XVII. Грязь, кровь и вино! [Игорь Александрович Шенгальц] (fb2) читать онлайн

Александр Башибузук, Игорь Шенгальц XVII. Грязь, кровь и вино!

Пролог

Париж…

Что первым делом приходит в голову при упоминании этого города?

Великолепные дворцы и утлые лачуги, мощеные мрамором роскошные парки и заполненные по щиколотку грязью узенькие улочки, разряженная, усыпанная драгоценностями знать и завшивленные бедняки в лохмотьях…

Да, Париж город контрастов, как бы банально это не звучало.

А еще, Париж город возможностей, город, в который ежедневно стекается огромное количество людей в поисках лучшей доли. Так было раньше и так будет всегда.

Вот и сегодня, 11 июня 1630 года, в одно время, но через разные ворота в Париж въехали два кавалера. Первый блондин, второй брюнет, один в черном колете, а второй в фиолетовом, один со слугой, второй без оного – они были абсолютно разные и слегка похожи разве что возрастом, но их объединяло одно – пустые карманы и горячее желание взять от жизни положенное. А положенным они считали очень многое!

И никто из них пока еще не подозревал, к чему это приведет их самих и Францию…

Глава 1

Шевалье де Бриенн

«Опять скрипит потертое седло и ветер холодит былую рану. Куда вас сударь к черту занесло, неужто вам покой не по карману…»

«К черту, точно к черту… – про себя ругнулся я, в который раз за последнее время прогоняя непонятно откуда взявшуюся в голове навязчивую песенку. – Какое к черту седло? Какая рана? Седло есть, но оно не скрипит, былых ран хватает, но их ничего не холодит, потому что жара, черт бы ее побрал. И самое пакостное, я нихрена не помню о себе. Вообще ничего. Знаю только, что это время и это тело не мои родные, я был гораздо старше своего реципиента, сам я не француз, а русский – и все. Каким образом меня занесло во Францию семнадцатого века, тоже даже не представляю. В общем, очень много всего непонятного. Правда о бывшем хозяине своего нового тела я знаю все. Вместе с тушкой мне досталось все его сознание и не только оно. Но об этом стоит поговорить позже…»

В уши ворвался дикий гомон.

– Зелень, свежая зелень!

– Мясо, мясо, свежайшие кролики, сегодня утром еще бегали по лугам…

– Кружева, мадам, фламандские кружева! Пьер, ленивая ты скотина, я за тебя буду работать?

– Обокрали, караул, люди добрые! Кошелек срезали…

– Ножи, отличное железо, волос режут…

– Держи его, вон он побежал…

– Дуралей! Ха-ха…

– Чтоб тебя…

– Зелень, зелень…

– Молоко, молоко…

Впереди показались массивные въездные ворота. За крепостной стеной хорошо просматривалась громада Бастилии. А перед воротами раскинулось предместье, множество лачуг и просто торговых рядов из палаток и телег, промежутки между которыми заполняли толпы разномастного народа.

«Ярмарка, черт бы ее побрал…» – понимающе вздохнул я и невольно поморщился – со стороны города свирепо смердело.

Въезжать в Париж сразу расхотелось.

– Мессир^[1], если желаете, немного передохнем, перед тем как въехать в город…

Я обернулся в седле. Позади ехал на мохнатой, словно барашек, коротконогой кобылке смуглый толстячок с добродушной мордой, очень смахивающий на странствующего пройдоху монаха из народных песенок.

Не успев обдумать предложение, я кивнул. У меня сейчас так часто бывает. Проблемы адаптации в чужом теле. Как только вселился, пролежал без сознания два дня, думал сдохну, потом очухался, но некоторые постэффекты до сих пор остались, в том числе дикие головные боли. К счастью, в остальном мы друг к другу пришлись словно хорошо подогнанные ножны к клинку.

Толстяк немедленно свернул к небольшой рощице неподалеку от дороги. Слетев с лошадки, он мигом развернул чистую тряпицу на траве, разложил на ней сыр с копченым мясом, а потом умчался в предместье, пообещав принести свежего сидра и хлеба.

Я спрыгнул с седла, привязал поводья к деревцу, с наслаждением вдохнул свежий воздух и несколько раз присел, разминая ноги.

Высокие черные замшевые сапоги, подвязанные на щиколотке и под коленом ремешками с пряжками, широкие штаны, белая рубашка с рукавами пузырями с отложным воротником, а поверх нее короткий колет с полами до середины бедра, без рукавов по случаю жары. Тоже черного цвета, из оленьей замши. По нынешней моде застегнут только у ворота. Ну и широкополая шляпа, опять черная – все-таки из Испании еду, а там радуга в цветах одежды не приветствуется.

Мода первой половины семнадцатого века, мать ее ети. Впрочем, вполне терпимо и даже удобно, во всяком случае движений не стесняет. Да и пообвыкся я.

Итак, о чем я?

Все довольно просто и одновременно загадочно.

Я шевалье Антуан де Бриенн, от роду восемнадцати лет, младший сын из давно обедневшего и разбазарившего свои владения некогда могущественного дворянского рода. Очень давно, мой прапрадед был коннетаблем Франции. Впрочем, закончил он очень плохо, да и род с того времени превратился в ничто, по сравнению с тем, кем был.

Со мной тоже все достаточно сложно. Несмотря на молодость, шевалье де Бриенн успел натворить столько, что хватит на десяток пожизненных заключений на галерах. В частности – убивал за деньги. Нет, речь не идет об убийствах в подворотне, исподтишка, де Бриенну просто заказывали людей, а он ловил момент, провоцировал конфликт и убивал клиента на дуэли. Но факт остается фактом и от этого мне уже никуда не деться. Впрочем, никакого когнитивного диссонанса прежние занятия шевалье мне не приносит – убивал да убивал, мало того, что-то мне подсказывает о том, что и мне приходилось убивать. Речь о другом, расплачиваться за эти делишки теперь мне. И эта расплата вполне может настигнуть даже во Франции.

Похождения Антуана можно охарактеризовать одной фразой: наш пострел везде успел. Начал совсем юнцом в наемных испанских терциях кутюльером-учеником, успел пройти пару компаний, учился у лучших убивать, затем пустился в свободное плаванье, по-прежнему отправляя людей на тот свет. Уж не знаю, кто его учил, но в мастерстве фехтования малец достиг впечатляющих успехов. Я сам тоже умею фехтовать, причем, по ощущениям, занимался этим профессионально и очень долго, но таланты Антуана внушают искреннее уважение.

Последнее дельце паренька: угробил мужа своей любовницы, которая ему его и заказала. А тот оказался грандом Испании. А женушка мало того, что не заплатила, так еще и сдала Антоху властям. Пришлось спешно бежать. Но не только это является причиной моего появления в Париже, есть и другие мотивы…

– Ваша милость! – широкая физиономия толстячка лучилась довольством. – Все нашел…

Он примостил рядом с сыром и мясом запотевший глиняный кувшин с ковригой сероватого хлеба, выдернул из-за спины огромную наваху, принялся рубить провизию на пласты и болтать.

– Совсем с ума сошли эти французы, дороговизна страшная, да у нас в Гипускоа за такие цены вздернули бы не задумываясь, да и сидр – дерьмо, одно хорошо – прохладный…

Я невольно улыбнулся. Вместе с телом де Бриенна мне достался вот этот персонаж. Саншо Мендоса, веселый, улыбчивый толстячок, баск по национальности. Верный как собака и, несмотря на свой добродушный вид, опасный как гремучая змея. Мой слуга, казначей, мажордом, компаньон и прочее, и прочее.

Служит он мне по фамильной традиции, его прадеды служили моим прадедам, для басков это святое, мало того, мы с ним закадычные друзья, как бы странно это не звучало.

Виски прострелило жуткой болью. Картинка в глазах стала розовой.

– Мессир? – обеспокоенно вскрикнул Саншо. – Вам опять плохо? Я сейчас намочу тряпку водой…

Я мотнул головой, хлебнул сидра и натужно улыбнулся.

– Все хорошо, мой друг. Уже проходит.

– Хвала Святой деве Марии, Компостельской! – баск осенил себя энергичным крестным знамением. – Ох и напугали вы меня тогда, ваша милость. Может пару глотков орухо^[2]? Живо в себя приведет, крепкая, vaya con demonio^[3]! У меня еще осталось… – он принялся рыться в переметной суме.

Я отмахнулся.

– Говорю же, все в порядке. Выпей сам.

Саншо лукаво улыбнулся и припал долгим глотком к глиняной бутылке. Знает стервец, что я крепкую выпивку не жалую, но всегда разрешаю ему.

Я потянулся, с удовлетворением отметил, что головная боль уходит и принялся за еду. Ветчина уже слегка попахивала, но вместе с овечьим сыром и свежим хлебом получилось вполне съедобно. А вот сидр очень понравился, он оказался более кислый чем в Испании и более шипучий.

Баск засунул бутылку обратно в суму и с хрустом вгрызся в краюху хлеба, а потом, вдруг начал копаться в своем кошельке, пересчитывая монеты.

Я про себя улыбнулся, уже понимая к чему это представление.

– Комнату то мы снимем, – озабоченно забормотал Саншо. – Но всего на пару дней. Опять же, за постой лошадкам надо платить. И нам что-то кушать надо. А дальше что? Но ничего, что-нибудь придумаем…

Я снял с пальца массивный золотой перстень и бросил его слуге.

Саншо ловко поймал и ошарашенно воскликнул:

– Мессир! Это же подарок от маркизы Гуэрра! Как можно?

– Можно, мой друг, можно… – я безразлично пожал плечами. – Но не продавай, пока просто заложи. Может со временем выкупим.

– Как прикажете, – баск тщательно завернул перстень в тряпицу и спрятал себе в кошель, все еще продолжая осуждающе качать головой.

Да уж, самому слегка жалко. Золото, россыпь изумрудов вокруг большого рубина – работа тонкая, изысканная, стоит немало. Сам-то я с оной маркизой не знаком, но по воспоминаниям Антуана горячая была штучка. Но с монетой у нас действительно скверно. Из Мадрида пришлось сваливать спешно, последняя клиентка не расплатилась, а сам Антоха особой бережливостью не страдал. Мигом проматывал все что зарабатывал. Так что увезли только то, что было в кошелях. Но ничего, к счастью, у нас есть рекомендательное письмо, так что за деньгами дела не станет. Может быть. Особенно не уверен.

– Мессир… – встревоженно зашептал Саншо. – Сюда идут люди. И я готов прозакладывать свой кошель против дырявых чулок, они идут сюда не драться.

Я уже и сам заметил довольно колоритную, но короткую процессию. Впереди под ручку шествовали расфуфыренный кавалер и девица. А позади них брел сутулый, худющий малый, скорее всего слуга дворянина, он тащил огромную корзину со снедью.

– Ваша милость? – баск посмотрел на меня.

Я подал знак не обращать внимания, мол, пусть идут себе – в роще всем места хватит.

Но чертова парочка направилась прямо к нам.

– Вы заняли нашу поляну! – с апломбом заявил кавалер.

Полненький, с румяными щеками, козлиной бородкой и тщательно завитыми кудрями он был несколько похож на павлина в брачный период. Сходство усиливала пестрая одежда, вся обшитая кружевами и ленточками. Даже приспущенные сапоги по краю раструба были обшиты кружевами. Да и рапира на богатой перевязи сверкала позолотой.

Девица жеманно покраснела. Несмотря на яркую, нарядную одежду, по ней было видно, что она далека от благородного сословия – это я понял сразу. Прическа, покрой платья, непородистая, хотя и симпатичная мордаха все свидетельствовали об этом. Опять же, благородные дамы пешком в рощи не ходят.

Я отметил все это походя, все-таки хозяин моего тела был плоть от плоти этого времени. Да и я сам, похоже, не совсем профан в этом деле. Знать бы еще откуда я все это знаю.

Запыленный носок сапога кавалера словно невзначай опрокинул наш кувшин, сидр янтарной струйкой пролился на траву.

Саншо украдкой убрал руку за спину, взявшись за наваху, но смолчал.

– Вы опрокинули наш кувшин, мессир… – я неспешно встал.

– Сидр? – рот кавалера скривился в глумливой гримасе. – Констанция, ты слышала, они пьют сидр, ха-ха-ха…

Констанция тем временем не отрывала от меня глаз и никак не среагировала на своего дружка. Слуга стоял в сторонке, по выражение на плоской морде было видно, что ему плевать на все вокруг.

– Получите и убирайтесь! – пафосно заявил дворянин, бросив на скатерть мелкую монету. – И поскорее!

– Шевалье де Бриенн, – я церемонно поклонился. – Позвольте узнать ваше имя?

Вежливость, черт бы ее побрал, вежливость визитная карточка дворянина.

– Вы дворянин? – картинно удивился кавалер, хотя не мог не заметить мою шпагу и шпоры на сапогах. – Ах, ну да! Ну что же, шевалье Оноре де Ганделю! К вашим услугам!

При этом выпятил грудь, приняв горделивую позу. Похоже, меня совершенно не опасался, даже наоборот, решил показательно унизить перед своей девкой. Впрочем, как и многие, в дальнейшем жестоко поплатившиеся за ошибку. Всему виной моя внешность, а точнее внешность Антуана де Бриенна. Худющий, несмотря на широкие плечи, скорее хрупкого телосложения, морда нежно-красивая и невинная, светлые патлы вьются – вылитый херувимчик. На женщин внешность действует убойно, а мужчины все норовят доминировать.

Правда глаза все портят, глаза ледяные, зеленые, как у волка, но в глаза редко кто смотрит.

Саншо не дожидаясь приказа мигом убрал с поляны скатерть с едой и переметные суммы. Баск уже знает, чем все закончится.

– Вы имеете ко мне какие-то претензии, шевалье? – ухмыльнулся кавалер.

– Все претензии исчезнут, если вы сейчас извинитесь и пойдете прочь, – вежливо сообщил я. – В противном случае, я вам сделаю очень больно.

На самом деле, никакие стычки в мои планы не входили. Еще не хватало, в первый-то день в Париже. Морда у меня молодая, но мозги-то далеко нет. Опять же, чертов эдикт короля, запрещающий дуэли. Так и на эшафот могу сволочь. Но, черт побери, уже поздно, понесло. Время такое, дурное, стоит дать слабину – никогда не примут за своего. Этот же хрен раструбит на весь Париж, который по сути, большая деревня, что я слюнтяй. Оттого и режут друг друга пачками дворяне, несмотря ни на какие эдикты.

– Ха-ха-ха! – заржал де Ганделю. – Вы меня рассмешили! Констанция, прошу меня извинить, милая, я на минутку отвлекусь. Я принимаю ваш вызов, как вас там…

Баск взглядом показал на слугу, я в ответ едва заметно качнул головой, запрещая убивать парня. Его мотив просто – слуга и девка свидетели, а самый лучший свидетель – это мертвый свидетель. Говорю же, Саншо просчитывает обстановку на несколько шагов вперед.

Но сегодня никто не умрет – не хочу портить себе карму.

Констанция раскраснелась, судя по всему, ей очень нравилось, что мужчины из-за нее дерутся. На самом деле мы собирались драться из-за кувшина паршивого сидра, но она по женскому обыкновению об этом даже не вспомнила.

Дальние события заняли даже меньше минуты. Мы заняли позиции, обменялись формальными фразами, а потом я первым же выпадом проткнул бедро де Ганделю.

Все просто и незатейливо, несколько подло, но эффективно. После первого же касания шпагами, быстрая атака со стремительным броском вперед, клинок скользит по лезвию противника, одновременно сдерживая и отводя его в сторону. Весь фокус в работе ногами, надо перед атакой показать движением, что отходишь назад.

Даже для мастеров фехтования подобный прием опасен, а Ганделю мастером явно не был.

Уродовать ногу дворянина я не стал, хотя мог. Аккуратный укол, никаких разрывов мышц, которые образуются при извлечении клинка с проворотом или рывком в сторону.

– Черт! – ахнул дворянин и с размаху сел на задницу, не отрывая глаз от быстро расплывающегося кровяного пятна на штанине. – Но как, черт побери?

Я вежливо поклонился и приставил клинок к его шее.

– Вы сдаетесь, мессир?

– Да, черт побери… – едва прошевелил губами дворянин, стремительно бледнея.

– Саншо… – я показал на де Ганделю. – Помоги…

Констанция ахнула и брякнулась в обморок, но тут же встала, сообразив, что никто не обращает на нее внимание.

Баск принялся за дворянина; помимо всех остальных талантов, Саншо отличался немалыми медицинскими знаниями в области ранений.

После быстрого осмотра Саншо довольно заявил:

– Мышца цела, вены не задеты, если его милость будет содержать рану в чистоте и меньше скакать козликом – уже через три недели сможет танцевать. Я сделаю перевязку, но надо будет как можно скорей показаться этим коновалам, которые здесь себя называют врачами. Эй, как там тебя, не стой столбом.

Слуга с корзиной наконец ожил и принялся помогать баску.

– Мадемуазель, – я поклонился Констанции. – Прошу меня извинить, увы, я не хотел лишать вас вашего кавалера.

– Пустое! – отмахнулась девушка. – Он мне уже надоел своим бахвальством и мелочностью. Но как вас зовут?

– Антуан, мадемуазель…

Я с ней болтал машинально, на самом деле гадая сколько монеты найдется в кошельке Ганделю. По неписанным законам все наличное состояние и оружие проигравшего переходило в собственность победителя. Поэтому на дуэли старались ходить с пустыми карманами. А этот кавалер выглядел не бедным.

К счастью, несмотря на фанфаронство и задиристость, Ганделю оказался благородным человеком. Никаких претензий он не предъявлял и горячо поблагодарил за помощь. И даже пообещал отрекомендовать своим друзьям, когда узнал, что я первый день в Париже. Кошель он отдал сам, шпагу тоже. И даже корзину с провиантом. Дальше его слуга сбегал за лошадью и увез своего господина, Констанция тоже ушла, но предварительно горячо прошептала мне на ухо.

– Улица Лебедя, таверна «У мамаши Мадлен», я дочь хозяйки! Мы сдадим вам комнату! Езжайте прямо сейчас, я только отделаюсь от этого петуха!

– Семь золотых экю! Один золотой луидор! И серебра на десять экю! – восторженно прокомментировал Саншо, пересчитав добычу. – И шпагу можно продать за пять-шесть экю! Прекрасно, ваша милость, прекрасно. Так что перстень я вам возвращаю и не спорьте.

Я молча пожал плечами: все сложилось наилучшим образом. На эти деньги можно прожить, не мелочась даже пару месяцев. А перстень будет лучше смотреться у меня на пальце, чем в сундуке ростовщика.

Дальше мы плотно перекусили трофейным провиантом и отправились в таверну, где мамаша Мадлен сдала нам неплохую комнату за небольшие деньги, в основном, потворствуя своей дочери.

Добрались мы туда благополучно, без эксцессов, разве что я по пути обратил внимание на одного молодого кавалера, судя по всему, тоже впервые посетившего Париж. Сам не знаю почему обратил, просто в глаза бросился. Возможно почувствовал в нем человека одной крови со мной…

Глава 2

Наваррец

– En guarde!^[4]

Что за черт? Через мгновение к моей груди устремился клинок. Лишь благодаря чуду, я сумел спастись, слегка отшатнувшись назад и автоматически парировав рапирой чужой выпад.

Рапира? Откуда у меня в руке рапира. И что вообще происходит?

– Merde!^[5]

Нападавший на меня молодой человек закусил губу, явственно разозлившись, и тут же вновь атаковал, проведя пару обманных финтов, и, видно, решив закончить дело одним финальным ударом. Двигался он быстро и уверенно, и, учитывая мое состояние полнейшей дезориентации, все действительно должно было сейчас окончиться в его пользу.

И все же, мой противник был слишком прямолинеен. Ему бы проявить немного креатива, и шансов бы у меня не осталось. Он же пытался победить скорее скоростью, чем системой, хотя драться он явно умел, но, скорее, как любитель. Даже до КМС^[6] ему было еще далеко, тянул он максимум на третий юношеский. Да и шпага была ему не по руке – тяжеловата за счет фигурной гарды, а клинок коротковат. Ему бы толкового тренера, который мог бы подобрать ему правильное оружие и немного натаскать по технике, и через пару лет из парня мог бы выйти толк.

Все эти нюансы промелькнули в моем сознании, тело же действовало само по себе.

Моя рапира приняла удар по касательной, легким поворотом кисти я отвел чужой клинок немного в сторону, и тут же сам контратаковал, применив простой, но эффективный прием, и уколов его прямо через острие его же шпаги.

Я хотел поразить его правое плечо, но рефлексы моего тела решили по-своему. Клинок насквозь проткнул горло противника, шпага выпала из его руки, я инстинктивно выдернул клинок из раны, потоком хлынула кровь, и юноша тяжело рухнул на землю.

Я что, убил его? Твою ж налево! Я не хотел. Кто он вообще такой, черт его дери?!? И сам-то я кто такой, и что здесь вообще происходит?

Юноша словно хотел что-то сказать мне, но из его рта вырывались лишь хрипы. Он несколько раз конвульсивно дернулся и затих.

Я подошел к телу, склонился над ним, снял с руки перчатку и потрогал его пульс. Ничего. Кажется, он уже умер. Рана оказалась крайне неудачной, пройди клинок чуть левее или правее, и шансы на спасение у парня были бы. Но… как вышло, так вышло, и теперь я – убийца.

Странный это был парень, с длинными волосами до плеч, одетый, как для участия в исторических реконструкциях, в белую сорочку, сейчас покрытую свежей кровью, и штаны, заправленные в высокие сапоги с раструбами. На руках у парня были надеты тонкие кожаные перчатки.

Насколько я мог осмотреть себя, я был одет примерно так же. Я что, нажрался вискаря и сцепился со студентом исторического факультета, помешенным на дуэлях? А повод? Ничего не помню…

Только сейчас я толком огляделся по сторонам. Как оказалось, мы дрались на изрядно вытоптанной полянке в окружении деревьев, сквозь которые проглядывала высокая каменная стена. Вокруг стояли тишина и умиротворение, и ни души. Легкий летний ветерок обдувал мое раскрасневшееся лицо, беззаботно пели птички, в небе ни облачка. Идиллия, мать ее!..

Солнце висело, казалось, прямо над головой, значит, сейчас примерно полдень или чуть позже. Что это мне дает? Совершенно ничего.

Самое отвратительное, что я никак не мог вспомнить собственное имя. Казалось бы, это самое простое! Но нет, имя стремительно уплывало от меня, как и моя биография. Единственное, что я осознавал четко – надо валить отсюда, пока меня не застукали местные менты с окровавленным клинком в руках прямо над свежим жмуром.

Где-то совсем неподалеку заржала лошадь. Ну вот, дождался, сейчас сюда явятся по мою душу. Надо бежать.

Но сбежать я не успел. Из кустов, как чертик из коробочки, выскочил невысокий полноватый человек средних лет, одетый по старинной моде в камзол, штаны, грубые башмаки и шапку с синим бантом.

– Мой господин, боже мой, мой господин! Вы целы? Вас не ранили? – Еще издали запричитал он неожиданно густым басом. От его плаксивых слов и громового голоса я чувствовал некий неуловимый диссонанс.

– Нет, я невредим… – вынужденно ответил я, пытаясь понять, в чем странность и кто этот человек. – И какого дьявола, Перпонше, ты следишь за мной! Я же велел оставаться на постоялом дворе…

Я оборвал свою речь на полуслове. До меня дошло. Он говорил со мной на чистом французском языке, немного устаревшем, но вполне понятном. И, что самое поразительное, я отвечал ему тем же. Французский я учил когда-то в школе, как второй язык, но это было так давно, что почти полностью стерлось из памяти, и даже в те времена, максимум, что я мог сказать, лишь пара самых простых фраз: меня зовут так-то, я живу там-то, мне столько-то лет, сколько стоит ночь с вами, мадам?.. Сейчас же я не просто понимал его, я свободно говорил на этом языке. Более того, я точно знал, что этого слегка неуклюжего толстяка зовут Перпонше, и он – мой слуга.

– Твою мать… – протянул я, в этот раз по-русски. – Допился…

– Благородный господин, с вами точно все в порядке? Я тут и коня вашего отыскал, и вещи ваши, все вон там, за деревьями. И коня, и вещи этого господина тоже, – толстяк пальцем указал на мертвого юношу. – Господь, прими его душу!..

Итак, я понимал французский язык, у меня есть слуга и, как минимум, конь, я только что убил человека, но при этом я не помнил ни своего имени, ни имени своего погибшего соперника, ни событий, предшествующих нашей схватке, ничего, полный ноль.

Между тем Перпонше шустро подскочил к мертвому юноше и, подхватив его подмышки, потащил к ближайшему дереву. Он его что, закопать там собрался? Но Перпонше лишь прислонил тело к дереву, так, что юноша принял полусидячую позу.

– Монахи позаботятся о нем, я дам им знать, а вам надо поспешить, ваша милость, пока патруль не появился.

Монахи, патруль… Понятно, за каменной стеной, что виднеется за деревьями, действующий монастырь, там монахи, они позаботятся о теле, с этим разобрались. Патруль – это местные менты? Перпонше прав, надо валить отсюда, пока не повязали с рапирой в руках и свежим трупом у дерева.

В какую бы историю я ни влип, но попадать в каталажку совершенно не хотелось. Жаль юношу, я вовсе не планировал его убивать.

Я пошел за Перпонше и через пару минут мы нашли то самое дерево, где были привязаны две лошади, я рядом аккуратными кучками лежали две стопки с вещами, каждую из которых венчала широкополая шляпа.

Очевидно, я и мертвый юноша прибыли сюда вместе, привязали лошадей, избавились от верхней одежды, стесняющей движения, и отправились выяснять отношения на полянку. А обратно вернулся лишь один из нас.

Хорошо, что Перпонше был неразговорчив, либо же не считал себя вправе задавать мне какие-либо вопросы. Вступать сейчас в дискуссии было бы весьма некстати.

Я не паниковал и не впадал в истерику, все еще считая происходящее вокруг неким фарсом или великолепным розыгрышем. Вот только мертвое тело, оставленное на поляне, заставляло верить, что все всерьез. Я же сам проверил пульс, юноша мертв!

Перпонше уже подавал мне камзол, помогая облачиться. Я положил все еще окровавленную рапиру на траву, и оделся. Костюм мой выглядел просто, но со вкусом: фиолетовый камзол, застегивающийся на одну пуговицу на груди с расширяющимися книзу полами, из под камзола Перпонше выпустил кружевной широкий воротник, простая перевязь из бычьей кожи, поверх длинный плащ, и, конечно, шляпа, украшенная плюмажем.

Мне бы зеркало, хотелось взглянуть на себя со стороны. Казалось, что с моим телом что-то не так, чувствовал я себя слегка необычно, словно стал чуть ниже ростом, но при этом моложе и ловчее, да и зрение улучшилось – я свободно мог разглядеть парящих в небесах птиц и прожилки на листьях деревьев… но не требовать же зеркало посреди леса…

Итак, если это все же историческая реконструкция, то весьма достоверная. Рапиру я вытер об траву и сунул в ножны, а Перпонше, тем временем, бесцеремонно обшарил вещи мертвого юноши, вытащив тощий кошелек и сунув к себе в карман, после чего отвязал одного из коней и придержал мне стремя, помогая подняться в седло.

– Ты что, мерзавец, грабишь его? – уточнил я.

– Это же ваши трофеи, господин! – искренне удивился вопросу толстяк. – Все по закону, имеете право! Шпагу и коня забирать будем?

Я отрицательно помотал головой. Только этого мне не хватало. Простое убийство стремительно перерастало в убийство с целью грабежа, да еще и группой лиц, если считать Перпонше, как причастного к делу. А это уже совершенно иная статья УК^[7].

Мой конь нетерпеливо перебирал ногами, застоявшись на одном месте.

Сейчас все и решится. Как только мы покинем этот лесок или парк и выберемся к местам, где живут люди, все и станет понятно. Надеюсь, к тому времени моя амнезия пройдет, и я, наконец, вспомню, кто я такой и какого хрена здесь делаю. Сколько же я выжрал вчера, интересно?..

Какие-то весьма смазанные картинки мелькали в моем сознании, но составить из них цельное полотно я пока не мог. Помню, был вечер, яркие огни, возможно, какой-то клуб, женские лица. Кажется, я кого-то искал… потом улица, я бегу…

Нет, слишком все отрывочно, и никак не связано с происходящим сейчас. Причем тут антураж средневековой Франции, и главное, когда я успел овладеть в совершенстве французским и каким образом обзавелся слугой?

В седле я сидел, как влитой, несмотря на то, что в последний раз верхом ездил лет пятнадцать назад в Сочи на Красной поляне, но сейчас мне казалось, что верховая езда – привычное занятие.

Я тронул поводья, и конь послушно двинулся с места, Перпонше же побежал рядом, придерживаясь рукой за стремя.

Деревья быстро закончились и как-то весьма внезапно мы выбрались на дорогу перед самой аркой городских ворот, которые миновали, не останавливаясь, и оказались в городе.

Только вот что это был за город: по мощенным мостовым, покрытым зловонной кашей из грязи, навоза и мусора двигались телеги и повозки; тут же гнали скот; по узким улицам сновала масса народа, одетых, как для съемок исторического фильма; фахверковые^[8] дома теснились один за другим, достигая нескольких этажей; было шумно, время от времени раздавались крики детей, уличные продавцы во весь голос расхваливали свои товары…

Внезапно у меня закружилась голова. Я пошатнулся в седле и чуть было не упал, с огромным трудом удержав себя в сознании. Поток информации захлестнул меня с такой скоростью, что в глазах вновь потемнело.

Я знал этот город, и я понял, кто я есть, точнее, кем я стал. И это была никакая не реконструкция.

Передо мной, шевалье Франсуа де Брасом, младшим отпрыском некогда богатой, а ныне обедневшей фамилии, прибывшим лишь три дня назад, 11 июня сего 1630 года из далекой Наварры, расстилался Париж.

Глава 3

Шевалье де Бриенн

Проснулся от лизнувшего глаза лучика солнца. Привычно замер, ожидая приступа головной боли и довольно улыбнулся, осознав, что сегодня обошлось.

Открыл глаза и посмотрел на слегка порыжевший, крашенный известью потолок.

По чистой случайности мы неплохо устроились. Мамаша Мадлен сдала нам целый флигель, правда крошечный, но для Парижа это настоящие хоромы. Город просто переполнен всяким людом, а простое жилье на вес золота. Так себе, комната на втором этаже и коморка под лестницей. Из обстановки кровать с тюфяком набитым шерстью, стол, пара стульев, большой сундук и даже потемневшее от времени зеркало с занавесками на окнах. Не бог весть что, зато чисто, без клопов и со всем пансионом, то есть, с завтраком, обедом, ужином, стиркой со сменой постельного белья и уходом за лошадьми. За такую «роскошь» мамаша Мадлен, ободрала бы нас как липку, если бы не ее дочка.

Я рывком сел на кровати и посмотрел на Констанцию.

Девушка сладко посапывала рядом, поджав ногу и выпятив задок. Подсвеченная солнышком ее кожа отливала золотом, между ног кучерявилась густая рыжеватая шерстка, а волосы живописно раскинулись по спине и простыне из грубого холста.

Невольно улыбнувшись, я немного помедлил и слегка прихлопнул ладонью по ягодице.

– Милый… – Констанция мурлыкнула, потянулась как большая кошка, перевернулась на спину, провела рукой по моему бедру, но спохватилась и испуганно ойкнула. – Ох, я все проспала! Матушка с меня всю шкуру спустит…

Девчонка мигом слетела с кровати, накинула на себя рубашку с платьем и убежала, часто стуча деревянными подошвами сабо^[9] по скобленным половицам. Но успев послать мне воздушный поцелуй и пообещать разобраться с завтраком.

Хорошая девчонка, чистоплотная и в постели неплоха. Да и с умом у нее все в порядке. Констанс прекрасно понимает, что со мной у нее ничего не выгорит, просто ей неимоверно льстит, что ее имеет дворянин. Опять же, подарки никто не отменял.

Тоже ничего необычного для Парижа семнадцатого века. Время отнюдь не пуританское.

Я встал, натянул бре^[10] и быстро проделал несколько упражнений, при этом в который раз удовлетворенно отметив, что доставшееся мне тело в отменной физической форме. Правда все в заплатках, как старая простыня. Шрамы на ключице, груди и предплечье, нога насквозь пробита – несмотря на юный возраст, Антуан де Бриенн успел отметиться не в одной заварухе. К счастью былые раны не мешают.

– Ну что же, могло быть и хуже… – отчего-то недовольно буркнул я сел обратно на кровать.

Недовольство сменилось апатией. Я прекрасно понимал, что надо что-то предпринимать, чтобы найти себя в жизни, возможности для этого присутствовали, но ничего делать не хотелось, словно мне надоело искать себя. Хотелось просто плыть по течению и апатично ждать, куда вынесет судьба. Почему так? Ведь Антуан пожил всего ничего. Скорее всего, дело в прежней моей ипостаси – видимо успел устать.

– Твою же мать… – вздохнул я и неожиданно слегка повеселел. Прошлое полностью стерлось, но русский язык и возможность материться на нем при мне остался.

«Хрен с ним, – подумал я. – Хочется, не хочется, а надо. Заработаю на деревеньку и на покой. Буду выращивать виноград, задирать юбки селянкам, вкусно есть, сладко спасть и слушать соловьев по вечерам. Или куплю себе приорат, стану священником, а дальше то же самое, виноград, девки и прочее. Чем не жизнь?».

Усилием воли заставил себя встать, поплескал в лицо водичкой из мятого медного тазика, омыл наскоро причинные места и начал одеваться.

Сначала накинул камизу, нижнюю свободную рубаху, потом на ноги чулки, подвязал их под коленом, натянул штаны и пока этим ограничился. Сапоги успеют сегодня надоесть, а домашней обуви у меня нет.

– Ваша милость! – в комнату торжественно вплыл Саншо. – Пора завтракать.

Баск притащил огромную глиняную сковородку, на которой еще скворчала яичница со шпинатом, посыпанная тертым сыром и зеленью, пару ломтей хлеба и кувшин с сидром.

Судя по довольной роже и масляным глазам у баска ночью тоже выгорело. Саншо похотлив как сатир, дерет без разбора всех представительниц женского пола, но особенно предпочитает дам монументального строения, точь-в-точь как наша хозяйка мамаша Мадлен. Видимо ее и уговорил.

– Прошу, ваша милость! – баск поставил поднос и подал мне оловянную ложку, предварительно протерев ее полотенцем.

Сам, не чинясь, тоже пристроился за столом. Слуги не едят с хозяевами, но право вкушать пищу за одним столом с господином даровал роду Саншо еще мой прапрадед за особые заслуги.

– Лошадок я посмотрел, тот хромой козел, конюх, умеет обиходить. Дал ему медяка, чтобы старался… – болтал баск, с аппетитом уминая завтрак. – По городу говорят, что объявился какой-то живорез, у реки опять нашли трупы. А вчера, задралась толпа господ, городские стражники похватали всех и в тюрьму без разбора…

Я его слушал вполуха, а сам тщательно перебирал все сведения о европейской политике, которые могли мне пригодится.

Итак, на дворе тысяча шестьсот тридцатый год. Король Франции Людовик под номером тринадцать, жена у него испанка, хотя носит прозвище Австрийская, по происхождению Габсбургов. Между Людовиком и Анной сильно не ладится, это знают все, а при дворе фактически правит кардинал Ришелье. Мамаша Людовика Мария Медичи и ее младший сын Гастон Орлеанский строят козни королю и кардиналу, за что король удалил мамашу со двора. Но она не угомонилась, заговор сменяет заговор. Мало того, опять начинают поднимать голову гугеноты, хотя их оплот Ла-Рошель два года назад Ришелье взял.

В Европе творится сплошной бардак, полным ходом идет Тридцатилетняя война, где все схватились со всеми. Я и сам успел поучаствовать во многих эпизодах, в частности за Испанию против Нидерландов. Франция пока напрямую не участвует, что несомненно хорошо, впрочем, с Испанией у нее, несмотря на королеву испанку, отношения неважные. Чем это грозит мне, ведь я прибыл из Мадрида? Да ничем. Сейчас все воюют против всех, причем зачастую руками наемников. А наемники люди аполитичные, кто платит, за того и воюем. Но надо быть осторожней, чтобы не приняли за испанского шпиона.

Что я могу сделать? Верней, как я могу использовать вышеупомянутые события в свою пользу? Ну, вариантов много: от воинской службы, до попытки втереться в доверии к одной из сторон политического противостояния в Париже. Но начну с того, что отвезу рекомендательное письмо одному из самых влиятельных священников Франции – отцу Жозефу. Письмо написал его визави только с испанской стороны – отец Доминик. Мой прежний наниматель. Неплохой дядька, умный и хитрый как змей и ко мне относился неплохо. Именно он прикрыл меня на пару дней от альгвазилов^[11] во исполнение прежних обязательств. В общем, сначала посмотрим, что даст письмо, а там видно будет.

Где искать отца Жозефа? В соборе Парижской Богоматери, в портале Святой Анны. Но когда он там появится неизвестно, так что поиски могут занять несколько дней. Значит решено, прямо сейчас и отправлюсь.

Я отложил ложку.

– Я отправляюсь по делам.

Пока ополаскивал руки, Саншо мгновенно уничтожил остатки еды, сытно рыгнул и бросился помогать мне одеваться.

Закончив, я снова посмотрелся в зеркало и остался доволен, хотя решил в самое ближайшее время обновить гардероб – сваливали мы из Мадрида в чем были. Одежду успели привести в порядок после дороги, она была пошита из дорогого, качественного материала, но по меркам Парижа выглядел я бедновато, точнее – серовато. Опять же, Антуан де Бриенн одет по испанской моде, что подчеркивает мое иностранное происхождение, а это негоже.

Шпагу бережно вложил в перевязь – она, пожалуй, самая дорогая вещь в моем имуществе, хотя внешне неброская – никакой позолоты и драгоценных камешков. Ковал ее самый известный оружейник в Толедо Томас да Айала и Антоха отвалил за нее целое состояние. Клинок из стали с узором красноватого цвета, длиной чуть больше восьмидесяти сантиметров, с двумя долами на три четверти клинка, заточка обоюдоострая – можно колоть и рубить. Гарда испанского типа, чашка почти полностью закрытая, сложена из двух получашек, покрыта сплошной гравировкой, дуги и крестовина эфеса четырехгранные, ручка витая и вдобавок обтянута тончайшей кольчужной сеткой замысловатого плетения так, что рука совершенно не скользит. Оголовье восточного вида, в виде чалмы. Ножны твердые, обтянуты очень качественной кордовской кожей. со стальными вставками. Развесовка идеально сбалансирована. Словом – замечательное боевое оружие.

Есть у меня еще и парная к шпаге дага, но она пока останется дома, носят ее сзади за поясом, прикрыв плащом, а я сегодня без плаща, да и нет смысла таскать лишнюю тяжесть. Вместо даги сунул за пояс наваху в специальный карманчик.

На голову широкополую шляпу с пером страуса, на руки тонкие замшевые перчатки, на безымянный палец перстень от маркизы Гуэрра. Конверт с письмом для отца Жозефа под колет.

Пожалуй – все.

– Ты со мной.

Саншо кивнул и вылетел из комнаты – готовить лошадей.

Через полчаса мы уже выехали из гостиницы. В нос сразу ударил смрад, а в уши бурный гомон.

Я поморщился и оглядел улицу. Справа возле мясной лавки галдела толпа студиозусов, задирая монахов доминиканцев, назревала добрая потасовка, слева судачили торговки зеленью, чуть дальше, орал как резанный, облитый помоями персонаж в черном. Прямо по середине улицы уныло тащились запряженные ослами тележки с углем и хворостом, по краям дороги, осторожно, чтобы не заляпать обувь грязью, пробирались прохожие. Фоном доносились истеричные неразборчивые вопли – видимо кого-то лупили смертным боем.

Париж, мать его, город контрастов…

Что-то мне подсказывает, что я здесь бывал и раньше, но формально, в обличье Антуана де Бриенна – в первый раз. Но ничего, городок как городок, а публика, так вообще схожа с мадридской, хотя с другим темпераментом. Поехали, однако…

И почти сразу же, я поймал взглядом того самого кавалера, которого встретил на въезде в город. Судя по взгляду, он тоже меня узнал. Снимать шляпы мы не стали, ограничились легкими кивками. Интересно, кто он такой? По первым впечатлениям птица моего полета, я взгляд таких сразу узнаю. Ну что-то часто мы стали встречаться – это настораживает. Но рано бить тревогу, время покажет.

Путешествовать верхом по улочкам Парижа куда предпочтительней, чем тащиться по дерьму пешком, но задачка еще та. Надо быть постоянно начеку, чтобы не вывалили на голову ночной горшок или не попасть под ломовую телегу. К тому же, простые парижане народ бурный и своенравный, дворянство его вконец достало, толкнешь лошадью, могут и слегой огреть или какашками закидать.

Впрочем, очень скоро мы благополучно выбрались в квартал побогаче. Тут точно так же смердело, а центр улицы покрывала грязь, но публики было поменьше.

– Гей, гей… – под ор кучера из-за поворота прямо навстречу вылетела запряженная четверкой роскошная карета.

Я успел свернуть перед самыми мордами лошадей. Кучер заорал, натянул поводья, лошади встали на дыбы, карета рыскнула, пошла юзом, снесла выносную витрину магазина посуды, но все-таки остановилась.

– Да я тебя! – кучер занес кнут, но увидев пистоль в руке Саншо, тут же заткнулся.

Хлопнула украшенная резными виньетками и позолотой дверца, из кареты выскочил расфуфыренный дворянин, одетый в небесно-голубые цвета и увитый ленточками со шнурами словно баран.

– Какого черта, ублюдок?!! – заорал он на кучера, но тот с перепуганной рожей показал кнутом на меня.

Кавалер обернулся и ехидно процедил:

– С каких это пор простолюдины носят шпагу? Слезь с лошади дуралей, когда разговариваешь с благородным господином…

Это было прямое оскорбление. Не ответить – значит потерять честь навсегда. Из Парижа можно стразу уезжать – здесь все заплюют, даже чернь.

«Как же все достало…» – уныло подумал я, отпустил себе настоящего де Бриенна и пошевелил поводьями.

Вышколенный жеребец легонько толкнул дворянина грудью, тот попятился, поскользнулся и сел задницей в размазанную по брусчатке грязь.

Я неспешно спрыгнул, шагнул к кавалеру и спокойно процедил:

– Я шевалье де Бриенн. Мои предки были коннетаблями Франции, когда ваши еще пасли свиней. И я вас сейчас убью. Выпотрошу словно свинью на бойне. Вы не успеете даже попросить о заступничестве Деву Марию.

Если бы я хотел, он бы уже булькал кровью. Но убивать мне не хотелось.

В глазах дворянина плеснулись злость и страх, активно работая ногами, он отполз задом от меня, вскочил и выхватил шпагу – коротенькую, придворную, а не боевую. Его лицо сильно исказилось, голос начал заикаться.

– Вы… вы… как вы смеете…

– Еще как смею… – я тоже достал бретту, все еще очень надеясь, что убивать не придется.

Неожиданно раздался резкий окрик.

– Гастон, мы спешим. Все потом…

Из окошка кареты выглядывало слегка прикрытое вуалеткой хорошенькое женское личико с кокетливой мушкой на подбородке. Из-под изящной шляпки спадал каштановый завитый локон. Выглядела она просто шикарно и соблазнительно, но в глазах этого милого создания пылала совершенно неженская холодная ярость.

Меня словно ядовитая змея ужалила. Сердце кольнуло тревожное предчувствие.

– Как прикажете… – кавалер мгновенно сник и скрылся в карете, бросив напоследок:

– Мы с вами еще встретимся,будь я проклят.

Я вежливо обмахнулся шляпой и невозмутимо ответил:

– В любое удобное для вас время, мессир…

Саншо глянул вслед уезжавшей карете и тихо сказал:

– Боюсь, ваша милость, это только начало. Мы с вами опять вляпались в дерьмо. Хорошо, что вы его не убили. У этой благородной сучки из глаз сочится яд. Даже просто смотря на нее можно отравиться.

Я пожал плечами и запрыгнул в седло.

– Все как всегда, мой друг. Все, как, всегда.

Дальше мы без приключений перебрались через мост «Двойного денье» на остров Сите, откуда уже было видно величественную громаду Собора Парижской Богоматери.

Но тут пришлось притормозить, масса народа шла с утренней мессы. Так что к собору мы добрались уже ближе к полдню.

Я сориентировался, расспросил прохожего монашка, оставил Саншо с лошадьми и пешком перешел к порталу «Святой Анны».

После душного и смрадного Парижа, гулять здесь было просто наслаждением. От древних стен несло прохладой, щебетали птички, пахло розами, ладаном и почему-то свежим хлебом.

Думал, что ничего не получится, но мне сегодня, наконец, повезло.

– Вы к кому, ваша милость? – вежливо задал вопрос дюжий привратник в сутане, стоявший возле боковой дверцы в портал.

Я сдержанно поклонился в ответ:

– Я ищу отца Жозефа. У меня к нему письмо от отца Доминика Боканегро из Мадрида.

– Подождите здесь, мессир, – монах мазнул по мне внимательны взглядом и скрылся за дверью.

Я отошел от двери и присел на каменную скамейку у аккуратной постриженной живой изгороди.

Неожиданно, сквозь заросли донесся торопливый женский шепот:

– Я не могу, вы не понимаете, это очень опасно. Вся корреспонденция королевы тщательно просматривается. Если меня поймают с письмом – сразу посадят в Бастилию и будут пытать, а госпожу снова ждет немилость.

– Но в письме нет ничего предрассудительного, только весточка с родины, – уговаривал ее густой мужской голос. – И я вас очень хорошо отблагодарю. Смотрите, вот оно, совсем маленькое, Вы его можете спрятать в корсаж. А это золото. Половину я отдам сразу. Поверьте, вы станете богаты…

– Нет, королеве настрого запрещено общаться с родными, отстаньте от меня, я вас прошу. Я уже жалею, что согласилась на встречу…

Из-за поворота выбежала молоденькая девушка, одетая как состоятельная горожанка и убежала по аллее.

– Черт, трусливая сучка, но ничего… – пробормотал голос, а потом появился и его хозяин – кавалер в темно-бордовом колете, отороченном розовыми кружевами. Длинный, голенастый, сутулый и худой. Из-под его шляпы на воротник спадали плохо завитые черные, сальные волосы.

Он сразу наткнулся на меня взглядом, узкие, бледные губы исказились в злой гримасе.

– Вы меня слышали? – прошипел он, а потом, неожиданно, очень быстро выхватил шпагу и распластался в резком выпаде.

Этот, в отличие от несчастного де Ганделю, оказался настоящим мастером клинка. Если бы я хотел кого-то быстро и бесшумно убить – ударил бы точно так же. Все было сделано мастерски – стремительно и точно, если бы он попал – я бы умер в течении нескольких секунд. Вокруг никого, свидетелей нет, ищи убийцу до посинения.

Но спасла скользкая брусчатка – кавалер слегка проскользнулся и промазал – клинок лишь царапнул мне воротник.

Второго шанса я ему уже не дал – придержал в захвате, выхватил наваху и, в движении раскрывая ее, несколько раз быстро ударил его в печень.

Неизвестный рухнул, несколько раз дернул ногой и затих, по мостовой быстро расплывалась лужа крови.

– Да уж, денек определенно не задался… – я быстро оглянулся, затем вытер заляпанный кровью клинок и перчатку об одежду дворянина. Потом вытащил из его колета маленькое, запечатанное восковой печатью письмо, забрал из кошеля тяжелый мешочек с монетой, а труп оттащил в кусты.

Зачем я это сделал? Сам не знаю, словно кто-то под руку толкнул. Интуиция, мать ее.

А потом сразу поспешил к двери.

Только подошел, как появился привратник.

– Прошу за мной, мессир…

Мы прошли по узкому сводчатому коридору к тяжелой, потемневшей от времени дубовой двери.

Привратник стукнул по двери два раза костяшками пальцев и отошел в сторону.

В маленькой, скудно обставленной, освещенной только одной свечой келье сидел за столом невысокий щуплый мужчина и что-то писал на листе бумаги. Его грубая ряса серого цвета была подпоясана простой веревкой, а ноги босы.

Увидев меня, он встал; тихо брякнули вериги^[12] под рясой, на изможденном аскетичном лице мимолетно скользнула боль.

В келье прошелестел тихий безжизненный голос:

– Что тебя привело ко мне, сын мой?

Глава 4

Наваррец

– Франсуа, ну, проснись же! Франсуа, милый!..

Что за дьявол? Ласковый женский голос прорвался сквозь завесу сновидений, заставляя меня вынырнуть в суровую реальность. Сон все никак не хотел уходить, я еще витал где-то там, в небесных сферах, но между тем непреклонно просыпался.

Я почувствовал, как чьи-то тонкие и нежные пальчики легко пробежались по моей груди и спустились ниже, потом еще ниже… Так, может, все же пора окончательно пробудиться? Тем более, я не чувствовал на себе одежды, только легкую простыню поверх тела. Кажется, все заходит слишком уж далеко…

Только я собрался открыть глаза и взглянуть на мир вокруг, как случилось самое интересное – все во мне возбудилось и напряглось, и мне внезапно стало уже не до того, чтобы решать, сон это или явь. Если даже сон, пусть он закончится самым благоприятным образом…

– Ах, Франсуа…

Я несколько раз глубоко выдохнул, стараясь успокоить дыхание, и только после этого все же открыл глаза.

Надо мной нависало весьма премилое юное создание. Овальное личико, обрамленное легкими кудряшками, чувственные губы, которым только что нашлось весьма достойное занятие, большие карие глаза, ну а ниже… ниже все было очень даже неплохо.

Девица навалилась на меня тяжелой грудью, так и просящейся в ладони, и с любопытством вглядывалась в мое лицо.

– Кати? – всплыло в памяти имя.

– Я – Лали! – слегка обиделась красавица.

– Допустим.

Мои руки действовали собственной волей, обхватив красавицу за тонкую талию и легко повернув ее в иную, более подходящую для дальнейших действий позицию. Она лишь тихонько вскрикнула и закатила глаза, всем своим податливым телом показывая смирение и покорность.

Следующие полчаса прошли самым, что ни на есть приятнейшим образом, и, клянусь, за все это время в моей голове не мелькнуло ни одной сторонней мысли, я просто ловил хрен знает как образовавшийся момент. Но кто я такой, чтобы игнорировать подарки судьбы?..

Жаль, что все плохое и хорошее (и это самое обидное) рано или поздно кончается. Вот и моя таинственная нимфа, насытившись, наконец, происходящим, ловко выскользнула из-под меня, одним движением натянула валявшееся подле кровати платье, игриво улыбнулась мне на прощание, и скрылась с глаз.

Весело день начинается!

Я встал с постели, полностью обнаженный, и тут же уткнулся взглядом в высокое зеркало, стоявшее прямо напротив кровати. Оно было совсем не похоже на привычные мне зеркала и скорее напоминало отполированный до блеска лист металла, и отражение в нем было весьма смутным, ты скорее угадывал черты, чем видел их… И все же кое-что разглядеть я сумел, вот только зеркало показало мне вовсе не того человека, которого я привык видеть последние… хм… тридцать или сорок лет.

Только теперь я окончательно и бесповоротно осознал, что я попал в чужое тело, пусть и весьма достойное, но чужое.

Из отражения на меня смотрел совсем еще молодой, по моему разумению, парень, наверное, двадцати – двадцати трех лет на вид, среднего роста – ниже, чем я привык, черноволосый и остроглазый, чуть более жилистый, чем я себя ощущал прежде. Грудь пересекал косой шрам, на шее так же белел небольшой шрам, а более дефектов я не приметил. На лице усы и легкая щетина, руки-ноги на месте, пальцы тоже, мужское, хм, достоинство, пусть и не вызывало удивления, но и перед женским полом краснеть бы не пришлось, что несколько минут назад доказала Кати-Лали. Парень в отражении был вполне себе видный и в меру симпатичный, разве что мрачноватое выражение лица чуть портило общую картину.

И тут меня вновь накрыло, как и тогда, когда мы с Перпонше въехали в город после моей дуэли. Только в тот момент я все же, судя по всему, вырубился, либо же пребывал в полнейшей прострации, потому как саму поездку сквозь город я помнил короткими отрывками. Я почти вываливался из седла, лишь чудом держась на грани сознания, но Перпонше справился и транспортировал мое бренное тело к точке временной дислокации, в арендованную мною комнату, прежде чем сознание полностью оставило меня, и я погрузился в глубокий и крепкий сон.

Я говорю «меня», хотя, разумеется, то был не я, я бывший владелец этого тела, надо сказать, державший его в превосходной физической форме. Ну а как иначе, при тех изнуряющих ежедневных тренировках, воспоминания о которых теперь жгли мой мозг, как и все остальное…

Черт! Я не помнил себя прежнего, но я помнил если не все от и до об этом человеке, в теле которого очутился, то весьма многое. И человек этот был весьма интересен.

Самый настоящий французский дворянин, шевалье де Брас, прибывший в столицу третьего или уже четвертого дня с некоей миссией, в подробности о которой я пока особо не вникал – столько всего навалилось. Род его был древний, но бедный. Прибыв в Париж, и не будучи обременен денежными избытками (или же просто стараясь не бросаться в глаза и не выделяться из огромной массы шатающихся по городу в поисках приключений, обеда и любой случайной монеты безденежных дворян), он снял лишь скромную комнату при постоялом дворе, и местная «белошвейка», Кати – она же Лали, сразу приметившая заезжего дворянина, тут же начала оказывать ему всевозможные знаки внимания, с первого же дня навещая де Браса в его скромных апартаментах. Это утро так же не стало исключением в сложившейся традиции, девица явилась вновь, дабы одарить молодого человека своей симпатией, чем уже я бесцеремонно воспользовался. О чем, впрочем, нисколько не жалел.

Да, но самое главное, вчера шевалье успел поссориться с неким юношей и, что самое скверное, заколол его на дуэли.

К сожалению, от меня пока что ускользали нюансы этой истории. Я не помнил ни имени скоропостижно скончавшегося юноши, ни причин, побудивших нас драться.

Но сейчас это меня волновало в последнюю очередь. Самое скверное, что до сих пор я не вспомнил себя. Память словно отшибло или заблокировало, я ясно видел многочисленные картины из детства и юности де Браса, впрочем, тоже выборочные, но не мог вспомнить, как зовут моих настоящих родителей.

Не сдержавшись, я зарядил себе пару крепких пощечин. Не помогло, хотя в голове слегка прояснилось.

Комнатка, арендованная де Брасом, выглядела весьма скромно. Рядом с узкой деревянной кроватью стоял сундук для вещей, на котором грудой была свалена моя одежда, сбоку к нему прислонилась рапира в ножнах, на полу лежала шкура неизвестного животного, многочисленными черно-белыми пятнами похожая на обычную корову, да косоногий табурет торчал в углу – вот и вся обстановка. Разве что еще то самое большое зеркало, да соломенный тюфяк, сдвинутый в сторону, на котором обычно у двери спал Перпонше.

– Ваша милость, вы проснулись? Завтрак готов! – дверь слегка приоткрылась и в проеме двери показалась голова вышеупомянутого Перпонше.

Про него я тоже кое-что вспомнил.

Де Брас нанял Перпонше в первый же день своего прибытия в Париж. Неспешно двигаясь на лошади по улицам города и прикидывая в голове, где бы ему снять комнату на первое время, он приметил человека, который в отличие от прочих горожан, никуда не торопился, стоял у парапета подле Сены и с любопытством следил за ссорой двух котов. Разумно рассудив, что ему в любом случае потребуется толковый и расторопный малый, знающий город, а такой любопытствующий тип, склонный к созерцательству, был явно в курсе всех свежих сплетен и новостей, де Брас знаком подозвал его к себе и принял на службу в одностороннем порядке. К слову сказать, Перпонше не слишком то и сопротивлялся. Может быть, он решил, что это принц в изгнании инкогнито возвращается в родные края, а может, ему просто лень было спорить, но де Брас таким образом обзавелся слугой, а Перпонше – господином. Собственно, Перпонше и посоветовал снять меблированную комнату на постоялом дворе «Осел и виселица» у мэтра Крюшо, где мы в данный момент и находились.

Но вспомнил я и еще кое-что.

– Признайся-ка мне, мерзавец, ведь это ты выпил последнюю из тех пяти бутылок превосходного бургундского, которые я велел купить у мэтра Крюшо? А после мне сказал, что разбил ее ненароком…

Сапог, что я кинул в его сторону, попал бы точно в цель, если бы за мгновение до этого голова Перпонше исчезла из проема. Хлопнула закрывшаяся дверь. Шустрый малый!

Моя память работала правильно.

Разумеется, я паниковал, но всеми силами старался держать себя в руках. Я читал сотни книг и видел десятки фильмов, и мог себе представить перемещение из тела в тело, да и перемещение во времени тоже.

Если это не коматозный глюк, и я не лежу сейчас на операционном столе под наркозом, или не валяюсь в притоне, обдолбавшись чем-то запрещенным, или же не впал в кому после автомобильной аварии, или не случилось со мной еще чего-то столь же неприятное и смертельно опасное, то надо смириться и осознать случившееся.

Я переместился во времени и попал в чужое тело.

Хреново и точка.

И в этом теле мне придется прожить некоторое время, прежде чем, а я очень на это надеюсь, я смогу разобраться в происходящем и вернуться обратно.

Очень повезло, что воспоминания Франсуа де Браса достались мне по наследству, пусть пока не в полном объеме, но они вливались в мое сознание приличными порциями, и, что тоже важно, моторика его тела, все его навыки и умения, так же пришли мне бонусом, как и знание языка и местных реалий – это, пожалуй, оказалось самым главным и важным приобретением на данный момент.

– Благородный господин, уже можно войти? Завтрак стынет.

Дверь вновь приоткрылась и Перпонше, с повинной головой, внес поднос, заставленный тарелками.

Решив, что хитрый пьяница полностью осознал свою ошибку, я накинул на себя рубаху, влез в штаны и только после этого отдал должное завтраку.

Завтрак был обилен и заставлял верить в светлое будущее. Перпонше подал жареного каплуна, здоровенный кусок сыра и краюху свежего хлеба. Запивать все это изобилие предполагалось целым кувшином легкого вина.

Любого врача-диетолога инфаркт бы хватил от такого количества калорий, но мое молодое тело издало лишь жадный рык, руки уже сами рвали жирного каплуна на части, а зубы вгрызались в сочное мясо.

Сожрав, по-другому и не скажешь, примерно две трети от принесенного, я сыто рыгнул и кивнул Перпонше на остатки трапезы. Интересно, откуда у меня эти дворянские замашки? Передались вместе с воспоминаниями де Браса? Я ведь и не подумал предложить слуге разделить со мной завтрак, а он, разумеется, и не ждал этого. Но вот доесть за господином было для него подобающим вариантом. Перпонше не заставил себя просить дважды, и с не меньшей жадностью, чем я несколько минут назад, схватил остатки каплуна в одну руку и кружку с вином в другую.

Интересно, где он раздобыл деньги на еду? Я ничего ему не давал, те гроши, что остались у де Браса стоило поберечь. Неужели хозяин двора открыл мне кредитную линию или это моя утренняя гостья позаботилась о моем желудке? Если так, то надо будет ее хорошенько отблагодарить этим же вечером…

Но тут я вспомнил о кошельке погибшего от моей руки юноши, который ушлый Перпонше вытащил из вещей покойника, и все стало на свои места.

О чем я думаю? О жратве, выпивке, да бабах? Лучше бы соображал, как вернуться обратно, в свое время. Пусть я не помню, кем я был, но год-то, в котором жил, должен помнить? Должен. Но не помню.

Первая половина двадцать первого века – вот такой диапазон. Крупный город. Огни городских автострад. Красивые женщины. Рестораны. Громадная тачка. Пистолет!

Хм, пистолет… точно, у меня было оружие. Что это значит? Я или бандит, или мент? Пока остановимся на этом, а то голова опять разболелась от попыток вспомнить себя. Первым делом надо приспособиться к местным реалиям, обеспечить себе тут постоянную крышу над головой, да кусок хлеба, а воспоминания вернутся. Кажется, я всегда был реалистом, и ставил перед собой конкретные цели. Как случилось, так случилось, поздно пить боржоми. Метаться душевными терзаниями я точно не собирался.

В дверь требовательно застучали.

Перпонше с сожалением отложил обгрызенное крылышко, вытер рот рукавом и пошел открывать.

На пороге стояли четверо гвардейцев в красных плащах с белыми крестами. Возглавлял их лейтенант.

– Шевалье де Брас? – Лейтенант шагнул в комнату. Я мрачно кивнул. Дурные предчувствия охватили меня. – Вы арестованы за убийство Жозефа Мари Габриэля де Латра, мушкетера его величества. Прошу отдать вашу шпагу!

Глава 5

Наваррец

Свою рапиру я отдал одному из гвардейцев без единого слова. Сопротивляться и не собирался, все же юношу я заколол, признаю. Хотя, насколько я понимаю, все происходило в рамках честной дуэли, и он имел ровно такие же шансы убить меня. Просто я оказался чуть опытнее или же просто удачливее.

Другой вопрос, запрещены ли нынче дуэли? Кажется, все же запрещены, или, как минимум, не одобрялись на самом высоком уровне. Для начала я еще должен доказать, что дуэль проходила по всем правилам, свидетелей-то не имелось, даже Перпонше явился уже после того, как все закончилось.

Интересно, почему за мной явились гвардейцы, которых я легко опознал по плащам, а не судейские или жандармы? Дело в моем дворянском статусе? Скорее всего. Впрочем, окончательное выяснение этого вопроса я оставил до лучших времен. Сейчас же я вручил рапиру лейтенанту, попросил разрешения одеться и быстро привел себя в порядок.

Никаких знакомств в Париже у меня не имелось, сообщить о моем аресте никому не требовалось, поэтому я просто велел Перпонше оставаться на хозяйстве вплоть до дальнейших указаний и проследовал за лейтенантом, остальные гвардейцы шли позади.

Мэтр Крюшо, хозяин постоялого двора, проводил нас задумчивым взглядом не предвещавшим ничего хорошего. Как бы во время моего отсутствия он не выкинул мои немногочисленные пожитки, да не сдал комнату кому-то еще. Надеюсь, Перпонше сумеет отстоять имущество своего господина, если, конечно, сам не сделает ноги, что, признаю, было бы весьма разумным с его стороны.

Внизу нас ожидала зарешеченная карета с плотными шторками.

– Прошу! – Лейтенант любезно распахнул передо мной дверцу. Я столько же любезно поклонился и залез внутрь.

В карете было тесно, тем более, когда следом залез лейтенант и один из гвардейцев. Остальные конвоировали карету верхом на лошадях.

– Куда именно мы направляемся? – поинтересовался я, когда карета тронулась с места.

– Попрошу не задавать никаких вопросов, господин шевалье. Вы все узнаете на месте.

Голос лейтенанта был непреклонен и суров, усы его грозно топорщились, и я посчитал правильным не приставать к нему с дальнейшими расспросами. А больше заняться в дороге был решительно нечем. Сквозь плотные шторки едва-едва проникало достаточно света, чтобы видеть своих соседей, но вот разглядеть что-либо снаружи совершенно не представлялось возможным.

Лейтенант не обращал на меня особого внимания. К счастью, ему быстро стало скучно, и он, наконец, приоткрыл край шторки достаточно широко, чтобы я мог удовлетворить свое любопытство.

Мы ехали вдоль кривых домов, поставленных совершенно наперекосяк, частично каменных, иногда деревянных, в несколько этажей, увенчанных уродливыми каминными трубами. Улицы были чудовищно плохо выровнены, и дорога шла то вверх, то вниз. Вдобавок карета постоянно петляла, пытаясь продвинуться по этим кособоким и узким улицам, самая широкая из которых не превышала, на мой взгляд, восьми метров, а большая же часть улиц просто не давала возможности разъехаться двум телегам или экипажам одновременно.

Не город, а жуткий и мрачный лабиринт с множеством ответвлений, где лишь избранным, живущим на самых верхних этажах, удавалось видеть краешек неба. При этом карете постоянно приходилось лавировать, избегая столкновения с телегами, скотом, который гнали на многочисленные рынки, объезжать прочие преграды, коих было немыслимое количество: начиная от повсеместных строек, кончая уличными торговцами, раскладывавших свои товары прямо перед лавками на столах вдоль дорог.

Сопровождающий гвардеец давно уже дремал, как любой солдат, использующий для сна каждую возможность. В вероятность моего побега никто не верил.

Вокруг невероятно воняло. С непривычки я старался дышать реже, но это мало помогало.

Чтобы отвлечься, я принялся разглядывать подвешенные к кованым конструкциям гигантские вывески лавок, торговых домов, кабаков, притонов, постоялых дворов и прочих заведений. Вывески не отличались большим разнообразием, изображая либо многочисленные лики святых, либо же представляли собой простые картинки, типа красной розы, королевских лилий или золотого льва, олицетворявшие названия заведений.

Вокруг стоял непрекращающийся гул тысяч голосов. Казалось, весь город ругается между собой, осыпая друг друга проклятьями на десятках диалектов, отстаивая право первоочередного прохода, дабы доставить на рынки птицу, парное мясо, масло и хлеб, яйца, дичь, рыбу и прочие товары.

Трясло в карете неимоверно, амортизаторы попросту отсутствовали. Поэтому мы периодически подлетали вверх и тут же падали обратно на твердые сиденья, изрядно отбивая при этом собственные задницы. Лейтенант глухо ругался сквозь зубы.

Наконец, карета остановилась. Приехали.

Лейтенант открыл дверцу и выбрался первым, за ним вылез проснувшийся гвардеец, и, последним, я. Остальные гвардейцы уже спешились и ждали.

Экскурсии не получилось. Карета стояла в закрытом глухом дворе, огороженном высокой стеной с одной стороны, и мрачным строением с зарешеченными крохотными оконцами – с другой.

– Проследуйте за мной! – приказал лейтенант и подошел к неприметной двери, ведущий внутрь здания.

Это либо тюрьма, либо нечто вроде следственного приказа, а может обычные пыточные подвалы. Сейчас со мной явно будут разбираться по местным понятиям, и ничего хорошего здесь ждать не стоит.

За дверью оказался полутемный коридор с множеством ответвлений, кривыми изгибами тянувшийся вглубь здания. Лейтенант неплохо ориентировался и ни разу не сбился, выбирая правильные повороты.

По виду хмурившихся гвардейцев, им тут не слишком нравилось. Губы их были поджаты, взгляды – брезгливы. Дворянская честь мало сочеталась с сыскными делами. Одно дело сражаться на войне или драться на дуэли, а совсем иное – арестовывать дворянина, пусть и совершившего преступление, которое ни один уважающий себя человек и преступлением то не считал, и тащить его неведомо куда, где тому непременно будет нанесен урон чести. Гвардейцы это знали, и я это понимал. Другое дело, что я ко всему относился проще. Честь – честью, но сейчас мне хотелось как минимум выжить. Бедняга де Брас, надеюсь, я не запятнаю твое доброе имя…

Мы миновали, наверное, несколько десятков дверей, пока не остановились перед нужной. На ней не имелось никаких особых отметок или табличек, но лейтенант безошибочно определил цель нашего пути.

Он негромко постучал и, получив из-за двери глухой невнятный ответ, распахнул ее передо мной и кивком предложил войти.

Я любезно последовал приглашению и оказался в небольшой кабинете, вся обстановка которого состояла из стола и двух стульев по обе его стороны. Тусклый свет шел лишь из маленького зарешеченного окошка, расположенного высоко над головой. Лицом к двери за столом сидел чуть сгорбленный человек в темных, строгих одеждах. Перед ним на столе стояла чернильница, горела свеча, рядом лежало перо и стопка бумаг, которую он внимательно изучал. Лейтенант пропустил меня внутрь и закрыл за мной дверь, оставшись снаружи.

Сидевший за столом поднялся и слегка поклонился.

– Моя фамилия Мартель. Я – главный судебный следователь королевского суда, являющегося высшим судом в нашей благословенной Франции. Прошу, ваша милость, присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор.

"Мартель" – хороший коньяк, а вот хороший ли человек этот конкретный г-н Мартель, сейчас поглядим.

Выглядел следователь сомнительно: сутулый и бледный, с заостренным лицом и маленькими глазами, он казался призраком этого подземелья, а не следаком по особо важным. Очень мутный тип, с ним надо держать ухо востро.

Я занял свое место. Стул был крепкий и не шатался, без подвоха. В голове мелькнула пара ярких образов: столь же мрачный кабинет, слепящий свет лампы, а дальше крики и сопли, слезы и признания. Черт, кем же я был в прежней жизни?..

Мартель положил один из чистых листов на стол, взял перо и поднял свой слегка рассеянный взгляд на меня.

– Итак, г-н де Брас, начнем? Вы клянетесь перед господом нашим богом говорить только правду?

Интересно, а как он проверит? Мне соврать, что плюнуть, совесть не замучает.

– Клянусь.

– Хорошо, – он сделал пометку в бумагах. – Назовите точную дату вашего прибытия в Париж?

– Извольте, я приехал несколько дней назад, 11 июня, если не путаю, и в тот же день поселился в комнате при постоялом дворе в «Осле и виселице» – не слишком-то многообещающее название, не правда ли?

Я до сих пор в душе удивлялся своему знанию французского языка. Слова лились, как песня. Я совершенно не испытывал трудностей с коммуникацией.

– Да, название грустное, особо в связи с нашей с вами историей, – задумчиво кивнул Мартель, и не думая при этом улыбнуться или хотя бы показать тень улыбки. – Но продолжим. Извольте пояснить, с какой целью вы прибыли в город?

Вот на этот вопрос я и сам искал ответ, но пока что разум де Браса не открыл мне все свои тайны, и цели его путешествия оставались для меня загадкой. Тем не менее, я предположил:

– Месье Мартель, право же, я не знаю, что и ответить. Цели мои просты и понятны: огромное желание служить Его Величеству, да благословенно будет имя его, а так же Его Высокопреосвященству и интересам Франции! Желаю поступить на службу в мушкетерский полк или куда будет ведомо судьбе, и принести столько пользы, сколько в силах моих!

Следователь кинул на меня настолько тяжелый взгляд, что я аж прочувствовал его вес и даже интуитивно слегка опустил голову, все же при этом надеясь, что не перегнул палку с патриотизмом. Нет, кое-что я прочитал в воспоминаниях де Браса, и он, вправду, планировал заняться собственной карьерой, но в каком именно качестве и у какого господина, этого я не знал.

– Откуда вы родом?

– Из Наварры, – я не стал скрывать правду.

– Вы протестант? – внезапно заинтересовался Мартель, пристально глядя мне в глаза.

– Верую, что Священное писание – единственная опора человека. И человек может спастись сам, вне церкви, главное – его помыслы и искренность.

Все эти мысли были, разумеется, не мои. Воспоминания де Браса проснулись во мне в самую подходящую минуту. Очень удачно вышло, если бы Мартель послушал от меня лекцию про агностицизм, который из всех философских концепций был мне ближе всего, то тут же отправил бы меня на костер, как неисправимого еретика. Пусть годы владычества святой инквизиции давно позади, но до либеральных свобод будущего еще очень далеко.

– Славно-славно, – покивал в ответ следователь. – Кстати, думаю, вам интересно узнать, каким именно образом мы вас нашли в столь кратчайшие сроки?

Мне, и правда, было очень интересно, но я старался придать себе невозмутимый вид. Сознаваться в чем-либо, даже в подобной мелочи, я не собирался.

– Так вот, ваш слуга, как его… – он полистал бумаги, – Перпонше. Он явился в монастырь Дешо дабы сообщить монахам о бездыханном теле вблизи стен монастыря и попросить их позаботиться о несчастном. Когда же его спросили, по чьему поручению он действует, сей законопослушный господин сообщил ваше имя и название постоялого двора, где вы остановились.

Вот так, значит. Перпонше меня и сдал, сам того не желая. Или желая? Что же, в любом случае, одной загадкой меньше.

– Впрочем, речь пойдет не о вашем слуге, – продолжил следователь. Внезапно голос его приобрел стальные нотки: – Скажите, г-н де Брас, вы ознакомлены с эдиктом^[13] «О запрете дуэлей» Его Величества Людовика XIII, короля Франции и Наварры, от 6 февраля 1626 года?

Так, вот и начинается, мы подобрались к главному. Сейчас меня начнут прессовать, а памятуя о том, что в это время пытки еще официально никто не отменил, день переставал быть томным.

– Хм, затрудняюсь ответить. Дело в том, что, как вы знаете, я только недавно прибыл в столицу и еще не успел толком здесь освоиться, а в нашей глуши новости распространяются слишком медленно.

– Так и запишем, – кивнул следователь, – опрашиваемый упорствует…

Да уж, тут особо не церемонились. Такими темпами я точно окажусь в пыточном подвале, а после подпишу что угодно, включая полное признание участия в заговоре по свержению монархии и проведение сатанинских обрядов при луне.

Я лихорадочно соображал, что должен предпринять. Дать взятку? Так нечем, да и не возьмет Мартель деньги, по его лицу видно, что он дорожит своим местом. Взять следователя в заложники и, прикрываясь его телом, выбраться наружу, а после бежать из города? Вариант! Вот только я сомневался, что лейтенанта, ждавшего в коридоре, и его гвардейцев остановит угроза жизни Мартелю. Кто он для них – жалкая, ничтожная личность, презираемая любым дворянином.

И все же выход должен был быть, я чувствовал это. И тут я внезапно кое-что вспомнил, а вспомнив, громко заявил:

– Я требую присутствия адвоката!

Мартель настолько изумился, что даже перестал писать. Он смотрел на меня, наверное, с полминуты, а потом осторожно поинтересовался, словно общаясь с лушевнобольным:

– Что, простите?

– Без адвоката я не скажу более ни слова!

Мой сосед по гаражу Юрий Абрамович был кандидатом исторических наук (я что-то начинал вспоминать из собственного прошлого!), и каждый раз, когда мы встречались дабы опустошить пару бутылок, он, попыхивая беломориной, рассказывал любопытные истории и факты, многие из которых я запомнил. К примеру, он говорил, что с момента, как все многочисленные кутюмы^[14] во Франции начали упорядочивать и записывать – тут же стали нужны и адвокаты.

Каждый имел право на адвоката, но не каждый имел желание или возможность воспользоваться его услугами. Потому как стоили адвокатские услуги весьма дорого. В начале XVIIвека Парижский парламент решил было вновь возобновить прежде отмененную обязанность адвокатов открыто обнародовать сумму гонораров, но в результате парижские адвокаты попросту начали забастовку и объявили о своей готовности вообще отказаться от адвокатского статуса. В итоге, о распоряжении парламента тут же забыли, словно его и не было, а сведения о гонорарах с тех пор относятся к разряду адвокатской тайны.

Самое любопытное, что адвокаты нужны были и самой правовой системе. Почти до конца XVIII века должности судей покупались, и многие из них вовсе не блистали правовыми знаниями, так что адвокаты зачастую рассматривались как главный кадровый резерв судейского корпуса. Но при всем при этом сам судебный процесс по большей части был обвинительный. Оправдательной же части уделяли очень мало внимания, основываясь более на показаниях «заслуживающих доверия» свидетелей.

– Может быть, вас просто отправить в пыточный подвал и там вы все расскажете? – устало поинтересовался Мартель. – Понимаете ли, я имею на это право…

Этого я и опасался, но решил играть свою партию до конца.

– Если вам нужны ложные признания, выбитые под пытками, то вы вправе поступить, как вам будет угодно.

Пусть де Брас и был дворянином, но покровителей не имел, богатством не обладал, а знатность его рода никакой роли здесь не играла. Я прекрасно понимал, что правосудие – понятие для меня весьма условное, и шанс попасть в пресловутый подвал был весьма велик.

– Что же, ваша милость г-н де Брас, – следователь принял решение и отложил перо в сторону. – Вы получите своего адвоката.

Глава 6

Шевалье де Бриенн

– Что тебя привело ко мне, сын мой?

– Я шевалье де Бриенн, святой отец. У меня для вас письмо от отца Доминика из Мадрида, – я с поклоном подал письмо священнику.

Он еще несколько секунд испытывающе на меня смотрел, потом вернулся к столу, вскрыл конверт и быстро прочитал письмо.

И замер в безмолвии. Я уже думал, что он так уже и не заговорит, но сильно затрещала сальная свеча, отец Жозеф снял с нее пальцами нагар, встал и снова подошел ко мне.

У меня мурашки по коже пробежали, казалось, что священник пронизывает меня взглядом. Его взгляд был холодный как лед и одновременно жарким и липким.

– Откуда вы родом, сын мой…

– Я родился в Арманьяке, святой отец. Но мой род исходит из Шампани. Один из моих предков был коннетаблем Франции.

– Сын древнего, но угасшего рода… – едва слышно пробормотал священник. – С наследством у вас не задалось, и вы пустились сами зарабатывать деньги и славу. Ну что же, обычная история. Отец Доминик характеризует вас в высшей степени превосходно. Вы католик?

В голосе священника проскользнули фанатичные нотки.

– Да, святой отец. Моя вера незыблема.

– Вы воевали?

– Да, святой отец. Осада Бреды и некоторые другие эпизоды компании во Фландрии.

У священника впервые за разговор проявились на лице эмоции.

– Сколько же вам лет тогда было, сын мой? – с интересом спросил он.

– Я воюю с двенадцати лет, святой отец, – спокойно ответил я.

– Это несчастье, когда молодые люди вместо того, чтобы задуматься о душе, начинают с убийств… – сокрушенно прокомментировал священник. – Вот я начал с того же, хотя очень скоро Господь поставил меня на путь истинный. Возможно и вас он не оставит. И что вы скажете о этой войне? – отец Жозеф вплотную подступил ко мне.

Пламя в свечи заколебалось, тень отца Жозефа стала на мгновение громадной, угрожающе нависающей над моей.

– Эта война… – я на мгновение задумался. – Ее нельзя назвать святой, хотя воюют добрые католики с еретиками, потому что в священные намерения вплетается недостойная корысть и ложная тщеславность. Испания погрязла в грехе, хотя нельзя отказать ей в праве отстаивать государственные интересы. Но государство – это та же человеческая душа – его тоже надо блюсти в чистоте.

Сказал я от себя, настоящий Антуан, пожалуй, ничего не смог бы сказать подобного. Для него война была лишь способом заработать деньги, неважно за кого воюя.

Судя по всему, ответ священнику понравился, он оживился и засыпал меня вопросами.

– А вы содержите свою душу в чистоте, сын мой?

– Насколько это возможно при моей жизни, святой отец. Что есть грех? Это слово, действие или желание, противные вечному Закону. Я убиваю – и этот грех не смыть показным набожием. Но свои помыслы и разум я содержу в чистоте и регулярно совершаю таинство исповеди и искренне раскаиваюсь. И верю в то, что Господь воздаст мне по своему разумению.

Я отвечал и слегка охреневал от себя, гадая откуда все это во мне взялось.

Отец Жозеф вздернул бровь.

– Вы учились, сын мой?

– Нет, святой отец. Но я обучен письму, люблю читать и иногда позволяю себе размышлять.

– Какую книгу вы читали последней?

«Когда же ты отстанешь, зануда…» – ругнулся я про себя, но мыс ли свои не озвучил и бодро соврал:

– «Спорные вопросы об истине», Фомы Аквинского, святой отец. Но, к сожалению, моего разума пока недостаточно, чтобы понять истинный смысл этого творения.

И приготовился к тому, что сейчас падре Жозеф устроит мне показательную порку расспросами. Название книги совершенно неожиданно всплыло в памяти, а вот что там писал оный Фома, я напрочь не помнил.

Но, к моему удивлению, священник удовлетворился ответом и не стал дальше расспрашивать.

– Хорошо, сын мой. Где вы остановились? Когда найдется применение вашим талантам – я вам дам знать.

Он протянул руку для лобызания.

И тут меня снова словно под локоть толкнуло.

– Святой отец…

– Что еще? – недовольно зыркнул на меня Жозеф.

– Прямо перед встречей случилось досадное недоразумение – на меня напали.

– Здесь, в Божьем храме?!! – неожиданно грубо и гневно рыкнул священник. – Кто, зачем?

Я кратко изложил суть.

– Женщина убежала, а кавалер понял, что я невольно подслушал их разговор и неожиданно напал на меня. Только божье произволение спасло меня… – я показал разорванный воротник.

– И где он сейчас? – отец Жозеф нахмурился.

– Лежит возле живой изгороди… – я скромно потупился и протянул письмо священнику. – Видимо речь шла об этом письме. Простите, я счел нужным отдать его вам.

А сам уже проклял себя за решение. Убийство в церкви? Как минимум пожизненно на галеры, а если возьмутся за дело инквизиторы – тут даже подумать страшно.

Падре бережно взял в руки письмо и зачем-то понюхал. Немного подумал, вышел и отдал какие-то распоряжения, но вернулся уже без письма.

После чего молча сел за стол, а я так и остался стоять.

Несколько минут прошли в молчании, потом появился какой-то невзрачный монашек и отдал Жозефу письмо уже раскрытым. Еще некоторое время святой отец его изучал, а потом, без раздумий, бросил мне.

– Вы совершили праведное дело, сын мой. Однако я накладываю на вас епитимью – ибо вы лишили жизни человека. Не вкушайте вина месяц и прочтите сто раз «Отче наш» стоя на коленях и облачившись во власяницу. Идите, в скором времени, я пошлю за вами. О сегодняшнем случае не рекомендую говорить даже во сне. Это вопрос вашей жизни или смерти, поверьте.

Когда я уже был на пороге, последовал неожиданный окрик:

– Стойте! Вы нуждаетесь в деньгах?

Падре опять проткнул меня испытывающим взглядом.

Я поклонился и честно ответил:

– На данный момент нет, святой отец.

Священник неожиданно улыбнулся и напутствовал:

– Обзаведитесь приличествующим видом, шевалье, чтобы не выделяться среди местных дворянских щеголей.

После чего, жестом отпустил меня.

А когда я уже вышел во двор, меня догнал тот самый монашек, что приносил письмо и торопливо сунул в руки увесистый кошель. При этом у него на лице было такое выражение, словно он передавал не золото, а мешок с ядовитыми змеями.

Я подавил в себе желание шугануть его и потопал глянуть на труп.

Очень скоро выяснилось, что дохлый кавалер уже исчез, была замыта даже кровь на брусчатке.

Саншо насчитал в кошельке сотню золотых монет со щитом с лилиями и восходящим над ним солнцем.

– Сто экю! – восторженно прокомментировал баск. – Уже можно жить, ваша милость! У нас снова есть работа?

– Пока не знаю, – пожал я плечами. – Скорее всего, мы опять попали в гнездо с ядовитыми осами, но нам не впервой, не так ли мой друг?

– Господь рассудит и не даст нас в обиду! – Саншо истово перекрестился. – Какие будут приказания, мессир? Переедем в гостиницу получше? Более приличествующую для вас?

Я на мгновение задумался и отрицательно мотнул головой:

– Не стоит. Возьми из этих денег себе жалование на два месяца вперед, приоденься, найди мне хорошего портного и сапожника, а дальше по своему разумению. И вот еще… купи мне власяницу^[15].

У баска глаза на лоб полезли.

– Власяницу, мессир?

– Пора задумать о своей душе, дружище, – я подмигнул слуге.

– Тогда я и себе возьму! – решительно ответил баск.

Вернуться в гостиницу получилось без приключений, хотя нас все-таки пытались облить с верхнего этажа дерьмом.

Следующие два дня прошли в сравнительном безделье. Я по ночам со всем христианским усердием драл Констанцию, днем тренировался со шпагой и прогуливался: пешком по Парижу, верхом по его окрестностям и на лодке по Сене. Несмотря на все свое зловоние и грязь – этот город все-таки обладал своим неповторимым шармом.

А еще усердно исполнял епитимью – ходил к каждой мессе и исправно молился в чертовой власянице, хрен бы ее побрал – эту колючую дрянь. И дело не в набожности, просто падре Жозеф, вполне мог проверить, как я исполняю наказание. А если взялся за гуж, не говори, что не дюж. Своему образу надо соответствовать.

Ничего примечательного за эти дни не случилось, я умудрился избежать ссор и драк. Хотя нет, не совсем так, кое-что интересное все-таки случилось.

Вечером второго дня, я возвращался с прогулки и совершенно случайно заметил, как один дворянин заколол второго в одном из двориков у монастыря Кармелиток. Заколол насмерть, проткнув горло шпагой. Для Парижа дело житейское, для дуэли хватит порой косого взгляда, но дело в том, что этот дворянин был тем неизвестным, с которым я въехал в один день в город.

Судя по всему, он уже успел обзавестись слугой, с помощью которого успешно сбежал с места дуэли. При этом, кавалер имел несколько охреневший вид, словно убил человека впервые. Именно это меня больше всего и удивило, так как раньше я думал, что он обладает сходной со мной профессией.

Впрочем, долго задумываться над этим я не стал, потому что жизнь давно отучила лезть в чужие дела.

Вестей от отца Жозефа пока не поступало. Не знаю, увы, пока не знаю, к счастью это или к беде.

Саншо нашел хорошего портного с сапожником и шляпником. Гардероб пополнился еще кучей обуви: парадными и повседневными сапогами, а в придачу, наконец, домашними туфлями. У шляпника обзавелся еще одной шляпой, тоже на случай торжественных выходов. Ну и до кучи прикупил еще кожаных изделий – новый кошель, пояс и прочее обязательное для мужчины.

Склонности в особом позерстве ни в себе, ни в Антуане я не заметил – это было необходимостью. Опять же, падре Жозеф явно не зря рекомендовал приодеться. Сейчас время такое – принимают по одежке. Впрочем, никакой особой роскоши я себе не позволил – все в довольно скромных рамках – чтобы подумали, что я могу себе позволить большее, но сознательно себя ограничиваю из-за врожденного аскетизма.

С портным пришлось тяжелей всего – он наотрез отказывался понимать мои запросы.

– Мессир! – лысый как яйцо мэтр Жиль огорченно всплеснул руками. – Зачем? Сейчас никто такого не носит. Здесь вам не Испания, – он ткнул в набросок. – В Париже вас не поймут! Где ленты? Где разрезы? Где фестоны? Ацвета? Вы же не гугенот, господи помилуй! Но ладно, здесь я согласен… белые фламандские кружева подойдут к темно-синему испанскому бархату, что до фасона… – он решительно схватил свинцовый карандаш и принялся уродовать мой эскиз. – Без вот этого и этого не обойтись…

Я немного поспорил и плюнул. В итоге появился скромные по виду и дорогущие по качеству материалов два комплекта – повседневный и парадный. Парадный – колет из темно-синего, почти черного бархата, с серебряной вышивкой, в строгом испанском стиле, но с минимальными вкраплениями французской моды. Повседневный – попроще, но тоже в темных тонах. А в штаны я ввел внутренние карманы и ширинку – чем поразил мэтра до глубины души.

Нахрена? Просто забавлялся. Все равно о себе ничего не помню, так хоть какие-то знания использую.

Вот как раз после последней примерки меня и взяли…

Я вернулся домой, вымылся в деревянном корыте, а потом взялся за пистолеты – почистить и обдумать их усовершенствование, потому что у меня в голове неожиданно появилось несколько идей. Надо думать, из моей настоящей памяти.

С ручным огнестрелом в первой половине семнадцатого века дело обстоит довольно сложно. Уже есть попытки внедрить ударно-кремневый замок, но в массовое употребление они еще не вошли, ибо очень ненадежны и дороги, поэтому повсеместно пользуют добрые старые фитильные аркебузы и мушкеты. Колесцовые замки^[16] тоже гораздо надежней кремневых, но они так же дорогие, поэтому их применяют в основном на короткоствольном оружие. А так фитиль до сих пор рулит.

У меня есть два пистолета: дорогое, престижное оружие, работы одного из лучших мастеров в Мадриде. Они немалого размера, правда меньше рейтарских. У Саншо один, только гораздо попроще. Мой третий пистоль, можно назвать карманным – он маленький. Все они с колесцовыми замками.

Такой замок сравнительно надежен, но занимает много времени по взводу. Пока взведешь, пока зарядишь – сто раз убьют. А со взведенным долго не походишь – пружина ослабнет.

Вот у меня и возникла несколько идей как их полностью усовершенствовать – от ствола и калибра, до замка и способа заряжания.

Только я начал разряжать пистоли, чтобы потом их разобрать, как на лестнице раздался топот, а потом дверь банально вышибли могучим пинком. В комнату ворвались солдаты, в кирасах, морионах^[17] и с алебардами, но замерли как вкопанные под стволами пистолетов.

– Мессир… – здоровенный усач с бантом сержанта судорожно сглотнул. – Мы… мы исполняем… н-не советую…

Он явно понимал, что с такого расстояния пули прошибут его кирасу как картон, к тому же я целился прямо в лицо.

– Что там происходит?! Берите этого шпиона немедленно! – сквозь солдат протолкался худющий, сутулый и стриженный в скобку мужичок полностью в черном и тоже уставился на стволы.

Я слегка ошалел от обвинения в шпионстве, но пистоли не опустил.

У чиновника сразу дар речи отбило.

И заговорил он только после того, как сержант пихнул его в плечо.

– В-ваша милость… – сильно заикаясь, жалобно проблеял черный. – Я н-не советую оказывать сопротивление. Мы выполняем приказ с-самого… – он громко икнул. – Самого прево Парижа! – его голос слегка окреп, видимо судейский думал, что упоминание «самого» прево меня испугает.

Но меня его упоминание скорее озадачило, чем напугало.

В голове лихорадочно бились мысли.

«Шпион? Какого хрена? Хотя, теоретически, мое прибытие из Испании может привести к такому обвинению. Но это только теоретически – испанские и французские дворяне таскаются туда-сюда с завидной регулярностью. Нет, здесь другое. А если это все-таки последствия убийства кавалера с письмом? Мало ли что тому старому хрычу в сутане в голову придет. С одной стороны, сопротивляться глупо, даже если я вырвусь из дома, из Парижа точно не выеду. А с другой – можно задержаться в Бастилии очень надолго – обвинения не шуточные. А палачи выбьют нужные показания в довольно короткие сроки. Или на всю жизнь искалечат. А оно мне надо? И что делать?».

Мысли трансформировались в решение не сопротивляться.

– Отставить… – я передал пистолеты Саншо, а сам встал и сдержанно поклонился судейскому. – Я вверяю себя в ваши руки.

Сержант облегченно шумно выдохнул, а черный преисполнился заискивающей вежливости.

– Благодарю вас, ваша милость, вы можете одеться. Не спешите, мы подождем, ваша милость…

В общем, через несколько минут я уже катил в черном «воронке», то бишь карете в Бастилию. Саншо почему-то не взяли. Голову я перестал ломать, решив, что все само по себе прояснится. Но настроением не блистал, естественно.

Дальше все развивалось стремительно, меня сдали из рук в руки мрачным дюжим и мрачным типам, которые без лишних объяснений заковали меня в кандалы и потащили…

В пытошную.

Да, настоящую камеру пыток, со всеми ее атрибутами. Мрачную, со сводчатыми низкими потолками, напрочь провонявшую сыростью, кровью и страданием. В углу расположилась сложное приспособление, опознанное как творчески модифицированная дыба, рядом с ней стоял стол с множеством пытошных приспособлений: плетьми, клещами и прочим зловещим инструментарием. Я поискал глазами «испанский сапог^[18]», но не нашел, что неожиданно позабавило. Видимо от испуга я слегка охренел.

Правда веселье сразу исчезло, когда вежливый и аккуратный мужичок в фартуке, больше похожий на аптекаря, начал прилаживать к моей ноге две доски с винтами – тот самый слегка видоизмененный «сапог», черт бы его побрал.

– Прошу, – он кивнул подмастерьям, которые мигом стащили с меня обувь. – Так, что тут у нас, ваша милость… – кат начал примерять приспособу к ступне, со скрипом вращая винты. – Ага, так-так, ну что же… одну минутку, ваша милость…

Сказать, что я ошалел – это ничего не сказать. Не задав ни одного вопроса и сразу пытать? Так никто не делает, даже в глубоком Средневековье такое не практиковалось. Сначала клиента расспрашивают, потом пугают инструментарием, а дальше, по ситуации, уже приступают к воздействию, но опять же, никто сразу ноги не ломает. Что за хрень? Ладно, это может быть просто попытка взять на испуг, настроить клиента на покладистый лад, а если нет? А если я перешел дорогу столь влиятельным людям, что формальности уже лишние? Изуродуют, выбьют признание, урежут язык и на казнь или на галеры, что даже хуже. Был человек и нету, причем все формальности соблюдены. Твою же мать!

Уж не знаю, каким усилием воли я сохранил на морде невозмутимость, но при этом решил принять все обвинения, чтобы сохранить здоровье. С переломанными руками и ногами не сбежишь.

Палач определил устройство мне на ногу, после чего принялся ласково и убедительно рассказывать, что будет с моими костями и мясом при каждом повороте винтов.

Тут в комнату стремительно вошел еще один судейский, молодой мужик, в черном костюме из отличного материала, украшенного дорогими кружевами, явно немалый чин в судебной иерархии. Скорее всего, даже дворянин мантии^[19].

С усами и бородкой, ухоженный и лощеный, с величественным выражением на морде, правда нос картошкой и пухлые, детские губы эту величественность сводили почти на нет.

– Шевалье де Бриенн? – поинтересовался он надменным тоном, усевшись за стол и недовольно зыркнув на подмастерьев палача, уронивших на каменный пол какую-то железяку.

– Я шевалье Антуан де Бриенн, – спокойно ответил я. – С кем имею честь?

– Я старший помощник прево Парижа Этьен Фаве! – гордо ответил лощеный. – Вы знаете в чем обвиняетесь?

– Нет.

– Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Испании, де Бриенн… – бросил Фаве, состроив серьезную рожу. – Рекомендую чистосердечно признаться во всем, в противном случае к вам будет применена пытка. Итак, я вам зачту, чтобы вы не утруждались воспоминаниями. Вы прибыли в Париж по приказанию герцога Лерма, для того, чтобы втереться в доверие ко двору и злокозненно вредить французскому престолу и государству. Если вы сознаетесь в этом, пытка не будет применена.

– Позвольте напомнить, – невозмутимо напомнил я. – герцог Лерма уже давно удален от власти. Сейчас его место занимает герцог Оливарес.

У меня создалось впечатление, что все уже решено, мое признание просто банальная формальность и исполнители особо не утруждались даже подбором фактов.

– Да? – искренне удивился судейский и хохотнул. – Пускай Оливарес. Не вижу особой разницы. Итак, вы признаетесь? Мэтр Гашон, думаю, надо слегка подкрутить ваше устройство, шевалье пока не понимает, насколько серьезно его положение…

Мэтр Гашон не успел.

Я тоже не успел ответить, потому что в кабинет вбежал еще один персонаж в черном и что-то горячо зашептал на ухо помощнику прево. У того, по мере доклада лицо начало поочередно принимать все цвета радуги, став по итогу мертвенно-бледным.

Уже через мгновение, меня очень вежливо освободили, при этом Фаве не переставал униженно извиняться. А дальше тюремщики чуть ли не на руках отнесли в карету, которая отвезла меня к отцу Жозефу.

Так моя тюремная эпопея пока закончилась.

Правда… правда, когда садился в экипаж, я успел увидеть, как в Бастилию привезли…

Все правильно, того самого кавалера, в один день с которым я въехал в город.

Глава 7

Наваррец

Камера, в которую меня определили, оказалась не самой ужасной из тех, где я бывал в прежней жизни. Это я мог сказать с уверенностью, ведь какие-то отрывочные воспоминания нет-нет, да и прорывались сквозь блокаду памяти.

До меня только сейчас дошло, что и допрос, и камера располагались в той самой знаменитой Бастилии, о которой только ленивый не слышал даже в мое время. Просто завели меня в нее через какой-то боковой двор, и я не сумел оценить весь масштаб этого замка. А теперь уже, находясь непосредственно внутри, я мог разглядывать лишь свою камеру, но это занятие мне быстро наскучило.

Кровати в камере не предусматривалось, но тюфяк с сеном вполне ее заменял. В камере было сыро и промозгло, несмотря на середину лета за окном, и, как только я прилег на тюфяк, меня тут же атаковали блохи – крупные, как собаки, и наглые, а еще в углу камеры жила жирная крыса. Я заметил ее усатую морду и глазки-бусинки, когда она высунулась из неприметной дыры, видно, проверить, что за новый постоялец прибыл в сей почтенный дом.

И это я еще умалчиваю о запахе. Вообще, запах нечистот и мочи преследовал меня с того самого момента, как я оказался в Париже. Они настолько въелись в атмосферу города, что местные жители их попросту не замечали, и только лишь чужестранцы, такие как я, въезжая через многочисленные городские ворота, сразу прикрывали лица краем плаща, безуспешно пытаясь избавиться от местных ароматов.

Воняло в городе ужасно! Запахи мочи, сменяли ароматы тухлой рыбы, которым в свою очередь вторили настолько помоечные ароматы самого разного толка, что хотелось блевать беспрестанно, во все стороны, потому что спасения от них не было.

Горожане без особого зазрения совести опорожняли ночные горшки, а некоторые и целые ведра, прямо из окон на головы прохожих и мощенную мостовую. Мерзкая жижа стекалась на центр узких и кривых улиц, которые специально были устроены чуть под углом, а уж потом по этим каналам нечистоты уходили в Сену, из которой, к слову говоря, добывали питьевую воду для всего Парижа. Такой вот круговорот говна в природе.

В камере, помимо тюфяка, меня обеспечили лишь ведром для испражнений. Никаких иных развлечений здесь не предполагалось. Спи да сри! Разве что короткие диалоги со стражником, приносившим еду. Даже прогулки во дворе мне временно не полагались.

Кормили меня просто, но сытно. Два раза в день в нижней части двери открывалась заслонка, затем я должен был рядом поставить свое поганое ведро, которое забирал стражник, дабы опорожнить его где-то и вернуть обратно. Вместе с ведром я получал кусок хлеба и миску с густой кашей, обычно на сале, плюс кружку пива или сидра – вполне достаточно, чтобы не умереть с голода. Так же ежедневно я получал кувшин с водой.

К тому же, мой стражник, Гийом, к слову сказать, славный малый, уже несколько раз намекнул, что при определенной мзде с моей стороны стол мог бы оказаться гораздо обширнее и содержать разнообразные блюда из ближайшей харчевни. Однако кошелек мой остался в комнате с остальными вещами, так что у меня попросту не имелось возможности улучшить свое положение, иначе я непременно воспользовался бы щедрым предложением Гийома.

Перпонше ко мне не приходил, а может, его просто не допускали. Я допускал и то, что он давно оставил службу в одностороннем порядке, прихватив мои скудные сбережения в качестве компенсации за оплату труда.

Прочих посетителей у меня быть не могло, да и не ждал я никого, кроме обещанного Мартелем адвоката. Но тот все не являлся, хотя я торчал в камере уже вторую неделю, и я уже начал сомневаться, что следователь сдержит свое слово.

Правосудие во Франции, как оказалось, было весьма неспешной штукой. А может, просто никто не хотел браться за мое дело. Парижские адвокаты вправе сами определять, законны ли требования доверителя, и отказывать в случае, если считали, что дело несопоставимо с их понятиями чести и достоинства. Полная свобода принятия поручений по ведению дел. Недаром, они именовали себя «рыцарями закона, правосудия и науки», а в Кутюмах Бовези^[20], в одной из первых записей от 1282 года, даже было указано: «Если кто-либо хочет стать адвокатом… он должен присягнуть, что, исполняя свои обязанности адвоката, он будет вести себя хорошо и честно, что он, насколько ему будет известно, будет вести только добрые и законные дела, что если он начнет дело, которое в начале покажется ему правильным, а потом узнает, что оно нечестно, он сразу, как только узнает об этом, бросит его».

Конечно, я помнил эти уложения лишь приблизительно, но Юрий Абрамович хорошо натаскал меня в свое время, в перерывах между водкой и портвейном, так что в общей ситуации я ориентировался.

Вообще, адвокатура в эти годы была прекрасным трамплином для дальнейшей государственной карьеры. Король, не мудрствуя лукаво, назначал канцлеров, членов парламента и судей именно из числа действующих адвокатов.

От неимоверной скуки и отсутствия возможности вести активный образ жизни, я стал довольствоваться малым и начал дрессировать Крыса (я решил, что мой сокамерник и товарищ по несчастью – это особь мужского пола, столько в нем было отваги и жизненного любопытства, и дал ему имя).

Он приходил не только в мою камеру, думаю, у него была своя система ходов, и Крыс посещал многих томившихся в застенках бедолаг. Иногда я слышал их голоса, а по ночам – мучительные стоны. Звуки хорошо разносились, отражаясь от стен коридоров, и проникая в камеры, этим только усиливая страхи и отчаяние заключенных, но вот перемолвиться с кем-либо словечком было невозможно – слишком глухой звук, не разобрать ни слова.

Но Крыс не знал преград и шастал по тюрьме, как у себя дома. Собственно, это и был его дом, и уже на третий день я начал его прикармливать.

От каждого ломтя хлеба, два раза в день подаваемого к моему столу, я оставлял для Крыса небольшой кусок, и когда в очередной раз видел его хитрую морду, то клал кусочек хлеба на каменный пол, сначала совсем рядом с дырой, из которой он появлялся, потом все ближе и ближе к центру камеры.

И Крыс проявил интерес. На третий день нашего знакомства он осмелел настолько, что начал выходить на середину комнаты, а к концу первой недели я уже учил его прыгать через соломинку, вытащенную из тюфяка. Крыс проявил к цирковому искусству истинный талант. Думаю, будь у меня в запасе месяц-другой, и я смог бы выступать с номерами перед стражниками, дабы обеспечить себя и Крыса хлебом насущным.

На десятый день моего заточения, когда я уже отчаялся дождаться, явился адвокат.

– К вам посетитель, ваша милость, – обрадовал меня Гийом, явившийся в неурочный для кормежки час. – Прошу вас просуньте руки в проем.

Сопротивляться было бессмысленно, и через минуту, облаченный в ручные кандалы, запирающиеся на ключ, я покинул камеру.

Гийом, лицо которого я увидел впервые, оказался добродушным на вид толстяком. В сопровождении еще двух вооруженных стражников он конвоировал меня сквозь всю тюрьму, полностью игнорируя стоны, крики и проклятья других заключенных, мимо камер которых мы проходили. Неприятная у него работенка, надо признать. Вертухай, хоть и имел свой верный кусок хлеба, но я бы ни за какие коврижки не согласился бы поменяться с ним местами, даже несмотря на мое нынешнее бедственное положение. Впрочем, со мной он был вежлив и предупредителен. Видно, мой статус был еще не до конца определен, как и моя дальнейшая судьба, а иметь врагов или недоброжелателей из аристократического сословья на свободе Гийом не желал.

Через некоторое время мы остановились перед очередной дверью.

– Ваша милость, я сниму кандалы здесь в коридоре. Только прошу, не надо баловать.

– Я буду спокоен, аки статуя горгульи в соборе Парижской Богоматери, – уверил я его, слегка переживая за первую встречу с лицом, от которого, возможно, будет зависеть моя жизнь. За свой гардероб, не менянный почти две недели, я не переживал, как и за запах, который источало мое тело, несмотря на то, что половину ежедневного кувшина с водой я тратил на омовения. Адвокат – не барышня, потерпит.

Комната, в которой я оказался, была совершенной копией той комнаты, где полторы недели назад меня допрашивал Мартель. Только теперь мне навстречу из-за стола поднялся взволнованный юноша, длинный, как палка, и столь же худой, с еще прыщавым лицом, взлохмаченной кудрявой рыжеватой шевелюрой, порывистый в движениях, как молодой щенок, и, видно, пока столь же неумелый. От него несло запахом жареной рыбы и сидром, видно, позавтракал недавно.

Одет он был в длинный черный халат с белым накрахмаленным воротником от которого вниз по груди шел двойной лоскут^[21].

– Шевалье де Брас, какая честь для меня! Меня зовут мэтр Жоли. Я буду защищать ваши интересы в королевском суде!

Голос у него был не то, чтобы писклявый, но весьма тонкий и пронзительный, лишь время от времени срывающийся на хрипотцу. Видно, еще недавно он пел в церковном хоре дискантом, а потом его голос стал ломаться. Обычно у мальчиков это происходит до пятнадцати лет, но в некоторых случаях процесс ломки может затянуться до двадцати и даже дольше. Не знаю, сколько конкретно весен стукнуло моему защитнику, но я мысленно поаплодировал Мартелю – он выбрал для меня самого смешного и никчемного адвоката Парижа.

– Рад нашему знакомству, мэтр Жоли. С чего начнем?

– Для начала определим наше соглашение и обговорим мой гонорар, – засуетился юноша, лихорадочно перебирая бумаги.

Конечно, никто не будет работать бесплатно, на это я и не надеялся, но, испытывая некую нужду в наличных средствах, я должен был убедить его поработать на общественных началах или же за будущий куш. Глядя на пылкого юношу, я пытался прикинуть его слабые места. Он явно был беден, ну а как же иначе в его-то возрасте, но при этом не лишен амбиций. Деньги важны для него, но возможность обрести известность – куда важнее. Попробуем сыграть на этом!

– Разумеется, мэтр, – начал я издалека. – Мы непременно все определим и обговорим. Но скажите-ка мне честно, как на исповеди, это ведь будет ваше первое публичное дело?

Жоли покраснел. Даже не так – он реально полиловел, как перезрелый томат, я даже начал опасаться, не хватит ли его удар, столь много крови прилило к его лицу.

– Если вы, ваша милость, считаете, что моих знаний и умений недостаточно для ведения сего дела, – заговорил он прерывающимся от волнения голосом, – то, разумеется, вы вправе не прибегать к моим услугам и воспользоваться знаниями моих более старших и опытных коллег.

Он гордо вздернул вверх подбородок, готовый держать удар.

Я, чуть прищурив глаза, оглядел его, подчеркивая взглядом свои сомнения. Потом сел на один из двух стульев, мэтр же остался стоять напротив навытяжку, как школяр перед учителем.

– Ваша квалификация?

– Я был экзаменован комиссией, получил диплом лицензиата прав, мою просьбу о допущении к профессии удовлетворили три месяца назад, после чего я принес присягу и был внесен в список действующих адвокатов города Парижа.

Да уж, этот молодой петушок вполне способен отправить меня прямиком на виселицу или эшафот, это уж как решит почтенный суд. Сомневаюсь, что за жалкие три месяца практики, да без единого реального дела, он успел обзавестись необходимыми связями и знакомствами в тех кругах, которые могли повлиять на решение суда. С другой стороны, иного защитника у меня не было. Придется рисковать.

– Что же, месье, – медленно начал я, растягивая слова, и в то же время чуть искоса поглядывая на мэтра, – к сожалению, я вынужден…

– Я могу обусловить вознаграждение после процесса! Мы укажем это в контракте! – внезапно перебил меня юноша и вновь покраснел, словно застеснявшись своего порыва. И все же он пересилил себя и продолжил: – Я понимаю, вы не доверяете моим знаниям, поэтому требовать аванса я не вправе. И я с радостью пойду на подобные условия, если вы, со своей стороны почтите меня своим доверием.

– Мэтр Жоли, – торжественно произнес я. – Это дело отныне ваше!

Глава 8

Наваррец

Мэтр Кристиан Жоли, уроженец Парижа, двадцати лет от роду, жил очень скромно, если не сказать – бедно. Родители его давно умерли, не оставив после себя никакого наследства, кроме долгов, которые Кристиан с огромным трудом погасил.

Он ютился в крошечной комнатушке на улице Турнон, неподалеку от Люксембургского дворца. Вот только относительная близость к дворцу никак не сказалась на качестве жилища мэтра Жоли. В его комнате не хватало света и пространства, и даже работать ему приходилось на узком топчане, на котором он и спал. О собственной же конторе ему приходилось лишь мечтать.

С десяти лет он беспрестанно работал и учился, не зная отдыха, на всем экономя. И теперь, к своим годам добился многого. Как-никак действующий адвокат, пока, правда, без активной практики, но это поправимо.

И вот, наконец, его первое дело, да еще какое! Это вам не разбирать спор стряпчих или же оспаривать претензии на имущество покойного торговца, это настоящее дело о дуэли, в ходе которой один дворянин заколол другого насмерть. Учитывая действующий эдикт о запрете любых дуэлей между людьми благородного сословья, дело обещало стать знаковым.

Участвуя в таком деле можно прославиться, заработать имя, а, если повезет, и деньги, и, может быть, наконец, открыть собственную контору. Мечты…

Итак, дуэль, тем более со смертельным исходом, что крайне все осложняло.

До сих пор, хотя прошло уже три года, у всех на слуху была знаменитая дуэль Франсуа де Монморанси-Бутвиля с графом д’Аркуром Бевреном, в которой участвовали и их секунданты. Та дуэль кончилась казнью де Бутвиля, и весь Париж еще долго не мог успокоиться, обвиняя во всем кардинала Ришелье.

Де Бутвиль был знатным бретером. К своим двадцати восьми годам он дрался на дуэлях более двадцати раз, имея на своем счету несколько убитых и тяжело раненных. После одного случая ему даже пришлось бежать в Брюссель, и оттуда, благодаря покровительству инфанты Изабеллы, правительницы Нидерландов, вымаливать прощения Людовика XIII. Тот разрешил Бутвилю вернуться во Францию, но запретил появляться в Париже и при дворе, но этим запретом де Бутвиль пренебрег без всяческого зазрения совести. Поэтому, хотя особо восторженные поклонники и называли Франсуа «образом беспокойной юности», был он весьма опасен и своенравен, и вовсю пользовался своим именем и принадлежностью к знатнейшему роду Монморанси.

Та же роковая дуэль стала просто верхом наглости и неуважения к королевской воле. 12 мая 1627 года, посреди дня, в канун «Вознесения», на Королевской площади сошлись в схватке четыре человека, один из которых был убит на месте, а остальные вынужденно бежали из Франции.

Граф д’Аркур бежал в Испанию, где был убит испанцами год спустя. Де Бутвиль же и его секундант де Шапель отправились в Лотаргинию, но не слишком спешили, заночевали в пути и были арестованы.

Парламент проголосовал за казнь, и заключенные могли рассчитывать лишь на королевское помилование. За Бутвиля просили многие, включая первого принца крови Конде. А Ришелье выступал в этом деле консультантом.

Король сомневался, как поступить и посоветовался с кардиналом. Тот ответил просто: «Речь идет либо о прекращении дуэлей, либо об отмене эдиктов Его Величества». И Его Величество сделал свой выбор.

Отказ в помиловании потряс тогда и двор, и армию. Де Бутвиль и де Шапель были обезглавлены на площади Грев в Париже 22 июня 1627 года.

Мэтр Жоли, помнивший и эту историю и другие истории подобного рода, прекрасно понимал, что шансов на победу у него ничтожно мало, и они, скорее, стремятся к нулю, но сдаваться не собирался. Его клиент, этот весьма странный г-н де Брас, показался ему чрезвычайно занимательной личностью. Было в нем нечто особое, хотя мэтр и сам до конца не понимал, что именно привлекло и заинтересовало его в наваррце.

Они проговорили в тот день несколько часов, но больших результатов это не дало. Де Брас сослался на частичную потерю памяти, возникшую из-за удара по голове во время поединка, и не смог рассказать даже о причинах дуэли. Все это еще более осложняло дело. По сути, выходила полная глупость. Два молодых дворянина, прежде незнакомые, потому как де Брас, по его словам, прибыл в Париж лишь за пару дней до этого события, вероятно, повздорили, и тут же, не теряя ни минуты, отправились выяснять отношения, причем вдвоем, не захватив с собой ни слуг, ни секундантов, могущих подтвердить, что все происходило по правилам – это даже если забыть об эдикте.

В обычной ситуации даже легкая рана стала бы причиной остановки дуэли, но и тут не повезло, первый же выпад де Браса оказался смертельным. Жозеф Мари Габриэль де Латр, лишь год назад получивший плащ мушкетера Его Величества, был убит на месте. А король Людовик мгновенно приходил в ярость, когда дело касалось его мушкетеров, так что на королевскую милость в данном случае рассчитывать не приходилось. Скорее стоило опасаться, что Людовик, королевской волей, потребует немедленной казни преступника, и даже не станет вникать в подробности инцидента. В конце концов, де Браса при дворе не знали, он был здесь никем, и не имел покровителей, к тому же протестант по вероисповеданию, что добавляло особой пикантности.

В общем, с точки зрения мэтра Жоли, все было ужасно. И все же он не опускал руки. С утра до ночи он проводил время в пыльных архивах, прерываясь лишь на скудный обед, а часто и вовсе обходясь без него.

Еще два раза он побывал в тюрьме, где держали де Браса, но обе встречи не принесли ни малейшей пользы. Шевалье так и не вспомнил о причинах дуэли или же не хотел о них говорить в силу каких-то своих причин, и никаких иных сведений, могущих помочь стороне защиты, не дал.

Тогда мэтр Жоли затребовал судебного доктора, дабы тот сделал подробное заключение о здоровье заключенного, но доктор не обнаружил в подопечном ни малейших патологий, и вынес простой вердикт – здоров. По поводу же временной амнезии доктор выразился общими фразами, заявив, что такое бывает, особенно после крепкого удара по голове. Однако обследовав голову пациента, никаких следов нанесенных увечий он не обнаружил. В связи с чем сделал очередной вывод: скорее всего, пациент симулирует потерю памяти, о чем дал письменное заключение.

Но мэтр не считал, что наваррец симулирует. Он чувствовал, де Брас говорит правду и ничего из событий, предшествующих началу дуэли, не помнит.

Мэтр Жоли верил в свою интуицию.

Он надеялся, что все же существует законный способ спасти де Браса, и он обязан сделать все возможное и невозможное, а там уж как угодно будет судьбе и провидению.

И вот, на исходе срока, мэтр Жоли, как ему показалось, нашел искомое. И как раз вовремя, королевский суд был назначен на послезавтра.

* * *

После визита адвоката дни опять тянулись невыносимо долго. От скуки, я часами отжимался от пола, боксировал с тенью, приседал по несколько сотен раз кряду, шокируя этими упражнениями моего бессменного стража Гийома, открывавшего время от времени верхнее окошко в двери камеры, дабы полюбоваться моими занятиями.

– В здоровом теле – здоровый дух! – Сообщил я ему в самый первый раз, когда он поинтересовался целью моих упражнений.

– Главное, чтобы сие здоровое тело было единым целым с головой, – философски ответил стражник, и этой простой и доходчивой логикой заслужил мое безмерное уважение.

Тренировки не только помогали мне коротать время, но и приводили мысли в порядок. Я вполне окончательно принял для себя переселение в тело шевалье де Браса и свыкся с его телом. Если бы я попал в тело какого-то старика, было бы гораздо хуже. А молодой и крепкий организм Франсуа оказался превосходным вариантом. Не все группы мышц у него были развиты одинаково хорошо, но я надеялся устранить в скором времени эти недостатки, если, конечно, останусь в живых.

Пару раз приходил мэтр Жоли, но, при всем желании, я ничем не мог ему помочь. Подать прошение королю – не вариант, это мы выяснили в первую же встречу. Король откажет и только еще больше разозлится. Дать взятку членам суда и парламента? У меня не было таких денег. Бежать? Но мэтр Жоли вовсе не годился на роль человека, способного устроить успешный побег, а других знакомых в столице я не имел. Возможно, у самого де Браса и были какие-то связи в Париже, но я о них ничего не помнил, как до сих пор не вспомнил и о причине дуэли, и о цели, приведшей де Браса в столицу из далекой провинции. Хотел ли он, и правда, поступить на службу или имел иные планы, я не знал.

Я даже старался медитировать, чтобы воскресить воспоминания, но ничего не добился, разве что банально уснул в процессе.

В перерывах между физкульт подготовкой, визитами Жоли и медитацией я продолжал дрессировать Крыса. Он оказался умнее, чем я думал, и уже исполнял более сложные трюки. Я даже собрался было провести первое публичное представление, пригласив полюбоваться на него Гийома и других стражников, как вдруг Крыс пропал и перестал приходить ко мне в камеру. Я прождал его два вечера, а потом поинтересовался у Гийома причинами отсутствия моего питомца.

– Крысоловы приходили. Отловили, думаю.

Так я потерял единственного своего здесь друга и товарища. Было так грустно, что я выпросил у Гийома вместо сидра вина, пообещав заплатить когда-нибудь потом в пять раз больше.

Стражник почмокал губами, обдумывая ситуацию, но все же просьбу выполнил и притащил бутыль отвратительно дешевого пойла, которое я с благодарностью принял. Думаю, старина Гийом просто сделал таким образом мне предсмертный подарок, заодно сообщив, что суд назначен на следующий день, и, по его информации, мне там мало что светит.

Я вполне разделял его опасения относительно моей участи, но впадать в уныние не собирался. Как говорят французы: «Chaque chose en son temps^[22]».

По тюремным правилам стражник не должен был со мной общаться более необходимого минимума, но Гийом этим вечером уселся напротив двери в коридоре, открыл верхнее оконце и, с удовольствием наблюдая, как я поглощаю его пойло, завел разговор:

– Ваша милость, хотите, расскажу вам историю, случившуюся буквально вчера? Вам будет любопытно!

– Сделайте милость, любезный, развейте мою скуку, – мне, и правда, было интересно, я устал жить в заточении без малейших новостей снаружи.

– А случилась у нас пренеприятнейшая ситуация. Ваш сосед, Морти, тот, что сидел в соседнем коридоре, умер, храни господь его душу.

– Вот как? И что же, это случилось внезапно или имелись предпосылки? Он болел, плохо себя чувствовал, жаловался вам прежде на свое здоровье?

– Да нет же, не жаловался вовсе и был здоров, как бык. Высок, крепок, широк в плечах. Он промышлял разбоем и грабежом, но был схвачен. Сюда-то он попал скорее по ошибке, в этом крыле сидят люди знатные, а он кто? Голытьба! Ну попал и попал, все равно вскоре отправили бы на каторгу. В порт или на рудники, работы там полно для таких грешников. Но он все кричал, что у него есть покровители, и что вскоре его обязательно выпустят на свободу. Брехал, конечно. Ну какие у него могут быть покровители в самом-то деле? Обычный разбойник.

– Любопытный рассказ, – поощрил я Гийома, – что же было дальше?

– А дальше: я принес ему обед, смотрю в оконце, а он лежит на полу и не шевелится. Кликнул своих, мы зашли в камеру, а он мертв. Губы синие, аж пена выступила, глаза красные, чуть не выкатились. Позвали доктора, тот осмотрел и говорит, мол, сердце не выдержало испытаний и волнений. Так и умер, бедолага, без покаяния.

– В этой истории все понятно. Вашего Морти убили, а именно отравили, и я даже знаю, кто и как это сделал.

Гийом крякнул от удивления и замолчал, а я отхлебнул еще гнусного винища. Право слово, если выберусь отсюда, закажу себе ужин в самом шикарном заведении города, чего бы мне это ни стоило.

– Отравили, ваша милость, да как же это возможно? – наконец, решился на вопрос Гийом. Я чувствовал, что ему одновременно было и любопытно, и страшно. Ведь если я окажусь прав, то получается, что он, стражник, не доглядел, и по его вине погиб заключенный. Тут и самому можно получить по шапке.

– Да очень просто, мой друг. Вот вы говорили, что он отличался большим здоровьем.

– Могуч был, – подтвердил стражник, – его посадили в камеру с самой надежной дверью, боялись, прочие выбьет плечом.

– Итак, ваш Морти был здоров и помирать не собирался, более того, он грозился, что вскоре его выпустят. А два дня назад приходили крысоловы. Вы их вызывали?

– Должно быть, начальник тюрьмы… – заколебался Гийом. – Но крыс вокруг полным-полно, честное слово, расплодилось их в последнее время тьма-тьмущая, это все знают. Да какие злые, чуть что – кидаются! Очень вовремя крысоловы пришли, сейчас полегче стало.

– А каким именно способом они занимались ловлей сих животных?

– Ну, я особо не смотрел, – Гийом начал впадать в сомнение. – У них свои методы, люди опытные.

– Наверняка, в том числе, и яд?

– Наверняка, – подтвердил стражник, все больше погружаясь в панику. Кажется, он уже понял, к чему я веду.

– А случались моменты, когда вы не видели, чем конкретно они заняты?

– Мы наблюдали за ними по очереди, смотрели, чтобы не лезли, куда нельзя. Но, может быть, пару раз кто-то из них и оставался один в коридорах, – засомневался Гийом. – Тут разве уследишь, да и не подозревали мы их ни в чем…

– Так вот, в один из моментов, когда никто не видел, один из крысоловов отпер верхнее окошко камеры и передал Морти некий предмет, скорее всего, съестное. Может быть, кусок пирога с запиской. Морти ждал эту записку, поэтому он прочитал ее, а после немедленно уничтожил улику. То есть попросту все сожрал, включая пирог. А помимо записки, в том пироге содержался яд замедленного действия, который через сутки его и убил. Если тюремный доктор обладает нужной компетенцией, в чем, впрочем, я весьма сомневаюсь, и проведет проверку тела, то легко обнаружит в его организме остатки яда.

– Да что вы говорите, ваша милость! Вы уверены?

– Это простая задачка с одним неизвестным. Скажу вам больше, ваш Морти сам себя убил в ту секунду, как только вслух заикнулся о наличии покровителей. Я не знаю, что он сделал для них, но это была его роковая ошибка. Ведь вытаскивать его никто не собирался, но дойди дело до суда, он бы заявил во всеуслышание об их существовании, и даже, возможно, назвал бы некоторые имена. А этого допустить кто-то никак не мог. А финал истории вы знаете, пришли крысоловы, и Морти скоропостижно скончался.

– Бог мой! А ведь и верно, все сходится! Что же мне делать?

– Советую рассказать все начальнику тюрьмы, умолчав лишь о наличии таинственных покровителей Морти, иначе, они могут прийти и за вами, друг мой. Пусть доктор проведет проверку, пусть отыщут крысоловов – хотя это вряд ли получится. Тут к делу приложили руку настоящие мастера. И еще советую, напишите рапорт на имя главного королевского следователя, расскажите обо всем. Боюсь, начальник тюрьмы пожелает оставить происшедшее в тайне, это и в его интересах. А кардинал – великий человек, он наградит вас за честность! Тюремщик и кардинал – это сила!

Более Гийом не сказал ни слова, лишь истово перекрестился, захлопнул оконце и ушел по коридору, тяжело шаркая ногами. В эту минуту он был уже не рад, что вообще затеял беседу.

Я же допил пойло, именуемое вином, и с легким сердцем отправился на боковую. Завтра предстоял трудный день.

И все же я был доволен.

Чертовы крысоловы, надеюсь, вас отыщут и накажут, и мой друг Крыс будет отмщен.

Глава 9

Шевалье де Бриенн

После прибытия в собор, меня сразу отвели в кабинет отца Жозефа.

Падре встретил меня вопросом:

– Когда вы успели поссориться с маркизой дю Фаржи?

– Святой отец? – я поклонился. – Увы, не имею чести быть знакомой с таковой.

Отец Жозеф встал и порывисто подошел ко мне. Его лицо нельзя было назвать приветливым.

– Это ее посланец сообщил прево Парижа, что вы испанский шпион. Вдобавок, пообещал ему за ваше устранение благосклонность маркизы и королевы. К сожалению, прево обладает недалеким умом и решил пойти на ее поводу и послал разобраться с вами стражников со своим зятем, не менее глупым и заносчивым. Ни о каком правосудии речь не могла идти речь, вас просто заставили бы признаться и отправили на галеры или на плаху. К счастью, мой родной брат комендант Бастилии. Если бы я не вмешался, вам бы уже ломали кости на дыбе. Вспоминайте, сын мой!

– Падре, – я еще раз поклонился. – Я все вспомнил. Действительно, перед визитом к вам, у меня случилась стычка с одним кавалером, а за этой стычкой наблюдала женщина из кареты. – я подробно описал женщину и ситуацию. – Несмотря на красоту, у нее был взгляд змеи, поверьте…

– Хранительница гардероба и драгоценностей королевы мадам Мадлена де Силли, маркиза дю Фаржи, жена посла Франции в Испании… – задумчиво пробормотал отец Жозеф. – А поссорились вы с ее фаворитом – маркизом де Отфор… – он посмотрел на меня со странным выражением лица. – Воистину, вы обладаете уникальным даром находится в нужное время в нужном месте, сын мой.

Я ничего не понял, но на всякий случай поклонился. Хрен его знает, хвалит он меня и ругает, но уже точно ясно, что шевалье де Бриенн обладает другим уникальным даром – влезать в неприятности. Ну и что дальше? Что мне подсказывает, на этом ничего не закончилось.

Очень скоро догадка подтвердилась.

Но сначала священник решил устроить мне что-то вроде проверки на благонадежность, а если точнее, разобраться в моих помыслах и убеждениях.

– Но сначала мы поговорим о другом. Вы знаете, почему порой обычные солдаты показывают в бою гораздо большую стойкость и героизм, чем наемники? Несмотря на то, что наемники гораздо лучше обучены, потому что война – их профессия.

Вопрос показался мне легким, поэтому ответ не задержался.

– Наемники воюют за деньги, святой отец, а простые солдаты за свою страну и веру. Может показаться что деньги лучший стимул, но это ложное утверждение. Умирать за золото трудней, чем за личные убеждения.

Отец Жозеф кивнул, видимо соглашаясь со мной.

– А что для вас государство, сын мой?

Меня сильно раздражало, что он сидел, я стоял перед ним, как школяр перед учителем, но пришлось смириться.

– Государство в моем понимании, святой отец – это в первую очередь порядок и спокойствие. Государство подобно человеческому организму, где все органы работают на общее благо. Стоит какому-нибудь органу выйти из строя, как организм начинает болеть. Вмешательство в правильное функционирование государства, я бы сравнил с болезненной язвой и эту язву следует немедленно иссечь, дабы предотвратить дальнейшее распространение воспаления. Закон, порядок и незыблемость власти.

Кривить душой не пришлось, я ответил честно. Плевать кто у власти, если он обеспечивает сравнительно нормальное функционирование государства – пусть правит. А те, кто пытается ему мешать, в подавляющем большинстве случаев руководствуются наживой и своими личными интересами. Кто сейчас пытается прорваться к власти? Те, кто считает, что они достойны большего, не более того. Речь идет только о личных амбициях и наживе. О государстве никто не думает.

Последовал еще один кивок, скорее всего мне удалось создать правильное представление о себе.

– Несмотря на юность, сын мой, вы рассудительны, – похвалил падре. – Ваше усердие в вере тоже очень похвально. Вы поняли, для чего я привел сравнение солдат и наемников?

– Да, святой отец. Для лучшего исполнения своего долга мало золота, надо радеть о долге душой и быть искренне убежденным в правоте своего дела.

– Именно так! Но, к сожалению… – на лицо священника пробежала тень. – Франция сейчас больна. И нам с вами предстоит иссечь язву на теле государства. Но помните, я ценю искренние помыслы в радении на службе гораздо больше, чем умение выполнить задание за золото. Гораздо больше… – он в очередной раз кольнул меня взглядом.

– Святой отец… – в ответ я поклонился.

– Теперь перейдем к делу. Итак, сын мой, я нашел применение вашим талантам, – отец Жозеф выпрямился на стуле. – Вам предстоит еще раз встретится с маркизой дю Фаржи… – священник сделал паузу. – И подружиться с ней.

У меня пробежал холодок по спине. С кем? С этой змеей?

– Простите, святой отец, насколько тесно мне предстоит подружиться с ней?

Жозеф зыркнул на меня и недовольно пробормотал:

– Отучитесь задавать лишние вопросы. Максимально тесно. Завоюйте ее доверие и симпатию. Я мог сказать: завоюйте сердце, но сердце у нее каменное, хотя она падка на плотские наслаждения. В конце концов, станьте ее любовником, в общем, сделайте все, чтобы она стала вам доверять. Задача трудная, но вы справитесь.

– Я постараюсь. Что делать с маркизом де Отфор?

– Устраните его любым возможным способом, – невозмутимо приказал отец Жозеф. – Это никчемный и пустой человек, король его терпеть не может. Но осторожней, мои возможности не безграничны. Что до письма… – он ненадолго задумался. – После того, как вы завоюете доверие, вы передадите ей это письмо и расскажете, при каких обстоятельствах вы его получили. Но сделаете это только после того, как я прикажу вам. Что еще? Я уже позаботился о том, чтобы васприняли в благородное общество Франции. Не обольщайтесь, стать своим вам будет очень трудно, но первый шаг за вас я сделал…

Дальше последовал подробнейший инструктаж, и он продлился почти до самого утра. А с рассветом меня выставили, денег на этот раз не дали. Пришлось топать домой пешком.

Настроение не блистало, при мыслях о том, что придется снова встречаться с этой маркизой Дю Фаржи, хотелось бросить все и сбежать нахрен из Парижа. Ведь отравит, сука, и не поморщится. Правда для чего меня с ней хотят свести я примерно понимал. Видимо Мадлен близка с заговорщиками против короля или кардинала, коих в Париже хоть пруд пруди, а мне предстоит внедриться к ним. А вот с письмом непонятно. Возможно оно действительно из Испании, а может липовое, чтобы скомпрометировать Анну Австрийскую или короля. Просто передать письмо королеве действительно сложно, не только простому смертному, но даже высшему дворянству – Анна постоянно под присмотром, а вся ее корреспонденция тщательно перлюстрируется. Лучшего кандидата для передачи чем хранительница драгоценностей и гардероба не найти. Видимо отцу Жозефу и кардиналу в его лице выгодно, чтобы весточка попала к супруге короля. Чем выгодна? А хрен его знает. Сейчас разлад в королевском семействе не в интересах святош, если, конечно, они радеют о государстве.

«Может открыть и полюбопытствовать? – мелькнула в голове шальная мысль. – Так хоть примерно буду знать во что ввязываюсь…»

Но мысль я сразу прогнал подальше исходя их простой истины меньше знаешь крепче спишь. К тому же, письмо было умело запечатано, открыть не сломав печать возможным не представлялось. По печати тоже не было понятно, кто отправитель. Просто очень качественный воск, с непонятным вензелем.

– Мессир!!! – при виде меня Саншо даже всплакнул. При всей своей брутальности баск удивительно сентиментальный человек.

– Тише, мой, друг, тише… – я приобнял его и похлопал по плечу. – Я же говорил, что вернусь. А теперь организуй мне корыто с горячей водой и плотный завтрак.

– Господь справедлив! – хлюпнул носом Саншо и умчался, успев доложить, что Мадлен и ее дочь пока не делали поползновений для того, чтобы вышибить нас из гостиницы. А Констанс так и вообще рыдала два часа.

Девушка, как только увидела меня, сразу бросилась в объятья и снова зарыдала, костеря последними словами власти и персонально прево. А потом, когда Саншо стал таскать воду, высказала желание меня вымыть. Отказываться я не собирался и живо залез в лохань, и снова углубился в мысли.

Завоевать, как там ее, маркизу дю Фаржи? Ну что же, все внешние данные у меня для этого есть, но как приступить к делу, увы, ума не приложу. Это всегда как-то само по себе происходит. А тут целая маркиза и гардеробщица королевы. Как там по-французски ее должность будет? Dame d'atour? Несмотря на простовато звучащую должность – это очень престижно. При королевском дворе стремянные и прочие заведующие конюшнями с графскими титулами ходят. И как ней подступиться? Впрочем, по своему опыту прекрасно знаю, что между графинями и простыми кабатчицами, как до этого дела доходит – почти никакой разницы – женщины они и есть женщины. Всегда подход можно найти.

Ладно, форсировать события не буду, сначала разберусь с ее любовничком. Тоже не рядовая задача, не в смысле убить, а обставить дело так, что он сам будет виноват и потом ускользнуть от праведного гнева короля. Но все-таки привычная работка. Да уж… а оно мне надо? Можно пока не поздно свалить куда подальше, хотя бы в Америку, да и жить спокойно. Ну, решайся, Антоха.

Решиться помешала Констанс, девчонка разошлась так, что скинула одежку и нагишом залезла в корыто.

Сами понимаете, когда женские ладошки скользят по твоему телу, а грудью елозят по спине – тут не до мыслей. Черт побери, хорошо все-таки быть молодым.

– Ваша милость, я сам приготовил похлебку, – в комнату влетел Саншо с горшком и не замечая Констанс в корыте принялся сервировать стол. – Местные такую называют кассуле – это слабое подобие нашей фубады, прости Господи, но по-настоящему готовить не умеют. А к похлебке гусиный риет^[23] и чесночные хлебцы…

Констанс прыснула.

– Пардон… – Саншо подмигнул мне и галопом умчался.

Девушка решительно оседлала меня, повозилась, наделась и охнула грубым голосом. Я обхватил ее за талию…

В общем, все сложилось наилучшим образом.

Дальше девчонка убежала, а я воздал должное похлебке и риету. Готовить Саншо умел, этого у него не отнять.

Насытившись, я налил себе в кружку горячего травяного отвара и снова приступил к обдумыванию предстоящего дела. Заметил крутившегося в комнате Саншо и машинально поинтересовался.

– Саншо, ты говорил, что у тебя в Париже сводный брат?

– Да, мессир, – баск кивнул, плотоядно рассматривая бутылку с самогоном. – Непутевый, шалопай, ворюга ворюгой. Думал, он уже сгинул, ан нет, удалось найти. Руководит шайкой ворюг и убийц здесь в Париже. Повесят его, как пить дать повесят.

– Гм… – я хмыкнул. – У меня есть дело к твоему братцу.

– Мессир? – Саншо изобразил повышенное внимание. – Сделаю все что можно.

– Пусть узнает по своим каналам все про маркизу дю Фаржи и ее любовника Гийома де Отфора. Меня интересуют все сведения и любой компромат. Пообещай ему щедрую плату. Что ты пялишься на бутылку, словно хочешь влюбить ее в себя. Пей уже…

Саншо смутился:

– Я воспитываю в себе смирение, ваша милость. Что до Мигеля – все сделаю, с оплатой тоже разберемся. Пусть сначала этот ворюга сделает хоть что-нибудь. Молиться сегодня будем во власяницах перед сном?

Я представил, как колючая ряднина будет касаться моего тела и невольно брезгливо поморщился.

– Нет, так нет, мессир, – Саншо все правильно понял. Он свято придерживался правила, что излишнее усердие во всем только вредит.

Спал как младенец, отлично выспался, а еще, впервые проснулся полностью отождествляя себя с Антуаном де Бриенном – то есть, вжился, наконец.

Понадеялся, что головные боли, наконец, пройдут, после чего, после утреннего моциона принялся приводить себя в порядок.

Для начала, поскоблил жутковато выглядевшей бритвой пушок на морде – увы, Антоха обильной растительностью на теле не обладал – так что, пока только так, придется обойтись без бороды и усов.

Дальше Саншо подстриг мне кончики волос на шевелюре. Завиваться патлы по местной моде, к счастью не пришлось – волосы от природы вились.

А дальше я принялся одеваться для встречи. Падре Жозеф сделал первый шаг – мне предстояло встретиться с неким человеком, который поможет с внедрением на первом этапе – а дальше посмотрим.

С проводником в высшее общество предстояло встретиться в харчевне «Серебряная башня» расположенном в бывшем дворце Турнель – модном среди знати месте, куда частенько захаживал даже брат короля, Гастон Орлеанский, а еще, по слухам, сам Ришелье заказывал на вынос гуся с черносливом.

Прогулка пешком не предполагалась, поехали верхом, чтобы не заляпаться грязью с ног до головы, а еще, несмотря на жару, пришлось закутаться в плащ – лето, пока доедешь – будешь похож на пропыленный ковер.

Саншо отправился со мной, доглядеть за лошадью, пока я буду завтракать.

Возле харчевни, расположенной в одной из башен дворца, постепенно превращающегося в развалины, было многолюдно и многолошадно – слуги, лошади, присутствовала даже пара карет. Знать уже съехалась завтракать.

– И что там такого подают? – презрительно фыркнул Саншо. – Спорю, этот мэтр Роршо или как там его, который держит эту помойку, еще тот прощелыга. Вот мой дед готовил так готовил! Его креветки с чесноком не стыдно было подавать королям!

Я смолчал, занятый своими мыслями.

Лошадок пристроили к коновязи, баск остался с ними, а я отправился к входу.

Дорогу сразу преградил разряженный коротышка, за спиной которого маячил внушительный крепыш с тупой мордой, за поясом которого торчала короткая дубинка.

– Ваша милость! – с поклоном, угодливо обратился коротышка, судя по всему, средневековый аналог метрдотеля. – Прошу прощения, увы, заведение уже не может вмещать посетителей, все занято. Сами видите, сколько собралось людей. Возможно следующий раз… – он таинственно понизил голос и гордо сообщил. – Мессир, у нас сегодня гостит даже сам брат короля с друзьями!

Громила состроил извиняющуюся рожу и еще больше стал похож на дегенерата.

– У меня встреча с шевалье дю Марбо… – небрежно обронил я.

Коротышка тут же расплылся в широкой улыбке.

– Конечно, конечно, мессир, вас сейчас проводят…

Откуда не возьмись появился грязноватый мальчишка и повел меня внутрь.

В большом зале, разделенном короткими, ничего не закрывающими загородками стоял громкий гул и носились как угорелые подавальщицы. Оформлен он был с претензией на роскошь, мне понравилось, хотя, по большей части тем, что смердело здесь не так мерзко, как в подавляющем количестве подобных заведений.

Зал был битком забит разряженной знатью: дамами и кавалерами, я даже приметил несколько гвардейцев кардинала и мушкетеров короля, как ни странно, завтракающих вместе. Гастон Орлеанский занимал со своими друзьями добрую треть заведения, для них составили вместе три длинных стола.

На меня никто не обратил внимания, разве что молоденькая, румяная подавальщица стрельнула с любопытством глазками.

Пацан подвел меня к небольшому столику в углу, возле мутноватого окна, за которым сидел…

Черт, я не помню, кто такой Артемон, но человек, с которым я должен был встретиться был очень похож на этого Артемона, правда, несколько располневшего.

Мелко завитые волосы, костюм нежно голубого цвета, созданный сплошь из кружев, рюшечек, фестончиков и бантиков с ленточками, припудренная слащавая морда, подведённые глазки, словом – красота, мать ее, неописуемая. На крючке, вбитом в стену висела шляпа, почти незаметная под перьями, составивших бы честь целой стае страусов.

Я даже сначала подумал, что это переодетая в мужчину женщина.

Встречаться сразу как-то перехотелось, слишком уже персонаж смахивал на представителя нетрадиционной ориентации, коих во Франции, да и во всей Европе, развелось немеряно. К слову, до сих пор за содомию могли казнить лютой смертью, но на убыли сего явления это как-то не сказывалось.

– Так, так, так… – персонаж встал и уважительно покивал. – Воздаю честь вашему вкусу, мессир. Фламандские кружева, испанский бархат и кордовская кожа… недурно. Но скромненько, слишком скромненько, хотя вы же из Испании, что неудивительно…

Его голос оказался под стать внешнему виду: томный и грассирующий. Мне сразу захотелось дать ему в морду.

– Ох, простите меня, ваша милость, – дю Марбо спохватился и исполнил грациозный и замысловатый поклон. – Шевалье Артемон дю Марбо, к вашим услугам…

Как это странно не звучало, он действительно оказался Артемоном.

Пришлось отвечать.

– Шевалье Антуан де Бриенн, – я тоже обмахнулся шляпой. – Рад нашей встрече…

– Прошу, шевалье, – Артемон радушно обвел рукой стол. – Я уже сделал заказ, поверьте, утка в сливовой карамели в исполнении мэтра Роршо просто великолепна.

Стол действительно был весь заставлен блюдами, еды хватило бы на десяток голодных солдат.

Я пристроил шляпу на крюк и присел. Артемон тут же охватил ножом добрый шмат утки и шлепнул ее мне на тарелку. Туда же он брякнул пару фаршированных груш и какого-то жутковатого вида сыра, похожего на загустевшую блевотину. В стакан с журчанием пролилось розоватое вино.

«Бля… – тоскливо подумал я. – Куда так жрать с утра?»

– Итак… – дю Марбо слегка понизил голос, поднимая стакан. – Не переживайте, Антуан, скоро вас примут за своего, но для начала, вам надо знать, кто из высшего света чего стоит. Вы должны узнавать всех в лицо. Поверьте, половина – прощелыги и бездари. Они будут драть глотку за любого, кто будет их кормить и поить. Смотрите… – он беззастенчиво ткнул пальцем в компанию, напротив. – Это…

Но посплетничать Артемон не успел.

– Это ты!!! – позади раздался разъяренный рев и топот, а потом, по несчастной утке в сливовой карамели на столе рубанул клинок, разрубив ее вместе с оловянным блюдом.

Глава 10

Шевалье де Бриенн

Я так и остался сидеть, лишь слегка раздвинув ноги, чтобы пролившееся вино не замочило штаны. По большей части потому, что понимал – убивать меня неожиданно, со спины не будут – такого афронта при стечении благородной публики никто не допустит.

Артемон среагировал неожиданно хладнокровно.

Он медленно встал, состроил суровую морду и слегка склонил голову:

– Маркиз де Офорт? Чем обязан…

– Это он! – маркиз переместился, чтобы видеть меня в лицо и обиженно проорал: – Это он! Тот хам и негодяй!

– Извольте объясниться! – в голосе дю Марбо прорезалась сталь.

– Прошу прощения, ваша милость, – Офорт пришел немного в себя и вежливо поклонился Артемону. – У меня с этим человеком остались незаконченные дела! И я намерен его убить!

Видимо с дю Марбо в обществе все-таки считались.

– Это не повод мешать мне завтракать! – уже совсем не томно гаркнул дю Марбо.

Публика подскакивала из-за столов и полукругом скучковалась возле нас.

«Твой выход, Антоха… – приказал я сам себе и встал. – Только надо все сделать красиво и эффектно…»

Артемон что-то хотел мне сказать, но я прикоснулся пальцем к губам, после чего медленно, мелодично побрякивая шпорами, вышел на середину зала.

В трактире повисла тишина.

– Прошу прощения, дамы и кавалеры…

– Ах, как он грациозен и красив! – охнула какая-то дама.

– Красив как Феб! – томно добавила вторая.

– Ах! – третья просто ахнула.

Среди гостей заведения я заметил маркизу дю Фаржи, но она молчала, с интересом пристально рассматривая меня.

Я еще раз поклонился:

– Вы все видели сами, господа. Мне интересно, как, по вашему мнению, я должен среагировать на подобную бестактность?

– Это оскорбление! – сурово рыкнул один из мушкетеров. – Его можно смыть только кровью!

– Дуэль, дуэль… – загалдело сразу несколько голосов, среди которых затесались и женские.

– Я все видел! – вперед выскочил разряженный и усыпанный драгоценностями дворянин с вытянутой, лошадиной мордой. – Это дуэль! К черту эдикты моего братца! Немедля и здесь! Уберите столы! Я сам буду руководить поединком.

– К черту, эдикты! К черту кардинала! – заорал могучий толстяк из свиты брата короля.

Публика бурно рукоплескала Гастону Орлеанскому и дружно скандировала.

– К черту, эдикты! К черту, эдикты!

Столы потащили в стороны.

– Эй, эй! – ревниво заспешил Офорт. – Это я его вызвал! Этот человек оскорбил меня…

Судя по всему, он хотел переманить на себя симпатию публики, но на него по-прежнему не обращали особого внимания, хотя кучка прихлебателей все-таки к маркизу перебежала.

Я поднял руку. Галдеж почти сразу же утих.

Последовал еще один поклон.

– Я отвечаю на вызов… – заявил я, подпустив в голос смиренности и трагизма. – Но готов уладить дело миром, если маркиз извинится предо мной немедленно…

– Он благороден! – рявкнул один из гвардейцев кардинала. – Благороден и воспитан, черт побери! Этот юноша мне нравится!

– И красив! – снова брякнула дама.

– Как Феб! – опять добавила вторая.

– К черту формальности! – заорал Орлеанский. – Вы что, хотите уморить меня скукой? Впрочем, ваше решение, маркиз… – он повернулся к Офорту.

– Никогда! – тот гордо задрал нос.

– Я вынужден покориться обстоятельствам, – смирению и печали на моей физиономии мог позавидовать любой монах доминиканец.

– Пусть дерутся в рубахах! – неожиданно заявила маркиза дю Фаржи.

Дамы бурно ее поддержали, кавалеры тоже, но немного сдержанней.

– Оказывается вам никакая помощь не нужна, – шепнул мне Артемон, помогая снимать колет. – Теперь осталось аккуратно вывести из строя Офорта. Но будьте осторожны он подл и хитер. Но ни в коем случае не убивайте его…

– Посмотрим… – спокойно ответил я, а потом, медленно вышел на центр зала, волоча шпагу так, чтобы она кончиком скользила по доскам пола.

Осанка, стук каблуков, музыкальное бряканье шпор, шорох стали… – скорее всего, со стороны моя эскапада смотрелась очень эффектно.

– Ах, как он сложен! – дамы снова разволновались.

Маркиза не отрывала от меня глаз, правда по выражению на ее лице ничего не было понятно.

– Сходитесь, – Гастон отмахнул шляпой.

Офорт сразу ринулся вперед, выкинув клинок в стремительном выпаде. Судя по всему, он собирался проделать тот прием, каким я проткнул ногу кавалеру в первый день…

Но… я был готов. Сам негодяй и подлец, поэтому всегда ожидаю подобного в свою сторону.

Клинки лязгнули, я с силой отбил выпад, крутнулся в финте обходя спиной по спине, провалившегося Офорта, красиво перехватил шпагу и придерживая ее пониже эфеса другой рукой ткнул ей назад. Целился в бедро, но…

Но попал в задницу.

Вот честно, не хотел уродовать пятую точку противнику. Ударил не глядя, интуитивно, на рефлексах, но, увы…

И сразу не понял куда попал, поэтому миндальничать не стал и вырвал клинок с проворотом.

От дикого визга публика отпрянула от импровизированной арены, маркиз выронил шпагу и рухнул в коленно-локтевую позу, на заднице штанов ярко лазурного цвета начало быстро расплываться алое пятно.

– Это было красиво и жестоко, дьявол и распутные монашки! – громко ахнул толстяк из свиты Гастона.

Дамы перепугано завизжали.

Маркиза дю Фаржи быстро облизала губы, все еще смотря на меня.

Я поклонился зрителям и скромно заметил.

– Думаю, самое время позвать лекаря. У коновязи мой слуга, он сведущ в таких ранениях.

– Ранениях в зад? – переспросил брат короля и громко заржал. Через мгновение гоготали уже все посетители.

Офорт заливисто верещал, так и стоя раком.

Несколько кавалеров ринулись к нему, кто-то сдернул грязную скатерть со стола и запихал ее маркизу в штаны, отчего тот принял уж вовсе комический вид. Другие побежали на улицу за Саншо.

– Прелестно! – снова захохотал Гастон, подходя ко мне. – Вы меня славно повеселили, мессир! Но представьтесь!

– Ваше величество… – я склонился в придворном поклоне. – Я шевалье Антуан де Бриенн…

Ошибку в титуловании я допустил намеренно, чтобы подольститься к брату короля.

У того лошадиная морда даже стала шире от удовольствия.

– Ха! Из него выйдет толк! – могучий толстяк, до глаз заросший черной бородищей бурно поджал мне руку. – Такие люди мне по душе! Я шевалье де Нуаро!

– Это мой знакомый, господа! – ко мне сквозь толпу протолкался Артемон. – Рекомендую, шевалье де Бриенн! В высшей степени достойный кавалер…

Все полезли знакомиться, я едва успевал откланиваться. Но чувствовал себя отвратительно, все эти фальшивые улыбки и любезности вызывали тошноту. А еще, при всем своем внешнем великолепии, дворяне выглядели очень потасканными. Желтые зубы, нездоровая кожа, немытые волосы – сплошной ужас, мать их так.

И пот, черт подери, смердело от дворян изрядно.

Твою мать, даже простолюдинка Констанция гораздо чистоплотней.

Сам Антуан, скорее всего, к такому давно привык, что сделаешь, он плоть от плоти этого времени, а меня откровенно воротило.

Но приходилось терпеть.

Наконец, дело дошло до маркизы.

Она несколько секунд не скрываясь рассматривала меня, потом шагнула вплотную.

Так, что свернутые в виде роз кружева на ее бюсте прикоснулись к моей рубахе.

Легкий аромат фиалок пробился через смрад и слегка вскружил мне голову. Глаза сами по себе скользнули на ее грудь в корсаже.

В отличие от остальных женщин, Мадлена выглядела свеженькой, словно только вышла из будуара.

– Мадлена де Силли, маркиза дю Фаржи, – едва слышно прошелестел голос маркизы.

– Шевалье, де Бриенн…

– Вы мне нравитесь, шевалье, – очень сдержанно, можно даже сказать, сухо, заявила Мадлен и сразу же отошла.

– Ах, какая ты ветреная, Мадлена! А как же бедняжка де Офорт? – попыталась выговаривать ей какая-то дама, но что ответила маркиза, я не расслышал.

– Вина, вина! – бурно заорал де Нуаро. – Такое развлечение надо отметить!

Этот даже немного мне понравился, а точнее его эдакое бурное сочетание неотесанности, грубости и искренности в эмоциях. Правда глаза у него были умные и проницательные, что несколько диссонировало с поведением и внешним видом.

В общем, меня тут же утащили за столы Орлеанского. Туда же переместился Артемон. О бедном прежнем фаворите Мадлены уже никто не вспоминал.

Его по приказу Саншо водрузили в той же позиции на стол, после чего баск принялся обрабатывать ему задницу, под визг, проклятия и причитания обладателя оной.

Подавальщицы потащили еду и вино, завтрак очень быстро превратился в обычную попойку.

У меня по-прежнему эта гребаная оргия вызывала омерзение. Чертовы дворяне вели себя как свиньи – лезли руками в блюда, остервенело рвали мясо и алчно его жрали, словно постились половину своей жизни.

Де Нуаро, дирижируя бараньей ногой в руке, громко рассказывал какие-то скабрезности, остальные тупо ржали, почти не слушая его.

Артемон де Марбо тоже участвовал в общем веселье, но я подметил, что он очень умело дирижирует разговором, переводя тему на интересующие его деликатные темы.

Сразу стало совершенно ясно, что он шпион падре Жозефа, но меня это совершенно не беспокоило. Кому должны были поручить ввести меня в круг оппозиции, как не засланному казачку? Интересно, за что падре подцепил его на крючок?

А еще, знать совершенно не скрываясь, костерила кардинала и короля.

Сама Мадлена вела себя очень скромно и деликатно, но одновременно независимо, у меня создалось впечатление, что она откровенно презирает окружающих.

Я до последнего игнорировал выпивку; дело в том, что после переноса, любое спиртное крепче сидра вызывало у меня дичайшие головные боли. Только при одном виде вина башка сразу начинала болеть.

– Вы не пьете, шевалье? – словно невзначай поинтересовалась маркиза. – Что является причиной вашей сдержанности?

Она неспешно обтерла стакан своим платочком, после чего сама налила в него вина и подала мне.

– Это очень хорошее анжуйское, одно из моих любимых, попробуйте.

И испытующе на меня смотрела.

– Ваша милость… – я взял стакан, отсалютовал им маркизе и сделал глоток. При этом с ужасом ждал, что в голове сразу вспыхнет буря, но, к моему удивлению, ничего не случилось. А вино, слегка сладковатое и терпкое, даже понравилось.

Она улыбнулась и язвительно заметила.

– Все равно, вы смотритесь на фоне всех этих разнузданных свиней, как скромный монашек. Вы не ответили, так в чем причина вашей сдержанности?

– Я просто так привык, – спокойно ответил я. – Другой причины нет. Есть много других вещей, которые интересуют меня гораздо больше, чем выпивка и еда.

– И что это за вещи? – она аккуратно откусила маленький кусочек от ножки пулярки и запила ее глотком вина.

В этот момент, один из кавалеров напротив громко заржал. Маркиза поморщилась и так на него посмотрела, что тот мгновенно заткнулся и побледнел как мертвец. После чего она мне улыбнулась и подбодрила.

– Смелее шевалье, исповедайтесь мне.

Я коротко поклонился:

– А тайна исповеди будет сохранена?

– Я еще не решила, – Мадлен лукаво стрельнула на меня глазками.

– Ваше право. К слову, ваша милость, за что вы меня отправили в Бастилию?

– Тогда вы мне не нравились, – спокойно ответила маркиза дю Фаржи.

– А сейчас?

– Сейчас нравитесь. Возможно. Но окончательно я еще не решила. Так вы будете исповедоваться?

– Ну что же… – я скорбно вздохнул. – Придется открыть вам свою душу. С чего бы начать. Есть много вещей, которым я отдаюсь со всей страстью. Я люблю науки, люблю читать, люблю оружие, люблю… вот только не смейтесь, прошу… люблю изобретать, что-то новое! Увы, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустые развлечения.

– Вы упустили еще одну свою страсть, – спокойно заметила маркиза. – Вы любите убивать. Я прочла это в ваших глазах.

– В этом занятии есть особая привлекательность, – в тон ей ответил я.

Мадлен удовлетворенно кивнула:

– Я ценю вашу искренность, шевалье. Навестите меня завтра вечером в моем доме в Париже. А пока, у меня для вас есть особое поручение. Смотрите, наш Гастон совсем заскучал. А его скука может закончится довольно неприятными и нежелательными событиями, уж поверьте мне. Так вот, я вам поручаю развлечь брата короля. А еще, намекаю, его высочество очень ценит интересных, неординарных людей…

Это было похоже на откровенную провокацию. Хотя Гастон Орлеанский действительно откровенно скучал, что было хорошо заметно по его унылой морде. Приторное лизоблюдство своего окружения он просто не замечал, видимо оно ему давно надоело.

Да уж, задачка…

Как развлечь этого мудака, я даже не представлял. Но чувствовал, что от исполнения этого поручения очень много зависит – и не только в отношениях с маркизой.

Коротко поклонился в знак согласия и стал ждать удобного момента.

Очень скоро речь зашла о развлечениях, я вскользь упомянул, что можно устроить очень модную в Испании потеху в виде загонной верховой охоты на дам прямо здесь, не выходя из харчевни…

В глазах брата короля полыхнул интерес, он потребовал пояснений.

– Все просто… – я оседлал стул и сделал несколько скачков, словно на лошади.

– А-а-аааа! – разом грохнули порядком нажравшиеся дворяне. – Как это забавно!

– Я возглавлю охоту! – радостно заорал Гастон. – Стройся, стройся…

И уже через несколько секунд, все начали с грохотом галопировать. Дамы верещали и носились по залу, брат короля ржал как настоящая лошадь, гоняясь за ними. Де Нуаро скакал на целой кушетке, отломав ее спинку и размахивая потрошеным гусем словно саблей. С потолка сыпалась пыль, грохотала мебель, дребезжала посуда и бутылки.

Затея закончилась только когда в харчевне не осталось ни одного целого стула. Хозяин имел бледный вид, но вмешаться не осмелился.

– Вы прелестны, шевалье!!! – Гастон пылко обнял меня, стянул с пальца перстень с немалого размера рубином и отдал его мне. – Господа! Я доволен шевалье де Бриенном! Желаю почаще видеть его рядом со мной!

– Гип-гип, ура! – заорали дворяне и зарукоплескали. – Король доволен!

Но на этом мой успех не закончился, наоборот, только продолжился, причем самым неожиданным образом.

После потехи мужчины вывалились на улицу оправиться – туалета в заведении предусмотрена не было – посетители гадили прямо под стену.

Я тоже не остался в стороне, выбрал местечко почище и расстегнул свежеизобретенную ширинку.

Остальным приходилось стягивать штаны.

– Это что у вас такое? – с удивлением ахнул Артемон, склоняясь к моему паху. – Какое-то нововведение в моду?

– Вот, изобрел на досуге… – скромно ответил я. – Удобно…

– Удобно давать в рот девкам, не снимая штанов!!! – загрохотал Нуаро. – А мне нравится, черт побери!

Через мгновение уже целый десяток дворян, чуть ли не став на колени, внимательно рассматривали мою ширинку, в том числе и сам брат короля.

Какой-то простолюдин сгребавший навоз на заднем дворе, при виде такого зрелища плюнул, остервенело перекрестился и свалил от греха подальше, видимо приняв нас за содомитов.

Так невольно я внес новинку в моду и сделал рекламу мэтру Жолю, правда пообещал себе истребовать с него за это процент.

В общем, операция по внедрению прошла благополучно, этот старый мудак падре Жозеф может гордиться мной. Правда до сих пор не понимаю, какую роль дальше мне предстоит исполнять.

Дальше компания собралась переместиться в другое место, но с этим пришлось погодить, потому что приперлись гвардейцы кардинала во главе с лейтенантом де Болоном, с намерением арестовать меня за нарушение эдикта короля о запрете дуэлей.

Видимо кто-то успел оперативно настучать: возможно обиженный ранением в задницу Офорт, а может и хозяин «Серебряной башни», мстя за учиненную порчу мебели.

В зал звонко стуча каблуками вошел суровый усатый мужик в плаще-пелерине, с золотым крестом на нем. За ним топали еще десяток гвардейцев с угрюмыми, полными презрения и собственной значимости рожами.

– Шевалье де Бриенн! – лейтенант безошибочно определил меня в толпе. – Я Шарль де Болон, лейтенант гвардейской роты Его Высокопреосвященства! Вы арестованы за нарушение эдикта его величества короля Франции Людовика XIII о запрете дуэлей. Немедленно сдайте свою шпагу и следуйте за мной.

– Пошли вон! – Гастон Орлеанский в ярости вскочил. – Я запрещаю арестовывать этого человека.

Толпа его прихлебателей яростно взревела, лязгнули выхватываемые шпаги.

– Не отдадим!

– К черту эдикты!

– Все было честно!

– Это наше право убивать и быть убитыми!

– Сатрапы!

Дамы обильно разбавляли возмущенный ор язвительными ругательствами в адрес кардинала.

Лейтенант де Болон набычился. Судя по всему, отступать он не собирался.

– У меня непосредственный приказ Его Высокопреосвященства, арестовывать всех участников дуэлей, ваша светлость…

Его гвардейцы быстро выстроились за его спиной.

– К черту приказы, я брат короля! – Гастон тоже выхватил шпагу. – Я не отдам его!

Стычка обещала быстро перерасти в настоящий бой. Сам я ареста особенно не опасался, надеясь на заступничество отца Жозефа, опять же он упоминал, что де Офорта сильно недолюбливают сам король и кардинал.

Но счел разумным потушить конфликт.

– Ваше высочество… – я поклонился Орлеанскому. – Думаю, неразумно доводить до схватки. Я сдамся, а вы попытайтесь меня вытащить. Если прольется кровь слуг кардинала, мы сразу станем виноваты без вины. Не стоит самим предоставлять в руки наших противников преимущество

Гастон сразу сник, видимо, брат короля сам все это понимал.

– Я вытащу вас, мой друг! – он искренне обнял меня. – Я даю свое слово.

Остальные тоже быстро поутихли.

– Дайте мне немного времени, лейтенант…

Де Болон с благодарностью поклонился:

– Собирайтесь, ваша милость, вас не будут торопить…

Я выбрал момент и незаметно сунул в руки Мадлен письмо к королеве и шепнул:

– Мне не стоит попадать в тюрьму с этим. Сохраните его, прошу…

Потом спокойно подошел к лейтенанту и отдал ему свою шпагу:

– Я вверяю себя в ваши руки, ваша милость…

Глава 11

Наваррец

В то утро, когда меня должен был судить королевский суд, и, скорее всего, отрубить голову, я проснулся свежим, бодрым и полным сил. Голова пока что была на месте, и это не могло не радовать.

Ночью мне снились сны из прошлого, но опять никакой конкретики. Я так и не вспомнил, кем был, и, тем более, каким образом оказался во Франции XVII века. Может, я умер, а сознание чудесным способом перенеслось в тело де Браса? Но куда тогда делось его сознание? Перенеслось в мое тело? В таком случае, возможно, я жив в своем времени, и произошел случайный обмен. Понятное дело, на одних теориях далеко не уедешь, а на практике с подобным никто пока не сталкивался. Никто из известных мне.

Опять же вопрос: что будет, если я погибну здесь? Вернусь ли я в свое тело или попросту исчезну? Проверять предположения, не имея ни малейших предпосылок для анализа, я не собирался, поэтому и гибнуть здесь и сейчас совершенно точно не хотел. Так что все надежды на мэтра Жоли и мою счастливую судьбу, глядишь, да вывезет кривая…

Где-то далеко часы пробили на башне ровно девять раз, и тут же дверь камеры открыл Гийом. Был он сегодня не в духе: мрачный и неразговорчивый. Впрочем, и мне было не до болтовни.

Вместе с Гийомом явились несколько стражников, мне опять заковали руки в тяжелые браслеты, ноги оставив свободными, и повели сквозь сырые коридоры.

Когда мы вышли во двор, лил дождь. Небо было мрачное, грозовое. Неподалеку стояла тюремная карета, которую в этот раз конвоировали не гвардейцы, а простые солдаты.

Я замер на мгновение, но тут же получил болезненный тычок в спину.

– Шевелитесь, вас ожидают.

Это был не Гийом, а один из конвоиров. Гийом стоял чуть в стороне, и я на прощание махнул ему рукой. Вряд ли свидимся, но зла я на него не держал. Попрощаемся мирно.

Меня опять пихнули в спину. Это было грубо.

Я чуть повернул корпус, и схватил солдата за руку, удачно зажав ее между кандалами. Церемониться я не стал: резкое движение, громкий вскрик, и рука сломана – закрытый перелом. Пусть скажет спасибо, что не открытый – пожалел дурака.

Приемчик этот был не свойствен де Брасу, я позаимствовал его из собственной памяти.

Через пару секунд я уже валялся на земле, а остальные стражники пинали меня ногами.

– Стоять! – Гийом заорал так грозно, что избиение тут же закончилось. – Не трогать его!

– Но он…

– Молчать! Арестованного – в карету! А этого… – он брезгливо указал на корчащегося на земле солдата, – пусть осмотрит доктор.

Видел я того доктора, он осматривал меня, изыскивая признаки чумы, которой все тут боялись до жути. Гийом рассказал мне, что в прошлом году в одной только Тулузе от чумы скончался примерно каждый пятый, а в Бордо чума шла уже три месяца, и все же распространение ее до сих пор не удалось прекратить, она неумолимо двигалась с юга страны на север, несмотря на то, что многие города полностью закрылись, не допуская за городские стены чужаков.

Впрочем, чума волновала меня сейчас в последнюю очередь.

– Прощайте, милостивый государь, – Гийом подошел ко мне напоследок. – Вряд ли больше свидимся. Ваш вчерашний совет… хм… очень пригодился, благодарю! Сейчас вас отвезут во дворец Консьержери, где пройдет суд. В любом случае, сюда вы уже не вернетесь. Я польщен, что у меня, пусть и недолго, обитал такой постоялец, как вы. Пусть хранит вас судьба и все наши грешные предки!

Я кивнул ему на прощание. В целом, Гийом был славным малым и не сделал мне ничего дурного. Зла я на него не держал.

На этот раз я ехал в тюремной карете в гордом одиночестве. Время от времени я чуть приоткрывал шторку ногой и тут же натыкался взглядом на конвоирующих меня солдат. Что же, молодцы, бдят. Если бы не кандалы, прикрепленные к специальным креплениям в карете и надежно фиксирующие мои руки, я непременно попытался бы сбежать. На мэтра Жоли, при всем моем уважении, надежды было мало. Впрочем, бесплатный адвокат лучше, чем вообще никакой. И все же терять голову я не желал. Уж больно ладно она прилажена к этому телу. Поглядим, как будут развиваться события, может быть, удастся сделать ноги прямо в здании суда.

Карета въехала в такой же тусклый и невзрачный двор, окруженный высокой стеной, как и тот, откуда мы выехали. Серо живут парижане, вонючий и грязный город, который я представлял себе совершенно иначе. Эти запахи, казалось, въелись в мою кожу навсегда. Нет, я не эстет, и всякое повидал, но окружающие меня ароматы – это перебор!

Шанса бежать мне не предоставили. Со мной неотлучно следовали четверо мрачных солдат. В дискуссию они не вступали, даже смотрели как бы мимо, но при этом не выпуская меня из поля зрения. Но я и не пытался с ними заговорить.

Черт! Все происходит слишком быстро. У меня нет времени на рекогносцировку, я не могу подготовить толковый план побега, все, что мне остается, это надеяться на случай.

Меня уже вели по очередному коридору, точь-в-точь копию тюремного, и я было посчитал, что Гийом ошибся, и меня привезли не в здание суда, а в иную темницу, но в этот момент мы остановились перед высокой дверью, один из конвоиров зашел внутрь и через пару минут вышел обратно, после чего дверь отворили, и вся наша компания проследовала в просторный зал, с рядами ныне пустующих скамей, клеткой в углу и трибуной в центре, на которой располагались несколько массивных дубовых столов и оббитых красной парчой кресел.

Зрители и прочие зеваки в зале отсутствовали, зато охраны хватало с избытком. Помимо моих четверых конвоиров, явно тяготившихся своей ролью, в зале присутствовало еще несколько солдат, охранявших все три имеющихся выхода из помещения.

Меня довели до клетки, завели внутрь и расстегнули кандалы, оставив мои руки свободными. Что же, и на том спасибо!

Следующие полчаса, а может, и дольше, мы провели в ожидании. Не могу сказать, что я чрезмерно волновался. С момента моего появления на той самой поляне, временами на меня накатывало нечто, и в такие моменты я все воспринимал слегка отстраненно, будто происходящее меня совершенно не касалось, а я просто все это время сплю, и мне снятся сны.

Вот только я никак не мог проснуться, потому что это был не сон, а чертова реальность.

– Ваша милость, как вы себя чувствуете? – Мэтр Жоли, появившийся в зале из неприметной дверцы, широким шагом приблизился к моей клетке. Взгляд его был озабочен, но при этом полон внутренней уверенности, движения размашисты, одежды отутюжены, воротник накрахмален.

– Вполне сносно для приговоренного к смерти.

– Это мы еще поглядим! Прошу вас, соглашайтесь со всем, что я буду говорить. Это ваш единственный шанс…

На этом наш диалог прервался, ибо в зал вошли сразу несколько человек: первым шел невысокий мужчина со скучным, неприятным лицом, одетый в судейскую мантию и парик, а за ним следовал главный судебный следователь г-н Мартель, с коим я уже имел счастье познакомиться прежде. Замыкали же шествие несколько гвардейцев, видно, для дополнительной охраны, секретарь и пара писарей, которые тут же заняли свои места за конторками по бокам.

Судья прошествовал к центральному креслу, г-н Мартель сел за правый стол в первом ряду зала, мэтр Жоли, неожиданно подмигнув мне, занял место через стол от Мартеля за самым левым столом.

Заседание началось. Секретарь начал зачитывать по бумажке:

– Королевский суд приступает к рассмотрению дела о нарушении эдикта Его Величества короля Франции и Наварры Людовика XIII о запрете дуэлей, а так же о воспоследующей в связи с этим смертью г-на де Латра, в коей повинен присутствующий в этом зале дворянин шевалье де Брас, – прочитал по бумажке повестку дня один из писарей. – Суд объявлен закрытым, прочая публика в зал не допускается. Председательствует главный королевский судья, почтенный Луи Сегье де Сен-Бриссон.

– Прошу отметить уважаемый суд, – тут же взвился с места мэтр Жоли, – что мы не согласны с такой формулировкой…

– Молчать! – Судья порывисто взмахнул рукой. – Не сметь перебивать, не сметь говорить без моего разрешения! Вам все ясно, адвокат? Сядьте на место!

Мэтр Жоли покраснел от сдерживаемых эмоций и явного унижения, потом побледнел, но в ответ лишь коротко кивнул и уселся обратно на скамью. Мартель смотрел на него с легкой иронией во взгляде.

– В качестве представителя следственной и обвинительной палаты выступает мэтр Мартель, – продолжил, как ни в чем не бывало, секретарь. – В качестве защитника – мэтр Жоли.

Когда со вступительной частью было покончено, судья взмахнул рукой, дозволяя стороне обвинения начинать, но его опередил королевский следователь.

– Ваша честь, г-н судья, дозвольте мне перед началом моей речи коротко переговорить с обвиняемым г-ном де Брасом, – неожиданно и для меня, и для мэтра Жоли, и, кажется, для самого судьи попросил Мартель.

Судья кивком дозволил и Мартель быстрым шагом подошел к клетке, я приблизился к нему с другой стороны решетки, никто не мог слышать наш разговор, тем более что Мартель заговорил быстрым шепотом:

– Послушайте, де Брас, мне тут передали вчера вашу версию убийства старины Морти, и я не поленился ее проверить. Кажется, вы оказались правы, его явно отравили, и сделать это могли лишь крысоловы. Они уже объявлены в розыск, но пока не схвачены. Впрочем, это дело времени. Хочу поблагодарить вас за помощь, ваш незаурядный ум мог бы изрядно нам помочь в дальнейшем, но, к сожалению, обстоятельства складываются так, что вам будет вынесен весьма жесткий приговор, и ваш защитник ничего не сможет поделать, как бы он ни старался. Скажу по секрету, за вас просили милости на самом высочайшем уровне, но Его Величество наотрез отказал. Очень уж зол он из-за смерти своего мушкетера. Они для него, как дети. Приговор уже подписан, все это представление лишь формальность. Крепитесь, рад был нашему короткому знакомству…

Выдав всю эту информацию и не дожидаясь моего ответа, Мартель вернулся на свое место. Я же задумался. Главный вопрос: кто просил за меня? У де Браса не было сильных покровителей в Париже. С другой стороны, я еще очень многое не мог восстановить из его памяти. Крайне любопытная информация! Тем более, Мартель сказал, что просящий был не из рядовых, а «самого высочайшего уровня»…

– Теперь мы можем начать, г-н обвинитель? – с ехидством поинтересовался судья.

– Прошу простить меня, ваша честь, за задержку. Я начинаю. Итак…

Далее в течение десяти-пятнадцати минут мэтр Мартель изложил в подробностях суть дела, обвинив меня в нарушении королевского эдикта, выраженного в участии в дуэли, повлекшей за собой смерть г-на де Латра. Судья, слушая речь стороны обвинения, откровенно скучал, временами позевывая. Он явно хотел закончить все поскорее, его правая рука нервно подергивалась, цвет лица был нездоровый, я и сделал вывод, что ему срочно нужно похмелиться. От невозможности сделать это в данный момент, судья злился. Ничего хорошего мне это не сулило. Нет более злобного и нетерпимого человека, чем страдающий похмельем алкоголик.

Наконец, мэтр Мартель закончил свою речь, потребовав в конце смертной казни через отсечение головы. Фраза «Увидеть Париж и умереть» заиграла для меня новыми красками.

– Стороне защиты есть что сказать? – с тоской во взгляде спросил судья, явно надеясь, что мой адвокат промолчит. Но не на того напали!

– Конечно, ваша честь! – Мэтр Жоли вскочил на ноги и тут же натянул на голову шляпу. Это считалось здесь символическим выражения свободы защиты. Вообще, время прений сторон было не ограничено, хотя правила и предписывали адвокатам говорить кратко и не более двух раз за заседание.

– Начинайте…

– Ваша честь, уважаемая сторона обвинения, первым делом хочу заявить вам, что случившееся происшествие никак не подпадает под королевский эдикт от 6 февраля 1626 года, потому как не является «дуэлью».

Удивился не только я. Мэтр Мартель широко распахнул глаза, солдаты, охранявшие зал, изумленно переглянулись между собой, и даже судья отвлекся от мыслей о выпивке и вперил свой взгляд в адвоката.

– И чем же, позвольте поинтересоваться, является сие происшествие, если не наглой и преступной дуэлью?

– Сие происшествие является битвой или, если позволите, сражением! – звонким голосом,подчеркивая каждое слово, заявил мэтр Жоли.

На целые полминуты в зале воцарилась абсолютная тишина. Каждый присутствующий пытался осмыслить вышесказанное.

– Извольте объясниться, г-н защитник. Суду непонятны ваши сентенции.

– Разумеется, ваша честь. Начну сначала. Примерно сто пятьдесят лет назад, во времена Его Величества Карла VIII, предок г-на де Браса встретился с предком г-на де Латра и поссорился с ним. Основанием для ссоры послужил отказ последнего поднять бокал вина во славу Наварры и ее короля Хуана IIАрагонского, о чем имеется соответствующая запись в церковных книгах, а так же в судебных протоколах города Парижа, в котором и произошла схватка. Оба противника остались живы, но с тех пор их семейства объявили друг другу войну. Как вы знаете, ваша честь, согласно Кутюмам Бовези и ряду других Кутюмов, война – это неотъемлемое право каждого дворянина, а не только прерогатива Его Величества, как первого дворянина королевства. И вот, на протяжении последующих ста пятидесяти лет, потомки тех господ, встречая друг друга, вынуждены придерживаться традиции и вызывать друг друга на битву, или, если угодно, сражение. Но никак не на дуэль! Прошу это отметить! Все соответствующие документы, с подписями и печатями, я готов предоставить уважаемому суду немедленно.

Адвокат потряс стопкой пергаментов, которые поднял со стола.

Писари, неотрывно записывающие речь мэтра Жоли, синхронно взглянули на него с уважением. И даже мэтр Мартель покивал, подтверждая все сказанное.

Лихо сработал мой адвокат. Честно сказать, не ожидал я от него подобной прыти. Возможно, в ином случае это и сыграло бы в мою пользу, но я помнил слова Мартеля – приказ о казни уже подписан, и все вокруг – лишь фарс и формальность, поэтому не слишком обольщался. И оказался прав.

– Чушь! – безапелляционно заявил главный королевский судья. – Чушь и бред! Вы пытаетесь выдать банальную дуэль за благородную войну между родами. Не бывать этому. Я не принимаю ваши пояснения по делу и готов вынести вердикт. Немедленно!

Мэтр Жоли открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, ему явно не хватало воздуха.

– Но… ваша честь…

– Молчать! Проявить уважение к суду! Хотите сами в клетку? Так это легко устроить.

Мартель взглянул на меня и пожал плечами, мол, я же говорил. Понимающий человек, при других обстоятельствах мы могли бы сработаться.

– Для оглашения приговора всем встать! Именем Его Величества короля Франции и Наварры Людовика XIII, объявляю г-на шевалье Франсуа де Браса виновным в нарушении королевского эдикта о запрете дуэлей. Обвиняю его виновным в причинении смерти г-ну Жозефу Мари Габриэлю де Латру. Приговариваю г-на шевалье Франсуа де Браса к смерти посредством отсечения головы. Приговор будет приведет к исполнению 2 июля сего 1630 года на площади Грев в присутствии зрителей. Приговор обжалованию не подлежит. Суд окончен!

Судейский молоток стукнул по деревянной подставке с такой силой, что фигурная рукоятка осталась в руках у судьи, а набалдашник отлетел в сторону.

В тот же миг все три двери, ведущие в зал, одновременно распахнулись и внутрь ввалились не менее двух десятков вооруженных людей, лица которых закрывали платки и темные маски.

Их возглавлял высокий человек со шпагой в руке и так же плотно закрытым маской лицом.

– Господа! – он легко поклонился всем присутствующим. – Раз суд окончен, прошу немедленно освободить г-на шевалье из-под стражи. Иначе мы будем вынуждены применить силу!

Глава 12

Наваррец

Первыми отреагировали гвардейцы. Зал был достаточно просторным, но все же не давал особого пространства для схватки. Гвардейцы, хотя их было всего четверо, выхватили шпаги и тут же собрались атаковать вломившихся в зал чужаков.

Солдаты выглядели растерянными и все же, пусть чуть медленнее, но тоже приготовились к бою. Некоторые начали поднимать мушкеты.

Вот только им не дали ни малейшего шанса. Двое нападавших уже нависли над королевским судьей, их клинки уперлись ему в грудь и шею. Чуть надавить – и надменный пьяница мгновенно станет трупом.

– Не стоит искушать судьбу, – предложил предводитель нападавших, обращаясь в первую очередь к гвардейцам. – Просто отпустите шевалье, и никто не пострадает. К слову сказать, внешняя охрана разоружена и вам не поможет.

Де Сен-Бриссон, чувствуя, как к его коже прикасается холодная сталь, решительно приказал:

– Шпаги в ножны, господа. Убрать мушкеты! Откройте клетку!

Я видел по решительным лицам гвардейцев, что они не очень-то стремятся выполнить это распоряжение. Каждый здесь понимал, что судья боится лишь за собственную шкуру и будет делать все возможное, чтобы уцелеть. Но гвардейцы – люди благородные, им плевать было на жизнь трусливого судьи, поэтому они колебались. Им претило вот так запросто сложить оружие, даже не попытавшись сопротивляться, и не пролив ни капли крови, ни своей, ни врага. Это был позор! Поэтому им проще было умереть, чем сдаться. Свои жизни они ценили, но не цеплялись за них. А вот солдатам было плевать на честь, они просто не хотели умирать за чьи-то интересы и амбиции, и готовы были сложить оружие по первому же слову начальства.

Поэтому, как только приказ судьей был отдан, один из солдат быстро отпер ключом клетку, в которой я находился. Я шагнул было на свободу, но гвардейцы перекрыли мне выход. Они стояли с оружием в руках, готовые биться до последнего и умереть на месте, если придется.

Королевский судья это прекрасно понял, поэтому завопил, как раненный в зад петух:

– Я сказал сложить оружие! Выполнять! Немедленно!

– Ваша честь, – негромко сказал один из гвардейцев. – Наша задача охранять заключенного, и мы будем его охранять. И если нам или вам суждено погибнуть здесь и сейчас, то умрем мы с честью. Господа, мы не сложим оружие, извольте атаковать нас!

Солдаты, видя такой разворот событий, стали чуть активнее готовиться к схватке.

Предводитель нападавших заколебался. Мне интуитивно казалось, что он хотел обойтись малой кровью или, желательно, вообще без нее, а сейчас, когда дело приняло решительный оборот, грозящий обильным кровопролитием, он скорее отступил бы, так и оставив меня в руках королевского суда, чем реально начал сражение.

Но мне это никак не подходило, я хотел свободы, и начал играть свою партию.

К счастью, клетка моя уже была открыта.

Без шпаги мне было действовать гораздо привычнее, чем с ней. Тогда, во время дуэли, я мало что успел осознать, слишком резок был переход в новое тело, но зато теперь, когда я уже полностью освоился в теле де Браса, и на кону стояла моя жизнь, старые навыки и вбитые в подкорку рефлексы начали действовать.

Я слегка приоткрыл дверь клетки. Никто этого не заметил, гвардейцы стояли ко мне спинами, солдаты находились еще дальше.

Тянуть я не стал. Скользнув к ближайшему гвардейцу, я слегка хлопнул его по правому плечу, и когда он начал оборачиваться, провел мощный апперкот в челюсть. Он рухнул, как подкошенный, а я успел подхватить его шпагу, но обратным хватом, так уже вышло.

Тело первого гвардейца едва коснулось пола, а я уже оприходовал второго – эфесом шпаги по затылку. Результат превзошел мои самые смелые ожидания – двумя ударами я сумел вырубить двух противников – тоже заслуги моей личной памяти и моих прошлых умений – вряд ли благородный дворянин этого времени владел столь отточенными навыками рукопашного боя. К сожалению, на этом эффект внезапности закончился.

– Убить его!

Не видел, кто это крикнул, но относилось явно ко мне. И тут завертелось. На меня напали сразу оба оставшихся гвардейца, и за прочими обстоятельствами я уже не успевал следить.

Перехватив шпагу в нормальное положение, я каким-то чудом умудрялся отбиваться от постоянных атак.

Раз – чужой клинок зацепил мое плечо, оставив кровавый росчерк.

Совсем рядом зазвенела сталь, кто-то закричал, раздался сухой звук выстрела, резко запахло порохом. И тут же еще крики, но я не мог отвлечься, чтобы оглядеться по сторонам, слишком сильно был сконцентрирован на своих соперниках.

Два – я уколол противника в бедро, но так неудачно для него, что, кажется, зацепил бедренную артерию, и он рухнул, истекая кровью. Если ему не окажут помощь в течение нескольких минут, он умрет, и я опять буду виноват. Черт!

Впрочем, это не мои заботы, я переключился на следующего противника.

– Всем стоять на месте!

В этих словах было столько воли, что на пару мгновений в зале замер каждый. Остановился и я, за секунду до того, как атаковать последнего уцелевшего гвардейца.

У тех, кто вломился в королевский суд, в руках появились пистоли, направленные в сторону защитников. Двое солдат валялись на полу, зажимая раны руками и глухо постанывая от боли.

Я не видел лицо предводителя отряда, пришедшего спасти меня, и лишь по интонациям голоса мог определить, что он был в ярости.

– Шпаги в ножны! Немедленно! Мы забираем шевалье и уходим. Иначе…

– Забирайте его и уходите! – главный королевский судья был цел и невредим, но напуган до дрожжи. – Я приказываю всем – стоять! Шпаги в ножны!

Он то краснел, то бледнел, его всего потрясывало. Как бы у него не случился апоплепсический удар.

– Мое имя Пикара. Если вы приказываете, я повинуюсь! – сказал последний уцелевший гвардеец и мрачно взглянул в мое лицо, запоминая. Рано или поздно, мы встретимся, и тогда меня ждут неприятные минуты.

Остальные солдаты вынужденно сложили оружие. Все же численное преимущество нападавших было подавляющим, и шансов у охраны не имелось.

Я тоже запомнил лицо этого гвардейца. То, что меня судили за дуэль с мушкетером, не имело для гвардейца ни малейшего значения.

Воспетое противостояние мушкетеров и гвардейцев кардинала на самом деле имело немного иную основу.

В гвардии, как и в мушкетерском полку, служили исключительно благородные люди. В 1629 году, после третьего покушения на Ришелье, король выделил ему пятьдесят конных аркебузиров, к которым кардинал добавил еще тридцать гвардейцев. Кардинал умел ценить людей, поэтому экипировка и жалование «гвардейцев кардинала» были на уровне.

Собственно, вся вражда между гвардейцами кардинала и мушкетерами заключалась в том, что мушкетеры короля, имевшие в народе больше симпатий и репутацию храбрецов, получали жалование существенно ниже, чем гвардейцы, бывшие их товарищи по полкам. И это при том, что в мушкетеры брали лучших из прочих гвардейских полков. Но триста ливров^[24] в год – жалование рядового мушкетера – ни на что не хватало, ломовой извозчик зарабатывал больше – 30 ливров в месяц!

Мушкетеры – люди благородные, а значит, априори считались обеспеченными, им приходилось жить на 38 су^[25] в день, этих денег хватало лишь на еду, и то на скверную. Более того, мушкетеры, помимо жалования ничего не имели от государственных щедрот. Экипировка, лошадь (обязательно белая или серая), оружие – все это они обязаны были предоставить для нужд государства за собственный счет. Поэтому весьма часто можно было наблюдать слоняющихся по городу мушкетеров в поисках человека, у которого можно одолжить пару монет. Главный плюс положения мушкетера – непосредственная близость к королю, главный минус – денежное довольствие.

Боюсь, теперь меня возненавидят и мушкетеры, и гвардейцы. Первые – за то, что убил мушкетера, а вторые – за сегодняшний позор. Ведь двоих из них я вырубил практически голыми руками, как каких-то простолюдин, и еще одного ранил, возможно, смертельно.

Я бочком протиснулся вдоль скамей, легким пожатием плеч извинившись перед ошеломленным мэтром Жоли. Времени отблагодарить за его участие и старания уже не оставалось. Бедолага, не повезло ему с подопечным. Боюсь, что все шишки обрушатся именно на его голову. Но и я не ждал помощи со стороны, поэтому особо виноватым себя не считал. Жаль, конечно, что линия защиты моего адвоката, столь блестяще им выстроенная, провалилась из-за банальной предвзятости королевского судьи.

– Мы еще встретимся, мэтр! – пообещал я напоследок.

Мартель в самом начале отступил к стене и стоял там, выжидая, чем закончится история. Лицо его было спокойно.

– Уходим! – скомандовал предводитель нападавших, лишь только я оказался в их окружении.

Его люди организованно отступили, заключив меня в защитный круг. Впрочем, никто больше не покушался на мою жизнь.

Главному королевскому судье г-ну де Сен-Бриссону изряжно подурнело от угрозы его драгоценной жизни. Как только его шею и грудь перестала щекотать сталь, и нападавшие отступили, он опустился в кресло, тяжело дыша и приводя мысли в порядок.

Но оклемался он на удивление быстро, мы еще не успели покинуть зал суда.

– Убить их всех! – заорал он, брызгая слюной во все стороны. – Всех и каждого!

Но мы уже выскочили из дверей, за которыми лежали связанные солдаты. С ними поступили весьма гуманно, я в очередной раз убедился, что проливать кровь не планировали, но она пролилась и теперь последствия для всех будут весьма серьезные.

Преследовать нас не спешили.

Очень споро мы миновали несколько коридоров и выскочили во двор, где нас уже ждали оседланные лошади. К моему великому удивлению, стремя одного из коней придерживал Перпонше.

– Мы должны немедленно покинуть Париж, – обратился ко мне предводитель, так и не снимая маски. – За нами в погоню кинут всех, кто способен держать оружие в руках. У нас есть примерно полчаса форы, и мы обязаны воспользоваться этим временем.

– Кто вы, мессир, не назовете ли свое имя?

– Вы непременно узнаете его, но позже. Верьте мне, вы среди друзей!

Разумеется, в иной ситуации я бы не стал столь безоглядно доверять совершенному незнакомцу, но сейчас выбора у меня не было. Без сторонней помощи через час, а то и раньше, я буду в руках слуг закона. И скорее всего, меня прикончат на месте. Я очень хорошо помнил взгляд того Пикара.

– Хорошо, я вам доверяюсь, и благодарю за помощь!

Отряд уже был в седлах, мне оставалось только последовать их примеру. Перпонше оседлал своего коня, всем видом показывая, как он рад меня видеть.

– Мерзавец, это из-за тебя меня схватили!

– Ваша милость, простите меня, я искуплю! Но ведь и ваших друзей я направил к вам на помощь.

– Позже поговорим…

Всадники один за другим выезжали за ворота, где тут же разделились на несколько групп, каждая из которых направилась в свою сторону. Мне знаком указали, к какой из групп я и Перпонше должны присоединиться, а потом мы рванули по городу с такой скоростью, что казалось, обязательно собьем кого-нибудь по дороге.

Мимо мелькали испуганные лица, горожане едва успевали убраться с нашего пути, а потом кричали в след что-то бранное, некоторые, кажется, даже кидали камни. Мелькали дома, телеги, мы пронеслись через какую-то маленькую площадь, не останавливаясь и не сбавляя темпа. Я не успевал смотреть по сторонам, полностью сконцентрировавшись на том, чтобы не отстать от других.

Наконец, мы миновали городские ворота, и не подумав остановиться перед солдатами, дежурившими у них. Но несколько монет упали в пыль, и в спину нам никто не стрелял. Общую тревогу наверняка уже успели объявить, но до этого поста новости еще не дошли.

Следующие два или три часа, я плохо ориентировался во времени, мы в бешеном темпе продвигались вперед, петляя, как зайцы, по окрестным дорогам. Нас было семеро. Куда направились остальные, я не знал. Впрочем, не знал я и цели пути.

Когда лошадь подо мной захрипела, и я понял, что она вот-вот падет, мы выбрались из очередного пролеска и, наконец, остановились, переводя дух.

Невдалеке на холме возле небольшого озерца виднелся небольшой, но хорошо укрепленный замок.

Предводитель повернулся ко мне, он был уже без маски, и я смог рассмотреть его черты: черные брови, орлиный нос, кудрявые темные волосы до плеч, аккуратно подстриженные борода и усы, и очень внимательный взгляд карих глаз – он производил впечатление человека, который привык, чтобы ему повиновались.

– Добро пожаловать в мое родовое именье, шевалье! Мое имя – барон де Пьемон, я один из вассалов Месье^[26]. И это именно со мной вы должны были встретиться в Париже.

Глава 13

Шевалье де Бриенн

Что-то в последнее время я зачастил в Бастилию. Нездоровая, однако, тенденция.

Принимали меня те же самые тюремщики и встретили, как своего старого знакомого. В кандалы на этот раз заковывать не стали, а в камере, в которую поместили, даже присутствовали определенные элементы роскоши – подсвечник с оплывшими свечами, стол, табурет и кровать.

– Могло быть и хуже… – пробормотал я, лег на кровать и задумался.

Что мы имеем?

Задание отца Жозефа я выполнил на пятерку с плюсом: успешно втерся в доверие к оппозиции и, в частности, к маркизе дю Фаржи. Об особом доверии пока рано говорить, но начало положено. Дурачка Офорта тоже устранил. Ранение в задницу только на первый взгляд выглядит нелепо и смешно, в реальности, пройдет не меньше полугода, прежде чем он восстановится. А в седло сядет и вовсе через год. Особенно при таком уровне медицины, как сейчас. Как ни крути, жопа – очень нежная и важная составляющая человеческого организма.

Что из всего этого следует? Это значит, что очень скоро святой отец меня вытащит для дальнейшей реализации своих планов. Что не может не радовать. Не радует моя зависимость от него, но со временем я что-то придумаю – ненавижу, когда мной играют.

Брякнуло окошко в двери.

– О! Ваша милость! – обрадовался тюремщик. – Вы опять у нас в гостях! – он добродушно хихикнул. – Я Жиль Мерсье, к вашим услугам. Если что-то понадобится – только скажите.

– Принеси мне большой кувшин холодного хорошего сидра, – я порылся в кошеле и вложил в ладонь тюремщика лиард.

К счастью, как правило, благородных узников отправляли в кутузку с наличными деньгами и у меня при себе остался кошель.

– О! Ваша милость так щедра! – Жиль расплылся в угодливой улыбке. – Непременно, я сейчас пошлю сынишку.

Окошко закрылось.

– А что, сдача не предусмотрена? – поинтересовался я у двери, чертыхнулся, а потом вернулся на кровать.

Серебряная монета в лиард – это три денье, за один денье можно купить три кувшина сидра. Ну да хрен с ним.

О чем это я? Ну да…

Оппозиционеры, мать их ети.

Артемон оказался прав, большая часть из себя ничего не представляет, конечно, за исключением нескольких ключевых фигур. Всем хочется денег и привилегий, общая масса надеется, все это им принесет новая власть. На остальное им плевать. Скоты, что тут скажешь. И я очень хорошо понимаю его высокопреосвященство, который радеет о государстве. Ладно…

Гастон Орлеанский нужен оппозиционерам только как предводитель, именно его они хотят посадить на трон. Cам же он довольно посредственная фигура; слабоволен, легко поддается влиянию – то есть, вполне управляемый персонаж, дергая за ниточки которого главные фигуры в оппозиции надеются обтяпывать свои делишки. Кто у нас главные фигуры в оппозиции? Конечно королева-мать, Мария Медичи. Дальше идут сводные братья Людовика Вандомы, его кузены Конде и Суассоны, герцог де Гиз и очень многие подобные. Помимо главных фигур, которые в большинстве статичны, у заговорщиков есть другие, калибром несколько поменьше. Среди таковых как раз маркиза дю Фаржи и герцогиня де Шеврез, с которой я пока не знаком. Эти как раз самые опасные для власти, потому что деятельны, энергичны, хитры и являются реальными движителями заговора. Все это мне изложил падре Жозеф, хотя, мне кажется, кое-что из этой информации я и сам знал – я настоящий, а не Антуан де Бриенн.

– Да уж, из огня да в полымя… – тяжко вздохнул я. – Опять тебя занесло в осиное гнездо, Антоха…

Тюремщик скоро притащил отличного сидра, а в придачу к нему кус неплохого сыра.

Я слегка подкрепился и стал ждать, когда меня освободят. Но дождаться в этот день не получилось, а на следующий меня перевели в другую камеру, вполне роскошно обставленную. Тюремщики относились ко мне со всей любезностью и почтительностью, мало того, таскали мне еду из трактира, да не обычного, а из той самой «Серебряной башни», причем бесплатно.

А еще, по первой же просьбе, принесли мои книги.

Я понимал, что все это не просто так, а часть какой-то игры моих покровителей, но все равно ситуация нервировала. Никаких помощников прево и прочих чиновников ко мне не являлись – сижу да сижу, хоть бы кто вопрос задал.

Третий и четвертый день тоже прошел в отсидке, но не бесполезно – я с помощью Жиля, оказавшегося довольно болтливым, узнал кто тот таинственный кавалер, который постоянно мне встречался. Им оказался шевалье Франсуа де Брас из Наварры – он до сих пор сидел в Бастилии, как раз за ту дуэль, случайным свидетелем которой я оказался. Сидел он без привилегий и ждал суда, где ему светила смертная казнь без вариантов. Судя по всему, он завалил кого-то с влиятельными родственниками.

Ну… могу только пожелать, чтобы выпутался. Увы, больше ничем не могу помочь. Все под богом ходим.

На исходе пятого дня я уже начал волноваться. Какого хрена, спрашивается? Где падре, где Гастон, черт бы его побрал? Я тут в заслуженные сидельцы записался, а они не чешутся.

Наконец, к полуночи брякнули засовы.

– Ваша милость, – Жиль угодливо поклонился. – Мы тут с товарищами ставили, когда вас освободят – я поставил на неделю и я выиграл. Теперь мы поставили на то, как долго вы продержитесь на свободе. Моя ставка – месяц. Не подведите, ваша милость… – он радостно ощерился. – А сейчас, прошу, вас ждут. Я могу понести ваши книги…

– Месяц? Не обещаю. А книги отнеси туда, откуда принесли, – я с наслаждением потянулся. – Ну что, идем?

Процесс освобождения ничем оригинальным не отличался; вывели, отдали шпагу и любезно попрощались, а дальше карета.

Вот только карета…

Карета оказалась маркизы дю Фаржи!

И отвезла она меня прямиком в имение Мадлены.

Вот к этому, я точно оказался не готов, рассчитывая сначала получить указания гребанного капуцина, отца Жозефа. Но отказываться было уже поздно.

Через час меня высадили возле помпезного особняка, вокруг которого был разбит красивый сад, с мраморными статуями, беседками и фонтанами

После обшарпанного, утопающего в грязи Парижа, это место показалось мне воистину райским местом, хотя размерами имение явно не отличалось. Главная прелесть загородного имения в том, что здесь пахнет розами, а не дерьмом как в городе.

– Ваша милость…

Чопорный слуга в роскошной ливрее и серьезной мордой, с достоинством поклонился мне. За его спиной присели в реверансах две молоденькие пригожие служанки в белоснежных чепцах и фартуках.

– Можете называть меня Арман, – слуга еще раз поклонился. – Поздравляю с освобождением, ваша милость. Мне поручено провести вас в ваши покои и помочь привести себя в порядок. Прошу пройти за мной…

Я отвлекся на статую обнаженной женщины, созданную в древнегреческом или древнеримском стиле, увы, не специалист. Судя по непосредственному сходству с Мадлен, ее ваяли с живой натуры.

«Ха… – весело подумал я. – С мордашкой у маркизы все в порядке, но фигурку в гребанных современных нарядах хрен рассмотришь. Если у Мадленки задница и ножки как у этой мраморной девки – то мне повезло…»

– Ваша милость… – тактично дал о себе знать Арман.

Я кивнул и пошел за ним. Служанки заняли место в арьергарде.

«Моими» покоями оказались шикарно обставленные четыре комнаты, в том числе гардеробная и ванная, с шикарным, огромным корытом из золоченой бронзы на фигурных ножках и зеркалами.

Изысканная дорогая мебель, ковры в которых нога утопает по щиколотку, лепнина, шелк и атлас – черт побери, на обстановку не поскупились. Что-то мне подсказывало, что эти комнаты в свое время занимал де Офорт, но следов его пребывания я не обнаружил – видимо успели все тщательно зачистить.

– Ваша милость, вы, наверное, захотите принять ванную? – Арман щелкнул пальцами, а сам ушел. Служанки еще раз присели, всем видом показывая, что готовы мыть и драить оного кавалера.

Я немного помедлил. Ясно, что Мадлена уже назначила меня своим фаворитом, но, черт побери, сам я не готов занять место бедолаги де Офорта. Я уже говорил – ненавижу, когда за меня что-то решают. С одной стороны – все прекрасно, как минимум на ближайшее время решен вопрос с самообеспечением, деньги, влияние, положение в обществе прилагаются. Подобное – в порядке вещей, молодые дворяне совершенно не стесняются становиться иждивенцами и это в глазах общественности не является уроном чести. А с другой… я ей не собачка, готовая за подачку становиться на задние лапки. Женщины они такие – положишь палец в рот, отхватят до локтя.

Сам Антуан придерживался такого мнения.

Поразмыслив, решил слегка потянуть время и посмотреть, чем все закончится. Опять же, надо дождаться раскрутки с письмом.

Появился еще один слуга, оставил поднос с закусками, вином и бокалами, после чего испарился.

– Я Луиза, ваша милость, мы поможем вам принять ванну… – улыбчивая, круглолицая блондиночка с симпатично вздернутым носиком, еще раз присела в книксене.

– Я Анна, ваша милость, – вторая, полноватая, смуглая брюнеточка, с лукавой улыбкой скопировала приседание товарки.

Я вздохнул. Ладно, вымыться действительно не мешает – в тюрьме весь провонялся.

И кивнул.

Меня мгновенно разоблачили догола, накинули на плечи парчовый халат, а пока я закусывал ветчиной, ванну застелили простынями, а потом заполнили горячей водой, в которую щедро сыпанули ароматизирующих солей.

– Прошу ваша милость, – блондинка подала мне бокал с вином. – Немного отмокните, а мы сейчас придем.

Я понюхал вино – оно оказалось тем самым анжуйским, которое любила маркиза.

Слегка отхлебнул и невольно улыбнулся – похоже, и этот раз обойдется без мигрени.

Поставил бокал на бортик и с наслаждением залез в воду.

Настоящую ванну я не принимал с момента переноса, а Антоха, так вообще по жизни обходился тазиком и мокрыми тряпками для обтираний.

Послышались шлепки босых ног, в помывочную, быстрым шагом вбежали служанки – они успели раздеться, оставшись в длинных нижних рубахах. Выглядели при этом весьма и весьма достойно – обе обладали внушительными формами.

– Ваша милость… – Луиза опустила в воду огромную морскую губку и выжала ее на меня.

Анна принялась быстро намыливать меня.

Я почувствовал на себе еще один взгляд, пошарил взглядом и увидел Мадлен, с интересом на личике наблюдающую за процедурой помывки.

Она стояла у двери, в атласном, сплошь покрытом золотой вышивкой халате. Ее волосы были небрежно собраны на макушке в нечто напоминающее султан на шлеме, а халат стягивал на талии пояс, но так, что больше открывал обнаженное тело под ним, чем скрывал.

Мое мужское хозяйство при виде всего этого, немедленно среагировало должным образом.

– Прошу вас, встаньте, ваша милость… – хихикнула Анна.

Я встал.

– О! Ваша милость… – изумленно охнула Луиза и немедленно принялась намыливать оное хозяйство.

Я покосился на Мадлен, чтобы узнать, как она реагирует на подобное безобразие, но маркиза уже исчезла.

В общем, опуская некоторые мелкие подробности, служанки меня до скрипа вымыли, после чего заменили воду и убрались.

Я опять залез в ванную и позволил себе еще один глоточек вина, в надежде, что обойдется без мигрени.

К счастью, обошлось, а потом вернулась маркиза дю Фаржи. Она быстрым шагом подошла к ванне, по пути легким движением плеч сбросив халат, с шумным плеском плюхнулась в воду и сразу прильнула ко мне всем телом.

– Я очень люблю все мокрое… – мурлыкала она, скользя ладошками по моему телу. – О-очень! Я, наверное, рыба, которая притворяется женщиной…

Я без лишних слов принялся за дело.

Утолив первую страсть, мы переместились в будуар маркизы, на огромную кровать с балдахином в восточном стиле.

Маркиза оказалась очень опытной, я бы даже сказал, изощренной любовницей, пылкой, неутомимой и страстной фантазеркой в любви.

Что до меня…

Мне в этом теле всего восемнадцать лет, так что, сил хватило бы на таких троих, как Мадлена.

Поговорить о деле удалось лишь далеко за полночь.

– Вытащить тебя из Бастилии было довольно трудным делом… – мурлыкала маркиза, уютно пристроившись у меня на плече. – Король просто кипел от ярости, а Ришелье вознамерился оправить тебя на эшафот. А еще этот… серое высокопреосвященство… – она презрительно фыркнула. – Отец Жозеф! Ненавижу мерзавца! Все беды от него. Гастон, как всегда, неправильно подошел к делу, устроил скандал, король ему отказал, пришлось просить королеву. К счастью, кардинал смилостивился, я подозреваю, что он питает к Анне нежные чувства, но предупредил, если ты устроишь еще раз резню, то тебя не спасет даже сам Господь…

Я для себя перевел монолог.

Для пущей достоверности, отец Жозеф устроил так, чтобы заговорщики решили, что это благодаря их хлопотам меня отпустили. Поэтому я так долго и торчал в Бастилии. Ну что тут скажешь – умно и хитро. В подтверждении этой версий свидетельствует тот факт, что меня в тюрьме содержали в роскошных условиях, видимо, в качестве компенсации, за долгую отсидку.

– Откуда у тебя то письмо, что ты мне передал перед арестом! – неожиданно сменила тему маркиза.

– Ты читала его? – ответил я вопросом на вопрос.

– Конечно! – фыркнула Мадлен. – Отвечай, откуда?

– А кто тебе разрешил это делать? – холодно поинтересовался я.

– Что? – вскипела Мадлен, но тут же резко понизила тон. – Но ты же сделал меня своей доверительницей? Я стала причастной. К тому же, дело идет о королеве, а она моя подруга!

– И что в нем?

– Ты не знаешь? – удивилась маркиза. – Тогда зачем…

– Затем, – отрезал я. – Говори.

Маркиза села, грациозно откинув волосы на спину.

– Прежде расскажи, как ты его получил. Я не верю, что эта змея наняла тебя… – она осеклась, поняв, что проговорилась.

– Я убил человека, которому оно принадлежало раньше, – спокойно пояснил я. – Что за змея?

– Де Шеврез… – с отвращением воскликнула Мадлен. – Она решила окончательно рассорить короля с женой…

В общем, все прояснилось. Если вкратце, Мадлен де Силли, маркиза дю Фаржи и Мария де Роган, герцогиня де Шеврез были подругами, обе считались ближайшими доверительницами королевы и обе входили в один круг заговорщиков. Но в свое время между ними пробежала черная кошка. Де Шеврез удалили от двора, Мадлен осталась, Шеврез решила провернуть дело с фальшивым письмом от родственников королевы, в котором они настраивали Анну против мужа, чтобы окончательно рассорить короля с женой. Письмо отправлялось с таким намерением, чтобы его перехватили. При этом могла пострадать Мадлен, но герцогиню это совсем не беспокоило – маркиза подозревала, что она даже специально подставляла ее.

Но это была всего лишь версия маркизы.

– Ты уверена, что это дело рук герцогини де Шеврез?

– Почти наверняка! – убежденно воскликнула маркиза. – Я что-то подобное подозревала. Мария очень ревнует меня к королеве. Хотя… – она ненадолго задумалась. – Я еще все раз проверю. Но, в любом случае, ты меня спас! Если бы письмо перехватили, как планировалось, я бы обязательно впала в немилость.

Она впилась мне в губы долгим поцелуем.

Еще некоторое время ушло на последствия поцелуя.

– Ах! – раскрасневшаяся Мадлен опрокинулась на подушки. – Ты настоящий зверь! Мой зверь.

Меня этот эпитет несколько напряг.

– Как понимать все это? – я показал взглядом в направлении своих покоев.

– Что не так? Ты мой фаворит! – категорично бросила маркиза. – И должен быть всегда рядом.

– Я никому ничего не должен, – сухо возразил я.

– Тебе это не нравится? – маркиза на меня изумленно уставилась. – Место рядом со мной принесет тебе очень многое: положение, власть, деньги! Или ты опасаешься моего мужа? Но он в Испании и давно привык к тому, что я наставляю ему рога. Он не против, ибо слишком занят государственными делами.

– Я привык добывать все своими силами, – я приподнялся на локте. – От тебя мне ничего не надо, кроме тебя самой.

– Да как ты смеешь мне отказывать?! – взвизгнула Мадлен. – Ты останешься рядом со мной! Я приказываю!

Я встал.

– Где моя одежда?

Маркиза небрежно пожала плечами.

– Завтра прибудет портной и мы закажем тебе весь приличествующий гардероб!

– Моя, одежда. Я ухожу. Я не против тебя, я против роли домашней собачки при тебе.

– Она в чистке! – мстительно расхохоталась маркиза. – Так что тебе придется остаться.

Я подал плечами и пошел в помывочную, где натянул на себя, к счастью, все еще валявшиеся там труселя, опоясался поясом на голое тело и перекинул через плечо перевязь со шпагой.

Разъяренная как дикая кошка маркиза зло зашипела:

– Я прикажу страже схватить тебя! Никто не смеет мне отказывать! Берегись!

– Я их убью, – безразлично ответил я. – Придется нанимать тебе новых.

– Останься, Антуан! – Мадлена в отчаянии заломила руки.

– До скорого свиданья, моя любовь… – я коротко поклонился и выпрыгнул в окно.

Глава 14

Наваррец

Король Франции и Наварры Людовик XIII, прозванный Справедливым, пребывал в очень скверном для окружающих расположении духа – диком бешенстве.

Утро его началось, как обычно. Он встал ближе к шести часам, принял ванну, побрился и вымыл голову, после чего оделся и помолился. Все это он проделал самостоятельно, разве что теплую воду подавали слуги. Король не очень-то любил принимать помощь лакеев, с самого детства стараясь обходиться собственными силами. Затем он отправился в часовню, выслушал утреннюю мессу, позавтракал и направился в Совет.

Уже с пяти утра во внутреннем дворе Лувра начали появляться слуги, которые очищали двор от мочи, грязи и испражнений – придворные справляли нужду прямо во дворе, а многие особо нетерпеливые – в самом Лувре и его многочисленных коридорах, поэтому даже там нужно было внимательно смотреть, прежде чем сделать очередной шаг. Прочие слуги в это время наводили блеск и чистоту во внутренних помещениях. Снаружи отряды гвардейцев в синих мундирах с красной оторочкой, да швейцарская гвардия сменяли на многочисленных постах своих товарищей, отстоявших ночь. Лувр постоянно охраняло около шестисот человек. К черным ходам тянулись телеги с провиантом, стягивались многочисленные лакеи, прислуга, оруженосцы, секретари, рассыльные, пажи, повара, кухарки и прочие, коих невозможно перечислить, но без кого королевский двор не смог бы существовать.

Апартаменты Людовика находились в западном крыле. Туда можно было попасть, сначала поднявшись по лестнице, ведущей в Большой зал, а потом требовалось пересечь сам зал. Королевские покои были весьма непритязательны и состояли из всего лишь двух комнат: парадной спальни и рабочего кабинета. Три высоких окна спальни, украшенные золотыми королевскими лилиями, давали достаточно света. Кровать с балдахином стояла на возвышении, прикрытая атласными шторками от любопытных взглядов, стены были драпированы шелковыми гобеленами, на потолке – искусная лепнина. Кабинет был оформлен столь же просто, король не стремился к излишней роскоши и не понимал ее.

Людовик XIII с детства обладал характером скорее меланхоличным. При этом он любил ручной труд: мог починить ружейный замок или выковать целое ружье, был отличным поваром и неплохим краснодеревщиком, умел управлять каретой. Но вот нравом он отличался достаточно жестоким: еще в детстве отрывал крылья бабочкам и выщипывал перья пойманным птицам. Достигнув совершеннолетия, он первым делом избавился от фаворита своей матери – маршала д'Анкра, заказав его убийство. Но при всем при этом Людовик в глубине души слегка завидовал провинциальным дворянам, их свободе и возможностям. В королевском дворце постоянно слонялось не меньше тысячи человек, которые вечно были на виду, от чиновников и придворных до шутов и музыкантов. И каждый из них что-то хотел от короля. А король хотел тишины.

Неудивительно, что приступы черной меланхолии были главной чертой его личности. В такие дни весь двор старался быть тише воды, ниже травы.

Он был замкнутым и подозрительным мужчиной, не любящим свою жену Анну, но бешено ее ревновавшим ко всякому случайному жесту и взгляду. При этом он редко мог долго вытерпеть ее общество и старался по возможности избегать королеву. Его страсти как разгорались, так и тухли в одночасье.

Совет собирался в «книжном кабинете» на третьем этаже павильона Леско. Именно там Людовику докладывали обо всех важных делах, как внутренних, так и внешних. Там он узнавал новости и принимал решения.

Сегодня ничего не предвещало грозы. Доклады прошли, как обычно, слегка нудно и скучно, ничего непредвиденного не происходило.

Время близилось к полудню, Людовик уже планировал отправиться на свежий воздух поиграть в мяч перед обедом или же по дороге наведаться к Анне и поглядеть, как у нее портится настроение от его визита – сие доставляло Людовику особое, слегка извращенное наслаждение, как вдруг в кабинете появился Его Высокопреосвященство кардинал Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, собственной персоной.

Было ему сорок четыре – сорок пять лет, он был еще относительно крепок, но больше духом, чем телом. С детства кардинал отличался крайне слабым здоровьем, и всю жизнь мучился от ряда болезней: постоянные приступы мигрени выматывали его, его тело было покрыто гнойниками, он страдал от малярии и жестокого геморроя. И лишь стальная воля заставляла его работать, несмотря на изнурительные боли. Из-за своей худобы и привычки держаться прямо, словно палку проглотил, он казался выше, чем был на самом деле. Высокий лоб и внимательные глаза – признак ума, острая бородка и нос с горбинкой показывали волевую натуру. И только в некоторые моменты аскетичное лицо кардинала слегка кривилось, выдавая его хроническую усталость. Одет Ришелье был в привычную красную сутану с белым воротником и увесистым католическим крестом на груди, висевшим на золотой цепочке, и традиционную круглую кардинальскую шапочку красного цвета.

Король не ждал его в этот час, поэтому был весьма удивлен, но увидев мрачное и крайне серьезное лицо кардинала, сразу насторожился.

– Господа, – обратился Людовик к собравшимся в кабинете, – прошу вас оставьте нас с Его Высокопреосвященством наедине.

Никто и не подумал спорить, хотя в сторону кардинала полетело множество недовольных взглядов. Дворцовые игры за влияние на короля велись постоянно и не прекращались ни на минуту.

– Ваше Величество, – начал Ришелье, как только кабинет опустел, – все произошло именно так, как вы и предполагали.

– Да что вы говорите? – удивился Людовик, не совсем сообразивший, о чем, собственно, идет речь.

– Помните, с неделю-другую назад вас просили милости для одного дворянина, прибывшего к нам из Наварры.

– Как же, как же, – оживленно закивал король, – это тот мерзавец, что убил моего мушкетера. Его имя…

– Шевалье де Брас, – напомнил кардинал. – Впрочем, это не важно. Главное, кто именно за него хлопотал и по какой причине вы отказали.

– Я помню. Мне прислал письмо Гастон. Среди прочего, он упомянул о скором суде над этим вашим де Брасом, и попросил по возможности оказать ему королевскую милость и оставить жизнь этому негодяю. Якобы семья сего де Браса в давние времена оказала многочисленные услуги моему деду и отцу. И я было согласился оказать подобную милость, несмотря на тяжесть совершенного преступления, когда вы…

– Когда я, узнав об этом, предостерег вас от подобного шага, – дополнил сказанное Ришелье.

– Да-да, теперь припоминаю, – чуть исподлобья взглянул на него король, – вы отсоветовали это делать, заявив, что все, что хочется моему дорогому братцу, вредно мне и короне.

– Ваше Величество, вы, как всегда, поступили крайне мудро и осмотрительно. К тому же ваш брат в последнее время зачастил с просьбами подобного рода. Я передал главному королевскому судье вашу святую волю, виновник происшествия должен был понести самое строгое наказание. Приказ был подписан. И вы знаете, что произошло?

– А что произошло? Мне никто не докладывал.

– Примерно час назад на малый зал дворца Консьержери было совершено нападение. Охрана оказала достойное сопротивление, двое моих гвардейцев ранены! К счастью, никто не убит. Так же пострадало несколько солдат.

– Что? – Людовик покрылся багровыми пятнами, как и обычно, когда приходил в неописуемую ярость. – Вы сказали, нападение?

– Да, вооруженный отряд выкрал шевалье де Браса и скрылся в неизвестном направлении. Я подозреваю заговор!

– Вы подозреваете?..

– Думаю, ваш брат как-то в этом замешан, иначе, зачем ему просить за преступника?

Людовик задумался. Он не был дураком и трусом, и, хотя иногда выглядел слегка заторможенным, в дворцовых интригах был докой. Силой воли он погасил внешние проявления гнева и приказал кардиналу тихим, едва сдерживаемым от эмоций, голосом:

– Любыми способами отыщите мне этого шевалье и всех, кто ему помогал. Бросьте их в пыточные камеры и узнайте, кто стоит за ними? И если они назовут имя Гастона или же моей матери… бог мой, я им не завидую…

Кардинал молча кивнул, развернулся и широким шагом покинул кабинет, прикрывая ажурным платком довольную улыбку.

* * *

Мне выделили просторную комнату в западном крыле замка и дали достаточно времени, чтобы привести себя в порядок. Прямо в комнату Перпонше вместе с местными слугами притащили большое деревянное корыто и достаточное количество теплой воды, и я чертовски рад был смыть с себя всю тюремную грязь, казалось, навсегда въевшуюся под кожу.

Блаженство!..

Главным атрибутом комнаты была кровать с откидывающимся пологом, стены были затянуты коричневой материей, сбоку стояли пара кресел и несколько стульев с подлокотниками, а в углу – шкаф из каштана, сбоку – небольшое бюро для работы с письмами.

За ближними портьерами что-то еле слышно зашебуршало. Крыса!

– Что, мерзавец, не проверил комнату? – я швырнул сапог на звук, но ни в кого не попал.

– Все проверю, ваша милость! Одно мгновение! – Пока я мылся, Перпонше жевал кусок хлеба и закусывал его чесноком, отчего по комнате разносился резкий запах. – Не извольте сомневаться! Всех тварюг изгоню!..

Я удовлетворился этим ответом, и вылез из корыта.

Перпонше тут же отложил хлеб в сторону и подал чистую одежду. Мои немногочисленные личные вещи, оставленные у мэтра Крюшо при аресте, мой слуга тоже доставил в замок, но ничего сменноготам не имелось. Де Брас обходился минимумом. К счастью, любезный барон предоставил мне вещи из своего гардероба. Все было просто и по современной моде: сорочка, чулки, колет, штаны на шнурках, куртку, плащ, сапоги и шляпа. Все вещи были исключительно черного цвета, как принято у господ гугенотов, как тут же любезно пояснил мне Перпонше. Колет совершенно не стеснял движения, из-под прорезей на рукавах проглядывала сорочка. Панталоны уходили в высокие, на каблуке, сапоги. Хорошо хоть шпоры отсутствовали. Зато оружие я получил достойное – качественной закалки рапира в ножнах. Свою прежнюю рапиру, которую я отдал гвардейскому офицеру, боюсь, я больше никогда не увижу. Да и плевать!

К слову о бароне. Как ни старался я в эти часы выудить хотя бы крохи информации из доступной мне памяти де Браса, но ничего о бароне де Пьемоне или нашей обговоренной встрече в Париже я не вспомнил. И это меня крайне нервировало. Устроив столь шумный побег для меня из-под стражи, барон подверг и себя, и своих людей смертельной опасности. Ладно, я – меня и так приговорили к смерти, но де Пьемон пошел ва-банк. Король таких выходок никому не простит. Значит, спасение моей особы было делом настолько важным, что риск казался заговорщикам (а как еще я мог их называть?) вполне оправданным. Что же такого жизненно важного знал де Брас, или же должен был доставить в Париж, или же передать на словах барону де Пьемону? Иначе, зачем он вытащил меня на свободу?

Думай, де Брас, думай! От этого зависит твоя судьба. Если твои ответы не устроят господина барона, он, не задумываясь, прикончит тебя на месте. Судя по первому впечатлению, барон – человек отчаянной храбрости, острого ума, привыкший действовать быстро и без раздумий. Как он отреагирует на мою амнезию, бог его знает.

Зато, одна догадка пришла мне в голову. Тогда в зале суда Мартель успел сообщить мне, что кто-то весьма влиятельный просил за меня перед королем. Что если это был сам Месье, он же Гастон Орлеанский? Особы более влиятельной я и представить не мог. Но зачем ему моя жизнь и не слишком ли круто – внимание столь высоко сидящей особы к моей скромной персоне? Ведь кто такой де Брас – всего лишь бедный наваррец, провинциал, к тому же гугенот – в общем, ноль без палочки в местном табеле о рангах.

Перпонше распахнул окно, и в комнату ворвались уличные ароматы свежего навоза.

– Благодать!.. – умиротворенно протянул слуга, всей грудью вдыхая воздух.

Навоз легко перебил запах чеснока и вызвал у меня желание выкинуть Перпонше из окна. Лишь изрядным усилием воли сдержавшись, я задал пришедший мне в голову вопрос:

– Скажи-ка мне, дружочек, а каким образом ты узнал о бароне и сообщил ему обо мне?

– Ну как же, господин, – удивился и слегка насторожился от моего ласкового тона Перпонше, – вы же сами еще в первый день спрашивали у меня, где находится нужная вам улица и городской дом господина барона. Еще вы сказали, что господин барон ожидает известия от вас. И когда вас схватили господа гвардейцы, я сразу побежал туда и рассказал о вашей участи. Меня выслушали и приказали никуда не отлучаться, я жил в том доме несколько дней до тех самых пор, как вчерашним днем все и случилось. Только однажды отпустили забрать ваши вещи. Мэтр Крюшо не хотел их отдавать без оплаты за комнату, но там была одна девица по имени Лали, она помогла мне.

Я толком не помнил первый день де Браса в Париже, как не помнил и этот разговор с Перпонше, и меня это злило, поэтому я прекратил расспросы и приказал слуге убираться прочь.

Но как только я остался один, вновь попытался сосредоточиться.

Для начала соберем все осколки воспоминаний шевалье, которые мне удалось скопить, словно драгоценные крупицы, за все дни, проведенные мной в тюрьме. В основном воспоминания приходили ко мне во сне яркими цветными картинками из прежней жизни де Браса. Но эти куски были весьма разбросаны по времени, от раннего детства шевалье и до того момента, пока в его голове и теле не оказался я. При этом обрывки снов были никак не связаны между собой – я просто видел эпизоды его жизни в произвольном порядке, и уже на основе увиденного сам мог представить себе, каким же человеком был Франсуа.

Рос он в окружении братьев и сестер, будучи при этом одним из младших в семье. Кроме родового имени, Франсуа вряд ли мог на что-то претендовать. Все немногочисленное имущество давно было поделено между старшими отпрысками. Именно поэтому, де Брас и отправился испытать фортуну, рано покинув отчий дом. Таких ловцов удачи – юношей пятнадцати-шестнадцати лет и старше было полно в Париже. Вот только де Брасу было за двадцать. Где же ты болтался все это время, шевалье?

– Стоять, животное! Ни с места! – Мои размышления были прерваны дикими криками снаружи. – Стоять, кому говорю!

Я подошел к окну и с интересом выглянул наружу. Источник воплей отыскался мгновенно – это был мой Перпонше, забредший по какой-то надобности или в неуемном любопытстве горожанина, оказавшегося в деревне, в небольшой загон для скота.

С дальней стороны загона на ноги поднимался здоровенный бык, уже наклонивший свою башку немного вниз. Еще мгновение, и бык начнет разгон, а потом запросто поднимет бедолагу на рога.

– Беги, дурак! – крикнул я, и Перпонше побежал. Но и бык побежал тоже. К великому счастью, они так и не встретились. Перпонше лихо перемахнул через забор, недовольный бык остался снаружи. Я выдохнул. Мой неугомонный слуга махнул мне рукой и скрылся с глаз.

Я закрыл окно и вновь попытался сконцентрироваться.

Итак, что же ты делал дальше, де Брас?

В памяти мелькали красивые женские лица и имена, весьма разнообразные, кажется, де Брас не отличался постоянством. Мелькали в памяти и мужчины, довольно часто с оружием в руках, иногда обращенным против самого шевалье. Он не чурался поединков, да и сам был изрядным забиякой. Отсюда отличное владение рапирой. Кстати, именно с испанской бреттой^[27] в руке я и оказался в его теле.

Некоторые года жизни де Браса я вообще не мог увидеть. Было много эпизодов из детства и ранней юности, но они меня не слишком интересовали, отрывочные – после его отъезда из дома, тогда ему было лет семнадцать. Тогда он шатался то там, то сям, пытаясь отыскать себе покровителя, чтобы в дальнейшем служить благородным фамилиям, надеясь как можно скорее заработать славу и золото, что было вполне нормально для того времени. Безденежные смуглые господа из Испании и их практические братья-близнецы из Гаскони шлялись по Франции и провинциям, особенно предпочитая Париж, и не чурались никаких способов, дабы хотя бы чуть-чуть набить карманы и желудки.

Франсуа де Брас был одним из таких рыцарей удачи, вот только в Париже прежде он вроде бы не появлялся, по каким-то своим причинам обходя его стороной.

Под дверью тянуло прохладой, да и вообще в замке, несмотря на теплые дни, гуляли сквозняки. К комнате имелся небольшой камин, рядом с которым была сложена кучка дров, так что ночью я не должен замерзнуть. Для Перпонше в углу имелась складная кровать, но он мог ночевать и в общей комнате с прочими слугами, на свое усмотрение. Я все же предпочитал держать его поблизости на случай экстренного бегства.

Я нервно ходил по комнате, вдыхая ароматы, приносимые сквозняками. Где-то неподалеку жарили мясо, пахло невероятно. Я невольно сглотнул слюну.

И все же, и вновь попытался сосредоточься на воспоминаниях. В конце концов, от этого зависит моя жизнь!

Последние три года жизни шевалье почти полностью были скрыты завесой тайны, во снах я видел лишь единичные картины, короткие и редкие. Но, с другой стороны, не так уж и много ночей мне было отведено для изучения прошлого шевалье. Ведь помимо его жизни, я наблюдал и свои собственные сновидения, которые так же не приносили мне пока ничего хорошего. Удивительно, но я знал о де Брасе больше, чем о себе самом, и это нервировало меня, заставляя постоянно напрягать память и принося лишь головные боли.

Прибытие де Браса в Париж я помнил хорошо, как он обрел своего слугу – тоже, еще – пара картинок вечерней попойки, предшествующей дню дуэли. Но пил шевалье один, отправив слугу прочь с парой су и напутствием выпить за его здоровье, или же с кем-то, кого я пока не мог вспомнить? Провал.

Логично предположить, что де Брас все же ждал кого-то, раз выпроводил Перпонше в тот вечер. И это была точно не девица Лали, ублажавшая меня в первое мое пробуждение в Париже. Нет-нет, ее в тот вечер и ночь в комнате шевалье точно не было. Но с кем же тогда встречался де Брас?..

Голова начала гудеть, только мигрени мне не хватало.

Хорошо, оставим головоломки до поры до времени. Ясно, что тем таинственным гостем не был и барон де Пьемон, иначе он сообщил бы уже об этом.

Чем больше я размышлял, тем больше мне казалось, что господин шевалье играл свою партию. Иначе как объяснить тот факт, что за все три дня, которые де Брас провел в городе, он не соизволил отыскать барона, хотя встретиться с ним он должен был сразу по прибытии.

Подытожим все вопросы. Первое – с кем встречался де Брас накануне дуэли? Второе – почему он не торопился встречаться с бароном? И, наконец, третье – какого черта он устроил дуэль с де Латром, и главное, зачем он убил его? Ведь я прекрасно помнил, что смертельный удар я нанес против своей воли. Я хотел лишь ранить противника, а вовсе не убивать его. Думаю, именно де Брас остатками своего сознания направлял в тот момент мою (или еще его) руку. А значит, шевалье интересовала исключительно смерть де Латра.

Н-да, всей информации у меня собралось ничтожно мало. Я копался в памяти, но получал минимум, и мог лишь делать предположения на основе имеющихся фактов, но вот насколько эти предположения верны?.. Хуже всего, что на данный момент мне нечего было предложить барону в предстоящей беседе. Боюсь, он будет крайне разочарован.

В дверь постучались. Дьявол, кажется, начинается. Был бы я верующим, перекрестился бы.

– Открыто! – крикнул я.

В комнату вошел слуга в ливрее и церемонно произнес:

– Господин барон де Пьемон, де Руавиль приглашает вас отужинать с ним!

Глава 15

Шевалье де Бриенн.

Вот что тут скажешь?

Еще несколько минут валялся в шикарной кровати с шикарной девкой, а сейчас бреду босиком и полуголым черт знает где…

Судьба, черт бы ее побрал.

Кстати, а где я бреду? Шли бы они в задницу эти парижские предместья с самим Парижем! И куда топать?

Я остановился, покрутил головой, с грехом пополам сориентировался и пошлепал босыми ногами по пыльной дороге дальше, зло бормоча себе под нос.

– Даст боженька, к утру доберусь. Если, конечно, стража в таком виде пустит в город. Положительно, надо заканчивать с приключениями. Когда вокруг тебя змеи, укус можно почувствовать только тогда, когда уже будешь сдыхать. А эта сучка может и отравить за обиду, с нее станется. Привыкла что перед ней мужики на цыпочках ходят. Ненавижу избалованных девок…

В голове внезапно стрельнула дикая боль, ощущения были такие, словно мне в висок засунули раскаленный гвоздь. Глаза сразу заволокла розовая пелена.

– Бля… – я невольно покачнулся. – Ну какого хрена, так некстати…

Пришлось сойти с дороги и присесть возле дорожного алтаря святой Деве Марии.

От мигрени я спасался холодными компрессами на голову, но, как назло, рядом воды не оказалось.

Вспышки боли становились все сильней, я на некоторое время потерялся в действительности. И пропустил тот момент, когда рядом появились новые действующие лица.

– Это что тут у нас? – сквозь гул в ушах просочился чей-то гнусавый голос. – Ого-го! Вот это повезло! А чего он голый?

– Точно в одних брэ…

– Видать господинчика уже кто-то обобрал! – гнусно заржал еще один.

Я открыл глаза и с трудом различил сквозь мутную пелену несколько фигур. Общим числом – пять. Живописного вида оборванцы, но все вооруженные – дубинами, саблями и алебардами. У четвертого на плече наблюдалась целая аркебуза. Пятый стоял чуть поодаль и держал на поводу мула, груженого какими-то узлами.

– Да нет! – захохотал еще один. – Видишь, при шпаге. Небось сбежал от какой-то благородной шлюхи, когда муженек заявился домой. Эй…

Грузный тип в драной кольчуге и мятой шляпе присел передо мной и грубо ткнул меня в плечо узловатой дубиной.

– Эй, сын благородной шлюхи, ты что, заснул? А ну отдавай свою железяку! Или разбить тебе голову? Живо!

В нос пахнуло отвратительным смрадом чеснока и гнилых зубов.

– И все остальное! – оживленно поддакнули остальные, добавив ароматов застарелого перегара. – Иначе живо дух выбьем! Шевелись!

– Эх, везет нам сегодня! Сначала торговец, теперь этот дворянчик! Видите, пояс с кошелем при нем. Небось с монетой!

Судя по всему, меня они совершенно не опасались. Что и не удивительно, худенький мальчишка, похожий на херувима, да еще в одних труселях – кого тут бояться?

Ну что за день сегодня?

Четверо против одного, с кем бы не пришлось драться, такой расклад всегда очень сложен. Опять же, дубины и алебарды против шпаги всегда имеют преимущество. Это как в том анекдоте, про Илюшу Муромца и Д’Артаньяна. Знать бы еще, кто это такие. А тут дело осложняется тем, что у меня башка гудит как пустое ведро на ветру, а в глазах сплошной кисель. Одна надежда на внезапность, любой другой вариант может закончится очень плохо. Куда смотрит гребанный прево Парижа? Разбойники прямо под городом открыто шляются. Блядь, когда уже вся эта хрень закончится…

Я постарался навести резкость в глазах и мирно буркнул:

– Шли бы вы отсюда. Не видите, отдыхаю…

– Да он ничего не понимает! – вперед вышел бородач, с жутковатого вида язвой на щеке. – Слышишь, щенок, быстро отдавай оружие и монету. Иначе порвем задницу. Ганс, ты же любишь таких, белокурых мальчиков, с тощими задницами? У ну, подбодри его…

Плешивый тип с алебардой больно кольнул обратной стороной древка меня в плечо. И эта боль, совершенно неожиданно привела в себя.

Бородач вцепился в мою перевязь и дернул на себя.

Я подался вперед и воткнул ему в печень наваху. Бородатый захрипел, булькая кровью и пошатнулся.

– Х-ррр…

В темноте со стороны все это выглядело, словно мы зачем-то начали обниматься. Разбойники ничего не поняли и снова заржали.

– Ха, видать мальчишка привык своим покровителям свою задницу подставлять.

– Эй, Борода, видать он в тебя влюбился.

– Я следующий!

– Обойдешься, нет, я следующий! Люблю таких чистеньких…

– Да он на девку похож!

Дальше веселиться я им не дал.

С зловещим шипением клинок вылетел из ножен, вспорол воздух и с хрустом проткнул горло аркебузиру. Выдрав шпагу, я в полуразвороте разрубил морду наискось второму. А потом вбил клинок быстрым уколом в солнечное сплетение третьему.

Он уронил аркебузу, курок слетел со взвода, тлеющий фитиль подпалил затравку, стрелядло с оглушительным грохотом пальнуло и раздробили ногу молодчику у мула. Он визгом рухнул в траву, но скотина оказалась нордического характера, только ушами шевельнула, так и оставшись стоять.

Нападения разбойники не ожидали, вдобавок стояли очень удобно, так что все закончилось за пару секунд.

А еще, у меня прошла голова, что не могло не радовать.

Невольно широко улыбнувшись, я шагнул к катавшемуся по траве, последнему оставшемуся в живых.

– Нет, не надо, ваша милость… – разбойник пополз, судорожно дергая здоровой ногой. – Нет… прошу…

– У тебя невелик выбор, – я пожал плечами. – Либо я тебя убью, либо сначала палач сломает все кости на колесе, а потом отрубят голову. Выбирай.

– Нет… – тоненько заверещал грабитель. – Нет, прошу-уу…

Острие клинка медленно погрузилось в плоть.

Его последнее «прошу» закончилось быстро затихшим хрипом.

Никаких сомнений и тем более жалости я не испытывал. Он сам выбрал свою судьбу. К тому же, попадись он в руки закона, очень быстро позавидовал бы своим дохлым товарищам.

Раздался приближающий топот копыт, а через несколько секунд из-за поворота вылетел конный разъезд городской стражи.

– Стоять, на месте! – в меня уставились стволы мушкетов. – Оружие на землю!

– Шевалье де Бриенн, – я спокойно поклонился. – Напали разбойники, пришлось защищаться.

– Ваша милость? – из седла, брякнув кирасой, слетел рослый усач с бантом сержанта. – А что вы делаете так поздно на дороге? Да еще… – он усмехнулся. – В таком виде? Вас успели ограбить?

– Увы, сержант, – я улыбнулся. – Непредвиденная случайность. Был на свидании с одной красоткой, но ее муж вернулся в самый интересный момент. Пришлось бежать, оставив одежду…

– Понимаю, ваша милость! – сержант довольно крякнул и подкрутил ус. – Бывает. Помнится и со мной такое случалось…

– Да это Жиль Борода со своими товарищами! – радостно воскликнул один из стражников, перевернув труп на спину. – Точно они, у меня глаз наметанный. По нем давно веревка плясала. Это они бродячего торговца ограбили. А вот и его мул с пожитками!

– Ваша милость! – командир разъезда почтительно поклонился. – Благодарю вас за помощь! Чем теперь мы сами вам можем помочь?

– Сержант… – я достал из кошеля несколько серебряных монет. – Этих оборванцев запишите на свой счет, а меня лучше не упоминать. Муж моей красотки, старый и злой, но довольно влиятельный человек, так что сами понимаете.

– Как скажете, ваша милость! – стражник довольно осклабился и подбросил в ладони монеты. – Помочь вам добраться домой? Эй, Ивен, поройся в тюках на муле, может какая одежда там есть! Шевелись, шевелись. И лошадь свою отдавай. Сам пока побудешь здесь, а я потом пришлю за тобой. Ваша милость, не беспокойтесь, все сделаем в лучшем виде…

Вот так незатейливо и просто все и решилось.

Мне выдали простые штаны и куртку из награбленного разбойниками добра, а потом еще и сопроводили до самого дома. Можно сказать, не было счастья, но несчастье помогло.

– Ваша милость! – с обидой накинулся на меня Саншо. – Ну как так можно? Мне знакомец из тюрьмы сообщил, что вас выпустили. И куда вас понесло? Где одежда? Вас ограбили? Святая Дева Мария Компостельская! Ну как же так…

Я легким движением головы показал на всхлипывающую Констанцию. Мол, пока не могу говорить.

– Ваша милость! – девушка упала мне на грудь. – Я так переживала, так переживала…

Я расстался с еще одной серебрушкой, ложил ее в ладошку Констанции и прихлопнул ее по заднице.

– Ах! – девушка мгновенно просияла и метнулась к двери. – Я за водой, вас надо отмыть от пыли.

«Вот что серебро, животворящее делает», – весело подумал я.

А пока она отсутствовала, все рассказал баску.

– Да уж, мессир, – Саншо со скрипом потер подбородок. – Эта змея вам не простит, такие не прощают. Охо-хо… злые бабы хуже сарацин. Теперь поберечься бы надо. Но я что-нибудь придумаю. О, женщины! Исчадья змей! Так мой дед всегда говорил, а он был очень умным человеком! Сами знаете…

С его последним словом из открытого окна донесся цокот лошадиных копыт по брусчатке и шум колес кареты.

Баск метнулся к окну и ахнул:

– Упомяни змею, а она тут как тут! Ваша милость, может сбежим? Подождите… – он недоуменно оглянулся на меня. – Карета маркизы, но в ней приехал какой-то кавалер, но пригожий как девка…

Я выглянул и увидел Мадлену в мужском костюме в сопровождении дюжих слуг с алебардами и мушкетами. Выглядела она в нем довольно органично и симпатично, правда для искушенного взгляда женские прелести все равно выдавали подмену.

– Открывайте! – один из ее сопровождающих грубо саданул ногой в дверь.

– Я тебе сейчас в голову из аркебузы пальну! – раздался в ответ разъяренный рев хозяйки заведения. – Жиль, Пьер, сраные бездельники, берите алебарды!

Ее поддержали жильцы домов по соседству. Назревал скандал. Ор поднялся уже на всю улицу. Карету начали забрасывать гнильем и камнями.

Но охранники маркизы продолжали упорствовать.

Пришлось вмешаться.

Я наскоро успокоил хозяйку и впустил Мадлену к себе.

Маркиза с любопытством стрельнула глазками по комнате, удивленно вздернула бровь, при виде власяницы на гвозде, а потом с пылом кинулась ко мне на шею.

– Антуан, прости меня!

В это момент распахнулась дверь, увидев меня обнимающимся с мужчиной, Констанс ошеломленно застыла на пороге с ведром в руках, после чего презрительно плюнула и убежала.

Я жестом отослал баска, чтобы объяснил ей все.

– Я больше так не буду… – всхлипнула маркиза. Констанцию он просто не заметила или сделала вид, что не заметила. – Пожалуйста! Я просто привыкла быть сильной! А мужчины вокруг сплошь корыстные негодяи!

– Ваша милость? – я состроил суровую морду.

– Хочешь, отшлепай меня? – Мадлен лукаво улыбнулась. – Прямо сейчас! – Она игриво выпятила задок.

– На вас невозможно сердиться… – я тоже улыбнулся.

– Нет, я хочу, чтобы ты меня наказал! – заупрямилась маркиза.

Я принял игру и отвесил ей легкий шлепок по попке.

– Еще! Сильней! – Мадлен хрипло вздохнула. – Проклятье, сильней!

Я шлепнул еще раз, а потом, повинуясь вспыхнувшей страсти рывком сорвал с нее штаны…

В общем, прямо на месте состоялось бурное примирение. А потом я отправил маркизу восвояси, пообещав наведаться к ней днем.

А утром, нас с Саншо с треском выперли. Как выразилась мамаша Констанции, клятым мужеложникам у нее постоя не будет, хоть земля перевернется. Мои объяснения ничего не дали.

Ее дочь пыталась заступиться, рыдала в голос, но ничего не помогло – мамаша осталась непреклонной. Все объяснилось чуть позже, визит Мадлен был только предлогом, как выяснилось хозяйка приревновала Саншо к одной пригожей молочнице.

К счастью, баск уже присмотрел замену, так что мы сразу переселились в другое заведение, ближе к центру, где заняли сразу три комнаты, не пример лучше обставленные – даже со своим сортиром – что являлось непосредственным признаком роскоши.

Я переоделся, оставил Саншо обживаться, а сам отправился к падре Жозефу, в собор Парижской Богоматери, под предлогом посещения обеденной мессы.

И почти сразу же заметил слежку за собой. Вернее, сначала ее почувствовал, а потом только заметил. В метрах пятнадцати позади за мной следовал ничем не примечательный мужик на лошади, похожий на отставного солдата, вдобавок, парочка пеших оборванцев шныряла по пятам, не сводя с меня глаз.

– Черт… – досадливо ругнулся я. – Этого еще не хватало. И кто?

Инициатором слежки мог быть кто угодно: это могла быть проверка из среды заговорщиков, исключать ревность Мадлен тоже было нельзя. Опять же, бедолага де Офорт, возможно решил отомстить и нанял какого-то убийцу. Мало ли кто мог распорядится проследить за недавно прибывшим, но успевшим так лихо засветиться в благородном обществе дворянином.

Дело осложнялось тем, что оторваться от слежки из-за скученности на улицах и моего незнания города не представлялось возможным, а убивать не хотелось, так как это вполне могли быть люди падре Жозефа. Опять же, за смертоубийство по головке не погладят, а Бастилия, вон она, рукой подать. Нависает над Парижем, напоминает о себе.

Так и ехал, ломая голову над тем, что делать.

Ну а потом случилось и вовсе странное.

Под ноги лошади неотступно следовавшего за мной всадника вдруг кинулся один из тех же оборванцев. Жеребец встал на дыбы, второй нищий вцепился в седока и мигом стянул его в грязь. Третий, ранее мной не замеченный – вывернул на шпика ведро нечистот, после чего нападающие бесследно исчезли в толпе, оставив владельца лошади свирепо материться посередине улицы.

При этом, один из оборванцев, успел ободряюще кивнуть мне: мол, следуйте дальше, ваша милость, больше никто вас не побеспокоит.

– И кто им приказал меня оберегать? – озадачился я, но потом вспомнил про родственничка Саншо и обещании баска за мной присмотреть и слегка успокоился.

Правда, уже на территории собора, я явился к падре Жозефу только после того, как окончательно убедился, что слежки нет.

Капуцин после того, как выслушал мой подробный рассказ о событиях, одобряюще кивнул:

– Я вами доволен, у вас получилось, сын мой. О вас оживленно болтают в определенных кругах уже целую неделю. Но будьте осторожны. Что вы еще можете сказать?

– Маркиза дю Фаржи считает, что отправителем письма к ее величеству королеве является герцогиня де Шеврез, – я слегка поклонился. – Однако, я пока не склонен доверять словам маркизы. Это могла сделать она сама либо третье лицо. Одно совершенно точно ясно, отправитель пытается внести смуту в королевскую семью, при этом, явно не руководствуется государственными интересами.

Капуцин едва заметно поморщился.

– Это ясно. Выясните кто это сделал… – приказал он. – Что вы можете сказать о самой маркизе? Насколько сильно она вовлечена в дело заговорщиков? Это не праздный вопрос, маркиза дю Фаржи обретается рядом с ее величеством королевой, нам надо знать о ее убеждениях, чтобы упредить возможные вред, который она может принести государству.

– Маркиза? – я ненадолго задумался. – Она умна, чрезмерно умна и опасна, но ее серьезное участие в заговоре весьма сомнительно. Скорее всего маркиза участвует в нем только номинально и не преследует желание навредить короне. Но я ее знаю пока недостаточно и не спешил бы с преждевременными выводами. Понять женщин весьма трудно.

Святой отец кивнул и неожиданно поинтересовался у меня:

– Что вы хотите от этой жизни, сын мой?

– Покоя, святой отец, – не раздумывая, честно ответил я. – Покоя в душе и в жизни.

Отец Жозеф с интересом склонил голову:

– Вы не задумывались о духовной карьере?

– Часто. Но, увы, понимаю, что пока не готов.

– Это только одному Господу известно! – сурово одернул меня капуцин. – Смирение приходит со временем, главное открыть свои помыслы для святого духа. Но об этом мы еще поговорим. Вы на правильном пути, сын мой. Продолжайте общение с маркизой дю Фаржи, мне нравится ваша тактика. В отношении брата государя – будет неплохо, если вы станете его фаворитом и окажете правильное влияние него, но осторожней, за место подле его высочества существует весьма мерзкая конкуренция. Вас могут постараться убить. Не только клинком, но и ядом.

«Успокоил, черт бы тебя побрал… – ругнулся я про себя. – Придется постараться…»

– В субботу устраивают королевскую охоту в Фонтенбло, – падре Жозеф неприязненно поморщился, словно речь шла о походе в бордель. – Постарайтесь находиться на ней рядом с королевским братом. А пока идите, сын мой…»

Я почтительно откланялся, ругнув монаха за скупость, но на выходе меня снова догнал тот самый монашек и опять вручил увесистый мешочек.

Настроение сразу поднялось.

Ну а как по-другому?

Глава 16

Наваррец

Меня сопроводили по коридорам замка двое солдат барона и слуга, хотя я, скорее, назвал бы это сопровождение ненавязчивым конвоем. То, что меня не оставят без присмотра, сразу было понятно, поэтому я и не пытался покидать комнату без особой надобности. Слугу в расчет не беру, солдаты же… в случае необходимости я бы справился с ними, в этом я был уверен.

– Шевалье де Брас! – торжественно произнес слуга, распахнув передом мой высокие двери, украшенные изящной резьбой.

Я прошествовал внутрь, задрав подбородок вверх и презрительно оттопырив нижнюю губу в лучших традициях Поташева^[28]. Нужно было дать понять местным аристократам, что плевать я на них хотел.

Помещение было просторным и выполняло сразу две функции: обеденного зала и салона. Обставлено все было в классической манере: большую часть пространства занимал огромный дубовых стол, стены почти полностью драпированы тканью, тут и там висели трофейные головы кабанов, да оленей, вдоль стен стояли рыцарские доспехи в полный рост, и, чуть в стороне, я увидел несколько диванов, стоящими отдельной композицией, с горами подушек поверху, да толстый персидский ковер на полу – большая ценность по нынешним временам.

За столом, почти целиком заставленным тарелками, кувшинами, супницами, блюдами с дичью, салатами, разнообразными закусками и прочим необходимым для хорошего застолья, сидели с десяток кавалеров и одна-единственная дама.

Во главе стола, как и полагается хозяину, восседал барон де Пьемон. Выглядел он внушительно: темный колет^[29] поверх шерстяного дублета^[30], в прорезях которого угадывался золотой атлас нижней рубашки, был лаконичен; накрахмаленный воротник с высокой стойкой, с ниспадавшими поверх волосами, подчеркивал благородный профиль его лица; усы и борода аккуратно подстрижены. Он поднялся мне на встречу и широким жестом пригласил к столу.

– Садитесь, любезный де Брас, где пожелаете.

Я не спешил воспользоваться приглашением, постаравшись сначала оценить собравшихся за столом людей.

По правую руку барона расположился огромный, на голову выше всех вокруг, заросший черной бородой и волосами мужчина неопределенного возраста, одетый в тяжелую кирасу, будто бы немедленно собирался принять участие в рыцарском поединке. Одеяние, надо сказать, вовсе не для праздничного стола, но бородач чувствовал себя комфортно. Он держал в правой руке огромный кусок жареного мяса на кости и жадно от него откусывал, а в левой – гигантский кубок, из которого отпивал большими глотками. Сок и жир стекали по его бороде и капали и на стол, и на пол, но гиганта это нисколько не заботило. Он бросил в мою сторону короткий, но внимательный взгляд маленьких прищуренных глаз, и вновь переключился на еду и выпивку. Никто, кроме него, еще не ел, все чего-то ждали, очевидно, моего появления. А этот человек принципиально не стал меня дожидаться, и начал ужин по своей инициативе, что выглядело весьма невежливо с его стороны по меркам любого времени. Но тот факт, что хозяин позволил ему это, говорило о многом: меня либо провоцировали, либо проверяли. В любом случае, нужно держаться настороже.

По левую руку барона сидела настоящая красавица. Лет двадцати пяти – тридцати на вид, с тонкой фигурой юной девушки, миловидными чертами, пышными волосами, огромными глазами и чувственными губами. Одета она была в пышное платье с глубоким декольте, из которого выглядывали аппетитные полушария грудей. При этом она совершенно не выглядела пошло или вызывающе – наоборот, естественно и весьма сексуально. Изрядно истосковавшись по женскому обществу в тюрьме, я приник взглядом к восхитительным округлостям, чем заслужил одобрительную полуулыбку их хозяйки. Красавице явно понравилось мое откровенное внимание.

Остальные гости ничем меня не впечатлили. Обычные дворяне. По их непрезентабельному виду, они не выглядели кредитоспособными. Одеты просто, без особого вкуса и претензий.

– Ну что же вы, де Брас, – поторопил меня барон, – мы с господами и Ее Светлостью ждем вас!

Ого! Судя по обращению, передо мной целая герцогиня. Любопытно!

Я коротко поклонился всем присутствующим и только после этого сел за стол, выбрав себе место прямо напротив хозяина дома. Прочие гости сидели кучно, я же оказался несколько наедине, потому как стол был куда вместительнее, чем число приглашенных к ужину. Поэтому получилось так, что большинство блюд были сосредоточены на дальней от меня стороне стола, там, где и сидели гости. Я же оказался практически сам по себе. Более того, уже усевшись, я сообразил, что таким маневром противопоставил себя хозяину замка, но пересаживаться не стал.

– Итак, – де Пьемон поднял бокал, и все последовали его примеру, – наконец, мы можем выпить за наше правое дело! И за моего дорогого гостя и нашего нового… хм… товарища по оружию, шевалье де Браса!

Один из слуг, суетившихся вокруг, уже перебазировался к моей части стола, и налил мне вино, поэтому я с удовольствием присоединился к тосту.

Вино оказалось терпким и насыщенным, я выпил свой кубок до дна и жестом потребовал добавки, что было исполнено молниеносно. Так же жестами я указал слуге на пару блюд, и он тут же наполнил мою тарелку разными местными вкусностями. Я с аппетитом набросился на угощение, не забывая поглядывать вокруг. Но с первым тостом хозяина замка все так же, как и я, занялись поглощением пищи. Кроме того чернобородого, он как раз утолил первый голод, и бесцеремонно разглядывал меня со своего места, ковыряясь пальцем в зубах.

Единственная присутствующая здесь дама кушала деликатно, накалывая на двузубую серебряную вилочку крохотные кусочки, тщательно пережевывая и запивая маленькими глотками вина. Кушала она столь изящно и грациозно, что оторвать от нее взгляд было сложно.

Наевшись, господин барон перешел к светской беседе.

– Совсем запамятовал. Позвольте представить вам, шевалье, как человеку здесь новому, всех собравшихся. Вы, как участник нашего союза, вправе знать их имена. Итак…

Кажется, я опять изрядно встрял. Де Брас, черт тебя дери, какого дьявола ты не мог жить спокойно и влезал во всякого рода сомнительные дела?..

Начал он с дамы:

– Герцогиня де Шеврез!

Я вскочил на ноги, чуть не опрокинув бокал, и глубоко поклонился красавице. Она одарила меня ответной улыбкой и добавила:

– Вы можете называть меня Мари, любезный шевалье, в знак нашей несомненной будущей дружбы.

Честно говоря, я до сих пор с трудом верил в реальность происходящего, а после этих слов даже слегка пошатнулся.

Сама Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогиня де Шеврез, главная интриганка этого времени, столь же красивая, сколь и опасная. Впрочем, знал я о ней не слишком много. Подруга Анны Австрийской, изгнанная то ли кардиналом, то ли королем прочь, подальше от двора, она, тем не менее, не оставляла попыток вернуть свое влияние, и отчаянно интриговала против Ришелье, своего заклятого врага.

– Шевалье де Нуаро, мой добрый друг и соратник, – барон указал на бородача, который и не подумал подняться из-за стола. Он лишь буркнул нечто невразумительное в мою сторону и вновь впился зубами в мясо.

Всех прочих де Пьемон представил быстро, но ни одного имени в моей памяти не отложилось. Безденежные дворяне, злые на весь мир и жадные до денег – так подсказывал мне мой внутренний голос, в котором все чаще пробивался настоящий де Брас. Я почувствовал внезапно, как же он презирал всех, собравшихся за этим столом. Всех, кроме, может быть, герцогини де Шеврез.

Когда знакомство закончилось, трапеза продолжилась, но я заметил, что де Шеврез демонстративно отодвинула от себя тарелку, а через некоторое время встала из-за стола и вышла из зала. Сразу после нее поднялся де Нуаро и проследовал за ней, а после встал и хозяин замка, чуть помедлил, бросив на меня многозначительный взгляд, и обратился к присутствующим:

– Отдыхайте, господа! Мы с шевалье оставим вас на некоторое время…

Мне не оставалось ничего иного, как тоже подняться и пойти за ним. Миновав несколько комнат, мы достигли рабочего кабинета, перед дверьми которого нас уже ожидали герцогиня и гигант де Нуаро, вблизи оказавшийся еще крупнее. Здоровенный кабан, опытный, матерый, такого завалить сходу не получится.

Кабинет имел лишь один вход, и у его двери дежурил еще один солдат. Барон оберегал свои секреты.

– Прошу! – де Пьемон открыл ключом дверь.

Кабинет был выполнен в строгом стиле – ничего лишнего: шкафы и полки темного дерева, стол, несколько стульев вокруг, карта Франции на стене вместо очередного гобелена, да кушетка сбоку, для отдыха после тяжелого рабочего дня.

Герцогиня де Шеврез без малейших сомнений проследовала прямо к кушетке и возлегла на ней, с наслажденьем выдохнув воздух.

– Какое блаженство! Я так утомилась, господа. Вы ведь простите мне легкую усталость?

Барон лишь кивнул, заняв место за столом, де Нуаро невнятно пророкотал нечто, отдаленно напоминающее согласие, и сел напротив барона, я же молча занял свободное место.

Сейчас начнется самое главное – то, ради чего меня позвали. И, черт подери, я был уверен, что от моих ответов зависит сама моя жизнь.

– Шевалье, – де Пьемон чуть привстал со своего места и вперил в меня тяжелый взгляд, – наконец, мы можем поговорить начистоту! Вы привезли бумаги? Где они?

Началось. Я оказался в ситуации шахматного шаха, любое мое действие могло обернуться мгновенным поражением. Самое плохое, что я совершенно не понимал, о чем он спрашивает. Ясно было одно – де Брас все же оказался замешен в интригах, или, более того, в заговоре. И мне, как наследнику его тела, получать все шишки.

Барон ждет от меня четкого ответа. Получается, я тут лишь в роли курьера – моя цель передать им некие бумаги, ради этого де Брас и прибыл в Париж. Вот только где находятся эти самые бумаги, я не имел ни малейшего понятия. Доступная мне память де Браса таких деталей не содержала.

Собственно, у меня было три варианта: либо юлить, либо с боем прорываться за пределы замка, либо же выкручиваться, то есть рассказать все, как было на самом деле… ну или почти все…

Пауза затянулась.

– Шевалье? – поторопил меня хозяин замка.

– Я привез бумаги, ваша милость. Вот только…

– Что? Только не говорите, что вы их потеряли? Или что у вас их забрали при аресте? – де Пьемон побелел от избытка переполнявших его чувств, а Нуаро захрустел костяшками пальцев.

И только герцогиня, возлежавшая на кушетке, смотрела на меня прямым и открытым взглядом, отчего мне внезапно стало не по себе.

– Нет, я их надежно спрятал, и никто их не забрал. Вот только…

– Что «вот только»? Господин шевалье, да изъясняйтесь уже конкретнее!

– Вот только во время дуэли я получил удар по голове и теперь страдаю временной амнезией. Другими словами, я совершенно не помню, где именно я спрятал нужные вам бумаги.

* * *

– Франсуа, ах, Франсуа! Сильнее! Еще! О, мой рыцарь!

Мари была хороша в постели, но по меркам этого столетия. По моим же критериям она заслуживала максимум тройку с плюсом, и то, больше за старание, чем за умение. Практически любая из «моделей», которых я заказывал прежде, дала бы ей фору в мастерстве. Но! Она брала другим. Мари обладала непередаваемым шармом и обаянием, которые даже из дурнушки могли сделать королеву. А уж дурнушкой-то Мари совершенно не являлась.

Легкий запах пота меня не раздражал, тем более, что герцогиня сдобрила естественные запахи цветочными ароматами духов. Получилось как нельзя лучше. Ощущения, словно поймал селянку посреди благоухающего поля. Так же я совершенно не имел ничего против некоторого излишка волос на ее теле. В конце концов, это вполне естественно, и брить подмышками, да и прочие интимные части стали сравнительно недавно, а в семнадцатом столетии о таких извращениях, к счастью, даже не задумывались.

Нормальное женское тело, с естественными запахами и растительностью – все, как в моем пионерском детстве. Тогда в летнем лагере я впервые познакомился с изгибами юных девичьих тел, слюнявыми поцелуями при луне, и том непередаваемом ощущении новизны и страха, когда весь лагерь спит, и только вы купаетесь голышом в озере, а потом обжимаетесь прямо на берегу до рассвета.

Герцогиня сама пришла в мои апартаменты чуть после полуночи. В среде знати считалось вполне нормальным, когда женщина первая проявляла инициативу, причем весьма активным образом. Конечно, я удивился, что сама де Шеврез почтила меня своим вниманием. В наше время подобное назвали бы абьюзом, подали в суд и лишили состояния и репутации, особенно если инициатор – мужчина. Я в суд подавать не собирался, расслабился и постарался получить максимум удовольствия от происходящего, а сделать это было не сложно… Против такого абьюза я не возражал.

Хорошо, что я спровадил Перпонше на эту ночь в людскую, будто чувствовал, что кто-то явится ко мне в неурочный час. Хотя я больше ждал людей барона, которые схватили бы меня и кинули в местные казематы.

– Франсуа!

– Мари! Богиня!

Надо отдать ей должное, де Шеврез старалась, как могла. Она изгибалась подо мной, тяжело дыша, я целовал ее груди с большими ареолами вокруг сосков, ее плоский живот, гладил ее все еще молодое, наполненное страстью тело, и не мог до конца поверить, что это происходит в реальности.

Герцогиня была обнажена не полностью, но ее тело, частично скрытое полупрозрачным батистовым пеньюаром, тут же отзывалось на каждое мое прикосновение. Она была создана для любви, знала об этом, и пользовалась своим знанием. Такие женщины, способные своей волей и обаянием изменить все вокруг, рушить города и страны, повелевать миром, рождаются редко, возможно, раз в столетие. Таким женщинам служат, им поклоняются, их боготворят. Но в итоге их убивают. Мэрилин тому пример.

Мне повезло, когда я уже думал, что прямо из кабинета барона меня препроводят на дыбу, где заставят рассказать правду, все кончилось относительно нормально. Мне «условно» поверили, или, скорее, лишь сделали вид, что поверили и дали пару дней на восстановление памяти и возврат бумаг, которые тут так все ждали.

На хмуром лице барона я читал разочарование и раздражение из-за вынужденной задержки, а Нуаро, судя по его нелюдимой физиономии, в принципе не верил никому. Герцогиня же внешне осталась спокойной, но именно она интуитивно вызывала во мне главные опасения. Думаю, и ночью-то она пришла вовсе не для плотской любви – какое ей дело до сомнительного наваррца – а для того, чтобы выведать все, что я мог скрывать. Ну и еще из чисто женского любопытства.

При этом я до сих пор так и не выяснил, что, собственно, это были за бумаги.

– Мой лев! – Мари томно откинулась на подушках, чуть прикрыв глаза. Вид ее разгоряченного тела возбудил во мне очередную волну желания. Я опять потянул к ней руки, благо мужских сил у де Браса хватало с избытком, но герцогиня взмолилась с лукавым выражением на лице: – Вы совершенно меня вымотали, Франсуа. Дайте же бедной девушке хотя бы минуту отдыха!

Она налила красного вина из кувшина в два небольших кубка, стоявших тут же у кровати прямо на голом полу, и протянула один кубок мне. Я выпил залпом. Надеюсь, не яд. Вино жажду не утоляло и голову особо не дурманило. Значит надо выпить больше, а еще лучше – дико нажраться. Настроение было скверным, несмотря на «ночь любви».

Я зашарил рукой по полу в поисках кувшина, нашел и начал пить прямо из горла, не утруждая себя бессмысленным переливанием в кубок. Мари следила за мной с интересом.

Вылакав таким образом примерно половину кувшина, я, наконец, почувствовал легкое опьянение и тут же «включил де Браса»:

– Вы настолько прекрасны, что хочется обладать вами каждую секунду времени! Никогда прежде в моей убогой и скучной жизни, я не встречал столь изумительного создания и даже подумать не мог, что однажды судьба смилостивится надо мной и подарит этичудные мгновения счастья.

– Вы льстите бедной, скромной девушке, сударь, – герцогиня томно потянулась, отчего ее соски под пеньюаром обозначились четче.

Я издал рык страсти и всем видом постарался показать Мари, как сложно мне удержаться от накатившего возбуждения. Ей это явно нравилось.

– Мы должны дать вам возможность поскорее излечиться, бедный Франсуа. Нужно, чтобы память поскорее вновь вернулась к вам. Поэтому рекомендую вам постельный режим!

– Я бы век не выбирался из постели, – охотно согласился я, – особенно когда в ней находитесь вы.

– И все же, – герцогиня слегка нахмурилась, – вы просто обязаны как можно скорее вспомнить о том, где вы спрятали бумаги. Вы ведь знаете, сколько многое от них зависит!

Я многозначительно покивал, выражая полнейшую озабоченность проблемами барона и герцогини. Между тем Мари продолжила убеждать меня:

– Мы должны успеть передать их до того, как все начнется. В этом случае нас ждет полный успех и прощение всех прежних грехов. А вы вдобавок получите хорошую награду, которой, полагаю, будете весьма удовлетворены.

Что должно вскоре начаться? Очень-очень любопытно. В замке барона затевалась нечто масштабное, и мне очень хотелось знать, что именно.

Герцогиня протянула мне кубок, я подлил в него вина. Мари пила маленькими глотками, но осушила свой кубок до дна, я же вновь пил, как варвар, из кувшина. Пусть думает, что сможет споить меня, поглядим, кто сдастся первый. Я, конечно, еще не до конца доверял особенностям физиологии де Браса, но надеялся, что наваррец не подведет в выпивке, как не подвел с женщинами.

– Барон послал за лекарем, с утра он будет здесь и попробует вернуть вашу память, – между делом сообщила Мари. – Это очень хороший лекарь, и де Пьемон в нем полностью уверен!

Это известие не слишком меня взволновало. Я ведь не симулянт, а на самом деле потерял воспоминания, как свои, так и частично де Браса, и если лекарь чем-то сумеет помочь, будет превосходно. Вот только не раскрыл бы он во мне чужака! Впрочем, каким образом? Все странности и особенности своего поведения я легко могу списать на то, что прибыл из Наварры. А с дикого провинциала взятки гладки.

Мари отбросила пустой кубок на пол и, кокетливо опустив глаза вниз, заявила:

– Бедная и скромная девушка уже достаточно отдохнула и вполне готова принять знаки внимания от пылкого юноши…

Я зарычал и набросился на нее, раскидывая в стороны многочисленные подушки. Герцогиня звонко смеялась. Кровать содрогалась. Ночь удалась.

Глава 17

Шевалье де Бриенн

Охота, черт бы ее побрал…

Кажется, все просто и незатейливо, в свое удовольствие погонял зайчиков и козочек, поел, попил и домой.

Но на самом деле все сложно, все очень сложно, потому что гребаная королевская охота – это в первую очередь статусное мероприятие, на которое абы в чем не поедешь – заявишься в затрапезном, заплюют и отлучат от двора на веки вечные.

Лошадь!

Седло с прочей упряжью!

Оружие!

И одежда! И не просто комплект, а несколько перемен.

Это все деньги! Большие деньги!

Первые сто экю от падре Жозефа закончились уже давно, кошель с трофейной монетой от неизвестного кавалера тоже показывал дно. Дороговизна, мать ее! Саншо едва не рыдал над казной, оплачивая очередные расходы, а становиться на содержание к маркизе мне категорично претило.

В общем, пришлось экипироваться по сокращенной программе.

С конем обошлось без расходов, мой андалузец Бильбо мог оказать честь иному герцогу, да и со сбруей работы отличных кордовских мастеров обошлась без замены.

При приобретении оружия, я бы моментально обанкротился, но свой арсенал любезно предоставила Мадлена, большая любительница охоты. У нее я позаимствовал взаймы охотничий мушкет с колесцовым замком, охотничью шпагу с кинжалом и рогатину.

А вот шмот пришлось приобретать за свои кровные. Но опять выручил мэтр Жолю.

– Прекрасно! Восхитительно! – портняжка пританцовывая обошел меня. – Это станет популярным! Удлиненный камзол вместо дублета…

– Мэтр… – я без особой вежливости перебил портного. – Сколько у вас прибавилось клиентов благодаря мне, не напомните?

– Ваша милость, – портняжка сразу поскучнел, на узеньком личике проявилось выражение глубокой печали. – Не буду спорить, но…

– Вы даже наняли еще несколько человек, потому что не справлялись с заказами. Не так ли?

Саншо ткнул в лицо портному растопыренную пятерню.

– Пятерых! И еще троих белошвеек.

– Ваши милости, – метр экспрессивно прижал руки к груди. – Помилуйте…

– И будет еще больше, – я безразлично пожал плечами. – Так что…

– Вы платите только за материалы! – быстро пробормотал Жолю. – Шьем для вас мы бесплатно!

– Чего? – баск толкнул его своим пузом.

Портняжка обреченно вздохнул:

– Только за кружева! Ткани остаются за мной.

Саншо покосился на меня.

Я кивнул.

– Хорошо, мэтр Жолю. Одежду пришлете ко мне в отель. Саншо, расплатись…

Дальше начался остервенелый торг, а сам я, с помощью подмастерьев, быстро переоделся в свой повседневный костюм и вышел на улицу.

Ну вот, теперь и перед глазами короля показаться нестыдно. Как всегда, скромно, дорого и со вкусом. Из свежеизобретенных элементов моды – приталенный камзол до середины бедра и опоясывающий его кушак, кружевной галстук, да штаны несколько меньшей ширины чем сейчас носят.

Что-то мне подсказывает, что я несколько опередил моду, лет эдак на сто, но почему-бы и нет?

– Ваша милость… – непонятно откуда взявшийся предо мной кавалер небрежно поклонился.

Лицо кавалера было похоже на обтянутый кожей череп, в вислом седом усе запутались хлебные крошки, а водянистые глаза выражали только пустоту. Одетый небрежно и неряшливо, худой, нескладный и голенастый, с длинными как у обезьяны руками, он производил несколько гротескное впечатление. Я в первую очередь обратил внимание на его огромные кисти и явно сделанный под заказ, как раз под такие кисти, эфес шпаги.

Для непосвященных, на первый взгляд, этот факт ничего не говорил, но я прекрасно понимал, что заказывать под свою руку эфес будет только профессионал, который кормится со своего клинка.

А еще, от непонятного дворянина несло смертью. Вернее, смердело от него вареными яйцами и луком, но помимо смрада его аура просто фонила смертью. Я это сразу почувствовал, так как сам много раз убивал.

– Шевалье Лео Бонарт, – дворянин несколько насмешливо и пародийно исполнил поклон. – Насколько я понимаю, вы – шевалье де Бриенн?

– Шевалье де Бриенн… – сухо ответил я. – Что вам угодно?

– Мне угодно вас убить, – спокойно сказал Бонарт, растянув бесцветные губы в зловещей улыбке. – Так что, предлагаю опустить формальности. Впрочем, для соблюдения ритуала могу вас оскорбить. Какие эпитеты для вас особенно оскорбительны?

– Вам заплатили за мою смерть?

– Так и есть, ваша милость, – с легким полупоклоном ответил шевалье. – Надеюсь, вы понимаете, что на вопрос: кто это сделал, вы не получите ответа. Итак, ваше решение?

Я мимолетно оглянулся. Дело происходило в небольшом дворике швейной мастерской, рядом гудела улица, но от любопытных взглядов нас закрывал фасад дома.

– Сразу хочу предупредить, в случае отказа драться – я вас просто убью на месте, – Бонарт весело прищурил свои рыбьи глаза и отвел полу плаща, показывая пистолет за поясом. – Поединок я предложил исключительно в знак уважения к собрату по профессии. Я не ошибся?

Из двери вышли Саншо с мэтром Жолю и сразу застыли на месте.

– Ваша милость! Кто вы такой и что здесь делаете… – возмутился портной, но только дворянин на него посмотрел, сразу перепугано заткнулся.

Я немного помедлил и понял, что драки не избежать.

– Где?

– Я знаю прекрасное местечко, – Бонарт с карикатурной радостью на роже быстро закивал. – Очень подходящее местечко, вам понравится, шевалье…

И тут, внезапно, я узнал этого человека. Давно, когда я был еще совсем мальцом, а точнее не я, а Антуан де Бриенн, он убил на поединке его учителя и наставника, Иниго Торреса Эччеверия. Правда Бонарта тогда звали Иоганн ван Войт, по прозвищу Скелет.

Я и так понимал, что он очень опасен, но воспоминание принесло осознание того, что Бонарт или кто он там сейчас, не просто опасен, а смертельно опасен. Потому что дядя Иниго был лучшим фехтовальщиком Испании и Нидерландов, но этот урод убил его очень быстро. Антуан тогда втайне подглядывал за поединком и поклялся отомстить за смерть. Но убийца к тому времени, как де Бриенн повзрослел куда-то исчез.

– У меня появилось впечатление, что вы меня узнали, ваша милость? – глумливо скривил губы Бонарт.

– Узнал, – коротко ответил я. – Итак, ведите.

– Прошу…

Антуан во мне яростно требовал смерти этого человека, но я пока не спешил откликаться. Перенос в тело де Бренна принес не только проблемы с головной болью, появился некоторый рассинхрон в умениях фехтовать Антуана и моим умением. С противниками средней руки проблем не возникало, но с таким как этот могло сказаться.

Немного поразмыслив, все-таки решил отказаться от затеи увильнуть от поединка: во-первых – кровь учителя Антохи требовала отмщения, прежде всего из-за того, что я уважал прежнего хозяина своего тела.

Мы выехали из двора и отправились к одному из разрушенных старых укреплений возле Парижа.

На одной из лужаек среди развалин мы спешились, привязали коней, Бонарт достал шпагу и разминая кисть поинтересовался.

– Так мы с вами встречались, ваша милость?

– Вы убили Иниго Торреса, которого я считал своим учителем…

– Вот оно что! Ха! – дворянин поджал губы и покивал. – Помню, помню. Тот грязный малыш, похожий на херувимчика, который бегал за стариной Иниго? Узнал, узнал. Вы уже оперились, получается. Честно говоря, ваш учитель или кем вы его считаете, был паршивым фехтовальщиком. Но неважно, можете попытаться отомстить.

Я без лишних слов достал шпагу и дагу из-за пояса.

И одновременно, виски прострелила свирепая боль, глаза, как всегда, затуманила кровавая пелена. Ноги сами переступили, чтобы не упасть.

– Ну-ну… – насмешливо хмыкнул Бонарт. – Ты уже боишься?! Ну что же, потанцуем, херувимчик…

Неожиданно бабахнул выстрел, шевалье упал на колени, а потом опрокинулся назад, так и не выпустив из рук клинок.

Его череп треснул, рыбьи глаза вылезли из глазниц, лицо исказила жуткая гримасса. Он уже был мертв, пуля калибром около двадцати миллиметров при попадании в голову не оставляет никаких шансов, но руки и ноги Бонарта все еще подергивались в мелких судорогах.

– Какого черта? – прошипел я, смотря на Саншо, державшего в правой руке дымящийся пистолет.

– Иниго Торрес был мне названным братом, – сухо ответил баск. – Так что это не только ваше дело, но и мое! И я не мог допустить, чтобы он и вас убил. Я же видел, вам опять стало плохо!

– Черт! – от бессилья, я стиснул зубы. От выплеснувшегося, но неизрасходованного адреналина меня всего трясло, правда голова внезапно прошла.

– Грех на мне, а не на вас… – убежденно говорил Саншо, быстро потроша кошель Бонарта. – Вы ни при чем…

– Если еще раз влезешь…

– Никогда больше, – быстро пообещал баск. – Клянусь Святой Марией Компостельской! Дьявол! От него смердит как от тухлятины…

– Узнай у своего братца все про этого человека. И оттащи его в развалины и там обыскивай. Сделаем вид, что просто упражняемся в стрельбе… – я отошел к своей лошади, а баск потащил труп за груду мусора.

Любопытные, к счастью, пока не появлялись, я успел пальнуть два раза, а потом Саншо приперся со скудной добычей. При себе у убийцы нашлось всего несколько серебряных монет. Кто его нанял, так и осталось неизвестным. Лошадь мы отпустили, оружие, кроме неплохого пистоля с колесцовым замком, тоже забирать не стали.

Мне было сильно стыдно, хотелось вздуть баска за так некстати проявленное своеволие, но гнев быстро прошел, потому что в моем таком состоянии Бонарт с легкостью меня убил бы.

Сам случай сильно насторожил. Кому я перешел дорогу? Если Бонарта нанял гребаный де Офорт – это понятно. А если нет? Можно было бы подумать на маркизу, но теперь у нее смысла никакого меня убивать нет. Кто?

Так, за раздумьями, я и доехал до имения Мадлены.

– Антуан! – Мадлена бросилась мне на шею. – Я очень соскучилась. Идем же скорей, посмотришь платья, которые я заказала к охоте. И покажешь свои!

Свои чувства она выражала искренне, но у меня все равно невольно по спине пробежал холодок. Можно ли приручить змею? Думаю, нельзя. Вот так и с маркизой.

– Меня сегодня пытались убить… – я присел на кушетку в ее будуаре.

– Кто? – Мадлена оттолкнула служанку, помогавшую ей одеваться и резко обернулась ко мне. В глазах сверкнули зловещие огоньки.

– Профессиональный бретер, очень опасный. Он уже мертв, но кто его нанял я не знаю. Возможно де Офорт, мне показалось что он способен на такое. Возможно кто-то еще.

– Хвала деве Марии! – маркиза быстро перекрестилась и убежденно заявила. – Если это сделал де Офорт, он поплатится! Обещаю! А ты пообещай мне быть осторожным. Твоя смерть разорвет мне сердце.

Я подошел к ней и взял обеими руками за талию.

– Обещаю. Ты что-нибудь узнала про письмо?

Мадлена резко помрачнела.

– Это не Мария же Шеврез.

– Тогда кто?

– Пока точно не знаю, но скоро узнаю, – маркиза быстро сменила тему. – Знаешь… я рассказала о тебе королеве и ей не терпится на тебя глянуть. Так что на охоте я тебя покажу! Только не злись, ты не моя ручная собачка! Скорее я твоя!

Она состроила умильную рожицу, согнула руки перед грудью и звонко тявкнула.

«Знает кто отправил письмо? Скорее всего уже знает. Вот же лживая сука! Да уж… умная, красивая, веселая, страстная… – грустно подумал я. – Но в глаза заглянешь – а там смерть…»

Остаток дня прошел весело, мы катались верхом, дурачились, даже стреляли в саду, любили друг друга, но вызвать на откровенность маркизу так и не получилось.

Саншо органично влился в коллектив слуг Мадлены и тоже неплохо проводил время, окучивая камеристку маркизы – монументальную даму с усиками на верхней губе.

Ночевал я в имении, утром маркиза отправилась на службу при королеве, а я с баском тоже посетил город, чтобы кое-что прикупить по мелочам и наведаться к оружейнику, которого порекомендовала Мадлена.

– Ваша милость… – седой, но все еще бодрый и жилистый старик в бархатной шапочке на лысине сдержанно поклонился мне. – Мне передали, вы интересуетесь моими произведениями.

Вел он себя очень независимо, несмотря на разницу в нашем происхождении, что объяснялось вполне понятно – мэтр Франсуа Марку признанный мастер, поставщик двора его величества. В конце концов он богат, что является основным мерилом независимости.

– Ваши произведения прекрасны, – я тоже сдержанно кивнул. – При случае, я непременно стану вашим клиентом. Но сейчас я хотел бы изложить вам несколько соображений к конструкции огнестрельного оружия. Мне вас рекомендовали, как мастера не чурающегося новинок.

– Соображения? – мастер иронично вздернул бровь.

Я молча выложил на стол листы бумаги с набросками.

– Интересно… – мэтр Марку напялил на нос очки и принялся со скептическим выражением на морде изучать чертежи, попутно сварливым тоном задавая вопросы.

– Что это? Зачем?

– Пуля, скользя по нарезам, закрутится, следовательно, полетит дальше и точнее. Нарезать весь ствол нужды нет, хватит его последней четверти или даже меньше.

– Это понятно. Но саму пулю, вы собираетесь забивать в ствол молотком? Она же должна сидеть плотно, исходя из ваших соображений.

– Следующий чертеж, мэтр. В основании пули глубокая выемка, под действием пороховых газов ее стенки расширятся и врежутся в нарезы…

– Дорого и хлопотно! Лучшее враг хорошего. А это что за приспособление? Зачем?

– Это прицел. Этим винтом он регулируется по расстоянию. По положению мушки в прорези стрелок целится. К тому же, пуля при стрельбе на большую дальность сильно падает, а здесь можно вносить поправки…

– Какая большая дальность? Вы что на лье собрались стрелять? Ерунда! А это что за уродство?

– Ружейное ложе.

– Уродство!

– Сделайте, примерьте к плечу и сразу поймете, что так удобней.

– Ваша милость! Меня били палкой по голове, когда я осмеливался что-либо предложить своему учителю! Я занимаюсь своим делом уже тридцать лет!

– Видимо слишком сильно били. Хватит изображать дуралея. Не хотите, я пойду к вашим конкурентам! Как там его? Мэтр Винченцо Золи?

– Но я же не отказываюсь, я просто…

– Не надо просто. Отвечайте, возьметесь или нет?

– Но это…

Чертов мэтр мне все мозги вынес своим скептицизмом, мы даже поругались, но он все-таки согласился изготовить для испытаний образец. Но за мои же деньги, чтоб его попучило, старого мудака.

Впрочем, ни на что более, я не рассчитывал и с облегчением свалил из мастерской. О каком прогрессорстве может идти речь? Долбанные дремучие мракобесы. И вообще, обращаться к известному оружейнику большая ошибка, надо искать менее известного, таковой, для того чтобы выбиться будет землю рыть. Хотя, далеко не факт.

Дальше случилось весьма интересная история. Все правильно, мне опять на глаза попался де Брас, причем при очень странных обстоятельствах.

Я проезжал с Саншо мимо дворца Консьержери, где судили преступников благородного происхождения, а оный де Брас, судя по всему, оттуда сбежал. Да-да, сбежал, вместе с сообщниками, каковые, надо понимать, ему помогали. И сбежал с боем. Вывалилась толпа вооруженных людей в масках, со шпагами и пистолями наголо, повскакивали на лошадей и дали деру, разделившись на несколько групп. Де Брас промчался прямо рядом со мной. Да уж… насыщенной жизнью живет парень. Хотя… у меня самого что ни день то приключение.

Ну да ладно, господь в помощь. Вот только теперь ему не позавидуешь. Если пострадали солдаты или не дай Бог кто-то из гвардии – искать его будут всю жизнь.

На вечер у меня было запланировано свидание. Да, вы не ошиблись, с Мадленой де Силли, маркизой дю Фаржи. Дело в том, что служба при королеве весьма смахивает на службу в армии. Все сходится, в любой момент тебя может дернуть государыня, оттого живешь на казарменном положении и очень редко вырываешься на свободу. А личная жизнь? Правильно, украдкой…

– Ох, ваша милость… – баск озабоченно покрутил башкой. – Поймают, прям задницей своей чувствую. Оно вам надо?

– Молчи… – я сориентировался в сумраке и потопал к королевскому павильону.

По идее, резиденция его величества короля Франции Людовика XIII, должна охраняться пуще ока. Но, к счастью, на самом деле, она охранялась из рук вон хреново. Так что к месту мы добрались незамеченными. Я забрался в одну из беседок, а Саншо занял позицию в кустах.

Мимо, побрякивая кирасами, протопал патруль королевских мушкетеров. Они судачили о каких-то красотках и нас не заметили.

Из темноты неожиданно выскользнула Мадлена и с тихим писком кинулась ко мне на шею.

– Ах, это так волнительно! – жарко зашептала она мне на ухо и одновременно нащупывая завязку штанов.

– Угу… – я развернул маркизу, попытался задрать на ней юбки, но запутался в них. – Дьявол! Сколько же их…

– Подожди! Я принесла вина! – Мадлена хихикнула и не оборачиваясь подала мне бутылку.

Я зубами выдрал из нее пробку и отдал обратно маркизе.

Она приложилась и горячо зашептала, поводя задом.

– Ну же! Быстрее!

Юбки, наконец, поддались.

Луна подсветила округлые ягодицы, отливающие мрамором.

Я пристроился, но, в этот момент, неподалеку раздался угрожающий собачий рык.

– Ой! – перепугано пискнула Мадлена. – Уже выпустили собак… они совсем дикие…

Рык раздался ближе. Стало слышно хриплое дыхание псины. Судя по звукам, она была размером не меньше чем с теленка

– Черт… – я взялся за рукоять шпаги.

Но тут из кустов с треском, словно дикий кабан из чащи, вырвался баск и громко топая понесся по саду.

Чертова собака тут же понеслась за ним с яростным лаем.

– Это кто? – удивилась Мадлен.

– Слуга, – отрезал я, возвращая ее в позицию. – Не обращай внимания…

– Всегда можно нанять нового, – согласилась маркиза. – Ну что ты возишься? Ах!!! Еще, еще…

Глава 18

Наваррец

– Благородный господин, к вам приехал лекарь! Ждет там, за дверьми…

Я еще дремал после бурной ночи, но голос Перпонше заставил меня окончательно пробудиться. Я широко зевнул и открыл глаза. Постель была пуста, герцогиня отсутствовала.

Хорошо. Я не больно-то любил просыпаться в чужом обществе. Ночные развлечения – это одно, тут без компании никак, а вот трудовые будни – совершенно иное дело.

Перпонше, бесцеремонно вломившийся в комнату – я ее запирал на внутренний засов, но Мари, уходя, оставила комнату открытой, – уже расставлял на столе завтрак.

– Откушайте, мой господин, я тут вкусного принес. Перепелочка, яички, сыр смотрите какой свежий, хлебушек! Винцо вот местное, вполне себе сносное… Прошу к столу, перекусите, чем бог послал, а лекарь обождет.

Надо отдать должное Перпонше, уговаривать он умел. Я уничтожил завтрак с чемпионской скоростью – ночь с герцогиней изрядно вымотала меня, забрав последние силы. И лишь основательно подкрепившись, я вспомнил о докторе:

– Зови!

Через несколько минут в мои покои вошел весьма любопытный человек. Был он средних лет, одет как горожанин: в штаны, сюртук и башмаки, с небольшим чемоданчиком в руках. Но лицо классического интеллигента и цепкий взгляд выдавали в нем личность неординарную.

Он два раза поклонился, потом подумал, и поклонился в третий раз.

– Милостивый государь, – начал он, – мое имя – Бомарше. Меня вызвали к вам, дабы постараться помочь…

– Да, я знаю. Приступайте!

Доктор поставил чемоданчик на стол и подошел ближе:

– Прошу, присядьте на постель.

Я выполнил его пожелания, он взял мою руку за запястье, проверил пульс.

– Вы знаете, милостивый государь, – между делом поведал мне Бомарше, – в нашей профессии есть два типа докторов: те, кто обучались в университетах, и даже имеют докторскую степень, и те, кто все постиг опытным путем.

– Да что вы говорите?

– Именно! – воодушевился доктор. – Вы представляете, в университетах до сих пор преподают по трудам Галена^[31], которые, в свою очередь, восходят к работам Гиппократа^[32]. А это все настолько не современно, что словами не передать. Они зачастую не знают даже, кто такой Амбруаз Паре^[33], и до сих пор их главное оружие – промывание желудка и кровопускание.

Возмущенный Бомарше достал какой-то самодельный прибор, слегка напоминавший стетоскоп, жестом попросил меня задрать рубаху и приложился к моей спине.

– Дышите! Не дышите!..

Я послушно выполнял все пожелания, но все же решил уточнить.

– А вы практикуете иные методы?

– Да, знаете ли, я фаталист по натуре. Считаю, что врачебное искусство состоит лишь в том, чтобы дать самые благоприятные возможности для заживления ран, а уж организм сам позаботится об остальном, поверьте. Промыть раны холодной водой, крепко перевязать, и дальше ваше тело само начнет бороться за жизнь. Все доктора – шарлатаны! Вы знаете, что прямо сейчас я могу назвать вам более четырехсот видов болезней, присущих человеку. Одна лишь лихорадка может быть изнуряющей, «пурпурной», гнойной и так далее. А есть еще цинга, рожа, хорея, чесотка, водянка, падучая, паралич, и, конечно, чума. Вы слышали, что южные города закрыли въезд?

– Я сам из тех мест, но когда я там был в последний раз, ворота городов еще были открыты.

Бомарше пальцами прощупал мою шею, проверил голову, легкими жестами просил встать или сесть, наклоняться в разные стороны.

– Увы… по слухам, чума свирепствует, и идет в нашу сторону. Боюсь, Париж вскоре тоже закроют. Потом будут много молиться, и даже, думаю, поставят статую святой Девы на площади, дабы испросить за грехи. Но заступничество святых – это полдела, мы сами должны уметь предотвратить заражение! Все этот мусор, помои, которые выливают из окон, нечистоты, зараза. Это смерть! Я уже писал записки самым влиятельным людям города, но их игнорируют. Может, вы сумеете помочь?

– Вряд ли.

Он говорил правильные вещи. Вот только они еще не пришлись к этой эпохе.

– В книге «Хирургия и медицина для бедных», да простит меня ваша милость, главный рецепт от мигрени – выпить три стакана воды и долго гулять. Думаете, помогает?

– У меня не бывает мигреней. Разве что моя амнезия… но голова при этом не болит.

– Я не нашел у вас внешних повреждений на черепе. Возможно, потеря памяти вызвана иными причинами. Мы попробуем одну методу. И поверьте, я не буду делать вам компрессы из табака – это бред и чушь, я этого не признаю!

– И что за метод вы желаете применить? – поинтересовался я.

– Вы знаете, один мой пациент заразился чумой. Я бы не дал ему ни малейшего шанса. Но он согласился, впрочем, и выбора у него не было, и стал принимать исключительно травяные настои. На шестнадцатый день болезни из его ноги вышли два червячка, и хотя ему от этого зрелища стало дурно, но вскоре он почувствовал себя существенно лучше и окончательно поправился.

– Доктор, я тоже буду пить настои? Надеюсь, из меня червяки не полезут?

– Не беспокойтесь, вы будете пить отвары! И вот вам главный из них!

Из чемоданчика Бомарше достал склянку, отлил в стакан дозированную порцию и протянул мне.

В иной ситуации я бы, может, поспорил, но тут решил, что этот забавный доисторический доктор меня не убьет в любом случае, и глотнул залпом. И меня мгновенно накрыло.

– Мой рецепт! – сквозь угасающее сознание донесся до меня голос Бомарше. – Я назвал это средство – «Пробуждение».

* * *

Человек в маске волка говорил неторопливо, в его речи присутствовал отчетливый испанский акцент, а де Брас внимательно слушал:

– Вот письма, обязательства, расписки и прочие документы. Хорошая подделка! Но этого вполне достаточно, чтобы король перестал ему доверять. Людовик – мстительный и недоверчивый, он отстранит кардинала и начнет все проверять. А потом будет поздно. Доставьте бумаги адресату в Париже, обо всем дальнейшем он позаботятся сам. Найдите барона де Пьемона, он будет ждать вас в своем доме на улице Феру, и отдайте ему бумаги. На этом ваша миссия будет исполнена.

– Слушаюсь…

Голова плыла, кружилась, я провалился в полусон, где едва слышал голос Бомарше, фоном, вдалеке, а на первом плане были иные голоса.

Подвал, полутьма, свет мощной лампы прямо в лицо.

– Тебя предупреждали, не лезь в это дело? Влез? Тебе пиздец.

Крепкий мужчина в костюме-тройке приставил пистолет к моей голове. Я сидел на стуле, руки были крепко стянуты за спиной. Вроде надежно, но стяжка слегка поддавалась внешнему воздействию.

– Выстрелишь, и материал на тебя пойдет по всем адресам, – я заговаривал ему зубы, надеясь, что это подействует. – Я настроил массовую рассылку: администрация президента, ФСБ, менты, журналюги, все получат свои копии.

Он задумался. Я видел, как он просчитывает варианты в голове. Он знал, что я не блефовал.

– Поверь, тебе будет хреново…

Не подействовало.

– Знаешь, а может, так будет даже лучше.

Я все еще пытался освободить руки, когда раздался выстрел.

Сука! Я прыгал по двум сознаниям, туда и обратно, и толком не успевал осознать происходящее. Видения или, может, обычные галлюцинации, но это единственное, что у меня было.

– Найдите и убейте мушкетера по имени де Латр, это мое личное поручение…

Уже другое помещение и другой человек, но опять же в маске, закрывающей лицо, объяснял де Брасу задание. На этот раз на посетителе была маска Луны.

– А что делать с бумагами?

– Отдайте их заказчику, только придержите несколько дней.

– Будет исполнено…

Комнату я узнал, это была та самая комнатушка, которую де Брас снял по прибытии в Париж. Значит, дуэль не была случайной или же кровной местью, как пытался представить дело мэтр Жоли. На самом деле некто заказал убийство, и я, то есть де Брас, его качественно и в кратчайшие сроки выполнил. Профессионал, мать его!

Картинка опять сменилась, и я увидел себя, а точнее, де Браса, как бы со стороны. Он зашел в некое здание с портфелем в руках, а вышел уже без него. Странно, что это видение было показано мне в таком ракурсе, словно все снимала дорожная камера через дорогу. Я больше привык к виду от первого лица, но ролик про портфель воспринял адекватно. Очевидно, что в нем находились те самые бумаги, которые все здесь так ищут и ждут. А де Брас отдал их на хранение в том доме. Кому? Этого я не знал. Вероятно, дело было в Париже. Я запомнил дом, выделяющийся массивными железными ставнями на окнах, а главное, я сумел разглядеть вывеску над входом. На ней было написано: «Торговая компания Бертон и сыновья».

В этот момент я все же потерял сознание окончательно.

* * *

– Мой господи-и-и-ин! Вы слышите меня?

– Пошел к черту!

– Мой господи-и-и-н! Ужин подан!

– Ужин? А куда делся обед? Ты сожрал?

– Вы все проспали, мой господин, – мне послышались ехидные нотки в голосе Перпонше. – Более того, вы проспали вчерашний ужин и сегодняшние завтрак и обед.

После этих слов мою сонливость, как рукой сняло. Я резко сел в постели, голова слегка кружилось, но терпимо.

– Ты хочешь сказать, мерзавец, что я проспал больше суток?

– Ну да, как доктор от вас вышел вчера утром, весь такой перепуганный и бледный, с тех пор и спите, значит.

Чем же меня этаким напоил мэтр Бомарше, что я вырубился на столь долгий срок? Наверняка, мухоморами! Но подействовало ведь! Пусть не полностью, но воспоминания начали активно возвращаться!

– Почему же ты меня не будил?

– Вас разбудишь, как же! Мы все пытались, и доктор, и я, и даже Ее Светлость, госпожа герцогиня. И трясли вас, и капли вонючие доктор вам под нос совал, все бестолку. Вы спали, словно мертвец, даже дышали едва-едва. Но доктор сказал, что это все от общего переутомления. Сказал, сами проснетесь, когда время придет, и будете здоровее прежнего. Господин барон заходил два раза, справлялся о вас. Но я все пересказал, как доктор объяснил, и он ушел. Вид у него был очень недовольный…

В этом я не сомневался. Барона безумно злила вынужденная задержка. Бумаги нужны ему, как воздух. Без них весь план по смещению Ришелье с поста под угрозой. И что-то мне подсказывало, что простым смещением кардинала план не ограничивался. Они нацелились на самого короля. Но начинать им в любом случае придется с кардинала.

Прогресс в моих воспоминаниях был просто огромный. К сожалению, я все еще не мог вспомнить мое настоящее имя, но, кажется, это было уже не важно. Меня застрелили там, в будущем, я слышал сухой щелчок выстрела, а потом темнота и тишина. Значит, надо принять факт: я мертв. Возвращаться некуда. И если я сдохну здесь, то, скорее всего, окончательно.

– Откушайте, уж, господин, богом заклинаю!

Организм мгновенно отреагировал на эти слова обильным слюноотделением. Принесенные Перпонше блюда, оказались весьма разнообразны: эскалоп телячий с шампиньонами и фасолью, фуа-гра со свежим багетом, несколько сыров на выбор, морские гребешки с рисом и даже лягушачьи лапки, которые я терпеть не мог. И, конечно, пара бутылок бургундского.

Пока я ел, пытался выстроить план действий. В любом случае, я должен был вернуться в Париж и забрать портфель в том доме из видений. Я не сомневался, что он существовал, и что я видел реальное прошлое де Браса.

Вот только имелась одна проблема: де Брас не хотел так сразу передавать бумаги барону, некто в маске луны приказал ему придержать их, поэтому-то де Брас и спрятал их в торговом доме Бертона, и я, как преемник его тела, тоже мог бы еще потянуть время… вот только с той поры и так прошло слишком много дней, получается, я даже перевыполнил заказ, и теперь спокойно мог отдать бумаги де Пьемону.

На улице было еще светло, поэтому, насытив желудок, я взял рапиру и вышел во внутренний двор, приметив в окно свободное пространство для тренировок.

Моему организму немедленно требовались физическая активность и движение. Тело де Браса было сильным, но совершенно непривычным к тем силовым тренировкам, которые я проводил в своей прошлой жизни. Ничего, дело наживное.

Рапиру я временно отложил в сторону и начал с общей разминки.

Лег на спину и начал выполнять наклоны вперед, до касания руками ступней, после пятидесятого раза перевернулся на живот и сделал тридцать отжиманий.

Отлично! Тело обретало чувствительность. Я вскочил на ноги и с высокого старта с ускорением рванул вперед метров на десять, сделал два кувырка, развернулся и повторил процедуру в обратном направлении.

Эх, жаль, кросс мне вряд ли дадут пробежать, сейчас бы с десять километров по пересеченной местности, но барон не выпустит меня за пределы замка. Что же, будем обходиться тем, что доступно.

Рядом с одной из дворовых построек я приметил пару мешков, достаточно тяжелых на вид. Проверил – внутри песок – то, что надо!

Взвалив один из мешков на плечи – килограмм пятьдесят навскидку – я начал делать приседания. Четыре подхода по двадцать приседаний с короткими перерывами – вот и ноги обрели чувствительность!

Ну а потом прыжки на месте, скручивания туловища, разнообразные наклоны – и через четверть часа я ощутил, что уже достаточно неплохо размялся.

А теперь получасовой бой с тенью – в отсутствии реального спарринг-партнера, лучше, чем ничего.

Пот ручьем лился по спине, рубашка и штаны были уже насквозь мокрые и грязные. Ничего, Перпонше постирает. Должна же эта скотина отрабатывать свои харчи! Н-да, совсем я оскотинился, точнее, одворянился.

После боя с тенью пришло время рапиры, тут уже я дал волю мышечной памяти де Браса и его навыкам. Впрочем, я и сам в прошлом умел с ней обращаться.

Я занял боевую стойку. Важно правильно начать движение, переступая ногами так, чтобы сохранять общий центр тяжести тела. После нескольких шагов – прыжки, и обратно в боевую стойку. Затем легкий дриблинг ногами, и вновь в стойку. Легкие покачивания корпусом. Главное – сохранять равновесие!

Резкий рывок в сторону. Стойка. Выпад средней длины, и тут же максимальный выпад. Стойка. Скачок в сторону. Стойка. Выпад. Прыжок вверх, в полете скрестить ноги, вернуться в положение выпада. И опять стойка.

И снова, и снова, по много раз, до изнеможения, полного истощения. Прыжки, уходы, стойки, контроль равновесия.

Наконец, я утомился настолько, что уже не мог удержать рапиру в руке. Для первого раза достаточно. Я еще сделаю из де Браса чемпиона!

Все же фехтование – это хорошо, но фехтование, сдобренное рукопашным боем, дает гораздо больше шансов на выживание. Пусть местные дворяне и брезговали выяснять отношения на кулаках, но я-то стремился к одному – остаться живым и по возможности здоровым, так что аристократические привычки меня не волновали. Будет надо, я и со спины подберусь к противнику, и шею ему сверну, и совесть меня при этом мучить не будет.

– Браво, шевалье! – одно из окон приоткрылось, и из него выглянул де Пьемон. – Ваши умения впечатляют. Вижу, вы уже чувствуете себя хорошо!

Я с достоинством поклонился.

– Благодарю, господин барон. Ваш доктор чуть не убил меня, зато сейчас, после пробуждения, я полон сил.

– А ваша память? – с нетерпением спросил де Пьемон. – Она к вам вернулась?

– Частично.

– Что же, в таком случае приведите себя в порядок, и жду вас в своем кабинете. Надеюсь, полчаса вам хватит?

– Несомненно.

Барон скрылся за окном, а я направился в свою комнату.

Как я и предполагал, сидеть на месте ровно мне никто не позволит. Барон волком вцепится мне в горло, но заставит отдать бумаги.

Значит, придется вернуться в Париж, отыскать «Торговую компанию Бертон и сыновья», забрать у них бумаги, а там уже видно будет, что делать дальше. Очень надеюсь, что к тому моменту я окончательно вспомню, что планировал де Брас, и тогда мне легче будет принять собственное решение.

Вот только одного в Париж меня не отпустят, явно дадут сопровождение, а точнее сказать, конвой.

– Сменную одежду и умыться!

У Перпонше уже все было приготовлено. Видно, он тоже наблюдал из окна за моей тренировкой и догадался, что от него потребуется. Ловкий малый, я был доволен его старанием.

Через полчаса, освежившись и переодевшись, я вышел из комнаты. Один из слуг уже ждал меня в коридоре и проводил к кабинету барона.

На этот раз де Пьемон был один. С бокалом в руке, он стоял напротив карты Франции, висящей на стене, и внимательно ее разглядывал.

– Выпьете со мной?

– Сочту за честь!

Барон наполнил второй бокал и подал мне. Мы выпили.

– Скажите, шевалье, каким вы видите будущее Франции?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я крепко задумался. Мне плевать было на Францию, французов, их будущее и даже их настоящее. Меня интересовала лишь моя судьба, но не объяснять же это барону.

С другой стороны, если мне придется тут задержаться или, более того, остаться навсегда, то надо бы наладить связи с людьми, обладающими властью. И если с королем и кардиналом мне не повезло – я для них враг, и место мое на плахе, то отчего бы не помочь амбициозным планам барона Пьемона и его сюзерена – Гастона Орлеанского?..

Вполне вероятно, что у де Браса были иные намерения. Его проблемы. Я же буду действовать, исходя исключительно из своих интересов.

– Мечтаю, чтобы мы стали сильной страной, более упорной в трудах и невзгодах, менее нетерпеливой и легкомысленной. Страну и армию необходимо реформировать. И главное – дисциплина! Без нее невозможно существование боеспособной армии. Пока существуют такие командиры, которые могут оставить войска, потому что у них в поместье созрели дыни^[34], мы будем терпеть сплошные неудачи.

Барон слушал меня со все возрастающим удивлением.

– Придворные воспринимают войну лишь как способ отличиться перед королем, или же как отдельный вид развлечений, – продолжил я, копаясь в доступных мне воспоминаниях де Браса. – Это несерьезно. Нужны глобальные реформы, которые должны изменить саму основу, иначе все останется, как есть сейчас. А это гибельный путь. Если Франция ввяжется в длительную войну с Испанией, нам придется тяжело.

Де Пьемон не отрывал взгляда от моего лица, пытаясь понять, лгу я или же говорю искренне.

– Право, я удивлен вашими словами, но могу сказать, что думаю так же. К сожалению, при Людовике мы подобных изменений не дождемся…

Так, а вот и открытый призыв к измене. Барону требовались подтверждения моей лояльности, и я охотно их ему предоставлял.

– Нам нужна сильная власть, крепкая рука. Человек, который ставит интересы Франции выше собственных. Я знаю только одного подобного человека…

– И это? – подстегнул меня де Пьемон.

– Его Высочество, герцог Орлеанский. Других кандидатов я не вижу. Вот только король Людовик…

– Об этом не думайте. Обо всем позаботятся.

Как я и думал, заговор был направлен не только против кардинала, но и против короля. И теперь я стал его соучастником. Еще одна статья на мою многострадальную голову. Убийство, побег, участие в свержении законной власти, прелюбодеяния, наконец, – ведь красавица Мари официально состояла в браке с Клодом Лотаргинским, герцогом де Шеврез. Список моих преступлений против короны и человечества полнился день ото дня!

Пора было успокоить де Пьемона, я видел, что он слишком уж нервничает и еще одного фокуса от меня не стерпит.

– Благодаря лечению, я вспомнил, где спрятал бумаги. Они в Париже, у преданного мне человека. Но забрать их могу лишь я сам, лично.

– Рад это слышать, – удовлетворенно кивнул барон. – С утра мы отправимся в Париж. Вы ведь не возражаете, если я составлю вам компанию?!..

Глава 19

Шевалье де Бриенн

Охота, черт бы ее побрал…

Так-то охотиться по душе, но как по мне, охота сугубо медитативное занятие, требует тишины и единения с природой.

А тут…

С одной стороны, прекрасная природа и отличная погода, а с другой…

Сотни разряженных кавалеров и дам, орды снующих слуг, палатки, шатры, кухни, усеянные яствами столы, даже оркестр лабает, чтоб им повылазило, лабухам хреновым. Визг и лай собак, в общем, сплошной дикий ор и гам. Даже голова разболелась. На месте дичи я бы уже давно свалил за Пиренеи или куда подальше.

Но не суть…

Для начала маркиза дю Фаржи занялась моим представлением, в первую очередь, своему окружению из свиты Анны Австрийской.

И ничтоже сумняшеся, представила, как своего фаворита. Прямо так и сказала.

И знаете, никого это не удивило, время такое, подавляющее количество благородных муженьков щеголяет ветвистыми рогами, фаворитизм возведен в культ, особенно если жена имеет положение в обществе. Периодически обманутые мужья быкуют, изводят фаворитов, в некоторых случаях получается наоборот, но положение это не исправляет.

Но опять же, не суть.

От знакомства с дамами из окружения королевы меня сразу передернуло, на их мордашках светилось приторная приветливость, но в глазах горела дикая зависть и ехидство. Не сомневаюсь, в скором времени муженьку Мадлены обязательно настучат о том, что у него появилось несколько дополнительных отростков на рогах.

Впрочем, сей факт меня не особо обеспокоил, потому что оный муж сейчас в Испании. А когда вернется – посмотрим.

– Ты имеешь успех, мой милый! – хихикнула Мадлена. – Эти чопорные шлюхи скоро лопнут от зависти.

– Ваша милость, – я с трудом подавил в себе желание шлепнуть маркизу по заднице.

В своем охотничьем костюме из зеленого бархата с опушкой из беличьего меха, она выглядела очень соблазнительно.

И черт побери, меня просто сводил с ума ее запах с оттенками сирени и роз. В такие моменты, я даже забывал, что под соблазнительным образом Мадлены прячется гадюка.

– Как ваш слуга? – маркиза совершила ловкий пируэт и словно невзначай прижалась ко мне грудью.

– Жив, но лишился части своей… гм… филейной части.

Баск состроил унылую рожу. С Саншо обошлось сравнительно легко, но чертова псина все-таки тяпнула его за зад. Я предлагал ему остаться дома, но он отказался и теперь шастал за мной как хвост, таская на себе мушкет и рогатину, с кислым видом и слегка прихрамывая.

– Совсем забыла… – маркиза состроила невинную рожицу. – Маркиз де Отфор вас больше никогда не побеспокоит. Никогда больше.

Я молча посмотрел на нее. Но пояснений не дождался.

– Я ккоролеве, но вечером вас найду… – маркиза лукаво подмигнула мне и убежала.

Королева занимала огромный шатер, обставленный шикарной мебелью, больше напоминавший стационарный особняк, чем, собственно, сам походный шатер, но меня к ней не допустили, чему я не особенно расстроился. Подумаешь, королева. Не сомневаюсь, под юбками у нее все точно так же, как у остальных женщин. Хотя глянуть для сравнения было бы занятно.

Впрочем, я все-таки удостоился от королевы заинтересованного и любопытного взгляда, видимо в тот момент, когда Мадлена дистанционно представляла меня ей.

Сама Анна внешне меня не впечатлила. Несмотря на возраст она выглядела совсем молодой девчонкой, с симпатичной, слегка нервной мордашкой. А в целом, была похожа на дорогую куклу в своих громоздких нарядах. И никакого королевского величия.

Король Франции тоже присутствовал, его ставка расположилась рядом с женой, но на него глянуть пока не получилось, из-за огромной толпы придворных, окружавших шатер его королевского величества. Да и сам Людовик XIII не спешил показываться, он уединился с кардиналом, который тоже присутствовал на охоте и тоже занимал отдельный шатер.

Диспозиция охоты предполагала, что первым охотиться будет сам король, для него уже сформировали охотничью команду из приближенных. Параллельно, но отдельно и чуть позже, загонять оленей отправлялся его брат, Гастон Орлеанский, тоже со своими сторонниками. Остальные присутствующие сегодня оставались статистами. Для них на следующий день планировалась тоже охота, но в каком виде я так и не понял. Дамы должны были развлекаться стрельбой по куропаткам с фазанами и прочей ерундой.

А еще, видимо для придания антуража, неподалеку от шатра королевы установили склепанную из железных полос клетку с живым вепрем. Огромной и свирепой зверюгой, размером с быка и клыками подобными саблям. Настоящее страшилище, черт побери. Скотина все пробовала прутья клетки на клык, фыркала, била копытами и косилась на публику недобрым взглядом.

Я покрутился и прямым ходом отправился к Гастону Орлеанскому.

Королевский брат встретил меня очень приветливо.

– Шевалье! Я рад вам! Я рад шевалье де Бриенну! – радостно воскликнул он и первым делом продемонстрировал ширинку на штанах из зеленого бархата. – Видели, Антуан? Очень удобно. А что это? – он обошел меня. – Вы снова изобрели что-то новенькое? Зарисовать! Эй, кто там, немедленно зарисовать!

Пришлось немного побыть моделью и повертеться. Ну а что? Мода очень благодарное занятие, только надо подумать, как монетизировать новинки. И опять же, работать дворянам невместно, а шалить с модой вполне прилично. Может открыть портняжную мастерскую? Саншо будет управлять, а я получать доход. Верное дело, не то, что прогрессорствовать с оружием.

Дальше все отправились перед выездом закусить за богато накрытые столы.

– За короля! – какой-то щеголь вскочил с бокалом.

Формально, все выглядело пристойно, почему бы за короля не выпить, но по интонации всем присутствующим сразу стало ясно, за какого короля произнесен тост.

Партия сторонников Гастона Орлеанского радостно взревела, сторонники Людовика, пировавшие рядом, тоже заревели, но негодующе. Но охрана сработала образцово и сразу вклинилась между противниками, скандал быстро утих.

За столом я не задержался, закусил и отправился смотреть как молодежь играет в мяч и воланы.

Тут же появилась идея ввести в обиход футбол, волейбол и баскетбол. Ну а что? Но додумать идею не дали.

– Шевалье, я рад вас видеть, – рядом нарисовался Артемон дю Марбо. – Вы отлично показали себя, ваши эксперименты с нарядами это нечто великолепное! – и тоже счел обязательным продемонстрировать мне ширинку. Правда творчески переработанную: украшенную галунами и огромными золочеными пуговицами.

– Шевалье, я тоже рад вас видеть. – Я дружески поздоровался с Артемоном. Несмотря на несколько нетрадиционный вид, он казался мне отличным парнем. Умен, тактичен, хитер – а внешняя обертка дело второе. Мне с ним коз не пасти.

– Кстати! – понизив голос, шевалье склонился ко мне и заговорщицки прошептал. – Вы уже в курсе, что бедолага де Отфор сегодня утром умер от несварения желудка?

– Что? – у меня мурашки по коже пробежали. Слова Мадлены о том, что ее прежний фаворит больше не будет меня беспокоить заиграли совсем другими красками. Неужто отравила? Твою же мать…

– Да, такое печальное известие, – дю Марбо буднично пожал плечами. – Он всегда был не воздержан в еде и питье. Ну да Господь с ним. Думаю, мои услуги вам уже не понадобятся, но смею продолжить урок. Вы должны знать, чего стоят все эти напыщенные болваны.

Я молча кивнул. Шевалье был прав, я пока совершенно не разбирался в окружающей меня публике. А это всегда чревато неприятностями.

– Смотрите… – дю Марбо показал взглядом на высокого, завитого как баран, молодого мужчину в лимонного цвета костюме. – Это виконт де Фонтрейль, он слегка туповат, но очень ревностно относится к своему положению подле его высочества и не потерпит конкурентов. А это маркиз Д`Астарак и шевалье д’Обижу, последнего можете не опасаться, он гуляка и распутник, но щедр и добр, а вот маркиз… он воистину исчадье ада и способен на самые мерзкие поступки…

– Насколько мерзкие?

Артемон пожал плечами:

– Во-первых, он содомит, во-вторых, не остановится ни перед чем. Так что сначала давайте пробовать питье своему слуге. Так понятно?

– Благодарю, шевалье… – я еще раз поклонился, машинально глянул в другую сторону и невольно ахнул.

– Бля…

– Что такое, шевалье? – насторожился дю Марбо, но тут же сам чертыхнулся.

– Дьявол…

Возле клетки с вепрем постоянно крутилась детвора, дразня зверину и вот сейчас, два мальца в нарядных костюмчиках, вполне успешно вытаскивали засов из петель…

– Нет!!! – к ним кинулся один из егерей, но уже было поздно – железяка брякнулась на траву, а мальчишки со счастливым визгом ринулись врассыпную.

Кабан подался вперед и боднул башкой дверь, она распахнулась и снесла егеря.

Дворяне как ни в чем не бывало пировали и ничего поначалу не заметили.

Вепрь повел налитыми кровью глазками по сторонам, мгновение помедлил, явно обрадованно рыкнул и, взрыв землю копытами, ринулся в бой.

А уже через пару секунд с грохотом врезался в стол, разбросав несколько дворян по сторонам, а потом, со скатертью на туше, словно в плаще, помчал дальше.

Грянул перепуганный визг и вопли, началась дикая суматоха. Дамы и кавалеры ломанулись по сторонам, сбивая друг друга.

Бабахнул выстрел, потом второй и третий – мушкетеры из охраны начали палить, но зверюгу это только раззадорило.

Какой-то солдат решил огреть вепря алебардой, но тут же улетел в кусты, красиво болтая конечностями и гремя железом.

Один из кавалеров попытался защитить свою даму шпагой, но кабан одним движением башки вспорол ему живот, а потом помчал по кругу, таща за кишки тело.

Грянул истошный крик.

– Спасайте короля!

Охрана сразу же самоустранилась и ринулась к шатру его величества.

– Саншо! – я поймал брошенный баском мушкет и быстро прицелился.

Бабахнул выстрел, вепрь слегка припал на правую переднюю ногу, но тут же взревел и принялся крушить все вокруг дальше.

Дю Марбо выхватил шпагу, но я одернул его за перевязь.

– Назад! Спасайте дам, я его отвлеку…

Снова грянули выстрелы, потом несколько дворян с рогатинами попытались окружить кабана, но тот с грацией бегемота разбросал их по сторонам. Последний оставшийся на ногах спрятался за повозкой, но зверюга тут же превратила ее в обломки, а дворянина в мешок с мясом и костями.

Гастон Орлеанский гневно вопя пытался сплотить дворян, но получалось не очень. Тогда он принялся палить с безопасного расстояния из подаваемых ему прислугой мушкетов, но опять же, без особого толка.

– Памагите-е-е-ее!!! – в мою сторону, высоко задрав юбки, побежала совсем молоденькая девчонка.

– Гребанный пятачок… – я поймал ее за пояс и перекинул за опрокинутый стол, а сам почти в упор пальнул в кабана из пистоля, в самый последний момент едва увернувшись.

Но опять без видимого результата. Точно слышал удар пули об череп, но тварь только помотала мордой.

– Бах, бах!!! – рядом бабахнул сдвоенный выстрел.

Я повел взглядом и увидел, что это стреляла Мадлен из двуствольного охотничьего мушкета с кремневыми замками.

Пятачок сунулся рылом в землю, но тут же вскочил и с яростным визгом понесся к маркизе.

Мадлен ойкнула и скрылась в шатре королевы.

– Блядь! – я выдрал из рук Саншо рогатину и побежал туда же, крича как сумасшедший, чтобы отвлечь зверя. Пятачок ворвался в шатер, но, к счастью, сразу снес одну из подпорок и запутался в пологе.

Баск вместе с еще каким-то энтузиастом из прислуги принялись лупить его алебардами, а я обогнул палатку и забежал внутрь через другой вход.

– Вон! – выпихнул наружу какую-то перепуганную даму, быстро сориентировался и ворвался в покои Анны Австрийской.

Сама королева забилась угол, перед ней стояли со шпажонками в дрожащих руках два молоденьких пажа, а Мадлена быстро заряжала мушкет, яростно работая шомполом.

– Ваше величество… – я рубанул рогатиной по стенке, потом руками разорвал полог. – Уходите, живо…

Но никто не успел сдвинуться с места, потому что в покое показалась окровавленная морда вепря…

Королева перепуганным, но гневным голоском, неожиданно выругалась на испанском.

– El dumbass mas grande en el mundo! #

El dumbass mas grande en el mundo! – (исп.) самый большой засранец в мире,

Кабаняра остервенело фыркнул и с пробуксовкой ринулся вперед.

Я только успел выставить рогатину на уровень груди пятачка и прижать конец древка ногой к земле.

А дальше…

Дальше в меня словно врезался паровоз…

Честно сказать, я толком ничего не понял, ощущения и картинка смазались.

Помню, куда-то летел, потом саданулся во что-то мягкое.

Запутался, забарахтался, развел руками что-то очень похожее на кружева и увидел…

Господи помилуй!

Не знаю, как это выразить словами. В общем… черт… я увидел основательно заросшую светлыми курчавыми волосенками женскую писечку.

– Вы там не задержались? – тактично поинтересовался голос королевы.

Надо сказать, очень неожиданно для меня.

– Матерь божья… – перепугано ахнул я.

Королева сидела на заднице широко раздвинув ноги, а чертова зверюга, получается, меня между этих ножек и закинула.

Дальше я суматошно выдрался наружу из-под юбок ее величества, уже прикидывая, как меня казнят за святотатство: колесуют или все-таки четвертуют.

Анна Австрийская даже не покраснев, пристально смотрела на меня. Пажей не было, они куда-то успели свалить. Мадлена с трудом сдерживалась от смеха, прикрывая ротик рукой.

Вепрь похрипывал и пускал кровавую слюну, распластавшись на ковре с засаженной в грудь до упора рогатиной. Он все еще был живой, дрыгал ногами, но сдвинуться с места не мог.

А у меня, почему-то пекла адским огнем правая ягодица.

– Madre de Dios… – королева спокойно встала, деловито одернула юбки, а потом слабо ахнула и рухнула в обморок.

– Блядь… – я едва успел подхватить ее на руки.

Покрутился и зачем-то полез вместе с ней наружу через прорез в пологе.

И явился прямо пред глаза его величества Людовика, тринадцатого этого имени.

Король в плотном окружении охраны молча смотрел на меня. Рядом стоял его высокопреосвященство кардинал Ришелье и Гастон Орлеанский.

Ну и куча прочего народа.

«Все-таки четвертуют…» – обреченно подумал я.

Впрочем, на лице короля почему-то не просматривалось гнева или досады. А потом он и вовсе удивил, неожиданно поинтересовавшись:

– Где вепрь?

– Отпустите же меня… – сердито зашипела Анна Австрийская.

Я ее аккуратно поставил на землю, поклонился, но ответить не успел.

Королева гневным голоском сообщила:

– Пока ваша свита бегала от кабана, этот кавалер убил зверя и спас меня, ваше величество!

Король выслушал ее, перевел взгляд на меня, едва заметно кивнул и потопал в полузаваленный шатер смотреть на вепря.

Вот так взял и потопал. За ним повалили остальные. К королеве подлетели дамы и тоже ее увели.

Со мной остался только Артемон дю Марбо.

Он склонился к моему уху и очень тактично шепнул.

– Антуан, у вас… как бы это сказать… немного не в порядке с нарядом, в частности…

Я машинально лапнул себя за задницу и обнаружил, что штаны порваны, мало того, весь зад в крови.

Саншо хрюкнул, даваясь смехом.

– А надо мной смеялись, ваша милость…

– Иди в задницу, скотина, – зло ругнулся я. – Черт…

– Антуан! – к нам рысью подбежал Гастон Орлеанский. – Вот это была потеха! Что с вами?

И тоже счастливо заржал.

Пришлось переться в одну из уцелевших палаток и ждать, пока Саншо зашьет дыру на штанах. Сама жопа почти не пострадала, обошлось неглубокой ссадиной. Правда, хоть убей, я так и не понял, когда ее получил. К кабану вроде тылом не поворачивался.

А потом пришел какой-то чин из королевской свиты и чопорно сообщил, что мне предписано королем вернуться домой и смиренно ожидать своей участи.

Покидать Париж запретили.

Уже по пути домой, я кратко пересказал Саншо случившееся.

– Матерь божья! – баск быстро перекрестился. – Что, правда, прямо под юбки?

– Угу… – я страдальчески вздохнул, поудобней умащивая раненое седалище в седле. – Если королева расскажет… в общем, беги, мой друг, беги. Иначе и тебя четвертуют…

– Никогда, ваша милость! – баск помотал башкой. – С вами до конца! Господь не выдаст, может и обойдется… – он немного помедлил и шепотом поинтересовался.

– И как она?

– Кто? – я недоуменно на него уставился.

– Ну… – баск расплылся в улыбке. – Ну… эта… королевская… ну… вы поняли…

Я немного подумал и честно признался:

– Ничего особенного. Видал и лучше.

– Эх! – баск мечтательно прищурился. – Хоть бы одним глазочком глянуть и можно на плаху. К слову, ваша милость… – он сделал загадочную паузу.

– Говори уже.

– Я видел, как с теми мальцами… словом, перед тем как эти щенки открыли клетку, я видел, как с ними разговаривал один дворянин и показывал на кабана. Он мне сразу не понравился.

– Как выглядел? – я сразу насторожился. – Мальцов тоже опиши, я не запомнил их…

Когда баск все подробно рассказал, я понял, что вепря отпустили далеко не спроста.

Вот только кто это сделал и зачем, пока оставалось неизвестным…

Глава 20

Наваррец

Париж встретил нас приветливо, как родных: вонью и грязью. Я уже начал привыкать к этому новому старому городу, который так любил в прошлой жизни. Парижане XVII столетия сильно отличались от своих согорожан, живущих на четыреста лет позже.

Крестьяне одевались в дешевую одежду, преимущественно темных цветов: сорочка, куртка, штаны, чулки, да грубые башмаки. Горожане и буржуа одевались примерно так же, не забывая брать с собой накидку с капюшоном. Женщины носили юбки и корсажи, реже платья.

В своем гардеробе обычные люди имели столь мало вещей, что по костюму легко можно было определить провинцию, из которой явился тот или иной человек. В чем приехал пару лет назад – в том и ходит до сих пор.

Я ехал по улицам и привычно морщился. Кажется, я никогда не привыкну к этому отвратительному гнилостному духу, пропитавшему город.

Все встречные дети выглядели, как капустные кочаны, в многослойных старых одеждах, которые они донашивали за старшими, мальчиков до пяти лет вообще одевали в платьица, как девочек, и только становясь старше, их начинали одевать как взрослых.

Разумеется, ни одного негра я тут не видел. Белые лица, в основном без особых признаков интеллекта. Обычные буржуа и крестьяне: хитрые, в меру своего разумения, жадные до крайности – простые людишки, коих достаточно в любом времени, в любой эпохе.

Въехали мы в город через западные ворота, помимо меня и барона, с нами следовали еще двое – та самая охрана, которая, в случае неприятностей, должна была меня прикончить. По крайней мере, так поступил бы я сам в своем времени в подобной ситуации, и, сомневаюсь, что за четыреста лет что-то принципиально могло поменяться.

Пока добирались до города, с бароном мы не разговаривали. Все вопросы обсудили еще с вечера. Де Пьемон сказал мне, каким вымышленным именем назваться, если вдруг попаду в лапы гвардейцев. Впрочем, шансы нарваться на столь дотошный патруль были малы. Меня в лицо знали единицы, и никто не стал бы интересоваться одним из спутников де Пьемона. Барон же – личность куда более известная, но вряд ли его искали слуги кардинала, ведь и он, и его люди при нападении на суд были в масках. С другой стороны, недооценивать противника было бы ошибкой, поэтому оставалась вероятность, что кардиналу уже известно, кто именно похитил меня из зала суда. В таком случае, путешествовать с бароном представляет большую опасность, чем ехать одному. Но выбора у меня не было.

С герцогиней прошлой ночью я не виделся, она не удостоила меня своим визитом. Или решила, что я уже под властью ее чар и не опасен, или же ее любопытство было полностью удовлетворено, и более интереса я для нее не представлял. У дам этого века нравы были весьма фривольные.

– Куда прешь, болван! – один из спутников барона, не слезая с лошади, двинул кулаком в ухо зазевавшемуся крестьянину. Тот отлетел назад и ошарашено уселся задницей в кучу навоза, чем вызвал гомерический хохот зевак.

Я совершенно не знал город, но у барона в замке нашлась весьма неплохая карта Парижа, и вчера я подробно изучил ее, стараясь запомнить хотя бы самые нужные мне места и прилегающие к ним улицы.

Разумеется, на карте не были обозначены многочисленные торговые дома, лавчонки и прочие «бизнес-центры», но барон оказался весьма толковым гидом, и рассказал обо всем, что мне было нужно запомнить.

Мы свернули на очередную узкую улочку и заехали на задний двор постоялого дома.

Мальчик-слуга, с испачканным золой лицом, принял лошадей и ловко поймал мелкую монету, брошенную одним из людей барона. Мы прошли в столовый зал и заняли дальний стол, бросив плащи, перчатки и шляпы тут же рядом на грубую лавку.

– Лучшего вина и пообедать! – приказал де Пьемон хозяину, и тот бросился выполнять распоряжение.

Уже через несколько минут расторопные слуги заставили стол тарелками, блюдами, плошками, кружками и прочим необходимым.

Я отломил ножку у истекающего соком жареного цыпленка, взяв во второй руку глиняную кружку с вином.

– За наше дело! – поднял свою кружку барон.

Мы выпили и отдали должное местной кухне. Когда, спустя полчаса, первый голод был утолен, де Пьемон спросил меня, пряча за невозмутимым тоном явное нетерпение:

– Вы не говорили, любезный де Брас, где именно находятся бумаги, а я не спрашивал раньше времени. Теперь же время пришло. Поведайте, куда мы должны направиться?

Смысла скрывать информацию дальше не было, все равно, одного меня не отпустят, а вырываться силой я пока не планировал. Поэтому я спокойно ответил:

– Торговый дом «Бертон и сыновья». Вы знаете, где это?

Барон пожал плечами, но один из его спутников кивнул:

– Я знаю, это неподалеку.

– Прошу вас сопроводить меня туда, а после обождать снаружи. Я понимаю, господа, что это крайне невежливо с моей стороны, но слово, данное моему человеку, вынуждает меня держать его личность в тайне. Поверьте, я не сбегу, моя честь дворянина тому порукой!

– Я вам верю, господин шевалье, но рисковать не могу, – де Пьемон говорил взвешенно, глядя мне в лицо. Я видел, что он не хочет меня оскорбить, и что он, несмотря на все свое нетерпение, подбирает слова, поэтому слушал его со всем вниманием. – Если бы на кону стояли лишь мои интересы, то я отпустил бы вас на все четыре стороны под честное слово, но тут замешены интересы моего сюзерена, а его я подвести не имею права. Так что, извините, но мы пойдем за бумагами вместе.

Я сделал вид, что колеблюсь, дабы барон оценил впоследствии мои уступки. Хотя, как говорится, оказанная услуга ничего не стоит. И как только он получит свои бумаги, тут же забудет обо мне.

– Хорошо, я согласен.

– Вот и отлично, заканчиваем с едой, и в дорогу.

До места мы добрались за четверть часа.

Здание «Торговой компании Бертон и сыновья» оказалось точно, как в моем сне: масштабное строение из кирпича в несколько этажей, с тяжелыми ставнями на зарешеченных окнах.

Проблему с лошадьми решили просто – оставили их под присмотром на очередном постоялом дворе в непосредственной близости от торгового дома. Пешком пришлось идти недолго, и все же я успел изрядно перепачкать сапоги в нечистотах, равномерно покрывавшими каждую улицу Парижа, поэтому ругался вполголоса.

Не удивительно, что парижане старались по возможности не ходить пешком. Но далеко не каждый мог себе позволить лошадь или экипаж, да даже портшез, который несли бы слуги. Из памяти де Браса я выудил историю, как у некого молодого дворянина, домогавшегося до одной юной особы, слуга соперника похитил сапоги, и юноша, дабы успеть в назначенное время, пришел в чулках, изрядно при этом перепачкавшись в грязи и нечистотах. Свидание не состоялось, сердце красавицы оказалось переменчиво, а обоняние – нетерпимо к зловониям, которые ее кавалер источал. Более того, с того момента он стал посмешищем всего двора и вынужден был покинуть Париж.

Я постучался в тяжелые, массивные двери «Торговой компании». Долгое время никто не отпирал. Барон взглянул на меня с подозрением. Я трижды постучал вновь с долгими промежутками, а потом коротко еще два раза. Опять память де Браса – пароль для своих.

Изнутри заскрипел засов, и дверь отперли.

– Наконец-то, – де Пьемон не смог сдержать нетерпение и первым вошел в открытую дверь.

Я шагнул следом, а наши сопровождающие, чьи имена я так и не узнал, последовали за мной.

Сделав несколько шагов вперед, в царящей полутьме, мы оказались в просторном холле первого этажа, украшенным десятком мраморных колонн, из которого вели несколько дверей и пара лестниц, но все двери и выходы к лестницам были заперты, более того, зарешечены. А за балюстрадой^[35] второго этажа стояли люди с мушкетами в руках, и оружие было направлено прямо на нас.

С тяжелым лязгом засов позади нас опустился в пазы, скрипнул ключ. Я быстро обернулся. Мелькнула легкая тень человека, и вновь никого.

Мы оказались в классической засаде, из которой не было выхода.

– Предательство! – крикнул барон и выхватил шпагу. – К оружию!

– Залп! – громко приказал некто, кого я не видел, и тут же грянули выстрелы.

Оба безымянных дворянина, которые нас сопровождали, были убиты наповал. Их тела практически разорвало на части, и не удивительно. Свинцовые мушкетные пули могли пробивать стальные кирасы на расстоянии до двухсот метров, что уж говорить о залпе практически в упор. Де Пьемон оказался легко ранен в плечо – скорее всего осколком, кровь сочилась, но не сильно. Я же остался цел и невредим.

– Де Брас, – прохрипел барон, прячась от стрелков за одной из колонн, – скотина! Вы привели меня на смерть!

– Поверьте, я совершенно не причем, – ответил я вполне искренне, прячась за соседней колонной. – Для меня это такой же сюрприз, как и для вас!

– Я вам не верю! – он яростно сверкал глазами, стараясь при этом не высовываться, чтобы не попасть в зону видимости стрелков.

– Залп!

Пули выбили куски камня из колонн, но мы с бароном вновь остались целы. Мушкеты требовали особого обращения, перезарядить их было достаточно сложно, и то, что повторный залп раздался так скоро, говорило о мастерстве стрелков.

Ситуация сложилась отчаянная. У нас с собой не было даже пистолей. Что мы могли сделать лишь со шпагами против отряда, вооруженного мушкетами, в зале, из которого не было выхода? Два мертвых тела, лежащих поодаль, прямо говорили – сдавайтесь и надейтесь на лучшее. Проблема в том, что никто не предлагал нам сдаться в плен. Нас пытались убить на месте, безо всяких переговоров.

Мы с бароном были укрыты за колоннами от пуль, но и выбраться из зала не могли. Входная дверь была заперта и на засов, и на ключ. Прочими выходами мы так же не могли воспользоваться.

Весь холл заволокло ружейным дымом, видимость упала до пары шагов. Это играло нам на руку – стрелки не видели свои цели, но рано или поздно дым рассеется, и мы вновь станем хорошими мишенями.

По моим прикидкам, на втором этаже находились не менее десятка человек, а то и больше. В данной ситуации память де Браса молчала, я не знал, как остановить бойню.

Ясно одно, что-то пошло не так. Может быть, существовала некая договоренность о том, как я должен был забрать бумаги, которую мы невольно нарушили. Теперь уже все равно. Соратники де Пьемона мертвы, нас осталось лишь двое, и сколько мы еще сумеем продержаться – большой вопрос.

– Залп!

Мне оцарапало щеку осколком мрамора. Воняло порохом и гарью. Скрипнула решетка. Наши враги спустились в зал, видимо, устав ждать. Учитывая их явное численное преимущество, они надеялись закончить все быстро.

Я скинул плащ, де Пьемон поступил так же.

– Де Брас, – прошипел барон, – если я останусь жив, то повешу вас на ближайшем дереве!

– Я дворянин, и достоин смерти от благородной стали.

– Хорошо, я лично наточу для вас топор.

– Договорились!..

Барон взглянул меня с огромным подозрением, но успокоился, увидев, что я не бросил оружие и не пытаюсь сдаться.

Завладев на пару секунд его вниманием, я жестами попытался объяснить, что следует делать дальше, но совершенно не был уверен, понял ли он меня.

Я чуял, что наши противники были уже совсем близко. Они обходили нас со всех сторон, загоняли, как дикого зверя на охоте, не оставляя ни малейшего шанса.

Дольше тянуть я не мог, я уже слышал шаги врагов и практически чувствовал их дыхание. Одна надежда, что наверху более никого не осталось, а внизу с длинными мушкетами особо не разгуляешься, вся надежда на шпаги.

Чуть пригнувшись, я вынырнул из-за колонны, и тут же длинным выпадом проткнул глотку ближайшему противнику. Он захрипел, булькая кровью, я выдернул клинок, тело рухнуло на плиты пола и судорожно забилось в конвульсиях. Минус один.

Боковым зрением заметив наведенный на меня ствол мушкета – сука, все же перезарядил! – я ушел с линии прицела, как учили, в сторону, а потом резко сменил направление, и еще раз, оказавшись вплотную к стрелку. Шаг-маятник! Главное – постоянно находиться в обдуманном движении, затрудняя возможность прицеливания. Мушкет – штука тяжелая, неудобная, это не пистолет. Шпагой мне пришлось пожертвовать, но она больше не была нужна. Выстрел ожег щеку огнем, но вреда не причинил. Я же ударом по ногам буквально снес стрелка на пол, и тут же, оказавшись над ним, резким ударом кулака вбил его кадык вглубь, переломав все хрящи. Жить ему оставалось не более пары минут. Удушье – жуткая смерть, никому не желаю. Минус два.

В данный момент я нисколько не удивился своему умению убивать людей голыми руками, просто приняв это, как данность.

Нападавшие были одеты примерно одинаково – в серые одежды без отличительных цветов принадлежности к какому-либо дому. Но вопрос, кто их хозяин или наниматель, я решу позже, если останусь жив.

Едва я вновь поднялся на ноги, как на меня тут же навалились сзади, пытаясь то ли придушить, то ли повалить обратно на пол, но я сумел зацепить противника за отвороты куртки, скрутил корпус и классическим броском через бедро опрокинул его, сам упал сверху, взял в захват его руку и провел болевой прием. Вот только останавливаться, как в зале, после хлопков по матам, я не стал.

Рука хрустнула, показалась кость, человек подо мной дико заорал. Я выхватил дагу из его поясных ножен, и всадил клинок ему прямо в солнечное сплетение. Чуть промазал, клинок скользнул по ребрам, я надавил изо всех сил, и нож глубоко вошел в тело.

Пот лился с меня ведрами, руки слегка дрожали и отказывались слушаться.

Я ногами отпихнул его тело, и тут же, перекатом, ушел от удара шпагой со стороны. Все же меня успели оцарапать в левое плечо, разорвав дублет, к счастью, не сильно. Кровь начала сочиться, но боли я пока не чувствовал.

– Навались! Он безоружен!

Не сказал бы, я уже подхватил чью-то шпагу с пола. Она чуть не выскользнула из пальцев, перчатки у меня были испачканы в чужой крови.

Я уже вновь был на ногах, с трудом ориентируясь в задымленном пространстве. По очертаниям силуэтов, напротив меня стояли два противника. Им тоже было плохо видно, это играло мне на руку. Но дым постепенно рассеивался, а через пару минут пропадет вовсе, и тогда я лишусь временного преимущества.

– Двое на одного? Отлично! Поглядим, что вы умеете, господа!

Они почему-то медлили, не нападали, и дали мне возможность бросить короткий взгляд вокруг.

Барон тоже не терял времени. Против него выступили сразу трое, на вид – опытные бойцы. К счастью для барона, вооружены они были лишь шпагами и кинжалами, мушкетов никто из них не держал.

Де Пьемон давал настоящий мастер-класс по фехтованию. Он владел клинком блестяще, являясь, наверное, одним из лучших фехтовальщиков своего времени. Один против трех профессиональных бретеров, он не просто удерживал оборону – он атаковал сам!

Техника владения шпагой у барона была превосходной. Он явно учился у лучших мастеров клинка, и потратил много времени, совершенствуя свои навыки.

Быстро ранив первого соперника в бедро, да так удачно, что, кажется, перебил ему артерию, и тот, истекая кровью, сначала отступил на несколько шагов назад, а потом и вовсе упал, держась обеими руками за рану, барон сконцентрировал внимание на двух оставшихся бойцах.

Я же, успокоившись за барона, чуть согнул колени, принимая боевую стойку, и, собрав остатки сил, провел целую серию атак, в результате которой получил еще три ранения – два в грудь, и одно – в правый бок. Зато я все же достал одного из двоих противников, умудрившись всадить клинок ему прямо в глаз. Последнего врага я сбил подсечкой и его же кинжалом перерезал ему глотку.

Воздуха! Нечем дышать! Нужно хотя бы несколько секунд передохнуть, пока никто не нападает.

– Получи-ка, пес!

К счастью, это относилось не ко мне.

Барон, удачно контратаковав, как раз пронзил грудь одному из своих противников, но второй ухитрился глубоко оцарапать ему кисть, так, что де Пьемону пришлось разжать руку и оставить клинок в теле раненого противника, оказавшись безоружным перед наступавшим на него убийцей.

Если бы не моя помощь, барона тут же закололи бы, но я, не долго думая, метнул мен-гош^[36], которым только что прикончил своего врага. Нас разделяло метров восемь, плюс позиция моя была крайне неудачная, к тому же кинжал – оружие, вовсе не предназначенное для бросков.

И все же, худо-бедно можно метать любой нож, и цели своей я добился – кинжал воткнулся в спину нападавшего, войдя в тело сантиметров на десять и заставив того резко вскрикнуть и судорожно пытаться нащупать руками клинок.

Этим моментом ловко воспользовался барон: одним плавным движением оказавшись рядом с врагом, он пинком выбил шпагу из его рук, и тут же сокрушительным ударом в лицо, вколачивая зубы в глотку, сшиб его с ног, да так удачно, что противник рухнул на спину, тем самым насадив себя на дагу, как цыпленок на вертеле.

Пятидесятисантиметровый клинок легко прошел сквозь тело, и хотя из груди не вышел, на этом все было кончено. Короткие конвульсии. До свидания!

Де Пьемон кивком поблагодарил меня за своевременную помощь и вытащил, наконец, свою шпагу из тела первого противника.

– Не забывайте, барон, там еще есть желающие заняться фехтованием!

Пороховой дым к этому времени уже рассеялся, и я увидел, что проход на второй этаж свободен. Спускаясь вниз, убийцы отперли решетки и не заперли их за собой. Грех было не воспользоваться такой удачей.

– Наверх, скорее!

Бежать я не мог, сил уже не хватало, даже дыхалка молодого тела де Браса не выдерживала. Барона тоже изрядно пошатывало. Опираясь друг на друга, мы добрались до лестницы.

Там нас ожидали еще трое.

– Вы знаете, шевалье, я однажды взобрался на гору пешком. Удивительно, но тогда было намного легче, чем сейчас.

Барон устал. Это было видно и по его чуть опущенной шпаге, и по взгляду, и по одежде, пропитанной кровью и потом. Но сдаваться он не собирался.

Противники же были полны сил и решимости. Они видели наше состояние и считали, что легко справятся с двумя вымотанными до изнеможения людьми.

Приятно было показать им, что они просчитались. На этот раз я убил одного – без особых затей, прямым выпадом, но он успел зацепить меня в бок, причем глубоко, а барон прикончил сразу двоих: одного заколол, а второму просто свернул шею. Никак не подумал бы, что его руки обладали столь бешеной, дикой силой.

– С вами приятно иметь дело, господин шевалье!

– Взаимно, господин барон!

Перешагнув через труп, я одолел последние ступени и вышел на открытую площадку второго этажа. Отсюда как на ладони был виден нижний холл, сейчас полутемный и все еще местами слегка задымленный. Шесть разряженных мушкетов были прислонены к балюстраде. На площадке не было ни души. В обе стороны вели анфилады^[37] комнат, двери были широко распахнуты.

Оставался еще как минимум один враг – тот, кто командовал отрядом убийц. Вряд ли он лично участвовал в драке. Но он исчез, скрывшись где-то в доме. Этого человека нужно брать живьем, он точно знал, кто и с какой целью устроил нам ловушку.

Де Пьемон думал так же и логично предположил:

– Далеко он уйти не мог, здесь все же не Лувр.

– Тогда вы – налево, я – направо! Поймаем мерзавца! Побежали?

Барон расхохотался:

– Аллюром, шевалье, исключительно легким аллюром…

Глава 21

Наваррец

Я шел сквозь анфиладу комнат, держа в одной руке шпагу, а в другой – дагу. Все комнаты, которые я проходил, были богато украшены: паркетные полы, драпированные дорогой материей стены, картины в золотых рамах, мебель из красного дерева. Дела у торгового дома шли отлично до сего дня.

С улицы дом казался меньше, чем был на самом деле. Скорее всего, он объединял в себе пару соседних строений и задние пристройки.

Вскоре начались рабочие комнаты, заставленные шкафами, набитыми бумагами, и столами писарей. Вот только до сих пор ни единого человека я не встретил. Даже слуги, если они тут были, попрятались куда-то, как мыши, и не высовывались.

Но меня интересовали не слуги. В первую очередь – командир напавшего на нас отряда. Он был еще в доме, где-то рядом, я чувствовал это. Вот только кому повезет его встретить первым: мне или барону? Ну а потом, мне нужно отыскать хозяев дома и забрать, наконец, эти проклятые бумаги.

Память де Браса услужливо рисовала образ человека, с которым я встречался здесь в прошлый раз: не дворянин – это точно, скорее буржуа, но при деньгах – полноватый, облаченный в просторный черный камзол, голова с залысинами, взгляд твердый – мэтр Бертон. Меня проводил к нему один из писцов, а всего по дороге я насчитал человек десять за работой, склонившихся над столами с документами, – по нынешним временам – огромный штаб, значит клиентуры у «Торгового дома» хватало с лихвой.

Рана в боку беспокоила меня при каждом шаге. Как же неудачно вышло – убить стольких врагов и получить случайный удар шпагой в самом конце!

Я миновал, наверное, три или четыре комнаты, пока не уперся в тупик. Очередная дверь оказалась заперта. Я навалился плечом – безрезультатно.

Попробовать выбить с разбега? Не факт, что получится. Да и я не похож на полицейский таран, еле двигаюсь, вдобавок, истекаю кровью, глядишь, сам рухну в обморок с минуты на минуту.

Пока я соображал, что делать, за спиной послышались громкие шаги.

Опять драться?

К счастью, это был барон. Он двигался уверенно, видно, слегка оклемался. Хотя вид де Пьемона был ужасен: взлохмаченные волосы, лицо в запекшейся крови, своей и чужой, дикий взгляд и злобный оскал. Не хотел бы я повстречаться с ним в темной подворотне.

– Я проверил вторую половину, там никого.

– Тут запертая дверь, не поддается.

– Дайте-ка я попробую!

Барон разогнался и врезался в дверь. Раздался глухой удар, дверь выдержала, а вот де Пьемон скривился от боли.

– Надежно делают, черти. Сейчас еще разочек!..

– Погодите-ка секунду…

Я заметил легкое колыхание портьеры, двумя шагами приблизился к ней и выдернул наружу мелкого плюгавого человечишку, всем телом трясущегося от страха. На поясе его висела внушительная связка ключей.

– Кто таков? – мой рык был столь грозен, что ноги человечка подкосились, и я едва удержал его в вертикальном положении.

– Я слуга здешний, Клебер. Не убивайте, господин! Господом богом нашим заклинаю!

– Рассказывай, suka, что знаешь! – я непроизвольно вставил слово по-русски, но никто не обратил на это внимания.

– Я ничего не знаю, господин, клянусь! Они ворвались с вечера, всех, кто был в доме, увели в дальние комнаты, я их больше не видел. Потом засели внизу и хватали каждого, кто приходил в дом, никого не отпускали. Меня одного оставили, чтобы еду и вино им носил и прислуживал.

– Это ты запер дверь, когда мы вошли? – Мне внезапно показалось, что этот силуэт я уже видел совсем недавно.

Клебер рухнул на колени.

– Мне приказали, клянусь, господин, я ничего не знал. Их главный сказал, запирать за каждым, кто попадает в дом. Но до этого обходилось без драки, а тут вас аж четверо явилось, вот они и испугались, видно. Я дверь запер, как было сказано, и пробрался через левый проход наверх. А потом раздались выстрелы и крики, я хотел бежать из дома, но он поймал меня, их главный.

– Что потом?

– Он сказал вывести его наружу, а в доме лишь два выхода: тот, через который прошли вы, и задний. Через две комнаты есть вторая дверь, она ведет во двор. Но я очень боялся его, господин, очень! Это страшный человек, сам дьявол!

Я видел, что он не врет. Все его тело сотрясала дрожь, ноги подкашивались, пот тек по бледному от волнения лицу. Он был до смерти перепуган.

– Дальше!

– Мы шли по комнатам, а потом я сумел запереть дверь за его спиной и спрятался здесь. Иначе он убил бы меня! Пощадите меня, милейшие господа! Прошу!..

Барон поднял было шпагу, но, подумав, опустил. Затем он переложил шпагу в левую руку, а правую сжал в кулак. Если он ударит плюгавого, тот может и не встать более.

– Постойте-ка, господин барон, убить его вы всегда успеете. Пусть для начала он отопрет запертую дверь. Ведь раз он сумел ее закрыть, сумеет и открыть, не так ли?..

Де Пьемон кивнул, соглашаясь. Клебер зачастил, опасаясь, как бы тот не передумал:

– Конечно, благородный господин, у меня все ключи с собой!

Трясущимися от волнения руками, он снял связку с пояса и долго искал нужный ключ.

– Скорее, червяк! – торопил его барон, но Клебер и сам спешил, даже уронил от волнения связку на пол, тут же подхватил ее, и торжествующе продемонстрировал фигурный ключ.

Дверь с легким скрипом открылась, я отодвинул плюгавого в сторону и шагнул в комнату. Де Пьемон зашел следом.

– Дьявол, что это?!?

Комната была завалена мертвыми телами. Здесь находилось человек двадцать, не меньше. Окна были широко распахнуты, свет проникал внутрь, позволяя в мельчайших подробностях разглядеть подробности.

Взгляд выискивал отдельные детали, не в силах охватить картину целиком: рыжий паренек, лет семнадцати, веснушчатый, одетый в поношенную куртку писаря, видно, ученик, свернувшийся у стены калачом, с навсегда распахнутыми от удивления карими глазами; несколько мужчин постарше, судя по одежде, тоже писари, с чернилами, въевшимися в пальцы рук, их небрежно побросали, как придется, друг на друга; еще люди, мужчины и женщины, скорее всего, посетители, в неудачный час забредшие в «Торговый дом»; шестеро слуг в простых одеждах и одна горничная; чуть в стороне – хозяева дома: сам мэтр Бертон, его я узнал по воспоминаниям де Браса, рядом с ним статная женщина, лет сорока, очевидно, жена, двое сыновей – темноволосые юноши лет двадцати, похожие лицом на отца, и дочка – светловолосая кудрявая девушка, совсем еще юная.

Я проверил несколько тел, у каждого связаны руки за спиной и всех убили одним способом – перерезали горло, а после просто бросали, где придется, без разбора, разве что хозяина и его семью сложили отдельно, видно убили позже остальных. Пытали? Допрашивали?

Барон столбом застыл в дверях, не в силах сделать ни шагу. Он, человек, привычный к смертям, и сам убивавший не раз, побледнел и закашлялся.

В дальнем углу комнаты была приоткрыта дверца. Я быстро прошел к ней, вниз вела узкая железная лестница. Командир нападавших ушел, и преследовать его смысла не было. Через второй выход он вышел во внутренний двор и уже скрылся в переулках Парижа. Тысяча чертей, не повезло!

Я вернулся к трупам и продолжил осмотр. Да, так и есть, на телах членов семьи мэтра Бертона виднелись следы пыток: у жены сломаны несколько пальцев на левой руке, у одного из сыновей отрезано ухо, дочка… про нее я промолчу. Девочке крепко досталось перед смертью.

Слуг и работников убили быстро, они интереса не представляли.

Многие тела уже окоченели, значит, их умертвили еще с вечера. Несколько тел были еще теплыми – как видно, эти пришли в торговый дом уже сегодня.

Было невозможно скользко, паркет в комнате пропитался кровью: засохшей и свежей. Как видно, убивали людей прямо здесь же.

То, что убийство совершили люди пришлые, было очевидно: на такое дело могли подписаться только редкостные ублюдки, по которым давным-давно плакала виселица. Видно, и гонорар им пообещали серьезный. Местные поостереглись бы соглашаться на подобное – им еще тут жить, а подобную бессмысленную жестокость не поняли бы даже парижские банды, отличавшиеся особым цинизмом.

Вот только вопрос: ловушку устроили ради нас или ждали кого-то иного?

Клебер, с любопытством заглянувший в комнату, дико вскрикнул, и его тут же вывернуло наизнанку, потом еще и еще, он упал на колени и блевал без остановки.

Барон все так же оставался недвижим.

Я подошел к Клеберу, схватил его за воротник и рывком поставил на ноги.

– Рассказывай все, что слышал от этих людей! И что сам додумал! Кто они? Откуда прибыли? Как друг друга называли? О чем говорили? Кого тут ждали? Ты носил им пищу и выпивку, ты обязан что-то знать!

– Господин, умоляю, я ничего не знаю… Меня заперли в каморке для прислуги, и вызывали лишь два раза, принести еду. Я их не видел и не слышал толком…

– Ты же понимаешь, что лишь чудом остался жив? Ты бы не вышел из этой комнаты. Остался бы здесь, как и все остальные. Явообще удивляюсь, почему он не прикончил тебя раньше?

Клебер затрясся еще сильнее, я с размаха врезал ему по лицу, потом еще раз.

– Говори правду! Быстро!

– Это он приказал запереть за ним последнюю дверь. Чтобы немного задержать вас, дать ему время уйти… Сказал, тогда буду жить. Господин, я не посмел спорить. У него такой взгляд! Страшный! Неживой!

– Как он выглядел? Ты хорошо его рассмотрел?

– Высокий, седые виски, одет в серое, шрам на виске, нет мизинца на левой руке.

– Еще что-то? Любые подробности? Как его называли остальные?

Клебер встрепенулся:

– Граф, его называли граф, точно!

– Граф де…?

– Просто «граф», без имени. Большего я не могу сказать. Разве что говор… у них у всех был бретонский акцент, я точно знаю, у меня теща оттуда родом, змея та еще!..

– Ладно, – смилостивился я, – беги и зови стражников, расскажи им все, что знаешь, пусть роют. Нам тут больше делать нечего.

– Подождите, шевалье, а как же бумаги? – барон, наконец, выпал из ступора.

Бумаги! За всеми произошедшими событиями, цель нашего визита совершенно выветрилась у меня из головы.

– Где кабинет хозяина?

– Я покажу! – Клебер готов был сделать что угодно, лишь бы скорее покинуть комнату смерти.

Мы пошли в обратном направлении, вернулись на площадку, где была лестница, тут я на секунду остановился.

– Барон, что вы предполагаете делать с телами ваших товарищей?

– Я заберу их… позже.

Больше вопросов я не имел, мы пошли налево, в эту сторону комнат было не столь много, и, наконец, уперлись в крайнюю.

– Это его кабинет.

Что-то мелькнуло в моей голове. Я уже видел прежде эту комнату, обставленную строго, но со вкусом, в лаконичном стиле делового человека этой эпохи. И огромный сейф в дальней части комнаты, вмурованный в стену. Такой не взломать с наскока, тут нужен специалист!

Де Брас, давай же, постарайся вспомнить! Ведь ты был здесь не так давно, ты отдал портфель на хранение.

На пару мгновений я впал в легкий транс: де Брас говорит с Бертоном, де Брас передает коричневый портфель, Бертон принимает его, подходит к сейфу, но идет еще левее, нажимает на неприметную деревянную панель, и открывается небольшая ячейка прямо в стене, Бертон засовывает в нее портфель, надавливает на дверцу, и все принимает прежний вид.

– Здесь надежнее, чем в сейфе, – говорит мэтр Бертон. – Сейф на виду, его взломают в первую очередь, а о тайнике никто, кроме меня и теперь еще вас, не знает…

Я, полуприкрыв глаза, повторил все манипуляции мертвеца. Панель послушно щелкнула, отворившись, я сунул руку в проем и вытащил потертый от времени портфель.

– Здесь все бумаги, господин барон. Теперь они ваши!

Передав барону портфель, мне резко поплохело. Адреналин ушел, и тут же дали о себе знать раны, полученные в бою. Особенно болел бок, его просто жгло огнем, каждое движение причиняло мне неимоверные страдания, усиливавшиеся от минуты к минуте.

Меня пошатнуло, и, не поддержи меня барон, я мог бы упасть.

– Э-э-э, друг мой, да вы бледны, как смерть! Эй, ты, как тебя там? Ну-ка помоги моему товарищу!

Клебер подскочил и подставил свои плечи, на которые я смог опереться.

– Вас изрядно искромсали, шевалье, – заключил де Пьемон, бегло осмотрев мои раны. – В целом, мелкие порезы, но вот это ранение в боку меня беспокоит. Впрочем, жить будете, если успеть доставить вас к моему доктору.

– Боюсь, если я еще раз встречусь с ним, мне никто уже не поможет…

Барон усмехнулся.

– Раз можете еще шутить, дотянете до замка.

Дальнейшее я помнил смутно. Мы спустились в нижний холл, нашли наши плащи, накинули их, скрывая одежд, пропитанную кровью, после чего покинули сей «гостеприимный» дом. Вокруг уже собиралась толпа, привлеченная звуками выстрелов, но местных легавых пока не было видно, так что убрались мы как раз вовремя.

На нас пялились, но старались держаться подальше.

Клебер помог мне добраться до постоялого двора, где мы оставили лошадей. Я с трудом влез в седло. Вдобавок меня начало подташнивать и кружилась голова.

Де Пьемон спрятал портфель в одну из седельных сумок, договорился с хозяином о том, чтобы тот позаботился о двух других конях, а так же о павших соратниках барона, и мы отправились в обратный путь.

Барон был весел, возбужден и доволен жизнью. Он всячески старался меня подбодрить. Я видел, что он то и дело порывается рвануть вперед со всей возможной скоростью, и лишь мое положение тормозит его.

Город мы покинули свободно, никто не пытался нас остановить. Весьма безалаберно со стороны местных, честное слово. Могли бы придумать «план-перехват» на экстренные случаи. Например, подавать сигнальные огни на башнях. Впрочем, что взять с обычных караульных, которых зачастую набирали их местных жителей. Разве что сержант, бывший за главного у городских ворот, имел некий боевой опыт, но он был уже слишком толст и ленив, чтобы ретиво нести службу.

Не будь рядом барона, я бы давным-давно потерял сознание и вывалился из седла. Он не давал мне впасть в прострацию, останавливался каждые полчаса, иногда чаще, поил меня водой, позволял немного отдышаться, но потом безжалостно тащил вперед.

Если с утра наш путь к Парижу занял чуть более двух часов, то обратно мы добирались все пять.

Уже начало темнеть, когда слева заблестело знакомое озерцо, а впереди показались стены замка.

Мы въехали бы, как победители. Вот только уезжало нас четверо, а вернулось лишь двое. Хотя, судя по его виду, барона это не особо волновало. Я заметил, что люди тут мало ценили жизнь, и свою лишь чуть больше, чем чужую.

Я в очередной раз пошатнулся в седле и едва не рухнул, но верный Перпонше уже выскочил во двор, успел поддержать меня и помог спуститься на землю.

– Благородный господин, что с вами? Вы ранены?

– Слегка зацепило, – признался я. – Мне бы умыться и в постель…

Сознание меркло. Краем уха я слышал, как де Пьемон раздает указания: вызвать доктора и двух гонцов для отправки срочных посланий.

Практически повиснув на Перпонше, я добрался до комнаты и рухнул на постель. Слуга стянул с меня сапоги, помог раздеться и умыться. Одежда была пропитана кровью, а все тело – сплошь в синяках и порезах.

Но более всего Перпонше взволновался, увидев рану в боку. Он тщательно промыл ее теплой водой и приложил сверху чистую тряпицу.

– Господин мой, да что же такое, вы можете хотя бы день не драться?

Я слушал его сквозь туман, накрывавший мое разум, и даже не мог огрызнуться в ответ.

Скрипнула дверь, и в комнате повеяло цветочным ароматом.

– Ой, Ваша светлость, вам сейчас сюда нельзя! Господин нынче не принимает…

– Молчи, мерзавец! – раздался голос Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогини де Шеврез. – Мне доложили, что он ранен! Я сама буду его лечить!

И в этот момент, к счастью, я окончательно потерял сознание.

Глава 22

Шевалье де Бриенн

Судьба…

Черт бы побрал эту засранку!

Вроде все налаживалось, а тут опять хрень приключилась.

Спас королеву, а вместо плюшек получил домашний арест и парочку солдат перед дверями.

Какого хрена? До сих пор не пойму.

Вряд ли Анна Австрийская рассказала, что я залез под ее юбки, в таком случае я бы уже ждал казни.

Тогда за что? А хрен его знает. Может король разгневался, что я прикоснулся своими лапами к его жене? А может, Людовик недоволен тем, что я ее спас? Поговаривают, что между ними уже давно кошка пробежала.

Солдаты приперлись утром следующего дня после случившегося, начальник караула очень тактично объяснил, что я под домашним арестом, а служивые просто проследят за тем, чтобы я предписание не нарушал.

Ну… уже хорошо, а могли опять в Бастилию отправить. Дома все-таки получше будет.

Принимать гостей мне не возбранялось, но сами гости что-то не спешили наносить визиты. Мадлена куда-то запропастилась. Падре Жозеф тоже о себе знать не собирался давать.

Я немного позлился, пообещал себе больше не спасать никаких королев и занялся привычным делом – чтением, а попутно набрасывал эскизы и чертежи разных кунштюков в моде и оружейном деле.

Саншо тоже на месте не сидел и, совершенно неожиданно для меня, все-таки нашел через своего брата информацию о том загадочном человеке, который руками мальчишек устроил диверсию на охоте.

И сразу у меня начала складываться догадка, пока смутная, но как рабочая версия вполне жизнеспособная.

Оказалось, почти со стопроцентной вероятностью – этот человек был неким Базеном де Барруа, по кличке «Граф».

Шанс на ошибку присутствовал, но был очень малым, потому что этот самый «Граф» обладал очень приметной внешностью.

Шрам на виске, в виде буквы «Z», на левой руке нет мизинца, взгляд пустой, словно у мертвеца, говорит с ярко выраженным бретонским акцентом – вряд ли в Париже найдется еще один человек с такими приметами.

И самое интересное, в Париже он появился недавно, всего за пару дней за моего прибытия в столицу Франции, причем квартировал вместе с Лео Бонартом, тем самым наемным бретером, которого пристрелил Саншо.

Интересное совпадение, не правда ли?

Хотя, пока ничего толком не понятно. Какую цель преследуют, причем здесь я, в общем, вопросов гораздо больше чем ответов. Одно ясно, вряд ли эта компания работает на фракцию заговорщиков против короля и кардинала. Может кто-то мутит из-за рубежа? Испания, к примеру? Вполне возможно, но для точных выводов маловато информации. Вот если бы взять этого «Графа» за горло, сразу стало бы понятней.

Но увы, на этом везение закончилось, перед самой охотой гребаный Базен де Барруа съехал из гостиницы и пропал.

– Ищут, – Саншо состроил озабоченную гримасу. – Но пока пусто. Исчез собака бретонская без следов. Как в воду канул. Я приказал искать, весь Париж перевернуть.

– Пусть ищут, – я отложил стопку листов бумаги, встал и подошел к окну.

– Ваша милость…

– Да, – я обернулся к баску.

– Тут такое дело… – Саншо смущенно потупился. – Мигель для вас в лепешку расшибется. Но… он просил похлопотать при случае. Что-то последнее время им стража досаждает. Того и гляди, похватают всех и на галеры. Перешел мой братик среди своих дорожку кому не надо. Как думаете, получится? Он будет верный до гроба! Тут ему я порука.

– Попробую, – коротко ответил я, сильно покривив душой. Какие, нахрен хлопоты, сам под пыточной камерой хожу. Того и гляди, снова в Бастилию отправят.

С последним словом к отелю подкатила запряженная четверкой лошадей черная карета, очень похожая на тюремную. На закорках стояли солдаты, да не простые, а гвардейцы роты его высокопреосвященства, судя по их плащам с золотым крестом на них.

– Приехали, – обреченно среагировал я.

Из кареты вышел тот самый лейтенант де Болон, который задерживал меня в «Серебряной башне», после чего в сопровождении гвардейцев прямым ходом отправился в отель.

– Монсьор! – горячо выдохнул Саншо. – Уходим, мы успеем! Тут до ворот всего ничего, прорвемся, а там ищи нас! Пробьемся!

Я немного поколебался, очень хотелось свалить куда подальше из этого змеиного кубла, но все-таки отрицательно качнул головой. Что-то подсказывало, что хоронить себя еще рано.

– Хочешь, уходи. Я останусь.

Баск зло нахмурился.

– Хватит обижать меня, ваша милость.

Я виновато улыбнулся.

– Прости, мой друг. Все будет хорошо. Я скоро вернусь…

Послышался приближающийся стук каблуков, после чего раздался тактичный стук в дверь.

– Ваша милость, – лейтенант почеркнуто уважительно поклонился мне. – Для начала, позвольте мне выразить вам свою признательность за вашу храбрость и доблесть…

– Ваша милость, – я тоже ответил поклоном. – Я принимаю вашу признательность.

– Увы, – де Болон извиняющеся пожал плечами, при этом еще раз поклонившись. – В любое другое время я счел бы за честь распить с вами десяток другой бутылок вина, но, я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. А пока мне поручили доставить вас в назначенное место, и я выполню этот приказ, чего бы мне это не стоило. Каково будет ваше решение?

– Не смею препятствовать вашей службе, ваша милость… – я взял шпагу и на вытянутых руках и с легким полупоклоном протянул лейтенанту.

Вся эта церомониниальщина для не посвященного человека смотрелась со стороны по крайней мере смешно, но, увы, все это часть нынешней жизни. Любая небрежность, к примеру, в поклоне или даже в тоне, может стать поводом для кровной вражды. А де Болон мне нравился как человек, эдакий истовый служака, причем явно не дурак.

Однако мою шпагу он не взял, отговорившись тем, что распоряжений по этому поводу не поступало. Но при этом ни словом не проговорился, кто и куда меня приказали доставить.

Что несколько меня приободрило – в тюрьму или на каторгу с оружием не отправляют.

Собрался я быстро, а дальше лошади зацокали подковами по брусчатке.

Никто мне возбранял смотреть в окошко, но я сам стал, изображая полную достоинства покорность.

А когда вышел из кареты понял, что меня привезли в резиденцию…

Его высокопреосвященства кардинала Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришельё.

Но, честно говоря, особой радости мне это не принесло. Какого хрена от меня надо всесильному кардиналу? Вот-вот, я и сам не понимаю. Впрочем, плаха и тюремная камера ушли на второй план и это уже хорошо.

– Прошу за мной, ваша милость… – де Болон, придерживая шпагу, быстро зашагал по длинному коридору.

Я молча потопал за ним, прикидывая как общаться с Ришелье.

Но прежде «красного» кардинала пришлось встретится с моим старым знакомым кардиналом «серым».

– Сын мой… – на удивление, падре Жозеф встретил меня довольно приветливо. – Как ваша рана?

– Все хорошо, святой отец… – я с трудом подавил желание почесать ягодицу, заживающая ссадина чесалась просто немилосердно.

– Господь помогает праведным намерениям! – пафосно заметил священник, недовольно стрельнув глазами на совсем не праведный гобелен на стене, изображавший какую-то библейскую сцену, в которой фигурировали обнаженные женщины.

В резиденции кардинала он занимал шикарно обставленный кабинет, что, судя по всему, сильно его тяготило.

Я счел правильным смолчать. Да и что тут скажешь?

– Ваша доблесть и отвага, сын мой… – продолжил падре Жозеф, расхаживая по кабинету, – достойны похвалы, однако, они ничего не стоят, когда они не подкреплены умом. Прикасаться к королеве было ошибкой. Большой ошибкой. Я понимаю, что ваши действия, несомненно, были продиктованы не корыстью или похотью, а заботой о ее величестве, но, в следующий раз, будьте осмотрительны. Король благодарен вам за спасение королевы, однако, некоторые силы в его окружении воспользовались прецедентом, чтобы устранить вас, как возможного фаворита государя. Они возвели на вас навет, чем и объясняется ваш арест. Увы, несмотря на свою мудрость, королю приходится действовать не только сообразно своему мнению, но и учитывать многие другие факторы…

Священник подошел ко мне вплотную и несколько пафосно заявил.

– Однако, у нас получилось нейтрализовать навет. Я помню ваши слова о будущей церковной карьере. Такое решение вопроса устроит всех.

Вот тут я слегка забеспокоился. Какая, нахрен, церковная карьера? Ну… было… ляпнул не подумав. Но речь шла о приорстве, а в монастырь я не согласен…

– Мы сообщили государю, что вы приуготовляетесь к принятию сана…

Я чуть не послал гребанного святого отца нахрен, но чудом сдержался. Какой в жопу сан? Еще тонзуры на башке мне не хватало!

– Что сразу отвело от вас поклепы, – продолжил священник. – Его величество поручил нам в знак своей благодарности подобрать для вас аббатство… – отец Жозеф сделал паузу. – И мы его подобрали. Поверьте, мы нашли для вас очень хороший вариант.

Я слегка успокоился. Не знаю, чем хорошо это хреново аббатство, но, в самом деле, когда выбираешь между галерами и аббатством, последний вариант явно предпочтительней. Опять же, церковники сейчас особо не стесняют себя; руководители церковных подразделений больше административные и хозяйственные функционеры, чем святоши, им даже в определенных случаях не возбраняется носить цивильную одежду. Чертова судьба, уже чего-чего, а такого я не ожидал…

– Положение в сан состоится на этой неделе. Но этот путь тяжел, тернист и долог, сын мой! – падре состроил скорбную рожу. – Вам предстоит много учиться. Очень много учиться. Я договорился с ректором Сорбонны, вас примут вне конкурса на теологический факультет…

– Святой отец… – я мягко, но настойчиво прервал священника. – Я выражаю искреннюю благодарность и постараюсь оправдать ваши надежды, однако, волей случая, у меня получилось узнать, что случай на охоте был не просто случайностью. Вепря руками неразумных детей выпустили намеренно.

– Говорите! – монах сразу стал похож на охотничью борзую.

Я быстро и коротко изложил свои выводы.

Священник гневно бросил:

– Немедля схватить, я сейчас отдам распоряжение!

– Увы, он скрылся. Мои люди следят за гостиницей, в которой он жил.

– Ваши люди? – падре вздернул бровь. – Вы меня каждый раз удивляете, сын мой.

Я пожал плечами.

– Волей случая сложилось, что у меня завелись связи в криминальном мире Парижа. Впрочем, если вы подключите своих людей, делу это только поможет. Подозреваю, что этот самый «Граф», еще доставит нам много неприятностей. Было бы неплохо выяснить, каким образом он попал на королевскую охоту.

– Ваши связи могут оказаться очень полезными, сын мой. Но мне кажется… – монах в задумчивости сделал несколько шагов по кабинету. – Что этот человек не связан с заговорщиками. Но тогда на кого он работает? Испания, Англия? Или гугеноты…

Я тактично подсказал.

– Или на какое-то частное лицо, имеющего личные счеты с Францией, либо с королевской семьей. Правда, я не понимаю, где я перешел ему дорогу. Хотя… если допустить, что ему каким-то образом стало известно о том, что я убил человека с письмом, все становится понятным.

– Вы думаете, что кто-то из моих людей предатель? – спокойно поинтересовался священник. – Ну что же, исключать подобное нельзя. Я попробую все выяснить. Но хорошо, сын мой. Вы меня радуете. Сейчас вам предстоит важная встреча. Но не вздумайте кривить душой, оставайтесь самим собой. Идемте…

В том, что меня сейчас отведут к кардиналу, я уже не сомневался. И не ошибся.

Итак, Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье. Самый влиятельный человек по Франции, можно даже сказать, что именно он управляет государством.

Таким я его и представлял – болезненно худой и высокий, острые черты лица, очень умные глаза, ухоженные бородка и усы. Длинная просторная кардинальская мантия тщательно выглажена, на груди орден Святого Духа.

– Ваше высокопреосвященство… – отец Жозеф поклонился и слинял, оставив меня наедине с кардиналом.

Я тоже исполнил придворный поклон.

– Ваше высокопреосвященство…

Кардинал сидел в кресле с высокой, резной спинкой и молчал, пристально рассматривая меня. Дымчато-серая кошка на его коленях тоже на меня пялилась с умным видом, а потом, вдруг соскочила на палисандровый паркет, неспешно подошла и с довольным мяуканьем теранулась всем телом об мой ботфорт. После чего убралась на кушетку и свернулась клубочком.

Ришелье едва заметно улыбнулся и нарушил молчание.

– Шевалье де Бриенн…

– Ваше высокопреосвященство… – пришлось поклониться еще раз.

– Мы довольны вами, – тихо и спокойно сказал кардинал. – Отец Жозеф вас рекомендовал нам и его рекомендации подтвердились. Вам может показаться, что его величество несправедливо обошлось с вами…

Он замолчал, видимо желая, чтобы по этому поводу высказался я сам.

– Я покорный слуга его королевского величества.

Ришелье ободряюще кивнул.

– Продолжайте шевалье.

– И хорошо понимаю, насколько тяжело королевское бремя.

Последовал еще один кивок, но я решил не продолжать. Краткость сестра таланта и все такое.

Ришелье помолчал, после чего сухо заговорил.

– Ваше положение в сан устроит всех. Мы сами будем принимать ваше рукоположение. Ваше аббатство уже будет приносить вам неплохой доход, а дальше все в ваших руках. Мы возлагаем на вас большие надежды…

Он несколько секунд помолчал и жестом отпустил меня.

Я поклонился и убрался из кабинета. Ну что могу сказать, мои ожидания тоже оправдались. Сухой, холодный и сдержанный дядька, но умеет очень тонко чувствовать собеседника. Да уж, гребанная судьба, уж точно не ожидал такого поворота. Ну что же… что случилось, то случилось, не в моем положении кривить мордой. Как уже говорил, аббатство явно предпочтительней каторги или плахи. Вот Саншо удивится. Надо будет сделать его экономом аббатства. Еще бы выяснить, что за аббатство такое, может так случится, что там только стены, да несколько никчемных калек.

Дальше я снова встретился с падре Жозефом, после чего меня отвезли домой. Думал, что получу вдобавок к аббатству еще кругленькую сумму и не ошибся, правда денег так и не увидел – как оказалось, кардинал просто выделил пять тысяч экю, но не мне, а моему церковному наделу, так сказать, на раскрутку.

Солдаты уже убрались, а Саншо я застал на коленях, пред распятием, баск истово молился.

– Ваша милость, я же говорил, что Господь нас не оставит! – он широко перекрестился.

– Не оставил… – я пожал плечами. – Вот только… только Божье произволение выразилось очень причудливо…

– Ваша милость? – баск захлопал глазами.

– Наверное, тебе уже стоит обращаться ко мне по-другому. Святой отец или ваше преподобие… увы, пока точно не знаю, как правильно.

Баск изрек сложное идиоматическое выражение на испанском, которое на русский переводилось как: «да ну нахрен», зачем-то попятился, споткнулся за табуретку и шлепнулся задницей на пол.

На его физиономии проявилось величайшее охренение.

– Господи…

– Увы… – я налил себе из кувшина сидра. – Уже ничего не поделаешь. Меня наградили аббатством. Рукоположение в сан скоро состоится и его совершит надо мной сам кардинал Ришелье.

– Матерь божья… – Саншо еще раз перекрестился. – Может сбежим? Хотя… идти против Божьего промысла…

– Нет, мой друг, – я невесело хмыкнул. – Сбежать никогда не поздно. Поглядим чем вся эта история закончится. Знаешь, что, наверное, поехали в «Серебряную башню», отметим это дело. Хватит корчить рожи, не так страшен черт, как его рисуют. Не горюй, сделаю тебя экономом! Господу видней…

Баск не возражал против чина эконома и заявил, что ежели суждено перепоясать чресла, надо пока есть время попользовать оными чреслами вволю. Он, к моему удивлению, тоже собрался в церковники.

Мы собрались и поехали, весело болтая. В самом деле, чему огорчатся, случилось очередное приключение, к счастью, больше забавное, чем опасное. Опять же, независящий от милостей сильных мира сего постоянный доход не помешает. Аббатство, это не только духовный центр, это еще административная единица, имеющая право на экономическую деятельность. Открою мастерские, сманю хороших мастеров и крестьян, заживу как у Христа за пазухой. Не все же по лезвию ходить, пора и остепениться.

В общем, настроение поднялось до небес.

Впрочем, у проведения явно имело сегодня на меня свои интересы, потому что в одной из подворотен, прямо на нас выскочил…

Все правильно, тот самый Базен де Барруа по кличке Граф, в сопровождении рыжего, бородатого коротышки.

Глава 23

Наваррец

– Мне доложили, что народ опять бунтует, и причина этому – вы, точнее, ваше полное бездействие!

Людовик нервно ходил по кабинету из стороны в сторону. Он только что вернулся с охоты и еще не успел переодеться. Это была первая охота после истории с кабаном. К счастью, сегодня все прошло благоприятно.

Ришелье стоял навытяжку, держась одной рукой за стул, чтобы скрыть боль. Очередной приступ накатил с утра и заставлял кардинала скрежетать зубами, и только благодаря несокрушимой воле, он еще держался на ногах.

– Ваше Величество, слухи преувеличены. Народ вовсе не бунтует, народ печется о благополучии Франции и о лично вашем благополучии.

– И в чем же это выражается? – Людовик резко остановился и устремил пронзительный взгляд на Ришелье. – На улицах строят баррикады, жгут костры, избивают ваших шпионов, так вскоре они и на Лувр пойдут!

– Никогда, Ваше Величество, поверьте. Это сведения преувеличены. Не стоит доверять тем людям, которые вам все это рассказали. На самом деле, чернь попросту опасается за свои жалкие жизни, вот и требует, то, что они называют «правосудием».

– Требует? Во Франции лишь я один имею право чего-то требовать! Мы двинем на них гвардию и мушкетерскую роту, сметем их с улиц и повесим зачинщиков.

– Прошу вас повременить с этим приказом. Уверен, через день-другой все успокоится самым естественным образом. Это все из-за той истории, о которой уже вторые сутки говорит весь Париж…

– Да-да, расскажите-ка мне подробнее, что произошло на самом деле? – Король уселся на диван, знаком предложив кардиналу так же занять место поблизости, чем весьма его обязал. Арман осторожно опустился на стул, за который держался, и чуть выдохнул. Ноги совсем не держали, лицо было бледным, и только глаза были живые и горели огнем.

– Ваше Величество, в некоем доме, владелец которого занимался торговыми делами, произошло убийство. Но не простое убийство, злоумышленники вырезали всю семью торговца, вместе с работниками и в неудачный час зашедшими клиентами. Расследование идет полным ходом, но уже известно, что были умерщвлены более десяти человек.

– И что, это повод возводить баррикады?

– Чернь негодует, им не нравится, что даже в своих собственных домах в Париже они не могут быть в безопасности. Народ считает, что мы недостаточно хорошо управляемся, и что в следующий раз могут пострадать другие. Погибший торговец, мэтр Бертон, был человеком уважаемым, его многие знали.

– Мы недостаточно хорошо управляемся? – поднял одну бровь Людовик.

– Извините, Ваше Величество… Я недостаточно хорошо управляюсь, стражники недостаточно хорошо управляются, гвардейцы недостаточно хороши. Я готов уйти в отставку по первому вашему слову!

Король забарабанил пальцами по подлокотнику дивана. Он нервничал, как всегда, когда внешние дела отрывали его от привычного распорядка дня.

– Расскажите мне лучше, вы уже отыскали преступников?

– Ваше Величество, – Ришелье устало прикрыл глаза, – все или почти все преступники уже мертвы. Ведь их тела нашли там же в доме. Некие люди, явившиеся в тот день в «Торговый дом», уничтожили шайку практически подчистую. Обещаю вам, скоро преступников и их покровителей найдут, закуют в кандалы и повесят. Это лишь дело времени. А народ… народ выпустит пар и успокоится, я уже велел от вашего имени выкатить на площадь бочки с вином. Пусть лучше пьют, чем бунтуют.

– Это верно, пусть пьют за наш счет. А кто были те злодеи? – Людовику было любопытно, как ребенку. – Я слышал, что это дело рук шайки «Ослов^[38]», их вроде бы опознали по одеждам!

– К сожалению, это оказались не они. Да, сначала такое подозрение имело место, ведь, вы правы, все они были одеты в серое, поэтому и родилось подобное предположение. Но расследование, которое я провожу с огромным тщанием, показало, что «Ослы» к делу непричастны. В любом случае, как говорится, одно другому в помощь. Отряд службы прево, число которых давно пора бы увеличить, я уже писал несколько записок на эту тему… итак, отряд прево при помощи караульных и городского ополчения обнаружили логово «Ослов» и полностью истребили их. Парочка оставшихся в живых членов шайки дали показания, и можно с уверенностью сказать, что в тот день их банда действовала совершенно в другом месте. Кстати, тех двоих мы уже повесили, народ был доволен!

– И что же, – разочарованно протянул Людовик, – правильно ли я вас понимаю: вы до сих пор не знаете, кто были преступники, умертвившие целое семейство, и, более того, вы не знаете, кто умертвил самих преступников?

– А вот по второй позиции у меня есть некоторые предположения.

– Ну-ка, ну-ка, извольте-ка поделиться ими!

– Ваше Величество, вы помните недавнюю историю с побегом молодого дворянина прямо из зала суда?

– А как же, – ехидно заметил Людовик, – как там его… де Брас, кажется? Его вы тоже до сих пор не поймали, как и тех, кто ему помогал… Хотя я приказывал вам!..

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил Ришелье, – изучив показания свидетелей, живущих поблизости и слышавших звуки побоища в доме, а так же единственного выжившего слуги, мы пришли к выводу: один из тех, кто истребил шайку злоумышленников, был тот самый шевалье де Брас.

– Вот ведь паршивец! Я, несомненно, хочу видеть этого человека, пусть даже после этой встречи ему отсекут голову! Но все это весьма любопытно! – Король глубоко задумался. Ришелье ему не мешал, полагая, что к некоторым выводам Его Величество должен прийти самостоятельно. – Значит ли это, что сия история имеет совсем иной подтекст? И что мы имеем дело не с банальным грабежом и убийствами, а с делом политическим?

– Несомненно, Ваше Величество, вы правы, как и всегда! – Кардинал глубоко поклонился. – Только ваш ум столь легко мог разгадать эту тайну, над которой мы бьемся уже который день подряд.

– Это потому, что я много читаю и тренирую свой ум, – слегка самодовольно ответил Людовик. Он был падок на лесть, даже столь грубую. – Вы тоже читайте больше, мой вам совет!

– Непременно ему последую!

Кардинал вспомнил те горы документов, которые он каждый день вынужден был изучать по многу часов кряду, и тяжело вздохнул.

– Так-так-так, значит, говорите, это был наш беглец де Брас. Но, по крайней мере, в этот раз он был на стороне закона и помог уничтожить шайку убийц. И, тем не менее, мы его казним. А кто был тот второй с де Брасом?

– Мы еще выясняем его имя. Но в доме найдены тела еще двух человек, вероятно, прибывших с де Брасом. Их мы опознали. Это люди из свиты вашего брата.

– Люди Гастона? Черт подери, я так и знал, что он тут при деле! Я чувствую, он что-то затевает… это все неспроста! Они вечно интригуют с маман против меня, мне это так надоело. Сделайте с этим что-нибудь! Мы должны узнать все их планы, вы слышите меня!

– Скоро вы все узнаете, Ваше Величество, я делаю все для этого возможное!

– В прошлый раз я давал вам неделю, чтобы найти де Браса, но вы не справились. Сейчас я даю вам три дня! После этого потребую полного отчета! Вы слышите, у вас всего три дня!

Кардинал вновь тяжело вздохнул, с видимым усилием встал на ноги, и поклонился еще раз.

– Через три дня вы будете знать все, Ваше Величество. Я обещаю!

* * *

Ночь прошла тяжело. У меня поднялась высокая температура, все тело горело огнем и ничего не помогало. Я чувствовал, что меня оборачивали в мокрые полотенца, постоянно обтирали лицо, давали пить какие-то горькие настойки, но я все равно бредил, метался в жару и приходил временами в сознание лишь на пару минут, чтобы попросить парацетамол, выматериться и вновь провалиться в беспамятство.

– Ты же опытный человек, профи, чего артачишься? – Крупный мужчина с породистым лицом недоуменно смотрел на меня, я же безразлично глазел в окно на зимний город, ярко украшенный к Новому Году, и спешащих по своим делам людей. Мы сидели в просторной машине на заднем сиденье и беседовали. Точнее, говорил он, а я слушал. – Сделай, как он просит, и десять миллионов евро поступят на твой счет в тот же день!

– Что мне евро, когда кругом санкции?

– Издеваешься? У тебя столько личин, деньги переведут на любой из твоих зарубежных счетов, только скажи, на какой именно.

– Скучно там, за границей, холодно опять же, и народ унылый. Тоска.

– Знаешь, что? – Мужчина начал раздражаться. – Дело твое. Это был последний разговор, последнее предложение. Дальше решай свои проблемы сам.

– Я всегда решаю свои проблемы сам…

Опять я провалился в воспоминания о своей прошлой жизни. И опять мало что понял из тех отрывков, что пробивались через барьер заблокированной памяти. Финал этой истории я уже видел – там меня застрелили прямо в голову. Теперь мне демонстрировали, так сказать, предысторию. Но я даже имени своего вспомнить не мог, ни одного близкого лица не помнил. Пустота.

– Вы слишком нагло посмотрели на меня, будьте любезны объясниться!

– Что вы говорите? Я смотрел вовсе не на вас, а вон на ту прелестную девушку, продающую цветы. Вам довольно такого объяснения?

– Это даже хуже. Значит, вы смотрели сквозь меня!

– Я смотрел мимо вас, это иное. Но если вы настаиваете…

– Да, сударь, я настаиваю. Вы оскорбили меня, и я требую извинений! Иначе…

– Иначе?

– Иначе мы прогуляемся с вами к монастырю Дешо, там есть одна полянка, где мы сможем уладить все наши разногласия.

– С удовольствием! Я как раз хотел размяться с утра пораньше!

– Немедленно?

– Разумеется, такие дела не могут ждать до обеда…

– Ваше имя, сударь?

– Шевалье де Латр, мушкетер Его Величества.

– Шевалье де Брас к вашим услугам…

Как же легко все оказалось. Отыскать де Латра, последить за ним денек-другой, запомнить все его обычные маршруты, а после под выдуманным предлогом бросить ему вызов. Главное, без лишних свидетелей, все, как я хотел. Теперь остается только заколоть юношу, и задание выполнено. Пара пустяков…

Вот так, оказывается, де Брас вызвал его на бой, после чего хладнокровно убил уже моей рукой. Ну, или почти моей. Иногда я сомневался, кто отдает приказы телу: то ли я сам, то ли действовала некая мышечная память шевалье. В любом случае, теперь я точно увидел, что убили де Латра безо всякой жалости, расчетливо, как свинью на бойне. Де Брас выступил в роли обычного средневекового киллера, убийцы по найму. Признаться, действовал он продуманно и задачу свою выполнил. И, скорее всего, никто и никогда не узнал бы о его участии в дуэли, если бы не излишне ревностно выполнявший свои обязанности новый слуга Перпонше, вернувшийся к стенам монастыря, чтобы позаботиться о теле убитого юноши. Право, никогда не знаешь, какая доска на мосту окажется гнилой.

– Сука! Сука! Дерьмо! Мать вашу, демоны, отпустите меня обратно!

– Доктор, он опять бредит! Что это за язык, на котором он говорит? Какое-то варварское наречие… Дайте ему еще порцию вашего отвара!

– Ваша светлость, при всем уважении, в таких дозировках его принимать опасно. Рана зашита и смазана особой мазью, способствующей скорейшему выздоровлению. Теперь больной должен сам побороть свой недуг, только таким образом возможно исцеление организма…

– Я вас на плаху отправлю! Лично прослежу! Отвар, живо!

– Ну, если вы настаиваете, Ваша светлость, то под вашу ответственность…

Горло и пищевод обожгло, словно я глотнул расплавленную лаву, я захрипел, нечем было дышать. От меня валил пар, как от печи.

Я на секунду раскрыл глаза и увидел растрепанного мэтра Бомарше, стоявшего подле моей постели, и склонившееся прямо надо мной лицо Мари, взволнованное и безумно прелестное. И не только лицо: корсет ее был слегка ослаблен, и грудь герцогини волнующе колыхалась прямо перед моими глазами. Мари держала в руках чашку, из которой только что поила меня тем самым ужасным горьким раскаленным отваром.

– Милая Мари, вы – ангел! Я люблю вас!.. – прошептал я, едва ворочая губами, и потянулся было руками к ее талии, желая обнять красавицу, но это движение сожрало все мои оставшиеся силы, и я вновь потерял сознание. На этот раз обошлось без видений.

* * *

Не знаю, подействовал ли на меня отвар или сработала чудодейственная мазь, а может, организм и молодость взяли свое, но проснулся я в бодром расположении духа, а жар, как рукой сняло. На де Брасе все заживало, как на собаке. В прежней жизни с подобной раной я провалялся бы в постели неделю-другую. Но вот стоило мне потянуться, и бок пронзила боль. К счастью, не столь острая, как прежде, но ближайшие дни мне явно стоило поберечь себя.

Солнце пробивалось сквозь чуть приоткрытые ставни, яркими лучами оповещая о начале нового дня. Где-то за окном пели птицы, трещали цикады, невдалеке блеяли козы, периодически раздавался собачий лай, крепко пахло навозом. Идиллия, деревня, чертов рай, мать его!

Я лежал в постели, полностью обнаженный, только перетянутый поперек живота какими-то тряпками, видимо, местными аналогами бинтов.

В комнате больше никого не было, рядом на кособоком табурете была сложена одежда. Опять барон позаботился и выдал очередную порцию вещей из своих закромов. Очень мило, учитывая, что каждый предмет одежды стоил не дешево, а барон не мелочился.

Стараясь более не совершать резких движений, я в несколько этапов встал с постели и самостоятельно оделся, не забыв нацепить и перевязь со шпагой. Дворянин я или кто? Право имею?

Дверь в комнату без стука отварилась, и внутрь ввалился Бомарше с кружкой в руках. Выглядел доктор усталым и невыспавшимся. Темные круги под глазами, чуть замедленные движения – он явно бдил всю ночь над моим бренным телом.

– Шевалье? – Его удивление было искренним. – Вы уже на ногах? Но ведь всего десять часов назад я зашивал вашу рану. Вам рано вставать! Вы должны лежать и пить отвары!

В качестве подтверждения он продемонстрировал мне кружку, из которой валил густой пар, а ядреным запахом можно было морить клопов.

– Хватит ваших мухоморов, доктор. Я совершенно здоров! Благодарю вас за заботу и терпение.

– Почему мухоморов? Лишь один раз, когда вы не могли вспомнить свое прошлое, я позволил себе добавить маленький кусочек, плюс некая доза опиуматов… Но ведь помогло же! Мой личный рецепт!

– Мэтр, прошу вас, идите спать, иначе я за себя не ручаюсь!

– Как только выпьете отвар, я вас оставлю, – Бомарше протянул мне кружку и улыбнулся. – Вздремнуть, и правда, мне бы не помешало. Как и Ее светлости, впрочем. Она всю ночь не отходила от вашей постели…

Я видел, что этот человек не отстанет, что долг для него превыше всего, и даже угрожай я ему убийством, он все так же пытался бы помочь мне. Поэтому, тяжело вздохнув, я принял кружку и медленными глотками осушил ее до дна.

Ух, гадость! Мерзкое пойло! Нечто похожее я пил в трущобах Кейптауна, но даже тамошние ниггеры после подобной порции резко сбавляли гонор и валились с ног. Я же выдержал, и лишь громко выдохнул, допив до дна.

– Благодарю вас, доктор, вы поистине воскресили меня к жизни!

– Вижу, вам действительно, лучше, – вынужден был признать Бомарше. – В таком случае, я, пожалуй, и, правда, немного отдохну. Утомился, знаете ли…

– Идите, доктор, – напутствовал я его, – и не торопитесь возвращаться!..

Бомарше, наконец, покинул комнату, и я было вздохнул с облегчением, но дверь в очередной раз отворилась, и в комнату впорхнула, легкая, как летняя бабочка, герцогиня, одетая в домашнее платье. В руках она тоже держала кружку.

– Франсуа! Вы уже на ногах! Вам рано! Немедленно ложитесь в постель! Я принесла вам отвар!

Мари де Шеврез была куда более безапелляционной, чем бедолага Бомарше, и привыкла, что ее словам повинуются, по крайней мере, такие случайные и нищие любовники, как я.

В постель я не желал, даже вместе с Мари.

– Моя госпожа, я совершенно здоров, благодаря вашему старанию и заботам. Это чудо господне! Еще вчера я был при смерти. А потом мне было видение, будто вы, аки ангел, омывали мое чело и сидели подле ложа моего. И я воскрес!

Герцогиня де Шеврез была женщиной опытной, умной и много повидавшей, но она была женщиной. Легкие слезы потекли по ее щекам, она была растрогана и счастлива.

– Милый Франсуа, я все это время непрестанно молилась за вас… Выпейте отвар!

И в то же время, она была столь же непоколебима, как и доктор. Я выпил отвар.

К счастью, напиток герцогини был вкуснее, чем у доктора. Что-то на меду, с добавлением крепкого алкоголя, горячее и ароматное.

– Я оживаю на глазах! Что бы я делал без вас, прекрасная Мари?

– Доктор тоже помогал, – признала герцогиня, – всю ночь он боролся за вашу жизнь и ваш рассудок.

– Я щедро награжу его! – охотно пообещал я, а потом вспомнил, что у меня в карманах оставалось всего пара ливров, и немного взгрустнул. События последних дней не принесли мне ни су, лишь раны на теле.

Мари правильно поняла ход моих мыслей. У нее в руках, как по волшебству, появился увесистый, отчетливо позвякивающий мешочек.

– Здесь пять тысяч ливров в двойных пистолях^[39]. Господин барон просил передать, с благодарностью за вашу помощь. Думаю, вам пригодятся эти деньги.

Я и не думал отказываться. С удовольствием подбросив мешочек и ощутив его изрядную тяжесть, я безо всякого стеснения спрятал его в карман, после чего потянул руки к герцогине. Она слегка отстранилась и прошептала:

– Вы еще слишком слабы, мой друг. Ваша рана едва затянулась, любое неосторожное движение причинит вам боль.

– Мы будем крайне осторожны! – пообещал я. Герцогиня тихонько рассмеялась, но все же, подумав, отказалась от моего столь любезного предложения.

– Советую вам хорошенько отдохнуть и набраться сил, вечером они вам понадобятся.

– А что случится вечером? – насторожился я.

– Наш любезный хозяин ожидает гостей… очень высоких гостей… и они обязательно захотят выслушать вашу историю, Франсуа. Во всех подробностях!

– И кого же конкретно ожидает господин барон? Или это секрет?

– Ну почему же, это вовсе не секрет. Мы ждем Его Высочество герцога Орлеанского, а так же вдовствующую королеву-мать Ее Величество Марию Медичи.

Глава 24

Шевалье де Бриенн

Я его сразу узнал.

Судя по сверкнувшим глазам Графа он меня тоже.

Но первым среагировал Саншо. Он слетел прямо с лошади на коротышку и подмял его под себя.

Граф было сунулся товарищу на помощь, но я шевельнул поводьями и Бильбо ударив грудью отбросил его в сторону.

– Дьявол! – зашипел убийца, выхватил шпагу и сделал выпад, целясь в коня.

Бильбо заржал, встал на дыбы, попытался ударить убийцу передники копытами, но де Барруа успел юркнуть в узенькую щель между домами.

– Ваша милость, я справлюсь… – зарычал Саншо, катаясь с рыжим по грязи.

– Сука… – я спрыгнул с седла и, выхватив пистоль ринулся на Графом.

Но только сунулся в щель, как услышал очень знакомое жужжание.

Колесцовый замок! Довольно надежная штука, как по нынешним временам, но между нажатием на спусковой крючок и выстрелом проходит несколько долей секунды, пока колесико с пиритом воспламенит затравку. И это при должной сноровке, дает маленькоепреимущество.

Бабахнул оглушительный выстрел, но я каким-то чудом успел отпрянуть.

– Дьявол! – рыкнул де Барруа, послышался удаляющийся топот.

– Дьявол… – я ринулся за ним, молясь, чтобы у гребанного урода был при себе всего один пистолет.

Увидел впереди фигуру и быстро прицелился.

Из ствола вырвался сноп огня и искр, по ушам ударил грохот.

Я выбежал из клуба дыма, но Графа уже не увидел, видимо он успел юркнуть за угол.

– Твою же мать…

Быстро оглянулся по сторонам, услышал топот и помчался дальше.

И опять, не иначе только по Божьему промыслу, успел уйти от смерти. Де Барруа притаился за углом и встретил меня ударом шпаги, но я снова успел отпрянуть – клинок всего лишь проткнул перевязь.

Следующий удар я уже отбил, ударил сам, но де Барруа тоже успел отпрыгнуть.

Мы оказались в маленьком дворике, с одной стороны которого стоял штабель пустых бочек, а с другой коряво сбитый из трухлявых досок нужник.

– Шустрый херувимчик… – Граф насмешливо скривился, выхватил из-за спины дагу и пошел по кругу, готовя следующую атаку.

Даги у меня с собой не было, а наваха в таком случае не годилась для роли второго оружия. Пришлось сорвать с себя плащ и хлестнуть им по лицу убийцу, подкрепив выпадом шпаги, чтобы заставить его отпрянуть и дать себе несколько мгновений форы.

Задумка удалась, он отскочил, а мне удалось намотать плащ на левую руку.

– Это тебе не поможет щенок… – Граф финтанул, сделал несколько ложных выпадов, меняя направление ударов и почти загнал меня в угол, но в этот момент из нужника с грохотом и визгом вылетела дородная бабища и остановилась между нами, ошалело тараща глаза.

– Сучка… – де Барруа скупо хлестнул шпагой и женщина, булькая кровью, опрокинулась на спину с рассеченной глоткой.

Я уже понял, что встретился с профессионалом, который если не превосходит меня, то точно не уступает в мастерстве и воспользовался передышкой, чтобы атаковать самому.

Первый выпад прошел, Граф выронил дагу, но второй успел отбить, схватил скрестившиеся клинки рукой в перчатке, пнул меня коленом и прижал к бочкам.

– Ты уже мертв, херувимчик… – хрипел он, кривя бледные губы.

– Иди ты на хер… – я изловчился и пырнул его шипом перекрестья гарды своей шпаги.

Граненый шип распорол убийце щеку, он отпрянул, споткнулся об труп женщины и сел на задницу, выронив шпагу.

Но добить я его не успел, во дворик ворвались несколько яростно вопивших горожан, вооруженных палками и дубинами.

– Бей, круши!

– Смерть, убийце!

– Это он!

– Коли, дядюшка Планшет!

Базен де Барруа с распоротой рожей сидел, я стоял с клинком в руке, соответственно гребанные горожане сразу приняли за убийцу меня.

На плечо обрушилась палка, мощный и умелый тычок слегой в грудь отбросил меня назад к бочкам.

Шпага против дубин не пляшет, помните? К тому же, мне претило убивать дурней.

– Идиоты, вашу мать! Это не я! Держите его… – пытался я образумить буржуа, но меня никто не слушал.

Пнул одного, ударом гарды отбросил другого, но какой-то паренек нырнул вниз и схватил меня за ноги. Второй пейзанин прижал руку со шпагой к бочке ухватом.

Плешивый старичок с кровожадным выражением на морде занес двузубые вилы.

Неожиданно бабахнул выстрел, горожане отпрянули.

На сцене появился Саншо, с дымящимся пистолем в одной руке и тесаком во второй.

Выглядел баск жутковато, со лба на левый глаз свисал содранный клок кожи, а правая скула бугрилась фиолетовой опухолью.

– Назад, ублюдки! – он подбежал и стал передо мной. – Первый кто сунется – умрет! Назад, сказал, паршивые собаки!

Горожане отпрянули и начали перестраиваться. Отступать они даже не подумали.

Я пинком отбросил мальчишку так и державшего меня за ноги, повел взглядом, но гребаного Графа уже не увидел, судя по всему, он воспользовался суматохой и сбежал.

– Блядь… – от злости, я чуть не начал убивать городских идиотов. Но их спасло очередное чудо, в события неожиданно вмешались городские стражники. Во двор ворвалось несколько солдат с алебардами и горожан сразу оттеснили.

К счастью, они уже откуда-то знали, что я не преступник.

– Ваша милость! – сержант коротко поклонился мне. – Идите, дальше мы справимся сами. Задержанный на соседней улице под охраной.

Я прикинул, что Графа уже догонять бесполезно и снова выругался на родном и могучем.

– Твою же мать перемать наперекосяк через дышло, пиздопроебину блядскую! Ну какого же хера, так не везет?

– Ваша милость? – Саншо на меня недоуменно покосился. – Звучит красиво, но на каком это языке? И как переводится?

– На китайском, – коротко сообщил я. – Переводится просто и коротко: я возмущен!

– Какой замысловатый и красивый язык, – баск уважительно покивал. – И где вы ему научились?

Я его одернул:

– Меньше болтай. Где второй? И кто тебя так отделал?

– Так он же… – Саншо смущенной скривился. – Крепкий оказался, сраный еретик. Но подмогли парни Мигеля. Они помогли скрутить и стражу позвали. Идемте…

Рыжий крепыш действительно оказался на соседней улице под охраной двух солдат. Он лежал мордой вниз со скрученными в локтях руками и приглушенно молился. Вокруг толпилось несколько зевак, но, к счастью, они не возмущались беспределом городской стражи.

– Куда его, ваша милость? – длинный стражник с алебардой пнул пленного. – Заткнись, скотина. Молится и молится, небось точно еретик…

– Карету организуй… – я выудил в кошеле лиард и бросил ему. – Живо…

Солдат убежал, а я присел рядом с рыжим и перевернул его на спину.

– Кто такой? Назовись…

Пленный зло прохрипел, пуская кровавые пузыри:

– Будь ты проклят, тварь католическая!

Я слегка охренел.

– Гугенот?^[40] Вот те раз…

Ничего больше прояснить на месте не удалось, пленный наотрез отказывался отвечать.

С каретой не сложилось, к городскому прево рыжего повезли на обычной повозке-двуколке. А уже оттуда перебазировали в ту самую пытошную, где в свое время гостил я. Очень скоро в Бастилию прибыл и сам отец Жозеф.

– Вы целы, сын мой? – он заботливо поправил на мне воротник.

Плечо сильно болело, клятый пейзанин мне чуть его не раздробил своей дубиной, но признаваться я не стал. Вместо этого поклонился и быстро изложил случившееся.

– Цел, падре. Все так и случилось, святой отец. Увы, Барруа задержать не удалось, несмотря на все мои усилия. Он был уже в моих руках, но чернь все спутала.

Думал, что святой отец выразит свое недовольство, но обошлось.

– Вы сделали все, что могли, – коротко резюмировал доминиканец.

– Они откуда-то убегали и наткнулись на нас случайно. Не исключаю, что…

– Нам кое-что известно, – мягко прервал меня монах. – Они вырезали целую семью. А после того, устроили засаду на неких людей, но потерпели неудачу и отступили. Но, думаю, скоро мы узнаем больше. Вы желаете присутствовать при допросе?

Я немного поколебался и кивнул. На самом деле, даже присутствие при пытках, для дворянина сейчас недопустимо. Правда только формально, а не официально. Но любопытство оказалось сильней.

Мы прошли в пытошную, пленного уже раздели и зафиксировали на специальном приспособлении, представляющем стол на шарнирах, с зажимами для ног, рук и головы. А палаческая братия уже деловито готовила инструментарий. Их шеф, мэтр Гашон вежливо поприветствовал меня, словно старого знакомого.

– Рад вас видеть, ваша милость. Всегда к вашим услугам.

Я в ответ только кивнул, хотя хотелось послать гребаного метра куда подальше. Опять же, с такой жизнью сам не знаешь куда дальше судьба занесет, так что портить отношения с палачом не стоит.

Отец Жозеф утвердился за конторкой, сопровождающий его монашек быстро оттачивал перья, готовясь фиксировать показания. Мне принесли кресло.

Сам пленный с фанатичной мордой шипел псалмы и никакого раскаяния с испугом не проявлял.

– Назовитесь, сын мой, – вежливо попросил доминиканец.

– Твой сын собака, католическая мразь! – рыжий презрительно сплюнул.

– Вы усугубляете свое положение, сын мой, – миролюбиво отреагировал отец Жозеф. – Мы настроены выявить истину, а не причинять вам вред. Назовитесь, прошу вас…

В ответ последовал еще один плевок.

Дальше инициатива перешла к мэтру Гашону. Но пытать пленного не стали, главпалач продолжил увещевания, попутно демонстрируя свой арсенал.

И это, как не странно, несколько помогло, рыжий назвался Иосифом Моруа, из Ла-Рошели, признался в том, что он гугенот, но на другие вопросы наотрез отказался отвечать.

Первые два прокрута винтов испанского сапога тоже ничего не дали – Моруа молчал как мертвец.

Когда кости затрещали, а из железных накладок потекла кровь, рыжий стал истово молиться, но по делу снова не произнес ни слова.

Подмастерья положили в жаровню с углями клещи и витые спицы.

Отец Жозеф встал и подошел к гугеноту, склонился над пытошным ложем и очень тихо начал говорить с ним.

О чем он толковал, я не слышал, зато видел, как с каждым его словом лицо Моруа искажалось все сильней и сильней. Очень скоро он начал извиваться в зажимах, скрипеть зубами и выть, словно в приступе падучей. Происходящее очень быстро стало напоминать обряд экзорцизма – из пленного словно рвался демон.

Я преисполнился великого почтения к доминиканцу, а еще мне было очень страшно, черт побери. И я твердо поклялся больше никогда не попадать в руки палачей.

Приступ быстро прошел, Моруа обмяк в зажимах, а потом начал говорить.

Оказалось, что…

Черт…

Короче говоря, ларчик открывался очень просто, но очень неожиданно.

Если вкратце, дело обстояло так.

Базен де Барруа по кличке Граф и Лео Бонарт по погонялу Скелет, работали за большие деньги на Бенджамена де Рогана, герцога Субиза, одного из предводителей последнего восстания гугенотов. Гугенотов разбили, Ля-Рошель взяли, сам герцог сбежал в Англию, но козни строить не перестал. Интерес Базена де Барруа ко мне объяснялся тоже просто, как выяснилось, один из его соглядатаев видел, как я завалил курьера и забрал у него письмо, которым, герцог собирался внести смуту в королевскую семью. На охоту Граф с еще двумя сообщниками просочился для того, что при удобном случае убить кардинала или короля, но случая так и не подвернулось, тогда он устроил проделку с вепрем, по принципу, а вдруг повезет.

С французскими заговорщиками против Ришелье гугеноты не были связаны. И даже в чем-то пытались помешать им исходя из своих интересов.

В деле были замешаны еще документы, якобы, очень сильный компромат на кардинала Ришелье, но этот компромат находился в руках заговорщиков во главе с матушкой короля. Гугеноты каким-то образом об этом прознали, и попытались компромат перехватить. Правда у них ничего не получилось – пара оппозиционеров перебила целый отряд, а Базен де Барруа успел сбежать с подельником.

А теперь самое интересное…

Одним из этих заговорщиков оказался…

Да, все правильно, шевалье де Брас.

– Все-таки де Брас, – я удивленно пожал плечами.

– Вы знаете этого человека? – заинтересовался отец Жозеф со странным интересом.

Пришлось рассказать о наших неожиданных встречах и совместной отсидке в разных камерах в Бастилии.

– Предчувствую, – я пожал плевами, – что воля Господа еще не раз нас столкнет. Мне попытаться его убить или взять в плен?

Честно говоря, я чувствовал некую симпатию к этому кавалеру и решил на всякий случай уточнить намерения в его отношении со стороны отца Жозефа.

– Нет, ни в коем случае! – бурно отреагировал священник.

Так быстро и бурно, что я сразу понял: де Брас его человек в среде заговорщиков.

– И вообще, как можно быстрее забудьте о нем! – категорично потребовал доминиканец.

– Святой отец, – я спокойно поклонился. – Считайте, что я уже забыл.

– Вы удивительный человек, сын мой… – уже спокойно заявил священник. – У вас удивительный дар находится в нужном месте в нужное время. Мы постараемся вознаградить вас должным образом. Но на этом, ваша роль пока закончена. Дальше мы сами, а вам предстоит путь Божий! Он труден и тернист, но мы поможем вам. Возможно, у вас есть какая-то личная просьба?

– Просьба? – я сначала не хотел ничего просить, но потом все-таки решил воспользоваться предложением. – Святой отец… мне лично ничего не надо. Но…

– Говорите.

– Маркиза де Фаржи… моя просьба, не трогайте ее. Я уверен, она исходит только из своей личной симпатии к ее величеству королеве. Подобно наседке, которая защищает своего цыпленка от любой, даже мнимой опасности.

– Вы уверены? – монах кольнул меня взглядом. – А если вы ошибаетесь? Вы понимаете последствия?

Я немного помедлил и тихо сказал.

– Я попробую исключить ошибку. Дайте мне один день, я выясню все точно и, если буду уверен, повторю просьбу. Если нет, считайте, что вы ее не слышали.

Священник молча кивнул.

Я тоже поклонился и покинул клятую тюрягу вместе с Саншо. И отправились мы с ним прямым ходом в поместье Мадлены.

– Скажите еще раз, что-нибудь по-китайски! – баск болезненно кривился, покачиваясь в седле и прикладывая руку к повязкам на морде, но не унывал.

– Иди нахрен, мать твою за ногу! – выдал я на русском.

– Ох, как красиво! – восхитился Саншо. – А эти слова что значат?

Я невольно улыбнулся:

– Это значит, подите прочь, я возмущен!

– Ох, красиво! Так где вы его успели выучить? Что-то я не упомню, чтобы вы встречались с китайцами.

– Сам не знаю. Он сам появился в моей голове, после того, как у меня начались приступы.

– Ох, монсьор… – Саншо покачал перевязанной головой. – Вы стали другим человеком, после этого. Я сразу подметил. Совсем другим.

– Хуже или лучше? – я покосился на слугу.

– Лучше! – радостно заявился баск. – Гораздо лучше! Вы стали умней и рассудительней! А еще, я заметил, что вы перестали убивать из удовольствия.

– В таком случае, все хорошо, не так ли?

– Конечно, ваша милость. К слову, я узнал, что в ваше аббатство входит женский монастырь.

– Да ну нахрен?!!

– Переведите!

– Я удивлен…

Так весело и доехали к имению маркизы дю Фаржи.

Подробности встречи можно упустить, разговор с ней состоялся уже позже, когда мы отмокали в ванной после любовных утех.

– Я боюсь…

– Ты боишься? – удивилась Мадлен. – Мне казалось, что ты ничего не боишься. – Она игриво плеснула на меня водичкой. – Не кокетничай. Я заметила, что мужчины любят кокетничать гораздо больше чем женщины.

– Я боюсь не за себя.

– А за кого? – маркиза прильнула ко мне. – Неужели, за меня? Это так трогательно.

– Я не люблю, когда умные женщины пытаются строить из себя недалеких дурочек, – я резко оборвал ее.

В облике Мадлены на мгновение проявилась змея. Мне даже показалось, что в ротике мелькнул раздвоенный язычок. Но она сразу успокоилась и миролюбивым тоном заявила.

– Хорошо, милый, я не буду. Говори.

– Ты чужая в среде тех дуралеев, что плетут заговоры против короля и кардинала. Нет?

– Ты прав, – несколько смущенно ответила Мадлена. – Я их по большей части презираю.

– Тогда зачем ты с ними?

Маркиза резко встала в корыте, расплескав воду и выпалила:

– Этот мерзкий кардинал! Он… он плетет заговоры против Анны! И я буду делать все, чтобы он ей не навредил.

– Вот и продолжай защищать, – спокойно сказал я. – Но с заговорщиками порви. Так и будешь стоять?

– Ты думаешь они проиграют? – Мадлена резко села, сложила руки на коленях и надула губки, словно обиженная девочка.

– Возможно. Есть предчувствие, но я толком ничего не знаю. Не пытайся расспрашивать, говорю, ничего не знаю. И я просто не хочу тебя потерять. К слову… ты уже знаешь, что скоро я стану аббатом?..

Мадлена заливисто расхохоталась:

– И что с того? Если ты думаешь, что я перестану иметь тебя, то сильно ошибаешься. Прикажешь оборудовать спальню по моему вкусу в своем аббатстве. Кстати, ты Анне очень понравился. Она уже два дня расспрашивает меня о тебе. Ах! Какой мужественный кавалер, ах какие у него сильные руки, ах, я не против еще раз увидеть его! Милый, я скоро начну ревновать!

– Ты будешь меня ревновать к королеве?

– Я еще подумаю, – маркиза состроила озабоченную рожицу. – С подругами положено всем делиться, но я жадная.

– Иди сюда, жадная девочка…

Вечер, как и положено, закончился в постели. Больше к этому разговору мы не возвращались.

При следующей встрече с отцом Жозефом я повторил просьбу.

– Я уверен, святой отец. Возможно, маркиза дю Фаржи еще доставит проблемы, но они не будут связаны с известным вам заговором. В обратном случае, я возьму всю ответственность на себя. Но повторяю, я уверен.

Монах внимательно посмотрел на меня и нехотя кивнул:

– Хорошо, мы прислушаемся к тебе, сын мой.

А еще через несколько дней, я принял церковный сан.

Но это будет уже совсем другая история.

Глава 25

Наваррец

Гости начали прибывать ближе к вечеру. Мне было скучно, рана беспокоила, и физические нагрузки я себе позволить не мог. Поэтому выбрал удобный наблюдательный пункт с видом на замковые ворота, прихватил бутылку вина и кусок сыра, и занялся созерцанием.

Первыми прибыла группа всадников, человек десять-двенадцать, практически сразу следом за ними прискакали еще около двадцати человек, все мрачные, крайне серьезные, при оружии.

Барон спустился во двор и коротко переговорил с их главными, после чего, очевидно, дал согласие, потому что вновь прибывшие, едва спешившись с лошадей и перепоручив их слугам, тут же смешались с солдатами барона. Понятно, дополнительная охрана. Две группы, значит, от двух господ: точнее, от Гастона, он же Месье, и от королевы-матери.

Часа через полтора приехала и сама Мария Медичи, королева Франции, вторая жена Генриха IVБурбона, женщина властная, амбициозная, до 1617 года возглавлявшая Королевский совет, пока Людовик не взял окончательно всю власть в свои руки.

Ее кортеж состоял из трех карет и нескольких десятков всадников. Первая карета, в которой и путешествовала королева-мать, была украшена гербом, разделенным на две половины по центру: слева королевские лилии на синем фоне, а справа – красные шары на золотом фоне – символика рода Медичи и цвета Австрии. Остальные кареты выглядели скромнее, в них ехали свита и слуги.

Мария Медичи к этому году растеряла практически все свое влияние при дворе и всячески пыталась восстановить свое положение, но безуспешно. До тех пор, пока после смерти Генриха IV (весьма сомнительной, и случившейся ровно через день после официальной коронации Марии в базилике Сен-Дени), она была регентшей при несовершеннолетнем короле, вся власть была сосредоточена в ее руках, и, упустив ее, она не находила себе места. Но и после его совершеннолетия в 1614 году, еще целых три года она не фактически возглавляла Францию.

Но в один прекрасный день Людовик приказал убить любовника своей матери Кончино Кончини, маршала д’Анкра, что и было исполнено гвардейским капитаном Витри, застрелившим его одним выстрелом прямо в стенах Лувра, за что король произвел Витри в маршалы Франции.

Парижане настолько ненавидели Кончини, что через несколько дней после его тайных похорон, похитили тело из церкви, протащили по всему городу, глумясь над ним всеми возможными способами, затем повесили за ноги на виселице, после чего разрезали тело на куски, поджарили его и, по слухам, сожрали его части, лишь на этом угомонившись. Многие запомнили человека в красном одеянии, самолично вскрывшим грудь мертвеца ножом, вытащившим его сердце и съевшим его на глазах у зевак.

Память де Браса все больше и больше открывалась мне. Вот только интересно, откуда он, до этого ни разу не бывший в Париже, знал столько подробностей и деталей.

Между тем, я продолжал наблюдение. Все прибывшие проследовали в отведенные им комнаты. Кто-то дополнительно остался во внешней охране, сменив приехавших ранее, другие сопровождали королеву.

Мне вовсе не была удивительна подозрительность и недоверие, царившие здесь. Брат мог предать брата, сын – отца, а девушка – любовника.

– Господин, не изволите пообедать? В комнате вас ждет прекрасное говяжье жаркое с капустой, и еще я прихватил с кухни миску гусиного риета^[41] и свежий хлеб! – Перпонше появился, как обычно, словно из ниоткуда – ловкий малый. – А так же пару бутылок вина! Вижу, та, что у вас, уже опустошена.

– Никогда не подкрадывайся ко мне со спины, заколю!

– Понял, господин, буду заранее кричать издалека, предупреждая о своем приходе!

Подумав, я решил, что вкусная еда и вино – лучше, чем сидеть и ждать явление Гастона Орлеанского, поэтому я позволил Перпонше себя увести в комнату.

Жаркое оказалось выше всяких похвал, и гусиный, с добавлениями свинины, риет, намазанный на ломоть свежего хлеба, просто таял во рту. Вино было превосходное: в меру терпкое и крайне насыщенное! Каждый глоток – аромат полей и трав, вкус лета, дыхание свежего ветра, и ощущение бескрайних пространств.

– Мой господин, а мы вернемся в Париж? – Перпонше был взволнован, и я ответил ему честно, как мог.

– Обязательно.

– Слава деве Марии и всем святым! Я просто очень хочу начать свое дело, но у меня не хватает оборотных средств…

– И ты хочешь одолжить эти деньги у меня?

– Одолжить, – Перпонше хитро посмотрел на меня, – или же вы могли бы взять меня в долю за небольшой процент… скажем, пятьдесят на пятьдесят!

Я смерил его хитрую физиономию долгим взглядом. Нет, бесспорно, идея вложиться в местный бизнес хороша. Тем более, что Перпонше не производил впечатление человека, способного выкинуть бабки на ветер. Некий стартовый капитал у меня имелся, благодаря герцогине. Так почему бы и нет?..

– Ты же прекрасно знаешь, мерзавец, что благородный человек не может заниматься торговлей ни в коем виде? Или ты хочешь, чтобы пошли слухи?

Перпонше слегка перепугался:

– Господин мой, благородный шевалье, ваше имя нигде и никогда не будет фигурировать, я все сделаю сам. Вам останется лишь получать прибыль! Я все продумал, это дело принесет нам хорошие деньги!..

– И чем же ты планируешь заниматься?

– Наемными экипажами! Это золотая жила! Вы же знаете Париж, там и шагу нельзя ступить, чтобы не вляпаться в дерьмо. А у многих дам и господ нет возможности содержать карету или даже простую лошадь, при этом передвигаться по городу им необходимо. Так вот я и подумал, что если организовать дело следующим образом: мы закупим несколько экипажей и с десяток лошадей и будем сдавать их по часам или поденно всем желающим!

Хм, служба такси – идея хорошая, в этом я был согласен с Перпонше. Что же, достойные начинания требуют поддержки и финансирования. К тому же мне требовался некий базовый доход, не все же время жить на подачки герцогини. Надеюсь, рано или поздно история с моим побегом из суда утрясется, и я смогу вернуться в Париж. Если же нет, то и в провинции нужно на что-то жить. В общем, решено!

– Здесь четыре тысячи ливров, – я вытащил из кармана кошелек и отсчитал двести двойных пистолей, оставив себе всего тысячу ливров. Увидев такую кучу денег, глаза Перпонше заблестели. – Этого должно хватить на первое время. Арендуешь дом с большим двором, купишь лошадей и экипажи, наймешь людей. Я дам тебе пару советов, как сделать так, чтобы это дело приносило доход. До тех пор пока не вернешь мои вложения, будешь получать треть от прибыли. Половина – моя доля. Оставшиеся деньги пойдут в счет погашения долга. Как только долг будет выплачен полностью, будем делиться поровну. И чтобы ни одна живая душа не знала о моем участии в этом предприятии! А если будешь воровать, уши отрежу!

Я схватил Перпонше за грудки и притянул к себе, смотря ему прямо в глаза. Доверие в бизнесе – штука сомнительная, а вот страх куда более надежен. Надеюсь, хотя бы первое время он будет вести себя честно, а потом процедуру можно и повторить.

Перпонше изрядно перепугался, но высвободиться не пытался.

– Да вы что, господин, да я никогда… клянусь всеми святыми и своей жизнью!

– Надеюсь, мы друг друга поняли?..

– Я все понял, мой господин, все сделаю, как вы сказали. Когда можно будет вернуться в Париж?

– Надеюсь, что скоро… А сейчас ступай прочь, мне нужно отдохнуть.

Но отдохнуть мне не дали. Едва Перпонше оставил меня в одиночестве, как в дверь негромко постучали, и в комнате, вместе с цветочным ароматом духов, появилась Мари.

Выглядела она встревожено. Быстро осмотревшись и убедившись, что я один в комнате, она приложила палец к губам и жестом позвала меня следовать за ней.

Я удивился, но подчинился ее воле. Мы прошли несколько комнат, повстречав по дороге пару слуг, надраивавших паркетный пол и не обративших на нас ни малейшего внимания.

В следующей комнате герцогиня остановилась, быстро огляделась по сторонам, и, не увидев никого лишнего, скрылась за одной из портьер. Я шагнул следом, обнаружив за портьерой неприметную дверцу, за которой открывался узенький проход.

– Скорее же! – нетерпеливо прошептала Мари, – Нас не должны заметить! Постарайтесь ни за что не зацепиться вашей шпагой!

Это было проще сказать, чем сделать. Проход был настолько узким, что мне пришлось взять шпагу в руки и продвигаться вперед боком. Кажется, мы попали в один из секретных ходов, которых в любом уважающем себя замке полным полно. Интересно, что задумала де Шеврез? Куда она меня ведет? Возможно, в засаду, но убить меня было бы проще прямо в отведенной мне комнате, зачем так утруждаться…

Любопытство толкало меня вперед, и я не отставал от Мари ни на шаг. Проход вел мимо комнат и залов, я слышал громкие голоса, но герцогиня шла дальше.

Наконец, она остановилась. Было так тесно, что я невольно прижался к ней, чувствуя запах ее волос, ощущая на себе ее дыхание. Внезапное возбуждение охватило меня, и я уже готов был овладеть ей прямо здесь, несмотря на все неудобства, как вдруг она вытащила из фальшивой перегородки две деревянные затычки и прошептала:

– Смотрите и слушайте очень внимательно!

Я прильнул глазами к замаскированным отверстиям и увидел уже знакомую мне комнату – кабинет барона, в котором находились три человека: сам барон, сидевший в кресле, уже знакомый мне гигант де Нуаро, задумчиво стоявший у окна, и полноватая женщина за пятьдесят, занявшее место на диване. Одета она была в строгое черное платье с ослепительно белым воротником и манжетами. На ее шее двумя волнами поблескивало ожерелье из белого крупного жемчуга, в ушах – жемчужные же серьги, на пальцах – несколько золотых колец. Лицо ее казалось слегка оплывшим, с двойным подбородком, тем не менее, от этой женщины веяло властью и волей. По ее жестам, взгляду, чуть хрипловатому, негромкому голосу было совершенно понятно: она привыкла, чтобы ей беспрекословно подчинялись.

Угадать, кто передо мной, было совершенно не трудно. Мария Медичи, ныне опальная королева-мать.

– Вы хорошо изучили бумаги, барон?

– Всю ночь не спал, читал. Не зря мы их так ждали и заплатили за них столь огромную сумму. Они того стоят! Даже нескольких писем вполне хватит, чтобы отправить его в изгнание, а то и вовсе на плаху. Считайте, Ваше величество, что мы уже победили!

– Не торопитесь, де Пьемон, с Ришелье шутки плохи, он не прощает ошибок. Мы должны быть полностью во всем уверены, чтобы сыграть свою партию. Иначе, это не он, а вы отправитесь на плаху. И не только вы, а все, кто сейчас с нами.

– Но Ваше величество, – барон, кажется, был сильно удивлен, – здесь же вся его секретная переписка с германскими протестантами! Мне кажется, одного этого уже достаточно… а помимо переписки, в бумагах имеются его долговые расписки на крупные суммы денег из казны, которые ушли неизвестно куда. И еще много всего интересного!

– Бумаги слишком хороши, – задумчиво сказала королева. – Откуда они вообще взялись у вас?

– А разве Его высочество не сказал вам? К нему через посредников обратился один человек, представившийся заклятым врагом Армана Жана дю Плесси, и пообещал предоставить документы, способные погубить кардинала. В качестве доказательства он передал одно из писем, самое невинное, по сути, но даже оно содержало в себе многое. Полный же набор должны были привезти в Париж с преданным человеком, если Месье согласился бы заплатить требуемую сумму денег.

– И вы не знаете, кто был тот человек, этот «заклятый враг», – констатировала королева.

– Он захотел остаться инкогнито. Мы не могли рисковать потерять такой шанс и согласились. В конце концов, какая разница, кто он? Главное, что он на нашей стороне. У Ришелье полно врагов.

– Допустим… А вы уверены в подлинности документов? – кажется, королева потихоньку проникалась уверенностью де Пьемона.

– Насколько я могу судить, они подлинны. За них было пролито много крови…

– Да, я слышала кое-что об этой истории. Говорят, вы похитили некоего шевалье прямо из зала суда, а потом с ним на пару зарубили пару десяток человек?

– Этот шевалье – тот самый верный человек, доставивший бумаги в Париж. Но он попал в скверную историю перед нашей встречей и оказался схвачен. У меня не было выбора, пришлось действовать решительно. А после мы должны были забрать бумаги, но попали в засаду. Нас было четверо, но Бертье и Виаль погибли почти сразу, а врагов было не более десяти.

– И все же, двое против десяти – это подвиг! Кстати, что вы думаете делать с этим вашим шевалье?

– С де Брасом? – удивился барон. – А что я должен с ним делать?

– Подумайте сами, – королева-мать говорила спокойным и размеренным тоном, но от ее слов мурашки бежали по коже, – он слишком много знает и может сильно навредить нашим планам. Если вдруг этот самый де Брас попадет в руки к кардиналу, то, поверьте, из него выбью все признания. У Ришелье служат весьма умелые палачи.

– Предлагаете запереть его на время? У меня в замке есть отличная тюрьма.

– Из любой тюрьмы можно бежать, а шевалье уже доказал свою изрядную ловкость.

– Что же с ним делать? – де Пьемон решительно не понимал намеков королевы или же делал вид, что не понимает.

– Хороший удар кинжалом способен решить подобную проблему, Фельтон недавно это доказал^[42], – внезапно высказался де Нуаро. Я хорошо видел его профиль на фоне приоткрытого окна. Губы Нуаро были сжаты, глаза хмуро смотрели на мир. – Я лично берусь выполнить это поручение.

Вот ведь мерзавец, этот, и правда, убьет и никаких угрызений совести испытывать не будет. Кажется, пора покидать этот гостеприимный замок, пока меня не прирезали в собственной постели.

Мария Медичи одобрительно кивнула на слова Нуаро, но барон поморщился.

– Убить де Браса? Он же на нашей стороне. К чему это?

– Я вам уже объяснила резоны. Конечно, вы тут хозяин, но если вы хотя бы немного цените мои советы и пожелания, то поступите соответственно.

Я хорошо понимал де Пьемона. С одной стороны, жизнь какого-то никому не известного и ненужного шевалье, с другой – расположение самой королевы-матери, которая, пусть и находилась в опале, но с помощью бумаг вскоре должна была вернуть свое влияние, и даже упрочить его. И отказывать ей было бы глупо и недальновидно.

– Ваше слово для меня закон, Ваше величество, – мрачно сказал барон, и я понял, что судьба моя решена.

Шеврез дернула меня за рукав и знаками показала, что я слышал достаточно. Тем же маршрутом мы вернулись в комнату. Перпонше где-то шлялся, в комнате было пусто.

– Зачем вы спасаете меня, Мари? И откуда вы знали, что она предложит убить меня?

– Вы мне понравились, шевалье. Такой ответ вас устроит? И еще, мне кажется, в вас есть какая-то тайна, и я планирую ее разгадать. А касательно планов Ее величества, тут все просто: она всегда избавляется от лишних свидетелей. Правда, я ставила на яд, но кинжал – это нынче модно. Бегите, Франсуа! Я дам вам адрес в Париже, там живет верный мне человек, вы можете спрятаться у него на время. Деньги у вас есть, отдохнете, подлечите раны, а потом я свяжусь с вами, поглядим, чем кончится эта история с бумагами…

Я в сомнении смотрел на нее, решая, как поступить. Вернуться в Париж, где меня ищет каждая собака? Лучше уехать подальше, в Испанию или Австрию! Острая шпага и крепкие кулаки много где могут пригодиться.

– Я прошу вас, шевалье, сделайте, как я говорю. Поверьте, я желаю вам исключительно добра! – Мари почувствовала мои сомнения и легко провела рукой по моей щеке.

Что же, пусть будет так.

– Хорошо, я поеду в Париж. Но если меня схватят и казнят на Гревской площади, это будет на вашей совести.

– Надеюсь, этого не произойдет, мой милый друг. Сейчас я напишу вам адрес…

Она подошла к столику, на котором находились письменные принадлежности, быстро начертала на обрывке бумаги несколько слов и отдала листок мне в руки.

– Улица По-де-Фер, угловой дом. Там с недавнего времени снимает комнаты один юноша, лишь недавно приехавший в Париж. Прежде мы были весьма дружны с его матерью. В память об этой дружбе он приютит вас.

– Хорошо, я обращусь к нему, но почему бы мне самому не найти себе жилье? Поверьте, я с этим справлюсь. Зачем мне обременять своим присутствием этого юношу?

– Так мне будет проще отыскать вас. Это всего на пару недель, не дольше. Скажите ему, что Мари Мишон передает ему привет. Он знает меня под этим именем.

– Пусть будет, как вы решили. Как зовут вашего юношу?

Герцогиня де Шеврез улыбнулась.

– Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, но он предпочитает носить фамилию матери, так что зовите его д'Артаньян.

Эпилог

В дорожной пыли весело чирикая купались воробьи, но едва заслышав топот копыт птичья братия вспорхнула и расселась на придорожных деревьях.

Топот становился все ближе, а потом практически разом к перекрестку проселочных дорог выехали два дворянина в сопровождении слуг.

Не доезжая нескольких метров друг до друга, они тоже одновременно остановились. Последовал недолгая пауза, после которой кавалеры спешились и подошли друг к другу. По выражениям на их лицах было видно, что они уже встречались, впрочем, особого доверия друг к другу не просматривалось.

– Ваша милость… – блондин снял шляпу и скупо поприветствовал второго. – Если провидению угодно нас время от времени сводить, считаю должным представиться. Шевалье Антуан де Бриенн! А этот увалень на лошади, мой слуга Саншо Мендоса…

– Мы виделись, ваша милость? – несколько фальшиво удивился брюнет, но тоже исполнил поклон. – Хотя, неважно. Я шевалье де Брас, а это мой слуга Перпонше.

– Виделись и не раз, – шевалье де Бриенн едва заметно улыбнулся. – Мы въехали в Париж в один день, потом я стал случайным свидетелем вашей дуэли у монастыря Кармелиток, затем мы сидели в одно время, но в разных камерах в Бастилии, дальше я мимолетно и опять случайно видел, как вы спешно покидали дворец Правосудия…

– Можете не продолжать, шевалье, я вспомнил… – сухо прервал его шевалье де Брас. – Насколько я понял, наша нынешняя встреча явно неслучайна в отличие от прошлых? – Его рука легла на эфес шпаги, а лицо закаменело. – Я к вашим услугам…

– Совсем наоборот, – шевалье де Бриенн еще раз поклонился. – Абсолютно случайна. Шутки провидения… – он пожал плечами. – Возможно мой вид обманчив, но я духовное лицо и еду принимать свое аббатство. И уж точно не собираюсь препятствовать вам…

Шевалье де Брас немного отмяк лицом, но остался безмолвным.

– Удачи в пути, ваша милость. Аббатство Сен-Антуан-де-Шам, буду рад вас видеть, – шевалье развернулся и пошел к своей лошади, по пути буркнув себе под нос на русском языке. – Как же все это странно…

Но по настоящему странным являлось не его знание иностранного языка, а то, что шевалье де Брас, по пути уже к своей лошади, в одно время с ним произнес ту же фразу и тоже на русском языке.

Кавалеры остановились, резко обернулись и посмотрели друг на друга…

Примечания

1

Мессир (итал. messère, фр. messer – «господин») – обращение к именитому гражданину в средневековой Италии и Франции. Указанное обращение могло добавляться к фамилии или должности человека. В дальнейшем трансформировалось в «месье».

(обратно)

2

Vaya con demonio – (исп.) черт побери.

(обратно)

3

орухо – испанская водка. Представляет собой продукт перегонки сброженных остатков винограда после их отжимки в процессе изготовления вина. Содержание алкоголя варьируется от 30 до 60 %.

(обратно)

4

(фр.) К бою!

(обратно)

5

(фр) Дерьмо!

(обратно)

6

КМС – Кандидат в мастера спорта.

(обратно)

7

УК – Уголовный кодекс.

(обратно)

8

Фахверковые дома во Франции – один из популярных видов традиционной архитектуры. Дом строится на каркасе из деревянных балок, пространство между которыми заполняется смесью из глины с сеном, камнями или кирпичом.

(обратно)

9

деревянные башмаки – деревянная обувь, элемент традиционной одежды во многих странах мира, в частности у рыбаков и простолюдинов в Европе.

(обратно)

10

бре – средневековые труселя. Очень похожи на современные семейники, но чуть длинней и с завязками под коленями.

(обратно)

11

альгвасил (альгвазил, алгвазил) (исп. alguacil) – в Испании младшее должностное лицо, ответственное за выполнение приказов суда и трибуналов, в соответствии с законодательством.

(обратно)

12

вериги (ст.‑слав. верига – «цепь») – изделие, разного вида железные цепи, полосы, кольца, носившиеся христианскими аскетами на голом теле для смирения плоти

(обратно)

13

Эдикт (лат. edictum «объявление» от edicere «объявлять») – нормативный акт, в данном случае – указ.

(обратно)

14

Кутюмы (от фр. coutume – обычай) – правовые обычаи некоторых провинций, территорий, городов в средневековой Франции, или французское местное обычное право (также называемое публичным) эпохи феодализма.

(обратно)

15

власяница – длинная грубая рубашка из волос или козьей шерсти; аскеты носили её на голом теле, для умерщвления плоти.

(обратно)

16

колесцовый замок – распространённый в XV–XVII веках механизм огнестрельного оружия, в котором необходимая для воспламенения порохового заряда искра высекается с помощью вращающегося колёсика с насечкой.

(обратно)

17

морион (исп. morriоn, фр. morion) – европейский боевой шлем эпохи Ренессанса с высоким гребнем и полями, сильно загнутыми спереди и сзади.

(обратно)

18

испанский сапог – орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопного суставов, мышц и голени.

(обратно)

19

дворянство мантии (фр. la noblesse de robe) – в дореволюционной Франции название дворянства, образовавшегося из лиц судебной профессии, получивших от короля дворянский патент за гражданскую службу, в отличие от потомственной знати рыцарского происхождения – дворянства шпаги (noblesse d’épée)

(обратно)

20

Кутюмы Бовези или бовезские кутюмы (старофр. Coustumes de Beauvoisis, фр. Coutumes de Beauvaisis) – сборник обычаев средневекового французского права, применявшихся преимущественно в северо-восточной части Франции в провинции Бовези. Создан французским юристом Филиппом де Бомануаром в 1282 году.

(обратно)

21

Лоскут или Створка представляет собой двойной кусок ткани, как правило, крахмальные и белого цвета, помещаемый под воротником, который идет вниз к передней части одежды. Его до сих пор используют юристы и магистраты в некоторых странах.

(обратно)

22

(фр.) Всему свое время.

(обратно)

23

паштет, в котором отчетливо просматриваются мясные либо рыбные волокна и который готовится с добавлением всевозможных пряностей и специй.

(обратно)

24

Ливр (фр. livre, от лат. libra – римский фунт) – денежная единица Франции, бывшая в обращении до 1795 года.

(обратно)

25

Ливр делился на су и денье: 1 ливр = 20 су, 1 су = 12 денье.

(обратно)

26

Таким титулом называли Гастона Орлеанского, младшего брата короля Людовика XIII.

(обратно)

27

Бретта (исп. bretta) – обоюдоострый колющий клинок, легкая рапира, гарда которой состоит из глубокой и широкой «итальянской чаши», накрывающей рикассо, широкой крестовины и передней защитной дужки закрывающей пальцы. Полная длина этого тонкого, длинного и острого меча (буквально– «espada de ropero» – «меч для одежды) достигала 110–130 см. От названия рапиры и произошло известное слово «бретер». Во времена Людовика XIII именно бретту в основном использовали и мушкетеры, и гвардейцы в качестве своего оружия.

(обратно)

28

Максим Оскарович Поташев – магистр игры «Что? Где? Когда?»

(обратно)

29

Колет (фр. collet – «воротник») – мужская короткая приталенная куртка без рукавов (жилет), обычно из светлой кожи, надевавшаяся поверх дублета в XVI–XVII веках.

(обратно)

30

Дублет (фр. doublet) – плотно сидящая на теле мужская верхняя одежда, распространённая в Западной Европе в период с 1330-х по 1660-1670-е годы.

(обратно)

31

Гален (сентябрь 129 – около 216 года) – древнеримскиймедик, хирург и философгреческого происхождения. Гален внёс весомый вклад в понимание многих научных дисциплин, включая анатомию, физиологию,патологию, фармакологию и неврологию, а также философию и логику.

(обратно)

32

Гиппократ (около 460 года до н. э., остров Кос – около 370 года до н. э., Ларисса) – древнегреческий целитель, врач и философ. Вошёл в историю как «отец медицины».

(обратно)

33

Амбруаз Паре (ок. 1510, Бур-Эрсан, близ Лаваля, Франция – 20 декабря1590, Париж) – французский хирург, считающийся одним из отцов современной медицины.

(обратно)

34

Речь идет о маршале де Брезе, который покинул армию, потому что страдал мочекаменной болезнью, а в его поместье созрели дыни, лучшее, на его взгляд, лекарство. После этого маршал де Шатильон вынужден был снять осаду с Сент-Омера.

(обратно)

35

Балюстрада (фр. balustrade из итал. balaustrata) – ограждение (обычно невысокое) лестницы, балкона, террасы, и так далее, состоящее из ряда фигурных столбиков (балясин), соединённых сверху перилами или горизонтальной балкой; перила из фигурных столбиков.

(обратно)

36

Мен-гош ((фр. main-gauche – левая рука) или же Дага (исп. daga «палаш, кинжал») – кинжал для левой руки при фехтовании шпагой, получивший широкое распространение в Европе в XV–XVII веках. Во Франции назывались мен-гош (фр. main-gauche – левая рука), так же назывался стиль сражения с оружием в обеих руках.

(обратно)

37

Анфилада (фр. enfilade от enfiler – «нанизывать на нитку» или от a’ la file – «один за другим») – ряд последовательно примыкающих друг к другу пространственных элементов (помещений, дворов, градостроительных пространств), проёмы которых расположены на одной продольной оси.

(обратно)

38

Шайка «Ослов» (фр. Grisons) действовала в те годы в Париже, в числе множества других шаек, и объединяла людей, всегда одетых в серые одежды.

(обратно)

39

Пистоль – денежная единица равная 10 ливрам.

(обратно)

40

гугеноты – название с XVI века французских протестантов-кальвинистов. Происходит от франко-швейцарского термина eyguenot, обозначавшего члена женевского протестантского союза против герцога Савойского.

(обратно)

41

Риет, также рийет (фр. rillettes) – характерный для французской кухни метод приготовления мяса, похожий на паштет. От последнего отличается более крупным фрагментированием продукта и, соответственно, более грубой, волокнистой консистенцией. Происходит из Долины Луары.

(обратно)

42

Речь идет о Джоне Фельтоне, заколовшем герцога Бекингема 23 августа 1628 года.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог

*** Примечания ***