КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706317 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272772
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

В тени короля [Ольга Ясницкая] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ясницкая Ольга Кодекс скверны. В тени короля

Глава 1

Слай шёл рядом. Молчаливый, угрюмый, он сосредоточенно смотрел себе под ноги, будто выискивал в зазорах между лощёными булыжниками что-то маленькое, но ужасно важное. Твин не имела ни малейшего представления ни где они находятся, ни куда идут, но это её мало заботило. Безразличным взглядом она окинула тенистую улицу с пышными деревьями и редкими прохожими. Ряды ухоженных домов, у окон садовые ящики, полные пёстрых цветов, старательно выкрашенные двери с отполированными табличками — всё это казалось ей смутно знакомым, хотя вспомнить, когда она бывала здесь раньше, никак не получалось.

Впрочем, Твин не особо и старалась. Сейчас её больше волновал Слай. Вот он, совсем близко, такой родной и привычный, и в то же время будто… другой? Не совсем похожий на себя. И дело вовсе не в одежде свободных — ему шёл и строгий тёмно-серый жилет, и белоснежная рубаха с высоким воротничком, и шляпа с загнутыми полями, отбрасывающими тень на верхнюю половину лица, а всё же ощущение некоей неправильности не покидало Твин ни на секунду.

— Не доверяю я им, понимаешь? — Слай испытующе, даже с упрёком, посмотрел на неё. — А если нас поимеют, что тогда? Слишком рискованную игру мы с тобой затеяли.

Он нёс какую-то бессмыслицу. Кто — они? Зачем кому-то их иметь? И что за игра такая? Твин хотела спросить, о чём речь, но язык как прирос к нёбу. Она беспомощно смотрела Слаю в глаза, янтарно-жёлтые с золотистыми крапинками, и всё недоумевала, почему он сейчас так сильно напоминает Керса.

От внезапной боли в боку перехватило дыхание, будто кто-то вогнал рукоять меча под рёбра; вместо мощёной рыжим булыжником мостовой расползлась смолистая пустота, и Твин, не успев ничего сообразить, ухнулась в неё с головой.

Тело нещадно ныло, крутило в суставах, в ушах ревело, как в Пустошах во время бури. Твин принялась втягивать носом воздух, пытаясь унять подкатившую к горлу тошноту. Сон оставил после себя мерзкую липкую тоску, а ведь она почти поверила, что Слай пришёл за ней, что наконец-то он рядом.

Когда шум в ушах поутих, она заставила себя открыть глаза, силясь рассмотреть, куда на этот раз её забросило. Где-то в глубине измученного разума она понимала, что бредит, что всё происходит с ней не наяву, но сколько времени прошло и когда это всё закончится — одной Госпоже известно.

Яркий свет резанул глаза, защекотал в носу, и Твин, зажмурившись, принялась вслушиваться в мерное пощёлкивание. Звук незнакомый, неживой, и определить, что бы это могло быть, никак не удавалось. Она снова приоткрыла глаза, давая им время привыкнуть, пока всё вокруг медленно приобретало очертания. Белые холодные стены, большие круглые часы в зелёной оправе из какого-то материала… Может, крашеное дерево?

Твин осторожно повернула голову, борясь с вновь подступившей тошнотой. Рядом с койкой стоял жестяной столик с аккуратно разложенными инструментами, у противоположной стены — ещё один, побольше. За ним, уткнувшись носом в плоский светящийся ящик, сидела молодая женщина в белой форме. Каштановые волосы собраны на затылке в хвост, на носу круглые очки в серебристой оправе, тонкие пальцы порхают над чёрным прямоугольником с множеством кнопок, тихонько пощёлкивающих при нажатии. Так вот откуда тот неживой звук!

Всё казалось вполне настоящим — и женщина, и холод, и боль, не отпускающая ни на минуту. Боль… Память мгновенно откликнулась: туннель, оскаленные пасти псов, Харо… Предал, ранил, бросил на съедение тварям. Будь он проклят!

«А я тебя предупреждала! Тоже мне брата нашла».

Твин резко повернула голову на голос, но тут же пожалела об этом: мир завертелся в неистовой пляске, и её едва не вывернуло.

«Ты когда-нибудь научишься прислушиваться ко мне?»

«Почему я тебя вижу?» — Твин заморгала, надеясь, что наваждение развеется, но тщетно — Альтера продолжала стоять у стены с этой своей злорадной ухмылочкой на губах.

«От себя не убежишь, подруга, — она с наигранным сочувствием поцокала языком. — Ну и влипли же мы!»

«Влипли? А где мы?»

«Я что, по-твоему, всеведущая?»

Твин собралась спросить, откуда тогда ей знать, во что они там влипли, но ощутив на себе зудяще-пристальный взгляд, обернулась. Женщина в белом насторожённо следила за ней, и стоило только встретиться с ней глазами, как та схватила маленький чёрный коробок и заорала в него:

— Капитана в медпункт, срочно! Пациентка очнулась.

Шипящая хреновина хрюкнула в ответ и выплюнула несколько неразборчивых фраз. Незнакомка говорила на одном с Твин языке, правда, звуки глотала и слова беспощадно коверкала, а значение большинства и вовсе приходилось додумывать, но судя по взволнованному голосу, женщина звала на помощь, и с этим нужно было что-то делать. Как знать, кто сюда ворвётся, и чем оно всё закончится?

Твин села на койке. Впившаяся в руку трубка натянулась до предела, блестящий железный шест с прозрачным мешком на крючке зашатался и с лязгом рухнул на пол. Незнакомка вскрикнула, подскочила, чуть не уронив стул, и замерла, как косуля перед гиеной. Боится, вон как дрожит! Выходит, знает, с кем имеет дело. Кто же она такая, смерг её дери?

Твин вырвала иглу из руки и отшвырнула в сторону, не заботясь о крови, проступившей из раны крупной чёрной бусиной. Пора выбираться отсюда, пока подмога не объявилась. Но, спрыгнув с койки на холодный пол, она не устояла и грохнулась на колени. Ноги отказывались идти, а руки тряслись от малейшего напряжения. Чёрт, какой там бежать, доползти бы до выхода!

— Стой! — воскликнула незнакомка. — Тебе нельзя так резко двигаться!

— Где я? — опираясь о лежанку, Твин неуклюже поднялась. Её мутило, голова раскалывалась на части, ноги дрожали и подкашивались. — Что ты со мной сделала?

— Спокойно-спокойно… — женщина выставила руки перед собой, показывая, что не вооружена. — Я всего лишь хочу помочь.

«Что ты с ней возишься?! — вмешалась Альтера. — За патлы её и об стену, чтоб брызнуло. Заговорит как миленькая».

— Отвечай! — рявкнула Твин и огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь хоть отдалённо напоминающего оружие. Среди инструментов на прикроватном столике обнаружился миниатюрный нож. Не ахти что, но лучше, чем с голыми руками.

— Послушай, ты в безопасности, — проследив за её взглядом, незнакомка медленно двинулась навстречу. — Никто не желает тебе зла, поверь.

Твин потянулась, схватила нож и выставила перед собой, скрипнув зубами от режущей боли в боку.

— Кто ты такая? Где я?

Неизвестная выдавила некое подобие улыбки:

— Я Марта, врач. Ты находишься на северной границе Прибрежья, а точнее, на локальной базе Нового Эврарионха.

«Хрена себе! В этот раз, подруга, ты превзошла саму себя, — восторженно воскликнула Альтера. — В один прыжок из одной задницы в другую — это ж ещё постараться нужно!»

«А ты, значит, мимо проходила? Чёрт, и как теперь быть?»

«Что за тупой вопрос! Валить отсюда, конечно же».

«Без оружия?»

«И с голой жопой в придачу. Зато целы будем».

Твин только сейчас заметила, что почти обнажена — бесформенная рубаха с редкими завязками на спине едва прикрывала бёдра.

— Что вам от меня нужно?

— Давай для начала успокоимся, ладно? — женщина нервно глянула на нож. — Пожалуйста, верни скальпель на место, он тебе ни к чему.

«Сучка просто тянет время, — прошипела Альтера. — Перережь ей глотку, забери её тряпки и валим отсюда».

Без сомнений, лекарка ждёт своих дружков, потому такая спокойная, но убивать ради тряпья… Неправильно это как-то.

— Верни мою форму и оружие. Живо!

— У тебя кровь. Её нужно остановить…

— Ты оглохла, мать твою?!

Снаружи послышались тяжёлые шаги, а через секунду дверь распахнулась, грохнув о стену, и в помещение ввалился здоровяк. Солдатская выправка, цепкий взгляд, в руках странное на вид ружьё. Северянин казался подозрительно знакомым. Где-то они уже встречались, вот только где? Так или иначе, противник он опасный, с таким лучше не шутить.

«Я же говорила!..»

«Да заткнись уже! Лучше бы помогла».

— Ты смотри, шустрая какая! — вошедший вскинул огнестрел. — Брось это! Считаю до трёх…

«В пекло их всех, рискнём!» — Твин и не сопротивлялась, когда Альтера отшвырнула её в невесомую пустоту, завладевая телом. Всё равно для схватки сил маловато, а так хоть какой-никакой, но шанс.

Струна натянуто зазвенела, и время замерло, превратив мир в застывшую картину, подобную той, что украшала потолок Зала Советов.

Шаг, ещё один — колени подгибались, ноги совсем не хотели слушаться. Альтера споткнулась об опрокинутый шест, выругалась вслух и наконец, настигнув чужака, нацелилась ножом в жилистую шею.

Струна нервно задрожала и с тонким писком лопнула.

«Дерьмо!..»

Перед глазами мелькнуло что-то чёрное и садануло в лоб так, что в голове загудело колоколом. Мир покачнулся и натёртым до блеска полом с разгона врезался в Твин, выбив из лёгких весь воздух.

* * *
Рассвет залил заснеженные пики скал жидким огнём. Чёрные верхушки сосен неподвижно застыли на фоне грязно-серого неба. Здесь, на северной границе страны, весной и не пахло. Мёрзлая земля с бурыми клочками пожухлой травы серебрилась от инея; утренний холод пронизывал до костей, заставляя зубы знобко постукивать и превращая дыхание в густые клубы пара.

Скорпионы сбились в стайку и непрестанно бросали в сторону Девятой угрюмые взгляды, определённо злясь, что не позволила развести костёр. Большинство ещё желторотики, жизни не видели, зато дерзости им не занимать: дай только повод, и тут же вгрызутся в глотку.

«Зверьё малолетнее! Ничего, клыки вам быстро пообломают, если, конечно, переживёте эту ночь».

Столичный терсентум на лучшее не расщедрился. Скрипя зубами, мастер выделил шайку сосунков, разбавив парочкой из старших. На возмущения Девятой толстяк посоветовал заткнуться и радоваться тому, что дали. И всё же урвать один любопытный экземпляр удалось. Та девка, подружка Сто Тридцать Шестого, хист у неё не особо яркий, но она оказалась весьма полезна. Врага нужно знать не только в лицо, его нужно изучить как можно тщательнее, всю подноготную: предпочтения, привычки, повадки — даже самая на первый взгляд незначительная деталь может оказаться важной, если не решающей.

— Советую отдохнуть как следует, мальки, — Девятая обвела насмешливым взглядом скорпионов и, остановившись на Двести Пятьдесят Седьмой, игриво подмигнула. — Этой ночью нас ждёт потрясающее приключение.

Девчонка злобно зыркнула в ответ, кто-то невнятно выругался. Открыто боятся выказывать недовольство, чуют силу, и это хорошо. Умные зверьки!

«А ты, милая, злись, сколько влезет. Всё равно скоро голова твоего ненаглядного украсит самый почётный кол на Площади Позора. Но прежде…» — Девятая прикусила нижнюю губу, предвкушая, как изопьёт его крови. Просто так, для наслаждения, компенсация за мучительные месяцы жажды. Жаль, не позабавиться с ним: не до того будет, да и играться с мальчишкой слишком рискованно, можно ведь и обжечься.

Вихрь, как всегда, держался в гордом одиночестве. Устроившись у высохшего дерева со скрюченными точно в судорогах ветвями, он с задумчивой миной смотрел на чернеющее вдали поселение. На Девятую чемпион обратил не больше внимания, чем на проползающую мимо букашку, хотя наверняка слышал её шаги.

— Дай-ка угадаю, — она умостилась рядом и, привалившись спиной к гладкому стволу, запрокинула руки за голову. — Мечтаешь о своей сестрице?

Вихрь не ответил, лишь послышался лёгкий скрип перчаток.

— О, я тебя прекрасно понимаю, мой сладкий. Такая красотка! На твоём месте я бы тоже мечтала только о ней.

— Да что ты о нас знаешь, тупая сука! — процедил он.

— Мм, какой грозный! — Девятая деланно рассмеялась. — Я-то о тебе много чего знаю… Не веришь? Номер девяносто семь. Родился в Регнуме, в богатой, хотя и не высокородной семье. Отец был владельцем небольшого судостроительного дела, мать — хозяйкой престижного отеля в центре столицы. В девять лет доставлен во Второй Опертамский Терсентум вместе со своей семилетней сестрой Дианой. Родители оказали сопротивление при изъятии и были ликвидированы уполномоченным лицом, — она не без удовольствия отметила, как на скулах Вихря заиграли желваки. — Яркий представитель первой категории. Замкнут, тяжело идёт на контакт, агрессивен, но при этом легко обучаем. Сохранил крепкую семейную связь с сестрой… Мне продолжить, А́ртур?

Девятая буквально ощутила кожей леденящий холод его взгляда. В лицо ударил резкий порыв ветра, у ног взвилась миниатюрная воронка из пыли и щепок.

— Чего ты добиваешься, ищейка? — как бы Вихрь ни старался говорить спокойно, его голос так и сквозил отвращением.

Забавно смотреть, как известнейший гладиатор страны глотает издёвки от «железномордой». Подумать только, чемпион, любимец публики, баловень судьбы. Способный убить любого, но при этом готовый терпеть что угодно ради своей сестрицы. Какая прелесть! Неужто он и впрямь верит, что, наигравшись, хозяин оставит её в покое? За столько лет службы Вихрь не может не знать, чем заканчиваются увлечения первого магистра для его фавориток. Так что же это, беспросветная тупость или напускная хмарь?

— Хочу убедиться, что ты хорошо понимаешь, какая участь ждёт твою обожаемую сестрёнку, если вдруг решишь выкинуть что-нибудь неожиданное.

Все эти дни Девятая внимательно наблюдала за ним. Нет, он далеко не дурак, просто искусно прикидывается. Если бы не случай, она бы так и продолжала видеть в нём зазнавшегося пустоголового ублюдка, каких полно среди гладиаторов, но он, сам того не понимая, выдал себя с головой ещё в Регнуме, при упоминании о несчастном мальчишке-нулевом. Сострадание — вот что это было, а самовлюблённым засранцам, считающимся только со своими интересами, оно обычно не свойственно. Откуда это сочувствие к какому-то там мальку, которого Девяносто Седьмой до этого знать не знал, если только мысленно он не поддерживает сопротивленцев, а может, и не только мысленно…

Вихрь подозрительно сощурился:

— К чему ты клонишь?

— Ты же и так прекрасно знаешь, не так ли?

— Не так ли.

— Бросай придуриваться! — Девятая раздражённо выдохнула. Как самонадеянно с его стороны считать всех сплошь кретинами!

Уголки его губ слегка дрогнули:

— Мне плевать на Перо, если ты об этом.

«Наконец-то! А вот и настоящий Вихрь. Посмотрим, что ты из себя представляешь, красавчик».

— Чудесно, мой сладкий! Признаться, ты умудрился меня удивить. Да у тебя настоящий талант! Не каждому под силу так долго прикидываться круглым идиотом. А я ведь почти поверила!

Вихрь поднялся на ноги и презрительно хмыкнул:

— Ворон ворону глаз не выклюет, подруга. Думаешь, я не знаю, кто ты? Циничная стерва, готовая сдать своих ради… А ради чего, мать твою?! Ради жрачки получше и мнимой свободы? Может, просветишь? А то я всё гадаю, что такого хозяева обещают вам, ищейкам, если ради них вы готовы убивать своих собратьев, и глазом не моргнув?

— А ты, значит, моргаешь, когда потрошишь своих же на арене? — Девятая громко расхохоталась, в этот раз совсем не наигранно — такой неприкрытой двуличности позавидовали бы даже магистры. — Грёбаный ты лицемер!

Он скривился, точно ему под нос протухший кусок мяса сунули:

— Я убиваю, чтобы выжить, а ты, мразь, убиваешь ради каши понаваристее да койки помягче. Жалкая ты тварь, — и развернувшись, Вихрь зашагал к желторотикам, оставив её с гаденьким чувством поражения.

Ничего, при первой же возможности она обязательно возьмёт реванш. Интересно, догадывается ли Брутус, что его чемпион совсем не тот, за кого себя так старательно выдаёт? Несомненно, ублюдок вынашивает план спасения своей сестрицы. И если этот план как-то связан с Пером, раскрыла она его вовремя. Главное теперь глаз с него не спускать. Малейшее подозрительное движение с его стороны — и он труп. А уже по возвращении нужно непременно предупредить господина. Как же всё отлично складывается! Двух псов одной стрелой: и Нюхача осадит, и доверие хозяина вернёт.

Девятая перевела взгляд на деревню, теперь уже с трудом различимую из-за утренней дымки. Неплохо придумано — обосноваться за Мёртвыми Пустошами, на самой границе. Кто ж сюда полезет, в такую дремучую задницу! Потому-то засранцев так долго не могли вычислить. Но теперь пришло их время, как и время треклятого Нюхача. Хотя доля её вины здесь есть: расслабилась, позволила подсидеть себя. К счастью, господин дал второй шанс, и упускать его она не намерена, иначе… Девятая невольно передёрнула плечами. Нет уж, к встрече с Госпожой она точно не готова. Придётся откупаться чужими жизнями, и первым взносом станет Сто Тридцать Шестой.

«Приготовься, малыш, этой ночью мы наконец-то с тобой встретимся!»

Глава 2

— Выходит, никто из вас не знает имени Первого? — Ровена в удивлении приподняла брови. — Так, может, его и не было вовсе? К слову, известная мне версия основания Легиона куда прозаичнее и весьма отличается от вашей легенды.

— Это не совсем легенда, госпожа, — прогундел Нудный. — Если исходить из того, что мне удалось узнать, это скорее предание. Как-то раз я беседовал с сервусом, который, в свою очередь, был знаком с другим сервусом, который слышал от обучённого грамоте сервуса, что Первый действительно существовал и даже упоминается в некоторых источниках как реальное историческое лицо, достаточно известное в те времена, и…

— Кажется, меня пучит, — пробормотал Морок, исподлобья косясь на разошедшегося собрата.

Тот редкий случай, когда Двадцать Первый ляпнул что-то дельное. Ещё чуть-чуть, и Харо был готов вырвать Нудному язык с корнем. По сравнению с его докучливым трёпом, болтовня Морока казалась божественной мелодией. Чёрт, да сдирание кожи живьём наверняка менее мучительно, чем звук гнусавого голоса Сто Двадцать Восьмого. В замке этот тошнотик ещё как-то помалкивал, а теперь совсем распустился — перед принцессой выделывается, не иначе.

Нудный состроил оскорблённую гримасу, выпятив и без того выпирающую нижнюю челюсть. Ровена сдержанно улыбнулась и заправила за ухо прядь волос, сверкнувшую в лучах солнца золотыми бликами. Здесь, среди уныло-бурых полей, на пыльной дороге, принцесса смотрелась, как садовый цветок в Мёртвых Пустошах: неестественно-чужеродно, но в то же время завораживающе.

— Какая разница, был Первый или нет! — отмахнулся Шестьдесят Седьмой. — Если даже был, много чести говнюку ещё и имя его помнить.

— Не слишком ли категорично? — Ровена одёрнула пегую кобылу, притормозившую у кустарника и уже потянувшуюся мясистыми губами к бледно-зелёным листьям. — Первого предали и поработили, а вы вините его во всех своих бедах. Разве это справедливо?! И что насчёт того так называемого «друга»? Ведь именно из-за него Легион такой, каким мы его знаем.

— С дозволения Первого, — буркнул Харо, надеясь, что Ровена его не расслышит.

Но Ровена всё-таки расслышала. Её аккуратные брови сошлись у переносицы, густые светлые ресницы мелко задрожали:

— Это ещё почему? Разве он не погиб, защищая своих друзей?!

— Ну да, пожертвовал тремя сотнями ради троих, — проворчал Шестьдесят Седьмой, поправляя лямку дорожного мешка. — Тоже мне геройство!

Принцесса задумчиво пригладила гриву кобылы, взъерошенную резким порывом ветра, после чего обратилась к Харо:

— Ты тоже так считаешь?

— Нет. Не тремя сотнями — десятками тысяч нерождённых.

— То есть ты хочешь сказать, он должен был пожертвовать своими близкими?

Странный вопрос, особенно после произошедшего. Жертвовать как раз и означает выбирать между самым ценным, иначе какая это жертва! И если для Первого несколько друзей оказались дороже тысяч жизней собратьев, то какой же он, к псам, герой! Обыкновенный слабак, пусть тогда и гниёт в забвении, другого не заслужил.

Ровена почему-то сердито насупилась и пришпорила лошадь, оставив их далеко позади.

— Чего это она? — моргнул Нудный.

— Молчунов не любит, — Морок осуждающе посмотрел на Харо. — Болван ты неотёсанный, дружище. Нельзя так с дамами, им внимание нужно.

— Я тебе сейчас печень вырежу!

— Не, так а что? Дело ведь говорит, — поддакнул Шестьдесят Седьмой. — На тебя девчонка явно глаз положила, а ты носом воротишь.

— Было бы чем воротить! — хохотнул Морок, перепрыгивая глинистую лужу.

Харо раздражённо сплюнул и ускорил шаг. Насмешки его не задевали, но отношения с Ровеной не тема для дурацких шуточек. Может, девчонка не особо старалась скрыть свою симпатию к нему, но при других лучше держать с ней дистанцию. Чёрт, да она же ещё ребёнок! Наивная, невинная, к ней даже прикоснуться боязно, а этим баранам только дай повод — извратят на свой лад, потом не отделаешься от тупых подколов.

Он старался не упускать принцессу из виду. Далеко девчонка не отъезжала, но в этих местах лучше не расслабляться — до Опертама рукой подать. Добирались они сюда в обход тракта, от поселений тоже держались на расстоянии, избегая любых контактов с местными — наверняка на них уже открыли охоту. Севир вон одного отправил: мелькал позади, с трудом отделались, даже пришлось стрелу потратить, но сработало — хмырь быстро всосал намёк и отвалил. Впрочем, Перо ещё полбеды, а вот король так просто не успокоится, это как пить дать, и что ублюдок сделает с Ровеной, попадись она ему в руки, даже дураку понятно.

Попервой им приходилось передвигаться по ночам, а днём делать привалы. Принцесса ходила мрачнее тучи: ожидала, что за ней пойдёт больше осквернённых, но на деле всё оказалось, как всегда, через задницу. Что Триста Шестой, что Двести Пятьдесят Третий выбрали Перо, не говоря уже о девчонке-сервусе — та наотрез отказалась ехать с ними, заявив, что в сопротивлении она уже не первый год и ничего менять не собирается. Да и хрен бы с ними, главное, чтобы план принцессы сработал. А вот здесь не всё так ровно, как хотелось бы…

Харо перевёл взгляд на заснеженный пик Спящего Короля. Гигантской тенью вулкан возвышался над чёрными стенами Опертама, медленно вырастающего на горизонте. Символично: чёрный город с гнилым сердцем, подпитывающий свою гнусную жизнь кровью осквернённых. И именно там Ровена надеется найти поддержку? Как наивно! Вместо поддержки их вполне может поджидать смерть. И ладно бы он или те три олуха — девчонку жалко, если Легион не сдержит своего слова. Верить тем, кто торгует другими — всё равно что самому себе петлю на шею закинуть, а желающих её затянуть выстроится целая очередь.

«Надеюсь, девочка, у тебя получится убедить магистров. Бежать всё равно некуда».

Принцесса резко развернула кобылу, и та, вздымая копытами пыль, понеслась прямиком на Харо.

— Впереди поселение, и, кажется, довольно большое, — сообщила Ровена, натянув поводья. Её лошадь остановилась в полуметре и, будто нарочно, фыркнула прямо в лицо, обдав щеку жарким дыханием.

— Пойдём в обход? — предложил подошедший Шестьдесят Седьмой.

— А смысл? — Морок нацепил маску и накинул капюшон, снаружи осталось торчать лишь острое лохматое ухо. — Опертам уже рядом. Что так обходи, что эдак, всё равно на виду останемся.

— Согласна, — кивнула Ровена. — К тому же здесь мы наверняка сможем найти ночлег, а завтра уже будем думать, как связаться с первым магистром.

— А если мы в розыске? — мозолить глаза свободным — дерьмовая идея. Молоденькая самка в форме сервуса и четыре скорпиона — довольно подозрительная компашка.

— Не узнаем, пока не проверим, — принцесса равнодушно пожала плечами. — Рано или поздно мы всё равно должны наведаться туда, так не лучше ли выяснить заранее, что нас ждёт? Я вполне могу сойти за дочь купца или какого-нибудь высокородного. Правда, вид у меня совсем непрезентабельный… Наверное, придётся кому-нибудь из вас раздобыть мне одежду поприличнее.

— Как?! — вытаращился Нудный. — Украсть, что ли?

— Да нет же, купить! — рассмеялась Ровена. — Деньги у нас есть.

— Скорпион, покупающий дамский наряд… — Шестьдесят Седьмой растерянно поскрёб затылок. — Обычное дело, чего уж там.

— Действительно… — принцесса задумчиво пожевала губу. — Тогда придётся ехать самой.

«Даже и не думай, девочка, одна ты никуда не поедешь».

— Нет.

Она недоуменно уставилась на Харо:

— Прости, мне показалось, или ты сказал «нет»?

— Не показалось.

— А есть предложение получше? — принцесса насмешливо сощурилась.

— Пойдём все вместе. Если и вляпаемся, то отбиться будет проще.

Возражать никто не стал: разделяться без надобности на чужой территории ещё глупее, чем совать руку в нору горгоны — там хоть исход предсказуем.

— Что ж, похоже, выбор невелик. Вместе так вместе, — уступила Ровена, заметив молчаливую поддержку остальных.

Город встретил их обшарпанными домами и надрывным лаем собак из-за покосившихся дощатых оград. Голая, без единого деревца улица пустовала, хотя время от времени Харо замечал мелькающие тени в запылённых окнах. Полуденное солнце нещадно палило, рубаха промокла насквозь, лицо под маской быстро покрылось липким потом. В душ бы сейчас, под холодную воду, смыть многодневную пыль, да и разит от них наверняка, как от туннельных псин.

Через четверть часа улица вывела их на широкую мостовую. Дома здесь были высокие, добротные, огорожённые глухими заборами. Пористый чёрный камень, кажется, был здесь в чести, хотя нередко попадался и знакомый рыжий, и даже жёлтый. Харо вспомнился Мыс, точнее, то, что он успел рассмотреть с похмелья, покидая терсентум: такие же желтокаменные здания с цветными оконными рамами.

На этой улице народу было гораздо больше, каждый торопился по своим делам, и кучка осквернённых никого не волновала. Ровена спешилась и, остановив молодую женщину в цветастом фартуке и с огромной корзиной выпечки, принялась расспрашивать о городе и где можно найти ночлег. Незнакомка сперва опешила от нахальства «сервуса», но, сообразив, что говорит с переодетой свободной, охотно начала отвечать на вопросы.

Харо слушал их беседу вполуха, сосредоточившись на суете вокруг. То, что на них никто не пялился и не тыкал пальцами, ещё не означало, что они в безопасности. Будто в подтверждение его мыслей, из-за угла вынырнули двое патрульных. Справа звякнула сталь, Шестьдесят Седьмой легонько ткнул в плечо.

— Вижу, — Харо как бы невзначай зацепился большим пальцем за ремень, держа руку поближе к ножам. Лук остался за спиной в налуче — всё равно в колчане и пяти стрел не наберётся, да и лишнее внимание не стоило бы привлекать.

Один из полицейских задержал на них взгляд, но, видимо, не обнаружив ничего интересного, отвернулся к напарнику. Это что получается, новости из столицы сюда ещё не дошли? Харо пока ещё не решил: радоваться этому открытию или насторожиться. Вполне вероятно, что им устроили засаду, а сейчас просто наблюдают исподтишка, готовятся напасть.

Разузнав всё, что нужно, Ровена сердечно поблагодарила словоохотливую девицу и, дождавшись, пока та отойдёт подальше, расплылась в довольной улыбке:

— Кажется, ещё одна проблема решена! Но для начала нам нужно привести себя в порядок. В таком виде нас даже на порог терсентума не пустят.

— Терсентума? — Харо подступил к принцессе вплотную и понизил голос. — Ты что удумала, Ровена? Тебе магистров мало?..

— Позже я всё тебе объясню! — шёпотом перебила она. — Наберись терпения, будь добр.

«Ну да, объяснишь… палачу, на коленях перед плахой».

— И не смотри на меня так! Сказала же, позже, — не дав вставить ни слова, Ровена схватила поводья и потянула за собой лошадь.

«Играешь с огнём, девочка. Как бы потом кровавыми слезами не обрыдаться…»

Чем дальше они пробирались, тем душнее становился город. Движение сделалось плотным, порой приходилось протискиваться сквозь толпу под приглушённую брань и брезгливые взгляды. От непрерывного гомона звенело в ушах, в глазах рябило сотнями бесполезных деталей: серебристая паутина треснувшего окна у дальнего дома, чуть приметный шрам на подбородке женщины с белокурыми локонами, полный ненависти взгляд толстяка в сером пиджаке, поношенные ботинки мальчишки со стопкой газет, замысловатый узор шпиля вдалеке… Мысли путались, расплывались вязкой кашей, в голове медленно разрастался туман: места незнакомые, слишком много народу, слишком много деталей.

Харо сделал глубокий вдох. Если не взять себя под контроль, соображалка совсем отключится, и толку от него будет не больше, чем от растерянной соплячки посреди Арены. Он оглянулся на Шестьдесят Седьмого. Тот во все глаза пялился на проходящую мимо пышногрудую девицу в откровенном наряде.

— Ты гляди, какая самочка! — соратник восхищённо присвистнул. — Я б ей присунул жало…

— Слюни подбери, баран!

— Да чего ты так напрягся? Никто ж за тобой не гонится.

— Всё нормально, братишка, я слежу, — ободряюще подмигнул Морок, каким-то образом смекнув, что его что-то беспокоит.

Человечий гам навязчиво лез в голову; туман расплылся настолько, что Харо почти перестал понимать, где находится и что вообще происходит. Нужно сосредоточиться, найти опорную точку, зацепиться за неё… Раньше ведь помогало!

Он ощущал на себе взгляды, они лезвиями царапали кожу даже сквозь одежду. Людские голоса впивались в мозг, смешивались в беспрерывный гул, сбивали с толку. С чего вдруг тот усатый тип так усмехается? Почему эта старуха машет руками в их сторону? Какого смерга те трое пялятся на них, будто на смотре? Их жесты, взгляды, слова сделались чужими, непонятными; в висках пульсировало, от треклятого тумана всё плыло перед глазами; мир стремительно превращался в бесформенную массу, и эта масса грозила вот-вот раздавить его под собой.

«Всё это наваждение, всё это только мерещится! Нужно найти точку, сконцентрироваться… Отвлекись, переключись на что-нибудь!»

Харо завертел головой, но в сплошном потоке хаоса никак не удавалось выцепить хотя бы одну яркую деталь — всё сливалось в бурлящую и гомонящую кучу. В отчаянии, почти бездумно он схватился за нож и с силой стиснул лезвие. Ладонь обожгло болью, но в голове мгновенно просветлело. Мешанина образов начала распадаться, обретать очертания. Он уже мог различать лица, одежду, отдельные фразы. Теперь эти образы не были такими назойливыми, они снова зажили собственной жизнью и не лезли червями под черепную коробку.

Подобное уже случалось, в последний раз там, на площади, когда Ровена встречалась с уруттанцами. Правда, тогда было куда проще, всё своё внимание он всё время концентрировал на девчонке, тем более с его позиции открывался вид и на подмостки, и на королевский кортеж, и даже на дом, где принцесса скрылась вместе с Твин.

Твин…

«Надеюсь, сестра, ты уже добралась до Земель и встретила Слая. Надеюсь, там вы оба будете счастливы».

Кто-то легонько коснулся плеча, и Харо обернулся. Получилось немного резковато, и Ровена, вздрогнув, обеспокоенно нахмурилась:

— Ты в порядке?

— Д-да… госпожа, — он сжал кулак, пряча заливающую перчатку кровь.

— Ты мне не отвечал! — она продолжала испытующе смотреть на него, точно пытаясь прочесть мысли.

«Бесполезно, девочка, мне б самому в них разобраться».

— Ладно… Пойдём глянем, что там продают, — Ровена указала на здание с огромными витринами, пестреющими разномастным тряпьём свободных: узорчатые куртки, портки из блестящих тканей, рубахи с воротниками в мелкую дырку. Как они вообще такое носят? Какой в них прок?

Пропустив громыхающий экипаж, Ровена пересекла мостовую и нырнула в приоткрытую дверь. Харо обречённо последовал за ней, оставив собратьев дожидаться у входа. Заваленное тряпьём помещение безлюдствовало, если не считать самого хозяина. Тот смерил принцессу долгим оценивающим взглядом, но убедившись, что перед ним свободная, одарил её снисходительной улыбкой:

— Добро пожаловать! — и тут же уткнулся носом в расстелённую на прилавке газету.

Ровена мгновенно скрылась меж рядами платьев и прочей непонятной мишуры, и, не найдя себе занятия, Харо принялся рассматривать замысловатую вязь на какой-то накидке. Что там конкретно пытались изобразить, он так и не понял: аляповатые цветы, витиеватые линии… И не лень же кому-то разрисовывать кусок тряпки! Вот татуировки — другое дело, да и получалось у Твин гораздо лучше… Чёрт, опять не туда несёт!

Стараясь хоть как-то отвлечься от нежеланных мыслей, Харо осмотрел ладонь. Распоротая перчатка пропиталась кровью — немного перестарался, зато сработало. Керс называл это «приступом симультанной концентрации». Долго же пришлось запоминать это треклятое слово, брат тот ещё любитель намудрить, да так, что гиена лапу сломит. Впервые с таким приступом Харо столкнулся по прибытии в Регнумский терсентум. Тогда выручил Керс: сумел вовремя отвлечь на себя, не позволяя оглядываться по сторонам. И ведь помогло! Но в этот раз что-то пошло не так. Нужно поосторожнее с этим делом, а лучше научиться вовремя пресекать: в таком состоянии он даже себя защитить не может, что тогда говорить о принцессе.

— Как тебе это? — Ровена вынырнула из ближайшего ряда и приложила к себе зелёное платье, украшенное белыми лентами с такими же прорехами, как у сорочки на витрине.

— Кажется, его мышь погрызла.

Принцесса непонимающе моргнула и, быстро оглядев платье, вдруг рассмеялась:

— Слишком уж искусная мышь, не находишь?

— Может, ей скучно было.

— Это кружева, Харо! Модно так, понимаешь?

Модно — это ещё что? Портить ткань понапрасну на всякие там дырки?

— Ну хорошо, а если это? — Ровена указала на такое же, только жёлтое.

Разницы особой Харо не заметил: юбка, дырки, заклёпки неясно для чего.

— Они ж одинаковые!

Принцесса шумно выдохнула и, демонстративно махнув рукой, продолжила свои поиски. Странно было наблюдать, как она подбирает себе наряды, меряет туфли, то и дело спрашивая его мнение. Вороньи потроха, да откуда ему знать, подходит ли вот этот пояс к вон тому платью и что это вообще означает! Ровена и так прекрасна в одёжке сервуса, пусть в ней и остаётся, а всё это барахло — никчёмные заморочки свободных.

Наконец разобравшись, что к чему лучше подойдёт, принцесса расплатилась с хозяином и, разузнав у него о какой-то «гостинице», выпорхнула на улицу. Сунув Сто Двадцать Восьмому свёрток с покупками, она устремилась прямиком к высокому зданию с огромной зелёной вывеской и полукруглым крутым крыльцом. Нудного они оставили стеречь кобылу, а сами, поднявшись по мраморной лестнице, прошли мимо старика, уже услужливо распахнувшего перед ними двери.

Просторный холл с натёртым до блеска полом встретил их прохладной тишиной. За высоким столом у дальней стены сидела грозного вида толстуха с синими веками и кроваво-красными ниточками заместо губ.

— Мне бы хотелось арендовать у вас две комнаты на несколько ночей, — подойдя ближе, обратилась к ней Ровена, и та, всё это время пристально наблюдавшая за ними поверх половинчатых очков, расплылась в слащавом оскале.

— У нас предусмотрены двойные номера как раз для такого сопровождения, — толстуха недобро зыркнула на Харо с остальными. — Вас это устроит, молодая госпожа?

— Я её боюсь, — промямлил Морок.

— Ага, больно уж на плётчика похожа, — так же тихо проговорил Шестьдесят Седьмой.

Ровена ненадолго задумалась и кивнула:

— Да, пожалуй. Со мной четверо скорпионов. Найдётся ли столько спальных мест в этих номерах?

— Мы что-нибудь придумаем, — хищно ощерилась «плётчица». — Ваши документы, будьте добры, и на ваших рабов тоже.

— Документы? — растерялась Ровена. — Скажите, а это… эм… обязательная процедура?

— Таковы наши правила! — рявкнула толстуха, мгновенно сменив милость на гнев. — Это вам, милочка, не какая-то там захудалая таверна, где принимают всякий сброд! В нашем заведении останавливаются только достойные представители общества.

— Кажется, я в портки навалил… — Морок провёл рукой по пятой точке. — А не, ложная тревога… Но был крайне близок.

— Это я уже поняла, благодарю, — протянула принцесса, ретируясь под испепеляющим взором старой самки, ещё шире расплывшейся в торжествующем оскале. Затем, развернувшись на каблуках, Ровена быстрым шагом направилась к выходу. — Нет, вы слышали?! Документы им подавай!

— Пронесло, — облегчённо пробормотал Морок. — Ну под открытым небом тоже неплохо, госпожа.

— Ни за что! — чуть ли не выкрикнула Ровена. Выудив из сумки серебристый кругляк, она обратилась к слуге у входа. — Будьте так любезны, господин, не подскажете ли усталым путникам приличное место для ночлега?

Тот опасливо покосился на толстуху и чуть склонился, делая вид, что прощается с посетителями:

— Езжайте прямо до самого тракта, юная госпожа. Там ночлежек как грибов после дождя, на любой вкус и кошелёк, — здесь он совсем понизил голос. — Рекомендую выбрать «Лунную дорогу», вполне приличное местечко.

Чтобы добраться до тракта, им пришлось пересечь весь город и ещё около часа петлять среди полей под палящим солнцем. Когда Харо уже начало казаться, что этой глинистой колее нет ни конца ни края, тропинка наконец вильнула вправо и сквозь небольшую рощицу вывела их к широкой, мощённой чёрным булыжником дороге. В сотне метров по обе её стороны ровными рядами выстроились здания с разноцветными табличками и жмущимися к обочине экипажами. Конское ржание, стук колёс и крики доносились даже досюда; всадники и кареты то и дело разгоняли кучки свободных в запылённой одёжке: одни тянули ручные тележки, гружённые всяким добром, другие тащились с набитыми под завязку мешками, а третьи и вовсе брели налегке.

Ровена с восторженным любопытством вертела головой, рассматривая пёструю суету тракта, затем, радостно вскликнув, указала на синие ворота трёхэтажного здания:

— А вот и «Лунная дорога»! Пожалуй, здесь и остановимся.

«Ага, а ещё сообщим всем вокруг, кто мы и зачем прибыли».

— Нет.

— Что значит «нет»?! — тут же вспыхнула Ровена. — Портье же недаром её посоветовал…

— Именно потому, принцесса, мы подыщем другую. Мало ли кому этот хмырь проболтается!

Она устало закатила глаза:

— Какой же ты иногда..! Ну хорошо, сам выбирай, мне уже всё равно, лишь бы кровать была.

На предложение остановиться в самой дальней таверне Ровена яро запротестовала, другая ей показалась ветхой, третья унылой, а четвёртая — со слишком ярким фасадом. Проспорив добрую четверть часа, Харо всё же уступил, и уже через минуту они заходили в ближайшую таверну, аккурат напротив той самой «Лунной дороги». Вот и ввязывайся в спор с самками!

Невзрачное здание встретило их полумраком и тоскливым скрипом половиц. Окна с решётками едва пропускали свет, между длинными столами с жёсткими скамейками — точь-в-точь как в столовке терсентума — петляла взмыленная сервус с круглым эмалированным подносом. В дальнем углу во все глотки гоготали шестеро подпивших типов с сальными патлами и в поношенных куртках с заплатками на локтях.

Харо злорадно хмыкнул, но принцесса, гордо вздёрнув носик, как ни в чём не бывало проследовала к стойке и бросила на прилавок несколько жёлтых монет. Хозяин без лишних вопросов сунул их в карман видавшего виды передника и, жестом приказав следовать за ним, грузно затопал по такой же скрипучей, как и пол, лестнице.

— Можете пока отдохнуть, — Ровена дождалась, когда Нудный проверит её спальню, и, вручив ключи Мороку, повернулась к Харо. — Сорок Восьмой, а тебя я жду через полчаса.

Очередь на дежурство выпала Шестьдесят Седьмому. Он тут же развалился на койке напротив входа, заверив, что отсюда комната принцессы прекрасно просматривается. Пока Нудный спорил с Мороком за нижнее место, Харо сбросил лук с колчаном и отправился в душевую. Сменку с собой никто не брал, уходили налегке, потому пришлось обратно натягивать грязную форму. Зато усталость как рукой сняло.

Выждав ещё недолго, он нерешительно постучался в дверь спальни принцессы. Ровена открыла почти сразу. Мокрые волосы она перетянула лентой на макушке; платье соблазнительно открывало хрупкие плечи, вырез выгодно подчёркивал грудь, тонкую талию охватывал широкий пояс с какими-то железками. Какой бы нелепой ни казалась одежда свободных, но на девчонке она смотрелась по-особому.

— Нравится? — Ровена улыбнулась, будто прочтя его мысли.

Харо тут же отвёл взгляд, сообразив, что пялится на неё, как последний кретин. Видимо заметив его конфуз, принцесса издала тихий смешок.

— Прости, просто ты так забавно смущаешься, — она взяла его за руку и потянула за собой. — Знаешь, я долго ломала голову, как выйти на магистров, а всё оказалось намного проще.

Говоря это, Ровена опустилась на краешек кровати и жестом пригласила присесть. Поколебавшись, он устроился рядом, изо всех сил стараясь не глазеть в разрез платья. Чёрт, лучше бы она оставалась сервусом!

— Та милая девушка с корзиной сообщила, что здесь поблизости есть терсентум, — продолжила принцесса. — Мне пришло в голову, что лучший способ отыскать магистров — это обратиться к ним через их же подчинённых, ведь те наверняка знают, как связаться со своим начальством. Что думаешь?

Нет, всё-таки форма сервусов куда лучше — не привлекает столько внимания. Да в таком виде на неё весь тракт пялиться будет!

— Харо? — Ровена требовательно вскинула бровь в ожидании ответа.

— Не знаю, принцесса… Могут отказать. Никто не станет вызывать магистров по требованию первого встречного.

Она уставилась взглядом себе на колени, нахмурив бровки, и пригладила юбку:

— Ты прав, я как-то об этом не подумала. А если я назовусь? Покажу документы?..

«А уже на следующий день нас всех отправят в Регнум. В кандалах».

— Плохая идея.

— Что же нам тогда делать? — принцесса опустила руки на колени, сцепив пальцы в замок. — Какая нелепость! Проделать такой путь и не суметь встретиться с нужным человеком… И вот где нам его искать?! Ходить и стучаться в ворота, спрашивая, не здесь ли проживает первый магистр Легиона?

На самом деле прийти в терсентум — мысль дельная, там никого не удивить просьбой связаться с кем-нибудь из начальства, но вот как заставить мастера зашевелиться — другой вопрос.

— Ты знаешь имя того, с кем договаривался принцепс?

Лицо девчонки мгновенно просияло:

— Харо, ты гений! У меня же есть письмо!

Гений? А это ещё что за высокородное ругательство?

— Как же я сама не догадалась! — Ровена раздосадованно всплеснула руками. — Если передать письмо господину Брутусу, он всё поймёт. Просто нужно намекнуть, что это именно я хочу с ним встретиться.

— А что, если этот Брутус сдаст нас королю?

— Это оправданный риск, Харо. Ты же сам говорил, пути назад, вПеро, у нас, скорее всего, нет. Вот подумай, куда мы пойдём? Я же не могу вечно скрываться! Не могу и не хочу.

— Мы можем покинуть Прибрежье, — ещё раз попытаться отговорить её всё же стоило. — Где-то должны быть и другие города. Те же северяне…

Мягко улыбнувшись, принцесса приложила ладошку к его щеке:

— Пойми, Харо, так неправильно. Я больше не хочу ни от кого убегать. Пусть лучше они от нас бегут! Но если ты передумал — скажи, я пойму.

— Я просто хочу защитить тебя, Ровена.

— Я знаю, — подавшись вперёд, она одарила его поцелуем. Мимолётным, лёгким, но таким пьянящим, сводящим с ума… — И я благодарна тебе за это!

«Ради тебя — хоть в бездну этого вашего Тейлура, только прикажи!»

— К тому же я уверена, Легион до сих пор заинтересован в нашем союзе, — руку с его щеки она так и не убрала. — Пока правит Юстиниан, независимости им не видать, как собственных ушей. Преимущество всё равно на нашей стороне. Мы сыграем на их алчности, и они охотно проглотят нашу наживку.

— Сомневаюсь.

— Так и будет, поверь мне!

«Тебе я верю, девочка. Тебе, но не Легиону».

Переубеждать принцессу бесполезно, да и если быть честным с собой, разве он не того же хочет? Разве не ради возможности стать свободным он отвернулся от семьи… предал Твин? Или это всего лишь жалкий предлог, чтобы быть рядом с девчонкой?

Глава 3

Плеяда огоньков на горизонте постепенно блёкла — уже перевалило далеко за полночь, и поселение погружалось в сон. Вокруг не было видно ни зги, сплошная чернота, даже луна не взошла, благоволя Девятой своим отсутствием. Хороший знак, удача на её стороне. Впрочем, как всегда.

Постоянное возбуждение, с которым ей приходилось мириться все эти месяцы, теперь переросло в Жажду. Мальчишка так близко, совсем рядом, и от мысли о предстоящей встрече по телу прошлась приятная дрожь. Что ж, самое время начать охоту.

Стоило Девятой подойти к остальным, как перешёптывание тут же стихло. Десяток пар глаз, поблёскивая в темноте, пристально следили за ней, и не было нужно видеть их лиц, чтобы ощутить ненависть, сквозящую во взглядах.

— Ну что, желторотики, пора за дело. Убиваем всё, что передвигается на двух конечностях, никаких поблажек. Если замечу, что пощадили кого — отправлю к Госпоже без разбирательств. Всё ясно?

— Что, и мальков тоже?

Девятая раздражённо выдохнула — скорпионы, этим всё сказано.

— Повторяю: всех до единого! Ещё тупые вопросы есть?

— У меня есть один, — Вихрь вышагнул из густой черноты.

— Ну давай.

— Скажи, все ищейки такие же гниды или ты какая-то особенная?

Со стороны желторотиков донеслись сдавленные смешки, чемпион сверкнул белозубой улыбкой.

«И вот чего ты добиваешься? Хочешь показать, что здесь главный? Что ж, вызов принят!»

Девятая метнулась тенью, резким ударом подсекла ему ноги и, когда застигнутый врасплох засранец повалился на землю, сдавила коленом горло. Вихрь попытался сбросить её с себя, но тщетно. Слабак, и на кого только посмел тявкать! На секунду ей захотелось свернуть ублюдку шею прямо здесь, при желторотиках, чтоб неповадно было сомневаться, кто здесь вожак, но убивать союзников перед решающей битвой не лучшая идея.

— Это уже два вопроса, милый, — она говорила громко и отчётливо, насмехаясь над его беспомощностью. Пусть сосунки видят, чем всё может закончиться, если вдруг кому приспичит выкинуть какую глупость. — И как бы ответы на них не оказались для тебя плачевными.

— Пошла ты!

— Ты жалок, — она поднялась и, не оглядываясь, двинулась вперёд, а уже вскоре перешла на лёгкий бег — до поселения всего несколько километров, но времени лучше не терять.

Позади слышались шаги остальных, где-то вдалеке тоскливо завыло — псы вышли на охоту, выслеживают очередную жертву. Даже ночью Мёртвые Пустоши вовсе не казались такими уж мёртвыми: то и дело ухали филины, под ногами возмущённо верещали потревоженные двухвостки, однажды в паре метров прошмыгнула здоровенная тень — то ли ночной ящер, то ли ещё какая-нибудь дрянь, не разберёшь в потёмках.

Редкие огни деревни медленно приближались, и вот уже стал различаться высокий частокол. Над крепкими воротами поселенцы соорудили нечто вроде дозорной площадки, местами освещённой факелами. В их свете мелькали две тёмные фигурки — не ахти какая охрана. Когда до селения осталось не больше полусотни метров, Девятая сбавила шаг. Нужно было решить, как пробраться внутрь, не наделав шуму. Ограда высокая, к тому же часовые могли в любую минуту засечь их и поднять тревогу, а это недопустимо — чем внезапнее нападение, тем больше шансов справиться с нулевым быстро и без потерь.

Осторожно обогнув охраняемую часть, они остановились у плотно подогнанных друг к другу брёвен. Девятая упёрлась руками в одно такое и слегка толкнула, потом ещё раз и ещё, пока бревно не поддалось, с тихим треском завалившись вперёд. Надавив на него ногой, она протиснулась в образовавшуюся щель и, не дожидаясь остальных, двинулась к дозорной площадке.

Ближнего часового Девятая сняла сразу, угодив ножом ровно в затылок, болван крутился у самого факела — идеальная мишень. Ничего не подозревающий напарник мельтешил чуть поодаль, но это ненадолго. Надо же, всё куда проще, чем казалось, самонадеянности ублюдкам не занимать.

За спиной глухо стукнуло. Девятая резко обернулась, с трудом сдерживая злость на неуклюжесть желторотиков. Двое малолеток нагоняли её, не особо стараясь скрываться — кретины, всех же перебудят! И с кем только приходится работать!

— Эй, кто там? — доигрались, дозорный всё-таки засёк их.

Девятая вскинула руку, приказывая желторотикам замереть, и уже собралась снять дозорного, но внезапно глаза резануло вспышкой, перед носом заплясали цветные круги, а от мучительного жжения хлынули слёзы.

— Я ведь предупреждала, ищейка, не стоило тебе нарываться!

Девятая наугад попыталась достать малолетнюю стерву, но на затылок обрушилось что-то тяжёлое, от второго удара подкосились ноги, и она рухнула на колени. Ослепшая, оглушённая звоном в ушах, Девятая потянулась к поясу за кинжалом, но голова вновь взорвалась тупой болью, и мир смолк, мгновенно наполняясь беспроглядной пустотой.

* * *
— Слышь, братишка, ты там хоть живой?

Он с трудом открыл глаза и уставился на нависшего над его койкой Триста Шестого, ещё не до конца соображая, где находится.

— Хорош дрыхнуть, жратву принесли.

— Какого чёрта? Поспать спокойно не дадут, — Керс потёр лицо и приподнялся на локтях. — Чего тебе?

— Так ночь уже, ты почти сутки в отрубе, мало ли, подохнешь ещё с голоду.

— А тебе-то какая разница? И вообще… не торчи над сознанием, весь воздух заслонил.

Здоровяк обиженно пожал плечами и отошёл к столу, где исходила паром огромная тарелка с горой жареной свинины, а из рядом стоящего котелка доносился аппетитный запах кукурузной каши. В животе тут же требовательно заурчало. Не справившись с соблазном, Керс натянул портки, размял онемевшую шею и поплёлся к столу. Слабость ещё не отпустила, тело ныло, ломило, будто кто-то от души отпинал ногами. Напряжение за все те дни дало о себе знать ещё по пути в Исайлум. Опустошение после хиста и всё пережитое в один момент накрыло, точно снежной лавиной. Почти всю дорогу его лихорадило, да так, что до поселения добраться он уже не надеялся. В седле особо не выспишься, а останавливались они редко. На отдых Севир выделял всего несколько часов, опасаясь погони. Лошадей на всех не хватило, большая часть группы шла пешком, и если бы командир дал послабление, наверняка тащились бы сюда целую неделю. Керс до сих пор не понимал, как дотянул досюда — чудом, не иначе.

Триста Шестой навалил ему целую миску каши, и Керс принялся жадно поглощать обжигающее язык варево.

— Тут это, рыжая малявка тебя спрашивала, — здоровяк выбрал кусок мяса пожирнее. — А… Ещё какой-то ординарий заходил, сказал, что сын родился.

Надо же, а Эмми заверяла, что ещё месяц в запасе… Хотелось бы порадоваться за Бродягу, но как-то не получалось — новость воспринялась равнодушно: ну родился и родился, хрен бы с ним, ещё одно несчастное существо, призванное страдать в этом сраном мире.

Керс поскрёб по стенкам миски и потянулся за добавкой.

— Значит, завтра выезжаете? Я, наверное, с вами поеду. Хотелось бы взглянуть на северян хоть одним глазком, — Триста Шестой явно обрадовался возможности присесть кому-то на уши.

— А где твой приятель… как его там? — Керс даже не пытался вспомнить номер новенького.

— Двести Пятьдесят Третий, что ли? Так это, у сервусов он, с подружкой своей.

По прибытии сервусов разместили отдельно от скорпионов. Хотя Севир предлагал занять свободную спальню в его доме, Керс всё же решил остаться с собратьями. Места здесь хватало с головой, соседняя комната и вовсе пустовала. В ней могли бы поселиться Слай с Твин, здесь они могли бы жить всей семьёй… Могли бы, но Слая больше нет, а Харо выбрал принцессу. Ради какой-то девчонки отвернулся от семьи, бросил Твин умирать в туннелях. И ведь столько лет дружили, братьями друг друга называли! Как же так-то? А может, это всё глюки от поганок, какой-то затянувшийся нелепый кошмар, и стоит только открыть глаза, как он окажется в терсентуме, и Твин снова упрекнёт его, что налакался до полусмерти, и скоро совсем мозги в дырочку будут от этого его синего дыма, Слай, как всегда, тайком ткнёт локтем под рёбра, когда подруга отвернётся, и спросит, не осталось ли во фляге хоть пары глотков, а то башка раскалывается после ночной попойки, а Харо, по своему обыкновению, будет ходить мрачнее тучи, пытаясь вспомнить, не натворил ли чего сдуру, а то прибавятся новые шрамы от кнута или придётся торчать у Стены Раздумий?

Керс готов был отдать всё, абсолютно всё, чтобы вернуться в прошлое хотя бы на несколько часов. Тогда бы он сказал Харо, насколько сильно тот ему дорог, сказал бы Слаю, что надёжнее друга никогда не встречал, а Твин сказал бы, что любит её до безумия, но искренне рад, что у неё есть «её Семидесятый».

Глянув на полную миску, он поднялся из-за стола: аппетит бесследно испарился, и теперь даже от одного вида еды воротило.

— Да пофри ты нофмано! — пробурчал Триста Шестой с набитым ртом. — А фо как февка та…

— Отвали.

— Окофурифся фе на полпуфи!

— Сказал же, отвали, — вот пристал, что та горгона!

Здоровяк торопливо прожевал и запил водой из кружки:

— Послушай, братишка, жизнь-то ещё не закончилась. Да, тяжело принять такое…

— Задрал ты! Можешь сколько угодно притворяться, что ничего не случилось, дело твоё. От меня конкретно тебе чего надо?

— Ты себя со стороны видел? Да на тебя смотреть тошно! — здоровяк отодвинул пустую плошку, упёрся локтями в столешницу и вперился в Керса немигающим взглядом, явно намереваясь окончательно вынести ему мозг. — Думаешь, не понимаю, каково тебе? Я ведь Шустрого там, в замке, оставил, хотя мог спокойно дотащить его на своих плечах до самого этого вашего Исайлума. Но оставил там… умирать.

— Что вы ко мне все лезете! Я в порядке, ясно?!

Триста Шестой шмыгнул своим приплюснутым носом:

— Зря ты так, я ведь помочь хочу. Все мы кого-то теряем рано или поздно. Где-то тупим, потом жалеем до конца жизни, пережёвываем это мысленно, перемалываем раз за разом, представляя, как бы было иначе, если бы сделал вот так или эдак… Только фигня это всё, не поможет! Если тогда поступил именно так, значит, надо было, и по-другому не получилось бы. Сечёшь, о чём я?

— Да ты философ!..

— Хрелософ, мать твою! Ты, братишка, считаешь себя самым умным, а вот простых вещей почему-то не догоняешь.

— Неужели?! И чего ж я не догоняю? — Керс растянулся на койке, надеясь, что говорливость здоровяка иссякнет вместе с его словарным запасом, который едва ли разнообразнее воронова карканья.

— А то, что важнее не как ты повёл себя в прошлом или сколько горя хлебнул, а как будешь жить с этим сейчас и как распорядишься своим будущим… Да не перебивай ты, дослушай!.. Можешь, конечно, жалеть себя, ныть о несправедливости жизни, продолжать вариться в своём дерьме, пока в конце концов и сам не погрязнешь с головой, и других не утопишь.

Керс негодующе фыркнул:

— То есть ты предлагаешь просто взять и всё забыть? Ну был там какой-то Семидесятый, ну подох, да и хрен бы с ним. Так, что ли?

— Не так, смерг тебя в зад! Важно как раз помнить. Но помнить, а не пожирать себя изнутри. Оно же всё так и так никуда не денется, тогда зачем хуже себе делать? Ты пойми, изменить всё равно ничего не сможешь, зато с чистой башкой меньше бед в будущем натворишь. Это ж как яд гадюки: или нейтрализуешь, или растечётся зараза по всему телу.

Керс начинал понимать, что именно Триста Шестой пытался донести, пусть коряво, косноязычно, но какой-то смысл в его словах имелся. И верно, что хорошего в сожалении только ради сожаления? Что толку от самобичевания, если не вынести из него урок? Вот только языком молоть проще простого, а справиться с болью, засевшей так глубоко, что и клещами не выдрать, — куда сложнее, если вообще возможно.

— Такие раны не заживают, дружище.

— Конечно, не заживают, коли расковыривать постоянно! А теперь представь: ходишь ты с такой вот дырищей в ноге. Хромаешь, но ходишь, да иногда бодренько так, фиг скажешь, что ранен. И тут посылают тебя с напарником в Пустоши. Сталкиваетесь вы там с псами или ещё с какой пакостью, и тут жизнь твоего друга, оказывается, зависит только от того, как быстро ты бегаешь. А у тебя нога с дыркой. И похеришь ты не только себя, но и того, кто рядом. Нравится такая перспектива?

— Ну да, как-то не очень.

— Вот и думай, стоит ли грызть себя дальше. Твин, быть может, жива, да и ты не сдох пока. Мало ли что изменится завтра… — Триста Шестой вдруг осёкся. — Ты это слышал?

Керс запрокинул руки за голову и прикрыл глаза:

— Собаки брешут. Всё, меня здесь нет.

Сквозь нескончаемый лай донёсся отчётливый крик. Подскочив, Керс второпях натянул сапоги и выбежал на крыльцо, следом за ним выскочил здоровяк. Крик повторился уже громче, явно со стороны ворот.

— Пойдём-ка проверим, — Керс поёжился от холода, но возвращаться за рубахой не стал.

В окнах домов вспыхивали огни, собаки захлёбывались лаем, вдалеке мельтешили тени — крик переполошил добрую половину поселения. В свете факелов у ворот с трудом различались фигуры в чёрном.

— Не понял, это что, скорпионы? — озадаченно произнёс Триста Шестой.

Керс перешёл на бег — предчувствие подсказывало, всё это неспроста. Неожиданно сбоку мелькнуло серое пятно и бросилось прямо ему под ноги.

— Чтоб тебя! — чудом не растянувшись на земле, он едва сдержался, чтобы не пнуть под тощую сраку возмущённо заверещавшую псину.

Уже вскоре стало ясно — Триста Шестой не ошибся. Вооружённые поселенцы окружили кучку скорпионов, держа их под прицелом. За спиной тяжело затопало, и Клык, поравнявшись с Керсом, вполголоса выругался:

— Всё-таки приволокли хвост!

— Думаешь, это ищейка? — он сбавил шаг, высматривая среди непрошеных гостей железномордую.

Из кучки выбился один и оживлённо замахал руками:

— Керс, это я!

Голос девичий, смутно знакомый, хотя могло и почудиться.

— Погоди-ка, это, часом, не твоя подружка? — спросил Триста Шестой.

Нет, всё-таки не почудилось.

— Похоже на то, — какого смерга она тут забыла!?

Глим сдёрнула маску и, сияя, как начищенный сапог, шагнула навстречу, но тут же остановилась, упёршись грудью в дуло револьвера:

— Эй!.. Скажи им, что мы свои. Это мы ищейку вырубили, — она указала на пару неподвижно лежащих поодаль тел, над одним из которых склонился дозорный, сковывая кандалами руки.

— Это все? Кто ещё с вами? — Керс подозрительно разглядывал скорпионов. Несколько номеров он узнал сразу, другие же с трудом припоминались. Кажется, все из столичного терсентума.

— Больше никого.

— Мы за вами от самого Регнума шли, — Сто Восьмой, коренастый желторотик с соседней казармы, откинул капюшон и кивнул на отдыхающую парочку. — Эта тварь хотела вас всех здесь перебить.

— А кто второй?

— Это Вихрь, — пояснила Глим. — Кажется, он не сильно её жалует, но мы и его за компанию утихомирили. Так, на всякий случай.

— Да уж, — Керс почесал затылок. Ищейка, Вихрь, Глим… Ночь явно обещала быть томной.

— Нужно позвать Севира, — обратился Клык к ближайшему ординарию.

— Грайпер за ним отправился, но что-то задерживается.

— Вы так и собираетесь нас держать? — Глим с недовольной гримасой покосилась на огнестрел. — Мы думали, нам здесь рады будут.

— Керс, пригляди за этой парочкой, — после недолгих размышлений распорядился Клык, затем, приказав новоприбывшим следовать за ним, повёл их к дому командира.

Вихрь уже успел очухаться и, сидя на земле, молча наблюдал за происходящим. Дозорный держал его на прицеле, но, казалось, гладиатор его вовсе не замечал.

— Мы с Пятым в соседних казармах жили, — Керс скрестил руки на груди, с любопытством разглядывая чемпиона. Взгляд холодный, пустой, но видно, что спокойствие напускное. На морду смазливый по девчачьим меркам, а так ничего примечательного, будто перед ним не знаменитый гладиатор Прибрежья, а обыкновенный скорпион, причём не первой молодости. — Отличный малый был, кстати, добряк, каких поискать.

— И что с того?

— Я, между прочим, на него целый мешок дури поставил.

— Мне теперь у тебя пощаду вымаливать? — вызверился Вихрь.

— Ну зачем сразу вымаливать! Можешь просто прощения попросить. На коленях.

Лицо Вихря исказилось от ярости. Керс не сомневался, не будь тут охраны с огнестрелом, чемпион бы выпотрошил его на этом самом месте.

— Да расслабься, шучу я, — он примирительно подал руку гладиатору. — Так и быть, на колени можешь не падать.

Вихрь посмотрел на его номер и понимающе ухмыльнулся:

— Всё ясно. А я-то думаю, откуда ты такой борзый взялся.

— И что тебе ясно?

Как-то нехорошо оскалившись, тот многозначительно посмотрел на лежащую без сознания ищейку. К ней как раз подошёл Триста Шестой и, подхватив, точно пушинку, взвалил себе на плечо.

— На вашем месте я был бы с ней поосторожнее, — предупредил гладиатор. — Девка-то непростая.

— Так и Триста Шестой не пальцем деланный, — подмигнул ему в ответ Керс.

После допроса желторотиков Севир поручил Клыку расселить их и объяснить, что к чему, а сам, перебросившись парой слов с принцепсом, переключился на Вихря. Устроившись в углу, Керс с нарочитым равнодушием наблюдал, как командир допрашивает пленника. Ищейку заперли в соседней комнате, приставив к ней Триста Шестого. Видать, на десерт оставили.

Ничего нового Вихрь не рассказал: как и предполагалось, Легион отправил своих лучших скорпионов на поиски Пера, чтобы покончить с сопротивленцами раз и навсегда. После стычки на тракте от группы ищейки почти ничего не осталось, и, чтобы завершить задание, ей пришлось набрать желторотиков.

— Одного не пойму, — задумчиво проговорил Максиан, — неужели Легион не мог выделить кого-то… понадёжнее, что ли?

— Мы бы вас и вдвоём передавили, — надменно скривился чемпион, — если бы не нулевой.

— Нулевой? — Севир нахмурился. — Что это значит?

— А ты у ищейки спроси, — Вихрь с хитрой улыбкой взглянул на Керса. — Она ещё много чего интересного расскажет, если потрясти хорошенько.

Керс только сейчас допёр, что речь шла о нём. Нулевой? Это ещё что за термин такой? Ничего подобного слышать ему раньше не приходилось. Почему-то на ум пришёл конверт Седого. Похоже, старику что-то известно, но тогда почему он ничего не сказал Севиру? Какая-то путаная бессмыслица. Может, после беседы с ищейкой что-нибудь прояснится?

Хотя Вихрь держался вполне дружелюбно, Севир всё же распорядился запереть его и не снимать кандалы, и в этом Керс полностью поддерживал решение командира — недаром Легион послал чемпиона, значит, тот верен своим хозяевам, пусть и отзывался о них с неприкрытым презрением. Вполне может статься, ублюдок просто пускает пыль в глаза, чтоб спасти свою шкуру.

Когда в комнате остались только Севир с принцепсом, Керс наконец рискнул задать вопрос, который сейчас его волновал больше всего:

— Надеюсь, ничего не поменялось? Мы и так кучу времени потеряли.

Командир устало покачал головой:

— Посмотрим, малец, нужно ещё с ищейкой разобраться.

— В смысле? А что с ней разбираться?

— Ты что, и впрямь не понимаешь? — в голосе Севира послышалось раздражение. — Нас раскрыли! То, что рассказали желторотики и этот Вихрь, ничего не значит. Ищейка могла втайне от них притащить за собой кого-нибудь ещё. Об этом ты хоть подумал?

— Да мне плевать, если честно! — Керса захлестнула знакомая злость, почти такая же, как там, в Пустошах. — Я мог бы уже найти Твин, а вместо этого тащился сюда как законченный идиот.

— Мы это уже обсуждали! — Севир грохнул кулаком по столешнице. — Я всё понимаю, малец, но ты перегибаешь. Советую не испытывать моё терпение, я и так на многие твои выходки закрываю глаза.

Вот это новость! Оказывается, теперь его здесь с трудом терпят. Или он просто выполнил свою задачу, а после стал для Севира лишним грузом? А что, звучит вполне здраво. Наверняка свободные начнут за ним охоту, а Перу это совсем не на руку. Раз ищейка сумела выйти на Исайлум, значит, найдутся и другие, и новое нападение — всего лишь вопрос времени.

«Так вот каково твоё истинное лицо, великий спаситель осквернённых: избавляемся от неугодных, едва хвост прищемило…»

— Как скажешь, командир, — Керс язвительно осклабился. — Не буду испытывать твоё драгоценное терпение.

Максиан укоризненно покачал головой, и Керсу не составило труда догадаться, чем именно недоволен принцепс. Тот даже не пытался скрыть своей неприязни, но пока молчал — кто-то же должен помочь отыскать Твин. И как же он раньше не замечал всего этого лицемерия! Его же просто используют! Неужели Харо оказался прав?! Как он там выразился?.. «Сбежать от хозяев и после этого считать себя свободным может только последний кретин…» Выходит, эта мнимая свобода, щедро предоставляемая Севиром, — ширма, иллюзия для простаков вроде него, а на деле обыкновенная смена хозяев. Делай, что велено, и будешь жить, а перейдёшь дорогу — пристрелят, что туннельную псину. А ведь он искренне верил командиру, верил, что Перо за благое дело сражается, за справедливость…

— Ну что, вспомним былые времена? — Севир тяжело поднялся из-за стола. — Опыт с ищейками у тебя, друг, богатый.

Максиан вымученно улыбнулся:

— Не напоминай.

— А ты, малец, свободен пока, — командир даже не посмотрел в его сторону. — Передай Клыку, что я его жду. И наведи, наконец, порядок в своей башке.

Неожиданно для себя Керс ощутил укол ревности. Его даже не взяли на допрос! Клыка позвали, а его отправили с позором, как провинившегося малька! Неужто не доверяют?! Значит, Севир действительно использовал его, а теперь перестал видеть в нём надёжного помощника. Хотя… К хренам их всех! Нужно найти Твин и сбежать. Куда угодно, подальше от всей этой гнили, пусть сами друг другу глотки грызут, а он в этих играх участвовать не собирается. Решено! С Севиром или без, завтра он отправится искать северян. К тому же в какую сторону идти уже известно, а дальше можно как-нибудь самому сориентироваться.

Дом сейчас напоминал казармы: шум, смех, болтовня… Новенькие освоились быстро и теперь праздновали «свободу». Наивные олухи, как долго они смогут ей наслаждаться?

Осадив разошедшихся желторотиков, Керс завалился на койку и представил Твин, какой запомнил в последнюю ночь в терсентуме — робкой, чувственной, трепещущей в его объятиях. Она жива, он не мог объяснить, откуда знал это, но для него это было так же очевидно, как луна на небе.

— Ты даже не зашёл поздороваться, — голос Глим раздался прямо над ухом. Забравшись на него сверху, она упёрлась ладонями ему в грудь и шутливо выпятила нижнюю губу. — А я по тебе даже немного скучала!

Керс устало закатил глаза:

— Я рад тебя видеть, правда, но…

— Никаких «но»! — она склонилась над ним, поцеловала его шею, потом щёку, потянулась к его губам. — Мы можем начать всё заново.

— Прости, малышка, — он мягко перехватил руку, уже скользнувшую ему в портки. — Поверь, я не тот, кто тебе нужен.

— Я сама в состоянии решить, кто мне нужен!

— Не сомневаюсь, но меня из своего списка вычеркни, ладно?

Она посмотрела на него своими карими глазами, и в них было столько разочарования и обиды, что на минуту даже стало её жаль, но, чёрт возьми, девчонке наверняка предстоит ещё столько хлебнуть, что позже безответные чувства покажутся ей забавной мелочью. «Привыкай, девочка, у тебя ещё всё впереди».

Глава 4

Твин так долго рассматривала трещину на потолке, что выучила наизусть каждый её излом, каждую извилистую линию. Но если немного поиграть с воображением, то выбеленный потолок каморки без окон тут же превращался в заснеженную долину, рассечённую чернеющими водами горной реки, а вон те мелкие сколы походили на деревья или уруттанский посёлок. Быть может, Наутикские равнины выглядят совсем иначе, да и деревни дикарей прежде ей видеть не доводилось, но воображение — единственное, что помогало не сойти с ума от скуки, и Твин дала ему волю.

Как раз где-то в тех равнинах они со Слаем мечтали поселиться. У самого моря или у реки, а может и вовсе в горах — особой разницы не было, важнее ведь с кем, а не где. Ей представилась уютная пещера с жарко потрескивающим костром, где они вдвоём удобно устроились на огромной шкуре месмерита. Слай грел Твин своим теплом и что-то неспешно рассказывал, а она смотрела, как снаружи серебрится снег в свете луны, и думала, что вот оно настоящее счастье — просто быть с тем, кто тебе дорог…

Интересно, где сейчас носит Семидесятого? Знает ли он, что натворил Сорок Восьмой? Если да, то мерзавец давно уже гниёт с перерезанной глоткой в какой-нибудь канаве, а Слай на пару с Керсом рыщут по Пустошам в поисках её следов. Твин сомневалась, что они догадаются, где её искать, и всем сердцем надеялась выбраться отсюда как можно быстрее.

Потерев саднящие от стальных браслетов запястья, она грустно вздохнула. Выбраться… Но как? Единственный шанс сбежать она упустила ещё там, в лазарете. Треклятый северянин выскочил, как прыщ на заднице. Да уж, реакция у него завидная! Хотя всё-таки ему просто свезло: если бы Альтера удержала время, валялся бы он с проломленным черепом как пить дать.

Очнувшись после неудачного побега, Твин обнаружила себя в тесной комнатушке, скованной по рукам и ногам странными кандалами с тонкими наручнями. Тусклая лампа с трудом освещала пятачок у тяжёлой двери, чуть поодаль от жёсткой койки одиноко стоял стул; в углу, по всей видимости, — толчок, во всяком случае, другого применения этому белому табурету с дыркой посередине она не придумала.

Трудно было определить, сколько её здесь продержали, по ощущениям — сутки или больше. Чувствовала она себя отвратительно: болезненная ломка не прекращалась ни на секунду, постоянно подташнивало, голова при каждом резком движении шла кругом, а от слабости трусились коленки, стоило только встать на ноги. Почти как в Опертаме, когда она провела в лазарете целые две недели. Помнится, лекарь тогда сказал, что если она переживёт три дня с таким жаром, то хворь отступит. И она пережила. И предательство Харо пережила. Значит, и плен у северян переживёт!

Как ни странно, о ней не забывали. Трижды приходила Марта, проверяла раны, дырявила кожу иголками и заставляла глотать какие-то пилюли, от которых жутко клонило в сон. Твин уже устала гадать, зачем северяне удерживают её здесь, и что им вообще нужно, потому, немного повздорив с Альтерой, она не нашла ничего лучше, чем предаться грёзам. Правда, помогло это ненадолго, и в груди снова начал разрастаться липкий комок страха. А вдруг Слай не придёт? Что если он считает её мёртвой? Харо же наверняка сказал, что она погибла в сражении с псами. Вдруг остальные поверили ему и даже не пытаются её искать? Неужто ей суждено умереть здесь, от руки чужака, так и не увидев больше своего Семидесятого?

«Нет, он обязательно найдёт меня! Это же Слай, это же мой плут, а он всегда добивается своего». Твин сжалась, не от холода — от ноющей тоски, когда после потрясения приходит осознание, что ничего уже не будет прежним. Её жизнь изменилась за считанные часы, и теперь само понятие дружбы казалось ей бумажной мишурой, виденной во время праздника — такая же яркая и притягательная, но рассыпающаяся при первом прикосновении. Неизменной осталась лишь связь со Слаем — нерушимая, испытанная и в радости и в горе. Единственное незыблемое, что удалось сохранить в этом хаосе, поглотившем за одну ночь всё самое дорогое, что у неё было.

«Слай, где же ты? Ты нужен мне, слышишь?!» Как же его не хватает сейчас! Как бы хотелось прижаться к нему, к такому родному, самому-самому… И чтобы он обнял её, поцеловал и больше никогда не отпускал. Так оно и будет! Это последний раз, когда она позволила ему оставить её одну.

«Меня сейчас стошнит от твоего нытья!» — Альтера сидела в дальнем углу, прислонившись спиной к стене. Ядовито-зелёные глаза светились в полумраке, на губах застыла язвительная усмешка.

«Какая же ты… деревянная! — Твин брезгливо наморщилась. — Не понимаю, как я умудрилась создать такую бездушную мертвечину?»

«Ты? Создать? — Альтера расхохоталась. — Не льсти себе, дорогуша, ты ничего не способна создавать. Да ты даже толком о себе ничего не знаешь. Всё, что ты можешь — пускать сопли и трахаться со своим Семидесятым».

— Пошла ты, стерва! Ты у меня в голове, ты ненастоящая! — Твин не сразу поняла, что выкрикнула это вслух.

«А может, это ты у меня в голове. Может, как раз ты — ненастоящая. Это уж с какой стороны посмотреть».

Твин в бессилии зарычала. Альтера умеет доводить, дай только повод. Глупо обращать на её колкости внимание, но её «видимость» — серьёзный повод для беспокойства. Возможно, причина в некоем барьере, разрушенном там, в туннелях, когда жизнь висела на волоске, или всему виной последние недели в замке, проведённые в непривычном напряжении, а ночь побега и предательство Харо могли стать последней каплей. Если так, то со временем Альтера должна снова превратиться в бесплотный голос. С её болтовнёй можно было как-то смириться, а вот видеть её — пытка похуже Стены Раздумий.

Звонко щёлкнул дверной замок. Альтера насторожённо выпрямилась, Твин со стоном уселась на койке. Казалось, на теле не осталось ни одного живого места, ныло и саднило даже в самых неожиданных местах.

Протяжно заскрипели несмазанные петли, и дверь тяжело отворилась. На пороге вырос тот самый здоровяк, благодаря которому в довесок к куче ран и ссадин добавилась ещё и огромная шишка на лбу. Ростом он почти не уступал Харо, разве что в объёмах поменьше — Сорок Восьмой не жалел себя на тренировках, всё в гладиаторы метил… Ублюдок! Чужак же выглядел как рядовой вояка королевской армии, только вместо доспехов носил одежду, отдалённо напоминающую форму легиона: портки почти точь-в-точь, рубаха навыпуск, невысокие шнурованные сапоги.

На этот раз Твин удалось получше разглядеть его: короткие волосы с лёгкой проседью, густая щетина на щеках и подбородке, цепкий испытующий взгляд. Длинный шрам на левой стороне, от скулы до виска, показался чертовски знакомым. Ну конечно! Те северяне, посетившие замок в начале весны — он был среди них.

Держался чужак уверенно, без страха и опаски, от него веяло угрозой, и Твин подумалось, что, может, он и человек, но недооценивать его лучше не стоит.

* * *
Пленница сидела на койке, приобняв тощие коленки и вперившись в него взглядом загнанного зверька. Хантсман дождался, пока за ним запрут дверь и, сняв с предохранителя пистолет, со скрежетом протащил стул в середину камеры. Девчонка чуть вздрогнула и почему-то заглянула ему за спину.

Усевшись, он принялся рассматривать пленницу. Красавицей её не назовёшь: острые скулы, впалые щёки, тяжёлый взгляд из-под чёрных бровей, уши торчком. Худощавая, нескладная, она походила на щуплого озлобленного мальчишку, а синяки да шрамы явно не добавляли ей шарма.

— На каком языке лучше с тобой говорить? — для начала неплохо бы убедиться, что она будет понимать его.

— Можешь не стараться, северянин, я не говорю на высоком, — девка скривилась, точно язык её господ звучал для неё оскорбительной бранью. Так даже лучше — не придётся ломать голову, вспоминая то или другое слово.

— Ты мутант, — не вопрос, скорее, напоминание самому себе, слишком уж пленница походила на «нормальную».

— Мутант? Это ещё что? — видимо, рано он обрадовался, девчонка не знакома даже с простейшими терминами.

— Как у вас называют таких как ты? Ну, кому цифры на лоб штампуют, — Хантсман указал на татуировку над бровью.

— Осквернённые, — буркнула она, снова посмотрев на стену.

Осквернённые, точно! Странное определение, но если разобраться, вполне близкое к истине.

— То, что ты проделала в медпункте, как это работает?

— Какая тебе разница, чужак! Всё равно повторить не сможешь, — пленница злорадно оскалила зубы.

Хмыкнув, Хантсман откинулся на спинку стула. Или девка совсем отмороженная, или не понимает, что здесь никто шутить с ней не собирается.

— Послушай, девочка, давай не будем усложнять друг другу жизнь. Или ты засовываешь своё ехидство куда-нибудь поглубже и отвечаешь на мои вопросы, или мне придётся выбивать их из тебя силой. Выбирай.

Пленница свесила с кровати скованные у щиколоток ноги, покрытые сплошь синяками и шрамами:

— Хорошо, я отвечу на твои вопросы, но сначала ты ответишь на мой.

— Не в том ты положении, чтобы диктовать мне условия, — Хантсман кивнул на наручники. — Или в вашем гадюшнике кандалы принято считать привилегией?

Нет, она однозначно осознаёт происходящее: не истерит, пытается выглядеть хладнокровной, но напряжена — это заметно и невооружённым глазом.

— Меня интересует только одно, северянин, что со мной будет, когда ты получишь мои ответы?

Хороший вопрос. А что ещё делать с мутантами, если не отправлять их к предкам, которые их и создали?

— Пока не знаю, но могу предложить целых два варианта: либо получишь в лоб порцию свинца, либо отправишься своей дорогой. Здесь многое от тебя зависит.

— Выходит, если я расскажу тебе всё, что нужно, ты обещаешь освободить меня?

— Ну… можно и так сказать, — невольно передёрнув плечами, Хантсман поспешил приглушить зашевелившуюся совесть. Пуля между глаз ведь тоже освобождение в некотором роде.

Девчонка нерешительно кивнула, в который раз посмотрев в угол за его спиной.

— Хорошо. Что ты хочешь знать?

Все бы допросы так проходили!

— Как мне тебя называть? — не то, чтобы это сильно волновало его, но не называть же её постоянно «девкой».

Пленница молча постучала пальцем себе по брови.

— Да ты издеваешься! Мне что, постоянно это выговаривать?

Недолго поколебавшись, она шумно выдохнула:

— Ну ладно. Твин… Друзья называют меня Твин.

Любопытно, откуда такое прозвище?

— И как работает твоя способность, Твин? — Хантсман сделал акцент на её имени.

— Не знаю, само собой получается. Мне просто… эм… просто стоит захотеть, и время останавливается.

Это что-то новенькое! Разное доводилось слышать об этих «недолюдях», но чтоб такое…

— И как долго ты можешь удерживать время?

Мутант расплылась в злой улыбке:

— Достаточно, чтобы проломить тебе череп, северянин.

И тем не менее, в медпункте ей почему-то это не удалось. Девчонка явно темнит.

— Допустим, я поверил. Но ты же понимаешь, что убив меня, тебе никогда не выйти отсюда живой? Без моего приказа дверь не откроют, а выбить её тебе явно не под силу, иначе не сидела бы ты здесь вторые сутки, плюя в потолок, — Твин в ответ угрюмо шмыгнула носом. Хантсман продолжил. — Ну, раз уж мы друг друга поняли, тогда перейдём к делу. Меня интересует всё, что связано с воющими тенями. Тебе что-то о них известно?

Лицо девчонки вытянулось в удивлении:

— Тебя действительно интересуют какие-то туннельные твари?!

— Я непонятно выразился?

— Да я о них толком ничего не знаю, — пожала она плечами. — Всякие слухи, да и только. Если честно, до недавнего времени я вообще считала их страшилками для мальков.

— Что конкретно тебе о них известно?

— Ну… Они вроде как сводят с ума тех, к кому прикасаются, но мне показалось, что они не просто прикасаются, они… как будто вселяются.

— Вселяются?

— Я… я не знаю. Не уверена. Всё произошло слишком быстро.

— Тогда давай с самого начала. Как ты оказалась в туннеле? Что там произошло?

Пленница замялась, в очередной раз глянув в угол и, словно видя там что-то — или кого-то? — проследила глазами по стене до самой койки, затем нахмурилась и замотала головой. Хантсман ощутил, как зашевелились волосы на загривке. Жуткое зрелище, с этой девкой точно что-то не чисто.

— На что ты смотришь? — палец непроизвольно лёг рядом со спусковым крючком, дуло пистолета уже смотрело на мутанта.

Девчонка резко развернула голову, и зелёные глаза неестественно-ярко вспыхнули… Стоп! Ещё секунду назад радужки её глаз были чёрными, Хантсман готов был поклясться в этом.

— Кем ты себя возомнил, чужак? Думаешь, сможешь запугать меня своим поганым огнестрелом? — мутант разразилась смехом, визгливо-скрежещущим, как ножом по стеклу. — Да я тебя выпотрошу голыми руками прежде чем успеешь квакнуть!.. Что?! Нет, отвали, сама разберусь… Не лезь, говорю! Дура, да он хмарь нам пускает!.. Ты же нас обеих угробишь.

Хантсман резко подскочил, готовясь к худшему. С головой там явно беда, может, не зря её свои же бросили подыхать в туннеле?

— … я сказала, усохни! — рявкнула девчонка, и её глаза снова сделались чёрными, человеческими, а взгляд смягчился. — Расслабься, северянин, наш уговор остаётся в силе.

Да у неё, похоже, раздвоение личности или как там его… Теперь понятно, откуда прозвище. Ну и экземплярчик, мать её! И здесь тут же напрашивался логичный вопрос:

— Могу ли я вообще доверять твоим словам? — Хантсман вернулся на стул, продолжая держать чокнутого мутанта на прицеле.

Та растерянно захлопала глазами, потом натянуто рассмеялась:

— Решать тебе, северянин, но я не сумасшедшая, если ты об этом.

— Заметно… — буркнул он, затем спросил громче. — Так что ты делала в туннелях?

— Мы бежали из замка, но… — она запнулась, и на её лице промелькнула тень. — Но нарвались сначала на плачущих, а потом на псов.

— А подробнее?

— На пути к основному туннелю мы столкнулись со странными псами. Сначала решили, что они дохлые, но потом твари ожили и напали на нас. Когда мы их прикончили, тут же появились плачущие и вселились в троих моих собратьев. Мы с трудом ноги унесли.

Хантсман удовлетворённо крякнул. Пока всё сходится: как раз тех троих он и видел в туннеле.

— Тебе известно, как уничтожить эту дрянь?

— Понятия не имею. Думаю, никто не знает, кто такие плачущие и как их убить. Они просто есть, и лучше им не попадаться. Мне кажется, им вообще плевать, в кого вселяться: псы, осквернённые, может, и люди, а вот что дальше — одной Госпоже известно.

— Какой госпоже? — моргнул Хантсман.

— Госпоже Смерти, — девчонка зловеще ощерилась.

«Очень остроумно, мать твою!»

— Откуда взялись эти тени? Это какая-то аномалия?

— Я же сказала, не знаю… Хотя мой брат уверен, что они лезут из Сиджилума.

— С чего твой брат так решил? — а вот это уже любопытно!

— Ну… Ему нравится всякое такое, он даже читать умеет! — Твин произнесла это таким тоном, будто её брат воскресил кого-то из мёртвых. — Как-то раз он сказал, что Сиджилум не просто так закрыли. Что, возможно, предки создали там какое-то оружие, а плачущие — это убитые ими подопытные. Он вообще много чего рассказывал. Например, что луна на самом деле не светится, а как зеркало, отражает лучи солнца. Звучит бредово, правда? Всем известно, что луна — никакое не зеркало.

— М-да… А ты знаешь, как попасть в Сиджилум через туннели?

— Нет конечно! — пленница хмыкнула. — Я что, похожа на самоубийцу? Туда даже близко подходить запрещено.

— И даже… как вас там?.. осквернённым?

— А что нам там делать? Нас отправляют охотиться, а не сторожить запретные земли.

— Рядом с Сиджилумом я видел дозорные башни. Значит, кого-то всё-таки туда отправляют.

Девчонка вновь пожала плечами.

То, что за лабораторией присматривают — это факт. Бетон на гермоворотах довольно свежий, не сам же собой он там появился. Что, если снять дозорных, пробраться внутрь, а труп девки бросить там, чтоб следы запутать?.. Пусть думают на диверсию беглых рабов.

— Скажи, Твин, — Хантсман подался вперёд, спрятав пистолет в кобуру, — как вам, мутантам, здесь живётся? Почему не боретесь за свою свободу? Смелости не хватает или вам кандалы нравится носить? Может, фетиш у вас такой?

Девчонка гневно сверкнула глазами:

— Да что ты знаешь, северянин! Как смеешь называть нас слабаками! Нас отнимают у матерей, убивают за малейшую провинность; мы гибнем, защищая своих хозяев, дохнем на арене ради потехи свободных… Мы для них хуже скота!

Ага, вот оно, больное место. Осталось выяснить, как сильно ей хочется свободы и на что она готова ради неё.

— Лет восемь назад НЭВ принял политического беженца, — Хантсман доверительно понизил голос, — вроде как личного телохранителя экс-короля. Что там за заварушка у вас случилась, нас мало заботило, потому мы и приняли беглеца. Ему даже гражданство выдали и распределили в тактическую разведку, а это серьёзная штука, девочка, туда кого попало не берут. И этот ваш осквернённый прослужил там лет пять, не меньше. Он мог бы подняться довольно высоко, но решил, что родина дороже. Смекаешь, к чему я веду?

Твин бросила взволнованный взгляд на пустую стену и тоже подалась вперёд:

— Хочешь сказать, меня примут у вас как свободную?

— Думаю, я могу это устроить.

— А если я буду не одна? — её голос задрожал, глаза возбуждённо загорелись. — Если со мной будут двое моих братьев? Возьмёте?

Да хоть двести, могилы же копать не нужно…

— Без проблем.

Она смолкла, о чём-то крепко задумавшись, но по её лицу отчётливо читались все мысли. Хантсмана даже позабавило наблюдать за этой наивной внутренней борьбой. Девчонка хочет верить, но сомневается, перебирает в голове варианты, как остаться в выигрыше. Рабы… Им, наверное, сходить посрать без разрешения хозяев непривычно, чего уж говорить о каких-то серьёзных решениях.

Твин в очередной раз мельком глянула в сторону:

— Что я должна сделать?

— Помоги мне попасть в Сиджилум, а я гарантирую тебе и твоим братьям защиту НЭВа. Ну что, по рукам?

Что-топробурчав себе под нос, мутант неуверенно пожала протянутую руку. Ни ненависти, ни презрения Хантсман к ней почему-то не испытывал, сколько бы себе ни твердил, что она всего лишь жалкое отродье умирающего мира. И сейчас, сидя напротив этого несчастного существа, внешне так сильно походящего на человека, он вдруг словил себя на мысли, что удовлетворения от её смерти не получит — жизнь у девчонки и без того выдалась суровой, судя по шрамам на спине. Выудив из нагрудного кармана ключи от наручников, он подошёл к Твин:

— Давай снимем их, раз уж мы партнёры.

Она охотно вытянула скованные руки. Пара щелчков, и браслеты звякнули о бетонный пол. Пока девчонка потирала запястья и разминала ноги, Хантсман вернулся на своё место и устроился поудобнее — разговор предстоял долгий.

— Расскажи, почему ты бежала из замка?

* * *
От липких сновидений даже после пробуждение сохранилось тоскливое послевкусие. Накинув потёртую куртку из телячьей кожи, Орм дождался, пока рассеются последние следы, оставленные полузабытыми кошмарами.

На соседней лежанке сладко посапывала Агот. Он склонился над ней и, бережно пригладив растрёпанные рыжие волосы, улыбнулся: беда прошла стороной. А сны — это просто эхо, рябь на водной глади, скоро и она бесследно исчезнет.

Великая Мать всего лишь намекнула, указала в какую сторону смотреть, и он вовремя внял её предупреждению. Пока танаиш был далеко, Агот ничего не угрожало, но по его возвращении на первых порах приходилось не отходить от неё ни на шаг, хотя уже тогда угрозы не ощущалось. Теперь же Орм мог выдохнуть спокойно — дочь в безопасности. Причины таких перемен ясны, как летнее небо, вот только как бы потом не пришлось расплачиваться кровью. Хотелось бы верить, что Маа не спросит с него, ведь во благо действовал, с чистыми помыслами…

Расплата Орма не страшила, за свои поступки он был готов нести ответ, но как бы другим не пришлось отдавать за него должок. Он вмешался, воспользовался Даром, хотя не имел права. Но ведь тьма отступила, спряталась змеюкой в нору. Пускай там и гниёт, чем бы оно ни было! А Мать он денно и нощно молил лишь об одном: чтобы за его же деяния она спросила только с него.

Тихо кряхтя, Орм выбрался из юрты. На небе ни облачка, звёзды сияли ярче обычного, на самом краю горизонта зарделась алая полоса. Ложная безмятежность или всё-таки заслуженная награда на склоне лет? В глубине души он всё же надеялся, что Матушка не станет судить его сурово, иначе зачем указала на угрозу и раскрыла причину?

На его век и так пришлось немало горя, скольких близких Орм провёл на ту сторону, и возвращения скольких ещё ждал. Уж он-то не обознается — знакомую душу сразу видно. Гарда бы ещё повидать перед смертью, да как знать, успеется ли…

Орм вдохнул кристально-морозный воздух, пахнущий молодой травой, дымом и пряностями. Никак Анника спозаранку готовит очередное зелье — вон окна её дома светятся вдалеке. Он продолжал смотреть на угасающие звёзды, пытаясь почувствовать мерное дыхание Матушки-Земли. Тяжесть сна почему-то не отпускала, лучше убедиться, что всё идёт как нужно.

Равномерный стук сердца делался громче с каждым ударом; стих лай собак, щебет ранних птах, шелест леса за спиной. Остались только он и Мать, и связь их крепчала с каждым вдохом. Нечто смутно-тревожное вдруг шевельнулось внутри, неразборчивое, размытое, едва ощутимое на грани разума. Орм напряжённо вслушивался в нарастающую тревогу, пытаясь выловить хоть какой-нибудь образ. Поначалу всплывали бесформенные серые массы, сливающиеся с кромешной тьмой, но вскоре перед глазами предстал знакомый силуэт, окутанный зелёным сиянием и держащий в руках чужеземное оружие. За ним кто-то скрывался, но разглядеть эту тень толком никак не удавалось.

Нет, это всего лишь разыгравшееся воображение, стариковские страхи, навеянные ночным кошмаром. Но видение вырисовывалось столь отчётливо, столь явно, что сомнения вскоре отпали. Орм мысленно коснулся неподвижной фигуры, и по телу пробежал леденящий озноб — за зелёным свечением клубилась тьма. Почти незаметная, едва уловимая, она пульсировала, дышала, но в какой-то миг её дыхание превратилось в сотни игл, мучительно впивающихся в кожу.

— Быть того не может! — Орм попятился, стиснув виски ладонями, ноющая боль сковала голову раскалённым обручем. — Я же сделал всё правильно! Я не мог ошибиться!..

Глава 5

Нетерпеливо барабаня пальцами по облезлой столешнице, Корнут со скуки разглядывал храмовую утварь. Незнакомый служка, ещё совсем юнец, сообщил, что брат Аргус скоро прибудет, и с заискивающей улыбкой предложил обождать в «кабинете», служившем по совместительству инвентарным помещением. С прошлого визита к многочисленным статуэткам и ритуальным треножникам добавился массивный бюст Тина, ещё не завершённый, но то ли творение забраковали, то ли решили отдать другому мастеру, то ли и вовсе пропала в нём надобность.

Пустые белёсые глаза небесного бога сильно напоминали Аргусовы, и Корнут, уже четверть часа торчащий здесь в одиночестве, то и дело ловил себя на мысли, что каждая встреча с нынешним главой Ордена походила на настоящие пытки. Неприязнь, зародившаяся между ними ещё при жизни достопочтенного Луция, ставшим для Корнута настоящим примером сдержанности и преданности богам, не сохранилась в прежнем виде, но преобразилась в менее очевидную и при этом более смертоносную. Он ни на минуту не сомневался: появись у бывшего сослужебника возможность отомстить за прошлое, и тот обязательно воспользуется ей. И не удивительно, ведь Луций, основатель ордена Шести Ветров — да будет к нему милостив великий Тейлур! — отдал предпочтение не Аргусу, «верному последователю» благородных кровей, а ему, Корнуту, скромному служителю родом из трущоб, сделав его доверенным лицом, представляющим братство перед принцем Юстинианом.

За спиной скрипнула дверь, и в пропитанном сыростью помещении появился Аргус. С елейной улыбкой на устах он слегка ссутулился, изображая поклон:

— Какая честь, дорогой Корнут! Прошу меня простить за ожидание, — священник просеменил к свободному стулу. — Признаюсь, я был поражён вашим внезапным визитом, да ещё в такой ранний час… Но я, заверю вас, торопился изо всех сил.

— У меня к вам особое дело, Аргус, и оно требует некоторой… осторожности.

— Понимаю-понимаю, — он уставился на Корнута своими бесцветными рыбьими глазами. — Что ж, друг мой, вы можете всецело положиться на меня. Моя скромная персона полностью в вашем распоряжении.

Вот так прям всецело? Ну-ну… Корнут выдавил некое подобие улыбки:

— Ваша благонадёжность дорогого стоит, брат Аргус, и, полагаю, вы знаете, что в долгу перед вами я не останусь.

— Что вы, друг мой! — деланно оскорбился тот. — Неужто вы видите во мне какого-нибудь расчётливого торгаша? Поверьте, всё, что я делаю — только в интересах Ордена… ну и Богов, разумеется.

«Да о твоей корысти можно слагать легенды, Флоресово отродье!» Корнут учтиво кивнул. Во всяком случае, он надеялся, что со стороны это выглядело учтиво.

— Я искренне счастлив слышать, что в этом жестоком и несправедливом мире всё ещё остаётся истинная честность и неподкупность. Как раз нечто подобное и привело меня сюда.

— Тогда я весь внимание, дорогой Корнут… Ох, что это я! — спохватился вдруг Аргус. — Не желаете ли чаю? Или чего-нибудь покрепче? Как же так!.. Второпях совсем позабыл об элементарной вежливости.

— Не стоит утруждать себя, ни к чему тратить драгоценное время. До меня дошёл слух, что Орден проявляет откровенный интерес к некоторым… наукам. Положим, к химии и фармакологии. Это правда?

Священник потёр подбородок:

— Допустим. Ордену действительно служат некоторые одарённые Богами умы.

Похоже, Верк не ошибся. Любопытно, какие ещё дары богов в распоряжении Шести Ветров?

— А что насчёт вашей разработки? Даже не знаю, как её назвать… Аналог антидота, пожалуй.

— Аналог антидота? Что вы, всё это наветы! — отмахнулся глава Ордена. — Всем известно, без лицензии подобные опыты строго запрещены.

— Будет вам, Аргус! — Корнут с лёгкой раздражённостью закатил глаза. — Я ведь сюда не обвинять вас пришёл. Отнюдь, я исключительно заинтересован в этом вопросе. Если, конечно, мой источник не солгал.

Священник пристально посмотрел в глаза, и от его прежней иронии не осталось ни следа.

— А что именно этот ваш источник сообщил? — осторожно уточнил он.

— Что у Ордена есть то, что я ищу. Позвольте, поясню: мне нужно нечто, что могло бы, скажем, сделать возбуждённый тревогами разум более спокойным и… эм… восприимчивым к советам, — произнося это, Корнут внимательно наблюдал за реакцией собеседника, но на каменном лице сложно было найти хоть намёк на то, что его слова угодили в цель.

— Признаться, вы застали меня врасплох, — поразмыслив, произнёс Аргус. — Звучит не совсем законно…

— Цель оправдывает средства, друг мой, и, естественно, всё это для благого дела.

Уголки тонких губ священника насмешливо дрогнули. Корнут скрипнул зубами: «Не судил бы ты по себе, старый змей. Далеко не все руководствуются жадностью и тщеславием».

— О нет, что вы, я ни на секунду не сомневался в чистоте ваших намерений, — поспешил объясниться тот, заметив недовольство Корнута. — Что ж, буду откровенен с вами, у Шести Ветров действительно имеется некоторый опыт в этой области, но вы должны понимать, друг мой, последствия могут быть весьма плачевными и для вас, и для Ордена.

— Конечно, я всё понимаю. Но будьте со мной честны, Аргус, если у вас есть этот чудодейственный эликсир, готовы ли вы поделиться им со мной? Или хотя бы намекнуть на его состав?

Глава ордена крепко задумался. По рассеянному взгляду и морщинам на высоком лбу можно было только догадываться, какие процессы протекали в его алчном умишке. И Корнут терпеливо ждал. Ему претило само осознание, что сейчас многое зависело от этого честолюбивого, ушлого человечка, слишком многое, возможно даже судьба всего Прибрежья.

— Пожалуй, я смогу раскрыть вам состав, — наконец произнёс священник, — но так как ваша просьба из ряда вон, чтоб не сказать больше, Ордену потребуется нечто равноценное. Понимаете, о чём я?

…И конечно же исключительно в интересах богов!

— Смотря что вы подразумеваете под равноценностью, дорогой друг, — невесело хмыкнул Корнут.

— О, не пугайтесь! — поспешил заверить Аргус. — Я бы не требовал от вас чего-то совсем невозможного. Знаете, Орден очень обеспокоен произошедшим у Материнской Скорби. Настолько обеспокоен, что готов заплатить любую цену за поимку того осквернённого. Представьте себе, Корнут, какие беды может принести это существо. Его непременно нужно изучить, чтобы впредь понимать, с чем людям предстоит столкнуться в будущем.

— Разве это не работа Гильдии? — воистину странное требование! Какой Ордену прок в ковырянии кишок какого-то выродка?

— Вы заблуждаетесь, друг мой. Боюсь, Гильдия не располагает теми возможностями, которыми Боги наделили Шесть Ветров, а Орден так же, как и вы, преследует исключительно высокие цели.

Значит, выродок, разрушивший едва ли не половину района, в обмен на сомнительное зелье? Что-то равноценным здесь и не пахнет. Если бы схватить ублюдка было так просто, то его голова давно бы красовалась на Площади Позора.

— Аргус, вы требуете почти невозможного, — Корнут удручённо вздохнул. — И дело не в поимке преступника, нет, дело в праведном гневе народа. Представьте, что будет, когда люди узнают, что тварь, погубившая сотню невинных жизней, мирно подохла в какой-то лаборатории вместо того, чтобы испытать все муки справедливой кары.

— Один человек может заметить многое, Корнут, но толпа слепа и глуха. Неужели у вас в закромах не найдётся какого-нибудь подлеца для публичной пытки? Смотрите шире, друг мой, наука намного важнее мести.

«Старый ты лис, Аргус! Туннельный пёс в овечьей шкуре». Одно дело пойти на преступление ради блага народа — безумие короля серьёзная угроза, но утаивать столь опасного преступника… Дураков здесь не сыщется!

— Простите, дорогой друг, но ваши условия для меня неприемлемы, — Корнут изобразил глубокое сожаление. — На такое я точно не готов. Тем более мне даже номер его не известен. Конечно, полиция делает всё, чтобы найти преступника, и его, скорее всего, найдут, но отдать его вам я не имею права. Подумайте хорошенько, Аргус, возможно, Орден нуждается в чём-нибудь другом?

Священник разочарованно пожал плечами:

— Так и вы же просите не яблок из королевского сада.

— Ради непроверенного снадобья я бы не отдал и медяка, а вы уже требуете взамен невозможного!

— Ну почему же непроверенное? — хитро ощерился Аргус. — Его действие я гарантирую. Но ваши сомнения мне понятны, потому поступим так: на днях вам доставят образец на пробу, а там уж вы сами решите, насколько приемлемы мои требования. И помните, я всегда к вашим услугам, господин принцепс.

Всю дорогу домой Корнут тщательно прокручивал в уме предложение Аргуса. Что, если зелье и впрямь действенно? Не слишком ли опрометчиво столь категорично отказываться от сделки? Да, требования Ордена высокие, но не такие уж невыполнимые, какими кажутся на первый взгляд. Рано или поздно выродка он всё равно поймает, это уже дело чести, но разумно ли предать его пусть даже самой изощрённой казни, когда на кону стоит судьба целого государства? Юстиниан ещё не настолько опасен, но тревожные звоночки раздаются всё чаще. Как бы потом не хвататься за голову и жалеть об упущенной возможности.

Кабинет встретил Корнута ароматом чая, свежей выпечки и затхлым перегаром, веющим от похрапывающего в кресле детектива. Служанка окинула гостя осуждающим взглядом и, спросив, не требуется ли что-нибудь ещё, нарочито громко хлопнула дверью. Шед резко подскочил и осоловело заозирался по сторонам. Заметив Корнута, он озадаченно нахмурился, но сообразив, где находится, вымучил кривую улыбку:

— Вот, прикорнул немного, пока вас дожидался, господин советник. Ночка выдалась напряжённая, работы навалилось…

— Меня мало волнуют ваши героические похождения по кабакам, — перебил его Корнут, усаживаясь в кресло. На столе ждала внушительная стопка документов. Часть он уже пересмотрел, остальное предстояло изучить до официального начала рабочего дня. Должность принцепса удвоила и без того бесконечно растущую гору дел, и он уже всерьёз подумывал о личном секретаре, но достаточно надёжной персоны в его окружении, к сожалению, пока не находилось.

— Что вы, господин канселариус, — Шед с досадой махнул рукой, — какие тут кабаки! Сами, поди, не знаете, что там на улицах творится. Куда ни ткнись — то кучка орущих фанатиков, то пьяное муд… мужичьё, рыскающее в поисках очередного выродка, чтобы намотать кишки на палку.

Детектив говорил правду: последние дни столица напоминала бурлящее море перед штормом. Фанатики разжигали ненависть и в без того возмущённых гражданах, провоцировали на самосуд, а смельчаки, в основном молодёжь, собирались в группы и нападали на первых встречных осквернённых. Порча чужого имущества — серьёзное преступление, только жизнь себе ломают, болваны. Конечно, хищение рабов им не присудят, но и за такое можно загреметь в Материнскую Скорбь лет на пять.

— Разберёмся, — буркнул Корнут. — Несколько публичных судов и народные мстители быстро притихнут.

— Было бы неплохо! На выродков мне плевать, но как бы хуже не сделали. Мало ли, что стукнет осквернённым в голову при виде выпотрошенного собрата. От этого зверья можно ожидать чего угодно.

— Всё это так, Шед, но я вас сюда позвал не для того, чтобы обсуждать государственную безопасность, — Корнут подцепил ногтем верхний листок — извещение из городской управы. — У меня к вам весьма щекотливое поручение, и здесь вы должны проявить себя наилучшим образом, иначе нам с вами придётся распрощаться. Полагаю, вы понимаете, чем это грозит? Уж я-то постараюсь сделать так, чтобы вас не взяли даже дворником в Северной Яме.

Детектив покосился на пригретое кресло, но сесть не решился.

— Я вас понял, господин принцепс, — процедил он. — Сделаю всё по высшему разряду.

— Очень надеюсь… — Корнут зацепился взглядом за мелкие строки текста. В документе сообщалось, что три дня назад на пустыре за Нижним Лугом был ликвидирован одержимый сервус, а в заброшенном туннеле — запечатаны все ходы. Какая-то нелепица! Что это ещё за одержимые и для чего нужны такие крайние меры? Ещё одна головная боль, будь оно всё неладно!

Шед робко прочистил горло, напоминая о своём присутствии.

— Так вот, — отложив документ, Корнут посмотрел на детектива. — Есть несколько чрезвычайно нежелательных персон, которых необходимо устранить в ближайшие сроки.

И до того не лучившийся счастьем Шед окончательно скис:

— Устранить — это в прямом смысле, что ли?

— Кажется, я доступно выразился! Но это ещё не всё. Все так называемые «устранения» должны напоминать естественный процесс, чтобы никто не заподозрил внешнего вмешательства.

— Конечно, понимаю. И кто же эти счастливчики?

Корнут извлёк из ящика пустой лист и размашистым почерком накарябал имена. Надобности в такой секретности не было, просто бумага обезличивала, превращала людей в обыкновенные закорючки на белой поверхности. Чего только не сделаешь ради спокойной совести…

Глянув на список обречённых, Шед расплылся в злорадной ухмылке. Да уж, кому-кому, а этому такая работёнка доставит истинное удовольствие.

* * *
Безжалостный ветер трепал когда-то аккуратную причёску, от мелкой мороси волосы пропитались сыростью и теперь свисали неряшливыми прядями. Кутаясь в тонкую шаль и не оглядываясь по сторонам, Кэтт миновала тёмный переулок, заваленный грудами отходов с копошащимися в них склизкими крысиными тушками. Под ногами прошмыгнул серый комок и возмущённо запищал. Кэтт взвизгнула и отпрыгнула в сторону, но убедившись, что это всего лишь мерзкий грызун, облегчённо выдохнула и быстрее зашагала к концу переулка, где маяком зазывал спасительный свет фонаря.

Выбравшись наконец на проспект, она позволила себе расслабиться — здесь куда безопаснее, есть люди и даже изредка проезжают экипажи. До дому оставалось добрая половина пути. Ежедневно Кэтт тратила на дорогу целый час в каждую сторону, но найти подходящую работу в своём районе пока не удавалось. Платили на швейной фабрике из рук вон плохо, пришлось перейти на ночную смену из-за прибавки, но даже этого едва хватало на пропитание: стоимость услуг ворчливой старухи сжирала треть заработка. После того, как старший сын случайно порезал себе руку, оставлять мальчиков без присмотра Кэтт не решалась, потому приходилось жертвовать своей порцией на ужин, но ради детей она готова была отдать последнее.

Платье, трещавшее по швам после рождения первенца, теперь висело на ней, как на вешалке. Тело Кэтт высохло, кожа посерела, щёки впали, под глазами прижились неизменные тёмные круги. Она старалась лишний раз не смотреть на себя в зеркало — незнакомка в отражении казалась чужой, сломленной горем и тяжёлым трудом несчастной женщиной с потухшим взглядом. Весёлая румяная Кэтт умерла вместе с Нилом.

Прошло уже больше полугода после казни мужа, и не было ни дня, чтобы она не кляла себя за свой поступок. Кляла и оправдывала, а потом снова кляла, и так по кругу в бесконечном самоистязании. Самым ненавистным местом в доме вдруг оказалась спальня. Когда-то светлая и уютная, теперь в ней почти невозможно было находиться. Кэтт часто просыпалась от собственного крика: там, в тёмном углу, что-то ворочалось, чья-то тень… И Кэтт начинала плакать, зарывшись лицом в подушку, чтобы ненароком не разбудить мальчиков. Она просила у Нила прощения каждый день, каждый час, но легче не становилось. Себя простить она так и не смогла ни за гибель мужа — любящего, чуткого и доброго человека, ни за преданную ею дочку. А ведь Кэтт раньше гордилась своей жизнью: на улице её семья считалась самой благополучной и состоятельной. За мужниной спиной она не знала ни горя, ни забот, у них всегда было всё самое необходимое, и они даже копили на новый дом. Теперь же в неё и в её сыновей тыкают пальцами, сторонятся как прокажённых…

Недавно старшенький вернулся домой весь извалянный в грязи и с разбитым в кровь носом. На вопрос, что стряслось, он неохотно признался, что подрался с соседским мальчишкой, с кем раньше дружил не разлей вода.

— Мама, он назвал тебя порченной, а мою сестрёнку — выродком, — всхлипывая, оправдывался маленький защитник.

Кэтт уже свыклась с перешёптыванием за спиной, с одиночеством — подруг как ветром сдуло, — с осуждающими взглядами. Она даже смирилась со смертью мужа, с тем, что малодушно выдала дочь Легиону, но спокойно смотреть как страдают сыновья оказалось выше её сил. Переезд в другой район решил бы многое, но сперва нужно накопить денег, да и покрепче встать на ноги не помешает.

— Эй, крошка! — гнусавый голос выдернул Кэтт из раздумий. — Негоже красавицам бродить в одиночку в такое время. Может, составить тебе компанию?

Она подняла взгляд. У входа в кабак, украшенного гирляндой цветных фонарей, ошивались двое типов довольно отталкивающей внешности. Они не сводили с неё глаз, а тот, что в широкополой шляпе, плотоядно ухмылялся. Поначалу Кэтт подумала перейти на другую сторону проспекта, но всё же от этой идеи отказалась. Здесь было достаточно людно: в нескольких шагах беседовали три пожилых господина, припаркованный у тротуара экипаж с кучером охраняли двое осквернённых, чуть дальше слышался заливистый женский смех. Вполне безопасно, никто не посмеет её тронуть.

Опустив голову, Кэтт беспрепятственно прошла мимо тех двоих и уже обрадовалась, что всё обошлось, но спустя минуту до неё снова донеслись сальные шуточки — прилично поддатые мужчины последовали за ней. Не обращая внимания на гудящие от усталости ноги, она ускорила шаг, шёпотом моля Карну о защите.

— Куда ты так торопишься, красотка? — мерзкий голос, казалось, лип к коже и волосам, царапал слух. — Как насчёт пропустить с нами стаканчик-другой?

Кэтт огляделась — никого. Оживлённое место осталось позади, у кабака. Не возвращаться же туда, в самом деле! К тому же дорогу преградили эти двое. За спиной тяжело затопали, она ещё больше ускорила шаг, но один из преследователей легко нагнал её и грубо дёрнул за локоть, разворачивая к себе.

— Я с тобой разговариваю, шлюха!

— Прошу, отпустите, — залепетала Кэтт, остолбенев от ужаса.

— Ты должна отвечать, когда тебя спрашивают! — прорычал носивший шляпу.

— А ведь мы к тебе со всей вежливостью, — протянул другой. — Нельзя же быть такой грубой, детка!

— П-простите, я… Мне нужно идти… Правда! Пожалуйста… — Кэтт в отчаянии оглянулась по сторонам, ища помощи, но тщетно, да и кому захочется вступиться за незнакомку.

— Успеешь ещё, — державший её усмехнулся. — Сначала уделишь нам немного внимания, а потом можешь катиться на все четыре стороны.

Больно вцепившись ей в руку, он потащил её к тёмному проулку между домами. Кэтт вскрикнула, попыталась вырваться, но подонок зажал ей рот и хорошенько приложил спиной о стену:

— Заткнись, сучка!

— Ещё звук и я тебе рожу искромсаю, — в руке второго тускло блеснул нож.

Лезвие коснулось её щеки и всё, о чём Кэтт успела подумать, что сталь отчего-то холоднее льда, и как сильно будут плакать мальчики, если она не вернётся домой.

Носивший шляпу одной рукой принялся судорожно расстёгивать ремень на брюках, другой рукой сдёрнул с Кэтт шаль и запустил ладонь под юбку. Его приятель продолжал держать нож у лица, с гаденькой улыбкой лапая её грудь. Кэтт зажмурилась. Пусть берут, что хотят, лишь бы не убили, лишь бы отпустили домой…

Всё произошло внезапно. Раздался короткий вскрик, глухой стук, металлический звон по камню; гнусавый голос грязно выругался.

— Убирайтесь! — здесь был кто-то ещё. Неужели Карна услышала её мольбы?

— Ах ты ж тварь, да я тебе сейчас кишки выпущу!

От Кэтт отстали, но она так и не посмела открыть глаза. Тело сделалось непослушным, мысли в панике путались. Куда уж там бежать, она даже дышать боялась!

— Не надо, Дин. Ты что, не знаешь, кто его хозяин?

— Да мне насрать!..

— А мне нет! С Эдмондом связываться себе дороже. Пойдём отсюда, на хрен эту шлюху.

Тяжёлые шаги быстро стихли. Кэтт продолжала вжиматься в стену, не веря своей удаче. Вдруг стоит только открыть глаза, и она снова увидит эти жуткие рожи? «Карна, защити меня! Умоляю, ради сыновей…»

— Госпожа, вы в порядке? — ровный спокойный голос, такой приятный, бархатистый, он не мог принадлежать насильнику или убийце. Воображение тут же нарисовало статного молодого мужчину с добрыми глазами и обаятельной улыбкой. — Не бойтесь, вас никто не тронет.

Собравшись с духом, Кэтт посмотрела на своего спасителя. Высокий, лицо в маске, лишь блеск глаз из-под капюшона. Осквернённый! Только не это!.. Откуда он здесь взялся?

— Они вас ранили?

Кэтт испуганно замотала головой. Язык прилип к нёбу, в горле пересохло, а сердце вновь бешено заколотилось. Лучше уж терпеть тех мужланов, чем выродка…

Осквернённый внимательно изучал её, видимо, раздумывая, как поступить со своей добычей. И Кэтт решилась. То ли в страхе, то ли в отчаянии, она с неожиданной для себя прытью оттолкнула выродка и рванула со всех ног. Бежала она без оглядки, боясь обнаружить за спиной настигающего преследователя. Усталость бесследно исчезла, лишь стук крови в ушах и сбившееся дыхание не позволяли ей нестись быстрее ветра. Проспект она преодолела за считанные минуты и, свернув на освещённую улицу с мирно дремлющими домами, Кэтт наконец остановилась.

Убедившись, что никто её не преследует, она привалилась к каменному забору и сползла на землю. Грудь сковало железным обручем, горечь и обида подступили к горлу комом, и Кэтт разрыдалась оттого, что теперь ей одной растить двух сыновей; оттого, что рядом нет крепкого плеча, защитника, и теперь любой может легко навредить ей; она рыдала оттого, что приходилось по двенадцать часов в сутки без отдыха отрабатывать каждый медяк, только чтобы не умереть с голоду. И самое страшное — она осознавала, что всё это заслуженно, что всё это лишь малая плата за содеянное.

Глава 6

Ровене казалось, ещё чуть-чуть, и она окончательно свихнётся. Третий день взаперти в душной комнатушке с унылым видом на внутренний двор — это уже слишком! Даже утренний скандал, который она закатила Харо, ничего не изменил, а ведь так хотелось прогуляться по тракту, посмотреть на людей, на бурлящий жизнью мир! Ну разве это справедливо — вырваться из золотой клетки ради того, чтобы оказаться запертой своим же телохранителем в заплесневелой таверне?

— Там опасно, принцесса, — передразнила она его низкий голос, состроив угрюмую мину. — Ты слишком заметна, мы не можем тобой рисковать… Зануда ты, Сорок Восьмой!

Последнюю фразу Ровена выкрикнула в сторону закрытой двери, надеясь, что он услышит. Нет, ну только подумать! Сколь бы она ни твердила, что здесь безопасно, сколь бы ни грозилась назначить Морока на его место, сколь бы ни просила хотя бы часок пройтись по тракту — бесполезно. И откуда в нём столько упрямства? Разве рабам оно присуще?

Впрочем, долго злиться на Сорок Восьмого у неё не получалось. К тому же Харо прав — разгуливать по тракту как ни в чём не бывало несколько опрометчиво, учитывая, что первому магистру уже наверняка доложили о её прибытии. Сложно предугадать, как на эту весть отреагирует Брутус. С тем же успехом он может заманить их в ловушку и выдать королю. Нет никаких гарантий, что Легион сдержит своё обещание и станет ей верным союзником.

Именно поэтому она согласилась с Харо, когда тот настаивал назвать мастеру терсентума другую таверну. После недолгого спора выбрали ту, что напротив, в которой собирались остановиться поначалу. Возможно, немного легкомысленно, как деликатно выразился Шестьдесят Седьмой, но не заглядывать же в каждую остановившуюся карету, в самом деле! А из номера скорпионов всё видно, как на ладони. Правда, пришлось заплатить за комнату, но игра стоила свеч.

Морока со Сто Двадцать Восьмым они оставили в «Лунной дороге», заранее обусловив сигнал и действия в случае облавы. Мастер терсентума, худой и высокий как жердь господин, сперва отнёсся к её просьбе о встрече с первым магистром с недоверием и даже сарказмом. Наверняка он и принял её только благодаря сопровождению, два скорпиона — довольно престижно даже по меркам Опертама. Надменная улыбочка не покидала лица мастера ровно до тех пор, пока Ровена не пригрозила ему серьёзными неприятностями в лице господина Брутуса, когда тот узнает, кому отказали в столь незначительной услуге. Нехотя, надзиратель принял её послание и пообещал, что передаст его как можно быстрее. И это «быстрее» тянулось уже третий день. Порой Ровене казалось, что каким-то чудовищным образом она вернулась обратно в каструм, под арест, когда вздрагивала при каждом шорохе за дверью и не смыкала ночами глаз, пожираемая изнутри ожиданием неизвестности. Непонятно ещё, как отреагирует магистр, поверит ли ей, сдержит ли обещание… А если вдруг никто не приедет? Если Брутус не захочет связываться с ней? Куда им тогда податься? Обратно в Перо дорога заказана, Максиан наверняка догадался, что на самом деле произошло в туннелях. Сорок Восьмой допустил грубую оплошность, оставив там нож.

Конечно, можно спрятаться где-то в глубинке, в какой-нибудь богами забытой деревне. Даже если никто ничего не заподозрит при виде молодой девушки в компании четверых осквернённых, что им там делать? Пасти скот и охотиться? Ну уж нет, бессмысленное существование не для неё!

Сплошная череда вопросов и размышлений не давала ей ни есть, ни спать. Прогулка помогла бы развеяться, но так-то Ровена прекрасно понимала, что любое необдуманное действие может привести к страшным последствиям. Впрочем, силком её здесь никто не удерживал. Несмотря на своё невыносимое упрямство и грубость, Харо ни разу не преступил ту призрачную грань, неизменно сохраняющуюся между ними: свободная и осквернённый, принцесса и невольник. Сорок Восьмой, казалось, никогда не забывал, кто перед ним.

Ровена не знала, хорошо ли это или плохо, но полностью стереть воображаемую межу никак не решалась. А может, это и не зависело от неё одной. Харо и сам при остальных держался с ней довольно замкнуто. Поначалу она обижалась на его напускную отчуждённость, но потом пришла к выводу, что пока это лучшее решение.

Внезапный стук в дверь вернул Ровену из раздумий. Она подскочила с кровати и в два шага пересекла комнатушку. Наверное, Сорок Восьмого совесть замучила, и он пришёл мириться.

За дверью действительно оказался Харо. Какое-то время он молча рассматривал её, с укором поблёскивая глазами, потом неохотно заявил:

— Магистр здесь.

Ровена мигом бросилась в соседнюю комнату, прямиком к окну, по дороге едва не сбив с ног Шестьдесят Седьмого. Сквозь мутное стекло она разглядела блестящую чёрную карету с занавешенными окнами, а вскоре из таверны вышли Морок с Нудным и направились к экипажу.

С замирающим сердцем, почти не дыша, Ровена не отрывалась от окна ни на секунду. Первый сигнал уже подан, но по уговору, никто не должен покидать укрытия до второго сигнала. Минуты ожидания словно назло тянулись бесконечной чередой. Шестьдесят Седьмой в нетерпении прочистил горло, за спиной скрипнула половица.

— Что там происходит? — он оглянулся на Харо.

— Сквозь стены я не вижу.

— Долго же они, — прошептала Ровена, прижимаясь ладонями к холодному стеклу. — Ну же… Пожалуйста…

Будто в ответ из-за экипажа выглянула фигура в чёрном и, вскинув руку, сжала кулак.

— У нас получилось! — Ровена на радостях захлопала в ладоши, но встретившись с угрюмым взглядом Сорок Восьмого, сконфуженно замерла. — Ну что опять не так?

Тот недовольно качнул головой и нацепил маску.

От волнения Ровена то и дело спотыкалась, а сердце колотилось столь сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она брела, будто во сне, видя перед собой лишь лакированную карету и плотно задёрнутые тяжёлые шторы. Морок с Нудным встретили их у экипажа. Стражник с зелёной нашивкой распахнул дверь, Шестьдесят Седьмой, смерив его оценивающим взглядом, забрался внутрь.

Ровена робко улыбнулась мужчине с белой как снег шевелюрой и уже поставила ногу на ступень, как вдруг Харо украдкой коснулся её плеча:

— Если что-то пойдёт не так, беги не оглядываясь, — прошептал он на ухо и помог забраться в карету.

По правую руку магистра сидел скорпион. Ровена по привычке скользнула взглядом по номеру — «172», и устроилась на обитом синим бархатом сидении.

— Я искренне рада вас видеть, господин Брутус! — с трудом удерживая волнительную дрожь, она протянула ему руку.

— Ваше Высочество, — магистр коснулся губами кончиков её пальцев, — великая честь для меня! Надеюсь, на этот раз это точно вы… Руки скорпионам я ещё не целовал, хотя был весьма близок к такому опыту несколько минут назад.

Ровена с трудом сдержала нервный смешок. По плану Морок должен был прикинуться ею на некоторое время — лучшего способа убедиться, что это не ловушка, они не придумали, но, видимо, Двадцать Первый немного перестарался. Магистру их уловка явно не пришлась по душе, раз не забыл об этом упомянуть.

— Прошу меня простить, — она смущённо улыбнулась. — Всё это ради моей безопасности.

В последний раз она встречалась с Брутусом в прошлом году, на Фулгурской Арене. Кажется, в тот день дядя проиграл ему крупную сумму и отказал в помиловании своему чемпиону. Но если не считать формальных приветствий, Ровене ещё не доводилось беседовать с глазу на глаз с главой самой могущественной организации Прибрежья, и теперь, сидя напротив, она поняла, что не имеет ни малейшего представления, с чего начать.

— Хочу отметить, вы избрали весьма оригинальный способ сообщить о своём визите, — Брутус, казалось, заметил её смущение и помог избавиться от неловкого молчания. — Меня ещё не приглашали на встречу письмом, написанным моею же рукой.

— Я боялась, что вы не догадаетесь, — призналась Ровена.

— Пожалуй, если бы посланник не упомянул о златовласой юной госпоже, я бы решил, что это чья-то нелепая шутка, а то и вовсе попытка шантажа, — голос магистра звучал ровно, лишённый какой-либо интонации; его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, только цепкий взгляд голубых глаз из-под тяжёлых бровей, от которого то и дело по спине пробегался холодок.

— Да, понимаю, письмо было адресовано не мне.

— Господин Агила-Кастоде, кажется, не учёл, что двойная игра может привести к двойному поражению.

Неужели он намекает на её связь с Максианом? Ровена принялась судорожно искать, что ответить.

— Наши с ним пути разошлись, господин Брутус, — в горле пересохло от волнения, так и тянуло прокашляться, — аккурат той ночью, когда я покинула каструм. Поверьте, я не имею ни малейшего представления, где сейчас находится бывший принцепс. После его предательства меня это мало заботит.

Магистр бросил короткий взгляд на Шестьдесят Седьмого:

— Тем не менее, принцесса, если уж отталкиваться от сложившейся ситуации, у вас довольно занятное сопровождение. Неужели эти скорпионы столь преданны вам, что отказались присоединиться к Стальному Перу? Насколько мне известно, именно сопротивление поспособствовало вашему успешному… отбытию из столицы.

— Вы удивительно хорошо осведомлены, господин Брутус, — Ровена стиснула пальцами колени, пытаясь унять вновь нахлынувшую дрожь. — И я даже рада этому. Во всяком случае, мне не придётся снова вспоминать весь пережитый кошмар! Бывший принцепс действительно связан с Пером, но сообщить мне об этом он почему-то не удосужился. Когда я узнала, кто именно помог мне сбежать из замка, то немедленно приняла решение отказаться от их дальнейшей поддержки и незамедлительно отправилась в Опертам. Поверьте, это было очень непросто! Нам с трудом удалось уйти от погони. К счастью, мои рабы действительно безгранично преданны мне, иначе оставаться бы мне в лапах этих подонков в качестве пленницы или, того хуже, обменной монеты. Ох, это так ужасно!

В этот раз волнение сыграло на руку. Её слова звучали столь убедительно, что в какую-то минуту Ровена и сама поверила в свои сетования.

— Сожалею, что вам пришлось всё это пережить, — кажется, в голосе Брутуса прозвучала насмешка.

Пожалуй, всё же это обыкновенное сомнение.

— Благодарю, господин магистр, но всё же я вижу, что вы не до конца верите мне. Понимаю, на вашем месте я бы тоже, наверное, не поверила себе.

— Нет, что вы, я верю вам, — один уголок губ магистра чуть заметно приподнялся. — Отнюдь, я убеждён, такое прекрасное создание как вы не способно на столь омерзительную ложь. Но, простите мне мою подозрительность, мне всё равно не понятна причина такой самоотверженной преданности ваших скорпионов, а я, уверяю вас, хорошо знаком с повадками этих тварей.

— Стало быть, вас всего лишь смущает верность моих рабов? — Ровена невинно захлопала глазами. — Странно это слышать из ваших уст. Разве не тем славится Легион, что делает из осквернённых послушных марионеток?

— Послушных своим хозяевам, — уточнил Брутус, подчёркивая слово «своим».

Так вот на что он намекает! Ровена даже обрадовалась негодованию, шевельнувшемуся в груди — всё лучше страха, от которого все дельные мысли разбежались, как тараканы.

— Насколько мне известно, Юстиниан тоже не оплачивал их из собственного кармана, — заявила она. — Скорпионы каструма принадлежат королевской семье, а я дочь Урсуса, если вы не забыли! Не ищите в их преданности подвоха, господин Брутус, всё куда прозаичнее. Дело в том, что я уважительно отношусь даже к жизням осквернённых, всё-таки они стоят огромных денег, а я, в отличии от дядюшки, умею распоряжаться государственным имуществом с большей пользой и не швыряюсь сотнями тысяч золотых в окровавленные пески Арены.

Брутус раскатисто расхохотался:

— Ваше остроумие сравнимо только с вашей красотой, принцесса! Но даже его недостаточно, чтобы править страной. Поправьте меня, если ошибаюсь, на меньшее вы и не рассчитываете.

— Вы всё правильно понимаете. И, заметьте, мудрых советников я ценю куда выше, чем верных рабов.

— Очевидно, господина Максиана вы ценили слишком высоко. Настолько, что и не замечали, как он якшается с беглыми осквернёнными. Или, возможно, вам просто не выгодно было этого замечать?

— Исходя из ваших рассуждений, вам также было не выгодно этого замечать, — парировала Ровена. Магистр явно испытывал её, пытаясь ужалить побольнее. — Ведь с вершины Спящего Короля видно намного больше, чем с башни замка.

Глаза Брутуса лукаво заблестели, белоснежные зубы обнажились в лёгком оскале:

— На вашем месте я бы не утверждал это с такой уверенностью.

— И всё же вы заинтересовались его предложением, — Ровена раздосадовано вздохнула. — Послушайте, я действительно не подозревала о двойной игре Максиана. Для меня эта новость стала настоящим ударом! Меня обманули, использовали, и делали бы это и дальше, если бы не воля случая. Но взгляните на всё с другой стороны: я здесь, перед вами, и до сих пор рассчитываю на обещание, данное Легионом. Посмотрите на меня, господин Брутус! Неужели вы видите во мне самоубийцу? Будь я связана с Пером, явилась бы сюда чуть ли ни в одиночку? Или вы заметили сопротивленцев, прячущихся по кустам?

Магистр слушал внимательно, пристально глядя ей в глаза. Казалось, он видел её насквозь, читал мысли и самые потаённые желания. Ей вдруг захотелось, чтобы на месте Шестьдесят Седьмого сидел Харо. Даже его молчаливое присутствие придавало уверенности и ощущение безопасности, но здесь, внутри кареты, способность Шестьдесят Седьмого была уместнее.

— Допустим, я поверил вам, — произнёс Брутус, — и Легион согласится стать вашим союзником. Но без поддержки Сената, увы, ваши шансы получить корону удручающе ничтожны.

— Насколько мне известно, в Прибрежье кроме сенаторов есть ещё достаточно много влиятельных персон, и с большинством из них вы, если верить слухам, состоите в весьма тёплых отношениях. К тому же смею предположить, сановников в друзьях у вас тоже предостаточно. Напомню вам, господин Брутус, если Легион поддержит меня, Опертам станет независимой республикой. Вы ведь к этому стремитесь, не так ли?

Брутус задумчиво потёр подбородок:

— Пожалуй, это лучше обсудить в более располагающей обстановке. Не сочтите за грубость, Ваше Высочество, но захудалая таверна у тракта не самое подходящее место для будущей королевы. Я буду счастлив предложить вам свой дом в качестве убежища, если, разумеется, вы не предпочтёте остаться здесь.

— Я с удовольствием приму ваше предложение, — Ровена перешла на общий язык, давая понять скорпионам, что всё идёт наилучшим образом. Правда, улыбка, которой она одарила Брутуса, вышла немного неестественной, но это вполне можно списать на усталость или волнение. — Надеюсь, в вашем доме найдётся место и для моих рабов?

Сидящий рядом Шестьдесят Седьмой вздрогнул. Похоже, его привела в ужас мысль, что придётся жить под одной крышей с первым магистром Легиона. Ровена прекрасно понимала его опасения, но золото почти на исходе, а слухи об их побеге рано или поздно доберутся до Опертама. Как бы абсурдно это ни выглядело, но в их положении находиться рядом с врагом намного безопаснее.


Брутус оказался на удивление приятным и интересным собеседником. Галантный и обаятельный, он напоминал Ровене одного героя из старинного романа, в коем справедливость восторжествовала самым впечатляющим образом. И если поначалу магистр виделся Ровене холодным и циничным мерзавцем, то теперь она была восторге от его остроумных шуток и захватывающих историй, которыми он развлекал её всю дорогу до своего особняка. И ей ни на минуту не пришлось пожалеть, что из-за плотно закрытых штор не удалось посмотреть на город. Удивительно, насколько первое впечатление порой бывает обманчивым!

Гостеприимство магистра поразило Ровену не меньше. Он щедро предоставил ей уютную комнату с завораживающим видом на заснеженную вершину давно потухшего вулкана, а убранство спальни могло легко соперничать с королевской. На её фоне прежние покои во дворце теперь казались серой каморкой для прислуги. Комнату наполнял аромат нарциссов в серебряной вазе, украшающей лакированный столик. Вдохнув сладкий аромат, Ровена с наслаждением растянулась на просторной кровати, рассматривая витиеватую резьбу позолоченных перекладин. Ветерок, ворвавшийся из распахнутых настежь дверейбалкона, игриво колыхнул шифоновый балдахин, ласково коснулся щеки и унёсся прочь, обратно на волю.

Молоденькая сервус с миловидным личиком наполнила ванну и помогла избавиться от платья. И пока Ровена нежилась в тёплой воде с молоком, ей успели принести новую одежду. Всё это казалось волшебным сном. Даже в замке к ней не относились с таким трепетным почтением. Сервус искусно уложила её волосы, украсив золотым гребнем с самоцветами, помогла справиться с корсетом и повела в гостиную, где, по её словам, уже ожидал хозяин.

Харо, всё это время стерегущий вход в спальню, не отходил от Ровены ни на шаг. В присутствии служанки заговорить он не решился, но судя по тяжёлому взгляду, особого восторга от пребывания в этом доме он не испытывал. Она старалась не думать о предстоящем с ним разговоре — ничего приятного он не сулил. Вместо этого Ровена любовалась интерьером особняка с его мраморными стенами, изысканными вазонами с цветами, замысловатыми розетками и мебелью с ажурной резьбой. Всё это настолько отличалось от замка с его лаконичной архитектурой и незатейливым декором, что ей подумалось, будто она очутилась в совершенно другом мире, а не в соседнем городе всего за несколько сотен километров от столицы.

Сервус услужливо распахнула двустворчатую дверь и с низким поклоном пропустила их вперёд. Тёмно-зелёные жаккардовые шторы с выбитыми серебряной нитью виноградными лозами были аккуратно подобраны, гостиную заливал мягкий солнечный свет, из приоткрытых окон веяло свежестью весны и сладостью садовых цветов. Брутус сидел в глубоком кресле с позолоченным орнаментом, держа в руке сверкающую драгоценными камнями чашу. Рядом с ним неподвижным изваянием стояла полуобнажённая рабыня с пышной копной смоляных волос и красивым, почти кукольным лицом. Ровена не смогла разобрать её номера, но судя по его длине, та была из скорпионов. Значит, не простая наложница для услады глаз.

Никто из уже виденных в этом доме женщин-осквернённых не носил положенной формы: то ли магистр ставил себя выше закона, то ли рабыни никогда не покидали территории особняка. Впрочем, они спокойно могли переодеваться при надобности, и всё же непривычно было видеть скорпиона в откровенном наряде и украшениях.

Круглый стол чёрного дерева, ценимого в Прибрежье чуть ли ни на вес золота, ломился от разнообразных угощений. Здесь были и запечённая индейка с овощами, и куски сочного жареного мяса, и кукурузный хлеб, от которого всё ещё исходил пар, и пироги с разнообразной начинкой, и сушёные фрукты вперемешку со знаменитыми опертамскими сладостями. Ровена, привыкшая к сдержанности, даже в какой-то мере скромности, никак не могла понять, что чувствовала, находясь здесь: будь то неловкость или восхищение — ощущение сказочности происходящего не покидало её ни на минуту.

Поднявшись, Брутус смерил её оценивающим взглядом — вот опять проскользнул тот холодок, от которого мурашки по коже, — и любезно проводил до приготовленного для неё места. Харо, как и принято осквернённым, остановился поодаль в ожидании, пока все не рассядутся по местам.

— Ваша красота обворожительна, Ровена! — Брутус вернулся к своему креслу и поднял чашу в её честь. — Поистине, корона послужит вам достойным украшением.

Раздался пронзительный скрежет, и, вздрогнув, Ровена недоуменно посмотрела на Харо. Тот с невозмутимым видом сдвинул на место задетое им кресло и коротко поклонился, причём его поклон предназначался только ей, и сделал он это явно умышленно. Брутус окинул Сорок Восьмого цепким взглядом, но, к счастью, обошёлся без замечаний о непростительной дерзости осквернённого.

— Теперь у вас нет нужды в телохранителях, принцесса, — намеренно ли или по привычке, Брутус продолжал говорить на общем языке. — Поверьте, здесь вы в полной безопасности.

— И тем не менее, рядом с вами скорпион, — она ответила магистру мягкой улыбкой, — пусть и не уступающий в красоте любой высокородной даме.

— Вы меня подловили. Признаюсь, красота в любом её проявлении — моя слабость.

— А ещё у вас безупречный вкус, господин Брутус, — заметила Ровена. — Я до сих пор нахожусь под впечатлением от вашего дома. Он легко может соперничать с королевским дворцом!

— И он полностью в вашем распоряжении, моя госпожа. Как и я сам, — последнюю фразу он произнёс особенным тоном, определённо вложив в неё двойной смысл. И хотя его слова не прозвучали вульгарно, но Брутус однозначно проявлял к ней интерес не только как к политическому союзнику. Пожалуй, это даже неплохо. Куда проще иметь дело с мужчинами, изначально расположенными к продуктивному сотрудничеству.

Рядом недовольно засопел Харо. Краем глаза Ровена заметила, как его ладонь опустилась на пояс, поближе к ножам. О боги, о чём он только думает!

— Вы очень любезны! — Ровена нацепила самую очаровывающую улыбку, на какую была способна, и, не сводя глаз с хозяина дома, двинула ногой по сапогу Сорок Восьмого.

Брутус кивнул и, приказав сервусу наполнить чашу гостьи вином, приступил к трапезе. Ровена для вежливости отведала аппетитной индейки и немного миндальной нуги. Вино приятно вскружило голову, светская беседа расслабляла, и через некоторое время от напряжения не осталось ни следа, а после третьей чаши она и вовсе видела в Брутусе не только любезного хозяина и будущего союзника, но и достаточно интересного мужчину, даже в каком-то роде друга. И только когда служанка отнесла последнее блюдо, освободив стол и оставив на нём лёгкую закуску, магистр перешёл на высокий язык, наконец произнеся то, чего Ровена с нетерпением ждала всё это время:

— Я много размышлял о нашей беседе на тракте. Буду честен, я ещё долго сомневался в ваших словах… — он приподнял руку, предупреждая возмущение Ровены. — Прошу, выслушайте меня. Господин Максиан ещё в прошлом отличился своим, так сказать, нестандартным отношением к осквернённым, и вы не могли не знать об этом. Но я верю вам, моя дорогая гостья. Даже я не подозревал о его связях с сопротивленцами, поэтому было бы несправедливо требовать от вас какой-то особой прозорливости.

Ровене стоило огромных усилий не выдать своего ликования. Ещё одна победа! Неужели пророчество шамана сбывается? Неужели ей и впрямь предначертано носить корону?

Она украдкой посмотрела на Харо, желая разделить с ним свою радость, но он ответил на её взгляд лишь блеском своих чёрных как бездна глаз. Только сейчас Ровена вспомнила, что он не говорит на высоком языке, и наверняка не понял ни слова из речи магистра.

— Я безгранично счастлива слышать это от вас, господин Брутус! — Ровена пригубила из чаши. — И я прекрасно понимаю ваши сомнения, но, как вы сами признались, подлость и двуличность господина Максиана была далеко не очевидна. Столько лет возглавлять Сенат и в то же время так цинично относиться к собственному народу… Это возмутительно!

Пока она говорила, Брутус задумчиво изучал Харо. Впрочем, возможно он просто смотрел на что-то в его стороне.

— Да, экс-принцепс действительно опытный политик, — медленно проговорил магистр. — Но, стоит отдать должное, только благодаря ему вы сейчас здесь, и наш союз может оказаться очень эффективным.

— В этом я не сомневаюсь! Что стоит Легиону с его могуществом объединить влиятельные семьи в своих интересах? И всего лишь за это вы получите особый статус, станете независимой республикой и освободитесь от всех обязанностей и податей. Звучит весьма соблазнительно, вы не находите?

— Не соблазнительнее вашего прекрасного личика в золотом сиянии короны, Ваше Высочество. Что ж, мне ещё предстоит посоветоваться с остальными магистрами, но, уверяю, их решение вас обрадует. Однажды они поддержали вас, поддержат и на этот раз.

— И как долго мне ждать их ответа? — его заявление немного приглушило радость Ровены. Оказывается, согласие первого магистра ещё не означает согласие Легиона. А что, если кто-то из других работорговцев прельстится королевской наградой за её голову? Совсем не радужная перспектива… — Вам же прекрасно известен мой нынешний статус. Юстиниан заплатит любые деньги, чтобы заполучить меня. Но прошу, напомните вашим компаньонам, что независимость Легиону не видать, пока на троне этот проклятый узурпатор!

Брутус многозначительно подмигнул:

— Не волнуйтесь, моя принцесса, у Юстиниана нет того, что могло бы обольстить хоть кого-то из магистров.

Его заверения казались убедительными, и впервые за эти невероятно сложные месяцы Ровена по-настоящему осознала, насколько близка к вожделенной цели. Вот он — исторический момент! Рубеж, когда старая система уже бьётся в агонии, а новая только начинает зарождаться. Да, перемены обойдутся немалой кровью, но даже через сотни лет осквернённые, впрочем, как и свободные, будут чтить и помнить её имя, потому что при её правлении Прибрежье станет могущественным и справедливым государством!

Беседа с магистром продлилась до самой ночи. Как оказалось, богатых семей, недовольных правлением Юстиниана, куда больше, чем Ровена предполагала. Войска под юрисдикцией короля были слабы и беспомощны перед опасными тварями и уруттанцами, регулярно разоряющими поселения и караваны. Полиция погрязла в коррупции, а налоги росли чуть ли не ежегодно. Максиану кое-как удавалось сдерживать алчность и Сената, и монарха, но сейчас, когда принцепсом стал канселариус, будущее государства выглядело совсем не оптимистично. Теперь полиция могла ворваться в любой дом и арестовать кого угодно, а это только первый месяц дядюшкиного «правления». Магнаты страны роптали, насторожённо наблюдая за распоясавшимся монархом. Наверняка они охотно поддержат новую королеву, если пообещать им стабильность и сносные условия. Судя по всему, своими кознями дядя сам себе вырыл яму.

Захмелевшая, но абсолютно счастливая Ровена, тепло попрощавшись с новым союзником, отправилась к себе в спальню.

— Я же говорила, у нас всё получится, — поднявшись по лестнице, она обхватила руку Харо. — А ты сомневался во мне, помнишь?

Он лишь укоризненно покачал головой.

— Ну что опять тебе не нравится? — остановившись у спальни, Ровена возмущённо насупилась. — Вечно ты всем недоволен. И скажи мне на милость, что за глупые выходки там, в гостиной? Это что, ревность? Признавайся!

Харо мягко сжал её плечи:

— Я просто хочу уберечь тебя от беды, принцесса. Этот Брутус — месмерит в овечьей шкуре. Ты должна вести себя предельно осторожно, а вместо этого распиваешь с ним вино, как со старым приятелем!

Внизу живота разлилось знакомое тепло. Такое иногда случалось, когда Харо прикасался к ней, а его негодование только раззадоривало, так и хотелось подразнить его немного. Рассмеявшись, Ровена стянула с него маску и, привстав на носочки, приблизилась к его губам своими:

— А мне он показался вполне приятным господином.

— Неужели? — его дыхание обжигало, глаза тускло поблёскивали в полумраке.

— Всё-таки ты ревнуешь! — она скользнула пальцами по его шее и прижалась к нему, застыв в ожидании поцелуя.

— Ты пока не принадлежишь мне, Ровена. Я не имею права на ревность, — Харо произнёс это сдавленно, едва слышно.

Его тело чуть подрагивало, дыхание сделалось тяжёлым, прерывистым. Ровена чувствовала — он хочет её, но старательно сдерживает себя, игнорируя её игру. Впрочем, сейчас она была не против немного преступить ту грань невинных поцелуев, испытать нечто более волнительное.

— А ты, значит, хотел бы обладать мной полностью? — Ровена провела ладонью по его груди, удивляясь своей смелости.

— Ты пьяна. Тебе пора спать.

Надо же! Оказывается, ему не нравятся пьяные принцессы. Какой привередливый!

— Ты грубый, невозможный, упрямый… скорпион, — она слегка толкнула его в грудь. — А ещё ты…

Харо не дал ей досказать, поддался провокациям, приняв игру. Поцелуй был жадный, глубокий; его руки заскользили по её спине, остановились чуть ниже. Он грубовато прижал её к себе, и Ровена ощутила, насколько сильно он хочет её.

Услышав свой стон, она задрожала от охватившей её приятной слабости, впилась пальцами в его плечи, восхищаясь стальными мышцами. Ей захотелось прикоснуться к его коже, к его татуировкам; она буквально нырнула с головой в ещё неизведанные, незнакомые ей ощущения, но такие будоражащие, такие яркие…

За спиной тихо щёлкнуло. Не прерывая поцелуя, Харо толкнул дверь, приподнял Ровену, будто пушинку, и перешагнул порог спальни.

Ровена догадывалась, чем может закончиться эта невинная на первый взгляд шалость. И если минуту назад происходящее казалось своеобразной игрой, то сейчас она вдруг поняла, что хочет сполна испытать всё, что происходит между мужчиной и женщиной. Трепетное волнение охватило её, и лёгкая дрожь вновь прокатилась по телу. Ровена представила, как Харо срывает с неё платье, как покрывает её шею и плечи поцелуями, как ласкает её груди… Но вместо этого он вдруг отстранился и, едва касаясь, провёл пальцами по её щеке. Она непонимающе заморгала. Почему он остановился?

— Доброй ночи, принцесса, — Сорок Восьмой ненадолго задержал на ней взгляд и вышел из спальни, оставив её одну, в полном недоумении.

Глава 7

После ночного дежурства жутко клонило в сон, но стоило закрыть глаза, как мысли набрасывались на него, будто голодные псы в туннеле. Вероятность, что Твин у северян, оставалась ничтожно малой, но это был единственный след, последняя надежда, и больше всего Керс боялся, что её там не окажется, или, того хуже, что она и вовсе мертва… Нет, Твин жива, иначе и быть не может!

Рядом вовсю захрапел Триста Шестой. Керс легонько пнул его по ноге, и здоровяк, возмущённо хрюкнув, перевернулся на бок. Кому-кому, а Триста Шестому всё нипочём — и жрёт на ходу, и спит чуть ли не стоя. И как ему это удаётся?

Повозку угрожающе качнуло. Керс стукнулся плечом о бортик и тихо выругался. Сначала скрипучая колымага не внушала особого доверия, и он был готов поспорить, что эта рухлядь развалится на первом часу пути, но рухлядь упорно держалась, продолжая хрустеть колёсами по бездорожью Пустошей. Верхом бы они добрались куда быстрее, но везти Твин в повозке сподручнее, к тому же неизвестно, как всё обернётся, а так еды и воды прихватить удалось вдоволь: если зашить рот Триста Шестому, то и на неделю хватит.

Внимание Керса привлёк громкий шёпот, сидящие на облучке Севир с Максианом о чём-то рьяно заспорили. Уснуть никак не получалось, и Керс, придвинувшись поближе, прислушался к разговору. Не то, чтобы его сильно занимала чужая болтовня, но хотелось хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей. К тому же говорили они почему-то на высоком языке, что волей-неволей вызывало интерес. К чему такая секретность? Будто Севиру не известно, что и он владеет языком знати не хуже общего.

— … да клал я, дружище, на россказни этой твари, — командир сказал это со злобой, выплёвывая каждое слово. — Ищейки тебе и не такое наплетут.

— Она не рядовая ищейка, и ты это прекрасно знаешь, — отозвался Максиан. — Но даже если забыть о её болтовне, мне хватило и того, что я видел собственными глазами.

— Мы все это видели собственными глазами. Но давай начистоту, Максиан, как далеко не последний человек в стране, скажи мне, ты хоть раз слышал о нулевой категории?

— Плевать я хотел на эти ваши категории! Мальчишка опасен и точка. Мне даже не стыдно признаться, что я его боюсь. Настолько боюсь, что при виде него у меня яйца скукоживаются. Хорошего же ты преемничка выбрал, нечего сказать!

Какой ещё преемничек? Керс придвинулся поближе.

— Не утрируй, будь добр, — раздражённо произнёс Севир. — Керс умный парень, просто сорвался, брата ведь потерял. Это для вас, свободных, «брат» — такое же пустое слово вроде «чести» и «достоинства», а для осквернённых оно значит намного больше, чем «отец» и «мать», которых они в большинстве своём в глаза не видели.

— Знакомые мотивы, — голос Максиана сквозил иронией. — Да только эта твоя жалостливая песенка о суровой участи осквернённых сочувствия к нему не вызывает. Смерть друга ещё не даёт ему права губить невинных, или ты предлагаешь позволять мальчишке растирать в пыль целые поселения за каждого убитого собрата?

— Да что ты заладил со своими «невинными»! Как щитом ими прикрываешься. Признайся, Максиан, ты просто хочешь уничтожить то, что не можешь контролировать, что выходит за рамки твоего понимания.

— А чего мне признаваться? Я и не скрываю! Никто не может и не имеет права обладать такой силой, Севир, а уж тем более вспыльчивый мальчишка без какого-либо нравственного воспитания.

— И чем ты тогда отличаешься от тех же фанатиков, требующих убивать младенцев по указанию каких-то там заветов?

— Может и ничем, друг мой, но ты тоже в своём благородстве не далеко от меня ушёл. Он для тебя всего лишь оружие против свободных. Ты же сам спишь и видишь, как найти на мальчишку управу.

— Ищу, лгать не стану, — как-то совсем легко признался Севир, — и если не найду, если совсем от рук отобьётся, то самолично пристрелю засранца. Но убивать его по твоей прихоти не стану, и не надейся.

Керс устало потёр переносицу. «Отвлёкся, мать твою! Вот оно как получается: либо послушная зверушка, либо труп. Преемник, значит? А меня хоть кто-то спросил, хочу ли я быть чьим-то преемником? Шёл бы ты, Севир, в смергову жопу со всеми своими грандиозными планами!»

В очередной раз Керс убедился, насколько прав был Слай, говоря, что Перо ничем не отличается от Легиона. И Харо тоже был прав, разве что с семьёй погорячился. Что бы с ним было, если бы не Четвёрка? Он же отбитый на всю башку, страха совсем не знает. Его либо прибили бы в очередной драке, либо придушили бы во сне. А Слай? С него бы Сто Семьдесят Второй в первый же день шкуру заживо содрал… Да и с Твин бы не церемонился. Четвёрку потому и прозвали «Проклятой» — всем зубы обламывали, друг за друга горой стояли. Вот оно, самое ценное, настоящее, а он, болван, повёлся на Севировы россказни о свободе. Найти бы Твин, вытащить бы Харо из лап принцессы, и свалить вместе куда подальше от всей этой лживой пакости…

Покачнувшись, телега жалобно скрипнула и остановилась. Севир зычно возвестил о прибытии, Триста Шестой шумно потянулся и зевнул во весь рот. Стараясь не думать об услышанном, Керс пробрался к выходу и, спрыгнув на землю, огляделся. Слева вдалеке чернели острые верхушки сосен, впереди серебряной нитью поблёскивала река. За холмами, по правую руку, раскинулись Мёртвые Пустоши, хотя здесь, на северной границе, они выглядели менее «мёртвыми» — клочки высокой травы густо усеивали ржавую почву, вдалеке зеленела небольшая рощица. На ближайшем холме прошмыгнуло что-то здоровенное, тёмно-бурое. Для месмерита слишком шустрое, для ящера рановато, да и ростом повыше. Как знать, что за зверьё в этих местах обитает — лес рядом, вода… Благодать!

А ведь идея свалить с этой треклятой страны не так уж и плоха! Можно податься на юг или на восток, никто ведь не знает, что там. Твин даже рада будет, когда придёт в себя маленько, а Харо… да ему плевать, где копыта отбросить, лишь бы с приключениями.

До реки оставалось не больше пары километров. Припрятав телегу у небольшого взгорка с высохшим корявым деревом, Максиан с Севиром забрались на лошадей, оставив Керса с Триста Шестым тащиться позади. После получаса прогулки по Пустошам они пересекли бревенчатый мост и остановились перед поселением северян, прячущимся за стальной сеткой. Несколько двухэтажных зданий окружали какие-то строения, крытые ржавыми жестяными листами. В самом дальнем конце виднелся огромный механизм, который Севир обозвал «грузовиком». Рядом с махиной лежали здоровые ящики, чуть поодаль суетливо сновали человеческие фигуры.

Керс задрал голову на постовую вышку, уловив боковым зрением движение. Дозорный нацелил на них длинное ружьё, поблёскивая какой-то стекляшкой. Максиан с Севиром остались верхом, и теперь со стороны они и впрямь могли сойти за небольшую делегацию. Оба заранее принарядились в щегольские костюмы, Севир даже причесался кое-как. Правда, нездоровая бледность и тёмные круги под глазами не прибавляли командиру респектабельности.

Керс нацепил маску и многозначительно глянул на Триста Шестого. Тот дважды тряхнул кулаком, заверяя, что всё под контролем. Полагаться на Севира с принцепсом не хотелось, да и здоровяк охотно поддержал его задумку. Отвлечь внимание чужаков и отыскать Твин — план был прост как два пальца обмочить, если, конечно, Твин там, а это как раз предстояло выяснить.

Вскоре у ворот показались северяне. Трое, вооружённые чем-то вроде винтовок, в закрытых шлемах с чёрными стёклами, чужаки будто сошли с картинок, виденных Керсом в книге о довоенных временах. Броня северян выглядела не такой громоздкой, как гвардейская, каждая деталь экипировки казалась продуманной до мелочей: многочисленные карманы, модульные сумки, какие-то крепежи и ремни, к которым цеплялись приборы неясного предназначения.

— Вот это шлем! — восторженно выдохнул Триста Шестой. — Мне б такой!

— На хрена тебе это ведро? — Керс хмыкнул. — Чтоб бронированные двери башкой сносить?

— А что? Круто же! На месмерита в таком — вообще песня.

Когда между ними осталось не больше десятка метров, самый высокий из северян вышел навстречу.

— Вы находиться на частный территория, — чужак сильно коверкал слова, а шлем приглушал голос, отчего его речь становилась ещё менее понятной. Язык знати ему явно давался с трудом. — Ваш имя и цель визита.

— Моё имя Максиан Агила-Кастоде. Я, как принцепс Сената, прошу аудиенции с господином Чарльзом Флинчем.

— Может, с Финчем? — уточнил северянин.

— Можно и с Финчем.

Чужак коснулся прибора на запястье и что-то произнёс. Несколько слов Керсу показались знакомыми, впрочем, Севир упоминал, что северяне говорят на схожем с общим языке. Спустя несколько минут за оградой показался низкорослый человек в сером костюме и, выслушав одного из солдат, бодренько зашагал к воротам.

— А я вас помнить, — заявил вдруг чужак. — Мы уже встречаться в город два месяц назад.

— Вполне вероятно, — равнодушно отозвался Максиан. — Из-за шлема довольно сложно разглядеть ваше лицо.

Северянин закинул оружие на плечо и стянул шлем. На вид обыкновенный человек: недельная щетина на морде, здоровенный шрам от щеки до самого виска, сверлящий взгляд. Керс даже ощутил некое разочарование — не такими он себе представлял северян, а этот ничем не отличался от рядового солдафона, коих пруд пруди в столице.

— Да, верно, — принцепс кисло улыбнулся. — Капитан, не так ли? Извините, имени вашего никак не припомню.

Ответить солдафон не успел, к ним присоединился щуплый господин с бегающими глазками и миной, точно съел что-то несвежее на завтрак. Двое сопровождающих остановились чуть позади, держа огнестрел наготове.

Максиан спешился, и Севир, поколебавшись, последовал его примеру, недобро поглядывая на северянина со шрамом. Тот угрюмо зыркнул в ответ и отвернулся, но тут же снова внимательно посмотрел на командира.

— Какая честь, господин Максиан! — человечек с бегающими глазками пожал протянутую руку. — Чем обязан вашему визиту? Ох, что же это я! Позвольте пригласить вас в нашу скромную обитель…

— Вы очень любезны, господин посол, — прервал его принцепс, — но, к сожалению, у нас очень мало времени. Дело срочное и, надеюсь, вы не откажете нам в помощи.

Посол слегка скривил губы, но тут же спохватился и нацепил доброжелательную улыбку:

— И чем же я могу быть вам полезен?

— Мы разыскиваем беглую осквернённую под номером пятьдесят девять, и по нашим данным, вам должно быть известно её местонахождение.

Капитан чуть заметно приподнял бровь, посол бросил на него короткий взгляд и пожал плечами:

— Для начала позвольте спросить, что такого сотворил беглый раб, если его разыскивает принцепс собственной персоной?

Максиан на секунду замялся:

— Прошу меня простить, но это конфиденциальная информация.

— Понимаю… Что ж, боюсь, мы ничем не можем вам помочь. Никакие беглые осквернённые, насколько мне известно, нам не встречались.

— Чего там они лопочут? — Триста Шестой ткнул локтем Керса. — Ни фига не понятно!

— Говорят, нет здесь Твин. Хмарь смергова, у них она, — что-то им точно известно, слишком подозрительно чужаки переглядывались.

— Хм… Странно, — Максиан театрально нахмурился, потирая подбородок. — Полагаю, я начал не с того вопроса. Видите ли, господин Флинч, на прошлой неделе в одном из столичных туннелей близ Сиджилума мы обнаружили следы, оставленные вашими людьми. Любопытно, что беглая невольница воспользовалась именно этим путём. Разумеется, я искренне верю, что это обычное совпадение, и Новый Эврарионх никогда бы не посмел нарушить договор. Но как мне переубедить в этом Сенат и Его Величество короля Юстиниана? Ведь мне придётся что-то внести в отчёт, а отказ севера в сотрудничестве будет выглядеть весьма подозрительно, принимая во внимание вышеперечисленные обстоятельства.

Правый глаз посла еле заметно задёргался:

— Уверяю вас, господин принцепс, мои люди не покидали базу. Так о каких конкретно обстоятельствах может идти речь?

— Тогда объясните-ка это, — вмешался Севир, протягивая ему найденные в туннеле гильзы.

— Уж и не знаю, что хуже, господин Флинч, — с насмешкой произнёс Максиан, — попытка пробраться на запретную территорию или торговля оружием с местными бандами. Иначе я затрудняюсь объяснить присутствие ваших людей там, где им находиться не положено.

Лицо посла помрачнело как грозовая туча. Он с минуту раздумывал над ответом и уже открыл рот, готовясь выдать очередную порцию хмари, но тут вмешался северянин со шрамом.

— А у меня к вам встречный вопрос, мистер Агила-Кастоде, — он говорил на своём языке, но несмотря на непривычное произношение, трудностей в понимании у Керса не возникло. — Как так вышло, что вас сопровождает политический преступник?

Максиан взглянул на говорившего из-под полуопущенных век, точно столкнулся с неслыханной дерзостью и теперь тщательно раздумывал, пожурить нахала за то, что посмел открыть рот, или снизойти до ответа.

— Уверен, вы обознались, капитан, — сказал он.

Северянин ухмыльнулся и перевёл взгляд на Севира:

— Ты ведь меня помнишь, мутант, верно?

Вот почему всё это время чужак так пялился в сторону командира — они, оказывается, знакомы!

— Да, мы уже встречались, — неохотно признался Севир. — Но тогда мой статус отличался от нынешнего.

Триста Шестой снова пихнул Керса в бок, привлекая внимание, и чуть склонился над ухом:

— Не понял, они что, знают друг друга?

— Похоже на то. Горелым здесь пахнет, братишка.

Капитан как бы невзначай взялся за ремень винтовки на плече:

— И какой же теперь у тебя статус?

— Это не имеет к делу никакого отношения, — вмешался Максиан. — Речь идёт не о статусе моего сопровождающего, а о нарушении договора со стороны Нового Эврарионха. Вы ведь понимаете, господин Флинч, что ваше поведение можно легко расценить как угрозу государственной безопасности?

— Во-первых, моя фамилия Финч! — взъярился посол, явно устав слушать, как коверкают его имя. — Во-вторых, господин принцепс, ваши обвинения совершенно безосновательны! Вы могли достать эти гильзы где угодно, да хоть здесь, рядом с базой.

— О мотивах, полагаю, вы никогда не слыхали. Для чего нам, по-вашему, подделывать улики?

Посол равнодушно пожал плечами:

— Откуда мне знать, что у вас там на уме!

— Послушайте, господин Финч, — Максиан примирительно улыбнулся. — Мы здесь не для того, чтобы в чём-то вас обвинять. Всё, что нам нужно — это та осквернённая. Отдайте её нам, и разойдёмся с миром. Как принцепс Сената, я гарантирую, что никто не узнает о вашей попытке нарушить условия союза.

— Вы ведь здесь не с официальным визитом, верно? — посол оценивающе прищурился, разглядывая своего оппонента, и когда тот поджал губы, не особо спеша отвечать на вопрос, побагровел со злости. — Как же я сразу не догадался! Высокопоставленный сановник в компании перебежчика и пары мутантов явились в такую даль за какой-то девкой… Что за нелепица! — он вздёрнул нос и скривился, будто дерьмом повеяло. — А теперь вы послушайте меня, уважаемый. Мне совершенно плевать, зачем вам эта девчонка, но можете забыть о ней без официального прошения, причём заверенного Сенатом или самим королём. За свои нарушения НЭВ готов понести ответ, вот только я сильно сомневаюсь в законности ваших требований. Посему на этом я завершаю наш бесполезный диалог и раскланиваюсь. Всего вам наилучшего!

И тут терпение Керса лопнуло. Вся эта демагогия напыщенных индюков — пустая трата времени. Как бы сейчас не выкручивался Максиан, его лихо усадили в лужу.

— Приготовься, — бросил он Триста Шестому и, сдёрнув маску к подбородку, вышел вперёд. — Слушай сюда, чужаки! У вас ровно пять минут, чтобы привести осквернённую, или от вашей базы камня на камне не останется. Время пошло.

— Ты что творишь?! — прошипел Максиан, но встретившись взглядом с Севиром, осёкся. Командир чуть заметно качнул головой, мол, не вмешивайся.

— Всё под контролем, господин принцепс, — подмигнул ему Керс.

Почуяв неладное, посол медленно попятился к телохранителям. Те тут же заслонили собой начальника, наведя стволы на незваных гостей, капитан тоже вскинул свою винтовку, едва не ткнув дулом Керсу в лицо:

— Лучше используйте эти пять минут, чтобы свалить отсюда подальше, или прибавите в весе на пару фунтов. Поговаривают, свинец вреден для здоровья даже мутантам.

Чужак говорил сквозь зубы, с неприкрытым отвращением. Какие же всё-таки люди одинаковые! Живи они на севере или на юге, да хоть на краю света, а суть их остаётся неизменной. Любой отличающийся от установленных ими рамок нормальности сразу превращается в объект ненависти и гонений. Но самое худшее, что они уничтожают «других» без малейших зазрений совести, свято веря в свои убеждения и ни на секунду не сомневаясь в своей правоте, а получив достойный отпор, они будто даже радуются, находя подтверждение своим догмам. Искать здесь справедливость бесполезно, нужно только вырывать её клыками, с мясом и кровью.

«Они заплатят за всё, братишка. Клянусь!» Ярость, всё это время томящаяся внутри, в одно мгновение накрыла с головой, и Керс почувствовал уже знакомую, но до сих пор непонятную ему мощь. Казалось, он мог стереть в пыль всё Прибрежье, стоило лишь захотеть. Теперь мир воспринимался иначе, не таким, каким он привык его видеть. Он ощущал каждую крупицу, из которых состояло всё вокруг: деревья, земля под ногами, сталь винтовки, дуло которой смотрело ему в лицо. Керс явственно осязал эти частицы, эти крупицы мироздания, как если бы касался песка у берега моря. Все они были одновременно и единым целым и по отдельности, бесчисленным множеством.

Воронёный металл винтовки потускнел, воздух вокруг оружия заколебался, плавясь от жара. Керс ухмыльнулся: «Интересно, чего ты стоишь без своего огнестрела, чужак!»

Чертыхнувшись, капитан отбросил винтовку и посмотрел на свои руки. Перчатки защитили от ожога, но плотная ткань успела оплавиться. Не дожидаясь приказа, телохранители посла открыли огонь. Севир отреагировал мгновенно, и пули, не достигая цели, отскакивали от невидимой преграды и сыпались на землю металлической галькой. Со стороны вышек прогромыхали одиночные выстрелы, более прицельные, но результат оставался тем же. Капитан выхватил из кобуры револьвер, но отчего-то стрелять не спешил, видимо, берёг патроны.

«Бесполезно, говнюк, они всё равно тебе не помогут». Ярость начинала жечь изнутри, вырываясь наружу, чтобы сравнять здесь всё с землёй, разнести треклятую базу в пыль да труху.

«Нет, держи себя в руках. Нужно просто припугнуть их. Не забывай, для чего ты здесь. Твин не должна пострадать», — Керс с силой стиснул кулаки и глянул на побелевшего от напряжения Севира. Хист пожирал все его силы, долго ему не протянуть.

— Смотри, северянин! — Керс указал на дозорную вышку. — Так будет со всей твоей сраной деревней.

Доски начали рассыпаться на мельчайшие щепки; под собственным весом строение накренилось, просело, и через мгновение исчезло в облаке пыли. Наконец смекнув, что никто с ними шутить не собирается, капитан махнул рукой своим солдатам и выкрикнул, чтобы прекратили пальбу.

— Совсем другое дело! — Керс старался держаться непринуждённо, хотя от отката потемнело в глазах, а к горлу подкатила лёгкая тошнота. — Так на чём мы остановились?

— Что насчёт честного боя? — вызывающе ощерился северянин. — Один на один. Победишь — получишь свою девчонку.

Ну вот, и Твин сразу нашлась.

— С хера ли? — огрызнулся Керс. — Я её и так заберу.

— Слабак! Давай, ссыкло, выходи. Я ж тебя под этими обломками и похороню.

— Дай-ка его мне, — пробасил Триста Шестой, разминая шею. — Поглядим, кто здесь слабак.

— Ты совсем дурак? — осадил его Керс. — Он же нас выманивает.

— Что, щенок, в штаны наложил? — не унимался капитан. — Надеюсь, ты прихватил запасные для встречи с достойным противником.

— Это ты, что ль, достойный? — вызверился Триста Шестой. — Да я тебе хребет одной рукой сломаю.

Максиан громко прочистил горло, привлекая внимание, и кивнул в сторону Севира. Командир пошатывался, как на ветру, едва держась на ногах. Тогда, толкнув здоровяка в бок, чтоб заткнулся, Керс обратился к послу:

— Даю вам последний шанс, господин Флинч. Отсчёт пошёл: три, два…

— Отдайте им эту девку, Хантсман, чёрт вас побери! — рявкнул тот.

— Грёбаный мутант! — капитан злобно сплюнул. — Хер с тобой, получишь свою подружку, но предупреждаю, повторишь свой фокус, и в ней вдруг обнаружится пара-тройка лишних дырок.

— Много болтаешь, чужак. Моё терпение на исходе.

Северянин сверкнул на него глазами и неторопливо зашагал к воротам. За ним последовал посол, то и дело оглядываясь на принцепса. Стоило им отойти подальше, как Севир разразился судорожным кашлем. Максиан подхватил его под локоть и растерянно уставился на захлёбывающегося в припадке друга, не зная, чем ему помочь. Керс с сочувствием смотрел, как крепкого на вид командира скрутило, будто столетнего старика; смотрел, как мелко сотрясаются широкие плечи; как до этого бледное лицо стало болезненно пунцовым. Он смотрел на мучения Севира и видел в нём своё будущее. Деструкция неизбежна. Ещё неизвестно, какую цену придётся заплатить за свой хист.

Приступ вскоре прошёл, и Севир, утерев со лба проступивший пот, возмущённо отдёрнул локоть:

— Да в порядке я! Рожи попроще… А ты, малец, гонор свой придержи, второго раза на сегодня я не потяну.

— Второго и не будет. Не рискнут, — тот, со шрамом, прожжённый вояка, но своих бережёт, стая ему дороже, потому и провоцировал на поединок, чтобы выманить из-под защиты Севира, а потом пристрелить. Примитивно, но способ рабочий. Триста Шестой вон как охотно клюнул на наживку.

В ожидании минуты плелись, как хромая кляча. Керс в сотый раз прокручивал в воображении предстоящую встречу, особенно часто тот вариант, где Твин с радостной улыбкой бросается ему в объятия. За оградой наконец показалась знакомая фигурка. Тоненькая, хрупкая, полуобнажённая, она, еле переставляя ноги, брела под конвоем какого-то громилы, и дуло его винтовки грубо упиралось ей в спину.

Твари! Что они с ней сделали?! Керс кинулся ей навстречу, пропустив мимо ушей окрик Севира. Позади послышался топот Триста Шестого — видимо, всё ещё надеялся хоть на какое-нибудь веселье.

У самых ворот ему преградил путь капитан:

— Здесь жди, герой-любовник.

Расплывшись в широкой улыбке, Твин ускорила шаг, то и дело спотыкаясь и рискуя растянуться на земле. Когда расстояние между ними сократилось, она сбавила ход, и её радостная улыбка моментально померкла. Подруга робко остановилась напротив и обхватила себя руками, дрожа от холода и напряжения.

— Ты ранена? Они пытали тебя? — Керс стянул с себя куртку и набросил ей на плечи.

— Нет, я в порядке, — отозвалась она, озираясь по сторонам. — А где Слай? Хочу вам кое-что рассказать.

Триста Шестой собрался что-то ляпнуть, но Керс состроил грозную мину, и тот, промямлив что-то нечленораздельное, побрёл обратно к Севиру.

— Пойдём-ка отсюда, — Керс приобнял Твин, чтобы помочь добраться до лошадей. В таком состоянии ей и ста метров не пройти.

Вцепившись ему в плечо, она посмотрела на капитана, и тот в ответ чуть заметно кивнул. С чего бы ей прощаться с этим хмырём?

— Эй, северянин, пукалку свою не забудь, — не сдержавшись, Керс с едкой улыбкой кивнул на валяющийся в пыли огнестрел. — Только ладошки береги.

Чужак окатил его холодным взглядом и отвернул морду.

— Ты неисправим, — укоризненно вздохнув, Твин вытянула шею и принялась разглядывать остальных. Наверняка ищет Слая.

Керс нашарил в поясной сумке шприц и спрятал его в рукаве. Хотелось бы надеяться, что он не понадобится — вряд ли у Твин найдутся силы хистовать, а вот насчёт Альтеры всё же были некоторые сомнения. Та может выкинуть такое, что потом костей не соберёшь.

— Так где Слай? — босыми ногами подруга ступала по холодной земле, но, казалось, это её не заботило. Она не замечала ни своего горе-папашу, ни столпившихся за оградой северян, пристально наблюдавших за каждым их шагом, ни даже собственной наготы. Её не интересовало ничего, кроме Семидесятого.

Керс сразу заметил разочарование на её лице, когда она разглядела, кто перед ней. Он бы отдал всё, чтобы сейчас рядом был Слай, чтобы именно он обнимал её, помогая идти; чтобы она смеялась над какой-нибудь его шуткой, или просто улыбнулась, заявив, что рада видеть их, засранцев, и что Пустоши не такие уж большие, могли бы и раньше прийти за ней. Но Слая больше нет, и как об этом сказать Твин, он понятия не имел.

— Я… Это, слушай… — Керс остановился и развернул её лицом к себе. — Слай… Мы… Чёрт! Я очень рад, что ты жива, Твин.

— Я тоже, — она вымучила слабую улыбку. — Прости, я просто… Просто очень ждала Слая.

— Ну…

— Ты так и не ответил, где он?

Нет, нельзя ей говорить сейчас, пусть немного окрепнет.

— Керс, почему ты молчишь? Где он? — Твин смотрела на него своими чёрными бездонными глазами, а он всё никак не мог решиться. — Где Слай? Отвечай!

Собравшись с духом, он крепко обнял её:

— Прости меня, сестрёнка…

Игла вонзилась ей в плечо. Вскрикнув, Твин попыталась вырваться, и даже сейчас понадобилось немало усилий, чтобы удержать её.

— Что ты сделал?! Отпусти! — она замолотила кулаками по его груди, отчего пришлось прижать её к себе ещё крепче. Нужно подождать совсем недолго, всего пару минут, и снотворное подействует.

Твин не прекращала бороться: пиналась, царапалась, громко звала Слая. Максиан, наблюдавший за ними со стороны, попытался вмешаться, но Севир быстро поумерил его пыл. Вскоре силы Твин иссякли. Она обмякла и, не в состоянии удержаться на ногах, вцепилась Керсу в плечи. Он подхватил её на руки, удивляясь, какая же она лёгкая, почти невесомая. Её губы вдруг задрожали, и по щекам потекли слёзы.

— Эй, сестрёнка, ты чего? — Керс старался придать голосу бодрости, хотя у самого першило в горле. — Всё будет хорошо, вот увидишь.

— За что? — она смотрела на него с такой болью, что ему стало совсем невыносимо. — Почему ты тоже хочешь… убить меня?

— Убить? Глупышка, да я бы никогда! — он осторожно поцеловал её лоб. — Спи, Твин, я с тобой, я рядом.

Она что-то пробормотала в ответ и закрыла глаза. Её дыхание сделалось ровным, глубоким, а руки безвольно обвисли.

— А нельзя было это сделать как-то иначе? — набросился на него Максиан, стоило только приблизиться.

Керс молча прошёл мимо, не собираясь тратить силы на перепалку с несостоявшимся папашей.

— Давай подсоблю, — Триста Шестой протянул руки, предлагая передать ему Твин.

— Сам справлюсь, — однажды он подвёл её, доверившись, казалось бы, брату, и повторять ту же ошибку Керс не собирался.

Глава 8

Не сводя глаз с задыхающегося шефа полиции, Шед сделал большой глоток из карманной фляжки и скривился — дешёвое пойло огнём обожгло глотку. Посиневшее лицо Брайана исказилось в беззвучном крике, глаза в ужасе выпучились, на губах проступила розоватая пена, а пальцы судорожно царапали грудь, словно пытаясь выскрести из-под кожи боль, причиняющую невыносимые муки.

Никакой жалости Шед к нему не испытывал. Страдания ублюдка не шли ни в какое сравнение с тем, что он сам перенёс после позорной отставки, когда его взашей погнали из полиции. Брайан ещё легко отделался. Не свяжи канселариус руки своими «естественностями», Шед бы проявил поистине творческий подход.

— Забавная штука — жизнь, — он снова отпил из фляги. — Пять лет назад я стоял перед тобой, умоляя о последнем шансе, а теперь стою над тобой, наблюдая, как ты подыхаешь. Жалкая мразь! А знаешь, что? Смотреть на твои конвульсии даже приятнее, чем кончить в рот какой-нибудь благочестивой девице.

Губы Брайана задрожали, дыхание сделалось частым, прерывистым, и из горла вырвался очередной хрип.

— Что-что говоришь? — Шед поднёс к уху ладонь и слегка склонился над бывшим начальником. — Ну, в зад тоже неплохо, согласен… Но в рот всё же эстетичнее. Ладно, хватит о бабах, жирный ты извращенец, а то сбиваешь с мысли.

Шед выудил из сумки стеклянный пузырёк и поднёс его поближе к глазам. Чёрный скорпион застыл, угрожающе подняв жало.

— Ну что, приятель, твой выход, — открутив крышку, он тряхнул банкой над кроватью, рядом с корчившимся в предсмертной агонии Брайаном. Скорпион сжался и попятился. — Э, нет, дружок, куда это ты?

Шед придвинул его крышкой к плечу умирающего и чуть надавил на хитиновое тельце. Скорпион, защищаясь, вонзил жало в мягкую плоть и юркнул между складок покрывала. Яд куницы надёжнее, но беда в том, что этих тварей в столице ввек не водилось, а вот хвостатых тараканов здесь пруд пруди, вот и пришлось выкручиваться. Впрочем, всё получилось идеально: симптомы схожи, след от жала есть — не придерёшься. Безупречно естественная смерть, к тому же очень символичная. Последнее особенно радовало — нет ничего хуже нудной однообразной работы.

— Передавай привет Тейлуру, — отвесив поклон умирающему, Шед вышел из спальни.

Перед уходом не мешало бы глянуть, что у Брайана припрятано в закромах. Деньги лишними никогда не бывают. И угораздило же вчера продуть в карты последние двадцать золотых. Чтоб Кривой ими подавился!

В шкафу, среди стопок старых газет и потрёпанных книг, обнаружился переносной сейф. Шед принялся судорожно перерывать ящики письменного стола в поисках ключа. Бумаги, карандаши, подгнивший яблочный огрызок — ну и свинья же ты, Брайан! — сломанные перья,но ключа нигде не было. С досады Шед грохнул кулаком по столу и захлопнул верхний ящик, но что-то тихо хрустнуло, помешав ему задвинуться до конца. Тогда Шед полностью вынул ящик и поднёс керосиновую лампу к чернеющей полости. На внутренней поверхности столешницы белел пухлый конверт.

— Вот это находка! — выдохнул он, рассматривая надломанную печать Легиона. — Ты не перестаёшь меня удивлять, Брайан!

Но то, что обнаружилось внутри, удивило его ещё больше. Дрожащими от волнения пальцами Шед аккуратно извлёк две облигации в сотню тысяч золотых каждая и пробежался глазами по лаконичной записке. В ней выражалась горячая благодарность от имени некоего Линуса и упоминалось о какой-то предстоящей встрече. Ни дат, ни времени — ничего конкретного, лишь сухая вежливость. С тем же успехом это могло быть дружеским посланием, если бы не бешеная куча денег. Да на них можно купить целый дом на Изумрудном бульваре, а потом ещё несколько месяцев гулять на широкую ногу по борделям и кабакам!

То, что эти деньги из кармана магистров, не вызывало сомнений. Интересно, что заставило Легион так раскошелиться? И какие могут быть дела у шефа полиции с работорговцами? Вопросов накопилось море, а версий и того больше. Шед тщательно разложил всё разбросанное по местам, дважды перепроверил, что не наследил, и бережно спрятал конверт с облигациями сначала в карман брюк, потом, передумав, сунул в потайной, в куртке.

Брайан уже не подавал никаких признаков жизни. От резкого запаха мочи Шед брезгливо поморщился и, махнув мертвецу на прощание, погасил керосиновую лампу. Дом погрузился в кромешную темноту.

«Начальник полиции убит скорпионом», — представив заголовок новостной статьи, Шед самодовольно ухмыльнулся и беззвучно, будто его здесь и не было, покинул дом.

* * *
«Трагическая кончина шефа полиции», — Шарпворд сложил поудобнее «Столичный Вестник» и прислонился к нагретой весенним солнцем стене, не обращая внимания на суету вокруг.

«Кара за грехи или скрытое послание богов? — гласила надпись помельче. — Этим утром начальник полиции обнаружен мёртвым в собственной постели. Предположительно, погибший скончался от инфаркта миокарда, вызванного укусом скорпиона».

— Что за бездарь это писал! — Шарпворд в сердцах скомкал газету. — Право, читать невозможно!

— Тогда позвольте? — старик в залатанном пиджаке протянул морщинистую руку к «Вестнику». — Раз уж вы собрались выбрасывать…

— Да пожалуйста! Деградируйте на здоровье.

Старик рассыпался в благодарностях и зашаркал дальше, разглядывая прохожих в надежде разжиться чем-нибудь ещё. Ян всегда ощущал себя неуютно в людных местах, а после Скорбной Ночи и вовсе хотелось сбежать в какую-нибудь глухомань — город словно с ума сошёл. То здесь, то там вспыхивали беспорядки, фанатики расшатывали и без того хлипкое спокойствие, из тёмных нор повылазили всякие пренеприятнейшие на вид личности, шныряя среди напуганных граждан в поисках добычи. Ежедневно в редакцию поступали известия об очередном нападении на случайных осквернённых: то сервуса забьют до смерти, то искалечат охранника-ординария, а то и вовсе живьём сожгут. Казалось, кто-то нарочно подливает масло в огонь, провоцируя бойню. Видимо, кому-то выгодно восстание рабов, выяснить бы ещё — кому.

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Ян в очередной раз глянул на часы. Длинная стрелка неумолимо приближалась к шестёрке. Лили непростительно опаздывала. И где её только носит? Просил же хоть раз явиться вовремя. И так с трудом удалось вырваться на час, Оливия придёт в бешенство, если узнает, что он покидал редакцию в самый завал работы. Она и так ежедневно грозится вышвырнуть его, впрочем, за три года дальше угроз дело не заходило. Оливия не глупа и прекрасно понимает, что «Народная Правда» держится на плаву только благодаря его статьям. У кого ещё в этом гнусном городишке хватит смелости рассказать правду такой, какая она есть, без лукавства и заискиваний перед сильными мира сего. Но лишний раз ссориться с главным редактором — себе дороже. Другой работы ему не светит, правду в Прибрежье мало кто ценит, а лобызать волосатые задницы чиновников и всяких там королей Шарпворд не намеревался.

— Давно ждёшь? — из-за угла вынырнула пышная молодая женщина с каштановыми кудрями и выразительными карими глазами. — Извини, пришлось немного задержаться, напарница подвела.

Лили шумно сдунула прядь, упавшую на раскрасневшееся лицо, и ослепительно блеснула зубками в широкой улыбке.

— Часы я тебе уже дарил, оплату однажды урезал, а сколько раз отчитывал — и вспоминать не хочу, — Шарпворд коснулся губами протянутой руки. — Скажи мне, моя прекрасная Лили, что я должен сделать, чтобы ты научилась ценить чужое время?

— Перестать брюзжать для начала, — кокетливо рассмеявшись, она потянула его к небольшой кофейне через дорогу. — Лучше угости даму чем-нибудь прохладительным.

— Не многовато ли хочет дама? — пробурчал Ян, но сопротивляться её напору не стал.

— Знал бы ты, что я тебе расскажу, не ворчал бы без повода!

Он решил не допытывать Лили раньше времени — бесполезно, хотя так и свербело. Любит она интригу, этого у неё не отнять. А ещё Лили любила всякие слухи и сплетни, причём не лишь бы языком почесать, а не ленилась их перепроверять, и в этом была её главная ценность. Ян никогда не торговался с ней, платил за информацию тотчас же, порой с прибавкой. У поваров в каструме нынче оклад не ахти какой, а двоих детей кормить чем-то нужно. С мужем, к сожалению, ей не повезло: беспробудный пьяница и мерзкий слизняк, тащивший из дома всё, за что можно выручить хотя бы пару медяков.

— Как поживают твои малыши? Надеюсь, Люси уже лучше? — Ян помог спутнице усесться и подал знак официанту. — Один «Лонг Сайленс» и лимонад, пожалуйста.

— О, не переживай за неё, — прощебетала Лили, — она в полном порядке. Но за ней глаз да глаз нужен, а матушка с трудом справляется. В школу бы её побыстрее, хоть какая-то передышка. А вот с Бобом всё не так просто. Заявился вчера весь избитый, теперь и его обхаживай.

— Почему ты тогда не уйдёшь от него? — Ян искренне не понимал, зачем держаться за того, кто тебя сознательно топит, а сам забирается ногами на плечи, чтобы не захлебнуться. — Он не изменится, ты бы хоть о детях подумала.

— Без меня он сдохнет на помойке, — Лили сказала это обыденно, даже с некоторой гордостью. — Давай-ка лучше поговорим о тебе. Что у тебя нового?

— Всё как обычно, — Шарпворд грустно улыбнулся. Откуда взяться новому, если нет ни личной жизни, ни семьи, ни друзей — только работа. Кто будет терпеть рядом с собой писаку, вечно клюющего носом над блокнотом?

Паренёк в больших очках с толстыми стёклами неуклюже подобрался к их столику и поставил перед Яном стакан с тёмно-рубиновым напитком, даме же достался лимонад. Лили поджала губки и, поменяв принесённое местами, пригубила коктейль.

— Сойдёт, — причмокивая, кивнула она, потом понизила голос. — Я тебе такое расскажу — волосы дыбом встанут! Но предупреждаю, в этот раз цена другая. Я ведь могу и работы лишиться, а то и головы!

— И сколько же ты хочешь?

— Три сотни золотых, — выпалила Лили, явно смущаясь своего требования, — и половина наперёд.

— Где ж я тебе столько достану?! Это же вдвое больше моего месячного оклада.

— Прости, Ян, — она тяжело вздохнула. — Рисковать ради меньшего я не готова. Мне о детях думать надо.

Шарпворд уже собрался отказаться, но его любопытство победило здравый смысл — речь явно не о мелких пакостях «королька», Лили не свойственно приукрашивать. И всё же он решил уточнить:

— Скажи мне честно, оно того стоит?

Собеседница оскорблённо насупилась:

— А я когда-нибудь тебя обманывала?

— Ну хорошо-хорошо, тогда по рукам. Но таких денег у меня пока нет, — Шарпворд отстегнул ремешок фамильных часов — единственная ценность, доставшаяся ему от деда. — Они золотые, стоят не меньше пяти сотен. Сойдёт за залог?

Задумчиво покрутив часы в пальцах, Лили вновь шумно вздохнула и спрятала их в сумочку:

— Ладно, сойдёт. Ну, тогда слушай: тебе наверняка известно, что из замка сбежали королевские скорпионы. Ох, видел бы ты, что они натворили! До сих стоят пор перед глазами горы трупов… Но случилось кое-что ещё, — она совсем понизила голос, хотя в этом не было острой нужды — кофейня пустовала. — С ними сбежала принцесса Ровена. Да-да, дочь прежнего короля. Поговаривают, она замыслила переворот и подговорила осквернённых. Что уж там она им наобещала — одним богам известно, но выродки — я лично слышала! — на неё чуть ли не молились.

Лили прервала рассказ на самом интересном месте. Шарпворд нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, пока она смаковала любимый напиток.

— Как-то раз, ещё до Скорбной Ночи, — наконец продолжила она, — я случайно подслушала беседу двух сервусов. Они говорили о принцессе, о том, что она — их будущее, их спасительница, и всякое в таком духе. Тогда я не поняла, о чём речь, но сейчас, кажется, всё встало на свои места. Думаю, принцесса хочет освободить осквернённых!

— Но это только твои догадки.

— Да-да, конечно! Но, смотри, как всё сходится: принцесса бежит в ту же ночь, когда Перо нападает на Материнскую Скорбь. И вот что я тебе скажу точно — среди нападавших были королевские скорпионы! Мне об этом один знакомый шепнул. Не задаром, естественно, — добавила она и, наморщив носик, поёрзала на стуле.

Шарпворд восхищённо присвистнул. Принцесса и Перо… Это не просто новость, это настоящая молния! Но зачем королю скрывать такое? Его же племянница участвует в заговоре против него самого, а он её прикрывает? Чрезвычайно странно! В великодушие Юстиниана не поверит даже новорождённый младенец, здесь определённо кроется какой-то подвох.

— И ещё… Правда, здесь по большей части мои домыслы, так что считай это маленьким бонусом.

— Я весь в нетерпении, — рассеянно отозвался Шарпворд, переваривая услышанное. Потрясающе! Оливия придёт в восторг. Это же отличная возможность для «Народной правды» наконец избавиться от унизительного клейма бульварной газетёнки!

— Есть у меня подруга, главная прачка в каструме. Весёлая женщина, добродушная. Так вот, её дочь — настоящая красавица. Видел бы ты её! Светловолосая, белокожая, глазища — во! Огромные, зелёные, как изумруды. Прям куколка, — Лили собрала в щепотку пальцы и, поднеся их к губам, звонко чмокнула. — Год назад, когда девочке стукнуло пятнадцать, Вики, подруга моя значит, в замок её пристроила, в служанки. И так уж вышло, что сам король на неё глаз положил, — сделав ещё глоток, Лили предупредительно покачала головой. — Ты не осуждай её, Ян, жизнь непростая штука. О таком покровителе любая мечтает. А как он баловал её! Вики тем летом даже дом прикупила. Всё нарадоваться не могла: пятеро детей на ней одной, муж-то от горячки умер несколько лет назад, а тут такое счастье подвалило. Дочь прачки вдруг стала королевской фавориткой — уму непостижимо! Так вот, поначалу всё было идеально: деньги рекой потекли, подруга уже подумывала отправить дочку в университет. Представляешь, университет! Как вдруг Бэль начала возвращаться после таких свиданий вся в побоях. Это уже Вики потом призналась, после случившегося. В защиту ей скажу, долго она не раздумывала и после очередного раза забрала её из каструма подальше от короля.

Слушать рассказ Лили оказалось для Яна настоящим испытанием. Сам факт, что мать вынуждена торговать своими детьми, чтобы выжить, выглядел куда отвратительнее нездоровой склонности Юстиниана к насилию — это как раз не слишком удивляло. Такие, как он, охотно обменивают человечность на малейшую иллюзию власти.

— Жаль девочку, но такое сплошь и рядом, — Шарпворд удручённо вздохнул. — Можешь не волноваться, осуждать твою подругу я не стану, но давай начистоту, Лили, ценности в твоём рассказе не больше, чем в болтовне уличной торговки…

— Может, всё-таки дослушаешь? — возмутилась собеседница. — Всё ты впереди кареты норовишь бежать. Забрать-то она её забрала, вот только неделю назад Бэль бесследно пропала. Испарилась, исчезла! Попервой Вики подумала, что дочка удрала: дружок у неё какой-то появился, всё бегали друг к другу втихомолку. Но когда выяснилось, что мальчишка о пропаже ни сном ни духом, быстро подала заявление в полицию. Не находишь здесь ничего подозрительного?

— Намекаешь, что король замешан в её исчезновении?

— А ты сам посуди, странное ведь совпадение!

— Пожалуй… — Шарпворд поправил съехавшие на нос очки. — Возможно, так оно и есть, но мой тебе совет, держись от таких вещей подальше. Понимаешь, о чём я?

— Ты меня совсем за дуру держишь? — Лили обиженно надулась. — Не будь Вики моей подругой, я бы и слушать подобное не стала. Но вдруг этот изверг держит Бэль в каком-нибудь подвале? Вдруг ей можно ещё помочь?

— Лили, если это дело рук короля, ничем ты ей не поможешь, — Ян заглянул собеседнице в глаза. — И я не помогу, и полиция — никто! Постарайся больше не видеться с этой подругой. Не ровен час, и с ней чего недоброго случится.

— Да, ты прав… — она в задумчивости свела брови, но вдруг встрепенулась. — Ох, что же это я! Засиделись мы с тобой. Завтра вставать ни свет ни заря, а дел дома — выше Двойного Пика. Береги себя, мой отважный борец за справедливость!

Звонко чмокнув Яна в щёку, она суетливо расправила юбку и выпорхнула из кофейни. Шарпворд долго смотрел на недопитый коктейль, а из головы всё никак не выходила принцесса. Лили наверняка и не осознавала в полной мере, свидетелем каких событий ей повезло оказаться. Об услышанном он не переставал думать и корпя над статьёй до самой ночи, и покидая редакцию, когда время давно перевалило за полночь. Готовый материал он скромно оставил на самом уголке редакторского стола — утренняя приятность для Оливии. Эх, увидеть бы её лицо, когда она прочтёт новость! Если принцесса действительно связана с сопротивленцами, Прибрежье ждут воистину нелёгкие времена. Принцепс наверняка знал обо всём, потому нашёл дурачка в лице Яна, чтобы запудрить народу мозги россказнями о милосердии. Как Максиан мог допустить гибель обычных граждан? В чём они провинились перед осквернёнными? И если исходить из намёков принцепса, пламя только разгорается, и скоро оно поглотит всю страну, от скалистых берегов Южного Мыса до бескрайних виноградников Опертама.

Представив ужасающую картину восстания, Ян содрогнулся. Неужели не осталось ни единого шанса предотвратить грядущее безумие? Почему простой народ должен платить кровавую дань за жестокость ненасытных богатеев? Кому мог навредить вон тот трудяга, возвращающийся домой после тяжёлого дня с тощей сумкой за плечом? Или вот эта несчастная, что еженощно торгует собой на углу ресторана ради куска хлеба и крыши над головой. Разве они заковывали в цепи осквернённых? Они и сами рады бы служить кому-нибудь за гарантированную порцию похлёбки, а не гоняться за жалкими грошами, боясь в любой миг оказаться на улице вместе с детишками и старенькими родителями.

Погрузившись в мрачные думы, Ян и не заметил, когда именно за ним увязался странный человек в широкополой шляпе. Поначалу он решил, что это случайный попутчик, но ускорив шаг, с тревогой обнаружил, что неизвестный тоже пошёл быстрее. Как назло, этот район считался промышленным: ни жилых домов, ни ночных заведений, только высокий забор бумажной фабрики да несколько складских зданий с глухими чёрными окнами. Улица не освещалась, вокруг ни души — лучшего места для грабежа и не придумать. От этой мысли похолодело нутро, и, не собираясь выяснять, верны ли его догадки, Ян бросился наутёк, попутно высматривая, куда бы свернуть, чтобы оторваться от преследователя. Но грабитель оказался проворнее. Нагнав на самом углу фабрики, он развернул Шарпворда за плечо и, вцепившись в лацкан пиджака, впечатал его в стену.

— А бегаешь ты не так-то хорошо, как языком треплешь, — просипел незнакомец. Лицо его скрывал чёрный шарф, натянутый до самых глаз на манер маски осквернённых.

И тут Шарпворда как ледяной водой окатило: никакой это не грабитель! Наёмник, подосланный закрыть рот распоясавшемуся правдорубу. Надежда отделаться кошелём мгновенно испарилась. Вот значит, как ему суждено умереть — от руки подонка, измеряющего человеческую жизнь звонкой монетой.

В руке неизвестного тускло сверкнуло лезвие, бок взорвался обжигающей болью, и время будто замедлилось. Ян действовал бездумно, не пытаясь осмыслить происходящее. Изо всех сил он оттолкнул нападавшего, и когда тот отступил на шаг, освободив место для манёвра, со всех ног рванул прочь.

В одну секунду Шарпворд пересёк улицу и резко свернул в первый попавшийся переулок, едва не растянувшись на бугристой земле. Спотыкаясь и балансируя, на трясущихся ногах он перепрыгивал ухабы и мысленно молил Терру, чтобы помогла добраться до проспекта прежде, чем убийца настигнет его. А тот буквально дышал ему в затылок.

В ушах грохотала кровь, в боку нещадно кололо, но Ян с остервенелым отчаянием нёсся к свету в конце, казалось бы, бескрайнего проулка. И вот он, спасительный проспект! Обогнув фонарный столб, внезапно выросший у него на пути, Шарпворд пулей вылетел на мостовую и ринулся к громко хохочущей компании молодых людей, столпившихся у входа в кабак.

— Эй, приятель, что с тобой? — заметив его, один из кутил вышел навстречу. — Тинова бездна! Кто это тебя так?

Шарпворд глянул на пропитанный кровью пиджак и, только сейчас ощутив нестерпимую боль, зажал рану рукой:

— Помогите! Меня хотят убить!

* * *
Грохнув по двери кулаком, Хантсман дождался, когда брюзжащий голос ответит, и ворвался в кабинет. Посол своей неизменно кислой миной уставился на него:

— Чем могу помочь, капитан?

— Мне ваша помощь, мистер Финч, как раненому контрольный выстрел. Какого хрена вы отправили курьера?! — Хантсман едва держался, чтобы не расквасить ему рожу так, чтоб потом месяц не мог ей кривить.

— А, вы об этом, — церемонно протянул посол. — Видите ли, капитан, ваши потуги проникнуть в лабораторию оказались не слишком эффективны. Сержант-майор дал точные указания по срокам, а вы их благополучно за-ва-ли-ли.

— Сроки не учитывали сложившихся обстоятельств! Или вы забыли, Финч, что вашей задачей было уломать короля на доступ?

— Уламывают девок в кабаках, Хантсман, а я исхожу из возложенных на меня полномочий. И не нужно мне тут тыкать носом в мои же обязанности! Я с ними справляюсь получше вашего. Со своей стороны, я сделал всё возможное, а вот вы, капитан, явно не оправдали свою лестную характеристику.

Схватив посла за грудки, Хантсман рывком выдернул его из-за стола:

— Смотри, как бы я тебе характеристику не подправил, грёбаный ты суслик! Я должен был подготовить доклад, а ты мне всё подосрал…

— Уберите от меня свои руки, капитан! — процедил сквозь зубы Финч. — Между прочим, я сделал доклад максимально объективным.

Так вот, как называется прикрывание своей жопы за счёт других: «максимально объективный доклад». Нужно запомнить, вдруг пригодится.

— Надеюсь, ты не забыл упомянуть в своём объективном докладе, что выдал информатора? — Хантсман разжал пальцы и посол мешком плюхнулся обратно на стул.

— Да плевать всем на твою девку, капитан! Скоро начальству не до того будет.

— В смысле, «не до того»?

Финч зловеще осклабился, почувствовав своё превосходство:

— Утром я получил депешу из Регнума, и могу вас заверить, что Первый Сектор скоро о лаборатории и думать забудет.

От слов посла слишком уж веяло душком, такие вещи Хантсман пятой точкой чуял.

— И что теперь с лабораторией делать?

— Пока ничего, — Финч принялся деловито перебирать бумажки на столе. — Сначала нужно дождаться ответа из Сектора. И если у вас больше нет вопросов, капитан, прошу покинуть мой кабинет.

Из всего разговора Хантсман смог вынести только одно: посол заморозил операцию намеренно, и причина тому точно не в заваленных сроках, их можно было спокойно продлить. Вполне вероятно, это как-то связано с визитом принцепса. Видимо, тот в отместку решил подпортить НЭВу воздух. Хотя какой в этом смысл? В конце концов, он же получил желаемое, а судя по его сопровождению, визит сюда был явно неофициальным. Что может связывать едва ли ни первого человека страны с мутантом-беженцем? И для чего им девчонка с поехавшей кукушкой? Это не говоря уже о том сосунке, снёсшем дозорную вышку одной силой мысли. Да и на раба он не похож — не по уставу нахальная рожа. Хантсман перебирал в уме варианты, но картина никак не хотела складываться — слишком многих деталей недоставало. Уже пересекая двор, он заметил знакомую фигуру у одного из ангаров и свернул в её сторону.

— Капитан, — Тощий отшвырнул недокуренную сигарету и неуклюже отсалютовал. — Я тут это, подышать свежим воздухом вышел.

Из полумрака ангара вынырнула Элис и, заметив Хантсмана, вытянулась как по струнке.

— Вольно, — он кивнул на тлеющую сигарету. — Есть ещё?

— Вы ж бросили, — Тощий неохотно протянул пачку.

— Бросишь тут…

— Хоть бы затушил! — Элис демонстративно растёрла каблуком окурок. — Что-то стряслось, капитан?

— Пока не знаю, — Хантсман сделал затяжку, удивляясь, что даже не закашлялся, а ведь уже два года, как завязал с этой дрянью.

— Это как-то связано с недавними визитёрами? — Тощий опасливо покосился на гору мусора, когда-то бывшую дозорным пунктом. — Даже не верится, что это мог сделать человек.

— Мутант, — поправил его Хантсман.

— Кем бы он ни был, а чувства у него вполне человеческие, — Элис скрестила руки на груди, с вызовом глянув на Хантсмана.

— Чего не сделаешь ради женщин, — подмигнул ей Тощий, и она, возмущённо фыркнув в ответ, скрылась в ангаре.

Хантсман ухмыльнулся: девчонка, сплошной ветер в голове. Тут едва базу не разгромили, а она о романтике грезит. Начиталась, видать, о принцах на белых конях… Чёрт, точно! Твин же говорила, что помогала принцессе бежать из замка. Может, это как-то связано с сегодняшней депешей? Хотя чего тут гадать, проще спросить у связного.

— Не передышись тут своим свежим воздухом, — бросил он Тощему, гася недокуренную сигарету. — Если кто-то спросит обо мне, скажи, что я на разведке и скоро вернусь.

Глава 9

— Вот говнюк! — морщась и кряхтя, Керс осторожно стянул рубаху. — Засунуть бы ему этот кнут в жопу и заставить пробежать пару кругов. Прямо по свежим штрихам хлестанул, гнида одноглазая!

— Ты же видел, что он не в духе, чего нарывался? — Твин умостилась рядом с лежащим на животе Семидесятым и коснулась его лба. — Да ты весь горишь!

Слай приподнялся на локтях и вымучил кривую улыбку:

— Не парься, я в порядке. Как прошёл день?

Выглядел он паршиво: бледное, что стена столовки лицо блестело от испарины, под глазами пролегли синие круги, губы потрескались и кровоточили. Ему бы в лазарете в себя приходить, но вчера мастер велел отправить его в загон, к остальным.

— Всё как обычно, — отмахнулся Керс и встревоженно глянул на Твин. Та в ответ чуть заметно кивнула. — Я это… Сейчас вернусь.

— Да мне уже лучше, правда. Пара дней, и буду как новенький, — заверил Слай, но вышло у него не слишком убедительно.

— Будешь, куда ж ты денешься. Керс уже договорился с лекарем, — Твин потрепала его по мокрому ёжику волос и поднялась. — Схожу за чистой повязкой.

Слай проводил подругу долгим взглядом, потом повернулся к Харо:

— Слушай, брат, ты у нас молчун… В общем, есть у меня к тебе важное дело.

— С чего бы такая честь?

— Брось язвить, неподходящее время, — Слай кивнул, чтобы подошёл ближе и, не сводя глаз с двери, понизил голос. — Короче, Бифф меня, похоже, убрать собрался. Есть у него повод… Беда в том, что и вас зацепить может. Я его шуганул, но мало ли, вдруг ему моча в голову ударит.

— Хренасе ты влип, братишка! — Харо присвистнул. — Что я должен сделать?

— Ты когда ему дверь расхерачил, он подумал, что вы всё знаете, так что будь эти дни предельно осторожен, усёк? Не спускай с Твин глаз, любое подозрительное движение с его стороны — сразу беги к Триста Шестому и передай ему всё, что я сейчас расскажу…

От громкого хохота Харо подскочил, пытаясь сообразить, где находится и куда подевался Слай. Вместо загона — тесная комнатушка с полудюжиной двухъярусных коек, между которыми фиг протиснешься, пара шкафов да небольшое оконце, распахнутое настежь. Морок с Шестьдесят Седьмым, развалившись на соседних лежанках, что-то бурно обсуждали. Только при виде их до Харо наконец дошло, что он в Опертаме, а Слай уже вторую неделю как мёртв.

Заметив, что он проснулся, Морок расплылся в псином оскале:

— О, братишка! Мы тут приличное пойло раздобыли, — в доказательство он кивнул на початую бутыль вина. — Будешь с нами?

— Мне на пост, — Харо спрыгнул с койки и поплёлся в душевую, надеясь побыстрее избавиться от беспричинно всплывшего воспоминания.

Морок ляпнул вдогонку что-то о хреновом виде, но сообразив, что колкость не достигла цели, быстро утратил к Харо интерес.

Под холодной водой сонливость как рукой сняло, а вот ноющая тоска никуда не делась. Чёрт, да не вернуть уже ничего! Они мертвы, их больше нет. Выбор сделан, не о чем тут жалеть. Твин не виновата… Никто не виноват.

Натянув новую форму — рубаха давила в плечах, не мешало бы подыскать другую, — Харо направился к выходу, но по дороге зацепился взглядом за своё отражение. Обычно он старался не смотреться в зеркала, а в последнее время и вовсе обходил их стороной — слишком татуировки напоминали о Твин.

«Ты предал меня! Предал свою семью!» — её голос прозвучал настолько отчётливо, что Харо невольно оглянулся, готовый увидеть Твин за спиной.

Нет, это всё в голове. Она умерла, её здесь нет. Предал… Семья… Да что такое семья? Кучка жалких существ, боящихся одиночества и вцепившихся друг в друга просто потому, что так проще и выгоднее: сегодня я помогу тебе, а завтра ты мне. Это, что ли, семья?

Харо со всей дури двинул по стене кулаком. В жопу все эти подражания свободным! Это их участь — жаться друг к другу, как те щенки месмерита, трясясь от страха перед всем на свете.

«Есть я, есть тот, кто мне дорог, а остальное — самообман, которым тешат себя слабаки вроде Керса, — он равнодушно оглядел разбитые костяшки пальцев. — Соберись, кретин! Ты нужен принцессе. Вот, что сейчас важно».

Ровена… Хрупкая наивная девочка, рядом с ней хотелось стать лучше. Наверное, потому он и не смог переступить черту в тот вечер — не так это должно быть. В ней говорило выпитое, она и сама не понимала, что творит, а ведь чего ему только стоило перебороть искушение и заставить себя уйти…

Мысли о принцессе помогли прийти в себя. Не время пускать сопли, нельзя забывать, где они находятся. Девчонка слишком доверчива, не замечает очевидного — магистр темнит. Эти его сальные улыбочки — старый пёс явно положил на неё глаз. Не мешало бы подумать над запасным планом, на случай, если что-то пойдёт не так. Бросив последний взгляд на своё отражение, Харо натянул маску и вышел к остальным.

— Эй, Сорок Восьмой, точно не будешь? — Шестьдесят Седьмой протянул кружку Мороку. — Пойло-то отменное.

— Что такое «гений»? — почему-то вспомнилось то странное слово, которым обозвала его Ровена.

Двадцать Первый задумчиво почесал макушку:

— Смерг его знает! Может, какая-то местная зверюга?

— Нет здесь таких зверюг, — поразмыслив, отозвался Шестьдесят Седьмой. — У нас учитель был из Опертама, многое про местных тварей рассказывал. Ты лучше у Нудного спроси, он же у нас всезнайка, может чего подскажет.

Будто услышав своё прозвище, в комнату ввалился Сто Двадцать Восьмой, и, глянув на распивающих вино собратьев, завистливо шмыгнул носом.

— Ты чего пост оставил, придурок! — прорычал Харо.

— Так я за тобой пришёл, — принялся оправдываться тот. — Госпожа тебя зовёт, велела, чтоб поторопился.

— Понятно. А что такое… — Харо осёкся, представив, как Нудный опять начнёт гундеть на полдня. Ну нахрен такое удовольствие! — Забудь. А вы двое не набухивайтесь, не в замке, чтобы задницы расслаблять.

* * *
Ровену просто поставили перед фактом: внизу в гостиной собрались все магистры Легиона и желают говорить с ней. Совершенно не готовая к такому повороту, она дождалась, пока Брутус уйдёт и, приказав Нудному срочно позвать Харо, в полном смятении плюхнулась на софу.

Убеждая себя, что всё получится, Ровена пыталась успокоить разбушевавшееся волнение, но выходило из рук вон плохо. Сердце продолжало бешено колотиться, а в животе образовался огромный ледяной ком. А если магистры откажут? Что тогда делать? Куда бежать? Брутус обещал, что всё пройдёт как нужно, и что это всего лишь формальность, но даже его заверения не могли остановить стремительно нарастающую панику. Едва услышав стук, Ровена стрелой вылетела из спальни и чуть не врезалась в Харо.

— Они все там, внизу, — выпалила она, вцепившись ему в руку. — Все магистры! И они хотят говорить со мной.

— И чего ты так испугалась?

— А вдруг они не поверят мне?

— Смелее, принцесса, у тебя всё получится.

— Очень надеюсь, — она грустно улыбнулась. — Что ж, так или иначе, мне придётся спуститься к ним. Пожелай мне удачи, Харо. И, пожалуйста, не отходи от меня ни на шаг!

Скорпион кивнул, и Ровена, шумно выдохнув, решительно зашагала к лестнице. Паникой делу не помочь, нужно срочно взять себя в руки! Харо прав, всё получится, важно верить в свои силы. Но с трудом накопленная уверенность быстро испарилась, стоило лишь переступить порог гостиной. В воцарившемся молчании на неё устремились семь пар испытующих глаз, а осквернённые, сопровождающие своих хозяев, застыли в низком поклоне.

Ровена растерянно оглядела присутствующих, не зная, стоит ли сначала занять своё место или поприветствовать их с порога. Правила этикета почему-то умалчивали о столь щекотливом нюансе, когда на официальной встрече нет ни герольда, ни церемониймейстера. И вновь Брутус пришёл на помощь, обратившись к своим гостям:

— Имею великую честь представить вам Её Высочество Ровену Леоволатти, дочь короля Урсуса Второго, племянницу Его Величества Юстиниана Великодушного.

Кресла заскрипели, заскрежетали деревянными ножками. Магистры приветствовали её поклонами и лестными комплиментами, а Брутус, почтительно взяв её под локоть, проводил к специально приготовленному месту во главе стола. Под пристальными взглядами магистров в голове образовалась пустота, словно невидимая рука выскребла все мысли, кроме одной, самой бесполезной: «Нужно было обуть старые туфли, эти слишком жмут».

Ровена уселась в глубокое кресло и украдкой оглянулась на Харо, ища поддержки. Брутус остановился у своего места и незаметно для остальных подмигнул Ровене, заверяя, что всё пройдёт как задумано.

— Ваше Высочество, — заговорил он. — Позвольте представить вам моих многоуважаемых партнёров. Господин Кастул Грассо.

Мрачный старик небрежно кивнул, будто клюнул кого-то невидимого своим орлиным носом.

— Эолус Флуме-Де-Аури.

Господин с огромной залысиной сдержанно улыбнулся.

— Это Келсий Эспосито, — Брутус указал на тощего мужчину с огромной родинкой на щеке. — А это Улисс Нери и Прискус Клауд.

Курчавый толстяк добродушно оскалился, а болезненного вида господин суетливо поклонился и нервно прочистил горло.

— Позвольте, дорогой друг, — вмешался черноглазый юнец, одарив Ровену широкой улыбкой. — Перед вами Маро Толлман собственной персоной.

Брутус снисходительно покачал головой и устроился в своём позолоченном кресле.

— Я искренне рада нашей встрече, господа, — Ровена всеми силами старалась скрыть дрожь в голосе. — Надеюсь, она никому не принесёт разочарований.

— Вот и увидим, — проскрипел тот самый угрюмый старик, — поскольку такое разочарование может окончиться весьма плачевно для каждого из нас.

— Наш уважаемый Кастул хочет сказать, что мы серьёзно рискуем, находясь сейчас здесь, с вами, — пояснил Келсий. — Этим утром мы получили известие от Его Величества Юстиниана Великодушного, предъявляющее Легиону требование незамедлительно… эм… отослать вас обратно в столицу вместе со сбежавшими скорпионами.

Сердце Ровены замерло: как дядя пронюхал, где её искать?! Неужели Брутус..? Но какой ему в этом прок?

— Удивительно, как быстро разносятся слухи, — проговорила она, пристально глядя на первого магистра.

Тот сокрушённо покачал головой:

— Меня эта весть застала врасплох не меньше вашего, дорогая Ровена. Могу поклясться перед всеми шестью Великими Богами, никто из присутствующих не имеет к этому отношения.

— Кем бы ни был предатель, — заговорил Эолус тонким, почти женственным голосом, — заверяю вас, мы его непременно найдём, но, к несчастью, это не изменит сложившейся ситуации.

Если бы Легион хотел выдать беглецов, магистры бы здесь не собрались, а значит, им есть, что предложить. Намёк Ровена прекрасно поняла, и что-то подсказывало, что теперь условия, выставленные ими, будут куда менее выгодны.

— Уверена, мы сможем прийти к компромиссу.

— Именно поэтому мы здесь, — подтвердил её домыслы Келсий. — Легион не может пойти против воли короля, но у нас есть и хорошая новость. По счастливому стечению обстоятельств…

— Или по тупости нашего обожаемого правителя, — хихикнул Маро и быстро осёкся под суровым Кастуловым взглядом.

— Так вот, — продолжил Келсий, как ни в чём ни бывало. — Насколько нам известно, на вас не заведено уголовное дело и вы не числитесь среди разыскиваемых преступников.

— Действительно хорошая новость, — Ровена невесело усмехнулась. — Но как это поможет делу?

— О, здесь всё просто, — вмешался Улисс, потрясывая вторым подбородком. — Исходя из этого, требования короля можно расценить как настойчивое пожелание.

— Которое весьма чревато при игнорировании, — хмуро пробурчал Кастул.

— Вы правы, — согласился Келсий, — но если оно не противоречит этике или закону.

— Постойте, господа, — Ровена совсем запуталась. — Требование дяди не противоречит закону. Но причём тут этика?

— Как раз здесь она играет одну из основных ролей, Ваше Высочество, — торжественно заявил Келсий.

— Позвольте мне объяснить, — прервав своего партнёра, Брутус поднял на Ровену взгляд, пронзительный, изучающий, как при первой встрече. — В этом случае только кровное родство или брачные узы дают нам право отказать Юстиниану, и суд безоговорочно примет нашу сторону.

— Кровное родство или брачные узы? — тихо повторила Ровена, осмысливая услышанное. — То есть, вы предлагаете мне выйти за кого-то из вас замуж, я правильно понимаю?

— Только если вы не намерены заявить, что Кастул ваш отец, — осклабился Маро. — Но тогда короны вам не видать как собственных ушей.

— И если не считать долгого судебного процесса, требующего весомых доказательств, которых, конечно же, не существует, — монотонно забубнил Прискус.

— Не порите чушь! — отмахнулся юнец. — Вам, друг мой, не мешало бы научиться различать юмор.

Ровена не знала, что сказать. Она невольно оглянулась на Харо, но скорпион лишь вопросительно блеснул глазами — на будущее стоило бы научить его высокому языку.

— Я… Право, не знаю, — выдавила Ровена. — А есть ли у нас другие опции?

— Разумеется, вы можете вернуться в каструм к своему дядюшке, — развёл руками Келсий. — К сожалению, другого мы предложить вам не в состоянии. К тому же намного проще убедить знать поддержать вас как члена семьи одного из магистров Легиона, нежели как дочь покойного короля с подмоченной репутацией.

— Никогда не говорите о моём отце в таком тоне! — вспылила Ровена, и за её спиной тут же тихонько звякнула сталь. Да как он смеет, мерзкий слизняк, презренный работорговец без совести и чести! Вот он, пресловутый оскал Легиона!

— Прошу прощения за моего друга, принцесса, — поспешил смягчить обстановку Брутус. — Уверен, он не хотел вас оскорбить. Но давайте будем честны, именно так относятся знатные к вашему, несомненно, великому отцу.

— Всё хорошо, успокойся, — шепнула она Харо, сжимающему в пальцах остриё ножа, и обратилась к первому магистру. — И кого же вы предлагаете мне в мужья? Этого чванливого гордеца, у которого нет ни капли уважения к моей семье? Или вот этого самовлюблённого мальчишку, у которого язык работает впереди ума? Или вы великодушно дозволите мне самой выбрать любого из вас? Наша встреча, господа, слишком напоминает сватовство, причём довольно несуразное.

Ровена не просто злилась, её распирало изнутри от обиды и негодования. Эти высокомерные сухари, отчего-то решившие, что вправе распоряжаться ей как безвольной куклой — все они были ей омерзительны. До чего же она докатилась — терпеть унижения от убийц её же отца!

— Я же говорил, — проскрипел Кастул, многозначительно покосившись на Брутуса.

— Очевидно, конструктивный разговор у нас не состоялся, — вздохнул Келсий. — Печально. Весьма печально.

— Вы позволили себе непростительную вольность, друг мой, — осадил его Брутус. — Так не ждите в ответ льстивых речей.

Возмущение работорговцев мгновенно стихло. Ровена обескураженно смотрела на первого магистра, не веря, что за неё кто-то вступился, и в этом поступке было нечто очаровывающее. Вкупе с галантностью и щедростью, Брутус выгодно отличался от остальных своих партнёров, внушая к себе невольное почтение.

— Ещё раз приношу вам свои извинения, Ваше Высочество, — поднявшись из-за стола, Брутус намеренно подчеркнул последние слова, видимо, напоминая своим партнёрам, кто именно перед ними. — Да, ваш гнев справедлив, но постарайтесь понять: мы также серьёзно рискуем. Отказав королю, Легион окажется в незавидном положении. Вам наверняка хорошо знаком нрав вашего дядюшки.

— Допустим, я признаю конфликт исчерпанным. Но вы мне так и не ответили, за кого именно я должна выйти замуж?

— Вы будущая королева, Ровена, и ваш муж обязан соответствовать вашему статусу, — Брутус отвесил учтивый поклон. — Пожалуй, из всех кандидатов, даже если не брать во внимание, что среди нас всего двое не связаны узами брака, я единственный соответствую столь строгим требованиям.

Ровена задумчиво опустила взгляд на свои руки. Что ж, могло быть и хуже. Правда, оставалось одно «но», не дающее покоя с момента, как разговор зашёл о замужестве.

— Ваше предложение весьма заманчиво, господин Брутус, но оно, боюсь, станет серьёзным препятствием в достижении наших целей. Став вашей женой, я уже не смогу носить корону, ведь, насколько мне известно, всем, кто так или иначе связан с Легионом, строго запрещено занимать какие-либо государственные должности. Поправьте меня, если ошибаюсь.

— Не ошибаетесь, принцесса, — на губах Брутуса обозначилась лукавая улыбка. — Но ведь ношение короны не совсем должность. Это, скорее, право по рождению, по крови, если можно так выразиться. И в Заветах об этом не сказано ни слова. Принцепсом, пожалуй, вам никогда не стать, но при этом вы можете быть королевой.

Поразительно, как они всё предусмотрели! Даже лазейку в Заветах раскопали.

— Более того, — продолжил первый магистр, — законы можно и поменять. Кодекс Скверны прямое тому доказательство. И как уже сказал уважаемый Келсий, высокородные охотно поддержат жену магистра Легиона.

— Кодекс Скверны — это вынужденное исключение, — возразила Ровена. — Заветы не станут переписывать по одной моей прихоти.

— Прибрежьем правят не Заветы, принцесса, а люди, которые и наделяют их силой. Вы получите свой трон, а я стану всего лишь королём-консортом. Как видите, Легион согласен на скромную роль. Так признайте же, разве это не выгодное предложение?

Предложение и впрямь казалось выгодным. При её статусе, брак — это сделка, и думать о любви рождённым в знатных семьях — непозволительная роскошь. Но ведь никто не отменял раннего вдовства…

— Мне понадобится время обдумать ваше предложение, — и всё же нужно дать им понять, что Легион для неё не последняя спасительная соломинка.

— У вас есть день, Ваше Величество, — поспешил сообщить Келсий. — Дольше тянуть с ответом, к сожалению, мы не сможем.

— Хорошо, — Ровена сцепила пальцы в замок и опустила локти на зеркальную столешницу. — Но у меня есть одно условие. Так как наш брак можно назвать фиктивным, я прошу оставить мне право распоряжаться своей личной жизнью на своё усмотрение. То же самое я предлагаю и вам, господин Брутус — в ваши дела я вмешиваться не стану.

Главный магистр ухмыльнулся самым краешком губ и слегка склонил голову:

— Если вы так настаиваете.

Именно это Ровена и хотела услышать. Такой человек обязан сдерживать свои обещания, но в ближайшее время лучше более детально обсудить брачный контракт. Она поднялась:

— Благодарю вас, господа. Надеюсь, наш союз пойдёт нам всем во благо.

— А как же иначе! — прокаркал Кастул, сверкая глазами из-под кустистых бровей.

С холодной вежливостью Ровена попрощалась с магистрами и поспешила покинуть гостиную. Даже находиться среди гнусных подонков, бессовестно торгующих чужими жизнями, ей было невыносимо. Брутус вызывал некоторое уважение, но он, по сути, ничем не отличался от остальных. Менее омерзительный ещё не значит благородный.

— Как всё прошло?

Она подняла взгляд на Харо. Преданный, беззаветно влюблённый — тот, кто готов отдать жизнь за неё, не требуя ничего взамен. После того вечера Ровена по-настоящему осознала, как ей с ним повезло. Поначалу она сердилась на него, но потом поняла: он мог воспользоваться её состоянием, а вместо этого показал, что заслуживает полного доверия.

— Прошу, выслушай меня и постарайся понять, — Ровена всё ещё сомневалась, стоит ли говорить ему сейчас о предстоящем замужестве, но рано или поздно правда всё равно раскроется, и лучше, если он узнает об этом из её уст. — Король нашёл нас и потребовал у Легиона выдать всех немедля. Магистры предоставили мне выбор: если я выйду замуж за Брутуса, они защитят меня… Защитят нас. А ещё помогут мне стать королевой.

Повисло тягостное молчание. Харо долго смотрел на неё, переваривая услышанное, затем медленно стянул маску к подбородку:

— И что ты ответила?

— Пока ничего. Мне дали на раздумья всего один день.

— Хорошо. Этого достаточно. Будь готова к полуночи, мы уходим.

— Уходим? Но куда, Харо, куда?! Куда мы уйдём, скажи мне на милость!

— Куда угодно, — он мягко сжал её плечи. — Мы обязательно что-то придумаем. Я найду для нас убежище. Только ты и я…

— Как же ты не понимаешь! В этом мире мы не будем в безопасности. В этом мире, какой он сейчас, нам никогда не быть вместе! Но в новом, который я собираюсь построить, мыможем быть настоящей парой, не боясь гонений.

— Всё это просто мечты, Ровена, — Харо покачал головой. — Нет никакой уверенности, что у нас получится хоть что-то изменить. Зато мы можем быть вместе прямо сейчас. Я могу найти для нас дом, я буду оберегать тебя, защищать тебя до самой своей смерти.

— Забудь об этом! — ей не хотелось спорить с ним, но всё то напряжение, в котором Ровена пребывала в последний час, бесконтрольно вырвалось наружу. — Я не готова до конца своих дней ютиться в какой-нибудь лачуге на краю света. Эта жизнь не для меня, Харо! Неважно, пусть всё это пустые мечты, но я не отступлюсь от них!

— И это значит..? — он отпустил её плечи, и в этом движении было столько разочарования, что Ровене вдруг стало жаль его.

— Пойми, пожалуйста, мне придётся пойти на их условия, — его лицо оставалось совершенно неподвижным, не дрогнул ни один мускул, но взгляд… От него по коже вдруг побежали мурашки. — У меня нет выбора, Харо! Это единственная возможность.

— Не делай этого, — он коснулся ладонью её щеки, и Ровена ощутила, как дрожит его рука. — Дай мне шанс! Клянусь, я раздобуду для тебя эту треклятую корону!

— И как же ты её раздобудешь? — она горько усмехнулась: какой же он всё-таки наивный! — Украдёшь? Убьёшь дядю? Пойми, не так это работает.

— Я не знаю, как, но я это сделаю. Ты станешь королевой, обещаю! Просто давай уйдём отсюда.

— Куда уйдём? В Пустоши? Или в Безмолвные леса? А может, вернёмся в Перо?

— Не знаю… Неважно! Просто дай мне время.

— Нет у меня времени, Харо! — его непонятливость начинала раздражать. — Как и нет ни гроша за душой. Будем вдвоём грабить караваны? Хорошее начало, нечего сказать! Послушай, ты дорог мне, правда дорог, но ты простой воин, а не политик. Ты даже не лидер, как Севир, ты всего лишь рядовой скорпион. Смирись с этим! Без поддержки знатных мы оба и медяка ломанного не стоим.

— Поэтому ты готова лечь под этого ублюдка? Ради медяка стать подстилкой Легиону?

Ровена отвесила ему звонкую пощёчину, да так сильно, что ладонь словно окатило кипятком:

— Знай своё место, Сорок Восьмой!

Воцарилась невыносимая тишина. Харо внимательно изучал Ровену, и о чём он сейчас думал — одним богам известно.

— Тебе лучше уйти, — устало произнесла она, с трудом выдерживая его взгляд. — И не возвращайся, пока не остынешь.

Небрежно поклонившись, он скрылся за поворотом, так ни разу и не оглянувшись. Ровена смотрела ему вслед, надеясь, что он передумает и вернётся. Она даже готовилась извиниться за резкие слова и за вполне заслуженную пощёчину, лишь бы сейчас не оставаться одной. Но прошла минута, затем вторая, потом ещё несколько, а Харо всё не возвращался. Последняя надежда ушла, когда из-за угла вынырнула низкорослая фигура Морока. Горло внезапно стиснула невидимая рука, на глаза навернулись слёзы и, подавив всхлип, Ровена толкнула дверь спальни.

* * *
Шёл пятый час напряжённого ожидания. От трудного подъёма нога нещадно ныла, но лучшего места для засады не найти: с идеально ровной площадки луг просматривался как на ладони. К тому же выступ скалы заканчивался здоровым каменным шипом, за которым можно легко укрыться, когда прилетит тварь. А она прилетит, Бернард знал это наверняка.

Готовился он к этой охоте добрых три месяца, просчитывал каждый шаг, учитывая все, даже самые несущественные детали. Нет, на этот раз всё должно получиться! Самым сложным оказалось раздобыть куний яд. Стоил он целое состояние — пятьдесят золотых за жалкую склянку, которой едва хватило обмазать шерсть ягнёнка. Не задумываясь ни на секунду, Бернард отдал все свои сбережения, даже пришлось одолжить немного у Ады, но заветный пузырёк он заполучил.

Бернард принялся расхаживать взад-вперёд, чтобы размяться после продолжительного сидения. При каждом шаге изувеченную ногу пронзала боль, с которой, впрочем, он давно научился жить. Два года прошло, как Серый Демон сделал из него калеку. Но не убил, хотя мог. Точно насмехаясь над беспомощностью старика, бестия щёлкнула острыми, как лезвия, зубами у его лица и улетела прочь. Чудом Бернарду удалось добраться до Ады. Если бы не Рыжая, прискакавшая на отчаянные крики хозяина, гнить бы ему вон у тех скал, на горизонте.

Знахарка сделала всё, что могла. Кости-то срослись, но гнуться нога перестала. И всё же, вопреки увещеваниям Ады, что пора бы смириться со смертью Джоди, что монстра ему не убить, Бернард упрямо продолжал искать пути отмщения, и наконец-то этот день настал. Голову Демона он принесёт в посёлок, чтобы хоть как-то утешить тех, чьи близкие были разорваны кровожадной тварью.

На безоблачном небе показалась тёмная точка. Поначалу Бернард принял её за ворона, но спустя минуту уже судорожно хромал к укрытию. Демон здесь.

Серым пятном чудовище кружило над беззащитным ягнёнком, а тот, звеня колокольчиком, в ужасе метался из стороны в сторону и жалобно блеял: верёвка не позволяла бедолаге спастись от верной гибели.

Бернард в волнении затаил дыхание. Как только тварь сожрёт наживку, яд сработает, и всё закончится.

Сделав ещё один круг в воздухе, бестия, тяжело размахивая кожистыми крыльями, приземлилась в нескольких метрах от плачущего как ребёнок животного. Перебирая острыми конечностями, усеянными мелкими шипами, Демон приподнял треугольную морду, принюхиваясь к добыче. Спинные гребни вздыбились и мелко задрожали, тонкая кожа меж ними натянулась, будто парус, наполненный ветром.

Ягнёнок сжался и притих. Нервно хлестнув длиннющим хвостом, бестия ловко засеменила передними лапами-крыльями и, нависнув над полуживой от ужаса приманкой, раскрыла огромную пасть. Тускло сверкнули клыки, а уже в следующую секунду обезглавленное тельце рухнуло в траву, подёргивая копытцами. Бернард едва сдержал ликующий вопль: Демон купился! Невесть откуда взявшаяся пакость, десяток лет держащая в страхе целые поселения, скоро за всё поплатится. За каждую каплю пролитой крови, за каждую горькую слезу утраты. Тварь заплатит за Джоди, заплатит за всех несчастных, убитых ею за все эти годы!

Демон навис над неподвижной тушкой с разинутой пастью, собираясь проглотить оставшуюся добычу, но тут вдруг застыл, словно о чём-то задумавшись.

— Давай же, чего ты тянешь? — прошипел Бернард. — Жри это, Тейлур тебя подери!

Бестия осторожно осмотрелась по сторонам, издала царапающий слух стрёкот и взлетела, так и не притронувшись к тельцу.

— Что?! Нет, стой! — Бернард в безысходности замолотил камень. — Ты должен был его сожрать! Почему ты не сожрал его? Почему!?

Он сполз на землю и разрыдался. Громко, по-детски отчаянно. Его пальцы заскребли каменистую почву, плечи мелко затряслись, а из груди вырвался протяжный, полный бессильной ярости вой.

Глава 10

Твин обнаружила себя на мягкой койке под жарким шерстяным покрывалом. Тело ломило, тяжёлые веки смыкались, но она, стойко переборов сонливость, повернула голову, чтобы осмотреться. Из окна бил солнечный свет, заливая тесную комнатушку приятным теплом. Бревенчатые стены, пол из некрашеных досок, в дальнем углу старая бочка с кособокой глиняной плошкой и кувшином. Рядом с лежанкой, устроившись на полу, тихо посапывал Керс.

В голове гуляла звенящая пустота: ни мыслей, ни воспоминаний — абсолютное ничто. Твин принялась судорожно выуживать из памяти последние события, и память, спустя какое-то время отозвалась потоком застывших образов и искажённых звуков: мерный скрип и покачивание, широкая улыбка добряка Триста Шестого, Керс, протягивающий флягу с водой, снова жгучая боль в плече и темнота. Твин вспомнила, как попала в плен к северянам, как вояка со шрамом предложил ей сделку, как потом за ней пришёл Керс… и что-то ей вколол.

Она провела языком по пересохшим губам. Жутко хотелось пить, а желудок скрутило от голода. Приподнявшись на дрожащих от слабости руках, Твин тихонько позвала друга, и тот сразу подскочил, будто только притворялся спящим.

— Привет, сестрёнка, — Керс расплылся в улыбке и потрепал её по щеке. — Как ты?

— Пить хочется. И есть… Да я готова сожрать месмерита целиком!

— Сейчас всё устроим, — он суетливо налил из кувшина воды и подал ей кружку. — Никуда не уходи, сгоняю за чем-нибудь съестным.

— Да куда я уйду! Для меня даже встать — подвиг.

Так и тянуло спросить, что за дрянь он ей вколол, но Твин решила пока отложить взбучку — набраться бы сил для начала. Она уселась на койке, подобрав ноги под себя, и уже было обрадовалась, что не так всё плохо, как голова вдруг пошла кругом, а в боку появилась тянущая боль.

Керс вернулся быстро, как и обещал. Весь запыхавшийся, он тащил в одной руке стул, а в другой — маленький котелок с чем-то ароматным. Сглотнув слюну, Твин осторожно придвинулась к краю, пока брат разливал мясной бульон по плошкам. Горячее варево обжигало язык, щипало потрескавшиеся губы, но она жадно выпила всё до дна и попросила добавки, а после второй порции, наконец почувствовав в животе приятное тепло, с блаженным стоном откинулась к стене и внимательно посмотрела на притихшего Керса:

— Ну и где мы?

— В Исайлуме. Можешь расслабиться, здесь безопасно.

— Я так и подумала. А ты ничего не хочешь мне рассказать?

Он с виноватой улыбкой потёр затылок:

— Прости, сестрёнка, так нужно было.

— Да ну?! — Твин испытывающе смотрела на него. — Я жду объяснений, и лучше бы тебе начать с того, где Слай.

Друг нервно заёрзал на полу и отвёл глаза, над переносицей появились две глубокие складки. Твин прекрасно понимала, что это значит: Слай снова вляпался в какую-то неприятность.

— Хватит, Керс, говори, как есть! Что ещё вытворил этот плут?

Он молча сел рядом на кровать, положил руки на колени, как нашкодивший малёк, и сцепив пальцы в замок, уставился на что-то в углу. Вёл он себя крайне странно, и Твин вдруг ощутила гнетущую тоску, будто вот-вот услышит что-то страшное, о чём и подумать бы побоялась.

— Твин, слушай…

— Он в плену? Его схватили? — от волнения даже дыхание спёрло. Тогда это всё объясняет: вот почему Слай не пришёл за ней, вот почему Керс избегает её взгляда.

— Поверь, я бы всё отдал… — сдавленно произнёс друг. — Я не хотел его там оставлять, понимаешь? Похоронить хотел, но не дали…

— Нет… нет, — Твин замотала головой. — Ты что несёшь! Это не смешно. Где он, Керс? Что с ним?

— Мы попали в засаду. Слай вытащил твоего отца из-под пуль, но сам… Прости меня, сестрёнка, я не мог ничего сделать. Ранили в шею, кровь не останавливалась, я пытался его спасти…

Керс говорил и говорил; Твин слышала его голос, но слова слились в сплошной фон, а в голове гулким эхом повторялось раз за разом: «Пытался спасти… Пытался спасти…» и так до тех пор, пока до неё не дошёл смысл этой фразы. Наверное, если бы ей разорвали грудную клетку и вытащили ещё трепещущее сердце, то и тогда бы не было так больно. Внутри словно орудовала ледяная лапа, разрывала и смешивала внутренности, скоблила рёбра стальными когтями. Перед глазами поплыло, и горло сдавило невидимой удавкой.

«Дышать! Не могу дышать!»

Вдох, другой — бесполезно. Жадно хватая ртом воздух, Твин начала остервенело скрести ногтями своё горло.

— Жжёт! Жжёт! — она задыхалась, хрипела, раздирала кожу в кровь.

Внезапно что-то крепко сковало её запястья. Что-то сильное и тёплое, живое. Так обнимал её Слай, только он так мог… Точно, как она сразу не догадалась! Он здесь, рядом, просто подшутил над ней, это в его духе. Но как же больно, мать его!

— Твин, остановись! — донеслось приглушённо. — Хватит, прошу.

— Жжёт… Помоги мне, Слай, очень жжёт! — вдохнуть получалось раз через три, и то мучительно больно. Казалось, её заставили залпом выпить кружку кипятка, настолько горело всё изнутри.

— Тише, тише, сейчас пройдёт.

— Мой Семидесятый… Мой Семидесятый… — шёпотом она звала его, и боль отступала с каждым звуком его номера. Слай рядом, он здесь, всё хорошо. Всё хорошо…

— Дыши глубже. Вот так, умница. Ты сильная, сестрёнка, ты справишься.

Сестрёнка? Нет, Слай никогда её так не называл. И голос… Это не его голос!

— Сла-ай! — она взвыла, взвыла громко, отчаянно, раненым зверем. Она выкрикивала его имя вновь и вновь, выкрикивала так, чтобы он услышал её там, в Землях Освобождённых, услышал и вернулся за ней. Он же обещал, что никогда её не бросит!

Слёзы обжигали щёки, щипали глаза, потрескавшиеся губы. Твин звала его и звала, до тех пор, пока голос окончательно не осип, но и тогда продолжала шептать его имя — ей казалось, если не произносить его вслух, то Слай исчезнет навсегда. И только окончательно выбившись из сил, когда из горла вырывались лишь хрипы, Твин замолчала. Керс продолжал прижимать её к себе, и она представила, что это Слай, и на какой-то мимолётный миг даже удалось в это поверить.

Сколько времени они так просидели, Твин не знала. Слёз почти не осталось, внутренняя пустота неумолимо разрасталась, поглощала боль, притупляла чувства, безразличной усталостью растекаясь по венам. Твин больше ничего не чувствовала, разве что слабо ныла робкая тоска, смешанная с осознанием, что мир раскололся, что незачем больше за что-то сражаться, незачем куда-то идти. Вместе со Слаем Госпожа отняла у неё весь мир, все мечты.

Керс не отпускал её ни на секунду. Твин слышала стук его сердца, чувствовала, как вздымается его грудь — судорожно, прерывисто. Он не смог уберечь Слая, хотя должен был. Он ведь был им старшим братом, бесполезным старшим братом…

— Знаешь, мы почему-то думаем, что смерть где-то там, далеко, — Твин не сводила глаз с окна, из которого мягко лился оранжевый свет. — Она всегда приходит за кем-то другим, и со временем начинаешь верить, что ты особенный, избранный, и что к тебе-то смерть точно не придёт. Никогда. И возомнив себя бессмертным, ты начинаешь расточать свою жизнь понапрасну, разбрасываться временем налево и направо, будто у тебя его бесконечно много, будто оно никогда не закончится. Наверное, именно этого и ждёт Госпожа, чтобы напомнить, что ты всего лишь пыль под её сапогом.

Твин впилась ногтями Керсу в плечо, стараясь сделать ему как можно больнее. Пусть прочувствует на себе хотя бы толику того, что чувствует она — это меньшее, чего он заслуживает. Твёрдые как камень мышцы чуть дрогнули, но брат не сказал ни слова.

— Знал бы ты, как я ненавижу себя за тот наш поцелуй. Знал бы ты, как проклинаю себя за собственную гордыню. Я ведь могла быть со Слаем всё то время ссоры. Могла подарить нам обоим ещё один бесконечно счастливый месяц, но потратила его на пустые, никому не нужные обиды. Скажи, Керс, кто мне теперь вернёт тот месяц? Ты? А может, сама Госпожа?

Твин всё чудилось, что там, в углу, затаилась она, «Великая Смерть». Пришла позлорадствовать, стерва.

— Отдай мне его назад, проклятая ты сука! — закричала она, пытаясь вырваться из объятий Керса. — Верни мне его! Верни! Думаешь, я боюсь тебя, грёбаная дрянь? Да я буду смеяться в твою костлявую рожу, когда ты придёшь за мной и потребуешь свою чёртову историю. О да, я припасла для тебя кое-что интересное. Клянусь, ты будешь давиться моей кровью, ты будешь выть от моей боли, ты будешь захлёбываться моей яростью… Подлая трусливая стерва, ты отнимаешь у других самое ценное, забираешь самых лучших… Я уничтожу тебя, мразь, раскрошу твой поганый череп голыми руками. Ты больше никогда — слышишь?! — никогда не сможешь красть наши жизни!

Твин кричала, продолжая вырываться и царапаться, пока окончательно не потеряла голос. В углу ей всё виделась Госпожа. Там эта тварь, прячется в тени, и до неё рукой подать.

— Ну всё, Твин, довольно, — Керс стиснул её так сильно, что она взвизгнула. — Тебе нужно научиться жить с этим.

— Жить с этим? — просипела она. — А зачем?

— Сделай это хотя бы для Слая. Он просил, чтобы ты не торопилась туда, сказал, что подождёт тебя.

— Сомневаюсь.

— Это правда, — разжав хватку, он развернул её к себе лицом. — Клянусь, Твин, я передал тебе слово в слово.

Керс не лгал, она знала это. Впрочем, неважно, ничего уже неважно. На неё снова навалилась гнетущая усталость, когда нет сил даже шелохнуться. Опустив голову на колени друга, Твин свернулась клубком.

— Слай был для меня всем миром, понимаешь? Я будто знала его намного дольше, чем всю жизнь.

— Понимаю…

— Представь, он чувствовал то же самое! Мы обменялись обещаниями в ту же ночь, когда… — она вспомнила их первый раз. Его поцелуи, его прикосновения, его дыхание на своей коже. Воспоминания — вот и всё, что осталось от её Семидесятого.

Лучи заходящего солнца, вспыхнув багровым, начали медленно блёкнуть, тени становились всё гуще и длиннее. В оконном стекле заиграла маленькая радуга, и Твин вспомнилось, как Слай раздобыл для неё браслет из прозрачных бусин. Она всё нарадоваться не могла на эту красоту: на солнце в стекляшках плясали точь-в-точь такие радуги. Твин так и прозвала безделушку — «Ловец радуги», а потом успешно его потеряла на первой же охоте. Отыскать бы его сейчас…

— А помнишь, как Слай на спор выкрал у Биффа бутыль вина? — веки налились свинцом, и Твин, сдавшись, закрыла глаза.

— Да уж, такое не забудешь, — грустно хмыкнул Керс. — Только вот не стоило его с дымом мешать.

— Зато блевать вчетвером не так скучно. Как бы я хотела вернуть назад те годы.

— Не ты одна… Твин, скажи мне, что произошло в туннелях? Почему Харо бросил тебя там?

Один звук этого имени заставил её содрогнуться.

— Давай потом. Не могу. Я правда очень-очень устала.

— Ну тогда отдыхай, я буду рядом.

Твин приподнялась, давая ему встать, а потом улеглась поудобнее. Лучше дождаться ночи, вот тогда-то она побеседует с Госпожой с глазу на глаз.

* * *
Дыхание Твин давно выровнялось, прерывистые всхлипы прекратились, а Керс всё сидел у стены. Спина онемела, ноги затекли, но он боялся даже шелохнуться — вдруг разбудит её. Бедняга и так с трудом успокоилась.

В тесной комнатушке не было видно ни зги, лишь смутные очертания оконца. Твин поселили в доме Севира, в единственной свободной спальне — на этом настоял Максиан, да и Керс особо не противился, к остальным ей пока нельзя. Правда, вторая койка здесь не поместится, а после сна на голом полу ломило бока и спину.

Придя к выводу, что пора бы соорудить себе какую-нибудь лежанку поудобнее, Керс, стараясь не шуметь, зажёг фитиль лампы и склонился над спящей подругой. На её шее алели глубокие борозды, под ногтями забилась кровь. С каким же остервенением Твин раздирала себе горло, с каким отчаянием звала Слая — столько боли ему ещё не доводилось видеть, а повидал её Керс немало. Самые глубокие и мучительные раны обычно невидимы глазу. Прежней Твин уже не будет, Слай был для неё всем, и как бы Керсу ни хотелось, он никогда не сможет заменить ей Семидесятого. Зато он может попытаться помочь ей отыскать хоть какой-нибудь смысл в жизни.

Осторожно поправив покрывало, он коснулся болезненно горячего лба подруги. Пожалуй, нужно заскочить к Аннике, у неё наверняка найдётся что-нибудь от жара. Керс бесшумно притворил за собой дверь и, ощутив спиной чей-то взгляд, обернулся. За столом, где обычно Севир собирал всех на очередной совет, одиноко сидел принцепс. Крутя пальцами кружку, он внимательно следил за каждым его движением. Керс вызывающе выгнул бровь: и вот чего этот хмырь так вылупился?

— Я слышал, как она кричала, — Максиан поднёс кружку к губам и, наморщив нос, неторопливо отпил. — Как она сейчас?

— Спит.

— Мне правда очень жаль. Если бы я мог, то не задумываясь поменялся бы местами с Семидесятым.

— А было бы неплохо! — Керс хмыкнул.

Максиан смерил его задумчивым взглядом:

— Ты ведь влюблён в неё, не так ли?

— Влюблён? — давно же Керс не слышал этого слова. Настолько давно, что сейчас оно казалось чужеродным, заимствованным из какого-то древнего, всеми забытого языка. Но даже если бы он хотел излить кому-то свои душевные волнения, то явно не этому слизняку. — О чём вы, господин принцепс? Осквернённым запрещено любить, как и носить имён, заводить семьи и распоряжаться собственной жизнью. Завидная участь досталась вашей дочери, правда?

Максиан ничего не ответил, продолжая угрюмо смотреть исподлобья.

— Хотите ещё что-то добавить? Нет? А раз уж вы взглядом убивать не научились, то, может, хватит на меня так пялиться? Поганки на мне пока не растут.

Принцепс оттолкнул пальцами кружку, будто она мешала ему думать, и потёр переносицу:

— Седой мёртв.

При других обстоятельствах эта новость стала бы для Керса настоящим ударом. Можно сказать, Седой заменил ему отца: научил читать, писать, вбивал в голову правильные вещи, порой даже силой. Наверное, он был единственным человеком в терсентуме, если ни во всём Легионе, который относился к осквернённым не как к товару. Ему не было плевать на судьбы своих подопечных, старик всегда старался помочь, подсказать, заступиться. Сколько раз он прикрывал задницы Четвёрке — не счесть. А теперь его не стало.

Толкнув дверь, Керс собрался покинуть дом: позже сопли, нужно раздобыть лекарство для Твин.

— Севир слёг, — похоже, дурными новостями Максиан запасся с лихвой.

— Очухается, не впервой, — бросил Керс, не оборачиваясь.

— Надеюсь, ты прав. А он ведь тебя своим преемником выбрал.

— Только меня забыл спросить.

— Потому что ты не готов, Сто Тридцать Шестой. Хотя я считаю, что ты вообще не годишься на эту роль. И если в тебе осталась хоть капля человеческого, то, прошу, уйди. Уйди из жизни Твин, из Исайлума, а лучше из Прибрежья. Ты опасен даже для самого себя, ты всех нас погубишь, и Твин в первую очередь.

Начинается! Ну хоть в лицо осмелился сказать, уже лучше, чем плести за спиной интриги.

— Наверное, я бы прислушался к вашему совету, господин Максиан, но есть одна проблема: я не человек, и никогда им не был, так что можете засунуть свои просьбы себе поглубже в… в куда поместится и, наконец, займитесь своими делами.

Не дожидаясь ответа, Керс вышел на крыльцо и задрал голову к небу. Такое чистое, без единого облачка. Когда-то в детстве он пытался сосчитать звёзды, но вскоре забросил это бесполезное занятие, а позже узнал от Седого, что их бесконечное множество, что солнце тоже звезда, и с какой-нибудь далёкой планеты оно выглядит такой же мерцающей точкой, различимой только в ночном небе.

«Брось, сейчас не время для этого, ты нужен Твин», — опомнившись, он отправился к дому лекарки. Анника открыла сразу, молча выслушала, понимающе кивнула и, пошарив по забитым склянками полкам, протянула несколько пузырьков:

— Это шиповник с липовым цветом — собьёт жар. Смешай его с кипятком и дай настояться недолго. А это мазь из арники, притупит боль. Только обязательно вместе с этим, — она указала на длинную колбу с мутным содержимым. — Завтра зайди, ещё дам.

По дороге назад Керс решил заскочить в свой прежний дом. Некоторые собратья ещё не спали, обсуждая последние новости. За столом развалился Триста Шестой, и араком от него несло так, что глаза заслезились. Поприветствовав желторотиков, Керс заглянул в огромную кружку в руках друга:

— Морда не треснет?

— Слыхал, Седой помер? — здоровяк шмыгнул носом.

— Слыхал.

— Как там Твин?

— Сам-то как думаешь? — Керс выдернул кружку из его рук и отхлебнул арака. Какая же всё-таки дрянь это уруттанское пойло!

— Да уж… Знаешь, а Шустрый ведь тогда не погиб, — Триста Шестой обхватил голову руками. — Казнили его, брат, на Площади Позора, представляешь? У свободных целая площадь для позорной смерти… Для осквернённых места не нашлось, а вот для позора — пожалуйста. И других тоже казнили. А мы сбежали, что щенки трусливые.

Может, и как трусливые щенки, но что бы изменилось, если бы все полегли в замке или у Материнской Скорби? Проклятая ночь и так забрала многих собратьев. Им бы всем жить да жить, вот только Госпоже плевать, молод ты или стар, плевать ей, ждут ли тебя где-то, нужен ли ты кому-то. Она всё равно берёт причитающееся, и как знать, может, завтра она заберёт и его самого или Твин, а, может, всех сразу. Так стоит ли лишний раз вспоминать об этой бессердечной суке?

Керс ободряюще хлопнул друга по плечу:

— Мы ещё со всех них спросим, братишка. И за Шустрого, и за Слая, и за каждого из нас. Выше нос, сам же говорил, с дыркой в ноге не побегаешь.

— Говорил, а всё равно скребёт, — он бухнул себе в грудь кулаком, — вот здесь. Невмоготу скребёт, хоть псиной вой! Понимаешь?

— Да куда уж мне… Ладно, пойду я, Твин совсем плоха, нельзя её надолго оставлять.

— Вали давай, — махнув рукой, будто отгоняя надоедливую муху, Триста Шестой отобрал у него свою кружку, залпом осушил её и запустил в угол.

— Эй, хорош шуметь! — один из желторотиков поднял заспанную морду. — Мне на охоту завтра.

Керс заглянул в свой дорожный мешок и, поколебавшись, выудил из него конверт. Запихнув письмо за пазуху, он сгрёб в огромный ком покрывало с подушкой и поспешил назад, к дому Севира, но уже на подходе, услышав разъярённый крик Твин, отшвырнул свою ношу и ринулся внутрь.

— Я хотел помочь, но она не подпускает, — бормотал бывший принцепс, стоя на пороге спальни.

Оттолкнув незадачливого папашу, Керс ворвался в комнату. Твин сидела на полу, зажимая ладонью левую руку. Кровь стекала на её колени, скапливалась у ног в густую чёрную лужу, поодаль валялись осколки кувшина.

— Ты что натворила?! — Керс стянул с пояса ремень, чтобы наложить жгут, как вдруг подруга оглянулась, и он невольно замер под взглядом светящихся в полумраке зелёных глаз.

— Представляешь, — Альтера отняла руку, открывая рваную рану до самого локтя, — эта дура чуть не убила меня!

Глава 11

Корнут повертел в пальцах пузатый флакончик с медной крышкой на цепочке и поднёс его к глазам. В лучах солнца содержимое приобрело синеватый оттенок, а голубое стекло, темнёное у горла и донышка — определённо работа стеклодува из Южного Мыса — заиграло радужными бликами. Щедрость Аргуса воистину не знает границ: пузырёк был заполнен всего на четверть, хотя посланник ордена пылко заверил, что этого должно хватить на целый месяц.

Несмотря на отказ, глава Ордена выполнил своё обещание, предоставив пробный образец. Впрочем, действенность эликсира Корнут пока проверять не торопился, и дело не в том, что незаметно опоить короля — весьма сложная задача, зависимость от Шести Ветров — вот то зло, удерживающее его от опрометчивых решений. К тому же настроение Юстиниана немного стабилизировалось, а пытаться улучшить то, что и так работает, чревато плачевными последствиями. Поджог какой-то вшивой редакции не в счёт, жаль только, что Шарпворд улизнул, но и его поимка всего лишь вопрос времени. И как этому гадёнышу удалось пронюхать о принцессе?

Придя к выводу, что зелье должно оставаться крайней мерой, Корнут спрятал флакон в секретный кармашек пиджака и подтянул к себе внушительную стопку отчётов.

В дверь робко постучали.

— Войдите, — бросил он, листая бумаги.

В кабинет заглянула румяная мордашка.

— Прошу меня простить, господин, — проблеяла молоденькая служанка. — Вас ожидают в Читальном дворе.

— Что, прямо сейчас? — Корнут удивлённо воззрился на говорившую.

— Именно так, господин.

— И кто же?

— Не имею чести знать, господин. Я передаю то, что велено. Вас проводить?

— Благодарю, не стоит, — недовольно вздохнув, Корнут ровненько поправил разворошённую стопку документов и вышел в коридор.

Перебирая в уме, кто бы мог искать с ним встречи, при этом поленившись заглянуть к нему в кабинет, он обогнул громоздкое строение административного корпуса и вышел на аллею, ведущую к парадным дверям в библиотеку аккурат через Читальный двор. На скамье у пышного куста сирени сидела королева, с задумчивым лицом листающая книжку. Вежливо кашлянув, Корнут остановился в нескольких шагах, желая убедиться, что не ошибся, хотя Лаура была единственной посетительницей давно канувшего в забвение сквера. А ведь когда-то в нём кипела жизнь: здесь прогуливались профессора в перерывах между лекциями, собирались студенты для горячих споров и обсуждений новаторских идей. Два века назад библиотека каструма считалась священным местом знаний при единственном в Прибрежье университете. Теперь же она обросла седой пылью и погрузилась в беспробудный сон, а немногочисленными завсегдатаями Читального двора стали неграмотные садовники.

— О, господин Корнут! — с жеманной улыбкой королева протянула ему руку. — Я уже начала волноваться, что вы не придёте.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, Ваше Величество, — он слегка коснулся губами самых кончиков её пальцев. — Признаться, вы застали меня врасплох.

— Да-да, понимаю, — Лаура указала на свободное место рядом. — Прошу, присаживайтесь. Мне нужен ваш дружеский совет, формальности сейчас не к месту.

Беспокойно оглядевшись, словно воришка, готовящийся стянуть булку с прилавка, Корнут опустился на край скамьи и чопорно сложил руки на коленях:

— Я всецело в вашем распоряжении, моя королева.

Лаура отложила книжку и протяжно вздохнула. Как бы она ни старалась держаться непринуждённо, каждое её движение сквозило нервозностью. На фоне молодой зелени её бледное лицо казалось снежным пятном, чудом не растаявшим в лучах весеннего солнца, большие карие глаза лихорадочно бегали, а губы оставались приоткрытыми, словно королева вот-вот заговорит. Но она продолжала молчать.

— Вас что-то тревожит, не так ли? — Корнут решил взять инициативу в свои руки. — Не волнуйтесь, наша встреча останется между нами.

— Ох, как же отрадно это слышать, дорогой Корнут! Я… Я, право, и не знаю, с чего начать… Всё это так странно! Боюсь, вы можете неправильно меня понять.

— Уверяю вас, моя королева, ваши страхи абсолютно беспочвенны.

Немного поколебавшись, она нервно поправила идеально уложенную причёску и, озираясь по сторонам, чуть склонилась к нему:

— Скажу честно, этот разговор я откладывала, как могла, но теперь… Корнут, я так сильно волнуюсь за Юстиниана, — она перешла на шёпот, — даже больше, он меня пугает!

— О чём вы, Ваше Величество? — так же тихо спросил Корнут. За неполные пятнадцать лет его службы при дворе, королева впервые искала приватной встречи с ним, и этот факт не мог не настораживать. Лаура из тех женщин, которым совершенно начихать на дела мужа, пусть даже они и касались всего государства. Ей куда ближе торжественные приёмы и роскошные наряды, а собственная внешность её заботила сильнее, чем умирающие от голода детишки за стенами каструма.

— Я, правда, не знаю… Он точно одержим этой Ареной, всё твердит о какой-то кровавой бане. Ничего не понимаю! — королева сцепила тонкие пальцы в замок. — Я его не узнаю, Корнут. Он перестал интересоваться девочками, а я для него словно пустое место.

— Это всего лишь сказываются недавние потрясения, Ваше Величество. Уверен, со временем всё вернётся на свои места.

— Скажите мне честно, Корнут, — лицо Лауры ожесточилось, взгляд сделался непривычно колючим, пронзительным, — что делал Юстиниан в покоях этой малолетней паршивки? В ту самую ночь, когда она сбежала из каструма?

Ну что он мог там делать! Разгонял миражи убеждениями, очевидно. Или как там Юстиниан выразился о нравственности? Корнут до последнего надеялся, что нездоровые фантазии короля таковыми и останутся, но, как выяснилось, его влечение к племяннице оказалось сильнее здравого смысла.

— Насколько мне известно, сообщники принцессы взяли его в заложники…

— Умоляю, хоть вы мне не лгите! — Лаура вскинула руку, требуя замолчать. — Я что, по-вашему, слепая? Эта испорченная девка без всякого стыда вертела хвостом перед моим супругом.

Корнут даже растерялся. Несчастный Юстиниан, невинная жертва коварной принцессы!

— Простите мне мою прямоту, Ваше Величество, но ваши переживания слегка надуманны.

— Если бы они были надуманными, я бы к вам не обратилась, — она опустила глаза и прикусила нижнюю губу. Недолго посидев так, королева вновь заговорила. — Я просто пытаюсь выяснить, с кем прожила двадцать лет и кому подарила двух восхитительных дочек. Видите ли, Корнут, есть ещё кое-что, о чём бы я предпочла умолчать, но сама мысль, что это может повториться, приводит меня в ужас. Кажется, мой муж причинил кому-то страдание.

— Причинил страдание? — деланно изумился Корнут.

«Нет, милая Лаура, тебе не кажется».

Она принялась взволнованно теребить уголок тонкой как паутинка накидки. Её пышные ресницы слегка подрагивали, на лбу обозначились морщинки:

— Несколько дней назад меня мучила очередная бессонница, а пилюли для сна как назло закончились. Тогда я решила пройтись на свежем воздухе, чтобы нагулять сон. И вот, проходя по коридору мимо его кабинета, мне послышался девичий плач. Я испугалась и быстро вернулась к себе в покои, а вчера я нашла в кабинете вот это, — она протянула кружевной клочок с большим бурым пятном. — Взгляните, Корнут, это же кровь!

— Возможно, это оставила служанка… — он осёкся. Надо же было брякнуть такую нелепость!

— Вы меня совсем за идиотку принимаете?! Ровена свела моего мужа с ума! Проклятая ведьма… Думаете, я не знаю, что она осквернённая? Я слышала вашу беседу с Юстинианом. Эта тварь превратила его в одержимого, жестокого монстра, — в глазах королевы заблестели слёзы. — Помогите мне, Корнут, умоляю! Я в отчаянии!

Ему хотелось, чтобы её слова были правдой, но Ровена здесь ни при чём. Однажды Юстиниан отведал девичей крови, и она ему явно пришлась по вкусу. Глупо надеяться, что смерть той несчастной — чудовищное стечение обстоятельств. Не прошло и месяца, а король уже нашёл следующую жертву.

«Вот тебе и стабильное настроение».

Смерть девушки всего-навсего разминка, прощупывание дозволенных границ. Король лишь вкусил прелесть власти, пока смакует её, катает на языке, как леденец, но что будет, когда сласть могущества перестанет приносить ему прежнее удовольствие? На что тогда он пойдёт в погоне за новыми впечатлениями?

И тут Корнута осенило. Возможно, сам всеведущий Тин послал ему знак в лице королевы. В конце концов, что он теряет, испытав этот чёртов эликсир? Окажись он действенным, цена за него будет вполне оправдана.

Приняв самый скорбный вид, на который только был способен, Корнут бережно взял руки Лауры в свои:

— Простите меня, Ваше Величество. Я хотел уберечь вас, но теперь вижу, что всё зашло слишком далеко. Вы правы, Ровена действительно околдовала его, если можно так выразиться. Я и сам давно обеспокоен состоянием короля, но Боги на нашей стороне. Как раз этим утром Они послали мне то, что должно помочь исправить ситуацию.

— Правда? — слегка усомнилась королева.

— Истинная правда! Я бы никогда не стал лгать вам. Но мне понадобится ваша помощь.

— О, Корнут, вы настоящее чудо! Говорите, я готова на всё! Вы же знаете, я лишь хочу вернуть своего прежнего мужа, заботливого и чуткого… Разве я не вправе этого желать?

Корнут извлёк флакончик и вложил его в ладонь Лауры:

— Нужна всего лишь капля, не переусердствуйте. Каждое утро добавляйте лекарство ему в напиток, но делайте это незаметно. Сейчас Его Величество не в состоянии мыслить критично, и он наверняка решит, что мы хотим навредить ему. Понимаете, о чём я?

— Да-да, разумеется, — Лаура спрятала пузырёк в поясной мешочек, вышитый золотым узором. — Но… Что, если лекарство не сработает?

Корнут удручённо покачал головой:

— В таком случае, Ваше Величество, нам останется только молиться Богам.

* * *
Даже спустя пять лет знакомые коридоры встретили его всё той же затхлой сыростью. Шед с наслаждением вдыхал этот аромат отчаяния и безнадёги. Жизнь полна неожиданностей, горе для одного нередко оборачивается счастьем для кого-то другого. «Не так ли, Брайан? Интересно, увольняя меня всего за короткий запой, допускал ли ты хоть на секунду, что однажды я не просто вернусь, а займу место, нагретое твоим жирным задом? Пожалуй, теперь мы в расчёте, — шеф полиции! О таком Шед и не мечтал. Презренный пьяница во главе стражей порядка всего Прибрежья. — Так кто ещё из нас неудачник, грёбаный ты боров!»

Довольно нащёлкивая пальцами прилипшую со вчерашнего вечера мелодию, Шед свернул к охранной будке и махнул одному из подчинённых. С большинством из них он не был ещё знаком, но оставались и старые сослуживцы, которые, узнав, кто теперь их начальник, охотно расцеловывали ему задницу при каждой возможности, а ведь раньше проходили мимо не здороваясь.

— Закажи распечатку на этого вот индивида, — он протянул полицейскому тощую папку.

— На сколько экземпляров, сэр?

— Двух тысяч будет вполне достаточно, — Шед с любопытством осмотрел внушительных размеров банку, на треть заполненную золотыми и серебряными монетами. — А это ещё что за сундук с сокровищами?

Подчинённый растерянно заморгал, но, заметив, куда он смотрит, понимающе воскликнул.

— Это для жены Дерека, сэр. Собираем ей помощь. Не хотите присоединиться?

— А что с его женой? — Дерека Шед хорошо помнил, тот ещё двуличный сукин сын.

— Вы не знали? Он вчера умер, — со скорбной физиономией изрёк полицейский. — Застрелился.

Ого! Неужто из-за смены начальства? Шед — гроза подхалимов. Неплохо звучит!

— Из-за чего застрелился-то? — нашарив в кармане пару медяков, он небрежно бросил их в банку к остальным монетам.

Подчинённый с укором покосился на мелочь:

— Ребёнка потерял. Второго. Выкидыш. А первого Легион забрал. Не выдержал, бедолага, всё о сыне грезил.

Глупее причины для самоубийства Шед ещё не слыхал. Нет, чтобы следующего заделать с какой-нибудь более «здоровой» дамочкой, придурок себе башку продырявил.

— Жа-аль, очень жаль, — сказал он без особых сожалений. — Ты это, с розыскными не тяни, чтоб к завтрашнему дню начали развешивать.

— Будет сделано, сэр!

Шед придирчиво осмотрел недавно выбеленные стены и, насвистывая под нос ту же мелодию, отправился к себе в кабинет. Жизнь наладилась за каких-то несколько недель. После обеда он поедет смотреть новый дом на Изумрудном, как и мечтал, а потом прикупит себе какую-нибудь смазливую девку-сервуса, чтоб за его хозяйством ухаживала. Шед хохотнул, восхищаясь собственным остроумием. А что, другим же можно!

Повозившись недолго с ключами, он наконец отпёр дверь и едва не наступил на конверт, сиротливо валяющийся у порога. Продолжая посвистывать, Шед развалился в мягком кресле и осмотрел письмо. Конверт не подписан, почерк незнакомый. Видать, кто-то решил поздравить нового начальника. Или анонимная угроза от какого-нибудь захлёбывающегося желчью засранца.

«Уважаемый господин Шед!

Я знаю, как для вас важно найти ублюдка, уничтожившего сотни ни в чём неповинных людей, разрушившего семьи и судьбы тысячи несчастных, включая и мою. И я, как человек не без греха, каюсь, но надеюсь хоть что-то исправить прежде, чем предстану перед Великим Тейлуром и отвечу за каждое своё злодеяние. К сожалению, у меня нет возможности назвать номер выродка, здесь я могу только догадываться, но вам, полагаю, нужны конкретные факты. Потому просто оставлю адрес того, кто станет первым звеном к поимке этой мрази…»

Шед издал протяжный свист. Вот это действительно приятная неожиданность!

«…Всё, о чём я прошу взамен — сохранить это послание втайне, а так же не дать выродку подохнуть лёгкой смертью. И да помогут вам Боги!»

Трижды перечитав адрес, Шед осторожно сложил письмо и в радости жахнул кулаком по столу. Да он поймал саму удачу за хвост!

* * *
Не прекращая мысленно ругать себя на чём свет стоит, Кэтт второй час переминалась с ноги на ногу, ходила туда-сюда, провожая взглядом каждую проезжающую мимо карету, от скуки разглядывала роскошные дома или просто застывала каменным изваянием. И что она здесь делает?! Нет, чтобы с мальчиками побыть, она тратит свой выходной на ожидание неизвестно чего, торчит столбом на обочине как несмышлёная девчонка. И ладно, если бы ждала какого-нибудь достойного человека… Нет же, выродка выслеживает. Стыд-то какой!

А может, ну его? Он-то, поди, в мыслях и сам её тогда облапывал, как те мерзавцы, а она надумала себе благородные побуждения. Пирог, дура, испекла на последние деньги. В очередной раз Кэтт развернулась, твёрдо решив отправиться домой, но через несколько шагов остановилась: неужели зря потратила почти два часа? Вдруг он вот-вот объявится? Сервус же сказал, что хозяин вернётся к вечеру.

На небе разлилось жидкое золото, алое солнце стеснительно выглядывало из-за густых ветвей, а редкие облака застыли пурпурными перьями. Любуясь закатом, Кэтт не сразу заметила остановившуюся у кованых ворот карету. Только когда кучер что-то прикрикнул, она оглянулась и, затаив дыхание, принялась наблюдать. Из экипажа с двух сторон выбрались осквернённые. Один распахнул дверцу, другой, осмотрев улицу, задержался взглядом на Кэтт и застыл у ворот. Когда высокий и статный господин с аккуратной бородкой и чёрными, как смоль, волосами, скрылся во дворе, осквернённый снова пристально посмотрел на Кэтт и, коротко кивнув, последовал за своим собратом. Неужели это он? Кэтт не видела его номера, но раз кивнул, значит, всё-таки узнал. Или показалось?

Решив подождать пару минут — вдруг осквернённый объявится, — она суетливо поправила волосы, разгладила тщательно отутюженный жакет, подхваченный плетёным ремешком, и заглянула в сумку, проверяя, не примялся ли пирог. Печь Кэтт научила мама, а она знала толк в стряпне. Чего только стоили её пирожки! Звенящие при касании и такие ароматные… А тесто! Оно так и таяло во рту.

Спустя несколько минут скрипнула дверца ворот. Сервус воровато осмотрелся по сторонам и подбежал к Кэтт:

— Прошу, госпожа, обойдите дом с другой стороны, — с этими словами невольник бросился обратно, оставив её недоуменно хлопать глазами.

Обойти дом? Но зачем? Кэтт нерешительно нырнула в узкий проход между оградами, дивясь размерам особняка господина Эдмонда. Он занимал почти всю улицу, конкурируя с соседскими за главенство. Впрочем, у соседских домов не было ни шанса. За углом забор заканчивался, примыкая к длинному зданию с черепичной крышей. Чуть поодаль стояла знакомая карета, уже без лошадей, а откуда-то неподалёку доносилось приглушённое ржание. Никого не обнаружив, Кэтт разочарованно выдохнула и собралась возвращаться восвояси, как вдруг за спиной раздался тот самый бархатный голос.

— Вы пришли! — это был не вопрос — удивлённое восклицание.

Она обернулась. Из окна с толстыми прутьями решётки на неё смотрел осквернённый. Маска прятала его лицо, голову покрывал капюшон, но номер в этот раз Кэтт отчётливо различила.

«LSС1701», — про себя прочла она и, встретившись взглядом с ординарием, смущённо улыбнулась.

— Я пришла поблагодаритьтебя.

— Рад, что вы в порядке, — серые глаза чуть сузились. Кажется, он улыбнулся в ответ.

— Да, я тоже… Но как ты узнал? От кабака я отошла довольно далеко.

— Догадался, — ординарий хмыкнул. — И часто вы так гуляете по ночам?

Только сейчас Кэтт сообразила, что впервые в жизни разговаривает с невольником. Она всегда боялась осквернённых и обходила их десятой дорогой, мысленно осуждая тех, кто держал этих существ в своём доме. Как можно спокойно спать, зная, что под одной с тобой крышей живёт чудовище, способное убить, не моргнув и глазом?

Но что же тогда сейчас изменилось? Почему нет страха? Хотя той ночью Кэтт бежала от осквернённого без оглядки, и лишь спустя неделю, наконец уступив назойливой совести, решилась отыскать своего спасителя. Впрочем, это не составило большого труда. Зайдя в тот самый кабак, Кэтт спросила, как можно найти господина Эдмонда, и отзывчивый бармен за серебряник черкнул адрес на клочке бумаги.

— Гуляю не часто, а вот с работы приходится возвращаться каждый день, — Кэтт замялась, вспомнив, как грубо оттолкнула его. — Извини, я тогда сильно испугалась, подумала, вдруг и ты…

— Вдруг я — что? — нахмурился ординарий, но спустя секунду его брови взлетели вверх. — Что вы, госпожа! Я бы никогда!

— Я не хотела тебя обидеть, — принялась оправдываться она. — Просто раньше я не имела дел с… с такими, как ты.

— Не бойтесь называть вещи своими именами, — ординарий обхватил руками железные прутья. — Я выродок. Разве можно обидеть правдой?

Кэтт грустно ухмыльнулась:

— Мой муж всегда говорил, что выродки как раз мы, свободные, потому что поступаем с вами по-свински. Он всегда относился к осквернённым с особой теплотой.

— У вас хороший муж. Только ему не следовало бы отпускать свою женщину по ночам.

— И никогда бы не отпустил, будь он жив.

— Простите. Мне очень жаль.

— Не страшно, — Кэтт снова посмотрела на его номер. — Скажи, у тебя есть имя?

— Нет.

— Но как-то же среди своих тебя называют?

— Эл-эс-си-семнадцать-ноль-один, госпожа, — его глаза насмешливо сощурились.

— Это ты так пошутил?

— Возможно.

— Ну хорошо, давай тогда сначала. Моё имя Кэтт.

— Кэтт… Красивое имя! — осквернённый куда-то исчез, а спустя секунду протянул ей через решётку шарфик. — Вы обронили это. И, кстати, можете звать меня Вэйлом.

— Приятно познакомиться, Вэйл, — она улыбнулась, принимая, как казалось, безвозвратно утраченную вещь. — У меня для тебя тоже кое-что есть, правда, не знаю, пролезет ли.

Выудив из сумки гостинец, Кэтт на глаз прикинула ширину между прутьев и, убедившись, что места хватает, просунула осквернённому свёрток.

— Я испекла его специально для тебя.

— Это правда всё мне? — брови Вэйла сошлись на переносице в явном недоверии.

— Только половина! Но если снимешь маску, можешь оставить его себе целиком.

Рассмеявшись, ординарий приблизился к решётке:

— Лучше запомните меня таким, госпожа. Не портьте себе впечатление о благородном спасителе дамской чести.

— И всё же я настаиваю испортить мне впечатление, — Кэтт сложила руки на груди, показывая, что настроена решительно. Какая разница, как он выглядит! Они ведь больше никогда не увидятся. Кэтт просто хотела знать в лицо того, кто спас её, возможно, от гибели — так будет проще молиться за него Карне.

— Как прикажете, госпожа, — Вэйл медленно стянул маску, продолжая пристально смотреть Кэтт в глаза.

Сложно сказать, что именно она ожидала увидеть. Наслышанная об уродствах осквернённых, Кэтт готовила себя ко всему, хотя в глубине души надеялась обнаружить за маской приятное лицо. Ну не может обладатель такого голоса быть отвратительным уродом!

Ординарий оказался моложе, чем она предполагала. Совсем юнец, не старше двадцати пяти. У него был ровный нос, немного широковатые скулы, тяжёлая челюсть. В целом его можно было назвать обыкновенным, но всё портили багровые полосы на щеках, у висков и на подбородке. Поначалу Кэтт приняла их за шрамы, а присмотревшись, увидела, что линии ровные, острые на концах, словно тщательно прочерченные чьей-то рукой. Вэйл заметил её замешательство и грустно ухмыльнулся, обнажив ровные белые зубы, и она с приятным удивлением отметила, что улыбка у него вполне обаятельная. И всё же он не человек…

— Теперь понятно, откуда у тебя такое прозвище, — Кэтт потупила взгляд. — Что ж, Вэйл, я ещё раз благодарю тебя за то, что не остался в стороне. Пусть Боги хранят тебя!

— Прощайте, Кэтт.

Она окинула его последним взглядом и, не оборачиваясь, зашагала прочь. Должок перед совестью оплачен с лихвой. Теперь нужно спешить, дома ждут сыновья, а завтра — тяжёлая работа, от которой болела спина, немели руки и нещадно слезились глаза уже после часа сидения над швейной машинкой. Но вот, что странно, разговаривая с осквернённым, Кэтт ненадолго позабыла о той серости, в которую превратилась её жизнь, и вместо того, чтобы облегчённо выдохнуть, она неожиданно для себя ощутила лёгкую грусть. Пять минут, проведённые с Вэйлом, стали для неё глотком свежего воздуха. Как всё-таки жаль, что он не человек!

Глава 12

Ровена застыла у зеркала, не веря, что всё это происходит с ней наяву, и уж тем более не веря, что решилась на столь безумную авантюру. Впрочем, выбора особого у неё не было, к тому же Брутус внушал доверие. Первый магистр без возражений согласился на все поставленные условия, включая брачный контракт, в котором тщательно оговаривались все щекотливые нюансы их совместного существования.

Белоснежное платье усеивала россыпь жемчуга и самоцветов, ослепительно сверкающих в лучах утреннего солнца и переливающихся множеством крошечных радуг. Шею приятно оттягивало массивное ожерелье из крупных бриллиантов, широкие золотые браслеты, нанизанные на запястья поверх тончайших ажурных перчаток, нежно позвякивали при малейшем движении. Пальцы украшали кольца, и каждое из них можно было смело назвать истинным шедевром ювелирного мастерства. Ровене казалось, сейчас она носила на себе едва ли не половину королевской казны — такую роскошь не могла себе позволить даже тётка, падкая на сверкающие побрякушки. Каждая деталь наряда, даже исподнее, стоила целого состояния. Шёлк, кружева, искусная вязь золотых и серебряных нитей — Брутус не скупился даже на мелочах.

Всё утро её наряжали, украшали, пудрили и красили, завивали локоны. Ровене, привыкшей к изысканной простоте и пользующейся косметикой только в особых случаях, процесс подготовки казался утомительно скучен, но она смиренно вытерпела все необходимые ритуалы над своей внешностью и теперь с изумлением изучала незнакомку в зеркале, восхищаясь её сияющей красотой. Неужели это она — осиротевшая принцесса, презираемая даже собственными кузинами? «Да, чёрт возьми, это я! И скоро я перестану считаться изгоем, скоро вместо диадемы я буду носить настоящую корону».

Поблагодарив наёмных умелец и распустив прислугу, она с минуту постояла у окна, любуясь пышными клумбами сада и уже наполовину скрывшимся в желтоватом мареве вулканом. Покидать покои не хотелось, но внизу уже ожидали. Опоздание с её стороны стало бы чудовищной грубостью по отношению к Брутусу: никто и никогда не лелеял и не баловал её так, как первый магистр, при этом отдавая себе отчёт, что брак их всего лишь ширма, выгодная сделка. Его благородство и щедрость подкупали, и Ровена старалась не думать о том, что он её главный и непримиримый враг. После дяди, конечно же.

К её великому разочарованию, за дверью ожидали Шестьдесят Седьмой с Мороком. Харо со вчерашнего вечера так и не объявился, хотя Ровена настойчиво пожелала видеть его в своём сопровождении. Невыносимый упрямец!

— Госпожа, вы… — Морок восторженно выдохнул. — Ничего прекраснее я в жизни не видел!

— Благодарю. Но где Сорок Восьмой?

— Он это… — Шестьдесят Седьмой замялся. — Короче, он ни в какую. Упёрся, и всё тут. Сказал, что можете хоть казнить.

— Я подумаю над этим, — холодно отозвалась Ровена. Ей предстоял тяжёлый день, и лучше воздержаться от лишних огорчений, а с Сорок Восьмым она позже разберётся. Не бегать же за ним по всей усадьбе, в самом деле! К тому же он сделал осознанный выбор. Чувства ни в коей мере не должны соприкасаться с долгом, и кому, как не рабам, прекрасно об этом известно, их с детства учат беспрекословному повиновению. И как она умудрилась выбрать из всех осквернённых каструма самого своенравного? Несносный скорпион, своим поведением он только всё портит. Что ж, пусть тогда не жалуется на утраченное к себе доверие!

Продолжая злиться на сумасбродство Сорок Восьмого, Ровена пересекла просторный холл и остановилась на крыльце. У экипажа уже ожидал Брутус. Его строгий чёрный костюм-тройку украшали золотая цепочка часов и зажим на алом галстуке, сверкающий в лучах солнца крупным алмазом. Кучер низко поклонился, торопливо обогнул украшенную пурпурными лентами карету и распахнул дверцу. Магистр же, приблизившись, подал Ровене руку:

— Вы безупречны, моя принцесса! Даже блеск диамантов не способен затмить вашу красоту.

— Видимо, именно это вы и намеревались сделать, выбрав для меня такой наряд, — смеясь, подметила Ровена.

— И моя диверсия провалилась с оглушительным треском, — Брутус помог забраться в карету и занял сиденье напротив. Его сопровождал один-единственный скорпион, тот самый, что охранял его при встрече у таверны. Наложницы, как правило не отходящей от своего господина ни на шаг, нигде не было видно.

Дорога к Храму оказалась досадно короткой, а Ровене так хотелось получше узнать чернокаменный Опертам. Она успела лишь мельком рассмотреть острые пики усадеб за высокими оградами и широкий проспект с вымытыми до блеска витринами и манящими вывесками лавок и закусочных. Прохожие останавливались, глазея на мчащийся свадебный экипаж, свистели и выкрикивали вслед поздравления. У Храма Ровена не без удивления обнаружила огромную толпу, которая при их появлении подняла такой шум, что в ушах загудело. В первых рядах, крича и отпихивая друг друга локтями, толкались газетчики с блестящими линзами фотоаппаратов.

— Что они здесь делают? — Ровена растерялась от такого неожиданно-бурного внимания к своей персоне.

— Для Опертама свадьба магистра — громкое событие, — равнодушно отозвался Брутус. — Всем охота поглазеть на счастливую пару.

— Им известно, кто я?

— Без понятия, если честно, и вас, моя милая, это тоже не должно тревожить. Отнюдь, мы только выиграем, если Юстиниан узнает о нашей свадьбе из чужих уст, а ещё лучше, если прочтёт о ней в утреннем выпуске какого-нибудь «Городского Вестника».

Опертамский Храм Песен был возведён по всем традициям и внешне мало чем отличался от столичного. Шестиугольное строение с круглым куполом посредине, он и внутри казался почти точной копией своего регнумского сородича. Такие же высоченные статуи шести богов, у чьих ног колыхались от неуловимого сквозняка десятки и сотни свечей, такой же звёздный свод с причудливыми мифическими существами, тот же запах благовоний. От их удушливого аромата у Ровены закружилась голова, и ей пришлось ухватиться за локоть будущего мужа.

— Что с вами, дорогая? — озабоченно спросил Брутус.

— Всё хорошо, — Ровена дождалась, когда мир прекратит вращаться, и вымученно улыбнулась. — Наверное, немного переволновалась.

У алтаря, цельного куска мрамора, высеченного в форме шестиугольной звезды, их ожидали магистры, приглашённые в роли свидетелей. Как и полагалось, каждый из них принёс подношение тому божеству, кого олицетворял на церемонии. Впереди них стоял грузный священник с добродушным розовым лицом и в мешковатом сером балахоне. В руках он держал золочёную цепь и увесистый том Заветов с засаленным корешком и тройной волной линий на обложке. Судя по ветхости, наверняка один из первых экземпляров — Ровене уже доводилось видеть похожий под стеклянным колпаком в библиотеке каструма.

Когда они приблизились, служитель бережно поместил Заветы на медный пюпитр с традиционным опертамским узором — причудливая вязь линий и геометрических фигур — и поднял перед собой цепь. Брутус принял ладонь Ровены в свою, священник трижды обвил их запястья брачной катеной, и её холодные звенья ощущались даже под перчаткой.

Со всех сторон донеслось церемониальное пение, монотонное, тоскливое, и в то же время полное таинственной торжественности. В детстве Ровена наивно верила, что божественные голоса рождались сами собой, а то и вовсе лились с небес, словно дождь, но в один не очень прекрасный день она обнаружила тщательно замаскированные узкие оконца в стенах, из которых и исходило волшебное пение. В тот момент для неё испарилась вся сказочность Храма. Пожалуй, это было её первым серьёзным разочарованием в жизни, ведь ей, как любому ребёнку, так страстно хотелось верить в чудеса!

Пробормотав себе под нос короткое приветствие новобрачный четы, служитель раскрыл Заветы и принялся зачитывать Семейный Кодекс, от которого Ровену так и тянуло зевнуть. Некоторое время она стойко держала руку на весу, думая о том, что цепь с каждой минутой становится всё тяжелее и, более не выдерживая груза брачной катены, в немой мольбе взглянула на Брутуса, с невозмутимым лицом слушающего нудный бубнёж священника. Магистр искоса посмотрел на Ровену, и, догадавшись по дрожащей от напряжения руке, принял на себя вес цепи вместе с ладонью.

Дочитав последние строки, служитель воздел руки к куполу и, преисполненный благоговейной торжественностью, продолжил свою речь:

— Мы собрались здесь, под взором великих богов, чтобы стать свидетелями рождения новой семьи, и золотой катеной Клятвы мы скрепляем длани двух душ, стремящихся разделить одну жизнь на двоих. Любовь — дар Богов смертным, дабы утешить нас в потоке невзгод и страданий. Любовь — бесценное сокровище, которым может обладать каждый, согласный принять этот восхитительный дар в свою душу. И от имени Шестерых Богов я вопрошаю вас, Брутус Пелагатти, готовы ли вы поклясться здесь, перед Их ликами, в искренности ваших чувств и намерений?

— Готов.

— А вы, Ровена Леоволатти, готовы ли поклясться перед шестью ликами богов в искренности ваших чувств и намерений?

— Готова, — поддержка магистра уже не спасала от тяжести цепи. Ровену бросало то в жар, то в холод, и всё, о чём она могла сейчас мечтать — чтобы эта мучительно-ужасная церемония поскорее закончилось.

— Тогда поклянитесь любить и оберегать друг друга отныне и до самой смерти, — провозгласил священник.

— Клянусь, — произнесли они в один голос.

— Да будет благосклонен к вам властитель неба Тин, да будут к вам щедры на дары свои необъятная Терра и переменчивый Неф, и пусть справедливая Фидес будет вам защитой и опорой, а плодородная Карна подарит вам долгие годы жизни в счастье и процветании. Пусть будет милостив к вам Тейлур, в конце пути отворяя пред вами врата своего царства.

Когда шестеро магистров-свидетелей преподнесли свои дары каменным изваяниям, а служитель объявил их мужем и женой, они под распевы невидимого хора наконец-то покинули Храм. У выхода их встретили скорпионы и, расчистив дорогу в бурлящей криками и свистами толпе, помогли забраться в карету.

— Что ж, моя молодая жена, первую половину испытания мы с вами стойко преодолели, — весело сообщил Брутус. — Осталась вторая, к сожалению, не менее долгая и утомительная.

— Я вытерплю всё, лишь бы катены там не было, — Ровена с усталым вздохом откинулась на мягкую спинку сиденья.

Приглашённых на празднество оказалось куда больше, чем она ожидала. Сад, где разместили гостей, полнился незнакомыми лицами. В глазах рябило от улыбок, подарков и аляповатых дамских нарядов, скроенных по западной моде: двойные пышные юбки с кружевами и оборками, тесные корсеты с золотой и серебряной вышивкой, глубокое декольте, и головные уборы самых разнообразных форм и размеров — от крошечных цилиндров до замысловатых токов с воздушными вуалями. В ушах звенело от бесчисленных имён, льстивых речей и тостов с однообразными пожеланиями процветания молодой семье и здорового потомства. Исходя из пылких речей, камень, из которого выстроен дом Брутуса, должен был превратиться в золото, а Ровена обязывалась беспрерывно рожать своему супругу сыновей и дочерей до конца своих дней.

Стараясь придерживаться этикета, она одаривала каждого гостя вежливыми приветствиями и словами благодарности, поддерживала светские беседы и даже произнесла короткий тост. Дошло до того, что уголки губ и щёки начали ныть от постоянных улыбок, а в голове воцарилась полная неразбериха из замыленных образов, имён и прочей белиберды. Брутус, всё время сидевший рядом и беседующий то с одним гостем, то с другим, старался по возможности развлекать Ровену шутками и забавными фактами о местной знати.

— Вон тот господин в полосатом жилете — тайный двоеженец, — сказал он, указывая на толстощёкого вельможу, минуту назад яро разглагольствовавшего о важности соблюдения нравственности и супружеской верности. — Вон там, у розового куста, его жена, и она за мужниной спиной развлекается с лакеем Кастула, а «вторая жена», видите, там, у фонтана, мило щебечет со своим главным конкурентом по бизнесу. Всего день назад она заплатила за его голову кругленькую сумму.

— О боги, какой ужас! Вы же предупредите его, не так ли?

— Естественно, моя дорогая! — воскликнул Брутус в оскорблённом удивлении.

— Я не перестаю восхищаться вашим благородством.

— А как же иначе! Ведь он задолжал мне втрое больше, чем оценили его голову. Как видите, душа моя, порой кредиты спасают жизнь.

Нередко Ровена ловила на себе пристальные взгляды, от которых ей становилось не по себе. Её изучали, рассматривали, щупали глазами, и она ощущала себя занимательной вещицей в музее, на которую пришли поглазеть все, кому не лень.

По приезду Морок с Шестьдесят Седьмым были отправлены на отдых — Брутус заверил, что нет никакой необходимости в их присутствии, и теперь, сидя среди незнакомцев, Ровена завидовала своим скорпионам. Как же хочется побыстрее избавиться от этого чудовищно тесного корсета! А ещё снять колючее ожерелье и отшвырнуть подальше туфли, от которых уже появились мозоли.

О Сорок Восьмом Ровена старалась не думать, но мысли то и дело возвращались к нему. Как же он не понимает, что брак этот — вынужденный! Упрямец и слушать её не захотел, а ведь она пыталась рассказать и о контракте, и о том, что с Брутусом жить как с настоящим мужем она не обязана. Да, несомненно, Харо ревновал, и его, пожалуй, можно понять, но что он даст ей, кроме своей любви? Любви, о которой она могла только догадываться, потому что он ни разу даже не заикнулся о своих чувствах. Разве не достаточно, что она приняла его таким, какой есть, что совершенно не замечает его уродства, делится с ним своими мечтами и страхами, как с близким другом. Нет же, он хочет владеть ей целиком и полностью. Но ведь это невозможно!

Опустошив бокал, Ровена позволила сервусу снова наполнить его вином. До того она пила простую воду, боясь захмелеть, как в прошлый раз.

— Всё хорошо? — Брутус подозрительно покосился на полный бокал. — Вы чем-то расстроены?

— О нет, что вы, — Ровена сделала глоток, наслаждаясь терпким вкусом. — Я просто немного устала.

— Потерпите ещё чуть-чуть, — он заговорчески подмигнул, — скоро нас выпроводят с нашего же праздника.

Магистр не солгал: Ровена не успела допить своё вино, как уже порядком охмелевшие гости стали требовать соблюдения священных традиций.

— Надеюсь, вы не сочтёте это нарушением договора, — шепнул Брутус, помогая ей подняться.

Под раззадоривающие выкрики он притянул её к себе и поцеловал, не так, как это делал Харо — его поцелуй был властным, грубоватым, напористым, но Ровене он показался приятным. Магистр не был ей отвратителен, и это, безусловно, не могло не радовать. Впрочем, даже если бы он был омерзительнее Юстиниана, этого требовала ситуация, и отталкивать его и злиться Ровена не имела права. Для всех остальных они муж и жена, и её прямая обязанность играть эту роль как можно убедительнее.

Гости ликовали, аплодировали, одобрительно свистели и требовали закрепления их союза. Тепло поблагодарив собравшихся, Брутус помог Ровене выбраться из-за стола, и, окружённые шестью свидетелями, они отправились в дом.

— Весёлой вам ночи, — осклабился Маро, целуя Ровене руку. — Надеюсь, именно такой она вам и запомнится.

— Вряд ли веселее самого торжества, — Улисс добродушно похлопал Брутуса по плечу. — Что ж, молодожёны, отдыхайте, а мы позаботимся о гостях.

Откланявшись, магистры вернулись на праздник, а Брутус, шутливо выдохнув и смахнув со лба воображаемую испарину, взял Ровену под руку:

— Разрешите проводить вас, моя дорогая. Вы едва держитесь на ногах.

— Буду вам весьма признательна, — благодарно улыбнулась Ровена. — Всё, о чём я сейчас могу мечтать — это о горячей ванне и мягкой постели.

— Признаться, только об этом я и думал последние несколько часов. Особенно о постели.

Заливисто рассмеявшись, Ровена с любопытством посмотрела на своего «мужа»:

— Все эти люди… Большинства их имён я никогда и не слыхала.

— Да, многие из них — птицы низкого полёта, но поверьте, иногда от таких скромных знакомых намного больше пользы, чем от именитых вельмож.

— Я обязательно запомню это, — Ровена остановилась у двери своей спальни и протянула магистру руку. — Благодарю вас, Брутус, всё прошло идеально. Надеюсь, наш союз принесёт нам всё то, ради чего он и был заключён.

Поцеловав самые кончики её пальцев, магистр одарил Ровену своей очаровательно-мягкой улыбкой, но проскользнуло в его взгляде нечто чуждое, холодное. Наверное, сказывается усталость.

— Ах, да, чуть не забыл! У меня для вас есть скромный подарок. Думаю, он придётся вам по душе.

— Не стоило так себя утруждать, — смутилась Ровена, чувствуя себя неловко от его излишней щедрости.

— Ну что вы, милая, какие тут могут быть утруждения! Ваша счастливая улыбка приносит мне истинное удовольствие, — Брутус положил ладонь ей на спину и жестом пригласил войти. — Подарок, к слову, ожидает вас в спальне.

Сгорая от любопытства, Ровена нетерпеливо толкнула дверь, но, вовремя одёрнув себя, медленно, вся преисполненная достоинства, ступила в полумрак покоев. Мерцающие на ветру свечи слабо освещали небольшой пятачок у софы; от открытого балкона веяло весенней свежестью и приторным ароматом садовых цветов, снаружи доносились весёлые возгласы и пение, разбавленное почти неуловимым журчанием какой-то популярной мелодии. У дальней стены, во тьме, внезапно что-то шевельнулось, и Ровена, вздрогнув, боязливо оглянулась на Брутуса, стоящего за её спиной с загадочной улыбкой на устах.

— Там кто-то есть! — она вновь посмотрела в сторону силуэта и ей почудилось, будто их там несколько.

— Не пугайтесь, моя принцесса, это и есть ваш подарок, — затворив дверь, магистр пересёк комнату и остановился у столика. — Я уверен, вы будете в полном восторге.

Лампа ярко вспыхнула, и в её свете Ровена увидела скорпиона, а рядом, на коленях, склонив голову, неподвижно стоял…

— Харо! — она невольно вскрикнула, но тут же осеклась и, взяв себя в руки, повернулась к Брутусу. — Что всё это значит?

— Харо? — магистр насмешливо приподнял бровь. — Вы даже имя ему дали? Как романтично!

— Я требую объяснений, Брутус!

— Я же сказал, это мой свадебный подарок. Разве вам не нравится? Наверное, стоило завязать на нём бант… или украсить лентами?

— Не понимаю… Зачем вы это делаете? Отпустите его! — Ровена постаралась придать своему голосу твёрдости, а взгляду пущей суровости. Должно быть, это какая-то глупая шутка, и лучше немедленно пресечь её. — Сейчас же, Брутус, слышите!?

— Ну если вы так настаиваете, — он небрежно махнул рукой, и скорпион, откинув голову Харо, поднёс к его горлу кинжал.

— Нет, что вы делаете?! — при звуке собственного крика внутри похолодело.

Харо даже не попытался отклониться или вырваться, что на него совсем не походило. Рубаха его была изорвана, руки скованы кандалами на короткой цепи; из-за татуировок Ровена не сразу приметила засохшую кровь под бровью, а кожа на скуле под глазницей густо посинела. Он, несомненно, сопротивлялся, но почему же сейчас он такой… отчуждённый? Происходящее казалось каким-то абсурдным наваждением, порождённым усталым от насыщенного дня разумом. Она никак не могла взять в толк, зачем магистру понадобилось всё это делать.

— Видели бы вы своё лицо, принцесса, — Брутус расхохотался. — Должно быть, гадаете, зачем я это делаю?

— Вы весьма проницательны, — с дрожью в голосе как-то удалось совладать, а вот руки продолжали предательски трястись.

— С первого же дня я заметил, что между вами, — он указал на Сорок Восьмого, потом на неё, — есть что-то особенное, некая связь, а этот ваш выродок… Он лишь подтвердил мои догадки. Ох уж эта ревность! У неё особый запах — резкий, острый и такой манящий. Это так будоражит… воображение.

— Вас это не должно касаться! Вы своей же рукою подписали брачный контракт. Вы же обещали!

— Как это трогательно! — магистр оскалился, пропуская мимо ушей её протест. — Принцесса и выродок… Скажите мне честно, вы любите его или просто пользуетесь им?

— Чего вы добиваетесь, Брутус? Вы получили всё, что хотели, я стала вашей женой. Разве вам этого мало?

— Мало? — он театрально развёл руками. — Я всего лишь взял то, что мне причиталось. О, я вижу удивление в ваших глазах. Вы не знали? Юстиниан давно сосватал вас мне, а я только ускорил процесс. Но так уж вышло, что мои интересы пересекаются с вашими, а предложение короля не столь заманчиво.

Так вот о каком муже говорил Юстиниан! Впрочем, Брутус играет по другим правилам, и они явно не продиктованы ни дядей, ни, уж тем более, ею самой. Боги всемогущие, как же она могла клюнуть на его змеиное обаяние! Её обвели вокруг пальца, как наивную простушку с Нижнего Луга. «Какая же я дура! Нужно было бежать с Харо, а я… Так, спокойно! Вдохни поглубже, возьми себя в руки. Ещё не поздно всё исправить».

Борясь с нарастающей паникой, Ровена сжала кулаки так сильно, что ногти до боли впились в кожу:

— Мы можем всё обсудить. Каковы ваши требования?

— Хм… Звучит весьма соблазнительно, — деликатно взяв за локоть, Брутус неспешно подвёл её к осквернённым. — Признаюсь, я впечатлён вашей самоотверженностью. Неужели ради какого-то выродка вы готовы пойти на менее выгодные для вас условия?

Скупым жестом он приказал Сто Семьдесят Второму убрать кинжал, затем натянул на руку атласную перчатку, которую носил во время брачной церемонии, и, грубо вздёрнув подбородок Харо, повернул его лицо сначала в одну сторону, потом в другую, изучая, словно товар перед покупкой. На это Сорок Восьмой лишь слегка оскалился, и Ровене подумалось, что его злит не само происходящее, а то, что его так бесцеремонно потревожили.

— Взгляните хорошенько на эту тварь, Ровена. Жалкое ничтожество, к нему даже прикасаться омерзительно! — Брутус отнял руку и, брезгливо, двумя пальцами стянув перчатку, швырнул её на пол. — Неужели в каструме не нашёлся кто-то менее безобразный?

Харо посмотрел на Ровену пристально, осмысленно. Казалось, звук её имени вернул его в настоящее, но в неприсущей ему покорности было нечто до жути пугающее.

— Что вы с ним сотворили? — она потянулась к нему, но страх сделать что-то неправильное заставил её руку застыть на полпути. — Вы опоили его чем-то?

— Это всего лишь транквилизатор, — снизошёл до пояснения магистр. — Было бы довольно жестоко с моей стороны лишить такую трогательную пару возможности попрощаться друг с другом. У вас минута, принцесса, и на вашем месте я бы приступил прямо сейчас.

«Лучше приступи к прощанию со своей жизнью, подлый мерзавец!»

Ровена упала на колени перед Харо и обхватила ладонями его лицо:

— Ты слышишь меня? Ответь, прошу!

— О да, он слышит вас, — заверил Брутус. — И даже понимает, не сомневайтесь. Просто… с небольшой задержкой.

Ровена окатила подонка сердитым взглядом и, прильнув к Сорок Восьмому, заключила его в объятия.

— Я без тебя не справлюсь, ты мне нужен, Харо, — зашептала она, касаясь губами его щеки. — Пожалуйста, помоги мне! Сейчас.

Он резко вздрогнул, звякнув цепью:

— Ровена… Нет…

— Как же это трогательно! Моё сердце обливается кровью, — магистр говорил манерно, упиваясь своим надуманным триумфом.

«На твоём месте, мерзавец, я бы не спешила торжествовать, — она мысленно воззвала к скверне, и та тут же откликнулась лёгким покалыванием в висках, а уже в следующее мгновение горячим потоком хлынула по венам.

— Не хистуй… подожди, — едва слышно произнёс Харо, будто каждое слово стоило ему неимоверных усилий.

О чём он пытался предупредить, Ровена не поняла. Уже не сдерживая свою силу, она поднялась на ноги и пристально посмотрела скорпиону в глаза. Мембрана его сознания, тонкая и податливая, отозвалась лёгким звоном; лицо обдало приятным жаром, кончики пальцев онемели, и по спине прошёлся холодок. Вытянув руку, Ровена указала на ублюдка, возомнившего себя вершителем судеб и верящим в свою полную безнаказанность: «Теперь ты за всё заплатишь, падаль!»

— Перережь ему горло! — голос словно не принадлежал ей, словно за неё говорил кто-то другой. Она представила, как с шипением и бульканьем брызжет кровь из глотки первого магистра, как окрашивается алым ворот его белоснежной сорочки; Ровена слышала его предсмертные хрипы и наслаждалась ужасом в его глазах, пришедшим с осознанием неизбежности смерти.

Неожиданно покалывание в висках исчезло, и на Ровену обрушилась гнетущая опустошённость. Вместо того, чтобы выполнить её приказ, Сто Семьдесят Второй почему-то вопросительно взглянул на своего хозяина.

— Превосходно! — сбоку послышалось вялое хлопанье. — Браво, принцесса, замечательное представление! Ваша способность куда любопытнее, чем я предполагал.

Что произошло? Почему скорпион не повиновался её воле? Ровена ошеломлённо посмотрела на ухмыляющегося магистра.

С яростным рычанием Харо вдруг набросился на скорпиона и, сбив того с ног, сдавил рукой его шею. Сто Семьдесят Второй захрипел, вцепился ему в руку в попытке высвободиться и беспорядочно зачастил ногами, царапая подкованными каблуками натёртый пол. Позади Ровены щёлкнуло и что-то холодное уткнулось в затылок.

— Отпусти его, ублюдок, живо! — рявкнул Брутус. — Или будешь соскребать её мозги со стен до самого рассвета.

Ровене казалось, её сердце вот-вот выпрыгнет из груди; ноги онемели, а тело сковал необузданный страх. Стоит магистру шевельнуть пальцем, и её жизнь оборвётся. Всё исчезнет, всё станет напрасным… Оцепенев, она смотрела, как Харо нехотя отпустил своего противника, и пока тот хрипел и прокашливался, медленно поднялся на ноги.

Придя в себя, Сто Семьдесят Второй подскочил и, выругавшись, замахнулся. Удар пришёлся возле виска; рухнув на пол, Харо тряхнул головой, попытался встать, но последовал второй удар, за ним ещё и ещё. Ровене хотелось остановить это безумие, закричать, чтобы прекратил — он же убьёт его! — но она не смогла выдавить из себя ни слова, под дулом револьвера язык прилип к нёбу.

— Довольно! — гаркнул Брутус и, развернув Ровену лицом к себе, схватил за волосы. — Ты просто тупая заносчивая сука, если решила, что я ничего о тебе не знаю. Можешь не надеяться на свою способность, здесь она бесполезна. Не с теми ты свои игры затеяла, поганая шлюха!

Ей было больно и страшно. Страшно, как никогда. Ни Харо, ни скверна — ничто не могло спасти от этой твари, наслаждающейся её отчаянием и безысходностью.

Брутус в очередной раз больно одёрнул её голову, и Ровена, вскрикнув, вцепилась ему в руку:

— Я сделаю всё, что прикажете, только не убивайте…

— Не убивать? Знала бы ты, насколько мне, первому магистру Легиона, невыносимо больно смотреть, как выродки вроде тебя свободно разгуливают среди людей.

— …не убивайте его, — ей наконец удалось закончить фразу. — Отпустите его, зачем он вам?

— Не унижайся, — послышался голос Харо. Измученный, хриплый, но всё же такой родной…

Брутус прижал Ровену к себе и принялся внимательно разглядывать её лицо, будто надеялся отыскать то, что позволит ему ещё больше упиваться своей властью.

— Мне он и не нужен, дорогая, — прошептал он, касаясь её губ своими. — А вот твой дядя почему-то страстно желает содрать с него шкуру живьём. Любопытно, что такого натворил этот сучий потрох?

— Могу показать, гнида, — даже сейчас Харо огрызался. Как раненый зверь, загнанный в угол, понимая, что его уже ничто не спасёт, он всё равно, в безумном исступлении старался перед смертью побольнее укусить врага.

Послышался глухой удар, сдавленный стон. Брутус посмотрел поверх головы Ровены и злорадно скривился:

— Какая непростительная дерзость! Я бы поучил его манерам, но, к сожалению, порча чужого имущества строго карается законом, тем более, если это имущество принадлежит королю. Мы поступим иначе, — не обращая внимания на её крики, Брутус поволок Ровену через комнату и грубо швырнул на кровать. На попытки оттолкнуть его от себя он ответил тяжёлой пощёчиной, от которой заискрилось в глазах, и на мгновение Ровена утратила ощущение реальности. Рывком магистр перевернул её на живот и, сдавив шею, начал срывать шнуровку корсета.

— Прошу, не надо, остановитесь! — взмолилась Ровена, поняв, что все старания высвободиться из его хватки ни к чему не приведут.

Пропуская мимо ушей её мольбы, Брутус отшвырнул корсет и рванул тонкую ткань платья. Раздался треск рвущегося шёлка и звон падающих на пол украшений. Ровена слышала отчаянное рычание Харо, брань скорпиона, какой-то шум, и снова глухие удары. Магистр продолжал остервенело срывать с неё одежду и остановился только, когда на ней не осталось ничего, что могло бы скрыть наготу. Только тогда отпустив хватку, Брутус удовлетворённо хмыкнул. Ровена же, подвывая от стыда и страха, прикрылась руками.

Харо стоял на коленях с кинжалом у горла. Свободной рукой Сто Семьдесят Второй вогнал шприц ему в шею и ввёл бесцветную жидкость.

— Не переусердствуй, — бросил ему магистр, отходя от кровати. — Он должен всё видеть.

— Я достану тебя… даже из пекла… падаль! — процедил Сорок Восьмой, задыхаясь в бессильной ярости. В свете лампы его лицо блестело от крови. — Ты будешь дохнуть долго, в мучениях. Я разорву тебя на куски!..

— Это уж вряд ли, — отмахнулся Брутус. — Хотя, вполне возможно, меня хватит удар при виде твоей разрисованной шкуры на стене королевского кабинета.

Харо взревел, снова попытался подняться, но Сто Семьдесят Второй быстро вернул его на колени.

— Задрал уже, псиный выкидыш! — скорпион тряхнул кулаком, смахивая боль после удара. — Ты мне ещё за тот обед ответишь.

— Смотри, в портки не надристай… по привычке, — Харо сплюнул кровью ему на сапог.

С тихими всхлипами Ровена наблюдала за происходящим. Пока о ней забыли, она лихорадочно искала пути спасения. Как далеко удастся сбежать? Неважно, что нагишом, но её же нагонят в два счёта. Куда ей соперничать с натренированным скорпионом! Из открытого балкона лилась музыка, звенел смех гостей, веселящихся на её же празднике, превратившемся в мучительные пытки. Ей хотелось выскочить наружу, позвать на помощь, но она не тешила себя надеждами — никто не отзовётся. Недаром Маро отпустил шуточку о веселье, все эти разряженные ипокриты прекрасно знали, кто такой Брутус. Им плевать на неё, никто не вмешается даже если она будет истекать перед ними кровью и молить на коленях о помощи.

— Не знал, что у вас старые счёты, — Брутус неподдельно заинтересовался перепалкой осквернённых. — Странно, что ты забыл упомянуть такую любопытную деталь.

— Прошу прощения, господин, — скорпион склонил голову.

— Надеюсь, такого больше не повторится. Что ж, долги всегда нужно возвращать, не так ли? Думаю, в этом я могу тебе помочь. К тому же ты заслужил награду, — в руках магистра блеснул револьвер. — Тебе нравится эта самка?

Ровена подтянула колени, пытаясь защититься от оценивающего взгляда скорпиона.

— Она очень красива, господин, — с опаской произнёс Сто Семьдесят Второй.

— Тогда она твоя. Бери её.

— Но…

— Бери-бери, — Брутус повёл дулом револьвера в сторону Ровены. — Ну же, смелее. А я присмотрю за твоим приятелем, что-то он слишком резвый для такой дозы.

— Нет, Брутус, умоляю! — Ровена в панике вжалась в стену, продолжая прикрываться руками. — Прошу, не делайте этого!

— Тронешь её… ты труп, — голос Сорок Восьмого был слабый, еле слышный.

Насмешливо фыркнув, Сто Семьдесят Второй сделал шаг вперёд, но Харо вцепился в ремень сапога и дёрнул на себя. От выстрела Ровена вскрикнула, зажала уши, слёзы хлынули сами собой, и её забило в ознобе.

— Следующий продырявит твою уродливую башку, — магистр нацелился на Сорок Восьмого, потом кивнул в сторону Ровены, — или её… Я ведь могу промазать от волнения.

— Харо, не надо! — закричала она. Он должен выжить! Он должен спасти её. Кто, если не он?

И Харо подчинился. Неохотно разжав пальцы, под издевательский смешок скорпиона, он со сдавленным стоном отвернулся.

— Проклятье, я уже начинаю уставать от вас обоих, — быстрым шагом приблизившись к Ровене, Брутус повалил её на живот, уткнул лицом в постель так, что она едва могла дышать, затем рванул на себя её руки и придавил их коленом.

Звонко щёлкнуло над ухом, спину словно окатило кипятком. Один раз, потом ещё и ещё, пока Ровена не сорвалась на крик, слыша его приглушённым, жалким, полным унизительной беспомощности. Кожа на спине пылала от хлёстких ударов, а руки ныли от железной хватки.

— Смотри на неё, шлюхин сын! — торжествовал магистр. — Смотри, не отрывая глаз! Ещё раз тявкнешь что-то или отвернёшься, я высеку её до полусмерти.

Едва почувствовав послабление, Ровена тут же вскинула голову, жадно хватая ртом воздух. Неподвижно стоя на коленях, Харо смотрел на неё с той самой отчуждённостью, за которой прятался, когда боялся чего-то, когда не мог с чем-то справиться. Теперь же он сломлен, и оттого ей захотелось взвыть, закричать, да так, чтобы боги услышали, но вместо этого она сдавленно всхлипнула и перевела взгляд на скорпиона, который, понукаемый своим господином, неумолимо приближался к ней.

Спина продолжала гореть огнём, но сейчас это меньше всего заботило Ровену. Она прикусила нижнюю губу чуть ли ни до крови, смотря, как Сто Семьдесят Второй медленно стянул капюшон и избавился от маски. Его изуродованное лицо исказилось в кошмарной гримасе, отдалённо напоминающей улыбку. У него не было ушей — то ли с рождения, то ли отрезаны, — от уголков губ тянулись уродливые шрамы, пересекаемые другими, помельче.

— Что же ты рыдаешь, дорогая? — с невинным видом поинтересовался Брутус. — Я думал, тебя влечёт к экзотике.

— Ты не обязан подчиняться ему, — прошептала Ровена осквернённому. — Ты можешь быть свободным, ты можешь…

Скорпион холодно сверкнул голубыми глазами и оскалился.

— Какая же ты лицемерная шваль! Чем это разукрашенное пугало лучше моего сына? — подойдя к Сто Семьдесят Второму, магистр грубовато потрепал его по бритой голове. — Согласен, с первого взгляда и не подумаешь о семейном сходстве, именно для этого мне и пришлось немного подправить ему физиономию, но в штанах у него всё в порядке, весь в отца. Правда, сынок? — скорпион передёрнул плечами, словно прикосновение хозяина причиняло ему нестерпимую боль. — Ну и чего ты ждёшь? Бери своё, заслужил.

Суетливо скинув рубаху, скорпион повалился на Ровену. С неистовым криком она вцепилась ногтями в изуродованное лицо, от безысходности раздирая кожу; она толкалась под ним, стараясь угодить в причинное место; она продолжала кричать, когда он, сдавив ей руки, стянул с себя ремень; она боролась и вырывалась, когда ремень врезался в кожу на запястьях, а Брутус одобрительно крякнул. Ровена брыкалась, рычала, извивалась, угодила ему коленом в грудь, но скорпион был сильнее. Он напирал, она чувствовала его омерзительно-горячее дыхание на своём лице. Стиснув зубы, она жалобно застонала, когда коленом он раздвинул ей ноги, когда вцепился своей лапой в её грудь и больно впился в нежную кожу ногтями.

Он вжимался ей в промежность, тёрся, тяжело хрипя от возбуждения, и она ощущала его твёрдое, до тошноты омерзительное… Ровена надрывно закричала. От боли, от отвращения к самой себе и к бездушной мрази, которая так легко надругалась над ней. Отвернувшись, она кусала свои губы, чувствуя во рту солоноватый вкус, задыхалась от рыданий, а скорпион двигался на ней, толчками погружался в неё, заполнял собой, своей гнусной сущностью, и ей казалось, он разрывал её. Так больно… Так гадко…

Она слышала, как взревел Харо, как Брутус осадил его, напомнив, что сделает с ней, слышала, как Сорок Восьмой взвыл от собственного бессилия, и изо всех сил старалась не думать о том, что сейчас вытворял с ней мерзкий выродок. Ровена заставляла себя не слышать сиплые стоны, не ощущать на себе потную скользкую кожу, его отвратительное тепло, пыталась не замечать связанных рук, ноющих от тугого ремня. Но все эти жалкие потуги сбежать от реальности перечеркнулись в одно мгновение. Навалившись всем весом, скорпион застонал, и внутри неё запульсировало, растеклось горячим.

Уничтоженная, поруганная, Ровена оставалась неподвижной и когда Сто Семьдесят Второй слез с неё, и когда молча одевался под едкие шутки своего отца, и даже когда повёл Сорок Восьмого к выходу из спальни. Но она не смогла сдержать рыданий, когда Харо бросил на неё взгляд, полный сожалений и ярости, способной испепелить всё Прибрежье. Его ярость предназначалась не ей, Ровена чувствовала это, как чувствовала и его презрение к самому себе за то, что не уберёг, за то, что сдался. «Нет, не вини себя, не нужно… Просто вернись за мной».

— Вернись за мной! Ты должен! — прокричала она ему. Он вернётся, он спасёт её, он единственный, кто может это сделать.

Когда дверь захлопнулась, Брутус навис над Ровеной тенью, словно Спящий Король над Опертамом. На его губах играла та самая очаровывающе-мягкая улыбка — визитная карточка Легиона. Магистр подтянул её к себе и удивлённо присвистнул:

— Да этому бастарду повезло вдвойне! Я думал, тебя уже подпортил твой выродок.

— Когда-нибудь ты заплатишь за всё, — тихо прошептала Ровена.

— Уж сколько раз я слышал подобное — не счесть, — с деланной грустью вздохнул он. — Но, как видишь, взять с меня плату никому пока не удалось. Что ж, наш договор не нарушен, я не притронулся к тебе. А теперь отдыхай, милая жена, у нас с тобойещё столько дел впереди.

Глава 13

Альтера бесцельно прогуливалась по посёлку, разглядывая выстроившиеся в неровные ряды жилища. Попадались и кособокие хижины, кое-как сооружённые неумелыми руками, и крепкие, добротные дома с резными рамами и широкими крыльцами. Казалось, местные учились строить, воздвигая поначалу нелепые хибары и исправляя совершённые ошибки на следующих своих «детищах». Хотя, если строили осквернённые, то скорее всего так оно и было: Легион не учит ни скорпионов, ни ординариев ничему, кроме как убивать.

Вразброс по Исайлуму попадались дикарские палатки из шкур, от совсем мелких до громадных, даже выше Триста Шестого. Жерди уруттанских жилищ украшали черепа разных животных, в основном гиеньи и пёсьи, костяные бусы и перья всех мастей и размеров. Над входами Альтера нередко встречала деревянные и стальные подвески, мелодично звенящие при мельчайшем прикосновении или дуновении ветерка. Для чего эти штуки предназначались, она понятия не имела, но звук ей нравился. Сначала проскользнула мысль забрать себе одну такую, но потом Альтера передумала — к чему ей колокольчики над дверью дома, которого у неё нет и, скорее всего, никогда не будет.

К её удивлению, народу в Исайлуме обитало немало. Жители суетились, спешили куда-то по своим делам. Мужчины таскали поленья, телеги, какие-то тюки, женщины несли воду в вёдрах, всякие плошки да свёртки. То и дело они прикрикивали на расшалившуюся детвору, останавливались и увлечённо болтали друг с другом. Среди местных попадалось довольно много и сервусов, и ординариев, но никто из них форму не носил, отдавая предпочтение домотканым рубахам с простенькими узорами да порткам или длинным юбкам. Со стороны всех их можно было принять за обыкновенных крестьян, если бы не номера и, порой, не совсем обычная внешность. Альтера не раз ловила на себе косые взгляды, подозревая, что скорее всего из-за формы. Похоже, в Исайлуме не приветствовалось даже малейшее напоминание о Легионе.

Мальков здесь тоже водилось немало, в большинстве уруттанские. Мелюзга с радостным визгом носилась туда-сюда, прячась то за крыльцом накренившегося сруба, то за углом маленького домишки, то скрывалась за очередным шатром. Отовсюду доносилось лошадиное ржание, жалобное блеяние какой-то зверюги, поросячье похрюкивание. Однажды громко замычало, и Альтера не без гордости за свою смекалку определила — это корова, подметив, что вблизи жуткий утробный рёв чем-то напоминал месмеритово рычание. Для неё всё это было в новинку. Впервые в жизни она прогуливалась вот так, свободно, принадлежа только самой себе. Она трогала деревянные перила, стены, изучая их на ощупь, с наслаждением вдыхала воздух, пропитанный дымом, навозом и чем-то прокисшим, срывала какие-то сорняки, растирала липкие листочки меж пальцев, а потом нюхала их. Как же это здорово — вернуться! Плевать, что всё чужое и незнакомое, плевать, что ей никто не рад. Пусть все недовольные катятся к псам в туннели! К тому времени, когда Твин очухается, она наверняка успеет определиться: уступить или загнать её обратно, в Застывшее место.

Альтера коснулась забинтованной руки и болезненно поморщилась. И как только этой идиотке в голову пришло резать себя, как какую-то козу! Будто это вернёт Семидесятого! Жаль засранца, ей будет не хватать его, но жизнь продолжается, и если начать пускать сопли, то можно окончательно свихнуться, а ведь столько дел впереди! О да, ей найдётся, чем заняться в ближайшие месяцы, а то и годы. И начнёт она с безносого отморозка и его белобрысой шлюхи, а потом можно тряхнуть и свободных. Это они во всём виноваты! Они убили маму, отняли свободу, заклеймили, сковали цепями, унижали, хлестали, ломали, а потом забрали и то единственное, ради чего жила Твин… ради чего они обе жили.

Внезапно, с хриплым тявканьем, в ноги бросилась раскормленная шавка, грозя вцепиться в сапог. Спугнуть гадину не получилось, оборзевшая псина залаяла ещё громче.

— Пшла отсюда! — устав от звуковой атаки, Альтера пнула собаку под жирный зад, и та с обиженным верещанием смылась за угол какой-то хибары.

С довольной улыбкой следя за улепётывающей псиной, она вдруг ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Девчонка-сервус застыла с ведром в руках, вперившись в неё круглыми от удивления глазами. Надо же, как всё интересно складывается!

— Что ты здесь делаешь? — опомнилась Лия. — Ты же сдохла в туннеле!

— За тобой вернулась, сучка! — хищно оскалившись, Альтера двинулась на девку, подбирая в уме самые изощрённые способы расправы.

— Только тронь! — вызывающе выкрикнула сервус, а сама вся сжалась от страха. — Отвали от меня, ненормальная!

Альтера схватила стерву за грудки, колеблясь: проломить череп или свернуть шею. Жаль, ножа нет — перерезать глотку куда эффектнее, и звуки такие приятные — хрипы, хлюпанье… Красота-а!

Сервус затрепыхалась, как двухвостка в зубах гиены, выронила ведро, разлив себе под ноги воду, что-то жалобно пропищала.

— Наверное, всё-таки башку проломить, — вслух решила Альтера. — Так зрелищнее.

— Оставь её, Твин, — на плечо тяжело легла знакомая рука. — Своих убивать здесь запрещено.

— А что мне за это будет! Прогонят?

На её возмущённый взгляд Триста Шестой предупредительно качнул головой:

— Нет, сестрёнка, здесь живут по строгим уставам. Вздёрнут на первом попавшемся суку и делу конец.

Умирать из-за вонючей подстилки не хотелось. Разжав пальцы, Альтера задумчивым взглядом проводила убегающую девку. Ничего, это не последняя их встреча.

— Если бы не эта сучка, Слай бы остался жив, — процедила она, когда сервус скрылась в одном из домов.

— Может и так, — отозвался Туша, — но дохнуть из-за неё мало чести.

— Ты прямо мысли мои читаешь! — Альтера шутливо ему подмигнула. — Слушай, всё хотела спросить, в ту ночь, когда Слай… Это правда про Керса? Сам знаешь, Двести Пятьдесят Третий горазд приукрасить.

— А что конкретно он тебе рассказал? — Триста Шестой искоса взглянул на проходящего мимо уруттанца. Дикарь с деловым видом тащил под мышкой свёрток, из которого свисала пара мелких копыт.

— Якобы дома какие-то обрушил.

— Дома обрушил? — здоровяк хохотнул. — Это ещё мягко сказано! Да я чуть не усрался, когда солдаты вместе с лошадьми под землю проваливаться начали.

— Хочешь сказать, это тоже сделал Керс?

— А кто ж ещё? Поверь, если бы мы его не вырубили, он бы, может, весь Регнум с землёй сровнял.

Альтера недоверчиво прищурилась. Не похоже, чтобы Туша приукрашивал, но слабо верилось, что желтоглазый способен на нечто подобное. Скорее всего просто в портки напустил, оттого и жахнул сдуру. Хотя даже если сдуру, хист у него всё равно яркий. С ним можно так тряхнуть это поганое Прибрежье, что не очухаются.

Триста Шестой проводил Альтеру до дома и подождал у крыльца, пока она не скрылась за дверью. Стоило переступить порог, как из дальней комнаты показался принцепс. Встретившись с ней взглядом, он натянул елейную улыбочку, и от одного его вида нестерпимо зазудело раскроить ублюдку черепушку.

— Я рад, что тебе лучше, Твин, — слишком приближаться несостоявшийся папаша не решился. Не дурак! — Как ты себя чувствуешь? Анника сказала, ты быстро на поправку идёшь.

Альтера посмотрела на него, как на свежую месмеритову кучу поперёк дороги, которую не обойти, не переступить. Может, и впрямь проломить ему башку, чтоб не путался под ногами?

— Эм… Ты знаешь… Я хотел, — он как-то приуныл под её взглядом, даже мерзкая улыбочка растаяла, будто воск на солнце. — Дочка, позволь мне всё объяснить.

Он потянул к ней клешню, но вдруг застыл с разинутым ртом.

— Ой! — Альтера издевательски хихикнула. — Что, приятель, обознался?

— Ты!..

— Я! — передразнила она его ошеломлённый тон. — Что, уже не дочка?

Шумно сглотнув, принцепс пробормотал что-то невнятное. Вот тебе и кровные узы!

— Давай, папочка, говори, я вся в нетерпении. Объясни мне, недалёкой, почему отказался от нас с мамой. Объясни, почему не захотел поговорить со мной, когда стоял там, снаружи. Ты же видел меня, таращился во все глаза. А лучше объясни, почему не спросил моего имени, — с каждой фразой она приближалась к нему, пока не припёрла его к стенке. — Что, язык проглотил, напудренный индюк?

— Позволь мне поговорить с моей дочерью, — сипло пролепетал он.

— А я кто, по-твоему? Ах, да, ещё кое-что! Всё забываю спросить, чем мы тебе так не угодили, что ты сдал нас Легиону?

Принцепс выпучил глаза, будто перед ним предстала сама Госпожа:

— Н-не понимаю, о чём ты?

— Думаешь, папочка, я ничего не помню? — прошептала Альтера, проводя пальцами по его колючей щеке. — Ошибаешься, ещё как помню! В тот день мама оставила меня одну, и я ждала её у окна до самой ночи. От скуки я долго наблюдала за странным человеком с блестящим лицом. Он был такой забавный, всё стоял в тени соседского дома. Один раз даже снял маску и улыбнулся мне. Когда мама вернулась, я рассказала ей о своём новом знакомом, ведь мне, малявке, было невдомёк, что это и есть тот самый монстр с железным лицом. Он мне виделся большим и страшным, а за окном был обыкновенный человек…

Альтера прикусила губу, стараясь подавить нарастающие боль и ужас, оставшиеся с ней навсегда после той ночи. Если бы она догадалась, если бы попыталась сбежать, отыскать маму… Столько «если бы», но что могла сделать несмышлёная пятилетка, которая даже не поняла, за кем наблюдала из окна весь вечер?

— Все эти годы меня мучил один важный вопрос, — продолжила она, глядя в чёрные глаза подлеца. — Ищейка мог забрать меня в любой момент. Так скажи мне, дорогой папочка, почему он так упорно ждал, когда мама вернётся?

Слушая её, принцепс находился в полном недоумении. Умелый притворщик, нечего сказать!

— Я не… — он осёкся на клыкастого, высунувшего рыло из соседней спальни.

— Господин Максиан, вас Севир зовёт. Что-то срочное.

Принцепс растерянно посмотрел на Альтеру, точно спрашивая у неё дозволения. Наверняка успел пожалеть о своей попытке выклянчить прощение. Жалкий человечишка!

— Беги, папочка, — осклабилась она. — А на досуге хорошенько подумай над ответами.

— Позже я всё тебе расскажу, — выдавил он и, недолго помявшись, скрылся за дверью.

— А ты что вытаращился, свинорылый? — буркнула Альтера, поймав на себе любопытный взгляд скорпиона.

— Какие трепетные у вас отношения! — язвительно хмыкнул клыкастый.

Жестом отправив его в путешествие вглубь организма, она юркнула в свою каморку. На голом полу рядом с импровизированной лежанкой мирно похрапывал желтоглазый: видать, промахнулся по пьяни. Это ж надо суметь так налакаться. Кладезь талантов, чёрт возьми!

Подхватив кувшин с водой, Альтера выплеснула на друга добрую половину содержимого. Керс подскочил как горгоной ужаленный и ошалело выпучил на неё глазища:

— Какого..?

— Хватит дрыхнуть, желтоглазый, разговор есть.

Он замотал головой, стряхивая с себя воду, и потянулся за флягой у лежанки.

— Э нет, дружище, — Альтера пнула ёмкость, и та с глухим стуком закатилась под кровать. — Пока о бухле можешь забыть.

— Да ты смерти моей хочешь, — проворчал Керс. — Воды хоть дай!

Она протянула ему кувшин, желтоглазый с жадностью осушил его до дна и, громко икнув, уставился на неё осоловелым взглядом.

— От тебя, братишка, разит хуже, чем от сотни пьяных солдафонов, — Альтера брезгливо покривилась. — Какого смерга ты здесь смердишь на всю комнату?

— А-а, это ты, — дошло наконец. — Где Твин? Мне нужно с ней поговорить.

— И о чём это, интересно? Опять поскулить?

— Я тебе не верю, Харо не мог…

— Ещё как мог! — она задрала рубаху, выставив на обозрение свежий шрам. — Это, по-твоему, само появилось?

— Он не мог… Не мог! — Керс обхватил голову руками. — Зачем ему это делать?! Он же к Твин всегда по-особому… Как к младшей сестрёнке.

Что в лоб, что по лбу!

— Видимо, пещерка принцессы оказалась для него куда важнее семьи, — Альтера плюхнулась рядом. — Знаешь, я даже на минуту не сомневаюсь, что это девчонка его науськала. И всё же, брат, спроси себя сам, разве это оправдывает его? Вчера он пырнул меня, завтра выпустит стрелу тебе в спину. Такая уж у него гнилая натура.

Желтоглазый мотнул головой и мучительно скривился. Ещё бы, так нажраться! Башка, небось, по швам трещит.

— Чем раньше ты поймёшь, что ошибался в нём, тем лучше. Хватит жить пустыми иллюзиями, дружище. Слай погиб, Харо предал нас. Мы остались вдвоём, и пора тебе решать, будем мы вместе или нет.

— Ты это о чём?

— О том, желтоглазый, что я не собираюсь оставлять всё как есть. Не-ет, ублюдок за всё заплатит! И шлюшка его тоже.

Керс сокрушённо вздохнул:

— Здесь я тебе не помощник, Альтера. У меня рука на него не поднимется.

— Жалкий слабак! — она схватила его за рубаху и тряхнула. — Посмотри на себя! Ноешь тут, как изнеженная девица. Опомнись, болван, он пытался убить меня… убить Твин! Или тебе плевать на неё?

— Нет, не плевать, но он мой брат!

— А Твин для тебя кто? Очередная самка, которой ты мечтал присунуть своё жало?

— Не говори так! — Керс снова обхватил голову и закачался взад-вперёд. — Вы моя семья, вы — всё, что у меня есть.

Неожиданно стало его жаль, и Альтера, поддавшись порыву, коснулась его плеча. Он поднял голову и посмотрел на неё с такой болью, что ей стало не по себе.

— Я ведь только ради вас с Пером связался, понимаешь?

— Послушай, Керс, ты можешь сколько угодно не верить, — она старалась говорить мягко, — но он сделал это. Не был он нам настоящим другом, всё это обыкновенное притворство ради выгоды.

— Нет, я уверен, ему промыла мозги принцесса. Я знаю его, Твин, лучше, чем ты. Здесь что-то не так. Девчонка осквернённая, возможно, у неё хист особый.

— Осквернённая, говоришь? Хм, не знала. Впрочем, это ничего не меняет. Он понимал, что творит.

Керс молчал. Молчал долго, что-то напряжённо обдумывая, потом резко повернулся и посмотрел на неё своими огненными глазищами:

— А давай уйдём из Прибрежья? Только ты и я. Начнём всё заново. Нет, я не прошу тебя забыть Слая… мы можем даже как брат и сестра, как ты скажешь… — он сконфуженно умолк, заметив её улыбку.

Точно, трусливо сбежать как побитые псины. Да он в своей мягкотелости превзошёл самого себя!

— Уйти? Но зачем? — она погладила его по щеке. На секунду показалось, что перед ней Слай, но стоило моргнуть, и видение рассеялось. Видать, Твин никак не угомонится, кому ж ещё тут хмарь пускать. — Керс, а ты не думал, что мы можем изменить нашу жизнь здесь, в этой сраной стране?

— В смысле, изменить?

— Пораскинь мозгами, мы же единственные, кто способен хоть что-то сделать для осквернённых. Ни Перо, ни принцесса — никто, а вот мы с тобой можем. За тобой пойдут, желтоглазый, в тебя поверят, и я помогу тебе в этом.

— Если бы это было так просто, Севир бы давно прихлопнул Легион, — он слегка отстранился от её ладони.

— У Севира нет твоего хиста и он будет использовать тебя, как оружие. Или тебя это устраивает?

— Не устраивает, но я не лидер, Твин, за мной никто не пойдёт.

И всё равно он называет её Твин… Впрочем, пусть зовёт как угодно, лишь бы делал то, что ей нужно.

— Ещё как пойдут! Слышал бы ты, как о тебе говорят желторотики. Ты для них даже круче Первого.

— Насрать мне, кто там что говорит. И думать забудь! Никого тянуть за собой под пули я не собираюсь, — он умостился на свою лежанку и отвернулся лицом к стене.

— Ты чё, офигел?! — подскочив, Альтера пнула его по ноге. — Я ещё не закончила!

— Отстань, — буркнул он, не поворачиваясь. — Всё, меня здесь нет.

— Какой же ты… Жалкий, мягкотелый, бесполезный! Ар-р! — в злости Альтера двинула кулаком по стене. — Да на твоём месте я бы…

Дверь со скрипом приоткрылась, и в комнату заглянул клыкастый:

— Хорош тут дом крушить!

— Чего надо? — рявкнула Альтера. — Ковыляй отсюда, пока цел!

— И как ты её выносишь? — с сочувствием спросил тот у Керса. — Собрание скоро. Севир сказал, чтобы вы двое тоже пришли.

— Ладно, — желтоглазый нарочито вздохнул и, даже не взглянув на Альтеру, с неожиданной резвостью зашагал к выходу.

— Ничего, я ещё с тобой не закончила, — прошипела она ему вслед.

Народу в большой комнате собралось немного. Почти всех Альтера знала, не считая какого-то ординария и Вихря, которого, впрочем, она сразу вычислила по надменной мине, даже номер проверять не понадобилось. Были здесь и те самые дикари, с которыми встречалась принцесса. Старик всё не сводил с неё глаз, а когда она ответила ему вызывающим оскалом, укоризненно покачал головой и отвернулся.

Мест за столом на всех не хватило, и Альтера осталась стоять у стены рядом с Керсом. Севир принялся спорить о чём-то с молодым уруттанцем, пытаясь убедить его «не делать поспешных выводов». Как выяснилось позже, речь шла о побеге принцессы и о той самой договорённости между ней и дикарями. Молодой недоверчиво фыркал, старик же время от времени лениво подбрасывал скупые фразы, как хворост в костёр, и, в конце концов, так и не придя к единому мнению, дикари с недовольными рожами покинули собрание.

Севир промокнул блестящий испариной лоб и тяжело вздохнул. Выглядел он явно нездоровым: впалые щёки, тёмные круги под глазами, бледный, с измученным потухшим взглядом. Альтера видела его только однажды, в ночь побега, но тогда он показался ей моложе.

— Я так и знал, что они слиняют, — пробасил клыкастый.

— Это их право, — отозвался Севир. — Всё равно мы не можем предложить им ничего путного.

— Быстро же они забыли, кто их всю зиму кормил! — негодовал ординарий.

— Это уже не важно. Нам о своих делах пора думать. Если у принцессы получится заключить сделку с Легионом, то, может, не всё ещё потеряно.

— И это ты говоришь после того, как она попыталась убить Твин? — взъярился Керс.

— А с чего ты взял, что это она?

— Сто Тридцать Шестой прав, — поддержал принцепс. — Ищи, кому выгодно. Может, нам неизвестны её мотивы, но это ещё не значит, что их нет.

— И ты туда же! — Севир откинулся на спинку стула. — Мало ли, что в голове скорпиона перемкнуть может. Мы тебе не детишки домашней выпечки!

— Некоторым хоть в уши ссы, — пробубнил Керс, скрестив на груди руки. — А то, что принцесса слиняла, тебе ни о чём не говорит?

— Довольно! — командир саданул кулаком по столу. — Мы поддержим её, когда придёт время, нравится тебе это или нет.

Керс недовольно надулся, но спорить не стал. Забавно было смотреть, как он прогибается под дряхлого скорпиона. Неужели до сих пор верит в «благородные намерения» Пера? Слай и тот мигом разглядел в них гнильцу, а Керс всё цепляется за мутные обещания.

Севир зашёлся в хриплом кашле, затем, промочив горло из кружки, обратился к гладиатору:

— Вихрь, что насчёт тебя… После ломки потренируешь желторотиков, а через пару-тройку месяцев отправишься в Опертам. По рукам?

— По рукам, — с готовностью отозвался чемпион. — А с ищейкой что?

Устало потерев лицо, Севир оглянулся на клыкастого:

— Допроси её ещё разок, может что полезного вытянешь.

— Сделаю.

— Отпускать её нельзя. Судя по всему, у девки мозги промыты начисто. Но и держать её здесь вечно мы не можем, слишком рискованно.

— Вздёрнуть её, делов-то, — пожал плечами Вихрь.

— Скорее всего так и поступим. Максиан, что ты там решил?

— Ещё ничего.

— Не тяни с ответом, будь добр, — Севир с трудом поднялся, опираясь о стол. — А теперь о самом главном. Какое-то время вместо меня будет Клык. Я назначаю его командующим Пера до тех пор, пока не поправлюсь. Все его приказы выполнять как мои, немедленно и без обсуждений. Всем всё ясно?

— Куда уж яснее! — отозвался ординарий.

Остальные вяло поддакнули. Все, кроме желтоглазого. Тот остался молча подпирать стену, сверкая исподлобья глазами то на Севира, то на клыкастого.

— Керс? — Севир насторожённо нахмурился. — Тебя я не слышал.

— Ты главный или Клык, мне-то какое дело!

Держался он будто бы равнодушно, но в голосе отчётливо прозвучала досада. То ли ждал от Севира чего-то другого, то ли клыкастый ему не особо нравился, но чем бы ни было продиктовано его недовольство, это только на руку — проще будет уломать. Керс и не догадывается, чего может достичь со своим хистом. Не нужны ему ни командиры, ни советы всяких там надуманных авторитетов — всё это шелуха, мешающая идти к цели. Просто нет пока у него этой цели, но при правильном подходе её легко можно создать. Что ж, придётся немного попотеть, подыскивая тот самый «правильный подход».

Глава 14

— Сто тридцать шесть, — задумчиво протянул Корнут.

В письме мастера Регнумского Терсентума говорилось о единственном сбежавшем скорпионе, и, как выяснилось, он действительно дружил с семидесятым. Всё сходится, и теперь картина постепенно начинала проясняться. Те немногие выжившие, ставшие свидетелями трагедии у Материнской Скорби, в один голос утверждали, что осквернённый начал крушить направо и налево именно после смерти собрата. Выходит, за своего дружка ублюдок решил отомстить всем свободным.

Жизнь даже одного гражданина — слишком высокая цена за никчёмную шкуру вшивого мутанта, а у Скорби погибло более сотни человек, и от одной этой мысли в груди закипало справедливое негодование. Сколько детей и женщин вытащили из-под руин жилищ, скольких эта тварь сделала бездомными и сиротами! Таким, как сто тридцать шестой, нет места в этом мире, и всё же, вопреки законам Терры, они появляются на свет, и сколь много подобных ему скрывают свои разрушительные способности — одним Богам известно. Легион не справился со своей задачей, не углядел опасности под собственным носом — очередное подтверждение правоты предков, которые строго настрого завещали подвергать выродков эвтаназии. Вполне оправданные меры во избежание появления чудовищ, способных стирать с лица земли целые города по малейшей прихоти.

Пролистав ещё раз досье, Корнут отложил документ в ящик и удручённо вздохнул. Итак, у него есть номер ублюдка и имя покупателя. Не густо, но уже кое-что. Верк как-то упоминал об ограблении своего приятеля. Не тот ли это случай? Впрочем, чего гадать, проще связаться с пострадавшим, вдруг откроются какие-нибудь важные подробности? И лучше с этим не затягивать, теперь Стальное Перо не просто шайка беглых рабов — сопротивление выросло в грозную силу, а с Максианом во главе они могут сотворить в Прибрежье настоящий хаос. Восстание осквернённых, несомненно, приведёт к катастрофе, если не к гибели страны. Выродки начнут мстить хозяевам, убивать всех без разбору. Воцарится паника. Свободные наверняка захотят дать им отпор, и начнётся война. Экономика мгновенно рухнет, перестанут засеваться поля, плодиться скот, настанет голод, а за ним мор.

Или, например, что стоит Перу перекрыть столице пути поставок продовольствия и жизненно необходимых товаров? Для этого им нужно всего лишь заблокировать Южный тракт, и Регнум спустя месяц останется без освещения и зерна. О Теневом же тракте и думать страшно — львиная доля провизии поставляется как раз из западной части страны. При таких раскладах осаду Регнуму не пережить. Ни у народа, ни у королевской армии нет ни единого шанса устоять против войска осквернённых, и Прибрежье в конце концов падёт, увязнув в кровавой пучине восстания.

Глотнув остывшего чаю, Корнут взял в руки утренний номер «Столичного Вестника». Ещё одна пренеприятнейшая новость, и пока не ясно, чем она чревата. Ну хоть девчонка нашлась, пусть даже при весьма подозрительных обстоятельствах.

Странно всё это. Разве она не заодно с Максианом? И если так, как она оказалась в Опертаме? Или на неё вышел Легион? Возможно, её предал кто-то из осквернённых, хотя маловероятно — выродки всегда прикрывают друг друга. Нет, здесь дело в чём-то другом. Либо Максиан что-то умышленно недоговорил в своём признании, либо опростоволосился.

Брутус та ещё тёмная лошадка: втихомолку жениться на принцессе… Недаром же он первый магистр! Мерзавец отхватил выгодную марионетку, понять бы ещё, какие у него мотивы. Ни наследства, ни влияния у принцессы нет, ничего, кроме права на престол, и то, если перед ней не найдётся более привилегированного наследника. Впрочем, ответ может оказаться куда прозаичнее — банальное тщеславие, желание повысить свой статус за счёт вхождения в монаршую семью, вполне весомые причины для таких, как он. К тому же к власти Легион рвётся давно, почему бы и не попытаться проникнуть в Сенат через «чёрный ход», тем более сейчас, когда авторитет короля достиг небывалых высот.

Размышления Корнута прервал стук в дверь. Служанка с заискивающей улыбкой сообщила, что Его Величество не отказал ему в аудиенции, пригласив присоединиться к прогулке по Королевскому саду. Впрочем, чего тут удивляться. С первого дня «применения» зелья у короля начали меняться даже самые закостенелые привычки. Теперь он охотно проводит время со своей благоверной, иногда даже в ущерб государственным делам. Корнута пока это устраивало, но порой не хватало прежнего Юстиниана, всем сердцем радеющего за благоденствие своего народа и почитающего предков и Богов.

По дороге в сад Корнут размышлял о том, что именно сломалось в короле, заставив его обратиться ко тьме. Что могло послужить толчком для шага в бездну безумия? Неужели то самое болезненное вожделение запретного, плод, который он так жаждал сорвать? Возможно сейчас, зная, что девчонка принадлежит другому, Юстиниан успокоится. Искренне хотелось бы верить в это, но что-то подсказывало: зверь, распробовавший однажды человеческой крови, не сможет отказаться от столь сладостного лакомства. И смотря на монарха, безмятежно прогуливающегося под сенью акаций, трудно было поверить в зверства, сотворённые им с несчастными девушками. А помешательство ли это? Почему бы не допустить, что чудовище всегда таилось внутри, прячась за маской благочестия и напускного добросердечия. И если это так, почему он, Корнут, не смог разглядеть монстра раньше? Неужто, слепо веря в свой идеал, как воском налепленный им же самим на королевский лик, он просто не желал ковырнуть поглубже, втайне боясь обнаружить под безупречной поверхностью гнилое нутро, кишащее червями и личинками?

Заметив Корнута, Лаура расплылась в кислой улыбке, Юстиниан же окинул его равнодушным взглядом и поприветствовал снисходительным кивком. Сам же Корнут, низко поклонившись, сухо поцеловал королеве руку и обеспокоенно посмотрел на правителя.

— Ваше Величество, надеюсь, вы уже знакомы с последними новостями из Опертама?

Лаура поджала губы, выжидательно глядя на своего супруга. Король ответил не сразу, словно долго пытался внять сути вопроса:

— Я ещё не успел ознакомиться с последним выпуском. Что-то произошло?

— Несколько дней назад первый магистр вступил в брак с вашей племянницей, — как бы ни старался Корнут подобрать слова поделикатнее, всё равно вышло сухим пересказом.

— А-а, это… Да, я получил известие, — на лице короля не дрогнул ни единый мускул, глаза оставались пустыми и безразличными.

Ах, известие он получил! А уведомить об этом своего первого советника, значит, не нужно!

— Но… Простите, Ваше Величество, мне казалось, это довольно важное событие, чтобы утаивать его.

— А что здесь такого важного, Корнут? — Лаура театрально вскинула брови. — Это семейные дела и вас они не касаются. Правильно, мой дорогой?

Король послушно кивнул. Вот как! Быстро же королева вошла во вкус, почуяв опьяняющий аромат власти.

— Прошу меня простить, Ваше Величество, но впредь подобные новости лучше обсуждать на совете, дабы избежать недоразумений.

— Да, Корнут, вы правы, — охотно согласился Юстиниан. — В следующий раз именно так и поступим.

— Знаете, господин принцепс, раз уж вы так озабочены государственным благополучием, — Лаура надменно улыбнулась, — займитесь лучше беглецами. Подготовьте всё для казни и поскорее. Они должны прибыть со дня на день.

— Беглецами? — Корнут недоуменно моргнул.

— Королевские скорпионы, выродки, сбежавшие с Ровеной. Магистр позаботился о возвращении рабов их владельцу. Довольно любезно с его стороны, вы не находите? Его Величество долго размышлял, как поступить с преступниками и пришёл к выводу, что лучшая для них кара — повешение на Площади Позора.

— Да, повешение, — подтвердил Юстиниан. — Нельзя гневить Богов излишней жестокостью, ведь они учат нас милосердию и прощению.

— Конечно-конечно, Ваше Величество, — закивал Корнут. — Это, безусловно, верное решение. Я непременно займусь этим вопросом.

— Превосходно, Корнут, — Лаура задрала носик и посмотрела на него из-под полуопущенных век. — На этом всё, можете идти. Мы бы хотели побыть наедине, не так ли, милый?

— Конечно, душа моя!

Учтиво раскланявшись, Корнут побрёл обратно в административное крыло. И вот чем он прогневил Богов? Стоило решить одну проблему, и тут же появлялся десяток других. Сейчас он ощущал себя героем древних мифов, сражающимся в одиночку с жутким чудовищем, которому стоит отрубить одну голову, как на её месте вырастают две новых. Магистр, каким-то чудесным образом заполучивший беглянку и тут же женившийся на ней, Лаура, возомнившая себя выдающимся политиком, Орден со своим зельем, требующий выдать им выродка… Корнуту казалось, его голова вот-вот разорвётся на части, но в его случае на её месте точно ничего не вырастет.

И если с распоясавшейся королевой можно сладить с горем пополам, то остальные доставят немало хлопот. Корнута всё не оставляло в покое подозрительно-удачное попадание принцессы в «нужные руки». Что она искала в Опертаме одна, без своего покровителя? А не бежала ли она туда целенаправленно, заранее заручившись поддержкой магистра? Может, это и есть план Максиана? Чего стоит Брутусу свергнуть Юстиниана, подёргав за нужные ниточки? С его-то влиянием и богатством — раз плюнуть. Пожалуй, лучше не спускать глаз с новоиспечённой парочки, как знать, какие сюрпризы она преподнесёт. Но пока важнее разобраться с Орденом. Ни в коем случае нельзя оставлять в руках фанатиков столь опасное оружие, как это снадобье, особенно если они пляшут под дудку влиятельной семейки. Аргус из Флоресов, а это говорит о многом. Кто ж ещё мог спонсировать Ветра все эти годы! Разработка препарата наверняка вылилась в уйму денег: исследования, материалы, испытания. На скромные пожертвования прихожан здесь не развернёшься.

И теперь, когда Корнут убедился в действенности «антидота», он по-настоящему осознал угрозу, исходящую от Ордена. И главным вопросом теперь стала причина, по которой Флоресам позарез потребовался выродок.

* * *
— Вот же непруха! — развалившись локтями на столешнице, Сто Двадцать Пятый, смуглый паренёк с длинным носом и густыми чёрными бровями, со скучающим видом вертел в пальцах оловянную ложку. — Стоило попасть в гладиаторы, и Арену тут же прикрыли.

— Да кто её прикроет-то? — отмахнулся Тринадцатый. — Будет тебе Арена, желторотик, попомнишь моё слово. Эй, Банни, ну чё там со жратвой?

Спустя минуту появилась Банни, неся поднос с парящими плошками:

— Хватит уже ворчать, старикашка, здесь твой обед.

Тот ухмыльнулся уголком губ и, притянув к себе порцию, принялся жадно хлебать суп, то и дело подувая на ложку. Скранч нежно шлёпнул девчонку-сервуса по аппетитной попке, когда она заботливо придвинула к нему полную до краёв плошку — задабривает, лисица, не иначе.

— Сомневаюсь, что её откроют, — всё не унимался Сто Двадцать Пятый, задумчиво глядя бесцветными как вода глазами на пар из тарелки. — Вон сколько наших перебили после той ночи, кому теперь дело до боёв.

Скранч цыкнул языком, пытаясь избавиться от застрявшего в зубах мяса:

— На боях за минуту зарабатывают больше, чем стоит твоя никчёмная шкура. Никто их отменять не будет.

Банни поставила на середину стола дощечку с нарезанным хлебом и умостилась рядом:

— Скранч прав, скоро Арену откроют, я своими ушами от хозяина слышала. Оказывается, король удумал кое-что особенное для этого сезона. Не уверена, правда ли, сами знаете нашего сморчка, тот ещё мастак повыделываться перед дружками, но якобы, он чуть ли ни кровавую баню хочет устроить.

— Фига фебе! — Тринадцатый торопливо проглотил кусок хлеба и запил его супом. — Когда это ты слышала?

— Вчерашним вечером.

— Ну вот, сопляк, а ты ноешь тут, — Скранч повозил ложкой в жиже, вылавливая гущу. — Только всё это звучит как-то не очень. Не охота подыхать…

— Ещё чего удумал! — шутливо возмутилась Банни и, подцепив пальцами один из роговых наростов на его подбородке, слегка повернула его лицо к себе. — Только попробуй мне сдохнуть! Я ж тебе все твои колючки пообломаю!

Он ухмыльнулся и звонко чмокнул её в губы:

— Никуда я от тебя не денусь, моя хорошая!

— Не понял, они что, перебить нас всех собрались? — пробасил Молот.

— Хотят отыграться за Скорбь, — пояснила Банни. — Но я не уверена, они на высоком так тарахтели, что гиена ногу сломит.

Прочистив горло, Тринадцатый потянулся за следующим ломтем хлеба:

— Ничего удивительного. Кем бы ни был тот осквернённый, тряхнул он их всех знатно.

— Поговаривают, Перо это было, — сказал Молот.

— Перо не Перо, но говнюк совсем с мозгами не в ладах, — проворчал Скранч. — Так своих подставить… Кретин, мать его!

— Да брось, — наморщил нос Тринадцатый. — Давно пора этих тварей на место поставить. Будь у меня такой хист, я б им всем жопы пооткручивал.

— Поддерживаю! — Сто Двадцать Пятый мечтательно вздохнул. — А вдруг Разрушитель и вправду хочет освободить осквернённых?

Вцепившись в столешницу, Скранч затряс стол так, что плошки ходуном заходили, расплёскивая содержимое на сидящих:

— Во-она как знатно трясёт! Нравится, да?

Молот с угрюмой миной смахнул со щеки капли супа и придержал стол:

— Хорош уже, расшатался тут!

Скранч громко фыркнул:

— Ну как? И сейчас восхищаетесь этим своим придурком?

Банни обиженно насупилась, забавно выпятив нижнюю губу. Тринадцатый, с невозмутимым видом держащий всё время свою плошку, молча продолжил уплетать варево.

— А с чего это ты вдруг свободных жалеешь? — подозрительно сощурился Сто Двадцать Пятый.

— А с чего ты взял, что под завалами и наш брат не полёг? — парировал Скранч. — Вам бы крови чужой, да побольше… Поддерживатели хреновы!

— Перо, между прочим, для нас старается!

— Да насрать Перу и на тебя, и на меня, и вообще, всем срать на всех, всоси это сейчас, малёк, или до моих годов не дотянешь.

Банни возмущённо дёрнула Скранча за рукав:

— Хорош уже, злюка! Не все ведь такие. Перо хоть что-то пытается сделать. И вообще, я верю, многие из наших поддерживают Разрушителя. Эх, узнать бы, кто он!

— Может, со временем и узнаем, — отозвался Молот, отодвигая своей лапищей опустевшую плошку. — Банни, детка, притарабань-ка добавки. Как цыплёнку насыпала.

Звонко рассмеявшись, сервус подхватила его тарелку и скрылась за дверью.

— Поддерживают они… — проворчал Скранч, проводя взглядом тонкую как тростиночка Банни. — Трепаться не гиен мочить, а как к делу подойдёт, хвосты поподжимаете, что псины вонючие. Борцы за свободу, мать вашу! За сто лет ещё ни один хрен головы не поднял, так что же сейчас изменилось? Легион как стоял, так и стоит, а мы дохнем стаями. Вот вам правда жизни! Так что кончайте тут жалами друг у друга под носами трясти, всё равно поляжете на Арене на потеху свободным.

Глава 15

Рабочие заканчивали устанавливать решётку в дверном проёме балкона. Паренёк помоложе изредка бросал на Ровену беглые взгляды, для второго, пузатого в засаленной куртке, её и вовсе не существовало. Теперь магистр превратил её спальню в настоящую темницу. За дверью круглосуточно дежурили осквернённые, а когда мерзкий бастард покидал пост, её сажали на длинную цепь и запирали дверь на тяжёлый засов. Только в присутствии Сто Семьдесят Второго Ровена могла свободно перемещаться по своей маленькой тюрьме, но приходил он всего несколько раз в день и никогда не оставался дольше, чем на час.

По вздорной прихоти случая её же насильник превратился в пса, стерегущего имущество своего хозяина, и как бы Ровена ни старалась игнорировать мерзавца, даже за дверью ванной комнаты она ощущала его присутствие.

Работник в засаленной куртке подёргал решётку, проверяя на надёжность, и удовлетворённо крякнул.

— Намертво, — заявил он сам себе и принялся собирать инструменты. Молодой подхватил ящик и, клюнув носом воздух, торопливо покинул спальню.

О виде на сад с балкона теперь можно забыть. Но как попадёт сюда Харо? Не через парадный же вход! Что ж, это всего лишь очередное препятствие, он наверняка что-нибудь придумает. Ровена ждала его беспрестанно. Каждый день, каждый час, каждую минуту она надеялась, что Сорок Восьмой вот-вот ворвётся в спальню и вызволит её из этого проклятого дома, из провонявшего гнилыми душами города. Какая же она дура, что отказалась бежать с ним в ту ночь!..

Ровена вздрогнула, когда за рабочим захлопнулась дверь. Окатив ненавидящим взором своего тюремщика, она отвернулась. Большую часть времени подонок молчал, стараясь держаться как можно незаметнее, но иногда она ловила на себе его взгляды и испытывала от них столь сильное омерзение, будто её с головой окунали в отхожее место.

…Где же Харо? Почему он так долго? Ровена не сомневалась, он уже где-то в пути. Возможно, ему не сразу удалось выбраться, возможно, возникли какие-то трудности. Но он же скорпион! И с ним остальные, вместе у них есть все шансы сбежать. Да, скорее всего что-то стряслось, и они просто немного задерживаются.

Щёку словно обдало лёгким жаром, и Ровена, сама того не осознавая, оглянулась на Сто Семьдесят Второго. Тот быстро опустил глаза и прочистил горло:

— Госпожа, мне жаль. Правда жаль. То, что случилось… Я не мог иначе!

Она не знала, что сильнее испытывает к этому существу: омерзение или ненависть. Что бы это ни было, оно невыносимо жгло изнутри, и Ровена подскочила с кровати, едва сдерживаясь, чтобы не выцарапать подонку глаза:

— Как ты смеешь просить у меня прощения, мерзкая тварь! Ты мог убить его! Прекратить всё в любую минуту! Почему ты не сделал этого?!

— Вы не понимаете… Вы не знаете его! Я не мог.

— Не мог! — она сорвалась на крик. — Ты отвратительный слизняк, жалкий вонючий трус! Ненавижу тебя, будь ты проклят!..

Дверь резко распахнулась, и в спальню размеренным шагом вошёл Брутус. За ним, тихо шурша шифоновой юбкой, тенью проследовала Тридцать Вторая — неизменная спутница своему господину.

— Всё хорошо, моя дорогая? — магистр требовательно вскинул бровь, глядя то на неё, то на своего ублюдка. — Он тебя чем-то обидел?

Жгучий гнев мгновенно сменился леденящим страхом. Чудовище, скрывающееся под маской благородства — что может быть опаснее! И хотя Брутус выглядел совершенно спокойным, его глаза, колючие, словно осколки льда, выдавали затаившегося монстра, готового напасть в любую секунду.

Не дождавшись ответа, магистр приблизился к скорпиону и отвесил ему лёгкий подзатыльник:

— Разве я не говорил тебе не беспокоить свою госпожу? Узнаю, что донимаешь её болтовнёй, отрежу тебе язык.

— Да, господин. Прошу прощения, господин, — Сто Семьдесят Второй низко склонился.

— Ну вот, милая, теперь можешь не волноваться. Он больше не заговорит с тобой, — мягко улыбаясь, Брутус подошёл к Ровене и коснулся пальцами её подбородка. — Ты так бледна. Тебе нездоровится?

Сглотнув, она качнула головой.

— Может, тебе плохо спится? Ты ведь моя жена, я беспокоюсь за тебя.

— Жена или пленница? — вопрос вырвался сам собой, и Ровена прикусила язык, мысленно ругая себя за несдержанность, грозящую вылиться в серьёзные неприятности.

— Пленница? — Брутус погладил её по щеке. — Не нужно утрировать, твоё заключение временное. Как только я увижу, что ты стала мне преданной и покладистой супругой, то незамедлительно отпущу тебя. Ты сможешь свободно передвигаться по усадьбе и даже путешествовать со мной. Даю тебе слово!

— И как вы это увидите? — тихо спросила она.

— Поверь, у меня немалый опыт в таких вещах, — он небрежно поманил пальцем рабыню. — Завтра твой ненаглядный прибудет в Регнум. Уверен, король развлечётся на славу, сдирая с него кожу живьём. И чтобы ты не унывала, я принёс тебе утешительный подарок.

Невольница распахнула обтянутую чёрным бархатом шкатулку, Брутус подцепил пальцами золотое ожерелье с крупными изумрудами и, откинув Ровене волосы, защёлкнул застёжку на шее:

— Под цвет твоих глаз. Надеюсь, эта побрякушка порадует тебя, как порадует шкура твоего любимца, которой непременно похвастается Юстиниан во время нашего визита в каструм.

Холодный металл неприятно колол кожу, а жестокие насмешки ранили слух, но Ровена старалась не впускать их в себя. Пусть Брутус исходит ядом сколько пожелает, Харо обязательно выберется и спасёт её. Возможно, он сейчас где-то рядом, выжидает подходящий момент.

* * *
Дневной свет то впивался лучами в зарешечённое оконце, с любопытством заглядывая в полумрак фургона, то растворялся в черноте ночного неба. Несколько раз шёл дождь, клевал крышу десятками вороновых клювов, последний закончился совсем недавно — ржавые прутья всё ещё мокро поблёскивали в лучах солнца. Харо долго рассматривал капли, они так сильно напоминали слёзы на щеках Ровены… И вот опять он в той проклятой спальне, смотрит, как потёртый ремень со скрипом затягивается на запястьях петлёй. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать криков, но это не поможет, слишком глубоко они засели.

«Вернись за мной! Ты должен!»

От бессильной ярости Харо заскрипел зубами. Он подвёл её, не сумел защитить. Всё верно, он жалкая ничтожная тварь, беспомощно забившаяся в угол и смотрящая оттуда, как уничтожают то редкое сияние, которое уже почти и не встретить в этом прогнившем мире.

— Лучше бы я сдох! — он с трудом узнал в хриплом шёпоте свой голос.

— Потерпи немного, братишка, скоро уже, — вяло хохотнули рядом.

Харо перевёл взгляд на говорившего.

Морок.

Скалится.

Рожа вся заплывшая, глаз не видать, хотя вряд ли его собственная чем-то лучше.

Фургон качнуло, снаружи ядрёно выругались, громко фыркнула лошадь, и опять треск колёс, цокот копыт по булыжнику.

Из огромной дыры осыпались щепки, сквозь неё в темноте проступали еле различимые очертания мебели.

«Мать твою, Харо, ты что натворил?! — в глазах Керса и паника, и восхищение. — Вот же влипли! А продырявь-ка ещё одну рядышком, для симметрии».

— Сушит чего-то… Попить бы, — Нудный жалобно вздохнул.

— Ага, — поддакнул Морок. — У меня уже язык кнёбу липнет.

Исполосованная багровыми шрамами спина заслонила Ровену, беспомощно сжавшуюся перед ублюдком и всё пытающуюся защитить свою наготу, чтобы не смотрел, чтобы не прикасался.

Тихий вскрик, пальцы, твёрдо впившиеся ему в плечи, блеск глаз, едва различимый в кромешной тьме: «За что, брат?!»

Нож зазвенел о камень, совсем близко раздался мучительный стон.

«Вернись за мной! Ты должен!»

И снова на него смотрят большие зелёные глаза, полные слёз и надежды… надежды, которую он попрал своей слабостью. Покорился, склонил голову перед мразью, коей следовало бы перегрызть горло зубами, разорвать, раскурочить грудную клетку и вырвать пульсирующее сердце голыми руками.

Ничтожный раб, возомнивший, будто сможет пойти против своих хозяев!

«Ну всё, малёк, приплыл. Гаси его!» — он сжался, защищаясь от посыпавшихся со всех сторон ударов, как вдруг громовой раскат отпугнул их. Харо поднял голову и увидел перед собой скованную ужасом Ровену в цепких лапах ублюдка, упивающегося её беззащитностью и его беспомощностью, как кровосос, исподтишка насыщающийся чужой кровью.

«На что ты надеялся, кретин? Что спасёшь её? Ну и как, спаситель хренов, справился? Бесполезный ты кусок мяса, накаченный дерьмом и транками… Грёбаный выродок! Куда тебе до её сияния, такого чистого, невинного… Она же до последнего верила в тебя».

И снова оглушительный раскат грома: «А это будет с каждым, кто посмеет пойти против своего господина!»

«Ты — никчёмное слабое ничтожество, грязь под ногами».

— Нет… Нет, мать вашу! — он принялся остервенело молотить себя по голове, прогоняя мучительные голоса. — У меня не было выбора!

Этот подонок убил бы её, нельзя было рыпаться, нельзя!

— Забей, дружище, ничего уже не изменишь, — Шестьдесят Седьмой звякнул цепью, переваливаясь на бок. — Кто ж знал, что так получится.

— Мы тоже хороши, — проворчал Нудный. — Знали же, в какую жопу угодили.

— Какая уже разница! — Морок вытянул ноги и, скривившись, хрустнул шеей. — Всё равно мы трупы.

Харо обессиленно привалился к стене и принялся рассматривать решётку. Всё верно, поздно метаться. Но как же не хочется дохнуть на виселице или в пытках! Даже вшивый туннельный пёс и тот умирает с большей честью, в бою или на охоте. Выпал бы ему хоть малейший шанс достойно встретить смерть… Пусть Госпожа не придёт, зато не будет стыдно смотреть в глаза павшим собратьям. Но шанс он свой упустил.

«И поделом, выродок! Предал сестру, подвёл принцессу… С чего ты взял, что способен защитить хоть кого-то? Всю жизнь терпел хер Легиона в своей жопе, а тут вдруг возомнил себя борцом за справедливость. Даже девчонку не смог уберечь, а ещё мечтал освободить свой народ. Жалкая никчёмная тварь! Тварь, способная только прогибаться перед свободными и безропотно выполнять их волю».

Повозка резко дёрнулась и остановилась. Харо приложился затылком о стену, да так, что перед глазами поплыло.

— Вот говнюки! — буркнул Нудный, потирая локоть. — Могли бы поосторожнее.

— Может тебе ещё пуховую перину подстелить? — Морок насмешливо хрюкнул. — Я тут всё сосчитать пытаюсь, сколько до Регнума осталось. Три дня вроде едем.

— Четыре, — поправил Нудный.

— Сегодня ещё не закончилось, так что не в счёт.

— Хорошо, что остановились, — задумчиво проговорил Шестьдесят Седьмой. — Срать охота.

Снаружи донёсся тяжёлый топот и хруст гальки, щёлкнул замок и дверь с протяжным скрипом отворилась. Харо зажмурился от яркого света, ворвавшегося в полумрак повозки. Снова воду принесли и пожрать. За сегодня, кажется, уже второй раз.

— Твоя очередь их стеречь, — по деревянному полу глухо забухали, позвякивая пряжками. — Насмотрелся я уже на их голые задницы.

— Ты у нас сортирных дел мастер, лучше тебя никто не справится, — другой надзиратель тяжело засопел. — Ну и вонища, глаза слезятся! Эй, шлюхины выблевки, вас что, мыться не учили?

Морок обиженно фыркнул, Нудный невнятно пробормотал что-то о душевых.

— Мне б в кусты, — не унимался Шестьдесят Седьмой. — А то здесь напущу!

— Полегче, засранец, будут тебе кусты!

Конвоир помог подняться страждущему и вытолкал его к выходу. Второй выудил из огромной сумки флягу с водой и швырнул её к ногам Нудного. За ней последовали зачерствевшие ломти хлеба.

— Bene comede, псины шелудивые, — издевательски ухмыльнувшись, наёмник выпрыгнул из повозки.

Нудный придирчиво осмотрел свой паёк и брезгливо наморщил нос:

— На нём же плесень!

— А фто фначит бенекомеда? — спросил Морок с набитым ртом.

Харо внимательно наблюдал за дежурившим снаружи надзирателем. Что, если придушить ублюдка и забрать оружие? С остальными вчетвером можно кое-как справиться, а даже если не справятся, то хоть сдохнут в бою как подобает скорпионам. Мысль ему понравилась, но подняться на ноги оказалось куда сложнее, чем он предполагал. Кандалы мешали, тело сопротивлялось, будто он шёл по колено в вязком болоте, и уже после двух шагов пот с лица катился градом.

— Эй, какого чёрта ты там его оставил? — крикнул своему напарнику стражник.

— Да куда ж он денется! — донеслось в ответ.

— Ты что, мозг в борделе в залог оставил? С нас же Коннор шкуры спустит!

— Тогда иди сам дерьмо нюхай, коли за свою шкуру так трясёшься!

Харо шагнул шире, но, не рассчитав длину цепи, потерял равновесие и впечатался плечом в стену. Охранники, увлечённые перепалкой, и ухом не повели.

— Ты что творишь? — прошипел Нудный. — Они ж тебя!..

Что-то со свистом сверкнуло в воздухе. Стоящий поодаль конвоир издал булькающий хрип и рухнул в пыль. И пока Харо непонимающе рассматривал серебряное оперение стрелы, торчащей из горла надзирателя, второй наёмник покачнулся и завалился на бок.

— Что там? — Морок беззаботно зевнул.

Позади послышались брань и крики, испуганно заржала лошадь. Повозку дёрнуло, но Харо чудом умудрился удержаться на ногах. Раздался выстрел, звон стали, снова чей-то крик, и всё резко стихло. За стеной быстро приближались чьи-то шаги. Опомнившись, он зацепился за открытую дверь и выпрыгнул из фургона.

— Здорова, скорпион! — из-за угла вынырнула смутно знакомая рожа.

Харо подозрительно прищурился, рассматривая говорившего: лопоухий с квадратным подбородком, ещё желторотик. Сто Восемнадцатый — знакомый номер…

— Что, не узнаёшь? Регнум, туннели, — подсказал тот. — Ну же, не тупи!

— Да под транками он, чего пристал, — непонятно откуда взявшийся ординарий добродушно похлопал Харо по плечу. — Ну что, брат, с возвращением в стаю.

— Спайк, что ли? — вспомнил он. — А тебя я не знаю.

Ординарий равнодушно пожал плечами и заглянул в фургон:

— Вылезайте, путь свободен.

Из-за здорового бурого валуна показался Шестьдесят Седьмой. Гремя цепями, он неуклюже продирался сквозь колючие заросли, при этом пытаясь застегнуть портки и громко чертыхаясь на застёжку. Выбравшись на дорогу, он наконец заметил трупы и, подняв руки, застыл с разинутым ртом. Портки медленно сползли до колен. Так и стоя с голым задом посреди тракта, Шестьдесят Седьмой какое-то время изумлённо хлопал глазами на появившихся из ниоткуда собратьев, а те хлопали глазами на него в ответ.

— Смерговы бубенцы! — брякнул он. — Сходил посрать, однако!

— С облегчением, — хохотнув, Спайк замахал рукой куда-то за повозку. — Ну чего вы там застряли? Гоните сюда!

Вскоре к ним присоединились ещё трое: один скорпион с глазами как у гадюки — вроде тоже знакомый на морду — и двое ординариев. И когда Морок с Нудным выбрались из фургона, их повели к скалам, не забыв прихватить с собой лошадей, не пропадать же добру!

Из-за кандалов они тащились медленно, но освобождать их пока никто не торопился. По приказу Спайка привал сделали в небольшой рощице близ крошечной деревеньки. Костёр не разводили, разговаривали вполголоса, опасаясь привлечь лишнее внимание. Косой раздал всем вяленого мяса с пшеничными лепёшками, а ординарий принялся ковыряться в замках оков. Как выяснилось, Севир отправил Спайка за ними по следу, и однажды, чуть не потеряв их из виду, ему пришлось осторожничать, при этом держась постоянно поблизости.

— Самое сложное было следить за особняком, — признался Спайк, устраиваясь у огромного клёна. — Один раз даже чуть не попался полицейским. Хорошо, что агент помог — стерёг вас, пока я отсыпался. Так что вам крупно повезло, а то назавтра украшали бы ваши бошки Площадь Позора.

— Ну и дела! — протянул Морок. — А Севир-то крутой малый! Как он догадался?

— Опыт подсказал, — ухмыльнулся Косой. — Сопливая девка и кучка тупорылых желторотиков, да от вас горелым за километры смердело.

— А мы уже ни на что и не надеялись, — признался Нудный. — Значит, не время нам ещё.

— А что с принцессой? Где она? — спросил Харо. Где-то в глубине затеплилась робкая надежда: возможно, её тоже спасли.

— Какая там принцесса! — отмахнулся Спайк. — Я как узнал, что она вас в Регнум отправила, двое суток с седла не слезал.

— Не она, — значит, Ровена осталась там, в лапах ублюдка.

— Ладно, расскажете всё, когда в себя придёте, — Спайк задумчиво потёр затылок. — Ноги мы вам освободим, а вот руки пока так оставим. Уж простите, братья, но налажали вы по полной, так что не мне решать, что с вами делать. Как только до лагеря доберёмся, отправим гонца за Севиром, а дальше видно будет.

Выходит, ситуация ни черта не изменилась, для Пера они такие же пленники, разве что отсрочку казни выиграли. Харо настолько вымотался, что голова отказывалась соображать. Лучше и впрямь дождаться, когда пройдёт действие транквилизатора, тогда можно подумать, как быть дальше. Но в какой бы заднице они сейчас ни находились, сложно отрицать, что это и есть тот самый шанс, о котором он совсем недавно мечтал. А вдруг получится хоть что-то исправить?

Глава 16

— Всё равно не понимаю, почему бы просто не убить её, и делу конец! — Альмод закрепил седельную сумку и подёргал потёртый ремень, проверяя на прочность. — Не по чести мы поступаем, шаман, не по-уруттански.

— Даже если тебе удастся её убить, сын Гарда, в чём я сильно сомневаюсь, отсюда живыми нам не выбраться, — Орм огляделся в поисках Агот, но девчонка как сквозь землю провалилась.

— Я могу вернуться тайком, никто не узнает, чьих рук это дело.

— И оставить свой народ без вождя, случись что? Почему тогда не пошлёшь Бродди с Лейвом? Они славные воины.

— Никого замест себя я отправлять не стану! Я воин, Орм, а не ссыкливый прибрежец!

Орм одобрительно крякнул и хлопнул отважного вождя по спине:

— Твой отец гордился бы тобой! Но не всегда простой путь означает верный. Тебе не убить танаиш, она под защитой, я чую. Но мы можем предотвратить грядущую беду.

Огромный вороной жеребец с густой гривой громко захрапел и замотал мордой. Перехватив поводья, Альмод любовно погладил животное по блестящей массивной шее.

— Не знаю, Орм, услышит ли меня хоть кто-нибудь, а без помощи других племён мы сгинем в этих проклятых землях раньше, чем девчонка доберётся до врат Калайхара.

Орму хотелось подбодрить молодого вождя, но он и сам не знал, выйдет ли у них объединится хотя бы с одним племенем. И всё же это не означало, что нужно сдаться.

— Верь в своё дело, Альмод, и тебя услышат.

Сын Гарда печально ухмыльнулся и осмотрел хозяйским взором свой народ, неохотно оставляющих Исайлум. Гомон почти стих, не слышно было более детского визга и смеха, не пахло араком и жареным на костре мясом. Без уруттанцев поселение застыло, омертвело. Несчастные жители провожали последних уходящих хмурым молчанием, а уруттанцы в свою очередь старались не смотреть по сторонам. Перечить вождю никто не решился, и теперь с понурыми головами они покидали тех, с кем уже успели побрататься, тех, кто приютил их в тяжёлые времена, дал кров, защиту и еду. Орм понимал, что поступил бесчестно, уговорив Альмода уйти из Исайлума, но порой приходится жертвовать многим ради чего-то более важного. Что может быть важнее сотен тысяч человеческих жизней! Жизни всей страны, пусть она и неласкова к уруттанскому народу.

— Нужно отыскать Агот, — он отрешённо вздохнул, представив, какой вопль поднимет девчонка, когда последняя надежда остаться рассеется как утренний туман над озером.

— А чего её искать-то! Будто сам не знаешь, где она, — Альмод потянул за поводья, и конь, грузно ступая по утоптанной земле, послушно побрёл за своим хозяином.

Названная дочь нашлась сидящей на крыльце вместе со своим танаиш. Она что-то торопливо говорила ему, всё утирая рукавом нос, а заметив их, подскочила и нырнула за спину своего друга:

— Я останусь здесь, Орм! Я большая, я уже могу выбирать сама!

Танаиш исподлобья глянул на вождя и что-то ей шепнул. Агот замотала рыжими кудряшками и ещё сильнее прижалась к нему.

— Слышал? Выбирать она может! — Альмод раздосадованно сплюнул. — И чего она в него впилась, что пиявка?

— Будто ты не влюблялся! — отмахнулся Орм. — Или забыл, как за Астрид хвостом бегал?

— Так мне было уже тринадцать, а у этой пигалицы даже титьки не выросли.

Орм грозно стукнул посохом оземь так, что тот зазвенел на всё селение:

— А ты на титьки её не заглядывайся! Ишь ты!

Альмод что-то буркнул себе под нос и в приветствии кивнул танаиш:

— Севир у себя?

— Где ж ещё, — угрюмо бросил тот. — Почему уходите? А как же договор?

— Нет принцессы, нет и договора, — вождь старался говорить твёрдо, но глаза виновато забегали. — Мы попрощаться пришли.

— Никуда я с вами не пойду! — не унималась Агот. — Я тоже танаиш, моё место здесь.

— Твоё место среди уруттанцев, упрямая ты ослица! — гаркнул Орм. — Я твой отец, и ты будешь делать, как я велю!

— Не отец ты мне! — выкрикнула она, но сразу сникла под его тяжёлым взором. — Я просто хочу остаться. Пожалуйста, Орм, прошу тебя!

В иной раз он бы разозлился на дерзость девчонки, но сам понимал, как она привязалась к этому танаиш, совсем не замечая, что он вдвое старше. Она ещё ребёнок, и каждая неудача, каждое расставание для неё превращались в безутешное горе. Душа ещё не огрубевшая, чутко отзывающаяся даже на самые незначительные, едва уловимые перемены.

— Ты должна быть со своей семьёй, Агот, — танаиш ласково потрепал её по волосам и поднялся, уступая дорогу.

Севир встретил их сидящим на лежанке. Окинув Альмода холодным взглядом, он протяжно вздохнул и потёр шрам над бровью:

— Отговаривать вас не стану, наотговаривался уже. Могу только пожелать удачи в поисках нового дома. Что-то мне подсказывает, без неё вам не обойтись.

Альмод виновато отвёл взгляд:

— Я никогда не забуду, что ты сделал для моего народа. Если понадобится моя помощь…

— Уже понадобилась! — рявкнул тот и скорчился, захлёбываясь хриплым кашлем.

Хорошо знакомая тоска заворочалась растревоженной гиеной, и Орм, сжав посох, осторожно глянул на вождя. Альмод растерянно переминался с ноги на ногу, видимо, не зная, что ответить.

— Мы не можем остаться, — Орм колебался, говорить ли, хотя сам не знал, что именно почуял. — Наши дороги разошлись, Севир. Равнин нам не видать, как собственных ушей, пора искать новое пристанище. Но ты помог нам в беде, и в благодарность я хочу предупредить тебя…

— Можешь не утруждаться, шаман, и без твоей прозорливости всё ясно. А вы бегите-бегите, крысы туннельные!

Альмод развернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился и внимательно посмотрел на Севира. Не зло, не гневно, но с сочувствием, даже с участием.

— Не знаю, станет ли тебе легче, но я простил тебя за Ауд. Гнакхат дзмаа! Пусть Великая Мать бережёт тебя!

* * *
— Прошу, златоглазый, помоги! — Агот вцепилась в его рукав, как только Орм скрылся за дверью. — Я хотеть с тобой остаться.

Керс присел на корточки и, приобняв девчонку за плечи, заглянул в большие карие глаза:

— Тебе нельзя со мной, слишком опасно.

— Но почему? Я умею сражаться!

Какая же она забавная! Грустно улыбнувшись, Керс смахнул с её лба огненную кудряшку:

— Ты бесстрашная маленькая воительница, я знаю, но Орм твой отец, а уруттанцы твой народ. Не предавай семью, иначе будешь жалеть до конца своих дней.

«Жалеть так же, как жалею я…»

Девчонка хлюпнула носом и повисла у него на шее, едва не опрокинув на спину:

— Я вырасти скоро! Я ждать тебя буду, слышишь?

И вот что ей ответить? Сказать, чтобы ждала, что они ещё свидятся? У неё вся жизнь впереди и куда больше шансов быть счастливой там, со своими. Первые чувства всегда сильные, незабываемые, но она ещё ребёнок, и вся ответственность, случись с ней что, ляжет на его плечи.

— Послушай, Агот, — сняв хрупкие ручонки со своей шеи, Керс отодвинул девчонку от себя. — Я тебе не пара. Ты маленькая ещё, не понимаешь, но поверь мне, я не тот, кто тебе нужен. Я не смогу защитить тебя, я даже брата защитить не смог…

— Нет, неправда, ты хороший!

— Я не хороший, и я не могу дать тебе то, что ты хочешь. Уходи, Агот, ты не нужна мне, ты будешь только мешать, — да, больно, да, тяжело, но перестрадает, перемучается и забудет всё, как кошмарный сон, зато останется со своими, в безопасности.

Её губки задрожали, глаза заблестели, вот-вот разревётся.

— Не нужна?! Так, значит? Я ненавидеть тебя! — она замолотила кулачками куда придётся, что-то выкрикивая на своём.

Пусть позлится, станет легче, пусть выплеснет обиду. Керс едва успевал прикрываться руками, даже не пытаясь прекратить её истерику, но это сделал Альмод, перехватив её ручонки и рванув в сторону.

— А ну успокойся! — рыкнул он на неё и легонько подтолкнул к шаману. — Забери её отсюда! Устроила тут…

Орм схватил Агот за локоть и что-то сказал на своём. Та закричала и попыталась вырваться, но куда ей тягаться с крепким стариком вдвое больше неё самой.

Смерив Керса хмурым взглядом, шаман, позвякивая посохом, потянул за собой рыдающую девчонку, а Альмод укоризненно поцокал языком им вслед:

— Дела-а! — и повернулся к Керсу. — Надеюсь, ещё выпьем вместе арака, друг.

— Как знать… Береги себя, вождь Серебряного Когтя. Быть может, и впрямь свидимся ещё.

— Керс! — рыжеволосая упёрлась ногами в землю, вынудив своего отца остановиться. — Я ненавидеть тебя, слышишь?! Не-на-ви-деть!

Ему хотелось попросить у неё прощения, забрать свои слова обратно, но вместо этого он отвернулся, чтобы не видеть её слёз. Агот должна быть со своими, а с ним она сгинет, как Слай.

— Не бери в голову, она ещё не понимает, — Альмод согнул руку в прощальном жесте осквернённых. — Хоть я и не верю в эту вашу суку, но… До или После, брат!

— До или После, — Керс ответил на прощание и, не в силах больше слышать надрывающиеся рыдания рыжеволосой, зашагал прочь не оборачиваясь. В дом возвращаться не хотелось, Альтера только и ждёт, чтобы отпустить очередную шуточку, наверняка же всё слышала.

Верилось с трудом, что в одном человеке могут жить настолько разные личности. Твин, нежная добрая девочка, и Альтера, невыносимая стерва, для которой он не лучше грязи под ногами. И всё же это Пятьдесят Девятая, его сестра. Раз уж он не смог уберечь Слая, не смог спасти Харо от козней хитрожопой принцессы, то Твин просто обязан защитить.

Керс мог бы пойти к собратьям, но к ним тоже не особо тянуло. Триста Шестой наверняка начнёт мозг клевать, революционер хренов. Псы их всех подери, он даже не решил, оставаться ли в Пере или уйти подальше, сделав одолжение принцепсу. А ведь он верил командиру, мечтал сражаться с ним плечом к плечу за свободу своего народа. Наивный безмозглый малёк!

Ему вдруг стало невыносимо горько и за себя, и за остальных собратьев, обманутых Севиром. Беда в том, что он единственный знает, кого на самом деле представляет из себя этот Сто Первый — лживый ублюдок, без зазрения совести переступающий через своих же.

Задумавшись, Керс не заметил, как остановился у дома Бродяги. Изнутри лился женский смех, пахло свежеиспечённым хлебом и знаменитой мясной похлёбкой, и так захотелось хотя бы на минуту почувствовать причастность к чьей-то жизни, к чьей-то семье, что он, не долго думая, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Женский голос весело сообщил, что не заперто, и Керс, немного помявшись, вошёл в свой прежний дом. С появлением Эмми здесь стало намного уютнее: пол сверкал чистотой, стол покрывала белоснежная ткань с узорами — интересно, для чего? — пару коек заменила широкая кровать, а на месте трухлявого шкафа стоял огромный резной комод от местного умельца.

При виде Керса приветливая улыбка на устах Эмми стремительно сползла, а Бродяга, укачивающий на руках попискивающий свёрток, принялся суетливо укладывать своё чадо в люльку.

— Наверное, я не вовремя, — растерянно промямлил Керс.

Симпатичная мордашка Эмми исказилась в гневе:

— Ещё как не вовремя! Здесь ты, убийца, всегда не вовремя! Убирайся! — в него полетела деревянная плошка, и если бы он не уклонился, то остался бы с расквашенным носом. — Выметайся отсюда! И чтоб ноги твоей здесь не было, проклятый выродок!

Наверное, Керс бы солгал, сказав, что её реакция стала для него полной неожиданностью, но, переступая порог этого дома, он думал лишь о том, что здесь живёт друг, что здесь его примут несмотря ни на что. Хотя гнев Эмми всё же справедливый. Пожалуй, на её месте он бы повёл себя так же, если не хуже. Беда в том, что он не на её месте, и оправдываться за регнумский разгром ни перед кем Керс не собирался, а уж тем более просить прощения. Пусть это делают те, кто по-настоящему виновен, а со своими косяками он сам разберётся.

— Ладно, меня уже здесь нет.

На улице его нагнал Бродяга. С минуту друг молча шёл рядом, а потом резко остановился:

— Слушай, Керс, я благодарен тебе за то, что ты спас меня, но… — он запнулся. — Ты уж прости, но тебе в моём доме не рады. Не потому, что Эмми, я и сам не в восторге от твоей выходки. Если честно, не понимаю, почему Севир не пристрелил тебя. Я бы точно пристрелил, будь у меня такое право.

Ничего удивительного, если уж Севир против него, что тогда говорить за остальных. Половина местных — свободные, и как бы они ни ненавидели Кодекс и Заветы, они всё-таки люди и всегда будут на стороне своих, но слышать подобное от собрата, тем более, от друга, оказалось похлеще казни на Площади Позора.

— Я тебя понял… брат, — Керс сухо ухмыльнулся. — Есть ещё претензии? Выкладывай, не стесняйся.

Поджав губы, тот покачал головой, то ли отвечая на вопрос, то ли осуждая за сделанное, а может, и всё сразу.

— Имя хоть мальку дали? — вдруг захотелось узнать. Всё-таки нечасто увидишь вольного осквернённого, не считая уруттанских танаиш.

— Дали, — неохотно отозвался Бродяга и поспешил обратно к себе домой.

Керс смотрел ему в спину до тех пор, пока бывший друг не скрылся за дверью. Весь мир отвернулся от него, ощетинился зверем и, клацая зубами, гнал его прочь куда-нибудь в глухие леса, подальше от людей, подальше даже от таких, как он. Всего за одну ночь он стал опаснейшим преступником для свободных и презираемым изгоем для своих. Триста Шестой да кучка желторотиков — те немногие, оставшиеся на его стороне, но надолго ли? Хотя Альтера тоже не осуждала его, но у неё свои цели, плевать ей на всех, а вот поддержит ли его Твин, когда вернётся?

С появлением Альтеры Керс ещё больше запутался. И если раньше он считал, что вторая личность Твин всего лишь своеобразная защита, то теперь сильно сомневался в этом. Хотя куда он лезет? В самом себе бы разобраться. Слишком быстро всё изменилось, изменился и он сам. Теперь, глядя на себя в зеркало, Керс не знал, кто перед ним и чего ожидать от этого незнакомца. С одной стороны, это даже нравилось ему, с другой — до жути пугало… А ещё пугало, что полжизни он провёл в иллюзии, как наивный ребёнок верил, что у него была настоящая семья, вот только на деле получилось, что они просто держались друг друга, потому что так легче выжить. Проклятая Четвёрка оказалось смерговой хмарью, а он и рад был в неё верить.

Твин и Слай не особо нуждались в ком-то, в их мирке места для других никогда не оставалось. Харо — одиночка, которого с трудом удалось растормошить, приучить к дружбе. Да он слово «любовь» впервые услышал от него, Керса! Поначалу в голове не укладывалось, как это возможно, уже позже он понял, что таких, как Сорок Восьмой, каждый второй в Легионе. Неудивительно, что все считают скорпионов полными отморозками.

Когда Керс вернулся к дому Севира, уруттанцы уже ушли. Посёлок сиротливо опустел, и таким он видел его впервые: молчаливым, застывшим, безжизненным, только хриплый лай собак да еле слышный детский плач. И хотя едва перевалило за полдень, народ будто нарочно попрятался по домам, не высовывая на улицу и носу. Словно чуяли, как что-то безвозвратно ушло, что-то важное, заставляющее сердце Исайлума биться сильнее, разгонять стылую кровь.

Вдруг нестерпимо захотелось напиться, да так, чтоб неделю не просыхать, чтоб за один присест перемолоть всё и наконец избавиться от чёртовых мыслей, червями копошащихся в мозгах. Сработает или нет, но попытаться стоило. Сауг расщедрился на несколько бочонков арака, так почему бы не вскрыть один? И раз уж он решился покопаться в себе под кружку чего-нибудь крепкого, то лучше сделать это основательно.

Керс даже обрадовался, обнаружив каморку пустой. Альтера, видать, со своими в соседнем доме. Чего-то зачастила она к Триста Шестому, небось, науськивает народ потихоньку, продвигает свою политику.

Выудив из мешка письмо Седого, он стащил из погреба бочонок арака и отправился на поиски укромного местечка. Пустующий на окраине дом идеально подходил для такого дела и, нацедив во фляжку мутного пойла, Керс развалился на пыльном полу.

В пухлом конверте обнаружились письмо и досье. Он не испытывал большого желания перечитывать то, что и так прекрасно знал, потому взялся за исписанные мелким стариковским почерком листы, но прежде сделал для храбрости большой глоток из фляги. От ядрёности арака навернулись слёзы, а в горле запершило, будто проглотил тлеющего угля. Прокашлявшись, Керс протёр глаза и принялся читать:

«Здравствуй, Даниэл. Да, именно так — Даниэл. Я хочу, чтобы ты перестал бояться произносить своё имя вслух, и даже надеюсь, что когда-нибудь будешь называть его другим с гордостью.

Впервые ознакомившись с твоим делом, я, признаться, был поражён до глубины души и долго размышлял и над твоим поступком, и над последствиями, к которым он привёл».

«Ещё бы не поразился! Да я и сам до сих пор охреневаю», — Керс сделал ещё глоток, но поменьше, наученный горьким опытом, и вернулся к письму.

«Но я не стану осуждать тебя или попрекать, даже не буду затрагивать ту роковую ночь, приведшую тебя в Легион. И всё же я вынужден немного разворошить прошлое, чтобы помочь тебе не только простить себя, но и понять, почему ты именно такой. Наблюдая за тобой все эти годы, я позволил себе сделать некоторые выводы, и они косвенно подтвердились моим скромным исследованием.

Поначалу я видел в тебе очень способного мальчишку с живым умом и достаточно яркой способностью, но эта яркость всё не давала мне покоя. И чем больше я узнавал тебя, тем больше подозревал, что твой хист проявляется не в полную силу. Несомненно, частично по вине антидота, но, думаю, основная причина в твоей голове: ты словно создал барьер, через который никак не решаешься переступить. Так ли это, нам ещё предстоит выяснить. Надеюсь, у меня будет возможность убедиться во всём самолично».

— Ну вот и убедился. Только вряд ли тебя это обрадовало, верно, Седой? — Керс сглотнул подступивший к горлу ком и приложился к фляге. Старик всегда выделял его среди остальных, но заслуженно ли? Интересно, о чём он думал, умирая? Что вырастил настоящего монстра? Наверняка так оно и было.

«Ты спросишь, какое тебе дело до всех моих размышлений да теорий, они ведь не вернут тебе семью, и ты будешь прав. Семью тебе никак не вернуть, но скажу тебе прямо, сынок, в том, что с тобой произошло, по большей части виноваты твои родители. Что-то они упустили, недоглядели. Твоя мать не могла не знать о своём происхождении, и я допускаю, что ум и способности у неё были довольно выдающиеся, иначе как она умудрилась прожить всю жизнь на свободе, так и не попав в лапы Легиона? Причём не только она, но и её родители, и родители её родителей… Чертовски запутанно, верно?»

Керс ещё раз прочёл эту часть. Способность у мамы была, но ни управлять огнём, ни влиять на материю она, кажется, не умела. Он хорошо запомнил подслушанный разговор: отец упрекал её за то, что она не должна позволять детям использовать «дар» слишком часто, что этим сильно рискует. Будто чуял… Но то, о чём писал Седой, куда серьёзнее. Откуда старику знать, что у какой-то там давно умершей женщины были способности, а уж тем более, почему так смело утверждает, что и у его предков они тоже имелись?

Керс промочил горло араком и перевернул лист:

«На самом деле всё проще простого. Достаточно было покопаться в архивах, как всё встало на свои места. Твоя мама, Элианна, носила фамилию Катон. Думаю, она намеренно вернула её себе, понадеявшись, что через столько лет никто не вспомнит, кому она принадлежала. И не ошиблась, между прочим.

Этим она оказала тебе огромную услугу. Мне даже пришлось обратиться к старому другу из Южного Мыса, чтобы развеять некоторые сомнения, и, перелопатив добрую половину городского реестра, он подтвердил мои догадки. Так что, малец, можешь не сомневаться в своём происхождении. Оказывается, у тебя в роду было не только несколько довольно известных личностей, но и “проклятый герой”. Да-да, именно тот, о ком ты подумал. Среди осквернённых нет никого, кто хоть бы раз ни слышал его историю. И ты, Даниэл, его прямой потомок».

— Да ну нахер! — Керс осёкся, побоявшись, что его может кто-то услышать. Не хватало ещё, чтоб арак отобрали.

Стоп! Чего?! Какой, к хренам, потомок! Первый всего лишь легенда, сказка для мальков. Или нет?..

«Ты спросишь, почему я так уверен, что твоя мать прекрасно знала историю своей семьи? Всё просто — ты назван в честь своего пра-пра-пра… Ну ты понял. Твой предок и по совместительству полный тёзка, Даниэл Катон, родился в обнищавшей знатной семье, и его история сама по себе довольно любопытна, хотя, к сожалению, не сохранилась в детальных подробностях. Но речь пойдёт о другом. Тебе, наверное, известно, что твой прадед погиб, спасая друзей. На самом деле всё было немного иначе. В первую очередь он защищал свою любовь, ту, что уже носила под сердцем его дитя. Он отдал свою жизнь, чтобы ты появился на свет.

Невероятно, что спустя век Даниэл Катон вернулся в Легион в каком-то смысле. Совпадение ли это или судьба — решать тебе, сынок, но даже если отбросить всякую мистику и философию, остаётся весьма занимательный факт. Достаточно поверхностного взгляда на историю твоей семьи, чтобы заключить, что осквернённые рождаются не случайно, в вашем появлении есть некая закономерность, логика, и, скорее всего, способности тоже подчинены ей. Объясню, почему я пришёл к такому выводу. Видишь ли, мне удалось заполучить некоторые данные о Первом, и я не без удивления узнал, что твой хист практически идентичен хисту твоего прадеда, но либо он у тебя менее выражен, либо не до конца раскрыт.

Я не учёный, Даниэл, но смею предположить, что осквернённые не просто мутанты, не продукт беспорядочного сбоя в генетическом коде. Я думаю, вы — новый вид “homo sapiens”, так предки называли весь человеческий род, и природа, если так можно выразиться, поначалу создавала нестабильные экземпляры, малопригодные для жизни, но со временем на свет начали появляться всё более удачные особи. Это я не из своей головы взял, достаточно заглянуть в статистику, и ты сам во всём убедишься.

Я даже допускаю, что на самом деле осквернённых может и не существовать, как не существовать и так называемых “чистых” людей. Все мы, живущие в Прибрежье, вполне можем оказаться одним грандиозным экспериментом мироздания, просто кто-то подходит лучше для изменений, а кто-то остаётся устаревшей вариацией человека. Но сколько бы я не вдавался в размышления, вполне возможно, что ошибаюсь. Моё дело, как старого учителя, указать тебе направление, но ты, малец, обязан сам во всём разобраться. Обязан и перед своим народом, и перед самим собой. Только в этом случае ты перестанешь слепо скитаться во мраке и сможешь определиться, кем тебе быть: рабом, позволяющим хозяевам принимать за тебя решения, потому что так проще, или новым человеком, готовым взять на себя ответственность и осознающим, что жизнь — это истинный дар».

Керс отложил письмо и залпом осушил флягу. Седой явно тронулся умом на старости лет. Или, может, в силу своего опыта, он видел нечто большее? Даже если так, старик поверил не в того. Поверил в чудовище, убивающее с самого детства, чудовище, из-за которого гибнут все, кто его окружает: родители, Мия, Слай, херова туча свободных, которых он уничтожил, не дав никакого шанса на спасение. И к этой твари взывает учитель? Эту тварь просит взять на себя ответственность? Если следовать призыву Седого, тогда лучше сразу вздёрнуться на ближайшем дереве — понести ответ за свои поступки. Впрочем, письмо было написано раньше, наверняка старик горько пожалел, что поверил, будто он, Керс, способен на что-то стоящее.

«Прости, Седой, но ты ошибся. Может, не в своих теориях, но во мне уж точно».

Интересно, знал ли старик о «нулевых»? И если знал, почему ничего не написал об этом? Чёрт, а ведь ответ здесь, в Исайлуме! Та ищейка… Вихрь говорил, ей многое известно, так почему бы не спросить у неё?


Керса разбудило неугомонное тявканье под окном. В доме стояла темнота хоть глаз выколи. Тело ныло, голова гудела, во рту будто гиены нагадили. Кое-как поднявшись на ноги, он нашарил на поясе зажигалку и в свете колышущегося огонька наполнил флягу доверху. От жажды арак не спас, только хуже сделалось, пришлось тащиться к колодцу. Студёная вода привела немного в чувства, и он, увлёкшись, даже плеснул себе на голову, чтобы окончательно прийти в себя. Живот урчал, прося чего-нибудь съестного, но голода не ощущалось. Решив, что можно потерпеть, Керс залил в себя немного уруттанского пойла и побрёл к дому, где держали пленницу.

В крепком срубе, сидя за столом, от скуки клевал носом Триста Шестой. На скрип отворившейся двери здоровяк поднял голову и мутным взглядом уставился на него:

— О, братишка! А мы тебя полдня искали. Ты где пропадал?

В ответ Керс потряс флягой, предлагая другу выпить. Тот сморщил плоский нос для виду и вылакал зараз почти половину арака.

— У меня дело к тебе есть, — Керс забрал назад драгоценную ёмкость, вот же присосался! — Хочу с ищейкой парой слов перекинуться. Пустишь?

Здоровяк растерянно почесал затылок:

— Ну ладно. Только чтоб Севир не узнал, мне проблемы не нужны.

— Не узнает, — он подцепил пальцем протянутую связку ключей, прихватил запасную масляную лампу и, повозившись с замком, завалился в комнату, где держали ищейку.

Пленница сидела в дальнем углу, обхватив колени скованными руками. Завидев его, она встрепенулась и плотоядно оскалила белоснежные клыки.

— Поверить не могу, кого я здесь вижу! — пригладив растрёпанные волосы, ищейка облизнула губы и кокетливо выгнула спину.

А самка-то привлекательная! Миловидное личико, стройная фигурка, угадывающаяся даже сквозь мешковатую форму, манящая улыбка… Что-то было в ней хищное, животное, но в то же время притягательно-завораживающее. Нестерпимо захотелось прикоснуться к девчонке, почувствовать её тепло, а может, и не только прикоснуться… Керс на мгновение ощутил её дыхание и жар, когда представил, как проникает в неё, даже услышал сладостный стон.

«Чёрт, о чём ты думаешь, придурок!» — он замотал головой, прогоняя назойливые мысли. Они будто не принадлежали ему, кем-то нашёптываемые, настырно лезли в голову. Глоток арака быстро привёл его в чувства, и, стараясь не пялиться на девчонку, Керс устроился в углу напротив.

— А чего так далеко? — ищейка обиженно надулась. — Можешь присесть ближе, мой сладкий, я не кусаюсь.

— Угу, не кусаешься, — а шрам-то остался!

— Ну как хочешь, — она втянула аккуратным носиком воздух, словно пытаясь уловить его запах. — И чем же я обязана такому визиту? Попрощаться пришёл, позлорадствовать?

Керс взглянул на её номер:

— Девятая. Бывший скорпион, значит.

— И что с того?

— Просто интересно, каково это, быть изгоем даже среди своих?

Ищейка фыркнула:

— Малыш, я настолько привыкла к презрению, что меня им уже не задеть.

«Мне бы так», — презрение и страх — теперь он их видит почти в каждом взгляде. Ему вдруг стало жаль девчонку, такая же всеми ненавидимая и презираемая, и только потому, что вместо тряпичной маски носит железную.

— Я и не собирался тебя задевать. Просто спросил.

— Так ты для этого пришёл? Спросить, каково живётся ищейкам?

А девчонка-то остра на язык! Скучно с ней точно не будет.

— Что означает «нулевой»?

Жеманство Девятой мгновенно улетучилось, улыбка стёрлась с губ, взгляд сделался серьёзным, пронзительным.

— Это негласная категория, малыш. В неё входят такие, как ты — не соответствующие требованиям Легиона и подлежащие немедленной ликвидации.

— Из-за хиста?

— Какой ты догадливый!

— Но почему? Почти у каждого скорпиона хист опасен. В чём тогда разница?

— Ошибаешься, красавчик, далеко не каждый способен убить десятки людей за считанные минуты, а уж тем более стереть в порошок половину района.

От того, каким тоном она это произнесла, по спине пробежался мороз, и Керс невольно поёжился.

— Мне казалось, Легиону выгодно держать при себе таких… — он запнулся, не решаясь произнести это вслух. — Таких как я.

— Проблема в том, дружок, что вы неуправляемы, не умеете контролировать свой гнев. Вы опасны и для людей, и для своих же собратьев, а нередко и для самих себя. Поэтому Легион уничтожает нулевых сразу после выявления.

— Я всю жизнь провёл в терсентуме, и никто даже не почесался в мою сторону. Хмарь всё это!

Подавшись вперёд, Девятая внимательно осмотрела его, точно видела впервые:

— Но ты-то себя всё равно выдал. Понимаешь, о чём я?

С этим и не поспоришь. К тому же его не раскрыли скорее благодаря везению, нежели из-за его заслуги. А может, Седой прав насчёт блока в голове: шрам на роже никогда не позволял забыть о том, что натворил.

— И много «нулевых» среди осквернённых?

— За три года службы я столкнулась только с одним, — ищейка продолжала сверлить его взглядом. — Не считая тебя, конечно. К счастью, вы — редкое явление.

Седой писал о наследственности, о том, что осквернённые — новые люди. Что, если до сих пор рождаются нестабильные индивиды, вроде него? Пускай они вполне жизнеспособны, но по сути своей являются ошибкой, уродами? Быть может, Легион знает об этом и даже делает человечеству услугу, избавляя мир от монстров.

— К счастью? Значит, ты тоже считаешь, что нас нужно уничтожать?

Девятая отпустила короткий смешок:

— Неужели ты сам не понимаешь, что такая сила — искушение, и в один прекрасный день ты всё равно ему поддашься. И как подсказывает печальный опыт, ничего хорошего из этого не получается.

— Наверное, ты права, — он прикончил остатки арака. Зря поделился с Триста Шестым, на дольше бы хватило. — Если это закономерность, то лучше нас и впрямь убивать.

— Ух ты! — наигранно воскликнула ищейка, округлив свои разноцветные глазища. Только сейчас Керс заметил, что один у неё был серым, а второй — чёрным, как ночь. — Я уже начинаю восхищаться тобой! Даже среди людей редко встретишь кого-то, кто бы отдавал отчёт своим действиям, не говоря уже о скорпионах. Так что же тебя мучает, малыш? Откуда твои сомнения? Совесть грызёт?

— Если ты про Регнум, то они получили по заслугам! Даже если бы я мог вернуть время назад, всё равно бы сделал то же самое.

— Кажется, я поспешила с выводами, — она разочарованно скривила губы, блеснув клыками. — Ты дремучий болван, если веришь в это! Думаешь, твоя выходка сойдёт осквернённым с рук? Ты хоть понимаешь, что дал повод свободным ещё больше презирать наш народ? Сколько ещё собратьев они убьют из-за твоей выходки! Можешь ненавидеть людей сколько угодно, я их тоже не выношу, но о наших ты подумал?

Не подумал. Да и с чего бы, он только и способен, что скулить о несправедливости жизни, а на других ему плевать. Плевать было и на Слая, когда целовал Твин; плевать было на Харо, которому не всралась навязанная дружба; плевать было и на саму Твин, на то, как она потом будет мучиться из-за того чёртового поцелуя. Его всегда заботила только своя шкура, свои интересы и желания. Это его эгоизм убил Мию, его эгоизм сжёг родителей и его эгоизм, в конце концов, погубил Слая, а вместе с ним и Твин.

— Нет, Девятая, я не болван, я чудовище, и самое дерьмовое, что осознаю это. Ты спросила, что меня мучает? — он невольно потёр шрам. — Разрушенные дома и клеймо Легиона — ничто в сравнении с этим.

Ищейка заливисто рассмеялась:

— Ты не перестаёшь меня удивлять, мой сладкий! Даже представить не могу, что может быть хуже, чем убить кучу беззащитных людей и подставить своих собратьев.

Может, ещё как может! Керс помнил каждую минуту той проклятой ночи, после которой возненавидел себя, после которой отказался от своего имени, от всего, что связывало его с тем малолетним ублюдком.

— Мия была младше меня на три года, но даже тогда было понятно, что она особенная. Мама в ней души не чаяла. А как гордилась ей! — Керс удручённо хмыкнул. — Ещё бы, в четыре года она уже умела читать и писать, свободно говорила на высоком, решала сложные задачи и головоломки. Чёрт, да она могла спокойно заткнуть меня за пояс своим хистом. Видела бы ты, что она вытворяла!

Девятая жадно ловила каждое слово. Её интерес не был напускным, она не насмехалась над ним, не перебивала, и оттого хотелось высказаться, чтобы хоть немного облегчить совесть прежде, чем принять единственное верное решение в своей поганой жизни.

— Она могла менять форму любого предмета. Как-то раз из обычной оловянной ложки Мия сваяла розу. Не настоящую, естественно, из того же олова, но это было потрясающе! Даже сейчас я с трудом могу накалить металл, а Мия… Она должна была стать великой, мама без устали твердила об этом.

Мать с детства им внушала, что они рождены изменить мир. Сначала она говорила это только Керсу, а потом подросла сестра, и всё изменилось. Мама перестала замечать его, для неё дочка стала настоящим идолом, которому она фанатично поклонялась.

— Я ненавидел Мию за это, втайне мечтал, чтобы её забрали ищейки или чтобы она умерла. Тогда мама снова могла бы гордиться только мной одним.

— Ты убил свою сестру? — Девятая озадаченно прикусила нижнюю губу.

— Хуже. Я убил всю свою семью, — по щекам потекли слёзы, но Керс необращал на них внимания. Уже неважно, кто и что о нём подумает, уже ничего неважно. — В ту ночь мы с Мией долго не могли заснуть, спорили, у кого лучше получается управлять огнём. Если бы мама увидела, что мы вытворяем, то заставила бы нас обоих стоять в углу на коленях до самого рассвета. Она приходила в бешенство, когда мы хистовали без дозволения, контролировала каждый наш шаг. И вот в какой-то момент сестрёнка создала в воздухе идеально ровное кольцо из огня, а потом заявила, что мне такое в жизни не повторить. И я разозлился.

Слёзы сдавили горло. Подождав, когда отпустит, Керс вытер рукавом мокрые щёки и поднял глаза на обескураженную ищейку:

— Огонь поглотил Мию мгновенно. Меня только слегка зацепило. От боли я толком ничего не соображал, помню лишь рёв пламени, помню, как выбежал из дома, зовя на помощь. А они остались там. И мама, и папа…

Он умолк, вспоминая, как на его крики сбегались соседи, как какой-то господин бросился ему помочь, но отпрянул, как от чумного. Он помнил, как собравшаяся толпа орала, тыкала в него пальцами, требовала убить выродка, а потом появились полицейские и человек в железной маске. Боль, страх — Керс был настолько поглощён собой, что не сразу сообразил, что убил не только сестру, а сжёг заживо ту, за чью любовь так боролся.

Девятая потрясённо присвистнула и, позвякивая цепью, заправила выбившуюся прядь за ухо:

— Да уж… Дети не способны полностью осознавать последствия своих поступков.

— В том-то и дело, что я как раз всё осознавал. Я лгал своим друзьям, лгал Седому, себе… Лгал, что утратил контроль, но на самом деле я убил её. Намеренно. Только вот от ожога боль оказалась настолько сильной, что я не мог нормально соображать и не успел остановить пламя, а потом было уже поздно.

— И как ты можешь жить после такого? — ищейка протяжно выдохнула. — Я бы, наверное, не смогла простить себя.

— Я и не смог, хотя пытался. Потому и пришёл.

— И что же ты хочешь от меня, Даниэл?

Читала досье, значит. Всё правильно, о враге нужно знать как можно больше.

— Меня зовут Керс. Даниэл давно уже сдох. Хотя, похоже, Керс у меня тоже не очень-то получился.

Дерьмовый из него строитель жизни. Попав в Легион, он решил начать всё заново, и, казалось бы, сама судьба подарила ему такую возможность, но он успешно её просрал: не уберёг семью, подвёл свой народ, и всё из-за своего эгоизма. И после всего он продолжает трястись за свою жалкую никчёмную шкуру. Никогда ещё Керс не испытывал столько омерзения к самому себе.

— Ладно, Керс… Так чего ты ждёшь от меня? Жалости? Сочувствия? Хочешь услышать, что всё это было трагической случайностью?

Поднявшись, он приблизился к ищейке:

— Хочу предложить тебе сделку. Моя жизнь в обмен на Исайлум. Дай мне слово, что не приведёшь сюда Легион, и я отпущу тебя.

Он часто размышлял, что страшнее: смерть или её осознание? Казалось бы, нужно просто перетерпеть, и всё быстро закончится, но само понимание, что больше тебя не будет, что ты бесследно исчезнешь, перестанешь думать, чувствовать — все эти мысли приводили в ужас. Хотелось бы верить в существование Госпожи, хотелось бы надеяться, что После он свидится с Семидесятым, а может быть, и с родителями, с сестрой, сможет попросить у них прощения… Но вера и надежда те ещё подлые твари, полагаться на них глупее, чем сунуть руку в нору разозлённой горгоны.

Девятая недоверчиво прищурилась:

— В чём подвох?

— Его нет, — Керс показал ей связку ключей. — Твоё слово в обмен на мою жизнь.

— А если я обману?

— Это уже будет на твоей совести, подруга.

Поколебавшись недолго, она кивнула:

— Хорошо. Обещаю не выдавать твоих дружков.

Когда Девятая подобрала нужный ключ и избавилась от оков, Керс протянул ей нож, при этом усиленно стараясь скрыть дрожь в руках. Как бы он ни храбрился, а умирать всё равно страшно.

Перехватив клинок, ищейка покрутила его в пальцах и иронично оскалилась:

— Боишься?

— Делай что должно, — Керс втянул носом воздух, наслаждаясь последними секундами жизни. Это правильное решение. Хоть что-то хорошее он сделает в своей проклятой жизни. Ищейку казнят лишь за то, что выполняла свою работу, и из них двоих только он по-настоящему заслуживает смерти. Так где же та справедливость, которой кичится Перо?

Девятая толкнула его к стене, придавив горло локтем — наверное, испугалась, что он передумает. Лезвие заскользило снизу вверх по животу и остановилось на груди, упёршись остриём в самое сердце.

— А ты достоин уважения, малыш! — она приблизилась к его губам и наградила долгим глубоким поцелуем.

Керсу казалось, сама Госпожа целовала его как своего любовника, как избранного, и он уже не сомневался, что Она действительно существует и сейчас ждёт его, чтобы отвести к остальным освобождённым, отвести туда, где он сможет встретиться с Семидесятым. Пожалуй, не так уж и плохо провести вечность среди друзей, вместе с семьёй. Ведь остальные, чёрт возьми, тоже когда-нибудь присоединятся к ним, а вдвоём ждать куда веселее, со Слаем даже в Землях не заскучаешь.

Оторвавшись от его губ, Девятая долго рассматривала его лицо, и было в её взгляде нечто неуловимое, особенное… Керс ощутил холод металла, впивающегося в кожу, и сердце бешено заколотилось в попытке вырваться из груди и сбежать от смертоносного удара.

«Ну же, не тяни! Сделай это быстро». Он судорожно дышал, словно никак не мог надышаться перед смертью. Разум сопротивлялся, приказывал бороться, сделать хоть что-нибудь, но поздно, решение уже принято. Стараясь не думать, что сейчас произойдёт, Керс зажмурился и представил, что сидит у костра. Рядом в обнимку со своим Семидесятым весело хохочет Твин, Харо молча наблюдает за потрескивающим огнём, а сам он рассказывает какую-нибудь занимательную историю. Ему стало так тепло и радостно, захотелось побыстрее туда, где спокойно, где не будет ни треклятого Легиона, ни свободных, только свои, только семья, только осквернённые.

— Вот дерьмо! — ищейка яростно зарычала. Хватка отпустила, раздался хруст и звон стали. — Да что с тобой не так, мать твою!

Керс недоуменно уставился на Девятую. Та, раздосадованно пнув стену, молниеносно рванула к окну и, снеся стекло, как хрупкий лёд, выпрыгнула наружу. Нож ищейка прихватила с собой.

Ну вот, и сдохнуть не получилось! С таким выродком даже Госпожа не захотела связываться. Сползя по стене на пол, Керс расхохотался. В комнату с грохотом ввалился Триста Шестой, ошалело осмотрелся и, не обнаружив пленницы, схватился за голову:

— Какого хера ты натворил! Мне ж башку открутят, смерг тебя дери во все дыры!.. Да что ты ржёшь, недоумок?!

— Не убила!

— Так я сейчас это исправлю! — здоровяк рванул его за грудки и тряхнул так, что зубы клацнули. — На фига ты её отпустил, кретин!?

— Даже Госпоже не нужен, представляешь! — Керс продолжал давиться от смеха и всё никак не мог понять, почему друг смотрит на него с такой злой рожей. Это же чертовски забавно!

Глава 17

Юстиниан залил в себя остатки воды, утёр потрескавшиеся губы тыльной стороной ладони и с протяжным стоном бухнулся обратно на подушку. Служанка метнулась к монаршему ложу и, подставив чистый таз, торопливо понесла использованный из спальни. Короля рвало и лихорадило вторые сутки. На лбу болезненно блестел пот, волосы слиплись, лицо посерело и осунулось. Корнут сразу догадался о причине монаршей хвори — всё началось вслед за последней каплей «антидота». Аргус, проклятый хлус, намеренно забыл упомянуть о последствиях отказа от сего чудодейственного зелья.

— Такое впечатление, что я пил целый месяц не просыхая, — простонал король, состроив измученную гримасу. — Всё как в тумане… Давайте ещё раз: Ровена вышла замуж за Брутуса, Максиана вы так и не нашли, а мои скорпионы сбежали. Я всё верно понял?

— Да, Ваше Величество, — отозвался Корнут.

Юстиниан тихо выругался и, схватившись руками за голову, бессильно взвыл:

— Что значит сбежали?! Как это возможно, вы можете мне объяснить?

— Перо, Ваше Величество. Мерзавцы даже стрелу не поленились оставить.

Покривившись то ли от очередного позыва, то ли от бессильной ярости, король открыл рот, чтобы засыпать проклятиями сопротивленцев, но вдруг, застыв на мгновение, смерил Корнута колючим взглядом:

— Уходите! Сил моих нет смотреть на вас. Мне совершенно плевать, что вы будете делать, но я даю вам ровно месяц отыскать подонков. Всех до единого! И Максиана в том числе. Иначе полетят головы с плеч, и ваша в первую очередь.

— Будет сделано, Ваше Величество, — поклонившись, Корнут как провинившийся служка попятился к двери и выскочил в коридор.

Несомненно, головы полетят, но свою всё-таки хотелось бы сберечь. Как знать, быть может сегодня удача улыбнётся ему, и удастся выяснить хоть какие-то подробности. Если выйти на выродка, обнаружится и Перо, и старый змей — ниточка потянется до самого узелка.

Корнут едва поравнялся с опочивальней королевы, как дверь распахнулась, и навстречу вылетела взволнованная Лаура.

— Корнут, что всё это значит? — прошипела она, вцепившись ему в рукав сорочки. — Что вы сделали с моим мужем?

— Полагаю, это побочный эффект, Ваше Величество, но уверяю вас, скоро ему полегчает.

Наверное…

— Ему-то полегчает, а нам? С ним же говорить невозможно! — она всплеснула руками, воздев глаза к воображаемому небу. — Боги всемогущие! Разве вы не видите, Корнут, колдовство этой дряни никуда не делось! Той дозы явно недостаточно, а ведь всё так гладко шло!

«Ну конечно, почему бы и не идти всему гладко, когда в твоих руках безвольный король-марионетка. И крутила ты им довольно ловко: отмена гладиаторского сезона, сокрытие от совета известия о свадьбе, сто тысяч золотых на новые безделушки… Вкус власти столь упоителен, не так ли, милая Лаура?»

— Я постараюсь раздобыть ещё, Ваше Величество. Прошу вас, наберитесь терпения.

— Советую постараться изо всех сил, господин принцепс! — она грозно сверкнула очами. — Мало ли, какой секрет может случайно всплыть, если вдруг моему ненаглядному супругу станет хуже.

«Смотри, как бы какой-нибудь твой секрет случайно не всплыл», — выдавив некое подобие улыбки, Корнут заверил королеву, что сделает всё возможное, и поспешил в административный сектор, где его уже должен был дожидаться Шед.

Корнут отчётливо осознавал, на какой крючок его подсаживает Аргус, щедро подсунув «пробник» зелья, но даже вообразить не мог, что Лаура окажется настоящим прыщом на заднице. Благо, умом боги её не обезобразили, иначе из прыща она могла превратиться в злокачественную опухоль. Нужно обязательно подумать на досуге, как приструнить распоясавшуюся королеву.

Новый шеф полиции встретил его у кабинета. В тёмно-синем костюме с иголочки, в начищенных туфлях, блестя золотой цепочкой на груди, он чуть склонился в приветствии и сверкнул самодовольной улыбкой:

— Кажется, денёк у вас выдался нелёгкий, господин принцепс.

— Ваша проницательность обескураживает, — буркнул Корнут, отпирая дверь. — А вас теперь и не узнать, Шед. Как вы преобразились!

— Так это… Положение ведь требует, — ответил тот, смахивая с рукава несуществующие пылинки.

— Быстро же вы освоились.

— К хорошему действительно быстро привыкаешь, господин принцепс. Особенно к заслуженному.

— На вашем месте я бы не торопился присваивать себе заслуги, — осадил его Корнут, отодвигая стул. — Или про Шарпворда вы уже позабыли?

Кожа кресла протяжно заскрипела под надушенным задом шефа полиции. Закинув ногу за ногу, он выудил из нагрудного кармана спичку и сунул её между зубов:

— Плохой памятью я не страдаю, но к чему спешка? Вы и так этого писаку в лужу усадили. Столица вон до сих пор гудит после статьи.

Опровергнуть побег принцессы посредством прессы, объяснив обручение магистра с девчонкой вынужденно скрываемым событием из-за чрезвычайного положения, было действительно удачной идеей. Подмоченная репутация Шарпворду гарантирована, но это ещё не значит, что негодяя можно оставить свободно разгуливающим по стране. Начатое дело всегда следует доводить до конца.

— Это не ваша заслуга, Шед, так что нечего здесь сиять, как надраенный башмак! Вашей задачей было устранить его, но что-то я пока не вижу некролога о молодом публицисте, безвременно покинувшем наш бренный мир.

— Увидите, будьте покойны. Крысёныш долго не усидит в своей норе. Такие и дня прожить не могут без внимания к своей персоне, где-то да засветится. А там я его сразу и… — прищёлкнув языком, бывший детектив провёл большим пальцем по горлу.

— Ну-ну, — Корнут принялся изучать сшитые листы — отчёт по ремонту канализаций с припиской о нехватке средств на продолжение работ. Неужели двухсот тысяч золотых недостаточно на такой куцый участок? Или они булыжники из Конфедерации заказывают?

Шед поскрипел креслом, маясь от скуки и, не выдержав тишины, заговорил:

— Два дня тому назад мои люди разгоняли протестующих с площади Вита Нова. Представляете, идиоты разгромили несколько забегаловок, витрины побили. В итоге мы человек пятьдесят повязали, до сих пор с ними разгребаемся.

— И против чего же они бунтовали? — рассеянно спросил Корнут, изучая очередной документ.

— Голову Разрушителя требовали.

— Я бы и сам требовал, не знай, что кроме меня искать его больше некому. Кстати, что там с Исайлумом? Надеюсь, теперь вы не станете сваливать ваши неудачи на недостаток ресурсов?

— Так это…

Стук в дверь не позволил Шеду закончить фразу. Прищурившись, Корнут с любопытством рассматривал посетителя: молодой господин с бесцветными жидкими волосами и такой же жидкой бородкой, на высоком лбу длинная задумчивая морщина, брови озадаченно нахмурены, взгляд нервный, бегающий. Поклонившись, он умостился в предложенное кресло, держа спину ровно, словно кол проглотил.

— Господин Номен, не так ли? — уточнил Корнут.

Молодой учёный энергично закивал, при этом умудряясь насторожённо посматривать на ехидно лыбящегося Шеда. Корнут окатил предупредительным взглядом детектива, чтобы тот не нагнетал — несчастный с перепугу вот-вот сознание потеряет, — и доброжелательно улыбнулся гостю:

— Вы не волнуйтесь, молодой человек, никто ни в чём вас обвинять не собирается. Сейчас поясню, к чему такая секретность, — лицо учёного облегчённо расслабилось, глубокая морщина тут же сгладилась. Благодарно улыбнувшись, он сцепил пальцы в замок и положил их себе на колени, всем видом показывая свою готовность внимательно слушать. — Но сначала давайте уточним одну важную деталь. Осенью того года вы приобрели осквернённого под номером сто тридцать шесть, это правда?

— Да-да, правда, — снова закивал тот. — Но на обратном пути из терсентума меня ограбили. Представьте себе, чудом жив остался!

— А не могли бы вы рассказать подробнее об ограблении?

— Ну разумеется! В пяти минутах езды от Тихого Лога карета резко остановилась. Тряхнуло довольно сильно, и я, признаться, подумал на поломку колеса. Но мои телохранители обнаружили кучера мёртвым — несчастный Майкл! Двадцать лет прослужил моей семье верой и правдой, — Номен печально вздохнул. — На чём я остановился?.. Ах, да! Когда разбойники убили телохранителей, скорпион попытался защитить меня. Я старался не высовываться из кареты и мало что видел, но мне кажется, осквернённому ввели снотворное. Я не могу утверждать это наверняка, но зачем разбойникам скорпионий труп, в самом деле? А ещё подонки похитили дорогих лошадей и фамильное кольцо с подвеской. В ней была фотография моей дорогой матушки…

— Вы слышали их разговоры? Имена? — Шед подался вперёд, прожигая взглядом говорившего. — Или, может, припоминаете какие-нибудь важные детали?

Учёный насупился:

— Нет, господин..?

— Шед. Я шеф полиции.

— О! Да, простите, господин Шед, — смутился Номен. — Нет, имён я не слыхал, и разговоров о чём-то определённом они не вели. А вот здоровяка я хорошо запомнил: такой себе светловолосый бородач с кривым носом и уродливым шрамом на лбу.

— Севир, — беззвучно прошептал Корнут. — А что вы можете рассказать о сто тридцать шестом?

Молодой человек пожал плечами:

— Пожалуй, ничего, обыкновенный скорпион, коих сотни… Ах, да, кажется, у него был шрам на правой стороне лица. Не уверен, но будто бы от ожога. А ещё цвет глаз довольно редкий — жёлтый.

— А почему вы купили именно его? — спросил Шед.

— Ну… — казалось, вопрос застал Номена врасплох. — Отчасти научный интерес. Знаете ли, у него была весьма любопытная способность. Не часто увидишь, как кто-то управляет огнём одной силой мысли. Кажется, ещё он мог влиять и на иные материи, но, к сожалению, об этом я знаю только со слов мастера и его самого. Увидеть скорпиона в деле мне так и не довелось.

Огонь и материя… Беседа с Номеном не принесла ничего, кроме подтверждения, что грабителями оказались сопротивленцы с Севиром во главе. Теперь уже понятно — для чего, но разве это поможет делу? Убедившись, что больше ничего полезного из свидетеля вытрясти не удастся, Корнут отделался от него стандартной просьбой связаться с шефом полиции в случае, если найдётся что-то относящееся к делу, и отпустил молодого человека восвояси. Уходя, Номен остановился в дверном проёме и смущённо замялся.

— Скажите, господин принцепс, а что такого важного в этом сто тридцать шестом? — поймав на себе недобрый взгляд Шеда, он тут же поспешил объяснится. — О нет-нет, вы не подумайте, обыкновенное любопытство, не более того.

— Прошу меня простить, но это тайна следствия, — отмахнулся от него Корнут. — Всего вам доброго, господин Номен.

Учёный с разочарованным видом согнулся в поклоне и притворил за собой дверь. Шед, буркнув что-то нечленораздельное, откинулся на спинку кресла и расплылся в довольной улыбке. Интересно, будет ли у него такая же счастливая физиономия, когда его поведут к плахе на Площади Позора?

— Отчего вы так светитесь, Шед? — Корнут не скрывал раздражения. — Вам есть чему радоваться? Так поспешу вас огорчить, друг мой, у вас всего месяц, чтобы выйти на выродка и сопротивленцев, иначе вы не просто лишитесь своего нагретого местечка, но и головы. Впрочем, тогда уже вас не слишком будет волновать утраченная должность.

Корнут умолк, ожидая, когда бесстыжая ухмылка сползёт с лица бывшего детектива, но, к удивлению, тот ещё больше ощерился.

— Может, принести башку вашего выродка на золотом блюде я пока не могу, но вот выйти на Перо — задача вполне осуществимая.

— О чём это вы? — выпрямился Корнут.

— На днях я самолично арестовал действующего агента, который сможет вывести нас на сопротивленцев, а следовательно, и на ваш несчастный Исайлум.

— Какого чёрта вы молчали, Шед! Пока я терял время на этого… — Корнут медленно вдохнул, стараясь подавить закипающую злость. — Вы издеваетесь надо мной?

Шеф полиции невинно округлил глаза, выставив перед собой руки, словно защищаясь:

— Что вы, господин принцепс, и в мыслях не было! Я просто подумал, зачем срывать столь важную встречу такими мелочами.

— Надеюсь, агент ещё жив? — холодно спросил Корнут, смерив шутника тяжёлым взглядом. Что-то подсказывало, от этого прохвоста стоит ожидать и другие неприятные сюрпризы. Быстро же некоторые забывают, кому обязаны своим успехом.

— Обижаете, господин канселариус! Конечно же жив, иначе как он приведёт нас к лагерю ублюдков?

— Хорошо, Шед, тогда не тяните с этим, времени у нас в обрез.

— Сделаю всё в лучшем виде, не сомневайтесь!

* * *
«Что же я творю? Совсем с ума сошла!» — Кэтт растерянно глянула на стальные прутья пустующего окна и, выдохнув, прильнула к стене. Одна её часть яростно требовала сбежать отсюда пока не поздно, вернуться домой, к сыновьям; вторая робко шептала, что в желании почувствовать себя живой хотя бы на минуту нет ничего зазорного, и, как ни странно, шёпот этот заглушал отчаянный вопль здравого смысла. Как бы она ни старалась забыть Вэйла, его добрую обаятельную улыбку, сколько бы она ни твердила себе, что он презренный раб, осквернённый, её всё равно тянуло сюда той необъяснимой силой, когда отчётливо понимаешь, что нет ни шанса, и всё равно с истовым упорством ищешь то важное, потаённое, о чём не принято говорить вслух.

С Вэйлом она впервые со смерти Нила ощутила себя… женщиной? Кэтт почувствовала в нём ту надёжность, защиту, которой ей так не хватало.

«Это даёт мне силы жить дальше», — мысленно произнесла она, убеждая свой здравый смысл. Да, они не могут быть вместе, у них нет никакого будущего, но чем может навредить всего одна короткая встреча?

— Госпожа? — Кэтт вздрогнула, услышав тот самый бархатистый голос, не дававший покоя по ночам.

Вэйл скрывал лицо за маской, а глаза удивлённо блестели в сумеречном полумраке — солнце давно село, близилась ночь. Тёмная улочка мерцала тусклыми огоньками керосиновых ламп у ворот. Здесь господ и не встретишь, а прислуга в ярком освещении, по мнению хозяев, не нуждалась. Изредка доносились скрип несмазанных петель, лошадиное ржание, далёкие голоса, но Кэтт не заботило оказаться кем-то обнаруженной, ничего преступного она ведь не совершала.

— Здравствуй, Вэйл, — сказала она, радуясь скупости домовладельцев, во всяком случае он не увидит, как пылают в смущении её щёки.

Словно неопытная девчонка, она сжалась, ругая себя за неподобающее приличным дамам поведение. Подумать только, сама напросилась на встречу с мужчиной! И если бы просто с мужчиной, нет же, с осквернённым. Стыд-то какой!

— Не ожидал вас снова увидеть, — по голосу было слышно, что он рад.

— Я тоже не ожидала, — она не сдержала нервный смешок. — Но я здесь… Хотя сама не знаю, почему.

Вэйл вцепился обеими руками в прутья решётки и заглянул Кэтт в глаза:

— Благодарю вас, госпожа!

— За что? — наигранно удивилась она, при этом прекрасно понимая, что именно ординарий имел в виду. Его влечёт к ней, это было заметно ещё с той встречи, но что это: истинное притяжение или желание потешить своё самолюбие? Наверняка интрижка со свободной у них, рабов, в особой чести.

Вэйл беззлобно усмехнулся:

— Снова ночами гуляете?

— По выходным у меня слишком много дел, да и няня сегодня смогла прийти только вечером и всего на пару часов.

— Няня?

Кэтт грустно улыбнулась. Как правило, мужчин отпугивают чужие дети. Кому нужна уже не первой свежести женщина вдобавок с таким грузом?

— У меня двое чудесных мальчиков, Вэйл, и одних этих сорванцов дома не оставить, малы ещё.

— И вы здесь только, чтобы перекинуться со мной парой слов? — ординарий, казалось, был потрясён услышанным.

— Ну что за глупые вопросы! — Кэтт начинала злиться. Обсуждать с ним свои легкомысленные поступки она не намеревалась. — Лучше бы я сюда не приходила.

Вэйл недолго помолчал, внимательно изучая её, потом буркнул что-то неразборчивое и куда-то исчез. Всё с ним понятно! Оказывается, дети даже рабов отпугивают. Кэтт сокрушённо покачала головой: нет, всё-таки хорошо, что пришла! Разочарование — лучшее средство от пустых иллюзий. Наверное, лучше уйти прямо сейчас, ещё не хватало стоять здесь, как дурочка, в ожидании какого-то там невольника!

Развернувшись, она быстро зашагала прочь, ни капли не жалея о потраченном времени и деньгах на няню. В конце концов, ей удалось избавиться от лживых надежд, изначально бессмысленных и даже опасных. Как же нужно низко пасть, чтобы увидеть в осквернённом мужчину! Неужели она докатилась до такого? Но, не успев повернуть за угол, она вдруг услышала позади чьи-то шаги и резко обернулась, при этом едва не врезавшись в чёрную фигуру. Вскрикнув от неожиданности, Кэтт сердито уставилась на Вэйла:

— Напугал же!

— Почему вы ушли? — ординарий поправил капюшон, чуть сползший при беге. — Я чем-то вас обидел?

— Немедленно возвращайся! Ещё не хватало, чтобы тебя казнили.

— Я не могу отпустить вас одну в такое время, особенно после случившегося.

— Ну как-то же я хожу с работы… Послушай, Вэйл, возвращайся, правда. Зря я пришла, сама не понимаю, что на меня нашло.

— Может и зря, вам виднее, — ординарий осторожно коснулся её плеча. — Позвольте мне хотя бы проводить вас.

— А если твой хозяин узнает, что ты сбежал? — она бросила встревоженный взгляд на особняк.

— Не беспокойтесь, госпожа, меня прикроют, — Вэйл мягко взял её под локоть. — Расскажите о себе.

Они неторопливо шли безлюдными улочками, выбирая самые тёмные. После Скорбной Ночи осквернённым было опасно находиться в городе, теперь даже сервусов редко встретишь без хозяев, а чёрная форма Легиона превратилась чуть ли не в сирену, объявляющую начало боя на Арене.

Почти всю дорогу Кэтт рассказывала о сыновьях, о работе, о своей жизни, стараясь не упоминать Нила. Совесть не прекращая ворочалась где-то в глубине души, но окончательно портить такой прекрасный вечер не хотелось. Вэйл с интересом слушал её, поддерживая беседу вопросами о быте свободных, о её детстве и прочих мелочах, о которых обычный человек и не подумал бы спросить. В такие минуты Кэтт особенно остро ощущала разницу между осквернёнными и людьми, и это казалось ей удивительным, а ещё по-детски забавным его восприятие обыденных вещей.

Ей было легко с ним, спокойно. В какой-то момент она не выдержала и попросила прекратить называть её госпожой. Ей хотелось, чтобы между ними возникла дружба, а это слово будто удерживало невидимую преграду, то и дело напоминая, что рядом не приятный собеседник, а невольник, чьей жизнью распоряжается какой-то богач. Так же, как теперь распоряжались жизнью Роуз…

— Скажи, Вэйл, каково это, жить в Легионе? — наконец решилась спросить она.

— Каково? — ординарий задумчиво склонил голову. — Не знаю, мне ведь и сравнивать толком-то не с чем.

— Я слышала, над вами жестоко издеваются, — последние слова Кэтт произнесла совсем тихо. Её невыносимо терзала мысль, что она собственными руками обрекла Роуз на такую жизнь.

— Разное бывает. Но зачем вам это, Кэтт? Не забивайте себе голову ненужными тревогами.

— У меня была дочь, но её забрал Легион, — это был невольный порыв. За столько времени у неё появилась возможность выговориться, а осквернённый вызывал доверие. Но поймёт ли он, если во всём признаться? Наверное, лучше опустить некоторые подробности, Вэйл наверняка возненавидит её после такого.

Ординарий печально вздохнул:

— Теперь понимаю. И давно её забрали?

— Восемь месяцев назад. Мой муж пытался спасти её, но… — она запнулась, не решаясь солгать. — Но ищейка нашёл нас раньше, чем Перо.

— Вы пытались связаться с Пером? — его глаза удивлённо заблестели. — Но как?!

— Не знаю. Муж каким-то образом вышел на агента. Я тогда была не в себе, мало что соображала. Только родила, а тут такое горе…

Слёзы сами собой покатились из глаз. Ей было горько за свою ошибку, за своё предательство, но ещё горше стало осознание, что где-то там, в чужих руках, растёт её маленькая дочь, при этом всеми ненавидимая, презираемая, обречённая на чудовищную участь жить в неволе.

Она принялась украдкой вытирать слёзы, надеясь, что Вэйл не заметит, но он всё же заметил. Остановившись, ординарий вдруг обнял её, прижал к своей груди так крепко, но так нежно, и Кэтт, окончательно почувствовав, что наконец-то не одинока, громко разрыдалась. При этом ненавидя себя, но жалея, ненавидя Нила за его самоотверженность и желание бороться, ненавидя законы и предков, обрёкших тысячи семей на невыносимые страдания, а ещё понимая, что сейчас стоит в объятиях того, кого ещё совсем недавно брезгливо обошла бы стороной, даже не взглянув в его сторону. И кто она после этого? Гнусная лицемерка, возомнившая, что вправе смотреть на осквернённых свысока только потому, что кто-то за неё решил, что так правильно, только потому, что другие поступают точно также.

— Не плачьте, Кэтт, это не ваша вина, — прошептал Вэйл, поглаживая её по волосам, словно маленькую девочку. — Вы и ваш муж боролись за дочь, это достойно уважения.

От этих слов она разрыдалась ещё громче. Если бы он знал…

— А хотите, я попытаюсь выяснить, куда её отправили? — спросил ординарий. — Я знаком с одним сервусом, думаю, он сможет помочь.

Кэтт судорожно всхлипнула и, чуть отстранившись, заглянула ему в глаза. Наверное, он просто пытается успокоить её. Как можно найти Роуз, если у неё даже имя отняли!

— Не делай этого, Вэйл, обманом меня не утешить.

Он провёл пальцами по её мокрым от слёз щекам:

— Я осквернённый, а не лжец, Кэтт. Обещать ничего не могу, но попробую хоть что-то узнать.

— Даже если так, что это изменит? Не выкраду же я её оттуда!

— Быть может, когда-нибудь у вас появится шанс встретиться с ней. Поверьте, это уже многое. Я бы всё отдал, чтобы хоть раз увидеть ту, что родила меня… — умолкнув, он отвёл взгляд.

Кэтт оторопело смотрела на него, понимая, что сейчас заглянула куда-то в скрытое, потаённое, коснулась его личного, того, о чём он не привык говорить.

— Что от меня требуется, Вэйл?

— Когда её забрали?

Она рассказала всё, что могло помочь: и как выглядит дочь, и назвала тот проклятый день, даже почти точное время. Единственное, о чём умолчала — что всё это случилось по её вине. Если и вправду Вэйлу удастся хоть что-то узнать о Роуз, возможно, и впрямь появится шанс как-то искупить свою вину. Как? Кэтт не могла ответить, но знала наверняка, что больше не позволит своей трусости взять над собой верх.

Глава 18

Заскрежетал дверной замок, петли жалобно взвизгнули, дневной свет ворвался в сумрак душной комнатушки и резанул глаза. Керс поднял голову, прижмурился, а разглядев вошедших, удивлённо вскинул брови. Севир передвигался с трудом, опираясь на плечо Клыка, тащившего с собой стул. За ними беззвучно проскользнул Вихрь, привалился к стене и, скрестив руки на груди, насмешливо уставился сверху вниз на Керса.

— Протрезвел? — командир с кряхтением устроился напротив. — Да-а, малец, не ожидал от тебя такого свинства. Ты хоть понимаешь, что натворил?

«Ну не дебил же я, в самом деле!»

Керс глянул на него исподлобья:

— У нас был уговор. Ищейка обещала не выдавать Исайлум.

— Взамен на что?

Какая к чертям разница — на что! Правда, непонятно, сдержит ли Девятая своё слово, убить-то она его не убила. Шмыгнув носом, Керс скользнул взглядом по облепленному засохшей грязью сапогу Клыка.

— Ну и что мне с тобой делать? — не дождавшись ответа, спросил Севир.

— А что со мной делать? — Керс пожал плечами. — Пристрелить, как и собирался. Можешь из своего дарёного револьвера, символично получится.

Командир устало потёр лицо:

— Дурак ты, Сто Тридцать Шестой! Я ведь тебя в преемники свои готовил, надеялся, что в надёжных руках Перо оставлю, а сейчас вижу, ошибался я в тебе…

— Так и кто из нас дурак? — буркнул Керс.

«Хотя всё-таки дурак. Повёлся, как последний олух, на твои сказки о чудесном будущем, брата из-за тебя угробил».

— Похоже, что я, — вздохнул Севир.

— Да ты сильно не волнуйся, у тебя вон какой кандидат, — Керс кивнул на Вихря. — Хотя я бы на твоём месте всё-таки Клыка выбрал, он хоть туповат, но надёжный.

Клык угрожающе зарычал, злобно сверкнув мелкими глазками из-под тяжёлых надбровных дуг:

— Не хватило тебе, погляжу. Могу ещё отсыпать.

— А мне вот что интересно, — встрял чемпион, — это каким нужно быть кретином, чтобы поверить железномордой? Да уж, Севир, хреново ты в преемниках разбираешься.

— Ха! Держать нос по ветру ты мастер, — огрызнулся Керс. — Всем уже задницы вылизал?

— Смотри, как бы я тебя не заставил лизать чего..!

— А ну заглохли оба! — рявкнул Севир и тут же зашёлся в хриплом кашле.

Клык, глянув на своего командира, печально покачал головой. Похоже, Сто Первому и впрямь худо. Ничего, выкарабкается, помереть ему не дадут, Анника и не таких вытаскивала, если верить слухам.

— Значит так, малец, — отдышавшись, продолжил Севир. — Если до конца недели мы не выловим ищейку, будешь держать ответ перед всеми. Ты предал своих, всё поселение подставил под удар, и судить тебя будем по закону, как положено. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что тебя ждёт?

Зачем объяснять, и так понятно. Вздёрнут на дереве или кишки выпустят.

— Не утруждайся, — Керс небрежно отмахнулся.

Грустно хмыкнув, Севир потёр шрам над бровью:

— Знаешь, малец, мне действительно жаль твоего брата, но это не даёт тебе права вести себя, как последний мудак. Я долго терпел твои выходки, но вижу — напрасно. Зря только время на тебя потратил.

«Не ты единственный», — Седой вон тоже впустую напрягался, даже расследование провёл, будто знание, что Первый — его пёс-знает-какой-там-прадед, сможет что-то изменить.

Звеня цепью, Керс с невозмутимым видом размял ноющую от долгого сидения спину.

— Не хочу тебя расстраивать, Севир, но сама наша жизнь — зря потраченное время, в этом я давно убедился, так что давай, не тяни с приговором, а то торчать в этой дыре мне уже надоело.

* * *
Триста Шестой отодвинул от себя опустевшую плошку размером с умывальный таз и, пустив громовую отрыжку, откинулся на спинку стула:

— И что только у него в башке, понять не могу! Отпустить ищейку… Надо же до такого додуматься!

О, желтоглазый и не такое вытворял! Альтера злорадно хмыкнула:

— Я же говорила, нужно было ещё тогда, с дикарями уходить, под шумок. А ты что сказал? Нет, давай обождём маленько, — она передразнила его басистый голос. — Ну что, Туша, обождал проблем на голову?

— Мне его что, силком тащить нужно было? — обиженно пробурчал Триста Шестой.

— Может, и силком! Слышал, что клыкастый сказал? Если до конца недели ищейку не найдут, судить его будут. Ты хоть понимаешь, чем всё это закончится?

Здоровяк насупился, как старый месмерит, лишившийся добычи.

— Ну вот тогда и сбежим, если не найдут, делов-то! — влезла в разговор Глим со своей койки.

— А если найдут? — парировала Альтера. — Так и будем ждать, пока до него снизойдёт озарение?

Какие же они все тугие! Похоже, антидот действительно мозги разжижает. И ладно желторотики, всё ещё сидящие на этой дряни, но здоровяк же вроде сам отказался — проблевался недельку, и как новенький, а в голове всё равно труха с опилками.

— Есть предложения получше? — лениво протянул Сто Восьмой, вертя в руках клюв. Лезвие опасной бритвы мягко сверкнуло в лучах масляной лампы.

— Взять его за шкирку и валить нафиг, вот моё предложение, — Альтера обвела взглядом собратьев. — Или будете до деструкции в носу ковырять, дожидаясь, когда вашему ненаглядному Керсу надоест лакать своё пойло?

Пятьсот Семьдесят Третий скривил тонкие губы:

— Жёсткая ты!

— Решительная, — чинно поправила его Альтера. — Учитесь, сопляки, пока живая.

Кто-то одобрительно хмыкнул. Один из желторотиков громко всхрапнул и, подскочив от собственного храпа, завертел башкой:

— А?.. Что, уже подъём?

— Ага, — Двести Одиннадцатый швырнул в него подушкой. — Чё разлёгся, вперёд на выпас!

Тот поймал снаряд, озадаченно хлопая глазами, но, сообразив, где находится, запустил подушку обратно в шутника:

— Иди ты!

— Странно, что у тебя не получилось его уломать, — перевернувшись на живот, Глим подозрительно сузила глаза. — Он же за тобой хвостом бегает, что тот щенок.

— Сглотни уже, подруга, мы на одной стороне, — Альтера повернулась к Триста Шестому. — В общем так, у нас два дня на подготовку. Неважно, найдут железномордую или нет, уходим отсюда в любом случае. Это трясина, брат, сам видишь, здесь нам нечего ловить. Ни свободы, ни справедливого возмездия от Пера нам не дождаться, всё только в наших руках.

— А если Керс заартачится?

— Отключишь его, будто впервой! Тухлый, что там с припасами? Подготовишь?

Желторотик, получивший своё прозвище после того, как угодил в огромную месмеритову кучу и всю дорогу до терсентума смердел сотней псов, выставил два пальца вверх.

— Лошадей бы прихватить, — Триста Шестой почесал за ухом. — Не пешком же тащиться.

— Где ж нам такой табун достать! — удивился Двести Одиннадцатый.

— Да и верхом мы не умеем, — напомнил Сто Восьмой.

— Лошадей-то здесь хватает, — заверил здоровяк, — а ездить научитесь по пути, ничего сложного, если не выпендриваться.

Двести Одиннадцатый хотел что-то возразить, но отвлёкся на громкий топот за окном. Бухнула об стену дверь, и в дом ввалился запыхавшийся Сто Сорок Четвёртый.

— Тут это, гонец примчался, — прокашлявшись в кулак, сообщил он. — Говорит, Сорок Восьмого на тракте перехватили.

— Да меня сама Госпожа благословила! — прошептала Альтера, затем переглянулась с Триста Шестым. Судя по насторожённому взгляду, здоровяк догадался, о чём она подумала. — Где его держат?

— А мне откуда знать! — пожал плечами Сто Сорок Четвёртый. — Я как услышал это, тут же к вам рванул.

На такую удачу Альтера и надеяться не смела. Она всё ломала голову, как отыскать ублюдка, а тот сам объявился. Всё, закончились шуточки да топтание на месте, какие к смергу два дня!

— Кто гонец?

— Косым его кличут. Номера я не разглядел, Грайпер его сразу к Клыку потащил.

— Ничего не поняла, — подала голос Глим. — Он же с принцессой в Опертам смылся, разве нет?

Альтера многозначительно посмотрела на здоровяка. Тот, старательно хмурясь, раздумывал над чем-то своим.

— Если ты думаешь о том же, о чём и я, — она пропустила вопрос Глим мимо ушей, — то тянуть нет смысла. Вдруг слиняет?

Потерев затылок, Триста Шестой с тяжёлым вздохом хлопнул рукой по столу так, что плошки подпрыгнули:

— Хрен с тобой! Может, и правда хватит жопы отсиживать.

— Вот и отлично! Ну что, скорпионы, план изменился. Шевелите задницами, у вас на всё про всё двадцать минут.

Мальки зашумели, засуетились, кто-то завозмущался, но его быстро утихомирили. Тухлый ринулся к выходу, Глим лениво сползла с койки и побрела за соратником:

— Пойду проконтролирую этого болвана.

— Воду прихватите, — бросил ей вслед Триста Шестой. — Эй, Цыплёнок, проследи, чтоб ничего не забыли. Ну что, Твин, погнали трясти Косого.

Тряхнуть Косого оказалось не так-то просто. Он всё ещё торчал у Севира вместе с Клыком, Максианом и ординарием, Забулдыгой или как там его?.. В общем, вся шайка говнюков собралась. Чтобы не терять времени, Альтера оставила здоровяка стеречь гонца, а сама заскочила к себе в каморку. Пожитков у неё не было, всё, что имела, носила на себе, а вот Керсов мешок, пожалуй, стоит прихватить, а то от нытья потом не отделаться.

Она сгребла всё, что попалось на глаза в наплечную сумку, затем осмотрелась, проверяя, не упустила ли чего, и уже собралась возвращаться к напарнику, как вдруг заметила что-то у двери. Присмотревшись, Альтера чуть не вскрикнула от неожиданности — чёрная фигура неподвижно следила за каждым её шагом. Кто это? Почему не услышала, как вошёл? Она всмотрелась во тьму, и в животе вдруг ухнул огромный ледяной ком. Слай пристально наблюдал за ней, и хотя лица его почти не было видно, но Альтера чувствовала — он чем-то недоволен. На мгновение ей показалось, что это происходит на самом деле, но потом до неё дошло — всё это проделки Твин.

«Какого смерга, подруга!» — Альтера попыталась обнаружить её присутствие, вот только тщетно — между ними стоял барьер, еле ощутимый, но совершенно непроницаемый. Зато хмарь мгновенно рассеялась, и, поправив ремень заплечного мешка, Альтера вышла из комнаты и сразу же столкнулась нос к носу с принцепсом.

— Ты куда-то собралась? — Максиан подозрительно взглянул на сумку.

— Уйди с дороги по-хорошему, пока не пришибла!

Угроза на него не подействовала: то ли совсем страх потерял, то ли засранец был уверен, что это пустой трёп. Тогда, разозлившись, Альтера легонько отпихнула его от себя, но вместо того, чтобы посторониться, Максиан вдруг вцепился ей в плечи:

— Прошу, дай мне минуту! Я не стану тебя удерживать, обещаю, сам бы выпотрошил подонка, если бы мог.

Хм… Неожиданно!

— Говори! — сухо приказала она.

— Пойдём, — Максиан потянул её за собой к своей комнате и, оставив у порога, подошёл к койке. Пошарив недолго под подушкой, он протянул ей знакомый нож. — Вот, нашёл в туннеле. Может, тебе пригодится.

Альтера взялась за чернёный клинок и торжествующе ухмыльнулась: нет, никакое это не благословение Госпожи — сама судьба ведёт её к цели!

— О да, ещё как пригодится! Поздравляю, папаша, хоть какая-то от тебя польза.

Максиан печально улыбнулся:

— Как бы я хотел всё изменить… Дочка, клянусь своей никчёмной шкурой, клянусь Анной, я не выдавал вас! Поверь мне, умоляю! Я найду того, кто это сделал. Есть кое-какие догадки, просто мне нужно время.

Альтера с недоверчивой осторожностью рассматривала принцепса. Искренность чувствовалась в каждом его слове, да и зачем ему лгать? Она ведь его пока и пальцем не тронула. Что-то слабо шевельнулось внутри: то ли жалость, то ли тоска о чём-то безвозвратно упущенном, о том, чего у неё уже никогда не будет, и, поддавшись необъяснимому порыву, она шагнула к так называемому отцу и провела ладонью по колючей щеке. Такой живой, тёплый, настоящий… Не враг, но и не друг, так кто же он ей?

— Мама нарекла меня Александрой… если для тебя это всё ещё имеет значение.

Максиан прижал её к себе так сильно, будто боялся, что она исчезнет:

— Прости меня, доченька, прости за всё!

А вот его объятия оказались мучительными. Зря всё-таки она поддалась треклятой слабости — это удел Твин, не её!

— Довольно! — Альтера отпрянула от нежданно объявившегося отца и оскалилась, давая ему понять, что преступил черту.

Максиан виновато понурил голову:

— Прости, не стоило… Но я благодарен тебе, Александра — какое же красивое имя!

— Я Альтера, советую это запомнить на будущее.

— Да, разумеется… Скажи, Альтера, ты уже знаешь, где их искать?

— Пока нет.

— Тогда слушай. Насколько я понял, они разбили лагерь у Горбатого холма, неподалёку от какой-то деревеньки, в десятке километров от тракта. Невесть что, но, надеюсь, поможет.

— Разберусь уж как-то, — Альтера прицепила нож к петле на поясе. — Удачи, папаша, может, свидимся ещё волею Госпожи.

— Обязательно свидимся! — он прочистил горло. — Пусть ублюдок помучается перед смертью.

— Ещё как помучается! — она доверительно подмигнула и, не оборачиваясь, кинулась к выходу. Времени осталось всего ничего, а нужно ещё желтоглазого вытащить, пока не подняли вой.

За углом её поджидал Триста Шестой. Упрекнув в медлительности, здоровяк коротко пересказал, что удалось вытянуть из Косого, а потом бросил, чтобы следовала за ним. Керса держали в той же хибаре, где до этого — ищейку, и чтобы до него добраться, пришлось бежать через весь посёлок. Время было раннее, многие ещё неспали, приходилось осторожничать, замедлять шаг, когда кто-то шёл навстречу. И вновь удача улыбнулась Альтере — на подходе она встретила ту, о ком уже успела позабыть в суете.

Маленькая шлюшка, после их встречи, Лия нарочно избегала её, забилась в углу как мышь, боясь и носа высунуть. Скорее всего, это бы сработало, но нередко участь определяет пустяковая случайность, вереница на первый взгляд не связанных между собой событий, и только в конце, по итогу, если присмотреться хорошенько, можно разглядеть узор, вплетённый в жизнь призрачной рукой судьбы… Или Госпожи?

Завидев их, сервус опустила голову и ускорила шаг, надеясь проскочить мимо незамеченной. Альтера проводила её пристальным взглядом, потом окликнула Триста Шестого:

— Подожди меня у входа, вернусь через минуту, — и, не дав ему и слова ответить, применила хист. Стрёкот сверчков, шорохи, далёкие голоса — всё слилось в тягучий поток, замедлилось и вскоре застыло. Застыл и здоровяк, и по-весеннему свежий ветер, замерла Лия в проходе между домов.

Альтера в несколько шагов нагнала сучку и, отпустив время, прижала её к стене. Её перепуганный вскрик она прекратила одним ударом и, обтерев руку о белоснежную сорочку с цветочной вышивкой по краям, отступила от бьющегося в агонии тела.

— Это тебе за Семидесятого, падаль! — Альтера презрительно сплюнула на то, что ещё секунду назад было миловидным личиком, а теперь превратилось в кровавое месиво костей, мяса и бледно-серых комков.

Справа краем глаза она заметила сгустившуюся тьму — Слай. Он снова стоял неподвижно, вперившись в неё укоризненным взором. Не говорил, молчал, но оттого сделалось ещё больше не по себе.

— Отвали от меня, убирайся! Ты не настоящий! — прошипела она призраку и, не дожидаясь, пока тот исчезнет, бросилась догонять Триста Шестого.

Здоровяк уже ждал её у дома, где держали желтоглазого.

— Ты где была?

— Шнурки завязывала. Ну что, готов?

Тряхнув кулаком, он толкнул дверь. При виде их Триста Сорок Третий, желторотик, приставленный охранять заключённого, подскочил со стула:

— Что, уже?!

— Уже! — передразнил его Триста Шестой. — Давай сюда ключи.

— Так они у Клыка. Он же после того случая только при себе их и носит.

— Чёрт! — впрочем, невелика беда. Разорвать цепь для Туши — как два пальца обгадить

Триста Шестой деловито размял плечи, посеменил на одном месте и рванул к запертой двери.

— Погодь, он не… — грохот прервал малька на полуслове. — Хрена себе!

Альтера заглянула в комнату. На радостях Триста Шестой перестарался — дверь сшиб в мелкую щепу, пронёсся кабаном через всё помещение и вылетел наружу, проделав в стене огромную дыру.

— Болван! — она раздражённо закатила глаза. — Ну и куда тебя понесло, Туша?

В дыре показалась недоуменная физиономия здоровяка:

— Не понял, а где Керс?

— Так ведь он там, — Триста Сорок Третий ткнул большим пальцем себе за плечо.

— Раньше не мог сказать? — забравшись внутрь, Триста Шестой тяжело протопал мимо и снёс пинком следующую дверь.

Сидящий на голом полу Керс ошалело хлопал на них своими жёлтыми глазищами. Вид у него был жалкий: скованный по рукам и ногам, в пожёванной гиенами рубахе, с разбитой губой и здоровенным синяком под глазом — знатно же он выгреб от Клыка за свои проделки. Бедолага, хоть садись рядом и рыдай с ним в обнимку.

— Вы что здесь устроили? — выдавил он, оправившись от изумления.

— Тебя спасать пришли, братишка.

— На фига?

Триста Шестой склонился над ним и подцепил пальцами стальной браслет:

— Не дёргайся, а то с клешнёй выдерну, — и сорвал сначала первый, потом по очереди оставшиеся, затем, подхватив притихшего Керса за шиворот, поставил его на ноги. — Ну вот, теперь порядок.

— Альтера, что за..?

— Не тупи, дружище, — она приобняла его за шею и брезгливо поморщилась. — Фу-у! Ну и несёт же от тебя, вонючка!

— А ты не нюхай, я тебе не ромашка, — буркнул Керс. — Меня тут три дня на цепи держали, если ты не заметила. Так в чём не тупить?

— Уходим мы, — пояснил Туша. — Вот, тебя решили прихватить.

Резко остановившись, желтоглазый сбросил руку Альтеры:

— Кто это — мы, и куда уходим? Вы что удумали?

— Мы — это все мы, — встрял желторотик со своим красноречивым объяснением.

— А уходим мы отсюда, — продолжила Альтера, расплывшись в широкой улыбке.

Глава 19

Разложить скудные пожитки не составило огромного труда. Десяток любимых книг с протёртыми до дыр корешками занял почётное место на стареньком, но свежевыкрашенном столике, туда же водрузилась верная боевая подруга — печатная машинка. Рядом разместились стопка чистых листов и перьевая ручка, а чернила с лентой для машинки отправились на платяной шкаф. Опустевший чемодан был захоронен под кроватью, всё равно не скоро понадобится. А вот над тем, куда спрятать свои сбережения, Шарпворду пришлось поломать голову, и, в конце концов кошель с золотом и единственной купюрой тысячным номиналом был заперт под замок в прикроватной тумбе — более надёжного места всё равно не отыскалось. Впрочем, хозяева дома показались ему достойными и честными людьми, потому за своё смехотворное сокровище Ян не слишком волновался. Оплату за комнату запросили с него до того скромную, что он почувствовал себя миллионером, даже как-то неловко стало.

Устроившись поудобнее на шатком стуле — пожалуй, стоит попросить другой, — Шарпворд сдул пылинки с клавиш и задумчиво посмотрел в окно. Небо окрасилось густым лиловым закатом, в соседском доме хлопнули оконные ставни, хрипло залаял сторожевой пёс. Щебет птиц уже стих, и ему на смену пришла умиротворяющая трель сверчков. Приподнявшись со стула, Ян выглянул на задний двор с крепким сараем и пятачком лужайки, поросшей сочной весенней травой; рядом лицом вниз лежала забытая деревянная кукла без платья, зато в компании надщерблённого глиняного кувшина.

Здесь Шарпворду определённо нравилось. Он находил нечто завораживающее в этом замкнутом провинциальном мирке, пусть даже его спокойствие время от времени нарушали хищники Пустошей. Но как-то же живут здесь люди! Так почему бы и ему не попытаться? Осталось только решить, чем заняться в этом богами забытом месте. Село довольно большое, но далеко и от столицы, и от тракта — почти день пути. Зато здесь никто его не найдёт, если кто-то из местных не сдаст. Как выяснилось, Шарпворда селяне знали, а вот до скромного и тихого молодого человека, представившегося Яном, никому дела не было. От псевдонима пришлось отказаться, но он лелеял надежду, что временно. Зато можно погрузиться с головой в свою книгу — он давно мечтал написать что-нибудь фундаментальное, поистине стоящее, и вынужденная пауза в карьере из-за гонений предоставила ему такую возможность.

И всё же ему будет не хватать редакции. Бедная Оливия! Для неё она была неким сакральным местом, смыслом всей жизни, теперь превратившимся в золу вместе со столами, шкафами и архивными папками. Нет больше «Народной Правды», Прибрежье, как выяснилось, в истине не нуждается. Как же охотно народ поверил в байку о запланированном замужестве принцессы! Так стоит ли рисковать собственной жизнью ради этого глухого и слепого стада? А псевдоним можно придумать новый, для будущей книги.

Стук в дверь оборвал его безмолвные сетования и, прошаркав по скрипучим половицам, Ян остановился у порога:

— Да?

— Господин, прошу к столу! — послышался тонкий голосок хозяйской дочки.

— Благодарю, юная леди. Уже иду.

— Мы вас ждём! — и по лестнице торопливо затопали детские ножки.

Расправив сорочку и накинув пиджак, Шарпворд спустился в гостиную. За просторным столом собралось всё семейство. Дэйв, господин средних лет со всклокоченной рыжей шевелюрой и мясистым носом приветливо кивнул и предложил занять свободное место у противоположного края стола. Двое его сыновей-подростков с холодной вежливостью поздоровались, а девчушка лет семи, только что пригласившая его присоединиться к трапезе, широко улыбнулась.

— Ужин у нас всегда в восемь, — с некоторой строгостью заявила Мари, добродушная пышка с румяными щеками и забавно вздёрнутым носиком, напоминающим свиной пятачок. — И лучше не опаздывать, а то придётся давиться в сухомятку.

— Я обязательно приму это во внимание, — заверил Ян, взяв ломоть свежего хлеба из общей тарелки.

— А где Джон? — спросил глава семейства.

— Так я его за водой послала, должен скоро вернуться, — Мари поставила на середину стола исходящий паром горшок, и от аромата тушёных овощей с курицей у Шарпворда требовательно заурчал желудок.

Словно в подтверждение её слов, в прихожей раздались шаги, и спустя секунду в гостиную вошёл высокий человек в распущенной чёрной рубахе с закатанными по локоть рукавами. Огромный шрам на бритой голове заканчивался у травмированного уха; слегка подозрительный прищур глаз, недельная щетина на подбородке. Шарпворд не сразу понял, как уже несколько секунд смотрит на клеймо над бровью — настолько неожиданной для него оказалось встреча с осквернённым без маски.

Кивнув собравшимся, ординарий занял приготовленное для него место и лукаво подмигнул мальчишке постарше:

— Как рука?

— Болит немного, — пожаловался тот.

— Ничего, не умрёшь, — проворчал Дэйв. — Ты его, Джон, не особо жалей. Враг жалеть не будет.

Ян никак не мог взять в толк, кем приходится этой семье осквернённый, относились к нему точно не как к невольнику.

— Что-то не так, господин? — Мари поставила перед ним глиняную тарелку с синим узором по краям.

— Я… — Шарпворд с нескрываемым недоумением посмотрел на неё, потом опять на ординария. Осквернённый напряжённо выровнялся и украдкой глянул на своего господина.

— Ах, что же это я! — всплеснула руками хозяйка. — Джон — член нашей семьи, он с нами уже… Ох, лет двадцать, не меньше, верно, Дэйв?

— Восемнадцать, — уточнил тот. — Но коли вас оскорбляет его присутствие, мы можем отнести ваш ужин наверх.

Это не было грубостью, хозяин дома не собирался никого оскорблять. Так он указал на негласные правила его семьи, которые ради гостя менять не собирался. В родительском доме Яна жила сервус, кроткая, тихая женщина, всегда скрывавшая лицо за маской. Мама очень любила свою помощницу, относилась к ней с теплотой, жалела, работой не слишком нагружала, но никогда невольница не сидела с ними за одним столом. С таким трепетным отношением к осквернённым Шарпворд столкнулся впервые. Даже после Скорбной Ночи — не могли же они не знать о случившемся, в самом деле! — для этих людей ординарий оставался частью семьи, Джоном, и им было наплевать, что подумают о них другие. Правильно ли это или нет, Ян судить не взялся, но раз уж он решил остаться здесь на неопределённый срок, придётся уважать традиции этих удивительных людей.

— Нет, простите, я просто… не ожидал, — он смущённо улыбнулся. — Не беспокойтесь, право, ничего против Джона я не имею.

* * *
Как только экипаж остановился, Сто Семьдесят Второй, словно по беззвучному приказу, спрыгнул на землю и подал Ровене руку. В ответ она окатила его полным презрения взглядом и, проигнорировав услужливый порыв помочь, самостоятельно выбралась из кареты. Тридцать Вторая, в этот раз облачённая в стандартную форму, выскочила с другой стороны и почтительно склонилась, когда её господин ступил на выложенную фигурной плиткой дорожку.

Ровена не спрашивала, куда её везут; за время в плену у магистра — именно так она называла своё замужество, — ей удалось немного познакомиться с его нравом. И хотя он оставался для неё диким зверем в шкуре добропорядочного человека, ему всё же была присуща некоторая предсказуемость. Одной из таких предсказуемостей оказалась тяга к недомолвкам, и если уж Брутус изначально не сообщил о своих планах, то бесполезно пытаться хоть что-то из него вытянуть. Впрочем, ничего вытягивать из него и не хотелось. Одно его присутствие вселяло в Ровену первобытный ужас, когда заложенные с рождения инстинкты криком призывают сжаться, умолкнуть, а лучше притвориться, будто её здесь нет, дабы лишний раз не привлекать к себе внимание монстра.

Дорога заняла около часа, что уже казалось Ровене довольно настораживающим, но место, куда привёз её магистр, озадачивало ещё больше: огромный особняк с роскошной массивной лестницей и высоченными колоннами утопал в ночной черноте раскидистых крон деревьев, просторное крыльцо, залитое мягким светом электрических ламп, украшали подвесные горшки и громоздкие мраморные вазоны, у закрытых дверей замерли каменными изваяниями двое сервусов. За экипажем находилась просторная площадка с рядами карет. Короткого взгляда не хватило, чтобы их сосчитать, но навскидку не меньше двух десятков. Судя по их количеству, здесь намечалось какое-то торжество, хотя ни музыки, ни голосов Ровена не слышала, как и не видела праздно расхаживающих пар, что уже казалось странным, ведь тёплая весенняя ночь так и манила прогуляться под звёздами по саду, раскинувшемуся сразу за транспортной стоянкой.

С мягкой улыбкой, той самой, от которой теперь шёл мороз по коже, Брутус предложил Ровене руку и, дождавшись, когда её пальцы робко коснулись его локтя, повёл к лестнице. В одно мгновение оживившись, лакеи-сервусы толкнули створки тяжёлой резной двери и низко склонились, пропуская дорогих гостей внутрь. Холл, а иначе назвать такую роскошную прихожую язык бы не повернулся, встретил их уютным полумраком. Гирлянды миниатюрных ламп казались похищенными с неба звёздами, прикованными друг к другу тончайшей стальной нитью; овальный низкий стол, мраморный пол и зеркала на стенах отражали глянцевой поверхностью десятки крошечных огней, и оттого, казалось, звёзды сияли и под ногами, и над головой, и со всех сторон.

Важного вида мажордом встретил их низким поклоном и, не проронив ни слова, повёл за собой. В полной тишине они пересекли гостиную, обставленную изысканными креслами, софами, столиками и огромным винным шкафом, и остановились у тяжёлой двери, ощетинившейся железными шипами, и её своеобразный декор выглядел жутко и чужеродно на фоне интерьера усадьбы.

Изнутри доносились плавная мелодия, наигрываемая чьими-то умелыми пальцами на фортепиано, тоскливое причитание скрипки и множество приглушённых голосов. Наверное, именно здесь собрались все гости, те самые загадочные владельцы карет.

Мажордом взялся за массивное чугунное кольцо и постучал им по двери несколько раз, выдерживая интервалы. Брутус загадочно улыбнулся, глядя на Ровену:

— Уверяю, моя принцесса, предстоящее зрелище не оставит тебя равнодушной.

— Что это за место? — любопытство всё же взяло верх.

Вместо ответа, магистр хитро сверкнул глазами и повернулся к двери, за которой раздался тяжёлый скрежет засова. Вскоре Ровена смогла рассмотреть то, что так надёжно скрывалось за шипастой преградой. Огромная зала мерцала бесчисленным множеством свечей, но даже их не хватало, чтобы разогнать чернильную тьму, затопившую собой помещение. Множество круглых столиков усеивали всё свободное пространство по центру, их окружали кабинки, прячущие гостей за полупрозрачными занавесями. Фужеры и хрустальные графины, заполненные рубиновым и золотистым винами, имелись на каждом столе, в воздухе витала приторная смесь ароматов парфюма, пьянящих винных паров и чего-то ещё — металлического, едва уловимого.

Людей в зале собралось настолько много, что свободных столов не осталось. Среди строгих костюмов всевозможных оттенков, от синего до чёрного, блистали роскошные дамские наряды, причём женщин здесь было намного меньше, что само по себе казалось необычным. Насколько Ровена могла судить по балам и торжествам, проводимым в каструме, подобные мероприятия старались посещать парами. Но стоило переступить порог, сразу обнаружилась причина такого «неравенства» среди гостей. На невысокой сцене, открывшейся перед взором ошеломлённой Ровены, творилось нечто ужасающее: обнажённая женщина в серебристой маске, держа в руках толстую палку, чинно расхаживала вокруг бритоголовой юной девушки, подвешенной за ноги так, чтобы положение тела напоминало букву «Икс». Голое тельце несчастной сплошь покрывали порезы, кровь струйками сочилась из ран и медленно капала на пол, собираясь в небольшую лужицу. Так вот каким металлом пропитан здешний воздух! Ровена зажала ладошкой рот и отвернулась, случайно встретившись взглядом с магистром.

— Согласен, довольно грубая работа, — прокомментировал он и, кивнув кому-то в приветствии, направился к свободной кабинке. — Но не расстраивайся, моя милая, самое интересное ещё впереди!

По залу пронёсся громкий, полный боли крик, утонувший в одобрительных возгласах и аплодисментах. Не подумав, Ровена обернулась, но тут же горько пожалела об этом — мучительница в маске, воткнув меж ног несчастной палку, будто меч в ножны, остервенело орудовала ей вверх-вниз. Ведомая одной лишь мыслью — сбежать отсюда подальше, Ровена развернулась к выходу, и уткнулась носом в грудь Сто Семьдесят Второго. Скорпион стиснул пальцами её плечи и склонился к уху:

— Просто не думайте о том, что видите, госпожа. Так проще.

Она оттолкнула его от себя и, опустив глаза в пол, на дрожащих ногах поплелась за Брутусом. Магистр указал ей на обитое бордовым бархатом сидение, а сам занял такое же напротив.

— Что это было, Ровена? Попытка сбежать?

— Вы омерзительный, жестокий… Как же я вас ненавижу! — она не знала, смелость ли это или усталость от беспрерывного страха, преследующего её всё это время. Увиденное на сцене настолько шокировало её, что произошедшее с ней теперь казалось безобидной забавой.

Брутус рассмеялся и, переведя взгляд на человеческий череп, служивший подсвечником, наигранно-удивлённо воскликнул:

— О, какая приятная встреча! — и развернул череп глазницами к Ровене. Прямо на кости был тщательно вырезан номер «48».

Впившись ногтями в бархат обивки, Ровена сжалась. Нет, это не Харо… Это не он! Мерзавец просто глумится над ней.

— Тебе не хорошо, моя дорогая? — Брутус поманил пальцем Тридцать Вторую. — Кликни обслугу, моя жена желает выпить чего-нибудь покрепче.

— Вам меня не сломить! — подскочив, Ровена смахнула подсвечник со стола. Больше она не позволит этой мрази наслаждаться её беспомощностью! — Никогда, слышите! Никогда вам не сделать из меня покорную марионетку!

Душераздирающий крик вперемешку с радостными возгласами поглотил её последние слова и унёс с собой прочь, но магистр всё понял. Усмехнувшись одним уголком губ, он дождался, пока вопли стихнут, и подался вперёд:

— Моя милая, ты переоцениваешь свои силы также, как и переоценила своего уродца. Очень скоро я подарю тебе его настоящий череп. Прикажу сделать из него чашу или шкатулку для твоих драгоценностей. Как тебе идея?

— Или он преподнесёт мне ваш в подарок, — прошипела Ровена, с вызовом глядя монстру в глаза. — Такая идея мне больше нравится. Сложу туда ваше колье с изумрудами, там ему и место!

Брутус собрался что-то ответить, но в проёме вырос мужчина с большим красным носом. Кажется, он был на их свадьбе. Вежливо поприветствовав Ровену, тот попросил минуту внимания первого магистра и отошёл в сторону.

— Никуда не уходи, любимая жена, я скоро вернусь, — с этими словами Брутус поднялся из-за стола и покинул ложу.

Скорпион проводил своего хозяина взглядом и повернулся к Ровене:

— Прошу вас, госпожа, не нужно провоцировать его! Вы даже представить себе не можете, на что он способен.

С чего подонок так печётся о ней? Надеется снова проделать с ней всю ту мерзость? Каждый раз, когда выродок обращался к ней, Ровене нестерпимо хотелось вырвать ему язык, выцарапать глаза-льдинки, сорвать маску и разодрать его уродливое лицо в кровь. Тем не менее, в сравнении со своим отцом он казался самой добродетелью.

— Ещё раз заговоришь со мной сегодня, и я всё расскажу твоему господину. Помнится, он обещал заставить тебя заткнуться.

— Простите меня, моя госпожа, — Сто Семьдесят Второй произнёс это так, будто извинялся не за свою назойливость, а за ту ночь.

«Прекрати, не вспоминай об этом!» Скоро, очень скоро вернётся Харо и отомстит этим тварям. С каким же наслаждением она будет смотреть на то, как Сорок Восьмой убивает их одного за другим!

Служанка принесла бокалы с графином, полным белого вина, и, поклонившись, скрылась в полумраке залы. Зрители снова расшумелись, но Ровена стойко старалась не смотреть на сцену, чтобы не видеть страданий несчастной девочки, которой, судя по нескладной фигурке, едва ли исполнилось шестнадцать. Все эти «достойные» господа, нежные дамы в изящных нарядах виделись ей мутантами из Пустошей, прижившимися среди людей благодаря умению тщательно скрывать свою уродливую суть за благовидными личинами. Сколько же таких химер живёт по соседству? В скольких за добродушной улыбкой скрывается кровожадное чудовище?

Они напитывались чужой кровью, наслаждались страданиями, томились от возбуждения, вызревая в своей похоти и развращённости. Здесь, окружённые богатством, избалованные изобилием, они не стеснялись своей сущности, выставляли её на показ, подначивая, побуждая к новым и новым ухищрениям, дабы насытиться до следующего пиршества багровой тьмой, вытекающей вместе с кровью жертвы. В Ровене бушевало негодование от их вседозволенности, от их уверенности в своей безнаказанности. Почему скорпионы и сервусы, видя всё это, безропотно терпят нечеловеческие измывательства над своей сестрой? Неужели они не понимают, что следующими могут стать сами? Или они настолько смирились со своей участью, что принимают происходящее за данность? Так вот о чём говорила Восемьдесят Третья! Все они рабы целиком: и телом, и разумом; их уже не исправить, в них не разжечь пламя — невозможно разжечь пожар без искры, а она давно погашена Легионом.

— Что же ты, Ровена, не наслаждаешься представлением? — Брутус вернулся. В руках он нёс лакированную шкатулку с золотыми уголками и инкрустированную самоцветами, складывающимися в рисунок скорпиона со скованными клешнями. Бережно поставив свою ношу на стол, магистр насмешливо скривился. — Тебе не по нраву наши актёры?

— Она же совсем ребёнок! Неужели вам не жаль её?

— Жаль? С чего мне одаривать таким благородным чувством выродков? Посмотри на этих жалких, ничтожных созданий — как можно им сочувствовать? Возьмём этого ублюдка, — он указал на Сто Семьдесят Второго. — Скажи мне, милая, разве эта тварь похожа на меня? Разве эта тварь может называться моим сыном?

— Так отчего же вы его не отправите на сцену? Почему мучаете невинных?

— А кто сказал, что он на ней не бывал? — Брутус лукаво подмигнул скорпиону. Тот продолжал неподвижно стоять, будто речь совсем не о нём. — Кажется, в своё последнее выступление он оставил там свои уши. К слову, девчонка заслужила наказание, здесь нет невинных, моя дорогая.

Изуродовать своего сына на потеху толпы… Это кем нужно быть?!

— Чем можно заслужить такое издевательство? — Ровена не сумела скрыть своего изумления. — Это же… Так нельзя! Она достаточно натерпелась, отпустите её, вы же можете.

— Разумеется, могу! Но как прикажешь поступить с моими гостями, заплатившими за такое развлечение кругленькие суммы? — Брутус сверкнул белоснежной улыбкой. — Или ты готова занять её место?

Ровена поникла, уткнувшись взглядом в безупречно отполированную поверхность стола. Ничего циничнее она ещё не встречала: торговать чужой болью — какой же безобразной должна быть душа, чтобы прийти к такому?

— Что же ты притихла, моя отважная принцесса? — продолжал магистр, явно приняв её молчание за свой триумф. — Свои убеждения нужно подтверждать делом, иначе цена им — ломаный медяк. Ты же радеешь за собратьев, мечтаешь освободить их, не так ли? Или твои благородные стремления всего лишь ширма, скрывающая тщеславие и жажду власти?

Нет, не слушай его, это ложь! Корона — инструмент, который поможет очистить эти прогнившие, смердящие кровью и испражнениями земли. Прибрежье достойно стать справедливым, сильным государством, а не утопать в алчности и жестокости.

— Зверь чует своего сородича, — проговорил Брутус, сверля её холодным взглядом. — Осталось выпустить твоего зверя наружу, тогда ты сама убедишься в моей правоте. Ну же, дорогая, довольно лгать себе. Тебе же плевать на осквернённых, ты и сама не считаешь себя таковой. Среди них ты чужая, впрочем, как и среди свободных.

— Не пытайтесь заразить меня своей гнусью, Брутус! Я отличаюсь от них только удачей. Родись я в другой семье, носить мне эту проклятую маску и кланяться в ноги подонкам, вроде вас.

Магистр громко расхохотался:

— Не льсти себе, милая! С твоей способностью тебе нет места даже в Легионе. Но ты права, удача не просто улыбнулась тебе, она расцеловала твоё красивое личико сразу после рождения, но и её поцелуи не могут вечно оставаться даже на такой идеально-нежной коже, — он провёл пальцами по щеке Ровены и придвинул поближе шкатулку. — И раз уж ты отказалась пожертвовать собой во имя спасения «невинной души», придётся тебе сыграть в игру.

Насторожённо посмотрев на загадочную коробку, Ровена подняла глаза на магистра:

— Что ещё за игра?

— Что-то вроде лотереи, — он щёлкнул замочком и откинул крышку. На синем бархате лежали четыре серебряные пластины. На каждой был выгравирован незатейливый рисунок: сердце, капля, крылья и кинжал. — Как новому члену нашего скромного клуба Праведного Гнева, тебе выпала честь распорядиться исходом сегодняшнего спектакля. Поздравляю, милая, не каждому предоставляется такая возможность.

— Я не стану участвовать в этом! — Ровена отодвинула от себя шкатулку, не сомневаясь ни на секунду, на что именно толкает её этот монстр.

— Вижу, ты соскучилась по ласкам Сто Семьдесят Второго, — Брутус угрожающе осклабился. — Слишком ты дерзкая сегодня, это так заводит! Я бы не прочь вновь насладиться подобным зрелищем.

Магистр поставил её перед тяжёлым выбором: страдать самой или причинить страдание кому-то другому, и единственное, чем могла сейчас утешить себя Ровена — это вера, что жертва бедной девочки не окажется напрасной. Настанет час, когда и Брутус, и вся эта шваль в обличье высокородных ответят за каждую пролитую каплю осквернённой крови.

— Что означают эти символы?

— Моя умница, — улыбнулся Брутус и указал на первый, со знаком сердца. — Милосердие, а это — освобождение, искупление и последний — кара. Как считаешь, моя любимая жена, чего заслуживает эта маленькая мерзавка?

Ровена растерянно рассматривала пластины. «Искупление» и «кара» звучали жутко, оставались сердце и крылья. Но вдруг в них таится подвох?

— Если я выберу освобождение, её пощадят?

— В каком-то роде.

— А «милосердие»?

— И одной подсказки уже много, — отрезал магистр.

Выбор без выбора… Её толкают на убийство, при этом дав только возможность решить, насколько сильны окажутся муки жертвы.

— Тогда я выбираю «милосердие», — она протянула пластину Брутусу.

— Хм… Будь по-твоему. Отнеси это, — он отдал серебряную карточку своей фаворитке и взялся за бокал. — Будь добра, составь мне компанию, ненавижу пить в одиночестве.

От вина Ровена не отказалась. Предчувствие чего-то непоправимого ныло где-то в глубине души. Верный ли выбор она сделала? Вдруг это ловушка, и своим незнанием она обрекла несчастную на ещё большие муки?

Ответ на её мысленные терзания не заставил себя долго ждать. В зале расшумелись; шквал криков, свистов, радостных возгласов лишь усилил подозрения и, не сумев удержаться, Ровена посмотрела на сцену. С потолка свисало чёрное полотно с огромным алым сердцем. Оставив свои чудовищные игры с палкой, женщина в маске грациозно подплыла к кулисам и приняла от невидимого помощника длинный нож. С той же грацией, покачивая крутыми бёдрами, она вернулась к жертве, обмякшей, неподвижной, и, остановившись напротив, поудобнее перехватила в руке оружие.

Поднеся клинок к левой груди осквернённой, мучительница медленно, так, чтобы наблюдатель видел абсолютно всё, надавила на рукоять. От предсмертного вопля несчастной, казалось, содрогнулись стены, содрогнулось само мироздание. Ровена отвернулась, не в силах смотреть на то, что сама же и сотворила. До самого конца она надеялась, что девочку пощадят, ведь милосердие означает прощение. Или это только её искажённое восприятие? Быть может, это не они, собравшиеся здесь, уроды, а она сама? Возможно, именно её представление жизни неверно на корню?

— Ты испугалась собственного выбора? — нотка презрения проскользнула в голосе магистра. — Где твоё мужество, принцесса? Тебе должно быть стыдно за себя перед своим папашей.

— Какое же это милосердие? — мёртвым голосом отозвалась она. — Вы обманули меня.

— Нет, дорогая, ты прекрасно знала, что произойдёт. Не нужно перекладывать ответственность на чужие плечи. Наша жизнь состоит из цепочки решений, и каждый сделанный выбор приоткрывает твою истинную природу. Так не отворачивайся от неё, не отворачивайся от себя настоящей, не спеши становиться ничтожеством, милая, иначе мне быстро наскучит твоё общество.

Глава 20

Агент, только что прибывший из Первого Сектора, по-хозяйски расхаживал взад-вперёд, внимательно слушая Финча, кивал в один только ему понятный такт и изредка перебивал лаконичными вопросами, уточняя детали. Высок, худощав, довольно молод, лет тридцать, и то с натяжкой, он склонил голову, задумчиво смотря себе под ноги, и оттого казалось, вот-вот начнёт клевать кафель своим длинным клювом-носом.

Хантсман не без злорадства поглядывал на взъерошенного посла. Тот заметно нервничал, всё переминался с ноги на ногу, прочищал горло, промакивал вспотевший лоб измятым платком, в общем, изворачивался, как уж на сковороде. И когда он заткнулся, изложив всё, что знал — конечно же так, как ему было выгодно, — представившийся Грантом снова клюнул носом:

— Всё ясно, мистер Финч. У меня к вам осталось ещё несколько вопросов, но они пока подождут. Что насчёт вас, — он поднял голову, уставившись стеклянными глазами на Хантсмана, — мне нужен полный доклад о проведённых операциях. Всё, до малейших деталей, особенно меня интересуют эти ваши «тени», — последнее слово Грант произнёс насмешливо, растянув губы в лисьей улыбке.

— Есть, сэр, — опять эта возня с бумажками, чёрт бы побрал этих бюрократов!

— Ваших бойцов это тоже касается. К завтрашнему утру все отчёты должны лежать на моём столе ровной стопкой.

Интересно, с чего бы Гранту понадобились рапорты солдат? Но раз так надо, будет ему ровная стопка.

— В связи со сложившимися обстоятельствами, — продолжил агент, всё расхаживая по кабинету, — с этого момента, мистер Финч, с вас снимаются все полномочия. В вашем присутствии на территории Прибрежья НЭВ больше не нуждается. Как только вы введёте меня в курс дела, можете возвращаться в Первый Сектор.

Посол слушал его с кислой миной, а когда агент умолк, расплылся в услужливой улыбке:

— Конечно, мистер Грант, я в вашем распоряжении.

Хантсман напряжённо выпрямился. Неужели и его отправят в НЭВ? Да это же отличная новость! Чем уж там посол недоволен — его проблемы, может, ему нравится гнить в этой клоаке, но он здесь до старости торчать не собирается.

— Замечательно, — отозвался Грант. — Что касается вас, Хантсман, вы со своим отрядом останетесь здесь. Позже я ознакомлю вас с новыми задачами, а пока можете заняться подготовкой. Обещаю, долго скучать вам не придётся.

«Прокляли меня, что ли?» Из уст этого скользкого типа последняя фраза прозвучала как угроза. Понятное дело, начальство недовольно результатами, но и приказа рвать жопу Хантсман не припоминал. Что же тогда изменилось? И кто вообще такой этот Грант? Интуиция подсказывала, перед ним не обычный офисный суслик вроде Финча, потому, проглотив так и рвущуюся наружу колкость, Джейк снова молча кивнул.

— Ну раз мы все друг друга поняли, можете быть свободны. Мистер Финч, жду вас здесь ровно через час. И не забудьте о моей просьбе.

— Ни в коем случае не забуду, — живо заверил посол, поднимаясь.

Хантсман последовал его примеру и, дождавшись, пока Финч отойдёт подальше от кабинета, чтобы их не услышали ненароком, окликнул его.

— Как всё это понимать, мистер посол?

— А что вам не ясно, Хантсман? — угрюмо буркнул тот. — Разве не видите, взялись за наши задницы крепко!

— За наши? Ваша-то скоро в НЭВ отправится, сухой и чистой, а мне за вас здесь отдуваться.

Остановившись, Финч резко развернулся к Хантсману:

— Вы что, действительно не понимаете?

— А я как-то не так выразился?

— Ладно, попробую объяснить. Приходилось ли вам слышать что-нибудь о «Втором Отделе»?

А кто ж о нём не слышал! Шпионы Нового Эврарионха, тайные агенты и прочая чепуха. Сталкиваться ни с кем из них Хантсману не доводилось, и он всерьёз сомневался в их существовании, обыкновенные бредни чокнутых конспирологов.

— Допустим.

— А «Гриф» о чём-то вам говорит?

— Якобы личный помощник самого Генерала и всё такое… Финч, вы это серьёзно? Я что, на идиота похож?

Тот недобро сверкнул глазами:

— Не знаю, на кого вы там похожи, Хантсман, но советую придержать при Гранте своё неуёмное чувство юмора и выполнять все его приказы в лучшем виде. Может, тогда и ваша задница останется сухой и чистой.

* * *
Чалая кобыла перешла на галоп, унюхав сочный запах травы. Бедолага четыре дня давилась сухими колючками, удивительно, что ещё на ногах держится. Девятая благодарно похлопала свою спасительницу по взмыленной шее, та громко фыркнула, меся грязь копытами.

Дождь шёл полночи, зато о воде пока волноваться не нужно. Сбегая из Исайлума, удалось прихватить только лошадь да флягу с пояса оглушённого дозорного, о еде же Девятая старалась и не думать — гнали её денно и нощно до самых руин. В отчаянии она уже подумывала рвануть туда, но в Городе Шёпотов и часу не протянуть — всё пропитано скверной. Вспомнив неровную кромку разрушенных войной и временем зданий, почерневших от древних пожаров и оплавленных неистовым пламенем, она содрогнулась: нет уж, лучше сдохнуть от рук собратьев! Но всё-таки, как ни на есть чудом, ей удалось оторваться от преследователей, если бы не ливень, висеть ей на суку какого-нибудь высохшего дерева на радость стервятникам и прочему зверью, рыскающему в поисках лакомого кусочка, а сейчас, когда опасность миновала, усталость и голод ощущались невыносимо остро. Девятая не знала, чего ей хотелось больше: набить живот хоть чем-нибудь съестным или выспаться вдоволь, а не урывками, подскакивая при каждом шорохе.

На траву Чалая накинулась с жадностью, позабыв обо всём на свете. На понукания кобыла отмахивалась запылённым хвостом и била копытом. Сдавшись, Девятая махнула рукой, пусть жрёт, пора и себе чего-нибудь раздобыть. Холмистые луга нежились в утренних лучах солнца, высокая трава покачивалась от лёгкого ветерка, то справа, то слева шуршало, попискивало зверьё, растревоженное её грубым вторжением. Может, повезёт словить мышь или хотя бы наткнуться на гнездо перепёлки, снедь невесть какая, но лучше, чем свалиться с ног, обессиленной голодом.

Неожиданно до ушей донеслось далёкое блеяние, за ним тявканье и выкрики.

«Здесь люди!» — с этой мыслью Девятая метнулась к кобыле, самозабвенно жующей всё, что росло под копытами. С трудом заставив упрямицу сдвинуться с места — успеет ещё брюхо набить, — Девятая напряжённо всматривалась в необъятный простор колышущейся травы. Почти у самого горизонта серебрилась речушка, рядом с берегом с трудом различались белые точки — то ли овцы, то ли козы, а среди них мелькала человеческая фигурка. Какая удача! Наверняка у пастуха найдётся что-нибудь перекусить, в крайнем случае можно прирезать жирненького ягнёнка. Связываться со свободными не хотелось, но выбора не было, сил почти не оставалось, а ящерицами да мышами больно не насытишься.

Вскоре пастух заметил Девятую, свистнул своему псу и приветливо помахал, но при её приближении рука мальчишки медленно опустилась, а улыбка сползла с худощавого лица. Собака, будто учуяв напряжение хозяина, глухо зарычала.

— Чем могу быть полезен? — выкрикнул пастух, придерживая своего защитника за ошейник. Чёрный кобель, здоровенный, что телёнок, оскалил клыки, предупреждая: «Ближе не подходи, разорву!»

Девятая окинула голодным взглядом внушительное стадо и спешилась:

— Мир вам, господин! Не будете ли вы так любезны подсказать, как далеко до Опертама? — туда она не собиралась, глупо сбежать от одной смерти, чтобы добровольно кинуться в объятия другой, но о чём ещё спросить, Девятая понятия не имела.

— Километров сто на запад, — немного расслабившись, ответил паренёк. — Мост там, у рощицы.

— А далеко ли до ближайшего поселения? — у молодого деревца она заметила мешок, наверняка с провизией. От мысли о еде в животе громко заурчало. — Мне бы припасы пополнить.

— В пяти километрах отсюда моя деревня, Крайний Берег. Но туда соваться тебе не советую, осквернённых у нас не чествуют.

— Понима-аю, — медленно приближаясь к говорившему, она хищно улыбнулась. — Нас нигде не чествуют. В вашем мире моему народу места не осталось, не так ли?

— Лучше не подходи! — пастушок отпустил ошейник и попятился.

Псина хрипло зарычала, вздыбила жёсткую шерсть, прижала уши к круглой голове. Опасная зверюга, с такой шутить не стоит. Девятая выхватила нож. Пёс огрызнулся, щёлкнул пастью, вгрызаясь в воздух, и бросился вперёд, метя зубами в горло. Она подпустила зверя поближе и нанесла удар в голову. С сочным хрустом клинок вошёл по рукоять, пёс беззвучно рухнул в траву и задёргал массивными лапами.

Заорав во всё горло, пастух бросился наутёк, вот только далеко убежать мальчишка не успел. Сбив его с ног, Девятая стянула своим ремнём тонкие, как веточки, запястья, заткнула ему рот лоскутом от его же рубахи, затем смыла с рук в ручье пыль и пёсью кровь и нетерпеливо заглянула в мешок. В нём нашёлся здоровенный ломоть свежего хлеба, кусок сыра и немного вяленого мяса — настоящее пиршество!

Несмотря на дикий голод, Девятая съела всего лишь небольшой кусочек сыра и ломтик солонины — не удержалась, запила свой скудный завтрак свежей водой и с блаженной улыбкой растянулась на траве, пропуская мимо ушей жалобные подвывания до смерти перепуганного парнишки. Ну и что дальше? Хозяин не простит ей проваленного задания, оставаться в беглых рабах — тоже смерть. Рано или поздно она попадётся, ну или застрелит какой-нибудь лихач. Можно попытаться уйти из Прибрежья, но куда? В заражённые скверной земли? На север? А доберётся ли, и примут ли её там? Им наверняка и своих мутантов с головой хватает. Рыскать одичалым зверем по лесам да степям тоже не для неё, это не жизнь — бессмысленное, унылое существование. Разве для этого она рвала жилы все эти годы?

«Ладно, Нюхач, можешь радоваться. Станешь теперь старшим, как и хотел». Проклятье, будь что будет, не вешаться же, в конце концов! Сама виновата, поддалась слабости, не убила…. Избавиться хотя бы от связи, чтоб не мучиться понапрасну.

— Прошу, госпожа… Умоляю, отпустите! — пастух каким-то образом выплюнул кляп и теперь скулил недобитым туннельным псом. — Я никому не скажу о нашей встрече, буду нем, как рыба. Клянусь всеми Шестью Богами!

Девятая равнодушно взглянула на паренька: щуплый, с жидкими усиками над губой, выпученные с перепугу глазёнки. Чем этот сморчок заслужил называться человеком? Чем он лучше любого из собратьев или её самой? От него же толку никакого — рождённый пасти тупых овец и убирать за ними дерьмо. Бесполезное существо, кусок мяса… Постой-ка! А если попробовать обмануть жажду? Вдруг сработает?

Она подошла к притихшему пастуху и склонилась над ним, рассматривая прыщавое лицо. Убить свободного — страшное преступление. Их кровь ей уже доводилось вкушать, но одно дело выполнять приказы, а другое — пойти на это по собственной воле. Месяц назад Девятая и мысли бы такой не допустила, но теперь… Теперь всё по-другому, теперь терять нечего.

— Никому не скажешь? — она легонько провела ногтем по его щеке вниз, к шее.

— Не скажу, госпожа! Клянусь! — в выпученных глазёнках вспыхнула надежда.

Правду говорит, не выдаст — побоится, но его молчание ей и не нужно.

— Я верю тебе, малыш, — Девятая вонзила ноготь в кожу, из неглубокой царапины проступила кровь. Паренёк задёргался, запричитал, но под её взглядом замер, как кролик перед гиеной. Она прильнула к его шее, наслаждаясь солоновато-металлическим вкусом чужой жизни, теперь принадлежащей только ей, и, почувствовав нарастающую жажду, развязала пастушку руки и отошла в сторону. Мальчишка нерешительно поднялся на ноги и недоверчиво уставился на неё исподлобья. — Ну и чего застыл? Беги, крольчонок, ты свободен!

Сорвавшись, будто горгоной ужаленный, пастух побежал вдоль реки. Спотыкаясь и падая в траву, он снова поднимался и бежал, поглощаемый пышущим багряной зыбью простором. Пунцовые брызги вздымались из земли подброшенными на ветер горстями песка, срастались в огромные щупальца и тянулись следом за беглецом, а, нагоняя, густо роились вокруг него, не давая исчезнуть из виду. Девятая не отрывала глаз от постепенно удаляющейся алой дымки, а жажда томилась, росла, разливалась по телу трепетной истомой; её бросало то в жар, то в холод в лихорадочном предвкушении того самого мгновения, когда жертва уже осознала, что обречена, и в глазах появляется нечто невообразимо-восхитительное, даже запах кожи меняется.

Подождав ещё недолго, Девятая ринулась за своей добычей. Можно было придержать жажду, растянуть удовольствие, но поселение слишком близко, нельзя рисковать. Пастух заметил погоню, отчаянно заверещал и побежал быстрее. Багряная зыбь пульсировала, клубилась, тянулась за ним развивающимся шлейфом. От мальчишки веяло страхом и отчаянием, его инстинкты обнажились, толкая вперёд, к спасению, но выносливости явно недоставало: ноги заплетались, и в один роковой миг несчастный покатился кубарем, сминая тщедушным тельцем траву.

Нагнав его, Девятая рывком перевернула свою добычу на спину и устроилась сверху.

— Не рад меня видеть, милый?

— Ты же… Не тронь меня, не смей!

— Я же дала тебе фору. Надо было бежать быстрее.

— Что тебе ну-нужно? Я н-ничего п-плохого не сделал!

Какие они все предсказуемые! Те же мольбы, те же упрёки, даже слова точь-в-точь, будто заученные. Из всех, на кого ей доводилось охотиться, лишь Сто Тридцать Шестому удалось удивить. Да, он особенный… Потому, наверное, и не убила — рука не поднялась. Чего Девятая точно не ожидала в нём найти — это раскаяние. Онсожалел! Сожалел искренне, по-настоящему, и был полон решимости заплатить за свои поступки собственной жизнью. Но больше всего впечатлила та детская наивность, умение сочувствовать. Он спас её от казни, дал шанс сбежать, при этом прося лишь об одном — не убивать его собратьев. На такое способна только чистая душа, не тронутая ржавчиной цинизма, взращённого из разочарования в других, в себе, в самой жизни. Такая душа — как новенький меч, остра, смертоносна в неумелых и злонравных руках, но способна спасти множество жизней, если её владелец будет использовать свои умения во благо.

— Во благо кого, псы тебя сожри! — Девятая схватила за грудки сжавшегося в ужасе пастушка. — Во благо чего бороться?

«Бороться ради своих? Ради тех, кто ненавидит меня и презирает, называя предательницей и железномордой? Ради кого, смерг вас всех разорви в клочья?.. Ради чего жить?!»

Губы паренька побелели, глаза вот-вот вылезут из орбит, хрупкое тельце забилось в мелком ознобе. Из шеи всё ещё сочилась кровь, изорванная рубаха едва прикрывала впалую грудь. Совсем малёк, жизни не видел, на таких даже скучно охотиться, но жажду необходимо утолить, иначе можно потерять последние остатки разума.

— Я… Я не знаю!.. Я ни в чём не виноват! — жалобно залепетал пастух. — Умоляю вас, госпожа, отпустите! Не уби…

Тонкая шея приятно хрустнула, и хруст этот чарующей мелодией пронёсся по поляне. Недосказанные слова, не несущие в себе ни капли ценного, навеки застряли в горле мальчишки.

— Мольбы не помогают, мой сладкий, — прошептала Девятая ему на ухо. — Живи ты в терсентуме, давно бы это понял.

Багровая марь медленно осыпалась пеплом на землю. Неутолимое желание, терзающее все эти месяцы, и невыносимо мучительно — последние минуты, подаренные жертве как надежда на спасение, наконец-то начало угасать, и так стремительно, что Девятая буквально ощущала, как Сила возвращалась усмирённым зверем в клетку. Тело охватила восхитительная лёгкость, мысли прекратили бешеную пляску, сердце успокоилось, перестало метаться пичужкой в силках. Всё закончилось, исчезло бесконечное возбуждение, исчезло волнение, исчезла ненавистная жажда. Сделалось так тихо, так спокойно, так безмятежно, остались лишь радостный щебет птиц, слабый шелест степи и жаркие поцелуи весеннего солнца. Истинное наслаждение!

Упав на траву рядом с остывающим телом, Девятая раскинула руки и вдохнула воздух, пронизанный благоуханием луговых цветов. От душистого аромата закружилась голова, по телу растеклась приятная нега. Какой же упоительный этот запах! Запах избавления, запах волнительной радости, запах предвкушения чего-то нового.

— Во благо, — произнесла она, прикрыв глаза. — Пожалуй, во благо своих можно.

Перед ней возник образ Сто Тридцать Шестого. Прерывистое дыхание, стук сердца, вкус поцелуя, который должен был стать для него предсмертным даром, а превратился в прощальный… или в благодарный? Внизу живота запульсировало щекочущим теплом, в груди вдруг гулко ухнуло, и Девятую рвануло во мглу, закрутило, сжало невидимой лапой, а когда дышать стало совсем невмоготу — отпустило, но только чтобы отшвырнуть её в поток видений, к которым она не была готова, и оттого голова закружилась ещё сильнее, а тело сковала ноющая боль.

Девятая увидела горстку путников, окружённых безжизненной землёй Пустошей, гряду скал, увенчанную Двойным Пиком. Солнце за их спинами — значит, идут на запад.

Короткая мысль, и вот она уже прямо перед ними, рассматривает их лица. Даниэл! Эти огненные глаза, эти сладкие губы… Рядом с ним двое: знакомый здоровяк и низкорослая девчонка с зелёными глазищами — Твин, кажется. Пятьдесят Девятая чему-то возмущалась, а Даниэл хмурился, покачивая головой.

«Что же ты делаешь в Пустошах, малыш?» — Девятая потянулась к нему рукой в желании прикоснуться к его коже, вновь ощутить его тепло. Порыв ветра взметнул к небу столб пыли, отбросив её в рыжую дымку. Марево пожирало всё вокруг, заслонило небо, солнце, горы, затем начало густеть и чернеть, превращаясь в вязкую смолистую тьму.

Девятая распахнула глаза и резко села, оглядываясь по сторонам. Всё тот же луг, всё то же пение птиц, далёкое блеяние осиротевшего стада. Что произошло? Она же разрушила связь, жажда исчезла, её нет. Получается, дело не в жажде? Но почему тогда она чует мальчишку? Как это возможно?

Внутренний голос язвительно шептал, что определённо возможно, раз это происходит, и что ответ ей прекрасно известен, но слушать его не хотелось. Даниэл нравится ей, чего лгать, её тянуло к нему, но это не было похоже на те чувства, испытанные ею однажды, и от которых до сих пор кололо в груди, стоило лишь вспомнить. Тогда что же это? Впрочем, чего гадать! Почему бы и не выяснить, раз появилась такая возможность, спешить-то всё равно некуда.

— Двойной Пик, значит? — Девятая улыбнулась. — Что ж, малыш, похоже, дороги наши всё же не разошлись.

Глава 21

— А это ещё кто? — Шестьдесят Седьмой вытянул шею, разглядывая кого-то вдалеке.

Морок наконец-то заткнулся и, звеня цепью, забрался на большой булыжник:

— Наши, что ли? Эй, Сорок Восьмой, глянь-ка, кто там?

А чего глядеть, и так понятно — прихвостни Севира припёрлись. Отвернувшись, Харо с невозмутимым видом принялся рассматривать ярко-синюю птаху, заливающуюся на ветке радостным пересвистом. Наглядится ещё на злорадные рожи, чего торопиться.

— Да что ты морду воротишь! — Шестьдесят Седьмой легонько пнул его по ноге. — Просят же посмотреть, трудно что ли?

— А то сами не знаете, — буркнул он, но всё же повернулся, куда указывал Морок — не отстанут же. Группа всадников послушно плелась за Спайком, рядом, спешившись, шагали двое: Керс и… Вороньи потроха! Видать, башку солнцем напекло.

Прищурившись, Харо всмотрелся в идущую рядом с братом девчонку. Твин?! Нет, это невозможно! Но глаза не лгали, он привык им доверять, хотя разум настойчиво твердил, что привиделось. Как она вообще выжила?! Раненая, в кромешной тьме, окружённая голодной стаей… Бред какой-то! И всё-таки это была Твин: тот же ровный нос, те же брови и уши торчком, тот же овал лица и номер над бровью. Она всё-таки выбралась каким-то чудом, будто сама Госпожа пощадила.

— Так что там? — с нетерпением спросил Морок.

— Жопа там, — Харо не мог оторвать глаз от бывшей подруги. До этой минуты ещё теплилась надежда, что пронесёт, что не всплывёт правда. Среди прибывших он ожидал увидеть кого угодно: Севира, Керса, да хоть саму Госпожу, но никак не Твин. Она должна была умереть, гиены её подери!

«Грёбаный ты неудачник, даже убить нормально не смог! Кретин. Так подвести Ровену, причём дважды… Пёс позорный, а ещё надеялся на что-то! Права была принцесса — ты полное ничтожество, пустое место, всего лишь рядовой скорпион, но даже в этом она явно тебя переоценила».

— Ну то, что жопа, и слепому видно, — проворчал Шестьдесят Седьмой. — Кто идёт-то, можешь нормально сказать?

— Керс с Триста Шестым… И Твин.

Морок ошеломлённо присвистнул.

— А ты, часом, глюк не словил? — не поверил Нудный. — Она ж в туннеле сгинула.

Лучше бы это был глюк, потому что теперь шансов вернуться за Ровеной меньше, чем отрастить себе нос.

Подъехав к лагерю, прибывшие отпустили лошадей пастись, а сами, сухо поприветствовав собратьев, расселись у костра. К ним тут же подтянулись любопытные, принялись о чём-то расспрашивать, знакомиться с новенькими — желторотики с регнумского терсентума. Харо почти всех знал в лицо, некоторых даже в Пустоши водил охоте обучать.

Керс старательно не смотрел в его сторону; Твин, сверкнув недоброй улыбкой, игриво помахала рукой, и, встретившись с ней взглядом, Харо понял: лёгкой смерти ему не видать. Никакая это не Твин — Альтера, жестокая кровожадная тварь, ей будет мало просто убить его, она будет резать его на куски, при этом сетуя на своё милосердие.

— Что-то я Севира не вижу, — прошептал Нудный, разглядывая карательный отряд.

— А зачем он здесь нужен? Смотреть, как нас дружно вздёрнут? — Морок нервно хихикнул. — Для него мы обычные предатели, чего на нас время тратить.

Охранявший их ординарий бросил, чтобы сидели смирно, и присоединился к остальным. Вскоре о них совсем позабыли. Может, воспользоваться случаем и слинять? Нет, глупость какая-то. Далеко даже без оков не убежать, а от толпы скорпионов не отбиться, их же здесь больше десятка. Лучше сидеть и не рыпаться. Подыхать, так с честью, а не как обделавшийся в портки трус.

— Шустрого бы сюда, — мечтательно вздохнул Шестьдесят Седьмой. — Ни хрена ж не слышно!

— А я тебе и так скажу, — прогундел Нудный. — Выбирают ветки покрепче, чтоб без лишней возни, а то вдруг твоя тушка тяжёлой окажется. Это ж заново вздёргивать придётся, кому нужны лишние телодвижения.

— Эй, Морок, может ты что-то слышишь? — Шестьдесят Седьмой со скучающим видом подобрал камень и подбросил его на ладони.

— Не-а.

— И нафига тогда тебе такие здоровенные уши, если толку от них мало?

— И чё! Ты жало Сорок Восьмого видел? А пользы тоже чуть больше, чем никакой, — Морок ехидно осклабился.

— А что там с его жалом? — не понял Нудный.

— Мать вашу, вы жало моё обсуждать собрались? Могу показать напоследок, хоть о чём-то вам будет Госпоже рассказать.

Шестьдесят Седьмой громко заржал, привлекая к себе недоуменные взгляды собравшихся у костра.

— Да тихо ты! — шикнул Морок. — А то вздёрнут раньше времени, чтоб трепаться не мешали.

Трепаться и без того они долго не собирались: вскоре кольцо любопытных начало распадаться. Спайк окликнул Сплинтера и указал в их сторону. Тот, коротко кивнув, направился к ним, прихватив по дороге что-то из своего мешка.

— Чего рожи такие кислые? — он склонился над кандалами Нудного. — Не разбегайтесь пока, цыплята, сниму вам эти железки.

— Это ты так пошутил? — нахмурился тот.

— А вешать? — непонимающе мигнул Шестьдесят Седьмой.

Ординарий ухмыльнулся, продолжая ковыряться в замке:

— А что, сильно надо?

— Да нет, просто мы думали, казнить нас приехали. Так что случилось-то?

— Что-что… В Исайлум отправитесь, казнь пока отменяется.

Харо подозрительно посмотрел на брата, и тот, почувствовав на себе его взгляд, поднял голову. Лицо каменное, хмурое, глаза сверлят насквозь. Что-то здесь нечисто, не столько удивляло внезапное великодушие Севира, как вся эта толпа, которую тот прислал за ними. Если для Пера они не пленники, для чего такое сопровождение? И какого пса припёрся Керс вместе с Альтерой?

Что-то сказав Пятьдесят Девятой, брат направился в их сторону. Альтера последовала за ним, снова нацепив эту свою безумную улыбочку. Отлично, вот сейчас всё и выяснится. Хуже смерти может быть только ожидание неизвестности.

— Ну здравствуй, брат, — Керс свысока смерил его взглядом. Ни ненависти, ни злобы в нём не чувствовалось, и это нешуточно напрягало.

— Чего молчишь? Не ожидал? — Альтера склонилась над Харо, упёршись ладонями себе в колени. — Ну вот, как всегда, ничего по твоей роже не поймёшь!

Он ощерился, собираясь объяснить сучке, в чей зад ей лучше катиться, но передумал: «Проиграл, так глотай молча».

— Да мы тут все чутка прифигели, — встрял Морок. — Но я рад тебя видеть живой, подруга.

— А я-то как рада видеть себя живой! Только вот Сорок Восьмой — не очень, — она с деланной грустью вздохнула. — Разве так встречают..?

— Не здесь, Твин, — Керс вскинул руку, прося её умолкнуть. — Пойдём, брат, поговорить нужно.

Под насторожённое молчание — остальные, очевидно, никак не могли взять в толк, что происходит, — Харо медленно поднялся. О чём пойдёт разговор — и псу понятно, а вот куда оно всё заведёт — другой вопрос. У Альтеры, может, рука и не дрогнет, а вот у Керса… Что-то не видно в нём решимости убивать. Наверное, напускное, чтоб бдительность усыпить. Хотя какая разница, от чьей руки подыхать, сейчас куда важнее Ровена…

Окинув быстрым взглядом собратьев, Харо обратился к Мороку:

— Вытащите её оттуда.

Тот недоуменно переглянулся с Шестьдесят Седьмым:

— В смысле?

— Двигай уже! — Альтера резко дёрнула за цепь оков. — Или до ночи тебя ждать?

— А ну-ка постой, сестрёнка, — прошмыгнув между ординарием и Нудным, Морок преградил ей дорогу. — Куда это ты его тащишь?

Харо предупредительно качнул головой:

— Не лезь!

— Расслабься, дружище, семейные дела, — заговорщицки подмигнула Альтера. — Правда, братишка?

Ага, самые настоящие семейные разборки. Наверное. Ему-то откуда знать, как оно там на самом деле бывает.

Морок недоверчиво насупился, вертя башкой то на Альтеру, то на него.

— Я же сказал, отвали, — ещё не хватало за чужими спинами прятаться.

Керс угрюмо бросил, чтобы следовали за ним и, уткнувшись взглядом себе под ноги, отправился к мирно жующим траву лошадям. Альтера бодро вышагивала рядом, при этом цепь отпустила, явно не волнуясь, что сбежит. Да и сбегать с её хистом бесполезно — нагонит же сучка в секунду, даже понять не успеется, что уже труп.

В седле Харо оказался впервые и, похоже, не так уж это и сложно, если не вертеться по сторонам или нестись, сломя голову. Ехали они долго, в молчании, изредка нарушаемом ничего не значащими фразами и едкими колкостями Альтеры. В конце концов он окончательно перестал что-либо понимать. Зачем тащиться невесть куда, если они могли его и у лагеря грохнуть? И это треклятое молчание Керса, на черта устраивать всё это представление? Но спрашивать не тянуло, только дай слабину и всё, проиграл. Это как рожей в дерьмо угодить, только похлеще. Нет, всё-таки он поступил правильно, и накосячил только в одном — не добил, пожалел… Слабак!

Лагерь остался далеко позади, вокруг сплошные скалы да степи. На горизонте чёрной полоской виднелись крохотные дома, но на ближайшие километры ни души, только вороны парят высоко над головой, ищут, кого бы сожрать. Поравнявшись с одиноко торчащим из земли валуном, Керс остановил лошадь и спрыгнул на землю:

— Приехали.

Альтера покрутила головой и, недовольно скривившись, спешилась:

— Можно было и подальше.

— И так сойдёт.

Харо последовал их примеру, подмечая, что местечко неплохое, живописное. Как раз для казни.

— Не хочешь спросить, зачем мы здесь? — сорвав травинку, Керс прислонился плечом к камню и принялся отрывать от стебля по кусочку.

— Догадываюсь.

— Гляди-ка, не дурак! — Альтера, казалось, была искренне удивлена. — Видишь, желтоглазый, ублюдок всё понимает. А ты носом хлюпал!

— Я хочу услышать это от него.

— Как скажешь, — пожала она плечами. — Хотя сомневаюсь, что из него можно выбить хоть что-то дельное.

— Неважно. Действуй.

Действуй? Харо обернулся на брата, как вдруг затылок взорвался болью, ноги подкосились, и он провалился в черноту, сперва беззвучную, сплошную, но затем сквозь глухую пелену начали доноситься голоса. Один тонкий, резкий, принадлежащий Альтере — Твин разговаривала по-другому, мягче, не так визгливо, — второй спокойный, пониже, голос брата. Щёку обожгло. Снова недовольный чем-то голос, ещё пощёчина.

— Ну же, засранец, хватит прохлаждаться!

Харо приоткрыл глаза и тут же пожалел об этом — всё вокруг двоилось и вращалось. Боль будто поджидала, пока он очнётся: затылок тут же начал нещадно саднить, между лопаток назойливо впивался острый камень, но из-за скованных над головой рук ни отклониться, ни сдвинуться. Харо дёрнул цепь, но та, жалобно звякнув, заскрежетала о неровную поверхность валуна.

— Бесполезно, братишка, — хихикнула сидящая рядом Альтера и указала куда-то вверх. Он задрал голову, как мог. Звенья были намертво вплавлены в камень, явно стараниями Керса. — Ну, рассказывай, мы ждём.

— А что ты хочешь услышать, брат? — с этой сучкой говорить не хотелось.

— Зачем ты это сделал? — Керс держался чуть поодаль, будто к происходящему не имел никакого отношения.

— Да какая уже разница!

Помедлив, брат приблизился; Альтера неохотно уступила ему место, и он, усевшись на землю, вперился в Харо изучающим взглядом:

— Принцесса заставила тебя, верно? Просто скажи правду. Я же знаю, ты не мог, это всё она.

«Дурак ты, братишка. Тебе не понять, что значит защищать то, что для тебя бесценно. Не понять, каково это — всю жизнь в одиночестве, когда даже чьё-то прикосновение — нечто недосягаемое, о чём и мечтать боишься. Тебе незнакомы брезгливые взгляды, насмешки даже среди своих, и уж тем более тебе не понять, что такое настоящая связь, когда жизнь готов отдать ради той самой, Особенной. Если бы ты понимал всё это, наверное, никогда бы не полез к Твин».

— Это моё решение, — Харо хмыкнул, наблюдая, как Керс меняется в лице.

— Нет, я не верю! Зачем ты её прикрываешь, Харо? Неужели она тебе дороже семьи?

— Семья? — Альтера издевательски прыснула. — Да он даже не знает, что это такое!

— Пойди погуляй, — Керс сердито сверкнул на неё глазами. Та оскорблённо фыркнула и отошла в сторону.

Вот это да! Альтера слушается его. Интересно, как ему удалось укротить эту безумную стерву?

— Я понимаю, братишка, ты залип на девчонке, — Керс устало выдохнул и потёр ладонями лицо. — Не понимаю только, зачем тебе понадобилось убивать Твин? Ответь, прошу, для меня это важно… Очень важно!

«Прости, брат, но придётся тебе мучиться в неведении», — любое неосторожное слово может навредить Ровене.

— Так было нужно. Не ищи виновных, я знал, что делаю.

Керс вцепился в его многострадальную рубаху и с силой тряхнул:

— Почему?! Почему, смерг дери тебя в зад!

— Я же сказал, так нужно. Она должна была умереть.

— Как ты мог?! Очнись, придурок, очнись уже! — он продолжал его трясти, отчаянно, будто это могло что-то изменить. — Откуда столько дерьма в твоей башке? Я ж до последнего верил, что ты не по своей воле, что повёлся… Сукин ты сын, ты предал её, предал меня!

— Не тебя.

«Тебя бы никогда, брат».

— Меня! — Керс бухнул кулаком себе в грудь. — И меня, и свою семью, мразь ты поганая! Твин же к тебе относилась лучше, чем к остальным, а ты!..

— Ну всё, довольно! — Альтера возвращалась, поигрывая в руке тем самым ножом. Надо же, не поленилась сохранить. Наверняка как раз на этот случай. — Меня сейчас стошнит от вашего нытья.

— Дай мне ещё минуту, — бросил через плечо Керс.

Долго и пристально брат смотрел на него, и было в его взгляде столько боли и разочарования, что Харо, не выдержав, отвернулся. Уж лучше бы Керс проклинал его и дальше, да хоть бы по морде зарядил… Убил бы, в конце концов, только не этот вот молчаливый упрёк — невыносимо.

Почему-то вспомнился день, когда завязалась их дружба. Стайка старшаков подловила Харо у столовки. Затащив в душевые, подальше от чужих глаз, ублюдки начали гасить его всей толпой и добили бы, сильно уж он им насолил, если бы не вмешался Керс. Ему тогда досталось не меньше, но брат принял на себя их ярость, спас.

— Будешь торчать здесь до самой деструкции? — Альтера в нетерпении переминалась с ноги на ногу. — Или ты решил подождать, пока он сам от скуки не сдохнет?

Не ответив ей ни слова, Керс отошёл в сторону, и Пятьдесят Девятая, победно осклабившись, устроилась у Харо на коленях. Ядовито-зелёные глаза холодно сияли в предвкушении мести, в предвкушении его крови.

«Что ж, всё по-честному. Налажал, теперь и расхлёбывай».

— Узнаёшь вещицу? — подцепив плоскую рукоять двумя пальцами, она покачала чернёным клинком перед его глазами. — Наверное, не ожидал, что он вернётся к своему хозяину? А я ведь предупреждала, что найду тебя. Тебя и твою шлюшку.

Альтера поднесла остриё к его груди и, надавив на кожу, медленно повела клинком. Харо даже не вздрогнул, болью его давно не напугать.

— О, не сомневайся, с ней я повеселюсь на славу! — продолжала она торжествовать. — Я искромсаю её красивую мордашку так, что и мать родная не признает, вырву с корнем её месмеритов язык, а потом вырежу сердце и скормлю туннельным псам… Хотя нет, до этого я отрежу ей уши и нос, отрублю её тонкие пальчики и повешу ей на шею, как ожерелье. Отличная идея, правда?

Харо едва не взвыл от бессильной ярости, представив, как эта дрянь прикасается к Ровене. Кто защитит её от этой чокнутой суки? Морок? Шестьдесят Седьмой? Да им плевать! Как только горелым запахнет, слиняют, и глазом не моргнув. Нет, нельзя умирать, у него нет на это права. Покуда жива Альтера, он не может спокойно уйти в Земли.

Сотни невидимых игл впились в пальцы, в ладони, в запястья. Зарычав, Харо рванул цепь. Сверху слабо хрустнуло, и на голову посыпалась каменная крошка.

— Не напрягайся, братишка, бесполезно. Смирись уже, отсюда живым тебе не выбраться, — Альтера вцепилась свободной рукой ему в горло и приложила затылком о валун, затем, плотоядно улыбаясь, провела языком по окровавленному лезвию и шумно втянула носом воздух. — Сладкая… для подлого отродья. Ну? Ничего не хочешь сказать перед смертью?

— Мне жаль, — прохрипел он, с ненавистью глядя на ту, кого называл сестрой все эти годы. Брови Альтеры удивлённо взлетели вверх, Керс дёрнулся, видимо, в порыве остановить подругу, но, заметив его усмешку, застыл. — Жаль, что не перерезал тебе глотку, тварь, чтоб наверняка подохла. Жаль, что дал тебе шанс погибнуть в бою, как и подобает воину.

Изумление на лице Альтеры продержалось недолго, и через мгновение вернулась прежняя злорадная ухмылка, от которой так и тянуло свернуть стерве шею.

— Слышал, желтоглазый? Теперь ты мне веришь? Срал он и на тебя, и на Твин, и на семью.

Керс с досады пнул лежащий рядом камень и, схватившись за голову, издал протяжный стон. Харо насторожённо следил за подвывающим братом. Где же ненависть? Ярость? Хотя бы злость? Так куда проще…

— Смотри на меня, выродок! — Альтера стиснула пальцами его подбородок. — В глаза смотри! Вот так, у-умница.

Холодное лезвие вонзилось в бок, медленно погружаясь в плоть. Боль расплавленным железом растеклась под кожей, обжигая нутро. Харо стиснул зубы до скрежета, при этом не отрывая взгляда от жестоких, холодных глаз, злорадно пылающих ядовитым сиянием.

— Ну как, нравится?

«Пошла ты!..»

— А так? — Альтера провернула лезвие в ране.

— Хватит! Просто убей его! — прохрипел Керс.

— Не-ет, я хочу, чтобы он прочувствовал всё, прочувствовал каждое мгновение, чтобы понял, каково это — умирать от руки близкого.

— Ты же обещала!

Презрительно фыркнув, Альтера снова прокрутила лезвие. В глазах помутнело, мир поплыл яркими красками, оставив неподвижным только ненавистное лицо сестры.

— Ты подохнешь здесь, — шептала она, но голос почему-то принадлежал Керсу. — Подохнешь в одиночестве, никому не нужный, ни своей чёртовой принцессе, ни брату, ни семье. Нет, не было у тебя семьи и никогда не будет.

Земля завибрировала, Харо начало мутить, а уже в следующую секунду он ощутил, как проваливается в чёрную бездонную пропасть.

— А ну-ка постой! — хлёсткая пощёчина вырвала его из мглы. Альтера ликующе выдохнула и приобняла ладонями его лицо. — Знаешь, мне бы очень хотелось видеть, как угасает жизнь в твоих глазах. Большего наслаждения я и представить не могу, но ты, подлое отродье, не заслуживаешь быстрой смерти. Око за око, верно? Так и быть, я дам тебе шанс, как ты дал мне его там, в туннелях. Быть сожранным псами — достойная смерть для воина, сам же говорил, так что потерпи, дружище, до заката недолго осталось, — похлопав его по щеке, она поднялась на ноги. — Надеюсь, до Земель ты не доберёшься. Предателям там не место.

«А это не тебе решать, подруга. Как знать, может и ты скоро ко мне присоединишься».

— И чур не отключаться! — строго добавила Альтера напоследок. — А то пропустишь самое интересное.

— Прощай, брат, — произнёс Керс не оборачиваясь, уже направляясь к покорно ждущим лошадям.

— Постой… — чёрт, даже говорить больно! — Спросить хочу.

Брат наконец оглянулся. Ну хоть так…

— Спрашивай.

— Что значит «гений»?

— И это я ещё чокнутая! — буркнула Альтера.

— Ты это серьёзно? — Керс укоризненно покачал головой, мол, совсем крыша поехала.

«Ну вот, а ещё умным зовёшься! Жаль, хотелось всё-таки узнать, что ж это за слово такое».

Харо долго смотрел ему вслед, надеясь, что брат хотя бы раз оглянется, но он так и не оглянулся. Нож остался торчать в ране, с каждым вздохом впиваясь лезвием в плоть. Боль не стихала ни на мгновение, вытягивала последние силы, опустошала до дна.

«Соберись, мать твою! Ты должен, ты ей нужен!»

В пальцах снова закололо, слабо, еле ощутимо. Рывок обошёлся очередным взрывом мучительной боли.

Нет, нельзя сдаваться.

Ещё рывок. Кажется, нож вошёл глубже…

«Плевать, продолжай!»

Другой рывок, и опять, и опять — тщетно. Хрустит, крошится, но цепь намертво приросла к камню. Рыча от ярости и отчаяния, Харо отдышался и, сконцентрировавшись на хисте, на той силе — единственной надежде на спасение, чуть приподнялся, упёршись ногами в землю, обхватил цепь покрепче и дёрнул вниз, добавив к рывку вес тела. Боль загрохотала, вонзилась острыми осколками, вгрызлась зубами в плечи, спину, в живот. Завалившись на бок, едва не вогнав нож по самую рукоять, он боялся и шелохнуться. Да что там, даже вздох казался нестерпимой мукой. На цепи оков остались куски расплавленного камня, рядом с головой острой гранью тускло поблёскивал здоровый осколок валуна. Повезло, а то бы и без уха остался…

«Поднимайся, ну же! Хватит валяться, слабак».

Ноги подкашивались, пришлось опереться о валун. Откат выдался тяжёлый, тело бил липкий озноб, а силы возвращались слишком медленно. Харо взялся дрожащими пальцами за рукоять и, вдохнув полной грудью, резко выдернул нож. Кровь хлынула ручьём, залила живот, тягучими струями стекая на пыльные портки. Сорвав с себя превратившуюся в лохмотья рубаху, он зажал ей рану. Бестолково, но лучше, чем ничего. До деревни километров десять, не меньше, он должен попытаться дойти, там можно найти спасение.

Левая сторона тела онемела, ныла тягучей болью. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, и Харо чувствовал, как жизнь выливается из него вместе с кровью: он ощущал это в глухом стуке сердца, в тошнотворной слабости, в непослушных пальцах. В голове расплылся густой туман, соображалось туго; он почти не понимал, где находится, и только в глубине, на задворках разума, трепетала едва уловимая мысль: «Иди вперёд, там спасение».

Солнце выросло в гигантский шар, побагровело, залило кровью и небо, и степь. Линия горизонта рванула вперёд, размылась в границах, превратившись в бесконечно-зелёное пятно, сливающееся с пунцовой марью. Звенящая тишина давила, угнетала — ни пения птиц, ни стрёкота насекомых, ни шелеста травы, только пустое безмолвие, в котором со временем начали проступать очертания. Вроде неразборчивые, но стоило приглядеться, и в них легко угадывались знакомые силуэты. Вот Бифф заносит плеть над кем-то из собратьев, а вот тощая фигура с длинной бородой — Седой. Справа промелькнули дерущиеся на выпасе собратья, впереди появилась хрупкая фигурка Дис и приветливо замахала ему рукой, зовя к себе.

— Катись к псам! — он оскалился на неё, надеясь, что она исчезнет, но вместо этого Дис вдруг очутилась прямо перед ним, и круглое личико исказилось в брезгливой усмешке.

— А ты ждал, что я буду с тобой навсегда? — прокаркала она скрипучим голосом, и нос её начал вытягиваться, превращаясь в огромный клюв. — Ты хоть в зеркале себя видел?

Разразившись пронзительно-хриплым карканьем, она расправила руки с вырастающими прямо из кожи чёрными перьями и подпрыгнула, захлопала огромными крыльями. Харо всё смотрел на парящую в алом зареве чёрную точку, к которой постепенно присоединялись другие, сбиваясь в стаю. Вороны. Почуяли кровь. Нужно уходить.

Он упорно брёл вперёд, стараясь не обращать внимания ни на граканье тварей над головой, ни на бесформенные пятна, мельтешащие со всех сторон. Сколько времени уже прошло? Куда он идёт? Где же это чёртово спасение?

Споткнувшись о неожиданно выскочивший из-под земли булыжник, Харо рухнул на колени, попытался снова подняться, но тело забилось в крупной дрожи, руки затряслись от напряжения, мир закружился, и к горлу подкатила тошнота.

Отдышаться бы немного…

Он завалился на спину, уставившись в бездонную синеву, смешанную с багряным закатом. Вороны куда-то исчезли, алое облако неподвижно застыло, равнодушно наблюдая за ничтожным существом, медленно умирающим в пыли среди безмятежных просторов.

Мысли вдруг очистились, сделались прозрачными, как капли дождя. Заливисто защебетали птахи, лица коснулся лёгкий ветерок. Мир вернулся попрощаться.

Вот он, Сорок Восьмой, осквернённый, уродец, всю жизнь проносивший клеймо. Раб Легиона, раб Прибрежья, презренная пылинка в смерче мироздания. Зато умирает он свободным! И плевать, что в кандалах, свобода — она ведь здесь, всегда рядом, она внутри, и её никому не отнять. Как же он раньше этого не понимал?

Перед глазами предстала Ровена с ласковой улыбкой на устах. Взгляд полный нежности, трепетного восторга. Она тянется к его губам, касается тонкими пальчиками его щеки, тихо шепчет: «Вернись за мной, ты должен!»

— Девочка моя… — язык не слушался, слова давались с трудом, голос сиплый, чужой. — Прости, я не смог…

Ровена грустно смотрит в ответ, укоризненно покачивает головой, и локоны её вспыхивают кровавым золотом в лучах умирающего солнца. Она так невинна, так прекрасна!

«Прощай, моя госпожа. Прощай, моя богиня. Мне жаль, что подвёл тебя…»

Забавно… Всё, чего он хотел — просто быть свободным, быть кому-то нужным, а теперь даже Госпожа не придёт за ним. Там, После, его ждёт такое же одиночество, как при жизни. И поделом, раз не смог уберечь то единственное, ради чего стоило жить, ради чего стоило бороться.

* * *
«Теперь ты довольна? Я ведь обещала, что отомщу».

Твин не ответила. Она уже давно не отвечала, прячась за непроницаемым барьером.

«Ну и молчи, тоже мне!» — Альтера разочарованно фыркнула. Без неё тоже неплохо: никто не ковыряется в мозгах, не жужжит на ухо. Правда, немного неуютно из-за одиночества. Хотя другие же как-то с ним живут!

Она искоса глянула на Керса. Тот бездумно уставился своими огненными глазищами куда-то перед собой. Наверняка грызёт себя, жалеет о содеянном.

— Эй, желтоглазый, что дальше-то?

— Дальше? — он отозвался не сразу, видать, доходило долго. — Не будет никакого дальше.

— В смысле, не будет?! — Альтера возмущённо потянула на себя вожжи. — А ну стой!.. Стой, говорю! Оглох, что ли!?

Керс недовольно скривился, но лошадь всё же остановил:

— Какого смерга тебе от меня надо? Я же сделал, о чём ты просила. Брата убил… Мало тебе?

— Предателя, а не брата! — она спрыгнула в высокую по колено траву. — Давай сделаем привал.

До лагеря ещё оставалась добрая половина пути. Вдалеке маячила рощица, на горизонте темнело пятнышко — очередная забытая Госпожой деревенька. Глухомань, вокруг ни души.

— Отцепись уже от меня!

— А то что? — Альтера приблизилась к нему и, задрав голову, с вызовом посмотрела снизу вверх. — Ну же, слезай, потолкуем.

Керс неохотно спешился и уселся на землю, нахохлившись, будто ворон общипанный. Какой же он всё-таки тюфяк!

Альтера устроилась напротив:

— И долго ты собрался скулить о несправедливости жизни?

— Не волнуйся, мой скулёж ты больше не услышишь.

— Ах вот оно что! Слинять, значит, решил?

— Я и тебе предлагал.

— Что предлагал? Трусливо сбежать, поджав хвост? — она натянуто рассмеялась. — Не глупи, Керс, ты же можешь всё изменить! Постараться для своего народа, добиться справедливости. Ты рождён для этого!

От последней фразы он слегка вздрогнул. Ага, в яблочко! Любопытно…

— Я устал, Альтера, — тихо признался он. — Устал терять близких, устал от постоянного чувства вины. Я хочу спокойствия, понимаешь?

— Нет, твоя беда в другом, — она тяжко вздохнула. — Ты просто живёшь чужими правилами, вбитыми не пойми кем тебе в голову. Постоянная вина, говоришь? А что ты такого сделал? Спалил свою семью? Твоим родителям следовало бы получше следить за тобой. С такими-то способностями! Будто они не знали. Или ты жалеешь, что тряхнул свободных ублюдков, жиревших сотню лет на нашей крови? А может, из-за Сорок Восьмого, предавшего нас после всего, что мы для него сделали? Так скажи мне, кто виноват — ты или те, кто пользовался тобой?

— Не делай из меня жертву, — он покачал головой. — В итоге ведь мертвы они, а не я.

— Они поплатились за свои ошибки. Это был их выбор. Прекрати уже ковыряться в себе, со стороны это выглядит ужасно жалко!

— Мне насрать, как это выглядит, — ощетинился Керс. — Всё равно у меня больше ничего не осталось.

— Как это ничего не осталось! А я? — Альтера наигранно надула губы. — Или тебе на меня тоже насрать?

— Прости, но ты не Твин…

— Ошибаешься, Твин всего лишь часть меня, причём не самая лучшая.

Керс недоверчиво хмыкнул.

— Не веришь? А напрасно! Знаешь, я ведь создала её, когда ищейка убил маму. Мне казалось, так будет легче пережить всё это дерьмо, а потом я привыкла, что Твин принимает на себя все удары. Мне было вполне комфортно существовать в тени, прячась за её спиной, а зря, как оказалось. Так не повторяй моей ошибки, желтоглазый! — Альтера подалась к нему ближе, нежно провела пальцами по его изуродованной пламенем щеке, и от её прикосновения он напряжённо замер. — Не прячься от боли. Её не нужно бояться, наоборот, её надо любить.

Она мягко толкнула его в грудь, повалив на спину, и забралась на него сверху:

— Мы боимся её, презираем, а ведь боль преображает нас, раскрывает, делает нас лучше, сильнее, стоит только принять её. Разве это плохо?

Склонившись над ним, Альтера приблизилась к его губам, чувствуя ладонями подрагивающие от напряжения мышцы.

— Скажи мне, почему мы боимся боли? — прошептала она, касаясь его губ своими. — Почему боимся перемен, которые боль несёт в себе? Почему сопротивляемся им?

— Не перемен — неизвестности, — отозвался Керс едва слышно.

Под её ладонью гулко колотилось сердце, дыхание желтоглазого сделалось глубоким, тяжёлым, зрачки чуть заметно расширились. Альтера плавно задвигала бёдрами, играя с ним, наслаждаясь отчаянно-нетерпеливой быстротой, с которой росло его желание. Всё-таки он хочет её не меньше, чем Твин!

— Так давай вместе преодолеем этот страх, — она впилась ему в губы, восторженно застонала от обжигающей истомы, разливающейся внизу живота.

Поначалу Керс отвечал неуверенно, преодолевая одни ему известные преграды, но вскоре поцелуй сделался жадным, пылким. Его руки заскользили по её спине, нырнули под рубаху; прикосновения были нежными, осторожными; готовый, он вжимался ей в промежность, мелко дрожа от возбуждения, ласкал пальцами её грудь. В какой-то момент, уже не сдерживаясь, он приподнялся, сорвал с неё рубаху, рывком перевернул на спину, оказавшись сверху.

А с ним ещё не всё потеряно!

Альтера суетливо избавилась от оставшейся одежды, раскрылась перед ним в предвкушении испытать нечто новое. Всегда было интересно, каково это — не с Семидесятым.

— Твин, так не… — Керс вдруг застыл в сомнении.

Она обхватила ногами его бёдра, притянула к себе:

— Замолчи! — и снова впилась в его губы, покусывая их, царапая ногтями спину.

Сдавленно застонав, он провёл рукой по её бедру, прильнул к ней, вошёл несдержанно, до упора, не так, как это делал Слай…

Чёрт! Хватит уже!

Отогнав дурацкие мысли, Альтера погрузилась в ощущения, наслаждаясь его движениями, поцелуями. Она то прижималась к нему всем телом, то вызывающе отталкивала, провоцируя, и Керс поддался её игре, высвободил свою ярость. Слегка стиснув пальцами ей шею, он рывками входил в неё, напирал, заставляя её громко стонать, кусать себе губы, вонзать ногти в его кожу. Это не было нежным и трепетным слиянием — неистовая, животная жажда, томящаяся долгие годы и внутри него, и внутри неё самой. Как же это восхитительно!

Незнакомая энергия наполняла её с каждым толчком, с каждым касанием губ; продолжала растекаться по венам и когда Керс, издав приглушённый стон, прижался к ней, и когда повалился рядом, шумно дыша. Испытывал ли он тоже самое, Альтера не знала, её это и не заботило. Она с головой нырнула в нечто новое, неизведанное, и сейчас кроме неё и этих ощущений больше никого не существовало.

— Что ты со мной делаешь? — Керс притянул её к себе.

Альтера опустила голову ему на плечо и провела пальцем по покрытой испариной груди:

— Опять ноешь?

— Нет, я не… — он запнулся. — Скажи, что ты хочешь от меня?

— Ты же знаешь, — краем глаза она вдруг заметила тень и резко поднялась. В нескольких шагах стоял Слай. Лицо спокойное, серьёзное, во взгляде горький упрёк.

«Не смотри на меня так! Ради нас же стараюсь», — не выдержав, Альтера отвернулась.

— Что случилось? — Керс нахмурился, глядя туда, где только что стоял Семидесятый.

— Ничего, привиделось, — Альтера упёрлась руками ему в грудь, заглянула в огненные глаза. — Послушай, Керс, довольно нам прятаться, как крысы в норах. Вместе мы сможем многое. За нами готовы идти, за нас готовы сражаться. Так чего мы ждём? Давай уничтожим этот сраный Легион, чтоб камня на камне! Пора им всем ответить за то, что вытворяли с нашим народом. Поверь, только так ты сможешь избавиться от своего прошлого, только так ты наконец освободишься.

* * *
Заднее колесо противно повизгивало, угрожающе хрустело на каждой кочке. Бернард внимательно прислушивался к скрипу, вроде отлететь не должно, добраться бы до дома, а там уже починит. Ада тихонько посапывала в телеге, подсунув под голову руку, при этом заботливо прижимая к груди сумку с лекарствами и инструментами. Умаялась бедняжка, тяжёлый пациент попался, два дня с ним провозилась, не смыкая глаз. Хотя, если в соседние деревни зовут, то явно не чтобы пальчик перевязать. Бернард всегда с радостью вызывался отвезти знахарку, не спрашивая с неё ни медяка — Ада сделала для него многое, ввек не рассчитаться.

Громко ухая, над головой серой тенью пронеслась сова, в траве на обочине что-то зашуршало, побежало прочь. От луны остался тонкий ободок, зато звёзд было так много, что живого места на небе не найти. Даже ночью луга не спали, попискивали, хрустели порослью, хлопали крыльями, порыкивали, а порой и подвывали. Неровная колея тонула в темноте, керосиновая лампа мерно покачивалась на крючке, освещая скудный участок у телеги. Старая кобыла не жаловалась на темноту, не возмущалась, послушно бредя по изученной вдоль и поперёк тропинке.

Воздух остыл, весенняя свежесть пробирала до костей. Бернард зябко поёжился и оглянулся на Аду. Как бы не продрогла, кто ж её лечить-то будет! Жаль, второпях не прихватил одеяла. До деревни оставалось около часа, и он уже подумывал вздремнуть, но его внимание привлёк пёсий вой, причём довольно близкий.

— Что это Тейлурово отродье здесь забыло? — он нашарил под облучком ружьё и принялся всматриваться в черноту.

Псы сюда совались редко — людей опасались, но что-то их привлекло, коли так осмелели. Вытянув шею, он внимательно разглядывал луг и не сразу заметил что-то здоровое в траве, у самого края дороги, то ли камень, то ли туша какой-то зверюги. Камней таких размеров здесь Бернард не припоминал, потому решил проверить: если падаль, тогда лучше сжечь, чтобы псов да воронов не приманивать, а то повадятся, потом хлопот не оберёшься.

— О-о! — коротко бросил он Рыжей и спрыгнул на дорогу, сжимая в одной руке ружьё, свободной же снял с крючка фонарь и, прихрамывая, поковылял к находке.

Мягкий свет выхватил из черноты бледную кожу. Приглядевшись, Бернард ахнул — человек! — и захромал быстрее к неподвижному телу. Плечи и грудь неизвестного покрывали рисунки, руки сковывала цепь, заместо лица — скалящийся череп. Поди, успели уже обглодать… Но, приглядевшись, он сообразил — и это рисунок. Наверное, уруттанец. На левом боку, под рёбрами, зияла рана, судя по форме, колотая. Опустив фонарь на землю, Бернард склонился над несчастным и на всякий случай приложил два пальца к шее. Кожа горячая, липкая от болезненной испарины, пульс мерный, ровный. Гляди-ка, всё-таки живой!

— Мистер, очнитесь, — Бернард повернул его голову и, вскрикнув от неожиданности, плюхнулся в траву: половины носа раненому явно недоставало, а на лбу чернел номер. Осквернённый, да ещё и скорпион! Вот только что он здесь забыл? Где его хозяин? И псов вдобавок за собой притащил… А может, ну его? Пускай жрут! Хотя нет, не по-человечески это, нельзя так.

Скорпион не шелохнулся — без сознания, а в одиночку дотащить такого здоровяка никак не получится, с его-то больной ногой. Поразмыслив, Бернард тихонько свистнул, и телега снова заскрипела.

— Ада! Ада, проснись!

— Приехали, что ли? — спросил сонный голос.

— Беги сюда, помощь твоя нужна!

Проворчав что-то неразборчивое, женщина выбралась из телеги.

— Карна милосердная! Это что ещё такое? — при виде находки глаза знахарки удивлённо расширились.

— Живой он. Помоги дотащить.

— Совсем с ума сошёл на старости лет! Может, он беглый… или преступник? Разве не видишь кандалы? Брось его, Бернард, не накликай на нас беду!

— Нельзя так, живое ведь существо! Неправильно его тут оставлять.

Ада сердито упёрла руки в бока:

— Раз ты такой сердобольный, пристрели, чтоб не мучился, но тащить его в деревню я тебе не позволю!

— Ну и не помогай, женщина ты бессердечная, — разочарованно отмахнулся Бернард и, встав у головы осквернённого, подхватил его под руки. — Тяжёлый, чертяка!

— Боги всемогущие, за что мне всё это! — раздражённо выдохнув, знахарка приподняла раненого за ноги, не прекращая браниться себе под нос.

Дотащить здоровяка оказалось не так-то просто, несколько раз Бернард едва не упал, да и хромота делу не помогала, но наконец, поднатужившись, они загрузили его в телегу.

— Осмотри его, пожалуйста, — он принёс лекарке фонарь и флягу с водой.

— Старый ты дурень! — продолжая ругаться, Ада склонилась над скорпионом, прощупала кожу вокруг раны, коснулась бледного лба и поцокала языком. — Сложно сказать, Бернард, рана воспалилась, он весь горит. Чудо, если до утра дотянет.

— Разве ничего нельзя сделать? — с надеждой спросил он. Ему отчего-то стало жаль уродца. Это ж надо родиться таким, всю жизнь в неволе провести и умереть, брошенным в степях на съедение тварям.

— Антибиотики нужны, но даже с ними обещать ничего не могу.

— Так за чем дело встало? Неси свои антибиотики!

Откинув с лица выбившуюся из-под платка прядь, лекарка гневно сверкнула глазами:

— Даже не проси! Не стану я тратить дорогущие медикаменты на какого-то выродка.

— Сколько они стоят? Я оплачу!

— Упрямый ты дурень, что б тебе в огороде вороны нагадили! — Ада возмущённо всплеснула руками. — Ладно, сделаю, что смогу.Ну чего встал как вкопанный? Поезжай давай, а то окочурится твой подопечный. Напрасно, что ли, тащили?

Глава 22

Кэтт не могла дождаться, когда получится вырваться из круговерти хлопот, чтобы хоть на несколько часов забыть об изнуряющей работе и не думать о беспросветном будущем. Каждый день она вспоминала Вэйла, его слова о том, что он готов отдать всё, лишь бы увидеть свою мать. И меньше всего Кэтт хотелось, чтобы такие же слова произнесла однажды Роуз.

Ординарий вселил в неё надежду, и будь эта надежда даже призрачнее вечернего марева, скрывающего горы от глаз горожан, будь неуловимее летнего ветерка, Кэтт всё равно вцепилась бы в неё и утешалась ей, быть может, до самого последнего дня своей жизни. Но надежда эта не призрачна, вполне осязаема, и, возможно, именно сегодняшняя встреча превратит её из обычного ожидания чего-то светлого в решительное намерение. Например, можно продать дом, а на вырученные деньги поселиться где-нибудь рядом с терсентумом, начать новую жизнь и попутно обзаводиться полезными знакомствами. Как знать, может повезёт, и удастся увидеть Роуз хоть одним глазком.

Кэтт и сама не ожидала от себя такого подъёма духа. Казалось бы, пора смириться, сконцентрироваться на настоящем, принять собственное бессилие и ничтожность; продолжать существовать, растить сыновей, радоваться работе, куску хлеба да крыше над головой — так живёт вся страна, так и ей положено жить. Но откуда взялось это зудящее желание хоть что-нибудь изменить, пойти против течения? Откуда в ней столько смелости?

Наконец показался знакомый дом, и при виде него сердце волнительно затрепетало. Не терпелось увидеться с Вэйлом, услышать его голос; не терпелось выяснить, есть ли какие-нибудь новости. С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, Кэтт ускорила шаг и уже через минуту настойчиво барабанила пальцем по стеклу между решётками.

Тишина.

Она недолго подождала и постучала ещё раз. В глубине помещения мелькнула тень, к окну приблизилась фигура в чёрном и, недолго постояв, потянула на себя створки.

— Что-то случилось, госпожа? — голос незнакомый, глаза чужие, чёрные.

Кэтт даже растерялась:

— Я ищу Вэйла. Позови его, будь добр.

Ординарий нахмурил брови, осторожно огляделся, подался ближе:

— Так это вы Кэтт? — и, удостоверившись, что она та самая, издал короткий смешок. — Теперь всё понятно!

— Что тебе понятно? — недоуменно моргнула она.

— Ну… понятно, почему Вэйл запал на вас. Простите, госпожа, — осквернённый смутился под её строгим взглядом.

— Где он? Я должна поговорить с ним!

— Понимаете, он…

— Баран он, — рядом с говорившим нарисовался сервус. — А ведь за побег мог и башки лишиться. Повезло, хозяин у нас добрый.

В груди тяжело ухнуло. Побег? Не о том ли вечере говорит сервус?

— Что произошло? — вцепившись в ржавые прутья, Кэтт приподнялась на носочках. — Он жив? С ним всё хорошо?

Сервус фыркнул и исчез. Ординарий чуть качнул головой и потупился:

— С ним-то всё в порядке, госпожа, но идея проводить вас была чертовски неудачной. Короче, попался он, как желторотик безмозглый.

— И что теперь с ним будет? — руки предательски задрожали.

— Не знаю, скорее всего в гладиаторы продадут, на мясо. Хотя боец он неплохой, может и протянет сезон-другой.

Ноги Кэтт подкосились от мысли, что больше не увидеть ей своего ординария. Не вцепись она в решётку мёртвой хваткой, наверняка бы бухнулась на землю. Она же только встретила того, с кем наконец-то почувствовала себя защищённой и нужной… Неужто её преследует проклятье за грехи?

— Где он сейчас? — спросила она безжизненным голосом.

— В подвале, на цепи. Я виделся с ним этим утром. Он говорил, что вы придёте, просил передать, что нашёл вашу дочь. Во Втором Опертамском Терсентуме она, в инкубаторе. А ещё просил передать, чтобы вы не отчаивались и… помнили его, — последнее осквернённый произнёс с горечью, будто сам оказался на месте напарника.

Изумлённо застыв, Кэтт пыталась переварить услышанное. Вэйл рисковал своей жизнью, провожая её до дому. Казалось бы, как может в такой мелочи скрываться настоящий подвиг? И даже не смотря на то, что больше им никогда не увидеться, он всё равно позаботился о ней, сдержал своё обещание.

— Пожалуйста, передай Вэйлу, что мне очень жаль, — выдавила она, борясь с душащими слезами. — Передай ему, я никогда не забуду, что он сделал для меня.

— Непременно передам, госпожа.

Рассеянно поблагодарив ординария, Кэтт побрела восвояси. Вэйл единственный, кто дал ей сил и надежду на лучшее. Никого надёжнее и честнее ей больше не встретить.

Нет, всё же нужно срочно что-то предпринять! Нельзя оставлять всё на волю случая, можно хотя бы попытаться побороться за своё счастье. Но что она может? Уговорить господина Эдмонда не продавать его? Кто она такая, в самом деле, чтобы указывать ему! Или выкупить его? Какая нелепость! Откуда ей взять столько денег?

Внутренний голос услужливо подсказал, что с продажи дома можно выручить достаточно, ещё и на другой дом хватит, в какой-нибудь деревушке.

А мальчики? Будут ли они там счастливы? Не станет ли для них переезд потрясением? В первую очередь она обязана думать о сыновьях, ведь никого, кроме неё, у них не осталось. С другой стороны, здесь им тоже будет несладко — ходить в изгоях по вине взрослых, по её вине… Как же всё исправить? Нила, конечно, не вернуть, и никто не заменит мальчикам отца, но Вэйл мог бы стать им защитником, примером для подражания. Да, он осквернённый, но даже среди свободных порядочные и самоотверженные, как он, большая редкость.

* * *
— Ну разве можно так убивать себя? — ворчала Анника, распахивая скрипучее окно. — В вашем-то возрасте! И о чём вы только думаете, не понимаю! Ну что вы молитесь над ней? Пейте уже, полегчает ведь.

Свежий воздух ворвался в комнату, разгоняя стойкое амбре винных паров и перегара. Дрожащей рукой Максиан потянулся к кружке, неохотно отхлебнул горячего настоя. От пряного аромата голова закружилась, а нутро задрожало ещё сильнее.

— Мне и с Севиром забот хватает, — продолжала возмущаться лекарка, — нет же, и с вами тут ещё нянчиться!

— Никто тебя нянчиться со мной не просил, — пробурчал Максиан, собираясь вернуть кружку на место, но поймав на себе строгий взгляд, обречённо вздохнул и сделал ещё несколько торопливых глотков. За не столь продолжительное время пребывания в Исайлуме он уже успел усвоить: спорить с Анникой себе дороже.

— Как это никто не просил! Клык мне все уши прожужжал, вмешайся да вмешайся. Больно мне сдались эти ваши попойки, но Севир третий день просит вас зайти к нему, — она раздосадованно махнула рукой. — Как вы не понимаете, господин Максиан, ему нельзя волноваться, я его, считай, с того света вытаскиваю.

— И как, успешно вытаскиваешь? — съязвил он, не удержавшись.

— Вот как раз из-за таких, как вы — не так, как хотелось бы! То Седой, то ищейка, теперь вот ваши капризы.

Максиан устало потёр переносицу и снова отпил отвара. А ведь действительно немного полегчало: голова будто бы перестала гудеть, а мысли — путаться.

— Ну хорошо, я зайду к нему. Скажи, Анника, только честно, какие у него шансы?

Поджав губы, лекарка покачала головой:

— В этот раз выкарабкается, но осталось ему от силы полгода. Деструкция пожирает его изнутри, и здесь я бессильна.

Другого ответа он и не ждал. Севир плох, очень плох. Не нужно обладать глубокими познаниями в медицине, чтобы понять — он уже одной ногой там, по ту сторону. И в такой ситуации слишком эгоистично игнорировать просьбы верного друга, с кем он плечом к плечу пытался хоть что-то изменить в этой треклятой системе, пусть даже их потуги оказались напрасными. Они пытались, а это чего-то да стоит!

Одним глотком осушив кружку и горячо поблагодарив сердобольную лекарку, Максиан отправился к Севиру. Для чего друг так настойчиво его звал, он смутно догадывался, потому и не торопился навещать его, но выслушать старого товарища он всё же обязан.

Севир был не один. Полулёжа, подсунув под голову несколько подушек, командир Пера о чём-то беседовал с Вихрем. Гладиатор с задумчивым видом облокотился на подоконник, вертя в пальцах маленькую деревянную фигурку кролика. На прикроватной тумбе скопилась орава пузырьков с лекарствами, соперничая за каждый свободный сантиметр с кувшином и кружкой. На столе, жмущемся к стене, сваленные в кучу, лежали пустой патронташ с кобурой, пара разобранных револьверов и шомпол.

— Присядь пока, друг, — расплывшись в улыбке, Севир указал на стул и повернулся к своему собеседнику. — Лукас даст вам всё необходимое, тебе только останется вызволить её и доставить сюда.

— А если она не захочет? Мне её силком тащить? — Вихрь поскрёб перочинным ножом поделку, сдул стружку и, поднеся поближе к глазам, придирчиво рассмотрел своё творение.

— В письме я всё объяснил, пусть не боится, никто ей мстить не станет. Мы ей не враги, так и передай.

— Передам.

— Не сомневаюсь, брат, — Севир протянул кулак в прощальном жесте. — Я рад, что ты с нами, Вихрь! До или После.

— До или После, Сто Первый. Береги себя.

Уходя, гладиатор пожал Максиану руку и, бросив последний взгляд на командира, плотно прикрыл за собой дверь.

— Никогда бы не подумал, что дорога из соседней комнаты может занять целую неделю, — проворчал Севир. — Или ты заплутал между кружкой и бочонком вина?

— Скорее, между стремлением к заслуженному спокойствию и неугомонными друзьями, коим неймётся даже на смертном одре.

Протяжно вздохнув, Севир потёр давно превратившееся в уродливый шрам клеймо:

— Да уж, от тебя так и несёт оптимизмом. Хотя чего юлить, ты прав, Госпожа уже дышит мне в затылок. Не вовремя, смерг её дери, но разве эта сучка когда-нибудь спрашивает? Потому и тороплюсь…

— Анника говорит, что времени у тебя с запасом, так что не прибедняйся, — перебил его Максиан. — Вместо нытья лучше бы объяснил, куда это ты отправил нашего чемпиона? Не в Опертам ли, к тому самому Лукасу, которому в прошлом году ты сына помог найти?

— Да, верно, к тому самому.

— Ты в самом деле удумал Ровену вызволить? — Максиан расхохотался. — В благородство никак не наиграемся, да, Севир?

— Урсус был мне больше, чем другом! — прорычал он, приподнимаясь на локтях. — И ты об этом прекрасно знаешь! Я буду последней тварью, если брошу его дочь в лапах мрази, против которой он боролся и от чьей руки погиб.

— Погиб он от руки Юстиниана, и это почему-то тебя не особо заботило все эти годы, — стул жалобно скрипнул, когда Максиан откинулся на спинку. — Что же сейчас изменилось? Не хочется помирать с нечистой совестью?

Севир смерил его долгим тяжёлым взглядом. Впрочем, любые слова были бы здесь излишни. Максиан прекрасно знал, что перегнул, причём несправедливо. Упрекать Сто Первого не в чем, он сделал для осквернённых куда больше, чем кто-либо за три сотни лет.

— Прости, друг, заносит меня порой, — Максиан упёрся локтями в колени, чуть подавшись вперёд. — Я ведь не со зла, знаю, что для тебя значил Урсус. Никогда не забуду нашего знакомства. Он тебя, ещё желторотого скорпиона, братом своим представил. Я тогда дар речи потерял: король братается с осквернённым — абсурднее и не придумаешь! Это потом он мне рассказал, как ты его на охоте спас, и как вы сдружились с тех пор.

Лицо Севира смягчилось, потускневшие глаза мечтательно заблестели, и, поправив накренившуюся подушку, он устроился поудобнее:

— Да-а, было дело. Я ж тогда впервые с ним отправился псов по туннелям гонять. Видел бы ты ту пакость! Вожак, здоровенный, почти в мой рост, и прямо на Урсуса рванул, только клыки сверкнули. Эх, вернуться бы назад… В те времена и верилось в лучшее куда охотнее, и надежды были крепче столичных стен — не то, что теперь! Знаешь, иногда мне кажется, что мы рождаемся, только чтобы убедиться в тщетности своего существования. Вот ты молод, полон сил и веры в своё дело, в свою исключительность, но с каждым годом силы эти тают, а вера остаётся только верой, да и та потихоньку гаснет, когда на лбу об реальность уже сотую шишку набил. А затем, в какой-то момент, просто останавливаешься и спрашиваешь себя: «Для чего стараешься, дурак, если всё бессмысленно?» Спасти друга, чтобы потом его подло убили? Найти ту самую, единственную, чтобы потом рыдать над её могилой? Зачать дитя, дабы после отдать Легиону, а то и вовсе похоронить? Или освобождать собратьев, чтобы видеть, как они… Эх! — он горестно махнул рукой. — И так по кругу, пока сам не загнёшься.

Максиан и сам нередко размышлял над этим, а ещё размышлял над тем, насколько сильно он устал и от ненасытных оскалов «сильных мира сего», и от лживой политики, в которой сам погряз по уши, и от беспрестанного разочарования, когда боишься поверить в кого-то, чтобы в очередной раз не столкнуться с человеческой гнусью, чтобы оставить хоть миллиметр в своей душе для веры во что-то светлое, редкое. Устал каждый раз убеждать себя, что добрых, сочувствующих людей гораздо больше, чем кажется, что и среди осквернённых немало достойных… а потом стоять перед разрушенными домами и слушать предсмертные крики, от которых после просыпаешься в холодном поту по ночам. Как же он устал! Устал от крови, жестокости и страданий, устал копаться в смердящей куче интрижек хитрожопых господ, таких же, как он сам; устал обмениваться остроумными репликами, продумывать десять шагов наперёд, чтоб в дураках не остаться, либо другого в дураках оставить. Что толку от всей этой возни, если несправедливость как восседала на троне, так и продолжает восседать, и не важно, носит ли она бороду или прячется за миловидным личиком с пухлыми губками и невинным взглядом.

Единственным утешением стала дочь, может и не простившая его, но признавшая в нём отца. Она назвала его папой, пусть и в грубой форме, но ведь признала же! О большем он и не смел мечтать. Казалось бы, вот оно — умиротворение, прими этот дар и спокойно доживай свой век, но и его послевкусие отдавало тленом. Анна не просто погибла из-за его трусости, её убили намеренно. Убили из-за него. Впрочем, эти догадки лучше оставить таковыми, иначе можно сойти с ума.

— Пора нам, друг, уступить место тем, у кого ещё остались силы, — произнёс Максиан. — Тем, кто ещё не успел опустить руки…

— Опустить руки! — Севир возмущённо засопел. — Нет, дружище, ничего опускать я не собираюсь! Не дождётесь, мать вашу! Не для того я рвал себе задницу все эти годы. Я не раб, Максиан, больше не раб! Я осквернённый, и горжусь этим. И сделаю всё, чтобы мой народ тоже гордился.

Максиан удивлённо моргнул:

— Разве не ты минуту назад сетовал на тщетность нашей жизни? Что-то я перестаю тебя понимать.

— Скулить я могу о чём угодно, только последний кретин живёт без капли сомнений или сожалений. Да, я подыхаю! Подыхаю позорно, не в бою, как полагается скорпиону, но в жопу гордость, для меня важнее оставить после себя наследие, потому я и вынужден обратиться к тебе за помощью. В последний раз, друг, ты уж прости, но такое доверить я могу только тебе, — Севир натянул виноватую улыбку, хотя на самом деле вряд ли страдал угрызениями совести.

— И что за важную миссию ты мне уготовил? — Максиан подозрительно прищурился. — Уж не собрался ли ты меня просить взять твоего преемника под свою опеку?

— Собственно, об этом я и хотел тебя попросить, — оживился Севир. — Обучи его уму-разуму, хитростям политическим. Ну, сам знаешь… Мальчишка очень способный, быстро всё впитывает. Только не дави, не внял я этому совету в своё время, вот и поплатился.

Что ж, просьба предсказуемая, управлять даже ничтожным посёлком — задача не из простых, а этот хотя немного неотёсанный, да и умом не слишком блещет, но непроходимым болваном его не назовёшь. Пожалуй, толк с него будет, если постараться.

— Ладно, сделаю что смогу.

— Отлично! — приподнявшись, Севир схватил с тумбы чистый платок и зашёлся в надрывном кашле. Затем, отняв платок от губ, бросил его рядом с подушками. На белой ткани алело пятно. — Только не тяни с его поисками, а то натворит ещё бед, потом тебе же расхлёбывать.

Максиан насторожённо выпрямился. Кажется, они снова друг друга не поняли.

— Постой-ка, ты о ком сейчас говорил?

— А ты о ком подумал? — нахмурился Севир.

— О Клыке, разумеется! Он же теперь твой преемник, разве нет?

Вернувшись на подушки, Севир обречённо закатил глаза. Лоб его блестел от испарины, лицо стремительно бледнело.

— Какой, к хренам, Клык! — простонал он. — Нет, парень он хороший и надёжный, но не лидер, пойми ты!

— Если ты о Сто Тридцать Шестом, то и думать забудь! Ни за что, хоть на коленях ползай!

— Ты обещал!

— А теперь беру свои слова обратно. Не понимаю, чего ты в него вцепился, как в спасительную соломинку? Он безнадёжен, это монстр, ни на что не способный, кроме как рушить, уничтожать и убивать. Такого лидера ты хочешь осквернённым? Чтобы отнять у них и без того смехотворно малую возможность быть принятыми обществом? Ублюдок же развяжет войну! Кровавую, страшную, от которой стране не оправиться. Тебе-то плевать, ты уже труп, а мне ещё смотреть, как гибнут невинные, как гибнут мои дочери и на той стороне, и на этой. Нет, Севир, на такое я не подписывался!

Севир с минуту молчал, задумчиво изучая бревенчатую стену, затем перевёл взгляд на Максиана:

— Ты ошибаешься, друг. У Керса есть все шансы стать хорошим лидером. Он справедлив и вовсе не жесток, я-то его лучше знаю! Просто у него ориентиры сбились, не туда мальчишку повело, и в этом полностью моя вина, между прочим. Не доглядел, не внял предупреждению… Зря я его в Скорбь потащил, не готов он был, а я запаниковал, надавил. Пойми ты, он именно тот, кто нужен Перу, в таких, как он, нуждается мой народ! И если ты откажешься, то да — он станет монстром, убивающим в отместку за вековое иго, а это уже будет на твоей совести.

Подскочив, Максиан в сердцах отшвырнул стул, и тот с грохотом рухнул на пол.

— Не нужно тыкать мне моей же совестью! Я тебя ещё тогда просил пристрелить мальчишку, чтоб не мучился сам и других не мучил, вот и подыхай с этим грузом, а не перекладывай с больной головы на здоровую.

— Ты жалкий, малодушный слизняк, — процедил сквозь зубы Севир, — и волнуют тебя только твои интересы. Уверен, не окажись Твин в каструме, ты бы и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Ровене. Трусливое ты ничтожество! Мы за тебя свою кровь проливали, сколько ребят там оставили, Семидесятый жизнь свою отдал за твою паршивую шкуру. Если ты откажешься, Максиан, гореть тебе в пекле ещё прижизненно, попомни мои слова!

Севир говорил и говорил, кричал что-то в спину, но Максиан его не слушал. Захлопнув дверь, он вернулся к себе и, выудив из-под кровати припрятанную бутыль вина, наполнил кружку до краёв. Пускай Севир хоть ядом брызжет, пускай, умирая, проклинает на последнем вздохе, но никогда не быть этому ублюдку во главе осквернённых! И никогда он, Максиан Агила-Кастоде, не поможет ни одним даже вшивым советом чудовищу, убившему сотню ни в чём не повинных людей. Пускай осквернённые называют это возмездием, но потворствовать жестокости, даже обоснованной, ничем не лучше, чем порождать её.

Глава 23

— Ну что, таран, готовься, — посторонившись, Керс клацнул крышкой зажигалки.

— А что, мне нравится! — Триста Шестой лениво повёл плечами, прохрустел шеей. — Уж куда лучше «Туши».

За спиной язвительно хихикнула Альтера.

— А если не прошибёт? — засомневался Цыплёнок.

— Спокойно, всё…

— …под контролем, желторотики! — закончила за Керса Альтера.

Скорпионы застыли в мрачном молчании, парализованные засевшим где-то в глубине сознания невольным трепетом перед ненавистными стенами, забыв при этом, что смотрят на них с другой стороны. Керс и сам на мгновение поддался паническому страху, стоило ему увидеть знакомые ворота. Так и тянуло броситься прочь, лишь бы ненароком не упасть на колени при звуке кнута и голоса плётчика. Казалось, только вчера он выходил отсюда в цепях без всякой надежды на будущее и с мыслью сдохнуть поскорее. Мог ли он тогда представить, что вскоре снова ступит на эту проклятую землю, пропитанную кровью и слезами собратьев? И уж тем более не мог представить, что ступит на неё не как раб, а как готовый бороться за свободу.

— Давай! — Керс чиркнул кремнём.

Здоровяк с разбегу врезался в добротные ворота, обитые железными листами, снёс их одним махом и под ошарашенные вопли дозорных резко свернул вправо, за конюшни. За ним в терсентум ворвалась волна пламени, с остервенелой жадностью голодной гиены поглотила стражников и ринулась на барак, укутанный мирным сном ничего не подозревающих плётчиков. Здание вспыхнуло гигантским факелом, огонь торжествующе ревел, учуяв свободу, трещал досками, черепицей, вопил десятками глоток, насыщаясь болью и ужасом запертых в ловушке надзирателей. Одно из стёкол со звоном разлетелось осколками, грузный бородач в перепачканных сажей панталонах полез из окна и, рухнув мешком на остывшую за ночь землю, с хрипом пополз прочь от пылающего барака.

Тухлый дёрнулся, чтобы добить умника, но его остановила Глим:

— Не лезь! — и, приблизившись к стоящему на четвереньках плётчику, подхватила его за локоть. — Господин, вы в порядке?

Толстяк остервенело вцепился в девчонку и, едва не повалив её на землю, с кряхтением и стоном поднялся на ноги.

— Там остались люди! Зови на по… — он запнулся, вперившись ошалевшими глазищами в наблюдающих за ним скорпионов. — Какого хера?!

Глим стянула маску и широко ощерилась.

— Как же я рада нашей встрече, господин!.. Отвернись! — вдруг рявкнула она, схватив ублюдка за слипшиеся от пота волосы. Все тут же попятились, прикрывая лица. Керс прижал к себе стоящую рядом Альтеру и отвернулся. За спиной разнёсся душераздирающий вопль и торжествующий хохот Глим. — Нравится, мразь? Нравится насиловать наших самок? Отведай-ка тогда и этого!..

Крик резко оборвался, что-то тяжело рухнуло наземь. Отпустив уже начавшую возмущаться Альтеру, Керс обернулся. Туша жирдяя билась в агонии, пальцы скребли окровавленное горло. Выжженные глазницы пустым взором смотрели на улыбающийся месяц, из пасти ублюдка торчала рукоять ножа, кровь струями стекала на землю, собираясь у головы в играющую отсветами огня лужицу.

— Смерговы колокольчики! — Цыплёнок восхищённо присвистнул.

— Это тебе за Тара, ушлёпок! — Глим с размаху пнула изуродованную башку надзирателя и деловито отряхнула руки.

— Чего ждёте? — крикнул Керс. — Разноси их в труху!

Подействовал ли его призыв или кровь плётчика смыла собой оцепенение, в котором ещё находилось большинство собратьев, но тут же воинственные выкрики смешались с раскалённым воздухом, и как пальцы лучника отпускают натянутую до предела тетиву, так их ярость, сдерживаемая годами, подпитываемая жестокостью и ненавистью плётчиков, вырвалась на волю крушить, убивать, мстить.

— И камня на камне! — проревел Триста Шестой, ринувшись к дому мастера, в окнах которого только-только загорелся свет.

— Ну и как ощущения? — проводив взглядом сливающихся с темнотой соратников, Альтера приобняла Керса за пояс. — Нравится?

Он притянул её ближе к себе и коснулся пальцами подбородка, заглядывая в пылающие зелёные глаза:

— Безумно!

Усмехнувшись, она впилась ему в губы с неистовым упоением, слегка их покусывая, вонзая ноготки в шею, постанывая от лихорадочного возбуждения. Никогда Керс не желал кого-либо так отчаянно, так нестерпимо, едва сам не сгорая в своём желании. Даже Твин… он не хотел так даже Твин. Он был готов взять её прямо здесь, среди обгоревших тел, на пропитанной кровью земле. Он готов был сорвать с неё эту проклятую форму, ласкать нежную кожу губами, пальцами; ворваться в неё, заставить извиваться под ним, кричать от наслаждения. Керс был готов сделать для неё что угодно, чего бы она ни попросила. Убивать? Разрушать? Сравнять с землёй весь сраный Регнум? Да пожалуйста! «Всё для тебя, моя бестия, только прикажи!»

— Это и есть то самое освобождение, — Альтера погладила его по изуродованной щеке. — Чуешь его запах? Он так пьянит!

Её запах Керс чуял сильнее — запах влечения, запах страсти, сводящий с ума, вынуждающий забыть обо всём…

Громкий хлопок выдернул его в настоящее. Барак плётчиков продолжал неистово полыхать, отовсюду доносились истошные вопли стражников и предсмертные стоны, мелькали в рыжем мареве фигуры, гремели редкие выстрелы. Тоскливо завыла побудка, то ли запоздало объявляя тревогу, то ли провозглашая свободу тем, кого неизменно многие годы беспощадно поднимала из жёстких коек ни свет ни заря. У оружейной, рядом с домом мастера, столпились уцелевшие плётчики. Взятые в кольцо скорпионами, они огрызались, проклинали, угрожали казнью.

Преподаватель теории охоты, сверкая голым торсом, увещевал бывших воспитанников остановить кровопролитие, взывал к милосердию, о котором он вдруг так выгодно вспомнил. Одноглазый, топча босыми ногами холодную землю, выставил перед собой меч и вертелся во все стороны, не подпуская к себе скорпионов, а те, дразня, как загнанную в угол гиену, то подступали к нему, ловко уворачиваясь от клинка, то хистовали вхолостую, запугивая и сбивая с толку. Плётчик злобно скалился и рычал, роняя пену на подбородок; скорпионы улюлюкали, отпускали шуточки, упиваясь его отчаянием, как тот упивался их болью, стегая кнутом за малейшую провинность.

Вмешиваться Керс пока не собирался, пусть собратья отведут душу, пусть выпустят пар, они достаточно натерпелись от этих тварей, заслужили вернуть свою растоптанную надзирательским сапогом гордость, заслужили пролить гнилую кровь, смыть ею пережитые унижения.

Завидев Триста Шестого, тащащего за шиворот обмякшего Биффа, Альтера с ликующим визгом кинулась к ним навстречу. Неудивительно, от мастера Четвёрке досталось с лихвой, особенно Слаю. Пора держать ответ. Всем им пора ответить за зло, причинённое осквернённым.

— Оставь его на десерт, — бросил здоровяку Керс, направляясь к оставшимся плётчикам. Дело слишком быстро шло к бойне, а убивать их ещё рано.

— Не понял, на кого его оставить?! — вызверился Триста Шестой, одной рукой удерживая Биффа, другой — Альтеру, готовую разорвать мастера на части. — Да погоди ты, дикая!

— Отвали, Туша, он мой!

— Не убивай его, говорю, — Керс остановился рядом с Шестьдесят Седьмым, в стороне наблюдающим за весельем. — А ты чего приуныл?

— Так это, в Мыс бы… Там бы я им… особенно Крюку. Эх! Сколько натерпелись от урода!

— Успеется ещё. Возьми пока Триста Сорок Третьего с Тухлым, выпустите мальков из загонов и соберите их в кучу, а то ещё разбегутся, потом ходи вылавливай.

Окликнув соратников, Шестьдесят Седьмой отправился к казарменному двору, лавируя между перепуганными сервусами. Те с растерянным видом наблюдали за происходящим, стараясь держаться в тени — не трогает никто, да и ладно.

Альтера возмущённо дёрнула Керса за рукав, привлекая к себе внимание:

— Ты офигел, желтоглазый? Что значит, не убивать?

— Потерпи немного, — он махнул Глим, только и ждущей прикончить очередного надзирателя. — Веди их всех к загонам и жди меня там.

Девчонка хмуро зыркнула на Альтеру и принялась наводить порядок среди вошедших в раж собратьев, то и дело покрикивая и отвешивая совсем распоясавшимся подзатыльники. Сам же Керс подошёл к стайке сервусов и, выискав глазами знакомое лицо, жестом поманил розовощёкую толстушку.

— Ну здравствуй, Сто Тридцать Шестой! — кухарка, казалось, была рада видеть его. — Беглец, вернувшийся отомстить… Кто бы мог подумать!

— Жизнь полна неожиданностей, — Керс невесело хмыкнул. — Соберите припасы, оружие, запасную форму — всё, что может пригодится, вы в этом лучше разбираетесь.

— И куда ты нас поведёшь? — осторожно спросил сутулый парень, кажется, конюх.

— На свободу, — и более не теряя времени, Керс окликнул Триста Шестого, скучающего над бесчувственным телом Биффа. — Тащи его обратно в дом.

Здоровяк слегонца пнул огромное пузо мастера:

— Хорош валяться, не пушинка поди, носись ещё тут с тобой.

Бифф со стоном поднялся на колени и потёр ушибленный затылок. В густой бороде застрял сор и пепел от пожарища, сальная харя сделалась пунцовой, толстые губы болезненно скривились. Заметив Керса, он взвыл и попятился на четвереньках, но тут же упёрся задом в предупредительно поднятую ногу Триста Шестого.

— Не убивай!.. Умоляю, не надо!

— Долбаный мешок жира! — Альтера плюнула в перекошенную страхом рожу. — Да помоги ты ему, Туша, а то полночи тут скулить будет.

— Я Таран, а не Туша, ясно? — с обиженной миной Триста Шестой ухватил до смерти перепуганного мастера за ворот рубахи и поднял его на ноги как тряпичную куклу.

Понукаемый Альтерой, Бифф побрёл к своей хибаре, не переставая молить о пощаде. До недавних пор переступить порог этого дома для осквернённого не сулило ничего хорошего. Керсу несколько раз довелось здесь побывать, и шрамы на спине до самой деструкции останутся немыми свидетелями тех визитов. Посторонившись, он пропустил «конвой с осуждённым» и огляделся. Не мешало бы обыскать эту пёсью конуру, наверняка найдётся много чего полезного. Главное, не забыть о досье! Каждый освобождённый в праве узнать о себе, пусть даже это будут жалкие обрывки их уничтоженного прошлого. Слай и тот мечтал узнать своё имя, которого — а Керс в этом не сомневался — никогда у него не было.

Триста Шестой затолкал мастера в кабинет и заботливо усадил в продавленное множеством задниц кресло. Альтера запрыгнула на заваленный канцелярским хламом стол и с плотоядной улыбкой уставилась на сжавшегося Биффа:

— Не ожидал, тварь? Думал, сойдёт всё с рук?

— Просто скажите, что вам нужно… Всё сделаю, всё отдам! — залепетал тот, утирая потный лоб тыльной стороной ладони. Мастер даже уменьшился в размерах и уже не казался таким грозным, он всё вертел взлохмаченной башкой, попеременно поглядывая то на Альтеру, то на Керса, видимо надеясь выискать хоть каплю участия.

— И без тебя возьмём что нужно, — буркнул здоровяк. — Смотри, щедрый-то какой!

Керс с любопытством оглядел висящий на стене меч, затем распахнул ближайшие дверцы большого шкафа: какие-то бумаги, толстенные журналы, хлам непонятного предназначения.

— Выпить есть?

— Д-да, вон там бутыль чудесного опертамского. На особый случай берёг… Угощайся, друг!

— Не друг я тебе, паскуда вонючая, — бросил Керс, извлекая из указанного ящика пыльную бутылку. Откупорив её, он осторожно понюхал содержимое. — А что, сносное пойло. Будешь?

Альтера брезгливо наморщила носик и отвернулась, кроме Биффа её ничего больше не интересовало. Сделав длинный глоток, Керс передал трофей Триста Шестому, затем изучающе посмотрел на притихшего мастера.

— Интересно, каково это — сидеть с обосранными портками перед теми, кого так сильно ненавидишь? Где ж твой кнут, ублюдок?

— Где-где, в задницу засунул, — ухмыльнулась Альтера. — Вместе со своим поганым языком.

— Это уж вряд ли, — Триста Шестой обтёр рукавом губы, отпустил громкую отрыжку и протянул назад бутылку. — Жопу свою он тщательно бережёт, абы что туда не складывает, для жала Триста Девяностого придерживает. Правда, дружище?

— Ты это про что? — Керс удивлённо выгнул бровь.

— Как про что! А нахрена он, по-твоему, Слая гнобил?

— А ну-ка постой! — Альтера подняла руки. — О чём ты, Туша?

— Таран я!..

— Хорошо-хорошо! О чём ты, Таран? — иронично поправилась она. — Причём здесь Слай?

— Увидел, чего не положено, — Триста Шестой опустил руку на плечо Биффа и с невинной улыбкой стиснул пальцы, вынудив надзирателя жалобно заскулить. — Но мы с Сорок Восьмым быстро всё уладили, да, господин мастер?

Керс впервые услышал об этом. Ни Слай, ни Харо ни словом не обмолвились, засранцы. Всегда казалось, что у Четвёрки секретов нет, а оно вон как получается. И судя по надувшейся роже Биффа, здоровяк говорил чистую правду.

— Ни фига не поняла! — нахмурилась Альтера.

— Да что тут непонятного! Семидесятый случайно увидел, как старшак этому вот чудищу туннель прочищал, но спалился — не знаю уж, как так вышло. Может, ты расскажешь? — но Бифф только тяжело засопел. — Молчит… Ну и ладно. Помните, когда Слая отштриховали до полусмерти? Это ж его приказ был, и с лазаретом тоже он постарался. Надеялся, видать, что Семидесятый загнётся. А тот возьми да и скажи Сорок Восьмому — лёгкой ему дороги до Земель! Короче, знатно мы взяли нашего господина мастера за жопу, да так, что тот даже в сторону Слая смотреть боялся.

Совесть гаденько захихикала. До этого момента Керс старался не думать о содеянном, убеждал себя, что поступил по справедливости — Харо предал Твин, предал семью. И поддавшись этим мыслям, он старательно выискивал в воспоминаниях о Сорок Восьмом его самые неприглядные поступки, чтобы потом сказать самому себе: «Вот видишь, гниль в нём была всегда, говнюк получил по заслугам», но получалось как-то не очень. Да, брат был угрюмым, замкнутым в себе, порой грубым до безобразия, но не подлым, не способным ударить исподтишка. А теперь, узнав, что он спас в своё время Слая, и вовсе захотелось взвыть от собственной тупости и мягкотелости. Мог же предотвратить как-то его смерть, уговорить Альтеру, попытаться их примирить! Мог, но не захотел, увидев, как брат огрызался, при этом прекрасно зная его характер: по-другому Харо просто не умел, упрямец всегда верил в свою правоту, сколь чудовищную цену ни пришлось бы за неё заплатить. Впрочем, поздно посыпать голову пеплом, ещё одна ноша, да как бы хребет под её тяжестью не треснул.

— Вот же падаль! — Альтера брезгливо скривилась. — Из-за какой-то случки… Мразь!

Сложно было по ней определить, сожалела ли она о содеянном так же, как сейчас сожалел он. Вряд ли, Альтере не присущи сентиментальные порывы Твин, она руководствуется только одним — местью за свою испоганенную жизнь, за боль и унижения, пережитые в Легионе, за убитую мать, и осуждать бы её Керс не взялся, отнюдь, он и сам испытывал последнее время нечто подобное.

— Поймите, я не мог по-другому! — мясистые губы Биффа дрожали, борода мелко тряслась. — Узнай начальство, меня бы уволили, а я всю жизнь в Легионе служу…

— В нём ты и подохнешь, — Керс всё гадал, какую смерть заслуживает тварь, потворствующая жестокости своих подчинённых, тварь, что и сама не чуралась иной раз пустить кровь кому-нибудь из желторотиков. Сдёрнув с крючка ножны, он извлёк меч. Клинок намного длиннее привычного, идеально сбалансирован, сталь добротная, рукоять удобно легла в руку. Сразу видно, что оружие ковалось на заказ, у настоящего умельца, не то что зубочистки стражников. — Таран, уложи-ка поудобнее нашего друга. Угостим его напоследок кое-чем особенным.

Смекнув, что Керс собирается сделать, Альтера спешно спрыгнула со стола:

— Отдай его мне, желтоглазый!

— Нет, умоляю, пощадите! — заорал Бифф во всю глотку, пытаясь вырваться, но быстро был скручен здоровяком и уткнут мордой прямо в столешницу.

Требование Альтеры справедливое. Что бы ни было между ней и Слаем, но Твин, пусть и прячущаяся где-то внутри, несомненно, захотела бы отомстить. Протянув ей меч, Керс с отстранённым безразличием наблюдал, как Триста Шестой зафиксировал трепыхающегося мастера за шею, как Альтера пританцовывающей походкой обошла толстяка, остановилась за его спиной, с предвкушающей улыбкой осмотрела клинок и прицелилась:

— Расслабь попку, сладенький. Может я и не Триста Девяностый, но жало у меня знатное!

— Не надо, не делай этого! — мастер начал брыкаться, надеясь спастись от позорной участи. — Просто убейте, вы ж не зверьё!

— Ошибаешься, ублюдок, — Керс склонился над пунцовой мордой и заглянул в выпученные от ужаса глаза, — для вас мы всегда были и будем зверьём. Так зачем нам портить нашу репутацию?

— Легион вам этого просто так не!..

Когда-то давно, ещё в первые годы охоты, Керс с одним старшаком наткнулся на свору псов. Среди них была самка с детёнышами. Она огрызалась яростнее остальных, сражалась не на жизнь, отчаянно защищая своё потомство. Вой, с которым она умирала, чем-то напоминал вой подонка, когда лезвие меча, охваченное зелёным пламенем, вошло в его задний проход, как нож входит в подтаявшее на солнце масло. В иной бы раз Керс задался вопросом, оправдана ли такая жестокость? Ведь можно убить говнюка, просто перерезав ему глотку или выпотрошив, что ночного ящера, но разве тот задавал себе этот вопрос, занося кнут над мальками, полосуя им спины и казня виновных в надуманных им же преступлениях? И разве это преступление — желать свободы? Разве это преступление — любить кого-то или бороться за свою жизнь? Для одних почему-то это священное право, а для других — строжайшее табу. Так где же тот светлый, справедливый мир, обещанный предками? Чем они руководствовались, создавая Заветы? Благородным стремлением спасти человечество или лицемерием, в коем они настолько погрязли ещё до Великой Войны, что воспринимали его как данность?

Все эти дни Керс перечитывал письмо Седого, и с каждым разом доводы старого учителя выглядели всё более убедительными. Если осквернённые — новые люди, а не вырожденцы, несущие гибель человечеству, если об этом догадывался хотя бы один человек и промолчал, выходит, вся система Прибрежья — смергова хмарь, основанная на обыкновенном страхе перед переменами, и которую давно пора рассеять… или смыть кровью.

Когда Альтера провернула меч, Бифф почти не орал, не орал он и когда клинок вошёл до самой гарды. Мастер лишь протяжно стонал, надувал одутловатые щёки, и, царапая ногтями столешницу, смотрел помутневшим взором куда-то в угол комнаты.

Альтера отошла на пару шагов, с удовлетворённой улыбкой любуясь результатом:

— Ну как?

— Памятник великому Легиону, не иначе! — Керс прикончил остатки вина.

Триста Шестой хмыкнул над чем-то своим и сдавил толстую шею ублюдка. Раздался еле слышный хруст, и стон прервался.

— Эй!

— Хватит с него, — осадил он недовольно нахмурившуюся подругу. — Так ведь и впрямь не зверьё.

Кроме толстенной стопки досье и архивного ящика с делами тех, кого недавно продали, в кабинете обнаружился пухлый кошель с золотом и три облигации тысячным номиналом. Керс не особо представлял, много ли это — с деньгами он редко имел дело, но переворачивать всю хибару времени не осталось. Кроме всего прочего, предстояло провести освобождённых к туннелям до того, как в городе забьют тревогу. Пожар в терсентуме рано или поздно заметят, а рисковать желторотиками не хотелось, их ещё из зависимости от антидота вытягивать, не хватало вдобавок с ранеными возиться.

Как и было велено, собратья ожидали в казарменном дворе. Сонные, ещё толком ничего не понимающие скорпионы, в большинстве своём несмышлёный молодняк, они сразу же притихли, стоило Керсу показаться в воротах. Плётчики же, коим немало досталось у оружейной, с отрешённым видом, разбитыми в кровь лицами, в одном исподнем, зато с гордо поднятыми головами, молча наблюдали за происходящим. Запыхавшаяся сервус торопливо сообщила, что всё готово, и что им понадобится помощь — припасов много, самим не дотащить. Заверив её, что разберётся, Керс подошёл к стае, и желторотики тут же загомонили:

— Разрушитель…

— …Сто Тридцать Шестой!

— Слава Стальному Перу!

— Свободе слава!

Дождавшись Альтеру, он вскинул руку, призывая к тишине:

— Скорпионы! Запомните эту ночь — она первая в вашей свободной жизни, но не единственная для наших собратьев. Мы не остановимся, пока не уничтожим оставшиеся терсентумы, пока не выпотрошим Легион и не пустим кровь плётчикам, мастерам и магистрам — всем до единого! Мы спросим с них за каждого осквернённого, за каждого скорпиона, ординария и сервуса. Мы все едины, мы — народ, и мы больше не рабы!

Стая ощетинилась десятками рук с поднятыми двумя пальцами на манер скорпионьего жала. Боевой клич прокатился оглушительной волной и, пожалуй, его могли слышать даже в городе, если бы свободные не были глухи. Они давно могли узреть страдания и слёзы осквернённых, если бы не были слепы и чёрствы. А вот пламя они ещё как почувствуют! И пусть не ропщут, ибо уже поздно, настало время жатвы.

— Взгляните на них! — дождавшись, когда ликование стихнет, Керс указал на плётчиков. — Взгляните не как на ваших хозяев — их у вас уже нет и, клянусь Госпожой, больше не будет! Взгляните на них как на циничных бездушных тварей, купавшихся в нашей крови и считавших себя высшими существами, наделёнными властью безнаказанно издеваться над нашим народом, решать, кому жить на воле, а кому носить клеймо. Чем они отличаются от нас? Присмотритесь! Ноги, руки, головы… Они такие же, как мы, рождены одним с нами чревом — чревом человеческой женщины. Не бойтесь их — вы сильнее, не гните перед ними спины, не пресмыкайтесь — вы ничем им не обязаны! Запомните, мы — свободный народ, и никакая мразь не посмеет больше клеймить наших детей! А за наше клеймо они заплатят сполна!

Под одобрительные крики Керс подошёл к плётчикам. Те не тряслись от страха, как Бифф, они уже приняли свою смерть, и всё, что им оставалось — не потерять собственного достоинства.

— Тем из вас, кто сейчас встанет на колени и попросит у нас прощения, мы подарим быструю смерть.

— Я лучше подавлюсь своими кишками, чем стану унижаться перед тобой, выродок! — прошипел Одноглазый, плюясь слюной. — Чтоб тебе гнить заживо!

— Как пожелаешь. Кто ещё готов давиться своими кишками?

В ответ молчание. Бесполезно здесь взывать к совести. Даже стоя рядом и слыша его речь, они остались глухи. Верили ли они в свою правоту? Скорее, прикрывались ей, как щитом. Непросто признаться самому себе, а тем более перед другими, что погряз по самую макушку во лжи и ненависти, что не ты та светлая сторона, несущая справедливость.

Ещё недавно взывавший к милосердию учитель охоты, кинув на Одноглазого угрюмый взгляд, вышел вперёд и опустился на колени.

— Не ради лёгкой смерти, — произнёс он в наступившей тишине. — Признаюсь, я виноват перед вами… Виноват в своём молчаливом согласии. Я прошу у вас прощения, осквернённые! Прошу за себя и за всех свободных. Я призываю вас к гуманности и молю постараться понять, что не все из нас циничные и жестокие, а просто запуганные, с детства воспитываемые в страхе перед вами…

— Хватит! — рявкнула Альтера. — Срала я на твои извинения!

— Не надо, — Керс попытался её остановить, но она, яростно сверкнув глазами, обернулась к стае.

— Скажите, братья, вам нужно их раскаяние? Что оно изменит? Оживит погибших? Смягчит боль разлуки с матерями, с друзьями? Вернёт нам наше детство? Нет! Всё это пустые слова. Сжечь их! Сжечь всех! Пускай хоть немногопрочувствуют на себе всё, что пережили мы!

— Сжечь! Сжечь! — отозвалась стая и ринулась чёрным потоком к своим угнетателям.

Керс мог бы вмешаться, утихомирить собратьев, но смысла в этом он не видел. Их нужно сдерживать, но не в этот раз, иначе позже сам рискует обжечься скопившейся яростью.

Когда за последним плётчиком захлопнулись двери загона, а стая замерла в предвкушении зрелища, Альтера подошла к Керсу:

— Докажи им, что ты достоин быть вожаком. Или твои слова — очередная хмарь?

Он выудил зажигалку, ждущую своего часа, приказал всем отойти и выпустил пламя. Стены загона ослепительно вспыхнули, огонь расцвёл белёсым цветком, перекинулся на соседние казармы. Криков почти не было слышно, чему Керс несказанно обрадовался — ему уже хватило смертей на сегодня. Да, надзиратели заслужили, да, они не те, кого стоило бы жалеть, и всё же нельзя поддаваться слепой ненависти. Что бы ни твердили свободные, но осквернённые не звери, и это предстояло им ещё доказать.

Альтера крепко сжала его руку, не отрывая глаз от пылающих казарм, и ему вдруг подумалось, что нечто похожее он уже проживал, но вспомнить, когда и где, никак не удавалось. Наверное, впервые в жизни Керс ощутил необъяснимую лёгкость, как если бы кто-то стёр ему память или изменил прошлое, где не было сожжённого отчего дома, предсмертных криков солдат, где не было Легиона, а был только он — Даниэл или Керс, неважно, и его маленькая Альтера, такая неистовая, восхитительная и желанная.

Так пусть от этого проклятого места и пылинки не останется. Стоило только вспомнить пронзительный свист хлыста, невыносимую боль, и мир отозвался скрежетом камня; стоило вспомнить капли крови, впитываемые сухой землёй, вспомнить молчаливое страдание в глазах Твин, когда, поддерживаемая Слаем, из последних сил добиралась до загона после очередного спарринга, и ненавистные стены терсентума дрогнули, начали медленно оседать, вздымая пыль к небу. Лачуга Седого, столовка, бараки сервусов — всё превращалось в бесформенные кучи трухи, которые уже к утру развеются весенним ветром.

— Пора бы валить, — буркнул Триста Шестой, отчего-то недовольно кривясь. — И так задержались.

— Пусть желторотики помогут сервусам. Жаль, лошадей через туннели не протащить.

— Раздобудем мы тебе ещё лошадей, — заверила Альтера, игриво подмигивая. — Поганок вон целый мешок насобирали.

Каменная крошка хрустела под подошвами как свежевыпавший снег. То и дело приходилось переступать через изуродованные тела стражников. От дыма дышалось с трудом, слезились глаза, хотелось поскорей убраться отсюда, но в Главном дворе Керс всё же остановился. Единственное место, не тронутое им, одиноко возвышалось несуразным изваянием над горами тлена павшего терсентума. Стена Раздумий — именно с ней были связаны пусть не самые светлые, но сильные воспоминания, ведь здесь он обрёл семью, здесь их дружба закалялась жаждой и голодом, здесь они были настоящей Проклятой Четвёркой.

— Зачем ты её оставил? — спросила Альтера.

Керс коснулся цепи с железным наручником на конце. Сколько раз он защёлкивался на запястьях осквернённых — не счесть, но теперь это в прошлом, теперь ржаветь ему под дождями и палящими лучами солнца.

— Чтобы помнить.

Глава 24

В бархатной тьме плавно покачивались огоньки свечей. Они не сражались со мраком, наоборот, сливались с ним обжигающими гранями, и мрак впитывал их сияние, а они пропитывались его чернотой. Невесомый балдахин бесшумно колыхнулся от лёгкого ветерка, ворвавшегося в открытое окно. На балконе заухала сова, и в полной тишине её мерный зов откликался смутной тревогой. Ровена приподнялась на локтях, всматриваясь в зияющую мглу, и тихо вскрикнула, заметив за призрачным полотном чью-то фигуру. Пытаясь унять заколотившееся сердце, она замерла, разглядывая ночного гостя. Кто же это, враг или друг? Высок, широк плечами… Из-под капюшона блеснули знакомые чёрные глаза, и хотя маска скрывала лицо, Ровена тут же узнала его.

— О боги, Харо! — она подскочила, не помня себя от радости, и, путаясь в шёлковых простынях, откинула балдахин. — Ты здесь, ты пришёл за мной!

Харо небрежно сорвал маску и чуть склонился, принимая Ровену в свои объятия:

— Я здесь, не бойся, теперь ты в безопасности.

Ровена всё повторяла его имя, расцеловывала его лицо, смеясь и плача одновременно. Всё закончилось! Больше не нужно бояться ни Брутуса, ни его мерзкого бастарда.

— Нам нужно бежать! — спохватилась она при воспоминании о монстре.

— Не нужно, — Харо прижал её к себе ещё сильнее, коснулся губами шеи, нежно поглаживая по спине. — Нам больше никуда не нужно бежать, принцесса.

Ну конечно же, он убил подонка! Кто-кто, а Сорок Восьмой никогда бы не оставил его в живых после той ночи. Всё ещё не веря своему счастью, она прикрыла глаза, наслаждаясь его ласками. Руки Харо скользили по её обнажённому телу, губы нежно обжигали кожу, и, сладостно застонав, Ровена принялась суетливо стягивать с него рубаху. Им больше не нужно бояться, им больше не нужно ни от кого прятаться!

Замысловатые сплетения татуировок плавно змеились по его бледной коже; стальные мышцы были напряжены, грудь тяжело вздымалась. Любуясь его телом, Ровена провела пальцами по рисунку на плече:

— Я так ждала тебя!

Он вдруг прекратил ласки и, взяв за руку, потянул её за собой к балкону.

— Что ты делаешь?

— Твой народ желает приветствовать тебя, моя королева.

— Мой народ?.. Постой, я же без одежды!

— Одежда тебе и не нужна. Они хотят видеть истинную тебя, — сказав это, Харо толкнул дверь.

Прямо под балконом, в саду, за ровно расставленными столами сидели разряженные господа, сверкая бриллиантами и лоснясь шелками. Между рядами мелькали сервусы, нося на золотых подносах отрубленные головы. Завидев Ровену, публика разразилась оглушительными аплодисментами, восторженно выкрикивая её имя и какой-то номер — его она так и не смогла разобрать: то ли шестьсот пять, то ли семьсот пять. Всё это казалось дикой нелепицей, Ровена никак не могла взять в толк, каким образом кровожадные твари из того омерзительного места оказались здесь? Неужели очередная забава Брутуса, чтобы окончательно сломить её? А Сорок Восьмой? Он что, с ним за одно?

— Выпусти своего зверя наружу, Ровена, они хотят видеть его, — прошептал голос, от звука которого по коже пробежал холодок.

Ровена с ужасом обнаружила, что стоит не на балконе, а на той самой сцене, и рядом вместо Харо — Сто Семьдесят Второй. Его изуродованное глубокими шрамами лицо хищно скалилось, а холодные голубые глаза сияли в свете гирлянд.

— Для нас они выбрали «Искупление», — сказал он, больно схватив её за плечи. — Ты готова к искуплению, моя госпожа?

— Нет!.. — она начала вырываться, но бастард лишь хохотал, смотря на её тщетные потуги.

— Разве тебе не нравится экзотика, принцесса? — спросил он голосом Брутуса, и Ровена, охваченная паническим ужасом, истошно закричала.

Тяжело дыша, она наконец вырвалась из удушливой пучины кошмара. Холодный пот струился по спине, щекотал кожу, и ей казалось, это липкие пальцы алчущих крови чудовищ тянутся к ней, чтобы утащить обратно, в бесконечный кошмар.

Собравшись с духом, Ровена огляделась. Тишина. Комната утопала в ночном мраке, ни танцующих свечей, ни возгласов толпы, лишь уханье совы за решёткой. Трепещущее сердце унялось, но липкое разочарование всё ещё продолжало ныть в груди. Как ни странно, очень хотелось, чтобы первая половина сна воплотилась в реальность.

— Харо, где же ты?

Ответ она знала, просто не хотела принимать его. Минул месяц, а то и больше, и если бы Сорок Восьмой был жив, он давно бы пришёл за ней. Его казнили. Как и Морока, как и Шестьдесят Седьмого с Нудным… Это она во всём виновата! Втянула их в бессмысленную борьбу, возомнив себя умнее и хитрее прожжённых волков, поколениями правящих Легионом. Какая же она самонадеянная дура!

«Я проклята. Все, кто оказывается рядом со мной — гибнут: мама, папа, Восемьдесят Третья… Теперь и Харо».

Ровена готова была отдать всё, лишь бы ещё раз увидеть его, поцеловать, прильнуть к его груди, хоть на минуту ощутить себя в безопасности. Такого, как он, ей больше не встретить — отчаянного, любящего искренне и безусловно, готового отдать жизнь ради неё: он покорился Брутусу только, чтобы спасти её, чтобы она осталась невредима. Кто ещё способен на подобное в этом прогнившем, изувеченном мире?! А она… Как же она охотно поверила россказням шамана! Настолько охотно, что загубила ни в чём не повинные жизни. О чём она только думала! Всё, что сейчас происходит с ней — заслуженная кара и за смерть Пятьдесят Девятой, и за то, что ослушалась Максиана, и за погубленных ею скорпионов. Принцепс был прав — она сама пошла ко дну, и других за собой увлекла.

Выудив из-под подушки книгу, Ровена бережно извлекла спрятанную меж страниц фотографию. В темноте ничего не разобрать, но этого и не требовалось — она знала каждую линию, каждый миллиметр бумаги, хранящей образ отца.

— Мне так жаль, папочка, так жаль! Я просто слабая, глупая девчонка. У меня ничего не получилось… — глаза защипало от слёз, и Ровена, прижав к груди портрет, горько разрыдалась.

* * *
Как только тяжёлые двери Зала Советов захлопнулись, Юстиниан нервно схватился за чашу, до краёв наполненную вином, и, проливая излишки на мраморную столешницу, опустошил её в несколько глотков. Корнут бездумно смотрел на рубиновые капли, стекающие по королевской бороде на белоснежную, небрежно застёгнутую впопыхах сорочку и расползающиеся по ней кровавыми разводами.

Зал утопал в полумраке — Юстиниан бесцеремонно прогнал сонного слугу, так и не успевшего зажечь все керосиновые лампы: генератор снова барахлил, каструм уже второй день оставался без электричества. По ту сторону стола с угрюмой миной сидел Силван. Казалось, внезапный вызов среди ночи не доставил ему совершенно никаких неудобств — старик довольно бодро сверкал глазами на собравшихся, в особенности на короля, явно не одобряя возлияний в такой час.

— Мобилизуйте все войска, соберите всех солдат до единого, даже отставных, — Юстиниан дрожащей рукой наполнил чашу. — Если нужно, обыщите каждый куст в Мёртвых Пустошах. Не так же сложно, в конце концов, найти толпу осквернённых!

— Мы не знаем точно, сколько их…

— Даже тысяча скорпионов не сможет тягаться с королевской армией! — гаркнул Юстиниан, не дав досказать генералу. — Мне что, военной тактике вас учить?!

Силван промолчал, но Корнуту чудилось, будто он слышит, как скрипят от негодования генеральские зубы. Хорошо, что хоть кто-то понимает абсурдность требований короля.

— Посмею возразить, Ваше Величество, — наконец решился Корнут, — но объявить военное положение в стране — не лучший способ подавить восстание жалкой кучки рабов. Этим мы только усугубим ситуацию: начнётся паника среди граждан, новые побеги осквернённых, массовые убийства и тех, и других. Полиция и так с трудом справляется с беспорядками. Вы, должно быть, слышали о «Скорбящем Отряде»? Это гражданская группировка, мстящая осквернённым за Скорбную ночь. Представьте, что произойдёт, выпусти мы в массы правду. Свободные объединятся, будут с удвоенным усердием уничтожать выродков, а те, спровоцированные и воодушевлённые диверсией Пера, осмелеют и начнут огрызаться. Полагаю, не трудно догадаться, на чьей стороне в итоге окажется перевес, когда скорпионы вскинут хвосты.

Как ни странно, король ни разу не перебил. Приложив указательный и средний пальцы к губам, он усиленно о чём-то размышлял.

— Принцепс безусловно прав, Ваше Величество, — поддержал Силван. — К тому же, своими действиями мы дискредитируем репутацию Легиона, а это значит, что ещё четыре терсентума окажутся под угрозой мятежа.

— И что вы предлагаете? — отозвался Юстиниан. — Как подавить восстание, если ничего не предпринимать?

Уткнувшись взглядом в свою чашу, Силван поскрёб ногтем переносицу:

— Вместо мобилизации армии я предлагаю организовать специальный отряд и нейтрализовать ублюдков без лишнего шума.

— Речь идёт о нескольких десятках скорпионов, генерал! — Юстиниан перешёл на крик. — А вы отряд собрались отправлять?! И как без лишнего шума можно уничтожить выродка, сравнявшего с землёй несколько улиц?

— Я отберу лучших…

— Чтобы похоронить их в Пустошах? Вы с своём уме, Силван? Или на старости лет ваши мозги совсем усохли?

Военачальник оскорблённо поджал губы, но перечить разъярённому монарху не решился.

— Мобилизация пока единственное верное решение, — немного успокоившись, сказал Юстиниан. — Другого разумного выхода я не вижу.

Естественно! Как можно что-то видеть, когда глаза застланы страхом, а разум — винными парами?

— Не совсем, Ваше Величество, — Корнут откинулся на спинку сиденья — спина уже сутки ныла не переставая. Не мешало бы снова прикупить ту чудодейственную ментоловую мазь. — Нам не придётся задействовать ни армию, ни полицию, ни даже наёмников. Есть способ эффективнее и намного безопаснее.

Юстиниан нервно расхохотался:

— Вы, верно, забыли, уважаемый принцепс, что мы имеем дело не с неотёсанными крестьянами, ропщущими на налоги, а с осквернёнными! Как вы собрались без оружия подавить восстание? Любовью и смирением? Или, может, молитвами?

— Тишиной, Ваше Величество. Мы подавим его молчанием.

Резко выпрямившись, король свёл брови у переносицы:

— Поясните, Корнут!

— Мы не станем реагировать на провокации Пера. Они хотят призвать своего собрата к бунту, а мы сделаем так, чтобы сопротивление осталось немо даже в своём самом отчаянном крике, — он не сдержал победной улыбки, наблюдая, как исчезает тень сомнения с лица монарха. — Я уже дал распоряжение держать всем языки за зубами под угрозой смертной казни. Прямо сейчас полиция оцепляет терсентум со всех сторон, а поутру газетчики разнесут прискорбную весть о чудовищном пожаре, повлёкшем гибель рабов и надзирателей. Мы даже отыщем героя, пытавшегося вытащить из огня своих сослуживцев, и воздадим ему все полагающиеся почести. Также я отправил телеграмму Легиону с требованием выплатить семьям погибших внушительную компенсацию, которая своим размером заставит убитых горем матерей и вдов стенать как можно беззвучнее о своей утрате. Таким образом мы сохраним и спокойствие народа, и покорность осквернённых.

Силван шумно выдохнул и схватился за чашу, видимо решив, что возлияние всё же не такая плохая идея в подобной ситуации.

— Но Перо вряд ли оставит свои попытки раскачать лодку, — задумчиво проговорил Юстиниан, поглаживая бороду. — Они могут напасть на город или близлежащие сёла.

— Вы очень предусмотрительны, Ваше Величество, — отозвался Корнут. — Потому, я уверен, вы не откажетесь от своей идеи увеличить армию и сделать акцент на экстренном обучении солдат, ведь им, как вы сказали, придётся иметь дело не с обычными крестьянами.

— Именно так я и сказал, — с невозмутимым видом кивнул монарх. — Сильная армия — гарантия безопасности государства.

— И всё же кое-что не клеится в вашем хитроумном плане, — заявил Силван. — Активное вливание молодой крови в солдатские ряды вызовет ненужные подозрения, да и слухи никто не отменял. Вам не поверят, Корнут, и ваши потуги приведут к потере драгоценного времени.

«Потому-то ты и не первый советник, неотёсанный ты солдафон!»

— Прибрежье полнится слухами, генерал, — Корнут хмыкнул. — А вот порядочный гражданин верит в то, что написано в официальных источниках, и они будут утверждать, что Южный Мыс и окрестности Регнума подверглись нападениям уруттанцев, мстящих за разгром прошлой осенью.

— Какая чушь! Да кто в неё поверит? На Регнум дикари никогда не нападали, а в Южном Мысе уже давно тишь да благодать.

— Так организуйте эти нападения, генерал! — Юстиниан хлопнул рукой по столу. — Насколько я помню, опыт у вас богатый в инсценировках.

Силван состроил страдальческую гримасу и снова приложился к чаше. Корнуту даже стало жаль его: простому душой вояке милее блестящие победы и гениальные стратегии на поле боя, а не хитросплетения, от которых головы простаков кругом идут. Но если подпустить эту простоту к власти, она разбазарит страну за считанные месяцы.

— Что насчёт Пера, — довольный Юстиниан всё же не отказал себе в новой порции вина. — Как ваши успехи, Корнут?

— Всё идёт по строгому плану, Ваше Величество. На этот раз мы их не упустим.

— Превосходно! Пожалуй, я тщательнее обдумаю открытие Арены. В свете текущих событий сезон должен начаться с чего-нибудь особенного, незабываемого, так сказать.

Идея с Ареной Корнуту не пришлась по душе, но на этот раз король прав — бои отвлекут внимание народа и убедят сомневающихся, что ситуация под полным контролем. К тому же, ни в коем случае нельзя позволить осквернённым поднять голову — плах да палачей на всех не напасёшься.

* * *
Со счастливой улыбкой Банни нырнула ему под руку и умостилась на плече:

— Хочу ещё!

— Добить ты меня хочешь, — пробурчал Скранч. — Я что, на неутомимого желторотика похож?

— Нет, ты похож на старого ворчуна, — притворно насупилась она.

— А вот это ты зря! — он ласково шлёпнул её по ягодице. — Дай мне пару минут, детка, и я покажу тебе, на что способен старый ворчун.

— Смотри не перетрудись! С тебя же труха сыпется, дряхлый ты скорпион. Того и глядишь, скоро придётся искать тебе замену. Кого бы выбрать? — в игривой задумчивости Банни приложила пальчики к своим губам. — Тринадцатый староват, да и рот затыкает разве что когда жрёт, Молот туп, как ночной горшок… Точно! Сто Двадцать Пятый ничего так.

Скранч сгрёб её в охапку и прижался тем делом к упругому бедру:

— Я ему шею сверну, если он хоть косо на тебя глянет.

Банни нравится его дразнить, девчонку забавляет его ревность, но Скранч знал, что кроме него ей никто не интересен.

— Смотрю, ты мне хозяином заделался. Ловкач!

— Ты моя, и будешь моей, пока я не сдохну на Арене…

— Или на мне! — заливисто расхохоталась она.

Дверь приоткрылась, и из-за неё высунулась взволнованная рожа Молота:

— Я… это… Здесь такое дело!

— Слейся с фоном, дружище, не видишь, мы заняты! — Скранч зло сверкнул на него глазами.

— Давай, братишка, дуй сюда! — послышался голос Тринадцатого. — Успеете ещё натрахаться, никто ж у вас койку не отбирает.

Банни мягко оттолкнула Скранча, пытаясь высвободиться из его объятий. Локон волос прилип к влажному лбу, щёки девчонки пылали, а глаза горели любопытством:

— Ну слезай уже с меня! Пойдём, узнаем, что там стряслось.

Он неохотно отпустил подругу, натянул портки и, дождавшись, когда Банни набросит рубаху, вышел вместе с ней к собратьям:

— Что у вас там?

Хэл, старший из хозяйских сервусов, беспокойно заёрзал на стуле. Сто Двадцать Пятый, возбуждённо жестикулируя, о чём-то спорил с двумя ординариями. Молот привалился плечом к стене и нервно щёлкал костяшками.

— Тейсентум сгойел той ночью, — прокартавил Хэл.

— Какой конкретно терсентум? — спросил Скранч. — Южный? Один из опертамских? Их же до хрена.

— Столичный, — уточнил Тринадцатый.

— Со всеми плётчиками, — добавил Сто Двадцать Пятый, мгновенно позабыв о своих оппонентах.

— Не с плётчиками, а с осквейнёнными, — поправил Хэл.

— Хрень!

— Сам ты хйень!

— Да бред всё это! — вмешался Джой, круглолицый ординарий с заячьей губой. — Мне соседский сервус сказал, картинку видел в этой… как её там…

— В газете, болван! — простонал Хэл.

— Бред как раз всё, что свободные вам плетут, — стоял на своём Сто Двадцать Пятый. — Это был Разрушитель, точно знаю, мне тоже кое-что рассказали, и своим я верю больше этих ваших бумажек.

— Заклойся уже, пустозвон!

В какой-то момент помещение заполнилось таким галдежом, что в ушах зазвенело. Подождав с минуту, Скранч не выдержал:

— А ну всем захлопнуть пасти! — рявкнул он так, что Банни взвизгнула, а потом, недовольно наморщив носик, пробурчала что-то неразборчиво. — Хэл, расскажи всё с начала.

— Да что там гхассказывать, — отмахнулся тот. — Сгойело всё. Наши в загонах же были, ночь как-никак. Пагхе плётчиков влоде досталось, остальные спаслись. Я тоже кайтинки те видел. Ну да, в пепел… Жалко мальков, конечно, но всякое бывает. А тйепаться все гохасды, Пейо им всё мейещится.

— И не трёп это вовсе! — проворчал Сто Двадцать Пятый. — Дженни своими ушами слышала от одного сервуса, что там всё в пыль снесли, даже ограждения, одна Стена Раздумий осталась. С каких это пор огонь камень в пыль перетирает, а?

— Ой, Дженни та ещё болтушка, — отмахнулась Банни. — Слушал бы ты её поменьше, малыш, она тебе и не такое расскажет.

— А я тоже ей верю, — пробасил Молот. — Ей Рыло, кажись, рассказал, а коли так, то значит правда. Он пыль не гонит по чём зря.

— Рыло, может, и не гонит, но он-то вряд ли там был, — Тринадцатый с сомнением поджал губы. — Тут фиг разберёшься.

— А и не надо ни в чём разбираться, — отрезал Скранч. — Нам-то какое дело, что там в терсентумах творится? Да, жаль мальков, не спорю, но Хэл прав, разное бывает, чего сразу панику наводить, не понимаю!

Сто Двадцать Пятый недовольно фыркнул:

— Конечно не понимаешь! И ты, Хэл, тоже. Это всё Перо! Свободные врут нам, ясно? Чтоб надежду у нас забрать. У меня забрать, у тебя, Тринадцатый, и у тебя забрать, Скранч!

— А ты мою надежду не трожь, она сама подохнет. Знаешь, что, желторотик, ты мне уже вон где сидишь со своим Пером, — он ткнул себе пальцами в горло, оцарапав шипами кожу, — бунтарь недоделанный! Хэл, отыщи ему уже какую-нибудь самку, пусть пар выпустит. Задрал, недоумок!

— Скранч! — Банни укоризненно толкнула его в плечо. — Не надо так. А вдруг это правда? Рыло на хмари ни разу не попадался.

— Если это правда, детка, то всё ещё хуже, — гораздо хуже. Понять сопротивленцев нетрудно — молодые, кровь горячая, жизни ещё не видели, разочароваться не успели, а ему одного хотелось — спокойно дожить свой век, тридцатка как-никак за плечами. Хотелось наслаждаться своей Банни, куском жирного мяса, кружкой крепкого пойла с щедрой руки хозяина. Надежда — коварная штука, может легко и эти крохи отнять.

— Это ещё почему? — удивился Тринадцатый. — Куда-то тебя не в ту Пустошь заносит, брат. Коли Перо способно вытворить такое, а это вполне возможно с Разрушителем, значит, у нас и впрямь есть шанс побороться за свободу.

— А тебе свободы захотелось, погляжу? Да тебя не сегодня-завтра деструкция сожрёт, а ты о свободе бредишь.

— Мне всего-то тридцать два, — обиженно пробубнил тот. — Некоторые вон, и до сорока пяти дотягивают. Чем я хуже?

— Если пойдёшь за Пером, то и до тридцати трёх не доживёшь. Вы двое, — Скранч ткнул пальцем в Сто Двадцать Пятого, потом в Молота, — всё никак не всосёте: даже с Разрушителем не видать нам свободы. В лучшем случае своих угробим, а в худшем… Мать вашу, а что может быть хуже?! И так проливаем нашу кровь почём зря. Ладно я, гладиатор, а что насчёт сервусов? Что насчёт ординариев и скорпионов, не попавших на Арену? Вы спросили у них, хотят ли они сдохнуть из-за какого-то там недоумка, крушащего всё направо и налево?

— А я не против сдохнуть, если бы знала наверняка, что моя смерть не будет напрасной, — Банни вызывающе вздёрнула подбородок, скрестив на груди руки.

— Дурёха ты! — пожурил её Скранч, ласково трепля по голове. — Никто тебе такое не пообещает, детка, а если пообещает — смело плюй ему прямо в лживую рожу.

* * *
Двойной Пик впивался каменными рогами в лиловое небо. Одна вершина заметно доминировала над другой, напоминая скорпионью клешню, норовившую ухватить заходящее солнце. Керсу подумалось, что слишком часто в последнее время он встречается с рогатым гигантом, и сколько ещё ходить ему туда-сюда по проторённой Пером тропе — одной Госпоже известно.

С ним поравнялась Глим и протянула флягу:

— Будешь?

Керс не отказался. Вино всегда к месту, тем более посреди Пустошей.

— Что у тебя с Твин? — девчонка выжидательно уставилась на него.

— Глим, не начинай!

— Вот скажи, чем она лучше меня?

— Слушай, а кто такой Тар? — поспешил сменить тему Керс.

Лицо девчонки мгновенно помрачнело. Она задумчиво провела пальцем по запястью, поддевая рукав. Стеклянный шарик радужно сверкнул в последних лучах заходящего солнца.

— Был один желторотик, — проговорила она. — Тихий, но довольно способный, на охоте хорошо себя проявлял. А потом связался с девчонкой из сервусов. Глупыш не знал, как здесь принято, а ведь в этом есть и наша вина — закрывали глаза на ублюдков, насилующих наших же самок. А вот Тар не смог закрыть. В общем, убил он одного плётчика и попытался сбежать со своей подружкой, но у них не получилось… Как раз тот вонючий боров первым выстрелил ему в спину. Мразь поганая!

— Фигасе! — Керс потрясённо присвистнул. Желторотик, убивший плётчика — это что-то из ряда вон. Случались, конечно, стычки, если верить слухам, но до крови не доходило. До крови свободных, разумеется, с бунтарями разговор короткий — петля на шею, чтоб другим неповадно было. А насильники среди плётчиков — дело обычное, таким никого не удивить.

Воющую теснину, пролегавшую меж двух скал-близнецов, они преодолели далеко за полночь. В лагере, разбитом у подножья скал, их уже ждали Нудный с парой собратьев. Уставшие и голодные, новоприбывшие мальки рванули к костру, некоторые побежали к рощице за хворостом — на всех у огня места не хватило, а кто-то и вовсе развалился на голой земле и тут же самозабвенно захрапел. Сервусы же принялись копаться в тюках с провизией, и Керс им не завидовал — кому отдых, а кому ещё ораву голодных ртов кормить после долгого пути.

Немного поразмыслив — пожрать или поспать, он всё же решил последовать примеру самых неприхотливых и, расстелив покрывало подальше от гомонящей стаи, Керс устроился поудобнее. Альтера умостилась рядом и, буркнув, чтоб не будил до утра, мгновенно отключилась. Неудивительно, почти двое суток без сна, привалы они делали короткие, стараясь уйти от Регнума подальше. Керс прижал подругу к себе, чтобы не замёрзла, и закрыл глаза, но едва он начал проваливаться в сон, как над ухом кто-то настойчиво прочистил горло.

— Ну что опять? — он сердито уставился на Нудного, тенью нависшего над их лежанкой.

— Кое-кто хочет с тобой поговорить.

— А до утра этот «кое-кто» никак не потерпит?

— Может и потерпит, но я бы на твоём месте сейчас поговорил. Стрёмно как-то в её компании…

— В чьей компании? — Керс осторожно высвободил руку из-под головы Альтеры.

— В моей, — раздался позади чертовски знакомый голос.

Нашарив на поясе зажигалку, он подскочил с лежанки.

— Всё-таки пришла за своим, — подыхать уже не хотелось. Во всяком случае, не сейчас, когда всё только начало налаживаться, когда захотелось жить, возможно, впервые за долгие годы.

— Не бойся, малыш, — рассмеялась Девятая. — Я тебя не трону, а даже если трону, тебе это только понравится.

То, что ищейка нашла его — вполне ожидаемо, на то она и ищейка, но если убивать его она не собирается, тогда что ей нужно?

— Ну, я рядом буду, если что, — Нудный мялся в нерешительности.

— Сам разберусь, — Керс повернулся к Девятой. — Ладно, пойдём поговорим.

Ищейка последовала за ним к плоскому валуну и, устроившись на камне поудобнее, сверкнула белозубой улыбкой:

— Гляжу, мой малыш войском обзавёлся.

— Разве ты не должна сейчас лизать сапоги своему хозяину?

— Обычно моему хозяину лижут не сапоги. Если ты не в курсе, я подчинялась непосредственно первому магистру, а о нём, полагаю, ты уже наслышан.

— С чего бы? — Керс с деланным презрением фыркнул.

— Хотя бы с того, что он — твой главный враг, и весьма опасный, к твоему сведению. А раз уж ты собрался бодаться с Легионом, то обязан знать повадки своего противника назубок.

— Так ты явилась советы мне раздавать? — от усталости гудели ноги, и Керс, подумав, что угрозы ищейка вроде не представляет, уселся рядом.

— Почему бы и нет? Дорога в Опертам мне заказана. Задание я провалила, десяток желторотиков с моей лёгкой руки подарены Перу, а ты шляешься на свободе живым и невредимым. Как считаешь, что со мной сделает Легион после такого?

Он равнодушно пожал плечами. Ему-то какая разница, что с ней там сделают? Своих забот хватает, да и поспать бы…

— Слушай, подруга, я уже не помню, когда последний раз нормально высыпался. Выкладывай по-быстрому что тебе нужно и иди куда шла.

Спрыгнув с камня, Девятая прильнула к Керсу и провела ногтем по его груди:

— Думаю, ты и так знаешь, что мне нужно.

От девчонки исходило приятное тепло, щекочущее кожу под одеждой, будто чьё-то прикосновение — лёгкое, будоражащее, порождающее в воображении откровенные видения, и от этих возбуждающих образов в портках зашевелилось… Какого смерга!

И тут Керса осенило:

— Постой-ка, ты что, хистуешь?

Девятая невинно захлопала глазами:

— С чего бы мне хистовать? Я пришла к тебе не как враг, малыш.

Либо ищейка лукавит, либо… ищейка лукавит. Других объяснений этой хмари он не находил. Скорее всего, её заслал Легион как шпиона. Может, она и не собиралась убивать его в Исайлуме, чтобы… Но чтобы — что? Керс окончательно запутался.

— Давай начистоту, подруга, без этих твоих ужимок. Зачем ты здесь?

— Скажем так, я хочу быть рядом с тобой. Пока не знаю, для чего, ещё не решила, но я могу быть тебе полезна, — Девятая чуть склонила голову набок, рассматривая его лицо. Брови её поползли вверх, и она вдруг расхохоталась. — Погоди, ты что, думаешь, меня подослал Легион?

— Читаешь мысли.

Прервав издевательский смех, она прижалась к нему ещё сильнее и нежно провела пальцами по шраму:

— Ты ещё наивнее, чем я полагала. Не сказать, что это плохо, но недопустимо в твоём положении. Раз уж ты ступил на эту тропу, малыш, придётся тебе отрастить клыки, и желательно поострее вражеских.

— За мои клыки можешь не волноваться.

— Одним хистом тебе не обойтись, Даниэл…

— Не называй меня так!

— Почему? Думаешь, прячась за всякими прозвищами, ты станешь кем-то другим? Нет, ты — Даниэл, и им ты останешься до самой деструкции, даже если все вокруг будут выкрикивать твоё прозвище или номер.

Керс спрыгнул на землю и, демонстративно окинув Девятую взглядом с ног до головы, усмехнулся:

— Можешь за моей спиной выкрикивать что угодно, ищейка, но если хочешь остаться здесь, то будь добра — я Керс. Или Керосин. Или Сто Тридцать Шестой, если не лень каждый раз выговаривать этот сраный номер.

Глава 25

Тьма жидкой прохладой обволакивала его, убаюкивала тишиной, ласково щекотала кожу своей невесомостью. Он не помнил ни себя, ни своего имени, ни как здесь оказался. Ему было хорошо и спокойно, и не хотелось ни о чём думать и ничего вспоминать, разве что едва уловимая тревога, назойливым комариным писком пробивающаяся сквозь пелену, не позволяла до конца погрузиться в умиротворяющий мрак, всё звала слабым девичьим голоском. Слов было не разобрать, но порядком раздражало. Чем усерднее он старался не замечать настырный голос, тем сильнее он становился: из далёкого эха плавно перешёл в тихий шелест, затем в шёпот, обретающий форму едва различимых звуков, а потом и вовсе в отчётливый требовательный зов.

«Харо! — твердил голос. — Вернись за мной!»

В конце концов смирившись, что сопротивляться бесполезно, он сконцентрировался, попытался вспомнить, откуда ему знакомы эти слова и где уже он слышал этот голос. Образы, поначалу смутные, неохотно всплывали перед внутренним взором: зелёные глаза, сладостный стон, срывающийся с приоткрытых губ, солнечные отблески в россыпи золотых волос.

«Харо!» — не унималась призрачная незнакомка.

Кто такой Харо?

Или это его имя?.. Нет, не имя — прозвище. Скорпион, Сорок Восьмой… Выродок, предатель. Чёрт, лучше бы не вспоминал!

«Вернись, Харо!»

Ровена… При воспоминании её имени мрак мгновенно рассеялся, будто туман при резком порыве ветра. Харо очутился посреди казарменного двора, тронутого тоскливой пустотой. Ни собратьев, ни плётчиков, лишь безжизненные глазницы окон загонов и палящее солнце над головой. Знойный воздух колыхался, искря рябью, как на воде; кожу нещадно пекло, лицо покрылось липкой испариной, глаза резануло обжигающе-ярким. Он прижмурился, заслоняясь рукой от мучительного света, а голос всё не унимался, требовал куда-то вернуться. Но куда? Он ведь и так здесь.

«Харо, где же ты? Почему не пришёл за мной?»

«Да как тебя найти, если даже смотреть больно!»

И всё же он осмелился чуть приоткрыть глаза, потом медленно отвёл руку. Мир поблёк, краски сделались приглушёнными, но солнце продолжало жечь до ломоты в мышцах. Харо огляделся, ища источник зова, ту самую, что вырвала его из безмятежности, ту самую, ради которой он согласился бы на любые пытки, лишь бы оставаться с ней рядом, и которую в итоге подвёл…

«Харо!»

Он обернулся на голос. В конце Столового двора, у самых ворот, окутанная мягким сиянием, стояла Ровена. Даже солнце не смело касаться её своими огненными лучами, лишь кротко ласкало обнажённые плечи, играло бликами в золотистых локонах. Принцесса приветливо помахала ему рукой, и на её чувственных губах расцвела радостная улыбка.

Харо направился к ней, но каждый шаг отзывался ноющей болью, в воздухе взрывались невидимые заряды, чем-то напоминающие петарды Керса, только не подпитываемые хистом. От них звенело в ушах, сдавливало виски стальными тисками, но он не останавливался — принцесса ждала его, манила чарующей улыбкой, и сияние вокруг неё становилось всё ярче.

Огненный зной нестерпимо душил, мышцы ломило до судорог, но Харо твёрдо знал — всё прекратится, как только он коснётся Ровены, и упорно шёл вперёд сквозь всполохи и беспощадную жару. Когда осталось меньше четверти пути, принцесса протянула к нему руку, но с места не сдвинулась, будто нечто удерживало её.

«Ты здесь, Харо!»

За её спиной вдруг выросла тень, быстро приобретая очертания. Пылающие ядовито-зелёные глаза, безумная ухмылка…

Альтера!

Он ускорил шаг, но сапоги утопали в вязкой грязи, и от каждой попытки вырваться из ловушки Харо погружался всё глубже в землю. Принцесса продолжала тянуться к нему, но улыбка на её губах померкла, а глаза расширились в страхе.

«Помоги мне!» — шептала она едва слышно.

«Я вырежу ей сердце и скормлю туннельным псам! — злорадно скалясь, Альтера поднесла воронёный клинок к горлу Ровены. — Смотри, предатель, смотри ей в глаза!»

«Не тронь её, тварь! — он продолжал вырываться из земляного плена, стараясь дотянуться хотя бы до кончиков пальцев принцессы — одно прикосновение, и Альтера исчезнет. — Не трогай её! Отойди от неё!»

Омерзительный хохот заглушил его крики, сталь скользнула по горлу, орошая кожу горячей кровью.

— Ровена!

Рядом что-то загрохотало, громко взвизгнуло. Исчезла принцесса, исчезла Альтера, исчезли и стены ненавистного терсентума. Вместо них перед ним появилось перепуганное женское лицо, смутно знакомое, из далёкого полусна, который не вспомнить, как ни старайся.

— Тьфу ты, напугал-то как, Тейлурово отродье! — незнакомка сурово свела необычайно ровные брови. — Всю воду из-за тебя пролила!

Мир плыл и двоился. Ему пришлось сконцентрироваться, чтобы понять, где находится, правда, получилось не с первого раза — сил едва хватало держать веки открытыми. Он обнаружил себя на кровати, намного мягче казарменной койки. Рядом, на краю, напряжённо выпрямив спину, сидела незнакомка. Бревенчатые стены, маленькое оконце, пропускающее сквозь мутное стекло бледный солнечный свет, у противоположной стены — низкий шкаф, или как его там называют, и стул у самой двери. Харо понятия не имел, где находится, ни на лазарет, ни на загон это место не походило. Тогда где он и как здесь оказался?

Последнее, что удалось выскрести из памяти — бескрайнюю степь и заходящее кровавое солнце, а ещё нестерпимую боль и леденящее дыхание Госпожи на своём лице. Странно, что он всё ещё жив, а в этом Харо не сомневался: мертвецы боли не чувствуют, а левый бок мучительно тянуло, мышцы крутило, как после десятичасового выпаса без передышки.

Женщина чуть подалась к нему, хмурым взглядом рассматривая его лицо:

— Ты понимаешь меня?

Харо отвернулся.

«С чего бы мне тебя не понимать? Я ведь не животное».

Не дождавшись ответа, она щёлкнула пальцами у его уха:

— Посмотри на меня! — он резко обернулся, заставив её вздрогнуть от неожиданности. — Ох, у меня от твоих глазищ мурашки по коже!

Харо опасливо изучал незнакомку: вытянутое лицо, заострённый нос, лёгкая сеточка морщин у глубоко посаженных глаз — несмотря на строго поджатые губы, женщина не казалась злой или опасной.

— Как ты себя чувствуешь? Что-то болит?

Да проще сказать, что не болит! Он уже собирался ей ответить, как вдруг его внимание привлекли тяжёлые шаги, и пока Харо искал глазами хоть что-то, напоминающее оружие, в дверном проёме появился сухощавый старик, также, как и незнакомка, показавшийся знакомым. С озадаченным видом тот поскрёб убелённую редкой сединой макушку и вопросительно глянул на женщину:

— Очнулся или опять?

— Похоже, очнулся, — отозвалась она. — На голос реагирует.

— Вот видишь! — просиял старик, скалясь кривыми жёлтыми зубами. — А ты всё заладила: труп да труп!

Эти двое не выглядели ни напуганными, ни напряжёнными, они словно находились в компании старого знакомого, а не выродка с клеймом на лбу, и Харо эти двое нешуточно настораживали, что-то с ними явно было не так.

— А чему ты радуешься, Бернард? — женщина потянулась за деревянной миской, валявшейся на полу вверх дном. — Люди уже начинают задавать вопросы, заметили, что я к тебе зачастила. Ох и бед ты не оберёшься, коли пронюхают, кого приволок в деревню!

В деревню? Так это он в людском селении? Всё-таки добрался.

— Не пронюхают, к дому чокнутого Берна никто и носу не суёт, — старик заковылял прямиком к Харо. — Ну здравствуй, скорпион! Спокойно, не бойся, мы не враги.

«А я, что ли, на кролика перепуганного похож?»

— Суёт не суёт, а осторожность не помешает, — женщина встала с кровати. — Сейчас вернусь, а ты присмотри пока за ним. И под ноги тоже смотри, лужа вон.

Старик шутливо отдал честь на манер гвардейцев и, заняв освободившееся место, с любопытством заглянул Харо в глаза:

— Вот это да-а! Ты хоть не слепой?

Харо угрожающе оскалился: нечего так пялиться!

— Да ты не серчай, я ж не со зла, — поспешил успокоить его старик. — Диковинка ты для нас, нечасто в наших местах осквернённого встретишь, а скорпиона и подавно. Слушай, а ты хоть помнишь меня? Нет? Я Бернард. А ты Сорок Восьмой, так ведь?

«И кто ещё из нас слепой?»

Старик громко вздохнул:

— А я ведь тоже думал, что не выкарабкаешься. Три недели без сознания проваляться — не шуточное дело. Ты, правда, иногда приходил в себя, но как неживой. С ложечки тебя кормили, что дитя неразумное.

«Радуйся, что я тебе эту ложечку в твой сморщенный зад не засунул».

Представить страшно, что они делали, когда ему нужно было облегчиться… Зато теперь понятно, откуда так знакомы их лица.

Стоп! Три недели в отключке? Три недели, мать его!

Харо подскочил, спугнув старика с койки. В боку взорвалось болью, будто туннельный пёс вгрызся, ноги подкосились, и дощатый пол стремительно врезался в колени. Тошнота подступила к горлу, и его вырвало желчью.

— Вот беда! Куда ж ты, сынок? Нельзя так! Тебе бы отлежаться, сил подкопить, — старик суетливо подхватил его под руку и помог вернуться в кровать.

— Мне… нужно идти, — во рту как вороны насрали. Язык лип к нёбу, с трудом ворочался.

— Да куда ж ты пойдёшь с голым-то задом! — Бернард скрипуче захихикал.

Кое-как устроившись на промокшей от его же пота постели, Харо привалился к стене. Руки от слабости мелко тряслись, дыхание сбилось всего из-за пары шагов, нутро всё горело.

— Простынь позже сменю, — старик сочувственно поцокал языком. — Лихорадит тебя, сынок — будь здоров.

— Воды…

— Держи, — Бернард подхватил с тумбы здоровенную кружку.

Никогда Харо не пил с такой жадностью, даже после Стены Раздумий. Казалось, с каждым глотком к нему возвращалась жизнь, пожар внутри постепенно стихал, а тошнота наконец отступила.

— Кто тебя так, Сорок Восьмой? Кому ты дорогу перешёл? И где твой хозяин?

Три недели… С Ровеной могло произойти что угодно, а он до сих пор еле дышит. Защитник хренов!

— Далеко до Опертама?

Бернард пожал плечами:

— Дня три пешком, если по прямой. А что, тебя там кто-то ждёт?

Три дня — слишком долго, а в таком состоянии ему и суток не протянуть, загнётся где-нибудь в канаве, как пить дать, да и с этой парочкой ещё разобраться нужно. Вроде неопасны, но если узнают, что он беглый — точно не обрадуются. Наверняка ждут награду от несуществующего хозяина. За просто так спасать бы не стали, это же свободные.

— Почему?

— Что — почему? — моргнул Бернард.

— Вы свободный. Почему вы спасли меня?

— Чего это ты ко мне, как к знатному? — лицо старика нахмурилось, став похожим на сморщенное яблоко. — Не надо мне таких почестей, скорпион! И выгоды никакой я не ищу, если ты об этом. Не смог я пройти мимо, да и как, если рядом живое существо погибает! Не по-человечески это.

«Ага, и псов ты подкармливаешь по доброте душевной, и воронов по осени не стреляешь».

— К смергу твою хмарь, старик! Я осквернённый, а не дебил. Говори прямо, чего надо?

Старик насмешливо прищурился:

— Ни слова не понял. Это ты на каком языке сейчас сказал?

Либо этот хмырь совсем дурак, либо прикидывается, но выяснять не было ни сил, ни желания.

— Что тебе нужно, спрашиваю.

— Я ведь с вашим племенем дел не имел, — Бернард сердито сверкнул блёкло-серыми глазами. — Мы люд простой, живём как умеем, рабов не держим — эта роскошь для толстожопых вельмож. И законы у нас простые: чужую жизнь уважаем, всегда помочь друг другу стараемся. Ты Аду не слушай, она никогда кротким нравом не отличалась, но сердце у неё доброе. Она тебя с того света вытащила и ни медяка за это не запросила, а ты тут нас в корысти обвиняешь. Такова, значит, благодарность осквернённых?

А не так-то прост этот свободный! Только придуривается дряхлым сморчком, но закалка в нём чувствуется. Не боится, не юлит, говорит что думает. Это не старшак нахрапистый, такого и уважать не зазорно.

— Так в… ты не из-за награды?

Бернард собрался что-то ответить, но тут вернулась Ада и, глянув в сторону Харо, укоризненно покачала головой.

— Ты б прикрыл своё богатство, женщина всё-таки, смущаешь, — старик хитро подмигнул.

В комнате стоялаприятная прохлада, без покрывала жар не так мучил, но раз уж надо… Харо неохотно прикрылся сырой простынёй. Ада поставила рядом с пустой кружкой какую-то склянку с пилюлями и, скрестив руки на груди, сурово воззрилась на него сверху вниз:

— Скажи-ка, чудо моё скорпионье, ты что-то употреблял?

— Конкретнее.

— Наркотические вещества, например.

Харо чуть склонил голову набок, ожидая пояснения получше.

— Ну, знаешь, что-то, от чего хорошо становится, — догадавшись, Ада подобрала слова попроще, — или видится всякое.

— Поганки, что ли?

— Какие такие поганки?

— Грибы синие. Но я ими особо не увлекался.

— Может, тогда лекарства какие-нибудь? Пилюли?

Вспомнилось, как Ровена рассказывала об антидоте, и какая после него бывает ломка.

— Антидот.

— Что ещё за антидот?

— Все осквернённые обязаны принимать антидот. Он будто бы деструкцию замедляет, но говорят, хма… ложь это. Травят нас, чтоб послушными были.

Бернард негодующе закряхтел, лекарка же задумчиво приложила палец к губам и, постояв так недолго, кивнула:

— Любопытно… А сколько тебе лет?

— Двадцать или около того.

— Около того? Ты что, возраста своего не знаешь?

— Точно никто из нас не знает.

— Четыре года, получается… Это действительно многое объясняет.

— Что именно? — спросил Бернард, усаживаясь на стул.

— Абстинентный синдром у него. Я поначалу на воспаление списывала. Впрочем, так оно и было, но антибиотик всё же сработал. Помнишь, жар почти спал, а через день начались судороги?

— Ну?

— Я потому и решила, что не жилец наш скорпион, а он всё никак подыхать не собирался. Рана-то заживала хорошо, даже быстрее, чем я ожидала, но вот жар и судороги с толку сбивали, а оно вон как, оказывается, — Ада указала на принесённую ею склянку. — Вот, а то закончилось… Это жаропонижающее, не криви морду! Одну прими сейчас, вторую на случай, если температура не спадёт. Проконтролируй его, Берн.

— Сделаю.

— И как долго это будет длиться? — поторопился спросить Харо, пока лекарка не ушла.

— А это, скорпион, одним богам известно.

— Дерьмо!

— Радуйся, что жив остался. Если бы не Бернард, гнить в степи твоим обглоданным костям. И ещё, — уже у порога она повернулась к задумавшемуся о чём-то старику. — Покорми его, только бульоном, ничего тяжёлого не давай, как бы ни просил. А ночью выведи прогуляться, ему нужно двигаться побольше, быстрее на ноги встанет. Завтра зайду, проверю.

После её ухода Бернард какое-то время молчал, уткнувшись взглядом куда-то в пол, потом поднял голову и внимательно посмотрел на Харо:

— Ты ведь беглый, да?

— С чего ты взял?

— В кандалах, без хозяина, а раз уж тебя никто не разыскивает, значит, в мертвецы списали. Кто ж в своём уме станет без причины убивать ходячий мешок золота?

Харо с неохотой кивнул, так и не найдя, что возразить. Старик понимающе крякнул, потирая подбородок:

— Дела-а! Это тебя во время побега пырнули?

— Нет.

— А кто ж тогда? Ты не подумай, я не вынюхиваю, но предпочитаю знать, с чем имею дело и от кого придётся отбиваться, если вдруг гости нагрянут.

В смысле отбиваться?.. Всё-таки странные существа эти свободные! Одни ненавидят тебя просто за твоё существование, другие готовы вступиться, не задумываясь о последствиях.

— Если бы меня искали, давно бы сюда наведались, так что можешь спать спокойно, старик.

Бернард бодро хлопнул себя по коленям:

— Ну что ж, тогда принесу тебе поесть.

— Не калека, сам справлюсь. Веди.

— Ну раз так, тогда двигай за мной, скорпион. Вместе пообедаем.

Харо с трудом сполз с койки. Ноги не слушались, дрожали, как у немощного, бок тянуло, каждое неосторожное движение отдавалось тупой болью, хотя от раны осталась только широкая красная полоса с мелкими точками с двух сторон — от иглы, зашивали.

Бернард что-то нашарил в том самом коренастом шкафу-недоростке и бросил Харо:

— Держи вот. Отстирал и заштопал.

Натянуть портки оказалось настоящим приключением: пошатываясь и путаясь в штанинах, Харо то и дело терял равновесие, едва удерживаясь на ногах. Но сдаваться он не собирался — после синего дыма и не так штормило — и уже вскоре непослушными пальцами он продевал последний крючок-застёжку в железную петлю. Старик крутился рядом, готовый подстраховать в случае поражения в битве с портками, но убедившись, что всё вполне благополучно закончилось, удовлетворённо хмыкнул и приказал следовать за ним.

Плёлся Харо со скоростью улитки, но до кухни добрался без происшествий. Кухней хозяин дома назвал комнатушку со столом и чугунной тумбой у стены, от которой к потолку тянулась толстая чёрная труба. Внутри тумбы тлели угли, сверху дымился котелок, и от посудины этой исходил такой аромат, что в животе заурчало. Старик загремел чем-то в подвесном шкафу, извлёк оттуда две плошки и наполнил их до краёв аппетитным варевом. Одну, со сплошной жижей, он подвинул к Харо, себе пригрёб с огромным куском мяса. Вот жлобина! После трёхнедельной голодовки Харо готов был съесть целого барана со всеми потрохами… Да хоть гиену! А ему тут жижу подсовывают.

Поймав на себе его недовольный взгляд, Бернард махнул сухощавой рукой и выловил из котелка небольшой кусок мяса:

— На вот, но больше не дам — нельзя, а то загнёшься. Пусть желудок привыкнет маленько. Потерпи денёк-другой, потом накормлю по-человечески.

Ели они в молчании. Харо украдкой поглядывал в окно, но кроме деревьев да кустов, между которыми проглядывала хлипкая изгородь из жердей, ничего интересного не нашлось. Поля, окраина леса вдалеке, а может, и вовсе рощица — обзор не ахти какой, но ни других домов, ни людей он не обнаружил. Сбежать отсюда проще некуда, хотя его, вроде, и так никто не удерживал, но как знать, что там на уме старика. Наставления Седого он хорошо помнил: каким бы добрым свободный ни казался, расслабляться нельзя, а то всадят по самое не балуй.

Когда надоело пялиться в окно, Харо принялся разглядывать соседнюю комнатушку. В углу стоял деревянный ящик с каким-то хламом, огромный сундук громоздился у самого окна, на крышке лежали лук без тетивы и колчан со стрелами. На полу в куче валялись топор с замусоленной до блеска рукояткой, пила и прочие инструменты, предназначение которых для Харо оставалось загадкой. Свободные любят копить вещи, чего только стоила конура Седого — глаза разбегались.

— Ты один живёшь? — любопытство всё же взяло верх. Неизвестно ещё, когда выпадет возможность разузнать о быте свободных.

— Как видишь, — бросил Бернард, расправляясь с остатками мяса.

— Разве у тебя не должно быть семьи?

Старик хмыкнул в ус:

— Прям должно?

— Я думал, у каждого свободного есть семья.

Бернард вернул недоеденный кусок в плошку и отодвинул её от себя:

— Семья, сынок, дар, а не данность. Не к каждому Боги щедры, и даже если повезло, дар этот ещё сохранить нужно. Я вот не сохранил… Не сумел.

— Расскажи. У тебя была женщина? Дети?

— Когда-то были жена и дочь. И даже внучка! Малышка Джоди… — тяжело вздохнув, старик упёрся локтями в столешницу. — Жена померла давно, остались мы с дочкой, а потом родилась Джоди. Отец у неё непутёвый был, признавать своё чадо не хотел. Я-то ему хорошенько зад надрал, в нашей деревне он больше не появлялся, да вот дочка долго не прожила, захворала сильно. Ада крепко за её жизнь боролась, но тщетно. Вот мы и остались вдвоём: я и моя внученька.

— И где она сейчас?

— Нет её больше. Я б и сам давно к своим девочкам отправился, но не помру, пока не отрублю башку этой поганой твари. Сколько горя принесла, паскуда! Э-эх! — Бернард раздосадованно махнул рукой перед носом, точно прогоняя муху, потом вдруг нахмурился и испытующе посмотрел на Харо. — Слушай, скорпион, вас же охоте учат.

— Ну.

— Может, подсобишь советом? Дело вот какое: лет десять назад завелась у нас пакость одна. Умная тварь, хитрющая, я таких в жизни не видал.

— Смерг, что ли?

— Какой такой смерг?

— Месмерит.

— А-а… Да если бы! Я б его живо освежевал. Нет, эта тварь совсем другая. Мы его Серым Демоном зовём, ни на одну мне известную животину он не похож. Летать умеет, но не птица, ближе к ночному ящеру, но не падальщик — хищник. И опасный хищник, между прочим!

Харо усиленно перебирал в памяти всё, что знал о тварях, но ничего подобного слышать ему не доводилось.

— Не знаю такого. Опиши.

— Метра полтора в холке точно будет, если шипы на спине не вздыбит. В длину — три-четыре без хвоста, морда треугольная, зубастая, крылья здоровенные, он ими как на лапах бегает. Быстрый гад! Это он мне ногу покалечил, но не убил, представляешь! Точно насмехался надо мной, знал, почему на него охочусь.

Старик нёс полную ерунду. Зверьё таким умом не обладает, на то оно и зверьё, да и размеры наверняка раза в два меньше — от страха и червяк горгоной покажется. Это какой у твари должен быть размах крыльев, чтобы такую сраку в воздух поднять! И всё же животина любопытная, летающий ящер — что-то новенькое.

— Хочешь сказать, никто из охотников его так и не шлёпнул?

— Охотники! — старик презрительно фыркнул, ковыряясь ногтём меж зубов. — Я в наших местах самый опытный, а сделать так ничего и не смог. Демон даже на отраву не купился! Вот скажи, скорпион, ты хоть раз видел, чтобы зверьё такие ловушки просекало?

— Нет.

— Вот и я не видел. Мы и умельцев нанимали, но те быстро смекнули что к чему и слиняли вместе с нашим золотом, а Демон к тому времени совсем оборзел, со скота на людей перешёл. Я поначалу не вмешивался, хотя и своё золото в общий котёл бросал, но основательно за него не брался, мне Джоди нужно было растить, не оставлять же её сиротой! Но Боги, видать, за равнодушие меня и покарали. Добрался Демон до неё…

Крылатый ящер, ухитряющийся избегать ловушек — звучит не очень-то правдоподобно. С другой стороны, чего только в Пустошах не водится, в окрестностях Регнума псов и месмеритов тьма-тьмущая, не учитывая плачущих — та ещё срань неизведанная. Что тогда говорить о местах, где нога осквернённого не ступала?

— А подстрелить не пробовал?

— Его ни лук, ни ружьё не берёт. Что только мы не пробовали, сынок, бесполезно — шкура у него толстенная. Быть может, винтовка крупнокалиберная взяла бы, да где нам, деревенским, такую раздобыть! Они только у королевских солдат, и то редкость, а королю на нас плевать с высокой башни. У него в замке мир да покой, чего задницу от трона отрывать из-за каких-то немытых крестьян из глубинки.

В огнестрелах Харо мало смыслил, а вот с добротным луком можно было и рискнуть, но оно ему надо? Ровена сейчас на первом месте, а до чужих проблем ему дела нет, тем более, до проблем свободных.

— А от меня-то что хочешь?

— Не знаю, может, мысля дельная возникнет, — Бернард ответил неуверенно, видимо, сам ни на что уже не надеясь.

— Дельной пока не возникло. А отчего скорпиона какого-нибудь не отправите?

— Какие там скорпионы! Я до встречи с тобой о вас только слышал. Говорил же, народ мы простой, откуда у нас столько денег! Даже если три деревни соберут всё имеющееся золото, его не хватит и на самого чахлого из твоего племени. Кстати, у тебя способность-то есть?

А старик не промах! Не совет ему нужен, хочет его руками Демона грохнуть, издалека заходит.

— У всех скорпионов есть хис… способности.

— А у тебя какая? — Бернард сразу оживился.

— Стреляю метко.

— И всё? — старик разочарованно поник. — Меткость здесь ничего не решает. Я тоже хорошо стреляю, в своё время со ста метров в монету попадал.

Неплохо для человека!..

— Нет, твоя способность здесь не годится, — продолжал рассуждать Бернард. — Нам бы отыскать кого-нибудь толкового. Силача, например, чтоб шею этой падали свернул.

Он ещё долго разглагольствовал о способах убить зверюгу, будь у него в распоряжении дельная способность. Несчастный с горя помешался на своём Демоне, часа два тошнил: и где водится, и как ягнёнка порченого не стал жрать, и как внучку погубил. Харо слушал старика вполуха, его куда больше волновало, как вырвать Ровену из лап ублюдка. Дорога в Опертам сейчас казалась чем-то непреодолимым, и дело вовсе не в ломке или ране. С его рожей не выйдет прикинуться человеком, как могли бы это сделать Слай или Керс. Придётся передвигаться по ночам, избегая поселений и дорог. Формы-то у него тоже нет, кроме портков с сапогами. Но самое сложное — попасть в город, при этом не нарвавшись на патруль.

Когда стемнело, Бернард помог сделать пару кругов вокруг дома. Ноги понемногу начинали слушаться, силы возвращались, пускай и медленно. Но обрадовался Харо рано — сразу после прогулки снова поднялся жар. Пришлось глотать оставленные Адой пилюли. Засыпая, он не мог перестать думать о принцессе, о том, что с ней сделали те твари и что ещё могли сделать, пока он здесь отлёживался. Окончательно решив, что через два дня выдвинется в путь во что бы то ни стало, Харо кое-как разогнал гнетущие мысли и вскоре провалился в тяжёлый вязкий сон.

— Хватит дрыхнуть!

Кто-то с силой двинул в плечо. Харо резко сел, уставившись на тёмную фигуру у кровати. Темень сплошная, ничего не разобрать, но голос показался знакомым.

— Наконец-то, мать твою! Я здесь уже четверть часа на ухо тебе ору.

Нет, голос не просто знакомый — глюк от лихорадки, не иначе.

— Да не тупи ты, братишка! — Морок плюхнулся на край лежанки и, тихонько присвистнув, попрыгал на ней. — Ух ты какая мягкая! Я б на такой тоже спал мертвецким сном.

— Срань воронья, только не ты! — обречённо простонал Харо. — Лучше бы я сдох!

— Ага, я тоже рад тебя видеть, — Двадцать Первый широко оскалился. — Кончай бревном валяться, нам ещё принцессу спасать.

Кто-кто, а Морок героизмом не отличался. Мелкий и слабый для скорпиона, если бы не хист, отрядили бы его в сервусы, не задумываясь, а оно вон как, оказывается…

— А ты меня на руках тащить собрался? — Харо обессиленно откинулся на подушку. Тело продолжало ломить, хотя и не так сильно, как днём. — Я еле ноги переставляю… Постой, как ты вообще здесь оказался?

— На своих двоих пришёл, как же ещё! — Морок усмехнулся. — Когда твои без тебя вернулись, я сразу смекнул, что дело горелым смердит. Дождался ночи и слинял. Правда, пришлось поплутать пару дней, пока на твой след не вышел. И вот я здесь! Признавайся, скучал по мне?

— Спал и видел твою рожу.

— Я так и думал! — просиял Двадцать Первый, радостно скаля клыки.

— Прячешься ты где? В доме, что ли?

— Не, днём в лесу, неподалёку, ночью прихожу тебя проведать. Видел сегодня тебя со стариком на прогулке. Вы так мило смотритесь вместе — прям идиллия!

— Он мне жизнь спас.

— Знаю, потому и не тронул. Хотел сначала их двоих укокошить, а тебя забрать, но ты трупом валялся, я даже подумывал, что не очухаешься. Это тебя Сто Тридцать Шестой так?

— Альтера.

— Фигасе! А за что?

— За дело.

Морок обиженно надулся:

— Не хочешь, не говори, тоже мне!.. Так что делать будем?

Порой от болтовни Двадцать Первого тянуло вздёрнуться, но сейчас Харо искренне рад был его видеть. Вдвоём проще, а с его хистом куча проблем сразу отваливается. Но сильнее всего задевало, что единственным верным другом из всех оказался тот, на кого бы раньше и не подумал.

— Дай мне пару дней очухаться, потом двинем на Опертам.

— Ладно, брат, отдыхай, я буду рядом, — вразвалочку, не заботясь о тишине, Морок подошёл к распахнутому настежь окну. Харо чуть приподнялся на локтях и окликнул друга:

— Рад тебя видеть, брат!

— Приходи в себя побыстрее. Принцесса нас уже заждалась.

* * *
Сервус услужливо распахнул дверь и посторонился, приглашая Кэтт войти. Она остановилась за порогом и, переминаясь с ноги на ногу, осмотрелась. Стены просторного кабинета были обиты гранатовой тканью, на громоздком письменном столе лежала раскрытая книга, угол заняла изящная лампа с шёлковым абажуром. Тяжёлые бархатные шторы под цвет стен были подвязаны золотыми шнурками, шифоновая тюль рассеивала дневной свет, сохраняя в помещении мягкий полумрак. Камин украшала витиеватая лепка, изображающая гротескных демонов со змеиными телами и зубастыми пастями. От многочисленных серебряных и фарфоровых статуэток, ваз и прочих диковинных предметов рябило в глазах.

— Прошу, присаживайтесь, — осквернённый указал на глубокое кресло, обитое бордовым велюром. — Господин скоро спустится.

— Благодарю, — поколебавшись, Кэтт на носочках прошлась по серебристой шкуре на полу. Среди всей этой роскоши она ощущала себя потёртым медяком, затесавшимся в горсти новеньких золотых монет.

— Могу ли я вам что-нибудь предложить? Может, чаю или кофе?

— Н-нет, благодарю, — угодливость сервуса смутила её ещё больше.

Низко поклонившись, невольник добавил, что будет поблизости, если вдруг что-то понадобится, и притворил за собой дверь. Кэтт уже и не рада была своей решимости. Одухотворённость, с какой она едва ли ни неслась сюда, бесследно испарилась, стоило переступить порог особняка.

«Что я здесь делаю? Меня же на смех поднимут!» — нищенка, удумавшая прикупить себе осквернённого — комичнее сцены и не придумаешь! Хозяин дома и слушать её не станет, как только увидит старенькое платье и поношенные туфли, а ведь она подобрала лучшее из своего гардероба — то, что не успела обменять на еду в тяжёлые времена.

Кэтт представила, с какой пренебрежительной насмешкой на неё будет смотреть этот Эдмонд, купающийся в золоте и шелках, и скудные остатки смелости испарились каплей воды на раскалённом камне. И на что она только рассчитывала? Что выкупит ординария по сходной цене? Какая нелепость! Продав Вэйла в гладиаторы, его хозяин наверняка выручит кругленькую сумму. А коли сразу не продал, значит ищет предложение повыгоднее. Пожалуй, лучше уйти сейчас, пока не поздно, пока окончательно не опозорилась.

Кэтт поднялась из кресла, намереваясь тихонько улизнуть, как вдруг медная ручка зазвенела, и дверь отворилась. Статный мужчина средних лет с пронзительными чёрными глазами и чёрными как смоль волосами, слегка тронутыми благородной сединой, окинул свою гостью любопытным взглядом и вежливо улыбнулся:

— Чем я могу быть вам полезен, госпожа Кэттерин?

— О… я… — она протянула ему руку, стараясь скрыть дрожь от волнения. — Рада нашему знакомству, господин Эдмонд. Благодарю, что нашли для меня время.

— Не стоит благодарить за такие мелочи. Но я вижу, вам ничего не принесли. Не желаете ли отведать мятного чаю с сушёными фруктами? Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?

— Нет, что вы… — Кэтт ощутила, как вспыхнули её щёки. Ну не мог он не заметить, что перед ним представительница не самой благополучной прослойки общества, и тем не менее обращался к ней как к равной, без унизительного пренебрежения и иронии.

Пригладив слегка закрученные вверх усы, Эдмонд устроился в кресле напротив:

— Тогда я в вашем распоряжении, госпожа Кэттерин.

Нервно поправив юбку, она прочистила горло, пытаясь вспомнить речь, заготовленную для встречи. Мысли как назло спутались и никак не хотели выстраиваться в нужном порядке.

— Простите, я немного волнуюсь… — полушёпотом призналась она. — Дело деликатное, и я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно.

— Не волнуйтесь, смутить меня довольно сложно.

— Д-да, конечно, — Кэтт слабо улыбнулась. — Видите ли, я здесь из-за… У вас есть… э-эм… Я хотела бы выкупить у вас одного осквернённого. До меня дошли слухи, что вы подумываете продать ординария… Ох, простите, это звучит так странно!

Эдмонд, чьё лицо оставалось совершенно спокойным, чуть склонил голову на бок и приподнял бровь:

— Не вижу ничего странного в вашем желании приобрести осквернённого, госпожа Кэттерин, ничего, кроме одного: откуда у вас такая информация? Немногим известно о моём намерении, и, смею предположить, вы не вхожи в их круг.

Кэтт почувствовала, как лицо заливается густой краской. Как же она об этом не подумала? Теперь её сочтут за лгунью или, того хуже, сплетницу.

— Я… эм… — она смолкла, поняв, что крыть нечем.

— Не утруждайтесь, Кэтт, я знаю о вас, — Эдмонд мягко рассмеялся, не насмешливо, благодушно. — Вы же здесь именно из-за Вэйла, не так ли?

Она удивлённо заморгала:

— Это он вам рассказал?

— Нет, он как раз стойко отмалчивается, но вы ведь понимаете, я просто обязан знать всё о живущих в моём доме. Вэйл совершил серьёзный проступок и должен быть счастлив, что я не пристрелил его как взбесившегося пса, укусившего руку своему хозяину, даже если причиной бешенству послужило столь очаровательное создание, как вы, Кэттерин.

— Это моя вина, он здесь ни при чём, — залепетала она. — Я не должна была заводить с ним дружбу, знаю, но…

— Но вы сделали это. Так почему, Кэтт? Он же осквернённый. Приличная женщина, уважающая себя, даже близко не подойдёт к выродку.

Она печально потупила взгляд:

— Выходит, я не совсем приличная. Но к вам я пришла не обсуждать мою репутацию. Вы готовы продать его мне? И если готовы, какую сумму за него хотите?

Откинувшись на спинку кресла, Эдмонд с минуту пытливо изучал Кэтт.

— Я допускаю такую возможность. Но для начала расскажите мне вашу историю. Что движет вами, Кэттерин? Я хочу понять.

— Что движет мной? — она грустно усмехнулась. — Я вдова, воспитывающая в одиночку двух сыновей и отчаянно нуждающаяся в помощи и защите. И Вэйл мне кажется вполне надёжной опорой.

— Всего-то? — иронично вскинул бровь Эдмонд. — Так вы няньку подыскиваете? Не проще ли тогда купить какого-нибудь сервуса? Они стоят значительно дешевле, а судя по всему, не сочтите за грубость, моя дорогая, деньгами вы не сорите.

— Уж извините, господин Эдмонд, но мне куда лучше знать о своих нуждах, — его проницательность начинала злить. Да кем он себя возомнил, чтобы указывать ей!

Хозяин дома поднялся из кресла:

— Что ж, вы меня не убедили, Кэтт. Покупатель на него уже нашёлся, и я не вижу причин отказывать ему в вашу пользу.

Ну уж нет, такой ответ её не устраивает! Прохвост наверняка набивает цену. Богатые умеют считать деньги, иначе разорились бы, так ничего и не накопив. Да такие, как он, за грош удавятся!

— Постойте! — выкрикнула Кэтт, когда Эдмонд открыл дверь. — Я правда не знаю, что вы хотели от меня услышать, но скажу, как есть: Вэйл спас меня. Он нужен мне. Очень нужен, просто поверьте!

Хозяин дома медленно кивнул:

— Продолжайте.

— Я отыскала его, чтобы отблагодарить, но… Понимаете, я так устала быть одна! Мне нужно чьё-то крепкое плечо.

Каменное лицо Эдмонда чуть заметно дрогнуло, а взгляд неожиданно потеплел.

— Вы влюблены в него, не так ли?

Казалось, этот самодовольный нахал видел её насквозь. Хотелось послать его ко всем чертям и гордо хлопнуть дверью, но Кэтт находилась совсем не в том положении, чтобы выказывать своё недовольство, и, не сумев солгать, она пристыженно понурила голову.

— Невероятно! — с деланным восхищением выдохнул Эдмонд. — Свободная, влюбившаяся в осквернённого… Каких только чудес не бывает в этом мире!

— Можете высмеивать меня как угодно, но делает ли это вам честь?

— О нет, Кэтт, у меня и в мыслях не было насмехаться над вами! Скажем так, для меня вы — любопытное открытие, и ради этого я, пожалуй, пойду вам навстречу и продам его ровно за столько, за сколько приобрёл. Семьдесят тысяч золотых — справедливая цена за достаточно способного ординария.

Семьдесят тысяч! Кэтт надеялась заплатить не больше пятидесяти — стандартную цену за вторую категорию рабов. Но семьдесят!.. Это ведь вся стоимость её дома, до последнего медяка. Теперь можно смело забыть о домике в пригороде. Тех смехотворных накоплений, припрятанных на чёрный день, не хватит и на клочок земли в какой-нибудь богами забытой деревеньке.

Но если отказаться, ей никогда больше не увидеть Вэйла… Что ж, можно подыскать работу получше или взять дополнительные смены. За пару лет, если затянуть пояс потуже, удастся наскрести на скромный участок в рыбацкой деревеньке. Всё лучше, чем до старости жить в одиночестве, никому не нужной.

— Хорошо, я согласна! Только прошу, дайте мне немного времени, — покупатель на дом уже нашёлся, но всё ещё пребывал в раздумьях, надеясь сбить цену.

— У вас ровно неделя, Кэтт. Но учтите, ждать дольше я не намерен.

Глава 26

Хлёсткие струи воды с трудом смывали запёкшуюся кровь с плеч, с груди, бёдер. Диана остервенело тёрла кожу там, где коснулось семя монстра в человеческом обличье. Впрочем, она сомневалась, что кто-либо из людей вообще способен на сострадание и милосердие.

Даже спустя год она не могла приглушить омерзение от прикосновений своего хозяина. Удары плетью не казались ей такими мучительными, как его поцелуи, и не существовало пытки страшнее, чем терпеть эту отвратительную тварь внутри себя. Но терпеть приходилось. С Брутусом лучше не играть, он сам может так сыграть, что быстрая смерть покажется наивысшим блаженством. Слишком уж хорошо она изучила его повадки, и первым важным уроком послужило истерзанное тело предыдущей фаворитки — серебряноволосой красавицы-ординария. Диана содрогнулась, вспомнив лицо несчастной. Багровое крошиво — всё, что осталось от безупречного личика, а на стеклянном столике перед восторженными зрителями — аккуратно расправленная кожа…

Но не боль и пытки пугали Диану — Брутус недвусмысленно намекнул, что сделает с братом, если она наскучит ему, потому приходилось выдумывать самые изощрённые способы доставить монстру удовольствие, лишь бы продержаться подольше, лишь бы сохранить Артуру жизнь, без него в этом мире ей делать нечего. Вот только с каждым разом ублажить подонка становилось всё сложнее. Настанет день, и главная роль в кровавом спектакле достанется ей с братом…

Поскорее бы он вернулся! Полгода — ни весточки. Невыносимо-бесконечные полгода она не слышала его голоса, не видела его улыбки, а их последняя встреча… Будет ли их связь прежней после произошедшего? Найдёт ли он в себе силы забыть всё и простить себя?

Артур был пьян. Но и в трезвом рассудке он вряд ли бы рассмотрел в кромешной темноте, кто именно скрывается за маской. Диана молчала, боялась даже пикнуть, хорошо помня слова Брутуса: «Малейший намёк, и утром голова твоего братца будет главным украшением стола». Диана всеми силами старалась не выдать себя, чтобы брат ничего не заподозрил, ведь хозяин находился совсем рядом, в соседней комнате, наблюдая за ними через потайную нишу в стене.

Как же Артур рыдал, когда она, исполняя волю бездушного чудовища, сняла маску при слабом свете свечи. Его взгляд никогда не позабыть: сперва непонимающий, отстранённый, но уже через секунду полный боли и ярости. Брат на коленях вымаливал у неё прощение, целовал руки… Но в чём его вина? Откуда ему было знать, что привычная пирушка среди гладиаторов закончится чудовищной трагедией? Хотя назвать произошедшее трагедией Диана бы не взялась. Да, поначалу было тяжело вспоминать о той ночи, но больше пугала мысль, что Артур изменится, что их отношения уже не будут тем островком заботы и любви, которую им чудом удалось пронести сквозь годы жизни в Легионе.

С той ночи они не виделись: Брутус не позволил попрощаться с братом, вскоре отправив его в Регнум, и где Артур сейчас — известно лишь Госпоже, а она не слишком-то разговорчива.

За дверью глухо стукнуло. Диана торопливо закрутила вентиль и замерла, вслушиваясь в тишину. Нет, не почудилось, скрип половиц отчётливо исходил из спальни. Кое-как натянув рубаху, она распахнула дверь, готовясь надрать зад наглецу, посмевшему ворваться в её комнату без дозволения, но вместо этого застыла на пороге, не веря собственным глазам. Даже в мерклом свете лампы, невзирая на сплошь покрытое кровью лицо, она узнала его. Она бы узнала его и с закрытыми глазами, произнеси он шёпотом хоть одно короткое слово.

— Артур! — Диана бросилась к брату в объятия и принялась покрывать его лицо поцелуями. Плевать на кровь, он здесь, он вернулся! — Как же я счастлива! Госпожа услышала меня!.. Полгода, тебя не было половину сраного года!

— Я знаю, сестрёнка, прости, — он крепко прижимал её к груди, поглаживая по мокрым волосам.

— Каждый день я просила Госпожу не забирать тебя, каждый день я надеялась получить от тебя хоть какую-нибудь весточку, каждую ночь я засыпала, гадая где ты, жив ли… Я так боюсь потерять тебя, Артур!

Брат нежно приобнял ладонями её лицо:

— Я тоже, Ди, каждый треклятый день… Но теперь я с тобой!

— Когда ты вернулся?

— Четыре дня назад.

— Странно, Брутус не упоминал твоё возвращение.

— Он и не знает. Ди, милая, выслушай меня, никто не должен знать, что я здесь. Никто, понимаешь?

Тон, каким он это произнёс, серьёзно настораживал. И эта кровь…

— Артур, во что ты вляпался?

Он с горечью усмехнулся и чмокнул её в носик:

— Я всё тебе расскажу, Крольчонок, дай мне только освежиться.

— Да уж, тебе не помешает! — Диана рассмеялась, мгновенно оттаяв при звуке своего детского прозвища. — Несёт от тебя, как от пёсьей своры. Ты голоден? Я что-нибудь раздобуду.

— Нет, никуда не выходи и лучше погаси лампу, — он ласково погладил её по щеке и скрылся за дверью душевой.

Плотно задёрнув шторы и приглушив свет, Диана устроилась на кровати, всё гадая, что же могло произойти. Возможно, это как-то связано с разрушениями в Регнуме или с терсентумом. Но как именно? Их же послали уничтожить Перо, так почему брат скрывается от магистра? Верно, что-то пошло не так, а Брутус не прощает ошибок, это всем известно. Но ведь скрываться вечно тоже невозможно…

Мысли в голове судорожно метались, а каждая минута тянулась медленнее часа. Диана уже собралась поторопить брата, но шум воды вдруг стих, и вскоре Артур вернулся в спальню.

— Новую форму раздобыть бы, — сказал он, застёгивая портки. — От рубахи одни лохмотья остались.

— Будет тебе форма, — она похлопала по кровати, зовя его сесть рядом. — Ну, братец, выкладывай. Я уже замучилась гадать, куда ты нас втянул на этот раз.

— В задницу, сестрёнка, причём в глубокую, — Артур с тяжёлым стоном растянулся на просторной койке. — Чёрт, как же хорошо! Спину ломит, точно у старой развалины.

— Ты и есть старая развалина! — Диана выпустила короткий смешок. — Переворачивайся, мой старичок, полечим тебе спину.

Брат послушно выполнил что велено и уткнулся носом в подушку, словно большой ребёнок. Диана невольно скользнула взглядом по соблазнительному рельефу плеч, и внизу живота приятно защекотало. Разум вопил, что так нельзя, но тело не собиралась внимать его призывам, оно куда охотнее отозвалось на воспоминание о той чудовищной ночи. Чудовищной, но такой сладостной…

Она солгала бы себе, сказав, что ей было омерзительно или неприятно. Поначалу она беззвучно глотала слёзы, стараясь представить, что вместо брата кто-то другой — кто угодно, хоть сам монстр, но вскоре его грубоватые ласки, его прерывистое дыхание, обжигающее кожу, разбудили в ней нечто глубинное, дремлющее, но столь сильное, что даже сейчас справиться с этим казалось невозможным.

Отогнав невовремя нахлынувшие воспоминания, Диана принялась массировать брату спину, сплошь покрытую шрамами. Сколько же из них достались ему незаслуженно, за шалости младшей сестрёнки! Артур всегда оберегал её, брал на себя вину, подставляясь под кнут, и даже увещевания, что боль и шрамы ей не страшны, не останавливали его.

— Ди, ты просто волшебница, — брат забавно застонал, когда она добралась до поясницы. — Можно посильнее, не сломаешь.

— Хватит балдеть, выкладывай уже!

— Меня сюда за принцессой прислали, — он перешёл на едва различимый шёпот. — Ты не подумай, я и так бы вернулся за тобой при первом удобном случае… Здесь нажми посильнее… Да, вот так!.. В общем, я хотел подождать, пока всё уляжется, а потом поговорить с Севиром — он бы понял, а теперь вот и не знаю, как быть, всё полетело смергу под хвост…

— Так, погоди! Давай сначала, а то ты меня только путаешь. И как ты сюда пробрался?

— Со стороны конюшни, перелез через забор… Можешь ещё сильнее, не жалей.

— Так вот откуда порезы на руках, — Диана надавила на поясницу чуть сильнее, как брат и просил. Каменные мышцы напряжённо подрагивали при каждом её прикосновении. — А я-то подумала, ты с местными кошками сцепился не на жизнь. Так что там с Севиром? Как ты вообще с ним связался?

Проурчав что-то от удовольствия, Артур принялся рассказывать о погроме в Регнуме, устроенном каким-то «нулевым». Эту историю Диана хорошо знала, но слушая её из первых уст, даже позабыла о братней спине — настолько её поразила невероятная мощь скорпиона. Теперь понятно, кто уничтожил терсентум, не оставив камня на камне. То-то же Брутус рвёт и мечет последние недели.

Жадно ловя каждое слово, она слушала и об ищейке, и о Пере, и о том, как Севир не просто дал Артуру шанс, но и доверил спасение принцессы. Всё это звучало изумительно и в то же время немного безумно. Если бы это рассказывал кто-то другой, Диана бы подняла сказочника на смех, но брату она верила безоговорочно — он никогда не лгал ей. Для других Девяносто Седьмой, может, и был высокомерным говнюком, но не для неё. Да, у него непростой характер, но за маской хладнокровия и равнодушия скрывается чуткий и отзывчивый Арти — так называла его мама, таким Диана помнила его всю жизнь. Легион изменил его, ожесточил, но несмотря ни на что, брат сохранил для неё того самого весёлого доброго Арти, правда при этом более не позволяя себя так называть.

— Но если Севир настолько тщательно всё продумал, что же тогда случилось?

— Он не учёл одного — говнюк, на кого так полагался, внезапно забыл о своих клятвах. Хмари мне напустил, сказал вернуться через три дня, заверил, что всё подготовит. Подготовил, сучий выкидыш… Он-то своё получил, но теперь весь Опертам на уши поднимут. Шутка ли — пять трупов посреди улицы. А ещё эти патрули на каждом углу. И откуда их столько взялось?

— А, ну это объяснимо. После так называемого пожара Брутус как с цепи сорвался, нагнал наёмников в терсентумы, удвоил патрули. Боится, гад, за свою шкуру.

— Погоди, что ещё за пожар? Чего это он там боится?

— Ты что, из Пустошей вылез?

— Вообще-то да.

— Точно! — Диана рассмеялась. — Ну тогда слушай. Около двух недель назад сгорел дотла Регнумский терсентум. Это официальная версия, но мне удалось подслушать разговор магистров. Так вот, никакой это был не пожар! Там даже забор в пыль стёрли, плётчиков заживо сожгли, а все до единого осквернённые куда-то исчезли. Думаю, это дело рук твоего «нулевого». Мы его Разрушителем зовём.

Артур восторженно присвистнул:

— Ну Керс, ну смергов сын! Интересно, что он удумал?

— Керс? Это и есть тот самый «нулевой»?

— Ага. Керосин, мать его… Сопляк с раздутым самомнением.

— Можно подумать, у тебя самомнение не раздутое, — Диана потрепала брата по отросшему ёжику волос.

— Не раздутое, а заслуженное, — пробурчал он.

— Насчёт принцессы, ты же понимаешь, что Брутус стережёт её, как зеницу ока? Девчонку на цепь посадили, охраняют круглосуточно, к ней так просто не пробраться, да и не просто — тоже.

— Всё я понимаю, и Севир догадывался. План у него был вполне ничего, между прочим. Нам всего лишь нужно было отыскать надёжного взломщика, по-тихому вывести девчонку и переждать недельку в укрытии, а потом мы спокойно бы вывезли её из города как какую-нибудь знатную, в карете — всё как полагается, и не нужно было бы по полям-пустошам скакать, рискуя жизнями.

План и впрямь казался неплохим, вот только сложно сбежать по-тихому, когда натолкнуться на патруль проще, чем на торговца лимонадом в знойный полдень.

Диана удручённо вздохнула:

— И что ты теперь собираешься делать? В Легион тебе возвращаться нельзя.

— Я что, на самоубийцу похож? Да и ищейка, поди, всё уже растрепала.

— Ищейка не вернулась, Артур. Брутус до сих пор думает, что вы на задании.

Брат резко приподнялся на локтях:

— Ты уверена?

— Абсолютно! Девятая здесь частый гость, я её знаю как облупленную. Она, кстати, была в ту ночь… — осёкшись, Диана насторожённо посмотрела на брата. Его лицо тут же помрачнело, на скулах заиграли желваки. — Прости, я не должна была…

— Нет, сестрёнка, извиняться тебе не за что, — Артур повернулся к ней и, подтянув к себе, крепко обнял. — Мне нет прощения, я понимаю, но давай постараемся забыть. Я не хочу потерять тебя, Крольчонок, ты всё, что у меня есть.

Диана слушала, как мерно бьётся его сердце, чувствовала, как вздымается грудь; горячая кожа мягко жгла щёку, и почему-то сейчас совсем не хотелось забывать о той ночи — ни с кем ей не было так хорошо.

— Ты ни в чём не виноват, Артур, прекрати себя терзать. Лучше скажи, что нам делать? Я не хочу, чтобы ты опять исчез на полгода!

— Обещаю, я обязательно что-нибудь придумаю. В Перо нам без принцессы путь заказан, но можно сбежать куда-нибудь на окраину или к уруттанцам.

— А что, если мы попытаемся всё-таки вызволить девчонку? Тогда мы сможем присоединиться к Перу.

— Даже не знаю…

— Но она же осквернённая, а осквернённые своих не бросают. Да, она странная немного, но за неё отдали жизнь четверо наших. Представь себе, четверо! И добровольно!

— Ты про тех недоумков? — Артур хмыкнул. — Они как раз живее всех живых.

— Живее живых, говоришь? Похоже, у вас там весело, — она провела рукой по старой отметине на его груди — первый бой на Арене, первая победа, сделавшая Девяносто Седьмого знаменитым Вихрем. Как же давно это было!

— Весело — не то слово, терсентум и рядом не стоял, но там свобода, Ди, настоящая свобода!

— Значит, нам туда и надо. Вытащим как-нибудь нашу принцессу, дай мне время подумать, а пока поживи здесь, никто тебя не выдаст. Главное, пёсьему сыну на глаза не попадайся.

— Кому?

— Сто Семьдесят Второй, чтоб у него жало отсохло! Ты должен его помнить.

— А, этот… Чёрт, точно! Ублюдок же всё папаше донесёт. Пожалуй, нужно прибить засранца.

— Никого прибивать мы не будем! Нам нужно сидеть тихо как мыши, — подняв голову, Диана посмотрела брату в глаза. В бледном свете лампы они казались чернее смолы, но всё такие же родные и тёплые, полные любви и нежности. — Артур, я так счастлива, что ты вернулся! Мне так тебя не хватало.

Он заботливо заправил выбившуюся прядь ей за ухо:

— И мне тебя, Крольчонок. Ещё бы с этой мразью разобраться… — его глаза холодно сверкнули, на губах проскользнула злая усмешка. — Ничего, время есть…

— Не смей, Артур, не трогай его! — она впилась ногтями ему в плечи. — Ради меня… ради нас! Сейчас мы должны просчитывать каждый наш шаг, иначе оба сгинем, так и не добравшись до Исайлума. Или ты смерти своей ищешь? А обо мне ты подумал?

Артур молчал, и его молчание нешуточно настораживало. Нет, смерть Брутуса ничего, кроме беды, не принесёт.

— Послушай, ты же знаешь, мне плевать на боль, а то, что он сделал… Проклятье! Можешь назвать меня сумасшедшей, но я ни о чём не жалею, и не жалела ни секунды!

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, Ди! Что значит, не жалеешь? Он унизил тебя, надругался… Он отнял у меня честь! Да лучше бы я жопу свою подставил!

— Дурак ты! Никто у тебя честь не отнимал, — Диана приподнялась, чтобы чмокнуть гордого брата в щёку, но вместо щеки коснулась его губ. Не случайно, но и не намеренно, это вышло само собой, и стоило почувствовать вкус его губ, ощутить его сбившееся от неожиданности дыхание, и то самое, глубинное, вырвалось наружу. Осторожное прикосновение превратилось в поцелуй, безответный, но не менее восхитительный.

Брат оторопело замер, и лишь тяжёлое дыхание выдавало в нём борьбу, которой Диана уже давно проиграла. Но его оторопь вскоре прошла, и Артур, слегка отпрянув, укоризненно покачал головой:

— Ди, это неправильно, так не должно быть.

— Почему? Кто сказал, что это неправильно?

— Ты же моя сестра… Так не принято.

— Не принято у кого? У людей? — она притянула его к себе за шею. — Так мы и не люди, Артур, нас их законы не касаются. Будь честен с собой, брат, нас же влечёт друг к другу. Наша любовь всегда была чем-то особенным, и эта тварь учуяла её, захотела отнять, растоптать своим натёртым до блеска сапогом. Но — будь он проклят! — я даже благодарна ему за эту попытку.

Диана потянулась к его губам, но он вновь остановил её.

— Не нужно…

Она не выдержала его укоризненного взгляда и стыдливо потупилась:

— Не смотри на меня так, Артур. Можешь не верить мне, но та ночь — лучшее, что было в моей жизни.

Брат долго и пристально изучал её, явно ведя внутреннюю борьбу с собой. Его тянуло к ней так же непреодолимо, и Диана знала, почему — они созданы друг для друга, сколько бы ни отрицали очевидного.

— Нет, Крольчонок, это ты — лучшее, что могло произойти со мной, — он вдруг притянул её к себе, запустил пальцы в её волосы и поцеловал, и поцелуй этот предназначался не сестре, но женщине, которую он любил и желал больше всего на свете.

Что такое счастье? Диана не раз задавалась этим вопросом, ведь оно редкий гость в терсентумских казармах. Впрочем, оно такой же редкий гость и в тесных каморках невольников в роскошных дворцах зажравшейся знати. Для осквернённых счастье — ценнейшая добыча, на охоте её не встретить, не поймать в силки, но за счастьем и не нужно идти в Пустоши или в леса, порой до него рукой подать. И, чёрт возьми, ради этого стоит страдать и десять лет, и двадцать, а может, и до самой деструкции, достаточно только верить, что однажды оно коснётся тебя, одарит своей лучезарной улыбкой.

Сейчас же Диана жалела лишь об одном — что не решилась на это раньше, а ещё, пожалуй, она поторопилась, заявив, что та ночь была лучшей в её жизни. Нет, всё лучшее ещё впереди…

* * *
— Ты только глянь на этих ублюдков! — Шед брезгливо сплюнул и с ненавистью размазал плевок по земле, представляя, как будет втаптывать в пыль выродков одного за другим. — Хозяевами себя почувствовали, гниды! В наглую, прямо у города обустроились. Они б ещё у ворот костёр развели!

— Нам же это только на руку, — сказал Роджер, продолжая ковыряться в кривых зубах сухим стеблем какого-то сорняка. — Терпеть не могу долгие прогулки.

Шед покосился на круглое брюхо майора — этому бы прогулки точно не повредили.

Небо уже посветлело, и хотя солнце всё ещё пряталось за грядой Красных скал, тянуть дольше нельзя: предрассветные часы — идеальное время для нападения. Правда, неизвестно, сколько среди выродков скорпионов, и как бы внезапное нападение не превратилось в кровавую бойню. Даже один такой ушлёпок способен угробить десяток хорошо обученных солдат, побоище в замке прекрасный тому пример.

Помня об этом, к формированию передового отряда Шед подошёл с особой тщательностью, отбирая лучших как среди своих подчинённых, так и средигвардейцев. Затесались сюда и несколько солдат Королевской армии, отрекомендованные самим генералом Силваном как лучшие стрелки и фехтовальщики. Остальные дожидались сигнала по другую сторону тракта. Если выродки хоть что-то заподозрят — тотчас же свалят, иди потом их ищи по степям да Пустошам, и так пришлось попотеть, пока разыскали их лагерь. Агент предупредил: на одном месте они долго не задерживаются, но далеко не уходят — поддерживают связь с городом.

Шед насчитал семерых: один клевал носом у костра, остальные безмятежно дрыхли, устроившись прямо на земле. Прикинуты кто во что, от гражданских издалека и не отличишь. Да только за это их прямиком на виселицу надо, привыкли к безнаказанности, мрази!

— Начинаем, — Шед крутанул барабан револьвера.

— Господин, позвольте мне остаться, — с надеждой промямлил агент, моргая единственным глазом. Второй заплыл, превратившись в сплошной фиолетовый кровоподтёк. — Они ж меня на куски разорвут!

Шед насмешливо фыркнул:

— Позволяю. Кен, подсоби нашему дорогому другу.

Стоящий за спиной агента полицейский выхватил из ножен кинжал и перерезал предателю глотку одним взмахом, настолько точным и привычным, что Шеду подумалось, будто тот всю жизнь только этим и занимался. Впрочем, может статься, так оно и было. За три года в полиции невзрачный и тощий как жердь паренёк дослужился до звания старшего капитана, и явно не за красивые глазки ему третью полоску на нашивку прилепили.

Дозорного они сняли одним выстрелом. Выродок упал ничком в костёр, разбросав вокруг тлеющие угли. Аппетитно запахло поджаренным мясом — как раз завтрак для туннельных псов.

Остальные повскакивали, ошалело хватаясь за мечи. У двоих в распоряжении оказались револьверы, но отстреливались ублюдки недолго — одного сразу угомонили генеральские стрелки, превратив грудь осквернённого в кровавый фарш, другой некоторое время огрызался, даже подстрелил Эду левую ногу. Лейтенант тяжело завалился на землю, к нему тут же подбежал напарник и потянул раненого к кустам. Опустошив барабан, скорпион отшвырнул бесполезный револьвер и бросился на ближайшего гвардейца с голыми кулаками.

Гляди-ка, отчаянный! Но заметив, как мерзавец всадил бедолаге что-то острое под челюсть, Шед решил вмешаться и, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Скорпион взревел, схватился за плечо, и этим дал фору другому льву. Оглушённый тяжёлым ударом, выродок рухнул на землю и так и остался валяться в пыли, пока добивали его собрата.

Осквернённые сопротивлялись стойко. Последний скорпион успел располовинить чем-то сверкающим двоих львов прежде, чем Кен угомонил ушлёпка пулей в затылок. Оставшихся трёх ординариев гвардейцы сомкнули в кольцо, держа на прицеле, но стрелять не торопились — таков был приказ.

— Роджер, свяжите эту падаль! — Шед указал на оглушённого скорпиона и подошёл к затравленно огрызающейся кучке рабов. — Слушай сюда, засранцы! Сложите оружие и останетесь живы…

— Отсоси-ка у меня, дружище, тогда, может, и сложу, — тявкнул один умник.

— Ты меня, видать, со своим собратом спутал, — Шед вскинул руку с револьвером и всадил пулю вырожденцу прямиком меж глаз. Тот повалился мордой в траву, выставив всем на обозрение раскуроченный затылок. — Есть ещё желающие? Нет? Тогда бросаем оружие и на колени, живо!

Осквернённые неохотно выполнили приказ, с ненавистью зыркая то на Шеда, то на гвардейцев. Пока Роджер волок к остальным уже пришедшего в себя пленника, Шед подошёл к первому подстреленному скорпиону. Узкие зрачки змеиных глаз безжизненно смотрели в предрассветное небо.

— Ну и уродец! — Шед пнул неподвижное тело. — Итан, гляньте в этот ваш список. Номер четыреста семьдесят.

Старший гвардеец суетливо нашарил в походной сумке папку с документами и, распахнув, принялся водить пальцем:

— Есть такой. В розыске с триста пятого года.

— Прекрасно, отметьте его, — подойдя к следующему, Шед подошвой сапога развернул голову убитого так, чтобы было видно клеймо. — Двести восемь.

Итан с сосредоточенной миной зашуршал бумагами.

— Мне вас до обеда ждать?! — рявкнул Шед.

— Простите. Ага, вот… О, так этот — наш клиент. Причастен к Скорбной Ночи.

— Замечательно! — подойдя к последнему скорпиону, Шед окинул его внимательным взглядом. Совсем сосунок, наверняка и двадцати нет. Лопоухий, с квадратной рожей и мелкими злобными глазёнками. Крысёныш, словом. — Сто восемнадцать.

На этот раз гвардеец справился быстрее, не желая позориться перед соратниками:

— И такой есть. Тоже в розыске с триста пятого.

Лицо скорпиона скривилось в злобной усмешке.

— Чего ты скалишься, шлюхин выкидыш? — Шед ткнул стволом ему в клеймо. — Забыл своё место? Перед тобой свободный гражданин, шваль, ты мне должен сапоги вылизывать, а не пастью щёлкать.

— Пусть тебе их красножопые вылизывают, — скорпион бросил короткий взгляд на Итана. — У них это лучше получается.

— Я ж тебя, сучёныш!..

— Отставить! — осадил гвардейца Шед. — Смотри сюда, уродец, у тебя два варианта: сдохнуть сейчас или заработать себе помилование. Покажешь нам дорогу в Исайлум и сохранишь свою жалкую шкуру. По-моему, звучит шикарно, как считаешь?

Морщась от боли, скорпион оглянулся на своих дружков:

— Вы ему отсосать уже предлагали?

Ординарий рядом гаденько осклабился:

— Предлагали, но больно они разборчивые. Видать, привыкли к господским.

Ещё один шутник! С первого раза, похоже, эти тупицы не понимают. Шед выстрелил не глядя — почти в упор промазать сложно. Мозги ординария брызнули на соседа, скорпион выругался, попытался подняться с колен, но дуло тут же упёрлось ему в переносицу:

— Последний шанс, тварь. Считаю до трёх. Один…

— Я отведу вас! — выкрикнул оставшийся ординарий. — Я хорошо знаю дорогу. Прости, Спайк, дохнуть как-то неохота.

— Ну ты и падаль! — процедил сквозь зубы скорпион. — Не жди Госпожу…

Выстрел мгновенно заткнул выродка, размазав очередную порцию мозгов по траве. Так даже лучше — с ординарием меньше возни. Шед брезгливо оттолкнул от себя трепыхающееся в агонии тело и чуть склонился над живым пленником, заглядывая в рожу, перепачканную братней кровью с серыми ошмётками. От былой гордости, с которой выродок огрызался на львов вместе со своими дружками, не осталось и следа, жить хочется всем, даже этим недоноскам. Казалось бы, в чём смысл цепляться за убогое существование, прогибаясь под каждого, кто не носит клеймо? Но смысл, видимо, был, пускай и непостижимый уму нормального человека, уважающего себя и свою свободу. Родись Шед одним из них, вздёрнулся бы на ближайшем суку сразу, как только научился ходить. Впрочем, этих тварей людьми и не назовёшь, мерзкое подобие, извращённое скверной, у них кроме звериных инстинктов ничего и быть не может. Грёбаные подражатели, злокачественная опухоль на теле Прибрежья.

— Молодец, умные всегда живут дольше. Но учти, с чувством юмора у меня туговато. Это на случай, если у тебя засвербит выбросить какую-нибудь шуточку. Ты меня понял, выродок?

Ординарий покорно склонил голову:

— Да, господин.

— Ну тогда показывай, где там ваш Исайлум.

Глава 27

Шум в лагере не стихал ни на минуту. Одни носились туда-сюда, галдя без умолку, другие тащили охапки хвороста, третьи помогали сервусам с готовкой, а некоторые и вовсе валялись в траве, храпя под убойной дозой синего дыма. Нудный с Шестьдесят Седьмым взяли на себя утренние выпасы, чтобы желторотики не отвыкали от дисциплины. Керс с Тушей неплохо справлялись, поддерживая какой-никакой порядок, но часть забот Альтере приходилось брать на себя: где разнять дерущихся, где выслушать жалобы от возмущённых сервусов, если мальки совсем от рук отбивались, а где просто раздать подзатыльники для профилактики.

— И сколько ещё нам здесь торчать без дела? — Шестьдесят Седьмой прикончил остатки синего дыма и швырнул флягу в проходящего мимо желторотика. Тот ловко увернулся и исподлобья уставился на обнаглевшего старшака. — Слышь, шкет, притарабань-ка ещё дыму!

— Ага, уже бегу… Говнюк! — шкет явно ничего тарабанить не собирался.

Альтера издевательски хмыкнула, смотря, как неразборчиво ворчащий соратник со второй попытки подобрал флягу и, пошатываясь, поплёлся на поиски новой порции пойла.

— Вот прям с языка снял, — пробурчал Двести Пятьдесят Третий. — Мы здесь хрен знает сколько уже торчим. Задолбало!

— А ты хотел каждый день терсентумы жечь?

— Ты же сама говорила, что не собираешься тратить время впустую.

— Говорила, но антидота у нас почти не осталось, а без синего дыма желторотики всю степь заблюют. Так хоть на ногах худо-бедно держатся. Не-е, сражаться в таком состоянии им нельзя, нужно подождать.

— Но мы-то могли бы хоть чем-нибудь заняться.

— Потерпи немного, брат, есть одна мыслишка, — Альтера заговорчески подмигнула. — Эй, Шестьдесят Седьмой, может хватит синячить?

Громко икнув в ответ, тот развалился в траве:

— Послали меня… в глубокую месмеритову нору. Сказали, дыма мало, обойдёшься. Слышь, подруга, может ты подсобишь, а?

— С чего бы вдруг?

— Сучка ты, Пятьдесят Девятая!

— Ты чё мелишь, баран! — не поднимаясь, Двести Пятьдесят Третий пнул друга по пятой точке.

— А хрен с тобой, — сдалась Альтера, устав за эти дни слушать нытьё Шестьдесят Седьмого. Пусть уж лучше пьяным пузыри пускает. — Эй, Глим, дым есть?

Девчонка, болтавшая о чём-то с Цыплёнком неподалёку, повернула голову:

— Ну есть, а что?

— Поделись с нуждающимися, а я тебе потом пыльцу отсыплю.

Помявшись недолго, та подошла к Шестьдесят Седьмому и протянула ему флягу. На запястье девчонки радужно сверкнуло, смутно напомнив о чём-то давно позабытом. Альтера невольно присмотрелась, привлечённая блеском:

— Скажи-ка, подруга, что это там у тебя на руке?

— Это? — Глим задрала рукав, выставив на обозрение браслет со стеклянными бусинами. — Так, ерунда, на память оставила.

«Это моё! Забери его, сейчас же!»

Альтера едва не подскочила от неожиданности. Давно же Твин не давала о себе знать. Настолько давно, что казалось, будто она навсегда исчезла.

«Какого хрена, подруга! Как ты это делаешь?»

«Он мой! Слай подарил его мне! Отбери его, Альтера, верни браслет!» — Твин продолжала истерить, и от её крика голова пошла кругом.

«Да сейчас, заткнись уже!»

Внутри разлился привычный жар. Глим застыла в вязкой тишине, застыли и горланящие у костра скорпионы, и падающие из фляги Шестьдесят Седьмого остатки синего дыма, зависнув в воздухе круглыми каплями. Струна натянулась до угрожающего звона и покорно замерла, подчинившись воле Альтеры. Неторопливо приблизившись к девчонке, она аккуратно сняла с неё браслет и нацепила себе на руку. А ведь верно, знакомая вещица, тот самый «Ловец радуги», подаренный Семидесятым ещё в Опертаме и потерявшийся в Пустошах. Интересно, как он попал к Глим?

«Ну вот, теперь ты довольна?»

Ответа не последовало. Снова пустота, будто и не было никакого голоса. Неплохо бы выяснить, как Твин удаётся скрывать своё присутствие.

Застывший мир снова ожил, загалдел в разнобой десятками голосов, захрустел каменной крошкой и жёсткими стеблями травы, затрещал хворостом в кострах. Альтера рассматривала чудом вернувшуюся к своей хозяйке безделушку, вспоминая тот самый день. Слай с хитрой улыбочкой поманил Твин за собой в укромное место и, выудив что-то из кармана, потребовал «самый сладкий поцелуй», а после, всё так же улыбаясь, одел на её руку браслет. Как же Твин радовалась подарку…

— Какого смерга! А ну-ка верни назад! — Глим схватила Альтеру за локоть и грубо рванула на себя.

Небрежно перехватив руку девчонки, Альтера резко заломила её за спину так, что хрустнуло:

— Забудь о нём, подруга. Эта штука принадлежит мне.

— Ах ты ж стерва!.. — не стерпев, Глим заскулила от боли.

— Знаю, милочка, — унизительным пинком Альтера отправила её восвояси и, не обращая внимания на возмущённые крики девчонки и пьяное ржание Шестьдесят Седьмого, побрела на поиски места поспокойнее. Хотелось побыть одной, понять, что ж так скребёт изнутри, жжёт калёным железом прямо у сердца. Она бы и рада списать всё на проделки Твин, но что-то подсказывало, её второе «Я» здесь ни при чём. Это принадлежало ей — мучительная боль невосполнимой утраты.

Неожиданно Альтера почувствовала на себе чей-то взгляд и непроизвольно оглянулась. Слай пристально наблюдал за ней, и в этот раз он казался таким живым и настоящим, что она, не удержавшись, протянула к нему руку. Надежда, что пальцы коснутся живой плоти, испарилась так же бесследно, как и призрак Семидесятого.

«Он мёртв, Твин, довольно меня мучить», — она особо и не надеялась на ответ, но не сомневалась — та всё слышит.

«Я дала ему обещание, а ты его нарушила!»

«Ты не понимаешь! Я хочу отомстить за его смерть».

«Трахаясь с Керсом? И кому ты этим отомстишь? Мне? — Твин язвительно расхохоталась. — Я знала, что ты та ещё бездушная дрянь, но никогда не думала, что настолько».

«Керс — всего лишь средство, глупышка. Ты же знаешь, на что он способен. Он нам нужен! Вот увидишь, настанет день, и все свободные будут дрожать при звуке его номера. Вместе с ним мы уничтожим их дома, превратим в пыль их города, сожжём их детей, чтоб и пепла не осталось. Клянусь тебе, Твин, каждая капля человеческой крови будет пролита в честь Семидесятого! Они заплатят нам за всё: и за гибель мамы, и за наше втоптанное в грязь детство, и за слёзы и смерть каждого осквернённого. Каждого, слышишь!? Я не оставлю и горстки пыли от этой проклятой страны».

«Тебе никогда не сделать из Керса послушного пёсика, ты плохо его знаешь».

«Разуй глаза, подруга, я уже это сделала, так что не мешай мне. И прекращай уже эти фокусы с Семидесятым, со мной это не пройдёт».

«Неужели?» — Твин многозначительно фыркнула.

Нет, неправда! Это была всего лишь минутная слабость, навеянная воспоминаниями.

«Послушай, Твин, лучше не вмешивайся, или мне придётся тебя уничтожить».

«Тебе никогда меня не уничтожить, и ты прекрасно об этом знаешь, так что лучше ты послушай меня: если не порвёшь с Керсом, я сама это сделаю. Поверь, то, что я расскажу о тебе, ему точно не понравится».

* * *
Керс тщательно разровнял лезвием чёрно-синий порошок и бережливо стряхнул с ножа остатки. Последнюю порцию поганок пришлось пустить на пыльцу — спирт закончился, не пропадать же добру. Всё равно скоро придётся готовить новую порцию дыма. С такой оравой оставшихся запасов хватит от силы на пару-тройку дней в жёсткой экономии. Быстро же собратья подсели на пойло. В первый день на радостях недельную дозу вылакали, пришлось установить строгий контроль: четверть фляги в сутки на душу и ни каплей больше. И это если не учитывать треть стаи, всё ещё сидящую на антидоте, но и этой дряни с трудом на месяц хватит. Впрочем, паниковать рано, всё ведь идёт по плану — пока у одних очистка, другие охраняют лагерь. Наверняка Регнум до сих пор на ушах стоит после их визита в терсентум. Свободные будут мстить, Керс не сомневался, так что ничего удивительного, если вдруг сюда нагрянут незваные гости. Как-никак, до города рукой подать, а не заметить такую толпу нужно сильно постараться.

Место для лагеря помогла выбрать Девятая. Каменный карман близ Двойного Пика идеально подошёл для их нужд. Всего в сотне метров южнее — речушка с рощицей, так что воды и хвороста здесь было вдоволь. Правда, если окружат — живыми им отсюда не выбраться, но Керс выставил в дозор по нескольку скорпионов во всех направлениях и тщательно следил, чтобы те не щёлкали клювами на посту. А так здесь вполне спокойно, если не считать стычек с воронами и туннельными псами на первых порах, но те, получив достойный отпор, больше сюда не совались. Не дураки ведь, быстро просекли, что с этими двуногими лучше не связываться. Людей же в этих краях и не встретить, до ближайшей деревни километров пятнадцать, а на границе с Пустошами свободным ловить нечего, разве что приключения на задницу, но такие смельчаки пока не попадались.

Отсыпав себе добрую четверть пыльцы, Керс бережно завернул остальное в тряпицу.

— Нудный, раздай страждущим.

Тот подозрительно заглянул в импровизированный мешочек и осуждающе скривил губы:

— Нафига им ещё сверху дурью закидываться?

— А ты думаешь, у нас дыма — бездонное озеро? Выдай желающим вместо пойла по паре щепоток, но не больше, а то накроет так, что хлопот не оберёмся.

— Не знаю, брат, стрёмная эта штука. Может, лучше пускай перетерпят? А то как бы не пристрастились к этой гадости. Был у меня один знакомый, постоянно носом хлюпал, а как пасть откроет, так и тянуло зубы ему проредить — мозги совсем сгнили, такому дашь подзатыльник, а башка звенит, как высохший орешек. Я ему как-то сказал…

— Слушай, друг, хватит тошнить, — простонал Керс. — Я тебя понял: дурь зло, от неё мозги сохнут.

Нудный обиженно надул щёки, но с лекцией закруглился. Керс уже собрался проверить пыльцу в деле, но его внимание привлекла парочка мальков, не поделивших между собой девчонку-сервуса. Самка пыталась их разнять, всё норовя влезть между своими ухажёрами, но едва не попала под раздачу. Тот, что покрупнее, исподтишка двинул в челюсть сопернику, а когда бедолага растянулся в траве, кинулся было добивать, но тут же врезался в земляной шип, выросший прямо перед носом.

— А ну рассосались! — рявкнул Керс, состроив грозную гримасу. Вот засранцы, что ни час, так потасовка, хоть силой усмиряй. Никакого порядка! — Ещё раз такое увижу и персонально для вас Стену организую.

Нападавшего как ветром сдуло; сервус помогла подняться второму мальку и поторопилась увести его подальше.

— И это только начало, — пробасил незаметно подкравшийся Триста Шестой. — А я ведь тебя предупреждал, построже с ними надо. Пятая драка за день! Я уже заманался их разнимать.

Теперь Таран стал хуже прыща на жопе — клевал мозг при каждой возможности. Он, конечно, всегда был не прочь поворчать, но сейчас второго Нудного Керсу не вынести.

— Да расслабься ты, это они от дыма дуреют. Ещё пару дней и угомонятся.

— Ага, потому что дым закончится, — здоровяк досадливо крякнул. — Ещё неизвестно, что хуже.

— Вернётся Девятая, схожу с ней в деревню за спиртом.

Триста Шестой наморщил свой плоский нос:

— Что-то ты ей больно доверяешь, братишка. Не забывай, ищейки всегда себе на уме. Как горелым запахнет, она не задумываясь всадит кинжал тебе в спину.

И этот туда же! Первое время девчонку даже к общему костру не подпускали. Каждый считал своим долгом хоть как-то её укусить исподтишка: то мясо подгоревшее подсунут, то вслед какую-нибудь гадость прошипят, разве что в сапоги не ссали, и только когда Керс вмешался, скорпионы поумерили свой пыл, хотя и продолжали опасливо коситься на бывшую ищейку. Похоже, он один здесь понимает, насколько Девятая может быть полезна. Котелок у неё варит получше любого из стаи, порой он и сам рядом с ней чувствовал себя пустоголовым желторотиком. Девчонка единственная поддержала его инициативу восстановить связь с Пером, а после вызвалась отправиться на их поиски.

— Девятая нам нужна, так что помягче с ней, ладно?

Таран деловито скрестил руки на груди:

— Фиг с ней, с этой Девятой, сам разберёшься, но что нам точно нужно, так это жрачка, которая не сегодня-завтра закончится. А ещё неплохо бы о гигиене позаботиться, мыла почти нет, порошок зубной давно закончился, с лекарствами совсем беда, даже обезболивающего не найти. Я уже не говорю про отхожее место…

— Да ты издеваешься! — Керс раздражённо закатил глаза. — Я и так по всему лагерю мотаюсь, как горгоной ужаленный. То малькам мозги вправь, то дозорных проверь, то от сервусов нытьё выслушай. Каждый так и норовит высказать своё недовольство, а у этих вообще целый список хотелок. Только мне откуда всё это брать?! Я что, всемогущий, по-вашему?

Триста Шестой добродушно хлопнул его по спине:

— Да ты не кипятись, брат. Давай вместе обмозгуем, как это дело поправить.

— А что тут обмозговывать! Сколько нас здесь? Около сорока, не меньше…

— Сорок шесть и тринадцать сервусов, — уточнил здоровяк, умостившись у скальной стены.

— Итого из шести десятков почти половина на очистке. Они пока мёртвый груз, на дело их брать себе дороже. Я б им даже стеречь лагерь не доверил. Переждать надо. Придут в себя, организуем вылазку.

— Нет, я против грабежей. Мы и так свободным подгадили на двести лет вперёд. Если начнём разорять деревни, то война нам обеспечена, а с желторотиками сильно не повоюешь, перебьют нас в два счёта, и твой хист не спасёт.

— Знаю, брат, но другого выхода пока не вижу. Даже Севир налётами не гнушался. Когда стоит вопрос выживания, приходится засовывать принципы куда поглубже.

Здоровяк озадаченно поскрёб шрам на шее:

— А золото?

— Нет, золото нам нужно для оружия. Когда всё поуляжется, смотаюсь в город. Ищейка знает одно местечко, где можно недорого достать мечи и луки.

— Копья тоже сойдут.

— Да, как вариант, если на мечи не хватит. Так что, дружище, без налётов нам не обойтись.

— Панцири бы ещё раздобыть, хотя бы стёганные, — Триста Шестой мечтательно вздохнул. — А то ходим как оборванцы.

Мечтать им никто не запрещал, но денег Биффа едва хватит на приличное вооружение. Вряд ли у деревенских найдётся достойная сталь, а топорами да косами не повоюешь. В терсентуме много оружия никогда не держали, надзирательских мечей и двух десятков не набралось. Уже когда они разбили лагерь, Керс понял, что сервусы не догадались собрать револьверы. Досадное упущение, штуки эти довольно ценные, а патроны можно было бы достать через Спайка. Тот хоть и отказался присоединиться, оставшись верным Перу, но пообещал посильную помощь. Толковый малый, побольше бы таких.

— Чего это с ней? — Триста Шестой чуть отклонился в сторону, высматривая кого-то за спиной Керса.

Глим стремительно приближалась к ним, расталкивая собратьев локтями и ловко перескакивая камни да ямы на пути.

— Керс, мать твою, когда ты наконец угомонишь эту сучку?!

— Смерговы потроха! — он зажмурился, надеясь, что произойдёт чудо, и Глим куда-нибудь исчезнет. Её попытки возобновить связь сменились активным высасыванием мозга, причём порой похлеще Триста Шестого. — Ну что на этот раз?

— Твин забрала то, что принадлежит мне!

— Серьёзное обвинение! — Триста Шестой тихонько присвистнул.

— Ты знаешь законы, Керс!

— Это была кража? — а вот это уже ни фига не смешно! У Альтеры в стае положение крепкое, но воровство даже ей не простят — руки пообрубают и глазом не моргнув.

Глим как-то подозрительно замялась:

— Нет… Но она хистанула!

— Постой-ка. Ты не смогла вернуть то, что тебе принадлежит, я правильно понял?

Девчонка неохотно кивнула.

— Так о чём разговор? Если ты не можешь защитить то, что тебе дорого, тогда терпи молча, пока не научишься давать отпор.

— Что-о?! Да ты её прикрываешь!

— А вот сейчас ты не права, — вступился Триста Шестой. — Керс всё верно сказал.

Глим злобно зыркнула на здоровяка и вызывающе сплюнула:

— Ну ты и мудак, Сто Тридцать Шестой!

Обычно Керс закрывал глаза на её проделки, часто пропускал мимо ушей едкие шуточки, но в этот раз соплячка почуяла вседозволенность. Давно пора поставить её на место.

— Забери свои слова назад, Глим, — произнёс он спокойно, но так, чтобы девчонка поняла, что с ней больше церемониться не будут.

Не выдержав на себе его взгляда, она повела плечом и виновато потупилась.

— Ладно, прости… Беру свои слова назад, — последнюю фразу она выдавила с трудом, стиснув кулаки так, что костяшки побелели.

— И впредь не забывай, с кем говоришь. Учись решать свои проблемы самостоятельно, ты давно уже не малёк.

Она коротко кивнула, продолжая смотреть себе под ноги.

— Ну раз мы поняли друг друга, тогда можешь идти, — Керс примирительно потрепал её по плечу.

— Жестковато ты с ней, — упрекнул его Таран, когда девчонка скрылась среди собратьев.

Керс и сам понимал, что мог бы с ней помягче, но нельзя позволять садиться себе на голову, иначе его перестанут уважать. Что за этим последует — несложно догадаться. Слабый скорпион — мёртвый скорпион. Всегда найдётся желающий доказать стае свою силу за счёт смерти вожака.

— А у меня был выбор?

— Наверное, нет. Да уж, высоко ты прыгнул, братишка. Не подумай, я только за, но ты пока не готов. Вспомни, о чём мы с тобой в Исайлуме говорили. Ты ещё хромаешь, а зависящих от тебя слишком много.

— Где это я хромаю! — возмутился Керс на несправедливое замечание. — Ты же сам говорил, мол, расшевелился наконец-то, давно пора. Что теперь не так?

Триста Шестой вытянул шею, высматривая кого-то, потом заговорил тише обычного:

— Нехорошо ты, брат, поступаешь. Я про Твин. Ну, то есть, про Альтеру. Быстро ты о Семидесятом забыл, а они ведь клятвами обменялись! Ты же её честь запятнал. Желторотики, может, и не знают, но есть и те, кто помнит. Молчат, конечно, но я же вижу, что они тоже не одобряют.

Керс и сам размышлял над этим, но ничего с собой поделать не мог. С Альтерой он обрёл то, о чём давно мечтал, и добровольно отказаться от неё было выше сил. С другой стороны, Альтера никому клятв не давала. Может, это утверждение спорное, но к смергу моралистов, пусть только попробуют что-то вякнуть!

— Ты её честь не трогай, дружище! — Керс начинал закипать от злости. Кто-кто, а Триста Шестой мог бы и понять. — Тоже мне, праведник нашёлся! Слай мёртв, его уже не вернуть, так что, ей теперь за ним отправиться?

— Нахрена тогда вообще нужны эти клятвы? — взъелся здоровяк. — Чтоб нарушать их, когда вздумается?

— А ты уверен, что она их нарушила? Помнится, Семидесятый первым от своей клятвы отрёкся.

Триста Шестой на мгновение задумался, потом нехотя кивнул:

— Да, было дело… Я ему тогда пытался мозги вправить, но разве он меня слушал!

— Тогда в чём вопрос?

— Не знаю, всё равно как-то нечестно ты с ней поступаешь. Как бы тебе объяснить… Ну, будто используешь её. Нет, я не в том смысле, просто не в себе она, по ней же видно. Да, понимаю, каково это, когда тянет к кому-то, но ты хоть подождал бы, что ли, чтоб поулеглось маленько, как дань уважения Семидесятому. Ты ж его братом называл.

— Всё, мать твою, хватит! Сделано что сделано, разговор окончен.

— Да ты не злись, я ведь твой друг, а друзья должны говорить правду. Так что вот тебе моя правда: я осуждаю вашу связь, а ты поступай, как знаешь, — Таран собрался что-то добавить, но отвлёкся на расшумевшихся желторотиков. — Да что там опять?

Керс проследил за взглядом Триста Шестого. Кучка молодняка, столпившись у подножья скалы, яростно засыпала кого-то проклятиями. Некоторые швыряли в вверх камни, один даже хистанул, выпустив в воздух искрящуюся дугу. Так и не разглядев виновника народного волнения, Керс с отрешённым видом отправился в самую гущу событий.

— Ты что вытворяешь? — он отвесил подзатыльник хистовавшему. — А ну тихо, скорпионы! Что за переполох?

Гомон мгновенно смолк. Получивший подзатыльник ткнул пальцем вверх, на скалу:

— Вон, утащил, говнюк!

Керс задрал голову. На краю широкого выступа, невозмутимо наблюдая за орущей кучкой двуногих, гордо восседал здоровенный ворон, придерживая одной лапой знакомый мешочек.

— На хрена ему дурь сдалась? — рядом образовался Триста Шестой.

— Это ты меня спрашиваешь? — Керс судорожно перебирал в голове способы вернуть украденное. Жечь нельзя, риск спалить вместе с порошком довольно высокий. Если надломить выступ, улетит, зараза, хрен потом выловишь. Пожалуй, малёк верно поступил, пытаясь достать засранца этой своей молнией или что там у него. — Знаешь что, дружище, а давай-ка ещё раз хистани, только прицелься хорошенько.

Паренёк напряжённо нахмурился и, вытянув руку, выпустил из ладони дугообразный луч прямо в вора, но тот, будучи явно не из тупых, успел взлететь прежде, чем луч с треском врезался в камень. Сделав круг над их головами, пташка выпустила в отместку здоровенный снаряд, угодив в одного из желторотиков, и, издевательски каркнув на прощание, скрылась за скальной грядой. Вместе с дурью.

— Что, кретины, оттянулись? — Керс раздосадованно сплюнул. — Вот теперь сидите и без пыльцы, и без дыма!

Желторотики разочарованно загалдели, Нудный быстренько свалил под шумок, почуяв, что выгребет знатно за своё разгильдяйство. Керс вылавливать его не стал — лень, рано или поздно сам на глаза попадётся. Вместо этого он поудобнее устроился у скалы на насиженном Тараном месте и, вскрыв припасённую порцию, ковырнул мизинцем иссиня-чёрную пыльцу.

— Да ла-адно! — над ним навис Триста Шестой, укоризненно глядя, как Керс втягивает носом порошок. — Нашёл время расслабляться!

— Будешь?

— Не буду и тебе не советую.

— Ты бы хоть сочувствие проявил. Ну или сделал вид. У меня уже от вас всех мозг пухнет, — припрятав бесценный мешочек, Керс привалился к нагретому солнцем камню. — Так и будешь мне кайф заслонять?

Таран что-то буркнул себе под нос и ретировался — наверняка донимать кого-нибудь ещё. Запрокинув руки за голову, Керс глубоко вдохнул пропахший дымом воздух и принялся ждать. Наблюдать за снующими туда-сюда собратьями быстро наскучило, сплошное мельтешение, и он перевёл взгляд на небо. Солнце неторопливо ползло по бездонной лазури, пульсирующей гигантскими огненными кругами. Из зыбкой изумрудной глади степи взвивались призрачные щупальца, ловя солнечные блики, как раззадорившиеся мальки ловят поздней осенью первые снежинки. Мир дышал слепящими красками, нашёптывал ветром на давно истлевшем языке позабытые всеми истории. Наверное, о том, как зарождалась жизнь, или как Спящий Король орошал свои владения огненными реками. А может, это вовсе и не ветер, а голоса древних, павших в огненном вихре войны, отголоски ужаса последних мгновений жизни. Понять бы, о чём они шепчут, что пытаются донести до искалеченных скверной потомков.

Керс вслушивался в неразборчивый шелест, который, казалось, вот-вот примет правильные формы, раскроет, быть может, саму суть бытия, поделится утраченной мудростью или сокровенными тайнами. И, будто прочтя его мысли, шелест вдруг стал сгущаться в мерцающую массу, поначалу расплывчатую, но с каждой секундой, словно умелой рукой художника, обретающую очертания точёной девичьей фигурки.

Керс внимательно изучал лицо эфемерной незнакомки, стараясь рассмотреть её черты. Наконец проступил изящный носик, раскрылись сияющими лепестками манящие губы. А эти глаза! Они казались чернее ночи, чернее самой бездны. Шепча что-то чарующим голоском, призрак опустилась ему на колени, прижалась удивительно живым и тёплым телом, затем нежно обвила его шею руками и впилась в губы изумительно жарким поцелуем.

Керс задыхался от невыносимо-терзающего желания, поглаживал мерцающую кожу незнакомки, вжимался тем делом в её промежность, мечтая заполучить её жар, познать её тайну. Призрак оторвалась от его губ и, залившись смехом, похожим на перезвон сотен серебряных колокольчиков, мерно задвигала упругими бёдрами. Поначалу неторопливо, затем быстрее и быстрее; она извивалась, не останавливаясь ни на секунду, то склонялась к нему за очередным жадным поцелуем, то запрокидывала голову, испуская сладостный стон. Керс тяжело задышал, по телу пронеслась лёгкая волна, спустилась по спине щекочущим потоком и разлилась горячим внизу, заставляя дрожать от наслаждения.

— Какой ты быстрый! — призрак снова рассмеялась. Её лицо вдруг начало стремительно меняться: глаза вспыхнули ядовито-зелёным, кожа обрела естественный оттенок, даже смех стал другим, похожим на смех Альтеры. — Мы же только начали!

Теперь перед ним была другая, но не менее желанная. Она наигранно дула губки, укоризненно сверкая глазами в темноте…

В темноте? Что, уже ночь?

— Прости, малыш, — Керс виновато улыбнулся. — Сейчас всё исправим.

Ну не признаваться же, что он принял её за наваждение, до последнего веря, будто всё это сон. Обхватив её талию, он перевернул Альтеру на спину и, задрав рубаху, принялся покрывать её живот поцелуями. Она довольно застонала, вонзив ноготки ему в руку:

— Так и быть, дам тебе второй шанс.

Желание возвращалось быстро. Запах Альтеры сводил с ума, её подрагивающее от напряжения тело так и манило завладеть им. Может и хорошо, что ворон утащил пыльцу, на этот раз дурь имела довольно необычный эффект. Ещё не хватало, чтоб у мальков совсем крыши посрывало, ходи потом отгоняй их от несчастных девчонок-сервусов.

Уже готовый вернуть должок, Керс подтянул под себя разгорячённую ласками Альтеру, но она внезапно встрепенулась и упёрлась ладонью ему в грудь.

— Я же предупреждала! — прошипела она куда-то в сторону, затем посмотрела на него. Зелёное сияние глаз быстро угасало. — Как ты мог так поступить со мной! Что с тобой не так? Я же верила тебе, а ты!..

— Твин? — Керс ошеломлённо отпрянул, не зная, что и сказать. — Я… ты же… Чёрт-чёрт-чёрт!

Он был уверен, что Твин не скоро вернётся. Альтера убеждала, что та не настоящая, что подчиняется ей. Выходит, лгала? Что ещё она от него скрывала? О чём ещё забыла рассказать?

— Ненавижу тебя! Ты хуже Харо! Ты использовал меня!

— Нет, Твин, всё не так! — Керс попытался обнять её, но она грубо оттолкнула его и, подскочив, с презрением посмотрела свысока. — Ещё раз прикоснёшься ко мне, и я сверну тебе шею, понял!?

— Плевать, делай со мной, что хочешь. Ты мне нужна, Твин… Вы обе мне нужны!

— Я тебя предупредила! — она медленно попятилась. — Я же тебе сказала порвать с ним!.. Нет, хватит, заткнись, сучка! Я убью его, клянусь Семидесятым, я вырву ему сердце голыми руками! Нет, ты не посмеешь!.. Убирайся назад!..

Твин замолчала, а глаза снова вспыхнули зелёным.

— Ты в порядке? — Керс приблизился к ней. — Что произошло?

— Забей, всё нормально… — Альтера запнулась и вдруг вскрикнула, обхватив голову руками. — Да угомонись уже! Я же просила не вмешиваться!

— Скажи, как тебе помочь? — он осторожно коснулся её плеча.

Она вскинула голову, и это была снова Твин:

— Я непонятно выразилась? Сказано же, не прикасайся ко мне!

— Твин, клянусь, всё будет хорошо! Я тебя не оставлю…

— Ты мне не нужен, слышишь!

— Дай мне шанс, Твин, не отталкивай меня!

— Ты не понимаешь, — она расхохоталась. — Ты не нужен даже Альтере! Ты для неё просто послушный пёс, угождающий её капризам. Да кому ты вообще сдался! Посмотри на себя — жалкий слабак, бесполезное ничтожество… Ну всё, довольно!

Её глаза то вспыхивали, то гасли до привычно чёрных. Керс даже представить не мог, какая борьба велась в этом хрупком маленьком тельце. Всё, что он мог — стоять рядом, чтобы защитить её от самой себя, если вдруг снова удумает причинить себе вред. В какой-то момент её глаза вспыхнули зелёным и таковыми остались, мягко светясь в темноте, а вот её крики привлекли ненужное внимание. Поодаль сгрудились встревоженные мальки, Триста Шестой наблюдал в нескольких шагах, готовый вмешаться в любую секунду.

— Всё, представление окончено! — Альтера зло рыкнула на них. — Чего встали? Заняться больше нечем?

Наблюдавшие начали расходиться, недовольно поглядывая на ни с того ни с сего рассвирепевшую соратницу.

— Может объяснишь, что это было? — Керс требовательно уставился на подругу. — Почему ты не сказала, что Твин против? И что значит — послушный пёс?

Вместо ответа Альтера небрежно отмахнулась:

— Не слушай её, она просто пытается нас рассорить.

Говорила она убедительно, он бы и рад поверить, но что-то подсказывало — Твин не просто пыталась их рассорить, в её словах было нечто, заставившее Альтеру занервничать.

— Но почему?

— Да потому что она слаба! Потому что ей проще ныть о несправедливости мира, чем хоть что-то изменить в нём. Не обращай на неё внимания, перебесится, — как ни в чём не бывало, Альтера игриво приобняла его за пояс и потянула за собой. — Пойдём, желтоглазый, за тобой всё ещё должок.

Глава 28

Густую тишину нарушали лишь трель сверчков да тонкое позвякивание серебряных подвесок на рукавах Илвы. Дым костра, смешанный с дурманящим запахом тлеющих трав, лёгкой завесой расплывался по пологому ущелью. Тени от факелов сливались в причудливом танце, беззвучно скользя по поверхности громадного прямоугольного валуна. Лаакх Латди — камень Жизни, камень одной руны, установленный предками на месте, где когда-то ещё единое племя Урутт провело первую ночь в землях, ставших для них новым домом.

Величественно ступая по сочной летней траве, старая шаманка подошла к алтарю, неторопливо смешала в жертвенной чаше кобылье молоко с кровью жеребца и поманила к себе Альмода. Мерно загудел бубен в руках молодой девицы с тугими медными косами, зашелестели расписные погремушки, жалобно запричитала свирель. Илва сорвала с пояса ритуальный кинжал, в мерцании факелов сверкнул клинок, скользнул по ладони вождя, и кровь тягучей струйкой полилась в чашу. Окунув в содержимое кропило, старуха приблизилась к руническому камню и нараспев воззвала к Маа, орошая руну жертвенной смесью.

— Великая Матерь, мы, дети твои, взываем к тебе, как к Знающей-все-Пути и Раскрывающей-нам-Истину. Стоя здесь, на месте Первой Ночи, где уруттанский народ перестал быть единым племенем, и где каждый обрёл свой Путь, твоего совета испрашивает молодой Альмод, вождь Серебряного Когтя. Вновь становясь на тропу наших предков, мы замыкаем круг и молим о твоём снисхождении к нам, неразумным детям твоим, — Илва снова окропила руну. — Да будет услышан вопрошающий, да будет получен ответ, и как кровь, смешанная с молоком, пусть сольётся наше скудное понимание с твоей безграничной мудростью.

Закончив с призывом, шаманка сделала глоток из чаши, передала Альмоду и, убедившись, что тот испил из неё, обернулась к валуну. Пока сосуд переходил из рук в руки явившихся на зов вождей, старуха, неразборчиво нашёптывая слова призыва, водила пальцами по вырезанным на камне лучам, образующим в пересечении ромб с короткой спиралью в сердцевине. Она повторяла своё нехитрое действо до тех пор, пока напитавшаяся кровью руна не вспыхнула холодным сиянием. Оно было столь слабым, что стоило всмотреться, и свет Маа мгновенно исчезал, оставаясь на грани сознания смутным ощущением присутствия Великой.

Как только сияние вспыхнуло, Илва обернулась к вождям, рассевшимся вокруг жертвенника полумесяцем:

— Да начнётся Шекхвед Уруттхар! И пусть помыслы ваши будут чисты, а сердца открыты свету Великой Матери.

Смолк шаманский бубен, смолкли и погремушки со свирелью. В воцарившейся тишине, где-то вдалеке протяжно завыл варгаз — северный дух леса, покровитель Серебряного Когтя. Впервые за вечер Орм довольно улыбнулся: добрый знак, Мать на их стороне. Его злило, что Илву избрали посредником, объявив его самого заинтересованным лицом. Справедливо, но старая ведьма давным-давно изжила себя своим тщеславием, нарёкшись Любимой Дочерью Матери. Не собственными устами, быть может, но и не стала опровергать слухи. Да и плевать, что она там о себе возомнила, только как бы из-за её честолюбия не пострадали другие. Шекхвед — не обычное собрание вождей, дабы обсудить дальнейшие планы, обменяться новостями или заключить союз. Шекхвед — это призыв к исконному единству перед смертельной угрозой. Такое право есть у каждого правителя племени, но никто за два века им так и не воспользовался. Альмод тоже упирался, боясь народного осуждения, но Орм стоял на своём твёрдо, и в конце концов сын Гарда уступил.

Отказ в Шекхведе недопустим, и вот, на пятый день лета, все семь вождей, сопровождаемые шаманами и воинами, явились к Лаакх Латди. Преисполненные тревогой и страхом, они держались хмуро, насторожённо, не смея задавать лишних вопросов — таков негласный закон, дабы исключить сговор. Не звучали тёплые приветствия, не лился ручьями арак, лишь мелькали мрачные лица, произносились скудные фразы и бросались друг на друга хмурые взгляды в предчувствии грядущей беды — иначе для чего их всех позвали?

Днём и ночью Орм молил Мать о помощи. Он единственный понимал: Шекхвед Уруттхар, возможно, последний шанс спасти не только свой народ, но и всё Прибрежье. А может, и весь мир. Тьма близко, её присутствие особенно сильно ощущалось здесь, на границе с Алайндкхаллом, где запертый в древней темнице демон веками томился в ожидании своей танаиш — девчонки, которой суждено подарить ему свободу, а вместе с тем погубить всё живое.

— Братья и сёстры! — заговорил Альмод немного нерешительно, тщательно скрывая волнение. Орм мог только мысленно поддержать его — по правилам Шекхведа, без дозволения шамана, взявшего на себя роль гласа Матери, могли говорить только предводители племён. — В нас течёт единая кровь, в нас всех единая частичка духа Матушки-Природы, а теперь и нашим Путям суждено слиться воедино. Великая Маа говорила с Ормом, и её предостережения, без преувеличений, ужасающие. Все вы слышали о дремлющем демоне Калайхара, те самые детские страшилки, которые рассказывали нам старухи по вечерам. Но что, если я скажу: демон существует! И он больше не дремлет. Он проснулся и жаждет смерти человеческому роду, ищет, как выбраться из своей темницы. И он выберется! День этот как никогда близок.

— Это поведала Орму сама Матерь? — Бирнир, вождь Ночного Крыла, сощурил единственный глаз.

— Именно так. Вы все знаете Орма. Кто из вас не приходил к нему за советом? Кто из вас не слышал его предсказаний? — Альмод обвёл собеседников вызывающим взглядом. — Или кто-то из вас готов уличить его во лжи?

Вожди, переглядываясь, закивали:

— Никто.

— Да, Орму мы доверяем.

— И чем же является этот демон? — поинтересовалась Валра, единственная женщина-вождь. — Чего нам нужно опасаться?

Альмод украдкой глянул на Орма.

— Нам неизвестно, с чем именно мы имеем дело, но достаточно знать одно: если он высвободится, его не уничтожить ни топорами, ни мечами, ни стрелами. Всё, что он несёт — разрушение и смерть, и от него не скрыться. Не ищите спасения в новых землях, там вы его не найдёте. Рано или поздно демон настигнет вас даже на краю мира.

— Но если он настолько могуществен, как мы можем остановить его?

— Этого мы тоже не знаем. Зато мы можем предотвратить его освобождение, оставив чудовище гнить в Калайхаре до скончания времён.

Вожди смолкли, обдумывая слова Альмода, Илва же застыла каменным изваянием. Казалось, она дремлет, не видя и не слыша ничего вокруг себя.

— Ты сказал, день освобождения близок, — задумчиво произнёс Рольф, — но когда это произойдёт? И как?

— В видениях Орма Матерь указала на одну из проклятых танаиш, дитя Легиона. Нам уже известно, ктоона и насколько опасна, но когда это случится — сложно предугадать. Не сегодня, нет, но времени может быть куда меньше, чем хотелось бы думать. Так или иначе, медлить нам нельзя!

— Не проще ли найти танаиш и убить её?

Альмод сокрушённо покачал головой:

— Орм уже пытался. Девчонка под защитой Судьбы, иначе объяснить, как она выжила, невозможно. Но когда она встанет на свой Путь, когда её намерение превратится в действие, защита спадёт, и мы сможем покончить с ней.

— То есть ты требуешь единства, чтобы убить какую-то девку?! — Хромой Вернер удивлённо вскинул кустистые брови. — Сын Гарда, ты нас разочаровываешь! Если ты не способен справиться с какой-то танаиш, не лучше ли уступить своё место вождю подостойнее?

— В том-то и дело, всё не так просто! — на скулах Альмода заиграли желваки. Сын Гарда едва сдерживал свой гнев. — После нападения прибрежцев в Серебряном Когте осталось меньше двух дюжин воинов, и из них всего трое танаиш. Но даже если бы у нас было больше людей, нам всё равно не справиться с северянами без вашей помощи, — и, видимо, заметив замешательство в глазах присутствующих, молодой вождь поспешил объясниться. — Да, вы не ослышались, за танаиш пойдут люди технологий, так предрекла Великая Мать.

Собравшиеся загалдели, завозмущались, кто-то громко выругался. Орм с трудом заставил себя промолчать. Молодой вождь держался хорошо, но опыта в убеждении у него маловато, а весть о северянах встревожила даже Бирнира, прославленного воина, не ведающего страха.

— Так вот оно что! — вспылил Большой Кьёлл. — Ты нам просто-напросто голову морочил с этим своим демоном. Северяне — вот где кость зарыта! Потому ты и молчал до последнего, пыль нам в глаза пускал, запугивал всякими страшилками о демонах, чтоб северяне нам бабами в юбках показались.

— Мы бессильны против людей технологий!

— Они нас перебьют в два счёта!

Альмод растерянно хмурился, явно не зная, что делать. Да закричи он сейчас, его вопль всё равно потонул бы в гвалте негодования, обрушившегося на него со всех сторон. Орм уже собрался преступить правила, дабы осадить поддавшихся страху вождей — негоже уруттанцам трусливо скулить, едва учуяв опасность, — но Илва вдруг воздела руки к небу, и гомон стих. Глаза шаманки вспыхнули тем же холодным светом, по толпе пронёсся благоговейный ропот — Матушка услышала призыв и готова указать своим детям истинный Путь.

— Сын Гарда говорит правду, — низким голосом произнесла она. Свет Маа медленно угасал, но взгляд старухи оставался отсутствующим. — Я вижу демона, слышу его дыхание, ощущаю его тьму. Он запускает свои щупальца в каждую щель, пытаясь вырваться на волю. Стены темницы всё ещё крепки, но скоро они падут.

— Это сделает танаиш? — осторожно уточнила Валра.

— Пламя севера, смешавшись с пламенем ярости, выпустит его на волю, — Илва вдруг посмотрела на Орма долгим пронзительным взглядом, затем, позвякивая бесчисленными подвесками и бусами, приблизилась к нему и тихо, чтобы никто не слышал, прошептала. — Ты что натворил? Отвечай!

Орм нахмурился, пытаясь понять, в чём его обвиняют:

— Что ты несёшь, женщина?!

— Ты вмешался!

Всё же углядела, ведьма! Что ж, не перед ней ему оправдываться.

— Я делал то, что должно!

— Неужели ты думал, что малой кровью выкупишь жизни сотен тысяч? — шаманка повысила голос, наверняка, чтобы услышали остальные. — Ты нарушил равновесие, Орм, и всё, что я вижу сейчас — как раз последствия твоего вмешательства.

Всё ясно! Старая дрянь решила убрать конкурента. Её задело, что не она первой учуяла беду и своей слепотой подставила под сомнение репутацию «избранной дочери». Теперь сучка очерняет его, чтобы очиститься в глазах ничего не понимающих, но до дрожи перепуганных свидетелей.

— Да как ты смеешь упрекать меня! — Орм впился гневным взором в обрюзгшее лицо, выхоленное на подаяниях одураченных простаков. — Что ж ты отсиживалась в тёплой юрте, когда мой народ рисковал своими жизнями в землях Алайндкхалла? Что ж позволила мне вмешаться, коли знала о последствиях? Да, я вмешался, и это было тяжёлым решением, но я действовал, чего не скажешь о тебе, уважаемая Илва.

Среди вождей прошёлся невнятный шёпот.

— Да, честь тебе и слава, ты почуял беду вовремя! — Илва снова перешла на шёпот. — Но твоя самонадеянность столь сильно застлала тебе взор, что ты не просто не разглядел истины, но попрал её своим тщеславием. Я не желаю обесчестить тебя, Орм, мы с тобой на одном берегу, сражаемся под одним знаменем, но ты грубо вмешался, пренебрёг мудростью Матери, не доверился ей. Как ты мог возомнить себя вершителем судеб? Неужели решил, что Матушка наделила тебя этим правом?

— То есть я должен был остаться в стороне? — Орм вызывающе ощерился. — И кто ещё из нас пренебрегает мудростью Маа!

— В своём страхе ты совсем позабыл: чем гуще мрак, тем ярче становится свет, но вмешавшись, ты нарушил равновесие, загасил эту искру, прервал путь искупления. Молись теперь, Орм, молись не переставая, и надейся, чтобы из оставшейся искры не родилось ещё одно чудовище.

— Не мели чепухи, Илва! Не было никакого равновесия, я бы учуял.

Её сморщенные губы растянулись в кривой ухмылке, обнажив беззубые дёсны:

— Ты угодил в ловушку своей гордыни, Орм. С чего ты взял, что в праве распоряжаться чужой судьбой, и тем паче, влиять на чей-либо Путь без последствий?

— Я был готов к ним!

— Нет, не был! Ты видел всего лишь песчинку на фоне скалы и думал, что она и есть скала, — старуха тяжело вздохнула. — Ладно, теперь уже поздно причитать. Я помогу вам, но ты должен отыскать искру и не позволить родиться чудовищу. Так ты искупишь свой грех перед Матушкой, и только так мы сможем хоть что-то исправить, — сказав это, Илва повернулась к вождям. — Природа-Мать с вами, дети Урутта, и на этом Пути она благословляет тебя, Альмод, сын Гарда, вождь Серебряного Когтя, но помни, юный воин, гордыня — страшный грех, и плата за неё порой слишком высока.

* * *
Максиан резко подскочил, пытаясь сообразить, что именно слышал сквозь сон: то ли грохот, то ли стук, а может и вовсе померещилось.

— Господин Максиан! — донёсся взволнованный голос Анники, и в дверь судорожно забарабанили. — Проснитесь, господин Максиан!

Да что же там стряслось, чтобы вот так беспардонно ломиться среди ночи?

— Довольно, Анника, ты и мёртвого поднимешь, — просипел он, нащупывая кружку с водой, предусмотрительно оставленную на полу у кровати. Как же сушит после этой кислющей гадости, незаслуженно называющейся здесь вином.

Стук прекратился, а вот в голове продолжали гудеть колокола. Лучше бы он вместо воды приберёг немного вина, на похмелье. Не зажигая лампы, Максиан впопыхах оделся и распахнул дверь. В полумраке призраком застыла лекарка, испуганно хлопая ресницами.

— Да что!.. — он запнулся, заметив слёзы на её щеках. — Что-то случилось, дорогая?

— Севир… — Анника прикрыла рот ладошкой и сокрушённо покачала головой. — Я принесла ему лекарство, а он… Горе-то какое, господин Максиан! Что нам теперь делать-то?

Сонливость как рукой сняло. Не помня себя, он бросился к спальне друга, на ходу врезавшись в стул, оставленный каким-то болваном посреди гостиной. Выругавшись, Максиан пинком отшвырнул досадное препятствие и ввалился в комнату. В мерцающем огоньке свечи на краю прикроватной тумбы лицо Севира казалось вылепленным из воска. Пустой взгляд упирался куда-то в верхний угол, на губах застыла лёгкая улыбка. Но только коснувшись холодной как лёд руки, Максиан полностью осознал, что Севир мёртв. Ублюдок тихо ушёл, даже не попрощавшись! Вот так, с улыбочкой и умиротворением, оставив кучу нерешённых дел: преемник, которого он так и не объявил, всё надеясь вернуть мальчишку, Исайлум, сбежавшие вместе со Сто Тридцать Шестым скорпионы, Ровена, которую он так отчаянно пытался спасти… И Легион, в конце концов! И кому теперь всё это разгребать?

— Нет-нет, ты не можешь так со мной поступить! — Максиан в отчаянии затряс друга за плечи. — Да как ты посмел бросить меня в этом дерьме! Грёбаный скорпион, чтоб тебе спотыкаться до самых Земель Освобождённых!

Его смерть не была неожиданностью, но разве к такому можно быть готовым? Севир был не просто другом, они вместе разделили лучшие годы жизни, служили достойному — нет, великому! — человеку, боролись плечом к плечу за справедливость. А теперь его не стало, и уйдя, он забрал с собой ту блёклую иллюзию, коей тешился Максиан, твердя себе, что не всё ещё кончено, что жизнь, пускай и пошла под откос, но вместе с верным другом и в пропасть катиться не так страшно.

— Даже не попрощался… — слова застряли в горле, глаза защипало, а щёки вдруг обожгло. Максиан и забыл, каково это — рыдать как ребёнок. В памяти смерчем носились застывшие образы: безмерно счастливый Урсус, держащий в руках новорождённую дочь, синие, полные жизни глаза Севира с открытым, немного наивным взглядом, бесконечные ночные беседы о будущем, давно рухнувшие надежды и безмерная жажда перемен, живущая в трёх сердцах, в трёх безумцах, выходцах из совершенно разных миров, но объединённых одной мечтой — добиться справедливости. Какая нелепость! Обыкновенная юношеская дурь. Справедливости не существует, как и истинной правды — у каждого она своя.

За спиной скрипнула половица. Анника, хлюпая носом, нервно мяла в руках платок:

— Он же на поправку шёл, вон какой бодрый был последние дни… Д-да вы сами всё видели!

Севиру действительно стало лучше, даже румянец обозначился. Вчера вон несколько часов нудил о Сто Тридцать Шестом, уговаривая Максиана отыскать мальчишку. Упрямец никак не унимался, всё надеялся, что тот образумится. Похоже, скорпионья наивность умирает только вместе со своим хозяином.

Максиан стыдливо утёр рукавом слёзы и прочистил горло:

— Ну-ну, будет тебе, моя дорогая. Он прожил славную жизнь и умер среди своих. Другие о таком и мечтать не смеют.

— Да, знаю, вы правы, — лекарка горестно вздохнула. — Пойду позову Клыка. Нужно всё подготовить.

От оглушительного раската задрожало стекло в окне. За взрывом тут же последовали выстрелы. Анника вскрикнула и зажала уши:

— Что это?! Кто стреляет?

Максиан бросился к окну, но тут же отпрянул — в сполохах пламени, сверкая сталью, мелькали солдатские доспехи. Королевская армия… Но как?..

Времени гадать, как прихвостни Юстиниана вышли на Исайлум, совсем не осталось, и, схватив перепуганную женщину за руку, Максиан потащил её за собой, в соседнюю комнату, окна которой выходили на частокол. Если пойти в обход, в тени домов, возможно, удастся спастись.

— Максиан, не молчите! Кто они?

— Наша смерть, — он распахнул оконные створки. — Вылезай, Анника, скорее!

— А вы?

— Я сразу за тобой.

Лекарка недолго помялась, затем, поняв, что только тратит драгоценное время, суетливо подобрала юбку и, опёршись на плечо Максиана, выбралась наружу. У соседнего дома раздался выстрел, за ним последовали крики — кто-то из жителей оборонялся.

Чёрт, оружие!

— Жди меня здесь и не высовывайся! — он ринулся обратно в комнату Севира. В прикроватной тумбе, кажется, должен был храниться револьвер.

Нескончаемый грохот сбивал с толку. Максиан всегда с трудом переносил этот звук — от него в голове становилось пусто, и он терялся, забывая обо всём на свете, но теперь эта особенность могла стоить ему жизни. Сосредоточившись на последней беседе с Севиром, прокручивая в голове ничего не значащие сейчас фразы, он ползком — от шальной пули стекло со звоном разлетелось на мелкие осколки, — подобрался к тумбе и, обливаясь холодным потом, рванул дверцу на себя. Стон невыразимого облегчения вырвался из его груди, когда револьвер обнаружился там, где и ожидалось. Дрожащими руками, поглядывая на дверь в страхе увидеть королевских палачей, Максиан проверил барабан. Полный! В глубине тумбы нашёлся ещё один, запасной, и россыпь около дюжины патронов. Торопливо распихав всё по карманам, он бросил прощальный взгляд на друга и пополз обратно.

— Сюда, это здесь! — входная дверь распахнулась, и в дом ввалились два алых льва.

Он судорожно взвёл курок и выстрелил. Пуля угодила ближайшему гвардейцу в голову, прямиком меж нащёчников. Меткостью Максиан никогда не отличался, но, видимо, в этот раз удача была на его стороне: тело гвардейца с лязгом рухнуло на пол, второй успел пальнуть, но промазал всего на пару сантиметров от головы, и от ответного выстрела со стоном завалился на бок, рядом с павшим товарищем.

Дрожащими пальцами Максиан снова взвёл курок, при этом едва не выронив револьвер. Нет, так дело не пойдёт! Паника — не лучшая помощница. Он набрал полные лёгкие воздуха и медленно выдохнул. Дрожь в руках не унялась, но мысли перестали испуганно метаться.

«Нужно уходить, Анника ждёт. Ну же, вставай… Вставай, Тейлур тебя подери!» Стараясь не смотреть на убитых, Максиан тяжело поднялся и на негнущихся ногах, пошатываясь, как после бутылки креплёного вина, выпитой в одиночку, побрёл к спасительному окну, но внезапный выстрел заставил его замереть на полпути к спальне.

— Одно резкое движение и ты труп! — рявкнули в спину. — Брось оружие на пол и подними руки.

Не видя другого выхода, Максиан выполнил приказ. Гадать, что с ним сделают, бессмысленно: если не убьют здесь — казнят на Площади Позора, но пока есть шанс спастись, на рожон лучше не лезть.

— А теперь медленно повернись.

Рядом с телами львов стоял коренастый человек в гражданском. Держа Максиана на прицеле, незнакомец небрежным жестом приказал подойти ближе, и когда он оказался в пятачке слабого света, торжествующе оскалился:

— Какая встреча, господин бывший принцепс! Чёрт, да это настоящий джек-пот!

— Мы знакомы? — Максиан старательно всматривался в лицо говорившего: нос картошкой, тонкие губы, цепкий взгляд из-под тяжёлых бровей. Нет, определённо, они никогда не встречались.

— О, приношу свои глубочайшие извинения, — неизвестный манерно поклонился, но сделал это резковато, явно опасаясь упустить ценную добычу. — Я Шед, теперешний начальник полиции.

— А что стало с прежним? Помнится, Брайан довольно умело плясал под дудку канселариуса, — на самом деле Максиану было плевать, кто верховодит Юстиниановыми псами. Единственное, что имело сейчас значение — время. Как знать, возможно, подвернётся случай улизнуть.

— Его вопиющая некомпетентность возмутила даже скорпионов. Нет, не уродцев с клеймом на башке, — поспешил уточнить новый шеф полиции. — Знаете, таких чёрных, с клешнями и хвостом… Но что это я! Не будете ли вы так любезны, господин бывший принцепс, подсказать, где можно найти вашего командира?

— Моего командира? — Максиан деланно вскинул бровь. — Вы, верно, что-то напутали, уважаемый. Клейма на своём лбу я не ношу и командиров над собой тоже не припоминаю.

— Не заговаривай мне зубы, припудренный гадёныш! Где Севир? Отвечай, или я размажу твои мозги по стенке.

— Ну наконец-то я вижу ваш истинный облик! Манерность вам не к лицу, друг мой, от вас же несёт Северной Ямой за сотню метров.

— Повторяю вопрос, где грёбаный Севир?!

— Поберегите свои нервы, они вам ещё пригодятся, — Максиан шутливо подмигнул, стараясь держаться как можно непринуждённее, хотя от страха все поджилки тряслись. — Севир вон в той спальне, справа от вас.

Не убирая револьвера, Шед заглянул в комнату:

— Чего это он какой-то неживой?

— А вы весьма проницательны!

— Ну всё, сукин сын, моё терпение лопнуло! — в один шаг полицейский преодолел и без того небольшое расстояние между ними и сунул ствол Максиану под нос. — Что с выродком, отвечай!

Кажется, с этим нервным типом лучше не шутить. Не зря же его Корнут усадил на место несчастного Брайана.

— Он мёртв, как вы заметили. Скончался от деструкции аккурат перед вашим визитом.

На улице истошно завопила женщина, зарыдал ребёнок. Прогремели выстрелы, и вопль резко оборвался вместе с детским плачем.

— О боги, да что же вы творите! — Максиан стиснул кулаки так сильно, что ногти чуть ли не до крови впились в кожу. — Это же невинное дитя!

— Какое ещё дитя? — Шед снова оскалился. — Никаких человеческих детей я здесь не вижу, зато вижу предателя и кучку зарвавшихся вырожденцев со своими проклятыми отпрысками. Жаль только, этот ваш герой успел вовремя сдохнуть. Всё же хотелось, чтоб от моей руки… Но это поправимо!

Он повёл стволом револьвера, приказывая пройти в комнату и, приблизившись к телу Севира, выпустил несколько пуль.

— Надеюсь, вам полегчало, — Максиан недоуменно рассматривал безумца. Кого только не берут в полицию! И этих подонков ещё называют блюстителями закона! Кровожадные твари без совести и чести.

Ответа он так и не получил. Вместо этого Шед посмотрел в сторону двери и недовольно скривил тонкие губы:

— Где вас носило, Роджер?

Пузатый полицейский зашёл в комнату и, скользнув по Максиану равнодушным взглядом, с любопытством уставился на Севира:

— Это и есть их командир?

— Он самый. Застрелен в собственной постели. Героическая смерть, как и полагается выродкам.

Максиан не сдержал смешок. А новый шеф далеко не безумец! Но это не делает ублюдка менее омерзительным. И как только его терпит неисправимый сноб Корнут? Неужто от отчаяния?

— Что-то он не очень смахивает на свежеумершего, — засомневался Роджер.

— А я погляжу, вы хорошо разбираетесь в мертвяках, — Шед многозначительно понизил голос. — Сказано же, застрелен в постели. Или ещё раз повторить?

— Нет, я вас прекрасно понял, сэр! — поспешил заверить тот.

— Тогда выкладывайте, что у вас там.

Вдалеке снова загремел взрыв, за ним последовали короткие хлопки выстрелов. Роджер с невозмутимым видом дождался, пока шум немного стихнет:

— Преступники почти ликвидированы, сэр. На данный момент проводится контрольная зачистка. Правда, есть одна сложность, на том краю засели сопротивленцы…

— У вас в распоряжении полсотни солдат, а вы не можете справиться с жалкой кучкой отребья?!

— Так огрызаются ведь! — полицейский развёл руками. — У них там огнестрел. Уже шестерых солдат уложили, двух гвардейцев и одного нашего.

Шед раздражённо фыркнул.

— Ладно, сам разберусь. Этот господин — наш почётный арестованный. Отведите его к лошадям и не спускайте с него глаз ни на секунду.

Роджер торопливо снял с пояса наручники и, вежливо попросив завести руки за спину, защёлкнул браслеты на запястьях. Максиан невесело ухмыльнулся: вот и потянул время. Впрочем, к чему питать иллюзии, шансов спастись у него было меньше, чем у Анники излечить от деструкции Севира. Может, хоть ей повезло выбраться из этого пекла. Но надежда, что кому-то посчастливилось этой треклятой ночью, рассеялась как утренний туман, стоило лишь ступить на крыльцо. Улицу сплошь устилали мёртвые тела. Мужские, женские, детские — не щадили никого, стреляли во всех без разбора. Со многими из них Максиан уже успел познакомиться. Вот сосед из дома напротив, добродушный весельчак, вечно сетовавший на сварливый характер супруги. Теперь они оба лежат в лужах крови с простреленными головами, а выше, на ступеньках, неестественно запрокинув ручонки за спину, их двухлетний сын. Осквернённый.

У горящего дома, привалившись к перилам крыльца, застыла женщина, крепко прижимая к груди маленькое обожжённое тельце. Из-за кровавого месива вместо лица несчастную так и не удалось опознать. Слева, справа, впереди — везде смерть, уродливая, безобразно-бессмысленная. Сбежать от ига в поисках свободы для себя, для своих детей, и только ради того, чтобы погибнуть, едва обретя желаемое — какая чудовищная ирония!

Не найдя в себе силы смотреть на весь этот кошмар, Максиан уткнулся взглядом в землю, но и та была пропитана кровью. После ухода скорпионов, защитников толком не осталось, Исайлум был взят всего за каких-то четверть часа, почти без боя.

Вдалеке всё ещё гремели выстрелы, наверняка Клык с горсткой собратьев огрызаются. Эти так просто не сдадутся. Неожиданно Максиана охватила гордость за смельчаков с изувеченными Легионом душами, но готовых отдать последнюю каплю крови за честь и свободу. Они ведь могли сбежать, пока солдаты расправлялись с мирными жителями, но вместо этого остались встретить врага лицом к лицу, не надеясь победить, нет, но в отчаянной ярости желая лишь одного — заставить ублюдков заплатить подороже.

За частоколом, нервно похрапывая и тряся гривами, ожидал табун лошадей, оставленный под присмотром нескольких солдат. У ворот, в дрожащем свете факелов, неподвижно лежали дозорные с перерезанными глотками и прорванными мечами куртками. Каким-то немыслимым образом их застали врасплох, не дав поднять тревогу.

Всё-таки у Исайлума не было ни единого шанса. Тем ужасом, сотворённым у Материнской Скорби, Перо подписало себе смертный приговор, и возмездие свободных оставалось лишь вопросом времени. Но кто бы мог подумать, что на них выйдут так быстро! А ведь он просил Севира не вмешиваться. И вот кому сделалось лучше от спасения какого-то там сановника? Тем несчастным, погребённым под стенами собственных домов? А может, этим невинным, всего лишь не сумевшим смириться с жестоким законом? Или Твин, потерявшей своего возлюбленного? Какой в этом всём смысл?

Максиана не страшила позорная казнь, ожидающая его в столице, он почти о ней не думал, но его до дрожи в коленках пугала мысль, что все эти кровавые реки пролились, по сути, из-за него, и, что ещё хуже, понапрасну, ведь он так и не совершил ничего достойного. Да, кто-то мог бы сказать, что от него ничего не зависело, что глупо вешать на себя ответственность за чужие поступки, ведь Севир проигнорировал его требование, Сто Тридцать Шестой не по его прихоти стёр с лица земли десятки домов, не в его честь сейчас полыхает Исайлум — единственное убежище осквернённых. Но если тщательно переосмыслить события, тянущиеся тончайшей нитью от того проклятого вечера, когда он рассказал Ровене правду о смерти Урсуса, разве не его слова положили начало всей этой трагедии? Будь он хоть на толику мудрее, придержи он свой язык, не погибли бы львы в схватке со скорпионами в стенах каструма, остались бы невредимыми ни в чём не повинные люди, и кровь невинных не пролилась бы на свободных землях Исайлума, предназначенного спасать жизни, но ставшего погребальным кострищем своему создателю и могилой десяткам невинных душ.

Опустошённый, не чувствуя ни боли, ни негодования, ни терзаний совести, Максиан смотрел на языки пламени, взвивающиеся к чёрному небу, вдыхал удушающий, пропитанный дымом и смертью воздух, прислушивался к выстрелам, всё реже разрывающим невыносимо-тоскливую тишину.

— Похоже, всё, — полицейский презрительно сплюнул. — Отстрелялись, выродки.

— Наконец-то! — отозвался один из солдат. — У меня от этих мест кровь в жилах стынет. Слышите, как воет?

— Где воет?

— Да вон, прислушайтесь.

— Хм, а ведь точно воет, — Роджер взвёл курок револьвера. — Волки, наверное. Лес же рядом.

— Нет, это всё из-за Руин, — встрял в разговор другой солдат. — До них же отсюда рукой подать. Поговаривают, в этих местах такие твари водятся, что гиены да псы по сравнению с ними милыми зверушками покажутся.

— А ты бы и рад уши развесить, — вояка, стоящий поодаль, хрипло расхохотался. — Тебе и не такое напле…

Говоривший внезапно смолк на полуслове.

— Я это не от бабки на рынке услышал, так что нечего тут!.. — его собеседник осёкся. — Корри? Эй, ты чего?

Одна из лошадей, испуганно заржав, поднялась на дыбы. Табун всполошился, толкаясь лоснящимися крупами, несколько животных сломя голову ринулись в зияющие чернотой Пустоши, видимо решив, что там безопаснее.

Раздался приглушённый вскрик, грянул выстрел.

— Что за!.. — Роджер вытянул руку с револьвером, целясь то в одну сторону, то в другую.

Максиан медленно попятился, пытаясь сообразить, что происходит. Быть может, запах крови приманил каких-то хищников. Но кого? Волки сюда не совались, а о других опасных тварях охотники не упоминали.

Что-то тонко просвистело в воздухе, и полицейский, издав булькающий звук, осел наземь. Торчащая из горла стрела пробила мерзавцу шею. Насколько Максиану было известно, стрелять из лука мутировавшие звери пока не научились. Кто-то из своих всё-таки выжил.

Он бухнулся на колени рядом с подрагивающим в агонии телом и принялся вслепую шарить по карманам полицейского в поисках ключей. Наконец нащупав связку, Максиан ухватил её непослушными пальцами и замер, раздумывая, как поступить дальше. Определённо, без посторонней помощи с наручниками ему не справиться.

— Подсобить? — из темноты вынырнула знакомая фигура.

Максиан никогда бы не подумал, что будет настолько рад видеть Клыка. Не потому, что он пришёл спасти его, но как слабую надежду, что не всё ещё потеряно, что выжили и другие, и есть шанс хоть что-то исправить.

— Я думал, ты погиб, — признался он, потирая освобождённые запястья.

— Не дождётесь! — буркнул скорпион, сверкнув горящими яростью глазами. Лицо его сплошь покрывала кровь, своя ли или чужая, но вид у него был жуткий.

— Ну чего встали! — рявкнул невесть откуда взявшийся Бродяга. — По коням, живо!

И пока они забирались на лошадей, ординарий хлестнул по крупу вороного жеребца:

— Пошёл! Давай!

Тот с возмущённым ржанием рванул прочь, за ним тут же последовали несколько сородичей, подгоняемые грозными криками и щелчками хлыста. Табун начинал стремительно редеть. Успев схватить за поводья норовившую сбежать лошадь, Бродяга запрыгнул в седло, и только тогда Клык пришпорил своего скакуна, направив в сторону двух холмов, на запад.

Когда Исайлум остался далеко позади, они перешли на шаг. Угрюмое молчание тянулось довольно долго. Максиан не решался заговорить, да и слов подходящих не находилось. Для этих двоих поселение было единственным домом, символом свободы, символом новой жизни. И всё это теперь превратилось в пепел.

Клык прервал молчание первым:

— Анника сказала, вы спасли её.

— Она жива?!

— Угу.

Ну хоть какая-то добрая весть!

— Много ещё выживших?

— Около дюжины, — Бродяга раздосадованно шмыгнул носом. — Вот мрази! Детей-то за что?

— Мы для них хуже зверья, — Клык горестно отмахнулся. — Чему тут удивляться!

— Надеюсь, твоя семья не пострадала? — Максиан посмотрел на ординария.

Тот покачал головой:

— С ними всё в порядке.

— Я искренне счастлив это слышать! А куда мы едем, кстати?

— К Малому холму, там все наши, — пояснил Клык.

— А кто тогда в Исайлуме отстреливался?

— Грайпер с Блантом и вроде ещё кто-то из сельчан, точно не скажу. Мы пытались помочь, но их крепко за задницы взяли — не прорваться, разве что полечь рядом с ними.

— Они погибли как герои!

— Не «как», господин принцепс! — зло процедил Бродяга. — Они все до единого истинные герои! Эти твари нам за всё заплатят! И за Джорджа с Идой, и за маленькую Бекку, и за Слепого Дена… За всех! За каждую пролитую каплю нашей крови!

— Мне жаль это говорить, но забудь о реванше, друг мой, — Максиан печально вздохнул. — Севира больше нет, как и Пера, впрочем. Нас осталась жалкая горстка, и единственное, о чём мы должны сейчас волноваться, как выжить в этих землях без крова и припасов.

— А кто сказал, что мы здесь останемся? — Клык недобро осклабился. — Нет, господин принцепс, проводим наших с честью, и больше в этих землях нам делать нечего. И зря вы так насчёт Пера! Да, Севир мёртв, Исайлум уничтожен, но вы забыли про Керса с его скорпионами.

— Я уже повторял тысячу раз, этот ваш Керс безнадёжен. Он угробит и вас, и…

— Знаете, господин Максиан, — перебил Бродяга. — Вот слушаю вас, и диву даюсь: вы будто мои мысли читаете. Слово в слово. Но давайте начистоту, какой у нас выбор? За ним пошли скорпионы, его признали вожаком. Да, засранец перегнул палку, но если судить по справедливости, не так уж он и плох, просто поддался ярости, а Севир с ним не справился, но, может, у вас получится? Как вы там, свободные, говорите: «Не можешь победить врага — возглавь его»?

Что-то в его словах было. Не в выборе — не совсем, смысл, скорее, сводился к ответственности. Оставить мальчишку вариться в собственной ярости, даже не попытавшись направить его силу в нужное русло — это поступок труса, инфантильного слюнтяя, каковым раньше он, Максиан, и являлся. Но раз уж прежняя стратегия оказалась чудовищно провальной, не пора ли сменить её, коли выпала такая возможность?

Глава 29

С блаженным стоном Морок повалился в траву, раскинул руки и издал долгий протяжный вой, подражая туннельному псу. Харо устроился у склона сплошной скальной гряды, тянущейся на километры в обе стороны высоченной рыжей стеной. Лук он бережно положил рядом, туда же почти пустой колчан — простенький старый футляр из потёртой кожи.

Небо, как никогда, казалось особенно ярким, глубоким, словно Рубиновое море, которое он толком не видел, но именно таким и представлял, только вместо морской живности в этой синеве вальяжно плыли лохматые облака. Бледно-зелёная степь, сплошь покрытая тёмными пятнами колючих кустарников, простиралась до самого горизонта, изредка перемежаясь со скудными клочками деревьев. И только на юге, откуда они и пришли, чернел густой лес — как раз его Харо и видел из окна дома Бернарда, поначалу приняв за рощу.

Ближе к скалам однообразие долины разбавлялось бесчисленными валунами и проплешинами каменистой почвы. Такие же рыжие, как и скалы, они напоминали ржавые пятна на металле, покрытом облезлой зелёной краской. Вдали взвивались к небу тонкие струйки дыма — очередная деревенька, за ней еле уловимо поблёскивала тончайшая речная нить. Туда им и нужно, но позже.

Всё это время Харо не переставал думать о принцессе, и как вырвать её из лап ублюдка. Воображение услужливо порождало всевозможные варианты расправы, один кровавее другого, но рисковать жизнью Ровены нельзя. Если убить магистра, начнётся нешуточная охота, и в какой бы норе они ни прятались, на них всё равно выйдут. Для начала девчонку нужно спрятать понадёжнее, а потом уже плотно заняться и Брутусом, и его вшивым отродьем.

Но прежде предстояло сделать кое-что ещё. Покидая дом старика, Харо и вообразить не мог, что вскоре свернёт с намеченного пути в совершенно противоположную сторону. А всё этот чёртов Морок. Если бы засранец не стащил треклятый лук, быть им уже на подходе к Опертаму, но после всего, что сделал Бернард, уйти, толком не отблагодарив, да ещё и обокрав — слишком цинично. Старик не просто спас его, благодаря ему Харо понял — не все свободные презирают и ненавидят осквернённых и мало кто из них знает, что на самом деле творится за стенами терсентумов. Оказывается, всё не так однозначно, и это сильно усложняло понимание мира. Всегда проще окрашивать в чёрно-белое. Свой — хороший, чужой — враг. Но правильно ли это? Справедливо? Бернард относился к нему, как к равному, с бескорыстной заботой и добротой, он даже снабдил его в дорогу припасами и раздобыл рубаху, походящую на форменную, а прощаясь, вручил тот самый нож, подаренный принцессой, и от всего сердца пожелал удачи. Как после такого не ответить благодарностью?

И хотя умом Харо понимал, что на счету каждый час, что там, всего в трёх днях пути — Ровена, надеется и ждёт, когда он наконец придёт за ней, но поделать с собой ничего не мог. Зато впервые в жизни он принадлежал самому себе: ни масок, ни загонов, ни командиров над душой; впервые он самостоятельно принял решение, и это, надо сказать, ему чертовски понравилось. Даже потраченные впустую два дня и нескончаемое нытьё Морока не могли омрачить восторга от полной свободы. Одно дело — просто знать о ней, другое — испытать ощущение безграничного простора, зудящего желания идти вперёд, не останавливаясь; поддаться её непреодолимому зову, манящему узнать, что прячется вон за тем холмом или за вон той зубчатой скалой с крутым уступом. И, услышав этот зов, прочувствовав этот простор, Харо понял: никогда больше он не позволит кому бы то ни было снова заковать его в цепи, стальные или незримые — неважно, лучше сдохнуть!

— И какого мы здесь торчим? — простонал Морок и, сорвав травинку потолще, с кислой миной принялся её жевать. — Третий день смергу под хвост! Мы уже могли быть где-то рядом с тем городишкой… Как его там? Запамятовал.

Квивентум. Как ни странно, название Харо помнил, как и помнил жутко завывающий ветер, бушующий в одну из ночей, проведённых в таверне. Казалось, это и не ветер вовсе, а десятки вопящих в смертном ужасе глоток. Впрочем, молниеносная память — меньшее, что удивляло в последние дни, когда жар спал и уже не тянуло блевать на каждом шагу, а вот ровное течение мыслей и непривычная лёгкость в голове, точно туда пробрался сервус и выдраил мозги до блеска, не переставали поражать. Кто этот новый Сорок Восьмой и на что он способен — ещё предстояло выяснить, и неизвестность даже немного коробила. Антидот мог успешно глушить не только мысли и хист, но и приступы, вроде той самой «симультанной концентрации», а это ни фига не приятная штука. И хорошо, если такой приступ настигнет в спокойном и безопасном месте, а не в момент, когда одно неверное движение — и ты труп.

Мелкий камень стукнул о подошву сапога и отлетел в сторону.

— С тобой же разговариваю!

Харо перевёл взгляд на Морока:

— Кончай уже капать на мозги. Сказал же, мы не уйдём отсюда, пока не убьём эту тварь.

— Какую тварь, очнись! Крупнее зайца здесь ничего не водится.

— И тебя это не смущает?

Двадцать Первый задумчиво свёл косматые брови:

— А что меня должно смущать?

— Псы.

— Что — псы? Никаких псов здесь нет.

— Вот именно.

Напарник озадаченно поскрёб макушку:

— Хочешь сказать, это из-за зверюги?

Другого объяснения отсутствию хищников Харо не нашёл. Ни месмеритов, ни псов, ни воронов, а ими здесь всё кишеть должно. Старик рассказывал, как ещё до Демона в степях и днём бродить было опасно, псы то и дело нападали на пастухов, а вороны считались настоящим бедствием, но после появления бестии их всех как ветром сдуло, показывались изредка и только большими стаями — не дурные, чуют опасность.

Осталось выяснить, где именно находится гнездо твари и почему за два дня они её так и не засекли. Ни следов, ни других намёков на её присутствие тоже не обнаружилось. Бернард и сам толком не знал, где искать Серого Демона, разве что упомянул Трёхпалую скалу, будто бы там его видели чаще всего.

Трёхпалая скала нашлась быстро, спутать её с чем-то трудно: из ровной стены торчали кривые каменные столпы, побитые ветрами и дождями. Харо они напоминали три скрученные тощие фигуры, навечно застывшие на границе обитаемых земель и Мёртвых Пустошей.

Однако бестия не появилась ни вчерашним вечером, ни ночью, ни сегодняшним утром. Солнце уже стояло в зените, а степь под палящими лучами словно застыла — и травинка не шелохнётся, только неустанный стрёкот насекомых. Поиски тоже не увенчались успехом. Чтобы не терять времени, они облазили ближайшие скалы вокруг трёх каменных сморчков — ни следа. Несколько раз они наткнулись на пёсьи останки, однажды — на человечьи, но кости были старые, пожелтевшие, совсем не то, что Харо надеялся найти.

Не зная, чем себя занять, Морок принялся строить из мелких булыжников башенку. Отыскав очередной подходящий камень, он вдруг по щенячьи взвизгнул и, покопавшись в траве, направился к Харо, болтая в воздухе за хвост извивающегося скорпиона. Чёрное тельце выгибалось то в одну сторону, то в другую, пытаясь зацепиться клешнёй за руку мучителя, но тщетно — пальцы гиганта крепко сжимали жало, не оставляя ни единого шанса ни атаковать, ни вырваться.

— Гляди, что нашёл!

— На фига он тебе?

— Как это, на фига? — выпучился на него Двадцать Первый. — Ну ты и дремучий, братишка!

С этими словами он тряхнул несчастного скорпиона, одним махом откусил ему башку до самого хвоста и с блаженной улыбкой громко захрустел хитиновым панцирем. Харо в досаде потёр лицо ладонями: и с кем его только угораздило связаться!

— Фто-о?! — сочно чавкая, спросил Морок. — Это на удафу!

— Говорят, воронье дерьмо тоже удачу приносит…

— Не-е, серьёзно! — прожевав, Двадцать Первый оскалил острые зубы и принялся ковырять в них ногтем. — Один старшак в Южном Мысе перед охотой слопал такого и напал на след росомахи. И мало того, что напал, так ещё и умудрился убить! Ему потом месяц двойные порции выдавали.

— Слыхал уже я эту байку.

— И не байка это вовсе!

— Да какая, к хренам, росомаха в Туманных низинах!

— Это ещё почему? Забрела, может…

— Сам подумай, они же плавать не умеют, а из Чёрных земель можно выбраться только вброд или по мосту. И то, и другое охраняется почище королевской задницы.

Не найдя, что возразить, Морок пожал плечами и побрёл обратно к своей конструкции из булыжников, но на полпути вдруг вскинул голову и приложил руку ко лбу, защищая глаза от солнца:

— Эй, Харо, глянь-ка, что это там?

Он неохотно посмотрел в указанном направлении и, схватив лук с колчаном, резко подскочил. Что бы там ни летело, ни на что виденное им раньше оно не походило. Серая туша с длинным хвостом венчалась здоровенной треугольной головой на толстой шее, задние лапы тварь плотно прижимала к брюху, плавно взмахивая огромными кожистыми крыльями. Сделав несколько кругов над скалой, примерно в паре километров от Трёхпалой, бестия нырнула за острый уступ.

— Это он, Демон?

— Жди меня здесь, — рассеянно бросил Харо, запоминая место, где исчезла зверюга.

Морок что-то возмущённо пробулькал, но его слова ушли в пустоту. Харо уже быстрым шагом направлялся к предполагаемому гнезду, а затем перешёл на бег. Мышцы ног горели, бок, куда пырнула Альтера, нехорошо покалывал и тянул, кровь в висках пульсировала, звенело в ушах. Месяц, проведённый в койке, теперь сказывался на физической форме, да и в прошлый времени на тренировки почти не оставалось.

Спустя две трети пути ноги стали чугунными, то и дело норовя подкоситься на какой-нибудь кочке. Споткнувшись в очередной раз, Харо мысленно поклялся возобновить ежедневный выпас. До подножия скалы, над которой десять минут назад ещё кружил демон, осталось не больше сотни метров. Он перешёл на шаг, давая дыханию выровняться, потом и вовсе остановился.

Что-то здесь нешуточно напрягало. На первый взгляд скала как скала — сплошная стена, изрезанная вековыми ветрами. В метрах пяти над землёй острым шипом навис каменный выступ. Ни гнезда, ни пещеры, ни даже норы, а не заметить огромную дыру в скале или в земле он не мог. Так где же Демон?

К непрерывному стрёкоту насекомых и сухому шелесту колючей травы добавился ещё один звук — едва уловимое журчание, доносящееся со стороны скалы. Немного подкопив сил, Харо осторожно двинулся вперёд, на подозрительный шум, стараясь ступать как можно тише. Лук с наложенной стрелой он держал наготове, то и дело оглядываясь и вслушиваясь в каждый шорох, и чем ближе он подходил, тем громче становилось журчание, будто кто-то беспрерывно лил воду в переполненную бочку. А ещё через шаг в воздухе противно заскрежетало, и прямо на скальной стене, колыхаясь и искрясь, распахнулся гигантский зев прохода. Не пещера — за аркой проглядывала зелень, и в точности оттуда доносился подозрительный шум.

Харо озадаченно заморгал, мотнул головой, прогоняя наваждение, и попятился. Снова треск, и проход бесследно исчез.

— Что за нахер? — он вернулся на прежнее место, арка вновь появилась, шаг назад — треск, и опять голая стена.

Дошло не сразу — это ловушка древних, аномалия. Сталкиваться с такими штуками ему ещё не доводилось, как и всем, кого он знал. Явление редкое, не всегда безвредное, если верить слухам, но на то они и слухи, приукрасить каждый горазд. Эта же «ловушка» казалась пока безобидной, всего лишь крала у мира часть подножья, кусок степи и покосившийся ржавый столб с хорошо знакомой табличкой-предостережением — здесь нечистые земли, здесь обитает скверна. Харо усмехнулся: удачное же местечко для логова выбрал Демон! Хотя откуда зверю знать об аномалиях и скверне?

Неторопливо приблизившись к проходу, он плечом привалился к стене и осторожно заглянул внутрь. Перед ним открылся круглый пятачок земли, поросший густой зеленью и окружённый со всех сторон скалой. У дальнего края нависал широкий каменный козырёк, в его тени трава была тщательно примята, рядом аккуратными кучками белели кости, в кустарнике отблёскивало на солнце что-то металлическое.

Журчанию тоже нашлось объяснение: из трещины в камне лилась вода, образуя крохотное озерцо. У его берега, вполоборота, покачивая шипастым хвостом, устроилась бестия. Вблизи зверюга выглядела ещё крупнее. Спину покрывал ровный ряд гребней, прижатых к позвонку, конечности напоминали богомоловы — усеянные шипами от плеча до сустава, заканчивающегося здоровым острым когтем. Шкура бугристая, покрытая наростами и бородавками, серая с чёрными полосами. Опираясь на крылья и сунув голову в воду, Демон урчал от удовольствия. Он так увлёкся самолюбованием, что и не услышал ни хрустнувшей под подошвой каменной крошки, ни тихого скрипа натягиваемой тетивы.

«И это с тобой не могли справиться толпы охотников?»

Довольно оскалившись, Харо дождался привычного покалывания в руках, и когда оно перешло в нестерпимое жжение, разжал пальцы. Стрела тонко просвистела в воздухе и с глухим ударом врезалась в бок твари, отшвырнув её на несколько метров.

— Готова, — он опустил лук и шагнул в логово, раздумывая, чем бы отрезать голову, но внезапно Демон вскинул перебитое крыло с обвисшими клочьями кожи и взревел, будто стая разъярённых гиен.

Харо недоуменно застыл. Чёрт, это невозможно! Вместо того, чтобы раскурочить тушу Демона, стрела всего-то пробила крыло вместе со шкурой и, судя по белеющему осколку, раздробила ребро. Рана серьёзная, но не смертельная. От такого выстрела и месмерита, самого крупного зверя Пустошей, размазывало по стенке берлоги тонким слоем, а бестия отделалась обидной царапиной. Пока Харо приходил в себя от потрясения — впервые хист подвёл! — тварь довольно бодро поднялась на лапы и, перейдя с возмущённого рёва на угрожающий рык, ринулась на обидчика.

От неожиданно резвой атаки Харо замешкался, извлекая из колчана стрелу, но второй раз выстрелить не успел. Едва увернувшись от разинутой пасти, полной острых зубов, он крепко впечатался спиной в камень. Дыхание спёрло, кисть, сжимающую лук, пронзила боль, пальцы разжались, и оружие отлетело на несколько шагов, за арку, оказавшись прямо у лап Демона. Тот недобро оскалил зубы, будто понимая, что враг обезоружен и, к ещё пущему изумлению Харо, вильнув хвостом, отшвырнул лук вниз по склону.

«Поохотился, мать твою!»

Положение оказалось незавидное: отступать некуда — позади тупик, выход перекрыл демон, а в руках метательный нож, единственное оружие против здоровенной твари, которую даже хистом прибить не удалось.

Оба продолжали неподвижно стоять: Серый Демон изучал Харо, Харо изучал Демона. Усеянная шипами плоская голова с массивными челюстями плавно переходила в шею. Там шкура выглядела куда тоньше, значит, бить нужно прямиком в горло. Теоретически должно сработать, а если нет — он всё равно труп.

Чёрные немигающие глаза демона злобно смотрели на Харо, и в них определённо теплился разум. Не человеческий, но и не животный. Старик не приукрашивал, бестия и впрямь отличалась от обычного зверья, и сейчас она явно раздумывала, просчитывала наперёд действия врага. Ни одно животное на такое не способно, и от понимания этого по спине прошёлся мороз.

«Да что же ты такое?»

Стиснув крепче рукоять, Харо изготовился: разбежаться, нырнуть под тварь и всадить нож в глотку, как можно глубже. Никаких ошибок, движения должны быть точными, выверенными. Между ними метров пять — этого вполне достаточно, даже если бестия рванёт навстречу.

Он беззвучно выдохнул, готовясь действовать по намеченному плану, как вдруг прямо в рыло твари прилетел увесистый булыжник.

— Эй, ты, чучело крылатое! — донёсся голос Морока. — А как тебе это?

Демон резко развернул голову, но не на голос, как ожидалось, а в противоположную сторону. Глухо рыча, он неотрывно смотрел на что-то невидимое, но выяснять, на что именно, Харо не стал. Воспользовавшись удачно подвернувшимся моментом, он кинулся к твари, на полпути рухнул на землю и, царапая задницу о камни, проскользнул ровно под передние конечности зверюги.

Бестия раскусила манёвр и взбрыкнула, пытаясь вонзить в него острый нарост на сгибе крыла. Харо с трудом увернулся от первого удара, но второй пропустил. Конечность едва не проткнула плечо, рассёкши ткань рубахи вместе с кожей. Третий удар стал бы для него последним, если бы не Морок. С истошным криком размахивая мечом, напарник бросился на Демона, даже успел рубануть по уцелевшему крылу, но тут же был сметён им в один удар, и кубарем откатился в сторону, врезавшись в торчащий из земли небольшой валун.

И всё же это дало фору. Приподнявшись на колено, Харо вонзил нож в толстую жилистую шею, но не снизу, а сбоку — куда дотянулся. Демон глухо заклокотал, скрежеща зубами и разбрызгивая пузырящуюся слюну, но вместо того, чтобы отступить, вдруг навалился на Харо и, сбив с ног, раскрыл пасть, готовясь вгрызться в лицо.

Вцепившись в шипы на морде, он из последних сил не позволял зубам Демона сомкнуться. Руки дрожали от напряжения, бестия напирала с неистовой силой. Сдерживать долго её не получится — несколько секунд, может, десяток, и отправится он в последний путь до Земель. От осознания неминуемой гибели вместо страха Харо вдруг ощутил сильнейшую ярость и оттого, что так оплошал, понадеявшись на свой бесполезный хист, и оттого, что ничего не сделал с мразями, измывавшимися над принцессой, и за клеймо, и за своё уродство, и даже оттого, что появился на свет, только потому что пара недоумков случайно заделала его в грязном углу загона. И вся эта ярость хлынула таким нестерпимым жаром, обжигая нутро, что, пожалуй, он и не почувствует, когда зубы демона начнут рвать его плоть в клочья.

Из разинутой пасти пахнуло затхлым дыханием, клыки почти касались его лица. Зарычав похлеще бестии, Харо с досады, уже ни на что не надеясь, всадил кулак в ненавистную морду — просто так, по старой привычке не сдаваться до последнего. Громко хрустнуло, глаза заволокло мерцающей чёрной марью; боли не было, только горячая липкая кровь, струящаяся по коже. На тело навалилась ноющая тяжесть, дышать стало невозможно, точно на грудь бросили здоровенный камень. Обессиленный, с трудом дыша, Харо никак не мог понять, кто кого добил — он Демона или Демон его, но судя по гудящей голове, так и норовившей расколоться на части, он всё ещё жив.

— Вот это бенекомеда! — послышался восхищённый возглас Двадцать Первого.

Харо разлепил сначала один глаз, потом другой. На месте, где когда-то была голова Демона, среди обвисших бурых ошмётков и пульсирующих струй крови торчал кусок позвонка, Морок же с радостной рожей разглядывал обмякшее крыло.

— В жизни ничего подобного не видел! А как ты его одним ударом!..

Харо упёрся руками в склизкое крошево и попытался высвободиться. Заметив его потуги, напарник навалился сбоку, и, наконец, туша поддалась.

— Тяжёлый, гад! — Морок глянул на Харо и издал звук, будто его вот-вот вырвет. — У тебя вся рожа в его мозгах!

Харо продолжал неподвижно лежать, решив, что отдых он уж точно заслужил. Постояв недолго, Двадцать Первый шлёпнулся рядом и гоготнул:

— Славно поохотились!

— Как ты меня нашёл?

— Ты про аномалию? Крутая штука, правда? А так-то эта пакость на всю округу верещала, её только бы глухой не услышал.

— Хорошо, что ты пришёл, — признаваться не хотелось, но Морок неплохо подсобил.

— Да ты и сам прекрасно справился, — друг ткнул его в плечо. — Я прям дар речи потерял, когда вокруг тебя всё замерцало. Как это у тебя получилось?

— Антидот, — удар он усиливал и раньше, но чтоб взрывать бошки, будто спелые тыквы — даже не верилось, что он на такое способен. Выходит, не такой уж у него и бесполезный хист, научиться бы ещё им управлять.

Получается, их всех безжалостно травят только из страха потерять над ними контроль? Когда впервые принцесса рассказала об антидоте, Харо не воспринял её всерьёз, да и она сама, кажется, не до конца понимала всю опасность «лекарства», которым так настойчиво пичкают осквернённых с шестнадцати лет и до конца их дней. Мало свободным издеваться над ними, так ещё жизни им укорачивают и мозги в кашу превращают.

Внутри снова заклокотала ярость, не столь беспощадная, но не менее болезненная, и если ещё несколько часов назад Харо сомневался, стоит ли возвращаться за головой магистра после того, как они вызволят Ровену, то теперь точно знал, что иначе поступить не сможет. Пусть ему не под силу уничтожить Легион, но он просто обязан покарать хотя бы одну гнусную мразь, заслуживающую самую мучительную смерть.

Глава 30

Битый час Шарпворд бездумно пялился в безупречную белизну листа. Слова не шли, не складывались в остроумные фразы, которыми он так умело жонглировал в своё время, высмеивая скудоумие короля и его приспешников, обличая зарвавшихся коррупционеров и насмехаясь над немыслимой глупостью сенаторов. Протяжно выдохнув, он поднял глаза и тем же пустым взглядом уставился в окно. Небо бледнело на горизонте, готовясь встретить умытое утренней свежестью солнце. Радостным щебетом птахи, наперебой с неугомонным лаем сторожевых псов, приветствовали рассвет, томясь в ожидании ласковых летних лучей. Жизнь вокруг кипела и в столь ранний час, но внутри Яна застыло унылое ничто. Те жалкие несколько листов, что он успел замарать лишёнными всякого смысла словами, были ему омерзительны, как и сам он. От замысла создать нечто значительное и величественное осталась вязкая лужа лжи, в которой он тонул день за днём, сам того не замечая. Какой прок от потока нелепых рассуждений и ничего не значащих фраз, маскирующихся под смердящую гнилью философию! Немудрено, что перо больше не служит ему верным союзником, ведь он предал себя, предал свою истинную суть; он растоптал собственным ботинком свои устремления создать справедливое общество, бороться с низменными страстями высокородных; изничтожил в прах мечту увидеть Прибрежье процветающим государством, где народ не выживает, радуясь каждому преодолённому дню, а богатеет и развивается, воскрешая изувеченные предками земли.

Он предал себя, отрёкся от истинных ценностей, сдался в угоду врагам, испугавшись тлеющих обломков редакции и кинжала в руке наёмника. Какой же он газетчик после этого! Трусливый червяк, он мог бы отыскать способ продолжить служение правде, а вместо этого сбежал под покровом ночи, словно вор, тащащий чужое добро в мешке за спиной. Как же это низко и гнусно — поступиться высоким ради спасения своей жалкой шкуры.

Схватив тощую стопку написанных глав, Шарпворд принялся истово рвать их: пополам, затем ещё на две части, и так до тех пор, пока и стол, и его колени, и пол вокруг ног не усыпали мелкие клочки никчёмного «магнум опуса».

— Я малодушное презренное убожество, — прошептал он, уткнувшись носом в ладони. — Убожество, смердящее страхом.

Ворота с грохотом распахнулись, и Ян подскочил, уронив стул. Соседский пёс на пару с хозяйским разразился захлёбывающимся лаем, который резко, почти одновременно, прервался.

— Да что же это! — Шарпворд высунулся в окно, всматриваясь в темноту. Во дворе промелькнули тени, послышался тяжёлый топот.

— Дэйв! Мари! Просыпайтесь! — проревел внизу Джон.

В соседней спальне испуганно вскрикнула Мари, хозяин дома сонно выругался. Ян остолбенел, не зная, что делать. Несомненно, это явились за ним. Каким-то немыслимым образом полицейские вышли на него и, как обычно и происходит, ворвались в самое тихое время, чтобы застать преступника в тёплой постели, скрутить и отвезти на казнь в столицу. А может статься, времени тратить не будут и казнят здесь, на глазах несчастной семьи, которая, несомненно, тоже попадёт под горячую руку слепого закона лишь потому, что дала трусливому беглецу кров и пищу.

Снизу затопали, бухнули чем-то о стену, неразборчиво забранились.

— Убирайтесь!.. — крик Джона оборвался лязгом.

«О боги, ещё не хватало, чтобы ординарий погиб из-за меня!» — очнувшись, Шарпворд сломя голову кинулся из спальни, готовый сдаться, лишь бы не тронули никого из этой доброй семьи, к которой он уже успел столь крепко привязаться.

Глухой удар, стук металла о дерево, приглушённый стон. Что-то тяжёлое повалилось на пол, незнакомый голос озабоченно произнёс:

— И что теперь с ним делать?

— Тащи к остальным, там разберутся, — ответил другой.

К остальным? Что бы это значило? Ян выскочил из комнаты и столкнулся нос к носу с Дэйвом. Босиком, в одних брюках, тот с ошалелым взглядом замер на полпути. Мари беззвучно скользнула в спальню к дочери, в дальней комнате послышалась возня — мальчишки тоже проснулись.

— Все, кто есть в доме, — крикнул неизвестный, — бросайте оружие и останетесь целы!

Юстиниан беспощаден и жесток, но с его псами всегда можно договориться. Ни один «здоровый» полицейский никогда не откажется от звонкой монеты. Быть может, блеск золота ослепит жадные глаза, и они не заметят семью Дэйва.

Хозяин дома открыл было рот, но Шарпворд приложил к своим губам палец:

— Прошу, ни звука, — и спустился на пару ступенек, всматриваясь в темноту. — Моё имя Шарпворд, и я безоружен! Эта честная семья ничего обо мне не знает, они ни в чём не виноваты. Я уверен, мы сможем найти компромисс.

Внизу скрипнула половица. От предрассветного полумрака отделилась чёрная фигура. Форма Легиона! Неужели Юстиниан так боится обыкновенного газетчика, если отправил за ним осквернённых? Или он решил преподать урок, натравив на него тех, о чьих правах Ян столь пылко рассуждал?

— Да мне насрать, кто ты, хоть сама королева, — прорычал выродок. — Спускайся давай и тащи свою честную семью. Никто убивать вас не собирается.

— Но…

— Живо! Не вынуждай меня подниматься!

«То есть они пришли не за мной?» — Шарпворд непонимающе посмотрел на Дэйва. Тот выглядел не менее растерянным, явно сомневаясь в словах незваного гостя.

За всех решила Мари. Приобняв притихшую дочь, она поманила мальчишек за собой:

— Хорошо, мы уже спускаемся. Мы безоружны, здесь дети, умоляю, не трогайте нас!

— Я же сказал, без глупостей, и останетесь живы, — осквернённый отошёл от лестницы.

Поколебавшись, Шарпворд начал спускаться, нерешительно переставляя ноги и зачем-то прислушиваясь к скрипу ступеней.

«С такой лестницей проскользнуть беззвучно не вышло бы даже у кошки», — мелькнула глупая мысль.

Позади шёл Дэйв, за ним слышалась лёгкая поступь Мари и перешёптывание мальчишек. Внизу ждали двое осквернённых, вооружённых мечами. Их лица, как обычно, скрывали маски, капюшоны были сдвинуты по самые брови. Безликие бесцветные тени, выполняющие чей-то приказ. Но чей?

— Прошу на выход, благородные господа, — с насмешливой манерностью раб указал на дверь.

— Кто вы такие? Что вам нужно? — Дэйв заслонил собой Мари; мальчишки, всё ещё оставаясь на лестнице, непонимающе глазели на осквернённых, бесцеремонно вторгнувшихся в их дом.

Не удосужившись ответить, подонок грубо толкнул Дэйва, подгоняя к выходу. Кому бы они ни служили, лучше с ними не шутить. Оставалось надеяться, что выродки не обманули, и что действительно не причинят никому вреда. Хотя кто их остановит? С Джоном они справились, не успел Шарпворд и рта раскрыть, а что сделают с ними, хилым газетчиком и безобидным трудягой, представить страшно. Чувствуя себя беспомощным ягнёнком, покорно идущим на заклание, Ян вышел во двор. С улицы доносился неразборчивый гомон и плач. Совсем рядом, кажется, в соседнем дворе, прогремел выстрел.

— Да что ж это такое! — запричитала Мари. — Что вы вытворяете?!

Но ей, как и Дэйву, ничего не ответили. Да и что могли сказать безвольные рабы, покорно исполняющие чужую волю?

Испуганная громким звуком, малышка всхлипнула, Мари что-то зашептала ей, успокаивающе поглаживая растрёпанные волосы. В бессильной ярости Дэйв сверкнул глазами на конвоиров — всё, что он мог сейчас сделать. Даже хорошо обученный солдат, в совершенстве владеющий фехтованием, не решился бы связываться с осквернёнными, когда тех спускают с цепи. Вопрос в том, чья именно рука спустила этих псов?

Не сомневаясь, что скоро всё выяснится, Шарпворд послушно следовал за выродком. Выйдя из ворот, они направились к небольшой толпе таких же застигнутых врасплох селян. Люди жались друг к другу, боязливо перешёптывались, успокаивали рыдающих детишек. Осквернённые молчаливыми тенями сновали из дома в дом, таская к запряжённой телеге чужое добро. Грабители — вот кто они! Неужто сопротивленцы?

Напрочь позабыв об опасности, Шарпворд догнал своего конвоира:

— Вы ведь из Пера, не так ли?

— Не твоё дело!

— Послушайте, я известный газетчик и знаком с одним из ваших командиров. Могу ли я поговорить с Севиром или с господином Ма…

— С Севиром?! — выродок презрительно расхохотался. — Да Севир нашему вожаку и в подмётки не годится! А теперь двигай к остальным, газетчик, мать твою… Навыдумывают же всяких словечек!

— Но кто же тогда ваш вожак? — разумом Ян понимал, лучше заткнуться и делать, что велено, но некая искра, погасшая с побегом из Регнума, вновь вспыхнула, наполняя внутреннюю пустоту жаждой к жизни, жаждой к борьбе за правду — всем тем, что он так заботливо взращивал и лелеял в себе долгие годы.

Осквернённый бесцеремонно толкнул его в толпу:

— Я сказал, к остальным! Ещё слово, и я вырву тебе язык, газетчик!

Шарпворд угодил аккурат между краснощёким кузнецом и грузной селянкой, которая, свирепо глянув на него, принялась отпихивать и возмущённо голосить, чтобы не распускал руки.

— Прошу прощения, — пролепетал он, спасаясь от ничем не обоснованной дамской ярости, затем, отдышавшись, завертел головой. Дэйв обнаружился неподалёку, о чём-то расспрашивающим соседку, рядом жались друг к другу Мари с детьми. В десятке шагов Ян заметил двух осквернённых, беседующих с Джоном. Ординарий не выглядел напуганным или подавленным, он коротко отвечал сородичам, то и дело с тревогой посматривая на толпу. При виде своих хозяев невредимыми, его лицо смягчилось, и он принялся что-то запальчиво объяснять здоровяку.

Нет, не здоровяку — настоящему гиганту! Людей такого роста и размеров Шарпворду встречать не доводилось. На голову выше Джона и вдвое шире него, а хлюпиком ординария назвать язык бы не повернулся, великан стоял со скрещенными руками на широкой груди и одобрительно кивал. Выходит, это и есть их предводитель. Но кто он такой? Кто бы осмелился бросить вызов самому Севиру? И какой в этом смысл? Перо ведь сражается за свободу осквернённых, а за что тогда борются эти, если не имеют к сопротивленцам никакого отношения?

Шарпворд с трудом подавил желание пойти и спросить их напрямую, решив всё же немного выждать — разговорить Джона будет проще и безопаснее. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он не сводил глаз с предводителя осквернённых. Наконец великан что-то неразборчиво прогудел и, дружелюбно хлопнув ординария по спине, повернулся к своему напарнику, ничем непримечательному выродку, выглядящему на фоне своего «вожака», как выразился их собрат, тщедушным подростком. Щуплый задумчиво поправил капюшон, глянул на уже прилично загруженную повозку и повернулся к Джону.

Ян был готов отдать свою драгоценную печатную машинку, лишь бы услышать, о чём они говорят. Он напрочь забыл и об осквернённых, нагло грабящих дома свободных, и о смертельной угрозе, нависшей над всеми, кого согнали в кучу, словно безвольных баранов. Он забыл и о разорванных в сердцах главах, над которыми корпел целый месяц, и о самой книге… даже о короле. Всё, что он сейчас хотел — узнать кто этот великан и какие у него цели. Казалось, теперь здоровяк стал смыслом его жизни. Новый предводитель взбунтовавшихся осквернённых — это же настоящая сенсация! До жути чудовищная, но оттого не менее потрясающая.

Выслушав тщедушного помощника, Джон покачал головой и что-то ответил, указывая на Дэйва. В груди Яна ухнуло. Неужели ординарий предал их? Неужели после стольких лет службы — нет, не службы, жизни равноправным членом семьи — он хочет их смерти?

Щуплый равнодушно пожал плечами, и втроём они направились прямиком к сгрудившимся селянам. Ледяной узел мерзко заворочался внизу живота. Шарпворд обречённо смотрел, как с каждым шагом приближалась смерть Дэйва, а может, всех находящихся здесь. Внутри клокотало от негодования, и, не выдержав, он выскочил им навстречу:

— Джон, не делай этого! Они же твоя семья!

Великан посмотрел на отчаянного смельчака, посмевшего встать у него на пути, как на ничтожную букашку, ординарий же недоуменно заморгал:

— Чего не делать, господин?

— Не убивай их! В чём они провинились перед тобой? — Ян в отчаянии схватил его за локоть. — Прошу, Джон, одумайся!

— Успокойся, дружище, никто их убивать не собирается, — пробасил вожак, отодвигая Шарпворда с дороги, как хрупкую веточку молодого деревца, слишком низко склонившуюся под тяжестью листвы и лезущую в лицо прохожим.

— Не волнуйтесь, господин Ян, их не тронут.

— Кто они такие? — спросил он так тихо, что и сам едва расслышал собственный голос.

— Не враги, — так же тихо отозвался ординарий и, подавшись чуть ближе, торопливо заговорил. — Передайте Дэйву и остальным, чтобы без глупостей, и нас всех отпустят.

— Кто их вожак? — Шарпворд опасливо глянул на великана.

— Разрушитель.

Разрушитель опустил на плечо ординария огромную ручищу, и Джон, мгновенно поняв намёк, зашагал прочь в сопровождении того, кто так легко, по щелчку пальцев, убил десятки свободных, обрёкши их на чудовищную смерть в огне и под обломками. Но разве Разрушитель не подчинялся Севиру? Или среди осквернённых произошёл раскол? И если эта тварь столь кровожадна, почему никто до сих пор не убит? Вопросы роились в голове растревоженным ульем, и ответов на них Шарпворд не находил. Зато он нашёл нечто иное, более ценное — смысл своего существования, а с ним, может статься, вернётся и его доброе имя, которым он раньше так гордился.

* * *
— Этого достаточно? — Альтера со звоном потрясла увесистым мешком перед его лицом.

— И это всё? — Керс разочарованно оглядел добычу.

— Тебе не угодишь! — подруга подозрительно сощурилась. — А куда это вы намылились?

— За нашими, — радостно пробасил Таран. Идея освободить тех немногих, живущих в этой дыре, его нешуточно воодушевила.

— Отлично, я с вами! — Альтера сунула мешок стоящему рядом Шестьдесят Седьмому.

— Вообще-то я хотел, чтобы ты присмотрела за добычей, — Керс ткнул большим пальцем за плечо, в сторону повозки. Он старался держать подругу подальше от свободных — приказ никого не убивать привёл Альтеру в ярость. Последние дни она была сама не своя: ежедневные ссоры сменялись неистовой страстью, обычно переходившей в очередной скандал, и что бы он ни делал, что бы ни говорил, заканчивалось всё приблизительно одинаково — упрёками в его слабохарактерности и проведёнными порознь ночами.

— Вам, значит, всё самое интересное? — возмутилась Альтера. — Ещё чего! Пусть Шестьдесят Седьмой и присмотрит.

— А что сразу я? — проворчал тот, но, встретившись с ней взглядом, быстро передумал спорить. — Ну раз так надо…

— Ладно, — уступил Керс, на препирания времени не оставалось: лучше убраться отсюда поскорее. Скорпионы наверняка полсела подняли на уши, свободные в любую минуту могли взбунтоваться, а хотелось бы обойтись без крови.

Повозку уже загрузили до предела, двое мальков раздобыли с полдюжины довольно бодрых лошадей, причём взнузданных, с сёдлами — как полагается. Смышлёные желторотики, надо бы чем-нибудь их поощрить. Оставалось одно незавершённое дело: по словам Джона в селе находились ещё четверо ординариев и восемь сервусов. Уйти, оставив собратьев в неволе, да ещё на суд свободным, разъярённым нахальным нападением, — равносильно бросить их на верную смерть.

Джон повёл их в другой конец прямой как стрела улицы со сплошными рядами разномастных оград: кованые с тонкими прутьями, плетёные из гибких жердей или добротно сколоченные из досок. Наконец остановившись у высоченного каменного забора, ординарий указал на последний дом на углу.

— Там двое сервусов, здесь, — он кивнул на добротные ворота, — остальные. Обращаются с ними, как со скотом, так что уговаривать их вам долго не придётся.

— Что-то слишком тихо, — Керс насторожённо огляделся. Ни души, ни единого огонька в окнах, а ведь собаки во всю дерут глотки, да и скорпионы шумят прилично. Не деревня же глухих, в самом деле!

— Затаились, — предположил ординарий. — Готовьтесь к радушной встрече.

— Что-то свободные не особо рвутся выручать своих, — Альтера фыркнула. — Ну чего встали? Начинаем!

Неизвестно, что их ждало за этими воротами, а кровожадность Альтеры, подогретая гибелью Спайка, могла выйти из-под контроля в любой момент. Негодование подруги, длившееся всю дорогу, ещё не улеглось, и хотя ослушаться приказа она не посмела, но лишний раз искушать её не стоит. Керс прекрасно понимал её, особенно после доклада Девятой об обезглавленных собратьях. Ярость вскипала внутри, когда он представлял, как их убивали, но тешил себя мыслью, что обязательно найдёт ублюдков, сотворивших это. Всех до единого. Обычные же селяне, которых рвалась резать Альтера, здесь ни при чём. Войны, может, и не избежать, но воевать нужно не со слабыми крестьянами, а с Легионом и теми, в чьих руках власть, с теми, кто, орудуя бездушными законами, продолжает вершить судьбы осквернённых. Враг затаился там, в городах, а не в этих жалких хибарах, в стенах которых дрожат перепуганные людишки. Их смерть ничего не решит, лишь усилит ненависть к его народу.

— Таран, сходи с Альтерой за сервусами, здесь я сам разберусь.

— Ну уж нет!..

— Я всё сказал! — оборвал Керс протест подруги.

Состроив недовольную гримасу, Альтера зашагала к указанному Джоном двору. Проводив её долгим взглядом, Керс повернулся к воротам. Теперь было достаточно одной проскользнувшей мысли, и скверна сразу отзывалась на призыв жаркой волной. Знакомое ощущение зыбкости и единства, и вот ворота рассыпаются в пыль, оставив после себя кучку трухи и куски железа.

Джон не ошибся: их ждали. Ординарии, вооружённые огнестрелами, изумлённо смотрели на остатки того, что только что казалось надёжной преградой. Сервусы, неумело держа перед собой мечи, боязливо попятились; в окне нижнего этажа колыхнулась штора — никак трусливый хозяин надеется откупиться кровью своих рабов.

Керс предупредительно вскинул руки, показывая, что безоружен:

— Не стреляйте!

— Валите к псам! — крикнул ближайший ординарий, наведя на него ствол.

— Джон?! А ты что здесь делаешь? — удивился другой.

— Выслушайте его и сами всё поймёте.

— Да кто ты такой? — державший Керса на прицеле нервно дёрнул плечом.

— Я тот, кто разрушил регнумский терсентум и освободил полсотни наших, — он обвёл взглядом ничего не понимающих собратьев, продолжая держать руки поднятыми. — Присоединяйтесь к нам, и над вами больше не будет хозяев, вам больше не придётся унижаться и гнуть перед свободными спины. Ваша жизнь будет принадлежать только вам…

— Хорош нам тут хмарь пускать! — ординарий презрительно сплюнул. — Вали-ка ты, братец, к хренам собачьим, пока я тебе яйца не отстрелил.

Керсу даже стало обидно: это что получается, стараешься ради этих ослов, ворота в порошок стираешь, а тебе за это ещё и яйца отстрелить грозятся?

— Понял, — он опустил руки, всё равно дружелюбие не сработало, так чего лишний раз напрягаться. — Оставайтесь, раз так хочется. Правда, не думаю, что долго проживёте, но это уже не моя забота.

— Что значит, долго не проживём? — молоденькая сервус первой опустила меч.

— А ты сама глянь, — Керс указал на толпу свободных, затем повернулся к Джону. Толковый ординарий, жаль его здесь оставлять. — Ты ещё не передумал?

— Я уже стар, Разрушитель, и вряд ли буду тебе полезен, а здесь мой дом, моя семья, здесь я хочу встретить Госпожу.

— Твоя воля, — Керс перевёл взгляд на девчонку-сервуса, застывшую столбом рядом с ними. — Чего?

— Ты правда Разрушитель?

— Правда. Если решила с нами — беги к остальным и лучше не задерживайся, ждать долго не будем.

Решив больше не тратить время на этих баранов — не маленькие, сами разберутся, Керс зашагал к дому, куда отправились Таран с Альтерой. Чего-то они задерживаются…

Две фигурки в сером вертелись у заросшей густой зеленью ограды. Внезапно по улице эхом разнёсся душераздирающий вопль и резко стих. Чертыхнувшись, Керс рванул со всех ног и, ворвавшись во двор, преодолел его в несколько шагов и чуть не растянулся на обломках двери. В доме, на лестнице, лицом вниз лежал человек; справа на полу билась в агонии женщина, из её рассечённого горла хлестала кровь, окрашивая белокурые локоны; в угол забилась девчушка лет трёх, пряча лицо в ладошках и глухо подвывая, Таран же удерживал вырывающуюся Альтеру.

— Какого!..

— Отпусти, придурок! — она тщетно пыталась высвободиться из стальной хватки здоровяка.

— Я пытался остановить её, — принялся оправдываться Триста Шестой, — но она хистанула!

Керс не верил своим глазам. В чём смысл убивать беззащитную женщину, да ещё на глазах у детёныша? Нет, Альтера не способна на такое… или способна?

— Керс, прикажи ему отпустить!

— Ты что натворила?

— Они напали на меня!

— Не ври! — Таран сильнее стиснул руки, выдавив из Альтеры тонкий вскрик.

— Отпусти!.. — она захрипела, вцепилась здоровяку в руку, замолотила воздух ногами. — Керс… помоги! Не могу дышать!..

— Не волнуйся, я её только вырублю, — заверил Триста Шестой, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться. — А то эта дикая и малявку пришибёт.

Одна часть Керса требовала вмешаться, освободить подругу, но вторая упорно не позволяла этого сделать. Как бы ни старался, он не находил ни единой причины для такой бездушной расправы над этими несчастными, но самое чудовищное, что их кровь он ощущал на своих руках. Она невыносимо жгла кожу, выедала глубокие язвы, проникала в вены, смешиваясь с его собственной кровью. Стены внезапно жалобно заскрипели, задрожали, пол под ногами начал раскачиваться маятником, с потолка рухнула увесистая балка с огромным куском штукатурки, придавив собой бьющуюся в агонии женщину. Угол, где пряталась девчушка, смяло невидимой силой, выдавив багровый сок из хрупкого тельца. Со второго этажа вырвалось белёсое пламя, поглощая всё на своём пути.

Слева злорадно захихикали: «Нравится, братик? Весело, правда?»

«Нет, замолчи! — Керс зажмурился, зажал уши ладонями. — Я не хотел!»

«Как это, не хотел? — голос Мии отчётливо звучал в голове. — Нет, ты гордился тем, что сотворил, наслаждался своей безграничной мощью, когда хоронил тех несчастных под обломками домов, выжигал огнём и топил их в земляной зыби. Можешь лгать кому угодно, но я-то тебя хорошо знаю».

«Хватит! Заткнись!..»

«Я-то заткнусь, но совесть… — Керс ощутил на щеке лёгкое прикосновение и открыл глаза. Кожа свисала обожжёнными лоскутами с детского личика, с угловатых плеч, с тоненьких рук… даже с пальцев, обнажая обугленные кости. Глаз не было — они вытекли от жара, безгубый рот скалился в жуткой улыбке. — Тебе её не заставить умолкнуть».

«Я не хотел, клянусь!»

«Неужели? — этот голос… Его не спутать с другими. Харо стоял напротив, всего в паре шагов, и пламя замерло за ним пылающей стеной, точно подчинялось его воле. Керс готов был вытерпеть что угодно, но не этот взгляд — тяжёлый, полный боли и разочарования. — Знаешь, брат, каково это, когда тебя пожирают заживо?»

— Прости меня, братишка… Прости! — попятившись, Керс больно врезался спиной в дверной косяк, и всё внезапно исчезло. Не было ни Мии, ни Харо, ни рухнувших стен, ни слепящего пламени, ни даже обугленного закутка.

— Да что с тобой? — Триста Шестой озадаченно хмурился, держа на плече обмякшую Альтеру.

— Пошли отсюда, — стараясь не смотреть на рыдающую малышку, Керс поспешил покинуть проклятое место. Будто во сне он брёл по пустынной улице, вполуха слушая возмущения Триста Шестого и раз за разом прокручивая в голове чудовищную сцену расправы, устроенную Альтерой только ради… А ради чего? Для забавы? По праву сильного? Или в отместку за пережитое в детстве? Разве она не понимает, что сама добровольно заняла место того ищейки, перерезав горло матери на глазах беспомощного ребёнка?

— Я же говорил, она безумна! — гнул своё здоровяк. — Пора её загнать в стойло, брат, или проблем не оберёшься. Мой тебе совет: отстрани её на время, найди занятие, где у неё не возникнет соблазна резать глотки направо и налево.

Керс рассеянно кивнул, делая вид, что внял словам друга. Неудивительно, что свободные презирают и боятся осквернённых, утверждая, что существа, взращённые в ненависти и жестокости, не способны ни на любовь, ни на сострадание. И не важно, что они заблуждаются, то, что вытворила Альтера, только укрепит их уверенность в своей правоте. А ведь он просил её, чуть ли не на коленях умолял не делать глупостей! Она ослушалась его приказа и наверняка намеренно. Но для чего? Пошатнуть его авторитет? Показать желторотикам, кто здесь главный?

— По-хорошему, ей причитается наказание за неисполнение приказа, — Триста Шестой шмыгнул носом. — Да, всё-таки нельзя спускать ей это с рук, а то и другие решат, что им можно.

Скоро все узнают о том, что она сделала. Таран, несомненно, будет молчать, но те сервусы… Да и сама Альтера не упустит возможности похвастаться «справедливым возмездием».

— …И самое страшное, что найдутся те, кто её поддержат.

— В смысле? — спросил Триста Шестой.

Керс задумчиво посмотрел на здоровяка, потом перевёл взгляд на шевельнувшуюся подругу.

— Отнеси её к повозке, — говорить с ней не хотелось. Не сейчас. Лучше всё тщательно обдумать. — Не отходи от неё ни на шаг.

— Как скажешь, — Таран понимающе вздохнул. — Ты это… подумай над тем, что я тебе сказал.

Проходя мимо кротко ропщущих свободных, Керс без особого удивления отметил, что стоило посмотреть на кого-нибудь из них, и тот тут же замолкал, пряча глаза, прям как с животным — чтобы не разозлить. Только один, худощавый человечек в круглых очках, вступившийся за семью Джона, не опустил головы, наоборот, ответив любопытным взглядом. Видать, местный дурачок.

Тяжкие мысли не покидали Керса всю дорогу до лагеря. Впрочем, ничего не изменилось и когда восторженные собратья окружили телегу с добычей, и когда он, с трудом отбившись от докучливых вопросов сервусов, спрятался в укромном месте у скалы, мечтая забыться хотя бы на пару часов. Но и долгожданный сон не принёс успокоения. Керс то тонул в вязкой грязи, вздувающейся багровыми пузырями, то с колотящимся сердцем удирал от чего-то огромного и тёмного с жуткими огненными глазами, то сидел прикованный к Стене Раздумий, окружённый горами пыли и пепла, тянущимися во все стороны до самого горизонта…

— Хватит дрыхнуть, желтоглазый! — внезапно рявкнули в ухо.

Керс распахнул глаза, злясь и в то же время радуясь, что наконец удалось вырваться из липких болезненных кошмаров, но радость быстро испарилась, когда он увидел, кто перед ним.

— Туша чуть не задушил меня! — Альтера вызывающе скрестила руки на груди.

— Не задушил же, — Керс провёл языком по пересохшим губам и, потянувшись за флягой, валявшейся в траве у ног, жадно приложился к ней, наслаждаясь каждым глотком. Но наслаждаться долго не получилось: Альтера выбила ёмкость из рук, выплеснув воду на иссушенную землю.

— Да ты охренел! Ты должен был остановить его!

— А кто бы тогда остановил тебя?

— Что я такого сделала? Они напали на меня, когда я хотела обыскать дом. Ты же сам просил притащить побольше рыжих кругляшек.

— Бедняжка, с какими же опасными врагами ты столкнулась! Уверен, ты отважно отбивалась от разъярённого хозяина дома и вооружённой скалкой женщины, а ещё чудом избежала мучительной смерти от той малявки — она б тебя наверняка заживо загрызла своими тремя молочными зубами.

— Очень смешно! — Альтера состроила кислую гримасу. — На язык ты остёр, а вот на деле…

Керс подскочил и, сдавив только на вид хрупкие плечи, слегка её тряхнул:

— Да что с тобой не так? Разве не видишь, в кого ты превратилась? Жестокая, кровожадная… Где та девочка с добрым сердцем, которую я знал столько лет? Неужели в тебе не осталось ни капли от Твин?

— Кто бы говорил о кровожадности! — Альтера вызывающе расхохоталась. — Какой же ты лицемер!

В чём-то она права: смерть двух свободных не идёт ни в какое сравнение с сотней погибших в ту ночь, но разница между ними всё же была — сожаление. В Альтере оно отсутствовало напрочь, лишь злое удовлетворение, которое Керс так и не почувствовал, сколько бы ни твердил себе, что свободные заслуживают и худшего.

Не желая продолжать бессмысленный спор, он зашагал к лагерю в надежде, что Альтера отстанет, но у неё, видимо, были свои планы. Нагнав, она крепко схватила его за руку и дёрнула на себя:

— Куда ты бежишь, жалкий пёс! Мы ещё не закончили.

— Придержи язык! Ты и так подгадила мой авторитет.

— Так вот что тебя заботит! Меня чуть не задушили, а ты тут трясёшься, кто там о чём подумает. Ну и ну!

Керс устало закатил глаза. Совсем не это он имел в виду. Как же она не понимает, стаю нужно держать на короткой цепи. Достаточно однажды дать слабину, и контроль уже не вернуть, а на что способны скорпионы, опьянённые свободой, — несложно представить. Они будут сметать всё на своём пути, пока пуля или меч не остановят их.

— Нет, Альтера, я просто хочу сохранить то, что мы создали. Создали вместе! — с трудом обуздав нарастающее раздражение, Керс заговорил как можно мягче. — Послушай, малыш, давай успокоимся. Ты уже и так наворотила делов, теперь нам нужно придумать, как всё исправить. Пойми, твоё наплевательство на мой приказ не пройдёт даром, кто-то из желторотиков понаглее наверняка попытается проверить меня на прочность.

— Да тебя и проверять не надо! — Альтера наморщилась, точно съела что-то горькое. — Взгляни на себя: мягкотелый слизняк, падающий в обморок при виде крови. Подумаешь, глотку какой-то самке перерезала! Разве свободные не наши враги?

— Так давай убивать каждого встречного, чего мелочиться-то! С такими темпами они быстро примут нас, как равных… равных псам или воронам, которых нужно беспощадно истреблять. Этого ты добиваешься для нашего народа? Превратить рабов в смертельного врага, не заслуживающего даже жизни в кандалах?

Поджав губы, Альтера покачала головой:

— Нет, Керс, не так. Это их нужно истреблять, как туннельных псов. Никогда нам не жить с ними в мире, и если ты до сих пор до этого не допёр, значит, ты ещё глупее, чем я думала. Или трусливее. Впрочем, ещё неизвестно, что хуже — сражаться рядом с глупцом или погибнуть за труса.

Проходивший мимо малёк застыл с разинутым ртом. Керс зло сверкнул глазами на любопытного, и тот, спохватившись, торопливо свалил подальше, пока не влетело.

— Называй меня как хочешь, но развязать войну со свободными я тебе не позволю, — он незаметно стиснул кулаки в борьбе с вновь нарастающей злостью: нужно держать себя в руках, не поддаваться эмоциям. — Срал я на них с вороньего полёта, меня заботит мой народ! Любой неверный шаг, и осквернённых перережут, как скот. Скажи мне, Альтера, ты готова пожертвовать тысячами жизней тех, кто всё ещё в неволе, только ради личной мести?

— Так давай освободим их! — на её губах заиграла мягкая улыбка. Альтера прильнула к нему, ласково провела ладошкой по щеке. — Чего мы ждём, Керс? Довольно топтаться на месте! Нас достаточно, чтобы стереть в пыль все Опертамские терсентумы.

— А что насчёт тех, кого уже выкупили? Их ведь куда больше. Первыми, кто попадёт под удар, станут как раз они.

— Ты же говорил, что они сами нас найдут, когда узнают о терсентуме.

— Говорил, — здесь она его подловила. Ни одного сбежавшего, хотя Спайк обещал пустить слух. Задумка почему-то возымела обратный эффект, приведя вместо собратьев врага в местный лагерь Пера. — Как видишь, это не сработало.

— Да и чёрт с ним! — Альтера обвила руками его шею. — Мы что-нибудь придумаем, желтоглазый.

— Хорошо, допустим, мы вытащим наших из терсентумов. И что я, по-твоему, буду делать с такой оравой без припасов, синего дыма или антидота? Я уже молчу об оружии… Сколько времени пройдёт, пока от голода мы не начнём пожирать друг друга? Сколько мальков сгинут от ломки или от какой-нибудь болячки? У нас даже лекарей нет, Альтера! У нас вообще ни хрена нет, мы даже этих прокормить толком не можем.

— Всего за два часа мы обеспечили стаю припасами на несколько недель, а вчера пригнали овец. Что нам мешает продолжать в том же духе?

— Вчера нам повезло, как и сегодня, а завтра нас встретят с оружием в руках, и это будут не мечи да луки, — он погладил её по слегка отросшему ёжику волос. — Пойми, малыш, нам нужна стратегия, а жить за счёт грабежей — это не стратегия, это безумие! Даже Севир не слишком полагался на такое дело.

Керс надеялся, что его доводы охладят её пыл, но вместо этого Альтера грубо оттолкнула его:

— Севир! Такой же трусливый нытик, шарахающийся от собственной тени. Мы скорпионы, желтоглазый, забыл? Стоит только пустить свободным немного крови, и они быстро передумают защищать своё добро. Кому охота подыхать за кусок мяса или рыжий кругляш?

— И вот мы вернулись к исходному — убивать если не ради мести, так за краюху хлеба. Потрясающе!

— Ах да, что это я! Совсем забыла: «Только без крови, мы не зверьё», — кривляясь, передразнила его Альтера. — Ты сунул руку в нору горгоны и наивно веришь, что если не будешь дёргаться, то она тебя не ужалит.

— Я просто хочу найти верное решение.

— Верное решение я уже предложила! — Альтера повысила голос. — Ты не вожак, Керс, ты просто никчёмный хлюпик. Из-за тебя мы все сдохнем!

Сидящие у ближайшего костра собратья с любопытством уставились в их сторону. Привлечь внимание у неё получилось.

— Альтера, не нужно!..

— Что не нужно? — ещё громче спросила она, насмешливо, с вызовом, почувствовав на себе чужие взгляды. — Боишься правды? Да над тобой здесь все смеются! Ты бы ещё по Пустошам нас таскал, чтобы мы окончательно передохли все с голоду. И из-за чего? Из страха пролить кровь ублюдков, убивающих наш народ ради потехи. Смотрите! — выкрикнула она быстро растущей толпе. — Вот он ваш вожак! Ему милее жизнь свободных, а на нас ему плевать.

Керс ни на минуту не сомневался, что однажды кто-нибудь попытается занять его место, но то, что этим «кем-то» станет Альтера… Скажи ему кто об этом, он бы плюнул в лживую рожу. Но если припомнить мелочи, которые он упорно игнорировал, то всё вставало на свои места.

— Так вот, что ты задумала. Я стал тебе неудобен, и ты решила от меня избавиться? Значит, Твин сказала правду, я для тебя всего лишь послушный пёс, да, Альтера?

— Не хочу тебя расстраивать, — промурлыкала она, — но и здесь ты оказался бесполезен. Да, Твин всё правильно сказала, ты мне не нужен. Даже больше — ты мне отвратителен! Я тебя терпела только потому, что надеялась сделать из тебя лидера, но ты не лидер, ты — тряпка, убожество, — она снова обратилась к ничего не понимающим желторотикам. — Скорпионы, слушай сюда! Не знаю, как вы, а я не хочу подохнуть здесь, среди скал, от голода или пули в лоб. Я хочу сражаться за нашу свободу, а не сидеть в ожидании не пойми чего! Наш век слишком короткий, чтобы тратить его, прячась в жопе мира и жуя сопли. Всё, с меня хватит, я иду в Опертам освобождать наших! Кто со мной?

Керс отчаянно не хотел верить, что Альтера использовала его — глупо, ведь в глубине души он и так прекрасно это понимал. С отчуждённым видом он смотрел, как скорпионы один за другим выходили вперёд, озвучивая свои номера в знак признания нового вожака. Шестьдесят Седьмой, Двести Пятьдесят Третий, Сто Восьмой… Всё, что Керс делал, оказалось бессмысленной вознёй, его старания сохранить этим безмозглым болванам жизни теперь обернулись против него самого. Ни доказывать что-либо, ни убеждать этих идиотов у него больше не оставалось сил. Да и зачем? Его всё равно не услышат, ведь предложение Альтеры звучит куда заманчивее.

Победно ухмыляясь, подруга смотрела, как число её приспешников росло. Десяток, не меньше, с довольно яркими хистами и ненасытной жаждой убивать. Возможно, им даже повезёт тряхнуть один терсентум, но никто из них не представляет, в какую пропасть их тянет Альтера.

— Что за срань тут происходит?! — тяжело дыша от бега, Триста Шестой схватил Альтеру за плечо и развернул к себе лицом. — Ты что творишь, ненормальная? Совсем с башкой рассорилась?

— Клешни убрал! — вызверился Шестьдесят Седьмой.

Альтера одёрнула плечо:

— Отвали, Туша, закон не нарушен. Я даже вызов ему не бросала.

— Да вы чё, ублюдки! — здоровяк даже побагровел от возмущения. — Забыли, кто вас из задницы вытащил? Забыли, кто…

— Не вмешивайся! — Керс с трудом узнал свой голос: осипший, низкий, он точно не принадлежал ему. — Хорошо, Альтера, если хочешь, я уступлю тебе своё место, даже могу уйти. Только прошу,одумайся! Опертам тебе не по зубам.

Насмешливо фыркнув, она обвела хозяйским взором своих скорпионов:

— Сегодня мы неплохо потрудились. По справедливости, нам принадлежит четверть добычи. Соберите всё необходимое, скоро выдвигаемся.

Собратья, не поддержавшие новоявленного вожака, возмущённо загалдели, то и дело поглядывая на Керса в ожидании, когда он вмешается. Но вмешиваться он не собирался. Что-то сломалось внутри, как механизм в карманных часах, найденных когда-то в Пустошах. Вроде тикают, а стрелки намертво приросли к циферблату.

— Чего встал столбом?! — прошипел Триста Шестой. — Сделай что-нибудь!

— А что я могу сделать? Они вольный народ, это их решение.

Здоровяк испустил протяжный стон и побрёл подальше от всего этого безумия. Керсу чертовски хотелось последовать его примеру, но часики всё ещё тикали. Тихо, едва слышно, но механизм работал, пусть неисправно, со скрипом и скрежетом, грозя вот-вот навсегда затихнуть. Приблизившись к Альтере, Керс осторожно взял её ладонь в свои руки и умоляюще заглянул в ослепительно-зелёные глаза, совсем недавно полные страсти, но теперь, кроме презрения, в них ничего не осталось.

— Я не могу отпустить тебя, я же не прощу себе, если с тобой что-то случится.

— Да ты сейчас разрыдаешься как девка! — вырвав ладонь, Альтера рассмеялась тем самым пронзительным смехом, с которым убивала Харо. — Неужели ты думаешь, что можешь сравниться с Семидесятым? О нет, мне на него тоже плевать, но он был куда достойнее тебя. Не знаю, что Твин хотела доказать, когда полезла к тебе в ту ночь… Хотя нет, знаю: ты так жалок, что её нежное сердечко дрогнуло. Вот только со мной это не пройдёт.

— Жалок, говоришь? — Керс горько хмыкнул. — А стонала ты вполне убедительно, когда я тебя трахал.

— Тешься и дальше этой мыслью, — она издевательски подмигнула. — Наверное, это единственное, что у тебя получается сносно.

Как-то раз Седой сказал: «Когда кто-то дорог тебе, ты борешься за него до последней капли, будь то кровь, честь или гордость». Пожалуй, лучше и не описать то, что чувствовал сейчас Керс, готовый упасть перед подругой на колени, если бы это сколько-нибудь могло изменить её решение. В отчаянном порыве он прижал Альтеру к себе, надеясь удержать:

— Малыш, мы можем всё исправить. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты передумала?

Она задумчиво пожевала губу:

— Пойти со мной.

— Живыми нам оттуда не вернуться. Ты недооцениваешь Легион…

От резкого удара в грудь сбилось дыхание. Керс отшатнулся, стараясь удержаться на ногах, но следующий удар в живот заставил его рухнуть на землю.

— Тогда отвали и не путайся у меня под ногами! — Альтера с размаху пнула его по рёбрам. — Исчезни, желтоглазый, и не высовывайся из своей норы, пока я не уйду. Всосал, или повторить отчётливее?

— Лучше не стоит, — послышался неизменно кокетливый голос Девятой.

Какого смерга она вмешивается! Кто её просил? Керс перевернулся на спину, пытаясь восстановить дыхание. Грудь нещадно ныла, как после удара кувалдой, удивительно, что кости целы. Хотя не факт…

— Против своих хистуем? Нехорошо, подруга, за такое можно и выгрести.

— От тебя, что ли, железнорылая? — одарив их обоих брезгливым взглядом, Альтера расплылась в широкой улыбке. Она явно собралась что-то съязвить, но Шестьдесят Седьмой окликнул её по прозвищу.

— Всё готово. Проверишь?

Она демонстративно закатила глаза, мол, нелегка участь лидера:

— Живите, неудачники, — и с гордо поднятой головой зашагала прочь.

Керс не сводил с неё глаз, продолжая сидеть на земле, как брошенный хозяйкой щенок. Часики больше не тикали.

— Пойдём, горе-любовник, — Девятая потянула его за локоть и с непринуждённой лёгкостью поставила на ноги, как годовалого малька.

— Куда пойдём? — он непонимающе уставился на ищейку.

— Проветрим тебе голову.

Керс обернулся на притихших собратьев — ну и толпа! Что он видел в их глазах? Молчаливый упрёк? Разочарование? Или сомнение в своём выборе? Он не знал, да и плевать.

— Чего вылупились? Катитесь к хре… — от резкого рывка клацнули зубы, едва не откусив кончика языка.

— Завали пасть, придурок, они на твоей стороне, — прошипела Девятая и приветливо улыбнулась прифигевшим зевакам. — Всё в порядке, народ, расходитесь, представление окончено!

— Ну всё, будет вам глазеть! — подхватила инициативу Глим. — Эй, Нудный, пригони овец с пастбища! Гат, что там с припасами, разобрались уже?

Забавно, не так давно Керс обидел девчонку почём зря, а она осталась ему предана, как и многие другие…

— Какой же я кретин!

— Не то слово, мой сладкий, — ласково прощебетала ищейка. — Чёрт бы с ней, с твоей подружкой, но что-то мне подсказывает, с тобой мы тоже хлопот не оберёмся.

— Нет, хватит с меня, накомандовался уже, — Керс побрёл к скале, где совсем недавно прятался от Альтеры. В груди ныло, но не от ушибов — от пустоты, и как бы он ни старался придумать, чем бы эту пустоту сейчас заполнить, ничего, кроме дыма, в голову не приходило. Хотелось напиться вусмерть, чтоб ничего не чувствовать, чтобы забыться, а лучше вообще не просыпаться, но дым закончился несколько дней назад. Кажется, в телеге есть немного спирта, но для начала нужно как-нибудь отделаться от ищейки.

Керс плюхнулся на землю и привалился к нагретому солнцем камню.

— Скажи мне, Даниэл, чего ты хочешь? — Девятая устроилась напротив, подобрав под себя ноги.

— Уже ничего, — буркнул он и, запрокинув голову, бездумно уставился в багровеющее закатом небо.

— Ладно, перефразирую. Чего ты хотел, когда шёл освобождать мальков?

— Свободы для них, это же очевидно.

— Нет, этого ждали от тебя другие. Ещё варианты?

Керс растерянно замялся:

— Ну… Наверное, отомстить, в каком-то смысле.

— Тоже мимо. Этого хочет твоя подружка. Подумай хорошенько, чего хочешь ты, по-настоящему?

А ведь верно, чего он хочет? Всё это время он был ведом чужими желаниями, принимая их за свои, чтобы угодить то Севиру, то стае, то Альтере. Да, она дорога ему, она — всё, что осталось от семьи, но это не значит, что он обязан жить её желаниями. Так чего же он хочет?

— Знаешь, всё, о чём я мечтал — это о спокойной жизни. Я всегда хотел иметь настоящую, крепкую семью. Я бы всё отдал, чтобы сейчас рядом были мои братья, чтобы вернулась Твин, чтобы Проклятая Четвёрка снова была в сборе. Я хочу сидеть с ними на берегу моря, наслаждаться закатом или смотреть, как ночью светятся волны, — Керс судорожно сглотнул подступивший к горлу ком. Ещё не хватало сопли распустить. — Чёрт, да я просто хочу построить какую-нибудь лачугу в тихом месте, привести туда самку, согласную встретить со мной деструкцию, заделать мальков, в конце концов. Странное желание для скорпиона, не так ли?

— Ну почему же, — помолчав, сказала ищейка. — Ничего странного я в нём не вижу. Но ты же понимаешь, что всё это невозможно? По крайней мере сейчас, пока ты зовёшься рабом… пока все мы зовёмся рабами. И если ты действительно хочешь спокойной жизни, придётся её отвоевать. А ещё повзрослеть, наконец, и взять на себя ответственность не только за свою жизнь, но и за жизни тех, кто называет тебя своим вожаком.

— Нет уж, с этим покончено. Дерьмовый из меня лидер.

— Что есть, то есть, — Девятая тяжко вздохнула. — Но это не значит, что ты должен сдаться и всё бросить. В тебя до сих пор верят, Даниэл, так докажи им, что не напрасно!

Поздно уже что-то доказывать. Но насчёт ответственности ищейка верно подметила, кое-что он всё ещё мог исправить.

— Нет, Девятая, я ухожу.

— Куда это?! — её брови удивлённо взлетели вверх.

— Я должен остановить Альтеру. Она и сама погибнет, и других за собой потянет.

— Ты в своём уме?! — разноцветные глаза ищейки возмущённо вспыхнули. — Если ты сейчас уйдёшь, то превратишься в то самое никчёмное существо, каким тебя выставила Альтера перед всеми. А что насчёт остальных? Они же без тебя пропадут! Неужели тебе действительно на них плевать?

— С чего бы им пропадать? Триста Шестой неплохо справляется, да и ты здесь…

— У Триста Шестого башка чугунная. Он хороший исполнитель, но не более того, а я для всех изгой, железномордая. Нет, Даниэл, осквернённые пошли именно за тобой, даже твоя подружка не смогла переманить их. Подумаешь, собрала кучку придурков, это ещё ни о чём не говорит!

— Ну да, ни о чём не говорит!

Ищейка внезапно схватила его за грудки и слегка приложила о скалу:

— Слушай сюда, говнюк! Все мы здесь из-за тебя, нам некуда возвращаться, разве что на виселицу, так что прекращай строить из себя мудака и подумай, наконец, о других! Или, клянусь, я выполню наш уговор, и в этот раз моя рука не дрогнет.

Чёрт, а ведь ищейка права, пути назад у них нет. Можно, конечно, отослать их в Исайлум, но вряд ли стая одобрит это решение. Он дал им надежду, поклялся освободить всех осквернённых до единого. Кем он тогда будет, если бросит их ради кучки недоумков? Даже ради Альтеры…

Всё это время он думал только о себе. Если бы хоть на минуту он остановился, отошёл в сторонку и посмотрел на всё трезвым взглядом, не затуманенным дурью и похотью, то наверняка бы заметил раскол среди скорпионов. Пожалуй, пора прекращать думать жалом, пока не угробил тех оставшихся, а Альтера… Это её выбор, она уже большая девочка и в состоянии отвечать за свои поступки. Не силой же её удерживать!

— Ладно, убедила, — Керс выдавил некое подобие улыбки, заметив недоверчивый прищур Девятой. — Ты права, я вёл себя как мудак. Больше такого не повторится. Довольна?

— Я с тебя глаз не спущу, — процедила она.

Из-за скалы вынырнул Триста Шестой, волоча за ногу какого-то хмыря. Тот изворачивался, как двухвостка, цеплялся за выступающие камни в тщетных попытках высвободиться из мёртвой хватки.

— Я не шпион, клянусь! — выкрикнул он, в исступлённом отчаянии хватаясь за скользкие стебли травы и вырывая их с корнем. — Я же пришёл один, без оружия!

— А это ещё кто? — ищейка наконец отпустила рубаху Керса.

— Прятался за Бугром, засранец.

Бугром называли здоровенный валун на краю лагеря. Он хорошо просматривался дозорными, но видимо, те отвлеклись на переполох, устроенный Альтерой.

— Я не засранец! — гордо возразил свободный.

Триста Шестой поднял его над землёй и оценивающе оглядел:

— Это поправимо.

Круглые очки, висящие на ухе хмыря, Керс сразу вспомнил.

— Я тебя видел в Поющих Прудах.

— Да, я был там, — без обиняков ответил тот, густо краснея. — Прошу вас, господин Разрушитель, не могли бы вы вернуть меня на землю.

— Разрушитель? — Таран разразился громовым хохотом. — Нет, вы слышали?

— Слышали, — буркнул Керс. — Какого смерга ты сюда припёрся, свободный?

Тот покраснел ещё гуще. Очевидно, висение вверх ногами не входило в его регулярную практику.

— Я всё объясню! Я… я просто хотел узнать о вас побольше.

— Да ты безумец! — потрясённо выдохнула Девятая.

— Н-не совсем, я газетчик.

— Газетчик? — Керс взволнованно подскочил. — И как тебя зовут, газетчик?

— Ян. Ян Шарпворд. Не думаю, что вам известно моё имя, но уверяю вас, я не служу ни королю, ни Легиону, и здесь я по собственной воле.

— Шарпворд? — Керс определённо слышал это имя и даже помнил, при каких обстоятельствах. — Не ты ли писал об осквернённых несколько месяцев назад?

— Да, это был я. А ещё я знаком с господином Максианом, и он многое мне рассказал.

Вот оно как! Интересно, что принцепс наплёл этому писаке?

— Отпусти его, Таран, пусть живёт.

Триста Шестой с разочарованной миной разжал пальцы. Газетчик рухнул мешком в пыль и застонал от боли.

— Можно было и поделикатнее!

— Так зачем ты здесь, Шарпворд?

— Не стану скрывать, я хочу выяснить, кто вы на самом деле: враги или жертвы лжи и геноцида. Если вы позволите мне ненадолго остаться с вами, я буду вам весьма признателен.

Керс внимательно изучал нового знакомого. Открытый дерзкий взгляд, длинноватый нос, слегка нахмуренные брови. В нём не чувствовалось гнильцы, а прямота, с которой он отвечал, даже вызывала симпатию. Конечно, позволить свободному разгуливать по лагерю — не лучшая затея, но газетчик мог бы послужить источником ценных знаний.

— Хорошо, можешь остаться, но уйдёшь ты отсюда только с моего дозволения.

— Чего-о? — опешила Девятая.

— Да-да, безусловно, — поднявшись на ноги, Шарпворд вымученно улыбнулся. — Так это вы Разрушитель? Неожиданно! Я вас представлял… эм… немного крупнее.

— Я Керс.

Газетчик протянул руку:

— Хотелось бы сказать, что рад нашему знакомству, но увы, лгать я не привык. Тем не менее, господин Керс, позвольте выразить вам мою признательность. Вне всяких сомнений, наше знакомство принесёт нам обоим только пользу.

Глава 31

Всю ночь Бернарда терзали кошмары. Ему чудились тени по углам, неразборчивый шёпот, чьи-то тяжёлые шаги за окном. Он просыпался в холодном поту от повторяющегося раз за разом трескучего рыка бестии, вслушивался в тишину и, убеждаясь, что привиделось, снова проваливался в гнетущий сон. В конце концов его разбудил весёлый щебет птиц, нежащихся в первых лучах солнца. Сырая простынь противно липла к спине, волосы склеились на лбу, а во рту стояла горечь, будто полыни объелся. Кряхтя и чертыхаясь, Бернард зашаркал на кухню, но кадка с водой оказалась пуста.

— Вот старый болван! — вечером трижды себе напоминал сходить к колодцу. Проклятущая старость, ещё недолго, и он имя своё забывать начнёт.

Подцепив колючую верёвку, служившую ручкой деревянному ведру, он поплёлся к выходу. На крыльце под ботинком что-то хрустнуло. Бернард непонимающе уставился на огромный кусок рябого сукна, натянутого на какую-то палку. Рядом лежал лук, куда-то подевавшийся аккурат после ухода скорпиона.

— Что это ещё за дрянь? — Бернард протёр костяшками пальцев заспанные глаза и прищурился, чтобы получше разглядеть неизвестно кем подброшенный хлам. Возвращению верного оружия он обрадовался, но кому понадобилось тащить сюда эту гадость? Видать, снова соседские засранцы взялись за старое.

Бернард поддел носком башмака несуразную конструкцию и изумлённо ахнул. Никакое это не сукно! Дрожащими пальцами он подцепил самый край и расправил тускло лоснящуюся на солнце кожу.

— Да чтоб меня вороны заклевали! Это же крыло!

Но как?! Неужели Сорок Восьмой? Кому ж ещё… Ему удалось убить Демона! Он сделал это! Под рёбрами больно кольнуло, как если бы кто-то вонзил длиннющую иглу. Застонав, Бернард тяжело опустился на скрипучую ступеньку и прижал к груди находку — нет, не находку, бесценный дар скорпиона! Совсем не заботясь, что подумает случайный прохожий, он по-детски горько и безудержно разрыдался.

* * *
Ручка в жирных пальцах суетливо порхала по бланку вверх-вниз, тошнотворно скрежеща по бумаге. Кэтт страдальчески поморщилась, так и тянуло выкрикнуть этому красномордому увальню с блестящей плешью на макушке, чтобы сменил непригодное перо или хотя бы обмакнул его в чернила. Очевидно, болван твёрдо вознамерился выскоблить её имя в документе на случай, если вдруг чернила окажутся волшебными и испарятся, как только сделка завершится. Да, платье на ней не ровня элегантному наряду господина Эдмонда, но какое право у этого напыщенного индюка, гордо величающего себя «агентом службы контроля над осквернёнными», подозревать её, честную женщину, в мошенничестве. Разве её золото недостаточно блестит? Или от него несёт выгребной ямой?

С первой минуты этот потный жирный свин бросал на неё косые взгляды. Дважды намеренно, чтобы поиздеваться, исковеркал название деревни, в которой Кэтт росла, и теперь с пренебрежительной ухмылкой записывал её имя. От приписки «дочь Оливера» его рот и вовсе перекосился.

— Адрес, — противным голоском пропищал агент.

Кэтт горделиво вздёрнула нос и громко, отчётливо произнесла:

— Нижний Луг, Рыночный проспект, дом тридцать восемь, квартира четыре.

Толстяк брезгливо хрюкнул; перо снова пронзительно заскрежетало, будто негодяй царапал им по стеклу. Не выдерживая пытки, Кэтт попыталась отвлечься. Она недолго задержала взгляд на знакомом камине с мифическими чудищами, потом на миниатюрной бронзовой женщине с крыльями, на белоснежной вазе с замысловатыми синими цветами, и остановилась на картине в тяжёлой золочёной раме. Мрачная сцена низвержения Тейлура в бездну, написанная умелой кистью, была куда привлекательнее лоснящейся макушки агента. На хозяина дома Кэтт старалась не смотреть. В расслабленной позе Эдмонд устроился в роскошном кресле, задумчиво наблюдая за сотрудником Легиона. Презрение потного свина на знатного господина не распространялось.

Наконец отложив ручку — слава богам, пытка закончилась! — агент службы контроля нашарил в лакированном портфеле печать и оглядел присутствующих маленькими слезящимися глазками:

— Я обязан засвидетельствовать передачу денег и удостовериться, что товар соответствует заявленным характеристикам.

Он говорил о Вэйле, как о какой-то вещи, и Кэтт ещё больше возненавидела этого никчёмного самодура. «Уж ты, слизняк, и в подмётки моему ординарию не годишься!»

— Разумеется, — Эдмонд взял с круглого столика позолоченный колокольчик и позвонил в него, затем одарил Кэтт вежливой улыбкой. — Одну минуту.

Вскоре дверь отворилась, и в кабинет вошёл осквернённый. В чёрной форме, с покрытой капюшоном головой, в маске — как полагается, и с коротким мечом на поясе. Низко поклонившись всем и никому в частности, он остановился в середине комнаты и уставился отсутствующим взглядом куда-то перед собой. Задыхаясь от волнения, Кэтт торопливо извлекла из видавшей виды сумочки три новенькие облигации номиналом в двадцать и ещё одну в десять тысяч и протянула их Эдмонду:

— Вот, пересчитайте.

Тот с вежливой улыбкой принял деньги:

— Вы даже не проверите номер?

— Я вам доверяю, — ответила той же улыбкой Кэтт, хотя так и тянуло вскочить и заглянуть осквернённому под капюшон — вдруг подсунули кого-то другого!

— Осквернённый номер эл-эс-си-семнадцать-ноль-один, с этой минуты ты принадлежишь госпоже Кэттерин, дочери Оливера, и обязан безоговорочно выполнять каждый её приказ, — пробубнил агент, лишь мельком глянув на ординария, потом шлёпнул по бланку печатью. — Сделка завершена. Примите мои поздравления, господин Эдмонд. Госпожа Кэттерин, — толстяк натянуто улыбнулся, — а вам я советую не пренебрегать сроками. Всего доброго!

Какими ещё сроками? Ах да, ежемесячная явка! Все нудные наставления, которыми агент пичкал её добрые четверть часа, вытеснило нестерпимое желание остаться с Вэйлом наедине. Нужно не забыть отыскать контрольный пункт поближе к дому, чтобы не переться в другой конец города. Она украдкой посмотрела на ординария, с ноткой разочарования отметила, что тот даже не взглянул в её сторону, и поднялась с кресла.

— Вы уже уходите? — хозяин дома тоже поднялся. — Я хотел предложить вам пропустить со мной по бокалу вина в честь успешной сделки.

— Вы очень добры, господин Эдмонд, но я вынуждена вам отказать, — холодно сказала Кэтт. — Дорога неблизкая, и уже довольно поздно, а дома меня ждут сыновья.

— Да-да, разумеется, — если отказ и оскорбил его, то скрыл он обиду довольно искусно. — Ох уж эта холостяцкая жизнь! Из-за неё забываешь, что есть вещи поважнее праздных возлияний. Что ж, Кэттерин, примите мои поздравления, — мягко пожав ей руку, Эдмонд поравнялся с ординарием и задумчиво покрутил пальцем кончик своих усов. — А ты счастливчик, семнадцать-ноль-один. Береги свою госпожу.

До самых ворот Кэтт чудился взгляд Эдмонда, буравящий спину в ожидании повода для насмешек, и пусть она всё равно их не услышит, но почему-то упорно не хотелось дарить этому спесивому сумасброду такое удовольствие.

Остановившись у кареты, Вэйл окинул Кэтт раздосадованным взглядом, отчего ей стало жутко неловко.

— Ну здравствуй, Вэйл, — лучших слов она не подобрала.

— Госпожа, — он поклонился и распахнул перед ней дверцу экипажа.

Сейчас осквернённый меньше всего походил на того самого Вэйла, с кем она тайком болтала обо всём на свете через решётку и в чьих объятиях рыдала посреди тёмной улицы. Перед ней стоял безликий невольник, лишённый каких-либо эмоций. Что же изменилось? Почему он так холоден к ней?

Она нерешительно коснулась его руки:

— Знаешь, мне тебя не хватало…

Извозчик, о котором Кэтт уже и позабыла, многозначительно прочистил горло. Спохватившись, она забралась в карету, и Вэйл последовал за ней, устроившись на сиденье напротив. Послышался щелчок кнута, зычный выкрик; лошади зафыркали, застучали копытами, и экипаж со скрипом тронулся. Минут пять Кэтт молча смотрела на своего ординария, а он смотрел на неё, отстранённо, словно видел впервые, словно не её спас от насильников, словно не её провожал до дома, рискуя собственной жизнью.

— Да что с тобой не так!? — не выдержала она.

— Что именно, госпожа? — при этом глаза Вэйла гневно сверкнули. — Я теперь ваше имущество, и вы в праве распоряжаться мной, как вам заблагорассудится.

— Милостивая Терра, ты серьёзно?

Осквернённый склонил голову. Кэтт никак не могла понять, почему он злится. Они ведь теперь вместе!

— Сними ты эту треклятую маску! — она пересела к нему поближе. Вэйл послушно выполнил приказ, продолжая смотреть себе под ноги. Кэтт провела пальцами по колючей щеке, осторожно коснулась подбородка, вынуждая ординария посмотреть на неё. Как марионетка, безвольное существо… Неужели он всегда будет с ней таким? — Нет, Вэйл, я всё та же Кэтт. Прошу, поговори со мной!

Какое-то время он внимательно изучал её, беспристрастно, будто решал, достойна ли она его доверия.

— Почему ты это сделала? Почему выкупила меня?

— Ты знаешь, почему, — Кэтт осеклась. Нет, нельзя раскрываться, о его чувствах ей пока ничего не известно. — Я думала, ты будешь рад, теперь вижу, что ошибалась. Прости, Вэйл, но придётся тебе смириться.

Она привстала, чтобы вернуться на своё место, но ординарий вдруг грубовато схватил её за запястье.

— Смириться, говоришь? — он притянул её к себе, и его губы были так близко, что Кэтт замерла, не зная, как себя вести. Таким она его не знала. Злости не было, но что-то опасное, потаённое смотрело на неё из глубины серых глаз. — Я-то давно смирился и с тем, кто я есть, и с тем, что свобода мне может только сниться, но я никак не мог смириться, что больше не увижу тебя. Каждый треклятый день я думал о тебе. Нет, моя маленькая Кэтт, я не просто рад — я счастлив снова видеть тебя, но не как хозяйку… Чёрт, это так унизительно!

— Разве у меня был выбор? — она перешла на шёпот, отчего-то боясь, что кто-то подслушает их. — Если бы я могла подарить тебе свободу… Это невозможно, ты же знаешь! Нет, Вэйл, ты не моя вещь, если не хочешь остаться со мной, ты волен уйти. Я буду прикрывать тебя так долго, как смогу, но если останешься, то знай: в моём доме никто не посмеет назвать тебя рабом.

Ординарий хотел что-то ответить, как вдруг карета качнулась, и Кэтт невольно угодила к нему в объятья, при этом в бедро больно впилась рукоять меча, лежащего у него на коленях.

— Прости, — отпрянув, Кэтт смущённо заправила выбившийся локон за ухо.

— Нет, это ты меня прости, — Вэйл виновато улыбнулся. — Я повёл себя как полный кретин… Но как, Кэтт? Как тебе удалось уговорить господина Эдмонда продать меня?

— Ты же сам видел, деньги решают всё, — она грустно ухмыльнулась.

Вэйл с минуту молчал, размышляя над чем-то.

— Я верну тебе всё до последней монеты, — произнёс он. — Говорят, услуги наёмников хорошо оплачиваются. Работа для меня наверняка найдётся.

— Нет уж, забудь! Сдавать тебя напрокат, как какую-нибудь лошадь? Да ни за что! Ты нужен мне, Вэйл, но не как способ заработать. Если тебе так хочется отплатить мне, то помоги с мальчиками, научи их сражаться, сделай из них настоящих мужчин. Это будет лучшая благодарность.

Поколебавшись, ординарий кивнул, но по плотно поджатым губам стало ясно: от своей затеи он так просто не откажется.

— Красивый меч, я и не знала, что в твою цену входит оружие, — отшутилась Кэтт, желая сменить тему, не хотелось портить настроение мыслями о будущем.

— Это настоящий гладиус, — Вэйл с гордостью похлопал по ножнам. — Не тот хлам, которым обычно вооружают осквернённых. И он принадлежит мне.

— Вам разрешено обзаводиться имуществом?

— Только с дозволения хозяина.

— И господин Эдмонд позволил тебе? — Кэтт с любопытством осмотрела эфес. Чёрная ребристая рукоять заканчивалась круглым серебрёным навершием. Просто, без изысков, но сделано добротно, мастерски.

— Это награда.

— Награда? И за что же?

— За спасённую жизнь.

Отвечал Вэйл неохотно, и Кэтт решила не донимать его лишней болтовнёй. Наверняка ему есть о чём подумать. Как и ей самой, впрочем. Все эти дни она подготавливала сыновей к встрече с ординарием, рассказывала им об осквернённых, о том, почему они такие, за что их ненавидят и боятся, а ещё долго объясняла, как вести себя с новым членом семьи. Мальчики вроде всё поняли, но тревога не покидала Кэтт. Переезд дался детям тяжело, они нередко просыпались среди ночи от громких звуков — даже в это время улица была довольно людной, — часто вспоминали родной дом, просились назад, но что она могла поделать? Как объяснить таким крохам, что рано или поздно им всё равно бы пришлось переехать? Если не из-за соседей, смотревших на них, как на изгоев, то из-за нехватки денег. Содержать дом — недешёвое удовольствие. Кэтт ни на минуту не пожалела о своём решении, а мальчики… Мальчики свыкнутся, и с появлением Вэйла, если всё сложится хорошо, они быстро позабудут о старой жизни.

В глубине души Кэтт верила, что ординарий сможет хоть частично заменить им отца. Единственное, что омрачало предвкушение новой жизни — жалкие гроши, которые платили на швейной фабрике. Аренда квартиры сжирала добрую половину месячного дохода. Придётся брать дополнительные смены или подыскать вторую работу, как знать, если Боги будут милостивы, через пару лет удастся накопить на скромный домик на берегу Рубинового моря, и там они смогут быть по-настоящему счастливы.

Опасения, что сыновья плохо примут Вэйла, оказались напрасными. Едва тот перешагнул порог, как сорванцы обступили его и принялись заваливать вопросами. Ординарий, на удивление, не растерялся. Присев перед ними на корточки, он терпеливо отвечал на каждый вопрос, и Кэтт невольно залюбовалась этой картиной. Давно же она не видела сыновей такими живыми и радостными!

— Он настоящий? — Тед ткнул пухлым пальчиком в номер.

— Самый что ни на есть настоящий.

— Это твоё имя, да? — Крис всё пытался рассмотреть лицо осквернённого. — А ты всегда будешь в маске?

— На улице — да, маленький господин.

— А дома?

— Можешь её снять?

Вэйл вопрошающе взглянул на Кэтт, явно боясь сделать что-то неправильно, но получив утвердительный ответ, стянул маску к подбородку.

— Ух ты! — воскликнул Тед и тут же потянулся пальчиками к одной из полос на щеке. — А что это?

— Для чего они?

— Они не болят?

Вновь посыпались вопросы, и если всё это не прекратить, мальчишки будут донимать ординария до самого рассвета.

— Ну всё, достаточно! — осадила их Кэтт. — Вэйл никуда от вас не денется. Завтра он всё вам расскажет, а сейчас бегом в постель!

Крис обиженно надулся и, взяв младшего брата за руку, побрёл в спальню. Вэйл напряжённо выдохнул. Он казался немного взволнованным, но глаза так и светились счастьем.

— Не позволяй им садиться себе на шею, — Кэтт указала на вторую спальню. — Здесь твоя комната, а я буду с мальчиками. Тесновато, но жить можно. Кстати, ты голоден? Я испекла для тебя мясной пирог.

— Нет, благодарю, — ординарий оглядел своё новое жилище. — Надо же, у меня теперь своя комната, как у свободных!

— Привыкай. Ах, да, воду дают по утрам и за два часа до полуночи. Генератор барахлит, обещают скоро починить.

— Генератор?

— Ну, электрический, для насоса, чтобы воду в трубы качать.

— Качать в трубы? — Вэйл непонимающе нахмурился, затем расплылся в виноватой улыбке. — Похоже, госпожа, вы стали счастливой обладательницей круглого идиота. Придётся вам вдобавок отвечать и на мои глупые вопросы.

Рассмеявшись, Кэтт махнула рукой:

— Признаться, я и сама в этом мало что смыслю. Ну, раз ты не голоден, тогда я, пожалуй, пойду отдыхать. Завтра рано на работу.

Коридор между спальнями был настолько тесным, что ей пришлось вжаться в стену, чтобы пройти мимо осквернённого, но стоило поравняться с ним, как он вдруг подступил к ней, не оставив места для манёвра.

— Прости меня, Кэтт, я был груб с тобой, — Вэйл осторожно убрал с её лба вечно выбивающуюся кудряшку.

— Ерунда. Правда, я думала, что господин Эдмонд предупредил тебя.

— Никто мне не сказал ни слова.

Он был так близко, что Кэтт кожей ощущала его тепло, слышала его дыхание. Жар волной пронёсся по телу, сердце снова громко заколотилось. Ей вдруг так нестерпимо сильно захотелось, чтобы он поцеловал её, чтобы крепко обнял, и Вэйл, словно почувствовав, подтянул её к себе. Его губы соприкоснулись с её губами, руки заскользили по спине вниз, и Кэтт, прежде чем полностью утонуть в его ласках, подумала, что сегодня настоящий день волшебства, исполняющий самые заветные желания. Она вновь превратилась в хрупкую молоденькую девушку, трепещущую в сладостном предвкушении самозабвенной любви; она готова была раскрыться, впустить это чувство, дать себе шанс снова обрести утраченное счастье. И пусть только кто-то попробует осудить её за это!

Кэтт растворялась в поцелуе, растворялась в трепетном желании. Никто не целовал её так: напористо, жадно, но в то же время нежно и чутко. Она никак не могла насытиться своим ординарием, а он — насытиться ей, и если бы не расшумевшиеся за стеной мальчишки, они бы провели так до утра… Хотя в этом Кэтт несколько сомневалась.

— Что за безобразие? — с наигранной строгостью прикрикнула она.

Мальчики тут же притихли; Вэйл усмехнулся, шутливо шлёпнул её по ягодице:

— Какая ты суровая… Моя прекрасная, суровая Кэтт, — и принялся покрывать её шею поцелуями, ласкать её грудь, прижиматься к ней, вынуждая судорожно стонать от возбуждения.

В дверь постучали. Ординарий напряжённо застыл, вопросительно посмотрел на Кэтт, но она лишь озадаченно пожала плечами, даже не представляя, кого могло принести в такой поздний час.

— Наверное, соседи, — не хотелось покидать его объятий, но стук повторился уже настойчивее. Тогда, расправив платье, она пригладила волосы и отворила дверь.

На пороге стоял низкорослый господин в светло-сером костюме и в шляпе. Верхняя часть лица пряталась в тени, сдержанная улыбка застыла на тонких губах.

— Доброй вам ночи, — Кэтт чувствовала, что Вэйл рядом, готовый защитить её в любую секунду, и оттого ей сделалось так тепло и спокойно, что окажись сейчас перед ней ищейка, она бы даже не вздрогнула. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Госпожа Кэттерин? — незнакомец скользнул взглядом ей за спину, явно заинтересовавшись ординарием.

— Да, это я.

Мужчина протянул ей конверт и, коснувшись пальцами самого краешка поля шляпы, скрылся в темноте лестничного пролёта. Не обнаружив подписи, Кэтт вскрыла печать и извлекла сложенный вдвое лист. Из него выскользнул листок поменьше и беззвучно упал под ноги. Вэйл наклонился за ним.

— Что там?

Он молча протянул ей бумажку — сто тысяч одной банкнотой. Кэтт сдавленно вскрикнула и, захлопнув ногой дверь, принялась вглядываться в незнакомый витиеватый почерк.

«Дорогая Кэттерин! С первого дня нашего знакомства я внимательно наблюдал за Вами. Ваша трагедия тронула меня до глубины души, а Ваша жертва чудовищна и несправедлива. Отнюдь, я не виню Вас! Вы поступили правильно, заботясь о своих детях, о тех, кого можно было спасти, но самое невероятное, что после всего Вы нашли в себе силы полюбить. Полюбить искренне, всем сердцем, и снова пожертвовать самым ценным ради спасения, казалось бы, презренной никчёмной жизни — жизни осквернённого. Посему прошу, примите мою скромную благодарность — это меньшее, чего Вы заслуживаете, ведь именно благодаря таким чистым душам, как Ваша, я продолжаю верить, что не всё ещё потеряно. С наилучшими пожеланиями, Эдмонд Бенунсио».

* * *
Её вели словно на казнь, точнее, конвоир был всего один, однако Ровена предпочла бы видеть рядом с собой палача с окровавленным топором, нежели эти холодные тусклые глаза. Впрочем, уж лучше компания ненавистного бастарда, чем мучительное одиночество. Она буквально ощущала, как медленно сходит с ума в зацикленном движении часовых стрелок, в бесконечном потоке гнетущих мыслей, в застывшем бессмысленном существовании за пределами жизни, но всё ещё далеком от смерти.

Поначалу Ровена обрадовалась иллюзорной свободе — теперь не придётся целый день терпеть рядом с собой мерзавца, гнусно надругавшегося над ней, но уже спустя неделю полной изоляции от мира она с нездоровым трепетом ожидала каждого появления скорпиона, а это случалось всего несколько раз в день и довольно редко сопровождалось возможностью обменяться хотя бы парой фраз.

День изо дня, минута в минуту он появлялся в спальне, пропуская служанку с завтраком, снимал с щиколотки железный браслет, уже давно не ранящий кожу, и оставлял Ровену в полном одиночестве до самого вечера, чтобы проделать то же самое, только в обратном порядке. Сам же Брутус словно позабыл о своей пленнице. С тех пор, как кто-то, если верить бастарду, разрушил столичный терсентум, магистр ни разу не объявился в её спальне, не приглашал в гостиную на ужин, чтобы поглумиться над «принцессой осквернённых», и даже не отправлял ей унизительные подарки вроде огромного портрета Юстиниана или его биографии в двух томах. И этот бойкот длился до сегодняшнего вечера.

Ровена понятия не имела, как отнестись к неожиданному приглашению посетить его покои: начать паниковать сразу или дождаться более существенного повода. Хотя после свадьбы каждая встреча с ним заканчивалась приблизительно одинаково: хотелось зарыться лицом в подушку и кричать, пока не осипнет голос.

И всё же Ровена не удержалась. Схватив скорпиона за руку, она заставила его остановиться:

— Скажи, к чему мне готовиться?

— Не знаю, госпожа, — неохотно отозвался тот, — но будьте предельно осторожны.

— Я и так предельно осторожна! — Ровена нервно хмыкнула. Уж куда осторожнее! Она молча проглатывала каждую насмешку, благодарила за каждый унизительный подарок, отвечала милой улыбкой на колкие замечания.

Скорпион опасливо глянул в конец коридора, где застыл чёрным изваянием его сородич, и, чуть склонившись, перешёл на шёпот:

— Ещё осторожнее, принцесса. Не вызывайте у него лишнего интереса, не провоцируйте его, говорите тихо и как можно меньше, смотрите куда угодно, только не в глаза, и тогда он вас не тронет. Наверное…

— О боги, ты пугаешь меня! — дрожащей рукой она вцепилась ему в рубаху. — Это всё из-за терсентума?

Скорпион многозначительно промолчал, и его молчание могло трактоваться как угодно. Ровена ощутила, как пол уходит из-под ног, и в порыве отчаяния прижалась к Сто Семьдесят Второму, как прижимаются к дереву, спасаясь от сокрушительного порыва ветра.

— Ты же можешь защитить меня! Ты же можешь… — залепетала она сквозь грохот сердца. Его сердца или своего — не разобрать. — Вместе мы справимся с ним!

От её слов бастард вздрогнул, мягко отнял от себя её руки и, приобняв за плечи, заглянул в глаза:

— Простите, принцесса, я не могу. Он мой хозяин… Он мой отец.

Тон, каким скорпион это произнёс, окатил Ровену, словно ледяной водой. Несомненно, Сто Семьдесят Второй испытывал перед ней вину за ту ночь, но, видимо, недостаточно сильную, чтобы решиться на убийство хозяина. Однако отступать Ровена не собиралась. Возможно, это единственный шанс спастись, и упускать его стало бы непростительной ошибкой. Подцепив пальцами маску осквернённого, она стянула её к подбородку и нежно коснулась обезображенной шрамами щеки.

— Что ж это за отец такой, уродующий собственного сына ради забавы?

Губы скорпиона приоткрылись, дыхание замерло, голубые глаза впились в неё, словно жаждущий впивается в сочный плод, сорванный с дерева посреди пустыни. Обтянутая перчаткой рука дёрнулась в порыве коснуться её руки, но остановилась всего в сантиметре.

— И всё-таки он мой отец, — сдавленно проговорил Сто Семьдесят Второй. — Мне жаль, госпожа.

В груди склизким червём зашевелилось негодование и омерзение к самой себе. Одёрнув ладонь, Ровена одарила скорпиона холодным взглядом:

— Что ж, тогда веди меня к своему отцу.

В слово «отец» она вложила всё своё презрение. Ей стало отвратительно и ненавистно даже то, что так бережно лелеяла всё это время, томясь в опостылевших стенах своей клетки — назвать иначе спальню, превратившуюся в тюрьму, язык не поворачивался. Ровена от всего сердца презирала себя, такую слабую, беспомощную и глупую, верящую в чудеса. Она презирала своё бессмысленное стремление добиться справедливости, всем сердцем ненавидела Сорок Восьмого, так и не вернувшегося спасти её, ненавидела Севира с Максианом и даже собственного отца, сгинувшего из-за никому не нужного благородства. Кого спасать от рабства? Этих малодушных трусливых тварей, целующих ноги своим истязателям? Ради кого бороться? Ради чего?

«Нет, не смей поддаваться отчаянию, не всё ещё потеряно, — словно молитву, мысленно повторяла Ровена, при этом чувствуя, как падает в бездну. Нет, Харо жив, и он придёт за ней! А если даже погиб, есть ещё Перо. Севир никогда не бросит её в беде, кто угодно, только не Сто Первый. — Не смей сдаваться! Не смей!..»

Она твердила себе это до тех пор, пока Сто Семьдесят Второй не остановился у тяжёлой лакированной двери в конце коридора. Другой скорпион, охраняющий покои первого магистра, даже не шелохнулся, хотя в его осанке чувствовалось напряжение. Может, он каким-то чудом подслушал их разговор, а может, что-то знал — Ровене было уже безразлично.

На стук ответили сразу. Бастард толкнул дверь и посторонился, пропуская Ровену вперёд. Брутус сидел в глубоком мягком кресле, уткнувшись в какой-то документ. Царящий в кабинете живой полумрак дышал шифоновой занавесью, раздувающейся парусом на ветру, пульсировал мягким светом изящного торшера, льющегося из-под золотистой бахромы узорного абажура, поскрипывал оконными створками, покачивал, словно в приветствии, пушистыми кисточками шнурков балдахина.

Проходя на негнущихся ногах мимо стола чёрного дерева, сплошь заваленного кипами бумаг и стопками книг, Ровена не могла оторвать глаз от позолоченного ножа для писем, тускло поблёскивающего на самом краю. Больше всего на свете ей хотелось видеть эту витиеватую рукоять с самоцветами торчащей из шеи Брутуса.

При этой мысли сердце гулко заколотилось, и без того непослушные ноги налились свинцом. Всего несколько шагов к столу, затем ещё столько же к креслу, замах, и вот уже кровь брызжет фонтаном на изящный столик, на дорогущую атласную обивку, расползается багровыми кляксами на белом листе. И этот хрип… Как же изумительно-прекрасен предсмертный хрип бездушного монстра!

От волнения руки мелко затряслись, и тошнота подступила к горлу. «Я просто ни на что не годная слабая девчонка, а ещё хотела освобождать кого-то!»

— А-а, моя ненаглядная жена! — пренебрежительно протянул Брутус, не отрывая взгляда от документа. Никаких кровавых клякс на нём не было. — Прошу, располагайся. Вина?

— Да, благодарю, — тусклым голосом отозвалась она, присаживаясь на краешек софы напротив.

В хрустальном графине на столике соблазнительно сверкала рубиновая жидкость, рядом стоял бокал на серебряной ножке, так и просящий наполнить его до краёв. Ровена подождала, когда магистр проявит хоть толику учтивости, но тот продолжал изучать чёртов листок, будто в нём была начертана судьба всего Прибрежья. Тогда она потянулась к графину, позабыв о приличии, и тут к ней на выручку пришёл Сто Семьдесят Второй. Он неторопливо наполнил бокал, проигнорировав при этом хозяйский, и осторожно опустил его на край, чтобы было легче дотянуться. Ровена сухо кивнула в благодарность и сделала крошечный глоток, с трудом поборов навязчивое желание выпить содержимое залпом.

Наконец Брутус, недовольно поморщившись, отложил документ и пристально, с иронией, взглянул на Ровену, но кроме насмешки в его глазах угадывалось кое-что ещё — та самая холодная ярость, о которой пытался предупредить его отпрыск. Тщательно скрываемая, но всё же вполне ощутимая. «Интересно, почувствовала бы я эту ярость, не предупреди о ней Сто Семьдесят Второй?»

— Прекрасно выглядишь, моя дорогая, — уголки губ Брутуса слегка приподнялись, и это не предвещало ничего хорошего. Он потянулся к своему полупустому бокалу, при этом недовольно зыркнув на скорпиона — видимо, гадал, намеренно ли тот обделил его вином или по глупости.

— Благодарю, — отозвалась Ровена. Помня наставления бастарда, она старалась избегать прямого взгляда.

Магистр опустошил свой бокал и, причмокнув губами, громко поставил его на столешницу.

— Я бы даже сказал, слишком прекрасно для твоего безнадёжного положения.

— А так ли оно безнадёжно? — вопрос был адресован самой себе, но вырвался вслух прежде, чем она успела сообразить.

— Полагаю, это зависит от точки зрения наблюдателя. С твоей — вполне себе безнадёжное, а вот со стороны Максиана и его жалкой кучки сопротивленцев — довольно воодушевляющее. В конце концов, ты жива, в отличии от них, — Брутус небрежно указал на свой бокал, и Сто Семьдесят Второй немедленно схватился за графин.

— Простите, я вас не поняла…

— Что тут непонятного! — прорычал магистр, раздражённо выхватив бокал из-под льющейся рубиновой струйки. Вино растеклось по стеклу багровым озерцом, отражая тусклый свет торшера. — Исайлум сожжён дотла, принцесса. Сожжён чёртовой королевской сворой! — он умолк. Лицо его вдруг смягчилось, а голос сделался привычно бархатистым. — Голова Севира теперь венчает и без того внушительную коллекцию Юстиниана.

«Он лжёт!» — Ровена залпом проглотила оставшееся вино и рассеянно кивнула, когда скорпион жестом предложил добавки. Она ощущала на себе его взгляд и даже догадывалась, о чём Сто Семьдесят Второй пытался предупредить, но сейчас его предостережения волновали меньше всего.

— Что с тобой, милая? Ты так бледна, — Брутус торжествовал. Он даже не скрывался за непринуждённой вежливостью, сегодня она явно не входила в его амплуа. — Странно, я был уверен, уничтожение Пера для тебя всего лишь досадная мелочь.

— Так и есть, — Ровена с трудомвыдавила улыбку.

— Да, понимаю. Куда досаднее смерть твоего ручного уродца, не так ли? О нет, не нужно расстраиваться! Совсем скоро вы снова воссоединитесь. Пока с его черепом работает лучший ювелир столицы, но не позже следующего месяца он украсит твой обеденный стол. Уверен, в таком чудесном сосуде вино только выиграет во вкусе.

Внутри ухнуло, будто в прыжке с огромной высоты, голова закружилась, и Ровену бросило в жар. Дрожащей рукой она потянулась к бокалу и, проливая капли на платье, поднесла его к губам.

«… выиграет во вкусе», — эхом пронеслось в голове. Она посмотрела на багровую жидкость, оставляющую жирные разводы на стеклянной стенке, и едва сдержала рвотный позыв. Пить совершенно расхотелось.

— Стального Пера больше нет, принцесса, как и твоего разукрашенного выродка, — ухмыляясь, подытожил Брутус. — Ну что ты, милая, не стоит отчаиваться, этот жалкий сброд всё равно ничем бы тебе не помог, — он с деланным сочувствием поцокал языком. — Разве что Максиан, да будет немилостив к нему Тейлур… Но давай начистоту, дорогая, что мог старый сановник без сана? Вызвать меня на словесную дуэль?

И он расхохотался.

Кажется, магистр пьян. Таким его Ровене ещё не доводилось видеть: грубым, бестактным, развязным. Не сдерживаемый более изысканными манерами, зверь вырывался наружу.

Она вжалась в спинку софы; на лбу выступили капельки пота, тело охватила крупная дрожь, словно неведомая сила перенесла её на заснеженную вершину Спящего Короля и безжалостно бросила на растерзание морозным ветрам. Ей казалось, она сейчас совершенно нагая не только телом, но и душой. Подонок наслаждался её беспомощностью и слабостью, напитывался страхом, празднуя свою бесславную победу. Ровена отрешённо смотрела на искажённую злорадством гнусную рожу, на ровные белые зубы, походящие на демонический оскал. Она смотрела, как тонкая струйка слюны скатывалась на тщательно выбритый подбородок, и всё думала, что теперь её жизнь только в одних руках — в руках бессердечного чудовища. И чтобы выжить, ей придётся лобызать эти руки, ползать перед ним на коленях, унизительно вымаливая пощаду. При этом она не чувствовала ни боли, ни страха, ни горечи от вопиющей несправедливости — только пустоту, всепожирающую, но такую… безмятежную.

Брутус внезапно умолк; его губы брезгливо скривились, остекленевшие глаза беспощадно впились в Ровену.

— От твоего жалкого вида я впадаю в уныние, — процедил он. — Пора тебе возвращаться в клетку, воробушек. Надеюсь, к нашей следующей встрече ты отрастишь пёрышки поярче. Уведи её! — он вяло взмахнул кистью руки, обращаясь к своему бастарду.

Ползать на коленях, чтобы выжить… или попытаться приручить зверя? Сама не веря, что творит, Ровена подалась вперёд, выгодно подставив под обозрение декольте.

— Вполне вероятно, что воробушек может оказаться куда полезнее ряженого павлина, особенно если в маленьком сером тельце скрывается ястребиная мощь.

Брутус лениво вскинул бровь, но брезгливость слетела с его губ. Он приподнял два пальца, и скорпион застыл в полушаге.

— Что ж, воробушек, попытайся поразить меня своей мощью.

— В вашей клетке, Брутус, много птиц, красивых и опасных, но ни одна из них не способна вознести вас к вершинам, — Ровена как бы невзначай откинула волосы, обнажая плечо. Магистр хищно следил за каждым её движением. Лицо оставалось каменным, не дрогнул ни единый мускул, но в глазах вспыхнул еле уловимый огонёк. Игра явно завлекала его. — Так мудро ли запирать ещё одну, сделав очередной бесполезной игрушкой вместо того, чтобы помочь ей отрастить крылья?

— Чтобы она улетела прочь, как только почует свободу? Неужели я похож на идиота?

Брутус не был похож на идиота. Играть с ним весьма опасно, но оттого ещё интереснее. То ли выпитое вино придавало смелости, то ли отчаяние, то ли усталость от одиночества, но Ровене нравилась новая роль, даже если последствия грозили обернуться трагедией. Одна мысль, что её снова запрут в клетку, приводила в куда больший ужас.

— У птиц хорошая память и они умеют быть благодарными. Зачем покидать безопасное гнёздышко, когда мир столь жесток и недружелюбен? Посудите сами, Брутус, с моим талантом убеждения вы достигнете любых высот, каких только пожелаете. Корона станет для вас истинной наградой, а я — вашим украшением… И верной союзницей, если вы позволите.

— Верной союзницей, говоришь? А как же твои благородные порывы освободить своего собрата?

— Буду откровенна, плевать я хотела и на Перо, и на осквернённых. Я не считаю себя одной из них, и мысль освободить этих чудовищ пугает меня не меньше вашего. Всё, чего я хочу — жить без страха оказаться на эшафоте. Осквернённые были для меня всего лишь инструментом, как я — вашим, а любой инструмент требует заботы и ухода, иначе быстро приходит в негодность.

Первый магистр приложил указательный палец к губам и принялся им мерно постукивать. Голубые глаза задумчиво скользили по Ровене, и она представила, как тщеславие шепчет ему на одно ухо перспективы, когда на другое трусливая осторожность перечисляет риски.

— Не ищите подвоха, его нет, — продолжила Ровена, сделав небольшой глоток из бокала. Глаза Брутуса возбуждённо вспыхнули, когда она облизнула окрасившуюся вином верхнюю губу. — Есть только мои интересы, и они, как ни странно, полностью совпадают с вашими.

— Пожалуй, тебе удалось удивить меня, воробушек, — он широко расставил ноги, а голову откинул на подголовник, продолжая смотреть на Ровену из-под полуопущенных век. — Но не убедить. До конца, во всяком случае. Лжи ты обучена не хуже кокетства. Останься мы наедине, что помешает тебе убить меня?

— Вы правы, ничего. Но зачем мне убивать вас, ведь вы — прямой путь к заветной цели. Поверьте, я не опасна для вас.

— Докажи, — прохрипел Брутус. Его взгляд скользнул ниже, на декольте, затем остановился на бёдрах.

Воздух в комнате накалился до предела, стало душно то ли в преддверии грозы, то ли от возбуждения, азартного возбуждения в предвкушении игры, правила которой теперь устанавливала Ровена. Во всяком случае, ей хотелось так думать.

Пустоты больше не было. Всё, во что она верила раньше, теперь казалось самообманом. Как она могла понадеяться, что какой-то никчёмный скорпион способен добыть ей корону? Какая нелепость!

— Приказывайте, мой господин, — она чуть склонила голову набок, нежно поглаживая ножку бокала.

Рядом тихо кашлянули. Ровена покосилась на Сто Семьдесят Второго. Тот, почувствовав на себе её взгляд, едва заметно покачал головой, и в глазах его было столько мольбы, словно сейчас на кону стояла его жалкая жизнь.

— Убирайся вон! — рявкнул ему Брутус и поднялся с кресла. Движения его были резкими и решительными.

Ровена непроизвольно вздрогнула, когда он приблизился и подал ей руку, но вздрогнула она не от страха — в волнении перед чем-то важным, решающим. Впервые за эти месяцы беспомощность отступила, впервые за эти месяцы её жизнь, пусть и отчасти, снова принадлежала ей самой, и Ровена вновь ощутила себя свободной.

* * *
Над головой загрохотало, чёрные стёкла кухонных окон жалобно задрожали. Ветер врезался в спину, медная ручка, отполированная до блеска, выскользнула из пальцев, и дверь резко захлопнулась. Не так оглушительно, как гром, но достаточно, чтобы поднять с постели кого-нибудь из кухарок.

Стиснув зубы, Диана застыла, вслушиваясь в тишину спящих бараков. Первые жирные капли дождя забарабанили по черепичной крыше; сверкнула молния, на мгновение озарив стены ослепительно-белым и резанув привыкшие к темноте глаза.

Диана зажмурилась, выждала, когда пляшущие перед глазами круги исчезнут, глянула на зияющие густой чернотой окна спальни сервусов и, облегчённо выдохнув, двинулась к загону. Ледяные струи безжалостно хлестали плечи, голову, лицо; волосы тут же намокли, развеваемые ветром слипшиеся пряди лезли в рот и глаза; от тяжести лямка заплечного мешка угрожающе трещала при каждом резком движении. Диана покрепче перехватила её у основания, другой рукой смахнула с лица волосы и, стараясь не угодить в стремительно растущие лужи, прибавила шагу. Двор снова озарили яркие сполохи, над головой пророкотал громовой раскат, и дождь хлынул сплошной стеной, будто кто-то на небесах крутанул вентиль душа до упора.

Форма промокла до нитки, мерзко липла к коже, тело бил мелкий озноб — летнюю духоту точно пёс слизал. Зато теперь не нужно бояться разбудить кого-нибудь, шумело так, что уши закладывало. Утешая себя этой мыслью, Диана добралась до крыльца, осторожно привалила тяжеленный мешок к стене и, балансируя сначала на одной ноге, потом на другой, пыхтя и пачкая руки в грязи, стянула сапоги — ещё не хватало наследить до решающего часа.

Шлёпая по скрипучим доскам босыми ногами, хлюпая набрякшей от воды одеждой, она уже пересекла добрую половину коридора, как вдруг ближайшая дверь распахнулась, и огромная тень грубо рванула Диану за руку в комнату.

— И откуда мы крадёмся? — прозвучал до боли знакомый голос.

Застигнутая врасплох, Диана натянула самую невинную улыбку, на какую сейчас была способна:

— О, привет. Не спится, да?

Судя по одежде, Сто Семьдесят Второй ещё не ложился, хотя обычно в это время он спит мертвецким сном после двенадцатичасового поста у покоев принцессы. Вплоть до минуты Диана изучила его расписание, впрочем, как и расписания тех, кого отправляли охранять девчонку. Она знала каждый их шаг: во сколько подъём, кто когда возвращается в загон, когда жрут и испражняются — всё, что могло помочь в побеге. На самом деле это было несложно, жизнь у них строго по расписанию, и даже чтобы отлить, приходится дожидаться положенного часа.

— Что у тебя там? — Сто Семьдесят Второй бесцеремонно дёрнул за край мешка, стянутый шнурком, и заглянул внутрь. В комнате стоял полумрак, для привыкшего глаза вполне сносная видимость, но даже в кромешной темноте легко можно было определить содержимое по запаху. — Жратва? На кой тебе столько, подруга?

— Проголодалась, — она отпустила нервный смешок. — Знаешь, на регулы лопаю как не в себя.

Больно схватив за плечи, он впечатал её в стену, при этом лямка с треском оборвалась, и мешок бухнулся на пол. Чёрт, да этот придурок всех перебудит!

— Ты меня совсем за дебила держишь? — прошипел Сто Семьдесят Второй, стиснув пальцами её подбородок. — Думаешь, я не замечал, как ты следила за мной эти дни? Думаешь, я не знаю, о чём ты расспрашивала Пятьсот Шестнадцатого? Или, по-твоему, я настолько тупой, что не способен догадаться, на хрена ты каждый день таскаешь жратву в свою конуру?

— Ты, верно, что-то спутал. Не было такого…

«Куньи тестикулы, что я несу, он всё знает! Наверняка исподтишка наблюдал за мной, чтобы в удачный момент сдать Брутусу». Чёрт, с ним ей не справиться — он сильнее, быстрее, и если пожелает, то свернёт ей шею одним махом, и уж точно навсегда, с его-то хистом.

— Говори прямо, что тебе нужно? — юлить и выкручиваться дальше Диана не собиралась. Возможно, получится договориться. Пускай он и верный пёс хозяину, но предатели среди своих долго не живут, и ублюдок прекрасно об этом знает.

— Вот это другой разговор, — бастард оскалился. Даже в полутьме его изувеченное длинными шрамами лицо выглядело омерзительно жутко. — Кого ты прячешь у себя в комнате?

— Твою смерть, сучий выкормыш, — в дверном проёме возник Артур. Остриё меча в его руке коснулось шеи Сто Семьдесят Второго, грозя вот-вот впиться в кожу. — Убери свои вонючие лапы от моей сестры.

Этот блеск в глазах брата Диана знала хорошо. Полный ярости, он означал только одно — сейчас прольётся кровь.

Бастард разжал пальцы, но ухмылка не покинула его лица:

— Я так и думал. Без вести пропавший чемпион… А что ты сделал с ищейкой? Наверняка пришлось попотеть, чтобы отделаться от этой стервы.

— От тебя отделаться будет куда проще, — не убирая меча, Артур посторонился. Диана скользнула брату за спину, судорожно гадая, что делать дальше. Оставлять в живых свидетеля нельзя, он тут же поднимет тревогу. Придётся убрать засранца, а потом бежать без оглядки. Принцессу всё равно не спасти — некуда больше её вести, разве что таскать за собой лишним грузом в поисках выживших сопротивленцев, если таковые вообще остались.

— Кончай его, Артур, — она опасливо оглядела коридор — нашумели они прилично.

— Стойте! — спесь с подонка мгновенно слетела, и он вскинул руки, держа ладони на виду. — Если бы я хотел вас сдать, ваши трупы давно бы уже клевали вороны.

— Надеешься, что я тебе поверю, псина поганая? — брат слегка подался вперёд, вдавив кончик клинка глубже в кожу.

— Я могу помочь! — голос Сто Семьдесят Второго дрогнул.

Диана не сдержала улыбки: как же легко засранец напустил в портки. Хотя неудивительно, кого-кого, а Вихря стоит бояться. И всё же не мешало бы выслушать его, вдруг что-то дельное скажет.

— У тебя две секунды, — небрежно бросила она. Брат недовольно засопел, собираясь возразить, но Диана мягко коснулась его плеча. — Пусть говорит.

Бастард благодарно кивнул:

— Если сбежите этой ночью — не дотяните и до полудня. Моё отсутствие обнаружат уже через несколько часов, когда нужно будет заступать на пост. Поверьте, хозяину это очень не понравится, на вас натравят лучших из ищеек…

— Это мы и без тебя знаем, — раздражённо прервал его Артур. — Ближе к делу давай!

— На следующей неделе Брутус уедет из Опертама. Дождитесь его отбытия, так вы выиграете несколько дней, и этого хватит, чтобы уйти достаточно далеко.

— А тебе-то откуда знать? — Диана недоверчиво сощурилась. Обычно о планах магистра она узнавала одной из первых. Нет, ублюдок явно темнит. — Не припомню, чтобы он упоминал об отъезде.

— Потому что он только сегодня дал распоряжение всё подготовить.

— Долго ещё ты будешь слушать эту хмарь? — Артур фыркнул.

— Погоди, братик, — отмахнулась Диана и, игнорируя его недовольное ворчание, задумчиво прикусила губу. Звучало вполне правдоподобно. Брутус не звал её к себе уже несколько дней, вполне может статься, у него появились новые планы. — Хорошо, допустим. Но с чего бы тебе помогать нам?

— Я хочу, чтобы вы вытащили отсюда принцессу. Ей нельзя здесь… Он уже сломил её, — говорил бастард тихо, точно стесняясь собственных слов.

Странно, что его заботит девчонка, особенно после того, что вытворил с ней. Неужто совесть грызёт? Диана открыла рот для ответа, но брат опередил её.

— И что нам с ней делать? По Пустошам таскать? Севир мёртв, Перо уничтожено. Жаль это говорить, но девчонка обречена. Пусть здесь сидит, может, проживёт подольше.

— Это моё условие, — медленно проговорил Сто Семьдесят Второй, уже не робким шёпотом, без страха, но с явным намерением стоять на своём до последнего. — Или вы вытаскиваете принцессу, или лучше убейте меня, потому что без девчонки уйти я вам не позволю. Но если сбежите сейчас — подохнете в позоре и муках, что вшивые туннельные псы. Туда вам и дорога, говнюки!

Глава 32

С последнего визита Фулгурская Арена почти не изменилась, разве что народу на этот раз собралось непомерно много. Возможно, виной тому стало запоздалое открытие гладиаторского сезона — зритель оголодал по кровавым зрелищам, жаждал предсмертных криков выродков и отмщения за Скорбную ночь. Людское море возбуждённо бушевало: кричало, гоготало, рычало несметной сворой гиен; трибуны ломились от пёстрой человеческой массы, орущей сотнями… нет, тысячами глоток! Как они все там умещались, Корнут понятия не имел. Сидячих мест не хватало, но это никого не смущало. Зрители едва не забирались друг другу на головы, толкались, пихались локтями, рассыпались в проклятьях, и если бы позволяло место, наверняка бы дошло до потасовок.

От нескончаемого шума боль мерно впивалась в виски раскалёнными иглами. Проклятая мигрень! Она стискивала голову железным обручем, ворочалась в черепной коробке, перекатывалась с левого полушария в правое, потом в затылок и обратно по новой, словно охотилась за ценными мыслями, пожирала их, а самые мрачные оставляла Корнуту. Впрочем, поводов для мрачных мыслей и без головной боли имелось предостаточно, начиная с распоряжения Юстиниана о повышении подоходных налогов на целых пять процентов — в такое-то неспокойное время! — и заканчивая чёртовым балаганом, творящимся сейчас в королевской ложе. И дело вовсе не в количестве счастливчиков, приглашённых Юстинианом, их было не так уж и много, однако и их хватило, чтобы окончательно испортить Корнуту и без того отвратительное настроение.

В центре ложи, на широкой софе, обитой тёмно-синим бархатом, развалился король, потеснив свою супругу к самому краю. В белоснежном мундире с золотыми пуговицами и эполетами, он с самодовольной улыбкой потягивал вино из хрустального бокала. На лакированном чёрном поясе поблёскивал крупным рубином кинжал, с коим Юстиниан в последнее время не расставался. Весь вид монарха, каждый его взгляд, каждый жест были преисполнены величием. Воистину, что король умел лучше всего, так это почивать на чужих лаврах.

Лаура, совершенно не замечая несправедливого притеснения со стороны царствующего супруга, самозабвенно погрузилась в беседу с Титом, старшим Флоресом. Худощавый и жилистый, с бронзовым загаром, горбатым носом и колючими чёрными глазками, он скорее походил на неотёсанного крестьянина, нежели на главу одного из самых богатых семейств Прибрежья. Рядом, с ликом ревностной добродетели, восседал Аргус. Изредка священник вклинивался в разговор, озаряя собеседников очередной протухшей премудростью, и, кажется, королеве нравилась его компания, в отличие от Корнута: уж кого-кого, а этого слизняка хотелось здесь видеть меньше всего.

Младший Флорес, то ли Мартин, то ли Маркус — Корнуту всё не удавалось запомнить его имя, усердно обхаживал принцессу Викторию, несказанно польщённую вниманием такого видного кавалера. Девица то звонко хохотала, то кокетливо помахивала ажурным веером, то, вдруг вспомнив о приличии, скромно опускала свои большие тёмные глаза в пол. Луна, определённо ревнуя к старшей сестре, сердито надулась, делая вид, что увлечённая друг другом парочка ей абсолютно безразлична.

Здесь же был и Дий, и казначей с сенешалем. Для полной идиллии не хватало Силвана, но осчастливить своим присутствием монаршую ложу у генерала не получилось. Немудрено, с масштабной стройкой новой воинской части на месте Старого рынка у него появилось забот по самое горло, и в этот момент Корнут откровенно завидовал военачальнику: он готов был терпеть свою мигрень целый месяц, лишь бы не появляться на проклятой Арене, больше походившей на кровавое капище. А сегодня оно выглядело особенно жутко: левую половину поля занимал частокол; плотно подогнанные друг к другу брёвна образовывали прямоугольник и смотрели в синее бездонное небо заострёнными пиками. Смотрели в небо и мёртвые глаза отрубленных голов, гроздьями подвешенных на ржавые крючья столбов, вбитых в землю по краям арены — сопротивленцы и все те, кто посмел пойти против священных Заветов.

Корнуту не было их жаль, но его коробило от вида маленьких детских головок. Ему то и дело приходилось напоминать себе о той страшной ночи, мысленно убеждать себя, что людей среди них не было, только мерзкие вырожденцы, которым, к счастью, уже не вырасти в опаснейших монстров. Но некоторые из них столь сильно походили на обыкновенных человеческих детей, что он был вынужден приказать изуродовать им лица во избежание нежелательных инцидентов.

Внимание Корнута привлёк девичий возглас. Белокурая фрейлина с задорно вздёрнутым носиком и плеядой веснушек на персиковых щёчках прикрыла ладошкой рот, с неподдельным восхищением внимая шефу полиции.

— Я выпустил в него весь барабан, — продолжал свой рассказ Шед. — Представьте себе, милочка, все шесть пуль, без единого промаха! И только выстрелом в голову мне наконец удалось уложить выродка. Этот Севир, скажу я вам, даже среди скорпионов считался настоящим чудовищем.

— Какой ужас! — выдохнула потрясённая слушательница, сцепив у груди пальцы в замок. — Я бы, наверное, упала замертво только от одного его вида. Вы такой отважный, господин Шед, истинный герой!

— Это всего лишь моя работа, — похотливо подмигнул тот, облизывая тонкие потрескавшиеся губы. — Но не бойтесь, душенька моя, теперь вы можете смотреть на выродка сколько вам заблагорассудится. Будьте покойны, его взгляд больше не убивает. Правда, отсюда не особо разглядеть, но если пожелаете, я могу организовать вам приватную экскурсию. Между прочим, там и знаменитый Разрушитель, вон, рядышком висит.

Корнут раздражённо закатил глаза: от дешёвого фарса шефа полиции начинало подташнивать. Чёртов прохвост буквально сиял натёртым медяком. Несмотря на жару, восседал он в чёрном костюме без единой морщинки и примятости и горделиво сверкал золотым орденом на груди. На широкополой шляпе, отбрасывающей тень на верхнюю часть лица, переливалась чёрная атласная лента с позолоченной бляхой. Что за безвкусица! Сколько ни отмывай этого проходимца, сколько ни наряжай, а вонь Северный Ямы будет шлейфом тянуться за ним до самой смерти, и дело вовсе не в происхождении — Корнут и сам выходец из мест ничем не лучше грязных фавел с пропитанными мочой и дерьмом проулками. Нет, дело во врождённом благонравии, а оно сродни таланту — далеко не каждый обладает этим редчайшим даром, не Шед уж точно. Впрочем, его присутствие здесь объяснялось весьма банально: высокопоставленные гости наверняка захотели бы услышать из первых уст историю победы над Стальным Пером, и в роли шута шеф полиции смотрелся вполне гармонично.

Возможно, не следовало бы относиться к своему подчинённому столь предвзято, как-никак, тот сослужил ему верную службу, но бахвальство Шеда, щедро приправленное небылицами, ужасно бесило. Неужели он держит всех за круглых идиотов? К тому же этот болван выполол не все сорняки, и самые опасные из них всё ещё цвели и благоухали где-то за стенами столицы. Максиан, да ещё наверняка в компании Разрушителя — хуже и не придумаешь! При одной мысли о Сто Тридцать Шестом тошнота вновь подступила к горлу, а мигрень ещё пуще стиснула череп железным обручем. Потянувшись за своим бокалом в надежде, что вино хоть немного отвлечёт от неуёмной боли, Корнут краем глаза заметил пристальный взгляд Юстиниана, направленный на ту самую белокурую фрейлину, и этот взгляд мог означать лишь одно: скоро у короля появится новая фаворитка.

— Какой-то вы сегодня мрачноватый, Корнут, — Юстиниан надменно приподнял бровь, почуяв, что за ним наблюдают. — Вам не нравится убранство Арены?

«Конечно же, Тейлур тебя подери, не нравится, но кого это волнует!»

— Что вы, Ваше Величество, мне просто немного нездоровится, — Корнут вымучил кривую улыбку.

Арену сотряс пронзительный скрежет. Толпа недовольно колыхнулась, возмущаясь тысячами глоток, и в этот раз Корнут был абсолютно солидарен с народным негодованием. Неужели так сложно починить этот треклятый микрофон или что там так невыносимо скрежещет? Бесплотный голос бодро объявил об открытии сезона трёхсот седьмого года и принялся в ярких красках расписывать ликующей толпе значимость сегодняшнего дня.

— У меня стойкое ощущение, что нас ждёт потрясающее зрелище.

Корнут резко обернулся и тут же пожалел об этом — затылок словно сдавило невидимой лапой. Он укоризненно посмотрел на скалящегося Аргуса, как на виновника своих страданий:

— Вы весьма проницательны, друг мой.

— Грешен и искренне каюсь, — с неизменно слащавой улыбкой священник устроился рядом и с видом просветлённой личности воззрился на столбы с головами преступников. — Жаль, что такой ценный экземпляр достался мухам. Какое непростительное расточительство!

— Что ж, здесь ничего не поделаешь, таким мне его доставили.

— О, я вас прекрасно понимаю, господин принцепс, — Аргус наклонился ближе, чтобы не пришлось перекрикивать бедлам, царящий на Арене. — Кому как не мне знать, насколько сложно найти толкового помощника, исполняющего приказы как положено. Но помните, мой дорогой друг, наш уговор всё ещё остаётся в силе, на случай, если в вашем распоряжении вдруг окажется ещё один Разрушитель.

Корнут подозрительно сощурился на главу Ордена, но тот уже принялся рьяно аплодировать королю, готовящемуся объявить начало боя.

* * *
Скранч бережно заправил выбившийся из-под наручня красный шнурок — подарок Банни, талисман, переживший вместе с ним не одну схватку на Арене. Вряд ли его магия сработает на этот раз, но расставаться с браслетом не хотелось, особенно в момент смерти. Скранч знал, о чём он будет думать в последнюю секунду — о ней, о той самой, ради которой он каждый раз возвращался с Арены живым, но сегодня на своих двоих отсюда ему не уйти. Жаль, не удалось попрощаться с Банни, как следовало бы. А всё эти недоумки! Он зло уставился на Сто Двадцать Пятого, что-то возбуждённо объясняющего кучке таких же идиотов. Это из-за них всё покатилось псу под хвост. Но разве его спрашивали? Поставили перед выбором, причём оба варианта ни хрена не лучились радужной надеждой.

В этой секции гипогея разместили только его команду — два десятка осквернённых, причём в большинстве ординарии. Все в солдатском снаряжении: пластинчатые доспехи или кольчуги, шлемы с широкими наушниками, щиты, короткие мечи да луки — шесть стрелков, трое бестиариев, остальные изображали обычных солдат. И всего восемь скорпионов, включая его самого. Сборище непуганых кретинов, они ещё на что-то надеются!

— Так что ты решил? — Тринадцатый шутливо хлопнул его по шлему.

Скранч зло ощерился:

— А что тут решать! Связываться с вами, кретинами, себе дороже.

— Зря ты так, брат, — соратник с бряцаньем плюхнулся рядом на скамью. — С тобой у нас куда больше шансов.

— Да будь с вами хоть сама Госпожа, всё равно шансов у вас было бы меньше, чем у Молота трахнуть королеву.

— Неужто всё так плохо?

— Я просто хочу вернуться, понимаешь, брат? Хочу обнять свою Банни, хочу вкусно пожрать и напиться до полусмерти, а вы, смерговы выкидыши, у меня отняли даже это! — Скранч раздосадованно сплюнул. — И ты ещё о помощи меня просишь. Да пошёл ты!.. Пошли вы все!

Снаружи привычно заскрежетало, прогремел неразборчивый голос, и толпа исступлённо взревела. Собратья безмолвно застыли, вслушиваясь в происходящее. Тринадцатый вскинул голову и уставился на ворота, пропускающие сквозь расхлябанные доски тонкие лучи солнца.

— Всё уже решено, брат, — произнёс он, когда крики поутихли. — С тобой или без тебя мы…

Его слова поглотил одобрительный рёв. Кто-то из гладиаторов стянул шлем и прижался носом к воротам, пытаясь разглядеть сквозь щель арену. Чуть постояв так, он поднял два пальца, сжал кулак, выставив мизинец, потом выпрямил ладонь и развернул её ребром.

— Два десятка, вооружены слабо, но с какой-то защитой, — озвучил Тринадцатый жесты собрата и резко поднялся. — Гладиаторы! Действуем по плану. У нас всего три минуты, чтобы осмотреться. Начинаем строго по моему сигналу. И помните, Госпожа наблюдает за нами!

Собратья ответили боевым кличем, свистом и крепкими словечками.

— Безмозглые желторотики! — подытожил Скранч. Стая, опьянённая запахом свободы, вот только они — как та гиена, самозабвенно лижущая острый клинок до тех пор, пока не захлебнётся собственной кровью.

Деревянные оси тяжело заскрипели, загремели цепи, и ворота медленно начали опускаться. Гладиаторы торопливо выстроились в ряд по четверо, Скранч занял место в самом конце, на ходу стараясь разогнать мрачные мысли, разум должен быть чистым, иначе на поле не протянуть и минуты. Всё-таки жаль, что он так и не попрощался нормально с Банни…

Едва ворота коснулись земли, отряд двинулся вперёд. Трибуны встретили их новым взрывом криков и свиста, и от них, казалось, вибрировал воздух.

— А вот и наша прославленная армия! — прогремел голос диктора, и толпа в ответ ликующе заголосила. — Герои, преодолевшие бескрайние просторы Мёртвых Пустошей, сражавшиеся на каждом шагу с немыслимыми чудищами, но отважно шедшие вперёд, навстречу великой победе.

Скранч не смотрел на бушующие трибуны, не видел он и искажённых в жажде его крови рож, не замечал раскалённого солнцем песка, ни королевских солдат с винтовками на стенах. Мир сузился до размеров поля боя, до ширины столбов, окружающих его. Десятки отрубленных голов на ржавых крючьях мёртвыми глазами уставились на тех, кому ещё предстояло присоединиться к ним, причём довольно скоро. Кто-то из отряда закричал, кто-то громко забранился, кто-то и вовсе оцепенел, позабыв, где находится. Девчонка из бестиариев сорвала шлем, рухнула на колени, и, схватившись за голову, взвыла раненым зверем. Молот выронил меч из рук, отшвырнул щит в песок и, пошатываясь, побрёл к одному из столбов, где висели всего две головы. Ссутулившийся и приникший, здоровяк сейчас походил на огромного растерянного ребёнка, обнаружившего свою мать с перерезанной глоткой.

Исчез громовой голос диктора, заглохли гогот и улюлюканье, стихли аплодисменты. Стих весь мир. Пёстрое человеческое море замерло, замерли кружащие высоко в небе чёрные точки, пропуская удары, замерло и сердце…

Как обезумевший, Скранч вертел головой, с истовым усердием всматриваясь в каждое лицо на столбах в надежде найти себя среди них, в надежде, что он также, как они, мёртв, и скоро клокочущая боль от увиденного, беспощадно пожирающая нутро, наконец прекратится. Но себя среди них он не нашёл. На столбах, опоясанных металлическими кольцами с зафиксированными на них крюками, он находил чужие головы: мужские, женские, детские… Кто-то из казнённых носил клеймо Легиона, в основном сервусы и ординарии, остальных же, для верности, отметили презренным знаком скверны, выжженным на мёртвой коже.

— Даже младенцы… Они не пощадили даже младенцев… — как заведённый шептал Скранч, скользя взглядом по обезображенным головам с лохмотьями содранной кожи, с вырезанными губами или щеками, окровавленными глазницами и торчащими из черепов чёрными когтями крючьев.

— И всё ради того, — голос диктора ворвался в застывшую тишину, — чтобы сегодня мы стали свидетелями исторической победы. Нам больше не нужно бояться за свои жизни, дамы и господа! Теперь вы можете спать спокойно, ибо мы отомстили за Скорбную ночь, ибо выродок, отнявший наш покой, разрушивший наши дома, беспощадно убивавший наших сограждан, друзей и близких, здесь, перед вами. С великой гордостью я представляю вам наших почётных гостей: Севира, предводителя Стального Пера, и его верного пса — Разрушителя. Вот они, перед вами! Что-то они немного приуныли, вы не находите? И всё же, давайте поприветствуем их! — толпа разразилась хохотом и издевательским свистом. — А теперь предлагаю насладиться битвой в честь наших воинов, пожертвовавших жизнью за нас и нашу страну!

Тысячи пар ладоней с восторженной благодарностью принялись ритмично отбивать дань «героям», отважно одолевшим в смертельной схватке беззащитных женщин и детей. Арену сотряс протяжный гул, объявляющий начало боя, но никто из осквернённых не сдвинулся с места.

— Нет-нет, не верю… — глухо пробубнил Сто Двадцать Пятый. — Это не он, это не Разрушитель!

Десятки пар мёртвых глаз впились в Скранча немигающими взглядами, стылые посиневшие губы призрачными голосами нашёптывали ему о муках, через которые им пришлось пройти прежде, чем попасть в Земли Освобождённых. Рыдания, стоны, хрипы и проклятья гремели в ушах громче, чем трибуны, громче, чем сотни таких трибун.

— Даже младенцы…

Чьи-то руки схватили его за плечи и начали трясти. Шлем загудел от удара, и Скранч, непонимающе моргая, уставился на искажённое яростью лицо Тринадцатого.

— Теперь ты видишь!? — брызжа слюной, орал он. — Теперь, брат, ты понимаешь, что они для нас готовят? Мы для них грязь, нелюди, псиное дерьмо… А теперь они будут нас убивать за малейшую провинность!

Тринадцатый продолжал орать, а Скранч всё смотрел на его побагровевшую морду и вздувшиеся на шее вены, на раскрасневшиеся глаза. Они прожили в одном загоне восемь лет, и за эти годы Скранч ни разу не видел слёз друга, даже когда погибла Джеми. Но самое пугающее, что брат был прав, не просто так эти головы здесь. Ублюдки хотят, чтобы осквернённые видели, к чему приводят мечты о свободе. Они гордятся убийством безобидных самок и мальков, ведь это нелюди, погань, кому до них дело! Рабы должны знать своё место, а если снова забудут — не беда, ведь можно наделать ещё столбов с крючьями. И кто станет следующим? Все эти желторотики? Те несчастные, кого им предстояло изрубить в кашу ради потехи кровожадной толпы? Или его маленькая Банни, наивно верящая в непобедимого Разрушителя, который придёт и освободит их всех?

— Да пошли вы!.. — Скранч мельком осмотрелся. Отряд разбрёлся стадом блеющих баранов: кто застыл у столбов, кто огрызался на ликующую толпу, упивающуюся смятением осквернённых, кто-то сбился в стайку, ошалело оглядывая то трибуны, то казнённых. Команда противника пряталась за частоколом, как догадался Скранч, изображающим Исайлум. Ворот там не было, вход снаружи сторожили шестеро, ещё шестерых с луками он насчитал на дозорных площадках.

Задача была ясна, как белый день: перебить «сопротивленцев», больше походивших на жалкую кучку голодранцев. Некоторые в кожаной броне, некоторые в стёганых куртках, а некоторые и вовсе в простых рубахах. Короткие луки, стрел наверняка выдали немного — забавно получится, если команда «героев» позорно продует.

— Хорош истерить! — Скранч отвесил другу отрезвительную оплеуху. — Значит так, план ваш — полное дерьмо, вам и до первого ряда не добраться.

Тринадцатый ошарашенно открыл рот, потом медленно кивнул:

— Понял. Что делать?

— Быстро построй этих олухов, пока нас всех не перестреляли. Мне нужна минута… Дайте мне всего минуту!

* * *
Арену поглотил настоящий хаос. Толпа возбуждённо ревела, требуя начала боя, осквернённые же при виде казнённых сородичей позабыли и где находятся, и что им полагается делать. Они подходили к столбам, падали на колени, что-то орали и грозили мечами трибунам. Рог уже прогудел, но гладиаторы точно и не слышали сигнала к бою. И если команда «сопротивленцев» кое-как взяла себя в руки и изготовилась встретить врага, то «королевская армия» выглядела позорно-удручающе.

Корнут вопросительно глянул на монарха в желании удостовериться, что его тревоги небеспочвенны, но тот лишь ухмыльнулся уголком губ, отпивая из бокала.

— Не похоже, чтобы уродцы рвались в бой, — заметил Аргус.

— А вы ждали, что они примутся вместе со зрителями аплодировать отрубленным головам своих сородичей? — Корнут нервно смахнул со лба проступившую испарину. — Среди них женщины и дети…

— Порождения скверны, — чопорно поправил священник. — Детей я там в упор не вижу, впрочем, как и женщин. Или вы, друг мой, прониклись их горем?

— Как бы это горе не породило ещё одного Разрушителя, — проворчал Корнут и еле слышно добавил. — Но тебе, болвану, эта простая истина, конечно же, невдомёк.

Сигнал к началу боя повторился. Солдаты на стенах приготовили винтовки в ожидании приказа подавить бунт, а это был бунт. Впервые Корнут видел, как гладиаторы начисто игнорировали приказ к атаке, а будучи на службе у короля столько лет, ему пришлось повидать достаточно подобных игрищ. К всеобщему облегчению, повторное предупреждение сработало. Один из гладиаторов, яро жестикулируя, принялся сгонять соратников обратно в строй. Вражеский отряд тут же ощетинился мечами и копьями.

— Очевидно, ещё одного Разрушителя нам сегодня не встретить, — Аргус снисходительно похлопал Корнута по плечу. — А жаль, два всегда лучше одного, не так ли?

«Как бы ты заговорил, слизняк, столкнись ты с выродком лицом к лицу. Впрочем, у тебя всё ещё есть такой шанс, как у любого из нас», — при этой мысли Корнута передёрнуло. Где-то там, за стенами города, а может, не дальше, чем за стенами Фулгурской Арены, бродит богомерзкий ублюдок, способный уничтожить целую армию одним щелчком пальцев. Вне сомнений, его не оказалось в Исайлуме во время нападения, иначе бы отряд Шеда не вернулся.

Корнут отчётливо осознавал риски, отправляя около полусотни лучших воинов королевства на верную гибель, но разве у него был другой выход? Ситуация обязывала хоть что-нибудь предпринять, дать понять выродкам, что безнаказанно убивать свободных им никто не позволит. Теперь же безрассудство Юстиниана грозило обернуться катастрофой, и вряд ли получится долго умалчивать о бесчинствах беглых рабов, свободно разгуливающих по Прибрежью. Что ж, встреча с Брутусом должна многое прояснить, а пока оставалось надеяться, что смерть Севира заставит Сто Тридцать Шестого задуматься или хотя бы выбьет почву у него из-под ног.

— Ну наконец-то! — пробурчал Шед, устроившись поудобнее в кресле и закинув ногу за ногу. — Я уже думал, мне не суждено насладиться славной битвой с Пером.

Королевские бойцы выстроились в ряд, заслонив собой немногочисленных лучников, и начали медленно двигаться на врага. Лучники «сопротивленцев» наложили стрелы, но натягивать тетиву не торопились, подпуская противника поближе. Когда между ними осталось несколько десятков метров, гладиатор у «ворот» поднял руку и что-то прокричал. На королевскую команду полетели стрелы, вонзаясь в щиты и в песок у ног солдат, но ни одна так и не достигла цели.

— Что за косоглазые болваны! — исходил возмущением Шед перед своей благодарной слушательницей. — Поверьте, милочка, стрелы настоящих сопротивленцев были куда смертоноснее!

«Особенно когда их выпускали младенцы», — Корнут потёр виски, молясь всем богам, чтобы мигрень хоть на минуту отступила. Трибуны галдели без умолку, и ему подумалось, что выдержка у гладиаторов должна быть завидная, раз они способны хоть как-то ориентироваться в такой какофонии.

Лучники «Пера» беспрерывно засыпали врага стрелами, заставляя держать щиты поднятыми. Это замедлило противников, да и отвечать на атаку они пока не спешили. В очередной перерыв между залпами один из «королевских» гладиаторов отшвырнул щит и, вонзив меч в песок, сцепил руки над головой. Вражеские стрелки один за другим начали опускать луки, а бойцы внизу убрали мечи и двинулись врагу на встречу.

— Что означает этот жест? — поинтересовался Аргус, вытянув шею, чтобы получше разглядеть происходящее. — Поединок?

Нет, это не вызов на поединок, нечто иное, и судя по сложенному оружию, продолжать бой никто не намеревался. Предчувствие чего-то неотвратимого остро заныло в груди; Корнута бросило в жар, а во рту мгновенно пересохло. Он обернулся на короля, замершего в полном недоумении. Выходит, предчувствие не обмануло…

Народ тоже почуял неладное. Гомон умолк, и тишина, о которой так отчаянно мечтал Корнут, теперь не казалась столь блаженной — гнетущая, напряжённая, такую тишину сейчас хотелось слышать меньше всего.

— Ваше Величество, полагаю, нам всем лучше немедленно покинуть это место.

— Перестаньте, Корнут, — раздражённо бросил Юстиниан. — Как вы ещё от собственной тени не шарахаетесь!

— Но…

Король вскинул руку, не позволив договорить:

— Не волнуйтесь, сейчас я их заставлю сражаться!

Солдаты на стенах, успевшие опустить оружие, вновь изготовили винтовки. Прогремел предупредительный выстрел. Осквернённый, первым бросивший меч, задрал голову и пристально посмотрел в сторону королевской ложи, и Корнут мог поклясться, что ощутил на себе полный ненависти взгляд.

В третий раз протяжно завыл сигнальный рог. Диктор пока молчал — пугать народ не самая хорошая идея, лучше пусть люди остаются в замешательстве, чем, охваченные паникой, дружно бросятся к выходу.

— Ваше Величество, я всё же настаиваю, — взгляд осквернённого не давал Корнуту покоя.

— Помолчите уже! — рявкнул король и сжал кулак, отдавая приказ стрелять.

Загрохотали оглушительные залпы. Лаура вскрикнула, выронила бокал и зажала уши ладонями. Трибуны завизжали, заколыхались, некоторые зрители начали стекаться к лестницам, благоразумно решив, что зрелище не стоит такого риска. Осквернённые бросились к частоколу, спасаясь от свинцового града, при этом они не казались растерянными или застигнутыми врасплох. Действуя слаженно, как по команде, гладиаторы подняли щиты, пропуская вперёд тех, кому нечем было прикрыться. Лишь один лучник королевского отряда не успел добраться до убежища, рухнув в песок на полпути.

— Что происходит? — лицо королевы сделалось белее снега. Так и не дождавшись пояснений, она вдруг подскочила и кинулась к перепуганным девочкам, жавшимся к не менее перепуганному юнцу Флоресу.

— Бегут как крысы с тонущего корыта, — брезгливо скривился Шед, наблюдая, как людской поток хлынул к выходу.

Аргус оцепенел, с открытым ртом глядя на арену. Корнут и сам не мог найти в себе силы даже шелохнуться. Вцепившись пальцами в подлокотники кресла, он, едва дыша, смотрел, как огромный выродок, дождавшись окончания залпа, вырвал бревно из частокола, точно цветок с газона, бросил его под ноги соратникам и тут же взялся за следующее. Двое гладиаторов мгновенно взвалили бревно на плечи и потащили к ограде.

— Милостивая Карна! — дрожащим голосом пролепетал Аргус. — Они же идут к трибунам!

— Вот это номер! — Шед присвистнул.

— Выпускайте псов! — проорал Юстиниан начальнику стражи, и тот, молниеносно схватив зелёный флаг, принялся неистово размахивать им.

— Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие! — неживой голос эхом разнёсся по Арене. — Для вашей же безопасности оставайтесь на своих местах! Повторяю, оставайтесь на своих местах!

Народ, бушуя, словно Рубиновое море во время шторма, пёстрым потоком ринулся по вомиториумам, дробясь на мелкие ручейки. Верхние трибуны слились с нижними, и вскоре проходы переполнились желающими убраться подальше от опасности. Началась давка. Люди прыгали друг на друга, подминали под себя тех, кто застрял в живом заторе, пробирались по головам менее удачливых соседей к спасительным воротам. Крики боли, возмущения и ужаса заглушил очередной залп. Стреляли только по осквернённым, но от грохота толпа погрузилась в полное безумие.

А вот осквернённых пули явно не волновали. Они уже успели соорудить несколько мостов из брёвен, и теперь, как муравьи, пробирались к трибунам. Корнут облегчённо выдохнул: бояться нечего, толпа раздавит этих идиотов в два счёта, и мечи не спасут.

— Где же эти чёртовы псы?! — крикнул Юстиниан главному гвардейцу.

Тот снова замахал флагом, затем чуть перевалился через перила, что-то высматривая:

— Воротазакрыты. Наверное, заклинило.

— Так расклиньте их, сейчас же!

Начальник гвардейцев жестом подозвал одного из своих подчинённых и принялся ему что-то объяснять. Лаура уже вернулась к своему супругу и напряжённо замерла, сидя с ровной спиной, словно вот-вот готовясь броситься наутёк. Девочек Корнут не обнаружил. Похоже, рисковать ими королева не решилась, поспешив отправить их обратно в каструм.

Старший Флорес старался отшучиваться остроумными комментариями о происходящем, но его маленькие глазки бегали как у вора, стащившего в гостях столовое серебро. Дий нервно промакивал лоб платком, то и дело перешёптываясь о чём-то с Аркарусом.

Стоило осквернённым ступить на трибуны, и началось нечто невыразимое. В лучах палящего солнца засверкала сталь, толпа вокруг гладиаторов начала стремительно редеть. Действовали они быстро и без оглядки, на одном дыхании, стараясь лишить жизни как можно больше свободных. Они остервенело рубили направо и налево, оставляли безобразные глубокие раны на лицах, отсекали руки и головы, взбирались по грудам изувеченных тел, закалывали недобитых, а трупы спихивали вниз, расчищая путь к новым жертвам. Некоторые выродки умудрялись поражать разом по несколько человек, очевидно, взывая к скверне. Рядом с одним скорпионом скопилась гора обугленных трупов, но ни дыма, ни огня Корнут не заметил. Другой убивал свои жертвы прикосновением, во всяком случае, так казалось издалека. Несчастные, охваченные истошными криками и конвульсиями, падали бесформенными мешками у его ног и больше не поднимались.

Солдаты на стенах прекратили пальбу, боясь задеть граждан. Жидкие выстрелы, нацеленные на нескольких оставшихся за частоколом гладиаторов, не давали никаких результатов, но вскоре и они прекратились: на арену наконец-то вырвались туннельные псы. Оголодавшие, возбуждённые человеческим гвалтом и запахом крови, пропитавшим воздух, несколько десятков белёсых тварей, опережая друг дружку, бросились на кучку осквернённых, предвкушая сытный обед.

— Продолжайте обстрел! — проревел Юстиниан начальнику алых львов.

— Но там же люди! — возразил тот, но, заметив перекошенное от злости лицо правителя, повторил сигнал, недавно подаваемый самим Юстинианом.

— Милостивая Карна! — выдохнул Аргус, подскочив с кресла, но тут же плюхнулся обратно, заметив, что никто из присутствующих его порыва сбежать пока не разделял.

Корнут проследил за его взглядом и беззвучно чертыхнулся. Псы, хлеща воздух тощими длинными хвостами и переминаясь на массивных лапах, словно вкопанные застыли вокруг частокола. Один из осквернённых стоял с поднятой рукой лицом к самой крупной зверюге. Какое-то время животное пряло ушами, будто слушая беззвучный приказ, затем, щёлкнув зубастой пастью, покрутило мордой и протяжно взвыло. Вой подхватила вся стая, но стоило осквернённому опустить руку, и оголодавшая свора безволосых туш устремилась по брёвнам на трибуны.

В раскалённом солнцем воздухе стояло удушливым миражом колышущееся марево. На Арене властвовала полная неразбериха, визгливый лай сорвавшихся с цепи чудовищ смешался с истерическими воплями обезумевших от страха зрителей. Псы белёсой кишащей массой растеклись между рядами сидений и вомиториями, бросались на каждого попавшегося на пути, подпрыгивали, хватая за ноги карабкающихся друг на друга людей, и стаскивали их назад, к неумолимой гибели. Оскаленные клыки рвали в клочья замешкавшихся, обгрызали лица и руки, вырывали куски мяса с ещё живой плоти, и всё это кошмарное пиршество сопровождалось холодящим нутро воем и истошными криками.

Выстрелы вновь заполонили Арену. Стреляли в псов, купавшихся в собственной крови и крови несчастных, в гладиаторов, кромсавших безоружный народ, в сам народ — не намеренно, но прицельная стрельба с такого расстояния и в таких условиях фактически невозможна.

Корнут с силой вонзил ногти в подлокотники кресла, судорожно придумывая, как бы прекратить эту чудовищную бойню. Всё, что он сейчас видел — смерть и панику. Мертвецы устилали ряды багровым покрывалом, кровь текла ручьями, расцветая на белом камне алыми лепестками. Толпа вопила, стонала сотнями и тысячами глоток, растаптывала заживо тех, кому не повезло устоять на ногах. Как?.. Как всё это остановить? Солдатам сюда не прорваться — море перепуганных граждан намертво закупорило все проходы. Толпа рассасывалась медленно, достаточно для того, чтобы усеять трупами каждый метр этого богомерзкого места.

Внимание Корнута привлекли оставшиеся рядом с частоколом гладиаторы. Теперь они, разбившись на две группы, стремительно приближались как раз к той части трибун, над которыми возвышалась королевская ложа. Великан тащил на плече ещё одно бревно, явно намереваясь пробраться сюда с другой стороны. Им не было дела до толпы, они её и вовсе не замечали, у них была своя цель, и Корнут уже начинал догадываться — какая. Юстиниан был слишком увлечён перепалкой с начальником гвардейцев, чтобы заметить нехитрый манёвр выродков, Лаура оцепенела немым изваянием, погрузившись в некий транс, разве что старик Флорес, поймав на себе взгляд Корнута, многозначительно кивнул. Он тоже предчувствовал надвигающуюся беду и явно не питал надежды, что всё обойдётся.

— Немедленно уводите короля! — закричал Корнут главному льву, указывая на гладиаторов, взбирающихся по изуродованным телам. — Сейчас же!

Юстиниан умолк, буравя взглядом наглеца, посмевшего перебить своего правителя, но Корнут плевал на его негодование. Ждать от ублюдков пощады равноценно добровольно накинуть петлю себе на шею.

В ложе начался переполох. Аргус, до того словно прибитый гвоздями к сиденью, кинулся к своему кузену. Сенешаль с казначеем забились в угол, не решаясь покинуть ложу первыми: видимо, страх не настолько захлестнул их, чтобы пожертвовать своей репутацией или, того хуже, нагретыми местечками при дворе. Дий метался как ужаленный, старший Флорес, вцепившись в руку своего сына, принялся что-то торопливо говорить ему на ухо. Очнувшаяся от оцепенения королева потянула за локоть своего супруга и начала умолять прекратить упрямиться.

Начальник гвардейцев наконец смекнул, что происходит, и крикнул подчинённым, чтобы начали расчищать дорогу, сам же, проверив револьвер, попросил переполошившихся гостей сохранять спокойствие. Но Корнута больше тревожило не спокойствие гостей, а сами гвардейцы, точнее, их количество. Лаура отправила с девочками четверых, оставив ещё столько же охранять ложу, остальные дежурили внизу, у входа, — слишком далеко, чтобы успеть защитить монаршую семью. Четверо против осквернённых… Да они закончатся на том громиле с бревном!

— Прошу, Ваше Величество, — Корнут склонился над сидящим королём. — Если вы останетесь здесь хоть на минуту дольше, то погибнете.

Юстиниан собрался выдать очередную порцию возмущения, но взглядом остановился на соседствующих трибунах, и слова застряли в его горле. Он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, при этом не отрывая глаз с приближающихся фигур в солдатских доспехах. Двое осквернённых уже пробрались в последнюю секцию, отведённую для состоятельной публики, и остановились в тени бардового велума, чтобы перевести дух для последнего броска.

— Как они смеют!.. — сдавленно процедил Юстиниан. При этом он подскочил и суетливо попятился, задев рукой бокал с остатками вина. На белоснежной штанине быстро расплывалось малиновое пятно, и глядя на него, Корнуту вдруг подумалось, что лучшее лекарство от мигрени — страх лишиться головы.

* * *
Дыхание всё никак не хотело выравниваться, сердце бухало так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

«Давай же, трухлявый ты пень! Вот он, вожак свободных, в одном прыжке», — Скранч втянул носом раскалённый воздух, отдававший металлом и дерьмом. Привычный запах смерти, а здесь ей смердело как в братской могиле осквернённых, виденной им однажды у северной стены столицы.

Тринадцатый, упёршись ладонями в колени, тяжело дышал. Пот градом стекал из-под шлема, лицо сделалось пунцовым, крылья носа медленно вздувались, доспехи были сплошь окрашены кровью свободных.

— Что, брат, на ходу разваливаешься? — Скранч зашёлся хриплым хохотом.

— К хренам твои шуточки! Если честно, думал — всё, там, среди трупов и останусь. Чуть шею себе не свернул из-за этих сраных кишок.

Скранч расхохотался ещё громче при воспоминании, как сам едва не угодил мордой в чьи-то мозги, запнувшись о дохлого пса, но вдруг осёкся, заметив, как король схватил тощую самку за руку и рванул к выходу.

— Куда это ты намылился, мудила!

Ещё ни одному осквернённому за сотни лет не выпадало шанса убить вожака свободных, и упускать такую возможность Скранч не собирался. Позабыв об усталости, о ноющей пояснице после неудачного падения, позабыв о пулях, свистящих над головой, он отшвырнул меч, разбежался, оттолкнулся от стены и, вцепившись в край балкона, подтянулся. Руки дрожали от напряжения, треклятая броня тянула вниз; Скранч сцепил зубы до ломоты и, помогая ногами — хорошо, что кладка позволяла, — дотянулся до перил, из последних сил рывком перевалился через них и приземлился на каменный пол ложи.

Рядом противно завизжала белобрысая девица, разряженные знатные, с криками разбежавшись в стороны, забились по углам, как ссыкливые псы. Вдалеке, в соседней ложе, мелькала здоровенная туша Молота. Громила расчищал себе дорогу, рубя мечом налево и направо. Сто Двадцать Пятого нигде не было видно. Наверное, не добежал…

Эх, вот бы и этих никчёмных тварей также покромсать! Жаль, время не позволяет. Резким свистом Скранч привлёк внимание Молота и выбежал в коридор. После яркого солнца в полумраке глаза едва различали фигуры в тёмно-красных доспехах, за ними тускло блеснула корона. Далеко уйти вожаку не удалось — впереди образовался затор из таких же умников, желающих спасти свои шкуры. Двое стражников теснили людей, расталкивали их, осыпали угрозами, но тщетно: плотная стена человеческих тел не позволяла продвинуться ни на шаг.

Зато Молот расчищал себе дорогу куда эффективнее: раскидывал стоящих на пути свободных как тряпичных кукол, вбивал их в стены, без устали рубил мечом и топтал упавших.

Скранч кинулся к стражникам, на ходу готовясь хистовать — отсюда слишком далеко, поближе бы подобраться. Два пухлых хмыря вжались в стену, тощая самка надрывно заголосила, король нырнул за спину здоровенного охранника, двое других открыли огонь. Пули врезались в камень и рикошетили, одна оцарапала наплечник, другая пролетела в сантиметре от шеи. По мышцам разлилось раскалённым железом, в ушах застучала кровь; воздух рядом со стрелками загустел, заскрежетал и зашёлся трещинами. Пули сталкивались с невидимой преградой, выбивая сверкающие брызги, проделывали тонкие отверстия и застревали в них, так и не прорвавшись сквозь призрачную преграду.

— Поберегите мордашки, дамочки! — проорал Скранч, и созданная им стена разлетелась сотнями острых осколков, со скрежетом и звоном врезаясь в крашеные доспехи, впиваясь в менее защищённые ноги, в держащие огнестрел руки, в перекошенные лица.

Прикрывавший короля здоровяк схватился за горло и тяжело осел на пол, другой стражник со стоном выронил револьвер, зажимая рукой рваную рану на предплечье. Третий, рухнув на колени, орал как подрезанная гиена, прикрывая ладонью кровоточащую глазницу. Молот одним ударом обезглавил последнего охранника и плотоядно оскалился насмерть перепуганной женщине, едва держащейся на ногах.

— Там, впереди! — закричал Тринадцатый.

В конце коридора завопила толпа, замелькали красные шлемы. Молот с чертыханьем занёс меч над подвывающим в ужасе вожаком свободных.

— Нет, он мой! — рявкнул Скранч и, выхватив меч из ножен ближайшего солдата, в два шага преодолел оставшееся до короля расстояние.

— Прошу, пощадите! — взвыл тот. — Я дам вам свободу, я дам вам…

— Это тебе за мой народ, мудак бородатый! — меч прочертил в воздухе короткую дугу, метя ублюдку в шею, но что-то схватило за щиколотку и с силой дёрнуло в сторону.

Скранч пошатнулся, клинок скользнул вниз, рассёк золотой шнурок, тянувшийся от плеча к груди, разорвал белоснежный мундир и зазвенел о стену. Ткань быстро пропитывалась алым. Король взвыл, схватившись за грудь, попятился и, запнувшись о ногу мёртвого стражника, нелепо завалился на спину. Женщина что-то прокричала и бросилась ему на помощь.

Впереди раздавались выстрелы, лязгал металл — спешила подмога. Выругавшись, Скранч рубанул по руке помешавшего ему стражника, снова занёс меч для удара, но позади прогромыхало, и правую ногу обожгло болью. Пальцы от неожиданности разжались, и клинок лязгнул о каменный пол.

— Вот ублюдок! — Тринадцатый одним ударом вырубил стрелка, затем, посчитав, что мало, пнул обмякшее тело. — Нахер всё, уходим!

— Нет!

Едва удерживаясь на ногах, Скранч потянулся к мечу, но Молот не дал добраться до оружия, заслонив собой проход:

— Ну его, брат! В другой раз, — и подставил плечо для опоры. — Держись, я вытащу нас отсюда.

Бряцанье и топот становились всё громче, а совсем рядом, как девчонка, скулил вожак свободных. Рана не смертельная, нужно добить! Раз в столетие… Нельзя упускать такой шанс!

— Уйди с дороги! — Скранч попытался оттолкнуть друга, но тот, зарычав, подхватил его как пушинку и потащил к противоположному выходу.

* * *
Корнут бросился вслед за сенешалем и Аркарусом, но Шед схватил его за рукав и дёрнул на себя.

— Что вы себе позволяете! — возмутился было он, но тут же осёкся: один из осквернённых перемахнул через перила, злобно зыркнул из-под шлема на заверещавшую фрейлину, пронзительно свистнул и быстрым шагом устремился к выходу.

Аргус попятился к стене, потянув за собой Тита. Мальчишка Флорес с визгом кинулся к ограждению, и Корнуту подумалось, что тот готов выпрыгнуть из ложи, предпочитая переломать себе ноги, нежели встретиться лицом к лицу с разъярённым гладиатором. Впрочем, он отчасти понимал юнца — осквернённый выглядел весьма устрашающе: резкие черты лица, колючий испепеляющий взгляд, вместо бороды по нижней челюсти — ряд чёрных наростов вроде шипов. Такому самое место в клетке, с псами и гиенами, но никак не на свободе.

— Стойте здесь и не рыпайтесь! — прошипел Шед, провожая взглядом выродка.

В его руке что-то щёлкнуло, и Корнут, опустив глаза, уставился на револьвер. Вот только воспользоваться им шеф полиции не успел — появился второй осквернённый и, издевательски рыкнув на собравшихся, поспешил за своим соратником.

— Они идут за королём, — непослушными губами произнёс Корнут. — Нужно что-то предпринять!

— Успокойтесь, господин принцепс, у короля надёжная охрана, — небрежно отозвался Шед.

В подтверждение его слов в коридоре загрохотали выстрелы, за ними последовал звук, напоминающий скрежет стекла, а после всё резко стихло, но уже через мгновение послышался женский крик и едва различимый, но, тем не менее, узнаваемый голос Юстиниана.

— Шед, сделайте что-нибудь!

Начальник полиции ринулся в полумрак прохода. Раздался выстрел, глухой удар, незнакомый голос что-то прокричал, за ним последовала перебранка, тяжело затопали, и в дверном проёме промелькнули фигуры в солдатских доспехах.

— Боги милостивые! — Аргус поднёс к губам сцепленные в замок пальцы.

Старший Флорес подозвал сына, и его грозный вид не обещал юнцу ничего хорошего. Корнут вылетел в коридор, едва не споткнувшись о Шеда, с бессвязным бормотанием пытающегося подняться на ноги. Наконец ему это удалось, и он, с болезненной гримасой на лице, схватился за живот и упёрся рукой в стену. В окружении неподвижных тел стражников сидела королева, мёртвой хваткой вцепившись в руку распластавшегося на полу Юстиниана. На безупречно-белом мундире расползлось багровое пятно, корона валялась поодаль, из горла торчала рукоять кинжала с крупным рубином. Тело короля ещё билось в агонии, изо рта толчками выливалась густая чёрная кровь. Лаура что-то шептала своему мужу, поглаживала волосы, покрывала руку поцелуями. Юстиниан умирал, и спасти его не смогли бы даже Боги.

Чуть поодаль растерянно застыли гвардейцы, из-за их спин стеснительно выглядывали встревоженные зеваки. Из горла короля вырвался хрип вперемешку с багровой пеной, тело дёрнулось в последний раз и обмякло. Взгляд, устремлённый куда-то сквозь стены, безжизненно застыл.

На негнущихся ногах, ещё не веря в произошедшее, Корнут направился к рыдающей Лауре.

— Ваше Величество… — всё, что ему удалось из себя выдавить.

Королева вскинула голову, продолжая сжимать ладонь супруга, и впилась в Корнута холодным немигающим взглядом:

— Они убили его… Они убили нашего короля!

Глава 33

В петляниях между ухабами броневик трясся и покачивался, натужно рычал мотором, взбираясь на очередной холм, и лихо скатывался с него, скребя тормозными колодками.

— Пора менять, — констатировал Хантсман, задумчиво изучая рыжую унылость за окном. Чёртовы пустоши, ещё неизвестно, что хуже: торчать без дела на базе или раскатывать по этим мёртвым пустырям в поисках приключений на задницу.

— Вчера ждали запчасти, а вместо них привезли яйцеголового, — проворчал Тощий, сбавляя скорость перед огромной ямой. — И на кой он сдался Гранту?

— Угадай с трёх попыток. Я не удивлюсь, если завтра нас отправят вылавливать образцы.

— Не-не, я к этой воющей дряни и на милю не приближусь!

— Кто ж тебя спрашивать будет!

Тощий болезненно поморщился. Понятное дело, мало что приятного в переломанных рёбрах, но Хантсман подозревал, что причина не только в них. Проклятый плач, он будто вытягивал жизненные соки, и даже спустя несколько месяцев хватало одного воспоминания, чтобы шерсть на холке дыбом вставала.

— Вы меня хорошо знаете, кэп, — Тощий нервно поёрзал на сиденье. — Меня мало чем напугаешь. Вот взять того же медведя. Сами видели, такая образина и в кошмарах не привидится, а у меня даже глаз не дёрнулся, когда она в мою сторону ломанулась. Но только вспомню тот туннель, и сфинктер сжимается так, что лом перекусить — нефиг делать.

— Не у тебя одного, — Хантсман хмыкнул. Он до последнего надеялся, что начальство, ознакомившись с рапортом, откажется от затеи с этой клятой лабораторией, но, судя по неподдельному интересу Гранта к Прибрежью и к воющим теням в частности, никто менять планы не собирался, во всяком случае, Хантсман не нашёл другого объяснения рвению, с коим новый начальник вытягивал из Финча даже незначительные детали быта аборигенов.

Его внимание привлекло тёмное пятно у самого горизонта. Достав бинокль, он обнаружил двух всадников, но из-за бесконечной тряски мало что получалось разглядеть.

— Кажется, мы на месте, — Тощий затормозил броневик у сгоревшего дерева с узловатым чёрным стволом и развернул карту. — Ага, точно здесь.

Вдалеке струились к небу тонкие ниточки дыма, зеркальной гладью сверкало в лучах солнца огромное озеро. Рыбацкий посёлок был помечен на карте жирной красной точкой, а дерево — аккурат между двумя острыми холмами, где они и остановились, — крестом. По словам Гранта, их должен встретить агент, но, если не считать маячивших у горизонта конных, здесь не было ни души.

— Для полной картины только перекати-поля не хватает, — проворчал Тощий. — Зря сюда пёрлись, что ли?

— Может и не зря, — Хантсман заметил две фигуры, вынырнувшие из-за холма.

Один, в синей рубахе, махнул рукой и ускорил шаг. Его спутник, круглолицый толстяк в сером балахоне до пят, неуклюже засеменил следом. Тогда Хантсман нажал кнопку связи на приборной панели:

— Выбирайтесь, — и натянул шлем. Грант недвусмысленно намекнул, что встреча неофициальная и лучше физиономиями не светить без надобности. Что бы ни удумал этот змей, но его намёками не стоит пренебрегать.

Оскар с Элис уже ждали снаружи. Тощий остался за рулём на случай, если что-то пойдёт не по плану. Чёрт, да оно уже пошло не по плану — агент явился не один.

— На хрена ты его притащил? — прорычал Хантсман, приближаясь к шпиону местного разлива. Автомат он держал наготове, что нешуточно встревожило агента. Приветливая улыбка мгновенно сползла с загорелого лица, чёрные глазки-бусинки опасливо забегали.

— Позвольте мне всё объяснить, — заговорил толстощёкий детина с густой кудрявой шевелюрой. — Здесь совершенно нет вины господина Энтони. Мы встретились накануне его прибытия в Белый Яр, и ни времени, ни возможности сообщить о нас…

— Кто ты такой? — нетерпеливо перебил Хантсман.

— Я — брат Эдвин, правая рука Его Преосвященства Аргуса, главы ордена Шести Ветров, и ваш покорный слуга, — толстяк поклонился.

— Мне это ни о чём не говорит.

— Не страшно, — брат Эдвин сверкнул широкой улыбкой и протянул пухлый конверт, скреплённый сургучной печатью. — Прошу, передайте это вашему главнокомандующему. На случай, если его заинтересует наше предложение — я планирую провести в Белом Яре ещё десять дней. Всего вам наилучшего.

С этими словами толстяк снова отвесил поклон, наградил той же широченной улыбкой Элис с Оскаром и засеменил прочь, как ни в чём не бывало. Хантсман проводил его долгим взглядом, затем повернулся к агенту:

— Это что ещё за клоунада?

— На вашем месте я бы не был столь категоричен. Шесть Ветров — это вам не кружок по вязанию, — сухо отозвался тот, передавая увесистую папку, стянутую крест накрест бечёвкой. — Здесь всё за последние пять лет. Если понадобится что-нибудь — вы знаете, как меня найти.

Хантсман недоуменно оглядел пакет. Всё за последние пять лет? Что бы это значило? И этот пузырь со своим орденом, не просто так он припёрся в такую даль. В конверте однозначно что-то особенное.

Всю обратную дорогу он никак не мог отделаться от одной тревожной мысли: что если Финч прав, и Грант действительно тот самый Гриф? И раз так, Первый Генерал вряд ли бы послал своего приближённого ради разваливающейся лаборатории, что бы там ни находилось. Нет, такие парни заточены совсем под другое, и это вот «другое» нешуточно настораживало.

— Кэп, кажется, у нас эскорт, — Тощий кивнул на своё окно.

Три всадника застыли на крутом холме, внимательно наблюдая за броневиком.

— Тормози, — бросил Хантсман, и как только водитель остановил машину, выбрался наружу.

До базы оставалась пара десятков миль. Если приглядеться, можно различить дозорные вышки за мостом. Как правило, прибрежцы редко забирались так далеко, не имея на то веских причин. Хотя вряд ли это те же самые конные с Белого Яра — слишком далеко, ни одна лошадь не протянет несколько часов беспрерывного галопа, и всё же предчувствие, что эти трое здесь нарисовались неспроста, не покидало Хантсмана ни на минуту. Возможно, они как-то связаны с жирдяем Эдвином или агентом. Но какой смысл преследовать их до самой базы? Кто ж ещё мог разъезжать по этому средневековому захолустью на автомобилях?

На этот раз наездников удалось рассмотреть получше, и на стражников, виденных в городе, они мало походили: бородатые, в грубых кожаных доспехах, на поясах топоры, у одного из-за спины торчал лук.

— Да кто они такие? — Тощий высунул голову из приоткрытого окна.

— Дикари, — Хантсман опустил бинокль. — Но меня волнует другой вопрос: что они здесь потеряли?

* * *
Тишина ночной степи бывает разной: уютной, успокаивающей или, как сегодня, гнетущей, вынуждающей то и дело оглядываться по сторонам. Керс никак не мог понять, почему он непроизвольно напрягается при каждом шелесте травы, при каждом скрипе камешков под лошадиными копытами, от хлопанья крыльев каждой вспорхнувшей птахи, напуганной ночными всадниками.

— Поверить не могу! — Девятая поравнялась с ним. Конь её нервно задёргал головой вверх-вниз, громко всхрапывая, на что ей пришлось натянуть вожжи. — Я уже почти смирилась с твоей безумной затеей, но, смерг тебя задери, Даниэл, какого чёрта ты взял с собой этого сморчка? Он же нам только мешает своей болтовнёй!

— Да кому он мешает, — Керс с ухмылкой покосился на газетчика. Тот, заметив на себе его взгляд, натянул дружелюбную улыбку. — Вроде обещал не путаться под ногами.

— Если что-то пойдёт не так, я спасать его задницу не стану, ясно? — продолжала возмущаться ищейка.

— Всё будет нормально. Нужно только утихомирить Альтеру, остальные на рожон не полезут.

— Очень надеюсь, — Девятая шумно втянула носом воздух, будто смакуя благоухание полевых трав. На её губах промелькнула хищная улыбка, хотя из-за клыков она всегда такой выглядела. Для Керса ищейка оставалась загадкой, которую, впрочем, не особо тянуло разгадать. Её верности стае вполне было достаточно, остальное же его мало заботило. — Чую дым. Приготовься, малыш, мы близко.

— Проверь.

Девятая пришпорила коня и вскоре исчезла в кромешной темноте, слившись с густой кромкой чернеющего леса на фоне звёздного неба.

— Даниэл? Это твоё имя? — её место мгновенно занял Шарпворд.

Гляди, какой ушастый! Намеренно проигнорировав вопрос, Керс тихонько свистнул Тухлому, предупреждая, чтоб не расслаблялся. Тот бросил что-то неразборчивое трём другим желторотикам и поднял руку, заверяя, что всё под контролем.

— Мы вышли на них, не так ли? — не отставал газетчик. Его хлебом не корми, дай завалить вопросами.

Но свободный и впрямь оказался полезен, рассказав много любопытных деталей, особенно касающихся политики короля и его приспешников. Оказывается, то ещё горгонье гнездо.

— Похоже на то.

Шарпворд хмыкнул:

— Забавно.

— И что ж тут забавного? — вышло резковато, но, смерг его подмышку, сейчас не самое подходящее время для пустой болтовни.

— Вожак взбунтовавшейся шайки осквернённых охотится на взбунтовавшуюся шайку осквернённых. Своеобразный каламбур, не находишь ли?

Керс понятия не имел, что такое каламбур и почему он вдобавок своеобразный, но наверняка что-то обидное. Порой этот умник несказанно бесил своими вычурными словечками.

— Эта взбунтовавшаяся шайка способна расхреначить всё село, откуда ты вылез, да так, что и щепки не останется. Интересно, тебя бы это тоже позабавило?

— Нет-нет, я прекрасно понимаю всю серьёзность положения, — поспешил заверить Шарпворд. — Просто… Я с вами уже третий день, и вы меня, признаться, сильно удивляете. Я видел ваши тренировки, бытовую суету, неплохо организованную охрану. Ты хорошо заботишься о своих подопечных. Но как же план суточного истребления свободных? Он разве не вписывается в ваш график?

— Разочарован? — Керс выудил из поясной сумки зажигалку. Латунный цилиндр тускло блеснул в руке, навевая что-то смутно знакомое. Точно! Тишина — вот что в этих степях не так. Если не считать беспрестанного стрёкота сверчков, здесь царило неестественное затишье. До границы с Пустошами рукой подать, где-то поблизости просто обязаны шастать орды псов, ночных ящеров, а то и случайно заблудший в поисках добычи месмерит. Но ни воя, ни сиплого визга падальщиков, ни даже недовольного граканья растревоженного ворона — ничего, кроме редкого попискивания мелкого зверья и бесшумно снующей совиной тени.

Шарпворд поправил сползшие на нос очки:

— Мне казалось, твои цели, Разрушитель, более грандиозны, нежели отпугивание воронов от лагеря и грабежи близлежащих деревень по выходным. Ты ведь не для этого сбежал от хозяев.

Вынюхивает, хлус, даже не стесняется. Нашёл, мать его, удачный момент. Хотя это же газетчик, знает, как и когда лучше выуживать сведения. Только вот выуживать нечего. Керс равнодушно пожал плечами:

— Угу, аккурат для этого. А по пути прихватил собратьев из терсентума, чтоб скучно не было.

Уход Альтеры отрезвил очень кстати. И одного этого трезвого взгляда хватило, чтобы осознать, в какую задницу он всех завёл. С такой толпой не покочуешь — полсотне беглых рабов сложно оставаться незамеченной, а торчать на одном месте означало превратиться в неподвижную мишень, в которую рано или поздно у свободных появится соблазн выстрелить. Да и жить грабежами тоже не дело.

— Да-да, тех самых собратьев, что сгорели при пожаре, — Шарпворд довольно ухмыльнулся. — Стоит признать, в этот раз Сенат сыграл неплохую партию.

Неплохая партия? Да они поимели его, как безмозглого молокососа! Впрочем, он и есть безмозглый молокосос, решивший потягаться с целой сворой прожжённых политиканов.

— А чему ты так радуешься, газетчик? Думаешь, мы остановимся на одном терсентуме? Чем больше твой Сенат будет умалчивать о нас, тем громче нам придётся о себе заявлять.

Беда в том, что бороться с молчанием сложно. Но даже когда собратья услышат его призыв, что он будет с ними делать? Чем кормить и вооружать? Куда вести? Захватывать замок? Воевать с Легионом? Разве это отменит Кодекс Скверны? Кажется, всё-таки придётся возвращаться к Севиру с поджатым хвостом, что побитый пёс. У него есть опыт, есть связи и Исайлум, да и план какой-никакой. Всё лучше, чем сгинуть в бойне, как Спайк.

— Этого я и боялся, — пробормотал Шарпворд. — Нет, Разрушитель, радоваться здесь нечему. Так просто свободу осквернённым не дадут, а ты, я подозреваю, настроен идти до конца. Но война, в которую ты ввязываешься, в ней не будет победителей, ты ведь это понимаешь? Мы будем убивать друг друга до тех пор, пока в итоге кто-то из нас не возглавит целые города мертвецов. Разве ради этого люди веками боролись за жизнь? Чтобы потом сгинуть в гражданской войне?

— Вы сами породили себе палачей.

— Ещё не поздно остановиться, Керс! Ты можешь уйти вместе со своими подопечными. Отведи их в безопасное место, построй дома, наладь быт и проживи спокойную и счастливую жизнь. Зачем тебе проливать их кровь? Они же в большинстве своём ещё дети! Нет, друг, ты не похож на кровожадного монстра, движимого слепой яростью. Я вижу, что тебе небезразличны их судьбы, иначе бы ты не гнался сутки на пролёт за кучкой отщепенцев, только чтобы спасти их.

Как просто! Так, значит, решают свои проблемы свободные? Да, это в их духе — закрывать глаза на всё неудобное и неугодное. Легион пришёл за ребёнком — не беда, настругаем ещё. Сосед убил беззащитного сервуса ради забавы? Плевать, они же монстры, нелюди, одним выродком меньше. А как горелым запахло, завыли во все глотки: убийство невинных, кровожадные чудовища!

— Оставить свой народ, сбежав, как последний трус? Это ты мне предлагаешь? — Керс презрительно фыркнул. — А знаешь, у меня есть идея получше. Ты же хотел узнать о жизни осквернённых, верно? Тогда сходи в любой из терсентумов и посмотри, как до крови штрихуют кнутом беззащитных мальков, как загоняют до полусмерти на выпасах, загляни в инкубатор для полной картины, а потом возвращайся. Тогда и увидим, повернётся ли у тебя язык снова предложить мне слинять из твоей поганой страны.

Шарпворд открыл рот для ответа, но передумал, видимо, не найдя достойного аргумента. Что ж, во всяком случае с совестью у него не всё потеряно: понимает, что обычно за очевидной жестокостью одних скрывается ещё более чудовищная жестокость тех, кто её взрастил.

Внимание Керса привлёк нарастающий топот копыт. В темноте постепенно проявлялось серое пятно, с каждой секундой приобретая отчётливые формы, и уже вскоре можно было разглядеть Девятую, мчащуюся на всех парах к ним навстречу.

— Что у тебя? — крикнул он, когда между ним и ищейкой оставалось не больше двух десятков метров.

— Лагерь в четверти часа галопом, на опушке, — она резко остановила коня. — Двое дозорных, остальные дрыхнут. Возьмём их тёпленькими, прямо с постельки.

— Отлично! — Керс оглянулся на Шарпворда. — Держись в стороне, газетчик, и не высовывайся, иначе тебе кишки на палку намотают.

— Не радужная перспектива, — нервно хохотнул тот. — Будь спокоен, господин Даниэл, я внял твоему совету.

— Ещё раз так меня назовёшь, — Керс угрожающе ощерился, — и твои кишки на палку намотаю я.

Кто-то в отряде хихикнул. Девятая оскалилась, но её улыбка быстро стёрлась под его тяжёлым взглядом, и она в неловкости прочистила горло:

— Что ж, раз уж мы определились с кишечно-палочными манипуляциями, не пора ли нам заняться делом?

Спустя несколько минут езды в степной черноте замаячил огонёк. Догадывалась ли Альтера о погоне или нет, но скрываться она явно не намеревалась, да и далеко уйти они не успели. Два дня их пути Керс преодолел меньше чем за сутки, но короткие остановки для отдыха вряд ли могли дать преимущество в стычке, если до неё дойдёт дело. Как бы то ни было, от привала пришлось отказаться — лучше застать их врасплох.

Лошадей они оставили под приземистым деревом с раскидистой кроной. После короткого спора здесь же оставили и Шарпворда: лагерь хорошо просматривался, жаловаться газетчику не на что.

Пробираться бесшумно сквозь густую траву — задача не из лёгких. Под сапогом то и дело хрустели стебли и ветки, шелестели жёсткие листья. В конце концов, раздражённо прорычав что-то себе под нос, ищейка вырвалась вперёд, скользя по лугу бесплотной тенью. И как ей это удаётся!

Под подошвой Керса в очередной раз что-то хрустнуло. Ловкость, как и спарринг, никогда не была его сильной стороной. А вот Слай как-то раз после фляги синего дыма умудрился прокрасться незамеченным под носом у надсмотрщиков, при этом прихватив с пояса одного плётчика связку ключей от загонов. С тех пор ночные посиделки за столовкой стали для Четвёрки своеобразным ритуалом, иллюзией свободы, о которой никто из них никогда не решался говорить вслух.

В дежуривших у костра Керс узнал одного из бывшей группы Девятой, другого, сидящего спиной, опознать не удалось. Мысленный приказ, и огонь, выпустив столб искр, потух, не оставив после себя даже тлеющего уголька. В ту же секунду ищейка смерчем налетела на Триста Сорок Третьего, одним ударом в челюсть уложила его, второго, опешившего от неожиданности, швырнула на землю и, запрыгнув сверху, вцепилась ему в глотку. Малёк захрипел, забился в отчаянной попытке вырваться, но когда Керс с остальными добрались до лагеря, уже валялся в отключке.

Приказав соратникам собрать оружие, Керс принялся разыскивать среди спящих Альтеру. Подруга обнаружилась окружённой мирно посапывающими собратьями, и незаметно пробраться к ней оказалось целым приключением — пришлось переступать через тела, рискуя задеть кого-нибудь ненароком. Едва не запнувшись о ногу Шестьдесят Седьмого, он наконец прокрался через кольцо и опустился перед спящей Альтерой на колено. Лёжа в обнимку с покрывалом, подруга казалась невинной и беззащитной как ребёнок, но стоило коснуться её плеча, и она тут же подскочила. В её руке блеснул кинжал, Керс едва успел перехватить тонкое запястье и, навалившись на неё всем весом, прикрыл ей рот ладонью:

— Спокойно, это я. Давай без глупостей.

Альтера резко дёрнула головой и вцепилась зубами в палец. Керс чертыхнулся и отдёрнул руку.

— Тревога! — заголосила Альтера, брыкаясь в попытке сбросить его с себя. — На нас напали!

Спящие подскакивали, хватались за оружие; между некоторыми завязалась драка. Двое рядом с рычанием и бранью повалились в траву. Наступила полная неразбериха — крики, звон металла и брань заполнили ещё минуту назад безмятежную тишину степи.

— Отпусти, говнюк! — Альтера чуть не угодила коленом в причинное место.

Керс с трудом зафиксировал ей руки над головой:

— Успокойся, никто тебя убивать не собирается, но вам придётся вернуться.

— Пошёл ты! — её глаза пылали яростно-зелёным огнём, и Керсу подумалось, что если она сейчас хистанёт, то он труп.

Землю у головы Альтеры озарила кровавая вспышка, кто-то из-за спины обхватил его за шею и потянул назад. Тело сковала невыносимо жгучая боль, словно его швырнули в бочку с кипящей водой. Керс стиснул зубы от судороги, из груди вырвался сдавленный стон, в голове гудело набатом, горло продолжала сдавливать чья-то хватка.

— Лучше не дёргайся, брат, — прохрипел над ухом Шестьдесят Седьмой. Руки скорпиона мерцали кровавыми сполохами. — Я эту штуку пока плохо контролирую.

— Мы вам не враги, — выдавил Керс сквозь боль. — Мы пришли вернуть вас в стаю. Никто не должен пострадать…

— Ты уж точно пострадаешь, это я гарантирую, — Альтера нагнулась над ним и принялась шарить в поясной сумке. — Я же просила не мешаться у меня под ногами!

— Я всего лишь пытаюсь уберечь вас!

— Ты даже себя уберечь не можешь, — коротко хохотнув, она чиркнула найденной зажигалкой. — Полезный трофей!

Позади Шестьдесят Седьмого выросла тень. Глухой удар, и скорпион пошатнулся, схватившись за голову. Чернота вспыхнула зелёным, а уже в следующее мгновение Альтера держала ищейку за волосы, приставив кинжал к её горлу.

— Всем немедленно сложить оружие, или я перережу вашей сучке глотку! — пригрозила она скорпионам, потом повернулась к Керсу. — Хватит валяться, желтоглазый, пора решать, что с вами делать.

Боль ещё терзала нутро, скручивала мышцы; кое-как поднявшись на ноги, он заковылял за Шестьдесят Седьмым, куда согнали Тухлого с другими желторотиками.

«Вот тебе и застали врасплох!» — Керс злился на себя за то, что поддался жалости, что понадеялся решить всё мирным путём. Нужно было вырубить Альтеру, как только та открыла глаза, потом связать её и спокойно договориться с остальными, а теперь — счастье, если они выберутся отсюда живыми. Это не нежная и добрая Твин, от неё можно ожидать чего угодно.

Альтера толкнула ищейку, и Керс с трудом успел подхватить её до того, как та растянулась на земле.

— Стерва! — прошипела Девятая.

— Итак, что у нас здесь? — Альтера с насмешливым оскалом осмотрела пленников. — Кучка недоумков, и на что вообще вы рассчитывали?

Керс шагнул вперёд, привлекая к себе внимание скорпионов.

— Если вы сейчас нападёте на терсентум, — спорить с Альтерой бессмысленно, а вот до других может и получится достучаться, — то сами сгинете, и собратьев угробите. В Опертаме намного больше стражников, особенно после нашей выходки. Подумайте, что вас там ждёт, и имеете ли вы моральное право подставлять своих. Сейчас мы должны держаться вместе, помогать друг другу, а не грызться при каждой возможности. Если мы разделимся — нас всех ждёт смерть. Только стаей мы можем победить свободных, в этом наша сила.

— Меня сейчас стошнит, — Альтера раздражённо закатила глаза.

— Уж лучше сгинуть, чем слоняться по степям до самой деструкции, — проворчал Сто Восьмой.

— Никто и не собирается вечно здесь торчать, — возразил Керс. — Но и нестись сломя голову в самое пекло мы не будем. Нам нужна стратегия, а ещё припасы и оружие. Где мы всё это возьмём? Из жопы месмерита?

— Нападая на караваны, например, — парировала Альтера. — И деревень здесь как грибов после дождя, на всех хватит.

— На третьем караване нас же и прихлопнут. Мать вашу, да включите мозги хоть раз в жизни! — Керс обвёл оппонентов взглядом. Скорпионы молчали, и на их лицах он не без радости заметил сомнение. Неужели достучался? — Перо намного организованнее нас, но они не нападают на каждого встречного, не потрошат поселения и не убивают безоружных крестьян. Севир давно смекнул, что убивая свободных, осквернённые сами роют себе яму. Нам ещё жить в этой стране, бок о бок с ними, и презрение искоренить куда проще, чем ненависть. Так давайте не плевать в колодец, из которого нам же потом и пить.

— А ведь что-то в этом есть, — нерешительно проговорил Четыреста Двадцать Седьмой. — Свободные, конечно, те ещё ублюдки, но чем мы лучше, если будем убивать их без разбору?

Кто-то согласно закивал, а кто-то скептично зафыркал. Альтера хмуро наблюдала за своей группой, и её лицо всё больше мрачнело.

— И что ты предлагаешь? — спросил Шестьдесят Седьмой.

— Скажу прямо, у меня пока нет чёткого плана, но как только он появится, я сразу всем сообщу. Даже больше, мы проведём собрание и вместе…

— Заткнись! — внезапно рявкнула Альтера.

— Нет, пусть закончит!

— Все заткнитесь! — она застыла, всматриваясь куда-то в темноту за пленниками.

Разговоры смолкли, и в наступившей тишине начали отчётливо доносится шорох и лёгкий шелест травы. Шарпворд, пёс его дери, он же всё испортит! Керс обернулся в сторону, куда пристально смотрела подруга. Другие тоже нервно оглядывались, несколько скорпионов обнажили мечи и медленно двинулись навстречу шуму.

— С нами газетчик, скорее всего это он, — сообщил Керс Альтере и вновь повернулся к зияющей черноте. — Шарпворд, мать твою, подними руки над головой и медленно выходи, без резких движений, а то… короче, сам знаешь.

Ответа не последовало, при этом шорох усилился. Такое поведение было не присуще болтливому хлусу, успевшему свести с ума половину лагеря своими вопросами.

Двести Пятьдесят Третий остановился у самой линии травы, условно очерчивающей стоянку.

— Ну что там? — крикнула ему Альтера, напряжённо переминаясь с ноги на ногу.

— Пока ничего.

Девятая вдохнула воздух:

— Это псы. Их вонь ни с чем не спутать.

— Тогда почему так тихо? — засомневался Тухлый.

Перед Двести Пятьдесят Третьим что-то промелькнуло, всколыхнув высокие стебли. Скорпион, спотыкаясь, попятился:

— Назад! Всем назад, это свора!

Точно по команде из зарослей начали показываться белёсые твари. Одна, другая, третья… Керс сбился со счёта на пятнадцатой псине и непроизвольно потянулся к поясу за зажигалкой. Дерьмо, она же у Альтеры!

— Верни нам оружие, их слишком много.

— Без вас справимся, — буркнула подруга, перехватывая второй кинжал. — Расслабьтесь и наслаждайтесь зрелищем, неудачники.

Триста Двадцать Второй легонько ткнул Керса в бок и указал на меркло поблёскивающую кучку стали среди скомканных покрывал и походных мешков. Вроде несложно добраться, но не псы уже затопили собой половину лагеря. Альтера со своими скорпионами выстроились полумесяцем, заслоняя собой безоружных. Свора росла, но настораживало не их количество…

— Что-то в них не так, — прошептала Девятая, всматриваясь в ближайшего хищника.

— Почему они не рычат? — спросил Пятьсот Восьмой.

А ведь верно! Ни один пёс не издал ни звука, кроме естественных шорохов при движении. Острые уши торчали вверх, хвосты неподвижно застыли, длинные морды, перепачканные в какой-то гадости, беззвучно скалились на жалкую горстку двуногих.

— Отступаем! Живо! — взревела вдруг Альтера. — Это не…

Её крик потонул в заунывном протяжном плаче. Десятки псиных глоток распахнулись как одна, и из них полился пробирающий до костей вой, не животный — почти человеческий, что-то среднее между женским и детским, то утончающийся до высокого писка, то захлёбывающийся, перемежаясь со стонами.

Все оцепенели, и это оцепенение совершенно не возможно было объяснить.Будто кто-то высосал силы до последней капли. Керс не мог даже пальцем пошевелить, а внутри разрасталась настолько беспросветная стылая тоска, что хотелось побыстрее сдохнуть, лишь бы она наконец исчезла.

И тут псы снова ожили. Плач прекратился, лишь местами доносились слабые подвывания. Твари не нападали, как того ожидалось, не кусали и даже не рычали. Они молча обступили отряд Альтеры, окружив каждого скорпиона по три-четыре особи. За ними выстроилась следующая линия псов, словно в ожидании чьего-то приказа.

— Срань воронья! — прошептал Тухлый.

Девятая встала перед Керсом, насторожённо наблюдая за сворой. Один из скорпионов занёс меч над ближайшим псом, но Альтера остановила его:

— Не убивать! Станет только хуже!

— И что делать? — спросил кто-то.

— Отступаем, медленно и осторожно. Старайтесь не прикасаться к ним, — Альтера говорила спокойно, тише обычного, при этом не сводя глаз с окруживших её тварей. Но стоило одному из собратьев сделать шаг назад, как зверюга из второй линии резко распахнула пасть, зашаталась и рухнула наземь. Вновь послышался тоскливый плач; отступивший скорпион истошно заорал, схватился за голову и согнулся, точно ломаемый кем-то невидимым.

Один за другим псы распахивали пасти и падали замертво; один за другим скорпионы начинали кричать, и Керс беспомощно смотрел, как из их глаз льются чёрные смолистые слёзы. Шестьдесят Седьмой рубанул тварь, преградившую ему дорогу, и бросился наутёк. Альтера, сообразив, что её тактика не сработала, применила хист. Ярко-зелёная вспышка, и вот она уже что-то орёт Керсу на ухо, тянет за руку за собой, а плач не умолкает, давит, заставляет в ступоре смотреть, как гибнут собратья.

— Валим отсюда! — ревёт Девятая, пятясь от наступающей твари.

— Но там же свои!..

Там же братья, нельзя их бросать…

И опять чей-то душераздирающий крик. Кто на этот раз? Сто Сорок Четвёртый? Шестьдесят Седьмой, так и не успевший спастись?..

— Это уже не они! — кричит Альтера и дёргает за руку до боли в плече. — Уходим!

Первым срывается Пятьсот Восьмой. Белёсая тощая туша мелькает рядом, нагоняет его и бросается ему под ноги. Малёк кубарем падает на землю и начинает кричать. Тухлый перемахивает через потухший костёр, впереди какое-то время мелькает его спина, но вскоре растворяется в темноте.

Плач не отстаёт ни на шаг, змеится по коже, проникает под черепную коробку, впивается в мозги смертной тоской. Ноги с трудом слушаются, и чудится, будто они утопают в густой вязкой грязи… чёрной, как смола, грязи.

Альтера бежит впереди, то и дело оглядываясь.

«Не оглядывайся, малыш, не трать время, спасайся!»

Толчок в спину сбил Керса с ног на колени, в сапог впились клыки, едва не прокусив толстую кожу. Над ухом протяжно зарыдало. Он судорожно лягнул тварь, отполз на четвереньках и, не обращая внимания на ноющую лодыжку, подскочил. Перед ним застыли бледные безволосые туши с тощими мордами, костлявыми хребтами и безжизненно-стеклянными глазами. Одна из них открыла пасть и скорбно затянула немыслимую песнь смерти, но не песнь Госпожи — что бы это ни было, оно чудовищно даже в своём существовании. Нет, только не так! Керс был готов умереть как угодно, но только не превратившись в послушную марионетку бесплотных теней.

Холодный огонь резанул глаза, а в следующее мгновение окружившие твари уже валялись бесформенными мешками костей. Перед ним стояла Альтера с перепачканным кровью лицом.

«Не её кровь — пёсья», — успокаивающе мелькнуло в голове.

— Бежим! — рявкнула она, развернулась и внезапно застыла.

— Что не так? — почему она остановилась? Нужно уходить…

Лицо Альтеры исказилось в невыносимой муке. Из её груди вырвался крик, полный такой боли, что Керсу казалось, он и сам ощущал её, будто кости ломались, рвались жилы, а кожу раздирали невидимые когти. Подруга продолжала кричать, а он не знал, как ей помочь. Он хотел прижать её к себе, надеясь, что всё прекратиться, что это только крик, что боль пройдёт, и они вырвутся из этого кошмара, но страх, что этим причинит ей ещё больше страданий, сдерживал его.

Крик резко оборвался. Круглые от ужаса глаза смотрели куда-то в темноту, зелёное сияние затопили густые чёрные слёзы. С пухлых губ сорвался до тошноты пугающий плач, подпевая в унисон невидимым плакальщикам. Они так близко, скоро всё прекратится…

Что-то с чудовищной силой рвануло за шиворот, ворот рубахи врезался в горло, перед лицом промелькнул лошадиный круп.

— Отпусти! — прохрипел Керс, вцепившись одной рукой в ремень седла, а другой — Девятой в запястье.

Рубаха жалобно затрещала, грозя вот-вот разорваться. Он попытался затормозить ногами, рассчитывая, что ткань не выдержит. Нужно вернуться! Нужно забрать у них Альтеру!

Плач почти стих, но ищейка продолжала гнать лошадь, волоча Керса как мешок с добычей. Её рука ни разу не дрогнула, словно он весил не больше килограмма.

Задыхаясь, он из последних сил представил, как впереди вырастает земляной шип. Послышался треск, конское ржание; земля безжалостно врезалась в спину, выбив скудные остатки воздуха из лёгких. Пока Девятая усмиряла коня, Керс, хрипя и откашливаясь, поднялся сначала на четвереньки, потом кое-как на ноги и, прихрамывая, заковылял обратно. Рядом затопали копыта, дорогу преградил Тухлый верхом на своей кобыле, справа — Шарпворд, ведя за поводья лошадь Керса.

— Куда это ты?!

— Отвалите!

— Она уже мертва! — крикнула ищейка, похлопывая скакуна по взмыленной шее. — Ну всё, мой хороший, успокойся… Стоять, засранец!

Керс зло глянул на Тухлого, упорно не дававшего ему пройти:

— Не вынуждай меня…

— А это ещё кто? — ищейка неожиданно напряглась, всматриваясь в черноту.

Когда Тухлый отвернулся, Керс воспользовался случаем и попытался проскользнуть мимо него, но кобыла, всхрапнув, шагнула вперёд, снова преграждая дорогу.

— Ты ей ничем не поможешь, — Тухлый сокрушённо покачал головой. — Остановись, брат, зачем тебе умирать?

— Добрые люди обычно по ночам не расхаживают, — заключил Шарпворд, разворачивая коней. — Господин Разрушитель, может, соизволите забраться в седло? Не убегать же, право, на своих двоих.

Керс оглянулся. Убежать бы всё равно не получилось — неизвестные уже были здесь. Впрочем, не такие уж они и неизвестные. Даже в степной темноте он легко узнал Клыка, вторым, кажется, был Бродяга. Ну а третий…

— Клянусь своей печатной машинкой! — восторженно воскликнул газетчик. — Это же экс-принцепс!

Глава 34

Беззвучно, на цыпочках, насколько позволяли жёсткие туфли, Диана вплотную приблизилась к двери и, придерживая, чтобы не заскрипели петли, осторожно отворила её. Ну надо же, даже ухом не повёл!

— Я же просила! — с нарочитой суровостью упрекнула она, прикрывая дверь поплотнее.

Застыв в планке, брат повернул голову. Лицо раскраснелось, у висков вздулись вены, плечи и спина блестели от пота. Заметив её возмущённый взгляд, он с невинным видом выгнул бровь:

— Что?

— Ты должен был спрятаться! Ну или хотя бы насторожиться.

— Я знал, что это ты, — Артур медленно опустился на руках, едва не касаясь грудью пола, затем так же медленно вернулся в прежнее положение.

— Неужели? — Диана раздражённо закатила глаза, прекрасно понимая, что спорить с этим упрямым ослом бесполезно, всё равно сделает так, как посчитает нужным. — Так и будешь потеть на весь загон?

Шумно выдохнув — то ли от напряжения, то ли с досады, — брат поднялся на ноги:

— А чем мне ещё заниматься? Я здесь и так скоро свихнусь.

Да уж, торчать круглыми сутками в четырёх стенах — так себе времяпрепровождение.

— Ну… — с игривой улыбкой Диана прильнула к нему и скользнула пальцем по влажной груди. — Ты можешь уделить внимание своей сестрёнке, пока её снова не вызвали на службу.

Лицо брата мгновенно помрачнело, на скулах заиграли желваки. Чёрт, надо же было ляпнуть такое! И так с огромным трудом удалось успокоить его, когда он увидел шрамы на спине.

— Ах, да, чуть не забыла, — Диана с загадочным видом извлекла из выреза декольте маленький мешочек. — Смотри, что у меня есть.

— И что же? — хмурый взгляд никуда не делся, но отвлечь брата всё же удалось.

Развязав шнурок, она вытряхнула на стол содержимое: десяток золотых монет и смятая банкнота тысячным номиналом.

— Ого, неплохо! — Диана и сама удивилась.

— Откуда это у тебя? — Артур подобрал монету и повертел её в пальцах.

— Сто Семьдесят Второй дал. Наверняка папашу своего обчистил.

— И много здесь?

— Думаю, достаточно для непредвиденных расходов. Кто знает, что стукнет в голову нашей принцессе.

На самом деле Диана ничего не имела против неё, несчастной тоже немало досталось от Брутуса, но изнеженная девчонка могла стать серьёзной обузой в пути. Если бы бастард не припёр их к стенке, она в жизни не согласилась бы на подобную авантюру.

— Думаешь, у нас получится? — Диана взволнованно посмотрела на брата в надежде услышать хоть что-нибудь воодушевляющее. Побег от хозяина — страшное преступление, тем более, если хозяин — первый магистр Легиона. Брутус никогда не отпустит ни её, ни Вихря, пока тот приносит ему победы на Арене.

Артур приобнял её и ласково погладил по щеке:

— Всё получится, крольчонок, выше нос.

«Как же мне повезло, ведь мне достался лучший брат в мире!» — Диана поцеловала его, жарко, с упоением, будто боясь, что кто-то придёт и отнимет его у неё. И судя по его пылкому ответу, по тому, как крепко он прижимал её к себе — Артур боялся того же.

В коридоре гулко затопали. Брат напрягся, прислушиваясь к приближающимся шагам, и обеспокоенно глянул на Диану. Она и сама вслушивалась в каждый шаг, надеясь, что пройдут мимо, но нет — в дверь бесцеремонно бухнули кулаком.

— Открой, это я!

— Что он здесь забыл? — Артур с трудом выносил присутствие бастарда.

Диана выскользнула из его объятий, поправила сползшую с плеча бретельку и приоткрыла дверь:

— Чего тебе?

Сто Семьдесят Второй уставился на неё широко распахнутыми глазами то ли в замешательстве, то ли в панике, и от его вида внутри недобро заныло.

— Быстро переодевайся, общий сбор, — он грубовато отпихнул её и, переступив порог, обратился к Артуру. — Сиди здесь и не высовывайся. И чтоб ни звука, понял?

— Какого смерга!

— Не знаю! Чёрт, там полный двор наёмников… Просто не высовывайся!

Наёмники? Что это значит? Диана открыла рот, чтобы спросить, но бастард зло зыркнул на неё и вышел за дверь. Артур сразу же выудил из-под кровати меч.

— Ты же слышал его, — она принялась в спешке снимать платье, одновременно доставая форму из шкафа. — Сиди тихо и не дёргайся!

В ответ брат презрительно фыркнул.

— Нет, послушай, — наконец-то избавившись от платья, Диана приблизилась к нему и заглянула в глаза. Опять эта ледяная ярость, не предназначенная ей, но всё равно пробирающая до дрожи. — Ты всё, что у меня есть, и я не вынесу, если потеряю тебя. Прошу, Артур, не делай глупостей, ты мне нужен!

Какое-то время он молчал, а потом неохотно кивнул: сам понимает, что это единственное разумное решение.

Со двора донеслись выкрики и бряцанье металла. Диана торопливо натянула форму, кое-как зашнуровала сапоги и, чмокнув брата в губы, стрелой вылетела из казармы. Скорпионы магистра уже выстроились в ровный ряд — семеро, не считая бастарда: тот со своим папашей в стороне молча наблюдал за происходящим.

Встав рядом с Триста Тридцать Первым, Диана окинула беглым взглядом наёмников — дюжина, не меньше. Все в пластинчатых доспехах, головы защищены шлемами, на поясах мечи и огнестрел. У каждого зелёная нашивка на плече — отличительный знак Бастардов Тейлура. Ей не раз доводилось видеть их, Легион регулярно пользовался услугами солдат удачи, но что они сейчас делают в особняке и почему понадобилось собирать всех скорпионов — оставалось полной загадкой.

Брутус что-то приказал верзиле в круглом шлеме со стальной маской-забралом на манер ищеек, отличающейся лишь прорезью для глаз — овальная, разделённая пластиной на переносице. Здоровяк вскинул руку, блеснув наручнями, и трое наёмников, вытащив цепи из ящика у ног начальника, принялись сковывать ничего не понимающих скорпионов. Так и тянуло спросить у кого-нибудь из собратьев, что происходит, но по растерянным взглядам и нахмуренным бровям стало понятно, что те и сами ничего не знают.

Некоторое время Брутус задумчиво наблюдал, как защёлкиваются стальные браслеты на ногах и руках его рабов, потом что-то бросил своему отпрыску и, печатая шаг, направился к особняку.

— Вытяни руки, расставь ноги, — наёмники неустанно повторяли приказ, сковывая очередного скорпиона.

То же самое услышала Диана, когда наступил её черёд. И как только клацнул последний браслет, главный наёмник обратился к стоящему рядом подчинённому:

— Приступай.

Тот сдвинул с боку наперёд наплечную сумку и выудил из неё стеклянный цилиндр с длинной иглой.

— Шприц? — Диана изумлённо посмотрела на близстоящего собрата.

По ряду пробежался обеспокоенный шёпот, зазвякали цепи.

— Спокойно, скорпионы! — верзила шагнул вперёд. — Это всего лишь транквилизатор. Отдохнёте, отоспитесь, ничего с вами не будет.

— Нас куда-то увозят?

— Назовись! — неожиданно рявкнул наёмник.

— Двести Сорок Девятый, господин.

— Скажи мне, номер двести сорок девять, с хрена мне перед тобой отчитываться? Или ты, шлюхин сын, забыл своё место?

— Прошу прощения, господин.

— Ещё один звук, и дозой транка уже не отделаетесь, — командир покрутил башкой, сверкая шлемом с глубокой бороздой на левой стороне. — Так что засуньте свои языки себе в жопы и выполняйте всё, что вам прикажут!

Игла сквозь ткань впилась в плечо, и Диана стиснула зубы, при этом стараясь думать о брате. Лишь бы он не высовывался, пока не придёт время… Вот только время для чего? Что с ними собрались делать? Может, Брутус решил переехать? Или кто-то из скорпионов провинился, и таким способом их хотят наказать? Вопросы роились в голове растревоженным ульем, и Диане начало казаться, будто слышит наяву их густое жужжание. Тело быстро наливалось приятной тяжестью, и когда их вели в загон, ей подумалось, что идея отоспаться не так уж и плоха. Главное, проснуться до ужина, а то брат останется голодным.

С трудом преодолев порог — их всех зачем-то загнали в одну комнату, — Диана прошаркала в угол и бухнулась на пол. Перешёптывание собратьев убаюкивало, веки словно налились свинцом, и, поборовшись недолго с какой-то вязкой невнятной мыслью, она закрыла глаза. Наконец-то можно поспать, с Артуром особо-то и не выспишься…

…Кто-то беспрерывно повторял её имя, тряс за плечи, и Диана, злясь на неуёмного нахала, с трудом разлепила глаза. Мир то двоился, то смешивался красками, то делался чётким, и в один из таких моментов удалось рассмотреть виновника её пробуждения.

Брат… А кто ж ещё!

— Привет, Артур, — язык заплетался, губы пересохли, а ещё очень хотелось пить.

— Что они с тобой сделали? Что произошло?

— Да заткнитесь уже! — ворчливо донеслось из полумрака. — Разорались тут…

— Пойдём-ка отсюда, — Артур заботливо подхватил её на руки и куда-то понёс.

Диана обняла его за шею и прикрыла глаза. От мерного стука сердца сделалось легко и спокойно. Остаться бы так навсегда, в его объятиях…

— Всё будет хорошо, крольчонок, — шептал он. — Мы обязательно выберемся отсюда.

— Да, Арти, — она слабо улыбнулась. — Обязательно…

Выбраться отсюда — отличная мысль!

* * *
— Куда, говорите, вы их сгоняете? — Брутус рассеянно наблюдал, как тяжёлые свинцовые облака над раскинувшимся перед ним городом напитываются багровым закатом. Дед всё твердил, что такой закат означает пролившуюся кровь свободных. Может, не такие уж это и предрассудки…

— Пока мы их размещаем в паре километров от Второго Терсентума, — затараторил Улисс, и последние слова он почти проглотил, запоздало догадавшись, что вопрос с подвохом.

— Прекрасное решение! Бережёте ноги выродкам, не так ли? — Брутус резко обернулся на говорившего. — Ведь в случае мятежа им не придётся далеко идти освобождать собрата.

— Но никто же не знает… — залепетал было Улисс и тут же осёкся. Его толстые губы задрожали, точно он вот-вот разрыдается. — Мы можем переместить их чуть ближе к реке.

— Изоляция — один из важнейших пунктов протокола безопасности. Один из важнейших! И вы его успешно нарушили!

— Не утрируйте, друг мой, — вступился за партнёра Кастул. — Пресса нема, как протухшая рыба на прилавках Плешивого Взгорка. И будет нема до тех пор, пока мы не позволим им раскрыть рты.

— Как бы мы не затыкали газетчиков, слухи просочатся даже в самые глухие уголки Опертама, — Брутус удручённо покачал головой. — Мы должны действовать молниеносно, а вместо этого топчемся на месте.

— За сутки мы сделали почти невозможное, — заговорил Прискус. Из-за его тихой речи постоянно приходилось напрягать слух, и сейчас это неимоверно раздражало.

— Невозможное?! — взревел Брутус. — Мы даже не избавились от своих скорпионов! Мы, магистры Легиона! Что тогда говорить о целом городе, кишащем осквернёнными.

— Мои люди уже на пути к вашему дому, — Коннор, огромный детина с густой рыжей бородой, натянул кривую улыбку, сверкая золотым зубом. — К вашему возвращению от ублюдков и вони не останется.

Брутус с огромным трудом утихомирил свой гнев. Вторые сутки без сна с коротким перерывом на отдых начинали сказываться на самообладании. Но паниковать нельзя, иначе бунт на Фулгурской Арене может перерасти в настоящее восстание. Он сделал глубокий вдох и обвёл собравшихся взглядом. Все магистры до единого выглядели измученными и до смерти перепуганными. Даже Маро, любитель отпустить какую-нибудь глупую шуточку в самый неподходящий момент, теперь сидел бледный и притихший, точно на погребальной церемонии.

— Я хочу, чтобы каждый из вас осознал, насколько всё серьёзно. Я не утрирую, не высасываю угрозу из пальца. У нас под боком войско, которое может взбунтоваться в любую минуту. Сейчас от нас зависит существование Легиона, если не всего Прибрежья. Регнум нам не спасти, случись там восстание, но мы можем предотвратить пожар, изолировав от очага другие города, и в первую очередь — Опертам, — откинувшись на жёсткую спинку стула, Брутус задержал взгляд на Улиссе. — Перемещать их уже поздно, усильте охрану. Наберите добровольцев, удвойте им суточную ставку, самым надёжным выдайте ружья. Кастул, займитесь Южным Мысом, вы единственный, кто справится с этой задачей.

— Справлюсь, но не в одиночку, — прокаркал старик.

— Хорошо, Прискус, вы будете ему помогать. Эолус, проконтролируйте, чтобы к завтрашнему вечеру в городе не осталось ни одного скорпиона или ординария.

— За это можете не волноваться, друг мой, — угодливо заверил тот. — Я сделаю всё возможное.

— Очень надеюсь! Маро, на вас Первый Терсентум. Усильте охрану, а к завтрашнему полудню проведите децимацию.

— Даже среди скорпионов? — изумлённо мигнул тот.

— Тем более среди скорпионов! Келсий, то же самое требуется и во Втором Терсентуме, только повремените с децимацией, пока Улисс не укрепит гетто.

— Пожалуй, я ему помогу, — Келсий впился своими бесцветными глазами в партнёра. — Если вы не возражаете, разумеется.

Улисс оживлённо закивал курчавой головой:

— Что вы, какие тут возражения!

— Прекрасно! Что насчёт вас, Коннор, созовите всех Бастардов Тейлура, а лучше начните пополнять свои ряды свежей кровью. Как знать, на что способно Перо в предсмертной агонии.

— Думаете, это Перо? — наёмник свёл рыжие брови.

Брутус лишь пожал плечами. Кто бы это ни был, для него найдётся свободная ветка и крепкая петля. Но сейчас главное — обезопасить Опертам, изолировать выродков и друг от друга, и от свободных, а потом намекнуть им, что будет, если кому-то покажутся тесными его кандалы.

* * *
Особняк и впрямь оказался тем самым. Харо сразу узнал и белокаменный забор, почти вдвое выше его роста, и чугунные ворота с узорной ковкой, и бурую черепичную крышу, скромно выглядывающую из-за густой зелени сада.

— Я же говорил, это здесь! А ты всё ныл: «Мы заблудились, направо надо было свернуть», — Морок скорчил мрачную гримасу, передразнивая его манеру речи.

Напарник не ошибся, чему Харо был несказанно рад. Город кишел солдатами и полицейскими, приходилось петлять самыми тесными и тёмными закоулками, куда даже мокрые крысы носу не сунут. Несколько раз друг хистовал, чтобы справиться у редкого прохожего о дороге до какого-то храма, но стоило добраться до этого самого храма, как они столкнулись с другой проблемой: в этом районе даже на маленьких улочках было светло как днём. Пришлось передвигаться перебежками, прячась в тени оград и деревьев. Не обошлось и без иллюзий Морока — на подходе к особняку они напоролись на пару конных солдат. Те проводили их подозрительно-долгим взглядом, но, к счастью, дальше гляделок дело не зашло. И вот сейчас, добравшись до цели, Харо вдруг понял, что боится. Нет, не грёбаного магистра, охраны или что там их могло ждать за оградой: он боялся снова подвести Ровену, а ещё больше его пугала встреча с ней. Как смотреть ей в глаза после случившегося? Что ей сказать?

— Лучше с чёрного хода, — подсказал Морок, решив, что он раздумывает над тем, как попасть внутрь. — А там за бараками отсидеться можно.

План у них был простой, как два пальца: пробраться в особняк, дождаться, пока все заснут, и освободить Ровену. Никакой мести, никаких заварушек, всё должно быть тихо и быстро. Рисковать принцессой нельзя, а магистр… С ним и его щенком он разберётся, как только девчонка будет в безопасности. Им ещё предстоит долгий путь, об этом нужно думать, но искушение вырезать ублюдку сердце, когда вот он, совсем рядом, не давало покоя. И чем ближе они пробирались к чёрному ходу особняка, тем сильнее клокотала ярость. Перед глазами стоял злорадный оскал магистра, когда его отпрыск насиловал беззащитную девочку.

Всего пара минут, чтобы перерезать мрази глотку. Что он теряет? Всего каких-то пару минут?

«Нет, соберись, кретин! Безопасность Ровены на первом месте».

Харо мотнул головой, прогоняя опасные мысли. Сейчас, как никогда, важно сохранять рассудок трезвым.

Морок прошмыгнул за угол, но тут же, вжимаясь в ограду, выполз назад:

— Вот засада!

Харо осторожно выглянул: узкая улица, с двух сторон осаждённая высокими глухими заборами, освещалась редкими керосиновыми лампами на стенах; у распахнутых ворот, не таких массивных и замысловатых, как парадные, стояла повозка, обитая железом и с зарешечённым окошком — в похожей их везли в Регнум. Из ворот ровным строем вышли шестеро в доспехах, сильно смахивающих на броню королевских солдат. Между ними, позвякивая оковами, плёлся осквернённый, и судя по количеству сопровождающих, явно не ординарий. Когда скорпион исчез в глубине повозки, двое остались на страже, остальные вернулись во двор — наверняка отправились за кем-то ещё. Что ж там произошло? А если это люди короля? Вдруг они пришли и за Ровеной?

Не вытерпев, Морок протиснулся между Харо и стеной и высунул голову:

— Что будем делать?

— То, что положено, — мысль о принцессе не давала покоя. Если это королевские солдаты, то каждая секунда на счету. С пешими ещё можно справиться, а вот остановить повозку, окружённую конным отрядом — задача почти невыполнимая. Не в их случае, когда из оружия только короткий меч да метательный нож.

— Совсем сбрендил, братишка?! — Морок оторопело выпучил глаза. — Мы даже не знаем, сколько их там!

— Как минимум шестеро.

Какое-то время напарник выжидательно пялился на него, но поняв, что шутить с ним никто не собирался, что-то пробормотал себе под нос и двинулся прямиком к стражникам. Харо последовал за ним, держа нож наготове и гадая, насколько крепко они влипли. Может, не всё потеряно, и удастся смыться по-тихому?

— Треклятая духота! — охранник нервно переминался с ноги на ногу. — В этом железе можно заживо свариться. Что у нас там по маршруту?

— Ещё два пункта, — неохотно отозвался второй. — Хватит топтаться, раздражаешь!

На правой руке солдата, чуть ниже наплечника, Харо заметил зелёную нашивку. Значит, королевская армия здесь ни при чём, но оттого ситуация не прояснилась. Обычно наёмники не носят тяжёлую броню. И зачем магистру понадобилось избавляться от своих скорпионов? А своих ли? Да здесь гиена шею свихнёт!

Задний двор особняка кишел наёмниками. Пятеро тёрлись у входа на кухню, двое мелькали в дальнем углу, у конюшни, подле барака ошивались ещё двое, и один, уткнувшись носом в какой-то документ, подпирал казарменную стену. Из загона вышли четверо, ведя следующего скорпиона. Солдат с листком тут же встрепенулся, что-то отметил в своей бумажке и махнул рукой, мол, всё в порядке.

— Нам туда, — Морок потянул Харо за рукав, увлекая за собой в тёмный проход между забором и стеной барака. Как только они оказались вне поля зрения наёмников, напарник избавился от маски и облегчённо выдохнул. — Да их здесь почти два десятка! Интересно, что произошло?

— Сейчас узнаем, — ступая как можно бесшумнее, Харо двинулся к противоположному углу.

Четвёрка конвоиров уже возвращалась в казарму, о чём-то негромко переговариваясь, а спустя минуту снова показалась на пороге, ведя очередного осквернённого.

— Триста пятьдесят два, — бросил один из солдат, и одиночка сразу же отметил на бумажке номер.

Так повторялось дважды, и Харо уже потерял надежду хоть в чём-то разобраться. С тем же успехом они могли гадать о происходящем, прячась за углом особняка, при этом не рискуя выдать своего присутствия.

— Они ж могут туда-сюда мельтешить до самого рассвета, — проворчал Морок, когда конвой в очередной раз скрылся за стенами барака. — Видел, там свет горит? Значит сервусы тоже своей очереди ждут. Может, попробуем поискать другой путь?

— Погоди, хочу кое-что выяснить.

Сто Семьдесят Второй должен быть среди них. Уверенности не было, но, кажется, в повозку его ещё не грузили. По росту и комплекции пока никто из виденных скорпионов на него не походил, и лучше убедиться, что этот говнюк не встретится внезапно по пути к комнате принцессы — пройти спокойно мимо засранца не получится.

Из загона вывели очередного скорпиона.

— Двести девяносто шесть, — отчеканил конвоир. — Последний.

— Как это последний? — проверяющий поднял голову. — У меня тут ещё один номер, тридцать два. Где он?

— Ничего не знаю, там пусто. Сам глянь, коли не веришь.

Солдат помялся недолго, видимо, раздумывая, стоит ли напрягаться лишний раз, затем глянул на листок и, сплюнув, вошёл в казарму.

— Вот олухи! — ухмыльнулся Морок. — Я б им даже дохлую гиену стеречь не доверил.

Олухи или нет, но Харо не досчитался двоих. Получается, Тридцать Вторая пропала, а Сто Семьдесят Второй в списке не числился.

— Дерьмо!

— Где? — моргнул напарник.

— Похоже, говнюк в доме остался.

— Ты про бастарда, что ли?

Из черноты загона донёсся приглушённый вскрик, затем глухой стук падающего тела; в конце коридора тьма сгустилась, колыхнулась: там кто-то затаился, но кто именно, разглядеть не удалось.

— Что это было? — Морок придвинулся ближе.

— Кажется, девка не очень-то рада отъезду.

Из-за угла уже слышались шаги конвоиров. Через секунду они обнаружат пропажу своего кореша, и начнётся нешуточная потасовка. Харо вмешиваться не собирался, с Тридцать Второй они почти не пересекались, да и не вызывала она достаточно сочувствия, чтобы рисковать своей жизнью, а уж тем более жизнью принцессы.

— Эй, Сэм! — крикнул один из наёмников. — Ну что, нашёл свою пропажу?

И всё же она скорпион…

— Ты что, оглох там?

Не, ну нафиг! Сама вляпалась, сама пусть и разгребает.

— Сэм?

— Пойди проверь.

— Умный больно? Сам вот и иди!

Но её же убьют…

— Что будем делать? — прошипел Морок, вжимаясь в стену. — Вдруг сейчас палить начнут?

Двое наёмников, держа огнестрел наготове, медленно подкрались к двери. Ещё один прошмыгнул тенью мимо соратников и замер всего в нескольких шагах от Харо. Тот, что стоял ближе ко входу, опасливо заглянул в коридор:

— Ни черта не видать. Сэм, выходи, мать твою в сраку!

— Ну ты и ссыкло! — фыркнул его напарник и завалился внутрь.

Ссыкло невнятно выругался и последовал за ним.

За рукав резко дёрнуло. Харо оглянулся на кривляющегося Морока, жестами и мимикой требующего свалить отсюда подальше. Да, пожалуй лучше свалить, пока не поздно. Жаль девчонку, но это её выбор. По крайней мере, она погибнет как воин — уже есть, чем гордиться.

Раздался хриплый крик, загремели выстрелы, озаряя черноту коридора вспышками.

«Да пошли вы все!»

В два шага Харо оказался рядом с наёмником. В последний момент тот заметил его и, резко развернувшись, нацелил револьвер прямо ему в лоб. Харо перехватил руку с огнестрелом, всадил нож солдату в шею. Рядом с ухом просвистела пуля, врезалась в стену барака. Следующий выстрел угодил бы в грудь, не заслонись он истекающим кровью наёмником.

Вырвав револьвер из скрюченных пальцев умирающего, Харо прицелился и нажал на спусковой крючок так, как это делали свободные. Прогремел выстрел, невидимый удар слегка дёрнул руку вверх, но пуля всё-таки угодила в цель, ровно в глазницу. Стрелок пошатнулся и рухнул мордой в землю.

— Из-за тебя мы здесь сдохнем, придурок! — Морок выскочил из укрытия с мечом наготове.

— Не сдохнем, у меня крутая штука! — Харо с довольной улыбкой прицелился в следующего наёмника, вынырнувшего из-за угла.

Щелчок, другой — ничего, а тот уже нацеливался, зная наверняка, что его оружие точно выстрелит.

— Бесполезная срань! — не придумав ничего лучше, Харо швырнул в противника никчёмный кусок железа, слегка ускорив полёт хистом. Стальная рукоять тускло блеснула в воздухе и врезалась в шлем, проделав в нём здоровенную дыру. Кровь брызнула фонтаном, как вино из пробитого бочонка.

— Да-а, действительно крутая штука! — Морок гоготнул. — Так, не понял, а где остальные?

Остальных наёмников и след простыл. Двор замер в тишине, даже лошади перестали возмущённо ржать. Может, ублюдки свалили, а может, засели в засаде, поджидая удачный момент. Харо выдернул нож из шеи убитого, обтёр клинок о зелёную нашивку и, вжавшись в стену, медленно двинулся к краю барака: если наёмники и прячутся, то там, у ворот или за повозкой. Со стороны конюшен прогремело огненной вспышкой, выбив земляные комья у ног.

«А вот и первый», — Харо метнул нож в место, откуда стреляли.

— Бросайте о-о… — кричавший издал протяжный стон, вывалился из темноты и рухнул рядом с тюком сена.

Такой трюк товарищам убитого явно не понравился — пули засвистели со всех сторон, врезаясь в землю, выбивая из стен брызги штукатурки. Морок взвизгнул и, пригнувшись, побежал к загону. Дельная мысль, хоть какое-то укрытие.

Харо уже бросился за ним, как внезапно пальба прекратилась.

— Стоять, выродок! — рявкнуло сзади. — Ещё шаг, и им всем конец!

Трое наёмников прикрывались жавшимися в ужасе сервусами, будто щитами, приставив к их головам стволы револьверов. Зло оскалившись, Харо нехотя поднял руки. Прятаться за спинами безоружных — ниже пасть уже некуда, хотя на то они и наёмники: ни гордости, ни чести.

— Скажи своим дружкам, чтобы выходили по одному с поднятыми клешнями. И без этих ваших фокусов!

— Сам скажи!

Один из вояк, верзила в надщерблённом шлеме, грубо дёрнул подвывающую девчонку за шею и ткнул стволом ей в висок:

— Ты что, чучело, забылся? Я сказал…

— Да не ори, слышали мы тебя, — из загона неторопливо вышел какой-то скорпион, держа руки над головой, и на Тридцать Вторую он мало чем походил. Следом за ним, запнувшись о порог, неуклюже вывалился Морок.

— Это все?

— Все, — лениво отозвался скорпион. — В казарме больше никого.

Остальные наёмники начали вылезать, кто из-за сарая, кто из-за угла особняка. Огнестрелы они держали наготове, но стрелять не спешили.

— Может пришьём их на месте? Этот сучий выкидыш Донни череп проломил…

Грозивший перебить сервусов замялся:

— Нет, компенсация тогда меньше получится, — потом повернулся к скорпиону. — Живо на колени, иначе нашпигую вас свинцом по самые гланды, твари поганые!

Прятавшийся в загоне скорпион покорно выполнил приказ. За ним последовал Морок, при этом нервно поглядывая на Харо. Становиться на колени он не собирался ни перед этими псами, ни перед кем-либо другим. Настоялся уже!

— Слышь, уродец, тебе особое приглашение нужно? — здоровяк снова тряхнул жалобно скулящую девчонку.

Может, в жопу принципы? Этих сервусов он знает от силы несколько недель, какое ему до них дело? Всё равно сдохнут не сегодня-завтра, а вот до ближайшего засранца всего пара метров. Снести башку, отобрать меч, потом толстяк слева и…

— Брат, не надо, — Морок предупредительно покачал головой, точно услышав его мысли.

Воздух внезапно сделался ледяным, как в морозную ночь, и помутнел от пыли. Под ногами взвился сор, глаза заслезились, на зубах заскрипел песок. Грязно-жёлтая мгла в секунду поглотила двор, скрыв собой и наёмников, и пленных сервусов, и Морока с неизвестным скорпионом. Да что там, Харо даже свою ладонь с трудом мог разглядеть.

Ветер ревел, нещадно хлестал лицо и царапал кожу; пыль лезла в рот, в глаза, за шиворот, но упускать такой шанс нельзя — удачнее момента для нападения и не придумаешь. Харо почти на ощупь двинулся туда, где только что стоял наёмник с девчонкой. Вскоре из мглы донёсся удушливый кашель, что-то мелкое прошмыгнуло слева, через шаг проступила размытая фигура: похоже, тот самый говнюк, любитель прятаться за девчачьими спинами.

От локтя до самых кончиков пальцев будто впились в кожу десятки игл. Харо занёс кулак, накапливая силу, и обрушил его на наёмника. Пылевая дымка почернела, заискрилась; раздался глухой хлопок, затем скрежет металла, и руку обдало жаром, мягко отбросило в сторону, а лицо забрызгало чем-то склизким. Тело солдата тяжело повалилось на землю. Харо склонился над ним, чтобы отыскать меч. Бурая бесформенная масса вперемешку с покорёженным металлом — всё, что осталось от верхней части ублюдка, зато меч нашёлся там, где и предполагалось.

Продираясь сквозь стену пыли, Харо по памяти выискивал оставшихся наёмников. Что-то меркло блеснуло справа, всего в паре метров. Не всматриваясь, он бросился за бликом и, занеся меч, рубанул по едва проявившемуся силуэту. Клинок со скрежетом соскользнул, оцарапав наплечник. Противник резко обернулся и, вскинув руку с револьвером, выстрелил не целясь. Удар, и из обрубка у локтя хлынуло багровым, отделившаяся часть руки исчезла в жёлтой пелене. Наёмник рухнул на колени, вереща во всю глотку, но его визг потонул в оглушительном рёве ветра.

«Звать на помощь бесполезно, дружище».

Харо занёс меч, целясь в незащищённую бронёй шею.

— Не убивай! — взвыл тот, прикрываясь единственной рукой.

Не убивать? С чего бы? Солдат не вызывал ни жалости, ни сочувствия, просто кусок говорящего мяса, человечек, решивший, что его жизнь отчего-то дороже жизни того же сервуса.

Клинок рассёк воздух по диагонали, разрубил поднятую руку и с хрустом врезался в надплечье.

«А теперь ты просто кусок мяса».

Харо выдернул меч с трепещущего в агонии тела. Справа раздался грохот выстрелов, за ним последовал протяжный крик. Значит, нужно туда. Пока он продирался сквозь пылевую стену, рёв ветра начал стихать, а вместе с ним постепенно рассеивалась и мгла. Харо потёр глаза, проморгался, пытаясь сориентироваться. Двор устилали тела в пожелтевших от пыли доспехах, земля местами окрасилась бурым от крови. У перевёрнутой вверх колесом тележки одиноко валялась чья-то голова. Неподалёку стоящий Морок с чавканьем выдернул меч из горла убитого и принялся громко фыркать и сплёвывать пыль. Скорпион вальяжно возвращался от повозки, беззаботно крутя на пальце связку ключей:

— Только не надо оваций, достаточно и благодарного поклона.

Харо знал только одного, способного устроить бурю на ровном месте. Но какого смерга он тут забыл? И зачем ему понадобилось нападать на наёмников?

— Здорово получилось! — проплевавшись, Морок довольно ощерился. — Осталось только дождаться новой партии. Мы так нашумели, что скоро сюда сбежится весь Опертам.

— Какой дебил станет бежать на выстрелы? — скорпион остановился напротив Харо и сдёрнул маску. — Вы кто вообще такие?

— Ты Вихрь? — он глянул на номер: «97». Точно Вихрь.

Чемпион скользнул по нему надменным взглядом:

— Дружище, давай обойдёмся без этих признаний и рукопожатий. Меня они чертовски утомляют.

Оскалившись, Харо зарядил ему в челюсть. Не сильно, так, для душевного спокойствия. Пятый, как-никак, в одном с ним терсентуме жил, да и сам по себе был отличным малым, не то, что этот самовлюблённый хмырь.

— Чёрт, за что!? — тряхнув башкой, Вихрь потёр ушибленное место. — Я ж ваши задницы спас.

— За Пятого, говнюк.

— Да вы сговорились, мать вашу! — чемпион обернулся на спешащего к ним Морока. — Только попробуй, коротышка!

— А? — недоуменно мигнул тот. — Что попробуй?

— Я предупредил! Ладно, давайте сначала. Кто вы такие?

— Какая разница!

— Слушай, брат, нам проблемы не нужны, — вклинился Морок, сверкнув на Харо многозначительным взглядом. — Мы тут по делу, мешать тебе не будем. Если, конечно, ты не за принцессой…

— Кто тебя за язык тянул?

— А что такого? Он же свой.

Вихрь непонимающе нахмурился, глядя то на Харо, то на болтливую псину, потом вдруг расхохотался.

— Ты чего ржёшь, кретин? Она что, не здесь? — Харо начинал терять терпение. Может, ещё разок ему зарядить?

— Да здесь она, расслабься, — прохрюкавшись от смеха, заверил Вихрь. — Просто… Хотя не важно. Девчонка наверху, и советую вам поторопиться.

Харо рванул к дому, едва чемпион закончил фразу. Дело дрянь! Всё покатилось псу под хвост. А раз тихо и быстро не получилось, значит придётся шумно и кроваво.

— С ней скорпион, не хистуй, бесполезно! — донеслось в спину.

«Тебя забыл спросить».

Первым делом нужно отрезать ублюдку жало под самый корень, запихнуть ему в пасть и заставить проглотить. Потом можно выпустить кишки… Стоп, нет, нафига тогда его заставлять глотать жало?.. Кожу! Можно содрать кожу…

— Стой, ты забыл кое-что, — нагнав у крыльца, Морок протянул ему метательный нож, но вдруг замер, ошарашенно уставившись вглубь кухни. — Кажется, брат, торопиться уже не надо…

* * *
Пламя свечи играло на россыпи чёрных бриллиантов множеством миниатюрных огоньков. Ровена долго и внимательно рассматривала золотую брошь, изображающую птицу. Тонкая работа ювелира поражала воображение: мастер уделил внимание каждому пёрышку крыльев, сумев вложить в застывший образ ту особенную стремительность, с которой летают эти хрупкие создания.

Налюбовавшись безделушкой, она вернула её в бархатный футляр и повертела в пальцах записку.

«И как я мог спутать стрижа с воробьём?»

Ровена ухмыльнулась. Стриж — символ свободы, самая быстрая пташка, предпочитающая земле небесный простор. Похоже, её игра Брутусу пришлась по вкусу. Неожиданный подарок, обнаруженный утром на прикроватной тумбе, приятно порадовал. Несмотря на внезапно навалившиеся заботы, магистр не забывал баловать «любимую супругу».

Пожалуй, союз с Брутусом — лучшее решение, сейчас она как никогда близка к своей цели. Уже в следующем месяце вместе они отправятся в Южный Мыс навестить несколько уважаемых персон, а по дороге заедут в Регнум обсудить важные дела со столичными магнатами. Невероятно, какие горизонты могут открыться, стоит лишь взглянуть на обстоятельства под другим углом!

Устроившись поудобнее в кровати, Ровена раскрыла книгу, готовясь погрузиться в увлекательную историю отважной девы, ставшей символом самоотверженности и патриотизма в древнем Эврарионхе. Из открытого окна донёсся выстрел, за ним ещё и ещё. Ровена подскочила, непроизвольно прижав книгу к груди. Казалось, стреляют совсем рядом, в саду или во дворе, но кому понадобилось нападать на дом первого магистра Легиона? Это же немыслимо!

Ей вспомнились наёмники, виденные днём во время прогулки. Тогда она не придала их присутствию большого значения. Получается, Брутус не просто так привёл их в особняк. Наверное, допускал, что может случиться что-то ужасное.

Дверь спальни распахнулась, погасив сквозняком единственную свечу. В наступивший полумрак ворвался Сто Семьдесят Второй и, схватив Ровену за руку, потащил к ванной комнате.

— Что ты творишь? Отпусти сейчас же! — вскрикнув от боли, она попыталась вырваться.

— Заприте дверь и не выходите отсюда, что бы ни произошло! — скорпион бесцеремонно затолкал Ровену в душную комнатушку. — Я скоро вернусь.

С этими словами он захлопнул дверь, оставив её в кромешной темноте. Отсюда грохот казался далёким, словно на другом конце улицы, и всё же каждый выстрел заставлял Ровену вздрагивать.

«Что бы ни произошло? Неужели Юстиниан послал кого-то убить меня? Иначе для чего Сто Семьдесят Второму прятать меня в тёмных закутках особняка?» О боги, а ведь всё сходится! Поэтому Брутус усилил охрану наёмниками, посчитав, что скорпионов может быть недостаточно. Но если дядя устроил на неё покушение, не означает ли это, что он в открытую готов объявить ей войну. Ей и Легиону…

Выстрелы громыхали всё реже, а вскоре и вовсе стихли. Ровена подождала ещё с минуту и уже собралась нарушить наказ телохранителя, но тут в дверь коротко постучали.

— Госпожа, это я.

Поколебавшись — а вдруг ловушка? — Ровена осторожно приотворила дверь и с облегчением выдохнула, не обнаружив в спальне никого, кроме Сто Семьдесят Второго.

— Всё уже закончилось?

— Мы уходим, — скорпион снова вцепился ей в запястье и грубо потащил к выходу.

— Постой, мне нужно переодеться! — она только сейчас вспомнила, что босиком и в ночной сорочке, едва достающей до колен.

— Потом, принцесса, нет времени.

Они выбежали в коридор и, преодолев его буквально за несколько секунд, спустились в холл, но вместо того, чтобы покинуть особняк через парадную дверь, Сто Семьдесят Второй почему-то повёл её через гостиную в сторону кухни.

— Куда мы идём?

— Подальше отсюда. Скоро вы будете свободны, моя госпожа.

Что это значит? О чём это он? Ровена вырвалась из хватки:

— Объяснись немедленно!

— Позже…

Скорпион попытался снова схватить её, но она отбросила его руку и требовательно посмотрела ему в глаза, лихорадочно поблёскивающие в полумраке.

— Нет, ты всё объяснишь мне прямо сейчас!

Опасливо оглянувшись нараспахнутую дверь, ведущую в хозяйственный двор, Сто Семьдесят Второй кивнул.

— Ладно. Произошло что-то очень нехорошее… Не знаю, что именно, — опередил он её вопрос. — Чёрт! Да я просто хочу спасти вас, понимаете? Я уже всё устроил, Вихрь отведёт вас в безопасное место.

— Что-о?! — Ровена оторопела от такого заявления. — Сбежать? Но зачем?

— Вам здесь не место, принцесса. Он сломает вас, он всегда так делает…

— Да кем ты себя возомнил! Моим спасителем? Никуда я не пойду, и только попробуй меня… — она замолчала, всматриваясь в две фигуры, выросшие на пороге. Нечто знакомое угадывалось в них, особенно в том, высоком…

Нет, это невозможно! Ровена вскрикнула и зажала ладонью рот, когда здоровяк шагнул в луч света, льющийся из окна. Вместо лица — оскаленный череп, из глубины глазниц — тусклый блеск чёрных как смола глаз.

— Харо?

При звуке этого прозвища Сто Семьдесят Второй резко обернулся.

— Срань воронья, ты же сдох! Какого!..

Договорить он не успел. Сорок Восьмой отшвырнул меч и с рычанием бросился на давешнего врага. Ровена попятилась, вжалась в стену, не понимая, каким чудом он вдруг оказался живым, да ещё здесь, в Опертаме. Неужели Брутус солгал, сказав, что его казнили? Но где он тогда пропадал столько времени?

Каждый день на протяжении невыносимо долгого месяца Ровена мечтала, чтобы он пришёл за ней, рисуя в воображении всевозможные вариации их встречи. Каждый раз захватывало дух, а сердце неумолимо вырывалось из груди, когда она представляла, как он заходит в её спальню с отрезанной головой магистра или, на худой конец, Сто Семьдесят Второго. А теперь, увидев его, она не почувствовала ничего, кроме злой обиды. Слишком поздно! Его здесь быть не должно!

Врезавшись в бастарда, Сорок Восьмой повалился вместе с ним на пол и принялся наносить удары один за другим, не позволяя противнику опомниться. Сто Семьдесят Второй какое-то время прикрывался, затем, изловчившись, столкнул его с себя и набросился с кулаками. Они катались по полу, попеременно молотя друг друга с таким остервенением, что Ровене подумалось, что живым из этой драки не выйти даже победителю. Сколько ярости было в каждом ударе Харо, столько же отчаяния бастард вкладывал в ответный. Но по-настоящему ей стало страшно при осознании, что не уверена, хочет ли она на самом деле победы Сорок Восьмого.

Харо умер, Ровена уже смирилась с этой мыслью, и к такому повороту событий она совершенно не была готова, особенно сейчас, когда поняла, что магистр — единственная верная возможность заполучить корону. С иной стороны, бастард заслуживал смерти. После всей той мерзости, что он сотворил с ней, даже его попытки вымолить прощение выглядели ничтожно жалкими.

Ровена вдруг ощутила укол совести: «Откуда во мне столько жестокости?» Сто Семьдесят Второй искренне старался хоть что-то исправить, даже устроил побег. Поздно спохватился, но разве милосердие не призывает дать оступившемуся второй шанс? К тому же, он выполнял приказ, послужив той ночью инструментом в руках истинного зверя.

Лицо бастарда заливала кровь, хлеставшая из разбитого носа, изо рта, из рассечённой брови. Харо тоже досталось, но насколько сильно — не понять. Наконец он снова оказался на противнике и, сорвав с пояса нож, занёс его для последнего удара.

— Нет, погоди! — Сто Семьдесят Второй вскинул руки, показывая, что принимает поражение.

Сорок Восьмой замер, словно задумавшись, потом приставил клинок к его горлу:

— Даже не надейся на быструю смерть.

— Госпожа! — бастард умоляюще посмотрел на неё.

Харо поднял голову на Ровену, словно вспомнив о её присутствии. Впрочем, наверняка так оно и было. Подобное уже довелось видеть в каструме, когда он едва не ослушался её приказа, готовый разорвать Юстиниана на куски. Тот жуткий взгляд — такое не забыть… Нечто опасное дремлет в нём, и как знать, подвластно ли оно контролю.

— Прошу, принцесса, — Сто Семьдесят Второй продолжал смотреть на неё полными надежды глазами.

— Я… — она запнулась, не найдя, что ответить. Подонок, несомненно, заслуживает суровой кары, но заслуживает ли он смерти?

Харо поднялся и, пнув поверженного врага, рывком помог ему встать на ноги, потом повернулся к Ровене и протянул ей тот самый нож, когда-то подаренный ею же в знак дружбы.

— Сделай это, Ровена.

Она растерянно взглянула на оружие, потом на Сорок Восьмого:

— Нет, я не могу!

— Можешь.

— Н-нет… — попятившись, она замотала головой.

Харо упрямо шагнул ей навстречу:

— Такое унижение смывается только кровью, иначе оно поселится в тебе и будет пожирать изнутри до тех пор, пока однажды ты не поймёшь, что тебя настоящей больше нет, что от тебя осталась жалкая тень. Освободи себя, принцесса.

Она неуверенно приняла нож и крепко сжала плоскую рукоять. Будто наяву Ровена услышала запах бастарда, ощутила его омерзительное тепло, его скользкую от пота кожу, ту раздирающую боль, когда он врывался в неё раз за разом. Казалось бы, забыть такое невозможно, но она забыла… Вынудила себя забыть.

«Смогу ли я простить его? Нет, не смогу. Но хочу ли я его смерти?» — Ровена в сомнении посмотрела на чернёный клинок.

— Госпожа, поверьте, легче не станет, — Сто Семьдесят Второй шмыгнул разбитым носом. — То, что я сделал… Это непростительно, я знаю, но умоляю вас, дайте мне шанс искупить вину. Клянусь, вы не пожалеете!

— Просто сделай это, — Харо приобнял её сзади за плечи, склонился к уху. — Первый удар всегда даётся трудно, потом будет проще.

«Нет», — это был ответ. Его смерти Ровена не желала. Отнюдь, ей даже стало немного его жаль. То, что сотворил с ним магистр — любой сломается после такого. И всё же…

— У тебя уже был шанс искупить свою вину, — медленно проговорила она. — В тот вечер, когда я предложила тебе убить Брутуса, почему ты не согласился?

— Ну не могу я его убить! — изувеченное лицо бастарда болезненно скривилось. — Не могу, понимаете? Он же мой отец!

— Он изуродовал тебя, издевался над тобой.

— И всё же он мой отец, — скорпион понизил голос, словно стесняясь своих слов. — Я просто хотел, чтобы у меня была семья…

Харо слегка сжал плечи Ровены, и его дыхание приятно обожгло шею.

— Освободи себя, девочка. Полегчает, обещаю.

Его прикосновение словно пробудило её от долгого кошмара. Её преданный Сорок Восьмой вернулся, и, возможно, это судьба. Возможно, именно в этом кроется предсказание шамана. Но если Харо узнает, что она уступила Брутусу, останется ли он так же предан ей? А бастард… Жаль его, но ему слишком многое известно.

Ровена и не поняла, как это произошло. Рука вдруг обрела собственную волю: резкий взмах, круглые от ужаса глаза Сто Семьдесят Второго, омерзительный хруст, тяжёлый стон, и лезвие, вошедшее почти до рукояти в грудь подонка. Подонка, надругавшегося над ней как над какой-то безвольной куклой!

«Умри, тварь! Умри! Умри…»

Ровена очнулась от собственного крика. Рука, сжимающая нож, была по локоть перепачкана алым; по щеке стекало что-то вязкое, тёплое; из ран на груди Сто Семьдесят Второго хлестала кровь. Бастард хрипел, надрывно, с присвистом вдыхая воздух и продолжая смотреть на Ровену, но ни мольбы, ни надежды в его взгляде не осталось, лишь затухающая искра изумления — он всё ещё не верил, что уже мёртв.

— Я убила его… — пальцы разжались, и нож звякнул о камень.

Сто Семьдесят Второй издал протяжный стон и медленно осел, заливая кровью мраморный пол вокруг себя.

— Ты всё сделала правильно, — Харо развернул её к себе, нежно провёл пальцами по щеке.

И тут что-то словно лопнуло. Из глаз брызнули слёзы; обида, таящаяся всё это время, вырывалась наружу, и сладить с ней Ровена уже не могла.

— Где ты был?! — она замолотила кулаками по его груди, по плечам — куда дотягивалась. — Я так ждала тебя! Проклятый скорпион, ненавижу!.. Ненавижу тебя, Сорок Восьмой! Лучше бы ты умер!

Харо молча принимал удары и оскорбления, а потом, в какой-то момент просто прижал её к себе:

— Прости…

Рядом кто-то прочистил горло. Ровена оглянулась, моргая от застлавших глаза слёз. Морок смущённо оскалил острые зубы:

— Не хотелось бы вас прерывать, но не пора ли нам валить отсюда?

А ведь верно! На стрельбу наверняка скоро сбежится и полиция, и стража. Ровена подняла глаза на Харо, ожидая его решения. Какое-то время он молчал, потом коротко качнул головой:

— Нет. Никто никуда больше бежать не будет.

* * *
Стоило карете остановиться, как сервус уже услужливо распахнул дверцу и почтительно склонился, приветствуя своего господина. Брутус неспешно преодолел ступеньки крыльца, удовлетворённо отметив, что Бастарды Тейлура довольно ответственно подходят к своим обязанностям. Двое дежурили у ворот, ещё несколько поблёскивали доспехами в глубине сада. Конечно, с осквернёнными им не сравниться, но на безрабье и наёмник скорпион.

Брутус хмыкнул себе под нос и перевёл взгляд на сервуса:

— Всё спокойно?

— Да, господин, всё спокойно, — тот почтительно склонил голову, придерживая входную дверь. — Могу ли я быть вам чем-то полезен?

— Позови Сто Семьдесят Второго ко мне в кабинет, — и вдогонку уже бросившемуся выполнять приказ невольнику прикрикнул, — а потом принеси мне вина. Белого, сухого.

— Будет сделано, господин!

После бесконечно длинного дня голова гудела, как Бронзовый Палач на Площади Позора, но спать совершенно не хотелось. Мысли смерчем носились в голове, никак не желая улечься. Пожалуй, пара бокалов вина должна успокоить натянутые до предела нервы. Всего четыре часа на сон, а завтра снова лавина бед, обрушившаяся на его голову после треклятой Арены. А ведь столичный терсентум был первым тревожным звоночком. Если бы Корнут прислушался к его совету и не позволил болвану-королю провоцировать осквернённых, всё бы обошлось. Пусть теперь сами разгребают своё дерьмо!

Неторопливо поднявшись по лестнице, Брутус пересёк коридор и кивнул выродку, уже ожидавшему у двери кабинета.

— Всех увезли?

— Да, господин, ещё вечером, — сипло отозвался Сто Семьдесят Второй. Наверное, спал на посту, тупой ублюдок.

— Хорошо. У меня есть к тебе кое-какое поручение, — Брутус толкнул дверь и замер, удивлённо уставившись на сидящую в кресле принцессу. — Эм… Какая приятная неожиданность, моя дорогая! Отчего тебе не спится в столь поздний час?

Ровена загадочно улыбнулась и небрежным жестом указала на серебряный поднос, накрытый круглой крышкой:

— Я так хотела тебя порадовать своим маленьким подарком, что всю ночь не смыкала глаз. Поздно же ты вернулся, мой дорогой супруг!

Ох уж эта беззаботная молодость! Определённо, девчонке пришлась по вкусу безделушка.

— Я бы и рад провести всю ночь с тобой, в тёплой постели, — он сухо чмокнул жену в щёку и тяжело опустился на софу, — но дела не терпят отлагательств. Впрочем, не будем об этом. Что же ты для меня приготовила, моя пташка? Я весь в нетерпении.

…В нетерпении выпить вина и наконец-то заснуть мертвецким сном.

Ровена улыбнулась ещё шире, задорно сверкая глазами-изумрудами. Её алые губки влажно поблёскивали в свете торшера, так и маня впиться в них. Пожалуй, завтра можно немного опоздать…

— Приготовься! — она лукаво подмигнула и подняла крышку.

На него мёртвым взглядом смотрела отрезанная голова. Брутус даже проморгался: почудится же всякое от недосыпа! Но голова не исчезла, продолжая сверлить его остекленевшими глазами. Над бровью отчётливо виднелось клеймо: «172».

— Это шутка такая? — Брутус холодно посмотрел на девчонку. — Выглядит весьма натурально…

— Ну разумеется! Она ведь настоящая, — принцесса залилась серебристым смехом.

Брутус опасливо прикоснулся к щеке, испещрённой шрамами: холодная безжизненная кожа… Нет! Это невозможно!

— Что ты сделала с моим сыном, дрянь! — он в замешательстве подскочил на ноги. Но если это и впрямь Сто Семьдесят Второй, кто его тогда встретил у двери? Брутус озадаченно посмотрел на скорпиона, застывшего у порога.

— То, что он и заслужил, господин первый магистр, — спокойно произнесла принцесса. — Вы правы, стриж — птица свободолюбивая, и ни в какой золотой клетке вам её не удержать. Морок!

Скорпион вдруг стал уменьшаться в объёме и росте. За спиной Ровены проступили две фигуры, в которых Брутус сразу узнал Тридцать Вторую и её безвестно пропавшего братца.

— Какого чёрта!

Тридцать вторая впилась в него взглядом, полным ненависти; Вихрь злорадно ощерился, намекая, что впереди их ждёт довольно неприятная беседа. Что ж, могло быть и хуже, с этими двумя несложно будет договориться. Ублюдка волнует только его сестрица, и если посулить им свободу, они быстро проглотят наживку и благополучно позабудут о принцессе.

— Не стоило тебе играть со мной, милая, — Брутус презрительно хмыкнул. — Не тех ты союзников выбрала.

— Неужели? — Ровена иронично выгнула бровь. — Уверена, этот гость тебя точно порадует.

Гость? Брутус проследил за её взглядом.

— Ну здорова, мудила! — из полумрака на него оскалился жуткий череп, перед глазами промелькнул кулак, и мир, внезапно покачнувшись, рухнул в чёрную, как дёготь, пустоту.

От автора

Хочу поблагодарить тех немногих, но небезразличных читателей, кто не поленился оставить отзыв. Ваша поддержка бесценна!

И, конечно же, особая благодарность редактору, бета-ридеру и просто отличному другу — Яну Ворожцову.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • От автора