Детство. Автобиография… почти. Книга первая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» [Илья Андреевич Беляев] (fb2) читать онлайн

Илья Беляев Детство. Автобиография… почти. Книга первая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон»

Комната, устроенная и обставленная в дань давно ушедшей советской эпохе, на сей раз совершенно не благоприятствовала отхождению ко сну, как это бывало ранее. Подобное происходило редко. Можно даже, сказать очень редко. Такие случаи легко пересчитывались на пальцах и не сулили ничего хорошего. В последний раз, когда оно было, выгорел почти целый этаж… нет, не дома — на работе.

Грузное тело мужчины повернулось с бока на бок. Раздался тяжелый долгий вздох.

Евграфий Порфирьевич Клеменко к своим пятидесяти пяти был тучным человеком, давно махнувшим рукой на все диеты и ограничения, беря от жизни все, что производилось и продавалось на прилавках магазинов и лотках торговых точек. Его работа заведующим психоневрологической больницы настолько уже приелась, что спасала лишь комната, в которой он сейчас находился и которая до сего момента радовала его истомившуюся по советскому режиму душу.

Постоянная забота о более чем пятидесяти умалишенных обитателях (как он сам их называл) его больницы истощала скудный запас сил, оставшийся после длительного лечебного отпуска, который Евграфий Порфирьевич устроил себе сам, взяв сполна за все пять лет каторжного труда в стенах так надоевшего медицинского учреждения.

Глубокая ночь и тишина за окнами также действовали угнетающе и даже раздражающе. Долгожданный сон никак не приходил, и от этого самочувствие ухудшалось еще больше. Наконец, когда стало казаться, что разум сдастся и окунется в сладкие грезы Морфея, так некстати раздался телефонный звонок. «Может быть, ошиблись номером?» — пронеслось в голове. Мобильный был отключен, а вот домашний, как на зло, оказался совсем даже наоборот. Обычно он выключался самым первым, но сегодня, видимо, в такую злополучную ночь еще и это обстоятельство решило поиграть на его нервах.

Раздражающиеся трели не прекращались, но вылезать из-под теплого одеяла и топать в шлепках — которые еще нужно было найти — по длинному коридору к тумбе, на которой стоял дребезжащий аппарат, не хотелось. Накрывшись подушкой, Евграфий попытался забыться, но трели не смолкали даже по прошествии четверти часа.

— Что за убогие мешают мне в эту ночь?

С трудом подняв тело и сев, он зевнул, размял затекшую шею (если до сих пор не повесили трубку и продолжают надоедать, то подождут и еще), не спеша нашел тапки, выковыряв их из-под железной кровати, и засеменил по ободранному, некогда окрашенному полу.

— Евграфий Порфирьевич. С кем имею честь?

— Здравствуйте! Это Лиза… дежурная в вашей больнице… ну Лиза! Вы забыли? Простите, что в столь поздний час отвлекаю вас, но у нас случилось несчастье… беда! Один из одиночников, что на третьем этаже…

Голос был столь взволнованный и испуганный, что мужчина понял: с ним не шутят. Да и какие шутки могли исходить от этой Лизы? Он сразу же узнал ее, как только она произнесла первое слово. Старческим слабоумием и другими подобными заболеваниями людей его возраста он не болел и поэтому моментально сбросил остатки так и не пришедшего сна и погрузился в беседу, чувствуя, что она будет тяжелой и не столь приятной.

— Беда? — переспросил он, собираясь с мыслями.

— Да. Еще раз простите за столь поздний звонок, но… у нас суицид! — наконец выдавила девушка и замолчала, будто испугавшись того, что сама же произнесла.

— Вот как? — удивился Евграфий — Суицид значит? Вы ничего не напутали?

Последнее подобное явление произошло три года назад, и теперь, в период затишья, когда каждый из обитателей больницы тщательным образом проверялся и перепроверялся, это казалось абсурдным и лишенным всякого смысла, утверждением.

— Надеюсь, вы…

— Я уже оповестила полицию, скорую и вашего заместителя! — не дала договорить девушка.

Мужчина запрокинул голову и выругался в потолок.

— А вот это вы сделали зря!

— Зря? Но как? Почему?

Лиза была хорошей двадцатипятилетней практиканткой, присланной из медицинской академии, как говорилось, «в помощь», но Евграфий чувствовал, что она пришла работать не только с его подопечными, но и с ним самим. Ее неуемная энергия, способность вести несколько дел одновременно и отчетливо выраженная харизма вконец привели его к таким мыслям, что она вполне могла следить за ним, за его работой и докладывать обо всей деятельности вышестоящим организациям и тем, кто ее сюда направил. Однако в трубку он сказал совершенно иное, что думал:

— Вы бы вначале все сами проверили, а потом и обзванивали всех остальных помимо меня! Откуда вы взяли, что в палате суицид?

— Аглая Геннадьевна сообщила.

— А Аглая Геннадьевна кто? Врач?

— Нет.

— А кто?

— Уборщица.

— Боже! Так с чего же она взяла, что это суицид?

— Больной лежал на спине и не дышал! Но самое главное, у него не было пульса!

Мужчина сделал глубокий вдох и такой же выдох.

— Хорошо, я сейчас приеду!

Положив телефонную трубку, он понял, что сегодняшний день будет испорчен до безобразия.

Подъезжая на своем обновленном в автомастерской «москвиченке», Евграфий сразу заметил не принадлежащую больнице «карету» скорой помощи и «бобик» полиции, припаркованный рядом. Настроение совсем ухудшилось, но иного выбора, как подняться к себе на работу, не было.

На третьем этаже за столом регистратора сидела та самая Лиза, которая заварила всю эту кашу. При виде заведующего она попыталась встать, но мужчина усадил ее на место одним лишь грозным взглядом. Не раздеваясь и не говоря по дороге с коллегами, он быстро нашел нужную палату (сделать это оказалось не трудно по большому скоплению людей) и остановился у двери, бегло осматривая все, что здесь творилось.

Комната-одиночка, как ее многие называли, — место для самых буйных психов со склонностью к членовредительству. Обита она была плотным, толстым, но мягким поролоном и обтянута тканью. Бейся и кричи до одури — никто не услышит и не узнает, но зато никакого издевательства над собой и своим организмом. Ему самому не раз приходила мысль провести ночь в подобном месте и выплеснуть все, что накопилось. Шумозвукоизоляция. Полная непроницаемость. Очень удобно для тех, кто не в ладах со своей нервной системой.

Бригада скорой помощи как раз заканчивала свои манипуляции.

— По мне, так никакого суицида и не было, — сказал один, закрывая медицинский чемодан с набором всевозможных лекарств.

— Да, скорее всего, ты прав. Но для полной убедительности следует отправить тело на вскрытие. Оно точно прольет свет на сложившуюся ситуацию.

— Тогда, господин следователь, нам здесь больше делать нечего. Мы составим подробный отчет и передадим его вам, а пока извините нас, но мы должны уйти.

— Куча вызовов. Тем более выходные дни.

«Выходные дни — подумал Евграфий — Точно! Вот из-за чего мне так не спалось. На выходных я уже не могу обойтись без работы и поэтому хуже засыпаю, хуже ем, да и вообще настроение отвратное. Не могу уже обойтись без своих психов!»

После ухода «скорой» в палате остались только персонал самой больницы, да человек в классической «тройке» с небольшим портфелем и планшетом в руках.

«Следователь», — догадался мужчина, проталкиваясь сквозь своих сотрудников и останавливаясь напротив полицейского и трупа, который лежал на кровати на спине, сложив на груди руки.

— Словно и не мертвый вовсе, — произнес заведующий, не сводя с усопшего глаз.

Белов Игнат Андреевич. Его в психбольницу поместила собственная жена за буйное поведение. Несколько раз ей давали от ворот поворот, но все же однажды ее жалобы взяли верх и мужа упекли по всем показателям. Оказалось, совершенно правильно. Игнат вел себя как настоящий псих: бросался на медицинских работников, кусался, плевался, ломал мебель и совершал неоднократные попытки членовредительства с предполагаемым последующим летальным исходом.

«Неужели на этот раз добился своего?»

— Вы Евграфий Порфирьевич?

— Да. Он самый.

— Меня зовут… Я следователь по вашему делу, и если вы не возражаете, хочу немного осмотреться. Как раз после полного обследования вашими коллегами представилась такая возможность.

Мужчина достал из кармана пластиковую визитку с номером полицейского участка, городским телефоном и передал ее Евграфию.

— Нет-нет, конечно, комната в вашем полном распоряжении.

— Вы еще не сообщали родным или близким этого человека о постигшем их несчастье?

— Нет. Пока еще нет.

— Не сообщайте. Я должен провести здесь расследование. Это займет день-два. Очень вас прошу!

— Хорошо. Я повременю с этим, — озадаченно произнес заведующий. — Но… «скорая» констатировала летальный исход без наложения на себя рук. Не так ли? Или я чего-то не понимаю?

— Все так, Евграфий Порфирьевич, но есть некоторые моменты, которые могли ускользнуть от ваших коллег и от вас самих. Если вы не возражаете, я хотел бы осмотреться здесь наедине.

— Конечно-конечно, не буду заставлять вас просить о подобном дважды. Идемте! — сказал он своим работникам и закрыл перед собой дверь.

Раздав незначительные указания и спросив о самочувствии остальных пациентов больницы, Евграфий направился к выходу и практически у самого лифта, где располагался стол регистратора, помимо Лизы обнаружил сидящую там же Аглаю Геннадиевну. Остановившись, он с упреком посмотрел в ее старческие, грустные, утомленные глаза.

— Я, конечно, понимаю ваш возраст и те годы, которые вы здесь проработали, но нужно быть сдержаннее, осмотрительнее и не так скоропалительнее в своих выводах. Я еще могу понять молодое поколение, — указал он на осунувшуюся под праведным гневом Лизу — но от вас я ожидал такого меньше всего.

— А что сразу я? Я сунулась в палату, а там тихо. Убрала, вымыла, а он лежит. Обычно его санитары держат… а тут… ну я пульс пощупала, а его и нет! Что мне еще думать, если он накануне о суициде разговоры вел?

— Семь раз отмерь — один раз отрежь! Знаете такое? Это вас обеих касается. Значит расклад такой: тебе, Лиза, строгий выговор со всеми последующими лишениями и запятнанными характеристиками, а вам, Аглая, думаю, придется поискать новое место работы!

— Батюшки-святы, да как же так? — взмолилась женщина.

— Евграфий Порфирьевич, простите меня, пожалуйста! Я же не специально все это подстроила! Как же я без медицины? Родители не перенесут этого!

— Раньше нужно было думать.

Мужчина уже развернулся, уже почти ушел, почти вошел в открытые двери лифта, как что-то щелкнуло у него в мозгу и заставило остановиться. «Записки сумасшедшего — пронеслось у него в голове — Где-то я уже встречался с подобным. Уж не у Сальвадора Дали?» Он вернулся и аккуратно заглянул под стол регистратора. Там, у ног девушки, аккуратно перевязанные, стояли стопкой общие тетради в девяносто шесть листов. Достав кипу, мужчина поставил ее на стол перед лицом изумленной и смутившийся Лизы.

— «Записки сумасшедшего», — прочитал он надпись, растянувшуюся по всем корешкам — Что это такое?

— Это… тетради… — прощебетала девушка.

— Какие такие тетради? Откуда?

— Аглая Геннадиевна принесла.

— Аглая? Вы-то где их взяли? — обратился он к уборщице.

— А что я? Опять крайней сделали? У психа у этого вашего… у покойничка у самой двери стояли аккуратно сложенные и перевязанные, как сейчас перед вами. Мусор, поняла я. Он всегда так хлам свой выставлял, когда собирался от него избавиться. Вот я и прихватила на вынос, а вот Лизка заинтересовалась. «Дай погляжу!» сказала.

— Откуда у психов свои вещи? Ладно, вернемся еще к этому вопросу. А вы сами не поинтересовались, что в этих тетрадях написано?

— Это еще к чему? Мусор он и есть мусор. Что в нем полезного?

— Ну, теперь точно уволю всех!

Схватив связку тетрадей, Евграфий невзирая на все причитания и мольбы все же стал в лифт и, спустившись, вышел на улицу и быстро сел в «москвиченок».

— Нет, точно все бабы дуры!

Выжав сцепление и тронув коробку передач, он въехал во тьму улицы и быстро растворился между домов, свернув с главной дороги.

«… Богородица, Пресвятая Дева Мария, спустившаяся ко мне этой ночью и давшая указания, избавила меня от страха и телесных недугов. Только благодаря Ней я почувствовал полную безмятежность и Веру. Веру в то, что все сделано правильно! Веру в то, что все должно быть так, как есть сейчас! Только прочитав с первой страницы моей «летописи», можно понять, что творилось у меня на душе и к чему это привело. Только так можно узнать меня и то, что я из себя представляю…»

— Бред какой-то. Точно псих писал. Истинные записки сумасшедшего.

Мужчина закрыл последнюю страницу последней тетради и кинул ее поверх остальных. Читать все не хотелось, поэтому он выбрал самый последний абзац и понял, что был совершенно прав, не начав пролистывать с самого начала. Выставив исписанную бумагу на тумбочку у входной двери, он пообещал себе, что завтра же выбросит весь этот лепет психа на помойку.

Однако ни завтра, ни послезавтра этого не произошло.

Понедельник принес новые заботы и хлопоты. На работе, конечно же, он никого не уволил и не оштрафовал. Слез было море, причитаний тоже, и он, в конечном итоге, сдался. Не так уж и много людей по собственному желанию соглашаются работать в психиатрической больнице. Поэтому разбрасываться кадрами вслепую было бы глупо и неуместно.

Придя домой, Евграфий только под вечер натолкнулся на «мемуары» усопшего и вспомнил про то, что собирался вынести стоящий у двери на тумбочке мусор. Но осуществление его планов опередил телефонный звонок.

— Евграфий Порфирьевич?

— Да. С кем разговариваю?

— Это… следователь… тот, который ведет дело вашего якобы самоубийцы.

— Так-так, чем могу быть полезен?

— Я закончил со всеми формальностями. Можете убрать в помещении. Тело, как я знаю, уже увезли. Все возвращается под ваш контроль.

— Хорошо.

— И еще один момент, если вас не затруднит.

— Слушаю.

— Как мне известно, почивший нас Игнат Андреевич вел дневник, но я не смог его обнаружить. Если вам удастся найти его — непременно сообщите мне! Я считаю, что там есть очень нужные и ценные для нас сведения.

— Обещаю! Если что узнаю — сразу же свяжусь с вами. Вы оставляли вашу визитку.

— Отлично. Тогда доброй ночи!

В трубке раздались гудки, а Евграфий пристально посмотрел на руку со стопкой тетрадей и, не раздумывая, поставил их не место.

Переодевшись в домашнюю одежду, мужчина, заварил крепкого чая и, сев в кресло-качалку под торшер, открыл первую страницу первой тетради.

«… мое детство началось с того, что моя мать, посвятившая всю свою жизнь театральной деятельности, не могла найти мне несколько минут в день для совместного времяпрепровождения и игр. А как иногда хотелось просто побыть с ней рядом, посмеяться, вспомнить много хороших, давно ушедших историй… Мой отец, солдат дальних пограничных застав, редко посещал нас, ссылаясь на затяжные командировки и долг офицера. Меня переправили жить к бабушке с дедушкой, ссылаясь на полную нехватку времени со стороны взрослых. Естественно, мне было скучно у них, и поэтому я постепенно пришел к тому, что выдумал свой мир грез и фантазий.

Все началось с прочитанного в ранние школьные годы произведения, всколыхнувшего всю мою жизнь и решившую дальнейшую судьбу.

Я решил стать писателем!

Конечно, это пришло не сразу, а спустя долгие-долгие годы усидчивости и кропотливого труда. А вначале были лишь неумелые штрихи, перефразирование и домысливание прочитанного и того, чего там не оказалось, но очень хотелось, чтобы там было.

Первой самостоятельно прочитанной и осмысленной книгой был «Винни-Пух и все-все-все…», к которой я придумал продолжение. Как сейчас помню каждое слово, написанное мною. Да, спустя долгие годы это кажется полным абсурдом, но с чего-то нужно было начинать, даже с таких нелепых рассуждений и описаний.

Глава первая

В которой Винни-Пух улетает на Луну

Однажды Винни-Пух проснулся очень рано. Он вышел из своего дома и пошел рассказывать всем, как ночью летал в космос. Первого он встретил Пятачка и говорит ему:

— Пятачок, я сегодня на Луну летал!

— Да? И что ты там делал?

— Ничего.

— А если ты там ничего не делал, то зачем летал?

— Я же во сне летал на Луну!

— А-а-а, а я думал, что на самом деле…

— Нет, все происходило во сне! Ну, все, до свиданья, Пятачок!

— До свиданья, Винни-Пух.

И всем, кто попадался ему на пути, он говорил, что летал на Луну. А все думали, что он на самом деле летал, и верили. А потом выяснялось, что он летал во сне. И он всем-всем говорил, что он во сне летал на Луну.

И, наконец, к вечеру он пришел домой. Он рассказал всем-всем, кого только смог найти. И он лег спать. До утра. А утром, может быть, будет рассказывать про то, что он видел в новом сне. И опять он будет бегать ко всем-всем и рассказывать, что он видел. И к Кристоферу Робину, может быть, заскочит рассказать о своем сне. И все будут знать, что Винни-Пуху приснилось ночью.

Глава вторая

В которой Пятачок узнает, что медведи любят мед

Однажды Пятачок пошел к Винни и думал: «Надо спросить, почему мишки любят мед». Он пришел к Пуху и спросил… то есть сказал:

— Почему медведи любят мед?

— Ну… — сказал Винни-Пух, почесав затылок. — Знаешь, Пятачок… Это самый вкусный, самый сладкий подарок.

— А-а-а, а я-то думал, что это невкусный мед… Оказывается, я ошибался. Ну ничего, ошибаться лучше, чем ничего не знать. Лучше пойдем по домам.

— Ну пошли… А куда идти-то? Я уже и так дома!

— Дома? Ах, да, тогда пойду я! До свидания!

— До свидания!

И они разошлись по домам.

Глава третья

В которой Кристофер Робин изобретает машину

Однажды Кристофер Робин позвал Винни-Пуха и говорит:

— Давай изобретем машину!

— Давай! А какую?

— Ну… например, грузовую.

— А что такое грузовая?

— Не нужно про это говорить. Это необъяснимо!

— Ну ладно, давай делать. А из чего она будет состоять?

— Ну… — сказал Кристофер Робин — она будет состоять из гаек, из винтов и шурупов, из железа и пластмассы.

— Ого, сколько работы! На весь день.

— Не на весь, а на половину дня…

Ладно, давай делать.

И они делали полдня машину, а назавтра показывали всем, какую игрушку они изобрели. И всем эта машина понравилась. Уж очень-очень она блестела, эта машина-красавица! И кабина есть, и дверь есть… в общем, все есть у этой красавицы-машины.

Глава четвертая

В которой Иа-Иа заблудился в лесу, а Пух нашел его

Один раз Пух проснулся раньше всех и пошел на улицу в гости к Иа. Он пришел, постучал, но никто не открыл. Тогда он подумал: «Если никто не открывает, то нужно самому открыть дверь!» И Пух открыл ее и обошел все комнаты, но ослика не нашел.

А ослик пошел в лес посмотреть на природу и… заблудился в лесу! А Винни-Пух искал его дома. Пух подумал: «Если Иа нет дома, то он, скорее всего, пошел в лес». И Пух пошел в лес. Он искал Иа и в кусты заглядывал, думая, что ослик спит. А ослик искал дорогу домой. И они не могли встретиться, потому что один в начале леса, а другой в конце леса. Вот к вечеру они встретились. Встретились и ослик обомлел. Ему нельзя долго бегать по лесу… ну час, два, а он бегал девять часов. И Винни-Пух понес его домой на его постель. А ослик спросил Винни:

— Чего ты пришел?

— Я пришел подарить тебе цветы. Я их на самой лучшей поляне сорвал.

— Спасибо, Пух. Ты настоящий друг!

Глава пятая

В которой теряется Пятачок, а Пух находит его

Пятачок пошел в лес и зашел так далеко, что забыл дорогу домой. А Винни-Пух пошел домой к Пятачку. А как зашел к нему, то не увидел ни Пятачка, никого — один пустой дом. И Винни подумал тогда: «Если Пятачка нет дома, то он любит ходить по лесу и он там!» А Винни ходил около леса и не знал, что Пятачок зашел так далеко. А Пятачок сидел и скучал, а потом как закричит:

— Ка-ра-ул, спа-си-те, по-мо-ги-те!

И тут Винни-Пух услышал, как кто-то кричит. Хоть и далеко, но Винни услышал и побежал на помощь. А когда они встретились, то обняли друг друга и не расставались. А когда пришли к дому Пятачка, то там были все: и Кристофер Робин, и Тигра, и Кролик, и многие-многие другие. А Винни и Пятачок зашли в дом и стал у них такой большой праздник в честь Винни-Пуха, что он нашел Пятачка. И произошло это в девять часов тридцать три минуты, зимой.

Глава шестая

В которой Кристофер Робин знакомится с гиппопотамом — бегемотом

Однажды Кристофер Робин пошел в лес и зашел на болото. А там плавал одинокий бегемот. Он скучал потому, что к нему никто не подходил — все боялись его и не хотели пачкать о него руки. А когда гиппопотам увидел Кристофера Робина, он так обрадовался, что хотел к нему подскочить, но Кристофер Робин сказал, чтобы тот не подходил к нему. И гиппопотам обиделся на него. А Робин сказал:

— Как тебя зовут?

А он ответил:

— Меня зовут Гиппопотамом, но все почему-то называют меня Бегемотом.

— Ну ладно, давай дружить!

— Давай!

Робин сказал:

— Хочешь ли ты познакомиться с моими друзьями?

— Хочу!

И они пошли и стали знакомиться со всеми, кто проходил мимо!

«Знаю, может быть, во многом получалось неправильно (особенно если рассматривать с позиции сегодняшнего дня), но мне хотелось творить… придумывать… фантазировать!

Однако мне оказалось тесно в рамках выбранного произведения, и я стал импровизировать, записывая все увиденное в отдельные рассказики, которыми потом делился с одноклассниками.

Так у меня возник блок, посвященный школьным годам, таким безмятежным, спокойным и радостным».

Школьные зарисовки

Сижу на последней парте, не потому что двоечник или хулиган, на которого все махнули рукой. Просто отсюда удобнее наблюдать за всеми.

Вот Юрка списывает у Сергея алгебру, а тот рассматривает «заработанные» жвачки. Димка читает очередной детектив. Сашка и Витька режутся под партой в карты.

Девчонки тоже не отстают от ребят. Вика подкрашивает и без того размалеванные ресницы. Ольга и Машка что-то оживленно рассказывают друг другу и строят мальчишкам глазки. Женя плетет макраме, а Катя вяжет крючком.

В общем, каждый «занят» делом.

И тут учительница обращается ко мне:

— Игнат, ну почему, когда класс работает, ты опять думаешь о чем-то постороннем?

* * *

Завтра контрольная. Решили всем классом заболеть. Маша, Оля и Вика договорились пойти в кафе-мороженое. Близнецы Женя и Катя собрались навестить больную гриппом тетю. Сергей и Юрка — напиться из колонки и заесть снегом. Остальные тоже обещали что-нибудь придумать.

Мы же с Мишкой выбрали самый простой способ: пошли в Реадовку, разделись до трусов и давай бегать босиком, осыпать друг друга снегом, съезжать на спине с горок и просто вдыхать в себя морозный воздух.

На обратном пути, переходя по мосту через замерзший ручей, Мишка ухитрился свалиться, пробить лед и оказаться в воде. Когда он вылез, его одежда сразу же заледенела, поэтому ничего не оставалось, как снова раздеться.

Обледеневшие брюки и куртка стояли колом, и их пришлось колотить о дерево, чтобы размягчить, а потом с трудом натягивать на посиневшее тело.

Домой шли долго и вслепую, началась пурга, и мы сбились с дороги.

Утром весь класс отсутствовал. На всех уроках отдувались только мы с Мишкой, как самые закаленные и не поддающиеся простуде.

* * *

У Паши проблема. Его подружка купила туфли на платформе и стала выше него на целую голову.

Весь урок провели в туалете. Обсуждали ситуацию.

— Может тебе поменять девчонку? — предлагает Дима.

— Она что — жвачка или памперс? — злится Паша. — Да я за ней целый год бегал.

— Тогда подрежь ей каблуки, — подсказывает Юрка.

— И прибей на свои кроссовки, с насмешкой добавляет Мишка.

— А лучше приди завтра на ходулях, — шутит Сашка.

Так, ничего не решив, возвращаемся в класс и застаем плачущую Вику.

— Ты что, — подскакивает к ней Пашка, — ногу подвернула?

— Да нет, — всхлипывает Вика. — Просто эти туфли уже вышли из моды, а я не знала.

До чего хорошая штука — изменчивая мода. Спасла любовь.

* * *

На перемене внезапно останавливает классная:

— Игнат, сходи в первый «А», позови Веру Петровну к телефону.

Спускаюсь на второй этаж. Учительница физики всегда говорила: «Если хотите понять «броуновское движение молекул», зайдите на перемене к первоклассникам».

И правда. Коридор гудит и непрерывно движется. Рядом с моими коленками мелькают вихрастые головы мальчишек и аккуратные бантики девчонок. Слышатся крики:

— Дядя, достань воробушка!

Еле добираюсь до нужного класса, разгребая руками «молекулы», и с таким же трудом обратно.

Навстречу ребята из одиннадцатого класса.

— Смотрите, — показывая на меня, — переросток-второгодник.

И тут же со смехом добавляют:

— Не путайся под ногами, салага!

* * *

Сегодня в школе дискотека. Всех будто током закоротило: извиваются, трясутся, руками размахивают. Девчонки даже визжат от шока.

Стоим у стены своей дружной мужской компанией: я, Мишка, Юрка, Сашка и Димка.

— Ну что, может, вон ту пригласим, в макси?

— Нет, в пенсне не хочется, лучше в мини.

— Так она ж крашеная!

— Глядите, во на каблучищах, цапля.

— А та видно коленями по асфальту тормозила, все джинсы рваные.

— Отстаешь от жизни, старик, теперь мода такая.

И тут дежурный учитель объявляет:

— Последний танец — и для убедительности своих слов, наполовину гасит свет.

Всех ребят как ветром сдуло. Разобрали всех: толстых и рыжих, длинных и потертых.

Идем домой, обсуждаем…

— А моя-то, моя…

— Нет, а мою видели…

Интересно, а девчонки тоже так языками чешут?

* * *

У кабинета директора орет третьеклассник:

— Мамочка, прости, я больше не буду обманывать!

И я вспоминаю, как пять лет назад, придя из школы домой, беззастенчиво вру:

— У нас в школе трубу прорвало! Три дня учиться не будем!

Обрадованная внезапной передышкой, мама тут же отправляет меня на другой конец города к бабушке.

И все бы сошло… Да на беду на следующий день мать проходит мимо школы… Я представляю ее выражение лица, когда она видит, что школа кипит повседневной бурной жизнью и только у ее шалопая каникулы.

Но более удивительно то, что мама заходит внутрь и доверчиво спрашивает у технички:

— А что, трубу уже починили?

Техничка, наверное, попалась любопытная, поэтому интересуется:

— Какую трубу?

— Ну, ту, которую у вас вчера прорвало…

Немая сцена переходит в срочный вызов меня от бабушки и вечернее разбирательство.

И никому невдомек, что это не ложь, а спасение для школы и семьи: сколько чистых стен я не замарал, скольким девчонкам банты не растрепал, сколько замечаний и неудов не получил и родителей от вызова в школу спас!

«Я учился, писал и еще раз учился. Учился писать, одним словом. Предоставленный сам себе и находящийся без «попечения» родителей, я часами запирался в своей комнате и сочинял небывалые, фантастические, а иногда и реальные произведения.

Летом одного из школьных годов бабушка сообщила, что они с дедушкой купили маленький домик за городом, на их родине. Родители отца всегда имели пристрастие к земельным работам, связанным с собственным урожаем. Даже к соседке ходили помогать на дачный участок, а здесь вдруг выдался случай приобрести себе. Сказано — сделано.

Начался очередной виток моей жизни…»

Деревенские забавы

Случай в деревне

Возвращались как-то мы с другом Васей после рыбалки домой, часов в одиннадцать утра. Было пасмурно и как на зло полил дождь, который перешел в ливень. Нам-то, ясное дело, до дома нужно добраться. Осталось тут каких-нибудь полкилометра, и, чтобы немного сократить, Вася предложил:

— Давай побежим через огород бабы Дуни! Все равно он запустелый и там никто не живет!

Ну я и согласился. А тут еще ураган начался. Рядом стояли копна с сеном, так их подняло в воздух и растрясло по всему полю. Мы прибавили скорости и тут, вдруг… провалились в яму. Откуда она здесь взялась? Сколько раз мы ходили по этим местам, а ее не замечали.

Падали мы долго, похоже, целую вечность. Даже не падали, а катились — уклон явно ощущался. Ни удочек, ни рыбы у нас в итоге не оказалось, зато попали мы в какую-то пещеру: сырую, грязную и вонючую.

— Давай-ка отсюда выбираться! — сказал мне Вася и пошел вперед.

Я следом. Вскоре попали мы… даже не знаю, как это объяснить… Попали, в общем, в какую-то сокровищницу! И алмазы здесь были, и золото, и бриллианты… и мужик в придачу сидит и что-то бурчит себе под нос. Мы говорим:

— Дяденька, а как отсюда выйти?

А он взглянул на нас бешеными глазищами, ошалел, схватился за лежащий рядом топор — и за нами. Даже не знаю, как от него отделались.

В итоге, ходили мы часа два по каким-то коридорам и туннелям, которые к тому же плохо освещались. Так вот… ходили мы, ходили и пришли… к пирамидам! Хотели подойти ближе, а тут опять этот с топором откуда-то вынырнул и давай за нами. А мы что? Ничего. Пришлось бежать, куда глаза глядели.

Остановились мы только минут через пятнадцать. Все промокшие и голодные.

— Заболеем мы здесь! — говорю я.

— Да-а-а. Отсюда нам, похоже, не выбраться, — подтвердил Вася и облокотился на стену.

Тут пол под нами раздвинулся, и мы вновь куда-то полетели…

Очнулся я уже на земле. Смотрю, и Вася сидит. Дождь, по-видимому, уже давно закончился, а солнце почти полностью скрылось за горизонтом. Посмотрели мы друг на друга удивленными глазами и побежали домой. Там нам, конечно, влетело за потерянные отцовские удочки и столь позднее возвращение, а в нашу «сказку» так и не поверили, но просмеявшись почти до самой ночи, согласились сходить и проверить все то, что мы насочиняли.

На следующий день, как ни искали мы, как ни ходили туда-сюда сто раз — ничего не нашли. Махнули на нас рукой взрослые и домой пошли, а мы стоим на месте как вкопанные и понять ничего не можем.

Не приснилось же нам это!?

Вот такая вот история.

Глаза в окне

Один раз, вечером, когда в избе все собрались, поужинали и готовились ко сну, я не спал, а весело скакал по комнате. Когда же меня все-таки загнали в постель, я долго ворочался и никак не мог уснуть. Где-то через полчаса после того, как выключили свет, я заметил в окне, находящемся в противоположной стороне от кровати, чьи-то большие глаза, которые уставились на меня. Разбудив бабушку, спавшую на диване под окошком, я указал на странное ночное явление, которое что-то тщательно пережевывало. Та долго всматривалась в ночной двор и, разобрав детали, всплеснула руками выбежала и из хаты. Совсем скоро я разглядел как она, с веником в одной руке и тряпкой в другой, бежит, спотыкаясь, по грядкам за глазами, быстро удаляющимися в темноту.

На мои радостные возгласы: «Давай-давай! Сейчас догонишь!» проснулся дедушка и прильнул к окну.

Когда запыхавшаяся бабушка с обломанным веником и разорванной тряпкой вернулась в дом, то поведала следующую историю… Оказывается, эти глаза принадлежали не какому-то там фантастическому существу с девятого облака, решившему лицезреть человека как ископаемого млекопитающего, а самой обыкновенной соседской корове, которая постоянно, изо дня в день, выбегала из незапертого сарая и лакомилась яблоками, валяющимися под окнами в огороде.

Я всю ночь прождал, сидя на кровати, втайне надеясь еще раз встретиться с этой похитительницей фруктов, но, видимо, бабушка своим веником и тряпкой надолго отбила ей охоту лазить по чужому огороду.

Глухомань

Обычно до нашей деревни два раза в неделю доезжает государственная машина с хлебом, так как в одном единственном магазине его быстро разбирают и люди бедствуют за неимением возможности пожевать сухую корочку. Моментально вспоминается кот Базилио: «Дайте нам три корочки хлеба!» Но это все не так плохо. Иногда к нам заворачивают на суперраспродажу супербэушного «Секонд Хенда» оптово-розничные торговцы из Белоруссии. Или якобы из Белоруссии. Так сказать, себя показать да людей посмотреть. Но это только нам так кажется, а на самом деле смысл их поездок в нашу глухомань — купить дешевле, продать дороже. Да прилипчивые такие, как цыгане. Пока не купишь — не отстанут.

Вот и сегодня на шоссе, в сотне шагах от нашего дома, остановилась подобная бродячая ярмарка с белорусскими номерами. Я как раз находился на картошке, собирая ценный урожай жуков, оккупировавших листву, как комары в лесу грибника, и тем самым был ближе всех к торгашам. Дедушка — в пятнадцати метрах от меня — рубил дрова. Бабушка — в десяти метрах от дедушки — заштопывала его носок, совершенно не подозревая, что второй за зиму куда-то пропал, а когда нашелся, то оказался весь изъеденный мышами и молью, с отложенными в него из числа летающих желтых «грызунов», личинками, из которых бы появился целый вывод пожирателей одежды и других тканых изделий, если бы не дедушка, вовремя уничтоживший его в печи.

Машина остановилась. Из нее вышел какой-то кавказец чеченской национальности и с явным акцентом азербайджанского стал нападать на меня с вопросами:

— Слюшай, дорогой, тэбэ мясо, водка, шашлык, яйцо, амлет, бигуди, прокладка надо?

Я вначале растерялся, но потом вспомнил, что торговый бизнес не моя стихия и поэтому крикнул дедушке:

— Тебе что-нибудь надо?

Дедушка перестал махать топором, посмотрел на чеченца и спросил у меня:

— Это кто?

— Быстропалатка от «Галины Бланка», с доставкой и установкой на дом.

— И что они хотят?

— Именно это они и спрашивают.

— А откуда мне знать, чего они хотят.

— Да нет, ты не понял, они предлагают разные услуги.

— Передай! Я на их услуги не согласен…

— Да не те услуги! Они продают разный хлам. Вот тебе что нужно?

— Лично я хочу электродрель, а то в косяке гвоздь выехал. Пора бы и закрутить.

— Понятно, а бабушке?

— Баба, ты чего-нибудь хочешь?

— Попить принеси!

— Попить попроси! — ответил, наконец, дедушка.

— А выпить у вас что-нибудь трезвое есть? — спросил я.

Турок наморщится, вспоминая содержимое черного ящика, и вскоре ответил:

— Трэзвого нэт, но вот поесть — есть.

Дальше пошла сплошная разговорная речь, но учитывая, что бабушка была глуховата на два уха, а дедушка на одно, беседа получилась забавной и очень напоминала испорченный телефон. Надо сказать, что особую роль в переводе дедушкиного сумбурного бормотания я сыграл просто блестяще. Помогло еще то, что чечен не слышал кроме меня никого (видимо тоже был глуховат на уши). Значит я стал переводить.

— Пить нет, есть будет?

— Есть будешь, баба?

— Раз пить нет, то и есть не буду.

— Не будет.

— Они говорят, раз пить у вас нет, то поесть они и дома смогут.

— А водка?

— Не, водка это пройденный этап, вот мартини…

— А «Памперс» никому не нужен?

— Памперс? Это интересно. Памперс надо?

— Надо паперс?

— Зачем мне второй паспорт? Мне и одного хватает.

— У нее уже есть один. Его на всю жизнь хватит.

— У них есть один на семью, так что до конца дней хватит и еще праправнукам останется.

— А мыло «Дуру», новое, пакупат будэтэ?

— Мыло «Дуру» нужно?

— Шило «Дуру» надо?

— Да, я сшила, но я не такая уж и дура, как ты думаешь, ишь ты, умный нашелся.

— Да, она сшила.

— Они говорят, что недавно одного в кустах пришили, но если вы предлагаете мыло, то для вас сделают исключение и просто повесят.

Чечен поперхнулся и уже более осторожно сделал следующее предложение:

— А мини-хренорезка вам не нужна?

— Мы будем брать минирезку?

— Майонезку берешь?

— Сам сошьешь! Ишь ты, умник! Принес бы ты в мае этот носок, не в жизнь не стала бы зашивать.

— Принес бы он в мае — не зашила бы, — высморкавшись в рукав, сказал дедушка и разрубил очередной пень.

— Ну, мужик, ты попал. Если бы ты приехал в мае, то тебя не пришили бы, а теперь, извини — готовь «Дуру» и пару «Памперсов».

Мужик хотел было сесть в машину, но потом передумал.

— До следующей деревни далеко?

— Деда, до деревни, сколько ехать? — крикнул я.

— Баба, сколько до деревни?

— Какой?

— Какой деревни? — спросил дедушка, разрубая очередной пень.

— До какой деревни вы хотите доехать?

— Крайней.

— Крайней с этой стороны или с той?

— С этой!

— До крайней, сколько ехать? — крикнул я.

— Сколько до крайней?

— По бурелому — восемь, по тропинке — десять — ответила бабуля, ей-то никто не сказал, что до крайней с этого конца.

На это-то я и рассчитывал.

— Пешком десять, по дороге пятнадцать — пояснил дедушка.

— Если ехать на машине — километров двадцать будет, а пешком все тридцать наберется, не меньше.

— Эх, раззудись плечо, размахнись рука… — пропел дедушка, подходя ближе.

— Это он о чем? — побледнел армянин.

— … ты пахни в лицо, ветер с полудня!

— Ну, все, — покачал я головой, — попался ты, мужик. Все-таки достал моего деда. Сейчас-то он тебе кирдык и сделает. Мой тебе совет — лучше разворачивайся и гони отсюда, да побыстрее, а то у нас в сарае мотоцикл стоит, а у дедушки права есть — догонит.

Араб прыгнул в машину, завел мотор, развернулся на пятачке площадью в один метр и рванул подальше от нашей глухомани.

А дед подошел ко мне, пощупывая остро заточенное лезвие топора, и спросил:

— А кто это все-таки был? Случаем, не твой друг с города?

— Ну, глухомань! — произнес я, махнув рукой и продолжив сбор урожая красных жуков

В гостях-то лучше!

Раннее летнее утро. Солнце уже давно выкатилось из-за ближайшей опушки леса и своими лучами пробудило землю.

Ближе к полудню, когда было достаточно тепло, я вышел из дому и, вдохнув свежий воздух, посмотрел на все это великолепие: заливисто пели соловьи, деревья нежно и незаметно качали ветвями, словно головой. У ног, справа и слева, в земле копались куры, ища съедобных червячков и жучков. За калиткой, у сарая, на привязи пощипывал травку молодой теленок, иногда жмурясь от солнца и отгоняя хвостом назойливых мух и других летающих насекомых, не дающих спокойно провести время.

Мысленно поприветствовав начавшийся день, я открыл калитку, ведущую в огород и, сев на скамейку, стал читать захваченную из дома книгу. Уже через некоторое время я был полностью охвачен ее увлекательным сюжетом и не замечал вокруг ничего: ни бабушку, которая несколько раз звала меня обедать, ни родителей, которые предлагали пойти с ними, ни друзей, пытавшихся оторвать меня от чтения.

Дойдя примерно до середины повествования, я, наконец, поднял голову. На чистое безоблачное небо вдруг откуда-то наплыли синие тучи и полностью закрыли солнце. Вокруг потемнело, хотя с утра было ясно и чисто. Вскоре подул ветерок. Вначале он был слабым, но с каждой минутой все усиливался и креп. Птиц не было слышно, да хоть бы они и пели — все равно шум леса заглушал все звуки. И вот через час-полтора полил холодный дождь, переросший в ливень. Пришлось идти в дом и продолжать чтение у окна — уж очень хотелось знать, что произойдет дальше.

Вдруг, некоторое время спустя, я услышал жалобное поскуливание. Сначала я удивился, но все же решил проверить, что это было. Обойдя все окна, я остановился у того, что выходило за дом, к сараю. Там я увидел своего пса Шарика, который был настолько ленивым, что целыми днями проводил в своей будке и даже ел там же. Но сейчас он почему-то стоял у своего домика на дожде и скулил. В чем же дело? Я присмотрелся и увидел в его конуре с десяток куриных голов во главе с забиякой петухом. Их курятник недавно прохудился и протек, а лежебока — Шарик уступил им свое жилище. Друзья все-таки!

Петух

Это было мое первое посещение деревни. Тогда я о ней ничего не знал и практически не представлял, что это такое. И вот однажды, когда родители и бабушка с дедушкой находились в доме и делились городскими новостями, я один… один!.. вышел на улицу в поисках приключений.

Буквально в метре от двери находился забор протяженностью около двадцати метров в одну и другую сторону. Я свернул налево и хотел было обследовать улицу на предмет посторонних явлений, как в этот самый момент на забор взлетело какое-то ужасно страшное существо с большими растопыренными крыльями, в густом ярком оперении, с накрашенным гребешком на голове и с криком: «Ты куда-а-а?» набросилось на меня. Я, испытав небывалый страх и ужас, бросился обратно в дом, но дверь оказалась закрытой на какую-то, как говорила бабушка, клямку и никак не хотела открываться. Испуг был таким сильным, что я плечом выбил дверь с этой самой клямкой и, войдя на веранду, закрыл ее на массивный засов.

Прислонившись к ней спиной, я попытался выровнять дыхание, но ничего не получалось. Закрыв глаза, я стал чего-то ждать, видимо, того момента, когда существо проломает дверь головой и утащит меня за ноги в свою земляную нору для утоления голода. А что, я читал у Стивена Кинга. Эх, фантастика, фантастика!

Мне только после разъяснили, что это был всего-навсего какой-то петух и кричал он не «Ты куда-а-а?», а «Ку-ка-ре-ку!» А над моей версией охранника забора они долго смеялись. Обидно, правда?

Теленок

Мое пребывание в деревне продолжалось. Я многое узнал и теперь сам бегал за всевозможными петухами, дергая их за хвост, и кричал им в след: «Ты куда-а-а?» Все шло своим чередом, я привыкал и обживался. Но, чудо, как известно, приходит тогда, когда его совсем не ожидают.

Однажды, мне посчастливилось участвовать в одной увлекательной операции под кодовым названием: «Поймай корову после поля». Это было так увлекательно, бегать за ней по всей деревне и с криком: «Ты куда-а-а?» ловить ее за рога. Но, как известно, логика людей стоит выше всех других логик и, поэтому, мы вскоре ее повязали.

Я, как самый лучший ловильщик-вязальщик, шел впереди и так загордился своей новой должностью, что забыл пропустить вперед себя бабушку, погоняющую «Буренку» — это была моя непростительная ошибка. Как не смотрел отец за хлевом, но как раз в этот самый момент из него вырвался теленок и, свернув за угол, увидел свою маму. Меня он как бы не заметил и пошел на таран. «Буренка» остановилась. Бабушка тоже. Я почувствовал себя мухой между мухобойкой и стеной. Рядом находилась дверь и я во второй раз от испуга выбил ту самую клямку, о которой уже говорилось и, закрыв дверь на засов, прислонился к ней спиной.

Меня долгоупрашивали ее открыть и впустить родных, но я уперся, прекрасно понимая, что на улице не родные, а захваченные пришельцами родственники, которые пытаются выманить меня и тем самым пополнить свои ряды еще одним рекрутом. Эх, фантастика, фантастика! Но проснулся дедушка, услышал крики, и вскоре уже я стоял под дверью и просил впустить.

Медведь

Когда наступали солнечные дни, а работы по дому не наблюдалось, я любил собирать малину в валах (таких местах нагромождения деревьев и кустарников, собранных в одном месте), тем более что до них было самое большое полкилометра от дома.

Вот однажды я так собрался, взял пятилитровый «жбан», поел на дорожку и отправился в путь.

Два часа пролетели мгновенно, и я даже собрал около трех литров, но потом в животе заурчало, загремело и пришлось пожалеть о том, что так много съел перед уходом. Еще через час, мне искренне захотелось, чтобы здесь, как по щучьему веленью, появился небольшой сарайчик с аккуратной табличкой «Туалет». Но в реальной жизни такого ведь не бывает. Спасло то, что я находился в деревне, вокруг никого не было, и меня окружали сплошные непроглядные кусты малинника, иван-чая, крапивы и небольших, только начавших свой рост деревьев. В общем, собрал я ягод, сам наелся, пришел домой и как-то забыл о последствиях несварения желудка.

Где-то через четыре дня о моем приключении знала вся деревня! Ну, не совсем о моем, но приключении. Вот что я услышал, когда ждал хлебный фургон из города:

— Недавно пошли за малиной, подходим к валу, а там медведь ревет, да так, что ветки в округе трещат, а потом как начал чихать, да со свистом… Мы сразу же ведра свои похватали; и бежать, — начали одни.

— Ну, про то, что он чихал, я не слышала, — продолжили другие, — но то, что он там был, голову даю на отсечение. Я когда из соседнего вала возвращалась, вижу — кто-то лапами так и машет, так и машет, а ветки во все стороны летят — ужас какой! (признаю, было такое — комаров отгонял). Потом вроде бы затих, а затем как зашумит, как закряхтит и как провалится в свою берлогу — только шорох кругом. Видимо малины наелся и обратно уснул.

— То, что медведь ревел или буянил, мы сказать не можем, но вот то, что он в нашей округе существует — уверенно заявляем! — перебили третьи. — Правда, Вася? Мы ж, когда с братом ягоды пошли собирать, чуть не околели на месте: все растоптано, разворочено и выдернуто с корнем — сплошное месиво. А куч сколько — будто там целое стадо кочевало. Я так перепугался, что едва в его берлогу не свалился. Хорошо, что за кусты удержался, но сапог все-таки вымазал. Вот что я вам скажу — был он там и сейчас по валам где-то бродит. Остерегайтесь туда одни ходить и внукам своим запретите!

Вот как бывает, когда не знаешь, с кем имеешь дело.

А я что? Похихикал в платочек, купил хлеба и домой пошел, а они пусть еще неделю порассуждают, пока я малины не наберу. Одно только смущает. Самому сапоги придется мыть — «медведь» все-таки.

Медведь разбушевался

Пока все шло хорошо. Народ немного подзабылся и успокоился. Я продолжал собирать малину, а бабушка — варить варенье и закручивать на зиму банки с компотом.

В этот день я даже и представить себе не мог, что вызову еще больше шума и неразберихи в местном населении.

При очередном сборе малинного урожая меня так пробрала икота, перешедшая в изжогу, что я пожалел о том, как с утреца навернул тарелку горохового супа, толченой картошки, сковородочку грибков, салата и пол-литра простокваши. Все бы ничего, но я прекрасно понимал, что следует после изжоги. Да, господа-товарищи, после изжоги следует отрыжка, да не простая, а раскатисто — молодецко-деревенская, охватывающая не только этот вал, в котором нахожусь, но и три ближайших к нему.

В общем, иду, кричу, пробираюсь сквозь заросли и тут, как из-под земли, две бабки с корзинами. Услышали они рев да треск, вспомнили, кто это может быть, да так все свои лукошки и побросали, а у самих только пятки засверкали несмотря на пенсионный возраст. Следующую пару ребятишек я напугал при выходе. Они, правда, ягод не бросили, но крика было о-го-го.

— Медведь идет! — голосил один, оставив друга и улепетывая от вала как от разъяренного зверя.

— Медведь голодный, на людей бросается, уже двоих покусал! — заорал другой и помчался в совершенно другую сторону.

А как услышали их остальные люди, любители сладенького, то все дружно до деревни бежать. Я так ухохатывался, что чуть снова в бурелом не провалился.

Ну и паника творилась в этот вечер в селе. Все мужики вооружились топорами, палками да кольями и пошли медведя ловить. Они его, конечно же, не поймали и вскоре остыли, но приезжим разрешали за особую плату поохотиться на малинового разбойника, покусавшего двух человек и перепугавшего своим появлением людей в округе.

После этого по известной причине я перестал наедаться по утрам и за ягодами ходил только на голодный желудок.

Шарик

В отличие от городского уныния, в деревне я неплохо проводил время, стараясь, по возможности, каждый день придумывать разнообразные игры. Мне все нравилось, и я радовался вовсю, ощутив простор и полную свободу действия.

Огорчало лишь то обстоятельство, что местный пес Шарик никак не мог признать меня своим и, хотя был на цепи, при первом же свободном случае пытался облаять меня с ног до головы. Сперва я боялся его захлебывающегося лая, но потом понял, что самопроизвольно он отвязаться не может, и уже не обращал на его вопли внимания. От этого он бесился еще больше и всевозможными способами старался дотянуться до меня и прокусить руку — ногу.

Однажды, когда все сидели на скамейке у сарайчика, напротив дома, а я шел с флягой воды из криницы, какое-то непредвиденное обстоятельство способствовало освобождению зверя из заточения. Взъерошив шерсть и оскалив клыки, он, с глухим лаем, бросился в мою сторону. Все не на шутку перепугались, а отец даже поспешил мне на помощь, но явно опаздывал.

Все замерли.

Через секунду Шарик передними лапами ударил мне в грудь, и мы, обнявшись, покатились по траве. Еще через минуту я был вылизан, да так, что, когда удалось отпихнуть вредную собаку и встать на ноги, у меня с подбородка капала обильная слюна (ясное дело, что не моя). Шарик крутился рядом и все время подпрыгивал, пытаясь лизнуть меня в нос.

Отец остановился, вернулся обратно, и вскоре вся скамейка залилась дружным смехом.

С тех пор Шарик постоянно находился со мной и участвовал во всех моих походах и приключениях.

Кто на кого

Утром, как всегда, я любил проводить время после завтрака на сделанной в прошлом году скамейке в тени под двумя большими березами. В этот день я наелся сразу за завтрак и обед и теперь предавался размышлениям и планам относительно сегодняшнего, завтрашнего и последующих дней.

Вдруг мои мечты прервал полуписк-полумяуканье двух наших котят — Пушка и Топтыжки. Они, видимо, что-то не поделили и теперь смешно выгибали спины, шипели друг на друга и, сцепившись клубком, боролись за право лидера. Бегающая рядом черная курица Чернушка с кудахтаньем: «Снесла яйцо! Снесла яйцо!» отвлекала меня не хуже маленьких забияк. Но по неизвестной причине она почему-то остановилась и, долго всматриваясь в кувыркающихся, наконец, решила подойти ближе к ним. Удивительное дело, но не прошло и минуты, как она клюнула в лоб одного, другого и стала что-то яростно объяснять им на своем курином языке. Котята сидели как завороженные, боясь пошевелиться и в очередной раз получить по лбу. Так продолжалось недолго, так как услышавшая их спор другая курица, подлетела с распущенными крыльями и набросилась на свою черноперую подругу. Котята в непонимании следили за ними и только изредка в недоумении почесывали за ухом.

На дикие кудахтанья, доносящиеся из огорода, прибежал Шарик и, оттопырив уши, стал вслушиваться в неразборчивую ругань куриц, пытаясь рассмотреть, сквозь разлетающиеся в разные стороны перья ситуацию, сделать полезные выводы и найти оптимальное решение проблемы. Буквально через секунду он бросился вперед и накрыл собой возмутителей спокойствия. Курицы ринулись в рассыпную, а «Шарик» залаял, запрыгал на месте, завилял хвостом и, высунув язык, сел, глядя то на одну пару проказников, то на другую.

Как бы там ни было, но тишина не воцарилась. Прямо из-под забора, со звонким лаем, к Шарику бросился его давний друг — Босик и, прыгнув на него лапами вперед, повалил на землю. Завязалась потасовка.

Видя, что им ничего не угрожает, курицы, взлохматив перья и раскинув крылья, вновь набросились друг на друга, выясняя отношения методом «кто первый клюнет в голову».

Котята потеряли интерес ко всем неурядицам взрослой жизни и даже к собакам, на которых частенько катались верхом и занялись собой, стараясь перебороть друг друга в рукопашной.

Поднялся такой гвалт, что я не выдержал, и мне, не смотря на все полеты в мечтах и заоблачной реальности, пришлось вмешаться в назревающий конфликт. А ведь как хорошо возникали придуманные образы…

Про Мурку

В июне моя кошка Мурка, как всегда, приносит потомство. Весной мы отвозим ее из городской квартиры на приволье деревенской жизни, и первые дни она носится по деревне, навещая своих усатых кавалеров, и, пока не отведет душу после тоскливого зимнего однообразия, домой не появляется.

Котят было четверо: и черный, и рыжий, и дымчатый, и такой, как мать, белый, с черными и рыжими пятнами по всей шерсти. Но только черный котенок был слаб и прожил не более двух дней. Я вынул его из корзинки. Мурка насторожилась и кинулась вслед за мной, громко мяукая. Пришлось положить его обратно, но когда ее не было, я забрал уже остывшее тельце.

А утром бабушка хватилась — пропал черный цыпленок. Он и так остался один из целого десятка такого же цвета. Желторотые без умолку пищали и теперь представляли единую желтую массу без черного комочка-петушка.

— Не иначе хорь, а то и соседские коты озорничают, проохала бабушка.

После обеда пошел навестить новорожденных. Слышу, в их стройный кошачий писк вклинился еще один голос. Заглядываю в корзинку и вижу пропавшего черного цыпленка. Мурена лежит, вытянувшись во всю длину, котята прильнули к ней, а цыпленок прыгает по кошке, свистит и поклевывает ее, а она не только не сердится на него, но даже урчит от удовольствия.

Отнес я цыпленка к его же собратьям, а назавтра история повторилась. Тут уж мне интересно стало, как это получается. Отнес его еще раз и спрятался, жду, что дальше будет. Смотрю, Мурка вылезла из корзинки, оглянулась по сторонам и прямехонько к загону для цыплят. Протиснулась в лазейку, цыплята врассыпную, а она хвать зубами черненького, да и назад. Вытолкала его через дыру в загоне, вылезла сама, потом опять осторожно взяла в зубы и понесла в свое «гнездо».

Видя, как она нежно обращается с приемным сыном, решили их больше не разлучать. Так и вырос цыпленок вместе с котятами. Когда подросли, стали выпрыгивать из корзинки и самостоятельно гулять по двору. Котятам все бы баловаться, и петушок среди них важно вышагивает, травку щиплет да голос тренирует. А задерутся маленькие сорванцы, хвосты распушат, спины поднимут, тут уж подбежит петушок да и клюнет забияку в темечко.

А Мурка рядом лежит, от солнца жмурится, за детьми поглядывает. Набегаются озорники, проголодаются и снова к матери под бочок. И черный не отстает: усядется возле Мурены и голову под ее лапу, будто под наседкино крыло, спрячет.

Ну, до чего забавно смотреть!

В загоне даже возня прекращается. Просунут маленькие квочки свои головки в отверстия в решетке и любуются необычным семейством, словно завидуют. Ну что ж, их понять можно, инкубаторские, без мамки. А тут сама кошка проявила материнский характер. Уж если родила четверых, то четверо и должно быть!

Лось

В августе, пошли мы с бабушкой по клюкву. Места у нас глухие, заблудиться можно, а чуть свернешь в сторону — топь да болото. А чтобы ее собирать, дорогу надо знать: не ровен час, в трясину забредешь. Уж сколько таких бедовых ягодниц не вернулось домой.

И вот стою я на краю леса перед мшистым ковром, и слышится мне какой-то странный звук: шлеп-чмок, шлеп-чмок. Не хочу от бабушки отдаляться, потому как могу один и не выбраться, но и очень уж интересно посмотреть, кто или что это так плещется.

Вдвоем с бабушкой ступаем на маленькие бугристые островки, которые тут же пружинят у нас под ногами, но выдерживают вес и не дают провалиться, хотя болотная жижа уже касается наших ступней. Перешагиваем по кочкам, углубляясь внутрь болотного царства, поддерживаем равновесие, цепляясь за низкорослые сосенки.

Наконец, деревья расступаются, и впереди нас небольшая открытая полянка, в центре которой, провалившись задними ногами в самую топь, и кое-как удерживая передние на твердых холмиках, мечется лось.

Вот он подпрыгнул и снова шлепнулся в зеленовато-мутную воду, которая тут же чмокнула и потихоньку стала засасывать грузное тело в свои недра. Было видно, что лось уже выбился из сил, наверно, долго боролся за свою жизнь, и все же она держалась почти на волоске. Дышал он тяжело, прерывисто, порою задыхался и хрипел. Каждая новая попытка забирала его силы и уменьшала шансы на спасение. Глаза его были печальны, взгляд затуманен, видно, он и сам понимал, что обречен.

Мы стояли в полной скорби, не зная, как ему помочь. Лось нас не видел, мы находились почти позади него, а может уже не обращал внимания. И тут бабушка крикнула. Лось повернул голову и встрепенулся. Казалось, страх прибавил силы, и он стал делать прыжки более решительно.

Я тоже закричал и замахал руками. Пару раз попытки были неудачными, и лось снова проваливался. Наконец, собрав воедино все силы, он дернулся так сильно, что его задние ноги оказались впереди передних. Почувствовав под ними хотя и не совсем твердую почву, но все же державший его на поверхности мох, лось оглянулся, словно благодарил нас за свое спасение. Мне даже показалось, что он наклонил при этом голову и не спеша боясь очередного провала в так напугавшую его трясину, по кочкам побежал в сторону леса.

Дрессированная корова

Подрядился я в поле коров пасти — не колхозных, а из личных хозяйств. Больше всего нравилось на лошади скакать. Первое время без привычки все тело болело, но потом ничего, втянулся и даже полководцем себя чувствовал на Бородинском поле.

Лошадь мне дали спокойную, уже не молодую, но когда надо отбившуюся корову вернуть в стадо, еще достаточно прыткую. И все бы хорошо, да была одна корова с норовом, непослушная, просто никакого сладу с ее строптивостью и озорством: то все стадо в лес заведет, разбредутся коровы, будто бабы по грибы да по ягоды, весь день ищу, собираю; то в речку влезет — клещами не вытащить. А то совсем уж взбеленится: подойдет ко мне и давай с лошади рогами меня подковыривать да на землю сбрасывать. Не то, чтоб зло, а так, вроде играючи. Скучно ей, вот и ищет себе развлечение. Не зря прозвали Шалава. Шалава и есть. Видно, с детства мамкой не обученная, как вести себя надо. Что ж бы травку пощипать, как другие коровы, так нет. Оттого была поджарая и молока давала не густо, а может молодая, не остепенилась еще.

Надоело мне так каждый раз в догонялки играть, причем не она от меня, а лошадь вместе со мной от нее. Бежит Шалава рядом и снова меня с седла выковыривает. Конечно, мог и отказаться пастушничать, да только решил я эту Шалаву смирной сделать да к порядку приучить. Решить-то я решил, а с чего начать — не знаю. Рога веревкой стянуть, чтоб не бодалась? Ноги спутать?

Перво-наперво, решил с ней разговаривать, но не просто задушевно, а строго, как в армии. Только разгонится за мной, а я ей командую: «Стоять!»

Вначале пару раз от испуга стала, как вкопанная, смотрит на меня удивленными глазами и моргает только. Удивилась, наверно, что не удираю, как прежде, а навстречу иду, да еще с поднятой правой ладонью вперед, как при дрессировке собак.

На третий раз уже сама остановилась и ждет, что дальше скажу. Вижу, голову кверху поднимает, а я ей новую команду: «Смирно!» Замерла Шалава и стоит, растерянно на меня смотрит.

На следующий день команду «Лежать!» отрабатывать стали. Пощиплют коровы травку, да и лягут отдыхать, а Шалава все бегает, как девочка на лугу с ромашками. Только что рук нет, а то бы веночек начала плести или бабочек ловить.

Я решил к ней полностью собачью дрессировку применить. Опустил руку ладонью вниз и приказал: «Лежать!» Не сразу, но послушалась, только замычала, а я тут, как тут: «Голос!» — кричу и хлебом поощряю.

Объела Шалава вокруг себя всю траву, пока лежала, пережевывает жвачку, сытая, довольная, будто всю жизнь только этим и занималась. Видно, насколько бедовая, настолько и смышленая корова попалась.

К концу месяца чуть ли не маршировали по деревне. Шалава впереди гордо вышагивает, остальные пятнадцать за ней. Хозяйки уже и не выходили встречать. Занимаются своими делами, а как к хате подойдем, командую Шалаве: «Голос!», она замычит, тогда хозяйка и забирает свою корову. Всех раздадим, а с ней идем в самый конец деревни — к бабке Наталье.

— Заходи, — всякий раз зазывает она меня в хату. — Сейчас подою, молока попьешь. Уж если шелковой сделал мою Шалаву, пусть тебя молоком благодарит. Ишь, какая нагуленная да раздобревшая.

А корова словно чувствует, что это ее нахваливают, подойдет и трется своей бархатной щекой, а протянешь руку — лижет, как собачонка.

И уж совсем перед тем, как уйти из пастухов, собрал я на поле всех коров, хозяек и просто любопытных и показал им заключительный концерт. Шалава и ложилась, и мычала, и даже рогами мяч отбивала, а потом, как и положено артистке, склонилась в поклоне, опустившись на две согнутые передние ноги. Ну чем не цирк?!

Вот только не знаю, забудет ли до следующего лета Шалава меня и мою дрессуру?

«… я жил полной деревенской жизнью, но, как известно, всякому счастью приходится рано или поздно заканчиваться. Беда пришла оттуда, откуда ее совсем не ждали, и все закончилось трагично…»

Одна деревенская история

Летом я, как всегда, уезжаю в деревню, избавляясь на три месяца от городской суеты, людей, вечно спешащих по только им известным делам, и бесконечного числа автомобилей, не дающих прохода пешеходам. Вот и на эти каникулы я вместе со всей своей семьей, включая кошку Мурку, отправился в давно полюбившуюся деревню недалеко от города.

Из-за поезда, идущего раз в день, пришлось рано вставать, но главное, он довез нас почти до здания автовокзала, вечно недокрашенного, местами с отвалившейся штукатуркой, ну а там — двадцать километров, и мы дома. Дом! Одно это слово придавало мне сил, а чистое и безоблачное небо вселяло надежды на то, что мы доберемся до места сухими. Время тянулось медленно, но как бы там ни было, к обеду мы все-таки оказались на месте.

Наш дом стоял на краю деревни, у небольшого лесочка, где я частенько пропадал, изучая жизнь Природы.

Мне вспомнились предыдущие годы каникул и все, что происходило за это время. «Здесь — тишина и покой», — часто говорила моя прабабушка. Именно она на зиму оставалась здесь, предпочитая неторопливую размеренную жизнь городу, где так и не научилась понимать людей.

Увидев нас, она вышла из дома и пошла навстречу.

— Хорошо, шо вы приехали, — начала она, — а то ж я уже беспокоиться начала. Шаволите шибче, иначе лапуны остынут. Специально для вас делала.

Стараясь скрыть свою улыбку, я отвернулся в сторону. Как ни учил ее городскому разговору — ничего не помогало, да и ее понять нетрудно — всю жизнь провела в деревне, и предпринимать что-либо было поздно.

Несколько трогательных минут приветствий, и все вошли в дом. Я немного задержался, осматривая соседские избы и чувствуя, что здесь совершенно ничего не изменилось.

По макушкам деревьев, шурша листьями, пробежал легкий ветерок, которого так трудно найти в городе. Вдохнув полной грудью и закрыв за собой расшатавшуюся калитку, я пошел за остальными, удивляясь ветхости нашего дома. Ветхость не имела значения, главное, он есть! Но первые впечатления, как известно, бывают обманчивы, и в этом мне пришлось убедиться сразу же, как только зашел на веранду. Отец говорил, что здесь произошли небольшие изменения, но я и представить себе не мог, как станет после ремонта уютно и красиво.

Следующая дверь вела на кухню, где собралась вся семья, и ждали только меня.

Здесь было тепло, даже жарко из-за печи, в которой, потрескивая, горели палочки и ветки, создавая уют. Подойдя ближе, я заглянул внутрь. Лицо моментально обдало жаром, и мне пришлось на время закрыть глаза. Немного привыкнув к теплу, я все же посмотрел на пламя, облизывающее кирпичи, словно кошка своих котят. Мне вспомнилось, как много раз я, так же как и сейчас, сидел и смотрел на этот огонь, который пожирал древесину.

Через некоторое время меня все же усадили за стол. Есть не хотелось, ведь совсем недавно, по дороге сюда, я съел внушительных размеров бутерброд, но из-за уважения к бабушке и стараясь не расстроить ее, все-таки взял только что приготовленный блин. Оказалось, вкусно. К концу обеда около меня стояла пустая тарелка. Я даже удивился: либо время пролетело незаметно, либо блинов оказалось мало.

— О-о-о! — воскликнул отец, хлопнув меня по плечу. — Ты их уже съел? Ну, ты герой, нам только по одному досталось.

После обеда, немного отдохнув, все бросились на прополку. Нам предстояло привести в нормальный вид семь из двенадцати грядок, расположенных сразу за домом, под лучами палящего солнца. Не удивительно, что их так любят сорняки.

Переодевшись в более подходящую для работы одежду, мы вышли на участок. Как назло, исчез даже тот маленький ветерок, и деревья теперь казались каменными статуями, неподвижно стоящими и не шевелящими даже своей листвой. Всем досталось по одной грядке. Даже девяностолетняя Варвара Ивановна на все наши протесты и уговоры не осталась дома.

— Человек, — говорила она, — должон усе свое время находиться на улице. Именно это залог долголетней жизни! Вот к примеру ты, Лизавета Матвеевна, — обратилась она к бабушке и своей дочке, — шо в городе подсобляешь?

— Ничего.

— Вот виж, именно шо ничего, потому шо нечего. А туточки воздух, земля, шо еще может быть лучше?

— Это ты верно заметила.

Нашей работе помогали такие же дружные грачи, которые ковырялись чуть поодаль, ища в земле червячков и съедобных насекомых. Напротив дома, метрах в ста, был тот самый лесок, который я частенько вспоминал зимою в городе. Оттуда доносились разнообразные звуки: трели соловья, скворца, и во всю эту красоту вклинивался совсем ненужный стук дятла.

Тут же, извилистой полоской тянулась дорога, по которой проезжало не более двух машин в день. Все они ехали в другие две деревушки, между которыми была километровая полоса колхозных посевов.

Где-то далеко раздался шум приближающегося мотоцикла. Я сразу же узнал, что это почтальон Петрович. Именно у него был самый громкий мотоцикл за все села. Остановившись у леса и выключив мотор, он крикнул:

— Здоровенько, Ивановна!

На что сразу же получил ответ:

— Здорово, Петрович.

Хотя между ними было хорошее расстояние, никто не решился подойти ближе.

— Я вижу, у тебя гости? — кричал он.

— Да вот, подсобляють!

— И долго пробудуть-то?

— Месячишки три, не более.

— Это хорошо, а то ш слыхала, у Прохора туточки свадьба намечается. Вас всех в хату просил. Так что ж ему передать, будете ль, али нет?

— А чего ж, придем, придем!

Взревел мотор, и Петрович уехал, оставив после себя белую, быстро растворяющуюся полоску дыма.

И опять дорога опустела до следующего путника, а лучи солнца продолжали нагревать асфальт, делая его под вечер таким горячим, что можно было запросто жарить картошку, причем без кастрюли. Уже сейчас, в пять часов, я видел, как дрожал над дорогой воздух от жары. Это было хорошо заметно при подходе к деревне, когда преодолеваешь заасфальтированный крутой подъем. Тогда кажется, что даже дома начинают расплываться от такого накаченного воздуха.

Работа близилась к развязке. Большую часть грядок мы успешно привели в надлежащий вид и только теперь смогли увидеть ровными рядами посаженую морковку, бураки, петрушку и другие овощи, которые поднялись из земли уже достаточно высоко. К шести со всем было покончено, и мы стояли, любуясь своей работой. Долго согнутая спина уже сейчас начала давать о себе знать. Она ныла и требовала отдыха, но нас это не беспокоило. Никто, даже прабабушка, не пошла прилечь, а ведь ей нужно было это сделать уже давно.

Вместо этого мы собрали все сорняки и лишние растения, расфасовали их по ведрам, и втроем (я, дедушка и отец), понесли мусор за пределы участка, на сельскую дорогу, туда, где была яма, хотя ямой это назвать трудно: скорее колея, оставленная в прошлом году колхозным трактором, который решил сократить дорогу, проехав через деревню, но застрял в грязи после недавнего дождя и его самого пришлось вытаскивать. Таким вот образом и появилась колея в двадцати метрах от дома. Мы бы ее не засыпали, но вот проход к колодцу был не очень-то удобным. Чтобы не носить воду на коромысле, отец купил тридцатилитровый бидон вместе с тачкой, а для этого нужна хорошая дорога, которой здесь никогда не было.

Разделавшись с кучами сорняков, мы вошли в дом, где на столе уже стояла горячая картошка, от которой поднимался пар, маринованные закатанные грибки прошлогоднего сбора, рыба, пойманная накануне в речке и многое, многое другое.

«И когда они успели все приготовить? Ведь работали ж!» — подумал я, но почему-то не спросил. Наверное, и у них есть какие-то секреты, а раз так, то все равно не скажут.

Где-то в середине ужина я заметил какого-то мужчину, подходящего к нашей калитке. Его я видел впервые, так как с большей частью населения деревни был знаком.

— Бабуль! — сказал я, обращаясь к прабабке (именно так вся наша семья ее называла, да и она уже привыкла к такому обращению), — Кажется, это к тебе пришли!

Она, как и остальные, выглянули в окно, но что-то дрогнуло в ее старых глазах, промелькнул испуг, о котором, по-видимому, она не хотела никому говорить.

Похоже, я был единственным, кто это заметил, другие же рассматривали гостя, хотя в нем не было ничего особенного.

— Да-да, ко мне, ко мне это! — проговорила она и поспешила на улицу.

Во мне вдруг стало просыпаться какое-то странное любопытство. Мне страшно захотелось узнать, зачем он пришел и что хочет сказать, но бабушка быстро вернулась.

— Кто это? — спросила мама.

— Колхозник один, попить просить!

Она зачерпнула кружкой воды и вышла. Я старался смотреть в тарелку и в то же время поглядывал на человека, который размахивал руками и что-то объяснял Ивановне, так что рот ни на минуту не закрывался.

Минут десять продолжался их разговор, и он, так и не попив, ушел. Бабушка же вылила воду на куст калины, покачала головой и вернулась в избу.

— Ну что, напился, или еще понесешь? — спросила ее дочь, шестидесятилетняя Лизавета Матвеевна.

— Напился, напился, — закивала та в ответ. — Поблагодарил и ушел обратно работать. Щас ведь прохладно становится — самая работа.

«Почему же она сказала неправду?» — задавал я себе вопрос — «Что хочет утаить? Неужели и взрослые временами лгут? Похоже, что да, ведь как говорила моя мама: «Они говорят неправду только в крайних случаях, когда ложь принесет пользу. Хотя и это не правильно. Человек, ни при каких обстоятельствах не должен лгать. Ложь — самое последнее дело!»

Теперь же меня мучили догадки: «Правильно ли она сделала, что утаила правду, а может, он просто передумал пить, но нет, это вряд ли. Работающий в поле, под солнцем, всегда хочет освежиться, промочить горло прохладной водой. Да-а-а, здесь что-то другое! Но что?»

Я не стал никому говорить об этом, ведь мне могли и не поверить, но решил прислушиваться ко всему, что будет происходить впоследствии. Так что это я решил оставить до следующего, более подходящего случая.

После ужина вышли на улицу. Солнце уже стало клониться к горизонту, уходя спать за сосонник, протянувшийся на многие километры. Именно там, мы с отцом насобирали две корзины грибов, большую часть которых составляли опята с длинными ножками и коричневыми шляпками.

Отец с тестем подошли к забору, за которым находилась полоса проросшей картошки. Сорняки пока еще не облюбовали этот место, но уже кое-где виднелись крохотные травинки, из которых в ближайшее время должна вырасти массивная лебеда, пырей, мокрица и другая ни к чему не годная трава.

— Скоро будем окучивать! — сказал дедушка.

— Да-а-а, еще немного подождем, с полмесяца, и начнем! Коня ж, как и всегда, колхозного возьмем?

— Можно и его, но у бригадира было бы лучше. Ведь кони-то его собственные, откормленные, ухоженные, не то, что клячи колхозные, от которых и проку-то немного. Ну, конечно, поставим ему бутылки две да сотню в придачу дадим, зато какой результат будет! За полдня управимся, если погодка позволит.

— Значит, решено, берем у бригадира.

Они еще немного постояли и сели на скамейку у небольшой печурки, сделанной собственными руками из кирпича.

Из дома вышла бабушка.

— Я уложила маму отдыхать. Она и так сегодня много работала.

— Я слышала, Петрович говорил о какой-то свадьбе, — спросила моя мама, — что здесь будет?

— Да Прохор Захаренко женится. На следующей неделе вся деревня гулять будет. Нас зовет.

— Тогда нужно подарок из города привезти! — вступил в разговор отец. — А то как-то неудобно будет.

— Да хоть в пятницу съездим, — отозвалась мать. — Для такого случая нужно что-то особенное и к тому же то, чего у них нет!

Ночь! Она опустилась так же незаметно, как и вечер, погружая во тьму до рассвета все живое. Усталые, пошли отдыхать и мы. Наша так называемая спальня находилась сразу же за кухней, но имела сравнительно малые размеры, и все семь человек, конечно же, не поместились бы, да и стояло там четыре кровати. Кто-то явно мешал даже тогда, когда дедушка отправился спать на печь — его любимое место излечения радикулита. Ничего не оставалось другого, как и мне идти туда, где я обитал и в прошлом году, — на сеновал. Этот длинный просторный сарай, почти доверху наполненный сеном, находился сразу же за домом, всего в пяти метрах от него.

Залезая по лестнице на второй этаж, я почувствовал запах соломы и сена, по-видимому, сохранившийся с прошлого года. Он напомнил мне лето, землю, жизнь, которые каким-то образом должны быть связаны между собой.

Здесь же находились и мои старые друзья пауки. В том году их разновеликие сети находились на каждом шагу, и мне пришлось их аккуратно размещать по углам (благо их здесь было много). Теперь же они раскинули свою паутину намного удачнее и красивее, никому не мешая и не соперничая в скорости из-за добычи, стараясь побыстрее стащить ее у соседа.

Такой процесс выживания я видел много раз, с того-то момента и решил их подкармливать пойманными мушками, мысленно приписав пауков к домашним животным. Сегодня я, к сожалению, не смог запастись нужным количеством «продуктов» для своих шестиногих друзей, и им пришлось питаться из старых запасов.

Уже собираясь уснуть, я услышал совсем близко шуршание сена, а через некоторое время я почувствовал около себя что-то мягкое, пушистое. Это оказалась наша кошка. Вероятно, ей тоже не нашлось места в доме. Она легла около меня, свернулась клубком и тихо засопела.

Была уже полночь, а мне что-то не спалось. Скорее всего, не давал уснуть образ того самого мужика, который неизвестно по какой причине приходил к моей прабабке. Да, я согласен, они могли говорить о чем угодно, но в данный момент, это меня не устраивало, и я искал что-то скрытое в ее словах: «Колхозник один, попить просить!» Меня это удивляло, хотя, с другой стороны, колхозник мог в действительности оказаться колхозником и придти именно для того, чтобы попить, но меня больше беспокоило то, что он не выпил и ушел. Не хотелось? Вода была не свежая? А может все эти фантазии и размышления — отголоски иностранных фильмов? Кто знает, хотя в следующий раз, если он, конечно же, придет, я попытаюсь разглядеть его получше.

Вдруг я услышал, как кто-то меня зовет. Прислушался. Вроде никого! Через некоторое время опять тоже самое. Пытаясь разобрать слова, я открыл глаза. Через щели в потолке пробивались лучи солнца. Зевнув, я вылез на крышу.

Стояла безоблачная, безветренная погода. Солнце только-только встало, но уже в эти минуты стало обогревать землю, приготавливая и ее, и людей к работе. В лесочке, как обычно по утрам, да и на протяжении всего дня, пели птицы. Я заметил, что дятла на сей раз не было слышно. Скорее всего, его прогнали местные, да это и к лучшему — не будет нарушать лесной концерт. Листья деревьев были неподвижны, а кое-где даже блестели и переливались. От росы что ли? Трава на соседней пайке ровненькая, как будто ее каждый день подстригали. Так каждое утро я и осматривался, любуясь окружающим миром.

Тут меня снова кто-то позвал, и мечты, как по команде, прервались. Я отвернул один лист шифера и посмотрел вниз, так как к краю подходить было опасно. Одно неверное движение и выступающий почти на метр укрывной материал крыши мог бы обломаться. «Уж лучше не рисковать», — подумал я.

Внизу стояла десятилетняя сестра и смотрела вверх, в темноту, надеясь на то, что я буду спускаться по лестнице, но время шло, а этого не происходило.

— Игнат! — настойчиво позвала она и заглянула внутрь, не решаясь подняться.

— Что тебе? — спросил я, распластавшись на крыше и не переставая зевать.

Она сначала не поняла, откуда доносится голос, и продолжала глядеть в пустоту, но потом все же взглянула наверх, где и увидела меня.

— Хватит спать, все уже давно встали и начали завтракать! Тебя ждать, решили, не имеет смысла. Я тут уже десять минут стою, замерзла совсем.

Сказав это, она развернулась и побежала в избу. Да-а-а, ее манеру говорить я не спутал бы ни с какой другой. Она всегда старалась указать на время, потраченное в пустую или на что-нибудь другое в этом же роде.

Положив шифер на место, я стал спускаться, удивляясь тому, как быстро пролетела ночь. Или же все это мне приснилось? Я усмехнулся: «Вот лезут же разные мысли в голову, и не разберешь, иллюзия это или нет».

Нужно было умыться, и я направился к небольшой ванне с дождевой водой, которая стояла в огороде перед окнами. Опустив голову в воду, я несколько секунд ее помочил, вытянул оттуда и, глубоко вздохнув, вытер полотенцем. Из всех видов умывания, перепробованных мною, я предпочитал только этот — удобный и быстрый.

Вскоре я был уже на кухне, где завтракала вся моя семья. Около стены пустовало лишь мое место, и я решил присоединиться к остальным. Как всегда разнообразие блюд было и сегодня. В основном картофельные, но не обошлось без салатов, рыбы и всевозможных приправ, где я отдавал предпочтение только петрушке.

— Вот поедим, — сказал отец, — и пойдем дрова пилить, а то их совсем мало осталось. Даже боюсь, как бы на обед нам хватило!

— Пап, ты что, дрова на обед собрался есть? — усмехнулась сестра.

Эта реплика способствовала разрядке в обстановке. Все вдруг, как по команде, оживились, со всех сторон посыпались разговоры, советы относительного сегодняшнего дня, предложение на завтра, послезавтра, предстоящую неделю…

Мы с сестрой были, похоже, единственные, кто совершенно спокойно относился к ежедневным деревенским будням. Сюда мы приехали отдыхать, набираться сил перед школой, к тому же я собирался показать ей все достопримечательности этой деревушки.

Завтрак закончился, и началась работа! Перво-наперво, как и говорилось, мы с отцом перепилили большую часть бревен, валяющихся без дела, и теперь они превратились в весьма нужный материал. После этого — очередная прополка оставшихся в запустенье грядок. В общем, все были заняты своим делом. Даже сестра все время бегала, суетилась и также помогала нам.

Вот так и проходили деревенские дни, все в трудах, все в работе. Иногда за целый день не было времени, чтобы спокойно посидеть, расслабиться, предаться воспоминаниям или будущим планам. А ведь недаром дедушка поставил под большой многолетней березой скамейку. Теперь, после долгой изнуряющей работы, каждому хотелось посидеть в теньке, совершенно ничего не делая и помахивая веточкой, отгонять назойливых мух и комаров. Но всему виной были дела, которые неизвестно как начинались и неизвестно когда закончатся. Иногда их было так много, что для их решения не хватило бы всей жизни.

Как бы там ни было, после первой же свободной минутки я пошел в расположившийся неподалеку лес, не забыв прихватить сестричку. Не зря же я обещал ей показать всю знакомую для меня местность.

Найдя свою, давно запомненную тропинку, немного заросшую травой и цветами, мы пошли вглубь леса, хотя лесом это трудно назвать, так как деревья распространились всего на какого-нибудь два гектара, не больше, но для моей десятилетней сестры это был лес. Пройдя полпути, она заволновалась:

— А сможем ли мы отсюда выйти? — спросила она, озираясь по сторонам.

— Конечно же, сможем, — уверенно ответил я. — Здесь трудно заблудиться.

Моя уверенность вселила в нее надежду на успешное возвращение домой, и больше к этой теме мы не возвращались, просто шли и наслаждались Природой.

Я помнил здесь каждый кустарник, каждое дерево и мог с закрытыми глазами найти дорогу. Как я и предполагал, с прошлого года здесь ничего не изменилось, ну если совсем чуть-чуть, то есть стало больше растительности, но вот с листьями было что-то не так. Если в прошлом году они были зеленые, даже чересчур, то в этом у них уже появился желтоватый оттенок. Даже не пойму из-за чего это! Такая перемена сразу бросилась мне в глаза, а сестра на это не обратила ни малейшего внимания. Ну, это и понятно: в том году ее здесь не было, а если бы она была, то тоже что-нибудь да подумала. Хотя, что она может подумать? Ей это не интересно.

Наконец, мы пришли в нужное место. Это оказался шалаш в два метра высотой с недоделанным вторым этажом. Строить я его начал еще года три назад, но продвинулся только наполовину, ведь нужные для строительства материалы приходилось носить с соседнего, настоящего леса, так как пилить местные деревья мне было жалко, да и там я выбирал похуже.

Мой так называемый шалаш состоял полностью из дерева, для прочности связанного веревками и проволокой, а чтобы дождь не пробрался в середину, сверху и сбоку я прикрыл его целлофановой пленкой, предназначенной для парников и толью, которая также имелась в нашем хозяйстве. На второй этаж я сделал лестницу, такую же крепкую, как и стоящую у нашей избы, по папиному образцу.

Внутри, мой домишко представлял собой квадрат, два на два метра, в котором могло поместиться человека три-четыре. Там же я поставил две скамеечки и небольшой компактный столик, на котором стояла аккумуляторная настольная лампа, колода карт для приятного времяпрепровождения и всякие другие, по моему мнению, нужные предметы.

— А у тебя здесь ничего! — сказала девочка, войдя внутрь и посмотрев в застекленное окно.

— Я так и знал, что тебе понравится. Вот здесь я и провожу все свободное время, а если станет холодно, разжигаю костер, убивая, как говорится двух зайцев: уничтожаю ненужный хлам в лесу и заодно согреваюсь от этого же хлама.

— И много у тебя зайцев?

— Каких зайцев? — не понял я и сел на скамейку.

— Ну, ты же сам сказал: «Убиваю двух зайцев».

— Нет-нет, никаких зайцев я не убиваю! Это просто так говорится, ну-у, когда делаешь сразу две полезные работы одновременно.

— А-а-а, — наконец поняла сестра и снова посмотрела в окно.

Где-то к шести часам мы пришли домой, так как захотелось есть. Я пробовал носить что-нибудь съестное к себе в лес, но перекусить так и не получилось — тащат: то вороны, то сороки, то еще какая-нибудь пернатая живность. Так что эти попытки я отбросил навсегда, но подкармливать своих соседей не забывал и всегда приносил им что-нибудь вкусненькое. Хорошо еще, кормушек много сделал, так называемое зимнее городское хобби.

Так проходили все деревенские дни, все в работе и делах. Однако, как известно, дела делами, но и праздники должны быть. У нас, как и в любом другом месте, они тоже имелись. Это, конечно же, все христианские праздники, отмечаемые вместе с церковью, но и местных также было немало — к примеру, предстоящая свадьба у Прохора, на которую приглашал почтальон Петрович по просьбе самого жениха. Прохор у нас был что-то вроде заместителя бригадира по уборке урожая и имел достаточно средств закатить по этому поводу банкет, причем очень хороший.

Время пролетело быстро и незаметно. В четверг, как и условились, родители уехали в город за подарком, выбирать что-то особенное, чего у новобрачных и в помине не должно было быть. Выбрали. Купили. Как оказалось, это всего-навсего пылесос. Вот скажите вы мне, зачем им, то есть Прохору, в избе держать пылесос? Что он будет в себя всасывать, если ничего нет? Траву на лужайке? Купили бы тогда соковыжималку, и то больше пользы было. Навыжимались бы… весь погреб был бы забит банками с соком. Но назад же подарок не повезешь, к тому же и времени совсем нет. А этот пылесос нужно подарить таким образом, чтобы только после похмелки узнали, для чего он предназначен, хотя кто-кто, но Прохор-то уж точно все знает.

Так вот, встав на следующий день рано утром, вся наша семья стала собираться, одевая только лучшее. Собравшись, мы пошли. Где-то на полдороги стали замечать людей, идущих, как и мы, в ту же сторону. Уже подходя к двухэтажному кирпичному дому Прохора Захаренко, мы увидели стоящие на улице в три длинных ряда столы, накрытые скатертями, на которых чего только не было: и рыба, и мясо, и всевозможные салаты, разнообразные фрукты и многое-многое другое. А какая же свадьба без водки? Вина? Здесь, конечно же, было и это, причем значительно больше закуски, по моим подсчетам, винно-водочных изделий приходилось примерно по пол-литра на человека, включая всех детей и грудных младенцев. «Да-а-а, — подумал я, — забудь, председатель, на неделю о колхозной работе! Кто работать-то будет после сегодняшнего дня?»

К двенадцати часом все собрались и расселись. Ребятишек усадили за отдельный стол с газированными напитками, так как взрослые были пока трезвые, чтобы предлагать нам выпить за компанию.

Погода стояла идеальная. Ни ветра, ни облачка, ни каких-либо признаков того, что они будут, но еле заметно качающиеся макушки деревьев все же можно было рассмотреть. Они, как и все живое, тянулись к солнцу, которое после ночи уже давно согрело землю, но не остановилось на этом.

Все присутствующие были одеты в нарядную одежду,имеющуюся у них, но со временем я стал замечать, что жара начала брать верх и все понемногу стали снимать пиджаки, кофты, расстегивать рубашки, становясь опять похожими на деревенских жителей.

Зазвучали первые тосты, пожелания, советы на будущее, поднялись вверх бокалы, и свадьбу можно было считать открытой. После первых выпитых бутылок отовсюду стали слышны слова:

— Горько, горько!

— А почему они кричат «Горько»? — спросила сестра, удивленно посмотрев на меня. — Вроде ничего горького здесь нет!

— Понимаешь… — начал объяснять я. — Горько — это не в том смысле, что горько, а в том смысл, что после этого слова жених и невеста должны поцеловаться. Понимаешь?

— Какая прелесть! — произнесла девочка и стала наблюдать за молодоженами.

Но меня повлекло совсем другое — тот самый мужчина, который на днях приходил к моей прабабке «попить». Они отошли в сторону, и минут десять разговаривали, после чего он ушел, а бабушка подошла к отцу и что-то зашептала ему на ухо. Видимо, что-то важное, так как он удивился и, пожав плечами, кивнул головой.

Где-то ближе к трем не выдержали и жених с невестой. Солнце стало припекать еще сильней, и им пришлось снять несколько ненужный вещей, оттнести в дом и вновь присоединиться к уже слегка подвыпившим гостям.

Чтобы хоть как-то продлить трезвое состояние, Прохор Захаренко стал собирать принесенные для них подарки, так как если бы прошло еще пара часов, то ему бы уж точно никто ничего не дал и все купленные вещи были бы загнаны завтра за бутылочку первоклассного собственного изготовления самогона.

Наконец, оказавшись в стенах любимой избы, прилегли отдохнуть от сытного и жирного обеда. Но наше блаженное состояние продолжалось недолго. В комнату вошла прабабка, и после ее слов нам, мягко скажем, стало не до веселья.

— Так что ты пыталась мне объяснить? — спросил у нее отец. — Из-за громкой музыки я толком ничего не понял.

— Помните, ко мне недавно приходил человек?

— Это тот, который попить просил? — спросила Лизавета Матвеевна.

— Да, так вот, на самом деле он захаживал не за этим.

«Это уже становится интересным», — подумал я.

— То ж был один из людей бригадира. Ему земля нужна, на которой дом стоить-то. Его работники говорят, шо земля это не наша и принадлежить его семье, прадеду, который в свое время очередь сдал в пользование моему деду. У нас остается-то с полмесячишки, чтобы уйти, иначе сами вышвырнуть!

— И ты ж что, старая, все это время молчала? — крикнул на нее дед, спрыгивая с печи. — Да я их ща лопатой порубаю всех, пусть только сунутся!

— Успокойся, тесть, мы ж с вами цивилизованные люди и лопатой рубать никого не собираемся. Это дело надо рассматривать с юридической точки зрения.

— А давно они так ходят? — спросила бабушка.

— Да с месяц уже скоро будить.

— Не могла раньше сказать, письмо написать в город? — спросила мама.

— Дык хто ж знал-то, шо усе так обернется? Вроде никогда такого не было. Я думала, шутять, а там…

— Шутки у вас все, — уже потише сказал дедушка, чтобы не разбудить внучку. — О себе ты подумала? Где жить будешь? В город тебя и силой не затащишь.

— А может, обойдется все?

— Слушай, мам, у вас вечно все обойдется, да только никогда ничего не сходится, — сказала мать, посмотрев на отца. — Мы с мужем завтра съездим в город и разберемся, что к чему.

Варвара Ивановна успокоилась и спокойно пошла спать, зная, что они разберутся и поймут больше, чем она, закончившая всего четыре класса сельской школы.

Утром отец с матерью готовились к отъезду и на все попытки моей сестры поехать с ними отвечали категорическим отказом. Уехали. Обиженная, девочка пришла ко мне.

— Не взяли? — спросил я, прекрасно зная ответ.

Она замотала головой и прижалась ко мне.

— Они сказали, что их долго не будет. Это правда?

— Да, правда, но ты не расстраивайся, ты же не одна дома остаешься! Тут как-никак семья!

Ближе к вечеру дедушка решил сходить на нашу речушку, на рыбалку, здесь, в сотне метрах от дома. Обычно он бывал на ней часа три, не больше, так как места у нас хорошие, рыбы много. Иногда встанешь посреди речки — вода по плечи, а рыбы кругом… хоть руками лови. Но вот уже и одиннадцать вечера, а его все не было. Бабушка заволновалась.

— Внучок, сходи-ка, проведай, может, заблудился где?

— Бабуль, где он может заблудиться? — усмехнулся я. — Дедушка рыбак опытный, со стажем, все места знает.

— А может, его рыба утащила? — продолжила сестра.

— Вот как раз это и может быть.

Надев сапоги, я уже было собрался уходить, как сестра изъявила желание идти со мной. Что ж, не отказывать же ей второй раз за день, к тому же речка в пяти минутах ходьбы отсюда.

Пошли.

Знакомую, хорошо протоптанную дорогу я нашел сразу, но когда мы дошли до места, дедушки, как ни странно, не было. Куда он мог уйти? Может, другой стороной? Вроде нет. Все односельчане ходили только той, по которой шли мы. Она была наиболее короткой и ровной.

Сперва я нашел корзину с рыбой, еще через полминуты — сеть и две удочки, но их хозяина по-прежнему не было видно.

— Игнат, подойди сюда! — крикнула девочка, отворачивая в сторону кусты.

Там лежал дедушка. У меня кольнуло в сердце.

— Он умер?

— Откуда у тебя такие мысли? — удивился я и посмотрел на нее. — Конечно же он жив, просто… лег… отдохнуть!

Пощупав пульс, я убедился, что он жив, но потерял сознание. Почему? Нужно было идти за помощью, но кому? Если пойти мне, сестра может испугаться и последовать за мной; если пойдет она, то неверным словом может всполошить всю деревню. Посчитав, что второй вариант все же лучше первого, я сказал:

— Послушай, сейчас ты побежишь домой и позовешь бабушку, скажешь, что дедушке плохо! Понятно?

Она закивала головой и скрылась за кустами.

Как я и предполагал, пришли все ближайшие соседи. Сбежалось аж семь человек. Кое-как его вместе с рыбой и удочками принесли домой.

Для Лизаветы Матвеевны и Варвары Ивановны начались тяжелые минуты. Сестру они отправили ко мне на сеновал, чтобы девочка не слышала, как они плачут. Где-то около часа пришел местный врач и осмотрел дедушку. Что он говорил, я не знал, но, по всей вероятности, ничего утешительного.

Утром к девяти часам наша семья стала на одного человека меньше.

Сестра все время находилась около меня и боялась отойти.

— Он спит? — спросила она.

— Да, но он никогда не проснется, — ответил я.

— Это как в сказке «Семеро богатырей»?

— Да-а… как в сказке!

Больше она ни у кого ничего не спрашивала. Даже в таком возрасте она понимала, что расспросами лучше не тревожить и без того нервную бабушку.

Время шло медленно и, казалось, растянулось на века. Лизавета Матвеевна все время плакала и не отходила от постели с дедушкой, но разве этим его можно было поднять? Этого теперь не сможет сделать никто.

От родителей тоже не было ничего слышно. Куда они подевались, когда так нужны? Да, в городе могут быть дела, но не так же долго.

Все-таки не понятно, кому нужно было так поступать с дедушкой? Кому? Он никогда ни с кем не враждовал, да и все мы жили тихо-мирно, но должна же быть какая-то причина. Нельзя же, в самом деле, выйти на улицу и молотить по затылку каждого встречного поперечного, а именно это и произошло. Как сказал врач: «У него черепно-мозговая травма. Кто-то слишком хорошо приложил к этому руку, и я не в силах чем-либо помочь. Были бы мы в городе — другое дело, а здесь я бессилен!» Он так и ушел, пожимая плечами и пребывая в глубокой задумчивости, совершенно сбитый с толку. Такого в его деревне еще не происходило: все шло своим чередом, все жили в спокойствии, и никто даже не подозревал, что здесь могут твориться такие дела. Пока же до приезда наших родителей никто ничего не предпринимал и никто никому ничего не рассказывал. Слишком большая проблема взвалилась на плечи и в ней еще много неясности.

Милиция. Она приехала почти сразу же и долго блуждала в зарослях иван-чая, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, но обнаружила лишь мой полусгнивший башмак, который я оставил здесь, на память потомкам, еще два года назад. Посчитав его ценной уликой, они положили его в пакет, и уехали также быстро, как и появились, поставив на том месте, где сестра нашла дедушку, табличку: «Осторожно, ведутся работы!» Ее к вечеру, правда, не стало, но это уже не так важно.

Через три дня приехали мама с папой. Они даже поверить не могли, что здесь произошло за такой сравнительно небольшой промежуток времени. Попереживали все, поохали, но надо же и делом заняться: заказали у местного плотника гроб, сделали венки, сообщили в городскую службу ритуальных услуг и через день произвели захоронение. На Лизавету Матвеевну было жалко смотреть. Она рыдала весь день и на голодный желудок так и легла спать, отказавшись от всего, что ей предлагали. Конечно, потерять мужа — это вам не что-нибудь, как-никак двадцать пять лет вместе прожили, а это кое-что значит. Вот ее мать — Варвара Ивановна — совсем другое дело. Да, она переживала! Да, она скорбила! Но вечно-то нельзя заливаться слезами. День, два, три… но когда-нибудь нужно и остановиться. По этому поводу было пролито столько слез, истрачено столько сил и нервов, что исковерканное здоровье уже никогда не восстановится даже в такой прекрасной деревне как наша: с чистым воздухом, постоянным пением птиц, приятным запахом цветов и многого другого, чего нет в пыльном и шумном городе.

Лизавета Матвеевна постепенно стала чувствовать себя хуже и к концу недели полностью слегла. Прибежавший на помощь врач сообщил, что у нее сердечный приступ и ее срочно нужно везти в город на полное обследование, что мои родители и сделали: вызвали скорую и уехали, оставив нас с сестрой в избе одних вместе с девяностолетней прабабушкой.

Мы не знали, как кому помочь, да и вряд ли смогли бы. В свой некогда зеленый лесок я больше не заходил, даже на время. Он почему-то сделался каким-то серым и пугающим, почти полностью сбросил листву, ну а та, что осталась на ветках, выглядела совершенно безжизненной. Что происходит? Неужели даже сама Природа переживает о нас? Ведь такого не может быть, чтобы в начале июля весь лес обнажил ветви и казался полностью вымершим! Этот лес как моя семья, которая постепенно увядает, уходит за черту жизни. Всегда нужно надеяться на лучшее, но когда лучшее не наступает, что делать тогда? О чем мечтать?

Вот уже три дня прошло с тех пор, как бабушку увезли в город, и Варваре Ивановне многое приходилось делать самой. Конечно, чем могли, помогали и мы, но все же это была не такая ощутимая помощь, как от отца или дедушки.

Мы с сестрой спали в избе, но даже там ей иногда было страшно (может, плохой сон, а может, нахлынувшие чувства), и она забиралась ко мне на печь, хотя и там не засыпала: по потолку ночами напролет туда-сюда бегали мыши, но я к этому уже привык и не обращал совершенно никакого внимания, чего нельзя сказать про сестру. Она то и дело прислушивалась и, в конце концов рано или поздно, но сон одерживал верх и девочка, положив голову мне на плечо, засыпала.

Не знаю, как она, но я стал замечать ранее не проявлявшиеся черты у своей прабабки. От всех этих неприятностей она сильно похудела, на лице появились новые морщинки, словно борозды при посадке картофеля, взгляд стал более задумчивым, а голос тихим и хриплым. На четвертый день я вместе с сестрой под окнами, полол грядки и заметил, что около забора ошивается какой-то сильно подозрительный тип с бородой и усами. Он поджидал Ивановну, которая в данный момент находилась у соседей. Когда он встретил ее на дороге, завязалась ссора, и в конечном итоге дошло до того, что неизвестный толкнул бабушку, и та, не удержавшись, полетела в кусты. Из-за сильного ветра и шума листвы я никак не мог разобрать, о чем они говорили, но, по всей вероятности, не о приятном, так как постоянные жесты руками и пугающее выражение лица говорили об обратном. Не выдержав, я вскочил на ноги, схватил ближайшую палку, которую мы с отцом собирались распилить на прошлой неделе, и вышел за калитку. Сестра не отставала от меня, так как, по-видимому, все поняла, и вооружилась куском сломанного кирпича.

Не скажу, что мы сильно напугали его. Нет! Он, наверное, не ожидал нашего появления и, стараясь, чтобы его впоследствии не узнали, закрыл лицо руками и бросился бежать через чужое картофельное поле. Я вздохнул с облегчением. Все-таки не пришлось палкой махать, да и что бы я против него сделал? Да ему моя палка нипочем! Ну, сломал бы я ее о его спину, а дальше? Что было бы дальше? Сестра? Возможно, и она сыграла бы здесь не последнюю роль, но все же не ключевую.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы внесли бабушку в избу, но, похоже, многовато. Что нам теперь было делать, неизвестно, но за помощью нужно идти это точно. Сходил. Привел. Началось такое, чего нельзя увидеть и в фильмах: двое из местного населения сообщили, что в деревне орудует банда вымогателей, Прохор Захаренко съездил за председателем, а Михалыч, самый ближайший сосед, сбегал за Петровичем и послал того за милицией. В общем, всполошили всех, кого только можно.

До приезда скорой (сам председатель за ней поехал) некоторые местные целители занялись врачеванием, хотя врачевать особо было нечего — пара синяков и ссадин, ну, если не считать моральное состояние.

Через полчаса приехала скорая с милицией, за которой следовал Петрович.

Как оказалось, у Варвары Ивановны повреждена голова, проще говоря, сотрясение мозга, а я-то думал, что все обойдется. Да это и понятно! Нашей прабабке за девятый десяток перевалило и поэтому неудивительно, что все закончилось так плачевно. Милиция тоже меня порадовала. Оказывается, тот мой башмак, что они нашли в прошлый раз, их эксперты определили как вещь, оставленную налетчиками в тот момент, когда появился я. Видимо, они кроме дедушки не ожидали здесь встретить никого и при попытки скрыться, похоже за что-то зацепились и потеряли ботинок, а возвращаться уже было поздно. Их смущало только одно — почему он оказался сгнившим и почти сразу же развалился на части.

Председатель ходил, раздавал советы и указания, а когда все закончилось, сел в свою машину и уехал.

Вот мы и остались с сестрой одни. К нам больше никто не приходил, и даже самые ближайшие соседи, которые было остались, вдруг вспомнили о неотложных делах и поспешно разошлись. Сестра совсем затосковала и чуть не расплакалась. Хорошо, что рядом я оказался. Помочь-то ей мне было нечем, но вот утешить я утешил, сославшись на лучшие времена.

Ночь прошла достаточно спокойно, и даже сестренка быстро уснула, позабыв обо всех шевелящихся и копошащихся на потолке существах.

Наутро приехали родители и были просто ошеломлены такими событиями. «Нужно срочно предпринимать какие-нибудь меры!» — говорили они. Но какие? Что можно сделать такое, чтобы отгородиться прочным забором от всех неприятностей и напастей? Почему все это свалилось именно на наши головы? Чем мы лучше или хуже других? Неужели нам так никто толком ничего и не объяснит, не ответит на вопросы? А как все-таки хотелось бы услышать правду!

Что-то страшное творилось с наше семьей. Родители уже не знали, что делать. Что же касается нас с сестрой, то мы были в полном тупике и ничего толком не понимали. Кому это все было нужно? Кому? Земля? Если это было в действительности так, то кто-то рассчитывал на цепную реакцию: убив одного, они надеялись, что шок распространится и на других. В общем, произошло так, как они и ожидали. Через три дня, не приходя в сознание, скончалась наша бабушка — Лизавета Матвеевна. Она на прощание так и не смогла увидеть нас — ее внуков, а ведь так часто говорила об этом.

У нас действительно был шок. Вся наша жизнь перевернулась, и все из-за чего? Из-за кого-то, кто ставит себя выше над другими, кто пытается быть самым первым и подмять под себя остальных.

— Мы что, больше никогда-никогда сюда не приедем? — спросила как-то сестра.

Да, действительно, отец вскоре получил сообщение из города, от одного юридического лица, который разбирал наше дело, в котором четко и ясно говорилось о том, что земля, на которой стоит наша ветхая изба, принадлежит не нам, а предкам Прохора Захаренко. Это было достаточно давно и многие об этом уже забыли, но в юридических делах это все-таки осталось.

Я не знал, как объяснить сестре, что мы должны покинуть это некогда великолепное место.

— К сожалению, мы не сможем сюда вернуться. Это уже зависит не от нас.

— А от кого? — не понимала она.

— Не от нас… не от нас!

— А от кого же?

— Пойдем лучше в лес!

И мы гуляли. Просто бродили по березняку и думали о своем. Я прощался с деревьями, со всем, что было здесь и что придется бросить. Все время пытался услышать птиц, но они не издавали ни единого звука. Их вообще не было. Сестра о чем-то думала, разговаривала мало, и нельзя было узнать, что творилось в ней самой, но по глазам многое угадывалось.

Мы несколько раз останавливались и осматривались. Первый раз это произошло у моей хижины, потом на крохотной полянке, где я обычно загорал, и, наконец, последняя остановка была сделана уже почти у самого выхода из леса.

Я провел рукой по шершавой коре дерева, поднял с земли ярко желтый лист и покрутил его в руке. Грусть накатила со всех сторон и стала давить. Мне не удавалось отвлечься, и поэтому все предыдущие моменты пронеслись с такой ясностью, что я еще раз ощутил боль, горечь и разочарование в жизни, в этом бездушном мире, в котором я так сильно ошибался. Оно пришло слишком рано. Я не хотел видеть его в таком свете, но это произошло, и чувства подмяли меня под себя. Они вспыхивали яркими пятнами, и я чуть не потерял сознание.

Появившийся за предельно короткий срок мир… мир смерти… жадности… жестокости… никогда не будет мною забыт, он всегда останется при мне, на всю жизнь.

Я качнулся в сторону, но удержался за березу.

— Тебе плохо? — хлопая испуганными глазами, подбежала девочка и поддержала меня.

Я собрался с мыслями, попытался расслабиться и взять себя в руки. Не нужно было поддаваться страху. Именно он заправляет чувствами внутри, когда человек ощущает полное отчаяние от всего.

— Я в порядке! — попытался я ее успокоить, но она не охотно этому поверила.

— Ты бледный.

— Нет, это просто свет так падает.

Похоронили прабабушку на деревенском кладбище. На этом присутствовала вся деревня. Они приносили соболезнования и искренно недоумевали о том, что в такой спокойной деревушки могут твориться такие дела.

Родители несколько раз пытались заговорить с Прохором и его людьми, но он и слушать их не захотел. Кстати, в одном из рабочих я узнал того самого мужика, который толкнул Варвару Ивановну, и того, кто приходил к ней попить, а также того, кто подходил на свадьбе у Захаренко.

Но я не мог доказать их причастность к делу. Если бы я только знал, как помочь родителям, я бы обязательно сделал это, но все попытки закончились ничем. Я не имел понятия, что нужно делать, и казался таким маленьким и ничтожным, что все другие против меня были просто великанами и смотрели с высока.

Юристы отказались взяться за наше дело!

Мы собрались достаточно быстро. Да и что было отсюда брать? Нечего. Деревенский быт не особо выделялся, а по сравнению с городским и вовсе терялся. Все наши пожитки уместились в несколько сумок, хотя и приличных размеров.

Мы долго прощались с жителями деревни — самыми близкими друзьями, которые сочувствовали, что нам выпало такое испытание.

Я в последний раз подошел к своему и только к своему лесу. Он полностью сбросил листву, абсолютно всю и теперь стоял совершенно голый, будто заранее готовился к зиме. Семья знала, что этот лес не доживет до следующего лета. Его полностью вырубят и заселят получившееся поле какой-нибудь сельскохозяйственной культурой — и все! Все умрет, умрет и никогда не возродится. Погибала жизнь, и мне было больно, больно представлять все это, но я стоял и смотрел на него, на то, что вскоре будет уничтожено.

Последних два листочка закружились в танце и медленно опустились на землю. Лес плакал, но не только о себе, а обо всех нас. Природа видела и знала, что творится вокруг, но сделать ничего не могла.

Мы переехали обратно в город и забыли дорогу в нашу, некогда славную, деревню. Она напоминала нам боль, разлуку, разочарование в жизни.

У всего когда-нибудь бывает начало и конец. Все заканчивается, но в данной ситуации Судьба слишком поспешила и наказала, возможно, за еще не совершенные проступки.

Наша семья с содроганием в сердце вспоминает историю… свою историю, и это останется до конца жизни.

Варвара Ивановна умерла ровно через полгода, точно день в день, когда мы все-таки привезли ее в нашу квартиру. Она все время скучала и уныло сидела у окна, потом заболела, и жизнь оборвалась, как тонкая ниточка большого клубка.

Выяснить истинную причину гибели нашей семьи помимо юридической, если таковая имелась, нам не удалось. Слишком все просчитали люди Прохора, и придраться к чему-либо просто не имело смысла, хотя мы и пытались.

Но почему потребовалось отнимать землю именно таким способом? Почему? На этот вопрос мы уже никогда не сможем ответить, а прошлое… прошлое еще раз будет доказывать, что есть Ад на земле и его значительно больше Рая!

«… я полностью погрузился в размышления, и внутренний мир замкнулся, не собираясь впускать кого бы то ни было извне. С головой уйдя в творчество, я решил никогда не писать трагические произведения. Нам с лихвой хватило горького, а переживать еще трагизм в собственноручно написанных произведениях мне не хотелось. Меня отослали жить к бабушке с дедушкой по линии матери. Она как всегда не имела возможности должным образом проводить со мной время из-за постоянных гастролей ее театра и поэтому на очередном семейном собрании все договорились о моем переезде к ее родителям.

Вернувшись к школьным будням, я продолжил «Школьные зарисовки»…»

Школьные зарисовки

День святого Валентина

Сегодня снова дискотека. Все торопятся, собираются, накрашиваются… Мы: я, Мишка, Юрка и Илья, тоже не отстаем от девчонок и заявили на все сто процентов, что будем там.

Класс у нас большой — двадцать четыре человека, и только четверо ребят. Это, конечно, мало, но когда мы вместе, это сила.

Сейчас же, как на зло, поставили классную дискотеку — то есть, каждый класс должен провести свой праздник независимо от другого. Все были довольны, но в самый последний момент мои друзья отказались принимать в этом участие, сославшись на какие-то несуществующие проблемы. Я тоже хотел не приходить, но все же решил посмотреть, что же там все-таки будет.

Пришел. Для вечеринки все было готово. Не хватало только троих наших ребят, но я отвечал, что друзья скоро придут. Включили музыку, и когда стало ясно, что никого больше не будет, тут-то все и началось! На меня посыпался шквал предложений. Все хотели со мной потанцевать. Раза три я это сделал, но больше не захотел ни под каким предлогом, хотя все продолжали настаивать.

— Разбирайтесь сами! — сказал я.

Лучше бы я этого не говорил. Через мгновение у девчонок завязалась потасовка. Все друг другу что-то доказывали, кричали, спорили… иногда дело доходило до дерганья волос…

Я, стараясь быть незаметным, благополучно вышел в коридор школы, оделся и ушел домой, поняв одну истину: когда ты один — от слабого пола нужно держаться подальше!

Боты

Совсем недавно в нашей школе появился охранник, который должен следить за порядком: не пускать посторонних и отправлять домой тех, кто не носил с собой сменную обувь.

Сегодня — день встречи с ветеранами войны, и директор объявила, чтобы все пришли в парадной одежде.

Вот и я пришел в пиджаке и брюках, поднялся по лестнице и вошел в класс. Вижу такую картину: одноклассница Ольга стоит посреди класса в черной кофте, юбке, таких же колготках и… домашних красных тапочках, которые изображали диснеевского героя мультфильма — Дональда Дака (имели такой же клюв, глаза с очками и рот, с высунутым на бок языком). Все с изумлением смотрели на нее, а она объясняла:

— Вот, охранник не пускал, пришлось показать то, что было! Вообще-то я их ношу вместо сменки. Все равно ее не проверяют, но сегодня, как на зло, завуч придрался. Пришлось одевать — домой-то не отпустил! Усмехнулся только, поковырял в зубах и пошел по своим делам, а мне-то расхлебывай! Как я теперь ветерану цветы буду дарить и выученный текст рассказывать в таком виде?

Жуткий монстр

— Ну вот, детки, а теперь откройте учебник на странице сто и сделайте самостоятельно все примеры этой страницы!

«Да-а-а, шестой класс — не пятый», — подумал я, глядя в потолок и пытаясь настроиться на самостоятельную работу, но совершенно не желая ее делать.

Была весна. Солнце уже давно проснулось и лучи, проходя через стекла, назойливо пытались попасть мне в глаза. Я прислонил ладонь к виску, и меня вдруг потянуло в царство сна, но грозный голос учительницы прекратил все мои мысли:

— Игнат, ну почему ты опять бездельничаешь? Посмотри кругом — все заняты делом!

Я вновь уткнулся в свою тетрадь, стараясь написать хоть что-нибудь. Тишина всегда действовала на меня угнетающе. Вот и сейчас мне сделалось скучно. Вдруг, в этот момент мне показалось, что у стены что-то шевелится. Я поднял глаза и увидел… мышонка! Да-да, самого настоящего, серенького мышонка, по всей вероятности, выскочившего из небольшой щели в полу, которую еще не успели зацементировать.

Стараясь не вспугнуть его, я посмотрел на учительницу. Та тоже его заметила, но старалась ничем этого не выдавать, иначе самостоятельная работа сорвется однозначно. Она просто выжидала, что он сам убежит обратно, но мышонок, скорее всего, был первооткрывателем, так как спокойно бежал вдоль плинтуса, не обращая ни на кого внимания.

«Ну, ничего, сейчас я ей устрою!» — подумал я, глядя на учительницу и, стараясь как можно убедительней придать своему голосу удивление, сказал:

— Ой, мышка!

— Мышь? — переспросила сидящая за первой партой Катерина, и все устремили глаза вперед.

Как только одноклассницы увидели серенький комочек, поднялся крик, писк и какие-то непонятные возгласы, быстро свернувшие самостоятельную работу на нет.

«Ну и «жуткие же монстры» эти мышки!» — смеялся я, взявшись за живот.

Экзаменационная мишура

— Тяни билет! — предложила учительница.

«Ну и комиссия!» — подумал мальчик, протянув руку. — «Даже завуч с директором собрались. Зачем этот лысый приперся?» — покосился он на завуча, — «В биологии он все равно как решето после дождя. Ему че ни скажи — все правильно будет. А директор? Каким ветром ее сюда занесло? Хочет присутствовать везде, где только можно? Могу поспорить, зайди в соседний кабинет, на экзамен по истории, она и там окажется — полтергейстка предпенсионного возраста!»

— Так ты берешь билет или же сразу оценку ставить? — спросил завуч, приподняв очки.

Мальчик взял и сосредоточенно посмотрел на карточку.

«Билет номер восемнадцать», — подумал он, садясь за первую парту. «Вопрос первый: опорно-двигательная система… отлетает! Вопрос второй: лишайники… отлетает! Третий вопрос: строение кактуса… также отлетает! С чего бы начать? Вот что значит много спать. Кабы знал, что такое попадется — поспал бы больше! Все равно ответов нет».

Прошло пятнадцать минут.

— Все знаешь? — спросила учительница.

— Да — ответил мальчик, усаживаясь на стул напротив.

— А почему ничего не написал? — поинтересовалась директор.

— Да я и так все знаю, без конспектов.

— Молодец! — похвалил его завуч — Как фамилия?

— Белов.

— Какой у тебя билет? — спросила директор — Восемнадцатый? Ну, расскажи про опорно-двигательную систему.

— А что про нее рассказывать?

— Что знаешь, — ответил завуч, откинувшись к спинке стула в ожидании пятерочного ответа.

Подумав с несколько минут, мальчик сказал:

— Эта система является органом движения и… органом опоры. Ее всегда нужно носить с собой и стараться не потерять, но если это все же случилось, тогда точно ничего хорошего не ждите.

Завуч поперхнулся и чуть не слетел со стула.

— Ты о чем?

— Про опорно-двигательную систему.

— Какую? — расширив глаза, спросила женщина, сидящая справа.

— Ну, которая двигается с опорой.

— С какой опорой? Тебе нужно функцию описать, — сказала женщина, сидящая слева.

— Не понял! — удивился мальчик — Я вроде нормальным русским языком говорю все, что знаю, но если вы не понимаете, могу такой нехилый линбез забацать чтобы вы поняли — уши отвянут!

— Стоп! — сказал завуч, бледнея — Упростим вопрос до предела: функции таза! И нормальным русским языком, пожалуйста!

— Без проблем.

— Я же просил нормальным!

— Не сбивайте мальчика с мыслей. — вступилась учительница, — Так что с функциями таза?

— Умывальная.

Мужчина встал.

— Ну какая умывальная? — не выдержала директор — Таз образован двумя… Ну? Двумя…

— Ручками.

Директор схватилась за голову.

— Какими ручками? — крикнул завуч в самое ухо.

— Как какими? Тазовыми. Это чтоб удобней его держать было.

— Так, остряк, отвечать быстро и ясно! С чем он сзади прочно скрещен?

— Не, я вам поражаюсь! Где вы видели крещеные тазы?

— Да с крестцом он сращен, с крестцом!

— А-а-а! — радостно улыбнулся мальчик — Это все меняет. Кто же мог догадаться, что его «Крестный Отец» крестил? Вы видимо у них авторитет, раз вам даже тазы крестят!

— Все, с первым вопросом покончено! — закричала учительница — Переходим ко второму! Что можешь сказать о лишайниках?

— Их существует более двадцати пяти тысяч видов…

— Так, продолжай! — успокаиваясь и вытирая платком выступивший пот, сказал мужчина, усаживаясь на стул.

— В основном они прорастают на голове волосатого человека, но не редко бывали случаи, когда их обнаруживали и на лысых…

Завуч вместе со стулом полетел на пол.

— Ты случайно не выпил для храбрости? — спросила учительница, заглядывая в глаза.

— Только валерьянки. А как вы догадались? Вроде речь нормальная, не заикаюсь. Изо рта не пахнет… А-а-а, глаза быстро бегают? Так это они у меня всегда такие косые были.

— Тебе же ясно сказали, рассказывай про лишайники! Это грибы такие, к которым также и водоросли относятся!

— Так вы определитесь, про что вам рассказывать!

— Назови цвет лишайников!

— Это в зависимости от цвета волос.

— Не знаешь. А виды лишайников?

— Круглые, большие и на всю голову.

— Накипные, листовые, кустистые и так далее, балда!

— Оба, ну вы, учителя, даете! Я еще могу представить листовые и кустистые, но чтобы накипные… Где ж это так нужно валяться?

— А ты знаешь, что лишайники — это симбиотический организм, состоящий из гриба и водоросли. Они служат кормом для животных, создают почву, используются в качестве лекарств и служат показателем чистого воздуха.

— Так это смотря на ком рассматривать! Вон у нас Женька, с пятого этажа, так у него такая голова, с тыкву прямо. Вы наверно помните мультфильм про Золушку? Так у него еще больше самой кареты. И лишайников этих — видимо невидимо, просто кусты с листьями после накипи. Только вот они перхоть создают, а чистый воздух — это точно не оттуда. Женька как расслабится, никакие лишайники не помогут.

— Хватит, переходим к третьему вопросу — хмыкнул завуч, смахивая с лысины пот и пытаясь починить стул, у которого сломалась ножка — Строение кактуса знаешь?

— Знаю.

— Говори!

— Его иглообразная кожа служит прекрасным защитным материалом и камуфляжным средством при сильной засухе, бурях и других стихийных бедствиях. Он может жить без воды много месяцев, питаться отходами червяков и других подземных обитателей. Кактусы-убийцы широко известны, но могут поражать только на близком расстоянии, поэтому их применяют для учительского стола, родительской постели и пьяных, которые желают получить вторую бутылку бесплатно.

— Все, довольно! — не выдержала учительница, хватаясь за сердце, — Последний вопрос: охарактеризуй атавизм повышенной волосатости!

— Это вы про Мишку с последней парты? Так что его характеризовать? Попробовал бы наш Николай Григорьевич три месяца не стричься, таким же волосатым стал.

Завуч покраснел и выбежал из класса как ошпаренный, забыв даже на столе свои очки.

Учительница взялась за голову.

— Расскажи про бесполое размножение! — попыталась вытянуть мальчика директор.

— Я с извращенцами вообще дел не имею.

— Ну, хоть строение лягушки знаешь?

Через пять минут блестящего ответа оживилась учительница.

— Наконец-то! — выкрикнула она — Три!

Выйдя в рекреацию, мальчик подумал: «Все же хорошо, когда ты что-то знаешь! Пойду, посплю для успокоения, да и к истории готовиться надо!»

Контрольная

Раздался звонок. Начались уроки. Как ни странно, но именно сегодня намечалась контрольная работа по алгебре. Весь класс был в сборе. Их никто не предупредил и ребята, совершенно не подозревали ни о каких изменениях в сегодняшней работе. Тайна открылась лишь на перемене между уроками, когда в класс вошла Лампада Ивановна и своим немного сиповатым голосом объявила:

— Сегодня будет контрольная работа. Приготовить двойные листочки!

Всех как током тряхануло. Отовсюду посыпались жалобные возгласы:

— Как это так?

— Мы не готовы!

— Нас не предупреждали!

Но Лампада Ивановна была неумолима и без лишних разговоров вышла из кабинета, оставив ребят в явном замешательстве.

Нужно было срочно что-то предпринимать, но что? Как всегда, я оказался крайним. Мне доверили самое ответственное дело — придумать что-нибудь, что отсрочило бы контрольную работу хотя бы до завтрашнего дня. Времени было очень мало, но и бездействие нам было не нужно.

— Надо сделать так, чтобы она ошалела и отвлеклась — подумав, наконец, сказал я.

— У меня по этому поводу есть одна мысль — проговорила Машка. — Я уйду в начале урока. Надеюсь, это поможет.

— Отлично, что мой намек для тебя понятен.

Так все и было сделано. Сказав, что ей нужно отнести ключи — ушла. Куда она отправилась, никто не знал, но через десять минут вернулась, как-то странно улыбаясь.

— А ты уверена, что она ошалеет? — спросил я.

— А как же иначе?

Перемена прошла как-то быстро, но учительница явно задерживалась — объявили педсовет. Вот дверь скрипнула, и в класс вошла Лампада Ивановна.

— Вы приготовили то, что я вас просила?

— Мы не знали о контрольной! Давайте завтра! — зашумели все.

Так продолжалось несколько минут, пока она жестом не приказала нам замолчать.

— Хорошо. Напишем завтра, но это последний срок, учитывая то, что вас заранее не оповестили.

Все облегченно вздохнули, но Мария почему-то побледнела и съежилась.

Тем временем, учительница подошла к своей кожаной сумочке, открыла ее, ища очки, и извлекла какой-то кулечек.

— Что это? Вроде не мое.

Она стала медленно его развертывать, и тут оттуда высыпалась целая куча больших и маленьких тараканчиков, которые в беспорядке кинулись врассыпную. Лампада Ивановна жутко боялась всех ползающих насекомых и поэтому не удивительно, что она душераздирающе крикнула и потеряла сознание.

Все одноклассницы, увидевшие столько букашек, завизжали и запрыгнули на парты.

— Что ты ей подсунула? — спросил я, так как сидя на последней парте, было трудно что-либо разобрать — Я же говорил о ее конспектах, которые должны пропасть!

— А я думала о тараканах…

Сказки нашего двора

Минералки, если можно!

Был вечер, и все решили зайти в бар. Шумной толпой из пяти человек они нашли свободный столик и удобно расположились за ним. У них был повод прийти сюда — день рождения Елены — девушки Александра.

К столику моментально подошла официантка и предложила меню.

— Минералки, если можно! — попросила Лена — Меня сегодня что-то мутит.

— Вот, — вмешался Саша, — я же предупреждал, чтобы ты натощак кило моих конфет не ела, так нет, все съела, до последней обертки, даже мне не оставила!

Лена насупилась и, встав, ушла за чипсами, которые почему-то не были указаны в меню. В это же самое время Саше принесли пиво, причем в стакане. Юноша удивился, сделал глоток, сморщился как от прошлогоднего перебродившего варенья, которое все время стояло без крышки, и, сказав:

— Ну и гадость! — пододвинул стакан Алене; попробуй, мол, и оцени.

Девушка отпила немного, скривилась как Баба Яга в русских фильмах от касторки, сплюнула в сторону и, достав из внутреннего кармана куртки небольшой пузырек с надписью «Водка», вылила полфлакона. Глотнула еще раз, исказилась до безумия и, сказав:

— Ну и гадость! — отодвинула стакан Андрею: попробуй, мол, и оцени.

Юноша отхлебнул немного, выпучил глаза, высунул язык, сплюнул в сторону и, достав из внутреннего кармана куртки небольшой пузырек с надписью «Первачок», вылил полфлакона. Глотнул еще раз, но кроме глаз и языка у него к тому же отвалилась и челюсть, которую свело как от инсульта. Сказав:

— Ну и гадость! — отодвинул стакан Алексею: попробуй, мол, и оцени.

Юноша сделал большой глоток, но почему-то застыл с открытым ртом и набросился на только что принесенный салат, съев все пять порций и запив бутылкой сухого вина. Отдышавшись, сплюнул в сторону и, достав из внутреннего кармана куртки небольшой пузырек с надписью «Спирт», вылил полфлакона. Глотнул еще раз и кроме салата съел пюре и выпил вторую бутылку вина, но уже схваченного с другого столика. Сплюнул еще раз на чей-то ботинок и, сказав:

— Ну и гадость! — отодвинул стакан возвращающейся с чипсами Лене: попробуй, мол, и оцени.

Лена, никогда до сего вечера не пившая ничего крепче пива, увидела стоящий около ее стакан не то с квасом, не то еще с чем-то подобным, удивилась и спросила:

— А минералки не было?

Не дождавшись ответа, села и за один глоток осушила стакан. Икнула… икнула еще раз… дыхнула какой-то перекисью углерода, смешанной с настойкой мышьяка, увидела перед собой восемь Александров и помахав им двенадцатью правыми руками, упала с какой-то большой горы на какой-то холодный камень.

Саша посмотрел себе под ноги, на торчащую из-под стола макушку Лены, затем с открытым ртом обвел удивленными глазами своих друзей, которые сидели в таком же положении, и остановил свой взгляд на официантке, которая подошла и поставила на стол бокал с минеральной водой.

— Кто заказывал минералку? — спросила она.

Саша похлопал ртом, как рыба, но сумел ответить:

— Она уже сегодня не вернется!

Две подруги

Всем известно, что по утрам в одиночный трамвай лучше и не пытаться влезть — затопчут и не заметят. Но не это главное!

Люди штурмовали трамвай вдвойне, так как спереди он ехал по маршруту двойки, а те, кто догонял его сзади, с предыдущей остановки, думали, что он едет по маршруту четверки, которая красовалась на заднем стекле. Но не это главное!

В средине вагона сидели две старушки, которые совершенно не знали, куда он едет, так как влезли в среднюю дверь, а на ней, как известно, нет номерных указателей. Но не это главное!

Они просто ехали, просто катались по своему пенсионному удостоверению, с пометкой «льготы», и просто разговаривали.

— Что-то я заговорилась с тобой, Мироновна! Десять остановок уж как проехала, да ничего страшного — другого подожду, в обратную сторону. Мне ж только до магазина нужно было доехать, так вот… проехала я его что-то!

— Да это хорошо, что ты его проехала, Ивановна! Зато поговорили кое о чем.

— Поговорили! Но… в гостях хорошо, а дома лучше. Пора мне!

— Тогда счастливо!

— А че? Давай, я к тебе завтра в гости приду!

— … Приходи…

— Тогда вот завтра и приду!

— Приходи, приходи.

— Вот и приду.

— Ну и приходи! Только поешь дома, а то сожрешь пол моего холодильника!

Но он-то не знал!

Маршруты трамваев в нашем городе всегда славились своей непредсказуемостью, и еще неизвестно, в какую сторону завезет тебя тот или иной маршрут, хотя, конечно, известно становится, но уже поздно.

Сегодня был «тяжелый день» для работника трамвайного депо. Мужчина выбежал из обветшалого одноэтажного здания и прямиком бросился к какой-то полуразвалившейся будке. Как оказалось — это был туалет, ведь только в России могут стоять отдельные туалетные «домики», хотя в самой конторе ДЕПО наверняка нашлось бы место для туалетной комнаты. Причем туалетные «домики» стоят не у самого дома, а в метрах ста от него, с учетом, наверное, того, что пока добежишь, домик уже не понадобится!

Мужчина спешил, но, подергав за ручку, убедился, что там кто-то сидит. Ничего не оставалось другого, как сесть рядом с дверью, делая это как бы назло тому, кто сидит за дверью, и мысленно надеясь, что тот субъект наступит по неосторожности и незнанию на тайно сделанную ловушку.

Мужчина не обращал внимание ни на кого, да и на кого обращать внимание, когда все ДЕПО обнесено забором и никто посторонний сюда и шагу не сделает. Но он-то не знал, что в это время бригада рабочих меняла рельсы у трамвайного парка, и все трамваи с пассажирами делают крюк вокруг железнодорожников по территории самого ДЕПО. Когда мимо него проехал трамвай с людьми, а он в это время сидел спиной к рельсам, то лишь смог повернуть в их сторону голову и с открытым ртом проводить взглядом до поворота.

Предсказывал же гороскоп: «Плохой день у козерогов!», но чтоб настолько…

Любимая горка

Автомобиль двигался медленно и осторожно. На повороте водитель сбавил скорость и тут почувствовал, что его машину слегка коснулась другая, следовавшая позади. Столкновение было такое еле ощутимое, что на него можно было не обращать внимания, но водитель, похоже, так не думал. Он вышел из машины, осмотрел ее и набросился на владельца другой:

— Ну, ты, мурло, не видишь, что с моей машиной сделал? Ты не только поцарапал краску, сделал трещину на двух фарах, помял бампер, но и чуть не довел дело до серьезной аварии! Ты где так ездить научился, мурло? Очки протри и смотри на меня!

Мужчина достал удостоверение и подсунул под нос бледного водителя.

— Я, вообще-то сержант милиции! У тебя есть право хранить молчание. Все, что будет сказано…

Водитель побледнел еще больше и стал показывать куда-то за спину милиционера.

— Ты мне пальцем не тычь, когда я с тобой разговариваю.

Тут, позади, раздался шум, треск, скрежет… и мужчине пришлось обернуться. Его автомобиль, не поставленный до этого на ручной тормоз, съехал с горки и врезался в другую, припаркованную на обочине. Милиционерпобледнел и побежал к ней.

— Ну, ты, мурло, не видишь, что с моей машиной сделал? Ты не только поцарапал краску, сделал трещину на двух фарах, помял бампер, но и чуть не довел дело до серьезной аварии! Ты где так ездить научился, мурло? Очки протри и смотри на меня!

Владелец разбитой машины достал удостоверение и подсунул его под нос бледного милиционера.

— Я, вообще-то, полковник милиции! У тебя есть право хранить молчание. Все, что будет сказано, будет сказано в последней раз…

Надев наручники, он достал из кармана блокнот и поставив девятую палочку, он усмехнулся:

— Еще один попался!

Звонок другу

Такси затормозило так быстро, что казалось, водитель вылетит через лобовое стекло, но мужчина был, похоже, умелым «гонщиком». Он протер запотевшее боковое стекло и стал приглядываться на противоположную обочину, где стояло другое такси, а сидящий там мужчина читал газету и не обращал ни на кого внимание.

На улице накрапывал дождик и стоял какой-то редкий-редкий туман. Первый таксист не решился выходить, а лишь открыл окно и крикнул:

— Борис!

Борис не слышал.

Тогда таксист высунул голову в окно и крикнул еще громче:

— Борис!

Борис не слышал.

Таксист засигналил.

Борис не слышал!

Таксист крикнул еще пару раз и столько же просигналил.

Борис не слышал!

— Вот глухня! — пробурчал он, включая рацию.

Борис не услышал рацию.

— Ладно же, — сказал таксист, достал сотовый, набрал номер и только минут через пять, Борис поднял трубку.

— Ты что там, совсем уснул?

— А кто это?

— Поверни голову! Да не вправо! А-а-а, заметил!

— Толян!

Оба открыли двери, но выходить под дождь никто не собирался.

— Толян, ты чего хотел?

— Да пассажира одного на проспекте высадил.

— А я тут при чем?

— Да ты любишь всякую шваль собирать.

— А ты чего?

— Да у нее денег только на полдороги было. Она уже пол часа там мерзнет. Сам только что проверил.

— А я чего?

— Да ты вспомни, как в прошлый раз бомжа какого-то подвозил. У того ведь паспорта не было, а доллары были. А он тебя попросил их разменять и ему принести, так ты их до сих пор никак отдать не можешь.

— Так ведь то…

— Вот именно, что то давно прошло, а здесь такая халтура наклевывается.

— Где, ты говоришь, она стоит?

— На проспекте, у ларька. Ну, бывай, дела!

Они выключили телефоны, положили их в карман и разъехались в разные стороны. До чего же хорошо, когда связь под рукой!

Не хватает…

Живу в квартире какой год, а в ней все время чего-нибудь не хватает: то одного, то другого. До белого каления можно дойти от этого. Недавно телевизор новый купил. Два дня пытался понять, почему изображения нет. Уж я его и так, и эдак — одна сплошная чернота. Все время думал: «Чего не хватает? Чего не хватает?» Оказалось, кинескопа и не хватает!.. Повез телевизор обратно в магазин, а там уже ни того дома, ни того магазина, ни того продавца — ничего нет. Один экскаватор стоит. Спрашиваю у водителя:

— А где дом?

А он мне:

— Да земли для офиса иностранной компании не хватает. Вот и пришлось дом на другое место перенести!

…

Купил на днях телефон — новый, с определителем номера, с автоответчиком, с трубкой переносной, чтоб по городу ходить можно было, а он не звонит. День не звонит, два… Думаю: «Чего не хватает?» Оказалось, линию забыл провести! Провел. А он опять не работает. Думаю: «Чего опять не хватает?» Оказало, нужно вилку в розетку впихнуть! А говорили:

— Без проводов, без проводов. Снял трубку и пошел!

Нет, так жить нельзя! Даже опасно! У меня все время чего-нибудь не хватает. Недавно компьютер купил. Сказали:

— Хороший!

Стал разбираться. Оказалось, что не хватает памяти. Купил память, оказалось, что не хватает видеокарты. Купил видеокарту, оказалось, что не хватает процессора. Купил процессор, оказалось, что под видом системного блока мне продали электронный будильник с записной книжкой и с автоматическим дозвоном в службу точного времени.

Мозгов у них всех не хватает!

…

Но ничего, я уже привык, что в моей квартире всегда чего-нибудь не хватает. Но когда пришла соседка — пенсионерка и пожаловалась, что ей не хватает пенсии, я почувствовал себя не одиноким.

Пенсию повысили, а она опять пришла и говорит:

— Не хватает!

Вскоре опять повысили, а она свое:

— Не хватает!

Зашел как-то раз к себе в квартиру, гляжу… и действительно, не хватает, но не у нее, а у меня: телевизора без кинескопа; телефона без вилки; компьютера без системного блока; тостера без гренков и микроволновой печи без гриля. Зато теперь кому-то всего уже точно хватает.

…

Нет, я не расстраиваюсь, живу как жил. Однажды думаю: «Дай-ка к соседке зайду, а то что-то ходить ко мне перестала, не случилось как бы чего». Зашел… благо железная дверь у нее стояла, а в нем замка не хватало — видимо, не успели пока поставить с переезда пять лет назад. Зашел, прошелся по комнатам и… действительно, ничего не хватает. Одни «голые стены», вот только в каждой комнате по телевизору, на полу паласы, на стенах ковры персидские, музыкальный центр в полстены, стенка-шкаф по периметру всей квартиры и кресла кожаные кругом. В одном из таких лежит соседка: в ушах наушники от плеера, на глазах — помидоры, на носу — огурец, во рту банан дожевывается. Волосы красные, зубы черные, ноги зеленые. Джинсы рваные, кроссовки вообще на несколько размеров больше. Мне почему-то вдруг так стало не хватать всего, что вокруг окружало.

…

Пришел домой, открыл газету, а там… новая рубрика! «Для тех, кому все время чего-нибудь не хватает, мы с радостью ждем в нашем новом бутике, где только у нас вы сможете купить персидский ковер из настоящих персидских кошек; самый модный музыкальный центр, в который помещается сразу десять… целых десять грампластинок; уютное кресло из самого прочного линолеума с дистанционным пультом управления выдвижными ящиками и многое, многое другое. Так что не хватайте себя за голову и не говорите, что у вас не хватает денег. Просто протяните руку к телефону и наберите номер нашего нового бутика!»

…

Схватился я за трубку телефона, да забыл, что там провода к розетке не хватает. Да и самой трубки давно уж как не хватает!

Евграфий Порфирьевич отложил тетрадь в сторону и, сняв очки, помассировал переносицу. Глаза болели и щипали, словно после разделывания лука для салата. «Детский лепет какой-то. Зачем понадобились следователю эти рукописи? Не найдет он там ничего полезного для себя». Мужчина посмотрел на электронный будильник, который показывал половину шестого утра. Оставалось поспать совсем немного, и он решил не откладывать с этим делом. «Великие философы обходились тремя часами. Нужно попробовать их метод… Да, не забыть выставить на улицу кипу ненужных бумаг. «Записки сумасшедшего!» Ха! Писульки какие-то».

Встав с кресла и размяв затекшую спину, он лег в кровать, накрылся одеялом, выключил свет и, наконец, погрузился в давно манящий его сон.

День прошел на удивление спокойно и гладко. Никаких происшествий, суицидов и тому подобной ерунды. Исключение лишь составило обливание психами друг друга водой. Зачинщиков и участников сразу же развели по палатам и если последних просто заперли в комнатах, то первых, мало того что привязали к кроватям, так дали львиную дозу успокоительного.

Уволить Евграфий Порфирьевич конечно же никого не уволил, и даже обошлось без строгих выговоров (работать же кому-то нужно), но беседу для субординации все же провел. Наказуемые, поклялись исправиться и впредь не совершать подобных деяний.

Перед уходом с работы Лиза все-таки поинтересовалась, что случилось с кипой тетрадей Игната Андреевича, но заведующий больницей оставил этот вопрос без внимания: «Что за открытое рвение до чужих мыслей?» Евграфия это взволновало, но лишь до того мгновения, как он сел на сиденье водителя и тронул свой «москвичонок» по вечернему городу.

Еще копошась у входной двери с замком, мужчина явственно услышал трели домашнего телефона.

— Не успел придти… Кто еще?

Не раздеваясь и не разуваясь, он прошел по коридору и поднял трубку.

— Добрый вечер, Евграфий Порфирьевич, не помешал вам?

— Добрый. Нет, не помешали. Кто это?

— Это следователь. Я веду дело Игната Андреевича.

— А, опять вы! Что у вас на этот раз?

— Я в очередной раз призываю отнестись серьезно к моим словам и передать мне дневник усопшего, если вы его, конечно, нашли! Хотя я не сомневаюсь в этом. Многие детали его смерти можно понять только после того, как станут известны все мельчайшие подробности.

— Хорошо! Я еще раз опрошу персонал и разберусь с этим делом. Если вам он действительно нужен — вы его получите!

— Спасибо за понимание, Евграфий Порфирьевич! Конечно, все личные вещи усопшего, в первую очередь принадлежат его близким, но, по моим сведениям, никто из них пока не посещал больницу. Это обнадеживает. Еще раз спасибо и до свидания!

Монотонные гудки вывели мужчину из задумчивости. Он надолго остановил взгляд на кипу тетрадей, стоящую у входной двери, в очередной раз забывшую выкинуть перед работой, затем повесил трубку, разделся и перенес дневник Игната в спальню, поставив около кровати.

За всеми мелкими домашними делами, он не переставал думать о якобы важности этих исписанных страниц; о странном следователе и о… Лизе, которая тоже сегодня интересовалась их существованием и сохранностью.

«Что это? Совпадение? Стечение обстоятельств? Или же все происходящее как-то связано пока еще неведомым мне образом?»

Справившись с делами, он выпил на ночь большую кружку ароматного кофе и, удобно устроившись на кровати, взял очередную тетрадь.