вам, господин.

Все еще не привыкнув к такому вежливому обращению (последнее время меня какими только грязными словами не называли), я улыбнулся и, отдернув полог шатра, вошел внутрь.

Бастет распростерлась на том ложе, где еще недавно покоился Хазин. По крайней мере, хотя бы его труп они удосужились убрать. Шатер освещался четырьмя треножниками, стоявшими по углам. Стол пустовал — с него убрали всю утварь и грязную посуду. Только меч одиноко лежал на его поверхности. Нубийка не спала, угрюмо уставившись в потолок. Ее бледное лицо горизонтально пополам разделяла плотная повязка, перебинтовывавшая сломанный нос. Вся кисть правой руки, которую она положила на спинку ложа, также была плотно забинтована. Я осторожно подошел к столу, и только тогда она перевела взгляд на меня.

— Скверно выглядишь, — с вялой улыбкой произнес я.

— На себя посмотри, пугало огородное, — беззлобно огрызнулась она.

— Было не слишком больно? — спросил я, аккуратно присаживаясь с краю ложа.

— А сам как думаешь? Этот ублюдок отрубил мне два пальца!

Я скривился:

— Да, пожалуй, это не самый умный вопрос.

— Ублюдок! — повторила она и ударила кулаком здоровой руки по столу так сильно, что меч, звякнув, подпрыгнул. С ее губ сорвался стон, а лицо побледнело еще сильнее.

— Тебе не стоит перенапрягаться, — учтиво заметил я.

— Без тебя разберусь, — буркнула она.

Бастет плотно сжала губы и слегка прикрыла глаза. Видимо, от накатившего приступа слабости.

Желая поскорее покончить со всеми неясностями, я решил не затягивать неловкое молчание:

— Послушай. Тот случай с караванщиком, когда я... Ну... когда я продал... — даже не знал, что слова могут даваться с таким трудом.

Ее веки резко поднялись.

— Что ты продал? — спросила она, и я заметил в ее глазах игривый огонек с примесью злорадства.

— Издеваешься?

— И не думала даже, — к издевке в голосе прибавились нотки наивности, — мне вправду интересно послушать, что же ты такое ему продал?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить, — раздраженно ответил я.

— Откуда? Я не бог, чтобы читать мысли, — она откровенно получала удовольствие от происходящего.

— В тот вечер, когда я ужинал с караванщиком... — проклятье, я опять запнулся.

Бастет уже не скрывала своего торжествующего злорадства:

— Ну, давай, тебя прорвет, наконец?

И меня прорвало, правда, не совсем так, как она рассчитывала:

— Перестань играть в этот дурацкий спектакль! Я пытаюсь извиниться!

— Не смей повышать на меня голос, — спокойно сказала она, — иначе я тебе язык подрежу. Разве таким тоном просят у бедной женщины прощения?

Я смотрел на нее, обуреваемый противоречивыми чувствами — влепить ей пощечину, пусть и ценою собственного языка, или же страстно поцеловать?

— Если тебе так сложно связать два слова, — продолжила Бастет, — так и быть, помогу. Я задам всего лишь один вопрос, и от ответа зависит твоя судьба.

Я вздохнул:

— Жизнь или смерть?

— Нет. Жизнь ты и так себе выстрадал.

— Ну, хоть это радует.

В ее глазах полностью погас тот игривый огонек. Она стала совершенно серьезной.

— Когда ты отдал меня этому караванщику, то знал, что они сделают со мной?

— Нет, — твердо ответил я, не отводя взгляда, — Шамаш свидетель. Мне с большим трудом далось это решение. И честно скажу, в тот момент я еще не испытывал к тебе всей полноты чувств. Моей целью было не попасться, так что пришлось согласиться.

— А когда ты смог разобраться в своих чувствах?

Я нахмурился:

— Наверное, когда выскочил следом за тобой из палатки.

— Хм, — она приподнялась на локте. Несмотря на сильную бледность и видимую слабость, ее глаза источали огонь. — Вроде убедительно. Влюбленные мужчины всегда действуют, как дураки.

— Очень смешно, — буркнул я.

— Это все?

— Не совсем. Если тебе будет интересно, то я прирезал Хазина не только ради того, чтобы сохранить свою шкуру.

— Неужели?

Я оставил ее колкость без внимания:

— Когда я медленно пронзал горло толстяка, то думал о том, сколько боли он тебе причинил.

Я увидел, что последние слова произвели на нее впечатление. Бастет села на ложе, сильно поморщившись, ибо ей пришлось облокотиться на больную руку. Ее лицо оказалось практически вплотную к моему. Свою здоровую кисть она положила мне на колено, отчего все мое тело резко обдало жаром.

— Пожалуй, — прошептала она, — ты можешь задержаться. Если хочешь, конечно.

— Разве ты в том состоянии?

— Сейчас узнаем, — она увлекла меня за собой на ложе, а затем добавила, обхватывая мою шею руками, — и все-таки ты мерзавец.

— Да? Почему?

— Ты разболтал, что я боюсь гиен.

— Все чего-то боятся. Это нормально, и уверен — никто тебя за этот страх не осудит. Я-то уж точно.

— А чего боишься ты?

— Раньше боялся за свою драгоценную шкуру.

— А сейчас?

Я нежно прикоснулся к ее груди:

— А сейчас и за твою.

— Польщена. И все же ты слишком много болтаешь. Может, подрезать тебе язык?

— Лучше займи его чем-нибудь приятным. Тогда ему некогда будет говорить, — сказал я, жадно впиваясь ей в губы.

В ту ночь из шатра Хазина вновь раздались женские крики, но они не имели ничего общего с теми, что вырвали меня из кошмарного видения.

***

Я аккуратно поднялся, стараясь не разбудить Бастет. Она крепко спала, уткнувшись лицом в спинку ложа. Сквозь дыры в шатре лился утренний свет и падал на стол косыми лучами, заставляя меч красиво переливаться золотистым оттенком. Почувствовав сухость во рту, я огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы утолить жажду, но в глаза бросался лишь огромный сосуд с колодезной водой, мрачно стоявший в углу. Все это напомнило мне о наличии проблем, которые могут стать очень серьезными, если не начать их решать прямо сейчас. Бросив взгляд на Бастет и, в который раз отметив про себя красоту ее стройного и сильного тела, я быстрым шагом направился к выходу.

Разбойник, смотревший ночью на звезды, сидел в той же позе, что и вчера. Только теперь его голова склонилась на грудь, и он, не стесняясь, храпел на весь оазис. Однако, заслышав мои шаги, мгновенно проснулся и вскочил на ноги. Сонные глаза на лице, наполовину скрытом под накидкой, виновато забегали.

Решив не терять время на приветствие, я сразу задал интересующий вопрос:

— Сколько кувшинов с вином у нас осталось?

Разбойник нахмурил лоб и сдвинул брови. Я буквально ощущал, как он старательно копается в собственной памяти.

Наконец, после долгой паузы, он потер подбородок рукой и ответил:

— Вроде, пять или шесть.

— Точно сказать не можешь?

— Нет, господин Саргон. Я не помню, но наверняка не более шести. Вам принести один, что ли?

— Нет, — я вскинул руку, — ни в коем случае. Хоть я и хочу пить, но придется терпеть.

Тот вопросительно посмотрел на меня:

— А чего такого-то?

— То, что колодец отравлен, и мы не можем пополнять запасы воды. Значит, для утоления жажды десяти человек осталось шесть кувшинов с вином.

До разбойника, наконец, начало доходить то, о чем я говорю. Его глаза полностью прояснились ото сна. А вот лицо, наоборот, помрачнело.

— И чего будем делать? — спросил он.

— Нужно уходить. И как можно скорее. До лагеря в оазисе два дня пути, так?

— Т-а-а-к, — медленно протянул он.

— Мы должны отправиться в путь не позднее сегодняшнего вечера. Будем продвигаться ночью, чтобы меньше испытывать жажду и беречь силы. Тогда, скорее всего, доберемся до места назначения в полном составе и без особых проблем.

— Так давайте поедем прямо сейчас! — разбойник явно нервничал.

Я покачал головой:

— Нет, у нас остались еще здесь дела.

Тот недоуменно обвел взглядом стоянку караванов:

— Дела? Здесь? Какие?

Я указал пальцем на тела наемников:

— Трупы. Их надо убрать. И тела слуг караванщика тоже. Вообще всех необходимо предать земле... то есть, песку, — я обвел рукой стоянку.

— Зачем?

Я нетерпеливо вздохнул:

— Затем, что когда сюда явится очередной караван и обнаружит полусгнившие останки, то что они подумают? Правильно. Что нечего больше использовать этот путь для перевозки ценных товаров, раз на нем убивают людей и грабят торговцев грозные разбойники.

— Этой стоянкой редко пользуются... — неуверенно начал, было, налетчик, но я его прервал.

— И что с того? Какой смысл отказываться от, пусть и не значительного, но источника дохода? Уберите трупы и закопайте поглубже в песок, чтобы ветер со временем не обнажил останки.

— Сделаем, — кивнул разбойник. — А с колодцем что?

На секунду я задумался, а затем, поманив его пальцем, отправился в сторону источника воды. Подойдя вплотную к колодцу, я заглянул внутрь.

— Как часто здесь останавливаются караваны? — спросил я, не оборачиваясь и облокотившись здоровой рукой о край.

— Не чаще, чем раз в месяц. Это не самый оживленный торговый путь. То, что такой богатый караван решил здесь пройти...

Он еще что-то говорил, но я его уже не слушал, просчитывая в уме варианты. Первой идеей было заколотить колодец и оставить послание, что вода отравлена, но я быстро отказался от нее. Такой ход отпугнет торговцев от стоянки еще быстрее, чем полуобглоданные стервятниками трупы. Но, с другой стороны, весть об отравленном источнике быстро разлетится по округе, и исход будет таким же. Если только... Я слегка подался вперед, внимательно всматриваясь в воду.

— Как часто, ты говоришь, здесь ходят караваны? Раз в месяц? — спросил я.

— Да, примерно. Возможно, даже реже.

— Тут хороший приток. Это неудивительно. В песчаной почве вода течет быстрее.

— Откуда вы знаете?

Я улыбнулся через плечо:

— Я же бывший ремесленник. И хотя я строил хижины, а не колодцы, об устойчивости почвы и грунте знать полезно. Чтобы однажды хозяин хижины не проснулся и не обнаружил, что его дом улетел в овраг или уплыл по реке.

Я вновь посмотрел в колодец:

— Как я и говорил, вода проточная. Неплохо промывает. Думаю, за месяц зараза из него уйдет.

Я полностью обернулся:

— Колодец оставим, как есть.

— А если сюда кто-то явится раньше, чем через месяц?

Я пожал плечами:

— Придется пойти на риск. Выбора у нас особого нет. Запечатать колодец — все равно, что оставить глиняную табличку с надписью «никогда больше не пользуйтесь этой стоянкой караванов».

— Как скажете, господин.

Мне было очень приятно слышать это обращение к собственной персоне. Хоть и не настолько приятно, как любовные шалости с их госпожой. Но я и бровью не повел.

— Заройте тела, проверьте снаряжение и добычу, а затем сворачивайте лагерь. Мы не должны оставить следов пребывания здесь каравана Хазина.

— Все сделаем, — разбойник почтительно склонил голову, а затем спешным шагом направился в сторону двух других, что расселись под пальмами.

Я же, слегка задумчивый и, в то же время, довольный собой, пошел обратно к главному шатру. Золотая фигурка льва, украшавшая вход, уже ярко блестела в лучах взошедшего солнца. Я подумал, что она неплохо будет смотреться над моим шатром в лагере разбойников.

«Над нашим шатром».

Войдя внутрь, я обнаружил, что Бастет уже проснулась. Она грациозно потягивалась, сидя на ложе и напоминала леопарда.

— Не принесешь вина? — томно произнесла она.

— Боюсь, придется немного потерпеть, — улыбнулся я, приближаясь и отвечая на ее вопросительный взгляд, — у нас осталось слишком мало вина, а путь предстоит не близкий.

— Надо сказать, чтобы... — начала, было, Бастет, собираясь встать, но я нежно усадил ее обратно.

— Я уже обо всем распорядился.

— Ты... чего сделал?

— Приказал схоронить все трупы, проверить снаряжение и добычу, не оставить следов пребывания каравана, а вечером отправиться назад в наш лагерь. Ночью передвигаться будет легче — нет палящих лучей солнца.

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

— Что? — спросил я.

— Удивлена.

— Тем, что твои люди меня послушались?

— Нет, — изумление спало с ее лица, — тем, что такие здравые мысли пришли тебе в голову.

Я поцокал языком:

— Ай-яй-яй, вы зря сомневаетесь в моих умственных способностях, — а затем, уже серьезно, спросил. — Как рука?

Она сморщилась:

— Жжет, словно к ней приложили раскаленную кочергу.

Я хмыкнул:

— Ну, примерно так вчера и было. Но по тебе не скажешь.

— Я стараюсь не показывать боль, — пожала плечами Бастет.

— У тебя хорошо получается.

— Не очень, я же все равно кричала вчера.

— Вчера ты кричала по другой причине, — усмехнулся я, за что тут же получил сильный удар ногой в бедро. — Ну, спасибо. Теперь на моем теле точно живого места нет.

Бастет тихо рассмеялась. Ее повязка на лице побагровела в месте, где она соприкасалась со сломанным носом, но пятна, по большей части, уже были засохшими.

Я аккуратно дотронулся до бинтов:

— Полагаю, скоро можно будет это снять.

— И найти костоправа, — твердо добавила она.

— Ты мне и так нравишься.

— И слышать ничего не хочу! Я вправлю себе нос, это не обсуждается. Если хочешь, то можешь ходить горбатым.

— Ну, уж нет. Раз будет такая возможность, то пусть и меня подлечат.

Бастет положила голову мне на плечо, и мы какое-то время сидели, молча, наблюдая за игрой света на лезвии клинка, лежащего на столе.

— Помнишь Тарару, молодого паренька? — внезапно вспомнил я.

Она нахмурилась:

— Вроде.

— Он требует отпустить его домой.

— Пусть дальше требует. Сейчас не до него. И потом, это невозможно. При встрече скажи ему, чтобы заткнулся, иначе я прикажу его выпороть.

— Будет не очень хорошо настраивать кого-то против себя, вот так, сразу, — мягко сказал я. — Давай хотя бы сделаем вид, что нам не все равно на его проблему, а потом вернемся к этому разговору.

— Почему он хочет вернуться?

— Я подозреваю, что его решение присоединиться к разбойникам повлекло за собой печальные последствия для семьи Тарару. Я рассказал ему, что встречал его отца в Вавилоне...

Бастет отпрянула:

— Зачем?

— Чтобы заручиться поддержкой против Азамата, — я вздохнул, — правда, из этого ничего не вышло.

Глаза Бастет сузились, ее лицо слегка побагровело. Мне даже стало не по себе.

— Надеюсь, ты понимаешь, что это невозможно? Отпустить его, дабы он все выболтал первому же стражнику?

— Знаешь, — с улыбкой на лице, начал я, — когда ты злишься, то напоминаешь разъяренную тигрицу, но это совсем не портит твою красоту. Скорее, она приобретает некий чарующий оттенок.

Несколько секунд она продолжала метать искры из глаз, но затем черты ее лица смягчились, и я понял, что попал в цель.

— Правда? — подозрительно спросила Бастет.

— Правда, — не отводя взгляда, подтвердил я.

— Ладно, — похоже, она решила сменить гнев на милость, — по поводу Тарару. Обсудим это позднее, когда полностью решим собственные проблемы.

Я кивнул:

— Именно это я и предлагал.

— И ты мне расскажешь все, — добавила она, — я ведь до сих пор почти ничего не знаю о твоем прошлом.

— Мне бы не хотелось ворошить неприятные воспоминания. Это все равно, что копаться в выгребной яме голыми руками.

— Между нами не должно быть никаких тайн, — она посмотрела мне прямо в глаза, — уверена, ты сам это понимаешь.

Я понимал, поэтому не стал спорить:

— Да, ты права. Расскажу все, как только прибудем в лагерь и отдохнем.

— Договорились, а теперь, — она заигрывающе улыбнулась, — сделаешь мне приятно?

Я почувствовал, как сердце сильно забилось в груди, а тело захлестнул знакомый жар:

— Да? И как же?

Она провела здоровой рукой по волосам:

— Сходи за вином.

Увидев мое искреннее разочарование на лице, Бастет буквально покатилась со смеху. В порыве безудержного веселья, она случайно задела перебинтованной рукой о стол. Смех тут же сменился едва сдерживаемым стоном, а затем посыпались проклятия.

— Ты в порядке? — спросил я.

— Нормально, — процедила она, тяжело дыша, — не стоит постоянно спрашивать! Мне нянька не нужна!

— Зато слуга, похоже, нужен, — хмыкнул я, вставая.

— А шел бы ты... за вином!

Теперь настала моя очередь смеяться:

— Как скажете, госпожа, — и отвесил шутливый поклон.

Уверен, будь у нее под рукой что-нибудь тяжелое, непременно запустила бы в меня. Но злости на лице нубийки не было. Скорее нетерпение.

— Принеси этот проклятый кувшин, или я сдохну от жажды!

— Ладно, но помни, его надо беречь.

Она произнесла сквозь сжатые губы что-то, похожее на «да», и закрыла глаза, в ожидании, пока боль в руке утихнет. Я не сразу сообразил, что вновь засмотрелся на нее. Мягкие и правильные черты лица, которые не могла скрыть даже плотная повязка. Пышные черные волосы, спадающие на плечи. Стройное, в меру мускулистое, тело и упругая грудь. Прекрасные длинные ноги.

Залюбовавшись ею, я не заметил, как Бастет открыла глаза:

— Мне безумно приятно, когда ты так на меня смотришь, но, во имя Осириса, ты не мог бы принести сюда этот проклятый кувшин?!

Я расхохотался до боли в руке и вышел из шатра.

Глава 3

С угрюмым выражением на лице, я окинул взглядом то, что осталось от некогда внушительных запасов вина. Воистину это было жалкое зрелище. Всего лишь пять кувшинов на десятерых человек, двое из которых ранены и нуждаются в поддержании сил.

— Проблема куда весомее, чем казалась, — пробормотал я вслух, склоняясь над сосудами и забирая один из них, — похоже, придется нелегко.

Вытащив зубами крышку, я сделал один маленький глоток. Сухость во рту немного спала, но до конца не прошла. Я с трудом удержался, дабы не выпить еще. Вздохнув, уже, было, собрался выходить из шатра, как вдруг услышал приглушенные голоса снаружи.

— Мы закончили?

— Да. Осталось только разобрать палатки и можно выдвигаться.

— Я слышал, у нас напряженная ситуация с водой.

— Именно. Поэтому нельзя тут задерживаться. Пять кувшинов с вином на десятерых это маловато.

— Так, может, стоит решить эту проблему?

— Каким образом? Пить мочу? — раздался нервный смешок.

— Не совсем. Представь, что нас станет меньше десяти. Тогда и вино беречь не придется.

Я весь напрягся. Тихо, стараясь не выдать своего присутствия, подошел к стенке шатра и встал на колени, пытаясь ловить каждое слово.

— И кого же предлагаешь пустить на корм стервятникам? Может себя самого?

— Прикончим Бастет и ее дружка-калеку.

— Ты перегрелся на солнце? — разговор перешел на шепот, так что пришлось максимально напрячь слух.

— Вовсе нет. Раненые потребляют слишком много жидкости.

— И ты думаешь только об этом?

— А о чем мне еще сейчас думать?

— Например, о том, что только Бастет знает, где спрятаны сокровища Азамата.

— Я ожидал, что этой тайной располагают больше людей.

— Располагали. Но, вот незадача, позавчера они все дружно отправились на службу к Нергалу^[72], и теперь в живых из посвященных осталась лишь она.

— Проклятие. Я, конечно, люблю приносить жертвы Нергалу, но в этот раз он забрал слишком многих.

— Похоже на то.

— Можно выпытать из нее сведения.

— Что?

— Сведения. У Бастет. Насчет тайника.

— Попробуй. Она не из тех, кто выдает тайны, даже под угрозой смерти. Бастет прекрасно понимает, что убив ее, мы не получим ничего.

— И почему Азамат не рассказал про место схрона всем?

— По той самой причине, которую мы сейчас обсуждаем, хотя за такие разговоры нас могут прирезать, если услышат. Чтобы никто даже посметь не мог выступить против Главы. Расположение тайника с сокровищами знали лишь те, кому Азамат доверял.

— Видимо, зря он доверял Бастет.

— Кто же знал, что она влюбится в этого ремесленника.

— Ты его хорошо знаешь?

— Нет, но, со слов Гасана, голова у него соображает неплохо.

— По сравнению с Гасаном, мы все мудрецы.

— Ну, здесь согласен, — послышался смешок.

— Так давай прижмем этого Саргона. Если Бастет не хочет его терять, то она все нам поведает.

— Опасно. Может, она и испытывает к нему чувства, но где уверенность в том, что они сильнее привязанности к сундукам сокровищ?

— И что же тогда делать?

— Пока то, что они прикажут.

— Неужели тебе не хочется завладеть всеми богатствами Азамата?

— Честно сказать, меня устраивает та доля, что я имею.

— Ну, а я бы попробовал.

— Без меня, Кривое Серебро.

— Как скажешь, — раздался приглушенный смех, — но лучше, чтобы ты никому не рассказывал о нашем разговоре. Для твоего же блага.

— О каком разговоре?

— Все правильно, все правильно, — вновь смех, — пойдем, надо разобрать эти дурацкие палатки. Кстати, видел Тарару? Он чем-то озлоблен и косо посматривает на того ремесленника... — их голоса, как и шаги, стихли в отдалении.

Несколько минут я продолжал стоять на коленях, не замечая, как сильно затекли ноги. Пот выступил буквально на каждой клеточке тела, покрыв его мерзким и липким слоем.

— Кажется, у нас гораздо больше проблем, нежели я представлял, — наконец, прошептал я, поднимаясь и с трудом передвигая ступнями. В них тут же вонзились десятки «иголок». — И эта проблема самая серьезная.

Осторожно выглянув из шатра, и никого не заметив, я поспешил вернуться к Бастет. Приходилось сдерживать себя, дабы не сорваться на бег.

***

— Тебя только за смертью посылать, — раздраженно произнесла она.

Бастет положила ноги на стол, скрестив их у колен, и поигрывала мечом в левой руке.

— Подожди, — тихо ответил я, подходя к столу и ставя на него кувшин, — сейчас у тебя напрочь отобьет все желание пить.

Она вопросительно вскинула брови, и я полностью пересказал подслушанный диалог между разбойниками. Когда я закончил, красивое лицо нубийки скривила гримаса ярости.

— Убью эту тварь, — процедила она сквозь зубы.

— Ты не сможешь этого сделать, пока мы не узнаем, кто он, — я нервно потеребил бороду.

— Я его найду!

— Интересно, как?

— Буду пытать каждого, пока кто-нибудь не сознается, — она рубанула мечом по столу, оставляя внушительную отметину.

— Не думаю, что это разумная мысль.

— Да? — она вскинула на меня гневный взгляд, — это почему же?

— Ты настроишь против себя всех остальных.

— Я справлюсь!

Я покачал головой:

— Не против восьмерых и не в том состоянии, в котором ты сейчас находишься.

— У тебя есть иные предложения? — язвительно спросила она.

— Если дашь мне пару минут, то, возможно, что-нибудь и придумаю, — резко бросил я, начиная медленно выхаживать кругами.

Она ничего не ответила, лишь сощурила глаза, из которых полетели искры. Затем Бастет демонстративно перехватила меч лезвием вниз и со всей силы ударила им в крышку стола. Клинок прошил поверхность насквозь. По столешнице пошли трещины, а на пол полетели острые щепки. Не обращая на это внимания, Бастет протянула руку к кувшину и сделала несколько больших глотков.

— Много не пей, — предупредил я, продолжая сосредоточенно размышлять.

— Сама разберусь, — буркнула она, но кувшин все-таки оставила.

— Угу, разберешься.

Она закатила глаза, но снова промолчала.

Спустя несколько минут размышлений меня, наконец, посетила одна мысль.

— Нас десять человек, так?

— Ну, — угрюмо ответила Бастет.

— Если убрать тебя, меня, Тарару и Гасана, то остается шестеро. Заговорщик один из них.

— Поразительная догадка, ты просто мудрейший из смертных, — раздраженно произнесла Бастет.

— Спасибо. Уверен, дальнейшее мое предложение заставит тебя восхищаться мной еще больше.

— Давай быстрее!

— Не торопи меня.

— А ты не отвлекайся!

Я хмыкнул:

— Ладно-ладно. Один из разбойников упомянул прозвище — Кривое Серебро. Тебе оно о чем-то говорит?

Бастет ненадолго задумалась, а потом отрицательно покачала головой:

— Нет. Впервые слышу.

— Жаль.

Я сделал еще несколько шагов по шатру, а затем остановился.

— Пусть все напишут свои имена на глиняной табличке и принесут ее нам. Быть может, мы найдем среди них что-то, отсылающее к Кривому Серебру.

— И как мы объясним эту просьбу?

— Ты скажешь, что хочешь щедро отблагодарить выживших за проявленную доблесть и поддержку в столь тяжелое для тебя время.

— Хм, — нубийка задумчиво пожевала нижнюю губу, — звучит неплохо.

Кивнув, я добавил:

— Советую также намекнуть, что они станут твоими посвященными и узнают место схрона сокровищ Азамата.

Бастет резко скинула ноги со стола:

— А вот этого не будет!

— Послушай...

— Если они узнают, где спрятаны сокровища, то ублюдок сразу меня прирежет! — Бастет опять стала закипать.

— Разумеется, — терпеливо начал втолковывать я, — но, ты же, понимаешь разницу между намеком и самим действием?

Она злобно стрельнула глазами:

— Допустим, мы сделаем это. Что дальше?

— Этим мы добьемся очень важной цели — отсрочим угрозу со стороны заговорщика. Ведь богатство само может приплыть к нему в руки.

Я присел рядом с ней.

— И нужно поговорить с Тарару по поводу его просьбы. Если в данный момент и нет возможности удовлетворить ее, то стоит, хотя бы, дать надежду на то, что она может быть удовлетворена потом. Как минимум, мы должны показать, что не безразличны к его судьбе. Множить число врагов не самая лучшая идея, — я заглянул ей прямо в глаза, — согласна?

Бастет несколько секунд пристально смотрела на меня, а затем кивнула и вяло улыбнулась. Напряжение спало.

— Убедительно. Извини, что немного вспылила

— Ничего, твоя вспыльчивость меня даже возбуждает.

— Правда? — она вплотную придвинулась, и ее колено уперлось мне в пах. — Быть может, мне всегда стоит быть с тобой вспыльчивой?

— Не стоит путать дикость Ламашту с грозной красотой воительницы, — произнес я.

— Кто такая Ламашту? — спросила она, явно не собираясь слушать ответ. По ее глазам было видно, что нубийку сейчас интересовало совсем другое.

— Позже расскажу, — ответил я, уже предвкушая несколько минут наслаждения, как вдруг снаружи раздался голос.

— Господин Саргон?

Я узнал его. Это был тот самый разбойник, с которым я ходил к колодцу.

«Наверняка Гасан. Мне он сразу показался туповатым».

Бастет прикрыла рот рукой, сдерживая смешок.

— Гасан? — раздраженно спросил я.

— Да, господин. Вы позволите?

— Входи, — приказал я, вставая и пытаясь унять естественное влечение.

«Олух, не мог прийти попозже?».

Бастет вновь скрестила ноги и водрузила их на стол. С непринужденным видом она стала рассматривать забинтованную кисть.

Гасан вошел в шатер и слегка поклонился:

— Госпожа Бастет... господин Саргон.

Она даже взгляда не подняла, продолжая лицезреть свои бинты.

Я же, сдвинув брови, спросил:

— В чем дело, Гасан?

— Мы выполнили ваш приказ, — ответил он, а затем добавил, — полностью. Все снаряжение проверено, тела захоронены, сокровища собраны, припасы заготовлены. Осталось убрать только этот шатер, да его утварь. И можно будет ехать.

— Хорошо. Но прежде, чем мы отправимся в путь, нужно сделать еще одну вещь.

— Да? Какую?

— У тебя найдется глиняная табличка или пакирус?

— Че? — выпучил глаза Гасан.

Мысленно я ругнулся, ибо понял, что неправильно произнес название того писчего материала, что видел в палатке Азамата.

— Папирус, — нравоучительным тоном поправила Бастет.

— Спасибо, — сухо поблагодарил я, — глиняная табличка или папирус?

Гасан озадаченно почесал затылок. Я буквально ощущал, как с трудом работает его мозг.

Наконец, он выдавил:

— Найдется, наверное. Вроде среди табличек караванщика мы видели парочку чистых.

— Отлично. Пусть каждый внесет свое имя на табличку, а затем принеси ее нам.

— Да, господин, — взгляд Гасана продолжал оставаться недоумевающим.

— Это необходимо, чтобы по прибытии в лагерь каждый из вас получил щедрое вознаграждение за проявленную доблесть и поддержку, — пояснил я.

Глаза Гасана прояснились. На лице под накидкой расплылась глупая улыбка.

— Благодарю вас, господин Саргон!

— Кроме того, — подала голос Бастет, наконец, оторвавшись от созерцания поврежденной руки, — не исключено, что все члены этого списка станут моими посвященными, и как только я оправлюсь от ран, мы двинемся к месту, где лежат наши сокровища.

Гасана аж затрясло.

— Слушаюсь, госпожа Бастет, — просипел он.

— Иди, — приказал я, — как только все впишут свои имена в табличку, принеси ее нам. Поздно вечером мы отправляемся назад. Раздели оставшиеся четыре кувшина с вином поровну — по одному сосуду на двоих. Все понял?

— Да, господин Саргон.

— Теперь точно все, — махнул я рукой.

— Да хранят вас боги! — взвизгнул Гасан и вылетел из шатра, будто ошпаренный.

— Отлично, — пробормотал я, когда полог за ним опустился.

— Думаешь, получится?

— Уверен. Заговорщик не подозревает, что я слышал его разговор, а упустить возможность стать посвященным и быть осыпанным наградами он не захочет, — я повернулся к ней, — тебе понадобятся носилки для передвижения?

Она фыркнула:

— Еще чего. Я поеду на верблюде. Мне отсекли пальцы, а не ноги.

— Ты потеряла много крови и лишилась сил, — мягко напомнил я.

Она пронзила меня острым взглядом и молвила, проговаривая каждое слово:

— Я... поеду... на... верблюде!

— Хорошо-хорошо, — я примирительно улыбнулся, а затем вновь сел на ложе и провел рукой по ее оголенному животу.

— Думаешь, у нас есть время? — лукаво произнесла она.

— Разумеется. Один Гасан провозится полчаса, пытаясь вывести на табличке свое имя.

Она рассмеялась.

***

Мы внимательно изучали исписанную глиняную табличку, которую принес Гасан.

До темноты оставалось чуть больше часа, так что какое-то время на размышление о дальнейших шагах еще оставалось. Снаружи поднялся небольшой ветер, который заставлял колыхаться стенки шатра, словно слабая рябь на воде. Окружающую тишину периодически нарушали отдаленные голоса разбойников, да ворчание верблюдов. Солнце переместилось сильно к западу. Его лучи уже не попадали сквозь дыры в шатре, оставленные Бастет, и не отражались на мече, который по-прежнему торчал в столе.

Из-за малой освещенности приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть имена, выведенные на табличке. Разжигать треножники не было особого смысла. Все равно скоро придется складывать шатер. Ровным столбиком, используя иероглифическое аккадское письмо, на глиняной табличке были выведены следующие имена:

Гасан

Тарару

Тиглат-Атра

Себекхотеп

Ибинару

Архальбу

Ясмах-Нирари

Джераб-Зайя

— Ну, и который из них Кривое Серебро? — раздраженно спросил я.

Для меня половина этих имен были не более, чем каракулями. Разобрал только троих. Тиглат-Атра и Джераб-Зайя являлись ассирийцами, а Ясмах-Нирари — вавилонянином.

— Понятия не имею, — пробубнила Бастет.

— Наверняка, один из ассирийцев, — злобно процедил я.

Волна воспоминаний вновь нахлынула на меня, окунув с головой. Крутая лестница, уходящая вниз. Ее подножие скрывается во мраке. Несколько факелов освещают унылые стены холодной темницы. Стол из египетского сикомора. Тюремщик со злобными и заостренными чертами лица. Крепкие сильные конечности, на которых проступают жилы и вены. Вот он медленно наматывает металлическую цепь на свой кулак, приближаясь ко мне с ужасной ухмылкой на лице. В глазах горит безумие и жажда крови. Жажда, которую не сможет утолить и вся кровь этого мира...

Я настолько глубоко ушел в себя, что не сразу услышал голос Бастет.

— Саргон? Саргон?!

— А?

— Ты в порядке? — на ее лице читалось беспокойство.

— Да, все в норме. Почему ты спрашиваешь?

Она, молча, кивнула в сторону моей правой руки. Я опустил взгляд и увидел, что с силой сжимаю кулак.Из-за этого порезы на пальцах вскрылись и начали кровоточить, заставляя повязку набухать багровыми пятнами.

Я вяло улыбнулся:

— Просто неприятные воспоминания.

— Расскажешь?

— Если и рассказывать, то сразу все, а сейчас на это нет времени. Потом, в лагере.

— Ладно, — Бастет понимающе кивнула. — Так, почему ассириец?

Я пожал плечами:

— Они очень властолюбивые и жестокие люди. По крайней мере, те, кого я встречал лично.

— Хм, — протянула она, — а я думаю на Себекхотепа.

— Почему?

— Египтяне любят строить козни и плести интриги. К тому же, он носит хопеш.

— Хопеш? Это что такое?

— Меч. Искривленный. Чем-то напоминает серп, — пояснила нубийка.

Я почувствовал интерес:

— Серебряный?

— Конечно, нет, — фыркнула Бастет, — обычная бронза.

— Однако «серебро» не обязательно может быть мечом.

— Верно, — подметила нубийка, а затем добавила, — он носит серебряный амулет на шее. Египетский анх^[73].

— А вот это уже интересно...

— Однако, — подумав, добавила она, — это могли друг с другом и угаритяне беседовать.

— Угаритяне это...

— Архальбу и Ибинару, — пояснила Бастет.

— Понял.

— Или ассирийцы.

— Проклятие!

Я провел руками по волосам. Они были грязными и слипшимися до омерзения.

«Как же хочется омыться!».

— Он может быть любым из них.

— Так, что же будем делать дальше? — спросила Бастет.

— Пока не знаю. Наблюдать. И осторожно прощупывать каждого.

— Это рискованно, — нубийка побарабанила пальцами по столу.

— Лучше, чем пытать всех подряд, — подначил я.

— Пха!

Ветер усилился. Стенки шатра стали буквально ходить ходуном. Сквозь дыры начал залетать песок, а внутри настолько стемнело, что я с трудом различал контуры предметов.

— Ладно, нам пора выдвигаться в путь, если хотим, чтобы вина хватило на всю дорогу.

— Хорошо, — Бастет встала, с силой выдернув меч из стола. При этом она пошатнулась и ухватилась за край столешницы, слегка побледнев.

— Тебе точно не нужны носилки?

— Я справлюсь, — процедила сквозь зубы она, — к тому же, не стоит показывать подчиненным свою слабость.

Задумавшись над ее словами, я кивнул:

— Пожалуй, ты права. Тогда идем, не будем задерживаться, — я засунул табличку за пояс. — Доберемся до лагеря, отдохнем немного, а дальше что-нибудь придумаем. Уверен, заговорщик не станет предпринимать каких-либо серьезных действий в ближайшее время. Он ожидает награды и поощрения.

Бастет кивнула.

Я уже было направился к выходу, как вдруг почувствовал ее руку у себя на пояснице:

— Постой.

— Что?

— Ты приказал избавиться от следов пребывания каравана?

— Ну, да.

— И от этого шатра тоже?

— Разумеется.

Она слегка замялась.

— Что-то не так? — спросил я.

— Я бы хотела взять эту золотую статуэтку льва, что украшает крышу.

— Она тебе понравилась?

— Очень, — я услышал в ее голосе нотки восхищения.

— Так в чем же дело? Пошли, снимем. Она будет прекрасно смотреться над нашим шатром.

Она еще крепче прижалась ко мне:

— Спасибо.

Мы вышли наружу. Ветер разбушевался не на шутку, взметая в воздух миллионы мелких песчинок. Они больно ударялись о кожу, норовя залезть в глаза и ноздри. Верблюды недовольно ворчали. Им явно не хотелось идти через пустыню в такую погоду. Честно говоря, никому не хотелось. Однако ждать милости природы мы не могли. Вино было на исходе, и даже с учетом его остатков, никто не даст гарантий, что нам хватит его до конца пути.

Вырезав еще пару кусков ткани у шатра, Бастет одним прикрыла свое лицо, а второй протянула мне. Я последовал ее примеру. К нам подошел Гасан.

— Убирайте шатер и выдвигаемся! — прокричал я, стараясь, чтобы мой голос не заглушили порывы ветра. — Только захватите с собой фигурку льва!

— Будет сделано, господин!

Прижавшись друг к другу, мы медленно направились в сторону верблюдов, стоявших возле пальм. Ветер хлестал листья и прижимал стволы к земле. Опасность путешествовать в такую погоду была не менее весомая, нежели та, что исходила от неизвестного заговорщика. Но выбора не оставалось. Приходилось рисковать и надеяться, что Бастет сумеет найти дорогу, иначе мы рискуем умереть от жажды. Вот тогда уже ничто не будет иметь значения.

Они стояли там, готовые оседлать своих животных. Все семеро. Лица скрыты под накидками. Я даже не пытался всматриваться в них, ибо это бесполезно, даже не учитывая разыгравшуюся бурю. Но нарастающее напряжение никак не спадало. Мысль о том, что кто-то из них может в любой момент всадить клинок нам в спину с трудом заставляла меня выглядеть невозмутимым. И я боялся не только за свою жизнь.

«Я достиг слишком многого, чтобы это потерять. Я обрел слишком многое, чтобы это потерять. Я пожертвовал слишком многим, чтобы добиться того, что имею сейчас. И, клянусь Мардуком, я просто так этого не отдам!».

Подсадив Бастет, я помог ей взобраться на верблюда и, удостоверившись, что она сидит на нем более-менее уверенно, направился к своему животному. Тот, словно понимая мое неважное состояние, присел на колени, давая спокойно забраться ему на спину.

— Спасибо, мой вонючий друг, — прошептал я, похлопывая верблюда по шее.

Тот недовольно замычал.

— Знаю, знаю. От меня пахнет не лучше.

На удивление Гасан справился быстро, в одиночку убрав шатер Хазина и схоронив все следы его пребывания здесь. Передав Бастет статуэтку льва, он неуклюже взгромоздился на верблюда, и тогда нубийка махнула рукой, отдавая молчаливый приказ к выступлению. Наша процессия медленно направилась в сторону каменистой гряды, виднеющейся к югу. Где-то там, далеко за ней, находится лагерь разбойников, в котором начнется моя новая жизнь. Если, конечно, мне повезет.

Глава 4

Путь от стоянки караванов до лагеря разбойников оказался нелегким. Хоть песчаная буря и утихла также внезапно, как и началась. Когда высокая каменистая гряда осталась далеко позади, намекая о своем существовании лишь своей черной макушкой, ветер почти стих. Мелкие песчинки уже не пытались залепить нам глаза и не обжигали кожу. Буря прекратилась.

Путешествие заняло четверо суток. Передвигались исключительно ночью, а днем спасались от палящих лучей солнца в наспех сооруженных палатках. Бастет держалась на удивление неплохо, ни разу за весь путь не проронив даже жалобного стона. Только сильная бледность выдавала ее состояние. Я же похвастать подобной выдержкой не мог. Вновь разболелась рука. Всплески ноющей боли взрывали тело каждый раз, когда верблюд подо мной спотыкался или преодолевал неровную поверхность. Постоянная сухость во рту, от которой не спасали маленькие глотки из кувшина с вином, лишь усиливала страдания. На третью ночь нашего путешествия мне казалось, что только чудо не заставит меня выпасть из седла и не зарыться лицом в песок. К исходу четвертой ночи запасы вина полностью опустели. Даже самые крепкие из нас стали испытывать слабость от недостатка воды и отдыха. Поэтому, когда на рассвете, впереди, показался знакомый оазис, все поначалу приняли его за наваждение. За шутку разыгравшегося воображения или видение, ниспосланное богами в виде насмешки. Настолько желанным он тогда казался, что никто и поверить не мог в истинность представшей картины. Но, чем ближе мы подъезжали к лагерю разбойников, тем крепче становилась уверенность, что это изнурительное путешествие подходит к концу.

Оказывается, в свой налет на караван Хазина, Азамат взял не всех своих людей — в лагере осталось порядка десяти человек. Сказать, что они были удивлены, обнаружив на месте главы разбойников Бастет, значит, ничего не сказать. Но после коротких расспросов и пояснений, нас оставили в покое и дали отдохнуть.

Первые два дня после прибытия мы практически не выходили из шатра Азамата, который на правах победителей стал нашим. Только один раз нубийка вышла наружу — чтобы водрузить наверх фигурку золотого льва. Она тут же засияла в лучах солнца, словно звезда на ночном небе. Бастет радовалась ей, словно маленький ребенок редкому подарку на праздник. Я же был к фигурке совершенно равнодушен. Ну, обычная драгоценность, не более. За последнее время повидал таких уже немало и начал привыкать к чарующей красоте с пугающей быстротой. Бастет же имела дело с дорогими вещами несколько лет, и тем удивительней мне казалась ее реакция. Видимо, просто женщины обожают украшения.

Больше из шатра в те дни мы не выходили, проводя все время, лежа, на большой деревянной кровати, украшенной ювелирно тонкой резьбой и устланной белоснежной простыней с мягкими подушками. Периодически мы вставали, дабы съесть что-нибудь легкое, обильно запив пищу холодной водой. Даже не вином, а именно, что ни на есть, простой обычной водой. Настолько по ней соскучились. Ни о чем серьезном не разговаривали, полностью наслаждаясь отдыхом и обществом друг друга. Лишь на третий день, почувствовав прилив сил, я решил вернуться к решению проблем.

***

Я лежал на кровати и хмуро разглядывал глиняную табличку с именами. Бастет дремала рядом. Снаружи уже наступили сумерки. Пространство внутри шатра освещали четыре треножника. На маленьком столике справа от кровати стояла небольшая тарелка с сушеными фруктами и два неполных кувшина с водой. Потрескивание огня приятно успокаивало, навевая желание вздремнуть, но я отгонял его.

Для некоего удобства, рядом с каждым именем Бастет дописала происхождение разбойников.

Гасан — мадианитянин^[74]

Тарару — вавилонянин

Тиглат-Атра — ассириец

Себекхотеп — египтянин

Ибинару — угаритянин^[75]

Архальбу — угаритянин

Ясмах-Нирари — вавилонянин

Джераб-Зайя — ассириец

— Кто же из них? — прошептал я.

— Хм? — сонно спросила Бастет и заерзала у меня на плече.

— Ничего, — я пару раз повернул табличку меж пальцев. Бинты с них уже сняли, как и повязку с головы нубийки. На коже красовались багровые рубцы в тех местах, которыми я ухватил меч Тарару, пронзая грудь Азамату. — Просто мысли вслух.

Бастет задумчиво почесала нос. Бугорок на месте перелома был не сильно заметен, но она все равно оставалась непреклонной в своем желании найти подходящего костоправа. Нубийка уже подумывала съездить в Петру в ближайшее время и поискать лекаря там.

— Больше ты ничего не помнишь из подслушанного разговора? — зевнув, спросила она.

Я покачал головой:

— Ничего.

— Жаль. Значит, начнем пытать Себекхотепа.

— Не самая удачная мысль, — нахмурившись, ответил я.

— Знаю, но, что-то же, нужно делать? — она перегнулась через меня и схватила кувшин с водой. Бастет коснулась своей обнаженной грудью моего живота. Возможно, это меня возбудило, если бы не размышления о предателе.

— Можешь рассказать что-нибудь о них? Ну, кроме Гасана и Тарару. Тут и так все понятно. Кстати, не забудь, с парнишкой необходимо побеседовать в ближайшее время.

— Я помню, — отпив из кувшина, ответила Бастет.

— Хорошо. Так, что?

Она внимательно окинула взглядом табличку:

— Ассирийцы — беглые воины. Дезертиры. Они никогда не вдавались в подробности о своем прошлом или о том, почему совершили свой поступок. Азамату было достаточно того, что они неплохо орудуют клинками и не испытывают недостатка в храбрости и жестокости на поле боя. Больше о них я ничего не знаю. А, ну и еще они родом из Шибанибы^[76].

— Ясно. А этот? С непроизносимым именем?

— Себекхотеп?

— Да.

Бастет прыснула:

— Что сложного в его имени? Всяко проще, чем Ясмах-Нирари.

— Кому как, — буркнул я.

— Он бывший писец.

— Вот как? — удивился я. — Египетские писцы живут настолько плохо, что предпочитают подаваться в разбойники?

— Конечно, нет! У Себекхотепа есть своя причина, по которой он оказался здесь.

— И какая же?

Бастет отпила еще немного воды, а затем, вытерев губы, поставила кувшин обратно на стол:

— Он был помощником фиванского номарха. Но, как и многим людям, Себекхотепу не чуждо желание получать и иметь больше. Он начал воровать, подделывая сметы и отчеты о доходах нома, а также занижать реальные налоги, вносимые крестьянами в казну. Списанные цифры доходов прибирал себе. Поначалу от его действий страдали местные жители. Когда номарх увидел недостачу, то сперва подумал, что это грязные крестьяне зажимают деньги и урожай, не желая отдавать благословенному фараону то, что причитается ему богами. Ведь он и сам живой бог. Воплощение Гора^[77]. Но крестьяне отказывались сознаваться. Даже после того, как сборщики налогов утопили в колодце целую семью в назидание остальным. Тогда до номарха, наконец, дошло, что утечка доходов происходит отнюдь не из-за местных жителей. Но когда стража ворвалась на виллу Себекхотепа, тот был уже далеко, заранее почувствовав, что находится на грани краха. Позднее египтянин рассказывал, что воруй он чуть меньшими суммами, то смог бы выйти сухим из воды.

— Интересно, — хмыкнул я, — этот египтянин хитер и изворотлив.

— Как кривое лезвие клинка.

Я вздрогнул и посмотрел на Бастет.

Та кивнула:

— Поэтому я и думаю на него. Может, ассирийцы и жестоки, но навряд ли станут плести интриги за спиной. Предпочтут выступить открыто.

В ее словах был смысл.

— Возможно, — признал я, — однако нельзя исключать их из списка.

— Ага, — Бастет снова легла, положив голову мне на плечо.

Быстро переварив услышанное, я постучал пальцем по табличке:

— Ясмах-Нирари. Расскажи о нем.

— Тот, что с непроизносимым именем? — передразнила меня Бастет.

Я показал ей язык, и она рассмеялась.

— Да, про него.

— Я ничего о нем не знаю.

— Прямо совсем ничего?

— Кроме того, что он молчалив, безропотно делает то, что ему прикажут, и держится подальше от остальных.

— Хм... — задумчиво протянул я. — А угаритяне?

Бастет вздохнула:

— Может, поспим немного, а утром продолжим? Я устала.

— Осталось всего пара имен.

— Ты ведь не отстанешь, да?

— Конечно!

— Ибинару бывший раб, — сонно начала Бастет, — он такой же юнец, как и Тарару. Около года назад мы захватили его у эламского караванщика, возвращавшегося в Междуречье из Ханаана. Наша шайка тогда понесла потери. Не такие серьезные, как сейчас... Кстати, — ее голос слегка оживился, — вот еще одна головная боль. Нам нужно пополнить ряды. Нашелся очередной повод съездить в Петру. Заодно вправлю себе нос.

— Да-да, — нетерпеливо перебил я, — не отвлекайся.

Она вздохнула и продолжила:

— Азамату нужны были люди. Ибинару оказался крепким малым, и мы взяли его. Он довольно быстро научился орудовать мечом, хоть и не в совершенстве. Характером очень похож на Тарару — прямой, как палка и очень наивный. Единственное, в отличие от юного вавилонянина, безмерно благодарен нам за освобождение от рабства. Так, что сомневаюсь в наличии у него помыслов к предательству.

— А я бы не спешил с таким выводом.

— Почему?

— Он благодарен за освобождение Азамату, а не тебе или уж, тем более, мне. А вот мы, как раз, отправили в загробный мир его любимого освободителя, так что не исключена вероятность вынашивания им планов мести.

Несколько мгновений Бастет молчала, а затем недовольно выдала:

— Любишь ты все усложнять.

— Здесь лучше усложнять, нежели упрощать. Иначе мы можем однажды не проснуться. Также просто, — я щелкнул пальцами.

— Ладно-ладно, — раздраженно буркнула Бастет. — Теперь-то мы можем поспать?

— Ты забыла про Архальбу, — ласково напомнил я.

— Кого?

— Второго угаритянина.

Она закатила глаза и издала тяжелый стон.

— Крепись, милая, осталось совсем чуть-чуть.

— Может хватит уже? Я, честно, устала! — она вновь начинала закипать.

— Расскажешь о нем, и спи хоть неделю.

— Во имя богов, иногда мне хочется, чтобы ты к ним отправился поскорее! — раздраженно рыкнула Бастет.

Я вздрогнул, да так, что едва не выронил табличку из пальцев. Однако не вспыльчивое желание нубийки отправить меня к богам произвели такое впечатление. Меня словно молнией ударило. В голове вновь всплыл диалог между разбойниками, подслушанный в шатре.

«Они все отправились на службу к Нергалу... отправились на службу... на службу к Нергалу... Нергалу».

— Саргон, что с тобой? — озабоченно спросила Бастет, наблюдая за моим лицом.

— Я вспомнил, — с охватившим волнением произнес я.

— Вспомнил, что?

— Еще одну важную вещь, — я повернулся к ней лицом, — один из разбойников упомянул имя бога. Нергал.

— И?

— Это аккадский бог смерти... ты не слышала о нем?

Нубийка отрицательно покачала головой:

— Нет.

— Хорошо, — я вновь завертел табличку между пальцами.

— Почему? — нетерпеливо спросила Бастет. — К чему ты клонишь?

— Предатель упоминал имя Нергала и то, насколько любит приносить ему жертвы. Думаешь, Себекхотеп стал бы поклоняться аккадскому богу смерти? Наверняка у египтян есть свой повелитель хаоса...

— Сет, — тут же вставила нубийка.

— Именно! Так вот, из этих шестерых, — я провел указательным пальцем по именам, — лишь трое имеют непосредственное отношение к Нергалу. Ассирийцы и Ясмах-Нирари.

— Хм, — задумалась Бастет, а затем, с долей разочарования в голосе, произнесла, — а я думала на египтянина.

— Тебе так хочется его прирезать? — я удивленно вскинул брови.

Нубийка откинулась на подушки и выдохнула:

— Ненавижу его.

— Почему?

— Познакомишься с ним поближе, тогда узнаешь, — хмыкнула Бастет.

— Ну, не можем же мы убить его только потому, что он тебе не нравится?

— Знаю, — буркнула она, — и, все равно, я немного разочарована.

— Да брось, посмотри на это с другой стороны. Мы многое сегодня узнали. Причем, не вставая с кровати. Не каждый так сможет.

Она вновь опустилась ко мне на плечо и обхватила мою грудь рукой.

— Думаю, ты прав.

Я улыбнулся и отложил табличку в сторону.

«Пожалуй, хватит на сегодня».

***

Спал мало, поэтому, проснувшись, ощутил сильную разбитость и гул в голове, словно внутри завывал ветер. Медленно поднявшись, я вышел наружу и окунул лицо в медный чан с холодной водой.

Предрассветные лучи только осветили небо на востоке, и в лагере большинство еще спали, кроме часовых.

Почувствовав облегчение, я с наслаждением вдохнул прохладного воздуха и вернулся обратно в шатер. Бастет уже проснулась и примеряла меч к поясу с правой стороны. Действовать покалеченной рукой она, пока что, не могла. Плотный слой бинтов по-прежнему скрывал кисть.

— Как рука?

— Все еще жжет, — ответила она, надевая нагрудную повязку. — Придумал, что делать дальше?

Я задумчиво смотрел, как она одевается и расчесывает волосы золотым гребнем, украшенным фигуркой бычка.

— Чем бы ты занялась, не будь у нас этой... проблемы?

Она пожала плечами:

— Сперва разделила добычу. Половину необходимо отложить для доставки в тайник, вторую часть поделить между людьми. Также нужно подготовиться к поездке в Петру. Нам стоит пополнить ряды охотниками за наживой. Ну, и вправить мне нос, разумеется, — она улыбнулась.

— Вот и отлично, — кивнул я, — займись руководством, а поиски заговорщика оставь мне.

Ее глаза широко распахнулись от изумления:

— Ты?

Сохраняя абсолютную серьезность, я снова кивнул:

— Да. Во-первых, нам незачем браться за одно дело вдвоем, полностью забывая о другом.

— А во-вторых?

Я улыбнулся:

— У тебя очень вспыльчивый нрав. Еще натворишь сгоряча чего нехорошего.

Бастет хмыкнула, но осталась совершенно спокойной.

— Возможно, — она подошла к выходу из шатра, — но, ты же, не станешь изображать из себя героя, верно?

Теперь настала моя очередь удивляться:

— На героя я пока точно не тяну, — и помахал рукой в повязке.

— И, все же, будь осторожен.

— Буду.

Она поцеловала меня в губы, а затем вышла из шатра.

Подождав, пока ее шаги стихнут в отдалении, я крикнул:

— Гасан!

Послышался грохот опрокинутой табуретки и треск разбившегося глиняного кувшина. Иронично улыбаясь, я покачал головой. Гасан, хоть и был неплохим малым, являлся настоящим увальнем. Он не отличался умом и сообразительностью. Совсем не отличался.

Мадианитянин влетел в шатер несколько секунд спустя. Весь его вид говорил о том, что он крепко спал. Слезящиеся глаза и растрепанные волосы. Белая рубаха вылезла из черных штанов, а сапоги на ногах и вовсе отсутствовали.

— Звали меня, господин? — просипел он.

— Позови Тарару. Мне нужно с ним серьезно поговорить, — произнес я, наливая воды в стакан.

— Слушаюсь, господин, — он, пошатнувшись, развернулся, собираясь выйти из шатра, но я его остановил.

— Постой.

Он обернулся и внимательно посмотрел на меня.

— Приведи себя в порядок. Выглядишь, как подзаборный пьяница.

— Да, господин... — схватившись за голову, вяло ответил он.

— Можешь взять себе кувшин с вином взамен разбитого, — услышав мои слова, его лицо мигом прояснилось, — теперь можешь идти.

— Спасибо вам, господин! Вы самый великодушный человек из всех, что я знал! Да хранят вас боги! — казалось, он готов упасть на колени и целовать мне ноги.

— Иди, давай! — цыкнул я, и Гасан поспешно ретировался, по пути чуть не снеся столик с едой.

— Как мало нужно для счастья этому тупице, — пробормотал я, поправляя утварь.

Присев на край кровати, и склонив голову, я стал ждать появления Тарару.

«Нужно убедить юношу в том, что мы готовы исполнить его просьбу и отпустить в Вавилон. Таким образом, мне удастся заручиться его поддержкой. Нам нужны верные и преданные люди. Особенно сейчас, пока не выявили предателя. Эту гнусную змею в траве...».

Почувствовав, как щеки зарделись от гнева, я глубоко вдохнул и заставил себя успокоиться. Не стоит выходить из себя. Нужна ясная голова.

«Однако, как ни крути, отпустить Тарару на поиски отца все-таки придется. Если я хочу заручиться его поддержкой. Бастет не хочет рисковать, и я ее прекрасно понимаю. Юнец запросто может выболтать расположение оазиса. Что же делать? Послать с ним кого-нибудь? Тоже риск. Думай, Саргон, думай...».

Послышались шаги. Я вскинул голову и посмотрел в сторону входа в шатер.

«Ладно. Об этом потом. Главное сейчас — завоевать его сердце».

Глава 5

Тарару держался отстраненно и сдержанно. В глазах застыло весьма недружелюбное выражение.

— Вызывали, господин Саргон?

«Не стоит множить число своих врагов».

Выждав небольшую паузу, я произнес:

— Мы удовлетворим твою просьбу. Поедешь в Вавилон.

Очи юнца мгновенно растаяли. На губах заиграло подобие восхищенной улыбки с проблеском надежды.

— Спасибо, я... — он увидел мою вскинутую руку и тут же замолчал. Счастья на его лице слегка поубавилось.

— Ты поедешь в Вавилон, — повторил я, — но не сейчас и, скорее всего, даже не в ближайший месяц.

— Но, когда...

— Хватит меня перебивать, — терпеливо оборвал я. — Ни о какой поездке в Вавилон не может идти речи, пока не выполнишь ряд необходимых поручений.

Тарару явно находился в растерянности. С одной стороны я готов был выполнить его драгоценную просьбу, с другой — он буквально жаждал отправиться в путь, как можно, скорее.

— Ты ведь понимаешь, что я не могу отпустить тебя одного?

Тот утвердительно кивнул.

— И ты уходишь не навсегда. Те, кто связал свои жизни с этим местом, смогут покинуть его только в одном направлении, и я сильно сомневаюсь, что ты туда торопишься. Надеюсь, это тоже понятно?

— Да, господин Саргон, — хрипло ответил Тарару, — я подозревал, что должен буду вернуться. На самом деле, я просто хочу повидать отца и узнать, что стало с матерью.

— Помнишь поручения, о которых я говорил?

— Помню, господин. Я готов немедленно их исполнить!

— Ты знаешь, что вошел в список посвященных?

«Уверен, Бастет не будет против».

И хотя Тарару продолжал уверенно держаться на ногах, на секунду мне показалось, что он упадет — настолько взволнованным было его выражение лица. Дыхание у юноши перехватило.

— Я — посвященный? — прошептал он, уставившись на меня невидящим взором. Казалось, он вот-вот улетит отсюда навстречу своим самым далеким мечтам.

— Ты удивлен?

— Чем я заслужил такую почесть? — его взгляд прояснился и теперь был полностью сосредоточен.

Я улыбнулся уголками губ:

— Скажем, это дар за твою прямоту и открытость. Надеюсь, оправдаешь возложенное на тебя доверие.

— Да, да, господин Саргон! Клянусь Шамашем! — он склонил голову в почтительном поклоне.

— Так вот, насчет поручений... — я выждал многозначительную паузу.

Тарару поднял голову и с готовностью произнес:

— Все, что угодно!

Я ответил, при этом делая несколько шагов по шатру:

— Бастет сейчас занимается дележом добычи. Половина от всех награбленных сокровищ должна будет отправиться в тайник, — я остановился и взглянул на него, — будешь сопровождать нас в пути. Ты и еще пара посвященных. Доставим добычу на место, вернемся и подумаем о твоем путешествии в Вавилон.

— Подумаем? — неуверенно произнес Тарару.

— Нужно будет решить, кого отправить вместе с тобой, — пояснил я, — и назначить дату похода. Тебя это устраивает?

— Полностью. Спасибо, господин, — он вновь поклонился, но чуть более сдержанно.

— Не благодари.

— Вы уже назначили остальных посвященных?

— Нет, — я покачал головой, — ты первый.

Я увидел, как гордо заблестели глаза юного вавилонянина.

— Однако, — добавил я, — прошу не разглашать это до поры до времени.

— Почему? — удивился Тарару, уже предвкушавший, как хвастается перед остальными своим назначением.

— Чтобы не бередить умы, — пояснил я.

«И не провоцировать предателя на действие».

— Я не посрамлю оказанное мне доверие, господин Саргон! — пылко воскликнул Тарару и поклонился.

Я повернулся к нему боком, приблизившись к столу с папирусами и глиняными табличками:

— Кстати, по прибытии в оазис с тобой кто-нибудь говорил?

Тарару недоуменно воззрился на меня:

— Нет. А почему вы спрашиваете?

«А вот этого тебе знать необязательно. Пока, во всяком случае. Однако хорошо, что заговорщик не успел с тобой побеседовать».

— Так... На всякий случай, — вяло ответил я, оборачиваясь, — вдруг ты кому пожаловался, что я якобы не отпускаю тебя домой.

Юный вавилонянин покраснел и с жаром выпалил:

— Да у меня и в мыслях не было! Я не из тех, кто шепчется за спинами других!

— Правда?

— Так отец воспитывал, — Тарару потупил взор.

Я ободряюще улыбнулся:

— Значит, не все, чему Этеру учил тебя, было бесполезным. Можешь идти.

Он еще раз поклонился, а затем вышел.

Когда полог шатра опустился за ним, я еще долго стоял на месте, уставившись отрешенным взглядом в одну точку.

«Правильно ли я сделал, что доверился этому пареньку? Выглядит он весьма честным и открытым, насколько таковым может быть человек из шайки разбойников. В любом случае, у меня нет особого выбора. Если заговорщик попытается подступиться к Тарару, теперь это сделать будет непросто».

***

С задумчивым видом, я вышел наружу. Внизу под откосом небольшое озеро уже вовсю переливалось в лучах света. Солнце ощутимо припекало. Слабый ветерок не нес абсолютно никакой прохлады и был обжигающе горяч.

Около десяти человек столпились возле дальнего конца водоема. Отсюда я не мог разглядеть их лиц, поэтому не знал, присутствует ли кто из списка на глиняной табличке среди тех людей. Они внимательно слушали, что говорила им Бастет. Из-за внушительного расстояния между нами, я не понимал даже приблизительного смысла ее речи, но голос нубийки звучал твердо и уверенно.

Переведя взгляд правее, я увидел знакомую вереницу верблюдов, привязанную к пальмам. Мне показалось, что с момента нашего прибытия в лагерь, животных стало немного меньше. Словно подтверждая мою догадку, чуть поодаль я заметил небольшую постройку без крыши. Внутри находился Ранаи. Он развешивал на внутренних частях стенок какие-то куски. Видимо, верблюжатина, готовящаяся к длительному периоду сушки и вяления на жарком солнце пустыни. Стенки же нужны для того, чтобы мясо постоянно находилось на сквозняке, дабы ускорить процесс сушки. При виде такого большого количества пищи, в животе у меня сильно заурчало. Со всеми этими разговорами и проблемами, я совершенно забыл позавтракать.

«Поскольку Ранаи сейчас занят, придется Гасану побыть моим слугой».

Его шатер располагался справа от моего, и я уже хотел позвать мадианитянина, чтобы он обеспечил меня хорошей едой, как вдруг заметил, что тот поднимается по холму прямо в мою сторону. В правой руке Гасан сжимал кувшин с вином. Его неплохо шатало из стороны в сторону. При виде столь неприглядной картины я нахмурился. Как только он приблизился ко мне на расстояние четырех-пяти локтей, я понял, что Гасан пьян. Сильно. Он так и не удосужился надеть обувь, а рубаха по-прежнему торчала из штанов.

— Я велел привести себя в порядок, а ты налакался, как последняя свинья! — рявкнул я на него так, что тот чуть не выронил кувшин на песок.

— П-п-п-ростите, господин Саргон, — он икнул и посмотрел на меня стеклянными глазами, — вы сами разрешили мне прибрать кувшинчик.

Не знаю почему, но я разозлился. Да так сильно, что не помнил, когда в последний раз испытывал подобную ярость. Может, чувство голода сделало меня таким раздражительным? Как бы то ни было, я схватил мадианитянина за шкирку и, несмотря на ноющую боль в поврежденной руке, подвел к чану, а затем с силой опустил его голову в воду. Последняя ощутимо нагрелась и теперь походила на теплое молоко. К моему легкому изумлению, Гасан не выронил кувшин. Наоборот, он вцепился в него, словно утопающий за соломинку. Подержав его под водой около минуты и послушав булькающие звуки, я отпустил мадианитянина. Тот вынырнул, пошатываясь и жадно глотая воздух. Его лицо заблестело на свету, подобно новенькой серебряной безделице. Не давая ему опомниться, я вырвал кувшин из его трясущихся рук.

— Больше вина ты не получишь! Месяц!

Мои слова привели Гасана в чувство быстрее, чем купание в чане с водой:

— Г-господин Саргон, вы же сами разрешили...

— Я разрешил взять кувшин вина, но я не приказывал напиться до положения риз!

Бедняга сильно побледнел. В глазах застыл животный страх, словно я приговорил его к немедленной казни. Руки Гасана затряслись пуще прежнего. Он сложил их в умоляющем жесте, словно обратился к самим богам.

— Прошу вас, господин, не наказывайте так строго. Зуб даю, не напьюсь я более! Только не лишайте меня вина! Особенно на месяц!

Я уже, было, хотел проявить твердость. Сказать, что мы не на рынке и торговаться бессмысленно, как вдруг услышал позади себя приятный и вкрадчивый голос.

— Сжальтесь над ним, господин Саргон. Уверен, он усвоил урок.

Я обернулся.

Позади меня стоял один из разбойников. Видимо, он появился с южной стороны лагеря, услышав крики. Налетчик был полностью бритым, так что его лысая голова блестела на солнце ничуть не хуже, чем мокрая физиономия Гасана. Пытливые коричневые глаза обрамляла темная краска на манер египетских узоров. Острый длинный нос напоминал клюв хищной птицы, а под ним играла широкая улыбка на тонких губах. Что-то в этой улыбке мне не нравилось. Она не была похожа на дружелюбную или открытую. Скорее на странную. Хитрую. Коварную. Она точно не вызывала доверия. Грудь разбойника защищал кожаный нагрудник, а на шее висел серебряный амулет в виде символа анх. Пояс украшал меч с деревянной рукояткой, и с весьма странной формы лезвием. Мне ранее не приводилось видеть подобных клинков. Он напоминал серп, заточенный с внешней стороны. Этакий острый полумесяц. Облик разбойника дополняли привычные темные штаны и кожаные остроносые сапоги.

Заметив, с каким интересом я разглядываю его оружие, он спросил вкрадчивым голосом, при этом продолжая улыбаться:

— Вам понравился мой хопеш?

— Что? — я непонимающе вскинул брови.

— Так называется этот клинок, — учтиво пояснил разбойник, — полагаю, жителям Вавилона, особенно такого происхождения, как ваше, оно не слишком знакомо?

«Такого происхождения, как ваше? Что этот накрашенный чурбан себе позволяет?».

С трудом сдерживая раздражение, подогретое голодом и ноющей болью, я спросил, хотя уже прекрасно знал ответ:

— Кто ты?

— Себекхотеп из Фив, к вашим услугам, — он склонился в поклоне, в котором чувствовалась насмешка.

— Писец?

— Верно, — он поднял голову, продолжая улыбаться. Эта улыбка начинала меня нервировать. — Откуда вы знаете?

— Бастет рассказала, — холодно ответил я, а сам мысленно приказал себе перестать распаляться.

На мгновение позабыв о Себекхотепе, я развернулся к Гасану, все еще стоявшему рядом с жалким видом и бормочущим молитвы своим богам. Хмуро сдвинув брови, я всучил ему кувшин с вином, несколькими минутами ранее отобранный у мадианитянина. Тот ухватился за него, словно от этого сосуда зависела его жизнь.

— Один кувшин вина в неделю. Растягивай, как хочешь. Хоть упейся им сегодня же. Но прежде принеси поесть. И побольше. Чтобы через полчаса в моем шатре стоял поднос с сосудом свежей воды и пара тарелок вяленого мяса, да сушеные фрукты. Шевели задницей!

Гасан, увидев мое суровое и непроницаемое лицо, прижал кувшин к груди, словно младенца, и поспешно скрылся в своей палатке.

— И приведи себя в порядок, наконец! — крикнул я ему в след.

— Не любите, когда пьют? — поинтересовался Себекхотеп.

— Не люблю, когда пьют не вовремя, — отрезал я, поворачиваясь к нему лицом.

Себекхотеп рассмеялся:

— Гасан не знает, что такое вовремя, но уверен, после сегодняшней трепки, он будет осмотрительнее.

Я еще раз внимательно оглядел этого человека. На каком-то подсознательном уровне Себекхотеп вызывал у меня скрытую неприязнь с примесью недоверия. И я никак не мог понять почему — то ли из-за внешности, то ли из-за этой постоянной мерзкой улыбочки, не сползающей с его тонких губ под острым хищным носом. И, судя по выражению его пытливых коричневых глаз, чувства эти были взаимны. Хоть он и скрывал их под напускным радушием и приветливостью.

— Раз уж я здесь оказался... — начал, было, он, но я перебил его.

— Интересно, что же ты делаешь?

Похоже, мой холодный тон нисколько его не смутил. Себекхотеп продолжал улыбаться.

— Госпожа Бастет повелела мне произвести счет драгоценностей — составить опись того, что следует отправить к месту тайника, а что разделить между воинами.

Я насмешливо отвел руку в сторону:

— Это место похоже на склад драгоценностей?

— Нет, конечно. Оно там, — египтянин указал тонким пальцем в сторону южной оконечности лагеря, но я не увидел ничего, кроме начинающихся песков пустыни. Словно прочитав мои мысли, Себекхотеп добавил. — Отсюда не видно, но у нас там вырыто большое углубление в земле, куда мы временно складываем все награбленное, пока не проведем расчеты.

— И что же заставило тебя оторваться от столь важного дела? — спросил я, уперев руку в бок.

В этот момент из своей палатки показался Гасан. Бросив на нас пугливый и затравленный взгляд, он засеменил вниз по склону холма в ту сторону, где Ранаи продолжал развешивать куски верблюжатины для сушки. Рубаха по-прежнему торчала из его штанов, но он, хотя бы, удосужился надеть сапоги.

— Я услышал ваши крики, — проворковал Себекхотеп, — решил, вдруг вам понадобится помощь в укрощении буйного пьяницы?

«Ах ты, паршивый египтянишка. Н-е-е-т, даже не надейся — ты не выведешь меня из себя!».

— Как видишь, помощь мне не требуется. Я в состоянии справиться с подобными ситуациями. Так, что можешь вернуться к выполнению прямого приказа. Бастет будет недовольна, если узнает, что ты тратишь время на разговоры со мной.

— Но госпожа явно смилостивится, когда узнает, что я прервал свою деятельность, дабы обеспокоиться за состояние господина Саргона, — Себекхотеп снова поклонился. На этот раз ниже обычного. И у меня возникло дикое желание врезать со всей силы ему ногой по зубам. Лишь неимоверным усилием воли я заставил себя не воплощать это желание в жизнь.

— Возвращайся к расчетам, — как можно спокойнее, произнес я.

— Как скажете, господин, — улыбка египтянина расплылась еще шире, буквально растянувшись от уха до уха, — не смею больше докучать вам своим присутствием.

Себекхотеп развернулся и медленно направился в сторону, в которую недавно указывал своим тощим пальцем. Его плечи были слегка опущены, а ноги в кожаных сапогах равномерно вышагивали по песку, подбрасывая в воздух мелкие песчинки. Глядя ему в след, я чувствовал, как гнев внутри меня медленно уступает свое место другому чувству — тревоге. Мне не нравился этот человек. Себекхотеп хоть и пытался скрыть истинное отношение ко мне, но получалось это не слишком хорошо.

«Теперь я понимаю, почему Бастет его ненавидит!».

***

Вернувшись обратно в шатер, я в порыве злобы сильно ударил ногой об кровать. Боль, пронзившую большой палец, даже не заметил.

«Он общался со мной не как подчиненный с главой разбойников. Н-е-е-т, он разговаривал и вел себя так, будто перед ним стоял бедный странник, потрепанный жизнью, а сам он — великодушный муж, снизошедший до какого-то жалкого смертного! — я громко выдохнул, а затем осушил остатки воды из одного кувшина, — ладно, нужно успокоиться и выкинуть египтянина из головы».

В шатер вошел Гасан, неся на бронзовом подносе в точности все, что я повелел. Он аккуратно поставил обед на столик передо мной, словно это была невероятно хрупкая вещь и, отойдя на пару шагов, молча, встал, переминаясь с ноги на ногу. Живот свело сильной судорогой от голода, поэтому, не теряя времени, я закинул огромный кусок вяленой верблюжатины в рот и стал интенсивно нажевывать. Только потом я обратил внимание на Гасана, продолжавшего стоять с видом провинившегося ученика.

— Тебе что-то нужно?

Он провел по волосам пятерней, словно большим живым гребнем:

— Господин Саргон, я молю о снисхождении, — слегка дрожащим и тихим голосом промямлил Гасан.

— Нет, — твердо отрезал я, выбирая второй кусок.

— Все, что угодно сделаю.

— И что тогда? — я перевел суровый взгляд на него. — Будешь пить без просыху неделями? Зачем мне такой воин вообще нужен?

— Нет, клянусь памятью моих предков! — взмолился мадианитянин. — Никогда более не увидите меня нажратым вдрызг!

— Так что тебе надо, Ламашту раздери?! — я начал терять терпение. Этот тупица не давал мне спокойно поесть.

— Хотя бы два кувшина в неделю, — проскулил Гасан, нервно теребя пальцами рубаху.

Медленно пережевывая верблюжатину, я оценивающе разглядывал его.

«Похоже, вино необходимо этому мужлану сильнее, чем воздух. Странно, что при первой встрече, он не показался любителем заливать внутрь огромные порции хмельных напитков. Тупица да, но не пьяница. Интересно, быть может, он мне пригодится?».

— Два кувшина в неделю, — тоскливо повторил Гасан.

Казалось, он начинал терять всякую надежду на благоприятный для себя исход нашего разговора.

— Два кувшина, говоришь? — задумчиво произнес я, делая вид, что меня беспокоит его проблема.

Тот быстро закивал, причем настолько сильно, что я невольно побоялся, как бы мадианитянин не свернул себе шею.

— И что ты готов сделать, дабы заслужить мое прощение? — проглотив второй кусок, спросил я.

— Все, что угодно, господин!

— Что угодно?

— Все, что угодно!

— Хм, — я отпил воды.

«Мне нужны верные люди. Учитывая наличие предателя — они на вес золота. Себекхотеп сюда явно не входит. А вот Гасан... глуп, но, в какой-то мере, это даже хорошо...».

— Ладно. Два кувшина. Но при одном условии.

— Внимательно слушаю, господин! — в глазах Гасана засиял луч надежды.

— С этой минуты ты постоянно находишься подле меня и выполняешь любые поручения, что я прикажу, причем быстро и без лишних расспросов. Когда я говорю любые поручения, я имею в виду именно любые поручения. Ясно излагаю? Соображаешь или нужно еще немного времени, чтобы протрезветь?

— Я все-все понял, господин! — Гасан вновь быстро заработал головой.

— Тогда возрадуйся, — усмехнулся я, вытирая губы, — ты получил право на два кувшина в неделю.

Глупое лицо Гасана расплылось в тупой широкой улыбке:

— Вы самый великодушный господин из всех, что я знал!

— Убирайся, пока я не передумал, — проворчал я, возвращаясь к еде. — И не дай Шамаш, я замечу тебя пьяным, когда понадобятся твои услуги!

Гасан стрелой вылетел из шатра, по пути чуть не сбив Бастет.

— Простите меня, госпожа, — промямлил он.

Очевидно, неприятностей за сегодняшнее утро для него было уже достаточно.

— Смотри по сторонам, болван! — гаркнула она, и Гасан поспешно скрылся в своей палатке.

— Что с ним? — недоуменно спросила нубийка, входя внутрь и отстегивая меч от пояса.

— Сильное похмелье, — пробурчал я с набитым ртом. — Как прошло утро?

— Лучше, чем я ожидала, — Бастет вытерла мелкие капельки пота со лба. Выглядела она уставшей, но довольной. — Им понравилась моя речь. Кроме того, я пообещала, что распорядок сильно не изменится из-за смены Главы. Каждый будет получать положенную ему долю награбленной добычи.

— Твои позиции, может, и крепки, а вот мои не очень, — я прикончил второй кувшин с водой.

— Ты о чем?

Я вкратце пересказал диалог с Себекхотепом, заодно поведав Бастет суть разговоров с Тарару и Гасаном.

— Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу это лысое чучело, — мрачно бросила она.

— Угу, — буркнул я. — и, надеюсь, ты не против, что я пообещал Тарару место среди приближенных?

Бастет присела рядом и подцепила кусочек верблюжатины:

— Нисколько.

— Отлично. Когда собираешься отправиться в Петру?

Она неуверенно пожала плечами, разжевывая мясо:

— Дня через три, может быть, четыре. А что?

— Попробую подступиться к ассирийцам. А ты возьми с собой Ясмах-Нирари. Присмотрись к нему. Вдруг он как-то сможет выдать себя?

На ее красивом лице проступила гримаса разочарования:

— Так ты не поедешь со мной?

Я вздохнул. Расставаться не хотелось, но мне было куда проще проследить за ассирийцами будучи в оазисе, нежели путешествуя через пустыню на верблюде.

— Так мы быстрее сможем выявить предателя.

— А как же твой нос?

— Похожу немного горбатым. Ничего страшного. Сколько займет путешествие в Петру?

— Пять дней надорогу в одну сторону, плюс одни или двое суток в самом городе, — мрачно ответила Бастет. — Около двух недель.

— Возьми с собой побольше людей. На всякий случай. Да и мне спокойней будет.

— А как же ты?

Я ободряюще улыбнулся:

— Со мной останутся Гасан и Тарару. За меня не беспокойся.

Она не ответила, и остаток трапезы прошел в гробовом молчании.

Глава 6

Следующие четыре дня прошли без происшествий. Бастет вела подготовку к поездке в Петру. В ответ на вопрос о том, готова ли она к столь длительному переходу, нубийка смерила меня таким испепеляющим взглядом, что я предпочел не развивать тему.

— Мне не нужна нянька, — повторила она.

Затем, правда, немного смягчилась и сказала, что ей приятно наблюдать такую заботу с моей стороны, но не стоит перегибать палку. Более того, Бастет отдала мне тяжелый пластинчатый доспех и шлем-шишак Азамата, несмотря на мои категорические возражения. Носить эти вещи на солнцепеке пустыни оказалось невыносимой пыткой. Уже спустя четверть часа все мое тело под доспехом покрывалось отвратительным и липким потом. Уверен, если кому-то в тот момент пришла идея выжать меня, то наполнилось бы целое ведро.

На рассвете пятого дня они отбыли на запад — Бастет, Себекхотеп, Ибинару, Ясмах-Нирари и еще пятеро воинов. Лагерь сильно опустел и напоминал полузаброшенный перевалочный пункт. В нем, не считая меня, Гасана и Тарару с Ранаи, осталось не более десяти человек, включая Архальбу и обоих ассирийцев. И хотя я уже в первый день нашей вынужденной разлуки начал скучать (а больше даже переживать), осознание того, что это лучшее время для продолжения моего расследования слегка облегчало душу.

***

Откладывать я не стал, приступив к решению проблемы в тот же день, когда отряд Бастет скрылся за горизонтом в западном направлении.

Омыв лицо холодной водой, и пристегнув к поясу меч, я вышел из шатра. Надевать шлем с доспехом, разумеется, не стал. Солнце находилось прямо в зените, укорачивая, и без того, малочисленные тени оазиса. Я почувствовал, как без всяких доспехов начинаю покрываться легкой испариной.

«Правильно сделал, что ограничился египетской юбкой».

Да, это уже была настоящая египетская юбка из белоснежной ткани, приятно облегающей тело. А не то недоразумение, во что превратилась некогда красивая туника. Из палатки справа доносился громкий храп. Очевидно, вчера вечером Гасан приступил к поглощению своей еженедельной нормы вина и сейчас хорошенько отсыпался. Я решил его не беспокоить и направился на поиски ассирийцев в одиночку. Да, в этом имелась определенная доля риска, но даже если дело и дойдет до рукопашного боя, против двух матерых головорезов один Гасан все равно не выстоит. Меня в расчет брать не стоит.

Насвистывая под нос энума элиш^[78], я стал медленно спускаться вниз по склону, взбивая песок ногами, обутыми в кожаные сандалии. Песчинки периодически заползали внутрь, неприятно покалывая кожу. Верблюды, уже полностью освобожденные от тюков с награбленным добром, расслабленно валялись в тени пальм и дремали. Лишь некоторые из них подозрительно косились на Ранаи, продолжавшего вывешивать новые куски мяса для вяления и сушки. Я усмехнулся.

«Интересно, какого бедолагу я съел несколько дней назад?».

Завидев меня, Ранаи приветственно вскинул руку и прокричал:

— Да благословят боги ваш день, господин!

Я улыбнулся и кивнул, продолжая свой путь, огибая озеро. Ранаи вернулся к своему занятию.

Проходя мимо озера, мне на глаза бросилась та самая бочка, в которой раньше сидел осужденный на смерть разбойник. Сейчас она была пуста. Небольшая волна воспоминаний накрыла меня, но тут же отступила.

«Вроде это было не так давно, но с тех пор случилось столько событий, что мне кажется, мое первое появление здесь произошло несколько лет назад!».

Дойдя до другой оконечности озера, я остановился и осмотрелся, вытирая испарину со лба. Даже неспешная прогулка под полуденным солнцем вызывала желание вернуться в шатер и заснуть до вечера. Такая традиция есть у городских жителей Вавилона — жаркое время суток они пережидают за прохладными стенами своих домов.

«Но я не в Вавилоне. И некогда думать об отдыхе».

Остановившись возле стройных рядов палаток, я задумался.

«Где же ассирийцы?».

Не знаю, сколько времени бы ушло на поиски ответа, если бы в следующий миг полог одной из них не одернулся, и не показался Тарару. Судя по тому, как он растирал паховую область, юному вавилонянину не терпелось справить маленькую нужду. Однако, завидев меня, он, похоже, на время передумал.

— Господин Саргон, — вопросительным тоном произнес Тарару и слегка поклонился.

— Вижу, тебе сейчас не до разговоров, — усмехнулся я, — поэтому просто помоги мне найти Тиглат-Атра и Джераб-Зайя, а затем смело можешь идти по своим делам.

Тарару расплылся в улыбке:

— Они оба несут наблюдение за местностью. Тут, недалеко, чуть к северу, — он указал пальцем себе за спину, — пройдете ряды палаток и сразу увидите. Их трудно не заметить. Здоровые воины.

«Не мудрено. Большинство ассирийцев выглядят так, словно поднимать тяжести — их главная цель в жизни».

— Благодарю, — сказал я, направившись в указанную сторону.

— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Тарару.

— Да, — я бросил через плечо, — не обмочи штаны.

Тарару издал сдавленный смешок, а затем я услышал его поспешно удаляющиеся шаги.

Проходя мимо палаточных рядов, я вспомнил, как на этом самом месте впервые встретил Бастет, жаждущую задать трепку новоприбывшему мушкену. Вспомнив ее изумленное лицо, когда проделал тот единственный прием на мечах, что знал, мои губы расползлись в улыбке. Тем вечером я и подумать не мог о том, как сложится наша судьба.

Когда я заметил фигуры ассирийцев, то уже вышел за пределы оазиса. Они находились на вершине ближайшего бархана, ведя наблюдение за окрестностями. Их облик оказался несколько иным, чем я воображал в своей голове. Я рисовал ассирийцев высокими и мощными людьми, по традиции Ашшура^[79] носящими конусные шлемы, пластинчатые доспехи и широкие синие пояса, прикрытые маленькими набедренными щитками. Но Тиглат-Атра и Джераб-Зайя несколько отличались от этого представления. Да, оба ассирийца были крепкими и хорошо сложенными воинами. Их суровые непроницаемые лица украшала длинная прямоугольная черная борода с завитыми волосами, согласно ассирийской моде. Однако ни конусных шлемов, ни пластинчатых доспехов они не носили. Вместо этого тела ассирийцев прикрывал привычный для разбойников кожаный нагрудник. Шлемы и вовсе отсутствовали. Но короткие набедренные щитки, правда, без широкого пояса, они, все же, носили. Один из ассирийцев стоял, облокотившись о длинное копье и приставив руку ко лбу, скрывая глаза от слепящего солнца. Его взор был устремлен на север. Второй сидел спиной к нему и с высоты бархана осматривал лагерь разбойников. Так, что подобраться к ним незамеченным я бы не смог при любом желании. Да, собственно говоря, в этом и не было особой необходимости.

Стараясь держать себя в руках, я двинулся в сторону бархана. Сидевший до этого на песке ассириец поднялся и дотронулся до плеча своего земляка. Тот вопросительно глянул на него, а затем перевел свой взгляд на меня. Ассирийцы не проронили ни слова, пока я, мысленно чертыхаясь, взбирался по крутому склону. Слишком крутому, как мне показалось. Когда же я, пыхтя как вьючный мул, сумел-таки взобраться на вершину песчаной горы, я не увидел никаких эмоций на этих каменных лицах. Словно они были высечены из известняка. Лишь холодные серые глаза воинов оценивающе оббегали мою персону с ног до головы. Тот, что держал копье, имел чуть более округлое лицо. У второго на левой щеке красовался глубокий шрам, идущий от основания челюсти до глаза. Видимо, он чуть не лишился его в сражении. Еще бы ноготь выше — и все. В остальном различий во внешности практически не было. Разве что ассириец со шрамом был на полголовы ниже ростом.

Однако мой взгляд надолго не задержался на втором бойце, полностью сосредоточившись на первом. Точнее на оружии, висевшем у того на поясе. Это был меч. Прекрасный бронзовый меч с серебряной гравировкой по всему лезвию, которое слегка изгибалось на конце, подобно полумесяцу.

«Кривое Серебро».

Ассириец заметил мой взгляд. Наши глаза встретились.

Не знаю, смог ли он прочитать что-либо в моих, но в его я не увидел ничего. Ничего, кроме ледяной и непроницаемой глыбы... за которой могло скрываться, что угодно.

***

— Все спокойно? — спросил я лишь для того, чтобы хоть что-то произнести, а не стоять, как дурак.

— Да, — ответил владелец меча с гравировкой.

«Они не обратились ко мне „господин“, и даже не поклонились! Не есть хорошо».

— Назовите свои имена, — приказал я, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно.

— Тиглат-Атра, — холодно произнес ассириец с клинком.

— Джераб-Зайя, — ответил следом меченый.

Их лица оставались беспристрастными. Лишь глаза продолжали окатывать меня льдом, который я ощущал на собственной шкуре.

— Мы далеко от основных караванных путей? — я не смог удержаться, чтобы нервно не почесать затылок.

— Далеко, — безжизненно ответил Тиглат-Атра.

— Хм, — я закусил губу и посмотрел на север, делая вид, что осматриваю горизонт.

На самом же деле мне просто нужно было время, чтобы продумать свой следующий ход. В том, что Тиглат-Атра является тем самым Кривым Серебром у меня не оставалось никаких сомнений. Спокойно говорит на аккадском языке. Имеет такого же близкого товарища-ассирийца. Поклоняется Нергалу. И самое главное — владеет прекрасным бронзовым мечом с серебряной гравировкой.

«Не дай, Шамаш, они почувствуют мой страх — насадят на копье, как свинью на вертел!».

Тиглат-Атра и Джераб-Зайя, молча, наблюдали за мной. Краем глаза я видел, что они кажутся совершенно спокойными и расслабленными. Но я прекрасно понимал, что это обманчивое видение. И от этого становилось еще хуже.

Облизав губы, я нашел в себе силы спокойно спросить:

— Вы, случайно, не братья?

— Нет, — получил сухой ответ.

— А похожи, — я даже умудрился усмехнуться.

— Знаем, — все тот же сухой ответ.

— Уверены, что это место безопасно?

— Да.

Меня начинал по-настоящему пугать их мертвый тон. Никаких эмоций — ни раздражения, ни гнева, Вообще ничего! Я бы меньше боялся, если они хоть как-то проявили себя. Пусть даже скинули меня вниз головой с бархана! Но нет, в бронзовых статуях вавилонских царей больше жизни, чем в этих ассирийцах.

«Нужно взять себя в руки и уходить отсюда. Немедленно. Иначе они могут заподозрить неладное. И вот тогда мне не поздоровится».

— А если сюда заявятся войска или охотники за разбойниками? — спросил я, поворачиваясь к ним.

— Не заявятся, — ответил Джераб-Зайя.

— Почему вы так уверены?

Тиглат-Атра слегка подался вперед. Черенок его копья сильнее вдавился в песок.

Голос ассирийца прозвучал спокойно, но угрозы в нем было больше, чем в яростных проклятиях:

— Потому, что мы осторожны. И господин Азамат с умом выбирал место для лагеря. Вдали от путей цивилизации.

Внутри у меня все сжалось, будто мое тело попало под зерновой пресс, однако я сумел внятно произнести:

— Хорошо. Полагаюсь на ваше воинское чутье.

***

Возвращаясь обратно в шатер, я чувствовал, как предательски дрожат ноги. Ассирийцы были опаснее стаи разъяренных гиен. А их напускное безразличие и холодный тон таили в себе больше угрозы, нежели клубок ядовитых змей. Однако то, что мне удалось-таки найти предателя, немного успокаивало. Хоть я и понимал, что с таким грозным противником, как Тиглат-Атра мне не справится. Даже с учетом возможной помощи Гасана и Тарару. Джераб-Зайя наверняка придет на выручку своему боевому товарищу. Поэтому стоит дождаться возвращения Бастет с подкреплением из Петры, и уже потом принимать решения.

Придя к такому выводу, я почувствовал себя уверенней.

***

Ожидание возвращения Бастет стало настоящей пыткой. Время тянулось с такой же скоростью, с какой стекает смола по стволу дерева.

В какой-то момент мне настолько надоело бесцельно смотреть в потолок, что захотелось пойти заменить Ранаи и начать хлопотать над готовкой верблюжатины самолично. Чтобы хоть чем-то занять свое существо, я сел за стол и начал перебирать папирусы и глиняные таблички, с полным отсутствием интереса. Да я особо и не рассчитывал что-либо понять из этих документов. Читал довольно плохо, а клинописью вообще не владел, не говоря уже о том, чтобы прочесть папирусы на египетском языке. В вавилонские школы брали, в основном, детей богатых господ. Иногда в них попадали отпрыски незнатного рода, либо сироты, если их предварительно усыновляли вельможи. Ни к тем, ни к другим я не относился.

С унылым видом переворачивая очередную глиняную табличку, краем глаза я уловил ее заголовок.

«Личные... Хазина».

Скука тут же улетучилась с моего лица, сменившись на небольшую заинтересованность. Я внимательно осмотрел глиняную табличку. Она выглядела свежей и не такой потрескавшейся, как остальные, что выдавало ее «юный» возраст.

«Хазин? Тот самый Хазин? Владелец каравана, который мы с таким трудом ограбили? Наверняка это его табличка. Жаль, что я не могу разобрать второе слово в заголовке. Личные... Хазина. Что личные? Записи? Нечто вроде дневника? Интересно, о чем же писал этот жирный торговец? Ах, Мардук, и почему грамоте не учат всех?».

До боли в глазницах я пытался прочесть и понять хоть что-нибудь из клинописи. Странное чувство, зревшее в глубинах моего сознания, подсказывало — в этом тексте может содержаться нечто важное. Мне удалось разобрать всего лишь несколько слов, однако их оказалось вполне достаточно для того, чтобы жажда узнать все загорелась внутри меня ярким пламенем. Вот, что я смог разглядеть:

«В Вавилоне... царь Самсу-дитану... заговора Бел-Адада».

Я подался вперед, при этом, чуть не свалив на пол груду документов.

«Здесь что-то говорится о тех событиях, в которых я принял непосредственное участие! Пусть и поневоле. Бел-Адад. Как же мне знакомо это имя. Лжекорзинщик. Человек, который не остановится ни перед чем для достижения собственных целей. Тот, благодаря которому я испытал столько мучений и страданий. Ох, Мардук мне свидетель, надеюсь, ты познал истинный гнев Шамаша, и твою тушу выпотрошили, да бросили собакам. А голову посадили на кол, выставив на всеобщее обозрение!».

Чувствуя, что начинаю сильно распаляться, я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Затем, овладев собой, выдохнул и вновь сосредоточился на глиняной табличке. К сожалению, ничего более прочитать мне не удалось, как ни старался. Похоже, придется идти к Себекхотепу. Хоть этого и не хочется от слова совсем. Аккуратно отложив табличку в сторону, я встал из-за стола и прилег на кровать.

«Египтянин — последний человек, к которому я обратился бы за помощью, но выбора нет. Придется ждать его возвращения... хотя, погоди-ка...».

Внезапная мысль осенила меня.

Я резко встал и, не обращая внимания на легкое головокружение, крикнул:

— Гасан!

Тот не замедлил появиться. Урок, что я преподал ему ранее, точно пошел мадианитянину на пользу. Теперь он уже не выглядел, как опойное чучело. Гасан держался уверенно на ногах, а белая рубаха не торчала поверх штанов.

— Слушаю вас, господин! — прочистив горло, отчеканил он.

— Тарару умеет читать на аккадском? — в лоб спросил я.

Гасан тупо уставился на меня:

— Не знаю, господин. Он у нас недавно, а я не интересовался.

— Понимаю, тебя, кроме вина, ничего не интересует, — буркнул я.

Мадианитянин расплылся в глупой улыбке:

— Что еще может интересовать бродячего актера?

— Бродячего актера?

— Был им раньше, — пояснил Гасан, — рассказывал всякие сказки у походных костров.

— Вот как, — равнодушно сказал я. Прошлая жизнь разбойника меня совсем не интересовала. — Ладно, зови его.

— Слушаюсь!

***

— Ты сможешь прочесть это?

Я нетерпеливо вышагивал по шатру, периодически бросая косые взгляды на Тарару, которого мой приказ, судя по всему, выволок из постели.

С взъерошенной шевелюрой и слипшимися после сна глазами, он пытался в сумраке разглядеть надписи, выведенные стилем на глиняной табличке. Его руки слегка дрожали, а лоб прорезала глубокая морщина, так не свойственная людям столь юного возраста.

— Я попробую, господин, — неуверенно ответил Тарару, поднимая на меня сонный и виноватый взгляд.

— Тебя учили аккадскому письму?

Он отрицательно покачал головой:

— Письму нет, но отец полагал, что хотя бы читать уметь я обязан. Правда, — он выдержал неловкую паузу, — я сбежал несколько раньше конца своего обучения.

— Но тебе хватит знаний, чтобы прочесть то, что тут сказано? — спросил я тоном, слегка более завышенным, нежели хотел.

— Я попробую, — вновь повторил Тарару.

— Пробуй быстрее!

Глаза юнца активно забегали по строчкам документа Хазина. Его губы беззвучно шевелились в такт чтению. Какое-то время мы хранили молчание, нарушаемое лишь треском огня в треножниках. Когда же показалось, что оно чересчур затянулось, я его нарушил, на секунду перестав мерить ногами пространство шатра.

— Ну?!

— Я еще не дочитал.

— Я не собираюсь ждать, пока ты прочитаешь все целиком, — бросил я, возобновляя движение, — озвучивай, что уже смог понять. Если, конечно, есть что.

Откашлявшись, Тарару произнес:

— Тут говорится о заговоре, попытке переворота в Вавилоне. Некий писец Бел-Адад, используя коварные планы, вместе с кастой жрецов и при поддержке части простого народа, попытался свергнуть действующего царя Самсу-дитану. Повелитель Вавилонского царства был на грани смерти, и только чудо, ниспосланное богами, спасло его от неминуемой гибели.

— Чудо, ниспосланное богами? — я в удивлении поднял брови.

— Насколько я могу понимать, данная фраза написана с оттенком ехидства, — пояснил Тарару.

— Ясно. Продолжай.

— Этим чудом оказался командир отряда вавилонских стражников из западного пригорода. Его имя — Эмеку-Имбару. Он прибыл ко дворцу с известиями о готовящемся покушении в самый подходящий момент.

— Откуда же этот Эмеку-Имбару узнал о заговоре? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

От меня.

«Я рассказал ему все, валяясь связанным посреди бескрайних песков под лучами восходящего солнца, а рядом остывало тело моего мучителя — ассирийца-тюремщика Тегим-апала. Но это не помешало Эмеку-Имбару бросить меня на произвол судьбы. Божий суд, как он тогда произнес, согласно законам вавилонского общества. Только не стоит обманываться — командир стражников обрек меня на смерть и то, что я до сих пор дышу, не является его заслугой. Он такой же ублюдок, как и остальные!».

— Хазин не знает. Единственное, он приводит здесь слова самого командира стражников, который утверждает, что получил сведения о готовящемся заговоре благодаря собственной проницательности и наблюдательности своих разведчиков.

— Ха! — невольно вырвалось у меня.

Тарару вскинул на меня удивленный взгляд:

— Вот и караванщик не верит этому.

— Читай дальше, — велел ему я, стараясь поскорее уйти с нежелательной темы и избежать неудобных вопросов.

Тарару снова склонился над глиняной табличкой.

— Благодаря благосклонности воинского сословия, всех участников заговора удалось быстро схватить и бросить под стражу. Впоследствии большинство из них были казнены. Главных же заговорщиков, писца Бел-Адада и Верховного жреца Кашшура, посадили живьем на кол. Они умирали долго и мучительно.

Тарару продолжал прилагать большие усилия, чтобы разобрать написанное Хазином, поэтому он не заметил, как мои губы расплылись в жуткой и торжествующей ухмылке. Когда же он вновь оторвал взгляд от глиняной таблички, я уже полностью овладел собой.

— Еще тут сказано, что двое из числа подчиненных Эмеку-Имбару, оказавшие особое содействие в раскрытии заговора, получили повышение по службе.

Мысленно я напрягся.

«Наверняка это Этеру и Тиридат — стражники, что вели меня в тюрьму по Дороге Процессий. Ну, а кто еще это может быть? Похоже, неудобных вопросов не избежать. Сейчас мальчишка узнает, что его папаша — один из участников раскрытия государственного преступления. Хоть это и не является правдой».

— Хазин приводит имена этих стражников? — холодно спросил я.

— Нет, — покачал головой Тарару, — имена этих почтенных мужей ему не известны.

— Почтенных мужей? — я с трудом сдержал рвущуюся наружу иронию и злобу. — Это караванщик так написал?

— Нет, это мои мысли, — ответил Тарару, — а кто же они, если не достойные воины, раз раскрыли заговор против государства?

Я плотно сжал губы в тонкую линию.

— Что-то не так? — настороженно спросил Тарару.

— Ничего, — процедил я.

— Уверены? Выглядите нездорово.

— Просто в руку вступило, — молвил я, овладев собой, — продолжай.

Тарару несколько секунд озадачено смотрел на меня, но затем вернулся к тексту.

— Несмотря на удачное предотвращение государственного переворота, положение в Вавилонском царстве остается напряженным. Почти все внешние торговые связи разорваны. Страна терпит убытки, казна пустеет. Многие ремесленники недовольны правителем, ибо он продолжает поднимать налоги и душить поборами простой люд, а на государственные дела не обращает никакого внимания. Порядок удается удерживать только усилиями стражников и армии, ибо они благосклонны к царю, поскольку тот постоянно повышает им жалование и одаривает землями, — взгляд Тарару опустился в конец текста на глиняной табличке, — Хазин пишет, что сейчас самое подходящее время для... — тут он резко осекся.

Его глаза буквально вылезли из орбит, а на лбу мгновенно выступил пот.

— Что? — я уже не в силах был сдерживать свое нетерпение. — Почему ты замолчал? Что там написано?

Но Тарару меня не слушал. Его губы продолжали беззвучно шевелиться, а лоб уже просто блестел от испарины. Наконец, спустя несколько секунд, которые показались вечностью, он закончил чтение документа и посмотрел на меня. В его глазах я увидел неподдельный страх, от которого самому стало не по себе. Я видел, как участилось дыхание юнца, а глиняная табличка выпала из его рук и впечаталась в песок. Вся эта картина не добавила мне спокойствия. Скорее наоборот — я начинал ощущать, что тревога — штука заразная.

— Хазин пишет, — с придыханием начал Тарару, — что сейчас самое подходящее время для начала войны.

Последнее слово, словно тяжелый кирпич, ударило меня по голове. Перед глазами все готово было поплыть, но я сумел-таки взять себя в руки.

— Войны? С кем?

— Между Хатти и Вавилоном.

— По мнению Хазина скоро хетты нападут на Вавилонское царство, и начнется война?

Тарару быстро замотал головой:

— Нет, не начнется. Она уже идет!

Глава 7

Я почувствовал, как силы начинают покидать мои ноги, поэтому поспешно опустился на край кровати. Голова слегка закружилась, а во всем теле ощущалась неприятная слабость.

Хеттское царство и Вавилон схлестнулись друг с другом в войне. Множество мыслей, словно разъяренный пчелиный рой, обуяли разум. Однако первоначальный шок, вызванный внезапной вестью, быстро уходил. А его место заняло возбуждение. Возбуждение от осознания того, какую выгоду таит в себе эта война. Ведь хаос, в который сейчас погружается Двуречье, может сулить просто неслыханные возможности! Я даже на время забыл об опасности, которая исходит от ассирийца-предателя. Настолько меня захлестнула волна переживания. Однако все это предвещало не только возможности, но и проблемы. Одна из них сейчас стояла прямо передо мной и дрожала, словно пальмовый лист на ветру. Когда я поднял глаза на Тарару, то уже знал, что он скажет. Еще до того, как юный вавилонянин открыл рот.

— Мне нужно в Вавилон, — непослушными губами промычал он.

Я поднял руку, требуя его замолчать, но тот, похоже, не обратил на это внимания:

— Господин Саргон, умоляю вас! Я должен найти своего отца. Вы и так обещали мне поездку домой, а теперь... после того, что мы узнали... — он попытался помахать поднятой с пола табличкой, но она снова выскользнула из его ходящих ходуном пальцев.

— Помолчи и дай мне подумать, — холодно ответил я, беря себя в руки и поднимаясь на ноги, — ты уверен в том, что правильно истолковал знаки? Не мог ошибиться?

Тарару отрицательно и быстро замотал головой. На секунду мне показалось, что она сейчас открутится и слетит с плеч.

— Сядь, — указал я ему на табурет возле стола, — выпей пару стаканов вина. Судя по виду, ты готов свалиться в обморок. А я пока все обдумаю.

Тарару открыл, было, рот, чтобы мне возразить, но увидев, что я отвернулся и стал медленно выхаживать по шатру с нахмуренными бровями, решил-таки последовать моему совету и рухнул на табурет. Тот протестующе заскрипел под ним. Налив трясущимися руками выпивку и расплескав половину, Тарару отправил ее в рот. Однако мертвенная бледность, покрывшая его лицо, начала спадать лишь после второго стакана. На щеках молодого вавилонянина появился здоровый румянец.

— Насколько я понял из твоих слов, Хазин писал, что сейчас самое удачное время для начала войны, но он ни слова не говорит о самой войне. Значит, вывод о том, что хетты вторглись на территорию Вавилонского царства может быть ошибочным.

— Нет, — хрипло возразил Тарару, — в письменах Хазина сказано, что войска под личным командованием самого царя хатти Мурсилиса вплотную подошли к границе Вавилонии с севера и нанесут удар через десять-двенадцать дней после того, как сделана эта запись.

— Там есть дата? — я внимательно посмотрел на него.

Тарару, молча, кивнул.

— Не заставляй меня вытягивать из тебя слова раскаленными щипцами, — слегка раздражаясь, повысил голос я.

Набрав в легкие побольше воздуха, юнец выдавил:

— Запись сделана в первый день прибытия каравана на стоянку.

— Это значит...

— Это значит, что они могут быть уже под стенами столицы! — Тарару встал, но непослушные ноги вынудили его вновь опуститься на табурет.

Еще больше нахмурившись, я медленно произнес:

— Все лучше и лучше.

— Я должен отправиться на поиски отца, — Тарару дрожащей рукой поставил пустой стакан на столик.

— Ты прекрасно понимаешь, что не сможешь перейти пустыню в одиночку, — я развел рукой, — ты и дороги-то не знаешь.

— Дайте мне сопровождающего.

— Ослабить и без того наши хилые позиции в лагере?

— Одним больше, одним меньше — не имеет значения.

— Ошибаешься, — это была не единственная причина, по которой я не собирался отпускать Тарару, но посвящать его в другую в мои планы не входило. — В любом случае, пока не вернется Бастет и не узнает всю ситуацию целиком, я тебя никуда не отпущу.

— Вы обещали, — просипел юнец, поднимаясь на дрожащих ногах, — вы обещали отпустить меня в Вавилон!

— Сядь!

Звук моего голоса оказался настолько громким, что от него задрожали стаканы на столике.

Юный вавилонянин вновь рухнул на табурет. Тот буквально затрещал под его весом. Тарару ошеломленно смотрел на меня широко распахнутыми глазами, в которых начинали скапливаться горячие слезы.

В этот момент в шатер влетел Гасан с обнаженным мечом наперевес.

— С вами все нормально, господин?

— Да, — проскрежетал зубами я.

Мадианитянин перевел удивленный взгляд с меня на Тарару, а затем уточнил:

— Точно все нормально? Помощи не надо?

— Во имя всех богов, Гасан! Ты еще в кусты за мной бегай и смотри, чтоб я колючку на задницу не посадил! Иди, отдохни. Я здесь сам как-нибудь управлюсь.

Нисколько не обидевшись и нацепив, мною так ненавистную, идиотскую ухмылку на уста, Гасан спрятал меч и выскользнул наружу.

Как только полог шатра опустился за ним, я обратился к Тарару, стараясь, чтобы мой голос звучал медленно и ровно, не превышая границы повышенного тона:

— Я не оставлю без внимания то, о чем ты поведал мне сегодня. Ты отправишься в Вавилон на поиски отца настолько скоро, насколько это будет возможно. Но до возвращения госпожи Бастет о путешествии не может идти речи. Я не могу принимать подобные решения без ее ведома. Понимаешь?

— Да, — угрюмо всхлипнул он.

Тарару поднялся, при этом, опершись рукой о стол. Держался он не слишком уверенно.

— Мы все обсудим, как только Бастет вернется из Петры, — повторил я.

— Клянетесь? — окрепшим голосом спросил Тарару.

В его взгляде читался мальчишеский вызов, так свойственный юным молодцам.

«Зеленый засранец слишком много стал себе позволять».

— Да. Клянусь судом Шамаша, я это сделаю.

На удивление, мои слова подействовали на Тарару.

— Благодарю вас, господин Саргон, — вавилонянин отвесил поклон, более низкий, нежели обычно.

Я натянуто улыбнулся:

— Ступай.

Еще раз поклонившись, Тарару, слегка пошатываясь, покинул шатер. Я остался наедине с собственными мыслями, которые будоражили разум, подобно страшной буре. В них перемешалось все — ассириец-предатель, война, возможности... и как все это можно использовать. С выгодой для себя. И от этого захватывало дух.

***

Я сидел за столом и с мрачным видом глядел на свою руку, искалеченную мощными, как дробильные камни, челюстями гиены.

Утро выдалось прохладным, и блеклые солнечные лучи, проникающие сквозь полог шатра, еще не успели прогреть воздух. Однако даже мимолетная мысль о том, что я намеревался сделать, бросала в лихорадочную дрожь и заставляла выступить пот на лице. Легкое дуновение ветерка слегка приподняло полог шатра, на мгновение впуская в него чуть больше света. Отсутствующим взглядом я проследил, как он медленно, словно перышко, опускается на место, а затем вернулся к созерцанию руки, покоившейся на столе. Глиняные таблички и папирусы были аккуратно сдвинуты в дальний правый угол.

«Сколько прошло времени с тех пор? Месяц? Или больше? Я не помню. Иногда мне кажется, что тот бой с гиенами произошел несколько лет назад. А моя жизнь простого ремесленника из пригорода и вовсе ощущается, как старая сказка. Или, как не моя жизнь. Да, так, наверное, даже лучше — это была не моя жизнь».

Вновь налетевший порыв ветра заставил колыхнуться полог шатра, но на этот раз я не обратил на него никакого внимания, полностью сосредоточившись на руке. Набрав полные легкие воздуха и громко выдохнув, я осторожно прикоснулся к повязке. Пальмовые листья, закрепляющие перевязь, покрылись коричневым цветом, став жесткими и ломкими. Я ощущал это, проводя по ним кончиками пальцев. Мне понадобилось около минуты, чтобы набраться смелости и снять один из листков. Заранее сжав зубы, я приготовился к приступу боли. К полному изумлению, той не последовало. Тогда, чуть осмелев, я аккуратно снял, один за другим, оставшиеся листья. При этом пара из них сломалась пополам прямо в ладони. Положив их на стол подле себя, я осмотрел повязку. Ткань была новая и чистая, что неудивительно — рана перестала сочиться давно. Не помню когда.

На этот раз я не медлил, ибо понимал, что если задержусь хотя бы на секунду, то больше уже не смогу заставить себя осуществить задуманное. Осторожными и аккуратными движениями я стал разматывать повязку, каждую секунду готовясь испытать сильную боль. Однако ее по-прежнему не было. Зато появился зуд. Сначала небольшой, словно от укуса кровососущего насекомого, но усиливающийся по мере того, как все больше воздуха получало доступ к коже под повязкой, которую я старательно разматывал. В какой-то момент мне захотелось бросить все и стремглав выбежать наружу, да окунуть покалеченную часть тела в чан с ледяной водой. Крепко сжав зубы, но по другой, нежели ожидаемой, причине, я продолжал освобождать руку от ткани, благо оставалось недолго. Когда последний кусок материи долгожданно соскользнул, я раздраженно швырнул ее в угол шатра. Ровно посередине, между локтевым суставом и началом кисти, красовались два огромных, толщиной в два пальца, зарубцевавшихся шрама. Кожа имела неприятный красноватый оттенок. Очень осторожно и медленно, словно неся драгоценность над пропастью, я приподнял руку над столом. Ощущения были такие, словно в ней не осталось ни одного ка^[80] веса. За этим слабым движением последовала боль, но тихая, ноющая и едва заметная. Совсем не та, к которой я морально готовился. Теперь ничто уже не могло удержать меня на табурете. Осторожно встав, я быстрым шагом вышел наружу, подставляя лицо под утренние лучи солнца. Не медля ни мгновения, я опустил руку в чан с ледяной водой. Зуд быстро начал отступать, принося облегчение. Я даже не смог сдержать стон удовольствия.

Когда неприятное ощущение почти полностью исчезло, а кожа начала леденеть, позади раздался знакомый голос:

—- Гы. Господин, а че это вы там делаете?

— Совсем не то, что ты подумал, Гасан, — буркнул я, вытаскивая руку из чана и поворачиваясь к мадианитянину.

Тот стоял босыми ногами на песке, в одних штанах, и с любопытством глазел на меня, при этом с аппетитом дожевывая горсть сушеных фиников.

— Да? А че тогда?

Я приподнял правую бровь:

— Ты когда-нибудь научишься не задавать лишних вопросов?

Снова эта наивная улыбка идиота:

— Виноват, господин.

Больше не обращая на него внимания, я аккуратно поводил рукой в воздухе. Боли почти не было. Зуд тоже отступил, но сама рука казалась легкой, словно гусиное перо.

— Вы повязку сняли что ли? — с неподдельным интересом спросил Гасан.

— Как видишь, — я перестал размахивать конечностью и, полностью довольный результатом, опустил ее обратно, чувствуя, как поднимается настроение.

— Здоровая, видимо, гадина была, — произнес Гасан, отправляя в рот последнюю порцию фиников.

— Здоровая и ужасно голодная.

— Ну, вы ее накормили, — весело сказал он и, увидев, как я пронзительно сузил глаза, поспешно добавил, — бронзой.

Дурацкое поведение мадианитянина частенько выводит меня из себя, но в то утро ничто не могло испортить мне настроение, поэтому я постарался пропустить очередную неудачную шутку мимо ушей.

— Сегодня вернется госпожа, да? — спросил Гасан, стараясь побыстрее перевести разговор в другое русло.

— Да, — кивнул я, оглядывая лагерь, — прошло уже одиннадцать дней. Даже с учетом возможных задержек, она должна приехать сегодня.

— А если нет, тогда че?

— Пока не будем думать об этом.

В воздухе повисла тишина, прерываемая лишь шорохом листьев. Немногочисленные жители оазиса начинали выходить из объятий сна и постепенно принимались за свои обязанности. Ранаи уже вовсю корпел над очередной партией вяленого мяса.

Не видя смысла в дальнейшей беседе, я вернулся в шатер, открыл сундук, достал доспех Азамата и надел его на себя.

«День обещает быть не столь жарким. Приближается сезон дождей. Так почему бы не пощеголять в этом доспехе? У меня хорошее настроение... и предчувствие».

Слегка подправив доспех и прицепив меч к поясу, я вышел наружу, решив пройтись по лагерю и осмотреться. Стараясь лишний раз не тревожить руку, я начал спуск с холма навстречу новому дню.

***

Бастет вернулась на следующее утро.

***

Когда я вышел навстречу прибывшему отряду, то с трудом мог сдержать охватившие эмоции. Слишком долгой оказалась разлука. И слишком многое накопилось за эти дни.

Бастет возглавляла процессию. Она гордо восседала на верблюде с каменным выражением лица, однако при виде меня ее черты несколько смягчились. Но не ее поведение первым бросилось мне в глаза, ибо к этому я давно привык. Нет, все мое внимание приковала одежда нубийки, ибо подобного одеяния я еще не видел. Белоснежная льняная ткань плотно облегала ее тело от щиколоток до груди. Она казалась настолько чистой, что буквально слепила глаза, отражая лучи солнца. Грудь прикрывало большое ожерелье-воротник с несколькими рядами бусин и украшенное по обоим краям золотыми фигурками в виде голов сокола, ложившимися на изящные плечи. Все одеяние подчеркивало грациозность и красоту ее тела.

Уловив мой восхищенный взгляд, Бастет усмехнулась и ловко спрыгнула на землю:

— Вижу, тебе понравилось мое новое приобретение.

— Полагаю, это слишком слабо сказано, — ответил я, заключая ее в объятия. Они оказались крепкими и искренними.

— Я привезла кое-что еще, — на ухо проворковала мне она, — но это не для посторонних глаз.

От многозначительного тона ее голоса я почувствовал, как кровь закипает в жилах. Хвала Мардуку, нубийка в этот момент слегка отстранилась, иначе не знаю, смог бы ли я сдержаться. Настолько сильными оказались эмоции, наложившиеся на переживания предыдущих дней.

— Ты снял повязку? — удивленно спросила Бастет, посмотрев на мою левую руку.

Я с отсутствующим видом проследил за ее взглядом и, пожав плечами, ответил:

— Она мешала мне.

Нубийка укоризненно покачала головой:

— Рано. Стоило подождать еще неделю. Она не болит?

— Нет, но невероятно слаба.

— А чего ты ожидал?

— Как прошла поездка? — спросил я, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Неплохо, — она обвела рукой отряд за спиной, люди которого уже начали располагаться в лагере. — Как видишь, мне удалось завербовать полтора десятка новых членов шайки.

— Этого достаточно?

Легкая тень пробежала по ее лицу и, после секундной заминки, она ответила:

— Чтобы ограбить небольшой караван — вполне. Но на потасовку, устроенную в том оазисе можно не рассчитывать.

— Жаль, — в моей голове снова всплыли мысли о идущей на северо-востоке войне.

— Что с тобой? — спросила Бастет, увидев, как я помрачнел.

— Мне нужно многое с тобой обсудить. Срочно.

Нубийка резко вскинула правую руку в предостерегающем жесте. Только сейчас я заметил, что ее украшает золотой браслет с лазуритом в виде фигурки скарабея.

— Сначала я хочу отдохнуть, ибо очень устала с дороги. А еще я хочу смыть с себя всю эту грязь, — при этих словах она сделала жест руками, охватывающий тело.

— Грязь? — непонимающе уставился я на нее, — да ты сверкаешь ярче солнца!

Бастет вымученно улыбнулась:

— Ты не видишь, что творится с моим телом под одеждой.

— Так в чем же дело? — улыбнулся я. — Покажи.

Она прыснула со смеху, демонстрируя ровные ряды зубов:

— Вообще-то, я надеялась, что ты присоединишься ко мне во время омовения.

Я улыбнулся еще шире:

— Дважды подобное приглашение не дается, — а затем обернулся к Гасану, — приготовь все необходимое и пусть нам никто не мешает.

— Понял, господин, — живо отчеканил мадианитянин и многозначительно подмигнул.

Я не обратил на его похабный намек никакого внимания, ибо в слишком хорошем настроении находился.

Глава 8

— Ахх, — издала сладостный стон Бастет, погружаясь в прохладную воду, — что может быть прекраснее, чем ощущение, как пот и грязь смываются с тела?

Нубийка прикрыла глаза от удовольствия и вальяжно раскинула руки, положив их на края большой деревянной кадки, в которой мы расположились.

— Утоление жажды, — размеренно произнес я, с задумчивым видом вертя бронзовый кубок, заполненный пивом до краев. Он источал приятный медовый аромат.

— Хм?

— Нет приятнее чувства на свете, чем утоленная жажда.

— Правда? — Бастет открыла глаза и посмотрела на меня.

Я перестал вертеть кубок и ответил на ее взгляд:

— Ну, разве, что вкус твоих губ.

— Хм, — повторила нубийка мягким тоном.

— Как прошла поездка?

— Нормально, — она провела руками по упругим грудям, омывая их водой, а затем грациозно потянулась.

— Но ты опоздала на сутки.

— Задержалась, — поправила она меня.

— Непогода? — поинтересовался я.

— Нет. Просто вербовка людей заняла больше времени, нежели обычно.

— Ясно.

На лице нубийки появилось заигрывающее выражение:

— Не пора бы ли нам расслабиться? Я устала с дороги.

Я почувствовал, как ее нога под водой коснулась моих гениталий.

— Прекрасное предложение, — тихо произнес я, — но у меня осталась парочка тем, которые хотелось обсудить.

— А они не могут подождать? — устало спросила Бастет.

— Нет, — я нащупал ее ногу и стал нежно ласкать чуть ниже колена, — во время поездки в Петру до тебя, случайно, не доходили слухи о войне?

— Какой войне?

— Между Хатти и Вавилоном.

— Да, вести о ней дошли до Петры, как раз, когда мы уже намеревались отбыть, — она прикрыла глаза от удовольствия, когда я стал массировать ее икроножную мышцу, — только нам что за дело до этого?

— Неужели не видишь, какие возможности таит в себе сие событие?

— Нет, но уверена, что ты меня сейчас просветишь.

— Еще бы, — хмыкнул я, — Вавилон это город несметных богатств и сокровищ. Да, по жалкому виду его пригородов так не скажешь, но поверь — за высокими стенами лежат горы драгоценностей, даже маленькой доли которых хватит на всю жизнь, — я перестал массировать ее ногу, и она открыла глаза, — можно будет перестать грабить караваны и уйти на покой.

— И ты собираешься штурмовать город с неприступными стенами парой десятков головорезов? — усмехнулась Бастет. — Да нас расстреляют еще до того, как мы подберемся к воротам.

— Кто сказал, что мы пойдем на штурм? — улыбнулся я. — Всю работу за нас сделают хетты.

— И все золото они тоже за нас вынесут, — отмахнулась Бастет, — бессмысленный разговор.

— Дай мне закончить, — чуть резко сказал я.

— Как хочешь, — буркнула нубийка, но смягчилась, когда я возобновил массирующие движения.

— Мы предложим им свои услуги.

— Зачем хеттам помощь шайки разбойников?

— Лишние люди не помешают никому, — уверенно заявил я, — а за помощь попросим небольшую долю вознаграждения.

— А что, если они откажутся и отправят нас на убой? Или вообще закуют в цепи, да продадут на невольничьих рынках Каркемиша^[81]? Мы ведь не один караван из Хаттусы ограбили.

— Возможен и такой исход, — вынужденно согласился я, — но в данном случае риск оправдан. Вавилон — огромный город с неприступными стенами, а его жители, пусть и недовольны своим правителем, но за родную землю умрут без сожаления. Осада предстоит долгой и изнуряющей. Так, что хеттам понадобится любая помощь, а на ее источник они вряд ли посмотрят.

Теперь я увидел неподдельный интерес, вспыхнувший в ее глазах:

— Звучит убедительно.

— Есть смыслрискнуть, — добавил я, — и если все получится, то можно с легкостью позабыть о жизни разбойников. Навсегда.

Возникла непродолжительная пауза, в ходе которой Бастет сосредоточенно обдумывала мое предложение, а я терпеливо дожидался ее ответа.

Наконец, она произнесла:

— Да, стоит рискнуть.

— Именно, — кивнул я.

— Тогда решено! Кстати, а что насчет предателя?

— Это вторая тема, которую я хотел с тобой обсудить.

— Ты выяснил его имя?

— Да.

Бастет подалась вперед.

— Кто он?!

Я ответил, посмотрев ей прямо в глаза:

— Тиглат-Атра.

Нубийка шумно выдохнула и откинулась на стенку кадки:

— Порази меня Сет. Значит, ты был прав, подозревая ассирийцев.

— Похоже на то.

— Но как ты узнал?

— Он поклоняется аккадскому богу Нергалу, имеет тесные связи с таким же воином Ашшура. Не исключено, что они друг с другом и беседовали на стоянке караванов. Но самое главное — он владеет искривленным мечом. Лезвие клинка украшено серебряной гравировкой.

— Убьем эту мразь!

— У меня есть иное предложение.

Бастет удивленно вскинула брови:

— Какие еще предложения?! Задавить ублюдка, и дело с концом!

— Ты дашь мне закончить? — я вновь слегка повысил голос.

— Ладно, — буркнула она, — что за предложение?

— Ассирийцы — могучие бойцы. Они пригодятся нам в походе на Вавилон.

Бастет покраснела:

— Ты собираешься взять эту змею с собой?! Да он в любой момент может вонзить нам меч в спину!

— Я уже говорил, что в гневе ты мне нравишься еще больше? — улыбнулся я. Увидев, как мои слова слегка обезоружили ее, добавил. — Не вонзит. Ибо мы кинем ему кость.

— Какую еще кость?

— Завтра соберем оставшихся после битвы на стоянке караванов и объявим, что решено зачислить их в список избранных за проявленные заслуги. Однако путь к тайнику они узнают только после похода на Вавилон. К тому же, — тут я криво усмехнулся, — из похода вернутся не все. Кто знает, быть может, Нергал приберет к себе и нашего ассирийца?

Нубийка протянула руку к столику и взяла кубок. Повертев его в ладони и обдумав мои слова, она кивнула:

— Убедительно, — и сделала большой глоток.

— Заодно разберемся с этим юнцом Тарару и его проблемами, — поморщился я, также протягивая руку к кубку с пивом.

— С ним что-то не так? — поинтересовалась Бастет, заметив мою реакцию.

— Ничего особенного, просто раздражает своей постоянной болтовней об отце.

— В таком случае, выпьем за наш будущий успех, — улыбнулась она и, отсалютовав кубком, осушила его до дна.

Сделав ответный жест, я последовал ее примеру.

— Кстати, — вдруг вспомнил я, — о чем особенном ты сказала мне?

— Когда именно?

— При сегодняшней встрече.

— А-а-а, — вновь это игривое выражение на лице, — ты уверен, что готов?

— Я всегда готов к неожиданностям от такой прекрасной женщины, — твердо ответил я.

— Ха, — бросила она, поднимаясь, — глаза закрой тогда.

— Надеюсь, это что-то стоящее, — буркнул я, но последовал ее просьбе.

Она не ответила, только вылезла из кадки. До меня донеслась тихая поступь влажных босых ног, и звук капель воды, падающих на пол. Послышался небольшой шорох, а затем ее голос проворковал:

— Можешь открывать.

Я разомкнул веки и уставился на Бастет.

—Ну? — нетерпеливо спросила она, уперев руки в бедра. — Как?

— Так на тебе ничего нет! Это все, что ты хотела мне показать? Нет, не пойми меня неправильно, я никогда не устану восхищаться твоей красотой, но... — я осекся, ибо в этот момент Бастет буквально прыснула со смеху, прикрывая рот ладонями.

И только благодаря движению ее рук я, наконец, сумел разглядеть, что на ней и впрямь надето платье. Оно было соткано в виде сетки, плотно облегающей тело и состоящей из тонких нитей и черных бусин, что делало его практически неразличимым на фоне темной кожи нубийки.

Увидев, как моя челюсть медленно поползла вниз, она расхохоталась еще громче:

— Саргон, неужели моя красота настолько ослепила тебя, что ты ничего уже не видишь?

— Подойди ближе, чтобы я смог лучше рассмотреть, — попросил я.

Медленно, слегка покачивая бедрами, она прошествовала к кадке и остановилась прямо передо мной:

— Так лучше?

Так и вправду стало намного лучше. Я сумел рассмотреть изящную ткацкую работу. Красивое переплетение нитей и бусин. Уверен, Бастет догадывалась, что я не смогу различить надетое платье, решив таким образом подшутить. Что ж, должен признать, шутка удалась, и мне пришлась по вкусу.

— Так что, нравится? — нетерпеливо повторила она.

— Очень, — прошептал я, а затем, ухватив ее за руку, резко потянул на себя, увлекая в воду.

Бастет вскрикнула от неожиданности, но уже в следующий миг вновь рассмеялась. О проблемах в тот день мы больше не думали.

Глава 9

Они были здесь. Все, кроме Ясмах-Нирари и обоих угаритян, которых мы решили не вводить в круг избранных. Оба ассирийца с каменными лицами. Себекхотеп, уголки губ которого подергивала едва уловимая усмешка. Гасан с растрепанными волосами и бегающим взглядом пропойцы. Тарару находился чуть позади остальных и с жадным юношеским любопытством следил за происходящим.

Будущие посвященные стояли напротив небольшого трона, на котором восседала Бастет. Плотно сжав ноги, согнутые в коленях, и положив руки на подлокотники, которые украшали головы львов из чистого золота, она с гордым и величественным видом окидывала взглядом всех присутствующих. Клянусь Мардуком, в какой-то момент мне даже показалось, что она велит им пасть перед ней ниц — настолько ее поза, манеры и одеяние (она вновь надела то белоснежное египетское платье) способствовали созданию образа горделивой царицы. Но, к счастью, ничего подобного не произошло.

Однако само наличие царских замашек со стороны Бастет заставило меня озадачиться.

Первые нехорошие мысли пришли ко мне в голову, когда Гасан, пыхтя и обливаясь потом, внес на своем горбу этот маленький трон в шатер примерно за час до начала совета.

— Это еще что такое? — удивленно поинтересовался я.

— Просто стул, — равнодушно бросила нубийка через плечо, при этом продолжая расчесывать волосы гребнем.

— Неужели? — я подозрительно покосился на сие пополнение среди рядов мебели, которое Гасан уже успел установить напротив входа. — Он не выглядит, как «просто стул».

— Да? А на что он похож, по-твоему?

Я еще раз окинул взглядом мебельного «новобранца».

Мягкое, слегка вогнутое, сиденье. Украшенная серебром высокая спинка. Подлокотники с головами львов из чистого золота. Ножки с вкраплением бронзы.

— Это настоящий трон, а не простой стул.

— Ты видел так много тронов в своей жизни, что сразу определил? — издала легкий смешок Бастет, продолжая проводить гребнем по волосам.

Кивком я приказал Гасану уйти, и тот послушно ретировался.

— Где ты его достала?

— В Петре, где же еще.

Я провел пальцами по подлокотнику. Золото было приятным на ощупь и холодило кожу.

— И зачем он тебе?

— Саргон, тебе не кажется, что ты задаешь глупые вопросы? — она отложила гребень в сторону и повернулась ко мне. — Зачем нужны стулья? Правильно, чтобы на них сидеть.

— Я не об этом, — слегка раздраженно бросил я, — зачем тебе такой стул?

— Что значит, такой? — скрестив руки на груди, ответила она вопросом на вопрос.

На ее губах играла непринужденная улыбка, однако глаза стали холодными.

— Не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Я люблю красивые вещи, — пожала плечами Бастет, — чего в этом такого?

— Ничего, — я вновь покосился на трон, — однако не стоит чересчур выделяться на фоне остальных.

— Это еще почему?

Я почти вплотную приблизился к ней:

— Потому, что мы не цари.

— Я Глава разбойников, — раздраженно бросила она, отстраняясь и вновь беря в руку гребень. На этот раз ее движения стали более резкими. — Я имею право на роскошь и уважение. Как, кстати, и ты.

— А Азамат позволял себе выделяться?

Бастет со всей силы опустила руку с гребнем на стол. От удара тот треснул и разломился пополам. Я вздрогнул, ибо не ожидал подобной реакции на, казалось бы, вполне разумный и безобидный вопрос. Она не заметила этого и продолжала стоять спиной ко мне, упершись руками в столешницу. Внутренне я уже приготовился к очередной вспышке ярости, однако ее дальнейшее поведение изумило меня еще больше. Не оборачиваясь, она тихо произнесла ровным и спокойным тоном, четко проговаривая каждое слово. И от этого становилось не по себе.

— Я не Азамат. И я сама буду решать, как мне править разбойниками.

У меня отвисла челюсть:

— Править? Ты хоть понимаешь, во что пытаешься влезть?

— Азамат тоже правил.

— Он командовал, а не правил! — я сорвался на крик. — Неужели ты не чувствуешь разницу? Азамат был первым среди равных. Ты же хочешь стать их властительницей!

Она продолжала стоять спиной ко мне, не меняя позы и не произнося ни единого звука. Даже дыхание оставалось ровным и спокойным. И эта реакция пугала больше, чем самая сильная гневная буря с ее стороны.

Выдохнув, я развел руками:

— Одумайся. Ты — не царица. А они — не твои подданные. Отправимся в Вавилон, захватим богатую добычу. Такую, которая нам и не снилась. Сможем закончить с походами и грабежами караванов. Купишь себе дом с рабами. С сотней рабов и властвуй над ними, как хочешь! Но не над разбойниками. Не здесь и не сейчас. Иначе потеряешь контроль. А, может, и жизнь. Не забывай, предатель не дремлет — если настроишь своими выходками людей против себя, то ему станет куда проще захватить власть и расправиться с нами.

Внезапно я ощутил сильное головокружение. Резко возросла потребность в свежем воздухе. Стараясь сохранить равновесие, я двинулся к выходу. Сделав несколько неуверенных шагов, я обернулся. Она продолжала стоять возле стола, сохраняя полное молчание.

— Власть Азамата держалась не только на страхе. Стоит отдать ему должное. Он не стремился возвысить себя над остальными. Подумай над этим, Бастет, ибо я не хочу терять то, что заполучил таким трудом. Особенно тебя.

Вновь не дождавшись ответа, я вышел наружу, резким движением откинув полог шатра.

До начала запланированного совета оставалось чуть менее часа.

Сильные порывы ветра приятно холодили кожу и освежали голову, предвещая наступление сезона дождей. Стволы пальм слегка поскрипывали под натиском воздуха. Небо с востока начинала заволакивать молочная дымка.

Глубоко вдохнув, я ощутил, как головокружение постепенно проходит. Однако легкая тошнота, подступившая к горлу, вызывала неприятные чувства.

«Что она вытворяет? Решила поиграть во владычицу? Так, это не то место, не то время и не те люди, чтобы заниматься подобным. О, Шамаш, надеюсь, ты ее образумишь».

Я окинул взглядом лагерь. Если не считать увеличенного числа палаток и вьючных животных, его внешний вид мало чем изменился. Из шатра слева доносился громкий храп Гасана. Ранаи закончил, наконец, свои традиционные действия по готовке вяленого мяса и занимался раскладкой кувшинов с пивом и вином. Дозорные по-прежнему несли стражу вокруг оазиса, а новички среди разбойников бродили по лагерю, да разговаривали с ветеранами, явно находясь в приподнятом расположении духа, учитывая их ухмылки на загорелых лицах.

«Как будто мне не хватало проблем. Предатель. Тарару в поисках отца. Поход на Вавилон. Теперь еще и это».

С того момента и до сих пор мы с Бастет не перекинулись ни словом. И вот сейчас, стоя слегка позади и справа от этого трона, я испытал небольшое облегчение. Она не заставила их опуститься на колени или пасть ниц. Уже хорошо. Хотя ничто не запрещает ей это сделать после.

— Сегодня очень важный день для вас, — вальяжно произнесла она, не меняя своей гордой позы.

«Тебе только короны на голове не хватает!».

Остальные присутствующие промолчали, терпеливо ожидая продолжения.

Гасан нервно теребил подол белой рубахи.

Выждав многозначительную паузу, Бастет торжественно молвила:

— Вы все становитесь Посвященными.

— Благодарим вас, госпожа Бастет, — сладко прошелестел египтянин, чуть склонив голову в вежливом поклоне.

Его поведение в очередной раз меня разозлило. Я не сразу осознал, что инстинктивно сжимаю рукоятку меча, прикрепленного к поясу. Мало того, что египтянин поклонился с таким видом, будто это он сделал нам одолжение, а не мы подарили ему такую милость, так еще и поблагодарил исключительно Бастет! Я, судя по всему, для него и вовсе не существовал.

«Поганое лысое дерьмо!».

К счастью, мне хватило силы воли не выдать своих эмоций. Я медленно отвел кисть от рукоятки меча, мысленно все еще представляя, как его холодная бронза вспарывает Себекхотепу брюхо.

— Рано принимать твою благодарность, — презрительно фыркнула Бастет, — вы получите сведения о тайнике с сокровищами не ранее, чем мы совершим одно дело. Успех в нем будет зависеть от действий каждого из нас и докажет, что вы достойны носить звание Избранных.

— И что это за дело? — египтянин поднял голову и с любопытством посмотрел на Бастет, словно не заметив ее презрительного и надменного тона. — Налет на особо крупный караван?

Нубийка одарила Себекхотепа широкой улыбкой:

— Слишком мелко мыслишь, мой дорогой счетовод.

— Тогда я теряюсь в догадках, госпожа.

Вновь многозначительная пауза.

Послышался треск разрываемой ткани — это Гасан все-таки порвал подол своей рубахи. Я кинул мимолетный взгляд на Тарару. Юный вавилонянин стоял, жадно впитывая происходящее. Его лоб покрылся испариной.

Наконец, Бастет четко и громко произнесла:

— Мы идем на Вавилон!

Сказать, что ее слова произвели впечатление, значит, ничего не сказать. Даже если бы в шатер в этот момент заглянул Пазузу и предложил выпить за здоровье царя Самсу-дитану, это поразило бы меньше.

Себекхотеп вздрогнул и сделал шаг назад, наступив на ногу Гасану, который от неожиданности аж подпрыгнул. Тарару закрыл глаза, побелев словно соль. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Даже ассирийцы изменились в лице. Их черты заострились, а в глазах заплясало пламя, до боли мне знакомое. Пламя, олицетворяющее жажду крови и разрушения. Точно такое я видел в глазах Тегим-апала, главного тюремщика Эсагилы, в тот момент, когда я спустился по мрачным ступеням в его обитель. Воспоминания о тех днях намеревались вновь нахлынуть на меня, но я быстро отогнал их, ибо сейчас было не до них.

— Вавилон? — прохрипел Себекхотеп, оправившись от шока.

— Тебя что-то смущает? — решил вставить слово я, слегка приподняв брови.

Египтянин кинул на меня настороженный взгляд, словно только сейчас заметив мое присутствие:

— Да, господин Саргон. Еще как смущает.

Я ободряюще улыбнулся, чем привел того в замешательство.

— Тогда поведай нам, что именно, — а затем, не без ехидного удовольствия, добавил, — не стесняйся.

Пронзив меня недоброжелательным взглядом, Себекхотеп облизал губы тонким языком, а затем вновь переключил все внимание на Бастет, полностью позабыв о моем существовании. Нубийка продолжала горделиво восседать на троне, ничем не выдавая своих эмоций.

— Госпожа, могу ли я узнать подробности того, что вы намереваетесь предпринять?

— Будь по-другому, я бы не стала вас здесь собирать, верно? — нетерпеливо ответила она, — Довожу до сведения каждого — на севере идет война. Воинство хеттов, во главе со своим царем Мурсилисом, пересекло вавилонскую границу неподалеку от города Мари и движется в сторону столицы.

Пять пар глаз были буквально прикованы к Бастет, а их уши ловили каждое слово.

— Мы воспользуемся моментом и вынесем из великого города столько золота, что нам хватит на всю жизнь.

— И когда вы планируете начать? — спросил Себекхотеп.

— Послезавтра. На рассвете. Ибо медлить нельзя. Если мы не хотим, чтобы хетты разграбили Вавилон без нашего участия.

— Но это невозможно! — чуть, было, не сорвавшись на визг, воскликнул Себекхотеп, взмахнув руками.

Ассирийцы смерили его презрительным взглядом, но тот даже не заметил этого.

— У тебя есть возражения? — холодно поинтересовалась Бастет.

— Разумеется, и я поспешу их озвучить, — египтянин оттопырил длинный и тонкий указательный палец левой руки, — во-первых, у нас слишком мало людей, чтобы штурмовать город.

— Никто не собирается штурмовать стены, — резко вскинула руку Бастет в предостерегающем жесте, давая египтянину понять, чтобы тот замолчал. Золотой браслет с лазуритом в виде скарабея вновь сверкнул на ее запястье. — Проблему по взятию города станут решать хетты, а не мы.

— Тогда с чего вы решили, что они не откажутся от нашей помощи?

В этот момент я решил вновь напомнить Себекхотепу о своем присутствии, а то, не дай боги, еще примет меня за очередной треножник:

— Лишних людей на войне не бывает. Наши отряды займутся разведкой, доставкой припасов и отвлечением внимания.

Ассирийцы с нескрываемым любопытством воззрились на меня. Видимо, они оказались крайне удивлены, что какой-то бывший ремесленник способен рассуждать о тактике ведения боя. Честно признаться, я и сам был изумлен, когда услышал слова, вылетевшие из собственных уст.

«Интересно, а смог бы я стать хорошим полководцем? Есть ли у меня талант к этому ремеслу? К сожалению, законы Хаммурапи не дают возможности узнать это на практике. Если твой отец родился строителем глиняных хижин, то изволь заниматься этим всю жизнь. Вот еще одно доказательство того, что закон не идеален. Ну, теперь-то у меня есть шанс узнать, чего я стою на самом деле и, да сожрут меня шакалы Ламашту, если я его упущу!».

— С какой стати им делиться с нами? — продолжал разглагольствовать Себекхотеп, даже не удосужив меня и долей внимания, словно мои слова были пустым звуком. — Хочу напомнить вам, госпожа Бастет, что мы за многие годы своей разбойничьей деятельности ограбили множество караванов, в том числе и хеттских. За головы некоторых из нас назначена такая награда, что сам Мин^[82] бы позавидовал!

— Наконец-то ты сказал хоть что-то вразумительное, — брезгливо бросила Бастет, сморщив свой хорошенький носик, на котором еще остались следы вмешательства костоправа. Все-таки те мощные удары щитом не прошли бесследно. — Это еще одна причина, по которой я всех вас здесь собрала. Мы должны решить, стоит ли риск того, дабы на него пойти, — и прежде, чем Себекхотеп успел вновь открыть рот, добавила, — ведь если нас ожидает успех, то мы обеспечим себя на всю оставшуюся жизнь.

Расчет был банален и прост — добиться поддержки большинства. А это не составило особого труда. Я это понял, когда увидел, как загорелись глаза ассирийцев. Разумеется, они готовы были рискнуть, ведь война для них — любимая забава. Гасан поддержал нас просто потому, что у него нет выбора. У Тарару имелись личные интересы для того, чтобы попасть в Вавилон. Себекхотеп остался в меньшинстве — он один высказался против похода.

— Тогда решено, — прозвучал властный голос Бастет, — чтобы к завтрашнему вечеру все было готово, — а затем сделала царственный жест рукой, словно отпускала слуг с аудиенции, — свободны.

Меня аж передернуло.

«Да попридержи ты свои замашки до лучших времен!».

Все пятеро отвесили небольшой поклон, а затем покинули шатер один за другим. Они выглядели взволнованными и напряженными. Как только за Тарару, уходившим последним, опустился полог, Бастет расслабилась и откинулась на спинку трона, подперев голову рукой и прикрывая ладонью лицо. Я обошел царское сидение и присел на корточки перед ней.

— Устала?

— Очень, — тихо произнесла она сквозь пальцы, — спина болит и ноги затекли.

— Неудивительно, — хмыкнул я, — царем быть нелегко.

Она застонала, но ничего не ответила.

Я же добавил:

— А я все ждал, когда же ты заставишь их пасть ниц и целовать ноги?

— Саргон...

— Да?

Она отняла руку от лица. На нем играла вялая улыбка:

— Иди ты к гулям пустыни.

Я тихо рассмеялся, но мой взгляд оставался серьезным:

— И все же я прошу умерить свой пыл.

— Тебе не понравилось? — закинув ногу на ногу, поинтересовалась она.

— Дело не в этом, — ответил я, — надеюсь, ты вняла моему утреннему совету?

Нубийка цокнула языком и закатила глаза:

— Да хватит тебе ныть. Все прошло хорошо, разве нет? К тому же я, наконец, смогла приструнить этого крашеного счетовода. Я об этом мечтала о-о-о-чень давно. Видел, как изменилась его рожа?

Я усмехнулся:

— Видел, но теперь надо быть с ним поосторожнее. Мы его неплохо разозлили.

— Он ничего не сделает, — Бастет грациозно потянулась, — во всяком случае, пока не узнает место хранения сокровищ.

— Верно, — сказал я, вставая и выпрямляясь.

— Отнесешь меня на кровать? Я устала, — внезапно сказала она.

— Ты издеваешься? — я помахал перед ней левой рукой.

— Не так много я вешу, — томно ответила нубийка.

— Не льсти себе.

— Наглец, — буркнула Бастет, но дальнейших препирательств не последовало.

Глава 10

Ветер рвал полог походной палатки. Под порывами воздуха та издавала приятный хлопающий звук.

Отряд разбойников из тридцати человек остановился на короткий привал в одном дневном переходе от Вавилона.

Несмотря на крайнее недовольство Себекхотепа, организация похода прошла успешно. В намеченный срок все было готово к, возможно, самой главной задаче в нашей жизни. На рассвете второго дня мы покинули лагерь и двинулись на северо-восток в сторону столицы меж двух рек. Большинство находилось в крайне взволнованном и приподнятом настроении. Особенно новички. Ведь они пополнили наши ряды ради легкой и богатой жизни, а тут сразу такое дело, сулившее всяческие земные блага. Я тоже испытывал нечто подобное. Однако к естественному волнению примешивалось еще одно чувство — тяжесть от прошлого.

Нахмурив брови и поджав губы, я сидел в нашей палатке, устремив невидящий взор в пол. Я готов был полностью погрузиться в себя, когда почувствовал прикосновение руки к своему левому плечу.

— О чем ты думаешь? — Бастет вплотную подсела ко мне.

— Хм?

— Ты выглядишь мрачным. Что с тобой?

— Все нормально, — мне удалось выдавить из себя улыбку.

Бастет сузила глаза:

— Да нет, не нормально. У тебя на лбу это написано. Волнуешься?

— Есть такое. Но не думаю, что это основная причина.

Она чуть крепче сжала мое плечо:

— Тогда, может, расскажешь или мне пытать тебя каленой бронзой?

Я издал смешок:

— В общем, это странное ощущение. Чем ближе мы подходим к Вавилону, тем глубже я погружаюсь в мрачные думы. Мне кажется, это связано с прошлым, каким бы омерзительным ни была его последняя часть.

— Ты считаешь свое недавнее прошлое омерзительным?

— То, что связано с Вавилоном, — поправил я.

— А-а, и?

— Но не вся моя жизнь в этом городе состояла из одних разочарований. Были и приятные, счастливые моменты... друзья... — я отвернулся. Возникла неловкая пауза, после которой я закончил мысль. — Видимо, воспоминания о прошлом тяготеют надо мной.

— Ты жалеешь о нем? — ее голос прозвучал мягко, но в нем угадывалось желание получить от меня честный ответ. Он прозвучал не сразу.

— Нет, — наконец смог произнести я, — не жалею. Ведь если бы не произошло то, что произошло, я бы не оказался здесь.

— Вот и хорошо, — она чмокнула меня в щеку, а затем поднялась, — так, что выкинь все из головы и сосредоточься. Скоро мы будем на месте, — Бастет откинула полог и вышла наружу.

Вскоре до меня донесся ее гневный возглас — кто-то из разбойников забыл привязать верблюда к колышку.

«Она права. Не время раскисать. Тем более по такой глупой причине».

Но от чувства того, что мой жизненный путь делает некий символический круг, готовый вот-вот замкнуться, избавиться оказалось не так просто.

Тряхнув головой, усилием воли я сбросил с себя оцепенение и поднялся, расправляя плечи. Доспех Азамата слегка сковывал движения, хотя я начинал постепенно привыкать к нему. Левая рука, пережившая атаку мощных челюстей гиены, перестала причинять какое-либо беспокойство, что весьма радовало. Единственное — я по-прежнему не мог полноценно ею владеть, как раньше. Видимо, Бастет оказалась права — ничего тяжелее кубка с вином поднять я не смогу. Но сейчас это не имело значения. Ведь я мог крепко держать меч правой рукой. Нубийка сдержала обещание и научила парочке приемов. Этого все еще недостаточно, чтобы называться воином, но лучше, чем ничего.

Одернув полог, я вышел следом и тут же столкнулся лицом к лицу с Себекхотепом.

— Доброго вам дня, господин, — сдержанно поприветствовал он.

Я, молча, кивнул. Разговор с египтянином никак не вписывался в мои планы, но, похоже, сам он так не считал.

— Позвольте обратиться.

— Сейчас не подходящий момент для разговора, — попытался уйти от навязчивой беседы я, но мне это не удалось.

— Поверьте, я бы не стал обращаться к вам по пустякам.

Я вздохнул:

— Тогда выкладывай и побыстрее.

Накрашенные глаза Себехотепа превратились в мелкие щели. В этот момент он, как никогда раньше, напоминал потревоженную кобру, которая готовится к прыжку. Во всем его виде сквозила слабо прикрытая неприязнь к моей персоне. Не стану кривить душой — я питал к нему такие же нежные чувства.

— У вас есть план дальнейших действий, господин? Что мы предпримем, когда окажемся под стенами города?

Я пожал плечами:

— Встанем возле городских стен, вышлем лазутчиков.

— А потом?

Я окатил его ледяным взглядом:

— А потом будет видно. Быть может, мы уже опоздали, и город разграблен. Тогда останется надеяться, что хетты не вынесли все подчистую. Если же нам повезет, и мы прибудем вовремя, то направим Хатти своих посланников с предложением помощи.

— Вы уже знаете, кто это будет?

Тут я не сдержался:

— Ну, уж всяко не ты.

Однако Себекхотеп даже бровью не повел:

— Я веду к тому, господин Саргон, что следует подойти к выбору гонцов крайне осмотрительно, дабы их приняли, и при этом мы не нарвались на неприятности.

Я скрестил руки на груди. Порывы ветра трепали мои непослушные волосы:

— С удовольствием выслушаю твои предложения.

— О, я уверен, вы сможете решить данный вопрос и без моей помощи, — египтянин отвесил едва заметный поклон, — но я бы посоветовал вам не отправлять к хеттам нашу госпожу, — он взял мимолетную паузу, а затем добавил, — даже если она сама изъявит желание поехать.

Я вскинул правую бровь. Рассуждения Себекхотепа показались мне, как минимум, любопытными. Бросив быстрый взгляд в сторону Бастет и, убедившись в том, что она занята проверкой снаряжения, я поманил пальцем Себекхотепа в палатку.

Опустившись на циновку, я молвил:

— Говори.

Египтянин сел напротив, поджав под себя ноги:

— Не отправляйте госпожу Бастет с делегацией к хеттам.

— Почему?

— В первую очередь потому, что она наша Глава... как и вы, поэтому не стоит рисковать лишний раз.

Себекхотеп замолчал, явно намеренно, поэтому мне пришлось спросить самому:

— А еще?

— Она женщина. А женщины в хеттском обществе занимают крайне низкий статус, — египтянин развел руками, — женщина на руководящей должности, и уж, тем более, во главе вооруженного отряда и вовсе станет для них дикостью. Ну, — Себекхотеп снова выдержал паузу, — еще у госпожи Бастет не совсем подобающий... цвет кожи. В Хеттском царстве нубийки весьма редкие гостьи, а ежели и попадают за границы этой горной страны, то лишь в качестве рабынь, да невольниц. Хотя, вы вряд ли знаете об этом, правда?

От меня не скрылась та нотка презрения, что прозвучала в его последних словах. Я с трудом сдержался, дабы не прирезать египтянина на месте.

— Это все, что ты хотел обсудить, или есть еще что-то?

— Пожалуй, все, господин Саргон.

— В таком случае, убирайся отсюда.

Себекхотеп поднялся и поклонился.

— Надеюсь, мои советы помогут принять вам правильное решение, — прошелестел он и вышел из палатки.

Как только он скрылся из виду, я вскочил на ноги. В глазах потемнело то ли от ярости, то ли от резкого движения. Сердце клокотало в груди, а рука до боли сжимала рукоятку меча. Прямо сейчас мне хотелось выбежать следом за ним, развернуть и нарубить на куски, выплеснув весь переполняющий гнев.

«Грязный крашеный подонок! Шакал! Мразь! Как ты смеешь заявляться сюда и говорить со мной в таком тоне?! Даже если в твоих словах есть хоть капля здравого смысла?!».

Я почувствовал, что меня буквально трясет от ярости. Лишь невероятным усилием воли мне удалось совладать со своими чувствами. Как раз к тому моменту, когда Бастет вернулась в палатку. Так, что мой разговор с Себекхотепом остался тайной.

— Мы выдвигаемся, — спешно произнесла она, — похоже, грядет буря.

— Тогда поторопимся, — поддержал ее я.

Лагерь свернули довольно быстро, и когда наш отряд вновь двинулся через пустыню, сильный ветер в союзе с песком замел все следы пребывания людей.

Наши опасения по поводу погоды оказались не напрасны. Уже через час пришлось прикрывать лица накидками, дабы песок не попал в нос и рот. Видимость снизилась до пары десятков локтей, так что скорость передвижения резко упала. Когда через несколько часов ветер завыл еще сильнее, грозя перерасти в сильную песчаную бурю, я с досадой хлопнул кулаком по колену. Не хватало еще терять время из-за разбушевавшейся стихии, когда каждое мгновение на счету. Ветер, несущий массу мелких песчинок, больно хлестал по ладоням и лбу. Бастет многозначительно взглянула на меня, предлагая сделать привал до тех пор, пока буря не уляжется. Но я отрицательно мотнул головой. Слишком рискованно было терять даже минуту. Нубийка не одобрила мое решение, однако спорить не стала. Поэтому мы продолжили движение с минимальной скоростью под порывистые завывания ветра. Будто армия гулей сопровождала нас своим печальным и жутким хором. Правда, продолжать переход мы смогли недолго. В конце концов, несмотря на мое молчаливое возражение, Бастет отдала приказ разбивать лагерь. К тому моменту ветер уже поднялся такой силы, что лишь чудо удерживало деревянные колышки глубоко в песке.

— Мы теряем время, — мрачно произнес я, сидя на циновке и не обращая внимания, как неистово сотрясается палатка под напорами воздуха.

— В такую погоду продолжать — безумие, — сказала Бастет.

Я, молча, кивнул, вынужденно согласившись. Буря и вправду разыгралась не на шутку.

Минуло около часа, когда ветер стал понемногу стихать. Хотя мне показалось, что прошла целая вечность. Еще через некоторое время буря стихла. Почти внезапно, как это нередко бывает.

— Пойду, посмотрю, как там, — встала Бастет, — возможно, сейчас продолжим путь.

— Хорошо.

Нубийка слегка приоткрыла полог палатки:

— Надо же, уже ночь...

Я не стал комментировать эту новость, лишь досадно поморщился. Бастет скрылась из виду.

«Надо было этой дурацкой буре разыграться в самый неподходящий момент, когда каждое промедление может стоить нам всего? Совершенно всего!».

Я раздраженно пнул циновку. Рука в области перелома начала ныть, что говорило о смене погоды, но меня это слабо утешало. Ведь драгоценное время было упущено. Мрачные мысли пчелиным роем начинали закрадываться в глубины сознания, и я уже был готов полностью отдаться им на растерзание, как вдруг услышал крик Бастет:

— Саргон, иди сюда!

Резко вскочив, словно сидел на острых глиняных осколках, я вылетел наружу быстрее ветра. Буря действительно полностью прекратилась, словно не было этой безумной пляски песка и вихря. Над нашими головами раскинулось безоблачное звездное небо.

Бастет стояла спиной ко мне. Ее взгляд был обращен на северо-восток. Я подошел и встал рядом, утопая по щиколотку в песке:

— В чем дело? Нам нельзя терять время.

Она указала пальцем:

— Вон там, видишь?

Я проследил за ее жестом. В том направлении пустыня уже не представляла собой море крупных и высоких барханов. Все дальше к горизонту они уменьшались в размерах и, в конце концов, сходили на нет. Однако ничего особенного я в той стороне не разглядел.

— Что я должен увидеть?

— Посмотри на небо. Там, над горизонтом.

Я поднял взгляд чуть вверх и, наконец, увидел то, что привлекло внимание Бастет. Небо в той стороне было светлее, чем в других местах. Поначалу я подумал, что скоро рассвет, но затем быстро отогнал эту мысль. Во-первых, солнце зашло недавно. А во-вторых — оно не встает на северо-востоке.

Предположение пришло в голову само:

— Огни ночного города?

Бастет отрицательно покачала головой:

— Даже самый крупный город в мире не сможет осветить небо столь ярко.

— Тогда что же это?

Она повернула ко мне взволнованное лицо:

— Костры. Тысячи костров огромного войска.

***

— Ближе нельзя, — предостерег меня Тиглат-Атра.

Я повернулся к нему и, придерживая верблюда за поводья, уточнил:

— Почему?

Как всегда, ответ Тиглат-Атра прозвучал спокойно и невыразительно:

— Стрела, пущенная с высоты, способна поражать цели на больших расстояниях.

Переведя взгляд на величественные каменные стены Вавилона, я понял, что он прав. Даже стало немного неловко. Стоило подумать об этом самому. Прищурив глаза и прикрыв их ладонью от солнца, я вгляделся в знакомые укрепления. Отсюда могло показаться, что стены города пусты и безлюдны, но это ощущение было обманчивым. Вскоре я начал замечать едва уловимые движения между башнями и зубцами оборонительной линии — защитники Вавилона оставались на своих местах и контролировали каждый участок городских стен. Уверен, они заметили нас задолго до того, как мы — их. Западный пригород, раскинувшийся прямо под стенами и долгое время служивший мне домом, с виду казался покинутым. Скорее всего, так оно и было на самом деле, а все его жители нашли убежище по ту сторону массивных укреплений. Бросив мимолетный взгляд на ряды бедняцких хижин, я почувствовал легкий приступ нахлынувших воспоминаний — жизнь простого ремесленника, зарабатывающего на хлеб постройкой халуп для мушкену. Ремесленника, который любил проводить время в здешней таверне вместе со своим другом Сему...

«Сему. Где-то здесь находится твоя могила. Так, по крайней мере, сказал мне Бел-Адад, этот верный пес Ламашту!».

Я так погрузился в прошлое, что не сразу расслышал, как Джераб-Зайя обратился ко мне.

Пришлось переспросить:

— Что ты сказал?

— Что дальше? — спокойно повторил тот.

Отогнав подальше навязчивые воспоминания, я еще раз окинул пристальным взором окрестности. Со стороны Евфрата дул влажный и прохладный ветерок.

— Обойдем город с запада и приблизимся к лагерю хеттов. Думаю, пришла пора нам засвидетельствовать царю Мурсилису свое почтение и раскрыть наше присутствие.

— Они знают, что мы здесь, — встрял в разговор Тиглат-Атра.

— Да? — я вскинул брови. — Откуда?

— Их лазутчики обнаружили наш лагерь прошлой ночью.

— Почему мне не сказали?

Тиглат-Атра вперил в меня свой взгляд. Вместо уже привычного каменного выражения, я узрел нечто иное. Ассириец смотрел на меня, как на идиота:

— Это было неизбежно.

— Верно, — признал свою глупость я и слегка покраснел, — тогда тем более не стоит откладывать наш визит.

Держась на почтительном расстоянии от городских стен, наша троица стала медленно огибать город с западной стороны. Хеттское войско встало лагерем к северу от Вавилона на левом берегу Евфрата, поэтому, чтобы попасть туда нам пришлось проехать чуть дальше в поисках переправы.

Идея самолично возглавить делегацию к хеттскому царю, как и мысль взять с собой только ассирийцев, родилась у меня в тот же день, когда состоялся разговор с египтянином. К сожалению, в словах Себекхотепа относительно Бастет имелся смысл. А ассирийцы, как ни крути, были идеальными спутниками для переговоров с воинственным народом. Поэтому ради успеха я решил пойти на риск.

Естественно, когда я сообщил о своем решении Бастет, та пришла в ярость.

— Сет тебе мозги высушил?! — накинулась на меня она, размахивая руками и мечась по палатке, словно львица в клетке.

— Позволь мне объяснить... — аккуратно начал, было, я, но перебить Бастет не так-то просто.

— Какие объяснения?! Этому безумию не может быть никаких объяснений! Мало того, что ты с какой-то стати решил не допускать меня до делегации к хеттам, так еще и соизволил сам отправиться к ним, да в сопровождении ассирийцев!

— Тебе нельзя идти.

— С чего это?! — резко остановилась она, раздувая ноздри, как бешеный бык.

— Хетты не воспринимают женщин, как предводителей мужчин.

— Откуда ты знаешь?

— Тарару поведал, — соврал я. Говорить о том, что получил эти знания от Себекхотепа — себе дороже.

Бастет отстегнула от пояса меч и со злобой швырнула его о землю;

— Варвары!

Она тяжело дышала. Широко расставленные ноги были напряжены, а кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. Я подошел к ней сзади и опустил руки на плечи. Бастет не стала сопротивляться, поэтому я нежно заключил ее в объятия, сцепив руки у нее чуть ниже груди.

Ощутив, что она немного расслабилась, я мягко произнес:

— Послушай, я понимаю, что тебе хочется самой возглавить гонцов, но это слишком рискованно. По той причине, что я ранее озвучил.

— Варвары, — тихо, но со злобой в голосе, повторила нубийка.

— Поэтому предоставь это мне, — я поцеловал ее в шею.

— Но зачем ты идешь?

— Мне кажется, один из нас обязан наблюдать за ходом встречи.

— Верно, — она окончательно расслабилась, но теперь в ее голосе зазвучала тревога, — но почему ты выбрал ассирийцев? Это же глупо и безрассудно! Возьми Гасана и Тарару. Они...

— Не так внушительно выглядят, — перебил ее я, чуть крепче сжимая, — ассирийцы просто идеальные спутники в делах, что касаются переговоров в военных вопросах. Не думаю, что стоит пояснять почему.

— Один из них предатель.

— Да. Но не думаю, что он мне что-то сделает. Ведь Тиглат-Атра до сих пор не знает, где спрятал свои сокровища Азамат.

— Это безумие! — выпалила она. — Просто отправь на переговоры кого-нибудь вместо себя. Гасан очень предан тебе, он расскажет все без утайки.

Я отрицательно покачал головой. Видя мою непреклонность, Бастет сдалась. В конце концов, она согласилась с моими доводами. Однако в ее взгляде сквозила нескрываемая тревога.

Глава 11

На берегу мы обнаружили несколько рыбацких лодок. Их будто специально оставили для нас.

— Привяжем верблюдов и в путь, — сказал я, спешиваясь.

Ассирийцы никак не прокомментировали мое замечание, но последовали за мной. Привязав животных к колышкам, мы спустились к кромке воды. Евфрат сегодня находился в хорошем расположении духа и не окатывал случайных путников крупными волнами. Поправив меч на поясе, я взглянул на противоположный берег. В тот момент он казался мне таким далеким и недостижимым, словно звезды на небе. Я бросил мимолетный взгляд на своих спутников. Те оставались совершенно невозмутимыми и спокойными.

«Надеюсь, Тиглат-Атра не решится избавиться от меня прямо сейчас. Не хочется окончить свою жизнь на дне реки».

Переступив через борт, я встал на носу лодки, устремив взор вперед. Сердце билось слегка учащенно. Я испытывал возбуждение от предвкушения того, что ждет меня там. Ассирийцы взялись за весла, и мы отправились в путь.

***

— Нас уже ждут, — послышался глухой голос Джераб-Зайя за моей спиной.

Прикрыв ладонью глаза от солнца, я пристальнее всмотрелся вперед. Ассириец оказался прав.

Они стояли на небольшом, но крутом склоне противоположного берега. Пять человек, четверо из них вооружены копьями и длинными, грубо сколоченными, щитами. Воины были облачены в туники до колен. Однако пятый особо выделялся на фоне рядовых бойцов. В отличие от своих спутников, его одежда была с рукавами и расшита серебряными узорами. Длинный пурпурный плащ, прикрепленный к левому плечу бронзовой булавкой, величаво развевался на ветру. Да и сам хозяин плаща держался исключительно горделиво, что выдавало в нем человека знатного происхождения. На его поясе красовался меч средней длины, поблескивающий на солнце серебряной рукояткой в виде полумесяца. Скрестив руки на широкой груди, он внимательно следил за нашим перемещением.

— Надеюсь, они знают аккадский, — сказал я, скорее обращаясь к самому себе.

— Должны, — произнес Тиглат-Атра за моей спиной.

Когда до берега оставалось пара десятков локтей, я обратил внимание, что вся делегация, вышедшая нас встречать, не носит бород. Их лица были гладко выбриты, как у египтян. Но, в отличие от жителей долины Нила, хетты имели длинные волосы, спадающие им прямо на плечи. Четверо воинов стояли с непокрытыми головами, крепко сжимая копья и подозрительно косясь на нас из-под верхнего края своих щитов. Хозяин плаща же носил круглую ребристую шапку, что еще больше выделяло его на фоне остальных. Признаться честно, я не совсем так представлял себе хеттов. Особенно непривычно было видеть их без бород, ибо мне казалось, что только египтяне их не носят. Да, Хазин тоже ее не имел, но тогда я не придал тому особого значения.

Когда мои ноги вступили на влажный прибрежный песок, я не смог сдержать вздоха облегчения — ассирийцы не сбросили меня в воду.

Сделав несколько шагов вперед, я натянул на лицо широкую улыбку и поднял правую руку в приветственном жесте:

— Доброго вам дня, и да хранит Шамаш ваш путь!

Мое радушие вдребезги разбилось о суровые и подозрительные лица хеттов, словно горшок о стену. Однако менять настрой я был не намерен.

— Вы говорите на аккадском?

Молчание продолжалось, нарушаемое лишь равномерным журчанием воды, да отдаленными голосами из хеттского лагеря. Наступившая тишина очень беспокоила меня. Присутствие двух ассирийцев за спиной впервые не вызывало опаски или тревоги. Наоборот. Вселяло уверенность. Однако я надеялся, что до боя дело не дойдет. Убрав оказавшуюся бесполезной улыбку, я терпеливо выжидал какой-либо реакции со стороны чужеземцев.

Наконец, спустя несколько томительных минут и пристальных взглядов, воин в ребристой шапке произнес на ломаном аккадском:

— Кто вы есть?

— Мое имя Саргон, — я вновь улыбнулся, но уже не так широко и приветливо, — под моим началом находится отряд из нескольких десятков человек. Полагаю, вам не помешает помощь.

Хетт резко вскинул брови, при этом сохраняя горделивую позу, скрестив руки на груди:

— Вы не ответили на вопрос.

«Кажется, пришла пора отложить любезности в сторону. С этим мрачными самодовольным типом стоит вести себя осторожнее».

Я не видел, что происходит за моей спиной, но, судя по реакции рядовых воинов Хатти, мои спутники пришли в полную боевую готовность. Нужно было скорее разрядить ситуацию, иначе пылкий и жадный до боя нрав ассирийцев мог загубить весь замысел.

— Мы наемники, — спокойно ответил я. Представляться разбойниками было отнюдь не лучшей идеей.

— Откуда вы узнали о нас?

— О, слухи о похождении непобедимого войска царя Мурсилиса дошли и до наших земель.

Моя лесть подействовала на хетта также, как капля воды, которой пытаются тушить пламя — она испарилась в один миг, не оставив и следа своего воздействия. Вместо этого я получил еще один сухой вопрос:

— Где есть ваши земли?

Напряжение нарастало. Я ощущал неприятный холодок на затылке. И явно не из-за прохладного ветерка.

— У наемников нет земли, — я развел руками в стороны, — мы все из разных мест. Я, например, вон оттуда, — и указал пальцем в сторону западного пригорода Вавилона.

Проследив за направлением моего жеста, хетт снова повернул голову ко мне и, на этот раз, я разглядел в его темных зрачках проблески заинтересованности.

— Вот... как... — задумчиво произнес он, — из Вавилона, значит, — хетт поднес жилистую руку к лицу и начал почесывать широкий подбородок.

Поскольку возникла угроза очередной продолжительной паузы, я решил действовать на упреждение:

— Могу ли я узнать, с кем имею честь вести беседу?

Хетт прекратил массировать подбородок и, чуть промедлив, представился:

— Хандаипата, — а затем величаво добавил, — командир второго отряда разведчиков.

— Так, это ваших людей мы видели возле лагеря прошлой ночью?

Мой вопрос заставил Хандаипату сильно нахмуриться. Он напрягся и опустил руки.

«Может, не стоило об этом говорить? В любом случае, уже поздно. Слово не птица...».

Хетт развернулся к своим людям. Четверо воинов, стоявших чуть позади, теперь выглядели слегка растерянными.

— Кто из вас, свиней^[83], отправлялся в дозор?

Бойцы побелели, как соль. Видимо, для них дело приняло дурной оборот. Я и ассирийцы внимательно следили за происходящим.

После небольшой заминки, один из четверых, стыдливо поникнув головой, вышел вперед:

— Я, господин.

Хандаипата обнажил меч. Клинок с лязгом вышел из ножен и зловеще заблестел под лучами солнца.

— Ты опозорил не только меня и своего Владыку, да дарует Великая Мать^[84] ему долгие годы. Ты опозорил саму Шавушку^[85]! И нет тебе прощения за это!

Бедняга не успел поднять головы, как она уже катилась по земле, отрубленная яростным ударом хетта в ребристой шапке. Кровь, брызнувшая фонтаном из шеи поверженного воина, обагрила лица и одежду стоявших рядом хеттов. Кажется, они побледнели еще сильнее, хотя такое не представлялось возможным. Тело убитого рухнуло под ноги Хандаипаты. Даже не удосужившись вытереть кровь с лезвия, он убрал меч в ножны и повернулся к нам. Теперь на его лице сияла улыбка, которая заставила меня поежиться. Если Хандаипата хотел произвести впечатление, то это ему удалось.

— Так, что вы есть там хотели? — как ни в чем не бывало, спросил хетт. — Предложить помощь?

Облизав пересохшие губы, я проговорил, стараясь держать ровный тон:

— Именно. Вавилон обладает мощными оборонительными сооружениями. Взять его будет не так просто. Никто еще не смог перебраться на ту сторону.

— Мы сможем, — отрезал хетт.

— Безусловно, но с нашей помощью это будет сделать легче.

Хандаипата снова скрестил руки на груди:

— Каким есть образом? Пойдете на штурм вместо нас? Героизм наемникам неведом, — тут он усмехнулся, — даже если хорошенько заплатить.

«Умный мерзавец».

— В твоих словах есть истина, — не стал юлить я, — мы действительно не собирались штурмовать стены в первых рядах, но... — я многозначительно замолчал.

— Но, что?

— Мы можем обеспечить вашу армию фуражом, проводить разведку...

— Это могу сделать я, — отмахнулся Хандаипата.

— Да, но можешь и помочь во время штурма, если мы освободим от этой обязанности, — понимая, что сих доводов может оказаться недостаточно, я бросил в бой свой последний довод, — если твои подчиненные примут непосредственное участие во взятии Вавилона, то ты впишешь свое имя в историю. Хандаипата — человек, под началом которого был сокрушен величайший город мира. К тому же, — пренебрежительно добавил я, — мы можем проводить отвлекающие вылазки, запутывая защитников города.

Мои слова угодили точно в цель. Стоит только хорошенько подсластить сердце гордеца, как он сразу становится мягким и податливым.

Я увидел пламя желания будущей славы в глазах Хандаипаты, когда он, наконец, произнес:

— Поднимайтесь.

— Мы встретимся с царем? — спросил я, делая шаг вперед.

Хандаипата презрительно сощурил глаза:

— Великий царь лабарна^[86] Мурсилис не встречается с какими-то там... наемниками. Говорить будете со мной. Но не здесь, — он, наконец, вытер кровь со лба, но, как оказалось, не по причине ее наличия, — идемте. Жара тут меня сведет с ума.

«Жара? Бедняга, ты еще не знаешь, что здесь творится в засушливый сезон!».

Мы не стали заставлять упрашивать себя дважды и начали подниматься по крутому берегу Евфрата навстречу хеттам. Несмотря на тяжелый доспех, я ловко взобрался на возвышенность и тут же наткнулся на отрубленную голову, да бездыханное тело разведчика. Останки уже облепили мухи, раздражая слух своим жужжанием. Отвернувшись от столь неприятной картины, я последовал за Хандаипатой в сторону хеттского лагеря. Тот находился примерно в сотне локтей от берега. Палатки и шатры простирались на север и восток, покуда хватало глаз. Никогда в своей жизни я еще не видел такого количества скопления людей в небольшом месте. Вокруг огромного лагеря стояли бдительные часовые, вытянутые по струнке и внимательно следящие за тем, что происходит снаружи. Все в их манере держаться и поведении выдавало наличие в армии Мурсилиса строжайшей дисциплины. Наверняка, за любой незначительный поступок головы летят здесь нещадно. Хандаипата уже привел мне один показательный пример.

Большинство воинов располагалось вокруг небольших кострищ, употребляя скудный завтрак в виде пшеничных лепешек и горохового супа. Одни сидели с угрюмыми и сосредоточенными лицами, другие обменивались короткими фразами, третьи же пребывали в хорошем настроении, явно предвкушая богатую добычу. Подавляющее число хеттских воинов не имели доспехов. Их снаряжение составляли легкая юбка, искривленные мечи и топоры. Проходя сквозь стройные ряды палаток и шатров, я то и дело ловил на себе любопытные взгляды этих длинноволосых, гладковыбритых людей. Однако сам я практически не рассматривал их, ибо все мое внимание привлекло нечто, казавшееся крайне необычным. Башни. Огромные деревянные башни, около десятка, выстроились в ряд возле южной оконечности лагеря. Они были повернуты лицом в сторону города, а с тыльной стороны отсутствовали стены.

«Они что, решили основать здесь деревянный городок? Или для чего это? Может, они как-то помогут преодолеть стены Вавилона?».

Я уже открыл, было, рот, чтобы поподробнее расспросил Хандаипату о назначении этих сооружений, но вовремя одернул себя.

«Если стану расспрашивать об этих башнях, которые явно имеют военное значение, то, что обо мне подумает этот хетт? Наемник, не знающий простых вещей? В лучшем случае, нас просто вышвырнут вон из лагеря и тогда — прощай мечта о несметных богатствах и беззаботной жизни. А в худшем — повесят, как вражеских лазутчиков на ближайшей пальме».

Придя к такому выводу, я перестал разглядывать чудные постройки. Побережье Евфрата полностью скрылось за рядами палаток, а мы продолжали следовать за Хандаипатой, пересекая стан хеттов с запада на восток. Мы продвигались вперед, ловя на себе любопытные взгляды.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда впереди показался просвет, мои ноги уже начали уставать. Однако то, что я принял изначально за восточную границу армейского лагеря, оказалось всего лишь большой площадью, в центре которой возвышался огромный шатер. По своим размерам он примерно втрое превышал тот, коим владели мы с Бастет. Ткань имела яркий фиолетовый оттенок, а купол украшала фигура двуглавого золотого орла.

При виде этой, сверкающей на солнце, вещицы я вздрогнул. В памяти, словно молния в ночи, вспыхнул обрывок видения. Того самого, что явился мне после битвы с Азаматом в оазисе.

«Бойся хеттского орла, Саргон! Бойся хеттского орла!».

Я продолжал двигаться вперед, однако еще несколько секунд не мог оторвать взора от символа грозного воинства. Неприятное чувство зрело где-то под сердцем, но я старался отгонять его.

«То было всего лишь видение. И ничего больше. Как с Пазузу. Как с Минотавром. Оно ничего не значит!».

Мне удалось немного успокоиться, а мой взор переместился на нечто другое, не менее прекрасное.

Рядом с шатром находилось то, что вызвало у меня неподдельное восхищение и даже большее удивление, нежели огромные деревянные башни. Прямо перед входом стояла колесница и выглядела она поистине превосходно, словно принадлежала самим богам! Аккуратная работа из дерева, подчеркивающая идеальную форму. Поверхность покрыта пурпурной краской со вкраплением фиолетовых цветов, а верхняя часть украшена частями из чистого золота. Колесница была запряжена двумя отборными белоснежными скакунами. Словно макушки высоких гор, они выделялись на фоне серого и унылого окружения, грациозно постукивая копытами и виляя огромными хвостами. Головы животных украшали большие павлиньи перья.

От удивления и неподдельного восхищения я замер на месте и, не удержавшись, произнес:

— Что это?

Хандаипата, идущий впереди, остановился и проследил за направлением моего взгляда:

— Это есть боевая колесница Его Святейшества царя лабарны Мурсилиса.

— Великолепно, — не скрывая своего восторга, произнес я.

Хандаипата утвердительно кивнул:

— О, да. У нас есть в армии около сотни таких.

— Вот таких? — выпучил я глаза, не веря своим ушам.

Хандаипата хрипло рассмеялся:

— Ну, не прямо таких вот. Другие проще, но тоже достойны того, чтобы о них узнали. Но вот подобной красоты, — он кивком указал на царскую колесницу, — вы больше не увидите... нигде, — хетт внезапно стал серьезным, — идемте. Не стоит так нагло рассматривать вещи Владыки, а то можно лишиться глаз.

Хетт в ребристой шапке вновь продолжил движение, пересекая площадь с запада на восток и углубляясь в новые ряды палаток и шатров. Я решил, что не стоит здесь задерживаться и быстрым шагом направился следом.

Хандаипата остановился возле одного из шатров, который был намного меньше царского, но превосходил размерами обычные палатки. У входа стоял стражник с копьем и небольшим щитом.

— Входи, — бросил мне хетт, — но один. Твои друзья будут ждать снаружи.

Я кивнул ассирийцам, давая понять, что нужно принять условия Хандаипаты. Те, не показывая никаких эмоций, молча, отошли в сторону и с хладнокровным видом уставились на стражника у шатра. Судя по тому, что последний стал переминаться с ноги на ногу, соседство двух суровых воинов севера вызывало у него неприятные ощущения. Усмехнувшись про себя, я нырнул следом за Хандаипатой.

Внутри царили сумрак и прохлада. Обстановка оказалась довольно скромной, не подстать внешнему облику хозяина. Широкий стол посредине, заваленный горами папирусов. Два деревянных стула и грубо сколоченная кровать в дальнем от входа правом углу.

«Да, Бастет в подобной обстановке жить точно отказалась бы».

— Чего ты хочешь? — резко спросил хетт, подходя к столу и доставая из-под него небольшой кувшин.

— Вот так, сразу? — я слегка удивился его прямоте.

Хандаипата пожал плечами:

— А чего тянуть козу за вымя? У меня нет времени.

— Понимаю.

— Так, чего ты хочешь? — повторил вопрос хетт, откупоривая кувшин и вливая большими порциями его содержимое себе в глотку.

«Интересно, что там? Вино или вода? Я бы тоже не отказался выпить».

— Небольшую долю награбленных богатств, — ответил я, медленно подходя к столу с противоположной стороны.

Хетт сделал еще несколько глотков, а затем, с глухим звуком, опустил кувшин на стол. Судя по цвету капель, случайно упавших на один из папирусов, это все-таки была вода.

Крякнув от удовольствия, Хандаипата произнес:

— Не выношу жару. Злым я становлюсь.

— Поэтому ты убил того разведчика на берегу?

Хетт сузил глаза:

— Нет, поэтому я убью еще десять, вместо пятерых.

— Так, что насчет награды? — я поспешил перевести разговор на другую тему.

Хандаипата оперся руками о стол, продолжая с прищуром смотреть на меня. Стоило огромных усилий, дабы не отвести взгляда.

— Есть возможность, — после непродолжительного раздумья произнес он.

— Прекрасно.

— Но взамен я требую одну вещь.

Я вскинул брови:

— Какую?

Губы хетта снова расплылись в зловещей усмешке. Про себя я уже мечтал, чтобы эта аудиенция поскорее закончилась.

— Говоришь, ты родом из западного пригорода?

— Да, — непонимающе подтвердил я, — а это имеет значение?

— Если б не имело, я не уточнял, — его улыбка чуть померкла, а голос стал более грубым, — в том районе действует отряд вавилонян под руководством одного командира, — Хандаипата смачно сплюнул на пол, — редкостная скотина. Постоянно нападает на наших разведчиков и отряды, при этом старается держаться поближе к городским стенам под прикрытием стрелков.

— И что же требуется от меня?

— Найди эту свинью, перебей его отряд, а самого приведи ко мне... живым. Послезавтра начнем штурм, и нам не надо, чтобы какая-то гадина портила весь план.

— Вы не можете справиться с небольшим отрядом вылазки?

— Он слишком хитер и нападает исподтишка. Я, конечно, могу махнуть на него рукой, все равно всех не перебьет. Но не забывай — после боя мне докладывать о потерях. Чем их меньше, тем мне лучше. Я есть ясно излагаю?

— Ясно, как день, — улыбнулся я.

— Тогда повторюсь — уничтожь его отряд, и приведи эту свинью ко мне. И меня не волнует, как ты это сделаешь. Справишься — и можешь просить любую разумную награду. Если нет, — глаза Хандаипаты превратились в крошечные щели, — можешь забыть обо всем. Ты не получишь ни медяка и лучше проваливай в ту пустыню, из которой вылез.

Глядя на этого человека, я понимал, что торговаться с ним бесполезно. Придется принимать его условия, хотя я и рассчитывал на более легкую задачу.

— Хорошо, — согласился я, — сколько у меня времени?

Хандаипата пожал плечами:

— Послезавтра штурм. Не знаю, сколько есть он продлится, но ты должен привести вавилонянина до нашего отбытия.

— Ясно.

Хандаипата вновь полез под стол, выудил оттуда какой-то предмет и бросил его передо мной.

— Покажешь это нашим воинам, если вас остановят. Чтобы не прибили по оплошности.

Я взглянул на предмет и похолодел. Это оказалась небольшая круглая печать в форме двуглавого орла.

«Бойся хеттского орла, Саргон!».

Дрожащей рукой я взял печать и спрятал за поясом. От Хандаипаты не скрылась перемена в моем настроении.

— Что с тобой? Задача есть слишком трудная?

— Нет, — натянуто улыбнулся я, — просто перегрелся на солнце.

Хетт хмыкнул:

— Видимо. Ну, тебе все ясно?

— Да, — я постарался взять себя в руки.

— Тогда разговор окончен. Уверен, ты найдешь дорогу назад.

Развернувшись, я уже собирался выйти наружу, как услышал голос Хандаипаты:

— Саргон.

Я обернулся через плечо.

— Не советую водить меня за нос. Если я заподозрю тебя в чем-то, то тебе недолго ходить по земле. Найду в любой пустыне, в какой бы ни скрывался.

Легкий холодок пробежал по спине, но мне удалось сохранить самообладание:

— Это угроза?

— Нет, — широко улыбнулся хетт, — это есть обещание.

Глава 12

Уже почти стемнело, когда мы вернулись в лагерь. Отблески лучей заходящего солнца отражались от массивных туч, приближающихся с юга, придавая им страшный вид. Сезон дождей надвигался на Междуречье, подобно неумолимому войску. Вечерние сумерки то и дело озаряли вспышки молний, которых становилось все больше. Ветер шумел в кронах пальм, налетая сильными порывами и приводя в беспокойство верблюдов. Животные чувствовали грозную стихию.

Спешившись, я направился к своей палатке, мечтая лишь о двух вещах — крепкой выпивке и циновке. Ассирийцы же ушли в дозор. Словно чувство усталости им было не ведомо. Честно говоря, я был только рад покинуть их общество. Будто тяжелый груз упал с плеч.

Войдя внутрь, я застал там Бастет. Нубийка ходила взад-вперед по маленькому пятачку, скрестив руки на груди и нервно теребя волосы.

Завидев меня, она резко подскочила, а затем влепила мне громкую пощечину:

— Во имя Ра, где тебя носило?! За тобой гонялась Сехмет^[87] по всей округе?!

Однако уже в следующий миг она обхватила мою шею руками, крепко прижавшись всем телом. Я, молча, обнял ее за талию.

— Жив, — прошептала она мне на ухо.

— Да, хотя чувствую себя, как покойник, — попытался пошутить я, но вышло не очень.

— Это поправимо. Но почему так долго?

— Дело оказалось непростым, — я чуть отстранился и посмотрел ей в глаза, — но давай по порядку. Очень пить хочется.

— Конечно, — она вяло улыбнулась и, разомкнув объятия, подала мне кувшин с вином, — ничего, что пальмовое?

— Да хоть ослиное, — я с жадностью опустошил треть сосуда, с наслаждением ощущая, как жидкость смачивает горло, — спасибо, теперь намного легче.

— Рассказывай, — в ее голосе прозвучали нетерпеливые нотки.

Я присел на циновку, облокотившись на правую руку, а левую устроив на согнутом колене. Снять доспех оказалось выше моих сил.

— Я встретился с одним из хеттских командиров. Он позволил нам заполучить часть добычи, но выставил условия.

— Ожидаемо, — коротко бросила Бастет, скрещивая руки на груди, — и каковы эти условия?

Я вздохнул:

— К сожалению, на легкую прогулку рассчитывать не придется. Хандаипата, — при упоминании имени хетта в ребристой шапке Бастет вопросительно вскинула левую бровь, и мне пришлось пояснить, — тот командир, с которым у меня была аудиенция. Он потребовал, чтобы мы уничтожили отряд вавилонских лазутчиков, действующих в западном пригороде, а их лидера доставили в хеттский лагерь. Живым.

— Да, это будет непросто, — кивнула нубийка, — но, полагаю, выбора у нас нет?

Я кивнул:

— Именно.

— Уже придумал какой-нибудь план?

Я протянул руку к кувшину и сделал один большой глоток:

— Есть пара идей.

— Что за идеи?

Я отпил еще немного, а затем решительно отставил сосуд в сторону, боясь захмелеть:

— Они стараются действовать под прикрытием лучников на городских стенах.

Бастет нахмурилась:

— Плохо.

— Да, это сильно осложняет дело. К тому же, мало не попасть под обстрел вавилонских стрелков, надо еще выследить отряд.

— И как это сделать?

— Я придумал несколько вариантов. Первый — подождать, пока хетты пойдут на штурм и ворвутся в город с северной стороны через ворота Иштар. Тогда лучникам придется покинуть свои позиции на западной стене, дабы помочь осажденным выбить врагов из города.

Бастет отрицательно покачала головой:

— Нет, не годится.

— Почему?

— Если хетты прорвутся внутрь, то этот вавилонянин не станет отсиживаться в пригороде, а вернется за городские стены. И тогда мы не поймаем его. Живым так уж точно.

Я задумчиво провел рукой по бороде:

— Да, ты права, я не подумал об этом.

На губах Бастет заиграла озорная улыбка:

— Ну, ты же не воин. Откуда тебе знать?

— А, да? Спасибо, что напомнила, — съязвил я.

— Так, что за второй вариант?

— Второй вариант... — я выждал паузу, а затем выдал, — мы их выманим.

Глаза нубийки округлились:

— Чего?

— Зайдем в пригород, якобы за грабежом и в поисках припасов, да спровоцируем на атаку.

— Ты с ума сошел? — она всплеснула руками. — А как же лучники?

Я кивнул:

— Будет нелегко, но есть возможность свести риск к минимуму.

— Как?!

— Пойдем пешком. Во всадника легче попасть, а передвигаясь на своих двоих мы сможем прятаться за стенами хижин. Также стоит избегать главных улиц, дабы не оказаться на открытой местности.

— Плохая идея, — резко бросила нубийка.

— Есть получше? — спросил я и, не дождавшись ответа, добавил, — значит, ориентируемся на данный вариант. Ах да, вот еще что — я пойду в любом случае.

— Исключено! Ты и так слишком рисковал сегодня.

— Не понимаешь? — мягко улыбнулся я.

— Чего именно? — она уперла руки в бока и с упрямым видом воззрилась на меня сверху вниз.

— Я почти всю жизнь прожил в западном пригороде и знаю эту местность, как свои пять пальцев. Что вы без меня там делать будете? Блуждать, словно впотьмах?

Она не ответила, продолжая, молча, и упрямо смотреть на меня, но, при этом, осознавая мою правоту.

— Я иду, и это не обсуждается. Кстати, времени у нас не так много. Послезавтра хетты начинают штурм. В нашем распоряжении лишь день.

— Проклятье, — проскрежетала зубами Бастет.

Резкий порыв ветра налетел на палатку, заставив ее стенки сильно содрогнуться.

— Нужно проверить, крепко ли привязаны верблюды и прочность колышков, — подметил я, вставая и направляясь к выходу, — с юга надвигается буря. Скоро она будет здесь.

— Ладно, — кивнула Бастет, став массировать виски. На ее лице промелькнула усталость. — Кстати, я сообщила Гасану, что среди нас есть предатель.

Я вздрогнул и обернулся:

— Ты рассказала ему о Тиглат-Атра?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет. Имени я не называла.

— Но зачем?

Бастет развела руками:

— Ты слишком рискуешь. Я хочу, чтобы Гасан был еще ближе к тебе. А имя не раскрыла, дабы он не выболтал лишнего по тупости или пьяни.

Я хмыкнул:

— Да, это он может. Что ж, спасибо.

Я вышел наружу, подставляя лицо холодному ветру. Порывы воздуха яростно набрасывались на наш лагерь, заставляя палатки ходить ходуном. Он буквально пронизывал до костей. Завернувшись в плащ и наблюдая, как струйка пара выбивается из ноздрей, я подумал, что ассирийцам, наверное, сейчас приходится несладко — стоять в дозоре на открытом ветру, окруженные мраком и озаряемые вспышками молний. Судя по запаху влаги, уже скоро небеса разверзнутся, и на землю упадут первые капли ливневого дождя. Шум ветра заглушал рев встревоженных верблюдов, привязанных крепким узлом к нескольким пальмам. Стараясь двигаться быстрее, чтобы не замерзнуть, я стал обходить лагерь кругом, почти не встречая людей на своем пути. Только несколько разбойников заканчивали проверку снаряжения и уже спешили укрыться в своих убежищах, казавшихся в тот момент такими хлипкими под яростным натиском южного ветра. Огромная, яркая и разветвленная молния ударила в землю примерно в сотне локтей от лагеря, когда я почти достиг противоположной его оконечности. Округа буквально взорвалась безумным раскатом грома, от которого заложило уши.

«Мардук нехило так разбушевался. Видимо, кто-то навлек на себя его гнев. Только почему из-за него должны страдать другие?».

Быстро пройдя остаток пути, я вернулся к нашей палатке. В тот самый момент, когда я одернул полог, по крыше застучали первые капли.

— Началось, — бросил я.

Бастет не ответила. Она лежала на циновке, прикрывшись шерстяной накидкой. На ее красивом лице застыло выражение усталости и задумчивости.

— Что с тобой?

— Сама не знаю, — она сморщила нос. — Голова идет кругом, будто я перепила и даже не закусывала. Тошнит. Слабость, — тут она закатила глаза, — мерзость.

— Может, съела что или заболела? — я дотронулся ладонью до ее лба. — Лихорадки нет.

— Знаю. Ничего, к утру пройдет.

— Тебя надо осмотреть.

— Со мной все в порядке, — недовольно буркнула она, — может, из за погоды.

Нубийка протянула руку и коснулась моей щеки:

— А вот ты устал. Скоро рассвет. Поспи, хотя бы пару часов.

— Пожалуй, ты права, — согласился я, вставая и направляясь в дальний угол палатки за еще одной шерстяной накидкой, — все равно, в таком состоянии я ничего путного придумать не смогу.

Моя рука нащупала на дне тюка заветную ткань. Вылавливая ее наружу, я краем глаза заметил парочку маленьких мешочков, стоявших рядом в углу. Они были влажные и пахли как-то странно.

Я нахмурился:

— Что это такое?

— А? — сонно переспросила Бастет.

— Маленькие мешочки в углу... что в них?

— Зерна пшеницы и ячменя.

Я хмыкнул:

— Ты что, собралась печь хлеб?

Ответом мне был лишь шум дождя снаружи, плавно переходящего от слабой мороси к настоящему ливню. Пожав плечами, я лег рядом с ней, накрыв себя накидкой:

— От них идет странный запах. Может, ты ими и отравилась?

— Они не для еды.

— Тогда зачем?

Нубийка вновь не ответила, лишь закрыла глаза и прижалась ко мне.

— Мне не нравится твое состояние. Объясни, что происходит?

— Позже.

— Почему не сейчас?

— Потому, что пока я сама не знаю.

— Не знаешь что?

Бастет открыла, было, рот, но в последний момент передумала:

— Не сейчас.

Я почувствовал, что закипаю, словно вода на огне:

— Боги, да объясни же мне, что с тобой?

— Спокойной ночи, — тихо произнесла она, давая понять, что разговор окончен.

— Замечательно, — произнес я в пустоту, — как теперь уснуть?!

Однако переживать за приход сна не пришлось. Уже скоро, согретый теплом ее тела, я погрузился в беспокойную дрему... Дрема переросла в сон. Тот сменился кошмаром. Я вновь оказался в Лабиринте, а огромный Минотавр с красными глазами тянул ко мне свою страшную трехпалую лапу...

— Саргон, Саргон!

Я резко сел на циновке. Не до конца воспринимая происходящее, моя рука быстро дернулась к плечу, на котором покоилась трехпалая лапа чудовища. Но это оказалась всего лишь Бастет. Она сжимала мое плечо своей кистью, на которой отсутствовали два пальца. Ее красивые глаза встревожено смотрели на меня.

— Ты в порядке?

Я быстро огляделся и тяжело выдохнул. Нет, не в Лабиринте. Это просто очередной кошмар. Я сижу на циновке в нашей походной палатке, а снаружи идет тихий накрапывающий дождь.

— Все нормально, — я натянуто улыбнулся, — просто приснился дурной сон.

— Ты уверен, что не хочешь ничего рассказать? — нахмурилась нубийка.

— Если бы это имело значение, то рассказал. Так что не переживай, — я сумел выдавить естественную улыбку, — все хорошо.

— Тогда советую продумать план действий, — сказала она, выпрямляясь, — ибо уже утро.

— Утро? — я оглянулся. — Судя по сумраку, еще даже не рассвет.

Бастет покачала головой:

— Небо затянуто серыми тучами, поэтому так темно. Кстати, дождь может сыграть нам на руку. В такую погоду снижается видимость у лучников, а намокшие стрелы летят не так далеко.

— Верно, — согласился я.

— И вот еще что, — добавила она, слегка напрягаясь.

Я вопросительно вскинул брови, и Бастет добавила:

— Ячмень пророс.

— И что?

— Ты разве не знаешь?

— Чего не знаю? — я непонимающе уставился на нее. — Ты про зерна ячменя в том мешочке? Я понятия не имею, для чего ты их тут держишь? Это очередная твоя дурацкая идея?

— Очередная дурацкая идея?! — вспылила она. — На что ты намекаешь?

— На твои царские замашки, — устало отмахнулся я.

— Ах, ты об этом, — ехидно сморщила нос она, — так и не можешь забыть ту историю с троном?

— Может, вместо того, чтобы выяснять отношения, скажешь, в чем дело, наконец?!

— Тогда перестань оскорблять меня!

— Это себе дороже, — буркнул я, садясь поудобнее и чувствуя, что голова начинает раскалываться, — так, что с ячменем-то?

Бастет скрестила руки на груди и вызывающе посмотрела на меня сверху вниз, поэтому мне пришлось добавить:

— Ладно, хорошо, извини, я вел себя несдержанно.

— Так-то лучше.

— Ну? — я протянул руку и ухватил кувшин с вином.

— Помнишь, я рассказывала тебе, что довольно долго жила у египетского вельможи?

— Угу, — промычал я, делая глоток.

— В то время я познакомилась с одной из рабынь несколько ближе, чем с остальными. Не сказать, что мы были прям подругами, но часто работали бок о бок в поле.

— Я все еще не понимаю, причем тут мешки с зерном? — я отодвинул кувшин подальше и вытер губы. Гудение в голове начало проходить.

— Однажды ей показалось, что она носит в своем чреве ребенка от хозяина, — пожала плечами нубийка, — и рассказала мне об этом способе узнать истину. Нужно мочиться на мешочки с зерном, и если оно прорастет, то женщина беременна. Пшеница — девочка, ячмень — мальчик.

По мере ее рассказа до меня начинал постепенно доходить смысл ее слов. Когда же она замолчала, я почувствовал, как меня вот-вот разорвет от обуявших эмоций:

— Ты хочешь сказать, что...

— Я ношу ребенка, — тихо произнесла она, глядя прямо на меня, — и это мальчик.

Загляни сейчас в палатку Иштар на белоснежном коне с золотой уздой и предложи взять ее в жены, я бы не был так поражен, как от услышанной вести. Инстинктивно потянувшись в очередной раз за кувшином, я осушил его до дна. Мозг требовал времени, чтобы полностью осознать произошедшее.

— Ты уверена? — спросил я, неуклюже вставая на непослушных ногах. Очевидно, тело получило недостаточно отдыха.

— Все сходится, — задумчиво произнесла Бастет, теребя подбородок.

— И что ты думаешь?

— Вообще-то, я сама хотела тебя об этом спросить.

«Что я думаю? Да это, порази меня Мардук, великолепно! Вот только... вот только... сейчас не время и не место для рождения ребенка».

— Саргон? — нетерпеливо прервала мои мысли Бастет.

— Это не место для маленького ребенка, — повторил вслух последний виток своих мыслей я.

— Думаешь, я сама этого не знаю?! — раздраженно бросила нубийка, поворачиваясь ко мне спиной. — Я надеялась услышать нечто более определенное.

— Как давно?

— Около месяца.

Я подошел к ней сзади и нежно обнял.

— Это замечательно.

— Правда? — ей было приятно услышать от меня поддержку. — Но что делать дальше?

— То, что мы планировали. Захватим вавилонского командира, сдадим его хеттам, получим награду и заживем где-нибудь.

— У нас получится? — впервые я услышал в ее голосе нотки слабости.

— Конечно, — я обнял ее чуть крепче, — только есть одно «но».

— Да? — слегка напряглась она. — Какое?

— Ты никуда не пойдешь и останешься в лагере.

— Еще чего!

— Послушай...

— Попробуй меня остановить, — ответила Бастет, резко вырываясь из моих объятий.

— Тебе нельзя рисковать... — начал было я, но осекся, глядя на то, как быстро изменилась нубийка. От минутной слабости не осталось и следа, будто ее и не было вовсе. Передо мной снова стояла та самая Бастет. Непреклонная, упрямая и решительная.

— Нельзя, — кивнула она, к моему искреннему изумлению, — но оставаться здесь и не участвовать в бою еще больший риск. Глава разбойников должен разделять опасности со своими людьми.

Я отчаянно искал в своей голове слова возражения, но не находил их. Как бы горько это ни звучало, Бастет была права. Испепели меня Шамаш, она была права. Ей нельзя отсиживаться в лагере, пока остальные рискуют жизнями. Пойдут неуместные вопросы, а если кто-то вдруг прознает о беременности — неизвестно, как на это отреагируют налетчики. И Тиглат-Атра в частности.

«Я не хочу рисковать. Она не хочет рисковать. Но у нас нет выбора. О, Шамаш, его просто нет! И мы не можем пойти на попятную. Слишком далеко зашли».

— Возьмем с собой всех, кроме Себекхотепа и еще парочки человек, — продолжила, меж тем, Бастет, — пусть охраняют лагерь. Да и я не хочу потерять в случайной стычке нашего счетовода.

— Ты же сама хотела его прирезать, — напомнил я.

— Придется терпеть, пока не найду другого, — хмыкнула нубийка, — но давай лучше о деле. Ты уже придумал, как поймать отряд вавилонских лазутчиков?

Я развел руками:

— Знаешь, как-то особо не до того было.

— Так и знала, что все придется делать самой.

От этих слов у меня вытянулось лицо:

— Ты сейчас серьезно? А чем по-твоему последние сутки занимался я?! Беспробудно пил?

Бастет громко и заразительно рассмеялась, принося облегчение. Напряжение спало, позволяя с ясной головой подойти к решению проблемы.

— У тебя такое забавное лицо, когда считаешь себя оскорбленным, — отсмеявшись, произнесла она.

— Есть такое, — в ответ улыбнулся я, — а насчет плана по поимке вавилонянина, думаю, самое время обдумать детали.

Нубийка кивнула:

— Согласна, не станем терять время, которого итак нет. Что ж...

***

Дождь продолжал моросить, наполняя воздух неприятной влагой, делая его тяжелым и тягучим. Небо, полностью затянутое серыми тучами, угрюмо нависало над нашими головами, задавая соответствующий тон настроению. Люди были напряжены и сосредоточены, проверяя снаряжение и получая последние указания от Бастет. Все было готово для отправки в западный пригород.

Глава 13

Я стоял перед дверью со слегка задумчивым и отстраненным выражением на лице. Хлипкая тростниковая преграда выглядела до боли знакомой. Намокшая от накрапывающего дождя, она уныло встречала меня в молчаливом приветствии. Утерев капли с лица, я медленно, будто во сне, прикоснулся к ржавой медной ручке и потянул на себя. Дверь поддалась, хоть и нехотя, оповещая округу своим возмущенным скрипом. Словно негодуя, что кто-то осмелился посягнуть на ее владения. Но кому, как не мне, было позволительно заглянуть внутрь. Сделав шаг вперед, я тут же ощутил тяжелый и спертый воздух. Очевидно, что хижина простояла закрытой с тех самых пор, как я собственноручно захлопнул ее. Подождав около минуты, пока глаза привыкнут к сумраку, я огляделся, полный мрачных и тяжелых воспоминаний. Все осталось нетронутым и на своих местах. Истлевшая и протертая циновка в левом дальнем углу. Пара пустых кувшинов и глиняный горшок занимали угол напротив, а ящик с плотницкими инструментами располагался справа под небольшим обеденным столом.

Дождь тихо барабанил по крыше. Вкупе с непривычно стоящей тишиной, он создавал ощущение странного... умиротворения? Умиротворения, носившего оттенок скрытой угрозы. Угрозы, которая непременно должна объявиться. Подобно затишью перед большой бурей.

Громко выдохнув и подняв своим дыханием горсточку пыли в воздух, я вспомнил тот день, когда рано утром в мою дверь постучал возбужденный Сему. Он сообщил, что хижина, которую я построил для корзинщика, развалилась, похоронив под своими обломками ее хозяина. Тогда я еще понятия не имел, что стал невольным участником скрытых дворцовых интриг и заговоров. Какие последствия все это повлечет. Что мир, в котором я жил, уже тогда начал рассыпаться, словно трухлявое дерево под напором ветра. Но мне еще только предстояло осознать это. Осознать то, насколько ложными и неправильными были мои взгляды. Убеждения, которым я следовал на протяжении всей жизни. Жизни простого ремесленника. Мушкену из западного пригорода столицы Междуречья. И за это нужно сказать «спасибо» Бел-Ададу. Этому коварному писцу на службе храмовых жрецов Эсагилы...

«Здесь все началось. И вот, спустя так много времени... я снова стою тут. Но уже в другой роли».

Чья-то рука аккуратно прикоснулась к моему плечу.

— Все в порядке? — я услышал позади голос Бастет.

Не оборачиваясь, я хмуро произнес:

— Здесь был мой дом.

Она поравнялась со мной, а затем быстро осмотрелась:

— Ну и дыра, — подытожила нубийка, закончив осмотр.

Я невесело улыбнулся:

— Видимо, египетских рабов содержат в лучших условиях?

Бастет слегка передернуло. Ведь она так ненавидела это слово. Раб. Однако сейчас было не время для споров на пустом месте. Видимо, она это прекрасно понимала, поэтому спокойно ответила, пожав плечами:

— К хорошему быстро привыкаешь.

— Полностью согласен, — подтвердил я, делая еще один неосознанный шаг вперед.

— И если ты не собираешься отвыкать, то советую прекратить хандрить. Когда закончим все свои дела, сможешь вернуться сюда и наслаждайся хоть неделю, — она еще раз огляделась, — быть может, я даже составлю тебе компанию. Подробнее расскажешь о прошлом и Вавилоне, — ее голос стал на мгновение мечтательным, — ведь я никогда в нем не была.

Заставив себя вернуться в настоящее, я уверенно кивнул:

— Ты права, идем.

Решительно развернувшись, я вышел на улицу, вновь подставляя лицо моросящему дождю. Серые тучи плотно обволакивали небо, низко свисая над нашими головами. Видимость оказалась существенно снижена. С места, где я стоял, невозможно было различить даже верхушки каменных стен. К непогоде добавился туман. Что ж, это нам даже на руку. Теперь можно не опасаться, что откуда-то сверху прилетит шальная стрела, выпущенная особо остроглазым лучником. Небольшая улочка, ведущая на север в сторону дома кузнеца, также терялась в молочной дымке.

Наш отряд из двадцати пяти человек рассредоточился по соседним хибарам, создавая видимость грабежа. Основным планом было привлечь внимание вавилонского командира и его отряда, дабы вынудить их напасть на нас. Наверняка, они будут уверены в том, что застанут врага врасплох. На это и был основной расчет. План весьма прост, и мы с Бастет придумали его довольно быстро. Хвала Ададу, что дождь не прекращался с прошлого вечера, иначе пришлось бы потратить больше времени на проработку дальнейших действий, а его, времени, и так оказалось в обрез.

— Они не спешат, — Бастет вышла следом за мной.

Дождевые капли тихо барабанили по ее кожаному нагруднику. Черные, как смоль, волосы, стянутые в «конский хвост», блестели от влаги.

— Да. Я заметил, — негромко ответил я, всматриваясь в туман и пробуя разглядеть в нем хоть что-нибудь. Безрезультатно. — Надеюсь, из этой затеи выйдет хоть какой-то толк. Иначе мы попросту потеряем время, которого и так практически нет...

Бастет прервала меня на полуслове.

— Слышал? — прошептала она, напрягаясь.

Я замер, пристально вслушиваясь в окружающие звуки. Точнее, в их полное отсутствие. Как я ни старался уловить какие-либо подозрительные шорохи или движения, мне этого не удалось. Только шум моросящего дождя. И больше ничего.

— Нет. Ничего не слышу, — также шепотом ответил я, — быть может, тебе показалось?

Она продолжала напряженно всматриваться в сторону городских стен, а затем покачала головой:

— Нет, я точно что-то слышала.

— Наверняка, это один из наших разбил горшок в какой-нибудь хибаре.

— Нет, звук шел оттуда, — Бастет указала пальцем в широкий проем между моим бывшим домом и соседской хижиной. Сквозь него виднелись смутные силуэты других скромных жилищ местных мушкену, а позади возвышалась городская стена. Ее вершина была скрыта от наших взоров молочной пеленой тумана.

— И что же это было? — я повернулся к ней лицом.

— Не поняла, но... — тут она резко замолчала и изменилась в лице. Скулы напряглись, а зрачки сузились до крошечных щелок. Как у кошки.

Медленно, я начал оборачиваться обратно, дабы вновь посмотреть в проем. Однако не успел. Уже в следующий миг Бастет силой рванула меня вниз.

— Ложись!

От неожиданности я кубарем полетел на землю, полностью измазав лицо в жидкой глине. Она оказалась холодной и мерзкой. Комки грязи налипли на губах, так что пришлось сплевывать их. Примерно на той высоте, где секунду назад располагалась моя голова, воздух рассек некий предмет. С тихим свистом он пролетел надо мной, а затем ударился в дверь, высекая горсть острых щепок. которые упали мне на спину. Возможности оценить происходящее у меня не было, ибо Бастет тут же с силой потянула обратно вверх, заставляя встать на ноги.

— В хижину, быстро!

Не давая опомниться, она затолкала меня в дом и захлопнула за нами дверь. Только теперь я заметил, что плетеный тростник насквозь пробит копьем. Как раз на уровне моей головы.

— Кажется, сработало, — тяжело дыша, произнесла нубийка, — они идут.

— Тогда приготовимся, — быстро оправившись, ответил я и с лязгом обнажил меч.

Бастет сделала то же самое. Одновременно с этим снаружи послышался топот множества ног, а затем яростные крики. Я не знал, сколько вавилонян в отряде, но это было неважно. Главное, выстоять против них и взять командира живым. Судя по звону клинков, стычка уже началась. Кто-то вскрикнул. По голосу мне почудилось, что это Гасан.

«Будет обидно, если прирежут этого мадианитянина. Хоть он и редкостный идиот, но начинает мне нравится».

Я не успел додумать мысль до конца, ибо хлипкая дверь моего бывшего жилища с треском распахнулась, громко ударившись о глиняную стену. Сила удара была настолько велика, что от нее тут же откололось несколько кусков и с хрустом упало на пол. При этом копье, торчавшее в ней, вошло в стену на целых четыре пальца.

Я приподнял руку с мечом. Чувства обострились, мышцы напряглись, а сердце стучало, как кузнечный молот. Точно так же, как тогда, во время схватки с гиенами на стоянке караванов. Держа вход в поле зрения, я отошел к деревянному столу. Бастет заняла позицию в другом углу, где валялась старая циновка.

Внутрь ворвались трое. Первые два воина выглядели рядовыми ополченцами. Просторные рубахи до колен, туго перевязанные веревкой на поясе, служили им единственными доспехами. Темные взъерошенные волосы покрывали головы. Маленькие и круглые щиты защищали туловище, в руках наготове были копья. Однако не они привлекли мое внимание, а тот, кто стоял за их спинами. Третий. И, порази меня Мардук молнией, если я в тот момент чуть не выронил от изумления меч. Во всем его виде угадывался истинный и опытный воин. В отличие от полуголых ополченцев, его голову украшал бронзовый конусообразный шлем. Туловище защищала прочная кожаная броня, а в крепкой жилистой руке он сжимал длинный клинок. Но отнюдь не снаряжение этого воина настолько ошеломило меня. Нет, тут дело было совершенно в ином.

В том, что я узнал его.

Заостренные черты худощавого и загорелого лица. Суровый взгляд серых непроницаемых глаз. Длинный ястребиный нос и тонкие, плотно сжатые губы, наполовину скрытые под темной завитой бородой, опускающейся до груди. Словно молния, озарявшая местность прошлой ночью, в моей голове вспыхнуло воспоминание о том, как этот человек ведет меня на цепи по Дороге Процессий. Ведет, словно побитую собаку. Как эта сильная, жилистая рука дергает натянувшуюся цепь кандалов, и я с силой падаю накирпичную кладку, обдирая кожу на суставах...

Без всяких сомнений, это был он. Этеру. Отец Тарару. И это оказалась очередная проблема в копилку к остальным.

«Проклятье, ну почему именно ты?! Тебя здесь только не хватало!».

Один из ополченцев рванул ко мне, делая предсказуемый выпад. Я легко увернулся. Воин потерял равновесие и, пошатнувшись, напоролся на стол. Оказавшись с его правого бока, я вонзил меч под ребра, направляя лезвие снизу вверх. Враг издал удивленный хрип. Оружие выпало из рук и со звоном упало на пол. Дернув меч назад и, отталкивая его ногой, я заметил, что Бастет почти играючи разобралась со вторым ополченцем. Тот попытался пригвоздить ее к стене, целясь острием в горло, но нубийка ловко поднырнула под выпад, а затем всадила свое оружие ему в пах. Хижина наполнилась истошным воплем раненого ополченца. Не обращая на крики внимания, Бастет отшвырнула врага прочь, словно куль с дерьмом. Он рухнул на своего соратника, к тому времени уже затихшего, корчась и вопя от боли. Дабы эти звуки не отвлекали от боя, я быстро пронзил мечом его горло, мгновенно обрывая истошные крики.

Все это время Этеру стоял возле входа и невозмутимо наблюдал за происходящим.

Когда же мы разделались с его подчиненными, он лишь злобно ухмыльнулся.

— Это даже будет интересно, — хрипло произнес он, непринужденно размахивая мечом.

Бастет сделала один шаг по направлению к нему, следя за каждым его движением. Этеру же, тем временем, выдернул торчащее из стены копье и бросил его на пол, а затем захлопнул за собой остатки того, что некогда называлось дверью. Теперь в ее середине зияла огромная дыра, а сама она держалась лишь каким-то непонятным чудом. Бастет сделала еще один шаг, и в этот момент я понял, что совершил ошибку, когда позволил ей пойти с нами. Да, где-то в глубине души таилось осознание того, что я не смог бы ее отговорить. Что в ее словах, произнесенных в палатке сегодня утром, имелся здравый смысл. Но, все равно, ее присутствие здесь воспринималось, как ошибка. Ошибка, которую стоит исправить немедленно. Поэтому я резко двинулся на Этеру, стараясь занять позицию между ним и Бастет.

— Саргон, стой! — услышал я ее предупреждающий крик, но не принял его во внимание.

«Посмотрим, знаком ли ты с этим приемом, мерзавец!».

За долю секунды прокрутив в голове воспоминание битвы Эмеку-Имбару с Тегим-апалом в пустыне, я сделал вид, что наношу удар, целясь в шею Этеру. Тот поднял руку с клинком, уверенный в том, что легко отобьет этот простой выпад, но ровно за одно мгновение до того, как наши клинки должны были встретиться, я резко изменил траекторию удара, уводя меч вниз. Будь моей целью убить Этеру, то я непременно ее достиг, ибо теперь его грудь от моего клинка защищала только кожаная броня. Но он мне был нужен живым, поэтому, вместо того, чтобы продолжить движение вперед, я резко дернул меч назад, зацепляя, словно рыболовным крючком, оружие Этеру и выбивая его из руки. На лице вавилонянина промелькнуло неподдельное изумление, однако мой триумф оказался недолгим. От вскружившего мне голову успеха, я потерял бдительность, и уже в следующий миг ощутил на своем запястье сильную хватку руки Этеру, который резко стал выворачивать вниз. От пронзившей тело боли потемнело в глазах, однако я, каким-то неимоверным усилием воли, сумел не выронить меч. Заметив, что Бастет кинулась мне на помощь, Этеру дал мне смачного пинка, от которого я упал прямо на нубийку, увлекая ее за собой на пол. Вавилонянин же, не теряя времени, схватил недавно выдернутое из стены копье и нацелил его острием прямо на нас.

— А ты хорош, — прорычал он, крепко сжимая оружие и держа его перед собой, — но это все равно ничего не изменит. Хеттским ублюдкам не место в моем городе!

Я попытался поднять меч, чтобы защититься, но не смог пошевелить кистью. От каждого движения ее пронзала сильнейшая боль, готовая вызвать сноп искр из глаз. За меня это сделала Бастет. В отчаянной попытке она вскинула свой клинок, но Этеру ловко выбил оружие из ее рук. Меч нубийки со звоном отлетел в сторону и ударился о стену.

— Ты не похожа на хатти, — прохрипел Этеру, выпуская изо рта клубы горячего пара, — наемница? Хотя, какое это будет иметь значение, когда я пригвозжу вас к этому полу? Враг Вавилона — мой враг.

Он занес копье для удара. Инстинктивно, я закрыл Бастет своим телом, помня, что в своем чреве она носит моего ребенка, которому, судя по всему, уже не суждено будет родиться.

«Боги всемогущие, и почему я не отговорил ее пойти с нами?! Это самая страшная ошибка в моей жизни, которая стоила слишком дорого. Что ж, видимо это моя судьба. Здесь она началась, здесь она и оборвется. Но я по-прежнему не жалею ни о чем, кроме одного — Бастет не должна была идти со мной!».

Я смотрел Этеру прямо в глаза и не видел ни намека на сострадание или снисхождение. Да и откуда им было там взяться? Для него мы всего лишь наемники, пришедшие грабить и разорять его родину. То, что эта родина некогда была и моей, уже не имело никакого значения.

— Да свершит Шамаш правосудие моими руками, — прошептал Этеру и размахнулся.

Я закрыл глаза, чувствуя тяжелое и прерывистое дыхание Бастет на своей шее, в ожидании того, как острый и холодный металл прорвет мою плоть. Это было самое долгое мгновение в жизни. Длиною в вечность... Которое прервалось совсем не так, как я этого ожидал.

Внезапно я вдруг услышал знакомый юношеский голос, в котором сквозило неподдельное изумление.

— Отец?!

Глава 14

Открыв глаза, я заметил возбужденное лицо Тарару, показавшееся в проломленном проеме двери. Он прерывисто дышал, и сразу было непонятно почему — то ли от боевого угара, то ли от взрыва чувств по случаю долгожданной встречи с отцом. Только вот лично я представлял эту самую встречу совсем иначе.

Этеру замер, словно пораженный Мардуком и с занесенным для удара копьем. В его глазах промелькнула тень изумления, смешанная с растерянностью. По длинному орлиному носу начала стекать капелька пота.

Скосив взгляд, вавилонский страж не своим голосом произнес:

— Тарару?

И тут я понял, что это шанс. Вложив в удар всю свою силу, двинул Этеру под колено. Несмотря на неожиданность, тот не упал, но на миг потерял равновесие. Тем не менее, этого мига хватило, чтобы взмахнуть копьем и полоснуть меня по щеке. Оно вошло в плоть и пробороздило глубокую рану с такой легкостью, как плуг вспахивает землю после дождя. Жгучая боль пронзила лицо, волнами охватывая челюсть и подбородок. Брызнула кровь. Однако в тот момент я даже не обратил на нее внимания, ибо Этеру уже наносил следующий, более выверенный, удар. Но Бастет сумела отразить его щитом, быстро подобранным с пола. От столкновения с копьем тот затрещал и чуть не развалился прямо в руках. Этеру, полностью обескураженный присутствием сына, отскочил и резко дернул входную дверь, срывая ее с петель. Оттолкнув Тарару, преграждающего выход, он скрылся за углом. Юнец даже не сопротивлялся, провожая отца ошеломленным взглядом и разинув рот.

Вспоминая все проклятия, которые только пришли на ум, я поднялся, при этом сильно пошатываясь. Перед глазами все поплыло. Сердце стучало с такой скоростью, что я не различал ударов. Кисть, которую выворачивал Этеру, продолжала настойчиво ныть, но держать меч кое-как уже было можно.

— Да занесет меня песками Сет, — изумленно выдохнула Бастет, поднимаясь следом за мной, — он же тебе половину лица снес!

Я дотронулся до щеки и только сейчас осознал, что вся левая часть залита кровью. Осторожно, чтобы не вызвать приступ резкой боли, я провел языком по внутренней стороне, дабы удостовериться, что копье не продырявило мне плоть насквозь. Каким-то невероятным образом, этого не произошло, хотя во рту ощущался неприятный металлический привкус.

— Все нормально, — прохрипел я, отвечая на ее встревоженный взгляд, — приложу подорожник.

— Подорожник?! Да ты с ума сошел!

— Рана не сквозная, успокойся, — я усмехнулся, но тут же пожалел об этом, ибо порванные мышцы натянулись, вызывая приступ дикой боли.

Стиснув зубы, чтобы не закричать, я неровной походкой направился к выходу.

Бой продолжался. Как и дождь, сыпавший моросью с пасмурного неба. Туман по-прежнему окутывал местность. Отряд вавилонских лазутчиков, напавших на нас под его покровом, ожидал, что застанет новоявленных мародеров врасплох, но на деле оказалось все с точностью, да наоборот. Это мы нанесли им внезапный удар. Однако легкой победы одержать не удалось. Когда я выглянул из дверного проема, бой находился в самом разгаре. Звон металла и стоны раненых заполнили округу. У хижины через дорогу Тиглат-Атра, ловко орудуя мечом, легко отбивался сразу от троих ополченцев, постепенно укладывая их одного за другим. Слева, на расстоянии локтей десяти, дела обстояли хуже. Группа наших новичков вместе с Гасаном, неся потери, теснилась всего лишь парой вавилонских лазутчиков. То были не оборванцы-мушкену, которых палками загнали в ополчение, а опытные стражники. Они умело уворачивались от ударов, при этом точно и нацелено наносили свои. Вот, один из них, защищенный таким же шлемом, как у Этеру, легко ушел от выпада разбойника, а затем, перехватив его руку с оружием, выдернул того из строя, прикрываясь им, словно щитом. Уже через миг вавилонянин перерезал налетчику горло. Кровь, брызнувшая ключом, попала на чешуйчатый нагрудник. Он небрежно отбросил от себя тело врага. И в этот момент я узнал его. Это был Тиридат. Честно признаться, нисколько не удивлен. Второго лазутчика, сражавшегося бок о бок с ним, я видел впервые. Но в умении обращаться с мечом тот не уступал. Легко размахивая оружием, словно перышком, он наносил точные удары, прореживая ряды группы Гасана и вынуждая ту отступать. Я видел, как пали оба угаритянина — Архальбу и Ибинару.

Стараясь не выпускать их из виду, я скосил взгляд вправо.

Прямо посреди дороги Джераб-Зайя и еще несколько разбойников вели ожесточенный бой с превосходящими силами противника. Но, судя по всему, благодаря мощи и усилиям ассирийца, победа на этом участке была лишь вопросом времени. Поэтому я решил идти на помощь Гасану. Указав пальцем на Тиридата, я повернулся к Бастет. Она появилась в проходе, сжимая в руках щит и меч.

— Видишь вон того воина, в каплевидном шлеме?

Проследив за моим жестом, нубийка кивнула.

Несмотря на то, что каждое слово отдавалось болью в порванной щеке, я добавил:

— Он нужен живым.

Бастет не стала задавать вопросов, а направилась к Джераб-Зайя, решив оказать ему поддержку. Тиглат-Атра уже расправился с двумя ополченцами и играючи намеревался прирезать третьего. Не обращая внимания на Тарару, продолжавшего стоять с разинутым ртом, я двинулся к Гасану, стараясь не привлекать внимания и зайти с тыла теснившим его вавилонским стражникам. Земля под ногами размокла, превращаясь в вязкое болото. Распростертые тела ополченцев и разбойников замедляли ход, вынуждая то и дело смотреть под ноги, дабы не полететь кубарем вниз. Стараясь не думать о боли и сосредоточиться на спинах врагов, я медленно, но неуклонно, шаг за шагом, приближался к своей цели. Лязг мечей, крики раненых и шум дождя заглушали поступь, но я все равно не рисковал срываться на бег. Когда же приблизился к противнику на расстояние удара, от группы Гасана осталось меньше половины. С пронзенной грудью в грязь рухнул Ясмах-Нирари. Разбойники выглядели изнуренными, в их глазах появились искорки отчаяния, готовые вот-вот разойтись яростным пламенем. И, в тот самый момент, когда они готовы были побросать мечи и ринуться наутек, я нанес удар в спину вавилонянину, сражавшемуся рядом с Тиридатом. Меч с хлюпающим звуком вошел между лопаток. Воин резко выгнулся, роняя клинок, а затем, когда я выдернул оружие обратно, рухнул на колени, поднимая фонтан брызг.

«Не благородно? Да. Подло? Без сомнения! Зато очень действенно. Да и какого благородства стоит ожидать от мушкену, ставшего разбойником?».

Воин начал заваливаться на бок. В этот момент Тиридат, заметив краем глаза, что с его товарищем что-то не так, резко отскочил от Гасана и обернулся ко мне. Его глаза широко раскрылись, то ли от удивления, то ли от моего внешнего вида. О, да. Мое, залитое кровью, лицо со вставшими дыбом волосами производило пугающее впечатление. И я не дал ему времени опомниться. Перехватив клинок чуть ниже рукоятки, с силой врезал Тиридату по голове. Раздался тихий, но мелодичный звон, и вавилонянин со стоном повалился на землю. Гасан тут же выскочил вперед, занося руку с мечом, чтобы добить оглушенного противника, но я быстро остановил его.

— Стоять! Он мне нужен живым!

— Господин Саргон? — уставился на меня мадианитянин. — Это вы ли, че ли?!

— А что, не похож? — ответил я, сплевывая.

Гасан весело загоготал:

— Вы словно демон пустыни, которого гули покусали.

— Не время для веселья, — прервал я, — свяжите его и помогите остальным. У нас мало времени.

Двое разбойников кинулись к распростертому в грязи Тиридату и заломили ему руки за спину, стягивая крепким узлом толстой веревки.

— Это тот самый неуловимый вояка? — поинтересовался Гасан, с нескрываемым любопытством разглядывая поверженного противника.

— Нет, — покачал головой я, — но он должен знать, где скрывается наша цель.

— Удрал? — Гасан многозначительно посмотрел на меня.

Я, молча, кивнул и осмотрелся.

Бой был окончен. Все представители отряда, доставлявшего столько неудобств хеттским войскам, бездыханно лежали в куче грязи, подставляя свои остывающие тела моросящему дождю. Все, кроме Этеру и Тиридата. Первый скрылся в неизвестном направлении, при этом оставив мне на память очередной шрам. И я даже не знал, что раздражало в тот момент сильнее — жгучая боль в порванной щеке или досада от того, что пришлось упустить вавилонского командира. Второй лежал связанный у моих ног и уже начинал подавать признаки жизни, слегка постанывая и подергивая сомкнутыми веками.

Смахивая кровь с клинка, и небрежно переступая через трупы ополченцев, ко мне подошла Бастет. Вид у нее был крайне раздосадованный и злобный.

— Мы понесли серьезные потери, а этот гад сбежал! — нубийка с силой топнула ногой о землю, поднимая в воздух коричневые брызги.

— Насколько серьезные?

— Около половины, — она сдвинула брови и скосила взгляд вниз, — зачем он тебе?

— Этот воин может знать, куда скрылся Этеру.

— Откуда вы друг друга знаете? — сощурившись, поинтересовалась Бастет.

— Он вел меня в тюрьму Эсагилы, — пояснил я. — Нужно допросить его и решить, что делать дальше, — в этот момент я вспомнил еще кое о чем и задал вопрос, — где Тарару?

Нубийка развернулась в пол-оборота и указала в сторону моей хижины:

— Сидит возле двери. Точнее, возле того, что от нее осталось, — она повернулась обратно, — тот воин, Этеру, его отец?

— Да, именно с ним юнец и хотел свидеться, отпрашиваясь в Вавилон.

— Это осложняет дело, — мрачно добавила Бастет.

Однако я в ответ отрицательно мотнул головой:

— Я бы не спешил так заявлять, но риск определенный есть. Пусть ассирийцы присмотрят за ним, дабы не сбежал или не наделал других глупостей.

Она кивнула и отправилась к Тиглат-Атра и Джераб-Зайя, чтобы отдать необходимые распоряжения.

«Ну, а я пока поболтаю с тобой, мой старый знакомый. Кто бы мог подумать, что судьба сведет нас вместе снова, да еще и при таких обстоятельствах?».

Разумно предположив, что моя хижина теперь не подходит для уединенной беседы, я велел свести пленника в хибару, стоявшую напротив. Подхватив стонущего Тиридата под руки, разбойники потащили его в указанном направлении, при этом не особо церемонясь с пленником, волоча последнего по земле. Распахнув дверь покинутого жилища, они грубо бросили воина на бедняцкую циновку, прислонив его спиной к стене. Войдя следом и быстро окинув взглядом внутреннее убранство дома, я пришел к выводу, что он принадлежал горшечнику.

Справа от входа был небольшой деревянный стол, полностью уставленный небольшими глиняными горшками, а под ним маячили ровные ряды таких же глиняных кувшинов.

«Интересно, я не помню, чтобы среди моих соседей жил горшечник. Видимо, он поселился здесь после того, как я покинул Вавилон».

Кроме стола с утварью и циновки, в помещении находился табурет, примостившийся в правом дальнем углу. Рядом стояла небольшая лопата с полусгнившим черенком, а слева на стене висела белая рубаха. Обычное, ничем не примечательное, и скромное убранство жилища бедняка.

Я презрительно сморщил нос.

«Меня удивляет не то, что я долгие годы жил в этом дерьме, а то, что считал это нормальным! Быть может, стоит сказать Бел-Ададу спасибо, что так резко изменил мою судьбу? Ведь иначе я бы так и продолжал влачить жалкое существование пригородного мушкену и сейчас, вместо жизни предводителя разбойников, строил хижины за гроши таким же беднякам».

— Кажется, очухивается, — донесся до меня голос Гасана, отрывая от размышлений.

Тиридат с громким стоном открыл глаза и с ненавистью воззрился на нас. Шлем, слегка съехавший вперед на густые черные брови, лишь усиливал впечатление от эмоций ярости и гнева, застывших на его лице.

Махнув рукой в сторону выхода, я произнес:

— Оставьте нас.

Гасан почтительно склонился:

— Уверены, господин? Быть может, подсобить?

Мой ответ прозвучал спокойно и холодно:

— Если что, я дам знать. Идите и будьте настороже. Мы все еще на вражеской земле.

— Слушаюсь, — вновь поклонившись, отчеканил мадианитянин и, кивком призвав остальных двигаться следом, вышел наружу, предварительно закрыв за собой дверь.

Я остался наедине со своим давним знакомым. Воин продолжал испепелять меня взглядом но, в отличие от ледяных и пронизывающих глаз ассирийцев, он не производил никакого впечатления. Судя по реакции Тиридата, он меня не узнавал. Оно было и не удивительно. Посмотри я на себя со стороны, сам бы пришел в ужас. Только сейчас заметил, как кровь, продолжающая течь из раны на лице, полностью пропитала азаматский доспех на правом плече. Вспомнив, что видел рубаху, висевшую у входа на стене, я повернулся к пленнику спиной, дабы осмотреть одеяние горшечника. Стоило мне это сделать, и я услышал позади себя едва уловимый шорох. Очевидно, пленник решил попробовать снять путы.

— Напрасно пытаешься освободиться, Тиридат. В данный момент тебе это ничего не даст, даже если осуществишь задуманное.

Как только я произнес его имя, возня на циновке тут же прекратилась. Усмехнувшись, я снял рубаху с крючка. Обычная одежда бедняка. Удостоверившись, что на ней нет грязи и толстого слоя пыли, я ухватился за воротник и потянул в разные стороны. Раздался треск разрываемой ткани. Не слишком прочной, но достаточно крепкой для того, чтобы приложить некоторые усилия. С учетом того, что моя левая рука была не способна выполнять полноценную нагрузку, пришлось немного попотеть. В конце концов, в каждой ладони у меня оказалось по одному большому куску материи. Отбросив один в сторону, я наложил второй на кровоточащую щеку, обмотав голову и закрепив повязку узлом под подбородком. Если бы не багровое пятно, тут же проступившее сквозь ткань, я бы походил не на раненого, а на человека, у которого разболелись зубы. Закончив перевязку, я повернулся к Тиридату. Вавилонянин продолжал смотреть на меня, однако теперь к злобе во взгляде прибавилось изумление.

Облизав пересохшие губы, он хрипло спросил:

— Откуда ты знаешь мое имя?

Положив руку на рукоять меча, я неспешно приблизился к пленнику, сохраняя подобие улыбки на устах. Подойдя на расстояние пары локтей, я остановился, а затем придвинул ногой табурет и с наслаждением опустился на него.

— А быть воином не так просто, как кажется на первый взгляд.

Тиридат не спускал с меня глаз. Его нос едва заметно подрагивал от гнева, а на лице отражалась смесь из злобы, досады и... любопытства?

— Откуда ты меня знаешь? — повторил он свой вопрос более уверенным тоном. — И что тебе нужно?

Сохраняя легкую улыбку на губах и подавшись вперед, я заглянул Тиридату прямо в глаза. В них я увидел все те же эмоции, что имели отражение на его лице, но воин по-прежнему меня не узнавал.

— А ведь это произошло не так давно, — усмехнулся я, несмотря на резкую боль в щеке, — хотя, оглядываясь назад, мне кажется, что наша первая встреча была в прошлой жизни. В каком-то смысле так оно и есть, — я слегка отстранился, — то была другая жизнь другого человека.

По тому, как нахмурился лоб Тиридата, покрывшись глубокими морщинами, я понял, что он пытается вспомнить, где видел меня раньше, но ему это никак не удавалось.

— Преступление государственного уровня, — тихо произнес я, не сводя взгляда с пленника. Улыбка испарилась с моего лица, а глаза превратились в щели. — Убийство корзинщика. Дорога Процессий. Двое стражников ведут жалкого мушкену, закованного в кандалы. Мне продолжать, или память, наконец, соизволила вернуться к тебе?

Тиридат вздрогнул. Его зрачки изумленно расширились.

— Ты? — выдохнул он. — Но это невозможно! Ты мертв!

Я вскинул левую бровь:

— Это Эмеку-Имбару так сказал? Да, у него были все основания считать меня погибшим. Связанный и изможденный человек... без еды, воды и не знающий дороги домой — легкая добыча для беспощадных песков и солнца пустыни. Но, как видишь, — я развел руками, — меня так просто не возьмешь.

Вавилонянин начинал понемногу оправляться от шока. Изумление на его лице вновь начинало сменяться гримасой бессильной ярости.

— И ты так решил отомстить? Напасть на родной город вместе с хеттами?! — последние слова он буквально выплевывал в мою сторону.

Теперь и я почувствовал, как гнев закипает внутри:

— Он перестал быть родным после того, как служители Вавилона надели на меня кандалы и приговорили к смерти по ложному обвинению, — я резко поднялся и с силой отшвырнул табурет ногой в сторону. Тот кубарем пролетел через всю хижину и с грохотом ударился о стену. Глубоко вдохнув, я мысленно приказал себе унять ярость и даже сумел вернуть подобие улыбки. — Но давай не будем отвлекаться. Сейчас наше прошлое не имеет значения. Куда важнее, — я опустился на корточки возле пленника, — то, что ждет нас в будущем. Не так ли?

— Может, скажешь, наконец, что тебе от меня нужно, мушкену? — процедил сквозь зубы Тиридат.

Я цокнул языком:

— Ай-яй-яй, как непочтительно с твоей стороны. Я был уверен, что воинское сословие обучают хорошим манерам.

— Ты их недостоин, предатель.

— Это переливание из пустого в порожнее, — словно от навязчивой мухи отмахнулся я, — перейдем к делу. Где Этеру?

Тиридат издал звук, похожий на фырканье лошади во время выгула на полях:

— Ты думаешь, что я скажу тебе? Даже не надейся. Клянусь Шамашем и светлой памятью великого царя Хаммурапи, да живет он вечно в загробном мире, я не предам своего друга и командира в любом случае!

— В любом случае? — злобно ухмыльнулся я, но в ответ получил твердый и решительный взгляд непреклонного воина.

— Да, — отчеканил он, — в любом случае.

«А вытащить из него сведения будет не так просто. Нужно найти способ развязать Тиридату язык. И как можно скорее».

Вдали послышался звук грома. Глухой и раскатистый. Очевидно, на подходе была очередная волна бури, что совсем не добавила мне настроения. Мысль о том, что придется искать сбежавшего вавилонянина под ледяным ливнем и сильными порывами ветра бросала в легкую дрожь.

— Ты неплохо отнесся ко мне в тот день, — тихо сказал я, — поэтому я дам тебе шанс рассказать по-хорошему, где скрывается твой командир?

— Иди ты ко всем шакалам Ламашту, — презрительно бросил Тиридат и демонстративно отвернулся.

Я встал и плотно сжал губы:

— Жаль. Придется прибегнуть к менее приятным средствам. Как бы мне этого ни хотелось.

Пленник не ответил, продолжая смотреть в сторону. Положив руку на рукоятку меча, я медленно вытащил оружие из ножен. Бронза лязгнула в тишине, а в его лезвии я увидел отражение собственного лица. Перевязанное белой тканью и заляпанное кровью, с пылающими огнем глазами, оно создавало поистине устрашающее зрелище даже для своего хозяина. Не знаю, был ли впечатлен Тиридат, но внешне он никоим образом этого не выдал. Аккуратным движением клинка, я сбросил шлем с его головы. Тот со звоном упал на глиняный пол, обнажая голову пленника с копной взъерошенных черных волос.

— Все еще собираешься хранить молчание? — спросил я.

— Делай, что хочешь, — бросил он, так и не посмотрев в мою сторону.

«Готов ли я к тому, чтобы пытать человека? Причинять боль и страдания ради собственной выгоды? Ведь еще не так давно сам находился на месте Тиридата. А разве есть выбор? Выбор есть всегда... но я зашел слишком далеко. Пути назад больше нет».

Утвердительно кивнув своим мыслям, я занес меч для первого удара, но тут позади скрипнула дверь. Раздосадованный тем, что меня отвлекают, я недовольно обернулся. Однако увидев, что это Бастет, смягчился.

— Ты узнал все, что нужно? — спросила она, прикрывая за собой дверь.

В этот момент прозвучал очередной раскат грома. Такой же глухой, как и предыдущий.

— Еще нет, — ответил я, подмечая про себя, что дождь перестал барабанить по крыше, — как раз придумывал способ, как развязать язык этому упрямцу. Ты позаботилась насчет Тарару?

При упоминании имени юнца, Тиридат вздрогнул и воззрился на нас.

— Да, — кивнула нубийка, подходя ко мне, — ассирийцы присмотрят за ним.

— Тарару здесь? — прошептал пленник. — Что он делает среди наемников?

Я хмыкнул:

— Ищет своего отца. Какая ирония, не находишь? Быть может, ради него ты откроешь тайну?

Под звук очередного раската грома, Тиридат коротко произнес:

— Нет.

Я покачал головой:

— Жаль, — а затем обратился к Бастет, — нужно поскорее покончить с этим, пока не пришла буря.

— Буря? — непонимающе переспросила она. — Какая буря?

— Разве ты не слышала раскаты грома? — удивился я.

— Нет, — ответила нубийка, подозрительно осматривая меня, — быть может, это шум в твоей голове?

Я ощутил легкое раздражение:

— Безумием пока не страдаю, — в этот момент гром раздался вновь, — вот, слышишь?

Бастет прислушалась к звуку, а затем осторожно произнесла:

— Это не гром.

— А что же тогда?

Она искренне покачала головой:

— Не знаю, мы слышим его уже в течение получаса. Звук повторяется через примерно равные промежутки времени и доносится откуда-то с северо-востока.

Если бы мы сейчас посмотрели на Тиридата, то однозначно заметили, как быстро покрылось испариной его лицо, а в глазах появилась неуверенность.

— Ладно, раз это не гром, тогда плевать, — отмахнулся я, — сейчас нам нужно узнать, где прячется Этеру. Отрежу этому упрямцу ухо, тогда он запоет по-другому...— я не успел закончить речь.

Округу заполонил сильный грохот, словно несколько молний ударили разом, и раскаты грома слились воедино. Почти сразу за ним вдали послышались крики и вопли людей, смешавшиеся в жуткий и протяжный вой. Будто стая голодных шакалов запели свою печальную песню.

Мы с Бастет напряженно переглянулись, а Тиридат, облизав пересохшие губы, дрожащим голосом произнес:

— О, боги всемогущие, они проломили стены!

Глава 15

Какое-то время мы хранили полное молчание. И в этой безмолвной тишине доносящиеся крики, в которых угадывались страх, боль и отчаяние, производили еще более жуткое впечатление, нежели оно было на самом деле.

«Хандаипата, — подумал я, — ах ты ублюдок, солгал мне! Сказал же, что штурм города начнется завтра!».

— Как они смогли? — просипел Тиридат, смотря в никуда широко раскрытыми глазами. — Стены Вавилона неприступны.

— Он солгал нам! — рявкнула Бастет. — Атака была запланирована на завтра.

Полностью вернувшись в реальность, я здраво предположил:

— Видимо, утренний туман изменил планы хеттов. Стоит признать, сегодняшняя погода прямо располагала к внезапной атаке.

— Мне нужно в город, — прошептал Тиридат, ни к кому не обращаясь, продолжая смотреть в пустоту и обливаясь потом.

Только сейчас мы вспомнили о пленнике и обратили на него внимание. Я, продолжая держать в руке обнаженный меч, посмотрел на вавилонянина. Бастет, упершись правой рукой в бедро, последовала моему примеру. Только в ее взгляде сквозило куда больше презрения, нежели в моем.

— Что это ты так заторопился? — усмехнулся я. — Боишься, что враги спалят родную хату и вынесут все добро, дарованное Самсу-дитану за верную службу?

Тиридат перестал пялиться в никуда и, наконец, посмотрел на нас:

— Моя семья. Она сейчас в Вавилоне, к востоку от Старого города.

Я и Бастет переглянулись и, кажется, подумали об одном и том же.

Нубийка произнесла:

— Где Этеру?

Осознав безвыходность своего положения, Тиридат с досадой ударился затылком о глиняную стену:

— Если я скажу, вы отпустите меня?

Я кивнул:

— Мы дадим тебе возможность уйти.

Бастет пристально вгляделась в меня, но я был совершенно спокоен и невозмутим.

Судорожно вздохнув и прикрыв глаза, пленник произнес, беззвучно шевеля одними губами:

— Да простят меня боги за подлость и проявленную слабость.

— Что? — нетерпеливо бросил я.

— Этеменанки, — сказал Тиридат, размыкая очи и глядя на нас. От былой уверенности и бравады не осталось и следа. — Мы договорились, что если ситуация примет неожиданный оборот, то отступим туда и будем защищать землю богов, — воин сжал губы, — он укрывается в Зиккурате.

Мы не успели переварить услышанное, ибо дверь дома резко открылась, и внутрь вошел Гасан. Вид у него был крайне встревоженный и напряженный.

— Простите, что отвлекаю вас... — он запнулся.

— Ну? — надавила на него Бастет.

Проведя тыльной стороной ладони по лбу, мадианитянин продолжил:

— Они уходят. Стражники покидают стены, а жители бегут через западные ворота.

«Какая удача!».

— Это наш шанс попасть в город, — возбужденно произнес я.

Нубийка кивнула:

— Тогда поспешим.

— Стойте! — вскрикнул Тиридат. — Освободите меня!

— С какой стати нам это делать? — спросил я, убирая меч в ножны.

Тиридат пронзил меня злобным взглядом:

— Вы обещали даровать мне свободу, если я расскажу, где укрывается Этеру.

— Разве? — хмыкнул я, — что-то не припомню такого.

— Клянусь богами, так и было!

Я отрицательно покачал головой:

— Не гневи богов, Тиридат. Я не обещал отпустить тебя. Я сказал, что дам тебе возможность уйти.

Пленный вавилонянин ошалело уставился на меня:

— Что???

Я многозначительно кивнул в сторону угла хижины, где примостилась лопата с полусгнившим черенком:

— Доберешься до нее, перережешь путы и, — я указал пальцем на выход, — ты свободен.

Лицо Тиридата перекосила гримаса ярости:

— Ты издеваешься надо мной, мушкену?!

— Отнюдь. Я даю тебе шанс спасти себя и твою семью, — сказав это, я двинулся к выходу.

Гасан и Бастет вышли вперед меня.

Когда я почти дошел до порога, мне в спину прилетел яростный крик Тиридата:

— Как я доберусь до лопаты?! Я же связан по рукам и ногам!

Обернувшись через плечо, я ответил:

— Мне удалось перерезать веревки кинжалом, лежа в пустыне. Найти и достать клинок из зыбучих песков намного сложнее, нежели лопату. Удачи, Тиридат, — я вышел, громко хлопнув дверью.

***

Дождь окончательно прекратился, а туман полностью рассеялся. Однако небо продолжала затягивать пелена густых облаков. Кое-где появлялись небольшие просветы. Сквозь них пробивались тонкие пучки солнца. Из-за того, что воздух очистился от влаги, нашим глазам предстала реальная картина окружающей местности. Западный пригород по-прежнему выглядел покинутым и опустевшим, однако это волновало меня в последнюю очередь. Устремив свой взор в сторону огромной стены, я пристально всмотрелся в то, что происходит на ее вершине. Гасан оказался прав. Защитники укреплений спешно бросали свои посты, спускаясь по лестницам и скрываясь из поля зрения за кирпичной кладкой. Судя по всему, командиры гарнизона перебрасывали все силы к месту прорыва на севере возле ворот богини Иштар. К отчаянным крикам, доносившимся издали, добавились возбужденные голоса, которые звучали более отчетливо. Видимо, они принадлежали людям, спешно покидавшим Вавилон по западной дороге.

Все складывалось крайне удачно, поэтому я произнес, обращаясь к Гасану и Бастет:

— Воспользуемся суматохой, чтобы проникнуть в город.

— У нас осталось всего пятнадцать человек, — осторожно напомнил мадианитянин, — вы уверены, что нам хватит сил для крупной драки?

— Не сомневаюсь, — я указал пальцем в сторону стены, — они уходят, стягивая силы на север. Сейчас для защитников города каждый человек на счету. Они оставят лишь парочку стражников у ворот для контроля потока беженцев. Используя переполох в своих целях, мы без особых усилий проникнем за укрепления.

— Убедительно, — кивнула Бастет, — а из тебя бы вышел неплохой командир.

Я пожал плечами и улыбнулся:

— Может быть, но...

— Что вы хотите с ним сделать? — послышался встревоженный голос.

Я обернулся и увидел, что ко мне быстрым шагом приближается Тарару. На раскрасневшемся лице застыло выражение нескрываемой тревоги и упрямой решимости, так свойственной всем горячим юнцам. Ассирийцы следовали за ним, при этом не спуская с вавилонянина своих ледяных глаз.

Вскинув брови, я поинтересовался, хотя прекрасно знал ответ:

— О чем ты?

— Не держите меня за дурака, — едва ли не срываясь на визг, вскрикнул он, — я о моем отце! Что вы хотите с ним сделать?

— А сам-то, как думаешь? — я полностью повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза, полные страха и непреклонности. — Раз не дурак, то должен догадаться.

Тарару побелел, словно соль, но сумел выдавить из себя ответ:

— Вы не сдадите его хеттам.

Я скрестил руки на груди:

— Назови мне хотя бы одну причину, по которой нам этого не делать?

Юный вавилонянин, с трудом шевеля губами, произнес:

— Это бесчестно.

Я фыркнул:

— Ты среди разбойников. Здесь свои понятия о чести.

— Вы не можете...

Я резко вскинул руку, прерывая его бессмысленные потуги:

— Ты повидался со своим отцом? Повидался. Пусть встреча прошла и не так, как ты этого хотел, но я свое обещание выполнил. Большего требовать от меня ты не вправе, — тут я приблизился к нему и угрожающе поднял голос, — ты вообще не вправе ничего требовать от меня.

Такой уверенности и твердого стержня внутри себя я никогда не замечал. Даже в ледяных глазах ассирийцев вспыхнули угольки уважения. Да, всего на мгновение и едва заметные, но все же. Чего не скажешь о молодом вавилонянине. По его виду стало понятно, что Тарару перестал считаться с моим весом и готов на все, чтобы осуществить желаемое — спасти отца. Поэтому я не колебался ни секунды. Едва уловимым движением глаз, я подал знак ассирийцам, и те мгновенно схватили юнца, выкрутив ему руки за спину.

— Что вы делаете?! — возмущенно вскрикнул тот.

— Прости, Тарару.

— Простить?!

— Да, — я качнул головой, — честно признаться, я сам не рад тому, как поступаю. Боги решили сыграть с тобой злую шутку. Но я не могу пойти на попятную. Мы слишком далеко зашли. Ты должен это понимать.

Тарару смотрел на меня, широко раскрытыми глазами. Его лоб покрылся испариной. Он предпринял отчаянную попытку вырваться из цепкого захвата могучих рук, но это было равносильно попытке убежать ото льва с булыжником на шее. Осознав тщетность своих попыток освободиться, Тарару истошно завопил. В его крике угадывалась нестерпимая душевная боль и отчаяние, которые, быть может, и растрогали меня, если бы на кону не стояли богатства Вавилона.

Поэтому я холодно добавил:

— Свяжите его и засуньте кляп в рот. Иначе этот идиот привлечет ненужное внимание.

— Отправить его в лагерь? — поинтересовался Гасан.

Я секунду поразмышлял над его предложением, но затем покачал головой:

— Нет. Возьмем с собой.

— С собой? — удивилась Бастет. — Но зачем?

— Этеру укрылся в Этеменанки, — пояснил я, — его охраняют лучшие воины Вавилона. Мы не сможем прорваться внутрь. Если Этеру еще сохранил какие-то чувства к своему сыну, он сам выйдет к нам.

***

Аккуратно выглянув из-за угла хижины, я бросил взгляд на широкую дорогу, ведущую через западный пригород в сторону ворот. Даже в ярмарочные дни она не бывала настолько запружена людьми, как сейчас. Поток городских беженцев, покидающих Вавилон, простирался от самых врат и, подобно реке, тек в сторону от стен. Его передний конец уже вот-вот готов был поравняться с моим взором. Разношерстная толпа людей двигалась на запад, наполняя округу возбужденными голосами. Возглавляла процессию большая повозка, в которую были впряжены двое крепких обнаженных и загорелых мужчин, чья обветренная кожа не могла скрыть многочисленные шрамы и следы от ударов кнутом. Обливаясь потом, они тащили на себе телегу, груженную различными мешками, полными утвари и внушительного размера сундуком, на котором восседал знатный вавилонянин. С длинной завитой черной бородой и обнаженный по пояс, он «щеголял» широкой юбкой, сшитой из прекрасной фиолетовой ткани, украшенной позолоченным поясом. В правой руке вельможа сжимал толстый кнут, которым неустанно наносил новые отметины на спины своих рабов.

— Шевелитесь, сыны шлюх! Я не собираюсь торчать здесь весь день, дожидаясь того момента, как хетты доберутся до моих мин серебра!

Подгоняемые ударами хлыста, рассекающего воздух с неприятным свистом, рабы, с напряженными венами на руках, продолжали тащить на своем горбу повозку хозяина. А тот поливал их градом ударов с завидным усердием и сыпал всевозможными проклятиями. Сделав очередной небольшой рывок, телега наткнулась на камень. В результате ее сильно тряхнуло и накренило влево. Несколько мешков выпало из повозки прямо на дорогу. Узел на одном развязался, и в лучах солнца, все больше пробивающихся сквозь пелену облаков, заблестели серебряные монеты.

Вельможа, чудом удержался, вцепившись в сундук, истошно завопил:

— Ублюдки! Дерьмо гиен! Это вы нарочно сделали! Вы жаждете моего разорения и погибели!

— Простите нас, господин, — промямлили рабы, даже не пытаясь увернуться от очередной порции ударов хлыстом и покорно собирая рассыпавшиеся по земле монеты.

— Тупые ослы! Вам нет прощения! — продолжал визжать вавилонянин, вид которого начинал вызывать у меня отвращение.

Хвала богам, его образ быстро скрылся от моих глаз за лицами других беженцев, поспешно обходивших застрявшую на дороге повозку. Каждый думал в ту минуту только о себе. Группа купцов, в одинаковых белоснежных одеяниях, проходили мимо, взволнованно переговариваясь и обсуждая происходящее. Их повозки с запряженными быками следовали за ними.

— Они проникли за стены на севере и движутся в сторону царского дворца, — тревожно говорил один.

— Нужно поспешить, если мы не хотим попасть в руки иноземцам, — произнес второй.

— Что же мы теперь будем делать?! — визгливо провозглашал третий, нервно жестикулируя и взывая непонятно к кому — то ли к богам, то ли к своим спутникам.

«Все не так радужно, как я предполагал. Как только хеттские войска захватят царский дворец, они двинутся на юг по Дороге Процессий к Эсагиле, а там и до Этеменанки рукой подать, где скрывается Этеру. Нельзя допустить, чтобы люди Хатти забрали добычу у нас из-под носа».

Перед тем, как выйти на улицу и продолжить движение в сторону ворот, я еще раз окинул местность взглядом в поисках вавилонских стражников, но таковых не обнаружил. Однако мои глаза кое на чем все-таки остановились.

Она стояла там. На противоположной стороне улицы. Сохранив все тот же вид, который имела в день, когда я видел ее последний раз. Зацепившись за нее взором, я невольно вздрогнул и крепче ухватился за рукоятку меча. Ее крыша так и осталась валяться внутри с обрушенной балкой. Дверь, слетевшая с одной петли, болталась на ветру, который безудержно резвился внутри. У входа примостилась узкая скамейка, пробудившая еще больше воспоминаний. Казалось, не так давно я сидел на этой самой скамейке вместе с Сему, узнавая из уст последнего о том, что его любимая женушка подчистую разворовала все семейные ценности...

Понимая, что напрасно трачу время на бессмысленные думы о прошлом, я никак не мог оторвать взгляда от заброшенной хижины. Против собственной воли, мой мозг все больше погружался в прошлое. Этому даже не мешали возбужденные крики проходившей мимо толпы, которая уже давно скрыла от моих глаз безрадостную картину опустевшей хибары. Но я продолжал смотреть сквозь людей, будто вовсе не замечая их.

И неизвестно, как долго продлилось мое оцепенение, если бы Бастет мягко не коснулась моего плеча:

— Ты в порядке? Нам надо идти дальше.

Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, а затем, не оборачиваясь, кивнул:

— Да, все уже хорошо.

— Вы только гляньте! — полушепотом присвистнул Гасан и указал пальцем на кого-то из толпы.

Проследив за направлением его жеста, я увидел женщину. Вавилонянку средних лет. Однако годы совсем не испортили ее красоту. Длинные завитые черные локоны, изящно обрамлявшие овальное лицо, ниспадали на плечи и волнами опускались до середины спины. Под большими синими и заплаканными глазами виднелись темные круги, контрастировавшие с нанесенными на бледные щеки румянами. Обтягивающая туника приятно подчеркивала изгибы и формы ее тела, особенно широкую грудь. На правой руке красовался большой браслет в виде змеи, отлично гармонирующий с такими же золотыми серьгами в ушах. Женщину крепко прижимал к себе, примерно такого же возраста и роста, мужчина с насупленными бровями и угрюмым взглядом, в бороде которого мелькала седина. Его лоб испещрили многочисленные морщины. Свободная туника скрывала пухлый живот, а на пальцах блестели кольца с лазуритом.

Обернувшись к Гасану, я ухмыльнулся:

— Что, влюбился? Тогда, боюсь, мне придется тебя огорчить. Эта дама занята. Видишь того упитанного типа?

— Да причем тут любовь, господин? — возмущенно цокнул языком мадианитянин. — Вы только гляньте, какие на ней драгоценности! Да мы можем неплохо набить карманы, просто обчищая проходящих мимо богачей!

Я беззвучно засмеялся:

— За поимку Этеру мы получим намного больше, и эти украшения покажутся жалкими безделушками. А теперь выдвигаемся. И без резких движений. Беженцы и так напряжены до предела, а вид незнакомых вооруженных людей, внезапно появившихся из подворотни, обязательно посеет панику. Добраться до стен сквозь беснующуюся толпубудет невозможно. Все поняли?

Гасан кивнул. Его примеру последовали рядом стоявшие разбойники. Ассирийцы, как всегда, остались безучастны, крепко сжимая скрученного Тарару. Тот, казалось, полностью утратил интерес к жизни, пустым взглядом уставившись в землю.

— Хорошо, — сказал я, — выходим. Медленно и осторожно. Держимся правой стороны и не мешаем людям покидать пригород, — еще раз окинув взором отряд и заметив одну деталь, что мне не понравилась, я добавил, — и уберите мечи в ножны. Вы ведь знаете, как действует на человека вид обнаженной бронзы. Она возбуждает его сильнее, чем обнаженная женщина.

Бастет нахмурилась, а я, похотливо подмигнув, вышел на запруженную беженцами улицу.

Седой и дряхлый старик, ведущий за руки двух плачущих детей, резко вздрогнул и ускорил шаг. Я одобрительно улыбнулся ему и продолжил движение по улице на восток, стараясь держаться вблизи стен хижин. Отряд шел следом, ловя на себе настороженные и испуганные взгляды вавилонян. Но поскольку мы, молча, и не обращая на них внимания, продолжали свой путь, то этой реакцией все и ограничивалось. Люди были слишком заняты своей судьбой и спешили уйти подальше от города. Их возбужденные голоса смешались в однообразный гул, за которым нельзя было различить, что сейчас происходит за укреплениями.

Это ощущение... чувство неведанного... передалось и мне, невольно заставляя ускорить шаг. Впереди, в паре сотен локтей, возвышалась вавилонская стена. Все такая же величественная, как и раньше, но уже не казавшаяся неприступной. Последний раз я видел ее в качестве пленника, несправедливо осужденного на смерть. Теперь я взирал на нее в виде завоевателя. Может, это прозвучит слишком громко, но я считал, что внес и свой вклад в происходящее. Ассирийцы держались в середине нашего отряда, стараясь не привлекать лишнего внимания и держа связанного Тарару. Поскольку юнец с трудом передвигал ноги, его чуть ли не волоком тащили по земле.

Оказавшись в непосредственной близости от массивных ворот города, я заметил троих стражников, руководивших потоком беженцев. К некоторому удивлению, я распознал среди них тех же самых воинов, что дежурили на местном посту в тот день, когда Этеру и Тиридат вели меня в кандалах, дабы посадить в храмовую тюрьму. Один из них, невысокий, худой и с хитрым лицом, тот, что сидел тогда на траве и играл в кости, находился ближе всех к нам и первым заметил нашу процессию. Я вспомнил его имя.

«Шадрах».

Естественно, он тут же схватился за простенькую рукоятку короткого меча, висевшего на обычном армейском поясе, и подозрительно уставился на нас:

— Стоять! Кто такие?

Я жестом приказал отряду остановиться, а сам с Бастет и Гасаном, следовавшими на шаг позади, приблизился к нему.

Поправив чуть сползшую повязку на лице, да нацепив дружелюбную улыбку, я произнес:

— Наемники на службе Его Царского Величества, наместника Вавилона^[88], владыки Аккада и Шумера, царя Самсу-дитану.

— Эмеку-Имбару не говорил об отряде наемников, — продолжая держаться за меч, сказал стражник, во взгляде которого читались сомнения.

Сохраняя улыбку на устах, я сделал еще шаг навстречу:

— Быть может, тебе следовало поменьше играть в кости и лучше слушать своего командира?

Шадрах вздрогнул, явно не ожидая, что незнакомый наемник осведомлен о его азартном пристрастии. Однако напряжение спало.

Убрав руку с меча, стражник поинтересовался:

— Куда идете?

Я небрежно кивнул назад:

— Ведем пленного хеттского лазутчика, а также несем благую весть — отряд вражеских разведчиков, действующий в западном пригороде, полностью уничтожен. Люди могут покидать город свободно.

Шадрах с облегчением вздохнул:

— Хвала богам, хоть какие-то благие новости за сегодня.

— Я слышал, что враг штурмует царский дворец, — как бы невзначай бросил я.

Стражник тут же насупился:

— Только что пришло подтверждение, эти варвары прорвали оборону.

«Шакалы Ламашту меня раздери, времени остается все меньше!».

Ничем не выдавая свои мысли, я убрал улыбку с лица и нацепил маску сопереживания:

— А царь и его семья? Они успели покинуть хоромы?

Воин сокрушенно покачал головой. Его реакция была красноречивее всяких слов.

— Жаль, — произнес я, честно стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала хоть капля искренности, но это было нелегко.

— Да, нам с трудом удается контролировать жителей, покидающих город. Как только хетты начнут прорываться к центру, напор толпы может стать неуправляемым.

— Поэтому мне как можно скорее надо встретиться с Эмеку-Имбару, — сказал я, нахмурив брови

— Да-да, конечно, — быстро добавил Шадрах, делая шаг в сторону, — он в Этеменанки, хотя, вы и так это знаете. Но поспешите. Командир думает покинуть город и вернуться сюда с подкреплением.

Я, молча, кивнул, с трудом сдерживая радость. Не ожидал, что попасть в Вавилон будет так легко.

— Эй, с кем это ты там треплешься?! — раздался грубый голос.

Шадрах вздрогнул и обернулся. Проследив за его взглядом, я заметил, как из тени ворот нам навстречу вышел внушительных размеров стражник, опирающийся на массивное копье.

— Это наемники царя, они идут на встречу к командиру Эмеку-Имбару, — быстро протараторил Шадрах.

— Приветствую, — улыбнулся я, однако моя улыбка вдребезги разбилась о непроницаемое и суровое лицо здоровяка.

Тот смерил меня пристальным взглядом, и в этот момент я понял, что изначальный план рухнул.

Уже через мгновение верзила заорал:

— Это они! Тревога! Закрывайте воро... — его крик был прерван. Маленький кинжал, блеснувший в лучах солнца, со скоростью молнии вонзился в горло стражника, резко обрывая его клич.

«Отличный бросок, дорогая».

Единственное, о чем успел подумать я, в следующую же секунду выхватывая меч из ножен и пронзая им спину шокированного Шадраха. Тот, издав непонятное бульканье, мешком повалился на траву, обагренную кровью.

И в этот момент началась паника.

Не сохраняя более и подобия порядка, подняв оглушительный вой, люди бросились в рассыпную, роняя и давя своими ногами собственных земляков. Одним из первых под напором бешеной толпы пал последний стражник. По эту сторону стены вавилонских воинов больше не было. Опасаясь того, как бы ворота не закрылись прямо перед нашим носом, мы ринулись в проем, так удачно пустующий в этот момент. Ибо те, кто уже вышел за городские стены, истошно вопя, бросились врассыпную, а другая порция беженцев еще не покинула город.

— Что происходит? — послышался в проеме ворот возбужденный голос очередного воина.

Вместо ответа он получил от меня быстрый удар в шею. Пытаясь зажать рану руками, из которой фонтаном брызнула кровь, он ввалился обратно. Послышался истошный женский вопль и, когда я очутился в черте города, люди уже не толпились возле ворот, нетерпеливо ожидая своей очереди, дабы покинуть гибнущий Вавилон. Нет, они, слово домик из песка, построенный маленьким ребенком, рассыпались по окрестностям, наполняя воздух оглушительными криками. Криками страха, ужаса и отчаяния.

— Они уже здесь! Мы окружены! — вскрикнул второй стражник и, под воздействием паники, попытался неуклюже ударить меня мечом. Я легко увернулся от этого нелепого выпада, всего лишь отклонив плечо, а затем сильным ударом наотмашь обезглавил вавилонянина. Та полетела на землю со звуком спелой дыни, которую положили под пресс.

— Успели, — облегченно прошептал я, тяжело дыша и всматриваясь вдаль.

На той стороне реки виднелась наша цель.

Глава 16

Величественный Зиккурат возвышался над городом и печально наблюдал, как гибнет его дом.

Вся восточная часть Вавилона была окутана клубами дыма от пожарищ. Даже Эсагила с трудом виднелся сквозь их пелену. Звуки битвы практически стихли, и теперь округу наполняли только отчаянные крики женщин и плач детей. Виллы вельмож слева от Дороги Процессий выглядели опустевшими. Очевидно, богачи покинули Вавилон в первых рядах. В той стороне не прослеживалось и движения. Только листья пальм шелестели на слабом ветру. Было в этой пустоте нечто пугающее, зловещее и вызывающее неприятные мурашки на коже. Поэтому я старался туда не смотреть. Тем временем наш отряд полностью прошел через ворота. Многие удивленно озирались по сторонам, с любопытством разглядывая величайший город на земле.

— Это он? — поинтересовалась Бастет, указывая мечом на Зиккурат. Бронза сверкнула в лучах солнца, ослепив глаза.

— Да, — ответил я, утирая пот со лба, — поспешим. Если хетты сами пленят Этеру, то мы ничего не получим.

— Он захватывает дух, — восхищенно произнесла нубийка.

— Верно, — хмыкнул я, — но сейчас не время для любования.

— Ты прав, — она нахмурилась, — идемте, и держитесь вместе. Кто знает, что ждет нас на этом пути.

Когда я вновь вступил на известняк, то невольно погрузился в прошлое. Однако на этот раз воспоминания не захватили меня целиком. Только подчеркнули забавный круг, который сделала судьба. Тогда мои ноги сковывали цепи. Теперь цепь сковала Вавилон. Вся та часть дороги, что оказалась в поле зрения, была пуста и терялась вдали среди клубов вьющегося дыма. Жители, еще недавно толпившиеся возле ворот, разбежались по округе, скрываясь в подворотнях домов, стоявших по правую сторону улицы. Временами оттуда доносились жалобные всхлипы и плач младенцев.

Вид покинутой дороги, свободно продуваемой ветром, навевал не самые приятные мысли. Шум битвы и лязг металла вдали полностью затих. Вокруг нарастала гнетущая тишина. Словно город прекратил сопротивляться неизбежному, и застыл в молчаливой покорности перед судьбой, ожидая роковой участи.

Мы вступили на каменный мост через Евфрат. Могучая река несла свои темные воды прямо под нами, а дым с востока уже отчетливо доносил до нас свой едкий запах.

Позади послышался тревожный голос Гасана:

— Как думаете, успели?

— Я не слышу топота хеттских ног, — ответил я, — так, что скорее всего.

Преодолев мост, я заметил, что подножие Этеменанки еще находится в той части Вавилона, которая не утонула в дымовой завесе. Последняя начиналась у входа во двор Эсагилы. В свое время именно через него Тиридат вел меня в тюрьму.

«Интересно, смог ли он воспользоваться лопатой и спасти свою семью?».

Возле Зиккурата стояла группа стражников из десяти человек. Все имели широкие щиты, закрывающие почти все тело, и длинные копья с бронзовыми наконечниками. Чешуйчатые нагрудники защищали их торс, а каплевидные блестящие шлемы — головы. Их вид выдавал элитную стражу. Имей мы даже пятикратное численное превосходство, сомневаюсь, что нам бы удалось прорвать их строй.

— Замечательно, — процедила сквозь сжатые зубы Бастет, — и что же мы теперь будем делать? Ждать хеттов?

— Исключено, — отрезал я.

— Тогда чего же?

— Воспользуемся услугами нашего юного вавилонянина. Ведь он так мечтал о встрече со своим отцом, — и я жестом приказал ассирийцам подвести пленного Тарару поближе. — Подходим, медленно и не теряя бдительности. Сейчас не время глазеть на это чудо зодческой мысли, хотя я знаю — вам этого очень хочется.

Набрав в грудь воздуха, я стал приближаться к ряду вавилонских воинов, вид которых говорил только об одном — они умрут, но не пустят захватчиков на территорию богов.

***

Решив не ходить вокруг да около, я сразу озвучил свои требования:

— Нам нужен только один человек, — а затем, повысив голос, добавил, — быть может, он нас даже слышит?

Вавилонская стража Зиккурата в ответ лишь плотнее сомкнула свои ряды. В лестничном проходе Этеменанки недостаток в их численности сводился к минимуму. Даже если сюда подоспеет крупный отряд хеттов, то им придется повозиться с прорывом их строя.

— Не думаю, что вам хочется тратить свои силы на каких-то наемников, правда? — я ехидно улыбнулся. — Уверен, они вам скоро понадобятся. Просто выдайте нам того, кого мы требуем. Я даже готов взамен предоставить своего человечка, — и поманил пальцем ассирийцев.

Те вывели вперед связанного Тарару, который, при виде вавилонских стражников, начал дико извиваться, словно змея в огне, но Тиглат-Атра тут же отвесил ему знатную оплеуху, а Джераб-Зайя нанес удар прямой ногой под колено, от которого юнец повалился на известняк, издав слабый стон.

Я перевел свой оледеневший взгляд на Тарару:

— Быть может, если ему дорога жизнь собственного сына, то он лично соизволит спуститься к нам?

Вавилонская стража сохраняла полное молчание и неподвижность. Я нисколько не опасался того, что они покинут свою выгодную позицию и решатся атаковать. Поэтому спокойно отвел от них взор и посмотрел вверх, на первый ярус Этеменанки, в надежде увидеть того, кто мне нужен. Однако, помимо парочки жрецов, мелькавших между треножников, никого заметить не удалось.

— Даю последнюю возможность тебе сдаться, Этеру! — прокричал я во весь голос.

— Он не придет, — неуверенно прошептал Гасан, переминаясь с ноги на ногу.

— А ты бы не пришел за своим сыном? — спросил я, не оборачиваясь.

Мадиантиянин вздохнул:

— Наверное, пришел бы. Но я не он.

Я никак не стал комментировать это, продолжая вглядываться в первый ярус Зиккурата. Время, которого оставалось все меньше, тянулось, словно липкая древесная смола. Полностью не подчиняясь воле мозга, моя правая нога стала выбивать неровный ритм по мостовой. Внутри копилось напряжение. Стража Вавилона продолжала безмолвно охранять вход на ступени, ведущие наверх, где скрывался Этеру. Их каменные лица были устремлены в нашу сторону, а в глазах пылала фанатичная решимость отдать свои жизни ради Мардука. Запах гари и дыма, доносившийся с востока, становился все свежее и отчетливее, заставляя неприятно першить в горле. Когда же, где-то вдалеке, скрытым от глаз дымовой завесой, послышались торжествующие крики, сопровождаемые ударами бронзы о щиты, я понял, что дальнейшее промедление невозможно — хетты скоро будут здесь. Безусловно, звуки победоносного шествия не могли не услышать и вавилонские стражи. Но их решимость лишь окрепла.

Ни к кому не обращаясь, я произнес:

— Видимо, Этеру следует подстегнуть. Ведь он упрямый осел, — сказав это, я медленно вынул меч из ножен.

Тарару поднял на меня взор, полный ярости и бессильного гнева, но мне было все равно. Всего одно препятствие разделяло нас от заветной цели, и для того, чтобы его преодолеть, сгодятся любые средства.

«Любые средства? Да. Любые средства! Прости, Тарару, но мне некогда играть в благородство».

С этой мыслью, я взмахнул клинком, со свистом рассекая воздух. Меч прошелся по левой части лица юного вавилонянина, отрубая ухо. Тарару издал истошный вопль, который не смог заглушить даже кляп, вставленный в рот. Левая рука юнца непроизвольно дернулась в сторону свежей раны, из которой хлынула кровь, но прочные узлы веревок крепко держали их за спиной. Ни один мускул не дрогнул на лицах элитной стражи, хладнокровно наблюдавшей за происходящим, но мне было совершенно плевать на реакцию вавилонян. Все мое внимание было сосредоточено на лестнице Этеменанки и его первом из семи ярусов. Этеру по-прежнему не появлялся.

Плотно сжав губы, я гневно и нетерпеливо процедил:

— Что ж, тогда продолжим.

Обойдя Тарару спереди, я остановился от него по правую сторону, готовясь проделать со вторым ухом те же действия, что и с первым.

«Еще совсем недавно этот паренек являлся чуть ли не единственным человеком, которому ты мог довериться, а теперь, стоя на коленях посреди Дороги Процессий в луже собственной крови, он играет роль жертвы на заклание, а ты — жрец и палач в одном лице. Что ты скажешь на это, Саргон? — я замешкался лишь на миг, а затем повторил ту мысль, что промелькнула в моей голове секундами ранее. — Скажу, что любые средства хороши!».

Однако нанести второй удар по несчастному я не успел.

Меня прервал возглас Бастет:

— Кто-то спускается.

«Отлично».

Посмотрев в сторону лестницы, я и вправду увидел, как с первого яруса Зиккурата вниз торопливо спускается один человек, а за ним на некотором расстоянии следует второй. Удовлетворенно хмыкнув, я убрал меч в ножны. Одного из них я узнал сразу — то был Этеру. Лицо второго разглядеть пока не удавалось. Однако, судя по блестящему чешуйчатому нагруднику, он принадлежал к знатному роду.

— Пропустите меня! — взревел Этеру, перепрыгивая через последние ступеньки, однако вавилонская стража не шелохнулась.

— Стой, Этеру, — спокойно и твердо произнес следующий за ним воин, и вот тогда я узнал его.

— Командир Эмеку-Имбару, — с легкой ноткой воодушевления сказал я, делая шаг вперед, — рад нашей очередной встрече.

Ничто в облике командующего армией Вавилона не выдало его удивления или замешательства. Скорее всего, он даже не узнал меня. Пытливый взгляд столь знакомых голубых глаз оценивающе пробежался по мне с ног до головы, однако на этот раз он не вызывал у меня смущения и трепета.

Тем временем, Этеру безуспешно пытался растолкать строй вавилонской стражи, но это походило на жалкую попытку расковырять крепостную стену пальцем.

— Пустите меня немедленно! — словно разбуженный от спячки медведь, ревел отец юноши.

Эмеку-Имбару, к тому моменту уже настигший его у подножия лестницы, грубо ухватил потерявшего контроль подчиненного и резко оттолкнул назад:

— Соберись, воин, — узнал я все тот же спокойный и хладнокровный голос, — ты ведешь себя неподобающе на земле богов.

— Там мой сын! — рявкнул Этеру, но под действием взгляда своего командира начал понемногу остывать.

Понаблюдав за ним еще несколько мгновений, Эмеку-Имбару тихо приказал:

— Пропустите, но только меня.

Ряд вавилонской стражи покорно расступился, образуя небольшую щель, сквозь которую и прошел их командир, оказавшись передо мной лицом к лицу. Он ни капли не изменился с того момента, как я видел его в последний раз. Все та же гордая осанка, слегка заостренный нос, пытливый взгляд голубых глаз, источающий лед и ухоженная завитая черная борода.

— Кто ты? — спокойно спросил он, держась при этом за рукоятку меча и, будто бы не обращая внимания на стонущего Тарару.

— Не узнаете меня? — улыбнулся я и, как бы с досады, разведя руками. — Хотя, наверное, не стоит тому особо удивляться. Посмотри сейчас я на себя со стороны, сам бы не признал.

— У меня нет времени на пустую болтовню, — сказал, как отрезал, Эмеку-Имбару, — кто ты и что тебе нужно?

Улыбка слетела с моего лица, словно пожухший лист пальмы, однако я не был в обиде на его слова, ибо в них содержалось немало смысла — времени и вправду оставалось все меньше. Праздные крики торжествующих хеттов и шум от топота множества ног становились все яснее и отчетливее. Они вот-вот могли показаться сквозь завесу дыма и гари.

— Я тот самый мушкену, из уст которого вы узнали о готовящемся заговоре жрецов против царя Самсу-дитану. А затем бросили в пустыне на милость богов. Как видите, — я поправил повязку на лице, — они оказались ко мне благосклонны.

Ни один мускул не дрогнул на лице Эмеку-Имбару. Он продолжал пристально наблюдать за мной, но в его взгляде что-то переменилось. Теперь в нем сквозила искорка искреннего изумления. Изумления от того, насколько могут быть ироничны превратности судьбы.

— Вижу, — добавил я, — за раскрытие заговора вас повысили в должности. Но внутреннее чувство подсказывает мне, что в своем докладе царю вы не упомянули того, кто поведал вам о предательстве Бел-Адада.

— Что тебе нужно?

—А сам не догадываешься? — прекращая играть в любезность, поинтересовался я.

Эмеку-Имбару продолжал хранить спокойное молчание, которому позавидовал бы сам Сирруш^[89], стоящий на страже врат Иштар. Его полное равнодушие начинало выводить меня из себя, хоть я и старался держать эмоции под контролем.

— Мне нужен он, — моя рука поднялась в нетерпеливом жесте и указала на Этеру, стоящего позади строя вавилонской стражи. Он тяжело дышал и взволнованно наблюдал за своим сыном, продолжавшим тихо стонать, упершись коленями в мостовую Дороги Процессий. Кровь потоком лилась из отрубленного уха, скапливаясь под ногами.

Командир Вавилона и бровью не повел, словно испытывал мое терпение на прочность:

— А если я скажу «нет»?

Я сощурился, не отводя взгляда:

— Тогда я убью его, — и легонько пихнул под ягодицы Тарару грязной сандалией.

Эмеку-Имбару пожал плечами:

— Сегодня погибло достаточно людей. Это война, и ради жизни обычного солдата я не стану рисковать участью опытного воина.

Услышав сей ответ, Этеру заскрипел зубами и издал едва сдерживаемый стон, но стоявший передо мной вавилонянин не обратил на это никакого внимания:

— Что-нибудь еще или можно считать разговор оконченным?

— Нет, не все, — я почувствовал, что закипаю, нос начал дергаться от ярости, — если не отдашь Этеру по-хорошему, тогда мы атакуем вас!

Гасан аж выдохнул мне в спину, да так сильно, что волосы на затылке зашевелились. Краем глаза я подметил, что Бастет смотрит на меня, как на умалишенного, а ее настроение разделяют все члены нашего отряда. Все, кроме ассирийцев. Кажется, мои слова только разогрели в них жажду кровавой битвы. Естественно, реакция разбойников не могла скрыться от пытливого взора Эмеку-Имбару.

Его тонкие губы подернула едва заметная усмешка:

— Попробуйте. Посмотрим, что из этого выйдет.

Однако я заранее ожидал подобной реакции и, широко улыбаясь в ответ, сказал:

— Замечательно. Так и сделаем.

Гасан поперхнулся, а командир Вавилона крепче ухватился за меч. В воздухе витало такое напряжение, что казалось он готов вспыхнуть от любой искры ярким пламенем.

Не сводя глаз с Эмеку-Имбару, я добавил:

— Но, прежде всего, подумай, стоит ли оно того?

— Я уже сказал, — жестко ответил тот, — что не стану рисковать жизнью опытного воина ради зеленого юнца.

— Но ты рискуешь жизнью куда более важной.

— И чьей же?

— Своей.

Эмеку-Имбару явно не ожидал от меня подобных слов. Впервые за весь разговор, я увидел на его лице признаки замешательства.

— Не понимаю, о чем ты? — спросил он, тем не менее, таким же спокойным и ровным тоном.

— Прислушайся, — я сделал шаг вперед и поднял палец вверх, — хетты уже близко. Они будут здесь с минуты на минуту. Ты тратишь свое драгоценное время на переговоры со мной, а если ввяжешься в схватку, то лишишься его окончательно. Да, скорее всего, ты выйдешь из нее победителем, но возможности покинуть город и вернуться с подкреплением у тебя уже не будет.

Будто в подтверждение моих слов, совсем рядом раздался целый хор возбужденных голосов, воспевавший славу и величие царя Мурсилиса, который проедет на своей золотой колеснице по телам павших врагов.

— Отдай нам Этеру, — продолжал наступать я, — и воспользуйся шансом. Тебе, как командующему армией Вавилона, должна быть очевидна разумность подобного шага.

Примерно в сотне локтей от нас раздался грохот рухнувшего дома, сопровождаемый всплеском варварского улюлюкания. Я не сводил глаз с Эмеку-Имбару, в ожидании решения последнего. Клубы дыма, становившиеся все гуще, уже покрыли слабой дымкой местность у подножия лестницы Этеменанки. Напряжение, еще мгновение назад казавшееся и без того чрезмерным, достигло крайней точки. Казалось, что все в этом мире приостановило свое движение. Даже легкие порывы ветра полностью стихли, а солнце, готовое растопить пелену облаков, вновь скрылось за серыми тучами. Секунды, которые мне пришлось выдержать под пристальным взглядом Эмеку-Имбару, показались вечностью.

Но, наконец, он, нехотя, кивнул:

— Этеру. Если ты этого хочешь, то можешь идти.

Отец Тарару, услышав ответ своего командира, сумел-таки прорваться сквозь ряды вавилонской стражи и ринулся к сыну. Однако он не успел даже коснуться его, как был быстро скручен разбойниками.

— Рад, что мы договорились, — улыбнулся я.

— Убирайтесь, — холодно бросил Эмеку-Имбару, разворачиваясь и направляясь к своим.

Оставив его последнюю реплику без внимания я, довольный собой, повернулся к Бастет:

— Получилось.

— Хвала богам пустыни, — пролепетал Гасан, утирая пот со лба, — а я уж подумал, что вы и вправду решились на эту безумную атаку.

— Я же не дурак, как ты, — беззлобно бросил я, и мадианитянин широко улыбнулся.

— Уходим, — торопливо вставила нубийка, прислушиваясь к приближающимся хеттским голосам.

— Ты права, — кивнул я, — бери пленников и возвращайся в лагерь. Завтра отведем Этеру к хеттам.

— Что значит, возвращайся? — вздрогнула она. — А ты куда собрался?!

— Есть еще одно дело, которое стоит уладить.

— Какое дело? — она непонимающе и, даже, слегка испуганно, смотрела на меня, широко раскрыв свои прекрасные глаза.

— Ничего особенного, — пожал плечами я, при этом подходя к ней вплотную, — просто я вспомнил, что чинил мебель одному зажиточному горожанину, будучи ремесленником. Так вот, в фонтане его дома во внутреннем дворике есть тайник с серебром и парочкой украшений. Он тогда пожадничал с оплатой за работу. Хочу вернуть долг.

— И из-за подобной мелочи ты станешь рисковать?

— Я возьму с собой Гасана и Тиглат-Атра.

— Это глупость!

— Это принцип, — ответил я, а затем, ухватив ее за шею, быстро прошептал на ухо, — уведи отсюда Джераб-Зайя, — а потом громко добавил, — ты и так нарисковалась за сегодня.

Бастет вздрогнула. Посмотрев мне прямо в глаза, она поняла, что я замыслил, но поделать ничего не могла, ибо понимала, что более удачного шанса расправиться с предателем может не быть. С трудом сдерживая эмоции, она кивком приказала отряду выдвигаться, оставляя меня наедине с Гасаном и Тиглат-Атра.

— Мы что, вправду идем грабить тайник скупого вельможи? — поинтересовался мадианитянин.

Я, молча, кивнул, смотря в спину уходящей Бастет.

— Еще с утра вы запретили мне грабить прохожих, а сейчас рветесь за каким-то жалким тайником, — гоготнул Гасан.

Тиглат-Атра с завидным хладнокровием наблюдал за нами со стороны.

Я перевел взгляд на мадианитянина:

— Это не просто жалкий тайник. Это дело принципа. Его хозяин обладает куда более серьезным пороком, нежели скупость.

— И каким же?

— Предательство. Он предал того, кто мне был дорог.

— Вот оно ч-е-е-е... — протянул Гасан.

— А поскольку я знаю, что в его жизни нет ничего дороже денег, я хочу нанести удар по его самому больному месту.

— Это могут сделать хетты.

— Вряд ли они найдут хорошо спрятанный тайник.

Я заметил, как ассириец одобрительно кивнул. Дела чести и принципа они всегда одобряли.

— И где его дом-то? — спросил Гасан.

— Вернемся по мосту обратно, а затем свернем на улицу, идущую на юг. Дом горожанина находится недалеко от храма Шамаша.

— Тогда поспешим, господин, — проговорил мадианитянин, опасливо озираясь, — не хочу я встречаться с хеттами.

Я кивнул в знак согласия и огляделся. Вавилонская стража продолжала с решительным видом занимать позицию в лестничном проходе Зиккурата, несмотря на приближающиеся отряды врага. Эмеку-Имбару с ними не было. Решив более не терять времени даром, я трусцой направился в сторону моста через Евфрат. Гасан и Тиглат-Атра следовали позади.

Мое сердце стучало громче, чем кузнечный молот о наковальню. Мысленно я надеялся, что Гасан понял намек о предателе, а Тиглат-Атра принял историю о грабеже и мести за чистую монету.

Глава 17

Узкая улочка, уходящая от Дороги Процессий, шла на юг, теряясь в сумраке поверженного города. И хотя жадные до поживы руки хеттских захватчиков пока не притронулись к местным домам, в их облике уже проскальзывало ощущение обреченности и неизбежности. Печали. Многие жители все еще скрывались за этими желтыми стенами. Только сейчас они служили спасением не от палящего зноя вавилонского солнца, а от глаз безжалостных завоевателей.

День, пролетевший так незаметно, стремительно клонился к закату. Вновь затянувшие плотным одеялом небосвод серые облака только усиливали впечатление наступающих сумерек.

Я и Гасан шли впереди, стараясь не наступать в небольшие грязные лужицы, оставшиеся после вчерашней бури. Тиглат-Атра следовал позади. Улица не позволяла свободно перемещаться троим в одну линию.

— Почему они не уходят-то? — спросил Гасан, реагируя на приглушенные голоса за стеной одного из домов и последовавший за ними сдавленный женский плач.

— Куда им идти? — ответил я вопросом на вопрос, перепрыгивая через лужицу побольше. — Это их дом. К тому же, у многих нет ни сил, ни желания сопротивляться. Некоторые уверены, что город полностью окружен, и спасения ждать неоткуда.

— Но не уж то нельзя хотя бы попытаться?

— Можно. Вопрос в другом — хотят ли они?

— Я не понимаю вас, господин.

Продолжая движение, я бросил на мадианитянина косой взгляд:

— Тебе есть до них какое-то дело?

Гасан тупо улыбнулся:

— Нет, господин. Просто охота узнать их чувства.

— Спросишь на обратном пути, если будет время, — хмыкнул я.

Из дома справа послышался громкий детский плач, который не прекращался до тех пор, пока мы не отошли достаточно далеко. Либо родителям было все равно на свое чадо, либо ребенок оказался попросту брошен в собственном доме на произвол судьбы. Ни я, ни мои спутники, никак не стали комментировать произошедшее. Гнетущий дух тяжким грузом навис над Вавилоном, и невозможно было не почувствовать его на собственных плечах. Даже дышать влажным воздухом приходилось через силу. А на меня еще и давила мысль того, ради чего, собственно, я сунулся в эту часть города. Дом знатного горожанина действительно существовал и располагался недалеко от храма Мардука. Однако целью сего похода являлась отнюдь не жажда отмщения скупому хозяину. Более того, вельможа за починку мебели отсыпал тогда аж пять сиклей серебра, и назвать его жадным язык бы не повернулся. Единственной правдой в том, что я поведал Бастет, было наличие в доме тайника, а истинная цель — избавиться, наконец, от предателя, коим являлся Тиглат-Атра. И другого удачного момента, чтобы осуществить задуманное, может не представиться. Ведь воин неразлучен со своим земляком большую часть времени. Бросать вызов двум ассирийцам сразу — смерти подобно. Все это прокручивалось у меня в голове, пока я продолжал быстро вышагивать по узкой улочке Вавилона, перепрыгивая через лужи и слушая громкое биение собственного сердца, периодически заглушаемое посторонними звуками из-за кирпичных стен.

«Боги, надеюсь Гасан догадался, ради чего мы сюда идем, и не начнет вести себя, как тупица, в самый решающий момент!».

— Далеко еще? — прервал мои тяжкие думы мадианитянин, вдыхая влажный воздух.

Я указал пальцем вперед:

— Видишь улочка расширяется?

— Ага, — подтвердил он, вытирая пот со лба.

— Там будет маленькая площадь. Повернем направо и будем на месте.

— Понял, — ответил мадианитянин, подергивая плечами.

Гасан нервничал. Это было заметно невооруженным глазом. Мышцы его лица казались чрезмерно напряженными.

— Что с тобой? — поинтересовался я, глядя вперед на стремительно приближающийся просвет.

— Мне не по себе, — признался тот.

— Да? С чего это? — я задал этот вопрос только для того, чтобы отвлечься от собственных мыслей.

Выждав короткую паузу, Гасан произнес:

— Я впервые оказываюсь посреди незнакомого города, который скрывается во мгле... умирающего города, — не сбавляя шага, он посмотрел на меня, — не самая приятная вещица, господин.

Будто в подтверждение его слов, где-то вдали раздался истошный женский крик, который прервался так же резко, как и начался. Слабый порыв ветра обдал кожу своим холодным дыханием и затих, дабы через мгновение, набравшись сил, пронестись по улочке вновь.

Словно подчиняясь единой команде, мы ускорили шаг, стараясь как можно скорее осуществить то, зачем сюда пришли и убраться за пределы городских стен. Преодолев остаток расстояния всего за несколько минут, я и мои спутники добрались-таки до конца улочки и очутились на небольшой прямоугольной площади. По левую сторону ютились друг к другу дома простых горожан из желтого обожженного кирпича. Их ряды тянулись дальше на юг и прерывались рядом с храмом Шамаша, возвышающимся над ними на пару десятков локтей. Жилище бога представляло собой сильно уменьшенную копию Этеменанки, с парой ярусов и небольшой каменной лестницей. Этажи, обычно освещаемые множеством факелов, сейчас были погружены во мрак, и храм издали напоминал высокий холм правильной формы, безмолвно стоящий во тьме.

Дом вельможи находился с правого края площади. С виду он ничем не отличался от жилищ других, более бедных обитателей этой части Вавилона, но первое впечатление было обманчивым. Размер дома знатного вавилонянина вдвое превышал те, что мы видели, проходя по узкой улочке. Стены, выложенные из такого же обожженного и желтого кирпича, имели толщину в полтора раза большую, нежели обычно. Это давало хорошую защиту от палящих лучей солнца даже в самую жаркую погоду. Ко входу в дом вела дорожка из известняка, а с лицевой стороны здание украшала аллея пальм, листья которых расслабленно колыхались на ветру, принося в душу покой и умиротворение. Но только не сегодня. Сегодня их шелест лишь нагнетал еще больше мрака и напряжения. Будто языки сотен змей, они шевелились в полутьме, издавая тихий шорох своих листьев.

— Нам сюда, — кивком я указал на массивную деревянную дверь и, вступив на известняковую дорожку, двинулся к дому.

С виду тут ничего не изменилось с того момента, как я был здесь в последний раз.

— Живут же люди, — прошептал Гасан.

— Скоро все так заживем, и даже лучше, — натянуто усмехнулся я.

Мадианитянин нервно выдохнул. Тиглат-Атра, все это время следовавший позади нас, продолжал хранить полное безмолвие. Складывалось ощущение, что его совсем не тревожил окружающий мрак и тишина. Впрочем, я бы удивился обратному.

Известняк приятно хрустел под ногами, пока мы приближались ко входу в дом, со стороны казавшийся абсолютно пустым и заброшенным.

«Будет совсем не весело, если хозяин остался сторожить свой тайничок. Он может создать лишних проблем».

Подойдя вплотную к двери, я дрожащей рукой ухватился за ручку и потянул. Она не поддалась. Я потянул чуть сильнее, но с тем же успехом.

«Вот этого мне только сейчас не хватало! Проклятье!».

Плотно сжав зубы, я с силой дернул дверь на себя и та, о боги, поддалась. Деревянная преграда протестующе заскрипела на всю округу, но, все же, уступила, открывая перед нами проход в темное помещение.

Как только мы вошли внутрь, с неба снова начал моросить дождь, дополняя общую картину уныния и запустения.

— Оставь дверь открытой, — попросил я ассирийца, — иначе мы ничего не увидим.

Тот кивнул.

Мы стояли посреди небольшого комнаты, имеющего два выхода — справа и впереди. Она была крайне скудно обставлена. Потертая циновка в левом углу и пыльная рубаха на крючке прямо над ней — вот и все, за что мог зацепиться глаз, не считая грубого глиняного пола.

— Разве так выглядит дом богача? — непонимающе прошептал Гасан.

Я пояснил:

— Это комната привратника. Ему роскошь не нужна.

— А-а-а, — протянул мадианитянин.

Впервые за сегодняшний день подал голос Тиглат-Атра, звук которого в окружающем мраке прозвучал также холодно, как и дождь снаружи:

— Надо найти огонь.

Я указал пальцем на вход справа:

— Там кухня и помещения для рабов. Полагаю, мы сможем найти кремень, да пару факелов.

Гасан одобрительно кивнул и приложил руки ко рту. Мне самому начинало казаться, что становится холодно, только никак не мог понять — это из-за смены погоды или тревоги? Возможно, все вместе.

Осторожно пробираясь вперед, чтобы не запнуться, я заглянул в комнату справа. Скудного света с улицы, который стремительно таял в наступающей тьме, хватило лишь для того, чтобы увидеть ряд циновок, примостившихся у дальней стены. Судя по всему, помещение служило пристанищем для рабов, а кухня располагалась чуть дальше, за дверным проемом слева. Оттуда, как раз, доносился запах вяленой рыбы и теплый воздух от еще не успевшего остыть очага. Кремень должен был храниться рядом с ним. Продвигаясь на ощупь, и прислушиваясь к биению собственного сердца, я добрался до входа на кухню. Не будь я настолько напряжен и взбудоражен, то запахи жареного мяса, вяленой рыбы и свежего пива непременно разыграли во мне животный аппетит. Но сейчас меня скорее тошнило от аромата еды, нежели вызывало чувство голода.

Как только я вошел в дверной проем кухни, то сразу же ощутил приятное тепло очага, окутавшего левую сторону. Через узкую щель между плитами, служившими крышкой, виднелись тлеющие угли. Прямо за очагом вырисовывался еще один дверной проем, соединяющий помещение кухни с центральным двориком, где и находился тот самый фонтан. На улице уже основательно стемнело, и единственным источником света оставался очаг. Благо парочка кремниев лежала совсем рядом, поэтому я без труда нашел их. А также единственный факел, так удачно примостившийся у стенки.

Ударив камнем о камень, я высек несколько искр, а затем, подождав, пока факел хорошенько разгорится, выпрямился, держа его в правой руке. Свет от огня выдернул из темноты оставшуюся часть кухни. Справа находился широкий деревянный стол, полностью заставленный глиняными тарелками и кувшинами. У дальней стены располагался ряд больших терракотовых сосудов, расписанных черной краской. На одном виднелось изображение льва, на другом вавилонского воина при полном доспехе и всеоружии. На третьем парочка пальм. Сосуды использовались для хранения ячменя, пшеницы и масла. Обернувшись, я поискал глазами своих спутников. Благодаря свету от факела, я заметил, как изо рта выбивается легкая дымка пара. Становилось все холоднее.

Гасан стоял в проеме между комнатой для рабов и помещением привратника, опасливо озираясь в полутьме. Тиглат-Атра, совершенно равнодушный ко всему, виднелся за ним. Скрестив на груди руки, ассириец терпеливо ожидал дальнейших действий.

Кивком я указал на дворик:

— Идите туда. Я выйду через кухню.

Не произнося ни слова, мои спутники скрылись во тьме, осторожно следуя в указанном направлении. Глубоко вдохнув, я вышел через дверной проем кухни, оставив позади себя приятные запахи готовой еды и теплый воздух из очага.

Пол дворика был выложен из обожженного кирпича, который покрывал слой смеси, состоявшей из битума и размолотой извести. Его устилал шерстяной ковер пурпурного цвета и с вкраплением зеленых узоров, изображающих полевые цветы. Побеленный потолок, так хорошо мне знакомый, был сделан из пальмовых балок, перекрытых тростником, а сверху — для защиты от солнца — нанесен толстый слой глины. В центре крыши виднелось широкое овальное отверстие. Прямо под ним и располагался тот самый фонтан. Выложенный кирпичной кладкой, он представлял собой идеальную круглую форму и до краев был заполнен чистой водой. Посредине на небольшом постаменте возвышалась фигурка льва, грозно разинувшего пасть на незваных гостей. Благодаря нанесенной побелке, она неплохо выделялась во мраке. Сквозь отверстие в потолке моросил холодный дождь, оставляя следы на водной поверхности. Справа от меня виднелась дверь в кладовую, а впереди — проход к главной гостиной. Почти во всех стенах, выходящих во дворик, были небольшие вентиляционные отверстия, закрытые решетками из красной обожженной глины для защиты от насекомых и змей.

«Ни одна решетка не сможет удержать змею в человеческом обличии. Особенно, если ты сам открываешь перед ней дверь».

Нервное напряжение внезапно спало, словно его и не было вовсе. Вдохнув побольше прохладного воздуха, я ощутил прилив сил и решимости осуществить задуманное.

Гасан и Тиглат-Атра вошли на территорию дворика. Свет от факела освещал их напряженные лица, жутковато играя с тенями.

Сохраняя полную невозмутимость, я проговорил:

— Тайник там, под одной из плит на дне фонтана, — а затем, переведя взгляд на ассирийца, добавил, — мне понадобится помощь, чтобы сдвинуть ее.

Тот кивнул, и мы направились к фонтану, оставив Гасана позади. Подойдя к кромке и бросив беглый взгляд на скалящегося льва, я передал факел ассирийцу, а сам переступил через край и опустил ноги в ледяную воду. Дождь крапал сквозь отверстие в потолке, заставляя намокать доспех и вызывая легкую дрожь. Не обращая на нее внимания, я наклонился вниз, погружая руки в воду и стараясь нащупать нужную плиту. Пальцы стали неметь. Тиглат-Атра, молча, наблюдал за моими действиями, подсвечивая дно фонтана. Мне понадобилось всего несколько мгновений для того, чтобы найти нужную плиту. Когда же я это сделал и ухватился за ближний край, то ощутил резкий толчок в груди. Как будто кто-то пытался выбраться у меня изнутри, ломая ребра.

На секунду прикрыв глаза и приказав немедленно успокоиться, я бесцветным голосом обратился к ассирийцу:

— Помоги сдвинуть, а то моя рука так и не окрепла.

Перехватив факел, Тиглат-Атра залез в воду, поднимая в воздух мелкие брызги и, подождав, пока водяная гладь снова уляжется, опустил правую ладонь под воду, нащупывая противоположный край плиты.

— Поднимай! — чуть громче, чем хотел, произнес я.

Мышцы на руке ассирийца напряглись, вены вздулись выше локтя. Плита, скрывающая тайник с трудом, но поддалась и начала подниматься. Оставалось совсем чуть-чуть, и мы отбросили бы ее в сторону, как вдруг я почувствовал, что хватка Тиглат-Атра внезапно ослабла. В следующее мгновение он выронил плиту из своей руки, которая едва не прищемила мне пальцы. С трудом успев убрать кисть, я потерял равновесие и упал, плюхнувшись в ледяную воду фонтана. Повязка снова сползла с лица, но я даже не удосужился поправить ее, ибо все внимание было приковано к ассирийцу. Точнее, к острию меча, торчащего у него из груди. На лице Тиглат-Атра застыло искреннее изумление. В глазах, всегда источавших лед, разыгралось настоящее пламя, однако оттенок этого пламени и его смысл мне остался неизвестен, ибо в следующий же миг оно потухло. Факел выпал из левой руки ассирийца прямо в воду, издавая омерзительное шипение, словно извивающаяся в агонии змея. Следом за ним начал заваливаться и Тиглат-Атра, разбавляя воду фонтана собственной кровью, придавая ей багряный оттенок. В следующую секунду меч, пронзивший спину ассирийца, с неприятным чавканьем вышел из раны. Тяжело дыша и не обращая внимания на то, что промок до нитки, я медленно перевел взгляд с неподвижного тела на Гасана, державшегоокровавленный клинок в руках.

— Ты все понял, — тихо прохрипел я, — одному Мардуку известно как, но ты все понял.

— Конечно, господин, — с довольным видом произнес Гасан, — я же не тупой.

Его последнее замечание вызвало у меня приступ смеха. Благодаря резкому облегчению, я не смог сдержаться, и пустой дом наполнил звук моего хохота.

— Да, теперь в этом будет трудно усомниться, — сквозь слезы произнес я.

— А вы сомневались че ли? — с наигранной обидой спросил Гасан.

— Уже неважно, — унимая смех, ответил я, чувствуя прилив воодушевления.

Впервые за долгое время почти все проблемы остались позади, а будущее виделось таким ясным, сладким и манящим. Оставалось только сделать последний шаг и вступить в него на полных правах.

— Давайте-ка убираться отсюда, — Гасан протянул мне руку, и я с удовольствием ухватился за нее, выбираясь из фонтана.

Вода ручьями стекала по моему телу, а ночной воздух вызывал озноб, но я почти не ощущал его.

— Согласен. А еще я думаю, что ты заслужил целый ящик отборного вина.

— Правда? — загорелся Гасан.

— Конечно! И я не оставлю тебя без награды. Уверен, ты чего-то, да хочешь. Говори же.

Убрав окровавленный меч в ножны, мадианитянин перевел неловкий взгляд на остывающее тело Тиглат-Атра.

— Если не возражаете, господин... — он замялся.

Я непонимающе посмотрел на труп ассирийца, а затем снова на Гасана:

— Что?

— Я бы хотел забрать его меч, — тихо произнес мадианитянин, а затем, шепотом, добавил, — он такой красивый.

Я тупо уставился на него:

— И все? Это все, чего ты хочешь за столь неоценимую помощь?

Гасан, молча, кивнул.

— Бери.

В глазах мадианитянина тут же заплясали огоньки:

— Спасибо, господин Саргон! — он наклонился и стал дрожащими руками отстегивать от пояса Тиглат-Атра изогнутый меч с серебряной гравировкой. — Да хранят вас боги!

Я пожал плечами.

«Как хорошо, что идиотам мало нужно для счастья».

Отстегнув оружие от тела, мадианитянин уставился на клинок с восхищением маленького ребенка.

Все еще сохраняя хорошее настроение, я сказал:

— Уходим, а то я тут закоченею.

— Да-да, простите, — затараторил Гасан, быстро пристегивая новый трофей к поясу, — я не подумал...

В этот момент входная дверь с треском захлопнулась.

Глава 18

Я вздрогнул от неожиданности. Мы переглянулись, и я увидел в его глазах отражение собственных чувств.

— Ветер че ли? — нервным шепотом предположил он, медленно оборачиваясь в ту сторону, где во тьме скрывался проход в комнату привратника.

— Не уверен, — также тихо ответил я, напряженно вслушиваясь в происходящее вокруг, силясь отделить посторонние звуки от шума падающего дождя.

Мы простояли так несколько мгновений, показавшихся вечностью. Пар валил из наших ртов, превращаясь в странные и нелепые узоры. Капли с неба шлепали по бездыханному телу Тиглат-Атра, сливаясь в жуткую мелодию.

Наконец, Гасан громким шепотом произнес:

— Должно быть, все-же ветер, — и собрался, было, двинуться к выходу, но я ухватил его за плечо.

— Здесь кто-то есть.

Мадианитянин вздрогнул.

— Вы уверены? — просипел он, всем своим видом выдавая плохо скрываемый испуг. Этот испуг начал передаваться и мне.

— Я слышал шаги, — ответил я, склонясь к уху Гасана.

— Мож почудилось? Я вот ниче... — в этот момент из кухни раздалось шипение углей, словно на них пролили воду.

Мы переглянулись, а затем, как по команде, отошли от фонтана вглубь дворика, оказавшись посреди непроглядной тьмы.

— Идем в главную гостиную, — прошептал я, — вход позади нас. Только не шуми.

Осторожно пятясь назад, мы не сводили глаз с небольшого пятачка света, в котором распростерлось тело Тиглат-Атра. Тот, кто находился сейчас в той стороне дома, больше не спешил выдавать свое присутствие. Однако он хотел дать знать, что мы в этом заброшенном доме не одни, иначе не стал бы так сильно хлопать дверью. Пятясь спиной и слегка отставив левую руку, я, наконец, нащупал проход в главную гостиную.

— Заходи. В центре столик, не напорись.

— Понял, — мадианитянин явно ощущал себя не в своей тарелке.

Аккуратно зайдя внутрь, я остановился, чтобы беззвучно перевести дыхание. Наши глаза начинали постепенно привыкать к темноте, выхватывая из мрака силуэты близстоящих предметов. Мы едва не наткнулись на ряд плетеных тростниковых стульев, выстроенных вдоль столика. На нем смутно виднелась ваза, судя по всему, с виноградом и пара терракотовых мисок для косточек.

— Кажется, я вижу выход, — с надеждой в голосе произнес Гасан, указывая мне за спину.

Я поспешил его огорчить:

— Там находятся спальни.

— А слева?

— Ванная комната.

— Но должен же быть...

— Выход только один, Гасан, и его преграждает незваный гость.

— Видать, он местный, — предположил мадианитянин, подходя к вентиляционному отверстию и припадая лицом к глиняной решетке, в попытках разглядеть, что происходит во внутреннем дворике.

— С чего ты взял?

— Знает, где кухня, да выход преградил.

Я пожал плечами:

— Все дома Междуречья строятся по одному плану.

Гасан отлип от решетки и нервно хмыкнул:

— Так и знал, что у вас, амореев^[90], беда с башкой.

— Заткнись, пустынный варвар, — беззлобно бросил я, подходя к соседней решетке.

— Что делать будем-то?

— Ждать.

— Чего? Пока ему не надоест эта игра?

— Предлагаешь пойти навстречу и поздороваться? Он мог притаиться в любом уголке дома, а у нас даже огня нет.

— Это единственный вход в главную гостиную?

— Да, — кивнул я, — так, что со спины к нам не подойти.

Гасан замолчал, снова уткнувшись носом в решетку. Сейчас он походил на узника темницы, высматривающего из окна своей камеры царскую особу в надежде получить желанное помилование. Я последовал его примеру. Дождь барабанил по глиняной крыше, немного мешая сосредоточиться. Либо неизвестный оставался на месте, либо умел передвигаться бесшумно. Однако я не сомневался — каким бы мастером скрытности тот ни был, незамеченным в гостиную ему не пробраться. Оставалось только ждать, пока он не выдаст себя. Я готов был стоять тут хоть до утра. Все складывалось, как нельзя лучше, пока не появился этот некто, и я не позволю ему разрушить мои планы. Мечту, до которой остался всего лишь шаг.

— Видишь что-нибудь? — поинтересовался я, продолжая всматриваться во дворик, но не замечая ничего, кроме статуи льва в фонтане.

Ответом мне была тишина. Только дождь продолжал барабанить по крыше.

— Оглох что ли? — грубо шикнул я.

Вновь не дождавшись ответа, к обернулся в сторону соседней решетки и похолодел. Мадианитянин исчез.

Ощущая, как липкий ручеек пота стекает по шее, я тихо позвал:

— Гасан?

Ответа не последовало.

— Гасан! — зашипел я.

И вновь, вместо долгожданного голоса, я услышал, как дождь выстукивает барабанную дробь во мраке дома.

— Да сожрут тебя гули, — процедил я, — где этот идиот?!

«Куда он мог уйти? Во дворик? Нет, я бы точно заметил. В ванную комнату? Но тогда он должен был пройти мимо меня. Остаются спальни позади. Но что он там забыл?».

Заканчивая мысль, я уловил движение во внутреннем дворике, что заставило мигом забыть о пропаже мадианитянина. Вновь припав к решетке, я до рези в глазах уставился на фонтан.

Он стоял там, склонившись над трупом ассирийца. Металлические поножи, намокшие от дождя, блестели в пятне света, как и короткие набедренные щитки. Когда же незваный гость выпрямился, подставляя сумраку свое лицо, я отпрянул от решетки, едва не уронив стоявший позади стул. Холодные серые глаза на каменном лице, который пересекал глубокий шрам от основания челюсти до верха щеки, посмотрели в мою сторону. Они будто пронзали сумрак насквозь. Затем он отступил, скрываясь в тени, словно хищник, вышедший на охоту за своей жертвой. И этой жертвой был я. Я и Гасан.

«Не может быть! Во имя всех богов, этого не может быть! Я ведь отправил его в лагерь вместе с Бастет. Откуда он тут взялся, шакалы Ламашту меня раздери?!».

Я не знал ответы на эти вопросы. Но я знал одно. Джераб-Зайя не выпустит нас отсюда живыми.

— Гасан, сукин, ты, сын, — тихо выругался я, обходя мебель и поправляя повязку на лице.

Мадианитянин по-прежнему хранил молчание, не отзываясь на оклик. Еще раз, бросив беглый взгляд на вентиляционную решетку и не заметив ассирийца, я двинулся в проход, соединяющий главную гостиную и спальни. Покидая комнату, приходилось идти на определенный риск. Ведь Джераб-Зайя мог с легкостью отрезать нам путь, ибо другого выхода из спален не существовало. Но я не мог в одиночку противостоять столь сильному сопернику. Помощь мадианитянина была необходима, а он, как на зло, куда-то провалился.

«Надеюсь, не в погреб».

Осторожно войдя в соседнее помещение, я сощурился и огляделся.

У дальней стены заметил силуэты кроватей. Обычные деревянные ложа без изножья, очень похожие на диван на коротких ножках, изготовленные из тростника. Кровати стояли изголовьем к стене, а пространство между ними занимал большой деревянный сундук, в котором жильцы хранили одежду. Не усмотрев ничего интересного, я заметил, что спальня имеет еще одну смежную комнату слева. Это был единственный путь, по которому мог пройти Гасан. Я остановился в нерешительности. Опершись руками о косяк дверного проема, раздумывал, стоит ли идти на риск?

— Гасан! — хрипло прошептал я, в надежде услышать ответ, но его опять не прозвучало. — Дерьмо!

Слегка дрожащей рукой, я коснулся рукоятки меча и аккуратно, стараясь не шуметь, вынул его из ножен. В ушах звенело от того, что приходилось ловить малейший шорох. Несмотря на холод, пот начинал градом течь по лицу, а биение сердца приглушало звуки падающего дождя. Наконец, я принял решение, и, осторожно ступая по глиняному полу, направился в сторону смежной комнаты в поисках мадианитянина. Добравшись до очередного дверного прохода, я заглянул внутрь. Узкая длинная комната шла прямо до торца, а потом уходила за угол влево, оказываясь между внутренним двориком и стеной, служащей передом дома. По обеим сторонам выстроились еще несколько кроватей с парочкой сундуков.

— Гасан!

Ничего.

— Найду, уши отрежу.

Я шагнул в комнату и уже был готов продолжить поиски, как вдруг резко остановился. Сердце, и без того бившееся о ребра, ускорило ритм, отдаваясь в висках монотонным стуком. Из главной гостиной донесся тихий, едва уловимый, звук. Как будто кто-то задел один из плетеных стульев, и тот чуть проехался по полу, издавая слабый скрип. Я сжал рукоятку меча с такой силой, что почувствовал боль в костяшках пальцев. А затем, собрав всю волю в кулак, резко развернулся, выставив лезвие перед собой. Спальня была пуста. По крайней мере, на первый взгляд.

«Быть может, мне просто почудилось?».

Я продолжил движение, но уже повернувшись лицом к выходу, не рискуя подставлять спину возможной угрозе. Добравшись до торца дома, я ощутил, что вода на теле полностью высохла, освобождая место холодному поту. Неприятному и тягучему, как древесная смола. Почувствовав спиной глиняную стену, я метнул взгляд вправо. Комната уходила вглубь, теряясь в темноте. Ее конец находился у стены, отделяющей эту часть дома от помещения привратника.

— Гасан!

В ответ я услышал шорох. Едва уловимый, он доносился из глубины комнаты.

— Не заставляй меня искать!

Шорох повторился, однако мадианитянин так и не соизволил подать голос. Плотно сжав губы, я отошел от стены и двинулся в сторону, откуда шел звук, на всякий случай, продолжая держать меч наготове.

Пройдя около десяти шагов, я вновь молвил в темноту:

— Во имя Шамаша, где ты?

— Здесь, господин, — наконец, услышал я осипший голос.

Пройдя еще немного вперед, я увидел фигуру мадианитянина. Гасан стоял, прислонившись к очередной вентиляционной решетке, выходившей во внутренний дворик.

— Что ты делаешь? — злобно прошептал я, приближаясь.

— Искал выход.

— Я же сказал, выход только один, и ты явно выбрал не то направление!

— Но попытаться-то стоило, — оправдываясь, пробормотал он, отлипая от решетки, а затем начиная простукивать пальцем стену, выходящую на улицу.

— Это Джераб-Зайя.

Гасан вздрогнул и опасливо обернулся:

— Откуда вы знаете?

— Я видел, как он стоял над телом Тиглат-Атра.

Даже в темноте было заметно, как расширились глаза мадианитянина:

— Он же ж в лагерь ушел!

— Как видишь, он улучил возможность ускользнуть.

— Но как?

Я вскипел:

— Откуда мне знать?! Посуди сам, меня же там не было!

— Простите, господин, — он утер ладонью лицо, — че делать-то будем?

— Выбираться, — я подошел вплотную, — и не отходи больше от меня ни на шаг. Только вместе мы сможем справиться с ним. Иначе он прирежет нас поодиночке. Я ясно выразился?

Мадианитянин быстро закивал:

— Как пламя огня.

— Хорошо, — я осмотрелся, — возвращаемся в гостиную. Надеюсь, ассириец не отрезал нам путь.

— А мог че ли? — хрипло спросил Гасан. — Быть может, лучше спрятаться здесь тогда?

Я ошарашено уставился на него:

— Не понял.

Мадианитянин ткнул пальцем под кровать:

— Заляжем тут и подождем до утра. Если Джераб-Зайя сунется, то просто пырнем его по ногам.

Несмотря на гнетущую и сложную обстановку, я чуть не разорвался от смеха:

— Помоги ему Шамаш, он обезумел!

Гасан посмотрел на меня взглядом наивного ребенка:

— А что не так-то, господин?

— Что не так? Ничего. Кроме того, что Джераб-Зайя будет поумнее тебя.

— Я не тупой.

— Хватит, — теряя терпение, прервал его я, — этот план никуда не годится.

Гасан отошел от стены, а затем приблизился к вентиляционному отверстию, выходящему во внутренний дворик, и ухватился руками за глиняную решетку. В темноте послышалось его натужное сопение.

Я сокрушенно покачал головой:

— Даже если ты ее выломаешь, то не пролезешь. Проем слишком мал.

— А я не хочу без дела сидеть, — продолжая бесплодные попытки выломать решетку, прохрипел Гасан.

— Тогда займись чем-нибудь полезным, — огрызнулся я.

Мой взор упал на огромный терракотовый сундук, примостившийся в углу. Кое-какая мысль промелькнула у меня в голове. Недолго думая, направился к нему, оставив мадианитянина с его тщетными попытками выбраться через решетку. Опустившись коленями на холодный пол и убрав меч в ножны, ухватил руками крышку. Осторожно, стараясь не шуметь, поднял ее. Сверху лежала пурпурная шелковая рубаха и синяя женская юбка с широким подолом. Нетерпеливо, я откинул одежду в сторону. Под ней, как раз, и лежало то, что я рассчитывал найти. Небольшая остроносая глиняная лампа, да пара кремниевых камешков. Богачи нередко хранили в своей спальне подобные вещи.

— Уже кое-что, — прошептал я, доставая драгоценные предметы и держа лампу в правой, а кремнии в левой руке. Затем, обернувшись через плечо, бросил. — Заканчивай валять дурака и направь силу в полезное русло.

— А?

Я швырнул пурпурную рубаху ему под ноги:

— Выломай ножку кровати и обмотай это вокруг нее.

— Зачем?

— Не задавай вопросов, — отвернулся я и ударил камнем о камень, высекая искру и поджигая фитиль глиняной лампы.

Позади послышался треск хрустнувшего дерева, и натужное мычание мадианитянина.

— Выломай еще одну, — добавил я, прихватывая женскую юбку и выпрямляясь, держа лампу в левой руке.

— Готово, — прошептал Гасан.

— Отлично, — я поднес огонек лампы к самодельному факелу. Рубаха вспыхнула желтым огнем, освещая небольшое пространство между нами.

— Ловко вы это придумали, — одобрительно закивал мадианитянин.

— Я же не тупой, — передразнил я, — его надолго не хватит, так что не станем понапрасну терять время.

— Что делаем-то?

Поставив лампу на кровать, я снова обнажил меч. Гасан, отдав мне запасной факел, последовал моему примеру.

— Возвращаемся в главную гостиную, а там посмотрим. Держи оружие наготове. По крайней мере, теперь вплотную к нам не подойти.

Он согласно кивнул, и мы, не спеша, двинулись обратно. Комната была достаточно широкой, чтобы позволить передвигаться плечом к плечу. Дождь усилился, превращая изначальную барабанную дробь в слабый гул. Сквозь толстые глиняные стены до нас все чаще доносились приглушенные крики людей вперемежку с торжествующими воплями хеттов. Очевидно, захватчики добрались-таки до западной части города и сейчас занимались его грабежом.

Мы дошли до угла комнаты и повернули за него, внимательно вглядываясь в темноту, рассеянную светом факела в нескольких шагах от нас. Комната казалась пустой. Многозначительно переглянувшись, я и Гасан продолжили свой ход меж кроватей. Добравшись до дверного проема в главную гостиную, мы остановились, стараясь осветить как можно большую часть пространства. Столик посреди комнаты, а также плетеные стулья вокруг него, оставались нетронутыми. Возможно тот едва уловимый звук мне и вправду показался.

— Его нет здесь, — шепнул Гасан.

— Должно быть, он поджидает нас там, у входа в дом.

Мадианитянин повернул голову ко мне:

— Почему вы так думаете?

Пожав плечами, я ответил:

— Я бы сделал так.

Мы пересекли главную гостиную и остановились перед выходом во внутренний дворик. Тьма окончательно опустилась на поверженный город, и теперь свет не проникал даже сквозь отверстие в крыше, погружая фонтан в кромешный мрак. Где-то там по-прежнему плавал окоченевший труп Тиглат-Атра. Однако мертвый ассириец сейчас пугал меня намного меньше, чем живой.

Огонь на факеле слегка побледнел, предвещая свою скорую «гибель». Мы обратили на это внимание почти одновременно.

— Ну, идем или остаемся? — поинтересовался Гасан.

— Если останемся, то придется провести всю ночь тут, под боком безжалостного убийцы. Готов пойти на такое?

Он кисло улыбнулся:

— Почему же в темноте-то? Я еще ножек наломаю. Да и тряпье можно найти, если порыться в сундуках.

— Масла в лампе было кот наплакал, — хмуро произнес я.

Улыбка исчезла с лица мадианитянина, погрузив его в еще больший мрак, нежели тот, что нас окружал:

— Тогда и вправду лучше выбираться.

Я одобрительно кивнул.

Пламя на самодельном факеле уменьшилось практически вдвое. Перехватывая у меня новый, Гасан выбросил тлеющую головешку в центр дворика. Вспыхнувший сноп искр на какой-то момент выхватил из темноты фонтан с фигуркой льва, а затем окончательно затух.

— Пошли, — одними губами произнес я, но Гасан меня услышал.

Мы вступили на пурпурный ковер. Шерсть заглушала шаги, однако это скорее действовало против нас. Ведь благодаря факелу наши силуэты были видны, как на ладони. Дождь продолжал неустанно шлепать по глиняной крыше. Держа оружие наготове, мы двигались вперед.

До фонтана оставалось примерно половина пути, когда раздался звук разбившегося горшка.

Гасан вздрогнул:

— Он на кухне! Комната привратника свободна, бежим!

«Что-то не так».

Я попытался его удержать:

— Гасан, стой, — но не успел.

Краем глаза уловил, как свет факела отразился на клинке, занесенным надо мной. Через секунду меч Джераб-Зайя рассек воздух там, где секундой ранее была моя макушка. Уклонившись вниз, я сделал шаг к фонтану, едва не потеряв равновесие.

— Гасан, твою мать!

Тот развернулся, свет факела выхватил из мрака силуэт ассирийца, наносившего очередной удар. На этот раз в сердце. Вновь отскочив, я сумел отбить его, однако кончик клинка скользнул по пластинам, издавая мерзкий скрип.

Гасан кинулся мне на помощь, пытаясь достать Джераб-Зайя мощной рубящей атакой, но тот легко увернулся, скрываясь в тени. Уже в следующий миг он появился позади него, готовясь пронзить спину. Нащупав потухшую головешку, я поднял ее и швырнул прямо в лицо ассирийцу. Бросок пришелся точно в цель. Обгорелая ножка влетела, дробя носовую кость. Джераб-Зайя издал приглушенный стон. Гасана развернулся и вновь рубанул, стараясь выбить оружие из рук оглушенного врага. Но тот отбился. Пустой дом взорвал звон металла. Не давая опомниться, мадианитянин сделал выпад в сердце. Ассириец снова ушел, скрывшись во тьме. Гасан махнул факелом, разгоняя мрак перед собой, в надежде выцепить Джераб-Зайя, но тот исчез.

— Где он? Где эта мразь?! — словно яростный бык, пыхтел мадианитянин, в боевом угаре озираясь по сторонам и словно забыв свой страх перед ассирийцем.

Держа меч наготове и, поправив сползшую повязку на лице, я приблизился к Гасану.

— Ассирийский демон! Как он смог так быстро добежать из кухни?!

— Он никуда не бегал, — спокойно ответил я, прикрывая ему спину.

— А как же разбитый горшок?

— Всего лишь уловка, — пояснил я, про себя подмечая, что дождь резко прекратился.

«Ну, хоть где-то повезло».

— Какая еще уловка?

— Просто привязал веревку к горшку и потянул ее, сидя в углу, дабы сбить нас с толку. Все просто.

— Хитрая змея, — хмыкнул Гасан.

Мы замолчали, продолжая вслушиваться в окружающие звуки до звона в ушах и стараясь уловить любое движение. Так прошло около минуты. Минуты томительного ожидания, которое было хуже любой, даже самой яростной и безнадежной, схватки.

— Кажется, опять дождь начинается, — пробубнил себе под нос Гасан.

— Не понял?

— Снова капает.

Сперва я не понял, о чем он говорит, однако через секунду и до меня донесся этот звук. Вновь послышался стук капель. Только то был не шум падающей с небес воды. Нет, этот звук имел куда более мягкий и приглушенный оттенок. Словно некая жидкость капала на ворсинки ковра...

«Кровь из разбитого носа ассирийца! Откуда? Слева от меня!».

— Гасан, по правую руку! — успел вскрикнуть я и отшатнулся в противоположную сторону.

Мадианитянин быстро среагировал, пытаясь наотмашь снести голову Джераб-Зайя, появившемуся из темноты. Тот уклонился и пырнул меня в левое бедро. Острая боль пронзила поясницу, но я не обратил на нее внимания, мгновенно нанося ответный удар. Упавший на ковер Джераб-Зайя смог вовремя откатиться, и мой клинок проделал дырку в полу. Однако на выпад Гасана ассирийцу уже пришлось ставить блок. При этом он отчаянно пытался подняться. В тот момент, когда ему почти удалось, мадианитянин догадался ударить того факелом по лицу. Горящая ножка впечаталась в то место, куда прилетела головешка. Ассириец издал рев раненого зверя, слепо взмахнув мечом. Гасан нырнул под руку Джераб-Зайя, слегка потеряв равновесие. В этот момент, не обращая внимания на боль, я проковылял к ослепленному врагу и, не давая тому времени опомниться, вонзил меч в левый бок. Клинок вошел неглубоко. Джераб-Зайя сумел заметить мое движение и сделал шаг в сторону. Рубанув, что есть силы, он выбил клинок как из своей раны, так и из моих рук. Я увидел серые ледяные глаза, смотрящие на меня через маску из крови и ожогов. В его взгляде не было ни страха, ни боли. Только одно желание расправиться с нами. И Джераб-Зайя нанес удар в живот. У меня не было времени и возможности уклониться. Ассириец пырнул с молниеносной реакцией, а мне мешала глубокая рана в левом бедре. Поэтому ничего не оставалось, как заградить путь мечу собственными руками. Лезвие прошло через ладони, как нож сквозь масло. В глазах потемнело от боли, когда Джераб-Зайя с силой выдернул меч из искалеченных рук, готовясь нанести последний, смертельный удар. Сквозь помутившееся сознание, я видел, как хладнокровно он целится в сердце, ни секунды не колеблясь. И в тот момент, когда его клинок должен был оборвать мою жизнь, меч Гасана закончил его собственную. Очередной рубящий удар пришелся прямо в шею. Понимая, что проиграл, Джераб-Зайя все же попытался из последних сил достать меня, но клинок выпал из его руки на полпути к цели. Уже в следующий миг ассириец рухнул следом за ним. Кровь, брызгавшая из раны на шее, была почти не заметна на пурпурном ковре.

— Фух, — выдохнул Гасан, расплываясь в довольной улыбке, — а я уж думал, нам пришел конец. Даже успел помолиться всем богам, что помню.

В глазах немного прояснилось, однако, вместе с тем, усилилась острая боли в руках и бедре. Тело начинал охватывать жар. Бросив взгляд на фонтан, я понял, что надо срочно присесть.

— Вас здорово потрепало, — сказал мадианитянин, поддерживая меня и сопровождая к фонтану.

— Выкарабкаюсь, — пробормотал я, усаживаясь на край и рассматривая свои окровавленные ладони, — нужно перевязать раны и выбираться отсюда.

Сказав это, я глубоко выдохнул.

«Даже не верится, что говорю это. Ну, ничего, скоро я покину сие место. Навсегда. Впереди меня ждет долгая и счастливая жизнь».

— Поищи на кухне что-нибудь, чем можно остановить кровь, — молвил я, слегка нахмурившись и наблюдая за тем, как алая жидкость вытекает из дыр в ладонях.

«Вроде, кости целы. Повезло. Значит, смогу пользоваться руками со временем».

Осознав, что не слышу шагов Гасана, я поднял голову. Мадианитянин продолжал стоять надо мной, держа факел и нацепив на уста улыбку идиота.

— Слышал, что я сказал? — чуть повысил я. — Иди на кухню и найди что-нибудь.

Ухмылка сползла с лица Гасана, которое обрело кирпичное выражение, столь ему несвойственное. От такой перемены мне стало слегка не по себе.

Когда же он разомкнул губы, я ощутил легкий холодок по всему телу:

— Простите, господин Саргон, но я не стану этого делать.

Глава 19

— Что ты сказал? — переспросил я.

Мадианитянин не ответил. С каменным лицом он сделал несколько вальяжных шагов по ковру, при этом направляя свой взор в сторону от меня. Отрешенный взгляд Гасана был устремлен в темноту внутреннего дворика.

Когда он вновь обратился ко мне, то его голос звучал словно из загробного мира:

— Полагаю, настало время узнать правду, Саргон.

— Правду? Какую еще правду?!

Он обернулся. Свет от факела придавал его смуглому лицу устрашающее выражение, как и злорадная ухмылка, появившаяся на пухлых губах.

— Так и думал, что не догадаешься, — довольно произнес Гасан, — хоть ты и возомнил себя гончей, нюх тебя, ожидаемо, подвел, — тут он покачал головой, — ну, какой может выйти из бывшего ремесленника искатель предателей? Дерьмовый! — мадианитянин хохотнул, от чего я покрылся испариной.

— Ты... — протянул я, чувствуя, как перехватывает дыхание, а шок от услышанного заглушает боль в израненном теле, — ты...?!

— Быстро соображаешь, — подмигнул он, — хоть и выглядишь, как недорезанная свинья, котелок варит неплохо.

— Невозможно, — прошептал я, — тебя не было в тот день возле...

— Возле шатра с винными запасами, где ты прятался? — хмыкнул Гасан, а затем огляделся. — Ах, какая жалость, присесть негде. Но ничего, — тут он опустился прямо на ковер, продолжая держать факел в левой руке и скрещивая ноги, — я не настолько привередлив, как та сука, которую ты трахаешь.

Мое лицо перекосило от гримасы ярости:

— Не смей о ней так говорить!

— Да брось, — махнул он рукой, — Бастет никогда не ставила меня всерьез и считала себя выше остальных, — тут Гасан слегка подался вперед, — даже не представляешь, насколько от этого трясет. Азамат не позволял такого отношения. Так... о чем я? Ах да, тот день на стоянке караванов, — ухмылка слетела с лица Гасана, словно пожухлый лист. Я до сих пор не мог поверить, что передо мной сидит тот же забулдыга-дурачок, коим мадианитянин все время представлялся. Сейчас на пурпурном ковре сидел совсем другой человек. И я был потрясен этой переменой не меньше слов, вылетавших из его уст. — Ты никак не можешь понять, как я мог оказаться предателем, ведь заговорщик упоминал мое имя? — тут он подмигнул, но без улыбки, от чего стал выглядеть еще более зловеще.

Я промолчал, продолжая не сводить глаз с мадианитянина. Мой мозг живо работал, несмотря на жар и жгучую боль в руках и левом бедре, пытаясь придумать план, как выбраться из этой ситуации. Тем не менее, уши жадно ловили каждое слово.

— Что, — издевательски поинтересовался Гасан, — нет никаких догадок? Так и знал, что ты недалекий мушкену. Хотя проблески ума у тебя иногда появляются, — он положил правую руку на колено и цокнул языком, — я дам тебе подсказку. Помнишь нашу встречу? Ту, когда ты велел доставить Тарару для изучения таблички?

— Да, — процедил я сквозь зубы.

— Помнишь, что я тогда говорил?

— Что тебя интересует только выпивка.

— Пфха! — Гасан закатил глаза. — Вижу тебе, все-таки, крепко досталось. Хорошо, так и быть, я напомню. А сказал тогда следующее — что до того, как присоединиться к Азамату, я был бродячим актером. А бродячий актер легко может изменить свои голос и речь, как ему вздумается.

Услышав его последнюю фразу, я вздрогнул, и это не укрылось от Гасана.

— Не ожидал такого, а?

— А что, если бы я покинул шатер и застал тебя за этим представлением? — проскрежетал я, чувствуя, как ладони, несмотря на боль, сжимаются в кулаки. Никогда в жизни еще не ощущал себя таким обманутым. Словно дряхлый старик, у которого местная детвора украла куриные яйца под благородным предлогом.

Гасан широко улыбнулся, демонстрируя стройные ряды зубов:

— Тогда твоя жизнь оборвалась бы прямо там. Но ты не вышел. Я знал, что не выйдешь, — он вновь подался вперед, убрав улыбку с лица, — кишка тонка, — тут Гасан выпрямился и ухмыльнулся, — но, должен признать, со временем она у тебя прибавила в весе.

— И все ради власти? Чтобы занять мое место?

— Твое место? — презрительно переспросил мадианитянин. — Все прекрасно знают, что истинной главой после смерти Азамата является Бастет, а ты пользуешься ее благосклонностью, не более.

— Почему же вы выполняли мои приказы?

— Мы разбойники, — Гасан сощурился, — но не варвары. Свои принципы имеем.

— Ты не имеешь никаких принципов, скользкая тварь! — рявкнул я, при этом чувствуя, как силы уходят из моего тела вместе с кровью, ручьями вытекающей из колотых ран.

— Довольно, — вяло отмахнулся Гасан, — подобные слова меня не трогают. К тому же, — он скосил правый глаз на факел, который начинал медленно угасать, — это напрасная трата времени, — мадианитянин по-звериному осклабился. В эту секунду он напоминал сытую и довольную гиену. — У тебя его не так, чтобы много осталось. Единственные члены шайки, которые смогли, в конце концов, проникнуться к тебе хоть каким-то уважением, сейчас валяются здесь на пурпурном ковре в луже собственной крови, — он смачно сплюнул на пол. — Ах да, — тут он щелкнул пальцами, — еще Тарару до недавних пор души в тебе не чаял. Какая ирония, не правда ли? Мне стоило больших трудов, дабы не заржать, словно скаковая лошадь, когда ты начал отрубать юнцу уши прямо на площади.

Он остановил свою, полную бравады, речь и посмотрел мне прямо в глаза.

Мое молчание вынудило мадианитянина продолжить монолог:

— Изначально моим планом действительно был захват власти среди разбойников, хотя после вашего решения отправиться в Вавилон, все стало намного проще. Убийство Азамата открывало заманчивые горизонты. Бросить вызов такому матерому и хитроумному головорезу я ни за что бы не решился, но тут так удачно появился ты, да еще и смог, каким-то образом, завоевать сердце прекрасной разведчицы, — Гасан похотливо цокнул языком, — знаешь толк в женщинах. Меня останавливало только одно — незнание места, где находился тайник с награбленным добром. Ведь я не входил в число приближенных Азамата. Бывший глава считал меня чересчур тупым для посвящения в подобные дела, — Гасан подмигнул, — какой же актер во мне пропадает, скажи, а? Поэтому, когда Бастет захватила власть в шайке, я понял — настала пора действовать, но существовали и другие препятствия. Ассирийцы. Эти двое постоянно были неразлучны и слепо подчинялись своему идиотскому представлению о чести. Уверен, проживи ты с нами несколько лет, а не несколько месяцев, ни за что не заподозрил бы их в предательстве.

— Ассирийцы хитры и непредсказуемы, — молвил я, прерывая свое молчание. В памяти всплыл образ Тегим-апала, безжалостного тюремщика.

Гасан пожал плечами:

— Возможно. Я редко встречал представителей сего народа. Но только не эти двое. Прирожденные вояки. Да, жестокие и хладнокровные. Но верные собственной чести до безумия. Они скорее умрут, нежели предадут, — тут он обвел картинным взглядом территорию дворика, — собственно, именно это они и сделали. Моим основным планом было пустить тебя по ложному следу, внедриться в доверие и разделаться с соперниками без лишнего шума.

Я вновь украдкой огляделся в поисках предмета, способного послужить оружием, но снова безрезультатно. В голове начинало шуметь. На глаза упала слабая пелена.

— Ты не можешь позволить мне умереть, — как можно спокойнее произнес я, — если вернешься в лагерь без меня, то навлечешь на себя подозрения Бастет.

— Я думал об этом, — ответил мадианитянин, поднимаясь, — и не планировал подобный исход, но внезапное появление Джераб-Зайя дало такую возможность. Теперь я легко смогу свалить вину за твою смерть на плечи ассирийца. Все равно вы уже никому ничего не расскажете, — Гасан злорадно ухмыльнулся, — так, что я спокойно вернусь в лагерь. Мы получим причитающуюся добычу, а я, возможно, даже стану правой рукой госпожи, — тут он слегка скривился, — ведь я отомстил ассирийцам за тебя. Ну, а завладеть сокровищами мира теперь будет проще простого.

Увлекшись своей речью, мадианитянин сделал пару непроизвольных шагов в мою сторону, и я решил, что это последний шанс. Собрав оставшиеся силы в кулак, я бросился ему под ноги, ухватив кровоточащими и слабеющими руками за щиколотки. От неожиданности тот пошатнулся, и мне удалось повалить его на ковер. Факел выпал из руки предателя, поднимая в воздух сноп искр.

В голове стучал кузнечный молот. В ушах стрекотала целая стая кузнечиков, а перед глазами плыло, как после страшного похмелья. Но я продолжал ползти вперед, пытаясь вцепиться в горло этому мерзавцу и придушить голыми руками. Пусть на это уйдут последние силы, но я обязан это сделать. Не только ради мести, но и ради Бастет. Ради нашего чада.

Я ухватился за шею мадианитянина и сдавил что есть силы. Острейшая боль, не похожая ни на какую другую, пронзила ладони, но я не обращал на нее внимания. Передо мной было только лицо заклятого врага, прятавшегося столько времени за искусной маской преданности и дружбы. Гасан захрипел и начал извиваться подо мной, словно змея в траве, пытаясь сбросить меня. Я сжал его горло еще сильнее, хотя, казалось, это невозможно. В глазах потемнело от боли, но я не сдавался, ибо нечего было терять, кроме собственной жизни.

«Сдохни, проклятая тварь!»

Внезапно Гасан прекратил попытки сбросить мои руки с собственной шеи. Его ноги перестали трепыхаться, а тело замерло. Выпученные глаза устремились вверх. Тяжело дыша, я медленно убрал руки с шеи мадианитянина. В кистях сильно пульсировало. Боль волнами накатывала на них, расходясь по всему телу. Стрекот кузнечиков в ушах сменился постоянным свистом и гулом, словно в голове поселился мощный вихрь. Прерывистое дыхание, вырывавшееся из груди, содержало хрипоту, а сердце стучало с немыслимой скоростью. Отведя дрожащие руки, я несколько раз моргнул, дабы прояснить зрение, и всмотрелся в неподвижное лицо врага.

«Все кончено. Вот теперь действительно все кончено. Быть может, мне повезет, и я еще успею...».

Сильный удар ножкой кровати обрушился на мой левый висок, повергая на ковер. Голова взорвалась тысячей звезд.

Несколько мгновений я не мог понять, что произошло, а потом, сквозь сильный гул в ушах, донесся голос мадианитянина:

— Не ожидал от тебя такой прыти, Саргон, — он закашлялся, шумно вдыхая воздух в легкие, — хорошая попытка, но перехитрить меня снова не получилось. Как ни крути, — он сплюнул, — из меня отличный актер.

Я попытался сесть, но не удалось. Все, на что остались силы, так это повернутся на бок. Затуманенным взором я искал Гасана. Второй факел, которым тот огрел меня по голове, валялся чуть поодаль. Однако вокруг было неестественно светло. Я чуть повернул голову вправо и увидел, что ковер начал заниматься язычками пламени. Когда Гасан уронил факел, искры перекинулись на него, вызвав пожар. Наслаждаться видом разрастающегося огня пришлось недолго.

Перед лицом появились кожаные остроносые сапоги:

— Прощай, господин Саргон. Ты нашел свой конец в доме со змеями, коих так боялся на своем жизненном пути.

— Не трогай Бастет, — прохрипел я, чувствуя, как остатки сил окончательно покидают тело.

Пару секунд он продолжал стоять передо мной, словно безмолвный сфинкс. Затем резко повернулся и стал отдаляться в сторону выхода.

— Можешь не волноваться. Ты скоро встретишься с ней.

Я попытался вскочить, но смешанный жар боли и пламени откинул назад. На фоне разыгравшегося огня, я увидел двуглавого орла. Хеттская печать выпала из-за пояса во время борьбы и теперь молчаливо смотрела на меня. Смотрела, пока на глаза не опустилась тьма.

***

Я снова стоял здесь. У Западных ворот Вавилона, где начинала свой путь Дорога Процессий, терявшаяся во мраке ночи. Факелы, выстроенные в ряд справа от нее, освещали известняковое покрытие, придавая ему красивый контраст с окутывающей тьмой. Их приятное потрескивание не могло заглушить чувство необъяснимой тревоги, витающей в воздухе. Город по левую сторону был погружен в кромешный мрак, в котором угадывались лишь силуэты вилл вельмож, да очертания пальм. Шелест листьев на ветру навевал страх. Необъяснимый и тягучий, он медленно проникал в душу, заставляя сердце биться учащеннее. Впереди же виднелся Этеменанки. Все такой же величественный и гигантский, но погруженный во тьму.

«Нет. Мне туда не надо. Я должен вернуться к Бастет, как можно, скорее и предупредить ее об опасности. Гасан где-то рядом».

Я развернулся и подбежал к массивным деревянным воротам. Засова не было, но створки оказались закрыты. Подойдя вплотную, я попытался надавить, с силой упершись плечом, но безрезультатно. Набрав в грудь холодного воздуха, я попробовал еще раз, с тем же успехом.

— Открывайся, дурацкая дверь, — прошептал я, готовясь совершить очередную попытку, но голос, раздавшийся сзади, заставил остановиться.

— Ты не сможешь покинуть его. Никто не сможет.

Не было нужды оборачиваться, дабы узнать, кому принадлежат эти слова. Я слишком хорошо помнил сего человека. Помнил и знал.

— Я должен, Сему, — выдохнул я, готовясь толкнуть плечом ворота, — я должен.

— Я говорил, бойся хеттского орла, — тоскливо ответил он, — но ты не послушал.

— Какое это теперь имеет значение?! — крикнул я в ночную тишину и оборачиваясь к нему лицом.

Мертвенно-бледный вид старого друга и безжизненные глаза, взгляд которых устремлялся в пустоту, не слишком смутили меня, ибо однажды я уже был здесь и видел тоже самое. Сразу после гибели Азамата. Сему сокрушенно покачал головой, а затем сделал шаг в сторону, словно освобождая мне путь по Дороге Процессий.

— Поговори с Азаматом. Он поможет тебе разобраться.

— Разобраться в чем?

Вялое подобие улыбки появилось на пухлых губах торговца зерном:

— Он поможет разобраться.

Еще раз кинув взгляд на мощные створки ворот, я вступил на Дорогу Процессий:

— Хорошо. Если он поможет мне отсюда выбраться, я поговорю с ним.

— Не поможет, — тоскливо прошептал Сему, но я его не слушал.

Тишину мрачного города заполнил гул от моих быстрых шагов по известняку. Шум ветра в кронах пальм смешивался с треском факелов. Добравшись до русла великой реки, несшей свои темные воды через Вавилон, я увидел перед входом на мост лавку Хазина.

В темноте раздался ровный и лишенный жизни голос толстого караванщика:

— Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки...

Когда я поравнялся с лавкой, голос из-под навеса обратился ко мне:

— Купи место, Саргон.

— Отстань, не до тебя, — огрызнулся я, продолжая движение.

— Ты вернешься, — бросил мне в след Хазин, — ты вернешься, и я продам тебе место, Саргон. Ведь пустоту можно продать. Пустое место должно заполниться.

Волосы зашевелились на моем затылке, а живот скрутило от страха, но я продолжал упорно идти вперед по мосту через Евфрат.

— Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки... — вернулся к привычному зазыванию Хазин.

Преодолев половину моста, я увидел Азамата. Он выглядел точно также, как в прошлый раз. Темные штаны и остроносые сапоги. Его голову украшал шлем-шишак. Из груди торчала рукоятка меча. Только теперь туловище бывшего Главы не защищал пластинчатый доспех. Вместо него на тело была надета плотная коричневая рубаха. Непроизвольно я скосил глаза вниз. Доспех Азамата располагался на мне.

— Здравствуй, мой царь, — произнес он, преклоняя колено.

— Что ты сказал? — выпучил на него глаза я.

Азамат поднялся и посмотрел на меня тем же безжизненным взглядом, что и Сему:

— Вашему Величеству подобает пройти во дворец и занять место на троне.

— Хватит! — прервал я, пытаясь оправиться от шока. — Открой ворота и выпусти меня отсюда!

Слегка склонив голову, Азамат глухо произнес:

— Я не могу.

Я подошел к нему и, не вполне соображая, что делаю, схватил за грудки:

— Еще как можешь! Открой эти проклятые ворота! Мне нужно к Бастет!

— Чтобы встретиться с ней, не нужно покидать город, — тихо ответил он.

Я вздрогнул:

— Что это значит?!

— Ее Лучезарность сама придет к нам, — тут он поднял голову, — и ваш наследник тоже.

Я отшатнулся, выпуская рубаху из рук.

— Вам плохо, Ваше Величество? Если нужно, личная охрана поможет дойти до дворца.

— Личная охрана? — просипел я.

В этот момент от подножия лестницы, ведущей на верхние ярусы Этеменанки, отделились две фигуры, которые я поначалу не заметил. Подойдя ближе, они остановились в двух шагах от нас. Нервно сглотнув, я понял, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Настолько быстрый оно отбивало ритм.

Ассирийцы.

Тиглат-Атра и Джераб-Зайя. Стояли, покорно ожидая приказов. Шлемы и металлические наголенники зловеще мерцали в свете факелов, а непроницаемые каменные лица были обращены ко мне.

Тряхнув головой, стараясь сохранить остатки разума, я обратился к Азамату:

— Ты не понимаешь. Я должен спасти Бастет. Ей угрожает Гасан!

Азамат закивал, а затем произнес фразу, которая добила меня окончательно. Фразу, полностью разрушившую мой разум и представление о сущем.

— Вы встретитесь с ней, Ваше Величество. Рано или поздно. Не стоит переживать. Лучше пройдите в свои покои. Вы устали с дороги.

Он не успел договорить, когда я рухнул на землю, упираясь обнаженными коленями в острые камни Дороги Процессий.

Спустя несколько мгновений безумный и отчаянный рев, в котором не осталосьничего человеческого, пронзил тишину ночного города.

Эпилог

— Мамочка, мне страшно.

Милая малютка уткнулась лицом в обнаженный живот матери, сидя у нее на коленях.

— Тише, Эсса, — шепнула ей на ушко молодая женщина с распущенными волосами, черными, как вороное крыло, — не стоит лишний раз шуметь.

— Где папа? — тоскливо прозвучал голосок Эссы.

— Он придет. Скоро, — женщина подняла голову, осматривая тревожным взглядом стены дворика.

Ее муж, стражник почетного отряда на службе Его Царского Величества, наместника Вавилона Самсу-дитану, купил этот дом около месяца назад. Просторная вилла с прислугой и множеством комнат, с прекрасным плиточным полом, который отражал солнечные лучи в полуденные часы. Эсса очень любила наблюдать за зайчиками света, игравшими на стенах и поверхности воды из фонтана.

Однако наслаждаться идиллией нового жилища пришлось недолго. В город вторглись иноземные захватчики. Безжалостные и кровожадные хетты, не уступающие зверствам северным соседям вавилонян — ассирийцам. Счастливой жизни семейства пришел конец.

Воин покинул их на рассвете. Его ожидала очередная вылазка за стены — необходимо совершить атаку на лазутчиков противника. Он строго-настрого запретил покидать дом.

— Стены Вавилона неприступны, — произнес тот на прощание, — но на улицах может быть опасно. Заприте дверь и не открывайте никому, кроме меня.

Однако, судя по отчаянным крикам, доносившимся снаружи, запаху гари и дыма, сочившемуся сквозь круглое отверстие в крыше, воин ошибался. Жестоко ошибался. Аммата хотела бежать. Немедленно, вместе с остальными знатными горожанами, покидавшими Вавилон через Западные ворота. Материнский инстинкт побуждал ее к действию, дабы сохранить жизнь своего ребенка. Однако ослушаться мужа и, уж тем более, покинуть город без него, она не могла.

Где-то недалеко раздался оглушительный грохот рухнувшего здания. Эсса тихо вскрикнула, еще крепче прижимаясь к Аммате. Непроизвольно мать сжала дочку чуть крепче, чем хотела.

— О, боги милостивые, где же ты? — одними губами прошептала женщина, прикрывая веки с длинными ресницами.

Из-за стен раздались приглушенные голоса, говорившие на непонятном языке.

«Варвары».

Она слышала торжествующее улюлюканье хеттов и их злорадный смех совсем рядом. Будто они находились в соседней комнате. Эсса затихла. Словно крольчонок перед неминуемой встречей с лисой. Малышка отчетливо слышала гулкое биение сердца матери, уткнувшись лицом ей в живот. Голоса приблизились к входной двери, а затем смолкли. Какое-то время ничего не происходило. Тяжело дыша, Аммата вслушивалась в каждый шорох, доносившийся снаружи. Наконец, спустя несколько минут томительного ожидания, кто-то ухватился за ручку и попытался открыть, но дверь не поддалась. Тогда незваные гости применили силу и рванули на себя. Дверной засов выстоял и на этот раз. В глазах Амматы появилось возбуждение, смешанное с решимостью.

— Эсса, солнце мое, — тихо прошептала она на ушко дочери.

— Да, мам?

— Знаешь, где находится кладовая?

Малютка, молча, кивнула.

— Там еще стоит парочка полупустых сосудов с пшеницей.

Она снова кивнула.

— Я хочу, чтобы ты спряталась в одном из них. Сейчас же.

Эсса вскинула голову с полными слез глазами.

— Нет, я не пойду! Не оставлю тебя!

— Эсса, — голос Амматы стал строже, но взгляд источал нежность, — делай то, что говорено и не спорь со мной.

Нехотя спрыгнув с теплых и уютных колен, девочка засеменила босыми ножками по холодному полу в сторону кладовой. Добравшись до входа, она обернулась и, поймав ободряющую улыбку матери, прикрыла за собой дверь.

Как только кладовая закрылась, Аммата резко встала и направилась в кухню. Все это время входная дверь сотрясалась от ударов, но засов пока держал.

«Надолго ли?».

Она вошла в кухню и осмотрелась.

«Не думаю, что надолго. Скоро эти варвары ворвутся сюда, и ты сама знаешь, что будет дальше. Знаю, но просто так я им не дамся. Что лучше взять? Толстое полено или металлический прихват?».

Аммата размышляла меньше секунды, остановив свой выбор на длинном печном прихвате, стоявшем в углу кухни. Рабыня Аллу частенько пользовалась им, чтобы доставать горячие горшки из огня. Теперь же этому предмету придется найти иное применение.

«Помоги мне Иштар! Защити мою дочь».

Ухватившись за холодный металл и держа его, словно раздвоенное на конце копье, Аммата вышла из кухни через комнату привратника и затаилась за углом.

«Первый, кто войдет, получит подарок — по голове!».

Попытки проникнуть в дом внезапно прекратились. Аммата крепко сжимала прихват обеими руками, напряженно вслушиваясь в то, что происходит снаружи. Капельки пота выступили у нее на висках. С той стороны двери все стихло, будто никто и не пытался вломиться в их дом.

«Ушли? Так просто? Не верю! Варваров не остановит обычная деревянная дверь, запертая на обычный деревянный засов».

Словно в подтверждение, ручка с той стороны вновь зашевелилась. Кто-то опять попытался открыть дверь. Аммата занесла прихват над головой, готовая обрушить металл на непрошенных гостей, если засов не выдержит.

«Когда он не выдержит».

Дверь слегка дернулась, но засов помешал ей открыться. Тогда неизвестный дернул ее сильнее, с тем же результатом. А затем в нее постучали. Негромко, но настойчиво.

«Какой вежливый варвар! Или он принимает меня за полную дуру?».

Опять раздался стук в дверь. Аммата старалась ничем не выдать себя. Пот стекал со лба на глаза, но она не могла позволить себе утереть его. Стук вновь повторился. Еще более настойчивый.

А затем снаружи раздался голос:

— Аммата, открой.

— Убирайся, проклятый варвар, или я проломлю тебе череп! Клянусь Иштар!

Последовала пауза, после чего голос произнес:

— Хорошо, дорогая, проломи. Только открой эту проклятую дверь!

И только теперь она узнала его. Прихват выпал из разжатых пальцев и со звоном брякнул об пол. Трясущимися от нетерпения руками, Аммата сорвала засов с двери и распахнула ее, а затем бросилась в объятия стражника, стоявшего у входа. Кровь полностью запачкала ее обнаженную грудь.

— Это ты, — восторженным шепотом произнесла она, закрывая глаза и испытывая внеземное облегчение.

— Да, — тихо ответил Тиридат, нежно проводя рукой по ее волнистым волосам, — где Эсса?

— Прячется в кладовке.

— Это ты ей подсказала?

— Ага, — не открывая глаз, кивнула Аммата.

— И ты правда огрела бы меня этой... этой...

— Прихватом?

— Прихватом.

— Я же не знала, что это ты.

Она слегка отстранилась и увидела на измученном лице Тиридата счастливую улыбку.

— Какая ты у меня храбрая.

— Ты в порядке? — она испуганно осмотрела его. — У тебя кровь!

— Она не моя, — успокоил стражник, — пойдем. Заберем Эссу и попытаемся выбраться из города. Здесь оставаться нельзя.

Он втолкнул ее внутрь и закрыл за собой дверь. У входа в дом распростерлись тела пары хеттских воинов, на которые стали слетаться насекомые.

***

Эмеку-Имбару оперся руками о широкий деревянный стол, пригвоздив ледяным взглядом наместника Ниппура^[91] к мягкой спинке плетеного кресла. Командующий вавилонской армии чувствовал, как внутри закипает гнев. Он смотрел на эту жирную тушу, сидящую напротив него, но ничем не выдавал своей ярости.

— Я сказал, что вы предоставите мне гарнизон, и вы это сделаете. Более того, немедленно распорядитесь объявить всеобщий сбор. Потребуется любой человек, способный держать оружие, дабы вырвать Вавилон из лап захватчиков.

Наместник картинно вздохнул.

— Ну, скажите, какой в этом смысл? — он взмахнул руками, на которых блестели драгоценные перстни с лазуритом. — Город пал и разграблен. Не лучше ли подождать, пока хетты покинут наши земли, а уж потом...

— Подождать? — Эмеку-Имбару отпустил столешницу и выпрямился. — Стоять и смотреть, как варвары грабят Вавилон?

Наместник нервно заерзал на подушке, но ничего не ответил.

Эмеку-Имбару сделал несколько шагов по пурпурному ковру, устилавшему пол просторной резиденции:

— Это кощунство. Низко и подло.

— Зато действенно, — подал голос наместник, — дождавшись ухода противника, можно беспрепятственно вернуть Вавилон под свой контроль. Богатства в любом случае не спасти. Так, что нет смысла тратить ресурсы на попытку отбить город силой, пока враг там.

Эмеку-Имбару сделал еще несколько шагов, словно обдумывая сказанное наместником, а затем резко остановился. Нехороший огонек появился в его голубых проницательных глазах. И этот огонек не скрылся от главы города, когда командующий развернулся к нему лицом. Он заставив вжаться в спинку кресла еще сильнее.

— Откуда у вас такая уверенность, что хетты покинут город, наместник? Мне кажется, — он вновь подошел к столу, — вы слишком хорошо осведомлены на этот счет.

Тот нервно сглотнул:

— Я просто стараюсь здраво рассуждать. Царь Мурсилис находится слишком далеко от родных земель. Его войско понесло потери и не сможет удерживать... — он осекся, увидев, как полыхнули глаза Эмеку-Имбару.

— Откуда у вас эти сведения?!

Сцепив трясущиеся пальцы под столом, наместник попытался уйти от ответа:

— Командующий, ну, у меня же есть глаза и уши...

— Конечно, есть, — голос Эмеку-Имбару отдавал таким холодом, что наместнику начинало казаться, что он покрывается предрассветным инеем, — только я-то знаю, что Ваша Светлость настолько наплевала на государственные дела, что предпочитает оставлять глаза и уши в храме Иштар между ног богатой шлюхи, — Эмеку-Имбару ухватился за крышку стола и дернул ее вверх.

Мебель полетела на пол с громким треском, заставив наместника подпрыгнуть.

— Даже сейчас, когда страна разорена войной, ты сидишь на своей толстой заднице и мечтаешь о том, чтобы тебя оставили в покое. Наедине с жирным куском говядины, кувишном вина и юной жрицей на ложе!

— Г-господин Эмеку-Имбару, — заикающимся голосом молвил наместник, сжимая ладони еще крепче в безуспешной попытке унять дрожь.

Не обращая внимания на поведение главы Ниппура, командующий выхватил меч. От лязга металла о ножны, наместник побелел, чуть не упав в обморок.

Подойдя к этой трясущейся туше и испытывая гнев с примесью откровенного презрения, Эмеку-Имбару холодно произнес:

— Я спрошу лишь один раз — откуда тебе известно о численности армии хеттов, их передвижении и дальнейших планах? Откуда тебе известно, что Мурсилис не останется в Вавилоне? Отвечай!

— Я позову стражу, — прошептал он, с надеждой косясь на массивную деревянную дверь кабинета.

— Зови! Только она не успеет помочь тебе, а собственная жизнь меня мало волнует, когда дело касается участи Вавилона.

Увидев, что кончик клинка приближается к его горлу, наместник затараторил:

— Хорошо, хорошо, я все расскажу, только уберите это от моего лица!

Выждав секунду, Эмеку-Имбару отвел меч, но прятать в ножнах не стал.

Проведя рукой по складкам на шее, наместник залепетал:

— Я заранее прошу прощения за то, что принял такое решение, но... как мне кажется... в связи с падением Вавилона и общей ситуацией в государстве... это было самое лучшее, что я... что я... что я мог сделать.

— Что ты сделал? — каким бы ни был закаленным ветераном Эмеку-Имбару, сейчас он испытывал сильную тревогу, хоть и хорошо скрывал ее. Где-то в глубине души возникло чувство, что наместник Ниппура совершил нечто ужасное. Нечто непоправимое.

Облизав пересохшие губы, глава города, с расширенными зрачками, поинтересовался:

— Вы ведь не убьете меня?

— Зависит от твоего ответа.

Наместник застонал.

— Не трать мое время!

— Они прибыли сюда на следующий день, после падения Вавилона, — дрожащим голосом проговорил он, — предложили помощь в борьбе с хеттами. Ну, как я мог отказать?

— Кто они?

Наместник не решился ответить сразу, отведя взгляд.

— Кто они?! — рявкнул Эмеку-Имбару.

— Касситы, — одними губами произнес тот.

— Кто?

— Касситы, — громче ответил он.

Эмеку-Имбару сделал несколько неуверенных шагов назад, чуть было не споткнувшись о перевернутый стол. В кабинете наместника воцарилась гробовая тишина. Медленно, воин опустился на пурпурный ковер, сокрушенно уронив голову на грудь. Глава города Ниппур продолжал сидеть в своем плетеном кресле, стараясь не смотреть в сторону командующего.

— Что ты наделал? — наконец, после длительного молчания, спросил Эмеку-Имбару, не поднимая головы.

Несмотря на то, что этот вопрос не требовал ответа, наместник решился его дать:

— Я принял помощь, которую нам предложили.

— Помощь? — воин вскинул голову. — Неужели ты настолько глуп, что не понимаешь? Ты сдал Вавилонию собственными руками!

— Сдал? — взвизгнул наместник, на секунду позабыв о страхе перед Эмеку-Имбару. — Страну разоряют хетты! Причем тут я?

Воин устало выдохнул:

— Не понимаешь? Касситы воспользовались нашим положением. Под предлогом военной поддержки, они захватят власть в Вавилоне, не пролив и капли крови. Ты только что обменял хеттское ярмо на касситское.

— А что ты планировал делать? Вернуться к стенам Вавилона с жалким гарнизоном Ниппура?

Визгливый тон главы города начинал раздражать.

Эмеку-Имбару медленно поднялся:

— Давно надо было сказать Самсу-дитану, чтобы сменил тебя на посту наместника. Твоя тупость не знает границ, а халатное отношение к обязанностям снизило доходы царской казны, поступающей из Шумера^[92]. Гарнизон Ниппура должен был стать лишь частью войска. На юге сосредоточено еще достаточно сил, чтобы попытаться дать отпор хеттским захватчикам. Ур, Эриду, Ларса — все они способны к борьбе. Точнее... были способны. Воевать против свежей армии касситов они не смогут. Да и, что-то подсказывает мне, времени на это не осталось. Верно?

Наместник промолчал.

Вместо ответа тишину прорезал громкий боевой горн.

С обреченным видом, не обращая внимания на съежившегося в кресле главу города, Эмеку-Имбару подошел к большому окну позади него и выглянул наружу.

Оно выходило на восток, прямо за крепостные стены, перед которыми располагались обширные луга, засеянные пшеницей. Обычно их золотистые колосья мирно покачивались на ветру, создавая впечатление умиротворенного моря с драгоценной пенкой. Однако сейчас растения не двигались под порывами ветра. Их стебли плотно прижали к земле копыта тысяч лошадей. Огромная армия кочевников стояла перед городскими воротами в ожидании, когда наместник Ниппура соизволит впустить их внутрь.

Горькая усмешка заиграла на устах Эмеку-Имбару.

Не отводя взгляда от многотысячного воинства, он бросил:

— Поднимайся, наместник. Пора приветствовать новых господ.

***

В пещере царил полумрак. Темнота окутывала каменистые углы и приятно контрастировала с мощным пучком света, проникающим внутрь сквозь вход между скалами. Три молчаливые фигуры стояли в этом естественном укрытии, созданном силами природы, и молчаливо осматривали дюжину больших деревянных сундуков. Те до отказа были забиты всевозможными драгоценностями.

— Боги милостивые, да этого добра нам хватит до скончания времен! — восхищенно прошептал Гасан, жадным взглядом осматривая несметные сокровища.

— Если прибавить сюда то, что мы вывезли из Вавилона, то и на больший срок, — поддакнул Себекхотеп, а затем, повернувшись к Бастет, добавил, — господин Саргон был прав. Теперь можно закончить с грабежом и насладиться жизнью в полной мере.

Нубийка не ответила. Закусив нижнюю губу, она продолжала смотреть на богатства таким взглядом, словно перед ней стояли ящики с гнилыми фруктами. Себекхотеп недоуменно воззрился на Гасана, и тот кивком предложил выйти наружу.

Тройка верблюдов, привязанная к колышкам неподалеку, лежала на горячем песке, покорно ожидая, когда их хозяева решат двинуться в обратный путь.

— Что с ней? — спросил египтянин, когда они отдалились на достаточное расстояние.

— А ты че, не догадываешься че ли, — ухмыльнулся Гасан, облокачиваясь о шершавую поверхность скалы и скрещивая руки на груди.

Себекхотеп пожал плечами:

— Найдет другого.

— Может, она не хочет искать другого?

— Глупость, — египтянин махнул рукой, — пройдет время, и она станет прежней.

— А ты бы на ее месте стал?

Себекхотеп смерил презрительным взглядом мадианитянина, стоявшего с дурацкой улыбкой на устах:

— Я бы не стал привязываться к кому-либо.

— Но ты-то не она, — усмехнулся Гасан.

Египтянин отвернулся, скривившись, словно съел кислый фрукт:

— Довольно с меня пустой болтовни. Идем, поможешь мне снять тюки с верблюдов. Вывезем первую часть сокровищ в оазис...

Он не договорил. Крепкая рука зажала ему рот и ноздри, а затем Себекхотеп почувствовал, как что-то холодное и острое проходит через его нагрудник со стороны спины, словно нож сквозь масло. В следующее мгновение лезвие клинка, вышедшее у него из груди, заблестело на жарком полуденном солнце. Верблюды тревожно заворчали.

— Тише, тише, мои горбатые друзья! — нарочито громко воскликнул Гасан. — Это просто сильный ветер.

Ухватив египтянина под мышки, он резво потащил его к подножию утеса, подальше от встревоженных животных. Убедившись, что им ничто не угрожает, верблюды затихли, вновь приняв горизонтальное положение.

Прислонив безжизненное тело к скале, Гасан похлопал его по плечу:

— Не серчай, крашеный. Ты мне никогда не нравился.

Взгляд мадианитянина скользнул по поясу Себекхотепа, на котором красовался хопеш. Он так и не успел им воспользоваться. С задумчивым видом и с легким огоньком безумия в глазах, Гасан взмахнул своим мечом, стряхивая кровь на песок. Лезвие изогнутого клинка, очистившись от багряных пятен, заблестело еще сильнее. Серебряная гравировка украшала его от рукоятки до острия. Помедлив немного, мадианитянин убрал оружие в ножны, а затем протянул руки к поясу Себекхотепа и отстегнул хопеш. С вожделением он любовался изгибами его поверхности. Постояв так около минуты, Гасан опустил клинок.

Взглянув на тело египтянина, он спросил:

— Ты ведь не против, дружище? Все равно, он теперь тебе без надобности.

Повернувшись в сторону, где виднелся вход в пещеру, мадианитянин добавил:

— Я подарю его кое-кому другому.

***

Бастет не заметила, как ее спутники покинули пещеру. Настолько она была погружена в собственные мысли. Погружена в себя.

Хетты сдержали слово, выделив небольшую часть добычи из разграбленного Вавилона за поимку Этеру. Пленного вавилонянина, как и его сына, разбойники выдали Хандаипате на следующий же день и, получив обещанное вознаграждение, двинулись в обратный путь. Дальнейшая судьба Этеру и Тарару осталась неизвестной. Да и, по правде говоря, мало ее интересовала. Ее вообще мало, что интересовало, начиная с той ночи, когда Гасан вернулся из поверженного города. Вернулся один.

«Это моя вина. Я не уследила за Джераб-Зайя, хотя должна была предугадать. Мадианитянин отомстил за Саргона... но от этого не легче».

Бастет еще сильнее прикусила нижнюю губу. Сквозь тонкую кожу просочилась кровь, но нубийка этого даже не заметила.

«И что теперь? Я стою перед несметными сокровищами. Цель достигнута, но это не приносит удовлетворения... восторга... радости. Только пустота. Серая, бездонная пропасть».

В голове всплыла картина. Воспоминание. Тот день, когда он помог отбиться от гиен в первый раз.

«Анубис — страж весов».

«Каких весов?».

«На одну чашу кладут твое сердце, а на другую перо. Если ты вел праведную жизнь, то сердце будет весить, словно перо. Если же нет, то оно будет тяжелее».

«И что тогда?»

«Тебя сожрет Ам-мут».

«Ам-мут?»

«Пожирательница.Поглотительница смерти, чудовище с телом бегемота, львиными лапами и пастью крокодила, обитающая в Дуате».

«А Дуат это...»

«Загробный мир».

«Похоже, нам уготована учесть быть съеденными Пожирательницей. То, что мы делаем, нельзя назвать праведным поступком».

Горькая улыбка появилась на устах Бастет.

«Надеюсь, ты не успел отяжелить свое сердце, Саргон, и Ам-мут оставила тебя в покое».

— Тише, тише, мои горбатые друзья! — донесся снаружи голос Гасана. — Это просто сильный ветер.

Бастет вздрогнула, словно очнувшись ото сна. Утерев губы рукой, на которой отсутствовало два пальца, она вновь перевела взгляд на дюжину сундуков, стоявших в торжественном безмолвии. В том, на который падал пучок света, лежал большой кубок для вина из чистого золота. Его поверхность была настолько гладкой, что Бастет видела в нем свое отражение, хоть и довольно искривленное. Подойдя к сундуку, она встала перед ним на колени и взяла кубок в руки.

«Из похожих мы потягивали пиво в нашем шатре. Только те были не из золота. Этот красив. Он наверняка тебе понравился бы, Саргон».

Нубийка ощутила комок, подступающий к горлу, и закрыла глаза, чтобы взять себя в руки, но ей это давалось плохо и с большим трудом. Поэтому она не видела, как свет на несколько секунд перестал падать внутрь пещеры. Когда же комок в горле отступил, и Бастет снова открыла глаза, на нее вновь лились лучи солнца. Аккуратно она поставила кубок обратно в сундук.

«Я назову его твоим именем. Я назову сына твоим именем».

Сосуд для вина, словно безмолвный слушатель, покорно стоял на своем месте, а Бастет задумчиво наблюдала за своим отражением в нем.

***

Осторожно заглянув внутрь, Гасан подметил, что нубийка сидит, склонив голову над сундуком, разглядывая золотой кубок. Удовлетворенно кивнув, он стянул с себя сапоги.

«Ветер нанес песка, и теперь он буквально устилает пол пещеры. Отлично. Эта дура так занята созерцанием побрякушек, что не заметит моего появления. Интересно, я всегда ее ненавидел или это чувство появилось недавно? Она никогда не считалась со мной, как с нормальным человеком. Нубийская шлюха. Ничего, скоро я заполучу все, что мне причитается».

Аккуратно поставив сапоги на песок у входа, мадианитянин вошел внутрь, мягко ступая босыми ногами и не спуская глаз с Бастет. Египетский хопеш он держал наготове. Как Гасан и предполагал, она не заметила его присутствия. Замерев в углу, скрываемый мраком, он не сводил пронзительного взгляда с нубийки. Их разделяла пара широких шагов. Вот Бастет вздохнула и поставила кубок обратно в сундук. Судя по всему, она намеревалась подняться.

«Нечего тянуть».

Гасан пришел в движение, занеся хопеш для удара. Он сделал один шаг. Затем второй. Теперь он стоял прямо за ее правым плечом. Искривленное лезвие клинка готово было нанести роковой змеиный бросок.

— Я к вашим услугам, госпожа, — прошептал Гасан и обрушил свой удар на голову Бастет.

***

Она продолжала задумчиво смотреть на золотой кубок. Со стороны могло показаться, что Бастет полностью ушла в себя, но это было правдой лишь отчасти. Да, разум ее в тот момент был далеко, но чувства оставались здесь, в пещере посреди пустыни. В блестящем отражении золотого кубка она заметила едва уловимое движение.

«Ну и что? Меня это даже не удивляет. Кто-то решил прибрать к рукам все сокровища? Пусть. Есть ли смысл сопротивляться? Сейчас... Теперь...».

Ответ пришел незамедлительно. Легкий, едва уловимый толчок внизу живота. Это вывело ее из ступора.

— Я к вашим услугам, госпожа, — услышала она шепот позади себя, словно шелест змеи.

В следующую секунду удар египетского хопеша раскроил золотой кубок пополам. Нубийка совершила кувырок влево в самый последний момент.

Быстро вскочив на ноги и выхватив свой клинок из ножен, Бастет яростно крикнула:

— Тогда окажи услугу! Отправляйся в Дуат!

Воздух внутри пещеры взорвался от звука скрещенных мечей.

Примечания

1

Вавилонское песнопение. Перевод Н.И. Лисовой.

(обратно)

2

Мардук — верховное божество пантеона Вавилонии, верховный бог в Древней Месопотамии, бог-покровитель города Вавилона.

(обратно)

3

Хаммурапи — вавилонский царь, правивший царством примерно за 150 лет до описываемых событий. Именно ему принадлежит известный свод законов Старовавилонского периода.

(обратно)

4

Шишак — шлем с высоким навершьем, которое имело вид длинной трубки и оканчивалось яблоком или украшалось репьем.

(обратно)

5

Шамаш — бог Солнца и справедливости.

(обратно)

6

Мушкену — лично свободное, но ограниченное в правах сословие вавилонского общества. Ниже в иерархии располагались только рабы.

(обратно)

7

В Древнем Вавилоне ремесло считалось низшим делом. Земледелие и торговля носили более почетный характер среди населения.

(обратно)

8

Имеется в виду ордалия — Божий суд. Связанного обвиняемого в совершении преступления бросали в водоем и признавали невиновным, если вода не принимала его.

(обратно)

9

Иштар — богиня плодородия и плотской любви.

(обратно)

10

Эсагила — храмовый комплекс, посвященный Мардуку.

(обратно)

11

Рабианум — председатель суда старейшин.

(обратно)

12

Этеменанки — многоступенчатое культовое сооружение в Древнем Вавилоне. Предположительная высота достигала 91 м. Возможный прототип библейской Вавилонской башни. Разрушено по приказу суеверного царя Селевкидов Антиоха I.

(обратно)

13

Битум — твердый или смолоподобный продукт, не растворимый в воде.

(обратно)

14

Мера весов Древнего Вавилона. 1 талант = 60 мин = 3600 сиклей.

(обратно)

15

Около 20 м.

(обратно)

16

Либильхегалла — канал, пересекавший восточную часть Вавилона с севера на юго-восток. Соединял воды Евфрата с городским рвом.

(обратно)

17

Отсылка на великого аккадского царя Саргона Древнего.

(обратно)

18

Кута — древний город Междуречья, находился в пяти часах к северо-востоку от Вавилона.

(обратно)

19

Хатти — одно из названий Хеттской державы, распространившей свое влияние на большую часть Малой Азии и территорию современного Курдистана.

(обратно)

20

Гиксосы — племена Палестины, вторгшиеся в Египет и захватившие власть над страной, положив конец Среднему царству. Правление гиксосов будет продолжаться еще около полувека с момента описываемых событий.

(обратно)

21

Касситы — народ, живший в горах Заргоса на северо-западе современного Ирана.

(обратно)

22

Элам — древнее государство в юго-западной части Ирана, выходящее к берегам Персидского залива.

(обратно)

23

91 м.

(обратно)

24

Согласно законам царя Хаммурапи человек, укравший храмовое или государственное имущество, подлежал смертной казни.

(обратно)

25

Ламашту — львиноголовая женщина-демон, поднимающаяся из подземного мира, насылающая на людей болезни, похищающая детей, демон детских болезней. Изображалась кормящей грудью свинью и собаку.

(обратно)

26

Сикомор — один из видов рода Фикус семейства Тутовые. Родиной считается Египет.

(обратно)

27

Песчанка — мелкий грызун. Внешне напоминает крысу.

(обратно)

28

Гюрза — вид ядовитых змей из рода гигантских гадюк семейства Гадюковых.

(обратно)

29

Тамариск — род вечнозеленых или листопадных вересковидных кустарников, реже деревьев, с тонкими ветвями, покрытыми красно-коричневой корой.

(обратно)

30

Гильгамеш — персонаж шумерских сказаний и аккадского эпоса.

(обратно)

31

Мангар — крупная лучеперая рыба. Обитает в системе рек Тигр-Евфрат и имеет промысловое значение.

(обратно)

32

Горлица — вид птиц из семейства голубиных. Гнездятся около человеческих поселений.

(обратно)

33

Здесь имеется ввиду Ашшур — древнее название Ассирии.

(обратно)

34

Аншан — древний эламский город, одна из ранних столиц Элама до переноса столицы в Сузы. Находился к северо-западу от современного иранского города Шираз в Загросских горах, провинция Фарс.

(обратно)

35

Мари — древнейший город-государство Междуречья. Во времена Хаммурапи вошел в состав Вавилонского царства, став его северо-западной частью.

(обратно)

36

Ханигальбат — ассирийское название территории будущего государства Митанни на территории Северной Месопотамии и прилегающих областей.

(обратно)

37

Шумеры — древнее население Южной Месопотамии, говорившее на шумерском языке.

(обратно)

38

Отрывок из поэмы о Гильгамеше. Приводится в переводе И.М. Дьяконова.

(обратно)

39

Стиль — бронзовый стержень, заостренный конец которого использовался для нанесения текста на глиняную табличку или дощечку, покрытую воском. Противоположный конец делался плоским, чтобы стирать написанное.

(обратно)

40

Адад — бог непогоды в аккадской мифологии, создатель бури, ветра, молний, грома и дождя, воплощение разрушительных и созидательных сил природы.

(обратно)

41

Эрешкигаль — в шумеро-аккадской мифологии богиня, властительница подземного царства.

(обратно)

42

Иркалла — в шумеро-аккадской мифологии подземное царство, из которого нет возврата.

(обратно)

43

Нинкаси — богиня шумерской мифологии, ответственная за пиво и другие алкогольные напитки.

(обратно)

44

Этимму — в шумеро-аккадской мифологии духи, не находящие покоя; души умерших, не погребенных надлежащим образом.

(обратно)

45

Тиамат — в шумеро-аккадской мифологии женское олицетворение первобытного океана-хаоса соленых вод, из которого родилось все (в том числе и боги).

(обратно)

46

Син — в шумеро-аккадской мифологии бог Луны.

(обратно)

47

Нуску — вавилонский бог огня и палящего зноя.

(обратно)

48

Энлиль — в шумеро-аккадской мифологии бог ветра, воздуха, земли и бурь, верховный бог шумерского пантеона, но позже стал также почитаться аккадцами, вавилонянами, ассирийцами и хурритами.

(обратно)

49

Отрывок из поэмы о Гильгамеше. Приводится в переводе И.М. Дьяконова.

(обратно)

50

Гуль — существо из арабских мифов, оборотень, обитающий в пустыне и питающийся свежей мертвечиной.

(обратно)

51

Аттика — юго-восточная область в Центральной Греции. Буквально переводится как «прибрежная страна».

(обратно)

52

Великое море — Средиземное море.

(обратно)

53

Ханаан — древнее название Палестины.

(обратно)

54

Земляной лев — древнее название хамелеона.

(обратно)

55

Кадеш — древний город в Леванте, расположенный на реке Оронт.

(обратно)

56

Ка — жизненная сила человека, концепция души у древних египтян.

(обратно)

57

Анубис — бог загробного мира в Древнем Египте.

(обратно)

58

Фивы — древний город Верхнего Египта. Позднее — столица египетской империи фараона Тутмоса III.

(обратно)

59

Номарх — должность управителя провинции (нома) в Древнем Египте.

(обратно)

60

Мемфис — древнеегипетский город, располагавшийся к югу от современного Каира. Являлся опорным пунктом для многих фараонов и местом проживания не только египтян, но и иностранцев: сирийцев, ханаанцев, греков и евреев. В описываемое время захвачен гиксосами.

(обратно)

61

Патина — пленка или налет на меди и ее сплавах, образующаяся на поверхности изделий под воздействием окружающей среды.

(обратно)

62

Та-Кемет — древнеегипетское название Египта, относящееся к плодородным землями, орошаемым водами Нила, отличным от Дешрет — так древние египтяне называли безжизненные пески Аравийской и Ливийской пустынь.

(обратно)

63

Идумеи — семитский народ, обитавший в пустыне Негев южнее Иерусалима и Северном Синае.

(обратно)

64

Петра — столица Идумеи, царства на юге Израильского нагорья.

(обратно)

65

Мидийцы — древний народ иранского происхождения, населявший область Мидию, расположенную на северо-западе современного Ирана и юго-восток Турции.

(обратно)

66

Урарту — древнее государство в юго-западной Азии, располагавшееся на территории Армянского нагорья. В период описываемых событий еще не достигло пика своего могущества.

(обратно)

67

Тешуб-Тарку — хеттский бог грома.

(обратно)

68

Отрывок из поэмы о Гильгамеше (приводится в переводе И.М. Дьяконова).

(обратно)

69

Урук — древнейший город шумеров и вавилонян в Южном Междуречье.

(обратно)

70

Вавилонский эпос представляет в качестве важнейшего подвига Гильгамеша постройку городской стены Урука.

(обратно)

71

Отрывок из поэмы о Гильгамеше, приводится в переводе И.М. Дьяконова.

(обратно)

72

Нергал — в аккадской мифологии владыка преисподней.

(обратно)

73

Анх — один из древних и важнейших египетских символов. Представляет собой крест, увенчанный сверху кольцом. Значение до сих пор остается спорным. Наиболее известен, как «ключ жизни».

(обратно)

74

Мадианитяне — полукочевой народ, позднее ставший частью царства Майн. Оно располагалась на границе современных Саудовской Аравии и Йемена.

(обратно)

75

Угаритяне — жители Угарита, древнего торгового города-государства Восточного Средиземноморья, находившегося на территории современной Сирии.

(обратно)

76

Шибаниба — древний ассирийский город на севере современного Ирака.

(обратно)

77

Гор — древнеегипетский бог неба и солнца в облике сокола.

(обратно)

78

Энума элиш («Когда наверху») — поэма, восхваляющая Мардука.

(обратно)

79

Ашшур — столица древней Ассирии, первый город, построенный ассирийцами и названный в честь ассирийского главного бога Ашшура.

(обратно)

80

Ка — древняя вавилонская единица измерения объема жидкостей, равная объему куба, длина ребра которого составляет ширину ладони.

(обратно)

81

Каркемиш — древнее государство, существовавшее в XIX — IX вв. до н.э. на территории Сирии и Восточной Анатолии.

(обратно)

82

Мин — в египетской мифологии бог плодородия и покровитель странствующих караванов.

(обратно)

83

Свиньи в Хеттском царстве считались нечистыми животными, их не приносили в жертву и не употребляли в пищу.

(обратно)

84

Великая Мать — главное женское божество хеттской мифологии.

(обратно)

85

Шавушка — хурритская богиня плодородия, войны и исцеления, впоследствии заимствованная хеттами в свой пантеон.

(обратно)

86

Лабарна (табарна) — часть титула хеттских царей. Вероятно, происходит от имени первого хеттского царя Лабарны.

(обратно)

87

Сехмет — в египетской мифологии богиня войны, палящего солнца и яростной мести. Изображалась с головой львицы. С ней связан миф Древнего Египта об истреблении людей, когда Ра узнал об их предательстве и наслал на них Сехмет, чтобы устроить кровавую бойню.

(обратно)

88

Формальным царем города всегда считался Мардук, верховное божество Вавилона, поэтому, в знак почтения к божеству, в своих титулах цари именовались как наместники.

(обратно)

89

Сирруш — мифическое существо из вавилонской мифологии: чаще всего изображался в виде дракона. Символ бога Мардука. Одно из чудовищ, порожденных Тиамат (женское олицетворение первобытного океана-хаоса соленых вод, из которого появилось все в шумеро-вавилонской мифологии). Сирруш сочетает в себе признаки различных существ: имеет голову змеи на тонкой шее с раздвоенным жалом, чешуйчатое тело, передние лапы льва и задние лапы хищной птицы, а также хвост скорпиона.

(обратно)

90

Амореи — кочевой западносемитский народ древней Передней Азии. В XIX в. до н.э. создают в Месопотамии три царства, объединенные в следующем столетии Хаммурапи.

(обратно)

91

Ниппур — древний город в Южной Месопотамии, бывший священный центр шумеро-аккадской цивилизации. В составе Вавилонии имел некое подобие автономии.

(обратно)

92

Шумер — древняя область в Южной Месопотамии.

(обратно)

Оглавление

Часть I. Овен в клетке.

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Часть II. Земляной лев.

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

Часть III. Хеттский орел.

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Эпилог

*** Примечания ***