Прорвёмся! [Ice Walker] (fb2) читать онлайн

Ice Walker Прорвёмся!

Сапоги с шуршанием подминали сырую траву, капли росы стекали с мокрой черной кожи. Некоторое неудобство доставляли отсыревшие выше голенища колени, до которых даже под плащ-накидку дотянулась высокая и влажная лесная растительность. Комаров и гнуса ещё не было, чёртовы кровососы наверняка обсыхают под листьями, поэтому я расстегнул молнию капюшона, свернул москитку и засунул ее в специальный кармашек на груди куртки-анорака. И даже похлопал по нему ладонью, чтоб не торчал кривой неаккуратной грыжей. Скинул капюшон плаща, наслаждаясь утренним холодком. Сидор за спиной был тщательно уложен, и не очень тяжел, а сумка из под противогаза, которую я приспособил под патроны, приятной тяжестью постукивала по бедру. Люблю я, когда у меня нормальный боезапас, даже на охоту на соседнее болото беру патронов побольше, на всякий случай. А случаи, как известно, бывают разные. Ладно если инопланетяне или зомби. Зомби то, если вдуматься — малейшие существа. С ними всегда все ясно, увидел зомбаря — стреляй и беги. А вот с людьми то по нынешним временам совсем всё мутно стало. Да уж, пожалуй, лучше зомби. Жаль только, зомбей нет, а люди ещё есть. Чужие люди.

Проселочная дорога, когда-то хорошо утрамбованная покрышками снующих туда-сюда машин, теперь едва угадывалась под свежей растительностью, а густая поросль березняка, осины и сосны теперь росла почти вплотную к профилю. Ну а что, раньше все это дело выгорало каждую весну, с весенним палом, когда деревенские идиоты вольно или невольно устраивали пожары, выжигая старую траву на огородах и пастбище, заодно и сараи с хатами не успевших увернуться соседей. А теперь вот природа, избавившись от "хозяина", быстро скрывает следы его существования. И даже куда быстрее, чем предполагал сам человек в фильмах на тему "что будет, если человечество внезапно исчезнет". Ну вот. Исчезло. Исчезло даже раньше, чем сознание восприняло новую реальность и перестало ежесекундно задаваться тупым вопросом, типа — «что за хрень! Тут! Вообще! Происходит?!»

Дорога сразу заросла, а старые пластиковые бутылки, валяющиеся у обочины, вон уже делят юркие ящерицы, мыши и муравьи. Даже в городах растительность во всю начала взламывать асфальт или накрывать прошлогодней листвой и порослью травы.

Дорога шла то через лес, то между болот. Когда-то, во времена проклинаемого из официального ящика совка, дорогу к Боровому капитально поднимали над уровнем воды, засыпали щебнем и супесью, прокладывали трубы для перетекания воды между болотами, и даже занимались мелиорацией. Потом, в святые девяностые, все это дело похерилось вместе с колхозом, а в тучные нулевые развалилось окончательно, когда мудрое руководство страны пустило на рынок страны заграничное говно из забугорья по бросовым ценам. Прикрываясь, как обычно, красивыми лозунгами о "невидимой руке рынка" и "конкурентной среде", благополучно по заказу Запада уничтожило собственное сельское хозяйство, которое впоследствии так и не смогло восстановиться. Хотя вру. Нет, со временем сельское хозяйство то восстановилось, только не все осознали, что вот так вот тихонько произошел передел собственности. Толстожопые наперсточники из самых верхов новой власти сперва оставили простодырых селян без штанов, а потом земельку прибрали к рукам наиболее прошаренные типы. Крысы победили, и мелкие колхозы, не способные принести быструю прибыль по тем или иным причинам, просто бросили. Как и нашу деревеньку. И дорога на Боровое стала рушиться, превращаясь местами в непролазные кошмар любой колёсной техники. И поднимающиеся болота, ранее сдерживаемые мелиорацией, почти налились влагой в уровень профиля. Получилось как в том анекдоте (а может быть и не анекдоте), что в России всего три сезона: грязь, грязь засохла, и грязь замёрзла.

В общем, когда я решил прикупить домик вдали от цивилизации для охоты, души и просто по случаю «так подвернулось», деревня почти обезлюдела, местных было всего человек десять-двенадцать, в основном пенсионеры и несколько вечно непросыхающих синяков. Дом был обычный сруб с печкой, некоторые бревна уже изрядно подгнили, крышу пришлось ремонтировать. Ну как ремонтировать, настелить свежий рубероид и кое-где набить на старые стропила обрешётку из не слишком гнилых досок. Ещё коробку монтажной пены угрохал на запенивание щелей между бревен, окошек и потолка.

Был ещё покосившийся сарай, но с огромным подвалом, махонькая банька и — самое главное! — колодец с чистой, вкусной водой.

А ещё рядом был бор, речка, охота и рыбалка.

Супруга сперва возмутилась, мол, почему без нее и зачем вообще такое счастье, но узнав цену вопроса, а потом и попарившись в бане, оттаяла, и благословила. А когда дети с восторгом начали бегать за по двору, увидели живьём настоящих корову и кур у соседки тети Веры, да ещё и напились парного молока… тогда и ее лицо просветлело, а мысли закрутились вокруг огорода и где мы что посадим. Я выразился в духе, мол, «да нафига бы оно мне всё упёрлось, и вообще, я далек от сельского хозяйства", но мои возражения были диктаторски отвергнуты, и уже следующей весной я с печальным видом грузил в своего китайца (это потом я уже взял потрепанного УАЗика) рассаду всякой полезной ботаники, домашнюю утварь, которую не жалко на дачу и другое барахло, от детских сапожник до одеял и верёвочку для подвязки помидор.

Собственно, этот огород, точнее, его урожай, и помог нам достаточно неплохо пережить ту самую первую зиму после начала Новой Депрессии, когда деньги резко перестали вливаться в экономику, когда масса народа осталась без средств к существованию. Вопреки сотням авторитетных дядечек, вещавших об гиперинфляции, Депрессия была похожа на то, что экономика, и так дышавшая на ладан после коронавируса и затянувшейся украинской войны, внезапно влетела в стену. А череда цветных революций в странах с дефицитным сырьем, нефтью или технологиями, внезапно нарушили логистические цепочки. А что вы хотели, это ж, мать её, глобализация. Это ж, мать её, открытый рынок. В результате все начало схлопываться как карточный домик. Кредиты обрезали, заводы встали, рухнули цены на нефть и сырье, и далее по спирали. Зато цены на бензин, продукты и товары полезли вверх, заставляя реально охреневать даже самых крепких нервами индивидуумов.

Так и получилось, что купленный почти случайно, по велению запасливой натуры домик в деревне помог нам не утонуть в самую первую зиму после обвала.

Ну а что? Я конечно по натуре хомяк, но моя жена в этом полезном деле даст мне что очков вперёд. Если надо что-то взять на будущее, спрятать что-нибудь ценное или купить нечто качественное — это к ней. У нее всегда найдется время чтобы почитать в нэте отзывы, выбрать получше и подешевле, купить и… спрятать. Да так, что не всегда сами вспоминаем, куда положили. Потом эта нужная, полезная и качественная вещь всплывает во время очередной генеральной уборки или во время переезда. "Ой, а что это у нас?" А это у нас швейная машинка какой-то крутой фирмы, безумно качественная и офигеть какая дорогая, седьмой год стоит на антресолях в комнате дочери. Здорово! Протереть пыль и переставить на другую полку!

Но у этой ее особенности была и крайне полезная сторона. Она сквозь пальцы смотрела и на мои увлечения, связанные с расходами. Или даже не с расходами, а с их накопительной частью. Например, я увлекся охотой, и каждый год все собирался на две-три недели сбежать в деревню и настрелять всласть уток. Я темпераментно доказывал любимой, что осенью я добуду дичи, и есть мы будем не химических кур, которыми даже кошка брезгует, а экологически чистую утятину, гусятину и прочую для городского жителя диковину. Но приходил конец августа, работы было море, охота регулярно откладывалась, да ещё и огород-картошка… Но зато я регулярно ходил в тир, а для будущих охотничьих подвигов покупал патроны, порох, капсюля, гильзы и прочие приблуды, способные облегчить жизнь сельскому охотнику и любителю пострелять. Так что дома у меня всегда был запас патронов, по десятку банок пороха для гладкого и нарезного, и целый пакет капсюлей, коробка стреляных гильз и прочее ценное барахло. И то же самое было и в деревне, в нише под полом, под тумбочкой. Все капсюлированное, тщательно упакованное, смазанное, готовое к использованию и хорошенько сныканое от чужих глаз. Тетя Вера, конечно, присматривала за домиком в наше отсутствие, но в то же время и облегчать жизнь возможным воришкам я не был намерен.

К слову, в деревне не воровали. Она была слишком на отшибе, слишком далеко было ехать по разбитой дороге, чтобы свиснуть у нищего селянина мешок картошки. И ещё там поселились, привлеченные почти заповедными местами и бросовым ценами, несколько крутых мужиков, один из которых был директором свалки, а другой — бывшим строителем и ныне бандитом, ну или наоборот, я не вникал. Деловые и понтовитые, приезжали они туда не часто, на джипах с челядью и друзьями, тихо бухали, громко катались на гидроциклах или снегоходах в зависимости от сезона, и не особенно напрягали местных. Судя по всему, приезжали не только отдохнуть в тишине, но и порешать в этой тишине дела, которые очень нуждаются в этой самой тишине.

Вот на снегоходе то одного залетного жулика они и покатали, когда тот попался в сарае директора свалки. Не, ну как на снегоходе… Сзади, привязав за ноги к фаркопу. Говорят, терпилу довезли до самой трассы и сдали чуть живого полицейским. Благо в тот сезон снега было много, а дядьки были в хорошем настроении. А ведь могли и в Иртыш спустить. Типа, на Крещение утоп, сердешный. А то что рожа синяя и зубов мало, так то поскальзывался на льду, сто пудов, пока до проруби добрался.

Так или иначе, но после этого ни об одном случае воровства я не слыхал.

Кроме того, в старом шкафу, обитом изнутри жестью и доставшемся нам от старых хозяев, мы сделали запас продуктов длительного хранения, типа круп, макарон и консервов, покупных и самодельных.

Вспомнив про еду, я почувствовал, что проголодался. Дело подходило к обеду, и запланированная мною остановка была уже где-то в получасе ходьбы. Я вытянул из кармашка москитную сетку, и натянул так, чтобы закрыть низ лица и нос, оставив только глаза. Комары и гнус, будьте вы неладны, ненавижу вас, скоты.

Брызгалки и прочие средства от комаров и клещей давно кончились, Даже перчатки мало помогают, потому что перчатки кожаные, и без пальцев. Жрут эти самые пальцы немилосердно. Ну а как вы хотели, тут почти тайга, и много болот.

Становилось жарковато, и я остановился, скинул плащ и быстро свернул его в рулон, потом повесил сбоку на специальный ремень. Скинул следом вещмешок, почувствовав, как по мокрой спине прошёлся прохладный ветерок. А потом подумал и прикрутил плащ к боковым лямкам сидора. Так, пожалуй, будет удобнее, чем если бы он болтался с боку.

Вообще, за последние несколько лет слово "жарко" в отношении погоды стало немного не верным. Теперь "жарко" — это значит ты в основном можешь ходить без ветровки, в рубашке, и, возможно, даже немножко позагорать. Если нет ветерка, от которого покрывается мурашками даже на солнце. Лето стало короткое — то жара, то заливает, а зимы длинными и лютыми. Как и многое в нашей прошлой жизни, глобальное потепление оказалось пустышкой и фуфлом, за какие-то пару лет сменившись затяжными страшными морозами и ветрами, нестабильными летами с плохими урожаями и пришедшим потом голодом. Как-то так оказалось, что наши дома в основном не очень теплые, трубы водопроводные и отопления зарыты для изменившихся условий не всегда достаточно, и местами промерзали, что превратило последнюю зиму почти в пытку. Коммунальщики работали сутками, латая разморозившиеся магистрали, но пока они делали в одном месте, трубы леденели и рвались в других местах. А потом пришла Пандемия…

***

А вот и место моего обеда и послеобеденного отдыха. Небольшая полянка под высокими берёзами, с изуродованными морозами стволами. Толстая кора деревьев потрескалась, заросла уродливыми наплывами и превратила стволы в какое-то подобие древних идолов леса. Местами комель был черен от старых лесных пожаров.

Я быстро скинул сидор на землю, и кряхтя потянулся. Не молод уже однако, поясница гудит, да и сапоги бы с ног скинуть, портянки просушить. Спина опять же, сырая, вспотела под вещмешком. Так что прежде чем насобирать хворост и зажечь костерок, я стянул сапоги, развесил портянки и плащ на ветвях, оставшись босиком, отвязал и кинул на землю туристический коврик. Тэкс, а чем мы сейчас будем подкрепляться? А будем мы подкрепляться вареным мясом, и картохой, заботливо завернутой женой в лист лопуха и вложенную в обрезанную пластиковую бутылку. Сильно наедаться нельзя, а то потом тяжело будет идти, а мне надо до темноты добраться до соснового леса перед трактом. Была ещё вяленая лосятина, жёсткая, но вполне съедобная, и сало, в старом полиэтиленовом пакете, уже порезанное, и растаявшее. Вот и надо его вечером есть, кинем его в кашу, вон крупа в тряпочном пакете. Ну и мяском же разбулыжим, благо его взял дней на пять точно. Если не шиковать, конечно.

Так что я отрезал кусок лосятины и сунул себе в рот, потом ухватил небольшой походный топорик и отправился за хворостом, в пол голоса ругаясь на сырую траву и холодную землю под босыми ступнями. Тут же нарубив сухих веток не то что в достаточном, а даже избыточном количестве. Самое веселое — разжечь костер с помощью огнива. Ну а что, спички нынче неимоверный дефицит. Поэтому я аккуратно достал из пакетика с замком пучок хорошо высушенного трута и заскоблил железом о кремень, высекая сноп искр.

Как только огонек заплясал по веточкам и старой берёзовой коре, я кинул несколько толстых сучков, воткнул в землю рогатку и подвесил над костерком на тонкой цепочке котелок с водой, для чая.

Само собой не настоящего чая, а смеси высушенных листьев малины, смородины и тысячелистника. Или еще чего-то подобного, этим добром женщины занимаются, я не особо вникал.

Потом не торопясь жевал жестковатое вяленое мясо, которое нарезал тонкими ломтиками, запивая чаем. Хехе, раньше я ел быстро, словно торопясь куда-то, и не всегда по-настоящему наслаждаясь вкусом еды, превращая удовольствие в обычное набивание утробы. А вот сейчас, когда еда стала гораздо проще, когда ее уже нет в избытке а выбор стал не велик, я внезапно начал ценить такие моменты. Не спеша пожевать, потом сидеть и смотреть на лес сквозь пар, поднимающийся над кружкой чая, слушая ветер в кроне деревьев и вдыхая сыроватый запах хвои и прелой листвы. Что может быть лучше?

С кряхтение растянулся на коврике, с наслаждением расслабляя ноющую спину и сунув под голову руки. Всё-таки скоро полтинник, и старые травмы все чаще дают о себе знать. Скоро, блин, полтинник, а кроме меня на разведку идти некому. Такие вот печальные дела.

Я прикрыл глаза. На пол часика можно.

А через пол часа я скидал в сидор шмотки, немного провозякавшись с маленькой, шириной в ладонь диаметром, алюминиевой сковородкой, укладывая ее так, чтобы она легла ровно, чуть выше середины вещмешка, и на спину не давили закопченый котелок и фляжечка с самогонкой. Ну и всякие другие мелочи типа стеклянной пятисотграммовой банки тушёнки, которую научилась делать жена. Причем сама банка была простерилизована и вставлена в обрезанную пэт-бутылку, а затем с помощью кипятка бутылка съежилась и так плотно облегла баночку, что ее стало нельзя снять. Такую банку стало сложнее разбить, стукнув по ней чем-нибудь твердым. Но это НЗ, на крайняк. А пока доедаем более скоропортящиеся продукты.

К вечеру я добрался до намеченного места ночёвки, привычно накидал под раскидистую ель свежего лапника, постелил на него туристический коврик, рядом кинул плащ-накидку — укрываться. Поужинал кашей, все тем же мясом (как же, блин, в нем не хватает приправ) снова долго хлебал чай, глядя в холодное бездонное небо. Потом натянул москитную сетку, пододел под анорак старый свитер, и, положив рядом заряженное ружье, задремал — а сном это было назвать нельзя — чутко, вскидываясь при каждом подозрительном шорохе. К середине ночи спустился туман, я подкинул толстую дровину в почти погасший костер и вырубился, свернувшись калачиком. Холодно.

***

— Ты глянь, что творится, — я ткнул пальцем в экран ноутбука, как будто любимая могла увидеть экран. — Пишут, вторая волна идёт. Вируса. Народец дохнет, вроде. — Я сидел на диване, укрывшись пледом и читал новостные ленты, потягивая из большой кружки чай.

Жена стояла у плиты, колдуя над запеканкой. Свиные рёбрышки и кругляши резаной картошки в духовке одним своим видом выбивали слюну, а сверху ещё немного специй и майонеза. Мммм, божественно, а аромат просто убийственный.

— И? — откликнулась она колдуя над плитой. — Будем опять ходить в масках и изображать карантин?

— А кто его знает? Но начинается как в прошлый раз, уже вроде и импортные врачи на измену подседают.

— Сам только на измену не подсядь.

— В каком смысле? — я подозрительно уставился в спину жены. — Помнишь, ты ругалась, когда я начал скупать продукты и фарму? Ну ведь помогло же? И масок купил, на пол года хватило. Да вообще норм затарился, сколько потом денег сэкономили, когда на продукты цены вверх полезли.

— Ну да. Сперва они сами же, — жена потыкала лопаткой куда-то вверх, — развели панику, распродали за дорого разные неликвиды, разогнали инфляцию… Горбунов, ты правда думаешь, что они изначально не знали, что паника не соответствует опасности?

— А что, хочешь сказать, что корона оказалась не опасна? Сезонный грипп, типа?

— Не ерунди! Я такого не говорила!

— А что ты говорила?

— Я говорила, что надо же как-то было оправдать инфляцию, типа, мы не при делах, это все вирус. Отнеситесь к этому с пониманием. — процитировала она одного известного политика, всплеснув руками. — Я не я, и жопа не моя. А как же, за месяц продукты так сразу подорожали? И не в инфекции дело было. Сволочи! Сметана вон как подорожала!

Угу. Не очень внятно-понятно, но очень эмоционально. Как обычно.

— Ну ты даёшь, все новости опять к сметане свела, — восхитился я. — И как так у тебя получается?

Я снова уставился в экран.

— А что? Нет, ну это нормально?! — Ульяна отложила ложку, которой мешала мясо в глубокой сковороде, развернулась ко мне, уперла руки в бока и обвиняюще заявила: — Тебе что, прошлого раза не хватило? С короной? Сперва панику навели, людей по хатам заперли, половина народу до сих пор в долгах, без работы, и вроде как потом оказалось, что… — она замялась, подбирая слова и бодро шурудя лопаткой в сковороде, — типа, мы пошутили.

— Ну почему ж пошутили, зараза то была, даже я вон переболел. А кое-кто и помер.

— Ну так ведь ты не помер же? А кто помер у того куча других болячек была, с тем же успехом и от чего другого бы загнулись.

— А осложнения? Вон сколько народу до сих пор кто лысый, кто с лёгкими маются? Пчёлка моя, ты опять на броневичок лезешь? — хмыкнул я, в пол глаза продолжая глядеть в экран ноута.

— Да ну тебя, — отмахнулась разгорячившаяся Уля. — Помнишь же, когда выяснилось, что куча народу со временем превратилось в инвалидов от последствий, все просто спустили на самотёк. Типа, «помер Максим, ну и хрен с ним. Положат его в гроб, ну и мать его йоп?». Им, видите ли, экономика важней. А люди, — она громко постучала ложкой в сковороде, перемешивая что-то, — а люди побоку.

Я поморщился, вспомнив, как у меня после короны начало пошаливать сердце, получив как осложнение что-то с сердцем. И сколько денег я выложил тогда за новый тогда противовоспалительный гормональный препарат. И как я тогда начал набирать вес и терять волосы, превратившись за пол года в одышливого лысого толстяка. Слава богу обошлось, и сердце пришло в норму. И даже вес почти скинул. Повезло. Но тот страх и чувство беспомощности я помню до сих пор.

— Я что-то не понял, ты чего сказать то хочешь? То у тебя «ложная тревога», то «все инвалидами» остались… — Я реально стал путаться в том, что хотела сказать жена.

— Я хочу сказать, — перебила она меня, — Горбунов, что нефиг снова паниковать раньше времени. Поживем увидим. Было бы что опасное, так уже сказали бы.

— Типа, ой, все плохо, разбегайтесь, холопы, хоронитеся от микроба, да и от нашего барского пригляду? Так что ли? Да они, — я ткнул пальцем в потолок, — скорее удавятся, чем отцепят поводок. Рассадят на самоизоляцию, и вся недолга.

— Горбунов, ты что предлагаешь? Схватить узелки и податься в лес?

— Не, ну не так то сразу, — включил заднюю я. — Не надо передёргивать.

Уля облизнула ложку, внимательно ее осмотрела и, ткнув ей в мою сторону, спросила:

— Для особо одаренных повторяю: ты чего предлагаешь?

— Ничего, просто говорю, что опять какая-то хрень идёт, надо держать нос по ветру.

— Ну так держи, чего мне то голову забиваешь?

— Ага, — завелся я. — То ты говоришь, что короняга была опасная, а у нас на самотёк все пустили ради экономики, то наоборот, сейчас они, по твоему, забьют на гешефт и начнут нас тут спасать. Сама то поняла, что сказала?

— Максим, надоел. Тебе заняться нечем?! Иди вон мусор вынеси, полный пакет стоит, хожу спотыкаюсь!

— Ты чего завелась?

— Да ну тебя. Мало других проблем, что ли?

— Не, ну нормально? — я тоже начал закипать. — Вся такая умная-разумная, а чуть что, так сразу офигеваешь в атаке.

— Да пошел ты, надоел уже! Я тут жрать готовлю, а ты ко мне со всякой ерундой лезешь. Становись вон к плите, а я над компьютером посижу, поумничаю!

— Да и хрен с тобой! Уже и поговорить с тобой нормально нельзя!

— А ты не приставай со всякой ерундой. Сидишь на диване, когда я готовлю, весь такой мировыми проблемами озабоченный. Все тебе тридцать три удовольствия подавай, а я у плиты тут торчу! Надоело!

— Бзззз, злая муха, — ругнулся я, схватил ноут, чуть не выдернув штекер зарядки, и, теряя на ходу тапочки, ушел в комнату. Даа, вот и поговорили.

В комнате было холодно и не уютно, в отличие от прогретой и вкусно пахнущей кухни. Я забрался на диван с ногами, укрылся пледом и снова уставился в экран. Нет, здесь не то. Да и есть и правда охота. Поэтому, взяв плед под мышку, вернулся обратно. Жена молча сопела, лязгала кастрюлями, и через некоторое время, успокоившись, я снова углубился в чтение.

Разные люди говорили о том, что множество людей в разных уголках мира внезапно погибали, и симптомы тоже были разные, но одно общее — быстрое развитие клинических признаков и большое количество умерших. Просто человек, с утра прекрасно себя чувствовавший, к обеду начинал чувствовать недомогание, а к вечеру умирал. Отказывало сердце, почки, резко отекали лёгкие и человек, внешне здоровый, умирал. В Африке вообще, вымирали целые селения. За сутки. А официалы молчали, лишь разные мелкие сайты конспирологов сообщали, что сильные мира сего внезапно отменяли все дела и убывали в неизвестном направлении. Бронировались на долгий срок отели в Альпах, круизные океанские лайнеры и атоллы в тропических морях. Правда, все это перемежалось тревожными сообщениями про аннунаков, активность черных дыр и прочих инопланетянах, поэтому не зацепило бы моего внимания, если бы я не был абсолютно уверен, что так называемый «коронакризис» не для того создавался, чтобы вот так вот взять и просто рассосаться. Так не бывает, слишком много усилий было приложено. Поэтому про разные случаи со вспышками непонятной заразы с некоторых пор стали привлекать мое пристальное внимание.

Ну вот, например: дядька профессорского вида в своем маленьком видеоблоге возбуждённо разводил руками и вещал, что та, первая пандемия, на самом деле и не должна была вызвать множество смертей, ее главная задача была вызвать в организме какие-то процессы, что при повторном заражении немного измененным вирусом иммунитет сходил с ума, и начинал бороться с собственным организмом. И чем здоровее человек, тем сильнее был иммунный ответ. То есть больной иммунодефицитом человек даже бы и не заметил новый вирус, а молодой здоровый человек помрет с вероятностью единица. То есть в первую волну погибали слабые и старые, а теперь наоборот, будут умирать те, кто моложе и здоровее.

Профессор возбуждённо сыпал терминами, из которых я запомнил почему-то только "бинарное оружие", "сенсибилизация", аутоиммунная реакция" и "быстрая мутация". Суть его мессиджа сводилась к тому, что уж сейчас то точно трындец.

— Папа, а чё Дрюха меня маркером мажет? — младший сын, пылая праведным гневом возник над лежащим на моих ляжках ноутом. — Ну пааап, он меня мажет маркером!

Я, не отводя взгляд от экрана, строго сказал в сторону детской комнаты:

— Андрюша, ты зачем мажешь Витю маркером?

— А чё он меня достает? — донеслось из детской. — Он меня Винни-Пухом стукнул!

— Сына, ты зачем Витю стукнул Винни-Пухом? — я наконец то поднял глаза на сына. У того на лбу и щеках сияли несколько загадочных ломаных линий, делая его похожим на виденных мною когда-то картинок с татуированными лицами воинов маори.

— А чё он со мной не играет?

Железная логика.

— Улечка, пчёлка моя, у нас побоище. Один твой сын стукнул другого твоего сына медведем, а тот разрисовал портрет этого маркером.

— Вот как? Мои значит? Ты не при делах? Вот пойди и разберись со своими сыновьями, — непреклонным тоном ответила Ульяна. — А то у нас папа за месяц к дивану прирос. А я занята. Или сам к плите встанешь?

— Шантаж! — Я закрыл ноут.

— Все в тебя. Кого сделал — так тебе и надо!

— Папа, пойдем! — потянул младший меня за руку.

Вставать с дивана откровенно не хотелось, но я отложил ноут на стоящую рядом табуретку и уселся. Надо было наводить порядок железной рукой. Андрюха аж подпрыгивал на месте от возбуждения и обиды.

— Это не я, он первый начал, — донеслось из комнаты.

Я с грозным видом вошёл в комнату двойняшек, но только набрал воздуха в лёгкие, чтобы начать проповедь о том, что нужно жить дружно, как наступил на разбросанные по полу детальки Лего. Мляаааа!!! Ссууукааа, больно было просто атас, я запрыгал на одной ноге, наступил второй ногой тоже, зашипел и рявкнул, зверея:

— Это мля что за бардак? Быстро тут, мать вашу, все убрали и в упор лёжа, оба!

— Нееет.. — оба сорванца в один голос взвыли, а младший поджал губы и завопил:

— Мама, мама, а папа плохое слово сказал! — и заныл, обманутый в своих ожиданиях наказания брата. Ах ты стукачок мелкий! Я подскочил к телевизору и нажал на кнопку, выключая его, и тут же захныкал старший.

— Не умеете жить мирно, будете наказаны! Ну-ка хватит соплей и быстро порядок наводим!

— Пааап, ты их ещё в упор лёжа обещал поставить, — донёсся ехидный голос из-за стенки. Доченька проснулась, ага.

— Вот ты этим и займешься, золото ты моё самоварное. Как старшая по званию.

— Нееет, — картинно взвыла она и, открыв дверь прошлепала босыми ногами в ванную.

— Горбунов, у тебя телефон разрывается! — раздался голос жены.

Я выдохнул, развернулся и отправился обратно на кухню, по пути снова наступив на разбросанные по полу Лего.

Звонил по воцапу мой давний друг ещё со школьной скамьи, Костик Савченко, ныне подполковник медслужбы в какой-то мутной военной конторе.

— Я вас внимательно, господин полковник! — радостно отрапортовал я в трубку и похромал к дивану.

— Здорова, Брюс, — назвал меня старой школьной кликухой Костик. — Как дела?

Голос у него был какой-то напряжённый, поэтому я посерьёзнел и сказал:

— Говори.

Брюсли меня прозвали ещё в секции карате, куда ходило много пацанов с нашего класса. Я очень любил киношные эффектные вертушки и разные прыжки, наивно принимая за чистую монету фильмы с разными там Ван Даммами, Брюсли и прочими Джеки Чанами. Поэтому меня регулярно на этих прыжках ловили и, соответственно, били. Даже посмеивались, что надо просто отойти в сторону, Брюсли и пролетит мимо. Ну или просто поймать за ногу.

Сава посопел в трубку, а потом медленно, словно борясь с неуверенностью, спросил:

— Про вторую волну пандемии слышал?

— Ну.

— Баранки гну. Все серьезно, Брюс, даже более чем. Наше начальство становится на крыло, в штабе округа начинается паника, на этой неделе будет приказ закрывать все военные городки, выводить часть войск побатальонно чуть ли не в чистое поле, лишь бы подальше друг от друга и от населенных пунктов. Ну а другие будут обеспечивать карантин.

— Бля, Костян, тормози, с чего вдруг такие дела? С какого хуя? Какой карантин, давай с начала!

— Максим, ты там базар фильтруй! — рявкнула Ульяна, указывая деревянной лопаткой в сторону мелких. С лопатки от резкого движения что-то слетело, кажется, картоха.

— Аа, да, — Костик словно вспомнил, что то, о чем он говорит, само собой разумеется только для него, а я в этой теме совсем "холодный". — Короче, братан, если проще: пошла новая волна заразы, вирус, который сам по себе не смертельный и даже не очень опасный, но если им заразится человек, до этого переболел коронягой, пусть даже бессимптомно — то человек быстро и гарантированно погибает. Помрёт только в путь, с гарантией.

То есть если ты до этого коронавирусом не переболел, то тебе и эта зараза не страшна. Если ты переболел этой новой заразой, а потом подхватил коронавирус — тебе хана. То есть каждый вирус не очень опасен сам по себе, но вместе… Вместе, в одном организме они тебя гарантированно убьют. Мало того, новый вирус имеет очень долгий бессимптомный период, и крайнюю заразность, почти как ветрянка, ну может чуток меньше, но от этого один хрен не легче. В какой-то момент времени иммунная система начинает сходить с ума, и начинает уничтожать собственные ткани и органы.

Человек просто быстро погибает от отказа, например, лёгких. Или сердца, или почек. Или отека мозга. Блин, Макс, это пиздец! Просто. Ебаный. Пиздец! — Костик уже почти орал, от медленной вдумчивой манеры выражаться старого друга не осталось и следа. А я, не осознав и половины сказанного, внезапно испытал страх. — У нас уже херова туча народу ещё ходят на работу, говорят, бухают, трахаются. И не знают, что они уже почти покойники! Через месяц, край два, братан, у нас парализует всю, слышишь, вообще всю медслужбу, а ещё через неделю-другую трупы будут валяться на улицах. Это математика, это военная эпидемиология, братан, это конец!

И самое херовое, братан, что вирус мутирует очень быстро, в разных странах уже сейчас появились разные штаммы, которые, встречаясь в одном организме, дают все ту же реакцию гипериммунного ответа. И вирус расползается по миру, каждую минуту, с каждым самолётом, поездом и автомобилем. Короче, Брюс, ты мне веришь?

Я был так поражен этой истерикой моего друга, здоровенного и обычно спокойного мужика, что конкретно подсел на измену и не сразу ответил:

— А? Да… Конечно… Тебе верю.

— Отстань от папы, видишь же, он по телефону разговаривает! Брысь отсюда! — жена выглядела озабоченной, видимо, увидела мой ошеломлённый вид.

Я осознал, что все это время меня за штанину трико дёргал Дрюха, просясь поиграть на компьютере.

— Брысь отсюда! — сказал я сыну.

— Что? — спросил телефон голосом Костяна.

— Это не тебе. Сейчас, секунду.

— Саве привет, — крикнула жена, поняв, с кем я говорю.

— Тебе привет.

— Ага, слышал, ей тоже.

Сын разобиделся, и, требуя внимания, с утроенной силой заканючил ноутбук.

Я развернулся и пошел в ванную. Закрыто. Доча плещется. Пошел в комнату, но там снова работал телек и Спанч Боб громко наводил суету в подводном мире. Ненавижу этот мультик.

Тогда я снова пошел в нашу с Улей комнату, превратившуюся в помесь спальни и гаража из-за холодной зимы и постоянного отключения тепла. У соседей сверху разморозились батареи, и часть штукатурки потолка просто отвалилась. За это лето я сделал ремонт, но убирать небольшую дровяную печь и трубу не стал. Впереди новая зима, а коммунальщики явно не успевали. Протиснулся между штабелем топливных брикетов, придвинутом к окну шкафом и выбрался на заваленный балкон. Тихо спросил:

— Сава, так чё, какие прогнозы?

— Прогноз один, без вариантов, — Сава вздохнул на том конце трубы, — Песец. Брюс, просто поверь, как лучшего друга тебя прошу, хватай родню и забейся в самый дальний угол, какой найдешь, и сиди там не высовываясь. Тогда может и пронесёт. Один хрен Новая Депрессия детским утренником покажется.

Костик Савченко потом ещё долго говорил, даже скорее для себя, а не для меня, я слушал, вставлял междометия, а сердце начинало ныть все тоскливые. То, что он говорил, было похоже на ночной кошмар, он говорил страшные вещи. Как тихо, без шума и интернетных воплей блокировали несколько городков на границе с Китаем, как начали умирать бойцы службы РХБЗ, обеспечивающие карантин. Как блокируется информация и удаляются из сети наиболее страшные ролики. Как спешно разбегаются по дальним убежищам народные избранники. Ну как, как можно соединить воедино эти ужасные вещи и мой растущий бизнес, оптимизм и веру в будущее? Он попер в гору после тяжёлой зимы, пластиковые окна, утеплители и разные печки с обогревателями разлетались как пирожки. И теперь Костян настаивает, чтобы я все бросил и укрылся подальше от людей. И отмахнуться я не могу, потому что… Потому что смотрите выше.

Слова Костяна легли в благодатную почву. Нечто такое, нечто тревожное и так прорывалось через информационные заслоны. Ощущение надвигающейся угрозы давно смутно витало в воздухе, хотя я все списывал на обычную усталость и просто общую депрессию. А может, и на солнечные пятна, или точнее, на отсутствие оных. Есть, говорят, какая-то связь между пятнами и душевным равновесием. Типа, есть пятна — ты параноик. Нету пятен — ты шизофреник. Ну или наоборот, я не силен в астрономии.

Я сидел на кровати, уставившись в почерневший экран телефона, и решал, как быть дальше. Потом вздохнул и пошел переодеваться. Надо начинать готовиться.

— Папа, а ты куда?

— На работу вызвали, — отмахнулся я от малых. — Можете взять ноут. Только по очереди, по честному! — крикнул я вслед убегающим наперегонки малышам.

Жена настолько поразилась, что я не дождался запеканки из рёбрышек, что не нашлась, что ответить. Потом обиженно фыркнула, мол, «сбегаешь? А куда ж мне самой то от вас деваться», а я оделся потеплее, нацепил маску, скользнул за дверь и был таков.

До комендантского часа было ещё далеко, поэтому я не спеша забрался в машину, завел двигатель и тут же включил подогрев сиденья, смастыренного одним умельцем в мой УАЗик с какой-то иномарки. Сентябрь, а уже холодно и промозгло. Минут десять, пока работающая печка нагоняла тепло в салон, я лихорадочно размышлял, что делать. Нет, даже не то чтобы размышлял, а скорее собирался с мыслями и силами, чтобы принять решение. Костяну я верил безоговорочно, все детство и юность вместе, ага. И гуляли, и за девчонками бегали, и дрались… было время проверить, кто чего стоит. И если здоровый спокойный Сава, похожий по жизни на серьезного слонёнка из советского мультфильма про тридцать восемь попугаев, кричит "шухер", значит надо делать ноги, без вариантов. Но, блин, ну как же не вовремя то, а, ну твою ж мать!..

Я медленно выкатился со стоянки, открыл с пульта ворота, кивнул пожилому охраннику казаху в будке, и поехал в находящийся рядом супермаркет. Потом долго закупался, сгребая с полок консервы, крупы, макароны. Пришлось сделать несколько ходок, чем вызвал несказанное удивление кассиров объемами, ассортиментом и суммами покупок, на что, в общем то, не обратил никакого внимания. Ни настроение, ни равнодушные лица за кассами к общению не располагали.

Кредитка немного похудела, но пока не существенно. Нужны порох и капсюля, причем часть капсюлей — центробой, на латунные гильзы. И я взял почти все, что нашел в магазине, 20 банок "Сокола", почти 30 упаковок капсюлей, плюс пяток банок «Сунара» для нарезного и 366 калибра, и капсюля к нему. Ну и конечно патронов к моей любимой Моське, винтовке Мосина аж 1942 года, превращенный из бюджетного раритета во вполне себе снайперский субминутный карабин. Цены просто безбожно кусались, но в свете событий последней пары лет удивительно вообще, что хоть что-то разрешается продавать, могли ведь как всегда просто запретить все, и дело с концом.

Хотя при таких ценах и так, по сути, гражданское оружие стало для большинства граждан недоступно. Самыми дорогими стали капсюля. А и то правда, я могу слепить патрон из всякого хлама, отлить пули и дробь, нахимичить порох-дымарь, а вот без капсюлей никак. И получается, что без этих маленьких хреновинок все ваше оружие не более чем палки своеобразной формы, годное для мужественных селфи или как декорация на стенку. Да что там говорить, если бы я не купил свои стволы до начала Новой Депрессии, то потом уже просто бы не смог этого сделать. Банально не было бы денег, ценник на оружие улетел в космос.

В общем, кредитка просела существенно, но это уже проблема банка.

Я конечно же считаю банки мошенниками, а кредиты и кредитки — заманухами и капканами, рассчитанными на завлечение людей в долговое рабство, как тот самый сыр в мышеловке. Но вот в такие моменты кредитка незаменима, для получения материальных благ почти на халяву. Особенно, если кредит отдавать не придется. Крутя баранку, я даже неожиданно для себя громко и злорадно процитировал вслух известного классика разговорного жанра, обращаясь к неведомому банкиру: "Денег нет, но вы держитесь!». Послушал свой голос, и добавил, подняв вверх указательный палец: «Заграница вам поможет, пидоры!».

Потом заехал на работу, без интереса выслушал Тимофея, своего коммерческого директора о текущих делах, сообщил ему, что он остаётся за старшего, а я поехал с семейством отдохнуть на недельку в какой-то там санаторий. Настроение рухнуло в плинтус и начало закапываться. Сперва с женой погрызся, теперь вот почувствовал себя подонком, что не сказал, не предупредил. Смалодушничал. Почему не предупредил? Да побоялся, может быть даже в тайной надежде, что всё как-нибудь образуется, само собой отменится, а Костян ошибается, а я отделаюсь лёгким испугом и всего-то буду пол года работать на кредитку. Так было паскудно на душе, что не заезжая домой я поехал в деревню. Позвонил жене, выслушал очередные упрёки, снова нахамил в ответ и пол ночи ехал, потом разгружал продукты, распихивал их по углам, потом ехал обратно.

Под утро грязный, пропахший потом, на заляпанный машине я въехал в город. Комендантский час закончился пол часа назад, в шесть. Светились окна, загорались во дворах пока ещё редкие фары. На бронированном "Тигре" проехал мимо патруль, внимательно оглядев меня и машину. Я примерно держал руки на руле, стараясь не дергаться, а то последнее время патрульные стали слишком нервные и перестали заморачиваться криками "Стой!" и стрельбой в воздух. Куда там, лупят со всех стволов сразу на поражение. Может и правильно, иначе за последние пару лет уже бы все в крови захлебнулись. Вместе с тотальным обнищанием Новой Депрессии, мы получили не просто ремейк девяностых, а самый его худший вариант, с разгулом беспредела, этническими бандами и АУЕ-шным зверьём, подросшим и заматеревшим. И людской безнадегой. В некоторых небольших городах были натуральные уличные бои, а часть Кавказа и Закавказья снова захлестнула братоубийственная война, превращая станицы, аулы и кишлаки в руины и кладбища. А некоторые дворы и районы в городах России — в филиалы этих самых Закавказских республик. Приехавшие гости-беженцы быстро соорудили какие-то шанхаи, палаточные городки а то и просто повыгоняли местных из домов. Само собой, по своей старой привычке начали нагибать местных и учить их жизни. А потом… а потом оказалось, что озверевшие от безденежья и одичавшие от безнадеги местные — русские, буряты, татары и т. д — начали просто стрелять по гордым сынам Кавказа и Закавказья, благо боевого опыта и ярости уже было не занимать. Новый виток «братской любви» породил такую лютую вражду и неприятие бармалеев, что в течение нескольких месяцев кровопролития пришельцы были либо убиты, либо изгнаны обратно, либо загнаны на самые задворки. Дружба народов подошла к логическому завершению. А уж после кровавых событий в Сургуте, где приезжих оказалось даже больше чем местных, и дело кончилось для русских совсем плачевно, насилие выплеснулось кровавой баней неожиданно и мощно. Тогда, если мне не изменяет память, всё началось как обычно — с пьяной массовой драки в ночном клубе. Приезжие отметелили и порезали компанию русских, этого им показалось мало, и всей кагалой они пошли отлавливать славян на улице. Били всех подряд, толпа разрослась, пошел кураж. Зазвучали выстрелы, посыпались битые стекла, загорелись машины. Зазвучало привычное “Аллаху акбар”, “русские — свиньи”, и город погрузился в кровавую бойню.

Правды ради и к чести кавказцев, далеко не все горцы поддержали исламистский мятеж в Сургуте, многие выступили против. И даже сражались за конституционный порядок с оружием в руках. Но, само собой, бармалеи на тот момент были подготовленные, а местные — нет. Да и СМИ, и всякие говноблоггеры, оппозиция и провокаторы подняли такую вонь на тему «Русский фашизм поднимает голову!», что плевались даже самые стойкие. Кровь потекла рекой, государь ввел комендантский час, пропускной режим и прочее подобное говно, словно не они сами создали все предпосылки к мятежу, позволяя “иностранным специалистам” въезжать в Россию в товарных количествах. Процесс получился самораскручивающийся, следствие становилось причиной, посеянное проросло кровью.

И облом. Росгвардия, войска, а тем более недавно сформированные отряды теробороны не только не стали защищать “несчастных миролюбивых иностранных рабочих”, но и стали помогать местным, избрав максимально лёгкий вариант подавления беспорядков — убрав лишний раздражитель с глаз долой. То есть выгнав беспокойных пришельцев, попутно и перестреляв особо буйных. Не особо буйным, как водится, тоже досталось. Ну а что, у вояк и гвардейцев тоже есть семьи, и они тоже хотят жить спокойно… Кое-кто из скандальных умников из телевизора даже сказал, что «понаехавшие» сослужили тем громоотводом, на который сработала накопившаяся разрушительная энергия масс. И, мол, «если бы не было этих несчастных беженцев, их стоило бы придумать», “они не виноваты, так получилось”, “русский фашизм надо остановить”… Само собой, этого умника начали цитировать и хором стыдить. Ну и, как обычно бывает в нашем перевёрнутом мире, чаще приглашать на разные ток-шоу и «аналитические программы», словно издеваясь над разумом и совестью. За одним и пополняя банковский счёт этого внезапно ставшего популярным говнюка.

Нам повезло. Мой город был областной, с оборонными заводами, и традиционно «красный», войск туда нагнали быстро, бардак жестоко подавили. Поговаривали, что сами ментыорганизовали небольшие отряды, занимавшиеся отстрелом особо отпетых этнических банд и влиятельных представителей диаспор. Слухи, конечно, когда это менты решались на подобные резкие маневры? Чаще они возглавляли эти самые банды, ага. Хотя нет, это несмешная шутка. На самом деле менты лютовали так, что синие от портаков авторитеты и их коллеги из ближнего зарубежья с тоской начали вспоминать о временах с адвокатами и гуманными судами, о депортации и штрафах. Да и вояки не церемонились, несколько особо отпетых бандосов расшмаляли с КПВТ прямо в машинах, остатки которых как в назидание долго красовались на картинках местных пабликов “ВКонтакте” и прочих соцсетей. В общем, менты, Росгвардия и другие силовики неожиданно стали той силой, которая не дала анархии захлестнуть страну в братоубийственной бойне. И хотя явную анархию и удалось подавить, обнищание основной массы народа продолжилось, и недовольство продолжало расти. Поэтому комендантский час так и не отменили, а бронемашины и патрули на улицах превратились в привычную вещь.

А город между тем просыпался, загорались окна, выползали из дворов машины, на улицах появлялись немногочисленные дворники и спешащие по своим делам люди. Фонари не горели, их вообще стали включать только на центральных улицах. А что вы хотели, экономия. Электроэнергия нынче дорогая, а обслуживание сетей денег стоит. Которых, как известно, всегда не хватает.

Я медленно рулил по улицам родного города, и словно другими глазами смотрел на знакомые с детства пейзажи. И не узнавал их. А ещё то ли усталость бессонной ночи, то ли мрачные перспективы навевали ощущение какого-то постапокалипсиса, упадка и обречённости. Мой город никогда не был богат, но это все же был областной город, а сейчас… Разросшиеся барахолки, контейнеры и развалы со всяким старьем и откровенным хламом, пыльные не освещенные вывески — да, все та же экономия электроэнергии — превратили город в серую унылую клоаку. И озлобленные лица прохожих, шлюхи, алкаши и инвалиды войн с безнадёгой в глазах довершали картину. Безденежье, отсутствие работы и наличие кредитов — страшное сочетание. Особенно, если при этом есть и ипотека. Может, поэтому город наполнился этими самыми алкашами и наркоманами, бандитами и шлюхами? А целые кварталы превратились в такие трущобы, куда и патруль не всякий раз решается заехать? Да, Депрессия — она такая.

Собственно, когда экономика посыпалась, как карточный домик, многие люди, привыкшие к изобилию и некой лёгкости бытия, оказались не готовы не столько материально, сколько морально. Подвинуться, ужаться, заняться не сидением перед компьютером с чашечкой кофе, а, например, тяжёлым физическим трудом смогли не многие. Чувство собственного «Я» и повышенный уровень притязаний не дали во время приспособиться к изменившимся условиям, и, как следствие, масса народа оказалась не у дел.

Меня тоже зацепило, и сильно. Когда партнёры начали разоряться, когда строительный бизнес, в том числе и мой, пошел под откос, я взаимозачетом взял немало листового металла. А потом пришла зима. Нет, не так. ЗИМА! И я пустил металл на недорогие компактные дровяные печки. А из оцинкованной стали, деревянных реек и минваты мы делали своего рода сэндвич-плиты в размер и толщину стеклопакета. Если уж случались коммунальные аварии или мороз становился совсем невтерпёж, стеклопакет вынимался из окна, на его место вставлялась наша плита, в которую, в свою очередь, вставлялась дымовая труба от печки. Туда же, в печку, можно было вместо дров сунуть газовую горелку от бытового газа, если с дровами заморачиваться не охота.

Хотя газ тоже был не во всех домах, а во многих высотках он не предусматривался вовсе. А кое-кто, обогреваясь конфорками на кухне, и просто угорал или травился. Да и просто не хватало газа, когда резко выросло его потребление. Точнее, даже не газа, а газовых магистралей, их проходимости. И электросети горели от нагрузок, погружая целые районы во тьму.

И тут я со своими печками. Все делалось просто и буквально на коленках. И такие печки закупались у нас чуть ли не целыми домами, превращая фасады зданий в дымящиеся колонны. Стены чернели от копоти, город становился похож на постапокалиптический сюр с торчащими из окон трубами, но в квартирах теплело. Ну или по крайней мере трубы не размораживались. В общем, бизнес пёр в гору, практически без конкурентов, по крайней мере пока. По началу работали у меня в гараже, а потом я даже расширил ассортимент и нанял людей для продаж. Дело пошло, рос ассортимент, я выбирался из долгов. И тут такая засада! уроды! Сто процентов, не смогли осилить Россию на войне, вот и ударили из-под тишка.

Задумавшись, я медленно заехал на заправку и в голос выматерился. Цены на бензин вызвали даже не возмущение, а оторопь. Ну нельзя же так, право. Такими темпами скоро бензин можно будет в аптеках продавать, мензурками. Соляры вон вообще нет, судя по висящей на колонке табличке. Ну и хули делать?! Вон, лампочка уже моргает, кобыла жрать хочет. Автомобиль, шурша протекторами по высыпавшийся из дорожных выбоин щебёнкой, подрулил к колонке и я, кряхтя, выбрался из салона и засунул пистолет в горловину бака. Пока дошел до окошка заправки, два раза чуть не поскользнулся на тонком ледке подмерзших лужиц.

— Откуда такие цены, родная? — возмущённо запричитал я, заглядывая в неудобно расположенное окошко. — Ну что за дела то?

И добавил уже спокойнее:

— Здравствуйте.

— Драсти. Я что ли их назначаю? — устало отмахнулась средних лет женщина-оператор, у которой я частенько заправлялся. — Сегодня ночью директор прилетал, все закрыли, перемеряли ёмкости, а потом и ценник подняли. У них там, кажись, что-то с поставками стряслось. То ли оптовики цены подняли, то ли топлива нету, я не поняла.

— Ну трындец, — я поглядел на наличность в кошельке, и, махнув рукой «семь бед — один ответ», снова полез в карман за кредиткой. Такими темпами я обнищаю куда быстрей, чем предполагалось.

Заправившись и ещё раз чуть не свалившись на льду, отправился восвояси.

Открыл с пульта ворота и заехал во двор. Поставил машину, и, собравшись с духом, пошел домой. Предстоял долгий разговор.

Поднимаясь по лестнице, я понял, что очень устал. Это только в книжках главный герой бегает сутки напролет, не тратя время на сон, горшок и еду. Его не мучают старые болячки, рассудок все время ясный, а не так, как у меня сейчас — мысли от усталости и нервяков путаются. И ведь никуда не денешься, надо сперва объясняться с женой по поводу ночного отсутствия, потом долго и нудно объяснять, почему этот песец неизбежен, потом убеждать, психовать и истерить, все то же самое говорить моим старикам-родителям, отчиму и матери жены, друзьям и другой родне. Дел предстояло немеряно, времени было мало, ресурсы были ограничены, а нежелание людей принимать быстрые и кардинальные решения — бесконечно. Что, в принципе, понятно. Вот сидишь ты, чай пьешь с баранками, и тут прибегает к тебе взъерошенный родственник, кричит что всё, хватай вокзал, чемодан уходит. Конец света, мы все умрем. Что ты будешь делать? Да ото ж, в лучшем случае доброжелательно угостить пустырником или «Афобазолом», в худшем — по-родственному дашь звиздюлей и вытолкаешь в шею. Или вызовешь врача, по ситуации.

Занятый такими мыслями, я кое-как поднялся к себе на третий этаж, потыкал в замочную скважину ключом, но дверь не открывалась. Видно, изнутри в замке тоже торчал ключ. Только я потянулся в карман к телефону, чтобы не трезвонить в дверной звонок и не будить детей, дверь открылась. Уля не глядя на меня тут же ушла на кухню, и я только успел заметить ее припухшие покрасневшие от слез глаза и скорбно поджатые губы. А, ну да, ну да. Знаем-знаем, пол ночи не спали, мысленно уже раз двадцать со мной развелись, во всех красках представили, как с сумочкой и двумя детьми уходим от "этого подонка" (меня, то есть). Или наоборот, ставим чемодан за дверь, а "этот подонок", насвистывая, уходит к молодой любовнице, обязательно блондинке с большими сиськами. Блондинок Уля не любила, не знаю почему, как-то так исторически сложилось. Может быть просто киношный штамп прилип, может когда-нибудь в прошлом были, так сказать, нюансы. Я не вникал, она не рассказывала, факт был фактом — блонды ей не нравились категорически. Точка.

Но при всем при этом Уля моя — женщина умная, начитанная и за словом в карман не лезет. И добрая, что немаловажно. Когда она расстраивалась, я всегда чувствовал себя больным и виноватым, даже если и не считал себя таковым. Как так получается, я не знаю, наверное, какая-то специальная женская магия. Врождённая суперспособность.

Вот и сейчас, устало кряхтя снял обувь, свитер, и, жалко шаркая тапочками по полу, направился сперва умываться, а следом на кухню. Ещё в ванной услышал, как пиликнула микроволновка. Зашёл на кухню и обалдел. На столе стояла тарелка с рёбрышками и картошкой, большая кружка крепкого чая, и даже несколько дефицитных в последнее время маринованных помидорок, в чашке с рассольчиком. Погода летом совсем не баловала, урожая практически не было, цены на огурцы-помидоры полетели в космос. И тем неожиданнее было увидеть их сейчас на столе. И, видимо, чтобы совсем порвать мне шаблоны на британский флаг, справа от тарелки стояла запотевшая рюмочка.

— Улечка, пчёлка моя… — в восхищенном экстазе я не нашелся что сказать и думая, что это мне все снится.

— Сава умер.

Это прозвучало как гром. Сказать, что меня оглушило, значит не сказать ничего. Меня словно окатили ледяной водой, да ещё и ударили сверху. Я плюхнулся на стул, растерянно оглядел богатый завтрак (или ещё ужин? Ведь я ещё не спал?)

— Как так? — кажется, у меня даже голос сел. — Я же с ним вчера разговаривал. — Я растерянно посмотрел на жену.

— Вчера, когда ты так сбежал из дома, я сперва психанула, а вечером, когда уложила детей спать и позвонила тебе… ну ты помнишь, как мне ответил… — она потерла пальчиком подбородок, как делала всегда, когда задумывалась — в общем, я позвонила Саве, чтоб он прояснил. А там мне ответили, по его номеру, в смысле, спросили, кто я ему. Ну, говорю, друг детства. А мужчина мне и говорит, кажется, он был слегка нетрезв, что подполковник Савченко час назад умер, предположительно от острой дыхательной недостаточности. Задохнулся. А потом он сказал, что у него за вечер уже пол роты охраны на ладан дышат, насколько офицеров и лаборантов при смерти или уже сложили сотни, и ему уже все похуй, потому что к утру здесь, то есть там, будет сплошной морг, тишь да гладь. Я хотела узнать, в чем дело, но он мне посоветовал забить на все хер и рвать когти.

— Так и сказал?

— Да. Дословно, — она всхлипнула, голос дрогнул. — Горбунов, что происходит? Мне очень страшно.

Я растерянно оглядел кухню, даже не замечая ничего. Намахнул стопку водки, не чувствуя вкуса, закусил, ещё налил.

Потом схватил телефон и набрал Саву. Аппарат абонента выключен. Вот же ж бля!

Я невидяще уставился на холодильник, собираясь с мыслями, потом вкратце пересказал все то, что мне наговорил Костик вчера днём. Особенно сделал акцент на то, что через месяц вырубит всю медицину, особенно скорые и разных инфекционистов. Ну и поликлиники, до кучи, которые уже, получается, превратились в рассадники заразы. Потом я выпил ещё пару стопок, поглядел на серый сентябрьский рассвет за окном и пошел спать. Уля осталась сидеть за столом, подперев щеки руками и уставившись в одну точку. А меня рубило просто несказанно, в глаза словно песок насыпали, в общем, я быстро принял душ, добрался до кровати и вырубился, попросив разбудить в двенадцать. Дел ещё была куча, а вечер судя по всему, обещал быть просто сумасшедшим.

***

Проснулся я немного позже, хотя Ульяна меня будила по-честному, в двенадцать. Долго умывался и чистил зубы, избавляясь от противного привкуса водки и нездорового зуба во рту. Зубы зубы зубики… Не долечил я вас. И это может стать проблемой. И наверняка станет, но уже нет времени. Раньше надо было, раньше. А сейчас к врачам ни ногой.

Пока я прихлебывал крепкий, до черноты, горячий и сладкий чай, мы с женой договорились, что она начнет потихоньку собирать вещи, а я буду разговаривать со своими родителями и заеду позже к Миркиным. Они были нашими друзьями, и, как и Костя Савченко, учились с нами в одной школе, просто Миркины учились на два класса младше. Все мы друг друга хорошо знали, частенько проводили время вместе, правда, пока Сава не уехал по распределению пиджаком в какой-то дальний гарнизон лечить чирьи и панариции солдатам и триппер прапорам. Служба такая, военно-медицинская. Отучился в академии с военной кафедрой — будь добр одеть лейтенантские погоны и вперёд, аты-баты.

А с Борей Миркиным мы долго вместе ходили на бокс, куда я ушел после карате. Парень он был жилистый и высокий, удары его были быстрые и хлесткие, поэтому в своем весе быстро приобрел авторитет. Тренер, Иваныч, даже как-то спонтанно дал ему кличку Панч Боб. Но так как далеко не все знали, что такое "панч", и кто такие панчеры, то очень быстро Панч Боб превратился просто в Спанч-Боба, хотя на придурочного Губку он был совершенно не похож. К погремухе Борян отнёсся философски и даже с юмором, ну а потом ее и совсем для краткости сократили до Боба.

Жил Боб Миркин недалеко от моих родителей, так что я скатаюсь и туда и туда. Между делом докуплю продукты и другие полезные ништяки.

А Уля заодно обрисует ситуацию Насте, нашей старшей дочери. Насте было 19, но она жила уже отдельно от нас, со своим парнем, иногда приезжая к нам с ночёвкой и чтобы немного помародерить продуктов и вкусностей. Я был против, чтобы она жила отдельно, но страсти тогда кипели нешуточные, и я уже был однажды готов на смертоубийство этого незнакомого мне говнюка, но дочь просто привела его однажды к нам домой знакомиться, пока меня дома не было. Когда я пришел с работы, я сперва увидел в прихожей красные мокасины. Кислотно-красные, мать его, мокасины! Доча и ее парень уже пили чай с Улей, рядом у стола крутились малые, тягая со стола вкусняшки и хвастаясь перед Кириллом игрушками. Идиллия, мать его. Парень встал здороваться, и я понял, что он мне совершенно, абсолютно, категорически не нравится. Невысокий, худощавый, с длинными волосами, собранными в хвост. С густой короткой бородой а-ля брутальный дровосек, в клетчатой красно-коричневой рубашке и джинсах. Джинсы, слава Богу, не те, которые я называю полупидерными, короткие по щиколотки и в обтяг. Нормальные джинсы, в общем. Но красные мокасины! Красные, мать их, мокасины! Раздражает! И наконец — как венец образа — дыры в ушах от тоннелей, снятых, видимо, чтоб совсем уж не травмировать психику тёлкиных предков, нас то есть.

Я пожал ему татуированную руку, даже крепче, чем надо, придавив узкую ладонь, и глядя ему в глаза. Парень не смутился и глаза не отвёл, да и ладонь оказалась крепче чем ожидалось.

Потом пили чай, я устраивал ему допрос, он отвечал, Настька трещала без умолку, а рядом суетилась Уля, пытаясь подсунуть печеньки, фрукты и долить чайку, как умея сглаживая напряжение.

В процессе разговора выяснилось, что Кирилл старше моей дочери на пять лет и работает… кем бы вы думали?? Угадали. Сисадмином в какой-то организации. Был он деревенский, с нашей же области, приехал учиться, сперва купил на заработанные летом деньги дачу, где и жил с несколькими такими же студентами, потом устроился на работу ту фирму, где по сей день и трудится. Фирма была крупная, из нефтянки, поэтому зарплата даже позволила снять однокомнатную квартиру и без особых потерь переживать новую Депрессию.

С родителями у него оказалось достаточно сложно. Как мне потом сказала Настя, они сильно запили в начале грянувшего экономического коллапса, не выдержали быстрого обнищания и последовавших невзгод, не помогали ему, опустившись и став обычными деревенскими пропойцами. А потом и вообще угорели по зиме. И Кирилл скорее всего просто сбежал из деревни. И, как уехал, так больше там и не появлялся, кроме похорон родителей. А деревенская безденежная жизнь вот так своеобразно отразилась на его манере одеваться. Он стал хипстером, демонстративно не интересуясь политикой и тому подобной унылой фигнёй, зато разбирался в моде, любил погонять на велике, самокате и скейте. Руки раскрасил модными портаками и всячески замалчивал сам факт деревенского происхождения.

В общем, когда мы прощались, мне уже не хотелось набить ему морду. Деревенский? Да плюс ему в карму, нормально. Вроде и не дурак, и работящий. И Уля потом отметила, что, кажись, Настька то им вертит как хочет. И мне не морду Кириллу бить надо, а падать на колени, целовать руки и звать спасителем нашим, избавителем и благодетелем. (Шутить так золотце мое изволит.)

А теперь Уля должна была убедить дочь (и Кирилла, соответственно), что надо срочно собирать манатки, бросать высокооплачиваемую работу и быстро уезжать в деревню — веселить корову тети Веры модными красными штиблетами.

Я позавтракал, а может быть, судя по времени, и пообедал. Поскреб щетину уже подзатупившимся станком, брызнулся одеколоном, оделся и отправился раскочегаривать УАЗик. Уже немного потеплело, было даже почти комфортно. В утепленном в несколько слоев салоне машины стало тепло, и я, лязгнув передачей и нажав кнопку пульта ворот, двинулся со двора.

Родители были дома, и прежде чем приступить к нелегкому разговору, сперва пил чай с оладьям, хотя и был не голоден. Дождавшись, когда мама перестанет суетиться на кухне и закончит попытки накормить меня чем-нибудь вкусненьким, когда отец отложит старую потрепанную книжку и пересядет с дивана за стол, я откашлялся и заявил:

— Мам, пап, Сава умер.

Отец ошеломленно посмотрел на меня, потом на мать. Мама прижала ладошки к щекам и ойкнула, села на край табуретки.

— Это как? От чего? Что случилось?

И я начал пересказывать все то, что рассказал мне Костик и наш с ним разговор. Хотя выходило коряво, мама почти не слушала, накапала себе корвалол и тихонько плакала. А батя слушал, кряхтел и то пытался успокоить мать, то с сомнением качал головой, то протирал очки. Но, видимо, оба поверили. Смерть Савченко убедила, это был железобетонный аргумент.

— И какие будут предложения? — отец хлопнул себя по коленям и поднялся из-за стола поставить чайник.

— Поедете в деревню. Первыми, там начнёте обустраиваться, за одно и скажете, чего надо будет докупить. Следом я отвезу туда Улю с малыми, и Настю с Кириллом. Потом Миркиных туда же, если согласятся. Хотя нет, не сразу, — немного поправился я. — С Кириллом мы тут ещё продолжим закупаться, ещё столько всего надо… Дела еще надо быстро закруглить, да и столько всего перевезти надо, ужас.

— Да где ж мы там все уместимся то? — изумился отец. — Там на две то семьи места мало, а ты предлагаешь аж четыре туда запихнуть?

— Ну вот ты с Кирюхой и займешься, пока суть да дело, нары двухъярусные сколотишь. Да и в сарае можно угол отгородить, утеплить немного, мужикам на некоторое время. Соломы вон, подгнившей на поле полно, сам видел десяток старых рулонов. Утеплимся, ничего, будет теплее чем в доме. И на чердак накидаем, тоже польза будет.

Батя у меня, слава богу, мужик ещё крепкий, и всю жизнь проработал сперва работягой, а потом и инженером на заводе. Как красить ногти молотком знает твердо. Кстати, первые матерные слова я выучил в сопливом возрасте, когда он корявым пируэтом слетел со стремянки, подбивая карниз на дачном домике.

— Ничего себе ты горазд задачи резать.

— Не, ну а как? Я ж вам не семикрылый пятиног, и там и сям успеть. Вот и давайте, все вместе как-то, как же иначе?

— Нары, говоришь? — отец снова задумчиво снял очки, в десятый, наверное, раз их протер полой рубашки, и, водрузив на нос, сказал:

— Можно попробовать. За пару дней, наверное, наколочу. Леса хватит?

— В райцентре докуплю через пару дней. Машину целую. И телефон лесопилки местной дам, на всякий случай. Дров закажешь пару телег. Нормально будет.

Подумал, и добавил:

— Кстати, может и тетя Вера кого-нибудь на постой возьмёт, все равно одна живёт. Ну и мы ей подсобим.

— Я с Веркой поговорю, — внезапно сказала мать, вытерев слезы. — Думаю, договоримся.

Я обрадовался. Сруб у тети Веры большой, а жила она одна — сын то ее то ли погиб то ли пропал без вести в Чечне ещё в начале 90-х, а дочка с мужем военным жила где-то на Дальнем Востоке, и возвращаться в деревню не планировала.

— Это здорово. Ма, надо будет собраться как минимум до весны, думаю, к тому времени уже станет понятно, что к чему. Шмотки, чашки-ложки-поварёшки, ну ты поняла.

— Поучи меня, — грустно улыбнулась мама и пошла снова ставить чайник. Первый мы уже выхлебали. Я облегчённо вздохнул, поняв, что она уже успокоилась.

— И таблетки не забудь, лучше купи ещё с запасом. И вообще, купи побольше всего, я тебе денежку перешлю.

— Не надо, — сердито махнул рукой отец. — За нищебродов нас держишь? — Это был его пунктик, и жил он часто по принципу «Все пропью, но флот не опозорю». — Если все будет как ты говоришь, деньгами скоро можно будет подтереться.

— Ну, короче, это порешали, — я хлопнул по коленям ладонями, словно подводя черту. — Теперь следующий вопрос. Завтра или послезавтра край надо, батя, выдвигаться тебе, лучше бы с мамой сразу, и начинать там готовить места. Вторым рейсом забираю шмотки, которые в первый раз не влезли…

— Я у Михалыча прицеп попрошу — перебил меня отец. За раз все вывезем. Он ему всё равно не нужен, машины то нету. Ржавеет прицеп без дела в гараже.

— Отлично. Вы там протопите хату, а я на следующий день своих привезу.

— Доску сразу вези. И гвозди. Саморезы. Наждачку не забудь, а то на этих нарах полну жопу заноз нахватаешь. Будет тебе Ульяна выковыривать трясущимися руками.

— Почему трясущимися? — не понял я батиного юмора. Он у него того… своеобразный.

— Потому что смеяться будет. Ах, да, ножовки нормальные купи, пожалел денег, так в прошлый раз проще было зубами перегрызть, чем твоими пилами.

Я схватился за голову. Нужно было столько всего, а где взять средства и деньги? И, самое главное, время?

Мама тем временем разлила нам чай, и мы некоторое время молчали, собираясь с мыслями.

А потом по новой стали обсуждать детали.

В общем, ушел я от них в десятом часу, стараясь успеть приехать домой ещё до комендантского часа. Да и Уля уже волновалась, в городе опять стреляли. То ли бандиты кого-то ограбили, то ли сумасшедший начал шмалять по прохожим из окна, а его пристрелили патрульные, Уля не знала, но на всякий случай позвонила мне.

Блин, к Миркиным не успел. Придется завтра. Второго такого разговора за день я уже не выдержу, а чем делать кое-как, лучше уж вовсе не делать.

А дома мы ещё и с Улей просидели над списком того, что надо брать с собой. Я даже погрузился в уныние, проще было написать, чего брать не надо. За полночь я плюнул на все эти дела и отправился спать. Утро вечера мудренее.

***

«Нас утро встречает прохладой», бодро пелось в какой-то старой песне. Я же с трудом удержался от матюгов, вылезая из-под теплого одеяла и засовывая ноги в теплые трико. В квартире было просто холодно, обогреватели стояли у детей в комнатах. Мы же с Улей у себя его не включили, думая, что и так сойдёт. Не сошло. За ночь сильно похолодало, и я, бурча под нос, отправился в ванную, ежась и шаркая шлепанцами. Включил воду, и, дожидаясь, когда пойдет горячая, уставился на себя в зеркало. Подуставший мужик далеко за сорок, невысокий и широкий в кости. Лысый, как колено, с перебитым носом, круглым лицом и светлыми уставшими (и это уже с утра!) глазами. Не красавец, скорее больше похожий не то на бандита, не то на старого спортсмена. Хотя нет. Это я себе «льстю». Сейчас, с утра, помятый и унылый, я похож просто на мужика под пятьдесят, с грузом всякой хрени за горбом. Тьфу. Да ещё и не бритый, со светло-рыжеватой щетиной. Из-под майки выпирает объёмистый живот. Дааа… физическая форма устремилась к нулю, и формой и содержанием. Квадрат превратился в овал… А ведь ещё недавно, до коронавируса, я частенько ходил в соседний спортзал потаскать железки да помолотить грушу. А потом все похерилось. Ой, чувствую, мне это боком вылезет, ох и вспомню я недобрым словом каждую сожранную лишнюю булочку. И каждое утро, когда можно было пробежаться, но вместо этого я забирался поглубже под одеяло и прикидывался мертвым. Типа, я в домике, и вообще «вдруг война, а я уставший». Лень — она такая, раньше нас родилась. Вот и будем пожинать ее плоды.

Я сунул палец под струю воды. Блин, чуть тепленькая. От такой воды ещё больше замёрзнешь. Но ждать горячую уже надоело, и я плюхнул на лицо пригоршню воды, протирая глаза, потом скрипнувшие щетиной щеки и наконец прошёлся ладонями по лысине, аж до самой шеи сзади. Долго надраивал зубы (которые ещё остались после бокса и дворовых разборок), с неудовлетворением глядя на небольшие пятнышки крови в белой пене зубной пасты.

Отплевался, прополоскать рот и снова ругнулся на воду. Горячая пошла. Очень вовремя.

— Я тебе воду согрел, — чмокнул я в щёчку Ульяну, с которой столкнулся, выходя из ванной. — Пользуйся.

— Я тебе кофе с полки достала. Свари, а? — она чуть-чуть отпихнула меня в сторону, мол, дай пройти, и заперла перед моим носом дверь, щёлкнув замком.

— Эээ… это потому что ты кофе варить не умеешь.. — Сказал я дежурную утреннюю гадость в закрывшуюся перед носом дверь, потоптался в коридоре и отправился на кухню.

Потом мы тихо, стараясь не разбудить малых, пили кофе, обсуждая порядок наших действий.

Порешили на том, что пока Уля с Настей собираются, я еду к родителям и помогаю им загрузиться, потом лечу домой и загружаю часть вещей себе. Потом в две машины едем в деревню, там по пути я куплю пиломатериалы бате и договорюсь о доставке. Ну а потом, соответственно, если успеваю, лечу к Миркиным и хоть костьми лягу, но обращаю их в свою веру. И тащу их в деревню. Надеюсь, мама с тетей Верой договорилась взять их семью на постой.

— Ты, кстати, звонил ещё Саве на телефон? — спросила Уля, задумчиво глядя в полупустую кофейную кружечку.

— Ага. Тишина. Абонент всё. Недоступен. — Я подлил ей остатки кофе из турки. — И, кстати, попытался залезть на сайты их городишки…

— И? — заинтересовалась Уля?

— И вроде все работает, — в тон ей сказал я. — Но, что интересно, сайты по трудоустройству, точнее, вакансии, не обновлялись уже несколько дней. Ты не поверишь, на сайте многофункционального центра не занято ни одного дня. — Я шумно отхлебнул горячий кофе, Уля привычно сморщилась от таких моих дурных манер. — Хоть сейчас записывайся, хоть на завтра. А вот сайты экстренных служб не работают. Вообще. И группы ВКонтакте, типа «Будни Морозовки», «Морозовка, ЧП», и другие… ну… как бы тебе объяснить.. — я замялся, подбирая слова. — Как будто просто старые новости по кругу гоняют. На дворе сентябрь, а по картинкам с мест ЧП, вроде ДТП — типа очень даже июль. Я даже на «Гисметео» залез, может у них там лето ещё? Ан нет, та же пакость, что и у нас. И вообще прошёлся по профилям комментировавших аборигенов, все как отрезало. Никого нет, все в оффе. Так не бывает, Уля! У нас уже пол страны в сети живёт, а тут тишина, все ушли на фронт.

— Слушай, Горбунов! — Внезапно сказала жена. — А давай попросим разобраться в ситуации Кирилла? Он же админ! Не вдаваясь в подробности, скажем, до твоего друга детства дозвониться не можем. Ну или Настька его попросит, или вообще просто в наглую заставит? И тогда к вечеру Кирюха уже будет способен адекватно воспринять информацию.

— Да! — Идея мне понравилась, и чем больше я о ней думал, тем больше проникался. — И ещё попросим пошариться по профилям людей, живущих в соседних поселках или городках. Один хрен, большую часть дня он по сети в бродилки рубится. Может чего и нароет, типа вояк, кордонов, слухов. И вообще, приглашай их вечером на ужин. — Я подмигнул жене. — Заодно и поработают.

Настроение улучшилось, план на день сформировался окончательно, и словно туман рассеялся, а все действия приобрели смысл и значение. Всё-таки когда появляется конкретика, когда нужно действовать — это одно. И совсем другое дело, когда бродишь в непонятках, не зная на что решиться… такая ситуация изматывает, рождает чувство усталости, неуверенности. У меня, по крайней мере.

Я быстро оделся в старые, хоть и носимые шмотки. Чтоб и на погрузке не жалко, и в магазин не стыдно. И в пир, и в мир, и в добрые люди. Проверил документы на машину, деньги, ключи, и, звонко шлепнув по попе пробегающую мимо жену, быстро шагнул за порог, чтобы не получить в ответ.

Подъезжая к дому родителей, я издалека увидел отцовскую четверку с прицепом. Салон четверы, багажник на крыше и уже пол прицепа были забиты шмотками, тюками и узелками. Я, честно говоря, даже обалдел. Они что, всю ночь собирались? Откуда столько хлама?!

Рядом с машиной стояли двое стариков-соседей, с грозным видом оглядывающих окрестности. Ага, батя подрядил, типа, на охране, пока с матерью таскают узелки.

— Мама родная, вы вообще всё решили увезти? Обои то в квартире хоть оставили? Или тоже оторвали? — Я задумчиво обошел прицеп. — Четвера то хоть выдержит? У меня там вообще-то бездорожье.

— Главное, чтоб туда добралась, — сказал запыхавшийся отец. — Если что, УАЗиком своим дернешь. А если всё нормально будет, так зимой, когда все замёрзнет и пройдет грейдер, проедем как по асфальту. А если все плохо — он закинул ещё один тюк в прицеп, — так зачем возвращаться?

Батя снова убежал наверх, мать попихала кульки кулаками, вроде как поправила, и полезла в четверку, за веревками. Привязывать.

— Ма, там ещё есть что нести?

— Нету, сыночка, уже всё. Мы ж с отцом давно грузимся.

— Ага. Я уже окоченел, — сказал один из сторожей-соседей, хлюпнув носом. — Батя то твой пузырь обещал!

— Во-во, обещал. За отъезд, опять же, — откликнулся второй.

— Обещал — отдаст, — авторитетно заверил я его, хотя и терзали смутные сомнения. Батя на бухло был реально жадноват. А местами даже хамовит и нагловат.

— Нет, ну вы на него посмотрите, — ехидно всплеснул а руками мать, и завопила как потерпевшая: — Ну куда ж ты волокешь эту гробину, а? На кой черт он там тебе сдался?! Алкаш хренов!!

Я обернулся и хмыкнул. Батя, упираясь и постоянно выглядывая из-за объемистого груза, осторожно шагал по ступенькам, таща на пузе огромный бачок самогонного аппарата. На плече его висела тряпочная сумка с перегонной колонной, разобранной и бережно завернутой в бумагу. Отец выглядывал попеременно то из-за одного блестящего нержавеющего бока, то другого, аккуратно нащупывая дорогу ногой.

— Нет, ну вы только поглядите, а? — снова сердито запричитала мать. — Вот же ж чёртов алкаш, а! Кому что, а ему лишь бы шары залить. Тьфу, зла не хватает.

— Батя, вот ты молодец. Вот это ты здорово придумал.

— Ещё один, — буркнула мать, насупившись.

— Давай, хватай, чего стоишь? — отец сунул мне в руки бак, и начал деловито разгребать угол в прицепе. — Сюда вот ставь. Да не пихай же ж так, поцарапаешь!

— Да ничего с ним не сделается, — аж возмутился я. — Тут у тебя тряпки одни.

— Все равно, не смазал — не пихай! — сказал как отрезал.

Потом мы долго уматывали груз, чтобы не свалились с багажника мешок с кастрюлями, мешок с одеждой, одеяла, мешок с мешками и прочие полезные в хозяйстве ништяки. В результате четверка и прицеп стали похожи не то на моток веревок, не то гнездо какого-то огромного паука. Я весь взмок и чуть не оторвал себе ноготь на пальце, а предки разгрызлись окончательно, мама надулась и залезла в машину, а отец с ней принципиально не разговаривал. Ибо нехрен!

К обеду мы уже изрядно умаялись, отдали окоченевшие соседям по пузырю батиного натурпродукта и тронулись в путь. А я скатался домой, закинул в УАЗик несколько коробок с барахлом, объёмистые мешки с одеялами, бельем и теплой одеждой. И рванул вдогонку за родителями.

Я их даже немного обогнал, в соседнем селе договорился о пиломатериалах, которые должны были привезти завтра на ЗИЛе 131, с военными мостами. На вездеходе, короче. ЗИЛ был с манипулятором, поэтому вопрос разгрузки отпал.

За это время батя проехал по грунтовке ровно километр и прочно засадил тяжело груженую четверу в большой заледенелой луже. Я даже не удивился. Просто переобулся в резиновые сапоги и зацепил крюком это чудо отечественного автопрома, врубил оба моста и понижайку, и, взревев двигателем, пополз по профилю. Само собой, вернуться домой до комендантского часа я уже не успевал, поэтому решил переночевать в деревне. Ну как переночевать, пол ночи мы ещё разгружали все это барахло, и уснул я как дух на КМБ, похоже раньше, чем долетел до подушки.

***

Утром ещё сильнее похолодало, и дорога, а точнее, направление через болота превратилась в полосу препятствий. Глубокие замёрзшие колеи стали похожи на траншеи, в которых трещал и хрустел лёд пополам с водой. Обледеневший грунт отчаянно скреб по днищу УАЗа, машина прыгала и стонала ревя мотором и звеня коробкой. Пустой прицеп гремел сзади всеми железками как ведро, прыгая в колее чуть ли не выше УАЗика. Я ещё раз похвалил себя, что никого не послушал в свое время и взял эту простую но оооочень железную колымагу. Вкинул в нее много денег, и ни разу не пожалел. Зачем? — крутили пальцами у виска друзья. А вот затем! А вот именно затем, чтобы не стоять и не смотреть уныло на раскисшую дорогу, чтоб и на рыбалку и на охоту, и вот в такие моменты, когда, по сути, стоит вопрос жизни и смерти. И затем, чтоб не смотреть, как ржавеет во дворе импортное кредитное ведро с гайками, когда череда цветных революций и кризиса накрыла логистику и поставщиков каких-то дефицитных деталей. И заводы Китая встали колом, а обнищавшие враз китайцы принялись бить друг друга с азартом и кровожадностью истинных азиатов. Я как раз очень выгодно спихнул свой кроссовер, о чем ни разу и не пожалел.

Лязгнув передачей, я вывалился с профиля на трассу, вырубил мост и, оставляя следы шин и комья грязи на дороге, рванул в Иртышск. Небо начало сереть, трасса была подозрительно пуста, я включил радио. ФМ на трассе не было, и я переключил на АМ, поймал новостной канал, и, достав из сумки маленький термосок с кофе, в пол уха начал слушать.

Все было как обычно, войны на бывшем постсоветском пространстве то притухали, то вспыхивали вновь, много жертв… генерал заявил… аналитики прогнозируют… беспорядки в США… биржи развернулись вниз, индексы-котировки… А вот это уже интересно. Я сделал громкость побольше и превратился в слух. Даже, кажется, снизил скорость. По сообщению информагентства «Синьхуа» «…из-за новой вспышки коронавируса в Поднебесной закрыли на карантин целую провинцию, расположенную где-то на севере Китая, причем, уже по сообщениям очевидцев, военные перекопали дороги и начали стрелять по гражданам, приближающимся к санитарным зонам. Интернет в провинции отключен, что происходит внутри неизвестно. В свою очередь, Россия снова будет перекрывать границу с Китаем, и подтягивает к границе войска. РХБЗ, санитарная служба с приданными подразделениями оборудуют пункты пропуска на магистралях и дорогах областного движения. С завтрашнего дня прекращаются пассажирское сообщение с Хабаровским краем и Еврейской автономной областью, поезда не будут ходить до особого распоряжения специально созданной комиссии по ЧС. Далее к новостям шоубиз…»

Я присвистнул. Во дела. Надо срочно лететь в Миркиным, а то с такими темпами я ещё неделю буду всех собирать. События то что-то ускоряются. Этак ещё немного и нас снова всех запрут по квартирам, наденут маски и будут просить сохранять спокойствие и сильно не вонять, если вдруг сдохнем.

Погруженный в такие мысли, я докатился до Краснояровки, где дороги по кольцу разбегаются в город, по окружной, минуя Иртышск, на Урал и на юг, к братьям-казахстанцам. И за поворотом упёрся в пробку. Точнее, не пробку, просто машины снизили скорость, и водители с удивлением разглядывали колонны военной и строительной техники, мечущихся туда-сюда солдат, и целая колонна грузовиков с имуществом под брезентом. Рядом, на площадке разгружали рулоны сетки-рабицы, и колючую проволоку, тугие мотки которой как на нитку были нанизаны на стропы. Что характерно, разгружали разномастные манипуляторы с иногородними гражданскими номерами, но у рычагов стояли военные в форме. Чуть дальше уже военные краны снимали с тралов и расставляли однотипные вагончики, какие-то бытовки и, похоже, кабинки туалетов. Пыли было много, и все бойцы были в респираторах.

Я так засмотрелся, что чуть не въехал в маленькую красную машинку, в которой автоледи высунулась в окошко, снимая все это столпотворение на камеру мобилы. Блииин, это что ж тут такое то творится? В животе появилось сосущее чувство, как всегда бывало при ожидании неприятностей. Многие, говорят, задницей чувствуют, а я вот животом. Видимо, особенность организма такая. Живот у меня мягкий и нежный, поэтому и чувствительный.

Чуть дальше, уже переехав виадук, увидел стоящий экскаватор и фронтальный погрузчик с вояками-водителями. Твою мать, они что тут рыть то собрались? Во дела.

Чувствуя, что не успокоюсь, пока не выясню, включил аварийку, и свернул на обочину. Вылез из машины и с озабоченным видом открыл капот, искоса поглядывая на вояк.

Несколько офицеров тесной группой склонились над какими-то бумагами, видимо, планами. Другие уже нарезали задачи на командно-матерном, но из-за масок их было слышно плохо.

Тогда я тормознул пробегающего мимо воина, нацепил маску и максимально уверенным голосом спросил:

— Эй, воин, где зампотех?

Тот на секунду смешался, но после заминки ткнул перчаткой в сторону нескольких ЗИЛов с антеннами.

— В кэшээмке, — в командно-штабной машине, значитца.

Я было двинулся к ним, но мне перегородили дорогу трое военнослужащих, тоже в противопыльных респираторах, и вооруженные укоротами со сложенными прикладами. Фигассе, плащи от Л-1, перчатки резиновые, на бушлатах лифчики с магазинами. У капитана рация, типа ходи-болтайки. Не сильно модные вояки, по виду скорее что получили со склада, то и носят. Плащи вон все в складочку-клеточку, как валялись на полках, так и слежались, ещё не расправились. Даже белые пятна талька кое где ещё видны. Зато на укоротах стоят коллиматоры и подствольный фонари.

— Туда нельзя.

— Здравствуйте, я из администрации Краснояровки..

— До свидания.

— Эээ, — на такой ответ я точно не рассчитывал, сперва охуел и начал даже заводиться. — По какому праву?

— Вопросы не ко мне. Покиньте территорию.

— Какую, нахуй, территорию? Это территория Краснояровского сельского поселения…

— Тебе в бубен дать, уебище? — осведомился крепкий сероглазый прапорщик, стоявший справа от меня. — Или мусоров вызвать? С вашей администрацией все было решено ещё ночью. Дядя, ты вообще кто такой?

А глаза у прапора цепкие, жестокие, как у видавшего виды волкодава. Явно умеет "расставлять приоритеты". Спорить с такими бесполезно, весь мой опыт об этом завопил. Чувствуя, что я на грани провала, а ни наглости, ни подвешенного языка, ни изворотливости мне не хватает, я всё же попробовал вывернуться.

— Хорошо, — примирительно поднял я руки. — Я из отдела экологии, и мне надо знать, чем вы занимаетесь и надолго ли.

Военные вдруг потеряли ко мне интерес.

— До свидания.

Прапорщик ощутимо пихнул меня в направлении УАЗика.

— Мужик, катись отсюда.

— Пока есть возможность, — устало добавил в пол голоса другой, и я почувствовал, что всё-таки добился своего. Я точно прав. Это точно был кордон, и город накануне карантина. Поэтому, не дожидаясь ещё одного тычка сзади, скоренько отправился к машине, обратив внимание, насколько же она была уляпана грязью, даже на фоне военных. Да и я сам… примерно как и машина, в грязных штанах и сапогах, потертой куртке «бомжстайл». Ну да, точно, работник администрации. Штырлиц, блин, доморощенный, Станиславский икает от истерического смеха… Я почувствовал досаду, представив, как все выглядело со стороны. Стоял там, тупил, а был похож на «джентльмена в поисках десятки». Словно приехал посмотреть, чему тут можно “приделать ноги”. Запоздало подумалось, что при виде моей тачки, прицепа и меня самого, других ассоциаций бы не возникло. Точно мелкий жулик, мечтающий стырить мешок цемента или кусок сетки-рабицы. Блин, а ведь и правда мог по морде отхватить, как нефиг делать.

Как только я, заведясь, хотел выехать с обочины на дорогу, как услышал сзади спецсигнал и увидел в зеркале моргание проблесковых маячков. Хриплый уставший голос из матюгальника потребовал всем автомобилям прижаться к обочине и освободить дорогу колонне.

Следом за машиной ДПС, ревя моторами, мимо меня пролетели КАМАЗы и древние ГАЗ-66 (эту то рухлядь откуда вытащили?) с характерными крестами на бортах. Внезапно появилось ощущение надвигающейся катастрофы. Нет, я знал об этом, интеллектом знал, но вот внутренне, наверное, не вполне осознавал. А вот теперь вник и вкурил. Я словно был в лифте, и он скрипя и ускоряясь сползал вниз. Ещё немного, и начнет падать, и мне точно хана.

Надо ускоряться. Хватать семейство под мышки и рвать когти. Время, мать его, время!

УАЗ рявкнул мотором и со второй передачи бодро покатил за колонной.

***

— Алле? — хриплый голос Боба Миркина заставил меня поморщиться.

— Ты чё там, сука, бухаешь что ли?

— Ну, во-первых, здравствуй, эт самое. Здороваться учили?

— Так что, бухаешь?

— Здоровца учили, э?!

— Ну здравствуйте, здравствуйте. Бухаешь, собака?

— Да. И чё? Сам, самое… собака.

— Через плечо. Один что ли? Почему без меня?

— Прыжжай — язык Боба явно заплетался.

— Я к тебе сегодня вечером приеду. Трезвей давай, ты мне дееспособный нужен.

— А ты чё, эт самое, со мной не выпьешь? — пьяно возмутился Боб.

— Конечно выпью, братан, — сменил я тон. — Ты спать пока ложись, я вечером приеду, бухнём. А то мне тебя не догнать будет. Выйдет, как в прошлый раз.

— Ой-ой-ой, нормально всё было… ик… и будет… ты ж меня знаешь, эт самое!

— Ага. Знаю. Ладно, братан, я за рулём, неудобно говорить, давай, до вечера.

— Водки батькиной возьми, — услышал я в трубке, прежде чем отключился. Захотелось долго и матерно выражаться. Ну блин вовремя! Кабан хренов, вот ни раньше ни позже. Интересно давно бухает? Надо Людмиле звякнуть. Прояснить, с чего вдруг такие дела.

— Привет, Люда.

— О, Максим, здравствуй. Давно не звонил.

— Людочка, солнышко, я за рулём, растекаться не буду, сразу по делу, — затараторил я в трубу. — Я сегодня к вам приеду, возможно буду перед комендантским, поэтому заночую… там матрасик мой ещё не выкинула, не? — добавил я радости в голосе. — Дело у меня очень важное, правда-правда, проблемы большие на горизонте, надо срочно обсудить.

— Что-то серьезное?

— Очень, Людочка, очень. — я вздохнул. —Просто несказанные.

— Макс, ты конечно приезжай, всегда рады, только… — Люда замялась, — только Боб забухал, его с работы уволили. — Люда всхлипнула. — Точнее, в смысле, сперва уволили, а потом он запил. Или ещё не уволили, но точно уволят. Он пришел, лица не нем не выло — Люда чуть откашлялась, чтобы голос не дрожал..

— Ну, попробую помочь, чем смогу. Ничего, все будет хорошо. — Я постарался, чтобы мой голос не выдал ликования. Значит, с работой проблем не будет.

— Только…Макс, — Люда замялась. — Короче, угощать тебя нам особо нечем. А так то конечно приезжай, и Улю бери. Ты его там поддержи, а то последнее время Боря сам не свой.

— Тьфу ты Господи, — я едва не приплясывая на сиденье от счастья, еле сдерживался. — Конечно поддержу. И за закуску не беспокойся, возьму всего и побольше, не боись. А Уля занята сейчас, сильно. Я ее в деревню повезу.

— Людк, а Людк, хто там? — раздался на заднем плане пьяный голос в трубе. Ага, Боб и правда никакущий.

— Слышишь, да? — Люда вздохнула.

— Да нормально, полечим твоего благоверного. Дело и правда серьезное, сейчас он отрубится и… Людок, а до скольки он может проспать?

— Ну к вечеру то всяко проснется.

— Хто там, э?! — пьяный голос стал злым.

— Боря, не позорься. Максим звонит.

— Оооо, дай трбчку. Братуу-ляаа!

— Ладно, Макс, давай, до вечера, — прервала разговор со мной Люда. — Сейчас я этого кабана на диван утащу, а то свалится опять в коридоре, я ж не подниму.

Дальше, похоже, она положила трубку на диван, и занялась воспитанием благоверного, причем за ту минуту, что я слушал, ни разу не повторилась ни в эпитетах, ни в метафорах. А, судя по звонким шлепкам и басовитому кряхтению, она ещё и провела экстренный массаж головы и пухлого Борькиного хлебала, чтобы кровь Боба быстрее обеспечила мозги кислородом. Огонь баба, ей богу! Строит этого бугая только в путь.

Увлекшись подслушиванием процесса воспитания, я чуть не проехал на красный свет, ругнулся, тормознул, и торопливо отключил телефон. Внимательнее надо быть, внимательнее. А то получу проблему на ровном месте, и будет мне тогда не развоз чад с домочадцами, а нудные разборки с потерпевшими и полицией.

Внезапно одна из машин с иногородними номерами, двигавшаяся по перекрёстку, замедлила ход и как-то неуверенно начала принимать вправо, врубив аварийку. Сзади хором на разные лады возмущённо зазвучали клаксоны. Мне было хорошо видно, что водитель, запрокинув голову на подголовник отчаянно дёргал правой рукой воротник, словно задыхаясь, а левой сучил по стеклу и отчаянно ловил ртом воздух. Машина тем временем потеряла управление, и, подпрыгнув на бордюре, рывками вылезла на тротуар и уткнулась в столб. Блин, сердце что-ли прихватило, или жвачкой подавился? По виду вроде не старый…

Светофор загорелся зелёным, и я двинулся направо, желая заехать по пути домой на заправку. Приподнявшееся было настроение внезапно снова ушло в отрицательную зону. Надо спешить, надо, блин, спешить.

***

Выросшие цены на заправке снова буквально ввергли меня в ступор. Ценник, и так то не маленький, подлетел раза в два, и в магазине около кассы уже собралась небольшая возмущенная группа покупателей. Испуганная оператор оправдывалась, мол, не она же цены устанавливает, а хмурый охранник нервно теребил в пальцах брелок с кнопкой. Ага, думает, не вызвать ли подмогу. Блин, да что же такое творится то?!

— Ребята, кто крайний? — Как можно миролюбивей спросил я. — Мне бы заправиться.

— Всем бы заправиться, — не глядя на меня сказал хмурый парень в черном пуховике, стоявший немного в стороне, около зарешеченное витрины. Да, новое веяние. Витрины стали закрывать тонкими, похожими на арматурную, сетками, чтобы не воровали. А воровать стали часто, много и иногда с выдумкой и со вкусом. Со всеми этими кризисами внезапно оказалось, что в тюрьме и кормят три раза в день, и одевают, и на нарах относительно тепло. Да и о кредитах можно не беспокоиться. И страх перед зоной пропал, скорее у многих сидельцев появился страх, что их выгонят из «дома», в который превратилась тюрьма. Выходит такой подарочек по УДО, смотрит вокруг, хватается за голову и делает всё, чтобы попасть обратно «домой». Ну, если, конечно, не самый отмороженный. Там кормят, и тепло, а тут, на «воле», можно и сдохнуть в корчах. Главное, не накосячить слишком сильно, а то при задержании просто пристрелят, и вся недолга. За этим теперь не заржавеет.

А ситуация между тем накалялась. Один из мужиков, рослый толстый дядька средних лет, матерно обложил операторшу и пнул сгоряча витрину. Лязгнули замки, товарная мелочь посыпалась с полок, а сама витрина немного отъехала назад. Охранник было хотел оттолкнуть разбушевавшегося мужика, но получил по уху от стоящего рядом длинного сутулого деда. Удар был слабый и вскользь, но охранник лезть в драку передумал и надавил кнопку тревожного брелока. Тут же на улице над входом в торговый зал взвыла сирена, я аж подпрыгнул на месте, а сердце ухнуло в пятки. Блядь. Сука! Так же ж Кондратий хватить может! Видимо, расчет и был на психологию, и громкие звуки сирены быстро остудили горячие головы. Народ встрепенулся, злые глаза прояснились, закрутились по сторонам головы.

Тут же возникла озабоченная суета, и недопокупатели гурьбой двинулись к выходу. Так как я стоял ближе всех к двери, то меня первым же и вытолкали на улицу, я даже чуть не навернулся через порог. Последнее, что я заметил перед тем как оказаться за дверью, это как охранник, почесывая красное ухо, сноровисто ухватил вопящего сутулого деда за шиворот и поволок к стулу в уголок. Ага, революция отменяется, баррикад не будет. Насуют старому по почкам, проведут воспитательную беседу. Ну и денег возьмут, куда ж без этого.

Сирена гудела, машины разъезжались, и очередь к бензоколонкам быстро редела. Я решил не хлопать ресницами и полетел к УАЗику, завелся и придвинулся к заветному шлангу. Передо мной теперь была всего одна машина, не считая той, которая уже стояла с пистолетом в баке. Надеюсь, это не тот старый хмырь, что отвесил оплеуху охраннику. От этой мысли я аж похолодел, но тут же отпустило. Водила вышел откуда-то из-за машины и вынул пистолет из бака.

Потом я дождался своей очереди, поглядел, как подъехавшие охранники вытолкали в шею деда, пнув на прощание под тощую задницу тяжёлым берцем. Деда аж прогнало в обратную сторону. Видимо, предъявлять старику не стали, добрые сегодня. Повезло старому, чего уж говорить. В нынешние времена с человеколюбием явный дефицит, так что легко отделался.

***

Дома меня ждал фееричный разгром. Уля с Настей метались по квартире, собирая шмотки и распихивая их по коробкам, мешкам, пакетикам и кулькам. Между женщин бродил офигевший лохматый Кирилл, даже ухоженная борода которого имела вид помятый и встопорщенный. Он переставлял все это барахло туда, куда тыкали пальчиками женщины. Зачастую они требовали противоположное, поэтому инициатива у парня умерла и отпала. Бедняга просто таскал, толкал и пихал куда скажут, без надежды понять что, куда и зачем, а глаза остекленели, как у несвежего зомбаря.

И во всем этом бедламе весело бегали близнецы, разгоняя вековую пыль, залежи которой внезапно обнаружились при разборе барахла. Я даже обалдел от такого энтузиазма, но пробегающая мимо Настя после «приветпап» сказала:

— Кириллу мы все объяснили, он проверил сам по сети и сейчас тебе все расскажет.

— Максим, я ж тебя просила позвонить, как подъезжать будешь, я бы покушать разогрела. — выглянула с кухни жена.

Да? Просила? Я чего-то не помню. Ну да ладно.

— Не говорила. Это у тебя ложная память. — пропыхтел я, снимая сапоги и одевая тапочки.

— Говорила. А если и не говорила, то самому догадаться сложно?

Вместо ответа я только вздохнул.

— Настя, пожевать бы что-нибудь, — громким жалостливым шёпотом сказал Кирилл, незаметно косясь на Ульяну. Та намек поняла, отпихнула с дороги какую-то коробку с неаппетитными подтеками (наверное, столько коробок Уля набрала в магазине по соседству), и скомандовала:

— Перекур и перекус. Максим, мы почти готовы, сейчас поедим и можем собираться.

После умывания я плюхнулся за стол. Блин, день только начинается, а я уже устал. Ну что за жизнь, а? Не пацан уже, как-то тяжеловато становится. Эх, где мои семнадцать лет?

Только я засунул в рот ложку с пельменем, как напротив меня на стул плюхнулся Кирилл, и с энтузиазмом начал рассказывать, не забывая, однако, наваливать в тарелку майонеза, кетчупа и перца. Ну да, холостяцкая приправа «здравствуй, язва».

— Короче, Максим Викторович, я тут ночью полазил по сети, порылся на тему «новая эпидемия», «пандемия», «люди внезапно умирают» и так далее.

— Мммм! — одобрительно промычал я с полным ртом, вопросительно подняв брови. Продолжай, мол.

— Так вот на иностранных ресурсах инфы уже и правда много, а у нас пока молчок. Как в танке. Тогда я провентилировал соцсети, как вы и говорили, в поселке, где служил ваш друг. И рядом, в соседних.

— И? — теперь я даже стал тише жевать, превратившись в слух.

— Во многих и правда не работают сайты, которые должны работать, нет записей в многофункциональный центр, записи в поликлинику даже свободные. Вроде, люди не болеют. Совсем. А вот соцсети вроде подают признаки жизни. Я на местные паблики настроил чат-бот.. — он посмотрел на меня с выражением, с каким смотрят ученики в ожидании похвалы, и сунул в рот ложку пельменей, закусив долькой лука.

— Молоток! — с энтузиазмом одобрил я. Не знаю, что бы это значило, но почему бы и не похвалить? — И какие результаты?

Кирилл проглотил еду, выдержал паузу и трагическим громким шепотом сказал, подняв вверх указательный палец:

— Нет там людей!

— В смысле? — я даже жевать перестал.

— В прямом! Движуха вроде как присутствует, народ вроде общается, местные паблики работают, а людей нет! — Кирилл от возбуждения даже начал махать вилкой с остатками майонеза. Даже Уля перестала греметь посудой, а Настя вытолкала упирающихся близнецов из кухни.

— Там! Одни. Чат-боты!!

Я завис, пытаясь осознать услышанное.

— И как ты это определил?

— Ну я же программёр и сисадмин, — с оттенком превосходства заявил парень. — есть признаки. Например слишком быстро отвечают. Иногда ответы прям мгновенно появлялись.

— Ну, может, просто быстрые? — подала голос Уля.

— Не настолько. Ещё один признак — они повторяют за тобой, симулируя ответ. А на самом деле ответа нет. Видимость диалога есть, а смысл через некоторое время теряется.

— Прям как у нас с тобой. — рефлекторно хмыкнул я, повернув голову к жене.

— Ой, всё! — отмахнулась та, а Кирилл снова замахал руками, привлекая внимание. — Вот и ещё одно, точнее, две функции, не доступные ботам, а именно: они не способны понимать юмор и не понимают предложений из одного слова, или когда слова коверкают, очепятки не всегда понимают и не понимают двусмысленностей. Ну и матерные производные.

— Хреново. От такой хреновины голова охреневает… — задумчиво выдал я хреновый экспромт.

— Именно. У них одни и те же грамматические ошибки, кучи смайликов, даже пробелы в тексте и построение фраз. То есть, по всей видимости это… — он запнулся, подбирая слова. — Симуляция это. Вот. И что там творится на самом деле, непонятно, раз подключили боты или искусственный интеллект. Не к добру это, точно. Словно всех отключили, а для видимости нормальной жизни врубили симуляцию.

А на сайтах поисковиков видно, что траффик упал почти до нуля, причем уже в нескольких областях. Китай вообще стал черной дырой, они там похоже всё подряд вырубают, — Кирилл помолчал. — Думаю, ваш товарищ прав, надо что-то делать.

За столом внезапно установилась тишина. Я переваривал новую информацию, остальные, видимо, тоже.

— Короче, господа, — я легонько стукнул по краю стола ладонью словно подводя итог прениям. — Сейчас быстро скидываем самое необходимое в тачку и прицеп, и я везу вас в Боровое. Это надо сделать быстро, около Краснояровки я уже видел вояк, они там по ходу блок-пост делают. Закроют нафиг, и будем сидеть в квартире и вытирать слезы половой тряпкой.

От такого оборота Кирилл поднял брови, жена же и дочь и ухом не повели — привыкли. Даже сами могли развить тему.

— А я потом ещё должен вернуться и Миркиных забрать.

— Ты ещё что, с ними не говорил? — это Пчёлка моя выразила свое «фи».

— А когда?! — возмутился я. — Я тебе что, семиногий пятиглав? Я в машине уже почти живу, задницу сиденьем тренирую. Да и Боб забухал, я к ним с ночёвкой сегодня закачусь.

— Ага! Разделить с другом горькую судьбину и пузырь? И почему я не удивлена?

— Нет! Добиться понимания и склонить в нашу веру.

Уля неодобрительно фыркнула, но промолчала.

Потом я пошел складывать оружие из сейфов, а остальные почти бегом скидывали в машину и прицеп мешки, сумки, тюки и коробки с барахлом.

Прежде всего уложил в сумку порох и капсюля. Капсюля я хранил не в фабричных коробках, а сразу ссыпал их в баночки из-под витаминов. Так они меньше места занимают. А порох так же уже давно пересыпал в ПЭТ- бутылки, по тем же причинам. В полторашку влезает примерно четыре банки «Сокола», так что тоже экономия места.

Патроны у меня всегда были в сумке, так что даже не возился. Просто вытащил ее из железного ящика, и оттащил к дверям. Тяжёлая, зараза. Я всегда посмеивался, читая книги, в которых главный герой бегал весь день не только с рюкзаком всякого хабара, но и носил с собой по тыщще разных патронов. Глупости. Вот сейчас у меня в сумке около полутысячи патронов.366 калибра, столько же — 12-го и несколько пачек 16-го калибра, чуть больше — барнаульской семеры под Моську, и весит все это добро не меньше сорока кило, навскидку. Ну давайте, пусть желающий побегает, посмешит дядю Макса.

Потом была сумка с магазинами. Причем под.366 были подсумки, все по-взрослому, а под Моську было всего четыре обоймы и они просто лежали в кофре вместе с карабином, перетянутые резинкой. А что, и карабин дорого мне встал, и патроны повышенной кучности. Стрелял я из него не часто. Зачем вообще нужен болтовик, как не для стрельбы на дальние дистанции? А как стрелять на дальние дистанции, если патроны не очень? Или оптика не тянет? Сколько я денег в это вбухал, даже не спрашивайте. Один прицел Люпольдовский стоит дороже карабина раза в два. И пристрелян он был под патроны повышенной кучности с ценником почти пять сотен за выстрел. Ценник на самом деле запредельный для нашего бюджета, и если бы Уля узнала, сколько я вообще вбухал в эту игрушку, она меня бы наверняка забила бы прикладом. Насмерть.

Но потом пришла Новая Депрессия, и «выгуливать» оружие в тире или на природе стало проблематично. Оружие вообще стало делом…хммм… проблематичным. Поэтому оно заняло свое место сперва в шкафу, рядом с кроватью, а потом перекочевало в сейф. И дорогущие патроны не пополнялись с тех пор, они просто исчезли с прилавков, убитые санкциями и гособоронзаказом. Остались только три пачки этих боеприпасов, остальные — БПЗ, что свели преимущества карабина на уровень хоть и существенно выше обычной «Сайги» или другого отечественного поделия, но не настолько, чтобы “ах!”. Так что его место занял полуавтоматический «Вепрь».366 калибра, который тогда шел по гладкой лицензии и, соответственно, меньше привлекал внимание органов. А на коротких дистанциях мой «Поросенок» почти не уступал Сайге или СКСу, обладая достаточно тяжёлой пулей и безотказностью Калаша. На него я поставил коллиматор «Holosun», с солнечной панелью, и был вполне доволен кучностью и надёжностью. А еще накрутил на ствол ДТК закрытого типа. ДТК по паспорту, и глушитель по сути. Как сказал один мой знакомый, «белка бздит громче».

Туда же в сумку я засунул мешочки гильз и пресс для переснаряжения патронов. Подумал и сунул простенькие УПС-5, на 12-й и 16-й калибр, пригодятся. Закинул пулелейки, мешок приблуд — от бокорезов до маленькой ювелирной наковаленки — и тоже отволок все это в коридор.

Затем из сейфа достал стволы. Мосю, Поросенка, ТОЗик 34 и из-под шкафа — незарегистрированную тулку-курковку 16 калибра. Аж 1951 года выпуска, старше моего бати. Старенькая, с небольшим шатом и нехромированным стволом она была ещё вполне боеспособна. Пригодится. Оставив все это сокровище в коридоре, чтобы загрузить в последнюю очередь, я пошел помогать домочадцам носить барахло в машину.

В процессе погрузки я аж взмок, потом привычно погрызся с женой, а Настька застроила Кирюху. Потом мы хором торопили и ругали близнецов, которые то не могли быстро одеться, то путались под ногами. В конце концов втиснулись в машину и тронулись в путь.

Выезжая с Иртышска, я обратил внимание на усиленный наряд полиции на посту ДПС, причем за постом скромно стоял БТР, а несколько гвардейцев разгружали с ЗИЛа какие-то мешки.

— Тяжело пацанам, песок мокрый тяжёлый. — сказал Киря.

— Почему думаешь что песок?

— Вижу. Там один порвался.

Я не заметил, но я сидел за рулём, вот и не сподручно было сильно уж крутить головой. Песок, значит. А для чего на посту машина песка? Догадаетесь с трёх раз? Ой, не добру это, ой не к добру… У Краснояровки увидели почти готовые заграждения, рулоны шипов по обочинам, готовых развернуться на проезжую часть, ряды БМП и суетящихся рядом солдат в респираторах.

Дальше ехали молча, даже близнецы.

Дорогу до поворота на Боровое мы преодолели за пару часов, потом ещё час пробирались по убитой дороге до деревни. Не, ну как дороги… По направлению. Потому что этот раскисше-замерзший кошмар, перефразируя самого сильного мастера словесности, преодолеть могла не только лишь всякая машина. Мало какая могла. Несколько раз я буквально чувствовал, как колыхалась под нами насыпная почва, под которой была ненадежная болотная жижа. Стоит колесам провалиться, а машине сесть на брюхо, и придется ждать до утра. Потом идти пешком до трассы, добираться до райцентра и искать трактор. А потом выдергивать машину из замёрзшего за ночь месива, и там уж как получится.

В общем, страху я натерпелся, а вот мои пассажиры даже ничего не заметили, только подпрыгивали на сиденьях, ругались и цеплялись руками за ручки и спинки сидений. Поэтому слов благодарности за мое мастерство и героизм я не услышал. Ну и ладно, герой я скромный, перетопчусь без лобызания рук и закидывания лифчиками.

Так же спешно выкинули все шмотки из машины, причем я сгружал все прямо на сырую землю, чем вызвал негодование женской части семейства. А и похуй, время — деньги, поорут и успокоятся.

***

— Помнишь, с какой стороны браться? — спросил я отца, отдавая ему ружья и ненаглядную Мосю. Батя в ответ выразительно посмотрел и коротким матерком объяснил мне всю глупость моего вопроса. Батя стрелял, и стрелял неплохо. А перестал ходить на охоту потому, что ноги стали болеть, да и очки слишком с большими диоптриями. Плохо стал видеть прицельную планку. А с Мосей он в свое время и в караул походил, и пострелял немало. Сам кого хочешь научит. Первую лекцию по баллистике, кстати, именно он мне и прочитал.

Я в ответ лишь попросил его научить Кирюху, точнее, хотя бы вкратце разъяснить, как всем этим добром пользоваться.

— Добро, — сказал уже серьезно. — Ты главное, сам не задерживайся. А то что-то как-то неспокойно мне.

— Ага. Постараюсь.

— И это… Купи сахару. Я бражку поставлю.

На том и распрощались, я быстро проверил уровень и подлил масло, прыгнул в уже о опостылевший грязный УАЗ и рванул в город, к Миркиным, не забыв перед выездом на трассу почистить номера и фары от толстого слоя грязи.

Подъезжая к Иртышску, отметил большее, чем обычно, количество дорогих внедорожников и кроссоверов, с прицепами, быстро едущих со стороны города. «Побежали, крысы», — злобно подумалось мне. Само собой, шила в мешке не утаишь, и если о будущем песце знаю даже я, то наверняка знают и те, кого в городе называют «элитой». Побежали, родимые, кто по своим загородным коттеджам, кто подальше. Да и ладно, пущай бегут, я то чем лучше? Такая же крыса.

Тут же, вспомнив, я набрал номер Тимофея, коммерческого директора и моего заместителя в одном лице. Про себя я называл его Мэнсоном, потому что похож он был лицом на солиста “Мэрилин Мэнсон”, только рожа не такая мерзкая и макияжем не пользовался.

— Максим Викторович, я вас внимательно, — раздался усталый голос Тимофея.

— Ты чего такой убитый? — насторожились я.

— У меня сегодня двое написали по собственному. Прохоров и Сарвилов.

— Причины?

Тимофей замялся, видимо, не решаясь говорить. Он вообще то был мужик конкретный и даже немного грубоватый. Если бы причина было банальна, то он бы так и сказал, мол, нашли другую работу, или забухали, или или послали его подальше. А тут вот замялся, видимо, просто не решаясь ее озвучить.

— Да ерунда какая-то, Макс. Мол, эпидемия новая идёт, и пора сваливать куда-нибудь. Дичь какая-то. — Я так и представил, как Тимофей разводит руками. И вздохнул. — А ещё «ТеплоСтройМонтаж» просит вернуть предоплату за окна.

— Что там у нас в кассе? На счёте?

— Не хватит. Мы ж проплатили за стекло и фурнитуру. Тысяч пятьсот осталось, на аренду, свет и…

— Тимоха, слушай меня внимательно. У тебя ж сейчас запись разговора как обычно? Включена?

— Ну да. Вы ж знаете, я всегда…

— Короче, Тимоха. Михална на работе? — Татьяна Михайловна была наша бухгалтерша, — Выплатите персоналу зарплату за текущий месяц, с премией двадцать процентов и себе, с пятьюдесятью процентами. Объяви завтра отпуск, всем, не перебивай! — рявкнул я, услышав, что он что-то хочет сказать. — Остаток переведёшь мне по зарплате, премию и под авансовый отчёт. Понял?! Повтори!

Опешивший коммерческий повторил мне почти слово в слово, и добавил, что Михална уже ушла с работы. Я категоричным тоном приказал:

— Езжай за ней, хватай за жабры, тащи ее в офис, сделайте как сказано. Это моя ответственность, эти деньги мы перекроем с объекта по Мира. Они обещали на неделе перечислить. Выполняй. И ещё. Эээ… Сейчас перезвоню, полиция на дороге, а я с телефоном в ухе.

Само собой, полиции не было, и я тут же перезвонил Тимофею.

— Тимофей, этот разговор уже не для записи. Точнее, не для предъявления. Все и правда хреново, я точно знаю, — на слове “точно” я сделал ударение — что и правда идёт эпидемия. Она куда серьезнее Короны, поэтому объясни людям и рекомендую всем уехать из города, на дачу там, в деревню, куда угодно. На въезде в город уже ставят кордоны, скоро всех запрут в карантин, и будем тут как тараканы в банке.

— Это точно? Откуда знаете?

— Оттуда. С самой передовой. И вообще, я тебе что, шутник, что ли?! — прибавил я децибел в голосе. — Я только что свой бизнес под откос пустил, тебе этого мало? — я сделал упор на слове «этого». -Давай, не тяни, не пизди и сделай как я сказал, и… И это… удачи, дружище.

— Подождите-подождите, ну правда, откуда? Это ж не просто так, взять и на всем крест поставить? Ну, блин, ну туману то не нагоняй.

Я вздохнул.

— Друг у меня военный эпидемиолог. Из очень серьезной конторы. Был. Он умер из-за этого, но успел мне позвонить. Все очень серьезно. Смертность высокая, заразность тоже, человек с виду здоровый, еще не имеет клинических признаков, а уже заразен. Я не спец, не все понял, но это как-то связано с Короной, вроде бинарного биологического оружия. И единственный вариант — забиться куда подальше. Собственно, считай, что пришел Великий Пушной Зверь. На въезде в город уже войска, кордон готовый почти у Краснояровки. А в супермаркеты ходишь? Тачку заправляешь?

— Ну да.

— Видел, что с продуктами? А с ценами! Думай, дружище, думай. И это… «ТеплоСтройМонтаж» пошли в жопу. На меня все вали. Пусть в суд подают, или читают договор. Ничего они сейчас с нами не сделают, так, на горло берут. Лан, не могу больше говорить, в город въезжаю. Бывай, удачи.

Я поспешно отключился, не желая продолжать и оставив Тимофея переваривать услышанное. Он не был моим другом, но он был нормальным мужиком, и не заслужил, чтоб его так просто взяли и кинули. Мысленно ещё раз пожелав ему и другим работникам удачи, я въехал в город и повернул на заправку.

***

— Привет, дорогой! — Люда подставила мне щёчку для поцелуя, и я ее с удовольствием звонко чмокнул. Тут же из коридора показалась здоровенная туша Боба, которая хрипловато пробасила:

— Привет, дорогой, — и дурашливо, как для поцелуя, вытянул посеченные в молодости и похожие на неровные вареники губы. Пахнуло перегаром.

— Иди в задницу. Люда, что за домогательства? — широко улыбнулся я и пожал протянутую ладонь.

— Это он такой на людях хорохорится, а домой пришел — и на диван. Совсем обленился.

— Боб, да ты старпёр! — сказал я, подавая пакет с продуктами Бобу. По пути к ним я заскочил в супермаркет, привычно изумился бедным ассортиментом и повысившимися ценами. Взял бутылочку водки, немного пива и всякой закуси типа колбасы неизвестного состава и с запахом мяса, кусок копчёного сала в вакууме, хлеба, готовых салатов и шоколадок дочкам Боба и Люды. У них долго не получалось завести детей, а потом сразу погодки. Сейчас им было 12 и 13 лет. Невесты.

— Оппа, пивас! — прогудел Боб, заглядывая в пакет и, быстро выдергивая бутылку холодного напитка, отправился на кухню.

— Не тебе. Вообще, что за манеры, ну-ка все поставь и не трогай! — возмутилась Люда и добавила сердито, — сейчас все сядем и будешь тогда свое пиво глотать.

— Макс, чё за праздник?

— Не праздник, — помрачнев, решил сразу зайти с козырей я. — Сава умер.

В прихожей сразу наступила оглушительная тишина, только я сопел, снимая обувь и куртку.

Боб со стуком поставил бутылку на кухонный стол. Вышел в коридор.

— Бля, — он как-то растерянно посмотрел сперва на жену, потом на меня. — Рассказывай.

— Сперва дайте пожрать. С утра не ел.

Люда молча и быстро разворошила пакет, выставила на стол пластиковые боксы с салатами, настругала колбасы. Спросила, буду ли я борщ и, получив согласие, налила полную тарелку, и ещё плюхнула в нее большую ложку сметаны. Мммм, вкусно то как. Я и правда проголодался, и, уже не обращая внимание на хозяев, усиленно замолотил ложкой, заедая его хлебом с салом. Божеественнноооо…. Борщ был густой, наваристый, с небольшими кусочками мяса, таявшего на языке. Я почти рычал от удовольствия, не обращая внимания на расстроенную Люду и хмурого Боба, которому не терпелось услышать подробности.

— Слыш, кишка, хватит жрать, рассказывай! — не выдержал друг.

— Наливай. Не все так просто.

Люда сердито фыркнула, а Боб ловко скрутил пробку и оформил три рюмочки. Выпили не чокаясь.

Потом я начал рассказывать. Слова давались мне легко, сказывалась практика последних дней. Рассказал о звонке Савы, о том, как поговорила по телефону Уля с неизвестным офицером. Про блок-посты (или санитарные кордоны?) на въезде в город. Про то, что нарыл сам и Кирилл в интернете. Говорил долго, даже охрип немного. Поэтому повторили по рюмке и я перешёл к главному.

— Короче, мальчики-девочки, я уже перевез своих в деревню, завтра с утра собираетесь и едете вы. Батя там места уже готовит, разместимся, ничего. Газелька твоя на ходу?

— Подожди-подожди, завтра?! Не, ну так как-то внезапно… — Люда аж опешила. А вот Боб наоборот, меня поддержал:

— А чего ждать то? Чего высиживать? Макс верно говорит, некогда. Помнишь, я тебе говорил, что какая-то хрень непонятная творится? А ты не верила! — Боб потёр нос-картошку, из которого добрые врачи когда-то поудаляли половину костей, не выдержавших встречу с кастетом в далёком девяносто пятом году. — Леха Цэренов пару дней назад звонил, говорил что-то, вояки закрыли завод… нууу, патроны там делают. Закрыли, а весь товар со склада вывезли. Подогнали грузовиков немеряно, солдат, оцепили все. За ночь загрузили и все вывезли.

Леху Цэренова я знал плохо, он был приятелем Борьки, пересеклись на каких-то соревнованиях в Барнауле, когда долго и вдумчиво выбивали друг другу мозги. Леха был коротконогим и короткоруким бурятом, плотным и мощным. А Борян тогда был длинным и тощим. Одному было плохо на длинной дистанции, другому на короткой. Оба были упертыми и злыми, и как-то так очень неплохо потом друг с другом поладили. И регулярно созванивались и переписывались даже тогда, когда спортивные карьеры у обоих закончились.

— Оппа, — я напрягся. — Завтра с утра я ещё скатаюсь в магазин, ещё патронов докуплю. Пока вы грузиться будете. Я, кстати, на свой пипелац прицеп взял, так что за раз все вывезем.

Потом мы долго обсуждали, что собирать в первую очередь, куда и в какую машину что пихать. При этом у похмельного Боба разболелась голова, так как Люда убрала водку со стола. И правильно, завтра за руль. Часов в восемь вечера пропиликали приходящие сообщения, в двух из которых были списки того, что надо докупить в магазине. Их прислала Уля и мама. И ещё в трёх сообщения интернет- банка о поступлениях средств — зарплата, премия и деньги под отчёт. Жить можно. Отбил в ответ: «Тимофей, спасибо».

Спать пошли только в первом часу ночи. Последняя связная мысль была о том, что первое, что я сделаю в деревне — это наконец то высплюсь. Лягу и буду спать. Сутки напролет.

***

Выспаться не получилось. Боб, скотина толстожопая, за день выспался, и теперь пол ночи ворочался, кряхтел, шумно ходил отливать, вздыхал и жалобно бормотал под нос, что больше так пить не будет. Эта бодяга началась часа в три ночи, и затих он только к шести утра. А в семь нас разбудила Люда, и погнала собираться. И началась очередная серия бедлама.

В десять я их оставил, рванул в оружейку и начал скупать то, что ещё оставалось. А оставалось, надо сказать, не много и по совершенно нереальной цене. Я скрипел зубами, матерился и старался не нахамить продавцам. Но стал обладателем коробки с порохом, скупил почти все капсюля к 12 калибру — КВ-209, ЦБ и каких-то импортных. А ещё скупил капсюля КВ-7.62Н, «бердан» и порох к нарезным. Пока работники торговли радовались прибылям, я считал в уме чего у меня не хватает. Если считать, что банки «Сокола» хватает примерно на сотню с небольшим патронов 12 калибра, то капсюлей у меня с избытком. А вот на.366 калибр банки пороха хватает на 260 выстрелов, и тогда капсюлей маловато. Но тут уж ничего не поделаешь, эти капсюля продаются только здесь, а в связи с тем, что релоадом занимаются не только лишь все, то и капсюлей завозится в магазин не много. В общем, взял, что было. Настроение было ниже плинтуса, но я решил прокатиться ещё по другим магазинам. Как ни странно, капсюля нашел в маленьком магазинчике на выезде из города по Мокрому тракту. Взял, что дали, и на всякий случай взял ещё и «боксеров». На всякий случай, да. При плохом раскладе капсюльное гнездо можно рассверлить, и впихнуть туда «боксера». Наверное… я не уверен, но пусть будут.

Далее рванул в гипермаркет. К своему ужасу, увидел «Ленту» на левом берегу закрытой. Конечно же, по техническим причинам. Понял, не дурак.

Почти бегом влетел в «Пятёрочку», и уже не глядя на цены начал сгребать продукты по списку. Людей было много, и полные тележки с товаром были совсем не редкость. Мало того, люди практически разобрали продукты эконом класса, и только остатки с порванными упаковками лежали на пустых полках. Твою ж мать!

Так что я нагреб продуктов достаточно дорогих, чтобы мысленно хвататься за сердце от набежавший суммы. Набрал трехлитровых бутылей с растительным маслом, ячки, сечки, перловки, спагетти и дорогущего черного риса. Консервы нагреб не глядя, как мясных так и рыбных. Все, что попалось под руку на полке.

Бегал к машине несколько раз, с возрастающим беспокойством глядя на прибывающих людей. Кажется, начинается паника.

Забив багажник и заднее сиденье УАЗика, я помчался на заправку и залил все канистры топливом. Деньги просто таяли. Уже ближе к трем дня, грохоча пустым прицепом, прилетел к дому Боба. Там у подъезда уже стоял фургон Боба и сам Боб, на охране. Вид у него был злой, глаза зыркали по сторонам.

— Ты чего такой? — поинтересовался я у друга.

— Да народ какой-то мутный рядом круги нарезает. Девки мои пока таскают шмотки, я вот тут торчу. Людка засветила что вещи нормальные грузим.

— Давай иди помогай, я покараулю.

Боб кивнул и резво поскакал в подъезд. Я оглянулся и натянул с подбородка маску, в которой до этого метался по магазину. И правда, на углу дома курили трое, вид имели достаточно босяцкий, а рожи как с плакатов «Внимание! Розыск». Я как бы невзначай подошёл к своему УАЗику, открыл дверь со стороны водителя и незаметно вытащил из-под сиденья короткий толстый рукав с гидравлики трактора «Беларусь». Сунул его под куртку и пошел обратно к «Газели».

А к персонажам, курившим у угла дома подошли ещё двое. Побросав окурки, они навелись на меня и целенаправленно ускорились. Я глянул в сторону подъездной двери. Блин, где там Боб? Под ложечкой засосало.

— Уважаемый, тут такая ситуация, — начал с характерным лагерным подвывом один из мужиков, тощий и мосластый, в старой куртке из кожзама. А синие от портаков кисти растопырили веером пальцы. Знакомая манера. — Не можешь честным босякам пожертвовать от щедрот децл хавчика? А то кишка свистит, а у вас хавка есть. Не будь падлой, а?

Кореша этого персонажа одобряюще промычали.

— Какая хавка? Ничего не путаешь? — Я сделал шажок ближе к «Газели», чтобы не зашли сзади. Двое парней, и тоже с синими от картин руками не спеша перешли и встали от меня слева, спиной к подъезду. Ещё один обошел меня справа.

— Ты не подумай чего, мы честные бродяги, нам много не надо, — глумливо оскалился главарь.

— А с чего ты решил что тут хавка? Хлам в гараж вывозим, — развел руками я, стараясь не уронить из-под куртки шланг.

— Эээ, уважаемый, не красиво так пиздеть. За базар то можем подтянуть. Тебя Сёма спалил, телка тут коробки жратвы таскает. Косяк. Некрасиво получается.

Главарь развел пальцы, оглядываясь на своих корешей, те одобрительно закивал головами.

— Гонишь, лысый, нас за лохов держишь. — Подал голос мелкий возрастной мужичонка с гнилыми пеньками зубов и в какой-то рванине. Воняло от него как из помойки. Чушок, по-любому.

— Да и деньжат на курево бы, — подал голос ещё один гопник. — Подогрей братву, а?

— И домой доехать отсыпь, — заржали слева.

Ну не, так не пойдет. Опыта в подобных базарах у меня маловато, но отмазываться и сразу ставить себя в невыгодную позицию нельзя.

— Ты чё, баклан, мне предъяву кидаешь? За базар ответишь? Ты кто такой с меня спрашивать? На понт брать вздумал? Мне отмазки лепить западло, съебись отсюда, клоун!

— Ааа, фраер, ты масть путаешь! — оскалился нержавейкой в пасти главарь.

— Твоя масть дырявой ложкой под нарами баланду хлебает, понял, пидор?!

Слева бахнула на пружине подъездная дверь, и детский голосок пискнул: «Ой!»

И события полетели вскачь. Я рванул из-под куртки шланг, и словно нунчаками крутанул восьмёрку снизу. Первый удар пришелся на правое запястье с ножом (и когда он успел его вытащить?!), второй пришелся точно под подбородок. Нож по широкой дуге полетел в сторону, бандит лязгнул зубами, и схватился за челюсть, валясь назад. Правой ногой почти не глядя я влепил ребром стопы в вонючего беззубого гадёныша. Я за последнее время потерял растяжку, но приобрел в весе. Подошва моего ботинка с хрустом влетело в его колено и развернуло в обратную сторону.

Маришка, младшая дочка Боба, завизжала у подъезда, и выронила мешок с посудой. По ступенькам затарахтели кастрюли и какие-то сковородки. Я, пытаясь разорвать дистанцию, перепрыгнул через мелкого, который упал и схватился за изувеченное колено. Теперь против меня было трое, главарь мычал и пускал кровавые слюни сидя на мерзлом асфальте.

— Мочите, ссуку!! — заорал один из нападавших, и с длинным ножом рванул в атаку. Зря он так. Я выждал момент, когда быстрый и глупый следом за мной перепрыгнет через воющего мелкого, и широко замахнулся шлангом. А потом вместо удара сверху, кистью крутанул им снизу, с выпадом, и хлестко стеганул им прямо в пах. И следом на обратном круговом движении рубанул по плечевому суставу. Этим шлангом я с лёгкостью колол кирпичи, и тяжёлая стальная муфта на его конце превратила плечо или ключицу нападавшего в осколки, а зека в инвалида. Нож со звоном улетел под «Газель», и я с размаху добавил ему прямым ударом ноги в солнышко. Бандит хекнул и улетел назад, перелетев через воющего чухана под ноги оставшимся двоим, а я снова разорвал дистанцию, метнувшись вокруг кабины Газели. Теперь против меня было двое озверевших гопников, причем у одного в руке был маленький острый топорик с темляком. Я похолодел, зек легко крутанул оружие в руке, что выдало в нем умелого бойца. Ссука! Второй попытался обойти меня. Эффект неожиданности пропал, положение мое резко ухудшилось, я рванул вокруг Газели, думая заскочить в подъезд. Словно издеваясь, визг Маришки прекратился, подъездная дверь хлопнула, закрываясь на замок. Что-то промычал или невнятно проорал главарь с другой стороны машины. Я с матюгами развернулся к нападающим, не глядя с разворота махнув своим оружием. И тут сзади этих двоих из-за кабины появилась большая тень, и мужик с топориком словно переломился пополам от могучего удара в почку. Звеня инструментом, ублюдок рухнул как подкошенный, с костяным стуком ударившись об асфальт лицом, изогнулся назад и заскоблил каблуками в мёрзлой луже. Оставшийся бандит закрутился между нами, и я рванул в атаку, молотя мужика шлангом куда ни попадя, по локтям, плечам и голове. А Боб начал вдумчиво и жестоко наносить удары ребром чугунной сковородки, которую подобрал, видимо, прямо на крыльце.

— Пиздец, — изрёк я, тяжело дыша. Адреналин чуть не из ушей лил.

— У нас чуть не отжали макарошки, — кивнул Боб, и мы истерически заржали, прямо над изувеченным в мясо гопником. Потом, словно опомнившись, резво осмотрели место драки. Двое последних лежали без сознания, мелкий ублюдок с гнилыми зубами отполз метров на пять и то выл, то сулил нам кары жестокие. Тот, кому я разбил плечо, сбежал, а главарь лежал в луже крови со свернутой челюстью и пускал кровавые пузыри.

— Я, когда мимо пробегал, ему с ноги в морду зарядил, — пояснил Боб, — Чтоб не рыпался.

— Давай ка приберемся быстро, пока мусора не прикатили.

Мы ухватили главаря за шиворот, и быстро оттащили его за помойку, которая была метрах в десяти. Пользуясь тем, что меня не видно из дома за кирпичной оградой мусорки, я сильно ударил его шлангом по колену, разбив чашечку.

— Зачем? — изумился Боб.

— Он будет черовски занят лечением. И может сдохнет раньше, чем припрется к тебе домой с волыной, чтоб навалить тебе на рот.

Боб понятливо кивнул, и следом мы быстро перетащили за шиворот туда же неудачливых грабителей. Не фортануло падлам, бывает, работа у них такая. У одного из бандитов на тощих ключицах под драной футболкой заметили синие звезды. Ему я тоже провел массаж коленей, и едва удержался, чтобы не проломить череп. Ненавижу таких! Быстро обшмонали, подобрали тесаки и топорик, а потом всё закинули в машину.

Потом скидали в Газель разбросанную по ступенькам посуду, и, решив за остатками заехать завтра, загрузили испуганных девчонок и Люду в машину, спешно рванули из города. Выгрузимся в деревне, и следующим рейсом уже на одном УАЗике скатаемся в город.

Уезжая, я глянул на окна дома, где жил Боб. В окнах и на балконах торчали зеваки с телефонами, кое-кто даже хлопал в ладоши. Цирк бля, мать их в качель. Хоть бы один помог, козлы.

***

Подъехали к повороту на Боровое мы уже затемно, и, немного посовещавшись, решили заночевать в машинах. Соваться в ночь на раскисший профиль не хотелось, груженую «Газель» я, если что, не вытяну. Но и стоять на трассе тоже не стоило. Поэтому мы проехали немного, пока дорога позволяла, и встали. Остро почувствовал, что мне не хватает ствола. С ним как-то спокойнее. Тем более ночью на болотах.

Так или иначе, но через некоторое время я натянул на голову шапку-пидорку и капюшон, завернулся в плащ-палатку и, как ни странно, задремал, скукожившись на переднем сиденье. Заднее сиденье то всё было занято продуктами и другим барахлом. Даже снилось что-то сумбурное, тревожное. Несколько раз подскакивал с колотящимся сердцем, как будто снова дрался у подъезда. Промучившись так, перед рассветом я вылез из машины. Стекла изнутри запотели и покрылись изморозью, капот и крыша снаружи побелел от инея. Размявшись и отлив в кустах, я попинал землю в замерзшей колее. Вроде хорошо замёрзло, глядишь и проедем без приключений.

Хотя и колеи глубокие. Тут что, трактора катались? Траншеи прям. Дааа, правильно мы ночью не сунулись. К утру бы точно колеса вмерзли бы в лёд, ещё и выдалбливать бы пришлось.

Сзади открылась дверь Газели и на дорогу с оханьем и кряхтеньем выбрался Боб. Неуверенно стоя на мерзлом грунте он медленно покрутил задницей, держась за поясницу.

— Затек на сиденье. Ну нахрен такие приключения. Ооох…

— Не бзди, братан, то ли ещё будет, — успокоил его я.

— Да ну тебя, типун на язык. Как спалось?

— Спасибо, отвратно, — не стал врать я.

Боб несколько раз присел, помахал руками и уже куда увереннее поспешил в кусты. А я полез под сиденье в машине, где у меня в пакете лежал походный примус. Надо попить чая.

Через пол часа из «Газели» выбралась Люда, а у меня в котелке закипела вода. Разлив кипяток по одноразовым стаканчикам, поставленным на капот УАЗика, Люда насыпала в них растворимого кофе.

— У тебя сахар есть?

— В бардачке коробочка, — ответил я и тут же выругался, стукнув себя ладонью по лбу.

— Ты чего? — спросили одновременно Миркины.

— Батя сахар просил. На самогоночку. Он же аппарат с собой взял.

— И ты забыл?! — ахнул Боб. — Ну ты дурень, ей богу! Вместо водки мухоморы жрать будешь! Не, ну вот же ж дурень, а?

Я покаянно хлопнул себя по ляжкам, и развел руками.

— Ну забыл, ну расстреляйте меня, что-ли?

— Да мало тебя расстрелять, Макс, ты ж нам весь конец света испортил! О горе нам, горе! — трагически схватился за голову Боб.

— Да ну вас. Вот поедем за остатками вашего барахла, и сахару купим.

— Куда я попала, — улыбнулась, потягивая кофе, Люда. — Сборище дебоширов и алкашей. Деклассированные антисоциальные элементы.

Мы с Бобом запротестовали, но настроение существенно поднялось. Поднялось и солнце, заиграв яркими искрами на сверкающем инее. А ещё вскоре из Газели вылезли Миркины-младшие. Наскоро перекусив бутербродами, мы двинулись в путь, и ещё через два часа преодолели полосу препятствий, по недоразумению называемую дорогой.

***

Въезжая в ворота из крашеного штакета, я удивился, что кроме близнецов, играющих на огромной куче не колотых дров, больше никого видно не было. Точнее, из окошка выглянул батя в майке, махнул рукой и задернул шторы. Не, ну нормально?! Зато мелкие с криками рванули ко мне, ктобыстрее, и я поймал их обоих, подняв на руки. А тяжёленькие однако, растут как на дрожжах. Малые наперебой мне начали что-то рассказывать, но я, чмокнув каждого в щеку и немного пощекотав щетинистым подбородком, поставил их на землю и отряхнул испачкавшиеся детскими сапожками штаны.

— Нифига себе. — вылезший из Газели Боб повел рукой на дрова и свежие доски, завалившие двор. — Ты когда это все успел?

— Доски я сразу купил в райцентре, а дрова видимо батя подсуетил. Судя по куче, тут две телеги точно. А то и поболе. Понятно, кто окончательно добил дорогу.

Я развернул УАЗик и подогнал задом к крыльцу, чтобы быстрее выгрузить. А Бобу сунул в руки ножовку и сказал:

— Видишь, пролет забора покосился? Вот, выпили прожилины и часть штакетин, и загоняй свое ведро задом во двор, носом на дорогу.

— Это у тебя ведро, а у меня чудо отечественного автомобилестроения, рывок и олицетворение прорывных технологий. — поднял палец вверх Боб, но ножовку взял и бодро отправился к забору.

— Зачем забор то пилить? — полюбопытствовала подошедшая Люда.

— Да нормально. Тут всё равно не проехать, а забор и так сгнил весь, не успел я его починить. А ваша колымага органично впишется в пейзаж и закроет дырку.

Она хохотнула и, стукнув меня кулачком в бок, пошла к дому.

— Малые, а где все? — спросил я детей. Дрыхнут ещё что ли?

— Нет, телек смотрят, — сказал Дрюха, а Витя дополнил. — И в телефоны пялятся, и говорят плохие слова!

Я аж завелся. Нет, ну вообще ничего святого — ни дрова не сложены, ни доски не попилены, а в телек смотрят. И в телефоны. Дел что-ли нет?! Расслабился личный состав, страх потерял. Ну ничего, сейчас взбодрю.

— Борян, айда в дом, потом разгружаться будешь. Надо позавтракать, — махнул я рукой другу.

А дома и правда личный состав хором предавался моральному разложению, внимательно уставившись в волшебный ящик. Шли новости. Я разулся и было открыл рот, чтобы устроить итальянский скандал с истерикой, но прислушался, обалдел и, не раздеваясь, вошёл в комнату.

На экране была панорама Москвы, видимо, из какой-то высотки. Изображение прыгала, как будто снимали смартфоном. Был виден дым, по улице бежали солдаты, а над городом вертолет внезапно выпустил реактивную струю и ракета пошла на какую-то цель. Комментатор, видимо в прямом эфире, судя по косноязычию, сбиваясь говорил об уличных боях. «По непроверенным данным Росгвардия и полиция ведут бои со спецназом… простите, и спецназ в том числе ведут бои с военнослужащими…»

«Где находится президент никто не знает…», «кортеж премьер-министра догорает на рублево-успенском шоссе, о местонахождении самого премьера данных нет…», «…вертолеты нанесли удар по телецентру…».

Сознание даже не все успевало осознать, поток информации плотно лился с экрана, причем я даже не смог понять кто с кем воюет. Похоже, что и сам комментатор не понимал. Просто под утро Москва третьего десятилетия 21 века проснулась в Бейруте 80-х годов. Кадры перестрелок, горящей бронетехники и трупов на улице шли одни за другими.

— Нихуя себе, — я схватился за голову.

— Максим! Макс! Папа! — одновременно воскликнули мать, жена и дочь, а сыновья наперебой закричали:

— Мама, мама, а папа опять сказал плохое слово!

— Тихо! — рявкнул отец, грозно посмотрев на всех поверх очков. А Кирилл оторвался от планшета:

— В нэте полный бардак. Правительственные сайты не работают, телега, воцап тоже. Пишут, что банки закрыты.

— Братан, я думаю, в машине поедим. Торопиться надо. — подал голос Боб. — А то чует моя… кхм. Короче, имею предчувствия. Людок, сообрази нам бутеров, а? Пока мы Максов пипелац разгружаем.

— Ты сахар купил? — спросил отец, а мать аж подпрыгнула от возмущения:

— Да заколебал ты своим сахаром, не до тебя. Видишь что творится?!

— Так самое ж время бражку ставить! Кто ж на такое трезвым смотрит?!

— Не, батя, вылетело из головы. Прям сразу на въезде и куплю.

Батя сплюнул, махнул рукой, мол, вырастил недотёпу на свою голову, и отвернулся к телеку.

В телевизоре громко бумкнуло, на экране лязгнул гусеницей танк, изображение запрыгало, видимо, оператор бросился наутёк.

Я схватил с этажерки кулёк и сгреб со стола пирожки с мясом. Мама, видимо, вчера напекла. Уля нагребла в термос щей и отрезала пол булки хлеба, выпеченного уже здесь, в хлебопечке.

А Боб уже открыл УАЗик и по-варварски скидывал из багажника вещи в прихожку. Кирилл накинул куртку и тоже пошел помогать, туда же пошли Уля с Людой. Я глянул на часы — почти одиннадцать. Минимум четыре-пять часов на дорогу, потом в гипер, там не меньше получаса. Потом на заправку, потом домой сперва ко мне, потом к Бобу ещё заскочить надо. И до комендантского часа надо уехать из города. Блин, впритык времени.

— Лысый, иди помоги прицеп оттащить. — Борян сунул голову в дверь и добавил. — И давай уже помогай, шланг.

— Сынок, если получится ковры привези. На стены и пол надо накидать, теплее будет. А то сквозит.

— Да, мам, понял.

После того, как управились со срочным, я залез под топчан в соседней комнате, и выдернул из свертка заслуженного и прокачанного «Вепря».366 калибра, подсумок с тремя тридцатиместными магазинами и сумку из-под противогаза с патронами. Трех сотен хватит, надеюсь, воевать не придется. Два пятиместных магазина сразу снарядил, и сунул в карман. А тридцатиместные пусть Борян уже в машине снаряжает. Сейчас мне некогда.

Почему «Вепря»? Потому что двустволки брать смысла нет, я ж не по перу собрался? И два выстрела как-то маловато. Да и здесь, в деревне, нужно оружие, нельзя своих без него оставлять. И Моську — тоже зачем? Болтовик и перезаряжать дольше, чем полуавтомат, и дальность стрельбы избыточна. И боеприпас дорогой. Надо кстати бате сказать, чтоб примерился к оружию и дал Кирюхе попрактиковаться. Ствол нормально пристрелян, оптика отличная на сотни две — две с половиной метров и барнаульскими патронами стабильно в ладошку укладывается. А мне, если не дай бог оружие применять придется, то скорее всего это будет минимальная дистанция и быстрый темп. Так что другой альтернативы нет. Полуавтомат самое то.

И вообще, главное в нашем деле — не подставляться. Это первое, основное и единственное правило самозащиты. Остальное — производные. Вот если не подставиться не получилось, то «Поросенок» будет неплохим аргументом в споре. Второй раз встреча с субъектами типа тех босяков около дома Миркиных может закончиться плачевно.

Все, пора. Время уже двенадцать, а мы ещё тут тремся.

— Цигель, цигель мой толстый друг, — поторопил я Боряна, привычно услышал в ответ что он не толстый, а бодипозитивный, а я ему просто завидую. Проходя мимо телевизора, вещающего очередную порцию кошмаров, я скривился как от зубной боли. Если к эпидемии добавить ещё и государственный переворот, то трындец становится полным и безоговорочным.

— Заводись, — крикнул я Боряну, одевая сапоги. — Я уже бегу!

Когда я уже запрыгнул за руль, из дверей дома показалась лохматая голова Кирилла, и прокричала:

— Максим Викторович, в новостях пишут, что неизвестные убили главу «НаноРосс», Чубасова. Повесили прямо на воротах его имения.

Я от такой новости аж тормознул, а Боб чтобы лучше слышать почти залез мне на руль.

— Как повесили?

— Как-как… За шею! Пишут, прямо на воротах его имения. Охрану перестреляли и тю-тю… Кончился рыжий.

— Блин, ну хоть одна приятная новость за утро, — хохотнул Боб, я в изумлении покачал головой и надавил на газ. Время, время…

Когда мы уже выбирались на трассу, раскидывая комья грязи с колес, позвонил Кирилл, и сказал, что в Москве и других крупных городах банки закрываются, а из-за паники в банкоматах не хватает наличности. И некоторые коммерческие банки просто перестали совершать транзакции. Я сказал «понял» и развернулся на сто восемьдесят градусов, рванув в соседний райцентр.

— Бабло снимем, — пояснил Бобу. — Пока можно.

Снял все что осталось из того, что перевел мне Тимофей, почти сто тысяч.

Движимый каким-то предчувствием, позвонил тете Вере, соседке, и попросил ее позвонить своему брату, фермеру, который занимался пшеницей, комбикормами и добавками. Пусть привезет нам тонну пшеницы, деньги есть, я оплачу как доеду. И за доставку тоже заплачу. Да, хорошей, кормовой, не протравленной химикатами. Да, в мешках.

На немой вопрос Боба сказал:

— Жрать будем. Пшеницу тоже едят. Кашу делают. В курсе? Ценник порядка 30 рубликов за кило, нам тонны минимум на год хватит. Ну ещё мамка обещала к соседям зайти, несушек купить.

Борис на это только головой покачал, ничего не сказав. Кажется, ему тоже было не по себе. Потом я звякнул Кириллу, предупредил о пшенице, мол, ежели чего будь готов. Он сказал что как пионер, всегда готов, и порекомендовал залиться топливом под завязку. Вроде, из-за проблем с банками крупные сети заправок практически парализованы и не продают топливо. У нас вроде пока все норм, но случаи, как известно, разные бывают. Я вздохнул. Ужасаться или удивляться сил уже не осталось. Трындец шагает по планете, и надо постараться не сдохнуть.

Ещё одно свидетельство приближающегося апокалипсиса нас ждало в Краснояровке. За ровными рядами сетки-рабицы в отдалении стояли несколько мотолыг, как называли военные тягачи МТ-ЛБ и МТ-ЛБУ, а также БТР и БМП. Один БТР стоял на кольце автодороги, повернув ствол на мост в сторону города. Рядом был установлен дот из бетонных блоков и мешков с песком, где курили несколько бойцов.

— Трындец, — выразил нашу общую мысль Борис. — Как только замес в Первопрестольной разрулится, нас тут точно запрут. К бабке не ходи.

— Вот поэтому надо сегодня быстро шевелить задницей.

— Угу.

***

В гипермаркете был разгром. Нас встретили почти пустые полки, оставался уже либо откровенно дорогой, либо повреждённый товар. Сахар ещё был, и я нагрузил полную телегу. Часть в белых мешках, а часть в расфасованные по килограмму бумажных упаковках. Борян тормознул у отдела «Сад и огород», и сгреб с полок семена. Пригодятся. А и верно, пригодятся. Ещё мы взяли муки, дрожжи и несколько литров дорогущей водки. Дешевой уже не было. Взяли кетчупа, несколько помятых пакетов лапши быстрого приготовления, и несколько банок корнишонов. Они, видимо, нафиг никому не были нужны. Покрутившись ещё по магазину, зашли в аптеку, набрали дешёвых бинтов, пластырей, йода, зелёнки, всяких аспиринов и уломал провизоршу продать нам антибиотиков, много и разных. Получилось. Хоть и очень дорого, зато не очень много.

Когда мы стояли у машины, перекладывая добро из тележки в багажник, пиликнул телефон. Я прочитал и выругался: тетя Вера созвонилась с братом, и тот согласился привезти нам требуемое. Но по 50 рублей за кило. Итого 50 тысяч, доставка безвозмездно. Я даже не стал спрашивать, с каких щей ценник на зерно вырос почти вдвое. Просто написал, что я согласен, деньги есть, приеду отдам. Пусть везёт, мироед.

Начинало темнеть, и мы поехали на заправку. И обломались. Закрыто, бенза нет. На следующей тоже. Я уже был на взводе, когда нашли работающую заправку с неизвестным мне названием, и даже почти без очереди. И не мудрено, с такими то ценами.

— Братан, давай убираться отсюда. Мне что-то совсем неуютно.

— Домой надо заехать, Боря. Там немного, за час у меня и у тебя управимся.

Борис покачал в сомнении головой, но спорить не стал. Мы покатили сперва к нему, это было ближе. Когда выезжали с заправки, я обратил внимание на два УАЗика с черными армейскими номерами, полными вооруженных бойцов в респираторах. Они заезжали на заправку, причем один встал на въезде так, чтобы никто не смог проехать. Что будет дальше, я досматривать не стал, вывернул руль и выехал на дорогу.

— А если нас там ждут? Вдруг соседи мусоров вызовут? Тех гопников мы уработали точно на пару лет общего режима.

— Ерунда, у них сейчас других дел полно. Мой УАЗик в прошлый раз был сплошным комком грязи, и с прицепом. Номера были, и есть, кстати, вообще нечитаемые. И темнеет, у тебя во дворе лампочки ещё при царе Горохе разбили. Так что мухой залетишь наверх, пока я покараулю, и так же вниз.

— Тебе лишь бы не работать. В прошлый раз даже драку устроил, лишь бы не помогать шмотки таскать — улыбнулся успокоившийся Борис.

— А то, — согласился я.

Так и сделали. Борян вытащил несколько сумок и какие-то мешки, и мы быстро укатили ко мне.

Я тоже на скорую руку со стен и с пола снял ковры и скрутил в расхлябанный рулон. Запихнули на заднее сиденье. Нарезал несколько кругов по квартире, ничего ли не забыли, и, закрыв за собой дверь, бросился к машине. Время уходило, скоро комендантский час.

— Никуда не едем, — хмуро сказал Боб, уставившись в телефон.

— В смысле?!

— Загляни в телефон. И кстати Кирилл звонил, ты видимо не слышал.

Я сунулся в телефон, и правда, несколько пропущенных. И смс от МЧС. В ней сообщалось, что с сегодняшнего дня и с сего момента в связи с биологической угрозой указом президента вводится чрезвычайное положение, военное положение и карантин. Запрещено покидать места проживания, закрываются все дороги федерального и местного значения, войскам предоставляются чрезвычайные полномочия, вплоть до применения летальных средств. Эту фразу я перечитал дважды, пытаясь осознать.

— Они что, стрелять будут?!

— Я то откуда знаю?!

— Так «летальных средств», написано…

— Ты заебал, Брюс, я по чём знаю?! — вспылил Боб.

Также были запрещены все массовые мероприятия, полностью останавливается работа предприятий, общественного транспорта, и других предприятий, не занятых в сфере критически важных для жизнеобеспечения.

— Боря, кажется, пока мы катались, мы что-то пропустили.

— Президент объявился. Через пол часа говорить будет.

Вдалеке словно начали ломать доски. Короткие и такие знакомые звуки иногда сливались в сплошной стрекот разной тональности. Бахнул взрыв, низкие облака подсветились снизу красноватыми отблесками. Мы в голос выматерились. Да что же это то такое?! Это что, блядь, за хуйня поперла, в полный рост?!

Вспомнив, набрал Кирилла. Тот ответил сразу, словно держал телефон в руках.

— Алло! Максим Викторович, слушайте внимательно. Судя по всему…

— Подожди, громкую включу, чтоб Борька слышал. Давай.

Из телефона громко и торопливо зазвучал голос Кирилла:

— Объявлен карантин, причем очень жёсткий. Воякам дали невиданные полномочия. Судя по тому, что пишут в соцсетях, они решили облегчить себе задачу и просто остановили работу всех заправок. Без топлива никто никуда не поедет, простенько и элегантно. Стопудовый карантин. Говорят, что особо упертым заправки просто сжигают. Бенз вывозят, где могут.

Была кстати попытка переворота, вроде там схлестнулись сперва охрана президента и спецназ с ГРУ с ментами, Росгвардией и прочими ОМОНами и СОБРами. С фтонтов выводят ЧВК, тоже на карантины. Часть министров…

— Кирилл, тормози, похуй Москва, хай горит. Что у нас, в Иртышске? Тут тоже стреляют.

— Не знаю. Пишут, мол вроде менты с семьями попытались прорваться через оцепление. Эээ… короче, пишут, что все мосты теперь перегорожены бетонными блоками, основные дороги тоже. А какие-то особо прошаренные менты решили сбежать, загрузились в автобус, нацепили мигалки на Гелендвагены и крузаки, и с помпой наехали на блокпост. Те послали мусоров нахер, какой-то ментовской полкан попер буром, слово за слово, хреном по столу, и началась стрельба. Солдатиков было мало и их быстро покрошили в винегрет, но тут вырулил подкреп с бэтэрами, и покрошили ментов, причем вместе с автобусом, где были семьи. Жесть нереальная, теперь, говорят, менты зарубились с солдатами, в драку влезли Росгвардия и даже какой-то местный ЧОП или стрелковый клуб. Типа, местные с пришлыми. В общем, мужики, сидите пока дома. А то попадете под раздачу. Глядишь, с утра будет хоть чуток понятнее. На навигаторах все трассы красные, не проездные.

— Ладно, вкратце поняли. У вас там все норм?

— Ага. Зерно привезли, сорок мешков, быстро перекидали. Виктор Прохорович радуется, но называл вас нехорошими словами, мол, мало взял… — При этих словах я поморщился а Боб ткнул меня под ребра и прошептал на другое ухо:

— Жмот!

— Зело, говорит, из пшенички хорошая водочка может получиться. Ну а мама ваша, соответственно, гонит папу и меня в сарае угол под курей отгораживать. Все нормально, в общем.

Распрощавшись через некоторое время, я отогнал УАЗик на свое законное место во дворе, под своим балконом, прижав запаской к столбу, чтобы сзади было невозможно открыть багажник. Ничего вытаскивать из машины мы не стали, тем более что из-за наваленных ковров больше ничего не было видно. Я только сунул под мышку завёрнутого в тряпку «Поросенка», и повесил через плечо противогазную сумку с патронами и подсумок.

А вот Боб залез под ковры, долго рылся, пыхтел и бурчал, а потом с победным видом помахал перед моим носом парой литровых бутылок водки и банкой корнишонов.

— Живём, братан! И пусть весь мир отсосет!

Я вздохнул, и, нашарив в кармане ключи, отправился в подъезд.

— Тебе с моим батей нужно скорешиться. Будешь всегда навеселе.

— Нельзя, меня тетя Лена грохнет. Или Людка. Или обе. Забьют, как мамонта.

А дома нас ждал бардак и запустение, пыль по углам и всякий хлам, который мы не взяли с собой. Поэтому сперва мы дёрнули по соточке, хрумкнули огурчиком, заварили лапшу, и бардак с пылью перестал меня волновать. Потом включили телек, висящий на стене, и прилипли к экрану. Должен был выступать президент, а пока шли кадры уличных боёв в Москве и Питере.

***

Тиран выглядел откровенно паршиво. Даже при всем при том, что над ним поработали штатные гримеры, что его костюм был как всегда без единой складочки, вид президента был усталый и нервный. Под глазами набрякли мешки, тонкие губы словно пытались разгладить злую гримасу. Однако голос был ровный, фразы четкие и понятные. Опыт не пропьешь, уж говорить то за двадцать с лишним лет он научился блестяще. Заслушаешься.

— Дорогие сограждане. Россияне. Многие из вас наверное уже поняли, что сейчас происходит попытка государственного переворота. Так вот, как законно избранный, легитимный президент Российской федерации, могу сказать вам следующее: ничего. У них. Не. Выйдет. Я чувствую вашу поддержку, и намерен сохранить конституционный порядок и законность. Для этого у меня есть все средства и возможности.

При этих словах Борян хмыкнул, а я сделал страшное лицо и помахал пальцем над рюмками — оформляй, мол. Борян быстро набулькал до краев.

— Но для того, чтобы максимально четко дать вам представление о ситуации, о той опасности, с которой столкнулось наше государство, я должен начать с самого начала.

Итак, некоторое время назад наши китайские партнёры сообщили, что в одной из провинций были отмечены нетипичные случаи гибели людей. Исследования показали, что это новое. Инфекционное. Заболевание. Ещё раз подчеркну. Это новое инфекционное заболевание. С высочайшей летальностью. Высокой заразностью и длительным бессимптомным периодом.

Зазвонил телефон. Я схватил трубу и, стараясь не мешать Бобу, который даже жевать перестал, сказал:

— Да, Пчёлка моя.

— Что, Темнейшего смотрите? Он сейчас говорит.

— Ага.

— Ну ладно, а то вдруг вы не в курсе. Перезвоню потом.

— Целую.

— …рабочая комиссия пришла к неутешительным выводам. Без жёсткого локдауна нам не выбраться. Ещё раз. Либо мы устраиваем жесточайшие карантинные мероприятия, либо жертвы будут колоссальны.

В кратчайшие сроки были определены основные мероприятия, призванные защитить граждан от инфекции. В эти мероприятия были включены и национализация основных стратегических предприятий, и национализация системообразующих банков, и сетевых ретейлеров и многое другое.

Данные выводы и мероприятия стали известны некоторым представителям экономического блока. Произошел раскол на самом верху руководства России. Заговорщики, не понимая истинных масштабов бедствия и испугавшись экономических потерь, ставя свои личные интересы выше государственных, подняли мятеж. Пользуясь тяжёлым положением, попытались взять власть в свои руки. Результат вы видите. На улицах российских городов происходит вооруженное противостояние сторонников и противников конституционной, подчёркиваю — законно избранной власти.

Мятежники, а точнее, изменники родины, играют на стороне врагов России. Два часа назад наши западные партнёры выразили коллективный протест подавлению мятежа. По их мнению, мы не должны мешать демократическим преобразованиям, а наши меры по восстановлению законности и порядка являются чрезмерно жестокими. А в связи с этим они полностью заблокировали транзакции валюты, заморозили российские валютные резервы и отключили Россию от всех платежных систем, что в некоторой степени осложнило работу финансовых органов.

Данные беспрецедентно наглые, циничные и отвратительные действия мы должны воспринимать как объявление нам войны. Пока экономической, направленной на подрыв государственности изнутри. Это экономический терроризм. И мы не можем не отреагировать. Как президент Российской федерации, и властью, данной мне народом России и конституцией, я объявляю Чрезвычайное положение. А как Верховный главнокомандующий приказываю:

Первое. Всем вооруженным формированиям, участвующим в противостоянии с законной властью, прекратить сопротивление и сдать оружие. Мятежников, сдавшим оружие до 7 утра завтрашнего дня, к ответственности не привлекать, и автоматически провести амнистию. Тех же, кто добровольно не сложит оружие и продолжит сопротивление — уничтожить.

Второе. Ввести жёсткие карантинные мероприятия. Полный список мероприятий я сейчас зачитывать не буду, он будет распространен в средствах массовой информации. Отмечу лишь, что если данные мероприятия провалятся, то жертвы будут огромные. Подчеркну ещё раз — карантин — это вопрос жизни и смерти.

Третье. В связи с резко осложнившейся международной обстановкой, как Верховный Главнокомандующий, приказываю: Ракетные войска стратегического назначения привести в полную боевую готовность. Воздушно-космические силы, Военно-морской флот вывести в пункты дислокации согласно планам военного времени. Сухопутные силы и силы Росгвадии в соответствии с разработанными планами привлечь к обеспечению законности, порядка и выполнения карантинных мероприятий.

Четвертое. Границы, все пункты пропуска закрыть в обе стороны с семи утра завтрашнего дня и до особого распоряжения.

Пятое. Полностью запретить хождение иностранных валют в Российской федерации. Единственным законным средством платежа становится российский рубль.

Наши дорогие партнёры забывают, что мы живём в глобальном мире. И у нас тоже есть чем ответить на давление. С нуля часов завтрашних суток приказываю полностью перекрыть подачу газа, нефти и всех остальных ресурсов западным потребителям. Мы лучше сожжем их на границе. Пусть топят кизяком, надеюсь, начинающаяся зима и генерал Мороз остудит излишне горячие головы.

Президент злобно оскалился безукоризненными имплантами, дёрнул глазом, но быстро взял себя в руки, и продолжил:

— Дорогие друзья. Нам предстоит тяжелейшее испытание. И от того, насколько мы сильны духом, насколько мы дисциплинированы, ответственны и терпеливы, зависит наша жизнь и судьба России. Будьте здоровы. До новых встреч. Напоминаю, более полный список мероприятий будут переданы в средства массовой информации и будут доступны всем.

Спасибо за внимание.

Некоторое время мы с Бобом молча пялились в заставку, которая пошла после выступления президента, и переваривали услышанное.

— Я нихуя не понял, у нас карантин или мы к мировой войне готовимся?

Боб развернулся ко мне, словно это я писал речь президенту.

— А я почем знаю? Похоже, сперва Китаю прилетела подача в виде вируса, этот вирус расползается теперь по миру. Пока мы и Китай не знаем, за что хвататься, просвещенный Запад решил воспользоваться ситуацией и внести в нашу жизнь некоторое оживление. Ты кстати наливай, чего сидишь?

Боб встрепенулся и разлил, причем я жестом сказал не торопиться и друг налил по пол рюмки. Ну или лишь немного больше половины.

— Теперь у нас мало того, что практически маячит гражданская война, — я хрустнул огурцом и продолжил с набитым ртом, — Так ещё и парализованы банки и вообще банковская система. Денег нет, но вы держитесь.

— А что, неплохой ход, между прочим, — внезапно подал голос задумавшийся Боб. — Смотри. Сейчас от всех этих событий у людей нет денег, нет топлива, везде карантин и бардак. Распространение заразы резко замедлится, и меньше инфицированных доберется к этим уродам… партнёрам, то есть.

— Да ладно, — не согласился я. — Что Европа, что Штаты, у них самый большой траффик авиаперевозок. Так что зараза уже там, даже не вопрос. Кстати, наше нищебродское житие в данном случае, получается, скорее плюс, чем минус.

— Спасибо презику за это, — хохотнул Боб.

Я раздражённо махнул рукой, мол, не перебивай. Отношение Борьки к власти было резко негативное, но спорить с ним сейчас мне не хотелось, и я продолжил.

— Поэтому зараза там уже наверняка есть, так что… эй, хватит жрать, не превращай закусон в еду.

— Ты хошеш шкажать, — Боб гулко проглотил и продолжил, — Что в Европах будет лучше чем у нас?

— Да ну тебя, — я отрицательно замотал головой. — Я хочу сказать, что осложняя нам жизнь они пытаются во-первых придавить нас, а во-вторых упростить жизнь себе. Но, видимо, не свезло, президента не грохнули, а полноценной внутренней заварухи не получилось…

— Ещё не вечер.

— Ну ладно, посмотрим.

— Так вот… — я сбился с мысли, в голове уже начало немного шуметь от выпитого натощак и накопившейся усталости. — Так вот, если главнокомандующий выполнит свою угрозу и перекроет газ Европе, то через месяц они начнут замерзать и по своей привычке начнут бузить. И ещё вопрос, кому будет хуже — нам с нашим терраном, или им с ихней демократией.

— Через месяц, если у них уже есть зараза, — Борис выделил слово «уже», — им будет фиолетово, с газом они сидят или нет. Народец начнет дохнуть, и бузить и мародерить они будут в любом случае.

— Боюсь, месяц и мы тут без бардака не проживем. Да и денег нет, сам видел, что в «Ленте» творилось. Денег нет, жратвы нет, топлива нет, на улицах стреляют. Кстати, братан, а у нас то чего есть пожрать? — Борян аж вскинулся. Я тоже напрягся, и полез по шкафам.

Количество продуктов не радовало. В основном оставили тут открытые пачки, всего понемногу. Пару уполовиненных пачек разнокалиберных макарон, немного гречи, ячки и почти полный пакет перловки.

— Оооо, болты жрать будем, — скривился Боб. — У меня на перловку с армии аллергия.

— Ну не жри, мне больше останется.

Была упаковка старых сухарей, немного соли и пакет сухого молока. Это то говно у нас откуда? Отродясь не любил и не пользовал эту гадость. Чистая химия и краска. Тьфу!

Ну в машине ещё есть по мелочи.

В холодильнике тоже было шаром покати. Недоеденная бутылка кетчупа, заветренный кусочек масла в маслёнке, ну и прочие подобные остатки.

— О, сало. Полфунта, — Борян взвесил на ладони маленький целый брусок. — А это чё? — Залез в морозилку и вытащил пакет с каким-то подозрительным содержимым. Вроде и курица там присутствовала, но и кусочки колбасы и кажется кости.

— А это, мой юный друг, моя добрая жена собирает несчастным беспризорным дворовым собачкам и подвальным кошечкам, которых ещё не сожрали бомжи. Кости из супа, заветревшаяся дешёвая колбаса, куриные жопки и кожа.

Борян повертел кулёк в руке, понюхал даже, вздохнул и сказал:

— Гав, — сунул кулёк в морозилку и добавил. — Братан, мы в заднице.

— Как-то да. Наливай. И это, порежь сала.

Когда мы ещё немного выпили, я продолжил ранее начатую тему:

— Таким образом, мой юный друг, где-то через неделю народ начнет на стенку лезть. И если не наладят поставки жратвы и денег…

— И бухла!

— А? А, ну да. И бухла. Так вот, через неделю народ начнет метаться по улицам и забьет на карантин болт. Тем более что Сава говорил, что инкубационный период аж целый месяц. И, соответственно, зараза снова пойдет в массы. А через месяц люди начнут умирать, массово. И что-то делать будет уже поздно.

— Ну, за безперде… беспе-ре-бой-ный! Подвоз бухла и закуски. Чин-чин! — язык у Боряна тоже начал чуток заплетаться.

— Чин-чин.

Мы бахнули ещё по одной.

— А значит! — я глубокомысленно поднял вверх палец, — значит если наш гарант хочет и правда разрулить ситуацию, то карантин будет жстчайший! — язык, оказывается, и у меня начал заплетаться. Всё-таки постоянный недосып и нервяки не проходят бесследно.

— Все рвно, не пойму, зачем им, эт самое, — он помахал пальцем, подразумевая запад, — это?

— Есть два варианта. Первый — я показал один палец: — принцип «сдохни ты сегодня, а я завтра» никто не отменил. — загасить соседа раньше, чем он тебя! Чем хуже соседу, тем лучше тебе!

— А ф… фтрой? — заинтересовался друг.

— Они пидарасы, сэр!

— Принято! — заржал Боб и оформил рюмки. — Включи телек, неси попкорн. Позырим, что в мире делается.

За окном где-то вдалеке затарахтели очередь из автомата.

— О! Между первой и второй чтобы пуля не пролетела, — совершенно глупо заржал я и не дожидаясь Бориса налил по полной рюмке.

— Уважаю! Братан, как бы там ни случилось, мы с тобой по-любому пррвёмся!

Точно. Прорвёмся. Я развалился на кухонном уголке, чувствуя приятное отупление. В том, что мы прорвёмся, я не сомневался. Ткнул пальцем по пульту, включая телек, и делая звук погромче.

В Москве шли бои. Они не только не уменьшились, но словно получили новый импульс. По сообщениям так называемых «народных корреспондентов», в просторечии именуемых «блохерами», к столице подтянулась Танковая дивизия и схлестнулась с Росгвардией, причем, по сообщениям из разных источников, танкисты как раз поддержали мятежников, а Дзержинцы — президента. Ну или наоборот, непонятно.

— Ничего не понимаю. Во многих городах именно менты почувствовали себя обделёнными и полезли устанавливать свои порядки, и за путчистов. Типа, власть себя дискрдтирвала, — язык Боряна споткнулся о длинное слово. — А вояки типа за президента. А тут наоборот? -

— Кстати да, Дзержинцы судя по кадрам со своими же коллегами хлещутся?

— Офигеть, ты это видел?! — на прямом включении два танка синхронно и красиво, как на танковом биатлоне, выкатились из-за угла. И влупили по небольшому зданию, похожему на автосервис, за которым засели фигурки в черных бушлатах, модных разгрузках и сферах. Полыхнуло пламя, окна брызнули осколками, а с обратной стороны здания полетели кирпичи. Бойцы резво похватали раненых под руки или за разгрузки и рванули назад. Оператор что-то проорал испуганно-матерное и изображение сменилось на студию. Испуганно-озабоченная ведущая, держа пальчик в ухе, видимо, прижимая микрофон, сообщила, что как только связь с оператором восстановится, и прямое включение снова пойдет в эфир.

Еще с час мы переключали каналы, везде было одно и тоже. Бардак. Бардачище. Хаос. Пиздец. По сравнению с ними наш Иртышск казался островком мира и благополучия.

— Наливай. — Я уже чувствовал, что изрядно окосел, но смотреть на этот треш трезвыми глазами не хотелось совершенно.

— Нету. Все выпили.

— Все два литра?!

— Ага.

— Пшли, в машине есть. И это, там кжись морозец придавил, надо огурчки забрать. А то лопнут и замёрзнут.

— Точно! Айда!

Мы грузно выбрались из-за стола, обулись и, нацепив маски но не одевая куртки, пошатываясь пошли по темной лестнице.

— Вставаааай, проклятьем заклиймёооонный, — неожиданно запел Борян, а я внезапно понял, что и сам не прочь покуражиться. Словно с пьяных глаз пришло осознание, что старый мир уже всё, заканчивается. А новый вот-вот начнется, и мы стоим на пороге чего-то нового и неизвестного. Не будет кредитов, надоевшей работы, бумажной волокиты, и Большого брата, который, как известно, все время следит за тобой. Не будет телевизора и интернета. Горячей воды, теплого сортира и холодильника. Законодательно установленного восьмичасового рабочего дня и налоговой инспекции. Ничего того, что до смерти надоело, и большинства из того, без чего нормальная жизнь уже не представляется. Будет как в сказке — интересно и страшно. Но, ссука, не долго и плохо кончится.

И я добавил голоса к Боряну:

— Весь мииир голодных и ррябооов, кипит наш рррязум вазмущёооонный и смертный бооой вести готоооов! — заорали мы в две глотки на весь подъезд.

Вывалились на улицу и строевым шагом зашагали к УАЗику.

— Весь мииир нссилья мы разрууушим дааснаванья, ааа затеееем, — песня рвалась из груди, выдавливая стрессы последних дней, бесшабашное веселье затопило хмельной мозг.

Дошагав к машине, я скомандовал «стой! Раз-два», и Борян послушно встал, шатаясь как вкопанный, даже каблуками щелкнул. А я строевым шагом дошагал до задней двери, сделал «напряа-во!» и залез на заднее сиденье прям поверх наваленных половиков. Вытянул пакет с корнишонами и водкой. Там же были и лекарства с бинтами, но мне вытаскивать их было лень. Потом, все потом. Ну не оставлять же их тут?

Внезапно нас осветил яркий свет фонарей, и строгий голос рявкнул:

— Уважаемые, вы почему нарушаете?

— Чего нарушаем? — тут же набычился Боб после секундной паузы.

За решеткой забора рядом с нами стояли трое, одетые в армейский камуфляж, и с респираторами на лицах. Из-за них голос звучал глухо. Говоривший носил погоны старлея.

Чуть дальше на обочине дороги стоял камуфлированной «Тигр», рядом ещё двое бойцов. Один курил, сняв маску и улыбался, глядя на нас. Видимо, этот цирк с самого начала наблюдали.

— Во-первых, нарушаете общественный порядок, шумите в неположенное время. Во-вторых, объявлен карантин, всем необходимо находиться по домам, не выходя на улицу. Про комендантский час вообще не говорю.

— Да мы чё, мы ниче! А ты чё?! — Борян хамски улыбнулся во весь щербатый рот, и добавил: — вы тут ваще за кого, за белых или за красных?

— Мы за закон и порядок. И если вы сейчас же не вернётесь по домам, мы имеем право применить спецсредства.

— Применить что? Против кого? Против нас? — Борис, как Доцент из «Джентльменов удачи» на полусогнутых подошёл к забору. Блииин, чё сейчас будеееет…

— Идите домой, цирк окончен. Предупреждаю…

— Лейтенант, эт самое… — Боб фигурно замотылял толстыми пальцами перед лицом старлея, — когда я в армию пошел, твой батя ещё прыщики на зеркало давил, понял?! Тут дедушки отдыхают, усохни и проникнись!

Я потянул Боряна за рукав к подъезду, чувствуя, что дело может приобрести неприятный разворот, но тот наоборот, быкуя пошёл к забору. Рядом с здоровенным Борисом старлей казался подростком.

— Считаю до трёх, и если вы не отсюда не уберетесь, то…

— То что? — прорычал Боб, вырывая у меня рукав, в который я вцепился, пытаясь оттащить этого кабана от забора. Боб уже подошёл к старлею, их разделяли только полоски профильных труб забора.

— Три, — без «раз-два» сказал офицер и в лицо сперва Бобу, потом мне влетела беловатая струя «Черёмухи», дыхание перехватило, а горло сдавил спазм. Зрение тут же отказало, все поплыло от хлынувших слез, я потерял ориентацию, но рванул назад. Зазвенел пакет с водкой и огурчиками, по которому я задел ногой. Рядом зарычал и заорал матом Борян. Не сговариваясь, кашляя и обливаясь слезами и соплями, мы побежали в сторону подъезда, и тут сзади раздались частые выстрелы. Борян взвыл и покатился по мерзлому асфальту, споткнувшись о бордюр, и тут что-то словно пинком ударило меня сперва по ягодице, потом дважды по ляжке. Я рухнул рядом, в пакете что-то разбилось со стеклянным хрустом. Борян подскочил, дёрнул меня за шиворот свитера и, хромая, потянул меня по ступенькам. Воротник свитера задрался мне почти до бровей, и я кажется напускал туда соплей и слюней. Кое-как встал на отнимающиеся ноги, и втиснулся вслед за другом в подъезд. Дверь хлопнула за спиной магнитным замком, а мы, спотыкаясь и поддерживая друг друга, вскарабкались на третий этаж и ввалились в квартиру.

***

— Нихрена себе за огурчиками сходили, — просипел Борян. Он стоял совершенно голый, упёршись руками в раковину и развернувшись ко мне волосатой задницей. На его пояснице, ягодице и ляжках наливались огромные, величиной с ладонь, бордово-фиолетовые, почти черные синяки. В местах попадания резиновых пуль виднелись глубокие, как будто выгрызенные кем-то ранки. Вот эти то ранки я и заливал йодом и лепил сверху пластырь. Борян сипло матерился и кряхтел. Пластырей было мало, их качественно залило рассолом от разбитой банки с корнишонами.

— Братан, отпадный тюнинг, — от перевозбуждения меня накрыло какое-то шалое настроение, реально подтряхивало, а руки тряслись. Да ещё и из глаз ручьями текли слезы.

Потом ту же процедуру Боб провел со мной. Ляжки и задница горели огнем и ныли так, будто я вернулся на двадцать лет назад и на соревнованиях нахватал лоу-киков. И поясница ныла, кажется, на нее наступил Борян в подъезде.

— Братан, тебе чуть яйца не отстрелили, — Борян показал пальцем длинную кровяную царапину с фиолетовыми разводами вокруг, по внутренней поверхности бедра.

— Если бы мне отстрелили яйца, я б отстрелил тебе голову. Ты какого хрена на вояк попер…

— Росгвардейцев. И яйца у тебя не такие длинные…

— Окей, ты какого хрена попер на гвардейцев, бронежопа хренова?! Приключения на задницу мало? — меня душила злость.

— Да ладно, — Боб выглядел смущенным. — Ну эт самое, ну бывает, ну не подрассчитал, увлёкся.

Тьфу блин. Детский сад, штаны на лямках. Я немного посопел, плюнул в унитаз. Попал. Хотел ещё раз отматерить друга, но решил, что пока я голый, с синей жопой, в соплях и слезах эффект будет далек от ожидаемого.

— Короче, вытаскивай все из карманов, надо шмот в холодной воде сразу замочить. А то пятна останутся. Сразу предупреждаю, труселей твоего размера у меня нет, так что ходи без трусов. Вон, трико старое, напяливай.

Я тоже переоделся в то, что не стали забирать в деревню. В старье, в без пяти минут половые тряпки.

— А позвольте полюбопытствовать, Максим Викторович, а что у нас там с причиной нашего столь увлекательного похода? С водочкой?

— Ты не поверишь. Ни одной бутылки не разбил!

Борян заулыбался во все оставшиеся зубы и похромал в коридор. Вытянул бутылку, стряхнул в пакет несколько осколков и понес пузырь на кухню.

Пока я копошился над стиральной машиной, друг крутил в руках незнакомую бутылку водки, купленную втридорога.

— Оппа, братан, слышь, а водка то эт самое… на ор-га-ни-чес-ком спирту! — по слогам прочитал Боб. — То есть только спирт и вода. Без всяких глицеринов, эт самое, ароматизаторов, подсластителей и умягчителей, которыми, эт самое, перебивают вкус голимого китайского спирта… Понял, да? То есть мы всякую хуйню магазинную пьем, а нормальную водку, то есть из спирта и воды, эт самое, нам уже продают втридорога. То есть в Советском Союзе люди пили водку на ор-га-ни-ческом спирте, а мы тут такое можем себе позволить только когда наступает Песец. Вот и хера ли было в девяностые скакать?

Боб нашел новую тему и явно снова завелся. Я решил не поддерживать её и помахал пальцем над рюмками — наливай, типа.

— Эт самое… для рывка, — он подал мне рюмку и огурец на вилке, задумался и изрёк. — А потом займёмся стиркой, чесслово!

Водочка приятно легла на измученный организм, мы прополоскали в холодной воде одежду и засунули все в стиральную машинку, причем Борян чуть не свернул барабан, пошатнувшись с пьяных глаз. А потом пошли спать. Я в свою комнату, а Боряна отправил в комнату Насти. Как раз уже и утро наступило, самое время спать.

***

А поспать то мне толком и не дали. Звонила Уля, звонил батя, Люда просекла, что Борис ещё не протрезвел, и проставила ему звиздюлей, причем орево с той стороны трубы было даже слышно мне в другой комнате. Борян оправдывался, божился и сопел как первоклассник, а я доковылял до ванны и почистил зубы остатками детской пасты старой же детской щеткой. Ноги болели, а ранки от пуль сочились сукровицей. Я обработал их кое-как перекисью и снова залил йодом.

— Эй, каблук, ставь чайник. А я развешу белье сушиться.

Потом мы хлебали литровыми кружками крепкий, сладкий и горячий чай. И смотрели телевизор.

Ситуация не радовала. Города начала захлестывать волна мародерств, войска не справлялись и уже начали стрелять на поражение. В ответ солдатам прилетало из окон. Дробью, картечью или пулями. Кто-то пытался митинговать против локдауна, их просто разогнали пулемётами. Люди не верили в новую пандемию, говорили, что локдаун придумали, чтобы отвлечь от зарождающейся смуты. Бардак нарастал повсеместно. Часть войск отказалось от таких драконовских мер, их меняли на частников.

Начали говорить, что на Дальнем востоке зарегистрированы первые массовые смерти. Видимо, после того как сам президент заявил во всеуслышание о грядущей эпидемии, замалчивание подобной информации отменили, и ужасы полились с экрана плотным потоком. И постоянно ежеминутно внушалось: сидите дома, запритесь и не отсвечивайте.

Были и интересные моменты. Медики рекомендовали залепить все вентиляционные выходы дома. В туалете, ванной и на кухне, мол, вирус способен по вентиляции проникать и накапливаться в помещениях. Поэтому Боб тут же залез в ванну и туалет, кулаком выбил пластиковые решетки и забил дыры всяким хламом, а потом ещё и залепил скотчем. На кухне у меня стояла вытяжка, но она была с фильтром, ее не стали трогать.

На улице иногда постреливали. Пару раз видели, как патруль резиновыми пулями загонял людей по домам и подъездам, а одного особо упертого или, возможно, пьяного, ещё и отметелили резиновыми дубинками. Звуки ударов разлетались по двору, мужик сперва орал, потом затих. Гвардейцы так и уехали, бросив тело на газоне около дома, и только после этого из подъезда выскочили пожилая тётка и пацан, подхватили его под руки и уволокли.

К обеду пришел отходняк, мы были вялыми и подавленными. После очередной порции телевизионных кошмаров Борян психанул, дёрнул соточку водки и со словами «заебло» ушел спать.

Я же достал «Поросенка», разобрал и начал чистить. Этот процесс всегда вгонял меня в какое-то медитативное состояние, и даже приносил удовольствие. Тщательно протер, убрав все, что можно убрать простой тряпкой. Потом на чистую ветошь густо накапал масла и тщательно протер детали, с удовлетворением отметив, что ветошь осталась чистая. Шомполом прошёлся по стволу, потом снял газоотводную трубку тоже поскоблил сперва металлической, а потом мягкой щеткой. Протер белой текстильной салфеткой,проверил качество чистки и остался доволен. Значит, в прошлый раз после тира хорошо вычистил.

Собрал карабин, не удержался и пощелкал затвором. Мммм, какой звук! Песня. Потом оглянулся на комнату Боба — не смотрит ли? Нет, дрыхнет. И понюхал затвор. Пахло маслом и сталью, каким-то особым, характерным запахом хорошо вычищенного оружия. Балдею с этого запаха. Аж глаза закатил от удовольствия. Один крендель как-то обозвал меня «пушкодрочером», а я даже не обиделся. Да, мне нравится оружие, как кому-то нравится собирать марки, монеты, гонять мяч или ухаживать за цветами или пёселем. Каждому свое, и если чел дожил до моего возраста и не завел себе любимого хобби, то значит с этим челом что-то не так. Ущербная у человека жизнь, так вот.

Дальше была очередь патронов и магазинов. Вот тут надо быть внимательным. Многие пострелушники недооценивают важность обслуживания магазинов, а зря. Мы живём в двадцать первом веке, веке тотального обмана потребителей с целью заставить быдло чаще платить деньги. Это касается всего — бытовой техники, телефонов, автомобилей, мебели и даже зданий. На перевёрнутом языке это называется не обманом, а «запланированным износом». Лампочки перегорают через определенное количество часов, а компьютеры внезапно выходят из строя. Гражданское оружие эта тенденция тоже не миновала, и надежность стволов новоделов стала стремиться к нулю. Металл стал хуже, ресурс меньше. И поэтому я и храню как ценность и тщательно ухаживаю за, на пример, своим ТОЗом 1975 года выпуска. Ствол — зеркало, работает как часики, и даст сто очков форы многим новым образцам. Ульяна, наблюдавшая как-то чистку оружия даже сказала, что если бы я за ней так же ухаживал, как за оружием, то и она бы также блестела и была бы также безотказна, как ТОЗик.

А новоделы реально разочаровывают. Я как-то был свидетелем того, как охотник, здоровенный мужик, в УАЗике нечаянно на сел на свою новенькую «Сайгу» 7,62. И согнул ствол! Это что за беспредел?

Так о чем это я? Сбился…

А! Магазины. Их тоже делают «на отвали». Кроме дешёвого пластика, в них пихают дешёвые пружины. Которые достаточно быстро ослабевают, и не могут нормально подавать патроны при полной загрузке. Поэтому я поменял штатные пружины на пружины от из бакелитовых армейских магазинов 7,62, которые мне подогнали знакомые по тиру. Они были твёрже и надёжнее, чем слабые пружины гражданских магазинов.

Сейчас я снял крышку снизу, и вытащил пружину, чуть не выпустив ее из намасленных пальцев. Внимательно осмотрел и немного растянул. Потом тщательно протер той же ветошью, которой протирал ствол. Чтоб не ржавела и скользила внутри пластика. Протер внутреннюю поверхность магазина, удаляя песчинки и несколько хвоинок.

Проделал все то же самое с остальными, и рассовал их по кармашкам подсумка.

Теперь патроны. Именно эти патроны я покупал ещё лет шесть назад, с тяжелой томпаковской пулей FMJ, которую потом сняли с производства. Подозреваю, сняли из-за того, что уж больно хороша получилась пуля. Я укладывал кучу величиной с пол ладони на сто метров. Видимо, это показалось слишком жирно для гладкоствольного по закону оружия, и пулю FMJ сменила пуля FMJ-2, которая уже таких результатов не давала. И если разница на сотню метров была ощутима, то на двести метров была уже совсем запредельна.

А может я зря леплю тут теорию заговора, и все дело просто в том, что FMJ-2 легче своей предшественницы, при той же цене? А биметаллическая оболочка дешевле томпаковой? И, соответственно, банально больше прибыль?! А за большую прибыль, естественно, любой коммерс удавится.

Так или иначе, но с собой я взял патроны, которые купил ещё лет шесть назад и по своей хомячьей привычке положил в загашник. Предварительно густо смазав их «Литолом».

Теперь надо протереть их. Потому что если, не приведи Господи, придется бегать и стрелять, на смазку непременно налипнет песок и грязь. А это может привести к задержке в самый неподходящий момент.

Так что я взял текстильную салфетку и быстро протер патроны, а потом снарядил на всякий случай в магазин двадцать пять патронов. Тридцать не решился, вдруг всё-таки пружина в неподходящий момент плохо подаст патрон и будет задержка.

Итак, у меня было снаряжено два магазина по пять патронов и два на двадцать пять. Пойдет.

Потом два магазина смотал изолентой горловинами вверх, сунув между ними разрезанную вдоль винную пробку. Вопреки мнению некоторых товарищей, горловиной вниз приматывать магазины не стоит. При стрельбе из положения лёжа в магазин набьется земля, о последствиях этого я уже говорил.

Теперь надо проверить, осталось ли у меня тут хоть что-то, что можно назвать тактическим. Я сделал телевизор погромче, пусть фоном идёт, и отправился в комнату, порыться в шкафах и кладовке.

Через час на кровати лежала куча полезного хлама.

Два старых армейских сидора, почти без дырок, в которых я хранил разный хлам и старый инструмент. Черные наколенники от хоккейной формы, туристический коврик, несколько мотков паракорда разной толщины. Котелок с флягой, алюминиевый, старый, как помёт мамонта. Но рабочий, что не удивительно. Умели делать Древние, грубо, но качественно.

Топорик, длинный здоровенный свинорез из рессоры, с нацарапанными буквами М и С на пластмассовой рукоятке. “Мясной стол”. Когда-то этот тесак служил верой и правдой в какой-то столовой, пока не был куплен мною на барахолке за сотку. Хотел сделать из него кинжал, да так и не дошли руки. Вот и лежит теперь в куче другого старого железа. Надо хоть наточить, что ли?

Нашел старенькую воздушку на антресолях, и даже коробку пулек «Квинтор». Нахрена мне воздушка? Оставил там же, где нашел.

Нашел коробочку с нитками. Вовремя. Будем с Бобом зашивать дырки на штанах от резиновых пуль.

Кстати, Боб…

— Эй, толстый, ты долго дрыхнуть собрался? — заорал я. — Всю рыволюцыю проспишь!

— Не ори, лысый, я уже чайник поставил. И убери свою волыну со стола, мы на нем обедаем, а ты железки кидаешь!

— Угу. Обедаем. А чего жрать то будем?

— Бомжатину. Только Ульяна твоя сперва откармливала бобиков, а потом их, сытых и толстых, ели бомжи. Как бы, с промежуточным звеном. А мы ускорим процесс, просто сожрем то, что должны есть бобики. А бобиков мы будем есть потом.

— Фууу, — я скривился, но жрать и правда хотелось.

— Можешь не есть.

Боб открыл горячую воду и сунул под струю пакет с мясными обрезками, найденный нами вчера в морозилке. Размораживаться.

Готовить Боб умел, и, как ни странно, даже любил. В старую кастрюлю без ручки была налита вода, засыпана гречка, а разморозившиеся обрезки рассортированы, порезаны и набросаны в сковородку. Из куриной кожи и сальных обрезков быстро потек жир, сверху полетели колбасные кусочки, куриные лапки и жопки. Потом он намешал подлив, добавив в воду муки, кетчупа и специй.

С голодухи запах пошел одуряющий. В животе заурчало, и я понял, как проголодался.

— Батенька, вы волшебник.

Слюни у меня потекли как у собачки Павлова. А волшебник нагрузил в тарелки каши и жиденько полил подливой. Даже кинул когтистую куриную лапку и пару жопок.

— Это че!? — возмутился я. — Чего так мало?

— А ты завтра чего жрать будешь, дармоед? У нас нихрена нет, послезавтра уже придется где-то искать жратву. А на улице вон, патруль постоянно мотается!

— Тебя сожру, тебя на пол года хватит, — буркнул я, понимая, что он прав.

— Нам бы сейчас дождаться, когда бардак усилится и сбежать в общей суматохе. А пока никак. Вариантов почти нет.

Я промолчал, и полез в холодильник за корнишонами. Ну и за бутылкой.

— Борян, а давай опять набухаемся? Глядишь, и время быстрее пройдет.

— А давай!

— Телек будем включать?

— Так-то не охота настроение портить, но вроде как и быть в курсе надо. Давай, врубай!

— Наливай. Эх, однова живём!

— Ну, будем!

— А вкусно. Может ещё по одной жопке возьмём, а? Ну не жмооооться…

***

Сон пьяницы крепок, но не долог. Проснулся я около трёх ночи, кажется, ещё толком не протрезвевшим. Тихо бубнил телевизор. На кухне копошился Боб, и, судя по звукам, жрал, гаденыш. Я вылез из-под куртки, которой укрывался вместо одеяла, нацепил тапочки и зашаркал на кухню. Пить охота.

— Жрешь?

— Скорее, зажираю беспокойство и внутренний дискомфорт, — даже ухом не повел Боб.

Я глотнул воды и сел рядом. Мне то как раз есть не хотелось, голова была тяжёлой.

— Боб, нам на сегодня жратвы хватит?

— Жратвы-то нам ещё дня на четыре хватит, это не вопрос. Просто жратва будет не вкусная и постная. На растительном масле, без мяса.

— Тогда на неделю. Я без мяса вообще ничего жрать не могу. Только если уж сильно проголодаюсь.

— Ну может и так.

Мы помолчал. Говорить не хотелось.

— Пойду на балкон что ли, воздухом подышу.

Я зашёл в комнату, натянул куртку и шагнул за двери. Как ни странно, потеплело. И даже начал моросить небольшой дождичек. Мелкий-мелкий, и противный, какой бывает только поздней осенью. Кинул взгляд на свой УАЗик и аж подпрыгнул — около машины крутились две тени. Оба в темных куртках и капюшонах. В темноте было видно плоховато, но с третьего этажа в принципе легко было понять, что они пришли не протереть мне стекло и фары. Тут один из мужиков достал какую-то штуку, вроде палки, монтажки или баллонного ключа и начал ковырять крышку бензобака. Второй, с канистрой и шлангом встал рядом. Она закрывалась изнутри гайкой-барашком, и просто так добраться до пробки было сложно.

Я раздвинул окно лоджии и заорал:

— Эй, пидоры, я щас выйду и ноги вам поломаю!!

Мужики даже ухом не повели, а тот, что с канистрой даже махнул монтировкой, мол, иди по известному адресу.

Ах ты ж падла. Я было собрался бежать из квартиры, но передумал. Больно уж дерзко вели себя эти двое. Да и двое ли? Может, рядом стоит машина, и в ней ещё кто-то есть? Или у них есть оружие? Это при нынешней жизни очень даже вероятно.

В комнату влетел Боб, но я отпихнул его с дороги и схватил «Поросенка». Уже на ходу, на полном автомате прищелкнул магазин, одним движением проверил как прикручена на стволе банка и передёрнул затвор.

Ну, суки, ща поглядим, кто куда пойдет. Боб что-то проорал, но я отмахнулся — не до тебя. Оружие привычно вложилось прикладом в плечо, прицельная марка коллиматора совместилась с канистрой и я нажал на спуск. Выстрел, приглушённый банкой, которая по документам была «ДТК закрытого типа», а на деле очень даже глушителем, прозвучал тише обычного и не стукнул по ушам, как это бывает при стрельбе в помещении. Канистра дёрнулась и лязгнула, мужики подпрыгнули от неожиданности, а потом рванули в разные стороны. Причем тот, который с канистрой, почему-то захромал. Возможно, посекло осколками, выбитыми из асфальта, а может ударился бедром об бампер, когда подпрыгнул от выстрела. Ничего, переживет. Если сюда ещё раз не припрутся. Тогда точно завалю.

Меня аж трясло от ярости. Как я не пострелял уродов, сам не понимаю. Боб опасливо выглянул в окно лоджии и закрыл его.

— Пойду погляжу, что там с бензобаком, — сказал он. А то придется, блин, на балконе жить.

Я глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул, успокаивая дыхание. Боб был прав, надо глянуть. И крышку второго бака посмотреть, мало ли?

— И это, Боб… Глянь там, ворота во двор открыты или закрыты? А я с балкона подстрахую. Только аккуратнее.

Боб быстро пошел одеваться, а я зацепился на секунду взглядом на на его дырявых штанах и шагнул на балкон.

— И телефон возьми, я тебя наберу и буду все время на связи, не отключайся, включи на громкую.

Боб показался через минуту, опасливо покрутил головой и подошёл к машине. Перешагнул канистру, взял шланг и повесил себе на шею. Потом обошел машину с другой стороны, наклонился над крышкой бака. Потом что-то увидел за забором и наклонился, скрывшись из виду. Но потом появился вновь, держа в руках ещё одну канистру. Судя по всему, полную.

Где-то сбоку мелькнули фары, я сказал в телефон:

— Боб, ходу. Едет кто-то.

— Вижу, — отозвалось из трубки.

Боб подхватил канистру и рысью потрусил в подъезд. И через минуту, запыхавшийся, ввалился в квартиру.

— Вроде все норм, кусок крышки на правом баке отогнут, но не смертельно, пробку не выкрутить. Левый вроде не тронули, не успели. Канистру ты прострелил качественно, там, похоже, чуток бенза было, вытекло под УАЗик. Слава богу, сыро и не было искры. Короче, повезло, что не сгорело. Короче, Лысый, ты лучше сразу в бошку стреляй, а то так без колес останемся.

Боб разулся и продолжил, ткнув пальцем на канистру, которую приволок домой:

— Вот, сзади машины стояла. Видимо, не только нас обнесли. Ну и ладно. Теперь наше будет.

— А там точно бензин? Не солярка?

Понюхали. Помацали. Бензин.

— А что там с воротами?

— Открытые. И, кажись, сломанные, кривые все. И охранника нет.

Печально. Значит, двор открыт. Приходи, кто хошь, бери, чё хошь.

— Знаешь что, надо бы нам телек и стол сюда перетащить. Чтобы машина на глазах была, — предложил Борис. Пожалуй, в этом есть смысл.

Спать уже точно не хотелось, несмотря на ранний час. Поэтому мы принялись за дело. Сперва сняли со стены телек и по-варварски прикрутили кронштейн саморезами прямо к шкафу. Дольше возились с кабелем и роутером, но осилили. Потом, пока Борян занимался завтраком, я зашивал себе портки. Вид у них, конечно, стал аховый. Как с помойки. Но другого не было. Старые штаны, ещё с тех пор, как я лечился гормонами, были либо велики, либо не по сезону. Отжалел их другу.

Потом пришел Борис со сковородкой бомжатины и кастрюлей ячневой каши. Потом пили чай и смотрели телевизор.

Новости были как материализация фильмов ужасов. Страны массово закрывали границы, вводили карантин, а Штаты так не только закрылись наглухо и не принимали даже свои собственные аэробусы, но и сбили парочку, которые подлетели к границам после запрета. Визг поднялся, но быстро утонул в череде страшных сообщений из Африки. Хаос, анархия и паралич здравоохранения. Бегство чиновников и вспышка межплеменных войн. Борян даже заметил, мол, может эпидемия вспыхнула как раз сперва в Африке, а потом уже была привезена вездесущими китайцами домой? На Востоке проходили массовые молитвы, и как следствие вскоре массовые смерти.

У нас же страшные новости шли с Дальнего Востока. Смерть, мародерство и паника. Войска возили по дворам продуктовые наборы, и стреляли по нарушителям карантина боевыми. Видимо, резиновые кончились, ну или просто кончилось терпение. Меры были просто драконовские, но кое-где контроль за ситуацией уже терялся. В ответ по солдатам тоже стреляли.

А вот в Москве стали стрелять меньше. Часть мятежников сдалось, остальных зажали где-то в промзоне на окраине мегаполиса и проутюжили всем чем можно без всякой пощады, вместе с местными бомжами и стаей бродячих собак.

А президент быстро подмахнул указ о расформировании мятежной дивизии как дискредитировавшей доброе и славное имя.

Боб долго матерился, проклиная то одних, то других, то непонятных масонов и мировой заговор. Потом позвонили в деревню. Узнали, что дед делает загон для курей, Кирилл утром прошёлся окрест, ознакамливаясь, так сказать, с географией, и немного пострелял с Моси. Меня кольнула ревность — моей игрушкой кто-то пользуется. Придирчиво выяснил, чистил ли он после этого ствол, чем и как. Потом потребовал дать трубу бате, и спросил уже его, смотрел ли он, как Кирилл почистил карабин. Добился обещания, что он обязательно проверит качество чистки, услышал, как Ульяна сказала, кажется, Люде, что да, я всегда такой зануда.

Потом обещал, что приедем как только сможем, что сидим как положено в изоляции и никаких лишних контактов. Да-да… чуть-чуть… нет-нет, только ради дезинфекции.

По соседству Боб тоже долго и нудно оправдывался, клялся и божился так, что давал фору цыганам, впаривающим лоху болт под видом перстня.

Потом я позвал снова Кирилла, включил на громкую и попросил рассказать, что говорят в сети в целом и про Иртышск в частности.

Выходило, что врачи начали массово увольняться, даже не соблазнившись обещанными деньгами.

— Мы им уже столько всего обещали, а они ещё хотят, — процитировал какого-то комика Боб.

По словам нашего внештатного аналитика выходило, что в профессиональных пабликах просто паника. В победу над новой эпидемией специалисты не верят. И начали спасаться самостоятельно. То-то скорых как-то мало.

А ещё писали, что войска кое-где начали быстро уходить из городов и становиться, перекрывая магистрали и даже некоторые проселочные дороги.

А Иртышск перекрыли бетонными блоками и расстрелянными машинами. Мосты не проездные, крупные дороги тоже. Топлива нет. Совсем. По городу очень сложно передвигаться, возможно, поэтому и скорые тоже не ездят. В общем, кошмар нарастает.

Словно в подтверждение, где-то недалеко раздались выстрелы, явно «бабах» из 12 калибра. Кто-то заорал.

— Блин, ещё народ даже помирать не стал так, как Сава говорил, а уже полный трындец, — Борис развел руками. — Ну как, скажи на милость, всё может вот так вот просто взять и начать разваливаться?! Просто от угрозы?! Парадокс…

Я с ним был согласен. На планомерную работу и четкую организацию это как-то не было похоже. Видимо правда, что паника уносит больше жизней, чем сам вирус.

Ещё немного послушав в исполнении Кирилла сумбурный пересказ интернетных ужасов, мы ещё раз пообещали своим быть осторожными и отключились.

Потом переглянулись и, не сговариваясь, пошли за водкой и корнишонами. Чувствую, наемся я их до конца жизни. Тьфу-тьфу.

***

Водка уже не брала. Третий день мы сидели, молча пялились в экран и иногда переключали каналы. Везде одно и то же. Мрак, ужас, разруха и кадры с телами, накрытым тряпками. Накрытые простынями. В мешках. На асфальте и больничных койках. Мечущиеся люди. Горящие магазины. Банды мародеров и народная милиция в дешевеньких строительных респираторах.

Кадры преимущественно снятые мобильными телефонами, обычными людьми. Корреспонденты тоже отказывались работать. Их просто не пускали или не выпускали. В какой-то момент времени я уже перестал различать и понимать, какой город, страну или континент показывают.

Иногда я подходил к окну и внимательно оглядывал сперва машину, потом улицу. Она снова стала наполняться людьми. В основном молодежью в масках, спешащих куда-то и быстро убегающих при приближении машин патруля. Кто-то уже не таясь шел с оружием и рюкзаком. Иногда раздавались выстрелы и звуки сирены. Был момент, когда я вышел на балкон, а вдруг рядом затарахтели выстрелы, явно из автоматического оружия. Я аж отшатнулся от окна, когда мимо балкона пролетела стая голубей, перепугав меня до слабости в ногах. Плюнув, я задернул шторы. Темнело.

— Жрать охота. — Боб с кислым видом ковырял в тарелке варёную серую массу. Крупа ячневая, на воде, с солью. Без масла, без мяса, без вкуса. — так можно и ноги протянуть.

— Не протянем. У нас ещё макароны есть.

— Да. Две пол-пачки. Ништяк. А потом? — Боб прошагал по комнате туда-сюда и снова уселся на стул. — Ещё день, и трындец.

— Еще мука в УАЗике.

— Обалдеть! Ты открыл мне глаза. Жизнь то налаживается! Может, ещё макарон накрутим? Или лапши? И заживём долго и счастливо?

Борян, по ходу, как и многие другие нормальные мужики с голодухи становятся немного не в себе. Я, собственно, такой же. Чуть желудок пустой — и я уже на взводе. И нахамить могу, а то и в морду дать. С Боряном, правда, такой маневр не прокатит. Самому можно в лёгкую отхватить.

— Борян, ты чего предлагаешь?

— Дёргать надо с города. Ещё немного, и по улицам будет не пройти!

— Куда мы дернем?! Уже сейчас тут не проехать, осталось только ждать, когда войска с города уберутся. И тогда уже искать дорогу.

— Чего там искать?!

— Ты не истери, Боб! Тебе ж сказано, мосты закрыты, по ним не проехать. Значит, нам придется ехать по другому берегу. И потом уже искать способ переправиться через Иртыш. Или бросать тачку и перебираться на другой берег здесь, в Иртышске, а там как получится. Может и пешком.

Я глотнул воды из кружки и продолжил:

— И гораздо проще делать это если по тебе не стреляют вояки.

— Мы в машине будем как таракан на столе. И так движения уже почти нет. Только патрули, — уже спокойнее сказал Боб. Прения, кажется, из истерики перешла в конструктивное русло.

— То есть, на левый берег все заблокировано? И даже если выберемся из города по правому, то не факт, что потом переберемся через Иртыш? Или переберемся, но не факт что там где надо? И почти наверняка, без того, что в машине?

— Ну да. Так что давай решать, сваливаем сейчас, с сидорами за плечами и топаем в Боровое пешком, двести с гаком километров или ждём, пока вояки из города не срулят. А потом катимся по правому берегу, ищем вместительную лодку, перегружаем барахло и сплавляемся до Борового рекой? Правда, Иртыш к тому моменту начнет промерзать, и жратвы у нас кот наплакал. Так что долго мы не продержимся.

— Воооот! — Боб даже палец вверх поднял. — Нету у нас времени. И мы тут не одни такие, все с города ломиться начнут.

— Ага. И вояки, которые встали на выздах из города, попросят всех бегунов собраться в кучу. Чтоб патроны сэкономить?

— Но сейчас то точно не пробиться? Или ты предлагаешь стрелять по солдатам? Тогда точно грохнут, без вариантов.

— Тьфу, бля. — я прошёлся до балкона и посмотрел на улицу. Уже стемнело. Стрелять что-ли больше стали? Похоже, даже пулеметы слышно. Думать о том, чтобы стрелять в военнослужащих, было противно. Думать о том, как там наши семьи, было страшно.

Тут мимо одного из окон пролетела какая-то птица, и меня внезапно озарила идея.

— Чувак, я кажется знаю как спасти твою утробу и мои нервы. Давай, одевайся, прогуляемся. Давай-давай, не тормози, и пакетов прихвати.

Я вытолкал заинтригованного товарища из комнаты и полез на антресоли. Вытащил воздушку и пульки. Потом шустро обшарил в детской комнате тумбочки, и нашел там фонарики. У фонариков были сменные стекла с разными трафаретами привидений и летучих мышей. Их я сдернул, проверил, работают или нет. Потом прикрутил один фонарик скотчем к воздушке. Другой сунул в карман. Взял гвоздодер и мы, нацепив маски, вышли из квартиры на темную площадку. Борян с любопытством косился на меня, но молчал.

А в подъезде припахивало гнилью. То ли мусоропровод забился, то ли что-то сдохло. О том, что мог умереть кто-то из соседей я старался не думать. В одной из квартир на четвертом этаже кто-то плакал, тяжело, навзрыд, с такой безнадегой, что и меня и Боряна аж перекосило.

Поднявшись на пятый этаж я зарядил воздушку, отдал ее Бобу и полез по металлической лестнице. Сковырнул декоративный замочек, снова забрал пневматику у Боба и, стараясь не шуметь, полез в темноту.

Да! Вот он, тот звук, который я хотел услышать! Звук коготков по дереву и воркование. Голуби забулькали, забеспокоились на распорках стропил, слепо глядя на свет фонаря. Щелк! Один голубь даже не трепыхаясь кувыркнулся с насеста. Переломил ствол, сунул пульку. Боб рядом светил фонарем. Ещё выстрел. Потом ещё и ещё. Голуби почти не летали, слепо бились в профнастил кровли, стропила и обрешётки. Деваться им было некуда, и за пол часа мы набили десятка полтора птиц.

Борян слезал с чердака с совершенно ошеломлённый видом и дурацкой улыбкой.

— Слышь, Лысый, сли ты думаешь, что я буду жрать эту хуйню, — он ткнул пальцем в объёмистый пакет, — то ты ошибаешься. Беээээ.

И сделал двумя пальцами известный жест у открытого рта.

— Не настаиваю. И не проси. Не дам. А лучше открой двери.

Потом, дома, я накипятил воды, шпарил, щипал и палил на конфорке. Потрошил. Кулёк с потрохами и перьями я просто скинул с балкона, ближе к УАЗику. Сперва Боб крутился рядом, глумливо интересовался, возбуждают ли меня голые птички. Морщился, мол, голуби воняют. Да, согласен, запашок у них специфический, но не вонь же? Называл меня индейцем и Метким Голубиным Глазом, предлагал сделать головной убор из перьев. Я сохранял индейское же спокойствие, хотя и пообещал вставить ему перья туда, чем он думает. Потом друг угомонился и уснул перед телевизором в моей комнате и на моей кровати. Этакая большая бородатая Машенька с боксерском носом. Под звуки выстрелов на экране и за окном. Офигеть, сказка.

Я же порезал и сунул четыре тушки вариться, а сам пошел убирать ванную, в которой все это действо и происходило. Перья были везде, а от веника они только ещё сильнее разлетались. Я приуныл, плюнул и пошел обратно на кухню, роняя перья с тапочек.

А варил я, собственно, почти шурпу. «Почти» — это потому что за несколько дней всухомятку на постных кашах мне так опротивели крупы, что хотелось просто солененького наваристого бульончика, и мяса, и побольше. Но для сытости все ж кину туда немного макарон, буквально горсточку. Хлеба то нету! Так что получалась помесь шурпы и лагмана в бомжовском исполнении.

Как и любая дичь, и в отличие от стероидных кур, голуби варились долго. За это время я всё-таки навёл приемлемый порядок в ванной, скинул в окно ещё один пакет с перьями. Потом кинул в желтоватый бульон несколько кортофелин и вялую морковку, найденные под раковиной. Бульон был прозрачный, жирнющий, а от аромата текли слюнки и завывал живот.

***

Дрых я до обеда. Если учесть, что почти до утра занимался птицей и шурпой, то в принципе, спал не так уж много. Борян проснулся раньше, я услышал, как он сперва шарился по квартире, потом жрал на кухне. Скотина, куда девались его брезгливость и моральные принципы? Вот он, образчик двойных стандартов, Человек-желудок. Но я был сыт и хотел спать, поэтому повернулся на другой бок и снова уснул.

Проснулся, снова долго разговаривал с деревенскими. Потом Кирилл сжато ввел нас в курс дел за последние сутки.

Первое. Вояки и гвардейцы частично забили болт на охрану правопорядка и начали эвакуацию своих семей. Вывозят из города под охраной бронетехники. Началось дезертирство. Стреляют везде.

Второе. Сеть начала сыпаться, с Дальним Востоком связи почти нет, а видосы оттуда больше похожи на декорации из фильмов ужасов. Бегущих через границу китайцев косят пулеметами, причем с обеих сторон. Гарнизоны и воинские городки изолировались начисто. По дорогам рыскают подразделения различных ЧВК и теробороны.

Третье. В нашем славном городе начали умирать люди. Внезапно, за считанные часы. Это вселило в людей дикий ужас, хотя и не приобрело пока массовости. Резюмируя, Кирилл сказал, что счёт пошел на дни, максимум неделю. Все и так сидят на измене, и любой реальный а то и мнимый ужас вызовет усиление паники, к бабке не ходи.

И четвертое, изюминкой на этот торт: военные начали взрывать мосты. У нас вроде пока нет, а несколько городов в центральной России уже сообщают о таком. Изоляция должна быть тотальной. Точка.

Мы же в свою очередь объяснили ситуацию, и сказали скоро не ждать. При таких то раскладах добираться мы будем долго.

Потом снова думали, что делать. И снова ничего не решили. Дома было тепло и вроде безопасно, на улице стреляли, орали и бежали, телевизора не нужно, окна хватает. В большой луже через дорогу уже вмерзали в лед два трупа. Изредка проезжали по несколько «Тигров» и БТР, но на них никто не обращал внимание. Как, впрочем, и они. Иногда военные сопровождали машины аварийных служб. Неужели ещё кто-то работает? Памятник из золота этим людям, прижизненный и в полный рост! Хотя… С военными нынче не забалуешь, и сильно не разбежишься. Если так, то Бог им судья. Как говорил мой армейский командир, “мягким членом детей не делают”. Может и правда, так и надо. А как, скажите на милость, удержать всё это стадо от развала? Кого помоложе возьми — так сплошь уникальные индивидуальности с богатым внутренним миром. Моего возраста — так циники, никому и ни во что не верящие, а люди типа моего отца хоть и верят правительству и готовы работать из чувства долга, но скорее из традиционного еще советского воспитания. Но у них уже нет сил. Да уж, старики, про которых и раньше то вспоминали только перед выборами, нынче становятся обузой, на которых надо тратить дефицитные ресурсы. Я прикидывал и так и этак, но в результате ситуация всегда уходила в отрицательную зону. Это стадо уже не собрать, хаос будет только нарастать, без вариантов.

За ночь я дважды отгонял мародеров от УАЗика. Один раз оказалось достаточно показать ствол и без грубостей объяснить, что тачка занята, второй раз чуть не получил заряд дроби. Поэтому мы с Борисом разломали мебель в детской комнате и оторвали столешницу на кухне. И скрутили все листы ЛДСП саморезами, соорудив мало-мальское укрытие. От картечи точно защитит, а вот от пули нет. Положение наше ухудшалось на глазах.

А потом отрубилась связь. И, соответственно, мы остались без интернета и телевидения. Антенны то у меня не было, только кабельное. Сидели, пялились в окна, хватались за голову.

***

— Братан, давай готовить съёбники. А то вдруг придется быстро делать ноги. Сидим тут, как два курортника на пляже, пузо чешем, — предложил я хандрящему Боряну. — И вообще, пора делом заняться.

И мы занялись. Перевернули всю квартиру и выгребли все мало-мальски полезные вещи. Даже сняли плотную полиэтиленовую пленку с ванны и тяжелую штору с окна. Я нашел старую портупею и одел вместо ремня. На нее удобнее вешать нож.

Потом одевали Боба. На улице уже было холодно, а он ещё был в вязаной пидарке, тонком свитере и куртке на рыбьем меху. Шапку я ему нашел, старую облезлую ушанку, зато теплую и по размеру. Подштаники. Нашел пуловер, маловат немного но пододеть под его свитер можно, безрукавку. Нашел старые носки сорок второго тире сорок шестого размера. Была ещё упаковка строительных х/б перчаток, поделили пополам. О! Живем! Несколько безразмерных сварочных крагов. Тоже в сидор. Перчатки сразу сделал двойными, одев одну на другую. Остальные сунул в самый низ мешка.

А вот с обувью была проблема. Тонковаты у него были ботинки. Да и я как уехал из деревни в резиновых, хоть и утеплённых сапогах, так и был в них. Ничего другого в квартире не осталось. Кроме кроссовок, но они уж совсем не по сезону.

Распихали по вещмешкам бинты с лекарствами, всякую мелочь вроде ниток с иголками, ложки и пластмассовые кружки. В результате оказались обладателями полностью забитых сидоров, да ещё и пленка с шторой не влезла и пришлось скрутить ее в длинный тонкий рулон и примотать на мешок сверху.

Потом Борян сварил оставшихся голубей, разложил по кулькам и запихал в морозилку. Если что, можно будет быстро вытащить. Спать решили по очереди, приглядывая за машиной, я уснул первым, и Борис должен был меня разбудить через три часа. Однако разбудил через час, и пинком.

— Макс, тачку отжимают. Вставай быстрей!

Я подорвался, схватил ружье, привычно проверил банку на стволе и передёрнул затвор. Выскочил на балкон. Три человека крутились у машины, причем один ковырял ножом форточку, а двое стояли по сторонам и держали в руках оружие. У одного было что-то полуавтоматическое, вроде МР-ки. То есть как минимум пять выстрелов. У второго был автомат, или, возможно гражданский «калашоид», так навскидку не определишь. Ствол короткий, тонкий, видимо нарезной. С длинным изогнутым рожком. Я мигом понял, что демонстрацией ружья в окошке и истеричными матюгами уже не отделаться. А если начну орать и предъявлять, то просто без разговоров получу заряд картечи или пулю. Финиш. Момент истины. Сердце ухнуло в пятки, потом трепыхнулось в груди.

Мужик с ножом справился с форточкой и сунул руку в салон, чтобы открыть изнутри дверь. Ну твою ж мать! Что же это?! Ааааа…

Мародеры стояли, как мишени в тире, почти не шевелясь, глядя по сторонам. Первым я выстрелил в мужика с карабином, и, не глядя на результат, тут же всадил пулю во второго, с дробовиком. Третий, уже наполовину залезший в салон, выскочил наружу, и безвольным кульком обмяк у колеса. Трындец. С расстояния пары десятков метров трудно промахнуться. Три секунды, три трупа. Внезапно я успокоился, словно внутри переключили рубильник. Дело сделано, ничего исправить нельзя. Я снова вскинул «Поросенка» и ещё по разу выстрелил в неподвижные тела. Один слабо дёргался, пуская кровавые пузыри на пучок перьев из раскуроченного собаками мешка, который я намедни выкинул из окна. Другой икал, и во внезапно наступившей тишине это было реально жутко. Хотя можно было повторно и не стрелять — не очень скоростные пули весом 13,8 грамма подранков почти не оставляют. Подергались бы да и померли, без вариантов.

Борян стоял сзади, побледневший как полотно, круглыми от ужаса глазами глядя на меня.

— Пойдем. Пора сваливать.

Мы одели всё что могли, похватали сидоры, выскочили из подъезда, причем я уже держал наготове карабин. Быстро огляделся, глядя на мир через марку коллиматора. Никого. Закинули вещмешки куда-то назад, за сиденье, на сахар и муку. Потом я наскоро обшмонал покойников. Закинул оружие в машину, патронташ с патронами 12 калибра, автомат АКСУ 5,45, с двумя магазинами. Закинул на заднее сидение нож того бедолаги, что вскрывал машину. Ну и сдернул с одного из них рюкзачок, не глядя, закинул туда же. Потом разбираться будем, когда исчезнем отсюда.

— Боб, заводи машину и бегом за жратвой. И канистру тащи! Давай, мухой!!

Пока Боб бегал за голубями, я за шиворот растащил покойников, оставляя кровавые следы на подмерзшем асфальте и примерзших перьях. Пахло кровью и мочой, ноги пробуксовывали на льду. Все было, как в каком-то дурном сне, но при этом до ужаса реальном. Как будто часть сознания отключилась, а другая наоборот, заполнила собой пустоту. Меня немного замутило от вида лужи уже начавшей сворачиваться крови, похожей на большую выпуклую кляксу, а сердце резануло, когда разглядел, что это были скорее парни, лет около тридцати, может, моложе. На вид вполне обычные, не уркаганы какие, без воровских портаков. Наоборот, на ребре ладони у одного была витиеватая наколка «ВДВ». Пули, пробившие их сверху вниз и наискосок, видимо, сразу разорвали им лёгкие. Подбородки и губы парней были густо залиты алой кровью, глаза полуоткрыты.

Ну что ж. Поздно рвать волосы на жопе. Мое ненормальное спокойствие внезапно сменилось на ярость. Захотелось ещё раз всадить по пуле в тела. Я вас сюда не звал! Это вы пришли в мой двор, забрать мою тачку, держа в руках оружие! Вы зачем оружие взяли, идиоты?! Вы хотели решить свои проблемы за мой счет? За счёт моих родителей, жены, детей, которые ждут нас и зависят от нас? Вам не повезло. Вы умерли. И хрен с вами!

И ещё я внезапно понял, что если надо, я буду убивать. Столько, сколько нужно. Я не имею права умереть сам! Я не имею права оставить двух стариков, двух женщин, молодую девчонку и четверых детей на одного неопытного парня, причём даже ещё не члена семьи. Без меня и Боба, без нас обоих, у них не будет шанса выжить в этом новом мире. Я доберусь, я приду, даже не думайте! Вы только ждите, и мы придем, не сомневайтесь!

Боб, неловко перепрыгнув через кровяную полосу, залез на сиденье пассажира, и я, лязгнув второй передачей, рванул со двора. На дом, где прожил с семьей столько лет, с которым меня столько всего связывало, я даже не оглянулся. Словно тройное убийство осквернило, вымарало всё хорошее и вычеркнуло его из будущего. Сюда я больше не вернусь.

***

— Макс, мы куда едем то? — подал голос Боб буквально через пару минут. Я словно очнулся, и остановился, приняв вправо.

— Боб, будь ласков, выдерни клеммы с задних фонарей. А то темно, а мы тут стопами да габаритами светим. — Потом оглянулся назад, оценил размеры кучи в багажнике и поправился: — Или лучше разбей их нахрен.

Боб вылез из машины, вытащил из-под сиденья монтировку и в несколько ударов разбил фонари.

— Так что, куда едем то? — снова спросил, возвращаясь в салон и хлопая дверью.

— Думаю. Мимо нефтезавода не проедем, там военные плотно засели… Давай сейчас по Мира, до старых гаражей. Там залезем в дальний угол, день просидим как мыши под веником, и вечером попробуем проехать через промку на Козлово. Ну а там, за ней, на трассу прямо через поля?

Боб махнул рукой:

— Так вариантов то не много? Я так понимаю, вопрос мостов отпал, едем на север пока можем, а потом ищем лодку и переправляемся через Иртыш?

— Ну да. Только надо из города выбраться, при этом не заразиться, не потерять тачку, не быть подстреленными армией, мародерами, не сдохнуть с голодухи…

— Слышь, Макс, давай убираться отсюда. Кажется, мы много внимания привлекаем, — напряжённым голосом перебил мой поток сознания Боб.

И правда, в замершем городе, где автомобилей раз-два и обчелся, УАЗик на ходу точно привлекает внимание. Какие-то люди выглядывали из-за угла дома через дорогу. Хотя, возможно, просто пытаясь понять, кто мы — просто мимо едем, или военные. Так или иначе, я завелся и вырулил на дорогу. Не включая фары осторожно поехал в сторону окраины.

— Насчет пожрать точно, вообще беда, — поддержал волнующую тему Боб. — У нас в загашнике только четыре голубя, мука и сахар.

— Глянь там, в патронташе, мелкая дробь есть? Может, маневр с голубями повторим?

— Где? А, вижу. — Борис протянул руку и вытащил его из-под оружия. Открыл клапаны, и начал вытаскивать и смотреть надписи на разноцветных пластиковых гильзах. Я же внимательно всматривался в дорогу. Даже без света фар уже было неплохо видно жуткое, какое-то апокалиптическое запустение. Светящихся окон в домах было мало, и те были преимущественно закрыты шторами, свет лишь немного пробивался по краям. На дороге, на обочинах, на тротуарах стояли машины. Какие-то были расстреляны, во многих были выбиты боковые стекла. Под багажником одной старой иномарки ещё стояла пластиковая канистра с обрезанным верхом — видимо, сливали топливо, пробив пластиковый бензобак снизу.

И трупы. Разного пола и возраста, за рулём машин или на сиденьях пассажиров. Рядом с машинами или на обочине. Их с каждым метром становилось больше. Расстрелянных машин тоже. Видимо, впереди, у ТК «Алмаз», был затор, и блок-пост военных. И была паника. Машинам просто некуда было деваться. Наш город длинный, вытянувшийся по берегам двух рек, очень зависел от таких крупных транспортных артерий. И иногда были участки, где объездов было не много, или не было вовсе. Да и по новой моде и в связи с ухудшившийся криминогенной обстановкой, многие дома заблокировали проезды, накидав блоки или как у меня, полностью огородив придомовую территорию забором. Вот и попали здесь машины в мешок, у кого-то, видимо, не выдержали нервы, ну и случилось месиво. Скорее всего нервы сдали у гражданских, они поперли напролом, замесили пару солдатиков, вон они валяются, мятыми бурыми кучками. Само собой военные начали стрелять. Ну и понеслось. Мы с Бобом, видимо, начало самого ужаса банально пробухали, а мой огороженный двор на некотором отшибе не привлек внимание мародеров. Повезло, просто повезло.

— Братан, айда в объезд. Не проедем тут.

Я и сам уже видел. Медленно развернулся, прокатившись по тротуару и газону, и двинулся вниз, к Иртышу. Там был как бы тупик, а вот за тупиком парк, а в парке — пешеходные и велодорожки. Вот по ним и поедем. Вряд-ли там есть затор. В конце концов, на УАЗике мы или где? Зря, что ли, у меня лебедка на бампере, и грязевая резина? Пролезет там, где «пузотеры» не катаются.

Борян мою идею понял быстро, и даже что-то пробурчал про «наглость, которая города берет» и «охуевшую рожу». И, вытащив сзади оружие, начал осматривать. Ружье было турецким «Хуглу», а не МР-кой, хотя суть у них одна. Боб сказал, что полностью готова, даже предохранитель снят. Автомат (а это был именно автомат, укорот, а не его огражданенная переделка), тоже был снят с предохранителя и с полным магазином. Но вот горелым порохом пах, и не был почищен. Или недавно применяли и не успели почистить, или хозяин был ленив. Ну, как говорится, умерла так умерла. Боб сдернул магазин, аккуратно передёрнул затвор, чтобы тонкий зелёный патрон с жёлтой пулей не улетел далеко. Поклацал затвором, вроде работает. Ну и ладно. Воткнул магазин обратно, снова передёрнул затвор и положил укорот себе на колени.

— Ты сильно то стволом не маши в мою сторону, — озаботился я. — А то знаю я тебя, криворукого. Отстрелишь мне что-нибудь нужное.

Боб отмахнулся, хмуро глядя в окно. Везде были следы беды. Утро, между тем, уже наступило, и в некоторых окнах я видел силуэты людей. Взрослых, повыше, и детские головёнки над подоконником. В одном окне кто-то, по виду пожилая женщина, стучала ладонями по стеклопакету, подавая нам какие-то знаки. Возможно, нас и правда принимали за военных.

Мы повернули на Андрианова — узкую улицу, идущую вдоль парка. И упёрлись в развернутый поперек горелый мусоровоз. Тогда я подъехал ближе к забору из тонкой металлической сетки, и сказал:

— Борька, выскакивай и тяни трос лебедки. Цепляй крюком за решетку.

Тот без разговоров закинул за спину «Ксюху», прыгнул из УАЗика и схватил крюк, а я включил лебёдку на разматывание. Медленно, как же медленно! Мне было не по себе, Бобу явно тоже.

И вот крюк зацеплен за решетку. Я чуток натянул лебедкой, включил передний мост, понижайку и дал назад. Раздался треск, сетка на сварке лопнула, верхний левый угол отогнулся. Я снова подъехал ближе, Боб накинул крюк, я двинул назад. Снова раздался треск лопнувшей сетки.

Через некоторое время Боб ухватился за сетку и отогнул ее, давая мне место проехать в парк. Я въехал, Боб залез, мы поехали. А что, техничненько! Даже Боб повеселел, видимо, движение на свежем воздухе и правда бодрит.

— Хуйня-война, Боб, прорвемся.

Потом с полкилометра мы ехали сперва по безлюдному пустому парку, потом спустились вниз, прямо по траве, к микрорайону-новостройке, который влепили почти на берегу Иртыша. Последние пару лет весной вода стала сильно подниматься — в Казахстане во время гражданских столкновений повредили плотину — и эту новостройку стало заливать. Некогда вполне респектабельный микрорайон с добротными кирпичными домами и дорогими просторными квартирами на берегу Иртыша стал быстро пустеть. Ну а кому, скажите на милость, понравится несколько месяцев в году жить на болоте? Вода буквально стояла в подвалах, иногда и в подъездах — там, где дома пониже. Так что здесь тоже не было ни заторов, ни военных. Зато были какие-то мутные личности, которые при нашем появлении быстро скрылись в подъезде. Причем у двоих мы заметили оружие.

— Блин, решат, что мы вояки, и шмальнут, — выдал Боб. Я с ним был согласен. После всего, что я за это утро увидел, я бы тоже, наверное, шмальнул. Ну в самом деле, обеспечь сперва людей всем необходимым, жратвой и медициной, а потом стреляй нарушителей. Никто бы слова не сказал. А тут как всегда, всё через жопу, хоть кормить и не хотим, зато патронов не жалеем. Парадокс!

— Борян, открой на всякий случай окно, и держи свой огрызок наготове.

Я повернул УАЗ и поехал в объезд подозрительногодома. Не будем рисковать. Дорога была убитая, и сильно разогнаться не получилось. Но и медленно ехать было нельзя, поэтому и прыгали мы с Бобом на сиденьях, причем Боб с автоматом в руках и сидящий в пол разворота почти не держался. Ну и приложился пару раз лбом в стойку и крышу, аж зубы лязгнули.

Пронесло. Никто в нас не стрелял, никто не погнался. Может, просто не успели. Я сбросил скорость и поехал медленнее. Впереди частный сектор, небольшой, но живут там люди разные.

— Давай на скорости? Пока сообразит что к чему, а мы уже у заправки выкатимся?

— Блин, не люблю я такие маневры. На шару, то есть.

— А что предлагаешь? Тут пол километра-километр, не больше. А потом старые гаражи, заброшенная промка бывшего ЖБИ, там мест спрятаться навалом. Главное просто не заблудиться.

— Ну молись, толстый!

Я надавил на газ.

Боб торопливо ухватился за поручень, машина начала набирать скорость. Грязная грунтовка, на которую десятилетиями сыпали шлак из печек, оказалась относительно ровной, а точнее, покатой, без острых углов и внезапных ям. В отличие от того асфальтового кошмара, который мы только что преодолели. Машина вполне бодро катилась по профилю, иногда с треском ломая лёд и брызгая водой и ледяным крошевом.

Сам пейзаж выглядел вполне обычно и даже буднично. Почти деревня в городе. Ворота закрыты, кое-где из труб идёт дым. Несколько синяков сидят на лавочке у покосившегося забора. Они проводили нас взглядом, пыхтя сигаретами, а Боб поскреб уже не щетину, а короткую бороду и выдал что-то вроде «оазисбля». И правда, оазис. Километрах в двух отсюда в машинах лежат мерзлые трупы и умирают люди. А тут вон, коза в загоне у сарая сено жует и бабка с флягой на тележке от колонки идет.

Буквально через пять минут дорога круто завернула вправо, мы переехали через рельсы и подкатили к тому же проспекту Мира. На этом идиллия закончилась. Слева, на углу, чернела свежей копотью сгоревшая заправка. Прямо, на большом перекрестке, стояло несколько большегрузов и выстроенные в ряд легковушки, Газели, ЗИЛы. Перегораживая всю дорогу. Ну а со всех трёх сторон в беспорядке стояли машины, которые пытались объехать этот затор.

— Вот уроды!!

Я был с Бобом совершенно согласен.

— Ну-ка прикрой, если что, — сказал я Бобу, выбираясь из машины. Тот выскочил наружу, бодро ухватив автомат. Я тоже на всякий случай цапнул «Порося». Так-так-так. Тут мы не проедем, затор. Тут забор коттеджа. Здесь забор и стена автосервиса. Сзади… А вот сзади железнодорожная ветка, идущая к заводу ЖБИ, на ту самую промку.

Я отошёл чуть назад, глянуть на пути. Боб остался у машины.

— Эй, мужики, мож чё подсказать?

Я аж подпрыгнул, сзади матернулся Боб. Ко мне подходил тощий старик, маленький, в свалявшейся черной меховой шапке, драном пуховике и расхлябанный ботинках. Вид он имел вполне мирный, подслеповато щурился, и дрожащими тонкими губами мусолил сигарету без фильтра. Судя по мерзкому смраду, что-то вроде «Примы», да ещё и Моршанской — знакомая с армии вонь.

— Привет, отец. Да вот, смотрим как проехать. Нам в деревню, к своим семьям надо.

— Так ить карантин же. Изоляция, — хитро прищурился дед, и помахал костлявый ладошкой, отгоняя дым от лица.

— Так ить, карантин, батя, он не только нам объявляется. А и государство обязательства на себя тоже берет.

— Эт какие ж? — удивлённо прищурился старик.

— Ну например, мы обязуемся сидеть смирно, а государство обязуется кормить и лечить. А тут только стреляют.

— Ну эт да, эт даа… — Дед затянулся, покашлял, сморкнулся и поинтересовался: — А тут то вы чего забыли?

— Скажи, эти рельсы ещё не разобрали? Они прям до ЖБИ идут?

— Проехать хочешь?

— Ага.

— Ну, — дед затянулся, поплевался табачной крошкой, и ответил: — Кишки вам, эт самое, конечно вытрясет, но проехать проедете. Тут от, метров двести небось ещё рельсы есть, а там дальше, эт самое, разобрали в позатом году. На металлолом.

Я весь в слух превратился.

— А потом гаражи будут. Справа. Слева яма, до самого Иртыша. Там глыбоко, — сказал дед с ударением на букву «ы». — Там зеков, что завод строили, прорва утопло. Тут бревна, что плотами сплавляли, на берег тащили. Лесопилка была. А зеки ж пытались на побег пойтить, Иртыш переплыть, а тут их краснопузые и стреляли. Я тогда пацаном был…

— Ээээ, отец, — прервал я мемуары, — так чего там дальше?

— А дальше я не знаю, — кажется, даже удивился старик. — Я дальше давно не ходил!

— Ааа. Ну тогда лады. Отец, спасибо тебе, попробуем мы тут проехать. Раз там, — я ткнул пальцем в сторону перекрестка и поправил на плече съехавший ремень карабина, — не проехать.

— Я чё хотел то, сынок, — дед потоптался, сплюнул, сморкнулся, сунул руку за шиворот и выдернул пистолет. Точнее, наган. Я остолбенел, ноги стали ватные. А дед внезапно взглянул остро, губы растянулись в железном нержавеющем оскале, — купи наган, а?

Я внезапно понял, что стою так, что закрываю собой деда от Боряна. И он просто не видит ничего, да ещё и смотреть должен в другую сторону.

— Сколько? — я аж осип.

Дед скривился и медленно, отчётливо проскрипел:

— Я Шура Нетреба, меня тут все знают. Я не блатной, и блатных ненавижу. Я мужик по жизни и по масти. И я не на гоп-стоп пошел, а честному фраеру сделку предлагаю. — он снова сплюнул. — Вижу, ты не автоматная рожа. Хавать нам с сеструхой нечего, а ты — он ткнул стволом в сторону УАЗа, — сто пудов не порожняком свинтил.

— Так сколько? — сипло спросил я. Во внутреннем кармане куртки, я помню, у меня полтинник лежит, за пшеницу отдать. Блииин, во попал!

Однако первая паника прошла, и я начал сдвигаться в сторону и ближе к деду, сокращая дистанцию и освобождая место Боряну.

— Не очкуй. Мне не бабки, мне хавчик нужен, — дед внезапно хмыкнул, и добавил: — И не балуй. Соблюдай социальную дистанцию, во, хе-хе.

— Есть мука и сахар. — отрапортовал я. — Немного, не рассчитывали мы в городе зависнуть. Нету ничего больше. — Про голубей в пакете я решил не говорить. Мало ли, какие у старого бандоса ассоциации возникнут. Может, он голубей любит, а людей нет, и иногда со слезами поет «Голуби летят над нашей зоной…», то да сё, романтика да ностальгия.

— Муки дай? Килограмм десять? И сахару пяток кило?

Я аж подпрыгнул и как-то даже меньше бояться стал от возмущения.

— Ты чё, старый, охуел?! Сейчас волыну достать проще, чем муку! Я только вчера со жмура снял «Ксюху», вон, — я неожидагно шагнул в сторону и ткнул пальцем в сторону насторожившегося Боба. — У него в руках щас! Пять кило муки и два сахара, и без базара. Причем, — я так возбудился, что даже наехал немного, — только с маслятами. Без них мне твое старье нахер не нужно!

Дед оказался явно не готов к такой мелкой меркантильности, что аж опешил. А Боб, увидив пистоль в руках божьего одуванчика, подпрыгнул от неожиданности и нырнул за машину, упёрся в капот и изготовился к стрельбе. А я вдруг внезапно остро осознал абсурд ситуации.

— Ну ты погляди, молодежь пошла, — хмыкнул дед. — Добазарились.

Легким, даже элегантным движением «Наган» оказался перехвачен за ствол, рукояткой ко мне. Я, не раздумывая, тут же выхватил волыну, откинул дверцу, прокрутил барабан, заценивая ровные кругляшки маслят… тьфу, блин, патронов. И часть из них мне не понравились категорически: выглядели окисленными.

— Ещё маслята будут?

— На, — дед вытянул из кармана пуховика серую запечатанную бумажную пачку с надписью «РЕВОЛЬВЕРНЫЕ ПАТРОНЫ 7.62 мм 14 шт».

— Ну лады. Пойдем.

Я защелкнул дверцу, сунул «Наган» в карман вместе с патронами и пошел к машине.

Боб выглядел злым, недоверчивым и удивлённым одновременно. Я открыл заднюю дверь, залез коленями на ковры и вытащил на ощупь три двухкилограммовых пачки муки. И два килограммовых сахара из упаковки. Нащупал пустой лентовский пакет.

— На. Сахар, как договаривались и шесть кило муки. Бонус тебе, старый.

Дед, не менжуясь, ухватил пакет и засеменил по дороге.

— Эй, Шура, а не страшно теперь без волыны? Время то смутное настает?

— А у меня, фраерок, ещё есть, — подмигнув Бобу, снова ощерил нержавеющую пасть Шура Нетреба, и достал из другого кармана близнеца того «Нагана», который теперь лежал в моем кармане.

Затейливо выругался Боб, плюнул и полез в машину. А я почувствовал, как щеки и даже лысину заливает огненная краска. Ну я и осёл. А Боб издевательски протянул:

— Поехали уже… Фраерок. Расторговались.

Минут двадцать мы тренировали задницы ездой по железнодорожным путям. Как и сказал старый сиделец, скоро рельсы кончились, и мы поехали просто по шпалам. Но трясти от этого меньше не стало. Скорее, даже больше.

Вскоре справа показались гаражи. Точнее, то, что от них осталось. Длинные ряды кирпичных клеток, перекрытые пустотелыми плитами. Некоторые были разобраны, видимо, кто-то разбирал их на кирпич и снимал плиты. А кое-какие выглядели, будто погрызенные. Видимо, в свое время строители кооператива на цементе не сэкономили, и теперь разбивать эти стены слишком трудоёмко. Так что эти постройки имеют шанс пережить эпидемию, ледниковый период или падение метеорита. И дать приют новым пещерным жителям.

Ворот на гаражах не было нигде, тоже давно растащили на металл. А некоторые гаражи уже настолько заросли кустами, что их практически не было видно. Кусты и молодые деревца росли и внутри, и даже на крышах, если таковая имелась. Тут, собственно, все поросло бурьяном и годилось для декорации к «Сталкеру» Тарковского.

Мы медленно ехали по насыпи, и выглядывали место, где можно с нее съехать к гаражам. Под железнодорожной насыпью была длинная яма, и я не был уверен, что УАЗ пролезет через нее. Он не перевернется, нет, и даже не завязнет, но на крутых склонах росла высокая и скользкая трава. А за этой ямой угадывались старые провалы погребов и подвалов. Тут когда-то были бараки, а потом железные гаражи. Гаражи, соответственно, растащили, а ямы остались.

Поэтому нам пришлось проехать дальше, медленно и до рези в глазах всматриваясь по сторонам. Но пока вроде все было безлюдно. Так безлюдно, что даже страшно. Хотя, по нынешним временам были бы люди, тоже было бы страшно. Добрались до старой дороги, пересекающую пути, съехали с насыпи и поехали обратно, к гаражам. Пока я смотрел вперёд, на заросшую грунтовку, Боб оглядывался назад, то в зеркало, то высовывая голову из окна. Я тоже открыл окно и положил Поросенка на колени.

Потом где-то сзади, со стороны промки, раздались выстрелы. Даже не выстрелы, а скорее там закипел бой. На разных тональностях, из множества стволов и с применением пулеметов.

— Это что они там? Опять кого-то расстреливают?

— Вряд ли. — Боб вылез в окно ещё дальше, глядя назад. — Уж больно запалошно молотят. Да и не может там быть столько народу, чтоб так стрелять. Сто пудов опять передрались между собой.

Словно в подтверждение, раздалось несколько взрывов.

— Что у них там происходит!? Офигеть, война прямо по курсу. Борян, мы эдак встрянем.

— Короче, братан, есть предложение. Давай ка найдем пещеру в кустах, загоним туда тачку и затихаримся до вечера. А там спляшем по ситуации.

Я с товарищем согласился, и мы поехали назад вдоль ряда гаражей. В результате где-то в середине него мы нашли гараж с густо росшими перед входом кустами, и загнали УАЗик внутрь. Мне физически было больно слышать, как ветки скребут днище и двери, сдирая краску и оставляя царапины. Но я волевым усилием жабу задавил. Потому что лучше пусть обдирается краска, чем страдают наши задницы. И, опять же, на то УАЗик и брался, чтобы вот по таким вот местам ездить, а не героически ходить с рюкзаком на спине и мозолями на пятках.

Машину мы спрятали качественно. С наружи было почти ничего не видно, она совершенно не бросалась в глаза и выглядела скорее частью пейзажа, не цепляла взгляд. Даже оттенком, потому что сама от грязи сливалась со стенами и темным нутром постройки. Стоя в темном провале гаража и прикрытая ветками, ее было трудно увидеть даже с десятка метров. А следы колес на жухлой траве я быстро замёл импровизированной метлой из веток.

Стрельба на промке, а может за промкой, затихла. Как-то сразу, раз — и отрубилась. И снова установилась тишина. Некоторое время мы просто молча сидели в машине, а потом Боб предложил пожрать. Потому что, видите ли, «сытый желудок менее способствует беспокойству и тревожности». Я обожаю этого мужика! Надо думать о спасении задницы, а он думает о полноте желудка! Хотя, может, он и прав, одно с другим связано. Впереди полная неизвестность, только что была стрельба. Люди стреляли в людей. Позади чумной город, и трупы на перекрестке. Затаиться, пожрать и прояснить ситуацию — лучшая тактика, как мне кажется.

— Борян, как-то я пропустил момент превращения панчера в пончика. Хватит жрать, думай о вечном, — чисто из противоречия поддел я товарища, но достал из-под сиденья старый верный примус, из бардачка — чай и сахар. Потом полез на заднее сиденье, за пакетом с мороженными варёными голубями.

— Мой юный друг, это в тебе говорит зависть. Потому что я гладкий и красивый, а ты — нет, и бошка у тебя лысая, как задница моей жены.

Я потрогал свою лысину под шапкой, и согласился:

— И правда, как задница твоей жены.

Шутка была бородатая, но Боб возмущённо фыркнул, я было обидно заржал, но тут же мое внимание привлек какой-то предмет под сиденьем.

Я потянул его за краешек, и нам предстал рюкзак того мародера, которого я убил около дома. За всей этой суетой мы про него напрочь забыли.

Я вытянул рюкзак и внимательно его осмотрел, нет ли на нём крови. Если и была, то за это время рюкзак качественно поелозил под сиденьем, когда мы прыгали по шпалам, и покрылся слоем пыли. Да и кровь, если таковая была, уже свернулась.

— Слушай, Макс, я чего хотел предложить: последние люди, с которыми мы контактировали, были как раз эти мужики. Ты их таскал, сейчас держишь его рюкзак. То есть, теоретически ты можешь подхватить заразу? — при этих словах я похолодел. — не, я понимаю, в горячке никто не думал ни о чем. Я тоже только сейчас сообразил. Так вот, у меня предложение. Мы должны выдержать карантин, как дойдем до наших. Месяц, лучше чуток больше. Пока с сегодняшнего дня, а там видно будет. Ну ты понял, если доберёмся до наших раньше, предупредим, что, мол, так и так, поживем отдельно, без обид. Думаю, поймут.

— Да по любому.

— Договорились. Ладно, давай глянем, что там у него.

А в рюкзаке было несколько пачек дробовых патронов к 12 калибру, маслёнка и набор для чистки ствола с разборным шомполом. Была какая-то кофта, нам обоим точно маленькая. Я ее тут же закинул под сиденье, в кулёк с разным барахлом.

Мыльно-рыльные принадлежности и банка с антисептиком. Это дело нужное, а зубная щетка с остальным подобным барахлом полетела в почти засыпанную смотровую яму под машиной.

Три больших банки тушёнки, по пол кило. Пара пачек спагетти. Несколько «Сникерсов», соль в пластиковом контейнере от «Киндер Сюрприза». Фляжка с пахнущей спиртом жидкостью. Борян умилился и поблагодарил покойничка. Была закрытая пачка с белыми строительными респираторами. Пригодится. Кружку-ложку, не слишком чистые, завернутые в кулёк, мы тоже выкинули не раскрывая. Как и нижнее белье. А вот новую пачку носков в целлофане Борян тут же отжал себе. И, о Боже, две банки сгущенки!

— Пришли стричь, а ушли стриженными. Так вот, — подвёл итог а за одно и некролог Борян.

— Не ушли, — поправил я и вылез из машины. Надо найти место для примуса и поставить чай.

— Брат, ты главное внимательно смотри, чтоб какашек не было. В таких местах весьма часто гадят годами.

Тьфу ты. Пожалуй, и правда лучше бы подмести уголок. Говна не видно, но… лучше подмести, в общем.

Наломав прутьев тут же, у гаража, я быстро смел листья и мусор в смотровую яму, а Борис с моего позволения вытащил с заднего сиденья ковер. Постелили за машиной, в глубине гаража, свернув раза а три. Стало даже как-то комфортнее, Боб даже завалился у стеночки, укрыв ноги одним концом ковра. Заварили чайку, смолотили по голубю, кидая косточки туда же, в яму под машину. Ещё по одному оставалось на ужин. Потом молча пили традиционно крепкий, сладкий и горячий чай, думая о своем. Иногда слушали далёкую стрельбу. Потом Боб подремал на заднем сиденье УАЗа, а я сидел на фишке. Потом я немного вздрогнул там же, а меня караулил Боб. Почистили стволы.

— Макс, вот мы тут уже сидим почти весь день, а ведь мимо нас ещё ни один человек не прошел. Я вообще не понимаю людей. Они сколько сидеть будут? Чего ждут то? Пока им волшебного пня не дадут?

— А куда идти то?! — я понимал, что Боб скорее не спрашивает, а делится своими мыслями, даже не ожидая ответа. Но диалог поддержал. — Вот давай порассуждаем. У нас почти миллионный город. У какого количества есть хотя бы дача, не говоря про дом в деревне? Не, это риторический вопрос, — махнул я рукой другу, который вознамерился что-то сказать. — Теперь из них отметём тех, у кого дача есть, но она не приспособлена к зиме. И есть ли на этой даче припасов столько, сколько нужно на зиму? Пешком потащишь? Бензина то в городе уже недели две нету, точнее, перебои и цены… — я помахал руками, не сумев быстро подобрать слова. — А дороги перегорожены!

Я переводил дух и собирался с мыслями, а Борис в это время налил в примус немного бензина и снова поставил чай. И ножом быстро вскрыл сгуху. Вот желудок, ей богу!

— А сколько народу у нас в принципе могут совершать длительные переходы? Так, чтобы и рюкзак тащить, и место под стоянку выбрать, и не замёрзнуть ночью? Температура то с плюса на минус, то дождь, то мороз. И сколько из тех, кто прошел за день нормальное расстояние, после этого не будет болеть с непривычных нагрузок? Я то точно знаю, Борян, я ходил, ну ты в курсе, — я даже ткнул пальцем в его сторону, а он послушно закивал головой, дуя на горячий чай.

А я и правда ходил. И точно знаю, каково это.

— А провести ночь на природе под дождем? У костра, не промерзнуть, выспаться? Сколько народу обладает таким опытом и навыками? Да банально не промочить и не смозолить ноги в первый же день? А? И это при всем при том, что надо хотя бы иметь цель путешествия. Не просто так взять и уйти. В зиму, ага! И не будет тебе служб спасения, которые тебя вытащат из леса, если заблудишься или сломаешь ножку. Чай мне тоже налей. И сгухи оставь!

Я поудобней устроился на ковре, сунув под бок сидор, и продолжил:

— А если даже ты весь из себя крутой и опытный, но у тебя ещё есть жена, которая дальше соседнего магазина пешком не ходила и тяжелее пакета с полуфабрикатами не носила? И ни обуви, ни одежды, ничего у нее для этого нет, только прокладки и помада и мобила? Но зато к этому плюс есть дети? Маленькие такие, или не очень, но тоже привычные к смартфону, а не к рюкзаку? И ещё старики-родители? А если для полноты добавить в картину мародеров? Психопатов?

— Финиш! — согласился Боб, глядя на тонкую струйку сгущенки, текущую с ложки в банку.

— Вот и получается, что основное большинство так и будет сидеть по норам. И надеяться на лучшее до последнего. И это, в общем то понятно. А когда начнется самый пик мора и паника, заражённые, но ещё не больные, далеко уйти просто не смогут. И далеко растащить болезнь тоже. Ну а взорванные мосты, если их и правда взрывают, это вообще финиш, — я аж руками развел, показывая эмоции жестами, так как слова кончились. И правда, наши местные речушки больше похожи на цепь болот и ручьев между ними. И на лодке не удобно, и в сапогах глубоко, и тины много… И октябрь уж наступил, скоро первый лёд встанет. Да и какая лодка, кто ее на себе потащит? Другого барахла будет под завязку.

— Короче, — резюмировал я, отбирая у него сгуху. — не всем повезло как нам. Дети, старики и жены у нас в безопасности, мы вроде не инвалиды, есть тачка, немного хавки и оружие. И нам есть куда идти. И если мы не дойдем, то будем только сами виноваты, а не кто-то! Согласен?

— Ну да.

— Ну а раз так, то давай пока не стемнело все соберём, потом я спать лягу, ты дежурить. Кстати, дай свою фузею.

Я осмотрел мушку и целик «ксюхи», и убедился, что на них есть тритиевые точки, светящиеся в темноте. И достаточно яркие, чтобы увидеть даже в сумерках.

— А я буду в самую темноту дежурить, ночью. Мне целиться проще, у меня коллиматор, ежели чего. И утром вздремну, может, за руль придется лезть.

На том и порешили. Ещё некоторое время занимались кто чем. Боб дремал, закутавшись в ковер, я уселся на старую покрышку в кустах, росших у гаража, и осматривал окрестности. Поднялся лёгкий ветерок, откуда-то несло гарью. Солнце клонилось к закату, и если бы не стук далёких выстрелов, пейзаж выглядел бы вполне мирно, даже с некоторой претензией на красоту. Синее небо, белые облака, садящееся солнце. Разобранные, заросшие травой железнодорожные пути, и руины кирпичных строений, заросшие молодыми деревцами и кустами. Высоко над головой летит стая птиц. Картина постапокалиптического мира, ни дать ни взять. И что характерно, этот постап начался задолго до последних событий. Новая Депрессия внесла свои коррективы, и неохраняемых гаражный кооператив, и так к тому времени частично заброшенный, превратился в лёгкую добычу для разного сброда. Выметалось все подчистую, даже ворота на металл срезали.

Внесла свои коррективы и ускорившаяся убыль населения, и высоко поднявшийся Иртыш.

Вот и забросили их, эти гаражи. И, как водится, заброшка стала быстро зарастать сорняками и кустами, а кое где и деревьями. Некоторое время летом тут ещё появлялись наркоманы с района, ищущие закладки. Но после того, как несколько ограбленных и жестоко убитых драгдиллеров нашли в канавах рядом с железнодорожной насыпью, даже торчки перестали здесь появляться.

— Макс, иди ка сюда, — громким шепотом позвал меня Борис. Я встал с покрышки и зашёл в гараж.

— Сеть появилась, — сказал Боб, размахивая телефоном.

И он тут же завибрировал, запиликал входящими сообщениями и тут же — вызовом. Боб ткнул пальцем по экрану и включил громкую связь.

— Боренька, ну где вы, связи не было, мы волновались, что ты не звонил…

— Тихо! — громким шепотом оборвал поток Людмилиного сознания Боб. — Мы на громкой связи, чтоб оба слышали и не повторять дважды. Как там у вас?

— Боренька, у нас все хорошо, — всхлипывала на из трубки Люда. — Лучше ты говори, а то связи не было, мы волновались.

На заднем фоне было слышно, как шикшула на братьев Настя, а мать позвала отца.

— Людочка, у нас тоже все хорошо, — Боб явно внезапно застеснялся, и оборвал жену. — Мы пытаемся проехать к вам. Теперь слушай внимательно. На левый берег нам не проехать, мосты перекрыты, в городе бардак. Мы с Максом поедем через правый берег, сколько сможем, потом найдем как переправиться ну и вот… скоро будем. Вы, главное, сами там держитесь.

— И сторожить начинайте, — встрял я. Чтобы ночью хоть один был бодрствующим, а то мало ли. Тут в городе черти что творится, лучше бы вам там не расслабляться.

— Привет, Максим. А где вы сейчас?

— Вы слышали что я сказал? Не расслабляйтесь! — я дождался утвердительного «ага» и продолжил, — А мы сейчас на Козлово едем, за ним прямо через поля проедем на Амурскую трассу. Там вроде проще должно стать. Но вы нас сильно быстро не ждите, мы торопиться тоже не будем. В такой ситуации спешка не нужна.

— Люда, дай Кирюхе трубу, — перебил Боб. И, дождавшись ответа, спросил: — Киря, что там в сети? Что происходит!? Вкратце?

Вкратце в России все плохо, Дальний восток почти потерян, а в европейской части России войска лютуют, но пытаются сохранить контроль. Даже начали развозить по домам продуктовые наборы, а аварийные службы перевели на казарменное положение. Причем все это происходит в маленьких городках и поселках, а на крупных городах, похоже, крест поставили. Там просто кошмары. Трупы вывозят тракторами и разгружают самосвалами или ковшами экскаватора. Не знаю, сколько продержатся. Иртышск практически в кольце, у вояк башню сносит, уже друг в друга стреляют. Не знаю почему, в сети много мнений. Говорят, кстати, что есть ещё одно кольцо, внешнее, так вот внешнее уже держит вояк из внутреннего кольца.

— Погоди, Киря, в смысле кольцо? Прям кольцом стоят? Где они столько войск взяли? — удивился я. В последние несколько лет армию, конечно, реально усилили, но в то, что войск хватит на патрули в городе да ещё и два кольца оцепления я верил слабо.

— Не, ну это скорее блокировка всех дорог, где проехать можно. А где только пешком можно — там беспилотники летают.

— Блин, Кирилл, а для чего? Для чего все это?

— Думаю, большие города уже почти списали, а маленькие или поселки всякие ещё шанс имеют. Вот и не дают людям перемещаться и разносить заразу. Иначе все это не имеет смысла.

— Ещё что есть?

— Ага. До кучи вот что: Китайцы мрут пачками, но при этом отжали Тайвань и снесли тихоокеанские базы пендосов почти до скального основания. Назвали эту новую заразу американской агрессией и пообещали адекватный ответ. Амеры пока молчат, и во что это выльется вообще не понятно. Но русскоязычные американцы говорят, что у них там кроме нынешней вспышки ещё и новая какая-то зараза появилась. Типа оспы. Паника там дикая. Ну и в Европе полная анархия. Говорят даже, что у нас шансов сохраниться куда больше чем у остальных. Если зиму переживём, конечно. У нас и территория большая, есть куда разбежаться, и запасы вроде есть. Ну, если их, конечно, не растащили, как шмотки для мобилизованных в своё время.

— Во-во. Если зиму переживём. И до луны долетим, если соляра не кончится. Кирюха, у меня просьба. — снова встрял я. — Организуй там всё-таки баб на караул. И разрешаю тебе спалить ещё пару пачек патронов, только импортные не трожь, Барнаул бери. Пристреляйся там, окей? — не то чтобы мне было жалко патронов, но в то, что за короткий срок можно подготовить из новичка снайпера, я не верил ни на грамм. Поэтому дорогие патроны пусть оставит.

— Насчёт патронов понял, а с женщинами вашими разбирайтесь сами. Вот они тут рядом стоят. Слушают.

— Я тебе дам «баб»! — раздался голос Ули, кажется, она плакала, но пыталась хорохориться.

— Максим, мы все поняли, и уже даже начали, не беспокойся, — перебила Люда. — Вы только там давайте аккуратнее, пожалуйста. Не спешите и не лезьте на рожон.

Я на секунду задумался, что меня зацепило из рассказанного Кириллом.

— Кирилл, так ты говоришь беспилотниками патрулируют?

— Да. Поэтому не спешите и не прите наобум.

— В смысле, китайцы снесли тихоокеанские базы пиндосов? — перебил меня Боб. — Это ты про Гуам?

— Да, и про Гавайи.

— Так это ж война?

— Ну да. Как бы. Но пока Китаю ничего не прилетело. Может, у Штатов проблем полон рот, а китайцы выбрали момент, может наоборот, китайцы уже подыхают, и амеры просто ждут момента добить китайцев. Не знаю, врать не буду. А может новая оспа в Америке это ответ китайцев и есть.

— Максим, а может, вам просто подождать, когда заградотряды ослабят бдительность? Или перестреляют друг друга? Не лезть внаглую? — это батя вклинился.

— Может и так. Только ждать мы можем ровно пока продукты есть. Да и что ж нам, зимовать тут? Поглядим, батя. Могу только пообещать, что без разведки не полезем.

— Лады, давайте, не торопитесь. Мы тут нормально, у нас все есть. И я даже бражку поставил. Пшеничную!

Хмм… есть у них там все. Вот это то и внушает тревогу. Сейчас появится куча народу, у которого много чего нету. А тут вон, и выпить тебе, и закусить, и бабы есть… Меня аж перекорёжило от этих мыслей.

Потом ещё немного поговорили о бытовых проблемах, потом телефон запиликал разряженной батареей, и мы распрощались.

— Блин, Макс, аж на душе полегчало, — сказал Борян после того, как я вылез из машины, где подключал девайсы на зарядку.

— Это точно. Боб, слушай, по прогнозу завтра вечером погода начнет портиться, снег с дождем будет, и ветер. Может, под шумок попробуем проскочить? ПНВ работает плохо в таких условиях, да и тепловизоры почти слепнут.

— Зато типа мы прям Зоркими Орлами станем. Мы же тоже ничего не увидим?

— А какие варианты? Тебе напомнить, на сколько времени у нас продуктов? В лучшем случае на четыре дня, ну неделю если совсем ужмёмся и муку жрать начнем. Да и домой бы надо, — я внезапно поймал себя на мысли, что уже начал называть деревенский домик домом. — Там из бойцов старый да малый, и куча детей да девок. А ещё жратва и выпивка. Приходи, кто хочешь, бери, что хочешь, — я начал заводиться. — Слышь, Борян, там бабы, жатва и бухло!

— Ну и мудак же ты, Макс! — уловил друг мою мысль. — Все настроение испортил!

Боб плюнул и пошел зажигать примус. Настроение его тоже упало, а и по делом. Не мне же одному проблемами грузиться.

— Воды, кстати, почти нету.

Я вздохнул. Спрашивать, где ее взять точно не буду. Мы оба служили в армии, у меня до сих пор один круглый шрам на мозгах от кепки. Так, по крайней мере, Уля говорит. Так вот задавать глупый вопрос — верный способ нарваться на не менее глупый ответ. Я даже не стал спрашивать, какие будут предложения. Потому что их всего два: либо колонка в частном секторе, мимо которой мы проезжали вчера, либо Иртыш. В колонке вода хорошая, но подаётся ли в систему ещё вода — не известно. Да и безопасно ли туда идти? В прошлый раз вон наган купил. Будем откровенны, старичок просто соображает хорошо, вот и элегантно развернул ситуацию. Умный, видимо поэтому и дожил до таких преклонных лет. Против автомата не попер.

Так что идти туда снова, да ещё и одному — верный способ «купить кирпич», за дорого*. Мало ли, может старичок уже себе компанию нашел, например, кого-нибудь из тех синяков, что сидели на лавочке? Так что туда мы не пойдем.

Немного поразмыслив в таком ключе, я вытащил из УАЗика лопату, взял кружку и две пятилитровые баклажки под воду. Вытащил и нацепил на нос очки. Ну и «Поросёнка» за спину закинул, куда ж я без него?

— Ты куда? — удивился Боб.

— За водой. Ты ж говоришь нету. Я воды принесу, а ты приготовишь похлёбку с тушёнкой. Крупы накидаешь и галушки из муки слепишь. Добро?

— Экий ты шустрый, — рефлекторно вскинулся друг, но тут же с любопытством поинтересовался: — На Иртыш? А лопата зачем? Черпать?

— Ну во-первых, мой юный друг, вода грязная, — изрёк я менторским тоном, и даже поднял вверх палец и поглядел на Боба поверх очков. — А во-вторых, вдруг там метрах в десяти выше по течению в воде лежит труп, который чудом зацепился за корягу? А помер он от того самого вируса, чье появление внесло в нашу скучную стариковскую жизнь такое оживление? Ты подумал об этом?

— Ты взял лопату чтобы закапывать трупы? — округлил глаза Боб, потом всплеснул руками и схватился за голову. — Брависсимо! Я, взрослый человек двадцать первого века, сижу в старом гараже! В чумном городе. В компании с, мать его, психопатом.

— Садись, два! Я выкопаю яму на берегу, туда сквозь песок натечет вода. Чтобы не наливать непосредственно из реки. Когда песок осядет, я кружкой начерпаю воды в баклажки. Надеюсь, она хоть чуть-чуть профильтруется, — Боб смотрел на меня как на слабоумного, и я поправился. — Ну я надеюсь.

— Ну-ну. Дерзай. Тряпку возьми, от песка профильтруешь.

Ну это да. Надо бы взять.

— Быстро не жди, пока песок осядет, наверное не меньше получаса пройдет. Короче, через час-полтора буду. А ты по сторонам поглядывай, у тебя Калаш и ты крутой.

Боб стал немного серьезнее, взял стоящий рядом автомат и высунул нос из гаража. Потом мы минут десять до рези в глазах осматривали окрестности. Не увидев ничего подозрительного, я рысью поскакал к железнодорожной насыпи, оббежал ямы бывших гаражных подвалов, перемахнув через рельсы и метров через двадцать-тридцать начал спускаться к берегу. Бежать было неудобно, «Вепрь» цеплялся прикладом за лопату, за траву и землю, когда я то на полусогнутых то на заднице, как карапуз с горки, спускался вниз, очки запотели и чуть не слетели. Бутылки тарахтели и просто мешались, и все это вместе цеплялись за ветки росших на склоне кустов. Ноги норовили подогнуться и я боялся их подвернуть, но при этом набрал скорость. Как не свалился не понимаю, видимо, тяжёлая задница придала устойчивости. Шучу. На самом деле я просто сильный и ловкий.

Отдышавшись и отплевавшись, я огляделся. Полоса серого песчаного берега с небольшим метровым обрывчиком была всего метра три до воды и завалена гнилыми водорослями, ветками, и мусором. Придется потрудиться, чтобы выкопать нормальную ямку хотя бы в паре метров от воды. Иначе все это не имеет смысла. Ну ладно, вода то все равно нужна. Приступим. И не дай бог Боб не сделает нормальный ужин. Закопаю! Я поставил бутылки, снял пидорку, вытер вспотевшую лысину и начал копать.

–

Выстрелы и крики я услышал, когда уже почти поднялся по склону. Надо мной какие-то люди активно вели огонь в сторону гаражей. Я похолодел. Первая мысль была «Боб!», вторая — «Машина!». На секунду меня буквально парализовало от страха, от страха за друга, от страха, что стреляя в Боба нападавшие несомненно повредят машину. И тогда наша задача резко осложнится. Бросив баклажки с водой и лопату, я сдернул «Поросёнка» из-за спины и передёрнул затвор. Бегом, бегом! Резче, шевелись! Я погнал себя вверх, с каждым выстрелом представляя, как пули бьют по радиатору, дырявят двигатель, бьют в стекло. Ну что ж блин за невезуха то, а!? Пипец, за водичкой сходил!

У нападавших по всей видимости, было гладкоствольное оружие, судя по звуку. И как минимум один автомат, судя по редким коротким очередям. В ответ со стороны гаражей доносились короткие отсечки по два патрона. Над головой свистело, несколько раз донеслось громкое металлическое «дзанг», видимо, пули попадали в бетонные шпалы. Сверху отчаянно матерились, кто-то пытался командовать. Я аккуратно выглянул из-за пригорка. И почувствовал, как кожу головы стянуло от бешенства — видимо, отсутствующие волосы пытались встать дыбом. В глаза сразу бросились одинаковые черные бушлаты с тремя белыми полосами на спине, форменные шапки и грубые ботинки. «Адидасы». Рецидивисты с соседней зоны, которых здесь, в Заводском районе Иртышска, целых две. Одна общего, другая строгого режима. Эти, с полосами — рецидивисты. Один — с тремя красными полосами. Так отмечают склонных к побегу. Двое уже в гражданке, точнее, в обычных гражданских куртках, а вот брюки, обувь и шапки ещё с зоны. Видимо, немного прибарахлиться уже успели. Всего шестеро.

Все залегли за насыпью, по очереди приподнимаясь и стреляя в Боба. Тот редко огрызался. Ну что ж, расстояние метров двадцать-двадцать пять от меня, зеки выстроились как в мишени, в одну линию. Даже расстояние примерно такое же, как до гонгов в тире. Должен успеть. В магазине моего ружья патронов больше чем шесть.

Времени было в обрез, я вскинул «Поросенка» и навёл марку коллиматора в спину зека с автоматом. Внезапно один из зеков обернулся и съехал по насыпи вниз на спине. Видимо, для перезарядки. Его вопль и мой выстрел, заглушенный банкой, слились воедино. Зек с автоматом упал на колени и ткнулся лицом в шпалу, заливая ее кровью из горла. Но по следующему, стоявшему справа я вдруг первым выстрелом промазал. Зек ловко крутанулся, и засадил из двустволки в мою сторону. Не попал, видимо потому что стрелял сидя и из неудобного положения. Мне просто повезло. Я даже среагировать не успел, только почувствовал, как мимо правого уха прошипела картечь. Но успел выстрелить, вогнав пулю ему в живот. Зек с незаряженным ружьём орал что-то матом, дрожащими руками пытаясь засунуть в ружье патрон, и роняя его в траву. Тогда я перенес огонь по его соседям, которые даже не поняли что происходит, видимо, немного оглохнув от собственных выстрелов и увлекшись пальбой по Бобу.

Свалились они так же быстро, как и первые двое. Я уже говорил, что тяжёлые пули практически не оставляют подранков. Двое оставшихся заметались по насыпи, и я покатился вправо вниз, уходя с линии огня. Тот, который не мог вставить патрон в ружье, наконец справился со старенькой курковой тулкой и поднялся над насыпью, пытаясь выцелить меня внизу. Это было зря. Бушлат зека на груди внезапно плюнул кровавыми брызгами и комками синтепона, тонкие быстрые пули 5,45 поставили точку в жизни ублюдка.

Последний даже не стал геройствовать, и рванул изо всех сил назад, в сторону города. Я забрался повыше, и встал на колено, как на тренировке. Места для маневра у рецидивиста не было. Выждал момент и нажал на спуск. Тот упал, как будто получил пинка, кувыркнулся и засучил ногами. Все. Не долго бегали засранцы. Это вам не коммерсов толпой мочить. Финита. Земля вам стекловатой, душегубы, мораторий на вышку отменился.

И тут я заметил, что зек, которого я завалил крайним, ещё подаёт признаки жизни и пытается уползти в кусты. Надо добить. Пригибаясь за насыпью я побежал к нему по склону.

Зек лежал в яме на боку, тяжело и хрипло дыша и пуская носом кровавые пузыри. Он был синюшно-бледен и в глазах уже не было никакой осмысленности. Он явно умирал. Черный бушлат пропитался кровью, ноги нелепо изогнулись. Ну и хрен с ним. Прицельная марка коллиматора остановилась на отвороте черной вязаной шапки, «Вепрь» кашлянул, пидорка слетела вместе с остатками головы арестанта. Аминь.

Я глубоко вздохнул, пытаясь справиться с адреналиновый отходняком и поднялся над насыпью, разгибая поясницу. И тут же покатился вниз, услышав рядом с головой громкий свист и звук выстрела со стороны гаражей.

— Боб, сука, пидор близорукий, в шары долбишься?! — заорал я в истерике. Так же можно с перепугу и в штаны накидать. — Это я, все, отбой, нету никого больше.

— Макс, ты? Ты живой?!

— А ты хочешь меня добить?

— А? Братан, прости… — начал Боб и тут же заорал. — Ну и хули ты нарисовался как картина Репина «Приплыли»?! Я думал тебя там сразу грохнули, долбоеба. Мне то не видно, и куртка у тебя черная…

Я матерно и длинно высказался о том органе, которым он думает, и от этого даже немного успокоился. Хотя руки ещё тряслись, ноги были ватными, а в животе была неприятная пустота.

— Ой, все, надоел, — не очень логично ответил я. — Сиди там, по сторонам смотри. Я тут сам управлюсь, — крикнул я Бобу.

Немного постоял и глубоко подышал, собираясь с мыслями. Потом спустился вниз и поднял бутылки с водой и лопату и бегом отнес к машине.

Машина была невредима. Оказалось, Боб, когда увидел этих персонажей, ползком перебрался к третьему от нас гаражу. Там плита перекрытия упала вниз, сам гараж стоял полуразрушенный. Это дало неплохое укрытие, и даже удобное место чтобы залечь с относительным комфортом. Однако эти его маневры заметил какой-то глазастый зек, и пальнул по нему дробью. Боб залёг за плитой, и некоторое время не поднимал головы. Потом почти не глядя шмальнул из автомата в сторону зеков.

Те как раз топали к нему, и наличие автомата у будущего терпилы их немного удивило, озадачило и внесло сумятицу. Поэтому они охуели, простите, сконфузились, и рванули обратно, залегли за шпалами и начали поливать его из всех стволов.

Боб же, не зная рельефа местности, решил почему-то, что зеки и меня там внизу уже пристрелили, и впал в уныние. Положение его было аховым, деваться некуда, патронов мало. Ещё немного, и зеки легко обошли бы его с любой стороны. Даже на гаражи можно было бы залезть и стрелять в него сверху. В общем, Боб уже готовился помирать, и тут у зеков возникла какая-то заминка. Ему не было видно, что там за насыпью происходит, и он решил что зеки разошлись в стороны и сейчас полезут на него со всех сторон. Мои выстрелы, приглушённые банкой, он не слышал, да и оглох немного от звуков стрельбы между гаражных стен. Так что когда я нарисовал свой мужественный силуэт над насыпью, он в него и пальнул на радостях. Слава богу, поспешил и не попал.

Я натянул у машины на лицо маску, которая висела на отведённом для нее месте на приборной панели. Перекинул “Поросенка” за спину, закатал рукава и отправился осматривать покойничков.

Прежде всего того, который был с автоматом. Здоровый мужик, я стянул его чуть ниже насыпи и перевернул на спину. Черная арестантская куртка вся пропиталась кровью и ее бордовые сгустки влажно блестели на шпалах и автомате. Я на секунду отвел глаза, пытаясь справиться с нахлынувшим головокружением, но взял себя в руки. Некогда раскисать. Патроны. Есть ли у этого жмура патроны? Вот что надо прежде всего. Морщась от омерзения, я похлопал его по карманам куртки, и с удовлетворением почувствовал коробчатый звук магазинов. Четыре, скреплённых изолентой по два, кажется полных. И один на автомате. Ну что ж, и то сало. Ещё в кармане оказался габаритный выкидной нож. Тоже пригодится, девок своих в деревне пугать буду.

Как только шмон зеков перешёл в деловое русло, волнения отступили, и вскоре у насыпи получилась небольшая кучка стволов. Были три двудулки двенадцатого калибра, МР-ка, курковая тулка шестнадцатого калибра и еще несколько ножиков разной величины и брутальности. Горка разномастных патронов с картечью или дробью четыре нуля. Был ещё небольшой рюкзак, типа велосипедного. Видимо, его сбросил с себя один из зеков, когда началась заваруха. В него я не стал заглядывать, оставил на потом.

Взяв все трофеи за ремень, я снова спустился к реке и опустил их в воду. И начал отмывать тряпкой, которой недавно фильтровал воду. Руки стыли в холодной воде, но я терпел. Надеюсь, такой маневр смоет со стволов микробов, если таковые есть. Главное, не нахватать из реки новых. Ну ничего, просохнут — мы их продезинфицируем тем раствором, который нашли в рюкзаке мародера.

Я даже покачал головой. Какие-то два дня, а у меня уже восемь крестов за душой. Куда мы катимся?!

За две ходки перетаскал оружие и рюкзак. Боб радовался патронам как дитя конфеткам. Тут же протер магазины тряпкой с дезраствором и из двух полупустых рожков набил один полный. Двудулками ни он, ни я не заинтересовались, и железо отправилось в багажник всем пучком. Пригодится, не выкидывать же, правда?

Осмотрел автомат. Вроде не совсем убитый, хотя нарезы в стволе уже немного округлили края. Почистить надо, там и поглядим. Нескладной приклад, никаких обвесов. Видимо, автомат зоновской охраны. Интересно, с трупа сняли или так, из оружейки взяли? Хотя нет, не интересно вообще ни разу.

Я задумался. Как ни крути, а кучность и дальность у автомата лучше чем у моего «Поросенка», даже у такого попользованного автомата. Но патронов маловато и для него, и для «Поросенка». Тогда если придется стрелять, то у нас с Бобом получится как в том анекдоте — сперва курим твои, потом каждый свои. Мало того, если «Вепря» я пользую уже не один год и вкладываю как родного, а марка коллиматора сразу наводится на цель, то освоение незнакомого Калаша все равно потребует чуть больше времени. И все равно, автомат в хвате удобнее, чем тяжёлый «Вепрь». Зато на “Вепря”у меня в деревне есть всё для переснаряжения патронов, которые и в хорошие временабыли в дефиците или за несусветную цену. А кончатся патроны — тащить с собой эту железку? Выкидывать нельзя, потому что опять же в деревне есть всё… Решено. Сперва пользуем Калаша, а «Поросенка» оставляем на потом.

Я отобрал один магазин у возмущённого Боба, но потом объяснил мотивы и он согласился.

Полюбопытствовали, что в рюкзаке. Мыльно-рыльные барахло и полотенце, которое тут же полетело в смотровую яму к барахлу от предыдущих жмуров. Бутылка водки, пара банок рыбных консервов, несколько пачек макаронов. И удача! На дне рюкзака было четыре полукилограммовые банки тушёнки и солидная кучка патронов к автомату. Я тут же вытащил из карманов куртки пятиместные магазины к «Вепрю» и засунул их в карманы брюк, поглубже. А карманы куртки набил зелёными, с ярко желтыми пулями, патронами 5,45. Вот теперь живём!

Нашли мы и неплохой смартфон. Хотел было выкинуть, но глаз зацепился за несоответствие — смартик был в синем бампере со стразами, что совершенно не вязалось с его бывшим владельцем. Разблокировав, я полистал ярлычки и открыл галерею. И завис.

Через минуту мне через плечо заглянул Боб, а ещё через минуту он выразился в том духе, что мол «оживите этих пидарасов, я хочу из убить ещё раз, и медленно». И было от чего.

Сам смартфон, видимо, сперва принадлежал молодой девчонке. Старые фотки и видео показывали бесхитростную студенческую и семейную жизнь. А потом они сменились гнусными рожами нынешних покойников. И видео, как бывшая хозяйка телефона их удовлетворяла. Не по своей воле, конечно. Ее испуганное заплаканное лицо и ржание ублюдков на видео пробудили, как мне казалось, давно и тщательно забытые воспоминания. Я почувствовал, как деревенеет лицо и кровь застучала в висках.

Так, спокойнее, спокойнее… а то хватит Кондрашка… возраст, знаете ли… я медленно выдохнул и начал изучать видео.

Новых лиц я там не увидел. Были только те фигуранты, которые теперь остывали около железнодорожной насыпи. Значит, вся гоп-компания хором полегла час назад, и пристрелить ещё кого-нибудь из них уже не получится. Жаль конечно, я бы даже немного подождал. Что стало с девчонкой, я из фотографий так и не увидел. Надеюсь, что она ещё жива.

А ещё в рюкзаке нашелся небольшой пакетик с золотыми и серебряными украшениями. На некоторых сережках ещё были видны следы крови. Боб был за то, чтобы их выбросить, я не согласился. Плеснул в пакет немного дезраствора и сунул рыжье обратно в рюкзак. Вдруг пригодится? Тут идет конец света в полный рост, и золото вполне себе ценность, в отличие от бумажек с ценностью уже чисто исторической.

Между тем день подходил к концу, стало темнеть. Нехрен сидеть, надо делом заниматься. Взяв автомат, я сходил к насыпи, оттащил и спихнул задеревеневшие трупы со склона чуть подальше. Типа, навёл порядок. В траве на склоне тела не так сильно бросались в глаза. Покрутится на месте скоротечного боя — ничего не пропустили? Попинал россыпь гильз, плюнул в замерзшую лужу крови и снова долго мыл руки в ледяной воде Иртыша. Блин, так скоро цыпки начнут появляться.

А Боб тем временем протер грязной тряпкой небольшой участок капота, потом помыл его водой и прямо тут же, на нем начал месить тесто. Я от такой наглости даже обалдел. А Боб матерился под нос и дышал на руки, потому что не месяц май, и вода чуть тёпленькая. Потом он налил в котелок ещё воды и поставил на примус. Галушки может и не получатся, а похлёбка с вареным тестом получиться должна. Ну и рыбную консерву откроем, гулять так гулять.

Я тем временем вытащил из машины черный палас и с помощью колышков и проволоки прикрепил в проёме ворот. Светомаскировка. Как бы.

— Как думаешь, ещё таких же подарочков нам не привалит? — задумчиво спросил Боб, мешая в котелке варево. — Если зона разбежалась, то может эти на разведку пошли? И следом отправятся ещё такие же?

— Не знаю. Думаю, нет. Не верю я в организованную силу из зеков. Они не бойцы, они шакалы. — я тоже думал на эту тему. — Да и во времена, когда можно нахватать заразу от любого соседа, большие толпы скорее минус, чем плюс. Так что, думаю, они наоборот свинтили от коллег. Причем второпях.

— Почему? Потому что практически без жратвы и патронов?

— Без рации. У ментов, и у ФСИН всяко есть, в разведку однозначно должны были взять. А у этих нету. И карты нет. Никакой. Да и по фоткам не видно, чтоб большая банда была. И перли как на пролом, а не втихаря.

— Может, обдолбанные? — выдал версию Боб, но тут же сам поправился. — Хотя нет, не похоже. Больно шустро залегли за насыпью. Да и меня четко спалили.

— Да и не идиоты же они в чумном городе оставаться? Слушай, — мне в голову пришла ещё мысль — а они не могли углядеть УАЗик? Раз такие глазастые, тебя увидели?

— Нееее, — пошел в отказ Боб, — Не ко мне вопрос. Ты ж там был, тебе виднее, видно тачку или нет.

— Не помню. Занят был, — виновато развел я руками. — Хотя я не видел…

Мы помолчали. Я почувствовал некий дискомфорт — а вдруг Боб прав? Вдруг ещё толпа подвалит?

— А нас часом не сдали? Как стеклотару? — хитро поглядел на меня друг. — А, фраерок?

Ах ты ж… Шура, мать твою в дышло, Нетреба. Тогда эти господа вполне могли идти именно за нами? Может, хитрый старый ублюдок мог увидеть наши маневры? И даже отсыпать коллегам половину своего огнестрельного металлолома? А что, с него станется. Ну или ему пришлось поделиться не по своей воле.

— Кстати, да, — снова подал голос Боб. Причем выглядел как человек, с одной стороны успокоившийся, а с другой — довольный собой. — А насчёт жратвы мы можем быть не правы. Жратвы у них вполне может быть достаточно.

— Это как?

— Да в нас жратва могла стрелять. Вместе с едоками.

— Ты хочешь сказать, кого-то они взяли как консерву? Типа, прирезать и съесть? Да ну тебя, — мне стало как-то вдруг не очень интересно, а друг наоборот, утвердительно закивал. — Меня больше интересует, если на нас навёл старик, то почему они тогда в лоб поперли, а не прокрались втихаря вдоль гаражей? Глупо ведь получается?

— Так и мы не вперёд поехали, а назад вернулись. Не ожидали они нас тут увидеть. — Боб помахал ложкой. — А если старик знает, что там дальше не проехать? И мы обратно не вернулись? Тогда, значит, заныкались в гаражах.

— Либо нас уже кто-то пристрелил.

— Если старый знает, что там не проехать, значит мы до вояк не доехали. А больше нас там не кому завалить, при наличии военных. Да и, опять же, завалят нас, а кто и на чем наше барахло потащит? И, главное, какой дорогой? Не мы, так другие бы обратно поехали.

— Ладно, чего гадать. Завтра и увидим. Вдруг и правда там не проехать.

— Хорош каркать, толстый. Проедем.

— Садись жрать, лысый. Готово, — в тон мне ответил Борис.

Ночь прошла почти спокойно. Почти. Звуки стрельбы были уже постоянны, со всех сторон, кроме реки. Мерцающие отблески света в стороне города говорили о пожаре, возможно, в частном секторе. Участки земли там были совсем маленькие, застройка плотная. Зачастую постройки — а это дома, (причем, многие из бруса), сараи, гаражи, мелкие автосервисы и прочие курятники, сортиры и бани — стояли вплотную друг к другу. Почти деревня в городе, кое где даже газ не подведён. Ну или Шанхай, кому как нравится. Хотя… после того, как Казахстан и Узбекистан начали рвать внутренние конфликты, в наш Иртышск приехало много беженцев. И они выкупали ветхие постройки у местных, и селились там огромными семьями. Так что вагончики, сарайки и домишки лепились друг к дружке как попало. И если уж там начнется пожар, то без огнеборцев точно не обойтись. А какие нынче огнеборцы? Нет их. Даже пожарным машинам не проехать из-за заторов на дорогах. Вот и пылал теперь частный сектор, застилая дымом удивительно прозрачное небо и яркие звёзды.

А небо и правда стало другим. Я никогда не видел такого в городе. В деревне, за городом — да. А в городе нет. Здесь всегда была дымка, всегда был запах выхлопа и гул машин. И никогда не было видно такого количества звёзд. Такого Млечного пути, растянувшегося ярким полотенцем через все небо. Такого яркого ещё широкого серпа стареющей луны. Звёзды мерцали, переливались, искрили в бездонной хрустальной глубине, рождая чувство совершенной нереальности происходящего. Такого неба можно даже испугаться, настолько оно бездонное, а человек — такой маленький.

А тишина? Нет, не тишина, когда нет звуков — они то как раз были, — а тишина, рождённая отсутствием гула большого города. Такие привычные звуки машин за окном, гудение холодильника и компьютера, воды в трубах, телевизора и за стеной — эти звуки сопровождали меня всю жизнь. А теперь они вдруг раз! и исчезли. Зато появились звуки ветра, блуждающего по пустым руинам и шуршавшего опавшими листьями в кустах. Орали птицы, испуганные звуками выстрелов. А пара сычиков, круглых с виду и любопытных по натуре, долго бесшумно кружили надо мной, словно суровые сибирские мотыльки.

Я сидел на фишке с нуля до четырех ночи, нацепив на нос самые сильные свои очки, которые использовал для вождения, а на ноги натянул наколенники. Среди развалин соседнего гаража повредить ночью колено, споткнувшись об кирпичи — плевое дело. В моем возрасте, при недостаточных нагрузках и при некотором избытке веса надо бы поберечься. Не Рэмбо, в самом деле, а очень даже простой мужик под пятьдесят. А ещё я взял с собой старое войлочное одеяло, которое валялось у меня в УАЗике под сиденьем и которым я накрывал зимой двигатель. Так что расположился даже с некоторым комфортом, там же, откуда днём стрелял Борис. Нормальное местечко, кстати. Плоховато видно по другую сторону за кустами у нашего гаража, но тут уж ничего не сделать. Нет в мире совершенства. Но если оттуда кто полезет, то без шума не получится. Тихой ночью услышу раньше, чем нас тут кто обнаружит. Да и волновала меня больше направление со стороны города.

Ясное небо принесло с собой лёгкий морозец, а яркий месяц давал вполне неплохую видимость. Главное — дышать так, чтобы не запотели очки. Носом дышать, то есть, и зевать, не сильно разевая рот.

Около часу ночи пожаловала стая бродячих собак, немного порычали в мою сторону и отправились к трупам. Некоторое время я даже боролся с желанием выстрелить в темный крупный силуэт псины, стоящей на насыпи, но потом угомонился. Все равно милые бобики уже нашли халявные мясо, а всех я в потёмках и за насыпью не перестреляю. Да и ладно, пусть одни падальщики жрут других, не жалко. Приятного аппетита, твари, не беспокойтесь, мы не претендуем.

Ещё через час, который я пялился в небо и по сторонам, а так же слушал мирное сопение, чавканье и повизгивания, они убрались восвояси. Или не убрались, а притихли, я не знаю. Бобики даже не дрались, мертвечины им было с избытком.

Потом со стороны города показалась группа людей. Я сперва испугался, что это идут приятели собачьего корма, но потом расслабился. В свете луны было хорошо видно силуэты на фоне чистого неба. На отряд эта маленькая кучка не тянула, а судя по росту там присутствовали дети. Все были с рюкзаками, даже двое ребятишек школьного возраста. И все катили велосипеды. У двоих взрослых мужиков, аккуратно кативших по шпалам навьюченные велики, за спинами были ружья. Молодцы, однако, верный подход к делу. Последние несколько лет оружие стало проблемно купить и легко потерять, а эти его сохранили. Или добыли, что тоже вероятно.

Группа немного притормозила напротив нас, и один из мужиков скинул ружье с плеча и спустился с насыпи вниз, в ту сторону, куда я спихнул трупы и где пировали собаки. Потом, когда он минут через пять вылез, они немного посовещались и отправились дальше. И то верно, сложно определить, когда покойники откинули свои синие от наколотых перстней копыта. Погода то холодная, и они с тем же успехом могли пролежать несколько дней.

Тэк-с, так и запомним, что эта группа прошла мимо нас примерно в пол третьего ночи, и если они пройдут кордон без проблем, то и мы сунемся. О том, есть ли ещё кордон и как мы узнаем, прошли они или нет, я не задумывался. Почему-то был уверен, что узнаем. Либо пройдут, либо вернутся обратно. Ну либо услышим стрельбу за промкой, чего не хотелось бы. Опять же, стрелять могут или в них или просто чтобы отогнать. В то, что будут стрелять в семьи с детьми я не очень верил. Или просто не хотел верить. Или просто закрывал глаза, вроде дело не мое. На душе от таких мыслей снова стало паскудно, и романтическое настроение, вызванное созерцанием звёздного неба, ушло без следа.

В четыре утра я растолкал под ковром злющего Боба. Он практически не спал. Видимо, события дня ещё не до конца выветрились из его головы, и он с одной стороны дико хотел спать, а с другой стороны неперебродившее возбуждение накатывало всякий раз, когда сон пытался к нему подобраться. Стоило ему задремать, как яркие образы вставали перед глазами, сердце судорожно начинало молотить в груди, а адреналин отгонял желанное забытье куда-то далеко. Да и твердый пол, вкупе с жёстким паласом не очень то способствовали сну. В общем, Боб был едва живой, злой и противный.

Поглядев на это дело, я вздохнул и полез в аптечку. Достал валяющиеся там со времён царя Гороха начатый блистер «Афобазола», на котором от времени даже буквы вытерлись.

— На, одну сожри, — сунул я Бобу таблетки. — И поспи ещё пару часов. Я пока норм, самому сон тоже не идёт.

Тут я, конечно, немного покривил душой, спать я хотел. Но полудохлый караульный мне точно не нужен. А то при таком раскладе и я не усну. Страшно.

Друг закинул таблетку в рот, глотнул воды из баклашки, буркнул что-то извиняющееся, и опять полез под палас. А я снова отправился на фишку.

С голодухи и недосыпа меня стало морозить. Я теплее укутался в старое одеяло, и сжался в комок, пытаясь согреться. Думаю, если бы кто и шел рядом, то я мог бы его пропустить и не заметить. Внимание мое ушло в минус, очки запотевали от дыхания, потому что одеяло я натянул почти до самого носа. А ещё через час я почувствовал, что ноги затекли и начали болеть. Да ещё и нестерпимо зачесались ранки от резиновых пуль на заднице. Блеск! Лучший в мире караульный! Как говорил мой знакомый прапор, «беда с этими новобранцами, как в бой — так понос». В общем, нам повезло, что на нас не вышли какие-либо злодеи, потому что из меня под утро боец был как из помёта пуля. Даже пальцы толком не гнулись, и начала колотить дрожь.

Под утро со стороны нашего гаража стал доноситься богатырский храп Боба. Твою мать. Видимо, глотнувший волшебное колесико друг наконец расслабился и пригрелся под ковром. Ну что ж, хоть у этого паршивца все хорошо. Хорошо, когда у друга всё хорошо. Душу прям греет, тьфу на него. Радуюсь чисто и невинно. Ещё пять минут храпа и пристрелю засранца. Дрыхнет он, понимаешь, пока я тут простатит тренирую. Вот сейчас встану и пойду его будить. Вот только встану.

Я всё-таки нашел в себе силы кое-как подняться, кряхтя и матерясь. Долго аккуратно разгибал поясницу и переминался на ногах, матерясь от покалывания и мурашек в затекших конечностях. Несколько раз помахал руками, присел, разгоняя кровь. Никого вокруг не было видно, да и восток начал сереть, разгоняя прозрачную глубину звёздного неба. Скоро утро, надо и правда друга будить, а то я завтра, точнее, уже сегодня, буду едва живой.

Выползая с разрушенного гаража на деревянных ногах, я поскользнулся на заиндевевшем и покрывшимся белым инеем кирпиче. Не удержав равновесие, рухнул коленями на битый кирпич, стараясь не садануть модным прикладом «Порося» по кирпичам. Зашипел от боли в ушибленной голени, и похвалил себя за предусмотрительность, что одел наколенники. Иначе было бы сейчас гораздо больнее. Колени беречь надо, а при моем весе падение ими на битый кирпич могло плохо кончиться.

Потом я отодвинул закреплённый в проёме ворот палас и шагнул внутрь.

***

Боб просыпался долго, мычал и обещал меня пристрелить. Я не сдавался, но его автомат всё-таки отодвинул подальше. В процессе распихивания товарища я зажёг примус и поставил на огонь остатки вчерашнего адского варева, чтобы хоть немного подкрепиться. Хотелось жрать и спать.

Потом из-под ковра вылез Боб. Выглядел он просто страшно. Шапка сползла набок, из-под нее клочками торчали спутанные темные волосы. Заросшая по самые глаза помятая морда с нависающим над толстыми губами бесформенным носом была злющая, как у несвежего зомбака. Запах тоже кстати присутствовал. Интересно, от меня уже тоже бомжом несёт, или только Боб такой вонючка?

— Поставь чаю, а? — прохрипел страдалец, но я в это время уже доедал варево прямо из котелка, рот был занят, и я промолчал.

— Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, попросишь ты у меня хлебушка.

— Сам ставь, — прожевав и проглотив огрызнулся я. — Спал тут, в тепле и комфорте, а я там, — я потыкал ложкой в сторону выхода, — героически нес вахту, охраняя твою спящую задницу. И где благодарность? Где, спрашивается?!

Боб хмуро посмотрел, и, схватив автомат и туалетную бумагу, полез из гаража.

— Нагадишь на фишке — даже не возвращайся.

Потом мы вместе молча хлебали чай, сидя в кустах напротив гаражных ворот. Сахару в чай Боб не пожалел, мол, его организму нужна глюкоза, чтобы быстрее проснуться и сесть охранять мой детский сон. Я с этим согласился, решив, что и для сна глюкоза тоже полезна. Она, как ни крути, вообще в нашем положении полезна. У меня от чая даже та внутренняя дрожь, которая долбила всю ночь, унялась и появилось хоть какое-то ощущение тепла.

Занимался рассвет, ветер переменился, и со стороны города сильно потянуло гарью. Гарью, дымом и помойкой. Дым над горизонтом подсвечивался с низу, словно пожар продолжался, просто чуть дальше. Видимо, жгли все, что можно сжечь. Стреляли мало, или просто не было слышно, потому что далеко. Да и ветер сносил звук.

— Трындец, — сказал Боб, махнув опустевшей кружкой в сторону города.

— Угу, — сказал я, поняв о чем он. Вот и поговорили.

Перед тем, как залечь спать, я тщательно намазал себе зелёнкой раны от резиновых пуль на заднице и ляжке. Они подсохли, но заживающая корочка постоянно лопалась и зудела. А от расцветки трусов вообще затошнило бы даже свинью. Я ещё раз пожелал старлею всего самого венерического, и залез под ковер. Спаааать…

К обеду потеплело и в воздухе почувствовалась влага. Небо затянуло тучами, и Боб с фишки переполз в гараж. За утро он видел только двух человек с рюкзаками — молодых мужчину и женщину, которые тоже остановились у трупов зеков. Причем женщину вытошнило на шпалы, а мужик кинул в кого-то камнем. Видимо, в бобиков, которые решили от вкусняшки далеко не отходить. Потом мужик подхватил женщину под руку и они скрылись с наших глаз.

А больше никого и не было. Наверное, потому что эта дорога вела по сути в тупик. За Козлово асфальт заканчивался, как раз у кладбища, а потом через поля шел убитый проселок, по которому можно было проехать только в сухую погоду. Пользовались ею в основном крестьяне и рыбаки, ищущие уединение не очень далеко от города. Но так как съезд к Иртышу был очень крутым и «не только лишь все» машины могли его одолеть, то и ездило, соответственно, по этим дорогам мало народу. Про то, сколько народу в принципе способно преодолевать расстояния пешком, да ещё и в такую погоду, я уже говорил. И дело то даже не в том, чтобы идти, а в том, чтобы было куда идти. А на этом направлении Козлово было крайним пунктом. И именно поэтому я решил прорываться этим направлением, решив, что вероятность встретиться с патрулем здесь ниже, чем по более проходным местам. А верный УАЗик нам в этом поможет.

Включил телефон. Как и ожидалось, интернета не было. Зато связь была, и телефоны минут пять пиликали входящими сообщениями. Начиная от сообщений МЧС, типа «в связи… сохраняйте дистанцию, не покидайте квартир, ситуация под контролем…» и заканчивая «вам звонили… столько-то раз».

Несколько сообщений МЧС меня даже немного заинтересовало. Был список улиц и домов, в которые солдаты РХБЗ должны были привезти продовольственные наборы. Даже дата и время почти актуальные. Да неужели?! Кажется, зря я не доверял воякам. Ты смотри, барахтаются ещё. О, вот ещё подобное сообщение, с другими улицами и районами. Круто, уважаю. Как ни крути, а люди героические.

В конце сообщения была приписка, что по прибытии автомашин о процедуре получения проднаборов жители будут оповещаться из громкоговорителей, к нарушителям порядка и законности будут применяться самые жёсткие меры. Ну это мы в курсе, знаем мы ваши методы. Задница до сих пор чешется, а вид сожженных и пострелянных машин около «Алмаза» до сих пор перед глазами.

Потом позвонила Ульяна, долго причитала и плакала в трубку. А я, стараясь не показать своего волнения, давил в себе слезы, и строил из себя не то Рембо, не то Крепкого Ореха. Мол, «да все норм, ты меня знаешь, да что со мной может случиться, и вообще мы с Бобом ого-го какие крутые перцы». Ульяна успокоилась, шмыгнула носом и язвительно напомнила мне про возраст и что двум упитанным дядькам на пятом десятке разыгрывать из себя крутых спецназовцев не надо. Типа, это смешно и чревато. И вообще, выживают не самые сильные, а самые хитрожопые. Язвочка моя, Пчёлка…

Блин, как же я по ним соскучился! Как же мне их не хватает! Как же хочется поиграть с сыновьями, принять баньку, выпить рюмочку за хорошим столом и в тепле, под чистыми простынями прижать к себе жену!

Я с ненавистью посмотрел на темные грязные стены гаража с обвалившейся штукатуркой, на примус с котелком и царапины на боках машины. Даже «Поросенок» был весь какой-то запыленный, в пятнах и царапинах. И это при моем то трепетном отношении к оружию!

Потом поговорил с Кириллом. Он меня успокоил, мол, все нормально, все живы здоровы, за время вашего отсутствия происшествий не случилось. Боевая учеба идет согласно расписанию, бабы осваивают двустволки и даже несколько раз пальнули с Моси. Гарнизон четко выполняет устав гарнизонной и караульной службы. Сказал он это, конечно, не такими словами, а так, как это может сказать сисадмин, обладатель красных штиблетов и бороды в стиле «брутальный дровосек».

Потом трубку вытребовали мелкие, и обрушили на меня огромное количество информации от того, что как сегодня покушали до того, кто кого из братьев какими словами обозвал. Я даже увлекся, пока Витюша не упомянул, что к дедушке приходили дяди, и хотели взять у дедушки водки, и мешали строить домик для Винни-Пуха. Дедушка не дал, дядя Кирилл ругался и прогнал дядей, а мама с тетей Людой целились в дядей из окошка.

Я обалдел и потребовал снова дядю, тьфу! Кирилла, который как раз вышел во двор, к трубе.

Он сперва мялся, мол, ничего не произошло, ничего серьезного, потом раскололся. Оказалось, наши доблестные соседи, не то директор кладбища, не то строительный бандюк, прибыли в Боровое и забухали. Народу в этот раз с ними было немного, видимо, ближний круг. В какой-то момент времени по синей волне устроили драку, потом кажется даже пристрелили кого-то. Кого — Кирилл не в курсе. Ни о какой законности разговор уже не шел, кураж у мужиков попёр вовсю. Поэтому ещё через некоторое время господа начали потихоньку нагибать местных. Пока ещё не сильно, даже в рамках приличия, настойчиво покупая у кого самогонку, у кого и курочку. За деньги, разумеется. Правда, ценность денег стала весьма сомнительна. Но да, видимость приличия пока соблюдалась. Вот и припёрлись два полутоварища к нам, видимо, прослышав, что у бати есть чего выпить или просто наудачу. Слово за слово, гильзой по столу, а вытолкали пришельцев в шею под прицелом двустволок.

Не сказал об этом Кирилл нам просто потому, что у нас и так забот по самые гланды, к чему лишние вопросы?

Я объяснения принял, но зарубку в памяти отставил. Когда с Боряном придем в деревню, надо будет глянуть, что там за публика. А то пережрут синьки, и до беды дело дойдет. Блин, спешить надо. Поджимает время.

Потом Борян с фишки страшным шепотом сказал, чтобы я убавил громкость, а то меня уже как-то слишком слышно стало.

Еще немного пообщавшись с родней, я вырубил мобильник и начал собирать шмотки в машину. Погода ухудшалась, теплело, начал срываться дождь со снегом. Если и рвать когти, то скоро придет время. Надеюсь, погода ещё ухудшится, и станет нелетной для дронов и плоха для ночников и тепловизоров. Надо, ох надо прорываться, время не ждёт.

Борис мое мнение разделял целиком и полностью. Ему вообще не нравилось тут сидеть, душа требовала действия. Мало того, если похолодает, Боб вполне может и начать мёрзнуть, легковато он одет, не рассчитывал он на подобные приключения. А рассчитывал на покатушки в теплой машине, да ещё и на сиденье пассажира. Тоже вот проблема, во что друга одеть? Хотя… На крайняк, если что, придётся надевать всю ту ветошь, которую мы нашли дома, в несколько слоёв. Благо вон, в машине лежит мешок.

Так что ещё некоторое время мы сопели и пыхтели, собирая и аккуратно укладывая весь хлам. Предварительно, конечно, выкинув его из машины и осмотрев.

В результате даже оказалось, что места в машине вполне прилично.

Потом Боб наварил очередную порцию питательной жижи, обильно накидав туда тушняка. И то верно, когда будем есть в следующий раз — неизвестно. Мысль о том, будем ли вы вообще есть, я упорно от себя гнал. Начал появляться мандраж.

Боба тоже подтряхивало от возбуждения, хотя он изо всех сил пытался показать, что ему всё по барабану.

Чтобы успокоиться, я принялся чистить оружие. Сперва, конечно же, «Поросенка», причем вылизал его до состояния «почти не стрелял, а царапины от сейфа». Вычистил трофейный Калаш, зарядил все магазины — да, все два. А потом достиг последней степени просветления и протер масляной ветошью «Наган» и вязанку барахла двенадцатого калибра, доставшиеся нам от зеков. Чем бы ни заниматься, лишь бы занять руки и отвлечь голову.

А погода тем временем радовала все больше и больше. Часам к пяти после полудня небо затянули плотные тучи, пошел дождь со снегом. Потемнело. Ветер рывками кружил белую муть, завывал в развалинах. Кусты у гаража гнулись и скрипели. В кирпичной коробке стало совсем не уютно, и мы с Бобом забрались в машину. Такую погоду — резкие потепления и заморозки — учёные дядьки и тётьки из ящика называли «климатической нестабильностью», и сыпали с умным видом непонятными терминами. Мы же, простые неучи, в теорию не вникали, просто после очередного ледяного дождя в сентябре или заморозков в начале июня материли эту научную братию последними словами. Ну и усиленно привыкали и приспосабливались к «новой реальности», а куда ж деваться? Самое забавное, что адепты глобального потепления, которые с пеной у рта доказывали в свое время вину человечества и его неминуемую скорую кончину от повышения температуры, быстро перекинулись на темную сторону. И так же активно начали доказывать, что похолодание последних лет — это не что иное, как «незначительная климатическая флуктуация», и буквально скоро все вернётся на круги своя, и мы продолжим усиленно таять ледниками, испаряться окиянами и скоро превратимся в Венеру.

Слушая подобную хрень из ящика-дебилизатора, я в неверии качал тогда головой. Ну неужели никто не видит, что из ящика идёт очередная вредительская пропаганда, направленная на разрушение энергетики? Что одни террористы стреляют в людей с именем своего бога на устах, другие сволочи развязывают войны и провоцируют экономические кризисы, а третьи упыри поддерживают первых всех деньгами и оружием? А сверху шлифуют вирусами? А эти, которые вещают о глобальном потеплении, пусть и не стреляют ни в кого, зато загаживают обывателю мозги. И тем самым оправдывают геноцид, внушая мысль, что людей стало слишком много, и они виноваты во всем, даже в изменении климата. В результате выросло целое поколение молодежи, которое не согласно снизить потребление и изменить образ жизни, но вполне согласно снизить популяцию людишек, не понимая, что они и их близкие — это и есть те самые людишки, которых уже сокращают. Неужели не видно, что идёт целенаправленный геноцид и депопуляция?

В контексте изменения климата меня успокаивало то, что в нашем ящике показывают одно, а делают другое. Строятся новые мощные ледоколы, армию пытаются приспособить к холодам, даже возвращают с консервации в строй старые танки, особенностью которых являются дизель турбинные силовые установки, способные заводиться и работать даже в условиях арктических температур. Про усиленно ремонтируемые дороги и капремонт жилых домов я молчу — несмотря на вливаемые миллиарды, отопление и водопровод ремонтировали в авральном режиме.

Так что сейчас я сидел в темной машине и смотрел через запотевающее окно на то, как «климатическая нестабильность» в конце сентября засыпает снегом, ледяной крупой и дожем окружающий пейзаж. Рядом находился Боб, укрывшийся моей плащ-палаткой и поднявший капюшон куртки. Этакий зелёный Бармалей с темной неровной бородой и в старой шапке-ушанке. И развлекался этот Бармалей тем, что дул паром изо рта на стекло дверцы и писал грязным пальцем с отросшим ногтем всякие гадости. Потом стирал все перчаткой и рисовал рожицы. Короче, развлекался как умел.

Ближе к шести ещё стемнело, и я отправил Боба поглядеть, нет ли никого рядом. Боб скрылся в кустах, минут через пять появился из-за бело-дождливой завесы и успокаивающе махнул рукой. Я завел двигатель. Друг снял плащ-палатку, стряхнул воду и полез в машину. Когда двигатель достаточно подогрелся, я включил печку на полную, перекрестился и двинул через кусты на выход. По капоту и крыше затарахтели капли дождя, а Боб положил коротыша себе на колени и снял с предохранителя.

***

Мы медленно катились по заросшей дороге, идущей вдоль старой промки и линии каких-то боксов, ангаров или цехов. Фары я не включал, предпочитая хорошую скрытность удовлетворительной видимости. Дворники молотили у меня перед глазами, разгоняя мокрый снег и воду по стеклу, колеса послушно месили снежно-водяную кашу и грязь. Двигаясь медленно, я старался сильно не газовать, дабы минимизировать звук. Получалось плохо, вода на мерзлой грунтовке где-то чуть-чуть растопила верхний слой земли, превратив его в скользкую жижу на ледяном основании. Колеса крутили, полный привод работал, а любая достаточно широкая яма становилась западней, в которую норовил съехать наш железный конь. Я нервничал сильнее, а вот Борян наоборот, словно успокоился. Я его понимаю. Мандражировал он по жизни перед дракой, зато в драку лез уже с холодной головой. Я так не умею, поэтому чемпион — он, а не я.

Пару раз думал — всё, застряли. Но в том и преимущество механики перед автоматом. Раскачивая машину вперед-назад я всё-таки выбирался из очередной водно-ледяной ямы и продолжал двигаться в нужном направлении.

Гаражи и какие-то строения вроде трансформаторных будок или насосных подстанций закончились, мы пролезли через мелкую поросль берёз и остановились в полусотне метров перед выездом на асфальтную дорогу. Слева был какой-то не то вагончик, не то ангар из расползшихся сэндвич панелей, справа густые корявые кусты и куча мусора. Прямо — дорога. Дальше надо пешочком выглянуть. Во избежание, так сказать.

Боб быстро выпрыгнул из УАЗа, полапал рукой по предохранителю и скорым шагом, иногда поскальзываясь, пошел к дороге.

Я его видел не очень хорошо, мешали работающие дворники и текущая по стеклу ледяная жижа. Да и темнело.

Боб подошёл к краю вагончика из сэндвича, на что-то внимательно уставился, даже нагнулся вперёд, чтобы лучше увидеть. И потом резко отшатнулся назад, сдёргивая капюшон накидки и схватившись рукой за шапку. Я тут же выпрыгнул из-за руля и схватив автомат на изготовку, побежал к нему, шлепая сапогами по лужам.

Боб, сняв шапку и прижав ее к груди, смотрел за угол строения, не обращая внимание на текущую по волосам и за шиворот ледяную воду.

Заглянув за угол, я почувствовал сперва дурноту, а затем лютую ярость. Бешенство, которое не испытывал уже очень давно. С девяностых.

За углом, в жухлой мерзлой траве лежали два тела. Мальчик, лет десяти, в позе эмбриона подтянул колени к груди. Тёмный грязный пуховик на животе и спине казался черным от мерзлой застывшей крови. Видимо, пуля попала ему в живот, и из большой дыры на спине торчали обрывки ткани. Рядом с ним сломанной куклой лежала девочка, на вид чуть старше. Возраст было определить трудно, наверное, около тринадцати. Пуля попала ей в лицо, развороченная скула, выпавший глаз и торчащие зубы из разорванного рта страшно розовели на почерневшем лице. Руками девочка крепко вцепилась в воротник мальчишки, и даже смерть не смогла разжать тонкие детские пальцы. А ещё у нее была прострелена нога, и, судя по кровавому следу, последние метры она тащила пацаненка уже раненая. Видимо, она пыталась утащить его за угол строения, когда ее настигла вторая пуля. Кто он ей? Младший братишка? Друг? Да какая, ссука, разница?! Какой зверь мог сотворить ТАКОЕ? Кому могли помешать эти дети? Что они могли такого сделать, чтобы их вот так, как собачонок беспородных пристрелить и бросить на обочине?!

Боб внезапно резко развернулся и вытирая широкой ладонью мокрое лицо пошел к машине. Я, стараясь унять бешено колотящееся сердце, несколько раз вдохнул-выдохнул и постарался расслабить плечи. Обычно это помогало.

Вернулся Боб, в его руках была лопата, а автомат закинут за спину.

— Ты их хоронить собрался? Блин, Боб, нам ехать надо!

— Езжай не держу, — зло ответил друг.

— Твою мать, Борька, мы тут хрен знает сколько провозимся, поехали!

— Макс, иди нахуй! — отрубил Борян и начал оглядываться, ища место под могилу.

Я сплюнул, хотя и понимал чувства друга. Потом сказал:

— Не торопись, сейчас все устроим.

Обойдя детские тела я зашёл за угол и осмотрелся. Это оказался старый заброшенный автосервис, или автомойка, сейчас уже не разберёшь. Вроде деревьев рядом нет, корни в земле не предвидятся. И не похоже, чтобы тут была дорога и утрамбованная земля. Вернувшись к хмурому Бобу, стоящему около тел, я отобрал у него лопату и натянул ему на голову плащ-палатку. Промокнет ведь.

Потом мы с Бобом яростно ковыряли мерзлую землю. Ковыряли часа два, не меньше, в темноте и грязи, меняя друг друга. Выкопали примерно на метр вглубь, а потом черенок лопаты сломался прямо у основания. Мы промокли и продрогли, но аккуратно положили детские тела рядом, накрыли куском валявшейся рядом кровельной жестянки. Закидали тяжёлой мокрой землёй, руками и ногами спихивая землю в могилу. Потом воткнули в холмик доску, пообещав, что если когда-нибудь будем рядом, то обязательно сделаем нормальный крест.

— Айда руки помоем, да продезинфицируем, — предложил я сунул окоченевшие руки под струю воды, текущую с крыши автосервиса. Пальцы заломило, я аж застонал, но терпеливо отмыл руки и даже сапоги. Рядом кряхтел Боб, делая то же самое.

Потом мы достали бутылку водки, найденную у зеков, и выпили каждый по большому глотку. Не закусывая. Не повредит.

Вдруг послышался приглушённый дождем звук мотора и по соседнему зданию мазанул свет фар.

Я быстро завинтил пробку бутылки, кинул ее на заднее сиденье и прыгнул за руль.

— Боб, быстрее!

Но Боб, дернувшийся было к машине, вдруг остановился, скинул предохранитель автомата и большими прыжками рванул в кусты за кучу мусора.

— Мляааааать! — простонал или прошептал я, и выскочил обратно из машины. Что делать то?!

А машина, точнее, УАЗик, быстро катился по дороге в нашу сторону, грохоча прицепом, и скоро уже должен был поравняться с нами. Если бы я успел завестись, то возможно и смог бы сдать назад и спрятать нашу тачку в кустах за автосервисом. Но Боб, ну зарраза! Сомневаюсь я, что он просто так полез в кусты. И тогда я точно не успею к другу, если вдруг у него хватит ума устроить стрельбу. Ой, блииииин… Вот попадоооос!

Я большими прыжками помчался мимо могилы детей к кустам, расположенным метрах в десяти дальше, вплотную у дороги, и почти рыбкой прыгнул в гущу веток. Надеюсь, в рычащем УАЗике они не услышат треска.

Машина, УАЗ с прицепом, почти поравнялись со мной, я увидел черные армейские номера. В окнах разглядел четверых, все в новых черных противогазах ПМК-С, с фильтром с левой стороны, чтобы банка не мешала стрелять.

Они проехали до съезда на грунтовку, где стоял наш УАЗик. Остановились. С минуту стояли, видимо, разглядывая нашу тачку, и я немножко порадовался, что за то время, что мы копали могилу, на капоте и стекле начала появляться корка льда и снега. Было понятно издалека, что двигатель холодный. А может быть, они смотрели на могилу?

Потом двери УАЗика распахнулись, и из него одновременно выскочили все пассажиры. На всех резиновые куртки ОЗК. Трое с короткими автоматами на изготовку, один с СВД. Уж этот то длинный хищный силуэт точно ни с чем не спутаю. Поводили стволами по сторонам. Потом двое взяли на прицел наши с Боряном кусты, видимо, как наиболее опасные направления. Вот ведь млять. Опытные, суки, не чета нам. И вообще, мы просто подуставшие дядьки, и просто мирно сидим в кустах с автоматами.

А двое подошли к могиле, один присел у нее, видимо, изучая следы.

— Ну вот, нам что сказали? Что надо забрать трупы? Не получится, нету трупов.

— Да и ладно. Баба с возу, кобыле легче. Уже прибрали, видишь? — громко, чтобы было слышно из-под противогаза, прокричал невысокий крепыш с СВД.

— Ага. Ты, Иса, как я погляжу, дохрена умник. Я вообще говорил тебе, что стрелять не надо, хрен бы с ними, убежали бы и убежали, нам меньше возни. А тут по такой погоде катайся, бля, вози этот триппер. Вот сам бы и ехал, бля, раз настрелял.

— Ты чё, салага, наехал? Тебе что было сказано? Трупы надо привезти. Вот и пиздуй за лопатами, они в прицепе. Давай, копай, воин!

Я, осознав, что они только что сказали, почувствовал, как натянулись в оскале зубы. Вот кто детей убил!

— А с чего ты решил, что тут именно их зарыли?

— Копай, душара, а я пойду машину гляну, — махнул рукой в сторону нашего УАЗика снайпер.

Кто из них что после этого сказал, я не понял, они отвернулись от меня. Противогазы сильно глушили речь, но получается, что до этого они машину всё-таки видели, но не сильно заинтересовались. Возможно, решили, что она тут стоит давно. Но тут звонко затарахтели выстрелы.

Один из бойцов, стоящий у машины, рухнул как подрубленный, второй, высокий и сутулый, присел, схватившись руками за живот, и на подгибающихся ногах уковылял за машину, где и осел у заднего колеса.

Двое, которые у могилы, ловко кувыркнулись в разные стороны. Тот, с укоротом, полоснул из положения лежа, укрывшись за холмиком свежей могилы, очередью по куче мусора, за которой засел Боб. Слава Богу, не прицельно — пустые бутылки, бумажки, листья и куски мерзлой земли полетели в стороне от того места, где укрылся друг. А второй в это время вместо того, чтобы бежать со всех ног, плюхнулся в лужу, видимо, запутавшись и наступив на полу своего резинового плаща. Лёжа в луже он пытался быстро протереть рукавом оптический прицел СВД-шки, заляпанный грязью при падении и очки противогаза. Ублюдок, подумалось мне, это тебе не по детям с комфортной позиции стрелять.

Не парясь прострелил затылок солдату с укоротом и хладнокровно загнал пулю прямо в задницу крепышу с СВД. Прямо между булок, которыми он развернулся ко мне, прямо между раздвинутыми для удобства стрельбы ногами.

Первый, который с укоротом, плеснул перед собой длинным узким веером мозгов, крови и стекол противогаза прямо в мокрую грязь могилы, второй утробно закричал и засучил ногами.

— Чисто! — заорал я, вовремя припомнив прошлый раз, когда вылез на шпалы без предупреждения. Прыгнул из кустов и подбежал к крепышу с СВД-ухой, держа его на прицеле. Хотел пнуть винтовку подальше от солдата, но передумал и наоборот бережно ухватил за цевье и переложил к могиле. По луже потекла красная муть, а снайпер головой в воде пускал пузыри клапаном противогаза.

Из-за кустов с кучи мусора слез грязный, как восставший из могилы мертвец, Боб.

И тут… и тут я с ужасом увидел, как мигнули фары стоящего на дороге УАЗа. Там, за машиной, кто-то был!

— Руки в гору, сука, руки в гору, стреляю, падла!! — наугад, даже не видя противника заорал я во все горло и выбрасывая комья грязи из-под сапог побежал к машине, стараясь обойти ее сзади. Боб рванул ко мне, вскинув одной рукой автомат и дав короткую очередь куда-то в сторону капота. Брызнуло разбитой фарой, клубы белого пара зашипели из простреленного радиатора, кто-то заорал за машиной, а я завопил совсем уж психованно, на ходу стреляя по дверям УАЗа:

— Лежать! Стреляю! Стой! Убью, падла! Руки в гору, млять!!

— Нееет, не стреляйте! Прошу, не надо, пожалуйста! Лежу! Стою! Не стреляйте!

Я запрыгнул за прицеп УАЗика, и, обходя по широкой дуге, заглянул на другую сторону. У переднего колеса скорчилась длинная фигура, автомат лежал дальше, видимо, боец выкинул его, чтобы не провоцировать нас. Я медленно двинулся к нему, держа на прицеле. Дернется — убью.

Шипел радиатор, стонал раненый, но обострившимся слухом я услышал, как Боб спросил:

— Макс, ты как?

— Норм, тут ещё недобитый.

Раздался выстрел, и тут же Боб закричал:

— Я добил этого пидора! — это он про снайпера.

— Не стреляйте, не надо, — глухо стонал длинный, сидя у переднего колеса, и держа руки вверх. Тонкие пальцы и фильтр противогаза мелко тряслись.

Я подскочил к нему и, схватив за шиворот, поволок под свет фар. Точнее, одной фары. Пленный был ранен, в живот, слева внизу, навылет. Крови было не много. Короче, может даже и выживет. А может и нет, это как карта ляжет. Взгляд зацепился за модный броник и незнакомые шевроны на груди.

— Вы бля кто такие?!

— ЧВК… ЧВК “Бурьян”, “Буран”, точнее… это мы так называе…

— Вояки где?! Почему вы? — про “Буран” я не слышал, но их, военных компаний, сейчас полно, наросли как грибы после дождя. — Вояки ушли, сказали что в этом говне участвовать не будут… Приказ нарушили, — пленник задыхался от боли.

— А вы, типа, готовы стрелять по людям?!

— А что делать?! Нам поставлена конкретная задача… Да и идти нам некуда… Если уйдем, то нас же тоже постреляют… Мы ж гражданские почти, — пленник переводил глаза с меня на Борьку и обратно. — А вояки в какую-то деревню ушли. Нам нельзя уйти. Тогда подвоза продовольствия, оружия, боеприпасов не будет… Ничего не будет. Сдохнем и всё…

— Попадос однако, наёмничег! — глумливо и зло, и при этом как-то очень знакомо, но забыто, протянул Боб. Я даже оглянулся на него, и вдруг увидел его глаза. Друг, грязный и похожий на самого стрёмного помойного бомжа, только с автоматом, смотрел не теми сонными и тусклыми глазами, к которым я успел привыкнуть за последние, пожалуй, дай Бог памяти, пятнадцать лет, а глазами того самого Панч Боба, мосластого и злобного парня, кошмарившего ринг родного города и области. Да и соседние области тоже. Рядом со мной снова стоял чемпион, которого не затянуло в криминал 90-хтолько случайно. Я даже на секунду забыл про сутулого, которого держал за шиворот.

Пленный застонал, я встряхнулся, и присел рядом с ним на корточки. Разглядел значок медицинской службы. Ну надо ж! Медик, мать его! Эскулап, с клятвой Гиппократа.

Борян сделал шаг вперёд и внезапно пнул пленного в бок. Не сильно, но ощутимо. Пленный застонал и даже немного сомлел, но я встрянул его за воротник и заорал прямо в стекла противогаза:

— Внятно отвечай, сука! Где находится, сколько людей?!

— За Козловкой… севернее, пол километра, где старая ферма. Челове… — он застонал, я дал тяжелого подзатыльника. Противогаз немного съехал вперёд, и пленный окровавленными руками быстро поправил его на голове. Надеется жить, сука. И не заразиться. От нас не заразиться, в смысле.

— Сколько?!

— Человек тридцать, если с бабами. Было больше, но тут сперва прорывались менты, с города, потом следом зеки пришли. Ну а без солдат у нас потери были…

— Убью, мразь, гнида гнойная, вы зачем детей убили? Отвечай падла! — Боб каблуком резко наступил каблуком на правую кисть старлея. Раздался хруст, тот заорал:

— Они инфицированы! Нельзя допустить, чтобы инфекция вырвалась из города!

— Какой нахрен инфицированные?! Это, блять, дети! Если инфицированные, то лечите их, а не стреляйте!

— Это биологическое оружие! — заорал в отчаянии медик-наёмник. — Детям может и ничего, но большая часть населения была инфицирована «короной», а дети может и не болели. У них иммунитет тогда не зрелый был! Поэтому новая зараза их и не убила!

— Сука, мразь, — Боб в бешенстве начал избивать пленного ногами, тот сперва дёргался под ударами, а потом потерял сознание. Я схватил друга сзади за пояс, приподнял и оттащил Боряна назад. Тот несколько раз дернулся, а я завопил ему в ухо:

— Убьешь, идиот, мы должны сперва узнать…

— Убью! — Боряна явно накрывало, я приподнял его над землёй, чувствуя, что ещё немного, и брошу. Тот дрыгался, рычал, пытаясь вырваться, я пыхтел и прижимался лицом в его спину, чтобы не получить локтями. Мой автомат слетел с плеча и болтался на ремне, путаясь под ногами.

— Все, опускай, — внезапно угомонился Боб.

— Успокоился?!

— Да!

— Точно? Обещаешь?

— Да, мля!

Я тут же плюхнул его в лужу и со стоном схватился за поясницу. Ну и тяжёлый же боров!

Пленный завозился, попробовал встать, но поломанные пальцы правой руки не дали ему это сразу сделать. Боб тяжело зашагал к нему по луже, и наёмник все-таки уселся, закашлял, с ужасом глядя снизу вверх на крупную страшную фигуру в свете оставшейся фары. Я почти физически почувствовал его ужас. И то правда: ночь, дождь, снег, трупы товарищей и жуткие бородатые фигуры — не то бомжи, не то бандиты, но точно душегубы. А запотевшие стекла противогаза мешали нас толком разглядеть, и от этого становилось ещё страшнее. А уж большой Боб совсем ужасен, ему только бензопилу в руки и хоккейную маску. Ночной хоррор.

— Продолжай, — сказал я медику. — С чего вы решили, что они инфицированы?

— Да потому что только что загружали тела их родителей в прицеп, — всхлипнул он. — Они в заводском ангаре сегодня ночью умерли. Все четверо взрослых. Рядом со своими великами, — завыл старлей.

Боб тут же пошел к прицепу и стволом автомата приподнял край брезента. Я услышала как он охнул.

Я похолодел. Это что, те самые? Которых я видел ночью? Очень похоже…

— Нахрена вам трупы?

— На анализы. Патматериал нужен, детей особенно. И чтоб трупы не валялись. Жечь уже нечем, огнеметы кончились. Приказали в штабе. Детей не хотели убивать, это всё Кульшиньязов, сука косоглазая. Снайпер, у него крыша уже давно потекла, два года на войне! А их в лабораторию надо было. Иса говорит ушли бы… я не виноваааат, — опять впал в истерику боец.

— Рассказывай, что ты знаешь о заразе? — встрял Боб. Сказал почти спокойно, без крика. Даже присел рядом.

Пленный однако не реагировал, шмыгал носом под противогазом и пытался вытереть слезы сперва сломанными пальцами, потом рукавом, но лишь разводил кровавые полосы по стёклам. Мы сидели рядом с ним на корточках, и ждали, когда пройдет истерика.

Лязгнул, скрежетнул УАЗик и двигатель заглох. Чему-то там в железных потрохах пришла хана. Фара моргнула.

Боб дал пленному поздатыльник и повторил вопрос.

Из сбивчивого объяснения следовало, что главной особенностью нового вируса была не только высокая вирулентность и длительный бессимптомный период, но и его способность обходить иммунную систему человека. Несколько видов рецепторов делали вирус “всеядным”, давая возможность внедряться во все органы и ткани, превратив его в системную инфекцию. Больной человек некоторое время не имеет симптомов, но потом вирусная нагрузка становится запредельной и происходит быстрое разрушение пораженных тканей. А особенно интересно, что вирус наиболее сильные повреждения наносит организму, до этого приобретшему иммунитет от “короны”. Которой переболели все. Словно “корона” была подготовительным этапом, предшествующим основной атаке. Сильная иммунная реакция дает и чрезмерный ответ, разрушая вместе с вирусом и пораженные клетки, организм словно начинает бороться сам с собой. Но так как вирус имеет целый набор разных рецепторов, то пока идёт разрушение одних клеток, вирус уже поражает другие. И так до тех пор, пока у организма не заканчиваются ресурсы. Иногда по неясным причинам вирус задерживается в каком-нибудь органе, медленно выводя его из строя. Или не проявляет себя, делая из человека вирусоносителя и распространителя инфекции. Чаще всего вирусоносителями оказываются дети, либо из-за незрелого иммунитета, либо несформировавшейся в своё время чувствительности к “короне” и больших ресурсов молодого организма. А ещё по новым данным он в некотором проценте случаев поражал мозг, приводя к прогрессирующей деменции.

Самое главное, сказал пленный, что по данным наших военных вирусологов и информации, добытой разведкой, данный вирус искусственного происхождения, и вероятно достаточно быстро потеряет свои свойства. Примерно от двух до пяти лет. Главное — пережить этот период, дальше будет гораздо проще. Но, по словам медика, взрослые люди и те, у кого есть хронические заболевания, практически обречены, а вот дети имеют хороший шанс выжить. Так что если карантинные мероприятия не помогут, возврат в каменный век практически неизбежен. Взрослые вымрут, молодёжь одичает.

Пока пленный сыпал терминами и говорил, у меня появилось ощущение, что он не только пытается заболтать нас, но и чего-то ждёт.

— Так, харэ. Заткнись. Как часто и чем вы патрулируете?

— Дороги перегородили блоками, поля вокруг контролируют снайперские группы. Дрон летает. Расписание не знаю. Здесь вообще мало народу идёт. Потому командир сюда и перенес блок-пост. Нам же теперь тут жить. Пять лет.

— Да ладно! — изумился Боб.

— Да, — всхлипнул под маской наемник. — Я ж говорю, зараза пошла в народ, и единственный способ выжить — избегать всех контактов. Вообще. Всех. Командование выделило каждому подразделению район, который надо контролировать, и который должен самостоятельно выживать. Центроподвоз появится, когда вымрет большая часть инфицированных. Для сбора образцов и мониторинга вируса работает новая служба, оснащенная беспилотниками для транспортировки патматериала.

— Вот упыри! — вырвалось у меня, когда я переварил услышанное. — Каждому княжичу по наделу? В кормление?! Новый феодализм с крепостными?!

— Так получается, — чуть слышно сказал пленный.

— А Иртышск?

— Иртышск, как и остальные миллионники, скорее всего вымрет в течение двух месяцев. Все усилия направлены на изоляцию мелких поселков, городков и деревень. Войска тоже изолируют.

— Мляаааа, — схватился за голову Боб.

— А что в Козлово?

— Карантин, все по домам. Дежурные службы работают, живут отдельными бригадами. В гаражах за бетонкой.

— Больных много?

— Пока нет. Всех заперли по домам, воду и минимальные проднаборы возит бригада волонтеров с нашим офицером. Подъезды обрабатываются хлоркой, ее у нас несколько фур. Трупы вывозят. В каждом подъезде старший есть… а на крышах крайних домов тройки солдат. Чтоб не бегали по улицам. Надо два месяца продержаться, там легче будет…

— Мля, суки, а почему так не сделать в городе?! — заорал опять взбесившийся Боб.

— Пробовали. Не хватает сил и средств, — спокойно ответил раненый. Видимо, ему становилось хуже, и на вопящего Боба он уже не среагировал. Было видно, как тяжело он дышит, и как сгорбился, держась за простреленный бок.

— У тебя размер ноги какой? — я внезапно обратил внимание, что старлей обут не в привычные берцы, а в зимние яловые сапоги, на меху.

— Сорок четвертый.

— Откуда такие раритеты?

— Берцы быстро портятся от хлорки, резиновые сапоги быстро рвутся, подошва… плохие прислали… — тяжело дыша рапортовал пленник. — да и холодно в них. Вот, старые склады, которые ещё не распродали… распечатали наверное… прислали.

— Мой размерчик, — прищурился Боб, глядя то на свои мокрые ботинки, то на сапоги. — Снимай!

— Не могу. Ты мне пальцы сломал.

— Да и ладно, мы не гордые.

Боб закинул автомат за спину и грубо сдернул сперва один, потом второй сапог, вместе с портянками. Старлей остался босиком под ледяным дождем и в луже.

— Пятый, пятый, докладывай. Почему не выходишь на связь, — внезапно раздался шипящий голос из машины. — Прием!

— Вот мля. Пора сваливать.

— Боб, бегом, кидай обувку в УАЗ и заводи двигатель. Я тут мигом, пошуршу на предмет полезного, и за тобой.

— А этого? — он кивнул на старлея, который вдруг резко заинтересовался событиями.

— Накажу, — злобно усмехнулся я. Сдернул с него противогаз и, широко размахнувшись, закинул его на крышу автосервиса. Наёмник отшатнулся от меня и пополз к уазику. — В рожу бы тебе плюнуть, за детей. Ну да хрен с тобой, живи.

Боб хмыкнул и трусцой, стараясь не поскользнуться, побежал к смутному силуэту машины. Пока мы тут упражнялись в вирусологии, стемнело.

А я бегом собрал оружие, боеприпасы, а когда Боб подкатил на УАЗике ближе, я ещё и сдернул с трупа снайпера сапоги, для себя. Мои резинки и правда уже заледенели, промокли и пальцы ног начинали болеть. Боб слил немного бензина, и отматерил прижимистых вояк. Бенза было с гулькин нос. Ещё я нашел небольшой баллон с надписью «ДЕЗРАСТВОР» и ручным насосом-распылителем. Он тоже полетел в машину. В УАЗике вояк надрывались рация, вызывая «Пятого». И ее я тоже прихватил. Пригодится.

***

— Короче, Боб, едем сейчас вдоль Иртыша, по профилю. Там нас вряд ли ждут. Козлово и блок-пост останутся справа. А мы пролезем буквально под носом.

Мы опять тихо крались на УАЗике, не включая фар, по разбитой дороге. Дворники, надрываясь, сметали ледяную кашу со стекла, и нас с Бобом уже изрядно потряхивало от холода, сырости и нервов. Да и в животе завывало.

— А снайпера? Ты ж слышал, что доктор сказал? На крышах тройки сидят.

— Я тебя умоляю! Ты в окошко выгляни, какие снайпера? — я даже по стеклу постучал, для убедительности, — Да в тепле твои снайпера сейчас сидят. Ибо дождь, снег, и говно. Да и не верю я, что у них ночники и уж тем более тепловизоры есть. Это всего лишь пехота, не специальная, не крылатая, не морская, а вполне себе тупорылая, хоть и наёмная. Не дадут им нормальные прицелы, не верю. Да и по такой погоде не работают они или плохо работают. — я немного помолчал. Да и коптеры не полетят. Обледенеют и свалятся. Так что самое время прорываться.

— Ага. Один хрен вариантов нет, — махнул рукой Боб. Благословил, типа. Хотя я и не сомневался в этом. Боб не был охотником, да и на рыбалку обычно готовил печень и хорошее настроение, а не удочки. А я местные дорожки знал не плохо, катался по ним регулярно, так что мне и карты в руки.

На еле заметной развилке повернули налево, к Иртышу. Прямо пошла дорога на Козлово, но нам туда не надо. А вот налево и вниз — в самый раз. Кстати, и с крыш не так чтобы хорошо видно будет. Склон нас скроет. Так что шанс есть.

Сползая под горку на обледеневшей грунтовке, я понял, что рано начал радоваться. Похолодало, и дождь, поливая землю, уже начал образовывать на поверхности ледяную глазурь. Колеса отказывались тормозить, и Боб только матерился, пока я как бешеный крутил руль, пытаясь удержать УАЗ от бокового скольжения.

— Передний мост выруби, Макс! Выровняй машину!

Я обругал себя за недогадливость, и последовал совету. Затем переключился на первую и, не пользуясь тормозами и завывая двигателем, показался вниз. Удержать ее на ледяном склоне уже не получалось. Главное, не покатиться боком и не перевернуться под горку. Ещё минута, которая добавила мне седин в тех местах, где ещё росли волосы, и мы с Бобом почти остановились внизу, на почти не видимой в темноте дороге. Трындец. Я кажется даже взмок.

— Первый, первый я третий. Нашел пятого, все двести, — внезапно раздалось из рации. Мы с Бобом переглянулись. Как так «все двести»? Не мог медик так быстро прижмуриться. — Нападавшие не известны, следы ведут к Козлово, плохо видно.

Боб как-то странно на меня посмотрел, покачал головой и отвел глаза.

— Чего пялишься?! Не трогал я его! — я аж задохнулся от возмущения.

— Они его что… сами?! — изумился Боб. Я пожал плечами.

— Третий, начинай преследование. Всем! Внимание, расчеты, доклад о готовности. — снова донеслось из рации.

— Первый, это А-Семь, ничего не заметил. У меня не было.

— Первый, А-Восемь, у меня пусто.

— Третий, слышал?

— Так точно. По низу гляну. Есть возможность «Глаз» запустить?

— Третий, ты дурак? Какой «Глаз» в такую погоду? Шевели поршнями.

— Есть.

Мы с Бобом переглянулись, чувствуя, что находимся на волоске. И что мы идиоты. Если бы оттянули УАЗик вояк, да хотя бы за те же кусты что рядом росли, то пока бы его нашли, пока разобрались со следами, мы бы может уже и были далеко за деревней. А так нас быстро просчитали.

Я включил тусклые жёлтые противотуманки над бампером, и молясь, чтобы нас заметили не сразу, надавил на газ. Быстро, быстро!

— Гони! — заорал Боб, вцепившись в поручень.

И я погнал. УАЗик, виляя на скользкой дороге и проскальзывая на обледеневшей траве понёсся вперёд. Сзади, на горе, показались отсветы фар, и какая-то машина, перевалившись через пригорок, покатилась вниз. Внезапно на ней зажёгся прожектор, и зашарил внизу, хаотично дергаясь из стороны в сторону.

— Твою маааать, — тоскливо протянул Боб, не отрываясь смотревший назад, и регулярно с глухим стуком ударяясь лбом в боковое стекло.

Я, сжав зубы, рулил по грунтовке, не отвлекаясь на зеркала. Некогда.

— Вот они, Первый! По низу идут!

— А-два, вниз успеешь?

— Первый, вряд ли. Но снайпера отправил.

Мы с Бобом на мгновение переглянулись. Нас травили как зверя, и шансов выбраться мало.

Внезапно сзади застучал пулемет. Далеко справа прошли росчерки трассеров.

— Сууккукаааа, — Боб в ярости стукнул кулаком по передней панели и схватил автомат.

Преследующая нас машина, видимо, бронированный «Тигр» с пулеметом и прожектором, пытался на неровной дороге навестить на нас, но пока безуспешно. Надолго ли?

Мы неслись через дождь и снег по неровной дороге, и я лихорадочно искал выход из положения.

— Первый, это А-Два, не успели.

— Принято. Вазелинь задницу, сука.

Фары сзади внезапно заморгали и вильнули в сторону. Боб аж заорал что-то от возбуждения. Видимо, броневик занесло на скользкой дороге, и расстояние между нами начало увеличиваться. Появилась надежда. «Только бы самим не улететь, Боже, только бы самим не улететь, спаси, сохрани и помилуй!» — раз за разом бормотал я про себя.

— Первый, это Третий, нарушители двигаются по грунтовке, на север, меня занесло, пропорол колесо об арматуру. Отстаю, — возбуждённо докладывал по рации «Третий».

— Третий, стой на месте, Четвертый идёт на перехват сверху. Никуда они не денутся. А-Два, как слышишь? Прием.

— Первый, слышу хорошо.

— А-Два, снимайтесь с крыши и бегом к своему, на горку. Огонь по готовности.

Ситуация складывалась аховая. Сзади «Тигр» с прожектором и пулеметом, сверху снайпера, спереди Четвертый. Кстати, не его ли там фары уже поблескивают в дождливой мути? Ну а слева Иртыш. Просто А-Хре-Неть!!

Я в отчаянии начал притормаживать, как вдруг тусклые противотуманки выхватили под струями дождя знакомое место с густыми кустами вдоль берега. Я тут частенько рыбачил, когда не было времени ехать далеко. Дно тут было ровное и твердое, самое то, чтобы закинуть спиннинг с кормушкой и коромыслом, на карасика. Да и сеточку тут ставил, чего греха таить, в аккурат вдоль берега, под густыми зарослями. Все там облазил.

Мысль мелькнула, как молния, и я, не обращая внимания на вопли ужаса Боба, развернул УАЗ прямо к реке, вырубил туманки и медленно, чтобы не клюнуть носом, покатил прямо в воду. Господи, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прииде царствие Твое как на земли, так и на небеси, спаси, сохрани и помилуй, Господи, прости грехи наши тяжкие! Уууууу…

УАЗ все же немного клюнул носом в воду, пар от раскаленного двигателя и коллектора проник через кожуха рычагов, и стекла мигом запотели. Я мысленно погладил себя по лысой башке, что не пожалел денег и протюнинговал тачку для внедорожных покатушек. Хотя и ни разу в них и не участвовал. Не понимаю я, как, имея домик в деревне и дорогу к нему, которая сама по себе экстрим, кайфовать от бездорожья? Мне это бездорожье за несколько лет поездок в деревню уже давно поперек горла встало.

Так что шноркель не дал поднявшейся волне захлестнуть карбюратор, и я, судорожно протерев запотевшее лобовое стекло замерзшей рукой, включил полный привод и медленно повел машину вдоль берега, под густые спасительные кусты, нависающие над водой. Боб мычал от избытка чувств на соседнем сиденье, одной рукой цеплялся за поручень, другой то за сердце, то за автомат, то за ручку двери.

Дно немного опустилось, и вода захлюпала почти под самым сиденьем, а Боб поджал ноги, я же сжал зубы, чувствуя, как хлынула ледяная вода в сапоги. Но буквально через десять-пятнадцать метров дно стало чуть выше и я подрулил к самым густым зарослям, надеясь, что снег и ветер заглушит шум двигателя. Тем более что весь глушитель и даже коллектор были в воде, что тоже глушило звук. Двигатель я выключать боялся, можем не завестись. Да и водяную пробку в глушаке выхлопные газы могут не продавить. Мы замерли, прислушиваясь. Видно ничего не было, громко журчала вода, окна снова начали запотевать от пара и нашего тяжелого дыхания. Ещё через минуту-другую показался свет фар автомобиля, медленно едущего вдоль берега. За кустами его было почти не видно, лишь отблески мерцали на голых обледеневших ветках. Боб открыл окно и изготовился к стрельбе. Я вытянул с заднего сиденья «Хрюшу» поставил рядом с собой.

Мгновения текли мучительно долго, напряжение было такое, что даже в ушах звенело. Мы замерли, боясь дышать. Огни медленно приближались.

— Четвертый, докладывай! — рявкнула рация голосом Первого.

Я от неожиданности чуть в штаны не напрудил, а Боб прерывисто охнул. Видимо, ему тоже не легко пришлось. Я судорожно убавил звук.

— Не вижу цели, — голос четвертого звенел от напряжения.

— А-Два, чего у тебя?!

— У меня ветер в лицо, оптику заливает, нихрена не видим!

— Внимание там все! Жалом не щелкаем!

Прошла ещё минута дикого напряжения, свет фар исчез позади. Мы, кажется, все это время почти не дышали.

— Вот они! — взорвалась рация голосом Третьего, я охнул а Боб чуть не нырнул за борт. И тут же раздался дробный стук крупнокалиберного пулемета.

— Бля, Первый я под обстрелом, бля!!! — заорал Четвертый. Ещё с минуту мы с Бобом в изумлении слушали беспорядочную пальбу и мат в эфире. Росчерки трассеров густо прошли почти над нашим УАЗиком, мы даже не успели обделаться, лишь проводили огненный пунктир взглядом.

— У них пулемет, Первый, ааа…

— А-Два, поддержи сверху!!

— Бля, да кто там, я не вижу нихуя!!!

— Нас сверху долбят, Горын двухсотый, Джокер триста! Вытаскивайте нас!

— Прекратить огонь! — орал Первый.

Через пол минуты стрельба резко утихла, и мы услышали гулкий взрыв.

— Аминь, — прокомментировал Боб.

— Дружественный огонь — наше все! — добавил я, вылил из сапогов воду и полез на заднее сиденье. Там, в моем верном сидоре, в кульке, была сменная пара носков, и шерстяные тоже там были. Война войной, а ноги уже ломило, и я перестал чувствовать пальцы на ногах. Ещё немного — и я инвалид. Отморожу пальцы, и всё, приплыли.

Боб тоже отставил автомат и начал переодеваться, не мудрствуя лукаво, прямо в сапоги безвременно почившего наёмника. Процесс немного осложняло наличие воды под сиденьями. Поэтому портянки он мотал, поставив ногу на переднюю панель. От портянок, надо сказать, немного пованивало. Но куда деваться? Вариантов не было.

Я тоже повторял подобный маневр, изгибаясь и проклиная тесный салон УАЗа. Точнее, салон то был не тесный, но вы когда-нибудь пробовали переобуться в сапоги, не вылезая из машины? Причем сапоги вниз ставить нельзя, ибо там журчит вода? А перед вами руль?

В общем, портянки я мотать не стал, одел две пары носков, и засунул ноги в сапоги, просто положив портянку сверху на голенище. «По пограничному», как называлось это у нас, когда я проходил службу в далеком и прохладном месте.

Сапоги оказались немного великоваты, но ничего. Если припрет, вырежу из ковра стельки. А Ульяне скажу, что так и было.

Между тем суета у военных поутихла. Бойцы вернулись на исходные, трупы и раненых вывезли, истерика дежурного и командира перетекла в деловое, хоть и матерное, русло, а поврежденную технику было решено вывезти с утра. Все равно нелетная погода.

Погоня ушла куда-то в сторону, ничего не нашла, и, судя по переговорам, наёмники решили, что мы разминулись с Четвертым и уже далеко. Ну и материли Четвертого, куда ж без этого?

А я поскидывал все что можно с заднего сиденья и полез спать. Меня просто вырубало, а Боб лезть за руль отказывался категорически. Мол, ты нас в эту задницу завел, ты и вытаскивай. Так что Боб остался кемарить в пол глаза в обнимку с автоматом на переднем сиденье, а я свернулся калачиком на заднем и вырубился под стук дождя сверху и журчание воды снизу. Подъем планировался в пять утра.

***

Проснулся я от сильного треска, удара по железу и матерщины Боба. Подскочил на сиденье, плюхнул ногами по воде и охнул от резкой боли в затекшей пояснице.

— А? Чего?! Что случилось?!

Боб заткнулся и заскоблил варежкой по заиндевевшему стеклу.

— Ветка заледенела и сломалась под собственным весом. Я тоже придремал, и тут этот треск. Так блин заикой можно остаться.

Он отряхнул лёд с варежки, осмотрел ее и продолжил:

— Давай, поехали отсюда. Холодно ужас. И снег валит.

Я согласился. Холод и сырость совместно это просто кошмар. Протер закисшие воспалённые глаза и кряхтя полез на водительское сиденье. Надсадно закашлял Боб.

— Ты там нормально? — спросил я его. — Как самочувствие?

— Ну ты спросил, как в лужу дунул, — сварливо ответил товарищ. — Как я себя могу чувствовать?! Конечно отвратительно!

— Понял.

Памятуя о прошлом уровне воды в УАЗике, я решил сразу снять обувь и закатать штаны. Иначе опять останусь без обуви. Те резиновые сапоги, что я снял с себя несколько часов назад, просто плавали между сидений, а носки примерзли к ковру, на который я их кинул.

— Мляаааа, — я опустил ноги в воду и нашарил педали.

— Ууууу, — эхом ответил мне Боб, и его даже передёрнуло от такого зрелища. Замёрз он видимо сильно, и смотреть на подобный трэш было выше его сил. Просто отвернулся и уставился в выскобленный от изморози кусочек окна.

Я вытянул дроссель на максимум и несколько раз резко понажимал педаль газа, чтобы подать обогащенное топливо.

Двигатель работал ровно, но в салоне было холодно, да и стрелка датчика температуры болталась где-то в начале шкалы. Все-таки в воде стоим. Но электрика у меня была хорошая, трамблёр бесконтактный, всё хорошо изолированно. Я немного вытянул дроссель, добавив оборотов, и сзади забулькало активнее.

Капот был засыпан снегом, стекло тоже. Я попробовал включить дворники, но они примерзли к стеклу.

— Боб, почисть стекло, а? Я не могу. Ноги сводит.

Их и правда от холода уже сводило. Я залез на сиденье с ногами и растирал ладонями, чтобы вернуть чувствительность и стонал от боли — правая стопа задеревенела, большой палец согнулся, словно пытался дотянуться до пятки.

Боб отложил автомат, схватил щётку со скребком, которой я всегда убирал снег с машины, открыл дверь и полез наружу, встав ногами на сиденье а руками схватившись за багажник на крыше. Ещё сильнее потянуло холодом, в открытую дверь полетел снег. Боб начал сгребать снег со стекла, а я врубил печку на полную. Может, хоть чуток потеплеет. Потом начал соскребать старой пластиковой карточкой со стекла иней. Минут пять мучений, и стекло стало хоть немного прозрачный.

— Боб, братан, лезь назад, на сиденье, и запали примус. Надо хоть чуток глотнуть горяченького. А то сдохну, — хрипло сказал я. Боб согласился. Минут через пятнадцать в салоне машины немного потеплело и завоняло сгорающим в примусе бензином. Потом похлебали горячую воду с сахаром. Чай в потёмках не нашли. Боб снова тяжело закашлялся, и я почувствовал беспокойство. Ещё не хватало заболеть.

Потом я снова полез ногами в ледяную воду, снял стояночный тормоз, с лязгом врубил передачу и медленно начал сдавать назад. Боб высунулся в открытую дверь и хрипло указывал направление. Вода подо мной то прибывала, то убывала, но через несколько минут мы встали напротив того места, откуда съезжали в воду. Я чуть не плача от боли в ногах и роняя сопли с потекшего носа обул сапоги, а друг с наслаждением вытянул ноги. Все это время он сидел на сиденье на корточках. Боб захлопнул дверь и в ожидании уставился на меня, а я изучал обледеневший берег и снег.

— Бобяра, слушай внимательно. Если не получится вылезти на берег, я начну вытягивать лебёдку. Тебе придется выскакивать на берег, и цепляться вооон за то дерево, — я ткнул пальцем в росшую метрах в десяти от берега берёзку, едва видимую за сильным снегом. — А если длины троса не хватит, надо будет стропу привязать. Она в багажнике, справа.

Я развернулся и показал, где лежит оранжевая пятиметровая стропа. Боб прокашлялся, отплевался в воду и полез за ней назад. Чтоб два раза не бегать, если что.

Потом я несколько раз пробовал вылезти на берег, но даже полный привод не справлялся с обледеневшей кромкой берега. Так и встал, мордой к верху, задними колесами в воде, передними на берегу. Боб все же поскользнулся на берегу и снова налил полные сапоги воды. Но переобуваться было некогда и не во что, поэтому друг просто вылил воду из обуви и побежал цепляться за берёзу.

Длины троса хватило, но мы, чтобы сэкономить время на разматывание и сматывание лебедки, все равно захлестнули ствол стропой и зацепили крюк за петли. Лебедка взвыла, трос натянулся и УАЗ медленно, но верно вылез на берег. Боб быстро закинул стропу в багажник, мы свернулись и покатили на вперёд, по еле различимой в пурге дороге. Она, скорее, угадывалась по неровностям рельефа, чем зрительно. А в некоторых местах я просто нащупывал колесами мерзлую колею, и так и катил по ней, как по рельсам.

В машине потеплело, даже стало жарко. Боб выжал портянки прямо в салоне, под сиденье — типа, один хрен мокро. Я промолчал, с тревогой слушая тяжёлый кашель друга.

Ещё через некоторое время мы прокатили мимо огромного кладбища, и дорога скоро должна была кончиться. Дальше только через поля местного сельхозпредприятия. Одно радует, что ни ям, ни оврагов ни болот впереди не предвидится. Так что к черту сомнения, нас спасет слабоумие и отвага. Я врубил на смартфоне оффлайн навигатор, определился с местоположением. Подпрыгнул на какой-то кочке, снова включил полный привод и повел машину по белой мягкой целине, перемешивая снег, лёд и почву большими колесами. Пока не намело непролазные сугробы.

***

За час мы преодолели километров тридцать по полям, старательно объезжая населенные пункты и перемахивая через ведущий на север области тракт. На тракте на свежем снеге следов не было, и я всерьез забеспокоился. Движения не было, ни туда ни оттуда. Судя по карте, мы приближались к небольшой речке, точнее, цепи мелких болот, которые весной превращаются в реку и пересыхают летом.

Сильно обеспокоил Боб. Он кашлял и начал хрипеть, голос сел. Глаза покраснели, и даже в жарко натопленном салоне машины его начала колотить крупная дрожь. Губы обветрило, и они начали трескаться. Выглядел он не важно, хотя и говорил бодрым тоном, что все нормально, что скоро все пройдет, и вообще — не мне, доходяге, о дяде Боре беспокоиться.

Светало, и снег начал стихать. Надо было остановиться в укромном уголке, не отсвечивая, и я подкатил к небольшой, судя по карте, лесопосадке. Финиш. Надо поесть и дать Бобу таблетку.

— Боб, снимай сапоги, развешивай портянки на козырьки, а сапоги ставь так, чтобы с печки в них горячим воздухом дуло. А сам заматывайся а плащ-палатку и ложись на заднем сиденье. А я приготовлю пожрать и тачку заправлю.

Не глуша двигатель, включил печку на полную мощность, и полез в сидор, за лекарствами, тушёнкой и крупой. И потом долго и однообразно, потому что от паскудно проведенной ночи мозги на выдумку были слабы, матерился. Но зато матерился со всей возможной экспрессией, и даже Боб высунул красное от температуры помятое лицо, чихнул и поинтересовался причиной. Я показал ему пустые белые мешки из-под сахара.

— Мы подсластили Иртыш. При случае попьем сладенькую водичку.

Сахар просто вымыло водой из мешков.

— Нефига себе за сахарком съездили, — согласился Боб, закашлял и снова лег, укрывшись брезентом накидки. Мужику и правда было хреново.

Я тем временем расчистил с подветренной стороны от машины маленькую площадку, причем снег накидал и под днище, с одного краю, чтобы снизу не сквозило. Поставил примус, вывалил в котелок тушёнки, немного насыпал чистого снега, внимательно осмотрев его, чтобы не было мусора, заячьих или птичьих какашек. А то, знаете ли, бывали прецеденты, тьфу, не к столу будет помянуто. И через пол часа в котелке забулькали ароматное варево, жидкое, но жирное, как надо, чтобы прогреть измученный желудок и смазать горло. Бобу самое то, что доктор прописал. А то его кашель даже с улицы слышно.

Набулькав похлёбки в две пол литровые банки из-под тушёнки, приспособленные под миски, я растолкал трясущегося на заднем сиденье Боба. Почти силком всунул в него таблетку аспирина и амоксициллина, и заставил запить все густой жирной похлебкой из банки. Боб трясся, но дисциплина старого бойца взяла верх, и он героически выдержал процедуры, хотя есть ему точно не хотелось. Аппетита не было совершено, а зубы лязгнули о жестяные края, я даже испугался, как бы он не порезался об острые металлические заусенцы, которые я конечно подогнул, но все же… Я тоже похлебал варево и налил себе чаю. Потом уселся с навигатором, атласом автодорог и картой охотугодий Иртышской области, которые всегда лежали в бардачке. Надо бы поразмышлять о маршруте.

Собственно, вариантов было не много, уже километрах в двадцати, если по прямой, был единственный мост через эту самую речку. Мост на трассе, которую я так старательно обходил. Но в то же время и через эти самые болотца, чтобы проехать, надо знать где плотный грунт, где не глубоко, и чтобы не было снега. Да еще и приморозило так, чтобы машина не застряла там на веки. С тракторами то нынче того… туго, в общем, сейчас с тракторами. Не сезон.

Так что сперва попробуем всё-таки через мост. С разведкой, конечно, а то мало ли. Кстати, там в пяти километрах на восток небольшой поселок и воинская часть. Ракетчики, кажется. Так что, исходя из новых реалий, за мостом нам надо наоборот, налево, обратно к Иртышу. Дабы не пересекаться с военными.

И вообще, надо двигаться. Пока бензин ещё есть. Его расход при таком движении, через поля по снегу, как у нас сейчас, просто бешеный. Стоять, топливо жечь, тоже не вариант. Кстати, топливо!

Я залез в багажник, достал канистру. В баках должно всегда быть полно бензина, дабы не было мучительно больно в ситуации, когда нужно быстро спасать свою задницу. А то кончится бенз в самый неподходящий момент, и привет семье.

Ещё через некоторое время я не спеша двинулся дальше. Боб уснул, и даже немного похрапывал. Ну и ладно, пусть спит. Самому бы не уснуть, я то тоже не в лучшей форме. Да ещё и после еды, да в тепле. Разморит.

***

— Чего стоим?

Хриплый голос Боба раздался над ухом, и я даже вздрогнул.

— Приехали, вот и стоим, — я ткнул пальцем в остатки моста. Сильный взрыв снёс его начисто, куски бетона и арматуры снежными шапками торчали над тонким льдом и из черных пятен незамёрзшей воды.

Боб присвистнул. Картина разрушения внушала уныние.

Сама по себе речка была не глубока даже тут, под мостом, но она находилась в глубоком овраге, через который, собственно, и был перекинут мост. А по краям густо росли деревья и кусты, в обе стороны.

— Не пролезть, — сыграл в Капитана Очевидность я. Поехали искать брод.

— Думаешь, есть?

— Не может не быть. У нас рядом с деревней такая же хрень, — я ткнул пальцем на реку, — течет, весной. А летом вполне через нее проехать можно. Я там даже охотиться пытался, но там только чирки водятся, вонючие просто ужас. Так что и эта говнотечка тоже примерно такая же.

— Тогда поехали искать брод, — сказал Боб, и закашлялся.

— Таблетку выпей.

— Предлагаю, — Боб проглотил таблетку и запил водой из помятой полиэтиленовой бутылки, — предлагаю ехать направо.

— Обоснуй.

— Справа местность выше, думаю, и воды меньше. В той же стороне и совхоз «Калининский» был. Сто пудов крестьяне летом по проселкам прямо через речку гоняли, в брод. А не по этому мосту, в объезд.

— Там ракетчики стоят, — напомнил я Бобу.

— Хех, стоят они. И что? Сидят они в своем поселке, и носа не высовывают. У них там склады подземные да семьи за забором. Вот ты бы грязь месил бы в поиске бедолаг, которые мимо прутся? Если у тебя и так все хорошо?

— Твои слова бы да Богу в уши…

Я задумался. И правда, чего ракетчикам тут ловить? Мост взорвали, жизнь удалась, сиди в комфорте, кури, отгоняй тех, кто близко подошёл. А остальные пусть прутся, куда хотят, им то что? А те, из Козлово, стреляли просто потому, что их деревня прямо на дороге стоит. И тоже нас не трогали, пока мы в гаражах зависали. А пристрелить нас захотели только когда мы через их вотчину полезли. Да ещё и их же товарищей убили.

— Ну давай попробуем.

Брод мы искали часа три. Под снегом заметенные грунтовки было видно плохо, да и за пару последних лет сельское хозяйство области понесло серьезные убытки. Вот и исчезают дороги, не ездит по ним никто. Предприятие уровня «Калининского» жило тем, что сеяло зерновые, потом перерабатывало их на собственном заводе на комбикорм, и на этом комбикорме уже откармливала огромное свинопоголовье. Аж четыреста тысяч голов в год. А свинину пускали на очень даже неплохие мясные полуфабрикаты и деликатесы, которые расходились по нашей и соседним областям.

А ещё у них был собственный небольшой винзавод, гнавший очень неплохую пшеничную водку по вполне умеренной цене. В общем, жили не тужили, сеяли зерно, а на выхлопе получали мясные деликатесы с большой добавленной стоимостью. Да так, видно, хорошо жили, что привлекли внимание тех, чье внимание дорого обходится. В общем, серьезные дядечки из Москвы, приближенные к САМОМУ, взяли да и отжали винзаводик, а его руководство просто пересажали за неуплату налогов и мошенничество. Стандартная, в общем то, ситуация и отработанная схема.

А череда последних двух неурожайных лет с холодными веснами и ранними морозами всерьез подорвало материальную базу свинокомплекса. Но и это было бы ерундой, выкрутились бы, не впервой. Но свинокомплекс тоже начали отжимать, те же дяди за долги. Но тут сверху эту ситуацию шлифанула неизвестно откуда взявшаяся африканская чума свиней. Все четыреста тысяч хрюшек уничтожили, далее прицепом встал завод по комбикорму и их же мясокомбинат. Несколько деревень района оказались без работы со всеми вытекающими.

Так или иначе, но поля начали быстро зарастать сорняками, а кое где и березняком и осинником. Причем не всегда было понятно, то ли трава высокая под колесами, то ли уже густо лезут к свету молодые осинки. Вот прямо по такому осиннику мы и катили напролом, и я матерился от скребущих днище и бока машины тонких молодых стволов. Хотя и ехать стало легче, чем до этого. Видимо, здесь то ли снегу меньше выпало, то ли грунт плотнее. Или и то и другое.

Я вел машину сквозь подлесок, потому что объезжать густой сосняк, в который мы упёрлись, уже не было ни желания, ни возможности — не позволял рельеф местности.

Нам повезло. По левую сторону за осинником начались низкие камыши, согнутые льдом и снегом. И я аккуратно начал прижиматься к краю этих зарослей, в надежде увидеть между ними просвет.

Есть! Камыши расступились, и плавно понизившийся берег стал похож на занесенную проселочную дорогу, уходящую в большую лужу. Я остановился и растолкал на заднем сиденье Боба. Тот тяжело встал, и я ещё раз поразился, как плохо выглядит друг. Щеки горели ярким румянцем, на лбу блестели бисеринки пота. Его трясло.

— Боб, я сейчас гляну что там по чем, — невнятно помахал я левой рукой в сторону речки, — и будь готов, что снова полезем в воду. Одевай штиблеты и тюбетейку.

При этих словах друг скривился как будто съел лимон целиком. И закашлялся. Сильно, с хрипом, а потом высунулся из машины и его вырвало.

Я схватился за голову. Во попали!

Но рассусоливать и тянуть кота за резину было некогда, я переобулся в старые сапоги и взял топор — надо срубить длинную осинку, шест сделать.

Ещё через некоторое время я осторожно пошел по тонкому льду. Отойдя метра на три, топором аккуратно выдолбил лунку и сунул туда шест. Ерунда, пол метра.

Ещё через несколько метров повторил процедуру. Чуть больше глубина. Уже хуже, но терпимо. Пошарил шестом по дну. Вроде твердое.

Потом еще пару раз повторил процесс, а потом речушка и закончилась. Нормально, пролезем. Потрудиться, конечно, придется, но скорее всего пролезем.

Вернувшись к УАЗику, обрисовал ситуацию Бобу и усадил его за руль. Сам взял шест, а топорик зацепил петлей за запястье. Потом залез на капот, уселся и свесил ноги на бампер, и скомандовал:

— Шеф, трогай!

Шеф тронул, медленно и аккуратно ведя машину согласно моим знакам, которые я давал руками, размахивая ими то вправо, то влево. Лёд затрещал под колесами, черные трещины побежали перед бампером. Заскрипели переворачивающиеся льдины, а может, заскрипели обдираемые льдом крылья и морда. Мляаааа, как машину то жалко!

На середине речки мы всё-таки встали, и я чуть не улетел с капота вперёд, в воду. Перед бампером уже возвышалась куча ледяных пластушек, ярко сверкая на солнце. Самим же бампером мы упёрлись в край ледяной полыньи. Я махнул рукой Бобу, чтобы он переключился на нейтралку и не елозил колесами, а то сядем брюхом на грунт и тогда уж точно всё. Не выедем. А в салоне матерился Боб, снова сидя ногами в луже. Я перекрестился и начал разгонять ледяные корки шестом, стоя на бампере. Потом махал топором, раскалывая лед по всей ширине машины, при этом держась одной рукой за шест. Который, в свою очередь держал Боб, высунувшийся из двери… ну а другой рукой колол топором лёд. Снова вымок, снова сводило ногу. И руки от усталости уже ничего не могли удержать. Хорошо, что на рукоятке импортного и дорогого в свое время топора была специальная петля, а то бы я его точно утопил.

Так что к тому моменту, когда УАЗ, взламывая лёд, всё-таки вылез на берег, я уже был едва живой. Спрыгнул на землю, и шаркая ногами по снегу как старик, на полусогнутых, полез за руль. Боб без разговоров убрался на сиденье пассажира.

— Финиш. Надо где-то останавливаться. А то стемнеет, и где ночевать? В машине? Так до утра пол бака спалим.

Боб был согласен, но говорить ничего не стал и просто кивнул головой. Его долбил кашель, а вид был просто ужасен. Переправа вытянула из него остатки сил, и теперь он тяжело дышал, осев на сиденье и прислонившись головой к окну.

Где-то далеко, на грани слышимости, завыла сирена. Я надавил на газ.

***

Сперва ползли обратно, к трассе, но лес оказался существенно гуще, чем на той стороне речки, и пришлось пробираться вдоль леса и параллельно дороге. Нацепив очки на нос, чего я прежде старался не делать днём, я внимательно смотрел по сторонам. До ракетчиков и их городка было километров двадцать, доплюнуть можно. В нынешней ситуации ближе приближаться не разумно.

Колеса УАЗика легко шли по не глубокому пока снегу. Было не больше двадцати сантиметров, и проселок, идущий вдоль лесопосадки, был вполне проездной. Хуже другое — он был весьма густой, сквозь него оказалось не проехать. Вот и катили мы с Бобом куда глаза глядят и куда ведёт грунтовка. И, судя по навигатору, она вела на север, в нужную нам сторону, но с каждым километром приближаясь к дороге, ведущей к ракетной части, куда нам точно не надо. Дилемма, однако.

Бобу становилось хуже. Кашель уменьшился, стал глуше и тяжелее. И температура выросла, теперь его не морозило, а бросало в жар. Он даже расстегнулся, а на лице выступили капли пота. В довесок у него заболела спина, и он, промучившись на переднем сиденье, перекидал вещи вперёд, а сам лег сзади. Я буквально чувствовал, что надо останавливаться. Но где? Не в чистом же поле?! Такого чувства беспомощности я уже давно не ощущал. Я банально не знал, что делать. Куда бежать? Я как будто снова вернулся в детство, полез в сервант, и опрокинул полку с любимым бабушкиным хрустальным сервизом. Стою, смотрю, и не знаю, что делать. Вот встать бы сейчас, закрыть глаза ладошками и заорать во все горло. Может, тогда и не накажут. Или даже пожалеют, мол, внучек ножку ушиб. В голове роились бессвязные мысли, обрывки каких-то фильмов или рекламы, в которых герой за пять минут мигом обустраивает лагерь и сидит у костра курит «Кэмэл». Я не герой рекламы, я так не умею. Точнее, умею, но не так, и еще у меня на руках больной друг, которому костер в лесу, снег и ветер точно не нужен. И вообще, у нас не картинка на экране, а очень даже жизнь, во всей своей красе. Ещё недавно у меня была уютная квартира, с теплым сортиром и горячим душем. С полным холодильником жратвы, уютными тапочками и телевизором на стене. Микроволновка, стиральная и посудомоечная машина, кофе и тосты, интернет и благополучие.

И вот теперь все наше достояние — это машина, в которой стремительно кончается бензин, еды на несколько дней,даже если жрать подмоченную речной водой муку. Несколько ковров, вязанка ружей. Между нами и деревней ещё километров сто, и большая сибирская река. В населенные пункты соваться нельзя, наступила зима, сзади на сиденье лежит больной друг и вообще от нас уже воняет как от бомжей.

Машину резко тряхнуло, наклонило влево, я крутанул руль, и правые колеса оторвались от земли. Взвыл мотор, сзади с сиденья упал Боб. Я чудом вывернулся, колеса снова стукнули об землю и машина рыча полезла обратно на грунтовку.

— Что это было?! — хрипло спросил Боб.

— Яму объезжал. Спи давай.

Сердце дико колотилось в груди. Я банально задремал за рулём, с открытыми глазами. Разморило в тепле машины, после бессонной ночи.

— Понял. Хорошо. Сплю. — раздельно произнес Боб, кашлянул, добавил что-то длинно и матерно про купленные права, ездюка, и его долбление в шары, и снова лег на кресло.

Я остановился, отдышался и понял, что дальше так жить нельзя. Снова достал карту.

Километрах в пяти прямо по курсу, но и ещё немного ближе к ракетной части, была какая-то ферма. Судя по одной-единственной ведущей к ней дороге, и лесам с одной стороны и болотцу с другой, ферма была не богатая, стояла на отшибе и к «Калининскому» агрохолдингу не относилась. Слишком уж неудачное место. Ну что делать, скатаемся, посмотрим что там.

Ещё раз пожалел об отсутствии интернета. На картах Гугл я частенько смотрел спутниковые фотографии, особенно если ехал туда, где ещё не был. Но фокус в том, что карты грузятся только онлайн, а нэта, как я уже говорил, уже «нэту». Саусэм нэту. А карта, на которую я сейчас смотрел, всё-таки малоинформативна.

Ну, так или иначе, а деваться некуда. Я немного ускорился. Сейчас подъедем к дороге, повернём налево, далее километра три в сторону трассы, и не доезжая до нее повернём на право. А там я и пешочком прогуляюсь, ничего, надо же глянуть, кто там есть. А то приедем, а нас там примут приятные вооруженные парни, любящие одиночество и не любящие гостей.

***

Поворот к ферме я чуть не пропустил, даже возвращаться пришлось. Он был заметен снегом и почти терялся на фоне придорожных кустов и заросших полей. Собственно, дорога тоже была занесена снегом, и ни одного следа я на ней не увидел. Следа людей, в смысле. А вот всякое зверье уже успело по ней побегать. Я снова поймал себя на мысли, что слишком уж все выглядит сюрреалистично. Безлюдная дорога, следы зверья и полное отсутствие следов человеческих. Мы вот, правда, наследили. И от этого совсем тревожно становится. Ну не привычно это, не должно так быть. И тишина. Только ветер шумит в кронах деревьев. И похолодало сильно, в машине это не чувствуется, а стоит вылезти из нее и уже начинает пробирать холодком.

Я вылез из машины на небольшом повороте, за которым, судя по карте, и должна была появиться ферма. Пришлось растолкать Бориса и усадить его за руль, на всякий случай. А сам я взял СВД безвременно преставившегося Исы Кульшиньязова, ни дна ему ни покрышки, и пошел дальше, поглядеть, что на ферме и как.

Идти было трудно. Навалило снегу в общем то относительно немного, от силы местами сантиметров тридцать, а на дороге и того меньше, а вот в траве рядом с ней — больше. По дороге я не пошел, решил подойти к ферме сбоку, причем с противоположной стороны от трассы, решив, что эти два направления будут контролироваться особенно тщательно.

По траве идти тоже было то ещё удовольствие, приходилось высоко задирать ноги и петлять между деревьями. Так что минут через двадцать я уже взмок и тяжело дышал, обливаясь соплями. Видимо, резкий переход от теплого салона машины к морозу и от покоя к физической нагрузке открыл в носу какой-то краник.

От моего тяжелого дыхания запотевали очки, и я сбросил темп. Отдышался, отсморкался и дальше уже пошел медленно и стараясь не шуметь. Ещё через минут пять лесопосадка кончилась и за кустами я увидел ферму.

Ферма, надо сказать, на карте выглядела куда внушительней. А тут, передо мной был старый, хоть и реставрированный, свинарник. Низкое приземистое здание явно восстанавливали из всего, что было. Тут и дощатые заплаты в стенах из бетонных плит с утеплителем, и крыша частично из сэндвич-панелей, а частично из шифера. Окна были маленькие и узкие, под самым карнизом, скорее для вентиляции, чем для света. Может, с другой стороны есть? Ворота с видимого мне торца свинарника были приоткрыты, и я к своему облегчению не увидел никаких следов. Вскинул СВД, приник к оптическому прицелу, внимательно осматривая все вокруг и даже кусты на другой стороне от здания. Вокруг вообще не было видимых следов человеческого присутствия. Запустение и снег. Грязноватые окошки под карнизом не выглядели запотевшими, значит, внутри никого нет.

Я осмелел, закинул СВДуху за спину и пошел прямо к свинарнику.

С удовлетворением увидел с другой стороны от ворот несколько рулонов старого почерневшего сена, сложенных в небольшую пирамиду. Что, травоядную живность пытались завести? Или в одном помещении держали? Типа, с этой стороны хрюшки, а с той — овцы, например? Да какая разница?

Войдя в ворота с небольшой дверцей в одной створке, я оказался в большом предбаннике, в который, видимо, загоняли трактор для подвоза корма или уборки навоза. На бетонном полу длинной полосой лежал большой сугроб нанесенного ветром снега. Блин, если сюда загнать УАЗик, то придется некисло помахать лопатой. Хотя не, нормально, сгребем немного, чтоб ворота закрыть. И хорош.

Дальше, за предбанником, были ещё ворота, и тоже с дверью в одной из створок. Дверь была с тугой пружиной. Сами ворота были деревянные, хорошо утеплённые кусками тонкой резины, бэушного рекламного баннера и старых брезентовых тентов. Я заглянул, поглядел и шагнул внутрь, стараясь не бабахнуть дверью.

Как и ожидалось, слева и справа от центрального прохода были загоны для содержания животных. На всех были черные жестяные таблички, с ещё сохранившимися надписями мелом, вроде «2–4 мес, 6 гол», видимо, означающие возраст и количество животных. В конце полутемной галереи мое внимание какая-то привлекла постройка. Я почти бегом направился к ней, включил фонарь на телефоне и обнаружил небольшую бытовку с печкой-буржуйкой, столом и топчаном. И даже старым, облезлым креслом грязно-зеленого цвета! Видимо, когда-то в бытовке стоял еще и телевизор, на тумбочке, но потом, в процессе борьбы с невидимой рукой рынка, этот телевизор ушел в горы. Как и все это маленькое хозяйство. Наверное, загнулись оно так же как и гигант по соседству, от чумы свиней. Хотя хозяева до последнего, видимо, приглядывали за постройкой, судя по порядку и отсутствию следов вандализма. А в тумбочке я нашел старые газеты и какие-то бумаги в папке. И большая пластиковая бутыль с какой-то жидкостью, вроде даже с керосином. Огляделся. В углу у входа стоит черная от копоти керосиновая лампа типа «летучая мышь». Еще в тумбочке ерунда всякая, не стал сейчас разбираться. А ещё в углу стоял закопчённый чайник, явно грелся он на буржуйке. Света было мало, маленькое окошко было грязным и закрыто какой-то прилепленной к стеклу газетой. Я ее не стал пока трогать, мало ли, может она закрывает трещину в стекле? А то и так дубак, как на улице, ещё и сквозняк будет. В общем, пусть пока закрывает, скоро и так темнеть уже будет.

Я радостный вышел из бытовки и еле поборол желание сразу бегом побежать к машине. Надо закончить осмотр.

Дальше, за бытовкой, была маленькая кандейка, видимо, для инвентаря, ныне пустая. А потом такой же тамбур, как и с той стороны, с которой зашёл я. В предбаннике стояли старые ржавые лопаты, какие-то доски, видимо, снятые с загонов, стопка поддонов. Несколько двухсотлитровых металлических бочек и какой-то хлам, который я даже не стал разглядывать.

Ворота были закрыты изнутри на огромный амбарный замок. Ну и ладно. Ну и замечательно. С этой стороны Бармалей не залезет.

Я набрал охапку деревянных брусков от ящиков, которые тут же наломал ногой, вернулся в бытовку, и затопил печку. Огонь долго не хотел разгораться, видимо, трубу немного занесло снегом. Но потом всё-таки огонь принялся и хорошо высушенные дрова начали весело потрескивать. От буржуйки пошло тепло.

Удовлетворённый, я поспешил к машине, не забыв прикрыть дверь, чтобы не выхолаживать бытовку. Пока дойду до машины, пока доедем, глядишь, и в помещении хоть немного, но потеплеет. Нам нужен отдых, сильно нужен. И эту ночь мы проведем в тепле!

***

— Ну нифига себе! — заценил Боб комфорт, зайдя в бытовку. При свете фонарика грязноватая, в сущности, комната выглядела шикарно, а потрескивание разгоревшихся дров в буржуйке внезапно дало ощущение уюта и тепла.

— А то! — согласился я.

Боб рассмеялся сквозь кашель и уселся на топчан:

— Чё, Макс, растем буквально на глазах. Ещё недавно мы как крысы жили в гараже, а теперь вот, — Боб повел рукой в величественном жесте, — в свинарнике!

— Да нормально. — отмахнулся я. — Не благодари. В каждом свинарнике есть свой красный уголок. И мы его нашли, бро! — я подкинул ещё несколько палок в буржуйку и добавил: — Пойду принесу шмотки из машины. А ты поставь чайник. Сможешь?

— Издеваешься? Смерти моей хочешь? За доходягу меня держишь? Не дождешься! Не надейся…

Боб снова зашелся в приступе кашля, но засобирался помочь по хозяйству. Нет, так не пойдет. Зря я его попросил, не подумал. Сам схожу, не рассыпались.

— Даааа, ты сильный, ты сходишь, — с преувеличенным уважением изрёк я. И даже покачал головой и поджал губы, скромно уставившись на огонь в буржуйке.

Боб встал с топчана и с подозрением уставился на меня.

— Да, я сильный, — в тон мне ответил он. — Я тебя, задрота лысого, даже сейчас уделаю, ежели чего, — улыбнулся друг, не догоняя, куда я клоню, но разумно понимая, что я хочу его немного подколоть.

Он встал и, взяв чайник, направился к выходу.

— Ты куда?

— Снега в чайник нагребу, прокипятить надо бы, помыть. А потом уже и чаю попьем.

— Дааа, ты сильный, — все в той же манере проговорил я. — Но среди нас двоих ты сильный, а я умный!

Я даже палец вверх поднял, для убедительности.

— О как! — Он развернулся у двери, брови полезли вверх, а глаза сузились. — Значит, ты умный, а сильный — я?

— Ага. Ну это как у девок, из двух подружек одна умная, другая красивая. Вот и у нас — ты сильный, а я умный. Так что сильный идёт ставить чай! Короче, боец, шевели булками, чаю охота.

Я вальяжно помахал рукой в сторону ворот. Боб офигел от такой наглости, и вернулся на топчан.

— Раз я сильный, то буду разгружать люминь. А умные пусть грузят чугуний, — бородатым армейским анекдотом про прапорщика ответил он и лег на топчан. И проговорил, заходясь в кашле. — Дуй за водой, душара, кхе-кхе а дедушка кхе чайник на плиту кхе-кхе мля, поставит.

— Яволь, таарщпрпрщик, — сказал я, ухватил чайник и вышел вон. Пусть Боб лежит.

Снегу я нагрёб прямо в тамбуре ворот, благо выглядел он вполне чистым. Нагрёб и в чайник, и в пакет, который вытащил тут же из машины. Снег, сколько бы ты его не сыпал в емкость, в процессе таяния займет гораздо меньший объем, и все равно надо будет добавлять.

Вернувшись, поставил чайник на печку, и начал перетаскивать шмотки в бытовку. Начал с ковра, который с Бобом постелили на топчан. Боб тут же лег, укрылся и, отвернувшись к стене, затих. В смысле, перестал шевелиться, просто тяжело дышал и кашлял.

Я приволок в бытовку пакет с фармой, включил фонарик на телефоне, и вывалил содержимое на стол. Так, бинты, йоды и прочие зелёнки снова скинуть в пакет. Аспирин отложим — сейчас пожуем чего-нибудь, и надо Бобу скормить одно колесо.

Ампициллин есть, может вместе с амоксициллином дать? Авось поможет? Хотя вряд ли, оба антибиотика достаточно старые, да и пьет уже Боб амоксициллин, и пока только хуже.

А это что? Я покрутил перед глазами маленькую бело-синюю пачку с надписью «Азитромицин». Ещё антибиотик, что ли? А, ну да, несколько этих коробок мы купили в аптеке в продуктовом супермаркете, я ещё поразился цене. Вытащил блистер и инструкцию. Ну-ка, почитаем. Ага, ага… антибиотик, причем длинных продолговатых таблеток всего три. Одну в день. На три дня. Ну что, попробуем. Надеюсь, он достаточно сильный, чтобы привести моего друга в форму, хотя бы относительную. Сейчас покормим это тело на топчане, и поставим биопробу. В смысле, дадим таблетку и поглядим на последствия. Может, ещё и ампициллином сверху шлифанем. Варварство, конечно, но вариантов то не много. У нас жратвы почти нет, если снег пойдет — то нас просто заметет и машина не проедет, время уходит, а Боб болеть изволит. Нет уж, некогда разлёживаться, будем ставить его на ноги оперативно. Лошадиными дозами.

— Эй, тело, я чайник поставил, завари чай. — обратился я к другу. — И тушняк открой, а банку на печку с краю поставь. Слышишь?

— Угу.

Боб кряхтя снова сел на топчане.

— А я пойду машину переставлю и двери закрою.

— Угу.

Зевнув так, что чуть не порвал рот, я отправился переставлять машину в тамбуре мордой к выезду. Потом вытянул лебёдку, зацепил крюк за торчащую приваренную к раме скобу и подтянул лебедкой воротину, закрыв наглухо. А дверцу в створке ворот я просто закрыл на засов, больше похожий на кусок лома, засунутый в кольца и приваренный к двери. Вот теперь нежданные гости не откроют и не залезут. Все. Я спекся. Я спать, вот сожру немного тушёнки и спать. Не могу уже, просто зависаю, в голове реально туман и слабоумие. Не забыть бы ещё Бобу таблетки скормить.

Шаркая ногами, как инвалид, я добрался до бытовки и упал в кресло. Попросил Боба разбудить меня, когда согреется тушняк. Всё. Поставив рядом с креслом СВД, я закрыл глаза и провалился в сон. Словно выключился.

***

Спать на старом кресле было не удобно. Не от того, что кресло старое, продавленное и кривое — нет, оно как раз таки было вполне удобное. Чтобы сидеть, закинув ногу на ногу. Просто я вообще, в принципе, сидя спал очень редко. Даже в машине я не столько спал, сколько подремывал. Но в этот раз меня просто вырубило, словно свет выключили. Раз — и меня нет. Совсем нет.

Проснулся перед рассветом, с тяжёлой головой и затёкшей шеей. Во рту пересохло, поясницу ломило. Всё таки же ж я старый пердун, как это ни печально осознавать. Помнится, в институте в каких только позах ни спал — и ничего. А теперь нате вам — без кроватки и одеялка с удобной подушкой не спится, видите ли. Разнежился, размяк, раскис, пенек трухлявый.

Кое-как сполз с кресла, очень аккуратно, стараясь не дергать, покрутил сперва головой, потом задницей, разминая поясницу. Ну, теперь вроде норм. Почти человек. С неудовольствием почувствовал, что в сапогах сопрели ноги. Снимать я их не стал — во-первых просто забыл, а во-вторых не так то и жарко было. Но за ночь Боб подкидывал дрова в печку, и в помещении изрядно потеплело.

Взяв СВД и нацепив очки, вышел из бытовки и пошагал по галерее на улицу, до ветру. Была мысль отлить тут же, в одном из свиных загонов, но хотелось ещё и оглядеться и воздухом подышать, скинуть сонную одурь. Около дверей прислушался — вроде никаких подозрительных звуков. Тихо отодвинул засов, чуть приоткрыл дверь… и остолбенел. Метрах в ста пятидесяти, около куста ракиты, в предрассветных сумерках паслись две козы. Я замер, боясь поверить своей удаче. Но СВД висела на плече, руками я держал дверь с пружиной, поэтому медленно, боясь дышать и ожидая каждую секунду скрипа петель, аккуратно отпустил дверь.

Ухватил винтовку, и опять очень медленно приоткрывая дверь левой рукой засунул ствол и цевье в образовавшуюся щель. И даже упёрся цевьём в засов.

Стойка была неудобная, я замер в каком-то полусогнутом положении, но это немного компенсировалось упором. Боясь дышать, чтобы на морозе не запотела линза, я приник к прицелу.

Интересно, как Иса пристрелял ствол? На какую дистанцию? Хотя… на полторы сотни метров это не должно сильно влиять. Ну уйдет точка попадания на ладонь, максимум полторы, ерунда. Господи, хлеба насущного даждь днесь, спаси, сохрани и помилуй, Господи… молиться так и не научился, прости…

Выстрел. Одна коза подпрыгнула и, засучив ногами, ткнулась в снег. Вторая, выбив копытами снежную пыль и мелькнув светлой задницей, скрылась в подлеске. Господи, спасибо!

Вы помните, как бегал отважный капитан Джек Воробей? Так вот, я бежал не так красиво и сказочно, но с такой же экспрессией. Высоко задирая ноги над снегом, придерживая одной рукой бьющий по ляжке приклад, другой хватаясь то за сползающую шапку, то за очки. И на каждый шаг из горла вырывалось радостное «Ух!», «Эх!» или «Ага!». Ура, у нас наступило изобилие, иииийййййхааааааа!!! Бульончик, солененький, с толстым желтоватым слоем жира, с неповторимым ароматом дичины! Эти, как их там, стейки, жареные на сковородке. Мммм, желудок аж завывал, когда я бухнулся на колени перед убитым зверем, не обращая внимание на снег, набившийся в сапоги. Крупная коза, с лоснящейся рыжей шкурой, почти не была в крови. Пуля пробила сердце, кровь явно пошла в грудную полость. Козочка, кормилица ты наша, и чего это я в тебя такой влюбленный? Дай я тебя поцелую! Я ласково провел рукой по теплой шкуре, скинув снег, и ухватив за ногу, поволок тушу к свинарнику.

У дверей меня уже ждал Боб, весь такой помятый со сна, но тактический до невозможности, с автоматом и рожей такой грозной и счастливой, что дальше некуда. Видимо, услышав выстрел побежал посмотреть, что происходит, и увидел меня с трофеем.

— Доброе утро, салага, — хрипло сказал я сквозь облачко вырывающегося изо рта пара. — Угадай с первого раза, кто у нас сегодня дежурит на камбузе?

— Я конечно, — без раздумий ответил друг. — Тебе ж мясо нельзя доверять, у тебя ж руки из жопы, а я жрать хочу.

— Ну и ладно, ну и славно, я ж не претендую, — тут же сдался я и заканючил. — А давай сперва печеночки замутим? Прям на жиру? Десять минут и готово! А, Борян? Ну давай, а?

Кажется, я даже приплясывал. Боб хмыкнул, забрал у меня винтовку и открыл дверь шире — заходи, мол. И заноси.

***

Ещё сутки пролетели в обустройстве на новом месте жительства. Пока Боб лечился и очухивался, я, чтобы не предаваться мрачным мыслям, занял себя хозяйственной деятельностью. Большую часть следующего дня я пилил ножовкой не слишком толстые, чтобы ещё и тратить время на колку, дрова. Точнее, сперва пилил растущие рядом сосёнки, потом срубал ветки и пилил на короткие бревна. Натаскал их в свинарник, попутно изматерился до невозможности на тугую пружину дверей, стоящий в проходе УАЗик, на мешающийся за спиной СВД, и особенного на гребанного микроба, из-за которого я тут весь так, мать его через три дуги в дышло, изгаляюсь. Потом в свинарнике пилил бревна на короткие, чтобы влезали в буржуйку, полешки. Сосна, конечно, горит не так жарко, как берёза, но где ж я сейчас найду сухую берёзу? А сырую пилить и жечь так ну ее нафиг, дураков нема. Дыма много, понту мало.

В общем, за день я круто умаялся, порвал перчатки и прищемил дверью палец. А Боб, красавчик, и пожарил печеночку, и сварил жирную солененькую шурпу с неизменными галушками и теперь мирно дрых на топчане. Само собой, уже пожрав.

Кстати, кашлять он стал явно меньше. Точнее, гораздо лучше, если так вообще можно говорить о кашле. По крайней мере уже откашливался, и отплевывался в ведро, поставленное за топчаном. Ну дай бог, оклемается дружище, и тогда скоро двинемся дальше. А то не ровен час погода сменится, и повалит снег. Тогда все по-любому всерьез осложнится и затянется.

Зайдя в бытовку со свежего воздуха, обратил внимание на запах. Нет, даже не так. На ЗАПАХ. В бытовке реально воняло. Не то казармой, не то болезнью, не то и тем и этим вместе. Ну и оттаявшим свиным навозом тоже. Свиной запах, конечно, въедливый без меры, но он как бы посторонний. А вот запах двух немытых грязных мужиков, да ещё и одного из них больного — это вообще что-то с чем-то. Так что на следующее утро я определил себе задачу. Короче, завтра у нас банный день!

***

Ночью спал почти как убитый. Почти — потому что у Боба то ли после антибиотиков, то ли после обильной жратвы, то ли после всего этого вместе, расстроился живот. Ну как расстроился… продристался Боб так, что даже моя черствая душа его пожалела. Так что спал я под стуканье двери, дробный топот сапогов и глухую матерщину в некоторые промежутки. Зато Боб подкидывал в печку дровишки и почти что был часовым, то есть в дозоре. Тоже по-своему польза. Утро Боб встретил с красными глазами, мукой на лице и больной задницей.

— Зато благодаря поносу ты стал меньше кашлять, братан, — сочувствующие похлопал я друга по плечу, дождался привычного «пшолнах», и отправился готовить баню. Кажется, она сегодня стала ещё нужнее.

А баню я решил устроить в пустой кладовке под инструменты по соседству с нашей бытовкой. Пол там был бетонный, поэтому я натаскал кирпичей и положил их в несколько рядов, сделав нечто вроде очага. А сверху водрузил старую бочку, найденную ранее в закрытом тамбуре.

Потом нудно таскал туда снега в вёдрах и на куске отодранного от ворот куска баннера.

Развел под бочкой огонь, а для дыма частично отодрал фанеру, которой было заколочены окошко под потолком. Дым поднимался к потолку, и вытягивался сквозняком наружу. Вуаля, баня по-черному! Хотя да, не баня конечно, но все же. Поплюхаться из ковшичка вполне сойдёт. Когда снег растаял, а вода немного нагрелась, чтобы пальцы не ломило, я отмыл бочку, чтобы хоть ржавчина сильно не отваливалась, и снова натаскал снега. И таскал до тех пор, пока бочка не оказалась наполнена талой водой более чем на две трети. Накидав дров под бочку и проверив устойчивость оной конструкции, я последним штрихом кинул последний несожженный поддон перед бочкой и отправился пить чай. Попутно и пожрать бы неплохо. Перед тем как вздремнуть пол часика.

А ещё через некоторое время, босиком в одних труселях и майках, вооружившись мыльницами и чашками, мы с Бобом радостно прошлепали в импровизированную баню.

— Смотри под ноги, братан, а то на поддоне их переломаешь, — предупредил я друга. И правда, в бане уже был сырой теплый туман, и видимость реально упала.

Он же посмеялся и начал стягивать майку. Тут уже обалдел я. Некогда пухлый друг сильно похудел. Кожа висела складками, соски свисали почти до низа ребер, а кожа с пуза висела лопухами. Увидев мой изумлённый вид, Боб сам посмотрел на свое пузо, потеребил складки и изрёк:

— Теперь я не толстый! Теперь толстый — ты!

— Ага, — глупо хихикнул я. — теперь мы сладкая парочка — Толстый и Вислый!

— Макс, тебе когда-нибудь говорили, что юмор у тебя тупой?

— Ага. Постоянно.

— А ты выводы сделал? — спросил Боб и зачерпнул миской горячей воды из бочки, опрокинул ее на лохматую голову. — Ооой, боже, хорошо то как…

— Не, не сделал. Хочешь анекдот? — я пододвинул Боба в сторону и сам начал поливаться водой. И правда, блаженство…

— Анекдот тоже тупой?

— Обижаешь!

— Тогда валяй, — Боб начал намыливаться, и мыльная пена на голове и бороде превратила его из Бармалея в Санту Клауса. — Как мылится то хорошо. Талая вода, однако!

— Кароч, анекдот, — я отплевался от попавшей в рот пены. — Встречаются на собачьей площадке шарпей и бывалая немецкая овчарка. Ну, там, дела сделали, стоят трепятся:

Овчарка: — Я на границе служил! Видишь на боку шрам?

Шарпей восхищенно кивает.

Овчарка, такая:

— Это от ножа! А вот тут мне волки пол бока вырвали в схватке, а ухо рваное, это об колючую проволку, когда в засаде были…

Шарпей слушал, слушал, потом быстро так складочки свои лапами со спины ко лбу собрал, и говорит:

— Во: дырка, видишь.

— Оооо, уважительно так протянул овчар: — Пуля?!..

— Неа. Жопа!

Посмеялись мы оба, хотя мне показалось, что Боб смеётся как-то жалостливо, и даже как-то подозрительно покачал головой. Типа, чего с тебя ещё взять?

Ну и ладно. Впервые за много дней появилось хорошее настроение и куда-то ушло давящее напряжение, медленно но верно отравляющее каждую минуту существования. А ещё появилось ощущение, в успехе нашего мероприятия. Мы всё и всех поборем, всё преодолеем. Мы дойдем, вы нас только ждите.

***

После бани, развесив труселя, майки, портянки ещё кое-какие тряпки на верёвочку под потолком и немного подремав, уже к ночи мы уселись перед тарелкой вареного мяса.

Настроение было умиротворённое, потрескивание дров и полутьма в бытовке настраивала на лирический лад. Каждый думал о своем, и тишина не была в тягость.

— Ты это… если хочешь дёрнуть пять капель, так вперёд, — внезапно сказал Боб, поворачиваясь на топчане на бок. — Я не против.

— Чегой-то то вдруг? — удивился я. Мысли даже не было, хотя… хотя теперь эта самая мысль взяла да и появилась. Типа, жизнь удалась, хоть мордой в салат падай, а после баньки самое оно то будет.

— Ну а что? Скоро тебе опять за руль, вся нагрузка один хрен на тебе. Пока на тебе, — поправился он, выделив слово «пока». — Пока я тебя подменить не смогу. Так что отдохни, пока есть время.

Я взял с тарелки ещё теплый кусочек мяса и сунул в рот. Вкусно.

— Боб, это ты к чему?

— А что? Заслужил, герой, возьми с полки пирожок. Под хороший закусон сам бог велел. Да и один хрен на тот берег надо будет перебираться, и не факт, что весь скарб с собой утащить сможем. Так что давай, облегчай ношу.

— Ношу, говоришь, облегчить? Ну ты деятель. Хочешь на меня, бухого, трезвыми глазами посмотреть?

Боб рассмеялся и спросил:

— А ты что, напиваться собрался? Я тебе говорю дёрнуть чуток, для здоровья и нервов, а не набухаться в сопли. Чуешь разницу?

— Чую. Но чуток неинтересно. Вот сейчас выпью пузырь, станцую голый на столе, наблюю по углам, дам тебе в морду и усну счастливым и с офигенно здоровыми нервами, — мечтательно заулыбался я.

— При таком раскладе я усыплю тебя раньше, — хмыкнул друг. — В аккурат между «выпью пузырь» и когда ты «голый на столе».

— Ну и ладно, — сдался я. — Ты ж осознаешь, что ещё и в караул тоже тебе? Ну или по крайней мере спать в пол глаза?

— Ага. Легко. Особенно если учесть, что у пьяницы сон крепок, но не долог. Так что ты все равно проснешься или ночью или… или ночью, я ж тебя знаю, — хитро сказал Боб и взял кусочек мяса.

— Не обдрищишься? — я встал с кресла и поболтал ногами в сапогах: без портянок было непривычно.

— Не твоя забота. Топай за водярой.

Ну и ладно. Я сегодня большое дело сделал, могу взять с полки пирожок. Точнее, пузырь с машины.

Накинув куртку и включив фонарик я издевательски пропел «вставай, проклятьем заклейменный», почесал задницу и пошел к машине. Когда вышел из бытовки и прошел мимо туши, подвешенной на верёвке на деревянной перекладине, под ногами мелькнули какие-то небольшие тени. Крысы, что ли? Или хорьки какие-то? А и пофигу. До туши не доберутся. Мы ее нормально подвесили, а чтобы мясо не заветривалось — шкуру не снимали. Боб вообще брал ножовку и отпиливал от замёрзшей туши, сколько надо.

Вернувшись, немного поприкалывался с Боба. В темноте при неровном свете огня из топки буржуйки Боб выглядел натуральным разбойником из страшной сказки. Обросший, лохматый, с лопатообразной короткой бородой и плоской сарделькой изломанного носа, нависающего над губой — им только людей ночами пугать. Или лечить от запора. Он подкинул в буржуйку дров, толстые посеченные губы складывались трубочкой, когда он сипло дыша дул на разгорающиеся угли. Правда, этот разбойник теперь был с густыми и пушистыми локонами и такой же пушистой бородой. Отмытый домовёнок Кузя, ёпть.

А потом мы с Бобом впервые за несколько дней просто разговаривали. А то всё то некогда, то не к месту, то каждый чем-то занят. Потом разговаривали о семьях. Взгрустнулось, почти до слез. Решили даже, что послезавтра двинемся в путь. Бобу уже лучше, но денек ещё надо бы обождать, ещё одну такую же водную преграду, какая была недавно, он точно не одолеет. Я с водкой особо не спешил, качество бухла было, прямо скажем, не самое лучшее. Ну а чего вы хотели? Какая жизнь, такая и водка. А вот жирное мясо не давало сильно захмелеть, в общем, вечер был не плох. В голове слегка зашумело.

— Эх, баб бы сюда наших, — мечтательно протянул я, вытягиваясь на кресле.

— Угу. Баб, — Боб хмыкнул в бороду. — Были бы у нас бабы, мы б до сих пор сидели бы в гараже, и как раз их бы и жрали.

— Чёй-то вдруг?

— Ну сам посуди, — Боб заворочался, лег сперва на бок и потом снова улёгся на спину. Сунул руки под голову. — Сперва бы они начали мельтешить у гаража, и каждой бы понадобился свой гараж, без соседей и с удобствами, очагом и шкурой мамонта. И, — Боб поднял вверх палец, — не хуже, чем у соседа.

Я заржал, представив дележку гаражей, и плюхнул себе водки на два пальца.

— Потом бы бабы бегали б как куры, перед зэками, и отвлекали бы нас. И чем бы дело закончилось, совсем не очевидно. Через Козлово бы мы не поехали, а если бы поехали, то их визг было бы слышно за километры.

— Да ладно. Людка бы тебя ещё и стрелять бы учила.

— Ага, — хохотнул Боб. — Ты куда стреляешь, ну кто так стреляет, ты что, ещё никого не убил?! — очень похожими интонациями передразнил Боб.

Я тоже заржал.

— А на Козлово всю рыбу бы распугали, — согласился я. — Ну если бы вообще туда поехали, в натуре.

Подумал, посмеялся, представив эту картину, и добавил:

— Ладно, так и быть, без баб обойдёмся, — и понял, что ляпнул двусмысленную хрень после громового хохота Боба.

— Да пошел ты, — мое настроение было прекрасным, релакс совершенным, и я тоже захихикал.

Боб пожевал мяса и сказал:

— А вообще хорошо, что их с нами нет. Я там, у Козлово, когда ты в речку на машине нырял, реально чуть не обосрался. Нам вообще повезло, что с нашими все хорошо. А то как представлю всю эту эпопею, да ещё и со всей семьёй, что аж ну его нафиг.

— Ничё, там воды было много, подмыли бы тебя. А то что семейства наши в безопасности, так это не повод расслабляться. Бардак сам видишь, какой, так что все равно надо шевелить булками.

— Ну да. Дерни рюмаху за Саву, это он нас спас.

— Поддерживаю.

Я налил чуток в стакан и выпил. За полковника Савченко. За Саву. За нашего Костяна.

Помолчав, Боб внезапно спросил:

— Кстати о зеках. — голос Боба стал задумчивым. — Вот скажи мне, Макс, ты то как спишь?

— Устаю как лошадь, вот и сплю, — не понял я вопроса.

— Я не об этом.

Он искоса и как-то пристально смотрел на меня, и его глаза чуть поблескивали в рассеянном свете керосиновой лампы.

— Знаешь, Макс, меня до сих пор колбасит, как вспомню, сколько мы народу угробили. Тех, у тебя во дворе… Зеков. А про наёмников с медиком я вообще молчу. Я то психовал, со мной все понятно… Ты ж его чуть на ремни не порезал. Было бы больше времени, ты б его выпотрошил, буквально…

Я промолчал, взял ложку и начал помешивать чай, который поставил в процессе разговора. Понял, куда он клонит, но продолжал молчать.

Пауза затягивалась. Я почувствовал, как трезвею. Релакс отступал.

— Макс, а ты ведёшь себя так, будто ничего не случилось.

Голос друга был ровный, хотя он и делал паузы из-за тяжелого дыхания. А еще он не обвинял и ничего не требовал. Он словно говорил сам с собой, иногда переводя дух и откашливаясь.

Я встал, потянувшись и разминая спину и чуток покачнулся.

— И что? — голос мой прозвучал резко и грубо, но ничего исправлять я не собирался. — К чему вопросы?

— Макс, чего я о тебе не знаю? — Боб тоже сел на топчане, упёршись локтями в колени, и поглядел мне прямо в глаза. При свете фонаря я внезапно осознал, как серьезно похудел и изменился друг. А ещё я понял, что он не пытается выведать у меня что-то. Или осудить. Скорее, он сам бежит от того, что не даёт ему самому покоя. Вроде того щенка и котенка из старого советского мультфильма. Ну, когда один другому во время грозы говорит: «а давай бояться вместе? Вместе не так страшно.» Хех, котенок по имени Боб.

Я вздохнул, точнее, выдохнул. Боб, словно понимая, что во мне происходит внутренняя борьба, молча блестел исподлобья темными глазами. Может, и правда стоит рассказать? То, что никому никогда не говорил? Ни трезвым, ни пьяным? Ни Бобу, ни даже Саве, с которым учился в одном классе и с которым в те времена дружил больше, чем с Бобом? Боб тогда был ещё мелким, три года в этом возрасте всё таки разница приличная.

— Пойду отолью, — решившись, я взялся за ручку двери. — И голову проветрю.

При этих словах Боб поднял брови, закашлялся и закивал.

И я вышел из бытовки, привычно включив фонарик на смартфоне.

В галерее было темно, но подсвечивая фонарем я добрался до тамбура, где стоял УАЗик, отодвинул засов двери и выглянул на улицу. Прозрачное небо ярко сияло миллиардами звёзд. Луна убывала, но все ещё была крупная, и серебряно-желтым фонарем ярко, как днём освещала лес, занесенную дорогу и придавала сказочный оттенок заснеженному пейзажу. Того гляди, на ее фоне пролетит силуэт старухи на метле. Тень какого-то животного, похоже, козы, перемахнула дорогу метрах в ста от здания. Сколько же их тут? Или это не коза была, а чудище лесное? Да пофиг, даже лесных чудовищ можно вкусно приготовить, было бы желание и патроны.

Я вышел на улицу, и ощутил, как сильно похолодало. А ведь на календаре ещё осень. А мороз не просто зимний, а декабрьский. Тоже, что ли, очередная «климатическая нестабильность» пришла? А и ладно, не привыкать.

Сперва сделал свои дела за углом свинарника. Затем зачерпнул пригоршню колючего жесткого снега, тщательно но быстро протер руки, встряхнулся, потом тем же манером протер лицо. Отплевался от кусочков ледяного крошева, прилипшего на усы и бороду. Однако, бриться надо, совсем зарос. Ну или хотя бы усы подровнять, чтоб в рот не лезли. Реально уже мешают.

Потом я тщательно закрыл дверь на засов, похлопал по железному боку машины и вернулся в бытовку.

***

— Раз уж ты у нас сегодня дневалишь, — сказал я, наливая себе водки в стакан на пару пальцев, — то ты сидишь в кресле. А я буду спать на топчанчике.

— Не вопрос. Ты хавай давай, а то совсем окосеешь.

— Так я и хочу окосеть, — резковато ответил я, крутя стакан в пальцах и задумчиво глядя на потрескивающую дровами буржуйку. Пока меня не было, Боб ещё подкинул дровишек и даже сложил небольшую поленницу у буржуйку, чтобы дрова подсохли немного.

Помолчав немного, я спросил:

— Помнишь Машу Тихонову, из 7В, в параллельном с тобой училась?

— Машку-Армяшку, что ли? Ну.

— Баранки гну, — я немного разозлился, но быстро задавил это в себе. — Тогда она ещё не была Армяшкой. Просто девчонкой. Как-то так получилось, что стали мы дружить.

— Да ладно! — не поверил Боб. — Ты гулял с Армяшкой?!

— Боб, я тебя сейчас нахрен пошлю! — вызверился я, закипая.

— Молчу, прости, братан, — Боб, осознав, что упорол косяк, извиняясь замахал руками.

Я сделал глоток огненной жидкости, даже не чувствуя вкуса, механически закинул в рот кусочек козлятины. Воспоминания, которые я столько лет без жалости давил в себе, внезапно нахлынули с такой силой, как будто всё произошло буквально вчера.

— Знаешь, братан, это было в таком возрасте, когда все подобные отношения, — я помялся, подбирая слова, — нуууу… в новинку, что ли. Нет, мне и до этого, бывало, нравились девчонки, но тут… тут я понял, что и сам могу, оказывается, нравиться. Я уже был из старшего класса, она твоя ровесница, — при этих словах Боб тихо хмыкнул. — В общем, я был тогда мечта семиклассницы. И старшеклассник, и спортсмен, все дела. Ты бы видел, Бобяра, как у нее глазки горели, когда мы гуляли по набережной! — я грустно улыбнулся и покачал головой. — За руки держались, веришь? И даже целовались. По взрослому!

Я замолчал, вспоминая тот год. Лицо Маши уже почти стерлось, а вот её детские девчоночьи туфли с потёртыми носками я почему-то хорошо помню. Она аж подпрыгивала от радости, когда мы встречались, и каблуки так забавно цокали об асфальт. Ещё помню ее ободранные коленки, когда она споткнулась на набережной, а я, как настоящий рыцарь, донес ее до лавочки на руках. А она этим так гордилась…

— Слушай, брат, а мы точно о Машке-Ар… ээээ… говорим?

— Да.

Я налил ещё водки. Воспоминания захлестнули, сердце бешено заколотилось, в груди образовался тугой злой ком.

— Помнишь, она была из небогатой семьи?

Боб отрицательно помахал головой:

— Не, я ей вообще не интересовался.

Я не обратил внимание на его ответ. Я мысленно уже был далеко.

— Жили они в частном секторе, около Иртыша. Батя ее, дядя Коля, был работяга и тихий бухарик. Мать тоже что-то в этом же духе, то есть работяга, на заводе. Я всегда провожал Машу домой. Там ещё пустырь был, и канализацией воняло постоянно, она тогда из трубы прямо в Иртыш сливалась. Так вот там нас вечером и встретил Суренчик со своими корешами.

Боб снова пожал плечами — он вряд ли его хорошо помнил. По причине возраста.

Я погрузился в воспоминания. Сурен Геворкян был старше меня года на четыре. Был он абсолютный и конченный ублюдок, наводивший в свое время жуть на всю школу. Здоровенный, с мощными волосатыми руками и объёмистым брюхом, он любил побухать, помахаться (точнее, замесить кого-нибудь), а иногда закинуться чем покрепче, типа анаши, салутана или ставшего модным в определенных кругах тарена.

А ещё он любил драть девок. До визга, до «не надо», по скотски, наслаждаясь своей властью и унижением. Любых девок, но предпочитая молоденьких блондинок.

Я таковых нюансов не знал. Дело в том, что пока Суренчик кошмарил школу, я был ещё мелким. А когда я подрос до старших классов, Суренчика отправили в армию от греха подальше. Там, по слухам, нашла коса на камень, и несчастный носорог на пороге дембеля таки выпросил ответку — несколько раз получил тяжёлым военным табуретом по башке. Череп, к несчастью, выдержал, ару подлатали в госпитале и отправили домой со справкой.

Вернулся Суренчик абсолютным отморозком, (хотя казалось бы, куда уж больше?) и взялся за старое. Тут же у него появились старые приятели, а у папаши, ставшего счастливым владельцем нескольких ларьков и павильонов со сникерсами и спиртом «Роялем», появилась крыша. Нет, крыша не в лице Суренчика — тот для подобных дел был слишком тупой — а крыша, которая могла при случае отмазать и сынулю за его художества. И отмазывала, ведь художеств то становилось всё больше.

Вот с таким подарочком и свела меня нелёгкая летней ночью, когда я провожал свою первую девочку домой.

Трое говнюков сидели на теплотрассе и курили план. Сладкий запах я почуял раньше, чем увидел этих персонажей, но не придал этому значения — конопля в разных видах и качествах чуть ли не открыто продавалась на рынке, и «забитый штакет» — то есть папиросу с коноплей — можно было легко и не дорого купить у банчивших дряню барыг прямо на рынке, было бы желание. Ну и курили траву везде, а уж на пустыре на теплотрассе так вообще часто. Место было такое, соответствующее. Даже густые кусты сирени росли, вечно загаженные и закиданные мусором, словно самим чёртом были предназначены для этого.

И вот идём мы с Машей под ручку, луна светит, романтика плещет, глазки блестят, бабочки в животе, ничего вокруг не видим. И тут из-за сирени выходят эти подарочки в количестве трёх голов. Пыхтя папиросой, Суренчик встал на дороге прямо перед нами, сзади подошли его кореша. Боб, я тебе говорил, что он был реально здоровый?

Боб кивнул.

— Я было возмутился, но… Боб, знаешь… посмотрел я в его глаза… а они такие чёрные и блестящие, аж как пленкой подернутые, и совершенно, абсолютно бессмысленные. Суренчик был реально обдолбан до невменяемости. Знаешь, Боб, я понял: одно неловкое движение — и я труп. Это даже не только страх, это понимание, где-то глубоко внутри… и кореша его рядом, почти вплотную подошли. И все намного старше меня. Боб, я не знаю, как объяснить. Но именно тогда я полностью понял, что значит выражение «очко играет». Коленки мигом ослабли, я чуть не обосрался. И стоял как пень.

А Суренчик сперва оглядел меня, потом Машу. И этак вольно ее за талию приобнял, меня просто плечом в сторону оттеснил. Я было что-то пискнул, но на шею легла рука кореша Сурена, не помню уже, как его зовут… и дыша в лицо какой-то кислятиной, этот персонаж поинтересовался, почему я ещё здесь. И ещё достал нож. Такой, дешёвенький, грозный с виду, но из плохого железа. Такие ещё в те времена на зоне зэки делали, и перекидывали через забор за чай и выпивку. И я видел, в этих мутных глазах видел, что ублюдок достал нож не от того, что ожидает какое-то сопротивление с моей стороны. Нет, он просто наслаждался ситуацией. Своей властью. И своими обдолбанными мозгами решал, прирезать ли этого сопляка, чисто для прикола и «пробы пера», или поспешить к Сурену, уводящего плачущую девку в кусты сирени к теплотрассе.

Я замолчал, придавленный воспоминанием о том чувстве ужаса и беспомощности, которое одолело меня в тот момент. Как тряслись колени, и как я, словно во сне на деревянных ногах шагал от теплотрассы куда глаза глядят.

Я сидел в кресле, схватившись за голову, и немного покачиваясь, а по щекам текли слезы. Неожиданно мощно воспоминания вернули меня снова на много лет назад, в душное лето девяносто второго года.

Как в тумане услышал голос Бориса:

— И что? — тихо спросил он, когда пауза совсем затянулась.

— И то, — грубо прорычал я. Отдышался, вытер щеки и глаза и продолжил уже спокойнее:

— Два дня я Машу не видел, а на третий день она прошла мимо, даже не глядя на меня. А я опять струсил и не подошёл к ней сам. И… Борян, ты не представляешь, я был на грани не то сумасшествия, не то суицида. Слабак, мразь, ссыкун, — как только я себя не называл. Я высох и перестал выходить на улицу, ходить на тренировки. Хотя при этом делал вид, что вроде все нормально. А сам представлял, как я их так… и эдак…

Я замахал руками, показывая, как я их «так» и «эдак», и кресло подо мной жалобно заскрипело. Потом продолжил:

— А девчонка сломалась. Видимо, тогда после… после этого… ее уже не спрашивали, в общем, — я не знал, как подобрать слова правильно, поэтому начал путаться. — В общем, стала она с ними гулять, точнее, они ее с собой просто брали. Видимо, чтобы далеко не бегать, все время под рукой, молодая и свеженькая. И покорная. Боящаяся их до одури.

Я замолчал. Борян тоже сидел, как будто его тут и не было, давая мне выговориться.

— А детишки, сам понимаешь, у нас совершенно безжалостные. В общем, с ней ее прежняя компания сразу перестала водиться, слухи пошли, то да сё. По сути, она стала среди сверстников отверженной, и только страх перед Суреном не позволял впрямую зачморить девочку. Вот так она и стала Машкой — Армяшкой. А про меня она даже никому и слова не сказала.

— Да, братан, — решив, что на этом история закончилась, откашлялся и после продолжительного молчания сказал Боб. — даже не знаю, что и сказать. Неожиданно. Наверное, после этого ты стал таким бешеным? Тебя ж все пацаны в школе бояться стали, в выпускном классе.

— Не, не тогда. Позже, — уже не стесняясь, яотхлебнул прозрачной прямо из горла. — Это осенью. Когда я Суренчика убил.

Боб сильно поперхнулся мясом и закашлялся, чуть не сблеванув, пока я пытался вылезти из кресла, чтобы похлопать другу по спине.

— Ээээ… говори.

— Уже осенью, кажись, в середине сентября, а сентябрь тоже был теплый… я словно очнулся ото сна. И как-то раз потянуло меня к тому месту словно магнитом. Я ходил вокруг, пинал ногой листья и курил на теплотрассе. Так прошарахался там дотемна, и уже собирался идти домой, вышел из кустов, как вдруг увидел знакомую фигуру. У меня аж волосы дыбом встали, и дыхание перехватило. Суренчик, мразь, собственной персоной. Один, без своих ублюдков. Идёт, практически по приборам, рогом в землю, обдолбанный в слюни. И зависает через каждые несколько шагов, в какой-то неестественной позе. И такая ненависть вдруг меня опалила, Боб, словно… нет, не описать. Словно вдруг внутри тишина появляется, а мир становится хрустальным и четким. Ни мыслей, ни страха, и адреналин аж из ушей. Помню, иду я к нему сзади, как будто плыву над землей — быстро, и очень плавно. И тут нога спотыкается обо что-то. Смотрю — кусок ржавой трубы. Видно, металлисты местные выронили. И поднял я ее, Борян… так она удобно в руку вдруг легла. А пидор этот идёт, залипая, ничего не видит. И темно, и рядом никого. Только луна между облаков, то выглянет, то скроется… В общем, подошёл я к нему сзади и по башке дал. Но он же был здоровый, неудобно бить, да и я как-то промахнуться умудрился, видимо, мразь шатнуло немного. И удар с затылка соскользнул.

Но этой жирной свинье все равно хватило. Он заорал и, сделав пару мелких шажков, уселся, широко расставив ноги, как будто срёт. Я тут все свое настроение вдруг потерял, и снова стало дико страшно, я чуть трубу не выронил. Но тут выглянула луна, и эта картина… Боб, сидит эта свинья передо мной, штаны спортивные с лампасами на пол жопы спущены, кожанка черная задралась, руками разбитую бошку обхватил, и орет. Пальцы по башке елозят, уже блестят от крови, копошатся… А я прям от его жопы глаз отвести не могу. Белая, толстая и волосатая как у животного… Я как представил его на моей девочке… братан, ты помнишь, я в отцовском гараже постоянно кувалдой по покрышке молотил, чтоб удар сильнее был? Сильно бил, много и добился неплохих результатов. Так вот страх снова сменился на бешенство, и я со всей силы, уже прицельно, со всей силы уебал его трубой как раз по пальцам, которые на темечке были. Ха, братан, их аж в обратную сторону выгнуло…

Я снова глотнул водки. Слова текли из меня легко, словно прорвало плотину.

— Веришь, Суренчик и после этого не упал. Видимо, в армии табурет не просто так его не угробил. Крепкая башка у пидора. Была.

В общем, я его бью, а он сидит, только шатается и на каждый удар только мычит и кряхтит так горлом: «кхь, кхь, кхь». Даже не помню, после которого удара он ткнулся рылом в песок и мелко затрясся, отходя. Я тогда выкинул трубу в кусты, а эту тушу поволок к Иртышу. Когда через трубы перетаскивал, блеванул. Увидел, что у Суренчика глаз выпал из орбиты, и на нем налип песок. Да и мозги частично выпали, с костями. Да ещё они все в грязи были, листьях и каких-то кровавых соплях.

Так блевал и тащил его… Блевал и тащил, сперва через трубы, потом вниз по склону, к канализационной трубе, через густые камыши. Вот туда его, в вонючую зелёную жижу и скинул этот триппер. Сам тоже увозюкался и кровью, и блевотиной, и тиной, и канализационной жижей. Потом долго отмывался на Иртыше, не замечая холодной воды, и все равно пришел домой как из помойки. Кроссовки и джинсы угробил, их выкинуть пришлось…

Вот так вот, братан, из одного ублюдка, спортсмена и девочки получился труп, душегуб и шлюха.

— Круто… — Боб помолчал, потом спросил: — А предки что? Вопросов тогда не задавали?

— Неа. Завод, на котором отец тогда работал, разорился, и старик мой стал безработным и круто забухал. Мать плакала на кухне, сказала только на мой внешний вид «весь в папашу»… в общем, на меня не обратили никакого внимания.

Веришь, Борян, пол ночи я трясся как в лихорадке. Даже температура поднялась. Мерещилось мне, что вот прямо сейчас в дверь постучат, и милиционер с суровым и честным лицом Василия Ланового скажет «пройдемте». И этак презрительно отвернется, как от человека, не оправдавшего ни надежд, ни честного имени советского гражданина и комсомольца. Как заплачет мать, а протрезвевший отец окажет «сын, я от тебя такого, — и ещё эдак поведет рукой, — не ожидал». И отвернется. И как в спину будут охать и судачить соседи.

Но ничего не случилось. Даже Суренчика, кажется, никто не искал. Даже его родители. Я как-то видел у ларька, принадлежащего его папику, его мамашу. Большая толстая усатая армянка, вполне бодрая и при макияже. Ну совсем не похожая на убитую горем. Видимо, ублюдок достал даже его вполне нормальных родителей, так что Сурен был быстро забыт. Вышел из дома и не вернулся. Да и земля ему стекловатой, точнее, Иртыш. А я ещё месяц потрясся да просыпался в холодном поту, а потом как отрезало. Успокоился почти. Я пошел в выпускной класс, вернулся к тренировкам, ну и никогда до сего дня не заходил в воспоминаниях слишком далеко.

На этом вечер воспоминаний закончился. Боб пораженно молчал и думал о чем то своём, а я по пьяной дури дохлебал водку, выгнал с топчана Боряна и упал спать.

***

Как и предсказывал великий шаман Боб, проснулся я рано и под его едкие замечания о застарелом нелеченом алкоголизме то кряхтел, то ходил, то хлебал чай. Другу это надоело, и он согнал меня с топчана, отвернулся к стенке и уснул, а я сидел у буржуйки и наблюдал за игрой света и тени в приоткрытой дверце. Состояние было не то чтобы сильно похмельное, но слегка мутное, и вроде спать охота, но и не спится. Чтобы отогнать послеалкогольную депрессуху, решил заняться делом. Как рассветет, надо бы почистить поддувало в буржуйке. А то из него зола уже сыплется, и дрова плохо горят. Кстати да, и дров надо бы нарубить. Думаю, до завтра пары сосенок хватит, а завтра уже с утра выдвигаться надо. Бобу вроде уже существенно лучше, температуры нет, а уж посидеть на сиденье пассажира он всяко сможет. Короче, пора двигаться дальше. На том и порешим.

Потом включил фонарик, офлайн-навигатор, и начал изучать карту, разложив ее на тумбочке. Карандашом наметил опасные участки — крупные поселки по пути следования и мосты. Хотел было отметить участки, где лес близко подходит к дороге, но плюнул — мы вроде не в степях, у нас тут дороги без близкого леса реже встречаются. Нет, южнее Иртышска как раз таки степи, и по левому берегу много открытых участков. А вот тут, на правом берегу, я и места хуже знал, и лес здесь почему-то гуще и больше. Единственное, что смог сделать, так это пометить повороты на просёлки перед мостами в сторону Иртыша. Но через некоторое время я начал путаться даже в собственных пометках, а информативности в карте было немного. Да и топлива столько не было, чтобы как туристам сильно уж выписывать петли по заснеженным дорогам. Так что через час медитации над картой я психанул и перестал изображать из себя стратега Суворова, плюнул и пошел отлить.

Ещё через час, когда окошко под потолком засветилось лучами рассветного солнца, я вычистил таки золу из буржуйки, подкинул дров и поставил полный чайник. Скоро Боб проснется, а я весь чай уже выхлебал.

***

— Кхе-кхе… — от голоса, неожиданно раздавшегося сзади, я аж подпрыгнул. Сердце тоже подпрыгнуло куда-то в горло, дзинькнула и завибрировала ножовка, приклад с деревянным стуком ударился о ствол спиленной мною сосны, когда я развернулся, а ствол СВДухи двинул меня в ухо.

— Здравствуйте, уважаемый.

Метрах в пяти от меня стоял щуплый казах лет… а хрен его знает, с этими азиатами, сколько ему лет. От сорока до шестидесяти. В старом изорваном малахае, весь в каких-то бурых пятнах, валенках и широких штанах. Шапку-ушанку он держал в руках, и в волосах с проседью явно были видны следы засохшей крови. И ещё он был с синей рожей. Проще говоря, на этой самой роже живого места нет. Гражданина явно недавно где-то очень даже всерьёз отмудохали. Да так, что на этом самом лице разгладились все морщины, а узкие глаза почти исчезли.

— Э…а…кхм, — я поправил сползшую с плеча СВДуху. — И тебе не кашлять.

Возникла пауза. Казах баюкал левую руку, которая, судя по цвету и состоянию, была сломана, и молчал, и так же молча глядел на меня.

— Чё, дрова пилишь?

Это казах прервал молчание. Голос у него был соответствующий — высокий, и говорил он грубой скороговоркой, с акцентом, свойственным приезжим, не местным казахам. Хотя, может быть, это было из-за разбитых посеченных губ и нехватки зубов.

— Нет, бля, Буратину строгаю, — огрызнулся я, сбитый с толку абсурдностью происходящего.

Сбоку скрипнула дверь свинарника, оттуда выперся Боб, почесывающий пузо, без шапки и в расстёгнутой куртке, на ходу расстегивая ширинку.

Казах уставился на Боба, Боб забыл про поссать и уставился на нас с казахом.

— Это, уважаемый, есть чё пожрать? А то замёрз, ёпть.

Не зная, как реагировать, хотел на всякий случай послать мужика нахуй, но передумал.

— Жратва нынче дорога. Дрова попилишь? Типа, заработай.

Опять скрипнула дверь. Отвлекшись на этого персонажа, я пропустил момент, когда Боб скрылся с предела зрительной памяти.

Казах покосился на ножовку без энтузиазма, сплюнул, перешёл на пару метров и сел на пенек, кряхтя и хватаясь за поясницу.

— Не могу. Рука болит, — и тут же сменил тон. — Ну чё в натуре, куска хлеба жалко?

— Нету, в мегамолле санитарный день, не купили хлеба. Икру с колбасой будешь есть?

— Ага, если буду, то мол зови, когда буду? — проявил сообразительность мужик.

Снова стукнула дверь, и я увидел идущего к нам Боба. Теперь он был застегнут, при шапке, а на плече висел его укорот. Я перестал торчать перед казахом и уселся на ствол поваленное мною сосны. Сосна плавно качнулась подо мной на ветвях.

Казах заценил Боба, потом укорот, потом как-то поник и заканючил на одной волне:

— Вот бля, чё за люди, в натуре, видят же, человек, не собака пришел, хреново ему, я бы пожрал и ушел, земля она круглая, может и я когда помог бы, бля, ну чё за люди…

Боб подошёл ближе, профессионально оглядел сине-фиолетовую рожу мужика и осклабился:

— Привет, Василёк!

Казах прервал монолог, и огрызнулся:

— Я не василёк. Я Ермек!

— Да похуй. Чё припёрся?

— Дайте пожрать. Видишь, бля, ситуация сложная.

— А чё случилось то? — это уже я встрял. До этого я внимательно осмотрел окрестности. Вроде никого. А то мало ли, вдруг кто ещё в кустах засел.

— А, — казах обречённо махнул рукой. — Лошадей наших с санями увели, брата убили, ружья забрали.

— Кто? Где? — это Боб и я одновременно спросили. Наличие мародеров совсем рядом нам совсем не улыбалось.

Казах заметил наш интерес и хитро прищурился.

— Да вам то какая разница? Вам же похуй.

— Да вот думаем, есть кусок свинины вареной. Но ты ж небось не ешь? — доверительно спросил я. — Аллах запрещает?

— Аллах запрещает, а я ем. Я в советской ещё армии служил, там я всё ел. Иначе пиздец.

— Так кто?

— Пожрать дайте.

— Экий ты целеустремлённый, — заржал Борян, и плюхнулся на сосну чуть дальше от меня, между поломанных веток. Сосна снова спружинила, и меня чуть не сбросило со ствола.

— Ладно, обожди.

Я встал с сосны, спросил у Боряна, не доел ли он мясо, получил ответ что осталось децл, и пошел в в помещение. По пути внимательно посмотрел на следы казаха. Судя по ним, он шел не скрываясь, это я так увлекся сосной, что не смотрел по сторонам. Лошара!

Раздосадованный, пошел в бытовку. Боб второпях не закрыл двери, и помещение выстудило, хотя на печке уже начал булькать котелок с рёбрышками. А вот на полу меня ждал сюрприз, в виде двух крыс, метнувшихся под топчан. Суки!

Я вытащил старый кулек из тумбочки и ссыпал туда остывшее мясо. Надеюсь, крысы до него не успели добраться.

Через пару минут казах хватал грязными обветренными пальцами кусочки мяса, чавкал и охал от боли в челюсти и выбитых зубах. Оголодал он, видимо, конкретно, глотал кусками и сожрал порцию в один миг. Боб аж восхитился:

— Во проглот!

— Это не свинина! — облизнулся Ермек.

— Давай, рассказывай!

Казах с сожалением бросил на снег пакетик из-под мяса и сморкнулся одним пальцем. Зелено-кровянистая сопля повисла на каком-то кустике, и совершив серию акробатических кульбитов по веточкам, медленно стекла на снег. Мы всё втроём невольно зависли на этом зрелище, потом я посмотрел на Боба, Боб на меня, потом мы оба на Ермека, а его взгляд перебежал сперва на меня, потом на Боба и снова на меня.

Возникла совершенно дурацкая пауза, и Ермек дрыгнул ножкой и присыпал злополучную соплю снегом.

— Кхе, — сказал Боб.

— Давай, рассказывай, — повторил я.

— Да мы с братом возвращали невесту сына её родне. Она порченная оказалась. Ну и хотели калым вернуть.

Мы с Бобом слегка прихуели. И, как водится, потребовали подробностей.

Со слов Ермека, его большая семья с юга Казахстана переехали в Иртышскую область в самом начале гражданской войны, когда северяне и им сочувствующие сторонники светского общества сцепились с южанами и поддерживающими их исламистами всех мастей. Заруба там получилась славная, но это другая история.

Ермек и его семья не разделяли идеи радикального ислама, и сбежали от своих нищих озлобленных соседей. Успев с выгодой продать большую отару овец. Здесь же они купили отару и лошадей у таких же казахов, но с севера Казахстана. Да так понравились друг другу, что решили породниться через детей. В одной семье был жених, в другой — невеста. Туды-сюды, отогнали овец, но в связи с новыми событиями толком свадьбу не собрали, а решили полюбовно забрать невесту. Но тут возникла неувязочка — жених заявил, что невесту кто-то уже до него распечатал. Возник конфуз, переросший в скандал. Типа, Ермека со товарищи кинули и круто наебали. Опозоренную девку запихали в сани, брат Ермека сел верхом и отправились они с предъявой к новым родственникам. Там Ермек хотел либо вернуть невесту, либо вымутить калым взад.

При этих словах Боб психанул и соскочил с сосны, а я опять чуть с нее не улетел, так она подпрыгнула. Блин, надо пересесть, а то точно навернусь.

Вообще от Боба лично я вполне могу реально получить в морду по двум причинам: если я чересчур активно буду отстаивать мысль, что Мэнни Пакьяо круче обожаемого Бобом Роя Джонса, и ляпну что-нибудь неосторожно по поводу дочерей и их мальчиков. Эта тема была для Боба, как счастливого отца двух дочерей, особенно болезненная.

— Слышь, дикарь, ты там чё, решил просто вымутить калым?

— Ты чо, нет конечно! — казах оскорбленно выпрямился и попытался гордо сложить руки на груди, но охнул и поник. Хотя… блеснуло что-то эдакое в хитрых косых глазах, ой блеснуло, «мамой килянус».

Я одернул Боба и Ермек продолжил.

В общем, приехали они к родственникам продвигать тему, мол, так и сяк, мол, вы нас кинули, товар купцу бракованный подсунули, но жизнь есть жизнь, мы простим, вертайте калым и забирайте невесту. Ну или часть калыма, в знак раскаяния, а они не будут выносить сор из избы. То есть юрты. А овцы пойдут на укрепление будущего семейного счастья молодых.

Но тут что-то пошло не так, слово за слово, тюбетейкой по столу, и начали ораторов бить. Да так бить, что брат Ермека через несколько часов помер, видимо что-то в потрохах лопнуло.

— Живот у него толстый и твердый стал, а сам белый весь, и задыхаться стал. Помер в общем брат, — горестно поведал Ермек.

Ну а самому Ермеку сломали руку, и, само собой, отобрали и коней, и сани. Так что теперь Ермек добирается домой и будет мстить родственникам.

Боб после таких охуительных историй распсиховался, ещё раз обозвал Ермека и его семейство дикарями, а вот Ермек не испугался (видимо, уже понял, что ему ничего не угрожает), и заявил:

— А чо?! Тут моя правда! Нам обещали одно, дали другое. А мы заплатили честно! Нас наебали? Наебали! Косяк есть? Есть! Вот мы и хотели мирно решить. А они брата убили!

— То есть вы девку насильно замуж отдали, и это не варварство?

— А я вас, русских, жизни не учу, и вы нас не учите! В чужой монастырь со своим уставом не ходят! — блеснул знаниями Ермек.

— А насчёт девственности, — тут Боб запнулся. Дааа, а друг то у меня скрытый романтик, — это не варварство?!

— Да ладно! — взвился Ермек и тоже подскочил с пенька. — Ты глаза разуй, времена какие! А намотает сын от такой чувырлы на винт? Раньше пошло к доктору-венерологу, он тебе хуй вылечит, а теперь?! У нас в деревне из антибиотиков только аспирин, зелёнка и мулла остались. Вот и подумай об этом, коль умный такой!

Мелкий казах аж забыл о болячках, и подпрыгивал от бешенства рядом с пеньком. Но, что характерно, и Боб, и он, «социальную дистанцию» свято блюли. Как было между нами в начале разговора метров пять, так и осталось. И тем сильнее чувствовалась звериная ярость азиата. Дааа, этот крендель так просто оскорбление с рук не спустит. Может быть он и попытался вымутить гешефт из ситуации, но брата у него убивать — это перебор. Не спустит он такого, точно не спустит.

— И не просто так мы не тронутую берём, мы ведь ее в семью принимаем! И уже в нашей семье ей быть, мало как оно там будет, заразу в семью принесет и…

Ермек, словно выоравшись и не в силах донести тупоголовым русским прописные истины, махнул рукой, снова сел на пенек и нахохлился.

Боб молчал, и, кажется, задумался. Я тоже молчал. А ведь в этом и правда что-то есть. Наступает время небольших общин, и каждый человек, который ненароком приносит домой заразу, становится угрозой физического существования этой самой общины, а семейная верность и целомудрие молодежи (и девочек и мальчиков, чего уж там) переходит из категории нравственности в категорию основы физического выживания.

Пиздец. Здравствуй, дивный новый мир! Кто не помер от новой заразы, помрет от триппера.

— Ладно. Спасибо, я пошел.

Ермек встал и побрел мимо меня куда-то в лес.

— Эй, подожди, присядь, — подвинулся я. — А сюда то ты зачем заходил? Крюк ведь сделал?

— Дым из трубы увидел. Да и дорога у Роговки заминирована, обойти хочу — ответил Ермек, не оборачиваясь и не останавливаясь. Мы с Бобом изумлённо переглянулись.

— Погоди, Ермек. Как заминирована?

— Так.

— Расскажи!

Тот остановился и медленно повернулся. Рожа ещё злая, но глаза уже хитрые.

— Ружье дашь?

— Да иди ты нахуй, — тут взвился уже Боб.

Ермек собрался продолжить движение, но тут встрял я:

— Дам. Если сведения интересные.

Боб сплюнул. Ермек как бы нехотя вернулся на пенек.

По его словам, чуть дальше на север, леса плотно подходят к дороге, и перед Роговкой, почти на выезде из этого лесного коридора, вояки бросили на дорогу бетонный блок и заминировали дорогу и обочину. Сделали это в аккурат так, чтобы было неудобно разворачиваться, и если кто сможет до этого места доехать, то машина либо останется, еще больше заблокировав дорогу, либо спалят ещё туеву хучу бензина, объезжая лес. А без знания местности тут никак. То есть чужие не проедут. Пешком? Ну про пешком я уже, кажется, говорил. А если принять во внимание попавшийся нам взорванный мост, то не только лишь все машины могут проехать дальше. Мало какая сможет. То есть либо внедорожника техника, либо вертолет. При наличии топлива в «достат кол», соответственно.

Ермек пытался нам объяснить, как они с братом проехали, потом запутался и заткнулся. Где-то с пол минуты мы сидели молча, потом я вспомнил про карту и рысью метнулся в свинарник. Там меня уже ждала вонь сгоревшего обеда и ужина. Блядь! Рёбрышки на печке! Сладкие, нежные и жирные.

Настроение ушло на уровень плинтуса, я снял с буржуйки котел и вместе с картой вышел из свинарника. Боб горестно схватился за голову, когда я сунул котелок в снег и он с шипением начал в него погружаться.

Потом Ермек возился с картой, показывал ориентиры, типа «тут такая сосна лежит, старая», мы снова запутались, в конце концов он тоже не выдержал и сказал:

— Вот тута мы с трассы съезжали, и ехайте, короче, по нашим следам, снега ж с тех пор не было, их хорошо видать.

Мы с Бобом снова переглянулись и уже оба схватились за голову.

Ермек показал на карте, где его деревня и попытался напроситься в попутчики, но получил решительный отказ — социальная дистанция наше всё.

Потом я сходил к машине, вытянул из машины Тулку курковку 16 калибра, если мне не изменяет память, ТОЗ-Б, древнюю, как помёт мамонта. С виду она была вроде очень даже ничего, и ствол вороненый, и приклад лакированный, только пружины прослабленные и шат на колодке уже во всех плоскостях. Видимо, подкрасили ружжо и впарили какому-то лоху за недорого.

Ещё взял десяток патронов с дробью N3, и то жаба чуть не удавила.

Вытолкав повеселевшего Ермека восвояси, пошли обсуждать ситуацию и готовиться к отъезду.

***

Сборы были не долгие. Даже не сборы, а, скорее, наведение порядка в машине. Просто вытряхнули из нее почти всё, и заново сложили, но не как попало, а как придется. Шутка. Сложили всё как надо, чтобы не рыться и не перетряхивать пол багажного отсека из-за какой-нибудь мелочи. Так что оказалось, что места в машине ещё полно, а припасов у нас ой как мало.

А вот остатки козы решили в салон не пихать, а порубили на несколько кусков, запихали в мешок и прикрутили к запаске сзади. Типа, чтобы не разморозилось.

Пробежавшись несколько раз по свинарнику и поглядев, ничего ли не забыли, Боб запрыгнул в машину и пафосно изрёк:

— Шеф, трогай. — потом подумал, и писклявым голосом процитировал одну дамочку, попавшую на видеорегистратор таксисту: — Быстро вези меня домой, мразь!

Я сказал «будет сделано» и выкатился из тамбура свинарника на улицу, закрыл ворота, и мы покатили по своим уже заветрившимся от времени следам к трассе.

Боб угомонился и схватил бинокль, внимательно глядя вперёд. Я тоже почувствовал, как начинается нервяк. Безопасное, хотя бы частично, убежище оставалось позади, а впереди была полная неизвестность.

Включил радио. Только треск помех.

— А там кто-то ездил, — вдруг заметил Боб, отрывая от глаз бинокль и тыкая пальцем на дорогу. — По дороге. Кажется, на снегоходе катались.

— Ну и хрен с ними. Сейчас я подъеду к дороге, ты выйдешь и поглядишь по сторонам. Ок?

— Ага.

На дороге Боб внимательно огляделся, пошурудил носком сапога следы и, показав мне пальцем в сторону городка РВСН, приложил руку к уху, как будто предлагая прислушаться.

Я вылез из машины и замер, напрягая подпорченный наушниками, производством и регулярными посещениями тира слух. Далеко, со стороны ракетчиков заливалась сирена. Долго, нудно, протяжно… и очень тревожно.

— Бля, да что у них там опять? Опять туристов-экстремалов ловят? Типа таких как мы?

Я не ответил. Опять посетило чувство нереальности. Яркое солнце, синющее небо, искрящийся снег, пустая дорога и сирена на горизонте. Тьфу!

— Боб, давай убираться отсюдова, и чем быстрее, тем лучше.

— Ага. Как скажешь. Отсюдова так отсюдова.

До трассы ехали молча, а перед въездом на нее Боб снова сбегал на разведку. И опять ничего и никого. Лишь немногочисленные следы, и те не самые свежие, ещё со времён снегопада с дождем. Кажется, даже местные не катались. Мертвая тишина, тьфу, мать её, чур меня!

Говорить не хотелось. Боб положил на колени укорот, и крутил на пальце ремень около антабки, внимательно глядя по сторонам. Я регулярно гладил цевье калаша, на который сменил СВД. Винтовка, пока я за рулём, мне не нужна, больно уж она длинная и неразворотистая, а калаш в тесноте машины будет в самый раз.

Мы оба были на взводе. Тишина и запустение реально пугали. Не должно быть так, это ненормально. Разум не хотел принимать такую картину, и страхом и беспокойством подавал сигнал: беда… беда…

Небольшая деревенька на трассе, чье название я так и не увидел из-за заметенного указателя, была вымершая. Без всяких «казалось», «наверное» и «как будто». Следов на снегу не было, дым из труб стоящих вдоль дороги домов не шел, калитки открыты и заметены снегом, несколько домов просто сгорели. Рядом с одним из них стоял сгоревший остов трактора с прицепленной железной телегой, тоже сгоревшие. Боб долго смотрел на них, пока не скрылись из виду.

Мы медленно катились по занесённый дороге, иногда сбавляя скорость на переметах, включая и выключая полный привод.

— Ваще жесть, — выразил общее мнение я.

— Ага. Слышь, Макс, они тут кажись, от этой инфекции вымерли…

— Обоснуй.

— Да там магазин придорожный и кафешка, я тут несколько лет назад был. Тут маршрутки останавливаются, типа на перекур и поссать сбегать. Если что, так эта кафешка реальный рассадник заразы на всю трассу, получается. А в телеге, которая с трактором, кажется люди были. Точно скелет горелый я там видел, братан. Телега полная.

Я не ответил, лишь головой помотал, отгоняя жуть. Воображение разыгралось, я живо представил, как фигуры в балахонах и противогазах вытаскивали умерших людей на телегу, потом просто подогнали к большому срубу и спалили вместе с трактором и всем содержимым.

Или этим занимался местный житель. Вояки наверное просто всё спалили бы к чертовой матери, вообще всю деревеньку, и не заморачивались бы с телегами да жмурами. Меня от такой картины аж до мурашек пробрало, как я только представил себя на месте человека, проводивших всю деревню, всех друзей и знакомых на погребальный костер.

Ещё с пол часа ехали молча, думая каждый о своем. Скорость была небольшая, километров сорок-пятьдесят в час, как раз чтобы не рвать двигатель на заснеженной нечищеной дороге. И то, временами въезжая в снежный перемет приходилось включать полный привод.

Боб смотрел в бинокль и по сторонам, иногда гулко кашлял и, открыв двери уазика, отплевывался на обочину, наблюдая, как плевки уносятся назад.

— Ты мне там борта не засморкай, толстый, — бухтел я, лишь бы что-нибудь сказать.

Как вдруг, в один из таких моментов, Боб открыл дверь, отплевался, замер, и каким-то деревянным голосом позвал меня:

— Макс… Маааакс, гля…

Я сбросил газ и попытался поглядеть, что там Боб увидел. Но он загораживал обзор, почти вывалившись из приоткрытой двери УАЗа, и из-за его спины ничего не было видно.

— Ну чё там, не вижу?!

Друг повернулся ко мне, и на лице легко читалось изумление, а в глазах плескался ужас.

— Да блядь что там такое?!

— Пиздец…

Я психанул, испугался тоже и остановил машину. Широко открыл дверь и встал в полный рост, схватившись за багажник на крыше. Посмотрел в ту сторону, куда продолжал неотрывно смотреть Боб… потом секунду пытался понять, что я вижу… потом в руках появилась слабость, я отцепился от багажника и прыгнул из машины. Обошел ее, чувствуя, как ужас растекается по ставшим вдруг ватными ногам. И уставился в небо.

В ярко синем небе, на горизонте, словно неведомые быстро растущие растения, устремились ввысь маленькие блестящие точки, оставляя за собой утолщающиеся назад белые дымные хвосты. Некоторые уже были высоко, и по дуге уходили куда-то на север, другие ещё поднимались над лесом, словно видео из репортажа о Байконуре времён освоения космоса.

Даже говорить ничего не было нужно. Сейчас, в почти безветренный морозный и солнечный день мы с другом стали свидетелями окончательного крушения этого гребанного мира. Какой бы он ни был, как бы мы к нему ни относились, как бы ни хаяли его в минуты трудностей — но это был НАШ мир, в котором жили мы, наши друзья, знакомые, коллеги и родители. Это был НАШ мир, и другого у нас не было, и быть не могло. И эти ракеты, пошедшие на какие-то неведомые нам цели, стали зримым свидетельством его конца. Грубого, безжалостного и страшного конца. Из моих глаз внезапно потекли слёзы.

Через мгновение я осознал, что Боб уже минуту орет мне что-то, и, видимо не достучавшись до моего сознания, просто схватил меня за плечо и резко дёргая начал запихивать меня на сиденье пассажира.

— Щас ответка может прилететь! — орал друг. — Валить отсюда надо, быстро!

Захлопнув перед моим носом дверь, он побежал на сиденье водителя, запрыгнул в машину и дал по газам. УАЗик дернулся как паралитик, вильнул задницей и начал медленно набирать скорость, далеко выбрасывая назад снег протектором.

— Макс, где должен быть съезд с дороги? Где тебе Ермек рисовал, а? Давай, бля, просыпайся!

И, не надеясь на слова, внезапно сильно похлопал меня здоровенный лапищей не то по плечу, не то по загривку. Встряска внезапно вернула меня на землю, и я словно включился. Снял очки, вытер глаза рукавом и высморкавшись на дорогу, открыв дверь по примеру Боба, я ещё раз глянул на небо. Большинство ракет уже скрылось где-то высоко и далеко. Зато сзади, далеко на ровной дороге, мне показалось какое-то движение. Схватив бинокль и рискуя выпасть из машины, я поглядел назад.

— Боб, сзади кто-то едет, — перекрикивая шум мотора и ветра заорал я. — Кажись снежики и грузовые машины. Боб, бля, там целая колонна хуярит!

Боб поглядел в зеркало заднего вида, набычился и ускорился. Машина на снегу стала сильнее вилять, и я захлопнул дверь.

— Макс, ты как? — озабоченно спросил Боб.

— Норм.

— Тогда садись за руль. Я боюсь не удержать твою колымагу, УАЗик вообще ни разу не Газель, так что как-нибудь сам на своих дровах катайся. Виляет как блядь на променаде, того и гляди улетим в кювет.

— Можно подумать, твоя Газель не дрова, — оскорбился я, но тему развивать не стал.

Боб тормознул и мы быстро произвели рокировку. Сзади явно догоняли.

Ещё минут через пять я уже без бинокля различал, что сзади, следом за снегоходами на полной скорости несутся грузовые КАМАЗы и ЗИЛы. Черт, черт, черт! Полноприводные тяжёлые грузовики с военными мостами и большими колесами, не говоря уже о снегоходах, всяко быстрее УАЗика, едущего по снежной целине. Виляя кормой, наша машина рывками перла вперёд, но проигрывала колонне, регулярно теряя скорость на снежных перемётах. Надо было съезжать с дороги. Колонна вряд ли преследовала нас, скорее всего мчала по своим делам, но торчать у них на виду, а тем более на дороге, совершенно не хотелось.

Увидев между деревьями придорожной лесополосы просвет и прикрытую снегом колею, я вывернул баранку и почти в боковом заносе нырнул туда. Резко повернув и подняв снежный вихрь, пробился через снежный занос, закатился за густые кусты и вырубил двигатель.

Мы с Бобом не сговариваясь схватили оружие и выпрыгнули за деревья, залегли в снегу и уставились на дорогу во все глаза. От сбившегося дыхания сразу запотели очки, но я ещё и сыпнул снега себе на шапку, чтоб убрать черный цвет, выделяющийся на снегу. Хотя этого можно было и не делать, нижние части берёзовых стволов и комли были черными от давних пожаров, так что я запросто мог закосить под пенек.

Колонна показалась минут через пять, показавшихся вечностью. Боб лязгнул затвором укорота, проверяя патрон в патроннике. Вот люблю я этого мужика, он при любом раскладе если лезет в драку, то умеет биться до конца. И с кем драться ему тоже поровну.

Блин. Надо было СВДуху взять, в суете не подумал, с чем был с тем и в кусты полез, осёл. Теперь сижу вот с калашом, как дурак. Одна радость — убегать с ним легче.

А колонна между тем неслась мимо нас. Несколько разномастных но крутых снегоходов, похоже, вовсе не штатных. Возможно, офицеров, личные. При их зарплатах они вполне могут себе такое позволить, да и места наши к такому вполне располагают. На “снежиках” сидели по два вооруженных бойца в маскхалатах, в касках и масках.

Следом рыча моторами двигались ЗИЛы с кунгами, КАМАЗы с высокими бортами, а в одном из них, в будке наподобие автобусной, мы с изумлением увидели гражданских, преимущественно женщин и детей. Бросилась в глаза фигура молодой женщины в, кажется, домашнем халате, стоявшей нагнувшись в проходе между сиденьями и детские рожицы, выглядывающие в окна.

— Бля, Макс, ты это видишь? — Боб, наплевав на конспирацию и маскировку, уселся и смотрел то на меня, то на пролетающую мимо колонну.

Я тоже изумленно смотрел на двигающиеся следом несколько джипов, набитые гражданскими, и несколько ЗИЛов с бочками и надписью «Огнеопасно».

— Братан, они реально сваливают. Давай ка тоже в хвост им пристроился, им явно глубоко похеру, кто тут в колонне!

Я подскочил и метнулся к уазику, бросил автомат и дёрнул стартером.

Боб влетел на пассажирское сиденье и я рванул УАЗик на разворот… И… И забуксовал, попав в канаву колесом.

Под азартные вопли Боба врубил передний мост и попер из кустов на дорогу. Но высокий снежный занос и небольшой, но крутой подъем внезапно стали препятствием. УАЗик молотил колесами, назад широким веером летел снег пополам с землёй. А колонна уже удалялась за поворот. Я взвыл, и, сдав задом, попробовал вылезти на дорогу с разбегом. Тщетно!

Боб заорал:

— Может, подтолкнуть?

— Ага, бля, сиди, бля, толкатель хренов!

Чем сильнее я пытался выбраться, тем сильнее снег превращался в плотную скользкую труху, и наша машина боком начала съезжать в кювет. Боб хватался за голову и за сердце, заламывал руки, вылез и стал совать трухлявые ветки под колеса. Я матерился. Потом остановился, выпрыгнул из машины и поглядел подъем. Надо отъехать задом подальше и только с разбегу. Иначе никак, будем лопатами выкапываться.

— Макс, шухер! Бэтээры идут, бегом в кусты!

Я оглянулся, и увидел прущие в снежной пыли бронемашины.

Бляаааа! Выпрыгнув из машины, я поскакал по снегу вслед за Бобом, и уже на подлёте к кустам внезапно осознал, что в панике не взял автомат! По нервам полыхнуло отчаяние, я развернулся бежать обратно, но Боб не растерялся, ухватил меня за шиворот и ловкой подсечкой отправил меня в сугроб, и сам упал следом.

Мимо нас, абсолютно не обратив внимание на УАЗик, криво стоящий в кювете с открытыми дверцами, промчались с большим интервалом штук шесть БТР-80.

Прислушавшись и не услышав другой едущей сюда техники, Боб встал и пошел к машине. Я порылся в снегу, нашел очки и отправился следом.

Успокоился, подышал носом, и потом, раскачав УАЗик, выкатился далеко назад. И с разбегу и третьей попытки всё-таки выполз на дорогу, чувствуя запах припалённого сцепления.

Боб нырнул на пассажирское сиденье и мы опять помчались по дороге, уже немного быстрее, по следам ушедшей колонны.

Ещё минут через десять мы таки с облегчением увидели съезд, о котором говорил Ермек, и на котором были следы лошадиных копыт и саней. И рванули по ним, стараясь отъехать подальше от ставшей такой оживленной трассы.

И тут… и тут со стороны, куда ушла колонна, раздались взрывы. Мы с Бобом переглянулись, и одновременно поняли: сработали мины около Роговки. Тут же послышался стук пулеметов и стрелкового оружия. На подъезде к деревне закипал бой.

Боб схватился за голову. Удивляться, горевать и ужасаться уже не было сил.

А потом… а потом случилось то, что будет мне сниться, наверное, до конца жизни. Мир вдруг стал неестественно контрастным. Черные тени деревьев и ослепительно белый снег. Потом оттенок поменялся на красноватый. Все разом затихло, и я словно во сне увидел распахнутые в ужасе глаза друга. УАЗик заглох, и его повело юзом в кусты.

— Из машииииныыыы!!!

Рев Боба пробился сквозь вату в голове, и мы высыпались из ткнувшегося в сугроб уазика и побежали в сосновый лес. Перед глазами плыли круги, словно я нахватался зайцев от сварки. Влетев в сосняк, упали в небольшую круглую канаву. Ещё некоторое время ничего не происходило, а потом бахнуло. Нет, не так. БАХНУЛО! УАЗик аж с жалобным звоном подпрыгнул, закачался на рессорах, брызнул стеклами. С сосен полетела хвоя, шишки, кора и ветки. Какие-то деревья с треском упали. Мы заорали в ужасе. Через секунду все стихло. Или просто уши на время отказались работать. Я полежал, и поднял голову. Боб уселся.

— Финиш. Боб, мы, кажется, приехали, — как сквозь вату проорал я. От пережитого меня трясло, и, кажется, начиналась истерика.

— Пофиг! Повезло, что уехали вовремя. Нас только чуть-чуть зацепило. Остальное ерунда. — Боб возбуждённо замахал руками, и выглядел в своей, точнее моей, ушанке, как деревенский сумасшедший. Даже немного подхихикивал и дёргал глазом. Кажется, случилось то, чего мы ежесекундно ожидали и боялись, от чего бежали и к чему подспудно готовились. И вот ОНО произошло, но мы отделались испугом и без существенных потерь. И этот факт принес облегчение. Словно прорвало плотину, или разжали пружину, кому как нравится.

Сидя в снегу, мы орали, истерически смеялись, даже, кажется, кидали друг в друга снежками. А потом как отрезало, и накатило осознание, дикая усталость и апатия. Посидев в снегу ещё немного, я вытер лицо снегом, постучал себя по щекам и пошел к машине. Боб потащился следом. Его, видимо, тоже накрыло отходняком. Где-то со стороны дороги раздалось знакомое ещё с армии лязг и рычание БМП. Где-то далеко на юге снова длинно полыхнуло на пол неба и через какое-то время протяжно ухнуло, в мозгу пролетело мимолётное «кранты Иртышску», а со стороны Роговки снова вспыхнула стрельба. Но нам было уже откровенно похуй.

***

— Неа. Недвижимость, — я захлопнул капот и начал отогревать задубевшие руки дыханием. Сплюнул.

— Братан, дело к ночи, надо на ночлег устраиваться. А то в потёмках лазить по лесу придется.

А солнце и правда уже начало клониться у закату, в чёрно-белые тучи. А ещё стало холодать, ветер дышал морозом. Хотя, казалось бы, и так мороз давит, ан нет, кажется, будет ещё холоднее.

Честно говоря, двигаться не хотелось. Пережитое буквально выбило остатки сил, и мы с Бобом уже час тупо и вяло шарахались около машины, то пытаясь завести ее, то просто молча сидели в замерзающие салоне.

Раньше, когда жизнь ещё была нормальная, когда у меня была квартира, микроволновка и теплый сортир, я мог себе позволить прийти домой уставшим, послать всех по матушке и по батюшке, забиться в дальний угол с чашкой горячего кофе или рюмкой коньяка, и не реагировать на внешние раздражители типа жены и детей. Послать всех нахер и провести вечер в жуткой меланхолии. Уля быстро ориентировалась в ситуации и со словами «папа устал» отгоняла от меня малышей и сама не лезла. Нет, потом то я однозначно получал по полной, Пчёлка моя умела жечь глаголом, но это было уже после. Блин. Как давно это было. Ещё в прошлой, мать её, жизни. Аж пару недель назад.

А если сейчас, в этом сраном лесу рядом со сраным дохлым УАЗиком я устрою сраную истерику в духе «Ой, фсё», то до утра я могу банально не дожить. Физически. Натурально. На полном серьёзе. Или просто заболеть, и никто, никакой добрый и заботливый спасатель не прилетит к нам на помощь на вертолете МЧС, и не отвезут туда, где тепло, вкусно и есть вай-фай.

— Да. Надо стоянку соорудить. Боб, — я встряхнул головой, пытаясь вытрясти из себя слабость и апатию и начать рассуждать и действовать. — Вытягивай из тачки ковры, плащ-палатку, топор, ножовку, лопату. А я сейчас найду, где будем сооружать шалаш.

— Добро, — согласился Боб и полез в машину.

А я в темпе вальса, но быстро, пробежался по лесу вокруг, и достаточно быстро нашел упавшую сосну, вершина которой легла на другие деревья. И теперь ее ствол лежал под удобным углом по ветру, и мог стать опорой нашего шалаша. Проводить время на открытом воздухе не хотелось, да и тучи на западе уже напрягали. За тот час-полтора, который мы тупо потеряли, шарахаясь около машины, тучи продвинулись в нашу сторону весьма существенно. Кажется, будет метель.

Добежав до Боба, я отобрал у него топор и поскакал в подлесок, где была высокая березовая поросль, и начал быстро рубить тонкие высокие деревца. А Боб тем временем расчистил под стволом снег, спилил несколько длинных сосенок толщиной в бедро и начал шинковать их на дрова. То, что дров надо много, было понятно даже неопытному в охотничьих делах Бобу.

Стаскав берёзки к поваленной сосне, я быстро обрубил и обломал ветки, и составил их к стволу. Получился примитивный шалаш, тут же прозванный мною фигвамом. Потом ножом проковырял в коврах дырки, нацепил их на берёзовые жерди и вместе с Бобом мы натянули их сверху на стены шалаша. В ход пошел и баннер, оторванный нами с ворот свинарника и занавеска. Её просто накинули на жерди и придавили ветками, сделав подобие полога над входом.

Потом накидывали на пол лапника, чтобы можно было лечь, не боясь отморозить себе простату. На вопрос, сколько лапника надо, я молча провел пальцем по колену. Боб вздохнул, снова отобрал у меня топор и пошел рубить ветки.

А я лопатой начал сыпать снег на стены шалаша, чтобы снизу не сквозило. То, что сверху были дыры — ерунда, дым от костра легче выходить будет. А не будет сквозняка — будет вполне терпимо, а может быть даже и комфортно.

Так или иначе, а провозякались мы до темноты. Но зато ещё раз проверили на себе истину, что когда человек при деле, то глупые мысли не одолевают умную голову, и лучший способ отвлечься от творящегося вокруг трэша — занять себя физическим трудом. Так что когда стемнело, я уже сидел в шалаше, а Боб деловито прикручивал цепь с карабином к сучку на стволе сосны, и привешивал котел над небольшим но жарким костром. Пора ужинать, однако.

А пока ужин готовится, можно на старом добром примусе сварить чайку, ароматного, крепкого, горячего и сладкого, как поцелуй красавицы. Взяв чайник, который мы забрали с собой со свинарника, я вылез из фигвама и хотел набрать в него чистого снега, но замер, не сразу поняв, что не так. Лес и снег был залит неестественным мерцающим светом.

А «не так» было с небом. На юге, в стороне эпицентра ядерного взрыва, полыхал лес, и красные отблески далекого пожара причудливо освещали низкие облака и клубы дыма. Картина была нереальной, какой-то дьявольской, особенно для зимы. Особенно пугающе выглядели отблески пожара на снегу, придавая всей картине поистине жуткие цвета.

А само небо… такое небо после армии я видел только в редких кошмарах, в которых снова был далеко на севере. В тех снах я или убегал, или дрался, или снова стоял в углу бытовки, сжимая ножку от табуретки, против нескольких разъярённых дагестанцев. И теперь я снова видел небо, которое пытался забыть больше двадцати лет. К которому никогда не собирался возвращаться. Широко открытыми глазами я смотрел, как колышатся и переливаются призрачным жёлтым, зелёным и голубым цветом длинные полосы полярного сияния. Полярное сияние, которое раскинулось в небе почти на широте Воронежа…

***

Два дня метель завывала ветром и ласково трепала сосны, снежинки кружили под потолком и таяли в дыму небольшого костра. Пол ночи и все утро мы с Бобом, матерясь и замерзая, по очереди гребли снег на шалаш, пытаясь превратить его в большой сугроб. Выходило с трудом, пушистый снег просто сдувало ледяным ветром со штыковой лопаты и с верхашалаша, хотя мы и были вроде как в лесу, и ветер был здесь всё-таки тише, чем на соседних полях.

Но мы не сдавались, и соорудили из снега и лапника вполне приличный сугроб, в котором уже не было сильных сквозняков и можно было сидеть у костра, не боясь замёрзнуть.

Ещё сутки мы вылезали из шалаша только по нужде и за дровами, с тоской оглядывая снежные пейзажи. А намело этих пейзажей по самые фаберже, осложняя нам и без того не простую задачу. При этом мы ещё и ополовинили запас продуктов, и перед нами снова вставал в полный рост вопрос питания в частности и вопрос выживания в целом.

Зато Боб за эти два дня всерьез подлечиться и окреп. И чем быстрее к нему стали возвращаться силы, тем большим энтузиазмом он начинал гореть, и тем сильнее кололо шило в заднице. Сидя перед костром и ковыряя угли палочкой, он родил идею:

— Слышь, Макс, а давай сходим к Роговке, где ракетчики встряли? Ну, где мины стояли?

— Нахрена? — изумился я. — В миноискателя решил поиграть? Неее, без меня.

— Да ну! Сто пудов, когда ёбнуло, — что там у кого ёбнуло, объяснять мне не пришлось, и так понятно, — у них тоже машины встали. Как и твой УАЗик. А там и жратва была, по-любому.

— Ну и? Ты ж видел, сзади и БТРы, и БМП прошли, и кажись я даже мотолыги слышал. По-любому перегрузили, или на буксире уволокли.

— Макс, не тупи! Там гражданских несколько автобусов было, семьи ракетчиков! Чего они в первую очередь спасать будут, баб с ребятишками или тушёнку?!

Я внезапно вспомнил фигуру женщины и лица детей в автобусе, и понял, куда клонит Боб.

— Боб, так они ж могли грузовики на буксир взять?

— Ага! Там стрельба была, самое время цеплять троса, — Боб посмотрел на меня как на идиота. — Брюс, если машины налетели на мины, то чего там на буксир будет цеплять, а? И где? Среди мин? — для убедительности Боб даже помахал руками над головой и чуть не сбросил развешенные под потолком сохнущие портянки, — Если, не дай бог, первыми на мины налетел автобус, а не хозяйка, то там сейчас сто пудов междусобойчик начнется, просто потому, что спускать такой пиздец на тормозах просто невозможно.

— Боб, а если стрельба была не в кого-то, а просто с перепугу? Типа, взрыв — значит, надо стрелять. В белый свет, не разобравшись? И на минах рванули разведка на снежиках? А хозяйки и автобусы не пострадали?

— Задолбал, Макс, “если, если”! — отмахнулся друг. — Там ещё и внедорожники гражданские были, их тоже в метель среди ночи на буксир цепляли? Ну нахрен, в такие минуты хватают самое ценное, а что-то да останется, по-любому.

Тут Боб был прав. Вопрос времени никто не отменял, а начавшаяся ночью пурга делала эвакуацию барахла делом десятым. Не до жиру, быть бы живу, как говорится. Я вспомнил о семьях военнослужащих, и зябко передёрнул плечами. Их, видимо, буквально выдергивали из домов и грузили в машины в авральном порядке, кто в чем был. Оказаться без теплой одежды на трассе в замерзающей, вставшей колом машине — что может быть хуже? И наверняка бойцы первым делом попытались распихать гражданских по относительно теплым бронемашинам. Кстати, а в чем ехали солдаты и офицеры? Не в тентованных ли ЗИЛах и КАМАЗах? И даже если большую часть машин растащили, часть вполне могла остаться там, где застал их электромагнитный импульс ядерного взрыва. Кстати, а на всех ли бронемашинах есть троса для буксировки? Я вспомнил свою службу, и решил, что не на всех. Это армия, а в армии есть нюансы. И часть этих нюансов называются «сломал» и «проебал». А ещё есть «зашкерил», чтоб не случилось первого и второго.

А мины? А мы ж там не в футбол играть собираемся? Да и часть мин сдетонировали от ударной волны, противопехотные скорее всего. Может такое быть? Может. Хотя сомневаюсь… Но там тогда куча народу побегало, глядишь, мин, если они и были, стало меньше… А «монки», ежели такие были, хотя и вряд ли, могли навернуться, как и электрика в автомобилях? Хрен его знает, я сапёр одноразовый, но, наверное, могли. Да и идти к технике можно по следам их колес, не отклоняясь в стороны. Нам много то не нужно, десяток банок тушняка да пару пакетов макарон. Возьмём — и алга, точнее на запад, к Иртышу.

— Лады. Давай попробуем.

— Добро. Завтра с утра?

— Угу.

На том и порешили.

***

Утром, перекусив на скорую руку, мы натопили из снега две полторашки воды, чтобы не хватать ртом снег по пути. Тем более что снегом напиться сложнее, чем застудить горло. В воду я сыпнул по маленькой щепотке соли, при этом Боб с гнусной мордой посоветовал туда ещё и газов напустить, чтобы получилась минералка. Я пообещал напустить газов в его бутылку персонально, потому что сам я с газами не пью.

Потом встал вопрос, куда девать все то барахло, которое приехало с нами в уазике. Оставлять все ценные ништяки просто так, на дороге, я отказался наотрез. Боб назвал меня патологическим хомяком и помог стаскать оружие, патроны и ценную мелочёвку под небольшую сосенку с низкими раскидистыми ветками и закидать снегом. Потом мы потоптались рядом, чтобы следы выглядели хаотичными и не привлекали внимания. Боб даже сделал вид, что хочет пометить снег жёлтым. Типа, замаскировать. За что и получил снежком в ухо. Блин, пятый десяток мужику, а всё как пацан!

В конце концов, уже ближе к десяти утра, мы нацепили пустые рюкзаки, оружие и двинулись обратно к трассе.

Идти было тяжело, снегу намело уже выше колен. Достаточно быстро мы с Бобом взмокли, а у Боба ещё и вернулся кашель. Он отплевывался и тихо матерился, но упрямо шагал вперёд. А у меня была другая проблема: яркое солнце слепило глаза через очки, да и регулярно от неосторожного выдоха они покрывались плотной изморосью. Полтора часа мучений — и вот мы внимательно оглядываем занесённую снегом трассу. Никого. Ни одного следа. Даже нет следов живности — ни зайца, ни козы, ни лисы, которой тут просто навалом. Мертво все. Оглядев дорогу через бинокль и не найдя ничего угрожающего, мы молча двинулись по направлению к Роговке.

По моим расчетам до самой деревни от этого места было километров двенадцать. А до минного заграждения, которое, по словам Ермека, было расположено перед Роговкой в месте, где лес с придорожными кюветами близко подходит к дорожному полотну, было километров десять.

— Часа три ходу. Только туда. Там час как минимум, и обратно, до нашего фигвама. Придем уже к темноте, — озвучил я свои мысли Бобу. Тот мрачно кивнул. Ходьба по снегу — то ещё удовольствие. Но делать то нечего, Боб обошел меня и двинулся первым, буркнув:

— Ну и хуле встал, шевели булками. А то такими темпами на дороге заночуем.

Я вздохнул и пошагал сзади. Идти вторым было легче, чем первым, хотя и не намного — рассыпчатый снег осыпался в следы впереди идущего, и особого облегчения движение по чужому следу не приносило. Да и очки, опять же, запотевали от тяжёлого дыхания. Так что удовольствия от прогулки я не получил.

Ещё два бесконечных часа сопения и пыхтения, и за небольшим поворотом дороги я остановил Боба. Кажется, почти пришли.

— Боб, сейчас небольшой привал, а потом аккуратно и не спеша топаем посредине дороги. Там, кажется, ещё следы угадываются, как колонна шла. А вон те кучи снега — я передал бинокль Бобу, — похожи на брошенную технику.

Боб покрутил настройки бинокля и внимательно оглядел местность, оглядывая то там, то здесь большие и поменьше сугробы, в которых угадывались внедорожники и ЗИЛы. Их, видимо, просто посбрасывали с дорожного полотна, чтобы не мешали проезду.

— А может на перекур у какой-нибудь тачки устроимся? — предложил Боб, соскребая ногтями иней с усов и бороды.

— Нафига? Вон, — я махнул рукой в сторону леса, — сейчас чайку заварили, похлебаем и не спеша осмотрим все, до чего дотянемся. Или ты предлагаешь дрова к машинам тащить?

— Ну окей, окей, уболтал, речистый. Пьем чай и прямо с крайней тачки и начнем мародерить.

— Блин, надо было примус с собой брать, — с досадой сказал я. — Бензина как грязи, чего его жалеть, сейчас бы в два счета чай вскипятили.

— Вот тебе за дровами и идти, — кашляя, изрёк Боб, — раз ты такой лошара.

Я с такой постановкой вопроса согласен не был, но отнекивается не стал и через пол часа у нас уже вскипала вода в котелке. Сидя на упавшем березовом стволе, мы с Боряном с чувством, с толком и расстановкой хлебали крепкий сладкий пахнущий дымом чай. По привычным до изжоги словам Боба — “крэпкий, силадкый и горячый, как пацэлуй кирасавицы!”

— Ну чего, рванули? — кидая в сидор кружку и ложку, спросил я.

Боб выплеснул из кружки остатки чая с чаинками, и кряхтя поднялся с бревна.

— Ну айда.

Подойдя ближе к первым лежащим в кювете машинам, нам с Бобом стало примерно понятно, как развивались события тем днём.

Судя по всему, первыми влетели на минное заграждение два снегохода, изувеченные останки которых едва угадываются на обочине. Снегоходы, видимо, объехали лежащий на дороге бетонный блок справа и слева. А идущий следом грузовой ЗИЛ увернуться не успел, и уткнулся прямо в него, разбив передний мост. Потом в него влетел идущий сзади автобус. И колонна встала.

Потом, видимо, уже после ядерного взрыва, подошла тяжёлая техника, и спихнула поврежденные ЗИЛ и автобус на обочину. Впрочем, на обочину полетели и вставшие заглохшие джипы и УАЗики. И машины, которые намертво встали ещё до этих событий. Чтобы не мешали проезду.

А потом, видимо, мотолыга или другой какой-то тягач, пользуясь бетонным блоком как минным тралом — то есть толкая его перед собой — просто расчистил середину дороги. Видимо и правда часть мин сдетонировали от ударной волны. Ну или минное заграждение было изначально сделано кое как, скорее для видимости и психологического эффекта, нежели для реального уничтожения беглецов.

Так или иначе, а тяжёлая техника зацепила на троса или сцепки вставшие грузовики и утащила с собой на буксире. А нам остались лишь несколько легковушек и разбитые ЗИЛ с автобусом.

И, кстати, судя по отсутствию пулевых отметин на технике, воевали ракетчики только со своими страхами, тратя боеприпасы в белый свет как в копеечку.

И сразу бинго. В перевернутом тентованном ЗИЛе среди всякого хлама, под лавочкой и грязным бушлатом в углу кузова мы нашли цинку целевых семерки, для СВД или Моськи. Воодушевленные находкой, решили поискать пятёру для калаша, но безуспешно. Сходили даже к разбитым снежикам, в надежде, что с бойцов что-то слетело во время взрывов, но надежды не оправдались. Если и слетело, то под снегом уже не найти, не перекапывать же тут всё вокруг? Зато нашли мину. Точнее, я на неё наступил. Почувствовав под ногой что-то странное, я раскопал снег и чуть не обделался, увидев большой зеленый диск. Боб матернулся, отпихнул меня в сторону и откинул убойную железяку в кювет, в заснеженные кусты. Нечего ей тут, мол, валяться, а то убьётся кто-нибудь. На мой немой вопрос о таком беспардонном обращении с миной, Боб отмахнулся — ей, чтобы взорваться, нужно усилие побольше, чем вес такого доходяги как я.

Найденными в автобусе вещами мы побрезговали. Мало ли, у нас своей заразы хватает, а печенюшки из открытой пачки или закусанный шоколадный батончик, валяющийся под сиденьем аппетита не вызывали. Пусть себе лежат, мышек радуют.

В багажнике одного из внедорожников нашли коробку с рыбацкими принадлежностями. Лески там всякие, крючки и грузила. Это я сразу заныкал в сидор. Пригодится.

Внезапно, уже под занавес нашей экскурсии, мы услышали далекий одиночный выстрел той стороны, откуда мы пришли. Настроение резко поменяло полярность.

— Братан, надо двигать обратно. — Предложил Боб.

Я согласно кивнул. Там оружие, жратва и место для ночевки. Без них мы просто замерзнем к утру. Да и вообще — это наше. И точка.

Беспокойство подтачивало, и мы почти не сговариваясь ускорили шаг. Ну как ускорили… В меру сил, здоровья и снега под ногами. Часть пути протопали по собственным следам, до боли в глазах всматриваясь в горизонт и оглядываясь. Чужие следы мы увидели уже у самого поворота, про который говорил Ермек. Сколько народу прошло, сказать было трудно, люди шли гуськом друг за другом. Но не меньше пятерых, я ж в конце концов не индеец-следопыт. Боб лязгнул затвором, убедившись в который раз в наличии патрона в патроннике. Я тоже перекинул СВД под руку. После недолгого совещания решили идти параллельно следам, через лесок.

Шли не долго, через метров двести увидев на дороге труп. Огляделись, подошли. Дааа, не повезло мужику, прям чёрная полоса. Лицом в снег с простреленной головой лежал наш давешний знакомый.

— Кто ж его так? — оглядывая следы хмуро сказал Боб. — И зачем?

Натоптано вокруг было изрядно, но чуть дальше были и несколько странных следов, как будто кто-то сидел на коврике. А меня от осенившей догадки пробил озноб.

— Молились они тут. Видимо, чтоб два раза не останавливаться.

Боб выматерился.

— Идти надо. Чует моё сердце, с барахлом своим мы распрощались. Бля, не лес, а проходной двор! В сезон охоты народу меньше!

Это да. Вряд ли эта компания пройдет мимо, не заглянув в наш фигвам. А там были и вкусности, и полезности. И, что характерно, без хозяев. А может, это и к лучшему. А то мало ли, лежали бы мы рядом с Ермеком. Тем более, что череп пожилому казаху продырявили явно не с двенадцатого калибра. Уж больно аккуратная дырка.

Дальше мы двигались, прижав приклады к плечу. Я внимательно смотрел по сторонам, подкидывая оптику к лицу. Боб забрал у меня бинокль, и чуть ли не шел с ним у глаз, спотыкаясь, от чего наше продвижение стало совсем медленным. Но пока убийц мы не видели, их следы шли ровно по профилю, в сторону вроде никто не уходил.

А еще через некоторое время мы с тоской разглядывали разоренный лагерь. Сволочи вымели всё подчистую, даже сняли с жердей ковер и баннер, оставив, правда, клеенку и занавеску. И воспользовались баннером и ковром как салазками, накидав наше добро на него и потащив за собой следом, видимо, привязав на веревку. Правда, они не нашли засыпанное снегом оружие. Радости от этого было мало, потому что жрать старые стволы неудобно и не сытно.

На вопрос “и чё делать то будем, братан?” я психанул и нахамил Бобу, мол, я что тебе, сверхразум что ли, чтобы всё знать?! Но потом меня немного отпустило.

— Борька, барахло надо отбивать. Мы без него просто сдохнем. Замерзнем. Через Иртыш нам пока не перебраться, и не переплыть — лед уже становится, но еще слабый. Значит, надо будет где-то пережидать. Не замерзнуть, не сдохнуть с голодухи, не нарваться на бандосов или военных. Не лезть в деревни, там точно пристрелят, просто из страха заразиться. Или мы там подхватим заразу. Значит, надо пересиживать в лесу, где-нибудь на берегу. А без шмоток нам хана.

— Ну и правильно, — подумав, согласился товарищ. — Только через пару часов стемнеет. Надо шевелиться.

Я выкопал из-под снега калаш, закутал в занавеску “поросёнка”, прикрутил оба ствола к сидору. Остальное закопал снова и мы рванули по следу. Но уже через пол часа нырнули в подлесок — впереди началась стрельба. Гулко бухали гладкие, звонким кнутом щелкали нарезные.

Боб явно обрадовался и даже оскалился. Пока враг занят, можно подойти поближе. Согнувшись и прячась за деревьями, мы пробрались через лесок и завалились под большими ёлками, оглядывая картину боя.

На поле в снегу лежали убийцы Ермека, голов десять, не меньше, коротко и четко, с отсечками, стреляли в суетящихся в лесу фигурки. Те, в свою очередь, огрызались явно из гладких стволов, и при этом пытались подойти поближе через кусты и подлесок. Виднелись несколько неподвижных фигурок в снегу, непонятно чьих.

— Эти кавказцы какие-то, а в лесу казахи. — сказал Боб, не отрываясь от бинокля. — Похоже, расклад ничейный.

Это я уже тоже увидел. Казахам не подойти — у кавказцев оружие лучше. Но казахов больше, а в лесу двенадцатый калибр ничуть не хуже нарезняка кавказцев. Правда, неизвестно количество патронов у бойцов.

— Лысый, а вон наш хабар — Боб показал чуть левее и дальше лежащих кавказцев заснеженный баннер с кучей барахла. Я пригляделся — точно оно. Сразу не увидел, потому что на вещах насыпался снег.

— Боб, этих козлов надо мочить. Просто так мы его не возьмем.

В это время кавказцы стали отползать назад, прикрывая друг друга. И отползать как раз от нашего барахла, которое теперь оказалось между ними и казахами.

— Боб, давай начнем с крайних, а с казахами попробуем договориться. Всё-ж за их главу отомстим, да и помогли. — Я залег поудобнее, уперев цевье СВДухи в старый пень, и плавно надавил на спуск. Одна фигура споткнулась и упала. Тут же прицел на вторую. Рядом затарахтел калаш Боба.

Кавказцы запаниковали и ломанулись в сторону, стараясь сбежать и от нас, и от Ермековой родни. Но в это время в лесу, где они засели, закипела стрельба и началось нездоровое оживление.

— Бля! Это еще что за хрень?! — выразил Боб общую мысль. А там снова закипело месилово. Несколько фигурок с дальней стороны подлеска выскочили и попадали в снег, раскидывая кровавые брызги. Кавказцы драпали уже метрах в четырехстах, казахи о них словно забыли. Подкрепление кавказцев? Не похоже, иначе зачем так рвать когти?

А в лесочке уже чуть ли не в рукопашную сошлись. Я неосторожно дыхнул на прицел, и теперь страшным шопотом орал прилипшему к биноклю Бобу — ну что там?!

— Бля, Макс, там тоже казахи. Война в полный рост. Одни мочат других.

— Твою мать! Похоже родственный междусобойчик. Родня Ермека и родня невесты? — предположил я.

— Да похер. Нам шмотки забрать надо! — Боб четко расставлял приоритеты.

Я поглядел на сиротливо валяющийся ковер. Движуха у казахов застопорилась, мужики прятались за деревьями и палили друг в друга со всех стволов. Бежать за ковром было бы самоубийством. Пристрелят не те так другие.

А между тем начало уже явственно темнеть. В лесу это стало очень заметно. Еще пол часа, и всё — дальше на ощупь. Мысли лихорадочно метались. Дождаться темноты и забрать ковёр? Но в лесу темнее, а на белом снегу мы с Бобом будем как на ладони. Подстрелят. Подождать, чем дело закончится? И там уже решать? Но, ссука, лежать на снегу совсем тоскливо. Мерзнем, причем всё сильнее и сильнее. И когда придется шевелить булками, мы просто будем едва ползти. Боба вон уже потряхивает. А ковер еще утащить надо, на нем тоже всякое навалено, и, судя по всему, кавказцы еще и своего добавили. Что делать то?

Между тем казахи, воевавшие недавно с кавказцами, дрогнули и побежали. По заснеженной грунтовке, в нашу сторону, что интересно.

— Макс, может поможем этим? — Боб махнул рукой на бегущих. — А они не будут против того, что бы мы забрали своё барахло?

— Проще этих перестрелять, а с теми договариваться. — буркнул я. — Кто их там нахрен разберет, кто прав, кто виноват.

— Ну блин… — Боб опешил от такой радикальной идеи, а я продолжил:

— Боб, без жратвы и тряпок мы просто сдохнем. Не дойдём. Да и до нашей деревни тут через Иртыш километров пятьдесят по прямой. Беспокойное будет соседство, когда сыны степей одичают.

Но я слишком долго не мог принять решение, и дилемма разрешилась сама собой. Раздались выстрелы из карабина, и один из беглецов упал. А двое подхватили его под руки и скрылись в кустах метрах в пятидесяти от нас, с треском продираясь через молодую поросль.

— А теперь они займутся нами, — верно истолковал мои междометья Боб. — И предъявлять права на хабар нечем.

Я чуть не взвыл от досады. Надо было стрелять, а теперь из-за моей нерешительности сдохнем мы. Хабар нам не вернуть, точно, слишком большая разница в силах. Их там не меньше полутора десятков, и это только тех, кого я вижу. А еще сколько-то может быть в лесу.

И мы сдохнем, тут без вариантов. Мороз крепчает, наступает ночь, усиливается ветер, а мы не жрамши, почти без ничего.

Между тем человек семь двинулись по следам убежавших, и скоро будут совсем рядом. А еще несколько отправились осмотреть трупы, ну и помародёрить.

— Боб, уходим.

Меня душила злость. Боб тоже был явно не в духе. Молча мы подскочили и рванули обратно, по собственным следам.

***

Остановились мы на старом месте. Разваленный фигвам подправили, натянули от ветра клеенку и занавеску. Помогло, правда, мало. Слишком уж они были маленькие. Я снял чехлы и срезал войлок с сиденья УАЗика, чтоб заднице было не так холодно. Боб чуть не спалил подошву сапог, грея промерзшие ноги у костра. Погода ухудшилась, подул ледяной ветер и никого опасного мы не ждали. В такую погоду проще застрелиться самому, чем за кем-то бегать.

Поспать не получилось. Мы мерзли, пытались укутаться в чехлы, полоскали кишки чаем. Голодный желудок завывал в унисон ветру. Я родил идею сходить снова к разбитой технике у Роговки, срезать тент с перевернутого ЗИЛа. Хоть какая-то защита от ветра. Даже на накидки должно хватить, наподобие плащей.

Раскурочил цинку с целевыми патронами, сунул в сидор, а остальные засыпал все карманы так, что штаны стали сползать. Проковырял новую дырку в брюках. Кажись, я тоже тощаю. У Боба боеприпасов осталось с гулькин нос, так что я отдал ему свои, а калаш закопал в снег там же, под ёлкой. Потом, уже из деревни, вернусь и заберу.

Двинулись с утра как только восток начал сереть. Состояние было — ложись да помирай. Боб снова закашлял. Пока срезали тент, покроили на куски, пока Боб сделал себе и мне что-то вроде пончо, пока обходили Роговку, наступила новая ночь. Такая же ледяная и бессонная. Вздремнули по очереди на прихваченном с собой поролоне с машины. На Боба смотреть было больно, осунулся, побледнел, я тоже выглядел не лучше. Лица с непривычки от постоянного нахождения на ледяном ветру обветрило, губы потрескались, иногда кровили. Да и воняло от нас как от бомжей. С рассветом снова зашагали через сугробы на трясущихся ногах.

Как Боб среагировал, я не знаю, но увидели мы друг друга одновременно, буквально на расстоянии в сотню-полторы метров. В какой-то момент друг, шедший впереди, развернулся и чуть ли не пинком отбросил меня в растущие рядом кусты. Я за малым не потерял очки, друг метнулся следом. Тут же затарахтели выстрелы. Пули вжикнули буквально над головой, и я не глядя засадил в сторону стреляющих несколько пуль, чтобы хоть как-то остудить их пыл.

— Это они! — заорал он, пуская длинную очередь в сторону напавших.

— Кто они?! Казахи?!

— Те, кавказцы! Человека четыре!!

Ситуация была аховая. Надо было срочно уносить ноги. Двое из них уже начали нас обходить, пока третий поливал нас и не давал поднять головы. У четвертого, похоже, был гладкий, и он пробирался за кустами вслед за первыми двумя.

Я почти не целясь выстрелил, прижав к земле первого. Боб снес ветки над теми двумя. Следующий мой выстрел был более удачным, и я открыл счёт, снеся удачным выстрелом светлую шапку вместе с куском черепа прямо сквозь ствол деревца, за которым тот наивно спрятался. Семёра всё таки мощный патрон, особенно на таком расстоянии.

В возникшей паузе я скомандовал:

— Боб, ползи в лес, я прикрою, потом ты меня!

Боб не говоря ни слова рванул по лесу, метров через пятьдесят уже из-за ствола дерева обстрелял тех двоих. Я ломанулся к Бобу и чуть дальше, стараясь не дать им нас обойти. Выбитые пулями из деревьев труха, щепки и ветки сыпанули в лицо и за шиворот. Я упал, попробовал перекатиться, но только завяз в снегу. Боб лупил не останавливаясь. Я тоже добавил несколько выстрелов и сменил магазин. Боб почти на карачках пронесся мимо меня и снова упал на дерево. Всё повторилось, но в оркестр добавились выстрелы гладкого. Картечь провыла над моей головой, подняла фонтанчики снега.

Я снова запетлял между деревьев, следом огрызаясь короткими очередями стартанул Боб.

Кажись, не достанут. Мы бежали, утопая в сугробах, запалённо дыша, на ходу пытаясь зарядить магазин. От моей СВДухи в лесу толку мало, укорот Боба куда эффективнее. Сзади покрикивали на гортанном языке преследователи.

Это продолжалось целую бесконечность. Ослабевшие с голодухи мы явно проигрывали более молодым и сильным физически преследователям. Но и они сильно не лезли, стреляю я всё-таки хорошо, и они в этом снова убедились. Их план был взять нас с разных сторон, наш… Да не было у нас плана. Мы плясали по ситуации.

Каким-то чудом, собрав все силы мы на некоторое время ускорились, умудрились перебежать небольшую, метров сто пятьдесят, полянку, а преследователи на открытое место не сунулись, предпочли обойти её через лес слева. Я пальнул им вдогонку, не попал, только ускорил. У нас появилась небольшая фора.

— Бля, Борька, не могу… — прохрипел я, хватая ртом воздух. Во рту стойко стоял привкус железа, зубы ломио от ледяного воздуха.

Боб тоже хрипел, выплёвывая из легких мокроту и чуть не блевал.

— Надо, лысый, надо. — хрипел он.

Сил уже не было, но пожить еще хотелось. Помогая друг другу, кое как встали и побрели дальше. Тут я увидел огромную недавно упавшую сосну, наклонно лежащую над землей на ветках. И у меня зародился план, который я тут же и озвучил.

Мы проковыляли еще метров сто мимо нее, потом развернулись, сделав небольшой круг, вернулись к дереву. Я влез на ствол и метров десять прополз по нему, следом мой маневр повторил Боб. Продравшись сквозь ветки, я свалился без сил с другой стороны дерева. В идеале должно было получиться, что следы идут мимо упавшей сосны, а следы на той стороне ствола скроют ветки. Ну и небольшая надежда, что горцы все-таки не Чингачгуки, и не сразу сориентируются, а у нас будет фора.

Была мысль сделать засаду, но руки уже тряслись как у алкоголика в состоянии абстиненции, да и Боб был не лучше. Его колотило, лицо было бледным с нездоровыми малиновыми пятнами. Стреляться с противником в густом лесу не хотелось совершенно, мне нужен был простор, чтоб использовать винтовку с оптикой на максимум, сведя на нет преимущество автоматов в боекомплекте. Да и у Боба патронов осталось только застрелиться, чтоб не мучиться. Поэтому шатаясь и обнявшись, как алкоголики после обильной выпивки, мы побрели дальше.

Следующие пара часов мне не запомнились, слившись в один сплошной кошмар. Мы едва переставляли ноги, когда Боб споткнулся о скрытый под снегом ствол дерева и, неловко взмахнув руками, рухнул вниз. Сквозь хруст свежего снега я услышал тихий щелчок, и товарищ застонал, схватившись за колено. Предчувствие недоброго вывело меня из полубредового состояния и я сипло спросил:

— Братан, ты как?

Друг молча держался за колено, на глазах были злые слёзы.

— Колено… Всё норм. Сейчас посижу, отдохну и пойдем.

Однако было “не норм”. Как только он встал на ноги и охнув покачнулся, я с ужасом понял, что наши предыдущие проблемы были только мелкими неприятностями. Идти он мог, но стал сильно хромать. Я снял с него сидор и рулон брезентухи, кое как перекинул всё это барахло себе через плечо. Стало неудобно и тяжело. Потом заставил Боба опереться на мое плечо и мы снова двинулись. Через пол часа меня даже зашатало от усталости. Мы кое-как пересекли большую поляну между двумя лесными массивами, и я скомандовал:

— Всё, Боб, отдыхаем. И здесь встречать гостей будем, если они ещё не угомонились.

Боб кивнул головой. Кажется, от усталости и боли он даже мычать уже не мог.

Я огляделся. Во-первых, дело шло к вечеру. Еще пара часов и всё, опустится темень. Во-вторых, место было удобное, чтобы далеко и прицельно стрелять. А вот с дровами будет туговато. Тут даже не лес, а так, лесной островок с березой и несколькими соснами, которые просто так не перерубишь, а ветки высоко. И березово-осиновый подлесок. Хороших дров точно будет мало. А береза сырая, задолбаемся жечь. Да и видно костёр будет издалека. Но, с другой стороны, и мы тоже будем далеко видеть, и, что немаловажно, я могу стрелять на такие расстояния. А они нет. Точнее, стрелять могут, а вот попасть смогут только случайно, не думаю что их боезапас беспределен, постреляли они тоже немало. Если грамотно залечь, мёрзлый ствол с такого расстояния точно не пробьют, слабовата пулька, если конечно не бронебойная армейская. И солнце светит нам со спины, дело то к закату идёт. Ночью они вряд ли пойдут, ночью стрелять из автомата куда хуже. И выхлоп из ствола сразу видно, и оптика СВД просветленная лучше невооруженного глаза. Блин, а если у кого-нибудь из них коллиматор стоит? Ай, да не надо тупить! Какой нафиг коллиматор на таком морозе? Батарейка бы уже умерла, превратив девайс в бесполезное барахло. Решено. Пока ждем здесь. Один хрен идти дальше уже сил нет, без вариантов, чего уж тут думать?

Боба я отвел чуть дальше метров на десять-двадцать, показав ему место около пня. Положил на снег брезент, на брезент поролон, на поролон Боба, на Боба сверху кинул еще брезент, и положив сидоры так, чтобы ему было удобно стрелять с упора. В общем, изобразил огневую точку и даже замаскировал немного, накинув снега сверху. Заинструктировал, чтобы стрелять начинал только в крайнем случае. Патронов то с гулькин нос.

Сам залег за толстым стволом, уложив цевье на обломанный сук. И начал обозревать окрестности в бинокль, трясясь от холода. Пропотевшая одежда на глазах приобретала жёсткость рубероида.

Через пол часа появились преследователи, один из них тоже начал внимательно осматривать лесок, и тоже в бинокль, вдоль по нашим следам. Показалось, что в какой-то момент он поглядел прямо на меня, я прижух, глядя на него одним окуляром из-за дерева. Блин. А оптика то у него здоровенная, мощная небось. Черт! Следы наши ему видно? Не знаю, но если видно вот будет палево! Все приготовления насмарку? Твою мать, а ссыкотно то как… и холодно, руки трясутся, как стрелять то?!

Метров пятьсот. Стрелять сейчас далековато. Ждем. Трясёмся аж зубы лязгают, и ждем… Стрелять нужно наверняка, когда все трое будут в пределах досягаемости СВДухи. Между тем троица скрылась в лесу, и сколько я не всматривался в бинокль, куда они ушли я не увидел.

Где-то через пол часа нервы уже звенели, я начал терять терпение и совсем задеревенел. Приподнявшись, стал крутить головой во все стороны. И таки углядел. От увиденного меня пробил ледяной пот. Сволочи таки почти обхитрили нас. Видимо, по широкой дуге они проползли, а не прошли через снег с другой стороны лесочка, откуда мы их не ждали. И теперь вся троица пригибаясь бежала к нам со стороны подлеска, я чудом разглядел даже не их самих, и их длинные в закатном солнце тени на снегу. Теперь уже они заходили со стороны солнца, и я, превозмогая боль в сведенных мышцах рванул им навстречу, наматывая ремень на предплечье и судорожно стараясь быстро выбрать позицию, чтобы стрелять с упора. С рук я стрелять был не способен, руки ослабли и просто ходили ходуном. Рявкнул Бобу, чтобы он затихарился и не отсвечивал, стрелял только наверняка.

Вот! Поваленный ствол, высоковато, но за неимением лучшего пойдет. Я бухнулся на задницу в снег, кинул цевье между сучков, сам устроился по-бедуински, только вместо колена для упора использовал ствол кривого дерева. Прицелился. Выстрел. Одна фигурка покачнулась, сделала пар у неверных шагов и ткнулась плашмя в снег. Двое оставшихся метнулись по сторонам и вокруг меня засвистели пули. Им целиться было неудобно, глубокие сугробы и высокие колючки мешали обзору. Я тоже сменил позицию, отполз в сторону и надышал на очки и оптику. Пальнул пару раз. Не попал. Спрятался за толстую кривую березу. Минут пять мы постреливали друг в друга, отчаянно кося. Один из нападающих лежа поднял автомат на вытянутые руки и засадил длинную очередь не целясь.

Через некоторое время и я и они поняли патовость ситуации. Мне их не достать, но и им нас. И уйти не получится. Им вряд ли, а нам точно. Наступила пауза. Только вот они могли ждать — в короткие моменты, когда они еще были на виду, я видел на них хорошие теплые костюмы и шапки — а мы с Бобом нет. Нас время поджимало, мы замерзали.

Сзади я услышал шорох и знакомое пыхтение. Боб не выдержал и полз ко мне.

— Слышишь меня? — шепотом позвал я товарища.

— Да — тихий сиплый шёпот долетел до меня справа из кустов.

— Только наверняка, Боб, только наверняка! — напомнил я ему и заорал:

— Эй, свиньи, вы там живые? Я ваш мама абал, я ваш дом труба шатал! Папа твой ишак!!..

Потом завернул про мать. Ответом мне послужили несколько выстрелов и взрыв невообразимой смеси мата, чужой речи посулы лютой смерти: “Ты умалят будыш о легкой смерти, собака! Я тэбэ кищки вытащу”, и прочее в том же духе.

— Чё, выкидыш свиной, слабо один на один, на ножах? Выходи, падла, я тебе кровь пущу, мразь, — совсем впал в исступление я. Сперва орал, потом сипел сорванным горлом как умалишенный, плюясь кровью из растрескавшихся обветренных губ, кроя оппонентов и их родственников последними словами. Даже сейчас, будучи циничным и малочувствительным типом, я не решусь повторить даже ту малую часть, что сохранилась в памяти.

Кавказцы тоже впали в буйство, словно моё безумие передалось и им.

Боб охнул, зашипел из кустов “ты чего, охуел?!”, но я лишь проскрипел в ответ:

— Если поведутся, выцеливай второго! И стреляй по готовности!

А кавказцы вопили в это время, рассказывая, какие мне уготованы лютые кары. Потом, видимо тоже осипнув, один из них прокаркал:

— Эй, свинья, выходи, я тоже выйду!

— Давай, на раз-два-три, оружие в сторону!

Кавказец не стал дожидаться счета “три” и, отбросив автомат в сторону, вскочил на ноги. Боб лежал и сипло матерился, когда я тоже встал и отбросил СВД. Отбросил прямо перед Бобом.

Я рванул вперед, стараясь пробежать до противников как можно дальше и быстрее. Мы сближались, кавказец скинул шапку, достал с пояса здоровенный тесак. Я тоже достал зоновский нож, мимолетно подумав, что мой ножичек по сравнению с ножом противника выглядит как жигуль по сравнению с мерседесом. Когда боец подошел поближе, я понял, что я сам — как старенький “Запорожец” по сравнению всё с тем же “Мерином”. Противник был высок, молод, и даже красив. Темные вьющиеся волосы, от которых шел пар, аккуратная бородка, тонкий нос и ровные белые зубы, скалящиеся в гримасе ненависти. Движения плавные и быстрые, как у профессионального бойца. На вид лет двадцать пять. Такие явно нравятся девкам, хищники, не боящиеся никого и ничего. Победители по жизни. Я словно на мгновение поглядел в зеркало, из которого на меня смотрел уставший невысокий дядька под полтинник, лысый и с поломанным носом-картошкой. С потрескавшимися губами, с залитой кровью обледенелой бородой. Перемотанный какими-то брезентовыми тряпками. Это меня внезапно настолько взъебло, что из ушей чуть не полился адреналин, хотя казалось бы, куда уж больше. Диким усилием воли я подавил красный туман перед глазами. Я шел убивать. Чтобы выжить самому и спасти семью и близких.

Изменив направление я стал двигаться так, чтобы спешащий ко мне боец закрыл меня от второго, скрывающегося за густыми зарослями колючек. Парень не обратил ровным счетом никакого внимания на мой маневр. Подойдя ближе, он попытался скользнуть ко мне и нанести удар ножом снизу. Эээ, нет, пацан, тут тебе не борцовский ковер, тут снег и трава под ним. На секунду он потерял равновесие, и я махнул своим клинком. Парень без труда отбил его своим, металл лязгнул о металл. А ведь опытный, сто процентов. Я шагнул назад. Парень быстро ударил ножом снизу справа и потом, вывернув кисть, одним движением длинно слева снизу вверх. Я снова отшатнулся назад и попытался подрезать ему запястье. Снова нож лишь рассек воздух. Я махнул ногой, пуская ему в лицо горсть снега, и тут же длинным выпадом попытался ударить ему ножом выше колена передней ноги. И чуть сам не получил ножом по голове, острый клинок противника всё же рассек мне шапку. Только рефлекторный боксерский нырок под руку спас меня от смерти или увечья, что, впрочем, одно и то же.

Когда увлеченный схваткой напарник молодого кавказца высунулся и стал виден как на ладони, я отпрыгнул назад и бросил в противника нож, который нелепо пролетел мимо и исчез в снегу. Глаза бойца расширились, когда он увидел, что я “с мясом” и кусками синтепона вырвал из кармана наган старого сидельца Шуры Нетребы. Он на мгновение замер, а я нажел на спуск. Грохнуло, парня переломило пополам и он рухнул в снег. Не останавливаясь, я перевел наган на напарника подло убиенного бойца и тоже на мгновение замер, парализованный ужасом. Тот уже целился в меня, лежа в снегу. Молнией промелькнула мысль, что Боб его всё равно не увидит из-за растительности, и я точно труп. Но второй не стрелял, дергая спусковой крючок. Я сбросил с себя оцепенение и несколько раз выстрелил. Не попал, с пистолетной стрельбой у меня туго. Кавказец заорал, упер приклад в снег и ударил по рукоятке затвора рукой наотмашь. Патрон, а может, гильза, вылетел в снег, затвор с лязгом встал на место. “Мне хана” — пронеслось в голове. Я перехватил левой рукой под правую, и, сдерживая надсадное дыхание плавно потянул спуск. Этот выстрел оказался удачным, противника развернуло словно пинком и он завозился на снегу, плюясь кровью на боку и суча конечностями. На негнущихся ногах я подошел поближе, наклонился, чтобы навести пляшущий в руках наган и вбил пулю ему в висок. Меня трясло как припадочного. Я развернулся и на подгибающихся ногах отправился проконтролировать первого. Тот стонал, держась за простреленную печень.

— Сука, нечестно, — услышал я.

Я выдохнул, согнувшись, чтобы угомонить бешено молотящееся сердце, потом выпрямился и подошел к лежащему парню.

— Вот нахуя вы за нами попёрлись? Чтобы честно прирезать дядьку, который тебе в отцы годится? Вы честно пристрелили старого казаха и спиздили наши шмотки? ЭТО честно? Пиздуй к гуриям, они, — я выстрелил последним оставшимся в барабане патроном ему в голову, развернулся и закончил, — заждались.

Потом на подгибающихся ногах и трясясь от вновь накатившего холода и отходняка, мы доковыляли обратно до леса, я нарубил дров, и пока хромающий Боб разводил огонь и готовил место под стоянку, я обшмонал трупы, снял с одного теплые и легкие резиновые сапоги с синтепоновым чулком, какие носят вахтовики на севере, для Боба. Себе тоже надыбал. Как ни странно, большому Бобу сапоги подошли, хотя сам бывший владелец габаритами не отличался. Может, у него было плоскостопие? Да пофигу, подошли и подошли. Одежду не снимал, она вся была угваздана кровью, побрезговал. Разжился разными мелкими полезностями, несколькими банками халяльной тушеной конины, с сожалением отметил наличие отсутствия сала. Спиртного тоже не было, совсем жаль. Трезвенники, небось, поэтому плохо кончили. А немного водочки для терапии нам бы точно не помешало. Напоследок нашел пакет с вареным мясом, по виду и вкусу точно как козлятина, привязанная нами к УАЗику. Она-она, “мамой килянус!”

Еще взял патронов, с удивлением увидев, что патроны не армейские, а Барнаульские, полуоболочка. Видимо, что осталось, тем и стреляли. Понял, почему меня не пристрелил напарник парня, с которым я дрался на ножах: видимо, после заполошной стрельбы он черпанул снега, который растаял на горячем оружии и застыл куском льда в спусковом механизме и затворе. А может, мягкий носик полуоболочечной пули смялся при перезарядке, и патрон перекосило. Не знаю, может и то и другое. Ну, опыт как и импотенция, приходит с годами… если доживёшь до такого счастья, конечно. Так что мне просто повезло. На возможность подхватить новую заразу в процессе сбора трофеев я откровенно начихал — вероятность загнуться от холода и голода уже непосредственно этой ночью была куда выше.

***

Еще сутки мы просто отдыхали. Пальцы на ногах Боб приморозил качественно, портянки местами просто примерзли к коже. Боб орал и матерился, я тоже. Этого кабана тащить придется на себе, факт. Проще сразу застрелиться.

Накормил его антибиотиками и обезболивающими, залили всё зеленкой, чтобы воспаление не пошло дальше. Но все равно, кожа на пальцах ног друга приобрела фиолетовый цвет, ногти почернели. Колено было опухшее, нога полностью не сгибалась и не разгибалась. Короче, положение “тушите свет”.

Так или иначе, а пришлось идти. Тащить на себе я его не мог, вырезали из небольшого деревца костыль. Перемотали колено брезентовой лентой, оторванной от “пончо” Боба. Еще день шли до Иртыша. Жратва снова почти закончилась. Но тут нам снова повезло: под одним из деревьев в снегу что-то завозилось, и я обнаружил двух тетеревов, тощих и больных. Глаза птиц были сильно воспалены, на них примерзли длинные мутные сосульки. Видимо, птицы сидели на высоком дереве, и оказались свидетелями яркого явления Полярного Лиса, которая и повредила им глаза. Ослабев, они упали, да так и остались в снегу, где мы их и нашли. Ну и, как водится, прекратили их мучения, пустив их на шурпу.

Около Иртыша подняли лося. Боб орал “стреляй”, бросил костыль и судорожно тащил из-за спины автомат. По какому-то наитию я его остановил, повиснув на руке. Лось, высоко задрав голову и косясь на нас глазом, ушел вниз по склону, а голодный и злой Боб орал как потерпевший. Я всерьёз думал, он меня пристрелит. Не, не пристрелил, патронов, видимо, пожалел. Доковыляли до склона, и я показал Бобу на зверя, размеренным шагом бегущего по льду. Еще через пару минут могучее животное легко взобралось на противоположный берег и скрылось в густых зарослях.

— Понял?! — злобно проскрипел я. — Он прошел, и мы пройдем. По следам и пойдем.

Перебрались на другой берег, дальше решили не ломиться через лес, так и пошли по кромке берега. Ну как пошли… Боб скрипел зубами, хромал на обе ноги, стонал, я иногда брал его на буксир, или поддерживал, если попадались большие снежные перемёты. С ногами у него всё было совсем тоскливо. Синтепоновые чулки сапог пропитались сукровицей, ноги снова стали мёрзнуть и дико болели. Боб едва ковылял, по щекам друга текли слезы, замерзая льдом на усах и бороде, которая уже просто превратилась в ледяной колтун. Я уже не мог ни сопереживать ни ужасаться, мозг и чувства словно отключились, сознание сузилось, я перед собой видел только ледяное поле замерзшей реки, глубокий снег и далёкую цель. Иногда Боб падал, и я даже не сразу это осознавал. Просто оборачивался, не находил его сзади, бросал барахло в снег и тащился обратно. Помогал подняться, тащил на себе, не позволяя сдаться. Боб скрипел зубами, иногда выл, но снова шел. Он всё-таки чемпион. Я волок на себе всё наше барахло, и не мог его выбросить — без него в этой ледяной пустыне нам хана. И если не дойдём — нам хана тоже. Но, так или иначе, еще через день к вечеру мы кое-как добрались до деревни.

Еще издалека почувствовали запах застарелой гари. Сердце зашлось от тревоги. Но дом наш стоял, из трубы шел дымок. Дома тёти Веры, и ещё двух домов рядом с нашим не было, из-под сугробов торчали только закопчённые печные трубы. Света в домах не было, окна были черны.

Мы хромали к дому по заметенной снегом грунтовке, когда над головами противно свистнула пуля и раздался далекий выстрел. Я даже не сразу осознал это. Боб вообщепроигнорировал, точнее, не воспринял, настолько он был измотан. Кое как я утащил друга в густой подлесок, благо места были знакомые, и устроил привал. Закрутил его во все брезентухи, что у нас были, сунул под него поролон, скормил с ложечки банку мёрзлой тушенки и таблетки. Сил выяснять, что происходит просто не было. Нужен хоть короткий, но отдых. А потом я пойду в деревню. Еще одну ночь мы просто не переживем, зуб даю. От холода дрожь была уже где-то глубоко внутри тела, хотелось просто лечь и сдохнуть. А нельзя, нас жены с ребятишками ждут, им без нас тоже не жить, буквально.

У Боба снова поднялся жар. Его трясло в лихорадке, зубы лязгали, а в глазах исчезли остатки осознания. Я был в отчаянии. Но даже в такой ситуации я вырубился сидя у костра, правда, не на долго. Проснулся через некоторое время от мучительного холода и боли в затёкшей пояснице. Боб бредил. Вытерев выступившие злые слёзы я взял укорот, все патроны и отправился к дому. СВД бросил рядом с другом, потому что в ослабевших трясущихся руках габаритный карабин с оптикой был практически бесполезен.

Потом я полз через небольшой котлован, в который деревенские скидывали мусор, надеясь, что не напорюсь под снегом на гвозди в старой доске, не обрежусь на ржавом кровельном железе или горелой бочке, не сломаю ногу в случайной яме. Пролез через дыру в заборе соседского участка, потом по широкой дуге за кустами малины вылез к бане во дворе. Кроме звуков ветра ничего не было слышно, почти полная луна пряталась за низкими облаками. По снегу стелилась позёмка, холод привычно выбивал дрожь из тела. Протерев от снега мушку и целик калаша я начал разминать сведенные задеревеневшие пальцы. Возможно, придётся стрелять.

Ничего не услышав и не увидев, я перековылял к дому, и спрятался за углом около крылечка. Оглянулся. Следы на снегу в ярком свете луны были видны прекрасно, и если я сейчас ничего не сделаю, завтра шансов уже не будет.

Что сделаю? Не знаю. Я вообще очень смутно понимал ситуацию. Точнее, я её вообще не понимал, но как раз хотел разобраться. Выстрел был, это точно, и в доме могли быть чужие. А если в доме чужие, то где наши? Мысль, что мы с Бобом могли опоздать, я упорно гнал от себя. Да что там говорить? В голове просто была каша, и надо было просто срочно прояснить ситуацию, а дальше по обстоятельствам.

Внезапно из чердачного окна над головой раздался злой шипящий шепот:

— Не шевелись, сука. Бошку отстрелю! Оружие бросай!

Я медленно, стараясь не делать резких движений, отвёл руку с автоматом в сторону, уронил его в снег и сказал, заикаясь от перехватившего горло спазма:

— Бззз, злая Пчёлка, отстрелишь мужу голову, как жить то тогда будем?

Засевшая с ружьём на чердаке Ульяна охнула, всхлипнула, и через секунду сказала:

— Милый, я даже разницы не почувствую. Дура-а-ак!

И заревела в голос. У меня тоже что-то защипало в носу.

***

Социальная дистанция — наше всё. Я осипшим голосом рявкнул выскочившим на улицу семейству, чтобы ко мне не приближались, ибо у нас с Бобом имелся близкий контакт с враждебной фауной. Успокоил забившуюся в истерике Людмилу, не увидевшую рядом со мной своего благоверного. Вкратце обрисовал ситуацию и попросил собрать мне на санки тёплых одеял и побольше жратвы. Сам наскоро вник в курс дела. А дела были не очень.

Как уже в своё время говорил Кирилл, ватага бандюков, которые не то строители, не то кладбищенские, поначалу вели себя тихо. Но потом у них попёр кураж и махновщина. Сперва они раскулачили на жратву и выпивку соседей, потом заявились к нам. Требовали продать им продукты и бухла, а ещё познакомиться с бабами поближе, пригласить в баньку, за что были закономерно посланы. Не угомонились, и батя с Кириллом немного потыкали в них стволами. Ночью они не то протрезвев и ущемившись, не то наоборот, перепив и тоже ущемившись, пришли на разборки. Всей толпой, кучненько и при оружии. На что получили заряд картечи с четырех стволов. Парочка их жмуров до сих пор мёрзнет где-то под сгоревшим домом тёти Веры. Началась блокада. Их модные полуавтоматы 12-го калибра немного не дотягивали до мощности дальнобойной Моськи, а Кирилл и батя не могли делать вылазки. Те прятались за соседскими домами, иногда постреливая, а наши сидели на чердаке и за завалом из мешков с пшеницей и разного хлама типа поленницы и строительного леса. И не давали им приблизиться, стреляя не очень метко, но очень страшно.

Кирилл под прикрытием бати с винтовкой спалил два соседних домишки, хозяева которых пропали с началом карантина где-то в райцентре. Дом тёти Веры спалили гопники, видимо, случайно. А может и не случайно, потому что тёти Веры с тех пор не видели.

Потом пришла семейная пара фермеров с санками, мол их отправили бандиты за жратвой, и пообещали пристрелить, спалить дом вместе с семейством, если они ничего не принесут. Возник скандал, соседи в наглую полезли в сарай, стали растаскивать баррикады и в наших плеваться, мол, сдохните, жмоты, мол, “нам то вы ж ничего не сделаете”, не по-соседски, “из-за вас, скотов жадных, нас убьют” и прочее бла-бла. Мужики растерялись — и правда, соседи же… И чем бы дело закончилось, не понятно, но тут вызверилась возмущённая Людмила, засадив дробью в мужика. Баба, завывая и проклиная, уволокла орущего раненого, а в начавшейся после этого пальбе ранили Кирюху, попав картечиной в плечевой сустав.

Так что ночами на фишку пошли женщины и раненый Кирюха, отец мой всё одно ничего не видит в темноте. Возраст. Противостояние затянулось, но бандиты могли спать, не боясь нападения, потому что у нас на это самое нападение сил не было, а мы такое себе позволить не могли, так как бандиты могли прийти в любое время. А усталость и постоянное нервное напряжение имеют свойство накапливаться, и, глядя на осунувшихся женщин и высохшего отца я понял — они хоть и хорохорятся, но уже тоже дошли до края.

А потом сгорел дом бандитов, была стрельба, видимо, произошел междусобойчик и вообще, пить меньше надо. Теперь банда в количестве предположительно пяти оставшихся голов обитает в бане на том же участке. Видимо, тоже блюдя социальную дистанцию с соседями, которых тоже уже давно не видно. И дымы из печек, что интересно, тоже давно не идёт.

Тем временем пока мы разговаривали, восток начал сереть. Тогда я попросил батю принести мне допинг — сала, шоколада и грамм сто водки. Проблему бандюков надо решать немедленно. Они знают, что тут бабы, старик да ребятишки, если же узнают о нас с Бобом, то станут осторожнее. Да и жратва у них кончается, так что всё равно они осмелеют и нападут. А я сто процентов к утру раскисну в кашу, причём неизвестно на сколько долго. И не смогу ничего сделать. Боб почти дохлый, я тоже не железный. Под всхлипывания женщин я принял допинг, взял бутыль бензина и отправился к оппонентам.

Вообще, водка бывает не только вредна, но и полезна. Это я ещё с армии помнил. Вот в такие моменты, когда дошел до предела и даже немного шагнул за него. Водка вкупе с шоколадом даёт на некоторое время ощущение энергии и тепла, что мне в данный момент и было крайне необходимо. Потом, конечно, меня накроет, но это будет потом. А сейчас в голове прояснилось, мир стал чётче, контрастнее.

Я перелез через заваленные снегом горелые руины и минут через пять подобрался к бане, в которой мирно сопели бандиты. Еще некоторое время постоял в тени растущей на участке сосны, прислушиваясь, присматриваясь и даже принюхиваясь. Вроде тихо.

И затем как в тире, не жалея патронов и рисуя причудливые зигзаги на стене и дверях бани, залил всё свинцом. Некоторое время там орали, хрипели, мычали и судорожно икали. Потом притихли. Я плеснул на бревенчатые стены бензин и поджег. Полыхнуло знатно, сухая сосна загорелась ка спичка. Там снова кто-то тоскливо и страшно завыл. Похуй, пусть не лезут. Постоял, посмотрел, под крики сгорающего заживо погрелся от огня и поплелся, едва переставляя ноги, к дому. Накатила такая усталость, что аж в глазах поплыло. А надо было ещё идти к Бобу, больше некому, социальная дистанция наше что? Правильно, наше всё. По пути решил, что фигвамов уже не будет, сдохнем мы там. В бане с Бобом жить будем. В тепле, или даже жаре. Хватит холода, наелся по самое некуда. Даже снег под ногами захрустел в предвкушении: “жрать-спать, жрать-спать, жрать-спать”…

ЭПИЛОГ

Бобу несколько отмороженных пальцев на ногах я всё-таки отрубил, привязав орущего друга к банной лавке буксировочными тросами с его “ГАЗели”. Они, то есть пальцы, почернели и начали вонять. Ногти на других сползли, причем вместе с кожей. Скормил ему почти все антибиотики, вместе со средством от поноса, ибо от таких лошадиных доз его опять некисло прослабило. Ничего, оклемался. Нога, правда, хоть и перестала болеть, но в колене так и не стала полностью сгибаться и разгибаться. Боб сказал, что похоже оторвался мениск. Ему виднее, спортивные травмы — это по его кафедре. Хромает теперь, с палкой ходит. Ну да ладно, чего уж теперь. Ну не выкидывать же его на помойку, правда ведь? Друг сильно похудел, отрастил роскошную бороду, густо убелённую сединой. В сочетании со злым упрямым взглядом и мощными руками стал выглядеть вылитым разбойником с большой дороги. Ну, Людке нравится, и ладно. Толстым я его звать не перестал, как, впрочем, и он меня Лысым.

Меня тоже накрыло. Видимо, просквозило на ледяном ветру какой-то лицевой нерв. Сперва на стенку лез от боли справа в челюсти, скуле и до самого уха. Казалось, все зубы выдернули и на их место вбивают раскалённые гвозди, даже обезболивающие не помогали. Через пару дней парализовало щеку, и уголок рта отвис куда-то вниз. Думал так и буду ходить, как Квазимода, но ничего… вроде прошло.

С Кирюхой было не очень. Попавшая в плечо картечина что-то там повредила важное, и теперь парень руку выше уровня плеча поднять не мог. Так что ему даже одеть свитер стало проблемой. Больная рука сильно усохла.

Первый ужин всей семьёй замутили только под новый год. Стол ломился от еды, но когда мама поставила перед нами банку маленьких маринованных огурчиков, нас с Боряном перекосило, а задницы зачесались. Кажется, мы их наелись в прошлой жизни. Поставили бутыль прозрачной. Выпили немного, зато много говорили. Женщины хором рассказывали, как тут жили, как переживали, как вместе лили слёзы — в промежутках между стрельбой и караулами. В одну из пауз Дрюня, лопавший суп, внезапно сказал:

— Тётя Люда меньше всех плакала. Она маме сказала, что наш папа хитрожопый, и сам вывернется, и её дуралея вытянет.

Кирилл с отцом и Настей взвыли от хохота, Боб охуел и покраснел как рак, а я поперхнулся и едва не помер. Людка начала оправдываться а Ульяна ухватила сына за ухо и начала охаживать вопящего малого мокрым кухонным полотенцем, чтоб не встревал в разговоры взрослых.

— Чувак, мы дома! — Боб своей тяжеленной ручищей похлопал меня по спине и сунул в руку запотевшую рюмочку, — Мы дома, братан, мы дома…