Очерки ранней истории Кореи [Михаил Николаевич Пак] (pdf) читать онлайн

М.Н.ПАК
ОЧЕРКИ
РАННЕЙ
ИСТОРИИ
КОРЕИ

М.Н. ПАК

ОЧЕРКИ
РАННЕЙ
ИСТОРИИ
КОРЕИ

Издательство
Московского
Университета •/979

ПЕЧАТАЕТСЯ ПО ПОСТАНОВЛЕНИЮ
РЕДАКЦИОННО-ИЗДАТЕЛЬСКОГО СОВЕТА
М О СКО ВСКО ГО УНИВЕРСИТЕТА

Рецензенты:
кандидат исторических наук
Р. Ш. Джарылгасинова
кандидат исторических наук
Д. В. Деопик

Пак М. Н.
Очерки ранней истории Кореи. М., Изд-во Моек,
ун-та, 1979, 240 с., 25 ил.
В монографии рассматриваются основные этапы истории Короп
с древнейших времен до IX в., трактуется проблема генезиса ф ео­
дализма, анализируется современная
историография,
«освященная
изучению сложных процессов
социально-экономического
развитии
страны в период формирования классового общества и государст­
венности.
П

10605—056
•46—79
077 ( 2)—79

0504000000

(С) Издательство Московского университета, 1979 г.

Посвящаю светлой памяти моих
товарищей, друзей
студенческой
юности, погибших в боях за нашу
Советскую Родину
Автор

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многовековая и насыщенная событиями история корейского
народа составляет неразрывную часть всемирной истории и явля­
ется конкретным проявлением ее общих закономерностей. Интерес
к различным сторонам истории Кореи особенно велик в наши дни,
когда корейский народ борется за национальное воссоединение и
социалистическое развитие своей родины, за мир и социальный
прогресс всего человечества.
В современных условиях, когда «идейное противоборство двух
систем становится более активным, империалистическая пропаган­
д а — более изощренной»1, трактовка исторического пути, пройден­
ного корейским народом, служит предметом острой идеологической
борьбы между реакционными и прогрессивными силами современ­
ности. Для идеологических спекуляций и прямых фальсификаций
реакционные историки часто используют малоизвестные или недо­
статочно выясненные страницы прошлого. Этим определяется не
только научно-познавательная, но и политическая актуальность
изучения древнейшей и древней истории Кореи.
Вопросы ранней истории корейского народа (ввиду их недоста­
точной изученности или нехватки источников) остаются наиболее
спорными или дискуссионными среди историков различных на­
правлений, поэтому и самыми сложными для понимания студен1 Материалы XXV съезда КПСС. М., 1977, с. 74.

3

тамн, только приступающими к их изучению. В настоящей работе,
обращенной прежде всего к учащимся, сделана попытка предста­
вить наиболее важные фактические сведения (в том числе архео­
логические данные) по ранней истории Кореи (вплоть до времени
формирования классового общества включительно) и их трактовку
в современной исторической науке. Автор стремится одновременно
обосновать и собственное понимание вопроса о социально-эконо­
мической сущности ранних корейских государств (Когурё, Пэкче
и Силла), делая вывод о том, что в древней Корее после разложе­
ния первобытнообщинного строя стало складываться (после опре­
деленного переходного периода) феодальное общество. При этом
он старался избежать категорических суждений, обращая больше
внимания на сопоставление различных точек зрения, могущих про­
яснить понимание сущности исторических явлений.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПЕРВОБЫТНАЯ КОРЕЯ

(по археологическим данным)

История первобытнообщинного строя Кореи, наиболее длитель­
ного ее периода, почти совершенно не отражена в письменных
источниках, за исключением самого последнего этапа, освещенного
в немногочисленных известиях китайских авторов, поэтому ре­
шающая роль в ее изучении принадлежит данным археологии..
Немаловажно значение археологии и при изучении последующих
периодов корейской истории. При недостаточности сведений пись­
менных источников по древней и раннссредневековой истории
Кореи данные археологии (особенно эпиграфические памятники)
существенно дополняют известные письменные источники по ран­
ней истории Кореи — известия китайских авторов и основных ко­
рейских исторических памятников «Самгук саги» и «Самгук юса».
Более того, археологические материалы дают возможность испра­
вить ошибки или неточности, содержащиеся в письменных памят­
никах.
Являясь важнейшим средством познания истории далекого
прошлого, археология не может ограничиваться только изучением
материальных памятников: орудий труда, остатков жилья, пищи
и всевозможных предметов, связанных с образом жизни людей,—
находимых на территории Кореи, а должна широко сопоставлять
их с соответствующими археологическими культурами других
стран мира (особенно сопредельных регионов) и определить их
место в развитии культуры всего человечества. Материальные па­
мятники должны изучаться также параллельно с данными истори­
ческой этнографии и лингвистики, антропологии и других наук,
помогающих уяснению как специфических черт культурного раз­
вития данной страны, так и общих закономерностей развития исто­
рии человечества. Словом, археология должна опираться на все
современные достижения общественных и естественных наук. Не
имея возможности коснуться всех аспектов корейской археологии,
а также накопленных (и все возрастающих в объеме) данных, в
настоящем исследовании делается попытка обзора некоторых важ­
нейших материалов современной корейской археологии, дающих
5

представление об основных чертах развития первобытного обще­
ства на территории Корейского полуострова.
Но сначала немного о развитии археологической науки в совре­
менной Корее. Несмотря на то, что интерес и внимание к памятни­
кам материальной культуры восходят в Корее к летописной тра­
диции, а в XIX в. уже делались (такими учеными, как Ким Чонхи) попытки научной оценки и систематизации материальных
(прежде всего эпиграфических) памятников прошлого, археоло­
гия Кореи как наука утвердилась лишь после освобождения
страны от колониального ига.
Раскопки и собирание археологических памятников Кореи ре­
гулярно велись уже в годы японского господства в стране, но
тогда занятие археологией было монополизировано в руках тех
японских ученых, которые в соответствии со своим служебным по­
ложением все изучение истории подчинили политическим целям
оправдания колониальных порядков, поэтому создаваемые ими
теории и гипотезы имели мало общего с подлинной наукой. В пер­
вобытной археологии они стремились обосновать теорию «общности
происхождения японцев и корейцев», которая должна была пока­
зать историческую зависимость «отсталых» корейцев от «цивили­
зованных» японцев. Однако добываемые факты свидетельствовали
лишь о тщетности этих попыток. Такая распространенная в Японии
археологическая культура, как культура керамики дзёмон, почти
совершенно не встречается в Корее, а культура керамики яёи ока­
залась просто завезенной в Японию пришельцами из Корейского
полуострова. Именно поэтому японская казенная археология утра­
тила интерес к изучению первобытной археологии Кореи1. Свои
неудачи в этой области ее представители старались компенсиро­
вать материалами классической (древней) археологии.
Используя многочисленные археологические памятники северозападной Кореи, оставленные древними поселенцами — выходцами
из Китая, японские официальные историки стали создавать лож­
ную теорию об исторической обреченности Кореи как колониальной
страны, начиная с самой глубокой древности. Именно с этой тео­
рией был связан тезис об исключительной отсталости корейского
населения ко времени первых контактов с китайцами, о сохранении
каменного века у корейцев до тех пор, пока Корея не стала «ко­
лонией» китайских завоевателей, якобы принесших культуру ме­
таллических орудий (датируется это временем правления ханьско­
го императора Уди). Подобного рода фальсификаторские теории»
порожденные задачами колониальной политики японского импе­
риализма, не могли ие служить препятствием для подлинно науч­
ного изучения истории Кореи, которое стало возможным лишь со
свержением колониального ига в стране. Вот почему То Юхо имел
1 См.: Т о Юх о . Чосон воиси
Пхеньян, 1960, с. 7.

когохак

6

(Первобытная археология

Кореи).

полное основание утверждать, что «становление археологии Кореи
как подлинной науки стало возможным лишь с освобождением
корейского народа вооруженными силами великого Советского
Союза от жесточайшего колониального господства японского им­
периализма, только в условиях, когда народ взял политическую
власть в свои собственные руки»2.
И действительно, установление народно-демократического строя
в северной части страны и социалистическое развитие КНДР спо­
собствовало успешному развитию всех наук, в том числе и архео­
логии. Комиссия по охране исторических памятников (с 1947 г.)
и созданный на ее основе «Комитет по выявлению и охране памят­
ников материальной культуры», были научными центрами по изу­
чению археологических памятников в КНДР. Серия раскопок и
исследований, проведенных в КНДР, привела к открытиям, про­
ливающим новый свет на материальную культуру прошлого. Осо­
бенно важное значение имели открытия в области первобытной
археологии и в изучении культуры Когурё.
Уже раскопки первобытных стоянок на о. Чходо (уезд Наджин,
Сев. Хамгён) и в деревне Кунсанни (уезд Ончхон Южн. Пхёнан)
в 1949—1950 гг. дали новый материал по истории первобытного
общества на территории Кореи. Крупным событием было открытие
(1949 г.) когурёских гробниц (курганных могил) в районе Анака
(Сев. Хванхэ), которое внесло много нового в изучение когурёских
гробниц вообще3.
Война, навязанная КНДР американской агрессией, временно
прервала полевые археологические исследования, но сразу по
окончании войны они возобновились.
В трудное время войны в КНДР была учреждена Академия
наук, в составе которой был предусмотрен и Институт археологии
и этнографии (с 1963 г. он входит в состав Академии общественных
наук КНДР). Под руководством этого института с 1954 г. ведутся
все раскопки и исследования по археологии. С 1957 г. Институт
стал издавать журнал «Мунхва юсан» («Культурное наследство»),
впоследствии переименованный в «Кого минсок» («Археология и
этнография»). Кроме того, в течение 1955—1956 гг. осуществлены
раскопки первобытных стоянок в Кымтханни (уезд Сынхо) и
Вонамни (уезд Каннам) провинции Юж. Пхёнан, в Конгвири
(г. Канге) провинции Чаган, в Нонпхори (г. Чхонджин) провинции
Сев. Хамгён. Они позволили выяснить ареал распространения
первобытных памятников и их типологические особенности, заклю­
чающиеся в том, что можно резко разграничить первобытные
культуры Северо-Западного побережья (Кунсанни, Читхамни) и
Северо-Восточного побережья (о. Чходо) 4, а также опровергнуть
некоторые несостоятельные выводы японских археологов. Откры•'
'

Там же, с. 8.
Т;ім же. с. 9—10.
л Гам же, с. 12.

7

тие в Кымтханни и Вонамни кирпичных ханьских могил позднего
времени, сделанных в глубине, под разрушенным слоем стоянки
первобытной эпохи, ясно показало возможные истоки ошибочных
заключений тех японских ученых, которые, полагаясь на подъем­
ный материал из поверхностного слоя (например, в Миримни)*
утверждали о том, что предметы времен династий Хань и Вэй яко­
бы находились вместе с памятниками каменного века, что в Корее
будто бы существовала особая эпоха (после неолита) «одновре­
менного употребления камня и металла».
Ученые КНДР пришли к важному выводу о существовании в
Корее эпохи бронзового века, отрицавшегося прежде японскими
археологами. Этот тезис аргументируется прежде всего результа­
тами изучения культурного слоя остродонной керамики в ходе
раскопок первобытных стоянок-на о. Чходо (уезд Наджин), в
Одоне (Хверён), Кымтханни (уездСынхо), в Вонамни (уезд Кан­
нам) и Конгвири (г. Канге) 5.
Событием огромного значения в развитии первобытной архео­
логии Кореи ученые КНДР считают раскопки в Читхамни уезда
Понсан весной 1957 г., которые позволяют правильно решать за­
дачи как относительной, так и абсолютной датировки археологи­
ческих культур первобытной Кореи.
Археологические исследования ученых КНДР позволили глуб­
же изучить и культуру раннего железного века. Обследовав ямные
могилы в районе Киянского водохранилища, они пришли к заклю­
чению, что найденные там узкие бронзовые кинжалы, наконечники
стрел и бронзовые детали колесниц принадлежат уже железному
веку, причем хронологически нижняя граница культуры ямных
(грунтовых) могил датируется временем до ранней Хань, а верх­
няя граница — примерно началом новой эры 6. Памятники раннего
железного века, раскопанные в 1958 г. в Сольмэколь (деревни
Сонсанни уезда Понсан), в деревнях Пхунчхонни и Нонамни уезда
Сиджун, позволили сделать вывод о том, что в Корее начали при­
менять железные орудия не в III, а в IV в. до н. э. Новые материа­
лы, относящиеся к раннему железному веку, были обнаружены
также в Помый-Кусок («тигровый уголок») уезда Мусан на р. Туманган и в Мисонни уезда Ыйджу (на р. Амноккан). Подводя
итоги изучения перечисленных выше археологических материалов,.
То Юхо отмечал: «Теперь мы узнали, что культура железных ору­
дий в Корее не является завезенной пришлыми китайцами, а воз­
никла независимо от иммиграции китайцев примерно в то же вре­
мя, когда сам Китай вступил в железный век»7.
В эти годы интенсивных археологических исследований (до на­
чала 60-х г.) археологами КНДР были получены и новые материа­
лы о культуре государства Когурё. В дер. Яксури уезда Кансо
5 Там же, с. 12— 14.
6 Там же, с. 14, 15.
7 Там же. с. 17.

8

была открыта модифицированная (меньшая по размерам) двух­
камерная когурёская гробница с настенной росписью, важная
для изучения эволюции когурёской культуры. К интересным про­
изведениям когурёского художественного ремесла относится и
чеканной работы бронзовая статуэтка будды, найденная в районе
г. Пхеньяна (в Пубёкну). Ряд новых памятников когурёской куль­
туры был исследован учеными Пхеньянского университета им.
Ким Ир Сена во время строительства городского парка на горе
Тэсонсан, где когда-то (еще до возникновения города на месте
современного Пхеньяна) стояла когурёская крепость.
В развитии корейской археологической науки 60-х гг. крупным
событием явилось открытие палеолитической стоянки в Кульпхо
(уезд Унгый, Сев. Хамгён) в 1962—1963 гг. Возможность открытия
в Корее памятников палеолитической культуры неоднократно вы­
сказывалась корейскими археологами8, но достоверные свидетель­
ства в виде каменных орудий были получены впервые лишь в
результате исследований Института археологии и этнографии с
начала 60-х гг. XXв. Затем эти свидетельства были подтверждены
и открытиями археологов Южной Кореи, где в течении 60—70-х гг.
были осуществлены широкие исследования, приведшие к важным
открытиям как в области первобытной, так и классической архео­
логии (например, открытие настенной живописи пэкческих и силланских гробниц). Новые археологические памятники древней ко­
рейской культуры были найдены также на территории Японии.
В свете данных археологии, особенно благодаря открытиям в
последние десятилетия, становится возможным представить основ­
ные черты развития материальной культуры на территории Кореи
с древнейших времен. Таким образом выявлена объективная осно­
ва научной периодизации исторического процесса у древнейшего
населения Корейского полуострова.
Как известно, основоположники марксизма, открыв объектив­
ные закономерности истории человечества, связанные с изменением
способа производства, основу исторической периодизации видели
в закономерной смене форм общественных производственных от­
ношений между людьми (определяющих характер социально-эко­
номической формации), которые соответствуют (более или менее
адекватно) достигнутому уровню производительных сил, и вклю­
чают рабочую силу людей (как активный элемент) и средства
(прежде всего орудия) производства. Также известно, что основу
общепринятой в археологии периодизации составляют сменявшие
друг друга эпохи, характеризуемые состоянием применяемых ору­
дий производства, которые различаются как по материалу (камен­
ный, бронзовый и железный века), так и по уровню техники их
й См.: Т о Ю х о. Первобытная археология Кореи, с. 20; К и м В о л ь ё н .
Хангук мунхваы когохакчок ёнгу (Археологическое изучение корейской куль­
туры). — В кн.: Хангук мунхваса тэге (История корейской культуры в 6-ти т.),
т. I. Сеул, 1964, с. 242.

9

изготовления: палеолит (древнекаменный век), мезолит (средне­
каменный век), неолит (новокаменный век), энеолит (бронзока­
менный век), ранний и поздний бронзовые века, ранний железный
век и т. д. Хотя эта периодизация истории древнейшего человече­
ства исходит из уровня производительных сил, характеризуемых
орудиями производства, и соответствует в целом и определенным
этапам в развитии общественных производственных отношений, этоне означает, что археологическая периодизация точно соответст­
вует периодизации истории по социально-экономическим форма­
циям или их отдельным этапам. Например, железный век, как пра­
вило, соответствует периоду цивилизации или классового общества,
но опыт истории показал, что некоторые народы и в условиях при­
менения железных орудий сохраняли первобытнообщинные отно­
шения, а другие, наоборот, уже в период бронзы имели рабовла­
дельческие государства. И только конкретное изучение истории от­
дельных народов позволяет установить те специфические условия,
в которых реализуются общие исторические закономерности. Это
следует иметь в виду и при изучении истории Кореи. И здесь
археологическая периодизация не может быть механически пере­
несена (как показатель) к определению уровня развития обще­
ственных отношений, ибо в зависимости от географических районов
и существующих конкретных условий и при железном веке, ве­
роятно, наблюдалось и сохранение первобытнообщинных отноше­
ний и развитие раннеклассового (в том числе и рабовладельческо­
го) общества. К тому же надо принимать во внимание современное
состояние археологической науки, когда выяснены лишь основные
черты развития материальной культуры первобытной Кореи, и
остаются нерешенными или спорными такие коренные проблемы
археологической периодизации, как вопрос о точных временных
границах между палеолитом и неолитом, между неолитом и ранним
железным веком (памятники последних в большинстве случаев
попадались вперемежку, что вызывало большие споры ученых о
периодизации бронзового и железного веков). В этих условиях
трудно было бы ожидать, чтобы археологическая периодизация
могла служить безусловной основой определения социально-эконо­
мических процессов исторического развития страны (т. е. была
равнозначна общеисторической периодизации). Более того, любая
из существующих схем общей периодизации археологии Кореи
может рассматриваться лишь в качестве рабочей гипотезы, кото­
рая должна быть уточнена дальнейшими исследованиями и новыми
фактическими данными.
Такова и попытка периодизации истории материальной культу­
ры первобытной Кореи, предпринятая археологом Ким Вольёном9.
Обобщая археологические материалы Северной и Южной Кореи
s Хангукса, I. Кодэ, сонса мунхва. Кукса пхёнчхан вивонхве (История Кореи*
т. I. Древность. Доисторическая культура Кореи). Сеул, 1973, с. 1—8.

10

с учетом спорных моментов в решении важнейших вопросов перио­
дизации и в трактовке сущности археологических культур перво­
бытной Кореи, Ким Вольён предлагает следующую схему периоди­
зации. Полагаясь на открытие палеолитической культуры в Север­
ной и Южной Корее, он делит палеолит (существовавший на про­
тяжении сотен тысячелетий) на ранний, средний и поздний, причем
возраст позднего палеолита исчисляет в 20—30 тыс. лет до наших
дней (как показывают исследования с применением радиокарбонного метода датировки), а само существование палеолита, как
полагает он по данным южнокорейской стоянки Сокчанни, обры­
вается примерно за 10 тыс. лет до наших дней, когда во время
оледенения, с изменением природных условий, палеолитические
насельники ушли куда-то за пределы Кореи І0.
Новое неолитическое население появляется в Корее значительно
позже конца прослеживаемого здесь палеолита. Оно пришло сюда
с севера, примерно за 4—3 тыс. до н. э. Этот неолит, продолжав­
шийся около трех тысячелетий, Ким Вольён предлагает разделить
на ранний (I), средний (II) и поздний (III) периоды. В I период,
начавшийся около середины IV тыс. до н. э. и длившийся несколько
веков, неолитические насельники представляли небольшие коллек­
тивы людей, употреблявших гладкую керамику (стоянка Тонсамдон) и полуполированные каменные орудия. Несмотря на отсутст­
вие подробных сведений о содержании и районах распространения
культуры этого периода, Ким Вольён считает ее несомненной пред­
шественницей культуры гребенчатой керамики.
В период, начавшийся около 3000 г. до н. э. и длившийся при­
мерно 1000 лет, представлен культурами Чхонхори (Южн. Пхёнан)
и Тонсамдон II (Пусан). Особенностью периода считается появле­
ние гребенчатой керамики (пришедшей из Сибири) и употребление
каменных орудий из галечника. Так называемая гребенчатая ке­
рамика была представлена остродонными и круглодонными сосуда­
ми, на поверхности которых выделялось несколько рядов (поясков)
прямолинейных и косолинейных орнаментов, напоминающих по
форме рыбьи скелеты. Они названы гребенчатыми не по их форме,
а по видовой принадлежности к типу неолитической керамики
Северо-Западной Европы, которая действительно имела гребенча­
тый (будто нанесенный движением гребня) орнамент.
III период, продолжавшийся около тысячи лет с первой поло­
вины II тыс. до VI—V вв. до н. э., представлен культурами Кунсанни (Южн. Пхёнан), Читхамни (Сев. Хванхэ), Амсадона (Сеул).
Отмечая начало земледелия как характерную черту периода, Ким
Вольён приписывает это влиянию китайской культуры крашеной
керамики. В гребенчатой керамике вместо прямолинейного орна­
мента в виде рыбьего скелета появились, по его мнению, волнистые
линии, шнурочной и овальной формы с использованием точек, а в
J0 Там же, с. 3—4.

11

тесте сосудов можно установить наличие укрепляющих средств —
асбеста и талька. Изменения в формах сосудов выразились в более
плоском дне, в появлении фальшивых донец, ручек, а также
новых по форме изделий: блюд, бутылей и др., в кото­
рых орнамент ограничивался горловиной. Развитие в этот период
мореплавания и начало связей с Японией подтверждаются формой
гребенчатой керамики, найденной на о. Кюсю. Каменные орудия
этого периода относятся к северокитайскому типу (полулунные
ножи и пр.) и отличаются более совершенной полировкой по срав­
нению с изделиями предшествующего периода11.
Так как о времени существования бронзового века имеются
разные точки зрения, Ким Вольён считает возможным (примиряя
крайние взгляды) чисто бронзовый век датировать примерно
с 600 г. до 300 г. до н. э. Но, учитывая широкое распространение
бронзовых орудий и в последующие три века, период с 600 г. по
300 г. до н. э. он предлагает называть бронзовым веком I, а пе­
риод с 300 г. до н. э. до начала н. э. — бронзовым веком II. Но
поскольку уже началось употребление и изготовление железных
орудий, бронзовый век И, по его мнению, фактически может
считаться ранним железным веком, но в названной «Истории
Кореи» решено в качестве железного века рассматривать лишь
бесспорное время господства железных орудий, т. е. начиная с
раннего периода трех государств 12.
Начало бронзового века датируется появлением на Корейском
полуострове (в VI—V вв. до н. э.) гладкой (безорнаментной)
керамики, принесенной с севера (через Монголию и Маньчжурию)
большой волной кочевников («всадников»), двинувшихся из
района Минусинска, через Ордос. Этим Ким Вольён объясняет
находки в Корее бронзовых орудий ордосского типа. Под натис­
ком этих носителей бронзовой культуры (тунгусского происхож­
дения) люди культуры гребенчатой керамики (из палеосибирских
племен) или погибли или ассимилировались с пришельцами 13.
Несмотря на отсутствие свидетельств об отливке бронзовых
орудий, период с 600 г. до 300 г. до н. э. Ким Вольён считает
возможным называть бронзовым веком I исходя из появления
бронзовых орудий ордосского типа, изменений в керамике, а так­
же существования дольменов и погребений в каменных ящиках.
Появившиеся в это время крупные дольмены рассматриваются
как свидетельства значительного развития производительных сил
(земледелия и скотоводства), дававших питание для больших
коллективов людей, над которыми усиливалась власть вождей
(им и воздвигались эти монументальные каменные надгробия).
Порой настоящего расцвета бронзовых орудий Ким Вольён
считает бронзовый век II (ок. 300 г. до н. э. — 0), развитие кото­
11 Там же, с. 4—5.
12 Там же. с. 2.
13 Там же, с. 5.

12

рого связывается с приходом нового населения со стороны Ляо­
дунского района. Бронзовый век II он подразделяет на два эта­
па — до и после учреждения ханьского округа Лолана (в резуль­
тате завоевательного похода Ханьской империи в конце II в. до
н. э.). К первому относятся измененной формы бронзовый кинжал
ляонинского типа и происходящий от него кинжал корейского
типа (1-я форма), а также многоушковые (с 2-мя и более) брон­
зовые зеркала с грубым орнаментом. В погребальном обряде
наряду с сохранением дольменов встречаются ямные могилы.
В это время, по мнению Ким Вольёна, впервые проникло железо,
хотя и не стало местным произведением культуры Ёнхвари в Пуё
и Квэджонни в Тэджоне. И на втором (послеханьском) этапе
бронзового века II, когда явным стало развитие железных орудий
(под сильным ханьским влиянием), повсюду продолжали отли­
вать бронзовые орудия, бронзовый кинжал, бронзовые зеркала с
тонким орнаментом, копья и пики, а также детали колесниц, все
более превращавшиеся в предметы ритуального характера, но все
же практическое применение имели тогда железные орудия.
Как подчеркивает Ким Вольён, бронзовый век II может быть
назван также железным веком I, предшествовавшим железному
веку II, или раннему периоду трех государств (I—III вв. н. э.).
Рубежом, отмечающим конец бронзового века, он считает пре­
кращение изготовления бронзовых кинжалов и употребления всех
каменных орудий, исчезновение гладкой безорнаментной керами­
ки, глиняных изделий красного и черного цвета 14.
Железный век II (I—III вв. н. э.), отмечает Ким Вольён,
характеризовался широким распространением железных орудий,
появлением крепких глиняных сосудов, систематическим занятием
земледелием, основанным на зерновых культурах и применении
труда крепостных в рамках «общинных деревенских государств»
(пурак кукка) 15. Китайскому (ханьскому) влиянию после учреж­
дения округа Лолан Ким Вольён приписывает начало повсемест­
ной разработки железа на Корейском полуострове. В этот период
кроме оружия (мечи, топоры) из железа стали изготовлять зем­
ледельческие орудия и хозяйственные предметы (ножи), пол­
ностью вытеснившие каменные орудия. Вместо гладкой керамики
ручной лепки по всей стране распространялась так называемая
кимхэская керамика, изготовлявшаяся на гончарнОхМ круге и про­
каленная в высокотемпературных закрытых печах. Как отмечает
Ким Вольён, эта новая культура чисто железного века из СевероЗападной части Кореи распространилась далее по западному
побережью на Хонамскую равнину и в низовье реки Нактонган
на южном побережье. Типичными стоянками этой («раннеисто­
рической») эпохи Ким Вольён называет янпхёнский Тэсимни
14 Там же, с. 7.
15 Там же.

13

(Южн. Ханган) и капхёнский Маджинни (Сев. Ханган) в вер-»
ховье Хангана. Археологические памятники этих мест говорят
о том, что употребление оббитых каменных орудий и сосудов
улучшенной гладкой керамики здесь уживалось с изготовлением
крепкой керамики кимхэского типа и отливкой железных топоров
и лопат. Новая техника железных орудий повсеместно обеспечи­
вала переход к регулярному земледелию, где использовался и
труд подневольных людей («Саньго чжи» свидетельствует о при­
менении здесь рабов лоланско-китайского происхождения). Новые
производительные силы и связанные с ними социальные перемены
подготовили, вероятно, и политическое объединение деревенских
общин в составе новых королевств — трех государств (и именно
тогда появились и большие гробницы-усыпальницы с высокой кур­
ганной насыпью).
В периодизации Ким Вольёна, несомненно отражающей основ­
ные этапы развития материальной культуры первобытной Кореи,
все-таки остаются нерешенными некоторые принципиальные во­
просы, касающиеся более или менее точного определения границ
периодов, особенно бронзового и железного веков (что отражает
современное состояние науки), поэтому только дальнейшее раз­
витие археологии Кореи сможет помочь выработке более аргу­
ментированной периодизации на основе общепризнанных решений.
Одновременно нельзя не отметить и методологическую односто­
ронность подхода автора к проблеме периодизации, выразившую­
ся в стремлении объяснить смену археологических культур и важ­
нейшие перемены в развитии производительных сил внешними
факторами (миграциями и влияниями иноземцев, например, ки­
тайцев в становлении железного века). Дальнейшее изложение
ставит цель дать краткий обзор современного состояния изучения
важнейших археологических культур, представляющих определен­
ные вехи в истории первобытной Кореи.
ПАЛЕОЛИТ

До начала 60-х гг. археологи не располагали убедительными
свидетельствами об обитании в Корее человека палеолитической
эпохи, хотя не раз высказывали предположения о возможности
или вероятности открытия палеолитических памятников в буду­
щем 16. Основанием для этих прогнозов служили не только бли­
зость Кореи к Северному и Северо-Восточному Китаю, а также
к Приморью, где уже были обнаружены материальные следы
древнейшего человека, но также и находки в самой Корее (с на­
чала 30-х гг.) костей мамонта, носорога, зубра и других живот­
16 См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 20; В о р о б ь е в М. В.
Древняя Корея. Историко-аркеологический очерк. М., 1961, с. 8—9.

14

ных-, обычно составлявших фауну в среде обитания палеолитиче­
ского человека, а также отдельных грубо оббитых каменных ору­
дий (большей частью подобранных на поверхности земли) 17.
Первым об открытии палеолита в Корее заявил Наора Нобуо,
профессор университета Васэда, опубликовавший специальную
статью18. Существование в Корее палеолитической культуры
Наора аргументировал данными раскопок, которые произвели в
1933 и 1935 гг. археологи Мори Тамэдзо и Токунага Сигэяса в
одном из прибрежных склонов р. Туманган (у железнодорожной
станции Тонгван в уезде Чонсон пров. Сев. Хамгён). Во время
этих раскопок были найдены два обсидиановых осколка, похожих
на микролитические орудия, рог северного (гигантского) оленя с
заметными царапинами (сделанными, вероятно, человеком) и не­
сколько острых предметов из рога. Наора подчеркивал, что во
время раскопок оба археолога работали вместе и тщательно сле­
дили за тем, чтобы орудия и предметы палеолитического слоя
(залегавшие на глубине трех метров вместе с костями мамонта
и носорога) не смешались с неолитическими предметами поверх­
ностного слоя. Однако, несмотря на важность этой публикации
Наора, заявившего об открытии палеолита впервые не только в
Корее, но и в Японии того времени, сообщению Наора не придали
значения, и его мнение не было поддержано. Такое отношение
объяснялось не столько недостаточностью фактического обосно­
вания точки зрения Наора, сколько политическими соображения­
ми влиятельных кругов Японии, не желавших подтвердить науч­
ными данными давние истоки корейской истории. Распространи­
лась и версия о том, что «вероятной причиной появления царапин
на костях (на роге. — М. П.) являлась деятельность животных»19.
Высказывались также сомнения относительно точного соблюдения
исследователями стратиграфии места раскопок. Даже в поздней­
шей работе Фудзита Рёсаку (одного из видных представителей
тогдашней официальной науки) настойчиво подчеркивалось, что
ножевидные пластины и изделия из оленьих рогов часто встре­
чаются в погребениях неолитической эпохи, что «до тех пор, пока
не будет ясно показано, в каком отношении упоминаемые в
«Докладах...» предметы находились с окаменелостями, невозмож­
но прямо утверждать, что они являются памятниками палеоли­
тической эпохи. Поскольку это касается вопроса о том, существо­
вал ли в Корее с самого начала (вообще) палеолит, еще необ­
ходимо более тщательное изучение его»20.
17 К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 241—242.
18 Дай итидзи манмо гакудзюцу тёса кэнкюдан хококу (Доклады Первой
маньчжуро-монгольской исследовательской группы), ч. 6, вып. 3. Токио,
1940; См.: К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 240.
19 В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 9.
20 Ф у д з и т а Р. Каменный век в Корее.—В кн.: Тёсэн когогаку кэнкю (Изуче­
ние корейской археологии). Киото, 1948, с. 54. Цит. по: К и м В о л ь ё н .
Указ, соч., с. 241.

15

Таким образом, фактически корейский лалеолит был заново
открыт в 60-х гг., когда новейшие раскопки выявили более убе­
дительные факты его существования. Осенью 1962 г. экспедиция
Института археологии и этнографии АН КНДР, производившая
раскопки около устья р. Туманган, в деревне Кульпхо (уезд
Унгый, проз. Сев. Хамгён), обнаружила в самой нижней части

Рис. 1.
Мраморное скребло
(мильгэ) из Кульпхо

неолитического слоя одно мраморное скребло (мильгэ) размером
Ю Х8ХЗХІ0 см (рис. 1), которое при анализе оказалось похо­
жим на палеолитические орудия, раскопанные на территории
Советского Приморья (с. Осиновка), к северу от р. Туманган21.
Дополнительные исследования в 1963 г. подтвердили существова­
ние стоянки палеолитической эпохи. Обнаруженные здесь камен­
ные орудия позволяли судить о том, что в стратиграфическом от­
ношении различались более ранняя (Кульпхо I с преобладанием
изделий из кварцита) и поздняя (Кульпхо II с изделиями из рого­
вика) культуры. В пятом (от поверхности) культурном слое,
залегавшем в массе мелкой гальки, были найдены палеолитиче­
21 См. Т о Ю х о. Чосоны кусокки сидэ мунхваин Кульпхо мунхваэ кванхаё
(О культуре Кульпхо — культуре корейского палеолита).— «Кого минсок>
(Археология и этнография), 19.64, JSfe 2, с. 4.

16

ские орудия из роговика и упоминавшееся мраморное скребло.
Из трех кремневых (из роговика) предметов один представлял
собой кусок камня (размером 6X4, 5x2,3 см), обработанный с
двух сторон. Как указывает То Юхо, такой предмет был раско­
пан археологами и на территории Приморья (Осиновка). Два
других предмета, один из которых размером 7,5X 6,5X 2,2 см об­
работан лишь с одной стороны, а другой размером 8 x 5 ,5 x 2 ,2 см
полностью обработан с одной стороны и с другой у лезвия, ока­
зались идентичными палеолитическим изделиям, раскопанным в
Динцуне бассейна Фэньхэ (пров. Шаньси) в Северном Китае22.
Во время этих предварительных раскопок весной 1963 г. в ниж­
нем слое (Кульпхо I) были найдены один кварцитовый нуклеус
и гранитное рубило (choper) размером 9,5X 7X 2,7 см, имевшее
явные следы обработки в рабочей части орудия23.
Последующими раскопками в июле — августе 1963 г. удалось
выявить и место изготовления каменных орудий. Так, в груде
обветрившихся каменных обломков попались нуклеус и пластины
5—6 см длины, обработанные с одной стороны и приспособленные
для использования в качестве остроконечников или скребков24.
А в северо-восточной части участка раскопок был найден скаль­
ный обломок с плоской поверхностью, служивший, вероятно,
подставкой для обработки каменных орудий, судя по тому, что
возле него находилось около 50 обломков кварцита. К югу от
этого камня находился еще один обломок скалы (диаметром
92—95 см и толщиной 35—40 см) рядом с двумя кучами камен­
ных обломков, причем на одной из них лежал кусок камня раз­
мером 15ХІ0ХЮ см (базальтовой породы), явно принесенный
сюда человеком. По этим данным То Юхо пришел к заключению,
что в культурах Кульпхо I и Кульпхо II для изготовления орудий
обычно брали большой кусок камня и раскалывали его, ударяя
о край скалы (на своеобразную наковальню), а затем обрабаты­
вали отщепы (осколки), которые раскалывались еще по нескольку
раз для изготовления более тонких орудий. Так, рубила пред­
ставляли острый сколок от глыбы, обработанный лишь с одной
стороны. Об этой технике скалывания свидетельствуют и нуклеусы.
Правда, в слое Кульпхо II попадались и орудия с двусторонней
обработкой, но все же преобладающей была односторонняя.
Такая техника односторонней обработки являлась характерной и
для палеолитических культур Северного Китая (Чжоукоудянь,
Динцун). Однако установить их хронологическое совпадение не
представляется возможным, ибо, как отмечает То Юхо, такие
точные методы датировки, как радиокарбонный, здесь исключа­
22 См.: там же, с. 5
23 См.: Т о Юх о , К и м Ё н н а м . Кульпхо мунхваэ кванхан кыху сосик (Д о­
полнительное сообщение о культуре Кульпхо).— «Кого минсок», 1965, № 1,
с. 56.
24 «Кого минсок», 1964, № 2, с. 5.

17

ются, поскольку культура Кульпхо представлена исключительно
каменным инвентарем.
Равным образом остается открытым вопрос о наличии в геоло­
гическом слое, близком культуре Кульпхо, глинозема, богатого
окисью железа, характерного для олигоцена (середины третичного
периода). Учитывая эти трудности, при датировке культуры
Кульпхо корейские археологи придерживаются традиционного
типологического метода и считают, что каменные орудия культу­
ры Кульпхо I могут быть отнесены к концу периода нижнего
палеолита, к типу Мустье (хотя нуклеусы не совпадают с мустьерскими, но нуклеусы кульпхоского типа попадались археологам
на Украине)25. И культуру Кульпхо II они склонны отне­
сти к нижнему палеолиту (более позднему, чем Кульпхо I),
отмечая, однако, что этот вопрос нуждается в дальнейшем выяс­
нении26.
Раскопками в июне — июле 1964 г. более полно выявлен ин­
вентарь слоя Кульпхо II, причем среди нескольких орудий из
кварцита находилось рубило с явными следами обработки27.
Этими же раскопками выяснено, что расположение каменных куч
и крупных камней очень напоминает группировку жилищ (шала­
шей из веток и шкур) на участке длиной 11,5 м (с юго-запада
на северо-восток) и шириной около 8 м. Установлен также факт
повреждения культурного слоя Кульпхо II последующими вторже­
ниями (устройством землянок) в период неолита и бронзы. Вот
почему в культурном слое бронзовой эпохи оказались палеолити­
ческие орудия типа Кульпхо II, которые, может быть, употребля­
лись по прямому назначению или служили материалом для пе­
реработки 28.
Тогда же была открыта еще одна палеолитическая стоянка
в деревне Пупхо, расположенной на расстоянии 5 км от Кульпхо,
прямо на противоположном берегу озера (образовавшегося из
бывшей морской лагуны, на берегу которой располагалась кульпхоская стоянка). Здесь в результате размывов холма оказались
обнаженными на поверхности орудия палеолитического типа.
Напоминавшие кремневые (из роговика) орудия из Кульпхо II,
они в то же время были светлее (в результате выветривания).
Причем рубило, например, имело на поверхности продольные
полосы, напоминавшие годовые кольца на срезе древесины. Места
поломов говорят о том, что эти изделия внутри были более тем­
ными. Еще до подробных раскопок культуры Пупхо археологи
КНДР пришли к выводу о несомненной ее принадлежности к типу
культуры Кульпхо II, т. е. к самому последнему периоду нижнего
палеолита. Но если окажется, что культура Кульпхо II должна
25
28
27
28

Там
Там
См.:
См.:

же, с. 6, 7.
же.
Т о Юх о , К и м Н и н а м . Указ, соч., с. 54.
там же, с. 55.

18

быть отнесена к более позднему времени, то они допускали воз­
можность переименования ее в «культуру Пупхо»29.
Открытие культуры Кульпхо в КНДР послужило началом
систематического изучения палеолита в Корее. Стали поступать
сведения о многочисленных находках палеолитических орудий и
в различных районах Южной Кореи. Только к началу 70-х гг.
такие находки были сделаны в районе Сеула (Ёксамдон, Карактон, Амсадон), в уезде Янпхён (в деревнях Янгын, Кёпхён,
Сонхвак, Яндок) по реке Ю. Ханган, в уезде Янджу (дер. Кыннам) бассейна Сев. Ханган, и в дру­
гих районах Кёнгидо (в уезде Хвасон, г. Сувон, уезде Амон, на
о. Канхва), а также в ряде мест
пров. Южн. Чхунчхон, Южн. и Сев.
Кёнсан, пров. Южн. Чолла (уезд
Сунчхон) и д р .30.
Исследована только палеолити­
ческая стоянка Сокчанни (36°2Г
с. ш. и 127°10/ в. д., в волости Чан­
ги уезда Конджу пров. Южн. Чхунч­
хон), раскопки которой выявили культуру палеолита на протяже­
нии сотен тысячелетий — от 600—500 тыс. лет до 20—10 тыс. лет
до наших дней. Как указывают исследователи31, в Сокчанни (на
2-м участке раскопок) было обнаружено 12 культурных слоев
(при наличии 27 слоев естественных геологических отложений),
представляющих все основные периоды палеолита.
Самый нижний (1-й) культурный слой в Сокчанни датируется
временем миндельского (или Тайгуского в Китае) оледенения,
когда появились такие раннепалеолитические культуры в Китае,
как Чжоукоудянь, Лантянь, Коухэ. В этом слое, на глубине 11 м
от поверхности, были обнаружены каменные орудия, названные
односторонним рубилом (choper, 4 шт.), колуном (point, 4 шт.),
скреблом (scraper, 6 шт.), проколом (cleaver, 3 шт.), резцом
(hand-adze, 2 шт.), стругом, молотом для изготовления орудий
(2 шт.) и молотком. Самым характерным для данного слоя ору­
дием считается одностороннее рубило (рис. 2).
Техника изготовления орудий была самой примитивной. Боль­
шая часть их (91,3%) сделана из целого куска камня (только 2
предмета из отщепа) с односторонней грубой обработкой — уда­
рами гранитного или гнейсового молота по куску кварцита, а
отбитые куски употреблялись в качестве резца без всякой обра­
ботки. Орудияизготовлялись грубым откалыванием поверхност­
29 См.: там же, с. 56.
30 Хангукса. В 28-ми тт., т. I. Кодэ, с. 12.
31 См.: С о н По г и . Сокчанниы чонги-чунги кусокки мунхвачхын (Культур­
ные слои раннего и среднего палеолита в Сокчанни).— Хангукса ёнгу
(Изучение истории Кореи), кн. 7, 1972, с 1—58; Хангукса, т. I, с. 21.

19

ного слоя, без ретуши, и многие из них по форме напоминали
орудия из пещеры Валлонэ или из Ордовэйского ущелья
(в Африке) 32.
Спустя 2—3 сотни тысячелетий,
в теплый рисс-вюрмский (или лушаньскнй) • межледниковый период
отложилось от 2-х до 6-ти культур­
ных слоев Сокчанни, относящихся к
нижнему или раннему палеолиту.
Характерными для этого периода
орудиями являлись ручная мотыга
из слегка обработанного булыжника
(рис. 3, а), взятая из 2-го слоя на
глубине 7,8—8,2 м, скребло и одно­
стороннее рубило универсального
назначения (рис. 3, б) из 3-го слоя,
ручной топор (рис. 3, в), знаменую­
щий поворот от односторонней к
двусторонней обработке режущей
части, и многочисленные скребки и
резцы из 4-го слоя, одностороннее
рубило, многочисленные скребла
проколы и резцы 5-го слоя, и, нако-

Рис. 3. Нижнепалеолитические орудия из
ло и одностороннее рубило; в—ручной топ

нец, скребла и резцы (рис. 3, г) с выдающейся частью для дер­
жания из 6-го слоя, где удельный вес орудий из отщепленных
пластин поднимался до 1/3 общего числа (рис. 3, д).
Обработка держателя скребла (из 6-го слоя), связанная с
32 Хангукса, т. I, с. 21—22.

20

тщательным откалыванием отщепов, как бы знаменовала пере­
ход к следующей ступени (среднему палеолиту). Отсутствие ка­
ких-либо сохранившихся окаменелых растений, костей животных,
останков людей не дает возможности судить о физическом обли­
ке человека.
В Сокчанни период среднего палеолита, соответствующий вре­
мени неандертальского человека, начинается с седьмого культур­
ного слоя, который геологически следовал за глинистыми отло­
жениями лушань-далийского (I—II вюрмского) межледникового
периода. Из шести извлеченных здесь предметов пять составля­
ли орудия из отщепленных пластин, один из нуклеуса. Отсюда
отказ от прежней традиции обработки камня и дальнейшее раз­
витие типичной для среднего палеолита техники использования
отщепленных пластин и новых материалов (песчаника, порфира),
менявших характер ретуши. В восьмом слое из 267 каменных
орудий остроконечники составляли 33,7% (90 шт.), причем по­
ражает разнообразие орудий, каждое из которых имело специфи­
ческое назначение. А применение каменных наковален при изго­
товлении орудий сближает этот слой с культурой Кульпхо I и
напоминает аналогичный способ в динцунской культуре СеверногоКитая33. В девятом слое, относящемся к межледниковью II—III
периодов вюрмского оледенения (далиского в Китае), выявлены специаль....................

I

(
Ор,

і

---- іи

л\с

eam u c,

/i»----

11

vnjicuiiiu

которые при соединении друг с другом позволяют восстановить
черты целого камня до обработки. Хотя двусторонние рубила из
этого слоя по форме близки нижнепалеолитическим орудиям ЮгоВосточной Азии, тщательная обработка отщепленных пластин,.
33 Там же, с. 32.

21

применение долот и сверл, а также красно-желтых красителей (со­
храняемых в специальных желобах) свидетельствуют о характер­
ных чертах культуры среднего палеолита 34.
Период верхнего палеолита (время появления современного
человека — homo sapiens) в Сокчанни представлен культурными
слоями, которые датируются от 30.690+3000 до 20.830+1880 лет
до наших дней по данным анализа вещественных остатков на
основе радио-карбонного метода датировки35. Для Сокчанни
этого периода было характерно значительное сокращение коли­
чества рубил и соответствующее увеличение орудий, изготовлен­
ных из отщепов, особенно орудий мустьерского типа в виде тре­
угольных пластин, которые вообще типичны для верхнего
палеолита Сибири и Китая. В Сокчанни раскопано огромное
количество остроконечников в виде долот и клювообразных шил.
Ким Вольён полагает, что к этому периоду следовало бы отнести
северокорейские палеолитические культуры Кульпхо II и Пупхо36.
Хотя еще не было завершено исследование десятого и после­
дующих слоев верхнего палеолита, южнокорейские археологи
считали, что представленные здесь орудия — массивные скребла
с крупными плечиками и другой формы, остроконечники и раз­
личные предметы для изготовления орудий (молотки, наковальни
и пр.) — свидетельствуют о происшедших технических усовершен­
ствованиях в скалывании отщепов и изготовлении орудий. А най­
денный в 11-м слое кусок белого вещества с содержанием фос­
фора давал представление о физико-химических изменениях,
которым подверглись остатки костей или рогов37. Этими измене­
ниями, вероятно, можно объяснить отсутствие сохранившихся
орудий из рогов или костей животных. Но наличие большого
количества каменных осколков (в 7—8 раз больше, чем самих
орудий) несомненно дают представление о той тщательности, с
которой отделывались каменные орудия. Среди таких орудий, как
екребки или долота, обращает внимание наличие предметов мик­
ролитического типа, характерных для последующей (мезолитиче­
ской) эпохи.
Но особое значение имело выявление на 1-м участке раскопок
в Сокчанни (в 13-м, по счету, культурном слое) следов человече­
ского жилья, существовавшего ок. 20 тыс. лет назад (план жи­
лища (см. на рис. 4). По сообщениям археологов можно уста­
новить следы очага, нескольких столбов и контуры ограждения
(стены?), причем расположенные в южной части два камня (на
расстоянии 150 см друг от друга, как раз напротив реки), по их
34 Там же, с. 33—34.
35 Y a n g K y u n g Ri n. Atomic Energy Research Institute of Korea: Radio —
Carbon measuriments.— «Radiocarbon», 12, 2, 1970, p. 351; 14, 2, 1970, p. 274.
Цит. по: Хангукса, т. I, c. 36.
36 Хангукса, т. I, c. 36.
37 Там же, с. 38—39.

22

мнению, явно указывают на дверь жилища. Зола и угли от очага
позволили определить возраст стоянки на этом участке. Обсле­
дованные остатки растений (всего 12 видов, в том числе вяз,,
сосна, дуб, пихта, магнолия и др.) говорят о том, что климат
тогда был более влажным и теплым, чем в наше время.

туры); 4 — следы от столбов. Каменные изображения собаки (5), пти­
цы (6), кита (7), «охотничьей собаки» (8), кабана (9), черепахи (10);
11— каменная глыба (рабочее# место)

Примечательны также находки на этой стоянке изображений,
(из камня или на камне) различных животных, указывающих
на образ жизни и религиозные представления людей. Перед
дверью жилья стояло каменное изображение, похожее на собаку,,
а сбоку от него видны следы какого-то зверя. А сзади наискосок
по поверхности вырезано изображение кита (57ХІ7Х9 см). Реали­
стический подход в изображении хвоста, плавников, глаз и рта
свидетельствует о хорошем знании художником предмета. Рядом
с китом как бы в роли «стража» — скульптура какой-то птицы
с большим клювом. Если кит ориентирован головой на северовосток, то находящаяся за ним скульптура собаки смотрит на
юго-запад, а кабана — в сторону очага и дверей. А на расстоянии
23

8 м от очага (в северо-северо-восточном направлении) найдена
каменная черепаха с головой, ориентированной на восток, как бы
со взглядом на кита. Наряду с этими произведениями искусства
найдены также геометрические рисунки на гальке (отдаленно
напоминающие плоты, птиц, оленя, человека, трезубцы и др.),
типичные для ориньякской культуры. Попадаются гальки с круж­
ками и дугами, напоминающие изображение бровей. Некоторые
рисунки на гальках свидетельствуют о повторном их нанесении.
Одновременно обнаружены рудообразные массы, служившие
материалом для красной, оранжевой, черной и желтой (путем
смешения) краски. Найдены также человеческий волос и шерсть
животных, но не попадаются кости или рога. Расположение
скульптур животных, а также рисунки на гальках еще не полу­
чили научного истолкования исследователей путем широкого
сравнительного анализа, но уже установлена несомненная их
общность с хорошо изученными памятниками искусства периода
верхнего палеолита, найденными во многих странах. Можно пред­
положить, что эти памятники были связаны с определенными
религиозными представлениями людей, придававших магический
смысл изображениям животных. Магия могла служить стрем­
лению умножать поголовье животных или достичь успехов в охоте.
Наконец, животные могли изображать тотемы38.
В связи с религиозными представлениями палеолитического
человека рассматриваются и наскальные рисунки у дер. Пангудон
уезда Юльчжу. Хотя на этих скалах осталось много различных
рисунков позднейших эпох, точечные изображения оленей и дру­
гих животных, сохранившиеся в самой верхней части, археологи
относят к верхнему палеолиту, полагая, что именно для выбива­
ния таких рельефных рисунков на скалах или иной подобной
деятельности могли служить многочисленные каменные долота
или резцы (сэгигэ), обнаруженные на месте жилья в стоянке
•Сокчанни. Поскольку эта стоянка датируется более ранним вре­
менем, чем наскальные рисунки у о. Байкал или в верховье Лены
(Шишкино), южнокорейские археологи высказывают даже пред­
положения о возможности влияния юга на их возникновение,
полагая, что по мере таяния ледников могло произойти переме­
щение населения из южных районов (Кореи и др.) на север
(в сторону Сибири). Причем общность стоянки Сокчанни с верх­
непалеолитическими культурами Сибири и Северного Китая
усматривается в том, что, несмотря на растущее число орудий
из отщепленных пластин, половину общего числа каменных ору­
дий составляют изготовленные ядра.
Хотя исследования по раскопкам в Сокчанни еще не завер­
шены, длительность существования этой стоянки в период верх­
него палеолита доказывается наличием огромного количества
38 Там же, с. 42.

24

каменных орудий, обнаруженных на месте жилья (до 20 тыс.
штук). По характеру применявшихся каменных орудий просле­
живаются определенные этапы в техническом совершенствовании
их вплоть до перехода к мезолиту, когда преобладало примене­
ние мелких орудий39. Дальнейшие раскопки палеолитических
стоянок несомненно пополнят сведения по истории древнейшего*
населения корейского полуострова.
Однако и по имеющимся (пока предварительным) данным о
корейском палеолите можно утверждать, что Корейский полу­
остров был населен в самую отдаленную эпоху зарождения и
становления человеческого общества, что на протяжении сотен
тысячелетий эволюционного развития и здесь сформировался со­
временный человек (homo sapiens), достигший в период позднего
(верхнего) палеолита начальной (матриархальной) стадии родо­
вого строя. К этому времени явно расширились связи между раз­
личными районами, получил развитие язык как средство общения,,
формировались религиозные представления (например, тотемизм:
и магия), находившие отражение в изобразительном искусстве.
НЕОЛИТ

Неолитическая (новокаменная) эпоха — дальнейший этап в
прогрессивном развитии человечества, когда произошли крупные
перемены в состоянии общественных производительных сил. Со­
вершенствование каменных и костяных орудий, появление разно­
образного хозяйственного инвентаря сопровождались значитель­
ным увеличением ресурсов питания и одежды, появлением долго­
временных стоянок с постоянным жильем. Наряду с охотой и
рыболовством все большее значение стали приобретать земледе­
лие и разведение домашних животных.
Отличительным признаком начала неолитической эпохи наря­
ду с появлением шлифовки каменных орудий служит применение
керамических сосудов для приготовления или хранения продуктов
питания. Типы этой керамики служат археологам ориентирами
для определения последовательности в смене археологических
культур (относительной хронологии). Для абсолютной их дати­
ровки все шире применяется радиокарбонный метод, позволяю­
щий (при определенных условиях) довольно точно установить
возраст археологических памятников.
Еще в 60-х годах весьма приблизительно определялся возраст
неолитических культур Кореи. Отмечая, что точная датировка
первобытных культур Кореи представляет «задачу будущего»,
возраст стоянок Кунсанни и Читхамни То Юхо определял путем
сравнения их с другими археологическими культурами Восточной
39 Там же, с. 43—44.

25

Азии. Исходя из того, что культура Кунсанни принадлежала к
тому же периоду жаркого субтропического климата, когда в
Аньяне существовала китайская культура шан-иньского .периода
(верхняя ее граница датируется ок. 15 в. до н. э.), То Юхо пола­
гал, что культура Кунсанни может бы.ть датирована никак не
позже шан-иньской. Затем на основе сопоставления с данными
байкало-енисейской культур Китои и Глазкова То Юхо приходил
к заключению, что культуры Кунсанни и Читхамни (1-й участок)
можно датировать от 3600—3700 до 4000 лет до н. э., а культуру
2-го участка Читхамни — концом II тыс. до н. э. А неолитическую
культуру северо-восточной Кореи (Нонпхо, Комынгэбон) с кера­
микой гребенчатого и меандрового орнамента То Юхо сравнивал
с археологической культурой Зайсановка I (Гладкая I) в При­
морье, которую советский археолог Г. И. Андреев датировал
16—12 вв. до н. э. Принимая эту датировку, То Юхо однако от­
рицал принадлежность данной культуры к бронзовому веку40.
После обзора существовавших к концу 50-х годов мнений по
проблеме датировки неолита Кореи и соседних районов Восточ­
ной Азии, М. В. Воробьев отмечал, что древнейшие из известных
неолитических культур Кореи относятся к III тыс. до н. э. (заме­
чая: «конечно, отыщутся и более древние»), а конец неолита
падает на V—IV вв. до н. э .41.
Опираясь на исследования последних лет, археологи Южной
Кореи выдвигают идею о возможности разделения корейского
неолита на ранний, средний и поздний путем установления хро­
нологической последовательности типов археологических памят­
ников (в частности, керамики) и сравнения их с аналогами из
соседних стран. Одновременно отмечается невозможность точной
датировки из-за недостатка материалов для радиокарбонного ана­
лиза и нерешенности проблем датировки неолита соседних
стран — Приморья (и Сибири), Монголии, Китая и Японии. При­
чем, как замечено, в археологии последнего времени принято пе­
ремещение начальных дат во все более отдаленную древность
(в связи с поправками, вносимыми радиокарбонным методом).
Начало китайского неолита датируется на 1000—2000 лет раньше,
чем указывалось Дж. Андерсоном42. И практически начало ки­
тайского неолита — древнего периода культуры яншао — дати­
руется 3700—3900 гг. до н. э.43. Но при определении возраста
корейского неолита очень важное значение имеют данные о япон­
ском неолите, в датировке которого (по радиокарбонному мето­
40 См.: То Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 95.
41 См.: В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 34.
42 C h a n g К. С. Relative chronologies of China to the End of Chou. Ehrich.
Chronologies in the old world archeology. Chicago, 1965, p. 503—526; Хангукса, т. I, с. 161.
43 P e a r s o n R. Radiocarbon Dates from China.— «Antiquity», 186 (1973),
p. 141—143; Хангукса, т. I, c. 161.

26

ду) существует немало противоречий, требующих объяснений и
уточнений.
Существование раннего периода неолита устанавливается
такими памятниками самого раннего слоя культур Тонсамдон I
(в устье р. Нактонган, пров. Южн. Кёнсан) и Кульпхо I
(пров. Сев. Хамгён), как гладкая (безорнаментная) керамика
более раннего происхождения, чем гребенчатая, и топор из от­
щепленного куска камня со следами обработки (шлифовки) в
режущей части. Хотя культура Тонсамдон I сохранилась и в пе­
риод распространения гребенчатой керамики, она считается более
ранней и принадлежавшей коренному населению Корейского
полуострова, жившему там еще до прихода людей с гребенчатой
керамикой. Однако абсолютная датировка ранненеолитической
культуры Тонсамдон I наталкивается на трудности, так как по
данным радиокарбонного анализа собранных углей (2995 г. до
н. э. по А. Мору, 2930 и 3230 гг. по Кавасака) она существовала
позже, чем керамика типа Собата (на о. Кюсю), появившаяся
под непосредственным влиянием корейской гребенчатой керамики
и датируемая 3240 г. до н. э .44. Лишь допуская возможность пре­
увеличения в этой дате, Ким Вольён полагает, что появление
гребенчатой керамики в Корее можно датировать примерно3000 г. до н. э. (или 2995 г. для Тонсамдона I), когда заканчи­
вался ранний период неолита. Исходя из этого, начало периода
предположительно датируется серединой IV тыс. (ок. 3500 г.)
до н. э., так как именно к теплому для всего земного шара пе­
риоду с 4000 до 2000 гг. до н. э. относится появление неолитиче­
ских насельников в Корее.
При выяснении общего направления в распространении неоли­
тических культур Восточной Азии (в частности, и вопроса о про­
исхождении корейского населения) важное место занимает срав­
нение неолитических культур Кореи и Японии. Рассматривая
черты, сближающие раннюю неолитическую керамику Японии
(типа Собата на о. Кюсю, Камикуроива на о. Сикоку и Косэкасава из префектуры Синъю), особенно керамику с выступающим
(налепным) орнаментом, с аналогичной керамикой Кореи, За­
байкалья (г. Шилка) и Монголии, археологи ставят вопрос о
взаимосвязях между ними и хронологической последовательности
их распространения. Однако после признания, например, сходства
между неолитом Кореи и Японии наблюдаются значительные
расхождения во взглядах археологов при подходе к проблеме
датировки. Одни японские археологи, как Сэридзава Тёкай
(Нагасукэ?) и др., высказывая идею о зарождении керамики с
налепным орнаментом в низовьях Амура и проникновении в Япо­
нию через Корею, ее появление в Японии датируют столь давним
временем, что противоречат всей существующей периодизации
44 Хангукса, т. I, с. 162—163.

27

первобытной истории стран Дальнего Востока45. С другой сто­
роны, Ямаути К., Сато Т. и другие, связывая происхождение
древнейшей японской керамики типа Косэкасава с проникнове­
нием корейской керамики из района Сев. Хамгён (происхождение
которой, в свою очередь, уходит через Сибирь к берегам Черного
моря), ее появление в Японии датируют примерно 2500 г. до н. э.
Это определение начала японского неолита, по словам Ким
Вольёна, хорошо согласуется с датировкой появления корейской
гребенчатой керамики (восходящей к аналогичной керамике Си­
бири), но совершенно противоречит показаниям радиокарбонного
анализа, определяющим возраст японского неолита в 10 тыс. лет
до н. э. Поэтому выходом из этого противоречия может быть ко­
ренное изменение существующей датировки (перенесение в глубь
веков) появления гребенчатой керамики Сибири и северо-запад­
ной части России или признание возможности проникновения в
Корею гребенчатой керамики из Японии,- или, наконец, признание
неточности самого радиокарбонного метода датировки46.
Несмотря на нерешенность многих вопросов абсолютной хро­
нологии корейского неолита, относительная хронология его ран­
него периода устанавливается тем, что до появления типично
гребенчатой керамики, хотя бы на ограниченной территории Ко­
реи, существовал особый тип керамики, называемой догребенча­
той. Ввиду того, что эта керамика не найдена лишь на западном
побережье Кореи, можно говорить о временной или территориаль­
ной ограниченности ее распространения. Однако в Тонсамдоне
(на юге) и Кульпхо (на северо-востоке) ее расположение страти­
графически ясно предшествует слою типично гребенчатой кера­
мики, поэтому она и считается признаком этапа ранней неолити­
ческой культуры (культура Тонсамдон I), датируемой примерно
с середины IV тыс. до 3000 г. до н. э. Правда, не весь слой Тон­
самдон I принадлежал раннему неолиту, так как частично там
были представлены и самые ранние памятники следующего
периода.
Средний период неолита датируется распространением спе­
цифической керамики гребенчатого типа, встречающейся в таких
археологических культурах, как Наджин, Кульпхо Іа на северовостоке; Чхонхори, Ояри, Амсари I, Мисари I на западном по­
бережье; Тонсамдон I (верхний слой), Тонсамдон II, Синамни II
в бассейне р. Нактонган и др.
Отличительным признаком керамики этого периода (называе­
мого также I периодом гребенчатой керамики) является четкий
поперечный орнамент в виде рыбьего скелета, который, как пра­
вило (за исключением предметов из бассейна р. Тэдонган),
украшает горловую часть сосудов. В этот период применялись
45 См.: С э р и д з а в а Т. О происхождении керамики в Восточной Азии. — «Рэкиси кэнкю», т. 17, № 4, 1969, с. 1—9.
Хангукса, т. I, с. 164, 165.

28

недостаточно шлифованные (оббитые) каменные орудия, а основ­
ным занятием населения были рыбная ловля и охота. При опре­
делении абсолютной даты начального рубежа периода ориентиром
служат данные, полученные с помощью радиокарбонного метода
(ок. 3200 лет до н. э.) японской керамики Собата (из централь­
ной и западной части о. Кюсю), на которой явно прослеживается
влияние корейской керамики культур Тонсамдон II и Синамни II.
Конец периода отмечается появлением плоскодонной керамики
с криволинейным орнаментом и полулунных ножей, связанных с
занятием земледелием. Южнокорейские археологи усматривают
связь между началом позднего неолита в Тонсамдоне и появле­
нием в Японии поздненеолитической керамики дзёмон, датируе­
мой ок. 1500 г. до н. э. Из этих сопоставлений делается вывод,
что средний период корейского неолита начался ок. 3000 лет до н. э.
и продолжался вплоть до первых веков II тыс., т. е. ок. 1800—
1700 гг. до н. э .47.
Поздний период корейского неолита представлен такими куль­
турами, как Мисонни I, Ссанхакни, Синамни и др. в бассейне
р. Амноккан; Чхонхори II, Кымтханни, Читхамни, Кунсанни в
бассейне р. Тэдонган; Кёдон уезда Чхунчхон (пров. Канвон), Амсари II, Мисари II, о. Сидо в бассейне р. Ханган, о. Тэхыксандо
и Сохыксандо в архипелаге Намхэдо, Тонсамдон III, Амнамдон,
Тодэдон, Нонсори в устье р. Нактонган; Хыккубон, Нонпхори,
Сошіхёндон, Кульпо I в северо-восточной Корее. Этот период ха­
рактеризуется началом подлинного земледелия (о чем свидетель­
ствуют полулунные ножи и зернотерки), употреблением плоско­
донной керамики с криволинейным орнаментом или керамики с
меандровым орнаментом, причем на западном побережье в глину
примешивали тальк и асбест. Южнокорейские археологи отме­
чают, что при незначительности масштабов переселения пришель­
цы естественно и мирно ассимилировались с прежним населением
Кореи, имевшим культуру гребенчатой керамики48.
При абсолютной датировке периода принимают во внимание
находки в Тонсамдоне черепков поздненеолитической японской
керамики с о. Кюсю, сходство широкогорлой чаши из черной
керамики культуры Амсари с черной керамикой из Луныпаня
(Сев. Китай). Учитывается также, что поздний неолит Японии
датируется ок. 1500 г. до н. э., а возраст культуры с поздненеоли­
тической культурой северо-восточной Кореи исчисляется от 1500
до 1000 г. до н. э. В сравнении с ними рассматриваются и полу­
ченные в южной Корее данные радиокарбонной датировки куль­
тур Тонсамдон III (1450 г. до н. э.) и о. Сидо (1090 г. до н. э.).
Исходя из этих данных и предполагая распространение неолити­
ческой культуры с материка (через Корею) на Японию, начало
47 Там же, с. 166—167.
48 Там же, с. 167.

29

периода позднего неолита в Корее определяется в 1800—
1700 гг. до н. э. Конец же этого периода (и неолита вообще)
связывается с массовым нашествием из района Маньчжурии и
Монголии людей с бронзовым оружием и гладкой, безорнамент­
ной керамикой, которое явилось отзвуком потрясений в Китае и
Юго-Западной Маньчжурии, вызванных подъемом в Сибири и
Ордосе обществ с бронзовой культурой. Поскольку самой архаи­
ческой формой бронзовых орудий, обнаруженных в Корее, явля­
ются орудия тагарско-ордосско-ляонинского типа, нашествие в
Корею людей бронзовой культуры относят не ранее 700 г. до
н. э. (времени появления тагарско-ордосской культуры). Пока­
зания радиокарбонного анализа культуры гладкой керамики
(500—280 гг. до н. э.) не противоречат этому предположению,
поэтому конец неолита и начало бронзы датируется примерно
700—600 гг. до н. э. Предположение некоторых корейских ученых,
относящих начало бронзового века в Корее к значительно более
раннему времени, оспаривается на том основании, что бронзовый
век Японии, зародившийся под влиянием корейской бронзовой
культуры, датируется не ранее 300 г. до н. э. Период позднего
неолита (или II период культуры гребенчатой керамики) дати­
руется от 1800—1700 гг. до н. э. до 700—600 гг. до н. э. 49.
Эта периодизация, конечно, не может считаться бесспорной,
являясь лишь одним из вариантов обобщения итогов изучения
неолитических стоянок на территории Корейского полуострова.
Всего исследовано около 100 стоянок (и в них, по некоторым
предположениям, проживало до 50 тыс. человек) 50, распростра­
ненных по. всему Корейскому полуострову. Они располагались
преимущественно по морскому побережью (включая прибрежные
острова) или по берегам озер и рек. Классифицируют их по основ­
ным историко-археологическим районам: Северо-Восток, СевероЗапад, Центр, Юго-Запад и Юго-Восток.
В северо-восточном районе, охватывающем провинции Сев. и
Южн. Хамгён, неолитические памятники найдены по течению
р. Туманган и вдоль морского побережья, от Унгый, Наджина и
Чхонджина до уезда Синчхон (пров. южн. Хамгён). По харак­
теру неолитической культуры этот район явно примыкает к сосед­
ней территории Приморья и издавна (с палеолита) имел связи
с культурами Монголии и Юго-Западной Маньчжурии. Прежде
всего исследования и открытия ученых КНДР серьезно обогатили
знания по археологии этого района. Ими выявлен ряд новых
археологических культур и памятников. Довольно многочисленные
неолитические жилища были открыты в Одоне (уезд Хверён,
Сев. Хамгён), в Сонпхёндоне (уезд Кёнхын, той же провинции),
на о. Чходо у г. Наджин (уезд Кёнхын), в Соиодоне у г. Сонджин
49 Там же, с. 168.
50 Там же, с. 88.

30

(Ким Чхак) и другие. Здесь археологи получили представление
не только о форме и характере жилья, но и о разнообразном
неолитическом инвентаре. Были обнаружены разнообразные по
форме наконечники стрел и копий, шлифованные топоры и моты­
ги, полулунные ножи и зернотерки, а также грузила от рыбо­
ловных сетей, пряслица и другие предметы. В стоянке Нонпхо
(гор. Чхонджин) найдено огромное количество изделий из обси­
диана (ножевидных пластин, скребков и пр.).
Обнаруженная в этом районе керамика может служить опре­
деленным ориентиром для периодизации неолитической культуры.
Безорнаментная керамика из Кульпхо, предшествовавшая появле­
нию так называемой гребенчатой и рассматриваемая как древ­
нейшая, служит для определения раннего периода неолита. Для
керамики из Наджина (уезд Кёнхын), найденной еще в 1916 г.,
характерен орнамент из ряда коротких прямых параллельных
линий без рыбьего скелета, а вдавленный орнамент наджинской
керамики имеет продолжение в самой ранней неолитической ке­
рамике Японии51.
Черепки из стоянки Санпходон (г. Ким Чхэк) дают представ­
ление о сосудах с прямой или изогнутой горловиной, с выпуклым
туловом и, вероятно, плоскодонных. Орнаменты на них нанесены
то в виде рядов точек, то в виде линий от зубчатого инструмента
наподобие рыбьего скелета, характерного для керамики Запад­
ного побережья52.
Переход к так называемому второму периоду гребенчатой ке­
рамики (или к позднему периоду неолита) отмечен изменениями
в форме и орнаменте сосудов. В слое Кульпхо I в. как и в преды­
дущем (Іа), преобладает форма плоскодонной цветочницы, но
попадались и бутылеобразные сосуды с длинным горлом, вывер­
нутым наружу. В орнаменте ряды точек сочетаются с нескольки­
ми рядами наклонных параллельных линий (штрихов), проведен­
ных в «ёлочку», и одним пояском выпуклого орнамента у горло­
вины. Ряды точек, нанесенные поперечно 4—5-зубчатым предме­
том, воспринимаются как рыбий скелет, а продольно проведены
ряды линий и точек. В таком орнаменте из рядов линий или точек
явно прослеживается влияние гребенчатой керамики Монголии,
имеющей продольные ряды из коротких косых линий. А криволи­
нейный орнамент, состоящий из сочетания S-образных спиралей,
напоминает орнамент на китайской цветной керамике из Баньшаня (пров. Ганьсу) 53. Разнообразная керамика с точечным,
пунктирным и меандровым орнаментом обнаружена в стоянках
уезда Хверён, Помыйкусок уезда Мусан, а также Нонпходон в
г. Чхонджин. О разнообразии форм и орнамента керамики этого
периода свидетельствуют сосуды из Нонпходона (рис. 5). В окрас51 Там же, с. 151— 152.
52 Там же, с. 153.
53 Там же, с. 154.

31

ке, формах и орнаменте их проявились общие черты керамики
этого периода, найденной и в других районах — на западном по­
бережье и в южной части Корейского полуострова54.
Несмотря на невыясненность типов каменных орудий по пе­
риодам, характерным для стоянки Нонпходона, наряду с зерно­
теркой и полированным топором были изделия из обсидиана: но-

Рис. 5. Образцы неолитической керамики из Нонпходона

жн, проколки, скребки, наконечники стрел и др., (рис. 6), т. е. из­
делия, типичные и для других стоянок этого периода.
В северо-западном районе более ранними (относящимися к
среднему периоду) неолитическими стоянками являются такие,
как Чхопхорн (около Пхеньяна), исследованная еще в 30-х гг.
японскими археологами. Типичными для данного периода счи­
таются лишь оббитые и полуполированные каменные орудия.
Топоры, например, сделаны из сколотого галечника с легкой поли­
ровкой режущей части. Каменные грузила имели четко выделяв­
шиеся канавки для веревочек, прикреплявшихся к сетям55.
Ьі Там же, с. 156, 157.
55 Там же, с. 101, 115.

32

Хорошо исследованные стоянки Северо-Западного района от­
носятся к позднему периоду неолита. Среди них следует отметить
многочисленные стоянки в бассейнах рек Амноккан и Тэдонган.
В стоянке Конгвпри (около г. Канге) на берегу реки Токноган
выявлены квадратной формы землянки (со следами столбов, оча­
гов и хозяйственных ям) и различные предметы: наконечники

Рис. 6. Неолитические каменные орудия из Нонпходона (г. Чхонджин)

стрел, топоры, тесла, гарпуны, шилья, округлодонные и плоско­
донные керамические сосуды, а также кости животных и рыб56.
Керамика в стоянках бассейна р. Амноккан представлена такими,
как поздняя гребенчатая с содержанием асбеста и талька в тесте,
56 В о р о б ь е в
2

М. Н. Пак

М. В. Указ, соч., с. 13.

33

плоскодонная с меандровым орнаментом (стоянка Синамни уезда
пров. Чаган), а также плоскодонная с криволинейным
зигзагообразным орнаментом (стоянка Мисонни уезда Ыйджу),
напоминающая цифэн-хуншаньскую культуру Внутренней Мон­
голии. Стоянка переходного периода к бронзе (Чансонни и Тхосонни уезда Чунган) имеет общее с неолитической культурой
Северо-Восточного района57.
В стоянке Кунсанни (по старому названию, теперь Унхари
уезда Ончхон, провинции Южн. Пхёнан), охватывавшей площадь
около 5 тыс. кв. м, выявлены зем­
лянки круглой формы (у основа­
ния) с очагами в центре жилья и
разнообразный инвентарь из камня
и рогов. Из каменных орудий най­
дено 14 полированных топоров (из
гранита или малахита), около 70
наконечников стрел (из гнейса), 10
наконечников копья, мотыга, мно­
жество зернотерок (в форме камен­
ных площадок с пестом), употреб­
лявшихся, вероятно, как для обра­
ботки зерна, так и мяса и других
продуктов. Найдены также грузила,
точила и яшмовые украшения. Осо­
бое внимание привлекают мотыги
из оленьих рогов, серпы или резцы
из кабаньих клыков, шилья, гребни,
и костные инструменты для нанесе­
ния узоров на керамику. Характер­
ной чертой керамики, представлен­
ной круглодонными и плоскодонны­
ми сосудами, была примесь талька.
Типичным орнаментом являлась
форма рыбьего скелета в сочетании
с поясками из точек или рядов ко­
ротких линий (см. рис. 7). Попада­
Рис. 7. Образцы орнамента ти­
лась и гладкая (безорнаментная)
пичной неолитической (гребенча­
той) керамики из Кунсанни
керамика. Поражало обилие костей
и рогов оленей, а также наличие костей буйвола, свидетельствую­
щих о жарком климате периода существования стоянки. Форма
жилища и порода оленей указывали на северное происхождение
ее обитателей, которые даже в условиях жаркого климата сохра­
нили традиционную для Севера форму жилья 58.
Типичной для бассейна р. Тэдонган неолитической стоянкой
является Кымтханни (уезд Тэдон, пров. Южн. Пхёнан), где выявёнчхон,

57 Хангукса, т. I, с. 104— 105.
58 См.: То ІО х о. Первобытная археология Кореи, с. 81.

34

лены сотни жилищ и разнообразные каменные изделия (полулун­
ные ножи, топоры, тесла, наконечники стрел и копий, зернотерки,
грузила и др.) и фрагменты характерной круглодонной керамики
с гребенчатым орнаментом. В стоянке Миримни (в районе
Пхеньяна) наряду с типичным каменным инвентарем и керамикой
были обнаружены кости древнего быка и дикой лошади59.
В культуре бассейна р. Тэдонган примыкает и находящаяся
в Сев. Хванхэ стоянка Читхамни (уезд Понсан), где в неолити­
ческом слое (под слоями культур железа и бронзы) найдены
землянки квадратной формы, различные каменные орудия: нако­
нечники стрел и копий, зернотерки, лемех, серпы и топоры, молот,
огниво (кресало), грузила — и инструменты для нанесения ор­
намента, а также керамические сосуды .как более раннего вре­
мени (остродонные), так и позднего периода (округлодонные и
плоскодонные), с зигзагообразным орнаментом или модифици­
рующим рыбий скелет, или без орнамента (гладкие, красно-ко­
ричневого цвета). Эта стоянка довольно широко представляет
неолитическую культуру позднего периода, к которой относятся
и другие стоянки провинций Сев. и Южн. Хванхэ (Ёнданпхо в
Хэджу, Чомамдон в Онджине, Монгымпхо в уезде Чанъён)60.
В Центральном районе (пров. Кенги и Канвон) исследованы
неолитические стоянки бассейна р. Ханган. и примыкающих остро­
вов западного побережья, которые территориально близки неоли­
тической культуре бассейна р. Тэдонган. Раскопками 1971 г. впер­
вые в центре страны выявлено жилье неолитического человека в
Амсари (по-старому — уезд Кванджу, а теперь Амсадон в сеуль­
ском районе. Сондон) вместе с разнообразными каменными ору­
диями и керамикой, позволяющими говорить о периодизации
неолитической культуры этого района. Несмотря на отсутствие
опубликованных отчетов об этих раскопках археологи Южной
Кореи указывают на существование здесь двух периодов в разви­
тии гребенчатой керамики (кратковременного I периода и более
длительного II периода), соответствовавших II и III периодам
неолита. Для ранней гребенчатой керамики низовья р. Ханган
(Мисари, Амсари I) характерно соединение косолинейного орна­
мента в горловой части с продольным рыбьим скелетом в тулове.
Образцом керамики этого типа может служить остродонный сосуд
из Амсари I, тесто которого состоит из глины с песком (с естест­
венной примесью слюды).
Гребенчатая керамика II периода характеризовалась наличием
плоского дна, отсутствием орнамента в нижней части и примесью
асбеста и талька в тесте. В Амсари керамика II периода по-прежпему содержала в тесте естественную примесь слюды, но имела
форму срезанного рога и более разнообразный орнамент. Признаr,tt См.: В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., 15.
1,0 Ханіукса, т. I, с. 112— 114.
2*

35

ками принадлежности ее ко II периоду служат более огрублен­
ный и экономный орнамент рыбьего скелета, наличие ветвистого
и точечного орнамента, а также плоское дно. В Мисари встре­
чается также меандровый и спиральный орнамент, свидетельст­
вующий о принадлежности к более позднему периоду.
Раскопками 1971 г. в Амсари установлено употребление ран­
них, оббитых из галечника, каменных орудий, но появление боль­
шого количества полированных каменных топоров, хотя и с выбо­
рочной обработкой булыжника (рис. 8), свидетельствует о наступ­
лении уже стадии развитого неолита. Наконечники стрел — двух­
лопастные и листовидные — родственны по форме с кунсанскими.
Из остального каменного инвентаря следует отметить характер­
ные ножи из кремнистого сланца (с односторонним резцом),
пряслицу, зернотерку и полулунный нож без отверстий (из рас­
копок 1971 г.). Кроме того, из стоянки Мисари этого периода об­
ращает внимание
полированное каменное
приспособление
(шпулька) для вязания сетей (длиной 7,6 см, шириной 2,6 см) с
отверстием и особыми выемками для нитей. Треугольный нож из
кремнистого сланца, найденный в стоянке Тонмактон уезда Янджу (выше Мисари по р. Ханган), типологически является разно­
видностью полулунного ножа. Аналогичные каменные орудия
найдены и на островах Западного побережья61.

Рис. 8. Каменные топоры из Амсари

61 Там же, с. 128— 133.

36

Неолитические стоянки пров. Канвой изучены крайне слабо —
всего три стоянки по побережью и одна в материковой части
(в Чхунчхоне). Керамика прибрежной стоянки ё н д ж и н н и (уезд
Мёнджу) похожа на гребенчатую керамику пров. Хамгён: глини­
стое тесто и Ѵ-образная форма, суженная или расширенная гор­
ловина с косолинейным или точечным орнаментом, сочетающимся
с рыбьим скелетом в тулове. Наряду с хамгёнскими элементами
прослеживается сходство и с керамикой Западного побережья.
Попадаются и черепки безорнаментной керамики плоскодонных
сосудов62. В материковой-стоянке Кёдон (уезд Чхунчхон), нахо­
дящейся в искусственной пещере, вместе с большим количеством
каменных орудий найдены и *5 целых керамических сосудов высо­
той от 9 до 13 см, горшкообразной формы, с плоским дном.
Наконечники стрел, треугольные без черенков или листообразные,
напоминают по типу кунсанские. Кусок трубчатого нефрита
(с наполовину выдолбленным отверстием), очевидно, занесен с
севера (пров. Хамгён).
В стоянках Центрального района почти не попадаются изде­
лия из рогов и костей (по некоторым предположениям, они
просто могли истлеть в почве).
Изучение стоянок Юго-Восточного района (пров. Сев. и Южн.
Кёнсан) позволило в последние годы уточнить периодизацию
неолита на ранний, средний и поздний. В этом отношении осо­
бенно важным было исследование раковинных куч в Тонсамдоне
(Пусан), где ранний период определяется протогребенчатой
керамикой самого нижнего слоя культуры Тонсамдон I, в котором
выявлены и широкогорлые плоскодонные сосуды без орнамента,
и гладкая полушарообразная керамика с круглым дном, и грубые
сосуды с налепными выступами на поверхности, и сосуды с ров­
ным пояском и рядами косолинейных украшений, или сосуды с
орнаментом, напоминающим швы на кожаных изделиях, и плос­
кодонные сосуды с выступающим в виде пояска орнаментом, а
іакже резко отличающиеся от всех перечисленных кругло­
донные сосуды с надавленным орнаментом в форме рыбьего ске­
лета и с тщательным оформлением горловины рядами А-образных
или перекрещенных коротких линий (X ). И этот последний орна­
мент встречается только у горловины и в верхней части сосудов.
Тесто их состоит из глины с примесью песка (или иногда мелкой
гальки). Указывая на факт существования рядом сосудов гладких
и орнаментированных, круглодонных и плоскодонных, южнокорей­
ские исследователи полагают, что облик тонсамдонской керамики
позволяет говорить о том, что на стадии преобладания гладкой
(безорнаментной) плоскодонной керамики вторжение извне круг­
лодонной керамики с надавленным в форме рыбьего скелета
орнаментом вызвало значительное усложнение внешнего вида
керамики 63.
*•' Там же, с. 145— 146.
,м Там же, с. 139.

37

Несмотря на отсутствие подробного отчета о раскопках в
Тонсамдоне, южнокорейские археологи обращают внимание на то,
что в самом нижнем его слое найден полуполированный топор,
представляющий слегка оббитый естественный кусок камня, от­
полированный только в режущей части. При этом подчеркивает­
ся его отличие от типичных галечных изделий Западного побе­
режья, встречающихся в более позднее время64.
Наступление среднего периода неолита (I периода гребенча­
той керамики) в этом районе фиксируется культурами Тонсамдон II, Ёнсондон I, Синамни и Тодэпхо I. /
В Тонсамдоне II оно ознаменовалось появлением в большом
количестве гребенчатой керамики с орнаментом, вдавленным в
виде ровных рядов коротких косых линий у горловины и продоль­
ных рыбьих скелетов в тулове. Что касается каменных орудий,
то наряду со скребками из осколков булыжника и продолгова­
тыми треугольными наконечниками стрел здесь были обнаружены
обсидиановые наконечники стрел с проемом у основания, а также
наконечники для гарпунов и др. В раскопках 1964 г. попался и
один полулунный нож с отверстиями.' Остается невыясненным
вопрос о происхождении обсидиана — привозился ли сюда из
северных, районов Кореи (пров. Хамгён) или попал из Японии.
К этому же периоду культуры Тонсамдон относится большое
количество орудий из костей, рогов и раковин. Вместе с костяной
иглой, шилом, листообразным наконечником стрелы был найден
большой рыболовный крючок (длиной 5 см) с бородкой и спе­
циальными выемками для привязывания лески. А собачий клык
с дыркой, вероятно, служил или украшением или инструментом
для нанесения орнамента на керамику65.
В культурном слое Тонсамдон III представлен следующий II
период гребенчатой керамики, или поздний неолит. Наступление
его в устье р. Нактонган характеризовалось исчезновением грубо­
линейной гребенчатой керамики и появлением керамики с двойной
двуступенчатой горловиной и плоским дном, с орнаментом из ря­
дов косых продолговатых пунктиров (точек), характерных для
конца гребенчатой керамики. В отличие от Западного побережья
здесь не встречается в тесте примесь талька или асбеста. В слое
Тонсамдон III обнаружены (в незначительном количестве) череп­
ки японской керамики дзёмон, свидетельствующие о каких-то свя­
зях населения с японскими островами. В стоянках Амнамдона
(г. Пусан) и Нонсари (г. Кимхэ) наблюдаются вариации поздней
тонсамдонской керамики. Сосуды с двойным горлом из Нонсари
не имеют орнамента, а их форму невозможно восстановить по
сохранившимся фрагментам. Но судя по тому, что позднегребен­
чатые сосуды содинарным горлом имели остроконечное или
64 Там же, с. 142.
65 Там же, с. 144.

38

рубленное дно, допускают возможность возникновения этой ке­
рамики под влиянием остродонной66.
Что касается каменных орудий этого периода, то они не от­
личались существенно от орудий среднего периода, причем з
Тонсамдоне преобладали обсидиановые.
Юго-Западный район (пров. Южн. Чхунчхон, Сев. и Южн.
Чолла с примыкающими островами) располагает небольшим чис­
лом изученных неолитических стоянок на островах юго-западного
побережья (в уезде Муам), достаточно удаленных от матери­
ка. Найденная на о. Тэхыксандо керамика продолжает
традицию гребенчатой керамики типа Амсари, сделана из
красивого теста (с примесью песка), имеет светло-коричневый
или темно-коричневый цвет и яйцеобразную форму. Орнамент,
продолжающий традицию точечного орнамента западного побе­
режья, оформлен в виде рядов рисинок или коротких линий, на­
несенных краем раковины. Каменные орудия, сделанные из рас­
колотых кусков булыжника, отличаются значительной простотой
(имеют форму чопера или скребел). Попадаются и топоры (Зшт.),
изготовленные из естественного куска булыжника путем поли­
ровки режущей части67.
Чтобы получить общее представление о жизни неолитического
человека, особенно важно знакомство с характером жилья и
расположением стоянок. При многочисленности найденных неоли­
тических памятников следы жилья встречались крайне редко, и
они исследованы преимущественно на территории КНДР в период
после освобождения страны. Находки неолитического жилья в
Южной Корее сделаны лишь в самое последнее время (Амсари).
Таким образом, о неолитическом жилье можно судить по немно­
гочисленным находкам — по 3 землянкам в стоянке Читхамни,
Г) землянкам стоянки Кунсанни, по землянке в стоянке Сопхохан
(в 20 км от г. Унгый) и в стоянке Тхосонни (уезда Чунган,
пров. Чаган) и по 7 землянкам в Амсари, в Южной Корее68.
К особому типу неолитических жилищ относятся пещерные в
Мисонни и Кёдоне.
Расположение жилищ и стоянок вообще зависело от природ­
ных условий и связанного с ними хозяйственного уклада. Как
правило, жилье располагалось на возвышенной местности, уда­
ленной от возможного затопления. Учитывалась также необходи­
мость защиты от ветров и приближения к месту хозяйственной
деятельности (к источникам рыбной ловли и охоты, к посевам
іерновых и пр.). Землянки в Читхамни и Тхосонни располагались
внутри земляного вала или на ровной площадке возле него, а в
Кунсанни и Сопхохане — на склоне холма или круглой возвышен­
ности. Исключением из этого правила являлись стоянки Амсари
"" Г;ім же, с. 141— 142.
Т;ім же, с. 135—137.
"" Глм же, с. 63—72.

39

и Седжукни, где жилища стояли непосредственно на равнинном
берегу реки. Жилье возводилось на естественном фундаменте
(выветрившемся граните, песке или раковинной куче, как в Кунсанни и Сопхохане), который обмазывался достаточно плотным
слоем глины, прокаливаемой часто огнем. Исключением было
жилье в Амсари, где глина, возможно, просочилась в слой песка
и не оставила никаких следов. Глиной укреплялись и стены зем­
лянок. Пол, как правило, находился в углублении от поверхности
земли в среднем на 60 см, иногда на 30 см, максимально до 1,2 м.
По форме землянки различались на округлые и прямоуголь­
ные. Четко квадратную форму имело жилье № 1 в Читхамни.
Землянки в Седжукни и Тхосонни имели форму прямоугольника,
а жилье № 5 в Кунсанни представляло как бы переходную форму
от округлой к прямоугольной, если допустить возможность пере­
хода от преобладающей округлой формы к прямоугольной. Но
поскольку жилье № 1 из Читхамни является самым древним из
известных, можно предположить раннее существование квадратной
формы землянок, что имеет аналогии в формах ранних жилищ
периода дзёмон в Японии и в культуре яншао в Китае69. Круглая
форма жилья (землянок), общая с формой жилья северных олене­
водческих племен (наряду с общностью керамики Читхамни и
Кунсанни с керамикой китайской и Глазковской культур байкало­
енисейского района), дала основание То Юхо выдвинуть гипотезу
о приходе в неолитическую Корею алтайских племен или палео­
азиатов (родственных эскимосам) 70.
Крупные из круглых землянок имели диаметр около 6 м, а
землянка № 3 в Читхамни — всего лишь 3,5 м. Квадратная зем­
лянка имела сторону в 6 м. По внутренней планировке все зем­
лянки походили друг на друга — все они имели очаг, хозяйствен­
ные ямы и устройство входа-выхода. Расположенный в середине
жилья очаг имел разнообразную форму (квадратную в жилье
№ 2 Кунсанни; круглую в жилье № 3 Сопхохана, в жилье № 5, 7
в Амсари; прямоугольную в жилье № 4 Амсари), но наиболее
распространенной была элипсообразная. Входная (одновременно
выходная) часть, оборудованная ступеньками или наклонной до­
рожкой, была ориентирована на юго-запад или юго-восток, чтобы
обеспечить освещение (и солнечный подогрев) внутренней части
жилья. Обычно возле очага располагалась хозяйственная яма,
обычно состоявшая из вкопанного в землю керамического сосуда
с пробитым дном. Кроме обязательной ямы у очага устраивались
и другие хозяйственные ямы у входа или возле стены. Если яма
у очага служила для хранения продовольствия, то другие исполь­
зовались для хранения хозяйственных предметов, преимуществен­
но охотничьих и рыболовных снастей. Размеры хозяйственных ям,.

69 Там же, с. 74.
70 См.: Т о Юх о .

Первобытная археология Кореи, с. 81—82.

40

например в Читхамни (№ 1) и Кунсанни (№ 1, № 4), определя­
лись диаметром в 44 см, высотой в 55 см, причем выступающая
над полом часть составляла 10 см. Хозяйственные ямы служат
несомненным свидетельством довольно устойчивого оседлого об­
раза жизни неолитического населения.
На месте землянок также четко прослеживаются различные
ямки, либо служившие для установления остродонных сосудов,
либо оставшиеся на месте деревянных столбов, по которым можно
судить о конструкции землянок. В тех случаях, когда не остава­
лось таких ям на полу землянок, столбы, как можно полагать,
не вкапывались, а ставились прямо на поверхность пола (Читхам­
ни № 1, Тхосонни № 2, Амсари № 5, 7). В Читхамни сгоревший
столб (от которого остались угли), вероятно, стоял вертикально
в самой середине землянки. От размеров землянки зависело ко­
личество и величина ямок от столбов. Самый крупный столб в
жилище № 3 в Читхамни имел диаметр в 30 см, но попадались
ямки диаметром в 5—7 см. Большинство их имело диаметр от 10
до 20 см и глубину в 10 см. По характеру расположения и кон­
фигурации ямок можно реконструировать и облик жилья. Наклон­
ные ямы, расположенные по кругу (по краям жилья), дают пред­
ставление о конусообразной форме жилья (как у многих народов
Севера), а наклонные по краям прямоугольного жилья говорят
о жилье в форме шалаша со скатной крышей. Следы четырех
перпендикулярно расположенных по четырем углам столбов на­
водят на мысль о существовании плоской крыши. Для утепления
жилья, вероятно, пол и стены покрывались звериными шкурами.
По сохранившемуся инвентарю изученных землянок можно
судить о распределении жизненного пространства и хозяйствен­
ном использовании жилья. В жилье № 1 Читхамни удалось обна­
ружить целые керамические сосуды, три пары зернотерок и ряд
других предметов. Обращает внимание, что предметы, необхо­
димые для работы вне дома (каменные наконечники стрел и ко­
пий, топор и др.), находились у выхода из жилья (на восточной
стороне), а вещи, необходимые для домашней работы, — в глу­
бине жилья (к западу от очага). В жилье № 2 той же стоянки к
западу от очага изготовляли каменные орудия, к северу прожи­
вала семья, а на восточной и южной сторонах хранились керами­
ческие изделия. Таким образом, впервые возникла определенная
дифференциация в использовании отдельных частей жилья.
Наконец, площадь жилья может служить косвенным показа­
телем численности населения и состава семьи. Среди десятка
землянок, привлекаемых для сравнения, максимальная площадь
одного жилья не превышала 42 кв. м, а минимальная составляла
9 кв. м. Были также землянки площадью 37 кв. м, 28,3 кв. м,
18 кв. м. Если при минимальной площади в 9 кв. м, допустить
проживание одной семейной пары, то на взрослого человека в
среднем приходилось ок. 4,5 кв. м (при наличии детей эта цифра
может быть понижена). Эти данные явились основой гипотезы

41

об исчислении всего населения Кореи в неолитическую эпоху
(примерно 50 тыс. человек)7І.
Наряду с жильем важные сведения о жизни неолитического
человека можно получить по погребениям, однако о них известно
крайне мало. Выявленное японскими археологами погребение в
Сонпхёндоне (пров. Сев. Хамгён) состояло из 14 костяков, из
которых только два были в хорошей сохранности. В общих чер­
тах о них известно только то, что были ориентированы на восток
и были похоронены в вытянутом положении на спине, что между
ног были положены более десятка длинных полированных камен­
ных наконечников стрел, а у головы находилась крашеная кера­
мика (ввиду этого оспаривается достоверная принадлежность
этого погребения к неолитическому времени) 72. Новейшие (с 60-х
годов) археологические исследования в Южной Корее выявили
захоронения, достоверно принадлежащие неолитической эпохе
(периоду гребенчатой керамики). К ним относятся погребения,
обнаруженные в стоянке Кёдон (уезд Чхунчхон, пров. Канвон),
а также каменные могилы у раковинных куч на о. Сидо и в Тонсамдоне (г. Пусан). Известно, что могила на о. Сидо, находив­
шаяся на крайнем северном холме острова (на расстоянии 400 м
от раковинной кучи) и расположенная на почве из выветривше­
гося гранита, представляла яму элипсообразной формы площадью
1,5 мХ І,2 м и глубиной 30 см. На высоте 20 см был насыпан
элипсообразный холмик (1,65 м Х М 5 м) из камней (булыжников)
размером ок. 10—15 см в диаметре, причем края были выложены
более крупными булыжниками (диаметром около 25 см). Между
земляной ямой и каменной кучей обнаружено много древесного
угля (возможно, из обуглившихся веток, которыми был покрыт
труп), а также черепки гребенчатой керамики.
Своеобразным было захоронение в стоянке Кёдон, где в моги­
лу была превращена бывшая жилая землянка круглой формы
(диаметром ок. 4 м, высотой до потолка около 2,1 м), относя­
щаяся, по предположениям, к концу периода применения гребен­
чатой керамики. В землянке обнаружено 3 скелета, расположен­
ных головами к стене (с ориентацией на восток, запад и юг) и
ногами к центру подобно спицам колеса. Под одним из трупов
(с головой на восток) был обнаружен след очага. Трупы были
покрыты слоем обработанной земли (до 30 см толщиной), в ко­
тором найдены каменное долото, наконечник стрелы, цилиндри­
ческая яшма и 5 целых керамических сосудов, положенных в
ритуальных целях. Остается открытым вопрос о разновременности
или одновременности захоронения. Но допускается возможность
одновременного захоронения всех трех человек, как внезапно
умерших от заразной болезни или во время вражеского нашест­
71 Хангукса, т. I, с. 83—84, 88.
72 См.: У м э х а р а С. Тёсэн кодайно босэй (Погребения древней Кореи).
Киото, 1946, с. 16; Хангукса, т. I, с. 86; В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 26.

42

вия, вследствие чего покидающие стоянку вынуждены были по­
хоронить их в землянке. И в этой связи погребение в Кёдоне счи­
тается уникальным и отстоящим от общих погребальных обрядов,
представленных в стоянках пров. Сев. Хамгён или о. Сидо и Тонсамдона,-где устраивались индивидуальные могилы, заваленные
булыжниками73.
Изучение жилья, погребений и всего инвентаря, найденных
на месте бывших стоянок, дает возможность представить картину
хозяйственной жизни неолитического человека. Главной отраслью
хозяйства являлось рыболовство, сопровождавшееся или допол­
нявшееся охотой и земледелием. Занимаемый удельный вес каж­
дой из этих отраслей хозяйства обусловил и типы поселений.
Зависимость от продуктов моря заставляла неолитического оби­
тателя Кореи устраивать свои поселения у побережья, приливы
и ветры вынуждали укрываться в защищенных местах, но все
же связанных с морем, например з устьях рек или возвышенных
местах (на склонах холмов). Таким образом, исторически скла­
дывались прибрежные поселения с раковинными кучами и посе­
ления на холмах, которые по мере развития земледелия удалялись
от побережья, но приближались к местам, пригодным для выра­
щивания культурных растений74.
В период применения гребенчатой керамики неолитические
насельники Кореи жили по берегам рек, озер или моря, преиму­
щественно занимаясь рыбной ловлей. Соответствовавший этому
занятию тип поселений у раковинных куч содержит разнообраз­
ный инвентарь, связанный с рыболовством. О довольно высоком
его техническом уровне свидетельствовали плоские грузила для
сетей, обнаруженные в стоянках по берегам рек Тэдонган и Ханган, специальное каменное приспособление для вязания сетей из
стоянки Мисари (уезд Кванджу), крючки из оленьего рога для
ловли крупной рыбы (вероятно, тунцов) из стоянки Тонсамдон.
Для охоты на крупную рыбу применяли и гарпуны (остроги) из
оленьего рога. Хотя и нет прямых свидетельств, можно предпо­
ложить, что применялись тогда и заостренные палки и специаль­
ные ловушки из ветвей (в роде вентеря) и т. п. Наряду с рыбой
важным источником питания служили различные моллюски.
В Тонсамдоне выявлен 31 вид раковин, включая и глубоководных
пород, для добывания которых нужно было нырять глубоко в воду
(чем, вероятно, занимались женщины, судя по этнографическим
параллелям). Поиски богатых мест ловли рыбы и сбора моллюс­
ков несомненно стимулировали и отдаленные морские путешест­
вия. О развитии мореплавания можно судить по постоянным по­
селениям на островах и по связям с японским островом Кюсю75.

73 Хангукса, т. I, с. 86—88.
74 См.: В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 23.

О существенной роли охоты в обеспечении питанием свидетель­
ствуют обнаруженные в раковинных кучах кости оленей, косуль,
диких кабанов и свиней (позже), антилоп, зайцев, кошек, мор­
ского кота и других зверей. Особенно много попадается оленьих
костей, поэтому даже предполагают возможность существования
(например, в культуре Кунсанни) одомашненных оленей. Много­
численные кости диких кабанов и находки более 200 костяков
антилоп в Кунсанни несомненно говорят о развитой охоте на этих
животных. В Амсари были обнаружены даже кости лошадей
(монгольской породы), получивших широкое распространение в
последующие периоды бронзы и железа, но трудно утверждать
об их достоверной принадлежности неолитическому времени. По­
явление свиней и крупного рогатого скота связывают обычно с
распространением земледелия в поздний неолит и влиянием зем­
ледельческих культур Северного Китая. Очень интересна находка
костей буйвола в культуре Кунсанни, но остается неясным вопрос,
были ли они одомашненными и имели ли распространение по всей
стране. Во всяком случае наличие этих животных говорит о тог­
дашнем теплом климате, благоприятном для земледелия. В ряде
неолитических стоянок (Кунсанни, Нонпхори, Кульпхори) во мно­
жестве встречаются кости собак, служивших как для охоты, так
и для употребления в пищу. Из птиц охота была распространена
на уток. О роли охоты в поздний период неолита можно судить
по находкам в Кунсанни: 40 каменных наконечников стрел, 10 ка­
менных наконечников копий, 30 каменных гарпунов и пр. Можно
также предположить, что наряду с копьями и стрелами в охоте
на зверей (особенно оленей и кабанов) широко применялись за­
гоны и ямы, особые ловушки, яды к стрелам и т. п.
Крупнейшим достижением неолитической культуры было появ­
ление на ее последнем этапе земледелия. Если в приполярных
районах (по их климатическим условиям) неолитическое хозяй­
ство обычно ограничивалось рыболовством и охотой, в неолити­
ческий период в Корее, связанной с северными традициями (об
этом говорит конусообразная форма жилья и пр.), стало разви­
ваться земледелие. Свидетельством этого служат остатки окаме­
невших зерен (в Читхамни) и разнообразные земледельческие
орудия из камня, рогов или клыков (кабаньих). Появление зем­
леделия в это время ряд корейских археологов (особенно южнокорейских) связывает с влиянием земледельческих культур Север­
ного Китая (культур Яншао и Луншань). Из существовавших в
Яншао и Луншане зерновых культур — проса, мелкого проса
(чумизы), сорго и риса — все основные (за исключением риса, о
котором нет сведений) попали в Корею, в бассейн р. Тэдонган,
еще в неолитическое время. В связи с этим, очевидно, следует
рассматривать такие земледельческие орудия, найденные в Кун­
санни, как каменные мотыги, мотыги и копалки из оленьих рогов,
серпы из кабаньих клыков (с отверстиями) и другие. Найдена
целых 30 зернотерок, служивших для обработки зерна, хотя не
44

исключается возможность их применения для обработки других
продуктов (мяса, различных кореньев и пр.). Вместе с тем архео­
логами отмечаются ограниченные масштабы земледелия в Кунсанни, так как самые крупные керамические сосуды, предназна­
чавшиеся для хранения зерна, имели в диаметре не более 40—
50 см (т. е. были объемом в 2—3 мерки), что свидетельствовало
об ограниченности урожаев и хранимых запасов зерна76.
Иную точку зрения на возникновение и характер земледелия
в неолитической Корее высказывают археологи КНДР. В работах
То Юхо выдвигается идея о возможности двух стадий в развитии
неолитического земледелия в Корее — более примитивного (мо­
тыжного) и более развитого (плужного) с применением тягловой
силы. Указывая на то, что в северо-восточной Корее гребенчатой
керамике предшествовала стадия догребенчатой (гладкой) кера­
мики, То Юхо одновременно подчеркивает возможность появления
здесь примитивного земледелия именно в период гребенчатой ке­
рамики. Найденную здесь плечиковую мотыгу (комбэ квэнъи) он
склонен относить именно к указанному периоду, хотя сомневается
в принадлежности каменного лемеха, а стоянку Нонпходон счи­
тает несомненно принадлежащей к стадии мотыжного земледе­
лия 77.
Более развитую стадию земледелия То Юхо связывает с на­
ходками в Читхамни каменного серпа и каменного лемеха, кото­
рый похож на соответствующие образцы, найденные в Монголии
(только монгольский лемех несколько уже) и в Китае (относя­
щиеся к луншаньской культуре и к эпохе ПІан-Инь). Однако То
Юхо отмечает, что только типологическое сходство серпа и лемеха
из Читхамни с их китайскими прототипами не может служить
достаточным основанием для вывода о непосредственном заимст­
вовании из Китая, если не доказана однотипность культуры в
целом78. То Юхо при этом придает большое значение тому факту,
что в первобытное время северо-западная Корея (в отличие от
Северо-Востока) совершенно не испытывала влияния собственно
Китая, так как подвергалась сильному давлению культур и пере­
движений племен с Севера79. То Юхо обращает большее внимание
вопросу об уровне развития земледелия и общества в период
применения каменного лемеха на втором участке стоянки Читхам­
ни, где была керамика с орнаментом в виде волнистых пунктиров
(см. рис. 9). Считая бесспорным существование плужного зем­
леделия, он ставит лишь вопрос о характере тягловой силы.
Считая вероятным применение человеческой силы для пахоты
плугом с каменным лемехом, То Юхо не исключает и возможности
применения бычьего тягла (ссылаясь при этом на находки костей
76
77
78
79

Там
См.:
См.:
См.:

же,
То
там
там

с. 93, 94.
Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 90.
же, с. 87—88.
же, с. 86.

45

буйволов в Кунсанни). В таком случае он допускает даже воз­
можность существования сельской общины80.
Неолит ознаменовал серьезный прогресс и в других областях
производственной деятельности людей — в выделке орудий произ­
водства, хозяйственного инвентаря и других предметов. Если из­
готовление прежде оббитых орудий из галечника не требовало
особого искусства, то появление
полированных орудий из гранита,
малахита или сланца, а равно и
совершенной формы наконечников
стрел и копий свидетельствует о
происшедших изменениях. Их мог­
ли производить не все, а только ис­
кусные мастера-специалисты. Все
пользующиеся ими могли занимать­
ся лишь приведением в порядок
сломанных или притупившихся ве­
щей (об этом говорят такие наход­
ки, как точило из стоянки позднего
периода в Пхонамдоне, уезда Каннын). С совершенствованием про­
изводства орудий возникла, вероят­
9
.
но, и потребность в обмене мате­
риалами и техническими навыками
Рис. 9. Образцы неолитической
людей, разделенных порой Значи­
керамики из Читхамни
тельными расстояниями. Об этом
можно судить, например, по од­
нотипности полированных трехгранных наконечников стрел,
получивших распространение в различных местах. Аналогичное
положение существовало, очевидно, и в области изготовления ке­
рамических сосудов.
В неолит, надо полагать, получили дальнейшее развитие воз­
никшие в предшествующее время изготовление плетенных вещей
(из веток, коры, кореньев), обработка шкур и пр., а также разви­
вались такие новые отрасли, как изготовление рыболовных сетей
и тканей, обработка яшмы и других камней для украшений. Ка­
менное приспособление для вязки сетей из стоянки Мисари сви­
детельствует о применении весьма тонких нитей. Это подтверж­
дается пеньковыми нитями, открытыми в Кунсанни. Обнаружение
этих нитей вместе с костяными иглами подтверждает их приме­
нение и для шитья одежды. Находка 18 пряслиц в Кунсанни
говорит о широком развитии прядения (возможно, даже шерсти)
и ткачества. Разумеется в изготовлении одежды по-прежнему
большое место занимали обработанные шкуры оленей, косуль,
диких кабанов и др. Имеются также начальные следы обработки
80 См.: там же, с. 88—89.

46

ценных пород камня в качестве украшений. В стоянках низовья
р. Туманган найдены яшмовые кольца, цилиндрическая яшма и
куски нефрита для ношения. Причем белый нефрит (распростра­
ненный в районе Байкала и в бассейне р. Амур) был явно зане­
сен сюда извне.
Но предметом обмена служили не только эти специфические
породы камней, но, возможно, и такие необходимые для изготов­
ления прочных орудий, как кремнистый сланец. Надо полагать,
обмен существовал не только с очень отдаленными районами
Сибири или Маньчжурии, но и между различными районами са­
мой Кореи и с ближайшими соседями. Нахождение в Амсари на­
ряду с пресноводными морских раковин свидетельствует о связях
его жителей с морским побережьем. Внезапное обнаружение
обсидиана в раковинной куче поздненеолитического периода в
Тонсамдоне вместе с черепками японской керамики дзёмон наво­
дит на мысль не только о связях с японским островом Кюсю, но
и возможности привоза обсидиана с о. Икки. С появлением и раз­
витием земледелия можно предположить и начало специализации
общин и подразделения их на общины с преимущественным заня­
тием рыбной ловлей и с преимущественным занятием земледе­
лием 81.
Таким образом, корейская неолитическая культура свидетель­
ствует и о разнообразных ее истоках и о широких связях ее с
культурами соседних и более отдаленных районов. Исследование
корейскими археологами поздненеолитических стоянок Кунсанни
и Читхамни показало, что обнаруженная там гребенчатая кера­
мика по форме и орнаменту имеет много общего с неолитической
керамикой Енисейско-Байкальского района (культуры, уходящей
своими корнями в район Урала и далее на запад), причем более
позднего периода, чем исаковская (IV тыс. до н. э.) и серовская
(III тыс. до н. э.) культуры, но зато общий облик каменных ору­
дий Кунсанни и Читхамни значительно отличается от неолити­
ческого инвентаря названного района. Это обстоятельство послу­
жило основанием для предположения То Юхо о том, что в СевероЗападной Корее поздненеолитического периода появились не урализованные племена байкало-енисейского района, а иные (именно
алтайские) племена, позаимствовавшие у них гребенчатую кера­
мику. Отталкиваясь от факта обилия оленьих костей в стоянке
Кунсанни, а также мнения археологов (в частности, В. Н. Скалона), считающих, что культура оленеводства зародилась в Саянах,
являющихся родиной алтайских племен, То Юхо полагает, что но
ситуации в Кунсанни и Читхамни, где керамика имеет общее с
культурой Енисейско-Байкальского района (времени Китои и Глаз­
кова), но отличается от нее по характеру каменных орудий, можно
вполне говорить о том, что в Корею пришли не «поселившиеся в
81 Хангукса, т. I, с. 99.

47

Енисейско-Байкальском районе уральские племена, а другие
(алтайской ветви) племена, имевшие с ними множество контак­
тов». Подтверждением своей мысли он считает и то, что «главным
направлением последующих передвижений уральских племен (са­
моедов) байкало-енисейского района было северо-западное, и не
прослеживается их движение на юго-запад, в то время как много
и других фактов, говорящих о продвижении на юг племен алтай­
ской ветви». О северном происхождении поселенцев Кунсанни, по
его мнению, говорит и то, что в условиях жаркого климата (нали­
чие буйволов) они сохранили северные привычки при устройстве
жилья (землянок). Поэтому и при наличии примитивного земле­
делия они, по всей вероятности, разводили оленей, сохраняли
охоту и рыболовство в качестве важнейших источников своего
существования82. Однако То Юхо допускает, что пришельцами с
севера могли быть и палеоазиаты (родственные эскимосам), но
об этом нет никаких достоверных данных, равно как и о том,
какими путями могли прийти в Корею палеоазиаты или алтайские
племена 83.
Смену круглой формы жилья прямоугольной и появление
гладкой безорнаментной керамики в Кунсанни и Читхамни То
Юхо также рассматривает как явления, связанные с вторжением
инородной культуры. Элементы культуры гладкой керамики в
Кунсанни и Читхамни он прослеживает на примере характерной
для этой керамики красно-коричневой миски с плоским дном
(высотой 9,5 см с диаметром горловой части в 16 см), найденной
на участке жилья № 1 Читхамни и отличавшейся от всей осталь­
ной керамики как по форме, так и по составу теста. Керамику
аналогичной формы, но сохранившую традицию гребенчатой То
Юхо также считает совершенно своеобразной и принадлежащей
к культуре, сменившей гребенчатую керамику. Гладкую керамику,
обнаруженную в слое обрушившегося жилья № 1, он рассматри­
вает в тесной связи с прямоугольной формой жилья, сменившей
конусообразное жилье с круглым основанием (отражавшее следы
северного влияния)84.
Для уточнения некоторых внешних связей корейского неолита
То Юхо обращает внимание на керамику с волнистыми пункти­
рами, переплетающимися в форме шнура (рис. 10), которая
была найдена на втором участке Читхамни (более позднем по
времени, чем участок № 1), где также были найдены каменный
серп и лемех (рис. И ). Эта керамика по форме (напоминающая
продолговатое яйцо) продолжает традицию гребенчатой керами­
ки, но хронологически между йими располагается еще керамика,
имеющая форму чаши с округлым дном орнаментом из рядов
полукружков. Учитывая, что черепки керамики с волнистыми
82 См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 81, 82, 83.
83 См.: там же, с. 82.
84 См.: там же, с. 84.

48

пунктирами (аналогичной с читхамниской) были найдены в Юж­
ной Монголии, хотя генетически этот орнамент восходит к спи­
ральному орнаменту, зародившемуся, по мнению А. П. Окладни­
кова, в Юго-Восточной Азии (там же, где и плечиковый топор),
а также находя сходство найденной в Кунсанни мотыги с плечиковым топором, То Юхо считает возможным не только утверждать
об определенном влиянии неолитической культуры Юго-Восточной
Азии на культуру корейского неолита (судя по слою, где пред­
ставлена керамика с волнистыми пунктирами), но и полагать, что
это влияние пришло в Корею не
непосредственно с юга, а через
культурную волну, нахлынувшую
со стороны Монголии, «так что не­
малая часть южных элементов про­
никла на корейскую землю обход­
ным путем, через Север». Именно
в мощи этих непрерывных куль*

,

0

i.

4

i

О

8см

8 см

—1

Рис. 10.
Образец керамики
со шнуровым орнаментом

Рис. 11.
Каменный серп
и лемех из Читхамни

турных и человеческих волн, давивших на Корею с севера,
То Юхо видит причину того, что на северо-запад страны не до­
ходило влияние собственно Китая, наблюдавшееся в первобытные
времена только на северо-востоке Кореи85.
Таким образом, очень сильным влиянием северных элементов
можно объяснить и большое сходство корейского неолита с неоли­
тическими культурами соседнего Приморья и Сибири вообще, а
также близлежащих районов Китая — Маньчжурии и Шаньдунского полуострова86. Поэтому если происхождение крашеной ке­
рамики в Корее связывается с китайской культурой Яншао, то
не непосредственно, а через аналогичную маньчжурскую керамику
*5 Там же, с. 86.
*6 См.: В о р о б ь е в

М. В. Указ, соч., с. 29—30.

49

этого типа. Также наблюдается большое сходство керамики и дру­
гих неолитических памятников Маньчжурии с соответствующим
неолитическим инвентарем Шаньдунского полуострова87, что поз­
воляет говорить об определенной общности неолитической куль­
туры региона Кореи, Маньчжурии и Шаньдунского полуострова.
Несмотря на своеобразие и самобытность путей развития ко­
рейского неолита, он несомненно представлял звено в общем
процессе развития неолитической культуры в огромном ареале
Северной и Восточной Азии, что обусловило существенные связи
и общность его с неолитом соседних стран. Конечно, многое иэ
этих связей и черт развития неолита в этом обширном районе
нуждается в дальнейшем изучении и выяснении, но и по имею*
щимся данным можно утверждать не только о северном проис­
хождении неолитической культуры в Корее, но и о ее влиянии
на развитие неолита в соседних странах, особенно в Японии.
Исследованиями японских археологов (Накаяма Хэйдзиро и др.)
устанавливается факт проникновения корейской гребенчатой ке­
рамики и закрепления на о. Кюсю, а также синтеза этой культуры
с проникшей впоследствии (также из Кореи) культурой гладкой
керамики, которая способствовала формированию культуры кера­
мики яёи. Затем даже в центральной Японии была распростране­
на керамика яёи с гребенчатым орнаментом явно корейского
типа 88.
Изучение корейского неолита, связанного с древнейшей исто­
рией народов всего ареала Сибири и Дальнего Востока, важно
не только для выяснения культурных связей с ними, но и для по­
становки и решения таких сложных проблем, как этногенез ко­
рейского народа, его общественный строй и духовная культура
в глубокой древности.
Разумеется, для выяснения сложных расово-этнических ком­
понентов, участвовавших со времен неолита в формировании
корейской народности, потребуются комплексные исследования,
сочетающие культурно-историческое (прежде всего археологиче­
ское) изучение с исследованием антропологических, этнографиче­
ских и лингвистических аспектов проблемы этногенеза. Не ка­
саясь рассмотрения этих сложных и недостаточно изученных во­
просов89, выходящих за пределы задач настоящей работы, по
имеющимся археологическим данным о неолитической культуре
Корен можно утверждать лишь о несомненном преобладании се­
верных элементов в этногенетическом процессе в Корее. Но ввиду
87 См.: там же. с. 32.
88 См.: К и м В о л ь ё н . Археологическое изучение Корейской культуры.—
В кн.: Хангук мунхваса тэге, т. I, с. 253—254; В о р о б ь е в М. В. Указ, соч.,
с. 32.
89 Из обобщающих работ по данному вопросу см.: К и м Ч о н х в а к . Хангук
минджок хёнсонса (История складывания корейской нации), ч. I.— В кн.:
Хангук мунхваса тэге, т. I, с. 315—358.

50

того, что расово-антропологический тип неолитических насельников
Кореи изучен крайне слабо (в первую очередь из-за малого ко­
личества сохранившихся костяков в неолитических погребениях),
среди ученых существуют разные точки зрения по этому вопросу.
Несомненный интерес представляют идеи советских антропологов
М. Г. Левина90 и Н. Н. Чебоксарова91, касающиеся антропологии
древнейшего населения Кореи. Согласно этим взглядам его расо­
во-антропологический тип восходит к монголоидам Сибири, а так­
же соседних районов Китая и Маньчжурии. При конкретном опре­
делении этнических корней древнейшего населения Кореи некото­
рые ученые (С. М. Широкогоров и др.) называли палеоазиатов,
но в последнее время, очевидно, преобладает мнение ученых,
признающих их племенами алтайского происхождения, хотя92, в
общем, не отрицается и наличие определенных элементов, восхо­
дящих к странам Юго-Восточнрй Азии.
Не меньшую сложность представляет выяснение общественного
строя корейского населения в период неолита, который претер­
певал определенные изменения. Нет никаких данных, чтобы про­
следить эти изменения, поэтому можно только предположить
существование на начальном этапе матрилокального рода или
каких-то семейно-родовых общин, которые вели, очевидно, общее
хозяйство. Как показывает количество землянок (3—8), они пред­
ставляли крайне небольшие коллективы. Только после появления
земледелия стали возникать более крупные общины. На основании
исследованных жилищ можно представить, что внутри семейно­
родовых общин существовало разделение труда между его чле­
нами (сначала, по полу и возрасту), особенно с выделением спе­
циалистов, занятых производством орудий труда, керамических
сосудов и предметов украшений (например, из яшмы). Уже отме­
чалось, что была возможность какого-то и внешнего разделения
труда и обмена между различными племенами. На основе изучен­
ных погребений, не выявляющих существенных различий по ин­
вентарю, можно говорить об определенном имущественном равен­
стве между всеми членами семейно-родовых коллективов, хотя не
исключалось, видимо, личное владение некоторыми орудиями тру­
да или предметами украшения и т. п. На позднем этапе неолита,
представленном такими стоянками, как Кунсанни и Читхамни, уже
испытывавшими влияние бронзовой культуры соседних районов,
некоторые исследователи (например, То Юхо) допускают возмож­
ность серьезных перемен в общественном развитии (вплоть до
возникновения сельской общины) под влиянием таких сдвигов в
50 См.: Л е в и н М. Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза наро­
дов Дальнего Востока. М., 1958.
91 См.: Ч е б о к с а р о в Н. Н. Северные китайцы и их соседи (Исследование
по этнической антропологии Восточной Азии).— В кн.: Краткие сообщения
Института этнографии АН СССР, вып. V. М., 1949.
92 См.: К и м Ч о н х в а к . Указ. соч. — В кн.: Хангук мунхваса тэге, т. I.

51

развитии производительных сил, как появление плужного земле­
делия, возможно, с бычьей упряжкой, о чем свидетельствовала
находка каменного лемеха на участке № 2 в Читхамни. В связи
с этим То Юхо допускает даже возможность применения рабско­
го труда пленных, добытых в ходе грабительских войн. По его
мнению, такие войны, ставшие очень частыми в бронзовый век,
могли наблюдаться уже в конце неолита, судя по тому, что жилье
№ 1 на участке № 1 в Читхамни, носящее явные следы пожара,
могло быть покинуто поспешно лишь при чрезвычайных обстоя­
тельствах (как вражеское нашествие). Но одновременно То Юхо
выражает сомнение в полной достоверности своих предположе­
ний93. Конечно, имеющихся данных явно недостаточно для того,
чтобы сколько-нибудь детально представить процессы социальной
эволюции неолитического общества в Корее.
Крайне скудны и материалы, характеризующие духовную
культуру, религию и искусство. Каким-то намеком на религиозные
представления, в частности о загробной жизни, могут служить
погребения с сопровождающим их инвентарем (орудиями, нако­
нечниками стрел и т. п.). Найденные в неолитических стоянках
женские статуэтки, возможно, являются свидетельством культа
материнства, а изображения животных (собак, свиней) — отраже­
нием тотемистических представлений.
Неолитический период в Корее не оставил особенно заметных
произведений искусства. Но об общем его развитии можно судить
как по формам и орнаменту керамических сосудов и изделий из»
костей и рогов, так и по специфическим произведениям, слу­
жившим для украшений — ожерельям из яшмы и других камней,
подвескам из костей и обработанного камня, браслетам из рако­
вин, головным шпилькам и др.94.

БРОНЗОВЫЙ И РАННИЙ
ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК

Благодаря достижениям археологии в течение последних де­
сятилетий много нового внесено в понимание истории Кореи брон*
зового и раннего железного века. Как уже отмечалось, открытие
учеными КНДР бронзового века позволило опровергнуть тезис
старой японской археологии колониального времени (имеющий
сторонников и до настоящего времени), что в Корее между неоли­
том и железным веком существовал не бронзовый век, а период
«одновременного употребления камня и металлов» (кинсэки хэйеки), совершенно произвольно отождествляемый с периодом
93 См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 92.
94 См.: В о р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 26.

52

энеолита, означающего время полного преобладания каменных
орудий при частичном употреблении металлических (медных)
изделий. Согласно этим представлениям японских археологов в
условиях господства каменного века (неолита) в Корее началось
одновременное употребление каменных и железных орудий, зане­
сенных пришельцами из Китая в конце периода «борющихся
царств» (Чжаньго). Современные корейские ученые усматривают
в этой концепции колониалистской археологии определенную по­
литико-идеологическую подоплеку, а именно стремление всячески
уменьшить степень социально-культурного развития населения
древней Кореи, которое якобы неспособно было приобщиться к
цивилизации иначе как в результате внедрения металлической
культуры иностранных завоевателей95.
Существование бронзового века в Корее, установленное иссле­
дованиями археологов КНДР, признается теперь и буржуазными
учеными Южной Кореи96, хотя они, видимо, не так решительно
порывают со старыми концепциями японской археологии.
По мнению ученых КНДР, даже малочисленные находки соб­
ственно бронзовых изделий и сохранение во множестве каменных
орудий наряду с металлическими (ибо только развитая культура
железа смогла полностью вытеснить каменные орудия) не отри­
цают существования бронзового века, являющегося закономерной
стадией исторического прогресса. Обследовав находящиеся в се­
верной части страны стоянки — Одон уезда Хверен и о. Чходо
уезда Наджин (в пров. Сев. Хамгён), Конгвири в г. Канге
(пров. Чаган), Мисонни (верхний слой) уезда Ыйджу (пров. Сев.
Пхёнан), Кымтханни уезда Сынхо (пров. Южн. Пхёнан), Читхамни (верхний слой) уезда Понсан (пров. Сев. Хванхэ) и др., —
археологи КНДР пришли к выводу о существовании бронзового
века.
Бронзовая культура Кореи представлена по преимуществу
стоянками со специфической керамикой — так называемыми
«волчкообразными» сосудами (пхэнъи кырыт), которые в литера­
туре получили и название ‘«рогообразных» (какхён) 97.
Сосуды эти имеют красноватый, желто-коричневый или темно­
серый цвета, а тесто их состоит или из чистой глины, или с при­
месью песка и слюды, причем слюда чаще встречается в сосудах
темно-серого цвета. Толщина их стенок обычно равнялась 5—7 мм,
горловина имела утолщенную поверхность, на которую нанесены
короткие наклонные линии. Чуть расширенный в тулове сосуд
суживался ко дну, имея в диаметре около 3 см, и оканчивался
95 См.: Т о Ю х о. Первобытная археология Кореи, с. 97.
96 См.: К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 254—255; Хангукса, т. I, 1973.
97 Распространенное название «рогообразных» является неточным, так как по
форме эти сосуды скорее напоминают коровье вымя с соском вниз, что име­
ло магический смысл для сосуда, где, вероятно, хранилось молоко (магия
на увеличение надоев?). См.: Т о Юх о . Указ, соч., с. 99— 100.

53

выпуклостью в форме соска, слегка скошенного в одну сторону.
Аналогичные сосуды встречаются в неолитических культурах типа
яньшао в Китае (пров. Шаньси и Сычуань). Такой сосуд имел и
крышку, судя по находке двух таких крышек в стоянке Синхындон уезда Понсан (пров. Сев. Хванхэ). Встречаются также моди­
фикации этого сосуда.
Распространение сосудов волчкообразной формы прослежи­
вается на значительной территории страны от раковинных куч
района Кимхэ (пров. Южный Кёнсан) до северных границ (за
.исключением крайнего Северо-Востока), примерно в тех же райо­
нах, где была распространена мегалитическая культура. Особенно
много этой керамики встречается в Северо-Западной Корее: в
провинциях Сев. и Южн. Пхёнан, Сев. и Южн. Хванхэ. Обследо­
вание стоянок в Вонамни (уезд Каннам) и Кымтханни (уезд
Сынхо) показало, что волчкообразные сосуды характерны не толь­
ко для периода распространения дольменов, но также и могил в
каменных ящиках. Черепки этой керамики реже попадаются в
погребениях (как, например, в дольмене «южного типа» в деревне
Симчхон уезда Хванджу) и чаще связаны со следами жилья98.
Главной формой жилья в стоянках с гладкой волчкообразной
керамикой являлись землянки прямоугольной (квадратной или
ломанноквадратной) формы с различной глубиной от поверхности
земли, но изредка попадались и наземные жилища (например, на
стройплощадке Мадонского цементного завода). В Вонамни и
Тхэсонни (уезд Кансо), где плохо сохранилась форма жилья, глу­
бина землянки составляла 40—50 см. В Чинпхари четко устанав­
ливается облик жилья длиной (с севера на юг) ок. 10 м, шириной
ок. 4,9 м и глубиной ок. 30 см (вход был с севера).
Наземное жилье в Синхындоне производит такое впечатление,
что его стены были сложены из досок. У западной стены жилья,
упиравшегося на расчищенный участок склона горы, были най­
дены остатки горелых досок. Однако возможно, что досками об­
шивалась лишь часть жилья,упиравшаяся в сырую почву. В от­
личие от Тхэсонни, где очаг грушеобразной формы был сложен
из булыжников, здесь не обнаружили следов очага, который, оче­
видно, не был выложен камнями, и на него обрушились остатки
обгоревшей кровли. Размер жилья можно определить в 10 м дли­
ной и в 3—4 м шириной и глубиной менее 10 см. Высота нанос­
ной почвы составляла 30—50 см. Спекшаяся глина поверхности
пола, вероятно, была не только результатом пожара. У стены,
упиравшейся в склон горы, были обнаружены остатки сгоревших
столбов, расположенных на расстоянии 20—30 см друг от друга.
Следы этого жилья показывают, что оно имело двускатную кры­
шу, образованную жердями, упиравшимися на коньковую пере­
кладину, положенную на краевые столбы. Образованные таким
98 К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 102— 103.

54

образом стропила покрывались соломой или травой, на которую
настилалась земля".
В стоянках с волчкообразной (гладкой) керамикой землянки
в ряде случаев представляли компактные группы. В Конгвири
пять квадратных землянок (со сторонами 8—9 м и глубиной
ок. 1 м) были соединены друг с другом проходами (очевидно,
крытыми), служившими для защиты от холодов или от врагов.
Аналогичные жилища наблюдаются и в стоянках на юге страны.
В Сусокни (уезда Янджу) на северном склоне холма, возвышаю­
щегося над обрывистым берегом р. Ханган, найдено более шести
сгруппированных квадратных землянок, в которых земляной пол
был утеплен слоем древесного угля 10°. При исследовании жилищ
с остатками «волчкообразных» керамических сосудов внимание
археологов привлекло и то, что большая часть их имела следы
пожаров, заставивших уйти их обитателей.
Стоянки с волчкообразной керамикой представлены своеобраз­
ным инвентарем. Почти уникальными в регионе являются найден­
ные в Синхындоне и других местах (в могилах в форме каменных
ящиков и в дольменах южного типа) каменные монеты (тольтон) — сланцевые диски круглой или элипсообразной формы
диаметром до 30—40 см и толщиной в 1—2 см (с отверстием
посередине). Этнографической параллелью им служат микроне­
зийские фэи (fei), которые также обозначают монету. Для этих
стоянок характерны и такие каменные орудия, как топоры, сту­
пенчатые тесла, лезвие для рубанка, полированные кинжалы,
разной формы наконечники стрел, полулунные ножи и каменные
палицы — звездные топоры (рис. 12).
Среди каменных топоров встречаются как цилиндрические с
ровными лезвиями (например, в Вонамни), так и четырехгран­
ные. Ступенчатые тесла, найденные сначала в Вонамни и Кымтханни, встречаются повсюду, где попадаются черепки волчкооб­
разной керамики. Экземпляр, найденный в Симчхоне (уезд Хванджу), представляет четырехгранник с ровной поверхностью на
одной стороне и с наклонным срезом на противоположной, начи­
ная от середины до узкого конца. Длина его составляет 28,5 см,
ширина — 6,8 см, толщина — 3,5 см в середине и 2,5 см в узкой
(рабочей) части. По мнению То Юхо, это орудие могло появиться
в Корее вместе с мегалитической культурой, проникшей из ЮгоВосточной Азии, так как его находят как в стоянках с «волчко­
образной» керамикой, так и в погребениях под дольменами9910101.
То же самое говорится и о лезвиях для рубанка. А Ким Вольён
полагает, что ступенчатые тесла (равно как и топоры с желобка­
ми) зародились в Южном Китае (их совершенно нет в Северном
Китае) и оттуда распространились по разным направлениям — их
99 Там же, с. 104—105.
100 К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 260.
101 См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 109.

55

находят в Южной Маньчжурии, Корее и в Западной Японии.
В Корею они могли попасть по морю (в южную часть) или по
восточному побережью Китая (тогда сначала в Северо-Западную
Корею) 102.

Рис. 12. Каменные палицы — «звездные топоры»

Ромбовидного сечения каменные (сланцевые) кинжалы пред­
ставлены разными видами. На некоторых (из Кымтханни и Вонамни) четко видны желобки на лезвии, сделанные для стока
крови. Встречаются как отдельные лезвия, предназначенные для
соединения с рукоятью, так и монолитные кинжалы (например,
из Чэрёна), у которых ручки и лезвия сделаны из одного куска
камня длиной ок. 36 см (рис. 13). Общепризнанно, что эти кинжа­
лы копируют бронзовые оригиналы, встречающиеся в Северном
102 См.: К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 258.

56

Китае или в Южной Сибири. Бытовавшее прежде (в японской
археологии) представление о том, что эти каменные кинжалы
предназначались только для ритуальных целей (для захоронения
в могилах вместо дорогостоящих бронзовых) не выдерживает кри-

Рис. 13. Каменные кинжалы бронзового века: 1, 2 — из Кымтханни; 3 — из
Вонамни; 4 — из Оинхындон; 5 — из Чзрёна

тики, ибо археологам КНДР попадались экземпляры со стертыми
лезвиями или следами прикрепления к рукояти, что (вместе с
сопровождающими другими охотничьими принадлежностями) сви­
детельствует об их реальном применении в качестве оружия103.
А их происхождение связано с районами Сибири, расположенными
к северо-западу от Корейского полуострова. Каменные наконеч­
ники стрел (ромбовидного сечения или крылатой формы) - также
значительно отличаются от тех, что были в неолитическое время..
103 См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. ПО—111.

57

Разнообразно представлены в стоянках с волчкообразной ке­
рамикой полулунные ножи двух видов: северо-западного, отли­
чающегося овальной формой двусторонне заостренных резцов
(наподобие краев раковин), прямой или чуть овальной спинкой
(с двумя отверстиями), и северо-восточного почти прямоугольной
формы с одним или двумя отверстиями. То Юхо отмечает, что
в формах полулунных ножей прослеживается как отдаленное
северное, так и южное влияние, связанное, возможно, с проник­
новением мегалитической культуры 104. Однако существует и мне­
ние о том, что полулунные ножи связаны только с луншаньской
земледельческой культурой в Китае (на Шаньдунском полу­
острове).
Наконец, к каменным орудиям стоянок с «волчкообразной»
керамикой относятся каменные палицы, имеющие вид то простого
каменного кольца («лунный топор»), насаждаемого на деревян­
ную ручку, то кольца с расходящимися лучами («звездный то­
пор») или с правильной формы буграми. Они найдены в таких
стоянках, как Вонамни, Миримни и Конгвири.
В стоянках этого типа обнаружены и бронзовые предметы.
В Кымтханни — одно бронзовое долото, в Синхындоне — осколок
предмета, похожего на декоративные пуговицы, которые были
найдены на о. Чходо, Иисильли (Кёнджу) и в других местах.
Вместе со стоянками с волчкообразной керамикой важные све­
дения о бронзовом веке дают относящиеся к этому времени по­
гребения, основными формами которых являются каменные ящи­
ки— гробы под земляными насыпями, каменные насыпи (кельны)
со скрытыми под ними гробами-ящиками, а также дольмены,
инвентарь которых позволяет исследовать основные черты куль­
туры бронзового века в Корее. Погребения в каменных ящиках
и кельнах выявляют их типологическую общность и .сходство
инвентаря, но у них много общего и с дольменами, широко рас­
пространенными по всей Корее (за исключением провинций Хамгён и о. Чеджудо). Если каменные ящики-гробы и кельны ука­
зывают на общность с бронзовой культурой материковой Азии,
то дольмены (и мегалиты вообще) имели южное происхождение.
Как отмечает То Юхо, содержащийся инвентарь всех трех форм
погребений выявляет сходство их как между собой, так и с куль­
турой стоянок с волчкообразной керамикой. Но вместе с тем на­
блюдались и определенные вариации. Так, каменные монеты
попадались как на месте стоянок с волчкообразной керамикой,
так и в каменных гробах-ящиках и в модифицированных дольме­
нах (южного типа), но совершенно не попадались в обычных
(столообразных) дольменах. Каменные палицы обнаруживали в
местах жилья и в дольменах, но не находили в каменных гробахящиках. Полулунные ножи были как в местах стоянок, так и в
104 См.: там же, с. 117.

58

дольменах обоих типов, но нс встречались в гробах-ящиках.
Цилиндрические каменные бусы, встречающиеся в каменных ящи­
ках-гробах и модифицированных дольменах, не обнаружены ни в
местах стоянок, ни в дольменах. Ступенчатые тесла, находимые
в дольменах и в местах стоянок, не попадались в каменных гро­
бах-ящиках и т. д .105.
Корейские дольмены можно разделить на столообразные, или,
как называли раньше, северного типа, и на модифицированные

Рис. 14. Дольмены «северного» типа (Одокни, уезда Ентхан, Сев. Хванхэ)

лежачие камни, или южного типа. Более ранними являются доль­
мены первого типа, появившиеся сначала в северо-западной части
страны и распространившиеся затем по всей Корее (за редким
исключением) и в западной Японии. Они напоминают огромные
каменные столы, состоящие из нескольких подпор и увенчанных
огромной крышкой, весившей до 40 т (рис. 14). О назначении их
в качестве погребальных сооружений говорят захороненные цод
ними каменные орудия и другие предметы, хотя человеческих
скелетов не находили до сих пор. Дольмены располагались груп­
пами (до 100 сооружений) по берегам таких больших рек, как
Тэдонган, Имджинган и Пукханган. Дольмены первого типа,
сооружались на севере страны, вероятно, до III в. до н. э., но на
юге они видоизменялись и сохранились дольше.
Дольмены «южного типа», распространенные преимущественно
в провинциях Кёнсан и Чолла, также располагались группами по
берегам рек Нактонган, Енсанган и Кымган. Они представляют
большую каменную глыбу или плиту, расположенную прямо на
земле нли на мелких камнях и плитах (формы их весьма разно­
образны), под которыми помещалась погребальная камера в фор—
105 См.: там же, с. 140.

ме каменного гроба-ящика. Сначала такие дольмены находили
только на юге Кореи, поэтому получили название южных, но с
нахождением их на севере страны (в пров. Сев. и Южн. Пхёнан)
они рассматриваются как модификации дольменов первого типа
(в результате соединения крышки дольмена с каменным гробомящиком; рис. 15). Вероятно, это видоизменение произошло сна­
чала в Северо-Западной Корее (в конце дольменного периода),
а затем распространилось на
ю г106. Однако существует мне­
ние и о возможности одновре­
менного существования дольме­
нов обоих типов в период соеди­
нения культуры дольменов с
культурой погребений в камен­
ных гробах-ящиках 107.
В ряде районов Кореи встре­
чаются и скопления таких мега­
литов, как менгиры (стоячие
камни), найденные, например, в
уезде Нёнбён высотой в 3,45 м,
служившие и в последующие
эпохи предметами поклонения
верующих.
Каменные ящики-гробы, рас­
пространенные на юге и на се­
вере страны как в земляных мо­
гилах, так и в дольменах юж­
Рис. 15. Дольмен «южного типа»
ного типа, тоже имели различия.
Так, каменный ящик-гроб из
Ороэ (Канге) был сделан из полированных каменных плит (дли­
ной 2,6 м, шириной 0,9 м у изголовья и 0,45 м у ног, глубиной
0,4 м и с каменной подстилкой) и являлся достаточным для по­
мещения покойника в полный рост. А найденные в нем бронзовые
пуговицы и черные полированные керамические сосуды с продол­
говатой горловиной служат для выяснения истоков погребений в
каменных ящиках 108 Каменный ящик-гроб из Санмэри (г. Саривон) имел длину 1,28—1,30 м и ширину 0,5 м, поэтому был до­
статочен для захоронения покойника только в полускорченном
состоянии, о чем свидетельствуют остатки черепа, плечевых и
бедренных костей 109.
Корейские исследователи указывают на сходство этих погре­
бений в каменных ящиках-гробах на соответствующие погребения

106
107
108
109

К и м В о л ь ё н. Указ, соч., с. 262.
См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 131, 138— 139.
См.: К и м В о л ь ё н . Указ, соч., с. 263.
См.: Т о Юх о . Первобытная археология Кореи, с. 129.

60

в Сибири периода бронзы, начиная с Андроновской культуры.
Особо отмечают, например, что подобно каменным гробам-ящикаА
м
Карасукской культуры каменный гроб-ящик из Канге имел форму
расширенную у изголовья и суженную у ног. Исходя из сходства
формы каменных ящиков-гробов и наличия в стоянках и погре­
бениях Кореи таких специфических предметов, как бронзовая
пуговица или двухлопастный (крылатый) бронзовый наконечник
стрелы сибирского типа (например, под дольменом в Мугери уезда
Кимхэ), корейские археологи считают несомненным происхожде­
ние корейской культуры каменных ящиков-гробов от бронзовой
культуры Сибири. Отмечается также, что каменные ящики-гробы,
проникшие в Корею (через Маньчжурию) в виде самостоятель­
ного сооружения, сначала развились в подземную часть дольме­
нов южного типа, напоминающую скорее не отдельный гроб, а
саркофаг, который затем, постепенно увеличиваясь в размере, пре­
вратился в подземную гробницу последующего периода трех госу­
дарств по.
Однако трудности в изучении бронзового века в Корее связа­
ны с тем, что сохранившиеся собственно бронзовые предметы
(изделия периода развитой бронзовой культуры) связаны с перио­
дом после появления железных орудий, что затрудняет определе­
ние границ между бронзовым и ранним железным веком. Поэтому
основными датирующими предметами служат керамические изде­
лия. Для бронзового века характерна волчкообразная гладкая
керамика, изготовленная из более клейкой глины, чем гребенча­
тая предшествующей эпохи. В основном гладкая (отклонения
имеются только в сторону отдельных линейных или набивных ор­
наментов), эта керамика служит как бы связующим звеном между
предшествующей гребенчатой и последующей красной (редко
разноцветной) и темно-серой керамикой кимхэского (протосилланского) типа, связанного с развитым железным веком. Красная
полированная (или краснолаковая в японской литературе) кера­
мика, представленная тонкостенными сосудами шарообразной
формы с продолговатой горловиной, получила свое название от
того, что поверхность ее обмазывалась окисью железа, а полиро­
валась чем-то вроде точильного камня. В раковинной куче Сонпхёндон (уезда Унгый, пров. Сев. Хамгён, где более всего она
распространена) эта керамика представлена образцом разноцвет­
ной (на красном фоне нанесен темный орнамент из рядов U-образных знаков). По сходству с цветной керамикой Северного
Китая некоторые археологи считают эту корейскую керамику
разновидностью красной (или разноцветной) керамики азиатского
типа, возникшей в ходе распространения китайской керамики на
район Маньчжурии и Монголии, где ее распространение просле­
живается до III в. до н. э. В районах Южной Кореи, где ее нахо­
110 См.: К им В о л ь ё н . Указ. Соч., с. 266.

61

дят под дольменами южного типа, она существовала и в раннем
железном веке111.
По вопросу о путях появления культуры железных орудий и
начале железного века существуют значительные разногласия
среди археологов. Начало периода железных орудий японские
археологи связывали с волной китайского влияния, охватившего
Ляодун и Северо-Западную Корею в IV—III вв. до н. э., что
выразилось в распространении ножевидных денег, монет государ­
ства Янь периода «борющихся царств» (Чжаньго). Согласно этим
предположениям по мере переселения на восток жители северных
районов Китая с железно-бронзовой культурой оставляли клады
ножевидных денег на Ляодунском полуострове, в Канге и Чончхонс бассейна рек Амноккан и Токноган, в Нёнбёне верховья
р. Чхончхонган, в Нёнвоне и Токчхоне верховья р. Тэдонган, на
о. Кидо уезда’ Чхольсан и в Тынхване по морскому побережью
между устьями рек Амноккан и Чхончхонган112. На том основа­
нии, что некоторые клады этих денег были найдены в керамиче­
ских сосудах со шнуровым орнаментом (например, в Кильсанни,
уезда Канге), имеющих отношение к культуре кимхэского типа,
или сопровождались железными изделиями, делался общий вывод
о том, что как железные изделия, так и носители культуры
железно-бронзовых орудий пришли сюда извне (через район сред­
него течения р. Амноккан). Как письменное подтверждение этих
предположений археологи приводят известие китайских летопис­
цев о выходце из царства Янь некоем Ви Мане, который, сверг­
нув прежнего царя, захватил власть в Древнем Чосоне (начала
II в. до н. э.).
С этих позиций южнокорейские ученые трактуют и новые
археологические материалы, полученные после освобождения
страны. Касаясь открытия землянок с подогреваемым полом в
Нонамни (уезда Сиджун, Сев. Пхёнан), где было найдено рядом
и место плавки железа, и в Унгый пров. Сев. Хамгён (в смешан­
ной стоянке, принадлежащей культурам гребенчатой и красной
керамики), которые свидетельствуют о наличии типично корей­
ского жилья как на западном, так и на восточном побережьях
Кореи, они отмечают, что землянки не были единственным типом
жилья всех людей периода раннего железа, что представители
имущего класса в центре страны уже несомненно проживали в
наземных деревянных домах, судя по тому, что ездили верхом
на конях или в колесницах с бронзовыми украшениями, вооружа­
лись бронзовыми мечами и пиками, а также железными топорами
ii копьями. Перечисляя археологические находки в Ёнёндоне уезда
Вивон (Сев. Пхёнан), где наряду с разнообразным оружием (же­
лезными топорами, пиками и наконечниками стрел) находились
111 См.: там же, с. 259, 264—265.
иг См.: Ф у д з и т а Р. Тёсэн когогаку кэнкю (Исследования по археологии Ко­
реи). Киото, 1948, с. 196—292; Хангук мунхваса тэге, т. I, с. 265—266.

62

такие орудия, как железные серпы, полулунные железные ножи,
мотыги и лемехи, южнокорейские археологи полагают, что новое
оружие и сельскохозяйственные орудия из железа обеспечили
коллективам пришельцев господство над коренным населением,
вытеснив носителей дольменной культуры113.
Характерным для этого периода оружием был узкий бронзовый
кинжал «корейского типа» (его лезвие прикреплялось к отдельной
каменной рукоятке), прототипом которого послужил кинжал
скрипкообразной формы, обнаруженный в земляной («ямной»)
могиле уезда Чаоян пров. Ляонин (кинжал так называемого
ляонинского или маньчжурского типа). Узкому бронзовому кин­
жалу сопутствовали бронзовые пики и копья (китайского типа),
бронзовые детали конской сбруи и колесниц, а также тонкоузориые бронзовые зеркала с двумя ушками (отличающиеся от одноушковых китайских). Особо подчеркивается, что подобные брон­
зовые и железные изделия, находимые в большом количестве в
районе Пхеньяна, сопровождаются серой керамикой китайского
типа, отличающейся от предшествующей гладкой (безорнамент­
ной) керамики. По мнению южнокорейских археологов, люди,
пользовавшиеся этими железными орудиями, принесли и новую
форму погребений — ямно-земляные могилы (тхогванмё), откры­
тые в Тхэсонни уезда Квансо (пров. Южн. Пхёнан) и в Унсонни
(Сев. Хванхэ), имевшие длину около 3 м и ширину в 1 м, пред­
назначенные для одиночного или парного (супружеской пары)
захоронения. В них обнаружены характерные бронзовые кинжа­
лы, пики, колокольчики и железные предметы. Погребения в боль­
ших глиняных урнах (соединенных по 2—3) тоже относятся к это­
му периоду.
Эта железно-бронзовая культура раннего железного века, по
их мнению, сначала развивалась в Северо-Западной Корее и от­
туда по суше и морю распространилась на южные районы страны,
откуда (после смешения с культурой гладкой керамики) дошла
до Западной Японии, положив начало культуре яёи. Об этом
свидетельствуют наряду с дольменами погребения в больших гли­
няных урнах и ямно-земляных могилах, наличие полулунных ка­
менных ножей, каменных топоров с желобками, бронзовых кин­
жалов и пик, бронзовых колокольчиков и зеркал с тонкими узо­
рами, а также железных орудий, причем характерны появление
железа раньше бронзы и более крупные размеры бронзовых кин­
жалов, пик и колокольчиков 114.
Завоевание Древнего Чосона Ханьской династией и учрежде­
ние на его землях округа Лолан (Наннан) в 108 г. до н. э. рас­
сматривают как важный импульс для дальнейшего распростране­
ния культуры бронзовых и железных орудий по всей Корее. На113 См.: К им В о л ь ё н . Указ, соч., с. 266—267.
114 См.: там же, с. 268—269.

63

хождение в ряде мест Южной Кореи (в Рёнаме, Квансане
пров. Чолла, Тэгу и Кёнджу пров. Кёнсан) вместе с памятниками
культуры гладкой керамики концентрированных стоянок людей
раннего железного века (формы для отливки бронзовых изделий
говорят об их местном производстве) объясняется тем, что под
давлением ханьских войск (вооруженных длинными мечами)
всадники с короткими мечами (кинжалами) отступили из Древ­
него Чосона в Южную Корею. Полагают, что со временем
пришлые люди, осевшие в Южной Корее, ассимилировались с
коренным населением и положили начало процессу формирова­
ния нового классового общества115.
По-иному представляют процесс перехода к употреблению же­
лезных орудий в Корее ученые КНДР. Наступление железного
века они не связывают с появлением извне какого-то племени
(в частности, китайцев) или каким-то способом распространения
его из внешних источников (посредством торговли и т. п.), хотя
и не отрицают таких фактов, а рассматривают его как процесс
постепенного перехода местного населения к употреблению желез­
ных орудий наряду с орудиями предшествующей эпохи. А начало
культуры железа отмечено появлением тонкостенной черной ке­
рамики (в конце бронзового века), которая все еще изготовлялась
старым способом налепа без применения гончарного круга. Позже
стал применяться гончарный круг, на котором делалась уже серая
керамика с набивным орнаментом. В самом факте появления
черной керамики усматриваются элементы скифского влияния,
хотя найденная в Одоне керамика не отличалась такой блестящей
поверхностью, как скифская, и сопровождали ее в основном ка­
менные орудия. Хотя в Одоне и не попадались бронзовые предме­
ты, эта культура (до железа) признается более высокой по уров­
ню, чем культура о. Чходо (того же района), где были найдены
изделия из бронзы. Черная тонкостенная керамика служит как
бы предвестницей железного века.
В качестве свидетельств культуры раннего железного века
археологи КНДР приводят открытые ими памятники СевероВосточной и Северо-Западной части страны. В Одоне на месте
землянки (вероятно, относящейся к предшествующей эпохе),
названной жильем № 6, были обнаружены обломки железных
кельтов («сумчатого топора») и черепки серой керамики с набив­
ным орнаментом. На о. Чходо были найдены до 50 плохо сохра­
нившихся остатков железных предметов и черепки тонкостенной
черной керамики. В бассейне р. Токноган (в стоянке Ронамни)
найдена весьма характерная коричневая керамика (горшки, блюда
с крышками и парными ручками) вместе с каменными орудиями
(такими, как цилиндрические топоры с косыми лезвиями и нако­
нечники стрел с желобками) и остатками железных предметов,
115 См.: там же, с. 269—270.

64

которые, однако, трудно отличить от инвентаря последующего
когурёского периода. В пещере Мисонни (уезд Ыйджу, Сев. Пхёнан), в самом последнем ее культурном слое обнаружена харак­
терная керамика раннего железного века, напоминающая часть
керамики японской культуры яёи и культур Ляодунского полу­
острова— каменных могил Муянчэна (уезд Лаотешань) или
Ситуаньшаньцзы (уезда Цзилинь). Несмотря на отсутствие соб­
ственно железных предметов, обнаруженные в Мисонни керами­
ческие сосуды с продолговатой и широкой горловиной в форме
раструба (составляющего примерно половину высоты тулова при
общей высоте в 20—25 см), серо-коричневого цвета, с тонким вол­
нистым узором у горловины и поперек тулова, признаются несом­
ненно принадлежащими раннему железному веку (рис. 16). Эти
сосуды имеют ручки овальной формы или формы сосков посере­
дине тулова. Из других предметов в Мисонни найдены каменные
наконечники стрел, цилиндрические бусы, а также маленький
бронзовый топор типа кельта (с сумкой для насада ручки) с
овальным лезвием с характерно загнутыми краями (рис. 17).
Такой же топор обнаружили в каменной могиле, обложенной
круглыми камнями в Сольмэколь (Сосновой горке) деревни Сонсанни уезда Понсан (Сев. Хванхэ). В боковой от гроба камере
этой могилы кроме бронзового кельта найдены бронзовые долота
(тоже с сумкой для насада ручки), бронзовое землеройное ору­
дие наподобие мотыги (тоже с сумкой), а также бронзовый нож,
узкий кинжал корейского типа и тонкоузорное бронзовое зеркало
(рис. 18). Кроме того, здесь найден аналогичный бронзовому
железный кельт. Тип могилы (ямная с каменным гробом) и ее
инвентарь считаются родственными погребениям на Ляодунском
полуострове и китайским периода Чжаньго и, возможно, принад­
лежавшими культуре Древнего Чосона116.
К культуре раннего железного века археологи КНДР относят
кимхэские и янсанские раковинные кучи в бассейне р. Нактонган.
Там при сохранении каменных орудий (топоры, полулунные но­
жи) железные изделия были найдены вместе с серой керамикой,
имеющей набивной или шнуровой орнамент. Если южнокорейские
(а ранее японские) археологи видели в кимхэской керамике следы
техники серой керамики, заимствованной у китайцев вместе с же­
лезными орудиями, то археологи КНДР считают неправильным
связывать начало железного века с чужеземным влиянием или
приходом иноплеменников, так как в Корее многочисленны архео­
логические памятники, которые свободны от китайского влияния
и принадлежали местному населению. Вместе с тем они не отри­
цают наличия в Корее археологических памятников железного
века, принесенных китайскими мигрантами, ни той роли, которую
они сыграли в распространении культуры железа. Раскопки в
116 См.: То Ю хо. Первобытная археология Кореи, с. 235—237.
3

М.

н.

Пак

65

Рис. 16. К е р а м и ч е с к и е с о с у д ы и з п е щ е р ы в М и со н н и

Г*.11 иидоне (уезд Вивон, пров. Чаган) обнаружили наряду с кладом
ножевидных денег железные земледельческие орудия (мотыга,
серп, полулунный нож, кельт) того типа, которые имели широкое
распространение в Северном Китае в период Чжаньго. Но, как
отмечает То Юхо, это не означает внедрения китайцами культуры
железа в Корее, так как по новым археологическим данным из
района Тумангана начало железного века в Корее может быть
датировано IV в. до н. э. или не­
многим ранее, т. е. тем же време­
нем, когда эта культура возникла
в самом Китае117.
Таким образом мы подошли к
вопросу о периодизации бронзового
и раннего железного века в Корее.
В противовес концепции японских
археологов о так называемом «пе­
риоде одновременного употребле­
ния камня и металлов», относимого
к IV—I вв. до н. э .118, археологи
КНДР не только обосновали тезис
о существовании самостоятельного
бронзового века в Корее, но и посвоему определили его хронологи­
ческие рамки. То Юхо конечным
рубежом бронзового века (или на­
чала железного) считает время не Рис. 17. Бронзовый топор с сум­
кой из Мисонни
позднее III в. до н. э. (а для север­
ной части Кореи — не позднее
начала IV в. до н. э.) и намечает предварительные ориентиры для
определения начала бронзового века. При первом подходе появ­
ление бронзовой культуры в Корее он связывал с такими послед­
ствиями передвижения племен к северу от Великой китайской
стены, как смена в Сибири карасукской бронзовой культуры
татарской (в VII в. до н. э.), и соответственно датировал VII в.
до н. э. Но затем он считал это свое мнение ошибочным, видя
большой разрыв между VII в. до н. э. и концом керамики с орна­
ментом в виде волнистых полос из точек. Обнаружение в Читхамни между слоями гребенчатой и волчкообразной керамики проме­
жуточного слоя гребенчатой керамики с ручками дало основание
предполагать, что, может быть, отсюда начинается бронзовый
век. Выявление на о. Чходо бронзовых предметов (пуговицы,
браслета) карасукского типа и керамики, еще не испытавшей
117 См.: там же, с. 240—242.
118 См.: Ф у д з и т а Р. Тёсэн когогаку кэнкю (Исследования по археологии Ко­
реи), с. 19—30. Японский археолог Миками Ц. этот период назвал временем
дольменного общества и датировал II в. до н.э.— IV в. н.э. (см.: В о ­
р о б ь е в М. В. Указ, соч., с. 66).
3

*

67

Рис. 18. Бронзовые предметы из погребения в Сольмэколь

скифского влияния, также убедило его в том, что начало брон­
зового века (равно и мегалитической культуры) следует датиро­
вать VIII или IX в. до н.э. Исходя из этого, последующие куль­
туры бронзового века (Помыйкусок в уезде Мусан, Одон в
уезде Хверён) он датировал VI в. до н. э. В дальнейшем, учиты­
вая влияние на Корею бронзовой культуры районов Сибири еще
с времен неолита, То Юхо склонялся к датировке начала брон­
зового века в Корее концом II тыс. или началом I тыс. до н. э . 119.
Промежуточное положение между этими представлениями и
схемой японских археологов занимает периодизация бронзового
и железного века южнокорейскими археологами. Как уже отме­
чалось, в «Хангукса» бронзовый век подразделен на ранний
(бронзовый век I) и поздний (бронзовый век II, или железный
век I). Начало бронзового века в Корее связывает с передвиже­
нием племен со стороны Маньчжурии (совпавшим по времени с
появлением татарской культуры в Сибири), что подтверждается
найденными в Корее бронзовыми изделиями тагарско-ордоссколяонинского типа, погребениями в каменных саркофагах (соккванмё) и гробах-ящиках (соксанмё), а также керамикой брон­
зового века в Северо-Западной Корее (Синамни, Симгвири, Конгвири и др.), следующей образцам цветной и красной керамики
Маньчжурии 12°. Хронологически оно определяется VII в. до н. э.,
ранее которого не встречаются бронзовые предметы на террито­
рии Кореи. Начало второго этапа бронзового века (бронзового
века II, или железного века I) датируется ок. III в. до н. э., когда
в бассейне нижнего течения р. Тэдонган утвердилась культура
узкого бронзового кинжала, сопровождаемого характерными
бронзовыми копьями и железными изделиями.
Бронзовый век I (600—300 гг. до н. э,), в свою очередь де­
лится на подпериоды — ранний (VII—VI вв. до н, э.) и поздний
(V—IV вв, до н. э.), К первому из них отнесены памятники бас­
сейна р. Амноккан и пров. Сев. Хамгён (о, Чходо, Помыйкусок,
Одон и др.)» возникшие с появлением бронзовых орудий сибир­
ского происхождения и в условиях безраздельного господства
неолита в южных районах. В культуре этого времени представ­
лена цветная керамика, керамика с резным орнаментом и поли­
рованная гладкая керамика вместе с каменными, костяными, рого­
выми и бронзовыми предметами. К ним относятся, прежде всего,
такие каменные изделия, как полулунные ножи, черенковые на­
конечники стрел, полированные топоры и зернотерки, а также
бронзовые кинжалы ордосского и ляонинского (маньчжурского)
типа, пуговицы, ножи и пр.
В поздний подпериод бронзового века I эта культура распро­
странилась дальше на юг от бассейна р. Тэдонган до бассейна

,ltt См.: Т о Ю х о . П е р в о б ы т н а я археология Кореи, с, 213—214.
т. I, с, 385.

120 Х а н г у к с а ,

69

р, Ханган, причем на этом этапе длинногорлые горшки цветной
керамики (с парой ручек) сменяются узкодонными короткогорлыми
горшками эллипсообразной формы (Симгвири и Конгвири) или
широкогорлыми горшками эллипсообразной формы с очень узким
дном. Сужение дна, утрата продолговатой горловины и сдвоение
верхнего края делает керамику рогообразной (волчкообразной)
формы. Для этого времени характерны каменные полулунные
ножи, топоры, малые долота, топоры-палицы, полированные кин­
жалы, а также бронзовые топоры, долота, пуговицы, бубенчики,
кинжалы ляонинского типа (основные и видоизмененные), а так­
же многоушковые зеркала с грубыми узорами. Типичными погре­
бениями являлись гробы-ящики и дольмены121, Ряд памятников
этого подпериода датирован методом радиокарбонного анализа.
Бронзовый век II, или железный век I, датируется с 300 г. до
н. э. и связывается с влиянием ляонинской бронзовой культуры
(воспринявшей китайскую железную культуру периода Чжаньго),
с зарождением культуры узкого бронзового кинжала, развитием
культуры железных орудий и установлением Чосона под властью
Ви Мана. С учреждением ханьского округа Лолан (на месте
центра Древнего Чосона) связывается повсеместное распростране­
ние железа в Корее, Датирующим фактором служит распростра­
нение гладкой керамики в Южной Корее, а в Северо-Западной
Корее — распространение наряду с остродонной (волчкообраз­
ной) и серой керамики с набивным орнаментом, получившей
повсеместное распространение к концу периода (кимхэская кера­
мика). Начало бронзового века II характеризуется
появлением
узкого бронзового кинжала (корейского типа), бронзовых зеркал
переходной формы, из которых развивается зеркало с тонкими
узорами, бронзовых копий и пик, деталей из колесниц и сбруй,
железных предметов из погребений в ямно-земляных могилах
(тхогванмё), дольменах, развитой формы гробах-ящиках, а также
в больших глиняных урнах.
Бронзовый век II также разделен на 2 подпериода, из которых
ранний охватывает III в. — вторую половину II в. до н. э. и пред­
ставлен такими типично бронзовыми изделиями, как узкий кин­
жал (I типа), зеркала с грубыми узорами, долота, копья и др.
(без железных изделий), найденных вместе с каменными орудия­
ми в погребениях в каменных ящиках, в спаренных глиняных
урнах.
Поздний подпериод бронзового века II (вторая пол. II в .—
конец I в. до н. э.) охарактеризован такими предметами, как брон­
зовый узкий кинжал (II типа), зеркала с тонким узором, бронзо­
вые пики и копья, детали колесниц и бубенцы, находимые вместе
с железными изделиями в могилах ямно-земляного (тхогван)
типа, причем детали колесниц и железные предметы рассматри121 Хангукса, т. I, с. 387—388.

70

иаются как отражение сильного культурного влияния Китая
(Ханьской империи) 122.
Разный подход к периодизации бронзового и раннего желез­
ного века несомненно отражает различия в оценке достигнутого
уровня социального развития корейского населения в течение не­
скольких веков до начала н, э. По имеющимся археологическим
данным (далеко не исчерпывающим) еще не произведен такой
системный анализ, который позволял бы точно представить слож­
ные этнические и социальные процессы в различных частях Ко­
реи, несомненно развивавшихся крайне неравномерно в канун
перехода к классовому обществу и государственности.
В общих чертах можно представить себе, что переход к при­
менению бронзовых и железных орудий означал крупный сдвиг в
развитии производительных сил, вызвавший и соответствующие
социальные перемены. В этой связи нельзя не вспомнить слова
К. Маркса: «Экономические эпохи различаются не тем, что про­
изводится, а тем, как производится, какими средствами труда.
Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей
силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых
совершается труд» 123.
В связи с этим интересно примечание Маркса: «Как ни мало
историческая наука знает до сих пор развитие материального про­
изводства, следовательно основу всей общественной жизни, а по­
тому и всей действительной истории, однако, по крайней мере,
доисторические времена делятся на периоды на основании есте­
ственнонаучных, а не так называемых исторических изысканий, по
материалу орудий и оружия: каменный век, бронзовый век, же­
лезный век» 124.
Однако отсюда вовсе не следует представлять дело таким
образом, что общественные экономические отношения находятся
в механической зависимости от орудий труда (техники), которые
только опосредованно (через сложную экономическую, политиче­
скую и иную деятельность людей) могут влиять на характер об­
щественных отношений. Как показывает история, при одном и том
же уровне техники, например после начала применения железных
орудий, могут существовать самые различные общественные отно­
шения (первобытнообщинные, рабовладельческие, раннефеодаль­
ные). Поэтому в задачу историков входит изучение всех сторон
развития производительных сил и определяемых ими обществен­
ных (производственных) отношений. Отсюда понятно, что для
характеристики общественных отношений следует рассматривать
археологические данные с привлечением письменных источников.
Вероятно, что в период бронзового и раннего железного века
все населявшие Корейский полуостров племена находились (пусть
122 Там же, с, 390.
|2Л М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 23, с. 191.
1:14 Там же.

71

в разной степени) на пути к утверждению классового общества и
государства. Особенно важно иметь в виду значение применения
железного орудия и оружия, появляющегося почти у всех наро­
дов в канун перехода к стадии цивилизации. Отметив социальные
последствия развития земледелия и скотоводства на средней сту­
пени варварства, приведшие к началу распада родового строя,
Ф, Энгельс отмечал: «Следующий шаг ведет нас к высшей ступе­
ни варварства, к периоду, во время которого все культурные на­
роды переживают свою героическую эпоху, — эпоху железного
меча, а вместе с тем железного плуга и топора. Человеку стало
служить железо, последний и важнейший из всех видов сырья,
игравших революционную роль в истории, последний — вплоть до
появления картофеля. Железо сделало возможным полеводство
на более крупных площадях, расчистку под пашню широких лес­
ных пространств; оно дало ремесленнику орудия такой твердости
и остроты, которым не мог противостоять ни один камень, ни один
из других известных тогда металлов. Все это не сразу; первое
железо бывало часто еще мягче бронзы. Каменное оружие поэто­
му исчезало лишь медленно...» 125.
Подобное положение было и в Корее. Из предыдущего изло­
жения известно, что в Корее в период бронзы и раннего желез­
ного века не только сохранялись, но и имели большое значение
орудия и оружие из камня. Только с применением качественных
железных изделий они были вытеснены еще до начала новой эры
(о чем свидетельствует кимхэская культура развитого железа).
Хотя земледелие зародилось уже к концу неолита, характерной
особенностью Кореи (как и Японии) было то, что в бронзовом
веке земледелие (как способ производства, а не добывания гото­
вых продуктов питания) превратилось в главное занятие населе­
ния, предшествующее разведению домашних животных (кости
домашних свиней обнаружены только в культуре раннего желе­
з а — Мисонни). Свидетельством повсеместного распространения
земледелия являются полулунные каменные ножи бронзового ве­
ка, служившие для резания колосьев зерновых, сначала различных
видов просяных культур, а затем и поливного риса. Культура
риса, появившаяся в бронзовом веке (сначала на юге страны),
широко распространилась по стране в период развитого железа.
И в бронзовом и в раннем железном веке среди корейского насе­
ления важное значение имели охота и рыболовство, дополнявшие
земледелие, которое обеспечивало избыток в продовольствии и
создавало условия для производства прибавочного продукта в
пользу имущего эксплуататорского класса.
Эти интенсивные изменения в состоянии производительных сил,
происшедшие в бронзовом и раннем железном веке, постепенно
подтачивали основы первобытнообщинных отношений среди ко125 М а р к с К. и Э н г е л ь с

Ф, Соч., т. 21, с. 162— 163.

72

|Н‘йеких племен (о частых межплеменных конфликтах можно су­
лить по следам пожаров в жилищах бронзового века) привели со
временем к образованию классового общества и древних госу­
дарств, возникавших сначала, видимо, на базе союзов племен
периода военной демократии. Но ввиду сложности вопрос об
уровне социально-экономического развития корейского населения
до начала новой эры и характере первых политических образова­
ний (Древнего Чосона и др.) в течение долгого времени служит
предметом споров и дискуссий в исторической науке.
НОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
О ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ КОРЕИ

Многие годы в исследованиях историков КНДР важное место
занимает изучение (а практически воссоздание) древней истории
Кореи, туманно представленной в средневековой историографии
и особенно искажавшейся в работах тех японских историков, ко­
торые стремились подчинить истолкование прошлого целям коло­
ниальной политики империалистического государства.
Долгое время оставались невыясненными такие основные про­
блемы древней истории Кореи, как истоки ее государственности,
характер и местонахождение первых государственных образова­
ний (Древний Чосон и др.). Так, например, местонахождение
Древнего Чосона разноречиво определяли китайские историки и
географы уже с начала новой эры. А корейская феодальная исто­
риография, проникнутая духом преклонения (садэ) перед Китаем
(сюзереном), ставила появление государства в Корее (Древнего
Чосона) в зависимость от деятельности выходцев из Китая, вот
почему передовые корейские ученые школы Сирхакпха (XVII —
XVIII вв.), боровшиеся против косности конфуцианских идей, счи­
тали несостоятельной средневековую историографию и стремились
выяснить истоки древних государств вне зависимости от Китая.
Однако с установлением колониального господства японского
империализма пороки феодальной историографии были усугублены
фальсификациями идеологов японского империализма, выдвинув­
ших тезис об «извечном» колониальном положении Кореи. Исходя
из этого, археологические памятники ранней цивилизации в Корее
они объявили принадлежащими не местному населению, а приш­
лым китайским колонистам. В этих условиях борьба против коло­
низаторских концепций древней истории Кореи для прогрессивных
корейских историков приобретала в то время национально-освобо­
дительный и патриотический характер. При трактовке ряда вопро­
сов древней истории (особенно по исторической географии) эти
историки опирались на наследие, оставленное передовыми учены­
ми конца феодальной эпохи. Лишь в период после освобождения,
опираясь на марксистскую методологию, историки КНДР достигли
определенных результатов в трактовке спорных и нерешенных воп­

73

росов древней истории, касающихся прежде всего истории зарож­
дения государственности вообще и государства Древний Чосон
в частности 126. Оживленные дискуссии, начавшиеся в 60-хгг., за­
вершились установлением единства мнений историков КНДР по
таким вопросам древней истории Кореи, как время формирования
древнейших государств на территории Кореи и характер их обще­
ственно-экономического строя. Отражением этой общей позиции
историков КНДР служит коллективная работа Отдела истории
Института археологии Академии общественных наук К Н Д Р 127,
обобщающая результаты прежних исследований и новейшие ар­
хеологические данные. Как изложение новых представлений исто­
риков КНДР по основным проблемам древней истории Кореи эта
книга заслуживает внимания наших читателей.
В двух частях монографии освещены проблемы истории Древ­
него Чосона и государства Наннана (или Махана, существовавше­
го в районе современного Пхеньяна), заново открытого учеными
КНДР.
Первым в истории корейского народа политическим образова­
нием был Древний Чосон, известный по кратким упоминаниям ки­
тайских письменных источников еще за много веков до н. э. Более
или менее обобщенные сведения о Древнем Чосоне впервые встре­
чаются только в «Ши цзи» («Исторических записках», кн. 115)
Сыма Цяня (I в. до н. э.) 128, сообщавшего об этом государстве в
связи с войнами Ханьской династии, захватившей Чосон (в 108 г.
до н. э.) и учредившей на его землях четыре своих округа — Лолан
(Наннан), Чэньфань (Чинбон), Линьтун (Имдун) и Сюаньту
(Хёнтхо). Определение точного их местонахождения стало зада­
чей историков вплоть до наших дней. В корейской феодальной
историографии была воспринята одна из версий ранних китайских
географов и комментаторов «Ши цзи», отождествлявших столицу
Древнего Чосона — Вангомсон с позднейшим городом Пхеньяном.
Археологические «исследования», осуществлявшиеся ученым ве­
домством японского генерал-губернаторства в 1916—1945 гг., не
могли изменить традиционных представлений, ибо преследовали
идеологическую цель доказать «колониальное положение» северной
части Карей со времен захвата Древнего Чосона войсками Хань­
ской династии. Раоконав в районе современного Пхеньяна около
200 молил, а также остатки зданий, японские археологи объявили
их принадлежавшими процветающей колонии китайских поселен­
126 Итогами изучения дискуссионных вопросов истории Древнего Чосона, пре­
имущественно по письменным источникам, явились труды: Л и Д ж и р и н.
Кочосон ёнгу (Изучение Древнего Чосона). Пхеньян, 1963; Кочосонэ кванхан тхорон нонмунджип (Сборник дискуссионных статей о Древнем Чосоне.
Пхеньян, 1963, статьи в журнале «Ёкса квахак» (Историческая наука за
1961— 1963 гг.).
127 Кочосон мундже ёнгу — Исследование проблем древней Кореи (Древнего Чо­
сона). (Далее — Исследование проблем...). Пхеньян, 1973.
128 Ши цзи (Исторические записки), Цз. (кн.) 115. Чаосянь лечжуань.

74

цев предполагаемого времени существования здесь ханьского ад­
министративного округа Лолан, учрежденного на месте центра
Древнего Чосона 129130. Трактовка проблем Древнего Чосона приоб­
рела для корейских историков особую актуальность в связи с
борьбой против идеологических последствий господства колониза­
торов. Естественным стало стремление представить Древний Чосон
как государство не только с древнейшей, но и самобытной местной
культурой, занимавшее достойное место в культурной истории
народов Дальнего Востока. Однако скудость и противоречивость
письменных свидетельств затрудняли выяснение даже таких воп­
росов, как местонахождение и основные черты социального и куль­
турного развития Древнего Чосона, поэтому становилась очевид­
ной необходимость проверки и дополнения письменных известий
данными других исторических источников, прежде всего архео­
логических.
Отличительной чертой рассматриваемого труда в подходе к
проблеме Древнего Чосона вообще и его исторической географии
в частности является то, что ее авторы в своих выводах опирают­
ся на новейшие данные археологических исследований в Корее и
сопредельных районах, которые позволили им утверждать, что
«территория от современной Северо-Западной Кореи до Ляодун­
ского полуострова могла быть местом возникновения Древнего
Чосона» 13°. Подчеркивая, что при изучении древних корейских
государств археологические данные говорят намного больше, чем
сохранившиеся письменные источники. Авторы на основе материа­
лов археологических исследований 60-х гг. развивают идею о том,
что общность культурных традиций региона Ляодунского полу­
острова и северо-западной части Кореи, прослеживаемая на про­
тяжении нескольких тысячелетий от неолита до раннего железа,
позволяет рассматривать культуру Древнего Чосона как высшее
к тому времени достижение в культурном развитии всего этого
района.
Важное место в книге занимает обоснование тезиса, что вы­
росшая в этом регионе культура бронзы и железа принадлежала
именно Древнему Чосону, известному по упоминаниям китайских
письменных источников. Подробное описание археологических
памятников — погребений, жилищ, типичной для данной культуры
керамики, оружия и других изделий из бронзы и железа — пока­
зывает общность процесса развития материальной культуры во
всем районе к востоку от р. Ляо (т. е. на Ляодунском и Корей129 G a r d i n e r К. Н. Y. The Early History of Korea. Canberra, 1969, p. 18—20.
130 Кивонджон чхольёнги чонбангиы кочосон мунхва (Культура Древнего Чосо­
на в первой половине первого тысячелетия до н. э.).— В кн.: Кого минсок
нонмун джип (Сборник статей по археологии и этнографии). Пхеньян, 1969,
с. 32.
На этом исследовании основаны выводы анализируемой книги по проб­
лемам культурного развития Древнего Чосона с начала I тыс. до н. э. по
IV в. до н. э.

75

оком полуостровах). Материалы археологических раскопок в
Северной Корее и на Ляодунском полуострове, осуществленных в
60-х гг., дают, по мнению авторов, основание показать, что с нача­
ла I тыс. до н. э. была создана на территории Северо-Западной
Кореи и Ляодуна оригинальная культура, основывавшаяся на раз­
витой технике бронзового литья (судя, например, по тонким брон­
зовым сканям). Типичным изделием, характеризующим эту куль­
туру, считается найденный в большом количестве бронзовый кин­
жал скрипкообразной формы (в археологической литературе
известен как кинжал «ляонинского типа»). Эволюция его формы
вплоть до узкого бронзового кинжала служит основанием для
относительной хронологии развития памятников этой культуры.
Относимые к древнечосонокой культуре VIII—IV вв. до н. э., эти
скрипкообразные кинжалы, аналогичной формы (в поперечном
разрезе) бронзовые крпья, а также топоры-кельты и другие брон­
зовые орудия, как отмечено в монографии, не похожи на предме­
ты бронзовой культуры Монголии или бассейна Хуанхэ, и отли­
чаются своеобразием форм и орнаментов (в виде геометрических
фигур, меандра и «елочек»), обнаруживающих сходство с предме­
тами неолитической культуры этого района в III—II тыс. до н. э.
и свидетельствующих о несомненной преемственности культур в
данном ареале. Об этих чертах бронзовой культуры свидетельству­
ют и формы погребений (могилы в виде каменных ящиков) и ке­
рамических сосудов. Характерные сосуды мисонниского типа
(горшки с округлым туловом и продолговатой горловиной растру­
бом, различные по составу теста и цвету) обнаружены как на тер­
ритории Пхёнанской провинции, так и Ляодуна, причем в тех же
местах, что и ареал распространения скрипкообразного бронзового
кинжала. Прототипом этих сосудов считается остродонная неоли­
тическая керамика II тыс. до н. э.
Подчеркивая последовательность развития в течение тысяче­
летий культур района Северо-Западной Кореи — Ляодуна, авторы
книги указывают на тесную связь древнечосонской культуры
V III—IV вв. до н. э. с последующей металлической культурой
III—II вв. до н. э., представленной археологическими памятниками
Седжукни (Сев.-Зап. Корея) и Ёнхва (Ляньхуа на Ляодунском
полуострове). Эта связь прослеживается на погребениях IV в. до
н. э., представляющих по форме и содержимому инвентарю как
бы промежуточное звено между могилами предшествующей эпохи
и III—II вв. до н. э. Узкие бронзовые кинжалы, появляющиеся
среди инвентаря IV в., считаются наиболее характерным предме­
том, определяющим облик металлической культуры обитателей
этого района в III—II вв. до и. э. (рис. 19). Хотя в целом виде эти
кинжалы не выявлены археологами (в культуре Седжукни —
Ёнхва попадаются лишь отдельные детали рукоятки), их
существование устанавливается и тем, что железные кин­
жалы из ямно-земляных (грунтовых) могил II—I вв. до н. э.
(из района южнее р. Чхончхонган) воспроизводили форму
76

Рис. 19. Скрипкообразный кинжал «манджурского» типа, кинжал ко­
рейского типа и аналогичные по типу копье и пика из северо-за­
падной части Кореи

такого узкого бронзового кинжала. Наличие среди памят­
ников культуры Седжукни традиционных в Корее дымоходов
под полом жилья (ікудыль), по мнению авторов, свидетельствует
о том, что обитатели Древнего Чосона в III—II >вв. до н. э. имели
общие черты быта с населением остальной части Корейского полу­
острова. Попутно отмечается необоснованность построений япон­
ских археологов, пытавшихся памятники типа Седжукни — Енхва
представить как якобы китайские и в нарушение хронологической
последовательности культурных слоев, относивших всю изготовлен­
ную на гончарном круге серую керамику с шнуровым орнаментом
к периоду после I в. до н. э., чтобы объявить их произведениями
китайцев, живших в районе Пхеньяна. Самобытность памятников
типа Седжукни — Енхва, представляющих культуру Древнего Чо­
сона III—II вв. до н. э., доказывается авторами книги общностью
всех сторон этой культуры, отличающихся от китайской. Если
взять названную серую керамику, то ее отличие от аналогичной
китайской (периодов Чжаньго, Цинь и Хань) устанавливается но
своеобразию местных форм, составу теста, ассортименту и способу
изготовления. Обнаруженные в Седжукни и Енхва медные деньги
китайского производства, как подчеркивают авторы, не могут слу­
жить основанием считать эти памятники (поселения) китайскими,
поскольку и тогда и впоследствии в Корее находились в обраще­
нии китайские деньги. А монеты «Ильхваджон» вообще не встре­
чаются в Китае и можно считать чисто древнечосонскими.
Археологические материалы служат авторам и для реконструк­
ции социально-экономической истории Древнего Чосона. Так, по
их мнению, развитие бронзовой культуры с VIII в. до н. э., когда
литье бронзовых изделий (разного оружия, орудий и предметов
украшений) превратилось в самостоятельную отрасль производст­
ва, влиявшую на земледелие, ремесло и торговлю, повлекло за
собой коренные перемены и в социальной жизни Древнего Чосона.
Авторы указывают на примеры совершенствования орудий земле­
делия, применения тягловой силы крупного рогатого скота (судя
по деталям колесниц в Лоушане на Ляодунском полуострове и
фрагментам колеса из Чуыри в Сев. Корее), существования замор­
ских торговых связей, которые могли привести к социальным пере­
менам. Словом, развитие производительных сил, связанное с при­
менением бронзовых орудий, начавшееся имущественное неравен­
ство подготовили условия для классового расслоения древнечосонского общества, что аргументируется следами человеческих
жертвоприношений, различием в уровне оформления могил, а так­
же количеством и качеством захороненных предметов в обследо­
ванных погребениях VIII—IV вв. до н. э. на территории Ляодуна.
Как полагают, наряду с могилами явных рабовладельцев, похоро­
ненных вместе с сожженными рабами, попадались могилы состоя­
тельных людей (но без рабов) и бедняков, но не рабов. Отсюда
следует вывод, что «древнечосонское общество VIII—IV вв. дон.э.
делилось на господствующий и эксплуатируемый (управляемый)
78

классы, в основном на рабов и рабовладельцев, между которыми
располагались и массы простых людей, сравнительно свободных,
и эксплуатируемые бедняки, не отличавшиеся по своему положе­
нию от рабов», что «в обстановке напряженного антагонизма и
противоречий между этими классами государственная машина с
различными средствами управления использовалась господствую­
щим классом для сохранения и приумножения своих богатств и
власти». Отражением этих классовых отношений считаются соз­
данные в интересах господствующего класса так называемые
«Восемь запретительных статей», из которых три известны в пере­
даче «Хань шу» (наказание смертью за убийство, возмещения за
ранение и кражу, причем вор превращается в раба того дома, где
совершена кража, и пр.) 131.
Рассматривая древнечосонское государство как рабовладель­
ческое, авторы книги обращают внимание на социально-классовые
изменения, происшедшие в III—II вв. до н. э. Массовое появление
в это время железных орудий (культура Седжукни — Ёнхва), вы­
звавших резкие перемены в состоянии производительных сил, осо­
бенно в земледелии и ремеслах (что заметно, например, в появле­
нии черепичной кровли и пр.), должно было, по мнению авторов,
привести и к социально-экономическим сдвигам, нашедшим, ве­
роятно, отражение в смене династии во II в. до н. э. ( воцарение
Ви Мана вместо свергнутого Чуна, о чем повествуют китайские
династийные истории «Ши цзи» и «Хань шу»). При отсутствии
прямых письменных данных о социально-классовых процессах в
Древнем Чосоне авторы исследования склонны из состояния мате­
риальной культуры сделать выводы о социально-экономической
сущности названных политических перемен, видя в них отражение
процесса «крушения рабовладельческого строя Древнего Чосона,
развивавшегося на протяжении 4—5-ти столетий».
Исходя из предположений о длительном существовании на тер­
ритории Ляодуна и Северо-Западной Кореи древнечосонского рабо­
владельческого государства, авторы решают и проблемы его исто­
рической географии. Чтобы определить местонахождение Древнего
Чосона, очень важно установить, какая из современных рек в древ­
ности называлась рекой Ельсу, протекавшей в центральной части
Древнего Чосона. На основании рассказа Сыма Цяня о том, что во
время вторжения войск Ханьской династии в 109 г. до н. э. ее
морские силы (во главе с Ян Фу) прибыли по Бохаю в устье
р. Ельсу, чтобы атаковать чосонскую столицу Вангомсон, авторы
считают, что устье р. Ельсу надо искать на Ляодунском побережьеБохайского залива, так как если бы р. Ельсу соответствовала
какая-нибудь из корейских рек (Тэдонган, Ханган), то китайцам
не следовало бы к ее устью плыть по Бохаю. Опираясь на известие
комментатора «Ши цзи» Чжан Аня (III в. н. э.), что Ельсу,
образованная слиянием трех рек (Сыпсу, Ельсу и Сонсу), была
131 Х а н ь

шу, ц з. 28 (ч. И); Дили чжи, цз. 8.

79

большой рекой, давшей название Чосона, авторы книги полагают,
что такой рекой могла быть только современная р. Ляо. Такой
вывод косвенно подтверждается сообщениями корейских летописей
«Самгук Саги» и «Самгук юса», называвших р. Ляо также рекой
Амнок или Орёль (что по-древнекорейски означало «Большая
река»). Следовательно, Ельсу (или Рельсу) представляло простое
сокращение слова «Орёльсу», а Рёсу (или Ляошуй по-китайски)
произошло от Рёльсу или Ельсу. А переименование Ельсу в Ляо­
шуй (по-корейски Рёсу), вероятно, произошло после падения
Древнего Чосона. Такая разгадка проблемы реки Ельсу признается
более вероятной, чем традиционная версия (восходящая к «Шуйцзин чжу» Ли Дао-юаня, 469—527 гг.), отождествлявшая Ельсу с
р. Тэдонган, а Вангомсон (столицу Древнего Чосона) с современ­
ным Пхеньяном. По мнению авторов, слабость традиционной вер­
сии (поддержанной и японскими археологами) состоит в том, что
она, прежде всего, противоречит рассказу Сыма Цяня о порядке
передвижения ханьских морских сил, что нигде документально не
подтверждается ни то, что Тэдонган когда-либо назывался Ельсу,
ни то, что в Пхеньяне находился центр ханьского округа Лолан,
как утверждает автор «Шуйцзин чжу». Поэтому сомнительны и
считавшиеся «лоланскими» археологические памятники этого вре­
мени в районе Пхеньяна. Итак, центральная часть Древнего Чосо­
на (со столицей Вангомсон), по мнению авторов, могла быть толь­
ко в нижнем течении р. Ляо, к востоку от ее устья, где-то кежду
современными городами Хайчэн и Кайпин. Конечно, достоверность
этого вывода была бы полностью доказана, если бы удалось найти
материальные следы самого этого города. Исходя из этих же
предпосылок решается и вопрос о западной границе Древнего
Чосона, проходившей по р. Пхэсу. Опровергая традиционные мне­
ния, отождествлявшие Пхэсу с одной из больших рек Северо:
Западной Кореи (с Тэдонганом, Чхончхонганом или Амнокканом) 132, авторы книги в качестве наиболее вероятной из современ­
ных рек, соответствующих Пхэсу, называют р. Далиньхэ (Тэнынха), протекающую между р. Ляо и районом, где оканчивались
оборонительные стены эпохи Цинь. А южную границу Древнего
Чосона (III—II вв. до н. э.) они определяют по р. Чхончхонган,
где согласно новейшим представлениям проходила северная грани­
ца древнего государства Чин (называвшегося также Маханом и
Наннаном). В указанное время в составе Древнего Чосона находи­
лись земли Окчо, Е и Когурё, как прямо указывается в «Хоухань
шу». В этой связи любопытно определяется местонахождение гор
Тандан тэрён (Дандан далин в кит. чтении), которые раньше
отождествлялись с когурёскими горами Кэма (к востоку от кото­
рых, по «Саньто чжи», находилось Восточное Окчо). Ссылаясь на
132 См.: Ю р и к о в X. К. О месте Древнего Чосона (по материалам «Ши цзи»
Сыма Цяня).— В кн.: Топонимика Востока. Исследования и материалы. М.,
1969, с. 113— 124. .

80

сообщение «Хоухань шу» о том, что горы Дандан далин находи­
лись в центральной части Древнего Чосона, авторы подчеркивают,
что Окчо в его составе нельзя отождествлять с Восточными Окчо,
а горы Дандан далин находились к западу от Когурё и соответст­
вуют Матяньлин в горной цепи Тяныыань. Отсюда и месторасполо­
жение земель Е и Окчо в составе Древнего Чосона следует искать
где-то по р. Чхончхонган, у побережья Желтого моря. Эти земли,
присоединенные к Когурё, не следует отождествлять с позднейши­
ми Восточным Окчо и {Восточным Е.
. Вторая часть рассматриваемого труда посвящена проблемам
древнего государства Наннан (или Чин, Махан), располагаемого
в районе современного Пхеньяна и связываемого с общей культур­
ной традицией Древнего Чосона.
Тезис о существовании древнего корейского государства с цент­
ром в районе современного Пхеньяна обосновывается результата­
ми исследования памятников материальной культуры СевероЗападной Кореи в период после разложения первобытнообщинного
строя и до утверждения здесь раннефеодального государства
Когурё 133. Исследованы погребения и городища (их всего пять),
из которых важное значение имеют Наннан в провинции Южн.
Пхёнан и Унсонни в провинции Южн. Хванхэ. В кладбищах вокруг
них выявлено до 2000 могил, которые по типам различаются на
ямно-земляные (тхогванмё) или грунтовые (грунтовые с камен­
ными гробами, просто грунтовые с деревянными досками на полу
и грунтовые с деревянными саркофагами), «срубные» (со срубами
из тесаного дерева или сочетание срубов с кирпичными стенами
и полом) и на погребения в кирпичных цистах (с крышками из
дерева, кирпича или каменных плит). Смена типов могил, отра­
жающая изменения в погребальных обрядах, служит и для изуче­
ния изменений в уровне культурного и социального развития на­
селения. Эволюция форм погребений и изменения в составе их
инвентаря (начиная с бронзовых изделий, из которых наиболее
характерным является узкий бронзовый кинжал, генетически свя­
занный со скрипкообразным бронзовым кинжалом Древнего Чосо­
на) дали основание для выводов о преемственности культуры Севе­
ро-Западной Кореи (к югу от р. Чхончхонган) в отношении куль­
туры Древнего Чосона и о единстве процессов культурного разви­
тия в течение ряда веков, представленных этими тремя типами
погребений.
Ранние из грунтовых могил — ямы с каменными обрамлениями
или каменными гробами — свидетельствуют о сохранении старой
традиции устройства могил в форме каменных ящиков (могила
в Чхонгольли), и в их инвентаре преобладают бронзовые изделия,
133 Эти археологические исследования обобщены в работе Кивонджон 5 сеги —
кивон 3 сегиы Собук чосоны мунхва (Культура Северо-Западной Кореи с
V в. до и. э. до III в. н. э.).— В кн.: Кого минсок нонмунджип (Сборник
статей по археологии и этнографии), вып. 3. Пхеньян, 1971.

81

а железных мало и низкого качества. Прослеживается связь куль­
туры грунтовых (ямно-земляных) могил с бронзовой культурой
предшествующего периода. Грунтовые могилы с деревянными сар­
кофагами, содержащие разные железные орудия и оружие, пред­
ставляют переходную форму от грунтовых могил к срубам, и куль­
турная связь между ними устанавливается сравнением содержа­
щегося в них инвентаря. Так, керамика из срубных могил, особен­
но горшки формы цветочниц и короткогорлые горшки с выпуклым
туловом, значительно отличаются от керамики аналогичных ки­
тайских могил того времени и подобны керамике грунтовых могил
II—I вв. до н. э. Хотя в целом для срубных могил характерно
наличие железного оружия, в них встречаются типичные для грун­
товых могил узкие бронзовые кинжалы. Об этом же говорят и
декоративные бронзовые детали колесниц и сбруи для лошадей.
Преемственная связь между погребениями в срубах и кирпичных
цистах устанавливается наличием таких могил переходной формы,
как срубная могила с кирпичным полом (могила № 2 в Чонодоне).
А появление в дальнейшем кирпичных цист с боковым траншейным
входом объясняется стремлением упростить совместное захороне­
ние супругов, умиравших в разное время. Как отмечают авторы,
вся преемственность культур, отразившаяся в разных погребаль­
ных обрядах, особенно ярко прослеживается в могилах Тхэсонни
(уезд Кансо, пров. Южн. Пхёнан), где выявлена эволюция всех
трех типов погребений.
Проблема абсолютной хронологии разных погребальных обря­
дов (форм могил) успешно решается благодаря датирующим
предметам. Начало грунтовых (земляно-ямных) могил (с приме­
нением камня) относится к III в. до н. э., как показывает наличие
китайских ножевидных денег. В одной из грунтовых могил с дере­
вянным саркофагом (могила № 37 в Чонбэктоне) на поверхности
лакированного саркофага найдена надпись «4-й год Ди-це» (56 г.
до н. э.), а в срубной могиле № 2 в Чонбэктоне — ручка зонта с
надписью «3-й год Юн-ши» (13 г. до н. э.). Судя по инвентарю,
это была ранняя могила срубного типа, поэтому переход от грун­
товой могилы к срубной датируется 1 в. до н. э. В характерных
могилах «срубного» типа встречаются многочисленные датирован­
ные предметы, причем самой ранней датой в них является 85 г.
до н. э., а самой поздней — 71 г. н. э. Но срубные могилы с
кирпичной кладкой датируются с конца I в. н. э. до первой пол.
II в. н. э. Самой поздней датой, встречающейся в кирпичных цис­
тах, был «9-й год Чжэн-ши» (248 г.). Городища датируются сов­
падающими предметами погребального инвентаря могил перечис­
ленных типов.
По эволюции погребальных обрядов, свидетельствующих о пре­
емственности культурных традиций, ученые КНДР пришли к за­
ключению, что археологически памятники Северо-Западной Кореи
принадлежали не пришлым китайцам, а проживавшему здесь дол­
гое время местному населению (предкам корейцев). Как подчер­

82

кивается, несостоятельность концепции японских археологов коло­
ниального периода (приписывавших срубы и кирпичные цисты,
а иногда и грунтовые могилы в районе Пхеньяна китайцам из
округа Лолан) устанавливается тем, что эти могилы значительно
отличались от аналогичных могил ханьского Китая как но времени
смены форм погребений, так и по устройству могил и содержаще­
муся в них инвентарю. Оказывается, что японские археологи,
приписывавшие ханьцам могилы района Пхеньяна, тогда еще не
имели точного представления о могилах ханьского периода, так
как археологически они описаны только при КНР.
И в отношении Северо-Западной Кореи археологические мате­
риалы служат для воссоздания социально-политической истории.
При выяснении политической структуры общества, представленного
культурой узкого бронзового кинжала в районе Пхеньяна и юж­
нее, авторы считают необходимым обратить внимание на более
раннюю культуру этого района, а именно на дольмены, возводив­
шиеся для возвеличения власти племенных вождей. Такие обследо­
ванные дольмены, как экземпляр в Мукпанн-и (уезд Кэчхон, пров.
Южн. Пхёнан), показывают, что это были крупные погребальные
сооружения, требовавшие довольно высокого уровня развития про­
изводительных сил. Появление влиятельных вождей, которым воз­
водились такие монументы, рассматривается в книге как симптом
распада первобытного общества (перехода от кровнородственной
общины к территориальной) и возникновения классов, поэтому
следующая за дольменами культура узкого бронзового кинжала
(III—II вв. до н. э.), связанная с последующей эволюцией форм
погребений, должна была стать, по мнению авторов, и следующим
этапом в процессе усиления социальной дифференциации и укреп­
ления политической власти вождей.
Грунтовые могилы, связанные с применением металлических
орудий для обработки дерева (о чем свидетельствуют деревянные
гро'бы), характеризуют важный этап в развитии металлургии, при­
ведший к появлению железных орудий, разнообразных предметов
роскоши из бронзы, золоченой меди и т. д. На основе археологи­
ческих материалов различных раскопок к югу от р. Чхончхонган
авторы приходят к заключению, что уже в III—II вв. до н. э.
существовал имущий класс, эксплуатировавший непосредственных
производителей, причем по уровню богатства этот .правящий класс
намного превосходил эксплуататоров I половины I тыс. до н. э.,
судя, в частности, по предметам роскоши из Чонбэктона в Пхенья­
не 134. Иероглифическое клеймо на бронзовой пике, по их мнению,
свидетельствует о существовании с III в. до н. э. не только казен­
ных оружейных мастерских, но также и государства с центром в
г. Пхеньяне. И в соответствии с упоминаниями письменных источ­
134 Аналогичными по характеру считаются археологические материалы и из
других районов южнее р. Чхончхонган: Ипсильли (около Кёнджу), Писиндона (в Тэгу), Ёнхвари (в Пуё).

83

ников этим государством мог быть Чингук или Махан, называв­
шийся также (в I в. до н. э.) государством Наннан.
По социально-экономической сущности это государство, возник­
шее в районе Пхеньяна в III—II вв. до н. э., определяется как
рабовладельческое, так как по уровню применяемой техники оно
стояло ниже последующих трех государств, развивавшихся по фео­
дальному пути. Таким образом, применение бронзовых орудий в
производстве принято в качестве критерия для определения рабо­
владельческого общества. Дальнейшие социальные перемены в
этом государстве также связываются с прогрессом в развитии
производительных сил, с вытеснением бронзовых орудий и посте­
пенным преобладанием железных и стальных предметов (могила
в Тхэсонни конца II — начала I в. до н. э.), с возрастанием роско­
ши правящей аристократии. В связи с этим обращается внимание
на наличие ввозимых предметов (ханьских зеркал, раковин из
стран Южных морей) и применение китайского письма (печатей
и пр.). Как отмечают авторы, развитие производительных сил,
вызванное применением стальных изделий (со второй пол. II в.
до н. э.), могло вызвать социально-классовые сдвиги, знаменую­
щие переход от рабовладельческого строя к феодальному, т. е.
зародившееся как рабовладельческое государство Махан-Наннан
с конца I в. до н. э. стало перерастать в феодальное, но было
покорено «развитым феодальным государством Когурё».
На основе этих представлений подвергнуто критике толкование
надписей на вещах и печатях, которые японские археологи связы­
вали с ханьским округом Лоланом. Так, найденный в районе
Пхеньяна (в 1920 г.) бронзовый сосуд из срубной могилы (где
обнаружены также треножник и обломки бронзового зеркала) имел
надпись: «Бронзовый сосуд (тунчжун) для алтаря (императора)
Сяовэнь объемом в 10 шэн, весом 47 цзинь, отлитый в 6-м месяце
года Юнгуан» (40 г. до н. э.), на основании которой японские
археологи полагали, что упомянутый алтарь находился на месте
обнаружения сосуда, а следовательно, и административный центр
ханьского округа Лолан (Наннан) тоже — в районе Пхеньяна.
Поставив вопросы о том, каким образом этот сосуд мог попасть
к покойнику из срубной могилы, и мог ли алтарь императора Сяовэия находиться в округе Лолан, авторы пришли к следующим
выводам. Судя по обломкам бронзового зеркала, сосуд этот мог
попасть в срубную могилу не ранее середины I в. н. э., так что
новый владелец мог приобрести его или в качестве трофея (учи­
тывая частые тогда военные столкновения) или з а ‘деньги. Также
отрицается возможность существования императорского алтаря в
таком месте, как Лолан, который не связан ни с происхождением,
ни с посещениями названного императора и по разряду не отно­
сился к числу тех крупных округов, где полагалось сооружать
императорские алтари.
Затем авторы книги отрицают подлинность деревянной дощеч­
ки с иероглифическими записями из могилы Цхэ Хёпа, а также

84

деревянные печати Ван У и Ван Гуана, которые в публикациях
японских археологов значатся как извлеченные из могил I в. н. э„
так как вызывают удивление не только прекрасная сохранность
дощечки и четкость иероглифов деревянных печатей, извлеченных
якобы среди гнилых досок срубных могил, но и полное несоответ­
ствие их (по размерам, каллиграфии) стандартам изготовления
ханьских печатей. Но имеются и подлинные печати из серебра и
светлой бронзы (найденные в Чонбэктоне), имеющие надписи
«Еский князь из Пуджо» (Пуджо — название уезда в ханьском
округе Лолан. — М. П.) и «Длинная печать Пуджо», но они, по
мнению авторов, могли принадлежать не местным жителям, а
пришельцам из Ляодуна.
Многочисленные оттиски печатей на глине (глиняные таблич­
ки), фигурирующие в числе находок японских археологов
(в 1936 г. их было «раскопано» до 200 шт.), также считаются под­
дельными, потому что они не подтверждены последующими рас­
копками (подозрительна отличная сохранность глины в течение
столь долгого времени в условиях корейского климата), а сами
оттиски не соответствуют стандартам ханьских печатей. Содержа­
ние текстов, не учитывающее ряда фактов истории, показывает,
что они были составлены только на основании «Географического
описания» в «Хань шу». А контрольные раскопки, произведенные
в 1968 г. в городище Лолан (Наннан) на месте находок этих
табличек не выявили вообще никаких следов культурного слоя
ханьской эпохи (а только лишь относящиеся ко II—III вв. н. э.).
Кроме того, факт подделки «источников» лоланского периода приз­
навался и некоторыми известными японскими учеными.
Однако в пользу тезиса о существовании округа Лолан в
районе Пхеньяна свидетельствуют подлинные черепицы с иерогли­
фами «Наннан (Лолан)», но авторы книги указывают, что среди
этих черепиц невозможно найти ни одной с иероглифом, обозна­
чающим округ (кун), а «Наннан» (подобно японскому «Нара»)
на древнекорейском языке означал столицу или центр страны, по­
этому оно не может быть воспринято только как название ханьско­
го округа. А в корейских летописях «Самгук саги» и «Самгук юса»
имеется упоминание «государства Наннан» (Наннангук), как соз­
данного предками корейцев.
Признавая существование в районе Пхеньяна государства, соз­
данного в III—II вв. до н. э. местным населением, авторы исследо­
вания решают и сложные проблемы исторической географии древней
Кореи, оставленные предшествующей историографией. Среди них
на первом месте стоит определение границ этого государства, за­
ново открытого учеными КНДР. В «Саньго чжи» и «Хоухань шу»,
дающих наиболее подробное описание корейских племен (или
союзов племен: Когурё, Окчо, Емэк, Махан и др.) в первые века
новой эры, отсутствует только описание Наннана и Чосона (или
«наннанского Чосона», как может быть истолкован китайский
текст), поэтому по этим памятникам трудно выяснить их (или его)
85

местонахождение и сущность. Историки КНДР пришли к идее о
том, что этот Наннан (рассматриваемый как государство Махан)
находился к северу от Пэкче и к югу от Когурё. В упоминаниях
источников о Наннане они различают наименование его в качестве
«округа» (кун) и «государства» (жук), причем Наннан первых ве­
ков новой эры, по их мнению, соответствовал упоминаемому в
«Саньго чжи» так называемому «нынешнему (т. е. не Древнему. —
М. П.) Чосону», находившемуся по соседству с Когурё, т. е. в
районе Пхеньяна.
Противоречивые сообщения известных письменных источников
не дают ясного представления о том, был ли район Пхеньяна
территорией ханьского округа Лолана (Наннана) или самостоя­
тельного местного государства с тем же названием. Вопрос этот
с давних пор (начиная с корейских и китайских историков фео­
дальной эпохи) служил предметом споров. Корейские историки
феодального времени Чхве Чхивон, монах Ирён и Ли Сынхю
утверждали о тождестве Махана и Когурё на том основании, что
Когурё присоединило район Пхеньяна, который в древности был
землей Махана. Однако эта идея не получила развития в после­
дующей корейской феодальной историографии, слепо следовавшей
китайским конфуцианским традициям и воспринявшей также идею
о совпадении Пхеньяна с ханьским округом Лоланом, учрежден­
ным на месте Древнего Чосона. Эта концепция, берущая начало
от Ли Дао-юаня (автора «Шуйцзин чжу», VI в.) и повторенная
последующими историографами феодального Китая, стала господ­
ствующей в Корее со времен династии Ли (с конца XIV в.), а
впоследствии была подкреплена японскими археологами колони­
ального времени. В те годы борьбы корейского народа против
господства японского империализма часть корейских историков
буржуазно-демократического направления в противовес колониза­
торским концепциям выдвинула идею о существовании в районе
Пхеньяна древнего корейского государства Наннан, не совпадаю­
щего с одноименным ханьским округом, учрежденным после паде­
ния Древнего Чосона на территории Ляодунского полуострова.
Развивая идеи предшествующей национальной историографии,
историки КНДР под новым углом зрения анализируют сообщения
письменных источников. Приводя данные «Саньго чжи» и «Хоухань
шу» 135, повествующие о том, что древнее царство Чин состояло из
трех владений (племен?) — Махана на западе, Чинхана на востоке
и Пёнхана (или Пёнджина) к югу от Чинхана, авторы книги
делают вывод, что в первые века новой эры район Пхеньяна мог
быть связан только с Маханом, имевшим, по их мнению, альтерна­
135 Р у с с к и й
п еревод
эт и х
сведений
см.
в
работах:
Б ичурин
Н.
Я.
( И а к и н ф ) . С о б р а н и е с в е д е н и й о н а р о д а х , о б и т а в ш и х в С р е д н е й А зи и в
д р е в н и е в р е м е н а , т. II. М . — Л ., 1950; П а к М . Н . О п и с а н и е к о р е й с к и х п л е ­
м ен н а ч а л а н а ш е й э р ы (п о С а н ь г о ч ж и ) . — « П р о б л е м ы в о с т о к о в е д е н и я » , 1961,
№ 1, с. 127.

86

тивное наименование Наннана (Лолана). Но поскольку в пись­
менных источниках не было прямых указаний на местонахождение
Махана, приходилось обращаться к косвенным, достаточно туман­
ным и противоречивым свидетельствам китайских и корейских
летописцев, важнейшими из которых являются: 1) рассказ китай­
ских авторов о бегстве в Махан правителя Древнего Чосона по
имени Чун после изгнания его узурпатором В и Маном во II в.
до н. э., 2) сообщение корейских летописцев о захвате государст­
вом Пэкче столицы Махана и уничтожения его в VIII—IX гг. н. э.
и 3) известия китайских и корейских летописцев о существовании
дипломатических отношений между Маханом и китайскими ди­
настиями в I—III вв. н. з.
Чтобы разобраться в имеющихся противоречиях и неясностях,
корейские исследователи обращаются к анализу взаимоотношений
Махана с Пэкче, Когурё и китайскими государствами (дина­
стиями).
Пэкче, являвшееся одним из «малых государств» (согук) в
составе Махана (сведения «Саньго чжи»), согласно «Самгук саги»
имело следующие отношения с Маханом. Сначала маханский ван
выделил «основателю» Пэкче (Онджо) землю для поселения вместе
со своими спутниками, поэтому Онджо впоследствии докладывал
правителю Махана об установленных границах своих владений, но
затем в 8—9 гг. н. э. он захватил столицу Махана и покончил с
этим государством 136. После этого прекращается всякое упомина­
ние Махана в летописной истории государства Пэкче. В связи с
этим авторы книги делают вывод, что упоминаемый здесь Махан
находился к югу от р. Пхэха и по существу отличался от другого
Махана, существовавшего до III в. н. э. и известного по китайским
и корейским летописям137. Существование этого Махана подтверж­
дается записями летописцев об участии маханских войск в сов­
местных с Когурё и Емэк нападениях на китайские владения в
121 г. н. э. или об отправке маханских посольств ко двору династии
Цзинь в 70—80 гг. III в. и др. Вероятное местонахождение этого
Махана предлагается искать не к югу, а к северу от Пэкче, погло­
тившего «прежний» Махан. Учитывая сообщения «Самгук саги» 138
и «Хоуханьшу» 139 об участии крупных сил маханских войск в на­
падении Когурё на ханьские крепости Сюаньту и Ляодун в 121 и
122 гг., авторы книги считают нелогичным предполагать, что в то
время Пхеньян был центром ханьского округа Лолан, так как в
этом случае округ Лолан находился бы между Когурё и Маханом,
136 С а м г у к с аги . П х е н ь я н , 1958, т. I, с. 562— 563, 5 6 5 — 566.
137 Т е зи с о с у щ е с т в о в а н и и д в у х М а х а н о в н е к а ж е т с я б е сс п о р н ы м , е сл и
учесть
т ак у ю особен н ость р ан н и х ч астей летопи сной истори и т р ех
государств
в
« С а м г у к с аг и » , к а к и с к у с с т в е н н о е р е к о н с т р у и р о в а н и е в х р о н о л о г и ч е с к о м п о ­
р я д к е «деяний » м иф и ческих «осн ователей »
государства
на основе леген д
или р еал ьн ы х ф а к то в из более п оздней и стори и эти х го су д а р с тв .
138 С а м г у к с аги . П х е н ь я н , 1958, т. I, с. 388— 389.
139 Х о у х а н ь ш у , ц з. (к н .) 85. Д у н ъ и ч ж у а н ь (О п и с а н и е в о с т о ч н ы х в а р в а р о в ) .

87

а маханцам для помощи Когурё пришлось бы двинуть свои круп­
ные военные силы через вражескую территорию. Поскольку в дей­
ствительности не было такой ситуации (исходя из сообщений
источников), то более логично предположить, что Махан находился
в непосредственном соседстве с Когурё, южнее его.
Сообщения китайских источников («Цзинь шу» и др.) об ожив­
ленных связях Махана с Китаем служат ключом к объяснению
причин обнаружения в районе Пхеньяна многочисленных архео­
логических памятников китайского происхождения, которые япон­
ские археологи приписывали ханьскому округу Лолану, так как
в I—III вв. в Корее не существовало другой политической силы,
кроме Махана, которая могла бы поддерживать столь обширные
связи с китайскими государствами.
Определяя таким образом местонахождение Махана между
Когурё на севере и Пэкче на юге, авторы книги считают район
современного Пхеньяна центром этого государства не только в
I—III вв. н. э., но и в период древнего государства Чин (Чингук),
так как до II в. до н. э. бежавший на юг правитель Древнего
Чосона Чун стал ваном именно Махана, где согласно сообщению
«Саньго чжи» вплоть до III в. н. э. оставались его потомки (со­
вершавшие жертвоприношения его духу), которые, вероятно, иг­
рали важную роль в дипломатических отношениях с правителями
Китая. В подкрепление своего тезиса о местонахождении Махана
авторы книги приводят и мнение Ирёна, который в «Самгук юса»
со ссылкой на Чхве Чхивона (отождествлявшего Махан с Когурё)
объяснял, что название присоединенного к Когурё Махана проис­
ходит от горы Маыпсан, находившейся в районе Пхеньяна. Сло­
вом, согласно приведенным соображениям северная граница Ма­
хана в I—III вв. н. э. могла проходить у южных границ Когурё,
т. е. по р. Чхончхонган.
Если отпадает возможность соответствия района Пхеньяна
ханьскому округу Лолану, то каким образом могло возникнуть
название Наннан — Чосон (или наннанского Чосона), привязывае­
мое к району Пхеньяна? Авторы книги объясняют это фактами
поселения здесь пришельцев из Древнего Чосона начиная со II в.
до н. э. (так, китайские авторы сообщают об уходе из Древнего
Чосона кроме приближенных Чуна также и 2 тыс. семей во главе
с чосонским «сановником» Ек Кэгёном). Предполагается, что вы­
ходцы из Древнего Чосона, объединив «малые государства» (об­
щины) Махана и создав новое государство (этнический состав
которого был близок с древнечосонским), могли назвать его Наннанеким Чосоном, чтобы отличать его от прежнего (или другого)
Махана. Таким образом, допускается, что на земле Махана (или
древнего царства Чин) могли появиться два государства — Наннан
или Наннанский Чосон (во главе с выходцами из Древнего Чосо­
на) и Махан, управляемый прежней местной династией, т. е. тот
самый Махан, который в начале I в. н. э. был поглощен государ­
ством Пэкче. Итак, определено, что Махан (или государство Нан-

88

нан) в I—III вв. на севере граничил с Когурё, на юге с Пэкче,
на востоке — с Е, на западе омывалось морем (Желтым). Допус­
кается, что поскольку Махан являлся союзником Когурё в борьбе
против китайских династий за возвращение захваченных ими древнечосонских земель, граница между Маханом (Наннаном) и Когу­
рё, проходившая по р. Чхончхонган, могла оставаться долгое
время неизменной. Аналогичным образом определена южная гра­
ница Махана, которая, по мнению авторов, проходила по р. Пхэха,
соответствующей современной р. Есонган. Так в целом выглядит
реконструкция истории и географического положения древнего го­
сударства Наннана (Махана), осуществленная учеными КНДР.
В течение 60—70-х годов усилиями историков и археологов
КНДР заново воссоздана древняя история Кореи как история ра­
бовладельческих обществ в государствахДревний Чосон и Махан
(Наннан, Наннанский Чосон). При этом решающее значение имело
обобщение результатов археологических исследований, послужив­
ших основанием для выводов о непрерывности процесса культур­
ного развития населения Корейского полуострова и примыкающей
территории Ляодунского полуострова на протяжении длительного
времени, который привел к сформированию здесь самобытной
цивилизации и первых классовых обществ и государств предковкорейского народа.
Разумеется, речь идет о первых шагах в восстановлении основ­
ных черт развития древнего общества в Корее, так как археоло­
гические исследования не могут считаться исчерпывающими (осо­
бенно материалы,1 касающиеся Ляодунского полуострова, где,
как предполагают, находился центр Древнего Чосона).
Несмотря на тщательное исследование письменных источников
в целях восстановления исторической географии древних госу­
дарств, пока еще не осуществлены такие критические исследования
письменных памятников, которые позволяли бы преодолеть проти­
воречия между данными археологии и письменных источников,
касающихся, например, уровня общественного развития корейского
населения к началу новой эры, так как состояние техники не мо­
жет стать абсолютным показателем уровня и характера общест­
венных отношений без подкрепления их описаниями письменных
источников. Нам не кажутся бесспорными основные положения ав­
торов книги, как обоснование наличия рабовладельческого строя
по следам человеческих жертвоприношений (устанавливаемых ар­
хеологией) или развитой стадии рабовладения упоминаемыми в
«Ханьшу» статьями обычного права, предусматривавшими наряду
с наказаниями за убийство или ранение обращение в рабство за
кражу. То же самое можно сказать и о стремлении связать нача­
ло крушения рабовладельческого строя с появлением железных
орудий. Рассмотренный труд историков КНДР знаменует важный
этап в научном изучении самобытных черт исторического разви­
тия Кореи в древности.

89

ГЛАВА ВТОРАЯ

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ
РАННЕЙ ИСТОРИИ КОРЕИ
(историография)

Обобщая все многообразие движения социально-экономических
■формаций, составляющих основу исторического процесса любой
страны, историческая периодизация должна выявить этапы про­
явления общих закономерностей в истории отдельных стран и на­
родов. Поскольку такая периодизация требует самого глубокого
и всестороннего исследования конкретной истории, многие вопросы
периодизации в истории таких стран, как Корея, остаются до сих
пор нерешенными и являются предметом научных обсуждений.
В данной главе рассмотрим вкратце лишь проблемы, связанные
с определением времени возникновения классового общества и
государственности в Корее, характера первой в ее истории антаго­
нистической социально-экономической формации, с чем непосред­
ственно связано и выяснение вопроса о генезисе феодализма в
Корее. Эти проблемы являются трудными и нуждаются в теорети­
ческом осмыслении не только применительно к истории Кореи. Не
случайно в последние годы проблемы, касающиеся характера ран­
них классовых обществ и докапиталистических формаций, стали
предметом оживленных дискуссий и дальнейшего теоретического
изучения в марксистской историографии К
Решение проблем научной периодизации ранней истории Кореи
наталкивается на трудности, порожденные недостаточностью или
неточностью фактической информации в сохранившихся письмен­
ных источниках, а равно и предрассудками и искаженными пред­
ставлениями предшествующей историографии, особенно империа­
листической историографии колониального периода, которая слу­
жила целям оправдания экспансионистской политики и господства
колонизаторов в стране. История изучения проблем ранней истории
Кореи поучительна и в свете задач современной идеологической
-1 Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. М., 1966; Про­
блемы докапиталистических обществ в странах Востока. М., 1971; Н и к и ф о ­
р о в В. Н. Восток и всемирная история. М., 1975 (см. библиографию).

90

борьбы против буржуазных фальсификаций истории, а также для
научного изучения всей истории Кореи.
*

*
*

Выявление этапов социально-экономического развития Кореи
как проблемы не существовало в домарксистской, феодальной и
буржуазной историографии. Что же касается старой феодальной
историографии2, то она, исходя из представлений об извечном
существовании государственной (монархической) власти, утвердив­
шейся по божественному провидению (Неба и пр.), все изложение
истории строила по царствованиям отдельных монархов и по прав­
лениям сменявшихся династий. Династический принцип периоди­
зации истории Кореи практически сохранился и в буржуазной
историографии, включая иностранную. Автор самой значительной
из общих работ по истории Кореи, написанных иностранцами,
американский миссионер X. Халберт3*8 впервые применил деление
истории Кореи на древнюю, средневековую и новую, но сделал
это чисто механически, путем полного сохранения династического
принципа, заимствованного у авторов феодальной эпохи. Полити­
ческую историю всех династий до IX в. он включил в «древнюю
историю», правление династии Корё (X—XIV вв.) назвал «средне­
вековой историей», а период царствования династии Ли (с конца
XIV в.) — «новой историей». Отрицание объективных критериев
научной периодизации истории или признание ее необходимости
только для удобства изложения исторических фактов характери­
зует методологию буржуазной историографии по Корее вплоть до
наших дней. В многотомной «Истории Кореи», составленной юж­
нокорейским историческим обществом «Чиндан хакхве», читаем:
2 Наиболее ранними из сохранившихся памятников корейской историографии
(а также и источниками по истории Кореи раннего периода) являются
«Исторические записи трех государств» («Самгук саги») и «Дополнения к
истории трех государств» («Самгук юса»). Первое из этих сочинений отно­
сится к категории официальных (так называемых «истинных») историй, со­
ставлявшихся правительственными чиновниками по королевскому повелению.
Оно было создано придворными учеными во главе с видным государствен­
ным деятелем XII в. Ким Бусиком и издано в 1145 г.
«Самгук юса» было написано в конце XIII в.
буддийским монахом
Ирёном и относилось к категории частных (диких) историй. Автор этого со­
чинения поставил своей целью прославление деяний буддийской церкви.
В официальных историях, как правило, первое место занимала летопись ца­
рей, называвшаяся основной историей, и к этой главной части в качестве
пояснительных разделов прилагались синхронные таблицы царей различных
государств, описания земель, государственных учреждений, чинов и должно­
стей, обрядов и обычаев, а также многочисленные биографии исторических
личностей как положительных, так и отрицательных с точки зрения офици­
альной морали. «Самгук саги» и «Самгук юса» нередко -излагают в качестве
исторических фактов старинные легенды и предания, поэтому как исто­
рические источники эти памятники нуждаются в серьезной научной критике.
8 H u l b e r t Н. В. The History of Korea, vol. I—II. Seoul, 1905.

91

«Поскольку с самого начала история была подобна беспрерывно
текущему потоку, нельзя не считать довольно противоестественным
делом стремление ограничить ее рамками периодизации. Тем более
следует считать весьма неразумным и устарелым деление на пе­
риоды по политическим переменам. Но даже при течении воды
образуются водовороты и волнения. Политические волнения как
бы представляют собой наиболее крупные волны и водовороты
истории. Прибегая к сравнительно удобному способу изложения,
мы устанавливаем... деление на: древний период от предысторической эпохи до конца Силла, на средний период династии Корё, на
новый период от начала династии Ли до конца правления Чхольчона (т. е. до 1863 г. — М. П.) и на новейший период, охваты­
вающий все последующее время. И мы полагаем, что хотя к тако­
му способу общего подразделения (периодизации) прибегали и
другие историки, у нас имеется и много отличий от них при даль­
нейших мелких подразделениях внутри эпох, а также в трактовке
других вопросов»4. Таким образом, несмотря на признание уста­
релым способа деления истории по династическому принципу или
по крупным политическим событиям, и авторы южнокорейской
«Истории Кореи» не могут отойти от традиционной периодизации,
ибо они не в состоянии найти те объективные критерии, которые
должны лечь в основу научной периодизации истории.
Общеизвестно, что только марксистское материалистическое
понимание истории открыло такую основу в виде естественно
сменяющихся социально-экономических формаций. Однако разра­
ботка научной периодизации истории Кореи на основе применения
общих принципов теории марксизма к конкретным фактам корей­
ской истории потребует еще дальнейших исследований и дискус­
сий. На современном этапе изучения проблем периодизации ранней
истории Кореи уже выявились различные точки зрения, порожден­
ные как различным пониманием некоторых общих положений тео­
рии исторического материализма, так и разным истолкованием
фактических сведений (часто очень скудных и противоречивых)
из сохранившихся исторических источников. Но важнейшим пре­
пятствием для утверждения марксистского понимания принципов
периодизации истории Кореи служат предрассудки и догмы пред­
шествующей историографии, которая защищала интересы эксплуа­
таторских классов или политики колонизаторов. В этом отношении
следует обратить особое внимание на японскую буржуазную исто­
риографию по истории Кореи, самую значительную по объему
изданной литературы.
Для японской буржуазной историографии по истории Кореи с
самого начала ее возникновения в конце XIX в. характерно проти­
воречие между антинаучной апологией идеологических концепций
^ Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Чиндан хакхве Хангукса («История Кореи»
научного общества Чиндан), т. I. Сеул, 1967, с. 21—22.

92

шовинизма и колониализма и задачами научного изучения пред­
мета. Для современного этапа (после второй мировой войны)
развития японской историографии типична открытая борьба между
консервативными и прогрессивными тенденциями, отражающими
общую борьбу между реакционными силами монополистического
капитала и демократическим движением широких масс японского
народа. Растущие голоса прогрессивных ученых, занимающихся
проблемами корейской истории, означают одновременно укрепле­
ние научного направления, ставящего своей целью правдивое ото­
бражение исторического пути корейского народа и его взаимо­
отношений с соседней Японией5. Подлинно научное изучение ран­
ней истории Кореи, включая и правильное решение проблем пе­
риодизации, возможно лишь в борьбе против фальсификаций и
антинаучных искажений ее реакционной японской историографией,
которая оказала влияние на буржуазную историографию и других
капиталистических стран.
Активный интерес к ранней истории Кореи совпал в Японии с
началом экспансионистской политики ее правящих кругов в отно­
шении Кореи в 80—90-х гг. XIX в. Именно тогда стали возрож­
дать старинные мифологические рассказы о японском «завоева­
нии» Кореи в древности, чтобы обосновать «исторические права»
Японии на экспансию и установление господства в Корее. В пе­
риод японо-китайской войны 1894—1895 гг. появились 3-х томная
монография Кан Масатомо «Изучение Мимана», статьи Нака
Митиё, Сиратори Куракити и других по ранней истории Корен.
К ним присоединились и специалисты по древней истории Японии,
которые стали печатать свои работы на страницах «Сигаку дзасси»
(«Журнал исторической науки»). Главное место в них отводилось
проблеме Мимана, района в Южной Корее, который объявили
древнейшим японским владением на территории Корейского полу­
острова. Все так называемые «исследования» априорно исходили
из тезиса о несомненном существовании в древней Корее колони­
ального владения, принадлежавшего императорскому дому Японии.
Научная ценность этих работ была весьма сомнительной, но они
•откровенно служили целям идеологического обоснования захват­
нической политики. Несмотря на явный недостаток изученного
материала по истории Кореи, в начале века японские историки
уже предпринимали попытки составления обобщающих трудов по
истории Кореи, чтобы удовлетворить практические запросы коло­
ниальной политики.
Во время русско-японской войны вышла в свет «История Кореи»
Кубо Токудзи, не скрывавшего своих политических намерений и
вопреки историческим фактам заявлявшего о том, что раннее ко-6
6 Характеристике общих тенденций развития современной японской историо­
графии и изучения проблем ранней истории Кореи посвящена работа X а к к у Р ю. Проблемы ранней истории Кореи в японской историографии. М.,
1975. Материалы этой книги используются в данной главе.

93

рейское государство Силла якобы «изначально» являлось колони­
ей японского племени идзумо6. Откровенной защите японской аг­
рессии служила книга сотрудника генштаба японской армии Нисикава Гон «Скрытая сторона древней истории Японии и Кореи»,
вышедшая вскоре после аннексии Кореи. Поставив цель выявить
истоки «великой миссии Японии», этот воинственный автор на
основе фантастических мифологических рассказов стремился дока­
зать, что уже в первые века новой эры Япония якобы безраздель­
но господствовала на Корейском полуострове. Свой тезис он пытал­
ся обосновать и тем, что в то время китайское влияние еще не
достигло Корейского полуострова, так как округа Ханьской ди­
настии, учрежденные на месте древнего Чосона, находились на
территории Ляодунского полуострова7. Вслед за Нисикава тезис
о решающей роли соседей, отрицая самостоятельный характер ис­
торического пути Кореи, проповедовал Фукуда Ёсиносукэ, автор
первой монографии по истории Силла. Формулируя лживую кон­
цепцию о том, что история Кореи представляла лишь придаток к
истории Японии, Фукуда изображал дело таким образом, что судь­
бы ранних корейских государств решались «всецело воздействием
извне — со стороны континента и нашего (японского) государства».
Он писал: «Судьба населения на всем полуострове решалась
исключительно перепитиями в судьбах его сильных соседей. Стало
быть, рост и ослабление власти на полуострове являлись лишь
отражением идентичного процесса в метрополиях. По этой причи­
не нельзя не уделить должного внимания истории нашего госу­
дарства, а также истории Китая тому, кто захочет выяснить моти­
вы и причины, вызывавшие бурные волны событий, сотрясавших
полуостров. Вместе с тем, нельзя не знать историю полуострова
тому, кто захочет разобраться во всех подробностях нашей госу­
дарственной истории, а также истории Китая»8. Здесь изложена
суть колониалистской концепции истории Кореи (как вечной коло­
нии), не раз повторявшейся идеологами империализма.
В 20—30-х гг. несомненный рост научного уровня японских
исследований по ранней истории Кореи объяснялся прежде всего
необходимостью использовать их как инструмент «культурного уп­
равления» и борьбы с поднимающимся национально-освободитель­
ным движением в новых условиях, когда требовалась и большая
научная аргументация доводов против стремлений корейцев к
национальному самоопределению и независимости9*. И в дальней­
6 См.: К у б о Т. (Тэндзуй). Тёсэн си (История Кореи). Токио, 1905, с. 27.
7 См.: Н и с и к а в а Г. Никкан дзёкоси но римэн (Скрытая сторона древней
истории Японии и Кореи). Токио, 1910, с. 14.
8 Ф у к у д а ё . Сираги си (История Силла). Киото. 1913, с. 2.
9 Так, например, один из официальных японских историков Инаба Ивакити в
книге «Изучение истории корейской культуры» (Токио, 1925. Предисловие)
выступил против механического перенесения всего японского на корейскую
почву и ратовал за учет исторического опыта самой Кореи, подчеркивая, что
«умная политика не может проводиться без учета опыта, накопленного

94

шем идеологическая защита колониальных порядков («великой
миссии Японии» в Корее) и агрессивной внешней политики состав­
ляла лейтмотив японской официальной историографии по Корее.
В годы развертывания японской агрессии на Азиатском материке,
последовавшего за оккупацией Маньчжурии, японское генералгубернаторство в Корее издало брошюру Суэмацу Ясукадзу (без
указания автора) под названием «На историческом пути Корен»,
чтобы пропагандировать идею о неразрывном единстве Кореи и
Маньчжурии, о несамостоятельности исторического развития Кореи
(находившейся якобы под постоянным политическим и культур­
ным влиянием Китая), о закономерности господства над ней Япо­
нии в качестве «гегемона на Востоке», обеспечивающего корейцам
«условия высокой общественной безопасности и материального
достатка» и приобщающего их к благам своей цивилизации, «пред­
ставляющей собой гармоническое слияние восточной и западной
культур»10. И в работах других японских историков, например в
исследованиях Мисина Сёэйп, в тот период пропагандировались
концепции о единых корнях японской и корейской наций, о примате
внешних факторов в историческом развитии Кореи, об историчес­
кой обреченности Кореи на колониальное прозябание и т. п.
Рецидивы этих колониалистских концепций об историческом
прошлом Корой пережили японский колониальный режим в этой
стране и дают знать о себе и в наши дни. Среди таких идей, явно
вдохновляемых неоколониализмом японских монополий, фигури­
рует и так называемая теория географического детерминизма, по­
лучившая распространение не только в японской буржуазной исто­
риографии 12. Японский историк Сиката Хироси, покинувший Корею
после крушения колониальных порядков, во время корейской вой­
ны стал проповедовать теорию о том, что «первейшей предпосыл­
кой исторического рассмотрения вопросов, связанных с Кореей,
является учет ее географических условий», что на судьбы корей­
ской нации «решающее, даже роковое влияние» оказало «то об­
стоятельство, что Корея представляет полуостров, сжатый между
континентальной Азией — в частности, районом Маньчжурии, Мон­
голии и основной частью Китая, — с одной стороны, и Японскими
островами — с другой»13. Исходя из тезиса об определяющем знаисторией». Одновременно он старался мобилизовать все свои научные дово­
ды для опровержения широко распространенной среди корейцев «легенды
национального самоопределения».
10 Тёсэн си но сирубэ (На историческом пути Кореи). Сеул, 1936, с. 158.
11 См.: М и с и н а С. Тёсэн си гайсэцу (Краткий очерк истории Кореи). Токио,
1940.
12 Тезис об определяющей роли географического фактора в современных собы­
тиях в Корее см. в кн.: G o o d r i c h L. М. Korea: A study of US Policy in
the United Nations. Ed. by the Council on Forein Relations. New York, 1956,
13 Р и н а т а X. Кюрай но тёсэн сякай но рэкиситэки сэйкаку ни цуйтэ (Об
исторической сущности старого корейского общества).— «Тёсэн гакухо»,
1951, № 1, с. 195.

95

чении географического фактора, движущие пружины исторического
развития Кореи Сиката видел не во внутренних силах корейского
общества, а исключительно во влияниях и давлении инородных
культур, обществ и государств, заявляя, что издавна историческая
инициатива принадлежала «окружающим государствам, а Корее
оставалось лишь сосредоточивать свои усилия на том, как приспо­
собиться к этому и обеспечить самосохранение». Согласно его
пресловутой концепции вся внутренняя политика Кореи представ­
лялась «продолжением дипломатии» 14, поскольку отрицались им­
манентные законы развития корейского общества, изображаемого
как нечто застойное и неподвижное. Следуя этой логике, Сиката
отрицал существование в Корее феодализма как этапа в ее истори­
ческом развитии. Поэтому для него практически и не существовало
проблемы периодизации внутренней истории Кореи. Так, например,
в государственных учреждениях периода династии Ли он умудрял­
ся находить лишь метаморфозу древнейших родоплеменных ин­
ститутов 15.
По мнению Мисина «органическую разнородность» двух частей
Кореи обуславливают, «геополитически регулируемые сношения с
внешним миром», которые создают «смешение разнородных начал
и противоборство между ними» 16. Относя две части Кореи к раз­
ным так называемым «культурным сферам» (бункакэн), Мисина
дошел даже до утверждения об этнической неоднородности насе­
ления двух частей Кореи. Совершенно необоснованное противопо­
ставление их понадобилось Мисина только для того, чтобы одну
из них (Южную Корею) представить входящей в сферу преобла­
дающего влияния Японии, якобы сыгравшей «в течение около по­
лувека роль стабилизирующего начала»17. А когда Корея стала
независимой от Японии, подчеркивает Мисина, «корейцы как пеш­
ки в руках крупнейших международных лагерей воюют между
собой, жертвуя миллионами человеческих жизней». Отсюда сле­
дует мораль. Повторяя старые колониалистские концепции об
исторической близости между корейцами (особенно южнокорей­
цами) и японцами, Мисина стремится подвести своих читателей к
выводу, что для разъединенной Кореи реальным путем к воссое­
динению явится лишь «выбор одного номинального сюзерена из
двух противостоящих внешних сил» 18. За этими рассуждениями
несомненно стоят реальные интересы тех сил, которые стремятся
к новой экспансии и водворению в Корее в качестве «сюзерена».

14 Там же, с. 203.
15 Идею об отсутствии феодализма высказал еще Фукуда Токудзо, а Сиката
увязал ее с теорией географического фатализма (см.: С и к а т а Х и р о с и .
Указ, соч., ч. 2.— «Тёсэн гакухо», 1951, № 2, с. 168— 169).
16 М и с и н а С. Хокусэн то нансэн (Северная и Южная Корея). Лекция № 5
по культуре Востока (Университет Досися). Киото, 1957, с. 7.
17 Там же, с. 9, 29.
18 Там же, с. 51, 58.

96

В борьбе против этих тенденций реакционной историографии
прогрессивные японские ученые вырабатывают новый подход к
изучению истории Кореи. «Задачей нашего изучения истории
Кореи, — пишет Хатада Такаси, — изучения, имеющего столь глу­
бокий смысл, следует считать выяснение и понимание самостоя­
тельного характера развития истории корейцев» 19. Будущее япон­
ской историографии несомненно определит это направление, отра­
жающее демократические устремления японского народа и опи­
рающееся на методологию исторического материализма. Развитие
прогрессивной историографии происходит в борьбе против анти­
научных построений и фальсификаций истории Кореи в старой
реакционной историографии, служившей целям колониальной по­
литики. С другой стороны, стоит задача развития тех положитель­
ных научных достижений, которые имела буржуазная историогра­
фия в исследовании отдельных сторон исторического процесса»
Так, например, критический метод исследования древних памятни­
ков, разработанный Цуда Сокити, автором известной «Историче­
ской географии Кореи» (1913), сохранил свою актуальность вплоть,
до наших дней. Будучи субъективно монархистом, Цуда своими
критическими исследованиями сыграл исключительную роль в раз­
венчивании теории «божественного происхождения» императорской
власти в Японии, и не случайно его школа стала одним из.
оснований для развития прогрессивной историографии в после­
военной Японии.
Несмотря на классовую ограниченность и неспособность соз­
дать цельную научную концепцию, раскрывающую закономерности
исторического развития Кореи, японские буржуазные историки
осуществили и ряд ценных исследований по вопросам социальной
истории Кореи, имеющих отношение и к ее научной периодизации.
По ранней истории Кореи следует отметить трактовку социальных
процессов корейского населения в первые века нашей эры по
основному источнику этого периода — «Описанию восточных вар­
варов» («Дунъи чжуаяь») китайской династийной истории «Саньго чжи» («История троецарствяя») 20. Предметом длительного изу­
чения в японской историографии был вопрос об институте «бу» в
Когурё, который важен для выяснения уровня социально-экономи­
ческого развития Когурё в период описания в «Саньго чжи» (III в.
н. э.). Ограниченная информация источника послужила основани­
ем для различных толкований характера этого института. В «Сань­
го чжи» имеется лишь сообщение: «Первоначально было пять
родов (? чок), которые назывались Ённобу (или бу ённо), Чольлобу (бу Чольло), Суннобу (бу Сунно), Кваннобу (бу Кванно) и
|в Тёсэн си нюмон (Введение в историю Кореи). Сб. под ред. Хатада Т. То­
кио, 1966, с. 11.
20 Русский перевод этого источника дан в работе «Описание корейских племен
начала нашей эры (по «Саньго чжи»)». — «Проблемы востоковедения»,
1961, № 1, с. 115—138.
4

М. Н. Пак

97

Керубу (бу Керу). Раньше ванов выдвигал Ённобу, но он посте­
пенно ослабел, и теперь его сменил Керубу»21. Это сообщение
сначала получило два разных толкования, из которых одно, при­
надлежавшее Нака Митиё22, считало «бу» родоплеменным инсти­
тутом и всю историю Когурё с середины III в. до середины VII в.
относило к родоплеменной стадии развития, а второе, принадле­
жавшее Сиратори Куракити23, относило «бу» к системе админи­
стративного деления Когурё со столицей в г. Хвандо, предполагая
существование территориально-административного деления (т. е.
существование государства) уже ко II в. н. э. Стремясь преодолеть
односторонность в толкованиях своих предшественников, историк
Иманиси Рю пришел к выводу о неидентичности ранних и поздних
когурёских «бу». Пять чок (или бу) в «Саньго чжи» он считал
племенными группами (будзоку), а пять бу, упоминаемые в более
поздних комментариях к «Хоу Хань шу» («История поздней Хань­
ской династии»), — единицами «административного деления ванской столицы и системой подразделения знатных людей по груп­
пам (кумибэцу)»24. Сочетая взгляды предшественников, Иманиси
в своей концепции обнаружил больший исторический подход,
стремясь показать развитие Когурё «от племенного деления насе­
ления к территориальному делению». При этом Иманиси отметил,
что принцип территориального деления в Когурё осуществился не
полностью, а ограничился лишь населением столичного города,
что объяснялось, по его мнению, сильными остатками племенных
отношений. Господствующий класс Когурё, по мнению Иманиси,
вначале эксплуатировал население, сохранявшее еще свою родо­
племенную организацию, но подчинявшееся государственному ап­
парату, сконструированному из аристократии господствующих пле­
мен (называвшихся «бу»). Сделанные еще в 20-х гг. выводы Иманиои Рю основывались на тщательном изучении сведений «Саньго
чжи» и корейских летописей «Самгук саги» и составили важную
веху в изучении социальной истории Когурё и вообще Кореи ран­
него периода. Основанное им научное направление по исследова­
нию социально-экономических институтов ранней Кореи так или
иначе было продолжено японскими историками вплоть до настоя­
щего времени. При периодизации ранней истории Кореи важное
значение имеет основная мысль Иманиси о том, что описанное в
«Саньго чжи» когурёское общество середины III в. представляло
существующее уже в течение длительного времени объединение
племен, которое превращалось в королевство, хотя еще не было
21 Саньго чжи. Дунъи чжуань. (Описание Когурё). — Цит. по: «Проблемы восто­
коведения», 1961, № 1, с. 120.
22 См.: Н а к а М. Исследование Когурё. — «Сигаку дзасси», 1894, т. V, № і.
23 См.: С и р а т о р и К. К вопросу о Хвандо и Кукнэооне. — «Сигаку дзасси»,
1914, т. XXV, № 4.
24 И м а н и с и Р. Изучение пяти «Чок» и пяти «бу» в Когурё. — В кн.:' Тёсэн
коси но кэнкю (Изучение древней истории Кореи). Сеул, 1937, с. 407.

98

условий для разделения на административные районы всей тер­
ритории, попавшей в сферу господствующего влияния Когурё.
В исследованиях Иманиси остался открытым вопрос о характере
власти вана и политической централизации в период складывания
королевства (государства) Когурё, равно как и вопрос о пережит­
ках племенных отношений в позднекогурёском обществе.
Японские историки последующего периода вносили те -или иные
поправки и дополнения в концепцию Иманиси, исходя, однако, из
основной его предпосылки о стадиальном рассмотрении института
«бу». Икэути Хироси25 при истолковании раннекогурёского «бу»
считал необходимым понятие «племя» (tribe) заменить категорией
«род» (clan), понимаемой как обозначение кровнородственного
коллектива. Позднекогурёский «бу» Икэути подобно Сиратори счи­
тал обозначением административного деления, полагая при этом,
что полное осуществление его произошло к началу VII в. (хотя
и не обосновывал этот тезис фактическими данными).
Современный историк Ядзава Тосихико попытался отойти от
традиционных представлений об институте «бу» и охарактеризовал
его как «военно-боевую организацию»26, но не смог обосновать
новую идею и практически повторил аргументацию сторонников
«племенной концепции», получившей дальнейшее развитие у Мисина Сёэй27. Уточняя формулировку Иманиси («от системы «будзоку» к системе «бу») тезисом о переходе от объединения племен к
древнему «королевскому государству», Мисина полагал, что насе­
ление Когурё, описанное в «Саньго чжи», находилось на «стадии
объединения племен», но такой, когда усиленно шел процесс
перехода к формированию «древнего королевского государства»во глазе с Керубу. Отметив такие тенденции к абсолютизации
королевской власти, как «острое соперничество между различными
племенами за выгодные выдвижения кандидатуры на престол
вана» в так называемый период «прото-Когурё» («гэнси-Когурё»),
он приходил к заключению, что к началу IV в. уже в основном
завершилась «абсолютизация» королевской власти, судя по тему,
что прекратились мятежи, вызываемые таким соперничеством в
борьбе за власть. Столетие с конца IV в. он называет «золотым
веком» Когурёского королевства28. В понятие «прото-Когурё» Ми­
сина включал промежуточную ступень от союза племен к «коро­
левскому государству», считая, что на этом этапе Когурё пред­
ставляло варварское королевство или «племенное государство»,
еще сохранявшее целый ряд родо-племенных институтов, хотя
ведущей тенденцией его развития было укрепление королевской
власти.
25 См.: И к э у т и X. Пять «чок» и пять «бу» в Когурё. — «Тоё гакухо», т. 16,
1932, Ѣ 1.
26 Я д з а в а Т. О пяти «бу» в Когурё.— «Труды ун-та Сайгама», 1954. Сер. Ра­
боты по гуманитарным и социальным наукам, вып 3.
27 М и с и н а С. О пяти племенах Когурё.— «Тёсэн гакухо», 1954, № 6.
28 См.: М и с и н а С. Указ, соч., с. 56.

4*

99

• Для правильного понимания процесса и точного определения
времени формирования классового общества и государственности
в Корее, а также для характеристики социально-экономической
сущности ранних государств исключительное значение имеет проб­
лема датировки и точного истолкования фактов, содержащихся в
«описании восточных варваров» из «Саньго чжи». В этой связи
значительный интерес представляет попытка сопоставления китай­
ских письменных известий с археологическими памятниками в це­
лях абсолютной датировки описанных фактов, что предпринял
Миками Цугио в капитальном труде по изучению древних могил
на территории Кореи и Маньчжурии29. Рассматривая памятники
мегалитической культуры (прежде всего дольмены) как свидетель­
ство жизни корейских племен, Миками пришел к заключению, что
последний этап существования этих памятников совпадает с вре­
менем, к которому относятся известия «Саньго чжи» о корейских
племенах. Понятием «дольменное общество» Миками обозначил
общество, возникшее в результате разложения родового строя,
называя его также «политическим обществом» (сэйдзидэки сякай),
в котором велика была роль вождя, сосредоточившего большую
земную власть и почитавшегося после смерти в качестве вопло­
щения духа племенного коллектива. Из так называемого «полити­
ческого общества», по концепции Миками, вырастало «племенное
государство» когурёсцев и ханцев, история которых непосредствен­
но связывалась с распространением дольменов в различных частях
Корейского полуострова и соседней Маньчжурии.
Миками считает, что мэкцы (ранние когурёсцы) еще в III—
II вв. до н. э., превратившись в господствующую силу в восточной
и южной части современного Дунбэя и северной части Кореи
(в бассейне р. Амноккан), создали в этом районе дольменное об­
щество, и первыми попали к ним в зависимость соседние племе­
на Е, составившие массу «низших дворов» (хахо). В представлении
Миками основным содержанием исторических событий в Восточной
Маньчжурии со II в. до н. э. до III в. н. э. было противоборство
между когурёсцами и китайцами (ханьцами), в ходе которого
постепенно росли могущество и консолидация когурёсцев. Уже
в I в. н. э. в результате объединения когурёских племен у них
выделился «единый правитель», фигурирующий в китайских хрони­
ках под именем То (или Чху). Во II в. н. э. когурёский правитель
Гун подчинял соседние племена и теснил китайские округа Сюаньту и Ляодун. К этому времени, как полагает Миками, у когурёс­
цев сложилась «примитивная государственная организация, объ­
единявшая несколько племен под властью одного вана». Ее Мика­
ми и называет «племенным государством», объединявшим пять
племен, из которых одно (сначала Енно, а затем Керу) выдвигало89
89 См.: М и к а м и Ц. Майсен гэнси фунбо но кэнкю (Изучение древних могил
на территории Маньчжурии и Кореи). Токио, 1961.

100

ванов30. С этого времени власть ванов становилась наследствен­
ной (после Гуна правил его сын Пэкко, а после Пэкко— его сын
Ииимо в III в.), причем дальнейшую эволюцию Когурё Миками
прослеживает по изменениям формы погребений, считая, что на
смену дольменам пришли курганы когурёского типа. Указав, что
правители «дольменного общества» участвовали в установлении
власти в Когурё31, Миками, однако, воздерживался от определения
точной даты перехода дольменной культуры к когурёской. Зато
Мисина, как уже отмечалось, считает, что «прото-Когурё», пред­
ставлявшее объединение племен, постепенно развилось и превра­
тилось (не ранее начала IV в.) в «древнее государство с абсолю­
тистской королевской властью» 32.
Хатада Такаси склонен считать, что такой переход начался в
I—II вв., когда стали появляться могильные курганы с огромными
земляными насыпями, содержавшие роскошный погребальный ин­
вентарь когурёских ванов и знати33. Известия «Саньго чжи» Ха­
тада считает относящимися к III в. и более раннему периоду, по­
лагая, что в описываемое время «когурёские племена переживали
процесс разложения старого родового общества и вызревания об­
щества власть имущих», когда утверждение власти вана сопровож­
далось разложением родо-племенного строя и выделением имуще­
го класса, господствующего над закабаленными племенами и не­
имущими соплеменниками. Этот этап развития Когурё Хатада
относил еще к «первобытному периоду», поскольку там сохрани­
лись черты, присущие племенным коллективам34.
Для суждений об историческом развитии ханцев, населявших
южную часть Корейского полуострова, Миками привлекает архео­
логические материалы района Тэгу, где распространено большое
число дольменов так называемого позднего (по классификации
Миками) периода, которые по формам погребений непосредственно
предшествуют выложенным из каменных блоков «древним моги­
лам» с высокой земляной насыпью, датируемым V—VI вв. н. э.
Считая нижней границей существования дольменов III—IV вв.
н. э., Миками относит дольмены района Тэгу (Тэбон) к могильни­
кам правящей верхушки существовавшего здесь небольшого «пле­
менного государства», вероятно, одного из 24 «государств» Чинхана и Пёнхана, упоминаемых в «Саньго чжи»35. В то время еще
не было единого вана, но постепенная консолидация «маленьких
(«карликовых») государств» типа «племенных государств» привела
в начале IV в. к установлению власти вана. Как предполагает
Миками, таким же путем развивалось и Capo, одно из «государств»8012*45
80
81
82
88
84
85

См.: там же, с. 193.
См.: там же, с. 203—208.
М и с и н а С. О пяти племенах Когурё, с. 13—58.
См.: Х а т а д а Т. История Кореи. Токио, 1960, с. 16.
См.: там же, с. 18— 19.
См.: М и к а м и Ц. Указ, соч., с. 221—248.

101

Чинхана, ставшее позднее ядром государства Оилла, а на юге
Корейского полуострова дольменное общество эволюционировало
в «племенное государство», и в результате объединения таких
«іплеменных государств» возникли в IV в. государства Пэкче и
Силла. При этом Миками совершенно не касается вопроса о
политических или социально-экономических факторах, вызвавших
такое объединение, считая необходимым ограничиться только ис­
толкованием археологического материала и сравнением его с дан­
ными письменных источников.
Но несомненное значение его работы состояло в попытке рас­
крыть сущность тех политических образований в Корее, которые в
китайских известиях фигурируют как «государства».
Для точности следует заметить, что в ряде работ японских
историков, предшествовавших исследованию Миками, уже дела­
лись попытки истолковать эти «государства» в качестве «госу­
дарств-деревень» (бураку кокка) 36 или проследить их эволюцию
от «миниатюрного государства» и их объединений к государству
в современном смысле этого слова37, усматривая даже глобальный
характер этой закономерности (однако без социально-экономиче­
ской характеристики процесса). Т. Хатада характеризует эти «го­
сударства», ханцев как «группировки нескольких деревень, связан­
ных кровным родством», причем отставание ханских племен от
когурёсцев он объяснял большим гнетом со стороны китайских
округов38.
Здесь также следует отметить, что в современной японской ис­
ториографии изучение социально-экономической истории корей­
ских племен, особенно ханцев, тесно переплетается с исследованием
социально-экономических процессов среди японского населения
в период формирования классового общества и государства. Один
из ведущих исследователей ранней истории Японии Тома Сэйта,
рассматривая положение в Японии с конца II до конца III в. н. э.
(преимущественно на севере Кюсю), приходит к заключению, что
уровень развития населения Южной Кореи и Японии был примерно
одинаковым, хотя в некоторых отношениях Южная Корея, ближе
соприкасавшаяся с китайскими округами, опережала Японию39.
Согласно его выводам Япония середины III в. «все еще оставалась
по-прежнему в рамках общинной формации в виде первобытной
деспотии» и все еще «не смогла шагнуть в качественно новое
классовое общество». Отсюда следовало, что и ханцы Южной86

86 См.: И н а б а И. Исследование корейской культуры. Токио, 1925, с.
И к э у т и X. Культура Кореи. Токио, 1936, с. 9—15.
37 См.: О х а р а Т. Историческая география Кореи.— В кн.: Тёсэн иппанси
щая история Кореи), б/г, б/м, с. 26; он ж е . Об изучении древнейшей
рии Кореи.— В кн.: Специальные лекции по истории Кореи, б/г, б/м, с.
38 См.: Х а т а д а Т. История Кореи, с. 21—22.
39 См.: Т о м а С. Обнаруженная золотая печать. Королева Химико и заря
нии. Токио, 1961, с. 193.

102

3—4;
(Об­
исто­
22.
Япо­

Кореи также не вступили тогда в стадию классового общества40.
Примерно к такому же заключению приходит и другой исследова­
тель, Иноуэ Мицусада, отмечающий, что в то время, когда на юге
Кореи существовали «объединения племен» — Махан, Чинхан и
Пёнхан, на севере Кюсю был Яматай-коку, представлявший «объ­
единение земель На». «Государственную» сущность Яматай-коку
он раскрывает как «первобытную демократию», полагая, что все
сто с лишним так называемых «государств», составлявших понятие
Яматай-коку, представляли «политические образования», управ­
ляемые «вождями из вождей» или своеобразными вождями-жрецами (priest k in g )41. Известный специалист по ранней истории
Японии Иеимода Сё также полагает, что в течение I—III вв. н. э.
в Японии происходил переход от ранней ступени варварства (ста­
дия культуры яёи) к его поздней ступени (представленной куль­
турой кофун), что в середине III в. появились ростки государст­
венности в виде Яматай-коку42. Иеимода подчеркивает, что скла­
дывание государства у японцев происходило в ходе вооруженных
конфликтов с населением Корейского полуострова (в 369, 391 и
404 гг.), в ходе экспансии, предопределившей особенности склады­
вающегося японского государства в целом и способствовавшей
«быстрому росту сильной единоличной военной власти короля»43.
К проблеме периодизации ранней истории Кореи, связанной
с определением уровня общественно-экономического развития на­
селения Корейского полуострова в первые века новой эры, прямое
отношение имеет изучение упоминаемой в «Самгук саги» сослов­
ной системы «колБпхум» в Силла—деления на «кости» (коль) и
«разряды» (тупхум или пхум), возникшей еще до появления госу­
дарственных институтов (видимо, в виде первых специальных
градаций при сохранении родо-племенных отношений) и закрепив­
шейся в качестве сословно-классового деления в государстве
Силла.
Начиная с 20-х гг. этой проблеме посвящены1 многочисленные
исследования японских историков. Зачинателем научного изучения
ее был Иманиси Рю, который пришел к выводу, что система
«кольпхум» представляла' своеобразную сословную иерархию
(«классов-сословий»), возникшую в цроцессе складывания госу­
дарства Силла44. При этом он исходил из представления о том,
что «завоеватели составляли класс правителей», а «покоренные
племена — классы зависимых»45*. Тот факт, что в качестве носи­
40 См.: там же, с. 210.
41 См.: И н о у э М. Ниппон кокка но кигэн (Происхождение Японского госу­
дарства). Токио, 1960, с. 24.
42 См.: И е и м о д а С. Кодай си гайсэцу (Краткий очерк древней истории).—
В кн.: История Японии, т. I. Токио, с. 6—7.
4:* Там же, с. 17, 19.
44 См.: И м а н и с и Р. Очерк истории Силла. Сираги си кэнкю (Изучение исто­
рии Силла). Сеул, 1933, с. 36.
48 Там же, с. 39—40.

ЮЗ

телей королевской власти выступали не отдельные семьи, а целое
сословие (из ряда влиятельных семей), Иманиси объяснялкак
результат завоевания одним племенем других еще при сохране­
нии у завоевателей остатков родовой демократии. Предполагая
такое выделение королевской власти во II—III вв., видимо, судя
по сообщениям о завоевательных войнах, Иманиси к этому вре­
мени относил и само «установление Силланского государства»46.
Конечно, можно усомниться в правильности вывода об установле­
нии государственности по фактам завоеваний одним племенем
других (при отсутствии данных о распаде родового строя или об
обострении борьбы между общественными классами). По мнению
Иманиси, в развитом виде сословно-классовая система в Силла
имела восемь делений, в которые входили две «кости» — сонголь
(«священная кость») и чинголь («истинная кость»)— и шесть
разрядов (тупхум): юктупхум («шестой разряд») или токнан
(«труднодостижимый»), отупхум («пятый разряд»), сатупхум
(«четвертый разряд») и т. д. При перечислениях «тупхум» источ­
ники обычно не называют третьего, второго и первого разрядов.
Иманиси полагает, что они были заменены термином «пхёнъинбэксон» («цростолюдины-стофамильцы»). В обоснование своего
тезиса о существовании трех скрытых низших разрядов Иманиси
ссылался на упоминание в «Самгук юса» «восьми разрядов лич­
ного достоинства» («пхальпхум сонъголь») 47. Иманиси признавал
традиционную периодизацию «Самгук саги», которая относила
28 ванов древней эпохи (правивших до 654 г., т. е. вплоть до ванаженщины Чиндок) к числу сонголь. Шесть разрядов (тупхум)
без специальных наименований Иманиси связывал с существова­
нием шести бу (племени, а затем округов) Силла и их возникно­
вение относил к более позднему времени, чем появление двух
первых делений на «кости», полагая, что разряды эти определенно
существовали в позднюю эпоху Силла (780—935 гг.) по периоди­
зации «Самгук саги»48, и можно допустить их существование и
в среднюю эпоху (654—780 гг.) 49. Эндогамию внутри высшего
королевского сословия Иманиси объяснял стремлением правящего
«класса» закрепить свои, политические привилегии.
Развивая идеи Иманиси, его последователь ИкэутиХ. (в работе,
опубликованной в 1941 г. под названием «Силланская система
«кольпхум» и «королевская генеалогия») дал определение системы
«кольпхум» как специфической «системы кровнородственных клас­
сов (кэцудзокутэки кайкюсэй), аналогичной индийской кастовой
системе»50. Из восьми сословных подразделений Икэути, как и
48
47
48
49
80

Там же, с. 22.
И м а н и с и Р. Указ, соч., с. 193—203.
См.: К и м Б у с и к . Самгук Саги. М., 1959, с. 56, 293.
См.: И м а н и с и Р. Указ, соч., с. 204—205.
И к э у т и X. Мансэнси кэнкю. Дзёсэй (Изучение истории Маньчжурии и Ко*
реи. Древний период), т. II. Токио, 1960, с. 553.

104

Иманиси, различал разряды правителей (5 высших групп) и уп­
равляемых, между которыми существовала глубокая пропасть51.
Однако, рассматривая сословные разряды только как «кровнород­
ственные классы», Иманиси и Икэути не смогли подняться до
понимания их социально-классовой сущности, соответствующей
достигнутому уровню исторического развития государства Силла;
поэтому остались невыясненными такие вопросы* социального раз­
вития Силла, как время существования и характер родовых кол­
лективов, смена родового строя классовым обществом и пр. Тем
не менее заслуживает серьезного внимания вывод Икэути о ле­
гендарном характере всех ванов Силла до Намуля (356—402),
а следовательно, и сообщений «Самгук саги» о смене трех цар­
ствующих домов в этот легендарный период, о том, что в этих
легендах нашли отражение события более позднего времени52.
Таким образом, в период до второй мировой войны даже луч­
шие японские буржуазные исследователи социальных институтов
ранней Кореи ограничивались лишь скрупулезным изучением фак­
тических деталей и не поднимались до широких обобщений в це­
лях выявления общеисторических закономерностей развития силланекого общества. В послевоенное время эту ограниченность
стали преодолевать те историки, чьи взгляды сформировались
под влиянием идей исторического материализма. Систему «кольпхум» Хатада Такаси (в 1951 г.) объяснял тем, что «при сохра­
нении традиций родового строя складывались отношения господ­
ства и зависимости», что «процесс классового расслоения сопро­
вождался сохранением старых традиций, приведших к установле­
нию сословных градаций»53. Но в своей работе Хадата еще
не выдвинул тогда ясного принципа периодизации, основываю­
щейся на смене социально-экономических формаций, и не смог
связать изучение института «кольпхум» с проблемой формирова­
ния государства Силла и его социально-экономической характе­
ристики. По мнению Хатада, во второй половине IV в. н. э. из
системы «кольпхум» вырос «деспотический чиновный аппарат»,
а в VI в. наступил «новый период — период оформления различ­
ных государственных институтов»54. При этом Хатада не ответил
на вопрос о том, какой «чиновный аппарат» сложился до офор­
мления «государственных институтов», хотя и отметил, что в го­
сударстве Силла VI в. «путь социального прогресса проходил че­
рез рост рабовладения»55. Несомненная заслуга Хатада состояла
в стремлении рассмотреть эволюцию системы «кольпхум» в связи
с процессами социальной и политической истории Силла, напри­
мер с борьбой центростремительных и центробежных тенденций.61*45
61
12
53
64
65

См.: там же, с. 553.
См.: там же, с. 557, 561.
Х а т а д а Т. Тёсэн си (История Кореи). Токио, 1951, с. 36—37.
Там же, с. 39.
Там же, с. 47.

105

Как полагал Ха.тада, система «кольпхум» перерождалась и раз­
рушалась в ходе непрекращавшейся борьбы центробежных сил
(особенно со второй половины VIII в.) по мере роста крупного
землевладения и экономической самостоятельности местной
знати56.
Своеобразную трактовку системы «кольпхум» и смены «эпох»
в истории Силла дал известный японский исследователь истории
Силла Суэмацу Ясукадзу. Переход от «древней эпохи» к «сред­
ней эпохе» в истории Силла корейские летописцы представляли
как прекращение царствования ванов, происходивших из рядов
сонголь, и начало правления ванов из чинголь. Суэмацу же истол­
ковывал сообщение летописцев в том смысле, что так называемый
переход от одной эпохи к другой означал лишь прекращение эндо­
гамии царского сословия сонголь и слияние его с остальной ари­
стократией чинголь (об этом свидетельствует то, что первый ван
«средней эпохи» Тхэчжон Мурёль женился на сестре Ким Юсина,
не принадлежавшего к исконно силланским родам). По мнению
Суэмацу, политические интересы дальнейшего территориального
расширения Сшіланекого государства сделали неизбежным допу­
щение в самое высшее сословие и родовитой знати из покоренных
или присоединенных земель. Рассматривая «кольпхум» как синтез
двух раздельно существовавших систем «коль» и «тупхум» (из
которых первая представляла организацию царствующих родов,
а вторая — организацию остального населения), Суэмацу отме­
чает, что слияние их в единую систему зафиксировано в известиях,
датированных IV в. н. э. Считая систему «тупхум» шестиступен­
чатой (судя по сохранившимся разрядам — «шестой тупхум»,
«пятый тупхум» и «четвертый тупхум») 57, он связывал ее с шестью
«бу», сложившимися в ходе завоеваний и присоединения земель
иноплеменников первоначальным силланским царством (общиной
Capo). Исходя из этой гипотезы он выдвинул и свою периодиза­
цию развития системы «бу». По его предположениям, первона­
чально, т. е. в первой половине III в. н. э., произошло объединение
двух «бу» (I этап), а затем, в начале VI в., к ним присоединилось
третье «бу» (II этап), и в течение столетия после этого были
присоединены еще три «бу» (III этап). Ссылаясь на данные о чи­
новных рангах в государстве Силла, Суэмацу высказал также
предположение, что выходцы из двух первоначальных бу зани­
мали примерно одинаковое положение, члены третьего «бу» —
более низкое, и самое низкое положение занимали представители
остальных трех бу58. Согласно этой гипотезе в системе «тупхум»
шестой и пятый разряд составляли члены двух первоначальных
бу, четвертый разряд — представители третьего бу, и три низших
56 См.: там же, с. 59—60.
57 См.: С у э м а ц у Я. Сираги си но сёмондай (Вопросы истории Силла). То­
кио, 1954, с. 511—512.
58 См.: там же, с. 291—307.

106

разряда — члены остальных бу, покоренных позднее. Что касается
высших сословий королевских «костей», то они, по мнению Суэмацу, состояли из родо-племенной знати двух первых бу, составив­
ших ядро формирующегося Силланского государства. Складыва­
ние шести бу, по его мнению, завершилось в начале VI в. в период
юридического оформления бюрократического аппарата государ­
ства, когда на смену подразделению людей по «бу» пришли раз­
личия по рангам, в связи с чем система «бу» уступила место
системе «кольпхум»59. Несмотря на гипотетический характер по­
строений Суэмацу (которым недоставало ряда фактических под­
креплений), все же можно признать плодотворной его идею
о необходимости изучения системы «кольпхум» в сопоставлении
с другими социальными институтами и общим ходом историче­
ского развития Силла.
Продолжая эту линию в изучении системы «кольпхум», один
из молодых представителей японской послевоенной историографии
Такэда Юкио характеризует «кольпхум» как кастовую систему,
регулируемую «фактором кровного родства по женской линии»60^
Оставляя в качестве задачи будущего исследования взаимосвязи
этой сословной системы с классовой структурой силланского об­
щества61, Такэда пытается раскрыть социальное положение низ­
ших сословий, в чем нельзя не усмотреть новизны подхода к изу­
чению проблемы «кольпхум». Опираясь на источники последую­
щей эпохи (Корё), Такэда ретроспективно восстанавливает поло­
жение простого народа в государстве Силла. По упоминаниям
в «Коре са» названий войск — «Ильпхум гун» («Войско первого
разряда»), «Исампхум гун» («Войско второго и третьего разря­
дов»)— Такэда приходит к выводу, что части провинциальных
войск в Корё носили названия, соответствовавшие силланским
наименованиям сословий первого, второго и третьего разрядов,
что военная организация Корё унаследовала воинскую систему
государства Силла, основывавшуюся на сословном принципе.
Поскольку согласно «Самгук саги» деревенские старосты в со­
словной иерархии Силла принадлежали к четвертому или пятому
разряду (тупхум), Такэда считает логичным предположить, что
в низшие разряды (III—I тупхум) входили рядовые жители де­
ревень, «которые непосредственно несли военную службу и одно
время получали солдатские наделы (чонджон)»62. Социальный
статус их сплошь и рядом игнорировался, поэтому феодальные
историки называли их одним общим термином — простонародье
или «пэксон» («стофамильцы»). Такэда также высказал гипотезу
о существовании отдельных — столичной и провинциальной — со-69
69 См.: там же, с. 296.
60 Т а к э д а Ю. Сираги коппин тайсэй сякай (Силланское общество системы
«кольпхум»).— «Рэкиси гаку кэнкю», 1965, № 299, с. 8.
61 См.: там же, с. 1.
62 Там же, с. 8.

107

словных систем, явившихся следствием объединения множества
разнообразных политических образований вокруг шести собствен­
но силланских «бу». И, по его мнению, три административные
градации (столичный округ — округа и уезды — пугок или зави­
симые общины) закрепляли существование трех замкнутых со­
словных структур; поэтому силланское общество он рассматривал
как «общество режима сословных систем» (коппин тайсэй сякай)»63. Такэда полагает, что этот режим претерпел серьезные
изменения с объединением трех государств под властью Силла,
когда наряду с упразднением провинциальных рангов устанавли­
валась единая чиновная система, и стирались различия между
столичной и провинциальной сословными системами. Этим он объ­
ясняет переход Силла от так наз. древней эпохи к средней эпохе,
хотя и не указывает на социально-экономическое содержание про­
исшедших перемен.
Особую позицию в изучении проблемы «кольпхум» занял
в современной японской историографии Мисина Сёэй; его статья
«Общество системы «кольпхум» свидетельствует о несомненном
кризисе исследовательской мысли, порожденном тенденциозностью
реакционной идеологии. Начав с признания того, что изучение
системы «кольпхум», затрагивающей основы социальной струк­
туры и королевской власти в Силла, представляет «центральную
задачу» в изучении ее истории, Мисина закончил пессимистиче­
ским выводом, что в исследовании этой проблемы он не видит
«обнадеживающей перспективы на будущее»64. Восприняв идеи
Суэмацу об образовании системы «кольпхум» путем слияния двух
отдельных сословных систем («коль» и «тупхум») и возникнове­
нии деления на разряды «тупхум» от прежних «бу», Мисина далее
замечает, что «остается много неясностей относительно того, как
ретроспективно расположить во временном соотношении эти две
системы, а также — как в других отношениях проанализировать
сложную структуру комбинированной системы»65. Пессимизм Ми­
сина вызван не только- скудостью фактических сведений в источ­
никах, но и порочностью методологического подхода самого иссле­
дователя. Не выходя за пределы традиционной дискуссии
о «королевских костях» и не связывая систему «кольпхум» с ис­
следованием социальной структуры Силла в широком плане,
Мисина ограничился лишь рассмотрением вопроса о кровнород­
ственных связях, лежавших, по его мнению, в основе института
«кольпхум», и пришел к выводу о невозможности доказать суще­
ствование каких-либо родовых организаций в рассматриваемый
период, а также к более общему заключению о том, что корейское
общество никогда не знало родового строя, а отождествляемые
63 Там же, с.
64 М и с и н а
Лекции по
65 Там же, с.

10.
С. Коппин сэй сякай (Общество системы «кольпхум»).— В кн.:
древней истории, т. 7. Токио, 1963, с. 209.
200—201.

108

им с «родом» экзогамные группы однофамильцев появились при
^династии Ли якобы в результате подражания Китаю66. Это озна­
чает полный пересмотр собственных взглядов Мисина, который
з своих прежних работах67, придерживаясь идей «социального
эволюционизма», считал, что родовое общество предшествовало
классовому, и высказывал интересные идеи, касающиеся пережит­
ков родоплеменных отношений в классовом обществе. Крутое
тзмененне взглядов Мисина и пессимистическое отношение к ис­
следованию социальных институтов Силла явились прямым ре­
зультатом восприятия антикоммунистических идей западной шко­
лы этнографов (Дж. Мёрдока и др.), пытающихся объявить
устарелым и дискредитировать материалистическое понимание
первобытной истории. Включившись в общий хор участников
антикоммунистического похода против исторического материализ­
ма, Мисина объявил устаревшим представление «о постепенном
переходе древнейшего общества, основанного- на связях кровного
родства, в общество, основанное на связях территориальной
общности», «понимание первобытной общины, как коллектива,
основанного на кровном родстве», т. е. положения, которые, по
его мнению, «служат благодаря трудам Энгельса главной опорой
исторического материализма». И далее Мисина заявляет: «В на­
стоящее время для нас, живущих в современную эпоху, необхо­
дима хотя бы минимальная прогрессивность мышления, чтобы
освободиться от закоснелой, унаследованной от прошлого века,
схемы: «кровнородственная общность — территориальная общ­
ность»68. Так, под соусом «прогрессивного мышления», якобы
чуждого «консервативности», без всякой аргументации, мимоходом
«опровергается» марксистское понимание исторического процесса
как закономерного поступательного движения к прогрессу. При­
мер Мисина ярко свидетельствует о полной научной несостоятель­
ности и бесплодии антикоммунистической идеологии, о страхе
буржуазных идеологов перед ростом влияния марксизма-лениниз­
ма и прогрессивных тенденций в японской историографии, сказы­
вающихся в возрастающем интересе к проблемам социально-эко­
номического развития, в частности, и в научных поисках к пра­
вильному пониманию социально-экономической истории Кореи
раннего периода.
Становление и укрепление прогрессивной корейской историо­
графии произошло под влиянием проникших в Корею идей
марксизма-ленинизма и поставивших в центр внимания исследо­
вание процессов социально-экономического развития Кореи и вы­
явление объективных закономерностей истории корейского народа.
Прогрессивная историко-материалистическая школа корейской
историографии поставила проблемы, которые до сих пор остаются
68 См.: там же, с. 179.
67 Например. О пяти племенах Когурё. — «Тёсэн гакухо», 1954, № 6, и др.
68 М и с и н а С. Коппинсэй сякай, с. 187— 188.

109

коренными для правильного понимания исторического пути корей­
ского народа. Особенно укрепилось марксистское направление/
в корейской историографии после освобождения страны Советской
Армией и создания Корейской Народно-Демократической Респуб
лики, где продолжили свою деятельность многие историки, кото
рые еще в годы колониального господства японских империали­
стов стремились на основе методологии исторического материа
лизма изучать свою отечественную историю. С утверждением
в КНДР марксизма-ленинизма в качестве господствующей идеолог
гии стало возможным и распространение опыта советской истори­
ческой науки в разработке важнейших исторических проблем.
Научными центрами по изучению истории в освобожденной Ко­
рее стали сначала Комиссия по составлению истории Кореи, а
затем институты Академии наук КНДР (теперь входящие в Ака­
демию общественных наук КНДР), Университет им. Ким Ир Сена.
С зарождением марксистской историографии история Кореи
стала изучаться с точки зрения общественно-экономических фор­
маций, а важнейшим вопросом периодизации ранней истории
стало определение времени утверждения и характера первой
антагонистической общественной формации, пришедшей на смену
первобытнообщинному строю. В первых работах корейских исто­
риков, написанных с позиций исторического материализма, зарож­
дение классового общества и государственности связывалось
с периодом трех государств— Когурё, Пэкче и Силла, причем
еще не сложилось единого мнения об исторических рамках суще­
ствования первой антагонистической, рабовладельческой форма­
ции. Пэк Намун в работе, посвященной изучению первобытно­
общинного и рабовладельческого строя69, признавал три государ­
ства рабовладельческими и переход от рабовладельческого строя
к феодальному относил ко второй половине VII в., когда произо­
шло объединение страны государством Силла70. Другой историк,
Ли Чхонвон, также признавал три государства рабовладельче­
скими, но период существования рабовладельческого строя опре­
делил длительным временем до конца XIV в .71. Ким Кванджин
в исследовании по истории Когурё считал, что когурёское обще­
ство, по крайней мере вплоть до конца- IV в. (правление вана
Квангэтхо), не я.влялось рабовладельческим, хотя и допускал воз­
можность существования такого общества в более поздний
период72.
69 См.: П э к Н а м у н. Тёсэн сякай кэйдзайои (Социально-экономическая исто­
рия Кореи). Токио, 1933.
70 См.: там же, с. 431.
71 См.: Л и Ч х о н в о н . Тёсэн сякайси токухон (Книга для чтения по социо­
логии Кореи). Токио, 1936, с. 44—45; Цит. по: Хангук мунхваса тэге, т. 2,
с. 609.
72 См.: К им К в а н д ж и н . Способ производства в когурёском обществе.
(Учен. зап. Посонского колледжа, 1937, вып. 3, с. 764—765). Цит. по: Хангук
мунхваса тэге, т. 2, с. 609.

ПО

Различное понимание характера первого классового общества
в Корее было связано с трактовкой упоминаемой в «Саньго чжи>
категории эксплуатируемого населения, известного под названием;
хахо, или «низших дворов». В соответствии с текстом источника
, (в описании Пуё), называвшего в одном месте хахо рабами73
ІПэк Намун также считал их рабаміи или основным классом в ра­
бовладельческом обществе74. Даже в тех случаях, когда хахо
упоминаются в качестве данников или свободных людей, Пэк
(Намун все равно считал их категорией населения, которое «по
преимуществу должно быть причислено к рабам»75. На основе
сообщений того же самого источника («Сань-со чжи»), что хахо
поставляли «большим домам» хлеба, рыбу и соль, Ким Кванджин
пришел к заключению, что «хахо, как можно полагать, являлись
по преимуществу членами завоеванных родовых общин... Хотя
Пэк Намун, определяя этих хахо в качестве рабов, стремился
обосновать зрелость рабовладельческого строя, надо полагать, что
такое мнение представляет явное преувеличение. Конечно, не под­
лежит сомнению факт появления в то время рабов в Когурё, но
было бы преждевременно на основе данных о таких рабах
утверждать о существовании рабовладельческой формации (кусон)»76. Тогда Ким Кванджин еще допускал вероятность превра­
щения рабства через несколько столетий в господствующий способ
производства, но воздержался от определения точного времени.
Отрицая рабовладельческий строй в Когурё в период, описанный
в «Саньго чжи», Ким Кванджин представлял историю Когурё
до III в. н. э. как время господства родового строя, а с III в .—■
как период господства даннических отношений. Тот факт, что
завоеванное население целыми коллективами превращалось в за­
висимых людей (без отрыва от исконных мест жительства или
превращения рабов), для Ким Кванджина служит доказатель­
ством того, что тогдашнее общество Когурё еще не являлось рабо­
владельческим 77.
Дискуссия о характере социально-экономического строя Кореи
в период трех ранних государств, завязавшаяся еще в 30-х гг.,
продолжалась лишь после освобождения Кореи от коло­
ниального господства, когда особенно возрос интерес к проблемам
социально-экономического развития и взаимоотношений классов
в истории Кореи. В одной из первых работ по истории, опубли­
кованной после освобождения страны, Чон Соктам выступил про­
тив тезиса о рабовладельческом характере трех государств, счи­
тая, что невозможно установить роль или участие рабов в сель­
скохозяйственном производстве, когда основной формой эксплуа73
74
75
76
77

«Проблемы востоковедения», 1961, № 1, с. 120.
См.: П э к Н а м у н . Указ, соч., с. 156— 157, 166.
Там же, с. 138.
К и м К в а н д ж и н . Указ, соч., 740—741.
См.: там же, с. 749; Хангук мунхваса тэге, т. 2.

111

таци'И было взимание государственных налогов с обычного
крестьянства. Исходя из этих соображений, он полагал, что «будет)
правильным считать господствующей формой производства земле-1
дельческий труд обычного (ильбанджок) крестьянства в условиях/
когда законом была утверждена общегосударственная собствен/
ность на землю»78. Однако многие историки продолжали по-преж/
нему признавать три государства рабовладельческими. Хан Гирон
даже утверждал (в 1947 г.), что историки Народно-Демократиче­
ской Кореи единогласно считают три государства рабовладельче­
скими, равно как единодушны в мнении о том, что Когурё и Пэкче
сложились как государства раньше, чем Силла (вопреки утвер­
ждениям летописной традиции), хотя и существовали значитель­
ные различия в определении точных дат возникновения каждого
из этих государств79.
Обоснованию тезиса о существовании рабовладельческого
строя в Корее была посвящена работа Ли Ынсу80, а в «Древней
истории Кореи», прямо утверждалось: «Мы не можем не при­
знать, что во всех трех государствах с начала их возникновения
вплоть до самого их падения наблюдается не продолжение ка­
кого-либо общинного способа производства или беспримерно ран­
нее созревание феодального строя, а в самом обычном смысле
слова рабовладельческая система, которая встречается и во мно­
гих других странах. Более того, нам кажется, что нет никаких
сомнений в том, что способ производства и классовая структура
трех государств, как видно по данным исторических источников,
выявляет характерные черты рабовладельческого общества»81.
Тем не менее вопреки этим утверждениям дальнейшее разви­
тие исторической науки в КНДР выявило недостаточность аргу­
ментации тезиса о рабовладельческом строе периода трех госу­
дарств, поэтому многие историки стали считать, что Корея после
разложения первобытнообщинного строя могла, минуя рабовла­
дельческий строй, перейти к феодальному. Эта точка зрения вы­
сказывалась в ряде научных дискуссий, причем работы и выступ­
ления Ким Кванджина содержали наиболее развернутую аргу­
ментацию 82.
78 См.: Ч он С о кт а м. Лиджо нонмин кёнджеса (Экономическая история
крестьянства при династии Ли), с. 2, 3. — В кн.: Лиджо сахве кёнджеса
(Социально-экономическая история при династии Ли). Сеул, 1946.
79 См.: Х а н Г и р о н . Чосон кодэ кукка хёнсон кваджон. (Процесс формиро­
вания древних государств в Корее). — В кн.: Чосон ёкса ёнгу нонмун диб
{Сборник исследовательских статей по истории Кореи). Пхеньян, 1947,
с. 291—310.
80 См.: Л и Ын с у . Чосон ное сидэ ёнгу. (Исследование рабовладельческой
эпохи в Корее). — «Екса Чемундже» («Вопросы истории». Пхеньян), 1949,
Ко 9, 10, 11.
81 Чосон кодэса (Древняя история Кореи). Пхеньян, 1951, с. 14.
82 См. работы Ким Кванджина: Чосонэ иссосоы понгон чедоы пальсэн квад­
жон. Ное союджаджок кусоны чонбу ёхаэ тэхан мунджева квальлёнхаё
(Процесс возникновения феодального строя в Корее. В связи с вопросом о

112

Итоги многолетнему изучению корейскими историками проб­
лем социально-экономического развития Кореи в ранний период
подвела дискуссия, организованная Институтом истории АН КНДР
в ноябре 1956 г. Результатом ее явился изданный в 1958 г. сбор­
ник статей по проблемам социально-экономического развития
Кореи в период трех государств, в котором зафиксированы основ­
ные точки зрения корейских историков на социально-экономиче­
скую природу трех государств и по проблемам периодизации
ранней истории Кореи83, поэтому он заслуживает подробного рас­
смотрения.
Как видно из этих материалов, идея о нерабовладельческом
пути развития трех государств встретила на дискуссии 1956 г.
возражения со стороны ряда историков. Объясняя тот факт, что
после распада первобытнообщинного строя в Корее основную
массу эксплуатируемых составляли зависимые крестьяне, а не
рабы, историк То Юхо считал это особенностью рабовладельче­
ской формации в Корее84, и он не видел существенной разницы
между рабом и крепостным, которая, по его мнению, заключалась
«только в степени эксплуатации»85, а не в коренном их социаль­
но-экономическом отличии. При датировке времени возникновения
трех государств (I—IV вв. н. э.) То Юхо в качестве критериев
брал факты о завоевательных войнах, полагая, что все эти госу­
дарства сложились в ходе военных столкновений с соседями и
завоевания их земель86. А смена рабовладельческой формации
феодальной, по его мнению, была ознаменована народными вос­
станиями последнего периода Силла (IX ів.), направленными про­
тив класса рабовладельцев87.
Недостаток фактического материала, свидетельствующего
о применении рабского труда в производстве, заставил сторонни­
ков рабовладельческой концепции (в том числе и Пэк Намуна88)
отказаться от выдвинутого в свое время Пэк Намуном тезиса
о существовании в дреівней Корее развитого рабовладельческого
общества греко-римского типа89. В ходе дискуссии сторонники
рабовладельческой концепции дружно поддержали идею о том,
том, существовала ли в Корее рабовладельческая формация).— «Ёкса квахак» («Историческая наука»), 1955, Mb 8, с. 11—39, Mb 9, с. 37—69; Самгук
сидэы сахве кёндже кусонэ кванхан мёт каджи мунджеэ тэхаё (О некото­
рых вопросах, касающихся социально-экономического строя периода трех го­
сударств).— «Екса квахак», 1956, Mb 5, с. 1—24; Mb 6, с. 10—40 и др.
83 С а м г у к си ги ы с а х в е к ё н д ж е к у с о н э к в а н д ж х а н т х о р о н д ж и п
ц и а л ь н о -э к о н о м и ч е с к о м с т р о е п е р и о д а
трех
го су д а р с тв ).
В д а л ь н е й ш е м : Д и с к у с с и я ...

(Д и с к у с с и я о с о ­
П хеньян,
1958.

84 См.: Т о Юх о . Самгук сидэнын понгон сидэга анида (Период трех
дарств не является феодальным).— Дискуссия..., с. 36.
86 Там же, с. 48.
88 См.: там же, с. 67—70.
87 См.: там же, с. 52.
88 См.: там же, с. 337—338.
89 П р е д и с л о в и е к с б о р н и к у « Д и с к у с с и я ...» .

113

госу­

что рабовладельческое общество в древней Корее носило, вероят­
но, такой же характер, какой имела рабовладельческая формация
в государствах древінего Востока—ів Двуречье, Египте и д р.90.
Признавая невозможным нарушения в «исторической последова­
тельности смены общественных форм»91, Лим Гонсан стремился;
установить черты рабовладельческого общества древневосточного
типа в период трех государств, возникновение которых, по дан­
ным средневековых корейских источников (прежде всего по «Самгук саги»), относил к I—III вв. н. э .92. Исходя из предположения,
* что рабовладельческая формация может основываться на патри­
архальном и домашнем рабстве93, главными признаками рабо­
владельческой формации древневосточного типа он считал нали­
чие эксплуатируемых общин (пугок и хян) и возвышающейся
над ними деспотической государственной власти.
Касаясь вопросов датировки рабовладельческого общества и
возникновения феодальных отношений, Лим Гонсан писал, что
элементы кризиса рабовладельческих порядков и зарождения
феодальных отношений можно наблюдать не ранее V в. н. э.,.
когда «происходили взаимные контакты и военные столкновения
между тремя государствами, усиливались их торговые связи
с Китаем»94. Зарождение феодальных отношений в трех государ­
ствах Лим Гонсан рассматривал как результат развития частной
собственности и разложения общины, этой, по его мнению, основы
рабовладельческой деспотии. А временем утверждения феодализ­
ма в Корее он, как и Пэк Намун, считал период после объедине­
ния страны под властью государства Силла.
Попытку реконструировать рабовладельческое общество трех
государств по образцу рабовладельческих деспотий Древнего Во­
стока предпринимали и другие исторіики. Оппоненты видели сла­
бую сторону «рабовладельческой концепции» в неумении ученых
объяснить переход к феодализму. Например, историк Чхэ Хигук
резонно отмечал, что рабовладельческое общество по этой кон­
цепции принципиально ничем не отличается от феодального95.
Другие предлагали методологически четко различать положение
раба от положения крепостного96. При конкретном рассмотрении
фактов историки, отрицающие рабовладельческую формацию в
трех государствах, большое значение придавали сообщениям
90 Дискуссия..., с. 267—271.
91 Л и м Г о н с а н . Самгукы сахве кёндже кусонэ тэхан мёт каджи мудже(Несколько вопросов, касающихся социально-экономического строя трех го­
сударств).— Дискуссия..., с. 101.
92 См.: там же, с. 81—87.
93 См.: там же, с. 120.
94 Там же, с. 134.
95 См.: Ч х э Х и г у к . Самгук сигиы сахве кёндже кусоныль хэмён хаги вихан
мёт каджи мунджеэ тэхаё (О некоторых вопросах, необходимых для уясне­
ния социально-экономического строя трех государств).— Дискуссия..., с. 263.
96 Дикуссия..., с. 297—299.

114

«Саньго чжи», позволяющим судить о том, что главный эксплуа­
тируемый класс этого периода (хахо) не был классом рабов97.
Что же касается форм государственной организации этого пе­
риода, то они считали ничем не обоснованным тезис о деспотии
древневосточного типа, так как в источниках можно найти факты,
говорящие о следах выборного начала при возведении правителей,
о центробежных и других моментах, ослаблявших центральную
власть трех государств989. По конкретным данным источников,
особенно «Саньго чжи», характеризующих положение классов,
формы эксплуатации и поземельные отношения, эти историки
признавали, что Корея могла, минуя стадию рабовладельческой
формации, перейти к феодальному обществу.
Историки, отрицающие рабовладельческий характер трех госу­
дарств, были довольно единодушны в своей аргументации тезиса
о переходе Кореи к феодализму после разложения первобытно­
общинного строя (через определенный переходный период), но
у них не было единого мнения насчет точного времени такого
перехода. Эта дата колебалась от I в. до н. э. до III—IV вв. н. э.
Таковы в'кратце основные концепции, выдвинутые корейскими
историками по вопросу о становлении феодальных отношений
в Корее и характере предшествующей формации, как можно су­
дить по итогам дискуссии 1956 г. Остановимся более подробно
на трактовке этих проблем в наиболее значительных монографи­
ческих исследованиях таких историков, как Ким Сокхён, Пак Сихён
и Лим Гонеан", которые зарождение феодализма в Корее рас­
сматривают в связи с изучением социально-экономического строя
в Корее в период трех государств. Прежде всего коснемся вопроса
о времени утверждения государственности в Когурё, Пэкче и
Силла, точное определение которого имеет важное значение для
правильной марксистской периодизации исторического процесса.
Как и в истории любой другой страны', этот вопрос относится
к числу труднейших. А применительно к трем корейским государ­
ствам трудность его решения связана с крайней скудостью факти­
ческих данных письменных источников, с фантастичностью и про­
тиворечивостью суждений их составителей.
С зарождением государственной власти и началом летописа­
ния делались первые попытки объяснить происхождение государ­
ства и установить время появления первых правителей. Об этом
говорят легенды об «основателях» государств Когурё, Пэкче и
97 Дискуссия..., с. 5, 198, 238, 239, 312 и др.
98 Там же, с. 211, 260—261.
99 Имеются в виду прежде всего работы: К и м С о к х ё н . Чосон понгон сидэ
нонмины кегып кусон (Классовая структура корейского крестьянства в пе­
риод феодализма). Пхеньян, 1957; он ж е . Янбаннон (О янбанах). — Ёкса
нонмун чип (Сборник статей по истории), вып. 3. Пхеньян, 1959, с. 1— 129;
П а к С и х ё н . Чосон тходжи чедоса (История аграрного строя в Корее),
т. I. Пхеньян, 1960; Л и м Г о н е а н . Чосоны пугокчеэ кванхан ёнгу (Иссле­
дование института зависимых общин — пугок в Корее). Пхеньян, 1963.

115

Силла, помещенные в первых разделах их летописной истории
и сохранившиеся в «Исторических записях трех государств»
(«Самтук саги») Ким Бусика. Основываясь на старых летописях,
Ким Бусик называл и «точные» даты возникновения каждого из
трех государств — самым древним считал государство Силла,
«установленное» в 57 г. до н. э., а затем, как пишет он, возникли
Когурё (в 37 г. до н. э.) и Пзкче (в 18 г. до н. э.) 10°. Спустя
полтора столетия, автор «Дополнения к истории трех государств»
(«Самгук юса») буддийский монах Ирен, ссылаясь на древние
* исторические записи, подтвердил эту датировку возникновения
трех государств.
Критикуя мифологическую традицию, представлявшую возник­
новение государства как предопределенный Небом внезапный акт,
Пэк Намун еще в 30-х гг. писал, что «путем медленного измене­
ния общественных производственных отношений, на основе посте­
пенного сдвига в развитии внутренних производительных сил
произошел переход от бесклассового родового коммунистического
общества к классовому государству, а-от него — к воинственному
государству» 10101. Определяя время возникновения трех государств,
Пэк Намун опирался на факты, касающиеся войн и расширения
территории 102. Уточняя свою позицию в этом вопросе, во время
дискуссии 1956 г. он заявил, что государство Когурё возникло
в 4 г. н. э., Пэкче — в 55 году н. э., а Силла — в конце III в.
н. э . 103. Эта датировка опирается на традицию ранних летописей.
Со времени дискуссии 1956 г., когда высказывались различные
точки зрения по проблеме датировки возникновения трех госу­
дарств, во взглядах историков КНДР произошли сдвиги в сторону
выработки общей точки зрения.
В монографии по аграрной истории феодальной Кореи Пак
Сихён предлагал при датировке возникновения трех государств
полагаться на сообщения «Самгук саги» и «Самгук юса». На осно­
ве мифа об «основании» государства Когурё (в Чольбоне) Пак
Сихён пришел к заключению, что «до I века до н. э. на террито­
рии к югу от центральной части теперешнего Северо-Восточного
Китая существовали не только ранее возникшие и сравнительно
крупные государства, как Пуё, но и сравнительно отсталые, раз­
бросанные там и сям различные племена, подобные Чольбон Пуё,
которые по уровню классового развития находились накануне
зарождения государственности»104. Указывая на то, что среди
пуёских племен происходил сложный процесс передвижений и
смешений в ходе завоеваний, что в бассейне современного Амноккана и его многочисленных притоков на севере и юге достигло
100 С а м г у к с аг и , ч. I. Пхеньян, 1958, с. 1—2, 347—348, 557—559.
П э к Н а м у н . С о ц и а л ь н о -э к о н о м и ч е с к а я и с т о р и я К о р е и , с. 178.

101
102
103
104

См.: там же, с. 185, 248, 321.
Дискуссия..., с. 342.
П а к С и х ё н . Чосон тхочжи чедоса (История аграрного строя в Корее),
т. I, с. 64.

116

высокого уровня развитие производительных сил (выявляемогоновейшими археологическими раскопками) и связанных с ними
классовых отношений, Пак Сихён писал, что будет правильным
отнести возникновение государства Когурё на берегах р. Пир юсу
к периоду до I в. до н. э .105. Этот вывод не согласуется с конкрет­
ным описанием Когурё в «Саньго чжи» Чэнь Шоу (III в. н. э.),
поэтому Пак Сихён считает, что китайский автор дал совершенно
неверную картину исторических событий, не объясняя, однако,
почему записи в поздних корейских исторических сочинениях надо
считать более достоверными, чем сведения о Корее, впервые
встречающиеся в «Саньго чжи».
По мифам об «основателе» Пэкче, сохранившимся (в четырех
вариантах) в корейских и китайских источниках, Пак Сихён при­
ходит к заключению, что среди племен Махана, находившихся
накануне перехода к государственности, поселились представители
северных племен (символизируемых в легендах именами пришель­
цев — братьев Пирю и Онджо) 106, которые в конце концов под­
чинили все соседние племена Махана. Касаясь того, что появле­
ние государства Пэкче в «Самгук саги» датируется 18 годом
до н. э., а по китайским династийным историям — на 200 лет
позже, Пак Сихён считает правильными только сообщения корей­
ских летописцев 107.
Объяснив появление государства Силла разложением перво­
бытнообщинного строя, возникновением частной собственности и
непримиримостью противоречий между новообразовавшимися
классами 108, Пак Сихён считает, что появлению государства пред­
шествовало зарождение сословно-чслассовых различий в рамках
старого первобытнообщинного строя. Поддерживая датировку воз­
никновения трех государств в «Самгук саги» и «Самгук юса»,
Пак Сихён сознает недостатки этих источников, ибо в них воз­
никновение государства представлено «как чудо, сотворившееся
в один прекрасный день», и «многие факты, представленные
в «Самгук саги» как события периода существования государ­
ства, в действительности могли относиться к догосударственному
периоду»109. Тем не менее Пак Сихён не делал дальнейших по­
105 См.: там же, с. 65—66.
106 Имена Пирю и Ончжо, названных в мифах «основателями» государства Пэк­
че, Ким Сеик считает персонификацией исторических названий. Имя Пирю
он связывает с «государством» Пирю, присоединенным к Когурё в «правле­
ние» легендарного Чумона (в 36 г. до н.э. по традиционной хронологии), а
Ончжо — с «государствами» Хэнин и Окчо, присоединенными в «правление»
того же вана. Ким Сеик полагает, что возникновение государства нельзя
датировать автоматически временем прихода на юг ветви пуёских племен,
поэтому относит к несколько более позднему времени складывание государ­
ства Пэкче (см.: К им Се и к . О мифах об основателе Пэкче. — «Екса
квахак», 1964, № 1, с. 19).
107 См.: П а к С и х ё н . Указ, соч., с. 87.
108 См.: там же, с. 7.
109 Там же, с. 22.

117

пыток внести какую-либо существенную поправку в традицион­
ную хронологию.
В монографии Лим Гонсана, ставящей задачу изучения сущ­
ности зависимых деревенских общин (пугок) и раскрытия через
них специфики социально-экономического развития трех госу­
дарств, государства Когурё, Пэкче и Силла представлены как
естественное продолжение древнего рабовладельческого государ­
ства Чин (Махан), существовавшего, по его- мнению, почти одно­
временно с древним Чосоном110. По мнению Лим Гонсана, в на­
чале новой эры произошел распад древнего государства Чин на
ряд «маленьких государств» .(согук)», среди которых были и Пэк­
че и Силла, превратившиеся затем, в течение I—III вв. «в сильные
централизованные государства, консолидировав силы местной
знати (тхохо) многочисленных «маленьких государств»111. Возник­
новение трех государств представлено не как результат разложе­
ния первобытнообщинного строя, а как процесс консолидации
«малых государств», выросших якобы после распада рабовладель­
ческого государства Чин, когда формирование аппарата единого
государства происходило в борьбе против самостоятельности мест­
ной знати «маленьких государств». Как полагает Лим Гонсан,
в процессе борьбы между силами местной знати (тхохо) за захват
земель и зависимого населения правители Пэкче и Силла (сами
тхохо) повели военными средствами борьбу с остальными тхохо
и превратили их владения в свои округа и уезды (кун и хён),
а одинаковая классовая природа тхохо сделала неизбежной их
консолидацию в едином государстве.
В своих исследованиях о классовой структуре крестьянства
Ким Сокхён, касаясь проблемы возникновения трех государств,
исходил из того, что, с одной стороны, государство есть результат
разложения первобытнообщинных отношений, но, с другой сто­
роны, оно может возникнуть в ходе завоеваний еще до разложе­
ния родовых отношений как у племен-завоевателей, так и у за­
воеванных 112. И он, видимо, полагает, что появление государства
возможно без достаточного развития внутренних классовых про­
тиворечий, если только имеется возможность покорения или за­
воевания одним племенем другого. Указывая на факт существо­
вания однофамильных селений (тонсон пурак) в период развитого
•феодализма, Ким Сокхён приходит кзаключению, что в более
ранний период, «например, в начале трех государств... кровнород­
ственные связи и общинные отношения были еще более проч­
ными», «однофамильные поселения составляли большую часть
всех селений», «за исключением поселений перемещенных из дру­
110 См.: Л и м Г о н с а н . Исследование института зависимых общин-пугок в
Корее, с. 124— 125.
111 См.: там же, с. 119— 125.
112 См.: К и м С о к х ё н . Классовая структура корейского крестьянства в пе­
риод феодализма, с. 105, 241.

118

гих мест ноби... все села, как правило, должны были состоять из
однофамильных родственников»пз. Свою мысль он подытожил
в следующих словах: «...если каждый из общинных коллективов,
как у завоевателей, так и покоренных, имел и кровнородственную
общность, то можно будет говорить и о том, что они были про­
должением первобытной общины, что они непосредственно раз­
вились из первобытной общины. И тот факт, что сельские общины
развились из первобытной общины и вплоть до начального пе­
риода трех государств они сохраняли значительную силу, уже
хорошо выяснен рядом ученых, и по этому вопросу в нашей науке
«существует полное единство взглядов. Но невозможно установить,
насколько сложным был процесс распада первобытной общины,
и какого по длительности срока потребовал о.н в истории нашей
страны»113114. Если так обстоит вопрос о распаде родовых отноше­
ний, то можно ли считать, что в это время развитие классового’
общества привело к созданию государства в марксистском смысле
этого слова? Ведь фактически остается невыясненной социальноэкономическая классовая основа так называемого «классового'
государства». И тем не менее Ким Сокхён отстаивает правиль­
ность традиционной хронологии, касающейся зарождения трех
государств, и выступает против сомневающихся в ее точности115.
Между тем хронология ранних частей корейских летописей
(вошедших затем в состав «Самгук саги» Ким Бусика) отнюдь
не может считаться безупречной. Из тех же летописей известно,
что летописание подлинных исторических событий в Когурё и
Пэкче началось не ранее второй половины IV в., а в Силла —
только в VI в. Следовательно, история более раннего периода
представляла последующую реконструкцию, материалом для ко­
торой наряду с китайскими историческими сочинениями (опреде­
лявшими хронологическую канву) послужили устные предания
или перемещенные в прошлое (в целях архаизации) факты и пред­
ставления позднейшего времени. Поэтому можно согласиться
с другим утверждением Ким Оокхёна, писавшего: «Конечно, воз­
никает и такое сомнение — может быть, несмотря на то, что в на­
чале трех государств и не существовали такие китайского проис­
хождения термины, как кун, хён и путок, автор «Самгук саги»
произвольно перенес в ранний период термины, которые вошли
в употребление трех государств значительно позже»116. Состояние
источников не позволяет датировать с большей точностью время
утверждения государственности в Корее, поэтому следует иметь
113 К и м С о к х с н . О янбанах. Сборник статей по истории, вып. 3. Пхеньян,
1959, с. 100.
114 Там же, с. 114.
115 См. статью Ким Сокхёна о предисловии к русскому изданию «Истории Ко­
реи», т. I.— «Нодон синмун» (24 июня 1961); «Новая Корея», 1961, № 10;
«Екса квахак», 1961, № 3.
116 К и м С о к х ё н . Классовая структура корейского крестьянства в период
феодализма, с. 241.

119

в виду, что не даты традиционной хронологии должны служить
рубежами, характеризующими уровень социально-экономического
развития Кореи, а научно определенный этот уровень должен^
стать основой для решения вопроса о времени установления трех,
государств.
Восстанавливая первоначальный облик зависимых деревенских
общин (пугок), рассматриваемых в качестве специфического явле­
ния исторического развития Кореи117, Лим Гонсан обращается
• к материалам «Саньго чжи», чтобы показать существование во
II—III вв. н. э. Махана и Чинхана и входивших в их состав 70
с лишним «государств». Определяя социально-экономический об­
лик этих «маленьких государств», он исходил из предпосылки
о давнем существовании здесь классового общества и государ­
ства (начиная с предполагаемого рабовладельческого государства
Чин). И далее со ссылкой на результаты археологических иссле­
дований Лим Гонсан утверждает, что с широким распростране­
нием железа (о чем свидетельствуют и данные «Саньго чжи»)
изменения в производительных силах южных районов Кореи при­
вели к распаду древнего государства Чин и возникновению «ма­
лых государств» во главе с местной знатью (тхохо) 118. Лим Гон­
сан предполагает, что с появлением железных орудий возросла
возможность подчинения общинами развитых районов общин
отсталых районов в качестве зависимого населения, и таким об­
разом началась борьба «малых государств» за расширение своего
влияния119. Лим Гонсан полагает, что каждое из 70 с лишним
«малых государств» состояло из «столицы» (кукьгп) и столичного
района (пёрып) в центре и нескольких окружающих зависимых
общин (ымиак). Ссылаясь на сообщение «Саньго чжи», где ту­
манно говорится, что когда властям надо строить казенные зда­
ния или крепости, сгоняют самых сильных молодых людей, кото­
рым через кожу спины продевают толстые веревки с привязан­
ными деревянными чурбанами, Лим Гонсан делает вывод: «Если
казна обладала такой властью, которая позволяла мобилизовать
рабочую силу столь огромных (?) масс, то несомненно следует
признать это как факт, показывающий огромную силу, которой
обладал вождь (чусу). Хотя и не ясно, какими орудиями распо­
лагала «казна», разве не следует считать, что она обладала по
крайней мере такими мощными средствами, как регулярные (по­
стоянные) вооруженные силы, позволявшие мобилизовать массы
на такие тяжелые работы, как сооружение стен?»120. Факт гос­
подства вождя (чусу) над «столицей» и периферийными поселе­
ниями Лим Гонсан стремится установить на основе сообщений
117 См.: Л и м Г о н с а н . Исследование института зависимых
Корее, с. 102.
118 См.: там же, с. 102. *
119 См.: там же, с. 103— 104.
120 Там же, с. 106.

120

общин-пугок в

о «небесном князе» (чхангун) или жреце, находившемся в особом
месте под названием Сото 121. На том основании, что бежавших
под защиту духа нельзя было преследовать и вернуть из Сото,
Лим Гоінсан делает вывод о существовании там хозяйства с при­
менением труда подневольных и об экономической основе «малых
государств» (видимо, как рабовладельческой) 122. Одновременно
Лим Гонсан признает сохранение общинных отношений внутри
деревень (ымнак), подчиненных «государям» «малых государств»,
господство которых якобы осуществлялось через местную знать
(тхохо) этих общин 123.
Вывод Лим Гонеана об уровне социально-экономического раз­
вития Кореи в начале новой эры делался не на основе прямых
данных «Саньго чжи», а путем ретроспективного рассмотрения
института пугок, известного по источникам более позднего вре­
мени. Исходя из факта существования системы зависимых дере­
венских общин, или пугок (население которых находилось в более
приниженном в сословном отношении положении, чем крестьяне
обычных деревень) в средневековой Корее, а также предполагая
их массовое существование в период трех государств и их возник­
новение в период, описанный в «Саньго чжи», Лим Гонсан считает
уже этот период временем развитого классового общества (прав­
да, не давая здесь определения его социально-экономической
формации), когда в качестве господствующего класса выступала
местная знать (тхохо), сосредоточившая государственную власть
в городах (кукьгп) и эксплуатировавшая население окружающих
деревень, сохранявших первобытнообщинные родовые отношения.
Видимо, так представлялся ему рабовладельческий строй, суще­
ствовавший в Корее того времени.
Переходя к вопросу о возникновении феодализма в Корее,
Лим Гонсан считал, что длительное сохранение пережитков рабо­
владельческих отношений, сказавшееся в широком распростране­
нии зависимых общин (население которых в сословном отношении
причислялось к категории чхонин, или «подлых») и связанное
со сложностью социально-экономического развития в предшест­
вующую эпоху, определило сложность социально-экономических
отношений и в период трех государств, поэтому раскрытие поло­
жения этих зависимых общин, по его мнению, должно стать важ­
нейшим звеном в выявлении социально-экономической природы
этих государств124. Считая недостаточным объяснение их проис­
хождения в итоге завоеваний (в работах Пэк Намуна, Ким Сокхёна), Лим Гонсан полагает, что «они (эти общины. — М. П.)
являлись исторически неизбежным результатом разрешения про­
121 См.: там же, с. 108—109.
122 См.: там же, с. ПО.
123 См.: там же, с. 114.
124 См.: Л и м Г о н с а н . Исследование института
Корее, с. 180.

121

зависимых

общих-пугок в-

тиворечий между сохранением старой традиционной (общинной)
формы деревень и историческим развитием (отношений зависи­
мости)» 125.
Периодом зарождения системы зависимых общин (пугок) Лим
Гонсан считает I—II вв. н. э., когда в качестве начальной формы
ее возникла власть над деревней со стороны знати (кхын-чхи)
столиц «малых государств», когда целые деревни попадали под
власть местной знати, собиравшей поборы с коллектива общин,
связанного круговой ответственностью. Этот вывод основан на
предположении Лим Гонсана об эксплуатации населения, попав­
шего под власть жрецов молельни Сото, хотя нет никаких данных
•о превращении жрецов (шаманов) в господствующий класс126.
Следующим этапом Лим Гонсан считал включение зависимых
от местной знати общин в систему политического объединения,
созданного тремя государствами, когда «столицьнкрепости», быв­
шие опорой власти местной знати, преобразуются в одну из пери­
ферийных крепостей монархического государства, а зависевшие
от местной знати деревни, подчиняясь местным крепостям, непо­
средственно контролируемым единым государством, не могли не
попасть под определенный контроль государства127. Таким обра­
зом, в течение III—V вв., по мнению Лим Гонсана, общины пугок
были включены в административную систему крепостей трех госу­
дарств. Короли (ваны) Пэкче и Силла, сами являвшиеся мест­
ными тхохо, захватили в свои руки новые зависимые общины,
которые частично эксплуатировались и местной знатью, но и на
этом этапе не было достаточного контроля центрального прави­
тельства над населением зависимых общин. И только с дальней­
шим усилением королевской власти единого государства и полным
подчинением местной знати контролю центрального правитель­
ства зависимые общины действительно вошли в систему админи­
стративныіх округов (кунхён). Это, полагает Лим Гонсан, произо­
шло в VI в., когда в государстве Силла было установлено адми­
нистративное деление на чжу (области во главе с кунджу), кун —
большие города и хён — малые города, а в государстве Пэкче
управление осуществлялось через пять главных крепостей (обансон — «крепости пяти концов») с подчиненными им большими и
малыми городами128. И во всех случаях деревни (в том числе
и типа пугок) представляли самую низшую единицу в админи­
стративной системе129.
Система зависимых общин, по мнению Лим Гонсана, была
порождена сохранением общинных отношений и влияния местной
знати. С упадком этой системы вследствие дальнейшего развития
125
126
127
128
129

Там
См.:
См.:
См.:
См.:

же, с. 162.
там же, с.
там же, с.
там же, с.
там же, с.

167.
164.
146— 152.
166.

122

производительных сил и кризиса натурального хозяйства местной
знати (основывавшегося на патриархальной семье), с возникно­
вением новых форм земельной собственности — индивидуальных
крестьянских владений и крупных помещичьих угодий (чонджан
местной зн ати )— Лим Гонсан связывал зарождение феодализма
в период трех государств 130. Не акцентируя внимания на харак­
тере способа производства, основанного на эксплуатации зависи­
мых общин, Лим Гонсан ставит лишь вопрос о том, что разложе­
ние патриархальной семьи должно рассматриваться как опреде­
ленный исторический этап в процессе зарождения феодальных
отношений, полагая, что в дальнейшем этот вопрос требует осо­
бого изучения131. Основываясь на поздних сведениях о суще­
ствовании больших семей (например, по 13 с лишним человек
на двор, по данным фрагмента подворных списков VIII в .—
«Силла чанджок»), он приходит к заключению о повсеместном
существовании патриархальных семей и системы- зависимых общин
в период трех государств и об упадке ее с развитием феодальных
отношений 132.
В монографии по аграрной истории Пак Сихён стремился по­
казать различный путь социально-экономического развития трех
государств, каждое из которых отличалось ярко выраженным
своеобразием 133, причем Когурё и Пэкче, по его мнению, разви­
вались как рабовладельческие государства, а Силла, отставшая
от них, сразу же пошла по феодальному пути.
Призвав родовой характер первоначальных пяти общин (бу)
в Когурё, существование там родового строя Пак Сихён относит
к периоду до начала новой эры». Справедливо критикуя автора
«Саньго чжи» за толкование на китайский лад званий и рангов
Когурё (уподобление их китайской феодальной иерархии), Пак.
Сихён разъясняет, что здесь аристократические звания (тэга
и пр.) обозначали принадлежность к определенным господствую­
щим родовым группам, а не наследственную иерархию, так как
даже представители знатных родов, если не занимали официаль­
ных постов, должны были обрабатывать землю как простые кре­
стьяне 134. По данным «Саньго чжи» о поставках покоренными
племенами дани, о существовании аристократии, рабов и зависи­
мого населения Пак Сихён приходит к выводу о рабовладельче­
ском характере государства Когурё, о том, что господствующий
класс существовал за счет эксплуатации рабов и зависимого на-'
селения135. По его м»нению, много военнопленных превращалось
в рабов, но в подтверждение этого он смог привести лишь рас130
131
132
133
134
135

См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:

там же, с. 179.
там же.
там же, с. 176— 177.
П а к С и х ё н . История аграрного строя в Корее, с. 3.
там же, с. 69—70.
там же, с. 70—73.

123

-сказ о том, как в 179 г. после избрания вана Когукчхона обой­
денный его старший брат Пальги вместе с га (аристократом)
из Сонобу (или Ённобу) поднял «мятеж» и увел несколько де­
сятков тысяч человек из «низших дворов» (хахо). Пак Сихён
замечает, что «так или иначе это число включало зависимых от
них (т. е. Пальги и соноского га. — М. Я.) людей — рабов, част­
ную дружину и п р.136. Приведенный рассказ свидетельствует
лишь об отсутствии майората при избрании короля (т. е. о силь­
ных элементах первобытной демократии) и. о значительной само­
стоятельности племен (которые свободно уходили из союза Когурё), но не о рабском состоянии хахо (термин, который в дан­
ном контексте означал просто рядовых людей племени). Войны
и захваты вовсе не обязательно приводили к возникновению хо­
зяйств рабовладельцев. Так, приводимая Пак Сихёном запись из
«Самгук саги» (датированная 280 г.) свидетельствует, что после
захвата суксинской крепости Тальло вождь суксинов был убит,
а население из 600 семей было переселено в Очхон, к югу от Пуё,
и из этих поселенцев было образовано 6 деревень (со), в «кото­
рых они несли свои повинностиі» 137.
По сохранившимся источникам трудно судить, было ли рабо­
владение ведущим экономическим укладом в период до формиро­
вания феодальных отношений к Когурё. Равным образом и мате­
риалы по истории Пэкче не подтверждают тезиса Пак Сихёна
о существовании там рабовладельческой формации.
Объясняя возникновение государства Пэкче, Пак Сихён отме­
чает, что костяк правящего аристократического класса составили
выходцы из Пуё, занимавшие важнейшие посты в столице и
в местной администрации. Материальную основу их господства
составляло право распоряжаться землей, но не в виде наслед­
ственных владений, а на основе привилегий, связанных с при­
своенными чинами и должностями138. Пак Сихён предполагает
возможность освоения новых земель и поселение рабов, считая,
что целью частых войн Пэкче мог быть захват пленных в качестве
рабов. Хотя имеются сведения, что покоренное во время войн
население не обязательно превращалось в рабов. Пак Сихён глав­
ное внимание обращает на факты раздачи пленных отдельным
военачальникам и делает вывод, что эти пленные становились
частными рабами, а остальные пленные могли остаться в качестве
государственных рабов. Таким образом, рабы-военнопленные, по
мысли Пак Сихёна, служили основным источником пополнения
рабочей силы для хозяйств рабовладельцев139. Его утверждение,
что государственные и частные рабы использовались в сельском
хозяйстве и в других сферах производительного труда, остается
136
137
138
139

См.:
Там
См.:
См.:

там же, с. 74.
же, с. 80.
там же, с. 90—95.
там же, с. 98.

124

не подкрепленным фактами. Существование крупных рабовла­
дельческих хозяйств Пак Сихён стремится доказать ссылками на
сообщения о раздаче чиновникам «кормовых округов» (сикып),
причем расцвет рабовладельческого государства Пэкче он относит
ко второй половине IV в. Ослабление этого государства объяс­
няется постепенным ростом крупного землевладения аристокра­
тии и разорением свободного крестьянства 140.
Аналогичные социально-экономические процессы, протекавшие
в государстве Силла, Пак Сихён, однако, считает началом форми­
рования феодальных отношений, основанных на складывающейся
земельной собственности феодалов. Хотя государство появилось
в результате развития частной собственности на землю, возникно­
вение государства, как пишет Пак Сихён, в свою очередь, по­
влекло создание его материальной базы в виде централизованной
государственной собственности на землю и соответствующей си­
стемы обложения, причем установление государственной собствен­
ности не только не мешало, а способствовало росту крупного
землевладения (или собственности) родоплемеиной знати, присту­
пившей к захвату общинных и частных земель крестьян141. Про­
цесс образования этой государственной собственности Пак Сихён
усматривает в фактах завоевания и покорения общиной (племе­
нем) Capo соседних общин й племен («малых государств») 142.
С превращением завоеванных земель в административные округа
(кунхён) центральное правительство могло собирать на под­
властной территории всевозможные налоги и поборы при содей­
ствии зажиточного населения покоренных племен, которое ком­
пенсировалось земельными вознаграждениями143. Установление
государственной собственности на землю, по мнению автора, по­
влекло и соответствующие формы феодального землевладения
(различаются казенные, дворцовые и пожалованные земли).
В категории пожалованных земель были «кормовые округа»
(сикьгп), раздаваемые наиболее привилегированной знати. Начало
ш положено в 532 г., когда правитель Кымгван Кая добровольноюкорился Силла, и его бывшее владение было передано ему
з качестве сикып. Летописи сообщают имена других лиц, которым
5ыли пожалованы кормовые наделы 144. Отметив, что трудно опре­
делить их содержание, Пак Сихён по аналогии с подобными на­
делами в К итае145 считает их налоговыми бенефициями. Крупіыми феодальными землевладельцами стали также буддийские
[рамы и монастыри, когда в VI в. буддизм был признан официільной религией Силла. Важный источник формирования фео10 См.:
11 См.:
12 См.:
л См.:
А См.:
16 См.:

там
там
там
там
там
там

же,
же,
же,
же,
же,
же,

с. 100.
с. 23.
с. 24—25.
с. 28—29.
с. 41.
с. 42—44.

125

дальной собственности на землю Пак Сихён видит и в имуществен­
ном расслоении крестьянства и выделении из его среды крупных
земельных собственников. Судя по тому, как свободно распоря­
жались землей (продавали, дарили и т. д.) их владельцы, Пак.
Сихён приходит к выводу о появлении крестьянской земельной
собственности (типа аллода) еще до возникновения государствен­
ной власти, подчеркивая принципиальное значение этого вывода,
так как в исторических записях феодальной эпохи, обращавших
главное внимание на описание жизни господствующего класса,,
почти нет сведений об этом землевладении, поэтому исследова­
тели могут упустить из виду этот важнейший фактор в аграрной
истории Кореи І46. Имущественное расслоение и зарождение част­
ной собственности у племен, завоеванных государством Силла,
Пак Сихён устанавливает на основании сведений о наличии бо­
гачей (чхонган и чхонджу) в этих общинах в период после при­
соединения их к государству Силла 147.
Характеризуя процесс утверждения феодальных отношений
в Силла, Пак Сихён не останавливается на точной датировке и
не сопоставляет его с процессом зарождения государственной
власти, поскольку считает достоверными даты традиционной хро­
нологии, касающейся «основания» государств. При сопоставлении
же их с фактами, характеризующими формирование феодальных
отношений, нельзя не заметить разрыва, определяемого несколь­
кими столетиями.
В работах Ким Сокхёна зарождение феодальных отношений
изучено в связи с процессом становления основных классов ко­
рейского феодального общества. При недостаточности источников
раннего периода и Ким Сокхён прибегает к дедуктивно-ретроспек­
тивному методу сравнения социального строя периода трех госу­
дарств с институтами последующих периодов (Корё и династии
Ли), представленных более подробными данными источников.
Сознавая недостатки этого метода, автор все же считает вполне
правомерным его применение, потому что в последующей истории
феодальной Кореи, как он полагает, происходило лишь дальней­
шее развитие тех явлений, которые имели место в трех госу­
дарствах 148.
Ким Сокхён считает, что в истории Кореи распаду родовых
общинных отношений предшествовало создание трех государств.
Признавая традиционную датировку их возникновения, Ким Сок­
хён одновременно считает, что в Силла общины утратили свое
внутреннее (кровнородственное) единство и «самостоятельность
от государства» примерно в IV—V вв. н. э. И со времени распада
первобытной общины, полагает он, не произошло никаких острых
и глубоких социальных изменений в истории Кореи вплоть до
146 См.: там же, с. 59—60.
147 См.: там же, с. 61—62.
148 См.: К им С о к х ё н . О янбанах, с. 4.

126

периода династии Ли, «и с начального периода трех государств
при постепенном исчезновении общинных и рабовладельческих
элементов феодальные элементы в качестве господствующей [со­
циальной] формы получили свое дальнейшее развитие»149. Ким
Сокхён предлагает не связывать вопрос о складывании феодаль­
ных отношений с вопросом о возникновении государства, так как
и после возникновения его остаются «пережитки» первобытных
отношений кик у завоевателей, так и* у покоренных. Начало раз­
вития феодальных отношений или процесс усиленного закрепо­
щения свободного крестьянства он относит ко віремени, «когда на
Корейском полуострове исчезали племена, находившиеся на ста­
дии разложения общинного строя, и три государства завершили
раздел территории полуострова», что соответствует примерно
середине VI в., или времени правления силланского вана Чинхына 15°. Однако нужно ли считать это время с правления Чинхына или раньше, по мнению Ким Сокхёна, еще нельзя решить,
так как пока остается немало невыясненных вопросов151.
Показывая сложную обстановку переходного периода, когда
общинные отношения переплетались с элементами рабовладения
и крепостной зависимости, Ким Сокхён считает несостоятельными
мнения историков, считавших три государства рабовладельчески­
ми. Касаясь утверждений, Зто крепостные и зависимые люди
периода трех государств фактически представляли рабов, Ким
Сокхён подчеркивает переходный характер этих форм зависи­
мости, отмечая, что «имеется сколько угодно возможностей для
того, чтобы такие отношения зависимости не превратились в рабо­
владельческие отношения, а развились дальше в феодальные и
стали господствующими производственными отношениями. И все
зависит лишь от того, как пойдет дальнейшее развитие такого
общества, поэтому скороспело категорическое заявление, что та­
кого рода отношения зависимости были рабовладельческими»152.
И далее он поясняет, что в условиях «разложения общины, про­
должения завоевательных войн и возникновения классового госу­
дарства», при одновременном существовании патриархального
рабства в Корее «зародились феодальные отношения, возникли
крепостные и зависимые люди»153. Но в отличие от Фессалии или
Древней Греции вообще патриархальное рабство в Корее, по его
мнению, не смогло вытеснить и не вытеснило других форм отно­
шений зависимости, возникших в тот период. Вместе с тем пере­
житки рабства (в виде подневольного крестьянства ноби) «еще
долго продолжали существовать в корейском феодальном обще149 Там же, с. 115—116.
160 См.: К и м С о к х ё н . Классовая структура корейского крестьянства в пе­
риод феодализма, с. 232, 233.
151 См.: там же.
152 Там же, с. 242—243.
153 Там же, с. 244.

127

стве вплоть до второй половины XVII в.»154. Соглашаясь с мне­
нием Ким Кванджина (см. «Ёкса квахак», 1955, № 8), что в Корее
I—VI вв. н. э. не было условий для того, чтобы патриархальное
рабство могло занять главное место в общественном производ­
стве 155, Ким Сокхён аргументировал это положение тем, что чис­
ленность патриархальных рабов была незначительна по сравнению
с общим числом завоеванного или закрепощенного населения,
а рабы, которые были посажены на землю и вели свое хозяйство,
уже переставали быть рабами в собственном смысле этого слова.
Те, кого в Когурё и Пуё называли рабами («но» или «нобок»),
на деле платили подати и имели свое хозяйство, значит, по своей
экономической сущности эти «рабы» являлись крепостными, пред­
шественниками крепостных-ноби последующей эпохи 156. Как по­
лагает Ким Сокхён, при господстве мелкого хозяйства не было
места для широкого применения рабов, а что касается так назы­
ваемых больших угодий (тэ нонджан) или «поместий», то они
представляли собой отдельные крестьянские общины, превращен­
ные в объект эксплуатации завоевателя, и по существу состав­
ляли сумму мелких крестьянских хозяйств157. Даже так называ­
емые «большие люди» (тэин), владеющие патриархальными ра­
бами, по мнению Ким Сокхёна, имели главным источником своего
существования эксплуатацию не раба, а ноби, ведущих свое хо­
зяйство, и зависимого населения завоеванных земель.
Определяя сущность зарождающегося в трех государствах гос­
подствующего класса, Ким Сокхён писал, что уже в начальный
период трех государств зародилась феодальная аристократия
«почти одновременно с патриархальными рабовладельцами и в ка­
честве другой стороны их», причем «главной стороной надо счи­
тать ее проявление в качестве феодальной аристократии»158.
А возможность проявления главной стороны этой аристократии
(как феодальной) зависела от оформления основного класса
феодального общества — класса феодально-зависимого крестьян­
ства, весьма неоднородного по своему цроисхождению. Само за­
рождение феодализма в Корее Ким Сокхён видит в процессе
возникновения этого класса феодально-зависимых крестьян, круг
которых вовсе не ограничивался посаженными на землю подне­
вольными ноби, крепостными. К этому типичному для феодаль­
ного строя классу Ким Сокхён относит и низшую беднейшую про­
слойку (т. е. большинство) свободных крестьян, которая, не имея
своей земли или имея ее слишком мало, попадала в зависимость
от крупных землевладельцев. Появление (под воздействием зако­
нов имущественного расслоения) такого низшего слоя крестьян­
154 Там
,ББ См.:
156 См.:
167 См.:
168 Там

же.
там же, с. 102.
К и м С о к х ё н . О янбанах, с. 102— 103.
там же, с. 104.
же, с. 107.

128

ства в государстве Силла Ким Сокхен относит к середине VI в.,
когда в правление вана Чинхына впервые появился сам термин,
означающий сословие простолюдинов (янъин, или «добрых лю­
дей»), который должен был отличить их от людей «подлого»
состояния (рабов, крепостных в зависимых общинах и пр.). Воз­
никновение особого понятия простолюдинов, отмечает Ким Сок­
хѳн, свидетельствует о том, что тогда могла существовать такая
прослойка разоряющихся свободных крестьян (янъинов), которая
цеплялась за это сословное звание для того, чтобы не спуститься
до положения подневольных ноби даже в том случае, когда они
вынуждены обрабатывать чужую землю159. Типичный класс фео­
дально-зависимых крестьян, таким образом, формировался и из
числа несвободных людей «подлого» состояния и из лично свобод­
ных простолюдинов, составлявших большинство крестьян и основ­
ное податное сословие в феодальной Корее (обязанное нести
поземельные, подворные и подушные повинности). В абсолютном
и относительном росте этого класса Ким Сокхён видит развитие
феодального строя в Корее, причем если процесс его формирова­
ния в государстве Силла начался около середины VI в., то в госу­
дарствах Когурё и Пэкче он мог начаться примерно на два сто­
летия раньше160.
Таким образом, в крупных исследовательских работах, опуб­
ликованных в КНДР в 50—60-х гг., выявилось стремление отнести
начало феодального периода в Корее ко временам существования
трех государств (Когурё, Пэкче и Силла). Период рабовладель­
ческого строя стали относить к более раннему времени, связывая
с такими политическими образованиями, как Древний Чосон, Пуё
и Чин, рассматриваемыми в качестве рабовладельческих госу­
дарств 161.
Развитие марксистской историографии по проблемам истории
Кореи не могло не оказать влияния и на буржуазную национали­
стическую историографию Южной Кореи, в которой, очевидно,
получают признание некоторые важнейшие категории историче­
ского материализма, такие, как понятия о социально-экономиче­
ской формации, базисе и надстройке и пр. Об этом свидетель­
ствуют, в частности, и призывы отказаться от старого династийного принципа периодизации истории и признание в истории
Кореи докапиталистического времени рабовладельческого и фео­
дального периодов, причем начало феодального периода связы­
вается с государствами Когурё, Пэкче и Силла, а рабовладель­
ческий этап—с Пуё и Маханом (Чин) 162.
159 См.: К и м С о к х ё н . Классовая структура корейского крестьянства в пе­
риод феодализма, с. 245—246.
160 См.: там же, с. 229.
161 Чосон тхонса (История Кореи), т. I. Пхеньян, 1962, с. 41—61.
162 См.: К и м С а м с у . Хангук сахве кёндже са (Социально-экономическая
история Кореи).— В кн.: Хангук мунхваса тэге (История корейской культу­
ры), т. II. Сеул, 1965, с. 542.
5

М. Н. Пак

129

Хотя крайняя ограниченность информации не позволяет судить
обо всем разнообразии направлений националистической историо­
графии Южной Кореи, все же можно отметить некоторые важные
идеологические тенденции. В целях самоутверждения национали­
стическая историография стала отвергать ряд положений япон­
ской колонизаторской историографии, отрицавшей самостоятель­
ный характер (чучхесон) корейской истории с присущими ей
законами внутреннего развития, а также приспосабливать поня­
тия исторического материализма и марксистской историографии
к достижению антикоммунистических целей. Отдельные недостат­
ки предшествующей марксистской историографии по Корее ис­
пользуются для общей дискредитации материалистического пони­
мания истории путем апелляции к «современному уровню» и
«достижениям» науки. «При современном уровне науки, — заяв­
ляет историк Ким Самсу, — вопрос о том, как следует относиться
к материалистическому пониманию истории, является таким, мимо
которого не может пройти легко никто из занимающихся изуче­
нием истории, так как нельзя оставлять в науке неликвидирован­
ными пережитки фантазий материалистического понимания исто­
рии» 163. Отдельные ошибочные или недостаточно аргументирован­
ные положения корейских историков марксистского направления
в их первых попытках трактовки сложных проблем корейской
истории используются для того, чтобы посеять сомнение в пра­
вильности материалистического понимания истории. Вместе с тем
делаются попытки эклектически сочетать отдельные марксистские
понятия (социально-экономические категории) с идеологией бур­
жуазного национализма. Эти тенденции характеризуют происхо­
дящие в последнее время сдвиги в буржуазно-националистической
историографии Южной Кореи, в которой националистические под­
делки под марксизм вытесняют исторические теории недавнего
прошлого. Так, например, распространявшиеся в течение долгого
времени в Южной Корее исторические воззрения Чхве Намеона
находились в прямой зависимости от концепции японских коло­
низаторов о единстве исторического пути Кореи и Маньчжурии.
Еще в 1940 г. Чхве Намсон развивал тезис о коренной противо­
положности исторического развития Запада и Востока и пытался
сформулировать характерные для них закономерности историче­
ских-путей. Закономерностью истории Запада он считал противо­
речие и борьбу между идеями героизма и либерализма, их вза­
имопроникновение и смену. Закономерность истории Востока он
видел в противоречиях и борьбе между народами севера и юга,
равно как их взаимопроникновение и смену. При трактовке исто­
рии Китая как части истории Востока живучесть китайской куль­
туры, по его мнению, объяснялась тем, что она все время осве­
жалась за счет пополнений от северных народов, подобно тому
1М К и м С а м с у . Указ, соч., с. 566.

130

как вливающиеся свежие ручьи не давали гнить стоячему во-»
доему 164. Идеалистическое объяснение истории Запада Чхве Намсон сочетал с географо-геополитической трактовкой истории Во-<
стока вообще и истории Кореи в частности. Поскольку эта
концепция преследовала те же цели, что и аналогичные геополи­
тические теории колонизаторской историографии о судьбах Кореи,
она не могла не встретить возражений в националистической
корейской буржуазной историографии после освобождения
страны.
Начались поиски иных, всеобъемлющих принципов историче­
ского развития Кореи. Один из крупных историков Кореи нацио­
налистического направления Ли Бѳндо в работе «Национальная
история и ведущий принцип» писал: «Каковы были идеи (или
ведущий принцип), которые играли направляющую роль или гос­
подствовали в прошлом нашей реальной жизни, т. е. в социаль­
ной, государственной и культурной областях? Или каковы были
те высшие принципы, которые непрерывно господствовали в про­
шлой нашей жизни? На основе многолетнего изучения их с пози­
ций исторической и общественных наук я прихожу к заключению,
что к ним можно отнести идеи и дух коллективизма (кооперации)
и согласия, возникшие в "результате общинной жизни с самой
глубокой древности. Идеи коллективизма (кооперации) и согла­
сия явились первоначальным принципом нашей жіизни, повлекшим
за собой зарождение и развитие нашей культуры в области поли­
тики, религии, этики и морали, экономики и пр., и, только слив­
шись и соединившись с ними, иностранные идеи и культуры вы­
явили свою многокрасочность»165. Попытка идеализировать дока­
питалистическую старину и превратить порожденные ею идеи и
обычаи в «ведущие принципы» или движущую силу национальной
истории встречает критические возражения в исторических рабо­
тах последнего времени, авторы которых более откровенно вы­
ступают поборниками капиталистического «прогресса» в Корее.
Так, один из них, историк-экономист Ким Самсу заявляет, что
экономические закономерности возможны «только в капиталисти­
ческом обществе» и совершенно «невозможны в докапиталистиче­
ских обществах»166, отрицая тем самым существование общих
закономерностей развития человеческого общества. При этом
основное внимание уделяется борьбе против марксистской исто-риографии. Причем эта борьба ведется под флагом усовершен-*
гпижания материалистического понимания истории, преодоления
догматизма. По его мнению, тридцать лет изучения истории Кореи
сторонниками марксизма сплошь характеризуются «отсутствием
фактического обоснования, вызванным эпохой догматизма матеш См.: там же, с. 568.
,и Л н Б ё н д о. Кукса ва чидо ринём (Национальная история и ведущий прин­
цип). Сеул, 1955, с. 63—64. Цит. по: Хангук мунхваса тэге, т. II, с. 569.
,ов К и м С а м с у . Указ, соч., с. 728.

5Ф

131

риалистическюго понимания истории»167. Рассмотрев работы пред­
ставителей историко-материалистической школы в изучении исто­
рии Кореи (Пэк Намун а, Пак Кыкчхэ, Ли Букмана и Чон Соктама), Ким Самсу заявляет, что им не удалось выяснить в исто­
рии Кореи проявления общих закономерностей развития истории
человечества, так как в их работах, по его мнению, была произ­
ведена механическая подтасовка фактов в схему исторического
материализма без глубокого изучения диалектических противоре­
чий исторического процесса и взаимосвязи между базисом и над­
стройкой 168. Считая еще не утвердившимся понимание истории
Кореи с позиций исторического материализма169, он предлагает
свою собственную периодизацию ранней истории Кореи, в которой
явно чувствуется националистическое рвение представить как
можно древнее историю корейской государственности. Он недо­
волен не только Пэк Намуном, относившим к рубежу новой эры
возникновение трех государств в результате разложения перво­
бытнообщинных отношений у корейских племен. Он считает недо­
статочно древними традиционные даты возникновения трех госу­
дарств, приводимые корейскими летописями («Самгук саги»
и др.). С ссылкой на авторов «Хангук са» (т. I) (История Ко­
реи) — Ким Джэвона и Ли Бёндо Ким Самсу утверждает, что
государство Когурё возникло в IV в. до н. э., Пэкче — во II в.
до н. э. и Силла в I в. до н. э. 17°. Отвергая все доводы и факты,
приводимые Пэк Намуном для характеристики первобытного ро­
дового общества в Корее к началу новой эры, Ким Самсу пола­
гает, что к тому времени в Корее уже существовало развитое
классовое общество 171. При этом он совершенно игнорирует необ­
ходимость критики источников феодального времени, когда со­
ставители летописей при характеристике первобытного периода
(например, в ранних частях «Самгук саги») исходили из понятий
и представлений людей давно сложившегося классового общества,
поэтому могли искаженно трактовать сущность общественных
отношений и институтов отдаленного прошлого, часто применяя
к ним привычные для себя понятия. Когда Пэк Намун стремится
выявить в писаниях феодальных авторов ряд черт первобытно­
общинного строя, Ким Самсу объявляет это догматической под­
гонкой фактического материала под известные общие экономиче­
ские категории. Он пишет: «Нетрудно понять, что исторические
факты, известные нам по сохранившимся древним письменным
памятникам, не позволяют делать такие выводы, к каким прихо­
дит господин Пэк Намун, что на современном этапе невозможно
восстановить весь облик первобытнообщинного строя в Корее на187*9
187
168
189
170
171

Там
См.:
См.:
См.:
См.:

же, с. 582.
там же, с.
там же, с.
там же, с.
там же, с.

582—584.
582.
588.
594—598.

132

основе только исторических записей без дальнейших, более об­
ширных археологических, антропологических, этнографических и
мифологических (фольклорных) исследований, касающихся про­
цессов возвышения или упадка различных народностей Китая;
Маньчжурии и Монголии. Иными словами, можно было бы ска­
зать, что основу теоретических построений господина Пэк [Намуна] составляет злоупотребление выводами сравнительной эко­
номической истории и догадками, вызванными невозможностью
обрисовать корейскую первобытную общину по имеющимся исто­
рическим источникам». Он обвиняет Пэк Намуна в «ошибочном
понимании исторических источников», «расширительном толкова­
нии источников частного характера», в «неправильном представ­
лении периодизации» и т. д .172. Он обвиняет в аналогичных недо­
статках и Ли Чхонвона, считая неубедительной сделанную им
попытку обрисовать основные черты первобытнообщинного строя
в Корее. Выступая против тезиса представителей историко-мате­
риалистической школы1 о первобытнообщинном характере корей­
ского общества в начальный период «трех государств» (т. е. в са­
мом начале новой эры), Ким Самсу все же не в состоянии отри­
цать фактического материала, характеризующего первобытно­
общинные отношения (на стадии их разложения), поэтому вы­
нужден особо отметить, что во всякую эпоху следует различать
«элементы предшествующего и последующего периодов», «отста­
лое и передовое», что вместо этого сторонники первобытнообщин­
ной концепции «строят периодизацию путем чрезмерного преуве­
личения роли остаточных явлений (пережитков) предшествующей
эпохи, игнорируя содержание (новой) прогрессивной эпохи»173.
По его мнению, сильные элементы кровнородственных общин
могли сохраняться и в рабовладельческую и в феодальную эпоху,
поэтому исходя из фактов их существования нельзя пренебрегать
новым «прогрессивным качеством» и все сводить только к перво­
бытности, так как таким образом нельзя построить правильную
периодизацию истории174. Эти рассуждения служат Ким Самсу
для обоснования его собственной периодизации ранней истории
Кореи, которая также является гипотетической. По его мнению,
существование первобытного общества следует отнести к периодуза 8—12 вв. до начала новой эры. Поскольку об этом периоде
ничего неизвестно по данным письменных источников, Ким Самсу
связывает надежды на его выяснение с успехами археологии. Весь
последующий период корейской истории вплоть до II—III в. н. э.,
известный по письменным источникам, он считает временем ра­
бовладельческого строя, во II—III вв. сменившегося феодальным
обществом, ростки которого появились в недрах рабовладельче­

172 Там же, с. 601.
173 Там же, с. 606.
174См.: там же, с. 606.

133

ского общества уже около I в. н. э .175. Но эта периодизация не
имеет твердого фактического обоснования не только в первой
части, касающейся первобытности, поскольку затруднительна и
характеристика рабовладельческого строя. Учитывая неудачи Пэк
Намуна в попытках выявить в Корее рабовладельческий строй
развитого классического типа, Ким Самсу придерживается идеи
о существовании в Корее рабовладельческого строя особой, во­
сточной разновидности, при котором основной эксплуатируемый
класс представляли домашние или патриархальные рабы, а раз­
витие рабства всячески сдерживалось устойчивостью общинных
отношений176. Со ссылками на работы Макса Вебера177 и
А. И. Тюменева 178 Ким Самсу утверждает, что домашнее и пат­
риархальное рабство вполне может (наравне с классическим)
служить основой рабовладельческого строя, при котором даже
эксплуатация лично свободного населения (например, дань с по­
коренного населения) 179 носила характер рабовладельческой экс­
плуатации. Исходя из такого представления о рабовладельческом
строе, время его существования в Корее Ким Самсу относил не
к периоду трех государств (Когурё, Пэкче и Силла), а к пред­
шествовавшей им эпохе Пуё и трех Хан, рассматриваемых им
в качестве рабовладельческих государств180.
В этой периодизации не удалось обосновать фактическое раз­
личие классовой структуры общества рабовладельческого (Пуё)и феодального (Когурё), хотя основная масса эксплуатируемого
населения (хахо) в первом случае отнесена к рабской категории,
а во втором — к категории феодально зависимого населения181.
Никак не определено отличие так называемой «азиатской общи­
ны» от кровнородственной общины доклассовой формации.
Чтобы доказать существование рабовладельческого строя в
III—II вв. до н. э. в древнем «государстве Чин» (Махан), Ким
Самсу вынужден описание «трех Хан» в «Саньго чжи» (в сочи­
нении III в. н. э.) считать относящимся к III—II вв. до н. э .182,
но это утверждение не подкреплено никакими убедительными
источниковедческими доводами, поэтому носит произвольный ха­
рактер, равно как истолкование отдельных фактов из этих опи­
саний. Факты, явно говорящие о первобытных обрядах (напр.,
инициации) и примитивном укладе жизни, Ким Самсу старается
использовать как «свидетельства упадка рабского труда», суще­
ствования устойчивого классового деления в обществе и т. д .183.
175
176
177
178
179
180
181
182
183

См.: там же, с. 606—607.
См.: там же, с. 611—612.
W e b e r М. Agrarverhaltnisse in Altertum. S. 20.
См.: Т ю м е н е в А. И. Передний Восток и античность.— «Вопросы истории»,
1957, № 6, 9.
См.: К и м С а м с у . Указ, соч., с. 612—613.
См.: там же, с. 612.
См.: там же, с. 613, 618, 620.
См.: там же, с. 623—624.
См.: там же, с. 626—628.

134

Нет твердого обоснования Ким Самсу и в третьей части периоди­
зации— при определении начала феодализма в Корее. Если
•в одном случае, как отмечалось выше, он говорит об утверждении
феодализма во II—III вв. н. э. (а ростки его появились уже в I в.
и. э.), то в другой связи возникновение феодализма датировал
второй половиной IV и первой половиной V в., когда появился
ростовщический капитал буддийских монастырей. При этом весь
период трех государств он характеризовал как феодальный, сле^
дуя за выводами Ким Сокхёна, считавшего, что к VI в. н. э. за­
вершился период формирования феодализма в Корее 184. Что ка­
сается дискуссионного вопроса о характере феодальной собствен­
ности на землю в Корее, Ким Самсу решительно отвергает
представление о существовании в феодальной Корее государ­
ственной собственности на землю и категорически поддерживает
тезис о частной собственности на землю как решающем факторе
исторического развития в феодальный период185.
Как можно заметить, общей тенденцией современной корейской
историографии стало рассмотрение периода трех государств как
феодального, хотя существует немало различий как в датировке
времени возникновения этих государств, так и процесса формиро­
вания феодализма (не говоря уже о характеристике предшест­
вующей формации.)
Проблемы научной периодизации ранней истории Кореи только
недавно стали предметом изучения в советской историографии.
В отличие от других отраслей советского востоковедения корееведение не располагало сколько-нибудь значительным наследием
старого русского востоковедения. Из этого наследия для изучения
ранней истории Кореи наибольшее значение имеет изданный
в 1851 г. труд знаменитого русского синолога Н. Я. Бичурина
(Иакинфа), содержащий переводы китайских источников (из династийных историй) о положении обитателей Корейского полу­
острова с III—II вв. до н. э. до IX в. нашей зры. Эта первая
европейская работа по ранней истории Кореи не утратила своего
значения вплоть до наших дней. Переиздание ее в 1950 г .186 слу­
жит лишь признанием ее огромной ценности и спустя целое
столетие. Никто из востоковедов в дальнейшем не предпринимал
подобной работы по последующим периодам корейской истории.
Сама эта подготовительная работа не служила в течение долгого
времени и основой для проблемных исследований. Даже в весьма
капитальном трехтомном «Описании Кореи»187, содержавшем
весьма полный свод разнообразных сведений о современной Ко­
184 См.: там же, с. 564.
185 См.: К и м С а м с у . Указ, соч., с. 729.
180 См.: Б и ч у р и н Н. Я. ( И а к и н ф ) . Собрание сведений о народах, обитав­
ших в Средней Азии в древние времена, т. I—III. М. — Л., 1950. (Раздел о
Маньчжурии, Корее и Японии, т. II, с. 7— 137).
187 Описание Кореи. Спб., 1900.

135

рее, «Краткий очерк истории Кореи» (написанный Н. В. Кюнером)
представлял в целом компиляцию, не ставившую таких задач, как
научная периодизация истории. Хотя в освещении ранней истории
Кореи и содержатся элементы критического подхода к легендар­
ной традиции (например, сомнения в историчности Киджа, кото­
рого корейцы тогда признавали основателем древнейшего своего
государства) 188, очерк по своей концепции мало отличался от
таких буржуазных работ, как распространенная тогда книга
В. Э. Гриффиса189, в которой история Кореи рассматривалась
преимущественно в связи с ее отношениями с соседями — Китаем,
Японией и др. Целевое назначение «Описания Кореи» как слу­
жебного издания министерства финансов (игравшего важную
роль в проведении империалистической политики на Дальнем
Востоке), а равно влияние идеологических предрассудков ино­
странной буржуазной литературы, вероятно, обусловили некото­
рые существенные недостатки названного «Краткого очерка
истории Кореи», освещавшего историю Кореи под углом зрения
ее отношений с другими государствами, особенно с Китаем и
Японией, для которых Корея, по мнению автора, «постоянно яв­
лялась яблоком раздора» 19°. Преувеличение роли внешних фак­
торов в истории Кореи, например, представления, будто «поли­
тическая история Корейского полуострова с IV в. и вплоть до
X столетия представляет собой ряд попыток Китая утвердить
здесь свое влияние и идущие рука об руку со вторжениями ки­
тайцев междоусобные войны между Котурё, Силла и Пэкче, гра­
ницы коих то и дело изменялись в зависимости от военного
счастья»191, помешало автору очериа даже поставить вопрос о су­
ществовании закономерностей внутренней истории Кореи или
этапах ее развития.
При всех недостатках этот «Краткий очерк истории Кореи»
долгое время (и в советские годы) оставался единственной на
русском языке общей работой, знакомящей с фактической исто­
рией Кореи с древнейших времен. Основные положения этой
работы повторил Н. В. Кюнер в статье «Корея» (БСЭ), которая
начинается с констатации, что «история Кореи до настоящего
времени не изучена»192193. В очерке не только не были подняты
социально-экономические проблемы истории Кореи, но и еще
более гипертрофически была представлена роль внешних влияний,
особенно Китая. Вопреки фактам, утверждалось, что с китайскими
истоками было связано появление ранних корейских государств
Когурё, Пэкче и Силла 1ЭЗ, что выходцам из Бохая было обязано
188 Описание Кореи. (Краткое переиздание). М., 1960, с. 26.
189 G r i f f i s W. Е. Corea the Hermit Nation. N. Y., 1882.
190 Описание Кореи, с. 25.
191 Там же, с. 29.
192 БСЭ, т. 34. М., 1937, с. 282.
193 Там же.

136

падение Силла и возвышение Коре194 и т. д. Сознание огромных
недостатков существующей литературы, очевидно, побудило
II. В. Кюнера заняться изучением первоисточников по истории
корейцев и других народов Азии 195. Рукописное наследие этого
крупнейшего востоковеда, остающееся в значительной части не­
опубликованным, свидетельствует о том, что еще в 30-е гг. он под­
ходил или подошел к марксистскому изучению ранней и среднеисковой истории Кореи. В «Кратком очерке истории Кореи пе­
риода средневековья», написанном, очевидно, в конце 30-х гг.,
II. В. Кюнер четко сформулировал свою точку зрения по пробле­
мам периодизации, дав заглавие начальному разделу своего
очерка «Разложение первобытнообщинных отношений и переход
к феодализму» 196. Автор пришел к важным выводам о социальной
эволюции племен, населявших Корейский полуостров в первые
века новой эры. Он писал: «Исследования китайских и корейских
источников показывают, что процесс разложения первобытно­
общинных отношений у корейских племен, начавшись на грани
нашей эры с известными вариациями у различных родоплеменных
союзов на севере и юге, закончился в основном к II—IV вв.» 197.
Поскольку эти труды Н. В. Кюнера оставались неизданными, они
не могли оказать какого-либо влияния на дискуссии по проблемам
периодизации истории и социально-экономического строя ранних
корейских государств. Но так или иначе в целом работы
Н. В. Кюнера послужили тем отправным пунктом, откуда после­
дующие советские историки начали дальнейшую научную разра­
ботку истории Кореи раннего периода. Несомненно и то, что они
послужили фактической основой для первых общеисторических
очерков, входивших в работы, посвященные современным пробле­
мам Кореи после освобождения от колониального ига. Конечно,
в период после освобождения Кореи советские авторы могли опи­
раться и на труды корейских историков, • руководствующихся
марксистской методологией. Однако немногочисленные советские
историки, занявшиеся изучением Кореи, не сразу смогли начать
исследовательскую работу даже по важнейшим направлениям и
проблемам истории Кореи. Задачи популяризации среди широких
масс знаний о братском народе освобожденной Советской Армией
Кореи значительно опережали возможности всестороннего науч­
ного изучения проблем истории Кореи, поэтому попытки обобщен­
ного освещения ее многовекового исторического пути не обходи­
194 Там же, с. 283.
!U5 В 30-е гг. Н. В. Кюнер написал большое исследование, дополнившее работу
Н. Я. Бичурина «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в
древние времена». Многолетняя работа Н. В. Кюнера увидела свет только
после смерти автора. См.: К ю н е р Н. В. Китайские известия о народах
Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961.
196 См.: 3 е и и н а Л. В. Историко-библиографические материалы Н. В. Кюне­
ра.— В кн.: Вопросы истории стран Азии. Л., 1965, с. 82.
197 Там же, с. 82—83.

137

лись без пробелов. Несмотря -на трудности, связанные с недостат­
ком информации и предшествующего опыта в изучении Кореи,
советские историки прилагали большие усилия, чтобы на основе
марксистской методологии осмыслить все доступные фактические
материалы по истории Кореи. В первом коллективном труде
о Корейской Народно-Демократической Республике авторы
«Исторического очерка» писали, что «основным содержанием
истории Кореи в первые века нашей эры являлась окончательная
ломка первобытнообщинных отношений, формирование классов
и обострение классовой борьбы, сопровождавшиеся развитием...
племенных союзов в государства и распространением их власти
на всю территорию полуострова» 198. Разумеется, они не ставили
задач точного определения времени формирования ранних госу­
дарств или их социально-экономической сущности. К постановке
таких вопросов подошли лишь авторы соответствующих разделов
«Всемирной истории», в которых, однако, как нам кажется, непо­
мерно много говорилось о внешнем влиянии на процессы со­
циально-экономического развития корейского населения. Во вто­
ром томе «Всемирной истории» указывается: «Постоянный приток
новых переселенцев из Китая, бежавших, по выражению китай­
ских хроник, от «горькой службы», а также тесные связи с Ки­
таем способствовали быстрому разложению родового* строя у пле­
мен Кореи и появлению самостоятельных государств. Уже в I в.
до н. э. на* территории Кореи образовались три крупных племен­
ных союза. В восточной части полуострова на месте прежних
Чинхан и Пёнхан появился племенной союз С-илла, в западной
части полуострова на месте Махан — Пэкче, в Северной Корее и
Юго-Восточной Маньчжурии — Когурё. Из этих племенных союзов
в III—IV вв. выросли государства, сохранившие те же назва­
ния» 19920. В третьем томе «Всемирной истории» пояснялось: «Ко­
гурё, образовавшееся в 313 г. из древнего племенного союза,
занимало северную часть полуострова и прилегающие части юж­
ной Маньчжурии; Пэкче, возникшее в 346 г., — юго-западную;
Силла, образовавшаяся в 356 г., — юго-восточную. Северная часть
полуострова неоднократно попадала под власть Китая. В ней
издавна жило многочисленное китайское население, вышедшее из
северных областей Китая. Юг полуострова, отделенный от Японии
узким проливом, постоянно подвергался набегам японцев, которые
в IV в. даже закрепились на южной оконечности полуострова,
образовав там свое владение, названное ими Мимана»203. Конеч­
но, не может не поразить попытка определить время возникнове­
ния государств с точностью до года. А обилие сведений о внеш­
них влияниях серьезно преувеличивало их истинную роль в исто­
рии Кореи. Обоснованием развития феодальных отношений слу­
198 Корейская Народно-Демократическая Республика. М., 1954, с. 31.
199 Всемирная история, т. 2. М., 1956, с. 577—578.
200 Всемирная история, т. 3. М., 1957, с. 47.

138

жила гипотеза о существовании в трех государствах надельной
системы201, еще не везде подтвержденной историческими источ­
никами. Для периодизации ранней истории Кореи кажется более
важным вывод о том, что с объединением большей части Корей­
ского полуострова под властью государства Силла произошло
«окончательное утверждение феодальных отношений» 202.
Трудности, возникшие при работе над этими обобщающими
трудами советских историков, побудили и автора настоящего
издания прежде всего заняться исследованием проблем социальноэкономического развития Корей в ранний период. В качестве пер­
вого шага было предпринято изучение вопроса о социально-эко­
номической сущности государства Силла. Длительный период
формирования государственности в Силла завершился в первой
половине VI в., и характер социально-экономических отношений,
судя по составу основной массы непосредственных производите­
лей и формам их эксплуатации, определен как складывающиеся
феодальные отношения, «которые получили дальнейшее развитие
после объединения страны в конце VII в.» 203. В дальнейшем были
сформулированы выводы о возникновении трех государств. Отно­
сительно Когурё было сказано, что хотя «о времени формирова­
ния государства Когурё существуют различные мнения среди
корейских исследователей... можно предположить, что процесс
этот завершился в III—IV вв.». К этому же времени было отне­
сено формирование государства Пэкче. Учитывая данные корей­
ских летописей о формировании государственных институтов и
соответствующей общественным переменам новой идеологии
(буддизма), можно утверждать, что «несколько позже, в V—VIвв.
в результате окончательного разложения первобытнообщинных
отношений среди племен юго-восточной части Кореи сложилось
государство Силла» 204. Подчеркивая, что вопрос о социально-эко­
номической сущности трех государств относится к числу нерешен­
ных в науке, отмечалось, что государственная организация этого
периода выступала в качестве силы, активно утверждающей фео­
дальную собственность на землю, так как после превращения
целых общин в зависимое население, обязанное платить налоги
и нести повинности в пользу государства как верховного собствен­
ника земли, оно занималось также раздачей ее отдельным пред­
ставителям господствующего класса, например, в форме кормовых
наделов— сикып 205. Важным этапом в становлении феодального
способа производства в Корее считалось объединение страны
государством Силла, когда получили завершение социально-эко­
201 Там же, с. 47, 49.
202 Там же, с. 50.
203 П а к М. Н. О характере социально-экономических отношений в государстве
Силла (III—VI вв.).— «Вопросы истории», 1956, № 7, с. 65.
204 История стран Зарубежного Востока в средние века. М., 1957, с. 41.
206 Там же, с. 42.

139

номические процессы, наметившиеся в трех государствах. В то
время «развитие феодальных отношений происходило на базе го­
сударственной собственности на землю. Большую часть общегосу­
дарственного земельного фонда составляли мелкие земельные
участки (наделы), находившиеся в держании крестьян, обязанных
за пользование иіми платить ренту-налог и нести барщину в поль­
зу государства», причем одновременно росло и крупное (частное)
феодальное землевладение чиновной и военной знати, а также
буддийских монастырей206. По нашему мнению, рост крупного
землевладения подготовил и последующее политическое раздроб­
ление государства Силла (феодальную раздробленность). Иссле­
дования основного корейского письменного памятника по истории
данного периода 207, а также другие работы 208 подтверждают этот
вывод.
При трактовке социально-экономических проблем и периоди­
зации ранней истории Кореи советские историки привлекали не
только письменные источники, но также и археологические и
этнографические материалы. Систематическое обобщение археоло­
гического материала, относящегося к характеристике хозяйства,
социальных отношений и культуры корейского населения с древ­
нейших времен до периода трех государств осуществлено в работе
М. В. Воробьева, который пришел к выводу, что «археологический
материал, который мог бы оказать большую помощь при решении
этого вопроса, невелик и плохо разработан», и в то же время
«основной недостаток письменных источников... заключается в от­
сутствии экономической и хозяйственной документации. Поэтому
этих материалов недостаточно для окончательного решения во­
проса о социально-экономическом строе, трех государств» 209.
Точка зрения М. В. Воробьева сводилась к следующему: «Ни
в китайских, ни в корейских источниках нет указаний на исполь­
зование рабов в производстве. Если труд их и применялся, то,
по-видимому, в очень ограниченных масштабах. Патриархальное
206 Там же, с. 45.
207 См.: К и м Б у с и к . Самгук саги. М., 1959.
208 См.: П а к М. Н. Корейская историография о характере социально-экономи­
ческого строя Кореи в период трех государств.— В кн.: Труды XXV между­
народного конгресса востоковедов. 9—16 августа 1960, т. V. М., 1963,
с. 246—252; о н ж е . Предисловие к книге «История Кореи», т. I. М., 1960,
с. 5—28; о н ж е . Описание корейских племен начала нашей эры (по «Саньго чжи»). — «Проблемы востоковедения», 1961, № 1, с. 115—138; Он ж е.
Корея в раннее средневековье.— В кн.: История стран Азии и Африки в
средние века. М., 1968, с. 37—44; он ж е. О возникновении и утверждении
феодализма в Корее (Некоторые проблемы современной корейской историо­
графии).— В кн.: Историография стран Востока. Проблемы социально-эконо­
мической истории феодализма в странах Востока. М., 1969, с. 222—305;
он ж е . К периодизации ранней истории Кореи.— В кн.: «Историография
стран Востока». М., 1977, с. 77— 119.
^ В о р о б ь е в М. В. Древняя Корея. Историко-археологический очерк. М.,
1961, с. 126.

140

рабство было распространено, но оно не определяло характер
производственных отношений»21°. Возникновение государствен­
ности, по археологической периодизации, автор связывал с кон­
цом раннего железного в ека211, при этом подчеркивал, что «соз­
дание государственности — длительный процесс», который «начал­
ся еще в Древнем Чосоне212, т. е. в III в. до н. э., но был прерван
иноземным вторжением. На рубеже новой эры он был подхвачен
тремя наиболее развитыми племенами. В течение нескольких ве­
ков осуществлялось государственное строительство, которое за­
кончилось полностью, по-видимому, только к V—VI вв. установ­
лением ряда государственных институтов»213.
Представляет интерес попытка Р. Ш. Джарылгасиновой решить
важнейшие проблемы ранней истории Когурё путем сопоставления
данных письменных источников с позднейшими этнографическими
материалами о корейцах214, хотя это исследование и не исчерпы­
вает всех возможностей сравнительно-этнографического изучения
сведений письменных источников о древнем населении Корейского
полуострова. Интересующие нас проблемы периодизации истории
Когурё рассмотрены ею по данным письменных (китайских и ко­
рейских) источников. Процесс складывания государства Когурё
выясняется путем анализа материалов о распаде родо-племенных
связей и замене их территориальными, зарождении классов и
классовой борьбы, оформлении органов публичной власти. В ре­
зультате выявляется созревание к III в. н. э. в недрах когурёского
общества новых явлений, чуждых родовому строю. «Захват когурёсцами к III—IV вв. большой территории, покорение многих
племен, переселение части когурёсцев на равнину Чхончхонгана,
а затем Тэдонгана вели к дальнейшему нарушению родовых свя­
зей и замене их территориальными»215, — пишет Р. Ш. Джарылгасинова. Знаменательным в этой связи признается перенесение
столицы Когурё в район современного Пхеньяна (в 427 г.). Такие
факты, как обнародование законов и внедрение буддизма в
IV в., появление регулярных войск, служат основанием для вы­
вода, что «III—IV вв. были временем формирования и создания
централизованного Когурёского государства»216. По вопросу о ха­
рактере социально-экономических отношений в Когурё Р. Ш. Джарылгасинова пиШет, что не выяснена роль рабского труда в про­
изводстве, что основную массу эксплуатируемого населения
составляли так называемые хахо — мелкие крестьяне, что в про-10
110 Там же.
211 Там же, с. 124.
212 См. там же, с. 126.
213 Там же, с. 127.
214Д ж а р ы л г а с и н о в а Р. Ш. Когурёсцы (Историко-этнографическое иссле­
дование).— В кн.: Восточно-Азиатский этнографический сборник, II. М.,
1961, с. 176-216.
216 Там же, с. 206.
216 Там же, с. 207.

141

цессе захватнических войн складывалась государственная соб
ственность на землю (в итоге присвоения владений целых общин),
которая по своему содержанию носила феодальный характер,
поскольку формой ее реализации служила эксплуатация зависи­
мого крестьянства (хахо)2І7. Рассматривая государственную соб­
ственность как промежуточную форму к складыванию частной
земельной собственности крупных феодалов, Р. Ш. Джарылгасинова делает вывод: «Все эти факты свидетельствуют о том, что
Когурё развивалось как феодальное государство. Высокий уровень
производительных сил, решающая роль земледелия, устойчивость
традиций общинного строя, близость феодального Китая создали
те условия, в которых когурёсцы смогли перейти от первобытно­
общинного строя прямо к феодализму»218. Дальнейшему обосно­
ванию этих положений посвящена книга Р. Ш. Джарылгасиновой 219.
Таким образом, в 60—70-х гг. советские историки подошли
к детальному марксистскому изучению ряда проблем ранней исто­
рии Кореи и к определению ее научной периодизации. Разумеется,
еще предстоит сделать очень многое для полного изучения всей
историографии и исследования разнообразных источников, чтобы
взяться за решение сложных проблем, связанных с выяснением
процессов формирования феодального строя в Корее и социальноэкономических условий того общества, в котором появились рост­
ки феодальных отношений. Серьезным препятствием к этому
служит, конечно, недостаток фактических сведений социальноэкономического характера в сохранившихся письменных источни­
ках. Но причиной разногласий среди историков (даже принадле­
жащих к одному направлению) служит также отсутствие одно­
значного понимания некоторых методологических проблем, ка­
сающихся, например, характеристики рабовладельческой форма­
ции. Так же как и в истории ряда других стран, в ранней истории
Кореи в теоретическом и методологическом отношении очень
важно уточнить характеристику общества, только что вышедшего
или выходящего из первобытнообщинного строя, но уже распавше­
гося на эксплуататоров и эксплуатируемых и приобретшего неко­
торые государственные черты, несмотря на сохранение и инсти­
тутов родового строя. Основные разногласия в среде историковмарксистов связаны именно с пониманием характера социальноэкономических отношений и политического строя этого периода.
С этим связана и проблема датировки времени формирования
ранних корейских государств.
817 См.: там же, с. 209—210.
818 Там же, с. 210.
819 Д ж а р ы л г а с и н о в а Р. Ш. Древние когурёсцы. М., 1972.

142

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ
ТРЕХ ГОСУДАРСТВ —
КОГУРЁ, ПЭКЧЕ И СИЯЛА.
ЗАРОЖДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Процесс возникновения феодализма, равно как и время появ­
ления феодальной государственности в Корее, относится к труд­
ным и недостаточно выясненным проблемам корейской истории.
Изучение их тесно связано.с определением времени складывания
и социально-экономической прирбды трех государств (Когурё,
Пэкче и Силла). Трудность проблемы вызвана прежде всего недо^
статком письменных источников, содержащих скудные сведения
и порой весьма искаженные представлении о действительности,
вызванные заблуждениями или высокомерием иностранцев (ки­
тайских авторов) или модернизацией прошлого. Отрывочность *и
противоречивость фактических данных, различия в мировоззрениях
историков породили множество точек зрения на характер социальнотэкономической природы и время возникновения ранних
корейских государств.
Разложение первобытнообщинного строя и формирование клас­
сового общества и государства в Корее — весьма длительный исто^
рический процесс, в котором сказывались и неодинаковый уровень
социально-экономического развития корейских племен, и воздей­
ствие соседних народов. Так, например, вмешательство китайских
завоевателей и купцов в жизнь независимых корейских племен
ускорило разрушение первобытного уклада жизни, способствовало
распространению письменности, религиозных идей и политических
институтов. Вместе с тем борьба против иноплеменных (китай­
ских) захватчиков способствовала более быстрой консолидации
многочисленных р одо-племенных групп Кореи в военно-политиче­
ские союзы, развившиеся затем и в государственные образования.
Для выяснения путей формирования ранних корейских госу­
дарств необходимо хотя бы вкратце познакомиться с положением
племен и народностей, вошедших в их состав или повлиявших на
их становление. Судя по упоминаниям китайских авторов, они
были известны китайцам с глубокой древности, однако подробное
описание их относится лишь к первым векам новой эры, когда
143

шла стремительная их политическая консолидация в борьбе за
ликвидацию находившихся в северо-западной части Корейского
полуострова китайских округов Лолана и Дайфана (как известно,
вопрос об их местонахождении также является спорным).
КОРЕЙСКИЕ ПЛЕМЕНА
В ПЕРВЫЕ ВЕКА
НОВОЙ ЭРЫ

В китайских исторических хрониках они были описаны под
общим названием восточных .варваров (дун-и), занимавших не
только Корейский полуостров, но ’и сопредельную территорию
Восточно-Азиатского материка. Наиболее детальным из ранних
китайских известий о корейском населении является «Описание
восточных варваров» (Дун-и чжуань) в династийной истории
«Саньго чжи» («Описание трех государств», история государства
Вэй), составленной во второй половине III в. н. э. по материалам,
собранным вэйскими войсками, которые в 246 г. захватили глав­
ный город Когурё, а затем через земли корейских племен прошли
до побережья Восточного (Японского) моря. Это описание впер­
вые дает конкретную картину расположения и социалько-эконо
мического развития корейских племен и по количеству фактиче
ского материала превосходит более ранние известия китайских
династийных историй («Ши цзи», «Хань шу»). Несмотря на от
дельные искажения, обусловленные предвзятыми представлениями
китайского автора, это описание при правильном сочетании
с данными позднейших корейских летописей и других источников
дает ключ к пониманию важных процессов ранней истории Кореи,
позволяя судить об этническом составе, об уровне социально-эко­
номического развития, политическом положении и культуре пле­
мен и народов, населявших Корею и соседние зем ли 1.
К общей ветви емэкских племен (Е и Мэк), с которыми свя­
зано происхождение корейского населения, принадлежал и народ
Пуё (Фуюй), занимавший в начале новой эры равнинную терри­
торию к северу от китайского округа Сюаньту (Хёнтхо), примерно
в районе современного Нунань — Чанчунь в Северо-Восточном
Китае. В пространстве 2 тыс. ли проживало около 80 тыс. дворов
(семей). Занимались они земледелием и скотоводством. В Китай
ввозили лошадей, яшму, соболиный и другие меха, крупный жем­
чуг. Здесь уже существовали «дворцы, склады, тюрьмы», а также
«городские укрепления». Социальные различия были видны и по
внешнему облику населения. Преобладала белая одежда, но
«большие люди» (знать) подбивали свои халаты дорогими ме­
1 Все цитаты и ссылки на описание корейских племен в «Саньго чжи»
(Дунь-и чжуань) даются (без подробных указаний на страницы) по тексту
перевода. («Проблемы востоковедения», 1961, № 1, с. 8—38).

144

хами, а головные уборы украшали золотом и серебром. Правили
страной кунван («государь») и га (аристократия), носившие ти­
тулы с названием домашних животных: мага («га» лошади), уга
(крупного рогатого скота), чета (свиньи), куга (собаки) и пр.
Окраинами (четырьмя концами) правили га, под властью которых
были от нескольких тысяч (у больших) до нескольких сот дворов
(у меньших). Умершего правителя хоронили в яшмовом гробу
(который заблаговременно заказывали у китайцев), и делали ему
человеческие жертвоприношения (до ста человек). Простой народ
назывался хахо («низшие дворы») и, как сообщает китайский
автор, находился на положении рабов (нобок). При появлении
неприятеля «все га воюют сами, а хахо поставляют им продоволь­
ствие и кормят их». Уже наметилось классовое расслоение обще­
ства. За кражу полагалось двенадцатикратное возмещение.
Убийцы подлежали смертной казни, а их семьи превращались
в рабов. Полностью утвердилось бесправие женщины. Вероятно,
существовали калым и многоженство, судя по тому, что ревнивых
жен убивали, а их родные могли получить останки лишь прислав
взамен быков и лошадей. Если умирал старший брат, младший
женился на его вдове.
Несмотря на интенсивное развитие классового общества, все
.еще сохранялись отдельные институты времен родового строя.
.Главный правитель (ван) был по происхождению вождем, совме­
щавшим когда-то и функции колдуна («повелителя дождей»).
.В «Саньго чжи» прямо указывается: «По старинному пуёскому
обычаю, если случались наводнения или засуха, не созревали
хлеба (пять хлебов), то вину за это возлагали на вана, которому
тогда предлагали или немедленно отречься или покончить с со­
бой». И в описываемое время (III в. и. э.)сохранялась выборность
вана (не существовало порядка наследования этой должности),
оставался такой атрибут периода военной демократии, как народ­
ное собрание ё н г о (приурочиваемое к религиозному празднику),
которое рассматривало судебные тяжбы и освобождало заклю­
ченных.
К югу от Пуё в пространстве 2000 ли располагалось Когурё
с населением 30000 дворов. По преданиям, люди Когурё обосо­
бились от племени Пуё. У них было много общего в языке и обы­
чаях. Они принадлежали к общей группе мэкеких племен. Оби­
тавшие по Большой реке (совр. Амноккан) назывались большереченскими мэкцами, а мэкцы по Малой реке (Хуньцзян — сев.
приток Амноккана, теперь р. Тунцзя) — малореченскими. Одними
из первых они развернули борьбу против округов Ханьской дина­
стии, причем возглавили ее малореченские мэкцы, объединившие
затем и остальные племена. Непрерывные нападения мэкцев вы­
нудили китайских завоевателей неоднократно передвигать адми­
нистративный центр округа Сюаньту из района Амноккана далеко
на запад (сначала в район совр. Синцзина, а затем в район Мушуня), пытаться умиротворить соседние со своими округами пле145

мена путем присвоения их вождям титулов ікнязей (ван, ху),
посылая им соответствующие печати и парадные одеяния. Уже
в I в. до н. э. вождь малореченских мзкцев (или гурё) имел титул
вана. На этом основании некоторые историки склонны утверждать,
о существовании государства, но источники говорят лишь о на­
чале консолидации родо-племенных групп. По «Саньго чжи»,
у малореченских мэкцев было пять таких групп или племен
(Чок): ё н н о (или Соно в другом написании), Чольло, Сунно*
Кванно и Керу, сыгравшие важную роль в создании государства
* Когурё и положившие затем начало его основным территориаль­
ным округам. Сначала ведущая роль в союзе племен принадле­
жала ё н н о (Соно), которое выдвигало ванов, но, как сообщает
«Саньго чжи», «оно постепенно ослабело и теперь (в описываемое
время) его сменило [племя] Керу». Корейская легендарная тра­
диция об основании государства Когурё пришельцем с севера
Чумоном (Чхумо, Тонмён), сохранившаяся в эпиграфике и в лето­
писях, по мнению ряда исследователей, отражает этот факт пере­
хода гегемонии в союзе мэкских племен от ё н н о (Соно) к Керу,.
которое впоследствии носило фамилию Ко. В корейских источни­
ках нет прямых указаний на существование только пяти родовых
групп или племен, но в названиях «государств», объединенных
Чумоном, можно встретить сходство с названиями пяти племен*
упоминаемых в китайских источниках. Так, в легенде о захвате
Чумоном «государства Пирю» у князя Соняна угадывается факт
утраты гегемонии Соно (причем в легенде родовое название
могло превратиться в личное имя), точно так же как упоминаемые
в корейских летописях «государства» Кванна и Чена соответ­
ствуют Кванно и Чольло из «Саньго чжи». Дата «основания госу­
дарства» Когурё легендарным Чумоном (37 г. до н. э. по корей­
ским летописям) может приблизительно соответствовать времени
смены старшинства Соно ( ё н н о ) гегемонией Керу, которое в ко­
рейских летописях именуется Хольбоном или Чольбоном. Конечно,
переход гегемонии от одной родо-племенной группы к другой еще
не может служить свидетельством существования государ­
ственности.
Упоминание в китайских источниках факта присвоения китай­
ских титулов местным вождям (или заимствования их послед­
ними) также не может служить убедительным свидетельством
существования государства, если не учитывать всех сторон со­
циально-экономического развития общества, где встречались эти
титулы (ван — «князь», сан — «министр» и пр.). Автор «Саньго
чжи» сообщал, что в Когурё «имеется ван, а чинами... являются
санга, тэро, пхэчжа, кочхуга, чубо, утхэ, сын, сачжа, чоы, сонин,.
каждый из которых соответствовал определенной степени, выра­
жающей старшинство или подчиненное положение», причем «чины
устанавливаются так, что- если есть тэро, то нет пхэчжа, а если
назначен пхэчжа, то нет тэро». Из приведенного неясно, были ли
это названия должностей или действительно представляли чинов­
146

ные раінги, поскольку (выясняется, что, например, звание кочхуга
вовсе не было чином, а служило обозначением принадлежности
к главенствующим родо-племенным группам Керу, ённо (Соно)
и Чольло. И другие звания связывались с отдельными общинами,
поэтому можно предположить определенную связь этих «чинов»
с должностными званиями в отдельных племенах или родо-общин­
ных группах. Титул вана принадлежал вождю союза родственных
племен, который избирался их старейшинами или аристократией
(га). Это, правда, не умаляло его верховную власть над ними,
судя по тому, что ему сообщались имена дружинников или слуг
(чоы, сонин), находившихся в подчинении у отдельных га. Пред­
ставители ванского рода и аристократия ведущих племен превра­
щалась в эксплуататорский правящий класс, уже не занимавший­
ся производительным трудом, а ведавший лишь делами в поли­
тической, военной и религиозной сфере. Как отмечается в «Саньго
чжи», «большие дома в центре страны не обрабатывают полей,
более десяти тысяч человек живут в праздности (буквально:
«сидят и едят»), а низшие дворы (хахо) издалека приносят им
и поставляют хлеба (зерновые), рыбу іи соль». Однако не было
больших (государственных) складов, а кладовые под названием
пугён существовали в каждом доме. Богачи одевались в шелка
и парчу, украшали себя золотом и серебром. По форме головных
уборов различали степень знатности. В ведении знати находились
и религиозные обряды (жертвоприношения духам).
Несмотря на далеко зашедший процесс классового расслоения
в Когурё, все еще сохранялись и определенные институты родо­
вого строя.
Так, ежегодно, в 10-м месяце к празднику жертвоприношений
Небу и духам в центре страны устраивалось народное собрание —
Тонмэн, на которое стекались люди со всех концов. Во время мно­
годневные собраний и пиршеств, надо полагать, решались и важ­
ные общие дела, касавшиеся, например, войны и мира. Тюрем
здесь еще не было, а судебные решения о преступниках выносило
совещание старейшин (га), по приговору которых убийц преда­
вали смерти, а семьи таких преступников превращались в рабов
(ноби). В нравах и обычаях народа Когурё также можно найти
следы- родового строя. Сообщение китайского автора, что «обычаи
(в Когурё) развратны», следует, вероятно, понимать в том смысле,
что там сохранялись те или иные пережитки группового брака.
Напоминанием о временах некогда существовавшего матрилокального родового строя служит свадебный обычай в Когурё, по кото­
рому молодой муж должен был жить с женой в доме ее родителей
(в специальном «домике для зятя») до тех пор, пока не родится
и не вырастет сын. И только тогда он мог взять в свой дом жену
и сына.
Разложение родового строя и классовое расслоение когурёского общества (мэкских племен) шло в ходе многочисленных войн
против соседних племен и китайских округов. Нападения на окру147

ги JI яоду 11 и Сюаньту стали особенно интенсивными на рубеже
1 11 ии., при ване Гуне, который в корейских летописях назы­
вается Тхэчжо, или ваном-основателем. Борьба против китайских
округов продолжалась и после падения Ханьской (поздней) ди­
настии в III в. Вытесняя китайское.влияние, когурёские правители
подчинили своему господству и сделали зависимыми (данниками)
соседние племена Окчо и Е.
Земля Окчо-, находившаяся к востоку от Когурё, в «Саньго
чжи» получила название Восточного Окчо (подобным же образом
и Е названо Восточным Е). Она простиралась вдоль побережья
Восточного моря, сплющенная с запада на восток, продолговатая
с севера на юг, где она граничила с землями Е. Окчо и Е нахо­
дились в пределах территории современных провинций Северной
и Южной Хамгён. Окчо и Е принадлежали к емэкским племенам*
поэтому у них было много общего с Пуё и Когурё в языке, пище*
жилье, одежде и в обычаях. Сообщается, что с образованием че­
тырех ханьских округов (после завоевания Древнего Чосона)
Окчо и Восточное Е входили в состав округа Имдун (Линътун)*
а с ликвидацией его—в число 7 уездов восточной половины (бу*
управляемой специальным администратором — дувэем) округа
Лолан. В 30 г. была упразднена эта административная единица*
и вожди местных общин получили ханьские титулы уездных кня­
зей (ху), а общины стали называться княжествами (хугук). Окчо*
составлявший уезд. Пуджо среди бывших семи уездов, находился
в районе современного Хамхына, а к северу на расстоянии 800 ли
простиралось Северное Окчо, граничившее с племенами Ымну
(Илоу). Около 56 г. н. э. Окчо попало в зависимость от Когурё.
В описываемое в «Саньго чжи» время Окчо занимало про­
странство в 1000 ли и насчитывало 5000 дворов. У них не было
одного общего правителя, и из поколения в поколение селениями
(общинами) правили старейшины (самно). Основным занятием
населения было земледелие, мало разводили крупного рогатого
скота и лошадей. По замечаниям китайского автора, люди здесь
отличались «прямотой характера, силой и храбростью», «сража­
ются пешими, ловко владея копьем». Зависимость от Когурё, ви­
димо, не разрушила местных институтов родового строя, но ста­
рейшины обязаны были собирать и поставлять дань. Люди Окчо,
сообщает «Саньго чжи», «за тысячу ли должны поставлять мэкские (пеньковые) холсты, рыбу, соль и другие морские съедобные
продукты, а также отправлять красивых девушек, которых (в Ко­
гурё) превращают в наложниц и обращаются с ними как с раба­
ми (нобок)». В свадебных и похоронных обычаях здесь были свои
особенности. В отличие от Когурё здесь девочки (с 10 лет) вос­
питывались в доме своего будущего мужа и перед замужеством
на короткое время возвращались к своим родителям. Хоронили
в больших семейных деревянных круглых гробах (саркофагах)*
куда клали истлевшие (после временного погребения) останки,
маленькие деревянные изображения покойников и сосуд, напол­

148

ненный рисом. По рассказам окчосцев, далеко к востоку от них
на острове (очевидно-, совр. Уллындо) жили люди, которые гово­
рили на ином языке и совершали для духа моря человеческие
жертвоприношения—в седьмом месяце топили в море молодую
девушку.
Земля Е, граничившая на юге с Чинханом, стала зависимой
от Когурё, около конца II в. н. э. В описываемое в «Саньго чжи»
время население составляло 20 тыс. дворов. Отдельными общи­
нами (селенияміи) управляли старейшины (самно, ыпкун),кото­
рые иногда имели присвоенные китайцами княжеские титулы (ху).
Эта родовая аристократия уже выделялась от общей массы насе­
ления, называвшейся низшими дворами. Но родовая общинная
организация,, видимо, еще сохраняла свою силу. Отмечается, что
между однофамильными (т. е. лицами общего родового происхож­
дения) не заключают браков, что «горы и реки разделены на
участки», т. е. на владения отдельных общин, и «не разрешается
вторгаться в чужой участок». И если на этой или иной почве «слу­
чается ссора одного селения с другим, то в качестве наказания
(для нарушителя) установлен штраф людьми (рабами?), крупным
рогатым скотом и лошадьми, и это наказание называется чхэхва
(«ответ за беду», т. е. нанесенный вред)». Праздник поклонения
Небу (в десятом месяце) назывался Мучхон («танцы Небу») и
отмечался большим народным собранием, на котором, вероятно,,
обсуждались и важные дела. По сообщению китайского автора,
убийца здесь наказывался смертью. Вооружением служили длин­
ные (в 3 чжан) копья, и «иногда в пешем бою их могут держать
вместе несколько человек». Далее отмечается, что «по характеру
люди добродушны, не жадны и очень совестливы, чем непохожи
на людей Когурё», они «жемчуг и яшму не ценят как сокровища».
О ‘ первобытных религиозных представлениях свидетельствует по­
клонение тигру как духу (тотему). О видах на будущие урожаи
гадали по небесным светилам.
Основным занятием населения было земледелие. Разводили
также тутовые деревья и шелковичных червей, производили пень­
ковые и шелковые ткани. Предметами вывоза в Китай служили
крепкие луки из каменной березы (дан), шкуры морских зверей
и маленькие лошади местной породы — квахама («лошади, про­
ходящие под фруктовыми деревьями»). Так называемая зависи­
мость от Когурё, вероятно, не носила какого-то постоянного или
абсолютного характера, судя по тому, что отдельные ёские старей­
шины (например, из Пульла) самостоятельно поддерживали отно­
шения с китайскими округами и получали даже титул вана.
Таким образом, опираясь на описания в «Саньго чжи», можно
прийти к заключению о том, что в это время среди корейских
(емэкских) племен в северной части страны процесс разложения
первобытнообщинного строя привел к возникновению классов в
обществе, хотя далеко еще не прекратилось функционирование
институтов родового строя, причем эти институты все более пере149

рождались в свою противоположность, служба в руках имущих
и влиятельных элементов орудием угнетения и эксплуатации не
только соседних племен, но и своих сородичей. Если,-аристократия
Когурё зависимых племен превращалась в господствующий
класс, то основная масса общинников, причисляемая в общую
категорию бедняков, все больше попадала в условия, приближаю­
щие ее к положению рабов или крепостных. Эта общая тенденция
была характерна и для племен и общин, населявших южную
часть Корейского полуострова.
Согласно «Саньго чжи» и «Хоухань шу» в южной части Корей­
ского полуострова, т. е. к югу от устья р. Ханган, находились три
рода объединений: Махан, Чинхан и Пёнчин (или Пёнхан), в
которые входило «78 государств (стран)», занимающих простран­
ство в 4 тыс. ли, ограниченное с запада и востока морем. «Все
они, — утверждают китайские авторы, — в древности составляли
государство Чин», причем самым большим из них был Махан,
который выдвигает «чинского вана», правящего «государством
Мокчи» (или Вольчи по «Саньго чжи»). Это нагромождение
«государств», которые едва ли соответствовали смыслу употреб­
ляемой терминологии, явно нуждается в расшифровке. Поскольку
по уровню социально-экономического развития (о чем пойдет
речь несколько позднее) так называемые «государства» представ­
ляли, вероятно, родо-племенные группы или их союзы, нет воз­
можности говорить ни о существовании монархической власти, ни
о государстве в нашем понимании этого слова. В таком случае
«чинский ван» (чин ван) мог быть только вождем союза племен
или родообщинных групп, оставаясь одновременно старейшиной
общины Мокчи (Вольчи). Вероятно, что лингвистические «чин
ван» («чинский ван») представлял иное написание слова «синчжи»
(или «чинчжи»), означавшего крупного старейшину или вождя,
причем
«чин» в данном случае
означал «большой», а
«чжи» (чхи) — человек, должностное лицо. Отсюда трудно пред­
ставить себе существование какого-то единого или централизо­
ванного «государства Чин» (чин гук) в древности, поэтому и
слова «чин гук» лучше переводить как «чинские государства»
(государства «чинов»), имея в виду совокупность родоплеменных
групп или общин во главе со своими старейшинами — «синчжи»,
или «чинчжи». Но в период, описанный в «Саньго чжи», уже не­
сомненно существовал политический союз, возглавляемый вож­
дем с титулом чинвана.
Составляет также проблему и определение месторасположения
Махана, Чинхана и Пёнчина, взаимоотношений между ними, а
равно и количества входивших в их состав общин. В «Хоухань
шу» по этому поводу сказано: «Махан, находящийся на западе,
имеет 54 государства и граничит на севере с Лоланом, а на юге —
с Вэ (Японией); Чинхан, находящийся на востоке, имеет 12 го­
сударств и соприкасается на севере с Емэком (Восточные Е);
Пёнчин, находящийся к югу от Чинхана, также имеет 12 госу­
150

дарств и на юге граничит с Вэ. Всего насчитывается 78 государств,,
одним из которых является Пэкче». Особое выделение Пэкче
объяснялось тем, что ко времени составления «Хоухань шу» Фань
Юем (V в. н. э.) это государство объединило под своей властью
общины Чинхана и Махана. Исследованиями корейских ученых
(прежде всего Ли Бёндо) доказывается ошибочность приведен­
ных китайских сообщений о количестве общин в Махане, Чинхане
и Пёнхане, а также об их географическом расположении. Оши­
бочность сообщения о существовании «12 государств» в Чинхане
(связанная с отнесением его в число 24 пёнчинских общин, поло­
вину которых должны составить чинханские), доказывается тем,
что после военного столкновения с китайским государством Вэй
только число отторгнутых чинханских общин достигло нескольких
десятков. Поэтому делается вывод, что в числе 50 с лишним
«государств» Хана, названных автором «Саньго чжи», значились
и чинханские и маханские общины, потому что они были объеди­
нены вместе по политическому признаку как входящие в один
союз, возглавляемый чинским ваном (правителем общины Мокчи
в Махане) 2. Географическое положение Махана и Чинхана опре­
деляется границей по р. Унчхон (совр. Ансончхон), к югу от
которой находились общины Махана (на территории совр. про­
винций Чхунчхон и Чолла), а к северу от нее — общины Чинха­
на (на территории совр. Кёнги и Канвон). Такое расположение
их доказывается еще и тем, что по сравнению с Чинханом ма­
ханские и пёнчинские общины состояли из более ранних пришель­
цев с севера и поэтому расположились к югу от чинханцев, кото­
рые позднее поселились на более северных землях, первоначально*
входивших в маханские владения. В этих маханских и чинханских
общинах большие «государства» насчитывали по 10 с лишним тыс.
дворов, а маленькие — по нескольку тысяч дворов, и всего в 50 с
лишним «государствах» было более 100 тыс. дворов (семей).
Источником ошибочного утверждения китайских авторов о том,
что «[люди] Пёнчина жили вперемежку с [людьми] Чинхана»;
считается то, что около половины пёнчинских общин в своем
названии имело приставку «пёнчинский», что должно было слу­
жить для особого обозначения общин Пёнчина или Пёнхана,
отличающихся от Чинхана. Однако, по мнению корейских иссле­
дователей, эта приставка не имела отношения к названию Чинхан, а подчеркивала лишь независимость от чинского вана, воз­
главлявшего особый союз племен, судя по китайским сообщениям,
что «12 государств из них (т. е. пёнчинских) зависят от чинского
вана». Те общины (с приставкой «пёнчинский»), которые не имели
отношений к чинскому вану, согласно этим же данным имели
своего общего правителя или вождя (вана). Таким образом, из
2 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Хангукса (История Кореи), т. I. Сеул,
1967, с. 289—290.

151

25 общин (а не 24, как указывают китайские авторы) Пёнчина
12 находились в зависимости от чинского вана, а 13 образовали
самостоятельный политический союз3. И этот союз возник при­
мерно в конце правления поздней Ханьской династии Китая
(к II в.), когда Куя (Кая) и другие общины установили самостоя­
тельные связи с китайскими округами Лоланом и Дайфаном.
Впоследствии с ослаблением союза под главенством чинского
вана и эти общины образовали самостоятельный политический
союз. Согласно китайским описаниям, в 20 с лишним «государ­
ствах» (общинах) Пёнчина насчитывалось всего 40—50 тыс. дво­
ров (по 4—5 тыс. в крупных и по 6—7 сот семей в маленьких).
Но 20 с лишним «государств» не исчерпывали всех общин этого
района, «еще имеются и маленькие округа». Это подтверждается
и корейскими и японскими источниками. «Самгук саги» называет
не упоминаемые в китайских источниках «государства»: Саболь,
Таболь, Ымджипполь, Сильчик, Апток, Сомун, Чхопхаль, Кульболь, Пхосанпхаль, Усан. И в японских летописях встречаются
такие названия «государств», как Чада, Китхам и ряд других4.
Для суждений об уровне социально-экономического развития
населения трех Хань необходимо обратиться к сведениям, харак­
теризующим состояние их производительных сил, хозяйства и
идеологии. Основным занятием населения во всех трех Хань явля­
лось земледелие. Здесь выращивали все основные зерновые кульдуры, тутовые деревья, разводили шелковичных червей, выделы­
вали шелковые и пеньковые ткани. Разводили также крупный
рогатый скот и лошадей, которые, как отмечалось в источниках,
шли на жертвоприношения после смерти их владельцев. В земле­
делии преобладали суходольные поля, но уже начали строить водо­
хранилища и другие оросительные сооружения, появилась куль­
тура риса. Окаменелые рисовые зерна, найденные в раковинных
кучах в Кимхэ, датируются I в. н. э. Для прогресса производи­
тельных сил важное значение имело применение железа. Соглас­
но «Саньго чжи» производимое в Пёнчине железо вывозилось в
Махан, Е, Японию и китайские округа Лолан и Дайфан. Судя по
тому, что железо заменяло деньги при обмене, оно, видимо, еще
было очень дорогим и редким, а потому, может быть, не полу­
чило широкого распространения как материал для изготовления
сельскохозяйственных орудий.
Во всяком случае достигнутый прогресс в развитии произво­
дительных сил, культурные контакты и военная борьба с китай­
скими завоевателями и пришельцами, особенно развитие торго­
вых отношений между отдельными общинами, а также с китай­
цами и японцами немало способствовали разложению первобытлообщинного строя, развитию частной собственности и классовому
3 См.: там же, с. 291—292.
4 См.: там же, с. 298.

152

расслоению населения южной части Корейского полуострова.
Хотя по сравнению с северными районами здесь эти процессы шли
медленнее, борьба с китайскими завоевателями ускорила консо­
лидацию родо-племенных групп в более крупные политические
объединения, как союз чинханско-маханских общин во главе с
чинским ваном. Политическая консолидация в течение второй
половины II в. настолько укрепила ханьские общины, что обеспо­
коенные этими процессами китайские завоеватели в конце II —
начале III в. создали на северной границе ханьских земель адми­
нистративный округ Дайфан, с целью прямого захвата ханьских
общин или желая добиться признания китайского верховенства,
чтобы обеспечить дальнейшее продолжение устойчивых торговых
и политических связей. В целях распространения китайского влия­
ния власти этого округа раздавали вождям (синчжи, хомчхик,
понъе, сальхэ, ыпчха) местных общих трех Хань китайские звания
удельных князей (ыпкун и пр.) и удельных начальников (ыпчжан)
вместе с соответствующими печатями и форменными парадными
одеяниями. В процессе общения местных вождей с китайскими
округами усиливалась тяга их к роскоши, стремление к обособле­
нию от остальной массы рядового населения, что усиливало на­
метившееся классовое расслоение. Местная родо-племенная знать
уже отличалась знанием китайского этикета, употреблением ки­
тайской одежды и других предметов. В описании Махана автор
«Саньго чжи» сообщает, что «только людей, имеющих свои па­
радные одеяния и головные уборы и пользующихся собственными
печатями, насчитывается более тысячи человек», что даже хахо,
приезжающие в окружной центр, «наряжаются в одеяния и го­
ловные уборы, взятые у других взаймы». Имеются также сведе­
ния, что некоторые из представителей местной знати переходили
на службу к китайским завоевателям (например, некие Емсачхи
и Сомаси в I в. н. э.). Но китайское влияние коснулось сначала
лишь незначительного меньшинства и не могло подорвать по­
всюду устоев первобытнообщинного строя, особенно в районах,
удаленных от китайских округов. Именно поэтому автор «Саньго
чжи» отмечал, что общины («государства») Хана, «находящиеся
на севере, по соседству с (китайскими) округами», «имеют неко­
торое понятие о правилах приличия» (т. е. знакомы с китайским
этикетом), однако отдаленные же места якобы «напоминают ско­
пище преступного люда или рабов». Китайский автор говорил об
отсутствии китайских церемоний среди населения, где царила
еще первобытная простота нравов; преобладала простая одежда
(из холста) и простая обувь. «Здесь не ценят ни золота с сереб­
ром, ни парчи и вышивок», хотя «очень дорожат жемчугом как
сокровищем», «им украшают одежду, делают ожерелье для ноше­
ния на шее, а также серьги для ушей» («Саньго чжи»). Хотя и
нет прямых указаний в источниках, можно предположить, что
в сельских общинах еще существовала коллективная собствен­
ность на землю и коллективная обработка ее. Из огромной массы
153

сельских поселений не успели еще выделиться города, хотя не
исключена возможность существования городов как крепостей
(для обороны). Сведения на этот счет противоречивы. В описа­
нии Махана сказано, что его население живет в селениях между
горами и морем и там «нет укрепленных городов», но одновре­
менно сообщается о существовании укрепленных городов или
полос в Чинхане и Пёнчине. О первобытном укладе жизни ханьцев
можно судить по сообщению о том, что «в обычае людей Хань
мало установлений, и хотя имеется главный вождь (чусу) в
центре государства (страны), селения их разбросаны в беспо­
рядке, поэтому он (вождь) не может управлять ими как следует».
Об образе жизни в селениях сообщается: «Здесь нет в обычае и
коленопреклонений. Жилье делают в виде шалашей и землянок,
напоминающих по форме могилы с входной дверью наверху. В них
вместе живут всей семьей, не делая различия между старшими
и младшими, между мужчинами и женщинами». Возможно, к бо­
лее позднему времени относится сообщение «Вэй люэ», что в
Пёнчине «дома строят путем поперечного расположения в не­
сколько рядов бревен» (наверно, в виде сруба). При похоронах
не делали саркофагов (наружных гробов), ограничиваясь про­
стыми гробами.
Из приведенных сведений видно, что существование главного
вождя (чинского вана) не ограничивало самостоятельность от­
дельных родо-племенных групп и общин. В этих общинах (или
«маленьких государствах» по терминологии китайских авторов)
наряду с вождем или старейшиной существовал шаман, ведавший
жертвоприношениями Небу и называвшийся чхонгун («князь
Неба»). В его распоряжение выделялось особое место под назва­
нием Сото, «где стоит большое дерево, на которое вывешивают
колокольчики и барабаны, чтобы взывать к духам». Убежавшие
сюда пользовались защитой от преследователей. Первоначально,
очевидно, поклонялись дереву, а затем оно стало символическим
посредником для общения с духами. Кроме этих фактов, для
характеристики уровня социально-экономического развития хан­
ских общих принципиальное значение имеет правильное понима­
ние следующего места из описания Хан в «Саньго чжи»: «Когда
возникает надобность произвести какие-либо работы в центре
государства или властям потребуется возвести укрепления, то со­
бирают сильных и здоровых молодых людей, которым пробивают
отверстия в коже спины и продевают толстую веревку и привя­
зывают кусок дерева длиной в сажень (чжан) и в течение целого
дня побуждают усиленно работать, и те, кто, не жалуясь на боль,
выполнит всю поручаемую работу, признаются здоровыми». Это
место из «Саньго чжи» вызвало разные объяснения в историче­
ской литературе. Одни историки склонны в приведенном рассказе
видеть пример жестокого обращения с рабами, а другие — перво­
бытный обряд инициации (испытания) молодых людей, перехо­
дящих в разряд взрослых мужчин. Наконец, третьи вообще отри­
154

цают возможность факта продевания через живую ткань верев­
ки, к которой привязывался бы кусок дерева, и полагают, что в
своем рассказе китайский автор допустил ошибку и так пред­
ставил применение на строительных работах известного в Корее
деревянного приспособления для ношения тяжестей (чиге), кото­
рый обычно прикреплялся к спине перетянутыми через плечи
веревками5. Для некоторых историков приведенный рассказ
послужил основанием для вывода о существовании не только
рабовладения, но и государственной власти, ведавшей строитель­
ством укрепленных городов. Однако при сопоставлении с други­
ми фактами, говорящими о первобытном укладе жизни, аними­
стических религиозных представлениях, об обычае татуировки
и пр., в этом описании можно усмотреть первобытный обряд
инициации молодых людей, который китайским автором представ­
лен в виде принудительных работ, организованных государствен­
ными властями. Между тем в приведенном описании некоторые
детали полностью совпадают с обрядом инициации, сохранив­
шимся до недавнего времени у некоторых индейских племен Се­
верной Америки. У шеванезов при посвящении юношей во взрос­
лых воинов колдун (шаман) пробивал ножом отверстие в коже
груди испытываемых, продевал через них кожаные ремешки и
привязывал к тотемному дереву, а те резкими движениями раз­
рывали свою кожу, отрываясь от привязи к тотемному дереву 6.
Такие этнографические параллели позволяют говорить о сохра­
нении в ханьских общинах институтов родового строя, о том, что
процессы классового расслоения еще не привели к установлению
государственности, несмотря на отдельные факты появления
рабов. Нехватка фактических деталей не дает возможности су­
дить о степени разложения первобытнообщинного строя, изме­
нявшегося с развитием новых производительных сил.
На распад первобытнообщинных отношений в Махане, Чинхане и Пёнхане определенное влияние оказали китайские завое­
ватели, борьба с которыми ускоряла политическую консолидацию
племен. К этому времени относятся и оживленные связи пёнчинских общин с японскими островами, где существовали многочис­
ленные родо-племенные объединения или «маленькие государст­
ва». Надменные китайские завоеватели рассматривали их, так же
как и корейские «государства», в качестве своих «вассалов» или
«подданных», если только они поддерживали какие-то отношения
с китайцами. Между тем уже в I в. н. э. некоторые пёнчинские
общины (Куя и др.) выступали посредниками в торговых и куль­
турных связях между китайцами и населением японских остро­
вов, о чем можно судить по сообщениям китайских источников.
(«Саньго чжи») и мифам, вошедшим в ранние японские историБ См.: там же, с. 311—312.
6 См.: С а т - о к . Земля соленых скал.— «Юность», 1960, № И, с. 77—78.

155

ческие хроники («Кодзики» и «Нихон сёки»). Не только мифоло­
гические предания, но и памятники материальной культуры на
территории Японии свидетельствуют о поселении пёнчинского
населения в Японии. В мифических именах отдельных пришель­
цев в Японию из соседней Кореи (напр., Сонакасити или Цунугаарасити) прослеживаются топонимы или названия должностных
лиц (синчжи) пёнчинского происхождения.
С полным разложением первобытнообщинного строя среди на­
селения северной и южной части Корейского полуострова было
связано возникновение и утверждение трех государств — Когурё,
Пэкче и Силла. На смену многочисленным племенам и общин­
ным объединениям пришли эти три государства, которые к V—
VI вв., полностью разделив территорию Корейского полуострова,
вступили в борьбу между собой за утверждение своего господ­
ства во всей Корее.

УТВЕРЖДЕНИЕ
ГОСУД АРСТВА В КОГУРЁ

Отсутствие в исторических источниках датированных сведе­
ний, характеризующих переход от родовой организации общества
к делению населения по территориальному принципу, затрудняет
точное определение времени возникновения каждого из трех го­
сударств, поэтому в исторической литературе нет единого мнения
но этому вопросу. Существующие различия в трактовке этой
проблемы объясняются также различным пониманием историками
самой категории государства (в зависимости от их мировоззре­
ния) и связанным с этим разным истолкованием известных исто­
рических фактов. Не ставя задачи какого-либо категорического
решения этой сложной проблемы, в дальнейшем изложении по­
пытаемся представить конкретную картину становления каждого
из трех государств.
Государство Когурё выросло в результате разложения перво­
бытнообщинного строя у когурёских (или, как назывались перво­
начально, гурёских) и сопредельных племен, когда старая родовая
организация пяти коренных когурёских общин (племен?) пре­
вратилась в территориальную державу для господства как над
своими сородичами, так и над иноплеменным населением в инте­
ресах нового имущего класса, сложившегося главным образом из
родо-племенной знати Когурё, но допустившего в свои ряды и
представителей аристократии покоренных (или союзных) племен.
Короче, союз когурёских племен перерос в государство Когурё,
но затруднительно определить точное время этого качественного
скачка от родо-племенной организации к государственной. Как
отмечалось ранее, историки отмечают этот рубеж от 1 в. до н. э.
до IV в. н. э.
156

Ко времени складывания государственности в Корее, вероят­
но, относятся и первые попытки определить ее истоки, что обычно
делалось в форме легенд о первых царях. Эта легендарная тра­
диция, отразившаяся в ранних летописях (которые затем вошли
в состав «Самгук саги») 7, основание государства Когурё припи­
сывала пришельцу из северного Пуё некоему Чумону (Чхумо),
или Тонмёну, который представлял скорее не личное, а нарица­
тельное имя, обозначавшее в древности вождя или какое-то долж­
ностное лицо. Историчность Чумона, этого «основателя государ­
ства», и нескольких первых ванов Когурё подлежит сомнению, и
тем не менее корейская историография феодального периода
воспринимала легендарный рассказ о приходе Чумона и начале
царствования в Когурё как подлинный исторический факт и да­
тировала 37 г. до н. э. Некоторые из современных историков,
поддерживающих эту традиционную датировку времени появле­
ния государства Когурё, обычно ссылаются на то, что уже при
первых ванах Когурё (например, при третьем ване Тэмусине,
в 19 г. н. э.) стали объявлять амнистии и освобождать своей
властью заключенных преступников, что, по их мнению, свиде­
тельствует о существовании такого института государственности,
как тюрьмы. Между тем эти историки, принимающие без критики
сообщения ранних летописцев, не учитывают фантастического
характера рассказов, которые в ряде случаев представляли про­
стую запись легенд, датированных соответствующими годами
китайского календаря и служивших для восполнения недостаю­
щих подлинных исторических фактов. Систематизируя фольклор­
ные произведения и располагая их в определенной хронологиче­
ской последовательности, авторы корейских хроник феодального
времени стремились показать непрерывающуюся линию правления
царей (ванов), чьи деяния должны были полностью соответство­
вать предписаниям конфуцианских канонов о добродетельном
правлении. И в тех случаях, когда по нарицательным именам
восстанавливались периоды мифических* царей, годы их «правле­
ния» заполнялись такими рассказами, которые по их дидактиче­
скому смыслу соответствовали нормам добродетельного правле­
ния и показывали милость царей (включая совершаемые ими
акты милосердия в отношении преступников), сыновнюю почти­
тельность их детей, мудрость и преданность их слуг («министров»
государства). Упоминаемые в такой связи акты амнистий никак
не могут служить надежными ориентирами для определения вре­
мени возникновения государства. Преувеличения и неточности в
таких рассказах видны хотя бы по сообщению о том, что в 11 г.
правления Тэмусина (28 г. н. э.) Когурё имело дело с вторгшейся
в страну миллионной ханьской (китайской) армией и смогло
7 Ссылки на корейский текст «Самгук саги» даются по кн.:
(Исторические записи трех государств), т. I—II. Пхеньян, 1958.

157

Самгук

саги

отразить вторжение только благодаря мудрым советам «мини­
стра» (чвабо) Ыль Тучжи8. Сообщения ранних частей корейских
хроник нуждаются в определенной проверке и поправке по дан­
ным других, например китайских, источников того периода.
Признавая фантастический характер ранних частей корейских
летописей, некоторые корейские исследователи, в том числе и
буржуазные, в легенде о приходе Чумона в Когурё и основании
им «государства» склонны видеть отражение исторического факта
перехода гегемонии в когурёском союзе племен от рода (племени)
Соно (Енно) к роду (племени) Керу, который, создав опорный
пункт в районе среднего течения р. Амноккан (крепость Кукнэсон — совр. Цзиань в Северо-Восточном Китае), в ходе дальней­
ших завоеваний (или угрозой войны) подчинил соседние родо­
племенные группы или общины. Так, до середины или в течение
I в. н. э., согласно корейским летописям, Когурё подчинило пле­
мена (общины) Пирю, Хэнин, Янмэк, Кальса, Кэма, Куда, Север­
ный и Восточный Окчо.
Один из известных буржуазных историков Южной Кореи
Ли Бёндо с позиций буржуазного национализма дал трактовку
проблемы становления государственности в Когурё. В качестве
признака он избрал так называемое «укрепление духа самостоя­
тельности Когурё», которое стало проявляться с тех пор, как, попримечательному сообщению «Саньго чжи», правители Когурё
загордились и больше не приезжали в китайские округа за па­
радной одеждой и головными уборами, а предлагали китайцам
складывать их в специально устроенном пограничном городке
Чхэккуру («куру» означал город). По мнению Ли Бёндо, это
произошло после третьего (по традиционной хронологии) вана
Тэмусина (18—44 гг. н. э.) Но в строгом смысле этого слова
государство в Когурё; по его мнению, сложилось во времена
шестого вана — Тхэчжо тэван (известного китайцам под именем
Гун) или «Великого вана Основателя», так как этот титул наряду
с «чиновными званиями» пхэчжа, утхэ и др. свидетельствует о
появлении бюрократической организации9. Допуская возмож­
ность возникновения этих «чиновных званий» еще во времена
родового строя, свой тезис о существовании государства во вре­
мена Тхэчжо Ли Бёндо стремится подкрепить фактами объеди­
нения клановых обществ бассейна Большой и Малой рек и на­
чавшейся внешней активности Когурё, которая выразилась в на­
падениях на китайские округа Ляодун и Сюаньту, причинивших
большой урон китайцам, в подчинении племен Окчо и в расши­
рении границ на юге до р. Сальсу (совр. Чхончхонган). Таким
образом, возникновение государства прямо связывается с завое­
вательными войнами, хотя они в действительности даже при на­
8 Самгук саги, т. I, с. 374.
9 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 236.

158

личии в данном обществе зачатков классового деления и опре­
деленной градации должностных лиц не могут служить признаком
государства, если деление общества по кровнородственному прин­
ципу не сменилось территориальным. Как признает Ли Бёндо,
тогда родовая организация сохранялась в пяти ведущих общи­
нах, возглавлявших политический союз Когурё, о чем свидетель­
ствовали и титул кочхуга, подчеркивавший особо привилегирован­
ное положение родовой аристократии общин Керу, Соно и Чольло,
и то, что должностные звания не употреблялись без упоминания
родовой принадлежности их носителей. Учитывая большое зна­
чение родовых отношений, но вместе с тем и таких новых явлений,
как появление у представителей аристократии (га) своих слу­
жилых людей, которые носили такие же звания (сачжа, чоы,
сонин), что и находящиеся при главном вожде, Ли Бёндо назвал
общественный строй Когурё этого времени своеобразным «перво­
бытным феодализмом» 10. При этом, конечно, он исходил из бур­
жуазных представлений о феодализме как системе политических
отношений, основанных на определенной иерархии подчинения
(вассалитета).
Однако завоевательные войны и расширение территории Ко­
гурё не могут подтвердить ни существования государства, ни
того, что родовой строй ушел в прошлое. Хотя завоевательные
войны и способствовали классовому расслоению варварского об­
щества, они могли вестись и до появления государства. На той
стадии, когда еще сильны родо-племенные связи и общинные
отношения, захватнические войны велись развитым союзом пле­
мен или государством варварского типа, предшествующим ста­
новлению рабовладельческого или феодального строя. Покорение
союзом когурёских племен их соседей, еще не означало (до
определенного времени) полной победы классового общества, ибо,
несмотря на возникновение эксплуатации (в форме дани), ни
общество завоевателей, ни общество покоренного населения не
утрачивали прежней социальной организации по кровнородствен­
ным связям, несмотря на усиление имущественных различий и
социальных градаций в старом обществе. Но, с другой стороны,
процесс классовой дифференциации, вероятно, тормозился тем,
что «покоренные» или завоеванные Когурё соседние племена
зачастую выступали в качестве его союзников в борьбе против
общих угнетателей — ханьских (китайских) завоевателей. Китай­
ские округа Сюаньту (в верхнем течении р. Ляо) и Ляодун (на
западном берегу Ляо), поддерживавшие регулярные торговые
отношения с корейскими племенами, не оставляли намерений при
удобном случае подчинить их силой, поэтому Когурё и его соседи
в своих отношениях с ними также сочетали мирные и военные
средства борьбы. После крупных походов на китайские владения
10 Там же, с. 245.
159

к западу от р. Ляо в 49 и 55 гг. н. э. Когурё вынуждено было на
время прекратить военные действия против сильной Ханьской
(поздней) династии и налаживать дипломатические отношения,
направив свои усилия на подчинение юго-восточных земель. Но
после подчинения племен Е (или Емэк, в начале II века н. э.)
когурёский ван Гун (или Тхэчжо) вместе с ними (людьми Емэк)
в 118 г. совершил нападение на крепость Хуали (Хварё) в округе
Сюаньту11. В 121 г., когда правители китайских округов напали
на емэкского вождя и убили его, войска когурёского вана напали
на округа Сюаньту и Ляодун, сожгли города, убили или взяли
в плен более 2 тыс. человек. По сообщениям корейских летопис­
цев, в этих походах в качестве союзников Когурё участвовали
маханцы и емэкцы. .В 146 г. (при том же ване Гуне) когурёские
войска напали на крепость Сианьпин (в округе Ляодун), где
убили дайфанского чиновника (лин), взяли в плен семью лоланского правителя (тайшоу). А в 172 г., когда многочисленные
ханьские войска вторглись в Когурё, люди Когурё по предложе­
нию «министра» Мённим Даппу упорно оборонялись за стенами
крепостей, а затем ударили по истощенным силам противника.
Еще одно поражение ханьским войскам было нанесено в 197 г.
Затем с ослаблением Ханьской династии вторжения их прекра­
тились.
В период троецарствия в Китае после падения Ханьской ди­
настии в 220 г. государство Вэй усилило агрессивные действия
на востоке. Несмотря на попытки Когурё наладить мирные отно­
шения, для чего была оказана даже военная помощь в усмире­
нии Ляодунского наместника Гунсунь Юаня, вэйский правитель
явно стремился к завоеванию Когурё, о чем свидетельствовала
отправка войск (морем) в округа Лолан и Дайфан. Чтобы опере­
дить противника, когурёские войска в 242 г. нанесли удар по
г. Сианьпин, вероятной базе будущего китайского наступления.
После этого (в 246 г.) из округа Сюаньту выступили вэйские
войска под предводительством Гуаньцю Цзяна, которые напали
на Когурё с севера, в то время как с юга действовали войска из
округов Лолана и Дайфана. Очутившись под двойным ударом,
когурёские войска потерпели тяжелое поражение (было убито
более 18 тыс. человек), поэтому ван (Тончхон) вынужден был
бежать из столицы Хвандо (построенной в 198 г.) в сопровожде­
нии небольшого отряда. Заняв столицу, Гуаньцю Цзян снарядил
отряд для преследования когурёского вана, бежавшего в пределы
Окчо (в район совр. провинции Южн. Хамгён) 12. Перелом в
борьбе с вэйскими захватчиками приписывается геройским дей­
ствиям когурёских воинов Миръу и Нюю, но вероятно, что для
полного изгнания вэйских войск большое значение имела помощь
11 Самгук саги, т. I, с. 388.
12 Там же, с. 420—421.

160

местного окчоского населения, собравшего новые силы. Этот факт
свидетельствует, что Окчо не находилось в такой рабской зави­
симости от Когурё, как изображается в китайских источниках, а
скорее было на положении союзника, сохранявшего традиционные
общественные порядки (родового строя), о чем можно судить и
по китайскому описанию в «Саньго чжи».
Войны начала новой эры не только усиливали классовое рас­
слоение среди корейских племен, но могли также способствовать
сохранению старых общественных (родо-племенных) отношений,
так как содействовали сплочению в борьбе против иноплеменных
захватчиков. Между тем опасность вторжения последних с севера
не исчезла и впоследствии, когда в Северном Китае кочевникисяньбийцы (из рода Муюн) основали свое государство Янь. Уже
нашествия войск Муюн Вэя в 293 и 296 гг. создали серьезную
угрозу, поэтому ответной реакцией со стороны Когурё (вана
Мичхона) были нападения на Сюаньту в 302 г. (8 тыс. захвачен­
ных пленных было поселено в новой крепости Пхеньян, строив­
шейся с 247 г.), на Сианьпин в 311 г., на округ Дайфан в 314 г.,
нападение и разрушение крепости Сюаньту в 315 г. и п р.13. После
восстановления столицы Хвандо (с цитаделью Кукнэсон) и воз­
вращения резиденции вана в 342 г. произошло новое нашествие
Муюнов. Они захватили столицу и стали преследовать бежавшего
вана (Когуквона). Им удалось взять в плен жену и мать вана.
Чтобы сломить сопротивление Когурё Муюны решили захватить
и останки отца вана. Как сообщает корейская летопись, Муюн
Хван, «открыв могилу вана Мичхона, увез его прах, завладел
сокровищами многих поколений, хранившимися в казенных кла­
довых, захватил более 50 тыс. душ обоего пола, сжег дворцы и,
разрушив крепость -Хвандо, двинулся в обратный путь» 14. В сле­
дующем году ван Когуквон вынужден был снарядить большое
посольство с дарами к Муюнам и признать себя слугой (васса­
лом) государя династии Янь. Укрепление политической и военной
мощи государства Когурё позволило потом дать отпор Муюнам.
В 385 г. 40-тысячная армия Когурё выступила против Муюнов и
заняла округа Ляодун и Сюаньту, захватила около 10 тыс. плен­
ных 15. Муюнам стоило больших усилий, чтобы потом восстановить
свою власть над этими округами. Но, с другой стороны, дальней­
шая территориальная экспансия Когурё направлялась на юг, что
приводило к конфликтам с государством Пэкче.
Хотя развитие классового общества и утверждение государства
происходили в обстановке многочисленных военных конфликтов,
этих фактов недостаточно для датировки точного времени зарож­
дения государства. Нужны конкретные данные, показывающие
положение классов и борьбу между ними, которая сделала не­
13 Там же, с. 436—437.
14 Там же, с. 443.
15 Там же, с. 447.
5

м. н. Пак

161

избежным появление государства. Недостатки имеющихся источ­
ников по ранней истории Когурё состоят не только в том, что
терминологически не делают различий между понятиями государ­
ства и страны. Китайские источники, содержащие описание со­
циальных процессов в Когурё, как правило, фиксируют положение
в определенное время и не дают представления о развитии на
протяжении сколько-нибудь длительного периода. А корейские
летописи, содержащие последовательную запись исторических со­
бытий, исходят из представлений о существовании государства
уже во времена мифических царей («правление» которых точно
датировано годами, месяцами даже днями), которым приписаны
и соответствующие «деяния» с применением таких терминов и
понятий (чины, округа и пр.), которые существовали значительно
позднее. Правильность тех или иных термицов, характеризующих
«государственность», можно выяснить только на основе всего
текста летописной истории и в сопоставлении этих данных с
другими источниками.
При датировке времени появления государства следует учесть,
что применение железных орудий и связанные с этим сдвиги в
развитии сельского хозяйства и ремесел подготовили в конечном
счете разложение первобытнообщинного строя и переход к новой
общественно-экономической формации, что социально-классовые
различия стали возникать в Когурё еще при сохранении родового
строя (в рамках политического союза племен), когда различались
господствующие и покоренные племена, а внутри племен намети­
лось расслоение на привилегированную знать и рядовых общин­
ников, которые иногда опускались до положения рабов. От до­
стигнутого уровня производительных сил, расстановки сил форми­
рующихся общественных классов и результатов борьбы между
ними мог зависеть облик нового способа производства и соответ­
ствующей государственности. А войны Когурё могли или ускорить
или замедлить этот процесс. О разорении основных масс общин­
ников можно судить по многочисленным записям корейских лето­
писей о бедствиях и голоде среди населения в первые века нашей
эры. Голод доводил иногда до людоедства. И это происходило в
то время, когда, как показывают археологические памятники»
когурёская знать накапливала огромные богатства, воздвигала
крепости и дворцы, строила величественные подземные склепы,
украшенные произведениями искусства. Сюжеты настенных фре­
сок этих могил говорят о празднествах и развлечениях знати,
которая богатела за счет военных добыч и эксплуатации своих
соплеменников. И в тех условиях разоряющиеся массы общинни­
ков, естественно, стремились сохранить традиционные институты
родового строя как средство борьбы против попыток порабоще­
ния их складывающимся господствующим классом. Даже по ле­
гендарным рассказам ранних частей летописей Когурё можно
получить представление о направлении классовой борьбы в когурёском обществе. Насилия и жестокость знатных получали явный
162

отпор соплеменников. В записи, датированной 51г. н.э., говорится,
что «с каждым днем ван (имеется в виду 5-й по порядку Мобон)
становился все более жестоким — когда садился, подкладывал
людей для сидения, когда ложился, они должны были служить
ему подушкой, а если кто ёрзал, того убивал без всякой пощады.
Если кто из слуг пытался вразумить его, то расстреливал из лу­
ка». Убийство этого вана одним из приближенных (Туро) в лето­
писи оправдывается тем, что ван стал «врагом народа» 16. Место
вана теперь занял не сын убитого, а Гун (Тхэчжо), которого
«поддержали люди страны» (53 г. н. э.) 17. Хотя летописец пред­
ставляет эти события как эпизод смены на престоле, в них нельзя
не усмотреть один из моментов классовой борьбы против попытки
установления деспотической власти вана, за сохранение традиций
первобытной демократии. В этом же плане следует объяснить
убийство в 165 г. вана Чхадэ (преемника Тхэчжо), который, как
говорится в летописи, «стал невыносимым для народа» 18.
Имеются также рассказы о том, как ван (вождь),считавшийся
с интересами народа, вступал в конфликт с представителями родо­
племенной знати. В записях, датированных 190 и 191 гг. н. э., мы
читаем: когда пхэчжа Обирю и пхёнчжа Чвагарё, будучи близ­
кими родственниками жены вана (ванху), «захватили всю власть
в стране», и, «полагаясь на их влияние, сыновья их настолько
распустились, что стали отбирать у людей их детей, землю и дома,
отчего люди страны негодовали», ван попытался наказать их за
бесчинства. И тогда Чвагарё и другие составили заговор, «напали
на столицу вана, но ван, подняв войска окрестных мест, подавил
их» 19. Хотя и неясно, что означали «войска окрестных мест», нетрудно предположить, что против военных дружин аристократов
выступило окрестное население или народное ополчение, то тогда
вооруженный народ сохранял еще решающее значение. Примеча­
тельно, что после этого «министром государства» стал некто Ыль
Пхасо, якобы знатного происхождения, но живший тем, что сам
обрабатывал землю. Ему приписывают организацию (в 194 г.)
зерновой ссуды (чиндэ) из казенных складов для помощи нуж­
дающимся в весенне-летнее время20. Судя по сообщению «Саньго
чжи» о том, что еще и в III в. не было в Когурё казенных скла­
дов, организацию зерновой ссуды, может быть, следует отнести
к более позднему времени.
Для суждений о процессе формирования государственной
власти весьма красноречивы сообщения, датируемые последним
годом вана Понсана (300 г.): когда из-за голода «люди ели друг
друга», ван, не считаясь ни с чем, сгонял на строительство дворца
16 Там
17 Там
18 Там
19 Там
20 Там

6*

же,
же,
же,
же,
же,

с.
с.
с.
с.
с.

382, 383.
384.
398.
405.
406, 409.

163

«всех мужчин и женщин страны старше 15 лет»21. В бегстве на­
род искал спасение от голода и непосильного труда. Когда ми­
нистр этого вана обратил его внимание на то, что неурядицами
и тяжелым положением народа смогут воспользоватьсявнешние
враги и вторгнуться в страну, ван рассердился и сделал приме­
чательное заявление: «Государь поставлен высоко, чтобы народ
смотрел на него снизу, и если не будет величественного и роскош­
ного дворца, ему нечем будет показывать свое величие и важ­
ность», а затем спросил, неужели тот хочет умереть ради на­
рода22. Министр Чханджори, почувствовав опасность, сговорился
с остальными и сверг вана. Им стал Мичхон, который в течение
долгого времени вынужден был скрываться от преследований
своего предшественника. Хотя в рассказе чувствуется изложение
конфуцианского идеала гуманности и торжества справедливости,
в основе его был, вероятно, один из эпизодов на пути утверждения
государственной власти в Когурё. Отсюда можно узнать и о же­
стоком угнетении народа правящим классом и о возможном
смягчении его при внешней опасности, о том, что непримиримость
и острота противоречий между классами сделали неизбежным
появление государства23.
Трудно лишь определить тот хронологически наиболее ранний
рубеж, когда утверждался территориальный принцип деления
населения, когда можно говорить о начале государственности и
конце родового строя. В этом отношении важным известием
является один из комментариев к тексту «Истории поздней Хань­
ской династии» («Хоухань шу», составленной в V в.), где указы­
вается, что «сейчас в Ко[гу]рё имеется пять округов, из которых
один называется Центральным (Нэбу) или Хванбу, что соответ­
ствует (роду?) Керубу. Второй называется Северным (Пукпу)
или Задним (Хубу), что соответствует Чольлобу. Третий назы­
вается Восточным (Тонбу) или Левым (Чвабу), что соответствует
Суннобу. Четвертый называется Южным (Намбу) или Передним
(Чонбу), что соответствует Кваннобу. Пятый называется Запад­
ным (Собу) или Правым (Убу), что соответствует Сонобу»24.
В источнике, к сожалению, нет точных указаний, с какого вре­
мени деление на пять родов (или племен?) переросло в систему
5 административных округов, знаменовавших рождение государ­
ства. Бесспорно, это произошло до V в., но остается вопрос:
насколько раньше? К тому же утверждение государственности
представляло длительный процесс.
Как известно из «Саньго чжи», к середине III в. в Когурё уже
быстро развивалось классовое общество и зародились элементы
государственности в виде власти вана, опирающейся на опреде21 Там же,
22 Там же,
23 Там же,
24 Хоухань

с. 432.
с. 433.
с. 434.
шу, кн. 85 (Лечжуань, кн. 75). Дунъи, Когурё.

164

ленную иерархию знати. Среди свидетельств установления госу­
дарственных начал вместо варварских обычаев, можно отметить
сообщение о том, что в 248 г. после смерти вана Тончхона новый
ван Чунчхон запретил человеческие жертвоприношения по умер­
шему вану. Несмотря на то что были желающие «последовать»
за умершим ваном, новый ван объявил такие действия «не соот­
ветствующими правилам [приличия]»25. Возможно, что с этого
времени началось установление институтов политической и идео­
логической надстройки, сложившихся в течение IV в.
Конфуцианские идеи, проникавшие в корейские племена, оче­
видно, еще в период разложения первобытнообщинного строя
в IV в. стали государственной идеологией Когурё, определяющей
принципы организации господствующего класса в чиновно-бюро­
кратическую иерархию. Для воспитания аристократической моло­
дежи в духе конфуцианской морали и подготовки государственных
чиновников в 372 г. в столице Когурё была основана Высшая
школа — Тхэхак, где главным предметом преподавания являлись
сочинения конфуцианских классиков. На основе конфуцианских
канонов были выработаны и государственно-правовые нормы, и
уже в 373 г. были обнародованы «Правовые установления»
(«Юльлён») 26 или свод государственных законов, предусматри­
вавших повиновение народа господствующему классу.
Почти одновременно в качестве общегосударственной религии
Когурё утверждается буддизм, призванный заменить родо-племен­
ных богов и местные верование, которые отныне не соответство­
вали интересам господствующего класса и созданного им госу­
дарства. Их более устраивало буддийское учение (о спасении
души, извращенное толкование равенства людей), которое верой
в потусторонний мир старалось отвлечь народные массы от борьбы
против жестокостей и несправедливостей реальной действитель­
ности. По приглашению когурёского правителя в 372 г. из Цяньцинского государства прибыл монах Сундо с религиозной литера­
турой и изображениями Будды. С этих пор при поддержке пра­
вящего класса буддизм получил быстрое распространение в Ко­
гурё. Вслед за постройкой в 375 г. монастырей Чхомунса и
Ибульланса27 в столице буддийские монастыри и храмы стали
возникать повсеместно. Постепенно монахи превратились во влия­
тельную социальную силу, а монастыри — в крупного феодаль­
ного землевладельца вследствие растущих земельных пожертво­
ваний государства, аристократии и самих крестьян.
Внедрением идеологий конфуцианства и буддизма, вероятно,
завершилось формирование политической организации (государ­
ства) господствующего класса Когурё. Для управления огромной
территорией, сложившейся с начала завоевательных войн когу25 Самгук саги, т. I, с. 424.
26 Там же, с. 445.
27 Там же, с. 446.

165

рёского союза племен, была создана централизованная государ­
ственная машина, обеспечивавшая возможность эксплуатации все­
го населения страны, независимо от прежней родо-племенной при­
надлежности. Правда, костяк господствующего класса состоял
из аристократии пяти первоначальных родо-племенных групп, и
прежде всего трех наиболее привилегированных из них. Следы
прежнего деления на пять родо-племенных групп отразились в
новой системе административного деления на пять центральных
(столичных) и периферийных округов. Пять столичных округов
назывались Внутренними пределами (Нэпхён), а пять провин­
циальных— Внешними пределами (Вэпхён). Усложнение чинов­
ных степеней также произошло на базе званий («чинов») пред­
шествующего периода. С V в. существовали чины тэдэро, тэро,
тэмакниджи, макниджи, тхэдэхён, тэхён, сохён, ысаса, чочоль, (или
иногда ульчоль чубу), тхэдэсаджа, тэсаджа, сосаджа, ёкса
(ёксаль), есок, сонин и пр. Чин тэдэро (иногда с усиливающей
приставкой «тхэ» — «величайший») носил главный министр госу­
дарства, назначаемый на три года, но зачастую захватывавший
власть на более длительный срок, пока не вытеснял его более
сильный соперник28. Большую часть названных чинов носили
представители центральной (столичной) администрации. Кроме
Хвандо столичными городами являлись Пхеньян и Хансон
(совр. Чэрён). Начальники пяти провинциальных округов носили
чин ёксаль, и им подчинялись начальники отдельных крепостей
более низких рангов. Функция всей административной организа­
ции сводилась к господству над сельскими общинами, являвши­
мися самой низшей административной единицей. Эксплуатация
крестьян-общинников государством стала основной формой
эксплуатации непосредственных производителей. Можно полагать,
что будучи верховным (номинальным) собственником всей земли,
государство требовало от всего крестьянского населения уплаты
налогов и выполнения различных повинностей.
Государство Когурё укрепилось в тот период, когда достигну­
тый уровень развития производительных сил делал невыгодным
применение рабского труда, а массовое сопротивление крестьян­
ства, опиравшегося на общинную организацию, — невозможным
порабощение его в масштабах, необходимых для развертывания
рабовладельческого хозяйства, поэтому основную массу эксплуа­
тируемых составляли не рабы, а крестьяне-общинники (хахо).
Эпизодическая дань последнего периода родового строя переросла
по существу в регулярный государственный поземельный налогренту, присваиваемый правящим классом в лице государства
(распределявшего доход по чиновным рангам) или отдельных его
представителей, получивших от государства особые пожалования,
например кормовые округа (сикып), состоявшие из определенного
28 Самгук саги, т. II, с. 291—292.

166

количества крестьянских дворов или селений. Эксплуатация рабов
или подневольных ноби, составлявших собственность своих хозяев
и предмет купли-продажи, по форме (не по степени) не отлича­
лась от эксплуатации остальной массы производителей, так как,
за исключением домашних слуг, иоби сажались на землю и вели
свое хозяйство, неся повинности в пользу своих хозяев. Эта кате­
гория населения образовалась из военнопленных, должников и
семей преступников. Ноби принадлежали как отдельным пред­
ставителям знати, так и государству, которое нередко использо­
вало их для охраны царских могил. Так, для охраны могилы вана
Квангэтхо было приписано 300 семей таких крепостных29.
Несмотря на отсутствие подробных экономических данных, в
целом можно судить, что государство Когурё сложилось в усло­
виях, когда сохранялись общинные отношения и зарождались
элементы рабовладения и крепостничества, причем ведущее
место занимала эксплуатация всей массы крестьян-общинников
правящим классом на основе номинальной (верховной) государ­
ственной собственности на землю, в рамках которой, однако,
формировалась и крупная частная феодальная собственность на
землю. По социально-экономической природе это государство уже
можно определить как раннефеодальное. В процессе дальнейшего
роста и расширения своей территории государство Когурё при­
шло в прямое столкновение с однотипными соседними государст­
вами, и происходившая между ними борьба за гегемонию на
Корейском полуострове совпала по времени с формированием
новых феодальных отношений.
УТВЕРЖДЕНИЕ
ГОСУДАРСТВА ПЭКЧЕ

Государство Пэкче возникло в результате разложения перво­
бытнообщинных отношений у южных ханских племен. Вначале
Пэкче представляло одну из чинханско-маханских общин («ма­
леньких государств»), которая, опередив в своем развитии других,
превратилась в сильную территориальную державу.
В исторической науке нет единого мнения о времени утверж­
дения государства Пэкче. Как известно, историки, придерживаю­
щиеся традиционной хронологии ранних корейских летописей,
склонны видеть его появление еще до I в. н. э. А историки, при­
знающие достоверность сообщений «Сань-го чжи» об уровне
социально-экономического развития корейского населения в на­
чале нашей эры, относят его возникновение к более позднему
времени. Известно, что помимо «Саньго чжи» невозможно найти
29 См.: П а к
1963.

С и х ё н . Квангэтхован нынби (Стела вана Квангэтхо). Пхеньян,

167

в письменных источниках столь подробных сведений о социаль­
ных процессах ханьских племен до середины III в. н. э., а эти
данные позволяют говорить, что общество находилось накануне
формирования государства. По этим данным возвышение Пэкче
совпало с периодом активной борьбы маханских общин против
агрессивных действий династии Вэй. Так, в «Саиьго чжи» сооб­
щается, что нападение ханского вождя (синджи) на дайфанскую
крепость Цзилиин повлекло якобы разгром и уничтожение Ма­
хана (246 г.). Из контекста следует, что в действительности ки­
тайцы захватили часть (правда, несколько десятков) общин, но
это не привело к ликвидации политического союза, известного под
названием Махана. И лишь впоследствии гегемония в союзе чинханско-маханских племен перешла к Пэкче, которое затем вообще
утвердило ийые, государственные порядки, пришедшие на смену
родовому строю.
При выяснении этого процесса определенную помощь могут
оказать фольклорные материалы — мифы об основании государ­
ства Пэкче, составляющие органическую часть ранних разделов
корейских летописей. Авторы их даже точно датировали эти ска­
зочные сюжеты, относя основание государства Пэкче к 18 г.
до н. э. (3-й год эры Хунцзя ханьского императора Чэнди).
В мифах возникновение государства представлено как основание
его определенным лицом. В «Самгук саги» приведены два вариан­
та мифа об основании государства Пэкче30. По одному — основа­
телем Пэкче был Онджо, сын Чумона — основателя государства
Когурё. Согласно легенде у Чумона было два сына — Пирю и
Онджо — от второго брака в Чольбон Пуё (или Когурё). Когда
из Северного Пуё прибыл его сын от первого брака Юри, Пирю
и Онджо решили покинуть страну, опасаясь неприязни законного
наследника. По прибытии на юг Онджо со своими людьми избрал
место на берегу р. Ханган и основал город Вире, а Пирю решил
поселиться на морском берегу в Мичхухоле. Когда выяснилось,
что из-за влажной почвы и соленой воды эта местность непри­
годна для жизни, а город, основанный Онджо процветает, Пирю
умер от огорчения, и его люди поселились в городе Вире. По дру­
гому варианту Пирю и Онджо являлись пасынками Чумона, с
которыми он обращался как с родными. Однако с прибытием из
Пуё его сына Юрю (или Юри) Пирю и Онджо решили уйти на
юг. Пирю поселился в Мичхухоле и стал основателем государ­
ства Пэкче.
При всей фантастичности легенд, сомнительности дат, к кото­
рым привязаны эти легенды, нельзя отрицать возможности отра­
жения в них каких-то реальных исторических воспоминаний. Ми­
фами подтверждается этническая общность и связи между север­
ными и южными племенами. Пирю и Онджо, названные «основа90 Самкук саги, т. I, с. 557—559.
168

телями» государства Пэкче, могли быть вовсе не именами реаль­
ных людей (лиц), а представлять персонификацию каких-то исто­
рических понятий. Некоторые историки в имени Пирю находят
общность с общиной (племенем) Пирю, присоединенной к Когурё,
а в Онджо персонификацию этнонима Окчо. А вся легенда об
Онджо и Пирю рассматривается как свидетельство миграции
части северных племен (пуёской ветви) на юг и поселения их на
территории ханских племен. Этническая общность «основателей»
(или общины, положившей начало) государства Пэкче с Когурё
подтверждается также фактом существования в обоих государ­
ствах одинакового алтаря, посвященного предку Тонмёну. По
следующей из легендарных версий, сохранившейся- в японских
исторических хрониках, Тонмён даже считается основателем го­
сударства Пэкче.
Но ни одна из легенд не дает основания датировать начало
государственности в Пэкче 18 г. до н. э. Для точного определения
времени возникновения государства (в марксистском понимании
этого слова) необходимо опираться на реальные факты, характе­
ризующие социально-политическое развитие населения, создавше­
го государственность.
Четвертая версия об основании государства Пэкче имеется
в китайских династийных историях («Чжоу шу»31 и др.). Появле­
ние государства Пэкче она относит лет на 200 позже, чем корей­
ские летописи, и приписывает его создание некоему Кутхэ, кото­
рый якобы был женат на дочери Ляодунского тайшоу Гунсунь Ду.
В этом рассказе о женитьбе на дочери Гунсунь Ду Кутхэ явно
был перепутан с Вигутхэ (Ви Кутхэ), пуёским ваном, который
действительно был женат на дочери китайского управителя в
Ляодуне (о чем имеются известия и в «Саньго чжи»). Несмотря
на эту фактическую неточность, версия китайских династийных
историй об основании государства Пэкче неким Кутхэ заслужи­
вает внимания потому, что она основывалась на донесениях ки­
тайского посла, лично видевшего в Пэкче храм (алтарь) основа­
теля государства Кутхэ, которому ежегодно делались 4 жертво­
приношения. В «Чжоу шу», опирающейся на эти сведения, сооб­
щается, что «Пэкче раньше было государством, зависимым от
Кэмахана (Махана) и представляло отдельную ветвь (род) Пуё.
Кутхэ положил начало государства на бывших [землях] Дайфана». Китайские авторы основание государства отнесли к 6—7 гг.
эры Чжэнши (245—246 гг. н. э.). Опровергая это сообщение,
корейские историки, придерживающиеся традиционной хроноло­
гии и допускающие возможность существования государства Пэк­
че еще в I в. до н. э., обычно ссылаются на сообщение «Самгук
саги», где говорится, что в 13 г. «правления» Онджо (в 6 г. до
31 Чжоу шу ( И с т о р и я Чжоу), кн. 49 (Лечжуань 41). — «Цит. по: Э р ш и с ы ш у
(24 династийные истории). Шанхай. Б. г.

169

н. э.) «отправили посла в Махан, чтобы передать о перенесении
столицы, а затем определили границы, которые на севере дохо­
дили до р. Пхэха (совр. Имджинган), на юге — до р. Унчхон
(совр. Ансончхон), на западе омывались Великим морем, а на
востоке достигали Чуяна (совр. Чхунчхон в пров. Канвон)»32.
Здесь речь идет о перенесении столицы из г. Вире в г. Хансон,
или г. Пэкче (что соответствует совр. Кванчжу около Сеула) и
о расширении территории Пэкче, охватывавшей пространство от
р. Пхэха до р. Унчхон. Но эти события, отнесенные ко временам
легендарного Онджо, в действительности имели место значитель­
но позднее, и задача заключается в том, чтобы более точно опре­
делить это позднее время.
Китайская версия отнесла основание государства Пэкче ко
временам Кутхэ или к середине III в., когда шла интенсивная
борьба чинханско-маханских племен против династии Вэй. Можно
полагать, что Кутхэ был или основателем государства Пэкче или
таким вождем чинханских племен, который сыграл важную роль
в их консолидации. В ранних сообщениях китайских династийных
историй правитель Пэкче назван ваном Чинхана (со столицей в
г. Вире), поэтому можно считать, что название Пэкче появилось
позднее середины III в. и его возникновение было связано с пе­
ремещением столицы на юг, в город (общину) с этим названием.
И по сообщениям корейских летописей вторая половина III в.
была важной вехой в формировании государства Пэкче, поэтому
ряд корейских историков не без основания отождествляют Кутхэ
(из китайских источников) с ваном Кои, восьмым правителем
Пэкче по традиционной генеалогии пэкческих царей, правившим
с 234 до 286 г. Вполне возможно, что в старину совпадало чтение
иероглифов, которые теперь произносятся как «Кутхэ» и «Кои»33.
В корейских летописях Кои приписывается создание государст­
венных институтов. В записи, отмеченной 27 г. правления этого
вана (260 г.), говорится: «...в первом месяце учреждены долж­
ности (звания) нэсин чвапхён, которому поручались дела, касаю­
щиеся повелений вана; нэду чвапхён, который ведал кладовыми
и сокровищами; нэбоп чвапхён, который ведал обрядами и цере­
мониями; виса чвапхён, который ведал войсками, охранявшими
вана; чоджон чвапхён, который ведал судами и наказаниями:
пёнгван чвапхён, который ведал внешними (провинциальными)
военными делами»34. Шесть чвапхёнов, возглавлявших основные
отрасли государственного управления, представляли чин 1-го
класса или ранга (пхум). За чином чвапхён следовали чины:
тальсоль (2-й класс), ынсоль (3-й класс), токсоль (4-й класс),
хансоль (5-й класс), насоль (6-й класс), чандок (7-й класс), си­
док (8-й класс), кодок (9-й класс), кедок (10-й класс), тэдок
82 Самгук саги, т. I, с. 563.
33 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 351.
34 Самгук саги, т. I, с. 584.

170

(11-й класс), мундок (12-й класс), мудок (13-й класс), чвагун
(14-й класс), чинму (15-й класс) и кыкъу (16-й класс). В соот­
ветствии с чинами была предусмотрена форменная одежда (пур­
пурного, темно-красного и синего цветов) и головные уборы, укра­
шенные серебряным цветком.
В записи следующего, двадцать восьмого, года правления вана
Кои (261) сообщается, что «в первом месяце, в первый день, ван,
облачившись в пурпурный халат с большими (широкими) рука­
вами, в синие шелковые штаны, надев шелковую шапку вороного
цвета, украшенную золотыми цветами, подпоясавшись белым ко­
жаным кушаком, в обуви из черной кожи, восседал в Южном
зале (Намдан) и выслушивал [государственные] дела»35. В дру­
гих записях называются имена лиц, назначенных министрами
(чвапхёнами). В записи двадцать девятого года (262) упомянуто
об издании закона, по которому должностные лица, виновные во
взяточничестве и казнокрадстве, возмещают в трехкратном раз­
мере и подвергаются пожизненному тюремному заключению. По
этим записям многие историки делают вывод, что около 27—28 гг.
правления Кои (260—261) произошло формирование государства
Пэкче. Во всяком случае можно думать, что период правления
вана Кои явился важным и даже переломным этапом в станов­
лении государства Пэкче, хотя и нет в корейских источниках до­
статочного количества конкретных материалов, показывающих
процесс смены институтов родового строя государственными по­
рядками. Датировка этих процессов затруднена тем, что корей­
ские летописцы последующего времени пытались представить бо­
лее древними те государственные порядки, которые утвердились
позднее, и приурочивали их к «правлениям» мифических царсйоснователей.
Так обстоит дело с датировкой времени перенесения столицы
из г. Вире в Хансон, ознаменовавшего значительное расширение
территории пэкческого государства за счет земель маханских пле­
мен. Как уже отмечалось, корейские летописцы отнесли это собы­
тие к 13 г. «правления» легендарного основателя Онджо (что
соответствует 6 г. до н. э.). О том, что это событие произошло
позднее отмеченной даты, можно узнать из тех же корейских лето­
писей, которые и впоследствии не раз упоминали Вире как глав­
ный город государства Пэкче. Некоторые историки датируют это
событие началом IV в., ссылаясь на запись 327 г. (24 г. правления
Пирю)36, где упоминается город Пукхансон (Северный Хансон),
который означал бывший Вире в отличие от Южного Хансона,
являвшегося новой столицей. Однако в «Самгук саги» имеется и
запись 371 г. (26 года правления вана Кынчхого), содержащая
прямое указание на то, что «столица перенесена в Хансан», т. е.
35 Там же, с. 585.
36 Там же, с. 589.
171

в крепость на горе Хансан или в Хансон37. Правдивость этой
записи может быть подтверждена еще и тем, что в это время
завершалась экспансия Пэкче на юг от реки Ханган. Постепен­
ный захват маханских общин и оформление государственной тер­
ритории Пэкче падают на время правления ванов Пирю (304—344), Ке (344—346) и Кынчхого (346—375). При ване Кынчхога
нс только завершилось присоединение маханских общин (около
369 г.), но и была захвачена вся территория бывшего китайского
округа Дайфан (к 371 г.). С установлением в это время отноше­
ний с китайской династией Цзинь и Японией ван Кычхого стал
известным за пределами Кореи как объединитель всех маханских,.
чинханских и дайфанских земель. В китайской истории «Тхун
дянь» (раздел: Описание окраинных восточных варваров) отме­
чается, что «с времен Цзинь [Пэкче] присоединило все земли,,
составлявшие древние владения Махана»38. Из приведенных при­
меров, показывающих хронологическую передвижку в ранних
корейских летописях фактов последующего периода к временам
мифических царей (I в. до н. э. — II в. н. э.), ясно, что сообщения
ранних частей корейских летописей о существовании государст­
венных учреждений, об обширной территории государства Пэкче
и пр., непригодны для датировки времени возникновения государ­
ства Пэкче, так как они отражают положение последующего вре­
мени. Исходя из этих соображений, мы можем считать, что период
со второй половины III в. до последней четверти IV в. был не
только временем территориального расширения Пэкче, но и
оформления там государственности.
Этому предшествовало разложение первобытнообщинного
строя у корейских племен южной части страны в результате пе­
ремен в их социально-экономическом развитии, вызванных про­
грессом в развитии производительных сил — применением желез­
ных орудий, внедрением поливного земледелия и культуры риса,
совершенствованием ремесел и т. д. Прежде однородное население
распалось на классы в результате роста имущественных различий
между аристократией и массой рядовых общинников внутри от­
дельных племен, а также разницы между слабыми и более силь­
ными (развитыми) родо-племенными группами, составлявшими
ядро зарождающихся государств. При образовании государства
Пэкче такое ядро представляли пришлые элементы с севера,
объединившие чинханские общины. Как известно, они входили в
общий союз чинханско-маханских племен, возглавляемый старей­
шиной маханской общины Мокчи (Вольчи), который назывался
чинским ваном (чинван). С ослаблением этого союза в результате
агрессии династии Вэй на первый план выступила чинханская
община Пэкче, которая, вероятно, со второй половины III в. при87 Там же, с. 592.
88 Цит. по: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 362.
172

ступила к объединению чинханско-маханских общин, находив­
шихся раньше под главенством Махана. С включением все боль­
шего числа иноплеменных элементов утверждается государствен­
ный принцип территориального деления подчиненного населения,
хотя ядро господствующего класса Пэкче продолжала составлять
аристократия нескольких привилегированных родов. Царский
(ванский) род носил фамилию Пуё или ё . Кроме того, существо­
вали еще 8 аристократических родов (фамилий: Хэ, Са, ё н , Хён,
Чин, Коль (Кук), Пэк, Мок, представители которых выдвигались
на высшие чины39.
Надо полагать, что в ходе завоевания и покорения иноплемен­
ных общин ухудшалось положение рядовых общинников, несших
тяготы этих войн, которые для аристократии означали увеличение
земельных владений и сидящих там зависимых крестьян, а также
ноби (буквально «рабов») из числа военнопленных, использовав­
шихся или в качестве домашних рабов или крепостных с наделом
для ведения хозяйства. А в неблагоприятные голодные годы и
свободные общинники, обремененные долгами, вынуждены были
продавать себя и своих детей в рабство, становиться ноби у бога­
той аристократии. Летописи пестрят сообщениями о голоде и об­
нищании народа. В одной из записей, отнесенных к временам
мифических царей, можно прочесть: «Из-за сильной засухи на­
род голодал до такой степени, что (люди) поедали друг друга, и
так поднялись разбойники, что ван должен был умиротворять
их». В записи 331 г. также говорится, что «год выдался голодный,
люди ели друг друга»40. Часто голодные составляли «банды раз­
бойников» (кундо) и сопротивлялись аристократии. Иногда, что­
бы избавиться от жестокого гнета в Пэкче, сотни людей убегали в
соседние государства — Когурё и Силла. В 373 г. 300 семей из
крепости Токсан во главе с начальником (сончжу) убежали в
Силла41. В обстановке острой схватки между формирующимися
классами власть вана и приближенных служила целям жестокого
подавления народных масс. Об одном из таких приближенных
вана Кынчхого (Чин Джоне), захватившем власть в этот завер­
шающий период становления государства Пэкче, летописцы сооб­
щают, что он «характером был свирепый и жестокий, без [вся­
кого] милосердия, в делах был мелочен и придирчив, и, пола­
гаясь на влияние, чинил произвол, поэтому люди страны ненави­
дели его»42.
Территориальное расширение Пэкче и утверждение нового об­
щественного строя повлекло создание и соответствующей полити­
ческой и идеологической надстройки. Формируется военно-бюро­
кратический административный аппарат для управления новой
39
40
41
42

Самгук саги, т. I, с. 589.
Чжоу шу, кн. 49 (Лечжуань 41).
Там же, с. 592.
Там же, с. 591.

173

территорией и эксплуатации сидящего на ней населения. Наслед­
ственный монарх (ван) возглавлял всю иерархию правящего
класса, причем 22 центральных государственных управления (бу)
подразделялись на дворцовые (нэбу) и правительственные (вэбу),
состоявшие из ведомств: военного, строительного, юридического,
финансового, подворного, образования и др. Они напоминали го­
сударственные институты соседнего Китая. В административном
отношении территория государства Пэкче делилась на 5 сторон
(пан), а столица — на 5 округов (бу). Столичные округа (Верх­
ний, Передний, Центральный, Нижний и Западный), в свою оче­
редь, делились на 5 улиц или кварталов (хан), причем в каждом
округе размещалось по 500 солдат. Стороны, или провинции, во
главе которых стояли начальники с чином 2-го класса (тальсоль),
подразделялись на 10 уездов (кун), каждым из коих управляли
три военачальника (чины 4-го класса — токсоль), распоряжав­
шиеся войсками численностью от 1200 до 700 человек43. Крупны­
ми городами — тамно или тара — управляли раздельно сыновья
вана или другие представители царствующего рода, выезжавшие
туда на жительство в качестве наместников. Самой низшей адми­
нистративной единицей являлись сельские общины (деревни),
И основная цель всей военно-чиновной иерархии состояла в том,
чтобы принуждать население деревень, крестьян-общинников
(минхо), к уплате налогов и несению повинностей, из которых
главной была трудовая, совпадавшая с военной.
Политическая организация господствующего класса подкреп­
лялась новой классовой идеологией, заимствованной из Китая,
Хотя нет сведений о начале проникновения конфуцианства в
Пэкче, в IV в. оно уже получило достаточное распространение в
среде местной аристократии, судя по тому, что в 374 г. пакса
(доктор) Кохын составил в конфуцианском духе историю стра­
н ы — «Соги» («Исторические записки»), призванную служить це­
лям укрепления государства, а некий Ванъин с книгами «Тысячеслов» и «Лунь-юй» направился в Японию, чтобы преподавать
китайский язык и конфуцианское учение44. В целях смягчения
социальных противоречий господствующий класс ввел буддизм в
качестве государственной религии. Для проповеди буддийского
учения в 384 г. из Восточного Цзиньского государства (в Китае)
был приглашен индийский монах Марананда. Его с большим
почетом встретил ван Симню и поселил в своем дворце. Уже в
следующем году на горе Хансан (теперь Намхансан) был по­
строен первый буддийский храм, где священнослужителями стали
10 представителей аристократии45. Имеются также сведения о
начале распространения в Пэкче даосизма. Внедрение идеологии

43 Чжоу шу, кн. 49 (Лечжуань 41).
44 Самгук саги, т. I, с. 592. Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 609.
45 Самгук саги, т. I, с. 595.
174

классового общества, очевидно, завершало процесс формирования
государства Пэкче.
При определении социальной природы этого государства сле­
дует исходить из того, что господствующий класс в нем состав­
ляли аристократия Пэкче и родо-племенная знать присоединенных
земель, а основная функция его состояла в осуществлении непо­
средственной эксплуатации основной массы крестьян-общинников
(минхо). Эксплуатация зависимого крестьянства, сохранявшего
еще общинную организацию, осуществлялась государством путем
взимания поземельного налога зерном и подворных сборов, вклю­
чавших поставки населением шелка, пеньки, тканей и других
изделий домашней промышленности и промыслов. Важной госу­
дарственной повинностью всего крестьянского населения (муж­
чин старше 15 лет) являлась военно-трудовая: отработка на
строительстве дворцов, крепостей или непосредственное несение
солдатской службы. Определенную роль, конечно, играла и экс­
плуатация государственных и частновладельческих ноби, нахо­
дившихся в подневольном положении. В таком случае, когда они
наделялись землей и вели свое хозяйство, эксплуатация их носила
определенно феодальный характер, и их можно считать крепост­
ными. Вероятно, с ростом крупного землевладения знати приоб­
ретала большее значение эта форма эксплуатации. Хотя и нет на
этот счет конкретных данных, нельзя отрицать возможности раз­
вития крупного землевладения в рамках верховной государствен­
ной собственности на землю. Во всяком случае намек на форми­
рование влиятельных сил на местах можно усмотреть в сообще­
нии летописцев о мятеже одного из министров (нэсин чвапхён)
Убока, опиравшегося на крепость Пукхан в 327 г .46. Так же как
и Когурё, государство Пэкче можно рассматривать как государ­
ство периода зарождения феодальных отношений, т. е. как ранне­
феодальное.
Войны, которые вело это государство, преследовали цель
расширить земельные владения и увеличить сидящее на этой
территории население, т. е. количество зависимого крестьянства,
являвшегося объектом государственной эксплуатации. После за­
нятия земель Дайфана Пэкче в своем дальнейшем продвижении
на север столкнулось с государством Когурё, которое, разгромив
Лолан (около 313 г.), в свою очередь, расширяло владения в
южном направлении. Первое столкновение Пэкче с Когурё про­
изошло в 369 г. в районе Чхияна (совр. Пэчхон, пров. Южный
Хванхэ), где было разгромлено 20-тысячное войско Когурё. Пэкческие войска с 5 тыс. пленных вернулись к себе и праздновали
победу торжественным парадом на южном берегу р. Ханган.
В 371 г., отразив ответное нашествие когурёских сил, 30-тысячная
пэкческая армия осадила когурёскую столицу Пхеньян, являв46 Там же, с. 589.

175

шуюся форпостом экспансии на юг. Во время осады был даже
убит когурёский ван Кргуквон, но крепости взять не удалось.
В 377 г. пэкческие войска повторили попытку захватить Пхеньян,
но также неудачно. Тем не менее на время им удалось приоста­
новить активное устремление Когурё на юг. Спустя несколько лет
возобновились столкновения. Летом 392 г., когда пэкческие войска
захватили 10 пограничных крепостей Когурё, последовало ответ­
ное выступление когурёского вана Тамдока (Квангэтхо), который
после 20 дней штурма занял важную пэкческую крепость Кванмисон. Последующие военные действия были крайне неудачными
• для Пэкче. В 395 г. пэкческие войска потеряли более 8 тыс. плен­
ными 47.
Чтобы укрепить свои внешнеполитические позиции, государ­
ство Пэкче проявляло большую активность в установлении тор­
говых и дипломатических отношений с государствами Китая и
Японии. Известно, что с этого времени ученые, художники и
искусные мастера Пэкче стали оказывать влияние на развитие
японской культуры.
УТВЕРЖДЕНИЕ
ГОСУДАРСТВА СИЯЛА

Государство Силла появилось в результате разложения перво­
бытнообщинного строя у южных, пёнджинских общин, где дольше
сохранялись родо-племенные отношения. В ряде источников Силла
отнесена к чинханским племенам, но такое утверждение, видимо,
нуждается в поправке, так как чинханские общины находились
несколько севернее. Пёнджинские племена, населявшие бассейн
р. Нактонган, отделенный горами от западной и северной частей
страны, позже других вступили в контакт с соседними народами
и в меньшей степени испытывали давление китайских захватчи­
ков и, может быть, поэтому сохранили большую самобытность к
тому времени, когда они столкнулись с развивающимися сосед­
ними государствами — Когурё, Пэкче и пришельцами с японских
островов.
Несомненно, что и здесь к началу новой эры развитие произ­
водительных сил исподволь подрывало устои первобытнообщин­
ного строя. Применение железных орудий и дальнейший рост
производительности сельского хозяйства (для развития которого
существовали благоприятные естественные условия), выделение
ремесел, в частности по обработке металлов, развитие обмена
способствовали имущественному расслоению населения, распаду
родовых отношений и возникновению классовых различий внутри
племен, прежде всего между родовой аристократией и рядовыми
47 Там же, с. 591, 594, 598, 600.

176

общинниками. Одновременно более сильные племена превращали
своих соседей в объект завоеваний и эксплуатации, создавая для
этой цели аппарат политического господства. Зачатком такой
организации являлись союзы племен, которые служили не только
для обороны, но и для нападений и подчинения своему господ­
ству соседних общин. Среди пёнджинских племен центрами за­
рождающихся политических союзов в первые века новой эры яв­
лялись Capo (Силла), Кая (Кара, Карак) и другие. Община
Capo образовала государство, которое сначала утвердилось в
Юго-Восточной части Корейского полуострова, а затем объеди­
нило и всю страну.
Сведения иностранцев о появлении этого государства крайне
отрывочны, а корейские летописи содержат лишь мифы и ле­
генды, созданные в свое время для возвеличения и изображения
его самым древним из трех государств. По традиционной хроно­
логии корейских летописей государство Силла возникло в 57 г.
до н. э. (или в начальном году эры Уфын ханьского императора
Сяосюаньди). О том, что эта хронология представляла реконст­
рукцию последующей эпохи, свидетельствует не только сказочный
характер датируемых материалов, но и тот факт, что вообще
летописание началось в Силла не раньше середины VI в. Иска­
жения в ранних частях летописей, конечно, крайне затрудняют
решение вопроса о времени возникновения государства Силла.
В «Саньго чжи» оно упоминается «среди 20 с лишним государств»
Пёнджина под названием Capo (в других китайских источниках
названо также Силло, Сара), тогда как корейские летописи назы­
вают его Сонаболь, Сояболь, Сораболь. Приводя легенду об
основании (в 57 г. до н. э.) этого «государства» неким Пак Хёккосе, избранным в качестве косогана, летописи сообщают: «Госу­
дарство называлось Сонаболь. Первоначально пришлые из Чосона расселились посреди гор и ущелий, образуя шесть деревень.
Первая называлась деревней Янсан у реки Альчхон, вторая —
деревней Кохо у горы Тольсан, третья — деревней Чинджи
(иногда называют деревней Уджин) у горы Часан, четвертая —
деревней Тэсу у горы Мусан, пятая — деревней Кари у горы
Кымсан, шестая — деревней Коя у горы Мёнхвальсан. Они явля­
лись шестью общинами (бу) Чинхана. Однажды старейшина
деревни Кохо Собольгон, глядя на склон горы Янсан, на середину
бора, что возле Наджона, увидел лошадь, которая стояла на ко­
ленях и рыдала. Тотчас же он направился туда, чтобы рассмот­
реть ее, но лошадь внезапно исчезла, и осталось только большое
яйцо, разбив которое, он обнаружил маленького ребенка. Он взял
с собой ребенка и вырастил его. Когда минуло ему десять лет,
он очень рано созрел в мудрости, поэтому люди шести общин,
почитавшие его из-за удивительного происхождения, с этого вре­
мени сделали его князем. Чинханцы тыкву называли «пак», а так
как большое яйцо, которое было вначале, напоминало тыкву, то
и дали ему фамилию Пак. Косоганом чинханцы называли вана
7

м. Н. Пак

177

(или некоторые считают, что это было звание знатного челове­
к а )» 48. Несмотря на фантастический характер этого рассказа, в
нем помимо названий силланских общин (вероятно, позднейшего
времени) можно обнаружить воспоминание о тех временах, когда
эти общины избирали своего вождя. В вымышленном имени Хёккосе и его титуле зафиксировались нарицательные имена (титулы)
вождей силланских общин в давние времена. Не только «основа­
тель», но и более полутора десятка последующих ванов представ­
ляли вымышленных лиц, но их титулы «чхачхаун», «исагым» и пр.,
как и «косоган», очевидно, существовали как звания вождей
родо-племенных коллективов. Титул «чхачхаун» или «чачхун»
(«жрец») напоминает о времени, когда в одном лице совмещались
вождь и жрец. Поскольку годам «правления» вымышленных ца­
рей летописцы приписали реальные события и дела более позд­
него времени (для придания им архаичности или исконности),
очень трудно выявить тот рубеж, когда на смену союзу родо­
племенных групп пришло государство Силла, в котором деление
населения по кровному родству сменилось территориальным, а на
смену первобытной демократии пришла какая-то форма монархии.
Именно эта путаница в традиционной хронологии в немалой сте­
пени обусловила различия во взглядах современных историков
на время возникновения государственности в Силла. Так, напри­
мер, годам мифического вана Юри (третьего по традиционной
хронологии) приписаны такие важные, характерные для процесса
формирования государства факты, как преобразование шести
силланских (кровнородственных) общин в территориальные еди­
ницы (в столичные округи) и учреждение 17 чиновных рангов.
Как сообщают летописи, в 9 году правления вана Юри (т. е. в
32 г. н. э.) «были изменены наименования (переименованы в
округи?) шести общин, и им присвоены фамилии: община Янсан
(бу) переименована в (округ) Янбу с фамилией Ли, община
Кохо (бу) — в Сарянбу с фамилией Чхве, община Тэсу (бу) —
в Чомянбу (некоторые называют Морянбу) с фамилией Сон, об­
щина Уджин (бу) — в Понпхибу с фамилией Чон, община Кари
(бу) — в Хангибу с фамилией Пэ и община Мёнхвальбу (или
Коя. — М. П.) — в Сыппибу с фамилией Соль, и учреждены чины,
различавшиеся на 17 степеней: 1) ибольчхан, 2) ичхокчхан,
3) чапчхан, 4) пхаджинчхан, 5) тэачхан, 6) ачхан, 7) ильгильчхан,
8) сачхан, 9) кыппольчхан, 10) тэнама, 11) нама, 12) тэса,
13) coca, 14) кильса, 15) тэо, 16) соо, 17) чови»49. Если бы факты
в этом сообщении соответствовали отмеченной дате, то нетрудно
было бы определить и время возникновения государства Силла.
Однако приведенное сообщение, подобно другим рассказам
об актах милосердия (например, «амнистиях») мифических царей,
48 К и м Б у с и к . Самгук саги. М., 1959, с. 71.

49 Там же, с. 78.

178

об «областях» и «уездах», о некоторых завоеваниях соседних зе­
мель, отражает события более позднего времени, перемещенные
летописцами для возмещения недостающих фактов при реконст­
рукции истории легендарного прошлого. А действительный уровень
социально-экономического развития даже по описаниям III в. н. э.
не дает еще основания говорить о существовании государства,
поскольку в целом родо-племенная организация сохранялась у
всего населения южной части Корейского полуострова. Вот по­
чему некоторые историки предлагают сообщение 9 г. правления
третьего вана Юри считать относящимся к 9 г. «правления» че­
тырнадцатого вана с тем же именем Юри (иногда его называют
Юре во избежание путаницы), т. е. к 292 г. н. э. Но и такую
передвижку другие историки считают недостаточной, полагая
более вероятным учреждение территориальных округов при 20-ом
правителе — марипкане Чаби, ибо в записи 12 г. его правления
(469 г.) говорится о том, что установлено наименование столич­
ных районов (кварталов и улиц)50. Позднее происхождение при­
веденного сообщения об установлении фамилий шести общин
объясняет и несовпадение названных фамилий с фамилиями
(наименованиями) тех родов, которые, играя ведущую роль в
союзе шести племен, выдвигали всех легендарных ванов (вплоть
до семнадцатого) и представляли общиныКыпрянбу (фамилия
Пак), Понпхибу (фамилия Сок) и Сарянбу (фамилия Ким).
Время возникновения государства может быть выяснено лишь
путем изучения социально-экономических и политических про­
цессов, сделавших неизбежным его появление, т. е. процессов за­
рождения классов и развития классовой борьбы. Именно изучение
этих процессов затрудняется отмеченными недостатками ранних
летописей (хронологическое смещение фактов, искаженное пред­
ставление о социальных процессах и пр.). И тем не менее из ле­
тописей Силла можно узнать, как силланские общины, образовав
политический союз, заняли ряд территорий соседних общин, рас­
положенных по левобережью р. Нактонган (в среднем течении),
а затем вступили в борьбу за расширение своих владений в север­
ном, южном и западном направлениях. Надо полагать, что в ходе
завоеваний включение иноплеменных элементов в состав Силла
усиливало разложение родовых отношений и выдвигало задачу
территориального деления населения. Господствующий класс стал
формироваться не только из аристократии племен-завоевателей,
образовавших союз во главе с Capo, но также и из родо-племен­
ной знати покоренных общин. В летописях сообщается, что уже
в 236 г. (насколько можно довериться точности этой даты) пра­
витель (вождь) общины Кольболь покорился власти Силла и по­
лучил земельный надел (чонджан) на территории силланских
общин51. Хотя и нет уверенности в абсолютной точности дат, в
60 См.: там же, с. 119.
61 См.: там же, с. 99.

7*

179

записях с III в. все чаще говорится о социальной дифференциа­
ции и конфликтах. Попадаются весьма красноречивые записи о
том, что «год (253) выдался голодный, было множество воров
и разбойников», «год (259) был неурожайный, было множество
воров». Разорение народа, видимо, вызывалось не только стихий­
ными бедствиями, но и социальными причинами, судя по записям
(например, 293 г.) о появлении «богатого населения» (хомин)52.
Процесс социальной дифференциации усиливался, вероятно, по
мере развертывания захватнических войн и расширения терри­
тории союза племен или зарождающегося государства Силла.
В конце III в. этот процесс не получил еще большого развития,
судя по тому, что рядом с Силла пока оставались самостоятель­
ные общины, например община Исого, которая в 297 г. совер­
шила нападение на столицу Силла город Кымсон (совр. Кёнджу).
Значительное расширение территории и укрепление политической
организации Силла имели место со второй половины IV в., когда
установились непосредственные отношения с Пэкче и другими
государствами. Возникновение сильных государств на территории
Корейского полуострова (Когурё и Пэкче) немало повлияло на
быстрое укрепление политической организации в Силла. В этой
связи примечательно и появление нового титула силланских пра­
вителей— звания марипкана, носившего определенную классовую
окраску и тем отличавшегося от прежних званий старейшин и
вождей. Этимологически это название восходило к слову «мари»
(«голова») или «мару» (башня, возвышенное место, крыльцо),
придававшему титулу возвеличительное значение. Появление это­
го титула «Самгук саги» относит к правлению девятнадцатого (по
традиционной хронологии) правителя Силла — Нульчи (417—
458), а «Самгук юса» — ко временам семнадцатого правителя
Намуля (356—402)53. Правильным считается сообщение «Самгук
юса», подтверждаемое другими источниками. Китайские династийные истории указывают на то, что впервые в 18 г. эры Цзянь-ань
императора Фуцзянь династии Цзинь (т. е. в 382 г.) «силланский
ван Рухан (Лоухан) прислал [посла] Виду, который преподнес
[китайскому императору] красивую девушку...» и т. д .54. По вре­
мени это сообщение совпадает с 27 г. правления Намуля и под­
тверждает существование тогда титула марипкана, так как наз­
ванный китайцами «Рухан» представлял не личное имя, а титул
силланского правителя (испорченное слово «марипкан»). Некото­
рые историки считают марипкана Намуля даже подлинным осно­
вателем государства Силла, а не только родоначальником ди­
настии Ким, как сообщают летописцы. В годы правления Намуля
пэкческий ван Кынчхого захватил все маханские общины, и Пэкче
52 См.: там же, с. 101, 104.
63 К и м Б у с и к . Самгук саги, с. 114; Самгук юса (Дополнение
трех государств). Пхеньян, 1959, с. 19.
54 Л и Б е н д о, К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 389.

180

к истории

стало непосредственно граничить с общинами, находившимися
под силланским влиянием. Серьезные заботы Силла вызывало
также усиление каяских «государств», действовавших к тому же
в союзе с воинственными вождями японских племен.
Каяскими «государствами» назывались общины пёнджинских
племен в бассейне нижнего течения р. Нактонган (преимущест­
венно по западному берегу). Многие из них упоминаются при
описании корейского населения в «Саньго чжи», как, например,
Пульса (в районе совр. Чханнён), Куя (в районе Кимхэ), Анъра
(в районе Хамана), Миояма (в районе Корёна) и др. Вокруг
сильных общин (или племен) в III—IV вв. образовались полити­
ческие союзы, различавшиеся на Верхнюю Кая и Нижнюю Кая,
или называвшиеся «Шесть Кая» (Юккая) и «Пять Кая» (Окая).
Верхней Кая, или Большой Кая, — Такая (Имна или Мимана по
японским источникам) назывался политический союз во главе с
общиной Миояма. Нижняя или Южная Кая (или собственно Кая)
называлась «государством Кымгван» или Кара, Каран, Карак
(иногда Тэкарак или Великий Карак). Но все это представляло
варианты одного и того же названия, восходящего к слову «каннара»или «ка’нара», означавшему «крайнюю» или «прибрежную
страну». С началом их политического объединения появились и
мифы о так называемых «основателях государств». Так, основа­
телем Кымгван Кая мифы считают Ким Суро, который якобы
правил с 42 г. н. э. и прожил 158 лет. Возможно, что под этим
именем был изображен один из позднейших, реально существо­
вавших вождей (чинджи) пёнджинских или каяских общин.
Мифическая хронология о давнем происхождении Каяского «госу­
дарства» не выдерживает критики, так как за почти пятисотлет­
ний период названо всего лишь десять имен «правителей». Вместе
с тем мифы говорят о тех временах, когда каяские общины изби­
рали своих вождей (ган )55.
Каяские общины издавна поддерживали торговые связи с
японскими племенами (часто выступая посредниками в их тор­
говле с китайцами), продавали им железо, золото и серебро,
ткани, зерно, жемчуг. Возможно, что возникали временами какие-то
торговые поселения японцев на каяской земле (Имнабу), которые
в IV в. они попытались превратить в оплот своего военного раз­
боя, поскольку каяские общины нуждались в военной поддержке
для борьбы против поднимающихся соседних государств, особен­
но Силла. Но, с другой стороны, укрепление союзов каяских пле­
мен и объединение их усилий с действиями вождей японских племен
(или варварских государств) для нападений на Силла сделали
естественным ее стремление к еще большему упрочению внутри­
политической организации и к поискам союзников. В такой си­
туации Силла неоднократно (в 377 и 392 гг.) снаряжала послов56
56 Мифы и «генеалогии» царей Карака дает автор Самгук юса.— В кн.: Самгук юса, с. 259—286.

181

к китайскому императору династии Цинь (Цзинь), устанавливала
отношения с государством Когурё (первый когурёский посол при­
был в Силла в 392 г.) 56.
Из текста стелы на могиле когурёского вана Квангэтхо изве­
стно, что в 399 г., когда каяские войска и японцы стали нападать
и разрушать силланские города (крепости), Силла направила в
Когурё посла с большой просьбой о военной помощи. В следую­
щем, 400 г. направленные когурёским ваном 50-тысячные войска
изгнали японцев из занятых городов, а затем, преследуя их,
дошли до Имна Кая и добились ее капитуляции. Одновременно
сообщается о захвате силланских земель каяской общиной Анъра
(Алла). Спустя некоторое время японские отряды попытались
помочь Пэкче в борьбе против Когурё, но были разбиты войсками
вана Квангэтхо в 404 и 407 гг.5657. Эти поражения серьезно осла­
били активность японцев в каяских общинах и силу сопротивле­
ния этих общин силланскому продвижению. В течение первой
половины V в. все земли по восточному берегу Нактонгана стали
владением Силла, но продвижение на западный берег все еще
наталкивалось на сопротивление каяских общин и японцев. От
этого периода борьбы Силла с японскими вторжениями сохрани­
лись легенды о мужественных борцах против японских захватчи­
ков (о Пак Чесане58 и др.).
Появившийся во второй половине IV в. титул марипкана, ви­
димо, служит показателем важного перелома в социально-поли­
тическом развитии силланского общества. Возможно, что с этого
времени вождь политического союза племен становился во главе
новой государственной организации. Может быть, тогда и нача­
лось создание приписываемых мифическим царям государствен­
ных институтов, чиновных степеней. Может быть, смутным свиде­
тельством этого является сообщение «Самгук саги», что в 357 г.
«лица, отличавшиеся сыновней почтительностью и благонравием,
[были] повышены в чине на одну степень»59. Кстати, с этого
периода становятся все более достоверными исторические записи
в летописях, и по ним уже можно судить, что в течение V в.
56 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 111.
57 Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 405. Однако согласно новей­
шим воззрениям корейских историков местонахождение Имна (Мимана) и
всего района столкновений корейских государств с японскими племенами
следует искать на территории собственно японских островов, так как опуб­
ликованные тексты надписей на стеле Квангэтхо, подвергавшиеся фальсифи­
каторской обработке японских милитаристов с конца XIX в., не заслужи­
вают доверия, а по данным археологии значительная часть японских остро­
вов в начале новой эры была заселена выходцами из Кореи.
Вопрос о характере корейско-японских отношений в древности служит
предметом оживленных споров и дискуссий среди современных японских
историков (см. кн.: «Кодай Тесэн то Нихон».— Корея и Япония в древности.
Токио, 1974). Поэтому он заслуживает специального рассмотрения.
58 Самгук саги, т. II, с. 393—395.
59 К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 109—ПО.

182

(а затем и в первой половине VI в.) обострение классовых про­
тиворечий и необходимость военной борьбы с соседями заставляла
господствующий класс создавать новые органы власти и совер­
шенствовать систему управления. Убийство правителя Сильсона
и воцарение в 417 г. марипкана Нульчи, изображенное в лето­
писи как действие в целях самообороны, может быть, в действи­
тельности имело связь с острой борьбой за власть в правящем
классе в обстановке общего обострения социальных противоре­
чий. Об ухудшении положения народа говорят, например, сооб­
щения о том, что в 420 г. народ голодал, и многие продавали
своих детей, что в 432 г. весной, когда вздорожало зерно, люди
ели сосновую кору60.
Характерно, что народная нищета росла в условиях общего
подъема производительных сил, когда развернулось строительство
больших ирригационных сооружений (в 429 г. была построена
плотина Сичже длиной в 2170 по), перешли к широкому примене­
нию упряжки крупного рогатого скота для перевозки грузов в
телегах (с 438 г.) и для пахоты (с 502 г.). Эти нововведения и
почвенно-климатические условия благоприятствовали развитию
земледелия. Об уровне развития ремесел можно судить по высо­
кохудожественным изделиям из кургана Золотой короны (около
г. Кёнджу), где археологами раскопаны многочисленные золотые
украшения, составлявшие парадное убранство похороненной цар­
ской четы. Факт учреждения (в 490 г.) особого управления сто­
личным рынком свидетельствует о роли торговли. Транспортная
система страны была централизована (с 487 г.) в виде особой
службы по казенным дорогам (квандо), состоявшей из разветв­
ленной сети почтовых станций (ёк) 61. За экономическими пере­
менами развивающегося классового общества последовали и по­
литические.
Хотя многие историки считают, что к концу V в. уже завер­
шилось складывание государства Силла (территориальное деле­
ние населения и создание публичной власти), факты свидетель­
ствуют, что еще и в первой половине VI в. создавались там госу­
дарственные институты. В прямой связи с утверждением государ­
ственных начал находилось запрещение с 502 г. варварского об­
ряда человеческих жертвоприношений после смерти правителя,
когда «убивали по пять мужчин и женщин для захоронения
(вместе с ним)»62. Именно в это время в Силла воспринимаются
китайские феодальные образцы для построения государственного
аппарата. В 503 г. марипкан Чиджын (500—514) принял китай­
ский титул вана, установлено устойчивое название государства
как Силла, причем символическое толкование иероглифов этого
названия подчеркивало, что новое государство представляет сое­
60 См.: там же, с. 115, 116.
61 См.: там же, с. 116, 122. (1 по-6 чхок.)
62 Там же, с. 125.
183

динение («ра» или «ла» означало сеть, ткань) различных земель,
вошедших в его состав. Именно в это время сложилась структура
централизованного административного
управления
страной.
В 505 г., как сообщается в «Самгук саги», «ван лично определил
области (чу или джу), округа (кун) и уезды (хён), и с учрежде­
нием области Сильджик назначил Исабу правителем этой
области — кунджу. Так впервые возникло название «кунджу»63.
Следовательно, термины «кунджу», «области», «округа», «уезды»,
неоднократно упоминаемые в более ранних рассказах, не имели
реальной основы и не могут приниматься в расчет при определе­
нии времени возникновения государства. При ване Чиджыне в
качестве административной единицы (наряду с областями, окру­
гами и уездами) была установлена и малая столица (согён). Это
административное устройство оставалось и в дальнейшем, хотя
и менялись общее количество, наименования и расположение об­
ластей, округов, уездов и малых столиц. Преемник Чиджына ван
Попхын (514—540) продолжал создавать государственные инсти­
туты64. В 517 г. установлено центральное военное ведомство
(Пёнбу). В 520 г. выработаны законы, касающиеся уголовных
наказаний и порядка административного управления, а также —
ношение всеми чиновниками форменной одежды различных рас­
цветок. В 531 г. учреждена должность первого министра — санцэдына, ведавшего всеми делами государственного управления.
Новая идеология соответствовала задачам этой государствен­
ности. Буддизм, проникший из Когурё (с 528 г.), получил офи­
циальное признание: в 544 г. был построен монастырь Хынюнса,
а подданным государства разрешено уходить в монахи. С 545 г.
началась работа по составлению истории государства, которая
на основе принципов конфуцианства должна была способствовать
укреплению основ государства.
Создание нового государственного аппарата Силла совпало с
временем напряженной борьбы против соседних государств и пле­
мен за дальнейшее ее территориальное расширение. В 512 г. мор­
ская экспедиция силланцев покорила жителей острова Уллындо*
называвшегося «государством» Усан. Велась длительная диплома­
тическая и военная борьба за присоединение каяских общин,
находившихся накануне создания собственной государственности.
Японские источники рассказывают, что часто силланских принцесс
выдавали замуж за каяских вождей, и с этими принцессами
прибывала многочисленная свита, вмешивавшаяся в дела Кая.
Однако правители Силла с трудом преодолевали сопротивление
каяских общин в районе Тэгу и других частях бассейна р. Нактонган. Несомненно крупной победой Силла было присоединение
государства Кымгван, или Основной Кая (Лонкая) в 532 г. Лето­
63 См.: там же, с. 126.
$4 См.: там же, с. 127—130.
184

писи передают, что в этом году «прибыл и отдался под власть
Силла глава Кымгванского государства Ким Кухэ с супругой и
тремя сыновьями — старшего из них звали Ноджон, среднего —
Мудок и младшего — Мурёк,— а также со всеми сокровищами
казны. Ван принял их согласно обычаям и пожаловал им высшие
чины, а их исконную землю превратил в кормовое владение —
сикып»65. Конечно, капитуляцию Кымгван Кая можно объяснить
только тяжелым положением, когда каяские общины оказались
зажатыми с двух сторон государствами Пэкче и Силла, а также
возрастающей мощью последней.
Если раньше в борьбе со своими противниками Силла прибе­
гала к помощи Когурё, то в 50-е гг. VI в., серьезно усилившись,
она вместе с Пэкче повела борьбу против дальнейшей экспансии
Когурё на юг. Эта борьба на время отвлекла ее от каяских об­
щин. Воспользовавшись усталостью когурёских и пэкческих войск
в борьбе за крепости Тосальсон и Кымхёнсон, Силла в 550 г. за­
хватила эти крепости, а затем вместе с Пэкче вытеснила когурёские силы из бассейна р. Ханган. Заняв территорию по нижнему
течению р. Ханган, Силла вовсе не помышляла о возвращении
Пэкче его исконных владений, а стремилась к укреплению своих
позиций на западном побережье, открывавшем путь для прямого
сношения с китайскими государствами. Одновременно на северовостоке она расширила свои владения вплоть до современного
Анбёна в провинции Южн. Хамгён. После этого ван Чинхын
направил свои силы против каяских общин. В 562 г. он разгромил
и присоединил Тэкая (или Имна Кая). Затем эту участь разде­
лили Анъра и другие каяские общины, всего около десяти. Япон­
цы после этого утратили всякую опору среди корейского населе­
ния, и во всей Корее не оставалось никаких самостоятельных
политических сил, кроме трех государств — Когурё, Пэкче и Сил­
ла. Овладев бассейном двух важнейших рек Кореи — Нактонгана и Хангана, — Силла во второй половине VI в. превратилась
в могущественное государство. На его границах высились громад­
ные каменные межевые столбы, высеченные при посещениях по­
граничных мест ваном Чинхыиом. Сохранилось четыре из этих
памятников, найденных в разных концах страны: в Чханнёне
{пров. Южн. Кёнсан, памятник 561 г.), на горе Пукхансан
(пров. Кенги, поставленный в период между 561 и 568 гг.), в
Хванчхорёне и Маульлёне (пров. Южн. Хамгён, поставленные в
568 г.).
Для управления этой территорией существовала разветвлен­
ная администрация. Государственно-бюрократическая иерархия
возглавлялась ваном, возвеличению (культу) которого были по­
священы заимствованные из Китая обычаи ношения подданными
траура по умершему монарху, символические наименования (деС5 Там же, с. 130.
185

визы) годов правления ванов, посмертные титулы и пр. Важней­
шие государственные дела ван должен был обсуждать на сове­
щании высшей аристократии — Хвабэк, которое все решения
принимало единогласно. От имени вана главный министр (сандэдын) руководил всеми правительственными ведомствами: общих
дел (Пхумчжу), военным (Пёнбу), по делам чиновников (Вихвабу), налогов и финансов (Чобу), транспорта и сообщений
(Сынбу), просвещения и обрядов (Ребу), внешних сношений
(Рёнгэкпу), управления рынком (Тонсичжон) и др. Центральному
правительству была подчинена вся местная администрация, ко­
нечная цель которой сводилась к управлению деревенскими об­
щинами.
Армия состояла из столичных и провинциальных войск, при­
чем основной единицей столичных войск были отряды Тэдан, а
провинциальных — шесть гарнизонов (чон). Во главе армии стоял
главнокомандующий (тэгван тэгам), подчинявшийся вану. Армия
была основана на обязательной (трехлетней) воинской повин­
ности всего мужского крестьянского населения. Большой удель­
ный вес свободного крестьянства, сохранявшего общинную орга­
низацию, незначительность слоя ноби (находящихся у аристокра­
тии), вероятно, обеспечивал большую прочность государственной
централизации в Силла по сравнению с Пэкче или Когурё.
С созданием государственного аппарата правящий класс был
озабочен организацией отбора людей на службу. Сначала устраи­
вались большие приемы, на которых ван присматривался к пове­
дению молодых людей, чтобы выбрать лучших. Со второй поло­
вины VI в. особую роль стала играть организация хваранов
(«цветущей молодежи»), восходящая своим происхождением к
молодежным организациям первобытных времен. Хвараны (моло­
дые люди из аристократических семей), организованные в отряды,
проходили особую выучку, духовную и физическую закалку.
Основой их нравственного воспитания служили идеи конфуциан­
ства, буддизма и даосизма. Кодекс их морали «Сесок оге»
(«Пять предостережений к поведению в свете») включал конфу­
цианские идеи преданности государю, почтительности к родителям
и верности друзей, даоский завет о магическом спасении при без­
граничной храбрости и буддийское учение о милосердии. Наряду
с этим большое внимание уделялось военной и физической тре­
нировке во время длительных путешествий в горы и к красивым
рекам, выработке хороших манер, обучению песням и танцам.
Заметная роль хваранов проявилась уже в VI в. При завоевании
Тэкая (в 562 г.) наибольшие заслуги были признаны за пятнад­
цатилетним хвараном Садахамом. Летописи отмечают, что, полу­
чив в награду 300 пленных, он не поработил их, а отпустил на
свободу66. Роль хваранов еще более возросла в VII в., когда из
66 См.: там же, с. 133—134.

186

их рядов вышли многие выдающиеся полководцы и политические
деятели.
С развитием государства Силла произошли изменения и в об­
ласти культуры. Вместе с распространением конфуцианства ши­
рилось и совершенствовалось употребление китайской письмен­
ности. Разработанная в Силла система передачи китайскими
иероглифами местного языка (система «иду») позволяла записы­
вать произведения устного поэтического творчества (хянга).
С введением буддизма развивалось буддийское искусство — архи­
тектура храмов, скульптура буддийских святых и т. д. С 553 г.
в течение 16 лет строился храм Хванёнса («Храм императорского
дракона») в дворцовом городке Вольсон. Лишь на отливку одной
статуи Будды для этого храма было затрачено 35 тыс. гын меди
и 10198 пхун золота*. С прибытием музыканта Урыка из Кая
корейские летописи связывают зарождение в Силла профессио­
нальной музыки и хореографии.
Наконец, остается выяснить — на базе каких общественноэкономических отношений выросло государство Силла, и интересы
какого класса оно защищало. Хотя некоторые историки считали
Силла (равно как и Когурё и Пэкче) рабовладельческим государ­
ством, им не удалось показать значение рабовладельческого укла­
да в экономике Силла, роль рабов в общественном производстве.
В то же время по историческим источникам видно, что основным
эксплуатируемым классом в силланском государстве являлись
зависимые от него крестьяне, сохранявшие, по всей вероятности,
общинную организацию. Уже при самом зарождении классового
общества племена завоевателей эксплуатировали население за­
воеванных общин в качестве зависимых крестьян-данников. Про­
цесс территориального расширения Силла фактически означал
утверждение государственной собственности на землю, служившей
основанием для присвоения правящим классом труда крестьян
из вполне зависимых общин. В целом все крестьянство служило
объектом для эксплуатации правящим классом, организованным
в государство. В «Самгук саги» помещен указ 144 г. (дата сомни­
тельна, мог быть издан значительно позднее), содержащий при­
мечательные слова о том, что «земледельцы (крестьяне) состав­
ляют основу государственности, а питание народ приравнивает
Небу (богу), и поэтому в областях и округах для расширения
обрабатываемых полей должны быть построены оросительные
плотины и дамбы». Одновременно был издан и указ, которым
«воспрещалось употребление в народе золота, серебра, жемчуга
и яшмы»67. Государство принуждало крестьян заниматься земле­
делием, фактически прикрепляя их к земле. В 489 г., по сообще­
нию «Самгук саги», власти вернули к земледельческим занятиям»
* Гын (ок. 600 гр.) состоит из 1600 пхун.
67 Там же, с. 89.

187

«народ, который гулял и тунеядствовал»68. Государство приобрело
неограниченную власть над народом, регламентируя все стороны
его жизни. Бесправное положение народа закреплялось сослов­
ной структурой общества. Костяк правящего класса, состоявший
из аристократии шести основных общин (потом округов) Силла,
делился на пять разрядов (сословий). Первый, высший, разряд
составляли представители царского рода, или «священная кость»
куда входили прямые потомки глав трех родов — Пак, Сок и Ким.
Второй разряд составляли потомки сонголь по боковой линии и
старейшие остальных трех общин, которые вместе назывались
«истинной костью». И только они могли получать 5 высших чи­
новных рангов (из 17). Третий разряд назывался юктупхум
(«шестиглавая степень»), четвертый — одупхум («пятиглавая
степень») и пятый — садупхум («четырехглавая степень»). Вожди
завоеванных или покорившихся общин назывались чинчхонджу,
или чхачхонджу, и приравнивались четвертому и пятому разряду.
Разряды знатности строго соблюдались при присвоении чинов,
заключении браков и пр. Ими регламентировался выбор жилья,
колясок, одежды и пищи. Крестьяне были вне разрядов и состав­
ляли простонародье (пхёнмин), которое подвергалось строгому
надзору и контролю государственного аппарата, устанавливавше­
го всевозможные запреты (кымдже): народу запрещалось жить
в больших домах, одеваться в шелка, носить кожаную обувь
и т. д. Народ обязан был нести повинности в пользу государства.
Основными формами государственной эксплуатации крестьян
являлись поземельный и подворный на'лог (составлявшие про­
дуктовую ренту), а также трудовые (отработочные) повинности.
О существовании поземельного и подворного налогов можно
узнать по сообщениям летописей об эпизодическом освобождении
от них. Так, в 555 г. после путешествия вана Чинхына в Пукхансан был издан указ: «...в областях и округах, через которые он
проехал, население освобождается на один год от уплаты позе­
мельного и подворного налогов»69. Эти налоги взимались зерном,
тканями, а также разнообразными продуктами местного проис­
хождения, от лучших колосьев риса до длиннохвостых белых фа­
занов. Широкое распространение получили отработки крестьян
на строительстве крепостей, дворцов, оросительных сооружений и
пр. Так, например, в 504 г. одновременно были мобилизованы
крестьяне для постройки-12 городов (крепостей): Пхари, Мисиль,
Чиндок, Кольхва и др.70.
Государственная форма эксплуатации крестьян являлась не
единственной, хотя и преобладающей. В источниках имеются
сообщения о возникновении некоторых форм частного землевла­
дения. Уже упоминалось, что после перехода на сторону Силла
68 Там же, с. 122.
69 Там же, с. 133.
70 См.: там же, с. 126.

188

правителя Кымгван Кая эта территория была передана ему в ка­
честве кормового округа (сикып). Говорилось и о пожаловании
представителям знати земельного угодия — чонджан. Несомненно
значительную форму крупного землевладения составляли владе­
ния буддийских монастырей. Можно предположить, что в этих
владениях употреблялся и труд подневольных ноби (например,
из числа военнопленных), но в том случае, когда последние на­
делялись участками земли и вели свое хозяйство, их эксплуатация
не отличалась от феодально-крепостнической.
При,всей неполноте имеющихся данных общественные отноше­
ния, развивавшиеся в этот период в государстве Силла, мржно
определить как складывающиеся феодальные, поскольку в основе
их была эксплуатация зависимого общинного крестьянства. Госу­
дарство, при этом играло активную роль в закрепощении крестьян
и подчинении их власти крупных землевладельцев.
По мере развития этих отношений усиливалась борьба между
тремя государствами за захват земельных владений и сидящих
там крестьян.
РАЗВИТИЕ ТРЕХ ГОСУДАРСТВ
И ИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ.
ВОЙНЫ И ВНЕШНИЕ СВЯЗИ

Возникновение и укрепление трех государств ликвидировало
китайское влияние, поддерживавшееся через округа, учрежденные
некогда на территории корейских племен. Борьба молодых корей­
ских государств облегчалась тем, что в самом Китае существо­
вали в то время многочисленные, борющиеся между собой (в том
числе и варварские) государства. Уже в начале IV в. государство
Когурё подвергало непрерывным атакам китайские округа Сюаньту и Ляодун (особенно город Сианьпин), присоединило часть
земель сушеней (Илоу), ликвидировало округ Лолан (Аннан в
корейском чтении) на Корейском полуострове (в 313 г.). Овладе­
ние северо-западным побережьем Корейского полуострова откры­
вало Когурё путь не только для международных морских связей,
но и к плодородным равнинам юга. Но тогда Когурё предстояла
еще тяжелая борьба с одним из пяти варварских государств
Северного Китая — с сяньбийским государством Муюнов (госу­
дарством Хоу Янь) за территорию округов Сюаньту и Ляодун.
Как известно, в 342 г. сяньбийские войска захватили и разорили
столицу Когурё. Продвижение Когурё на юг наталкивалось на
сопротивление государства Пэкче, овладевшего округом Дайфан
(Тэбан) и стремившегося расширить свои владения в северном
направлении. Пэкче активно устанавливало связи с ВосточноЦзиньским государством в Китае и с Японией, где выходцы из
Пэкче занимались распространением китайской письменности и
конфуцианских идей (Ачикчжи, Ванъин).
189

Дальнейший рост корейских государств привел к ожесточенной
борьбе между ними, имевшей целью в конечном счете объедине*
ние Корейского полуострова под властью одного из них. Социаль­
но-экономическую основу этой борьбы несомненно составлял про­
цесс формирования государственной собственности на землю и
подчинения общинного крестьянства власти складывающегося
класса крупных феодальных землевладельцев. Темпы социальноэкономического развития Когурё и Пэкче обусловили начавшуюся
борьбу именно между этими государствами. После двух десяти# летий ожесточенных столкновений решающие победы были одер­
жаны государством Когурё. За 22 г. (391—413) правления вана,
получившего посмертное имя «расширителя земель» — Квангэтхо
(его звали также Еннак, Хотхэ), государство Когурё одержало
крупные победы на севере и юге.
Нанеся поражение сяньбийскому государству Муюнов, Когурё
на севере присоединило территорию бывших китайских округов
Сюаньту и Ляодун, выдвинув границу к реке Ляо и к верховью
р. Сунгари. С вытеснением Пэкче владения Когурё на юге вклю­
чали бассейн р. Имджинган. В состав Когурё вошли также еские
земли на восточном побережье Кореи и остававшиеся до сих пор
независимыми сушеньские (илоуские) общины. Квангэтхо, как
уже отмечалось, посылал войска на помощь Силла в борьбе с
каяскими общинами и японцами. Во время своих походов этот
ван захватил или разрушил 64 вражеских города и более 1400
селений. Об этом повествует каменная стела на его могиле, со­
хранившаяся на месте бывшей столицы Когурё, — Хвандо (сейчас
в уезде Цзиань в КНР) 71.
Политику Квангэтхо по расширению и укреплению государ­
ства Когурё продолжал его преемник ван Чансу («Долгожи­
тель», проживший 98 лет). На пятнадцатом году его правления,
в 427 г., столицей Когурё стал Пхеньян в бассейне р. Тэдоиган.
Основанный еще в начале IV в. Пхеньян тогда состоял из крепости
на горе Тэсонсан, дворцового городка Анхваккун у ее южного
подножия и ряда укреплений, доходивших до северной окраины
современного города. Даже по памятникам материальной культу­
ры можно судить о заметных сдвигах в экономическом и куль­
турном развитии Когурё после перенесения столицы в Пхеньян.
С выходом к плодородным долинам юга на основе развития
сельского хозяйства был обеспечен и высокий уровень ремесел,
архитектуры, живописи и пр., о чем говорят возведенные в этот
период величественные гробницы в районе Пхеньяна. Экономиче­
ские и культурные достижения позволяли Когурё налаживать со
своими соседями обмен материальными и духовными ценностями.
Торговля с северными китайскими династиями, протекавшая в
традиционной форме обмена «данью» и «подарками», велась пред­
71 См.: П а к С и х ё н . Указ. соч.

190

метами роскоши или культурного обихода господствующих клас­
сов. Когурё оказало заметное влияние на развитие ранней куль­
туры японцев. Буддийские монахи из Когурё (Хечжа, Тамджон)
пропагандировали в Японии буддийские и конфуцианские идеи,
передавали разнообразные знания, в том числе производственные.
Укрепление государства Когурё в V—VI вв. привело к утверж­
дению на всей его территории единой налогово-податной системы,
основывающейся на верховной государственной собственности
на землю. Налоги вносились зерном и полотном, причем суще­
ствовала градация по имущественному положению72. Наряду с
номинальной государственной собственностью на земли, находя­
щиеся во владении отдельных крестьян или их общин, вероятно,
существовала фактическая собственность государства на земель­
ные угодья, названные в летописях «казенными угодиями» (кванвон), хотя и нет данных об их удельном весе. А о тенденциях к
формированию крупного феодального землевладения можно лишь
догадаться по сообщениям о влиятельных местных властителях,
которые располагали своими вооруженными отрядами и пользо­
вались ими в борьбе за власть. Однако рост этих сил еще не при­
вел к ослаблению централизованного государства, служившего
орудием захвата новых земель и подчинения общинного крестьян­
ства. Укрепившись после перенесения столицы в Пхеньян, госу­
дарство Когурё в 475 г. возобновило наступление против Пэкче.
30-тысячная армия вана Чансу захватила столицу Пэкче г. Хансон
(совр. Кванджу). Захваченный в плен пэкческий ван Кэро был
убит. Бассейн реки Ханган (до самых южных пределов совр. про­
винции Кёнги) присоединен к владениям Когурё, а на юго-востоке
его территория доходила до района современного Самчхока.
Одновременно Когурё упрочило свое положение и на севере:
после полного присоединения Пуё северо-восточная граница про­
ходила в бассейне Сунгари, а западная граница прочно устано­
вилась по р. Ляо. О престиже Когурё как сильнейшего государ­
ства в Восточной Азии свидетельствовали большие почести,
воздававшиеся его послам при дворе Вэйской династии в Север­
ном Китае73.
В VI в. развернулось строительство города Чанансон в пре­
делах современного Пхеньяна, который стал столицей Когурё с
586 г. Новая столица представляла хорошо защищенную кре­
пость, усиленную естественными преградами скалистой горы Моранбон и рек Тэдонган и Потхонган. Для надежной обороны она
была разделена на внутренний (цитадель) и внешний город.
В этот период было завершено административное деление на пять
областей и три столицы. Когурё выступало как сильный претен­
дент на объединение страны.
72 Суйшу (История династии Суй), кн. 81 (описание Когурё).
73 В э й ш у (История династии Вэй), кн. 100, Лечжуань 88.
191

Усиление Когурё серьезно стеснило позиции государства Пэкче, где также началось формирование феодальных отношений.
И здесь быстрое развитие земледелия (особенно орошаемого ри­
соводства) обусловило общий подъем производительных сил.
Высокого уровня достигли различные отрасли ремесленного про­
изводства — обработка металлов (пэкческие мечи и копья нахо­
дили большой спрос в Японии), производство керамики (черепи­
цы, изразцовых кирпичей и различных сосудов), шелковых и дру­
гих тканей. Изделия пэкческих мастеров вывозились в Когурё,
Силла, Японию и в китайские государства. Торговля, в свою
очередь, стимулировала развитие ремесел и судостроения в Пэкче.
Развитие производительных сил сопровождалось социальными
сдвигами.
Основу зарождающихся феодальных отношений, очевидно,
составляла государственная собственность на землю и вытекаю­
щая из нее общегосударственная система эксплуатации крестьян
посредством налогов, поставок и трудовых повинностей. Разоре­
ние крестьян вследствие роста крупного землевладения, войн и
стихийных бедствий обостряло классовые противоречия в Пэкче.
Распространенной формой борьбы крестьян являлось бегство в
соседние государства Когурё и Силла. Обострение внутренних
противоречий ослабляло позиции Пэкче в борьбе с Когурё. Имеют­
ся факты, что Когурё стремилось не только воспользоваться этим^
но и всячески осложнить внутренние раздоры в Пэкче. В летоЧ
писях сохранился полулегендарный рассказ, как когурёский ва#
отправил в Пэкче своего лазутчика — буддийского монаха Тори­
ма. Воспользовавшись любовью пэкческого вана Кэро к шашкам
(падук), Торим вошел в доверие к нему. В задушевных беседах
с ним Торим говорил о том, что для величия Пэкче не хватает
лишь крепких городских стен, дворцов и других великолепных
сооружений, и выражал сожаление по поводу того, что даже «прах
прежнего вана остается в низине еле похороненным», а население
города постоянно страдает от наводнений. Так, по совету Торима
ван развернул огромные строительные работы и настолько исто­
щил силы народа, что вызвал всеобщий ропот. А Торим тем вре­
менем убежал обратно в Когурё и доложил своему вану, что
теперь как раз настало время ударить по ослабленному Пэкче.
Так в летописи рассказывается о причинах поражения Пэкче и
гибели вана Кэро в 475 г .74. Потеряв бассейн реки Ханган, госу­
дарство Пэкче перенесло столицу в Унджин (совр. Конджу) на
р. Кымган. Территориальные потери и ухудшение экономического
положения усилили внутренние противоречия в Пэкче, о чем сви­
детельствовали неоднократные покушения на престол со стороны
представителей знати: убийство в 477 г. вана Мунджу узурпато­
ром Хэгу, занимавшим пост военного министра (пёнгван чвапхён),
74 Самгук саги, т. I, с. 615—617.
192

убийство вана Тонсона министром (виса чвапхён) Пэкка в 501 г.
и т. д. После пережитых потрясений правящая династия стреми­
лась укрепить центральную власть и вооруженные силы, приоста­
новить разорение крестьян путем прикрепления их к земле. Для
обеспечения военной безопасности ван Сон в 538 г. перенес сто­
лицу в г. Саби (совр. Пуё), предпринял шаги к возрождению сил
Пэкческого государства. Была налажена централизованная адми­
нистративная система (в 22 округах — тамно — управляли пред­
ставители ванского рода), создан ряд центральных (нэгван) и
провинциальных (вэгван) правительственных учреждений. Про­
винциальные войска были размещены в пяти провинциальных
центрах. Активизировалась внешнеполитическая деятельность, на­
правленная на поиски союзников для борьбы с Когурё.
Пэкче искало союза с южными китайскими династиями и с го­
сударством Силла. Однако Силла не была заинтересована в том,
чтобы сразу рвать прежний союз с Когурё. Лишь в середине VI в.,
когда достаточно упрочились ее позиции, Силла вместе с Пэкче
выступила против Когурё. В 551 г. союзникам удалось выбить
Когурё из захваченных земель в бассейне р. Ханган. Однако через
два года эти земли были заняты государством Силла, пробивав­
шим себе путь к западному побережью для прямых связей с
Китаем. Это привело к войне между союзниками. В 554 г. пэк?ский ван Сон двинул 30-тысячную армию против силланской
епости Квансан (совр. Окчхон в пров. Сев. Чхунчхон), но по„рпел тяжелое поражение. Сам ван был убит, а большая часть
его войск погибла или попала в плен75. Частичные успехи пэкческих войск не смогли изменить неблагоприятной обстановки. На­
ступление когурёских сил Пэкче надеялось сдержать при помощи
китайских династий, а в борьбе против Силла опереться на япон­
цев.
Международная обстановка борьбы между тремя корейскими
государствами резко изменилась в 80-х гг. VI в., когда после
400 лет внутренних войн и состояния раздробленности Китай
оказался объединенным под властью Суйской династии, создав­
шей огромное военно-бюрократическое государство. Проводя заватническую политику в отношении соседних стран, Суйская диастия стала накапливать силы для покорения государства Коурё, граничившего с владениями Суйской династии. Перед лицом
внешней опасности Когурё предпринимало шаги к ослаблению
внутренних противоречий, вызванных ростом феодальных сил и
разорением крестьян (сокращались повинности, принимались ме­
ры к поощрению земледелия и т. д.). Но прежде всего совершен­
ствовалась организация войск, создавались государственные за­
пасы продовольствия для длительной борьбы. В 598 г. Когурё
направило 10-тысячный отряд конницы из мальгалей (мохэ) про­
75 С м .: К и м

Б у с и н . У к а з , с о ч ., с. 132— 133.

•193

тив суйских войск в Ляоси. После этого суйский император
Вэньди начал большую войну против Когурё, бросил против него
300-тысячную армию. Сухопутные войска были остановлены когурёсцами у р. Ляо. Проливные дожди и наводнения вскоре отре­
зали их от основных баз. Голод и болезни вместе с непрерывными
атаками когурёсцев развалили армию захватчиков. Буря разнесла
суйский флот, отправленный против Пхеньяна. После огромных
потерь («8—9 человек из десяти», — как сообщают летописцы)
суйская армия вынуждена была отступить76. Внутренняя борьба
в Суйской империи, убийство Вэньди и воцарение его сына (отце­
убийцы) Яньди не устранили угрозы для Когурё. Поэтому Ко­
гурё наряду с военными приготовлениями налаживало диплома­
тические связи (с торками и др.) для организации совместной
борьбы против Суйской династии, оказывала давление на Пэкче
и Силла, чтобы улучшить позиции на юге. Между тем Суйская
династия, собрав огромные ресурсы всего Китая, в 612 г. начала
новую войну против Когурё. Целью ее было объявлено наказание
непокорных вассалов, которые «выпали из сетей небесного зако­
на», и избавление народа Когурё от тягот и повинностей. Это был,
разумеется, обман. Яньди заявил, что хочет якобы «пожалеть
людей и спросить с виновных». В первом месяце 612 г. из Чжоцзюня (район совр. Пекина) Яньди двинул 24 армии, чтобы
«уничтожить теперь же нечестивых мятежников». Только боевые,
сухопутные и морские, силы составляли 1 133 800 человек. Вместе
со вспомогательными силами общая численность войск доходила
до 3 млн. человек. Летописцы отмечают, что «знамена и стяги
(двигающихся колонн) простирались на 960 ли», что никогда «ни
в прошлом, ни в близкие времена не было собрано в походстоль­
ко войск». Вместе с императором Яньди в походе находились
многочисленные правительственные канцелярии77.
Этим силам противостояли 300-тысячные регулярные войска и
население Когурё. Когурёский полководец Ыльчи Мундок вырабо­
тал тактику упорной обороны в крепостях, а все районы по пути
продвижения вражеских войск превратил в пустынное простран­
ство (чхонъя). После первого удара по армии захватчиков при
их переправе через р. Ляо когурёские войска стали оборонять
крепость Ляодун (Едон на месте совр. Ляояна), сковавшую
главные силы захватчиков. Окруженная сотнями рядов превос­
ходящих сил вражеской армии, эта крепость в течение пяти ме­
сяцев отбивала все атаки противника и развеяла хвастливые
угрозы Яньди о немедленном уничтожении Когурё. Когда борьба
приняла безнадежно затяжной характер, суйский правитель ре­
шил снарядить специальный экспедиционный корпус для захвата
когурёской столицы. 305-тысячная сухопутная армия (под коман­
76 Самгук саги, т. I, с. 483.
77 Там же, с. 487—489.

194

дованием Юйвэнь Шу и др.) должна была переправиться через
Амноккан и ударить по Пхеньяну с севера в то время, когда
гуда прибудут из Шаньдуна морские силы. Но преждевременно
прибывшие морем суйские войска попали в западню, устроенную
защитниками Пхеньяна, и были полностью разгромлены. Это
облегчило борьбу с основными сухопутными войсками, перепра­
вившимися через Амноккан. 300-тысячная суйская армия изма­
тывалась непрерывными боями в невыгодных условиях. Когурёские войска Ыльчи Мундока по 6—7 раз то внезапно нападали
на неё, то также внезапно отступали. Суйская армия не могла
рассчитывать на помощь местного населения. В район Пхеньяна
суйские войска подошли настолько изможденным® и деморали­
зованными, что не было никакой надежды на захват столицы
Когурё. Это прекрасно понимал Ыльчи Мундок, когда писал
суйскому командующему письмо с выражением лойяльности.
Советуя уйти, он писал: «Заслуги [Ваших] военных побед высо­
ки, и если можно довольствоваться ими, не лучше ли было оста­
новиться на этом»78. На обратном пути при переправе через реку
Сальсу (совр. Чхончхонган) на изнуренную суйскую армию со
всех сторон обрушились следовавшие по пятам когурёские войска.
Под грохот барабанов они обрушили на противника град стрел
и копий. В коротком бою были разбиты все суйские экспедицион­
ные силы. Из 305-тысячной армии в Ляодун вернулась лишь гор­
сточка — 2700 человек. Остальные погибли или попали в плен.
Поход суйского императора в 612 г. закончился полным пораже­
нием. Даже нарастающее недовольство внутри страны не оста­
новило Яньди от продолжения войны. В четвертом месяце сле­
дующего (613) года он снова двинул войска против Когурё.
После неудачной попытки захватить когурёскую крепость Синсон
(в районе совр. Шэньяна) армия суйского императора обруши­
лась на крепость Ляодун, но его защитники в течение 20 дней
упорно отбивали все атаки противника. Поступившие в это время
известия о выступлении заговорщиков в Китае вынудили Яньди
прекратить поход. Однако победной войной против Когурё он
хотел поправить свои внутренние дела, поэтому затеял и третий
поход в 614 г.79. Стойкое сопротивление Когурё и развернувшиеся
крестьянские восстания вынудили Яньди прекратить безнадеж­
ную войну. Поражения в войне против Когурё серьезно ускорили
падение Суйской династии и воцарение династии Тан в Китае
(в 618 г.).
Танская династия продолжала великодержавную политику, но
пока не утвердилась ее власть, она поддерживала мирные отно­
шения с Когурё. По мере выявления ее истинных целей покорения
соседних стран Когурё ощущало надвигающуюся опасность. Вот
78 Там же, с. 495—496.
79 Там же, с. 498—502.

195

почему с 631 г. (в течение 16 лет) было предпринято строитель­
ство длинных оборонительных стен протяжением в 1000 ли от
крепости Пуё до Бохайского побережья. Подготовка к борьбе
против Танской династии стала интенсивнее после переворота ё н
Кэсомуна, аристократа (тэин) Западной области. Назначенный
надзирателем над строительством длинных стен, он в десятом
месяце 642 г. убил вана ё н н ю и его приближенных, которые усту­
пали давлению Танской империи (о чем свидетельствовало, на­
пример, уничтожение памятников, возведенных в честь побед
Когурё над суйскими войсками). Посадив на престол вана Под­
жала (младшего брата убитого), Кэсомун захватил всю власть
в качестве главнокомандующего войсками (макниджи) и взял
курс на противодействие захватнической политике Танской ди­
настии. Кэсомун стремился собрать антитанскую коалицию наро­
дов маньчжуро-монгольского района. Путем сближения с Пэкче
он хотел парализовать государство Силла. Во внутренней поли­
тике он укреплял центральную власть и военное могущество го­
сударства, развернув борьбу с феодально-сепаратистскими тен­
денциями. Поощрение даосизма при Кэсомуне, вероятно, объяс­
нялось стремлением ослабить сепаратистские устремления буд­
дийской церкви.
Союз с Когурё позволил государству Пэкче перейти к активной
борьбе с Силла и занять целый ряд пограничных крепостей. Ока­
завшись в изоляции, Силла обратилась за помощью к Танской
династии. Это послужило поводом для вмешательства и возобнов­
ления Танами войны против Когурё. На возражения сановников,
предостерегавших от войны с Когурё, танский император Тайцзун
(Ли Шиминь) отвечал: «Кэсомун убил [своего] государя, истре­
бил его министров и своевольничает, поэтому люди целого госу­
дарства, вытянув шеи, ожидают помощи, и те, кто возражает
[против похода], не понимают именно этого». Провозгласив
«справедливый» характер войны, имеющей якобы целью покарать
узурпатора Кэсомуна, танский император в девятом месяце 644 г.
начал поход против Когурё, двинув одновременно сухопутные и
морские силы80. Уже в третьем месяце 645 г., переправившись
через Ляо в ее верхнем течении, танские войска вторглись в Ко­
гурё, а морские силы (на 500 с лишним кораблях) высадились
в южной части Ляодунского полуострова. Сухопутные войска
избрали необычный путь вторжения, поэтому смогли внезапно
захватить ряд когурёских крепостей в среднем течении р. Ляо.
Несмотря на это, главные силы когурёских войск стойко защи­
щали крепости Ляодун и Анси (совр. Кайпин). Обрушившись
сначала на Ляодун, танская армия в течение 12 дней и ночей
продолжала штурм, применяя тяжелые катапульты и тараны,
разбивавшие крепостные стены. Только когда удалось поджечь
80 Там же, с. 510—534.
196

одну из крепостных башен и пожар распространился на город,
танские войска смогли захватить Ляодун, несмотря на отчаянное
сопротивление его защитников. Тяжелые потери (десятки тысяя
убитых и пленных) не остановили борьбы. В крепости Анси стойко
оборонялась 100-тысячная армия Ян Манчхуна. Несмотря на раз­
гром 150-тысячной армии Ко Енсу, двигавшейся на помощь Анси,
защитники этой крепости успешно отбивали в день по 6—7 атак
противника, быстро исправляли поврежденные участки стен, на­
носили тяжелые удары по вражеским позициям. 60 суток танские
войска возводили
земляную
насыпь,
чтобы
преодолеть
стены крепости, но защитники Анси овладели ею и оттуда повели
контратаки. К тому времени были разбиты и морские силы китай­
цев, высадившихся в районе Цзяньяни (к западу от Анси). На­
кануне наступающих холодов и неизбежных поражений войска
танского императора вынуждены были отступить. Героическая
борьба народных масс позволила государству Когурё выстоять
против полумиллионной армии и расстроить захватнические за­
мыслы танского Тайцзуна. Однако поражение не остановило тан­
ского императора. В 647 г. Тайцзун снова двинул свои сухопутные
и морские силы, но первые были остановлены у когурёских кре­
постей, а вторые были разбиты в многочисленных стычках в юж­
ной части Ляодунского полуострова. В .648 г. закончился пораже­
нием третий поход Тайцзуна. Только перед смертью он старался
предостеречь своих преемников от войны с Когурё.
Самоотверженная борьба народных масс Когурё сорвала
агрессивные планы Суйской и Танской династий, но тяжелая
война с ними серьезно ослабила государство Когурё, являвшееся
несомненно первым претендентом на роль объединителя всей
Кореи. Феодальные династии объединенного Китая стали серьез­
ным фактором, влиявшим на борьбу трех раннефеодальных госу­
дарств Кореи за объединение страны.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОБЪЕДИНЕНИЕ КОРЕИ
В ПЕРИОД РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.
УТВЕРЖДЕНИЕ ФЕОДАЛИЗМА

Утверждению феодального строя в Корее предшествовало обра­
зование раннефеодальных государств, служивших господствующе­
му классу (вначале он состоял из родовой знати наиболее силь­
ных племен, подчинивших своих соседей) для закрепощения
крестьянских масс, сохранявших общинную организацию. В ходе
завоевательных войн этих государств крестьянские общины, имев­
шие кровнородственные связи, превращались в низшую админи­
стративно-податную единицу новых государств и служили объек­
том эксплуатации со стороны привилегированных родо-племенных
групп завоевателей, уже приступивших к созданию новой чиновно­
бюрократической организации. Она была приспособлена для
управления новыми землями и эксплуатации их населения, со­
стоявшего из разноплеменного по происхождению крестьянства,
образующего отныне новые общности (народности) на базе тер­
ритории трех государств, утвердившихся на Корейском полу­
острове. Многочисленные войны между ними имели целью рас­
ширение территории и подчинение находившихся на ней кре­
стьянских общин, чтобы принудить общинников к уплате налогов
и несению повинностей. Хотя по мере разложения общинных
отношений неизбежным было складывание крупных феодальных
собственников земли в рамках общины или вне ее, этому процессу
предшествовал период подчинения общинного крестьянства гос­
подствующему классу при помощи государства, выполнявшего
роль коллективного эксплуататора. Поэтому расширение ранних
государств за счет новых территорий и борьба между государ­
ствами Когурё, Пэкче и Силла имели тенденцию к созданию
одного большого государства, господствующего над массами
общинного крестьянства в масштабе всей страны. Правда, это не
исключало возможности процесса феодализации в рамках отдель­
ных государств еще до осуществления такого объединения.
И если это объединение осуществило не ранее возникшее или
более сильное государство (как, например, Когурё), а относитель198

но слабое и отстававшее в своем развитии государство Силла,
то объяснение этому следует искать не только во внешнем вме­
шательстве китайских династий Суй и Тан, но и в особенностях
(прежде всего в темпах) социально-экономического развитиякаждого из трех раннефеодальных государств Кореи.
ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА
ПРОТИВ ТАНСКИХ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ
И ОБЪЕДИНЕНИЕ СТРАНЫ ПОД ВЛАСТЬЮ
ГОСУДАРСТВА СИЛЛА

Сохранившиеся источники не дают сколько-нибудь новых све­
дений о внутренних процессах социально-экономического развития
трех государств (особенно об изменении общинных отношений в,
деревне), поэтому по ним можно получить представление лишь
об основных моментах внешнеполитической и военной истории,
приведших к падению государств Когурё и Пэкче и к объедине­
нию страны государством Силла. Из-за недостатка фактических
данных остаются не выясненными важные процессы внутренней
истории Силла, превратившие ее в течение VII в. в сильное госу­
дарство на Корейском полуострове. В частности, не вполне ясны
причины прихода к власти так называемой новой аристократии,
которая укрепила военное могущество государства Силла и по­
вела активную борьбу за расширение территории за счет соседних
государств Пэкче и Когурё. Несомненно, что эта военная актив­
ность государства Силла привела к сближению враждовавших
между собой государств Когурё и Пэкче.
С начала VII в. Силла испытывала постоянный военный на­
жим своих соседей. Отношения между Силла и Пэкче, ухудшив­
шиеся уже с середины VI в., в VII в. приняли характер непрерыв­
ных конфликтов. Особенно участились нападения пэкческих войск
на западные земли Силла с восшествием на престол пэкческого
вана Ыджа в 644 г. Осенью 642 г. пэкческие войска захватили
40 силланских крепостей. Особенно тяжелой для Силла оказалась
потеря крепости Тэя (совр. Хёпчхон), служившей опорным пунк­
том обороны на западной границе. Затем в сговоре с Когурё
правители Пэкче стремились захватить крепость Танхаи
(совр. Намъян в уезде Сувон) на западном побережье и отрезать
Силла путь для прямых сношений с Танской империей. В тяже­
лых условиях правители Силла попытались расколоть союз между
Пэкче и Когурё. Один из видных представителей новой военной
знати Ким Чхунчху возглавил посольство в Когурё с просьбой
о военной помощи против Пэкче. Но в Когурё и слышать не хо­
тели об этом. Болес того, когурёскис правители выдвинули свои
претензии на территорию Силла к северо-западу от Чукёна.
Для Силла оставалось лишь сближение с Танской династией,
которая имела свои расчеты при вмешательстве в раздоры между
199

корейскими государствами. Внешне танские правители выступали
в роли умиротворителей, но за этим скрывались великодержав­
ные планы установления господства в Корее. Так, в ответ на
просьбу об оказании помощи против Пэкче и Когурё (в 643 г.)
танский император Ли Ши-минь (Тай цзун) сказал, что для
обеспечения безопасности Силла он готов отправить одного из
своих родственников «в качестве правителя вашей страны» и
«снарядить... войска, которые служили бы ему защитой» К В сле­
дующем, 644 г. танский император отправил посла в Когурё п
потребовал прекращения враждебных действий против Силла, но
Кэсомун категорически отверг эти требования и заявил, что Сил­
ла в свое время воспользовалась трудным положением Когурё и
заняла его земли протяженностью в 500 ли, поэтому до их воз­
вращения не может быть никакой речи о мире»12.
Между тем нападения Пэкче не прекращались, и Силла при­
ходилось непрерывно отбиваться от пэкческих войск. В отражении
этих многочисленных нашествий выдающуюся роль сыграл силланский полководец Ким Юсин, который нанес Пэкче ряд тяже­
лых поражений. Одновременно дипломатия Силла добивалась
активного вмешательства Танской династии. Отправленный пос­
лом в Чанъань Ким Чхунчху заверял танских правителей о вас­
сальной преданности Силла и указывал, что теперь этим отноше­
ниям угрожают враждебные действия Пэкче. На обратном пути
из Танской империи корабль с послом был захвачен когурёским
дозором и лишь случайно Ким Чхунчху удалось избежать смерти
(был убит слуга, облаченный в парадное одеяние посла) 3.
Для Танской империи в это время была важна борьба против
сильного государства Когурё. Воспользовавшись непримиримой
позицией Когурё, Ли Ши-Минь снарядил для его завоевания гро­
мадную армию. Когурё было сковано тяжелой борьбой против
танских войск, поэтому Силла удалось избежать одновременной
схватки с двумя сильными противниками. К 650 г. силланцы
одержали значительные победы над Пэкче и вернули ряд захва­
ченных крепостей. За все это правители Силла воздали хвалу
танскому императору, направляя пышные посольства с дарами и
одами.
С восшествием в 654 г. на престол Силла представителя новой
военной знати Ким Чхунчху (ван Тхэджон-Мурёль) еще более
укрепились союз и сотрудничество с Танской империей. Когда
войска Когурё, поддержанные одновременными действиями Пэкче
и мальгаль (мохэ), захватили на северной границе 33 силланских
крепости (в 655 г.), правители Силла вновь обратились за по­
мощью к Танской империи4. Поскольку Пэкче стремилось укре1 К и м Б у с и к . Самгук саги. М., 1959, с. 149—150.
2 См.: там же, с. 150.
3 См.: там же, с. 153—154.
4 Там же, с. 157.

200

нить свои позиции путем союза с Когурё и дружбы с Японией,
Тайская империя и Силла решили разбить их по отдельности
Сначала союзники обрушились на более слабое государство
Пэкче, правители которого к тому же проявляли явную беспеч­
ность, предаваясь пирам и разгульным празднествам. Между тем
в 660 г. морем выступила 135-тысячная армия Танской империи
(под командованием Су Дин-фана) и должна была встретиться
с наступавшими с востока силланскими войсками. Силланская
армия под командованием Ким Юсина имела решающую схватку
с пэкческими войсками (полководца Кебэка), охранявшими под­
ступы к столице на Хвансанской равнине. После четырех без­
успешных атак силланские войска наконец разгромили армию
Кебэка: сам Кебэк был убит, другие военачальники попали в
плен. Тем временем танская армия нанесла тяжелое поражение
пэкческим войскам у порта Кибольпхо (в устье реки Пэккан, совр.
Кымган). Пэкческий ван безуспешно пытался уговорить танского
полководца увести свои войска, а затем, когда столицу окружили
танские и силланские войска, бежал на север и укрылся в кре­
пости Унджин (совр. Конджу), а его сын Юн с несколькими
сановниками сдался на милость победителей. Спустя несколько
дней и сам ван Ыджа ушел из Унджина и капитулировал. Не­
смотря на продолжавшееся сопротивление на местах, судьба госу­
дарства Пэкче была решена. Пэкческий ван, около ста предста­
вителей царского рода и сановников и 12 тыс. человек из про­
стого народа в качестве пленников были увезены в Танскую импе­
рию. В столице Пэкче (г. Саби) водворился 10-тысячный отряд
танских войск. Для управления территорией Пэкче танские за­
воеватели учредили 5 округов (тодокпу) под властью наместника
в крепости Унджин. До завоевания эта территория состояла из
5 концов или частей (пан), 37 округов (кун), 200 крепостей с
населением в 760 тыс. дворов (очевидно, человек, так как в боль­
шем Когурё было 697 тыс. дворов) 5. Устанавливая свою админи­
стративную систему, Танская династия явно стремилась закре­
пить за собой земли государства Пэкче.
Занятие столицы и свержение правившей династии не привело
сразу к установлению господства завоевателей, так как не было
сломлено сопротивление местного населения. Уже с первых дней
остатки пэкческих войск повели активную борьбу в районе сто­
лицы, и вскоре их действия были поддержаны восставшим насе­
лением двадцати с лишним городов. Появились и организаторы
движения за возрождение государства Пэкче. Представитель
ванского рода Поксин (племянник вана Му) и буддийский монах
Точхим собрали крупные военные силы в крепости Чурю (в райо­
не совр. Хансана) и создали оплот борьбы против захватчиков.
В северо-западной части Пэкче их действия поддержал воена-6
6 Самгук саги, т. I. Пхеньян, 1958, с. 662—663.

201

чальник Хыкчхи Санджи, обосновавшийся в крепости Имджон
(совр. Тэхын). Восставшие решили объявить ваном сына бывшего
вана Ыджа — принца Пхун, находившегося в Японии в качестве
заложника, и обратиться за помощью к Когурё и Японии. Вос­
ставшие во главе с Поксином окружили бывшую столицу и отре­
зали от внешнего мира находившиеся там танские войска. Только
помощь силланцев спасла их от голодной смерти. В 661 г. Поксин
нанес новые удары танским войскам из Унджина и силланским
войскам, попытавшимся осадить крепость Чурю. На сторону Поксина переходили все новые города (всего до 200). Из Японии
прибыл объявленный ваном Пхун в сопровождении 5 тыс. отряда
японских войск. К 663 г. Танской империи пришлось направить
новые крупные подкрепления на выручку своих войск в Унджине
и для дальнейшей борьбы с повстанцами. Последним пришлось
снять осаду Унджина и обороняться в крепости Имджон (совр.
Тэхын). В трудное время начались распри в лагере повстанцев.
Поксин убил Точхима, а Пхун убил Поксина, боясь его расту­
щего влияния. С помощью Когурё и японцев Пхун рассчитывал
укрепить свое положение, но ему не удалось отразить наступление
вражеских сил. В устье р. Пэккан танские моряки разгромили
прибывший на помощь повстанцам японский флот. Танские и
силланские войска захватили у повстанцев Чурю и другие города.
Пхун бежал в Когурё, а в Имджоне под руководством Чхисусина
(Хыкчхи Санчжи?) народ продолжал сопротивление. Еще до па­
дения этой крепости танские завоеватели решили прекратить
военные действия и перешли к новой тактике умиротворения
Пэкче при помощи местной знати. Сын бывшего вана Юн был
назначен танским наместником в Унджине. Танские правители
принудили Силла заключить с Юном (в 665 г.) вечный мир,
скрепленный клятвой на крови жертвенной лошади6. В резуль­
тате Силла вопреки своим желаниям не могла претендовать на
бывшие пэкческие владения.
После этого все усилия Танской династии были направлены
на борьбу против Когурё. Военные действия начались сразу же
после падения Пэкче в 660 г., но в связи с событиями в Пэкче
танские и силланские войска не могли одновременно, вести борьбу
с пэкческими повстанцами и государством Когурё. С подавлением
восстания в Пэкче положение Когурё изменилось к
худшему.
Дело было не только в развязывании рук завоевателей. Сказы­
вались и результаты длительных разорительных войн и их социаль­
но-экономические последствия, выразившиеся прежде всего в уси­
лении классовой дифференциации когурёского общества. Вполне
можно предположить, что основная масса рядовых общинников
намного обеднела и от тягот войны (военных повинностей и на­
логов), и от засилия на местах феодализирующихся крупных
6 См.: Ким Б у с и к . Самгук саги, с. 170—171.
202

землевладельцев, о чем можно догадаться по некоторым косвен­
ным свидетельствам. Так, жесткая диктатура ё н Кэсомуна по
укреплению центральной власти, вероятно, была направлена на
подавление сепаратистских устремлений землевладельческой зна­
ти на местах, чтобы обеспечить возможность успешной борьбы
против Танской империи и Силла. Однако искусственно сдержи­
ваемые Кэсомуном внутренние противоречия в государстве Когурё не замедлили сказаться сразу же после его смерти (в 666 г.),
когда не стало железной руки, сурово подавлявшей всякую внут­
реннюю оппозицию и смело обнажавшей меч против внешних
врагов. Внутренние противоречия проявлялись в той острой борь­
бе, которая завязалась между сыновьями Кэсомуна — Намсэном,
Намгоном и Намсаном — за должность фактического правителя
страны (макниджи). Старший из сыновей Намсэи, изгнанный
своими братьями (его заменил Намгон), перешел на сторону
танского императора (Гаоцзуна) и стал помогать ему в подготов­
ке войны против Когурё7. О расколе в правящем классе Когурё
можно судить и по тому, что брат Кэсомуна ё н Ч ж о н т х о в э т о
время перешел на сторону Силла, передав 12 крепостей с насе­
лением в 3 543 человека (763 двора). Как сообщают летописи,
Ен Чжонтхо и прибывшие с ним когурёские чины получили при­
знание и обеспечение и были поселены в столице и областных
городах Силла 8.
Внутренние раздоры в Когурё благоприятствовали танским
завоевателям. Присвоив Намсэну и его сыну танские чины, Гаоцзун под видом поддержки Намсэна снарядил крупную армию
(под командованием Ли Ши-цзи) для завоевания Когурё. Уже в
667 г. танская армия заняла важную когурёскую крепость Синсон (в районе совр. Шэньяна). Одновременно против Когурё
двинулись войска силланского вана. Однако из-за сильного со­
противления Когурё союзникам в 667 г. не удалось добраться до
столицы Когурё. Лишь в 668 г. после занятия важнейших
крепостей на Ляодуне танские завоеватели преодолели сопротив­
ление когурёских войск у р. Амноккан и вскоре приступили к
осаде Пхеньяна. Силланские войска нанесли поражение когурёским силам, выставленным Намгоном для обороны столицы с
южной стороны. Через месяц после начала осады Пхеньян ока­
зался полностью отрезанным от остальных районов страны.
Считая бессмысленным сопротивление, ван Понжан, Намсан и
другие подняли белый флаг. Не принесла успехов и отчаянная
попытка Намгона организовать отпор. 21 числа 9 месяца
(октябрь) 668 г. ван Поджан, представители знати и тысячи
людей из простого народа были увезены в плен в Танскую импе­
рию, а территория Когурё, состоявшая из 5 частей (бу) и 776 го­
7 Самгук саги, т. I, с. 545—546.
8 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 172.

203

родов (крепостей) с населением в 697 тыс. дворов, попала под
власть танских завоевателей, учредивших в Пхеньяне «Наместни­
чество умиротворения восточных земель» (Андон тохобу). Оно
подразделялось на 9 провинций (тодокпу), 42 области (чу) и 100
с лишним уездов (хён) 9. В распоряжение танского наместника
Сюе Жень-гуя было оставлено 20 тыс. охранных войск, а началь­
никами провинций и областей были назначены представители когурёской знати, перешедшей на сторону Танской империи.
Подобно Пэкче, и в Когурё установление власти танских за­
воевателей вызвало освободительную борьбу народа, причем эта
борьба уже находила активную поддержку государства Силла,
которое с присвоением Танской династией всех плодов общей
победы над Пэкче и Когурё испытывало прямую угрозу своей
собственной независимости, особенно когда стало ясно стремление
Танской империи установить господство на всем Корейском полу­
острове.
Уже после падения Пэкче выявились истинные цели Танской
империи, угрожавшие жизненным интересам государства Силла,
но до тех пор, пока оставался на севере сильный противник в
лице Когурё, правители Силла не осмеливались на открытое
выступление против танских завоевателей. Положение изменилось
с падением Когурё и началом борьбы населения Когурё и Пэкче
против иноземных захватчиков. Используя старую знать Когурё
и Пэкче, танские правители стремились всячески ущемить госу­
дарство Силла. Как отмечалось, танский император принудил
вана Мунму заключить договор вечной дружбы с Пуё Юном,
чтобы закрепить за своим ставленником всю территорию Пэкче,
на которую претендовала С илла10. Танские завоеватели отвергли
и законное требование Силла о возвращении ей земель, захва­
ченных в прошлом когурёсцами. Политика Танской династии,
направленная на превращение Силла в слабого и послушного
вассала, встретила активный отпор со стороны правителей этой
страны. Выражая на словах свою лойяльность к империи, они
проявили непримиримость к попыткам утверждения танского гос­
подства не только в Силла, но и на завоеванных землях Пэкче
и Когурё. Силла вдохновляла и поддерживала борьбу их населе­
ния против захватчиков.
В Когурё сопротивление танским войскам не прекратилось с
падением столицы и капитуляцией двора. Об этом свидетельст­
вовали и стойкая оборона 10 крепостей к северу от р. Амноккан,
и стихийное движение против захватчиков на занятой танскими
войсками территории. Эту борьбу возглавляли отдельные пред­
ставители правящего класса страны. При этом они явно тяготели
к Силла, оставшейся единственным государством в Корее, про­
тивостоящим захватническим устремлениям Танской империи.
9 Самгук саги, т. I, с. 550—552.
10 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 177.

204

Так, отряд когурёских повстанцев во главе с Ком Моджамом
перебил всех танских чиновников и буддийских священников и
в г. Хансон (совр. Чэрён) основал базу для борьбы за освобож­
дение бывшей столицы Когурё. На принадлежавшем Силла
о. Саядо (совр. Соядо) Ком Моджам установил связь с одним
из представителей ванского рода Когурё Ансыном (по одной
версии он был внуком вана Поджана, а по другой сыном ён
Чжонтхо), который во главе 400 повстанцев обосновался на
силланской территории. В Хансоне Ансын был провозглашен
ваном Когурё. Затем Ком Моджам обратился с письмом к силланскому вану и сообщил о том, что после гибели своего госу­
дарства он «нашел благородного отпрыска своего государства
Ансына и признал его своим государем» и «хочет стать погранич­
ным вассалом [государства Силла] и навеки вечные сохранить
свою верность». Он писал, что в стремлении возродить государ­
ство Когурё «теперь надежда наша только на великое государ­
ство [Силла]». Через некоторое время в Силла оказали Ансыну
торжественную встречу как вану Когурё и поселили его в г. Кыммаджо (совр. Иксан) и.
Это была открытая демонстрация поддержки государством
Силла когурёских повстанцев. А когда танские войска после рас­
правы с повстанцами в Анси в 671 г. напали на ополчения, дей­
ствовавшие в районе горы Пэкпинсан, силланские войска приняли
непосредственное участие в боях и разгромили танские войска
(более 2 тыс. человек было взято в плен). Одновременно Силла
повела наступление для освобождения бывших пэкческих земель.
В 670 г. силланские войска заняли 82 города (крепости) 112. В сле­
дующем году были освобождены новые территории, поэтому танский император (Гаоцзун), стремясь помешать дальнейшим
действиям Силла, направил в Корею армию Сюе Жень-гуя.
В письме к силланскому вану Сюе Жень-гуй обвинил его в не­
покорности императору и угрожал прибегнуть к силе, если тот
не прекратит захвата пэкческих земель 13. Однако в ответном
письме, исполненном достоинства, силланский ван обвинил Тай­
скую империю в стремлении использовать бывших пэкческих
правителей («вражеские осколки») во вред Силла. Наряду с уве­
рениями в преданности танскому императору он выразил надежду,
что танские войска «не выступят в бой прежде, чем будет выясне­
на истина» (о справедливых действиях Силла) 14. Отвергнув
дипломатический нажим, ван Мунму дальнейшими военными
действиями на территории Пэкче ликвидировал танское намест­
ничество в Унджине и основал новую область Силланского госу­
дарства— Собури. Конфликт между Силла и Танской империей
11
12
13
14

См.:
См.:
См.:
Там

там же, с. 178—179.
там же.
там же, с. 180—184.
же, с. 191—192.

205

все обострялся. Для расправы со своим бывшим союзником танские правители отправляли все больше войск, в том числе кидансй и мохэ (в 672 г. под командованием Гао Каня и др.). Когда
они выступили из района Пхеньяна, против них на стороне Силла
стали действовать когурёские повстанческие силы15. Уверения
в преданности императору не мешали силланскому вану Мунму
действовать решительно против наступавших танских войск.
В 673 г. флот Силла установил прочный контроль над западным
побережьем, а сухопутные войска в девяти сражениях нанесли
поражение танской армии, подкрепленной отрядами киданей и
мохэ16. В 674 г., посылая новые войска на усмирение Силла,
танский император прибег к новому политическому маневру,
объявив о низложении силланского вана Попмина (Мунму) и ли­
шении его всех присвоенных ранее танских чинов. Ваном Силла
был провозглашен оказавшийся в танской столице Ким Инмун
(брат царствующего Попмина), который должен был занять
престол при помощи танских войск. Но эта затея, видимо, встре­
тила такой отпор, что император вынужден был «простить вана»,
восстановив во всех чинах, и вернуть с полдороги незадачливого
претендента на трон 17.
Между тем силланцы достигли значительных успехов, заняв
большую часть пэкческих земель и распространив свои области и
округа вплоть до самых южных пределов Когурё. Они выставили
девять полевых армий для отражения танских, киданьских и
мохэских войск. Танский военачальник Сюе Жень-гуй потерпел
тяжелое поражение у крепости Чхонсон (или Пэксу, совр. Чэрён)
и бежал. В том же месяце силланские войска напали на крепость
Мэчхо (или Мэсо, совр. Янджу) и обратили в бегство 200-тысячную армию танского командующего Ли Цзинь-сина. В числе
трофеев силланцам достались 30 380 боевых коней и масса воен­
ного снаряжения. В последовавших за этим восемнадцати боль­
ших и малых сражениях этого года силланцы одержали ряд побед
над танскими войсками. В 676 г. силланский военачальник Сидык
в 22 больших и малых схватках в районе порта Кибольпхо
(в области Собури) нанес поражение танским войскам Сюе Женьгуя 18. В результате многократных поражений своих войск Тай­
ская династия в 677 г. была вынуждена оставить бывшую когурёскую столицу Пхеньян и перенести административный центр
Андонского (Аньдунского) округа на территорию Ляодуна. Таким
образом провалились планы Танской империи на установление
своего господства в Корее путем использования ставленников из
числа бывших правителей государств Когурё и Пэкче. Так, быв­
ший когурёский ван Поджан к этому времени был назначен
15 См.:
16 См.:
17 См.:
18 См.:

там
там
там
там

же,
же,
же,
же,

с.
с.
с.
с.

192.
195.
196.
196— 197.

206

«ляодунским губернатором и корёским (т. е. когурёским) ваном»,
а сын последнего пэкческого вана Юн — «наместником (тодоком)
Унджина и ваном Дайфана». Провал танских завоевателей и их
марионеток свидетельствовал о том, что под главенством госу­
дарства Силла произошла консолидация населения Корейского
полуострова, поднявшегося на борьбу против установления гос­
подства иноземных захватчиков. Это проявилось и в совместных
действиях когурёского населения и силланских войск против тан­
ских завоевателей, и в той легкости, с которой Силла отвоевы­
вала у них города и крепости на землях бывшего Пэкче, превра­
щаемых в часть нового объединенного государства. С прочностью
этого государства вынуждена была считаться и Танская империя,
которая спустя несколько десятилетий, в 735 г., признала границу
■Силла по р. Тэдонган (р. Пхэган), ибо вся территория Корей­
ского полуострова к югу от нее составляла области и округа
объединенной С илла19. Но обширная территория материковой
части государства Когурё не попала в состав Силла, а большей
частью была присоединена к Танской империи.
Победой Силла завершилась длительная борьба за объедине­
ние страны.
Недостаток фактического материала затрудняет выяснение
всех внутренних факторов, определивших падение государств Ко­
гурё и Пэкче, а также возвышение и жизнеспособность государ­
ства Силла, выдержавшего борьбу против сильных соперников
на Корейском полуострове и захватнической политики Танской
империи. Но известные факты политической истории все же дают
основание предполагать, что более раннее развитие государствен­
ности в Пэкче и Когурё раньше привело и к обострению социаль­
но-классовых противоречий, ослабивших господствующие классы
Когурё и Пэкче перед лицом внешней агрессии. Повествуя о ги­
бели этих государств, летописи отмечают роскошь и праздность
господствующего класса Пэкче и падение нравов при дворе (фа­
воритизм, пренебрежение к справедливым советам мудрых людей
и пр.), а также пагубные междоусобицы, раздиравшие государ­
ство Когурё. Отсюда можно, вероятно, делать выводы о далеко
зашедших процессах распада общинных отношений, о росте иму­
щественной дифференциации, приводившей к развитию крупного
частного землевладения, и тенденций к феодальной раздроблен­
ности. Что касается государства Силла, утвердившегося позднее
и, вероятно, сохранявшего устои общинных отношений, то оно,
по-видимому, оказалось внутренне более прочным для осуществ­
ления миссии по объединению страны. Можно полагать, что для
населения Когурё и Пэкче, страдавшего от более жестокой
эксплуатации правящего класса, казалось более привлекательным
вхождение в состав государства Силла, где еще не достигли такой
остроты социальные противоречия. Хотя эти предположения нель­
19 См.: там же, с. 221.

207

зя обосновать прямыми данными источников, они косвенно под­
тверждаются позднейшими социально-экономическими процессами
в объединенной Силла, где в известной мере нашли продолжение
тенденции, наметившиеся в период трех государств.
Объединение населения Корейского полуострова государством
Силла ознаменовало важный исторический этап в формировании
национальной общности корейцев, а также в становлении и раз­
витии феодального строя в Корее.
Объединение населения трех государств в составе Силла спо­
собствовало формированию единой корейской народности. А на­
родности, складывавшиеся отдельно в каждом из трех ранних
государств (когурёская, пэкческая и силланская), хотя и являлись
дальнейшим шагом в общественном развитии корейского населе­
ния, во многом сохраняли черты общности, унаследованной от
предшествующего этапа первобытнообщинного строя. В каждом
из трех государств ядро господствующего класса составляла
аристократия определенных родо-племенных групп, и сама госу­
дарственная организация во многом унаследовала черты кланово­
общинной организации племен, вошедших в состав данного госу­
дарства. И только с объединением населения всех трех госу­
дарств эти черты отступали на второй план и складывались пред­
посылки для формирования единой народности. Совместная
борьба против танских завоевателей, единая территория объеди­
ненного государства Силла, утверждение одного общегосударст­
венного языка — все это подготовило формирование новой исто­
рической общности — корейской (силланской) народности, сло­
жившейся на основе общего языка, одинакового способа произ­
водства и общности культуры, унаследованной от предшествую­
щего периода. Единая народность включила не все население
трех государств, так как значительная часть когурёского населе­
ния консолидировалась с иноплеменными элементами (мохэ и др.)
и участвовала в формировании других народностей Восточной
Азии (ассимиляция с ханьцами, киданями, мохэ и др.), оказав
важное влияние, например, на складывание политического облика
и культуры таких средневековых государств, как Бохай (Пархэ).
Таким образом, с времен объединенной Силла в Корее сло­
жилась компактная этническая, языковая и культурная общность,
послужившая основой для складывания в будущем единой корей­
ской нации со своей самобытной культурой и историческими
традициями.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ
И ПОЛИТИЧЕСКИЙ (ГОСУДАРСТВЕННЫЙ) СТРОЙ
В ОБЪЕДИНЕННОЙ СИЛЛА

Определение сущности общественно-экономических отношений
в объединенной Силла тесно связано с трактовкой характера со­
циально-экономического строя Кореи в период трех государств.
208

Поскольку среди историков, как отмечалось, нет еще единого
мнения о социально-экономической сущности государств Когурё,
Пэкче и Силла, неизбежны различия и в пониманий социальноэкономического содержания исторических процессов и на следую­
щем этапе после объединения территории этих трех государств.
К тому же и на этом этапе исторические источники не дают
сколько-нибудь детальных сведений, относящихся к характери­
стике процессов социально-экономического развития.
Несмотря на существующие различия при определении харак­
тера общества предшествующего периода, большинство современ­
ных прогрессивных корейских историков считают, что период
объединенной Силла был временем, когда уже развивались
феодальные отношения. При этом одни историки думают, что
феодальные отношения сменили существовавший прежде рабо­
владельческий строй, а другие полагают, что с объединением
страны получили лишь дальнейшее развитие элементы феодаль­
ных отношений, возникшие в период трех государств. По мнению
первых, после объединения страны утвердилась качественно но­
вая (т. е. феодальная) государственная власть. Так, некоторые
утверждают, что существовавшая до VI в. н. э. государственность
в Силла представляла примитивную монархию, служившую для
подавления рабов и зависимых крестьян-общинников, порабощен­
ных в результате завоевания, в то время как государство после
объединения служило целям эксплуатации распыленных (утра­
тивших общинные связи) мелких крестьян путем прикрепления
их к земле и принуждения к уплате поземельного налога, к под­
ворным поставкам и несению отработочных повинностей. И это
качественное изменение государства Силла якобы выразилось в
вытеснении (в VII в.) старой родовой знати Силла новой военной
знатью из числа крупных землевладельцев, сложившихся в ре­
зультате классового расслоения в силанских общинах20. Борьба
за объединение объясняется усилением политической власти этих
феодальных помещиков (во главе с ваном), стремившихся к рас­
ширению сферы своего экономического господства. Правда,
остается невыясненным вопрос о принципиальном отличии старой
(так наз., «консервативной») аристократии от новой (так наз.,
«военной» знати»), равно как и вопрос о происхождении «фео­
дальных помещиков» в результате крушения рабовладельческой
системы, олицетворяемой «консервативной» родовой аристокра­
тией.
По известным фактам невозможно установить принципиальных
отличий в формах эксплуатации непосредственных производите­
лей (представленных массой зависимых от господствующего
класса крестьян) и в характере собственности на основные сред­
20 Самгук сигиы сахвекёндже кусонэ кванхан тхоронджип (Дискуссия о социаль­
но-экономическом строе периода трех государств). Пхеньян, 1958, с. 143—
144.

8

М. Н. Пак

209

ства производства в период трех государств и после объединения.
Что касается государства Силла, то там после объединения про­
изошли прежде всего количественные изменения. По сравнению
с периодом до объединения у господствующего класса стало го­
раздо больше зависимого эксплуатируемого населения. Это было
результатом расширения территории, а не качественных измене­
ний в способе производства. Тем не менее заметно возросли бо­
гатства, которыми распоряжался господствующий класс. Силланский ван Мунму, завершивший борьбу за объединение, оставляя
завещание, ставил себе в заслугу то, что «равномерно распреде­
лил чины в столице и по провинциям, вернул простому народу
мир и долголетие, переплавив в земледельческие орудия солдат­
ские копья, сократил и облегчил налоги и повинности, чтобы в
домах люди увидели достаток, вернул народу спокойствие и уста­
новил порядок по всей стране, сложил высокие, как горы, склады
с запасами зерна, опустошил все тюрьмы, дав зарасти тра­
вой...»21. Если исключить преувеличения в духе конфуцианской
идеи добродетельного правления, этот документ может служить
свидетельством перемен, происшедших в Силла после объедине­
ния территории трех государств.
И до и после объединениягосподствовавшие в Силла произ­
водственные отношения основывались на государственной собст­
венности на землю, служившей средством эксплуатации крестьян.
В то время, когда общинные отношения в деревне мешали прямым
земельным захватам, для силланской знати государственная
власть служила средством установления господства над крестьян­
скими общинами. После объявления крестьянских (общинных)
земель собственностью вана (государства) в виде различных по­
жалований они попадали во владение отдельных представителей
господствующего класса. Уже при самом возникновении государ­
ственная собственность на землю (право государства полностью
распоряжаться всей землей) предполагала различные формы
крупного частного землевладения — от права временного сбора
в свою пользу поземельного налога до закрепления за наследни­
ками и превращения в фактическую частную собственность. Как
известно, еще до объединения страны в Силла существовали зе­
мельные пожалования представителям правящей знати в форме
так называемых кормовых округов (сикып), состоявших из опре­
деленных населенных территорий (деревень) или определенного
количества крестьянских дворов, которые обязаны были платить
налоги и выполнять повинности в пользу держателя таких на­
делов. В результате земельных пожалований государства в пользу
буддийской церкви возникла категория монастырских или храмо­
вых земель (саджон). Наиболее внушительную часть крупного
землевладения составляли дворцовые земли (чикхальджи), нахо21 К и м Б у с и к. Указ, соч., с. 200.

210

лившиеся в распоряжении царствующей династии. Несмотря на
зарождение этих форм крупного землевладения, абсолютно пре­
обладали земли, находившиеся в распоряжении крестьян (общин­
ников) и составлявшие номинальную собственность государства.
Принцип государственной собственности предопределял выполне­
ние населением этих земель триады повинностей — уплату поле­
вого налога, подворные поставки и поголовные отработки. При
передаче государственных земель во владение отдельных пред­
ставителей знати последние присваивали то, что полагалось госу­
дарству. Однако удельный вес пожалованных земель в период
до объединения, вероятно, был невелик. Известно, что в VII в.
такие крупные земельные пожалования были сделаны лишь за
исключительные заслуги представителям столичной знати Ким
Юсину и Ким Инмуну22.
И для периода после объединения характерны весьма немно­
гословные сообщения летописей о поземельных отношениях. Пер­
вое из таких сообщений гласит, что в 687 г. был издан указ о
раздаче гражданским и военным чиновникам в качестве жало­
ванья полей с соответствующими различиями23. Отсюда видно,
что целью государственной власти (выступавшей в качестве соб­
ственника всех земель) было обеспечение соответствующими на­
делами представителей господствующего класса. Однако в 689 г.
был издан другой указ об упразднении земельных пожалований
ногып (жалованных округов) и установлении в качестве правила
выдачи соответствующего жалованья рисом (зерном)24. Эта ме­
ра, видимо, объяснялась тем, что в условиях значительного рас­
ширения территории государства Силла (после объединения
страны) опасались ослабления центральной власти в результате
земельных раздач, ибо тогда для интересов всего господствую­
щего класса первостепенное значение имели укрепление государ­
ственной собственности на землю и эксплуатация крестьянского
населения возросшей территории посредством централизованного
государственного аппарата, который был особенно необходим
для подчинения свободных общинников и для борьбы с антисилланскими элементами на присоединенных землях. С упрочением
централизованного государства возобновились земельные раздачи.
Сообщается, что в 757 г., «отменив помесячное жалованье цент­
ральным и местным чиновникам, возобновили раздачу в жало­
ванье ногып»25. ‘Впоследствии, в 799 г., целый уезд был выделен
в качестве ногып для содержания учащихся столичной конфуциан­
ской высшей школы26. В этом заключался источник роста част­
ного землевладения и ослабления централизованного государства,
22
23
24
26
26

8*

См.:
См.:
См.:
Там
См.:

там
там
там
же,
там

же, с. 167.
же, с. 206.
же, с. 207.
с. 230.
же, с. 246.

211

в то же время рост частного землевладения подтачивал основы
государственной собственности на землю, обостряя заложенные
в ней внутренние противоречия.
В течение примерно столетия с конца VII в. Силла еще оста­
валось как централизованное государство, основывавшееся на
государственной собственности на землю и на общегосударствен­
ной системе эксплуатации крестьян путем прикрепления их к на­
делам государственной земли, за которые они обязаны были нести
феодальные повинности — платить поземельный налог-ренту, по­
ставлять изделия домашней промышленности или местных про­
мыслов, нести военные или трудовые повинности. Именно в этом
состоял смысл установленной в 722 г. системы наделения крестьян
так называемыми «солдатскими полями» (чонджон) 27. Краткое
сообщение летописей о существовании этой категории землевла­
дения вызывало разные толкования. Одни историки видели в этом
сообщении факт существования надельной системы, а другие —
предполагали возможность существования особой категории сол­
датских земель. Сущность этих «солдатских полей» прояснилась
лишь с введением в научный оборот найденного в Японии (в хра­
ме Сёсёэн в г. Нара) отрывка из силланского подворного списка
(чанджок), относящегося к VIII в .28. На основе этого документа,
сохранившего описание нескольких деревень вблизи малой сто­
лицы Совон (совр. Чхончжу), стало понятным содержание слова
«чон» («солдат», «совершеннолетний»), которое в данном кон­
тексте служило для обозначения совершеннолетнего субъекта
мужского (чоннам) или женского (чоннё) пола, наделяемого уча­
стком государственной земли (чонджон) и обязанного за это пла­
тить налоги и нести другие повинности. По достижении 60-лет­
него возраста это лицо освобождалось от повинностей, а его
земельный надел подлежал возврату в казну29. Чонджон, таким
образом, представлял категорию крестьянского землевладения
при существовании государственной собственности и надельной
системы. Документ дает также представление о других формах
землевладения, существовавших в Силла VIII в. В описанных
деревнях существовали следующие категории орошаемых полей
(тап); поля, выдаваемые в качестве жалованья чиновникам (кванмо тап); поля, принадлежавшие дворцовому ведомству (нэсирён
тап); поля, приписанные должности деревенского старосты (чхонджуви тап), и, наконец, упомянутые поля, составлявшие наделы
крестьянских семей (ёнсую тап) или дворов, называвшихся ёнхо
(«двор с дымовой трубой»)30. «Солдатские наделы», как видно,
давались не из какого-то особого государственного фонда, а пред17 См.: там же, с. 215.
28 «Ёкса квахак», 1957, Nb 4, с. 92—93.
29 См.: П а к С и х ё н . Силла чанджок ёнгу (Исследование силланского подвор­
ного списка).— «Ёкса квахак», 1957, № 6, с. 13.
30 См.: там же, с. 11.

212

ставляли исконные крестьянские земли, которые на некоторое
время были объявлены государственной собственностью. Надель­
ная система представляла форму прикрепления крестьян к земле
и эксплуатации их с помощью централизованного государствен­
ного аппарата. И пока существовала эта система, крестьянские
земли в определенной степени были гарантированы от захвата
крупными землевладельцами, которые на своих землях применяли
труд подневольных крепостных (ноби). Однако по мере укреп­
ления класса крупных землевладельцев, которым принадлежала
государственная власть, не исключалась возможность захвата
ими и наделов свободных крестьян на государственной земле.
По источникам более позднего времени известно существование
деревенских общин типа пугок, хян и со, население которых было
более принижено в сословном отношении, чем обычные крестьяне,
и находились в так называемом «подлом» (презренном) состоя­
нии. Население таких общин занималось земледелием или про­
изводством определенных ремесленных изделий (в со). Хотя нет
сведений об этой категории населения в ранний период, истори­
ки, считающие три ранних государства рабовладельческими, по­
лагают, что в ту эпоху оно составляло наиболее распространен­
ную категорию (рабского) населения, возникшего из покоренных
племен, которые целыми общинами попадали в рабскую зависи­
мость от завоевателей31. По мнению этих историков, в период
после объединения страны государством Силла эта категория
населения представляла переходную форму от рабов к крепост­
ным. Как и остальные крестьяне, эти общинники несли триаду
повинностей, но в личном отношении они были настолько бес­
правны, что напоминали рабов.
Утвердившееся в объединенной Силла государство служило
средством централизованной эксплуатации крестьянства на всей
территории страны в интересах господствующего класса. Струк­
тура этого государства складывалась в течение длительного вре­
мени, вплоть до объединения. Большинство центральных прави­
тельственных учреждений было создано еще до войн за объеди­
нение, впоследствии они усложнялись, росло их число. При неог­
раниченной власти вана государственное управление осуществляли
следующие столичные органы: Исполнительный совет (Чипсасон),
ведавший всеми важнейшими делами государства, Совет по внут­
ренним или дворцовым делам (Нэсон), а также отраслевые па­
латы — по военным делам (Пёнбу), налогам (Чобу), государст­
венным запасам (Чханбу), обрядам (Ребу), контролю (Саджонбу), сухопутным перевозкам (Сынбу), строительству (Реджакпу),
корабельным делам (Сонбу), внешним сношениям (Рёнгэкпу),
чинам и должностям (Вихвабу), наказаниям чиновников (Чвау
31 См.: П а к М. Н. О возникновении и утверждении феодализма в Корее.—
В кн.: Историография стран Востока. М., 1969, с. 227—233.

213

рибанбу) и др.32. В административном отношении все государ­
ство делилось: на области — чу или джу (в некоторых из них
были учреждены наместничества или малые столицы — согён) во
главе с тодоком; округа — кун во главе с тхэсу; уезды (хён)
во главе с сосу. Самой низшей административной единицей яв­
лялась деревня (чхон) во главе со старостой — чхонджу. Эксплу­
атация деревень составляла смысл существования всей бюрокра­
тической иерархии господствующего класса. Общее число и наз­
вания областей и округов менялись в разные периоды. Во время
войн за объединение новые области и округа учреждались по
мере присоединения новых земель. С включением всей бывшей
пэкческой территории было создано четыре новых области: Вансанджу (совр. Чонджу) и Чхонджу (совр. Чинджу) в 685 г.,
Унчхонджу (совр. Конджу) и Муджинджу (совр. Кванджу) в
686 г. Ряд новых областей и округов возникло на присоединенных
землях бывшего Когурё. Затем в 757 г. (в правление вана Кёндока) произошла реорганизация административного деления
страны, сопровождавшаяся переименованием областей и малых
столиц33. Общее число областей было ограничено девятью, при­
чем три из них были образованы из исконно силланских земель,
три — из бывших пэкческих, три — из бывших когурёских.
В окончательном виде структура административного устройства
объединенной Силла после 757 г. выглядела следующим образом
(по данным Самгук саги).
Ч и сл о ок р у го в ,
уездов

Д е в я т ь о б л а с т ей (д ж у )

№

5 м алы х стол и ц
(со г ён )

п /п
первоначаль­
н о е н а зв а н и е

п осл е
757 г.

соврем ен .
н а зв а н и е

1
2
3
4

Сабольджу
Самъянджу
Чхонджу
Хансанджу

Санджу
Янджу
Канджу
Ханджу

5
6
7
8
9

Суякджу
Хасоджу
Унчхонджу
Вансанджу
Муджин­
джу

Сакчу
Мёнджу
Унджу
Чонджу
Муджу

Санджу
Янсан
Чинджу
Кванджу
(Кёнгидо)
Чхунчхон
Каннын
Конджу
Чонджу
Кванджу
(Ю. Чолладо)

-

ок ругов
(к у н )

10
12
11
27

30
34
27
46

11
9
13
10
14

27
25
29
31
44

117

293

32 Самгук саги, т. И. Пхеньян, 1958, с. 231—254.
33 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 230—231.
214

уезд ов
(х ён )

н а зв а н и е

сов р ем ен .
н а зв а н и е

Кимгван Кимхэ
Чунвон

Чхунджу

Пуквон

Вонджу

Намвон

Чхонджу
Намвон

Действенность централизованной администрации подкрепля­
лась военной организацией, которая после объединения служила
главным образом для укрепления существующих порядков. Вой­
ска обеспечивали исправное поступление налогов и исполнение
повинностей, подавляли выступления народных масс против гос­
подствующего класса. При учреждении новых областей или окру­
гов им придавали и соответствующие контингенты вооруженных
сил. Всего было до 23 видов различных военных формирований,
в числе которых значились 9 отрядов (содан) столичных войск
(наряду с ними существовала и отдельная личная гвардия вана),
16 отрядов, охранявших крепости важнейших областных и окруж­
ных центров, до 20 отрядов различных провинциальных войск,
подчиненных местным управителям, и другие. Существовали так­
же отряды специализированных войск: арбалетчиков (нобён),
специалистов по преодолению крепостных стен (унджебён), по
штурму крепостей (чхунбён), катапультистов (соктхубён), масте­
ров рукопашного боя (кыкпён), лучников (кунбён) и д р.34. Основ­
ной контингент армии набирался из свободных крестьян, держа­
телей податных наделов на государственной земле, для которых
военная служба была одной из главных повинностей. Командный
состав армии (чангуны, тэгамы и согамы) состоял исключительно
из представителей землевладельческой аристократии.
После объединения страны для упрочения власти центрального
правительства был предпринят ряд мер для преодоления былой
обособленности отдельных районов. Чтобы поощрить поселение в
малых столицах и в областных центрах представителей столич­
ной аристократии, были установлены специальные провинциаль­
ные чины, которые по значению и обеспечению не уступали зва­
ниям военно-чиновной знати в главной столице Вангён (совр. Кёнджу). А такой факт, как отзыв из Кыммаджо когурёского вана
Подока (Ансына) и предоставление ему в столице подобающего
звания и земельного пожалования (в 638 г.) 35, свидетельствовал
о стремлении ликвидировать даже номинальное существование
отдельных государств как несовместимое с принципом единого
централизованного государства. Для предотвращения сепарати­
стских тенденций на окраинах была установлена система заложничества, предусматривавшая постоянное пребывание на мелкой
чиновной должности в столице (сансури) представителей местной
знати, по одному от каждой области36. Как правило, все основные
административные должности в малых столицах, областях, окру­
гах и уездах занимали представители столичной аристократии,
практически состоявшей из близких или дальних родственников
царствующей династии. Не довольствуясь этим, глава централь­
34 Самгук саги, т. II, с. 267—283.
35 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 204.
36 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Хангукса, т. I. Сеул, 1967, с. 628—629,

215

ной администрации (ван) регулярно совершал инспекционные
поездки в малые столицы. Расположение главной столицы на
крайнем юго-востоке страны создавало определенные неудобства
в управлении отдаленными областями, поэтому не раз обсуждал­
ся вопрос о переводе столицы в глубь страны, но осуществление
этой идеи оказалось непосильной задачей для правящего класса.
Потребности централизованного государства сделали необходи­
мым особое покровительство конфуцианской идеологии. С 788 г.
отбор чиновников на государственные должности стал произво­
диться не по их воинской доблести и умению, как это было при­
нято раньше, а по уровню знания конфуцианских классических
сочинений, для проверки чего установлены государственные экза­
мены (токсо чхульсинква) на три степени учености37. С этого
времени особенно усилился поток аристократической молодежи
в Танский Китай для получения конфуцианского образования.
Объединенное государство Силла, созданное для централизо­
ванной эксплуатации основной массы крестьянства и постепен­
ного закрепощения ее классом крупных землевладельцев, могло
сохранить свою силу лишь до тех пор, пока оставалась материаль­
ная база в виде государственной собственности на землю.
РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ
И Ф ЕОД АЛЬН ОЕ РАЗДРОБЛЕНИЕ
ГО СУД АРСТВА СИЛЛА

Создание централизованного государства Силла и установле­
ние определенной системы эксплуатации крестьянских масс способ­
ствовали дальнейшему развитию производительных сил страны.
Определенное положительное значение имела проводимая госу­
дарством политика регулирования в сельском хозяйстве (квоннон
или принуждение к занятию земледелием), которая в необходимых
случаях предусматривала крестьянам ссуды зерном или скотом из
государственных запасов, уменьшение или отмену на определенный
срок налогов, оказание помощи («милостей» — чинхюль) голодаю­
щему или терпящему бедствия населению, а также беспомощным
старикам или сиротам. Так, например, в 705—707 гг. на оказание
такой помощи было истрачено более 300 тыс. сок (мешков) зерна38.
Важнейшую часть политики регулирования (квоннон) составляла
забота об увеличении площадей пахотных земель, о постройке и
поддержании в порядке оросительных систем, о своевременном
выполнении полевых работ, так как от этого зависели урожаи и
получаемые государством доходы. Государственный надзор за по­
левыми работами существовал в Силла еще задолго до объедине87 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 242.
38 См.: там же, с. 211, 329.
216

пия, но он, видимо, значительно усилился после войн за объеди­
нение, когда настоятельно требовалось поднять земледелие после
военных лет. Именно это имел в виду ван Мунму, который писал
в своем завещании, что он принес народу вместе с миром благопо­
лучие и достаток. С присоединением больших пространств плодо­
родных равнинных земель, пригодных для посевов риса, заметно
возросли масштабы строительства плотин, водохранилищ и ороси­
тельных каналов. Летописцы сообщают, что в 790 г. только при
ремонте плотины Пёккольдже было мобилизовано население 7 ок­
ругов и уездов (Чонджу и др.) 39. О первых шагах обобщения
научных знаний по сельскому хозяйству свидетельствует назначе­
ние государством в 749 г. (8-й год правления вана Кёндока) специ­
альной группы ученых в составе одного «доктора (пакса) небесной
грамоты» (т. е. астрономии) и 6 «докторов по водяным часам»40.
Развитие сельского хозяйства сопровождалось притоком огромных
богатств в столицу государства Силла, ибо потребности земледе­
лия обусловили рост добычи полезных ископаемых, расширение
различных ремесел, внутренней и внешней торговли. Выплавка
меди и железа, обработка благородных металлов имели давнюю
историю, но заметного размаха они достигли в VIII в. в связи с
возросшим спросом на металлы. Из железа делали оружие и сель­
скохозяйственные орудия, а медь и бронза в больших количествах
шли на изготовление изображений буддийских богов и святых,
колоколов и другой утвари для храмов и монастырей. В 754 г. на
изготовление колокола для храма Хванёнса было истрачено 790 тыс.
гын (фунтов) металла41. Сохранившийся до наших дней колокол
из храма Пондокса весит 12 тыс. гын. Хотя нет прямых сведений
о социальной структуре ремесленного производства той эпохи, по
многочисленным упоминаниям в источниках можно считать, что
преобладающим было государственное ремесло, подчиненное цен­
тральному правительственному ведомству Конджанбу («Управле­
ние мастеровыми»), которое занималось производством различных
тканей, одежды и украшений, домашней утвари и предметов куль­
турного обихода, шорных и кожевенных изделий, оружия, фарфора,
черепицы и пр. Государственное ремесло основывалось на труде
мастеров, приписанных к казенным учреждениям, или мастеров,
Обязанных нести отработочные повинности. Помимо этого, по всей
вероятности, ремесла возникали как в хозяйстве свободного
крестьянства, так и в имениях зарождающихся крупных феодаль­
ных землевладельцев, располагавших достаточным числом закре­
пощенных людей. О высоком уровне казенного ремесла можно су­
дить по тому, что изделия силланских мастеров пользовались спро­
сом далеко за пределами страны. Из перечня предметов, отправ­
ленных из Силла ко двору тайского императора, видно, что наряду
39 См.: там же, с. 244.
40 Там же, с. 227.
41 Самгук юса. Пхеньян, 1959, с. 337—338.
217

с золотом, серебром и лекарствами имелись различные сорта пар­
чи, тонкие шерстяные ткани и полотна, тончайшие ювелирные из­
делия— золотые и серебряные винные приборы, шпильки, коло­
кольчики, колчаны с золотой и серебряной отделкой и другие изде­
лия ремесленников42. Особенно славились разного вида луки и
арбалеты силланских оружейников. Изменения в уровне развития
производительных сил в сельском хозяйстве и ремеслах создали
предпосылки товарного обмена. Основная масса прибавочного про­
дукта непосредственных производителей поступала в распоряжение
господствующего класса в виде продуктовой ренты (налогов и по­
ставок), и из этой массы определенная часть превращалась в то­
вар, о чем свидетельствует рост рыночного оборота. Однако не
исключено, что часть избыточного продукта оставалась у самих
производителей. Так или иначе оба этих источника могли обеспе­
чивать товарный обмен. Если до объединения страны в столице
Силла существовал только Восточный рынок, то в самом конце
VII в. (в 695 г.) открываются еще два рынка — Западный и Юж­
ный43. Торговая деятельность на всех рынках регулировалась осо­
быми чиновниками государственного рыночного управления
(Сиджон).
Часть избыточного продукта шла и на внешний рынок. Во
внешнеторговом обмене Силла первое место занимала Танская
империя, связи с которой (после кратковременного перерыва) уси­
лились после объединения страны, когда вместо прежней военной
помощи Силла была заинтересована в налаживании экономиче­
ского и культурного обмена, поэтому развивала свое кораблестрое­
ние и мореходство. Обмен подарками и «данью» при официальных
посещениях дипломатических представителей фактически носил ха­
рактер межгосударственной торговли, ибо всегда соблюдался эк­
вивалент обмениваемых ценностей (их перечень подробно давался
в переписке). Кроме этой традиционной торговли в довольно ши­
роких масштабах велась частная торговля отдельными купцами.
О размахе их деятельности можно судить по сообщениям о суще­
ствовании в ряде портовых городов Танской империи специальных
факторий и поселений, так называемых Силлабан, где всеми дела­
ми ведали сами силланские купцы44. Обычный маршрут купцов
проходил от силланских портов на западном побережье — Хёльгучжин в устье р. Ханган или Тансонпхо (совр. Намьян) — через
Шаньдунокий полуостров (порт Дэнчжоу) вдоль восточного побе­
режья Китая до уезда Динхай (около совр. Шанхая), откуда затем
сушей или водным путем добирались до Чанъаня, столицы Танской
империи. Очевидно, купцы торговали теми предметами, которые
интересовали представителей господствующего класса обеих стран.
Но по источникам известен лишь перечень предметов, которыми
42 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 272.
43 См.: там же, с. 208.
44 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Указ, соч., с. 709.

218

обменивались обе стороны при посещении их посольств. Послы
Танской империи передавали правителям Силла различные шелка,
одежду, лекарства, ювелирные изделия, книги. Примерно такой же
ассортимент составляли предметы вывоза из Силла, о которых мы
говорили в связи с силланокими ремеслами. К названным ранее
предметам, может быть, следует добавить вывозившиеся из Кореи
шкуры морских зверей, мелких лошадей, собак и т. д.
Оживленно велась торговля и с Японией. После разрыва дип­
ломатических отношений в первой половине VIII в. примерно в
течение 70 лет не существовало обмена посольствами между Силла
и Японией (вплоть до 803 г.), но и тогда торговые связи поддер­
живали купцы обеих стран. Японские купцы довольно часто приез­
жали в порты Силла, а силланские купцы регулярно ездили на
Кюсю и другие японские острова. Корабли силланских купцов про­
изводили перевозки пассажиров (паломников-монахов, учащихся
и др.) и грузов, направлявшихся из Японии в Танский Китай.
В дальнейшем с ослаблением централизованного государства и
его контроля над деятельностью купцов еще более возрастал
объем частной торговли силланских купцов, превращавшихся в
отдельных случаях в весьма серьезную экономическую и полити­
ческую силу.
Активную деятельность Силла по развитию морских связей
некоторые историки объясняют ослаблением контактов со своими
соседями на материке после утверждения на севере государства
Бохай (Пархэ). Возникло это государство в самом начале VIII в.
(в 700 г. оно называлось Чжэнь, а с 713 — Бохай) в результате
освободительной борьбы, развернувшейся среди местного населе­
ния и свергнувшей господство Танской династии на Ляодуне.
В этом государстве, занимавшем территорию Ляодуна, северной
части Корейского полуострова и южной части Приморья, подав­
ляющее большинство населения составляли мохэские племена
(в прошлом известные по китайским источникам как Сушень и
Илоу), среди которых развернулся процесс классового расслоения,
но ядро господствующего класса составили представители аристо­
кратии бывшего государства Когурё. Выходец из Когурё Тэ Чоён
основал царствующую здесь династию. В 30-х тг. VIII в. Танская
империя попыталась использовать государство Силла (этим можно
объяснить и уступки ей со стороны Танской династии) против ее
северного соседа, но эти действия оказались безуспешными. С тех
пор в течение длительного времени не было налажено никаких
дипломатических отношений между Силла и Бохаем, поэтому, не­
смотря на двухвековое соседство, в корейских источниках не оста­
лось никаких сведений о Бохае. Отсутствие официальных отноше­
ний, конечно, не исключало возможности контактов, в том числе и
торговых связей, между населением пограничных районов обоих
государств.
Объединение страны и создание централизованного государст­
венного аппарата не могло в условиях мелкого производства при219

вести к последовательному преодолению местной обособленности
и тенденций к сепаратизму, но до тех пор, пока централизованная
власть как олицетворение государственной собственности на землю
служила орудием закрепощения крестьян (ломая сопротивление
их общинной организации), ее поддерживал формирующийся класс
феодальных землевладельцев. Однако это централизованное госу­
дарство довольно скоро исчерпало свои возможности в результате
социально-экономических изменений, происшедших в течение
VIII в. Развитие производительных сил и связанное с этим (осо­
бенно с равитием торговли и ростовщичества) усиленное разложе­
ние общинных отношений и интенсивная классовая дифференциа­
ция привели к небывалому усилению феодализации и росту круп­
ного частного землевладения, подрывавшего устои государственной
собственности на землю, на которой держалось централизованное
раннефеодальное государство.
После узаконения с 757 г. земельных пожалований государст-венныхМ чиновникам (в форме наделов ногып) дальнейшее увели­
чение общего числа и расширение существовавших государствен­
ных учреждений непрерывно увеличивало эту категорию крупного
землевладения. Количественный рост земельных пожалований не­
избежно вел и к качественным изменениям в характере этих зе­
мельных наделов, особенно в районах, удаленных от столицы, где
сильна была тяга к закреплению их в качестве наследственных
владений и превращению их в фактическую частную собственность.
Об экономическом могуществе высшей служилой знати Силла
можно судить, например, по сообщению «Син Таншу», где говорит­
ся, что «в доме силланского министра (чэсан) не прерывается
жалованье», что большое количество принадлежащего ему ско­
т а — лошадей, крупного рогатого скота и свиней — пасется на мор­
ских островах (и по мере надобности отстреливают их для стола),
что в его распоряжении находятся рабы и личная гвардия (латни­
ки). Правда, из текста не совсем ясно — имеется ли в виду нали­
чие у него 3 тыс. латников (из отряда Нодан) или «трех тысяч
юных невольников (нодон) и латников»45. Во всяком случае из это­
го сообщения можно сделать вывод о наличии собственных войск в
распоряжении крупных землевладельцев. Известно также, что
после VIII в. общей тенденцией стало появление на местах фео­
дальных владетелей, располагавших о б о и м и вооруженными отря­
дами.
Среди этих феодальных владений находились и обширные
земельные угодья буддийской церкви. Когда буддизм стал офици­
альной религией, а церковь получила различные привилегии (важ­
нейшей из которых было освобождение от налогов ее земельных
владений), земельные пожертвования в пользу церкви стали де­
лать не только во имя спасения души жертвователей, но и для
45 Син Таншу (Новая Танская история), кн. 220 (Лечжуань 145), Дунъи, Синло чжуань (Восточные варвары. Описание Силла).

220

облегчения налогового бремени. По-видимому, для борьбы с этими
тенденциями еще в 664 г. ван Мунму запретил подданным самоволь­
но передавать буддийским монастырям и храмам свои богатства и
земли46. Однако и после этого не только не уменьшились, но и
значительно возросли земельные владения буддийских храмов и
монастырей, главным образом за счет щедрых пожертвований са­
мого государства, нуждавшегося в услугах церкви при решении
политических и идеологических вопросов. Даже отрывочные из­
вестия свидетельствуют о весьма крупных земельных дарениях:
10 тыс. кён земли было передано церкви (монастырю Пэкюльса)
в 693 г. в правление вана Хёсо, а ван Хегон в 779 г. передал
30 кёль полей храму Чхусонса, чтобы его монахи молились о поту­
стороннем благополучии вана47.
И, наконец, растущая имущественная (классовая) дифферен­
циация крестьян и разложение общинных отношений в деревне
подрывали надельную систему, являвшуюся основной формой экс­
плуатации. О дальнейшей имущественной дифференциации в среде
крестьян, держателей наделов чонджон, свидетельствуют и остатки
подворного списка (чанджок), о котором уже упоминалось. Сог­
ласно этому документу по имущественному положению крестьяне
уже подразделялись на 9 категорий, в соответствии с которыми на­
ходились размеры налоговых ставок. Подчеркивая особое привиле­
гированное положение деревенскою старосты (чхонджу) 48, доку­
мент констатирует факт выделения из среды крестьянства слоя
богачей (тхохо), превращавшихся постепенно в мелких феодалоз.
Расширение земельных владений чиновников (ногып), буддийских
монастырей и местных богачей означало постепенное поглощение
ими крестьянских наделов (чонджон), составлявших материальную
основу централизованного государства, сокращение доходов от
крестьянских налогов и повинностей.
Таким образом по мере дальнейшего развития процесса фео­
дализации, связанного с ростом различных форм крупного земле­
владения, все более обострялись противоречия, заложенные в сис­
теме классового господства, основанного на государственной соб­
ственности на землю. Несмотря на непрерывное сокращение сферы
своего фактического господства, центральная власть по-прежнему
требовала от населения уплаты налогов и выполнения всех повин­
ностей. Чтобы спастись от невыносимого произвола правительст­
венных чиновников, многие из крестьян, еще не попавших в кре­
постную зависимость от крупных землевладельцев, искали добро­
вольного покровительства сильных и влиятельных людей. Такая
форма закрепощения крестьян еще более усиливала местных фео­
далов, владельцев обширных имений ( чанвон). Попытки централь­
ного правительства применить силу для взыскания налогов встре­
46 См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 170.
47 Самгук юса, с. 105, 353.
48 См.: П а к С и х ё н . Указ, соч.; «Ёкса квахак», 1957, № 6.

221

чали на местах упорное сопротивление. Кризис системы централи­
зованной эксплуатации крестьян, обусловленный ростом на
местах крупных феодалов, привел к крайнему обострению классо­
вой и политической борьбы в Силла. Власть центрального прави­
тельства парализовывалась не только сопротивлением податного
крестьянства, которое не в состоянии было выдерживать двойной
и тройной гнет, но и противодействием новых сил местных фео­
дальных властителей, сформировавшихся как из числа государст­
венных чиновников провинциальной администрации, так и стихий­
но выросших на местах богачей (преимущественно из крестьян).
Развитие этих процессов привело к тому, что в конце IX в. факти­
чески уже распалось централизованное государство Силла под
ударами крестьянских восстаний и местных сепаратистских вы­
ступлений. Именно об этом повествует рассказ средневекового
историка, который писал, что в третьем году правления вана Чинсон (женщина), или в 889 г., «в виду того, что из областей и ок­
ругов страны не делали поставок и не платили налогов, прави­
тельственная казна была истощена, и государство испытывало
крайнюю нужду. А когда ван направила своих посланцев, чтобы
поторопить [с уплатой налогов], повсюду, подобно роям насеко­
мых, поднялись воры и разбойники (т. е. бунтовщики)»49.
Социальная природа мятежных выступлений против централь­
ного правительства не раскрывается в сообщениях летописцев,
которые и крестьянскую борьбу против эксплуататоров и сепара­
тистские восстания местных феодалов в одинаковой мере характе­
ризовали как выступления «воров и разбойников». И в этих усло­
виях рассмотрение некоторых моментов политической истории мо­
жет помочь выяснению социально-экономических процессов, не
нашедших прямого отражения в источниках.
Как известно из «Самгук саги», средневековые авторы делили
всю историю государства Силла «на три периода: правление пер­
вых двадцати восьми ванов до вана Чиндок называют древней
эпохой, правление восьми ванов, от вана Мурёля до вана Хегона, —
средней эпохой, и правление двадцати ванов, от вана Сэндока до
вана Кёнсуна, — поздней эпохой»50, т. е. здесь древняя эпоха кон­
чается 654 г., средняя эпоха — 780 г., поздняя — 935 г. Кроме того,
в «Самгук саги» имеется пояснение о том, что первые двадцать
восемь ванов назывались Сонголь, или «Священной костью», а
последующие ваны от вана Мурёль — Чинголь, или «Истинной
костью». Китайские авторы в дальнейшем отмечали, что первой
костью назывался род вана, а второй—вся остальная аристокра­
ти я51. Более точны указания о том, что к Сонголь принадлежали
лица, находившиеся в родстве с ваном по отцовской и материнской

49 К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 278.
50 Там же, с. 293.
51 См.: Л и Б ё н д о , К и м Д ж э в о н . Хангукса, т. I, с. 552.

222

линии, а к Чинголь — родственники вана лишь по одной отцовской
линии. Хотя еще не вполне выяснена социальная природа делений
на «кости», связываемая с ними периодизация истории Силла (по
линии родства правителей) несомненно говорит о происшедших
социальных переменах. Сообщение о том, что линия правителей,
принадлежавших к Сонголь, или «Священной кости», закончилась
в 654 г. ваном Чиндок (женщина), дает основание предполагать,
что связанная родством по мужской и женской линии эндогамная
группа Сонголь охватывала крайне узкий круг привилегированных
людей, старавшихся не допускать в свои ряды чужаков. Возможно,
что она ограничивалась родовой аристократией первоначальной об­
щины (Capo), которая покорила соседние общины и племена и
положила начало оилланской государственности (или даже первого
союза племен). Однако дальнейшее развитие государства Силла
и включение в ряды господствующего класса аристократии ино­
племенного происхождения постепенно уменьшали удельный вес
и роль первоначальных родов (пока, наконец, вовсе не прекрати­
лась линия их потомков), и этот процесс отразился в смене царст­
вующей аристократии Сонголь на Чинголь, ряды которой посте­
пенно расширялись. С приходом ванов из аристократии Чинголь
было осуществлено объединение страны. В течение так называемо­
го Среднего периода существования централизованного государст­
ва ванский престол удерживался за прямыми потомками вана
Тхэджон Мурёля (Ким Чхунчху), первого вана из рядов Чинголь.
«Поздний период» истории Силла был временем, когда в борьбу
за ванский престол включились многочисленные представители
боковых ветвей царского рода, именуемого Чинголь. Эти изменения
в генеалогическом древе правителей Силла явились отражением
и социальных перемен и изменений в характере политической
борьбы.
В ранний период создание бюрократического аппарата сопро­
вождалось сохранением привилегий родовой аристократии различ­
ных племен, вошедших в состав государства Силла, причем цар­
ская (ванская) власть монопольно закрепилась за аристократией
определенных (первоначальных) родов, образовавших группу Сон­
голь. Такое своеобразное положение объяснялось сохранением
сильных пережитков первобытнообщинных отношений в период за­
рождения класса феодальных землевладельцев в Силла. Здесь
также следует искать причину того, почему оказался столь дли­
тельным процесс постепенной утраты политической гегемонии сто­
личной аристократией Силла, которая по происхождению была
связана с родо-племенной знатью периода возникновения ранне­
феодальной госуд а рстве нности.
Создание централизованного государства после войн за объеди­
нение страны, по-видимому, не изменило существенно положения и
не прекратило борьбы между различными группами аристократии
(разноплеменного происхождения) за политическую гегемонию и
захват королевской (ванской) власти. Об этом напоминают сооб223

щения летописцев, касающиеся разоблачения/ заговоров против
ваиской власти в 681 г. (заговор Хымдоля, Хынвона и Чингона) и
в 700 г. (заговор Кёнёна и др.), в которых оказались замешанны­
ми весьма высокопоставленные сановники52. И впоследствии пред­
ставители высшей родовой знати не переставали оспаривать пре­
стол. После восшествия вана Хегона в 768 г. против него выступи­
ло 96 какканов (самый высокий чиновный ранг, присваиваемый
представителями аристократии Чинголь), претендовавших на выс­
шую власть. Междоусобная борьба охватила столицу и все об­
ласти. Войска одного из какканов Тэгона в течение 33 дней осаж­
дали ванский дворец. Правительству вана потребовалось целых
три месяца для разгрома сил мятежников. Как отмечает летописец,
«казненных было неисчислимо», а все имущество мятежников пе­
ревезено в казну вана53. Это крупнейшее вооруженное выступление
против центрального правительства свидетельствовало не только о
соперничестве аристократии различных родов, но и о симптомах
ослабления центральной власти под влиянием роста сил крупного
землевладения на местах. Несомненным отражением этих процес­
сов являлось обострение соперничества и борьбы за власть в сре­
де столичной аристократии, принадлежавшей к разветвившемуся
царскому (ванскому) роду.
В 780 г. ван Хегон был убит во время мятежа, поднятого одним
из представителей царского рода Ким Чиджоном54. Со смертью
Хегона закончилась линия прямых потомков Тхэджон-Мурёля,
и вместе с этим началась полоса междоусобных распрей в среде
столичной аристократии. Мятеж Чиджона был подавлен войсками
сандэдына (первою министра) Ким Янсана и ичхана (чин 2-го
ранга) Ким Кёнсина. В результате ванами последовательно стали
Ким Янсан (ван Сэндок до 785 г.) и Ким Кёнсин (ван Вонсон до
792 г.), причем Ким Кёнсин занял престол в обход наследника
предшествующего вана — Ким Чувона. Внук Вонсона ван Эджан в
809 г. был убит во время переворота, совершенного его дядей Онсыном (ван Хондок). В правление вана Хондока в 822 г. произош­
ло выступление, которое указывало на прямую связь междоусоб­
ной борьбы в столице с сепаратистскими устремлениями на
местах. Летописцы отмечают, что правитель области Унчхонджу —
Ким Хончхан, «недовольный тем, что отец его Чувон (который был
приемным сыном Ким Янсана — вана Сэндока. — М. П.) в свое
время не стал ваном, поднял мятеж и провозгласил создание
государства Чанан (Длительного спокойствия)», «угрозами подчи­
нил себе правителей четырех областей—Муджинджу, Вансанджу,
Чхонджу и Сабольджу, а также наместников малых столиц Куквон, Совон, Кимгван (Кимхэ), а также начальников округов и

и См.: К и м Б у с и к . Указ, соч., с. 209.
53 См.: там же, с. 234—235, 334.
54 См.: там же, с. 237.

224

уездов, входящих в эти области». Для подавления этого мятежа
центральному правительству пришлось двинуть несколько армий,
действовавших по восьми направлениям, дать ряд крупных крово­
пролитных сражений, в результате которых было убито или взято
в плен множество мятежников. По сообщениям летописей, Хончхан
после упорной обороны в осажденной крепости покончил с собой,
и «одновременно были казнены двести тридцать девять человек из
его родственников и единомышленников, а их люди были отпущены
на волю»55. Из последней фразы можно установить наличие у
местных феодалов значительного числа закрепощенных подневоль­
ных людей. Через три года (в 825 г.) сын Хончхана «Поммун в
сговоре с кодальсанским разбойником Сусином и другими ста с
лишним своими сторонниками замыслил мятеж» и пытался осно­
вать свою столицу в Пхёняне (совр. Янчжу), но потерпел пораже­
ние56. На этом не прекратились распри в правящем классе.
В 836 г. после смерти вана Хындока борьба за престол завязалась
между его братом Кюнджоном и племянником Чеюном. Кюнджон
погиб в завязавшейся схватке, а престол занял Чеюн (ван Хиган),
но через некоторое время в 838 г. был свергнут своим подчиненным
Ким Мёном (ван Минэ). Между тем Уджин, сын Кюнджона, ранее
бежавший сосвоей семьей в порт Чхонхэджин под защиту его
управителя Чан Бого, решил начать борьбу за престол при помощи
сил Чан Бого57. Таким образом междоусобная борьба столичной
аристократии вовлекла и одного из крупных окраинных феодалов.
Чан Бого (его звали также Кунбок) представлял весьма коло­
ритную фигуру провинциального феодала той эпохи. Выходец из
крестьян, он выдвинулся на военной службе в Сюйчжоу (Танской
империи), где стал мелким военачальником. По возвращении в
Силла в 828 г. он был назначен управителем (тэса) порта Чхон­
хэджин (о. Вандо), где, собрав 10-тысячную армию, развернул
борьбу с морскими пиратами. После успешной расправы с таиским« пиратами ему удалось монополизировать в своих руках торгов­
лю с Китаем и Японией, что принесло ему огромные богатства и
силу. Он не только принял под свое покровительство одного из сто­
личных аристократов, но и вступил непосредственно в борьбу за
центральную власть. Посланный им 5-тысячный отряд помог Уджину свергнуть Ким Мёна (вана Минэ) и занять престол в 839 г.
Так воцарился ван Синму. Чан Бого за свои заслуги получил титул
почетного военачальника и 2 тыс. дворов в виде кормового владе­
ния (сиксильбон). Вскоре, при новом ване Мунсоне (сыне Синму),
Чан Бого приобрел огромное влияние на государственные дела и
даже собирался женить вана на своей дочери, но это вызвало про­
тиводействие родовитой столичной аристократии. В конце-концов

65 Там же, с. 254—255.
66 См.: там же, с. 256.
57 См.: там же, с. 261.
225

Чан Бого был убит подосланным убийцей в 846 г., а порт Чхонхэджин закрыт58.
Несмотря на эти политические потрясения, столица Силла внеш­
не сохраняла свое прежнее великолепие и производила впечатле­
ние достатка и даже процветания. В ней проживало 170 тыс.
семей. Все дома были под черепичной кровлей, а у многих богачей
они были украшены золотом. Вместо дров для отопления применя­
ли древесный уголь. Но все великолепие столицы Силла держалось
на зыбком основании, ибо былое могущество централизованного
государства и власть столичной аристократии уже были подточены
.ростом крупного землевладения и самостоятельности феодальных
властителей на местах. Фактический распад государства на много­
численные феодальные уделы воочию обнаружился в конце IX в.
Этот упадок централизованного государства средневековые истори­
ки, проникнутые конфуцианскими предрассудками, пытались объ­
яснить порочным правлением вана-женщины (Чинсон, 887—897),
окружившей себя молодыми любовниками, которые, захватив
власть, допускали всевозможные злоупотребления59. Это считалось
причиной народных волнений и беспорядков. В действительности
центральное правительство не располагало средствами, чтобы под­
чинить местных феодалов своему влиянию. В результате налоги
не поступали из областей, казна опустела. С ослаблением цент­
рального правительства усилился произвол местных чиновников и
богачей. Попытки центрального правительства собрать налоги, не­
смотря на голод и неурожаи в стране, привели в 889 г. к всеобщему
восстанию60.
Источником этих восстаний, с одной стороны, была борьба
крестьян против усиливающегося феодального гнета и эксплуата­
ции. Уже в 819 г. были зарегистрированы восстания голодающих
крестьян, названных в источниках «деревенскими разбойниками»
(чходжок). С другой стороны, в целях борьбы против центрального
правительства недовольством народа пользовались местные феода­
лы, выросшие из бывших чиновников и местных богачей, которые
нередко возглавляли народные выступления и затем становились
настоящими правителями целых районов. Наиболее крупными были
антиправительственные восстания под предводительством Вонджона и Эно в Сабольджу (Санджу), Янгира и его вассала Кунъе в
Пуквоне (Вонджу), Кихвона (Ки Хвона?) в Чукджу (Чуксап),
Кён Хвона, или Чин Хвона, в Вансане (Чонджу) и др.61. В резуль­
тате этих восстаний объединенная Силла распалась на многочис­
ленные уделы, и власть центрального правительства ограничива­
лась небольшим районом около столицы. В противовес Силла про­
возглашались новые государства, феодальные правители которых
58
89
80
61

См.:
См.:
См.:
См.:

там
там
там
там

же,
же,
же,
же,

с. 262, 264—266.
с. 277—278.
с. 278.
с. 278—280.

226

располагали большей силой и влиянием, чем старая аристократия
Силла.
Одно из таких государств возникло в юго-западной части Ко­
рейского полуострова. Его основателем был сын крестьянина из
Санджу Кён Хвон. Он выдвинулся на военной службе в войсках по
охране юго-западного побережья, но в 892 г. он оставил службу и
возглавил один из отрядов антиправительственных повстанческих
сил в районе Кванджу (совр. Южн. Чолла). Повстанцы с востор­
гом были встречены населением областного центра Вансанджу
(совр. Чонджу), где Кён Хвон объявил о возрождении государства
Пэкче. Новое государство стало называться Хубэкче или Поздним
Пэкче. По мере усиления его основатель недвусмысленно претендо­
вал на власть в столице Силла.
Другое государство было основано на севере (в центральной
части Корейского полуострова) неким Кунъе, отпрыском царского
рода Силла, долгое время бывшим монахом в храме Седальса (на
территории совр. Кёнгидо). Во время начавшихся восстаний Кунъе
примкнул к отряду Яигира, действовавшего в районе Пуквона
(совр. Вонджу). При поддержке Янгира он подчинил себе местных
властителей в бассейне р. Имджинган и в 898 г. в округе Сонак
(совр. Кэсон) создал базу для дальнейшего усиления своего влия­
ния. Вскоре он разгромил Янгира силами своего вассала Ван Гона
и захватил принадлежавшие Янгиру владения. В 901 г. Кунъе про­
возгласил себя ваном, а свое владение — государством Позднее
Корё (т. е. Когурё)62, подчеркивая свое стремление к возрождению
былого величия Когурё. Впоследствии название этого государства
переименовывалось дважды — сначала в Маджин, а затем в Тхэбон, когда его столицей стал город Чхольвон. Как некогда Янгир,
и Кунъе в 918 г. был свергнут своим вассалом Ван Гоном, кото­
рый восстановил название государсгва Коре и перенес столицу в
свое родовое владение Сонак63.
Этот период феодального раздробления Силла и появления но­
вых государств обычно называют временем позднего троецарствия
(Хусамгук). Феодальная раздробленность Кореи была преодолена
в результате нового объединения страны вокруг государства Корё.
О КОРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ
РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Периоды трех государств и объединенной Силла характеризо­
вались не только зарождением и утверждением феодальных отно­
шений; это было время становления феодальной культуры, пришед­
шей на смену культуре первобытнообщинного строя.
Для корейской культуры раннего средневековья были характер­
ны унаследованные от прежнрх обществ самобытные черты, усвое*2 См.; там же, с. 282.
63 См.: там же, с. 285.

227

ние культурных достижений соседнего феодального Китая, созда­
ние новых культурных ценностей, которые оказали большое влия­
ние не только на развитие своей страны, но и соседних стран, осо­
бенно Японии.
Возникшая в процессе формирования единой народности в Ко­
рее раннефеодальная культура положила начало самобытной на­
циональной культуре последующего времени.
Источниками для изучения корейской культуры раннего сред­
невековья служат различные археологические памятники (остат­
ки городов и сооружений, курганы и гробницы, предметы быта и
произведения искусства) и сообщения письменных источников.
Развитие культуры классового общества было подготовлено,
прежде всего, качественными изменениями в развитии производи­
тельных сил, о чем можно судить по многочисленным памятникам
материальной культуры. В период трех государств широко распро­
странилось применение железа. Об уровне когурёской металлургии
говорит, например, изготовление из стали сельскохозяйственных
орудий, оружия, гвоздей, жаровниц и других предметов, сохранив­
шихся в числе погребального инвентаря в когурёских гробницах
(Ронамни в пров. Чаган, Рёнхори в пров. Сев. Пхёнан и др.).
С потребностями земледелия были связаны и первые шаги в
развитии науки. Во всех трех государствах возникла постоянная
служба наблюдения за небесными светилами и состоянием пого­
ды. Отвечавшие за это должностные лица в Когурё назывались
ильча, в Пэкче — ильгванджа, в Силла — чхонмун пакса («док­
тор небесной грамоты»). Материальными свидетельствами разви­
тия астрономических знаний могут служить высеченные на кам­
нях или нарисованные на стенах гробниц небесные светила в Ко­
гурё, «Башня для наблюдений за звездами» (Чхомсондэ) в Сил­
ла (VII в.) и другие памятники.
Об архитектуре и строительной технике государства Когуре
можно судить по следам или остаткам его бывших столиц в Кукнэсон (Хвандо) на р. Амноккан (теперь в уезде Цзиань КНР), в
горной крепости Тэсонсан с примыкающим дворцом Анхаккун у
ее подножия (в пригороде совр. Пхеньяна) и в Чанансоне (в пре­
делах совр. Пхеньяна). Столицы, как правило, воздвигались в
живописных местах с естественными рубежами (излучина или го­
ристый берег реки), удобными для обороны от нападений враже­
ских войск. Когда дворцовый комплекс Анхаккун располагался на
равнине в форме правильного квадрата, рядом с ним существова­
ла горная крепость (на Тэсонсане) с запасами оружия и продо­
вольствия, рассчитанная на длительную оборону в случае опасно­
сти. Пэкческая столица Унджин (в районе совр. Конджу),судя по
остаткам валов, стен и фундаментов сооружений, тоже была хоро­
шо защищена естественной преградой реки и скалистых гор. Сто­
лица Силла Кымсон или Вангён (совр. Кёнджу) также находилась
в речной долине, окруженной горами, имела цитадель Вольсон
(«Лунный град»), возвышавшуюся над окружающим городом.
228

Архитектурный стиль Когурё живо представляют сохранив­
шиеся до наших дней такие подземные гробницы-дворцы, как по­
строенная в виде ступенчатой пирамиды Могила полководца (Чангун чхон) на территории Цзиани, скрытая под огромным курганом
гробница № 3 в Анаке и ряд гробниц (Три могилы — Саммё и др.)
в уезде Кансо. Некоторое представление об архитектуре Силла
дает строгая каменная кладка упомянутой «Башни для наблюде­
ния над звездами» (Чхомсондэ, VII в.) в г. Кёнджу. Кроме того,
фрески с изображениями зданий из когурёских гробниц (в Цзиани,
в уездах Ёнган и Анак), а также сохранившиеся в письменных
источниках описания девятиярусной пагоды храма Пунхванса в
Силла, девятиярусной (высотой в 70 чхок) пагоды храма Мирыкса
в Пэкче и другие дополняют представление о самобытной архи­
тектуре периода трех государств.
С сооружением дворцов и храмов, с обставлением быта пред­
ставителей господствующего класса и их «загробной жизни» было
связано развитие живописи, скульптуры, художественных ремесел
и других отраслей прикладного искусства. Найденные на месте
бывших дворцов и храмов куски черепиц и керамические плиты
(облицовочные кирпичи) периода трех государств поражают проч­
ностью и высоким художественным уровнем. Облицовочные плитки
из государства Пэкче содержат рельефные изображения пейзажа,
фениксов и других сюжетов. Наряду с подобными облицовочными
материалами керамика Силла представлена разнообразными сосу­
дами (кубками, чашами, горшками), отличавшимися прочностью,
изяществом и совершенством обжига («обжигом Силла»). В таких
изделиях, как облицовочные плиты с изображением пейзажей и
фантастических существ, художественное ремесло сочеталось с эле­
ментами скульптуры. Развитие скульптуры было связано преиму­
щественно с распространением буддизма. Из произведений скульп­
туры государства Когурё сохранилось очень мало. Отдельные на­
ходки их, как, например, изображение Будды, найденное на горе
Тэсонсан, свидетельствуют о довольно высоком уровне литья и
обработки металлических скульптур. Среди скульптурных памят­
ников из государства Пэкче можно отметить такие, как изображе­
ние бодисатвы Кваным (или Авалокитешвары) из меди и золота,
найденное при раскопках в Пуё (на месте бывшей столицы Саби),
рельефное изображение бодисатвы на большой глыбе естественного
камня в уезде Сосан (пров. Южн. Чхунчхон), передающее мягкие
черты человеческого лица с выражением спокойствия и счастья.
Представление о скульптуре и искусстве Пэкче значительно допол­
няют памятники, оставшиеся на территории Японии. Особо следует
напомнить о знаменитой скульптуре бодисатвы Авалокитешвары
(VII в.) из храма Хорюдзи в г. Нара, где, кстати, и черепица
аналогична применявшимся в государствах Пэкче и Когурё. И в
Силла скульптура была связана с отливкой металлических изобра­
жений будд.
Об искусстве и художественных ремеслах периода трех госу­
229

дарств дают наглядное представление гробницы и их погребальный
инвентарь. Выдающиеся образцы настенной фресковой живописи
мы находим в гробницах Когурё. Связанные с представлением о за­
гробной жизни, эти фрески, однако, с большой живостью воспро­
изводят картины реальной когурёской действительности. В анакской гробнице № 3 (IV в.), где потолок расписан картинами, изо­
бражающими райскую жизнь в небесах, настенная живопись реа­
листически показывает земную жизнь покойника, его богатую до­
машнюю обстановку, воинские подвиги и могущество (парадный
выезд его сопровождается многочисленной свитой, включающей
большой оркестр), его пиры и развлечения (сцены охоты и пр.).
В фресках когурёских гробниц более позднего времени бытовые
сюжеты вытеснялись мифологическими или религиозными, среди
которых ведущим был мотив «Четырех гениев», или «Духов четы­
рех частей света», охранявших потусторонний покой погребенных.
Наиболее знаменитыми из них являются фрески из погребальных
камер Трех могил (Саммё) уезда Кансо. На каждой из четырех
стен размещены фантастические животные, изображающие духов
четырех стран света: синий дракон (Чхонён) на восточной, белый
тигр (Пэкхо) на западной, пурпурная птица (Чуджак) на южной,
и сочетание черепахи со змеей (Хёнму) на северной. Несмотря на
фантастический сюжет, животные изображены с огромной худо­
жественной силой и реалистическим мастерством, что делает эти
фрески шедеврами мирового значения. Фресок нэкческих гробниц
сохранилось не так много, но они также свидетельствуют о высо­
ком уровне развития живописи Пэкче. Не случайно пэкческие ху­
дожники наряду с когурёскими приглашались в Японию, где они
оставили весьма заметные творения. Уехавший в 597 г. в Японию
принц Ячва написал знаменитый портрет японского принца Сэнтоку. Известные фрески храма Хорюдзи в Нара были написаны когурёским мастером Тамджином, уехавшим в Японию в 610 г.
О произведениях силланской живописи долгое время могли судить
по письменным источникам, которые сообщали, например, о дея­
тельности таких замечательных силланских художников, как Сольго, расписавшего стены храма Хванёнса (конец VII в.). Археоло­
гические открытия последнего времени позволили узнать и о фрес­
ках на стенах силланских усыпальниц.
Из могильных курганов извлечены сокровища силланского ис­
кусства и более раннего периода (V—VI вв.). Наиболее знамени­
тым по богатству погребального инвентаря является открытый в
уезде Кёнджу (еще в 1921г.) «Курган золотой короны» (Кымгванчхон), где было обнаружено несколько тысяч различных пред­
метов, в том числе замечательные украшения, оружие, конская
упряжь и пр. Наряду с железными мечами, наконечниками копий
и стрел, стременами и прочим в погребении оказалось огромное
количество тончайших ювелирных изделий, прежде всего корона
из чистого золота, украшенная золотыми подвесками и бусами,
золотые серьги, золотые и серебряные браслеты и кольца, пояс,
230

украшенный многочисленными золотыми подвесками, золотые
туфли, подбитые фигурными гвоздиками и т. д. По времени это
царское погребение, вероятно, относится к периоду утверждения
государственной власти в Силла. По различиям в погребальном
инвентаре разных курганов района Кёнджу можно сделать вывод
о заметно развившемся процессе имущественной дифференциации
и о резком выделении богатых и знатных в обществе Силла.
Изменения в материальной культуре трех государств отражали
процесс развития классового общества и государственности, вы­
звавших одновременно важные перемены в духовной культуре и
идеологии.
Для времени зарождения трех государств характерным явля­
лось сосуществование первобытных анимистических культов (пок­
лонения Солнцу, Луне, Земле и различным природным стихиям)
с новыми верованиями и культами, порожденными развитием клас­
сового общества. С появлением первых политических объединений
(союзов) племен и возрастанием роли их вождей, постепенно пре­
вращавшихся в царей, зародился культ Основателя, или родона­
чальника племени, игравшего роль гегемона в союзе. Появившись
еще в первобытном обществе, культ предков со временем транс­
формировался в идеологию, призванную освящать новоявленную
государственную власть. Предки захвативших политическую власть
ведущих родов изображались происходящими от всевышнего духа
Неба, а сама власть — выражающей волю Неба. Государство кано­
низировало мифы об основателях, а поклонение им превратилось
в общегосударственный культ, которому посвящались алтари и
храмы. Появление такого культа не отменило и различных ани­
мистических верований, унаследованных от первобытности. Цари
(ваны и пр.), представлявшие зачаток государственной власти,
зачастую совмещали свои функции с жреческими, руководя жерт­
воприношениями духам стихий. В Когурё, например, поклонялись
духам светил и Пещерному духу. Высшими божествами в Пэкче
являлись духи Неба и Земли. Наряду с ними в Силла со­
вершали жертвоприношения духам Трех гор и Пяти холмов
(Самсан Оак).
В идеологии трех государств своеобразно сочетались первобыт­
ноанимистические культы с религиозными системами, проникавши­
ми извне и служившими для освящения и упрочения государствен­
ных начал. К ним относилось прежде всего конфуцианство с его
учением о Небе, как первопричине и властелине всего сущего, о
государстве как большой патриархальной семье, где отношения
людей определяются сыновней почтительностью (покорностью
младших старшим). Для подготовки и воспитания государствен­
ных чиновников в духе этих принципов в Когурё в 372 г. открыли
Высшую школу (Тхэхак), в которой преподавались конфуциан­
ские каноны (так наз. «Пятикнижие») и китайские династийные
иатории. Почти в то же время конфуцианские идеи получили
распространение в Пэкче, где для ученых конфуцианцев.
231

-существовало звание лакса («доктор»). Этот титул носили,
например, Кохын, автор первой истории страны, и распро­
странитель китайской письменности в Японии Ванъин. В Силла
примерно с начала VI в. конфуцианские идеи стали оказывать
решающее влияние на организацию государственных учреждений
и развитие культуры. Вместе с конфуцианством и буддизмом в трех
государствах получила распространение китайская письменность,
которую впоследствии приспособили и для передачи особенностей
фонетики и грамматики местного языка. В VII в. силланский уче­
ный Сольчхон на базе китайских иероглифов создал систему пись­
ма (хянчхаль или «иду»), позволявшую переводить на местный
язык канонические сочинения конфуцианства. Во всех трех госу­
дарствах возникла также историография (летописание), следовав­
шая конфуцианским традициям.
С утверждением буддизма в качестве государственной идеоло­
гии (в Пэкче и Когурё с IV в., в Силла с VI в.) и формированием
буддийского духовенства стала создаваться и местная литература,
посвященная толкованию религиозных догм. Сочинения силланского священника Вонхё получили известность за пределами корей­
ских государств. В корейские государства проник и даосизм, кото­
рый в Когурё, например, получил особенную поддержку в период
борьбы против агрессии Танской династии, а в Силла был состав­
ной частью идеологии хваранов (в частности, учение о самоотвер­
женном служении долгу). Идеи конфуцианства, буддизма и дао­
сизма с разных позиций служили интересам господствующего клас­
са трех государств, идеологически укрепляя его власть над наро­
дом. Вместе с тем они Повлияли и на развитие различных областей
культуры, способствуя, например, становлению научных знаний.
Так, в связи с потребностями государственного управления и воен­
ного дела получили развитие географические, медицинские и дру­
гие знания. К VII в. во всех трех государствах велись работы по
составлению географических карт и описаний, о чем свидетельст­
вуют такие произведения, как «Изображение владений и пределов»
(Понъёкто) в Когурё или «Собрание карт» (Тоджок) в Пэкче.
Систематизировались также знания по методам врачевания, что
позволяло готовить хороших лекарей. В VI в. японцы с большим
почетом встречали пэкческих лекарей и фармацевтов. Когурёское
пособие по фармакологии («Носабан») и силланское руководство
по лечению («Попсабан») были высоко оценены в Суйской и Тан­
ской империях. С конца VII в. в Силла для подготозки лекарей
была открыта специальная медицинская школа.
Идеологические перемены, связанные с утверждением классово­
го общества и государства, повлияли на развитие литературы и
искусства. В поэзии наряду с песенным жанром (каё) появляются
книжные стихотворения на китайском языке (хянси), посвященные
патриотическим (например, стихи Ыльчи Мундока) или лирическим
(например, «Стихи об одиноком камне» монаха Чонбонса) темам.
И в жанре песенной поэзии (каё), восходившей к устному народно­
232

му творчеству64 и существовавшей в неразрывной связи с музыкой
и танцами, началось индивидуальное творчество отдельных поэтов.
Причем только с изобретением системы записи местной речи ки­
тайскими иероглифами (письма «иду») в VI—VII вв. появились
письменные тексты сочинений этих поэтов, выражавших мировоз­
зрение своей эпохи. В то время поэтическому слову, вероятно, при­
давали и какое-то магическое свойство заклинаний.
Прозаические произведения художественной литературы, тесно
связанные с историографией, сохранились вместе с ранними лето­
писями, вошедшими затем в состав таких сочинений, как «Самгук
саги» и «Самгук юса». Художественные описания исторических со­
бытий (рассказы о возникновении государств, правлении царей,
подвигах полководцев и героев) легли в основу ранних произведе­
ний повествовательного жанра. При этом рассказы о реальных
событиях перемежались с легендой и сказкой, биографии реальных
лиц — с художественным вымыслом о жизни идеальных героев.
Часто прозаические сочинения представляли запись устных расска­
зов со сказочным или басенно-сатирическим сюжетами. Впервые
появляются как прозаический жанр и путевые записки.
Подобно литературе, музыка и танцы в трех государствах (от­
ражавшие определенный уровень их социально-экономического раз­
вития) также служили идеологическим целям возвеличивания гос­
подствующего класса. Настенные фрески когурёских гробниц живо
воспроизводят парадные выезды правителей и аристократии, в сви­
те которых внушительную часть составляли музыканты оркестра
(во фреске анакекой гробницы из 250 человек свиты они составля­
ли половину). По фрескам из «Гробницы танцующих» (Муёнчхон)
и по описаниям летописей можно узнать о разнообразных танце­
вальных жанрах и музыке трех государств (танцы с играми, танцы
в масках, танцы с пением и т. д.). Известно также об огромной по­
пулярности, которой пользовались музыка и танцы трех корейских
государств в соседних странах— Китае и Японии. Наиболее рас­
пространенными струнными музыкальными инструментами явля­
лись созданный музыкантом Ван Санаком комунго в Когурё и
каягым, внедренный в Силла музыкантом Урыком.
Культура периода трех государств получила дальнейшее разви­
тие в объединенном государстве Силла, где завершилось развитие
раннефеодального общества и начался переход к развитым формам
феодальных отношений. Объединение страны, создавшее условия
для экономического подъема и формирования единой народности
с одним общегосударственным языком, ознаменовалось несомнен­
ным подъемом в области культуры, о чем красноречиво свидетель­
ствуют культурные достижения Силла в течение VII—VIII вв. Как
и в период трех государств, и в это время идеология характеризо­
64 Судя по тому, что появление песенного жанра (в частности, песни «Тусольга») летописцы отнесли к временам силланского вана Юри (24—57 гг. н. э.),
можно установить определенную связь этих песен с фольклором.

233

валась соединением исконных элементов (в частности, верований в
различных духов) с идеями конфуцианства, буддизма и даосизма.
Сплав этих идей нашел свое выражение в идеологии хіваранов, в
так называемых «Правилах (или пути) поведения цветущей моло­
дежи», служивших целям борьбы за объединение страны. Культ
воинской доблести получил еще большее распространение в ходе
войн за объединение страны, в которых выдающуюся роль сыграли
Ким Юсин и другие полководцы, вышедшие из среды хваранов.
После объединения страны и создания централизованного госу­
дарства первостепенное значение приобрели вопросы, связанные с
организацией управления. Вот почему на первое место выдвигалось
конфуцианство, дававшее теорию и практическую систему государ­
ственного управления. Уже к концу войн за объединение в 682 г.
в Силла для подготовки чиновников была создана высшая государ­
ственная школа (Кукхак), где главными предметами преподавания
являлись сочинения китайских конфуцианских классиков (прежде
всего «Лунь Юй» и «Сяо цзин»), а обучались выходцы из аристо­
кратических семей в возрасте от 15 до 30 лет. Для преподавателей
были установлены степени пакса (доктор) и чогё (ассистент).
К концу VII в. в Силла большую известность приобрели такие
знатоки конфуцианских идей и китайского языка, как Им Кансу,
Соль Чхон (создатель письма «иду») идр. Конфуцианство, которое
в начале составляло лишь элемент в системе воспитания хваранов,
постепенно приобрело доминирующее значение в качестве государ­
ственной идеологии. С 788 г. оканчивающим государственную шко­
лу присваивали чиновные ранги или степени, которые зависели от
уровня знаний конфуцианских классиков, обнаруженного на специ­
альных экзаменах. Отныне не военная доблесть, а конфуцианская
ученость стала мерилом при отборе чиновников на государствен­
ную службу.
Нужды государственного управления и потребности производст­
ва, прежде всего сельского хозяйства, сделали необходимым разви­
тие элементов точных, естественных и практических наук, особенно
таких, как математика (счет), астрономия (с которой было связа­
но летосчисление и определение времен года), медицина, военное
дело и юриспруденция. Однако наряду с истинными знаниями
развивались также суеверия, магия и чернокнижие. Особенно боль­
шое место занимала геомантия, исходившая из представления о
существовании так называемых благоприятных и неблагоприятных
мест для поселений и погребений, о необходимости угадать и
найти такое счастливое сочетание гор и вод, когда духи их будут
способствовать процветанию людей. Эта лженаука получила в даль­
нейшем еще большее «теоретическое» обоснование и распростра­
нение.
Если конфуцианство преобладало в сфере государственного
управления и политики, то не меньшую роль играл буддизм в
сфере духовного воздействия на народные массы, паралшуя их
настроения и недовольство существующими порядками. Распрост­
234

раняемый при поддержке государства буддизм в Силла был пред­
ставлен разнообразными течениями. Если к середине VII в. в Силла
существовало только пять основных сект махаянистской ветви, то
в VIII в. в противовес им возникло девять новых сект («девять
гор») разного направления, именовавших себя названиями гор и
имевших свои монастыри и своих основоположников. В Силла
появился ряд проповедников (Вонхё, Ысан и другие), пытавшихся
дать свое собственное оригинальное толкование сущности буддий­
ского учения. Много буддийских монахов направлялось на учение
в Танскую империю, а также в паломничества («за верой») к свя­
тым местам буддизма. Еще в первой половине VI в. силланский
монах Ариябарма сушей добрался до Индии, но не вернулся (умер
в пути). Аналогичная судьба постигла и других монахов, попадавшіих в Индию. Лишь двое — Хёнтхэ и Хечхо — смогли побывать в
Индии, а затем добраться, по крайней мере, до Танского Китая.
Хечхо в начале VIII в. направился в Китай, откуда морем доехал
до Индии, посетил святые места буддизма, а затем через Кашмир
и другие североиндийские государства и далее через Иран дошел
до Сирии. Обратный путь он совершил также пешком по всей
Средней и Центральной Аз-ии, через тысячи километров пустынь,
гор, лесов, водных преград, преодолевая многочисленные трудности
и опасности. Перевалив Памир, он дошел до Чанъаня (в 727 г.),
столицы Танской империи, где и умер. Фрагменты его записок
«Ванъо чхончхуккук чжон» («Повесть о посещении пяти индийских
царств»), случайно найденные в начале XX в. в пещерах Дунхуана, представляют ценный исторический источник, дающий пред­
ставление о тогдашних государствах Индии и Средней Азии. Хечхо
был также крупным буддийским ученым, переведшим на китай­
ский язык санскритские религиозные сочинения.
Литература и искусство объединенной Силла развивались в
тесной связи с идеологией господствующего класса. Конфуциански­
ми учеными и писателями VII—VIII вв. была создана значитель­
ная литература на китайском языке. В источниках упоминается
множество имен писателей, но их произведения не сохранились до
наших дней. Так, например, автор начала VIII в. Ким Дэмун из^
вестей своими биографическими трудами, посвященными жизни
отцов буддийской церкви («Повести о высших священниках») и
знаменитых хваранов («Записки о поколениях хваранов»). К пос­
леднему периоду государства Силла относится деятельность зна­
менитого конфуцианского ученого и писателя Чхве Чхивона, от­
дельные произведения которого дошли до наших дней.
Как и в предшествующий период, поэзия в объединенной Силла
была представлена жанром каё (песен), получившим широкое рас­
пространение в VIII—IX вв. Образцы песен каё периода Силла
(всего 14) дошли до нас в передаче автора «Самгук юса». О боль­
шом разнообразии произведений песенной поэзии можно судить
по сообщению летописи о составлении в 888 г. поэтом Тэгухвасаном и первым министром Вихоном большого свода поэтических
235

произведений «Самдэмок» («Чтение для всех»), который, к сожа­
лению, не сохранился.
В объединенной Силла получили дальнейшее развитие музыка
и хореография трех государств. Здесь продолжал свою деятель­
ность знаменитый когурёокий музыкант Ван Санак, создавший
более 100 произведений. Ок Пого считается подлинным главой
силланской школы музыкантов. Исполнялись музыкальные произ­
ведения на основных струнных (комунго, каягым, пипха) и духовых
(тэхам, чунхам и сохам) инструментах, которые отличались весьма
широким акустическим диапазоном. Развитие музыки и танцев при­
вело к созданию своеобразных вокально-танцевальных ансамблей,
состоявших из музыкантов-аккомпаниаторов (3—4 человек), тан­
цоров (1—2 человек) и певцов (1—3 человек). Силланская музыка
оказала заметное влияние на развитие музыкального искусства в
тогдашнем Китае и Японии.
Изобразительное искусство периода трех государств также по­
лучило дальнейшее развитие в объединенном Силла в VII—VIII вв.
Оно было тесно связано с идеологией буддизма и культовыми со­
оружениями, которые определяли комплексное развитие архитек­
туры, скульптуры, живописи и художественных ремесел. Несмотря
на ограниченность изображаемых сюжетов, в произведениях этого
времени отразились одаренность и самобытность художественного
мышления народа. В скульптуре периода объединения страны ха­
рактерным мотивом было изображение «Царя четырех небес» (Сачхонван) или духа-покровителя государства. Идея укрепления госу­
дарственности была вложена в постройку храма Сачхонванса,
возведенного в правление вану Мунму. Как показывают найденные
на месте бывшего храма облицовочные плиты, на лицевой стороне
их были рельефные изображения «Царя четырех небес» с мечом,
вознесенным над поверженными врагами. Среди выдающихся мас­
теров, работавших над скульптурами и сюжетами на облицовочных
плитах, был художник Янджи, оформлявший храмы Нёнмёса, Помимса, Сачхонванса и другие. В скульптуре этого периода важное
место занимали намогильные памятники, типичным из которых
можно считать монумент на могиле вана Тхэчжон-Мурёля (Ким
Чхунчху), сыгравшего выдающуюся роль в возвышении государст­
ва Силла. На спине огромной каменной черепахи, символизирую­
щей спокойствие и величие, возвышалась каменная стела, увенчан­
ная характерной скульптурной капителью (стела не сохранилась).
Поразительная монументальность этого памятника сделала его об­
разцом для многочисленных последующих подражаний. С сооруже­
нием мемориальных памятников было связано и искусство калли­
графии на камне.
Укрепление централизованного государства Силла в VII —
VIII вв. стимулировало развитие изобразительного искусства, свя­
занного с оформлением храмов и других монументальных сооруже­
ний. О многих памятниках известно лишь по рассказам летописцев.
Более наглядное представление об искусстве того времени дают
236

некоторые из сохранившихся памятников, например храм Пульгукса, искусственный грот Соккурам и др. От храма Пульгукса, соору­
женного в 752 г., остались лишь каменные постройки, которые поз­
воляют представить архитектурный ансамбль. Храм вознесен на
высоком фундаменте, и к нему устремлены одна за другой лестни­
цы (Чхонунгё и Пэкунгё), ведущие к воротам Чахамун, а на пло­
щадке перед главным зданием Тэунджон на левой стороне возвы­
шается простая и величественная пагода Сакья (Соккатхаб), а по
правую руку — каменная пагода Таботхап, производящая впечат­
ление стройного деревянного сооружения. Эти две пагоды, пора­
жающие изяществом и оригинальностью форм, прекрасно вписы­
вающиеся в окружающий пейзаж на фоне лазурного неба, справед­
ливо считаются шедеврами мирового искусства.
Так же как и Пульгукса, искусственная пещера Соккурам
(VIII в.) свидетельствует о высоком уровне художественной обра­
ботки камня. Сложенная из гранитных плит, она представляет ан­
самбль выразительно расположенных барельефов буддийских свя­
тых, окружающих скульптурную фигуру Сакья, находящуюся в
круглом зале, куда ведет прямоугольная передняя. Форма зала и
расположение фигур подчинены тому, чтобы внимание входящего
непроизвольно привлекла центральная фигура Будды, наделенного
священным величием и человеческой простотой. Огромное впечат­
ление на зрителя производит также тонко высеченная фигура бодисатвы Кваным (Авалокитешвары).
Произведения силланской живописи стали известными в самое
последнее время, но представление об ее уровне давно сложилось
по сохранившимся скульптурам (особенно барельефам) и произве­
дениям прикладного искусства. Своеобразное место среди них
занимают выполненные в самобытном стиле колокола буддийских
храмов. Наиболее древним из сохранившихся является отлитый в
725 г. колокол храма Санвонса. Самым большим и красивым явля­
ется колокол храма Пондокса (отлит в 771 г.). Поверхность его
богато украшена орнаментом и живописными фигурами летающих
небожителей. О прекрасных изделиях прикладного искусства гово­
рит, например, описание в «Самгук юса» макета «Горы 10 тыс.
будд», отправленного в качестве подарка в Танскую империю.
Письменные источники также сообщают о деятельности силланских
художников этого времени в соседних странах (Понмарё, Панманнё и др. в Японии, Ким Чхуный в Танской империи, где последний
стал придворным художником).
Рассмотренные4 выше общие черты культуры трех государств и
объединенной Силла нам кажутся характерными для корейской
культуры раннего средневековья, когда формировался основной
облик культуры феодального общества в Корее. Тогда возникали
своеобразные формы и традиции, послужившие истоками дальней­
шего развития национальной культуры корейского народа, явив­
шейся важным вкладом и в сокровищницу культуры всего челове­
чества.

ВМ ЕСТО ЗА КЛ Ю Ч ЕН И Я

В настоящей работе сделана попытка показать основные этапы
(периоды) истории Кореи с древнейших времен до утверждения
феодального общества. Особенно трудно было представить процесс
разложения первобытнообщинного строя и возникновения классо­
вого, общества и государства, поэтому свои взгляды на этот про­
цесс автор не считает бесспорными и рассматривает их в качестве
одной из ранних рабочих гипотез. При крайнем недостатке пись­
менных данных, характеризующих социально-экономическое разви­
тие Кореи в древности и раннем средневековье, отрывочные сведе­
ния этого рода автор старался сочетать с фактами политической и
культурной истории, чтобы таким образом получить комплексную
картину социальной истории, сознавая при этом неполноту охвата
(в виду недоступности) современной исторической литературы.
Изучение основного фактического материала в первоисточниках
убеждает в том, что дальнейшим шагом в изучении социальной
истории Кореи раннего периода должны стать комплексные срав­
нительные исследования, сопоставляющие историю Кореи с анало­
гичными этапами и процессами прежде всего в соседних странах
данного региона. Только так, наверно, можно лучше уяснить общие
закономерности и специфические черты социально-экономического
развития древней и средневековой Кореи.
Автор также надеется на объективную критику своей работы и
большую помощь коллег в дальнейшем освещении сложных проб­
лем ранней истории Кореи.

О ГЛ А ВЛ ЕН И Е

ПРЕДИСЛОВИЕ

3
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первобытная Корея

(по археологическим данным)

5
ГЛАВА ВТОРАЯ
Некоторые вопросы
периодизации
ранней истории Кореи

( историография)

90
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Возникновение и развитие трех
государств— Когурё, Пэкче и
Сипла.
Зарождение феодальных
отношений

143
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Объединение Кореи в период
раннего средневековья.
Утверждение феодализма

198
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

238

Михаил Николаевич ПАК
ОЧЕРКИ РАННЕЙ
ИСТОРИИ КОРЕИ
Зав. редакцией
Н. М. Сидорова
Редактор
B. В. Белугина
Мл. редактор
C. Б. Неволин
Художник
В. В. Гарбузов
Художественный редактор
М. В. Мухина
Технические редакторы
3. С. Кондрашова
Корректоры
И. А. Большакова,
Т. С. Милякова
Темплан 1979 № 46
ИБ № 655
Сдано в набор 23.11.78. Подпи­
сано к печати 20.03.79. Л-76090
Формат 60Х90Уіб Бумага тип.
№ 1. Гарнитура литературная.
Высокая печать Уел. печ. л. 15,0
Уч.-изд. л. 17г06 Тираж 1180 экз.
Зак. 517 Цена 3 руб. Изд. № 206
Издательство
Московского университета.
Москва, К-9 ул. Герцена, 5/7.
Типография Изд-ва МГУ.
Москва, Ленинские горы