Отмена мечты [Лан Багачев] (fb2) читать онлайн

Лан Багачев Отмена мечты

Обращение к читателю.

Порой книги в ваших руках могут превратиться в хрустальный магический шар. В этом удивительном предмете можно разглядеть события минувшего прошлого, приоткрыть тайну манящего будущего, либо просто увидеть свое отражение.

Приглушенный стук шагов многократным эхом отражался от стен слабо-освещаемого подъезда. Мужчина, опираясь об облезлые перила лестницы, неспешно поднимался на нужный этаж. Его правый ботинок промок еще на полпути к дому, и теперь каждый раз, наступая на эту ногу, он чувствовал, как холодная жижа с чавкающим звуком просачивается сквозь пальцы. «Тюбик с клеем должен еще остаться, — подумал он, — надо не забыть просушить и заклеить». Поднявшись еще на пару ступеней, мужчина остановился. До квартиры оставалось четыре пролета, но легкие горели, словно в каждое из них положили по раскаленному угольку — так было всегда после двенадцатичасовой рабочей смены. Хорошо, что эти смены попадались редко. Раза два или три за месяц к обычной десятичасовой прибавлялись два сверхчаса. В это время полагалось выполнить дополнительную норму, поставленную начальником завода. Казалось, что именно за эти два часа в легкие попадало гораздо больше металлической пыли с вытачиваемых деталей, чем за всю смену. Мужчина сильно откашлялся, безуспешно пытаясь освободить организм от нарастающего жара. Немного пошатнувшись, он облокотился на стену и с тоской посмотрел на давно неиспользуемую шахту лифта. Окутанная грязной проволокой меж лестничных маршей, она тянулась вверх до самой крыши. Когда последний раз она использовалась? Лет пять, а может семь назад? Мужчина закрыл глаза и вспомнил, как было здорово зайти в кабинку, нажать на кнопку и с тихим поскрипыванием подняться на восьмой этаж. То время ушло. Волну возмущения подняли жильцы первого и второго этажа, отказываясь оплачивать затраты на электроэнергию, потребляемую лифтом. С одной стороны, это было разумно — зачем им оплачивать то, чем они не пользуются. Но с другой стороны — это общедомовые нужды. А если кто-то слепой? Что теперь, с него оплату за освещение подъезда не брать? И после долгих баталий было принято решение: платить должны все, а если не хватает финансов, исключить источник расхода, вернее отключить лифт. «Правильное решение. — Уверял себя мужчина. — Упрощать жизнь — значит деградировать». Он постоял еще несколько минут с закрытыми глазами, подождал пока успокоиться дыхание, и медленными шагами вновь отправился к своей цели.

Ключ проворачивался несколько раз прежде чем зацепить нужную пластину в замке. После тихого щелчка дверь открылась. Перед тем как зайти в квартиру, мужчина поморщился от неприятного запаха, наполнившего все помещение: сочетания вони грязных носков, мочи и чего-то протухшего. «Снова потроха варит», — подумал мужчина. Последние годы эта вонь упорно вытеснила с кухонь запах настоящего жаренного мяса, но привыкнуть к ней было невозможно. Подавляя рвотный рефлекс, мужчина быстро разулся и отправился комнату, не забыв плотнее закрыть за собой дверь.

Сама квартира была намного больше и просторней, чем та, в которой раньше жил мужчина. Не могло быть иначе, ведь до освободительной операции она принадлежала талю — это сокращение от «тип агитирующий ложь». Так стали называть людей, что в годы тяжелого противостояния распространяли информацию порочащую честь военных и подвергающую сомнениям действия Верховного Вождя. За подобные высказывания талей выслеживали, отлавливали, затем либо высылали из страны к врагам, либо сажали в исправительные штабы. Все имущество переписывалось на государство и уже после победы в него заселяли простые семьи. Так и мужчина со своей женой и десятилетним сыном заняли одну из комнат. Пришлось, конечно, проститься со своей купленной трехкомнатной квартирой, но это ж ради благого дела. Государство переселяло всех в талевские, кому одна комната досталась, а кому целых две. Освободившиеся дома отправили под снос, чтобы на их месте построить новые, для ветеранов боевых действий. Они заслужили, защитили страну, теперь по закону им все обязаны. Комната молодой семье досталась самая большая в квартире. На ее площади умещался шкаф, делящий помещение пополам, две узкие кровати для детей, и раскладной диван. В оставшихся двух комнатах поселили молодого парня, который как скользкий угорь постоянно юркал по всем углам и что-то черкал в своём блокноте, и женщину лет пятидесяти со своей пожилой матерью, которая сегодня и приготовила на общей кухне это вонючее варево. С соседями мужчина не общался, не разговорчивые они были, да и не принято стало после освободительной операции о пустом болтать. Все разговоры в семье должны проходить, при закрытых дверях и лучше шёпотом.

Поставив левый ботинок на коврик у двери, мужчина покрутил второй в руках. Дырку искать долго не пришлось, она оказалась огромной, если постараться, мог бы пролезть даже палец. Мужчина потянулся к полке, находящейся высоко над головой. Пошарив рукой, он достал несколько газет и внимательно начал изучать страницы. Выбрать нужно такие, которые не содержали статьи, восхваляющие государство, Велицию, Верховного Вождя или правительственные органы. А это та еще задача. На первой странице неизменно печаталась фотография Верховного Вождя с перечислением всех его званий и заслуг. Газета выпускалась ежедневно, но изо дня в день, из года в год лицо и поза Вождя на фото не менялись, различался только задний фон. На следующих разворотах описывались достижения военного секретариата, затем новые открытия в медицине, перевыполненные планы заводов, переизбыток и распределение продуктов в магазины, разработки в космической отрасли. Все статьи обильно были напичканы лозунгами, восхваляющими величие Велиции и Вождя. Иногда только на последних страницах встречались публикации серые и унылые, полностью подходящие для просушки ботинок. Прочитав содержание таких страниц и убедившись, что в них говорилось только о вырубке деревьев в городском парке, для освобождения места на постройку нового цеха завода, об увеличение стоимости коммунальных платежей, процент от которых пойдет в помощь ветеранам, а также о раскрытие группы особо опасных преступников, распространяющих пагубные мысли, мужчина скомкал их и затолкал в промокший ботинок. Из шести просмотренных газет, нашлось только две страницы. Для просушки должно хватить. Затем он поставил ботинок на коврик и посмотрел в заляпанное зеркало, висевшее на стене. Сероватого цвета лицо, мешки под глазами и щетина с проседью. Сейчас и не скажешь, что в молодости он был первым красавцем во дворе. Мужчина тяжело вздохнул. Развернувшись, он вздрогнул от неожиданности. За его спиной все это время стояла пятилетняя дочь, пристально наблюдая за ним. Бесшумно ходить, словно крадясь, ее научили в детинце — особое заведение, где содержатся дети от двух до семи лет. Их полагалось отводить туда ежедневно ранним утром и забирать поздним вечером. В детинце все обучение строилось на одном единственном правиле: «Послушание — есть жизнь». Поэтому основными предметами были дисциплина, строевая подготовка и чистолюбие, где строго обучали уходу за собой, своими вещами, а также эмоциональной выдержке. Вот и сейчас девочка стояла ровно и неподвижно. На ее сером плате с длинными рукавами, остроугольным воротником и юбкой до колен, не наблюдалось ни одной складки или неровности. Каштановые волосы были разделены ровным пробором на две части и заплетены в тонкие косички. «Это новое поколение, — подумал мужчина, с восхищением глядя на свою дочь. — Улучшенная версия нас.» Она смотрела на него своими большими глазами, похожими на глаза бездушной фарфоровой куклы. Иногда этот взгляд настораживал и даже пугал мужчину, но он старался отгонять такие мысли.

— Где мама? — спросил он у дочери.

Девочка рукой показала в сторону балкона. «Да, говорить, конечно в детинце не учат, но может это и к лучшему. Им виднее».

Приближалась осень и вечера становились холоднее, а дни короче. На небольшом остекленном балконе, укутанная в множество безразмерных потрепанных балахонах, сидела женщина. Спутанные волосы, поблескивающие ранней сединой, обрамляли уставшее лицо. Она не отвлекаясь сшивала заготовленные отрезки ткани на ручной швейной машинке. За такую работу платили мало, а другую найти не удавалось. По молодости женщина работала в бутике известной на весь мир марки одежды, но после начала освободительной операции договор был расторгнут, бутик закрыли. Женщина потом устроилась в продуктовый магазин — замечательное было время. Приносила домой все, у чего заканчивался срок годности. Вот только и оттуда уволили, как только жена забеременела дочерью. Она уже не молода была, вынашивание и рождение ребенка далось женщине не просто. Но по новому семейному закону, в каждой ячейке общества должно быть минимум два ребенка. Это помогало поддерживать страну, спасать от депопуляции. В противном случае на семью накладывали взыскание, которое автоматически списывалось со счета. Уклониться от оплаты было невозможно, все деньги давно уже стали цифровыми. Наличные сняли с оборота. Дети, рожденные семь лет назад даже и не видели таких. А все потому, что доходы должны быть открыты — это главный антикоррупционный принцип Велиции.

Дрожащий огонек свечи, прикрепленной к машинке, тусклым теплым сиянием окутывал небольшое помещение. Мужчина смотрел на все это через стекло, не открывая двери, чтобы в комнату не проходил запах. Свеча была сделана из переработанного жира мелких грызунов. Вонь, конечно, исходила при сгорании неприятная, но зато стоимость была намного меньше, чем у парафиновой. После повышения цен на электричество, свечи вновь обрели свою былую популярность. Их расходовали с умом. И сейчас, заметив, что у кровати сына горела свечка, мужчина мысленно подсчитал затраты.

Сын сидел на своей кровати, облокотившись на спинку. Он листал пожелтевший от времени фотоальбом, внимательно рассматривая фотографии и аккуратно переворачивая странички. Мужчина давно хотел подальше убрать эту книжечку, считая, что ни к чему хорошему яркие воспоминания не приведут. Да и вообще, прав Верховный Вождь, когда говорит, что незачем ностальгировать о прошлом, нужно с надеждой смотреть в светлеющее будущее. А сейчас еще и возраст у парня такой, бунтарский — семнадцать лет. За ним глаз да глаз нужен. Когда родился, жена так счастлива была, имя подобрала особое — Вадимир, означающее «предводитель мира». Вот только мужчина был уверен, что ерунда все это, ну какой из него предводитель? Хорошо бы из школы не выгнали, а там может удастся на завод устроить. Решив убедиться, что в голове сына нет пагубных мыслей, мужчина присел к нему на кровать и поинтересовался:

— Что, Вадим, рассматриваешь?

— Как мы в луна-парк ходили. Сколько мне тогда было? Года четыре? — сын развернул фотоальбом и указал на одну из ярких карточек.

На прямоугольном листке фотобумаги была запечатлена семья из трех человек. Молодая симпатичная женщина в цветастом платье обнимала широко улыбающегося ребенка, с огромным облаком сахарной ваты в руках, рядом стоял спортивного вида мужчина с бокалом янтарного пива. Настолько нереальной выглядела эта счастливая троица, словно совершенно другие люди, актеры давно забытого фильма.

— Да, четыре, — немного помедлив ответил мужчина.

— Я помню вкус сахарной ваты, как будто это вчера было, — улыбнулся парень.

— Брось ты все это, зачем рассматривать старье. Ты лучше расскажи, как дела в школе?

Парень вмиг погрустнел и опустил глаза.

— В школе, как обычно.

Почувствовав, что-то неладное, мужчина поинтересовался.

— Что, опять с дезорганизацией?

— Не виноват я, — оправдывая опасения своего отца, быстро заговорил Вадимир. — Шкаф сам открылся, там что-то упало, вот я и подумал … Ну не знал, я что он разозлится, я же просто спросил.

— А ты вообще про что? — пытаясь разобраться в сказанном, переспросил мужчина. — Какой шкаф? Почему разозлился?

Вадимир, вздохнул и уже медленнее продолжил:

— Меня сегодня дежурным назначили. Кода все ушли, я остался полы мыть. Слышу, в лаборантской, что при кабинете учителя дисциплины, грохот. Упало что-то. Пошел, думаю, подниму, пока учителя нет, а то опять разозлиться на меня, скажет, что я плохо обязанности дежурного выполняю. Захожу и вижу, швабра валяется, видимо поставили плохо, она и грохнулась. Я решил поднять. А рядом со шваброй шкаф открытый. Нам учитель не разрешает его трогать и вообще очень нервничает, когда мы к нему приближаемся. А тут он сам открылся, честное слово, может швабра задела, может учитель забыл закрыть.

Парень замолчал и опять взгляд опустил. Мужчине от этого стало еще интересней услышать продолжение истории.

— Ну и что там, в шкафу-то? — сгорая от нетерпения, спросил он.

Вадимир посмотрел в глаза отцу и так тихо, словно открывал страшную тайну, проговорил:

— Холодное оружие. Ножи разные, топоры большие и маленькие, а в центре огромный молот.

— Ну это … — перебил его отец и начал выстраивать догадки, — …он же ветеран. Может трофеи какие, а может просто увлечение такое.

— Я тоже так подумал. Меня не это удивило.

— А что?

— На створках шкафа детские фотографии были приклеены. Я сначала не придал этому значение, пока знакомое лицо не увидел. Помнишь мальчика из соседнего подъезда? Он два года назад пропал. Ушел из школы и не вернулся. Так вот, это точно он был на фотографии. И другие лица тоже знакомые, кажется я их в газетах видел, в рубрике пропавшие без вести.

Мужчина задумался: увиденное сыном его бы тоже испугало. Но всему должно быть объяснение. Учитель по дисциплине странный конечно был и слухов про него много разных ходило, что мол он до войны в тюрьме сидел, вроде как за убийство или насилие, а после, под амнистию попал. Мужчина не верил этому, не могли же инспекторы фильтрации позволить отморозку с таким прошлым в школе с детьми работать. Уж они-то точно его проверяли.

— Да не бери в голову, — наконец заговорил мужчина, — может он специально фотографии собирал, чтобы помогать искать пропавших. Он же почетный дружинник в районе, у него вон сколько наград. Медали носит постоянно, не снимая.

— По поводу медалей. Пап, тут такое дело… — забубнил Вадимир. — Мне давно казались некоторые из тех медалей, что носит учитель, уж больно знакомыми.

— Ну конечно, знакомы. Про них, небось, в учебнике все написано.

— Да вот как раз об этих и не написано. Когда я спрашивал у учителя, он многозначительно отвечал, что это «особые медали».

— Может и особые, нам почем знать.

— Но я их видел, и вспомнил, где. Помнишь, до того, как все игры изъяли, у меня был пиратский набор: сабля, шляпа, повязка на глаз, пистолет и монеты. Так вот эти монеты точь-в-точь как медали у учителя.

Набор мужчина прекрасно помнил, подарил его сыну на пятилетие. После войны его действительно конфисковали, как и другие игры, книги, развлекательные гаджеты. Вадим не хотел отдавать пиратский набор, плакал, просил оставить, но раз сказано было все сдать, ничего не оставалось. По новым законам у людей изымали все, что могло повлиять на разложение и отупение детских умов. Ребенок не должен быть совращен красочными цветами, примитивными играми, фантазийными мирами и прочей развлекательной ересью. Тогда и были созданы детинцы, где ребенка учили по новым правилам.

— Да ты перепутал. Как монеты из старой, запрещенной и уничтоженной игры могут оказаться медалями на груди почетного ветерана? Не выдумывай.

— Да вот, смотри.

И Вадимир, пролистав несколько страниц фотоальбома, ткнул в одну из карточек. На фотографии был он, перед большим тортом с зажжённой свечкой в форме цифры пять. В одной руке мальчик держал саблю, а в другой монету.

— Это точно она. Я не ошибаюсь. Зачем он их носит? Почему за медали выдает? Может и нет у него медалей-то никаких?

— Ты это брось, — резко отреагировал мужчина. — Клеветать, на того, кого власть поддерживает, запрещено. Неприкасаемые они.

Мужчину начал одолевать страх. А что, если сын еще об этом кому-то рассказал? А что если донесут на него и на всю их семью? Будет выговор? Или зарплаты лишат? Да так вообще с работы выгнать могут.

— А ты кому-нибудь об этом еще говорил? — осторожно спросил мужчина.

— Нет, только тебе.

— Вот и хорошо, — выдохнул он. — Забудь про все. Ничего ты не видел. Фотографию эту лучше выбросить. Да и вообще, зачем тебе фотоальбом, что ты его обнимаешь постоянно?

Мужчина хотел было выхватить альбом из рук сына, но тот увернулся.

— Там детство мое. Мои воспоминания. Мои мечты. Вот у тебя, пап, какая мечта?

«Мечта» — задумался мужчина. Чего же он хочет? К чему стремится? И тут в памяти возник образ начальника завода. Этот человек был высшим эталоном и недостижимым идеалом. В нем казалось прекрасно все: тучная фигура, гладкое, словно маска, лицо, короткие и толстые пальцы, туго перетянутые массивными перстями. Он не общался с простыми рабочими, да и вообще не ходил по заводу, он парил от проходной до своего кабинета — особое место, о великолепии которого судачили рабочие. Для всех на заводе кабинет начальника — это святая святых и тайное тайных. Только один раз мужчине посчастливилось побывать там, о чем в последствии он вспоминал с благоговением. Кабинет был огромный. На полу лежал толстый бардовый ковер. Большую часть помещения занимал длинный стол, в самом начале которого возвышалось величественное кресло, больше похожее на трон. Оно было обтянуто кожей, на подлокотниках и изголовье блистали разных размеров и форм камни. Это была единственная мебель для сиденья, так как иные присутствующие в кабинете должны были выказывать свое уважение и почтение стоя. Под потолком висела пятиярусная золотая люстра с множеством лампочек. Стены обиты красным деревом и украшены золотыми светильниками. Вместо бесполезных книг, иной печатной документации и канцелярских принадлежностей, на одной из стен в рамке висел документ — новейшая версия конституции Велиции, изданная на трех листах. Но главным украшением кабинета была не она, не массивные колонны, изрядно обвешанные лепниной, и даже не позолоченные статуи пузатых ангелочков, а четыре портрета Верховного Вождя. Восхищала не только их красота, а само расположения, сама задумка: на против двери, прямо над головой начальника, портрет был нарисован анфас — осуждающим и строгим взглядом смотрел на каждого входящего; на правой и левой стенах изображен профиль — голова Вождя на каждом повернута в сторону первого портрета, как бы указывая присутствующим куда нужно смотреть; а над самой дверью Вождь нарисован с затылка — когда выходишь из кабинета, кажется, что идешь вслед за ним, на исполнение правого дела. Вот о таком можно мечтать! О длинном столе, начищенных до блеска статуях, украшенном драгоценностями троне и возвышающемся над твоей головой лике Вождя.

Мужчина вздохнул. О такой мечте нельзя просто так болтать, нужно сказать что-то красивое, великое.

— Как говорят: каждая пешка мечтает стать конем, — изрек он.

Почему-то сказанная фраза не произвела должного впечатления на сына, и мужчина насмешливо спросил:

— А ты-то, о чем мечтаешь?

— Я вот… — Вадимир опять заглянул в альбом и задумчиво произнес — хочу, чтобы сестра в свои пять лет тоже знала вкус сахарной ваты, а еще что такое луна-парк и карусели, чтобы на батуте вместе с ней попрыгать и послушать как она звонко смеется.

— Ну разве это мечта. Ничего ты о жизни не знаешь.

— Конечно не знаю и не понимаю. Почему мы так живем? Почему променяли квартиру, где у меня была своя комната, на одну комнату для всех? Почему мы не ходим гулять всей семьей в парк? И что вообще случилось с нашим парком? Почему сестра знает где ее место при построении фигуры ромба, но до сих пор не умеет говорить? Почему у нас была другая жизнь и кто ее отнял? Кого вообще мы освобождали на освободительной операции?

— Свою родину, страну, ценности, — гордо ответил мужчина.

— Ну раз мы защищались, то почему напали первыми? — не унимался сын.

«И как его только терпят в школе? — Подумал мужчина. — Не выйдет из парня достойного члена общества».

— Мы предугадали нападение на нас, оказались умнее.

— А кто же хотел на нас напасть?

— Вот глупый! — Начал злиться мужчина. — Все! Все страны против нас объединились. Завидовали нашему величию, нашей воли. А мы сильнее оказались. Взяли и победили!

— Так раз мы победили, почему жизнь хуже стала.

— Потерпеть надо и заживем лучше прежнего. Зато они гниют там в своем болоте.

— А откуда ты знаешь, что гниют, ведь после операции по всей границе нашей страны стену построили?

— Поэтому и построили, чтобы их нищета к нам не пробиралась, — победно проговорил он.

Вадимир замолчал. И когда мужчине уже показалось, что диалог закончился и этот молодой бунтарский дух был им приструнен, сын заговорил, тихо, словно боясь реакции своего отца.

— Дядя моего одноклассника — один из талей. Его сослали туда, за стену. Иногда им удается получить от него весточку. Он пишет, что жизнь за стеной такая же, как у нас была раньше. Нет, даже лучше, намного лучше.

Мужчина вскочил с кровати.

— Нигде не может быть лучше, чем тут! — выкрикнул он. — Все это бред, провокация! Велиция лучшая страна! У нас есть все! И ты должен быть благодарен за это!

Он резким движением вырвал альбом из рук парня и разорвал его на две части.

— Чтобы я больше не слышал от тебя таких слов. И с одноклассником этим прекращай общаться.

Мужчина швырнул альбом в угол комнаты. Быстрыми шагами дошел до двери. Вытащив газету из ботинка, он обулся, схватил куртку и вышел из комнаты.

С каждым шагом мужчина чувствовал, как в не успевший высохнуть ботинок вновь затекает вода. Из-за недавно прошедшего дождя на дороге луж было много и все перешагнуть не удавалось, поэтому мужчина ругался, когда снова наступал в грязную воду. Чем дальше он уходил от дома, тем меньше становилась его злость. Разговор с Вадимом вывел его из себя. Как мог у него, уважающего закон, живущего по правилам страны, появиться такой сын? Это не его вина, но и школу винить нельзя, ведь каждое слово в учебнике проверяется в министерстве образования, а учителя проходят обучение в институте истории Велиции. Жена? Да, когда ей, с утра до ночи сидит за работой. Друзья — вот кто закладывает в голову его сына эти скверные мысли. И почему он не спросил, кто этот одноклассник.

Мужчина прошел два квартала и приблизился к дому с зеленной металлической дверью. Рюмочных было много, почти в каждом доме, но он предпочитал «Номер 317». Пусть она и находилась далеко, зато в этом заведении разведённый спирт, называемый спиртовухой, был не так вонюч и противен, как в других.

В душном и небольшом помещении стоял шум. Галдели все, что-то рассказывая друг другу, но разобрать четкие фразы в этом многоголосье было осень сложно. Все столы оказались заняты, поэтому мужчина искал к кому бы подсесть. В самом углу за крошечным откидным столиком, с наполовину пустой рюмкой в руках, сидел сутулый человек в потрепанной и местами рваной куртке — бывший сосед из старого дома. Он и раньше-то не особо общительный был, а как его сына в исправительный штаб забрали, за распространение пагубных мыслей, так вообще стал нелюдим. Но сейчас мужчине никого слушать и не хотелось. Купив бутылку спиртовухи и взяв рюмку, он стал расталкивать уже изрядно напившихся посетителей и постепенно продвигаться к знакомому.

— Здорова! — сказал он своему бывшему соседу, поставив бутылку на стол. — Не против, я тут сяду?

Тот молча кивнул, продолжая что-то внимательно высматривать на дне стеклянной рюмочки.

Мужчина уселся на пошатывающийся стул, откупорил бутылку, налил спиртовуху и с тихим «Ну» опрокинул в рот. Жгучая жидкость с едким маслянистым вкусом потекла вниз, обжигая все внутри.

— Я тут недавно на старое место жительства ходил, — начал он, — посмотреть какой дом для ветеранов построили на месте нашего, старого. А там оказывается стоит исправительный штаб, высокий такой, окна узкие и все в решетках. Странно, что его построили. Наверное, план поменялся.

— Эт точно, — ответил бывший сосед.

Мужчина поднял бутылку и налил еще рюмку.

— А там, где площадка была детская, ну на которой мы по вечерам семьями собирались, теперь стоит боевой танк. Представляешь?

— Ага, — отозвался собеседник.

Мужчина поднес рюмку ко рту, но вдохнув неприятный запах, пить не стал. Немного отодвинув руку продолжил:

— Помнишь, как мы по праздникам у этой самой площадке шашлыки жарили? Жены наши стол накрывали, а дети мороженное лопали.

— Да, — протянул бывший сосед.

— Хорошо было.

— Эт точно.

Тут из нескольких колонок, расположенных по углам помещения, вместо монотонно бубнящего диктора, рассказывающего о величии страны, громко зазвучали звуки гимна. Его включали по радио каждый час и все, находящиеся в общественном месте, в это время должны были встать. Сейчас не встал только один мужчина. Он остался лежать на столе, видимо слишком много употребил спиртовухи. Собутыльники как ни пытались, не смогли его растолкать. Как только последние ноты гимна отыграли, все сели и продолжили с чего начали. Мужчина стараясь не дышать быстрым движением опрокинул рюмку. Затем еще одну.

— Вот сын у меня спрашивает, «а что не так пошло», а я ему отвечаю, мол все так. А сам думаю, «а что так-то»? Как ни крути, а из семнадцати лет его жизни хорошие воспоминания были только там, в начале, — мужчина мельком посмотрел на окружающих и, убедившись, что никто не смотрит в их сторону, добавил, — до операции. Вот где мне ему эти хорошие воспоминания добыть сейчас? Я в полную силу работаю. Все для них, для детей.

— Это да, — согласился собеседник.

Мужчина вздохнул и начал рассматривать неровную и засаленную поверхность стола. Потом тихо, словно размышляя вслух, пробубнил:

— Вот все закончилось, мы победили, а что получили? Я понимаю, нужно время, чтобы восстановиться, но уже семь лет прошло. Что изменилось?

Подняв голову он первый раз за весь разговор встретился взглядом со своим собеседником. В постоянно задумчивых и печальных глазах соседа словно вспыхнул огонек. От этого взгляда мужчине стало не по себе. Испугавшись, что сболтнул лишнего, он запинаясь затараторил:

— То есть у нас-то изменилось. Мы свободу получили. А вот от них нам ничего не досталось. Пусть теперь всю жизнь нам в ножки кланяются. За нами сила, правда, — продолжал он уже громче. — Мы-то им показали.

Огонек в глазах собеседника потух так же быстро, как и возник, и он опять уставился в свою полупустую рюмку.

Посидев еще немного молча, мужчина оставил на столе недопитую бутылку и отправился домой.

В темную комнату с балкона просачивался тусклый теплый свет. Жена все еще работала. Мужчина разулся, затолкал обратно в ботинок ранее использованные листы газеты и подошел к детям. Они тихо посапывая лежали в своих кроватях. Мужчина присел к сыну и легонько потряс его за плечо.

— Пап? Ты чего? — спросонья спросил Вадимир.

— Послушай, сын, я накричал на тебя не просто так, — прошептал мужчина. — Разозлился, понимаешь. Все эти слова, о правде, о лучшей жизни. Мы живем так, как есть, а значит и жизнь у нас лучшая. Ты про всю ерунду, о которой говорит твой одноклассник, забудь. Нет за стеной ничего. И не будет. И ни с кем больше разговоры такие не заводи, опасно это, понимаешь?

— Да, пап. Я не прав был.

— Ну вот и хорошо. Спи, завтра в школу. А у учителя прощения попроси.

— Ладно.

Мужчина похлопал сына по плечу и встал с кровати. День оказался долгим. Разложив диван и сняв одежду, мужчина улегся под одеяло. Но не успел он погрузится в сон, как услышал звонок входной двери, затем последовали чьи-то голоса и настойчивый стук в их комнату.

— Пап, что происходит? — спросил разбуженный сын.

— Сейчас узнаем.

— Открывайте! Это Товарищество Абсолютной Тайны!

От услышанных сов мужчину сковал страх. «ТАТ, ищейки, они не приходят просто так. Кто-то донес на их семью, на кого-то из их семьи». Мужчина с трясущимися руками подошел к двери. К нему подбежал испуганный сын.

— Папа?

— Стой и молчи. Ничего не говори.

Щёлкнув замком, он открыл дверь. В комнату вошли трое. Одеты они были в черную форму с вышитым белым ромбом на предплечье, фуражки и высокие кожаные сапоги. На поясе у каждого красовалась кобура и дубинка.

— Нас известили, что тут есть гражданин распространяющий пагубные мысли.

Мужчину накрыла новая волна страха. Холодная капелька пота стекала по его спине. Они говорили точно о его сыне, больше не о ком. Значит кто-то слышал их разговор, кто-то их сдал.

— Это должно быть ошибка, — пролепетал он.

— Ошибки быть не может. Вы либо сами выдаете преступника, либо мы будем допрашивать каждого члена семьи.

«Каждого» — эхом пронеслось в голове у мужчины. Ходили слухи про их допросы. Если люди и возвращались с них, то были полуживые. А те, кто не возвращался признавался во всем, что от них требовали. Мысли быстро пролетали в голове у мужчины: «И что же делать, молчать? Тогда все равно признаешься под пытками в том, что даже не совершал. Сдать сына? Но он же свой, родной. И зачем вообще он сегодня решил с ним поговорить. Лучше бы не знал ничего. Сдаться самому? А как же семья? Кто их будет кормить? Основной доход ведь от него приходит.» Он повернулся к сыну. Вадимир смотрел на него понимающим и бесстрашным взглядом.

В опустевшей рюмочной занят был только один откидной столик в углу. За ним сидело двое мужчин, а по середине стояла полупустая бутылка спиртовухи. Они оба, словно загипнотизированные, высматривали что-то в своих рюмках.

— Я — отец и должен был его защитить, — сказал один.

— Эт да, — ответил другой.

— Но если бы меня забрали, кто семью содержал бы тогда? Не смогли бы они прожить.

— Тоже верно.

— Но получается, что я вроде как его предал?

— Эт да.

— А с другой стороны, где ему еще помогут, как не в исправительном штабе?

— Точно.

— Там ему объяснят, научат. Он другим вернется. Нормальным членом общества.

Ответа не последовало.

Мужчины посидели еще немного и допив оставшуюся спиртовуху вышли из рюмочной. На улице один из них рваным ботинком наступил в большую кучу еще теплых собачьих испражнений.

— Да чтоб тебя! — выругался он, вытирая ботинок об землю. — Развелось бродячих собак. Перестрелять их давно пора.

— Это верно, — ответил другой. — Один раз вляпаешься в дерьмо и вонять еще долго будешь.