Перстень с бриллиантом [Николай Красильников] (fb2) читать онлайн

Николай Красильников ПЕРСТЕНЬ С БРИЛЛИАНТОМ

Галина Ильинична проснулась в совершенно разбитом настроении. Сна как не бывало. При малейшем шорохе в подъезде вздрагивала, вскакивала с постели, на цыпочках подходила к дверному глазку: не идет ли?..

Но сына не было. Впервые за последние годы, когда стал он из несуразного несмышленыша-мальчика долговязым стеснительным подростком, не пришел ночевать домой... Сердце матери изболелось. Где бы он мог пропадать? У кого? Да и не случилось ли чего-нибудь дурного?.. Ведь Сережка такой паинька. Совсем домашний мальчик. Не шумный, мечтательный.

Чего только не передумала за ночь мать. А перед самым рассветом забылась. Всего-то на несколько минут. И приснился Галине Ильиничне неприятный сон. Будто вытащили у нее изо рта здоровый зуб. Да больно так. Она чуть не вскрикнула. И открыла глаза.

Было тихо. Так тихо, что даже слышно, как на кухне из крана капает вода, вздыхает за открытой форточкой ветер. «Очень плохой сон, — подумала Галина Ильинична, — не к добру». И она не выдержала: уткнулась в подушку лицом, зарыдала.

Но тут раздался резкий телефонный звонок. Она подбежала к телефону, лихорадочно схватила трубку.

— Алло! Слушаю...

— Галина Ильинична, это вы?.. — послышался, как ей показалось, настороженный голос. Но она его сразу узнала. Это был голос Ромы, одноклассника и приятеля Сережки. Она вчера Роме звонила. И другим одноклассникам Сережки тоже. Спрашивала, не видели ли они сына. И у кого он может находиться.

— Да, я, — выпалила Галина Ильинична.

— Серый не заявлялся? — уже бодро поинтересовался Рома.

— Нет, — упавшим голосом обронила Галина Ильинична. — А ты что хотел?..

— Тоже беспокоюсь: где он? Сегодня собирались в киношку смотаться. Шичный американский фильм!

— Не было, не было, — повторила Галина Ильинична и положила трубку.

И снова жуткая тишина окутала комнату.

Сквозь тюлевые занавески пробивалось утреннее солнце.

Проходя мимо зеркала, Галина Ильинична мимолетно посмотрела в него. Из светлого квадрата глянуло навстречу опухшее от бессонницы лицо с редкими ранними морщинами. Будто чужое. «Как хорошо, что сегодня не на работу. Суббота», — вздохнула она.

В полдень в райотдел милиции по телефону поступило тревожное сообщение. В новом микрорайоне города в канализационном колодце был обнаружен труп. Сообщавший назвался сантехником, говорил сбивчиво, часто путался — видимо, волновался. Следственно-оперативная группа УВД немедленно выехала на место происшествия.

Еще издалека на пустыре возле недостроенной девятиэтажки милиционеры увидели группу людей. Те явно обсуждали происшедшее, яростно жестикулировали руками, о чем-то громко спорили. Увидев приблизившуюся милицейскую машину, они сразу смолкли, расступились в сторону.

Вперед выступил небритый средних лет мужчина в замасленном комбинезоне и в резиновых сапогах, из-за голенища одного торчал разводной ключ. Каким-то особым чутьем он угадал старшего опергруппы и, заикаясь, стал докладывать:

— Т-товарищ н-начальник. Э-т-то м-мой уч-часток. В-вот п-пришел от-отключить от-топление и в-вижу в-в яме м-мертвеца...

Старший группы внимательно выслушал сантехника-заику и подозвал молоденького милиционера.

— Товарищ лейтенант! Запишите в протокол показания этого гражданина, — сказал и направился к открытому люку.

Ночью над городом разразился сильный ливень, и вызывать оперативника с розыскной собакой не было никакого смысла. Скорее всего, преступление совершено до ливня: ведь окрест и далеко вокруг никаких следов не наблюдалось. И земля еще не подсохла.

Следом за милицейской машиной подкатила «Скорая» из морга с двумя дюжими санитарами в белых халатах.

Труп без особого труда выволокли из колодца. Убитым оказался светловолосый подросток. На ногах — адидасовские кроссовки, одежда — потертые джинсы, легкая спортивная куртка. На шее у него болтался обрывок телефонного провода.

— Мм-да, — сокрушенно произнес старший группы и распорядился, чтобы как можно быстрее произвели судебно-медицинскую экспертизу.

Какая-то бабушка в плаще и ситцевом платочке набожно перекрестилась.

— Изверги, — прошептала она. — Человеческая жизнь уже ни во что не ценится.

— Ценится, — хихикнул щербатый парняга. — Если у тебя полный карман синеньких и новый мерседес!..

Таких страшных, циничных насильственных убийств (а что насильственное, старший следователь прокуратуры Марат Давлятович Ахунов нисколько не сомневался) в последние месяцы на его памяти не происходило. И слава богу! Правда, нечто подобное случилось зимой в девичьем общежитии педучилища — об этом рассказал ему приятель, майор милиции. Там подруги убивали одну новенькую, на чердаке. Убивали с изощренным хладнокровием — вилками. Завязали ей рот чулком и долго поочередно втыкали их во вздрагивающее истерзанное тело девчушки. Наутро пострадавшая, к счастью, чудом оставшаяся в живых, кое-как сползла по лестнице вниз и потеряла сознание. Виновниц, конечно, сразу нашли, был суд. Их отправили в колонию, а остальные девицы делали вид, будто ничего не произошло...

— А что? — недоуменно пожимали они хрупкими плечиками. — Сама виновата. Будет знать, как отбивать парней.

«И откуда такой оголтелый цинизм в этих юных существах? — размышлял потом не раз и не два Ахунов. — А ведь многим из них вскоре предстоит стать матерью. Чему они научат своих будущих детей?..»

Да, страна и все общество переживают сейчас страшный кризис. Тотальная нехватка всего: продуктов, одежды. Кругом очереди. Цены — те просто взбесились. Уже стали привычными талоны, купоны... Это, так сказать, нужно пережить... Но ведь когда-нибудь должно же наладиться. Пусть многое из старого уже не спасти. И не надо. А вот здоровый духовный стержень народа надо во что бы то ни стало сберечь. И это можно и нужно сделать... Но чтобы воровать, грабить, убивать...

Так всегда думал следователь Ахунов. И в последней мысли его не смог бы переубедить никто.

В этот же день работающий в «связи» с Ахуновым лейтенант Тимофеев привел в кабинет к Марату Давлятовичу гражданку Игнатенко Галину Ильиничну, которая принесла заявление. В нем подробно излагалось исчезновение сына. К заявлению была приложена фотокарточка. Белобрысый подросток, в костюме и галстуке, на правой щеке родинка. Запоминающееся лицо. Марат Давлятович, немало уже повидавший в жизни страшного, даже вздрогнул: с фотографии на него смотрел тот, задушенный, парнишка. Однако Ахунов сумел погасить в себе это предательское волнение. Мягко улыбнулся. Но расстроенная женщина успела каким-то материнским чутьем уловить в нем перемену.

— Что? — она сделала шаг вперед. — Его... уже... нет... Скажите правду.

— Что вы, что вы! — заторопился Ахунов успокоить женщину с заплаканным лицом. — Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы отыскать вашего сына...

— Правда найдете, правда? — уходя после разговора, повторяла женщина, спиной пятясь к двери. — Только обязательно сообщите...

Когда дверь захлопнулась, Ахунов сел за стол. Сжал руками голову и уставился на крохотную фотографию.

Такой симпатичный парнишка. Не бухнешь же так сразу матери, что его уже нет... Впрочем, может оказаться, что убит и не этот, на фотографии, мальчик. До опознания тела такая надежда еще есть... Нет, вряд ли. Скорее всего убит именно Сережа Игнатенко. Да и о какой надежде можно сейчас говорить. Не в этот, так в другой дом войдет, уже вошло несчастье...

Марат Давлятович срочно собрал у себя в кабинете следственную группу. Да-а, убийство подростка было настолько жестоким, что у видавших и не такое розыскников мысль об этом вызывала содрогание. За что? Кому это было нужно? Неужели жизнь человека, только-только набирающая силу, — ничто перед какими-то, пока еще непонятными, но жестокими, очевидно, жестокими причинами. Зачем же тогда этот мальчик родился на свет? Наверняка, чтобы любить, ненавидеть, строить, мечтать, грустить, изобретать, стать знаменитым... Да, именно для этого. Да вот беда — не дали. Кто?..

Почти каждый из собравшихся у Ахунова задумался об этом. Но время торопило, нужно было действовать. Сентиментальность — плохая сестра розыскника.

Было выработано несколько версий, несколько планов. Поскольку поиск убийцы (или убийц?) приходилось начинать с нуля.

И правой рукой Марата Давлятовича в розыске должен был стать молодой следователь Владимир Тимофеев. Ахунову он сразу понравился. Бывший афганец. Квадратные скулы, волевое лицо, плечи вразлет, короткая стрижка. В «гражданке», в кожаной куртке и широких штанах, ни дать ни взять — русский Шварцнегер. Работающие в отделе внутренних дел девушки наверняка в него поголовно влюблены. И на службу, знал Ахунов, Владимир ходил, как на праздник. Готов был браться за самую черновую работу. Сам увлекался и увлекал других.

Тимофееву же Ахунов поручил и самую неприятную миссию — съездить с гражданкой Игнатенко в морг для возможного опознания трупа. В том, что убитый был ее сыном, Марат Давлятович, к своему сожалению, не сомневался.

Заодно Ахунов поручил Тимофееву побывать еще раз на месте происшествия, порасспрашивать людей, не видел ли кто накануне убийства чего-нибудь подозрительного. Посоветовал поприсутствовать на похоронах, понаблюдать. Поговорить с друзьями и соседями убитого, с учителями. Да и просто познакомиться с квартирой и обстановкой, где жил парень.

— Везения! — напутствовал он после разговора молодого лейтенанта.

И Владимир, выходя из кабинета Ахунова, по давней своей привычке постучал костяшками пальцев по спинке деревянной скамейки в коридоре. Не суеверен был, а все же мысленно произнес: «Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Разобьюсь, а найду этих шакалов... А ребята-то, розыскники, тоже ранимые люди. Многое воспринимают близко к сердцу. И чего это привыкли изображать нас в последнее время в книгах, а особенно в кино, этакими супербоевиками-полуроботами? Дурь какая-то... Не-ет, в действительной жизни все иначе...»

Чем отличается жизнь настоящего сыщика от жизни рядового гражданина? Тем, прежде всего, что первому случается пахать сутками и, по существу, без выходных. Хотя его никто не принуждает работать. Как говорится, выбрал крест — так, будь добр, пронеси его по жизни с достоинством.

Этого неписаного правила и старался придерживаться лейтенант Владимир Тимофеев. Что скрывать, дело молодое — иногда хотелось и ему посидеть с друзьями юности в ресторане, послушать музыку, выпить бокал-другой шампанского, сходить с любимой девушкой в кино, в музей, просто отдохнуть в парке под столетними платанами, послушать шелест листвы — это успокаивало нервы. Но на все это у Тимофеева чаще всего не находилось времени. Что поделаешь — работа.

Вот и в воскресное утро Владимира разбудил телефонный звонок. Тимофеев сонно поднял трубку.

— Алло...

— Володенька, это ты?

— Нет, Шерлок Холмс, — он всегда так шутил.

Трубка отозвалась упоительным смехом. Все-таки здорово смеется Светка, его давняя знакомая, продавщица комиссионки. Волосы у Светки жгуче черные, как у Мирей Матье, а в сердце «чертик». К тому же она большая фантазерка и отличный кулинар.

— Слушаю, Светуля!

— А у меня для тебя сюрприз...

— Какой?

— Два билета в театр. На «Полет над гнездом кукушки». Еле достала — и то по знакомству.

Владимир вздохнул. Ох, как не хотелось ему огорчать любимую девушку. Ведь не виделся с ней уже целую неделю.

— Понимаешь ли, Светулечка, — начал он.

— Понимаю, понимаю, — вмиг потускнел голос на том конце провода, — опять что-нибудь срочное...

Владимир хотел сказать ей что-то хорошее, но в трубке послышались гудки. Он несколько раз дунул в мембрану, чертыхнулся и резким движением опустил трубку на рычаг. Но не мог же он, в самом деле, даже ради Светки отложить дела. День только начинался, и предстояло вместе с матерью съездить в морг.

Увы, фотография не обманула профессиональную зрительную память следователя Ахунова. Когда Галина Ильинична со страхом перешагнула порог тусклого помещения, она сразу схватилась за сердце. На белом столе под простыней лежал ее сын — Сережа Игнатенко.

...В полдень Тимофеев побывал и на месте трагедии. Недостроенная девятиэтажка. Рядом два низких домика старой застройки. Видимо, ждут своего часа — скоро на слом. Рядом с домиками — акации. А еще дальше — заселенное многоэтажье. Микрорайон — с интенсивной жизнью, со своими большими и маленькими радостями и огорчениями.

А здесь пустырь. Под ногами — арматура, битые кирпичи, галька, строительный хлам. И — глубокий канализационный колодец. Ржавая чугунная крышка люка валяется в стороне. Людей поблизости — никого. Изредка промелькнет вдали велосипедист, промчится машина или проковыляет какой-нибудь одинокий путник. На строительных лесах дома — тоже пусто. Законсервировали, что ли? Или потому, что воскресенье?..

Если убийство произошло здесь даже в сумерки — дело безнадежное, вряд ли кто-то видел. Весна, и темнеет рано, к тому же территория совершенно не освещена... И все-таки Владимир решил подойти к домишкам. Может, кто-нибудь там еще живет? А вдруг что-нибудь все-таки видели или слышали?..

В первом доме рамы уже были выставлены и комнаты пустовали — значит, хозяева успели переехать. Во втором на окнах висели аккуратные занавески. В открытую форточку просачивалась тихая музыка — играло радио. Тимофеев подошел к двери, нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине двора дзенькнуло. И сразу же загремела цепь, яростно загавкала собака.

Через минуту-другую послышались шаги. И глухой, ворчливый голос произнес: «Кого еще там принесло?»

— Откройте, пожалуйста! — крикнул Тимофеев.

Хозяин на всякий случай спустил с цепи пса и осторожно приоткрыл дверь. В щели мелькнуло немолодое бугристое лицо.

Тимофеев показал удостоверение, представился.

— А-а, — подобрел мужик. Тут же привязал обратно большого лохматого кобеля, открыл калитку и впустил Тимофеева во двор. — Идите, не бойтесь! Нельзя ныне доверяться первому встречному. Совсем оборзели люди.

Расположились на веранде на старых табуретках. Хозяин даже чаю предложил выпить — с вареньем. «Сам сготовил».

Но Владимир поблагодарил и сослался на нехватку времени. Сразу поинтересовался: не видел ли мужчина шестнадцатого апреля на пустыре чего-нибудь подозрительного?

Тот долго морщил лоб, говорил, что до обеда спал после смены, — работает ведь дежурным истопником в котельной. Потом подвел решительную черту.

— Нет, — сказал, как отрубил.

— И ничего не слышали?

— После обеда сходил в магазин за хлебом. Вернулся — на пустыре ни души. А к вечеру потемнело небо, потом пошел дождь.

— А раньше кого-нибудь встречали на пустыре?

Хозяин опять наморщил лоб.

— Раньше, раньше... — он неожиданно улыбнулся. — Раньше встречал. Хмыри какие-то... Резались в карты.

— А где именно? Вспомнить не можете?

— Дак на пустыре.

— Не возле люка?

— А кто его знает! Можа, и у люка...

— Старые или молодые?

— А кто их разглядит, в сумерках-то?

— Сколько их было?

— Можа, двое, а можа, трое... Не упомню сейчас. Дак если б знать, что спросят, запомнил бы в аккурат...

На том разговор их и кончился.

Нет ничего печальнее на свете присутствия на похоронах. В последний путь проводить Сережу Игнатенко пришли соседи, родственники, друзья, весь класс, в котором он учился, учителя. Много было цветов, венков. И много было всхлипов, слез...

Тимофеев, незаметно переходя от одной группы людей к другой, то и дело слышал: «Изверги! За что убили мальчика?.. Ах, люди, люди...»

Какая-то бойкая старушенция вполголоса делилась свежими «новостями»:

— Говорят, в городе объявилась банда. Режут, насилуют... Вот и Сереженьку нашего, видно, в карты проиграли...

«Пошло-поехало, — подумал про себя Владимир. — Теперь трагедия будет обрастать новыми подробностями, как снежный ком. До лавиноопасности. Пока не докопаемся до сути. До истинных убийц...»

Печально звучала траурная музыка. Владимир шел в полушаге от классного руководителя Сережи, Полины Васильевны — моложавой женщины. Она поминутно вздыхала:

— Надо же, надо... такому произойти. Я ведь Сереженьку знаю с первого класса. Можно сказать, на глазах вырос. Застенчивый такой... В младших классах авиамоделизмом занимался, делал планеры, самолеты. А подрос — увлекался рисованием. Ходил в изостудию при Дворце текстильщиков. Рисовал космос, межпланетные корабли, пришельцев. В блестящих костюмах, с антеннами на головах. Мы однажды в классе организовали выставку его работ. Вся школа посмотрела...

— А как... как у него с друзьями? — спросил Владимир.

— Сережа хоть и был... Как это страшно — «был»... застенчивым, но отличался общительностью. Как сейчас сказали бы — коммуникабельный. У него было много друзей...

Полина Васильевна опять всхлипнула и достала из сумки платочек.

— А кто в классе были самыми близкими друзьями Сережи?..

— Рома Князев, Дамир Зауров... — учительница посмотрела по сторонам и кивнула: — Вон они.

Два довольно высоких подростка — один чернявый, другой светловолосый — шли впереди процессии, поддерживая ладонями гроб. Лица их были печальны.

— А какие у них с Сережей складывались в последнее время отношения?

— Какие у друзей могут быть отношения? — вымучила на лице улыбку Полина Васильевна. — Самые добрые. В кино — вместе. На дискотеку вместе. Со школы — тоже вместе... А как там дома, на улице — уже не знаю. Надо спросить у родителей.

Последнее, что врезалось в память Владимира, — сырой холмик земли. И мужчина средних лет, в помятом пиджаке, опухший и небритый, упавший на комья глины. Его с трудом оттащили в сторону какие-то незнакомые люди.

— Отец Сережи, — пояснила Полина Васильевна. — Они давно уже не живут с матерью. Разошлись.

Марат Давлятович встретил Тимофеева словами, ставшими уже как бы присказкой и от Ахунова не отделимыми:

— Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?

Тимофеев подробно рассказал о своем пребывании на месте происшествия, о визите к истопнику, дом которого находился около злополучного пустыря, а также о похоронах.

— М-да, — постучал в раздумье пальцами по столу Ахунов. — Вот если бы этот истопник описал в двух-трех штрихах, какие из себя типы, что появлялись на пустыре... Но ничего... — и Ахунов энергичным движением пододвинул тощую серую папку Тимофееву. — На-ка почитай!

Владимир открыл папку. Справка судмедэкспертизы, вложенная в нее, сухо гласила: «Вскрытие трупа гражданина С. П. Игнатенко, 1975 г. рождения, показало, что смерть наступила в результате глубокой травмы черепно-мозговой коробки, нанесенной металлическим предметом, предположительно стержнем бетонной арматуры, и удушения телефонным проводом между 17 и 18 часами 16 апреля 1991 г.»

Тимофеев вздохнул: так, налицо садистское убийство. Он передвинул бумажку и увидел под ней крохотный газетный обрывок. На самом краешке его химическим карандашом были нацарапаны слова-каракули: «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай — убью». И подпись — «Отец». Наблюдая искоса за лейтенантом, Ахунов произнес:

— А это нашли в кармане убитого.

Тимофеев задумчиво посмотрел на Ахунова, теребя подбородок.

— Не торопись, — сказал тот. — Чутье подсказывает, что здесь не так все просто... Хотя кто его знает. И все-таки поезжай сначала к матери Сережи, расспроси ее обо всем. Выясни, в какой обстановке жил мальчик. А только потом — к его отцу. И смотри, скоропалительных решений не принимай. Держи меня в курсе. Везения!

Тяжелый разговор предстоял Тимофееву с Галиной Ильиничной, только что похоронившей сына. Но и откладывать его на потом нельзя — время торопит. Упустишь его — и затаившиеся до поры до времени преступники, возможно, облюбуют для себя уже новую жертву...

Комната Сережи была маленькой, уютной — письменный стол, в вазочке для цветов карандаши, кисти, на столе — стопка книг: фантастика, детективы, комиксы. Над столом на стене — вырезанные из журналов цветные фотографии боксера Мухаммеда Али, Майкла Джексона, Арнольда Шварценегера... Дальше — сплошные картины. На книжных полках, на стене, в рамках и без них, выполненные маслом и акварелью, темперой и карандашами. Картины Сережи. Их пространство было заполнено фантастическими планетами и городами, ракетами и людьми, звездными сплетениями и космическими пришельцами. «Талантливый парнишка» — отметил про себя Тимофеев, и его сердце еще раз болезненно сжалось.

Заметив, с каким вниманием следователь рассматривает рисунки ее сына, Галина Ильинична вздохнула:

— Сереженька мечтал стать художником-космонавтом, как Леонов. Побывать на других планетах и рисовать с натуры. Не сбылось... — Она опустилась на диван.

Тимофеев присел на стул напротив, спросил:

— Кто у него были друзья?

— Кто?.. — повторила Галина Ильинична. — В последнее время Сережа дружил с одноклассниками Ромой Князевым и Дамиром Зауровым. В кино, на стадион вместе ходили. Очень любили футбол...

— А не помните, были между ними какие-нибудь разногласия?

— Что вы! Мальчики из таких порядочных семей. У Ромы отец — директор консервного завода, а у Дамира — родители в торговле... — и тут Галина Ильинична словно споткнулась, осеклась. — Уж не их ли вы подозреваете?! Боже упаси...

— Что вы, что вы, — успокоил ее Тимофеев. — Просто для полной ясности я должен знать об окружении Сережи.

— Нет, мальчики прекрасные, хорошо воспитанные.

— А... недруги могли быть у Сережи?

— Какие могут быть недруги в шестнадцать лет! — удивилась мать.

— Ну, может быть, кого-нибудь задел, ударил, долг не вернул...

— Исключено. Сережа рос тихим, домашним мальчиком. И если бы подобное что случилось — он непременно со мной поделился бы.

— А все же вспомните получше...

— Нет, нет...

— Кто-нибудь заходил к вам шестнадцатого, или, может быть, звонил?

— Тоже нет.

— А семнадцатого?

— Вроде, никто не звонил...

— Да или нет?

— Кажется, звонил Рома. Ну, да, точно — Рома. Справлялся, не приходил ли Сережа. Ведь я накануне поздно вечером звонила и ему, и Дамиру. Не видели ли они сына? И вот Рома наутро побеспокоился тоже. Спасибо.

Немного помолчали, каждый думая о своем.

— А какие отношения были у Сережи с отцом? — спросил наконец Владимир.

— Понимаете ли, мы с мужем уже лет десять как развелись. А живет он отсюда неподалеку. Работает подсобным рабочим в гастрономе. Пьет. А когда напьется, обязательно ночью приходит к нам и барабанит в дверь. Сережа никогда не открывал: боялся скандалов, побоев. И муж постоянно грозил ему...

«Неужели он?.. — мелькнула мысль у Тимофеева. — Что ж, обязательно проверю. А заодно и Сережиных дружков...»

— Извините, что побеспокоил, — через пару минут стал прощаться Владимир. И уже у порога спросил: — Не возражаете, если я к вам загляну еще раз?

— Конечно, — вымучила улыбку на лице Галина Ильинична.

Отец Сережи, Павел Николаевич, явно пребывал в послепохмельном состоянии. Опухшее лицо, скрывающая ранние морщины жесткая щетина. И спина какая-то согбенная — то ли от работы, то ли от навалившегося горя... А может, от того и другого вместе?

— Вы, конечно, догадываетесь, почему я пришел к вам? — представившись, начал Владимир.

— Догадываюсь, догадываюсь, — покорно закивал Павел Николаевич.

— Это вы писали? — без обиняков спросил Тимофеев и показал Павлу Николаевичу ксерокопию газетного обрывка.

Тот, видимо, будучи близоруким, поднес бумажку близко к глазам. Почти по слогам прочитал потрескавшимися губами:

— «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай — убью. Отец»...

Павел Николаевич зачем-то перевернул бумажку, словно хотел убедиться, не написано ли там еще чего, затем медленно опустился на облезлый табурет и зарыдал. Ключицы его заходили, как поршни.

— Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста... — Владимир положил ему на плечо крепкую ладонь. — Согласитесь, это вы писали?

Павел Николаевич вытащил из брюк не первой свежести платок, громко высморкался.

— Да, я писал. Был грех, — произнес он потухшим голосом. — Но я не убивал сына. Не у-би-вал!

— А вам пока никто этого и не ставит в вину.

— Тогда чего же вы хотите?

— Как эта бумажка могла оказаться в куртке убитого Сережи?

— Как? — Павел Николаевич с трудом проглотил подкативший к горлу ком. — Эту записку я оставил в дверях, когда приходил и мне не открыли.

— А когда вы приходили к бывшей жене?

— Четырнадцатого апреля. Как сейчас помню. На опохмелку денег не хватило. А мне даже дверь не открыли. Я и написал от злости записку. Знать бы, что так получится...

— В какое время вы там были?

— После обеда.

«Нет, не врет, — решил Тимофеев. — Надо обязательно узнать у Галины Ильиничны, кто первым вышел из дому — она или Сережа — после грозного визита отца... И кто первый увидел и подобрал эту злополучную бумажку...»

— Где вы были шестнадцатого апреля?

Павел Николаевич потупил взор.

— Четырнадцатого, после визита к Галке, я встретил дружков. Ну, раздавили пару пузырей. Стал возвращаться, а навстречу — «Луноход»... милицейская машина. Загребли в вытрезвитель. Выпустили только семнадцатого. Я же плотник... Помог там, в милиции, рамы отремонтировать. Вернулся в свою берлогу — а тут такая новость. Как обухом по голове... Лучше бы мне не жить.

Павел Николаевич схватился обеими руками за голову и беззвучно затрясся на табурете...

Справка из медвытрезвителя удостоверяла правдивость рассказа отца Сережи. Однако, как выяснилось, мать, Галина Ильинична, которая четырнадцатого первая вышла в коридор, когда удалились шаги Павла Николаевича, не обнаружила ни в дверях, ни на полу никакой записки.

— Ее просто не было, — удивилась она.

«Как же тогда записка попала в карман убитого, через кого?.. Неужели кому-то так было нужно?» — эти вопросы не давали Тимофееву покоя.

Вот она, ниточка. Может быть на сегодня — самая главная. Поцепче ухватиться за нее — и клубок раскрутится. Но для этого сначала надо его найти...

Утро нового дня началось с совещания. И, как всегда, первыми словами Ахунова были:

— Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?

Тимофеев подробно рассказал о своем визите к Галине Ильиничне, о жизни Сережи, о его увлечениях и друзьях. Рассказал также о посещении отца мальчика, Павла Николаевича. Показал и справку из медвытрезвителя.

Марат Давлятович повертел ее и вздохнул:

— Я так и думал... — и, словно оправдываясь, добавил: — Лишняя проверка никогда не мешает.

Потом вопросительно посмотрел на Тимофеева.

— Так как же эта странная бумажка могла попасть в карман к убитому?...

— Думаю, подбросили. А вот кто... — и Тимофеев неопределенно повел плечами.

Версия о возможном наезде машины и о том, что недобросовестные водители, боясь праведного суда, попытались спрятать «концы в воду», тоже не подтвердилась. Проверял ее Ахунов.

Теперь нужно было встретиться и поговорить с близкими друзьями Сережи. Возможно, те что-нибудь слышали от убитого или видели.

— Здесь подход нужен осторожный, деликатный, — подчеркнул Ахунов, — чтобы не спугнуть ребят, если что-то знают. Действуй, Володя. А я тут сам тоже кое-что проверю...

Марат Давлятович взял ручку, сделал какую-то отметку в служебном блокноте и буднично пожелал:

— Везения...

«Хорошо бы», — подумал про себя Тимофеев, уходя.

Вот только везения, жаль, не намечалось...

...Владимир решил встретиться с ребятами прямо в школе — вызвать в учительскую по одному и расспросить. Идти к ним домой — значит привлечь внимание любопытных соседей, а заодно дать родителям обоих мальчиков повод для волнений — скорее всего, беспочвенных.

Когда Тимофеев пришел в школу, начался второй урок. Первым пригласили в учительскую Рому Князева. Князев вошел в учительскую развязно, уверенно и ни капли не удивился, что его здесь ждет милиционер, пусть и в гражданском. Будто все эти дни ждал прихода Тимофеева.

Владимир быстрым оценивающим взглядом окинул долговязого подростка, его круглое лицо в точечках-прыщах, стрижку под «панка». Отметил странно настороженный взгляд, диссонирующий с подчеркнуто уверенной манерой держаться.

— Давно ты дружишь с Сережей? — начал он.

— С первого класса, — печально ответил Князев и еще печальнее вздохнул. — Лучший кореш был — и в школе, и дома.

— Неужели никогда не ссорились?

— А что делить-то? — обреченно хмыкнул Князев. — К тому же Сережа был какой-то... — он замялся, пытаясь найти нужное слово.

— Какой?..

— Ну, чокнутый, что ли...

— Чокнутый?.. — удивился Тимофеев. — А в чем это проявлялось?

— Витал в мыслях постоянно в космосе, в каких-то иных мирах.

— А что, это плохо?

— Чего уж там хорошего! Глупо беспочвенно мечтать — надо наслаждаться этой жизнью...

— А ты-то в чем видишь это самое наслаждение?

— Ну, видики, кафе, девочки... Да мало ли еще...

— Хорошо... Когда же ты последний раз виделся с Сережей?

— Шестнадцатого апреля. В школе.

— Он ничего не говорил тебе или другим ребятам о каких-нибудь неприятностях? Ну, может, о том, что кто-нибудь грозит ему?..

— Не-е, такого точно не было.

— А были у Сережи враги? Не обязательно здесь. В другой школе, например, на улице, по соседству?..

— Что вы! Откуда у Серого враги? Такие комара не обидят... — Рома запнулся, задумался о чем-то, потом тихо добавил: — Ах, да! Вспомнил. Неприятности у него были. Постоянные. С отцом-бухариком. Тот, как напьется, сразу же грозит: «Убью, убью!»

— Ладно. А куда вы пошли шестнадцатого после школы?

— Как куда? — передернул плечами Князев. — Сережа — прямиком домой, а мы с Дамиром Зауровым — на тренировку...

— На какую еще тренировку?

— Понимаете ли, я и Дамир занимаемся дважды в неделю — в среду и в пятницу — на стадионе «Старт» в секции дзюдо.

— Так, так, — Владимир задумчиво постучал кончиками пальцев по столу.

Князев сделал удивленное лицо.

— Вы что, не верите? Можете спросить у тренера Натана Владимировича. Его все знают...

— Верю, верю... Все, спасибо. Ты свободен.

Князев, насвистывая, нарочито независимой походкой вышел из учительской, а Тимофеев еще раз отметил про себя: да, есть в этом развязном парне какое-то холодное равнодушие к жизни и смерти своего еще недавнего друга, которое этот наглый Ромочка тщательно старается скрыть... «Боже мой! — подумал он. — Неужели бездушие к окружающим стало нормой бытия? И что же это за жизнь, которая нас сделала такими?.. Ну, нет, врешь, Князев! Вре-ешь!» — он упрямо мотнул головой. И вспомнился Тимофееву уже давний, все реже приходящий в сны бой под Кандагаром. Короткий, как вспышка сигнальной ракеты, и яростный... Пусть эта война во многом была непонятной, ненужной. Но на войне, как на войне, была дружба, скрепленная любовью и преданностью, братством и оружием, землячеством, по большому счету — Родиной, оставленной, как они все выражались, там — за речкой... Помнится, когда они в этом бою отступали к своим, Тимофеев, отстреливаясь, на бегу чуть не споткнулся о чьи-то сапоги. Торчали они как-то неестественно, перекореженно из-под бэтээра. Володя стремительно нырнул под бэтээр и увидел там лучшего своего друга — Леху Сараджева. Тот лежал на боку и хрипел.

— Леха, вставай, вставай! — затормошил его Тимофеев. — Наши отступают.... Быстрее...

— Володька, мне, кажись, каюк, — с трудом прохрипел Леха и застонал. — Ты иди, иди... а я здесь... — говорить дальше сил у Сараджева не было.

Тимофеев не стал тратить лишних слов, вытащил друга из-под машины и, взвалив на себя, уже не отстреливаясь, побежал к своим, думая лишь о том, как побыстрей доставить друга в санчасть. И доставил — мертвого, слишком тяжелы были ранения Сараджева.

Столько лет прошло со дня его гибели, а воспоминания о смерти друга не дают покоя Тимофееву и сегодня. И когда дембельнулся, Владимир, немного побыв дома, первым делом поехал к Лехиным родителям. Погостил у них, побывал на могилке друга. И фотография Лехи до сих пор лежит на рабочем столе Тимофеева под стеклом...

Однако горькое это воспоминание снова до поры до времени отложилось в запасниках памяти, потому что в учительскую не вошел, а как-то вкатился другой приятель Сережи — Дамир Зауров. Был он среднего росточка, с покатыми плечами, рыхловатый и все время почему-то вытирал лоб носовым платком. Отвечая на первые же вопросы Тимофеева, весь сник, даже всхлипнул. Видно, жалко ему было убитого друга.

— Ну, ладно, ладно, — успокоил Дамира Тимофеев. — Так куда вы пошли шестнадцатого после школы?

— Как куда? По домам...

Брови Тимофеева удивленно поползли вверх.

— Точно по домам? Ну-ка, вспомни...

Дамир спохватился.

— Да нет же, это я напутал... — поправился он. — Серый, точно помню, пошел домой, а мы с Князевым — на стадион...

Забывчивость Заурова насторожила следователя.

«Что ж — решил он, — раз такое сомнение, еду прямо на «Старт». Познакомлюсь с этим тренером — Натаном Владимировичем, уж он точно скажет, были эти двое на тренировке или не были...»

Спортивный зал был огромный и светлый, В большие чистые стекла водопадом проливались солнечные лучи. Быть может, от этого зал казался гулким. Посредине лежали поролоновые матрацы, чтобы падать разучивающим приемы ребятам было мягче.

Шла тренировка. Мальчики в легких белых костюмах делали разминку. Между ними то там, то здесь появлялся невысокого роста, средних лет тучный мужчина в ковбойке и в адидасовском трико.

«Если раньше выступал на соревнованиях, то явно был тяжем», — определил на глаз Владимир.

Это и был тренер Натан Владимирович. Он очень удивился появлению Тимофеева. Дал ребятам задание, а сам пригласил следователя в комнату, находившуюся у входа в зал. Вежливо предложил сесть в старенькое кресло, пододвинул пачку «Мальборо».

— Спасибо, не курю, — поблагодарил Тимофеев, а про себя отметил: «Недешевые, однако, сигаретки курите, Натан Владимирович».

— Так что вас привело в наши спортивные пенаты? — поинтересовался тренер.

В голосе его Тимофеев не уловил нотки беспокойства.

— Да вот хотел спросить у вас о Князеве и Заурове. Что за ребята, какие у них характеры?

— А-а, — Натан Владимирович взял сигарету, чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся. Запах ароматного табака поплыл по комнате. — Вот, — сказал он, словно оправдываясь, — когда ушел из большого спорта, пристрастился к этой пагубной привычке. А раньше не курил, как вы. И правильно делаете, — встал и подошел к открытой форточке. — Ну, что вам сказать об этих ребятах? Пацаны как пацаны. Князев — тот упорнее и ловчее, все схватывает на лету и не теряет понапрасну время на тренировках. Налицо ощутимые результаты. Разрядник. Скоро пущу на городские соревнования... Словом, подающий надежды спортсмен. К тому же исполнителен, всегда держит слово. Наверно, и дома такой...

Натан Владимирович помолчал, пустил струйку дыма в форточку, не спеша перешел к рассказу о другом ученике:

— Зауров — прямая противоположность Князеву. Рыхловат, немного ленив, слабохарактерен... Но это при желании можно «выправить», что мы и делаем.

— Получается? — улыбнулся Тимофеев.

— Если бы не получалось, не имело бы смысла здесь собираться, — заключил тренер.

— А где они находились шестнадцатого апреля? — спросил Тимофеев.

— Сейчас глянем, — с достоинством произнес Натан Владимирович, раскрыл на столе потертую тетрадь, провел прокуренным ногтем по списку каких-то фамилий и сказал: — Где ж им быть? На тренировке! Вот, у меня все отмечено, как в бухгалтерии...

— А вы точно помните?

— За кого вы меня принимаете? — рассердился было тренер. — Я еще Князева посылал за минералкой...

Полуминутная пауза воцарилась в крохотной комнате.

— Вы, очевидно, пришли по поводу той страшной трагедии, что случилась в их школе? Так? — спросил Натан Владимирович.

— Так точно, — по-армейски, даже не заметив этого, ответил Тимофеев.

— Подозрение исключено, — заверил тренер. — За этих ребят я ручаюсь головой!..

Усталым и расстроенным вернулся Владимир домой. Ниточка поиска ускользала все дальше и дальше. Становилась невидимкой и, кажется, грозила вот-вот оборваться. Наскоро умылся, поужинал и плюхнулся на кушетку. Хотелось думать не о работе, а о чем-то ином, хорошем. Например, о Светлане. Эх, надо бы ей позвонить, извиниться за тот телефонный разговор, пригласить куда-нибудь. Но в голову полезли совсем другие мысли. Какие-то отрывочные воспоминания от встреч, от прочитанного...

Откуда это?

«Какая разница между демоном и человеком? Мефистофель у Гёте говорит: «Я часть той части целого, которая хочет зла, а творит добро». Увы! Человек мог бы сказать о себе совершенно обратное»...

Ну, да, это — Достоевский. Какая глубокая мысль! И нисколько не потускнела за дымкой времени. Как будто сказано сейчас, о нас... До чего же человек всегда был велик и мелок в своих поступках! И всегда непредсказуем.

Владимир потянулся за блокнотом на тумбочке. В него он записывал все необходимое — адреса, телефоны, мысли. Правильно кем-то сказано: «Записная книжка — протез памяти».

Перевернул несколько страничек, и на пол упала газетная вырезка. Тимофеев поднял, прочитал: «Если вам приходится одной возвращаться домой поздно вечером, соблюдайте следующие предосторожности:

1. Ваши украшения (серьги, бусы и т. д.) уберите в сумочку.

2. В карман положите свисток (подойдет любой — спортивный, игрушечный — лишь бы был громким).

3. Постарайтесь не пользоваться попутными машинами...»

Ах, да, это же советы молоденьким девушкам. Целых шесть предосторожностей. Не мало. А далее еще пять советов: как себя вести, если девушка оказалась один на один с насильником.

Что ж, советы дельные, наверняка кому-то помогут в определенной ситуации. Жаль только, что жизнь ставит человека в нестандартные ситуации. Не случайно же существует поговорка: «Кабы знал, где упал, там соломки б подостлал».

Вот и Сережа, скорее всего, не ожидал опасности.

«Все-таки памятку обязательно покажу Светлане, — подумал Владимир, засыпая. — А вдруг понадобится...»

Оставалось еще одно «непрозондированное» место — изостудия при Дворце культуры текстильщиков, которую Сережа посещал дважды в неделю. Но и здесь Владимир услышал о нем только хорошее и... ничего нового. Педагог, молодой художник в очках с бородкой, и студийцы, словно сговорясь, рассказывали одно и тоже. Каким был Сережа? Очень милый, очень талантливый, очень добрый. Да, лучшей характеристики и не придумаешь. Только ровным счетом ничего эта прекрасная характеристика ему, Тимофееву, а значит, и следствию, не давала.

Что ж, раз так, надо еще раз покопаться в личных вещах, тетрадях и книгах Сережи. Может, что-нибудь в них, пусть случайное, второстепенное, все же прольет хоть какой-нибудь свет на происшедшее.

На длинный тренькающий звонок дверь открыла Галина Ильинична. Буквально за несколько дней она похудела до неузнаваемости, потеряла цвет лица. В больших тусклых ее глазах Тимофеев прочитал немой вопрос и ожидание — услышать имена убийц. Но Владимир только грустно покачал головой. Сказал:

— Здравствуйте! — и виновато попросил: — Можно к вам?

— Проходите...

Тимофеев от чая отказался, прошел сразу в комнату Сережи. Попросил разрешения посмотреть его вещи.

— Конечно, — только и сказала Галина Ильинична.

Владимир не спеша пролистал тетради, книги на столе... Они, казалось, охотно рассказали бы, если бы могли, о человеке, совсем недавно общавшемся с ними. Там чернильное пятнышко, там очерчено какое-то слово, там след от пальца. Но никаких записок, никаких способных пролить на что-либо свет записей...

— А сумку его школьную посмотреть можно? — поинтересовался Тимофеев.

— Да вот же она, на кресле, берите! — показала Галина Ильинична. — Я после смерти Сережи ничего еще здесь не трогала...

Владимир вытащил из сумки учебники. И сразу же из «Алгебры» на стол выскользнула серенькая сберегательная книжка, выписанная на имя Сергея Павловича Игнатенко. Галина Ильинична, увидев ее, вздохнула:

— Это Сережины денежки. Получила к его шестнадцатилетию страховку, и открыли мы ему счет.

— И сколько, если не секрет, вы положили?..

— Тысячу рублей... Какой уж там секрет.

Владимир открыл страничку, сделал удивленное лицо.

— Тут отмечено, — сказал он, — что Сережа пятнадцатого апреля снял восемьсот рублей. Вам об этом известно?

— Не-ет, — голос Галины Ильиничны дрогнул.

Она подошла к столу, взяла книжку, повертела ее в руках.

Потом тряхнула каждый учебник, перевернула портфель. Денег не было.

— Я об этом ничего не знала, — сказала она растерянно.

«Вот, кажется, все и становится на свои места. Значит, дело в деньгах, — гася в себе следовательские эмоции, подумал Владимир. — Что ж, от этой печки и будем плясать».

— Ну, да. Ну, конечно... — Черноглазая молоденькая девушка, кассир сберкассы, нахмурила красивые бровки и что-то припомнила, взглянув на фотографию. — Приходил такой — белобрысый, с родинкой на щеке. Я его еще заставила расписаться второй раз. Вот здесь на расходном листочке. Сумму-то он брал большую, а первоначальная подпись с этой не сходилась. Я и попросила расписаться еще раз. Что-нибудь случилось, товарищ лейтенант? Не тому выдала?

— Нет, ничего, — солгал он: не будешь же прямо здесь, при посторонних, пускаться в объяснения. — А каких-нибудь людей не заметили с этим парнем?

— Кажется, нет...

— Кажется или точно?

— Точно, не было. В тот день сдавали облигации. И в основном были пожилые люди. Других бы заметила.

— Спасибо за информацию.

Кто же мог видеть полученные Сергеем деньги?.. И зачем он их снял? В том, что именно деньги стали основной причиной гибели парня, Тимофеев уже не сомневался. Но уверенность еще не доказательство. «Доказательства, товарищ Тимофеев, вам предстоит еще добыть», — сказал он себе.

Марат Давлятович внимательно выслушал лейтенанта Тимофеева, поблагодарил за ценные сведения о сберкнижке. Да, это, несомненно, твердая отправная точка для поиска, согласился с лейтенантом Ахунов.

Круг вырисовывался предельно ясно: отец-выпивоха, два школьных приятеля, тренер... Правда, у всех твердое алиби. И ни пятнышка подозрения... За пределами этого круга дышала пустота.

— Нутром чую, искать надо только в этом кругу, — заключил Марат Давлятович. — Кто-то кого-то укрывает. Надо немного переждать. Потом будем прокручивать ситуацию заново. Зло все равно должно выплыть. Не в этом, так в другом, — сказал и предложил Владимиру: — Вот что, отдохните-ка два дня, соберитесь с духом, а потом опять за работу... Везения!

«Неужели даже отдыхать нужно везение? — усмехнулся про себя Тимофеев. — Что ж, сам выбрал такую работу. Судьба...»

Наконец-товыдалась свободная минута. Не минута, а целых двое суток! И вечером Владимир позвонил Светлане.

На длинные гудки никто не подошел к телефону. Никого нет дома? Или не пришла с работы?.. Пришлось положить трубку на рычаг. И сразу какая-то пустота образовалась в комнате. Владимир прилег на кушетку, откинулся на подушку. В такие минуты он привык обращаться к своей записной книжке. Прикидывал, что нужно сделать срочно, что не сделано... А еще в записной книжке были странички, где он вел своеобразный словарик из лексикона блатного мира. Вот уж поистине, с кем поведешься — от того и наберешься. Что поделаешь, и это нужно в его работе...

Как и все словари, этот список был составлен по алфавиту:

Абиссинский налог — дача взятки. (Владимир усмехнулся: «Остроумно».)

Автомат — авторучка.

Афиша — полное лицо.

Бантики-хвостики — водка с закуской.

Божья травка — наркотики...

Так, это слова на «А», на «Б» и дальше. Есть презабавные выражения, например, «дядя Володя» — сторублевая купюра; или «медведь» — несгораемый шкаф; или «редиска» — двуличный человек... Да, богат, воистину богат наш великий и могучий... Владимир усмехнулся: бедный Даль, такое ему вряд ли снилось. И это лишь малая часть того, что есть в лексиконе блатных рецидивистов. А впрочем, в каждом веке — свое...

Неожиданно и как-то уж очень несмело тренькнул телефонный звонок. Тимофеев отложил записную книжку, подхватил трубку.

— Слушаю...

На том конце провода послышалось взволнованное дыхание. И он понял, скорее почувствовал, кто это...

— Володя, ты мне десять минут назад не звонил? — спросила Светлана.

— Звонил. Почему трубку не взяла?

— А я решила загадать.

— И что? Сбылось?..

— Сбылось, сбылось, дорогой, ты позвонил!

Хорошее все-таки свойство человека — быстро забывать обиды. Тем более мелкие.

— А вот сегодня можно было бы и сходить в театр, — сказал Владимир.

— Милый, так билетов — тю-тю. Заранее нужно было, — в голосе отчетливо прозвучало сожаление.

— Ничего страшного. Можно посидеть в кафе, поесть мороженого.

— И когда?

— Прямо сейчас...

— Правда? Ой, как здорово!..

Тут же условились о встрече. Кафе-мороженое находилось в самом центре города в небольшом скверике под столетними платанами. На небольшом бетонном пятачке прямо под открытым небом были расставлены крохотные столики на две-три персоны. Из стеклянного лотка через усилитель лилась нежная мелодия. Вокруг то и дело фланировали влюбленные парочки, гуляли молодые папы и мамы с детьми.

Уютное местечко. Можно спокойно поговорить, помечтать о будущем... Владимир обычно молчал о своей работе. И беседы предпочитал вести отвлеченные. А сегодня как-то неожиданно для себя упрекнул близкого сердцу человека:

— Света, неужели тебе нравится эта работа в магазине?

— А почему бы и нет? Я люблю свою работу, — сказала Светлана удивленно.

— И что же в ней хорошего? — напористо продолжал Тимофеев.

— Люди, например... Красивые вещи...

— Нет, это несерьезно звучит в твоих устах.

— Почему?

— Света, я знаю, ты ведь любишь книги, театр... А еще детей... Ну какое все это имеет отношение к твоей комиссионке?

— Что ж, возможно, ты и прав, — задумчиво проговорила Светлана, и неожиданно густой румянец залил ее щеки.

— Поэтому я считаю, что летом ты обязательно должна поступать в пединститут. На вечернее отделение.

— Вот уж не думала, что тебя заботит и это.

— И это тоже... — Владимир не договорил. В сгущающихся сумерках к столику подошел тучный мужчина, вежливо попросил:

— Огонька не найдется, молодой человек?

«Не курю», — хотел ответить Тимофеев, но не произнес ни слова, потому что взгляды его и мужчины встретились.

— А, это вы, товарищ лейтенант, — как-то суетливо, и одновременно стараясь придать себе солидность, улыбнулся мужчина. — Отдыхаете?

— Отдыхаю.

Владимир сразу же узнал в незнакомце Натана Владимировича. А тот как-то подозрительно покосился на Светлану и заторопился уйти.

— Счастливого отдыха, — пожелал он на прощание. — В вашей опасной работе это так необходимо... — сказано было вроде от души, но Тимофеев явственно ощутил в словах тренера неприятный, глубоко запрятанный намек.

— Какой скользкий тип, — прошептала Светлана. — Откуда ты его знаешь?

— Так, случайно познакомились на стадионе...

— Он часто заходит к нам в магазин, — сказала Светлана. — Зыркает по полкам. Рассматривает подолгу вещи. Но никогда ничего не покупает и... не сдает.

— Да, необычный посетитель, — согласился Владимир.

— Так вот, — продолжала Светлана, — вчера вдруг заявляется и спрашивает: «Не сдавали ли вам золотой перстенек с бриллиантовым глазком?» — «Сдавали, — говорю, — какой-то мужик с бугристым лицом. Но его вчера продали». — «Ай, ай, опоздал», — покачал головой этот тип и растворился в толпе.

— Постой, постой, — заволновался Владимир. — Опиши, пожалуйста, подробнее мужика... Ну, того, что вам перстень сдал с бриллиантовым глазком.

Поразительная порой бывает у человека память. Иногда приходится встречаться с десятками, сотнями людей... Вроде бы забываются многие лица. А напряжешь память — и, выходит, нет, не забыл. Вспоминаются лица — такие разные, неповторимые...

«Бугристое лицо... бугристое... Я же совсем недавно видел где-то такое, — силился вспомнить Владимир. — Ах, да... там, за пустырем, в одиноком доме... Неужели истопник?!. Но почему, почему я так взволновался?.. Какая может быть связь между перстнем, сданным пожилым человеком в комиссионку, и убийством? А что, если... Ну да, конечно, пропали деньги... Восемьсот рублей... А больше ничего в доме не пропало?.. Вот об этом я как раз у Сережиной мамы и не спросил... А надо было бы... Растяпа, — попрекнул он себя мысленно. — Завтра же пойду и поинтересуюсь...»

Расставались поздно, под яркими весенними звездами. Владимир поцеловал Свету, и ему показалось, что волосы ее пахнут сиренью.

В эту ночь он еще долго не мог уснуть.

Проснулся Тимофеев рано. Сделал легкую зарядку, поплескался под душем, приготовил на скорую руку яичницу-глазунью. Позавтракав, посмотрел на часы — стрелки старинных настенных часов показывали семь утра.

«Надо бы еще до работы застать дома Галину Ильиничну», — подумал Владимир и стал быстро одеваться.

Хозяйка, разумеется, была удивлена столь раннему визиту. Волнуясь, откинула дверную цепочку.

— Что-нибудь случилось? — спросила она обеспокоенно.

— Галина Ильинична, мне нужно выяснить одно обстоятельство. Есть ли у вас какие-либо драгоценные вещи?

Хозяйка, ничего не понимая, смущенно пожала плечами.

— Совсем немного... Пара колец... Золотых... Еще сережки... Сейчас покажу.

Она повесила полотенце на спинку стула, открыла в спальне шкаф и достала темную ореховую шкатулку.

— Здесь у меня кое-что хранится, — пояснила Галина Ильинична, подошла к столу и опрокинула на скатерть содержимое коробочки.

Броши, запонки, редкие пуговицы...

Лицо Галины Ильиничны потемнело.

— А где... где перстень?.. — пролепетала она изумленно.

— Какой перстень?

— Золотой... с бриллиантовым глазком. Подарок бабушки. Всегда покоился здесь — и... нет.

Галина Ильинична стала заглядывать в сумочки, в бесчисленные вазы и сокрушенно разводила руками.

— Был перстень — и нет... Удивительно, куда он мог затеряться?

И вдруг ее, как током, сразила какая-то смутная догадка. Она обессиленно опустилась на диван.

— Неужели Сереженька?..

— Не беспокойтесь, Галина Ильинична, — пробовал успокоить ее Владимир. — Это пока только догадки. Извините за лишние хлопоты. Мне надо срочно на службу.

— Чего уж там извинять, — безнадежно махнула рукой хозяйка. — Спасибо, что пришли...

У Ахунова Владимир был уже через двадцать минут. Марат Давлятович внимательно выслушал лейтенанта. Что-то беспрестанно чертил карандашом на белом листе бумаги. Желваки на смуглом его лице слегка подрагивали. Наконец следователь резким движением руки отодвинул от себя лист и карандаш. Встал, поправил пиджак. Снял телефонную трубку:

— Приготовьте мне машину. Я и лейтенант Тимофеев едем на задание, — бросил он коротко в телефон. Глянул на Тимофеева, сказал: — Надо немедленно допрашивать истопника. Неожиданного допроса он, скорее всего, не выдержит — расколется. А если начнем узнавать окольными путями — только время потеряем...

До пустыря добрались за считанные минуты. Вот и дом, предназначавшийся под слом. Тимофеев нажал на звонок. В глубине двора тренькнуло. Но в ответ не последовало ни звяканья собачьей цепи, ни шагов хозяина. Тимофеев надавил еще, и еще... Тишина. Тогда Владимир толкнул дверь плечом. Она неожиданно легко распахнулась. Странно... Неужели пусто?..

Ахунов и Тимофеев вошли во двор. У кирпичного крыльца безжизненно валялся огромный пес. Под скатавшейся шерстью — темное пятно, запекшаяся кровь. Над глубокой раной на затылке вились мухи.

Следователи вошли на открытую веранду и... замерли. У стола в луже крови, скрючившись, лежал истопник. Он был мертв. Рядом валялся табурет. На скатерти стояли два стакана, пустая бутылка из-под портвейна, початая консервная банка с заветренной килькой, пара черствых кусочков хлеба.

Пригласили понятых — пришлось идти за ними к ближайшей многоэтажке.

Пока подъехавшие оперативники и эксперты осматривали труп, что-то фотографировали, измеряли, вели протокол, Ахунов вызвал по рации «скорую» из морга.

— Что ж, — заключил он, — опоздали. Видно, совсем немного... — и испытующе глянул на Тимофеева.

— Надо немедленно ехать на стадион к тренеру, — сказал лейтенант.

— Правильно, — согласился Ахунов, немного подумав. — Только боюсь, что и тут мы опоздаем...

Интуиция Ахунова не подвела. В отделе кадров спортобщества сказали, что тренер «Старта» Натан Владимирович Спивак неожиданно для всех уволился вчера с работы. Оперативная группа тут же отправилась к нему на дом.

Хозяйка квартиры, у которой Натан Владимирович снимал угол, на вопрос, где постоялец, только развела руками:

— А черт его носит! Сказал сегодня утром: «Уезжаю», — рассчитался... Нужен мне такой квартирант! Каждодневные пьянки и девки. Правда, платил исправно, хорошо... Но все равно, не надо мне таких жильцов...

Уже по дороге назад Владимир в сердцах ударил себя кулаком по коленке.

— Эх, совсем рядом был... И упустили!

— Ничего, теперь не упустим, — сказал Ахунов. — Ниточка в наших руках, а клубок, то бишь Натан Владимирович, далеко не укатится. Рано или поздно достанем. Хоть из-под земли...

...Не успел Владимир прийти с работы домой, как еще в коридоре услышал захлебывающийся телефонный звонок. Пришлось, не раздеваясь, пройти в зал.

— Алло, слушаю, — поднял он трубку.

На другом конце провода послышался тихий всхлип.

— Говорите, я слушаю...

— Это с вами говорит Светланина мама.

— Здравствуйте, очень приятно.

— Володя, понимаете ли, у нас несчастье...

— Что случилось? — внутри у Тимофеева похолодело.

— Светлана... — всхлип, — Светулечка наша... под машину попала...

— Погодите, не кладите трубку! Что с ней? Где она?..

— Слава богу, жива, в больнице...

— В какой?

— В железнодорожной...

Владимир выскочил на улицу, поймал первое встречное такси.

— Скорей, скорей... — шептали его губы.

Какой-то суматошный день. И эта мертвая собака у крыльца, и убитый истопник... И вот на́ тебе, в довершение — несчастье со Светланой. Что, если это все закономерный круг?.. Ведь тренер видел Светлану накануне с ним, Тимофеевым... Или авария, простая случайность?

Прежде чем впустить Владимира в палату, на двери которой висела табличка «Травматологическое отделение», его попросили надеть больничный халат. И пока он тщетно просовывал руки в рукава, полный пожилой врач успел наклониться к Владимиру и шепнуть:

— Наши со «скорой» считают, что умышленный наезд... Мы сразу же сообщили в ГАИ. И прохожие видели.

— Она серьезно пострадала? — спросил Владимир.

— К счастью, нет, — сказал врач. — Рентген показал трещину на ноге. Серьезные ушибы. Бог даст, быстро поправится, — и, как бы подбадривая, подтолкнул: — Идите, идите!...

Светлана лежала на койке возле окна. Темные волосы беспорядочно рассыпались по белоснежной наволочке. От капельницы тянулась пластмассовая трубочка к левой руке. Девушка дремала, но, услышав шаги, разомкнула уставшие веки. Виновато улыбнулась краешком припухших губ.

Владимир молча присел на табуретку, стоявшую возле койки. Нежно дотронулся до горячей ладошки.

— Ну, здравствуй!

— Приветик, — ответила она просто, по-домашнему.

Немного помолчали.

— Ну, расскажи, только подробно, как все произошло, — попросил Владимир.

Светлана вздохнула. Тихо всхлипнула.

— Успокойся, милая. Если тебе трудно, не говори...

— Нет, нет, я сейчас... Нервы сдают, — она правой рукой достала из-под подушки носовой платочек, промокнула краешки глаз.

— Утром я шла на работу, по тротуару, — взволнованно начала Светлана. — Иду, помахиваю сумочкой, напеваю... Незаметно сошла на обочину дороги. И вдруг встречные прохожие как закричат. Я быстро обернулась. И увидела мчащиеся прямо на меня «Жигули». Я инстинктивно отскочила в сторону. Но, видимо, опоздала. Машина меня задела, и я отлетела на несколько метров. Незнакомые люди меня подняли, вызвали «скорую»...

Девушка, замолкла, заново переживая случившееся.

— Какой марки были «Жигули», не заметила?

— Я не разбираюсь в марках. Для меня все «Жигули» одинаковые....

— А какого цвета?

— Белые. Это я успела запомнить.

— Конечно, водителя ты не разглядела?..

Светлана сморщилась как от боли.

— Я тебе все расскажу, милый... Только не подумай обо мне чего-нибудь дурного. Обещаешь?

— Разумеется.

— Водитель оказался тем типом, что вчера подходил к тебе в кафе и просил прикурить.

— Ты... ты не ошиблась?! — Владимир буквально опешил.

— Не могла я ошибиться. Он, наверное, мне мстит.

— За что?

— Только ты, Володенька, — еще раз прошу тебя — не подумай обо мне плохого. Этот тип с некоторых пор не стал давать мне проходу. Приставал. Предлагал подарки. Приглашал в ресторан... Я, разумеется, ему отказывала. Говорила, что у меня есть жених. И вот... — Светлана вздохнула. — А тут, помнишь, недавно прибежал и стал спрашивать о каком-то перстне...

— Почему ты об этом не рассказала мне раньше, хотя бы по телефону? — Владимир с силой сжал свою коленку пятерней.

— Как-то не решалась. Да и потом, не могла же я принимать все его приставания всерьез. Думала, увидит, что мне безразличен, — отвяжется.

— Ну, ладно. Что было, то было... Пожалуйста, не нервничай и выздоравливай поскорее. Я к тебе завтра загляну. Хорошо?..

Девушка благодарно улыбнулась в ответ.

Утреннее совещание Марат Давлятович начал не с обычного вопроса «Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?» А это значило, что нащупан верный след.

Истопник — по паспорту Василий Иванович Малков, 1927 года рождения — действительно работал в школе при котельной. Бывший вор в законе по кличке Сенька Хромой. Когда-то он был большим авторитетом в воровских кругах. Последние же годы находился «в твердой завязке». Правда, водились все же за ним мелкие грешки: приторговывал «божьей травкой» — анашой, изредка сбывал краденые вещи. Последний раз «откинул» срок три года тому назад.

Справка судмедэкспертизы свидетельствовала: «...Смерть наступила в результате прямого попадания пули из нарезного ствола в область сердечных мышц».

— Ну, с этим, допустим, полная ясность, — сказал Марат Давлятович. — А вот как быть с Натаном Владимировичем? — Он взглянул на Тимофеева. — Вчера вечером из управления милиции доставили его дело. И, как следовало ожидать, это был никакой не Натан, не Владимирович. И, разумеется, не тренер... Опасный бандит-рецидивист с поддельными документами, второй год находившийся в розыске. По кличке Яник. Вот его фотография. Сегодня мы разошлем ее по всем республикам... Однако все равно нужно быть начеку: он ведь может внезапно всплыть и где-нибудь поблизости...

Досада и горечь обуревала Тимофеева. Матерый бандит был совсем рядом, и надо же — упустили...

— Что же касается угнанных так называемым Натаном Владимировичем «Жигулей», — продолжал Ахунов, — то вот справка из ГАИ. Машину нашли под мостом, недалеко от аэропорта. Цела и невредима. И как выяснилось, принадлежала она ни в чем не повинному гражданину Айрапетяну. Вот все, что мы имеем на сегодняшний день.

Опасного бандита-рецидивиста Яника (Натана Владимировича) обнаружили только через месяц в небольшом шахтерском городе Красногорске. Ютился он у своей сожительницы — официантки местного ресторана. Тамошние оперативники вместе с прибывшим в Красногорск лейтенантом Тимофеевым брали его на рассвете. Был Яник еще тепленький, с глубокого похмелья. Он даже не успел сунуть руку под подушку, где у него лежал пистолет Макарова. Ничего не понимающая подружка истерично заорала, вскочила с постели, закрылась простыней и беззвучно зарыдала.

— Так и знал, — увидев Тимофеева, даже не пытаясь с похмелья отпираться, отрешенно промычал Натан Владимирович, — перстень с бриллиантовым глазком — моя погибель. За него я и пострадал. А пацана, лейтенант, я не убивал. Не вешайте чужой грех мне на душу. Это другие...

— Вставайте, одевайтесь, — поторопил его Тимофеев. — Следствие разберется...

Среди своих подопечных «тренер» особый глаз положил на Рому Князева и Дамира Заурова. Физически сильные, смышленые подростки. Любящие деньги, шмотки, и, главное, умеющие держать язык за зубами... Однажды после тренировки он пригласил обоих к себе в кабинет. Угостил сигаретами, зная, что ребята уже втихаря курят. Ну, раз угостил сам тренер, те, понятно, не отказались.

Закурили, пахучий дымок заполнил комнату. Головы мальчишек сладко и хмельно закружились.

— Что за сигареты? — полюбопытствовал Дамир.

— Молчи, ослиная голова, — хмыкнул Князев. — Не чувствуешь, что ли? Божья травка...

Натан Владимирович благосклонным кивком головы одобрил понятливость ученика.

«Анаша!» — мелькнуло в затуманенной голове Дамира, но он мужественно выкурил сигарету до конца.

И в другой раз тренер после занятий пригласил ребят к себе. Критически оглядел их скромную обувку и властно приказал:

— А ну, снимайте башмаки!

Ученики недоуменно повиновались. Разулись и замерли: что последует дальше?

Натан Владимирович раскрыл дверку старенького шкафа и нарочито небрежно бросил на пол две коробки.

— Примеряйте!

Мальчишки раскрыли коробки и ахнули: это были настоящие адидасовские кроссовки. Фирма! И что удивительно — обоим пришлись по ноге. Красота! Не жмут и уютно.

— Ну, как? — спросил тренер, ожидая благодарности.

— Отлично! — поднял указательный палец Князев.

А Дамир понуро опустил голову.

— А ты что молчишь? — удивился Натан Владимирович. — Не нравится обувка?

— Не-е... Нравится... Только что скажу родителям, если спросят, где взял?

— Ха-ха-ха! — рассмеялся «учитель». — Чудак-человек. Так и скажи — тренер подарил. За хорошие результаты.

И потом не раз Натан Владимирович приглашал ребят к себе. Угощал сигаретами с «божьей травкой», дорогими конфетами из заграничной коробки и даже коньяком с необычным названием «Наполеон». А в один из осенних пасмурных деньков как-то непривычно строго посмотрел на своих любимчиков и отнюдь не тренерским голосом, в котором прозвучали стальные нотки, изрек:

— Вижу, пацаны, что красивая жизнь вам нравится... Так ведь?

— Так! — почти в один голос ответили Князев и Зауров.

— А знаете ли, — продолжал Натан Владимирович, — что за красивую жизнь надо всегда платить.

— А как? — промямлил Рома, а Дамир как-то сразу сник....

В тот день они со своим «тренером» впервые участвовали в краже. Обчистили одну квартиру. Немного спустя — еще одну. Потом — третью. Краденые веши — кольца, хрусталь, дорогую электронику, импортные магнитофоны — свозили в дом истопника Василия Ивановича. Деньги Натан Владимирович оставлял себе. Иногда великодушно сотню-другую — уж если очень удачным был «улов» — давал Князеву и Заурову. При этом многозначительно подчеркивал:

— За хорошую учебу!

И было не понять за какую — то ли за успехи на ковре, то ли за воровство...

После удачно сбытого краденого «тренер» как бы в награду вручал ребятам пакетик анаши.

— Расслабьтесь. Покурите, — отечески выпроваживал он Князева и Заурова за дверь.

Ребята шли на пустырь к канализационному люку. Здесь были горы всякого хлама. И ни души. Можно переброситься в картишки, покурить «божьей травки». И это со временем стало привычкой, нормой.

Родители у своих сыновей не спрашивали, где те были, что делали. Занятые по горло работой, приходили домой поздно. До детей ли тут...

В одну из таких «посиделок» Князеву вдруг вздумалось купить мотоцикл, один на двоих. Например, «Яву». Замечательная машина. Рвет прямо с места и такая блестящая!

Просить у родителей деньги? Заругают еще, начнут отговаривать. Зачем мол вам этот «гроб с музыкой»? Нет, лучше уже самим накопить. Как? Надо подумать...

И сразу же после этого разговора Дамир, оказавшись в гостях у Сережи Игнатенко, спер у них из ореховой шкатулки перстень с бриллиантовым глазком. Конечно же, перстень отнесли истопнику. Тот алчно его схватил, поднес к близоруким глазам. Повертел и так и сяк. Тихо спросил:

— Что хотите за него, пацаны?

— Кусок, — выпалил наугад Князев.

— Допустим, на кусок он не тянет, — сказал истопник, подкинув перстень на ладони. — А вот рубликов пятьсот я вам, пожалуй, отстегну.

— Валяйте, — как-то вяло согласился Роман, покосившись на Дамира.

Тот в знак согласия кивнул головой.

— Откуда перстенек-то? — елейно спросил истопник, скрупулезно отсчитывая червонцы.

— У друга тут одного, — сказал Дамир, пряча глаза.

— Ну, если у друга — значит не опасно.

Как-то на одной из встреч с друзьями Сережа похвастал, что мать открыла ему сберегательную книжку и положила на нее тысячу рублей.

— Здорово, — сказал Дамир.

А Князев взбодрился, схватил Сережу за руку и попросил:

— Серый, ты всегда был хорошим другом, останься им и теперь. Займи мне восемьсот рубликов!

— Зачем тебе столько? Уж не жениться ли надумал, — пошутил Сергей.

— Не-е, надумали мы мотоцикл купить... Займи, а? Потом понемногу буду брать у предков и тебе верну.

— Ладно. Дай подумать. Подожди до послезавтра.

Четырнадцатого апреля, как и условились, Роман в три часа пополудни направился к Сергею узнать результат. Но еще у подъезда (жил Сергей на первом этаже) услышал брань Сергеева отца — Павла Николаевича. Дождался, когда тот уйдет, и сразу к дверям. Смотрит, в щели бумажка. Газетный клочок. Роман лихорадочно его схватил, прочитал: «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай — убью. Отец».

Прислушался. Воровато оглянулся, сунул бумажку в карман и на цыпочках выскользнул на улицу. Почему-то сразу расхотелось идти к другу. А может, в этот самый момент и мелькнула в голове страшная мысль, затаилась змеей на сердце до поры до времени?..

Из объяснительной записки Романа Князева, ученика 10 «б» класса 138-й школы: «16 апреля Сергей Игнатенко, как и обещал, принес мне восемьсот рублей. После уроков мы с Дамиром Зауровым пригласили его пойти на пустырь, чтобы обмыть это дело. Купили бутылку портвейна и отправились на наше излюбленное место. Сережа не пил. Пили мы с Дамиром прямо из горла. Когда вино кончилось, закурили папиросы с анашой. Дали попробовать Сергею. Он один раз затянулся, закашлялся, сказал, что за гадость, и вернул мне папиросу. Когда мы докурили, Дамир вынул из куртки карты и предложил сыграть в дурака. Просто так играть было скучно, и я сказал: кто проиграет, должен спуститься в люк и три раза прокукарекать. Сначала проиграл я. Потом Дамир. И когда мы кричали из колодца «кукареку», Сергей здорово смеялся. Меня это очень разозлило. Но вот проиграл и Сергей. Он начал спускаться в люк. Тогда я встал с места. Отыскал глазами обломок прута от бетонной арматуры. Когда Сергей три раза кукарекнул, я крикнул: «Вылазь!» Когда Сергей показался из люка, я со всего размаха ударил его прутом по голове. Дальше ничего не помню. Был сильно пьян, обкурен».

Из объяснительной записки Дамира Заурова, ученика 10 «б» класса 138-й школы: «Когда я увидел, как Князев ударил железным прутом Игнатенко, я закричал: «Что ты делаешь?!» — и хотел убежать. Но Роман вытащил из кармана перочинный нож, щелкнул лезвием и прошипел: «Куда, сука?» Я остался стоять на месте, не зная, что делать. Меня всего колотило. Князев вытащил из брюк какую-то бумажку и приказал: «Спустись и сунь Серому в карман». Я воспротивился. Но Князев полоснул меня лезвием по локтю. Пришлось повиноваться. «Ишь какой паинька, — пригрозил он. — Думаешь, не знаю, у кого ты стырил перстень?» Когда я положил Сергею в карман куртки бумажку, Князев нагнулся над люком и бросил мне кусок телефонной проволоки. «Привяжи его к лестнице. Да покрепче. Чтобы не развязался», — сказал он. Сделав это, я вылез наружу. «Вот теперь мы оба соучастники убийства», — сказал Князев, пряча допитую бутылку в сумку. Домой мы вернулись поздно, намокнув под дождем. И у меня к ночи поднялась температура».

Сразу после похорон, после этого нашумевшего в городе случая, Натан Владимирович еще до тренировки вызвал в свой «кабинет» Князева и Заурова, щелкнул замком и грозно спросил:

— Кто из вас, бляденыши, сделал это мокрое дело?

— Не я, — забился сразу в угол Дамир.

— Мы, — тихо проскрежетал зубами Князев.

— Чего вам не хватало, мрази?

— Случайно как-то получилось. Затмение нашло, — пролепетал Роман и получил звонкую затрещину по уху.

— Убить вас мало, — Натан Владимирович налил в стакан воды, залпом осушил.

— Садитесь поближе, сукины твари, — сказал он, — и слушайте меня внимательно. С сегодняшнего дня уходите на «дно». Нигде не высовывайтесь и не выставляйтесь. Учтите, на первый раз я попробую вас спасти. Но также и учтите: за это вы еще до-ол-го будете со мной расплачиваться. А теперь — брысь!

Князев и Зауров метнулись к запертой двери.

— Назад, — скомандовал «тренер». — Почему вы мне сразу не сказали о перстне. О том, что толкнули его истопнику?

— Забыли... — пролепетал Князев за себя и за Дамира и получил еще одну затрещину.

— Вот, а теперь мне из-за этого придется самому ехать к Сеньке Хромому. Сдаст старый дурак в комиссионку перстень — подзалетите как пить дать...

Натан Владимирович властным шагом подошел к двери, открыл ее.

— И чтобы духу вашего в этой комнате не было... пока не позову.

Из протокола допроса Натана Владимировича Спивака.

Следователь. Когда вы впервые привлекли Князева и Заурова в свою преступную шайку?

Спивак. Я не привлекал.

Следователь. Я располагаю письменными доказательствами.

Спивак. Их никто не склонял. Они сами.

Следователь. Ну, хорошо. Какие мотивы побудили вас к убийству Василия Ивановича, истопника?

Спивак. Какого Василия Ивановича? Чапаева? Так он давно убит... Хотя недавно в печати промелькнуло, что будто бы жив. Приходил в ЦК за пенсией.

Следователь. Не валяйте дурака. Вы прекрасно знаете, что я спрашиваю про Сеньку Хромого.

Спивак. А, Сеньку Хромого. Все равно не знаю. Я его не убивал...

Следователь. Напрасно упираетесь, Яник.

Спивак. Чистосердечное признание смягчает...

Следователь. Вот-вот, правильно.

Спивак. Все равно не убивал.

Следователь. Наши эксперты установили, что выстрел был произведен из пистолета Макарова. И пуля, вытащенная из тела убитого, идентична... Продолжать?..

Спивак. Не надо. Давно надо было этому старому козлу чичи протаранить. Туда ему и дорога.

Следователь. Ясно. Значит, вину свою подтверждаете?

Спивак. Подтверждаю.

Следователь. Что вас подвигло совершить наезд на гражданку Светлану Комаренко?

Спивак. Это личные мотивы, не ваше дело.

Следователь. Яник, вы хорошо понимаете, что речь идет о преступлении. Отвечайте по существу.

Спивак. Честно?

Следователь. Разумеется.

Спивак. Из ревности.

Следователь. А какой повод?

Спивак. Несколько месяцев добивался ее благосклонности, а она — ноль внимания. И вдруг встречаю с ментом, с лейтенантиком. Какой-то хмырь. Неужели достойнее меня? Ну, и обида, конечно, взыграла. Подкараулил ее. А был бы вместе с ней лейтенант, то и его бы...

Следователь. Спасибо. На сегодня допрос окончен.

Суд состоялся в старом здании облсовета. Народу — ни пройти, ни пролезть. Так взволновало людей это страшное убийство и то, что совершили его подростки — одноклассники, по существу друзья Сережи Игнатенко. Собралась почти вся школа, родственники, родители.

Суд приговорил Спивака-Яника по совокупности преступлений к высшей мере. Князеву суд определил меру наказания десять лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима, Заурову — три года в исправительно-трудовой колонии общего режима.

Зал стоя аплодировал решению суда.

Мать Князева, бледная, еще молодая женщина после вынесения приговора схватила мужа за локоть и взволнованно прошептала:

— Это жестоко. Наш бедный Ромочка совсем пропадет среди уголовников...

— И чего ему не хватало? — горько вздохнул директор консервного завода. — Дом — полная чаша. Хлеб всегда с маслом, икра. Ни в чем не было отказа, — и вдруг безнадежно махнул рукой: — А впрочем, туда ему и дорога! От добра добра не ищут...

Владимир Тимофеев вышел из душного помещения суда под руку со Светланой — она уже неделю как выписалась из больницы. Они направились в сторону парка, где белела палатка с мороженым. Владимир собирался серьезно со Светой поговорить: в конце-то концов пора уже было окончательно определить их отношения.

Где-то за городом громыхала гроза. И ее очищающее дыхание ощущалось даже здесь, на таком далеком расстоянии.

1991 г.

Оглавление

Николай Красильников ПЕРСТЕНЬ С БРИЛЛИАНТОМ