Герои / Сокровища из кювета / Безмолвие скорби / После того, как упали бомбы [Ричард Чизмар] (fb2) читать онлайн
- Герои / Сокровища из кювета / Безмолвие скорби / После того, как упали бомбы (пер. Игорь Шестак, ...) 236 Кб, 45с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Ричард Чизмар
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ричард Чизмар. Долгий декабрь.
Герои
1.
Я всегда наблюдал за ним. Скрытно. В то время я был ребенком. Наблюдал, как его брови пляшут, когда он смеется. То, как он раскуривал трубку или обращался с инструментом, как фокусник с волшебной палочкой. То, как он выгуливал собаку: наклонялся, чтобы поговорить с ней или потрепать ее по шерсти, но только когда был уверен, что никто не смотрит. То, как он читал газету или одну из своих старых потрепанных книг в мягкой обложке, выглядывая через каждые несколько минут, чтобы присматривать за мной. Как блестели его глаза, когда он называл меня “сынок". Я всегда наблюдал за ним.2.
Детектива звали Кроуфорд, и, когда он исчез в толпе, я в десятый раз за сегодняшний вечер задумался, не сошел ли я с ума, доверившись ему. Был четверг, 21 декабря. Международный аэропорт Балтимор-Вашингтон мучался под нагрузкой тысяч отдыхающих. Река одиноких бизнесменов и женщин, одетых в толстовки студентов колледжа и целых семей текла через Северные ворота 23, закрывая мне вид на выход из туннеля. Я остался сидеть на одном из обитых оранжевым сидений в зале ожидания, пока Кроуфорд пытался подобраться поближе, чтобы выглянуть в окно аэропорта. Наш человек должен был вылететь из Парижа рейсом в 20.30 - частным чартерным рейсом, - поэтому на экранах компьютеров вокруг меня не было никаких новостей о его прибытии. Я посмотрел на часы на дальней стене. Время почти пришло. Месяцы исследований и планирования подходили к концу. В животе у меня все бурлило, и меня просто подмывало сбегать в туалет. Вместо этого, боясь покинуть свое место, я принял еще одну таблетку Тамс[1] и ждал, пока она растворится под языком. Кроуфорд появился снова, плетущийся позади тучной пары, которая двигалась с грацией и скоростью двух раков-отшельников. По выражению его лица я понял, что новости не хорошие. Я нанял Бена Кроуфорда, частного детектива из Филадельфии, два месяца назад. Он был единственным из полудюжины детективов, которых мне порекомендовали, кто согласился взяться за мое дело. Чек на пятьдесят тысяч долларов - половина аванса - скрепил сделку. Мы были странной парой. Я был выше шести футов ростом, но весил всего сто шестьдесят фунтов. С другой стороны, Кроуфорда лучше всего можно было назвать человеческим обрубком; всего пять футов четыре дюйма, а весил он сто семьдесят фунтов накаченных мышц[2]. Его руки и ноги выпирали из-под одежды, и, как и многие другие мускулистые мужчины его роста, он скорее ковылял, чем шел. Несмотря на нервозность, я улыбнулся и чуть не рассмеялся, увидев перед собой ковыляющего детектива и Мистера и Миссис Рак-Отшельник. - Что тут смешного? - спросил он, снимая пальто со стула рядом со мной и садясь. - Что... о, ничего. Думаю, нервное напряжение. Он взглянул на часы. - Самолет только что приземлился. Это займет минут десять. Я кивнул, в горле внезапно пересохло, живот скрутило еще сильнее. Теперь настала очередь Кроуфорда ухмыльнуться. - Эй, полегче, ты белый как полотно. Не волнуйся, он будет на этом самолете. Он снова взглянул на часы. - Еще пара часов, и все будет кончено. Доверься мне. Я снова кивнул. Все хорошо, я ему доверял. У меня не было другого выбора.3.
Двадцать лет назад, когда мне было семнадцать и я еще учился в средней школе, каждому ученику в нашем классе английского языка было поручено написать статью о человеке, которым он или она восхищались больше всего. Класс был большой, и список героев был длинным и впечатляющим: Мартин Лютер Кинг, Авраам Линкольн, Джон Ф. Кеннеди, Джо Намат, Вилли Мэйс, Джон Гленн и десятки других известных личностей. Я был единственным студентом, который решил написать о своем отце. Девятистраничная дань уважения. Мой отец плакал за кухонным столом, когда читал ее. Встал и крепко обнял меня. Я никогда не забуду тот день. Никогда.4.
Наш человек был единственным пассажиром в туннеле. Тень. Шел медленно. Без багажа. Даже в тусклом свете я разглядел, что он поразителен. Высокий. Элегантный. Одетый в красивое черное пальто, темные брюки и блестящие ботинки на молнии. Его лицо резко контрастировало с прилизанными черными волосами и темной одеждой. Мертвенно-бледная плоть казалась почти светящейся в огнях аэропорта, а острые, высокие скулы, казалось, скрывали глаза подо лбом. Глаза темные, как полночь. - Господи, - прошептал я. - Да, я знаю, - сказал Кроуфорд, наклонившись так близко, что я чувствовал его дыхание. - Он - нечто, не так ли? Прежде чем я успел ответить, детектив прошел мимо меня и встретил нашего посетителя в стороне от прохода, подальше от нарастающей толпы. Я слепо поплелся за ним, не желая разделяться. - Рад снова видеть вас, сэр, - сказал Кроуфорд. Ни один из них не протянул руку, и я заметил, что руки нашего гостя были покрыты черными кожаными перчатками. Он кивнул и улыбнулся. Быстрый блеск зубов. Как акула. По спине пробежал холодок. - Как и было обещано, я здесь. Его голос завораживал, слова звучали мягко и мелодично, как музыка. Мне хотелось слушать и слушать. - Да, конечно, - ответил Кроуфорд куда более цивилизованно, чем я когда-либо слышал. - Надеюсь, ваша поездка была удовлетворительной. - В самом деле, она была довольно комфортная. Но, друг мой, я жажду вернуться домой, так что не могли бы мы поскорее продолжить? - Да, да, конечно. Кроуфорд подтолкнул меня вперед, его пальцы впились в мою руку. - Это... - Мистер Фрэнсис Уоллес, - перебил он, снова улыбаясь. Я почувствовал, как накатила волна тошноты и начало покачивать. Пальцы детектива снова сжали мою руку. - Я пересек океан, чтобы с вами познакомиться. - Я...я действительно должен поблагодарить вас за то, что вы прилетели сюда, - сказала я, беспомощно посмотрев на Кроуфорда. - Я не был уверен, что поверил ему, пока не увидел, как вы идете по туннелю. Я так ужасно боялся, что ошибался все это время. - Не стоит благодарности, Мистер Уоллес. Я много раз думал об этом моменте с тех пор, как ваш друг посетил мой дом. Признаюсь, поначалу я был настороже, не решался приехать. Но у вас такая странная история, такая странная причина для моего путешествия. Полагаю, мое решение приехать сюда было намного проще, чем ваше решение искать меня. Стайка хихикающих детей пронеслась мимо нас, задев пальто мужчины. Он отшатнулся и повернулся к Кроуфорду. - Я готов приступить. Детектив провел нас через оживленный аэропорт, на свежий декабрьский воздух, к взятой напрокат машине на парковке верхнего уровня. Движение на автостраде было небольшим. Мы молча ехали на север.5.
В день моей свадьбы рядом со мной стоял отец, а восемь месяцев спустя, когда умерла мать, рядом с ним - я. Не прошло и года, как отец снова обнял меня и сообщил, что моя драгоценная Дженнифер погибла в результате несчастного случая. Это были худшие времена, но мы все еще были вместе.6.
В доме, где я вырос, было темно, улица пустынна. Взятая напрокат машина стояла на подъездной дорожке, ее пощелкивающий остывающий двигатель был единственным звуком в ночи. Я сидел на крыльце, Кроуфорд курил сигарету слева от меня. Снежные вихри танцевали вокруг нас, опускаясь на землю и тая. Я долго теребил молнию на пальто, прежде чем поднять глаза. Он посмотрел на меня. - Ты в порядке? - спросил он, его дыхание было видно в холодном воздухе. - Не знаю. Я глубоко вздохнул и оглянулся через плечо на входную дверь, в которой за несколько минут до этого исчез наш посетитель. - Я планировала это так долго ... думал об этом так долго, но все равно не знаю. Я до сих пор не уверен, что это правильно. Он покачал головой. - Послушай меня. Должен признаться, когда ты меня нанял, я думал, что ты настоящий псих. Предложил мне сто тысяч, чтобы я нашел этого парня и убедил его в твоем маленьком плане. Черт, я подписался только потому, что у меня мало денег и много счетов. Он встал и затянулся сигаретой. Начал расхаживать по дорожке. - Просто, я думал, что он фантазия, что-то придуманное для фильмов и книг. Но чем больше ты рассказывал мне об этом парне - о бумагах, файлах, фотографиях, датированных сотнями лет, - и чем больше времени я проводил в этом доме, знакомясь с тобой и твоим стариком... тем больше я понимал. У тебя было очень много неприятностей, Уоллес, очень много. Ты меня не очень хорошо знаешь; на самом деле, совсем плохо. Но если ты спрашиваешь мое мнение обо всем этом, я думаю, что ты молодец. Я думаю, ты чертовски хорошо справился. Из дома донесся глухой стук, и я резко обернулся. Кроуфорд опустился на колени рядом со мной и ткнул в меня пальцем. - Ты молодец, Уоллес. Поверь мне. - Господи, надеюсь, что это так.7.
Я больше не слежу за своим отцом. Это слишком больно. Десять месяцев назад, в пятницу вечером, он забыл мое имя. Я только что вернулся из продуктового магазина с недельными припасами - он уже не мог сам вести машину, - когда он позвал меня в кабинет. Телевизор показывал неправильные каналы и он не мог понять, как работает пульт дистанционного управления. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: “Чарли, не мог бы ты включить Эйч-Би-0?” Я рассмеялся, подумав, что он разыгрывает из себя умника, одно из его любимых занятий. Но позже, за ужином, он спросил: - Чарли, передай мне соль и перец. Я посмотрел на него; в его голосе не было веселья, в глазах не было озорства. - Папа, - испуганно спросил я, - кто такой Чарли? На его лице появилось смущенное выражение. - Что, черт возьми, за дурацкий вопрос? - Папа, просто скажи мне, кто такой Чарли. Он рассмеялся. - Черт возьми, приятель. Ты даже своего имени не помнишь? Мы вместе служили на войне, Чарли. Ради Бога, ты был моим напарником. И тут до меня дошло. Чарли Бэнкс - лучший друг моего отца, умер более пятнадцати лет назад. Это была долгая ночь, но на следующее утро все вернулось на круги своя. Я снова был его сыном, Чарли Бэнкс совершенно забыт. Но потом я увидел знаки. Неспособность к вождению, артрит, ухудшение зрения и слуха, прогрессирующая стадия старческого слабоумия... список продолжал расти с каждым месяцем. Как и моя собственная депрессия и тревога. Я помню, кто-то однажды сказал, что нет ничего печальнее, ничего более душераздирающего, чем смотреть, как умирает твой герой. Они были правы. Именно тогда я решил, что не могу этого допустить.8.
Снег падал все сильнее. Узкие улочки уже были припорошены, во дворах пожухлая травы только начинала блестеть красивой белизной. Я стоял у взятой напрокат машины, нервно водя голой рукой по холодному металлу. Они вдвоем стояли на крыльце, жавшись друг к другу. Кроуфорд курил. Мужчина вышел из дома несколько минут назад, но детектив настоял на том, чтобы первым поговорить с ним. Один. Я доверял ему до сих пор, поэтому согласился. Пять минут спустя, за двадцать минут до полуночи, они закончили разговор и направились к подъездной дорожке. Кроуфорд отвел меня в сторону и сказал: - Твой отец спал как ребенок. Как мы и планировали. Не было ни боли, ни удивления. Я закрыл глаза и кивнул. - Спасибо, - прошептал я. - Большое вам спасибо. - Было очень приятно, - сказал детектив, пожимая мне руку. - И я не шучу. Теперь не беспокойся ни о чем. Я собираюсь отвезти нашего друга в аэропорт и посадить на самолет. Иди внутрь. Он помахал мне из машины. - Я буду на связи. Прежде чем он присоединился к Кроуфорду, мужчина положил руку мне на плечо и коснулся пальцем в перчатке лица. - Бессмертие - редкая и удивительная вещь, Мистер Уоллес. Но не без недостатков. Не всегда будет легко. Береги этот дар, защищайте его. Я знаю, что так и будет, и ты и твой отец будете по-настоящему вознаграждены. Слезы текли по моим щекам. Я открыл рот, чтобы поблагодарить его, но не смог произнести ни слова. Он приложил палец к моим губам. - Ничего не говорите. Мне пора. Я смотрел, как машина выехала с подъездной дорожки и скрылась в ночи, а ее стоп-сигналы превратились в крошечные красные искорки в падающем снегу. Я посмотрел на окно второго этажа - спальню отца, - потом на входную дверь. Снежинка скользнула по моим губам. Я открыл рот, ощущая ее вкус, как делал это много раз в детстве, поднял глаза к небу и поймал еще одну на язык. Затем пошел через лужайку, а его слова все еще звучали в моей голове. Бессмертие - редкая и удивительная вещь. Боже, я так надеюсь.Перевод Игоря Шестака
Сокровища из кювета
1.
Библия двухсотлетней давности. Совершенно новая пара кроссовок Эйр Джордан. Айфон в чехле из леопардовой кожи. Коробка из-под сигар с прахом. Дорогой спиннинг. Бархатный Элвис[3] в рамке. Все еще запакованный гриль Джорджа Формана. Ржавая банка Сакретс[4], заполненная бизоньими пятицентовиками[5]. Три мертвых щенка в холщовом мешке. Бумажник с 269 долларами наличными. Заряженный пистолет. Золотые часы "Ролекс", сломанные, но все еще красивые. Мешочек марихуаны на молнии. Бирюзовый смокинг, скомканный в бумажном пакете. Потрепанный чемодан, полный заводных обезьян. Ноутбук с наклейкой "смайлик".2.
Это всего лишь горстка самых уникальных предметов, которые я нашел разбросанными по травянистой обочине и средней полосе I-95 в Северном Мэриленде. По причинам, которые я не могу понять, женская обувь и компакт-диски являются наиболее распространенными. Однажды я подумал, что нашел мертвое тело, лежащее в траве, но смеркалось, свет был плохим, и оказалось, что это всего лишь манекен - невероятно реалистичный, обнаженный, с надписью "BEAT PENN STATE"[6] на торсе черным маркером. Некоторые люди действительно странные.3.
Меня зовут Джейк Реннер, но большинство называет меня Рино[7] из-за драки, которую я однажды затеял с большим мексиканцем. Я опустил голову и бросился на него, и мне действительно удалось сбить огромного ублюдка с ног. Он все равно надрал мне задницу, не сильно вспотев, но я немного запачкал его рубашку и получил прозвище и немного уважения от удара. Мне 34 года, и я уже шесть лет работаю в бригаде по стрижке травы I-95. Несмотря на летнюю жару и влажность в Мэриленде, это неплохая работа; мы работаем восемь месяцев в году и зарабатываем семнадцать долларов в час. Плюс льготы. Для парня без колледжа это лучше, чем укладывать асфальт или работать на стройке, это точно. Работа простая, но не сказать, чтобы легкая. В основном она состоит из толкания или езды на косилке, или эксплуатации одной из этих больших промышленных газонокосилок. Эти громадины - мощные засасыватели и могут нанести серьезный урон в неосторожных руках. Это первое, чему мы здесь учимся; это не игрушки. Босс заботится только о двух вещах: трава подстригается и трава подстригается безопасно. Если ваша команда делает эти две вещи, босс практически оставляет вас в покое. Нас шестеро в моей команде. Я, трое жилистых мексиканцев, которых мы называем Хьюи, Дьюи и Луи в честь мультяшных уток[8], деревенщина с бочкообразной грудью, которого зовут Текс и который почти не разговаривает, и единственный черный парень, которого я когда-либо знал, по имени Кайл. Кайл говорит за всех нас. Парень никогда не умолкает, но это нормально; он обычно смешит нас и тогда время пролетает быстрее. Некоторые дни на дороге для нас легкая прогулка. Мы подстригаем траву, шутим и потягиваем лимонад с водкой. Движение небольшое, ветер прохладный. Другие дни - только солнечные ожоги, брошенные монетки и выкрикиваемые ругательства из проезжающих машин, сбитые машинами неприятные сюрпризы, измельченные лезвиями наших косилок. Поверьте мне, вы никогда не нюхали ничего более вонючего, чем заполненный подгузник - мы называем его сэндвич с дерьмом, - или гниющий, кишащий личинками сурок, пережеванный и выплюнутый в 30-градусную жару. Получите немного этого сока на свои джинсы, и потребуется три или четыре стирки, чтобы вычистить эту вонь. Но в основном каждый день мы боремся со скукой. Стрижка травы - это не операция на мозге, а I-95[9] - это единственная охрененно длинная дорога.4.
Мы называем их сокровищами из кювета. Это название пришло из разговора за обедом, который мы вели одним душным июльским днем прошлым летом в тени оживленного подземного перехода. В промежутках между большими, неаккуратными укусами сэндвича с говядиной, Кайл (естественно) выразил свое искреннее разочарование тем, что лишь немногие современные дети когда-нибудь испытают чудо и радость мокрого и распухшего от дождя журнала с девочками (традиционно выуженного из мусорных контейнеров, мусорных баков или канав, но иногда - в редких, счастливых случаях - обнаруженного прямо на улице). Мы все понимали, откуда это взял Кайл, и разделяли его огорчение. Когда я был ребенком, каждый форт и домик на дереве, которые мы когда-либо строили, имели парочку этих пухлых, со слипшимися страницами, сокровищ. Мы, конечно, не стали бы выбрасывать экземпляр Плейбоя из старого домика на дереве, но мы все сходились во мнении, что чем отвратительнее журналы, тем лучше. Такие драгоценные камни, как Суонк, Пентхаус и Оуи[10], были особенно желанными. Но в наши дни, со всем этим легко доступным онлайн-порно, эти сокровища из кювета - я с гордостью возьму на себя ответственность за эту маленькую фразу - стали почти на грани исчезновения. Черт возьми, мы даже больше не видели вокруг себя столько домиков на деревьях. Мы считали, что это чертовски обидно.5.
Правила были просты: кто нашел, берет себе. Любое сокровище из кювета, которое вы нашли, вы забираете. Если вы работали в одиночку, когда наткнулись на него, сокровище было вашим. Если вы работали с партнером или партнерами, вы делили вкусняшки в равных долях. Некоторые парни пытались спрятать свои находки, когда они работали с напарником - если предмет был достаточно мал, обычно срабатывал незаметный пинок рабочим ботинком, - чтобы они могли вернуться позже и притвориться, что нашли его, когда были одни. Но наша команда была не такой. Мы все были благодарны за эту работу, и нам нравилось находиться в компании друг друга. Даже Хьюи, Дьюи и Луи. Мы ни черта не понимали из того, что они говорили, но это было нормально; они много работали и обычно делали это с улыбками на лицах. Мы вшестером держались друг за друга и были искренне счастливы, когда кто-то находил что-нибудь вкусненькое. Самой любимой находкой Кайла была коробка из-под обуви, полная бейсбольных карточек. Редких бейсбольных карточек. У Текса было седло. Большое, кожаное, потертое лошадиное седло. До сегодняшнего дня я бы сказал, что моим любимым сокровищем из кювета был "Ролекс" - конечно, как еще такой парень, как я, может иметь настоящие часы "Ролекс"? - или, может быть, пятицентовики с головой буйвола, которые так напоминали мне моего отца. Но сегодня утром все изменилось.…6.
Прежде чем я дойду до этого, мне нужно рассказать вам о прудах. Хотя, на самом деле, очень немногие из них на самом деле пруды; я думаю, что технический термин - бассейн сбора стоков. Вы, вероятно, видели их сами, если вы когда-либо ездили по федеральной трассе. Узкие полоски мутной воды, не более двадцати-тридцати метров в длину и разной глубины, в зависимости от общего количества недавно прошедших дождей. В середине лета эти бассейны часто превращаются в высохшие, потрескавшиеся от солнца углубления в ландшафте, похожие на следы странствующего великана. Но время от времени вы натыкаетесь на настоящий пруд с реальной жизнью. В комплекте с растительной жизнью, рыбой, лягушками, змеями и даже редкой бобровой плотиной. На нашей территории, где мы косили, на 95-й, было два таких водоема, и оба расположены вплотную к съездам с основной дороги. Первый пруд был маленьким и мелким и не представлял для нас никакого интереса. Не улучшал ситуацию и тот факт, что он часто использовался в качестве хранилища для последних сбитых на дороге животных и пах довольно сильно. Но второй пруд был совсем другим. Спрятавшись подальше от дороги, он находился в тени двух старых плакучих ив. Сам пруд был больше, глубже и испещрен лилиями. Водяные жуки и стрекозы скользили по поверхности воды. Время от времени выпрыгивала рыба. Черепахи грелись на открытых участках коряг и камней. Если бы не постоянный гул транспорта, можно было бы растянуть одеяло на травянистом берегу, наслаждаться пикником и почти забыть, что всего в тридцати ярдах от тебя проносятся тысячи машин. Кайл был рыбаком в группе, так что пруд был его ребенком. В те дни, когда он знал, что мы будем косить поблизости, он часто забрасывал удочку и ящик для снастей в рабочий грузовик. Во время обеденного перерыва он забрасывал удочку и, хотя обычно ловил только пригоршню жирных солнечных зайчиков, однажды он вытащил из этого пруда двухкилограммового большеротого окуня. У меня все еще есть фотография на моем мобильном телефоне, чтобы доказать это. Но Кайл сегодня болел дома. Летняя простуда, сказала его жена. Лихорадка и озноб. Итак, этим утром я работал один. Толкал ручную косилку по широкому, медленному кругу вокруг этого симпатичного маленького пруда. Напевал что-то себе под нос и обращал особое внимание на землю перед собой, особенно остерегаясь толстых корней плакучей ивы.7.
Сначала я подумал, что это кукла. Лежит наполовину в воде, наполовину снаружи, лицо и ноги скрыты грязью и сорняками. Я остановился и долго смотрел - мое сердце на мгновение замерло. Она выглядела, как настоящая. Я выключил косилку и пошел вниз по берегу. Когда я это сделал, мои мысли вернулись к тому вечеру, когда я нашел манекен, и любое желание позвать Текса, который косил траву триммером, иссякло и умерло в моем горле. Лучше сначала взглянуть самому; я не торопился снова стать объектом их шуток. Осторожно спускаясь к воде, я заметил кое-что тревожащее: к пруду вела очень четкая тропинка из сломанной и примятой травы... она вела к существу в пруду... как будто оно каким-то образом притащилось туда в поисках безопасности. Или воды. Я остановился и поднял сломанную ветку. Придвинулся чуть ближе, наклонился и ткнул в существо, торчащее на поверхности. Один раз. Второй. Оно было мягким на ощупь, как губка, и не двигалось. Затаив дыхание, я ткнул его в третий раз. Посильнее. Ничего. Я подобрался еще ближе и кончиком палки смахнул траву и камыши, чтобы разглядеть его получше. Это была не кукла. Это был не ребенок. Это был даже не человек. На мгновение мне показалось, что это какое-то животное. Без волос и даже без кожи. Вид животного, которого я никогда раньше не видел. Но потом я присмотрелся повнимательнее. Длинная узкая голова с тремя раскосыми широко раскрытыми и затуманенными глазами, вертикально расположенными в центре скошенного лба. Ниже глаз носа не было, только три небольших сморщенных углубления, которые могли быть ноздрями, еще ниже - безгубая и беззубая розовая щель рта, гротескно протянувшаяся по всей длине нижней челюсти. Ушей нет. Ни клочка волос, только бледная кожа цвета слоновой кости, блестящая и упругая, как резиновый гидрокостюм. Его руки, длинные, тонкие, бескостные, заканчивающиеся похожими на кисти отростками с тремя тонкими пальцами на каждой, пальцами без ногтей, суставов и каких-либо пятен, которые не принадлежали ни человеку, ни зверю, И, наконец, его ноги, тонкие и паучьи, почти прозрачные, каждая нога сужалась к крошечным когтистым стопам, по крайней мере шесть из них запутались под ним и погрузились в пруд. Я долго стоял там, смотрел и слушал цикад на деревьях и свое собственное тяжелое, учащенное дыхание. Мой мозг все еще боролся с реальностью ситуации, даже когда я дал имя тому, что лежало в грязной траве у моих ног. - Это гребаный инопланетянин, - прошептал я себе. Ребенок-инопланетянин. Мертвый ребенок-инопланетянин. Я огляделся и понял, что уронил палку и отступил на небольшое расстояние, даже не заметив этого. Я взглянул на палку, лежащую на земле, затем снова на существо. Взглянул на Текса на холме, со своим, по-прежнему вращающимся, триммером, затем снова быстро вернулся к существу. Оно сдвинулось? Стало ближе? Я сделала еще шаг назад, потом покачал головой. Не начинай видеть всякую ерунду, придурок. Оно не двигалось и не дышало. Оно не живое. И это определенно не человек. Я снова посмотрел на Текса и подумал о том, что он скажет. Зная Текса, возможно, не так уж и много. Подумал о Хьюи, Дьюи и Луи... что бы они сказали? Вероятно, ничего, что я мог бы понять. Лучше бы Кайл не болел дома, он бы знал, что делать. И тут я услышал свой собственный голос в голове: кто нашел, берет себе. Оно принадлежало мне, мне одному. Это было мое решение.8.
Я сидел на прохладной траве в тени одной из плакучих ив, просто смотрел в голубое небо над шоссе, погрузившись в тяжелые мысли. Текс со своим триммером перебрался немного вниз по дороге. Я все еще слышал отдаленное жужжание, но больше не видел его. С таким же успехом я мог бы быть провинциалом среднего класса, растянувшимся в гамаке на заднем дворе, читающим "Уолл-Стрит Джорнал"[11], потягивающим чай со льдом и слушающим, как сосед вниз по улице заканчивает работу во дворе. Только я не жил в пригороде, никогда раньше не лежал в гамаке, ненавидел чай со льдом и никогда в жизни не видел "Уолл-Стрит Джорнал". У меня было среднее школьное образование (почти), восемь месяцев в году я подстригал траву, остальные четыре месяца убирал снег и жил со своей беременной подругой и нашей малышкой в двухкомнатной квартире над мясной лавкой на Тьюпело-стрит. В жаркие летние дни в магазине стоял странный запах, и он располагался не в лучшей части города, но аренда была дешевой, а замки на дверях и окнах были надежные. Я сидел там и размышлял, сколько "Нэшнл Инкуайрер"[12] заплатит за рассказ о живом инопланетянине. Рассказ и картинки. Черт, история, фотографии и настоящее тело инопланетянина. Нам бы не помешали деньги. Потом я задумался, что бы сказал обо всем этом мой босс. Он был сварлив и очень заботился о своем маленьком королевстве траворезов. Как я уже говорил, он в основном оставлял нас в покое, потому что траву стригли, и траву стригли безопасно. Что бы он подумал, если бы копы и федеральные агенты (да, я смотрю "Секретные материалы", а кто нет?) кишели по всей его территории? В поисках улик. Опрашивали его сотрудников. Мешали нашей эффективности стрижки травы? Мысль была не из приятных. И, наконец, я не мог не задуматься об этих копах и федеральных агентах. Может быть, их особенно заинтересует парень, который нашел инопланетянина? Могут ли они заглянуть в прошлое этого парня и найти вещи, которые он не хотел, чтобы кто-то нашел, особенно его девушка и босс? Это были тревожные мысли для обдумывания.9.
Я натянул свои рабочие перчатки и по той же извилистой тропинке спустился к воде. Меня не волновали отпечатки пальцев, я просто не хотел прикасаться к этой штуке. Я шел быстро, всякая осторожность исчезла. Я принял решение. Пересекая пруд, выпрыгнула рыба. Порыв ветра поднял рябь на поверхности воды. Я подошел к пруду, наклонился, потом решил встать на колено, протянул руку, чтобы схватить ребенка-инопланетянина и заколебался, моя рука зависла в нескольких дюймах от него. Какого черта я делаю? - Единственное, что я могу сделать, - ответил я, прежде чем мой разум успел дрогнуть. Эти слова придали мне смелости. Я наклонился, схватил инопланетянина за туловище и потянул, но он не сдвинулся с места. Он оказался тяжелее, чем можно было предположить исходя из его небольших размеров, да еще и застрял в грязи. Я наклонился и схватил его обеими руками и... ... внезапно перед моими глазами вспыхнул ослепительный белый свет... и когда зрение прояснилось, я уже не стоял на коленях у маленького пруда рядом с шоссе 95 в Мэриленде, а был в далеком месте с мутным, багровым, цвета старых синяков, небом над головой, с зазубренными сверкающими молниями, выгравированными на далеком горизонте. На переднем плане - россыпь странных зданий, которые казались почти живыми и блестели в мерцающем фиолетовом свете. Из этих зданий выходили десятки мечущихся существ, больших версий ребенка - инопланетянина у моих ног, приближались и окружали меня, пока пара из них не встала передо мной, маня своими странными, похожими на руки, придатками, умоляя меня своими влажными глазами. И я вдруг понял, кто они и кого они ищут, и… Существо с громким чавканьем высвободилось из грязи, и я повалился на задницу, прижимая его к груди. Я быстро отстранил его от себя и поднялся на ноги. Я поспешил вверх по холму и понял, что по щекам у меня текут слезы. "Я ничего не видел", подумал я про себя, качая головой. Я подошел к косилке и сказал вслух: - Я ничего не видел. Я уже собирался бросить ребенка-инопланетянина на землю, но потом наклонился и осторожно положил его на высокую траву прямо перед газонокосилкой. - Я ни хера не видел, - прошептал я. А потом запустил косилку.Перевод Игоря Шестака
Безмолвие скорби
1
Он долго стоял, просто глядя в окно спальни наверху, слушая звуки ленивого весеннего дня. Где-то вдалеке собачий лай; хор газонокосилок; сладкая музыка детского смеха; мягкий гул уличного движения. Он стоял, не в силах пошевелиться, не в силах дышать, не в силах разобраться в мыслях, бешено кружащихся в голове. Прозрачные занавески, колеблемые легким ветерком, трепетали и касались его рук, а в воздухе стоял густой аромат скошенной травы и свежих цветов. Он наполнял комнату обещанием лета. Он снова взглянул на фотографии, просто мимолетный взгляд, и внезапно солнце стало невыносимо горячим на его лице, обжигающим, удушающим. Он сделал шаг назад в комнату. Закрыл глаза. И тут у него начали дрожать руки, и он обнаружил, что не может их остановить. Фотографии выскальзывали из его пальцев и беззвучно падали каскадом на ковер. Сваливались в кучу, как карты после игры в покер. Один за другим они падали, пока его руки не опустели. Потом он заплакал.2
Он не плакал со дня похорон, с безоблачного июньского утра шесть дней назад, и теперь горячие и гневные слезы струились по его щекам. Он рыдал с огромной силой, но тихо, боясь, что другие услышат, боясь, что они бросятся утешать его. Он сел на край кровати и глубоко, со свистом втянул в себя воздух. Через некоторое время давление на его грудь ослабло, и он почувствовал, что волнение немного улеглось, но его живот оставался сжатым и напряженным. Он пришел сюда, в этот дом смерти, со смесью страха и печали. Это была такая ужасная обязанность - самая трудная из всех, с которыми он когда-либо сталкивался, - но это был его долг. Он был здесь не единственный. Всего их было восемь в общей сложности. Трое (его дочери, все замужем и живут в далеких городах) сидели внизу, разговаривая на заднем крыльце, отдыхая после долгого утра изнурительной работы. Остальные (зять и трое давних соседей) двадцать минут назад отправились в центр за добавкой в поисках напитков, пиццы и сэндвичей. И он остался один в доме.3
Он нашел их в шкафу в спальне. Спрятанными в коробке из-под обуви. Она была тщательно скрыта грудой барахла из одежды, вешалок и изношенных кроссовок. В коробке были и другие вещи, но хуже всего были фотографии. И их там были десятки.4
Происшествие попало в газеты и теленовости всего Запада, вплоть до Эмитсбурга, и Востока, вплоть до Балтимора. Да, уж; это было довольно большое событие для тихой июньской недели. Задействованы девять легковых и два грузовых автомобиля. Серия эффектных взрывов. Семь мучительных смертельных случаев, в том числе владелец Хейгерстаун Бэйсокс (бейсбольный клуб местной низшей лиги; в настоящее время в четырех играх от первого места), ветеран, двадцать лет проработавший в полиции округа Колумбия, молодой умственно отсталый мальчик, и местный герой. Именно в спальне этого местного героя Фрэнк Мартин сидел один с кучей фотографий и своими тревожными мыслями.5
Фрэнк, когда-то давно, лет в двадцать пять, работал уборщиком в жилом комплексе недалеко от Питтсбурга. В течение первого месяца работы он был вынужден помогать убирать однокомнатную квартиру женщины, покончившей жизнь самоубийством. У женщины не было ни семьи, ни друзей, никого, кто бы скорбил по ней и мог забрать ее вещи на память. Так что эта работа выпала на долю служащих. Фрэнку не нравилось этим заниматься. Все утро и весь день, пока он упаковывал ее личные вещи и складывал их в коридоре, чтобы остальные вынесли их к грузовику, ему казалось, что стены смыкаются вокруг него. Он чувствовал себя подлецом, копающимся в чужой жизни. Даже тогда, когда он боролся с картонными коробками и упаковочной лентой, он ясно знал, что детали этого дня будут преследовать его вечно; он никогда не сможет забыть, какие тарелки и посуда были у женщины на кухне, названия книг на ее полках, простые гравюры и картины на стенах, ее любимый цвет обуви, стиль платья, который она предпочитала, как ее почерк выглядел в списке покупок, прикрепленном магнитом к двери холодильника. И так много других мелочей, о которых он не имел права знать. В течение нескольких дней после работы Фрэнк испытывал такое глубокое чувство печали, что несколько раз плакал при воспоминании об этом, и его обычный ночной семичасовой сон превратился сначала в пять часов, потом в три, потом почти в ничто. Когда его аппетит начал уменьшаться, Сара (его жена, на тот момент чуть больше года) убедила его взять выходной, и они уехали за город на два дня отдыха, релаксации и волшебства.6
Фрэнк вспомнил тот давний день и сразу понял печальную иронию. Вот он, после стольких лет, снова убирает за мертвыми. Его руки все еще дрожали, но теперь уже можно было собрать цветные полароиды, хоть и очень медленно. Он присел на одно колено, подбирал их правой рукой и собирал стопкой в левую. Он делал это, не глядя на картинки. Он увидел достаточно. Закончив, он бросил их в коробку из-под обуви, которая теперь лежала на кровати, и вернул коробку в хаос на дне шкафа. Он бросил сверху сложенные свитера, закрыл дверь и спустился вниз.7
Обед состоял из клубного сэндвича, кукурузных чипсов и банки ледяной колы. Они поели на улице за столиком для пикника. Фрэнк заставил себя вымыть тарелку; он знал, что они беспокоятся о нем и будут наблюдать. На самом деле, он ни на секунду не сомневался, что Сара попросила одну, или даже всех троих девушек убедиться, что он не пропустит свой обед. "Ему понадобится энергия", вероятно, сказала она. "Так что убедитесь, что он что-то ест", даже если это просто шоколадка. Боже мой, думал он, наблюдая, как две белки гоняются друг за другом на старой плакучей иве, у него есть такая замечательная старая леди. Как и накануне, после обеда все остались на залитом солнцем заднем дворе, планируя, какую часть дома очистить следующей, и обсуждая, какие коробки и куда нужно перенести. Фрэнк говорил очень мало. Вместо этого, он изучал лица своих друзей и родственников, слушал их голоса, наблюдал за их жестами и выражениями, и был удивлен, когда чуть не расплакался. Боже, как он любил этих людей. Любил их сильные и слабые стороны. Ему нравилось то, как они выглядели после всех этих долгих лет. Он с радостью принял бы смерть за каждого из них - обменял бы свое дыхание на их - и он знал, что это чувство взаимно... но никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Совершенно одиноким.8
В конце концов, как и много раз за последнюю неделю, разговор перешел к приятным и любимым воспоминаниям. Фрэнк сел в высокую траву, вытянул ноги и стал слушать знакомые истории: День, когда Чаку исполнилось шесть лет, и он упал лицом в фонтан желаний в торговом центре Гейтуэй… Летний день, год спустя, когда он убежал из дома и в конце концов был опрыскан сердитым скунсом в старом лесу Хансона... Время, когда он был почти исключен из школы за освобождение лягушек из биологической лаборатории… Лето, когда он спас жизнь женщине на пляже, бросившись к ней и начав сердечно-легочную реанимацию, пока подросток-спасатель стоял, застыв в ужасе… Погожий весенний день, когда он с отличием окончил юридическую школу и был лучшим в классе... День, когда он женился на своей замечательной Мэри Эллен… Волшебная ночь, когда родились близнецы… День, когда он был избран мэром их маленького (”но растущего") города, самым молодым, в возрасте тридцати трех лет, да еще и местный в придачу… Несмотря на полуденное солнце, руки Фрэнка казались холодными, а грудь ледяной. Он слушал вполуха, кивал, когда чувствовал, что это уместно, несколько раз притворно смеялся, но в основном просто грустно улыбался. Вскоре он обнаружил, что его мысли переключились с разговора на одно воспоминание: Это был одиннадцатый день рождения Чака, и они провели его вместе. Это было единственное желание Чака на день рождения в тот год: провести весь день с отцом, только вдвоем. Они планировали этот день несколько недель, и когда он наконец наступил, они окунулись в него с головой, как пара молодых братьев, а не отец и сын. Первым делом они выловили сома на большой излучине Хансонс-крик (и им очень повезло с уловом). Затем, быстро приняв душ и пообедав пиццей в торговом центре, они смотрели на Мемориальном стадионе, как их Ориолс и Рэд Сокс сражаются на вылет в двух матчах за вечер. Это был прекрасный день, увенчанный послематчевой фотографией отца, сына и Брукса Робинсона, их любимого бейсболиста... Фрэнк, к своему изумлению и ужасу, почувствовал, как на его лице появляется улыбка, и тут же подавил ее. Увеличенная и помещенная в рамку копия той фотографии с дня рождения гордо висела в его рабочем кабинете - неожиданный подарок Чака в честь выхода на пенсию два года назад. Мысленно Фрэнк представил себе эту фотографию, висящую рядом с увеличенной, одной из фотографий, находящихся наверху, - сравнение его сына, “что было тогда, а что сейчас”. В его мозгу мелькнула эта картина в мрачных деталях, и на одно пугающее мгновение ему показалось, что его стошнит.9
Это были фотографии голых детей. Глянцевые, полноцветные фотографии. Одиночные снимки. Парами. Групповые снимки. Фрэнк подумал о фотографиях - образах настолько извращенных и невыразимых, что ничто за шестьдесят четыре года жизни не подготовило его к их виду, - и на мгновение ему показалось, что это сон. Что ощущение травы, солнца и ветра тоже было частью сна. Что далекие голоса и лица вокруг него были воображаемыми, а не реальными. Он закрыл глаза и опустил голову. Почувствовал, как трава щекочет ему затылок. Слушал биение своего сердца. Но он знал, что это не сон. И он знал, что видел: коричневую коробку из-под обуви, полную глянцевых журналов с отвратительными картинками, потрепанный ежедневник с таинственными адресами, телефонами и загадочными записями о встречах, пару видеокассет без этикеток, а также десятки и десятки фотографий... некоторые из них запечатлели улыбающееся изображение его единственного сына.… И на этих фотографиях Чак был не один.10
Фрэнк Мартин растянулся на прохладной траве и слушал тишину. Весь район, казалось, отдыхал в полдень, и он снова остался наедине со своими мыслями. Все остальные вернулись в дом, и время от времени он слышал приглушенный голос, или эхо шагов, или мягкий стук передвигаемой коробки. Но в основном он вообще ничего не слышал. Он сидел там, уставившись в окно спальни, и вскоре его руки начали дергаться. Он сложил их вместе и сжал. Ему пришло в голову, что он, вероятно, сходит с ума. Вихрь мыслей крутился в его голове: Он подумал о Саре и остальных. Что он им скажет, что он может им сказать? Что Чак не тот сын, брат, друг, за которого все его принимали? Он подумал о Мэри Эллен, молодой жене Чака, тоже погибшей в аварии. Подозревала ли она что-нибудь? Замечала ли она тревожные звоночки? А потом он подумал о самом худшем... о близнецах. Два свертка радости, энергии и надежды, в безопасности в доме у бабушки. Что было бы с ними в будущем, если бы не несчастный случай? Найдет ли он (милый Иисус, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не правдой!) их наверху на этих фотографиях? На этих видео? Он чувствовал, что задыхается от этих мрачных вопросов, но задавал их себе медленно и осторожно, и маленький кусочек его сердца разрывался и умирал с каждым его ответом. Спустя долгое время он встал и вошел в дом, в мир, не имеющий смысла. Никакого смысла.Перевод Игоря Шестака
После того, как упали бомбы
Старик был слеп, с крошками в бороде. Он сидел в кресле-качалке с недоеденным печеньем, лежащем на бумажном полотенце на коленях. Его левая рука дрожала. Он все еще чувствовал опасность. Я сел в кресло напротив него, наблюдал за ним и ждал. Он откусил еще кусочек печенья и положил его обратно на бумажное полотенце. Я заметил, что его правая рука не дрожит. Рука, которой он стрелял, если это тот человек, о ком я думал. Он медленно жевал, а я смотрел, как крошки падают у него изо рта и присоединяются к остальным, прячущимся в его неухоженных усах. Я слышал, как за хижиной работают люди, а еще дальше - детский плач. Наконец, после еще одного кусочка, он заговорил, и его голос был голосом человека намного моложе, чем он выглядел. - Прошу прощения, что не предложил вам что-нибудь поесть. Мы засаживаем эти поля, но сейчас ничего не растет. Как и везде, почва отравлена. Но мы всё продолжаем пробовать. - Не стоит извиняться. Ваша дочь любезно дала мне воды. Этого более чем достаточно. - Моя дочь все еще красива, не так ли? Я колебался, прежде чем ответить. - Да, ваша дочь очень красива. - На прошлой неделе у нее был день рождения. Ты знаешь, сколько ей лет? Я даже примерно не мог определить возраст его дочери; все выглядели старше своих лет. "Старику" передо мнойбыло, вероятно, только за пятьдесят. Нам всем повезло, что мы остались живы. - Она моложе меня, это все, что я знаю. Старик рассмеялся. - Ответ политика. Или, может быть, просто доброго человека. - Честного. - Мой друг сказал мне, что ты честный человек, - сказал он, кивая. - И историк. - Боюсь, это слишком громко сказано. Я записываю истории, которые слышу. Те, кто их читает, решают, являются ли они историей или просто байками у костра. - А сегодняшняя история… моя история, ради которой ты прошел все эти мили… какой она будет? - У меня такое чувство, что будет всего понемногу, не так ли? Старик хлопнул ладонью по подлокотнику кресла-качалки и расхохотался. И снова сила звука, доносящегося изнутри, не соответствовала хрупкости тела снаружи. - Ты мне нравишься, молодой человек. Судя по всему, ты так же мудр, как я слышал. С гримасой боли он поудобнее устроился в кресле. - Однако я слеп, поэтому в этом плане я ограничен. Я рассмеялся прежде, чем смог остановить себя. - У меня другое ощущение... что, возможно, вы видите вещи лучше, чем большинство мужчин со здоровыми, даже внимательными глазами. Старик снова кивнул, его усталая улыбка исчезла. - Так было не всегда…┅╬┅
До того, как упали бомбы, я был школьным учителем. Английский в средней школе. Наиболее "зоркими" делами, которыми я занимался, была слежка за учениками, передающих записки в классе или пытающихся списать контрольную по лексике. Какое-то время после войны, если то, что произошло на самом деле, можно назвать войной, я был таким же, как и многие другие выжившие. Напуганный. Обозленный. Растерянный. Но, в отличие от многих других, мне посчастливилось иметь семью, которая пережила первоначальную катастрофу. Поэтому, несмотря на трудности, я считал, что мне вдвойне повезло. Я был не один, и мне было ради чего жить. Мы жили в сельской местности Западной Вирджинии, далеко, я полагаю, от чего-либо имеющего даже умеренное тактическое значение, и в результате мы смогли избежать большинства зон поражения бомб и самых тяжелых уровней радиации. Как бы смешно это сейчас ни звучало, когда-то я считал наш городок одним из немногих безопасных убежищ, сохранившихся после бомбежек. Не то, чтобы наше отдаленное местоположение имело значение для многих горожан. Большинство предпочло уйти, и больше о них никто не слышал. Ни один не вернулся. Мы с женой и дочерью решили остаться, вместе с одиннадцатью другими семьями, и здесь мы все еще остаемся спустя все эти годы. Немного нас потрепало, но большинство выжило, и что-то я сомневаюсь, что другие могут похвастаться тем же. Первый год мы жили под землей в шахтах. Как голодающие землекопы. Мы считали, что это наиболее безопасный вариант, и в течение первых двенадцати месяцев потеряли всего шестнадцать человек, а приняли незнакомых людей, в общей сложности двадцать три взрослых и тринадцать детей. Мы ели консервы и пили бутилированную воду, которую смогли собрать из заброшенных магазинов и домов в городе. Все было нормировано с первого дня; мы знали, какое будущее нас ждет. Бенджамин Трэверс и Фрэнк Додд совместно взяли на себя роль лидеров; до того, как упали бомбы, Бенджамин был полицейским, а Фрэнк, отставным старшим сержантом морской пехоты. Они взяли на себя ответственность за распределение обязанностей между мужчинами и женщинами. Приготовление еды. Уборка. Вынос мусора. Разведка. Сбор оружия. Даже караульная служба. Эта иерархия, казалось, работала хорошо, пока однажды ночью мы не были разбужены выстрелом около входа в шахту. Бенджамин покончил с собой без каких-либо предвестников или объясняющих причин. После этого за дело взялся Фрэнк, а я по-прежнему оставался на заднем плане, выполняя свою повседневную работу вместе с остальными. Но все изменилось за несколько недель до нападения.
┅╬┅
- Вы не возражаете, если я кое-что запишу? - спросил я, доставая блокнот из сумки. Он взмахнул морщинистой рукой. - Только не жди, что я замедлюсь или повторюсь. Эта история рассказывается один раз.
┅╬┅
Прошло пятнадцать месяцев после того, как упали бомбы, а основная группа из нас все еще жила как животные в шахтах; но впоследствии мы приняли решение попеременно ротировать группу из десяти человек над землей. Человеческие подопытные кролики, которые должны были определить, насколько вредна оставшаяся радиация, и какие другие факторы могут повлиять на нас, если мы решим вернуться в город. После долгих обсуждений десять из нас - девять мужчин и одна женщина - вызвались принять участие в эксперименте. Две группы по пять человек, чередуясь посменно по одному месяцу каждая. Я был одним из тех, кто вызвался добровольцем - первое из многих решений, которые разозлили и обеспокоили мою любящую жену. Но после года, проведенного под землей, во мне что-то вспыхнуло, какая-то неугомонность, которую невозможно было успокоить, независимо от того, сколько задач я выполнял и какой огромный путь я проделал. Моя Энни называла это безрассудством и желанием умереть; я называл это жизнью. Мы впятером в моей группе - все мужчины - жили под одной крышей в течение нашего месяца, проведенного над землей. В старой хижине дубильщика в северной части города. Хижина стояла на поросшем деревьями гребне, откуда открывался живописный вид на долину. Что еще более важно, если вы не знали, что на этом гребне находится хижина, ее почти невозможно найти. Все мы, скученные в одной и той же трехкомнатной хижине, выглядели бы не очень привлекательно, если бы прожили в таком тесном помещении более года; но так было безопаснее, и также считалось, что это наилучшая обстановка, в которой можно наблюдать любые тонкие изменения, которые могли произойти между нами. Как оказалось, в конечном итоге радиация вообще не была большой проблемой в эти короткие периоды наверху. Другие выжившие - чужаки - оказались гораздо опаснее. Поначалу, в первые месяцы после того, как упали бомбы, это были в основном группы мужчин, женщин и детей, очень похожие на людей из нашего собственного города, которые решили собрать вещи и двигаться дальше, в надежде найти что-то лучшее, возможно, даже управляемое правительством безопасное убежище. В первые дни ходило много таких слухов. С этими людьми не было никаких проблем. Они пересекали холмы и входили в город усталыми, измученными группами, похожие на переселенцев со Старого Запада. Некоторые из них предпочли остаться с нами, но большинство, после дружеских рукопожатий и обнадеживающих обещаний прислать помощь, если они ее найдут, двигались дальше. Время от времени одинокий мужчина или женщина шатались по городу, чаще всего безумные, как шляпник из страны чудес, и в два раза более шумные. Однажды, когда мы с Рэнди Коннерсом ехали по городу в разведывательном патруле, мы увидели совершенно голого мужчину, зигзагами пробиравшегося по главной улице с пистолетом в одной руке и чем-то похожим на дохлую крысу в другой. Его тело было покрыто ярко-красными каракулями, нарисованными чем-то похожим на перманентный маркер. Мы всегда оставляли этих людей одних в своих блужданиях. Но с течением времени мы заметили нечто более тревожное. Все больше и больше этих бродячих банд состояло исключительно из вооруженных людей. Обычно они передвигались по долине в буйном, шумном, а чаще всего, пьяном виде. Мы прятались от этих людей и смотрели с молчаливой благодарностью, когда они проходили мимо. Но в день нападения все было по другому. Прошло две недели после того, как мы впятером заехали в старую хижину Таннера. Мы с Дугом Лоуренсом отдыхали на валуне размером со школьный автобус, курили самодельные сигареты и смотрели, как солнце поднимается над горизонтом, когда мы оба одновременно заметили их. Их было восемь. Двигались быстро, в шахматном порядке, как единое целое. Использовали ручные сигналы. Они пробирались через долину с дисциплиной, скоростью и скрытностью воинской части. Мы спрятались и последовали за ними, стараясь двигаться как можно тише, а когда увидели, что они переправляются через реку, поспешили обратно в хижину, чтобы рассказать остальным, думая, что мы в безопасности. Но мы ошибались. Мы были не более чем в полумиле от хижины, когда услышали выстрелы. Быстрые, громкие очереди автоматического оружия. Секунд тридцать, а потом тишина. Мы бежали так быстро, как только позволяла местность, но было слишком поздно. Мы почувствовали запах пороха еще до того, как показалась хижина, а потом запах крови. Рэнди лежал лицом вниз в грязи перед хижиной, его спина была изрешечена пулями, а двое других мужчин валялись на забрызганном кровью крыльце, и нигде не было видно их оружия. Убедившись, что наших друзей уже не спасти, а чужаки ушли, мы обыскали хижину и обнаружили, что еды и воды нет, а оружие троих мужчин уничтожено. Их каким-то образом безоружными выманили на улицу, а потом напали. Мы с Дугом собрали все, что смогли унести, и вернулись в шахты, чтобы рассказать остальным. На следующее утро на рассвете пятеро из нас вернулись в хижину и похоронили мертвых.
┅╬┅
- И тогда вы решили уйти и помогать другим? Старик покачал головой. - Это было позже... когда стало абсолютно необходимо. Он глубоко вздохнул, и я понял, что воспоминания становятся болезненными. - Мы продержались в шахтах еще шесть недель после того, как были убиты наши люди, но потом у нас не было выбора, кроме как идти на поверхность. Еда и вода заканчивались, и люди начали вести себя странно. Безумно странно, если вы понимаете, что я имею в виду. Нужно было что-то менять. Больше всего нам нужна была надежда. - Вы не боялись, что чужаки вернутся снова? - Да, те же самые люди, - кивнул он. - Или другие, еще хуже. Я посмотрел на старика и понял, что больше не боюсь его. - Что вы сделали? - Мы работали посменно, возводили бункеры и стены, и превратили город в крепость. Мы выставили дозорных вдоль хребта, чтобы предупреждать нас о путниках. Мы по-прежнему приветствовали всех с добрыми намерениями и помогали тем, кому могли. Но теперь мы были осторожны, даже параноики. - Тогда почему вы решили уйти? - Я ушел, потому что моя дочь была больна, а мои друзья голодали.
┅╬┅
Элизабет тогда было двенадцать. Даже после бомбежки она была ангелом. В отличие от многих других выживших детей, которые проводили свои дни, чувствуя себя совершенно беспомощными и в слезах, Элизабет проводила большую часть своего времени, читая и помогая другим. К тому времени, как мы покинули шахты и переехали в город, она умела готовить, шить, убирать и оказывать первую помощь не хуже любого взрослого в лагере. Всё без единого слова жалобы. Но потом она заболела. Сначала мы боялись, что это из-за радиации она потеряла аппетит и силы, и у нее поднялась температура. У некоторых из нас начали проявляться незначительные последствия излучения - выпадение волос, выпадение зубов, волдыри на коже - но большинство из нас оставались, по крайней мере на первый взгляд, непораженными. Это Гвен Сандерсон, старая школьная медсестра, вскоре помогла нам понять, что это вовсе не радиация; скорее всего это был какой-то вирус, бушующий в теле нашей маленькой девочки, а также в телах еще десятка горожан. Все больше и больше других заболевали. И у нас не было антибиотиков. И заканчивались обезболивающие, консервы и бутилированная вода. Тем вечером мы провели собрание в Мемориальном парке и проголосовали. Было решено, что поисковая группа из четырех вооруженных людей будет немедленно отправлена на поиски медикаментов и припасов. Когда пришло время выбрать добровольцев, моя рука поднялась первой. Энни сначала плакала, а потом, когда мы вернулись домой, она разозлилась. Когда стало ясно, что ее суровый взгляд и еще более резкие слова не заставят меня передумать, она снова заплакала. Но я никогда не колебался. Элизабет была больна, и мой город медленно умирал от голода; кто-то должен был найти помощь, и быстро. Мы уехали на рассвете на следующее утро. Вчетвером, верхом на лошадях. Вооруженные ружьями и пистолетами, таща с собой, в основном, пустые рюкзаки, мы надеялись, что по возвращении они будут набиты до отказа. Несмотря на ранний час, большая часть города вышла пожелать нам удачи и попрощаться. Энни посылала мне воздушные поцелуи, слезы текли по ее щекам, но Элизабет осталась дома в постели. Мы помахали на прощание и направились на восток.
┅╬┅
- Извините, что прерываю, - сказала дочь старика позади нас. - Я подумала, что вы оба хотите пить. Она протянула мне пластиковый стакан с водой, не глядя в глаза, затем поставила второй стакан на маленький столик рядом с креслом отца. - Спасибо, - сказал он, улыбаясь и нащупывая стакан. - Спасибо, Элизабет. Я заметил, что улыбка на лице старика дрогнула, и понял, что было неразумно называть ее по имени. Он мог быть старым и слепым, но не было ничего более опасного, чем отец-защитник. Элизабет вышла из комнаты, не сказав больше ни слова, и он продолжил. - Нас не было девять дней…
┅╬┅
Первые несколько дней мы обыскивали дома, магазины, сараи, школы, даже заброшенный полицейский участок и ничего не нашли. Мы были измучены, подавлены и воняли хуже, чем любое человеческое существо во вселенной. От нас пахло хуже, чем от лошадей. Мы решили дать нам еще один день и затем возвращаться. А потом нам повезло. Один из нас заметил вдалеке озеро, и мы все согласились, что пришло время немного отдохнуть и помыться. Чтобы добраться до озера, мы пересекли луг, а затем густую рощу деревьев, и именно среди этих деревьев мы наткнулись на брошенный кемпер. Кемпер был старым, покрытым бамперными наклейками Grateful Dead[13], с четырьмя спущенными шинами - забавно, когда ты помнишь такие вещи, - но мы все равно обыскали его, не ожидая найти что-либо ценное. Боже, как мы были неправы. Внутри мы нашли коробки с консервами и ящики бутилированной воды. Больше, чем все мы могли бы унести. Мы также обнаружили небольшой арсенал автоматического оружия, более сотни книг в мягкой обложке и, что самое главное, две сумки, полные медикаментов и различных лекарств. Я был тем, кто нашел тело, свернувшееся калачиком в спальной койке кемпера. Большая часть плоти разложилась, но можно было сказать, что когда-то это был человек с длинными седыми волосами, стянутыми сзади в конский хвост. Его костлявые руки все еще держали потрепанную кожаную Библию. Мы похоронили его на краю луга, под старым кленом, взявшись за руки в благодарственной молитве. Затем, отказавшись от мытья в озере, мы упаковали столько, сколько наши лошади могли тащить, и отправились домой. Нам потребовалось два дня круглосуточной езды, чтобы добраться туда, но мы успели вовремя, чтобы лекарства помогли Элизабет и другим. Еда и вода были инвентаризированы и размещены в городской кладовой, а медикаменты отправились под замок в нашу импровизированную больницу. Три дня спустя я повел группу из шести человек обратно в лагерь, и мы привезли все оставшиеся припасы домой. В то время это казалось чудом.
┅╬┅
- Вы видели кого-нибудь еще? - Нет, не в те первые две поездки. Однажды ночью мы кого-то слышали. Человек кричал в темноте. Но он был далеко, и мы его так и не искали. - А во время последующих поездок? - Позже... Да, встречали. - Хорошие парни или плохие? - И те, и те. Старик почесал усы, стряхивая на колени дождь крошек. - Мы старались помочь как можно большему числу людей. Если мы находили шесть ящиков воды и натыкались на других нуждающихся, мы давали им ящик с нашим благословением. Кто хотел остаться, отправлялись домой вместе с нами. Но от многих других... мы прятались. - Вы когда-нибудь снова видели тех людей со дня засады? Он кивнул. - Да... но это было много лет спустя, и еще одна часть этой истории. Мне не терпелось спросить больше, но я знал, что сейчас лучше последовательно двигаться дальше. - Как часто вы уезжали из города на эти... миссии? - Сначала, только по мере необходимости. Когда что-то было нужно. Но потом ... - он замолчал и потянулся за стаканом воды. Сделал глоток. Я ждал, что он продолжит. Когда он этого не сделал, я спросил: - Позже... что случилось? Он осторожно поставил стакан обратно на стол, и тогда я почувствовал, что он смотрит на меня своими невидящими глазами. - В город приехал незнакомец. Почти умирающий человек. Со своей историей...
┅╬┅
Его звали Джозеф, и он был самым большим человеком, которого я когда-либо видел. По меньшей мере шесть футов шесть дюймов и двести семьдесят фунтов[14]. Гора толстых черных мышц. И он истекал кровью от огнестрельного ранения в живот. Как он прошел те мили, которые, как он утверждал, прошел, выше моего понимания; какую боль он, должно быть, перенес. Сначала мы держали его под вооруженной охраной, оказывая первую помощь, и разрешили ему поправляться в нашей больнице. Его грубые размеры и очевидная сила пугали нас. Но было и еще кое-что: он был слишком спокоен, слишком осведомлен. Даже в тумане обезболивающих он, казалось, каким-то образом - впитывая каждое твое слово - был настороже. Неделю спустя он удивительно быстро встал на ноги; все еще слабый, но способный ходить с тростью в течение коротких периодов времени. Мы уже решили попросить его уйти, как только он полностью выздоровеет, когда однажды вечером он нашел меня в поле и с большим трудом рассказал мне о Камелоте. Сначала я не понял и подумал, что он мне рассказывает что-то хорошее. Целый город, защищенный бетонными стенами - с обилием еды, воды и припасов; даже такая роскошь, как настоящие врачи и ученые, а также элементарные электрические и ирригационные системы - все это охранялось собственной службой безопасности, вооруженной до зубов. Это было похоже на рай. Но потом он объяснил все более подробно, и я понял, что новости были далеко не хорошими. Камелот контролировался властолюбивыми мужчинами и женщинами, чья хитрость и безжалостность были сравнимы только с их жестокими амбициями. Они не допускали посторонних в свои драгоценные стены. Любые выжившие, кто приближался, были либо убиты, либо взяты в плен и превращены в рабов, чтобы работать на их полях или выполнять другой ручной труд. Но этого было недостаточно. Они рассылали миссии по поиску и истреблению - казнили и грабили всех остальных выживших, которых смогли найти. Они сжигали дотла целые поселения. Убивали мужчин, женщин и детей без угрызений совести. Любой, кто жил за пределами их стен, считался угрозой и врагом. Когда я спросил его, откуда он узнал об этом, Джозеф с большим стыдом объяснил, что когда-то был членом этого города. Высокопоставленный офицер, отвечающий за десятки людей, но как только он понял истинные намерения городских лидеров, он улизнул посреди ночи и сбежал. Он был ранен бдительным часовым, но сумел ускакать верхом. Он ехал до тех пор, пока его лошадь, тоже раненая, не умерла, а затем прошел остаток пути пешком. По его прикидкам, Камелот находился примерно в пятидесяти милях к северо-западу от нашего города. Он полагал, что это только вопрос времени, когда они найдут нас... и уничтожат.
┅╬┅
- Так он остался? - спросил я, подавшись вперед в своем кресле. - Он никогда не уходил от нас. Со временем Джозеф стал моим лучшим другом, моим братом. - И он творил добрые дела? Старик медленно кивнул, вспоминая. - До того дня, как он умер. - Как он умер? - спросил я. - Я лучше расскажу как он жил…
┅╬┅
Я решил поделиться новостями о Камелоте только с небольшой группой людей в городе, и Энни не входила в их число. Конечно, я чувствовал себя ужасно из-за этого, но я не хотел вызвать ненужную панику или беспокойство. Кроме того, у меня была идея. Пока Джозеф продолжал восстанавливать силы, мы спокойно выставили двойных часовых и сделали все возможное, чтобы укрепить городские стены. В основном построенные из глины и дерева, стены хорошо служили на протяжении многих лет, обеспечивая достаточную защиту от неорганизованных бродяг, оказавшихся рядом с нашим городом; но мы все знали, что они будут бесполезны против организованных войск любой численности. Тем не менее, мы сделали все возможное. Каждый вечер, закончив работу, я сидел на улице, курил и разговаривал с Джозефом. Я очень быстро полюбил его, как и моя семья. Он часто играл в карты с Элизабет и учил ее разбираться в звездах по ночам. Он настоял на том, чтобы помогать Энни убирать со стола после каждого приема пищи и рассказывал ей истории о своей собственной матери, матери-одиночке, которая вырастила его и трех его братьев, работая в дневную смену в больнице и в ночную смену в Данкин Доунатс[15]. У Джозефа был заразительный смех и добрая душа. Он не рассказывал о своей жене или детях, а мы и не спрашивали. Этот урок мы очень быстро усвоили после бомбежек. К тому времени, когда Джозеф достаточно окреп, чтобы путешествовать, и я рассказал ему о своем плане, мне казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь. Через два дня мы выехали одни. Черный гигант и школьный учитель.
┅╬┅
- И с этого начались ваши рейды? - спросил я, делая пометки в блокноте. Старик проигнорировал мой вопрос. - Мой план состоял в том, чтобы Джозеф отвел нас к Камелоту, который мы должны были осмотреть с безопасного расстояния. А по ходу внимательно наблюдать за любыми признаками готовящегося рейда со стороны Камелота или - наш самый большой страх - наступления вооруженных формирований. Это была в основном разведывательная миссия, предназначенная для того, чтобы мы чувствовали себя более уверенно, зная, что никто не смотрит в нашу сторону в поисках Джозефа. Но у меня были и другие планы…
┅╬┅
Мы наткнулись на отряд в сумерках на третий день нашего путешествия. Джозеф прикинул, что к тому времени мы были уже в пятнадцати милях от города. Его первоначальное предположение, что Камелот находится примерно в пятидесяти милях к северо-западу от нашего города, теперь выросло до семидесяти миль; факт, который принес мне большое облегчение. В отряде было шесть человек. Вооруженные и верхом на лошадях. Даже издали Джозеф узнал двух мужчин из Камелота. Мы следили за ними в течение нескольких миль на запад и видели, как они заняли позиции вдоль травянистого обрыва. Час спустя, спрятавшись за деревьями, мы с ужасом наблюдали, как они вынырнули из своего укрытия и окружили группу ничего не подозревающих выживших, большинство из которых были женщины и дети. Двое выживших - мужчина и ребенок - вырвались на свободу и попытались бежать, но их хладнокровно застрелили. Выстрелами в спину. Когда люди спешились и начали рыться в вещах выживших, держа их под прицелом, мы с Джозефом тихо обошли их сзади, только тени виднелись в лунном свете. Мы остановились в тридцати ярдах позади них, с оружием наизготовку - винтовка у меня, пистолет у Джозефа, - посмотрели друг на друга и кивнули. Я знаю, что это звучит храбро; я знаю, что это звучит героически; но это не так. Я был напуган до чертиков; но больше всего, я был зол. Я вышел из укрытия первым, идя беззвучно, как отец учил меня передвигаться по лесу, охотясь на оленей. Не успел я сделать и несколько шагов, как почувствовал рядом с собой Джозефа. Я остановился, поднял винтовку и прицелился в одного из мужчин. - Черная шляпа, - прошептал я, обозначая свою цель. Из темноты рядом со мной: - Тощий мудак слева от него. Потом мы оба нажали на курок.
┅╬┅
Старик закашлялся, и этот резкий звук я почувствовал глубоко в собственной груди. Он потянулся и глотнул воды, но кашель, казалось, только усилился. Я заметил, что обе его руки задрожали, лицо побледнело. Я как раз вставал со стула, чтобы позвать на помощь, когда Элизабет в спешке вбежала в комнату. - Вот, попробуй это. Она поднесла к его рту детский голубой ингалятор. Он тут же обхватил его губами, и она нажала на кнопку. Раздался шипящий звук, и когда она убрала ингалятор от его рта, кашель старика прекратился. Он сидел в кресле-качалке с закрытыми глазами, медленно и ровно дыша. Через какое-то время он сказал: - Спасибо, дорогая. Мне это было нужно. - Тебе нужно отдохнуть. Я знала, что все это будет слишком тяжело. Тебе нужно... - Ты ведь знаешь, на кого ты сейчас похожа, не так ли? Она невольно улыбнулась, и я думаю, что именно в этот момент я влюбился в нее. - Я похожа на маму. - Верно. Точная копия. - Только не надо ко мне подлизываться, мистер. На этот раз это не сработает. - Я ведь не говорю комплименты кому-то чужому. Просто говорю правду. Он повернулся в мою сторону. - Верно, дружище? Я все еще улыбался Элизабет. Я ничего не мог с собой поделать. - Верно. Она закатила глаза, глядя на меня. - Папа, я действительно думаю, что ты должен... - Мне нужно, чтобы ты и мой новый друг помогли мне выйти на крыльцо, чтобы я мог закончить эту историю и съесть немного своего ужина. Так мы и сделали.
┅╬┅
Нелегко убить человека. Но именно это мы и сделали той ночью. Всех шестерых. Мой план изначально состоял в том, что мы с Джозефом начнем перехватывать их набеги и возвращать то, что они украли, людям, которых они ограбили. Если мы их быстро не найдем, то будем доставлять припасы в город для своих нужд. В тот первый раз все произошло случайно. Следующие десятки раз - нет. Мы научились устраивать засады; обходить врага, превосходящего нас силой и огневой мощью, с флангов; устанавливать мины-ловушки на дорогах; наносить быстрый удар и исчезать на местности, не оставляя ни следа от нашего передвижения. И мы научились убивать без пощады, когда это было необходимо. Это никогда не было легко, и мне это никогда не нравилось, как некоторым мужчинам, но я заметил, что для школьного учителя в этом я был чрезвычайно хорош. У меня была твердая рука и верная цель. Мы с Джозефом научились доверять друг другу свои жизни и верить, что то, что мы делаем, имеет цель и смысл. Мы забирали еду и воду. Мы забирали оружие и боеприпасы. Мы забирали надежду. И все это мы либо отдавали другим нуждающимся, либо тащили в город для своих. Прошло несколько месяцев, прежде чем власть предержащие в Камелоте поняли, что происходит, но к тому времени было уже слишком поздно.
┅╬┅
- Так вот когда начались эти истории? Тогда они начали называть вас Робин Гудом? На крыльце дул приятный ветерок. Заходящее солнце согревало мое лицо. - Да, некоторые начинали говорить подобную чепуху. Но на этом все. Старик опирался на прямую спинку стула, скрестив ноги на земле, на коленях у него было наброшенной толстое одеяло. Вернулся по большей части нормальный цвет лица. - Конечно, тот факт, что это была чепуха, не помешал мне называть Джозефа "Маленьким Джоном"[16]; просто чтобы вывести его из себя. И это работало. - Вы двое стали легендами.… Он нахмурился. - Для многих выживших мы олицетворяли надежду и, возможно, какую-то доброту, оставшуюся в этом мире. Но на этом все. Да, мы брали у имущих и отдавали неимущим. Но на этом всякое сравнение заканчивалось. - Что вы имеете в виду? - спросил я, оторвавшись от блокнота. - Робин Гуд в фильмах и книгах никогда особо не убивал. Он дрался со злым шерифом, воровал у богатых, чтобы раздавать бедным, и получил прекрасную леди Мэрион и все такое прочее; но все это он делал с самодовольной ухмылкой на лице и выпендрежем на каждом шагу. Эррол Флинн[17] в зеленых девичьих колготках. Но здесь была настоящая жизнь. По большей части грязная, кровавая и просто уродливая. Я ничего не говорил. Просто смотрел на него. - Конечно, мы сделали много людей счастливыми, даже спасли несколько жизней, но нам это тоже немало стоило. Меня не было в ту ночь, когда умерла моя Энни. Элизабет держала ее за руку, когда она сделала свой последний вдох, но ее другая рука была пуста. Вместо этого я бегал по долине, помогая незнакомцам, которых больше никогда не увижу. Мне до сих пор снятся кошмары о некоторых вещах, которые мы видели и делали. И мы сами потеряли много хороших людей. Некоторые из них умерли у меня на руках. Я опустил глаза. - Мне очень жаль. Он махнул мне рукой. - За что ты должен извиняться? Тебя там не было. - Я просто имел в виду... - Я знаю, что ты имел в виду. Что скажешь, если ты замолчишь и позволишь мне сейчас закончить?
┅╬┅
После первых полудюжины рейдов стало слишком трудно держать в секрете то, что мы делали. Прежде всего, мы должны были продолжать придумывать истории, чтобы объяснить, почему мы уезжаем из города, а затем еще больше историй, чтобы объяснить, где, черт возьми, мы находим все припасы, которые тащили с собой. Во-вторых, к тому времени было уже слишком много людей, которые болтали без умолку. Спустя какое-то время любой незнакомец, который пересекал наш путь, с большей долей вероятности начинал болтать об этом таинственном парне Робин Гуде и его гигантском спутнике. Когда мы наконец объяснили правду, моя жена не разговаривала со мной в течение трех дней подряд. Энни была милой старушкой, но когда она злилась, то становилась хуже, чем стая разгневанных ос. И, парень, она могла затаить обиду. Именно Джозеф в конце концов убедил ее простить меня. По сей день я не знаю, что он ей сказал, но что бы это ни было, это сработало, и я был бесконечно благодарен. Через полгода я потерял ее из-за болезни. Только что Энни была в порядке, а через неделю ее уже не стало. Это так было похоже на Джозефа. Он всегда поддерживал мир в городе. Он изо всех сил старался быть добрым и полезным людям, и они любили его за это. Особенно дети. Мы называли его Крысоловом[18], потому что за ним всегда тянулась вереница счастливых детей, куда бы он ни пошел. Кроме того, он был первым, кто добровольно соглашался на любую работу, и работал в два раза больше, чем любой другой человек в городе. Люди уважали его. И не только из-за его размеров, силы и желания работать. Он был хорошим человеком, с добрым сердцем, и мы многому научились друг у друга. По прошествии следующих нескольких лет мы с Джозефом и другими горожанами продолжали свои миссии, всегда отдавая часть захваченного тем, кому повезло меньше, чем нам. Со временем мы все реже и реже видели наемников Камелота. Время от времени мы сталкивались с другими плохими парнями, в том числе с той группой, которая устроила нам засаду в хижине Таннера много лет назад. Мы позаботились о них с той же быстрой и беспощадной эффективностью. Но Камелот оставался тихой загадкой.
┅╬┅
- Почему вы просто не поехали в Камелот и не посмотрели сами что там? Джозеф ведь знал дорогу… - Через несколько дней именно так мы и собирались поступить, мистер умник, - сказал старик, устраиваясь поудобнее в кресле. - Но вместо этого ответ пришел к нам сам собой.
┅╬┅
В последний день весны группа из девятнадцати выживших приблизилась к городу с северо-запада, неся с собой достаточно припасов для небольшой армии. Они сказали, что их несколько лет держали в плену в городе, окруженном стеной, заставляя работать в качестве рабов; но потом произошло восстание, и солдаты были свергнуты. Большая часть города была сожжена дотла, но склады с продовольствием, водой и медикаментами уцелели. Некоторые люди решили остаться и отстроиться по новому. Другие ушли искать новое место, чтобы начать все сначала. Мы пригласили этих новичков в город, и через неделю они решили остаться. Джозеф, как обычно, был одним из первых, кто помог им почувствовать себя комфортно в их новом доме. Теперь я полагаю, что достаточно долго болтал о своей жизни после бомбежек, и сомневаюсь, что ты услышал то, зачем пришел. Так что теперь я постараюсь помочь тебе, мой друг. С тех пор и по сей день жестокие времена стали спокойнее. Было очень мало эпизодов кровопролития или насилия. Казалось, что людям, наконец, надоело бороться друг с другом. Теперь мы боремся только с жизнью. Смерть и болезни все еще покрывают нас, как темный плащ, и мы ничего не можем с этим поделать. Каждый восход солнца - это подарок. Мы либо живем, либо умираем. Почва больше не дает свежих урожаев, как это было раньше, и никто не понимает, почему это внезапно прекратилось прошлой весной. Но сейчас мир таков. Полный темных тайн; и больше вопросов, чем ответов. Сейчас некоторые рожают здоровых детей. Другие чудовищ. Некоторые животные вернулись в большом количестве. Другие исчезли. Однажды вечером я сидел у костра, мои глаза устали, но все было хорошо. А на следующее утро я проснулся с восходом солнца и ослеп. Опять же, казалось, для этого не было никаких причин. Твой отец Джозеф умер три года назад. Он спокойно ушел из жизни в четверг вечером недалеко отсюда. Я держал его за руку и мы вместе смотрели на заходящее солнце; Элизабет держала его за другую руку. Солнечный свет в последний раз коснулся его лица. Он улыбнулся своей чудесной улыбкой и закрыл глаза.
┅╬┅
Я в шоке уставился на старика. Слезы выступили у меня на глазах. - Откуда вы..? - Я знал это с того момента, как ты вошел, сел и начал говорить. - Но как? - Я жил и дышал с твоим папой много лет. Я знаю звук его голоса так же хорошо, как и свой собственный. Ты говоришь совсем как он, сынок. Я вытер слезы с глаз. - Он говорил о тебе, знаешь ли. Ему потребовалось некоторое время, чтобы доверить нам твое имя и воспоминания о тебе, но как только он начал, то уже никогда не переставал об этом говорить. У него была любимая история, которую он рассказывал нам снова и снова. Мне нравилось слушать, как он говорит о тебе...
┅╬┅
Он рассказал мне, что тебя зовут Ной и что твоя мама умерла, когда ты был совсем маленьким. Поэтому вы всегда были только вдвоем. Он рассказал, что вы заботились друг о друге; вы и он против всего мира. Вы жили в Балтиморе. Днем он был офицером полиции, а каждую ночь, после того, как ты ложился спать, охранником на фабрике. Он много работал, чтобы заработать достаточно денег и отправить тебя в хорошую школу за пределы города. Он рассказал мне, что в тот день, когда упали бомбы, ты был на экскурсии со своей школой. Экскурсия в Вашингтон, округ Колумбия. Город был уничтожен. Он думал, что ты умер. Он искал тебя годами, на всякий случай, но так и не нашел. Он рассказал, что ты приходил к нему во сне, и я ему верил. Я слышал, как он иногда звал тебя во сне, когда мы были вместе в наших странствиях. В одну из тех темных ночей, сидя у огня, он и рассказал мне эту историю... Он рассказал, что одно из ваших любимых занятий - смотреть бейсбол перед сном. Иногда ты засыпал, положив голову ему на грудь. Он относил тебя в постель и целовал на ночь, прежде чем отправиться работать на фабрику. Он рассказал мне, что на твой девятый день рождения он удивил тебя хорошими местами на игру Ориолс[19]. Прямо за домашней базой. Он описал мне, как выглядело твое лицо, когда ты поднялся по пандусу и впервые воочию увидел поле. - Оно такое зеленое! - ты сам так сказал. Он всегда смеялся и смеялся над этой частью. А потом он рассказал мне все, что ты ел во время игры. Арахис и хот-доги, крендельки и мороженое. Он помнил все, что ты сказал тем вечером. Все, что ты делал. Он рассказал, что игра перешла в дополнительные иннинги, где один из игроков отбил фастболл[20] на трибуны. Он встал со своего места, поймал мяч и дал его тебе, и ты так широко улыбнулся и крепко обнял его. Иволги победили Янки тем вечером, 4-3. Вы вдвоем пошли домой, держась за руки и напевая глупые песни. Он сказал, что это был самый счастливый день в его жизни.
┅╬┅
Теперь по моему лицу текли слезы, и я не пыталась их остановить. - Он помнил... - сказал я. Старик наклонился вперед, его лицо приблизилось к моему настолько, что я почувствовала его дыхание. - Он помнил о тебе все, сынок. Он сказал, что ты его компас в ночном небе. Я нагнулся и достал кое-что из своей сумки. Вложил его в руку старика, чтобы он мог почувствовать. Он обхватил его обеими руками. - Бейсбольный мяч, - сказал он с красивой улыбкой. Слезы потекли из его глаз. Он потянулся, положил грубую руку мне на шею и притянул меня ближе к себе, пока наши головы не соприкоснулись. Я почувствовал его слезы на своем лице. Я закрыл глаза и вспомнил отца. Мы все еще сидели так, старик и черный великан, когда Элизабет вышла на крыльцо. Я поднял глаза на звук шагов и улыбнулся удивленному выражению ее лица. - Вы двое в порядке? - спросила она. Старик рассмеялся сквозь слезы. - Мы даже лучше, чем в порядке. Поставь еще одну тарелку к сегодняшнему ужину. Он взял мою руку в свою и вложил мяч обратно в мою ладонь. - Давно потерянный сын Джозефа наконец вернулся домой.
Перевод Игоря Шестака
Примечания
1
"Tums" - товарный знак нейтрализатора кислотности [antacid] производства компании "ГлаксоСмитКлайн" [GlaxoSmithKline]. Выпускается в жевательных таблетках с различными вкусовыми добавками. Среди рекламных девизов: "Для животика" ["For the tummy"].(обратно)
Последние комментарии
4 часов 37 минут назад
4 часов 38 минут назад
11 часов 21 минут назад
11 часов 29 минут назад
17 часов 41 минут назад
17 часов 45 минут назад