Нарисую себе сына [Елена Саринова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Нарисую себе сына — Елена Саринова
Пролог
Мужчина шел по причалу навстречу золотому закатному солнцу. Солнце уже висело над самыми горами, но, еще чуть-чуть, и оно вовсе исчезнет. Уйдет прямиком за высокий крест на каменной вершине. И тогда берег окончательно сольется с темно-серым небом и морем, превратив мир в одну прохладную темную дыру. Сейчас же, на качающихся у берега кораблях, спешно зажигали фонари, подсвечивая деревянные спины распростертых под бушпритами дев, птиц и морских богов. Все они тянулись своими застывшими телами к шагающему мимо мужчине. И было странно, что их так много. Не идолов, самих кораблей. Обычно в это время северная гавань острова Прато почти пуста. Хотя… Мужчина, черкнув взглядом по очередной гальюнной фигуре, хмыкнул. — Капитан, сэр, — вмиг отозвался, идущий рядом бородатый крепыш. — Вы не передумали? Может, ее и в живых то давно нет? Мы ж, когда в последний раз сюда заходили? — Может, и нет, — с расстановкой повторил мужчина, замерев у основания деревянной лестницы, ведущей наверх от причала. — По-моему… здесь, — и пошел на подъем. — Капитан! — Яков… не знаешь, с какого перетруса в этом змеюшнике крест водрузили? Заскрипевший за его спиной ступенями бородач смену темы воспринял досадным вздохом: — А хоб его знает. Говорят лишь, лет пятьдесят назад заявился сюда не то бродячий подстаканник[1], не то шальной проповедник с целью развернуть всю местную ворожейную свору на путь истинный. А после того, как ему не то рыло надраили, не то предсказали сто акул в задницу, плюнул, и остаток жизни потратил на выдалбливание этого креста. Вот якобы, с тех пор он там и торчит. Вроде назиданья: «одумайтесь и покайтесь». Последний шанс, значит. «Последний шанс», конечно. У Якова — давний, годами выработанный талант упорно возвращаться к тому, что он считает важным. Иногда это боцману помогает. Почти всегда, но, только не в сегодняшний ветреный вечер: — Последний шанс у меня как раз здесь и находится. Так что, или умолкни, или… Святой Эразм с лебедкой! Они здесь икрой, что ли плодятся? — мужчина, уперев руки в бока, обвел удивленным взглядом открывшуюся наверху панораму. — А вот теперь разберись, куда идти дальше. И ведь, действительно: восемь лет назад здесь, на узкой равнине между известняковыми великанами, было всего-то с десяток домишек, отделенных друг от друга глухими заборами. Сейчас же длинные ряды фонарей обозначили в темноте целые улицы из новых, даже не домов, а настоящих каменных вилл. Подсвеченных щедро разноцветьем. Правда, вывески у их входов прочесть с данной точки было трудно. Хотя, догадаться, можно было вполне: — Не иначе, игорщики сюда, в нейтрал[2], после запрета на материке занырнули. В соседи к местным ворожеям, — видно, к схожему выводу пришел и Яков. — Не иначе. А вслед за ними — питейщики и красотки. И теперь ясно, почему эта дыра так сейчас популярна. А нам, по-моему… прямо. — Ну, прямо, так прямо, — вновь вздохнул боцман и, бросив цепкий взгляд в сторону идущей к лестнице громкоголосой компании, двинул вслед за своим капитаном. Эта часть бывшего уединенного селения Профитис была почти погружена в ночь. Лишь в самом конце гравийки, упирающейся в колодец под развесистой ольхой, горел тусклый фонарь. Но, он только колодец из темноты и выхватывал. Будто, самое посещаемое в данное время суток место. Здешние же магические старожилы своим гордым традициям не изменили. И никто навстречу двум путникам с криками: «Предскажу по сыру и подошвам! Недорого!» или «Гадаю по верной гречихе!» не выскочил. И вдогонку, цепляясь за рукава, не понесся. Однако, свет за плотно занавешенными окнами, все же, горел. Причем, за всеми. И это было хорошим, хоть пока и не верным, знаком. Осталось лишь в нужный дом войти: — Есть кто живой?! — капитан, первым переступивший порог, сделал один широкий шаг в сторону и с прищуром, после ночной тьмы оглядел сквозную комнатку с горящим очагом между задернутыми оконцами и длинным, под вышитой скатертью, столом прямо по центру. И сам себе с очередным удивлением, признался: внутреннее ее немудреное убранство, как и саму здешнюю хозяйку, он, в отличие от дороги сюда, запомнил прекрасно. И тут за прошедшие восемь лет мало что изменилось. Разве только, над камином, вместо венка из пожухлых трав висел теперь пестрый квадратный гобелен. И мужчина уже набрал для повторного окрика воздух, когда низкая дверь напротив открылась, выпуская из темного нутра миниатюрную смуглую старушку. Старушка на несколько секунд замерла, буравя визитеров изучающим взглядом, потом дернула плечиками: — А, знакомец. — Доброго здоровья, хозяюшка, — тут же от своего косяка объявил боцман, явно растерявшийся от такого «просвечивания». — И вам не иссохнуть, не просолиться, господа, — нараспев произнесла та и, глядя в карие капитанские глаза, добавила. — Я уж и не чаяла тебя снова увидеть. По кому скорбное марево? Родитель? Боцман непроизвольно крякнул и поспешил спрятать изумление под весомый кулак. Капитан выразил свои эмоции открыто: — Да, он. Я по поводу этого сюда и… — Ну, так проходите от порога. У меня не палуба, чтоб на ногах торчать. Чаю налить? Что покрепче-то вам и в другом месте теперь предложат, — собрала она рот в ехидный пучок. — Да мы заметили, — поддержал тему боцман, усаживаясь за стол. Старушка же поспешила к буфету: — А как такое не заметить? Разве что слепому и глухому. Ну, да, хоб с ними, с временщиками. Полгода как-нибудь дотерплю. Мужчины переглянулись, но, уточнять данный срок посчитали излишним. Тем более, и чай подоспел. Душистый, горячий. Он сразу повернул разговор в нужное «интимное» русло… Старая предсказательница внимала капитану с усердием старателя, промывающего золотой песок. И лишь изредка прерывала его своими странными вопросами. Мужчина же ничего от нее не скрывал. Иначе, зачем вообще сюда явился? — А вот теперь мне придется все это разгребать, — закончил он через несколько минут и крепко сцепил лежащие на скатерти руки. Старушка, торчащая напротив, встрепенулась: — А, ну, дай ко мне их сюда, свои холмы и реки. Посмотрим, чем ты занимался. — Только это посмотрим? — протянул ладони капитан. — Не только, — буркнула гадалка, увлекая мужчину за собой к горящему камину. Тот, прямо у огня послушно замер в забавной согнутой позе и сейчас уже сам обратился в слух и зрение. Но, первые несколько минут лишь прислушивался к тихому старушечьему шепоту, да хмуро глазел на мелкие гобеленовые цветочки. Боцман же, оставленный за столом, теперь казалось, впал в новое непривычное для себя состояние — крайнюю неловкость от такого «сокровенного» зрелища. Поэтому, когда старушка, вдруг громко икнула, вздрогнули оба. — О-ой, — выпустив мужские ладони, прихлопнула она собственные к груди. — А вот тому, видно и быть. — Чему… быть? — глухо уточнил, распрямивший спину капитан. — А тому, что сам ты себе в предстоящих поисках главной помехой и станешь, — многозначительно изрекла гадалка и направилась обратно к столу. — Честь свою можно по-разному отстаивать. И приумножать ее можно разными путями. — Я не о своей чести пекусь. — Ой, ли? — сморщила она свой острый нос. — Ты кому сейчас врешь? Нам или себе? Твой родитель, конечно, успел начудить со своими заполошными Бенанданти[3], да только вы с ним давно друг за друга не в ответе. И давно живете на разных берегах. Так с чего, вдруг, такая прыть? С чего, вдруг, подобная прыть?.. Мужчина на мгновенье задумался и упрямо тряхнул головой: — Да. Мне это тоже надо. Так ты, Клара, поможешь? — глянул он исподлобья на старушку, скрестившую на тощей груди руки. Та лишь с досадой покачала головой: — Вашу бы, каменную мужицкую гордыню, да на изгородь. До небес бы вознеслась… Не могу я тебе помочь. — Почему? — медленно уточнил вопросивший. — Да потому, что перекрыты мне те тропы «туманом» — магия посильней моей клан этот древний бережет. Но… — вскинула она палец. — Все же, есть «но»? — Есть. Другая магия есть. Чистая, прозрачная. Исконная магия этого мира. Да только пользоваться ею надо осторожно. — Кому? — недоуменно хмыкнул капитан. — Мне? Да из меня маг, как из моего боцмана — белошвейка. — А что? — неожиданно вскинулся тот. — Я сам себе штаны чиню и… — Умолкни, Яков. А ты, уважаемая Клара, выражайся конкретней. Что за местная сила и по какому рецепту готовится? — Нет, сынок, — совершенно не впечатлившись гневной речью, захихикала старушка. — Это не боцман твой — белошвейка. Это ты у нас — кухарь. Или, кок по вашему… Послушай меня, — сняла она, вдруг, с лица улыбку. — Послушай внимательно: место, куда ты должен последовать, явилось мне высокими зелеными столбами. И даже не столбами, нет. Свечами. И свечи те высятся на самом берегу и тебе надо именно туда. Там пульсирует… А как доберешься — будь внимательным. Она сама тебе явится. — Кто?.. Магия? — Девушка, — выдавила гадалка. — Она — носитель той магии. — Девушка? И как я ее узнаю? — скривился капитан. Старушка же в ответ фыркнула: — Узнает он. Будешь внимательным — узнаешь. Или ты от меня подробного портрета ждал? Так здесь я тебя разочарую, потому как сама видела лишь ее нечеткий образ. — И в чем он выражался? — В чем? — потерла старушка наморщенный лоб. — На мир она смотрит не как все. Вот в чем. Он у нее, то зеленый, то желтый. Но, любимый ее цвет — голубой, как море в солнечный полдень. И еще я ее руки видела. И не сказать, чтоб грязные. Просто… — вдруг, щелкнула она пальцами. — разноцветные. Точно! Вот руки у нее постоянно разноцветные. И саму себя она считает «трусихой». — И это все? А как она мне поможет… отстоять и приумножить собственную честь? Эта «разноцветная трусиха при неизвестных зеленых свечах»? — А это уже не моя забота, — категорично отрезала гадалка. — Я что могла — сказала. Дальше — сам своим разуменьем. — Ага… — Капитан, сэр? — Чего тебе? — бросил, хмуро отвернувшись к огню, мужчина. — Я, кажется, знаю, что это за «зеленые свечи». Помните, капитан, несколько лет назад мы заходили в один порт по пути из Эйфу домой? — Ну-у? — повернулся тот к боцману. — И-и… — И порт тот назывался Канделверди. — Что в переводе с исходного итальянского, звучит, как «зеленые свечи», — глухо закончил за Якова мужчина. — А ведь верно. Клара, может такое быть? — Канделверди?.. — медленно повторила гадалка, будто еще что-то для самой себя решая. — Может, сынок. Может. Там она, твоя… трусиха. — Ну, значит, на рассвете — снимаемся сразу туда. А дальше, — усмехнулся, вскинув лицо к низкому потолку мужчина. — своим разуменьем… Клара, благодарить в вашем деле не принято. Так что… — запустил он руку за пазуху и вынул оттуда тяжелый кожаный мешочек… Старушка, проводив визитеров до порога, еще долго стояла в ярко освещенном прямоугольнике двери. И сначала она просто вслушивалась в удаляющиеся по дороге голоса. Потом, отведя взгляд к фонарю над колодцем, нахмурила и без того изрытый бороздами морщин лоб. — Канделверди… Дело чести… Ох уж мне эта вечная мужская погоня за иллюзиями… Глупый, глупый гордец. Приумножить он собрался. Приумножишь то ты, наверняка. Да только истинную цену этому поймешь еще не скоро. И… бедная девочка… Да, видно, это — судьба. И никуда от нее… А я то — старая недоделка… Ведь сама же… — гадалка, продолжая тихо корить себя, мужскую суть и весь, сошедший с ума мир, медленно закрыла дверь, вновь предоставив право голоса присмиревшим ночным сверчкам…Глава 1
— Подмалёвок… Подмалёвок и это тоже — лишь жалкий, скучный подмалёвок[4]! — три плотных листа, один за другим, спикировали прямо к моим ногам. — Лучистая Мадонна! Это — не ученица. Это — сущее наказание на мою… — …новую соломенную тарелку, — не удержавшись, продолжила я, сгребая с плит террасы свои шедевральные работы. — Хотя, вчера страшнее была, — маэстро выпустил жар носом — у него это всегда выразительно получалось. И, как бы новой шляпы не лишился. Да что я все с его шляпами то?! Пришлось строить привычную покаянную физиономию: — Я старалась. Правда, — сморщив облезлый нос, потупилась я в пыльные учительские сандалии. — Она старалась! — тоже привычно не проникся учитель. — Она стара-лась. Зоя! — Да. — Ты в какой стране живешь? — В Чидалии, маэстро Бонифас. — В Чидалии! — запальчиво взвился тот. — В месте, где кристально-синее море, изумрудно-сочные кипарисы и золотисто-слепящий песок! В месте, где каждый младенец рождается с абсолютным вкусом и первым делом восклицает: «О, какая грудь!» Где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем! Где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона! Так почему же, когда я смотрю на твои… рисунки, у меня ощущение, будто ты производила их на свет среди вечных снегов? Зоя! Где всё это?! Где Чидалия?! О, как же мне «всё это» обрыдло! — Она там есть, маэстро. Просто… вы ее не видите. — Не вижу? — склонив голову набок, прищурился мужчина. — Наверное, потому, что она спрятана за унылыми бледно-салатовыми садами и серо-буро-розовыми горами? И размытое бежевое солнце ее недостаточно освещает? Зоя? — Да, маэстро. — Ты опять писала сквозь свои линзы? Я их не все у тебя отобрал? — душевно поинтересовался педагог. Я же, напротив, насупилась: — Нет, маэстро. И вообще… как хочу, так и пишу. А, если вам не нравится, можете от меня отказаться. Хотя, мне будет жаль. — И почему, позволь узнать? — Потому что вы мне нравитесь, не смотря на ваши постоянные вопли и балаганные шляпы. Мужчина, устало плюхнулся на каменный парапет: — О, лучистая Мадонна… Это — не ученица. Это — сущее наказание на мою… Иди сюда. — Ну, иду, — буркнула я, опускаясь рядом с учителем на прогретые камни. Потом потерла свободной рукой нос и вздохнула. На этот раз — совершенно искренне: ну разве мой многострадальный педагог виноват, что у меня — все «сквозь линзы»? — Маэстро Бонифас. — Что, Зоя? — ответствовал он уже вполне спокойно и, вдруг, неожиданно добавил. — Ко мне в мастерскую сегодня заходил твой многоуважаемый опекун. — Да?.. И что ему было надо? — уныло отозвалась я, хлопая по вытянутым ногам своими шедеврами. Маэстро поправил широкополую «тарелку»: — Ты знаешь, я так и не понял: узнал, платишь ли ты за наши уроки. — С чего, вдруг? Это уже давно — не его забота. — Вот и мне невдомек, — дернул он худым плечом. — Зоя, он… тебя не обижает? — Сэр Сест? — удивленно прищурилась я. — Не-ет. Он меня, наоборот, не замечает. Впрочем, как и я его. И очень надеюсь — наша взаимная «незримость» скоро станет реальной. Ведь мой день рождения уже через пять месяцев. Как и моя дееспособность. — Ну-ну, — буркнул мужчина. — Двадцать один год. Лучистая Мадонна! А ведь я тебя помню еще веснушчатой большеглазой егозой с вечно кривыми косичками. Даже тот день, когда ты пришла ко мне в старую мастерскую на улице Колокольщиков и важно пропищала сразу от входа: «Дяденька — знаменитый художник, научите меня показывать другим то, что видно лишь мне». — Угу, точно так и было, — засмеялась я, качнув своего учителя плечом. — И как вы находите, маэстро, я с тех пор сильно изменилась? — Ты? — с насмешливым прищуром глянул он на меня. — Расстоянием от макушки до земли… Зоя. — Да? — Он интересовался твоими «особенностями». Скажи, эти, — замолк в тени шляпы маэстро, явно подбирая слово. — видения, они до сих пор тебя посещают? — Видения? — глянула я в сторону моря, тоже с ответом не торопясь. — Ну да… Правда, сейчас уже реже, — и, еще немного подумав, решила добавить. — Последнее вы видели. И оно вам даже понравилось… Своими насыщенными тонами, — конечное «дополнение» вышло весьма ехидным. Маэстро понимающе хмыкнул: — Еще бы. Та узконосая бригантина в схватке с грозовым штормом? — Угу. Просто корабль. С нарисованным факелом на среднем парусе фок-мачты[5]. Без всякой иррациональности. А вообще, — вернулась я взглядом к своему притихшему соседу. — Мне пора, — и подхватила с парапета выцветшую папку на ручках. — За какой шедевр вы меня в следующий раз отчитаете? Мужчина, поднявшись следом, тщательно задумался: — А, знаешь, что? Раз у тебя так хорошо выходят именно корабли, отряжайся ко ты на нашу портовую пристань. Только, в этот раз, без своих линз на носу. Голубых, по всей видимости. Я прав? — Маэстро, вы правы и… я постараюсь, — а что я еще могу ему «привычно пообещать»? Конечно, я постараюсь… первые несколько минут. А потом плюну и спущу со лба очки. Потому что последние четыре года лишь так и храню свой личный, без всяких ярких красок и душевных потрясений мир. Потому что, по-другому у меня не получается. И Арс… Арсений, «кусач» и мое любимое «ботало» — тому самый болезненный аргумент… * * * СэрСест, тогда еще, просто Сест ди Федел[6], появился в нашем просторном доме тринадцать лет назад, в середине сентября и в день, когда у нас с братом шел принципиальный бой за главное сокровище острова «Дупло» — пирог с абрикосовым вареньем. Вот от этого «острова» меня Арс за ногу и сдернул: — Ты! Ты! Я в следующий раз тоже так сделаю! Прицеплю тебя к штакетине за помочь! — нависнув тощей тенью над моей скривившейся физиономией, выдал он. Я же, не торопясь подниматься, пояснила: — Иди к лысому дракону. И вообще, ты мне правую ногу сломал. — Да ну? — оба уставились мы на так и не покоренный, бородавчатый ствол оливы. Один — с явным сомнением. Другая — с сожаленьем (ведь совсем немного не долезла). В этот момент порыв ветра, петляющего меж деревьями сада, донес до наших носов вожделенный аромат. Мы с братом настороженно переглянулись. — А ну, пошевели. Я опустила взгляд на собственные босые пальцы, торчащие сейчас из травы в соблазнительно выгодной диспозиции (между расставленными братскими ногами) и… великодушно вздохнула: — Ладно: на счет «три». — Три! — Ботало! — подскочив с земли, ухватилась я руками за нижнюю ветку оливы. — Я все равно быстрее. — Как же, — пропыхтел с противоположной стороны Арс. — Вот, если б ты языком цеплялась, то уже на макушке была. — Сам ты… Ай! Руку! — Да как бы не так! Изыди, нечистая! — Дурак! Люса тебя, богохамца, не слышит! Ай!.. О-ой… — пирог предательски разломился и, приложившись по дороге о пару веток, ушел прямиком в траву. Мы с Арсом угрюмо уставились друг на друга. — И ведь все из-за тебя. — Не канючь. Трава то — чистая. После дождя. — Я с травы есть не буду. — Да? — глянул брат вниз и, вдруг, ухмыльнулся. — А уже и не успеешь. Приятной трапезы, Хвостик! Пес, секунду назад подоспевший к нашему утерянному сокровищу, мотнул закрученной «кличкой». Арс расплылся в торжествующей улыбке. — Вот только не надо! — тут же дошло до меня. — Ну и что, что это — твоя собака. Она в сражении не участвовала. — Потому что в засаде сидела, — резонно заметил со своей ветки стратег. А потом поднес к голубым глазам пятерню. — О! Сколько у меня варенья. — Ботало. — И тебе приятной трапезы. Вот на том наш принципиальный бой и закончился — вылизыванием пальцев на шершавых ветках оливы с обеих сторон от дупла. Правда, никто из нас место решающей битвы покидать не спешил, увлекшись новым занятием. Мы в детстве с Арсением, вообще жили занятно. Хотя, порою не дружно. Как и положено близнецам. Вот только с собственным полом иногда выходила неразбериха — окружающие частенько в нем путались. Нет, на: «Парнишки, отойдите ко от лотка!», я предположим, не оскорблялась. Ведь все детство пробегала в коротких штанах с помочью через плечо. Хуже случалось, когда моего «мужественного» братца, вдруг, принимали за девчонку. Арс тут же надувался лягушкой и старательным басом выдавал: «Сам ты — дура в щетине». Я же ошалевшему незнакомцу поясняла: «Он, просто, миленький у нас очень. Да ведь, Арсеньюшка?» И тогда доставалось и мне. Правда, если догонит. А, лет с семи разница стала проявляться ощутимее — моими пшеничными косичками и выгоревшим ежиком Арса. Да и платья пришлось носить (мне). Хотя бы, в гимназию. Тоже, кстати, раздельную. Что же касалось родителей, то они любили нас всякими, полагая удвоенным даром или проклятьем, в зависимости от того, что наша парочка вытворяла. Хотя, чаще, вторым и мама. Потому как отца мы с Арсом видели редко. Да у нас половина Канделверди аналогично живет: главы местных семейств, либо — рыбаки, либо — моряки, либо, как наш отец — морские торговцы. Пропахшие солью вперемешку с потом и табаком. Вот по этому запаху я отца и запомнила. А еще по серому кителю с золотыми нашивками, означающему «частный торговец-судовладелец под юридической защитой Его Королевского Величества — правителя Чидалии, Пятидолья и девяти Божьих скал». Очень красиво звучит. Жаль, что не от всего эта «защита» оберегает… — А Люса на ужин курицу щиплет. — Это не курица, а петух. Гляди, перья у него — чернильно-синие. У куриц таких не бывает. — Ха! Зато у них зеленые бывают, — перевесился ко мне через ствол Арс. — В красные звездочки. — Подумаешь. Зато красиво получилось. А то, что Люса потом через забор от страха перемахнула, так это от… — вспоминая цитату из маэстро, скосилась я в густую листву. — эстетической тупости, вот. Желтая то ее не так уже напуга… — Зоя. — Чего? — А к маме кто-то пришел, — прищурился брат в распахнутое окно кабинета, видное с этого дерева, лучше остальных. Я тоже вгляделась в далекий комнатный полумрак: — Угу. Точно. Сам по себе факт визита удивления не вызвал — мама часто в отсутствие отца вела его скопившиеся дела. Поэтому вначале мы лишь попытались с братом опознать в невысоком мужчине с зачесанной назад шевелюрой и солидным носом, знакомого. Но, через пару минут мама, вдруг, резко встав из-за стола, направилась к окну. Мужчина немедля последовал за ней, а еще через мгновенье сад огласился громким отчаянным криком. Мы с братом летели в дом со всех ног. Мне тогда показалось — я земли в прыжке не коснулась: — Мама! — Что случилось?! Она развернулась к нам от подоконника и, сделав пару шагов вглубь комнаты, оперлась на спинку высокого отцовского кресла: — Дети… Дети, ваш отец умер. И… вот этот мессир принес нам весть… Последующие два года я про себя сэра Сеста так и называла: «мессир — дурной вестник». Как его в уме именовал Арс, не знаю. Он вообще долго отказывался принимать данную реальность. И сэр Сест ему раз за разом терпеливо рассказывал о том, какой наш отец был замечательный человек и деловой компаньон. И что та страшная болезнь, подкосившая вместе с ним половину команды, никому даже мизерного шанса не оставила, но, наш отец, как герой, боролся с ней до последнего. И даже успел доделать последние торговые дела. Мало того, уже на пороге чистилища, передал их своему верному компаньону. Так что мы втроем теперь — под его, такой же верной защитой. При этом слове Арс обычно вздыхал, смотрел на рассказчика со смесью недоверья и обреченности и уходил вон из комнаты. Я же — просто сидела и слушала. А на сдавленную улыбку мужчины отвечала своими кособокими гримасами. Правда, привыкла к нему гораздо быстрее Арса. Наверное, потому, что пах он точно так же, как отец. Или, видя расположенность к нему мамы. Ведь, женщина всегда должна быть «при мужчине». А вдова, как подбитая на одно крыло чайка. Это так Люса нам говорила. И до их свадьбы и после нее. Хотя, после, уже реже. Следующие три года мы прожили все вместе в нашем большом доме. И, по большому счету, привычный наш уклад изменился мало. С той лишь разницей, что теперь на большой родительской кровати, рядом с маминым пустовало не отцовское место, а совершенно чужого мужчины. Но, к огромному огорченью моего брата, «пустота» эта стала белеть все реже и реже. Потому как сэр Сест решил сменить серый китель морского торговца на чиновничье кресло в местном порту. Этот период жизни запомнился мне сумбурно. Все больше по шумным застольям незнакомых нам с Арсом людей и частым эмоциональным разговорам мамы и сэра Сеста, доносящимся через дверь кабинета. Нет, мы специально их не подслушивали. Просто, мамин муж говорил уж очень громко и то, ругал какого-то «мутного» Хирономо, то грозился вывести его же в «прозрачные воды истины». А еще через семь месяцев, ранним апрельским утром в дом постучались трое солидных визитеров. Сэр Сест в запахнутом наспех халате, проводил их в кабинет. И вот теперь мы не разобрали с той стороны ни слова. Лишь монотонное бубнение под причитанья Люсы, присоединившейся к нам троим с нашей стороны: «Ох, чуяла я, добром это не кончится. Одна половина города треплет, кто сэра Хирономо под судейский молоток подвел. А другая — кто вместе с ним казну портовую и растащил». И я уж было, развернулась к ней, чтобы припомнить, кто сам «трепал» про «однокрылую чайку», но, тут дверь распахнулась, и мимо наших разинутых ртов по коридору важно прошествовали гости. Следом за ними из серого рассветного кабинета выплыл мамин муж и, остановив на нас свой оторопелый взгляд, произнес: — Поздравляю: в Канделверди — новый начальник порта. И это — я… Мама умерла еще через полтора года… И вот это событие изменило «наш привычный уклад» кардинально… Детство, оно сродни мотыльку. Красивому, с яркими крылышками и легким, кратковременным мигом полета. Потому что в детстве отсутствуют и планы на будущее и ноющая ностальгия по прошлому. Детство эгоистично, ибо живет лишь днем сегодняшним, беря от него по максимуму. Без заначек на завтра и зароков от прежних ошибок. Вот так и мы… Нет, мама, конечно, болела. Иногда. Днями лежа в своей огромной кровати за задернутыми наглухо шторами. В спальне, пропитанной лечебными снадобьями и еще чем-то тревожно густым, темным облаком висящим над ее запрокинутой головой. Но, воспоминание это быстро выветривалось, как из комнаты, едва там распахивались окна, так и из наших с Арсом голов. Вытеснялось более важными заботами порхающих в своем ярком мире мотыльков. А потом все, вдруг, изменилось и я впервые, давясь слезами под лестницей, шепотом вопросила у брата: — Арс, а что будет завтра? — Не знаю, — растерянно глянул тот на меня. — Это он во всем виноват. Это из-за него она постоянно болела. — Не говори ерунду. Мама и с отцом тоже мучилась головой. Помнишь, — хлюпнула я носом. — наш семейный лекарь предупреждал, что ей волноваться вредно и какую-то микстуру вонючую прописывал? — А кто маму заставлял волноваться?.. Больше остальных? — вовремя уточнил мой «примерный» со всех сторон брат. — Он. Со своей работой и еще кое-чем, похуже. — Арс, чем «похуже»? — недоверчиво прошипела я. Подросток хмуро уткнулся взглядом в пыльный угол: — Тебе ведать о том ни к чему. Да только я точно знаю — из-за него, этого пеликана жадного, мама умерла. А что ожидает нас завтра, мы в том разговоре под лестницей так и не выяснили. Да только жизнь сама за нас все решила. В лице человека по имени Сест ди Федел… Местное кладбище, видное еще издали густой зеленой макушкой из высоченных дубов, находилось в стороне от кипящих жизнью городских улиц. И хоть рядом с ним, на тюльпановой пустоши, то быстро появлялись, то так же быстро пустели чьи-то скромные постройки, жители Канделверди капитально осваивать ту часть предгорья явно не торопились. Я же торопилась сюда каждый день. И сначала являлась без всяких других причин, кроме единственной — проведать маму. А потом, пришлось их выдумывать. Не для себя. Для других. Для Люсы, маэстро Бонифаса, иногда насупленного сэра Сеста. Для скучающих теток, торгующих пучками из вечно подвядших цветов сразу у кладбищенских ворот. И один лишь Арс в моих оправданьях не нуждался. Он, казалось, вообще во мне теперь не нуждался, нырнув с головой в видимость дерзкой взрослой жизни… В тот ветреный майский день облака, согнанные с просторов Моря радуг, досрочно закончили в городе послеобеденную сиесту. Поэтому тетки у распахнутых настежь ворот, уже не клевали носами над своими тощими пучками. Пришлось здороваться, демонстративно поправив на боку папку на длинных ручках (рисовать пришла, не просто так). А уж потом, сразу за высоким забором, быстро нырнуть в пеструю тень кладбищенских дубов. И зашагать по широкой центральной аллее. За последние два года я узнала о городском кладбище почти все. Хотя эта его часть, самая старая, была под стать здешним дубам, которые своими вершинами упирались в вечность. Вот и серые мраморные памятники-надгробья, судя по их выеденному ветром и солнцем виду, тоже были от этой вечности в одном шаге (если такое выражение вообще применимо к статуям и деревьям). И некоторых из них я, действительно, рисовала. Поэтому сейчас, проходя мимо, задерживала взгляд, как на старых приятелях. Вот, например те, что высятся слева на бугре, полностью утонувшем в пахучих желтых лилиях. «Здесь покоится Петра Волош. Дева, достойная наших разбитых сердец» — надпись на постаменте, едва различимая сейчас. И две каменные фигуры: ангела смерти, с силой снимающего с головы девушки венец жизни. Девушка цепляется за него руками, хотя очи ее уже сомкнуты. И действительно, данная Петра покинула бренный мир внезапно и при невыясненных обстоятельствах… Или еще одна местная «почти вечность» — умирающая женщина, держащая в одной согнутой руке цветок мака, как символ сна. В другой — ритуальную емкость для скорбных слез (вероятно, ее оставшихся горевать близких). А чуть дальше, почти скрытый в густо разросшейся сирени — постамент с восседающим на нем ангелом-хранителем. Люди свято верят, что такая скульптура заставит небесного охранника беречь своего «подопечного» и на том свете. Наверное, поэтому молящийся ангел опирается обеими руками на увесистую дубину… Но, самой любимой моей здешней скульптурой был лежащий под покрывалом из плюща, каменный лев. Время почти стерло с его добродушной морды нос, а листья плюща скрыли раззявленную во всю ширь пасть (словно животному очень жарко) и эти метаморфозы сделали из надгробного льва сказочного персонажа: с головой кудрявого младенца и туловищем хищника. Вот его я рисовала больше всех остальных. Каждый раз меняя выражение «детских» глаз и положение лежащих лап. А про себя называла «наивным чудовищем». — Ух, ты! — разлегшаяся посреди аллеи, худая рыжая кошка, заставила меня вновь сосредоточиться на дороге и через пару десятков ярдов, я увидела конечную цель пути. Хотя, сначала не ее, а, обрубающий аллею, ржавый, покрытый мхом забор с обмотанной цепью калиткой — входом в заповедную часть кладбища. Значит, мне осталось лишь повернуть перед ним налево. — Ну, здравствуй, мамочка. Это — опять я. Наш семейный склеп назвать таковым можно было лишь по принадлежности к месту. Потому что он скорее, напоминал прямоугольную беседку, сотканную из ажурных металлических прутьев с единственным надгробием по центру и лавочками вдоль узких перил. Заполнились они седоками лишь единожды — в день маминых похорон. Остальное же время были заняты опадающей дубовой листвой да еще воробьями, облюбовавшими это ветреное место для своих посиделок. И первым делом я привычно разогнала мелкую, гулко чирикающую компанию. А потом придирчиво осмотрела все остальное пространство… Вроде, без изменений. И уселась на край мраморной плиты: — А у нас все по-старому. Так папе и передай. Люса ругается на меня за то, что я мало ем ее стряпню. На Арса — за то, что он опять не ночевал дома и почти забросил гимназию. И втихаря — на твоего мужа. По разным причинам. Меня маэстро Бонифас опять сегодня звал перебраться к нему, но я отказалась… Да, твои апельсиновые деревья зацвели. С опозданием, но, белые бутончики вот-вот раскроются. Но, кажется, про них я тебе уже говорила… — замолкнув, вдруг, вздохнула и огляделась по сторонам. Здесь, в противовес портовому гомону, было тихо. И тишина эта неизменно умиротворяла. А еще, так же неизменно клонила в сон. И я, уже зевая, представила себе физиономии Люсы и маэстро, которым я только что сообщила: «Да я туда вообще жить перееду». Эта мысль мне сейчас показалась вполне здравой: — Тем более, с братом буду видеться чаще, — скосившись на свежую ветку магнолии в каменной вазе, пробормотала я. А потом меня, вдруг, «понесло»… Когда-то, много лет назад, мой учитель спросил: «Как в твоей голове рождаются «те, другие» картинки?». И я смущенно в ответ пролепетала: «Я их слышу». Из шума листвы, криков птиц, обрывков фраз. Да много еще из чего. Даже из скрипа несмазанных колес по улице. Все это множество сначала сплетается у меня в голове геометрическими узорами, а потом, вдруг вспыхивает отчетливыми яркими картинками в рамках из них. Странными, непонятными, но, четкими до малейших деталей. И единственное, что в них всегда повторяется… — Маэ-э-эу-у! Ш-ш-ш-ш… Маэ-э-у! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — И ты, здравствуй, потерянная душа. — Ш-ш-ш! — А кто в этом виноват? Надо было еще при жизни своей… — О-ой… Женщина, бесцеремонно разглядывающая мои, разложенные по надгробью рисунки, отложила их в сторону и обернулась к рыжей кошке, сидящей на лавочке: — Вот сколько ее знаю, все время — одна и та же песня. — Про что? — ошарашено выдала я, схватившись за онемевшую после сна шею. — Про что? — тихо повторила незнакомка. — Про свою несчастную жизнь и про то, что она вынуждена болтаться в этом унылом месте до своего «естественного исхода». Ну да, ее не переслушать. Ты почему сегодня так припозднилась? — в глазах незнакомки вспыхнули две тревожные луны, точные копии той, что секунду назад вынырнула из-за туч. И я еще успела подумать что, наверное, в местные «апартаменты» уже переехала, раз таких «гостей» принимаю, а потом резонно уточнила: — А почему я маму здесь никогда не видела? Моя собеседница даже слегка удивилась: — А что ей тут делать? Это я, — качнула она темной гривой в заповедную часть кладбища. — охранительница здешней святыни. И со мной в компании лишь те, кто этой компании совсем недостоин. — Ш-ш-ш! — Однако, у них — другое мнение. Да и пусть. Так почему ТЫ до сих пор здесь? Хотя, нет. Я не то должна спросить. Почему ты так упорно стремишься сюда из реальности? Вот уж не думала, что придется откровенничать с такой «нереальной» особой. И совсем не собираясь этого делать, я выдала одно из любимых выражений маэстро: — А что значит реальность? У художника она — в его внутреннем видении. И я… — Художница? — вскинула брови женщина. — Ты в первую очередь — баголи. А уж потом — художница. — Ба-голи? Это… кто? — «Сова» на языке моего народа. «Видящая особые знаки». У тех, кто позже заселил эти края, нет такого дара. А ваши предсказатели отличаются друг от друга лишь длиной языков и богатством фантазии. Вот кто — настоящие «художники», — последние слова незнакомка произнесла с воодушевлением, заставившим ее встать с противоположного края плиты, и в распрямившихся на груди складках платья я тут же заметила круглую вышивку: — Сова… — Она самая, — скривилась женщина в ухмылке. — Разве не ей ты «подписываешь» все свои «знаки»? В правом верхнем углу? И… — вдруг смолкнув, склонила она набок голову. — И тебе пора. Мелеха? Ты проводишь баголи? — А разве вы всё мне уже сказали? — недоуменно уточнила я, тоже, однако, поднявшись с места. — Есть вещи и поважнее. Судя по твоим последним рисункам, — уже обращаясь в седую дымку, напоследок изрекла здешняя жительница. — Ну и дела… А ты, значит, Мелеха? — кошка в ответ потянулась и, спрыгнув с лавки, важно направилась из склепа. Я, собрав свои «знаки» в папку, поспешила за ней. — Ну и дела. Хотя, дорогу я и сама знаю. — Маэ-у-у… Привычно свернув вправо, я на ходу огляделась по сторонам, успев удивленно хмыкнуть (ведь ночь давно), а потом, вслед за рыжей проводницей, внезапно свернула в первое левое ответвление. Здесь, ярдов через тридцать, начиналась сравнительно новая часть городских захоронений и мною почти не изученная. Да и к чему? От материнской могилы далеко и надгробия особой художественной ценностью не блистают. Разве что, сравнительно гладким мрамором и вычурностью высокопарных надписей на постаментах. Так мы прошли еще какое-то время: Мелеха — впереди, покачивая кончиком загнутого хвоста, я — следом, прислушиваясь и продолжая удивленно озираться. И поэтому, момент, когда кошка шустро сиганула в ближайшие от дорожки кусты, заметила слишком поздно. Поздно, чтобы последовать ее мудрому примеру. — О! Кого я вижу! — тощий парень, замерший прямо по курсу, весело сплюнул и, засунув руки в карманы, на моряцкий манер, качнулся. Его спутник, стоящий ко мне в профиль, выразительно подпрыгнув, поддернул на себе штаны: — Сестра Красавчика? Зоя? — И что с того? — с тоской взирая на горящие из кустов кошачьи глаза, произнесла я. — Да так, самая малость: брат твой нам кое-что должен. Да, Медун? — Ха! Точно так, — оскалился второй. — И внезапная фортуна мне подсказала… — Идите к лысому дракону! Оба! — сделала я шаг назад, выставляя перед собой как щит, картонную папку. — Понятно? — Это с чего мы такие дерзкие? — ответно наступая, сузил глаза тощий. — Думаешь, уважаемый отчим за тебя впряжется? — Пошли прочь! — пожалуй, последнее слово вышло даже истеричным. Что вызвало громкий смех у обоих парней. Мне же, резко стало не до веселья — вот же дура! И ведь, действительно, перепутала явь с потусторонним миром. Так теперь — получай, дура. — Пошли отсюда прочь! — уже не глядя, попятилась я назад, заметив, что мои преследователи вдруг, замерли (неужели, возымело?). Однако уже через миг сама натолкнулась спиной на преграду. — О-ой! Арс недовольно сморщился: — Зоя, какого хоба ты тут делаешь? Я тебя по всему городу ищу, — и, оттеснив меня в сторону, вышел вперед. — Здорово, портовые помойщики. Я же, трусливо заскулив, прижала к груди руки. — Да, неужто, сам? А мне говорили, ты свалил давно из этого городишки? — Мало того, он еще и один. — Арс, побежали. — Зоя, не канючь… А вот здесь вы ошибаетесь. Пронзительный свист заставил меня прихлопнуть к ушам ладошки. И уже через несколько мгновений, из ближнего поворота, вынырнул запыхавшийся дружок Арса. Смуглый Потап, вмиг оценив обстановку, тоже присвистнул. Правда, гораздо тише: — Та-ак… А ты, значит, здесь. — Зоя, вали домой, — тихо процедил брат, не спуская глаз с замерших напротив противников. — А как же… — Зоя! Я кому сказал! — Ла-адно, — медленно пятясь, двинула я в обратном направлении и лишь за кустами у поворота на секунду замерла… Вроде все тихо. А уж потом со всех ног понеслась по центральной аллее в сторону кладбищенских ворот… Вот же дура! Дура!.. Тучная Люса, встретившая меня на крыльце, сначала вступительно зашипела (сэр Сест то спит давно), а уж потом, увидев мои расширенные от ужаса глаза, за руку потащила в свою комнатушку за кухней… Там мы с ней и встретили пасмурный мутный рассвет. Я — вся в слезах вперемешку с размазанными по щекам соплями. Люса — в причитаньях и молитвах у своей гипсовой Мадонны. А, когда сквозь оливы в саду робко пробилось солнце, в наше окно тихо постучали. — Арс! — подскочив с высокой кровати, в два прыжка домахнула я до подоконника и, сдвинув горшок с геранью, распахнула створки. — Арс… Брат расплылся в кривой улыбке: — Ой, — и тут же скривил нос от боли в распухшей губе. — Теперь я тебя быстрее нашел. Зоя, Люса, выйдите в сад. Я вас там буду ждать. И у меня очень мало времени. — Хорошо, — понятливо кивнула женщина и опять ухватила меня за руку… Дальнейшее действо отложилось в моей памяти так же смутно, как и сам тот рассвет ожиданья. Я лишь кивала сначала на речи брата. Потом, когда до меня дошел их смысл, намертво вцепилась в его драный рукав: — Не уезжай, Арс. — Моряки не уезжают. Они — уходят, — глядя в сторону, буркнул он, до боли напомнив мне сейчас отца. — Ну, не уходи. А хочешь, я сама на себя все возьму? — Убийство? — повернулся ко мне Арс. — Святая Мадонна. И это надо же. Племянник наместника. И такая сволочь. — Люса, ты хоть не причитай. Все обойдется. Сэр Сест обещал. Хоть это, — вдруг, нахмурился он и, отодрав мои цепкие пальцы, обхватил обоими руками за плечи. — Зоя… — А? — Не бери в голову и не канючь. Я бы все равно отсюда свалил. А тебя я не брошу и обязательно найду, через какое-то время. Ты только… — отстранился он от меня и заглянул в глаза, как в зеркало своих собственных. Таких же голубых и родных. Единственно родных сейчас. — Ты меня прости, Зоя. Я тебя совсем забросил. И сам виноват. Но, обещаю, я тебя найду. Где бы ты ни была. Вот только сейчас… Мне пора. — Арсений, сынок, а пирожков в дорожку? — теперь запричитала Люса. — Не надо. Меня там накормят. — Где, «там»? — ревностно уточнила она. Арс усмехнулся. Потом снова сморщился: — Ровно в шесть от пятого причала отходит ладменский «Витязь». Я ухожу на нем. Там и накормят. И… все, девушки. Мне пора… Ему пора. И он ушел. Лишь вскинул руку напоследок, будто вспомнив что-то важное и, выудив из нагрудного кармашка свои очки с сиреневыми круглыми стеклами, водрузил мне их на нос: — Носи, сестренка. В них тебя не тронут… Свои… — Спасибо… Арс… Прощай…Глава 2
Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: «Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше — вон, даже прохожие макушками об них шеркаются». Как там сказал сегодня маэстро? «Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?».. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит. — Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница? — О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! — перевесила через подоконник внушительные формы соседка. — И ты знаешь, что странно? — Что язык у тебя до земли еще не оттянулся? Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской: — А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям[7] ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом… — Пеппи! — вновь требовательно огласились глубины кухни. — Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты — от загиба мозга! — Ивам доброго здоровья, мессир Димас! — захохотала я. — Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят. — Ну конечно, — криво ухмыльнулась та. — С таким то… соглядатаем. — Это вы о чем сейчас? — Да так, деточка — о жизни, о грехах наших, — изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. — А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом… — А-а! Вспомнила. И что она вам сказала? — Неужто, рецепт нового супа? — втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту «демонстрацию», ехидно поджала рот: — Да, как же — суп! Она даже каштаны жарить не умеет — вечно, то надрезать их позабудет, то… — Так что же она вам сказала? — А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина. — Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует. — И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, — качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом: — Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя. — Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья? — В общем-то, да, — даже растерялась рассказчица. — О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой… — Да вам обоим невдомек что ли?! — вдруг, громко оскорбилась та. — Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое? — Не-ет, — ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться. Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже: — Люса! Заказ последний забрали?! Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни: — А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то — ненадолго… Мой руки и за стол! — прокричала, уже вновь исчезнув из виду. Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим — молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже «почти буфет» таскать. И что особенно радует — раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» — детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали… Вот же, дура. И мысли у меня — дурацкие. С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и… еще раз вздохнула: — Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там «вдруг»? — и как всегда, потащилась… Уф-ф… Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок — лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами — кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши — лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского «муравейника». Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло — ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не… — Девушка, а разрешите к вам обратиться? — высокий поджарый парень, огласившись мне в спину, замер с улыбкой наперевес. И было в его улыбке столько обескураживающей наглости, что я вмиг провела параллель между ее «носителем» и отчаянным портовым котом. Сходство это в моей голове усугубилось и клочьями ранней проседи, торчащими на черной мужской макушке, и задиристым красным платком на шее. — Так вы мне позволите? — А вы, наверное, заблудились? И вам, по всей видимости, в порт? — Так точно. И я как раз оттуда. — Угу. — И мне нужна улица Причальная. Была нужна. Совсем недавно, до встречи с вами, — оскалился он еще шире. — Да вы, никак, мессир — кавалер? — присоединилась и я к нему. Правда, про себя. — Тогда меня зовут Зоя и вот вам — кавалерская ноша. Или вы… — Зоя?! — Ну да. А… что? — Зоя… Имя у вас — судьбоносное, хоть я и не знаю, что оно означает. А меня зовут Зача, — протянул он длинную руку. Я же на миг засомневалась: — Да неужели? — а потом, вместо своей, развернула увесистое колыбельное изголовье. — Оно «жизнь» означает. Ну, так вы идете? Раз Причальная улица уже неактуальна? — парень, сменив траекторию, с готовностью ухватился за отверстие в широкой доске: — Конечно, иду. С вами, Зоя, хоть… — А «Зача» что означает? — взявшись по удобнее, продолжила я подъем с другой от кроватки стороны. И какое же это… облегчение. Уф-ф. — А можно я не буду о том распространяться? — напомнил о себе парень. — Это почему? — А хотя… Дело в том, Зоя… Матушка моя очень долго молилась о первенце. И через восемь лет и трех мужей, когда уже была готова и на совсем скромный вариант… — Дочь? — Да хоть на хорька, лишь бы был. — Угу. — И вот именно тогда, Бог и преподнес ей подарок — меня. Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается — Зачарий. — То есть? — открыла я рот. — То есть оно и… есть, — в ответ пояснил он. — «Долгожданное зачатие». Однако, некоторые мои… знакомые дамы, толкуют его по-своему. — Угу-у. — Трактовали, пока я им представлялся по всей форме. И это их, скажем так… — Еще бы, — уже не сдерживаясь, прыснула я, скосясь на качающуюся между нами колыбельку. Мужчина, проследив за моим взглядом, выразительно скривил рот. А потом… присоединился: — Неизбежный исход. Именно так они и… толковали… А мы куда с тобой идем? — просмеявшись, одновременно и уточнил и перешел он на «ты». Еще бы, после такой-то «сближающей аллегории». — Отдать мой заказ, — пришлось парня успокоить. — И здесь недалеко — через площадь. — Так ты детские кровати лабаешь? — теперь уже удивился Зача. — Да нет. Я их лишь расписываю. Как и многое другое. — А-а, — приподняв свой край, прищурился он на моих красочных дельфинов в компании. — Так таких же не бывает? — А ты всех, что ли, видел? — Я?.. Нет. Но, все равно. Дельфины, они ведь… — Красивые. А мои разве некрасивые? — Твои? — серьезно задумался Зача. — Красивые. Они — красивые. Хотя и… — Без «хотя». Как хочу, так и пишу. А не нравится — не смотри. — Что ты делаешь? — примиряюще расплылся он в улыбке. Я же принципиально выдержала паузу. — … Рисую… Ой, а народу то сколько. И ведь дура же. Забыть, что сегодня — вечер субботы. Время прогулок и дружеских излияний. А еще свиданий и просто посиделок в прохладе на лавочках. И все это — именно здесь, на Площади хромого петуха. Это по фонтану местному она так названа, которому в одной из драк (ну да, и таким здесь тожеразнообразятся), дубиной ногу напрочь отшибли. С тех пор он так и торчит — на своей одной и безмолвно разинув к небу глотку. А вокруг него… — А ты чего встала? Пошли, — потянул меня в самую гущу провожатый. Вот ведь, герой. Прекрасная компания: дура, неместный герой и колыбелька. И у меня уже совсем другие аллегории нарисовались… — Зоя! — О-ой… — Это — твой знакомый? — притормозил, вытянув шею в сторону фонтанного бортика Зача. От оного через мгновенье отделился один из парней и вразвалочку направился к нам. Я же хмуро потерла облупленный нос (и когда он у меня окончательно облезет? И хорошо бы, вместе с веснушками). — Здравствуй, Зоя. — Здравствуй, Потап. Это — Зача. И мы спешим. — Зача?.. Спешите? — измерили они друг друга взглядами. Однако руки пожали. — Так ты опоздала. Томаза то родила. Сегодня, ближе к полудню. Повитуха только недавно от них ушла. Ее мать моя провожала. — Да что ты? Теперь понятно, почему ее муж ко мне сам не пришел, — покачала я головой. Потам же, еще раз глянув на Зачу, уточнил: — Может, помочь? — Мы сами, — отрезал тот. — Зоя… — Да, пошли. — Ну-ну, — сунул Потап в карманы штанов руки. — Зоя, я к тебе на днях… — Угу… — вот ведь, дура. И к чему это «угу»? Давно уже не «угу». И никогда «угу» не было. Только неловко как-то при постороннем друга брата на место ставить… Значит, придется наедине. А оно мне надо?.. — Зоя, куда дальше? Я и сама не заметила, как вслед за парнем и просроченным подарком, вылетела в прилегающую темную улочку. — Налево в первый поворот. — Ну, тогда пошли дальше. И дошли совершенно молча до самой стеклянной двери молодого цирюльника. В Канделверди этот внеурочный отец считался «очень смелым экспериментатором». А такое звание еще заслужить надо. Хотя, что касается традиций и суеверий, у нас вообще кругом — сплошные «табу с оговорками». Например: скрестила на столе два ножа — оскорбила христианский крест. А извела на гадалок и огородный гороскоп последние деньги — проявила дальновидность. Вот так и мотыляет из крайности в крайность. Так что трехъярусные рыжие усы маэстро Ноэля вот уже месяц, как вызывают у местных монн явное «разночтение». — Зоя! Ох, ты меня прости! А у нас — такая ра-адость! — Хобья воронка… Кх-х. — Мессир Ноэль — поздравляю, — оторвала я строгий взгляд от прикрывшего рот кулаком Зачи. — Кто? Мальчик? — Конечно! — растянул тот в довольной улыбке свои «ярусы». — Ох, а красота то какая получилась — вот жена обрадуется. Давайте сюда сами и кроватку. У меня молодое вино как раз из по-огреба. Да мы с тестем прямо там и с-сидим. — Нет, нет. Спасибо. — Зоя, это — тр-радиция. Или вы маленькому Феду зла желаете? — Я?! — Мы?!.. Не-ет, — шагнув за порог, дернул меня за собой Зача… А сама то я не хотела. Это — традиция… Море было изумрудным, а небо над ним — глубоким оливковым. И вдоль соединяющей их грани — рассыпанный серебром лунный свет. Нет, мне такое точно не написать. Особенно кипарисы, стражами уснувшие с обеих сторон от этой драгоценной россыпи. Ведь, как изобразить их тихий чуткий сон? Почувствовать можно. А вот передать на бумаге… — А странные у него, все ж, усы. — Что? Зача, сидящий рядом на каменном парапете лестничного пролета, почесал затылок. Потом с улыбкой повторил: — У мессира Ноэля усы странные. Я таких никогда раньше не видел. — Считай, у тебя сегодня — вечер художественных открытий… Зача? — Что? — глядя на море, отозвался он. — Ты вообще куда спускался по этой лестнице? — Я же тебе говорил: на Причальную улицу. — Это понятно. А к кому именно? Это — моя улица и я там всех знаю. — Всех-всех? — Угу. — Ну, тогда ты наверняка знаешь девушку по фамилии Лино. — Это… ты о чем сейчас? — Зоя, тебе привет от твоего брата. Он сейчас здесь, на борту нашей с ним Крачки. — Что?! А почему ты раньше мне этого не сказал?! — Не знаю, — беззаботно скривился парень. — А куда спешить, если вся жизнь впереди? К тому же… — Вся жизнь впереди? Да ты!.. Да я!.. — перехватило у меня дыхание. — Да я этого дня ждала с тех пор, как он из нашего сада ушел! Вставай и пошли к нему сейчас же! — Зоя, уже ночь. Вот завтра… — на всякий случай, отстранился от меня Зача. — завтра вместе с Люсой и пойдем. — Ну, ты — наглец! — Да ладно, не злись. Просто, так получилось. — Да иди ты… к лысому дракону. — К кому-кому? — смеясь, уточнил Зача. — Арс мне рассказывал, как ты его в детстве туда часто посылала. Значит, до сих пор? — По особым поводам, — хмуро буркнула я…Глава 3
— И как давно вы здесь? — Вчера зашли. — А до этого? — Разгружались западнее по побережью, в Белице. Там мы, кстати, с Арсом и познако… — А корабль откуда? — Купили почти рухлядью на Прато. Перегнали в ладменский Радужный Рог и полгода стояли на верфи у моего дядьки. Работали на него днем, а по ночам своим занимались. — И чем Арс… чем вы теперь на жизнь зарабатываете? — Чем? На жизнь? Перевозками грузов и пассажиров. Правда, «Крачка» — галеон небольшой и… — «Крачка» — галеон? Не бригантина? — Да-а. Нам сказали, на ней раньше флибустьеры промышляли, а потом их… — Только лишь этим зарабатываете? — Только лишь… Зоя! — Что?! Зача, встав, как вкопанный, обиженно набычился. Люса, воспользовавшись заминкой, наконец, нас нагнала: — Святые небеса, я в последний раз… так от твоей зеленой курицы бегала. Уф-ф. — А ты чего застыл? — в ответ подбоченилась я. — А ты чего мне допрос устроила, как портовая цапля[8]? — Зача… Пошли. Или я сейчас орать начну на весь порт, и Арс сам наружу выскочит. — Сумасшедшая, — буркнул, срываясь с места парень. Я, подпрыгнув, понеслась по пристани рядом, лишь стон Люсы за спиной успела расслышать. В таком темпе мы и домчались до самого дальнего причала. И вот теперь уже встала я — так ведь раньше никогда на корабль… Это, как на чужую землю, в чужую страну, неведомый край… — Ну, а теперь-то чего? Да какой же он чужой? Там ведь сейчас… — Арс, — выдохнула и ухватилась рукой за веревочные перильца сходней. — Зача, а он… О-ой, — корабль, пришвартованный к причалу боком, качнулся. Парень, идущий следом, обхватил меня рукой: — Что, страшно? — Угу… Но, не до такой степени, — рука медленно убралась. Я припустила на подъем уже гораздо уверенней. Кусок широких перил, благоухающих лаком, был гостеприимно откинут, и я, спрыгнув на доски, первым делом осмотрелась: пол как пол, правда, «палубой» называется, прямо по ее центру, у одной из мачт — закрепленная шлюпка. А кругом, вдоль бортов, кольцами смотанные веревки и крупными ячеями, натянутые снасти. Только вот брата среди этого «неведомого края» нет. Зато присутствовали другие. С физиономиями, что хоть сейчас на флаг в перекрестье ножей. А может, этим двоим и команда вместе с галеоном досталась? Тоже по дешевке? И я, трусливо отступив обратно к перилам, даже открыла рот, чтобы данный вопрос Заче задать. — Зоя! Зоя! Ну, наконец-то! — ух ты! А вот вверх-то взглянуть и не сподобилась: Арс смахнул с лестницы от штурвала и замер с распахнутыми настежь руками. Всего на мгновенье: — Арс! Как же я по тебе соскучилась! — кинулась я к нему навстречу и сначала с разбега повисла на шее, а уж потом осознала. — Какой же ты стал… — Длинный? — откинув с забранными в хвост волосами голову, загоготал тот. — Теперь-то тебя со мной точно не перепутают. — Да вы и не похожи вовсе, — вставил сбоку от нас Зача. Мой брат одарил его скептическим взглядом. — Арсеньюшка! Сынок! Дай я тебя хоть пощупаю! — только это и успел. — Зача, где у вас тут стол? Давай ко туда вместе с корзиной. — О-ой! Люса! А мне ведь часто «являлись» твои божественные пирожки. — Как был богохамцем, так и остался, — вытерла слезы из-под руки Арса женщина. И как же все славно-то у нас. Душевно и радостно. Будто, собравшись здесь, в этой светлой каюте, под флагом иного государства мы все трое взяли и дружно вырвали страницы из жизненной книги. Все ее, еще не успевшие пожелтеть листы толщиной в четыре последних года — не было их. Нет. — М-м-м… А и вправду, пирожки — божественны, — Зача, оторвав от потолочного окна глаза, уперся ими в меня. — Ты чего? — Да так… ничего, — доказательство существующей реальности. Хотя, он-то в чем виноват? — А-а. — Ты мне лучше расскажи, сестренка, как все это время жила, — внимательно пригляделся к нам Арс. — Нормально жила, — пожала я в ответ плечами. — А сэр Сест? — Что, «сэр Сест»? — Он тебя не достает? — Нет. Сэр Сест вообще дома теперь редко появляется. Так и живет здесь, в порту. И это просто чудо, что он вчера уехал вглубь материка по своим делам. Иначе бы тут уже торчал. — А и пусть, — зло хмыкнул брат. — На палубу б все равно не поднялся — права юридического не имеет. Что же касается остального… он мне слово дал в обмен на мое. — Это ты про что, сынок? — встрепенулась Люса. — Он ведь тогда, четыре года назад, не просто так мне помог, из отеческой любви, а по обоюдной договоренности: я от доли своей наследственной в его пользу отказался. А он мне пообещал, что исполнит свой опекунский долг в отношении тебя, до самого конца. — Святые небеса! Вот ведь, аспид на наши головы! — Арс, ты же ребенком тогда был. Как ты мог такие обещания давать? — Ребенком? — глянул на меня брат. — А за убийство получил бы, как взрослый. Да и свобода, она дороже любого наследства. Я это только тогда понял, когда с кормы «Витязя» последним исчез пик Волчьей горы. Зоя, поверь мне: жизнь за порогом начинается, а не заканчивается. Правда ведь, друг? — Точно так, — весело подмигнул мне Зача. — А ты вообще чем собираешься заниматься после своего дня рождения? — Я?! — растерянно оглядела я сидящих за столом. — Не знаю. Прокормить себя и Люсу, смогу и сейчас и без родительских средств. А вот масштабно мыслить… как вы… — А в Канделверди тебя что-нибудь или кто-нибудь держит? — уточнил Зача. — Кроме родительского дома и Люсы? — прищурилась я на него. — Не-ет. Наверное, нет… По большому счету, — попыталась и я мыслить «масштабно». На что Арс среагировал расплывшейся в улыбке физиономией: — Ну так, подумайте тогда обе. Сроку вам — три дня. — О чем подумать? — дуэтом выдали мы с Люсой. — О досрочном наступлении твоей самостоятельной жизни, — со смехом ответил мой брат, а потом решил дополнить. — Правда, день назад мне эта затея казалась более продуманной. — Ой, только вот не надо сейчас намекать! — взмахнул рукой над столом Зача. Я же немедля сощурилась на каждого из них по очереди: — Это вы о чем сейчас? А, ну, отвечайте. — О нашей с тобой свадьбе. — Что?! — Фиктивной! — Да какая… — Зоя, по закону твоя дееспособность наступает или в момент замужества или в двадцать один год. Ты ведь в курсе? — влез между нами Арс. — Ну да, — пыхтя, кивнула я. — Вот мы с Зачей и решили тебе предложить эту затею с фиктивной свадьбой, которая никого из вас ни к чему не обязывает. Ты бы сразу получила свою часть наследства и свободу, а во второй половине декабря — без проблем развелась. И все. — А Заче то это к чему? — Да ни к чему! Просто, друга хотел выручить. То есть, его сестру. Я ведь уже имею представление о вашем досточтимом опекуне. — Ну, предположим, — протянула я. — А дальше что? — А дальше? — усмехнулся мой брат. — А что пожелаешь. Хочешь — оставайся в Канделверди, а мы иногда «в гости захаживать» будем. А хочешь — перебирайся в… да хоть в Радужный Рог. У меня там домик есть небольшой… Зоя? — А-а? — Ты подумай хорошо. Обе подумайте. У меня роднее вас никого нет. И, возможно, я рассуждаю, как эгоист, но, мне очень хочется, чтобы мы были все вместе. Как и прежде. Но, если тебя настоящая жизнь устраивает и не в тягость… — Я подумаю, Арс, обещаю. Только, без согласия сэра Сеста мне все равно замуж не выйти. — А вот это уже не твоя забота, — выразительно оскалился Зача. — Аргументы в пользу жениха найдутся. — Какие… аргументы? — испуганно выкатила я глаза, на что Арс, поспешил вмешаться: — Письменные. Добытые по сходной цене у источника, не вызывающего сомнений. — Вы оба! А ну, хватит зубы скалить! Выкладывайте толком, что да как! — мужчины удивленно переглянулись. Я скосилась на Люсу. Та громко выдохнула. — Уф-ф! Зоя, дочка, Арс дело говорит. И если есть возможность срок твой поднадзорный сократить, то надо ей воспользоваться. Как только узнаем нужное. — Да, пожалуйста, — подскочив с места, метнулся к сундучку у кровати Зача и через мгновенье хлопнул на стол трубу из перевязанных шнурком листов. — Что это? — Это, Зоя, настоящая ведомость расходов на прошлый ремонт пристани порта Канделверди, — довольно пояснил Арс. — И в купе с ней еще парочка тоже «настоящих» документов, которые в суде сойдут за прямые улики. Что же касается источника, то… нас с ним свели на Прато. Там и не такое можно достать. — По сходной цене, — не размыкая скрещенных рук, плюхнулся обратно на стул Зача. — Предложу обмен, если заартачится. Только и всего. — Угу, — почесала я нос, а Арс, глядя на меня, рассмеялся: — А ты все та же… трусиха… Зоя, тебе делать ничего не придется. Мы все сами. Зача, все сам. Я-то здесь — вне закона. — Но, ведь это же, — подняла я на них глаза. — опасно? — Зато весело, — беззаботно потянулся Зача. — Да и не слишком опасно, честно говоря. Бывало и… — Кх-хе! — По-разному, — быстро закончил рассказчик. Я же решилась лишь на иное уточнение: — А почему, три дня? — Три дня? — воодушевленно повторил Арс. — Так мы снимаемся через пару часов. У нас срочные дела недалеко отсюда, но как раз к намеченному сроку вернемся. — Угу. Дела, значит, срочные. Недалеко. — Зоя! — Зача! — Я тебе не муж, чтобы отчитываться. — Да не о тебе речь, а о брате моем. — А вы знаете? — глядя на нас, постучал пальцами по столу Арс. — Пожалуй, идея с замужеством, все ж, не такая плохая… Два следующих дня я пролетала по Канделверди в совершенно приподнятом над лестницами и тротуарами состоянии. И хоть обещала брату лишь подумать, решение приняла уже когда с причала смотрела на отходящую в море «Крачку». Представила, как художница, себя на ней. А рядом Арса и Люсу. И как исчезает с линии горизонта родной зеленый берег со свечами кипарисов и застрявшими над горными пиками облаками… так красиво представила… А на третий день вспомнила про свое обещанье маэстро Бонифасу. И, подхватив облезлую папку, понеслась на пристань. Народу сегодня было на удивление много и потыкавшись в галдящей на разные языки и голоса толпе, я, наконец, нашла себе местечко на парапете рядом с блаженно загорающим на солнышке одноногим Упсом. Он вообще, личность легендарная, в том смысле, что сам про себя много чего напридумал. А иначе в таком месте нельзя — конкуренты «морально задавят»: крикливые торговки и наглая босая ребятня. Те привыкли под круглых сирот косить. Торговки, в основном, опираются на «уникальность» товара (даже если каштан неправильно поджарен — так задумано для сохранения наиболее ценных свойств). Упс придумывал про себя истории. Да такие, что хоть с блокнотом рядом сиди. Впрочем, года три назад за ним один столичный писака таскался. А потом сэр Сест домой книжку принес под его авторством. И когда я ее Упсу выборочно читала, то много новых слов для себя постигла. В основном, пожеланий. И калека даже сам собирался в столицу «за правдой», да деньги на дорогу в ближайшей к порту траттории «нечаянно» прогулял. Грустно, конечно. Только, если он сам о том вспомнит. А напоминать охотников нет. — А неплохой сегодня денек. Урожайный, — прищурясь снизу вверх, изрек мой сосед по парапету. Я же решила проявить стойкость духа, выражалась которая в отказе от очков. Поэтому сейчас восторг Упса не разделяла: — Угу. Поживем — увидим, — и прицелилась взглядом к пришвартованному напротив судну. Объект моего будущего пейзажа лениво, правым бортом покачивался на волнах и нагонял скуку убранными парусами. — Знатная бригантина. «Заточенная». — А? — Говорю, узлов двадцать дает. — А-а. — И корвет сделает при кормовом ветре, а уж галеон еще на старте с горизонта растворится. — Да что вы говорите? — выставив на четверть карандаш, протянула я. Произвела нужные «расчеты» и вновь вернулась к эскизу. — Галеон, значит, «еще на старте»? — А то? — уверенно раззявил беззубый рот Упс. — Вот я, помнится, когда ходил на подобной красавице… — и далее соответственно выбранной на сегодня легенде. Хотя, на моих ушах это так, «разминка». В ожидании главных «слушателей». Вскоре к нам присоединился еще один бесплатный ценитель устного творчества, мой собрат по веснушкам, рыжий Кирюха. Только в отличие от моих, его «украшения» были щедро наляпаны по всей физиономии и выделялись «выгодной» насыщенностью. Мальчишка сунул мне красное в желтые полосы яблоко. Я, проследив, как мимо пронесли несколько ящиков точно таких же, поблагодарила, и, шерканув пару раз об платье, засунула в рот. Упс тем временем, не отвлекаясь на обыденность, дошел до апофеоза: — И в этот самый момент, на нас из морской тьмы вылетело… — Мессир, прошу прощения! — И в этот самый момент как вылетит… — Мессир!!! — Зоя! Что ж ты так орешь? Ты меня с мысли сбиваешь! — в сердцах ударил по своей деревяшке Упс. Мужчина, перегородивший мне корабль, наконец, развернулся. — А иначе он меня не услышит из-за такого… О-о! Услышал. Мессир, не могли бы вы немного в сторонку? — помогая себе «отгребающим» движением руки, сморщилась я. Незнакомец, склонив темноволосую голову набок, хмыкнул: — А в чем собственно дело? — как будто просто просьбы ему мало! — Да ни в чем! Вы мне бригантину загораживаете, — еще больше озадачила я его: — А зачем вам моя бригантина? — ах, вот оно что. — Домой заберу. Да я рисую ее. А вы мне своими широкими плечами… — Понял, — убрался он, наконец, в сторону, однако, недалеко. — Так вы… — Сэр капитан! Помогите морскому герою, лишенному… — здесь вышла пауза, так как конец трагической истории из «морской тьмы» так и не обозначился. — волею зловещей судьбы конечности! — выкрутился таки Упс, полностью переключивший на себя внимание незнакомца. Тот, порывшись в нагрудном кармашке, протянул «герою» монету. Упс, оценив вклад, воодушевился еще больше: — Сэр капитан! А сколько узлов дает ваша посудина? — Восемнадцать — двадцать, — скромно пояснил вопрошаемый. — Да я так и знал! — Ну, а раз вы такой «знающий», может, подскажете, где у вас начальник порта? — прищурился на калеку мужчина. — Я могу проводить! — тут же подскочил с парапета Кирюха. А что? Подзаработать всем хочется. Однако «сэр капитан» коммерческий пыл мальчугана поубавил: — Нам сначала не туда надо. Так что, можно и на словах. — А он всё здесь знает: и «туда» и «не туда». И проведет вас в лучшем виде, — ну и кто меня лезть просил? Будто я — в доле. — Всё-всё? — уточнил мужчина. — Ага, — согласно пробасил Кирюха. — И даже то, что по возрасту знать не положено, — добавил совсем уж доверительно, на что капитан разразился смехом. А через минуту, с подошедшим к нему плотным бородачом и прыгающим впереди проводником исчез в толпе. Мне же сидеть в сравнительной тишине долго не пришлось. Но, сначала, взбодрился Упс: — Цапли, длинноклювые, чтоб вас не вовремя накренили, — заерзал он по мостовой своей деревяшкой, однако, уже через секунду удивленно открыл рот: — Зоя. — Что? — перевела я озадаченный взгляд с Упса на усатого начальника портовой охраны. — Я — за тобой, — скосясь на калеку, пояснил тот. — Начальник порта приказал, как только ты здесь, на его территории в следующий раз появишься, привести тебя к нему. — Неужели? И прямо под конвоем? — Да что уж так то? — в ответ изобразил охранник неловкость. — Просто, рядом. Ты же видишь: я один и без сабли. — Ну, и на этом спасибо… Пошли, — ох, давно я со своим опекуном откровенно не разговаривала. Видно, настал долгожданный час… — Здравствуйте, сэр Сест! — пожалуй, начало «откровенной» беседы вышло преувеличенно радостным. Что тут же отразилось на ответной реакции: — Проходи, садись. — Хорошо, как скажете, — поубавила я пыл. И, сцепив перед собой на лакированном столе пальцы, приготовилась ждать. Вообще, «ждать» здесь было даже приятно. В тишине и прохладе, обособленных от порта за окнами. И глазеть по сторонам, постоянно возвращаясь взглядом от карт и графических картин на стенах к одному и тому же — компасу на рабочем столе опекуна. Еще отцовскому. И что он здесь делает, я понятия не имела, а вот выяснить никак не решалась. Может, сейчас? — Зоя, я знаю, зачем ты была в порту два дня назад, — ух ты! Хорошее начало. — И зачем? — может, у него другие версии есть? — Ты встречалась на ладменском галеоне с мужчиной, — воззрился на меня из-за своего стола сэр Сест. — Кто он такой? — А вам какая разница? — Зоя, пока я — твой опекун, я не позволю позорить честное имя твоей семьи. — А я его… позорю? — Да, ты его позоришь, — остался он непреклонным. — Ты же знаешь, как у нас относятся к «таким» женщинам? — Понятия не имею. Вам — виднее. — Это ты к чему, позволь узнать? — К понятию «семейного позора», сэр Сест. И, слава Богу, у нас с вами разные фамилии. — Зоя! — удивленно подскочил опекун из своего кресла. — Да как ты смеешь! Ты, недоразумение, появившееся на свет вместе с еще одним! Ты, посмешище всего Канделверди! Да если бы не я, тебя бы уже давно оплевали на всех площадях за твои больные фантазии. — Больные фантазии? — раззадорил он меня уже по-настоящему. — А кому они жить мешают? За что меня «оплёвывать»? — Кому они жить мешают? — прихлопнув руку ко лбу, переспросил мужчина. — Кому мешают? — и полез в один из ящиков стола, выудив оттуда мой пропавший недавно рисунок. — Ответь мне, что здесь нарисовано? От такого вопроса я на миг даже опешила. Как это, «что»? Так ведь ясно же: — Лодка на воде, — выдохнула, глядя в яркие голубые краски. Единственно возможные, если рисуешь в голубых линзах. Однако, опекун моего «понимания» не разделил, обличительно ткнув пальцем: — А где тогда вода? — Вода? — подняла я на него глаза. — Ее не видно, потому что она… — Отсутствует? — Прозрачная. — А где ты такое видала? — ткнул он теперь самим рисунком и мне в лицо. — Где, я спрашиваю? Это же ненормально! Даже в нашем мире! Невозможно видеть то, что видишь ты, не имея в роду ни одного мага. — То есть, я — юродивая? — Получается так. А теперь и новая напасть — хождение по кораблям. Зоя, я тебя дома запру. — Что? — даже подбросило меня. Нет, ну пусть «юродивая» — это с детства привычно. Пусть «шлюха» — я-то знаю, что это не так. Но, запирать в четырех стенах! — Права не имеете! — Я — твой опекун! — Да ненадолго! — Как минимум… — Несколько дней! — Это как? — Это — я замуж выхожу, — выдохнув уже от двери, ломанулась я наружу, да так и понеслась по длинной деревянной лестнице. А уже у ее основания остановилась и торжественно водрузила на нос свои очки. — Ну, Зоя, теперь держись! Трусиха!.. Что? Мужчина с пристани, недавний «сэр капитан», замер с другой стороны двери, не сводя с меня ошалелого взгляда. Да. Видно, я сейчас еще то зрелище собой представляю. И, воспроизведя в своей гудящей голове оное, понеслась дальше, к центральному выходу из порта…Глава 4
Женщины Чидалии взрослеют рано. Особенно, настоящие «породистые» южанки. На лицах таких уже годов с пятнадцати немилосердное местное солнце рисует «лучики» вокруг смородиново-карих глаз. А первая седина в блестящих, как черный обсидиан волосах, возникает сразу же во время венчания (по крайней мере, этот факт именно мужьям предъявляется). Меня же, точнее, маму мою, Бог такими завидными атрибутами «обделил»: и глаза слишком светлые, и волосы. Что же касается морщин, то здесь, думаю, «защита» очков сказалась (жаль, что они еще и нос не накрывают). Да, это все — мелочи. И вообще речь не о них. Ведь, в самом главном я с чидалийскими смуглянками солидарна: наши женщины взрослеют, конечно, рано, а вот умнеют… — Ох-ох, и какой бес тебя за язык потянул? И не мог Святой Ник тебе по нему «драконьим огнем»[9] мазнуть? — Люса… — И ведь, как сердце чуяло, когда он с утра пораньше колпак свой ночной скинул и в сарай за лестницей попер. — Лю-са… — И не поленился же ставни собственноручно закрывать? И ведь, не зверзся с лестницы прямиком в… — Да Люса! — подскочила я с пола на колени и уперлась лбом в дверь. Женщина с той ее стороны обиженно засопела: — А вот теперь: «Люса, да Люса». Что еще остается то?.. Ты хоть не голодная у меня? — Нет… Мне просто скучно и на душе как-то муторно: сегодня же вечером Зача должен прийти, — вздохнула я в потрескавшуюся краску двери. — Если они с Арсом, конечно, сюда вернутся. — Да всю бутыль тебе «огня» на твой язык! — гаркнули с той стороны так, что меня отнесло с этой. — Как вообще такое можно, да еще и вслух?! — Так ушел же портовый охранник? Дверь тебе с едой открыл-закрыл и ушел. — Божий глаз, он всегда… — Понятно. — И всегда его ухо… — Понятно, говорю! Мне вот другое непонятно: сколько меня здесь держать собираются? — Так это… сэр Сест утром сказал: «Два дня, не меньше». — Два дня? — озадаченно потерла я нос и снова шлепнулась на пол. — А что, за это время Я резко поумнею или он порт на вечный карантин закроет? — Ох, дочка, боюсь, не на то срок установлен. — А на что, по твоему? — Да, не знаю. Про твоего опекуна в городе всякое треплют. И чем больше его ненавидят, тем сильнее тебя жалеют. — Люса, а чего меня жалеть то? Я что, плохо живу?.. Жила до сегодняшнего утра? — оглядевшись в своем полумраке, уточнила я. Женщина же, через паузу, парировала: — А что, сиротку и пожалеть нельзя? Святое дело. — Понятно… Два дня, значит. И за эти два дня сэр Сест судьбу мою круто поменяет… А если я — против? — осознав, вдруг, реальность картины, подскочила я на ноги. — А если я… мне… Люса! — Что, дочка? — встрепенулись с той стороны. — Люса! Беги ко ты в порт. И если «Крачка» еще не вернулась, найти Кирюху: малец такой, рыжий… — Я его знаю — с нашей же улицы. — Угу. Тогда попроси его передать на галеон, сразу как тот зайдет, чтоб поостереглись на берег сходить. — Это — дело, конечно. Только, как же ты сама то? Отсюда? К ним? Ведь теперь одна дорога — аспид этот даже слушать Зачу не станет. — Так мне и это теперь… понятно, — только жаль, что, поздно. — А, знаешь, что? — Что? — Сейчас ведь время — послеобеденное. Значит… Люса, по дороге в порт, в Тимьяновом переулке есть кабачок одноименный. И там в этот час всегда Потап носом клюет — в гамаке на задней веранде. Не струсишь в такое место одна? — Не струшу, дочка. Только, вопросик у меня: откуда ты про этот вертеп бандитский знаешь? — от самого «бандита», чтоб ты не переспрашивала. — Люса, вот только — не сейчас! Скажи ему, чтоб летел ко мне со всех ног, но, через сад и прямо под окно моей купальни — мне его помощь нужна. Скажешь? — припала я к двери. — Скажу, — буркнули с той стороны, а потом не утерпели и добавили. — А заодно и про то, откуда Потап… — Да, Люса! — Да, иду я уже… Иду! А заодно и про мой первый «женский опыт» и про то, как я потом во всех мужиках разочаровалась. Да, и еще про то, как прямо из-под твоего курносого носа три месяца ключи от погреба «уводила». Вот про все это я тебе, Люса дорогая, и расскажу. Ага, сейчас: — У каждой женщины в жизни есть события, которые она должна хранить в тайне, — важно пропыхтела я, усаживаясь на подоконник в купальне. А потом добавила. — Бедный Потап. Ведь, дело здесь вовсе не в нем. Дело в моем личном заблуждении. И сначала, сразу после того, как Арс свалил за Море радуг, мы с Потапом просто «грустно дружили»: вздыхали по вечерам на нашей личной пристани и трескали Люсины мясные рулеты. А уж потом, когда к рулету парень присовокупил и бутыль сливянки, вдруг, решили нашу странную дружбу «углубить». А в чем заключалось мое заблуждение?.. Обычный девический туман в голове из взрослых книг, слухов и домыслов, изрядно замутненный еще и художественной «логикой»: хороший парень, значит — хороший друг и, конечно — хороший любовник. Или, с точностью до наоборот. В общем, всё — в одном цвете, только насыщенность разная. В живописи такая техника «гризайлью» называется. А у меня… — Я-то думала, ты — другой: ласковый, нежный. А ты! — выдала я тогда не меньше моего обиженному герою-любовнику. Тот осторожно натянул на исцарапанную спину рубашку. Потом, уже застегиваясь, скосился в темноте на меня: — Я тоже про тебя другое думал. — И что именно? — с вызовом прищурилась я. — Что ты — девушка, а не кошка с тюльпановой пустоши. — Это я то — кошка? Ладно. Тогда ты — грубый, наглый мерин. — Так мерин же — кастрат? — совершенно искренне удивился парень. Даже про пуговицы забыл. Я же не растерялась: — Да?.. А им и станешь, если еще раз ко мне с «этим» делом причалишь. Потап уверенно хмыкнул: — Да больно надо! — Вот-вот. Сделаю тебе также больно, как и ты — мне, — мстительно пообещала я… На этом и разбежались. И дальше около года делали вид, что оба в Канделверди — проездом. Так что, здороваться с «кем попало» не обязательно. А потом судьба свела меня с ветреной, как портовый флюгер, натурщицей маэстро Бонифаса. И в процессе ее позирования, я много чего из теории «вита интима» для себя почерпнула… Да… Бедный Потап. Хотя, мог бы быть и по терпимее. Так что, все равно, сам… — Зоя! — Чего ты кричишь? — шустро сунула я нос между рейками ставни. — Тиш-ше. — Что у тебя стряслось? — подбоченясь, прошипел Потап. Что у меня стряслось?.. Я сначала глянула на верхушки шумящих олив. Потом потянула носом дневной бриз с жасминовым шлейфом, подхваченным по дороге с моря, и скосилась вниз на мужчину: — Я ухожу из дома, Потап. Если, конечно, ты поможешь… Ой, да не к тебе. Не переживай, — добавила, увидев округлившиеся на смуглом лице глаза. Парень не то облегченно выдохнул, не то тихо выругался и вновь задрал ко мне голову: — Он тебя запер? — надо же, какая смекалка. — Угу. Открыть дверь спальни сможешь? — надо же, какой вопрос умный. — Сейчас гляну. Ты одна в доме? — Одна. Но, все равно… — просунула я вслед Потапу до предела нос. — поспеши, — и сама, смахнув с подоконника, поскакала к заветному ящичку трельяжа. Здесь, в шкатулке из радужных раковин, хранилось все мое материнское приданое: порванная золотая цепочка с медальоном, серебряное обручальное кольцо и самая большая драгоценность — «звездный» мамин набор. Подарок отца на наше с братом рождение, привезенный из заморской страны Ладмении: перстень, кулон и серьги с серо-голубыми звездными сапфирами. Вот его я напялила на себя сразу, как акт демонстрации собственной решимости. И… присела на кровать. — Красиво, — первым оценил мой «настрой» Потап, секунду назад, закончивший колупание с дверью. — Зоя. — Что? — оторвала я потерянные глаза от собственного отражения в зеркале. — А ты точно решила? — Угу. Мне, знаешь, в монастырь Святой Маргариты не очень хочется. — Значит, и до тебя эти перечёсы дошли? — Доползли, — медленно произнесла я, прислушиваясь к скрипу на лестнице. Потап бесшумно махнул назад, и вновь прикрыв дверь, встал сбоку у стены… Хлобысь! Люса, ожидавшая от створки более стойкого сопротивления, замерла в проеме: — Святые небеса! — У него не те покровители, — подскочила я к женщине. — Ты в порту была? — Ох, дочка, — скосилась та на выступившего Потапа. — Беда стряслась — Зачу охрана повязала. — Как «повязала»? — ошарашено выдала я. — Еще утром, когда он к тебе шел. Мне то… рассказали. — И куда его увели? — Зоя, это, тот самый? С колыбелью? — Угу. Люса, куда его увели? — Ясно, — снова влез Потап. — Да куда его могли увести, кроме портовой каталажки у западных складов? Не городским же властям сдавать, если дело… семейное. Ведь, семейное? — Семейное, семейное, — растерянно кивнула я, а потом глянула на Потапа уже осмысленно. — Нет, — категорично отрезал тот. — Я не могу тебе помочь. — Почему? Тоже слово моему опекуну давал? — зло прищурилась я. Потап же отвел в стену взгляд: — Считай, что давал. У него в сейфе — мое признание в соучастии в том проклятом убийстве. На всякий случай. — Вот же аспид на наши головы! — от души сплюнула Люса. Я же, глубоко вдохнула, потом выдохнула и обвела комнату глазами: — Та-ак… Все понятно… Потап. — Да, Зоя. — Спасибо за то, что меня сейчас вызволил. И давай отсюда — ты уже сильно рискуешь. А дальше — я сама. Дальше, действительно — дело семейное. — Дочка! Ты ума лишилась! — Зоя, куда ты лезешь? Он — смрадный тип. Половину города разными бумажками держит. К тому ж, у него нотарий вечно в карточных долгах, и на что угодно документ состряпает. — Так, а что мне терять то? — недоуменно уставилась я на своих оппонентов. — В худшем случае — весь остаток жизни буду рисовать прутиком на песке Волчью гору. И вообще, у вас есть варианты по лучше? — Есть — моя племянница в сорока милях отсюда. — Зоя. — Ну что, Потап? — А давай вместе махнем подальше? Вот я даже сейчас растерялась: еще секунду назад толкала в сумку из ящика комода вещи, а теперь замерла с зажатыми в руке… — Потап. Я не могу, — произнесла в тишине. — Почему? Все дело в нем? В этом Заче? — Угу. Он шел меня выручать, атеперь сам страдает. А ты иди, Потап. А то, как бы мне и тебя не пришлось… выручать. — Ясно… — глухо буркнул парень. — Там окошко внизу ненадежное — камни в кладке расшатаны. Но, дождись темноты. А теперь выходите обе. Я за вами снова дверь закрою. — Хорошо, — разворачиваясь, кивнула я. — Люса! Давай вперед и тихими переулками, а если что: делай вид, будто шнурок на туфле развязался. Я — следом. — Так у меня сандалии и на застежках, — тоскливо выдала та. — Ну… будто, монету ищешь, — подтолкнула я ее к двери. И в последний раз обвела свою сумрачную комнатку глазами — да уж некогда толком прощаться. Да я и не умею… В дороге до нужных складов два раза вышла заминка. Сначала из-за вечернего посещения портового охранника с ключом. Его Люса развернула быстро, сославшись на мою «протестную голодовку». Потом, уже на самом подходе к порту, женщина, вдруг, бросилась на «поиски» в пыли. Да так убедительно, что, колыхающийся навстречу по переулку пьянчуга (из-за которого заминка и вышла), галантно пристроился рядом. Та попыхтела-попыхтела кормой вверх, да и наддала помощнику под зад. После чего, он понесся своей дорогой (едва не присоединившись теперь уже ко мне в кустах акации), а мы, через несколько секунд, своей. И дальше, уже не останавливаясь. Задней же стены одноэтажной портовой каталажки, облезлой и пахучей, я достигла уже в одиночестве и в сумерках, «накрывшись» ими сверху, как мутно-синим плащом. И, вспугнув с кучи мусора на углу парочку котов, аккуратно пошла по траве вдоль стены, в узком промежутке меж ней и высоким дощатым забором… Где там это окно? И где здесь вообще окна? В итоге искомое обнаружилось почти на противоположном углу здания. И я сначала долго сбоку от него прислушивалась, от старания высунув язык. А потом, плюнула и тихо позвала: — Зача… Зача. — Чего тебе, сумасшедшая? — О-ой! — Тихо, — сквозь приглушенный смех, выдал мне узник с той стороны мерцающего камерного огонька. Я же праведно возмутилась с прежней диспозиции: — Это я, «тихо»? А зачем ты меня пугаешь? — Скучно мне. — Что? — Надоело слушать твое однообразное сопение за окном… Зоя. — А? — Ты чего пришла то? — тусклый огонек вовсе потух. Перекрылся мужской фигурой, занявшей целиком узкий оконный проем. Я отважилась и ответно заглянула вовнутрь: — Тебя спасать пришла. — Да ну? — весело удивился Зача. — Вот же какая молодец. — А ты можешь без иронии? — Сложно, — скривился парень. — Но, я попробую: Зоя, я — не принцесса в башне. А ты — не бродячий подстаканник. У тебя даже коня нет. Кстати, а где он? — Кто? — от неожиданности выдала я. — Люса. — Я ее сюда не пустила. Она в антураж своим ярким нарядом не вписывается. И вообще, Люса — не конь. И я сама сегодня уже была принцессой. С почти рыцарем. А ты… да просто, хам, — а потом вспомнила про свою «важную информацию». — А ты знаешь, что это окно — ненадежное? — Знаю. Проверил, когда удивился второй решетке на нем. — Это как? — прищурилась я в перекрестья между нами. — Очень просто. Видно, на днях поставили. Еще раствором попахивает с моей стороны, — беспечно пояснил мне узник. Я же совсем растерялась: — Зача, а как же я тебя тогда… — Спасешь? — Угу. Погоди, мне надо подумать. — Да не надо тебе думать, — хмыкнул тот, ухватившись за свежеводруженную преграду. — Я сам уже все придумал: есть средство надежное, много раз проверенное. — Какое? — заерзала я в траве. — Какое?.. Наклонись ко мне поближе. — Ну? — Поцелуй. Если ты, конечно, дотянешься. — Угу, рукой, так точно, — отпрянув, выдала я. Зача, оторвавшись от решетки, почесал затылок: — Так я и знал. Ну, хоть пообещай. Может, все ж, сработает. — Клянусь, — торжественно отсалютовала я. — Зача, а если серьезно? Что будем делать? — Ждать, Зоя. — Чего? — Исполнения аврального плана. И я думаю, уже недолго. У нас с Арсом система обоюдно отработана. — С Арсом? Так ему же сюда нельзя? — На то он и авральный, — многозначительно скривился Зача. — Погоди ко, — и, вдруг, исчез из виду. Я же настороженно замерла в стороне от окна. Но, как вновь не старалась, кроме собственного старательного же сопения ничего расслышать не смогла. Но, зато, два светлых силуэта в высоких фуражках, перекрывшие разом оба прохода, разглядела превосходно. — Зача… Зача! — И что же тебе дома то не сидится, Зоя? — почти дружески поинтересовался у меня местный начальник. — Может, сама отсюда выйдешь? — раздвинул он в ухмылке усы, но, вдруг, напрягся. — Двил, а, ну-ка, подержи девушку. Я — к крыльцу. Второй охранник, загребающий траву с дальней от меня стороны, удвоил скорость. Но нашу «встречу» опередили: — Зоя, в сторону уходи! — Тебе же сюда никак нель… — В сторону, я сказал! Пришлось нырять прямо под руку брату в тот миг, когда он замахивался своей флибустьерской саблей на вылетающего из-за угла мужчину. И я сначала трусливо отползла вдоль стены. И даже уши ладошками прихлопнула. А потом, вдруг, распахнула глаза: «Нет. Буду здесь до конца. И смотреть — до конца. А то, в прошлый раз сбежала. И что случилось?» Понемногу, вместе со зрением и слухом ко мне вернулась способность оценки действительности и я сначала пялилась на идущий невдалеке бой, а потом смогла осознать, что Арс дерется отменно. А еще оценила братское «благородство» (навершием по макушке вместо острия в живот). А чуть позже, когда тот, подхватив меня за руку, пихнул в ближайшие от коновязи кусты, смогла разглядеть и численное, почти равное соотношение бьющихся противников. И хоть до этого подобной картины не видела, она, все ж, показалась мне странной. Ведь ни одна из сторон не издавала воинственных воплей или криков о помощи. Будто для тех и других это было ниже достоинства. А еще через пару минут в помощь Арсу и трем матросам с «Крачки» из распахнутой двери выскочил Зача: — Где Зоя?! Где… — Я здесь! — пришлось мне отзываться. — Вот там и сиди! — а то я не знаю? — Эх, хобьи рыла, цапли портовые! Саблю свою некогда искать! — спрыгнул он с крыльца, разбавляя задорным криком тоскливый скрежет металла… Еще через несколько минут с защитниками местной каталажки было покончено: их, во главе с собственным начальником, связали, «законопатили» рты и волоком стянули в бывшую камеру Зачи. Я же покинула свои кусты чуть раньше, когда увидела, как Арс, зажав левой рукой предплечье правой, опускается на крыльцо. Но, Зача, руководящий «отгрузкой», меня с воплями опередил: — А, ну, стоять, не голосить! — сам заорал он. — Зоя, все нормально, — глядя на меня, выдохнул Арс. Однако тут же скривился. — Вскользь прошло. На «Крачке» перевяжут. — Все нормально? Это тоже в «авральный план» входит? — опускаясь перед братом на ступень, уточнила я. Мужчины переглянулись. Арс скривился снова: — Иногда… Редко. Сейчас следы уберем и быстро уходим. — Куда? На пристань? — Не-ет, — покачал головой брат. — «Крачка» оттуда сразу после Зачи снялась. Скалы за маяком помнишь?.. Мы за ними стоим, а шлюпка нас у семейного причала ждет. Вместе с Люсой. — Понятно. — Отлично, — хлопнул Арса по здоровому плечу друг и, закрыв массивную дверь каталажки, со всего маха запустил связкой ключей через дорогу. — Ну что, снимаемся? — констатировали мы их далекое звонкое приземление. — Ага, — боком приподнялся с крыльца мой брат. — Зоя, я сам! — Ну и пожалуйста… Зача, а тебя не ранили? — Ранили, но, чуть раньше и не так легко, как Арса. Сумку свою давай. — Куда? Когда?.. Да, фу на тебя! — смеясь, припустила я рядом с довольно ухмыляющимся парнем. Постепенно темень затхлых портовых тупиков растворилась в свежести сини и вспыхнувшая из-за очередного поворота цепочка далеких фонарей, полукругом обозначила пристань. Мы понеслись вдоль нее прочь, и замыкающим, сразу за мной — Зача. С моей же пузатой сумкой подмышкой. А у самого каменного забора между портом и городом, тормознули. Первой наверх слаженно полезла пара матросов. Следом за ними, кряхтя — Арс. Нам же с последним из них пришлось на время затаиться в тени высоких каштанов, пережидая разворот «гуляющих» вдоль причалов охранников. Вот именно здесь, глядя из своего очередного укрытия на далекий свет в окне конторы опекуна, меня и посетила, пожалуй, первая в жизни «смелая» мысль. — Зача, — не отрывая взгляда от желтого квадрата, выдала я. — Ты здесь постой. Я сейчас. — Куда это ты, «сейчас»? — ошалело уточнил он и развернулся в том же направлении. — Хобье рыло! — Сам такой. Я ведь навсегда отсюда ухожу. А там… там… — Что, «там», кроме твоего мутного опекуна? — Папино наследство, — уставилась я на Зачу. — Я быстро. Ну, пожалуйста. — Ну, спасибо, — хмыкнул парень. — Вместе пойдем. — Капитан? — протянул от забора невысокий матрос. — А ты давай за остальными и скажи, чтоб на причале нас подождали, — хватая меня за руку, другой перекинул ему сумку Зача. — Пошли за наследством… Хоть что-то из него поимеешь… Высокое, похожее на колодезный створ здание, казалось, сейчас спит. Лишь фонарь над крыльцом интимно обменивается скрипом с флюгером на крыше. Я даже засомневалась на миг: «Уж, не показалось ли?». А потом на цыпочках припустила за правый угол и уже там, задрав голову ко второму этажу, облегченно выдохнула. — Что за маневры? — недовольно буркнул подоспевший Зача. — И вообще, объясни наш дальнейший план. — Авральный?.. Ну-у, сегодня же среда, а, значит, сэр Сест со своими партнерами в суэку[10] на деньги режется. В комнате за его кабинетом. — А нам надо… — В его кабинет. И я пойду туда одна. Тихо и незаметно. — Зоя. — Зача. — Хорошо, я — у двери. На том и порешили. И мой сообщник беспрекословно занял позицию у входа. Правда, с внутренней его стороны. Я же, опять на цыпочках направилась прямиком к рабочему столу опекуна. И уже разглядела в тусклом лунном свете, стоящий с самого его края компас — медную полусферу на дубовом треножнике. И уже протянула к нему руку… И-и-и-ои… Бу-бух! Бу-бух!…….. — Сест, что там? — Не-е знаю… — голос, прозвучавший прямо у меня над головой заставил вжать ее в плечи по самые уши. Мужчина на некоторое время замер. Потом тихо ругнулся и затопал к открывшейся настежь коридорной двери. В аккурат туда, где пару секунд назад еще торчал на посту Зача. Я, казалось, так и окаменела — под столом с ушами из плеч… — По всей видимости, сквозняк! Вот обе двери и нараспашку! — голос снова приблизился, и его обладатель прошел назад. Однако дверь в смежную с кабинетом комнату закрывать не стал. Вместо этого я услышала звук придвигаемого к игровому столу кресла. — Ну что, уважаемый капитан, — с усмешкой произнес мой вернувшийся опекун. — Продолжим с того же места? В ответ ему ухмыльнулись не менее впечатляюще: — Уважаемый начальник порта, предлагаю увеличить ставки. Я закатила к столешнице глаза — вот же встряла! И как теперь отсюда выползать? Для начала же решила просто высунуть наружу нос. Свет из комнаты, заполненной дымом вперемежку с ароматом крепких «мужских» напитков, косо накрывал ровно половину моего нового «убежища». Но, это — еще полбеды. Второй половиной был один из сегодняшних партнеров опекуна, сидящий сейчас ко мне боком. Темноволосый мужчина, заслонившись рукой, пальцами водил по высокому лбу, словно, мысли свои гонял, о чем-то усиленно размышляя. Я, посчитав этот процесс полезным и для себя, не отрывая от него глаз, дала задний ход в фарватер между креслом и крайней ножкой стола… Та-ак… та-ак… та-ак…все хорошо… еще немного… — Уважаемый капитан! — Что? — Ой. Мужчина повернул голову и на миг остановил рассеянный взгляд на моей застывшей с компасом у груди фигуре. Потом отвернулся и вновь… — Зоя?.. — Зоя?! — удивленно переспросил сэр Сест. — Это что…ваше предложение по ставке? — Да они тут сами все с ума посходили… Бежим, — пролетая мимо Зачи, теперь уже в коридоре, понеслась я вниз по лестнице… Арс ругался долго. Все время, пока Люса бинтовала его предплечье. И тихо брату поддакивала. Но, это уже на «Крачке», в капитанской каюте, подсвеченной двумя разноцветными джингарскими фонарями. А еще здесь трещал дровами камин, в котором уже закипал закопченный медный чайник. И занавеси на высоких окнах надувались, прямо, как паруса… Я спустила ноги из кресла и подошла к насупленному брату. Чмокнула его в щетинистую скулу: «Я тебя люблю». Тот растерянно замолчал. И, посчитав воспитательный процесс оконченным, выскользнула под «парус» на узкий балкон… — Ух, ты. — Да… «ух, ты», — сочувственно скривился мне Зача. — Да я не про то. — А про что тогда? — Красиво очень. Мы уходим? — Ага. Сейчас выйдем из залива и встанем под попутный… Тебе не холодно? — Нет. Мне хорошо. — Правда?.. Это было правдой. Отчасти. Потому что мне в этот момент очень хотелось верить: все самое плохое, что в жизни до этого мига случилось, я бросаю здесь, на подсвеченном огоньками берегу. Вот в это я, действительно, верила. Потому как знала точные причины зла и его настоящее имя. Что же касалось другого, совершенно мне непонятного… Бригантина с «заточенным» для скорости носом. «Сколько она узлов дает?» «Восемнадцать — двадцать». Ее широкоплечий высокий капитан. «Зоя?» Сказано странно со значением. Но, самое «странное»… Корабль, встреченный нами прямо на выходе из порта. — С ремонтной верфи возвращается. — Что? — развернулась я на палубе вслед за скользящим мимо высоким силуэтом. Щербатый матрос, сматывающий канат, пояснил: — В центральных водах недавно штормило. Они там капитально встряли — чуть без рулевого пера не остались и бизань-мачты[11]. — Попали в шторм, — эхом повторила я, не отрывая взгляда от паруса, на котором в лунном свете едва различался вырисованный горящий факел. — Попали в шторм. И там гроза была. — Вы о чем? — Я?.. Об этой «заточенной» бригантине. — А-а… — Зоя? — Зача? Парень развернулся ко мне и облокотился на перила балкона: — Что со свадьбой нашей будем делать? — Со свадьбой? — выпала я из своего видения обратно. — Так, теперь-то она, вроде как, неактуальна? — Ну, тогда придется продолжать с промежуточного этапа, — скосился он на распахнутую дверь каюты. — Помнишь про свое обещание? — Угу. — Тогда расслабься и не сопротивляйся. — Звучит, как речь флибустьера над странствующей по морю монашкой… А ты брата моего не боишься? — хихикнула я прямо в приоткрытый мужской рот. Но, словесного ответа так и не дождалась… Просто, мне совсем «хорошо» стало…Глава 5
Лазурь была повсюду. Будто море срослось с небом. Даже облака у самой линии горизонта, и те висели прохладно-лазурные. Галеон скользил внутри этой «лазурной раковины», бесшумно обгоняя собственную косую тень. Плыл навстречу двум раскинутым в стороны скалистым «клешням». И ярким береговым краскам, видным отсюда лишь пестрыми пятнами, разбросанными по склонам гор. И хрустящему под ногами мокрому песку. Да мало ли чему еще навстречу? Поживем — увидим… Это я так «масштабно мыслить» учусь. — Крабья бухта — маленькое тихое место, — откорректировал мои «масштабы» Арс, стоящий рядом у перил. А потом обернулся к застывшей с другой стороны Люсе. — Ты твердо решила? Не передумала? Женщина, вздохнув, погладила плечо его висящей на перевязи руки: — Арсений, Зоя, вы мне, как дети. И я вас люблю, как своих. Но, пора вспомнить про собственную семью. Может, племяннице моей помощь нужна? За вас-то я теперь спокойна. — Так племянница твоя в два раза нас старше и по твоим словам, настолько же умнее, — капризно уточнила я. — И замужем давно, и дети у нее взрослые. — Замужем?.. Дочка, да ты сама скоро туда же, раз из-под надзора вырвалась. Недолго при брате побегаешь. — Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул в сторону штурвала Арс. Зача со своего рулевого мостика на всякий случай расплылся в улыбке. Я тоже — за компанию. — Это мы еще… — Ох-ох, какой глазастый: посмотрит он. Я вон при ней с утра до вечера была, и то недоглядела. Вместе с опекуном вашим, — смеясь, покачала головой Люса. Арс же понимающе хмыкнул: — Потап? — Он самый. Дружок твой давний. И ведь когда успели? Я их… — Арс! — в ответ на такую тему, громко встряла я. — Ты мне лучше скажи: почему «дружку своему» не дал о себе знать? — Он сам виноват, — категорично отрезал брат. — Вот, если бы не бросил тебя у портовой каталажки, то обязательно там встретились. И я бы даже с собой его позвал. Я специально Люсу предупредил, чтоб раньше времени про меня не распространялась. — Понятно. Значит, Потап твою проверку не прошел. А Зача? — А что, «Зача»? — Он — какой друг? — Хороший, но… смотрите у меня. Вернетесь завтра — проверю. — Это, каким же образом? — с одинаковым интересом уставились мы с Люсой на заявителя. Тот неожиданно смутился: — Да по глазам. Я ж его знаю. — А-а, по глазам. А, не много ли ты на себя берешь? Я вообще ни за кого замуж не собираюсь. Художник должен быть свободен душой. — А-а, — насмешливо прищурился Арс. — Ну, ты сейчас меня успокоила. — Эй, на палубе! План не поменялся?! — с ладошкой у лба, поинтересовался от штурвала обсуждаемый. Арс качнул головой: — Нет! Заходим в бухту, бросаем якорь. До берега — шлюпкой, — и добавил уже Люсе. — В гости хоть не передумала к нам? — Что ты, — шмыгнула та носом. — Как и договаривались — через год. Ну, а если, кто из вас куда раньше надумает… — Люса! — дуэтом выдали мы с Арсом. Женщина мысль закончила: — Так только кликните, — и уткнулась мокрым лицом брату в грудь… Крабья бухта, действительно, была тихой и маленькой. Если не считать три рыбацкие лодки, качающиеся в ее сонных волнах. Люса чуть за борт не выпала, пытаясь разглядеть в ответно тянущих на нас шеи, смуглых мужиках, своих деревенских знакомых: — Вон тот, под штопаным парусом, вроде как на Дула-шнобеля похож. Хотя у нас полдеревни — носатые. А этот… да, бес его разберет. Я же ревниво наблюдала за своей взбодрившейся нравоучительницей и тихо вздыхала. — Зоя, это — глупо, — бросил на ходу, идущий вдоль борта, Зача. — Что именно? — развернулась я ему вслед. — Цепляться за свое прошлое. Тем более, ты с ней лишь завтра простишься. Вот завтра и повздыхаешь. Чуть-чуть. — Да что вы говорите? А вы теперь вместо Люсы будете меня жизни учить? С братом на пару? — А почему бы и нет? — с улыбкой прищурился на меня наглец. — Жить надо легко. Так, чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов. — Сам придумал? — Нет. Прочитал… в утренней газете, — доверительно шепнул мне Зача и быстро чмокнул в нос. — Ну, ты и наглец, — смеясь, проводила я взглядом уходящего прочь мужчину. А потом еще раз глубоко вздохнула… Как же хорошо. Даже страшно… Интересно, что по этому поводу утренние газеты пишут?.. Конечно, утренние газеты вряд ли напишут про страхи и грезы отдельно взятых девиц (если только они на этой почве не «вычудят» чего-нибудь выдающегося). Впрочем, как и про деревню Кверчи, спрятанную посреди дубовых лесов и клеверных пастбищ. Да и людям, живущим в ней, тоже, вряд ли до данного факта есть дело. Особенно племяннице Люсы. Потому как эта высокая длиннорукая женщина, стремительностью движений, сильно смахивающая на ветряную мельницу, слишком занята делом. Важным семейным делом: — Детка, а ты с медом еще попробуй. С бурратой майский хорошо по вкусу сочетается. — Да? — удивленно уставилась я на очередной белый шарик на своей тарелке. — Так это же… — Ну да, сыр! — от всей души расхохоталась Дрина, ради таких гостей (Зачи, двух матросов, меня, ну и собственной тетушки), дела свои отложившая. — А с помидорчиками и перцем пробовала? — У-у. — А маслицем с шафраном сверху поливала? — У-у. — А плохо потом не станет? — У… Что? Зача ехидно добавил: — Столько сыра стрескать. Это какой сорт по счету? — Я их не считаю, а ем… М-м-м… Дрина… с медом, это… — Ну-ну. А у меня еще после второго язык щиплет. — Что ты говоришь? — навострила уши сыровар. — Тогда попробуй канестрато. Он месяц, как созрел. И к нему подходит вон то красное вино, что из четырех сортов винограда. — О-о… Пожалуй, канестрато мне… подходит. Дрина, твои аргументы очень убедительны. — Это еще что, — усмехнулся в пышные усы супруг Дрины. — Видел бы ты ее на ежегодной ярмарке в Белице. Сам от умиления плачу. — Ну, дорогой, плачешь ты, предположим, не от моих речей, а из-за дегустации за компанию со всеми покупателями подряд. — А тебе что, так после нее… плохо? — тревожно скосилась я на Зачу. Однако Люса с улыбкой пояснила: — Да просто, к каждому сорту сыра имеется свой сорт вина. — Правильно, тетушка Люса. Так давайте же выпьем за гармонию в этом пёстром мире многообразья! — мигом нашелся дегустатор. — Э вэрро!!![12] — дружно зазвенели над столом бокалы и громкий смех. Я же радостно присоединилась. Потому что и сама, вдруг, ощутила теплые благодатные волны «гармонии». На прогретой июльским ветром веранде, за длинным шумным столом, над которым гудели пчелы. Тыкались в гроздья солнечного винограда и миски с медом. А люди не обращали на них никакого внимания. Людям было хорошо. И еще немного, кто-нибудь обязательно вспомнит про красный, с потертыми мехами баян. Не зря же его выставили на подоконник. А потом и… как там маэстро Бонифас говорил… «в месте, где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем». — Зоя, да брось ты ее! — темноволосая Ида, точная копия своей матери с другого от меня бока добавила. — Их тут множество летает — пасеки рядом. Я замерла, накрыв тенью от руки прилипшую к меду пчелу, а потом беззаботно хмыкнула: — Да я их не боюсь — они меня никогда не жалят, — и подцепила ногтем мизинца страдалицу под брюшко. Пчела, оторвавшись от тягучего плена, криво пошла на взлет. Ида проводила ее взглядом: — И не мудрено. А еще тебя, наверное, гнус никогда не кусает. И собаки не облаивают. — Откуда ты знаешь? — качнула я девушку плечом. Ида ответила мне тем же: — Догадалась. И знаешь, что? — Что?.. — Да так, ничего. Хотела купаться тебя позвать. У нас тут… озеро недалеко. — Купаться? — заинтересованно встрепенулся Зача. — Купаться? — настороженно уточнила со своего конца стола Люса. — Зоя, Идунья, Зача, вы туда серьезно надумали? — Не-ет, — оценивающе глянула я в свой недопитый бокал и состроила парню гримасу. — Ида, я знаешь, чего сейчас хочу?.. Можно тебя… нарисовать? — Нарисовать? Ух, ты! — пригладила та густые волосы. — Конечно, можно. Только давай, я платье другое надену. — Это совсем не обязательно, — опершись рукой на плечо Зачи, со смехом поднялась я из-за стола… И как же хорошо то. Жаль лишь, что кроме нескольких листов бумаги и пары карандашей ничего из Канделверди не прихватила… Поэтому сейчас, сидя в пол оборота на лавочке за изгородью, рисовала исключительно карандашом и растушевывала подушечкой пальца. Натурщица моя, торчащая рядом, проявляла чудеса терпения в купе с неуемным женским любопытством. Она их чередовала: — А это… — Портрет. — Ух, ты, — и поправила кружевной воротник на груди. На всякий случай. — Меня еще никогда не рисовали. Только в детстве… в тетрадке… Рудик. — Рудик?.. Это кто? — профессионально прицелилась я к девичьему овалу. Ида поправила теперь прядь, подхваченную порывом ветра: — Это — мой жених. У нас в сентябре свадьба. Рудик очень умный. Правда, он пока — помощник настоятеля нашего прихода, но Отец Франчезо готовит его себе на смену. — Понятно… — А еще Рудик… — Вот так и улыбайся. — Хо-ро-шо… А еще у него много разных книг. Он мне их раньше вслух читал. Когда мы… — На берегу озера загорали? — Не-ет… Зоя. — Что? — А вот мне интересно… Каково это, быть «эхом»? — Кем… быть? — оторвала я взгляд от работы. Ида сменила одухотворенную улыбку на смущенную: — У нас так называют тех, кто носит в себе отголоски древней силы. Мне почему интересно: я такое свечение, как у тебя, всего второй раз у людей вижу. Один раз в Белице, у совсем старой монны. А сейчас — твое. — Свечение?.. А я вот свечений не вижу, — теперь уже, отчего-то смутилась я сама. — А ты, значит… — По ветви отца. Его прабабка была магом-целительницей, — качнув головой, пояснила девушка. — А про наше озеро… Я тебе о книгах Рудика говорила. Среди них была и не совсем его — из церкви. Там про историю нашей деревни с самого начала. Ее ведь, четыреста восемьдесят лет назад, клан бенов основал. — Клан кого? — Бенанданти. Они через Крабью бухту, по реке сюда зашли. Да так и остались — уж больно им место понравилось. Только, сначала бенам пришлось выжить отсюда племя древнего народа накейо[13]. — Понятно. А причем здесь озеро? — Так у них, у накейо, там на берегу, храм был. Как раз на месте заброшенной сейчас мельницы. Наши местные стороной то озеро огибают. Говорят, его до сих пор дух этой земли стережет. — А ты сама? — засунула я в рот кончик карандаша. — Я? — самоуверенно расплылась Ида в улыбке. — Я же — почти маг. Купалась и много раз. Со мной только девчонки и ходят. — И что? Видела духа-охранителя? — Неа. Но, я точно знаю, кто он — наш покойный мельник. — И откуда такая уверенность? По свечению определила? — Нет. Я его при жизни ни разу не встречала — он задолго до меня умер. Да только, знаешь что? Рудик говорит, в приходской книге про него ни слова нет. Там за четыреста восемьдесят лет отмечены все поколения жителей Кверчи, а его нет. Хоть он и местным считается, а мельницу заложили через три года после основания деревни. — Ну-у, мало ли… — надула я щеки. — Может он, просто в церковь вашу не ходил? Поэтому там про него запись и отсутствует. — Да моя прабабка по отцу и бабка тоже туда не показывались. Однако про них в книге о-очень подробно прописано: до пациентов и их болячек. И еще, знаешь, что? Я тебе сказала, что свечение, как у тебя, второй раз в жизни вижу… у людей. Однако над развалинами нашей мельницы я точно такое же лицезрею очень часто. И не я одна. Отец тоже, — авторитетно прищурилась Ида вдаль. Где, поверх высоких олив в садах темнело у границы гор маленькое озеро. Правда, самого «источника» свечения отсюда, с пригорка, видно не было. Да я бы все равно его не разглядела. А поэтому… — Та-ак… Лицо — в пол оборота и улыбку обратно. — Это как? — Ру-дик… Вот, молодец. Все остальное — позже… Продолжить позже у нас с Идой как-то не получилось. И сначала причиной тому стал, возникший из калитки Зача. Однако сам процесс рисования он ускорил значительно. Потом нас на пару потащили по местным «сырным святыням», активно живописуя весь ритуал превращения створоженного молока (хотя, створоженье, это тоже — ритуал) в божественно вкусный результат. Очень, конечно, познавательно, но, «чародейство» вкуса после увиденных чанов и прессов сразу в трубу сыроварни улетучилось. В результате, к концу экскурсии я уже откровенно зевала. Идина же угольная макушка торчала из-за изгороди рядом с совсем другой — чуть светлее и гораздо кучерявее. — Рудольф, — с крыльца прищурилась туда же довольная мать и обернулась к нам. — Вот бы всем так повезло… Вам как стелить то? — Раздельно, — дуэтом выдали мы, а потом так же слаженно, но, в разные стороны, хмыкнули… Повезет, конечно. Но, не в этот раз… Хотя, почему в жизни всегда должно везти? Это, наверное, расслабляет. И, наверное, вредно для справедливой самооценки. Вот набожная Люса, например, сопящая сейчас через комнату от меня, если б ее спросили про хроническое везение, обязательно сказала: «Господь испытывает на прочность лишь тех, кого любит». Значит, везение, получается, от его «нелюбви»? Или от того, что до этого слишком долго было наоборот?.. Да и как вообще понять: повезло тебе сейчас или ты просто жизнелюб?.. А, может… — А может, я, все-таки, сегодня усну?.. О-о-о… Из распахнутого настежь окна вид на дома внизу и по-деревенски широкие улицы, располагал как раз к полноценному покою. Это вам не шумный портовый Канделверди, где круглыми сутками переливается жизнь. Она лишь краски меняет: днем — солнечно-синие, ночью — красно-зеленые. Здесь же сейчас властвовала одна холодная молчаливая луна. Не особо усердствуя в освещении (а для кого?), она лишь вскользь обозначила границы ночной яви. И только озеро за деревней было отмечено особой честью светила — в его глади луна отражалась. Я прищурилась старательно, обводя взглядом темные далекие берега, но, как и прежде, безрезультатно — мельницу так и не разглядела. Мне лишь на миг показалось, что луна в зеркале озера, вдруг, качнулась. А, может, это меня «повело»? Ведь, давно уже спать пора… Я, зевнув, развернулась от окна к белеющей в темени комнаты постели… Спать. А то: везет, не везет. Вот же дура… А Зача, наверное, дрыхнет давно. Да и что я все с Зачей?.. Наверное, потому что мне с ним хорошо… И как же хорошо то…. … Ба-бах! Сон, накрывший меня с головой, был таким отчетливо-ясным, что все его детали казались обведенными грифелем по краям. И жесткие заросли прибрежного тростника, и мелкие бляшки кувшинок. Я даже их сонный аромат уловила. А ивы-плакальщицы, шелестящие под ветром узкой листвой, казалось, исподтишка за мной наблюдают. Но, самым «прорисованным» сейчас было каменное здание неподалеку на берегу. Высокое, с двухъярусной черепичной крышей и огромным колесом у стены с которого, разбиваясь в брызги, в озеро летела вода. Однако, совершенно беззвучно. Я даже дернула головой: не заложило ли уши?.. Нет. Все остальные звуки наличествовали. Кроме шума вращающегося мельничного колеса… Вращающегося? — Светлых тебе дней, баголи! — Чтоб мне провалиться… — а вот это явление в ночи переплюнуло даже бывшую «заброшенную» мельницу — статный мужчина с зачесанными назад седыми волосами и хищным носом птицы орлан, выжидающе замер в нескольких ярдах от меня: — Зачем ты пришла сюда? — вот вопрос занимательный. Откуда я знаю? — Наверное, мне захотелось. Откуда я… — Захотелось? — мужчина позволил себе слегка удивиться. — Ну, да. Почему бы и нет? — позволила я себе учтивую улыбку — все-таки, дух. Мой собеседник в ответ, вновь преисполнился серьезности: — Я обязан тебя об этом спросить. Таков ритуал. — А я в нем уже… участвую? — с пристрастием огляделась я по сторонам, но, изменений в пейзаже не разглядела. — Тайный, запретный? — Запреты устанавливают люди. Боги же всегда предоставляют нам выбор. И раз ты пришла сюда по собственному желанию, то свой уже сделала. А странный у нас разговор получается. Не говоря о самом сне: — И что будем делать дальше? — Дальше, баголи, за нас все сделает колесо судьбы. Ты же видишь, оно уже вращается. — Вращается. Точно. И это, видимо, что-то означает. Мельник терпеливо вздохнул: — Колесо — наш древний символ, олицетворяющий собой Солнце. Солнце всегда было покровителем моего народа и его защитником. — Угу, понятно, — изобразила я старательное внимание. Мужчина, оценив, продолжил: — Но, как нет света без тени, так нет Солнца без Луны, — скосил он глаза на оную и, приложив руку к правому плечу, отвесил ей поклон. — Они, как два небесных супруга, неразлучных и равных по силе. И когда ее теряет один, на помощь всегда спешит другой. Но, много лет назад гармония была нарушена. — Четыреста восемьдесят? — Сколько?.. — прервав повествование, уточнил дух. — О, нет. Хотя, ход твоих мыслей, баголи, мне понятен. И он верен: пришлые люди, считающие себя вправе решать судьбы богов, вмешались в законы мирозданья. Они глупы и невежественны, и из-за своей глупости сумели сотворить зло. — Зло? — насторожилась я. — Так мне со злом надо… сразиться? Однако дух от таких перспектив напрягся не меньше моего: — Баголи — не воины. И времена битв давно прошли. — Уф-ф. То есть, а что тогда? — Что?.. У каждого — своя роль. И порой, маленький проросший росток способен… способен… В общем, всему свое время, — скомкал конец метафоры повествователь. Я же недоуменно потерла нос: — Тогда, зачем я сюда, по-вашему, пришла? — Запустить колесо. — А, если… — А, хочешь, я покажу тебе свой народ? — Весь? — Нет. Я покажу, как мы жили здесь до прихода чужих. — А, покажите, — а, почему бы и нет? — Дай мне руку, — подал дух свою широкую ладонь. А, почему бы и… И мир, вдруг, взорвался яркими красками. А уже через миг их фонтан, обвалившись в воды озера, явил совершенно иной пейзаж. Хотя, берег и лес в нем присутствовали. Только на небе сейчас было солнце. А вместо мельницы с колесом, белокаменный, остроконечный храм… И люди, выходящие из него. Светловолосые, в просторных одеждах. Одни покидали распахнутые настежь двери поодиночке. Другие — целыми семьями. Но, все шли прочь, вдоль берега озера. Туда, где среди дубов виднелись высокие дома с круглыми крышами. А над озером кружили большие птицы, отражаясь вместе с облаками в воде. Птицы были похожи на аистов, но с опереньем пестрым и массивными клювами. Одна из них пролетела так низко, что я непроизвольно втянула голову в плечи. А потом вновь задрала ее к небу. И как же ярко светит солнце. Оно… — Зоя!.. Зоя!!! — Чтоб мне… провалиться. А-а-а!!! Мокрые волосы. Мокрая ночная сорочка, прилипшая к телу. И рядом на песке — мокрый насупленный Зача. В очередной раз сплюнув в траву, поинтересовался: — Какой хоб тебя сюда понес? Одну ночью на это озеро? Уж если… хотя, — прикинул в уме и снова ожесточенно сплюнул. Я в ответ тоскливо заныла: — Я не знаю. А, чего ты так орал то? Ты меня еще сильней напугал. — Чего орал?.. Да как не заорать, когда… ты торчишь над водой посреди озера, задрав голову к луне?.. Зоя… — У-у. — Я сам за тебя испугался. Ты не замерзла? — Я не знаю, — прихлопнула я ладошки к лицу. — Нет. — Нет?.. Вставай. Пошли домой, — и, поднявшись, сдернул с песка меня. Какое-то время мы шли по тропинке совершенно молча. Я — не разбирая в темноте пути и Зача, обхватив меня рукой за плечи. Хотя, его сопение было слишком красноречиво. Наконец, я не выдержала, заступив мужчине дорогу: — Скажи, тебе Арс про меня рассказывал? — Что ты имеешь в виду? — отвел он в сторону взгляд. — Мои странности. Ведь ты же называл меня «сумасшедшей». Значит, он тебе про меня рассказывал. Но, Зача, со мной такое — впервые. Я и сама… — Зоя… — Я сама очень сильно сейчас… — Зоя! — обхватил Зача ладошками мое лицо. — Зоя, я тебя сумасшедшей называл, потому что ты смешная и… славная. А твой… сомнамбулизм мы вылечим. У меня лекарь в Радужном Роге есть знакомый. — Это не лечится. Я такой родилась, — дернула я зажатой головой. — Так что… — Как это, «не лечится»? — Так это. Я — не лунатичка, а баголи. Предсказательница. И Зача, лучше сразу мне скажи: «Пошла прочь». Иначе потом только хуже… — Замолчи. — Что? — Замолчи… сумасшедшая. Подумаешь, не лечится. Я тебя тогда сам держать буду. Чтоб ты не ходила, где нельзя. — Привязывать к кровати? — Ага, — качнул мужчина головой. — И дверь на ключ запирать. — А, знаешь, что? — Пошел ты сам? — прищурился на меня Зача и, склонившись, чмокнул в мокрый нос. — Примерно, так. Тоже мне, лекарь-экспериментатор. — А, если, не привязывать, а по-другому тебя держать? — О, это тоже — весьма сомнительное лечение. — А если… — коснулся он губами моих. — Ты ведь даже не знаешь, от чего… — и повторил «процедуру». — Зача… Да, Зача… — Зоя, что? — Ни-чего… Звезды в небе казались сейчас такими близкими, а в промежутках между его поцелуями я иногда замечала луну. И все это небесное кружево качалось вместе со мной, запрокинувшей голову в траву. Прохладную, щекочущую голые плечи и раскинутые в стороны руки. И, наверное, мне было хорошо в этом сплетенье земли и неба, шепота и обжигающего мужского дыхания. Наверное, до такой степени, что сейчас… — О-ой… Моя… голова, — хотя, уместнее было сказать: «Мой огромный гулкий, пустой чугунок». Я приподняла его с… это что? Груди Зачи. И попыталась сглотнуть слюну. Вкусовые ощущения нахлынули вместе с памятью. «Чугунок» рухнул на прежнее место. И громко «завибрировал». — О-о-о… Мужская грудь насмешливо «хрюкнула»: — Что, плохо? — Угу… Зача, мы ночью с тобой… пили? — Так точно, — доложила «грудь». — После того, как еще раз искупались. — Ну, это я помню, — предприняла я повторную попытку сесть. — И мне очень… стыдно. — За что? — За все. Особенно, за бутыль вина с кухни. Зача… — Да, Зоя? — не проникся моим раскаянием наглец. — Как я теперь в глаза Дрине буду смотреть? — Сосредоточенно. Если сможешь, конечно. А вообще, я сам перед ней извинюсь, если тебя это так волнует. — Волнует, не то слово, — малодушно скривилась я. — О-о… — Зоя, что еще? — Мои… волосы. — И их я тебе тоже сам расчешу… Зоя, ты теперь — моя женщина. Это так? — Ну-у… Спину свою покажи… Угу. Твоя. — Это что, признак какой-то? Знак у меня на ней? — Нет. Их отсутствие. — Нет, — плюхнувшись обратно на кровать, засмеялся Зача. — Ты точно, сумасшедшая… Моя сумасшедшая…Глава 6
Лестница со второго этажа, скрипя каждой своей узкой ступенью, все же закончилась. Хоть я и спускалась по ней старательно тихо: раз… два… три… четыре… — Зоя… — Угу, — шесть… семь… восемь… — Зоя, не трусь. — Угу-угу, — девять… десять… — А-ай! — Ну, доброе утро… дочка, — вот в этом месте она как раз закончилась. Зача, опустив меня на доски пола, громко выдохнул: — И мы тоже всем вам рады: тетушка Люса, Дрина, Ида. — Какая я тебе «тетушка»? Да ты, бесстыдник, понятия не имеешь, что такое «доброе имя» для дев… — Да, Зоя — теперь моя. И, пусть, не девушка, а женщина. Я это могу всем заявить. — Что «заявить»? — с прищуром уточнила Люса. Да мне и самой стало интересно. Однако мужчина удивил нас всех оптом: — То, что, намерен на ней жениться. В первом же порту… Зоя, — развернулся он ко мне и ухватил за руки. — Я на тебе женюсь. — Как это? — а ведь могла б и что-нибудь по уместнее изречь. — Зача, ты в своем уме? — уж лучше б вовсе промолчала. — И в твердой памяти. Хоть сейчас завещание пиши. — Тогда садись и пиши нам всем расписку о намереньях. Чтоб потом от своих слов не от… — Люса! Да вы оба одинаковы. И-и… — отважно обвела я всех глазами, замкнув «круг» на своем потенциальном муже. — Я тебе благодарна, но, спасать так мое «доброе имя» не надо. Дрина, если мы оскорбили твой дом, прости. А ты, Люса, если меня больше не любишь… не лю-ббишь… то… — и, громко всхлипнув, дезертировала на грудь прижавшего меня Зачи. — Тетушка, а ну кончай их терзать! — глядя на это дело, подбоченилась Дрина. — А ты, Зоя, не слушай никого! Хочешь, замуж за него иди, а, не хочешь — так гуляй, пока гуляется. Главное, если дитё заделаете… — Мама! — Ида?! — Да, тетушка! А что, ты теперь и Идунью мою «разлюбишь»?! — Да кто вам такое сказал?! Да, дети — Божье благо! — А чего тогда в святые ханжи заделалась?! Или забыла всех своих здешних ухажеров?! — Да когда это было то?! Да я тогда… тогда… — Что? Да в нашей приходской книге про все твои пять обручений прописано! — Мама! То секрет… был. — А ты вообще, доча, молчи! Чтоб я из-за тебя такие речи от собственной любимой тетки выслушивала! — Да что я такого вам обеим сказала?! Да я вовсе… — А то я не видала, как ты на Иду зыркнула! — Да вы обе с ней… — Зоя, пошли отсюда, пока про нас позабыли. — По-шли… И если б даже половые доски под нами двумя с грохотом провалились, вряд ли этот факт отвлек захваченных родственной «беседой» дам. Нас же с Зачей занимало теперь совсем иное: — Так ты согласна? — вытирая на крыльце мои мокрые щеки, уточнил он. — Так ты это серьезно? — в очередной раз, не блеснула я адекватностью. — Еще как. — Но, ведь мы даже… — И точно! — хлопнул себя по лбу Зача. — Как я мог такое забыть? Я тебя люблю. — Вот так… сразу?.. Зача, а такое бывает? — Значит ли это, Зоя, что ты меня не любишь и замуж за меня не пойдешь? — строго посмотрел на меня претендент на руку и сердце. Я в ответ закатила к небу глаза. «А, значит ли это…» Кто бы мне сейчас объяснил. И ключевое слово здесь — «сейчас». Потому что, еще несколько дней назад я и понятия не имела о существовании полноценной жизни за пределами своего шумного городка. И что в новой этой жизни будет мой потерянный брат, а еще, скользящий по волнам галеон «Крачка» и, конечно, мужчина по имени Зачарий. С которым мне теперь так хорошо. Ведь он — огромная часть моего нового счастливого мира, где мне предстоит прожить полную обязательных радостей жизнь. Мира, который я, конечно, уже… — Люблю… Я тебя люблю. И замуж тоже. Только, я ничего полезного по хозяйству делать не умею. — Нет, ты — точно, сумасшедшая. Бесполезная сумасшедшая. — Тогда, не женись. Кто ж тебя заставляет? — Кто заставляет? — с прищуром глянул на меня мужчина. — Ты — моя, Зоя. И я никому тебя не отдам… Даже, если мне придется зачахнуть с такой женой от голода. — Что?! Ну, ты и наглец! Да, чтоб ты знал: стряпать я немножко… — Зоя, замолчи, — со смехом притянул меня Зача к себе. — Пожалуйста, замолчи… О, святые небеса, лучистая Мадонна и весь Божественный пантеон! Ну, разве бывает в жизни так невероятно, немыслимо и неописуемо ХО-РО-ШО?.. — В жизни, дочка, всякое бывает. И, храни вас Бог… всех троих. А, что племянница моя тут перед вами намолола, забудь, — вот такое от Люсы вышло мне откорректированное прощальное напутствие. Я же, едва просушив на ветру глаза, по новой шмыгнула носом: — Люса. И как я без тебя? Ты ведь мне всю семью заменила. — Ага. И нудела за всех их, — промокнула та краем длинного рукава глаза. — Быстро же ты повзрослела. Да, это и к лучшему. Осталось лишь душой тело догнать. — Люса, я что, «малодушная»? — Это чего?.. Ой, да ну тебя! И вообще, иди. Вон, жених твой, в траве лысину дотаптывает. — Ничего, подождет. У нас вся жизнь впереди, — обернулась я к Заче. Мужчина демонстративно задрал голову к солнцу. Люса вздохнула: — Он-то подождет, а Арсений? — Должен уже из Белицы с грузом в бухту вернуться… Люса, я тебе хочу подарок сделать. На память. Только, ты, пожалуйста, не вопи… Около двух миль вдоль берега прохладной тихой реки, по ухоженной рыбаками и вездесущей ребятней тропинке. Мимо зарослей пахучего миндаля и под чириканье засевших в его листвептах как-то не очень способствовали долгой моей меланхолии. И, наверное, я, действительно, малодушна. Хотя, Люса совсем не это имела в виду. — А отчего она так голосила напоследок? — Что? Зача, отмахнув от лица осу, повторил: — Что ты Люсе на шею повесила? — Мамин кулон со звездным сапфиром. — Ясно. А, знаешь, что? — мужчина бросил взгляд на спины шагающих по тропке матросов и, поймав меня, притянул к себе. — Я хочу сказать. — Так говори, — послушно обхватила я мужскую шею руками. — Я тебе внимаю. — Зоя… — Жить надо легко. — Да нет, — засмеялся мужчина. — Это ты и сама помнишь. Я хочу сказать, чтобы ты никогда никого не слушала и всегда полагалась лишь на собственное чутье. — Та-ак. И что же мой брат про тебя такое знает? То, что ты — «кот портовый», я и без него поняла. — «Портовый кот»? — прищурился на меня Зача. — Ах да. Я и забыл: ты у меня — предсказательница. И каким ты видишь наше будущее? — Ну, это — сложно, — придала я лицу авторитетное выражение. — Однако если вы, мессир, настаиваете, — и глубоко вдохнув, закрыла глаза. Мужчина, проникшись моментом, напрягся, заставив меня ехидно хмыкнуть. И если б он знал, что виденья мои приходят совершенно иначе, и никак уж не по запросу, то, вряд ли сейчас застыл гимназистом-двоечником у доски. А потом мысли, вдруг, вспорхнули одной из птах над узкой тропинкой. И быстро набрав высоту… Ба-бах! — Ух, ты. — Зоя, что? — Зача громко выдохнул вместо меня. — Да, все-то же. Ничего нового, — постаралась я скрыть собственную крайнюю растерянность. — И… вряд ли это имеет к нам отношение. — Ну, Зоя? — требовательно качнул меня Зача. — Бригантина. Узконосая, и на ней… — Капитан! — громкий возглас, вспугнувший из зарослей уже настоящих птиц, сподвиг нас с Зачей враз разжать руки. — Сэр… прошу прощенья, — знакомый мне, щербатый матрос, оставшийся вместе с братом на «Крачке», растолкав двух наших запыхавшихся сопровождающих, выступил вперед. — Старпом Арс послал меня к вам навстречу и просил передать, чтоб вы очень поторопились. Шлюпка уже ждет на берегу. Якорь мы даже не мочили. — В чем дело, Боб? — поправил шейный платок Зача. — К чему спешка? У нас неприятности? — Не знаю, капитан. Да только он очень вас просил, и я сюда несся со всех ног. — Все ясно, — ухватив меня за руку, рванул с места мужчина. — Зача, что это значит? — дернулась я следом за ним, но, в ответ получила лишь пару ругательств, произнесенных в сторону и вполголоса. С разбега взлетев на каменистый бугор, мы с удвоенной скоростью запрыгали по нему вниз и, вспугнув из-под ног не то дикую кошку, не то облезлого зайца, вылетели на берег Крабьей бухты. «Крачка» была видна отсюда, как из самого центра плоской лазурной тарелки. И через мгновенье «приветственно» ослепила меня бликнувшим на солнце пятном. А еще через миг мы расслышали далекий голос Арса, спешно раздающего команды. И вновь сорвались с места. На этот раз, к пяти матросам, подпрыгнувшим с песка у выдернутой справа на берег шлюпки. Всю «дорогу» до галеона я хранила, близкое к панике, молчание. Лишь отдышалась громко и песок из туфель вытрясла. А потом, развернувшись, обвела глазами высокий берег — запоздало с ним попрощалась. И неожиданно для себя, вдруг, ощутила, нет, скорее, наконец, расслышала то самое мельничное колесо. Как падает с него вниз озерная вода и огромные пестрые птицы кружат над подернутой ветром гладью. Будто узоры выписывают… Да будь оно всё!.. Зача, в ответ на мой тоскливый взгляд, со своего конца лодки рассеянно улыбнулся. И снова склонил голову, слушая что-то ему объясняющего посланца. Солнце, едва вынырнув из прорехи рваных облаков, вновь туда занырнуло. «Крачка», постепенно нависающая над нами, спешно расправляла серые паруса… Да будь оно всё неладно! И, уже закрыв ладонями уши, услышала вполне реальный стук перекладин падающей вниз вдоль борта веревочной лестницы. — Зача! Давайте в темпе! Зоя — в центр! Мы тебя вместе со шлюпкой на борт! — свесившаяся к нам голова Арса с развевающимся хвостом, снова исчезла за высокими перилами. И жизнь моя, замерев лишь на короткий миг, вновь понеслась дальше… Вверху, на палубе, полным ходом шла подготовка к срочному отплытию и я, вслед за Зачей, маневрируя меж носящимися матросами, ретировалась на рулевой мостик. Мужчина уже стоял за штурвалом, сосредоточенно наблюдая за беготней внизу. А через пару минут к нам присоединился и Арс. Поправил перевязь на правой руке, и, оторвав хмурый взгляд от узкого выхода из бухты, наконец, открыл рот: — Зоя, скажи… — А причем тут она? — развернулся к нам Зача. — Зоя, — упрямо мотнул головой брат. — Ты знаешь, кто такой Виторио Форче? — Не-ет, Арс. — Сестренка, вспомни хорошо. Возможно, наш хобий опекун когда-нибудь приводил к нам в дом незнакомого тебе человека? — Да он много кого в наш дом… водил. Но, мне лично этого Виторио Форче не представлял. — Ага, — постучал брат пальцами по перилам. Зача недоуменно скривился: — Арс, объясняй толком. Я думал, вся канитель совсем из-за другого. Но, если дело в этом «круизёре»[14] то, какое отношение он имеет к Зое? — Так вы его сами знаете? — ответно распахнула я рот. Мужчины по очереди хмыкнули: — Лично не знакомы, но, наслышаны, — вновь развернулся Зача к штурвалу и с силой крутанул его вправо, выводя дрогнувший корабль на разворот. Арс, ухватился здоровой рукой за перила: — Не в этом дело. — А в чем же тогда? — последовала и я его примеру. — Виторио Форче тебя ищет. — Что?! — удивленно отозвались мы вместе с Зачей. — А то. Я сам мало что понял. В Белице, на погрузке, мне один надежный человек шепнул, что в порт вчера на закате из Канделверди заворачивала «Летунья» — его бригантина. — Бригантина? — Да, Зоя. И капитан «Летуньи» очень сильно интересовался нашей «Крачкой»: заходила ли она сюда прежде и, если «да», то, не было ли на ней светловолосой девушки. А я, кроме тебя у нас на галеоне больше светловолосых девушек не наблюдал. Поэтому, еще раз тебя прошу: вспомни. Да, что меня просить? Я его уже… «вспомнила». А теперь, к моей яркой грозовой картине, так приглянувшейся маэстро Бонифасу, недописанному в порту эскизу и сцене в кабинете опекуна добавилось и имя. Виторио Форче. Вот значит, как… Но, еще может быть… — Арс, а у этой «Летуньи» на парусе есть… — Капитан! Прямо по курсу! — Хобья воронка! — Да мать же твою. Да я и сама уже на свой вопрос ответила: красивая высокая бригантина, грациозной кошкой вильнувшая меж двух утесов на выходе в море, пошла на плавный разворот. Являя во всей красе и свои темные резные бока, и выбеленные паруса с пылающим факелом на среднем. — Мама… Мамочка, — оторвав онемевшие пальцы от перил, испуганно попятилась я вдоль мостика. — Я не хочу. — Зача! — Не уйдем, Арс! Не уйдем! — Да я… знаю. Тогда… — Тогда… Свистать всех наверх! Готовиться к «близкому контакту»[15]! — Арс, что это значит? Брат поправил на левом боку саблю: — А давай ко в нашу каюту, Зоя. — О-о… Да ни за что. — Вот только не надо сейчас… — Да пусть послушает, — хмыкнул Зача в сторону заходящей к нам вбок бригантины. — Спрятать успеем. Тем более, нас всех уже рассмотрели. Зоя, этот мессир, уж точно, сначала перед нами объяснится. На нашей территории. А лишь потом полезет в драку. Со своей. — Угу, — стало мне совсем нехорошо. — Я поняла… Хотя, дальнейшие события показали, что, не всё и не совсем. И сначала мы трое, спустившиеся для встречи «гостей» с мостика, лишь молча пронаблюдали, как те, один за другим, появляются на палубе «Крачки». Первым — сам капитан «Летуньи». Следом — его коренастый спутник в порту Канделверди. Последним — худой седовласый матрос, преисполненный пафоса за всех троих. Сам же «виновник торжества», обведя взглядом затихшую вдоль бортов команду, лишь скользнул им по моей физиономии и уперся в Зачу: — Виторио Форче, капитан «Летуньи». С кем мне говорить? — Зачарий Гоце, капитан «Крачки». Начните с меня. Дальше — посмотрим. — Хорошо… Капитан, я прибыл сюда с целью предъявить законные права на Зою Лино. — Даже так? — качнулся Зача вперед. — И в чем они… выражаются? — В документе, передающем мне право на опекунство над ней… — Мама моя… — Подписанном ее бывшим опекуном, — скосился на меня мужчина. — и заверенном местным нотарием. — И я даже знаю, каким, — зло выдохнул, стоящий слева от меня Арс. В ответ капитан «Летуньи» удостоил взглядом и его: — Копию для ознакомления предъявить? — Это — обязательно, — словил мою трясущуюся руку Зача, но вскоре ее выпустил, старательно вглядываясь в переданную седым матросом бумагу. — Все… верно. С точки зрения закона. Виторио Форче, терпеливо до этого молчавший, криво усмехнулся: — Это вы, капитан, мне на мораль сейчас намекаете? Может, еще о высоких материях поспорим? Так я лично от себя могу вам слово дать, что ровно по достижению Зоей Лино возраста дееспособности, предоставлю ей полную свободу. Мало того, компенсирую ее утраченное родительское наследство. Ведь, насколько я понял: она его лишилась? Так же, как и вы, мессир Арс? Правда, по иной причине. — Которая вас совершенно не касается, — процедил сквозь зубы брат. — Я вот только понять не в силах: зачем вам Зоя? За какой надобностью такие хлопоты и расходы? — Это — ваше право, — качнул головой мужчина. — И могу вас заверить и в том, что не претендую ни на душу, ни на… тело этой девушки. — Так какого хоба вам от нее вообще надо?! — вскинулся с другого бока от меня Зача. — А это уже — не ваше дело. — Я — ее жених! — А я — ее новый опекун. И согласия на брак с вами пока не давал. — Оно нам и раньше не понадобилось. — Буду иметь в виду на ближайшие пять месяцев. — Да к чему же так долго тянуть? — зло ощерился Зача. — Может, прямо сейчас и решим проблему с опекунским согласием? — Я так понимаю, — выдохнул капитан «Летуньи», — первая часть процедуры… — Я согласна… Повисшая над палубой тишина разорвалась над моей головой сразу с обеих сторон: — Зоя! Ты в своем уме?! — Сестренка! Да ты не… — Зача, ты ведь сам говорил, что я — сумасшедшая. Это только правильные дамы благородно принимают смерть от любимого и брата. А я себе такого не хочу, — развернулась я к обоим своим родным мужчинам. — Я не хочу вас потерять. Я вас только нашла. И… — Зоя, я тебя никому не отдам, — ухватил меня за руку Зача. — Пусть для этого… — Не надо «для этого». Не надо. Считай, мы лишь отложили нашу свадьбу. Арс? — Что, сестренка? — обхватил он меня за плечи. — Ты ведь сам видишь, что итог — один. Их в два раза больше. И по морю они догонят. Ведь так?.. Зача, я тебя люблю. Обними и ты меня, пожалуйста… Спасибо… Я обязательно к вам вернусь… Обещаю…Глава 7
Я подбирала их, как коллекцию. Одну за другой. Яркими миниатюрами развешивая перед распахнутыми в пустоту глазами: мама — улыбается; отец — обернулся в проеме двери; поджавшая губы Люса; Арсений на ветке оливы болтает ногами; маэстро в своей соломенной шляпе и, конечно, Зача — пытается выглядеть важным и искушенным жизнью, а выходит все одно… кот. Однако «…чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов». Спасибо тебе. — Спасибо, — драгоценные картинки сложились в светящуюся колоду и, за неимением штанов, полетели в нагрудной кармашек платья. Я протерла глаза и уже осознанно обвела ими маленькую чистую каюту… Теперь — можно. Теперь — я готова. Тихий стук в дверь проверил мою «готовность» на крепость. Затем вновь проверил… Потом еще раз… И… — Монна Зоя! Капитан приглашает вас на обед! — гнусаво разродились, наконец, с коридорной стороны. — Да чтоб ему этим обедом… — проблеяла я под нос с каютной койки… А что ему с обедом?..Ну и дура. Даже ругаться не умеешь. Это, в портовом то городе. — Монна Зоя, капитан очень настаивает! — Да что вы говорите?! Настаивает он. Наверное, на болиголове[16]. — Так, каков ваш ответ?! — А вы дословно всё воспроизведете?! За дверью, почуяв подвох, затихли. Потом, все ж, рискнули уточнить: — Что именно?!.. Только капитан просил уведомить: если вы не послушаетесь, он сам за вами спустится! — Странно! А я думала: из преисподней наоборот поднимаются! — Мне именно это капитану воспроизвести?! — явно осудили меня тоном. — Так точно! — пылко уверила я текстом. — И если вы здесь постоите, я еще что-нибудь придумаю — у меня с ругательствами плохо! А может, сами подскажете?! Из задорно-морского?! Приглашающая сторона потрясенно охнула и предприняла последнюю попытку: — Монна Зоя! Наш капитан — серьезный, уважаемый человек и с вашей стороны… — Не сквозит! — подпрыгнула я на койке. — С моей стороны уж точно, не сквозит и не каплет! Так что, передайте своему… уважаемому капитану: пусть он употребляет все, что «настоял» в одиночку! А я с ним увижусь лишь четырнадцатого декабря! Он — в курсе этой даты!.. Вы еще там?.. Я одно ругательство вспомнила!.. Про лысого дракона, — добавила уже без всякой надежды на «взаимность», и шлепнулась обратно на жесткий корабельный матрас. Браво, Зоя! Выступление было дебютом, аплодисментов не сорвало, однако слушатель остался явно под впечатлением. Надеюсь, суть до места не растрясет. Что же касается здравого смысла… Вот здесь вышло… скажем так, его «небольшое» отсутствие. А, хотя… — Главное — суть. И у нас с вами теперь, сэр капитан, война. А что вы думали? — и надолго впала сама в задумчивость… Тщетные попытки влезть в чужие мысли ни к чему доброму не привели — я вообще койку решила не покидать (на всякий случай). Так и лежала, пялясь в дощатый потолок. Слушая скрип шагов над головой в сопровождении шума моря и далеких мужских перекличек. А потом, уже в темно-серых сумерках, заснула. И очнулась от душераздирающих звуков — в коридоре драили под песню пол. Выводилось с душой. В нужных местах с бряканьем швабры об ведро и цветастой прямой речью: — И мне как заорет: к дьяволу вас! К дьяволу! Всех на рею вниз башкой! — А-уах, — подвыла я со своего ложа громким зевком. За дверью ответно брякнули, и песня неспешно поплыла дальше вдоль коридора. Да-а. Жизнь, не смотря на мое объявление войны, текла своиммирным чередом. Струилась и переливалась под солнцем. Бежала по обычному руслу. Обыденно журчала… Капала… — О-ой… Да чтоб мне вовсе провалиться! Задвижка дверного засова щелкнула почти одновременно с распахиванием двери, и я уже выскочила в коридор, где едва не сшиблась с бывшим седым парламентером. — Монна Зоя? — знакомый гнусавый тембр, на этот раз выказал удивление. — Да что?! — Я опять пришел за вами. Капитан… — Да идите вы, вместе с… Только, сначала, пожалуйста, покажите: где тут у вас… ну… — Я понял, — благородно кивнул тот. — Следуйте за мной, — и двинул вправо. О-о! Но, как же медленно! Обитый лаковым деревом коридор, отсчитав по двери с обеих сторон, закончился, и мой провожатый, распахнув узкую створку прямо по курсу, что-то еще крикнул. Да кто его слушал? Зато внутреннее убранство явно привлекло мой интерес. И я даже в нем задержалась, обнаружив на полке большое свежее полотенце… А вот теперь можно и вновь на боевые позиции… — Ах, вот, значит, как? — на моей собственной двери болтался маленький блестящий замок. — Ну что ж, — сузила я глаза в сторону раскрытых на палубу коридорных створок. — Война продолжается, — и, как можно тверже направилась теперь именно туда. «Вражеский стан» встретил меня порывом ветра в упор, но, запала не затушил. Я передернула плечами, огляделась, сама толком не зная, что делать дальше, однако левую лестницу на верхнюю надстройку кормы (куда меня, видно и заманивали), демонстративно обогнула. Двинув вдоль борта прямиком на нос. Здесь, в отличие от палубы «Крачки», к тому ж, со шлюпкой на парадном месте, было необычно просторно. Хм-м… И тоже чисто. Матросы, занятые своими важными делами, на мою геройскую вылазку среагировали, как на помеху в движении (а вот это, не ново). И, собрав по дороге два «Монна, извините» и один заинтересованный прищур, я добралась-таки, до конечного пункта. Та-ак… И что теперь? — Ну, хотя бы, оглядеться, — и, задрав голову кверху, первым делом обозрела выгнутый ветром факел на белом парусе. С моей точки он сейчас напоминал высокую жестяную миску. К тому же, изломанную, но выглядел по прежнему, впечатляюще грозно. Особенно в антураже из скрипа мачт, гула снастей под ветром и… — Да якорь тебе в бушприт! Какой хоб лючину[17] от носового трюма отодвинул?! Сколько раз вам говорить, чтоб за собой прибирали?! Или вы смерти моей… До-оброе утро, монна, — неожиданно смачно мазнули по моему незаконченному полотну. Мужчина, крякнув в кулак, изобразил смущение. — Я вас не заметил и, прошу меня простить. — Нет-нет, мне понравилось. Только, вопрос возник: что такое «бушприт»? — напротив, как можно искреннее, оскалилась я, чем ввела бородача уже в реальную тоску: — Это значит, «нос», — потерев собственный, буркнул он. — Разрешите представиться: боцман «Летуньи». Можете звать меня Яков, монна. — А меня — Зоя. А то «монна» — вовсе как-то… — скривившись, замялась я. — Не по возрасту обременительно? — предположил боцман. — Угу, точно. И по статусу… тоже, — отвернулась я прямо навстречу ветру. — Куда эта бригантина идет? — По намеченному курсу, монна Зоя. — А курс вы мне скажите? Или… — На этот вопрос я и сам мог бы вам ответить, — да якорь и-и-и куда-то там! — Если бы вы, все же, до меня дошли, — уперев руки в бока, закончил Виторио Форче. Я же, оценив и эту картину, ответно вцепилась в ячеи снастей: — Да с чего, вдруг? Совместные трапезы с опекуном не входят в мои обязанности. Мужчина, скосившись в мелькнувшую спину Якова, глубоко вздохнул: — Значит, Зоя, ветер вам не пошел на пользу. Раз до сих пор… — Дурь не выветрилась? — Понимайте, как хотите, но, постарайтесь вести себя, как взрослый человек. — Это тоже в мои обязанности не входит, — окрысилась я. — До двадцати одного года. Иначе, зачем мне вообще сдался опекун? — Так дайте мне возможность вас опекать тогда! — едва не взмолился мужчина. Я же в ответ решила махнуть по второму витку: — Это не входит в мои обязанности. Иначе… — Всё! С меня хватит! — нависнув сверху, напугал он меня уже по-настоящему. Да и сам, кажется, впечатлился. — Зоя… Мы так можем спорить до бесконечности. — Так ду… — И слушайте меня!.. Или вы сейчас, вслед за мной идете в корабельную гостиную, и мы там решаем все наши вопросы. Или я тащу вас туда же на глазах у всей команды. — А в… — Пункт третий опекунского договора: «Если подопечный, по незнанию или здравому решению ведет себя к причинению вреда собственному здоровью…» Дальше продолжать? — Не-е надо. Я поняла… Вот так бесславно капитулировав, я и оказалась именно здесь, в комнате, занимающей половину мачтового верха. Среди шкафов с книгами, моделей парусников и даже одного клавесина в углу. Но, это была еще не вся глубина моего позора: — Монна желает добавки? А «монна» желает?.. — М-м… Угу. — Его Рубен зовут, — уточнил со своего конца стола, жующий капитан. — Рубен, омлет очень вкусный. Старик одобрительно оживился: — И пирожки с курицей сегодня хороши. Вам придвинуть поближе? — Угу… А можно мне их с собой унес… — Нет! — Нет?.. — ну вот и все. Хоть наесться почти успела. — Ладно… Спасибо за еду. Так по какому курсу мы идем, капитан? — О, матерь Божья! А как же ваш омлет, монна… — Рубен! Выйди, пожалуйста, — ага, значит, и он «наелся». Однако с ответом явно промедлил, отсрочив его парой глотков из бокала. Затем, разглядыванием горизонта в окне. Когда же мужчина перешел к изучению настенного пейзажа, мое терпение иссякло: — Зачем я вообще, здесь? — Мне… нужна ваша помощь. — Что?! Такое чувство, он эти слова в муках родил. И лишь после этого смог взглянуть на меня: — Именно то, что вы слышали. Мне нужна ваша помощь, Зоя. Поэтому, вы — здесь. — Мама моя… Пусть я проснусь. Мама моя. — Зоя, вы меня слышите? — Помощь… Да разве так можно с человеком? Просто, потому что возникла в нем надобность? — Наверное, нельзя. Но, я тогда думал, что совершаю для вас благо. — Благо? — слово это, такое несовместимое с теми, что кипели в моей душе, вмиг выдернуло в реальность. — Так вы о благе моем пеклись, когда в карты у сэра Сеста разыгрывали? Мужчина, расширив глаза, замер: — Откуда?.. — и мотнул головой. — А я думал, мне привиделось. Сквозь дым… — Вы на мой вопрос не ответили. — Хорошо… Да. О вашем благе. Ведь, останьтесь вы у него, быть бы вам уже в доме для умалишенных. — Однако выдернули вы меня совсем не оттуда, а с галеона «Крачка». Лишив и брата и любимого мужчины. Как вещь. Разве не так? — Зоя, я еще раз вам повторяю: мне нужна ваша помощь. Это — вопрос чести моей семьи и моей лично. — Чести? — сдернуло меня со стула. — Какая она у вас избирательная. На отношение к «чужим», видно, не распространяется. — Да что вы-то в этом понимаете? — ответно навис он со своего края. — Да вы понятия не имеете… — О вашей чести? Это — да! Такое понять сложно. Только, хоть на рее своей меня повесьте, я вам помогать не стану! Ни в чем! — Вы это хорошо обдумали? — сузил глаза капитан. — С усердием, — отрезала я. — Я вообще с такими, как вы, никаких дел иметь не желаю. Мне хватило и бывшего опекуна. Он тоже это слово любил. Только «заботился» всегда о чести НАШЕЙ с братом семьи. — Даже так? — глухо отозвался капитан. — Ну, тогда готовьтесь терпеть мое ненавистное присутствие целых пять месяцев. — А у меня есть варианты? — а вот это я сейчас не поняла. — Зоя… Они всегда есть. Только, сядьте и послушайте меня. — Тогда, я, пожалуй, постою. — Как скажете, — задвинул он свой стул… Весь остаток дня я, все же, просидела. Правда, в своей каюте, подперев локтями подушку. Всё думала, взвешивала и оценивала. Сама себе напоминая составителя чудесного снадобья, избавляющего от всех хворей в раз. Только, такие рецепты, вряд ли в жизни существуют. И любой, даже самый «правильный», исцеляя одно, обязательно калечит другое. По крайней мере, Люса так всегда говорила, нюхая мамины аптечные порошки… Люса… Арс… Зача… Да что тут долго думать? Пять месяцев без них!.. Виторио Форче я нашла сама уже на закате и на капитанском мостике. Как раз перед входом в его любимую гостиную. И, обменявшись выразительным взглядом, под удивленный от боцмана и рулевого, тут же направилась следом. — Я согласна, только на определенных условиях и при полной откровенности. Надеюсь, честь ваша это выдержит? Капитан от такого начала первым осел в кресло. Потом подскочил и прочистил в кулак горло: — Да-а. Я вас слушаю, — ну, надо же, какой покладистый. — Мы с вами общаемся только по делу. Это подразумевает и… — Хорошо. Еду вам будут приносить в каюту. Сейчас-то вы сядете? А почему бы и нет? — Теперь, ваша очередь, — сложив на боковине кресла руки, кивнула я. — Ага… Мне нужно найти одну вещь. — Вещь? Еще одну? — Зоя, это — артефакт. С магическим прошлым. Извлеченный очень давно одним из моих предков из храма накейо. — Накейо?.. А ваш предок… — Из клана бенанданти, — внимательно посмотрел на меня мужчина. О-о… Вот такую «откровенность» я ожидала меньше всего. — Накейо и бенанданти… А я то тут причем? — Мне на вас указала одна очень уважаемая… предсказательница. Она уверена: вы, Зоя — единственно способны мне в этом деле помочь. Потому что для «предтечной» магии такое — не по силам. Я в подобных ве… понятиях плохо разбираюсь, но, видимо, речь идет о двойной защите: остаточной от накейо, и сверху наложенной — от «Христовых оборотней». Этот артефакт надо обязательно найти и вернуть. — Кому? — Кому вернуть? — удивленно переспросил капитан. — В клан. В его пропаже обвинили моего отца. И он… Зоя… — Что, «он»? — Он покончил с собой. Повесился, оставив пятно позора на всей семье. У бенанданти, как во всем христианском мире, самоубийство считается грехом. И никак не смывает прежние. Пусть и несуществующие. Главное, так думают о нем другие. — Весь клан? — Ну да, — нехотя бросил он. — Весь клан Чидалии. — Понятно… Это — понятно. Только, как Я вам могу помочь в этих поисках? Мужчина, глядя прямо перед собой, пожал плечами: — Не знаю, Зоя. Я думал: главное — вас найти. А остальное… Вы ведь, не маг? — Нет. Я — баголи. На языке накейо это тоже значит — предсказательница. Только от моих предсказаний пользы никакой. Я и сама толком в них не разбираюсь. Всё какие-то странные картинки-символы. Еще с детства. Я и рисовать стала именно из-за них — избавлялась от наваждений. Иначе, они меня мучили. Будто распирали изнутри. И единственное, пришедшее мне понятным… — Что? — вскинул голову мужчина. — Ваша бригантина во время шторма, — хмуро отозвалась я под его удивленным взглядом. — Картинки-символы? — Угу. — И вы — носитель магии накейо? — Угу. — Так она и сказала. — Кто? — Клара, — отстраненно произнес капитан и, вдруг, подскочил из кресла. — Клара, та уважаемая… А, знаете, Зоя, я понял, кто сможет нам помочь. — В чем? — на этот раз удивилась я сама. — Насколько я поняла, помощь нужна лишь вам. — Есть один ученый, в столице. Он помешан на всем, что касается этого древнего народа. Я еще в детстве читал его книги, как приключенческие. У меня… — зашарил он глазами по полкам. — и здесь, кажется, одна есть. Киприус Вист. Не слышали о таком? — Не-ет. Так, а он… — Явно знает и о природе баголи. Он нам нужен. — Он ВАМ нужен. Мне и так неплохо жилось со своими картинками. — Зоя! Да какая разница? Мне — артефакт. Вам — разрешение на свадьбу, свобода и приданое, — сверкнув напоследок глазами, выскочил он за дверь. — Яков! Меняем курс! — Мама моя. Куда же я вляпалась? — а что тут еще скажешь?..Глава 8
Следующий день прошел в относительном покое для моей пришибленной психики. Виторио Форче, не смотря на ограниченное пространство «Летуньи», на глазах не маячил и тень в моем личном пространстве лишний раз не отбрасывал. Озаботив Рубена кривой почтовой ласточкой порхать между нами. Да и то — до поры. Точнее, до нового приглашения «на утренний омлет», в ответе на которое я блеснула, наконец, своим ораторским талантом. Ну, там «еще раз и бушприт дверью прищемлю и…» пока всё. Ранним утром второго на горизонте, наконец, облачной линией наметился берег. Я к тому часу едва успела глаза продрать, да так их и не оторвала, наблюдая медленно разбухающие горные кручи и темно-зеленую лесную полосу под ними. И какая же это… — Сухая половина, — опершись на перила, громко потянул носом боцман. — А-ах! Даже отсюда благоухает. Доброе утро, монна Зоя. — Доброе утро, — в ответ зевнула я. — А что это значит? — Так, у моряка жизнь делится лишь на два: мокрую половину и сухую. Вот и мечемся между ними, как между милашкой и стервой. — Понятно… А я в столице ни разу не была, — и к чему вообще добавила? Однако мужчина откликнулся вполне искренне: — Да что вы? Значит, будет интересно. Мы сейчас в Ворота войдем. — В каком смысле? — В канал специально прорытый. — А-а-а. Это я знаю. Из гимназического курса. — Ага. А потом — по нему, на юг, вглубь материка. Но, недолго — десять с половиной «сухих» миль. И вот он вам — Виладжо. — Милашка, значит. — Монна Зоя, вы о чем? Я — человек семейный, детьми обвешенный, — состроил недоуменную рожу мужчина. Я же не удержалась от ухмылки: — Про землю, уважаемый боцман. Про вашу сухую половину. — А-а! — Яков! — а вот теперь тень над нами нависла вполне реально. С руками на поясе. — Составь список необходимого и пошли с ним двоих на портовые склады. И мне приготовь чертеж марселя — я в город через… — Понял, капитан, — качнувшись вправо, ретировался из-под тени боцман. Я тоже попробовала, в другую сторону, но, не тут-то было: — Зоя! Я с утра — в столичную академию. И, если сразу выйдет, договорюсь о нашей с ученым встрече. А после обеда мы с вами — по магазинам. — Зачем еще? — продолжила я колупать ногтем перила. Мужчина на них облокотился: — Пополнять гардероб. — Так я в мужской моде не смыслю. Бордо вам больше пойдет или… — Я — о вас. — Да с какой стати? Меня мои… платье вполне устраивает, — хотя оно, конечно, и в Канделверди звалось «главное, что с карманами», да, не в этом суть. Но, мужчина ее, видно, не уловил. Потому как, демонстративно вздохнув, произнес: — Зоя, я — ваш опекун и это — моя прямая обязанность. — Так я вас и от нее освобождаю. И, знаете, что? Я тут подумала и решила, что и приданое ваше мне тоже не нужно. — Замуж передумали? — Нет. Сама себе заработаю. Меня мой мужчина и без приданого туда брал. Да, вообще, какая разница? — Огромная. — Для вашей чести? Так она же моей персоны не касается? — вперилась я в капитана взглядом. — Зоя, — ответил он мне тем же. — Вы сами себе жизнь усложняете. — Беру пример со своих опекунов. — Да, Святой Эразм с лебедкой! Я сказал: по магазинам, значит, по магазинам! — А я очень громко умею орать! Хотите проверить? Мужчина, сузив глаза, несколько секунд думал. Потом медленно выговорил: — Поорем вместе. Но, позже… Желаю хорошего дня, — бросил, уже в развороте. — Уф-ф-ф… Святой Эразм с лебедкой… И как же рисовать то хочется. А рисовать, действительно, было что. Вскоре «Летунья», дугой изменив курс, заскользила вдоль берега, на котором стали отчетливо теперь различимы рыбаки, копошащиеся у своих, развешенных на желтом песке сетей. И, бликующие на солнце, окна строений в зеленых просветах между скал. А еще, неспешно едущие по прибрежной дороге, подводы. Все это изобилие жизни казалось и родным и чужим одновременно, вызывая в душе чувство странной эйфории. А уж когда мы вошли в Ворота, я вовсе моргать перестала. Внимая и вдыхая. И, казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как я в последний раз видела землю. А тут еще и такое… Такая… красота. Рельеф, постепенно разглаживаясь в глубину материка, теперь стал похож на яркое лоскутное полотно, сшитое из фиолетовых, голубых и синих полос. А между ними — аккуратные белые домики и ряды изумрудных кипарисов, качающихся под ветром. Знаменитая ирисовая долина, разноцветной волной накатив на крутой холм, все ж, отступила. Схлынула перед величием огромного каменного изваяния на нем в честь основателя Чидалии: мужчины в наброшенной на плечи накидке, грозно взирающего вдаль, на Море радуг. Рядом с ним сидел внушительный волк и тоже бдил. А на заднем плане за обоими — суровый христианский крест. Человек, оборотень и скрепляющая их вера — древний тройственный символ бенанданти… Я невольно развернулась от перил, ища глазами Виторио Форче, но мужчины не было ни на капитанском мостике, ни на палубе бригантины… Наверное, занят. Появился он лишь, когда «Летунья», втиснувшись меж двух пришвартованных кораблей, заняла свое место на столичном широком причале. Здесь, в отличие от пестрого Канделверди, с вечно снующей в толпе ребятней и орущими без перерыва торговками, все было чинно и благородно. Будто свежую акварельную картину, вдруг взяли и прополоскали в воде, смыв с нее все сочные тона. Люди просто гуляли. Просто разговаривали и просто пялились на корабли. И все это — на фоне таких же тусклых многоэтажных домов, круглых куполов и просторных лестниц. Лишь кое-где в небе поблескивали желтым кресты и скудными зелеными пятнами темнели деревья. — Скука-то какая, — сама себе с удивлением, да еще вслух, призналась я и оттолкнулась от перил. — Наверное, там и магазины такие же скучные, — и бережно «потащила» все прежние свои яркие картины прямиком к себе в каюту (чтоб и их в голове не размыло). Там мы все вместе и просидели несколько часов, качаясь в уморительно-сонных волнах прибоя. Это была просто пытка безнадежным бездельем, а руки, хоть об стенки досчатые чеши — так их занять хочется. И уже перед самым обедом, меня, прямо на этих «волнах» вынесло обратно на палубу. — Ух, и как же жарко то. Рубен, убрав ладонь ото лба, понятливо вздохнул: — Зенит лета в этих широтах, монна Зоя. Но, кажется, к вечеру будет по легче. Я развернулась в том же, что и старик направлении, разглядев накатывающие на город с востока дождевые тучи. И потянула не хуже боцмана носом: — Угу. Очень наде… — Ох! Матерь Божья, капитан! Я так надеялся, что вы успеете до дождя! — Зоя! — мужчина, взбежав по сходням, направился прямиком к нам. — Вист — в столице. Мне повезло, потому что он завтра до конца лета уезжает в свое загородное имение. — А-а… — После обеда. Так что, нас он примет в девять утра. — Понятно. Ну, я пошла. — Погодите… По магазинам сегодня не получится. — Вы опять? — Я сам купил кое-что. — Так сами это «кое-что» и носите. — Мне оно, вряд ли пригодится. А вот вам… Макс! — Вот только, посмейте, — отступив, скосилась я на подоспевшего румяного матроса. А в следующий миг уже распахнула рот. Парень шумно выдохнул: — У-ух, принимайте, монна… — и брякнул об палубу выдвижной сундучок. — Капитан?.. Три пары глаз вперились в меня, ожидая хоть какого-то звукового сопровождения. — О-о-о… — Ну-у? — осторожно уточнил Виторио. Я обошла растерянно застывшего матроса по кругу. Разглядывая и треножный этюдник на широком плечевом ремне, и толстую папку для бумаги подмышкой. Наконец, напротив торчащей из-за пазухи палитры, остановилась: — Это… всё мне? — Так, для дела же. — Для дела? — уточнила в свою очередь. — Угу. Понятно. Только, надо все это сначала… опробовать… Макс! Пожалуйста, или я сама… — Да куда скажете. — Тогда… вот здесь, под крышей у входа в коридор. Ой! Только, осторожно! И… еще дальше. Рубен, а где у вас можно воду взять? И стакан? — Монна Зоя, я принесу. — Угу. Макс, а там что?.. О-о-о! Погодите, надо не так ставить: солнце падает с другой стороны и ветер должен дуть сбоку. И мне еще стул нужен… А еще мне нужно было закрепить на подрамнике лист. Для начала разобрать и определиться с красками и кистями. И, наверное…да. Но, капитана к тому моменту на палубе уже не было… Весь остаток дня я проторчала у этюдника, как рулевой у штурвала. Просто, приходилось все время его рукой придерживать. Из-за качки. Но, я к этому быстро привыкла. Рубен лишь воспитательно погундел возле нашей сплоченной композиции. Потом плюнул, навесил на снасти два фонаря и ушел по своим делам. Но, мы к тому времени перетащились уже на опустевшую палубу. И, судя по ее мокрому глянцу, дождь тоже прошел. А когда горизонт на западе зажегся огненным закатом, началась уже живопись с натуры. И я еще никогда в жизни так не рисовала. Словно, жадно глотала воду… Упоённо… Вот что это слово значит, мой дорогой педагог. Виторио Форче, видно, мою пространную улыбку принял на свой счет. Постоял сбоку от этюдника, по-хозяйски скрестив на груди руки, и тоном знатока изрек: — А они у вас и в правду, разноцветные. Я, срочно нахмурившись, обернулась от листа: — Что именно? Волны? Облака? Небеса? — Ваши руки. — Руки?.. А-а, — и, булькнув кисточку в стакан, потянулась к стулу за полотенцем. — Вечная проблема. Акварель — еще ничего. А вот краски для дерева или керамики совсем плохо оттираются… Спасибо. — За что? — вскинул брови мужчина. — За… — хотела сказать: «всё», но… — все эти покупки. — Пробы прошли достойно? — Угу. Еще как. — Так может, Зоя, и насчет гардероба?.. Желтая акварель крупной каплей с замершей кисти шлепнулась на ребро этюдника. Теперь ее от дерева до конца не оттереть. И солнце уходит, уводя за собой прореженные дождем тучи. И, наверное, завтра будет такой же жаркий день… — Послушайте меня, пожалуйста. Я пыталась быть с вами вежливой. Я и сейчас еще… пытаюсь. Но, это ровным счетом ничего не меняет в моем к вам отношении. И я думаю, здесь все обоюдно честно и понятно: вы не уважаете меня, я не пытаюсь облегчить жизнь вам. А будь все по-другому… — Вас бы здесь не было, — задрав голову к голой мачте, закончил мужчина. — Вы, действительно, не пытаетесь облегчить мое существование. Но, при этом, страдаете сами. — Ха! А красивое платье мои «страдания» заметно убавит. Хорошо же вы обо мне думаете. Хотя, о чем я вообще? — О беготне по кругу, — воззрился на меня капитан. — Мы с самого первого нашего общения только этим и занимаемся. — Да что вы? Тогда самое время «добежать» до моего первого непременного условия. — Говорить друг с другом только по делу?!.. Да с удовольствием! Доброй ночи! — круто развернувшись, ринулся он в сторону кормы. — И вам… да чтоб… — о-ой, и когда я хоть ругаться научусь?! А вот возьму и сейчас вместо посулов, выброшу за борт… Скосившись на недописанный рисунок, я долго так и стояла — в пол оборота к листу. Потом перевела взгляд на кисточку в зажатой руке и направила ее обратно в ряды размокших цветных брусков… Через несколько секунд жирная, ярко-оранжевая полоса ровно легла вдоль всей акварельной линии заката. От края до края… Вопреки моим «прогнозам», утро нового дня вышло прохладным и ветреным. Северный бриз, обкатывая соленой влагой, путался в длинных подолах спешащих прочь горожанок. Интересно, сколько их сегодня будет прогуливаться по причалу? Мы же, на пару с Виторио Форче, это раздольное место покинули давно. А теперь тряслись по полупустым серым улицам в открытом экипаже. Молча разведя по сторонам взгляды. Хотя, на что тут смотреть? Еще вчера, с палубы бригантины все стало понятно. Будто все строители Виладжо обязательно надевали на себя мои, «притупляющие краски» очки. Да так в них и ваяли, белили, красили. И я даже представила себе эту «очкастую» массовую панораму… — Зоя, мы на месте. Приехали. — Угу, — коротко и по делу. Хотя, могла бы и вовсе промолчать. А вот лопоухий и грузный Киприус Вист решил общаться сразу за троих, встретив нас на пороге своего занавешенного наглухо кабинета: — Проходите, уважаемый мессир Виторио и вы… — быстрый взгляд повдоль. — прелестное создание, — ага, даже «монной» не удостоил. — Я вас давно жду. Садитесь поближе к камину. В кресла. Я дров перед вами только подбросил. И кофе еще не остыл. Кофе будете? Я вот без него… — Спасибо, пожалуй, — вставил мой спутник уже из глубокого кресла. Я же, упав в аналогичное, решила просто молчать и глазеть. И вот первое, что в глаза прилетело… — А вы, прелестное создание? — Что? — Ее зовут Зоя Лино. — Ага-ага. Ох, вы меня извините! Я ведь вам даже не представился! — прямо с боковушки сдернул он мою руку. — Киприус Вист, магистр академической кафедры истории и еще несколь… Да, это неважно, — и, ткнувшись в нее сухими губами, развернул к огню. — Ага… Ага. Очень интересно. А вот мне — не очень! — Ру-ку отдайте, — и если кто-то думает, что я такое терпеть буду! — Так что по нашему вопросу, магистр? — Руку мою… — Монна Зоя, еще извинения. Мне просто нужно было проверить, — разжал он, наконец, «клешни». — И я это сделал. — Что именно? — шустро сцепил капитан свои собственные. Магистр в ответ хмыкнул: — Вы же, уважаемый мессир, мне вчера утверждали, что ваша монна — ни кто иная, как легендарная древнеязыческая баголи? Я на ее ладони искал знаки. — И-и? — чья монна?! — Они там присутствуют?.. У моей подопечной? — Кое-что есть, — лучезарно осветился магистр. — Однако пока утверждать сложно. — Язык показать? — Зоя! — А что? Я его лекарю всегда показываю. Так отчего магу не явить? — Ага?!.. — ага! А нечего было за руку хватать! До сих пор потряхивает. — Еще один знак! — ярче прежнего озарился хозяин хором. Мой опекун хлопнул карими глазами: — Так я сейчас не понял. — Неприятие чужеродной магии при полном отсутствии своей собственной! Нет, наша ей не враждебна. Просто интуитивно… неприятна. Так ведь, милая монна? — Так точно… магистр, — чтоб тебя своей собственной, а заодно и весь этот «занавешенный балаган». — И что вам в данном месте еще «неприятно»? — Статуэтка на вашем рабочем столе… Графический этюд в простенке между окнами и то, что у вас в нагрудном кармашке пиджака. — Браво! — всплеснул клешнями магистр. Ну, точно — балаган. И я в нем — главный шут. — Джингарский бог огня, гравюра из береднянского замка-призрака и моя личная монета-оберег. Три сильнейших магических артефакта. А если по мелочи, милая монна? — А если я не хочу? — А если мы… — Уважаемый магистр, я так понял, вы сильно ограничены во времени?.. — О-очень своевременное замечание, — замерев, выдохнул здоровяк. И даже, кажется, сник. — Еще раз, мои извинения. Не каждый день встречаешься с подобным сокровищем. На моем буквальном веку вы, монна Зоя — третий случай. Да и то, первые два были весьма спорными. Да я и сам тогда был молод и верил во многое, во что бы сейчас плюнул и… Да, вы правы, уважаемый мессир Виторио… Монна Зоя? Возможно ли к вам обращаться просто по имени? — о-о, это первая здравая фраза, прозвучавшая здесь: — Да. Конечно. — А к вам, мессир? Вы ведь мне в сыновья годитесь. Сколько вам? — Тридцать два, — растерянно буркнул капитан и кашлянул в кулак. — Да. Хорошо. — Вот и отлично, дети мои! Теперь, о главном… Виторио, вы хотите знать, сможет ли Зоя помочь вам в поисках… — вопросительно воззрился он на капитана. — Вананды. — Ага!.. Так-так… Ну, надо же. — Я надеюсь, это останется между нами? Магистр, стерев с лица изумление, сделался серьезным: — Готов дать слово… Взамен на ваш подробный рассказ об их ходе. Договорились? — Хо-рошо, — качнул головой опекун. — Так Зоя сможет мне помочь? Как баголи? — Ну-у… — скосился тот на меня. — Ваша подопечная, несомненно, обладает этим даром. Однако задача такого уровня… — не удержавшись, хмыкнул магистр. — Я надеюсь, вы понимаете силу данного артефакта? — На уровне простого человека. — В том-то все и дело, мой мальчик! Лишь дилетант в строительстве может утверждать, что построить простой нужник — дело до обеда. А каждый сухопутный… — Я вас прекрасно понял. Но, мне придется идти до конца, — нахмурясь, произнес Виторио и даже из кресла своего подскочил. — Магистр, дайте мне прямой ответ на прямой вопрос, — опершись на камин, навис он надо мной. — Эта девушка в силах или… — Нужнапоследняя проверка. — Что?.. Да ни за что! — скрестила я на груди руки. Мой опекун из той же позы заинтересованно уточнил: — Какая проверка? — Зоя, мне необходимо знать, каким путем вы получили дар баголи, — с другой стороны, придвинулся ко мне ученый муж. — Я с ним родилась. Чего вы еще от меня хотите? — затравленно окрысилась я. — Откуда вы это знаете? — прищурился в ответ магистр. — Мне мама сказала. — Ага… Мама… Вот в чем все дело, дитя: есть два способа стать баголи. Первый — получить дар случайно, «окунувшись» в стихийный источник. Второй — целенаправленно. То есть, по предназначению. Нам с вами, при уровне задачи подходит лишь второй. — И как же вы их различите? Мне что, придется «балаганные чудеса» вытворять? — Нет. — Нет? Предсказывать по отмашке я тоже не умею. — Да это и не понадобится. Что такое «флюид» знаете?.. «Животный магнетизм»[18]? — Чтоб мне провалиться… Не-ет. — Нет? Вы не знаете или… — Да. То есть, нет. То есть… о-о-ой, — схватилась я за голову. — Я не хочу. — Магистр, выражайтесь яснее! — Зоя, это — всего лишь, сон. — Какой еще сон? Я уже выспалась сегодня. — Обычный, совершенно лишенный магической подоплеки сон. Для вас. Я же во время его смогу узнать ответы на интересующие меня вопросы и, так сказать, сделать вывод. — Так я могу просто выйти. И спрашивайте, сколько… — замерев, пораженно распахнула я рот. — А у кого вы будете «спрашивать»? — У вас, — тихо выдал ученый. Потом почесал свой мясистый нос. — Так это… — Понятно. К нам в Канделверди тоже иллюзионист приезжал, — хмуро вынесла я диагноз. Однако тут в беседу вступил капитан: — Послушайте, Зоя: вы ведь хотите… Магистр, можно вас попросить? — Ох, пожалуйста, как раз возникла надобность, — проводили мы его взглядами до двери. После чего мой опекун вновь придал лицу сосредоточенность: — Вы ж сами хотели как можно скорее вернуться к родным? — Конечно. А… — А это — прекрасная возможность ускорить желаемое. — Да неужели?.. А если я окажусь вам непригодной? И после флюида магистр решит… — Расстанемся сразу сегодня. Я тут же подпишу ваше разрешение на брак, — отвернулся мужчина к огню. — Надеюсь, это — веский довод? — Угу… Ладно, — с него и надо было начинать… Бенанданти пришли в наш мир, затаив на прежний глубокую обиду. И «обида» здесь — исторически верное слово. Их не гнали с насиженных предками мест. Не жгли на кострах инквизиции. Не пытали, заставляя предавать единоверцев. Их просто не принимали всерьез. Ну что значит: «оборотни Христовы»? Взаимоисключающее словосочетание, могущее прийти на ум лишь безумцу или честолюбцу. Однако бенанданти даже с такими диагнозами не представляли власти угрозы. Истовые католики, живущие по заповедям с обязательным крестом на груди. А рядом с ним, в мешочке на шнурке — сохраненный кусок «родовой рубашки». Символ принадлежности к клану. Единственный знак бенанданти — надо в ней родиться. В этой рубашке. А я ведь родилась, как и положено. И заорала в срок. И выглядела, как обычный лысый младенец, тут же присоединившись к уже сопящему брату. И вроде в жизни моей неосознанно-ранней все было, как надо. Так почему?.. Почему? — … и вы даже на этой скудной копии рисунка сможете рассмотреть присутствующую комичность. Это не жестокий бой ведьмы и защитника веры. Это, скорее… — лицо магистра застыло в сравнительной потуге. — ссора двух влюбленных. Вот на что эта центральная сцена смахивает. Причем, заметьте: двое из четырех представителей клана — даже не в своих боевых астральных ипостасях. А ведь рисовал их современник и соотечественник. Уважаемый на весь предтечный мир, Леонардо да Винчи. Зоя, вы, как художница, что об этом думаете? О-о, я должна что-то еще «думать»? Об этом рисунке. О том, что здесь вообще происходит. Вернуть мозг на положенное ему место и начать, наконец, соображать? А все почему?.. Потому что я — «баголи по предназначенью». Чтоб мне провалиться! — Позы слишком расслабленны. Особенно у него. Мой учитель говорил: статичны. — Ага. Уважаемый Бонифас Умберто, — покачал головой ученый. Я, нахохлившись, натянула на себя еще выше плед: вот интересно, в биографии моей остались ли «девичьи тайны»? — Причем здесь вообще этот рисунок? — мой опекун, стоящий сбоку от дивана, выглядел, пожалуй, под стать мне самой — пришибленно-задумчивым. Видно и в него возобновленная перспектива нашего общения оптимизма не вселила. Но так, опять же — честь. Есть, за что терпеть. — Виторио, я сейчас объясню! — жалостно скрипнул под ученым придиванный пуфик. — Связь — совершенно прямая. Истоки вражды между бенанданти и остатками цивилизации накейо там и находятся. В предтечном мире, — обвел он наши физиономии лучезарным от вдохновения взглядом. — Оборотни Христовы, придя вслед за алантами на эти земли, ничего кроме желания самоутвердиться не имели. Но, законы нашего мира, они ведь отличаются кардинально. Я имею в виду, отношение к магии. Она здесь — неприкосновенна. — А как же тогда разорение древних храмов и изгнание с земель? — А вот на это, Зоя, аланты смотрели, как раз вполне нейтрально. Потому как накейо их покровительством не пользовались. Мало того, и для самих «полубогов» представляли некую угрозу. Ведь их магия до сих пор — загадка, потому что глубоко связана с самой здешней планетой. Как дитя с пуповиной матери. — Красивое сравненье, — потерев лоб, хмыкнул капитан. — Но, я опять не вижу связи с моим личным делом. — А оно, Виторио, никогда таковым и не являлось, — многозначительно скривился магистр. — Потому что Вананда, а точнее, ее часть, была забрана вашим предком из очень важного места — храма Вананда Нумбани. Что, так и звучит: «Дом Пары». «Дом Вананды». А это и есть — «пуповина». — Вот ничего себе! — а вот теперь я, кажется, очнулась. — Центрального храма накейо? — тоже явно взбодрился капитан. Магистр важно кивнул: — Именно так, дети мои. Теперь, что, действительно, касается лично вас… Зоя, вспомните хорошо обстоятельства вашего рождения. Мы их с Виторио уже знаем. Однако могут остаться некоторые детали. — Детали?.. Угу… И мама и Люса, наша… — Она нам «знакома». Дальше. — А мне вот сильно интересно: оценки в моем гимназическом табеле или как я из домашнего погреба варенье таскала, вы теперь тоже знаете? — Зоя, дитя мое… — Могли бы, уважаемый магистр, хоть из приличия сделать вид. — Но, я… — Зоя, пожалуйста, продолжайте, — ну как же — дело чести. Остальное — рыбья чешуя… — Зоя. — Хо-рошо!..Они обе мне рассказывали… — обвела я слушателей глазами. — что, родились мы с братом не у себя, а в доме городской повитухи. Она была самой лучшей, и отец решил подстраховаться, раз нас двое. Но, из-за болезни повитуха была почти обезножена. И поэтому… — Вы с братом родились на Тюльпановой пустоши, — нетерпеливо закончил магистр. — Так? — Так. — Теперь послушайте меня: место это… по вашим словам — странное. Там мало кто селится, а уже отстроившиеся долго не задерживаются. И это не смотря на нехватку ровной почвы в предгорье. Мне кажется, все дело в «неудобном соседстве». — Это вы про заповедную часть городского кладбища? — Да, дитя мое. Дело в том, что я там бывал. И облазил все те холмы и холмики — там очень давно тоже храм был. Правда, небольшой и захоронения вокруг него типовые. У властей Канделверди ума хватило вовремя ту землю огородить. Сохранить от разграбления. Иначе, могло быть гораздо хуже. — Для кого? — уточнил капитан. — Для всего города. Примеров множество. Но, не в этом суть. Суть в том, Зоя, что по древней традиции народа накейо, второй ребенок в паре близнецов, обязательно девочка, всегда отдавался из семьи в храм. — Зачем? — Зачем? Чтобы, Зоя, в будущем стать… баголи. Ведь именно в этом случае, второй близнец считался подарком самой Вананде. Ее «голосом» и «глазами» на земле. А ваша городская повитуха… Она ведь «непростая» была, раз жила в таком месте. — То есть, она Зоей так «расплатилась»? — сузил глаза капитан. — Возможно, — вздохнул, пожав плечами ученый. — А, возможно, и сама Вананда так себя проявила. Ведь, вас, Зоя, не зря тянуло на кладбище. — Я туда, вообще то… — Это, конечно, — предусмотрительно вскинул он руку. — Однако согласитесь: вы всегда чувствовали себя там… спокойно и умиротворенно. Это, извините, ваши слова. И я так думаю, ритуал, что вы прошли несколько дней назад на озере, был лишь отсрочен на четыре года. — Это как? — Очень просто, дитя мое. Вспомните вопрос к вам охранительницы. Тот же смысл, что и у заданного недавно аналогичным духом: «Почему ты так упорно стремишься сюда?» А вы должны были ей ответить: «Потому что… — Хочу этого сама, — прихлопнув ладонь ко лбу, выдохнула я. — Совершенно верно. Вот, только, вам помешали — охранительница в ваших «свежих» символах разглядела опасность. — Угу. Для меня. — Отнюдь, — усмехнулся здоровяк. — Думаю, опасность была направлена на вашего брата, Арсения. Ведь картины, связанные напрямую с самой баголи приходят ей несколько иначе. — Как моя бригантина? — Совершенно верно, мой мальчик. Это, скажем так, «специфика работы». Есть еще один вариант: баголи и другое лицо. — Как я и… Зача? — Ну да. Ведь вы тогда увидели тоже вполне реальную сцену. — Угу, — хмуро уткнулась я глазами в плед. — Я и он — на разных, удаляющихся друг от друга палубах. — И для этого варианта обязательно необходим телесный контакт, — с ученой сухостью констатировал магистр. — А вы знаете, что я думаю?.. Тот отсроченный на четыре года ритуал… Виторио, скажите мне, не разочаруйте старого циника: где вы тогда находились? — Когда? — хрипло уточнил капитан и прокашлялся. — В мае четыре года назад? — Именно! — Ну-у… Это какой год был?.. Ага… Я с февраля болтался вдоль южного побережья. Потом у меня были дела в Эйфу. Потом… — глянул на меня опекун не совсем вменяемо и тут же произнес. — Точно. Я был в Канделверди. Зоя, число? — Семнадцатое, — как я такую дату могу позабыть? — С пятнадцатого по двадцать первое мая. — Что и требовалось доказать! — Что «доказать»?! — пожалуй, впервые, слаженно выдали мы. Магистр глянул на нас торжествующим взглядом и даже с места подскочил: — Теория предначертанности «Колесо судьбы»… Мать вашу. — Мама моя. Да я об этом думать не хочу. Я себе мозг этими теориями искалечу. Мы вообще, зачем сюда пришли? — Видимо, чтобы найти ее. Магистр, движением, близким к грации, взмахнул листом из лежащей на столике папки. И вручил его мне. — Это… что? — Вананда, милое дитя… Виторио, вы ее видели? Капитан, прищурясь, склонился с другой стороны: — Не-ет. Не приходилось. Она всегда была в охранном месте и отец никогда его не называл. Правда, потом я, когда уже начал свои поиски, это место обнаружил… Значит… — Именно так: две части одного целого. А вместе — божественная Пара, Вананда. И вот эта, — ткнул ученый пухлым пальцев в лист. — как я понимаю, ваша пропавшая? Лунная? — Лунная, — эхом выдохнула я. А вторая, значит — солнце. Вместе же они составляли круг. Обрамленный «лучами» треугольниками и мелким шрифтом-орнаментом. И на двоих: два глаза, один нос и рот. Божественные супруги. — Вананда традиционно использовалась в свадебных ритуалах, — продолжил над нами вещать магистр. — В этом случае ее делили и вручали «молодым». В конце церемонии Пара воссоединялась, скрепляя тем самым новый союз. Все очень просто и от этого душевно… Виторио, а вы знаете, зачем бенанданти понадобилась лунная половина Вананды? Мой опекун в предвкушении выпрямился: — Очередная «пакость» про мой клан? — Бывший, насколько я понял, — беззлобно расплылся во все щеки обличитель. — Да вы и сами, наверняка, знаете эту языческую «подвальную»[19] историю? Про древнюю покровительницу бенанданти? — Богиню охоты, Диану, — обреченно вздохнул капитан. — Ну да, многие ритуалы бенанданти неизбежно с ее и сравнивали. — А символом той богини всегда была… — Луна? — заинтересованно уточнила я. — Совершенно верно! Так скажите мне, дети мои, зачем преданным католикам языческий символ? Да еще из-за пропажи которого устроен такой… бедлам? Кстати, верхушка клана оный категорически отрицает. — Ну, это — уже политика, — хмыкнул в сторону мой опекун. — Согласен… Зоя, я вам дам свою исследовательскую работу трехлетней давности, — пристально глянул на меня магистр. — Я ее отпечатал и студентам в наказанье дарю… Вы надолго в столице? — А-а… — Пока не знаем. — Ага. Ну, так пока почитайте. Там есть много про интересующий вас предмет. И даже часть расшифровок символов баголи. А как закончите, приезжайте ко мне в гости, в имение. Оба, конечно. Будем выводы делать. И… вот еще что: обратите внимание на храмные постулаты баголи. Особенно, на последний — десятый. Это очень для вас важно… Обоих, — со значением уточнил магистр. Мы с капитаном уставились друг на друга весьма настороженно…Глава 9
Из всего гимназического курса философии, преподаваемой нам отставным театральным суфлером, я усвоила лишь одно: «В мире все относительно». Это значит, что где-то обязательно существует то, что лучше твоего хорошего и хуже твоего плохого. Ну, примерно так… На улочке, примыкающей к академическому облезлому фасаду, ярко светило солнце. А свежесть прохлады приятно бодрила и тело под льняным платьем, и душу. И очень хотелось задышать громко и глубоко-глубоко. Избавиться поскорее от осадка каминного дыма вместе с… — Зоя, погода с утра явно не наладилась. Небо в тучах и, судя по ветру, скоро опять хлынет дождь. И… — капитан, оторвав прищуренный взгляд от небес, спустил его на меня. — есть предложение. Деловое, разумеется. — Ра-зумеется, — воспользовавшись моментом, выдохнула я. Мужчина тоже вздохнул: — Пообедать. Здесь ресторанчик есть недалеко. Тихий и зеленый… Вам понравится, — добавил просто. Наверное, поэтому мне добавлять от себя: «Это к делу не относится» что-то не захотелось: — Ладно. Только… — Зоя, это — не «Летунья» и сидеть за разными столами не получится. Тем более, у меня к вам разговор. — Деловой, разумеется? — передернула я плечами. — Разумеется… Нам — направо… А потом еще раз направо и еще одна улочка с сереющей в конце статуей, вокруг которой с гулким визгом носились дети. Но, мы до нее не дошли. Свернули и оказались снова в глухом полумраке. Видно, на них мне сегодня везет. Но, как ни странно, маленький зал, от ореховых панелей и до самого потолка увешенный гербариями вперемешку с сушеными бабочками в рамках, был пуст. Лишь за крайним столиком у двери над своей газетой дремал под наброшенной шалью старик. Мой опекун, капитанским взором обозрев пространство, тут же качнулся в дальний угол, к разожженному камину. Видно, мне и на дым тоже сегодня… повезло. Хотя, на самом деле мне подфартило с обедом — он был очень вкусный. И я, даже, принципиально не морщась, смолотила две порции Джелато[20], заказанные одна за другой. Потом выдула в сторону огня холодный ароматный пар и… — Так о чем вы хотели… поговорить? И-ик. Ой. Мужчина постарался сохранить присущую деловым переговорам серьезность: — Зоя, у вас подбородок в мороженом. — Угу… И-и? — И-и… я, знаете, что подумал? После этого сеанса животного магнетизма? — Понятия не имею. — У нас ведь с вами — «обоюдно честные» отношения? А раз я теперь… многое знаю о вас, то вы вправе узнать и подробности моей жизни. — Это, с чего, вдруг? Виторио, отвернувшись к огню, дернул плечом: — Не знаю. И говорю это честно. Просто, после всего услышанного, многое стало мне понятным: ваша жизнь с братом и этой «нравоучительницей» Люсой. И Сест ди Федел тоже. Очень многое. — Да неужели? — вот умеет же человек еду испортить! — И вы, прямо таки, «не знаете»? Капитан развернул ко мне удивленное лицо: — Зоя, я вас что, опять чем-то… обидел? — и хоть портрет с него пиши: «Оскорбленная добродетель». — Обида?.. Да какая тут обида? Одно сплошное удовольствие. Вот только я теперь сама не знаю, какое из двух меня больше «греет»: ваше ко мне неуважение или, вдруг, нахлынувшая жалость. Так если очень жалко сиротку, облагодетельствуйте ее не ответными откровениями, а тем, чего она больше всего в этой жизни сама хочет. Или нет?.. Ах, да — собственная честь. Через нее вряд ли перепрыгнуть. Даже с возвышенной жалостью. — Вы все сказали?.. — голос этот глухой и тихий заставил меня вмиг захлопнуть рот. — Честь, значит? Так оно и есть: не обойти, не перепрыгнуть. И за нее мне самому отвечать и расплачиваться. От вас же мне нужна лишь посильная помощь. И единственное, чего я сейчас хотел — добиться нормального между нами общения. Потому что без него и дальнейшее мне кажется невозможным. А… — А сейчас вы обязательно скажете, что я сама продляю свой «тюремный» срок. — «Тюремный»? — сузил глаза капитан. — Так я могу уйти? — вскинула я брови. — Нет. Вы можете у меня… спросить. — Хорошо, — и «влупила» в застывшего мужчину первым, что пришло в голову. — В той карточной партии, между вами и сэром Сестом, что против меня на кону было? Капитан откинулся на своем стуле и прямо посмотрел мне в глаза: — «Летунья». — Что? — даже голос у меня перехватило. — «Летунья»?.. Значит, правду о вас говорят, что вы — «круизер». Ведь, для настоящего моряка потерять свой корабль, значит, потерять душу. — Да неужели? — зло оскалился мужчина. — Я — «круизер». Пусть так. А вы, уважаемая монна, видимо, знаток человеческих душ? Только, у меня вот большие сомнения: знает ли она сама, чего на самом деле желает ее собственная душа? Нового мира? Нового дома? Нового мужчину? Куда бы вы понеслись, сломя голову, отпусти я вас сегодня? — Неужто, до сих пор не поняли? После всего-то услышанного? — Так в том-то всё и дело! — качнулся он в мою сторону. — Я, Зоя, не первый год живу на этой планете и умею хорошо слушать. И «делать выводы», как говорит уважаемый магистр. Посмотрите вокруг себя. — Что?! — В этом ресторане все стены завешены гербариями и насекомыми из далекой Ладмении. А все потому, что его хозяин когда-то там жил. И для него эти сушеные картинки — принадлежность к прошлому миру. — И что с того? Я не… — Не перебивайте меня!.. Ваш Зача… — А вот это вас… — Сядьте на место! Ваш «любимый». Вы о нем говорили, как об этих картинках: «Он — огромная часть моего любимого мира». Разве не так? И разве так кого-то любят? Ни за то, что он — просто часть, важный атрибут, ценная бабочка в рамке. А живого? Со всеми недостатками и достоинствами мужчину? Так я вам скажу — это огромная ложь. Самообман. И вы бы это сами поняли, но, безнадежно поздно. — Да как вообще язык повернулся?! Лезете своими грязными лапами мне в душу! — Мессир Виторио, извините. Я, кажется… не вовремя, — лысый мужчина в сиреневом жилете смущенно замер у стола. — Да, мессир Вагриус, — выдохнул мой опекун и уперся взглядом в один из гербариев. — Мы с монной… уже закончили. Что вы хотели? — Мне показалось, вы меня звали. Но, раз, нет и раз вы с монной «уже закончили», то рад вам сообщить: ваши комнаты наверху готовы и все вещи уже там. Еще с утра. — Да? — рассеянно уточнил капитан. — Хорошо… Зоя, я забыл вам сказать: «Летунья» с сегодняшнего дня — на ремонте. Марсель-мачта еще после шторма… В общем, жить пока будем здесь… Вы ничего не хотите сообщить по данному поводу?.. Тогда, мессир Вагриус, покажите нам наши комнаты, — и, встав, громко отодвинул свой стул… Несколько лет назад я со своим драгоценным учителем столкнулась в нешуточном споре о гармонии. Ха! Как я тогда была убедительна! А он просто подвел меня к двум из многих своих полотен в мастерской: — Скажи, где она? — Тут, — без промедленья ткнула я пальцем в морскую гладь под лучистым солнцем и облачками-барашками. Маэстро скривился: — Да как бы не так! Это — рай для убогих! Тишина на воде — тишина в душе. Вот она — настоящая гармония! — Шторм?! Волна опрокидывает лодку и молнии Божьи с небес? — Это — стихия. В ней — жизнь. — Так, потопнут же? — изумленно хлопнула я глазами. — Или станут сильнее и, поставив в храме свечки, с новой силой будут любить своих женщин и детей! Зоя, ты — трусиха… Зато теперь я полноценно живу! Так полноценно, что хочется одновременно крушить, метать молнии и кричать на весь город портовые маты. И кого-то прибить. Нет! Сначала унизить, обличить и прибить! Чтоб последними словами его были: «Простите!» А я: «Пошел ты к дьяволу! К Святому Эразму с его лебедкой и бушприт тебе чугунным якорем сверху!» О-о-о! — О-о-о. Как же я зла, — взгляд, метнувшись от широкого окна, вновь вернулся к комоду. Приставленный к нему этюдник со вскинутой третьей ножкой, под моими «молниями», поджал ее еще выше. — Это я-то «не люблю»? Это я-то «не знаю, чего хочу»?.. Зача… Любимый… — и метнулась к рабочему инструменту… Процесс, почему то, шел туго: я рисовала Люсу в пол оборота, Арса с перевязью на руке, маэстро в шляпе до ушей и Зачу. Последний никак не получался. То, нос, то рот, то глаза, вдруг начинали «теряться». Я же начинала тихо выть. И точила карандаши. Потом мочила растрескавшиеся краски. Арс, еще подростком, с синяком и на подоконнике. Люса среди ее кастрюль. И Зача… Мой любимый выходил понурым и курносым… Да чтоб мне!.. Кончилось тем, что я пролила на себя стакан с водой из-под кистей. И, уже перед рассветом устроила стирку. Заодно вымыла волосы, себя и пол в комнате. Потом ее основательно проветрила. И, закутавшись в узорное покрывало, уселась на кровать. Среди Арсов, Люс и псевдо-Зач. Птицы за окном, выходящим в пахучий после дождя садик, оповестили, что новый день наступил… — … и на стук в дверь не отвечали. Я пришел… Зоя… Что здесь… произошло? — Ничего. Я рисовала. Всю ночь. — Ага… Теперь вижу… Вы завтракать спускаться собираетесь? — Нет. — Почему? — Я платье выстирала. — Святой Эразм с лебедкой… Виторио Форче, стоящий посреди моей «мастерской», шумно вздохнул. Потом отвернулся к распахнутому настежь окну. Я, высунув из глубин покрывала руку, почесала нос: — Я их люблю. — Что? — Я их всех люблю. — А-а. Вы — про вчерашнее. Послушайте меня… — Я их всех люблю. Но… — вскинула я потерянный взгляд. — Он у меня не выходит. Я не знаю, почему. Это какой-то… абсурд. Будто волнами размывает. Или… Я не знаю, почему… — Зоя… — Я его люблю. Люблю. Люб-лю. — Зоя, конечно, вы его любите. — Люб-лю… А теперь мне и вас… размы-ы-ы-ло. — Да что же это такое?! А «что же это такое»? Женские слезы. Во всей красноносой красоте. И ничего тут уже не поделаешь. Потому что соленый поток неотвратимо хлынул из глубин и понесся в сопровождении рева с элементами воя и хлюпанья. Я все это тут же «исполнила» на глазах изумленного опекуна. Или что там в его глазах было? Но, точно расширенных… — И нечего так убиваться из-за… — А почему я его не помню? — а почему я вообще это спрашиваю?.. — Зоя, вы еще совсем дитя. Наивное и… — О-о-о, мама моя… Руки. — Что? — капитан отпрянул, оказавшись как раз напротив моих мутных глаз. — Руки ваши, — суматошно высвободила я собственную из-под покрывала и растерла по щекам слезы. — Это вы что сейчас себе позволяете? Руки свои от меня уберите. — Вижу, вам полегчало, — мужчина, мазнув по мне сумрачным взглядом, поднялся с колен. — И чтоб больше… — Я понял… Я скоро вернусь. И чтоб больше мне не перечить. Иначе… — дверь, визгливо скрипнув, захлопнулась. Подхватив вслед за собой легкие оконные занавеси… — Уф-ф-ф… Вот же дура. Дура какая. И ничего, кроме жалости не вызываю, — шлёп… Курносый Зача, оказавшийся в аккурат под моей щекой, взирал со всей строгостью будущего супруга. Я прихлопнула его сверху ладошкой. И еще раз вздохнув, закрыла глаза. — Спокойное тихое море… тихо и пусто… И как же это хо-ро… хр-р… «Авер румма»… «Блюдрут криспум»… «Примула ган… гарден». — Там что, какое-то тайное послание? — А-а?.. Нет, — и снова уткнулась в тарелку с остывающими обеденными макаронами. Виторио Форче развернулся к весящему за его спиной гербарию: — Понятно… Латынь читаете? — Немножко. — Как вам платье? Да, «как платье»? Так в пору и как раз, то, что нужно (и с карманами и с голубой любимой расцветкой), что невольно вопрос возникает: как часто он подобные подарки преподносит? И я бы даже его задала. Однако… — Спасибо, в пору. Капитан удивленно вскинул брови: — И это всё? — да что ему вообще от меня нужно? — Соскучились по скандалам? Нет настроения. И, знаете, что? — Что? — отложил он вилку. — Я сегодня читать буду. Основательно. — Работу магистра? — Угу. Вдруг, есть способ мои видения… простимулировать. — И задать им нужный курс. Это очень хорошо. Но, надо читать вместе. — Вслух?.. Как скажете. Я готова. — Зоя, доешьте свои макароны. И, может, по Джелато? — Не-ет. Вот, все-таки, был у этого «дарового» платья один минус — уж слишком оно «в пору» — много в таком не смолотишь… Зато, читалось после обеда легко — без обычной грузной сонливости сиесты. Да и тенистый садик с тыльной стороны дома, вполне к этому располагал. Из-за воробьев, чье гулкое чириканье приходилось перекрикивать. Вкупе со стоном разбухших после дождей деревянных качелей. — …Более плодородные земли и берега стратегических рек по праву принадлежали племенам накейо. Это обстоятельство также способствовало ухудшению между ними отношений… Это, война, что ли? Здесь, про войну? — Нет, — скривился прислонившийся к качельной опоре капитан. — Войны между бенанданти и накейо, в полном смысле этого слова, никогда не было. Поначалу вообще силы были очень неравными. — В чью сторону? — В сторону клана, конечно. Ведь, принадлежность к нему по наследству не передавалась. Было лишь право по рождению… Родовые «рубашки». — Я помню… Лишь поначалу? Мужчина, нахмурясь, кивнул: — Да. Через пятьдесят лет после появления в этом мире, вопрос о пополнении рядов «оборотней Христовых» встал ребром. И клан выслал делегацию в Тайриль, к алантам. За «мудрым советом», — хмыкнул капитан. — Но, аланты их развернули, выразив тем самым невмешательство в склоку с накейо. Тогда клану пришлось искать решение проблемы в другом месте. — Это где же? — Отсюда далековато… Вы слышали, Зоя, о землях, южнее Чидалии? Точнее, о скоплении островов в Езоме[21], почти на экваторе? — Еще дальше девяти наших Божьих скал? — Да. Самый ближний к нам из той кучи и самый большой — остров Зили. Земля вечно кипящих вулканов и жутко склочных племен. — А вы там были? — Я? — мужчина даже замер. — Не-ет. Но, слуга моего отца там раньше бывал. А он умел очень хорошо рассказывать. — А вы очень хорошо умеете слушать. — Ну да, — хмыкнул капитан. — Еще с детства… Так вот, юго-западнее Зили, есть маленький остров, на который посланцы бенанданти и подались. Там живет древнее племя. Пожалуй, еще старше, чем накейо. Оно уже в те времена считалось вымирающим. А что там сейчас… Но, не в этом дело. А дело в том, что шаманы того племени владели магией крови. И уж не знаю, за какие богатства, ее секретом с бенанданти поделились. — Потрясающе! Сначала языческая богиня Диана со своей Луной, а теперь еще и это? — Вопрос стоял совсем ребром… Видимо. — И зачем бенанданти эта древняя магия? — Для обряда. — Обряда посвящения? — Ну да. Это одновременно и клятва преданности, и родственная привязка. — И что, все бенанданти теперь между собой родственники? — представила я, длинное-длинное застолье. Однако мужчина мою «фантазию» обрубил: — Это теперь мало имеет значения. Уж, скорее, чисто символическое. — А вы этот обряд проходили? — Я?.. Да. Еще в одиннадцать лет. Именно с этого возраста «оборотни Христовы» обязаны участвовать в битвах против нечисти. — О-о-о. — Я в них не участвовал. — А-а-а. Видно, накейо на вас лично не хватило. А как этот обряд проходит? Мужчина, оторвавшись от столба, встал напротив меня: — Довольно болезненно… для ребенка. Зоя… — И что с вами делали? — Ну, хорошо, — глянул он на меня из подо лба. Потом добавил. — Раз у нас с вами — «обоюдно-честные отношения», — и потянулся к верхней пуговице рубашки. — Это вы о чем сейчас? — уткнулась я носком туфли в песок, притормозив свое качание. — Сами увидите, — и через несколько секунд распахнул полу на левой половине груди. — Ну? — Что, «ну»? — подалась я с сиденья, оказавшись глазами почти напротив выцветшей татуировки. Издали и не разглядишь. Крест и откинувший голову назад волк. — Ух, ты. Две недостающие части цельного образа бенанданти, — выдохнула прямо в мужскую грудь. — Это, действительно, больно… А вот это — что? — перевела взгляд выше, на левую выпирающую ключицу с маленькой бледно-коричневой «кляксой» на ней. Капитан, отступив, начал быстро застегиваться: — Мое личное клеймо, — буркнул под нос. — Так вас еще и клеймили? — Зоя! Это — просто родимое пятно! У всех мужчин в нашем роду такое. К магии крови и бенанданти не имеет никакого отношения. — А-а. А чего вы так кипятитесь? Как же наша «обоюдная честность»? — Может, к баголи вернемся? — Да пожалуйста! И «возвращались» мы к ним еще много раз: и до ужина и даже во время него, закончив «выразительное чтение» лишь, когда оно стало больше смахивать за заунывные зевки. Сначала мои. Потом, взявшего на себя инициативу (забравшего у меня брошюру) опекуна. И на следующее утро мы с новым запалом вновь продолжили: — Так что там с их «одухотворенным трансом»? — Не знаю. Я все пункты просмотрела. Есть лишь перечень трав для окуривания и календарь благотворных дат, обрывающийся сто тридцать два года назад. Да сами еще раз гляньте. Мужчина, проигнорировав протянутые к нему листы, наморщил лоб: — Я тоже… смотрел… Ладно. Вернемся к храмовым постулатам. До какого мы вчера дошли? — Ваш храп прервал восьмой, — уточнила я, листая на качелях страницы. — Хм-м… Его я помню. Там про… воздержание жриц. — Целомудрие жриц. — Да, какая разница? — Девственности по определенным дням календаря не бывает. — Та-ак… Что с девятым? — Нашла. Читаю: «При толковании посыла сохраняйте сдержанность и непредубежденность. Помните: вы — лишь глаза и голос великой Вананды. Разум ее, а значит, способность делать по нему заключения, вам недосягаемы». — Ага-а. — Ну, это, как… городской глашатай: он лишь кричит новость народу, а все свои «заключения»… — Делает позже, с дружками в траттории, — кивнув, закончил капитан. — Дальше, Зоя. — А дальше — последний. — Десятый? — сузил он глаза. — Читайте. Только, медленно. — Хорошо. «Не просите, пока не отдали». — И-и? — Это — всё. Там еще, дополнение от самого автора. — Так его читайте, Зоя! — «Данный постулат является, на мой взгляд, самым важным, ибо подразумевает, что за любое изменение необходимо платить, причем, всегда стоит учитывать реальные размеры этой платы». — Та-ак. И где та… «касса»? — Это, вы у меня сейчас спрашиваете? — хмыкнула я. — Нет, — сосредоточенно уставился на меня капитан. — Просто, хотелось бы… ясности… Зоя, а вы столицу нашу хорошо знаете? — Еще один интересный вопрос. Я здесь — впервые. — Да?.. Думаю, самое время проветрить мозги. А то в этом «зеленом раю»… — оторвал он взгляд в небо. — ничего больше в голову не лезет. — Выгуливать меня будете? — Ага. Заодно проверим, как там дела с ремонтом «Летуньи»… В огромном, похожем на город под крышей ремонтном ангаре, стоял страшный строительный грохот вперемешку с ругательствами на разных языках Алантара. Запахи свежего дерева, корабельных лаков и еще чего-то, сильно похожего на подкопченную солнцем рыбью требуху, носились вместе с ветром между выдернутых из родной стихии кораблей. И от этой дикой смеси сразу от распахнутых ворот зачесался нос. Капитан же, казалось, напротив, вдохнул полной богатырской грудью. И обозрев перспективу, ринулся в широкий длинный коридор… А, вот интересно, если я здесь торчать останусь? — Зоя! Нам — туда! — натянул мой опекун свой невидимый поводок для выгуливания. — Я жду! — и резко за него дернул. — … Иду! А потом (чуть я к запаху привыкла), и самой стало интересно. Особенно, когда мы добежали до «Летуньи». Она стояла на своих распорках в самом дальнем углу. Рядом со старым серым фрегатом «Дозор», почти по самую палубу обросшим ракушками и мертво пожухлыми водорослями. И, наверное, именно так выглядела когда-то «Крачка»… Это, какие же труды, мама моя. И какая же должна быть любовь к этой огромной скрипучей… — Да в задницы им сто акул и рифы навстречу! Я в тот наш чертеж их сам мордами тыкал, капитан! Да, чтоб… Добрый день, монна Зоя! Я вас опять… не заметил! — Добрый день, Яков! — со смехом обернулась я от корпуса «Дозора». — Не обращайте на меня внимание!.. Сто акул в задницу и рифы навстречу. Это надо запомнить… — …И только это с тех пор и помню. — Что?! — Что ж вы так кричите, Зоя? — Я еще и слышу плохо после трех часов в вашем «корабельном раю». И, наверное, пахну… — бросив на стол вилку, подтянула я к носу свой голубой рукав-фонарик. — соответствующе. — Опять стирку устроите? — прищурился на меня капитан. — А как же? — в ответ оскалилась я. — Тогда давайте выпьем за ваше… новое платье. — Сами за него пейте. И-ик. — Одному нельзя. В одиночку пьют лишь от огромного горя или по такой же огромной глупости. — Тогда, за счастливых и огромно умных? Мужчина в ответ засмеялся и качнул своим граненым бокалом: — Э вэрро, Зоя! — Э вэрро… И всё. Мне пора наверх. Или опять за чтение? — Пожалуй, сегодня, нет. — Тогда, цепляйте ваш поводок. — Что? — Ведите меня… Неужели, мне самой приходится говорить такие страшные слова?.. А еще, подобрав подол платья, подниматься вверх по длинной-длинной лестнице. С приглушенным светом фонариков вдоль ее стен и бесконечными гербариями в рамках. И я уже дошла до ее середины… — Зоя? — А-а? — Постойте, у меня к вам вопрос… Помните, магистр говорил про еще один способ добиться нужного видения? — Он их три называл, — обернулась я к замершему за моей спиной мужчине. — Какой именно? — «Баголи и… — Не-ет. — Зоя, я не склоняю вас к «чувственным объятьям». Думаю, достаточно будет и сцепленных вместе рук. — Нет. — Почему? — Не хочу. Там ведь не только контакт нужен, но и думать. — Да. С этим сейчас… — Не в этом дело. Думать надо о совместном будущем. А у нас с вами оно какое? — Ну… — потер капитан лоб. — Совместные поиски. Они ведь — в будущем? Так? — Та-ак. — Вот о них и… думайте, — и выставил передо мной свои огромные ладони. — Зоя, что мы теряем? Ну, не получится? Поедем завтра за консультацией к магистру. Наберем трав и обдымокурим всю эту гостиницу. — Угу, — скосившись на капитанские руки, вздохнула я. Хотя, если получится… — Ладно, — и осторожно вложила в них свои. Мужские пальцы со странной грацией скользнули между моими, и сжали в крепких горячих капканах: — Что делать дальше? — Вам? — сглотнула я от волнения слюну. — Ничего. Дальше — я, — и, глубоко вдохнув, закрыла глаза. Теперь… О чем теперь? О «совместных поисках»… Хотя, гораздо приятнее думать совсем о другом… — Зоя? — М-м. — Не о том. — С чего вы взяли? — не размыкая век. — По вашей улыбке. — М-м… — Зоя! — Да что? — Прекратите фантазировать. — Да о вас я думаю. — Даже жутко представить тогда… Точно о поиске Вананды? — Да чтоб мне потом… провалиться, — процедила, уже теряя терпение. — И если… О-ох… Маленький тусклый мир дрогнул и неизбежно поплыл под ногами, увлекая вслед за собой. И я лишь почувствовала, как руки разъезжаются в стороны, бросая меня к чему-то большому и теплому… Картины, притормозив на миг, вновь понеслись, заплетаясь в узоры. Замелькали с уже привычной за годы точностью. Одна за другой… На последней я… выдохнула. — Получилось? — тихим вопросом прямо в самое ухо. — Угу… Опять вы со своими… — Зоя, что дальше?.. Рисовать? — Угу. И как можно быстрее. Ох, зря я ему это сказала. А потом, до самой комнаты, так и прыгала в тех же «горячих капканах»… Хотя, мог бы от радости и вовсе через плечо перекинуть…Глава 10
— Ага!.. Так-так… Ну, надо же… Нет, ну, надо же! Зоя! Вы — истинное сокровище! И мне бы еще сюда мой справочник по символике накейо. Да, черт попутал его в переплет отдать. Не иначе, черт. Ведь говорил своему ассистенту… Да он и есть — черт. Потому что я всегда… — Уважаемый магистр, не отвлекайтесь. Очень вас прошу. — Ага-ага… Та-ак… — и вот та-ак уже целый час. Это какое же «сокровище» вытерпит? Только, гранитное. — Нет, это определенно, не мост, — да я что, так плохо рисую? — И не праздничный многоярусный торт… Все время в голове крутится. А вот что?.. — капитан, оторвавшись от стола, воззрился на меня с сосредоточенным прищуром. Ну, точно, как Люса, когда нитку в иглу вдевает. — Не знаю. Разбирайтесь сами. — А если это… да нет. Виторио, вы же — моряк. И наверняка, «очертили» весь Бетан. — А вертеть лист не пробовали? — дернула я с подоконника ногами. Магистр в ответ глянул на меня не хуже капитанского: — Не-ет… Ой, Зоя! Знак баголи всегда стоит в правом верхнем углу. По нему и ориентируемся. — Знак баголи? — ух ты — через час изучения нашел-таки, чем изумиться мой опекун. — Это он, значит, и есть? — Совершенно верно. Баголи, в переводе с накейо — «сова». Птица, видящая знаки, в символическом черном круге… В черном кру-ге… в черном… Да мать же твою! Хобья премудрая простота! Вот же я… — Магистр, вы о чем? И даже я болтать ногами перестала. Наш консультант, качнувшись, отмер от столбняка: — Дети мои! Виторио, еще бы вы знали, с чем имеете дело! — Магистр, выражайтесь яснее, — застыл теперь уже упомянутый. — Ведь, это — не Бетан! Это даже не девять Божьих скал и не забытое Им же Пятидолье! Это — архипелаг Плакер! Точнее, один из его островов! — Зили? — Нет! Нет, мой мальчик! Ньюпван! — Магистр, при всем уважении, такого острова в архипелаге нет. Это я точно знаю. — И еще бы вы подобное знали, Виторио! Ведь так его именовали лишь сами хозяева. Сейчас он зовется совсем иначе. Зато, вы, наверняка знаете, что на самом западе этой островной россыпи есть одиноко торчащая земля, куда давно уже никто не причаливает. Ибо, земля эта, по мнению многих, проклята. И лишь… — Ладер? — Именно так. Да, — с чувством выдохнул магистр. — Ньюпваном звали его накейо. Ньюпван — «Черный берег». А все потому, что весь остров представляет собой сплошные горы из аспида[22]. — Но, ведь там же… — Храм. Даже не храмы. Один огромный храм. Остров — храм. Со множеством… — Лестниц, — потер лоб капитан. — Теперь я понял, что здесь: черная лестница, омываемая океаном. Ладер с исходного итальянского и есть, «лестница». И это, не скатерть, а… Езом. — Совершенно верно, мой мальчик. Накейо именно так наш океан и изображали — голубой скатертью. Даже вышитые аналоги до сих пор сохранились. В паре музеев. Правда, в таком виде, что и смотреть на них без слез… — Зоя. — Я не виновата: я не знала, что видела и что после этого рисую. — Зоя, вы — молодец. — Истинный молодец… Так, дети мои! — вновь склонился магистр над столом. — Теперь сложим все составляющие… с двух листов… Ага… Начали мы с колеса. Это — довольно распространенный символ и обозначает судьбу. Причем… — Вы про спицы что-то… — вставил, с рукой на лбу капитан. — Это — да. У нас их — число нечетное. А это значит — развитие. «Судьба сделала свой ход». Ага… Теперь — птица… Зоя, вы ее узнали? — Еще бы. Она — единственное, что я узнала. — А вы, наверняка, не знаете, что зовется она «Млинзи». Это реально существующая, правда, очень давно, разновидность аиста. — Так она на него и похожа! Только, больше раза в два. — Совершенно верно, дитя мое! Млинзи вили свои гнезда всегда вблизи селений накейо. И считались их защитниками. Особенно же они покровительствовали баголи. Из-за отсутствия у этих жриц собственной магии. — Аисты — защитники? — скептически отозвался опекун. — Разновидность аистов! — не замедлил среагировать ученый. — Виторио, вы же говорили, что выросли на моих книгах? Так вспомните, от чего больше всего страдали бенанданти после начала военных действий против накейо? Почитатель старательно скривился: — От пожаров. Нет, от поджогов. Но… — А-а! — Да нет! — От чего же? — Да, потому что… — Так-так… — Аисты переносили на их крыши головни? — мужчины, прервав красноречивый обмен, воззрились на меня. — Да я просто предположила. Мне Люса рассказывала, что аисты гнезда свои вьют из всего подряд и часто таскают в них из незатушенных костров. А что? — Зоя, все верно. Только, я еще раз подчеркиваю — птички были «непростые». — Натренированные, что ли? — уточнил капитан. — Ну, если вам, Виторио, проще поверить в этот… вариант. — Хорошо. Предположим, я поверил. Что дальше с расшифровкой? — Ну-ну…Млинзи сразу под знаком баголи может означать лишь одно — личную защиту. Это я вам уже говорил. — А чью защиту то? — в этот раз уточнила я сама. Магистр одарил меня недоумением: — Конечно, вашу, Зоя. — Тогда, от кого? — открыл рот опекун. Видно, версия магистра, все ж, возымела. — «Майша мапейзи», — в ответ, воздел тот указательный палец. Потом решил снизойти. — В переводе с накейо: «Жизнь покажет». — Угу. Жду — не дождусь… У меня там еще дерево было. — Это — да. И вот что меня волнует, дети мои… Его расположение. Во-первых, правее, то есть, по времени позже, чем лестница. А, во-вторых, дерево само по себе олицетворяет жизнь. Но, стоит оно на середине дороги. Так сказать, ее разрывает. Или делит на две части. — И что это значит? — воззрился на оное капитан. Ученый ответить явно промедлил: — Ну-у… — Майша мапейзи? — Определенно, да, Зоя. Да и вообще: путь, прерванный жизнью, гораздо лучше, чем путь, прерванный смертью. — Иначе бы он вовсе не возобновлялся, — заметил со своего конца стола капитан. — Это — все? — Да, пожалуй… Зоя, дитя мое. Осталось лишьудовлетворить мое ученое любопытство: я понимаю, пробиться сквозь такую защиту было делом, отнюдь, не простым. Ньюпван сам по себе, даже в том виде, в каком он сейчас — одна сплошная магическая стена. Так, каким из перечисленных мною составов вы пользовались при настрое? Какие травки жгли? На основе мирры или теневика? Прядь волос или капля крови? — Что? — Магистр… вы о чем? — Та-ак… — посмотрел он на нас обоих по очереди. — Вы храмовые постулаты баголи читали? — Читали, — проблеяла я. — И-и? — Магистр, выражайтесь яснее. — Виторио, этого я жду как раз от вас! Чем за информацию расплачивались?! И кто из двоих?! Вы соображаете, во что ввязались?! — Ну, так… честно сказать… смутно помню, — почесала я нос. Потом вздохнула. — Да ничего такого я никому не обещала… Да я вообще никому ничего не обещала. Мы просто попробовали. — «Просто попробовали»? — Угу. И у нас получи… — Зоя, погодите. Магистр, как произносится клятва или обещание или что там вообще говорили баголи в таких случаях? — Баголи в «таких случаях» элементарно откупались! Повторяю вопрос: чем откупились вы? — Да чтоб мне потом… провалиться, — медленно произнес капитан. — А причем здесь моя обычная дурацкая присказка? — «Провалиться»?.. Зоя?! — Ну… да. — Это я виноват, — угрюмо воззрился на меня опекун. — Магистр, что я теперь могу сделать? — Понятия не имею, — всплеснул тот руками. — Вы уже предложили свою цену и ее приняли. Теперь решайте сами, готовы ли ее заплатить. — А если Зою оставить здесь? Не брать с собой на конечную? — Вот меня лично это очень устраивает, — заерзала я на подоконнике. Однако магистр состроил скептическую рожу: — Не факт. Там хоть у нее будет личная защита. А здесь, что? Да еще без вас? — А я буду тихо сидеть? — То есть, опасность может быть везде? — Я же говорю: вашу цену уже приняли. И стоит начать двигаться к цели, колесо пойдет на следующий виток. — Да я вообще… — Значит, лучше — рядом со мной, — да меня вообще кто-нибудь слышит?! — А знаете, что?!.. — вот на истеричный крик они враз обернулись. — Мое мнение здесь учитывается? — Нет. — Дитя мое, к сожалению… — Понятно… Тогда я есть хочу… Меня, конечно же, накормили. И, судя по обилию блюд — на убой. Да, только шутка эта (про убой) в публику явно не прошла: магистр вздохнул, раздув румяные от наливки щеки, его унылая супруга хлопнула недоуменно глазами, а мой опекун свое жаркое жевать перестал. И мне бы этот «успех» тогда закрепить. Тоже, прочувствованным вздохом с закатыванием к потолку глаз: вот, мол, до чего меня ваше «колесо» неизбежно докатило. Да, только, образ этот страдальческий с собственными внутренними ощущениями, ну, никак не вязался. Хоть пыхти, хоть растекайся — ничего путного не выйдет. А все почему?.. Да хоб его знает… Вот ругательство у меня хорошо получилось. Правда, пока лишь, про себя… — Да что я все про себя, да про себя?.. Зоя… Зоя! Зоя!!! — Вот она, смерть моя… Ух, ты, мамочки! А ведь так миленько все вело к концу: после обеда обозрели семейные портреты и коллекцию трубок, лекцию еще раз прослушали: «Правила поведения баголи — если не дружишь с мозгами и языком» и даже успели выйти на аллею к ожидающей в ее конце коляске. И-и-и… — Зоя! За меня! Огромная «смерть» цвета перезрелой оливы, затормозив в последний момент, ломанулась в стриженные кусты. Пыль медленно осела. Магистр, кряхтя, поднялся со щебенки. Мы с капитаном прокашлялись. — Тысяча извинений, дети мои… О-ох… Он когда-нибудь меня окончательно прибьет. — Так это не моя, что ли, смерть была? — даже с претензией хмыкнула я. Капитан, вкладывая саблю в ножны, скосился на зияющую в кустах магнолии дыру. — Еще года три и его на всех хватит… Вообще то, уважаемый магистр, о таких зверушках предупреждать надо. — Так я и… — Заранее… Зоя, вы — как? — Да, нормально я. А кто это, кх-хе, был то? — О-о, это — наше семейное проклятье, подаренное в знак моей двухлетней давности, научной защиты. У моих коллег — специфическое чувство юмора. Тема той работы была «Стихийный фактор в истории освоения Пятидолья» Там же — девять месяцев в году — сплошные шторма, а остальные три — магические воронки с хаотичным смещением. Вот они мне и устроили все это — на дому. Капитан даже голову набок склонил: — Неужто, та самая… — «Божья кара». Совершенно верно, мой мальчик. Та самая уникальная порода бойцовых гигантов[23]. — Так это собака была? — настала и моя очередь изумиться. И даже с прищуром подойти к «зеленой пробоине». — Зоя, отойдите оттуда. — Угу. — Зоя!.. Магистр, так эти животные практически неуправляемы. — И к магии у них иммунитет, — прихрамывая, двинул тот прочь. — И судя по тому, что этот пострел опять носится на свободе, к буковым доскам — тоже. Вы бы видели его вольер — забор, как вокруг Грязных земель[24]. И каков результат? — Я видел… И их я тоже видел, на Божьих скалах. В питомнике. Но, чтобы так? Они же вырастают больше ярда в холке… И потом еще, эта их легендарная неприязнь… — Да-да, ко всему, хоть слегка горячительному. И вы знаете… — Иди сюда, — кусты, в ответ на мой тихий шепот дернулись и огласились таким же тихим подскуливанием. — Ну, ты чего? Иди сюда. Давай, вылась… Любоваться буду. Обещаю. — Ах-х-хых, — снова весьма скептически, однако через секунду уцелевшие ветки раздвинулись. На уровне моего лица. — Ах-хых. Иу-и-и. — Мама моя… И где ж тебя так угораздило?.. Стой, не двигайся. Я и дуть буду… — пообещать можно все, что угодно. А вот как воплотить в реальность? Но, огромная печальная морда сама качнулась ко мне, подставив в ладонь отвислые черные щеки. С множеством мелких щеп, торчащих из них… Я, конечно, дула. Пес моргал, фыркал соплями и терпел. Лишь, под конец стал коситься по сторонам, ловя в отражениях больших глаз две застывшие сзади меня физиономии. Вот только бы… все дотерпели. — Уф-ф. Последняя. И получила-таки, заслуженную награду. Сначала от собаки — мокрым языком вдоль всего лица. А потом: — Зоя, — прошипели мне в левое ухо. — Что ж вы вытворяете? — Ах, мой мальчик, — теперь, чуть подальше и справа. — Это — совершенно для нее… — Норма? — Вот только, не надо так кипятиться. Тоже мне… — Баголи. Она — баголи. Дитя этого мира. И с ним — на одной энергетической волне. Да ведь, мой большой… друг? — Р-р-вау!!! — «друг», махнув поросячьим хвостом, медленно развернулся и отчалил по своим важным делам… Предатель. — Ты куда?! — Вау! Вау! — Зоя. — О-о-о. — Виторио, она знает, что делает. В этом случае, конечно. Потому что в предшествующем, позволю себе еще раз сказать… — А, знаете, что?.. Отстаньте от меня оба, — и, вытирая лицо, пошла в сторону чернеющей в просвете коляски… — Летели два голубя. Плыли по небу. Давно уж исчезла под ними земля. И плакал один, озираясь тоскливо, Другой же искал в море тень корабля… — Зоя, у меня к вам — одна большая просьба, — оторвался, наконец, от созерцания каменных оград вдоль обочин капитан. Я, свернув тихое пение, приготовилась внимать: — Ну? — В связи с… открывшимися обстоятельствами, мне нужно будет подготовить корабль к… — Опасному плаванью? — Да. И… — И что? — Зоя… — Ну-у?.. О, да неужели, это так трудно? Мужчина хмуро потер лоб: — Нет. — А в чем же тогда дело? «Зоя, я вас втравил в авантюру, о размахе которой сам не подозревал. И теперь мне придется тащить вас за собой до конца. И я не знаю, что в этом «конце» нас ждет, ибо… ну там… — Обещание это, а еще дерево на рисунке и дорога — черт знает что, — кивнув, завершил он. — Примерно, так. Только я не понял: вы-то как на все это реагируете? — Будет ли скандал?.. А смысл? То есть, он, конечно, будет, при первом же поводе. А сейчас… — и вздохнула, всерьез задумавшись. — Жизнь покажет. На накейо я забыла. — Майша мапейзи, — невесело хмыкнул капитан. И откинулся спиной на сиденье. — Угу. Точно… Летели два голубя. Плыли по небу. На смену закату пришла уж заря. И первый… ла-ла-ла-ла-ла-ла, не помню. Второй… а-а-а-а-а… А если вы не прекратите меня подслушивать, то ругаться я начну прямо сейчас. — Зоя, — вот сейчас он засмеялся уже вполне искренне. — Скажите: вы в театре когда-нибудь были? — В настоящем? — выкатила я ответно глаза. — Ага. — Нет. Только в кукольном балагане. В детстве. — Тогда, давайте сегодня туда сходим? Неважно, на что. Просто, в театр? — Хо-рошо… — и не лыбься, как дура, культурно необразованная. — Зато, я в картинном павильоне Канделверди была очень много раз… И там даже висят две мои работы… И еще в музее. И в… — Зоя, я все понял… Утверждение, что настоящее искусство понятно не всем — ложь. Точнее, брехня. Так мой учитель сказал. Я хорошо запомнила день, ознаменованный фразой: «Зоя, то — полная брехня». В нашем облезлом картинном павильоне было тогда открытие его сезонной выставки. И съехалось много ценителей со всей страны. Они бродили по скрипучему паркету с прищуром на каменных физиономиях. И мне тогда это сочетание казалось необычно пугающим. В восемь то лет. И я еще за своего учителя очень переживала. Ведь недаром он вспомнил про свою парадную суконную шляпу — он ее лишь по особым поводам нахлобучивал. А тут такие… физиономии. И, если лично мне, то я люблю все до одной его картины: и солнечные, и пасмурные. И «странные». Особенно одну, с силуэтом женщины на фоне лунного дверного проема. — Ну, и как тебе, ученица, вся эта суетня? — маэстро, поправив шляпу, задорно мне подмигнул. — Мне? — о-о, ко мне и с таким вопросом. — Так я же в живописи еще ничего не смыслю? — А ты думаешь, ты здесь одна? — качнулся ко мне учитель. — Ты думаешь, все эти господа знают, как разводить масляные краски, чтобы получилась, например, чистая лазурь? Или владеют техникой грунтовки холста?.. Зоя, запомни раз и навсегда: в живописи, в настоящем искусстве, есть лишь один критерий оценки — задело душу или не задело. А все эти постные рожи и многознающие вздохи… Зоя, то — полная брехня. Профанация. Это они мне цену так сбивают. Да только я им вот эту точно не продам. — Ваше «Ожидание»? — благоговейно скосилась я на «лунную женщину». — Её. Она пусть пока… подождет… — Как вам спектакль, Зоя? — Что?.. Угу, понравился, — мелкий камушек гулко хрустнул под каблуком капитана, отозвавшись в ночной тихой улице. И когда успели сюда свернуть?.. — А вы, наверное, ценитель искусства? — Я? — мужчина, откинув носком сапога еще один, усмехнулся. — Никогда им не был. Просто, есть вещи, которые… нравятся. Или наоборот. — Задевают душу? — Да. Как эта пьеса. Только уж больно она… пессимистично закончилась. — А в жизни часто такое бывает, — глубокомысленно изрекла я. Капитан даже приостановился: — Надо было на другой спектакль идти. И в другой театр. Да и вообще, — и резко развернулся на каблуках. — Нам — в ту сторону. Через скверик… Пошли? — Отчего не пойти? — спрыгнула я вслед за ним на выпуклые камни мостовой. И чего вообще изрекать начала? Ведь совсем другие в голове мысли. — Я бы все это нарисовала. — Что именно? — нисколько не удивился мой спутник. Видно, привык уже к «приступам». — И сцену, и главную героиню в красном платье и даже музыку. Мне кажется, она хмурого серо-голубого цвета. С такими углублениями. Глубинами, в общем. Только, мне их картина, что у задней стены… — Задник? — Вот… задник мне не понравился. Слишком плоский. Без перспективы. Хотя, я сейчас, наверное, рассуждаю уже, как ценитель, — и смущенно сморщила нос. Капитан, глядя на меня, весело хмыкнул: — Я понял. Это, по всей видимости, оскорбление. — Но, вы же знаете, что такое «задник»? — Ну да. А еще я знаю, что такое «рама у картины» и уже познал, что такое «этюдник», — засмеялся он еще громче. Я, глядя на него, пожала плечами и тоже… рассмеялась. И что-то в этот миг изменилось. Словно стена из холодного колкого стекла между нами, вдруг, лопнула. Разлетелась в мелкие брызги. И ощутили мы, услышали этот звон одновременно. На вдохах… — Я… Зоя, нам пора. — Угу. Мне давно… пора. — И вас еще накормить надо. — На убой? — Вот к чему сейчас это? — К тому, что я… замерзла. И спать хочу… — и снова клеить, клеить, клеить. Разбитую вдребезги «стену»… Следующие четыре дня пролетели, как один длинный пасмурный вечер. А начались с удивления. Хотя, застывший в двери моего номера Рубен, удивленным как раз не выглядел. Ну как можно «удивленно гундеть»? — Монна Зоя, доброго дня. Я к вам приставлен… — А где ваш капитан? — направилась я к нему с прищуром. Старик, терпеливо вздохнув, продолжил: — Я к вам приставлен именно капитаном до нашего с вами возвращения на «Летунью». — Угу. — Так точно. Капитан сегодня на рассвете отбыл в Каскату готовить корабль к длительному… путешествию. — Да что вы говорите? — и как быстро вы бегаете? — И при мне еще матрос… Макс! — прозорливо блеснул глазами Рубен. — Я здесь! Доброе утро, монна Зоя! Как живется в столице? — еще одна довольная рожа в моем дверном проеме. — Отлично живется… Ну что… я есть хочу. Кто со мной? И мы «отлично зажили» дальше. По разные стороны двери. Хотя, иногда меня все же, выгуливали. И даже качали на качелях. Я же в отместку рисовала своих сторожей. И торжественно им их же портреты вручала. Макс благодарил и скалился. Рубен вежливо гундел. Нет, а чем еще себя развлекать? И даже мороженое с изюмом и маленькими пирожными уже не казалось таким вкусным… Да это вообще издевательство над личностью. Свободной!.. Почти. А потом наступило утро пятого дня. И, сгрузив свои пожитки, мы втроем с шиком подкатили к причалу. Я к тому моменту была готова сама первой махнуть по сходням наверх. Да, в принципе, так и сделала. Лишь отметила машинально, что сам процесс оказался не таким уж «крутым» как прежде: — Это что, «Летунья» так просела? — на ходу развернулась к Максу, несущему мой этюдник. Тот лишь кивнул, зыркнув в сторону капитанского мостика… Который, впрочем, был сейчас пуст. — Доброе утро, Зоя!.. Яков! Почему трюмы до сих пор открыты?! И куда с нижней палубы делся плотник?!.. Мы сейчас отходим. А еще куча дел. Поэтому я вас не встретил у гостиницы. — Ух, ты… Доброе утро, — капитан, поморщась, скрестил на груди руки. Утренний солнечный «квадрат» от узора снастей скользнул по глубокой багровой царапине поперек его правой скулы… А то бы я сама такое не разглядела? — Наверное, больно? — Не-ет… Зоя, ваша каюта готова. Я туда кое-что добавил. Надеюсь… — Вито!.. О-о, ну, наконец-то! — развернулись мы оба к только что пустовавшему капитанскому мостику. Оттуда на нас, опершись на перила, с улыбкой взирала молодая красивая женщина. — Зоя! Давайте сюда! Будем знакомиться! Вито! Твой кофе уже остыл!..Глава 11
Бригантина летела по малиново-закатному морю прямиком на восток. Туго надув паруса, наплевав на собственный вес, как и положено кораблю с подобным названьем. И нарисованный пылающий факел, подсвеченный с тыла солнцем, казалось, сам изливает свет. Это, если долго на него смотреть. Прямо снизу из-под мачты, не щурясь от ветра… Факел. Форче. Вот, значит, как… Виторио Форче. И почему я раньше не догадалась? — А у них в семье все такие: вспыхивают быстро и полыхают потом, соответственно родовой фамилии, — это первое, что я узнала от громкоголосой красавицы. Конечно, кроме ее собственного имени и резона, по которому она здесь. Хотя, именно это мне «осветил» сам капитан: — Знакомьтесь, Зоя: моя давняя подруга, Сусанна Иззи. Она с нами… — …сама напросилась. И что же ты, Вито, не скажешь, что мы с тобой, к тому же — деловые компаньоны? Ах, да: «дружба» — в первую очередь, — и, запрокинув голову, неожиданно глухо засмеялась. Она вообще была интересной: и устрашающей и притягивающей одновременно. Один лишь рост чего стоит — почти с капитанский. А еще — пепельный «конский» хвост, стянувший на макушке длинные волнистые волосы. И грудь… Упс как-то, провожая глазами аналогичную, поцокал ей вслед языком: «Да-а. Такой бы волны рассекать». Наверное, он имел в виду «рельефных» русалок, распластанных под корабельными носами? А, впрочем, кто его знает? В чужую душу сложно залезть… Особенно, если дело касается сокровенного. — … и так и ответила?.. А-ха-ха-ха… Ну, ты и брехун… Держи… Я тяну. — Да вот тебе Святое распятье… И чтоб мне селедку без граппы[25] жрать. А потом еще… Я, усмехнувшись, качнула прислоненной к мачте головой от далеких мужских голосов. А, все таки, хорошее здесь место, на самом бушприте — тебя никто не видит, не слышит и… не трогает… И вновь закрыла глаза… А ведь он так и не сказал, откуда порез на скуле. Да и какая мне разница? Может, бреется по утрам своей саблей? Пусть его теперь «деловой компаньон» достает… В перерывах между чашечками кофе… А я лучше здесь посижу. И мне… — … нет, почти на зорьке… Он не в своей каюте был. — А-а, а я-то гадаю, отчего они сразу на него нарвались. А галеон их где стоял? — Так с другой стороны… за верфью. Парни продуманные. Они… видать, не впервой… И капитан наш… — Ты, давай, потише. А то будет нам по макушки… Он ведь всех тогда на палубе строил и строго — настрого, чтоб при ней… фее своей… — Ты сам не базлай. И тяни туже… Всё, закрепил… вяжу……… — Мама моя. Мамочка, — и мир в один миг из малинового превратился в бордовый… Я, цепляясь за снасти, с трудом выбралась из сплетений канатов и, споткнувшись об один из них, уже напоследок, больно приложилась локтем. А потом понеслась вдоль всей палубы, перепрыгнув в самой ее середине через мелькающую по мокрым доскам швабру. У мачтовой лестницы тормознула, пытаясь сообразить: куда дальше. И махнула наугад. Вверху, у штурвала стоял Яков. Боцман что-то кричал, тыча пальцем в южный горизонт, и даже жестикулировал. Сусанна, приложив ладонь ко лбу, внимала, а рядом с ней, облокотившись на перила… — Вы-то мне и нужны. Капитан развернулся, выпрямил спину и уперся в меня взглядом: — Зоя, что произошло? Где вы были? — Вы мне нужны, — получилось почти по-змеиному. Однако он не впечатлился: — Где вы были, я вас, кажется… — Откуда у вас этот порез?!.. Откуда у вас этот порез? Откуда… — Та-ак. Все ясно… — я, наконец-то, добилась желаемого. И уже через секунду, вновь запрыгала по ступеням. Теперь уже — вниз. — Руки свои!.. И на вопрос… — дверь моей каюты громко хлопнула за капитанской спиной, и мы оказались друг напротив друга. Вот бы еще подпрыгнуть, чтобы прямо в лицо ему… — Что с моим братом?! Я вас спрашиваю! Он же недавно был ранен. — Это ОНИ ко мне заявились, а не я. Ночью, вооруженными и незваными. — Да хобья мать! Я вас спрашиваю еще раз! — Ваш брат жив! — кажется, мой неожиданный мат вдохновил капитана на речь. — Я его отпустил. И рука его, по всей видимости, уже зажила. — Отпустили?.. Ну, надо же… — Вы, кажется, хотели знать, так не перебивайте! Это — моя территория и я никому не позволю являться на нее без приглашенья! И если вас еще интересует судьба «любимого» жениха, — сузил он свои темные глаза. — то, рад сообщить: он тоже в полном здравии! А вот я свои распахнула: — Что?.. Да кем вы себя возомнили? Король корабля! Его территория! А я тогда на ней кто?! Они приходили за мной, рисковали жизнью! И я… я хочу к ним! Я хочу к своему брату! И к своему жениху! Да! Мне здесь все надоело! Это — не моя жизнь! — Придется терпеть, Зоя. — Я не хочу терпеть! За что мне терпеть? Ведь я вам больше не нужна? Что вы молчите? — Вы сами все прекрасно понимаете. Мы теперь вместе… — А мне без разницы! У вас был выбор: оставить поиски своей Вананды или их продолжить. А почему такого нет у меня? И мне без разницы, когда и где я провалюсь, если это все равно случится. Я хочу к ним! Они — моя единственная семья! И лишь они меня любят! А вы… — Что, «я»? — А вы меня используете, как… — Вещь?.. Зоя, вы для меня — не вещь и у вас — истерика. Вам надо успокоиться, иначе… — Истерика? — оскорбленно скривилась я. — Просто успокоиться? А я… кажется, поняла. Вот же — дура. Вы и не думали меня потом отпускать. После своей «лестницы». И символ этот, «дерево на дороге». Он ведь был уже после нее. Значит, я и тогда еще буду болтаться везде за вами. Так? — Зоя… — Пока, наконец, не провалюсь. — Я этого не допущу. — Вы уже допустили, подняв утром якорь! Вот же я — дура! Отвечайте мне прямо: вы меня отпускать собираетесь?.. Ну?! — Не-ет, — дернул он головой. — Я должен вас уберечь. — От чего? От себя самого? От собственной чести? Так я вам обоим обещаю: при первой же возможности, сбегу. Клятвенно. — Ну, это вряд ли у вас выйдет, — навис надо мною мужчина. — Или вы… не баголи? — Убирайтесь от меня прочь. Я вас… ненавижу, — выдохнула ему прямо в лицо. И он ушел, снова хлопнув дверью… Подруг у меня не было никогда. С ними ведь полагается делиться: самым вкусным и самым тайным. Да и вообще, с женским полом отношения как-то не складывались. Исключениями были лишь мама и Люса. Но, это — из области материнского инстинкта. С их стороны, конечно. С моей — полное и безоговорочное доверие. А вкусным я обычно делилась с Арсом… Так какого хоба ЕЙ от меня надо?.. — Сусанна, пожалуйста. Ты солнце собой загораживаешь. Высоченная тень, качнувшись вправо, приземлилась… рядом на скамью. Я громко вздохнула. И демонстративно уткнулась в типографский шрифт… И зачем вообще из «убежища» своего на палубу выперлась? Ведь сидела там целых два дня? Могла бы и еще… — А мне, знаешь, скучно, — а я-то тут причем? — Я кофе не пью. Не люблю. Ненавижу. — Да что ты? — громко хохотнула женщина. — А что ты любишь? Читать? Кстати, какие жанры? — Научный труд про баголи. Автор — Киприус Вист, — как раз про то, как баголи от чужих магических атак защищались. И очень жаль, Сусанна, что ты — не маг. — Опять, Киприус Вист? И Вито тоже его книженции второй день штудирует. Одну за другой, — а вот здесь я промолчала, даже про себя. — А можно тебе вопрос задать? — и еще… промолчала. — О Виторио… — тем более промолчу. — Да с какой стати? — не по-лучилось. — Да, просто, интересно. Я ведь его давно знаю. И когда-то он мне очень сильно помог. — Тоже опекуном стал? — Опекуном?.. Что такое «Розе Бэй» знаешь? Место в укромной бухточке на нашем южном побережье? — Не-ет. — Нет? — мелькнуло в зеленых глазах Сусанны изучение. — Тогда, считай, что «опекуном». Он и до сих пор меня опекает. По дружески. С того дня, как мы стали компаньонами. У него вообще правило в отношении женщин: либо — любовница, либо — друг. — А варианта «жена» в этом списке нет? — не по-доброму уточнила я. Сусанна, глядя на море, хмыкнула: — Это — исключено. Вито, вот уже восемь лет, как «убежденный вдовец». А вот здесь мне ёрничать расхотелось: — Такой молодой и… вдовец? — Бывает. На свете всякое бывает. Особенно, если ты — бенанданти, — развернулась она ко мне. — А ты, разве не знаешь эту историю? Хотя, при вашей обоюдной… Он ведь именно после смерти жены из клана ушел. И с отцом все отношения разорвал — во всем его винил. — Почему? — Почему?.. Вито тогда был в отлучке — вел торговые переговоры с фарфорщиками из Джингара. А его жена, Алиса — на последних днях перед родами. Но, все свершилось немного раньше. И с большими осложнениями. В результате встал вопрос о спасении лишь самой Алисы. Лекари клана оповестили об этом отца Вито, а он… — Что, «он»? — А он, — скривилась Сусанна, — ответил: «на все воля Божья». Или что-то в этом духе. Это же — бенанданти. Так Виторио стал вдовцом. — И даже ребенка не спасли? — Нет. Мальчик умер еще в утробе. А Вито с тех пор помешан на детях. Он считает, что отец для ребенка гораздо важнее, чем мать. Хотя, при его-то жизненном опыте? Его еще в клане в основном, Неро, слуга отца и воспитывал. — Но, тогда, объясни мне: зачем всё это? Эти поиски пропавшей реликвии? Отстаивание фамильной чести? Женщина внимательно взглянула на меня, потом пожала прямыми плечами: — Не знаю. Наверное, он хочет доказать, что гораздо лучше собственного отца. Или, ради чести своих будущих детей. — Которых ему нарожают любовницы, а он их потом заберет? — Ха. Ха-ха. Вполне возможно, — кивнув, оскалилась Сусанна. — Зоя, теперь давай о нашем деле: завтра, в Девяти скалах, а мы туда после обеда причалим, не сочти за труд, держись, хотя бы, рядом со мной. Ты меня поняла? — Угу, — потерев нос, тяжко вздохнула я… и вспомнила про «труд о баголи»… Остров Девяти Божьих скал в разномастном гимназическом курсе упоминался лишь вскользь. По причине вполне прозаичной: ни минералов ценных, ни граждан выдающихся строптивая местная природа не «рожала». Да и само его название, с точки зрения христианства, было «кривой ухмылкой» в сторону материковых храмовых куполов. А что? Заповедей (основ, столпов, твердынь) — десять, а Божьих скал — девять? Хотя, говорят, когда-то торчала среди буйной островной зелени и недостающая десятая. До поры, до времени. Однако место это свою незаменимую роль, все же, играло. Как самый южный чидалийский форпост. Но, и здесь были свои непонятные сложности, которые нам, девицам, вечно зевающим на уроках, в головы не залетали. Так ни настало ли время восполнить пробел? — Яков… это кто? — только сначала рот свой закрыть. — О-ой! — и начать смотреть под ноги. Боцман, подхватив меня под локоть, понятливо хмыкнул: — Эх, да! Полна здешняя шкатулка цветного барахла. Это — обычный зилиец. Их тут полно, монна Зоя. — Зилиец? — прищурилась я вслед ковыляющему по выбитой улице, старику. Чья чрезмерная «смуглость», кудрявая седая шевелюра, и огромный нос с парусами ноздрей, ввели меня в неподдельный «живописный шок». — Это которые, с острова Зили? — Так точно. — Вот бы его… нарисовать. — Зоя, ты лучше на дорогу смотри! — огласилась идущая следом за нами Сусанна. — Они на ней иногда еще и валяются. Твои «натуры». — И то верно, монна Зоя. Я ж говорю: барахла тут полно. И один лишь капитан, вышагивающий в аккурат за моей спиной, от комментариев по теме воздержался. Да, ну и пусть. А так даже лучше, когда без постоянных окриков и назиданий. Просто, «Доброго дня» и «Угу» в ответ. Лаконично и по делу. — Монна Зоя, держитесь ближе ко мне. Очень прошу, — … вот что за жизнь такая?! А «жизнь» местная била горячим ключом. И, не смотря на разгар буднего дня, местами выплескивалась за края. По крайней мере, из пары тратторий по нашему ходу, несколько человек вылетело. В основном же, местный народ кучковался от солнца под скудными навесными тенями. В виде восседающих у распахнутых дверей монн, разряженных в такие наряды, что… у меня сорочка ночная скромней. Сонных торговцев, обмахивающих веерами и себя и мух на ароматном товаре. Да стаек полуголых детей. Правда, те еще и в кривобоком фонтане на площади обитались. Я прямо, позавидовала. Надеюсь, молча. А еще вокруг пальмы, пальмы, пальмы. И зачем их столько сажать? Тени — минимум, а красоты… — Красота спорная. — Что? — Виторио, стоящий сбоку от меня, удивленно прищурился. Я тоже: — Пальмы… тут. — Ясно… Яков, вон там, за фонтаном — кофейня. Вовнутрь не заходите. Под навесом вдоль стены есть столики. — Понял капитан, — важно кивнул тот. — А вы надолго? Это я к тому, что девушкам брать? — Надеюсь, нет, — и, качнувшись из под дырявой пальмовой тени, направился к крыльцу с выцветшей вывеской «Таможенная управа». Мы же втроем, через пару минут, обосновались на стратегической диспозиции — площадь, как на ладони. Сами — за столиком с чистой скатертью в спасительной густой тени. И здесь даже ветерок присутствовал. С мелкими брызгами (все от того же фонтана). Сусанна, отставив мизинец, припала к принесенному кофе. Мы с Яковом, отхлебывая воду с мятным льдом, затянули неспешную «познавательную» беседу (это я вспомнила про «пробел»): — А почему я не видела в здешнем порту чидалийских таможенных кораблей? Боцман в ответ многознающе вздохнул: — Они есть. Гниют на старом причале. — А почему? Тут ведь государственная граница недалеко? — Ты думаешь, она не охраняется? — брякнула своей чашкой об блюдце Сусанна. — Не-ет. Я просто, интересуюсь. — А-а. Если, «просто»… У этого острова, Зоя, особый статус. Уже больше сорока лет. Раньше он был, скажем так, на плохом счету у королевского двора: налоги почти не платил, и честные граждане здесь частенько пропадали. А потом нашли выход — наделили здешнего наместника «повышенными полномочиями». И ситуация постепенно наладилась. — А причем здесь гниющие дозорники? — Притом, монна Зоя, что теперь этим делом занимаются местные. По договору с таможенной управой. — На самом же деле — все, кому не лень. Лишь в казну вовремя отстегивай, — хмыкнула женщина. Я же наоборот, старательно наморщила лоб: — За что «отстегивать» то? Это же — долг? Тяжкое бремя? — или я совсем на уроках спала? — За улов, Зоя. В основном, с незаконных мигрантов с Зили. Там же — огромные залежи драгоценных камней. А самим соваться на «раскаленную плиту» опасно. — Чего? — Так этот остров называют, — невесело скривился боцман. — А в сущности, монна Сусанна права… Девушки, может еще повторить? По чашке, стаканчику?.. Монна Зоя? — А-а?.. — рассеянно отозвалась я, не оборачиваясь от фонтана: вот же натура! Недалеко от низкого бортика, в одной из многочисленных луж, стоял, подбоченясь, мальчик. Рядом с огромной, набитой чем-то доверху корзиной. И оживленно болтал с мокрым насквозь сверстником. Да только сверстник его, не смотря на местный «шоколадный» загар, выглядел обычным южанином — чидалийцем. А вот «натура». Она была, хоть и почти такой же, зато, шикарно кудрявой. Причем выдающейся вверх формы (будто ребенка долго сушили вниз головой). Глазища же — отсюда в аккурат — в пол лица… Мама моя! — Зоя, ты что там увидела? — Я сейчас! — главное, бумага и карандаш — в сумке. — Здравствуй! Дитя в ответ развернулось и хлопнуло своими глазищами: — Хорошего дня, монна — госпожа. — Послушай, у меня к тебе важнейшая просьба… Можно, я тебя нарисую? Я очень быстро. — Зачем? — Ну-у… ты мне понравился. — Да ну? — Угу. — А-а… умные люди говорят, то опасно — сглазить можете. Здоровье своровать. — А вот это тебе ущерб возместит? — монета, подброшенная подоспевшим Яковом, шлепнулась в шустро подставленную ладошку. Ребенок, склонив кудрявую голову, ненадолго задумался: — Пожалуй, монна — госпожа. Только, я отсюда… — Да я и сама «отсюда». Давай, вон туда, в тенёк? — козой подпрыгнула я. — А? — А, давайте! — и, со мной, почти наперегонки к открывшей рот за столом Сусанне. А следом — боцман с забытой корзиной. Оказалось, с углем… В процессе позирования натура много и авторитетно болтала, предлагая услуги носчика, экскурсовода в «Дьяволовы тупики» (кстати, что это?) и много еще чего. Попутно всплыли факты из ее (натуры) биографии, заодно с именем — Дахи: — Я ведь, лишь по отцу — зилиец. Мать моя — местная красавица. — Угу… — И оба давно умерли. — Да что ты? — Зоя, рот закрой. — Да, монны — госпожи и уважаемый сэр. А Дахи меня один рыжий штурман прозвал из Ладмении. Ты, говорит, шустрый, как дахи. Что такое, не знаю. Но, с тех пор так и зовусь. — Угу… Не вертись. И руку от уха… Та-ак. — А вас, монна — госпожа, как зовут? Не иначе, Ангел? — Что? Кто?.. Зоя. И можно, просто, монна. Да и без монны можно. — Монна Зоя? А мне мама говорила, что с такими небесными глазами только Ангелы. — Угу… Дахи, руку от уха. — Послушай, а с такими глазами, как у меня? — бряканье сбоку оповестило, что Сусанна прикончила очередную чашечку кофе. Однако «небесный знаток» с определеньем повременил: — С такими?.. Зелеными? — Да?.. — Ах, ты, собачье отродье! Пакостник мелкий! — в следующий миг нам всем стало не до имен. Мальчик же и вовсе суматошно зашарил по сторонам: — Ой-ёй-ёй… Вот теперь мне… теперь мне… — Дахи! — сутулый мужик в расстегнутом настежь жилете, только что ноздрями огонь не метал. — Ты где, пакостник, носишься? Я тебя три часа назад за углем посылал? А это… — и шумно захватал воздух ртом. — А это… — Мессир Бот, я нечаянно его намочил. По дороге, — Дахи, подхватив корзину с камней, так с ней и застыл. Мужик медленно опустил взгляд ниже. Я испуганно выдохнула: — Мама моя. Очередная, мутно-серая капля шлепнулась в натекшую через прутья лужу. — Ой-ёй-ёй… А-а-а! — Ах, ты, собачье отродье! Мелкий бес! Догоню — зашибу!.. А, ну, стоять!.. Яков через несколько долгих секунд первым открыл рот: — Нет, не догонит… — и, проводив глазами до угла развевающийся жилет, повернулся к столу. — Монна Зоя, нарисовать-то хоть успели? — Угу. Почти… Не нравится мне это место. И мужик этот не нравится. И… — Яков, пропуск я получил. Снимаемся сразу с закатом. Мне оно тоже не нравится… А что здесь только что было? — Понял, капитан. Хе-х, сейчас расскажу… Рассказ капитану занял ровно дорогу до местной траттории «Фортуна». Снаружи и внутри отделанной с претензией на столичный, местами облезлый, шик. Хотя, если б меня спросили, то я бы с радостью побрякала ложкой у себя в корабельной каюте. По возобновленной в последние дни традиции. Здесь же свободных столов на одну, очень принципиальную персону… — Проходите, как раз для вас специально приберегли. Последний. Сегодня у нас, как всегда, — здесь вообще, когда люди работают? Зато здесь явно любили отдохнуть. С размахом, который Люса называет: «Сбросились золотыми зубами на бутыль». И если «Фортуна» — лучшее на острове заведение, то какие тогда «отдыхающие» в остальных?.. Впрочем, нескольких я по дороге уже встречала. Пролетали на бреющем. — А тут мало что изменилось, — вот бы позавидовать ей: что на капитанском мостике, что в незнакомом тесном гвалте, везде — королева. — Зоя, не дрефь. — В смысле, «не дрейфуй»? — И это тоже, — почти враз приземлились мы с Сусанной друг напротив друга. — Да, заведения свои Шорох держит, — хмыкнул в той же манере капитан, поддергивая рукава рубахи с правого моего бока. Яков же, шлепнувшись наискосок, от сравнительного анализа воздержался. Лишь по сторонам с прищуром посмотрел… И чуть заметно качнул начальству головой. Вот, значит, как? — А часто здесь драки бывают? — и кто ж меня за язык-то волочит, «Ангела» такого? — Чуть реже, чем в остальных подобных местах, — и даже головы в мою сторону не повернул. — Монна Зоя, да все нормально будет. О, а вот и камбузный оглашён[26]! — Ваше меню, пожалуйста. — Хе-х. Считай, поговорили… Хотя, дальше дело пошло плодотворней. Когда потертые картонки на столе сменились настоящей едой. И не так уж в «Фортуне» и скверно. И даже не душно, а, скорее, наоборот. Вот только… Ага… Пожилой худощавый маг, облокотившийся на стойку, встретил мой озадаченный взгляд довольной ухмылкой. И, качнув кружкой, ретировался вон. — И в этом плане тоже… ничего не изменилось, — проводил его глазами до двери капитан. — Чужеродная магия? — Угу. Я сразу от входа почуяла, а потом… будто, щека правая все время чесалась. Видимо, он наблюдал. Вы его знаете? — Портовый маг. Здесь — просто подработка. — Так это он воздух «остужает»? Ну, надо же. Очень полезно при… — Ну, наконец-то, вы помирились! Вито, подай, пожалуйста, соль! — Пожалуйста, Сусанна. И оба вспомнили про свои остывающие тарелки. Пока меня снова не отвлекли. Причем, совсем неожиданно: — К-хы! Монна, прошу прощения. Это — вам, — разносчик держал перед собой подвявшую лилию с таким видом, будто крестный ход с ней совершал. Или цветок вот-вот разлетится. По частям, — Сказали, почтут за честь. — Кто сказал? — уставилась я на эту композицию. Парень выразительно скосился в дальний угол. Я попыталась «маршрут» отследить. — Мама моя. — Та-ак. — Капитан, сэр, позвольте мне? Монна Зоя, кивните туда же. — Угу-у… — лысый здоровяк в расшитом камзоле, воодушевленно оскалился… Я струхнула уже всерьез. — А что это вообще такое? И… — И цветочек этот — в вазу на нашем столе воткните. Остальное — позже… Вот же, молодец. Дальний угол боцмана явно не поддержал: — У-у-у… — и что-то там про «не фарт». — Совершенно дикое место. Зоя, это — такой «питейный» обычай. Взамен… — Ухаживанию, — красноречиво скривился Яков. — Ты цветок приняла, но в волосы или декольте не воткнула. На нормальном человеческом языке: «Спасибо за предложение, однако, в постель я с тобой не потащусь». — Ну, надо же, как лаконично! И немому подойдет. — Я извиняюсь, но, в жизни всякое бывает, монна Зоя. — Просто, наш боцман так со своей женой познакомился, — качнулся ко мне капитан. — Потому что по-другому… стеснялся. — И до койки мы тогда не дошли. — Да что ты?!.. А-ха-ха-ха-ха! — Ой, Яков, вы меня извините. Я ведь не знала. — Да ладно, монна Зоя, — скосился тот на хохочущую во весь рот Сусанну. Вот и опять, считай, пообщались… Зато по слабо освещенной улице шли уже молча. Правда, был еще один диалог, на самом пороге «Фортуны» но, не со мной. Капитан нос к носу столкнулся со здешним владельцем «заведений». Высоким широколицым Шорохом. Толи имя, толи стиль жизни? Но, уточнять уже не хотелось — впечатлений хватило. Однако судьба моя, обильная на «раздачу страстей», посчитала иначе, вильнув обратным путем мимо ярко расцвеченной площадки. Первым чувством было: пол острова — тут. Такой ор стоял над притихшим портом. Но, набитые на мостках людские тылы, перевесившиеся через низкую огорожу, перекрывали собой всю полноценность картины. — Это — что? О чем кричат? Я не разберу, — и на всякий случай, подхватила боцмана под локоть. Тот прищурился на яркий свет. Потом зло сплюнул: — Еще одно местное барахло. — Какое… «барахло»? — Яков, прибавьте шаг. Мы и так уже запоздали. — Тише! — меня словно молнией от макушки прожгло. И я даже рот открыла. — Тише. Что они кричат?.. Вот, опять… Дахи… мама моя! — Зоя! Да кто ж теперь остановит?.. К краю площадки я кое-как протолкалась локтями. Прижав к груди сумку и потеряв часть шпилек. И, чтобы обратно не отнесло, намертво вцепилась в забор. А потом распахнула глаза… Местное барахло. Вот оно как. И, действительно, Дахи. Мальчик стоял на маленькой доске в самом центре круглого поля, на середине высоты вкопанного там столба. И совершенно мокрый. От этого мизерного пятачка к одной из сторон забора было перекинуто узкое бревно, неестественно блестящее под яркими фонарями. А внизу, прямо под мальчиком громко лаяли, задыхаясь в прыжках, три большие собаки. Очень похожие… — Божья кара. — Зоя, вы ума лишились! — капитан оказался у нужного места не лучше меня. — Да идите вы… — Там — тот самый? С площади? — Угу, — и снова — во все глаза. — Что здесь вообще происходит? За что они его? Почему? — «Хмельные бега». — Что? Мужчина, оттолкнув кого-то, выкрикнул уже громче: — «Хмельные бега»! Островное развлечение. Бегуна обливают сивухой и ставят на столб. Обратный путь — лишь по залитому маслом бревну. А щенки-одногодки — внизу. Зрители делают ставки. И если… — Мама моя. — Зоя! Это может продолжаться очень долго и не всегда заканчивается плачевно. Иначе бы добровольцев не нашлось. — Так вы думаете, Дахи туда — по доброй воле? — открыла я рот. И вновь развернулась к ребенку. Он в это время, уже пробовал босою ногой бревно. Ступня скользнула и ребенок, ухватившись за столб, сосредоточенно скривился. Постоял так немного, глядя перед собой, и под одобрительный рев толпы, раскинул в стороны руки. Публика на миг замерла. Дахи успел сделать несколько мелких шажков. Потом остановился. Будто, вдруг, опомнился. И вскинул кверху глаза. В это время одна из собак, подпрыгнув, клацнула зубами в нескольких дюймах от бревна. Дахи дернул руками. И мне показалось, сумел выровняться, но в следующее мгновенье, взмахнув ногой, с криком полетел вниз… Вот спроси меня позже, я не знаю, как там оказалась. Просто, мне повезло. Повезло, что за секунду до этого до нас, все ж, добрался Яков и капитан к нему обернулся. Повезло, что других умных мыслей в голове не оказалось. Кроме одной единственной. Вот с ней я туда и нырнула. Оценив лишь в полете, что высота не так уж и велика — примерно, в мой рост. И уже в следующий миг, оказалась между Дахи и псами… Рухнув во всю свою длину. Но, должного эффекта достигла — один из бойцов об меня запнулся. Второй — уперся в ребра передними лапами и, кажется, носом. Третий, подняв фонтан из песка, вовремя затормозил. Мальчик, прилипший спиной к забору, изумился не меньше собак: — Монна Воя? Зоя? — и открыл второй глаз. — Ой-ёй-ёй. — Тф-фу! — выплюнув песок, попой вперед, двинула я в его сторону. Не отрывая от псов, глаз. — Ты по заборам лазить умеешь? — Ага, — выдохнули за моей спиной. — Ну, так лезь! — Р-р-р… — Да лезь же, кому говорят! — Лезу!.. А вы? — А я?.. — вот вопрос интересный. И скосилась наверх. Там, на мостках, шла настоящая драка. С матами, треском и полным равнодушьем к нашей геройской судьбе… — Я тоже, видимо. — Р-р-р-гаф! — Дахи! Ты где?! — Почти долез!.. Монна Зоя! И лишь на мгновенье коснувшись забора… я Ангелом взмыла ввысь. — Ну, Зоя! Да чтоб вам всю вашу… — мощный толчок в мою спину, не дал вкусить пожеланье, но, капитан, в чьи объятья я криво вошла, закончил мне прямо в ухо. — дурость смерчем выветрило! Уходим! Яков! Уходим! Правда, мы сначала побежали. Очень быстро. По дороге, объясняя Сусанне, всю стратегическую суть: — Да они там, хобьи рыла, между собой передрались! Капитан хотел за монной Зоей сигать, а ему влупили! — За что? — даже притормозила та. — Видно, ставили не на мальца. А пусть теперь разбираются! Главное, нам вовремя уйти! — и дальше красивым морским оборотом… Я не запомнила: — Мне руку больно!.. Да вы меня слышите?.. Мне… — Нет, ну это надо же быть такой… — его прямо развернуло у самого борта «Летуньи». Меня — тоже, следом. — такой… — Дурой? — с готовностью подсказала я. — Нет, это гораздо хуже! — Капитан, может, позже? — Яков, умолкни!.. Зоя! — Вито… да, разбирайтесь сами. — Зоя, вы ведь могли погибнуть! Вы вообще, соображали, что делали? — Да с чего мне, вдруг, начать «соображать»? Из нас двоих вы за ум отвечаете. Так может, ответите мне: куда мне на той площадке было проваливаться? — А вы твердовознамерились «провалиться»? — навис он неминуемой карой. — А будут другие варианты? — в ответ подбоченилась я. — Так вы придумайте что-нибудь. Вы же у нас — ум, честь и совесть. — Да я вас… я вас… — глаза, темнее портовой ночи, оказались лишь в дюйме от моих. — Что? — хлопнула я своими и трусливо скосилась на сходни… Что-о?.. Маленькая шустрая тень, замерев на миг, мышью нырнула по ним вверх. — Канатом корабельным к себе привяжу и на самый мудреный морской узел. — Хо-рошо… Тогда вместе и провалимся, — улыбка моя, пожалуй, вышла несоответственно радостной. — Договорились. — Капитан! Пора уходить! Только вас с монной Зоей и ждем!..Глава 12
— Еще раз вас спрашиваю! И рожу свою от меня не воротить! Не воротить, я сказал! — палуба прогнулась рядом со мной. Я, плотнее прижала локоть к саднящему правому боку. Виторио Форче скрестил на груди руки. Боцман прокашлялся и рявкнул по новой. — Кто хлебал в наше с капитаном отсутствие?! От кого смердит, как из бочки с самогоном?! Блас, дыхни! — Х-ху, боцман! Чист, как слеза Мадонны! — Клето! — Ну, так… — Клето, рыбий пуп! — Х-х-ху! — Ага… А за табачок этот джингарский мне отдельно сподобишься. Следующий! О-о, да когда же это закончится? — Яков, постой! — вот только, не так… Капитан, черкнув по мне пристальным взглядом, вышел на середину палубы. — Зоя, а не пойти бы вам… — Мне и здесь не сквозит. — Не сквозит?.. Я так и… Яков, прикажи обшарить весь корабль с низа до верха. — Капитан, так все тут? Остальные — на вахте и я их уже… — Яков! — С-слушаюсь, сэр… По двое рассредоточились! И живо! — а потом, уже уперев руки в бока, добавил. — Что ищем, капитан? — Не «что», а «кого», — хмыкнул тот в ответ. — И думаю, он и есть — «источник сивушного благоухания»… Зоя? — …Что? — а что сразу, «Зоя»? И хмуро отвернулась к далеким островным огонькам. — Вы ведь, в курсе? «В курсе», «не в курсе». И ругаться с ним для мальчишки чревато и просить не умею: — Угу, — получилось лишь громко вздохнуть. — И что вы теперь будете с ним … делать? — Да о ком речь вообще, капитан? — Нашли! Огласившийся матрос, показательно встряхнув в вытянутой руке, опустил «источник благоухания» на палубу. — Они и разили, эти скинутые шмотки. — Где? — нахмурился Виторио. — У камбуза, за бочками с водой. Только, размерчик, капитан, сэр. — То, что надо. Ищите дальше. — Якорь мне в бушприт, — открыл удивленно рот боцман. — Неужто, тот самый малец?.. Монна Зоя? — Да что, я то? Он здесь спасения искал. А сам… сам… — зашарила я в нарастающей панике глазами. — За борт?.. Дахи! — и понеслась вдоль борта. — Дахи! Ты где?!.. Дахи!!! Повезло мне не сразу, а лишь на втором витке. Недалеко от полюбившегося бушприта. Видно, не мне одной. Потому что голый ребенок, удачно «прикрывшись» своей смуглостью, затих теперь именно там. Между мотками канатов (ну, теперь меня точно, одним из них): — Монна Зоя. — А-а, — вцепившись в мачтовый трос, тормознула я. — Ты где?.. Я тебя не вижу. — Да тут я… Меня что, ищут? — А сам как думал? — почти вслепую, двинула я на голос. — Надо было свою вонючую одежду еще в порту скидывать. И вообще… — Монна Зоя, я обратно не хочу. — Так оно и понятно… Дахи, ты зачем на столб полез? — Долг отрабатывать, — вздохнули почти напротив. — За промокший уголь. — Мама моя. — Так я в третий раз уже. Только меня сегодня с головой окатили. Вот я и надышался. Всё вокруг поплыло. А вы, монна Зоя, и вправду, Ангел — прямо сверху ко мне. — Угу… Ангелы плашмя не приземляются. У них — крылья… Что делать то будем? — А, ну-ка, монна, посторонитесь! — все сделали быстро и за нас. Мне же осталось лишь беспомощно скуля, прыгать за голосящим в руках матроса ребенком. Вот в этом «дуэте» мы пред капитаном и боцманом и предстали: — Святой Эразм с лебедкой… Опусти его, — повисла над палубой тишина, во время которой притихший Дахи и капитан с усердием оглядывали друг друга. — С какой целью проник на «Летунью»? — С целью слинять с этого острова как можно дальше, — вскинул острый подбородок малец. — Да что ты? И чем тебе так Божьи скалы надоели? Да, неужели не ясно?! — Он там… — Зоя!.. Вопрос свой повторить? Дахи, кажется? — Да, уважаемый капитан. Сказать по чести, не тяжкой работой надоели. Работы я не боюсь. Только, за нее, обычно, деньги полагаются, а не… — Столб? — сузил глаза мужчина. — На столб я сам. — Да как же сам, если… — Зоя! Вас в каюту проводить или вы сами туда?! Ага! И ребенка оставить наедине с вашей хобьей «избирательной честью»? — О-ой. Как же больно. — Да что еще?! — да мне бы и самой сначала взглянуть. — Мой бок… Одна из собак в него когтями… О-о-ой, — вот теперь получилось гораздо убедительней. Да и капитан, кажется, «убедился»: — Та-ак… Где Михель? Яков! Где наш лекарь? — Я здесь, капитан, — просунулся маленький пузан сквозь матросов. Вот же театр. И мне бы еще платье красное, как у той героини. — Зоя, ну а теперь-то вы в каюту свою уйдете? Михель вас там осмотрит. — Угу. Только… а как же с мальчиком? — и в этом месте бы еще хорошо умоляющий стон, но, боюсь, моих борозд от когтей сквозь разодранное платье, малова… — Капитан! — истошный крик смотрящего заставил и зрителей и актеров вмиг задрать к нему головы. — Слева по борту у береговой линии — бой! А вот этого хватило с лихвой. И Виторио тут же развернулся на мостик… А что значит, «бой»?.. Настоящий? — Монна Зоя, пройдемте к вам в… — Да, погодите, Михель, погодите. Что значит, «бой»? — Вооруженное столкновение, — флегматично пожал плечами лекарь. — Так вы… — Нет. Мне уже лучше… Дахи! — Да, монна Зоя! — отозвался из-под широкой боцманской куртки малец. — Михель, пожалуйста, его — в мою каюту. — Монна Зоя, я хочу с вами! — О-о… Ну, давай! — и сама — следом за капитаном, к лестнице… К счастью, про нас с ребенком сразу все позабыли. И капитан, припавший к широкой подзорной трубе, и Яков, рядом, со своей, чуть поменьше. И даже Сусанна, которая, видно, здесь «развязки спектакля» ждала. Мы с Дахи, сразу со ступеней тоже вцепились в перила и старательно сощурились вдаль… Кое-что я из гимназического курса, все-таки, помнила: остров Девяти Божьих скал, южный чидалийский форпост в океане Езом, очень смахивал на подкову. Выгнутую, широкую. С концами, смотрящими на экватор. И если «вершина» ее, наиболее близкая к Бетану, была давно густо заселена, то окончания «дуг» до сих пор оставались девственно непролазными. И именно у левой сейчас шел далекий морской бой, различимый отсюда лишь яркими всполохами в сопровождении раскатов, схожих с небесным громом. — Дьяволовы тупики. — Дахи, ты о чем? — согнулась я низко к ребенку. — Они обычно там высаживаются, беженцы с Зили. Потому как там — их спасение. По тем пещерным лабиринтам можно выйти далеко вглубь. В безопасные места. — Какие еще тупики? Какие еще… Беженцы? — Да, монна Зоя. В порту говорят: «раскаленная плита» совсем взбесилась. Пол острова пожарами вулканы выжгли. Вот они и… — Яков! Это ведь корвет Шороха? «Дихус»? Боцман ответил капитану так же, не отрываясь от трубы: — Похоже. Две полосы вдоль борта и… ага, точно — он. — Вот же… неймется. — Так мы его в «Фортуне» лицезрели? — недоуменно хмыкнула Сусанна. — Так он и спешил очень. Теперь понятно, куда… Да мать же твою. Хобий стервятник… Зоя? А вот теперь нас, кажется, обнаружили. — Угу. А можно и мне туда глянуть? — Я так понял… — начал он, но, лишь зло хмыкнул. — Да, пожалуйста. Только там не на что любоваться, — и протянул мне через боцмана трубу… Я, все же, ошиблась. В необитаемости здешней земли. Потому что, как раз сейчас, «Летунья» сравнялась с самым краем скалистой дуги, и я увидела, принятую за рельеф, одинокую дозорную башню. Правда, без единого огонька вдоль высоченных стен. А прямо напротив нее шел этот… Бой? — Мама моя… Яков, это что? Боцман сбоку от меня тихо выругался. Потом процедил: — Зилийская фелюга[27]. Пока отплёвываются. Только у них пушек — по две на борт. А на «Дихусе» — шестнадцать. Расклад понятен. — А почему они стоят на месте? Почему не уходят из-под огня? — еще плотнее прижала я трубу к глазу. — Или уже… — Похоже, еще нет, без видимого крена. Хотя, корма ладно горит. Да только… Гляньте ближе к скалам… Видите их? И я увидела «их» — маленькую плоскую лодку, забитую женщинами и детьми, быстро гребущими к берегу. Пожар на фелюге лишь всполохами освещал их молчаливые лица. И только одна старуха, совершенно седая, что-то кричала, вскинув руки в сторону корабля. — Яков, да что там?! — Там расстрел, капитан. Зилийцы не уйдут. Они прикрывают своих. — Зоя, мою трубу! — надолго припал тот взглядом к далекому зареву. А я так и осталась торчать с открытым ртом. Лишь ощутила, как приткнулся ко мне с другого бока мальчик: — Дахи, — обхватила я его плечи. Он молчал. И прижав к груди худые ручонки, так же безмолвно плакал. — Та-ак… — Вито, ты что задумал? — на лице Сусанны отразилась явная тревога. — Да ты потом не огребешься. Вито? Он опустил трубу и скользнул по женщине сосредоточенным взглядом. Потом задержался им на нас с Дахи: — Яков. — Да, капитан? — глухо отозвался боцман. — Общий сбор. Очень быстро. — Слушаюсь, капитан! — огласился мостик пронзительным звуком свистка. И меньше, чем через минуту внизу сгрудилась вся запыхавшаяся команда. — У меня к вам вопрос!.. Есть у кого-то претензии к питейным заведениям мессира Шороха с острова Девяти Божьих скал?! — Вито, да что на тебя нашло? Ты… — Я повторяю! — У меня… есть! — корабельный фонарь осветил кривую ухмылку Макса. — Меня там три раза били, капитан! Вышибалы! — И у меня! — вскинул руку пожилой усач. — Граппу разбавляют! — Яков, что он вообще делает? — Монна Зоя, погодите. У меня — тоже! Много претензий, капитан! — У меня найдется парочка! За мух в жратве! — И я с вами, капитан! — Та-ак. Яков! Довести до сведения наш список! — Слушаюсь! Дим, ты все расслышал?! — Так точно! — Тогда семафорь их на «Дихус»! Живо! Следующая пара минут прошла в напряженном молчании. Капитан, вцепившись рукой в перила, смотрел на далекий бой. Яков туда же, забыв про трубу. Сусанна вообще, плюнув, ушла. Мы с Дахи так и стояли, прижавшись друг к другу. А потом жизнь, вдруг, «взорвалась» голосами: — Капитан! С «Дихуса» отвечают, что рассмотрят все тщательно, но не сейчас! И вас приглашают завтра! На ужин! — Хе-х, дошло послание! — зло ощерился боцман. — Да что значит, «завтра»? Нас это не устраивает, — развернулся тот к штурвалу, и я увидела в капитанских глазах прежде незнакомый азарт. — Яков, готовь «Летунью» к… близкому контакту с ответчиком. Первая часть процедуры окончена. — Слушаюсь, капитан! Команде готовиться к бою! Курс — на сближение с кораблем противника! Оружейные наряды — к пушкам! Остальные — по местам! — Зоя, мне вас самому отсюда в каюту тащить?.. И ребенка с собой прихватите. — Слушаюсь, капитан! — мигом сдуло нас обоих вниз по ступеням… Бригантину трясло, кидало и раскачивало. Все «радости» вместе. А пороховой дым закрывал и без того скудный обзор из окна. А еще — громкие требовательные голоса. В основном, один. Сверху — с капитанского мостика. Я задрала голову к потолку и постаралась вообразить… его. Стоящего сейчас, расставив ноги… В этот миг нас вновь сильно тряхнуло: — Мама моя. — Это — нормально, монна Зоя. — А ты что, бывалый вояка? — Кто? — замер Дахи с яблоком у рта. И с ожесточением его откусил. — Я по запау опэдэау: дыом сизу нэ нэсот. А эо гавное… Вот. — По запаху дыма? — прищурилась я на половые доски. И на всякий случай, подтянула ноги на койку. — Значит, пока не горим… И не трещим. Но, как же всё долго. — И ничего не долго. Да вы не бойтесь. Корвет капитана Шороха — сторожевой корабль. А «Летунья» — быстроходная бригантина. И более вёрткая. Наверняка она «Дихус» сейчас зажала между собой и фелюгой, а уйти те быстро не смогут, как мы, если что. И им приходится «работать» на два борта сразу. А там матросы ленивые, хоть и наглые, как навозные мухи. Да только они привыкли со слабыми в бою сходиться. А наш капитан — не такой. — «Наш капитан»? — усмехнувшись, почесала я нос. — И давно он и твоим тоже стал? Ты же собирался просто «подальше слинять»? — Ага, — хлопнул глазищами Дахи. — Да только я передумал, монна Зоя: я теперь к нему в команду буду очень сильно проситься. На «Летунью». Такая жизнь — по мне. А что? — и с дерзким детским вызовом уставился на меня. — Да ничего, — невольно я засмеялась. — Желаю удачи и знаешь… — Что, монна Зоя?.. Монна Зоя? — Тише, Дахи… Ты слышишь? — Не-ет, — растерянно открыл рот малец. — Вот и я тоже… ничего больше не слышу. И трясти нас прекратило, — уставились мы теперь друг на друга. — Я — на палубу. — Я — с вами! — и оба через пару секунд высунулись за дверь. По распахнутому настежь коридору привольно гулял теплый ветер вперемешку с кислым пороховым дымом. А на самой палубе были слышны голоса и мелькали в огненных всполохах быстрые силуэты. Всполохах?.. Через миг меня уже вынесло наружу. И сзади припечатало шустро подоспевшим мальцом. Горела не наша бригантина. Догорала маленькая низкобортая фелюга в десятке ярдов от нас. Полыхающий огонь высвечивал оконные квадраты ее нижних кают и жадно дожевывал летящие прочь клочья косых парусов, но там еще бегали какие-то люди. Хотя, в воде, совсем рядом, качалось множество голов. Тех, кто, воспользовавшись подмогой, смог спастись. А прямо от нас, сильно накренившись на левый бок, уходил корвет «Дихус». — Яков! — этот охрипший голос сподвиг меня облегченно выдохнуть. — Яков, спускайте шлюпки на воду. Все четыре. Собирайте уцелевших и — на берег. Но, очень быстро. Нам надо уходить. — Слушаюсь, капитан. Плотник с помощниками уже заделывают дыру в левом борте. Перила, порванные тросы и остальные мелочи — в пути… Монна Зоя? — А? — оторвала я взгляд от пожарища. — Я опять не вовремя? Вы только скажите. — С чего, вдруг, такая покорность? А вот теперь меня вмиг развернуло: — Вы… вы… — Что, Зоя? — отряхивая волосы от налетевшего пепла, посмотрел на меня капитан. — Есть у нас раненые? Я ведь перевязывать умею. Я в детстве Арса всегда сама бинтовала. Чтобы Люса лишний раз не ругалась. И вы только… — Я думал, вы другое скажете… Яков, я — на мостик. Надо глянуть хорошо на всю эту панораму, — и развернулся, мелькнув напоследок косой темной полосой на белой рубашке. — Да он сам ранен… Яков! — Монна Зоя! — уже с другой стороны палубы откликнулся боцман. — Если хотите помочь — посчитайте, сколько у нас стекол выбито. И где. — Хорошо. — Я тоже хочу помочь, уважаемый боцман! — поддернул длиннющие рукава Дахи. — Пошли, сынок. Мы и тебе работу найдем. Только, сначала обувку… Все шлюпки — на воду! Ребята, делаем очень-очень живо!.. А жизнь, она вот, значит, какая… И как я раньше жила? Рисовала свои «унылые бледно-салатовые сады и серо-буро-розовые горы под размытым бежевым солнцем». Потому что, смотрела на мир, исключительно, сквозь… — Кстати, а где мои очки?.. В сумке, наверное, — и снова хлопнулась на подушку. — О-ой, мой бок… Моя спина, — зато ночью много «летала». Даже вопреки шипенью Сусанны. И корабельная гостиная сейчас в полном порядке. Опять же, вопреки… — Войдите, Рубен! — Это, не Рубен. Это — я, — капитан, на миг застыв на пороге, решительно качнулся вперед. Однако дверь не закрыл. — Доброе утро, Зоя. — До-брое утро. — Я зашел предупредить: во избежание… В общем, Рубен сейчас принесет вам другую одежду. Ваша-то теперь никуда не годится. — Так у меня еще старое платье… — Никуда не годится. А впереди у нас — неизвестно что с препятствиями. Зоя, давайте, без пререканий. Договорились? — и закрыл-таки дверь. За собой. — До-го-ворились… Войдите, Рубен!.. — Да с чего мне вообще «пререкаться»?.. Разве что, брюки придется закатывать, почти до колен. И рукава рубахи. А ее саму можно и узлом завязать. — Так вы… отказываетесь? — старик привычно нахохлился. Однако я его удивила: — Нет, конечно. Мне нравится. И, ведь, «препятствия» впереди. Судя по всему, заборы. — По заборам в одежде самого капитана? — на этот раз удивились мы оба: — Так это — его? — Да, монна Зоя… Вам завтрак сюда нести? Как обычно? — Нет. Я сегодня в гостиной поем… Там так красиво. — Да неужели вы решили одуматься? Прямо, «утро удивлений» у нас. Хотя, день только лишь начинался… И у стола я оказалась самой сегодня первой. Накрывающий его Рубен прогундел, что: «монна Сусанна еще не вставала, а капитан…» — Вижу, вы меня послушались, — вот только по взгляду его сложно понять: больше радости или опять удивленья. — А сегодня — утро такое… Где Дахи? — С нами точно, не сядет. А вообще, где-то на палубе… был. — Капитан, сэр, мне можно уйти? Помочь коку после ночного? Я к вам пошлю вместо себя… — Мы сами, Рубен управимся… Раз сегодня «такое утро», — проследил он взглядом за уходящим стариком. — Кстати, как ваш бок, Зоя? — Но-рмально. — Я так понял, до первого моего поползновения в сторону этого парнишки? — насмешливо хмыкнул он, облокотившись на спинку стула. — Если вы про мое женское притворство, то… он у меня и в правду, немного… Вот, — и наглядно приподняла завязанную на талии капитанскую рубаху. Тот в ответ внимательно сузил глаза: — Ага… У меня здесь где-то… Точно — в столе, — и резко развернулся прямо туда. А возвратился уже с откупоренной по дороге банкой. — Это — мазь на травах и еще чем-то. От приличного аптекаря. Надежное средство, уже проверенное. Давайте намажем прямо сейчас. Я принюхалась — хватило на расстоянии: — Нет. Капитан сунул банку под свой нос и тоже раздул ноздри: — Почему?.. По-моему, вполне. Дегтем, немного, разве что. — А имущество собственное не жалко? — У меня в запасе еще есть. — Угу… Тогда, только после вас. — Не понял? — Спину свою мне покажите. — Что?.. Ладно, — медленно потянулся мужчина к пуговицам… Утро удивлений было в полном разгаре… И капитан удивительно покорно встал передо мной спиной… Да. Нечета моим саднящим бороздкам: — Это чем же вас так? — Отлетевшим куском от перил, наверное, — двинул он правым плечом. — И стойте спокойно, — для начала, как «бывалый специалист», решила я проверить наличие опухоли вокруг глубокой неровной борозды. Он тоже, для начала, вздрогнул. Под моими осторожными пальцами. А потом, глубоко вдохнув, надолго замер. Мужская кожа была мягкой и приятно теплой. И пахла… как будто, солнцем. И еще чем-то, знакомым. Или… Да нет, не пОтом и табаком. Но, жутко знакомым. Слово другое трудно сейчас подобрать. Я лишь поймала себя на том, что, вдыхаю этот запах, едва не уткнувшись носом… Зоя! Ну, ты и… — Капитан. — Да-а? — У меня к вам… просьба, — и с чего вообще огласилась? — Громко сейчас не вопить? — в ответ повернул он голову. — Нет. Я — про Дахи, — и первый раз мазнула вдоль длинной раны. Капитан промолчал… — Вы меня слышите? — Да. Так что там с Дахи? — Ему здесь очень нравится, — провела еще раз рукой. Потом еще. — Вам не больно? — Нет… Ему здесь нравится. Что дальше? — И он бы очень хотел… ну, остаться на «Летунье»… Насовсем. — То есть? — То есть, в вашей команде. — Ясно… Зоя? — Что? — Вы уже закончили? — Пожалуй. Только мазь еще не успела впитаться. — Тогда сейчас — ваша очередь, — развернулся ко мне мужчина. И взял из поднятой руки банку. — К стулу подойдите. Я на него сяду. Так будет удобнее. — Я могу и сама. — Сами вы не все увидите. Здесь ведь зеркала нет. — Так я… — Зоя, подойдите ко мне. Я буду аккуратно. Обещаю. Да что же за утро сегодня такое?!.. И, закрыв глаза, закусила губу… Капитан в лекарском деле блеснул не хуже меня. В смысле, сначала «проверил опухоль»: — Значит, Дахи хочет остаться на «Летунье»? — выдохнул он где-то в районе моего живота. — Угу. — А вы за него решили у меня просить? — мазь тоже оказалась теплой. И приятно мягкой… То есть, не мазь, а… — Угу. — И даже ради этого впервые обратились ко мне, ну, не по имени, а, хотя бы, «капитан»? — Вот уж, неправда. Я и вчера ночью к вам так обращалась. Сразу перед тем… — Точно… Я и забыл… — мама моя… я сейчас сама про все позабуду. Если эта «пытка» еще продлится: — Вы еще… не закончили? — Нет. Стойте смирно. Надо хорошо мазь втирать… Насчет Дахи, Зоя… Если вы за него просите, то и сами должны стать для ребенка примером. — В каком… смысле? — Ну, хотя бы, не выражаться матом… И не перечить старшему по чину. Опять же, хотя бы, в присутствии его подчиненных… Вы меня понимаете? — Угу… — Вы мне… обещаете?.. Зоя? — Хо-рошо. — Я закончил, — уф-ф… да чтоб тебя. — Однако… капитан, вы могли бы быть и более великодушным к Дахи. Без моих попутных «обещаний». — Это с чего, вдруг? — глянул он снизу вверх. — Да хотя бы, с того, что ребенок — круглый сирота. И не меньше, а может быть и гораздо больше меня, нуждается в опеке. — Зоя, Дахи такой же «круглый сирота», как я — пуговица от королевского камзола. — Вы ему что, совсем не верите? — Я просто, знаю его родителей. По крайней мере, отца. Он когда-то был неплохим плотником на ремонтной верфи. Пока не спился. Что же касается матери, то здесь, действительно, не позавидуешь. Она их бросила, когда мальчику было года четыре. А в лучшие свои времена «блистала» на сцене «Фортуны». И танцевала там вполне… — Что?! Да не может этого… А как же отец его отпустил одного с острова? — А как он его на столб отпустил? Зоя, ребенок давно живет самостоятельной жизнью и… — Ну, надо же, какой… Ну, я ему! — и, не дослушав, ринулась прямо к двери, услышав лишь смех за спиной. — Дахи!!! Мальчик, уже приодетый в примерно такую же «форму», как я, радостно оскалился мне от двери в камбуз: — Монна Зоя! Доброе утро! А я тут теперь… — Дахи! Надо поговорить! — Про что, монна Зоя?! Мне сейчас некогда — я коку нашему… — Про твое, о-очень «круглое» сиротство! Жди меня там! — Ой-ёй-ёй! А-а-а! — Ты куда?! Стоять!.. Все равно догоню! И какая знакомая сцена! Правда, углов и проулков здесь не было. Однако по ступеням и через снасти тоже можно долго носиться. Пока не… ба-бах! — Дахи! Мое ведро! — воздел руку со шваброй матрос. Сам же «скакун» еще какое-то время, вместе с «добычей» ладно скользил по мокрой гладкой палубе. Пока к нему не присоединилась я… Хлобысь! — О-ой!.. Вот ты и попался! И отвечай мне… — Монна Зоя! Детей бить — грех. Тем более, Ангелу, — пропыхтел тот прижатым мною плотно к доскам. — Да что ты говоришь, маленький врун? А обманывать про смерть собственных родителей, когда они еще живы, не грех? — О-о. Так я о вас же пёкся, монна Зоя. Я вас от греха избавлял. Ведь, знали бы вы, что я — не сирота, вступились б за меня столько раз? А? А то — бо-ольшой грех. — Чего?.. Ну, ты и… — и на пару с мальцом, прыснула со смеху… — Монна Зоя… — Ладно, Дахи, вставай. Но, сначала дай мне обещанье больше не врать. — Хорошо, — подскочил тот, вслед за мной с мокрых досок. — А у меня для вас знатная новость — капитан меня в команду взял. — Что?.. Погоди. А откуда ты это… — Так я его утром сам попросил. Он сразу и согласился, — просиял во все щеки малец. Я же воззрилась на близкий капитанский мостик: — Вот, значит, как? Сразу? — Ага. — Еще утром? — Так точно, монна Зоя… Капитан, сэр! Я только что монне Зое рассказал про то, что я теперь — младший матрос в вашей команде! — Яков… У меня — срочные дела… Меня до обеда никому не отвлекать! — Ах, так?! Да я… Да вы… — и какого хоба я давала все эти обещания?..Глава 13
Послеобеденный ветер, океанский, шальной, носился по широкой палубе бригантины и подрывал вдогонку за собой матросов. Тут же, вслед за изменившимся «курсовым углом», меняли дополнительные паруса, и «Летунью» неизбежно мотало, как пьяного по раздольному полю. Однако на завершении «мелочей» такая погодная оказия ничуть не сказалась. И корабль уже задорно пестрел островами новых «временных» перил. Что касается тросов, то их заменили еще в зоне видимости Божьих скал. Ну, и вылетевшие стекла, конечно, поставили. И даже успели помыть. Я же сидела сейчас на перевернутом ящике, недалеко от распахнутой двери камбуза, и наблюдала за слаженной местной жизнью. Для меня она вообще — большое «женское» открытие. И те суровые загорелые мужики, что ночью еще заряжали на нижней палубе пушки, сейчас драили, бегали и обезьянами висели на мачтах. И это уже две их «ипостаси». Третья (единственно мне знакомая) неизбежно проявлялась дома. Там бывшие «герои-швабрёры» довольно скоро начинали грустить. Поэтому в Канделверди было много мест для подобной «грусти». Иногда очень громкой и опасной для окружающих (могло и попутно в морду прилететь, особенно, если «грустец» в нетрезвом виде). А ведь надо быть еще и отцом? Мужем? Зятем, в конце концов?.. Да-а… Вторым открытием для меня стала подлинная причина ранней седины черноволосых чидалийских красавиц… — … Да в Чидалии везде то едят, монна Сусанна! Кроме нашего острова. Ну, там, где я раньше жил. Да ведь, монна Зоя? — Если ты про бананы, то я их не ем. И не потому что, на «твоем острове» их едят лишь обезьяны, — вновь прищурилась я в мачтовую высоту. Дахи скептически хмыкнул и запустил в стоящую между нами кастрюлю очередную очищенную картофелину. Б-бульк. — Да, чтоб… Пожалуйста, осторожнее. Бумага же, — и как я раньше вообще не ругалась?.. И когда я успела ругаться привыкнуть? — И сядь в прежнюю позу. Ты все время вертишься, а я — рисую. — Монна Зоя, я, вообще-то — на службе. И занят важными делами. — Да ты что? А-ха-ха-ха-ха! — громко хохоча, откинула голову Сусанна. Младший матрос «Летуньи» показал ей свой розовый язык. Я ему — тоже. Чтоб не выпендривался. Потом вспомнила про «пример»: — Если я тебе мешаю, то, могу и уйти. — Нет, вы сидите. И я тоже сяду, — выпрямил спину ребенок. Сусанна, прочистив горло, снова откинулась на перила: — Кстати, по поводу бананов: Вито их любит. Особенно, по-деревенски. Может один смести целое блюдо и рычит, когда кто-нибудь ему в этом мешает… Даниэль! Ты сегодня бананы на ужин приготовишь?! Как обычно?! — Конечно, монна Сусанна! — высунулся из распахнутой на палубу двери румяный во все лицо, кок. — Специально вчера на рынок сбегал. — Отлично… Как ты сказал, Дахи? «Только, обезьяны»? А-ха-ха-ха-ха! Младший матрос окончательно над своей кастрюлей сник. — А что за рецепт такой: «Бананы по-деревенски»? Деревянными ложками их едят? — глядя на него, решилась я перекричать громоподобный женский смех. — Можно и вилкой… Даниэль! — Да, капитан! Уже сковороду разогреваю! — ага, видно у одного из «сильно занятых» на этом судне, «важные дела» уже закончились. Мужчина, в подтверждение моих ехидных домыслов (про себя-то можно), облокотился на перила рядом с Сусанной: — А вы себе сырой картошкой аппетит перебиваете? — Неа, — лукаво скривилась ему та. — Лично я тебя здесь жду: куда же ты еще обязательно явишься? — Согласование меню не входит в мои капитанские обязанности, — скосившись на горизонт, буркнул в ответ мужчина. — Что ты хотела? — О, Виторио, у тебя много других «обязанностей», кроме капитанских… Это сугубо деловой разговор. — Да?.. Тогда, пойдем… Зоя, жду вас на ужин в корабельной гостиной… Зоя, вы меня слышите? — Да, капитан, — под пристальным взглядом обоих уверила я… Б-бульк. — Все, с меня хватит. — Монна Зоя! Корабль качнуло. И меня — тоже. Я еще не привык. — Угу. Тогда, прямо сейчас привыкай к своему нарисованному расплывшемуся носу… Ладно. Бумага подсохнет, всё исправлю… И маленький отважный мальчуган был прямое тому подтвержденье (это я про исправление ляпов на бумаге и ошибок в жизни). Потому как теперь он — младший матрос на достойной уважения бригантине и торчит совсем рядом, уволенный до рассвета со службы: — Вон там? Вы их видите, монна Зоя? Вы их видите?! — рот до ушей и глаза восторженно-огромные. Пришлось ему врать: — Угу, — хотя… — А! Вот! Вижу! — теперь мне и вправду повезло разглядеть далекие мелькающие спины дельфинов. — Параллельно нашему курсу идут, — вскинул ладошку ко лбу Дахи. — За перила не вывались. — Неа… Двое… Мне про них книжку читали. Ну, не мне — я просто слушал. Так там говорилось, что дельфины — очень умные. Они сразу различают: плохой человек или хороший. Тонет. — И что, «плохих» не спасают? — уточнила я, тоже с рукой у лба. — Они их заигрывают. Совсем до смерти, — авторитетно сообщил мне малец. — Угу… А еще бенанданти любят изображать дельфинов, пронзенных трезубцем. Или якорем — тайным символом креста. Потому что когда-то, в предтечном мире, эти животные были помощниками главного морского бога. — Ничего себе, — выдохнул Дахи. — А откуда вы про такое знаете? — Сама читала в одной, очень умной книжке одного, очень умного ученого, — в ответ многознающе скривилась я. Правда, можно было еще добавить, что дельфин в переплетении с этим самым якорем в символике баголи означает «Осторожно, опасность!». Да зачем ребенку такие «ученые» подробности знать? С него и выданных хватило: — Значит, монна Зоя, вы и вправду, «фея». — С чего ты такое взял? Ребенок смущенно почесал пятерней ухо: — Так, матросы вас между собой «феей» зовут. А один, самый старый, тот, что перила сегодня чинил… — Плотник? — Ага. Он сказал, что, пока вы на корабле, болтанки нам не видать. — Значит, я — «погодная фея»? — не хуже Сусанны огласилась я смехом. — Одно хорошо: ты теперь точно знаешь, что я не Ангел. Да и не фея. Я — баголи. Предсказательница народа накейо. Слышал о таком? — Это которыйс «оборотнями Христа» воевал? — Угу. Он самый. — И у вас в помощниках тоже есть… кто-нибудь? — совсем шепотом уточнил малец. — А как же, — доверительно качнулась я к нему. — Птицы. Млинзи. Большие пестрые аисты. — Вот это ничего себе… И вы ими командуете? — Ни разу не пробовала. Только читала, как это делается. В той же, очень умной книжке. Я ведь совсем недавно узнала, что баголи. А до этого думала, что просто сумасшедшая. — Вы? — внимательно посмотрел на меня младший матрос. Даже отстранился для обзора. — Да нет. Я сумасшедших видал — в порту в Божьих скалах живет один. Хромой и лохматый. За тетками с рынка гоняется, которые сладостями торгуют. Вы на него не похожи. — Вот это облегчение, — смеясь, обняла я мальца за плечи. — А почему именно их гоняет? — Так это, — громко вздохнул тот. — Он раньше лекарем был. Зубодёром. И, когда бежит, кричит все время: «Слуги сатаны! Ввергаете народ в страдания изуверские!» — Угу. Понятно… — прищурились мы с Дахи вновь на красиво идущих параллельно кораблю, двух океанских дельфинов… В серо-желтушных сумерках ветер оставил, наконец, в покое спустившую на ночь паруса, «Летунью». Унёсся гонять по небу ленивые облака. Последние же сейчас устроили целый парад форм и оттенков. И даже висящее низко солнце сквозь их полупрозрачную завесу смотрелось моим размытым пятном на бумаге. Правда, бледно-желтого цвета, выбеленного в сердцевине. А сразу под ним — не то еще облака, не то далекие горы ближайшего острова архипелага… Вот мы и приплыли. Хотя, моряки говорят: «пришли»… — И что ты опять там увидела? Новую «натуру»?.. Зоя? — Нет, — вздохнув, оторвала я взгляд от окна. — Цвета сегодня какие-то странные, — и опустила глаза еще ниже, — А это и есть: «Бананы по-деревенски»? — хотя, могла б и не спрашивать — кроме них на столе «обезьяньей еды» больше не наблюдалось. Капитан, видно, подумал примерно, то же: — Здесь — без альтернатив. Пробовать будете, Зоя? Я посмотрела на улыбающуюся Сусанну, на румяную, благоухающую медом и ванилью, горку и бросила судьбе вызов. — Всенепременно. Если вы не против, капитан? — А почему — «против»? Главное здесь — распробовать вкус, — и расплылся в улыбке. Ну, точь-в-точь — ребенок с конфетой у глаз. — Пути Господни выше людских голов… Вито, а мне тоже можно? — Так ты же их не ешь? — ну надо же! Он еще и искренне изумился. Однако Сусанна решила вести себя, «как взрослая»: — А и вправду. Я и забыла… Рубен, можно мне чашечку кофе? И медового ликера туда плесни. Минут через пять я «распробовала вкус». Виторио, возможно, «слегка удивленный», поспевал вилкой за мной и пытался отвлечь посторонними темами: — Про баголи все прочитали? — Угу-у… — Я вот тоже свою здешнюю книгу магистра перелистал, — миску к «румяному» блюду и к себе большой ложкой оттуда. — И на материке, там где мы пушками пополнялись, еще пару купил. И, как общее впечатление? — От чего? — та же манипуляция со своей стороны. — Ой, а на дне столько сиропа… М-м-м… — Рубен, мне еще — кофе… с ликером. — Да, монна Сусанна. — Ага… Зоя, я про впечатление спросил? — От чего? — с кусочком у рта. — А-а-а… Нормальное. С таким диагнозом живут. — С каким… диагнозом? — проследив за вновь запущенной в сироп вилкой. — «Баголи обыкновенная с хаотично выраженными видениями»… М-м-м. На такой еде тоже, пожалуй, прожить можно. Очень она вкусная. — Ага… А бывают еще и «не хаотичные»? — В жизни все бывает, капитан… — снова в сироп — шлёп. — Зоя, а если подробнее? — А если, вы сами мне, подробнее?.. Вот, на чем мы в гостинице остановились? — взмахнув над блюдом вилкой. — И до наших дней — историю клана бенанданти. Мне «общее впечатление» интересно. — Да это же… Та-ак, — личная миска поехала в сторону. — Делим ровно наполовину. Остатки. — Угу. И на счет: «Три». — Три!.. — Может, вам еще время засечь? — Не адо, — дуэтом… с полными ртами… Состояние гармонии накрыло меня опустевшим дном блюда. Обволокло, вдруг, тело и душу сытым «пьяным» покоем. И в окно уже не смотрелось. Да и темно там давно. Лишь свечи вздрагивают под океанским сквозняком в отражениях на стекле… Мужчина, откинувшийся напротив, на стуле. Женщина, тыкающая в клавиши на клавесине. Робкие его звуки тонут в коврах… Вот он здесь, значит, зачем? И я даже представила, в том же приглушенном свете их двоих. Красивый склоненный профиль Сусанны. А рядом — он. И лицо мужское хорошо разглядела. С прямыми, упрямыми бровями. Чуть сдвинутыми в морщины над переносицей. Будто о чем-то сосредоточенно думает. Однако взгляд… так думают лишь об одном. О ней. Даже я это знаю, «кошка с Тюльпановой пустоши». Одного исцарапала. Другого… собой одарила. Да… Но, ни один из них не смотрел на меня ТАК… — Вы уже закончили, Вито? Вилка, щелкнув по краю стола, улетела на пол. А я еще вечность секунд продолжала смотреть на него. Капитан отвел взгляд первым… мама моя… Бежать. Если клеить уже безнадежно поздно. Бежать. — Я-я… — Сусанна, сыграй что-нибудь, пожалуйста, — мужчина встал из-за стола и подошел к окну. Женщина за клавесином проводила его внимательным взглядом: — Что ты хочешь? — Не знаю… Зоя? — бросил, не оборачиваясь. — Да? — Есть пожелания? — Есть… Нет. Я в этом ничего не понимаю. Мне вообще пора и… — А я знаю, что вам сыграть, — хмыкнув, встряхнула руки Сусанна. — Только, за инструмент не садилась давно. — Ты все равно играешь отлично. — Спасибо, Вито… — взяла она первые пробные ноты. И, вдруг, театрально низким голосом начала. –— Ну, как?.. Зоя?.. — Да я… — да я вообще подобное впервые. — И мне… — и заглохла под новое веселенькое вступление:
— У меня нет двоюродных братьев. — Зоя, это же только песенка! — беззвучно зашлась Сусанна. — А «нейтральное» что-нибудь есть? — развернулся, наконец, от окна капитан. Женщина, мгновенье подумав, кивнула: — Ага. Ты ее еще не слышал. Я ее другому… В общем… — и вновь опустила длинные пальцы на клавиши… И музыка полилась. На этот раз медленно, будто, взмывая и падая. –
— А теперь, понравилось? — спросила, даже с вызовом у каждого из нас. — Понравилось. И я, пожалуй, пойду, — уф-ф… Да что же это такое? Душу, словно полоснули неимоверно острым и тут же накинули сверху мягким пуховым одеялом. Ноет и млеет. Да разве такое возможно?.. Бежать? А куда здесь сбежишь? И впервые, как захлопнула за собой дверь, огляделась. Оказывается, я — уже внизу, на палубе. Небо так и затянуто облаками. И теперь, вместо тусклого солнца на нем — луна. Вышла на смену и прячется за завесой. А вокруг тишина. Совсем другая. Без сверчков и перешептывания трав. Тишина безбрежности. И лишь музыка в ней. — Ой, — открыла я рот и прислушалась. Еще раз. Нет, показалось… Тихое далекое пение… под бой… барабанов. И испугалась уже всерьез. Вертясь на месте. Вновь прислушиваясь. Потом замерла, уже у самых перил правого борта. Того, что развернут к архипелагу. — Все… понятно. Она… — Я думал, вы спать направились, — капитан встал у перил рядом. — Завтра — трудный день, Зоя. — Угу, — не отрываясь от горизонта. — После обеда, примерно, мы будем на месте. А дальше — по обстоятельствам. Но, в любом случае… — Где сейчас остров Зили? — Зили?.. Мы его оставили далеко справа. Перед закатом была видна серая завеса над ним. Здесь сейчас, почти напротив мелкое скопление «лужаек». Так дрейфующие острова называют. В последний раз их в этом районе отмечали. Потом обогнем еще один, Кравай. И дальше — Ньюпван. Он, если определять… — Я могу показать. — Что?.. — склонил голову капитан. — Я могу показать, где сейчас Ньюпван. — А-а. Яков уже просветил? — Нет. Сама. — Это… как? — Я его чувствую. Хотя, наверное, не его, а Вананду. — И давно? — глухо произнес мужчина. — Нет, — в ответ вздохнула я. А потом, будто, запруду сорвало. — Во мне что-то постоянно меняется. Я словно каждый день вижу и чувствую все больше. И цвета другие, яркие, и запахи новые. Словно я, вместе с очками еще и хроническим насморком от мира «отгораживалась». А теперь еще и это… пение. По всей видимости, ритуальное пение жриц храма. И если я права, то… — прищурилась я в даль. — он — там. Ньюпван — там. Чуть правее луны. Между ней и облаком, похожим на руку… Я права? — Да, Зоя… Завтра вы не отойдете от меня ни на шаг. Всегда будете рядом. Очень близко. — Зачем? — развернулась я к нему. Он и сейчас от меня — «очень близко». Очень. — Зачем?.. Чтоб избежать последствий. Необратимых. — А-а. А я и забыла, что должна провалиться. Спокойной ночи… капитан…
Последние комментарии
7 часов 36 минут назад
16 часов 28 минут назад
16 часов 31 минут назад
2 дней 22 часов назад
3 дней 3 часов назад
3 дней 5 часов назад