Быстроногий [Цокто Номтоевич Номтоев] (fb2) читать онлайн

Цокто Номтоев Быстроногий

О ЦоктоHомтоеве

Писатель, педагог, фронтовик — так называют в Бурятии заслуженного учителя школ Бурятской АССР и РСФСР, Героя Социалистического Труда, поэта и прозаика Цокто́ Номто́евича Номто́ева. Родился он в 1910 году в таёжном селе Куо́рка Кижинги́нского района. Мальчишка рано лишился родителей. Его усыновил дядя по отцу пастух Номто.

Сел Цокто Номтоев за школьную парту, когда ему исполнилось уже 14 лет. Жажда знаний у будущего педагога и писателя была настолько большой, что ни для кого не было неожиданностью, когда «дядя из первого класса» за один год овладел программой начальной школы.

Учёбу свою Цокто Номтоев продолжал в Хо́ринской школе крестьянской молодёжи. Уже в шестом классе он пишет драматические сцены для художественной самодеятельности. Популярность автора коротких пьес («Разговор снопов», «Суд коров») быстро растёт. К Номтоеву в общежитие на конях приезжает целая делегация женщин от нескольких айма́ков (районов), чтобы уговорить его написать пьесу к празднику 8 Марта. И уговорили. Школьник пишет пьесу «Равноправие». Её тут же поставили. В спектакле играл и автор пьесы Цокто Номтоев. Успех был большой.

Следующая многоактная пьеса Цокто Номтоева «Цагалга́н», о жизни комсомола и молодёжи, о своих сверстниках, была издана отдельной книгой. Это радостное событие совпало с поступлением Цокто Номтоева на первый курс Улан-Удэнского педагогического техникума.

В этом же, 1930 году было опубликовано стихотворение Цокто Номтоева «Паровоз».

За год до войны Цокто Номтоев участвует в Декаде бурятского искусства в Москве. К этой дате в столице выходит книга избранных стихов учителя Эгиту́йской начальной школы, депутата районного Совета Цокто Номтоева. «Сила» — так называлась эта интересная стихотворная книга. Она сразу обратила на себя внимание любителей национальной поэзии.

Как только началась Великая Отечественная война, бывший боец Краснознамённого бурятского кавалерийского полка Цокто Номтоев становится в ряды защитников Родины. В смертельную схватку с врагом он вступил под Сталинградом. Участвовал в битве на Курской дуге. Брал штурмом фашистскую твердыню в Восточной Пруссии город Кёнигсберг.

А потом — фронт на Дальнем Востоке. Война с японскими милитаристами. Легендарный поход через Большой Хинга́н. Горные подъёмы, крутые спуски, заболоченные узкие седловины считались непроходимыми для людей, тем более для военной техники. Советские воины форсировали гиблые места Большого Хингана. Упорные бои завершились полным разгромом Кванту́нской армии — ударной силы императорской Японии. До зубов вооружённые, хорошо обученные дивизии этой армии многие годы угрожали нашим дальневосточным рубежам. Особенно сильной эта угроза была в годы войны с фашистской Германией.

Всю войну на западе и востоке Цокто Номтоев не расставался с тетрадью и карандашом. Ночами в землянках при тусклом свете фронтовой коптилки, в окопах и траншеях в минуты затишья он писал стихи о Родине, о её защитниках и даже рассказы.

Благодаря произведениям, созданным на войне, Цокто Номтоев стал известным писателем Бурятии.

После войны Цокто Номтоев возвращается в село, откуда уходил на фронт, продолжает педагогическую работу. В 1949 году его, как одного из лучших педагогов республики, назначают директором Ульдурги́нской средней школы. Почти четверть века проработал он на этом посту. Работа с детьми дала Цокто Номтоеву бесценный материал для рассказов и повестей о школьниках. Многие произведения писателя для детей стали хрестоматийными.

Известен Цокто Номтоев в Бурятии как один из составителей школьных программ, методических пособий, хрестоматий родной литературы.

Несмотря на почтенный возраст, Цокто Номтоев ещё полон сил и творческой энергии. Совсем недавно в журнале «Байкал» опубликован его роман «Витим — таёжная река».

МИХАИЛ МУСИЕНКО

На мельнице Перевёл Ю. Борисов

Если подняться на вершину скалы Улан-Хушуута, то сразу же перед глазами открывается вид на бурную реку Кижингу, которая огибает возвышенность, очертаниями своими напоминая тугой лук. А узкая серебристая полоска речушки Жэмгэр спускается прямо с восточного склона, словно тоненькая стрела, и, кажется, готова вот-вот сорваться с упруго натянутой тетивы, чтобы стремительно рвануться куда-то вдаль.

Мы, ребята из улуса Цолга, любили пасти скот на берегу Жэмгэр не только потому, что прибрежные луга Зуун-Хара и Ирангата просторны и привольны. Если честно говорить, нас особенно манила к себе мельница старого Дангая, которая находилась поблизости. В те далёкие теперь уже времена нам казалось, что она хранит какую-то неразгаданную страшную тайну.

Только переступишь порог низенького домика, покрытого серой мучной пылью, сразу увидишь, как вода, текущая по деревянному стоку, вращает большое колесо. Чуть выше находится плоский каменный круг — это жёрнов, который мелет муку. А чтобы работа спорилась и не было ни минуты простоя, рыжий остроухий конь без передышки подвозит мешки с зерном, жёлтым потоком стекающим в жернова.

Однажды ранней весной, в тёплый погожий день, мы шумной толпой подошли к мельнице. Там не было ни души. Деревянная крышка водостока была наполовину приспущена, а на дверях висел огромный замок. Вокруг стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь глухим рокотом бурной реки.

Мы несколько раз обошли вокруг мельницы, а потом через жёлоб водостока забрались внутрь. Собрав остатки мучной пыли, мы замесили её с водой, чтобы получилась вязкая серая масса. Затем поднялись на второй этаж и там, вылепив из этого теста фигурки диких и домашних животных, расставили их аккуратно на полочке.

В это время послышался скрип тележных колёс. Мы испуганно подбежали к окну и увидели саврасого, запряжённого в убогую телегу мельника Дангая. Старик уже подъехал к своему шалашу и слез со скрипучей повозки.

С перепугу мы выпрыгнули из окошка мельницы и бросились к лесу. Старый Дангай, добродушно улыбаясь, помахал нам рукой:

— Ребята, куда же вы? Идите сюда! Чего боитесь? Давайте чайку попьём. Да и помогите мне — дрова принесите! — кричал он нам вслед.

Мы остановились. «Что он задумал? Может, и вправду угостит?» — думали мы, стараясь побороть сомнение и чувствуя за собой какую-то вину. Но всё-таки, набравшись смелости, подошли к шалашу.

Старый Дангай — человек крупного телосложения, с большим широким носом и густыми чёрными бровями. Изо рта у него всегда торчит трубка с очень забавным наборным мундштуком.

Мы много слышали о нём разных историй и даже придумали игру «в кузнеца Дангая», потому что он самый знаменитый в нашем крае кузнец и литейщик — колокола, отлитые им, висят во многих дацанах и славятся на всю округу своим удивительным мелодичным звоном. «Среди местных бурят не найти умельца, который мог бы поспорить с Дангаем в мастерстве», — говорили наши старики. К тому же Дангай ещё и мельницу построил своими руками. Да, много интересного можно повидать в его доме, и, конечно, познакомиться с ним покороче было бы для нас большим счастьем.

Когда мы приблизились, он сказал:

— Молодцы, что пришли. Будем пить чай. Соберите сухих дровишек, а девочка принесёт свежей воды.

Вскоре около шалаша весело запылал костёр. На таганок был поставлен чёрный от сажи котелок. Старик вытащил из сумки большие толстые лепёшки, топлёное масло и конское сало, приготовленное в виде колбасы.

— Вы варите чай, а я пойду закрою крышку водостока. Потом посидим вместе, потолкуем. — С этими словами Дангай пошёл к мельнице, и вскоре мы услышали его тяжёлые шаги уже на втором этаже.

— Ну вот, теперь-то он увидит наши игрушки из теста. Рассердится — тогда всё пропало.

— И не достанется даже лепёшки с салом.

— Надо удирать, пока не поздно.

— Нет, лучше подождём. Если старик вздумает надрать нам уши — дадим дёру. Ноги быстрые — выручат.

В это время, добродушно и лукаво улыбаясь, появился сам Дангай.

— Вот молодцы! Здорово вылепили! Значит, есть среди вас мастер на все руки. Даже коня умудрился сделать.

Чай уже закипел, и дед стал заправлять его жиром:

— Охотники и таёжники всегда так заваривают, только потом надо ещё подсолить и хорошо размешать. Тогда он становится вкусным.

Старик зачерпнул чай деревянным ковшом и, взяв чашку, выдолбленную из древесного корня, встал. Прежде чем наполнить её, он стал разбрызгивать чай на все четыре стороны, приговаривая при этом:

— Сторона моя родная, горы да леса Хангая, угощаем тебя чаем, силы дай не только мне — одинокому в тайге, но и четырём друзьям, добрым юным сорванцам, что на мельницу пришли, дров и воду принесли из Жэмгэра, что даёт влагу лесу, поит скот, и его никто из нас злой обиде не отдаст!

Закончив благопожелание, Дангай стал разливать чай, потом положил перед нами белое айрачное масло, сливки из сырого молока и сказал:

— Ешьте, ешьте на здоровье! Моя старуха так много дала мне еды, что хватит на всех. Вы знаете её? Не смотрите, что всё лицо в морщинах, зато душа молодая. Она очень любит ребят. Ведь у нас было восемнадцать детей, а осталось только двое. Много ей пришлось пережить горя. Наверно, поэтому у неё такое нежное и чуткое сердце. Летом обязательно приходите в гости. Мы будем очень рады. Ну, как чай? Понравился?

— Вкусно, очень вкусно, — ответили мы хором.

И в самом деле, мы с большим аппетитом ели угощение старика Дангая. Нам даже показалось, что сама жена старика Дангая угощает нас. Наевшись, наносили старику дров впрок, а сами собрались уходить.

— Ну, а теперь, друзья мои, вам пора по домам. А на мельницу обязательно приходите ещё, только осторожней с огнём и не трогайте чего не полагается. Ведь вы мои помощники — значит, не к лицу вам лазить по водостоку, лучше входите через дверь. Ключ будет всегда ждать вас в укромном месте. Вы ребята смекалистые, у вас золотые руки — будем вместе кузнечить да и литейным делом займёмся со временем. А когда подрастёте — построим мельницу на Кижинге-реке, да такую, какой ещё никто и никогда не видывал, — сказал он, провожая нас.

С тех пор мы стали часто навещать Дангая, следили за чистотой и порядком в шалаше, приносили ему дрова и воду.

Однажды в знойный летний день, прибежав, как всегда, на мельницу, мы увидели, как пламя охватило прибрежный пожелтевший бурьян. Не мешкая, мы стали тушить разбушевавшийся пожар, не давая ему перекинуться на мельницу и шалаш. Но как мы ни старались, огонь неумолимо подбирался к деревянному жёлобу-водостоку. Мы не знали, что делать, и не на шутку испугались. В это время к мельнице подъехал на своей скрипучей телеге старик Дангай и, глядя на наши перемазанные в саже лица, сказал:

— Молодцы! Теперь полный порядок! Бурьян сгорит, а огонь сам потухнет у воды. Хорошо, что удалось спасти мельницу. Я ещё издали увидел огромный столб дыма и решил, что всё сгорело дотла. Вы сделали доброе дело не только для меня, но и для всего нашего улуса. Ведь здесь все мелют муку, как же быть без мельницы!

Наконец бурьян догорел и последние языки пламени слизала вода. Теперь можно было искупаться и привести себя в порядок. Когда мы сели пить чай с лепёшками, старик заметил, что у многих из нас одежда испещрена мелкими чёрными дырочками — следами искр от пожара.

— Придётся вам подарить одинаковые отрезы на рубашки и брюки, чтобы была форма, как у одной бригады. А когда вернусь домой, заеду по пути к вашим родителям и расскажу им о вашем подвиге…

Всё это было давным-давно, многое уже позабыто, да и сами мы с тех пор не так уж часто бывали на мельнице.

Но вот однажды летом отец сказал мне:

— Сынок, надо бы съездить к старику Дангаю смолоть зерно.

Я быстро навьючил кожаный мешок на лошадь и направился знакомой мне с давних пор дорогой. Пока добирался, народу на мельнице скопилось видимо-невидимо: кто на телегах, кто, как и я, верхом.

Неподалёку от входа на мельницу лежала груда мешков. Их хозяин, старик с красными злыми глазами, бросив в мою сторону недружелюбный взгляд, сказал:

— Сейчас моя очередь, а ты можешь и подождать. А чтоб не было скучно, грызи зёрна, перемелешь — мука будет. Да поторапливайся — может, и без мельницы обойдёшься!..

Весь вид старика, а особенно его хихикающий злобный голосок, был очень неприятен. Мне стало обидно, но я решил молчать. Зачем связываться с наглецом? Пустое дело!

В это время старый Дангай со своими друзьями пил чай. Увидев моё огорчение, мой понурый вид, он медленно поднялся и тоном, не терпящим возражения, твёрдо сказал:

— Иди сюда! Ты имеешь право смолоть свои зёрна без очереди. Этот парень, — он показал на меня всем, кто стоял рядом или сидел неподалёку на мешках, — этот парень вместе со своими друзьями спас нашу мельницу от пожара. И все должны знать об этом!

— А мы знаем! Конечно, он заслужил это право. Иди, парень, иди смелей! — отозвались многие стоявшие в очереди.

Когда мы с Дангаем поднялись наверх, мельничный ковш был пуст. Вредный старикашка стоял тут как тут, намереваясь, видимо, занять моё место.

Дангай отстранил его рукой и стал сыпать зерно из моего мешка, не обращая внимания на злобные выкрики красноглазого.

— Так люди решили!.. А это закон!.. — вот что сказал мой друг, старый мельник Дангай, и слова эти я запомнил на всю свою жизнь.

Родник Перевёл К. Балков

Пришла весна. Стаял снег, на возвышенностях зазеленела трава. Скотоводы-буряты начали закрывать поскотину и переезжать в летники, расположенные посреди степи, раскинувшейся на десятки километров окрест. Мы, дети, ждём не дождёмся, когда вещи будут уложены и мы тронемся в путь. Да что там мы? Вон даже коровы и те проявляют своё нетерпение, толкают друг друга, норовят пристроиться поближе к телеге.

На нашем летнике в Хусоте жилые дома и телятник располагались вдоль песчаного, местами глубоко прорезавшего землю русла сухой речки, истоком которой считалась источенная ветрами, почти разрушенная каменная гора близ леса. Старики говорили, что в далёкие годы вода не уходила отсюда, а нынче только после ливневых дождей речка оживает, наполняя русло мутно-жёлтой водой.

Мы радовались, когда в сухой речке появлялась вода, часами не отходили от неё, смеялись, весело говорили о том, что теперь не надо гонять телят на дальнее степное озеро, откуда мы привозили воду и для себя.

…Ближе к вечеру подъехали к летнику, и, пока взрослые перетаскивали скарб в избы, мы успели сбегать на речку. Вернулись расстроенные — русло было сухое… В тот год стояла сильная засуха, даже трава в степи с трудом пробивалась, да и то не везде…

Каждое утро люди, выйдя из дому, подолгу смотрели на небо. Но шли дни, а солнце всё то же, ярко-рыжее, и на горизонте ни облачка. Назойливо гудели пауты, досаждая телятам. В траве появились кузнечики, они облепляли ещё зелёные стебли, и те быстро засыхали. Старики вздыхали и сокрушённо поглаживали свои головы.

…Проснулись как-то, выбежали на улицу, глядь: недалеко от телятника, в самом подножье небольшого бугра, что-то ослепительно сверкает. Подошли поближе, тут-то и увидели, что из-под земли бьёт родник и вода, накапливаясь, растекается по сухой земле. Скоро не осталось ни одного человека, кто б усидел дома, не пришёл сюда. Долго стояли не в силах вымолвить слова, до того неожиданным и радостным было появление родника. Но скоро и заговорили, перебивая друг друга:

— Какое это счастье, в самую засуху вдруг пробился родник. Теперь легче будет.

— Да, конечно, только надо бы договориться, чтобы не загрязняли воду, не черпали немытой посудой.

— И ребятишек надо предупредить, чтоб не лазили в воду. А то уйдёт она.

— Хорошо бы сделать деревянный жёлоб, — предложил кто-то, и его тут же поддержали.

И часу не прошло, как появился жёлоб, по которому, весело поискривая, потекла родниковая, чистая и ледяная, аж зубы сводит, вода. А спустя немного и огородили, чтоб телята чего не натворили… И корыта для скотины поставили.

Надо ли говорить, как мы, ребятишки, радовались роднику?! Каждое утро прибегали и подолгу смотрели, как кипит вода, будто зерно в большом котле, выбрасывая на поверхность искристые камушки, намывая песок. Когда, стараясь не моргать, глядишь на этот песок, чудится: он серебрится и в нём блестят звёздочки, далёкие и яркие, те самые, которые можно увидеть в вечернем небе.

Однажды, когда мы играли у родника, к нам подошёл дедушка Жана. Он маленького роста, у него длинная белая борода, свисающая клинышком, когда ходит, опирается на гладкую, без единой зазубринки, палку. Слыхать, в молодости дедушка Жана езживал в разные улусы, знавал много интересных людей, умел выбрать в табуне скакуна и очень этим гордился. У него была большая семья, и он думал, что на старости ему будет где преклонить голову, но случилась беда: в юрту, где он жил, проникла страшная болезнь, и все его родные умерли, он остался один. Ему сделалось неинтересно на земле, и он хотел умереть, но, оказывается, и тогда у него в душе было что-то сильное, и он превозмог себя. А когда постарел, его взял к себе отец моего друга. Старику не было плохо в чужом доме, за ним ухаживали, жалели.

Мы очень обрадовались, увидев дедушку Жана, хотели подойти к нему, но глаза у него были задумчивые, и это остановило нас. Мы снова сели на влажную землю и стали наблюдать за дедушкой, а он ещё долго стоял, опершись руками на загородку, и маленькими слезящимися глазами глядел на бойкий искрившийся родник. Но вот дедушка Жана подошёл к деревянному жёлобу, нагнулся, зачерпнул ладошкой студёной воды, ополоснул лицо. Увидел нас, подозвал к себе, сказал:

— А знаете, это не простая вода, это аршан. Я как начал пить эту воду, у меня перестал болеть живот. А то были такие рези, прямо беда… — Помедлил, внимательно приглядываясь к тем, кто находился рядом с ним, продолжал: — Вы молодцы, ребятки, что смотрите за этим родником. — Вытащил из-за пазухи что-то завёрнутое в серую тряпку, подержал на ладони, спросил: — Знаете, что тут у меня?..

Мы пожали в недоумении плечами.

Он развернул тряпку, на ладони у него оказался яркий, величиной с бабку, с белой полосой посередине камень.

— Этот камень в давние годы я привёз с Байкала. В молодости ходил по морю рыбаком. Когда уезжал, взял с собой несколько камней. Хотел привезти их в родные края и разбросать вдоль речек. Мне казалось, тогда они станут многоводнее, потому что породнятся с Байкалом. И вот у меня остался один камень, я не расставался с ним. Однако пришло время, и я… — Старик замолчал, протянул мне камень, негромко произнёс своё благопожелание: — Опусти камень на дно родника, поближе к тому месту, где он пробивается сквозь землю. Пусть целебная вода нашего родника бьёт тугой струёй, пусть никогда не зарастёт травою его русло, пусть пески отойдут от него подальше!..

Дед опустился на мшистый взлобок и поджал под себя ноги. Лицо его было задумчиво и печально. Он смотрел туда, откуда встаёт солнце, и беспокойно теребил отвороты дэгэла^[1].

В траве стрекотали кузнечики и назойливо гудели пауты. Порою становилось невмоготу от этих звуков и запахов. Душа наполнялась нежностью ко всему сущему на земле. Хотелось смеяться и говорить красивые слова, но рядом сидел дедушка Жана, и приходилось сдерживать свои чувства. Наконец старик со значительностью в голосе произнёс:

— У каждого человека должна быть тайна. Без неё жизнь будет неинтересной. Не говорите другим ребятам об этом камне. Пусть это будет вашей тайной.

— Конечно, — охотно согласились мы.

— Если вы расскажете кому-то о роднике, — продолжал старик, — то вскоре он станет таким же мутным и грязным, как вода в канаве… Я помню ещё то время, когда этот бугор был священным. Сюда приходили люди из разных улусов. Но однажды бестолковый сын Дагбы завалил родник камнем, и вода ушла под землю. А потом…

Старик надолго замолчал, задумался, а из глаза выкатилась прозрачная слезинка и потекла по впалой, обтянутой тонкой землисто-коричневой кожей щеке.

— Случилось большое несчастье. Овцы стали умирать так же быстро, как мухи осенью. Разное говорили люди. Одни, что надо менять кочевья и уходить к отрогам Саянских гор, где травы вдоволь и течёт большая река, берущая начало в местах, священных для каждого бурята; другие, что нужно выгнать Дагбу с кочевья: несчастье, причинённое его сыном всем скотоводам, пусть ляжет проклятьем на семью того, кто не сумел привить чувство любви и благодарности единственному наследнику. Дагба просил старейшин не изгонять его, но те стояли на своём, и он ушёл туда, откуда не возвращаются… И вот теперь родник снова забил…

Мы как заворожённые слушали дедушку Жана, и стук наших сердец слился с безмолвной песней вешнего неба, в котором мелькали ласточки. Но вот выскочил из кудрявых облаков длиннокрылый коршун и растерянно замер, увидев, как ослепительно-ярко заблестела внизу узкая полоска воды. И пока он удивлённо всматривался в маленькое чудо жизни, ласточки сбились в кучу и с громкими криками устремились прочь. Воистину таится в нашем роднике какая-то неподдающаяся осмыслению сила.

Степь маялась без воды, трава начала засыхать, и кормиться скоту было нечем. Но, к счастью, однажды в субботу в синем знойном небе вдруг появились тучи, и скоро пошёл дождь. Дождь лил целую неделю, он пропитал землю водою, реки оживились, вышли из берегов, но вот небо прояснилось, и реки успокоились, полноводные и спокойные, они потекли вниз, не ломая уже своего привычного русла. В степи поднялись травы, всё вокруг заколыхалось, зазеленело. Люди улыбались, случалось, что и говорили: «Травы у нас нынче растут так быстро, что бросишь на землю палку, а к утру она уже вся зарастёт».

Подходило время праздника — сурхарбана. Во всех улусах начали тренировать скакунов, старики вытаскивали луки со стрелами, обучали молодых метко стрелять. Деревенские силачи тоже разучивали новые приёмы национальной борьбы.

У нашего соседа был тонконогий, с длинным телом и острыми ушами скакун, и вот как-то сосед подвёл меня к нему и сказал, что я должен как следует подготовиться, чтобы прийти на скачках первым. Я очень обрадовался, побежал к дедушке Жана, рассказал ему, что в скором времени ожидает меня, старик выслушал, сказал:

— Этот конь весь как бы устремлён вперёд, он крепко стоит на ногах, и прыжки у него такие же длинные, как у волка, он настоящий хулэг-скакун. Тебе только остаётся крепко держаться, чтобы не упасть и не мешать ему. Смотри не глазей по сторонам, не то скакун собьётся и начнёт волноваться.

И вот наступил день, которого я так ждал. У подножья Улан-Хады собралось много людей из разных улусов, были здесь и взрослые и дети, и все поздравляли друг друга с сурхарбаном. Высоко в небе реял алый стяг, посреди людского круга стоял стол, покрытый красною скатертью. То и дело проходили мимо парни, которые вели лошадей с перевязанными цветными лентами чёлками. Я тоже вёл своего скакуна. Был он спокоен, с интересом присматривался к людям, и те улыбались и что-то одобрительно говорили. А потом я услышал, как кто-то горячо сказал:

— Нынче чалый конь из Шэбэца опередит всех!

С ним не согласились:

— Нет, победит гнедко из Югты!

Называли ещё лошадей, но странно: никто и словом не обмолвился о моём скакуне, и мне стало обидно и немного тревожно.

Но вот кто-то крикнул, что пора давать старт. Все участники скачек выстроились в шеренгу, а потом рванули вперёд… Я очутился где-то в середине, мой скакун замешкался на мгновение-другое, и в этом, кажется, я был виноват сам — не успел вовремя опустить поводья, натянул их… Когда же я справился с волнением и дал скакуну поводья, он стремительно понёсся, обгоняя сначала одного, потом другого коня, и финишную ленточку пересек первым. Ко мне подбежали люди, помогли спрыгнуть мне на землю, повели куда-то моего скакуна, некоторые принялись бросать вверх шапки, крича с радостью:

— Победил конь из Хусбты. Ура-а!..

— Лучший — хусотинский скакун!..

Мой конь словно бы чувствовал, что его все хвалят, высоко держал голову, шёл горделиво сквозь толпу. Было незаметно, чтобы он устал, не то что другие скакуны: они тяжело дышали, запалённо поводя боками, были все в мыле.

Ко мне подошёл парень из соседнего улуса, стройный, с белыми ровными зубами, сказал:

— Будем готовить твоего скакуна к айма́чному^[2] сурхарбану. К счастью, и у нас теперь появился настоящий скакун.

Подбежал ещё один парень в синем тэрлы́ке^[3], с серебряным ножом на шёлковом поясе, взял моего скакуна под уздцы, произнёс хвалебное слово в его честь.

Праздник кончился, я вскочил на коня и отправился домой быстрой и лёгкой рысью. Меня встретил дедушка Жана, сказал с гордостью в голосе:

— Я слышал, наш скакун опередил всех на сурхарбане. А знаешь почему? Силы ему дала чистая родниковая вода.

Я не спорил, наверно, так это и было. Расседлал я коня, отпустил его в степь, он отошёл немного в сторону, прилёг на мягкую траву, несколько раз перевернулся, вскочил на ноги, подошёл к роднику, начал пить. Потом он затрусил к северной опушке леса, где пасся табун. Я долго смотрел ему вслед и думал о роднике, который протекает в нашей местности, о скакуне, о людях, живущих рядом со мною, и на душе у меня было хорошо.

Сын скотовода Перевёл М. Мусиенко

На редкость смышлён и любознателен Лодон — этот худенький, небольшой мальчишка. Пальцы у него на руках тонкие и длинные, как у девочки. Весной и осенью с них не сходят цыпки.

Сколько помнит себя Лодон, мать и отец называли его своим помощником. «Сынок у нас, — радуются они, — трудолюбивый, заботливый, тоже будет скотоводом».

А дедушка души не чает в Лодоне, рассказывает внуку интересные, поучительные случаи из жизни, поэтичные сказки.

Хвалит Лодона и учитель труда, хотя любит мальчишка иногда некстати языком почесать, зато перед трудностями не пасует, от работы не отлынивает. Уважают Лодона в школе и ребята за справедливость. У Лодона всегда хорошее настроение, своей жизнью он доволен.

Его дед с малых лет любил и холил лошадей, ухаживал за ними, объезжал быстроногих иноходцев, приручал диких нравом скакунов. Давно уже вышел на пенсию, а всё ещё продолжает присматривать за племенным, породистым жеребцом. Дед и сейчас сладит с любым конём.

Свою любовь, страсть к лошадям старик привил и внуку. Какие существуют породы лошадей, чем отличаются друг от друга, какие самые красивые, сильные и быстроногие — всё знает Лодон благодаря деду.

На летних скачках Лодон первым пришёл к финишу на быстроногом Саврасом.

Нет такой работы, на которую Лодон не согласился бы, чтобы прокатиться на лихом рысаке.

Мимо красивого, поджарого коня, с упруго подтянутым животом, с гордо поднятой на лебединой шее головой с навострёнными ушами, Лодон не пройдёт. Непременно остановится и долго-долго любуется. И у него начинают чесаться руки от желания оседлать скакуна.

Тощих, усталых лошадей с понуро опущенной головой Лодон видеть не может, до того жалко их и стыдно за тех, кто довёл животных до такого состояния. Разве это люди?

Быстроногий Саврасый

Живёт Лодон далековато, за фермой. Между постройками фермы и школой простирается табунная степь. По степи тянется неширокая озёрная протока, берега её местами заболочены, поросли осокой.

Осень. Распутица. В субботу Лодон возвращался вечером из школы позже обычного. Впереди у протоки он увидел телегу. А где же конь-то? Да вот же он. Показалась спина и тут же исчезла. Опять появилась и снова скрылась.

Лодон бросился к телеге. Бежал, спотыкаясь, тяжело дыша. И что же он увидел? На телеге, прикрывшись дохой, громко храпел пьяница Жолбон. Между оглоблями лежал запряжённый коняга. Запутался в вожжах, застрял в чёрной жидкой грязи. Лодон стал тормошить Жолбона. Тот даже не шевельнулся, до того был пьян.

Мальчишка, рискуя увязнуть в болотной жиже, с трудом распряг коня. Потянул за повод. Конь попытался встать и не смог. Он дотянулся мордой до ближайших стебельков травы, стал её щипать. Лодон со злостью сдёрнул с Жолбона доху, прикрыл животное. Метнулся к ближайшему стогу, принёс охапку душистого сена, заботливо подложил под морду.

Ещё никогда так не бежал Лодон домой, спешил позвать на помощь. К счастью, встретил двух приятелей, привёл их к злополучному месту. Конь уже доедал сено; увидев ребят, обрадованно заржал. Лодон, ласково приговаривая, взялся за мокрый, измазанный липкой грязью повод, изо всей силы потянул на себя. Ребята понукали коня сзади, он неуверенно встал на передние ноги и вдруг рывком прыгнул вперёд, выдернув из трясины задние ноги.

Ощутив под ногами хоть и зыбкую, но способную выдержать его почву, конь облегчённо, с шумом, как бы всем нутром вздохнул. Слегка пошатываясь на трясущихся ногах, пошёл за Лодоном… Ребята на радостях стали будить Жолбона. Тот отпихивал их и, не открывая глаз, хрипло, бессвязно ругался.

— Нам не справиться с ним, — сказал Лодон. — Пусть проспится. Прикроем дохой — не замёрзнет. В деревне скажем взрослым.

Конь был измученный, мокрый, грязный, как искупавшаяся мышь. Ребята на поводу вели его к ферме по очереди. Завели в тёплую стайку, привязали к яслям, положили побольше сена и ушли домой.

Утро выдалось солнечным, тёплым, прозрачным — такие дни осенью в Бурятии не редкость, когда наступает бабье лето.

Лодон вскочил пораньше, быстро оделся и побежал к стайке. Коню стало немного лучше. Вчерашняя грязь высохла, и всё тело, от крупа до самой головы, казалось, было покрыто твёрдым, грязно-серым, с синевой, панцирем.

Лодон отвязал повод, подросток и конь, словно верные друзья, пошли к реке. Конь пил долго и жадно, вздыхая и фыркая так, что из ноздрей капала в речку вода.

На обратном пути конь вдруг остановился, лёг на уже побуревшую сверху мягкую осеннюю траву. Опрокинулся на спину и весело, озорно, как непутёвый мальчишка, принялся кататься по земле. Встал и, немного постояв, вдруг ошалело встряхнулся. Грязная корка слетела с него, как шелуха. Лодон застыл от неожиданности и удивления. Перед ним стоял быстроногий Саврасый. Тот самый скакун, на котором летом, на празднике сурхарбана, Лодон занял первое место.

Рыжий иноходец

В каникулы Лодон сменяет мать: пасёт колхозных бычков. Если б кто знал, как хочется Лодону гоняться за бычками на быстром, ходком коне, а родители, как назло, подсовывают ему лентяя Серого. Думают, дашь ребёнку ходкого коня, так тот от рук отобьётся, станет неуправляемым. Вот Серый в самый раз. А этот прохвост ни хворостины, ни кнута не признаёт. Отстегаешь его, а он даже хвостом не шевельнёт, не то что шагу прибавить.

Удивительно, как родители этого не видят, не посочувствуют Лодону. Опять посадили на Серого!

Мать сказала ласковым голосом:

— Когда на дворе прохладно, такой конь незаменим. Будешь громко кричать, почаще махать кнутом — и сразу согреешься.

— В следующий раз не дадите другого, не буду пасти, — буркнул мальчик себе под нос и сердито вскочил в седло. Ничего другого ему не оставалось.

За день с бедного Лодона семь потов сошло, несмотря на холод, пока он возился с Серым. Невыносимо медлителен был его вредный конь, зато резво бежало зимнее солнце, и погнал Лодон бычков обратно домой. Эти хитрецы ни капельки не сопротивлялись, знали: дома их ждут сытные кормушки и тёплый хлев. Шли они друг за дружкой и напоминали нить разноцветных бус. А сзади, отдавшись на милость ленивого Серого, понуро плёлся Лодон. Ух, как он измучился, погоняя своего коня. Хорошо, никто не видел этого срама, кроме бычков.

Да нет, увидели — мимо вихрем промчался сосед Шагдар на своём рыжем иноходце, обдал холодной снежной пылью, зажёг зависть Лодона. Испуганные бычки шарахнулись в разные стороны — это вам не Серый, — и нет Шагдара с иноходцем, словно и не было.

От обиды и злости Лодон замахнулся кнутовищем на своего коня. Не ударил. Что толку? Серый всё равно вскачь не понесётся, хоть умри.

Вечером на одной из чабанских точек, неподалёку от той фермы, где живёт Лодон, созвали собрание. Отовсюду верхом на лошадях, на санях съехались чабаны, доярки, пастухи. Направился туда и Лодон. Ничего интересного для него на собрании не было, и он вышел из душной, переполненной избы. Морозная ночь дохнула на Лодона холодом. В высоком небе острыми ледышками мерцали лучистые звёзды. Только что взошла полная розоволицая луна. Под нею призрачно мерцала покрытая снегом земля.

Лодон не утерпел, подошёл к привязанным к коновязям вдоль изгороди лошадям. Каких только не было здесь коней! Одни дремали, устало опустив голову, другие грустно ржали, будто жаловались на холод и на то, что хозяин не подбросил им сена, третьи насторожились, прядая ушами, как бы предупреждали: «Не подходи!» Однако Лодон и не думал к ним подходить. Остановился он возле рыжего иноходца, на котором мимо него сегодня промчался Шагдар. Залюбовался крутым изгибом его шеи, покатым крупом, тонкими стройными ногами. Рыжий иноходец, видимо, немного замёрз, застоялся, нетерпеливо грыз удила и бил передними копытами мёрзлую землю.

Опять вспомнил Лодон, как буранным вихрем промчался мимо него этот рыжий иноходец. И уже не мог мальчишка подавить в себе желание вскочить на этого коня и, состязаясь с ветром, умчаться в заснеженную степь.

«Успею вернуться раньше, чем кончится собрание, — уже не давала покоя сумасшедшая мысль. — Никто не узнает».

Трясущимися от волнения руками Лодон отвязал длинный повод иноходца и в ту же минуту оказался в седле. Конь послушно вышел на санную дорогу, покачивая на спине маленького седока, лёгкого как пёрышко. Откуда-то выскочили две собаки Шагдара, оказались рядом с конём. Лодон ослабил поводья, и конь, точно пущенная из лука стрела, понёсся вперёд. Лишь в ушах, как тугая тетива, звенел морозный воздух. Стремительно уплывала под ноги блестящая от лунного света полоса хорошо накатанной дороги.

Вот и выступ горы, нависший над дорогой. Лодон хотел повернуть обратно. Конь не слушался поводьев, продолжал нестись вперёд. Чем сильнее Лодон дёргал за поводья, тем быстрее мчался конь. Вскоре они оказались у самой усадьбы Шагдара.

«Вот теперь попадёт мне», — обречённо подумал Лодон, чуть не плача от бессилия, досады и страха.

Вдруг мальчишка услышал какую-то подозрительную возню в кошаре. Подъехал поближе. Полная луна успела подняться. Всё было видно, как на ладони.

Овцы, словно зерно из разорвавшегося мешка, подминая друг друга, текли из кошары на открытый двор. Обе собаки Шагдара, перепрыгнув изгородь, бросились к кошаре. Послышалось глухое, злобное рычание. Длинный серый зверь, похожий на тень, перепрыгнул через забор.

Собаки Шагдара, захлёбываясь от яростного лая и рычания, набрасывались на зверя со злыми зелёными глазами и поджатым хвостом, прижали его к изгороди.

«Волк!» — молнией пронеслось в голове Лодона.

Не помня себя, всадник пронзительно закричал, направляя туда дико храпевшего коня.

Почуяв рядом человека и лошадь, собаки, осмелев, ещё больше взъярились, вцепились зубами в глотку и пах хищника.

На шум и крик из избы выскочили женщины. С волком уже было покончено.

А если бы не подоспел вовремя Лодон?..

Что было потом, можно догадаться. Лодону, наверно, крепко попало от отца и матери за то, что без спросу сел на чужого коня и умчался…

Но разве победителей судят?

Примечания

1

Дэгэ́л — верхняя одежда, похожа на халат.

(обратно)

2

Айма́к — район.

(обратно)

3

Тэрлы́к — верхняя одежда.

(обратно)

Оглавление

О ЦоктоHомтоеве

На мельнице Перевёл Ю. Борисов

Родник Перевёл К. Балков

Сын скотовода Перевёл М. Мусиенко

  Быстроногий Саврасый

  Рыжий иноходец

*** Примечания ***