То самое чувство [Лия Роач] (fb2) читать онлайн

Лия Роач То самое чувство

1 То самое чувство: Злость

– Кира, – приоткрыв дверь в спальню, негромко зовет папа, и я тут же открываю глаза.

Это наш ежеутренний ритуал, папа – мой личный будильник. Эта традиция повелась еще с младших классов, когда у меня и в помине не было своего телефона, но и теперь я ничего не хотела менять. Мне было тепло и спокойно от того, что меня будит голос папы, а не избранная мелодия в телефоне. Пусть и самая любимая.

Папа никогда не повышает голос, чтобы не разбудить сестру – мы с ней делим одну комнату, а вставать ей нужно гораздо позже меня.

– Спасибо, пап, встаю, – шепотом отвечаю я, но подниматься не тороплюсь.

Продолжаю лежать и таращусь в давно изученный потолок.

Первый учебный день второй четверти. Ну не четверти, а второй половины первого полугодия, но четверти были привычнее. Недельные каникулы пролетели чудовищно быстро, и я не готова снова включиться в утомительную гонку и за максимально высоким средним баллом аттестата, и подготовкой к ЕГЭ и будущему поступлению.

На время каникул я позволила себе выключиться из всего – и прервала занятия языками, и запаузила все тренировки, включая выматывающие каждодневные пробежки. Именно они и подтолкнули меня к желанию устроить себе полноценный отпуск – эти пробежки я ненавидела, потому что хорошей бегуньей никогда не была. Да уже и не буду. Я и спорт, в принципе, несовместимы, и необходимость сдавать физкультуру в Академии стала для меня серьезным потрясением. Я едва не отказалась от мечты пойти по стопам мамы и не решила менять ВУЗ. Но, к счастью, вовремя сочла это малодушием и первым делом отправилась в Адидас за кроссовками и шмотками для бега. И чтобы намерение так намерением и не осталось, объявила всем, что собираюсь бегать дважды в день. Пожалела об этом в первый же день, но заставила себя встать на час раньше и пробежать свои первые три километра.

Теперь, спустя месяц, уже, казалось бы, должна привыкнуть – если верить правилу формирования новой полезной привычки, о котором трубят и сайты, и журналы, ориентированные на ЗОЖ, – однако, на мне это правило однозначно не работает. По крайней мере, в том, что касается занятий спортом. И сейчас я вновь колеблюсь между желанием поступить ответственно и не давать себе дополнительных поблажек и робкой мыслью забить на пробежку и сразу собираться в школу – тем более первым уроком по понедельникам у нас обществознание, которое мне сдавать на экзамене.

Голос разума на этот раз побеждает и я, даже не умываясь, быстро надеваю теплый костюм, дутый красный жилет Феррари, прихватываю телефон с наушниками и выбегаю на неприятно слякотную ноябрьскую улицу. Лелька сегодня ко мне не присоединяется, чему я, признаться, даже рада – могу бежать в своем темпе и не сбивать дыхание разговорами. На аллее вдоль нашего квартала бегунов хватает, и таких, как я, любителей, и явно более тренированных, а, может, и спортсменов. Выбрав для прослушивания старый альбом Линков, я вливаюсь в нестройную колонну бегущих.

После переезда семьи в другой район в феврале прошлого года я отказалась переводиться в новую школу – за год до выпускных экзаменов менять учителей и привычную обстановку казалось мне неразумным, – и теперь вынуждена каждый день мотаться за тридевять земель. Алиска на два года младше меня, поэтому у нее времени на адаптацию к новым условиям неизмеримо больше, и она ходит в школу через дорогу от дома, а я езжу на общественном транспорте – в утренний час пик это то еще развлечение. Но хотя бы по выделенной полосе, поэтому на дорогу уходит не более получаса.

– Кирк, приветы! – догоняет меня на светофоре Вичка-клубничка, как она сама представилась мне, когда перевелась в нашу школу в конце восьмого класса.

Когда я в тот день вошла в кабинет физики, новенькая уже сидела за партой на месте моего многолетнего соседа, и явно ощущала себя как дома. Я пожала плечами и опустилась рядом – за свое место я бы сражалась, а сосед пусть разбирается сам. Но он или не рискнул связываться с уверенной в себе девицей, к тому же красавицей, или они успели решить вопрос с рассадкой до меня, потому что никаких претензий с его стороны не последовало.

– Привет, Вик, – отзываюсь я и улыбаюсь в ответ на ее ослепительную улыбку, демонстрирующую идельно ровные зубы.

– Как каникулы?

– Чудесно, – вздыхаю я по их скоропостижному окончанию. – Полный релакс и чилинг на родном диване.

– Звучит отстойно, – нахмуривается одноклассница. – Какой диван, когда мы молоды и прекрасны?! Диванить будем на пенсии. Сорри, что забыла о тебе на всю неделю, и не вытащила в клуб, как обещала. Просто Владик, наконец, объявился. Ну… ты понимаешь, – она смеется, выразительно закатив глаза.

Конечно, я понимаю. Уже третий год я – и не я одна – выслушиваю невероятные истории про сказочного Владика, хотя ничего прикольного в нем не нахожу. Вика настаивала, что я обязательно должна с ним познакомиться, и прошлым летом мне пришлось тащиться с нашей окраины в центр ради встречи с живой легендой. Наглый, вальяжный и какой-то скользкий на вид он мне сразу не понравился, и я ему, как мне показалось, тоже. Но я своим мнением с подругой не делилась, и Владик, видимо, тоже. Потому что Вика не скрывала своей радости от нашей встречи и выражала неизменные надежды на продолжение общения. Но уже вчетвером – четвертым должен был стать мой парень, которого у меня, кстати сказать, до сих пор не было. Но Вика не собиралась так просто отказываться от своих планов и поставила себе целью свести меня с кем-нибудь, несмотря на мои отчаянные возражения. В чем, в чем, а в целеустремленности Виктории Свяжиной не откажешь, и мне то и дело приходится отбиваться от поставляемых ею претендентов на вакантное место.

Перебрав одноклассников и парней из параллели, она решила расширить круг поиска и вот уже месяц собирается затащить меня в ночной клуб, но планы постоянно срываются. По разным причинам. Что меня одновременно и радует, и огорчает. С одной стороны, я отчаянно трушу – говоря, что у меня нет парня, я имею в виду, что его нет не только сейчас, но никогда и не было. Пару свиданий с сыновьями друзей родителей и случайными парнями, в которых дело даже до поцелуев не дошло, я в расчет не беру. А значит, ни с кем встречаться и даже целоваться я банально не умею! Как признаться в этом кому-то в почти восемнадцать лет?! С другой – как-то стрёмно оставаться последней девственницей если не в районе, то в школе точно. В выпускном классе почти все уже с кем-то встречаются, а есть и такие, кто перебрал уже полшколы в поисках подходящей пары, и лишь у меня одной безупречная репутация недотроги. Тем более стрёмно, что совсем уж уродиной я точно не была. Если совсем честно, то по шкале красавиц я не так и далеко от верхней границы. Не длинноногая блондинка с фигурой модели, как Вика, но внешними данными однозначно не обделена. И ростом не обижена, и волосы у меня длинные, и глаза, говорят, красивые. Ну разве что пара лишних килограммов, с которыми я безуспешно борюсь лет с тринадцати… Но, похоже, никто кроме меня не считает это изъяном.

Когда прошу у мамы денег на антицеллюлитный крем, она закатывает глаза и заявляет, что целлюлит у меня на мозгах, а это дефект врожденный и кремами не исправляется.

Оставив верхнюю одежду в гардеробе, мы привычно подходим к расписанию, хотя список уроков на сегодня нам известен.

– О, нет! – расстроенно восклицает Вика.

– Что такое? – удивляюсь я, быстро пробегая глазами ячейку с подзаголовком 11 "Б".

– Да не там! Вот! – она раздраженно тычет пальцем в лист А4, прикрепленный к основному расписанию, с напечатанными на нем фамилиями старшеклассников, помогающих учителям на продленке с пятиклашками.

Среди четырех избранников на эту неделю значатся и фамилии ее и Виолетты, другой нашей одноклассницы. С ней мы тоже вроде как дружим. Остальные счастливчики – парни из десятого класса.

– Блин, как чувствовала, – продолжает сокрушаться подруга, пока мы поднимаемся на второй этаж к кабинету обществознания и истории. – Как знала, что какая-нибудь засада случится. Ну почему именно сегодня, а?..

– А что сегодня? – неуверенно спрашиваю я, тем временем лихорадочно перебирая в памяти даты рождения.

Но нет, можно выдыхать – Викин день рождения в марте. Пусть мы были и не близкими подругами, за пределы школы наша дружба не распространялась, на свою последнюю "бёздей пати" она меня приглашала.

– Да у меня же запись в тату салон. Я тебе говорила, – в ее голосе и взгляде сквозит недовольство тем, что я смею не помнить о таком важном событии в ее жизни.

Я и сама крайне недовольна собой. Как же можно было забыть? Тема татушек – что набивать, куда набивать, стоит или нет, цветную или монохромную – как минимум, вторая по актуальности в этом году, после офигенного Владика, конечно же.

Я виновато улыбаюсь. И глаза подруги мгновенно загораются алчным блеском.

Она решительно тычет в меня пальцем.

– Ты меня подменишь!

– Ну нет! – от возмущения я даже останавливаюсь, и поток школьников, спешащих в классы, раздваивается, обходя неожиданное препятствие в виде меня.

– Ну Кирк, ну, пажалста! Это даже не на всю смену, не до вечера. Мне надо будет отъехать часика на полтора, и потом я снова буду нести вахту при малышне, – тараторит она, стараясь убедить меня прежде, чем я успею высказать свои возражения.

Но я не сдаюсь:

– У меня репет. Татушка – это, безусловно, важно, но мои за…

– Во сколько? – перебивает Свяжина.

– В четыре.

– Ты успеешь, – лицо подруги сияет. – Я сбегу после четвертого урока и обещаю вернуться не позже трёх.

– Как ты так быстро вернешься? – спрашиваю я, заходя в класс и шагая по проходу к нашей парте, по пути машу в ответ на приветствия.

Я уже не так решительно настроена на отказ.

– Меня Никита отвезет. Кстати, он потом может и тебя домой подбросить! – вдохновляется она новой идеей, предупреждая следующую порцию моих возражений. – Меня привезет, тебя отвезет. Ему как раз по пути, он потом едет к родителям на дачу, а это же мимо твоего дома.

– Так уж и мимо, – ворчу я, но уже знаю, что соглашусь заменить Вику на ее дежурстве.

Она закатывает глаза:

– Ну не мимо, но все равно по пути.

Я не успеваю ответить, потому что в это время раздается звонок на урок. С его последними трелями в класс входит Евгений Михайлович, неизменно поражающий своей пунктуальностью, и мне приходится дожидаться конца урока, чтобы закончить прерванный разговор.

Складывая учебники в рюкзак и двигая к выходу, я продолжаю с того же места:

– Окей, я согласна. Останусь за тебя на продленке, но не опаздывай. Ровно в три я ухожу. Сама потом объясняйся с дежурными.

– Буду как штык, – обещает довольная локальной победой Виктория.

– И не надо никого напрягать доставлять меня домой, я сама доберусь. За час успею.

– Да он без проблем подвезет. Он вообще нормально к этому относится.

– Да пофиг. Не хочу я с твоим Никитосом никуда ехать.

В этом я ей уступать не собираюсь. Ехать полчаса один-на-один в машине с парнем подруги, с которым незнакома, но о котором так много слышала – и лестного, и не очень, – мне совершенно не улыбалось. Кроме того, что это заочное знакомство само по себе вызывает неловкость, с ним еще и нужно будет о чем-то разговаривать, а я не лучший собеседник для малознакомых мне людей. Я вообще не особо разговорчивая, не умею ни начать разговор, ни поддержать его. Не интроверт, конечно, скорее, что-то среднее – с близкими людьми могу болтать без умолку, а с посторонними будто немею. И ничего не могу с собой поделать. У меня словно челюсти замыкает, типа как у бультерьеров, и я рта не могу открыть.

– Заодно и познакомишься, – не унимается подруга.

– И зачем это? – искренне удивляюсь я. – Он тебе-то не особенно нравится, не встречаешья, а так, делаешь одолжение.

– Он мне нравится. Просто не так, как Владик, – в ее голосе появляются мечтательные нотки.

Вот, значит, как звучат влюбленные дуры…

– Ну и зачем мне знакомиться с парнем хуже Владика, если я уже знакома с ним самим?

– Он не хуже! – Вика едва не топает ножкой.

– Короче, – я уже злюсь. – Я согласилась заменить тебя на пару часов, и баста. Домой доберусь самостоятельно. И не надо знакомить меня с каждым твоим запасным… парнедромом!

– Окей, – она миролюбиво разводит руками. – Только не заводись. Слово-то какое выдумала…

Но я уже завелась и прохожу мимо кабинета географии дальше в рекреацию, чтобы успокоиться перед следующим уроком.

2 То самое чувство: Любопытство

– Кирка, быстро собирайся! – в класс для продленки влетает раскрасневшаяся Вика и громко шепчет возбужденным голосом.

– Ты опоздала на пятнадцать минут! – шиплю я в ответ, откладывая учебник по алгебре за пятый класс и резко вставая. – Это последний раз, когда я ведусь на твои уговоры.

Договариваю уже на полном ходу в лаборантскую, куда я принесла из гардероба свою куртку, чтобы сократить себе время на сборы. Счастливая обладательница татуировки следует за мной по пятам.

– Ну прости, Кирк. Я спешила как могла. Мы начали чуть позже, вот и не успели…

– Ты обещала приехать ровно в три? Обещала?

– Обещала.

– А приехала в три пятнадцать. Причины меня не интересуют. Если бы это было в первый раз, Вик.

Удивительно, но я даже не сержусь. Соглашаясь имею дело со Свяжиной, я предполагала, что так и будет. Она, кажется, еще ни разу не выполнила ни одного своего обещания, необязательность – её второе имя.

Быстро сунув руки в рукава и даже не застегиваясь, я хватаю свой рюкзак и несусь к выходу.

– Никита ждет тебя у входа в школу. Бежевый трехдверный Фокус, – в спину мне говорит Вика и, когда я останавливаюсь, самодовольно добавляет: – Теперь будешь дома быстрее, чем если бы я пришла вовремя.

Я резко разворачиваюсь:

– Ждет? Зачем? Я же сказала, что не поеду с ним.

– Когда мы поняли, что опаздываем, он сам это предложил. Он знает, что ты живешь в Заречье. Беги быстрее, он ждет и он очень зол. Ему я тоже обещала освободиться побыстрее…

Хоть мы уже покинули кабинет с продленщиками, мы все равно говорим на пониженных тонах – у второй смены вовсю идут уроки, а слышимость в классах как в старых многоэтажках. Мы и сами совсем недавно жили в такой.

– Тогда тем более с ним не поеду – чтобы он на меня свою злость выместил?!

– Как это не поедешь? – округляет она глаза.

– Просто пройду мимо и все, – уверенная в том, что я буду делать, я продолжаю сохранять спокойствие.

– Я… Ну-ка перестань упрямиться и дуй быстро в машину, – схватившись за рукав моей куртки, она тащит меня по коридору к центральному выходу.

– Вика, перестань. Я – взрослая девочка и сама решаю, с кем мне ехать, с кем нет.

Я вырываю руку, но подруга меняет тактику и смотрит на меня умоляюще:

– Если сейчас ты с ним не поедешь и окажется, что он прождал зря, он больше никуда меня не повезет. Ну чего тебе стоит, Кира? Просто посидишь рядом. Можешь с ним даже не разговаривать, если не хочешь.

И я сдаюсь:

– Ладно. Но это точно в последний раз, – уже, наверное, в сотый раз обещаю я. – Решай свои проблемы не за мой счет.

– Изи, – в сотый же раз охотно соглашается она.

Сбежав по полукруглым ступенькам с крыльца, я устремляюсь к припаркованному правой стороной прямо на тротуаре – разве это по правилам? – светлому хэтчбеку. Водитель сидит на своем месте, но разглядеть его из-за конфликта света и тени на лобовом стекле невозможно. На той вечеринке в конце марта по случаю дня рождения Вики ее парень – тот из них, что вроде как является официальным, – не присутствовал, был на учебе в Англии, и сейчас я увижу его впервые. Неожиданно я ловлю себя на мысли, что даже чуть-чуть заинтригована. По рассказам неумолкающей подруги, посвящающей и меня, и других приближенных одноклассниц, в подробности своей личной жизни, достойной экранизации где-нибудь в Болливуде, у меня сложился определенный образ Никиты, и испытываемое любопытство, соответствует ли мой образ оригиналу, вполне объяснимо.

Чуть замешкавшись, я всё-таки открываю дверь и сажусь на пассажирское кресло, буркнув:

– Привет.

– Привет, – отвечает мне невероятно бархатистый голос.

У большинства моих сверстников и других знакомых парней голоса низкие, словно простуженные, или, наоборот, еще по-детски звонкие, или просто никакие – словом, не такие, как у него. А значит, в вопросе соответствия Никиты моему заочному представлению о нем 1:0 не в мою пользу.

Поднимая взгляд на обладателя этого мягкого и глубокого тембра, я едва сдерживаюсь, чтобы не показать своего разочарования – он оказывается намного красивее, чем я предполагала, то есть счет уже 2:0. Лишь пара секунд с начала знакомства, а я уже лечу всухую…

– Заречье? – спрашивает он с едва уловимой улыбкой.

Видимо, его представления обо мне – если они были, конечно, – не слишком расходятся с тем, что он видит перед собой. Если же нет, и он ждал кого-то похожего на Вику, то я точно не стану париться из-за чьих-то неоправданных надежд.

– Точный адрес назови для навигатора, – просит он, тыкая в дисплей на панели.

Я называю адрес, смотрю расчетное время прибытия – за пятнадцать минут до занятия – и отворачиваюсь к окну, следуя избранной тактике молчания. Хоть уже и не уверена, что не хочу разговаривать с ним. Но завести разговор первой я все равно не смогу – банально не знаю, что сказать, с чего начать. Вот если бы он сам заговорил со мной… Но он вряд ли станет распинаться перед какой-то девчонкой, которую ему навязали подвезти. Абсолютно точно не станет, если только я снова не ошибаюсь, на этот раз в моем понимании его поведения с девушками. Мне представлялось, что он не особо высокого мнения о девушках вообще и Викиных подругах, в частности. Слушая постоянные причины его отсутствия, когда натыкалась на подругу, тусующую одну или в компании кого угодно, кроме него, во время массовых гуляний в центре на День города или День молодежи, или на концертах на открытых площадках, я даже начала подозревать, что это лишь отговорки. Что он все их придумывал, сознательно уклоняясь от посещения подобных мероприятий и вообще появлений с Викой в любом месте, где мог встретить кого-то из ее подруг.

И едва я успеваю все это подумать, как он спрашивает:

– Не возражаешь, если я включу музыку?

– Нет, – отвечаю и снова отворачиваюсь к окну, считая, что политесы соблюдены и на этом наше общение закончено.

– А что ты слушаешь?

Его настойчивость меня удивляет. Я смотрю на него и вижу, что он спрашивает искренне и, кажется, совершенно не против продолжить знакомство. Мы стоим на светофоре, и, ожидая ответ, он не отводит от меня взгляда, в котором отчетливо читается любопытство.

3:0, удрученно констатирую я и пожимаю плечами.

– Все равно, хоть радио.

Он крутит ручку магнитолы и останавливается на станции, где проигрывают нежно любимую Speeding Cars.

– Годится?

Рок-музыку он, явно, предпочитает любой другой. Ну, это можно засчитать как 3:1. И я робко улыбаюсь.

– Я бы выбрала её же.

Теперь снова отвернуться было бы откровенной грубостью, и я лихорадочно соображаю, что бы такого сказать, чтобы не выглядеть нелепо и глупо. Некстати вспоминается реклама Ментос про крутые обои, однако в машине ею не воспользуешься. Не меньше минуты я сижу, повернувшись к Никите и даже, наверное, приоткрыв в рот, но ничего приличного ожидаемо не придумывается, и я все-таки трусливо возвращаюсь к созерцанию улиц и номеров машин – детская привычка выискивать в их цифрах счастливые числа или какие-то даты, а в буквах – аббревиатуры, существующие или выдуманные.

Он делает вид, что не замечает моей молчаливой пантомимы и последующего позорного поражения в борьбе с собой, по крайней мере, в лице его нет ни намека на насмешку. Хотя и я не то чтобы безошибочно читаю по лицам.

Незаметно вздохнув, я сосредотачиваюсь на номерах машин справа от нас:

В 988 ОР: Девятьсот восемьдесят восьмой – год крещения Руси, ВОР – наша школьная императрица Великая Ольга Ринатовна.

К 227 КТ: Двадцать второе июля – день рождения Алисы, ККД – Какая Кира Тупица…

Мне хочется развить мысль, до размеров "Какая же ты, Кира, непроходимая тупица" и еще дальше, а не ограничиваться тремя буквами, и я высматриваю номера с подходящими буквами, игнорируя цифры.

– Тебе понравилась татуха, которую сделала Вика?

Он, что, хочет продолжить разговор?! Даже после того, как я только что опозорилась?! Он или святой, или образцово воспитан, что, в принципе, в нашем веке понятия тождественные.

Прекратив мучить мозг расшифровкой последнего трио букв с номера Газели, которую мы только что обогнали, я поворачиваюсь к сидящему слева парню и вновь констатирую, что он офигенно красив. Забыв про его вопрос, я нахально его разглядываю. Пышная шевелюра каштаново-русых, чуть вьющихся, волос с падающей на глаза длинной челкой. Невероятные глаза – кристально-чистые, серо-голубые с темной окантовкой радужной оболочки. Легкая небритость, придающая какой-то небрежности и в то же время еще большего шарма его почти идеальному лицу. Что со вкусом у моей соседки по парте, если она динамит этого безупречного красавца и бегает за своим Владиком, который ни внешностью, ни манерами Никите и в подметки не годится?!

Вот если бы она познакомила меня с таким как он, я бы точно выпендриваться не стала. Но когда мне везло?..

Мысленно вздохнув, я, наконец, отвечаю:

– Я ее и не видела. Она советовалась по рисунку и вообще, но столько раз меняла мнение… В общем, даже не знаю, на чем она в итоге остановилась и что набила.

Он улыбается как-то чересчур радостно.

– Вроде, выбрала клубнику, на левом плече.

– Вроде? – удивляюсь я. – Ты тоже не видел?

– Окончательный эскиз она не показала, сказала, будет сюрприз. Увижу, когда заживет, – пожимает он плечами, проезжая по кольцу и сворачивая к моему району.

– Ты разве не присутствовал в салоне во время процесса?

– Ждал в машине.

Телефон в кармане моей куртки подает сигнал полученного сообщения в WhatsApp. Смущенно улыбнувшись, достаю смартфон и читаю на экране: "Кирюх, спасай! Кончились сигареты, купи, а?"

Контакт незнакомый, в памяти не записан, но по обращению я сразу понимаю, чей это номер – одной из наших соседок, Альбины, старшей сестры Лельки, которая бегает со мной по утрам. Она работает танцовщицей в ночном клубе и сейчас наверняка только проснулась. Кроме нее, никто не зовет меня Кирюхой. Есть еще несознательные особи, называющие Кирасинкой, но в основном, меня зовут по оригинальному имени.

Разблокировав экран, быстро набираю: "Привет, Аль. Я же несовершеннолетняя, мне не продадут".

Ответ приходит незамедлительно. "Засада…"

И следом: "Ну может, попробуешь? Сделай морду посолидней, может, в зимней одежде и не разберутся, что ты малолетка. Плиз-плиз-плиз, Кирюх. У меня никотиновое голодание. Нет, ЛОМКА!"

"Ну спасибо за малолетку", мысленно отвечаю я, но ничуть не обижаюсь. На Альку обижаться невозможно, да и не так уж она меня и старше – четвертый курс универа.

Покосившись на своего попутчика, вдруг решаю понаглеть еще чуть-чуть.

– Никита, ты не мог бы помочь мне купить сигареты?

– Ты куришь? – резко обернувшись и даже вильнув рулем, спрашивает он. Но снова возвращает взгляд на дорогу и выравнивает "Форд" на полосе.

– Нет. Это для соседки, – повернув смартфон экраном к нему, я демонстрирую переписку.

Вряд ли он успевает что-либо прочитать, но кивает, и напряженное выражение сходит с его лица.

Что это было? Какое ему дело до того, курю я или нет? У него у самого вон пачка Мальборо на консоли между сиденьями.

А я-то почему перед ним оправдываюсь?..

– Прости, я забыла, что ты торопишься.

– Ты вроде тоже торопилась, – напоминает он с ухмылкой.

– Пять минут погоды не сделают. Поесть я уже все равно не успеваю. А тут вопрос жизни и смерти, – я тоже улыбаюсь.

– Ну если вопрос жизни… Где у вас тут продаются сигареты?

– В магазинчике остановочного комплекса возле дома, – показываю я на новенький павильон со светящейся вывеской "Европейский" и сразу строчу Альбине вопрос: "Какие?"

В ответ приходит фото. Пачку я узнаю – Вика курит такие же. Когда ей на них хватает денег.

Я показываю фото Никите, и он снова ухмыляется.

Машина останавливается у павильона. Мы открываем каждую свою дверь и выходим, действуя поразительно синхронно, будто перед этим долго репетировали или кто-то невидимый нами руководит. Он обходит машину и, оказавшись с ним рядом, я снова вынуждена маскировать свое удивление – Викин парень оказывается очень высоким, сантиметров на пятнадцать выше меня, хотя и мой рост выше среднего. Еще один плюс в копилку его идеальности – кому не нравятся высокие парни?!

Никита открывает мне дверь, пропускает первой и, войдя следом в тесное помещение, говорит мужчине за стойкой:

– Добрый день. Парламент Тропик Вояж, пожалуйста.

Продавец подает пачку и называет цену, я суетливо открываю в телефоне платежное приложение и плачу маминой картой. Никита забирает товар, чек и, бросив "всего доброго", выходит из магазина. Я вприприжку скачу за ним.

Оказавшись снова на улице, говорю ему в спину:

– Спасибо, что подвез. Тут я уже сама дойду.

– Садись, довезу до подъезда, – говорит он, открывая передо мной пассажирскую дверь.

– Не надо, правда, – от волнения я начинаю говорить быстро и сбивчиво. – Ты и так уже очень помог. Без тебя я бы ни за что не успела. И с сигаретами помог, за что спасибо тебе огромное.

– Не тяни время, а то опоздаешь. Я обещал Вике отвезти тебя до дома, и ей не понравится, что я высадил тебя на остановке.

– Ты что, ее боишься?

– Ужасно, – смеется он так заразительно, что я тоже начинаю улыбаться.

Хотя сама ничуть не удивилась бы положительному ответу без шутливых ноток. Возможно, я и сама ее побаиваюсь, иначе чем объяснить, что почти никогда не могу ей отказать?

Не переставая смеяться, я сажусь на любезно предложенное сиденье, а когда мы трогаемся, выступаю в роли штурмана – рассказываю, где не пропустить съезд на дублёр, иначе в мой двор не попасть, и который из восьми подъездов разноэтажной высотки мой.

Сказав еще раз "спасибо" и "пока", я выхожу из его машины, не забыв взять Алькины сигареты. А, зайдя в подъезд, наконец, позволяю себе вздохнуть полной грудью. В его присутствии дышать было затруднительно. Да уж, ступила я конкретно, не стоило мне все-таки уступать Вике и соглашаться ехать с ее парнем. При очном знакомстве он оказался таким потрясным, что выкинуть его из головы будет не просто. Ну почему мне так не везет? Почему все самые классные парни уже заняты девчонками, более резвыми, чем я?

С этой мыслью я выхожу из лифта и звоню в соседнюю с моей квартиру.

– Кирюха, моя ты спасительница! – почти визжит распахнувшая дверь Альбина. – Дай бог тебе встретить классного парня! Вот прям сегодня!

Я криво улыбаюсь ей и спешу распрощаться – на светскую болтовню я сейчас не настроена. И онлайн-занятие скоро, а главное – Алькино пожелание было совершенно некстати. Классного парня сегодня я уже встретила, вот только какая мне от этого польза?..

3 То самое чувство: Послевкусие

Слушая начитку статьи о течениях и направлениях в современном искусстве Аллой Николаевной – настаивающей, чтобы я, по западным традициям, звала ее исключительно по имени, – я с трудом ее понимаю, потому что никак не могу сосредоточиться на занятии. Ни на этом, ни на всех предыдущих на этой неделе, включая уроки в школе. Ее безупречная, без намека на характерный русский акцент, английская речь не доходит до моего сознания. Сидя перед экраном лэптопа, мне с трудом удается сохранять заинтересованное выражение на лице. Из всего услышанного мозг регистрирует лишь обрывки информации – упоминания о цветовом поле, о фигурном экспрессионизме, о минимал-арте, но никакой конкретики. Вся надежда только на то, что она не успеет дочитать статью до конца и не станет гонять меня по тексту, проверяя, насколько хорошо я слушала. Что-то я, конечно, смогу наплести, почерпнутого из школьного курса МХК, но сделать это на английском в моем в буквальном смысле разобранном состоянии будет весьма непросто. Я бросаю взгляд в правый нижний угол дисплея и в облегчении на секунду закрываю глаза – до конца занятия остается меньше четырех минут.

На том конце связи, в Бостоне, пищит запущенный на смартфоне таймер, и Алла говорит:

– Okay, Kira. Следующий урок пройдет в форме интервью. Я отправила на вашу почту статью и примерный список вопросов. Вы выступите в роли специалиста музея современного искусства. Выберите пару стилей из статьи и подготовьтесь к содержательному диалогу.

– Хорошо, Алла Ни… Алла. Я буду готова.

– Надеюсь, – преподша смотрит на меня проницательным взглядом. – Последние два занятия ты сама не своя. Едва ли слышишь, что я говорю, хоть и отвечаешь, надо признать, вполне по делу. Ты явно не в форме. Не знаю, что случилось за время коротких каникул, и не стану мучить тебя расспросами о причинах, просто соберись и сделай, что должна. Договорились?

– Простите, – еле слышно бормочу я, пристыженная тем, что воображала себя искусной конспираторшей, но, оказывается, англичанка, точнее, американка, читает меня, как открытую книгу. – Договорились. Конечно. Я обязательно подготовлюсь.

– Вот и отлично. Верю в тебя. Тогда до понедельника!

Она завершает звонок, и я шумно выдыхаю. Oh my God! Надеюсь, репетша одна такая проницательная и никто больше не заметил, что с прошлого понедельника я, мягко говоря, не совсем в себе. Иначе это провал. Все дни я хожу, старательно скульптурируя на лице выражение безмятежности с легким налетом скуки – именно так, по моему мнению, я выгляжу в своем обычном состоянии. И так как никто не задает неудобных вопросов, постепенно я уверилась в мысли, что у меня получается всех обмануть и замаскировать свои душевные терзания. Вызванные тем злосчастным знакомством с Викиным парнем, о котором не могу перестать думать, как ни стараюсь.

Возвращаясь к событиям того дня, я раз за разом задаюсь одним и тем же вопросом: На фига я согласилась сесть в его машину?!

Точнее, вопросов, начинавшихся преимущественно с "на фига", было много, но ответов на них не было так же, как на первый. Говоря подруге, что собираюсь пройти мимо поджидавшей меня машины, я твердо намеревалась так и поступить. И как уже через минуту я позволила ей надавить на жалость и уговорить себя, я просто не понимала. Это был словно злой рок. Или судьба, как мне хотелось бы думать, если не кривить душой хотя бы перед самой собой. Но все эти мысли я и так гоняла только наедине с собой, ни с кем ими так и не поделившись.

Поначалу это было лишь приятное послевкусие от встречи с симпатичным мне во всех отношениях человеком. Ну ладно, не только, еще и некоторое сожаление о несправедливости судьбы, не позволившей нам встретиться раньше. И я просто отмахивалась от них, как от чего-то незначительного и раздражающего. Но чем больше гнала я от себя непрошеные мысли, тем назойливее они становились. А потом все резко поменялось. Вечером на телефон поступил вызов с незнакомого номера, и сердце внезапно ухнуло вниз, как при подъеме на сверхскоростном лифте. Когда я отвечала на звонок, руки так дрожали, что я дважды выронила смартфон, но это оказалась Вика, звонившая с чужого номера, так как ее телефон в очередной раз был разряжен. Разочарование от того, что это она, было таким сильным, что я с трудом сдерживалась, чтобы не зарычать на нее. Постаравшись побыстрее свернуть разговор, который, разумеется, был о том, как прошла поездка с Никитой, не сильно ли он сердился, не хамил ли – ни за что бы не поверила, что он на это способен, – я занялась самокопанием. Спрашивала себя, что это было: что за странная реакция на звонок, и почему я так неадекватно отреагировала на то, что звонившей была Вика? Не лучшая подруга, конечно, но столь бурного отторжения ее звонки никогда у меня не вызывали. Что послужило причиной этому взрыву несвойственных мне прежде эмоций? И, главное, на чей звонок я надеялась?.. Долго я ходила вокруг да около, не желая смотреть правде в глаза и отмахиваясь от очевидного, но ближе к ночи все же заставила себя признаться, что виной всему классный парень Никита. Однако стало только хуже.

Как только ко мне пришло осознание, что Никита нравится мне сильнее, чем кто-либо когда-либо до него, сильнее, чем должен, сильнее, чем я могла позволить себе признаться, я стала думать о нем, не переставая. Приятное послевкусие сменилось горечью. Я думала и о нем, и о том, что не должна о нем думать, что так нельзя, нечестно, что это предательство. Эти чувства мне, видимо, внушал живущий во мне ангел, моя правильная – лучшая – половина. Дьявол же во мне нашептывал, что Вика не заслужила такого парня, что она его не любит, использует, держит про запас. Но другая я возражала, что это, в общем-то, не мое дело, и если Никита позволяет ей так с собой обращаться, значит, его чувства к ней сильны, и у какой-то случайной девчонки вроде меня просто нет шансов.

В этих противоречиях и переживаниях я провела всю ночь, даже не пытаясь уснуть. От переполнявших меня эмоций я то и дело вскакивала с кровати – хорошо, Алиска спит как убитая, – и ходила туда-сюда по комнате, протирая длинную дыру в ковре. Я бесконечно прокручивала в голове каждую секунду нашего времени вместе, анализировала каждый его взгляд, каждое сказанное слово, выискивая мельчайшие признаки того, что я ему тоже понравилась, и для меня не все так безнадежно. Но увы, не находила. И наутро пришла к решению похоронить в себе это проклюнувшееся чувство, название которому я давать остерегалась. Пришла к решению выкинуть – постараться выкинуть – прошедший день из головы, прибегнув к древней восточной мудрости про зло, которое если не видеть, не слышать и не говорить о нем, то его вроде как и не существует. А значит, не нужно никому рассказывать ни о том, какое впечатление на меня оказало это внеплановое знакомство, ни даже о самом его факте. Ни сестре, ни маме, ни Лельке, хотя на пробежке на следующее утро удержаться было очень трудно. Ни, конечно же, Вичке. Эмоции выплескивались через край, но я держалась и притворялась обычной Кирой. И даже думала, что у меня это отлично получается. До этого разговора с Аллой.

Но стоп! Хватит заранее себя накручивать – может, и правда, у Аллы дар чтения по бесхитростным детским личикам, или я при ней расслаблялась, и нацепленная маска беззаботности чуть сползала с моей мордахи, что и позволило ей проявить чудеса проницательности. Заметь мою ненормальность кто-то другой, уже бы тоже наверняка спросили о причинах, а не стали играть в молчанку. Кому это надо? Или же замечают, но не придают особого значения, списывая на осеннюю хандру, запарки в школе и прочие дополнительные нагрузки. Да мало ли поводов у современного подростка уйти в себя? Гораздо больше, чем я способна придумать. Короче, поднимайся-ка, Кира Владимировна, и дуй на кухню готовить ужин. Тебе еще сегодня наряжаться и наносить боевую раскраску, как именовал папа мои попытки в вечернем макияже, – Вика все-таки добралась до нас с Обуховой, и вечером мы идем в клуб. Теперь думать, что надеть…

И как будто эта мысль была условленным сигналом, телефон тут же оповестил о полученном сообщении от Виолетки.

"Кира, че серьезно в платья вырядимся?"

Я вздыхаю, вспоминая Вичкино заявление "Форма одежды максимально развратная. Будем ловить мужиков на живца".

"Клубника атакует меня месседжами с угрозами, но я собираюсь облачиться в слимы и, так уж и быть, топ выберу с пайетками. Выряжусь по полной. Чтоб не придиралась".

Ее скалящийся смайл в конце сообщения более чем соответствует моему настроению в отношении выбора наряда. Я тоже склоняюсь к тому, чтобы пренебречь советами клубной завсегдатайши, и ограничиться джинсами и каким-нибудь ярким – чтобы не совсем уж буднично выглядеть – верхом. Им еще придется озадачиться. Если у себя ничего стоящего не найду, возьму Алискин – у сестрицы полно подходящего барахла. Она и в школу наряжается, как в ночной клуб.

"Тоже думаю забить на ее указания и пойти в удобном. В этих клубах всегда так холодно, я постоянно мерзну и вряд ли вообще сниму свитер. Ради кого я должна в платье морозиться?!"

По дороге на кухню получаю от нее большой палец и боевое наставление: "оки, выступаем единым фронтом, держим оборону, не сдаем позиций", отправляю в ответ краткое "ОК" и принимаюсь за чистку овощей для фирменного фамильного рагу.

Не проходит и пятнадцати минут, я едва успеваю закончить с кабачками и картошкой, как смартфон вновь оживает. На этот раз к моей сознательности взывает сама Виктория. Но ее требования прямо противоположны, и текстовым сообщением она не ограничивается. Пользуясь тем, что дома одна, я прослушиваю ее голосовое через динамик.

"Шереметева, я не сомневаюсь, что вы с Виолкой дружите против меня в вопросе лука на сегодня. Ее не переубедить.

Не оденется как на лекцию о запрете раннего полового воспитания, и то счастье. Хотя с ее цветом волос она и так не затеряется. Но ты… Как спец, как подруга, в конце концов, прошу тебя: надень платье! Простенькое, без закидонов.

Классику – маленькое черное платьице от Гуччи"

Она смеется.

"Какие Гуччи?" набираю я влажной рукой, оставляя на экране разводы. "Мой папа не Илон Маск".

"А что, наследство предков-дворян уже потратили, даже на платье не осталось?"

Шутки по поводу моей графской фамилии я не приветствую и ничего не отвечаю.

"Ладно, не закатывай глаза. Гуччи – это же образно. Любое маленькое платье, хоть, блин, вязаное,

раз ты такая мерзляка. Надень колготки поплотнее, побольше дэн, и вперед".

"Я подумаю", отвечаю через минуту, чтобы не провоцировать дальнейший бессмысленный обмен сообщениями. Вика все равно не услышит мои доводы и не примет аргументы, да и не надо. Я – взрослая девочка и уж что и куда мне надевать, способна решить без чьих-либо подсказок. Начну копаться в гардеробе и что "на глаз" упадет, то и выберу. Не исключено, что это будет платье – как звезды сойдутся.

Надо признать, благодаря Вичке и ее look'овой борьбе, впервые за неделю мои мысли заняты чем-то кроме безостановочной прокрутки записи той самой встречи. Обнадеживающая тенденция. Надеюсь, этим вечером я к наизусть заученным сценам и диалогам не вернусь. Хотя на самом деле, я надеюсь, что в этом клубе меня ждет еще более судьбоносная встреча, и своднические планы Вики по моему парнеустройству, наконец, осуществятся. Но теперь у нее есть поддержка – я тоже этого хочу. Клин, как известно, клином.

4 То самое чувство: Интерес

Такси высаживает нас с Виолеттой прямо у входа в заведение с подсвеченной огнями вывеской – латинские буквы названия клуба. Фасадная стена и крыльцо перед входом преждевременно украшены к новому году, до которого еще целых полтора месяца, но настроение, надо признать, поднимают. Мы оглядываемся в поисках главной идейной вдохновительницы сего знаменательного события, потому что, признаться, чувствуем себя не очень уверенно. В клубах ни я, ни она гости не частые, и толком не знаем, как здесь все работает. Может, нужны входные билеты?..

Организаторша совместной вылазки в клуб объявляется звонком на телефон.

– Ну чего застыли на месте? Входите уже. Я вас не дождалась, потому что не одета для того, чтобы ждать на улице.

Ответить я не успеваю – Виолетта трогает меня за локоть и качает голову в сторону узкого затонированного окна справа от входа, по периметру в несколько слоев обмотанного гирляндой белого цвета. Вику в нем можно рассмотреть в полный рост. Да уж, она действительно одета не по ноябрьской погоде. Блестящее золотое платье на ней не скрывает ни сантиметра её длиннючих ног. И в мерцающем свете гирлянды выглядит она таинственно и сногсшибательно. Миллиона на полтора баксов.

Мы плетемся к дверям, с опаской поглядывая на грозного вида парней-фэйсконтрольщиков на входе, но они не удостаивают нас вниманием, равнодушно распахнув двери, и мы с облегчением проскальзываем внутрь. Оборачиваясь через плечо и бросая взгляд сквозь закрывающиеся резные створки на оставшихся с той стороны церберов, я с восхищением думаю, что с такими плоскими лицами им бы в покер играть – обогатились бы.

– Ну наконец-то! – встречает нас Вика в небольшом холле и командует: – Раздевайтесь и пойдемте внутрь.

Дожидается, когда мы сдадим верхнюю одежду в гардероб и ведет за плотные шторы, по краям которых несут вахту по-деловому строго одетые девушки с дежурными улыбками на ярко подведенных губах.

– Добро пожаловать. Проходите.

Но Свяжина, словно и не замечает их присутствия, проходит мимо и сообщает нам доверительно:

– Столики все заняты, будем тусить у барной стойки. Но это и к лучшему – так мы будем у всех на ладони, и нас будет просто невозможно не заметить.

– Тебя и сейчас невозможно не заметить, – уверяет ее Виолетта.

– Спасибо, – довольно улыбается Вика, сверкая белыми зубами, резко контрастирующими с темно-вишневым цветом ее любимой помады. – И спасибо, что послушались моего совета.

– Разве? – удивляется отличница и демонстративно осматривает свое одеяние – она осталась верной себе и не нацепила так навязываемого ей платья.

– Аха, – скалится Виктория. – Я просто хотела, чтобы ты оделась не как обычно, а лучше всего этого добиться, поставив тебе запредельные условия. Ты однозначно понизила бы планку, и вуаля – заданное платье превратилось в нормальный топ. Проси больше – получишь меньше, – заключает она с умным видом.

Она так горда собой, будто не развела одноклассницу на какую-то незначительную мелочь, а реализовала план Барбаросса. Никак не меньше. Я невольно улыбаюсь этой особенности подруги переоценивать свои достижения. Но недооценивать себя куда хуже, чем переоценивать, это я знаю точно.

Идя по залу, мысленно отмечаю, что музыка тут не сильно громкая, и можно почти нормально поговорить, не напрягая связки и уши собеседника. Танцпол, видимо, где-то в другом месте.

– Тебе привет от Никитоса, – огорошивает меня Вичка, когда мы подходим к бару, и двое парней галантно уступают нам стоящие рядом высокие стулья.

От неожиданной информации я едва не промахиваюсь мимо стула. Хватаюсь за край круглой седушки враз ослабевшими руками и сажусь ровнее. Щеки мои под плотным слоем тональника наверняка вспыхнули от резко прилившей к ним крови, но увидеть это невозможно, а чтобы скрыть огонь, вспыхнувший в глазах, я резко отворачиваюсь и хватаю ламинированный лист коктейльной карты. Делая вид, что изучаю список, стараюсь унять тахикардическое сердцебиение и вернуть влажность мгновенно пересохшему рту.

Справившись с собой не так быстро, как мне бы хотелось, я не могу не спросить:

– Он тебя сюда привез?

– Аха, – все-таки отвечает Вика, хотя ее вниманием уже завладел один из джентльменов, на чьих местах мы сидим. Она точно не собирается сама платитьза свою выпивку, и сразу принимается за охмурение потенциального спонсора.

Ее жертва что-то шепчет ей на ухо, она смеется, тоже склоняется к его уху, и парень, многозначительно поведя глазами, куда-то удаляется.

Как удобно, когда рядом есть такой Никитос, с горечью думаю я. Но как же не подходит ему это… прозвище!

– Если здесь не найду никого, кто меня отвезет, то позвоню Никитосу. Пофиг, что ночь, не на такси же тратиться.

Меня коробит от столь явного выражения ее потребительского отношения к нему. Я и раньше неприязненно воспринимала проявления такого ее обращения, которое она даже не пыталась скрывать – от нас, по крайней мере. Искренне надеюсь, что с ним она ведет себя иначе. Если и для него ее потребительство очевидно, но он продолжает цепляться за эти отношения, то я вообще ничего не понимаю в людях и отказываюсь жить в этом мире.

– А почему он с тобой сюда не пришел? – влезает сделавшая заказ на две безалкогольные – для начала – Кровавые Мэри Обухова. – И за пиво бы платил, и домой отвез. И не надо вешаться на первых встречных.

Виолетта тоже явно не одобряет методы, которыми наша общая подружка добивается экономии карманных денег.

– Да вы чего? Я для этого и хожу сюда – чужих парней поцеплять, навыки соблазнения свои потренировать, ну, типа не терять квалификацию. Зачем мне здесь свой "самовар"? Тем более я Никитосу сказала, что сегодня у нас важная миссия – найти Кирке бойфренда.

Первый же глоток коктейля застревает у меня в горле, и, поперхнувшись, я выплевываю его обратно в бокал с черешком сельдерея и лаймом.

– ЧТО ты сказала?!

– Правду. Лично я тебя сюда ради этого притащила. И ты пришла, разве нет? Он, кстати, пожелал нам удачи.

Этими словами она ставит точку в своем участии в беседе, так как возвращается ее филантроп-назначенец с двумя бутылками пива в руках. Я отодвигаю от себя бокал с испорченным напитком, чувствуя, как пылает от нестерпимого стыда лицо. Теперь он будет думать, что я охотница за парнями! Такая же, как Вика. Хотя он и раньше мог так думать – не зря же мы дружим. "Если он вообще о тебе думает", сама себе язвительно возражаю я, но этим не успокаиваюсь, продолжая развивать мысль о том, как ужасно я теперь выгляжу в его глазах.

Погруженная в свои мысли, я не замечаю, что Вика со своим новым другом куда-то отходят, и на ее стул слева от меня опускается Виолетта. Подталкивает ко мне новый бокал и сочувственно спрашивает:

– Ты что, знакома с ее Никитосом?

Я киваю и делаю глоток. Горло обжигает мощная доза алкоголя – эта "Мэри" явно не безалкогольна. Вытаращенными глазами я смотрю на подругу.

– Подумала, что тебе нужно выпить. Там двойная порция водки.

– Я вообще-то водку не пью, – выдавливаю я.

– Я знаю. Но это и не водка, а водкосодержащий напиток, – наставительно изрекает будущая золотая медалистка.

– Действительно, – усмехаюсь я и, согласная с тем, что немного выпить мне не помешает, делаю второй глоток, меньше и осторожнее.

Краем глаза вижу, что Обухова удовлетворенно кивает.

– Почему на тебя так влияет упоминание Викиного парня, полагаю, лучше не спрашивать?

Чуть повернув голову, я смотрю в ее понимающие глаза. Спалилась…

– Не стоит. Если мы не собираемся сегодня напиваться.

Взгляд подруги перемещается куда-то мне за плечо, и ненакрашенные, но припудренные, губы расплываются в ехидной улыбочке. Я поворачиваю голову в том же направлении, куда смотрит она, и вижу парня, сидящего у стойки наискосок от нас, и не сводящего с меня пронзительного взгляда пугающе темных глаз. Он сидит, наклонившись вперед, почти лежит на барной столешнице, и мне кажется, что это неспроста. Словно он не хочет, чтобы люди, сидящие между нами, и другие, постоянно подходящие за выпивкой, не заслоняли меня от него, не мешали обзору. Когда я оборачиваюсь на него, то вижу, что он улыбается. А он, увидев, что я заметила его интерес, улыбается еще шире и еще… Я не могу подобрать определение для его улыбки. Она какая-то скользкая, какая-то всезнающая, какая-то… раздевающая? Одновременно и лестная, и гадкая, и от нее у меня в животе все скручивается в тугой узел. И этот узел разрастается с каждым глухим ударом сердца, которые я и как будто слышу, и ощущаю физически – сердце бьется там, где узел. Теперь он – мое сердце. Я чувствую необъяснимую тревогу, у меня снова пересыхает во рту.

Поспешно отводя взгляд, я делаю торопливый глоток. Вот теперь мне точно нужно выпить. И двойная порция алкоголя сейчас как нельзя кстати.

– Запал парниша, – мурлычет, наклонившись к моему уху, Виолетта. – Вичка-то свое дело знает.

– Какое дело? – от напряжения я чуть повышаю голос. – Думаешь, это она его подослала?

Стараясь отвернуться от странного парня как можно дальше, я кручусь на барном стуле, и слежу за тем, чтобы даже случайно не повернуть голову в его сторону.

– Это мысль, – смеется подруга, – но я, скорее, имела в виду ее совет про платье. Ты послушалась, и вот – первая жертва.

– Я не послушалась, – возражаю я уже тише. – Просто ничего другого не нашла. Планировала раздеть Алиску, но она пришла домой не в духе – родители не отпустили ее на выхи на дачу с друзьями, а я не помогла их убедить. Теперь я – главный злодей, и просить что-либо у нее бесполезно, мне она не даст даже линялой футболки.

– Да, систер у тебя упертая. Несгибаема как ледокол Ленин. А платье классное. Правильно, что надела.

– Ты же не думаешь, что он на меня из-за платья пялился? – все же спрашиваю я, хотя уверена, что ответ будет отрицательным.

– Конечно, не думаю! – стреляет она глазами. – Чтобы видеть и оценить твое платье, он должен или с самого входа за тобой наблюдать, или обладать рентгеновским зрением и насквозь прожигать взглядом толстенную деревянную плиту.

"Меня едва не прожег", думаю про себя, а ей улыбаюсь, извиняясь за глупый вопрос.

– С этим экземпляром ты, похоже, и сама справилась. Без мисс всезнайки и без своего платья. Ну не в смысле "без"… – Виолетта по-индийски качает головой и хохочет над собственной шуткой.

Я к ней присоединяюсь. Смеясь, непроизвольно наклоняюсь чуть вперед и натыкаюсь на того же парня, точно так же нависающего над стойкой, но уже с другой стороны от нас. Мой смех обрывается, и я автоматически поворачиваю голову туда, где он сидел пять минут назад, но там уже расположилась другая компания. Я снова смотрю на него, на его дерзкую улыбку, словно бросающую мне вызов, и снова отворачиваюсь. Но в последний момент мой собственный организм предает меня, и каким-то непостижимым образом я отвечаю на его улыбку своей! Эта его насмешливая, дразнящая, приглашающая и многообещающая улыбочка оказывается такой заразительной, что я против воли отзываюсь на нее. Я так напугана этой ответной реакцией, что пытаюсь сдержать улыбку – втягиваю щеки, кусаю их изнутри, только чтобы перестать так неуместно лыбиться.

Я готова провалиться от стыда. И от страха, что этот нахал воспримет мою непроизвольную реакцию организма как поощрение к дальнейшим действиям, как приглашение к более близкому знакомству. У меня ничего подобного нет и в мыслях, но вряд ли кто-то – даже верная Виолетка – в это поверит.

– О-го, – говорит она словно в подтверждение моих мыслей, и волна стыда буквально накрывает меня с головой.

Это помогает мне справиться с лицом, стереть с него непрошеную гостью, и я осторожно поворачиваюсь к подруге, чтобы объяснить, что не хотела этого, что сама не знаю, как так получилось, но делаю это зря, потому что в поле моего зрения снова попадает этот самоуверенный тип. Он пересел еще ближе к нам, теперь он находится всего через одного человека от Виолетты. Положение тела он поменял и сидит, опершись головой на выставленный на стойку локоть. И его манящая улыбка… Перед тем как опустить глаза в пол, я видела ее меньше секунды, но этого хватило, чтобы мое тело подставило меня еще раз. Чтобы остановить движение мышц лица, предательски растягивающие мои губы в недопустимую улыбку, я обеими руками хватаю себя за щеки и крепко их сжимаю. Но – о ужас! – это не срабатывает, и я снова улыбаюсь, как последняя дура.

– Ты чего? – сдержанно смеется Обухова, не понимая моего поведения. – Ничего страшного, если ты ему улыбнешься.

Чувствуя себя еще большей идиоткой, я качаю головой, потому что ответить словами не могу, и в следующую секунду вскакиваю со стула и быстро удаляюсь от проклятой барной стойки. Виолетта бежит за мной.

Через пару шагов наваждение проходит, и я убираю руки от лица.

– Эй, что это было? – догнав меня, спрашивает подруга. В глазах ее недоумение.

– Сама не знаю, – мой голос звучит так, словно я только что пробежала стометровку на время. – Точнее, это дурацкое свойство организма. Я слаба на улыбки, и могу начать лыбиться без повода, и совсем не к месту. Ничего не могу с собой поделать. Но не думала, что это свойство распространяется и на незнакомых мужиков.

– Да я не про него, – медленно тянет она слова, и я понимаю, что ее вопрос относится не к странной игре в гляделки, а к моему позорному бегству.

– Просто хочу найти Вику, – вру я и меняю тему.

Если ей интуитивно непонятно мое нежелание быть так легко, так неоригинально "снятой" каким-то сомнительным типом, я не смогу ей этого объяснить. Точнее, мои доводы она вряд ли примет, а вступать в дискуссию с аргументами и пруфами я совершенно не настроена.

– Действительно, пора бы ей уже появиться, – не возражает Виолетта о смене темы, и я незаметно выдыхаю.

В следующем зале атмосфера более приватная, верхний свет приглушен, столики освещаются настольными лампами с красными мини-абажурами, что в дополнение к тканевой обивке стен того же цвета, бордовым бархатным портьерам и отделке золотом создает ощущение, что мы попали в будуар знатной дамы. Я видела похожую в альбоме Эрмитажа.

– Не сюда, – говорю я и уже собираюсь развернуться и продолжить поиски там, откуда гремит музыка, но подруга останавливает меня, схватив за руку.

– Сюда-сюда, – хмыкает Виола и большим пальцем указывает на один из кожаных диванов, на котором в объятиях своего нового знакомого возлежит наша Свяжина.

Она активно машет нам рукой, приглашая присоединиться к их компании. На том U-образном диванчике, окружающем овальный стол, они сидят не одни. На нем, на другой его дуге, располагаются еще двое парней и одна девушка, но каждый зависает в своем смартфоне, как будто они и не вместе.

– Пойдем? – с сомнением спрашиваю я.

– Ну а куда денемся? Она нас видела и звала, – пожимает плечами подруга и двигает к столику.

Я плетусь за ней. Мне вовсе не хочется ни сидеть с Викой и смотреть, как она тискается с этим чуваком, ни знакомиться с их компанией. Мы явно будем лишними на этом диване.

– Привет, – равнодушно роняет Виолетта и плюхается на кожаное сиденье.

Я сажусь рядом, мысленно обещая себе, что мы тут надолго не задержимся и при первой же возможности свалим под каким-нибудь предлогом. Да хоть в туалет, хоть подышать свежим воздухом – придумаю что-нибудь.

– Это Лёша, – Вика поглаживает по голове парня, на чьих коленях она удобно устроилась, называет ему наши имена.

Он, в свою очередь, представляет нам своих друзей, которые ради обмена дежурными приветствиями отвлекаются от гаджетов и даже выражают радость – кажущуюся вполне искренней, кстати, – от знакомства с нами.

– Угощайтесь пивом, закусками, – гостеприимно предлагает Леша и наклоняется к столу, видимо, чтобы придвинуть к нам бутылки и тарелки, но сидящая на коленях Вика мешает ему сделать, и он машет рукой, – сами дотягивайтесь.

– Мы позовем официанта, спасибо, – отказывается от предложения Виолетта.

– Да ладно вам, девчонки, не стесняйтесь. За все заплачено, – пьяным голосом настаивает Лёша.

Я же ограничиваюсь кивком, сопроводив его легкой улыбкой – ни спорить, ни показаться заносчивой и неблагодарной не хочу, но и угощаться ничем не собираюсь. От взглядов того странного типа меня до сих пор трясет, и я все равно не смогла бы ничего в себя запихнуть, даже простую воду. Надо убираться нафиг из этого клуба, чего вообще я сюда пришла? На что рассчитывала? Неужели и впрямь верила, что встречу кого-то хотя бы в половину такого же классного, как Никита, но кто пока ни с кем не встречается?.. "Ты меня удивляешь, Шереметева", мысленно осуждаю сама себя, хотя в положительном ответе на предыдущий вопрос не вполне уверена. Скорее, робко надеялась на чудо. Но до Рождества еще прилично, и чуда не случилось…

Чтобы мой уход выглядел более естественно, даю себе три минуты на то, чтобы скоропостижно захотеть в дамскую комнату. Если Виолетта пойдет со мной, предложу ей сбежать вместе, если не согласится, уеду одна. Не маленькая. Но смотреть, как Вика вот-вот начнет целоваться с этим Лёшей желанием я не горю. Зная, что она вообще-то несвободна и имеет обязательства перед своим парнем, я просто отказываюсь становиться свидетельницей, даже почти соучастницей ее измены. Ведь по ее версии она пришла сюда ради меня, значит, и вина за все, что она здесь сотворит, полностью или частично лежит на мне. Я могла бы поговорить с ней, высказать, как выглядит ее поведение со стороны, но ничего этим не добьюсь, в вопросах морали мы мыслим разнополярно, и вряд ли она ко мне прислушается. Да и не поймет, с чего это вдруг я читаю ей нотации – о том, что в вопросе парней Виктория предпочитает количеству качеству мне известно давно, со дня нашего знакомства, и прежде я обходилась без нравоучений. Конечно, не одобряла и не поддерживала ее похождений, но и не осуждала, предпочитая держать свои мысли при себе. Так чего же сейчас мне так противно видеть ее с другим? Ответ на этот вопрос я знала, но признаться в этом Вике не смогу ни за что. А значит, не стоит и заводить разговор, который может закончиться неудобным для меня встречным выпадом.

Сейчас мне противно видеть ее с другим, потому что лишь мысль о том, что она с Никитой пара, что они вместе и должны быть вместе, примиряет меня с тем, что первый так сильно понравившийся мне мальчик уже занят. Занят моей подругой. И как же горько и обидно знать, получать постоянные подтверждения тому, что ей он не нужен, что она им не дорожит, но при этом не иметь права воспользоваться этим знанием. Не иметь права хотя бы потому, что нет уверенности в…

Мысль остается незаконченной, потому что периферийным зрением я замечаю, как что-то заслоняет от меня свет, проникающий сюда из холла, освещение в котором гораздо ярче, поэтому мне вдруг становится темно. Словно я наблюдаю солнечное затмение. Я резко поворачиваю голову налево и вижу, как на диван рядом со мной, отрезая мне пути к отступлению, опускается мой новообретенный сталкер. Он одет во все черное, поэтому сходство с луной, закрывающей солнце, кажется абсолютным. И таким же зловещим. На губах его по-прежнему блуждает дразнящая улыбка, но теперь она на меня не действует. Я слишком напугана его неожиданным появлением, чтобы суметь улыбнуться в ответ.

– Девчонки, знакомьтесь, это Дэн, – радостно восклицает Лёша. – Классный пацан и пока свободный – хватайте, не пожалеете.

Лицо Дэна – это имя вызывает в моей памяти воспоминание о совете Вики "надень колготки побольше дэн", и на мимолетную секунду я отвлекаюсь на мысль, было ли ее сообщение пророческим, или у дэн свойство такое, типа как деньги к деньгам, но вновь возвращаюсь в напряжение момента – никак не реагирует на этот импровизированный промоушн. Он и ухом не ведет, продолжая сверлить меня горящим взглядом и всё так же улыбаться. Клубный диван мягкий, продавленный, и когда Дэн пристроил вес своего тела рядом со мной, мы с Виолеттой вынужденно скатились к нему ближе, и теперь я сижу практически у него на коленях. Но встать или хотя бы отодвинуться не могу – я плотно зажата между ними в этой диванной яме. Мне ужасно неловко, но я делаю вид, что ничего особенного не происходит, потому что уверена – если я проявлю свое смущение или попытаюсь уйти, это раззадорит его еще больше. Потому как наконец нахожу правильное определение его улыбке – она хищная. Он смотрит на меня и улыбается мне, как хищник, который с интересом наблюдает за маленькой неразумной мышкой или хорьком. А я не хорёк и не собираюсь им становиться! И если для того, чтобы стереть с его лица эту торжествующую улыбочку, мне нужно притвориться смелой, дерзкой и раскрепощенной, я сыграю эту роль. Тем более наглядный пример у меня перед глазами. И я не делаю попыток освободиться, хотя от близости его крепкого мускулистого тела у меня немеют конечности, а в животе странно холодеет. Это новое ощущение пугает меня не меньше, чем сам Дэн.

Мы сидим на одном уровне, и мой взгляд против воли постоянно возвращается к его губам. Они так близко, что я могу разглядеть крошечный шрам над верхней губой, чуть искажающий контур его рта. Возможно, немалая часть загадочности его улыбки принадлежит как раз этому шраму. Даже когда его обладатель не улыбается, его верхняя губа чуть вздернута и создается впечатление полуусмешки, полуухмылки.

– Кира, значит, – говорит низкий вкрадчивый голос куда-то мне в шею, отчего на ней появляются горячие мурашки и волной устремляются вниз по спине.

Я вздрагиваю. И уже не так уверена, что мне успешно удается сыграть опытность или хотя бы незажатость, и вновь начинаю подумывать о спасительном бегстве. Смотрю на Виолетту, которая с появлением Дэна отказалась от идеи с официантом и потягивает предложенное пиво. Один из парней пересел к ней – чего я даже не заметила, – еще уплотнив наши ряды, и они о чем-то увлеченно болтают, глядя в его планшет.

– Ты так потрясающе пахнешь, – шепотом сообщает мне Дэн, снова пуская по мне горячую волну.

Если он так продолжит, я боюсь утонуть в этих волнах и уже не всплыть.

Логически понимаю, что для поддержания легенды легкомысленной девицы должна отвечать ему что-то кокетливое, но мозг словно заморожен и я не могу выудить из него ни одной фразы, почерпнутой из фильмов соответствующей тематики. Поэтому выдавливаю банальное:

– Ты тоже, – и заставляю себя улыбнуться.

Получается не очень, но его улыбка в ответ становится вдруг такой открытой, такой искренней, такой обезоруживающей, что я буквально слышу щелчок, с которым разблокируется мой улыбательный рефлекс, и я тоже начинаю улыбаться по-настоящему. Но больше не сдерживаю улыбку, не пытаюсь сохранить невозмутимый вид. И как по волшебству меня покидает напряжение. Потому что в его глазах не нахожу больше ничего страшного. И даже начинаю сомневаться, а было ли оно, или я сама себе все напридумывала. Сейчас он кажется обычным парнем, который выбрал такой необычный способ привлечь внимание понравившейся девушки. Похоже, Виолетте он сразу показался нормальным, и только мое больное воображение пририсовало ему каких-то устрашающих черт. Теперь даже интересно почему…

– Хочешь пива? – резко перестав улыбаться, спрашивает он.

– Нет, – качаю головой и неожиданно для самой себя признаюсь: – Вообще-то я уже собиралась уходить. Ждала подходящего момента.

– Это я тебя спугнул? – в его глазах пляшут веселые чертята. – Вы же пришли совсем недавно.

– Ты видел, когда мы пришли? – удивляюсь я.

– Я всё видел, – сверкнув глазами, говорит он и, сделав глоток из горлышка бутылки, все же предлагает мне сделать то же самое.

Ему плевать на то, что я уже отказалась. Удивительно, но мне тоже плевать. Я беру бутылку из его рук и тоже делаю большой глоток. Запотевшая бутылка скользит в моей руке, а прохладная жидкость, растекаясь по телу, еще усугубляет тот вакуумный холод, что поселился в моем животе. Но я совершенно не против – это ощущение из разряда приятных.

– Ты всё видел… – повторяю я за ним, желая услышать подробности. Я же девочка, и мне льстит такое бескомпромиссное внимание.

– Ммм… – мычит он неопределенно, и когда я уже думаю, что откровенничать он не собирается, продолжает мечтательным голосом: – Видел, как ты вошла, как головой вертела, глазищами все вокруг разглядывая, как замерла в центре холла с этой своей невинной улыбочкой… – он посмотрел на мои губы и я невольно их облизнула. – Короче, ты по сторонам глазела, а я на тебя. И думал: хочу.

Я чувствую комок в горле и судорожно сглатываю, он усмехается и протягивает мне бутылку. С радостью ее принимая, я выпиваю все, что там осталось. Мне срочно нужно еще охладиться. И еще выпить – где моя "Кровавая Мэри"?..

– Значит, все-таки платье, – немного успокоившись и остудив воспаленные нервы, брякаю я, вспомнив о нашем разговоре с Виолой.

– Платье? – теперь его очередь удивляться.

– Мое платье. Мне посоветовали надеть сюда платье, типа так больше шансов подцепить парня.

– А ты пришла сюда подцепить парня? – он наклоняется ближе, и я перестаю дышать, но мгновение спустя он забирает у меня из рук опустевшую бутылку и тянет руку за следующей.

Я выдыхаю. Но – стыдно признаться – это вздох не облегчения, а разочарования. Что со мной? Я, правда, ждала, что он меня поцелует?! Парень, которого я впервые вижу, о котором ничего, кроме имени, не знаю?! Где та рационально мыслящая, та ханжа Кира, которая еще десять минут назад – или больше?.. – мысленно выступала ярой поборницей нравственности? Но она молчит, или спит. В общем, за мою нравственность сейчас бороться некому, и я честно отвечаю:

– Аха. Исключительно за этим.

– И как? Планы осуществились? – откупорив бутылку просто рукой, он пьет, не спуская с меня внимательных, с чертинками, глаз.

– Неа, – с не пойми откуда взявшейся смелостью отвечаю я, выдерживая его непростой взгляд. – Но время еще есть. Ведь мы же только что пришли.

– То есть ты уже не собираешься уходить? – он явно дразнит меня, но сохраняет совершенно серьезное выражение лица.

И я принимаю его скрытый вызов.

– Посмотрю, – пожимаю я плечами, – чем закончится вечер.

– Посмотри, – голосом феи-крестной соглашается он.

И одновременно с этими его словами Виолетта пихает меня в бок:

– Шереметева, пошли танцевать, а? Задницу разомнем.

Последняя фраза заставляет меня смутиться, но я справляюсь с этим и с готовностью соглашаюсь.

– А пошли.

Мы синхронно встаем и идем из полумрака на свет и на оглушительный зов музыки. Я не предлагаю Дэну присоединиться к нам и не оборачиваюсь, но точно знаю, что он идет за мной. Меня переполняет целый клубок чувств и ощущений, но главное из них – ощущение восторга, возникшее из-за чувства победы, власти над мужчиной, и мне оно нравится.

5 То самое чувство: Во

лнение

Дверь в спальню открывается, но папа не успевает позвать меня, заметив даже в темноте, что я уже сижу в кровати и скручиваю волосы на затылке, чтобы схватить их заколкой-крабиком – готовлюсь к умыванию.

– Будильник заводила? – негромко спрашивает он.

– Нет, сама чего-то проснулась.

На самом деле уснуть так и не получилось, но папе знать об этом не надо.

Закончив с волосами и прихватив спортивный костюм, я выхожу в коридор и закрываю за собой дверь в комнату, хотя все эти предосторожности излишни – нужен куда более серьезный шум, чтобы разбудить Алиску.

– Поздно вернулась вчера?

– Вообще-то сегодня, – улыбаюсь я.

Он посмотрел на меня с укоризной.

– После трех, – дурачиться мне расхотелось, – точное время не помню. В такси слышала по радио, как три пропикало, но это мы еще Виолетку везли.

Папа идет на кухню, где по утрам всегда делает себе – и нам, если хотим – полноценный завтрак, придерживаясь старой мудрости, начинающейся с совета "завтрак съешь сам". Я иду следом, но, дойдя до ванной, скрываюсь в ней. Быстро умываюсь, чищу зубы и, даже не расчесываясь, меняю пижаму на беговое обмундирование.

Увидев через всегда открытую дверь кухни, что я собираюсь на пробежку, папа попросил одеться потеплее.

– Я в термобелье, пап. И в толстовке, – слова "термуха" и "худи" папа не приемлет. – Не в пуховике же мне бегать.

– Зимой будешь в пуховике. Или в спортзале, – совершенно нестрогим голосом, но тем не менее безапелляционно предлагает он мне неочевидный выбор.

– Ладно, – не желаю я спорить и, послав ему воздушный поцелуй, шагаю в прихожую натягивать куртку и кроссы.

В лифтовом холле меня ждет заспанная и поэтому нереально узкоглазая Лелька.

– Вот дуры, суббота, а мы ни свет, ни заря тащимся жиры растрясать.

– Какие у тебя жиры? – фыркаю я, проходя мимо лифтов к лестничному пролету – спуск и подъем тоже часть тренировки.

– Чё, опять пешком?! Даже в субботу? – возмущается мне в спину соседка.

– Не ленись! А то жирами заплывешь, – бросаю я через плечо и начинаю перепрыгивать через ступеньку, как в детстве.

Когда мне было пятнадцать, один из таких необдуманных спусков закончился для меня растяжением связок голеностопного сустава. Я тогда погналась за подшутившей и пустившейся бежать от меня подружкой, удобной обуви поблизости не оказалось, а наказать шутницу было необходимо, и я, недолго думая, сунула ноги в мамины туфли на неслабом таком каблуке. Размер ноги у мамы небольшой, и я тогда до нее уже доросла – сейчас уже и Алиска нас догнала, и мы все трое можем при необходимости носить обувь друг друга, – но тот факт, что туфли были мне как раз, никак не уберег меня от неловкого падения. Я неслась, сломя голову, а сломала ногу. Ну не сломала, но все равно было очень больно. Уже на первом же лестничном пролете нога подвернулась и хоть обошлось без хруста и перелома, на костылях мне пришлось проковылять довольно долго. Пострадала по глубости, в общем. При этом обидчицу так и не догнала и не наказала. Но сейчас я в правильной обуви и смотрю, куда ставлю ноги, спускаясь хоть и быстро, но осторожно и обдуманно.

Благополучно достигнув первого этажа и миновав все четыре подъездные двери, мы выбегаем на по-ночному темную – до дня зимнего равноденствия остается чуть больше месяца – улицу. Но высокие плоские фонари на столбцах через каждые 50 метров хорошо освещают нашу аллею и бежать комфортно.

– Как вчера сходили? – спрашивает Лелька, пока мы бежим разминочно, потихоньку набирая ход.

– Нормально, – отвечаю на выдохе.

– Нормально да или нормально нет? – не удовлетворяется она неопределенным ответом.

– Нормально да, – после паузы нехотя признаюсь я.

– И молчишь?! – она приближается и легонько бьет меня по плечу тыльной стороной ладони. – Рассказывай давай. Мы, можно сказать, всем колхозом за тебя болели.

Я не могу не засмеяться. Они действительно живут почти колхозом – кроме двоюродных сестёр Альки и Лельки с одинаковой фамилией Фриш (их папы – братья-близнецы, и они с детства не разлей вода, несмотря на почти трехгодичную разницу в возрасте) в их двушке живут еще трое девчонок. Дочь друзей Лелькиных родителей, тоже из Нового Уренгоя, и две Алькины однокурсницы, но эти хотя бы из областных городов, и на выходные иногда уезжают домой, северянки же живут от каникул до каникул. Квартиру старшей Фриш купил отец, как подарок к окончанию школы и чтобы после поступления в универ дочка не жила в общежитии. Она почти сразу пустила к себе однокурсниц и первый год они жили втроем, а потом приехала сначала Катрина, а через год и Лелька поступила в местную Академию госслужбы. Ее квартира – тоже подарок родителей – еще строилась в новом ЖК недалеко от нашего.

– Да че рассказывать? – морщусь я, но понимаю, что какую-то информацию выдать нужно – иначе она не отстанет. – Познакомилась с парнем, точнее, он со мной познакомился. Выпили вместе, поболта…

– Ты выпила? – перебивает меня Лелька, уже заметно запыхавшимся голосом – Ты ж не пьешь.

– Иногда пью, некрепкое, – одну супер алкогольную Мэри я тактично опускаю. – Короче, поболтали, потанцевали – не с ним, с Виолой, – и разошлись по домам.

– И все? – моя партнерша по бегу явно недовольна такой развязкой.

– А чего ты ждала? Страстных поцелуев и объятий? Или мне нужно было сразу поехать к нему? – почему-то злюсь я.

О том, как мы сидели практически в обнимку на том диване, пили из одной бутылки и как плотоядно Дэн смотрел на меня из угла, в котором расположился в танцзоне, я рассказать не могу – и стыдно, и вообще… А поцелуев и объятий, скорее, обжиманий, было вчера достаточно и без нас. Но вспоминать об этом не хотелось.

– Ну не сразу… Блин, но телефонами-то хоть обменялись?

– Он записал мой, – стараясь правильно дышать, цежу я с перерывами. – И сделал дозвон, но я его не записала.

– Почему? Он тебе не понравился? – не понимает Леонелла, которая терпеть не может своего полного имени, и посвященные в это непременно пользуются ее слабостью.

Еще как понравился. Я даже о Никите почти забыла – моя цель на вчерашний вечер была достигнута. Сна и покоя мне это новое знакомство не вернуло, скорее, наоборот, вот только объект терзаний и робких мечтаний сменился. Может, временно – пока еще слишком свежи воспоминания о его дерзкой улыбке и чертятах в глазах.

Мыслей, что это как-то неправильно – вчера нравился один, сегодня – другой – у меня не было. Потому что он мне именно нравился, и все на этом. Да, мне определенно хотелось большего, но это было утопичное желание, все равно что хотеть стать олимпийской чемпионкой или родиться мальчиком – со своими желаниями я безнадежно опоздала. Поэтому да, никаких таких мыслей не было. Даже были совершенно противоположные – что моя новая симпатия куда как правильнее и имеет больше шансов на жизнь. Мечтать о Дэне я могла без угрызений совести – он не встречался с моей подругой, и вообще был свободен. Вряд ли такие как он долго остаются свободными, скорее, я удачно попала в промежуток "между" старой девушкой и новой. И вовсе не факт, что этой новой стану я. Но пока я вполне могу насладиться его вниманием и этим восторженным ощущением, которое охватывает меня под взглядом его по-кошачьи прищуренных глаз. Ну а чего тогда я ломаюсь перед Лелькой, нагоняю тумана вместо того, чтобы всё ей честно рассказать?

И пока не передумала, я резко останавливаюсь и говорю:

– Понравился. Даже очень. И мы договорились, что сегодня он встретит меня после школы.

– О-хо! – тоже останавливается, как вкопанная, моя напарница. – Быстро вы сговорились. С места в карьер прям. Хотя чего тянуть? Чай, не восемнадцатый век, – тут же сама себе возражает она. – И ты давно не ребенок.

Она первая начинает бежать, я ее догоняю, и до конца пешеходной аллеи и обратно к дому мы бежим в полном молчании, сосредоточившись на правильном дыхании.

И только в подъезде, когда мы уже поднимались на свой этаж, Лелька все-таки предостерегает меня:

– Ну ты в омут с головой-то не кидайся в этого… Как его зовут-то? – вдруг понимает она, что я этого еще не сказала.

– Дэн. Просто Дэн, – отвечаю я уже у своей квартиры.

– Исчерпывающе, – кивает соседка и тихо смеется. – Ладно, заходи потом. Расскажешь подробности.

И она звонит в свою дверь, а я без звонка открываю нашу – если дома кто-то есть, то днем мы не запираемся.

Не знаю почему это так для меня важно, но я не хочу, чтобы Виолетта и Вика видели, что сегодня у меня свидание с Дэном. Хотя как же не знаю? Кого я обманываю?! Боюсь, что это первое свидание станет сразу и последним, и мне не хочется выглядеть глупо и жалко в глазах подруг. Пусть лучше не знают, что была эта попытка. Договаривались мы с ним об этой встрече не в клубе, а чуть позже в мессенджере, поэтому они не в курсе. Если мое первое в жизни настоящее свидание пройдет хорошо, и будет второе и третье, тогда и расскажу, а пока хочу сохранить это в тайне. В конце концов, никого, кроме нас двоих, это не касается!

Поэтому после уроков я не спешу покидать класс физики, делаю вид, что не успела списать с доски решение задачи на скорость распространения электромагнитного излучения в вакууме, и медленно, постоянно смотря на доску и снова в тетрадь, переношу на бумагу буквенные обозначения физических величин и бесконечные корни и степени. Девчонки поначалу меня ждут, подгоняют, но в итоге их терпение заканчивается, и они уходят. Я не боюсь, что они с Дэном пересекутся на улице – во-первых, я назвала ему время на сорок минут позже окончания последнего урока, как раз чтобы избежать их вероятной встречи. А во-вторых, встретиться мы договорились на остановке, так чтобы и другие одноклассники не имели возможности нас видеть – из всего класса только я добираюсь до школы на транспорте. Короче, все разумные меры предосторожности приняты. И будет смешно, если он не придет, вдруг думаю я. Но мне не смешно. Ни капельки. Меня едва ли не трясет одновременно и от страха, и от предвкушения, и от нервного возбуждения. Да… с такими нервами только на свидания и ходить…

Когда в классе никого, кроме меня, не остается, я перестаю изображать прилежность и со вздохом облегчения убираю тетрадь в рюкзак. Иду в женский туалет в другой рекреации и смотрюсь в зеркало – вид нормальный, следов бессонной ночи, на удивление нет, но я все равно достаю любимую пудру и прохожусь пуховкой по щекам и под глазами. Нет предела совершенству, тем более, это будет наша первая встреча при свете дня, а днем все мы выглядим не так, как при искусственном освещении, и все изъяны становятся заметнее. Никакими особенными огрехами внешности я не страдаю – ни широко посаженных глаз, ни горбинки на носу, ни оттопыренных ушей, даже веснушки с уходом лета побледнели и почти не видны, но никогда не знаешь, чем можешь не угодить. Я, например, вопреки всеобщему обожанию и поклонению терпеть не могу блондинов с голубыми глазами – выглядят слишком кукольно и по-девчачьи, – поэтому и мое лицо "без особых примет" кто-то тоже вполне может считать некрасивым или непропорциональным, или глаза невыразительными, или губы недостаточно полными – да мало ли к чему можно придраться. В общем, еще один железный повод понервничать.

Когда до встречи остается десять минут, выхожу из дверей школы, чтобы топать на остановку, но, сбежав по ступеням, замираю на последней – у кованого забора напротив, прислонившись к нему спиной, стоит Дэн и, не скрываясь, курит. Хотя знаки, информирующие о запрете курения, висят и рядом с главным входом, и на декоративных стенах у основания крыльца. Не заметить их он просто не мог. Но его такое демонстративное пренебрежение правилами и порядками меня ничуть не удивляет – этот парень явно не из линейки добропорядочных граждан, а из тех экземпляров, кто плюют на законы, нарушают уставы, забивают на этикеты. Из плохишей, одним словом, которых так любят хорошие девочки. А я хорошая девочка?.. Вот сейчас и узнаем.

Улыбаясь своим мыслям и ему, я подхожу ближе.

– Проблемы со зрением? – спрашиваю, кивая в сторону запрещающего знака.

Он даже не смотрит вслед моему кивку, уже точно зная, что там увидит – я не ошиблась, что он прекрасно осведомлен о запрете курения на территории школы.

– И тебе привет, незнакомка.

– Еще и с памятью… Тяжелый случай, – продолжаю иронизировать я, пряча за этим трясучку в руках и дрожь в коленях.

– Вчера ты была совершенно другой, – поясняет он, разглядывая меня прищуренными глазами с непонятным выражением на лице, и повторяет убежденно: – Совершенно другой.

– Без платья не котируюсь? – улыбка сама собой гаснет, и я слишком огорчена тем, что мои опасения насчет того, что сегодня его впечатление обо мне может быть иным, оправдались, чтобы понимать двусмысленность своего вопроса.

Которую он, конечно же, не заметить не мог.

– Без платья очень даже, – возражает он низким голосом, а я вспыхиваю как газовая горелка. – А вот в джинсах… Пока не знаю. Дай время, я присмотрюсь.

Я пожимаю плечами, не в силах отвечать из-за перехватившего горла, и, чтобы скрыть багровый румянец на щеках, опускаю голову вниз и изучаю свои замшевые ботинки. Изучаю минуты две, Дэн все это время неторопливо курит, не меняя положения тела и все так же подпирая спиной забор. Когда способность говорить ко мне возвращается, я поднимаю глаза, но смотреть ему в лицо все еще не решаюсь и утыкаюсь взглядом в плечо.

– Пошли? – спрашиваю.

Даже не видя его, знаю, что он ухмыляется.

– Ну пошли, – кидает окурок в урну, но не делает первый шаг, предлагая мне выбор направления.

Поколебавшись, я иду к остановке – иного плана у меня нет. Он следует за мной. Но ноги у него длиннее, шаг шире, и он скоро меня обгоняет. Я автоматически начинаю частить шаги, и бегу за ним вприпрыжку, пока не устаю. Хватаю его за предплечье чуть пониже локтя и прошу:

– Давай чуть помедленнее, а?

Он резко останавливается и смотрит на мою ладонь. Испугавшись, что сделала что-то не так, хоть и не понимаю что, я отдергиваю руку. И поспешно добавляю:

– Пожалуйста…

Смотрю на него, он выглядит каким-то растерянным, и вообще словно забыл, где и с кем находится. Потом дергает головой, будто избавляется от наваждения и говорит с прежней насмешливой улыбкой, только голос простуженный:

– Извини. Можно и помедленнее. Только скажи, куда идем-то?

– На остановку? – неуверенно отвечаю вопросом на вопрос.

– А зачем нам на остановку?

Этого я и сама не знаю, выбрала маршрут рефлекторно – из школы я всегда иду направо. О чем честно и признаюсь:

– Чтоб домой ехать.

– А мы едем домой? – удивляется он и его улыбка становится шире. – К тебе или ко мне?

– Ты можешь меня проводить, – не поддаюсь я на провокацию.

– То есть я вместо того, чтобы высыпаться после вчерашнего веселья, встал и тащился через весь город, чтобы прокатиться с тобой в автобусе? – он спрашивал спокойно, без возмущения, так, будто уточнял у меня какие-то детали.

– Вижу, идея отклика в тебе не нашла, – резюмирую вместо ответа.

– Дерьмо идея, – кивнул он. – Я вообще-то голодный. Успел только умыться – как-то непедагогично мало уроков у вас по субботам. Куда смотрит министерство образования? Совсем не заботится об образованности будущего поколения… На кого страну оставим?

– Ты закончил? – смеюсь я. – Если голодный, идем в кафе.

– Давай в БургерКинг, я наутро после избыточного количества пива предпочитаю употреблять что-нибудь вредное.

– Может, стоит завязать с избыточном потреблением, чтобы потом не травить себя еще больше? – невинно интересуюсь я.

Он сверкает глазами-щелками и просит вполне миролюбиво:

– Давай без нравоучений. Матери хватает…

Я примирительно развожу руками.

– БургерКинг в другую сторону, в торговом центре, – я разворачиваюсь, чтобы идти обратно.

Теперь уже он хватает меня за руку.

– Куда ты? Там, – большим пальцем свободной руки он через плечо указывает себе за спину, – тоже есть, у сквера. Я погуглил.

Я молча киваю, и мы снова идем туда, куда шли. Только теперь держимся за руки – он мою так и не выпустил.

В этом новом отдельностоящем ресторане – сама компания называет себя именно так, сетью ресторанов быстрого питания – довольно уютно, не как в обычных заведениях фастфуда. В зале кроме самых обычных небольших квадратных столиков с неудобными железными стульями, пригодных только для перекуса в одиночестве, имеется и целый ряд более вместительных столов с простенькими, обтянутыми кожзамом, диванами, и вдвоем за ними можно расположиться с большим комфортом.

Зал я разглядываю, пока Дэн делает заказ. Сама я от бургера отказалась, не хочу даже "самого улетного". Если дело касается фастфуда, я предпочитаю Алискину шаурму – вот уж кто обожает фастфуд в любом его проявлении, еще могу съесть что-нибудь из индийской еды на вынос, есть такой киоск у нас на районе, но бургеры – не мое. Для себя я выбрала карамельное латте – на картинке выглядит аппетитно, и я уверена, что все, что с карамелью, не может быть невкусным, – и шоколадный донат. Пончики – тоже моя слабость. Не так, как бельгийские вафли – настоящие, из Бельгии, я не пробовала, но и те, что продают в Старбакс, завоевали мое сердце с первого укуса, – но тоже не могу отказать себе в этом лакомстве.

Дэн возвращается с подносом, на котором кроме моего стакана с латте и пончика на тарелке еще красуются бутылка Пепси, два бумажных свертка круглой формы и картонное ведро с разными жареными во фритюре снэками. Надеюсь, ничего из этого он не взял для меня. Но ошибаюсь.

– Ты о-о-очень голоден, – говорю протяжно, преувеличенно округляя глаза, когда он садится на диване напротив.

– Половина для тебя, – лениво сообщает он.

– Я же сказала…

– Я помню. Но есть одному как-то не айс, и ты можешь передумать, когда увидишь этот бомбический, с двойной котлетой, овощами и…

– Огурцы, салат и лук? – теперь я его перебиваю, вспомнив песенку из рекламы то ли самого БургерКинга, то ли Мака, то ли другой какой бургерной сети.

– И они тоже, – он улыбается. – В общем, угощайся.

– Неа, – придвигая к себе свой трапециевидный стакан с ручкой, в котором хорошо видны градиентовые слои кофейно-молочного напитка, возражаю я. – Тебе придется съесть все это в одного.

– Давиться, только потому что "уплочено", – он сознательно выбирает неправильную форму употребления слова и делает на ней акцент, – не буду.

Это звучит грубо, как лучшая-защита-нападение на высказанный упрек, но я ничего обидного в виду не имела, и, не зная, как реагировать на эту отповедь, притихаю в своем углу.

Он, видимо, замечает изменения в моем лице, и понимает, что погорячился, потому что тут же весело и беззаботно улыбается.

– Шучу. Не парься. – И начинает разворачивать первый фирменный сверток с бургером.

Первые минуты увлеченно жует, блаженно закрывая глаза, постанывая и причмокивая – короче, всячески демонстрируя, как ему вкусно.

– Точно не хочешь? – мычит с набитым ртом.

Я мотаю головой и, чтобы сменить тему, спрашиваю:

– Кстати, а как ты оказался у входа в школу? Я же называла тебе другое место встречи.

Он пожимает плечами. Его рот все еще полон, и мне приходится ждать, чтобы получить ответ.

– Я не хотел опоздать, вышел заранее, но добрался быстрее, чем планировал. Торчать на остановке не хотел и посмотрел, где тут ближайшая школа. И не ошибся. Хорошая? – резко спрашивает и, видя мое замешательство, добавляет: – Ну школа.

– Аа, да, нормальная. У нас класс с углубленным изучением физики и математики. Только не надо сразу экзаменовать меня по физическим процессам! – сразу предупреждаю я, наученная опытом общения с другими особями мужского пола – что одноклассники, что друзья родителей и их дети – все считают, что девочки и физика несовместимы, поэтому заранее уверены, что знания у меня так себе. А грамоты в олимпиадах за красивые глаза.

Правда, всего в одной олимпиаде, и до призового места я не дотянулась, по-идиотски налажав в одном из вопросов, но грамота финалиста все же есть. И точно не за глаза, иначе я нескромно могла бы рассчитывать на гран-при.

Помешивая и медленно попивая латте, я рассматриваю Дэна, старательно прикрывая свой интерес длинной челкой.

Не в полумраке зала со столиками и не в постоянно мигающем и меняющем цвета освещении танцпола он тоже выглядит иначе. Может, не так кардинально иначе, как я – с боевой вечерней раскраской и без нее, но тоже заметно. Лицо острее, скулы четче, линия подбородка резче – вчера ночью игра света и тени скрадывала эту резкостьего черт. И цвет лица другой – там он казался смуглым, а сейчас, наоборот, бледный, под тонкой кожей почти видны вéнки. Рот широкий, губы узкие, и шрам еще заметнее. При свете дня он уже не кажется таким загадочным, как вчера, но так еще сильнее проявляется его хищность. Не только в лице, но и в движениях. Все в нем как бы говорит "не связывайся со мной". Все, кроме его улыбки. Она осталась неизменной – такая же ошеломительная и чарующая, насмешливая и дразнящая, и ей по-прежнему невозможно сопротивляться. Улыбка противоречит пиратским – я, наконец, нахожу, подходящее определение – чертам лица, пытаясь раз за разом убедить меня, что ее хозяин хороший парень. И мне становится интересно, кто из них отражает настоящего Дэна, а кто не более чем панцирь, маска или костюм супермена.

Видимо, в какой-то момент я чересчур увлекаюсь разглядыванием или, скорее, разгадыванием, что он замечает мой пристальный интерес. Взгляд его прозрачно-зеленых глаз – странно, вчера они казались мне темным, почти черными, – меняется, становится колючим, и в глубине глаз снова пляшут рогатые чудаки.

– Ну и что решила? Я нравлюсь тебе еще больше, чем вчера, или таки меньше? – он насмешлив, как и его ухмылка.

Вопрос слишком уверенного в себе человека, но мне кажется, что ответ для него важен. Пффф, с чего бы?

– То есть, что нравишься, ты не сомневаешься? – принимаю я его игру.

– Неа, – вальяжно говорит Дэн, вытерев руки салфеткой и допив остатки колы.

– Допустим, нравишься, – не отпираюсь я.

– Сильнее, чем вчера? – настаивает он интонацией следователя на допросе.

Какими их показывают в кино – живьем я, конечно, допросов не видела, хотя папа имеет некоторое отношение к правоохранительной – конкретно, исполнительной – системе. Но эта не та работа, на которой можно появиться с детьми.

– Пока не разобралась, – решаю быть честной. Тем более это самый простой ответ. И самый для меня безопасный.

И преждевременных авансов ему отвешивать не хочется, и незаслуженно обидеть тоже.

Когда он возвращается с кофе для себя, я вспоминаю, каким вопросом задавалась всю ночь и все утро.

– Можно теперь я спрошу?

– Если не про планы на жизнь, валяй, – внешне равнодушно разрешает он, но я замечаю, что ему любопытно.

– Почему в клубе объектом своих улыбок ты выбрал меня, а не Вику?

– Вику? – не понимает он, но потом к нему приходит догадка, я вижу, как это отражается на его довольно непроницаемом лице. – Это ту блондинку, которая ушла с Лёхой?

– Её, да.

Я удивлена – как можно не запомнить Вику?!

– А почему я должен был выбрать её? – И голос, и выражение лица – все указывает на то, что он искренне не понимает вопроса.

– Ну… – теряюсь я в формулировках.

Потому что, в свою очередь, искренне не понимаю, что тут непонятного. Мне ответ кажется очевидным. Любой мужик, имея выбор из нас троих, по-любому должен предпочесть всем остальным именно Вику. Она выглядит точно так, как девушки в мужских журналах, как жены и подруги знаменитостей – разнообразные блогерши и модели, фитнес и не очень. Да и сама я, будь мужиком, выбрала бы именно ее! О чем в итоге ему и сообщаю со всей уверенностью.

Он усмехается, как-то не по-доброму.

– Неа, была бы мужиком, не выбрала бы. Поверь мне на слово.

Он со стуком ставит чашку на стол, будто ставит точку в разговоре. Но меня такой ответ не устраивает – теперь мне ничего непонятно. И я не унимаюсь:

– Почему?

Мне правда интересно. Я всегда считала себя не ровней Вике, ни во внешности, ни в том, что касается мужского внимания. И вдруг кто-то – при живой Вике, в смысле, находящейся рядом – выбирает меня. Вариантов ответов тут два – он либо большой оригинал, либо я чего-то не понимаю. А чего-то не понимать я ой как не люблю.

– Так почему? – повторяю упорно, видя, что с ответом он медлит или вообще не собирается его давать.

– Ну потому что! – говорит он с раздражением на мою приставучесть. – Для таких девушек существует одно короткое, но емкое и исчерпывающее определение. Если умная, сама поймешь какое, а нет – не повезло тебе. Придется спросить у кого-то другого. Не хочу пачкаться о…

Он не договаривает фразу, но это и не нужно – вряд ли бы я услышала ее окончание. Потому что мгновенно, против воли, заливаюсь краской – о какое именно ёмкое определение он не хочется пачкаться, догадаться нетрудно, и мне становится неожиданно обидно за подругу. Неожиданно – потому что в глубине души я с ним согласна, сама не далее как прошлой ночью мысленно называла ее едва ли менее оскорбительными эпитетами. Но когда кто-то произносит – ну не произносит, но явственно дает понять, что имеет в виду – это вслух, меня коробит и пробуждает внутри голос протеста.

– А я нет? Не подхожу под это определение? – вздернув подбородок, спрашиваю с вызовом, хотя голос предательски дрожит, выдавая мое волнение. И негодование.

– Оо, женская солидарность попёрла… – морщится он недовольно, но не без лукавой улыбки в уголках рта.

– Ну почему же солидарность? – мне удается унять дрожь в голосе и теперь он звучит ровно, обманчиво спокойно, а я приятно удивлена собственному быстрому совладанию с собой. – Вчера мы были вместе, мы дружим, а старая мудрость "скажи мне, кто твой друг" ничуть не потеряла в актуальности.

– Угомонись, – смеется он. – Хоть сто мудростей выдай, но ты с этой Викой из разных измерений.

– Это твое субъективное мнение. Ничем не подкреплённое. Може…

– Уймись, я сказал, – он резко меня обрывает. – Еще раз говорю – будь ты мужиком, тебе это было бы очевидно и ты не задавала идиотских вопросов. Но если тебе так сильно хочется убедить меня в том, что ты такая же, как твоя Вика, – раздражение из его голоса моментально улетучивается, он гадко улыбается и вальяжно откидывается на спинку дивана, – можешь приступать. Мои колени и губы временно свободны, и я готов узнать о тебе что-то новенькое. Тот случай, когда я с радостью поменяю свое мнение.

Он улыбается еще шире, зрачки почти полностью скрыты прищуренными веками, но оставшуюся узенькую щель я вижу, что глаза его азартно блестят.

От такого поворота кровь приливает к щекам еще сильнее, я наверняка становлюсь пунцовой, но пенять не на кого – сама напросилась, и была при этом весьма настойчива. Вот и отдувайся теперь за свой длинный язык.

– Моя мама – первый заместитель прокурора области, папа – капитан внутренней службы ГУФСИН, а я собираюсь поступать в Академию МВД, – сообщаю я после неприлично долгой паузы, во время которой мучительно придумываю, как буду выкручиваться из ситуации, но в голову приходит только это.

– Это угроза? – хмурится он, не догоняя, зачем я вывалила на него эту информацию.

– Это то новенькое обо мне, что ты жаждал узнать.

Внешне я спокойна и даже дерзка, но внутри меня по-прежнему потрясывает от глупости положения, в которое я угодила по собственной инициативе. Все же я еще полный новичок в таких играх, хоть и мнила себя акулой в спорах. Видимо, противники прежде попадались неискушенные…

– И как оно связано с предыдущим обсуждением? Как доказывает твою… легко… сговорчивость? – находит он менее грубый термин и усмехается.

Я смущена и раздосадована – сдвинуть его с опасной для меня темы не удается, даже слитая информация о сфере деятельности родителей, которая обычно работает безотказно, на этот раз не помогла. Зря только рассказала. Теперь это действительно выглядит так, будто я его предостерегаю, типа, веди себя со мной хорошо, а то у меня мама – прокурор. Фу… Из одной неловкой ситуации в другую примерно за минуту – новый рекорд, Шереметева, поздравляю!

Дэн ждет ответа, буравя меня взглядом зеленых насмешливых глаз, с такой уже знакомой кривой улыбкой, и у меня ощущение, что он читает меня даже не как книгу – как открытку почтовую, ее и открывать не нужно, она сразу подается с обнаженной для чужих глаз душой. Он словно знает, что ответить мне нечего, и что тот мой ответ был лишь попыткой избежать ответа на предшествующий ему. Это именно так, и потому неприятно вдвойне. И что видит меня насквозь, и что я такая идиотка.

Да, мой опыт общения с парнями нулевой, но зачем же самой себя топить, ведясь на провокации и, более того, расставляя ловушки самой себе?!

– Никак, – выдавливаю я из себя, устав играть в гляделки, из которых мне все равно не выйти победительницей, так чего пыжиться?..

Признав поражение, я, не таясь, облегченно вздыхаю – иногда все же лучше ничего из себя не строить, особенно, если ты не профессионал в сфере "строительства". Он кивает, и из глаз пропадает та пронзительность, которая так меня страшит.

– Ну вот и выяснили. Хотя если передумаешь и решить-таки меня переубедить, я с удовольствием испытаю на себе твой "дар убеждения", – он дразнит меня долгим взглядом, но потом смеется. – Ладно, пошли отсюда. Надоело сидеть.

– А заплатить? – подскакиваю я от удивления.

– За что? – не понимает он и даже садится обратно на диван, с которого уже успел привстать.

– По счету.

– Я уже оплатил. Это же не ресторан, где счет после еды приносят, тут платишь и только потом ешь.

На секунду прикрыв глаза, я мысленно чертыхаюсь – как же могла забыть об этой фишке ресторанов самообслуживания? Нужно было самой идти заказывать свой кофе. Как я теперь отдам ему за него деньги? У меня же только карточка! Но я в любом случае не могу позволить ему за меня заплатить, пусть он не думает…

Мысль о том, чего он не должен думать, я не развиваю, а вслух спрашиваю:

– Сколько я тебе должна?

– За что? – он снова не понимает и вообще выглядит растерянным.

– За кофе и за ведро со снэками, ты ведь для меня их брал и не стал есть, – поясняю заранее, предупреждая его уточняющий вопрос.

– Не стал есть, потому что наелся, – возражает он, но тут выражения лица его резко меняется. – Ты что, всерьез предлагаешь заплатить за себя?

Я решительно киваю. И второй раз – для убедительности.

Он усмехается и качает головой.

– И эти люди пытаются доказать мне… Проехали. Я тебя пригласил, я и оплачиваю счет.

С видом, что разговор окончен, он поднимается и снимает с напольной вешалки мою куртку.

Я продолжаю сидеть с упрямым видом. Некоторое время он держит куртку и ждет, но потом закатывает глаза, как бы говоря "дернул черт связаться с этой малолеткой", и говорит примирительно:

– Хорошо, сегодня я заплатил, ты оплатишь счет в следующий раз. Идет?

Я замираю.

– А что, будет следующий раз? После моих… выкрутасов?

– Пять минут назад я сомневался, но теперь уверен – будет, и не раз. Девушки, желающие делить расходы, попадаются редко. В моей жизни ты – первая. Как же можно упустить такой редкий экземпляр? – Он громко и весело смеется.

Присоединяясь к нему, я считаю нужным уточнить:

– Не делить твои расходы, а не обременять своими. На большее я пока не подписываюсь.

Сую руки в рукава и поворачиваюсь к нему лицом.

– Пока?.. – надевая на меня капюшон и не убирая руки, переспрашивает он тихо, а глаза смотрят на меня как-то иначе, с теплотой.

Я перестаю смеяться, но губы так и остаются растянутыми – утонув в его взгляде, я забываю вернуть их в исходное положение.

Он наклоняется, касается моих губ своими – они такие мягкие и такие теплые, их прикосновение так приятно, что я стою, не шевелясь, а не отскакиваю в ужасе, как наверняка сделала бы, не застань он меня врасплох. Отстранившись на пару сантиметров от моего лица, он шепчет:

– Пошли?

Я таращусь на него расширенными глазами и молчу. Я способна только на то, чтобы коротко кивнуть. Мы идем к выходу, но каждый шаг дается мне с трудом – ноги не слушаются, в голове пустота, а в животе ощущение, будто его заполнили малиновым желе.

Мамочки – одно невинное, почти отеческое, касание губами, а такая буря эмоций! Как же я отреагирую на настоящий поцелуй? Рухну ему под ноги?

Да ладно, больно надо ему тебя целовать, – огрызается моя здравомыслящая половинка, и, разделяющая ее сомнение, я начинаю приходить в себя.

Свежий морозный воздух тоже действует на меня отрезвляюще, и процесс восстановления после такой эмоциональной встряски идет быстрее.

Застегнув молнию на куртке, Дэн по-хозяйски берет меня за руку. Я и не думаю ее вырывать.

Мне определенно нравится, как проходит мое первое свидание, и оно еще только начинается…

6 То самое чувство: Трепет

– Шереметева! – слышу я, по дороге на историю проходя мимо кабинета химии.

Смотрю в открытую дверью – наша классная Марина Леонтьевна, которую, разумеется, между собой мы зовем класснухой, стоит, прислонившись к учительскому столу и скрестив на груди руки. Устремленный на меня взгляд ничего хорошего мне не обещает.

"Началось", мысленно вздыхаю я и подхожу к ней с энтузиазмом обреченного на мучительную смерть. Девчонки благоразумно проходят мимо.

– На тебя поступила жалоба.

Она не продолжает, и я понимаю, что говорить что-то нужно мне.

– От кого? – спрашиваю, в тщетной надежде, что императрица все-таки не нажаловалась на нас с Костей.

Она вскидывает тонкую рисованную бровь-галочку, которая была в тренде еще в прошлом веке, демонстрируя крайнее удивление.

– Ты сорвала сегодня не один урок, раз не догадываешься, кто из учителей об…

– Догадываюсь, – поспешно говорю я, но зря, потому что тем самым не позволяю Бодровой договорить, а она терпеть не может, когда ее перебивают.

Даже верные ответы, выкрикнутые с места раньше, чем она попросит отвечать, на своих уроках она не приветствует и строго пресекает подобные попытки. Ее особым требованиям к дисциплине мы обучились раньше, чем освоили ее предмет. Оно и понятно – к плохим знаниям химоза относилась лояльнее, чем к нарушителям порядка.

Но сейчас она не замечает моей грубости, очевидно, не желая отвлекаться от моего более серьезного проступка.

– Так объясни мне, – сталь в ее голосе становится еще явственнее, я почти ощущаю ее вкус в воздухе, – как ты докатилась до того, что Ольга Ринатовна попросила тебя покинуть класс. А главное – почему ты не попыталась извиниться, как-то уладить конфликт, а просто ушла?

– Она попросила нас уйти.

Знаю, что мой ответ звучит жалко, но другого у меня нет.

– Отличная позиция, Кира, – теперь голос Марины Леонтьевны звучит разочарованно. – Учитель предложил тебе выйти из класса, не чтобы выгнать, а чтобы призвать к порядку, но ты делаешь вид, что не понимаешь подтекста, с радостью выполняешь его просьбу, а теперь прикрываешься ею. Слабенько. Не ожидала от тебя…

Признаться честно, я сама от себя не ожидала и даже не понимала до конца, как это произошло. Какой-то секундный азарт, какое-то дурацкое ощущение вызова, и когда физюня, уже дважды просившая нас вести себя потише, не выдержала и использовала тяжелую артиллерию в виде фальшивого требования покинуть класс, мы переглянулись и дружно вышли. Я даже не помню, кто первым сказал "Пошли". Спонтанное решение, о котором я лично пожалела сразу, как прозвенел звонок с урока, которого мы сиротливо дожидались в коридоре, но исправить его теперь трудно – ошалевшая от нашей наглости и молчаливо наблюдавшая, как мы собираемся и уходим под шиканья одноклассников "Вы чего? Куда? Садитесь на место!", физюня очнулась, когда за нами почти закрылась дверь и прокричала в спину:

– Без родителей на уроки не пущу.

Теперь простым извинением не отделаешься. Нужно признаваться родителям. И это в выпускном классе! Пусть физику на ЕГЭ я не сдаю и на медали не претендую, но папа все равно меня убьет. А после его расправы мама заведет полуторачасовую лекцию о непотребности такого поведения. "Ты же девочка" и прочие псевдомотивационные лозунги. И маминой взбучки я боялась куда больше…

Но самое обидное, что пострадали ни за что – не было никакой причины подрываться и уходить с урока, мы занимались такой ерундой! Костик видел нас с Дэном в субботу и, конечно, потребовал подробностей. До переезда мы жили в соседних домах, и наши семьи дружат – отцы работают в одном учреждении. Мы знаем друг друга с детства – все праздники всегда отмечали на две семьи, то у нас дома, то у них, летом совместные поездки на озеро, зимой в лес и на лыжах, – поэтому он мне почти как брат. И когда он спросил, что за парень был со мной, я ему рассказала. Он начал дурачиться, писать на парте "Кира + Дэн", "Kira Dan", а я стирала эти надписи. И все это во время урока. Мы вообще-то учимся в параллельных классах, а за одной партой оказались по причине объединённого урока. Вику он весьма невежливо попросил уступить ему свое место, и она пересела к его соседу. А в результате это вылилось в такое несвоевременное удаление с урока. Если родители решат меня наказать, то посадят под домашний арест – я их методы воспитания знаю. Никаких прогулок, ограниченный интернет, мораторий на телефон и прочие современные зверства. Еще и вменят повинность по приседаниям – по принципу "не хочешь быть умной, будешь с накаченной задницей".

Но не факт, что мне особо есть, с кем гулять. Или что я захочу гулять…

После того первого свидания с Дэном мы не виделись – в воскресенье я с сестрой и родителями ездила на день рождения к папиному брату, хоть мы с Алиской и выросли уже из семейных посиделок, но без веской причины их не пропускали. А по понедельникам у меня очень плотное расписание – занятия с американкой и двухчасовая тренировка по теннису. Но Дэн оба дня даже не звонил и не писал, что заставляло мое сердце сжиматься от тревоги, а голова пухла от постоянных вопросов. Он не хочет со мной общаться? Я что-то сделала не так? Он понял, что я совершенно зеленая девчонка и не хочет иметь со мной дело? Или я просто ему разонравилась?

Ответов не было, а спросить у него самого я, конечно же, никогда не решусь. Как не решусь и сама написать, хотя телефон из рук почти не выпускаю, постоянно проверяя, не пропустила ли звонок или сообщение от него, и доводя себя до аритмии каждый раз, когда телефон издает хоть какой сигнал. Но нет, ничего я не пропустила – это всегда не он.

В субботу, выйдя из БургерКинга, мы дошли до центра и прошли по аллее главной улице города до конца, а оттуда пешком до моего дома – почти двенадцать километров за почти три часа, – всю дорогу держась за руки. Это было очень ново для меня и очень… трепетно. От каждого его особенного взгляда сердце замирало или, наоборот, пускалось вскачь, гоняя кровь по моим венам и окрашивая ярким румянцем лицо, и без того порозовевшее из-за не по-осеннему холодного воздуха.

В подъезде он снова попытался меня поцеловать, но я в ужасе отстранилась – если это будет настоящий поцелуй, с языками (кажется, именно он называется французский?), Дэн сразу поймет, что целоваться я попросту не умею, и сбежит. Я была уверена, что опытным парням совершенно неинтересны неопытные девчонки. И как я собиралась усидеть на двух стульях – и избавиться от этого своего недостатка, и при этом не позволить Дэну узнать о нем – я старалась не думать. А, может, всё как-то само рассосется?..

Но он не звонит, встречаться со мной не рвется, а значит, моя тайна в полной сохранности. Хотя не исключено, что именно молчание моего несостоявшегося первого парня и стало причиной этой резкой вспышки бунтарства во мне. Погасить ее мне не удалось и вот…

– С кем тебя выгнали? – вырывает меня из моих мыслей голос классной. – С Костей Артамоновым, из одиннадцатого "А"? Старый друг, значит… – Бодрова неожиданно улыбается и смотрит на меня почти с теплотой.

Отчего вдруг такие перемены в суровой училке?! Но она не дает мне возможности всерьез задуматься над этим, произнеся задумчиво:

– Никогда я не любила эти уроки на два класса, кто их придумал? Значит, так, Кира, – резко меняет она и интонацию, и тему: – я уговорила Ольгу Ринатовну не доводить информацию о вашей выходке до педсовета и директора. Решим ситуацию миром, но маму к Великой приведи, это ее условие. Ты же согласна, что проблемы ни тебе, ни мне не нужны, да? Косте тоже скажи, чтоб не высовывался.

Я киваю и после ее позволения уйти выхожу из кабинета, в который начинают стекаться шумные восьмиклашки.

В кармане беззвучно вибрирует телефон. Достаточно взгляда на экран, чтобы сердце затрепетало – сообщение от Дэна.

"Приходи после школы ко мне на работу".

И тут же следом: "Я соскучился".

Чтобы унять не на шутку разогнавшееся сердцебиение, я делаю медленный вдох и такой же медленный выдох, блаженно прикрыв глаза. Он соскучился!

И, мгновенно забыв обо всех своих страхах и мыслях, на следующий урок – последний на сегодня – я лечу, почти не касаясь земли.

Но с каждой минутой, приближающей меня к моей новой встрече с Дэном, та легкость, которую я обрела, получив его сообщение, начинает заметно вытекать из меня, просачиться, как воздух из неплотно завязанного воздушного шарика. Или из автомобильной шины – в автоспорте это явление называют медленный прокол. И я на самом деле чувствую себя проткнутой, спущенной. На восторженный трепет предвкушения скорого свидания всё сильнее налипает безотчетная тревога, страх неизвестности и паника перед этим, таким непонятным мне, парнем. Я не могу разгадать его, не знаю, что он думает и чувствует, а когда позволяю себе сделать какой-то вывод на основании его слов или действий, следующей же фразой или поступком он убеждает меня, что я неправа.

Вот почему, если скучал по мне, он ни разу не позвонил, не прислал ни простого "привет", ни дурацкого смайлика? Даже если был очень занят, это же не занимает много времени.

"А сама ты почему не написала?" – тут же просыпается мое внутреннее оппозиционное альтер-эго и начинает закидывать встречными вопросами. – "Почему вместо того чтобы терзать телефон проверкой уведомлений, сама не отправила этот ни к чему не обязывающий "привет"? Сдрейфила? Там, может, и он дрейфил".

– Ой, всё, – говорю я вслух самой себе, пользуясь тем, что иду по улице и рядом никого нет.

Я топаю в этот его "Техноцентр" по любезно скинутому адресу, а там посмотрим, что из этого выйдет. И что ждет меня на его, Дэна, территории, пусть и не неформальной, а вполне официальной, я стараюсь не загадывать и даже не думать. В одном я могу быть уверена – сегодня разоблачение в эм… неискушенности мне не грозит. Не станет же он прилюдно позволять себе всякие вольности с поцелуями или еще чего похуже. Поэтому, собственно, я и согласилась прийти на работу, приглашение заявиться к нему домой, например, отклонила бы сразу – в такие игры я не играю. Пока, во всяком случае. Но несмотря на уверенность в собственной безопасности, сердце все равно беспокойно трепыхается в груди, не позволяя расслабиться.

Стены техноцентра полностью стеклянные, такие большие витрины, как у автосалонов, только размеры его поскромнее. Проходя вдоль одной из прозрачных стен к входу, я понимаю, что изнутри меня хорошо видно, и волнуюсь еще сильнее, сердце скачет еще быстрее – я будто чувствую его изучающий и торжествующий взгляд. Еще бы не торжествовать – он поманил, и я пришла. Прискакала по первому зову! Мне хочется развернуться и сбежать, но я себя останавливаю – это было бы непростительной дуростью. Нужно было или не приходить, или доигрывать партию до конца, раз уж ввязалась.

Взявшись за ручку, я пару секунд медлю, чтобы успокоить разогнавшийся пульс, и решительно дергаю ее на себя.

– Привет, – говорю весело, когда на звук открывающейся двери он поднимает глаза от стойки в центре зала.

Я столько себе напридумывала, а он меня и не видел. Да уж, воображение типа моего желательно отключать… Я усмехаюсь.

Он не поднимается со своего места и, продолжая сидеть, смотрит, как я подхожу к нему через весь зал. И улыбается. Так многозначительно, так по-дэновски, что я едва не спотыкаюсь. И только когда я подхожу вплотную к его рабочему месту, он, словно нехотя, отрывает задницу от стула и тянется ко мне через стол. Он явно рассчитывает на приветственный поцелуй, но вместо того, чтобы оправдать его нахальные ожидания, я ставлю перед ним бумажный пакет из павильона с сербским фастфудом, в который зашла по дороге.

Он зависает над столом на полпути между своим лицом и моим.

– Я подумала, что ты проголодался.

Положения он не меняет, а лишь на миг опускает глаза. Но потом снова смотрит на меня в упор своим бросающим вызов взглядом, и в животе у меня незамедлительно растекается холодное желе.

– Да, я очень проголодался… – шепчет вкрадчиво, опаляя мое лицо жарким дыханием и не давая усомниться, какой именно голод он испытывает.

Сердце мое замирает, а на подстывшее желе плюхается еще одна внушительная порция, брызгами распространяя обжигающий холод по всему телу.

Его болотно-зеленые глаза смотрят так проникающе, что порабощают мой взгляд, не позволяя ни отвернуться, ни вырваться из своего засасывающего плена. Эта кривая улыбочка, этот манящий шрам, эти приоткрытые губы… Я ловлю себя на том, что бессознательно тянусь навстречу его губам. Мысленно приказываю себе остановиться, но не слушаюсь и продолжаю двигаться прямо в пасть серому волку – глупая красная шапка!

Когда наши губы практически встретились, когда я уже чувствую мятный запах его дыхания, раздается резкий звонок телефона. Но не это возвращает мне способность здраво мыслить, а тихое досадливое ругательство Дэна, высказанное в миллиметре от моего рта. Я делаю спасительный шаг в сторону, и его губы лишь скользят по моим. Недобро сверкнув глазами, он отвечает на звонок, прерывая его раздражающую трель.

Пока он говорит по телефону, я хожу по залу, восстанавливая учащенное дыхание и сердцебиение под прикрытием разглядывания выставочных катеров, скутеров и снегоходов. Из обширного списка производителей на сайте – я, конечно же, полюбопытствовала перед тем, как отправиться сюда, – мне знакома только Ямаха, но и остальные выглядят очень мощно.

Увлекшись созерцанием контрастной графитово-алой раскраски, подчеркивающей витиеватые изгибы люксового гидроцикла – это я выяснила из таблички, – я не заметила, как Дэн подошел и встал сзади.

– Думаешь купить? – спрашивает насмешливо, и я в испуге подскакиваю и шарахаюсь от него.

Он ловит меня за локоть, и лишь это не позволяет мне неуклюже распластаться между этими люксовыми образцами, чтоб их…

Я тихо благодарю его за помощь и, высвободив руку, суетливо поправляю одежду и волосы. Чтобы скрыть яркий румянец смущения, отворачиваюсь и говорю равнодушно:

– Мне это не по карману.

– Жаль. На проценты сводил бы тебя в ресторан.

– А не на проценты не можешь? – я злюсь на себя и свою неуклюжесть, и поэтому обретаю такую необходимую мне в общении с Дэном наглость.

Мне всегда это помогает – нужно только разозлиться, и я перестаю быть стеснительной девочкой, превращаясь в бойкую стерву. Эта я как рыцырь без страхов и упреков – ничего и никого не боюсь и могу постоять за себя. И словарный запас резко обогащается, и в поведении появляется некоторая развязность. Этакая Кира-супергероиня. Жаль, злиться по щелчку пальцев я не умею. Стольких проблем по жизни бы избежала.

Он оценивает мой тон и, убирая руки в карманы джинсов, отвечает мне в том же ключе:

– Могу и не на проценты, если заслужишь.

– Не обольщайся, что я особенно буду стараться. Ресторан я себе и сама могу позволить.

– А ради чего постаралась бы? – голос тихий, а глаза мерцают опасным блеском.

И непонятно от чего – то ли такая перемена во мне ему не нравится, то ли ждет, что мой ответ на его вопрос совпадет с тем, что хочет услышать он. Точно нет, но от ответа я благоразумно уклоняюсь – даже в образе супергероини предпочитаю не нарываться. И, неопределенно поведя плечом, отворачиваюсь и шагаю к небольшому дивану для посетителей. Он находится на отдалении от его рабочего места, и я надеюсь на небольшую передышку.

Но зря – Дэн неторопливо подходит и садится рядом. Совсем рядом, бедром к бедру, которое тут же начинает пощипывать, и закидывает руку за мою голову, почти обнимая меня. И тут я понимаю, что нахожусь здесь уже минут двадцать, но до сих пор не видела и не слышала никого из сотрудников салона.

– Ты здесь один?

– А тебе нужен кто-то еще? – мурлычет он в мое ухо. – Одного меня недостаточно?

Я отклоняюсь в сторону – его дыхание щекочет мне ухо. Это и приятно, и одновременно раздражающе.

– Обычно в офисах полно людей.

– Это не обычный офис, – он склоняется все ближе.

– В салонах тоже не бывает безлюдно.

– В этом посетители редкость, – усмехается он, но мой настойчивый допрос делает свое дело – перестав наваливаться на меня и водить пальцами по волосам и контуру лица, он выпрямляется. – Тем более в будни. Видишь же, техника специфическая, такую не каждый день покупают.

– И не все, – поддерживаю я разговор.

– Ладно, – встает он на ноги и протягивает мне руку, – пойдем посмотрим, что ты там мне принесла в том пахучем пакете.

– Бургер.

– Ты такая заботливая, – вновь заключая меня в объятия и приподнимая, он улыбается и трется носом об мой. Так по-детски, но и так интимно, что по моему телу прокатывается волна мелкой дрожи. – Смотри, я могу и влюбиться.

– А я, может, этого и добиваюсь, – отвечаю внезапно охрипшим голосом и смущенно покашливаю.

Он тихо смеется и ставит меня на глянцевый плиточный пол.

– Сейчас заценим твой бургер, – обещает он и шагает к своему столу.

Я сажусь обратно на диван и, чуть повысив голос, задаю вопрос, который мучил меня все дни, начиная с нашей последней встречи.

– Чем ты занимался в воскресенье? Почему не звонил?

Спросив, тут же жалею, что не сдержалась, выставилась приставучей дурой.

– Ты тоже не звонила, – отвечает он после паузы, во время которой лениво жует.

– Но не я собираюсь влюбиться.

Он смотрит на меня со своего места и усмехается. В его взгляде я читаю одобрение – он оценил мою перепасовку.

– Вот чтобы слишком быстро не влюбиться, и не звонил.

Теперь его взгляд снова сосредоточен на бургере и я не могу видеть, он это серьезно сказал или отшутился, как и я предыдущей фразой.

В то, что Дэн не появлялся эти дни, потому что боялся влюбиться, я, разумеется, поверить не могла. И уж точно он не стеснялся и не боялся показаться навязчивым. Однако не писал – почему?

Я знаю, почему не писала я – как раз из-за всего вышеперечисленного. А еще не хотела давать ему повод считать, что думаю о нем или он нравится мне больше, чем это было на самом деле. Ну или больше, чем я бы хотела, чтобы он думал. Но я сомневаюсь, что Дэн заморачивается такой фигней, тем более в отношении меня – после двух-то дней знакомства! В его случае наверняка все просто и ситцево – не хотел и не писал. А захотел – написал. И никакой подоплеки.

Но тогда почему так прямо и не сказать?..

– Эй, – слышу я его голос будто издалека и понимаю, что, задумавшись, слишком ушла в себя, – отомри.

Он подходит и подает мне обе руки, предлагая встать с дивана. Я поднимаюсь, он не отпускает меня.

– Мне нужно было время, – говорит он тихо, но смотрит на меня прямо и открыто, – понять, хочу я звонить или нет. Была бы ты Викой, позвонил бы, не раздумывая.

Вот ты и подтвердил мою теорию, успеваю подумать я.

– С Виками проще – позвонил раз, два, и забыл. И она не вспомнит. А ты…

– Что я?

– А ты не Вика. Тебе позвонить непросто, это почти жениться, – улыбается он без обычной дерзости. – А я вроде как не готов.

– И поэтому ты написал? – я смотрю на него снизу вверх.

Он смеется. Легко и весело. Но потом вдруг обрывает смех и говорит серьезно:

– Я могу позвонить. Прямо сейчас. Хочешь?

Я качаю головой, но улыбаюсь – я верю, что он может. И верю, что он серьезен.

А я серьезна?..

*

– Все, собирайся, уходим.

– Еще почти полчаса до закрытия салона, – смотрю я на дисплей телефона, в компании с которым провела последние два часа.

Автовоз с новой партией снегоходов пришел раньше запланированного, и Дэн на долгое время оказался занят приемкой и проверкой документации. Он предлагал мне уйти – если скучно – и встретиться на следующий день, но при этом сказал, что хочет, чтобы я осталась, и я согласилась.

Пока он возился с бумагами, я залезла в смартфон, который несколько раз жужжал, игнорируемый мной до той минуты.

Четыре пропущенных звонка от Алисы и куча чатов в мессенджере с сообщениями, в том числе от той же Алиски – она пыталась поменяться со мной домашними обязанностями, они у нас разделены понедельно – и от мамы с напоминанием позвонить куратору по поступлению в Академию.

Еще мне написал Костя – зеленеющий рядом с его именем кружок с количеством сообщений от него, напомнил мне об утренней выходке и о последовавшем за ней наказании. И о предстоящем непростом разговоре с родителями… Друг детства поделился сомнением, говорить или нет "предкам" о требовании явиться в школу, и спросил, рассказала ли я уже своим. Я ответила, что еще не дома, и поймала себя на мысли, что идея замять дело от родителей, хотя бы на время, мне неожиданно понравилась. Я решила ее обдумать.

Сообщение от одноклассника Ромки Афонина тоже касалось сегодняшнего инцидента на физике – его бабушка ведет у нас литературу и через внука пыталась воздействовать на мою сознательность. От себя Ромка посоветовал забить. И я на полном серьезе склонялась к тому, чтобы прислушаться к его совету.

Виолетта просила помочь с переводом фразы из подросткового романа на английском – ее мама штатный переводчик одного издательства, а Витка ей помогает в чисто сленговых моментах. Присланный отрывок текста занимает немало времени – приходится полазить по словарям и переводчикам, подбирая подходящие контексту определения, казалось бы, простых и известных слов. Но в их основных значениях смысл не складывается. И когда в итоге подходящий вариант нашелся и утвердился заказчицей, Дэн и велел мне собираться, несмотря на то, что его рабочий день еще не закончился.

– Плевать, – равнодушно заявляет он. – Самое главное я сделал, а покупатели в такое время никогда не приходят. Никто и не заметит, что я свалил.

Я вспоминаю, как наплевательски он относится ко всякого рода правилам и запретам и даже не особенно удивляюсь такому же отношению к работе.

Он идет к встроенному в боковую зеркальную стену шкафу и надевает пальто. В пальто я вижу его впервые, и выглядит он в нем совершенно иначе. Как, впрочем, и без него, в костюмных брюках и темно-серой, не застегнутой на пару последних пуговиц, рубашке это совсем не тот Дэн, что в джинсах и легком джемпере, каким я видела его в клубе и на первом свидании.

Первое свидание – боже, как невероятно говорить о нем не в будущем предположительно-желательном времени, а в самом что ни есть прошедшем свершившемся. У меня было первое свидание! Да, и со мной это случилось, даже не верится.

Продолжая разглядывать Дэна, я думаю о том, что в каждую новую нашу встречу он предстает передо мной не таким, как в предыдущую. В клубе он показался мне мажористым и пугающим кутилой, в бургерной – хулиганистым пиратом, а сегодня явил образ этакого небрежного стиляги. Но, несмотря на классический камуфляж, он и сейчас по-прежнему остается опасным – для таких малявок, как я, конечно, – хищником с убойно магнетической улыбкой.

Дэн подает мне мою куртку, надеть не помогает, но мне и не нужно – уж с этим я справлюсь сама. Вообще не люблю всех этих излишних галантностей: пропустить вперед, придвинуть стульчик, помочь выйти из машины, подать или – самое чудовищное – поцеловать руку. Бррр… Не понимаю, как может быть приятно, когда кто-то берет твою руку, поднимает ее сам, безвольную, и касается ее влажными губами, или усами. Это же отвратительно! Я всегда испуганно выдергиваю руку, еще до того, как успею подумать, что это невежливо, и заставить себя потерпеть. Ничего не могу с собой поделать, желание вернуть руку на ее законное место затмевает разум и выветривает все известные правила этикета.

*

Я стою на улице и в открытую дверь смотрю, как Дэн опускает на окна жалюзи, выключает освещение, ставит салон на охрану и выходит, чтобы запереть дверь. Подходит ко мне и, взявшись перчатками за мой воротник, вдруг тычется лицом в мою макушку.

Хорошо, что я утром голову помыла, успеваю подумать я, когда он блаженно мычит:

– Ты офигенно пахнешь. Что это, жасмин?

От его жаркого дыхания по телу бегут мурашки, согревая меня и заставляя вздрогнуть. Он это чувствует и уже специально выдыхает в мои волосы.

– Пантин, густые и крепкие, – говорю я, чтобы что-то сказать и, по возможности, вынырнуть из облака его дыхания, которым я окружена. А заодно разрядить атмосферу, вновь неуклонно катящуюся к поцелую. А к нему я совершенно не готова.

К тому же так я быстро замерзаю. Делаю шаг назад и накидываю на голову капюшон – и чтобы не мерзнуть, и от греха. На голове у меня тоже, оказывается, какие-то слишком чувствительные зоны.

Если ни о чем не думать, ни на что не оглядываться, то я хочу, чтобы он меня поцеловал, не меньше, чем он, а, может, и больше, но я умру, если услышу что-нибудь вроде "Ты что, никогда раньше не целовалась?" и ехидный смех после того, как я густо покраснею.

А глядя в смеющиеся глаза Дэна, я не могу представить, что он снисходительно отнесется к полному отсутствию у меня опыта на поприще французских поцелуев. Хочу в это верить, но не могу.

– Пантин, значит, – он смотрит на меня сквозь привычно сощуренные веки. – Не Шанель Шанс?

– Ты разбираешься в женском парфюме? – округляю я глаза, потому что духи угаданы точно.

– Ну не в мужском же мне разбираться, – он фыркает и, взяв за локоть, ведет меня в сторону, противоположную той, откуда я пришла. – Прогуляемся до центра? Там и на автобус сядем.

Я согласно киваю. Ужин дома я все равно пропускаю, а значит, какая разница, приду я часом позже или раньше. Тем более и маму я предупредила, что задержусь.

*

Мы доходим до реки, медленно бредем вдоль нее по ухоженной набережной, наши сцепленные руки лежат в большом кармане его пальто – хоть и спрятанная в его ладони, моя рука вскоре замерзла, и я хотела высвободить ее, чтобы убрать в карман, но он не позволил, найдя такой способ. Это вполне удобно, и я не возражаю. Мы идем, даже почти не разговаривая. Может, потому что холодно, а может, потому что нечего сказать, или нам и без слов хорошо и комфортно вдвоем. В моем случае справедливы все три предположения, про него я не уверена. Никогда ни в чем не уверена.

Когда мы подходим к перекрестку, от которого до нужной остановки остается метров триста, на светофоре видим мой автобус и, не сговариваясь, бежим. Автобус нас обгоняет и останавливается на приличном отдалении, я мысленно уже решаю, что нам не успеть и хочу брейкнуть бессмысленную пробежку, но Дэн отпускает мою руку и резко ускоряется. Бегущим в пальто он выглядит удивительно естественно, оно как будто совсем ему не мешает. Он успевает к дверям до их закрытия и удерживает для меня. Я вскакиваю на подножку, двери с громким стуком смыкаются за моей спиной, а автобус тем временем уже разгоняется.

Мы отходим в дальний угол и смеемся, глядя на раскрасневшиеся лица друг друга. Глаза блестят, дыхание сбитое, улыбки счастливые. Несколько остановок мы так и едем в хвосте салона, почти в обнимку, хотя никто вокруг нас не толпится, а потом освобождается место сразу за водителем, и Дэн тащит меня туда. Сажает на сиденье, а сам встает передо мной, прислонившись спиной на стенку кабины водителя, а ногами уперевшись в основание кресла.

Он пристально смотрит на меня, и веселье из его глаз постепенно улетучивается, взгляд становится тяжелым. Я избегаю его и, опустив глаза вниз, разглядываю свои руки. Долго разглядываю, пауза затягивается, и в какой-то момент я непроизвольно поднимаю голову и натыкаюсь на тот же взгляд. Он слово все это время пялился на меня, даже не моргая. Сердце трепещет в груди от страха и неизбежности происходящего. Во рту у меня резко пересыхает, и я машинально облизываю губы.

Это действие не остается им незамеченным.

– Губы у тебя какие-то пересохшие, – констатирует низким голосом и без паузы предлагает: – Давай увлажню.

И тон, и взгляд не оставляют сомнений, как именно он собирается увлажнять мои губы – точно не протянув стакан воды, – и от этой перспективы во рту у меня и вовсе наступает великая засуха.

Устремляя все силы на то, чтобы снова не пройтись языком по губам, я с трудом выговариваю:

– Обойдусь.

Он отводит взгляд, но я успеваю увидеть недобрый блеск и судорожно сглатываю. Хорошо, что он этого не видит.

– Смотри, я предлагал, – говорит он и выпрямляется, стремясь увеличить расстояние между нами.

Я понимаю, что переиграла в недотрогу, и ему надоели наши платонические свидания. Надоело меня уговаривать. Понимаю я и то, что это свидание, скорее всего, последнее – он смотрит теперь в другую сторону и даже стоит, отвернувшись от меня. Да уж, недалеко я продвинулась в своих первых "отношениях". Ну что ж, я знала, что это будет нелегко. И хоть мне жаль, что ничего не получилось, исправлять это, пытаться заставить его передумать, кидаться давать ему то, что он хочет, я не буду.

Нет так нет. Начну с начала. Но уже, видимо, не с ним.

– ЖК "Европейский", – звучит записанный голос, и, встав с кресла, я иду к выходу.

Замечаю, что Дэн выходит следом и идет за мной. Молча, не касаясь друг друга, хоть и находясь очень близко, мы входим в арку, проходим пост охраны и идем через двор. Набираю код на подъезде и уже открываю рот, чтобы сказать "Пока", но он держит дверь так, будто не для меня, а лишь пропускает меня вперед и собирается войти тоже. Я временю с прощальными словами, но не тороплюсь с выводами. Он же собирался проводить меня до дома – видимо, держит слово до конца. Однако сердце против воли снова трепещет – теперь в робкой надежде.

Прохожу в лифтовый холл и нажимаю кнопку пассажирского лифта, стоящего на первом этаже, двери его разъезжаются, но я слышу:

– Кира, – и вижу, что Дэн держит открытой дверь на лестницу, приглашая меня подняться по ней. Я не понимаю зачем, но иду.

Все так же в полном молчании мы поднимаемся, проходим четвертый этаж, пятый… Вдруг раздается тихое жалобное мяукание, и я замираю на нижней ступени, Дэн врезается в меня сзади. Его взгляд выражает недоумение.

– Ты слышишь?

– Что?

В тишине снова раздается опасливое, но отчетливое "мяу", и Дэн, осторожно отступая, оглядывается. Наклоняется в самый угол слева от окна и поднимает маленького облезлого котенка.

– Эй, надеюсь, ты не блохастый. – И голос, и выражение его лица сразу смягчаются.

Этот парень явно любит кошек. Со мной, например, он так ласково еще не разговаривал.

Поворачивается ко мне и показывает взъерошенный комок с грязной слипшейся шерстью, но очень яркими живыми глазами.

– Не похоже, что он чей-то, – произношу то, что первым приходит в голову. – Как же он сюда попал? И код на двери, и двойной дверной заслон на лестницу, самому ему сюда не попасть.

Да и за почти два года жизни тут, я не видела поблизости ни одного бродячего кота и даже дикие собаки у нас редкость.

– Ей, – поправляет он. – Дети притащили, по-любому. А родители не обрадовались подарку.

Котенок снова подает голос, теперь уже не тихий, а оченьтребовательный.

– Жрать хочет, – переводит Дэн. – Есть у тебя дома молоко?

– Молоко есть, но к нам её нельзя – у сестры жуткая аллергия на шерсть.

А я не люблю кошек, добавляю мысленно, но озвучивать свою нелюбовь не стремлюсь. Зачем давать ему лишний повод разочароваться во мне?

– Ну от того, что ты ее покормишь, твоя сестра не умрет?

– Наверное, нет. Хотя есть идея получше, – соображаю я. – Идем.

Мы поднимаемся на мой этаж и я звоню в дверь по соседству с нашей. Мне открывает Аня, но все соседки по "студенческой коммуналке" зовут ее Анечка Сергеевна – за серьезность и круглые очки, наверное. Нам везет – Анна заядлая кошатница и очень скучает по оставленному дома пушистому персу Адонису.

– Привет, – тянет она удивленно, но тут же осекается, увидев даже не Дэна, а котенка в его руках. – Ой, какая маленькая. Ну-ка дайте мне.

И она забирает кошку, гладит ее, спрашивает, откуда она взялась – не у нас спрашивает, у котенка, – и что же ей теперь с ней делать. Я понимаю, что эти двое нашли друг друга, и за судьбу ничейного зверя можно не переживать. Продолжая ворковать с подкидышем, Аня зовет Лельку и просит ее принести кошке молока. Та задерживает изучающий взгляд на Дэне, но удаляется на кухню, откуда очень быстро возвращается с молоком в фарфоровой чашке и остается, но не потому, что тоже любит кошек. На активно лакающую счастливицу она даже не смотрит, она не сводит глаз с Дэна, который все это время стоит позади меня и молчит. Я чувствую себя очень неловко, буквально ощущаю, как горят мои щеки, уши и даже кожа головы.

Лелька приглашает нас войти – ну не в подъезде же стоять! – и мы вторгаемся в не очень просторную прихожую. Непонятно зачем. Ладно я, но почему Дэн не уходит, обрекая себя на неизбежные смотрины? За пару минут успел так прикипеть к бездомному животному, что не хочет уходить, пока не убедится, что ту накормят и обогреют? Всё же мне так и не удалось его разгадать… И теперь уже вряд ли удастся.

Я старательно избегаю встречаться глазами с красноречивым взглядом Лельки, но понимаю, что потом меня все равно ждет допрос с пристрастием, или завтра на пробежке, или позже, но разговора по душам не избежать.

– Как думаешь, – спрашивает Анечка Сергеевна у Леонеллы, – Альбина согласится оставить кошака?

– Это кошка, – впервые подает голос Дэн.

Северянка кивает, но смотрит на сестру хозяйки квартиры.

– Фиг знает, – пожимает та плечами. – По настроению. В детстве кот у них был.

– Я ей уже и имя придумала…

– Какое? – интересуется мой спутник.

– Лаки. Везучая она однозначно.

7 То самое чувство: Замешательство

Уже почти два часа ночи, а я еще только мою голову – засиделась с домашкой и изучением очередной тысячи слов по новой теме для Инглиша – после нанесения на волосы чудодейственной маски собственного приготовления. Мама – ярая приверженница натуральных средств по уходу и нас с Алисой приобщает к натурпродуктам, но, признаться, с переменным успехом. Мы даже не пытаемся спорить, что эффект от этой маски значительно превосходит любые новомодные покупные средства, но процесс ее приготовления, сложность нанесения и длительность держания на голове делает ее непригодной для постоянного использования. Лично мне для нее нужно соответственное настроение.

Высушиваю волосы полотенцем, заматываю их в него жгутом и надеваю любимую пижаму. Брючная розово-серая с милахой медвежонком, она мне давно коротка – это уже не штаны, а бриджи, – но менять на другую наотрез отказываюсь. И родители, и бабушки-дедушки, и даже подруги, которым доводилось видеть меня в пижаме, дарили мне новую, ошибочно полагая, что она мне нужна, но я упрямо ношу свою старенькую. Спать я в ней все равно не сплю, используя, скорее, как банный халат или домашнюю одежду.

Заходя в комнату, слышу приглушенную мелодию звонка на телефоне, привычно покоящемся под подушкой. Мысленно удивляюсь, кто может звонить в столь позднее время, и с любопытством смотрю на дисплей – Вика. Удивление усиливается – за два с половиной года тесного общения ночью она еще никогда мне не звонила. Нажимаю "ответить", успевая при этом заметить в строке уведомлений галочку неотвеченного вызова – этот звонок явно не единственный. Видимо, пока я зависала в ванной, Виктория не первый раз пытается до меня дозвониться.

– Алло, – говорю почти шепотом – Алиска не услышит, но вот родители могут вполне, пусть и из другой комнаты. Звукоизоляция в новых домах так себе.

На том конце слышу громкую музыку, гулкий шум на ее фоне и чьи-то рыдания.

– Кииииир, – всхлипывает Вика в трубку, едва не оглушая меня. – Кир, что мне делать? Как он мог, Кир?

– Кто мог? Что случилось? – из-за шума в ухе и беспокойства за ревущую подругу, я машинально повышаю голос.

– Я же… – рыдания. – А он пришел и… – снова рыдания. – Даже не разобрался. Я же ничего… вообще!

– Вика, – я начинаю терять терпение, – если ты хочешь, чтобы я что-нибудь поняла, прекрати ныть и говори по существу.

– Можно я приеду к тебе? – подавив судорожные всхлипывания, спрашивает она наконец.

– Куда ко мне? – опешиваю я. – Домой? Ты на часы смотрела? Уже ночь вообще-то, и у меня все спят.

– Пожалуйста, Кир. Мне некуда идти. Меня отец из дома выгнал. Опять сорвался и… – она снова начинает рыдать.

Я понимаю, что значит "опять сорвался" – отец Вики военный подполковник с жесткой внутренней дисциплиной иногда сходил с катушек и на некоторое время уходил в себя, но не один, а в компании со старым добрым Джеком. Для меня это всегда было дикостью. Мы все знали Свяжина Всеволода как красивого статного мужика, образованного и ориентированного на молодежь – с Викой и ее младшим братом он всегда вел себя на равных. Сильно не баловал, но и в ежовых рукавицах не держал, позволяя больше, чем обычно позволяют родители подросткам, включая моих. И в то, что время от времени этот идеальный мужчина и отец может так опускаться, поверить было трудно. Это случалось нечасто, но все же регулярно, и в такие дни Вику мне было искренне жаль. Хотя она чаще всего относилась к этому философски и даже умудрялась извлекать из отцовых запоев выгоду для себя. Он давал ей деньги и забывал об этом, на несколько дней они с братом были предоставлены сами себе, и, приходя в себя, отец первое время чувствовал себя виноватым и ни в чем им не отказывал.

Поэтому я крайне удивлена, что он мог выгнать дочь из дома и даже не сразу ей верю.

– Как это выгнал?

– Ну как выгоняют? Вытолкал за дверь, – моя непонятливость выводит одноклассницу из себя и она даже перестает рыдать.

– А ты где?

– В такси еду. Я уже вообще-то в твоем районе. Говори адрес.

Ошарашенная ее напором, я не возмущаюсь и не возражаю, послушно назвав ей свой адрес, Вика повторяет его за мной, видимо, для водителя, и через минуту сообщает:

– Будем через шесть минут. Захвати деньги, не знаю, на сколько я тут наездила, – и обрывает разговор.

Пару минут я в замешательстве стою посреди своей комнаты, потом резко отмираю и бегу в спальню родителей. Подхожу к широкой кровати с маминой стороны – такие вопросы нужно решать только с ней – и тихо зову ее.

Шепотом в двух словах обрисовываю ситуацию и прошу разрешения для подружки горемычной переночевать у нас. Мама не скрывает своего удивления и недовольства, но со словами "Не оставлю же я ребенка на улице" дает свое согласие и идет вместе со мной в гостиную устроить для Вики спальное место.

– Мам, дай, пожалуйста, денег таксисту заплатить. У Вики может не хватить.

Денег она дает, и я тороплюсь встречать временную беженку.

Такси уже стоит у подъезда пассажирской дверью к входу. Я выбегаю на улицу.

– Двести рублей дай, – открывая забрызганную грязью дверь "Соляриса", требует зареванная подруга и, расплатившись с таксистом, выходит.

И сразу кидается мне на шею. По ее рыданиям и странно визгливому голосу я думала, что Вика и сама пьяна, но на ногах она стоит твердо и в дыхании никаких резких запахов не ощущается. Однако выглядит подруга чудовищно – макияж размазан, темные разводы туши на мокром лице, прилипшие пряди светлых волос, тоже испачканных тушью и тональником. Нос красный, губы опухшие, а если добавить к образу грязные до колен колготки и распахнутое пальто – на вид типичная пьяница, причем лет тридцати с хвостиком.

В квартиру она заходит тихо, даже перестает на время стенать и хлюпать носом, здоровается с мамой и по ее совету, снабженная полотенцем, покорно идет в ванную. Мама просит меня сильно не шуметь, не засиживаться до утра и уходит. Я иду на кухню, собираясь согреть для нас чай – сама собираюсь выпить несладкий кофе, – но при моем появлении чайник, щелкнув, выключается. А на столе стоят бутерброды и печенья – мама уже позаботилась обо всем. Недолго думая, наливаю кофе для нас обеих и жду появления Вики. Она не задерживается в ванной, но выходит с чистым лицом и забранными в хвост волосами.

– Теперь хоть на человека похожа, – говорю я, закрывая за ней дверь.

И, расценивая это как сигнал, Вика возобновляет свои рыдания. Но, к счастью, на более приемлемом уровне громкости.

– Рассказывай, что такое могло случиться, что довело тебя до слез и до меня.

Вику долго уговаривать не надо – пожаловаться на жизнь ее любимое занятие. Были бы желающие послушать. Проявляя чудеса терпения и сострадания, где-то через час рассказов, перемежающихся плачем и регулярными сморканиями – запас бумажных полотенец нам придется пополнять – я, наконец, узнаю, что всему виной снова противный Владик. Для меня противный, не для нее. Он с друзьями как нельзя некстати появился в баре, в котором Вика по обыкновению охмуряла очередного пацика ради халявной выпивки. И как раз расположилась у него на коленках, когда в баре и появилась компания Владика. Сам он ее не заметил, но друзья его оказались более глазастыми и указали парню на творящиеся непотребства. Не знаю, считал ли он Вику своей девушкой, но представшая перед ним сцена ему не понравилась, что вылилось в нелицеприятные высказывания в адрес Вики, ее матери и прочих предков женского рода и даже в активные действия руками. Не побил, конечно, но с чужих колен невежливо сдернул, бутылку из рук вырвал и "вообще вел себя не по-джентельменски". Услышав это замечание, я едва с табурета не упала – где Владик и где джентльменство?

– А главное, я же ничего такого не делала! – в процессе повествования рыдать она перестала, сменив слезы на негодование и возмущение несправедливым обращением. – Ну подумаешь, на коленки села, так это потому что все стулья у бара были заняты. Не стоя же мне пить!

Я только глаза округляю от столь вопиющей подмены понятий. Но роль оскорбленной невинности, надо признать, удается ей совсем неплохо. Не Оскар, конечно – Вика совершенно не его формат, – но на какую-нибудь Тэфи она вполне может претендовать.

– Шалавой обозвал… Да я… – она машет рукой. – А еще орал, что я алкоголичка, прикинь! Да я всего один глоток пива – да ну какое пиво, газировка, – она со стуком ставит на стол чашку, расплескивая остывший чай. – Всего один раз глотнуть успела, когда он со своими шестерками в бар завалился. Кто, блин, их звал? То неделями не появляется, то приперся, когда не надо. Пусть теперь ко мне даже не подходит – хватит, надоел, диктатор доморощенный!

Этот репертуар был мне знаком, Владик надоедал ей не реже раза в месяц – чаще они вряд ли виделись. Он действительно часто пропадал, не предупреждая, и во время своих отлучек не звонил и на Викины попытки с ним связаться никак не реагировал. Она терзала его телефон звонками и сообщениями, искала его по знакомым местам, по друзьям, бывало, что и караулила возле дома, но поймать его ей ни разу не удалось. И побегав так за ним несколько дней, она неизменно заявляла, что устала, что она не девочка на побегушках, и что Владик может валить в пеший поход по известному направлению. Но он снова возникал на ее пороге, и она его принимала, сияя от счастья и начисто забыв все свои недавние клятвы.

Про Владика мне давно уже все понятно, продолжать слушать о нем я больше не хочу. По крайней мере, не глубокой ночью у себя на кухне.

– Вик, может, тебе стоит, наконец, завязать со спасением души своего Владика и обратить внимание на Никиту? Ну классный ведь парень. И красавчик, и относится к тебе не как некоторые. Как можно вообще бегать за таким, как твой Влад, когда рядом есть такой Никита?! – я искренне этого не понимаю, и не первый раз пытаюсь открыть подруге глаза, но пока безуспешно. – Нормальный, образованный, перспективный… Где он там учится?

– На международных отношениях, – в голосе Вики сквозит восхищение – она о подобных высотах и не мечтает.

Поступать собирается на дизайн, если нигде не пройдет, то в колледж – платное обучение в ВУЗе они не потянут.

– Круто же, будешь женой дипломата, – улыбаюсь я, а Вика фыркает. – И он из хорошей семьи, в Англии учился.

– Брат у него и сейчас в Англии, уже не учится – работает.

– Вот именно. А Владик твой безнадежный, он школу-то хоть закончил?

– Неа, ушел после девятого.

– Ну и нафига тебе такое счастье? Ты по нему сохнешь, а он то появляется, то исчезает, сегодня он с тобой, а завтра бросит. Да он кидает тебя каждый месяц! – я сама чувствую, что начинаю говорить с нажимом, как моя мама, и одергиваю себя. – Ну, Вик, ну чего тебе не хватает?

Подружка вздыхает.

– Любви, наверное, не хватает. Никита – классный, ты права. И все это видят, да я и сама знаю. Когда я с ним, я и не вспоминаю про Владика. И сама себе чуть не каждый день все это говорю, и всё понимаю. Но потом появляется Влади…

– Ой хватит. Не надо про Влада, – я понимаю, что мы возвращаемся туда, откуда начали, и не желаю выслушивать всё еще раз по кругу. – Расскажи лучше, чего с отцом не поделили? За что он тебя выгнал?

– Да за то же. После клуба я домой пришла, вся в слезах и соплях, ну вот почти как ты меня видела. А он наджекился и тоже решил, что я пьяная. Наорал. Ну, короче, слово за слово. Выпер меня даже без пальто и сапог. Спасибо, Славка вынес, когда папаша в своей комнате закрылся, а то бы я к тебе босиком приперлась.

– И… что ты теперь будешь делать? – неуверенно спрашиваю я.

Уговаривать родителей оставить ее у себя можно и не пытаться, они, скорее, отправятся вразумлять подполковника Свяжина, чем предоставят политическое убежище его дочери. В таких вещах они у меня товарищи принципиальные.

– Да ниче, завтра домой пойду. Он выспится и не вспомнит про конфликт. Как обычно, – беспечно говорит подруга. – Он так-то не злой, это я ему под горячую руку попалась, не в духе был – может, виски как раз кончился. Ну и я сама виновата, сцепилась с ним.

– Вот так просто вернешься и все?

Если всё так легко разрешается и никакой проблемы с отцом нет, то нафига было тащиться ко мне посреди ночи и разыгрывать трагедию сироты и брошенки, вроде нашей Лаки?! Невольно всплывшее воспоминание о "нашей" Лаки автоматически напоминает мне и о Дэне – о том, как неоднозначно мы расстались в тот вечер.

Уйдя от девчонок, Дэн молча вышел в лифтовый холл, я пошла следом, чтобы сказать "Пока" – меня так воспитали, – но он и не собирался прощаться, привалился плечом к стене у узкого окна и смотрел на меня. Я же боялась встречаться с ним глазами и стояла на отдалении, уставившись взглядом в плитку на полу у его ног. Прошло несколько минут этого затянувшегося молчания, я успела мысленно сосчитать до двухсот тридцати восьми, когда он позвал тихо:

– Иди сюда.

Не приказал, не сказал раздраженно, а именно позвал, голос такой нежный, ласкающий, что у меня не было ни единого сомнения, идти к нему или нет. Я подошла и он обвил меня руками, глядя сверху вниз. Я опять боялась смотреть ему в глаза, боялась, что снова возникнет это осязаемое напряжение, разрешиться которое может только одним – совсем не дружеским поцелуем. А его я, опять же, боялась.

Но стоять вот так, с ним в обнимку, могла бесконечно. Пока родители не стали бы меня искать или не появился кто-то из соседей. Тогда бы меня тоже как вихрем сдуло. Но никто наше уединение не нарушал. Только Дэн, которому, видимо, наскучило изучать макушку моей склоненной вниз головы, спросил вдруг:

– Че ты от меня шарахаешься? Я же вижу, что… нравлюсь тебе.

Он явно хотел сказать не это, но я оценила его тактичность.

– А я тебе нравлюсь? – зачем-то спросила в ответ.

Но я правда не понимаю этого. Точнее, не понимаю его. В какой-то момент не сомневаюсь, что нравлюсь, в другой мне кажется, что нет. И эти крутые американские горки лишают меня остатков уверенности в себе.

И даже сейчас Дэн мне не помог.

– А ты подумай, – сказал после долгого немигающего взгляда и, отпустив меня, нажал на кнопку лифта.

Видимо, невысказанный вопрос явно читается на моем лице, потому что Вика говорит испуганно и как-то заискивающе:

– Но сегодня-то мне некуда было идти. Сегодня он бы меня домой не впустил. Ему нужно выспаться, чтобы… перезагрузиться.

Я шумно вздыхаю.

– Ладно, идем спать. Уже скоро четыре, а школу завтра никто не отменял.

Вичка тоже вздыхает, допивает чай и идет за мной на свое новое спальное место. Если она вдруг решит погадать на "приснись жених невесте", можно делать крупную денежную ставку на то, кого она будет рада увидеть во сне. И наши с ней ожидания явно расходятся.

*

Закончив пробежку – после скудного сна мысль откосить от нее очень меня увлекла, но я не позволила ей укрепиться – и подходя к подъезду, в дверях я сталкиваюсь с выходящей мамой.

– Подруга твоя еще спит. Вы не опоздаете в школу?

– Нет, мам. Сейчас я ее подниму, – обещаю, и она, коснувший моей щеки своей бархатистой от пудры, идет к машине.

Я машу папе, он мигает мне поворотниками. Провожая их взглядом, я не захожу в подъезд, пока машина не скрывается в арке.

Когда я вхожу в квартиру, из дверей нашей комнаты появляется не до конца проснувшаяся Алиска. В открытые двери гостиной видит разобранный диван и спящую на нем Вику.

– К-кто это? – спрашивает хриплым голосом.

– Вичка.

– А, блонда, – широко зевает сестра, потеряв всякий интерес к незванному гостю и топает в ванную.

Включив в гостиной свет, я иду открывать ночные шторы и громко зову Вику, но она не реагирует. Подойдя к дивану, я еще повышаю голос и сдергиваю с лица одеяло, которым оно укрыто.

– Вик, поднимайся! – на третий раз я теряю терпение, но результат тот же.

Она лишь мычит и отворачивается к стене. Но не на ту напала – благодаря сестре, опыт подъема сонных мух у меня впечатляющий. Я пускаю в ход один прием за другим, и подруга, наконец, разлепляет глаза и смотрит на меня с большой неохотой. И даже подает голос:

– Кир, ну дай поспать. Ну в четыре же только легла.

– Ты легла? Я, между прочим, уснула в то же время, что и ты. Вставай и иди в душ.

Не сразу, но поднять ее и вытолкать в гостевой санузел, где у нас установлена не ванна, а душевая кабина, мне удается. Однако оттуда она долго не появляется. Сама я за это время успеваю тоже сбегать в душ после Алиски, одеться и слегка накраситься – после чуть более двух часов сна мне просто необходимо. Круги под глазами в неполные восемнадцать, к счастью, еще не образуются, но красная окантовка век придает мне вид вампира, если не сказать наркомана. Вот эту красноту я и пытаюсь скрыть.

Когда я уже готова выходить, а Вика все еще не вышла, я злюсь не на шутку, и тарабаню в дверь кулаком. Вода бежит, но других звуков никаких нет. Я плюю на приватность и поворачиваю резьбу замка с внешней стороны – странный механизм, позволяющий при некотором умении легко отпирать замки на санузлах снаружи, впервые пригождается. Рывком распахивая дверь, я вижу Вику, сидящую на полу под раковиной с льющейся водой и обхватившую колени руками.

– Что случилось? – встревоженно спрашиваю.

– Я не хочу в школу. Вообще никуда не хочу, – безучастно говорит она. – Я позвонила Никитосу, он заберет меня в течение часа и отвезет домой.

– Через час?! – вскрикиваю я. – А школа? Или ты предлагаешь мне оставить тебя здесь одну?

– Нет, конечно, – она поднимается и выключает воду. – Первые два урока физика, ты на них все равно не ходишь. А к третьему мы тебя отвезем.

Я так поражена тем, что забыла про сдвоенную физику по утрам пятницы, что никак не реагирую перспективу снова оказаться в одной машине с Никитой. Вчера я сама точно так же планировала явиться в школу не к первому уроку, а сразу на испанский, на котором должен быть тест, о чем и предупредила Вику. Которая, кстати, не одобряет моего решения не извещать родителей и бойкотировать физику и не оставляет попыток меня вразумить. Но явно не сегодня. Как же я могла за ночь забыть о своих, тщательно разрабатываемых, планах? Как я вовремя встану, пойду на пробежку, позавтракаю с папой, если успею – чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений, а выйду из дома не как обычно, а на полтора часа позже. И никто ничего не узнает. Но неожиданный звонок Вики, долгие посиделки на кухне, и мои намерения напрочь стерлись из памяти.

Никита приезжает раньше, чем через час. Раздается звонок домофона, и сердце против воли замирает – сейчас я увижу того, кто целую неделю был объектом моих грез и мечтаний. Более того, он придет ко мне в дом! И я мысленно радуюсь тому, что с утра привела себя в божеский вид, хотя и не знала о его визите.

Казалось бы, причин для этого нет, но я очень нервничаю, когда беру трубку и, привычно сообщив:

– Седьмой этаж, первая квартира слева, – нажимаю кнопку разблокировки замка на входе в подъезд.

Остаюсь ждать в прихожей и прислушиваюсь к пришедшему в движению лифту, чтобы распахнуть перед гостем дверь.

– Привет, – говорит негромко, и от звуков его бархатистого голоса я вся покрываюсь щекотливыми мурашками.

Такая бурная реакция приводит меня в замешательство, и я не сразу отвечаю на его приветствие. Он, в свою очередь, мнется на пороге, не решаясь потеснить меня, чтобы войти – я застыла в дверях и преграждаю ему путь. Мы молча таращимся друг на друга, но, к счастью, я быстро справляюсь с собой и отступаю, пытаясь улыбкой сгладить возникшую неловкость.

– Привет, проходи, – говорю запоздало. – Вика на кухне. Это в конце коридора направо.

Думаю, идти за ним или нет, и все же решаю оставить их разбираться наедине. С меня на сегодня потрясений уже достаточно. День не задался, едва за полночь перевалило, а впереди еще сложный тест.

*

Перебираю учебники на своем столе и складываю рюкзак, сверяясь с расписанием, когда слышу щелчок замка на двери в ванную. Выглядываю из комнаты и встречаюсь взглядом с Никитой.

– Вика, наконец, пошла умываться?

– Да…

По его виду понятно, что он что-то хочет спросить, и я смотрю на него выжидающе.

– Где у тебя можно покурить?

– Вообще-то нигде, дома никто не курит.

– Это хорошо. Ладно, я потерплю.

– Нет, если хочешь, можно выйти на балкон. Он утепленный, – зачем-то добавляю.

– Составишь компанию? – спрашивает поспешно, словно боится, что я уйду.

Я пожимаю плечами. Если честно, оставаться с ним один на один мне совершенно не хочется – в прошлый раз он произвел на меня такое сокрушительное впечатление, что выкинуть его из головы я смогла, лишь заполнив ее мыслями о другом парне. И меня устраивает такое положение вещей: Викин парень Вике, а мне – противоречивые мысли о Дэне. Жаль, что только мысли…

Мы идем на балкон, я поворачиваю регуляторы теплого пола и радиатора, добавляя температуру – для продолжительного нахождения на балконе в ноябре температурного значения, выставленного на постоянной основе, однозначно недостаточно.

Какое-то время он курит молча, я тоже не нарушаю тишину и начинаю тяготиться необходимостью пассивно травиться сигаретным дымом, когда он спрашивает:

– Что с Викой случилось? Почему она у тебя?

Вопрос меня шокирует – зачем задавать его мне, когда можно все спросить у самой Вики? А главное – почему он не узнал у нее это сразу? О чем они говорили на кухне? А если он все же спросил, и она ему что-то наговорила, то что это – он проверяет ее слова? Хочет узнать, сойдется ли ее версия с моей?

Я понимаю, что не могу сказать ему правду, но и не знаю, что ответила ему Вика. Жаль, мы не подумали о таком развитии событий и не приготовили общее враньё. Лихорадочно соображая и взвешивая "за" и "против", я решаю сказать полуправду – так больше шансов совпасть с легендой Вики. Да и врунья из меня так себе, обязательно покраснею и выдам и себя, и подружку.

– Отец из дома выгнал. Мне вообще-то не многое удалось узнать, она все больше рыдала и жаловалась, чем говорила по существу, – тороплюсь сразу поставить точки над "i" и избежать дальнейших расспросов. – Да и поздно уже было, не до разговоров.

– Да, она так же сказала, – улыбается он, и вместо того, чтобы облегченно выдохнуть, я настораживаюсь еще больше: он все же проверял.

Не доверяет ей или знает больше, чем показывает?

Хотя если он давно знает Вику и ее отца, у него точно есть причины сомневаться в том, что в такое состояние ее могут привести разборки с родителем. Я не так близко, как он, знакома с семейством Свяжиных, но о запоях подполковника была наслышана, а вот чтобы Вика из-за этого рыдала и бродяжничала по подругам – никогда. Вот из-за Владика – не раз и не два, и, может, мы все, и Вика, в первую очередь, были слишком наивны, полагая, что Никите об этом неизвестно? Ну а если он знает, то как же..? Почему?..

Так, стоп. Меня это никоим образом не касается. И без них есть чем голову загружать.

– Она не пьяная приехала?

– Нет, – этот вопрос кажется мне безопасным, и я отвечаю уже веселее. – Я даже удивилась. После ее рыданий по телефону ожидала, что она буквально выпадет из такси, но…

Он кивает.

– И я удивился, от нее совсем не пахнет перегаром. Я уж думал, что мне придется на себе ее тащить.

Мы дружно улыбаемся.

– Во сколько она приехала?

– Около двух или чуть позже, точнее не скажу. Вскоре после звонка. Можно на телефоне посмотреть, если хочешь.

– Не надо. Это не важно.

Он тушит окурок в прихваченную мной баночку из-под детского питания – Алиска любит фруктовые пюрешки – и достает новую сигарету.

– Много куришь? – перехватываю я инициативу по задаванию неудобных вопросов.

– Полпачки в день, – он выглядит виноватым. – Знаю, что надо бросать. Собираюсь. Уже полгода, наверное. Поможешь? – резко спрашивает и смотрит на меня в упор.

– Я?! – почти кричу, но беру себя в руки и переспрашиваю значительно тише. – Почему я?

– Ну ты не куришь. Расскажешь, как у тебя это получается, – его явно забавляет моя реакция, но он прячет улыбку за напускной серьезностью.

– Так я и не пробовала никогда, поэтому из меня так себе советчик для заядлого курильщика.

– Ну я все равно готов рискнуть.

Стою в замешательстве и не знаю, что сказать на это неоднозначное заявление. У меня даже мыслей никаких нет, я в полной прострации. Он заигрывает со мной, что ли?.. Но это же невозможно. Зачем ему? И почему я?

– Лучше, наверное, обратиться к профессионалам, – наконец заставляю себя ответить, потому что не могу больше выдерживать его прямой ясный взгляд.

– Ок, – принимает он мой ответ и отворачивается к окну.

Не всем известное английское "окей", а именно "ок" – один слог, две буквы. Так просто и коротко.

– Прикольно жить рядом с парком. Можно бегать вот так по утрам, – он кивает на припозднившихся бегунов.

– Аха, я бегаю. И по вечерам тоже.

– Бегаешь? – он удивлен так сильно, что я снова в замешательстве – что в этом такого невероятного?

Он снова отводит взгляд в окно, но потом резко поворачивается ко мне.

– Почему вы дружите? У вас же ничего общего.

– С Викой? – уточняю я.

Ответ на мой вопрос очевиден, и Никита даже глазом не моргает в подтверждение. А я не знаю, что ответить ему. Никогда не задумывалась почему. Дружим и все. И не понимаю, что в этом необычного. Не всегда друзья – это те, у кого общие интересы, разные бывают ситуации. Тем более друзья такие, как мы – неполноценные, недодрузья. Мы просто сидим за одной партой, это с натяжкой можно назвать дружбой, но другого нормального определения для отношений вроде наших еще не придумали, поэтому мы типа подружки. Конечно, к недодрузьям не приезжают посреди ночи зализывать душевные раны, ну а если настроящего друга у человека просто нет?..

И снова, как и в тот раз, когда примерно то же самое хлестко и грубо сказал о нас Дэн – "ты с этой Викой из разных измерений", – я злюсь на высказанное сомнение в нашей дружбе. Пусть и из чувства противоречия. Но у меня ощущение, что ущербной в этом сравнении нас двоих как раз вижусь я, и меня это бесит.

– То, что вы не видите общее, не значит, что его нет.

– Ты со мной на "вы"? – спрашивает Никита, ничуть не смутившись моим резким ответом и соответствующей интонацией.

– Нет, – я тушуюсь, понимая, что проговорилась и признаюсь: – Ты не один так думаешь.

– Вот в этом я не сомневаюсь, – говорит он с улыбкой, и балконная дверь за моей спиной открывается.

– Ну что, идем? А то Кирка опоздает на контрошу.

8 То самое чувство: Настороженность

Стою в дверях женской раздевалки и жду, пока Вика с Виолеттой будут готовы наконец уйти с физкультуры. Как можно так долго копаться? Одна с волосами возится уже минут десять, вторая макияж поправляет, якобы потекший. С чего бы ему течь? Не стометровку бегали, а легко, без напряга, поиграли в волейбол. И даже не против мальчиков.

– Ну вы идете? – раз в пятый зову я, теряя остатки терпения.

– Да куда ты торопишься? Физра была последней, на урок не опоздаем, так чего дергаться? Дай собраться нормально.

– Еще минутку, Кир. Пожалуйста, – просит Витка примирительно.

И вовремя – я уже собиралась уйти без них. Но после ее слов решаю подождать еще минуту, максимум две, и, запустив секундомер, демонстративно смотрю на отщелкивания секунд. Виктория закатывает глаза, но начинает двигаться активнее.

Обе заканчивают сборы одновременно, за четыре щелчка до истечения отведенного им времени.

– Идем, торопыжка, – и мы неизменной троицей устремляемся к гардеробу.

Вместе же и выходим на улицу, хотя нам всем шагать в разные стороны. Спускаемся по ступеням, я иду последней, когда вдруг утыкаюсь в замершую в центре лестницы Виолетту, удивленно протянувшую:

– О-оу…

Она смотрит поодаль, на забор, точнее, на человека, стоящего возле него. Я следую взглядом за ее и вижу Дэна. На том же месте за тем же занятием. Я на миг прикрываю веки. И потому что сердце нещадно колотится о грудную клетку, как птичка в неволе, и потому что жалею, что таки не бросила их и не увела его отсюда до их появления. Я так и не призналась подружкам, что мы с ним хоть не встречаемся, но продолжили знакомство.

– И по чью душу сей небезызвестный экземпляр? – спрашивает Вита, с хитренькой ухмылкой переводя взгляд с Вики на меня.

Я моментально краснею, и это красноречивее любых ответов.

– Наша скромняга опять стихушничала, значит…

Виктория широким шагом, даром, что на шпильках, топает к Дэну, а я, краснея еще больше и мечтая провалиться в шахту метро, двигаю за ней.

– Привет, – мурлычет блондинка.

Почему, когда рядом появляется парень, ее голос всегда так меняется? Или не у нее одной? Может, и я говорю так же неестественно, только не замечаю этого? Вот ужас-то…

– Привет, – он игнорирует Вику и смотрит прямо на меня. Нет, внутрь меня.

В груди перестает стучать сердечный молоточек и всё индевеет. Но только внутри, внешне я буквально полыхаю. Опускаю горящий взгляд, мысленно сожалея, что не могу так же спрятать и пылающие щеки.

– Какими судьбами? Мимо проходил? – словно не замечая нелюбезной встречи, пытает его Вика.

Он переводит на нее тяжелый взгляд, но ничего не говорит. Потом выкидывает окурок и обращается к Виолетте:

– Поболтаем в другой раз, а сейчас мы торопимся, – и, схватив меня за локоть, решительно уводит.

Я бросаю на девчонок прощальный виноватый взгляд, пытаясь в нем одновременно и извиниться за выходку Дэна, и объяснить, что я не знала о его планах. В их глазах, устремленных на меня, одинаковой степени изумление.

"Завтра меня ждет допрос", думаю обреченно.

За этими действиями и мыслями Дэн успевает оттащить меня достаточно далеко от школьного крыльца и я, наконец, выдергиваю руку. Просто устраивать перебранку на глазах у одноклассниц и других учеников мне не хотелось.

– И куда это мы торопимся? Это первый вопрос. А второй – почему ты уверен, что я с тобой пойду? Может, у меня другие планы? Ты не удосужился поин…

– Уверен, что пойдешь, – он останавливается. – А торопимся, потому что меня ждут друзья на машине. В вашем центре припарковаться толком негде, остановились под знаком, а ты задержалась на двадцать минут после окончания урока, между прочим.

– Между прочим, у меня была физкультура, – запальчиво говорю я прежде, чем осознаю, что оправдываюсь перед ним. С чего бы?

– У тебя была причина, я понял. И смиренно ждал.

– Мог бы и написать. Тогда ждать бы не пришлось, – снова отвечаю совсем не то, что следует.

Потому что следует мне поинтересоваться, что за друзья, и зачем они нас ждут. О чем и спрашиваю, когда мы возобновляем движение.

– Просто друзья.

– Зачем ты приехал с ними за мной?

– Просто покатаемся вместе, – он пожимает плечами.

– В смысле покатаемся? – я снова останавливаюсь.

Он берет меня за руку и настойчиво тянет вперед. Я не сопротивляюсь.

– Ты всерьез рассчитываешь, что я куда-то поеду с незнакомыми мне людьми? На их машине.

– Почему нет? – он смотрит на меня с искренним непониманием во взгляде. – Ты знакома со мной, я с ними. Примерно так же, как через тебя я знаком с твоими подругами. Не помню, чтобы в клубе я отказывался сидеть рядом с ними по причине, что я их не знаю. Сейчас не знаешь, через пять минут познакомишься.

Аргументировать он умеет. Хотя изначально не производил впечатления человека, искусно владеющего словом. Как же мало, в сущности, я о нем знаю…

– А что касается их машины – разве у тебя есть своя? – Я мотаю головой, он удовлетворенно кивает. – У меня тоже нет. Пешком находиться мы еще успеем. Пацаны удачно мне подвернулись, и я приехал с ними. Машина же дает свободу и расширяет географию.

– И как далеко ты планируешь ее расширить? – настораживаюсь я.

– Никакого конкретного плана у меня нет. Сейчас вместе что-нибудь придумаем.

Он останавливается у старенького габаритного авто, вроде "Вольво" – я не успеваю увидеть эмблему или надпись сзади, потому что поздно обращаю внимание на машину, – и распахивает переднюю пассажирскую дверцу.

– Это Кира, – представляет меня парню, сидящему спереди.

– Слава, – улыбается тот как-то чересчур радостно.

Я приветственно киваю, но моя настороженность усиливается.

Задняя правая дверь и водительская тоже открываются. С заднего сиденья выглядывает еще парень, я чувствую запах алкоголя, и чувство тревоги усиливается. В голове буквально звенит колокольчик, предупреждающий об опасности. Водитель тем временем вылезает из машины и, обойдя ее, присоединяется к нам.

– Миша, – произносит он и по-мужски подает мне руку.

Я опасливо ее пожимаю и зачем-то повторяю свое имя.

– Очень приятно, Кира, – Миша произносит мое имя, будто пробует его на вкус.

От этого ощущения я испытываю еще большую неловкость, хотя куда уж больше – я в компании сразу четырех парней. Подобное со мной случалось разве что в классе, но там всегда были еще девчонки, а тут только я.

– А это Вадяс, – называет Дэн третьего друга.

– Для дамы Вадик, – церемонно склоняет голову яркий короткостриженый брюнет, вызывая смех друзей.

"Ладно хоть не Владик!" – это имя для меня синоним чего-то неприятного, даже противного, и я бы не смогла объективно относиться к тезке Вичкиной аномальной любви.

– Ну что, куда поедем? – спрашивает Миша вроде как у Дэна, но смотрит при этом на меня.

Мне не нравится, как он смотрит, слишком заинтересованно, слишком откровенно, но Дэн этого словно не замечает. Обхватывает меня сзади за талию, отчего у меня внутри с тросов срывается скоростной лифт, и отвечает, что никакой особой цели нет, и он готов к предложениям.

После недолгих споров, в которых я, разумеется, не участвую – я и с одним-то парнем не знаю, о чем разговаривать, чувствую себя глупой и отсталой, а уж с четырьмя… – они решают ехать на то ли полигон, то ли пустырь. Место, где можно спокойно потренироваться в вождении машины. Не у всех есть права, и возможность попрактиковаться принимается на ура.

– Ты как, умеешь водить? – спрашивает у меня Михаил.

– Нет.

– Хочешь научиться?

Она медлит с ответом, но все же отвечает честно:

– Всегда хотела. Пару раз пробовала с папой, но давно.

– С папой не то, а я почти инструктор, – зазывно улыбается Миша.

Я тоже вежливо улыбаюсь, но радости не испытываю.

– Тогда поехали? – не переставая меня обнимать, Дэн заглядывает мне в лицо.

На нем наверняка сменяются эмоции – от азарта и желания согласиться до замешательства и банального опасения сесть в машину к трем совершенно незнакомым парням и одному едва-едва знакомому и до конца мною не разгаданного. Опасение, даже страх, навеянный многочисленными страшилками, что происходит с девушками, так неосторожно принявшими подобное приглашение, преобладает над остальными чувствами. К тому же парни не вполне трезвы и, не исключено, что у них имеются запасы алкоголя, которые они продолжат уничтожать, и звоночек в моей голове трезвонит всё громче и назойливее. И долгое молчание Дэна перед этой странной встречей, и такой тревожащий взгляд Михаила… Я не могу с ними поехать. Я должна отказаться.

Но и отказаться страшно. Боюсь показаться мнительной трусихой, маленькой девочкой, недостойной их внимания. А мне так хочется казаться взрослой.

А еще это, возможно, последний шанс поговорить с Дэном и узнать, что он имел в виду своим " А ты подумай" при нашей последней встрече. И почему опять надолго пропал, а появился вот так… с сомнительной группой поддержки.

Уже почти готовая сказать "да", я некстати – или же совсем наоборот – вспоминаю маму и ее предостережения насчет подобных предложений. В ее ведомстве сотни, если не тысячи заведенных дел по итогам таких "да". Я не должна стать очередным делом в папке на столе моей мамы. Она этого не переживет.

Парни смотрят на меня и ждут ответа. Оглядев их еще раз, я принимаю решение.

9 То самое чувство: Стыд

– Ты совсем бесстрашная, Кира Владимировна? – спрашивает Анечка Сергеевна с явным осуждением во взгляде.

– А что? – спрашиваю, на самом деле прекрасно понимая, "что".

– У тебя мама прокурор… помощник прокурора, – сверкнув глазами, исправляется соседка, увидев, что я открываю рот для возражения, – а ты не в курсе криминальной обстановки в стране в целом и нашем – ладно, вашем – конкретном городе в частности? Ну нельзя же быть такой наивной, Кир.

– Я не наивная, – не соглашаюсь я, – просто он же не совсем незнакомый. Я его знаю…

– Сколько? – теперь уже Алька не дает мне договорить. – День? Два? А, целых три…

– Ну и что, да хоть десять минут. Я не чувствовала в нем угрозы. Ну были и были с ним друзья, я же не с ними поехала, а с ним.

Тут я, конечно, сильно лукавлю, и, приняв решение все же сесть в машину к четырем парням, трусила отчаянно. Но теперь, когда все уже позади и оказалось, что бояться было нечего – никаких гадостей по отношению ко мне парни не замышляли, – все страхи сразу улетучились у меня из головы. Сейчас я помнила только свои колебания и считала, что правильно сделала, рискнув-таки поехать с ними. Это приключение мне понравилось и запомнится еще надолго.

Мне как девочке первой дали порулить, научили заезжать на эстакаду с остановкой, как это требуется на экзамене на получение прав, на которые я пойду учиться весной. Показали, как делать полицейский разворот и даже объяснили разницу между полицейским и бутлегерским – про второй я никогда и не слышала. А виртуоз Миша похвастался навыками в дрифте и даже покрутил пончики вокруг меня, начертив шинами широкие полосатые круги. Прежде я такие фокусы видела только в кино! И не подозревала, как кружится голова и захватывает дух у того, кто находится в центре "пончика". Правда, подозреваю, что по большей части в головокружении повинны сильнейший запах и долго нерассеивающийся дым от жженной резины. Но ощущения незабываемые, как в далеком детстве перед прыжком с десятиметровой вышки в городском бассейне.

Единственное темное пятно на том солнечном дне – в отношениях с Дэном ничего не прояснилось. Поговорить наедине не удалось, да, если честно, я бы и не смогла начать разговор, даже предоставься мне такая возможность. Что бы я ему сказала? Или что спросила? Что ни придумай, это по-любому выглядело бы глупо. Я бы выглядела глупо. И нелепо.

Но предаться своим мыслям и очередному анализу поведения Дэна соседки мне не дают, продолжая коллективно стыдить и вразумлять. Я уже жалею, что пришла к ним узнать, как приживается на новом месте наш подкидыш, и излишне разоткровенничалась. Я думала, расскажу им, и мы вместе посмеемся над моей мнительностью. Больше мне и поделиться-то, по сути, не с кем. Близкая подруга Юлька сейчас где-то в Бразилии, участвует в съемке лукбука для израильского бренда, а школьные подруги еще не простили мне моей скрытности.

– Вы слышали? Угрозы она не чувствовала, – ёрничает Альбина. – Компания пацанчиков на папиной тачке, одухотворенная обильным количеством как минимум пива, а может, и не только. Ты же девочка – божий одуванчик, даже запаха травки не знаешь и не способна ее учуять и опознать.

– Не было у них никакой травки, и не пили они. Почти…

Алька разочарованно качает головой.

– Кирюх, давай еще раз, – произносит тише и более мирным тоном. Употребление ею излюбленной формы моего имени совершенно точно указывает на то, что она уже не сердится, что не может не радовать. – Четыре парня, троих из которых ты видишь впервые в жизни и ничего о них не знаешь. Характерный запах, обозначающий, что они или выпили до встречи с тобой, или пьют прямо в машине. Зовут поехать в какое-то Богом забытое место. Тебя одну. Каких еще штрихов к портрету тебе не хватает, чтобы почуять угрозу и понять, что затея дерьмовая?

Я понуро молчу. На помощь неожиданно приходит Лелька.

– Да чего вы на нее накинулись, ястребицы? Всего неделю назад радовались, какого клёвого парнишу Кирка встретила, умилялись, как он на нее смотрит, как котенка подобрал и прочие ми-ми-ми. А сейчас уже в маньяки записали. Может, и друзья его тоже из общества любителей животных.

– А как он на меня смотрит? – игнорируя всё остальное в Лелиной речи, спрашиваю я, едва она замолкает.

Анна закатывает глаза, но потом смеется.

– Как надо смотрит. Круче не бывает. Влюбился или нет, не скажу, но увлечен тобой заметно.

– Да влип он, однозначно, – фыркает Алька.

– Ты думаешь? – сомневаюсь я. – А что же тогда ведет себя так странно?

– Что тебе кажется странным?

– Ну… – я мнусь, стыдясь выложить свои детские – девчонкам они навернякатаковыми покажутся – страхи и сомнения.

– Выкладывай давай, – подгоняет меня хозяйка квартиры. – Сейчас разберем все твои странности.

– Этого я и боюсь, – признаюсь честно и улыбаюсь.

Они молчат, больше меня не подталкивают, но ждут. Даже постоянно занятая и редко выходящая из комнаты Алена присоединяется к нам на кухне.

– Ну когда мы вместе, я тоже думаю, что нравлюсь ему, но потом он на несколько дней пропадает, совсем, и вдруг появляется без предупреждения и объявления войны. И никак не объясняет этой тишины в эфире, – заявление "тебе позвонить – почти жениться" я технично опускаю. – Это же не девяностые, когда со связью было значительно хуже.

– Ну это вообще не странность, – уверенно возражает Алька. – Это отличительная мужская черта. Звонить или писать им не дано. Прими это и забей. Если мужик не звонит, это еще ничего не значит. У него могут быть другие дела, предупредить о которых ему и в голову не придет. И оправдываться после тоже не будет. Просто потому что даже не знает, что должен. В его вселенной все эти оповещения о планах просто не существуют. Спроси его, почему не звонил, он ответит. А сам сказать не догадается.

– Ладно, – принимаю я эту версию как вполне вероятную, потому что так и было – на мой вопрос он дал мне ответ, пусть и весьма сомнительный. – А друзей этих зачем притащил?

– Тут вариантов может быть много, – умничает по обыкновению Анна Сергеевна. – Но гадать и придумывать причину за него не стоит, лучше опять же спросить.

– Я спросила, – вздыхаю.

– Тебе не понравился ответ?

Я неопределенно пожимаю плечами и поджимаю губы.

– Даже если его причина звучит странно, это наверняка правда. Ему просто незачем врать. Парни без нужды не врут и не сочиняют. Это сложнее, чем сказать правду. Обременительнее.

– Или он хотел получить от друзей оценку своей потенциальной девушки, – встревает молчавшая до этого Алена. – Есть такие, кому интересно мнение своей тусовки.

– Алёш, не пугай девочку, – заметив, что от слов ее одногруппницы у меня стекленеют глаза, осаживает ее Альбина.

Я стыдливо краснею и отнекиваюсь.

– Давай следующую странность.

– Во время этой встречи с друзьями он держался по отношению ко мне как-то отстраненно. Если задуматься, то он вел себя со мной как все остальные. Не как с девушкой, которую считает своей – пусть и потенциально, и даже не как не с той, которой… увлечен, – вспоминаю термин Анны. – Этот Миша уделил мне больше времени и внимания, чем Дэн. С ним мы почти не говорили и не были вместе.

– Вот это уже действительно странно, – озадаченно тянет Алька. – Мужики – собственники и обычно всегда обозначают свою территорию перед другими самцами. Здесь я бы тоже задумалась в отношении его намерений на твой счет.

– И тут я снова ратую за то, что нужно раз-го-ва-ри-вать, – назидательно произносит Анна. – Но мое мнение – так он может показывать, что чем-то обижен на тебя. Если парень держит дистанцию, то или обижен, или хочет проучить, что почти одно и то же.

– За что обижен? – не понимаю я.

– Чтобы нам это понять, тебе придется рассказать всё и в подробностях, с самой первой встречи. Готова?

– Нет, – решительно мотаю я головой.

– Тогда сама это выясняй.

– И опять же… – влезает Анна.

– …лучше спросить, – с улыбкой отличницы заканчиваю я. – Ладно, хватит о Дэне. Как там наша Лаки?

– Ой, не упоминайте при мне об этой…

– Леонелла Игоревна, выбирайте выражения, – заступается за подопечную ее новая хозяйка. – Она жила на улице и справляла естественные потребности где придется. Ходить в горшок для нее совершенно непривычно. Немного терпения, и она адаптируется.

– Когда? – не сдерживает эмоций моя партнерша по бегу. – Когда я последние вещи свои выброшу?

– Может, для начала перестанешь раскидывать эти свои вещи? Тогда никто не сможет использовать их не по назначению. И уж тем более Лаки – в шкаф ей не забраться.

– Да ладно? Не твой ли пуховик она позавчера разодрала в стиле Росомахи?

– Мой. Но я же не преследую ее за это.

– Ты можешь и не преследовать, и в попу ее целовать. А я, если она испортит еще хоть одну мою шмотку, я ее саму на помойку вынесу!

– Брейк, девочки, – встает между ними Алена, как судья на ринге.

А я снова покрываюсь ярким румянцем стыда – теперь за то, что именно я принесла сюда этот пушистый клубок раздора. Но не успеваю принести свои извинения, потому что в кармане у меня звонит телефон. Звонит стандартной мелодией, оповещающей о том, что номер незнакомый.

Я выхожу в коридор и тяну вверх иконку с зеленой трубкой.

Через четыре минуты тридцать шесть секунд возвращаюсь на кухню, где остались только сестры. Весь спектр испытываемых эмоций, главная из которых сильнейшее удивление, видимо, отчетливо читается на моем лице, потому что Лелька тревожно спрашивает:

– Кто звонил?

– Миша, – отвечаю бесцветным голосом.

– Какой Миша?

– Вчерашний друг Дэна, хозяин "Вольво".

– Вау. И что ему нужно?

– Встретиться хочет, – заторможенно перевожу взгляд на задавшую вопрос Алю.

– Интересное кино, – после недолгой паузы дает она оценку ситуации.

Я полностью с ней согласна.

– А телефон твой у него откуда? – озвучивает Лелька то, что мучает и меня саму.

– Точно не от меня.

– То есть от Дэна? Оч-чень интересное кино.

– И ты пойдешь?

– Пойду. Если ему для друга ничего не жалко, чего же я буду мелочиться?

10 То самое чувство: Изумление

Михаил тоже собирался встретить меня возле школы, но я отказалась. За последнюю пару недель он стал бы уже третьим парнем, поджидающим меня после занятий. Так-то кому какое дело, конечно, вряд ли, кроме меня, кто-то обратил бы на это внимание, но самой мне сей факт был не очень приятен, и я сказала ему ждать меня на площади в центре. Не у памятника политическому деятелю прошлого, в излюбленном месте встречи влюбленных и не только, а в менее романтичном месте, у станции метро.

Я шагаю к условленному месту, осознавая, что иду всё медленнее, мое нежелание встречаться с ним проявляется всё острее. Я начинаю жалеть, что поддалась негативным эмоциям, повелась на поводу у своей вспыльчивости и опрометчиво ответила согласием на просьбу Михаила увидеться тет-а-тет. Это была какая-то глупая вспышка мстительности, но кому я пытаюсь отомстить и, главное, за что? Да, мне очень не понравился факт того, что Дэн, не спросив моего разрешения, поделился с приятелем моими контактами. Но моей реакции на этот его поступок, мягко говоря, не хватает логичности. Почему я, вместо того, чтобы послать этого друга однозначно и грубо с его предложениями, иду с ним встречаться? Ведь этим я только подтверждаю, как был прав Дэн, давая другу номер моего телефона – я оказалась не против более близкого знакомства наедине.

Может, это было его проверкой? Может, ему показалось, что на том пустыре я слишком благосклонно принимаю явную симпатию ко мне Михаила, как и мне тогда показалось, что сам Дэн был со мной излишне холоден? Я всего лишь вела себя вежливо с друзьями парня, который очень мне нравится, но со стороны – и с его стороны, в особенности – это могло выглядеть иначе. Почему я сразу об этом не подумала, а вообразила себе какие-то сериальные страсти? Вот уж действительно: сама придумала, сама обиделась. Теперь пожинаю плоды своей несдержанности.

"Ладно", – решаю, поворачивая на нужную улицу, "что сделано, то сделано, дала согласие – надо идти. Попробую отделаться от него побыстрее".

Достаю телефон и, игнорируя сообщение в мессенджере от Миши, что он уже на месте, быстро набираю сестре: "Позвони мне через полчаса и придумай, почему мне срочно нужно домой". Подумала и следом отправила "Пожалуйста". Сестрица у меня с характером и если расценит первое сообщение как приказ, ничего делать не будет.

Не дожидаясь ответа, убираю телефон в карман и ускоряю шаг – хочу поскорее узнать, что он мне скажет, и потом технично от него избавлюсь.

– Привет, – тепло и искренне улыбается Михаил, и мне становится совестно за все мои мысли и планы в отношении него.

– Привет, – голос звучит недовольно, и мне снова стыдно, потому что недовольна я исключительно собой, не им.

Но скрыть ворчливые нотки не получается, и я заливаюсь краской.

– Тебе идет румянец, – заявляет он неожиданно. Но, видя мое смущение, быстро меняет тему, спрашивая: – Куда пойдем? Может, посидим где-нибудь?

Я мотаю головой. Посиделки предполагают общение, тогда как прогуливаться можно и в молчании. Да и после того, как позвонит Алиса, и я затороплюсь домой по неизвестной мне пока причине, он останется один за столиком. Меня бы такая ситуация очень напрягла, поэтому и ему неприятных эмоций я не желала. Куда проще будет, если мы прервем прогулку у ближайшей остановки, я просто сяду в автобус и уеду.

– В школе насиделась, предпочитаю пройтись. Тем более это полезно для здоровья, – я улыбаюсь, но чувствую, что улыбка получилась натянутой и немного виноватой.

Надеюсь, он этого не заметил или не понял.

– Тогда погуляем, – Миша охотно соглашается.

Он предлагает мне выбрать направление, и я иду по центральной улице, придерживаясь маршрута автобуса, следующего в мой район. Так мне проще будет сбежать.

Какое-то время мы молчим, как я и предполагала, и первым молчание нарушает Михаил. Он благодарит меня за согласие увидеться с ним. На очевидный вопрос в моих глазах отвечает, что не был в этом уверен.

– И до сих пор не верю, – он смеется. – Вчера я очень старался произвести на тебя хорошее впечатление, но удалось мне или нет, я, честно, не понял.

Он белозубо улыбается широкой, открытой, непринужденной улыбкой. И я отвечаю ему тем же, почти забыв о том, как не хотела идти на эту встречу и свое предубеждение на его счет.

– Удалось. Это был самый драйвовый и насыщенный вечер в моей жизни, – в этом признании я совершенно честна и искренна.

Мы останавливаемся на светофоре, и встречаемся глазами.

– У тебя потрясающая улыбка. – В его взгляде столько восхищения, даже обожания, а голос его так серьезен, что неловкость момента достигает наивысшей точки. – И глаза необыкновенные. И вообще ты очень красивая.

Я смотрю на него распахнутыми от изумления глазами, но его это не смущает. Наоборот, это я не могу выдерживать его взгляд и отворачиваюсь.

– Самая-самая красивая из всех девушек, – продолжает он убежденно, – я был удивлен, увидев тебя с Дэном. Удивлен, что он привел кого-то вроде тебя.

На языке вертится вопрос, но загоревшийся зеленый, который мы замечаем не сразу, заставляет меня придержать его.

– А что, обычно Дэн предпочитает встречаться с некрасивыми девушками? – задаю свой вопрос, миновав оживленный перекресток.

– Разве ты с ним встречаешься? – он останавливается, и я тоже.

Я тушуюсь и снова густо краснею. Но, разозлившись, запальчиво вскидываю голову – кстати, задирать ее высоко не приходится, ростом Миша чуть выше меня. На пару сантиметров, не больше.

– Он тебя в это не посвятил? Или сам ты не догадался поинтересоваться, когда мой телефон у него спрашивал?

– Догадался, – не сразу, но отвечает он с явной неохотой.

– И? – подгоняю я, не дождавшись продолжения.

– Он же дал мне телефон, – уклончиво отвечает Михаил, а взглядом бьет мне под дых.

"Оу" – моя единственная мысль в тот момент, и я возобновляю движение, будто стараюсь убежать от неприятных слов.

Он не отстает и напоминает мне свой изначальный вопрос:

– Так вы встречаетесь или нет?

– Н-нет, – произношу, запнувшись в трех буквах. – Но речь ведь не обо мне с Дэном, а о нем и некрасивых девушках.

– Ну не совсем некрасивых… наверное. Но точно совсем на тебя непохожих.

Меня начинают доставать эти сравнения. Конечно, я не похожа на этих девушек, как не похожа и на Вику, и ни на кого, кроме мамы с папой. Даже Алиса и та непохожа, нас перестали путать даже на детских фотографиях с тех пор, как нам обеим исполнилось три. На совсем младенческих снимках мы похожи как близнецы. Не понимаю, как родители нас отличают. Разве что по одежде, мама – ужасная перфекционистка, и поэтому Алиса никогда не носила моих или чьих-то других обносков. У нас есть лишь один общий костюмчик, в котором и меня, и ее снимали у профессионального фотографа в одном и том же возрасте – в один год и семь месяцев. На вторую съемку родители принесли портрет со мной и попросили полностью повторить фото. Идеальной идентичности фотографу добиться не удалось, на снимках чуть другой ракурс, разные цвета и неодинаковая кадровка. Но игра в "отгадайте кто где" на долгие годы стала любимым развлечением гостей, чем-то вроде фамильного ребуса. И примерно девять раз из десяти испытуемые ошибаются. Но становясь старше, мы приобретали все больше отличий, и сейчас мало кто распознает в нас сестер.

– Чем же я так отличаюсь?

Он усмехается.

– Дэн предпочитает девушек… попроще.

"Куда уж проще?" мысленно фыркаю я.

– И в принципе, я хотел тебя предупредить…

Он мнется, и я поторапливаю его, опасаясь, что в любой момент позвонит Алиска со своим мини-спектаклем, и я не узнаю самого главного.

– Тебе стоит держаться подальше от Дэна. Он умеет обольстить, влюбить в себя, прикинуться отличным парнем, но он не такой.

Такой поворот беседы изумляет меня настолько, что на пару секунд я теряю дар речи, но все же беру себя в руки.

– Вы вроде бы друзья, – говорю чуть резче, чем мне хотелось, но не чувствую вины за это.

– Мы друзья, и он клёвый чувак, с ним весело и круто проводить время. Для меня, для Славки, для Вадяса. Но не для девушек, которых меняет раз в неделю, я даже перестал запоминать, как их зовут. И точно не для тебя.

– Спасибо, что предупредил, – говорю пустым холодным тоном и смотрю строго перед собой.

– Я хотел не только предупредить.

– Есть еще что-то?

– Да, – он касается моего локтя и заставляет остановиться. – Ты мне очень нравишься, сразу понравилась, как только увидел, и я уверяю тебя, что со мной тебе будет лучше, чем с Дэном.

На этот раз я даже не удивляюсь, мой лимит изумлений на сегодня, видимо, исчерпан. Я просто жду. Жду, когда сестра спасет меня от этого странного разговора.

– Надеюсь, мне хватит времени тебе это доказать, и Дэн не станет вмешиваться.

– Знаешь, быть чем-то вроде переходящего знамени среди друзей Дэна мне как-то не очень улыбается. – Прежняя пустота во мне уступает место зарождающемуся гневу. – Я ценю твою откровенность, но лучше бы ты оставил ее при себе. Ты хороший парень, и вчера мы действительно классно провели время, спасибо за терпение при обучении трюкам. Но продолжать наше общение я не хочу. Не звони мне больше, пожалуйста. Всего хорошего.

Не дав ему шанса что-то ответить, я разворачиваюсь и быстро шагаю к стоянке такси, которую мы только что миновали, сажусь в первую машину и называю адрес. В сторону Михаила даже не смотрю.

Телефон негромко, но резко заиграл вступление к неизменному со времен самого первого моего телефона рингтону " Livin' in a World without You". Я иронично улыбаюсь – сестра спешит на помощь – и отвечаю на звонок.

– Ты опоздала!

Поздним вечером того же дня приходит сообщение от Дэна: "Ну что, как погуляли с Михаилом?"

Я гашу экран, откладываю от себя телефон и произношу вслух то, что молоточком стучит у меня в голове:

– Что, вообще, происходит?!

11 То самое чувство: Предвкушение

– Ты готова? – строгим голосом спрашивает мама.

Она одета и ждет меня в прихожей.

Я шумно вздыхаю, не скрывая от нее своего недовольства принятым решением, но делать нечего – сегодня мы едем в школу вместе. Родители Кости узнали о пропусках им физики, тетя Валя сбегала на поклон к физюне, и та на ныне выцветшем, но некогда голубом глазу поинтересовалась, не собирается ли и мать Шереметевой предстать пред её ясными очами. Тетя Валя, конечно, тут же отзвонилась маме и поведала о вопиющем поведении их отпрысков. Мама была в ужасе, что ее дочь уже почти две недели не посещает профильный предмет. Поначалу мне удалось ее убедить, что ничего страшного не произошло и что Великая – самодура, наказание нам влепила незаслуженно. Но уже на следующий день ей позвонила Леонтьевна и настоятельно попросила "поучаствовать в судьбе дочери". Такого мама уже стерпеть не могла. Поэтому сегодня у меня эскорт, и как раз первым уроком злосчастная физика – весь класс увидит мой позор.

Я сижу, закрыв глаза, на заднем сидении маминой служебной машины, и от всей души желаю, чтобы у нее спустило шины или случилась другая какая незначительная поломка. Зла я никому не желала, но не знала, как еще мне избежать публичной порки. Сейчас уже идея игнорить условие физюни и предостережение Бодровой не кажется мне здравой. Даже непонятно, на что я рассчитывала. Что все само собой рассосется? В чудеса я давно не верю, с тех пор как узнала в приходящем каждый Новый год Санта Клаусе папиного брата.

Великая, конечно, при маме поломала комедию, припомнив все мои даже самые мелкие нарушения дисциплины, эпизодические пропуски и несделанные домашки. Попыталась козырнуть и примерами плохих оценок по ключевым, оценкоопределяющим, тестам и контрольным, но не нашла и даже как будто расстроилась. Угроза будущему непоступлению из-за мнимой неуспеваемости получилась слабенькой – мама не впечатлилась и вообще не очень-то и внимала мечущей бисер физюне. Я бы даже сказала, что это Ринатовна тушевалась в присутствии помощника прокурора, а не мама ёрзала на стуле из-за позорящей ее безупречную репутацию никудышной дочурки.

В итоге встреча закончилась даже похвалами со стороны физички, что-то типа "хорошая Кира девочка, но подвержена чужому дурному влиянию". Аха, щас. Это Костик-то на меня влияет? Мама ни за что в это не поверит! Уж она-то Костю знает куда лучше учителя, пусть и со всех сторон заслуженного. С самого детства во всех наших играх и проказах заводилой была я. Да и ничего дурного в нем нет, он мне почти как брат. Хотя Алиска даже с таким гипотетическим родством не согласится – она прибрала друга детства к рукам, и уже почти год они встречаются. Сестрица и тут меня обскакала.

– Ты была права, – заявляет мне мама, как только мы, покинув лаборантскую, выходим из класса, уже частично заполненный одноклассниками, – ваша Ольга Ринатовна та еще самодура.

– Мама! – нарочито удивленно восклицаю я. – Это же непедагогично!

– Поучи! – осаживает меня она, но я вижу: не сердится, и примирительно развожу руками. – Ладно, мне пора, тоже на ковер, но уже по своим косякам. А ты топай на физику. Надеюсь, ты готова к тому, что спрашивать тебя сегодня будут с особой жестокостью?

– Готова, но этот твой ментовский жаргон, мам… – неодобрительно качаю я головой, и мы вместе тихо смеемся.

Она быстро целует меня в щеку и удаляется, задорно цокая каблуками сапог именитого дизайнера, а я возвращаюсь в класс.

Сажусь за свою парту, пока пустующую, и ко мне подсаживается Ромка. Тот самый Ромка, что и насоветовал мне, в числе прочих, забить на ультиматум физички.

– Че, добралась до тебя императрица?

– Не сама, классная подсуетилась, ну и Костины родители на моих повлияли.

– Не сильно выёживалась? – он кивает на стену, за которой расположена лаборантская и откуда физюня покажется только со звонком.

– Попыталась. Как без этого? Но мама не купилась.

– Да, мама у тебя чумовая. Повезло, – соглашается Ромка и, хоть, вроде, всё уже спросил, не уходит. – Слушай, Кир, – решается, наконец, – мы собираем компанию махнуть на дачу в предновогодние выходные. На классный корпоратив. Ты с нами?

Приглашением я, мягко говоря, удивлена – это едва ли не первый раз, когда меня зовут присоединиться к тусовке одноклассников. Наши интересы и привычки давно не совпадают, и последний раз на выездах с классом я была пару лет назад, в походе всешкольного Дня Здоровья на загородную турбазу.

– Соглашайся. Обещаю, будет круто, ты не пожалеешь. Никакой пьянки, всё культурно. Ну в разумных пределах, конечно, – он смеётся.

– Не знаю, Ром, – мнусь я, не желая ни обидеть парня, к которому всегда относилась с уважением за ум и безразмерный кругозор, ни давать ложную надежду. – Спроси меня ближе к делу, там я буду лучше знать свои планы.

– Замётано. Как твоя подготовка к поступлению, кстати?

– Бегаю, – вздыхаю я. – Медкомиссию на следующей неделе проходить, еще обещают пробный физкультурный тест, но он, кажется, только весной. Есть еще время.

– Ну, удачи на испытаниях. Как с датой тусы определимся, я тебе наберу.

Он едва успевает встать со стула, как в дверях появляется Вика. Выглядит моя соседка весьма необычно, если не сказать неподобающе для школьного дресскода – волосы растрепаны, макияж размазан, одежда помятая, но на лице счастливая улыбка от уха до уха.

Свяжина фурией проносится по классу, подлетает к нашей парте и, невежливо отпихнув засмотревшегося на ее фееричное появление Ромку, плюхается на свое место.

– Кир, прикинь, Владик вернулся! – подруга просто сияет, как граненый бриллиант под прямыми лучами солнца. – Он признался, наконец, что любит меня. И заявил, что хочет быть моим парнем, моим единственным парнем… – на слове "единственным" она ставит интонационное ударение.

– И что это значит? – в первую секунду туплю я.

– Да короче, он поставил мне условие, чтобы я бросила всех своих "запасных" парней. Вот прям твоими словами и сказал!

– Поздравляю. Ты же, конечно, не станешь его слушать? – в ожидании ответа я чувствую необъяснимое волнение и замираю, как перед прыжком.

– Если бы… – досадливо кривится она. – Владик заставил меня звонить им в его присутствии. Пришлось послать и соседа Пашку, и расстаться с Никитосом.

Она недовольно поджимает заметно припухшие губы.

– И что Никитос? – Сердце против воли сжимается и на время забывает о своих основных функциях.

– Он даже не расстроился! Прикинь! – это ее излюбленное слово-паразит.

Вика явно возмущена такой реакцией своего парня, меня же терзают противоречивые чувства, дать определения которым я затрудняюсь или, скорее, побаиваюсь. А Вика продолжает свою эмоциональную речь:

– Когда я сообщила, что ухожу от него, он сказал "Ну и хорошо" и попросил у меня твой телефон.

– МОЙ?!

Я буквально подпрыгиваю на стуле и, уронив со стола ручку, наклоняюсь за ней.

– Не ори, – одергивает меня счастливая влюбленная, как будто не она только что голосила на весь кабинет физики. Ее, наверное, и Ринатовна из своей берлоги слышала. – Классно же будет, если вы начнете встречаться. Будем ходить на двойные свидания.

"Это вряд ли…" – думаю я, чувствуя, как по телу волнами разливается приятное тепло.

И даже резкий звонок на урок не выдергивает меня из этого состояния.

12 То самое чувство: Ожидание

Все утро я нервничаю и жду звонка. Каждую секунду жду, хоть и запрещаю себе это делать, одергиваю, но глаза и руки против воли постоянно тянутся к экрану телефона. При этом я понимаю, что мое ожидание нелогично и бессмысленно – в это время звонить Никита не станет. И сам наверняка сейчас на лекциях, и точно знает, что у меня полным ходом идут уроки. К тому же вообще не факт, что он позвонит именно сегодня, ведь Вика сообщила ему о расставании еще вчера. Хотел бы, сделал это сразу. А если отложил до сегодня, то вряд ли кинется названивать мне, едва проснувшись.

А, может, он и вовсе не собирается звонить. Ну попросил он у Вики мой телефон, и что? Это совершенно ни о чем не говорит, и уж точно ни к чему его не обязывает. У меня тоже есть телефон Дэна, но звонила ли я ему когда-нибудь? Да ни разу. Правда, я его номер и не просила, но это, опять же, ровным счетом ничего не значит.

Но взгляд снова упорно возвращается к телефону, как примагниченный. И в игру вступает "ехидная" я, выражающая недоумение охватившей меня нервной лихорадкой.

"Чего это ты воодушевилась? С чего решила, что он, если и снизойдет до звонка тебе, сделает это по какому-то приятному поводу? Почему вообразила, что ему нужна именно ты, а не что-то от тебя? Что угодно, включая твое обещание помочь ему бросить курить".

"Я не обещала!" – возражая самой себе мысленно, поражаюсь абсурдности происходящего.

"Ой, да обещала, не обещала, у моего предположения куда больше шансов, чем у твоих безнадёжных мечтаний о большой любви с первого взгляда".

Решая быть умнее своей темной стороны, я это никуда не годное заявление не опровергаю, и снова машинально щелкаю кнопкой включения экрана. И это становится последней каплей в пиале моего терпения.

Когда звенит звонок с четвертого урока, я, не выдержав своей слабохарактерности, мчусь в гардероб и, обеззвучив телефон, оставляю его в кармане пуховика. Подальше от соблазна, раз иначе внять голосу разума у меня не получается.

Оставшиеся уроки я провожу спокойнее, больше внимания уделяя преподаваемому материалу, а не дурацким мыслям и хлопанью крышкой чехла с боковой сенсорной панелью.

Но окончание занятий вновь воссоединяет меня с моим многофункциональным другом, и первым делом я проверяю список уведомлений – звонков с неизвестного номера не поступало. Удивительно, но я даже не расстраиваюсь. Возможно, перегорела. Потому что поумнела вряд ли.

В следующий раз беру смартфон в руки только на остановке, смотрю по карте время прибытия ближайшего автобуса. Обычно я делаю это еще в школе или по пути на остановку, так понимаю, с какой скоростью мне следует идти – замедлиться, чтобы не стоять слишком долго, или же, напротив, ускориться, чтобы не опоздать и не ждать следующего еще дольше. И так же, как двумя часами ранее на истории, благоразумно убираю гаджет из своего доступа, закопав его на самое дно забитого рюкзака. А чтобы в автобусе не скучать, обещаю себе повторить домашку по английскому – как раз сегодня занятие.

И это срабатывает – часов до шести о телефоне я даже не вспоминаю. Пока дома не появляется папа и не спрашивает, почему я не отвечаю на звонки. Уходя с работы, он пытался узнать у меня, нужно ли заезжать за чем-нибудь в магазин. Признавшись, что отключила звук, чуточку привираю – "чтобы не мешали во время занятия", – и извиняюсь. Но, честно говоря, на самом деле испытываю куда больше гордости собой за стойкость, чем чувства вины перед отцом. Но, выуживая смартфон из кучи разных – жизненно необходимых, разумеется – мелочей, все же с неудовольствием отмечаю, что сердечко предательски замирает, в надежде увидеть на экране заветное уведомление.

И напрасно.

Нужный абонент не звонит ни сегодня, ни завтра, и я перестаю ждать.

Этому способствуют очень насыщенные выходные – мы с родителями и семьей Костика отправляемся на оба дня на горнолыжный курорт. Папа, правда, никаким видом спорта не занимается, поэтому он штатный шашлычник и организатор застолья, зато мама отлично катается на коньках и, особенно, на беговых лыжах. В школьные и студенческие годы занималась в спортивной секции и даже имеет юношеский разряд, никому из нас за ней не угнаться. Вся мужская половина семейства Артамоновых – отец, тоже сотрудник ФСИН, но в звании повыше, чем мой, и оба сына – горнолыжники почти профессиональные. Участвуют практически во всех проходящих в области любительских соревнованиях и редко когда обходятся без медалей в своих возрастных категориях. Наиболее успешен из них Андрей, старший брат Кости, он уже пару лет прочно закрепил за собой верхнюю степень пьедестала в зачете сноубордистов. Их мама составляет компанию моей, а мы с Алиской успеваем везде понемногу, нигде особо не преуспев.

То, как я катаюсь на горных лыжах, заслуживает отдельного повествования с хештегом #юмор. Но не буду подробно на этом останавливаться, ограничусь небольшим превью: я не делаю никаких обязательных движений коленями и поворотов корпусом, а просто, чуть присев, наклоняюсь вперед и мчусь по прямой, в самом низу отчаянно плужа и падая на пятую точку, потому что иначе тормозить попросту не умею. Если у кого-то от моего рассказа возникли ассоциации с нелепой, хоть и безмерно милой, Бриджит Джонс – бинго! Вы попали прямо в яблочко. Сам процесс стремительного спуска мне нравится очень, пусть и в моей несовершенной технике. Тем более так я спускаюсь быстрее всех, оставляя позади титулованных полупрофессионалов. Однако понимаю, что такое катание довольно опасно, не только для меня, но и для окружающих, вовремя не убравшихся с моего пути, ведь сама избежать столкновения я не сумею. Знаю, что нужно учиться кататься правильно, и даже пытаюсь, регулярно – когда бываю на горе – нанимая тренера для индивидуальных занятий. И пусть пока ни один из них не помог мне сильно продвинуться в постигании этой сложной науки, надежды я не теряю.

С горы в свой номер в воскресенье мы с Алиской возвращаемся усталые и довольные собой. У нас есть максимум полчаса на принять душ, упаковать горнолыжное обмундирование и в "штатском" явиться на ресепшн. Иначе папа грозился уехать без нас. До города нам добираться еще долго, а завтра уже рабочий день и всем рано вставать.

– Я первая! – заявляет сестрица, едва войдя в номер.

Скидывает с себя лыжный комбез прямо у входа и, технично вышагнув из него, занимает ванную. Я тоже снимаю костюм, но гораздо медленнее и, уложив его поверх остальных вещей, заранее собранных и подготовленных к выезду, валюсь на застеленную кровать. Лежу, тупо разглядывая под звук льющейся из душа воды достаточно аскетичную, но все же вполне уютную обстановку двухместного стандарта. Взгляд утыкается на заряжающийся на дальней от меня прикроватной тумбочке телефон, и мне кажется, что он загорается тонкой синей полоской по периметру экрана – так смарт оповещает о непросмотренных уведомлениях. Шевелиться напрасно мне неохота и я жду, не сводя глаз с телефона, надеясь уловить следующую синюю вспышку, если все же я не ошиблась. Но нет, мне не показалось, и я заставляю себя встать.

Это странное свойство человеческого организма всегда меня удивляло – всего каких-то пятнадцать минут назад я поднималась на отнюдь не кресельном подъемнике и скатывалась с высоченной горы, не чувствуя ни грамма усталости, и не приди время ехать домой, легко каталась бы еще часа два. Но стоило только добраться до комнаты и прилечь, как неимоверная, свинцовая усталость, вялость, сонливость враз навалились и накрыли меня с головой. Поэтому любая активность, любое усилие даются мне с трудом, но до окна я все же добираюсь и отсоединяю телефон от зарядного устройства.

Щелкаю кнопкой включения и вижу два упущенных вызова с одного номера, не зарегистрированного среди моих контактов. Последний из двух звонков сделан двадцать минут назад. Проверяю уведомления в мессенджере – их тоже немало, – но сообщений от данного номера не поступало. Я возвращаюсь на свою кровать и убираю зарядное в боковой карман сумки. Телефон сую следом за ним – на незнакомые номера я никогда не перезваниваю, потому что не люблю этот стандартный набор фраз: я – такая-то, вы мне звонили тогда-то. Может, человек номером ошибся, а тут я.

Но не успеваю я застегнуть молнию, как телефон начинает вибрибровать и проигрывать стандартную мелодию – тот же номер.

– Да, – произношу негромко, боясь поверить, что, наконец, дождалась этого звонка.

– Кира? Это Никита Белов. Если ты меня помнишь.

– Который Викин парень? – спрашиваю и тут же прикусываю язык – неуместнее вопроса было не придумать.

– Да, – подтверждает он спокойно. – У меня есть к тебе просьба. Ты не могла бы встретиться со мной, например, завтра?

– Встретиться? Зачем? – я чувствую, как во мне поднимается паника.

Как встретиться? Почему встретиться? Со мной? Один на один? Что это за просьба? Что, вообще, может быть ему от меня нужно?!

Вопросов много, но я ограничиваюсь уже заданным.

– Ты, наверное, уже знаешь, что мы с Викой расстались.

– Да, она говорила, – мямлю я.

– Ты ее подруга, и, наверняка, тебе она рассказала больше, чем мне. И я хоч…

Я не даю ему договорить, возмущенная тем, что он думает, будто я стану обсуждать с ним то, что доверяет мне Вика:

– Ты хочешь, чтобы я…

Но он тоже меня перебивает.

– Я хочу посоветоваться с тобой. Я не готов ее отпустить и надеюсь с твоей помощью попытаться ее вернуть. Ты поможешь?

Я ошарашена. Удивлена, обманута, раздавлена.

Не такого разговора я ожидала. Не эти слова предвкушала. Он пытается лишь через меня помириться со своей девушкой, а не все то, что я себе навоображала.

Я даже не замечаю, что вода уже перестала литься, и Алиска вышла из ванной. Не вижу я и того, что она с удивлением смотрит на меня, застывшую у кровати в полусгорбленной позе. Она дергает меня за рукав, и я отмираю. Моргаю, показывая, что сейчас закончу разговор. Сестра оставляет меня в покое.

– Кира? – видимо, устав ждать, подгоняет меня Никита.

Я облизываю пересохшие губы и тихонько прокашливаюсь.

– Да, конечно. Помогу. Завтра я свободна после шести. Где встретимся?

– Я заеду за тобой. В шесть?

– Давай. До завтра.

Я закрываю телефон и, подхватив сумку, иду к выходу из номера. В душ мне уже не хочется.

13 То самое чувство: Наваждение

Без пяти минут шесть я выхожу ждать Никиту на дублере у заезда в наш двор. Через пост охраны его машину не пропустят, а мне не хотелось связываться с процедурой допуска гостевого автомобиля на закрытую территорию ЖК, поэтому решила выйти ему навстречу.

И пусть я знала, что он хочет увидеться со мной не ради меня, а ради спасения отношений с Викой, я все равно готовилась к встрече с особой старательностью. Мне хотелось выглядеть особенно красивой. Если не для него, то для себя. Чтобы контраст с исключительной красотой Виктории не был таким уж явным. Так я буду чувствовать себя комфортнее.

Но ждать Никиту не приходится. Его "Форд" уже стоит под аркой, припаркованный правой стороной к бордюру, а сам он вышел из машины и обходит ее сзади, уходя с проезжей части на тротуар. Я собираюсь окликнуть его, когда он поворачивается и видит меня. В руках у него телефон.

– Привет. А ты пунктуальна. Собирался звонить тебе ровно в шесть.

Он улыбается так, что у меня перехватывает дыхание, но я прячу волнение за напускной шутливостью.

– Сказала бы, что пунктуальность – мое второе имя, но эту банальную шутку знают все. Привет, – добавляю запоздало.

Он открывает мне пассажирскую дверь.

– Прошу.

– Необязательно куда-то ехать, – робко возражаю я в ответ на его приглашение. – Мы можем поговорить и здесь. Вряд ли твое дело ко мне займет так уж много времени.

– Не знаю, как тебе, а для меня не большое удовольствие торчать на тротуаре. Просто садись, прокатимся и все обсудим.

– Мне, правда, особо нечего тебе рассказать. Я знаю не больше, чем ты…

Я отнекиваюсь из чистого упрямства, ну и, наверное, вспышки благоразумия. Потому что мне очень хочется сесть в его машину и поехать с ним все равно куда, но это сердцем. А здравый смысл подсказывает – нет, кричит, – что делать этого мне не стоит. Что эта ничего не значащая и совсем не нужная мне поездка лишь разбередит старую рану, а у меня и новая еще совсем не зарубцевалась.

– Кира, – оставляя дверь открытой и преграждая проход по тротуару другим жильцам, он берет мою руку чуть повыше локтя и заставляет подойти ближе, – давай не вступать в пустой спор. Пожалуйста, садись в машину и там расскажешь, как мало ты знаешь. Померяемся знаниями.

Руку я не вырываю, но и усаживаться не спешу.

– Здесь ветрено и холодно. В машине тепло и комфортно – выбор очевиден. Разве нет?

Вздохнув, я сдаюсь. Этот аргумент подействовал безоговорочно, с него и нужно было начинать. Я – оранжерейное растение и ужасно не люблю холод в любом его проявлении. Ни пить ледяную воду, ни купаться в холодной реке или бассейне, ни, тем более, нырять в крещенскую прорубь, и уж, конечно, ни мерзнуть на пронизывающем ветру.

Закрыв за мной дверь, он садится на свое место, и сразу сдает назад. Я начинаю думать, что зря сопротивлялась, идея разговора во время поездки на машине теперь кажется мне даже предпочтительнее статичной беседы на улице. За рулем Никите придется следить за дорогой, а не испепелять меня взглядом, выпытывая причины и подробности своей отставки.

– Так что ты хотел узнать? – спрашивая, устав ждать, что он начнет разговор первым.

– Не хочешь кофе? – задает он встречный вопрос. – Как относишься к Старбаксу?

– Мы же собирались прокатиться.

– И не только, – ничуть не смутившись, заявляет он, даже не глядя в мою сторону.

И я принимаю правила этой игры.

– Ладно. Кофе я люблю, но пью его очень некрепким и с молоком. А конкретно у Старбакс предпочитаю горячий шоколад. Венти. И без сливок.

– Принято. Очень исчерпывающе, – улыбается он.

А я не в первый раз замечаю, что он необычно произносит букву "ч", словно запинаясь на ней, тем самым ее как бы удваивая. В его речи слова, содержащие "ч", звучат как "хоч-чешь", "исч-черпывающе". И от этого задвоенного "чче" волоски на моей коже встают дыбом. Даже под свитером и курткой. Оч-чень щекоч-чащий и невероятно приятный звук.

Он останавливается возле Торгового центра, на углу которого расположена всемирно известная сиэттлская кофейня и, получив отказ на вопрос, пойду ли я с ним, обещает:

– Я сейч-час, – пуская тем самым новую волну мурашек по моему телу.

– Что за наваждение? – думаю, когда он исчезает за стеклянными распашными дверями с узнаваемым бело-зеленым логотипом.

Потираю лицо, шею и передергиваю плечами в желании избавиться от этого странного навязчивого ощущения. Никогда раньше не замечала за собой фетиша на дефектах речи. Знаю за собой свойство при длительном общении впитывать, как губка, чужие речевые особенности. Это не поддается контролю и никак от меня не зависит – слушая долго кого-то, кто картавит, шепелявит, или имеет другой какой недостаток произношения, я в итоге перенимаю этот дефект, и начинаю говорить как они. Причем даже в их отсутствие. И излечить меня от такого самоприобретенного изъяна может лишь продолжительный неконтакт с его носителем.

Никита возвращается с картонным стаканом самого большого из имеющегося в меню кофейни объема. На стакане черным фломастером выведено мое имя и традиционно надет манжет. Я открываю окно "Форда" и, сразу ощутив сладко-горький аромат шоколада, буквально чувствую, как поднимается во мне уровень эндорфина. Я улыбаюсь.

Протянув мне стакан, Никита подает и бумажный пакет с торчащей из него вафлей.

– Как ты узнал?! – мое удивление запредельно.

Я точно знаю, что ни в одну из наших двух недолгих встреч не обсуждала с ним свои кондитерские предпочтения, а, значит, не упоминала и вафли.

– Девушка-бариста подсказала, тебя тут знают, – говорит он совершенно серьезным тоном без намека на шутку.

Я бросаю недоуменный взгляд сквозь стеклянную стену на стойку, но девушку разглядеть не удается из-за свето-теневых помех. Никита смеется. Перевожу взгляд на него и понимаю, что он пошутил.

– Очень смешно, – в голосе сквозит легкая обида.

– Не очень, согласен. О твоей любви к вафлям я знаю от Вики.

Но фразу я не дослушиваю, мой разум зацикливается на слове "очень" и все далее сказанное попросту не регистрирует. Мои слуховые рецепторы – если таковые есть, в анатомии я не сильна – возбуждаются от ласкающего их звука, и я становлюсь неспособной воспринимать информацию.

Это же ненормально. С этим нужно срочно что-то делать. Как я собираюсь разговаривать с ним дальше, если, заслышав один-единственный звук, растекаюсь как подтаявшее мороженое? Может, попросить его не употреблять слова с буквой "ч"? Но как я объясню ему эту странную просьбу, чем аргументирую? Не признаюсь же, в самом деле, в ее странном воздействии на себя и свой мозг. Неа, не признаюсь.

Остается только поскорее ответить на все его вопросы и удрать до того, как сама начну "ч-чекать".

Я жду, когда Никита снова усядется на свое место и начнет движение, чтобы вновь вернуться к так и не начатому толком разговору. Но он, судя по тому, что в руках его такой же стаканчик, только меньшего размера, с пышной шапкой усыпанных шоколадной крошкой сливок и торчащей из нее трубочкой, никуда ехать он не собирается.

– Допьем, и поедем, – правильно понимает он вопросительный взгляд.

– За шоколад спасибо, – киваю я, – но давай уже перейдем ближе к делу. Ты хотел поговорить о Вике, я тебя слушаю.

Он размешивает сливки в какао, и выражение его лица становится раздраженным.

– Зачем нам говорить о Вике? Мы расстались, и для меня эта тема исчерпана и закрыта.

– Но ты сказал…

– Я обманул, – перебивает он и смотрит на меня без тени смущения. – Прости, но пришлось пойти на обман. Чтобы ты точно не отказалась встретиться со мной. Во время и нашей первой встречи, и потом второй ты так старательно демонстрировала равнодушие ко мне, что я не был уверен в твоем согласии.

Я таращусь на него и хлопаю ресницами, как большеглазая безмозглая кукла.

– В общем, если ты не возражаешь, то это наше первое свидание.

Он облизывает кончик трубочки и кладет ее поверх салфетки с логотипом, лежащей на центральной панели между нами. Мои глаза сопровождают каждое из его действий, потом я снова смотрю ему в лицо, и меня засасывает в омут его невероятно бездонных глаз, в этом освещении потемневших до цвета графита. Мой любимый оттенок серого – мокрый асфальт.

– А если возражаю? – бормочу еле слышно, не в силах моргнуть или отвести взгляд.

– Не цепляйся к словам. Это всего лишь оборот, присказка, требуемая этикетом. Даже если ты возражаешь, твое мнение – извини – не учитывается, и это свидание. Прими это.

Мы продолжаем смотреть друг на друга, но мне быстро надоедает эта затянувшаяся игра в гляделки.

– Ну, если свидание, – говорю с непонятно откуда взявшейся смелостью, – удиви меня…

Он наклоняется вперед и впервые берет меня за руку. По руке молниями вверх стреляют электрические импульсы.

– Ты когда-нибудь смотрела, как садятся самолеты? – чуть подсевшим голосом спрашивает он.

Он тоже взволнован?!

– Я еще в-вообще н-ни разу не была в аэропорту, – заикаясь, отвечаю, опустив взгляд на замок из наших рук, сейчас являющийся энергетическим сгустком. – Точнее, была, но тогда мне не было и четырех лет, поэтому ничего не помню.

– Тебе понравится, – обещает он и поворачивает ключ в замке зажигания.

14 То самое чувство: Восторг

Ощущения, охватившие меня при приближении к аэропорту, словами описать невозможно. Какое-то чувство невыразимого восторга, предвкушение чего-то особенного и значительного, волнующего и крышесносного. Наверное, что-то похожее испытывают прыгуны с парашютом, двигаясь к распахнутым створкам рампы, навстречу неизвестности.

Мне действительно еще ни разу в своей жизни не удалось тут побывать. Мама по работе летала довольно часто, но в аэропорт ее почти всегда отвозил водитель, и хоть встречать иногда позволялось папе, у меня не получалось поехать с ним, каждый раз что-то мешало. То учеба, то продленка, то планы с подругами. Алиса же всегда была свободна или специально освобождалась, и с удовольствием сопровождалаотца, а потом с увлечением рассказывала мне, как же тут круто. Как по-особенному чувствуется ритм жизни, какое волнение охватывает во время ожидания в зале прилета, как слезы наворачиваются, когда видишь эмоции людей от встречи с любимыми. В общем, вдохновленная ее красочными рассказами, я уже давно лелеяла мечту попасть в аэропорт хотя бы как зритель, хотя и полететь мне тоже ужасно хотелось. Все равно куда. Просто сесть в кресло, пристегнуться по просьбе стюардессы, как это часто показывают в фильмах, и спиной ощутить дрожь от разгоняющихся, набирающих космические обороты мощнейших двигателей. Прожить и прочувствовать, как огромная стальная птица, всё ускоряясь, бежит по взлетной полосе, добираясь до предельной скорости, как сравнительно маленькие, почти крохотные колесики-шасси отрываются от земли, и происходит магия. Магия полета.

Об этом мы с сестрой мечтали вместе, в этом аспекте нашего личностного противостояния она меня пока не обошла, тоже еще не имея опыта полетов. Даже, скорее, это я ее опередила, однажды, в очень далеком детстве, летавшая с папой к его родне в Алма-Ату. Мне тогда было года три с половиной, а Алиске лишь чуть больше года. Мама осталась с ней дома, и мы с папой летали вдвоем. Но это, конечно же, не считается – у меня практически нет воспоминаний о том разовом опыте. Очень смутно я помню, как ходила по салону между кресел, как стюардессы угощали меня конфетами. И то не уверена, что я это именно помню, а не нарисовала себе мутную картинку из воспоминаний папы и не принимаю ее за свои.

К зданию аэропорта – выбор именно этого меня не удивляет, мои минимальные анкетные данные Никите наверняка известны – мы подъезжаем уже в сумерках. Безоблачное небо над бетонным гигантским лебедем и его распростертыми крыльями темнеет и приобретает оттенок ультрамарина, местами перетекающего в глубокий цвет индиго. Стены терминала, собранные из стеклянных прямоугольников приветственно горят теплым желтым светом, отражающимся в стеклах-ромбиках огромного, изогнутого, словно сотканного из тонких металлических прутьев крыле. Поток машин движется в пять или шесть – не могу подсчитать – рядов. Такой плотности, мне кажется, я не встречала и в центре. Мы оставляем машину на многоуровневой парковке и идем в еще более впечатляющем потоке, но уже пеших пассажиров. Кто-то идет размеренно, кто-то бежит, опаздывая на регистрацию, и везде стойки, экраны, табло. Все подсвечены, подмигивают все новыми, сменяющими друг друга закодированными надписями. Глаза у меня разбегаются, я верчу головой во все стороны и, кажется, даже забываю дышать. Чувствую себя ребенком в Диснейленде, хотя и в нем я тоже, разумеется, не бывала.

Никита ведет меня к дальней стене, сквозь которую видна вереница железных птичек, пристыкованных к телетрапам, с открытыми багажными люками, через которые сотрудники аэропорта наполняют борт чемоданами и прочими грузами. Чуть дальше видны взлетно-посадочные полосы, и грузные самолеты, легко выписывающие замысловатые узоры по расчерченному летному полю.

– Почему они ездят кругами? – спрашиваю я Никиту, даже не повернувшись к нему.

Я не знаю, сколько я так стою, прилипнув к стеклу и завороженно наблюдая за подготовительными процессами.

– Они едут к началу ВПП, готовятся к разбегу и взлету.

– А почему не по прямой? – я все же поворачиваю голову. – Зачем эти зигзаги? Никого же нет…

Он улыбается.

– Сейчас нет, но в любую секунду может начать движение другой самолет, или на посадку кто-то заходит, просто его пока не видно. На лётном поле движение разграничено даже строже, чем на дорогах.

Я понимающе киваю и снова смотрю в окно. Вскоре один из самолетов, развернувшись почти на полный круг, останавливается в дальнем конце поля и, после паузы, типа "на дорожку", начинает разгоняться. Даже в здании слышен приглушенный здесь, но оглушительный вблизи рев моторов.

– Смотри, он взлетает, взлетает! – я не в силах сдерживать эмоции и даже не чувствую стеснения перед малознакомым парнем.

– Подожди восторгаться, это еще не самое интересное. Идем, – зовет он меня, когда самолет с белым крестиком на красном хвосте скрывается из поля зрения.

– Что может быть интереснее? – удивляюсь я.

– Посадка не менее потрясающа, но точка обзора здесь не та. Из зала отлета, от ворот, конечно, видно лучше, но я покажу тебе еще одно место. Куда нам доступ сейчас открыт.

Мы возвращаемся в машину, выезжаем с паркинга и удаляемся от аэропорта. Я разочарована, потому что не понимаю, что может быть за классное место наблюдения за самолетами за его пределами. Когда же "Форд" сворачивает с трассы на примыкающую даже не дорогу даже, а тропинку среди кустарников и редких деревьев, я вновь воодушевляюсь – не возвращаемся в город, значит, есть еще шанс поглазеть на летательные аппараты.

Никита заезжает в тупик и разворачивает тачку на девяносто градусов, выставляя ее задом к лесу и лицом к просвету между деревьями. Из машины не выходим, просто сидим в тишине и темноте, только над кромкой лесной чащи проходит оранжевая световая полоса, как при закате. Звуки жизнедеятельности аэропорта сюда доносятся, но это очень отдаленные звуки. Я уже собираюсь спросить, что мы тут делаем и где, собственно, обещанные самолеты, как Никита тихо говорит, касаясь моего локтя:

– Смотри.

Он указывает вперед, на темный лоскут неба перед нами, подсвеченный снизу той самой полосой, из которой вдруг появляется громадный самолет, сопровождаемый чудовищным гулом моторов и свистом разрезаемого воздушного пространства. Он летит прямо на нас и, кажется, лишь чудом не задевает еще не убранными шасси крышу "Форда". Я автоматически пригибаюсь, но, услышав тихое посмеивание, быстро принимаю вертикальное положение, чтобы не позориться. На моем втором в жизни первом свидании.

– Ну как тебе эта точка обзора? – все таким же тихим голосом спрашивает Никита.

– Невероятная, – не скуплюсь я на оценку, все еще не придя в себя от всепоглощающего ощущения восторга и какой-то по-детски безграничной радости. – Я и не знала, что у нас такое есть.

– Мало кто знает. Это секретное место, известное только сотрудникам аэропорта.

– А ты сотрудник?

– Моя мама. Ну не аэропорта, авиакомпании, но она тут частый гость.

Точно. Я помню, Вика рассказывала, что мать Никиты работает в иностранной авиакомпании, поэтому они часто бывают заграницей и даже школу он и его брат – или братья? – заканчивали где-то в Англии. Если представится возможность, обязательно расспрошу его об этом. А что его отец?.. Про него я странно ничего не помню. Видимо, Вика никогда о нем не упоминала. И я задаю этот вопрос Никите.

– Папа у меня потомственный метростроевец, – улыбается он, и я слышу в голосе гордость за отца. – Большинство новых станций – его рук дело.

– Он – архитектор?

– Нет, он попроще. Папа у меня рабочий класс, дослужившийся до руководящей должности. Рабочими на строительстве командует.

Никита берет с центральной консоли пачку "Мальборо", выстукивает из нее одну сигарету и тянется в карман за зажигалкой. А я вспоминаю, как на моем балконе он просил меня помочь ему бросить курить.

– Ты же собирался бросать.

Он вздыхает, глубоко и протяжно.

– Собирался и собираюсь, но никак не могу начать, сделать первый шаг к но…

Он не успевает договорить. Я наклоняюсь к нему, вырываю из поднесенной ко рту руки сигарету, а из другой – пачку и зажигалку. Сигарету запихиваю обратно в пачку – не в окно ж ее выкидывать, – чуть подумав, убираю в рюкзак и заявляю безапелляционно:

– Считай, что уже начал.

– В смысле начал? – он шокирован резкостью и наглостью моих действий.

– Ты просил меня тебе помочь – вот. Я помогаю.

– Это негуманно. Дай хоть последнюю выкурить перед бросанием, – он тянется к рюкзаку.

Я ловко его выхватываю и запихиваю в щель между дверью и сиденьем.

– Сейчас последнюю, потом самую последнюю, потом наипоследнейшую… Я все эти фишки знаю. С диетами так же работает.

– Ты сидишь на диете? – он, кажется, удивлен еще сильнее, чем минутой ранее.

– Балуюсь, – отвечаю уклончиво.

Я не Вика и свои проблемы и комплексы с парнем обсуждать не умею и учиться не собираюсь. Это она может легко консультироваться с кем-нибудь из одноклассников, преимущественно с Ромкой, конечно, насчет любой из своих болячек, даже вполне себе интимных. Я обычно сгораю со стыда, даже просто присутствуя при этих разговорах, и стараюсь по-быстрому ретироваться.

– Но одно знаю точно – бросать надо сразу, как решил, не откладывая на завтра, на понедельник или начало месяца, года, столетия. Так не работает. Либо здесь и сейчас, либо уже никогда.

– И откуда такая мудрость в столь юном возрасте? – усмехается он, но в глазах проблескивает восхищение, словно ему нравится мое нахальство.

– Немалый опыт, – отвечаю, но тут до меня доходит, что он только что прямым текстом прошелся по моему малолетству, и не могу не ответить: – Чего это ты о возрасте заговорил? Тебе, что ли, намного больше?

– Ну не много…

– Сколько? – не отстаю я.

Мне действительно интересно знать, с кем имею дело. О Дэне я кроме имени и номера телефона больше так ничего и не узнала. Сейчас хотела сразу узнать как можно больше. Пока мои сведения ограничивались именем, фамилией и местом работы родителей. Учитывая болтливость Вики, ему наверняка было известно обо мне больше.

– Двадцать один. Почти…

– Почти?

– Мой день рождения завтра.

– Оу… Поздр… Нет, еще рано, – улыбаюсь сконфуженно. – Но для отказа от вредной привычки самое время. Как-то несерьезно вступать в возраст международного совершеннолетия с таким нелицеприятным багажом.

– Действительно, – смеясь, соглашается он.

– Короче, условия такие: если ты выкуришь хоть одну сигарету – а, будь уверен, я почувствую, что от тебя пахнет дымом. Раз сама не курю, к сигаретному дыму я очень и очень чувствительна, учти это. Так вот, если выкуришь хоть одну, я заставлю тебя докурить всю эту пачку, – я вытягиваю край своего рюкзака из его укрытия, – все до единой сигареты без остановки. Она почти полная.

– Я знаю. – Он долго смотрит на меня. – Ок, принимается.

Вдруг поворачивает голову на пару градусов влево, словно прислушивается, и, велев мне:

– Выходи, – сам щелкает ручкой своей дверцы и выбирается на улицу.

Я делаю то же самое. Встаю перед машиной и смотрю на уже совершенно черное небо позади нее – оттуда доносится привлекший внимание Никиты звук. И он все нарастает, надвигается на нас, потом в небе появляется яркая точка, чуть позже – еле различимые очертания самолета, который неумолимо приближается. И всего через пару минут, оглушающе ревя двигателями и ослепляюще мерцая габаритными огнями, прямо над нами проплывает заходящий на посадку огромный многотонный лайнер. Преследующий его поток воздуха срывает с меня капюшон, разметает распущенные волосы и заставляет отступить назад. Я утыкаюсь спиной в стоящего позади Никиту. Он обхватывает меня руками, защищая от ветра, и разворачивает, позволяя увидеть хвост самолета.

– "Бритиш Эйрвейс"? – полувопросительно, полуутвердительно произношу я.

– Мхм, – подтверждает он, поставив подбородок мне на макушку.

– То есть с курением мы договорились? – уточняю я, возвращая его к прерванному разговору.

На самом деле я пыталась отвлечься от охватившего меня в его объятиях ликования, не дать ему полностью мной завладеть. Как по мне, время терять голову еще не пришло.

– Договорились.

*

– Куда поедем сегодня? – спрашивает Никита, подобрав меня на остановочном комплексе на полпути к дому.

Он освободился из универа раньше, чем рассчитывал, но к окончанию у меня уроков не успел. Когда позвонил, я уже села в автобус. Недолго думая, он велел мне выходить на ближайшей остановке и ждать его там.

– Ты выбирай, – вернула я ему инициативу. – Это же твой день рождения.

– Ну, если карт-бланш у меня, то сначала давай заедем на родительскую дачу, нужно отвезти бабушке продукты и, главное, корм для кошака. Иначе она сама ко мне явится, а бабуля у меня нрава крутого, и быть ее должником никому не пожелаю, а потом…

– К твоей бабушке? А это удобно? – перебиваю я, испытывая более чем обоснованное волнение.

Это всего лишь второе наше свидание, а я уже познакомлюсь с его родней. Пусть не с родителями, с бабушкой, но все равно как-то неловко. И, на мой взгляд, преждевременно. Мы ведь еще даже не встречаемся, по крайней мере, никакого официального вопроса или предложения, типа "будь моей девушкой", мне не поступало. Или это всё совсем не так делается? Но если это никак не обозначить, как же люди узнают, что они вместе, что они пара? В смысле, как я это узнаю?..

– А что тут может быть неудобного?

Что, вот так прямо и сказать что?

– Ну… – я мнусь, лихорадочно придумывая какую-то удобоваримую версию, чтобы не выдавать все свои мысли и сомнения насчет не полной определенности наших отношений. – Ты сам сказал, что бабушка у тебя суровая, ей может не понравиться, что ты какую-то левую девицу на дачу притащил.

– Почему левую? – он кажется оскорбленным. – Левую девицу и не притащил бы. А свою девушку взять с собой имею полное право.

– А я – твоя девушка? – спрашиваю с максимально равнодушной интонацией, но сомневаюсь, что мне удается скрыть ликование в голосе.

– Конечно, – уверенно заявляет. – У тебя ведь нет возражений?

– Н-нет.

– Я так и думал, – улыбается Никита, на кольце выбирая тот съезд, что ведет к выезду из города. – Значит, едем знакомиться с бабушкой. Зовут ее, кстати, Павла Степановна.

На дороге из бетонных плит, выложенных посреди густого, очень красивого, леса, подпрыгивая на каждом стыке, Никита замечает, что у "Форда" спустило шину. Запаска в его багажнике имеется, а вот специальный ключ, кажется, он назвал его "балонный", он найти так и не смог, хотя был уверен, что он у него есть.

– Папа, что ли, взял? – пытался решить он эту загадку.

И, позвонив отцу, выяснил, что тот действительно брал из его машины этот ключ, потому что свой оставлял рабочим на стройке, и забыл положить на место. Точнее, забыл, что он не его, и убрал "на место", к своим инструментам.

– Прикольно, – заключает Никита, положив трубку, и приступает к накачиванию спустившего колеса ручным, точнее, ножным насосом.

– А электрического насоса у тебя нет?

– Нет. Опять спасибо папе, – с некоторой издевкой произносит он, и я остерегаюсь уточнять причину. Нет и нет.

Тем более, мне даже лучше, если к его бабушке мы приедем попозже – пробудем у нее меньше времени. Несмотря на слова Никиты и греющее душу признание моего статуса, я опасаюсь этого внепланового знакомства. Будто знаю, что оно не пройдет гладко. "Задницей чувствую", как сказала бы Виолетка ("задница" – ее слово-паразит), и оказываюсь права.

В пусть не элитный, но очень приличный на мой неискушенный взгляд, закрытый коттеджный поселок, не имеющий ничего общего с дачей в ее общепринятом понимании, мы приезжаем спустя примерно час. Въехав за автоматические ворота, Никита выходит из машины и идет доставать из багажника пакеты с покупками – мы заезжали по дороге в гипермаркет. Я выходить не тороплюсь. Сижу и слушаю, как он разговаривает с бабушкой. Рассказывает, что купил, передает привет от мамы и отвечает на вопросы о своих успехах в учебе. Я надеюсь, что, выполнив все поручения, он вернется, и мы тихо-мирно уедем. Но нет.

– Кира, ты чего сидишь? Выходи, покажу тебе нашу дачу, – открывает Никита дверь с моей стороны и подает руку.

– Может, поедем уже? – я виновато улыбаюсь.

– Не выдумывай. Выходи.

Вздыхая, я выбираюсь из "Форда". Он ведет меня по свежевычищенной от снега дорожке к двухэтажному дому.

– Это у вас бабушка тут снег убирает? – вслух удивляюсь я.

Никита смеется.

– Вообще нет, если не ночуем здесь, то или я, или отец приезжаем каждое утро. Но если снег выпадает внепланово, то может и бабуля почистить. Ворчать потом будет до лета, но снег уберет.

Я вспоминаю, что уже давно хочу пить и прошу его принести мне стакан воды, он поднимается в дом. Приглашает и меня, но я отказываюсь, не желая встречаться с хозяйкой. Он выносит мне воду и, сообщив, что он все, что осталось только взять ключ – шину снова может спустить, и лучше сразу поменять ее на запаску, – идет за ним в деревянное сооружение на конце участка. Пообещав, что сразу после этого мы уедем.

– Ты Вика, да? – слышу за спиной и понимаю, что просчиталась – бабуля была не в доме. – А то что-то я тебя не узнаю.

– Нет, я не Вика, – оборачиваюсь на голос, мигом покраснев до кончиков ушей, и отчаянно желаю провалиться сквозь землю.

– Ой, совсем я что-то плохо видеть стала… – как-то чересчур по-старушечьи шамкает Павла Степановна.

Еще несколько минут назад, в разговоре с Никитой бабулин голос звучал довольно бодро, со стальными нотками. Это она, что, комедию передо мной разыгрывает?

– А кто же ты тогда? – спрашивает, подойдя ближе и прищуриваясь сильнее.

– Я – Кира, – мямлю и бросаю умоляющие взгляды на то ли сарай, то ли баню, в которой скрылся Никита. Мысленно прошу его поскорее вернуться и спасти меня от своей милейшей старушки.

– Что это за имя такое, Кира? Полное какое?

– Кира, полного нет, – еще тише лепечу я.

– А чего это ты тута делаешь, Кира, если ты не Вика?

Я не нахожу, что ответить, потому что сама себя постоянно об этом спрашиваю.

Вика, по всей видимости, была здесь частым гостем и сумела завоевать расположение бабушки Никиты. А значит, скорее всего, завоевала расположение и его родителей, и братьев. Мне нечего и мечтать, что я смогу быть ей достойной заменой. Ни в сердце Никиты, ни в кругу его семьи.

– Забудь про Вику, баб. Ее больше нет.

– Это как это нет? – ворчит старушка.

– Здесь нет, и никогда больше не будет. А если ты станешь грубить Кире, то и меня тоже здесь больше не будет. Ферштейн?

Я с ужасом наблюдаю за разворачивающимся передо мной диалогом. Безусловно, мне приятно, что Никита заступился за меня, но то, что из-за меня он сейчас ссорится с бабушкой, точно не добавит мне очков в ее глазах. И если я сразу ей чем-то не понравилась, слова Никиты только усугубят ее предубеждение против меня. Да уж, удачным первое знакомство с его семьей не назовешь.

– Хорошо, – неожиданно идет на попятную Павла Степановна и добавляет что-то по-немецки.

Сказать, что я удивлена, это сильно недооценить глубину моих эмоций.

– Если еще что-то понадобится, звони, – примирительно говорит ей внук и обнимает на прощание.

– С днем рождения! – запоздало говорит она ему, и мы уходим.

Когда садимся в машину, Никита поясняет:

– Бабуля – преподаватель немецкого. Бывший, но заслуженный.

Я понимаю, что он заметил немой вопрос в моих глазах во время их обмена репликами, и смущенно улыбаюсь.

– Ты был неоправданно груб с ней.

– Нормально, не парься. С ней лучше сразу расставить все точки над "i", потом ввести новые правила будет куда сложнее.

Я не могу с этим не согласиться.

– А теперь праздновать!

*

Мы сидим в небольшом, но очень по-семейному уютном итальянском ресторанчике. Судя по тому, что и подошедший к нам поздороваться и поблагодарить за выбор его заведения хозяин, и приветливый, немолодой уже, официант, и бальзаковского возраста дама за стойкой бара – итальянцы, весьма плохо говорящие по-русски и заметно похожие друг на друга, ресторанчик и в самом деле является их семейным бизнесом. Заказ мы уже сделали и ждем, когда нам принесут нашу еду. Есть и в самом деле уже очень хочется – в школе я обычно не обедаю. Брать с собой не люблю, а столовская еда – не самая аппетитная вещь на свете, тем более для вечно худеющей меня. Мне проще и полезнее пропустить этот прием пищи. Иногда мама сует мне в рюкзак банан или яблоко, но сегодня она в командировке, а папа, к счастью, такой ерундой не заморачивается. Ему все эти перекусы чужды. Он тоже предпочитает кушать дома, поэтому съедает плотный завтрак по утрам – это может быть даже суп – и терпит весь день до ужина, соглашаясь на работе максимум на кофе с печеньем, если по долгу службы заглянет на огонек к кому-то из своих многочисленных коллег-приятелей.

Поэтому, пожирая меню голодными глазами, я назаказывала столько, что вряд ли смогу это съесть – и салат с курицей, и лососевый стейк с картошкой, и чайник бруснично-имбирного, удивительно согревающего, чая, и еще десерт заприметила, но решила с ним не торопиться.

Чай нам принесли сразу, и им мы заполняем желудки и неловкую паузу. Пьем, избегаем смотреть друг на друга, по крайней мере, я избегаю, но и Никита тоже не нарушает молчание, хотя его неловкость становится все более плотной и осязаемой. Наконец, он говорит:

– Ты не рассказывала мне, что владеешь даром гипноза.

– Я?! – спрашиваю почти фальцетом, едва не поперхнувшись терпким чаем. – Каким таким гипнозом?

– Уже больше суток прошло, а я не выкурил ни единой сигареты. Это первые бездымные сутки за последние три года. Поэтому без гипноза явно не обошлось. Или чем там промышляют шарлатаны, предлагающие кодирование от всего? – он весело смеется.

– Ну, сутки – так себе достижение, – не разделяю я его радости. – Праздновать будем, когда хотя бы десять таких суток наберется.

– Десять? – расширяет он глаза, не переставая улыбаться, но потом добавляет с серьезной миной: – Для заядлого курильщика даже сутки, поверь мне, уже много. Именно первые дни – самые сложные в любом процессе отказа от чего бы ни было.

– Да, я знаю.

– Я ведь уже не раз пытался бросать, но меня хватало максимум до вечера. Поэтому я действительно удивлен и не понимаю, как тебе удалось.

– Это же легко, – усмехаюсь я. – Ты пытаешься заслужить одобрение понравившейся тебе девушки. Не хочешь, чтобы я думала о тебе плохо.

– Да ты еще и психолог.

– Аха, на полставки. Видишь, как тебе повезло? Я – твой самый лучший подарок в этой жизни. Можешь даже не сомневаться.

"Что я несу?" думаю про себя, но фразу упрямо договариваю и в конце её густо краснею.

– Не сомневаюсь ни секунды, – серьезно говорит он и смотрит длинно, многозначительно, без тени улыбки.

Я смущаюсь еще больше и бесконечно радуюсь пожилому официанту, принесшему наши стартеры и прервавшему нас. Никита переводит взгляд на него, и я облегченно выдыхаю.

Некоторое время мы едим и болтаем о вкусе и аутентичности блюд, не возвращаясь к скользкой теме разговора, и я рада этой передышке. Закончив с салатом и утолив свой голод, – как теперь упихать в себя еще и лосося? – я сама невольно возвращаю беседу к тому, на чем она так удачно прервалась.

– Вообще-то у меня есть для тебя настоящий подарок.

– Еще подарок? – лукаво вскидывает он бровь.

– Ну, то был подарок от жизни, а этот, куда более скромный, от меня.

– Скромный – то, что нужно, – заверяет он и, невинно хлопнув глазами с длиннющими ресницами, заявляет: – Я сам такой.

– Чтобы был не такой скромный, – я игнорирую его откровенные заигрывания, – нужно предупреждать о дне рождения заранее. Экстрасенсорикой я не обладаю, хоть ты и считаешь, что владею гипнозом. В общем, вот.

Я достаю из рюкзака футляр с ручкой известного бренда, которую купила сегодня в ближайшем к школе Торговом центре. Успела до встречи с Никитой, но не успела завернуть в подарочную бумагу. У них такой услуги не оказалось, и я купила лист, собираясь упаковать подарок дома самостоятельно. Но футляр и так выглядит солидно и вполне подарочно, я не сильно переживаю из-за этого. А вот понравится или нет мой выбор, беспокоюсь. Но Никита, кажется очень довольным. Долго разглядывает ручку, с лица его не сходит улыбка, и он беспрестанно меня благодарит. Мне даже приходится его прервать, и он смеется.

– Нет, правда, спасибо. Ты угадала. Но, если честно, заморачивалась зря, лучший подарок ты мне уже сделала.

– Это какой?

– Согласилась встретиться со мной, – он вновь посерьезнел.

– А ты, правда, сомневался, что я соглашусь? – решаюсь я спросить, раз уж у нас вечер откровений.

– Конечно, иначе не стал бы врать.

– Да, врать не стоило, – я тоже предельно честна, – это избавило бы меня от нескольких неприятных часов.

"И еще одной бессонной ночи", добавляю, но только мысленно.

– Что стало причиной? – его серые, с желтоватой окантовкой, глаза смотрят прямо мне в душу, и я не могу не ответить.

– Рухнувшая надежда, – я считаю, что сказала достаточно, но он ждет продолжения, и я нехотя заканчиваю: – на то, что тебе интересна я сама.

Он опускает глаза, пряча от меня их ликующий блеск, но потом снова поднимает взгляд на меня.

– Я же говорил, что ручка лишняя, ты и так завалила меня подарками.

От его слов и счастливой улыбки во мне поднимается такая восторженная, такая несокрушимая радость, что я еле сдерживаюсь, чтобы не завизжать.

Мы снова очень долго смотрим друг на друга, улыбаясь губами и сияющими глазами, но сейчас в этом обмене взглядами нет ни капли неловкости.

Когда нам приносят вторые блюда, мы, наконец, разрываем контакт.

– Ешь, и пойдем отсюда, – говорит Никита. – Есть еще кое-что, чем я хотел бы заняться этим вечером.

15 То самое чувство: Счастье

– Привет, подруга, – произносит, запыхавшись, догнавшая меня на пробежке Лелька.

– Привет, – не успев ответить, слышу с другой стороны и, обернувшись, с удивлением обнаруживаю и Альку, одетую по-спортивному.

– Ты тоже в бегуньи записалась? – голос не скрывает, насколько я поражена ее появлением.

– Приходится, – ворчит гоу-гоуша, – на Анькиных харчах совсем расплывусь и выгонят меня с работы.

– Так ты и сама уйдешь, как диплом получишь.

– До диплома еще полтора года, – отмахивается она, – но речь не обо мне. У тебя, я смотрю, новый парень появился.

– Засекли уже, – вздыхаю я, забыв про правильное дыхание, – или донесли?

– Так вы, вроде, не прячетесь.

– Не прячемся. Но, вроде, и не светимся особо.

– Ну, соседка, тут светись, не светись, но если тебя каждый вечер увозят и привозят, по-любому это не останется незамеченным.

– Тем более если встречаетесь вы аккурат под нашими окнами, – смеясь, добавляет Лелька.

Это правда. Чтобы не соваться каждый раз в наш закрытый двор, я попросила Никиту подъезжать с внешней стороны дома, там проезд открыт для всех желающих, а мне всего-то и нужно – выйти из подъезда и завернуть за угол дома. И получается, что девчонкам из их двушки, все окна которой выходят в противоположную от двора сторону, наше место встречи видно наилучшим образом. Если озадачиться выглядыванием вниз с седьмого этажа. Но во время курения на балконе чем еще заниматься?

– Колись, что это за парень? Не тот самый Миша, дружок Дэна?

– Нет, – радуюсь я возможности дать короткий, ничего не объясняющий, ответ, робко надеясь, что им они удовлетворятся.

– Ты чего, литтл систер? – возмущается Алька. – Этот парень приезжает на "Форде", а у Михаила, если, не ошибаюсь, "Вольво".

– Не ошибаешься, – подтверждаю, удивляясь тому, что она помнит такую ерунду.

– Так что это за парень? И что случилось с Дэном? Да не беги ты, давай отдохнем.

Она останавливается, и мне тоже приходится прекратить бег, хотя делать этого ужасно не хочется – тогда допроса не избежать. Я пытаюсь отнекаться, сослаться на ограниченность во времени и необходимости закончить пробежку – уже совсем скоро пробный экзамен по физре. Но они не внимают – "Быстро расскажи и побежим".

– Это Никита, парень Вики.

– Твоей одноклассницы? – Я киваю. – А к тебе он зачем таскается с такой регулярностью?

– Мы встречаемся, – я чувствую, что щеки буквально пылают, перекрывая румянец, появившийся от морозного воздуха и преодоленной пары километров.

– С парнем подруги? Интересное кино! – от любимой фразочки Альки в мой адрес я уже чешусь.

– Он – бывший парень, она сама от него ушла, – слышу раздражение в своем голосе и виновато улыбаюсь, стремясь смягчить нечаянную резкость.

– И он сразу метнулся к тебе? Красава, парень, зря времени не теряет.

По цвету мое лицо сейчас наверняка напоминает спелый гранат.

– А ты откуда, вообще, его знаешь? – Лелька замечает мое состояние и пытается сместить акцент разговора.

Я ей благодарна за поддержку.

– Я за Вику на продленке оставалась, и он меня подвез домой, чтобы я к репетше успела. Мы еще тогда Парламент тебе покупали, – вспомнив, говорю я Альке, она понимающе кивает. – И потом приезжал забрать ее от меня, когда она с отцом поругалась и ночевала у нас.

Девчонки некоторое время молчат.

– Если честно, ничего не понимаю, – говорит Алька. – Что он мог на тебя запасть, это ясно, даже очевидно, но почему тогда сразу не попрощался с Викой и не замутил с тобой, а ждал, когда она сама его кинет? Очень странно.

Я могу лишь пожать плечами, но, в принципе, мне и странным это не кажется. Мне как раз странно, а ничуть не очевидно, что он вообще на меня "запал". Где я и где Вика?

– И что, она его послала, и он…

– И он попросил у нее мой телефон, – отвечаю еле слышно.

– Даже так? Оч-чень-оч-чень интересное кино.

– Прекрати, Аль! – все же не выдерживаю я.

– Нет, ну правда! Я думала, что у меня веселая и насыщенная жизнь, но куда там мне до твоей Санта-Барбары.

– Можно подумать, ты застала Санта-Барбару, – усмехаюсь против воли.

– Ну, не застала, но наслышана. Короче, твой Никита не промах. И давно вы встречаетесь?

– Неделю.

– И что делаете каждый день? – Уже не только я, но и Лелька смотрит на старшую из нас с укоризной. – Ну а че? Мне, правда, интересно. Целовались хоть?

Кажется, я краснею еще сильнее, хотя куда уж больше? Вся имеющася во мне кровь и так сосредоточилась у моего лица, а не циркулирует по всему телу на протяжении всего разговора. До ног она вообще не доходит, несмотря на то, что они только что неплохо потрудились. И я не придумываю ничего лучше, чем снова начать бежать. Это, конечно, не сильно помешает им и дальше меня доставать, но так я хотя бы демонстрирую нежелание продолжать разговор и, может, хоть сейчас они отстанут. Собирались бегать – бегайте, а расспросы оставьте на потом.

Но самой мне избавиться от мыслей, навеянных вопросом Альки, не удается. Я бегу, переставляю ноги, работаю руками и дышу чисто механически, а в голове кружатся обрывочные, но яркие кадры воспоминаний каждой нашей встречи.

Тогда после ресторана мы отправились в расположенный в подвальном помещении тир, где я под чутким руководством Никиты училась стрелять по пивным банкам. Из пневматической винтовки. Он меня хвалил, совершенно, кстати, незаслуженно, потому что попала я примерно по двум банкам из десяти. И этого успеха я добилась при расстреливании первой своей обоймы из десяти пулек. С последней пулькой закончились у меня и силы на то, чтобы каждый раз перезаряжать винтовку – стучать по стволу, чтобы он переломился, прикладывать недюжинные усилия, чтобы взвести его до щелчка, открывая патронопреемник, а после помещения в него пульки обратным ударом возвращать ствол на место. Поэтому для последующих выстрелов винтовку для меня заряжать пришлось Никите. Но это мне не особенно помогло, потому что руки устали так, что нормально прицеливаться я уже не могла, и не попала с тех пор ни разу. Все внимание уходило не на точность, а на то, чтобы удержать винтовку – она постоянно сыпалась из моих рук. Так что полноценно насладиться стрельбой у меня не получилось, хотя сам процесс понравился ужасно, и я честно призналась, что с удовольствием повторю опыт.

– Договорились. Только в следующий раз заряжать для тебя винтовку сразу буду я. Тебе стоило сказать, что эти действия тебе не под силу.

Мне оставалось лишь смущенно улыбнуться. Это глупо, но как-то сразу расписываться в своей немощности не хотелось.

Сам Никита дострелял все купленные наборы патронов, попав двадцать пять из двадцати пяти и выиграв для меня большого плюшевого зайца, которого мы сразу назвали Крольча. У меня был на то свой интерес.

– Повтори еще раз, – попросила я.

– Крольч-ча, – сказал он неуверенно, а я захлопала в ладоши. Он прищурился: – Эт ч-чё?

– Ты очень необычно говоришь букву "ч", ты ее словно удваиваешь, и мне нравится этот звук.

Про то, что у меня от него мурашки размером с бегемота, я уточнять не стала.

– Шепелявлю на "че"? – недоверчиво, но с улыбкой переспросил он. – Первый раз такое слышу. И вообще, и применительно к себе. Надо будет последить за собой.

– Последи, но почаще говори слова с буквой "ч".

Он так странно посмотрел на меня, а поздно вечером прислал голосовое сообщение:

"Чубчик, чепчик, чукча, чучело, а еще чашка, чайник и печенье. Больше чёт слова на "че" не вспоминаются.

В следующий раз обещаю вооружиться словарем. Спасибо за этот день. Лучший день рождения в моей жизни. Честно.

Крольче привет или лучше чао, ну а тебе – покочи ночи"

Надев наушники, я прослушала запись раз сто, и так и уснула, в обнимку с телефоном и Крольчей.

На следующий день мы гуляли в небольшом парке с моделью военного самолета на высоком постаменте. Я была в этом парке впервые. Зимой, с голыми деревьями и валунами грязного подтаявшего снега, обрамлявшего дорожки, местами со следами недвусмысленного внимания к ним четвероногих друзей, он выглядел не очень привлекательно, но я все равно была там счастлива.

Взявшись за руки, мы бродили по аллеям, сидели на скамейках и разговаривали, даже, скорее, выговаривались друг другу. Я спрашивала его об учебе в Англии, он меня – почему решила связать жизнь с "ментовкой". Рассказывали о музыке, которую слушаем, фильмах, которые смотрим, книгах, которые читаем. О мечтах и планах на будущее. Мне было легко и спокойно, я словно общалась с подружкой, а не с парнем. На свиданиях с Дэном я чувствовала себя совершенно иначе, тряслась, как на вершине вулкана. Или, скорее, как кролик перед удавом. Постоянно что-то не то говорила, или, наоборот, напряженно молчала, не зная, что сказать. Все время дергалась, ждала чего-то, замирая то ли от страха, то ли от предвкушения. Опасалась, что он что-то сделает. Или не сделает…

С Никитой я чувствовала себя уверенной и защищенной. Когда я начинала вздрагивать от холода, он усаживал меня спиной к себе и обнимал, укутав в полы своего пальто. И я согревалась. Одно из таких объятий и переросло в наш первый поцелуй, о котором так бесцеремонно спросила Алька. Я даже не поняла, как это произошло. Просто он вдруг наклонился ко мне и коснулся губами моих губ. Так просто и нежно. Отстранился, посмотрел на меня и поцеловал еще раз. Так трепетно и чувственно. И еще. На этот раз задержавшись на моих губах и требуя большего. Так естественно, что я даже не успела испугаться и, как обычно, подумать, что мне надо бежать, иначе он узнает о моей неискушенности на почве поцелуев. Мои губы сами собой приоткрылись ему навстречу, и поцелуй закружил меня, увлек, вознес на девятое небо. Или то были облака?..

Я забыла обо всем – и что не умею целоваться, и что боюсь, и что стесняюсь делать это в общественном месте на глазах у всех. В голове не было ни единой мысли, ни капли страха, ни толики сомнения, лишь наслаждение, упоение моментом. Только здесь и сейчас. Только я и он. И только наш первый, волнующий, крышесносный поцелуй.

Потом этих поцелуев было еще много. И таких же невинных, и более жарких, глубоких, лишающих чувств и сбивающих дыхание. Когда, оторвавшись друг от друга, мы еще долгое время не могли отдышаться. И снова стремились навстречу друг другу. Мы целовались везде – и в машине, и в подъезде, и просто на улице. И меня не беспокоило, что кто-то может нас увидеть, хотя скажи мне это кто-то всего пару дней назад, я бы ни за что не поверила. Большей трусихи, чем я, невозможно представить.

Но когда я с Никитой, вся моя зажатость, скованность и неуверенность куда-то улетучиваются. С ним мне хорошо и надежно. С ним я по-настоящему счастлива.

16 То самое чувство: Сомнение

После будоражащего фильма о техногенных катастрофах, просмотренного на уроке ОБЖ, мы с Виолеттой, переходя в класс МХК, оживленно делимся впечатлениями об увиденных подробностях аварии на Фукусиме. Она задела нас сильнее остальных изученных радиационных катастроф, потому что о ней мы еще совсем недавно сами слышали в новостях, она была, можно сказать, нашей современницей. Оттого казалась наиболее реальной и страшной. А заходя в кабинет культуры, обнаруживаем за нашей партой невозмутимую Викторию, на первые уроки по не сказать чтобы регулярной, но не такой уж и редкой традиции, не явившуюся.

– Опять проспала? – спрашиваю, занимая свое место рядом.

Виолетта кидает свою сумку на стул за партой позади меня и усаживается на эту же парту поближе к нам.

– Проспишь тут… – раздраженно ворчит блондинка. Она явно не в духе.

– Что стало причиной на этот раз? – язвительно интересуется девочка с фиолетовыми волосами.

Я обычно спрашиваю помягче, но Обуховой пофиг на политесы.

Однако Вика-клубника не замечает беззлобного сарказма, она сосредоточена на чем-то своем, и наши слова ее не задевают.

– С Владиком опять поссорились. Теперь окончательно.

Виолетта усмехается, а я забываю, как дышать. И сердце на секунду перестает биться, чтобы в следующую затикать подобно таймеру на активированной бомбе.

– Ты ж всем своим Владикозаменителям отставку дала, – напоминает ей Виолетта. – Совсем недавно. Теперь нового будешь искать?

– Вот именно! Я ради него от Никиты отказалась, а он…

Что он, она недоговаривает, а мое расшалившееся было сердцебиение резко замедляется, и я чувствую, как холодеют и немеют конечности. В ногах такая слабость, что если бы я стояла, наверняка бы грохнулась на стул или сразу на пол.

– Короче, я ему позвонила и сказала, что совершила ошибку, что была полной дурой, что передумала… Короче, много чего наговорила, но главное – что хочу к нему вернуться.

– Кому позвонила? – не понимает Виолетта.

А я не сомневаюсь, чье имя сейчас услышу, и не хочу, чтобы она продолжала.

– Никите, конечно, – как о чем-то само собой разумеющемся сообщает Виктория.

Внутри у меня расползается вечная мерзлота. Дышать тяжело, да и как будто не нужно. Странно, но я словно не удивлена, я как будто чего-то подобного все это время и ждала. Мое счастье было слишком ярким, слишком невероятным, слишком сказочным, чтобы не обернуться полной катастрофой. Вроде тех, что мы только что отсмотрели на ОБЖ. Вика, конечно, не так же токсична, как они, но так же неизбежна. Против нее и тех отношений, что связывали ее с Никитой столько лет, у меня точно нет ни единого шанса.

– …но он сказал "поздняк метаться", – заканчивает она фразу.

Я поражена, но облегчения не чувствую – слишком велико испытываемое напряжение, и меня мучает один вопрос.

– Когда звонила? – с трудом выдавливаю я из себя.

– Вчера вечером, – моего замороженного состояния она даже не замечает, переживая о своем. – Нет, ты прикинь! Неделю назад еще за мной бегал, а сейчас и думать забыл.

– Что-то я не пойму… – медленно произносит Виолетта, переводя взгляд с меня на Вику.

От ее взгляда, видимо, не укрылись резкие перемены во мне. Я стараюсь вернуть себе нормальный вид – отворачиваюсь, встряхиваю волосами, пальцами разглаживаю длинную челку. Но не могу отмахнуться от назойливо зудящей в голове мысли, что утром Никита ни словом не обмолвился о звонке бывшей девушки. Сегодня он ехал с дачи и привез меня в школу, мы находились вместе в машине почти час, у него было полно времени рассказать мне о Викиной просьбе. Но он промолчал. Я не знала, как это расценивать.

– В смысле ты не поймешь? Ты не знаешь, что Кирка встречается с Никитой? – громко удивляется Вика, будто намеревается оповестить об этом всех одноклассников.

Я вспыхиваю, как китайский фонарик, и нервно оглядываюсь. Но, к счастью, это обеденная перемена, и в классе, кроме нас, только Ромка с Димычем на задней парте первого ряда. Оба уткнулись в свои гаджеты и отгородились от окружающего мира беспроводными наушниками. Им точно нет никакого дела до разворачивающейся перед ними драмы. Викин вопль они даже не услышали.

– Оба-на, – тихо выдыхает подруга.

Я избегаю ее взгляда. Я, честно, думала, что она уже все знает – если Вика в курсе чего-то, обычно об этом становится известно всем.

– Сильно ты его зацепила, если он от меня отказался, – уставившись на меня, резюмирует любимица Никитиной бабушки.

– Вик, ты считаешь, это нормально? – все так же тихо спрашивает Виолетта.

– Почему бы и нет? – вскидывает голову Свяжина, но потом виновато добавляет: – Я думала, что он все еще влюблен в меня, и что так всем будет лучше. И Кире – в первую очередь. Прости, Кирыч.

Я вымученно улыбаюсь ей и киваю болванчиком. Хватаюсь за рюкзак и развиваю бурную деятельность по перебиранию тетрадей, надеясь избежать продолжения ужасного разговора.

В класс начинают стекаться одноклассники и от внимания некоторых из них – девчонок, конечно же – не укрывается напряженность среди нашей дружной троицы. Они поглядывают на нас с подозрением и перешептываются между собой. Я мысленно проклинаю длинную перемену и одновременно молюсь о спасительном звонке.

И он, наконец, звенит, избавляя меня от всеобщего пристального внимания. Чего я точно не жажду, так это стать героиней школьных сплетен, у меня другие планы на жизнь.

Как только раздается звонок с последнего урока на сегодня, я первой срываюсь с места и почти бегом покидаю класс. Хватит с меня их взглядов – и виноватых, и понимающих, и сочувствующих. Мне нужна передышка. Хотя бы до завтра. Но еще лучше до понедельника, но это невыполнимо, учитывая, что сегодня только четверг.

Одеваясь в гардеробе и покидая школу, я стараюсь успокоиться, чтобы не показать Никите – сегодня он впервые встречает меня возле школы, – что я расстроена. И, кажется, мне это даже удается.

– Привет! – улыбается он, когда я иду к нему, и целует, когда я приближаюсь. – Можем ехать?

– Аха, – я киваю и сажусь в машину.

Пока он обходит ее, чтобы сесть за руль, я, не отрываясь, смотрю на входную дверь школы, проверяя, не появится ли на крыльце Вика. Но нет.

– Куда поедем? – спрашиваю, хотя хочется мне спросить совсем о другом.

Но не начинать же с избитой, заезженной сериалами и прочими драмами главных российских телеканалов, фразы "Ты ничего не хочешь мне сказать?", опускаться до такого я не готова.

В дороге он сосредоточен на управлении "Фордом", и я могу наблюдать за ним. Ищу какие-нибудь намеки в его поведении, выражении лица, указывающие на то, что он что-то скрывает от меня. И не нахожу. Да и глупо было на это рассчитывать. Что, интересно, я ожидала увидеть – бегущую красными буквами строку на его открытом лбу? Ну как можно быть такой наивной? И глупой.

*

Мы заезжаем к нему домой, где он поднимается в квартиру – я остаюсь сидеть в машине, – переодевается из костюма, в котором посещает универ, в джинсы и короткую стеганую куртку, а потом едем в Торговый центр.

Не торопясь, обедаем на фудкорте, а я жду, что вот сейчас он мне всё расскажет. Но он молчит. Допиваем чай и идем на этаж мужской одежды – ему нужен новыйремень.

– Кира, у тебя все нормально? – спрашивает он, повернувшись ко мне лицом, когда мы едем на эскалаторе вниз. – Ты какая-то не такая. Чересчур задумчивая, нет?

– Нет, ничего, все в порядке, – я делаю над собой усилие и улыбаюсь.

Кажется, получается у меня неплохо, потому что он отворачивается и больше подобных вопросов не задает, и подозрительных взглядов в мою сторону не бросает.

Ремень он выбирает достаточно быстро, чему я несказанно радуюсь: шоппинг – это совсем не моё. Походы за обновками для подруги Юльки всегда были для меня наихудшей из пыток. Я устаю уже на третьем бутике и плюхаюсь на первый попавшийся пуфик, томительно ожидая, когда же уже можно будет уйти. За покупками для себя я люблю ходить с мамой. У нее отличный вкус, и мы всегда быстро определяемся с выбором. С Юлькой же или с Алисой шоппинг неизменно заканчивается ссорами и спорами, что мне идет, что мне стоит носить и прочая мозговыносительная ерунда. В итоге я ухожу злая и с пустыми руками.

Учитывая педантичность и некоторую занудность Никиты, которую я успела в нем заприметить, я опасалась, что меня ожидает примерно то же, что и с перфекционисткой Юлькой, и еще сильнее опасалась, что он станет спрашивать моего совета. Я в женских-то шмотках не разбираюсь, а уж в мужских тем более. Но он выбрал сам, и лишь уже по пути на кассу поинтересовался у меня, нравится ли? Я отвечаю кивком.

Решив оставить машину на паркинге ТЦ, мы идем прогуляться по сумеречному городу. Я люблю свой город, особенно зимним вечером, подцвеченный огнями и фарами машин, но сегодня мне не до его красот. Чудесный вечер мне отравляют мысли о том, что Никита так и не говорит мне об их с Викой разговоре.

Мы успеваем прошагать пару кварталов, когда он вдруг останавливается передо мной и говорит:

– Кир, ну серьезно. Что не так? Ты весь вечер как не со мной.

– Ничего.

– Неправда. Отвечаешь односложно, улыбаешься через силу, в мою сторону даже не смотришь. Что случилось?

– Ничего.

Даже одно это слово дается мне с трудом. За длительное время молчания снова проявилось это мое бесячее бультерьерское свойство – челюсти словно замкнуло, и что-либо говорить невыносимо трудно, практически невозможно.

– Это я уже слышал. Ты поэтому молчишь вот уже час? Из-за "ничего"?

– Нет, – с силой разлепляю я губы. – И я не молчу.

Я пытаюсь обойти его и идти дальше, но он меня не пускает.

– Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что произошло.

– Все нормально.

Я хочу еще что-нибудь добавить. Типа "правда, нормально", "не волнуйся", "я в порядке", да что угодно, лишь бы убедить его, что я действительно в норме, и ему не из-за чего беспокоиться.

Я не хочу начинать этот разговор и не хочу его продолжать. Не хочу признаваться в том, что меня на самом деле беспокоит, что весь этот день я жду, когда он скажет мне о звонке Вики, расскажет свою версию. Да, от нее я знаю, что он не принял ее предложение, не повелся на заверения в любви и совершенной ошибки. Но это ее слова, а мне хотелось бы услышать это от него.

Но сейчас и это уже не так важно. Я перегорела, или одумалась, или… не знаю. Но сейчас я куда сильнее чувствую стыд за то, что так веду себя с ним, чем обиду за его скрытность.

Хочу лишь, чтобы он перестал задавать вопросы, а для этого нужно суметь сказать что-то большее, чем пресловутое "ничего". Но я не могу произнести больше ни слова.

И злюсь на себя, что допустила включение этой своей дурацкой особенности, что дообижалась, домолчалась до этой стадии, до искусственной немоты. Я бы и рада ее отключить, да не умею.

– Второй ответ в рейтинге моих самых любимых, – его голос сочится цинизмом.

Теперь он тоже злится.

Держит меня за плечи и изучающим, испытующим взглядом смотрит в глаза, я их не отвожу, отвечаю со всей прямотой, надеюсь убедить его хотя бы взглядом. Потому что обида уже и в самом деле начинает из меня выходить, отпускать, но на то, чтобы я снова могла говорить, чтобы расслабились челюстные мышцы, нужно еще немного времени.

Вот как ему это объяснить?

Он ждет, долго ждет, напряжение между нами буквально искрит. Никита все же не выдерживает и нарушает обоюдное молчание:

– Что я сделал или сказал не так?

– Ничего.

Я понимаю, как это звучит, и сама себя за это "ничего" ненавижу, но ведь это правда. Сейчас я говорю искренне.

Он действительно ничего такого не сделал, и ничего не сказал. Вообще ничего не сказал. Но, может, и не должен был. Я уже не знаю, как было бы правильно. Может, зря я всего этого напридумывала и сама – как обычно – себя накрутила и обиделась.

Блин, ну почему я девочка-такая-девочка, когда это совсем не нужно?!

Я вижу, что Никита начинает закипать, теряя последнее терпение. Он поворачивается, чтобы продолжить движение, но теперь уже я останавливаю его и, медленно, практически выцеживая каждое слово, признаюсь, что меня мучает.

Он с глухим стоном запрокидывает голову назад.

– Вика рассказала, что звонила мне? И что?

– Сам ты не сказал мне этого!

– А зачем? Это важно? – я вижу, что он реально не понимает и пытаюсь объяснить.

– Тебе звонит бывшая девушка и просит вернуться, – с каждым произнесенным словом говорить всё легче.

Я физически чувствую, как расслабляюсь и скидываю с себя эту глупую немоту. Видимо, старый добрый "клин" работает и тут.

– Как это может быть не важно?

– А она не сказала, что я ей ответил?

– Сказала.

– И..? Ты хотела услышать это от меня?

– И да, и… вообще. Сегодня ты говоришь "поздняк", а завтра можешь передумать.

– И почему я должен передумать?

Меня начинает утомлять этот пинг-понг вопрос-ответ-новый вопрос. И злит необходимость объяснять очевидные, на мой взгляд, вещи.

"Потому что Вика классная, тощая как модель, блондинка, и опыта с парнями у нее в сто раз больше. Будь я сама парнем, и не задумалась бы, кого выбрать" – это то, что думаю я. Но и то, что никогда ему не скажу.

Что касается последней фразы, то однажды я ее уже произнесла, и пожалела об этом. Никита вряд ли скажет мне что-то подобное, но проверять я не стану.

На то, чтобы сформулировать другой ответ на его вопрос, мне нужно время. Он терпеливо ждет.

– Ну… – мнусь я, избегая его взгляда, – старые чувства нахлынут, первая любовь и все такое…

Он усмехается и, шагнув ближе, берет меня за подбородок.

– "Все такое" – это не про меня. Ты можешь не переживать насчет Вики. Никогда больше не переживать из-за нее. Я не стал тебе рассказывать о ее звонке не потому что это какой-то важный секрет, а потому что ни Вика, ни ее звонки меня никак не трогают. А тебе эта информация могла не понравиться, и я не хотел тебя расстраивать. Просто не из-за чего. Совсем. Это понятно?

Я завороженно киваю. Так много слов подряд, таким убежденным тоном я от него еще не слышала. Он не большой любитель поболтать. А сейчас ему, похоже, еще было, что мне сказать.

– Я давно устал от тех отношений и бросил бы Вику сам не сегодня, так завтра, но мне повезло – она сделала это первой. И это было лучшее, что она сделала для меня за два года.

– А почему…

– Не люблю объяснений, – не дает он мне закончить вопрос. – И как-то даже лень было начинать разговор. Не хотел ничего менять. Нельзя сказать, что меня устраивали эти отношения, но они меня не напрягали. Мы виделись не так уж часто, а наличие постоянной девушки обеспечивает некоторые плюшки.

От этих слов я моментально краснею. Он смеется.

– Не те, что ты подумала, но мне нравится ход твоих мыслей.

Я тоже смеюсь, но краснею еще больше. Ни о чем не спрашиваю, однако он отвечает на мой немой вопрос.

– Плюшки типа появление со мной на официальных мероприятиях, студенческих тусовках и семейных праздниках. Братья всегда приходят на них с девушками, и одному на них тоскливо.

– Наверное, – из вежливости соглашаюсь я.

– А еще покупка подарков маме и бабушке на большие праздники. Так приятно спихнуть с себя эту обязанность, ты не представляешь.

– Теперь ты планируешь спихнуть ее на меня? – хочу спросить с видимой серьезностью, но попытку проваливаю и прыскаю от смеха.

– Ммм, было бы неплохо.

Он наклоняется к моему лицу и, прислонившись прохладным носом к моему лбу, скрещивает руки у меня за спиной. Я вдыхаю его потрясающий, головокружительный запах и едва сдерживаю стон разочарования, когда он отстраняется. Снова заглядывает мне в глаза.

– И чтобы раз и навсегда закрыть эту тему – я не приемлю возврата в прошлое. Придерживаюсь принципа, что в одну реку дважды войти нельзя. Если люди расстаются, то уже навсегда. Никаких склеенных чашек, вторых шансов, вернувшихся чувств. То, что умирает, уже не никогда не получит новой жизни, не воскреснет.

– Но подожди, бывают же ситуации, когда люди расходятся, а потом воссоединяются.

– Не бывает. Это сказки, а я реалист. Все, что можно спасти, нужно спасать. Цепляться из последних сил. Если есть чувства, и они сильны, за них нужно бороться. Если же люди принимают решение разойтись, дороги назад нет. Потому что это значит, что спасать им уже нечего. Как и мне с Викой нечего склеивать. Ферштейн?

Я смеюсь и киваю.

– Вопрос закрыт?

– Закрыт.

– Точно? Больше никаких сомнений и обид из-за нее?

– Никаких, – для убедительности я активно мотаю головой.

– И, пожалуйста, что бы ни случилось, что бы я ни сделал или, наоборот, – говори со мной.

– Да, я знаю, просто…

– Просто говори.

Я еще раз – в сто пятнадцатый – киваю и, привстав на цыпочки, делаю то, что мне хотелось весь вечер. Целую своего парня. Уже не Викиного бывшего, а самого настоящего моего. И никаким Викам я его без боя не отдам!

17 То самое чувство: Принятие

– Как-то раз я подвозил Вику до клуба. Ты была с ней? – спрашивает меня Никита как бы между прочим, когда мы возвращаемся с его дачи.

Невзлюбившей меня с первого взгляда бабушки в этот раз там, к счастью, не оказалось, и визит прошел без инцидентов. Я прогулялась и по придомовой территории, куда позволили зайти расчищенные дорожки, и заглянула в современного облика баню, и, сняв обувь в прихожей, прошлась по огромному двухэтажному коттеджу.

Комнат в нем, исключая просторную гостиную с камином и вторым светом, я насчитала шесть – сразу видно, что строился он для проживания большой семьи. Я уже знала, что кроме родителей и бабушки семья Никиты насчитывала еще двух старших братьев. Самый старший, Алексей, уже был женат и имел ребенка, девочку четырех лет. Судя по тому, с какой теплотой и нежностью Никита о ней говорил, она была его любимицей. Второй сын семейства Беловых, Илья, хоть и живет сейчас где-то в пригороде Лондона, домой наведывается часто и как раз предпочитает обитать за городом. И в России у него любимая девушка, которая во время его приездов, конечно же, живет на даче вместе с ним. В общем, большой дом этой семье точно необходим.

– В какой раз? – зачем-то задаю я уточняющий вопрос, точно зная, что он имеет в виду тот единственный раз, когда я действительно была с Викой.

И познакомилась с Дэном.

– Ты так часто ходишь по клубам? – приподнимает он аккуратную, словно профессионально подвыщипанную, бровь.

Я улыбаюсь и заливаюсь легким румянцем. Но не его встречный вопрос на мой встречный вопрос становится причиной моего смущения, а вялая попытка отсрочить вопрос куда более неудобный. Я не сомневаюсь, что речь пойдет именно об этом.

– Просто думаю, ты не один раз подвозил Вику, – придумываю я, как выкрутиться.

– Ну не один, но, может, два-три, не больше. Обычно она обходилась без моей помощи. – Я тоже играю бровями, но демонстрирую ими не удивление, а недоверчивость, и он признается с ухмылкой: – Ну хорошо, я технично сливался.

– А в тот раз почему не слился?

– Надеялся увидеть тебя.

– Ммм… – мычу все с тем же выражением недоверия на лице.

– Не ммм, а надеялся. Так-то я и возле твоего дома пару раз тебя караулил, раз уж ты выводишь меня на чистую воду.

– В смысле караулил? – пораженная услышанным, я даже подаюсь чуть вперед.

– Ну, пытался подстроить случайную встречу, – избегая моего взгляда, он сосредоточенно смотрит на дорогу, и мне приходится довольствоваться его профилем.

Не греческим, но оттого не менее красивым.

По слегка порозовевшей коже щеки и кончику уха я вижу, что он тоже смущен, и признание дается ему нелегко, что, вроде как, говорит в пользу его искренности, но все равно не могу в это поверить. О чем и заявляю в достаточно грубой форме:

– Ты врешь!

Он мотает головой без тени улыбки.

И все равно это не правда. Не может быть правдой. Неа! Пусть даже не думает, что я поверю в эту сказочку. Парни так не делают, для них такой уровень романтики запределен. Вот себя я вполне могла представить караулящей его если не у дома, то возле университета точно – типа мимо проходила. Не просто так, конечно, но если бы мы, например, поссорились, и мне захотелось помириться, но чтобы это не выглядело, будто это я первая иду ему навстречу.

После одного из свиданий с Дэном, когда он в очередной раз пропал, у меня была такая мысль – "пройти мимо" его техноцентра. Но я быстро от нее отказалась – тот район непригоден ни для пеших прогулок, ни для "случайно забрела", ни для других каких важных дел девушки вроде меня. Поэтому Дэн сразу бы раскусил мои истинные намерения. А этого мне совершенно не хотелось, так что идея была забракована, не успев как следует укорениться во мне.

А однажды я пыталась позвонить ему с телефона жены маминого брата, которую мы с сестрой в шутку зовем тетей Евой, хотя она старше меня всего на пять лет. Но ей, кажется, даже нравится быть тётей в свои 23 года – она любит иногда включить взрослую и начинает учить нас жизни, и не только.

Идея позвонить Дэну была самой дурацкой из всех, что когда-либо приходили мне в голову, и я пожалела о ней, едва набрав номер. Ну вот зачем я это затевала, на что рассчитывала? На звонок Дэн, к счастью, не ответил, после второго гудка сработал автоответчик, и дрожащими руками я сразу прервала вызов. И только тогда поняла, что даже не придумала заранее, что скажу. Начать разговаривать от своего имени имело бы какой-то крохотный смысл, если бы на мои звонки Дэн не отвечал. Тогда еще было бы логично набрать его с чужого номера. Но я даже ни разу не пробовала позвонить ему сама, и твердой уверенности, что он не хочет или не станет говорить со мной, у меня не было. А притвориться кем-то другим и заговорить измененным голосом – это если получится его изменить – нужно для чего-то. Но никакой конкретной цели у меня не было. Вообще никакой. Просто глупый порыв, внезапно посетившая мысль, и вот я уже держу в руках Евин айфон. До сих пор стыдно об этом вспоминать.

– Но ты так и не ответила, была ли в тот вечер с Викой, – прерывает мои воспоминания и одновременно уводит разговор от себя настойчивый голос Никиты.

– Если это тот вечер, о котором я думаю, то да, была. Она передавала мне от тебя привет.

– И как, поход был удачным? – задавая вопрос, он не смотрит на меня, но по напряженному голосу я понимаю, что ответ очень его интересует.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я помню, что целью вашего визита в клуб было подцепить для тебя парня, – наконец, добирается он до главного.

Мысленно я прикрываю глаза – до последнего надеялась, что Вика преувеличила степень своей откровенности с ним. Хотя для нее, конечно, было куда безопаснее перевести стрелки на меня, чем давать своему парню лишний повод для подозрений.

Пауза затягивается, а я все еще не решила, сказать ему правду или лучше соврать. В самом факте знакомства с кем-то нет ничего плохого, тем более ничего серьезного из него не получилось, однако то, что он вообще помнит об этом и поднял сейчас эту тему, не может не настораживать. Я пытаюсь угадать, какой ответ будет правильным.

– Так все прошло удачно или нет?

– Смотря, что считать удачей, – все же произношу я.

– Расшифруй.

– Парня для меня мы подцепили, поставленной Викой цели достигли, – отвечаю честно и смеюсь, пытаясь перевести всё сказанное в шутку, – но зря – дальше пары свиданий наше знакомство не продлилось.

– Почему?

Он мой смех не поддерживает. Паркует машину во дворе многоэтажки в незнакомом районе и всем телом поворачивается ко мне, ожидая ответа.

Я чуть нервно пожимаю плечами.

– Не знаю. Почему обычно люди не сходятся – не сошлись характерами, не нашли общих тем, точек соприкосновения…

– Точек соприкосновения вроде этой? – он неожиданно наклоняется и, легко коснувшись моих губ своими, откидывается обратно спиной к дверце.

– И этой тоже, – тихо и заторможенно отвечаю я губами, пылающими от его прикосновения так, словно к ним приложили раскаленный паяльник.

С паяльником я, разумеется, дел не имела, а вот горячий утюг лизнуть пыталась. Сама сей прискорбный факт собственной биографии я помню весьма смутно – мне тогда было года четыре, но по неоднократным рассказам мамы картинка в голове сложилась очень четкая. Мы гостили у бабушки, когда мне, оставшейся без присмотра в дальней спальне, приглянулся включенный для нагревания утюг. Бытует версия, что он приманил меня гладкостью своей подошвы – девочки же, как и вороны, любят всё блестящее, – и я решила попробовать его на язык. Результатом непродолжительного близкого знакомства стали пронзительный визг, заставивший сбежаться на зов всю родню и переполошить ближайших соседей, и ожоги на кончиках языка и носа, к счастью, не очень сильные. В общем, раны на коже зажили быстро, а вот раны душевные оказались куда серьезнее. Иначе чем объяснить, что я до сих пор ненавижу гладить белье и даже свои вещи, предпочитая покупать одежду из немнущихся материалов? Наверняка виной тому вышеупомянутая детская травма.

– То есть мне повезло? Не придется тебя ни у кого отбивать? – улыбается Никита.

Я киваю с кривой улыбкой.

– Ну, тогда идем.

Он открывает свою дверь.

– К-куда? – я обвожу взглядом незнакомый человейник.

Возле его дома я была уже не раз, и это точно не он.

– В гости.

– К кому?

– Ко мне, конечно.

– Это твой дом?

– Квартира, – терпеливо поясняет он. – Родители подарили на совершеннолетие.

– А почему ты живешь с ними, если у тебя есть своя квартира?

– Это намного удобнее, и гораздо ближе к университету. Вот закончу учебу, тогда и переберусь сюда. Или не сюда, – он улыбается и выходит.

Мне ничего не остается, как следовать за ним. Веских причин упереться и остаться сидеть одной в машине у меня нет. Мое упрямство выглядело бы крайне странно и более чем глупо. Но и идти с Никитой в квартиру, где мы будем только вдвоем, ужасно страхово. Там он может дать волю рукам, губам и… И что я буду делать?!

Как мне вести себя, если он захочет большего, чем просто поцелуи? Мы встречаемся уже больше двух недель, и это чудо, что Никита до сих пор водит меня за ручку и никак не форсирует развитие наших отношений, не подгоняет меня, да даже не намекает на то, что пора бы нам переходить на новый уровень близости. Я благодарна ему за эту неторопливость. Это время на спущенных тормозах позволило мне заметно раскрепоститься, осмелеть, и теперь я уже не просто робко отвечаю на его поцелуи, а отдаюсь им всецело и со всей пылкостью. Слияния наших губ уже не такие трепетные и неуверенные, как в первые дни, а страстные, всепоглощающие, головокружительные и крышесносные – у меня, по крайней мере, – но это по-прежнему лишь поцелуи. И день, когда мне придется сделать этот шаг вперед, навстречу новому, более яркому и глубокому чувству, рано или поздно наступит.

Так чего тянуть?

Нужно или делать этот шаг, или же сдавать назад полным ходом, если я не готова и по-прежнему трушу. Но мариновать парня и дальше, по меньшей мере, нечестно. Тем более что я сама этого хочу. Просто боюсь…

А, может, он всего лишь хочет показать мне квартиру, и я зря себя накручиваю?

За всеми этими противоречивыми мыслями и борьбой с самой собой я и не заметила, как мы поднялись на лифте на девятый этаж и уже стоим перед дверью напротив лестницы, ведущей снизу.

Никита отпирает дверь и пропускает меня внутрь.

Я ожидаю, что воздух в квартире спертый и душный, как бывает в помещениях, где никто не живет, но здесь пахнет свежестью и прохладой. И пыли видимой на полу нет. Как почти нет и мебели. По крайней мере, в прихожей и той части гостиной, которую видно с моего места.

– Проходи.

– Здесь точно никто не живет?

Заметив недоумение, с которым я принюхиваюсь и таращусь на пол, он смеется:

– Вот что значит дочь зампрокурора – ничего не укроется от зоркого глаза! – и поясняет: – Я заезжал сюда перед тем, как встретиться с тобой. Вымыл пол и открыл окна на микропроветривание.

– Подготовился, значит, – хмыкаю я, пряча за усмешкой свое волнение.

– Конечно, – моей нервной иронии он не замечает или игнорирует, – ты же впервые у меня в гостях. Хочу произвести правильное впечатление.

Он загадочно улыбается.

– Ты и так уже произвел на меня впечатление. Куда уж больше? – я тоже улыбаюсь.

– Усилить хочется, – отвечает он цитатой из советской классики. – Получилось у меня?

– О да, считай, я уже влюблена в твою квартиру, – говорю я, снимая обувь и проходя за ним в комнату с ковром на полу, собранным диван-кроватью и телевизором на стене. Больше в гостиной ничего нет.

– В эту влюбляться не торопись – она не моя.

– В смысле не твоя? – подпрыгиваю я и инстинктивно пячусь назад.

– Формально моя, не ломись к выходу, – он смеется и ловит мою руку. – По документам она принадлежит мне, но мы с братом поменялись. Он любит новостройки, а я предпочитаю более… винтажные дома поближе к центру.

– Тогда почему ты пригласил меня сюда, а не в ту квартиру, которая твоя?

– Эта ближе к твоему дому. Я смогу потом тебя проводить без машины. Если, конечно, ты не захочешь остаться…

С этими словами взгляд его заметно меняется, из глаз пропадают искорки смеха, их сменяют молнии откровенного желания, а мне резко становится нечем дышать. Никита смотрит цепко, пронизывающе, ловя меня своим взглядом как рыболовным крючком. Я не могу ни отвести от него глаз, ни сделать вдох. Он притягивает меня к себе и, нежно проведя тыльной стороной ладони по враз запылавшей щеке, медленно приближает свое лицо к моему. Целует, не прикрывая глаз, мои же веки, дрогнув, смыкаются.

А в голове пульсирует мысль: "Бежать? Или остаться?.."

На поцелуй я отвечаю незамедлительно, тело остро и неотвратимо реагирует на прикосновение его губ и напряженного тела, в которое я вжата, буквально впечатана. Сердце бьется о грудную клетку так неистово, словно желает выскочить из моей груди и проникнуть в Никитину, будто это не мое сердце, а его, и оно жаждет вернуться на место. Глаза под сомкнутыми веками жжет, как от подступающих слез, а дыхание неумолимо заканчивается. И я отстраняюсь. Не вырывая руки, делаю шаг назад, чтобы сделать вдох и утихомирить бешеное сердцебиение, которое, кажется, аккомпанировало нам, как динамики сабвуферов при супернизких частотах. Рвано дыша, я опускаю взгляд в пол, избегая его взгляда. Чувствую, что щеки горят, и не понимаю, чего в этом жаре больше – волнения, смущения или же паники. Никита, видимо, свой вывод относительно природы моего замешательства делает в пользу паники, потому что выпускает мое предплечье, которое сразу начинает пульсировать – видимо, он сжимал его слишком сильно, но я этого даже не ощутила.

– Идем на кухню. У меня для тебя сюрприз.

"Еще сюрприз?" думаю про себя, но на кухню следом за ним иду вполне бодро. Все же я заинтригована, врать не буду.

На кухне Никита подвигает мне стул, но я отказываюсь и прислоняюсь бедром к подоконнику. Хоть в ногах и сохраняется ощутимая слабость, но я слишком взволнована, чтобы спокойно усидеть на месте. Причин для моей нервозности сразу несколько: я и немало взбудоражена поцелуем, и чувствую себя не совсем в своей тарелке в чужом доме, и не могу избавиться от мыслей о его завуалированном предложении остаться у него.

Не могу перестать размышлять, всерьез он это предложил или все же прикололся? Пытаюсь честно ответить сама себе, на какой из вариантов надеюсь: хочу ли, чтобы это оказалось шуткой, или же в самом деле могу остаться с ним сегодня…

Но определиться не успеваю – Никита достает из морозильной камеры розовое, покрытое инеем, ведерко с мороженым. Точнее, сразу два ведерка.

– Слышал, ты любишь мороженое, в особенности этого производителя.

– Люблю, – отвечаю все еще слегка подрагивающим голосом. – Но не все вкусы.

– Надеюсь, с этим я угадал, – он показывает мне название.

– В самое яблочко, – улыбаюсь я, ощущая, как напряжение потихоньку покидает мое тело. Но с ним уходит и способность стоять на нетвердых ногах, поэтому я опускаюсь на предложенный стул. – Где моя большая ложка?

Никита подает большую суповую ложку и ведро с пралине, предварительно сняв с него крышку.

– Это все мне? – уточняю я из вежливости, хотя количестве ведерок не оставляет сомнений в верном ответе.

– Себе я взял фисташковое.

Мы сидим по диагонали друг от друга за небольшим столом и с довольными лицами полными ложками уплетаем мороженое, когда мой телефон в оставленном в прихожей рюкзаке начинает играть вступление к мелодии на звонке. Иду за ним и вижу на экране входящий от Афонина.

– Да, Ром, – отвечаю там же, не возвращаясь с телефоном в кухню.

– Привет, Кир.

– Виделись же, – оправдываюсь я, что начала разговор не с приветствия.

– Ну и попрощались тоже, – я слышу, что он улыбается. – Короче, на дачу решили ехать в эту пятницу. Последние выходные перед праздниками, и на оба дня предки с отпрысками расстаться не готовы, поэтому варик один – ночь с пятницы на субботу.

– А как же уроки?

– Леопольдовна на больничном, а с бабулей я договорился – она нас прикроет.

– Прикроет весь класс?! Из-за пьянки на чьей-то даче? – я искренне удивлена лояльностью обычно достаточно строгой русички.

Она – учитель еще советской школы и все эти новомодные фишки и методики обучения как педагогического сотворчества и равенства ей совершенно не близки. Попытки особо ретивых родителей, нахватавшихся идей из разных личностных и прочих шарлатанских семинаров, втолковать Людмиле Николаевне, что роли поменялись, и учитель – не более чем исполнитель услуги по договору об образовании их несравненного чада, то есть, по сути, прислуга, заканчивались немедленным пересмотром идеалов у этих самых родителей и "особым вниманием" к их детям. В общем, продвинутая педагогика в нашей школе особо не прижилась.

– Да нас едет человек двенадцать, это меньше половины. И не ради пьянки, как вы, Кира Владимировна, изволили выразиться, а ради укрепления здорового корпоративного духа.

– Ничего ты ей наплел! – восхищаюсь я.

– Не наплел, а правильно подал информацию. Д – дипломатия, – одноклассник смеётся.

– Слушай, Ромыч, я даже не знаю… Так сразу не скажу, смогу ли. Мои родоки сейчас оба в командировках, и я дома за старшую. Мама точно вернется не раньше субботы, а папа под вопросом – или завтра, или тоже может задержаться. А значит, мне не разрешат оставить Алиску на сутки одну.

– А не говорить им? Алиска ж не сдаст?

– Нет, конечно. Только рада будет полной свободе. Но, честно, Ром, не сказав маме, я с вами не поеду. После физюни я, можно сказать, на условном сроке, и не хочу накалять отношения с родителями. Если они как-то узнают, я окажусь под домашним арестом, а это не входит в мои планы.

– Хочешь, я с твоей мамой поговорю? Вроде, я ей нравлюсь, – в голосе слышится явное довольство собой, ну и улыбка.

– Еще как нравишься, – я тоже улыбаюсь. – Моя мама, определенно, о тебе очень хорошего мнения. Но твоя протекция не понадобится – они и так не будут против, если к пятнице она или папа успеют вернуться.

– Ладно, сообщи, как будешь знать. Оки?

– Конечно. Пока.

Я убираю телефон обратно в рюкзак и вздрагиваю от неожиданности, услышав за спиной вкрадчивое:

– А куда это ты собралась?

Я разговаривала с Ромой, повернувшись спиной к кухне, и пропустила момент, когда Никита подошел и встал рядом.

– Одноклассники зовут на вечеринку с ночевкой, – говорю, уняв скачущее в испуге сердце. – Но мое участие под вопросом. Мне нужно дож…

– Это я слышал, – удерживает он меня от повтора всего того, что я говорила пару минут назад. Неспешным движением убирает с моего лица упавшую челку и заправляет ее длинные концы за ухо. Но она подстрижена лесенкой, и большинство прядей упрямо возвращаются на место. – И скажу тебе честно: твое участие под вопросом не из-за отсутствия в городе родителей, а потому, что я тебя не отпущу.

– К-как это не отпустишь? На каком основании?

– На том простом основании, что я – твой парень. И теперь ты знаешь, что я не из тех, кто позволит своей девушке ехать черт знает куда в компании не пойми кого, – голос его непреклонен, как и взгляд, которым он, наконец, встречается с моим взглядом, и одновременно будто ставит точку в разговоре.

– Это мои одноклассники… – возражаю я, но как-то слабо и совсем неубедительно. Услышав это блеяние, сама стыжусь своей внезапной покорности и, вынырнув из-под его руки, произношу увереннее и смелее: – Вообще-то я знаю их с первого класса. Уж точно дольше, чем знаю тебя. Однако те…

– Они все – твои парни или только этот Рома? – спрашивает он мягко, но на лице выражение чуть ли не разочарования во мне.

– Нет, – всю дерзость из меня выбивает, как пыль из ковра. – Не парни. И ты совершенно зря беспокоишься. Я…

– Зря беспокоюсь, разрешая своей девушке отправиться одной на "пьянку на даче"? Это твое определение, Кира, не мое. И после этого ты рассчитываешь, что я тебя отпущу? Может, мне тебя еще благословить вдогонку?

Теперь я вижу, что он злится. Никогда не видела Никиту в бешенстве, но сейчас, похоже, тот самый первый случай.

Я долго смотрю на него, на его потемневшее от негативных эмоций лицо, и пытаюсь поставить себя на его место. Да, мне тоже сильно бы не понравилось, реши он поехать куда-то без меня, особенно, если бы я знала, что там будут другие девушки. Даже я в курсе, что бывает на подобных вечеринках. В себе-то я уверена, но он, конечно же, не может быть так уверен. Если не во мне, то во всех остальных. И, шагнув к нему, я обхватываю его руками за талию и прижимаюсь щекой к мягкой шерсти полосатого джемпера.

– Прости, что не подумала об этом. Не подумала о тебе. Я была не права.

Чуть помедлив, он тоже обнимает меня, скрестив руки за моей спиной.

– Давай забудем об этом. Лучше вернемся к моему предложению остаться сегодня здесь. Вдвоем. Алиса, как я слышал, против не будет.

Я поднимаю глаза на него, он смотрит с лукавой улыбкой. Я не знаю, что ответить. Теперь отказаться, сославшись на родительский контроль, уже не получится – он уже знает, что сегодня их дома нет. Придумать другую отговорку так быстро я тоже не успею. Поэтому нужно либо честно отвечать, почему я не готова остаться у него на ночь, либо соглашаться.

Но он облегчает мне выбор, добавив поспешно:

– Приставать не буду, не бойся. Просто не хочу с тобой расставаться. Проведем вечер, как образцовые пенсионеры, обещаю – доедим мороженое, посмотрим фильм, даже спать можем отдельно.

– А где тут отдельно спать? – я улыбаюсь, демонстративно обводя взглядом комнату с одним единственным диваном.

– Там еще одна комната, – кивает он в невидимый мне из прихожей угол, где, очевидно, имеется дверь.

Я отстраняюсь от Никиты и вытягиваю шею, чтобы убедиться в верности своих умозаключений.

– Ну так что, остаешься? – настаивает он.

– Признайся честно, что тебе просто лень меня провожать.

– Ты меня раскусила, – он смеется.

И от его тихого смеха у меня бегут мурашки, а от мысли, что можно будет провести весь вечер и даже ночь, обнимая его, согреваясь его теплом и безудержно целуясь, я и вовсе растекаюсь. Таю, растворяюсь, пузырясь, как зефирки маршмеллоу в чашке с фирменным горячим шоколадом в любимом "Старбаксе".

– Ну… – я чуть приподнимаю плечи и поджимаю губы в неуверенной складке.

– Это "да"? – спрашивает он, не дождавшись от меня продолжения.

– Да. Уболтал, – решаюсь я. – Надо позвонить сестре.

И его счастливая улыбка убеждает меня, что я приняла правильное – единственное верное – решение.

18 То самое чувство: Смятение

Звонок будильника на какую-то долю секунды сильно меня пугает, резко ускоряя пульс и заставляя сердце буквально выскакивать из груди. Но я быстро вспоминаю, что папа в командировке, и будить меня кроме приложения в смартфоне некому. Следующей приходит мысль, что лежать мне не очень удобно – как-то излишне жестковато, будто сплю я не в своей постели, а заснула на диване в гостиной за просмотром телека. А еще почему-то очень жарко и как-то тесно ногам, что странно для моей старенькой растянутой пижамы.

– Доброе утро, – слышу хрипловатый голос справа от себя и подпрыгиваю, но одновременно и вспоминаю, где я и почему ощущения при пробуждении столь непривычны.

– Привет, – отвечаю слегка ошалело, а в голове на ускоренной перемотке проносятся события вчерашнего вечера.

Выполнив обещанную Никитой культурную программу в виде мороженого под кино – выбор фильма он любезно, но неблагоразумно, предоставил мне, поэтому мы смотрели "Интерстеллар", – снова перебрались на кухню. И заполировали мороженое сваренным в турке кофе с пирожными. За пару часов выпили его не меньше литра. И разговаривали, разговаривали, разговаривали. Заполняя друг для друга малейшие пробелы в своих историях, характерах и всём том времени, что были незнакомы. Когда пришло время спать, Никита все же не захотел ложиться отдельно, и мы улеглись вдвоем на разложенном диване. Меня этот факт очень взолновал, что, естественно, не укрылось от внимательного взгляда Никиты, да и не могло, учитывая, что спать я легла, не снимая одежды. Стянула с себя свитер и носки, оставшись в майке и джинсах.

– Тебе холодно? – спросил Никита, стараясь подавить смех, но в глазах его смешинки так и отплясывали.

– Давай считать, что холодно, – предпочла я кивнуть, не желая развивать тему.

– У меня одеяло есть.

– Я догадываюсь. Но если ты продолжишь настаивать, то вместо того, чтобы раздеться, я надену все, что сняла, и ты пойдешь провожать меня домой. Или я пойду одна, и пофиг, что уже час ночи. У меня безопасный район.

Я чувствовала, что покраснела – и не только из-за стыда, но и из-за злости. Не на него, на себя.

Я злилась, что мои комплексы и загоны снова поставили меня в неловкое положение. Насколько все было бы проще, сумей я просто сказать ему, что он мой первый парень во всех смыслах этого слова. И вести себя с ним правильно или как надо я попросту не умею. А еще по глупости стыжусь своей неопытности – по глупости, потому что та же Алька говорит, что этим гордиться нужно, но ей пока не удалось меня убедить, – оттого и дикая такая.

Это, кстати, не я такая умная, это я мудрые мысли своих более опытных соседок повторяю. Не то чтобы я очень к ним прислушиваюсь, но некоторые их наставления до меня все же доходят и зерно сомнения посевают.

– Ты боишься? – Никита моментально посерьезнел и даже привстал с дивана. – Я же сказал, что не буду приставать, и я не буду. Обещаю тебе это снова.

– Мне просто неуютно, – призналась я ему без прежней резкости в голосе. – Раздетой, даже в белье или купальнике, при малознакомых людях всегда чувствую себя неуютно. Не люблю из-за этого бани, сауны, бассейны и даже пляжи.

– Пляжи? Ты же нигде еще не была.

– Я никогда не летала, – напомнила с усмешкой, – но пляжи есть и в более близком, не авиа, доступе. Года три назад мы с родителями отдыхали в Адлере, туда прекрасно можно добраться на поезде.

– Прекрасность поезда – вопрос крайне спорный, но сейчас меня заботит другое: если я для тебя все еще малознакомый, то отчаянно желаю познакомиться поближе, – тон его голоса заметно изменился, став томным и от этого еще более бархатным, ласкающим. Стоя коленями на диване, он взял меня за руку и подтянул к себе, заставив занять такую же позицию. Притянул еще ближе и поцеловал, коснувшись своими пухлыми горячими губами моих пересохших от волнения. Не разрывая поцелуя, осторожно повернулся и опустил меня спиной на кровать. Я отвечала на его поцелуй, а в голове стучало навязчивое "Что мы делаем?!", но эту разумную мысль заглушал неистовый стук сердца, звучавший и у меня в висках, и где-то в горле, и отдающийся пульсацией в низу живота, распаляя меня и гоняя нестерпимый жар по моему телу.

Никита обнимал меня, и мне было потрясающе удобно в кольце его рук, скользящих по моему телу со все разгорающейся страстью. От его прикосновений я искрила, как оголенный провод – еще немного, и я вспыхну, как сухая щепка. Или уже вспыхнула? Наверняка я не знала, но мне казалось, что внутри меня полыхает пожар. Неужели Никита его не чувствует?.. Не слышит бешеного стука моего сердца и предупреждающих воплей у меня в голове? Но нет, снаружи была полная тишина, нарушали ее лишь звуки поцелуя и нашего учащенного дыхания, когда мы делали короткий перерыв на вдох. В один из таких брейков мысль, что если я не желаю окончательно лишиться рассудка и перейти черту, возврата из-за которой не будет, мне следет поскорее прекратить это непозволительное безумие, все же достучалась до меня, и я поспешила отстраниться. Тяжело дыша и ощущая болезненное покалывание на губах и в кончиках пальцев, которые я приложила к его рту, я покачала головой. Никита посмотрел на меня долгим взглядом и улыбнулся.

– Даже безобидные поцелуи нельзя. Понял. А засыпать в обнимку можно?

– Нужно, – шепотом ответила я, еще не совладав с голосом, и тоже улыбнулась ему.

Нежно и счастливо.

– Пить хочешь? Лежи, я принесу, – сказал он, когда я кивнула, и, прошагав по дивану, вышел на кухню.

А у меня зажегся синим цветом поставленный на беззвучный режим телефон. Я проверила сообщение и порадовлась, что Никиты рядом нет, потому что наверняка сильно изменилась в лице – сообщение было от Дэна.

"Привет. Как дела? Какие новости? Не скучаешь?"

Я не успела ни возмутиться такой самоуверенностью – писать мне как ни в чем не бывало после почти месяца молчания, – ни даже мысленно подобрать ответ на его нахальное "не скучаешь?", как вдогонку пришло еще и:

"А по мне?"

От такой наглости глаза мои против воли стали еще шире, но возвращение Никиты заставило меня их прикрыть и убрать телефон – ему не стоит знать об этом привете из недавнего, но все-таки прошлого. Судя по сегодняшнему разговору, точнее, сразу по двум разговорам, Никита достаточно ревнив, или у него сильно развито чувство собственничества – не важно, – но давать повод для его переживаний или сомнений я не хочу. Да и это сообщение от Дэна явно не стоит того, чтобы ссориться из-за него сейчас. И я постаралась выкинуть его из головы, чтобы не портить это волшебное время вдвоем ни себе, ни Никите.

Но, конечно, сделать это было нелегко. И стоило лишь моему парню уснуть, как мыслями я вновь вернулась к Дэну.

Я терзалась вопросами, почему он вдруг вспомнил обо мне и зачем написал. К чему эта попытка присыпать солью еще не старую, но почти затянувшуюся рану?

Последний раз мы разговаривали после того нелепого свидания с Михаилом. Дэн вот так же прислал мне сообщение в мессенджер с вопросом, как нам с погулялось. После длительных напряженных раздумий я все же не стала ему отвечать, злясь на него и попросту не зная, что сказать. О чем вообще мы могли бы говорить, учитывая, что он, не спросив меня, дал мой телефон своему другу? Более того, он знал, что этот друг собирается позвать меня на свидание, и все равно спокойно снабдил его контактом. А потом еще и хватило циничности поинтересоваться, понравилось ли мне. Возможно, я зря себя накрутила, но мне эта его позиция "ничего не жаль для друга" была, мягко говоря, непонятна и очень неприятна. Я решила игнорировать его сообщение. Но на следующий день, когда я после школы шла на остановку, он мне позвонил.

– Привет, – бросил в своей обычной ленивой манере.

– Привет, – ответила я максимально спокойно, хотя была крайне удивлена.

– Так как тебе понравилось гулять с Михаилом? – невозмутимо спросил он, покончив с приветствиями.

Так, будто возвращался к только что прерванному разговору.

– Нормально понравилось, – в тон ему невозмутимо соврала я.

– Ну, я рад, что поспособствовал вашему знакомству.

Мне послышалась ирония в его голосе, и меня прорвало:

– Спасибо, конечно, за содействие, Денис. Но если еще кто-то из твоих друзей или других знакомых попросит у тебя мой номер, потрудись, пожалуйста, сначала спросить меня, хочу ли я им делиться с кем попало.

– При желании сейчас вообще не проблема узнать номер человека. Не вижу причин…

– Поверь, – не дала я ему договорить, – мне это прекрасно известно. Но для этого нужно знать об этом человеке немного больше, чем просто имя.

– Допустим. И если б я спросил, ты бы отказалась давать ему свой номер? – Его непробиваемая флегматичность и уверенность в том, что он е сделал ничего предосудительного, потихоньку начинала меня бесить.

– Конечно. Как вообще можно такое спрашивать? Что за отношения у вас с этим Мишей?

– Мы старые друзья, – я явно слышала, как он усмехнулся, и окончательно запуталась в этой истории.

– И у вас принято делиться со старым другом своими девушками?

– Своими, – он сделал ударение на слове, и я едва не откусила себе язык за несдержанность и недопустимую вольность в формулировках, – не принято. Но я не настолько самонадеян.

– Верится с трудом, – буркнула я недовольно.

– Кира, – обратился он ко мне по имени после достаточно продолжительной паузы, чем сильно удивил – делал он это крайне редко, буквально на двух пальцах можно было посчитать, – я дал Михе твой телефон, потому что, во-первых, у меня не было веских оснований его послать, хотя, признаюсь, очень хотелось. А, во-вторых, на полигоне вы так мило общались, – Дэн, определенно, был раздражен и язвил, – что я подумал, ты не будешь против.

– Ты мог бы у меня спросить, – настаивала я на своем, хотя злилась уже меньше – то ли его слова, то ли интонация, с которой он говорил, заставили меня по-иному взглянуть на ситуацию. – И узнал бы, что я против. И что "мило" я о…

– Не мог, – отрезал он, и я ему поверила, поэтому даже не обиделась на резкость. – Но могла ты.

– Могла что?

– Послать Миху. Но ты пошла с ним.

Это его "пошла с ним" прозвучало так, будто Михаил снял меня на улице, как Ричард Гир Джулию Робертс в "Красотке". Меня это, разумеется, задело.

– Ты меня в чем-то обвиняешь?

– Нет, конечно. Разве у меня есть право тебя обвинять?

Его тон был все таким же язвительным, и это выводило меня из себя. Поэтому я говорила импульсивно, не совсем то, что следовало. И в результате ничего для себя не проясняла, а лишь еще больше запутывалась.

– И что я должна понять из этой фразы? Очередная загадка, как в прошлый раз с "а ты подумай"?

– А ты так и не надумала? – усмехнувшись, продолжил он перекидку вопросами. – Ну, как решишь загадки, позвони.

И отключился от разговора.

Некоторое время, стоя посреди улицы, я таращилась напогасший экран телефона в полнейшем недоумении. Потом разозлилась на себя и решила, что с меня хватит этих загадок и странностей. Дэн мне нравился, наверное, я даже была в него влюблена, но понимать его так и не научилась, поэтому продолжать общение и, тем более, надеяться на развитие наших отношений мне не следовало – вряд ли они привели бы к чему-то хорошему. Мы с ним словно из разных миров – я его языка не знаю, а он хоть и знает мой, предпочитает общаться на своем, не заботясь обо мне. Я посоветовала себе как можно скорее его забыть.

Но сделать это было, конечно, не просто. Только появление в моей жизни Никиты вытеснило Дэна из моих мыслей.

И вот он снова возник на моем горизонте.

Я решила, что подумаю, отвечать ему или нет, завтра. Взяла телефон, чтобы поставить будильник и увидела еще одно сообщение, пришедшее пятнадцать минут спустя:

"Может, встретимся завтра? Я очень соскучился".

*

– Как спала? – продолжает Никита утренний ритуал обмена приветствиями.

Я улыбаюсь: – Как убитая. Правда. Даже не сразу поняла, где нахожусь.

– Что снилось?

– Ничего. Слишком короткий сон для сновидений. Я обычно проваливаюсь и нич…

– Ответ неверный, – хмыкает он.

Я улыбаюсь еще шире: – Ты ждал, что я скажу, будто видела во сне тебя?

– Ну конечно. Приснись жених невесте и все такое. Или современные девушки такой ерундой не занимаются?

– Занимаются. Странно, что современные парни об этом в курсе, – парирую я, приподнявшись и прислонившись к спинке дивана, одновременно приглаживаю и расчесываю пальцами растрепанные и спутанные после сна волосы.

– Туше, – он улыбается. – Большинство парней, действительно, вряд ли в курсе, но я – исключение. Благодаря и Павле Степановне, которая вбивала в нас с братьями разного рода фольклор едва ли не кулаками, и Вике, – имя бывшей девушки он произносит значительно тише и косится на меня. Потом быстро добавляет: – Ты же знаешь ее неуемную болтливость.

– Все знают, – усмехаюсь я.

– Поэтому всё, что знает Вика, знаю и я.

– Понятно, – сочувствующе киваю я.

"Даже то, что знать тебе не нужно", добавляю мысленно, имея в виду информацию о том, зачем мы ходили в клуб.

Мысль об этом снова возвращает меня к сообщению Дэна и вопросу, нужно ли – и хочу ли я? – на него отвечать. Но я ее отгоняю – сейчас точно не время думать о другом парне.

– Как насчет омлета на завтрак? – спрашивает Никита, явно желая сменить тему.

– Тут что, еще и завтрак подают?! – подыгрывая ему, восклицаю с преувеличенным удивлением.

– И даже в постель. – Он играет бровями, и я смеюсь.

– Ничего себе сервис! Вы меня балуете Никита Юрьевич, я могу и привыкнуть.

– На то и расчет, – с улыбкой змея-искусителя он медленно наклоняется ко мне, заставляя инстинктивно вжаться в диван, и впивается в мои губы с жадностью, с которой заблудившийся в пустыне припадает к источнику воды.

Я даже пугаюсь такой неожиданной пылкости, и на поцелуй отвечаю не сразу, но и, ответив, продолжаю упираться руками ему в грудь, словно защищаясь. Он не сразу, но замечает это и, оторвавшись от меня, хрипло рычит:

– Дуй в ванную, или я за себя не ручаюсь.

Спеша последовать совету, я соскакиваю с постели и скрываюсь в ванной комнате, где предусмотрительно запираюсь изнутри. И только тогда выдыхаю.

– Трусиха! – говорю своему отражению в зеркале и некоторое время разглядываю слегка раскрасневшееся, но в остальном, на удивление, обычное лицо.

Ни следов дефицита сна, ни помятости, ни безумного блеска в глазах, ни даже размазанного макияжа, хотя смыть его перед сном я, конечно же, не потрудилась. Хоть из макияжа на мне только тушь, но именно она обычно и делает из нас по утрам мишек-панд.

Отмерев, быстро умываюсь, расчесываю и заплетаю волосы в обратную французскую косу – мыть голову возможности нет. Да и времени. Пока занята плетением, против воли вспоминаю о предложении Дэна встретиться. И с досадой и последовавшей за ней вспышкой злости признаюсь сама себе, что хочу увидеться с ним. Не могу ответить зачем, но и врать себе не хочу. Может, потому что осталась какая-то недосказанность, какая-то неясность, но, скорее, потому что меня к нему необъяснимо тянет – если уж не врать, то до конца. Меня к нему тянет, и сопротивляться этому притяжению я не умею.

Мне тут же становится стыдно за свою слабость, за эти предательские мысли, и я снова пытаюсь изгнать их из головы. Резко обрываю свое уединение в ванной, потому что только так могу запретить себе думать. И это срабатывает, но ненадолго.

*

В машине, когда Никита везет меня в школу, по радио в утреннем шоу рассуждают на тему ревности – обоснованной и беспочвенной – в отношениях. Одна из дозвонившихся в студию слушательниц рассказывает мутную историю о том, как ее бросил молодой человек незадолго до свадьбы, застав в компании другого парня и обвинив в измене. Девушка пыталась доказать ему, что измены не было, и что тот парень был парнем ее подруги, но он все равно отменил свадьбу и расстался с ней.

– Правильно и сделал, – одобряет Никита действия несостоявшегося жениха, и я пораженно переспрашиваю:

– Что правильно – обвинить, не разобравшись?

– Правильно, что не повелся на оправдания и не стал ее слушать, – убежденно заявляет он.

– То есть, – спрашиваю после паузы, – если ты когда-нибудь увидишь меня с каким-то парнем, даже не спросишь кто это?

Он поворачивается ко мне, сверлит внимательным взглядом и кивает. Вернув внимание на дорогу, отвечает:

– Если увижу, я и говорить с тобой не буду. У тебя не будет шанса что-либо мне объяснить.

– Почему? – не понимаю я такой категоричности. – Это же может быть кто угодно – брат, сосед, друг, одноклассник, в конце концов.

– Одноклассник вроде этого Ромы? – бросает он в ответ.

– Что за предубеждение у тебя против Ромы?

– Нет предубеждения. Пока нет, – подчеркивает он и добавляет: – Предупреждай меня обо всех своих братьях, друзьях и особенно одноклассниках заранее. Это же просто. Соберешься увидеться с вашим Костей – скажи. Соберешься на встречу с одноклассниками – сообщи. И никаких проблем не будет. Но под "увижу с парнем" я не имею в виду, что вы будете просто стоять рядом, а именно "вместе". Понимаешь разницу?

Он снова отрывает взгляд от дороги и смотрит на меня.

– В смысле поцелуи, обнимашки? – уточняю, мысленно примеряя обозначаемые условия к своей возможной встрече с Дэном.

О ней я ему, конечно же, не скажу. Не сомневаюсь, что в его случае и "просто стоять" зачтется за если не измену, то предательство.

– Примерно, – Никита кивает.

– Еще что-нибудь?

– Мне все варианты перечислить? – он заметно раздражен, но я не унимаюсь.

– Было бы неплохо, чтобы точно знать, что в твоей системе координат можно, а чего нельзя.

Он молчит долго и напряженно. Я начинаю жалеть, что спросила, и не зря.

– Мне не нравится этот разговор, – говорит он наконец, останавливаясь на последнем светофоре перед школой.

– Почему? Ты сам его начал.

– Ты спрашиваешь, как человек, который имеет намерение сделать пакость и заранее выясняет, какой размах может себе позволить.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не охнуть от того, как точен он в своих выводах.

Я настолько открытая книга для него?!

Светофор загорается зеленым, и Никита трогается с места. Через сотню метров тормозит напротив входа в школу, под знаком "стоянка запрещена".

Ко мне не поворачивается, смотрит вперед и молчит.

Я кладу руку поверх его ладони на руле и говорю тихо, обещая и ему, и себе:

– Я не планирую никакой пакости. Спросила просто так. Не злись.

Он наконец поворачивает голову ко мне и улыбается. Я касаюсь губами его слегка колючей щеки и выхожу из машины.

– До вечера, – говорит он вдогонку.

Шагая к крыльцу, я достаю из рюкзака телефон. Вижу свежее сообщение от Дэна с вопросом:

"Ну так мы увидимся сегодня?"

Пишу ему "Нет" и, догнав на верхней ступеньке Виолетту, смеясь, хватаю ее под руку.

19 То самое чувство: Смущение

– Готова? – спрашивает Никита, привычно паркуясь в кармане во дворе своего дома.

– К чему? – не понимаю я. – Подождать тебя, пока ты сбегаешь домой?

– Нет, сегодня ты поднимешься вместе со мной.

– В твою квартиру?! – я подпрыгиваю на своем кресле.

– В ту, где я живу, – с улыбкой поправляет меня он.

– К твоим родителям?! – Мало сказать, что я в ужасе. Я на панике и буквально готова дать дёру.

– Да, мама очень хочет познакомиться с тобой.

– Твоя мама? Она разве не в Лондоне?

– Сегодня Новый год, – говорит он укоризненно. – Праздник семейный, и мама не могла его пропустить – Беловы чтут традиции и семья для нас превыше всего. Мама вернулась вчера вечером и первым делом спросила о тебе.

– Как она обо мне узнала? – продолжаю я его допрашивать, стремясь оттянуть, быть может, не такой уж неприятный, но очень нервирующий момент.

Никита смотрит на меня взглядом, говорящим "включи мозги, Кира":

– Вообще-то, трудно не догадаться, что у меня есть девушка. Никаких сверхспособностей для этого не нужно.

– Вообще-то, она у тебя и раньше была, – огрызаюсь я, уязвленная его снисходительным тоном.

– Ну ладно, трудно не догадаться, что у меня новая девушка – с прошлой мы почти не виделись, – отвечает он спокойно.

– Но она тоже бывала у тебя дома.

Я понимала, что это прозвучит как упрек, но все равно произнесла то, что вертелось на языке.

– Да, – кивает он, не моргнув глазом, – и за эту ошибку я буду расплачиваться до конца дней.

– Не ёрничай! – бурчу я беззлобно.

– Не буду, – обещает с улыбкой. – Короче, и догадаться нетрудно, и, кроме того, тебя уже видели и мой отец, и бабушка. Маме неприятно быть самой неосведомленной в этой компании.

Я упрямо думаю, что есть еще его братья, которые тоже со мной незнакомы, так что мама не единственная и не последняя, но вслух эту мысль не озвучиваю – уверена, Никита воспримет это как вызов и потащит меня знакомиться еще и с братьями. Мне и его мамы хватит.

– Ну что, идем?

Глубоко вздохнув, я смотрю на него с сомнением и неуверенно киваю. Он улыбается и сжимает мою ладонь.

– Не трусь.

У меня улыбка совсем не получается.

Мы покидаем машину и идем в подъезд. Лифт игнорируем – на третий этаж можно подняться и пешком.

– А что если я не понравлюсь твоей маме? – спрашиваю негромко, медленно переступая со ступеньки на ступеньку впереди Никиты, тем самым тормозя и его.

Воспоминания о "теплом" приеме Никитиной бабушкой еще свежи, и повторения истории мне бы очень не хотелось.

– Ну что ж, – драматично вздыхает он, – тогда мне повезет избежать знакомства с твоими родителями, ну и придется искать себе другую девушку…

Я резко останавливаюсь. Он, конечно же, упирается в меня, и я, не оборачиваясь, делаю движение своей пятой точкой назад, толкая его в живот. Он обхватывает меня руками и мурлычет заигрывающе:

– А это так обременительно. Поэтому ты уж постарайся ей понравиться. Ради меня.

В притворном гневе я вырываюсь из его объятий и продолжаю считать ногами ступеньки. Мы подходим к правой двери на площадке третьего этажа. И прежде, чем позвонить, Никита говорит:

– Не волнуйся. Все будет хорошо. Кстати, маму зовут Галина Аркадьевна.

– Я помню, – киваю отрывисто. – А папу – Юрий Палыч.

– Папу можно просто – папа Юра.

Я приглушенно смеюсь, хотя все внутри меня трясется от страха и неуверенности в себе. Я чувствую себя хуже, чем перед дверью стоматолога. В детстве я их ужасно боялась и динамила школьные профосмотры, едва не доведя свои зубы до катастрофы. К счастью, у меня оказалась хорошая наследственность, и моя трусость не вышла мне боком. И хоть сейчас я по-прежнему боюсь посещать стоматолога и оттягиваю визиты к семейному врачу как только возможно, мой страх уже не такой панический, как раньше. Да и зубы всегда оказываются в порядке. Мне делают чистку и отпускают. Возможно, это слегка притупило мой страх.

Никита не звонит, а просто открывает дверь – Беловы тоже не запираются или нас ждали?

Я вхожу в неширокий коридор следом за Никитой и остаюсь за его спиной.

На звук открывающейся двери из дальней комнаты появляется высокая немолодая женщина со светлыми, слегка вьющимися, уложенными в аккуратную прическу волосами. Она улыбается мне, выглядывающей поверх плеча ее сына, так, будто знает меня сто лет и очень рада видеть. Я смущаюсь, но не могу не улыбнуться в ответ. Никита делает шаг в сторону, чтобы не загораживать меня собой, а я сразу чувствую себя незащищенной, будто раздетой.

– Здравствуйте, Кира. Спасибо, что согласились зайти к нам.

– Спасибо, что пригласили, – мямлю еле слышно.

Из ближайшей двери выглядывает усатый, чуть полноватый мужчина. Он улыбается сдержанней, но приветствует меня, как старую знакомую.

– Привет. Чего встали в прихожей? Проходите в комнату.

Мы входим в гостиную, в центре которой красуется большой накрытый скатертью стол и сервированный посудой и приборами стол. Я быстро считаю тарелки и понимаю, что мы – не единственные приглашенные.

– Будут еще гости? – шепчу на ухо Никите, приподнявшись на цыпочки, пользуясь тем, что мы пока в комнате одни.

– Будут, – отвечает он негромко, – но позже. Придут братья, привезут бабушку. Но мы успеем уйти, – быстро добавляет, наверное, заметив, как я побледнела. – Ма…

Договорить он не успевает – в комнату входит Галина Аркадьевна.

– Да, мы подумали, что знакомство со всей нашей большой семьей сразу будет слишком большим потрясением для вас.

Обращение на "вы" смущает меня, кажется, даже сильнее, чем сам факт первого в моей жизни знакомства с родителями молодого человека.

– Присаживайтесь, Кира, на любое понравившееся место. Сейчас будем пить чай.

Никакого чая я, конечно же, не хочу. Ничего не хочу, кроме как поскорее отсюда убраться. Мне так неловко и так страшно, что я близка к обмороку – конечности холодеют, кровь от лица отливает, а сердце бьется все медленнее, как будто тоже мечтает стать невидимкой. Мама освобождает край стола от расставленных тарелок и просит Никиту принести с кухни поднос со сладостями и чашки с ложками. Боясь оставаться с ней наедине, я увязываюсь за Никитой.

Его отца на кухне уже нет, и я могу немного расслабиться.

Пока Никита достает из ящика для столовых приборов и посудного шкафа требуемую посуду, я разглядываю светлый матовый гарнитур и кофейные шторы на окнах – вкус у его мамы явно есть. Закончив с наполнением подноса, Никита подходит и поливает из детской лейки раскидистый не цветущий цветок. Я вслух высказываю свое удивление этим непацанским занятием.

– Просто это мой цветок.

Ответ меня не удовлетворяет, я продолжаю молчать, ожидая пояснений, и он нехотя договаривает:

– Вика подарила.

– И ты его до сих пор хранишь? – не удерживаюсь я от вопроса.

– Ну не выбрасывать же. Он здесь живет уже пару лет. Почти член семьи.

– Понятно, – киваю я, чувствуя болезненное покалывание в груди.

"Даже Викин цветок – член этой семьи", думаю с грустью, но тут же одергиваю себя: "Боже, Кира, ты на самом деле ревнуешь к цветку?! Ты нормальная вообще?"

Никита подходит ближе и пальцем бережно освобождает губу, которуя я и не заметила как закусила.

– Это всего лишь цветок, Кир. Но если тебя он беспокоит, я от него избавлюсь.

– Ты же не хочешь его выбрасывать, – против воли мой голос звучит капризно, и мне становится стыдно.

– Не выброшу. Отдам бабушке или отвезу Лешке. Его жена любит возиться с растениями.

– Ладно, – улыбаюсь я. – Пусть живет. Но поливать не проси – вдруг не удержусь и подсыплю ему чего-нибудь ядовитого.

– Какое коварство!

Он смеется и мы возвращаемся в гостиную.

На пороге я глубоко вдыхаю и нацепляю дежурную улыбку – сейчас меня наверняка ожидает допрос по всей форме.

Пробыв в доме Никиты около часа, мы помогаем убрать со стола, расставить обратно сдвинутые для незапланированного чаепития тарелки и тепло прощаемся с его родителями.

– Рады были познакомиться с вами, Кира. Заглядывайте к нам еще.

Я в ответ смущенно мямлю, что тоже рада знакомству, обещаю приходить чаще, мысленно желая лишь одного – поскорее убраться из гостеприимного дома, проведенное время в котором тянулось для меня как для заключенных в колонии строгого режима.

За столом, как я и ожидала, меня пусть не допрашивали, но настойчиво интересовались всем и вся – от родителей и ближайшей родни до успехов в школе и планов на будущее.

От приклеенной на лицо милой улыбки под конец беседы у меня начало сводить скулы. Губы перестали слушаться, улыбка то и дело сползала, и вернуть ее на место было непросто.

Но это не был разговор в одни ворота, о семействе Беловых я тоже кое-что узнала. А главное – сумела составить свое представление о родителях Никиты, о которых прежде слышала не только, точнее, даже не столько от него, сколько от Вики. Теперь я могла сравнить свои впечатления с Викиными. И не сильно удивилась, поняв, что они диаметрально расходятся.

Подружка, мягко говоря, недолюбливала мать Никиты, называя высокомерной и доставучей, при этом об отце отзываясь, как о простом и добром мужике. Мне же Юрий Палыч показался суровым и неприветливым, я, если честно, его побаивалась, а вот общаться с его женой мне было почти легко и свободно. С учетом обстоятельств, конечно же.

Из забавных фактов я узнала, что Галина Аркадьевна тоже тяготеет к "гаданию" по номерам машин. Правда, не всех встреченных на дороге, а только семейных авто. И номер машины Никиты, например, его мама расшифровывала как третий ребенок в семье девяносто девятого года рождения. А вторым интересным фактом, но для меня откровением, хотя я всегда гордилась своей наблюдательностью, однако в этот раз не догадалась – имена сыновьям Беловы дали как трем русским богатырям. Старшего назвали Алексея, как Поповича, второе Ильей, как Муромца, а третьего, к счастью, записали Никитой, а не Добрыней, хотя мода на старорусские имена уже набирала обороты.

– Добрыня, значит, – говорю, смеясь, когда Никита, задержавшийся в квартире, догоняет меня на улице.

– Спасибо бабушке – отстояла мою честь. Сама всю жизнь со странным именем мучается, Полиной всегда представляется, и мне жизнь портить не дала.

– А что, мама всерьез думала назвать тебя Добрыней? – не верю я.

– На полном серьезе, да. И папу каким-то чудом убедила, но бабуля умнее оказалась и опередила их, записав меня Никитой. Мама недели три с ней не разговаривала, но пришлось смириться. Заморочки с заменой документов что сейчас, что тогда отобьют охоту бодаться у любого. Даже у моей мамы.

– Ужас какой, – и я даже не преувеличиваю свое удивление.

Мы садимся в заведенную заранее, оттого теплую машину.

– Ну что, теперь смотрины ожидают тебя. Готов?

– Готов, – кивает он уверенно. – Но у меня задача посерьезнее – не час оборону держать, а всю ночь очаровывать зампрокурора и капитана? – взглядом он уточняет звание папы и после моего кивка заканчивает: – внутренней службы.

– И девятиклассницу не забудь. С ней тебе придется попотеть больше всего.

– Она ж, вроде, с парнем будет? – Я снова киваю утвердительно. – Тогда ей будет не до меня.

Я думаю, что зря он так уверен – моему первому парню, да еще представленному родителям, сестрица уделит наипристальнейшее внимание. Но не собираюсь заранее его пугать. Даже наоборот, даю возможность передумать.

– Кстати, про всю ночь, ты еще можешь отказаться. Тебе вовсе необязательно оставаться у нас до утра.

Это обстоятельство беспокоило и меня – когда дело дойдет до укладывания на ночь, уровень смущения в квартире, уверена, зашкалит. Как для меня, так и для моих родителей. Но Никита меня успокаивает.

– До утра и не останусь. Спать поеду к себе. Но раз ты не можешь встречать НГ со мной вдвоем, я буду встречать его с твоей семьей.

– Это так важно? – спрашиваю, наверное, чисто из желания услышать приятное.

– Я уже не верю в деда Мороза, но не знаю наверняка, правда ли народная примета "с кем встретишь новый год, с тем его и проведешь", и проверять на себе не хочу.

– А ты хочешь провести следующий год со мной? – не могу удержаться от бесконечно счастливой улыбки.

– И следующий, и все остальные, – обернувшись ко мне, говорит он излишне серьезно.

Подъехав к моему дому и легко найдя место для парковки – видимо, немало соседей уехали на праздники, – Никита останавливает мою руку, уже открывшую дверцу.

– Подожди. У тебя дома делать это будет затруднительно…

Он наклоняется и накрывает мои губы каким-то особенно жадным поцелуем. Будто собирается нацеловаться на год вперед. Я отвечаю ему с не меньшим пылом, тянусь через центральную панель и, обвив руками его шею, притягиваюсь к нему еще ближе. Не отрываясь от моих губ, он легко отрывает меня от пассажирского сиденья и пересаживает к себе на колени… и это было последнее движение, которое отпечатывается в моем сознании. Все, что было потом, я не запомнила. Лишь тотальное ощущение бесконечного блаженства.

Со вздохом разочарования мы отрываемся друг от друга, судорожно хватая ртом воздух.

– Идем, пока нас тут не застукали.

Мы шагаем во двор, поднимаемся на лифте, и я рывком распахиваю дверь квартиры.

– Мам, мы пришли, – зову негромко, а когда и родители, и сестра с Костей появляются из разных комнат, добавляю: – Познакомьтесь, это Никита.

20 То самое чувство: Радость

– Ну что, подруга, наконец-то восемнадцать? Поздравляю! Вот ты меня и догнала. Опять! – неприлично ранним для каникул утром щебечет в трубку Юлька, а я снова отмечаю, что в ее интонациях все чаще проскальзывает легкий акцент.

Все же, ввиду активной модельной карьеры, по-английски ей теперь приходится говорить гораздо чаще, чем по-русски.

Шутку для посвященных про "догнала" она повторяет из года в год, и, следуя ритуалу, я с улыбкой отвечаю ставшее привычным:

– Ненадолго. Вечером ты снова от меня ускачешь.

Технически день рождения у нас в один день, но с разницей в год. И если я родилась ночью, в первые пятнадцать минут нового дня, то Юлька – в семь вечера. И вот эти вот девятнадцать часов, которых не хватает до полного года между нами, подруга неизменно считает себе в плюс, и еще ни разу не упустила случая напомнить мне о них. Но я, собственно, и не возражаю. С детства жалела, что между нами есть эта разница в год, лишившая возможности вместе пойти в первый класс, вместе учиться и быть еще ближе друг другу. Хотя куда уж ближе? Юлька и так была почти членом нашей семьи.

Пока мы не переехали, то жили в одном дворе, в разных домах, но балконы были напротив, как в сказке про Кая и Герду. Только этажи были не верхние, ну и по балконам мы тоже, конечно же, не лазили. Приходилось спускаться, проходить из подъезда в подъезд и подниматься на тот же четвертый этаж.

Познакомилась с Юлькой изначально Алиска, а не я – сестра наглее меня и умела влёгкую заводить знакомства. Я же всегда была скромницей и запросто прошла бы мимо своего счастья в лице младшей Шефер. Алиска привела в дом девочку с аккуратной каштановой косой и яркими грязно-зелеными (это теперь я знаю, что этот цвет называется оливковый) глазищами как у кошки, у которой на улице пыталась отнять велосипед и порвала платье.

Нет, сестра не рэкетир и не клептоманка, просто Юлькин велик оказался точно таким, как тот, что недавно подарили сестрице, и она, приняв за свой, стала отбирать его у нахалки. И хоть предполагаемая обидчица была на три года старше, Алиска вышла не безоговорочным – велик отобрать все же не удалось, – но победителем из их схватки. А, поняв, что ошиблась, пообещала минимизировать причиненный ущерб.

Так Юля Шефер оказалась у нас дома впервые, и задержалась надолго. Больше восьми лет мы с ней были неразлучны, проводя вдвоем все свободное от учебы время. Если не гуляли, то до поздней ночи торчали дома у нее или у нас. Был период, когда без Юльки мы даже ужинать не садились, ждали ее прихода. И она никогда не отказывалась, хоть и приходила из дома накормленной. Обжорой подружка всегда была страшной, и как при этом умудрилась сохранить природную худобу и даже сделать очень успешную карьеру модели, для меня так и осталось загадкой. Мне бы ее обмен веществ…

Ну а потом мы переехали, а она заключила контракт с международным агентством и тоже переехала. В Милан.

– Ты помнишь, что в этом году отмечаем у меня? – спрашивает рекордсменка по количеству показов прошедшей пару месяцев назад недели моды в Нью-Йорке.

– Конечно. Четные годы – мои любимые. Ничем не нужно заморачиваться, ни о чем думать, на собственный день рождения прихожу как гостья.

– В этом году и мне было лень заморачиваться, если честно, – признается подруга и тут же оправдывается: – даже не лень, а тупо некогда. Я только тридцать первого прилетела, и даже выспаться до сих пор не получилось, на что я о-о-о-очень рассчитывала.

– Понимаю, – говорю сочувственно.

Модель Юлия Шефер не первый год варится в этом фэшн-котле, и я отлично знаю, какой загруженный у нее график. Как за границей, так и на родине. Редкие приезды домой она также совмещает со съемками, встречами, промо-акциями и интервью для разных журналов. Теперь мы видимся очень редко, но пару раз в неделю неизменно общаемся по видеосвязи. Потребность друг в друге никуда не делась.

– И ничуть не обижусь, если мы этот год пропустим. Это не так уж важно, – торопливо уверяю ее. – Но мы хоть увидим…

– Эй! – возмущенно прерывает меня Юлька. – Притормози, Кирасинка. Ничего мы не пропустим. Просто соберемся не у меня, а я заказала ресторан. Во-первых, это проще, и во-вторых, я могу себе это позволить. Ты, между прочим, говоришь с лучшим новичком года по версии моделс.ком.

– Реально?! Ты их сделала? Ты умничка, Юльк!

– Сама от себя тащусь, – смеется подружка. – Короче, сегодня в "Водолее" в восемь.

– А много гостей будет? – спрашиваю, опасаясь размахов, какими славятся селебрити, к коим теперь смело можно отнести и мою соименинницу.

– Нет. Это же спонтанная вечеринка. Так что будут всё те же, – отвечает она с небрежностью. – Сашка с подругой и Катька с теперь уже мужем. Кстати, познакомлю тебя с Антуаном.

– Он с тобой прилетел?

– Да, уговорила посетить холодную и страшную Россию. Смешно, но стереотипы о нас там себя еще не изжили, – в голосе слышится грусть и даже как будто обида.

Несмотря на профессию, ориентированную строго на запад, Юлька была патриоткой. И ни за что не останется жить в другой стране. Ни ради супер карьеры, ни ради безумной любви.

– Медведи, кокошники и балалайки? – пытаюсь я отвлечь ее от грустных мыслей.

И мне это удается – подруга смеется.

– Ну не до такой степени всё же, но абсурд по-прежнему торжествует.

– Юльк…

Она замолкает, приготовившись слушать. Знает, что если у меня появляются такие интонации, я скажу или спрошу что-то важное.

– Ты меня одну ждешь или я могу позволить себе плюс один?

– Шереметева, ты завела парня?! – проговаривая и растягивая каждый слог, переспрашивает подруга.

– Он сам завелся, – смущенно отшучиваюсь я. – Но, в общем, да…

– Ха. И ты еще спрашиваешь? – возмущается Шефер. – Подайте его сюда, я жажду с ним познакомиться! Но! Если не пройдет проверку на моем детекторе плохих парней, будем искать тебе нового.

– Вот только этого не надо! Уверена, ему хватило Алиски. Если еще и ты станешь бомбить его ехидными вопросами, он сбежит.

– Не дрейфь, Кирыч, я аккуратненько. Ну не могу же отдать тебя кому попало. Ты выросла у меня на глазах. Блин, как вечера-то дождаться? – быстро смещает она акценты. – Я ж только о нем теперь и буду думать. Надо же, моя Кирка влюбилась! А я не в курсе…

– Уже в курсе. Мы недавно встречаемся, не о чем было рассказывать, – все же оправдываюсь я и предупреждаю: – Только я не уверена, что он согласится. Я ему еще ничего не говорила.

– Ну ты даешь, партизанка! Может, парень романтик запланировал на вечер, а ты его в ресторан потащишь. Вот облом-то ему будет.

Я чувствую, как краснею, понимая, что имеет в виду подружка под романтиком.

– Убедила. Позвоню ему прямо сейчас.

– До вечера.

Одновременно со звуком прекращения вызова раздается звонок в дверь. Мы с сестрой, залипшей на канале "Нетфликса", недоуменно переглядываемся, и я иду открывать.

За дверью вижу огромную подарочную коробку матового черного цвета, по всем сторонам которой раскиданы золотые сердечки, а по центру фронтальной стороны золотыми же буквами крупно выведено "Happy Birthday". На большой коробке стоит еще одна, поменьше, не такая стильная, с логотипом "Cheeseberry" на крышке.

И ни дарителя, ни курьера – никого.

Уверенная, что кто-то обязательно должен быть, я даже выглядываю в лифтовый холл и на лестничную клетку, но и там никого не обнаруживаю. Озадаченная, возвращаюсь к коробкам, возле которых уже тусит Алиска. Она вышла в подъезд прямо в пижаме, шорты от которой настолько короткие, что это почти трусы.

Я бы себе не позволила появиться на площадке в таком виде, на случай приступа чудовищной лени и нежелания одеваться накинула бы поверх пижамы длинную куртку. Для младшенькой же в этом не было ничего особенного. И вовсе не потому, что, кроме нас, тут никого нет, а просто потому что.

Стеснение, смущение и комплексы – это не про нашу Алису.

– Ого! И от кого это? – растягивая слова, громко спрашивает сестрица.

– От Никиты, конечно, – уверенно отвечаю я, но гораздо тише.

Хоть никакой открытки нет, я не сомневаюсь, что автор подарка он. На это указывает и выбор цвета, и надпись на английском, и чизкейк – в маленькой коробке наверняка он. Совсем недавно Никита рассказывал мне, что это его любимый десерт, что полюбил он их во время семейного путешествия по Штатам и что лучший чизкейк он ел в придорожном баре на одном из островов Флорида Кис. И только ради него он готов туда вернуться. Я же в ответ призналась, что не очень люблю чизкейки. Сладкий сыр – бррр… На что Никита заявил, что я попросту не ела настоящего чизкейка.

И вот я вижу коробку с чизкейком у себя на пороге. Видимо, и у нас мой парень-сладкоежка сумел найти настоящий.

– Почему "конечно"? – проявляет скептицизм Алиска. – Забыла, как я тоже была уверена, что цветы и шарики от Костика, а они оказались от дяди Сережи? Я бы на твоем месте не была так уверена.

Но я все равно знаю, что это он. Просто потому что это не может быть никто кроме Никиты.

Я обхватываю коробку – она почему-то без прорезей для пальцев, что делает переноску не вполне удобной – руками и заношу в распахнутую дверь квартиры. Алиска идет следом.

– А что в коробке? – спрашивает запоздало и не то чтобы слишком заинтересованно.

– Сейчас узнаем, – отвечаю тоже без особого энтузиазма.

Для нас это нормально, некоторая эмоциональная тормознутость – семейная черта. Причем непонятно, от кого из родителей нам доставшаяся – оба достаточно скупы в проявлении и демонстрации любых чувств.

Из спальни появляется явно только что проснувшаяся мама – вопреки расхожему мнению, что взрослым не спится, мои родители любят поспать едва ли не больше нашего. И мама в этом деле рекордсмен. Возможно, потому что должности у них эмоционально не простые. И сон – их профессиональная терапия.

– Что это у тебя?

– Подарок, наверное, – капитаню я с улыбкой.

– Прикольно, – одобряет мама. – Молодец твой Никита. Ты пока открывай, я сейчас, – и она скрывается за дверью ванной. Но в следующую секунду снова ее распахивает и, быстро подойдя ко мне, смачно целует в щеку: – С днем рождения, Кирюш.

Я провожаю ее взглядом, слушаю, как в душе включается вода и не двигаюсь.

– Открывай уже коробку! – приказным тоном просит систер, предусмотрительно поднявшая упаковку с тортом, и я повинуюсь.

Снимаю крышку, и из-под нее резво вылетают разноцветные воздушные шары. Они не очень большого размера, поэтому в подарочный бокс – а он действительно огромный, примерно метр на метр – их поместилось немало.

Появление шаров для нас обеих так неожиданно – не скажу, чего конкретно я ожидала, но шарики были бы на одном из последних мест моего предположительного списка, – что мы дружно взвизгиваем и даже отскакиваем от коробки. Заметив эту реакцию друг друга, начинаем смеяться и так увлекаемся, что продолжаем хохотать до возвращения мамы.

Татьяна Марковна пару секунд наблюдает за нами и заключает одобрительно:

– Как дети.

Я виновато улыбаюсь и бегу в свою комнату за оставленным там телефоном. Набираю номер Никиты. Он отвечает после первого гудка – ждал.

– Привет! – говорю весело.

– С днем рождения, Кира, – отвечает с такой нежностью в бархатном голосе, что у меня щекочет в ухе и по телу рассыпаются бисеринки мурашек.

– Спасибо за сюрприз, – отвечаю тихо.

– Я знал, что тебе понравится.

– Ты сам привез подарок? Или курьер?

– Сам. Для этого мне посредники не нужны, – он улыбается и все так же голосом ласкает меня, пусть и через трубку.

– А почему не остался? Тебе я была бы рада не меньше, чем подарку.

– Правда?

– Правда.

– Ч-честно-ч-честно? – смеется, видимо, радуясь, что удачно ввернул аж две так любимые мной буквы "ч".

– Совершенно честно, – без улыбки уверяю я.

– Тогда открывай.

– Ты здесь? У квартиры?

Не договорив вопрос, я кидаюсь к входной двери. Распахиваю ее и утыкаюсь взглядом в роскошный букет необычно розовых пионов.

– Я помню, что ты не любишь цветы, но не мог прийти с пустыми руками.

– Я не все цветы не люблю, а конкретные, – прячу я усмешку в ароматных бутонах.

– Учту.

Позади меня в коридоре появляется мама.

– Ну входите уже. Идемте чай пить. Нам не терпится попробовать чизкейк.

– И мне не терпится, – оттесняет меня собой Никита, заставляя пятиться.

– Так вот почему ты пришел? Не хотел, чтобы мы съели твой чизкейк без тебя? – я несильно бью его кулаком по груди.

– Это твой чизкейк. Но я надеялся, что меня пригласят.

Пока он моет руки в ванной, я стою рядом и, решив, что это самое подходящее время – за столом при всех будет не совсем удобно, а после уже поздно, – спрашиваю у него:

– У тебя нет никаких планов на сегодняшний вечер?

– Никаких, кроме как провести его с тобой.

– Тогда ты обречен на вечеринку с двумя именинницами сразу.

– Это как? – спрашивает он, жестом спрашивая, каким полотенцем можно воспользоваться.

– У меня и моей подруги день рождения в один день. И уже лет десять мы празднуем их вместе. Сегодня Юлька приглашает нас в ресторан. Но если ты не хочешь…

– Почему не хочу? С радостью познакомлюсь с твоей подругой.

– С радостью? – с сомнением переспрашиваю я, успев узнать, что Никита достаточно нелюдим. Можно сказать, он в некотором смысле антропофоб. – Там будет не только подруга, а еще пара человек.

Не в смысле психического расстройства, а в смысле нежелания общаться с незнакомыми людьми. Есть он, есть узкий круг людей, которых он считает своими, и мне повезло быть включенной в этот круг, а остальной мир существует где-то в параллельной реальности.

– Да хоть десять, – уверенно заявляет он. – Главное, что там будешь ты.

*

В ресторан мы являемся, чуть опоздав из-за того, что в последний момент я решаю все же сделать прическу, банально испугавшись, что рядом с Юлькой и ее подружкой Катей, тоже успешной моделью, буду выглядеть проигрышно. Чего в компании своего парня в день собственного восемнадцатилетия позволить себе ну никак не могу.

К счастью, в салоне, расположенном в моем доме, для меня находится свободное окно, но по времени чуть поздновато. И, не колеблясь, я выбираю приехать позже, чем рискнуть оказаться самой некрасивой девушкой из приглашенных.

Платье на вечеринку у меня, на удивление, есть. Спасибо той же Юльке. Она привезла мне его прошлой весной после своего первого настоящего тура по подиумам основных недель моды. Платье было подарком моего любимого дизайнера. Не то чтобы я особенно слежу за модой, но когда Юлька всерьёз занялась моделингом, разумеется, стала следить за ней и за всем околомодельным миром. Подруге и самой до одури нравится это платье, но она проявила великодушие и подарила его мне со словами "Бери, пока не передумала. А у меня будет лишний повод заполучить еще одно".

Пока мы ехали в машине, Никита спросил у меня:

– Ты не сказала – тебе понравился мой главный подарок?

– А какой из них главный? – улыбнулась было я, но его ответ стёр мою улыбку напрочь.

– Тот, что на дне коробки, под шариками.

– В коробке было что-то еще? – отрывисто спросила я, крайне удивленная услышанным.

Я, конечно, в нее не заглядывала, но будь в ней что-то, разве мы смогли бы не заметить? Ну ладно я, как ребенок, уставилась на радостно взмывшие к потолку шарики, но мама и Алиска… Не могли же мы все трое не увидеть что-то в коробке?

Уголки его губ разъехались в укоризненной улыбке.

– Вообще-то да. Посмотри, когда вернешься. Если твои не выкинут коробку.

– Не выкинут. И ты даже не намекнешь, что там? – спросила, тщетно прождав от него продолжения, но он уклонился от ответа:

– Сама увидишь.

Я сделала вид, что обиделась и отвернулась к окну.

– Ладно, ладно, только не дуйся. Не сегодня. Там, на самом деле, ничего особенного. Просто оплаченная госпошлина и запись в паспортный стол через госуслуги на получение загранпаспорта.

– А зачем мне загранпаспорт? – я искренне не догоняла.

– Хочу показать тебе Лондон, – равнодушно приподнял он ближайшее ко мне плечо.

– Лондон? Ты хочешь свозить меня в Лондон?!

– Ну да. Ты же еще ни разу не была за границей, ни разу не летала в самолете, а я очень люблю летать и люблю Лондон. И очень хочу, чтобы ты разделяла эту мою любовь.

Почувствовав, как в уголках глазах выступили слезы, я торопливо отвернулась, стараясь это скрыть. Но нижние веки быстро переполнились соленой влагой, и по левой щеке предательски потекла слезная струйка. Никита сразу убрал одну руку с руля и пальцем аккуратно стер ее, не дав скатиться ниже и испортить макияж мокрой дорожкой.

– Я хочу разделить с тобой твой первый раз.

Мне показалось, что в его взгляде читалось нечто большее, чем первая поездка за границу. Но я запретила себе об этом думать и пробормотала тихое "Спасибо".

– Ты даже не спросишь, как я смог организовать запись через твой аккаунт на госуслугах?

– А ты сделал это через мой аккаунт?

– Конечно, – снисходительная к моей несообразительности улыбка вновь скользнула по пухлым губам. – Через мой запишут только меня, а у меня паспорт уже есть.

– Ну и как же?

– В твоем телефоне сохранены все пароли, и ты часто оставляешь его без присмотра. Это очень удобно для меня, но крайне нежелательно с точки зрения безопасности твоих личных данных.

Пообещав это учесть, я сменила тему, вернувшись к прежде незаконченному разговору.

– Ты так и не сказал, почему все же согласился пойти со мной сегодня.

– Я же уже ответил, – удивился он. – Разве нет?

– Не совсем. Я знаю, что ты… не очень любишь людей, избегаешь их, особенно незнакомых.

– Откуда такие выводы? – после долгой паузы, не глядя на меня, проявил он интерес.

– Я дружу с Викой, – улыбнулась.

– Вика точно не думает, что я не люблю людей, – возразил Никита.

– Я наблюдательна. И умею делать выводы.

Он посмотрел на меня с интересом и хоть вопрос не задал, я прочитала его в его глазах.

– Ты никогда никуда с ней не ходил. Отвергал все ее приглашения, динамил все тусовки. Мы знакомы с ней примерно столько, сколько вы встречались, и почти все о тебе знали, но никто ни разу тебя не видел. Это наводит на определенные мысли.

– Виновен, – с улыбкой ответил он по-английски и зарулил на парковку ресторана.

– Так почему ты здесь? – упрямо твердила я, не двигаясь с места.

Я видела, что он не хочет делиться со мной причинами своей готовности влиться в компанию моих друзей, но и не может придумать достойной отговорки. Наконец он пожал плечами:

– Просто хочу узнать тебя получше. Узнать круг твоего общения. Скажи мне, кто твой друг…

– Ты и с родителями поэтому пришел знакомиться? – догадалась я.

Он усмехнулся, но не ответил. Ни да, ни нет.

– Что означает "да", – констатировала я и взялась за ручку двери.

– Подожди, – останавливает меня Никита. – Что бы ты ни думала о моей… нелюдимости, сидеть букой и портить тебе вечеринку я точно не стану. Даже если мне будет некомфортно и захочется уйти, обещаю, никто этого не заметит. Я буду душкой, и тебе не придется за меня краснеть.

*

Хостес в форменной одежде провожает нас в приватный зал, где гости уже собрались в полном составе.

– Ну наконец-то вторая именинница пожаловала! – оповещает заметившая нас первой Юлька.

Она в потрясающем длинном облегающем платье, обтягивающем ее худощавое тело словно вторая кожа, с откровенным разрезом, открывающем левую ногу почти до бедра. Вскакивает со своего места и бежит обнять меня. Впервые за несколько месяцев.

Разомкнув объятия, я знакомлю ее с Никитой. Подружка придирчиво его разглядывает, но делает это с улыбкой.

– Ладно, на первый взгляд годишься, – заявляет с ехидцей. – Но не расслабляйся. Большой Брат следит за тобой.

– Ты вроде тоже ничего, – в тон ей отвечает мой парень. – Веди себя хорошо и, может, я позволю вам общаться.

Я глупо хлопаю глазами, наблюдая этот обмен любезностями между двумя дорогими мне людьми. Не успели познакомиться, а уже наговорили друг другу "приятностей". Если сейчас Юлька ответит Никите ёмко и хлёстко, как она умеет, мы что, должны будем уйти? Я не хочу ссориться, но и принимать ничью сторону не стану.

– Один – один, – вдруг весело и непринужденно смеется подружка. – Похоже, Кирка с выбором не ошиблась.

– Вообще-то, это я её выбрал, – усмехается Никита, притянув меня к себе.

– Значит, и у тебя губа не дура, – ставит точку в этой беззлобной перебранке Шефер и, повернувшись к остальным гостям, подзывает высокого темноволосого и очень лощеного парня, который при нашем появлении поднялся и явно ждал своего выхода. – Антуан, иди сюда. Это та самая Кира, а это тот самый Антуан.

Церемонно раскланявшись, мы неловко пожали друг другу руки и обменялись кривыми улыбками.

Это странное ощущение – встретить воочию человека, о котором очень много слышала и видела не только в видюшках, присылаемых подругой, но и в журналах, а также на показах и в интервью на фэшн-канале. Это как встреча со знаменитостью. Для меня Антуан был чем-то вроде живой легенды. Он не модель, нет, он агент, сотрудник миланского агентства, с которым у Юльки заключен контракт. На самом деле, головной офис агентства расположен в Нью-Йорке, и большинство их моделей живут там, но раз у Юльки завязались отношения с Антуаном, она захотела остаться в Милане.

– Прриятно познакомиться, Кирра, – на русском с приятным французским акцентом говорит Антуан.

Он из франкоговорящих бельгийцев, родился и вырос в городке Мальмеди, что совсем рядом с трассой Формулы-1, которой мы болеем вместе с папой, бывшим гонщиком, и не пропускаем ни одной гонки. У меня к Антуану столько околоформульных вопросов – я знаю, что он тоже фанат, – но понимаю, что сейчас для них не место и не время. Пока они вРоссии, мы наверняка еще встретимся с миланцами в менее официальной обстановке, и тогда я и задам все свои вопросы, а сейчас потерплю.

Потом Юля представляет Никиту своему брату Сашке – я с ним, конечно же, давно знакома, – и еще одной паре. С Катей и ее хоккеистом я тоже уже виделась пару раз, но мы впервые видимся с тех пор, как они поженились.

– Поздравляю молодоженов, – говорю в ответ на их поздравления.

Они отшучиваются, подтрунивают друг над другом и мы, наконец, рассаживаемся.

– Чуть не забыла, – подскакивает Юлька, – твои подарки вон в том углу. Не забудь забрать, когда будешь уходить завтра.

– Завтра?

– Ну, до двенадцати мы вряд ли разойдемся, – смеется она над моим удивлением.

И не только она.

Вот так, во взаимных подколах и шутках, в обмене успехами и достижениями, проходит весь вечер и полночи.

Мне так легко и свободно в компании старых друзей и новых знакомых, что я не замечаю, как пролетает время. Если меня потом спросить, над чем мы так безудержно хохотали, и куда подевалась моя обычная скованность, неизменная спутница на шумных сборищах, я ни за что не смогу ответить. Но так хорошо и весело мне давно не было. Этот день рождения, без сомнения, станет лучшим в моей жизни. Из уже прошедших, конечно.

И, конечно, одним из главных хедлайнеров волшебности этого дня был Никита. Он сдержал обещание и безупречно вписался в нашу теплую компанию, был исключительно любезен и открыт. Даже рассказал пару баек из своей жизни в Лондоне и о нюансах обучения в английской школе. Я смотрела на него и не узнавала. Но была благодарна ему за то, что пересилил себя, для меня это было важно.

А когда он зовет меня танцевать, я не сразу понимаю, что он не шутит. Но, конечно же, охотно с ним иду.

Обнявшись, мы качаемся в такт музыке в полумраке танцпола и не сводим друг с друга сверкающих от переливающихся разноцветных огней глаз.

– У меня для тебя еще один подарок, – наклоняясь ближе ко мне, почти шепотом произносит Никита.

– Какой? – одними губами спрашиваю я.

– Привет от моей мамы. Я тебе не рассказывал, но когда после нового года вернулся домой от вас, она сказала мне: "Кира – очень хорошая девочка. Держись ее, и я буду спокойна за тебя".

Я, хоть и с трудом ему верю, не могу сдержать счастливой улыбки.

– Твоя мама действительно так сказала?

– Слово в слово. Цитата приведена полностью, авторская интонация передана максимально приближенно к оригиналу.

Я блаженно закрываю глаза и кладу голову ему на плечо. Теперь, кажется, я абсолютно счастлива.

21 То самое чувство: Абсолютное счастье

Мне снится, что я сплю в постели Никиты в квартире его брата, где мы ночевали уже пару раз, но на этот раз я просыпаюсь не от мелодии будильника, а от настойчивых поцелуев. Ощущаю жаркие губы Никиты на своих и, не открывая глаз, охотно ему отвечаю. Во сне я чувствую себя намного раскованнее и целую его так же страстно, желая показать, что доверяю ему. Даю ему понять, как сильно он мне нужен, как сильны мои чувства к нему. Я размыкаю губы, и наши языки сплетаются, двигаясь в неистовом танце. Вскинув руки, я хватаю его за плечи, стремясь прижаться к нему еще ближе, и, ощутив жар его тела, не могу сдержать тихий стон. На нем нет футболки, и я беспрепятственно скольжу руками вниз по его спине, желая коснуться его кожи, такой теплой и гладкой под моими ладонями. Мои движения резки и лихорадочны, руки Никиты так же хаотично движутся по моему телу, сминая и слегка сжимая, словно пощипывая. Эти его действия мне неожиданно приятны, и мне не хочется, чтобы он прекращал. Я обхватываю его грудь кольцом своих рук и вжимаюсь в него, не оставляя между нашими телами ни миллиметра свободного пространства. Мы становимся одним целым, как сиамские близнецы, но Никита вдруг отстраняется от меня.

– Ты готова? – спрашивает, тяжело дыша и облизнув губы. – Честно, Кир, я больше не выдержу.

Его горящий в полумраке взгляд впивается в меня и умоляет, убеждает, настаивает.

"Это же сон", думаю я, "во сне ничего не страшно. Во сне я могу даже ничего не говорить. Это просто случится, и он не узнает, что был у меня первым".

– Давай. Я готова и хочу, – шепчу я уверенно и сама первой тянусь к нему.

Но в попытке снова поцеловать его утыкаюсь не в губы, а в лоб – Никита наклоняет голову и скользит губами по моему подбородку, оставляя влажную дорожку, которую тут же холодит прохладный воздух. Движение его рта по моей шее посылает вспышки молний по всему моему телу. Дыхание учащается, срывается, я глажу его по спине, взлетаю кончиками пальцев вверх по позвоночнику и запускаю их в его густые волосы. Он отрывает губы от моей шеи и неожиданно дует на оставленный на ней мокрый след, вызывая дрожь во мне и заставляя выгнуться ему навстречу. Он тихо смеется, довольный моей реакцией, и покрывает быстрыми горячими поцелуями мое лицо. Спускается к уху и проделывает тот же трюк – увлажняет и дует, заставляя меня повторно содрогнуться от удовольствия. Это было так невероятно приятно, так удивительно сладостно, что я тону в этих ощущениях, и даже не испытываю страха перед тем, что будет дальше.

Пока вдруг не чувствую боль и не понимаю, что это не сон. Резко открываю глаза и замираю. Никита реагирует сразу.

– Что-то не так?

Чувствую, как в уголках глаз выступают слезы, и осознаю, что мой план оставить факт моей невинности за скобками провалился – отмолчаться не удастся. Поэтому честно признаюсь:

– Больно.

Боль отражается на его лице. Он ничего не понимает, но я вижу, понимаю, что он и мысли не допускает, в чем истинная причина.

– А как не больно? – спрашивает, наконец.

– Я не знаю, – шепчу, сгорая от стыда и бессилия, от того, что разочаровываю его и не могу этого изменить.

– В смысле не знаешь? Ты… – он запинается. – Ты..? – теперь в его голосе слышится вопрос.

Я судорожно киваю и прячу глаза, не в силах видеть даже не удивление, а шок в его глазах.

– Вот я дурак, – внезапно смеется он, очень тихо.

Я вскидываю на него полный обиды и слез взгляд, но в его взгляде вижу лишь любовь и нежность.

– Прости, Кирча, что даже не подумал об этом. Я… Все это время я думал, что ты меня динамишь, следуя каким-то дурацким девчачьим правилам, типа никакого секса на первом, втором, дцатом свидании, а ты…

– Прости… – с трудом разжимаю я слипшиеся губы.

– Тебя-то за что?

– За… это.

– Дурочка, – теперь он не смеется, – почему ты сразу не сказала – боялась?

Я способна только коротко кивнуть, но не свожу взгляда с его лица и впитываю каждое изменение в нем, каждое произнесенное им слово.

Он с такой нежностью и даже робостью целует меня в уголок губ, что я снова готова расплакаться, уже по другой причине.

– Ты потрясающая, ты знаешь это?

Я заторможенно моргаю, слегка контуженная мыслью, что Никита не считает мой нулевой опыт проблемой, что мой главный страх оказался напрасным и что все самое страшное уже позади. И даже готова попробовать еще раз, разом забыв о боли. "Не такая уж она и сильная, на самом деле", думаю храбро.

Но Никита отстраняется.

– Эта новость требует перекура…

– Ты не куришь, – напоминаю я на автомате, будто ничего, кроме этого, меня сейчас не волнует.

– Это устойчивое выражение, – отмахивается он от критики, – я схожу в душ, освежу голову, и мы продолжим. Никуда не уходи, – улыбается он.

И мы продолжили. И я была счастлива.

Безусловно. Бескомпромиссно. Безгранично. Абсолютно счастлива.

22 То самое чувство: Растерянность

Сегодня после школы я иду в Торговый центр, встречаться с Юлькой. Это ее последний день в городе, завтра она улетает в Париж на предстоящий показ Недели высокой моды. А оттуда сразу отправится в Нью-Йорк, где будет доказывать именитым дизайнерам, участвующим уже в традиционной неделе моды, что соответствует их концепции на этот сезон и достойно представит коллекцию на подиуме.

Я, конечно, мечтаю когда-нибудь поехать вместе с ней, не в качестве модели, разумеется, а как группа поддержки. В принципе, она бы и сейчас меня взяла, но мой загранпаспорт все еще не готов – хотя на фотографирование я уже сходила, но готовность только через месяц – плюс мне не следует пропускать учебу. Последнее полугодие как никак. Тем более моя так резко забурлившая личная жизнь все же не проходит бесследно для моей успеваемости. Я еще не "скатилась", как пугает нас классная, но уже являлась пару раз в школу с несделанной домашкой.

И вовсе не по вине Никиты, разве что косвенно. Когда мы строим совместные планы, он постоянно спрашивает у меня, не помешают ли они моим занятиям, все ли у меня сделано и выучено, и я бессовестно обманываю его, уверяя, что все готово и я совершенно свободна. Я не хочу из-за уроков пропускать свое законное время с ним, хоть наши встречи и отнюдь не редки.

Честно говоря, встречаемся мы каждый день. Когда у Никиты занятия заканчиваются позже, чем мои, я после школы приезжаю к нему в универ, и оттуда мы едем или куда-нибудь развлекаться – кино, кафе, просто погулять, – или сразу направляемся к нему. И там тоже кино, еда, но уже не просто. Эта мысль заставляет меня невольно покраснеть.

– Ого, какой румянец! С твоим умением краснеть никакая косметика не нужна, – смеясь, обнимает меня Юлька и касается моей щеки ненакрашенными губами. – Дай угадаю – ты думала о Никите.

Я смущенно улыбаюсь.

– Пирожок тебе за сообразительность!

– Эх, пирожки мне нельзя, – сокрушенно вздыхает модель. – И так за две недели дома полтора килограмма прибавила. Сгонять теперь экстренно. А то лопнут на мне платья от кутюр.

– Не прибедняйся, – морщусь я, не одобряя ее кокетство. Уж не ей мне на фигуру жаловаться. – Куда пойдем?

– Зайдем в "Уолфорд", я куплю себе пару комплектов нижнего белья. Трусы куда-то деваются, после стирки постоянно не могу их досчитаться.

– Это обязательно? В Париже, что ли, белье не продают? – спрашиваю с заметной капризностью в голосе.

И мое нежелание объяснимо – ходить с Шефер по магазинам то еще мучение. Вот единственный для меня плюс переезда подруги в Европу – больше не надо сопровождать ее в бесконечных набегах на бутики во время распродаж и завоза новых коллекций. Конечно, я могу сделать для нее такую малость, но все же предпочитаю избежать насилия над моей немодной личностью.

– В Париже мне по магазинам бегать будет некогда. Да мы только купим! – обещает Юлька. – Я уже все выбрала. Но сглупила и решила посмотреть, нет ли у других брендов чего-нибудь получше.

– Таких же, но с перламутровыми пуговицами? – усмехаюсь я беззлобно.

– Именно.

– Ладно, идем. Но только зайдешь, заплатишь и выйдешь. Я подожду снаружи. Увижу, что ты топаешь в примерочную – сразу же уйду.

– Прямиком на фудкорт? – интересуется с невинным видом.

– А мы потом на фудкорт собираемся? – искренне удивляюсь я. – А как же миссия по изгнанию из себя маминых солений-варений и прочих яств?

– Этим я займусь, сев в самолет. А сейчас еще вполне могу позволить себе шаурму и карамельный маккиато. Да и где еще нам можно нормально поговорить? Не дома же друг у друга, как в старые добрые времена. В любом случае это будет заведение общепита – или тут на фудкторте, или можем пойти в другое какое кафе. Но очень хочется шаурмы. И вообще, Кирасинка, не читай мне нотаций. У меня для этого агент есть.

– Который по совместительству твой парень? – так же невинно улыбаясь, уточняю я.

– И парень тоже, но он хоть не трясет меня за каждый набранный грамм. Для этого есть специально обученная мегера.

– Бедная моя Юлька, тяжела жизнь топ-модели…

– Ладно, критиканка, топай сразу на фудкорт и закажи мне "чиккен карри". Двойную, – добавляет, подумав меньше секунды. – Я мигом.

Слово свое Шефер, на удивление сдержала, и появилась в кратчайший – для нее просто немыслимый – срок. Я лишь успела забрать ее любимую шаурму – уверена, только ради нее и был выбран именно этот ТЦ – с дополнительным мясом и соусом и, сделав заказ в "Старбакс" на большой маккиато для нее и маленький фирменный шоколад для себя, устроилась ждать за их столиком.

Сев и повернув голову в сторону офигенно дорогого салона нижнего белья, я вижу возвращающуюся Юльку, а когда она приближается, бариста громко объявляет "Карамельный маккиато для Юлии и горячий шоколад без сливок для Киры". Подруга делает мне знак, что сама заберет наши напитки, и в этот момент у меня звонит телефон.

С любопытством и некоторой долей недоумения – и Никита, и мама с Алиской знают, что я встречаюсь с Юлькой, а значит, звонить не должны – смотрю на загоревшийся экран смартфона. Вместе с бегающей вверх-вниз иконкой с зеленой трубкой на нем высвечивается короткое имя – Дэн.

Я долго смотрю на экран отупевшим взглядом. Мне казалось, мы хоть и не выяснили все, что вопросительным знаком повисло между нами, но точку в наших странных отношениях поставили.

Я точно ее поставила. И давно перестала разгадывать его загадки, на которых мы наше общение и закончили. Зачем же он снова звонит? Да и хочу ли я, в действительности, это знать? Зачем мне ему отвечать?

К столу подходит Юлька, и звонок обрывается.

– Ты не ответила? – удивляется она.

Я качаю головой с равнодушным видом.

– Кто это был? – не отстает она.

Я не отвечаю, неопределенно поведя плечом, и тогда она уверенно тянет руку к моему телефону. Блокировка экрана у меня не стоит, поэтому подруга легко получает доступ к журналу вызовов.

– И кто такой Дэн?

– Парень, с которым я познакомилась в клубе, – нехотя отвечаю.

– С которым тебя познакомила эта ваша Вика?

Вичку моя подруга детства терпеть не может. Мы еще жили рядом, когда Свяжина перевелась в нашу школу, и виделись каждый день, поэтому Юлька была в курсе всего, что со мной происходило. А в школе со мной происходила почти одна Вика. В том смысле, что ее было так много – разговоров о ней, ее рассказов, ее советов, – что она невольно фигурировала во всех моих историях о школе. Да Юлька и без меня была о ней наслышана: школа-то одна, а Вика – личность известная.

Ироничная усмешка сама собой появляется на моих губах.

– Вообще-то Вика познакомила меня с Никитой, он тогда был ее парнем. А Дэн познакомился со мной сам, без помощи Вики. В обольщении неопытных дур вроде меня ему ничья помощь не нужна. Он сам запросто готовь помочь ближнему, – при воспоминании о ситуации с Михаилом в моем голосе сквозит горечь.

– И кому он помог? – спрашивает подозрительно, по моему тону безошибочно поняв, что эта фраза с подтекстом.

– Своему другу Мише, которому дал мой телефон, и тот пригласил меня на свидание, на котором откровенно подбивал клинья, советуя встречаться с ним, а не с Дэном.

– Всё чудесатее и чудесатее…

Хоть мы и общаемся с Юлькой регулярно, созваниваясь через день-два, о Дэне я ей не рассказывала ничего, кроме факта знакомства. И то без подробностей и не называя имен. Рассказывать-то особо было нечего – практически с первого же свидания в наших отношениях была какая-то непонятность и недосказанность, что и не позволило мне обсуждать их с подругой. Не по телефону.

– Давай штрихпунктирно, что там за Дэн и почему ты не отвечаешь на его звонки.

Я рассказываю вкратце нашу историю, Юлька ни разу меня не перебивает и слушает с непроницаемым лицом. Не забывая при этом поглощать шаурму, разумеется. Мой же шоколад безнадежно остыл, и я заказываю ему на замену некрепкий кофе.

– Отвечать сейчас на его звонок считаю предательством по отношению к Никите.

– Это еще почему? – вскидывается Шефер с полным непониманием во взгляде оливковых глаз.

– Ему это точно не понравится, у нас как-то был разговор на эту тему. Дэн тогда тоже объявился, хотел встретиться, но я в итоге отказалась.

– И поэтому до сих пор вздрагиваешь от его звонков? – саркастически фыркает Юлька. – Кира, если бы тебе было все равно, ты бы не таращилась на экран с таким лицом, будто все умерли. Я считаю, что по отношению к Никите куда более нечестно продолжать носить в себе этот незавершенный гештальт. Если у тебя к этому Дэну остались вопросы или даже чувства, лучше разобраться с ними сейчас. Чтобы потом не жалеть.

– Я ни о чем не жалею! – резко возражаю я.

– Но можешь пожалеть потом. Просто поговори с ним. Не переспи, заметь, а поговори.

Я в ответ гримасничаю, но возразить не успеваю – меня опережает новый звонок от Дэна.

– Отвечай! – командует подружка, подталкивая "Самсунг" ближе ко мне.

Сцепив зубы, я упрямо мотаю головой.

– Ну! Или я сама отвечу.

Я хватаю телефон, предотвращая ее поползновения, и, чуть помедлив, все же снимаю трубку – точно знаю, что Юлька не отстанет.

– Да. Привет.

– О, ты, наконец, мне ответила. Я уже собирался сбросить вызов, – он, по обыкновению, язвит, и я моментально начинаю жалеть, что повелась на угрозы подруги.

Мне действительно не о чем с ним говорить. А главное – я не хочу.

– Ты можешь сделать это прямо сейчас. Впрочем, я и сама мо…

– Подожди! Кира… – голос звучит умоляюще, и я возвращаю телефон к уху, хотя уже собиралась нажать на кнопку сброса.

Просящих интонаций от него я еще не слышала, и, безусловно, заинтригована. Но спрашиваю подчеркнуто неохотно, даже недовольно:

– Ну что еще, Дэн?

– Ты можешь со мной встретиться? Пожалуйста.

Пожалуйста?! В словаре Дэна есть это слово? Моему удивлению нет предела.

Юлька сидит близко и слышит все, что он говорит. И глазами и жестами показывает мне, что нужно соглашаться. Я отвечаю ей выразительным взглядом, намекая заткнуться, и спрашиваю в трубку:

– Зачем?

– Хочу тебя увидеть.

– А я не хочу…

– Пожалуйста, Кира. У меня в жизни сейчас такая жопа. Мне очень нужен друг. Ты же мне друг?

Я надолго замолкаю. Вопрос ставит меня в тупик. Никогда не позиционировала себя другом Дэна, да и он на мою дружбу точно не претендовал. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Но сейчас я слышу, что он не прикалывается, не кривляется и не лжет. Ему действительно плохо, и плохо очень, раз он позвонил мне через полтора месяца с момента нашего последнего общения.

И хоть внутренне я еще сопротивляюсь, но уже понимаю, что не смогу ему отказать. Отказать в том, что для кого-то важно, а мне, в сущности, ничего не стоит.

– Даже если допустить, что мы друзья, почему ты обращаешься именно ко мне? Разве я – твой единственный друг?

Юлька закатывает глаза, и я отворачиваюсь от нее.

– Может, и единственный, – усмехается он с горечью.

И я решаюсь.

– Хорошо. Давай встретимся. Когда?

– Сегодня можешь?

– Если подъедешь в торговый центр.

Он уточняет какой и обещает приехать в течение часа.

Я завершаю вызов и переворачиваю телефон экраном вниз.

23 То самое чувство: Страх

Юлька настаивает на том, чтобы дождаться Дэна вместе со мной – "до жути" хочет на него посмотреть. Мне эта идея прикольной отнюдь не кажется, но отговорить ее не удается. Она наотрез отказывается уходить и честно предупреждает, что, если уйду я, она потащится за мной и все равно увидит его. Мне ничего не остается, кроме как попросить ее воздержаться от шуточек и любых замечаний, по-любому сейчас неуместных.

– Да я вообще молчать буду, – фыркает она с преувеличенным возмущением и великодушно предлагает: – Могу даже отсесть, будто я не с тобой, и посмотреть на него издалека.

– Нет уж! Знаю я тебя, отсядешь и будешь уши греть.

– Буду, – кивает она, ничуть не смутившись. – Но если тебя это не устраивает, ничего не мешает вам уйти из кафе и лишить меня возможности подслушивать.

Обещаю непременно воспользоваться её советом, если она не сдержит слово.

Шефер демонстрирует популярный жест застёгивания рта на молнию, а воображаемый ключ прячет, конечно же, в декольте своего пуловера на молнии. Теперь моя очередь закатывать глаза.

Дэн присылает сообщение, что уже в ТЦ, и я пишу в ответ, где мы сидим. Отправляю месседж и в очередной раз за истекший час терзаюсь сомнением, стоило ли соглашаться на встречу.

– Не жалей, – слышу уверенный Юлькин голос и только тогда понимаю, что нервно кусаю губы. – Это правильное решение. Вам нужно поговорить.

– О чем?

– Да хотя бы о том, что говорить вам не о чем, – она разводит руками. – Это тоже неплохая тема для разговора на пару часов. Уж я-то знаю. Узнаешь, что нужно ему, и решишь, нужен ли он тебе.

– Юля, услышь меня, – я начинаю злиться, – мне не нужен Дэн.

– Вот ему это и скажешь, мне не надо. Но и, согласись, не поговорить в вашем случае вообще не вариант.

Не согласиться я не успеваю – вижу поднимающегося на эскалаторе Дэна и обрываю нашу бессмысленную дискуссию.

– Привет, – подойдя к столику, в своей обычной ленивой манере бросает он.

Не улыбается, даже ухмылка не играет на его губах. Он не присаживается на свободный стул и, даже ни разу не посмотрев в сторону Юльки, спрашивает нетерпеливо: – Пошли?

Это выглядит грубо, и мне стыдно перед Шефер.

– Ты не хочешь поздороваться с моей подругой?

– Привет, – слегка склоняет он голову вправо, где сидит Юлька, но смотрит по-прежнему на меня.

Смотрит так, как умеет только он. Я понимаю, что он не в настроении разводить политесы, но все равно спрашиваю:

– Познакомиться не хочешь?

– Я видел уже достаточно твоих подруг. Пойдем. Пожалуйста, – добавляет после паузы.

Я поднимаюсь с кожаного пуфа, суетливо подхватываю свои вещи и, извинившись перед Юлькой, иду с ним по галерее торгового центра к эскалатору. Вступаю на него следом за Дэном.

– Обязательно быть таким хамом?

Он резко поворачивается ко мне и пронзает убийственным взглядом. Стоя на ступеньку ниже меня, он почти одного роста со мной. Наши лица слишком близко друг к другу. Непозволительно. Мое тело неизменно реагирует на его близость, и я непроизвольно делаю шаг назад, приподнимаюсь на ступеньку выше, но почти упираюсь в парня, который едет сзади. Я оборачиваюсь, вижу, что он весело улыбается мне, и тут же возвращаюсь на исходную позицию.

Дэн за моими метаниями наблюдает все так же без улыбки. На мой вопрос не отвечает, да и мне уже не нужен ответ. Я стою, потупив взгляд, и мечтаю лишь, чтобы спуск, наконец, закончился. На следующей движущейся лестнице я выдерживаю паузу и заступаю на нее через две ступеньки после Дэна, создавая пространство между нами, чтобы избежать неловкости. Но он усмехается, поднимается на эти две ступеньки и снова встает напротив меня. Даже еще ближе, намеренно вгоняя меня в краску, а сердце пуская вскачь.

– Прекрати, – шиплю я сердито и пытаюсь воздействовать на него угрозой: – или я уйду. Это ты просил встретиться, не я. Если хочешь, чтобы я тебя выслушала, соблюдай дистанцию.

– Почему? – спрашивает он, убирая с лица ухмылку.

– Потому что моему парню это не понравится.

Он вскидывает брови и, понимающе хмыкнув, отступает на шаг назад, то есть ниже.

– Парень – это серьезно.

Я незаметно выдыхаю и смотрю перед собой, чтобы не видеть его кошачьих глаз.

У выхода он ждет, пока я надену куртку и намотаю поверх объемный шарф. Когда я готова, он выходит из торгового центра и ведет меня к лавочкам на площади перед въездом в паркинг. Лавочки обрамляют скейт-парк и летом всегда заняты прыгунами-любителями, зимой же они совершенно пусты, несмотря на достаточно теплую для середины зимы погоду.

Мы достигаем лавочек, и он садится на одну из них. Я замираю рядом.

Он молчит. Долго молчит, и я, не выдержав, спрашиваю, что у него случилось. Вопрос, чем я могу помочь, я задать не успеваю, потому что он резко вскидывает голову и выпаливает:

– Я буду отцом.

– В смысле отцом?

– Одна девчонка ждет от меня ребенка. Кажется, так всякие дебилы вроде меня становятся отцами.

Я стою, сраженная услышанным, будто в меня ударила молния.

У меня не было возможности придумать, что Дэн мне скажет, из-за чего просит встретиться, но если бы и была, я могла бы делать самую крупную в истории ставку на то, что я бы ни за что не угадала истинную причину.

Я догадывалась, точнее, подозревала, что Дэн легко и быстро заводит знакомства – я сама капитулировала под его чарами с такой скоростью, что вспоминать об этом сейчас было неловко – и что еще быстрее оказывается в постели у новых знакомых, но что ловушка может захлопнуться, никогда не думала.

– Поздравляю, – говорю, просто чтобы что-то сказать.

Повисшая тишина угнетает и звенит в ушах.

– Не надо, – он смотрит на меня снизу вверх потемневшими и горящими каким-то больным блеском глазами. И голос надсадный, хриплый. Если бы я могла допустить такое, сказала бы, что Дэн на грани слез. – Я ее почти не знаю.

– Стоило познакомиться, прежде чем… – я осекаюсь, едва не сказав пошлость, но, сглотнув, заканчиваю фразу иначе: – детей заводить.

– Я никого не заводил! – он повышает голос и сжимает руки в кулаки.

Но меня это не трогает.

– Только я не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь, – безжалостно продолжаю, чувствуя непонятную мне злость. Мне нет дела ни до Дэна, ни до его подружек и будущих детей, но сама ситуация абсурдна настолько, что я не справляюсь с нахлынувшими эмоциями. – Почему именно со мной решил поделиться этой новостью? Если я тебе и друг, то не настолько.

– Не к пацанам же идти с этим дерьмом, – говорит тихо.

– А ко мне, значит, и с дерьмом можно?

Он качает головой, поражая меня все тем же странным, больным, не свойственным ему – таким не его – взглядом. И я замолкаю.

Во вновь воцарившейся тишине мы смотрим друг на друга, переговариваясь напряженными взглядами, пока вдруг Дэн не произносит с какой-то печальной обреченностью:

– Я такой дурак, Кир, – и порывистым движением притягивает меня к себе. – Такой дурак.

Обхватив руками за талию, прижимается лбом к груди.

Это так неожиданно, что я не сопротивляюсь. Смотрю вниз на его макушку с темным ежиком торчащих волос и не смею пошевелиться, не обнимаю и не отталкиваю.

А дальше все происходит как в кино.

Я слышу характерный визжащий рёв прокручивающихся на месте шин при пробуксовке, поднимаю глаза на звук и вижу "Форд" Никиты, срывающийся с места прямо напротив нас. Провожаю его взглядом и, поняв, что он сейчас обогнет площадку по кольцу и поедет на выезд с парковки перед ТЦ, бегу туда, надеясь успеть его остановить. Он не должен так уехать, я должна ему все объяснить.

Черт, ну почему он оказался здесь так некстати? Почему появился в самый неподходящий момент? Видимо, он приехал за мной. Мы не договаривались, но он, скорее всего, решил забрать меня после встречи с Юлькой.

Я бегу быстро, как никогда в жизни, боковым зрением следя за местоположением Никиты, а в голове на ускоренной перемотке проносится аудиозапись нашего давнего разговора о других парнях и моем нахождении рядом с ними.

"Если увижу, я и говорить с тобой не буду. У тебя не будет шанса что-либо мне объяснить," – стучит в моей голове на повторе.

Неудивительно, что, увидев меня, практически обнимающуюся с Дэном, он не подошел и не потребовал объяснений, а просто уехал. Точнее, собирается уехать, но я намерена его остановить.

И я успеваю в последнюю секунду. Выбегаю на дорогу прямо перед "Фордом", он едва успевает затормозить. Я буквально касаюсь коленями блестящего на солнце бампера. Но меня не беспокоит, что он мог меня сбить, я рада, что я успела.

От бега я запыхалась и не могу говорить. Мне нужно отдышаться. Дышу я, как спринтеры после финального забега на Олимпиаде, и смотрю на него через лобовое стекло. Он тоже смотрит на меня. В его взгляде не ненависть или презрение, а лишь разочарование.

Горькое, острое, отравляющее разочарование.

Он не глушит мотор, и я боюсь отходить от капота, опасаясь – и обоснованно, – что, если освободить ему дорогу, он просто уедет. Не заботясь о том, заденет меня при этом крылом или нет. Не в этом состоянии.

– Пожалуйста, давай поговорим, – прошу, не двигаясь с места и продолжая упираться ногами в бампер.

Мне даже нравится это ощущение, дает призрачную надежду, что он никуда не денется, пока не выслушает меня. Эта надежда – всё, что у меня сейчас есть.

Он смотрит мне в глаза сквозь блики на стекле и газует, очевидно, пытаясь меня напугать и заставить уйти с дороги.

Но я сейчас тоже не в том состоянии, чтобы бояться быть сбитой.

– Никита, я не отойду, и ты не уедешь, пока мы не поговорим. Выслушай меня и потом принимай решение уехать или остаться.

Он снова угрожающе газует.

– Отойди от машины, Кира, – слышу слева от себя спокойный голос Дэна.

Я не поворачиваюсь к нему, я смотрю только на Никиту. Дэн уже достаточно вмешался, и по неосторожности – а я по глупости – разрушил то, что для меня единственно важно. Пока еще не совсем разрушил, но, бросив мелкий камешек, пустил ветвистую трещину по стеклу моих отношений с Никитой.

Даже сквозь лобовое я замечаю, как темнеют глаза моего парня при появлении Дэна в поле его зрения.

– Отойди или я тебя оттащу, – предупреждает Дэн, но я не собираюсь на него отвлекаться. Тащить меня ему придется волоком.

Я даже ничего не отвечаю ему, подсознательно понимая, что любой мой жест или слово в сторону предполагаемого соперника станет для Никиты триггером, и он уйдет отсюда даже пешком, если не сможет на машине. И тогда я уже не смогу его убедить в своей невиновности. В чем бы он сейчас меня мысленно ни обвинял – в измене ли, в обмане или скрытности. Только полный игнор Дэна даст мне хоть какой-то шанс убедить моего парня, что я ничего предосудительного не совершила. Я-то знаю, что оправдываться мне, по сути, не за что, но доказывать, что я "не верблюд", все равно придется.

Никита опускает стекло на водительской двери, будто хочет что-то сказать. Я хочу подойти ближе, но боюсь освобождать ему дорогу. Тогда он щелкает замками на дверцах, продолжая смотреть на меня. Я принимаю это действие как приглашение сесть в машину и быстро шагаю к пассажирской двери. Слышу сзади голос Дэна:

– Он уедет.

И одновременно с его словами Никита срывается с места. Через какую-то секунду выезжает с парковки, несмотря на красный сигнал светофора, и встраивается в вереницу машин.

Я провожаю его взглядом, пока он не исчезает в потоке.

– Это, конечно, был твой парень, – Дэн не спрашивает, констатирует очевидное.

Я не реагирую.

– Кира, не я его сюда позвал. Не вешай это на меня.

– Не вешаю, – говорю устало. – Это не твой косяк. Мой.

Я подхожу, забираю из его рук свой рюкзак, который оставила на лавке, и иду в сторону остановки автобуса, мысленно решая, не пойти ли мне пешком. Дэн догоняет меня.

– Если твой парень адекватный, он…

– Как ты понял, что он уедет? – не дав ему договорить, спрашиваю встречно.

Он пожимает плечами с легкой ухмылкой.

– Я бы сделал так же.

– Мхм… – я продолжаю движение, но снова останавливаюсь. – Не знаю, на какую помощь друга ты рассчитывал, рассказывая мне про свой "залет", но я ничем тебе помочь не могу. И не буду. Ни советовать, ни сочувствовать, ни утешать. Прости.

На самом деле я не чувствую вины. И по-прежнему не понимаю, зачем ему нужна была эта встреча. Если бы они были знакомы с Беловым, я бы даже, наверное, могла заподозрить, что всё подстроено. Но и не знал он о существовании Никиты, и придумать, чем бы это было выгодно Дэну, у меня не получалось.

Он усмехается, снова становясь обычным Дэном.

– Конечно, у тебя теперь свои проблемы, не до меня. Понимаю. Если с парнем своим не помиришься, звони, я и утешу, и совет бесплатный дам. Мне не жалко, – бросает зло и уходит, закуривая.

Я с облегчением выдыхаю и прохожу мимо остановки, выбирая прогуляться до дома. До моего района отсюда далековато, и дорога не очень приспособлена для пешеходов – объездная, – но мне просто необходим свежий воздух. И пространство. В толкотне автобуса мне сейчас не усидеть.

Шагаю по обочине, прокручивая в голове все случившееся и пытаясь понять, как это могло со мной произойти. Как я допустила, чтобы это случилось? Ведь Никита меня предупреждал, просил быть честной и заранее сообщать обо всем, что может ему не понравиться, может встать между нами. И мне казалось, я его услышала, сделала правильные выводы, оборвав всякое общение с Дэном. Почему же, спустя всего лишь месяц, я забываю об этом и иду встречаться с ним? Где были мои мозги?

Резко проснувшаяся плохая я, видимо, почуяв запах свежей крови, любезно подсказывает, что это Юлька убедила меня согласиться выслушать Дэна, намекая переложить ответственность на подружку – той от этого ни горячо, ни холодно, – но я не поддаюсь. Сама накосячила, сама и исправлять буду.

Но боюсь, очень-очень боюсь, что у меня не получится. Что я буду делать, если Никита меня не простит?

Страх скручивает мне внутренности и вынуждает замедлить шаг. Я почти останавливаюсь. Не могу разогнуться и чувствую себя дряхлой старушонкой, у которой случился внезапный приступ не знаю чего. Обзываю себя мысленно и заставляю выпрямиться. Никакой страх не должен мне помешать действовать и идти к своей цели. А цель у меня одна – помириться с Никитой.

24 То самое чувство: Отчаяние

Рядом останавливается машина. Я оборачиваюсь в излишне оптимистичной надежде и чувствую укол разочарования – вместо "Форда" Никиты вижу Юлькину "Мазду".

– Садись скорей. Тут нельзя останавливаться.

– Как ты меня нашла? – спрашиваю, поспешно исполняя приказ.

– Дэн нашел меня в тэцэ и сказал, что ты отправилась домой своим ходом. Велел тебя спасать. Предлагала ему поехать со мной, но он отказался, – отчитывается подруга с лукавой улыбкой и поглядывая на меня с интересом. – Что такого он рассказал, что тебя на воздух потянуло?

– Ничего. Точнее, не он. Короче, то, что рассказал Дэн, меня никак не касается, но он…

В голову приходит свежая мысль, и меня захлестывает волной удивления, почему же я не подумала об этом раньше.

– Отвези меня к Никите.

– Зачем? – непонимающе хмурится подруга.

– Мне нужно его увидеть. Или отвези, или высади, я сама доберусь.

– Да отвезу. Просто странно… Тебя совесть, что ли, мучает, что ты за спиной у Никиты с бывшим встречалась?

– Дэн никогда не был моим парнем, поэтому никак не может считаться бывшим.

Юлька театрально закатывает глаза, не одобряя мое буквоедство, и собирается еще что-то сказать, точнее, спросить, но я ее опережаю:

– И давай без вопросов. Я не готова сейчас на них отвечать. И вообще разговаривать. Если молчать ты не способна, останови – я выйду.

Шефер видит, что я серьезна и замолкает. До дома Никиты мы едем в полной тишине, за исключением момента, когда я называю ей адрес.

Пока мы едем, я дважды набираю номер Никиты, но первый звонок он очень быстро – будто держал телефон в руке – сбрасывает, а на второй мне отвечает роботётка "аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Я даже не удивлена. На его месте, возможно, действовала бы так же. В любом случае моей решимости поговорить с ним любой ценой, пусть даже придется караулить возле подъезда, его телефонный игнор ничуть не умаляет.

*

На стоянке у дома "Форда" нет, значит, есть шанс перехватить его тут, на улице, а не идти звонить в квартиру. Если он отошьет меня при родителях, я такого позора не вынесу. Но запрещаю себе об этом думать. Решимость моя сильна, а вот уверенность и так стремится к отрицательному значению. Лишние рассуждения только усугубят мое нервозное состояние, и я могу трусливо сбежать, не дождавшись Никиту.

Не желая, чтобы Юлька стала свидетельницей нашего разговора и, скорее всего, моего унижения, я прошу ее уехать. И вовремя – едва "Мазда" заворачивает за угол дома, с другой его стороны во двор въезжает машина Никиты. Я планировала ждать его, заняв одну из качелей на детской площадке напротив подъезда, но не успеваю туда дойти. Когда он проезжает мимо, к парковочному карману, я укрываюсь за домиком, боясь, что, заметив меня, он может передумать и снова уедет. Одновременно и сомневаясь, что Белов станет бегать от меня по всему городу. Скорее, просто грубо пошлет, отбив всякую охоту его преследовать.

Отгоняю яркую картинку, что услужливо подкинуло мне воображение, иллюстрируя последнюю мысль, и отважно шагаю к "Форду" – Никита задерживается у открытого багажника, что мне на руку. Он копошится внутри, и мне удается подойти к нему незамеченной.

Остановившись у правого заднего крыла, я максимально спокойно говорю:

– Никита, выслушай меня, пожалуйста. То, что ты видел, просто ерунда. Ничего не значащая фигня, которая никогда больше не повторится. Просто у человека проблемы, и нужна была дружеская поддержка.

Я стараюсь сразу выложить всё, что имею, зная, что другой возможности высказаться он может мне и не дать.

Его рука, тянущаяся к чемодану с инструментами, замирает на полпути и повисает в воздухе. Он не оборачивается и ни одним мускулом на лице не выказывает испытываемых от моего внезапного появления эмоций. Ни раздражения, ни удивления, ни злости. Даже глазами в мою сторону не косит.

Через пару секунд так же молча отмирает и продолжает прерванное движение. Как будто меня нет. Достает из чемодана какую-то пластиковую коробку – в похожей мой папа хранит сверла для дрели – и, вернув кейс на место, закрывает багажник. Обходит машину с противоположной от меня стороны, хотя к подъезду ближе и удобнее пройти с моей, но он демонстративно дистанцируется.

– Никита, игнорировать меня не выход. Кому от этого лучше? Ты же сам говорил, что обо всем нужно разговаривать. Почему сейчас отказываешься меня слушать?

– Я говорил не только это, но ты предпочитаешь помнить только то, что выгодно тебе, – не останавливаясь, бросает он подчеркнуто холодно и равнодушно.

– Не веди себя как ребенок, – не выдерживаю я и срываюсь на почти крик.

Догадываюсь, как глупо выгляжу, плетясь за ним хвостом и едва не цепляясь за руки, как попрошайка. А еще хочу видеть его реакцию. Поэтому ускоряю шаг и, забежав вперед, встаю перед ним. Он, к счастью, тоже останавливается. Неужели все же выслушает?! Я почти не дышу и стараюсь не выдать в голосе охватившее меня отчаяние. Я понимаю, что это мой последний шанс оправдаться перед ним.

– Я помню все, что ты мне говорил про подобные ситуации. И очень жалею, что не восприняла твои слова буквально, иначе обязательно бы тебя предупредила о сегодняшней встрече. Просто не подумала, что эта ситуация того стоит.

Тут я, конечно, вру. Сама это понимаю и под его тяжелым взглядом свой невольно отвожу. Но немедленно одергиваю себя и, заставив снова посмотреть на него, успеваю заметить понимающую с ноткой презрения усмешку, скользнувшую по ярким губам.

– Ну вот и поговорили, – заключает он едко и просит: – Не звони мне, не заставляй менять номер. Ты свой выбор сделала.

– Это не выбор, это случайность, – отчаяние все же прорывается наружу. – Я…

Но он уже не слушает. Аккуратно обойдя меня, ничем не задев, уверенным шагом идет к подъездной двери. Я разочарована и раздавлена второй подряд неудачей, и у меня даже нет сил на то, чтобы обернуться вслед за ним и, может, еще что-то сказать. Попытаться его остановить. Я лишь поворачиваю голову, провожая его взглядом.

Уже зайдя в подъезд и закрывая за собой дверь, он вдруг останавливается, делает шаг назад, задерживаясь в проёме:

– Ты из-за него выясняла рамки дозволенного?

– Что? – не понимаю я.

– После того шоу по радио ты расспрашивала меня, что можно, а чего нельзя делать в отношении других парней. Очень настойчиво расспрашивала. Ты уже тогда планировала эту "дружескую поддержку"? – на последних словах он делает язвительное ударение.

– Что? Нет! Какое планирование? Он мне сегодня только позвонил. Когда мы сидели с Юлькой в кафе. Она всё слышала.

– Ну, конечно, слышала. И подтвердит. Твоя Юлька и под присягой подтвердит, что ты, например, единорог. Потомственный. Ладно, ты высказалась. Я послушал. Просьба все та же – не звони.

Он все же закрывает за собой дверь. Я слышу, как тихо щелкает автоматический замок, и заставляю себя уйти.

*

Выйдя из двора, медленно плетусь на остановку, но передумываю и решаю вызвать такси. Сейчас я не в том состоянии, чтобы идти пешком, и от мысли об общественном транспорте все во мне восстает и протестует. Я жалею, что прогнала Юльку. Хотя нет, хорошо, что она не видела этой сцены. Надеюсь, никто ее не видел. Я бы и сама не хотела ни видеть, ни участвовать.

Останавливаюсь посреди тротуара и открываю желто-черное приложение, но слышу сигнал клаксона на мотив "Seven Nation Army", любимой песни Шефер, и вскидываю глаза.

Ее машина стоит у края дороги, окно открыто, и подруга приглашающе мне машет. Я бегу и снова сажусь в "Мазду".

– Ты должна была уехать.

– Я и уехала, но через пару кварталов отсюда на светофоре заметила, что ты оставила рюкзак. Пришлось вернуться. Успела увидеть, как ты понуро бредешь на остановку и поехала за тобой. Что у вас случилось, что тебя как плитой придавило? Ты даже будто ростом меньше стала…

Я качаю головой. Но не вижу смысла отнекиваться и отмалчиваться, поэтому признаюсь:

– Никита видел, как Дэн меня обнял, и не пришел от этого в восторг.

– Вот черт! Че, прям обнимались? Реально?

Объясняю ей на словах, как именно Дэн обнял меня, сидя на лавке.

– Да уж. Очень интимное объятие, я бы Антуану такого тоже не спустила. Прости… – спохватывается подруга.

– Да ладно, твои слова ни на что не влияют. Сама понимаю, как это выглядело. Какая же я дура!

Я закрываю лицо руками и склоняюсь к коленям. Ужасно хочется зарыдать, но глаза нездорово сухие, поэтому их нестерпимо жжет.

– Да брось ты, Кир, драму разводить. Не разбежитесь же вы из-за этого. Он сейчас на эмоциях. Переспит с ними, и завтра будет рассуждать трезво.

– И еще яснее увидит, что я дура последняя?

– Ну, это, в принципе, и так заметно, – пытается она пошутить.

Я криво усмехаюсь, типа благодаря ее за попытку разрядить обстановку, но эту линию не поддерживаю. И до моего дома мы тоже едем в тишине.

У меня в голове на повторе крутится одна и та же запись, которую очень хочется отмотать назад и просто стереть. Весь этот дурацкий день стереть одним движением руки. Даже движением одного пальца – делитнуть и вернуться к началу, к тому моменту, как Дэн мне звонит. А я ему благоразумно не отвечаю. Ни в первый раз, ни во второй, несмотря ни на какие Юлькины советы, показавшиеся мне тогда дельными.

Остановившись у моего дома, Юлька не разблокирует двери, и я тоже не спешу выходить. Не хочется шевелиться. На меня навалилась ужасная усталость и какая-то заторможенность. Чувства притупились или вовсе отключились, как в сериале про вампиров. Сейчас мне даже как-то пофиг на то, простит меня Никита или нет. Мне и на себя пофиг. Полное бесчувствие и безразличие. Может, это и называют состоянием аффекта?

Юлька поворачивается ко мне и, глубоко вздохнув, будто решая, прыгать ей с десятиметровой вышки в бассейн или нет, говорит с сомнением:

– Короче, Кира, я все еще не уверена, стоит ли тебе все это говорить, но вот тебе мое мнение и взгляд со стороны. Не абы чей, а лучшей подруги, желающей тебе только добра и всякое такое прочее. Прошу принять это во внимание.

В другое время меня бы, наверное, насторожило такое сумбурное вступление, но сейчас я просто слушаю.Вроде, даже с интересом.

– Из двух твоих парней, с которыми мне посчастливилось познакомиться…

Я чувствую потребность ее исправить, возразить, что только один из них является моим парнем, но мне лень и не хочется сбивать ее с мысли.

– …тебе, конечно, больше подходит Никита. Он понятнее и проще. А Дэн – тот еще говнюк, да, с этим не поспоришь. Но это только на первый взгляд. Лично мне показалось сегодня, что влюблен он в тебя гораздо сильнее.

– Что ты несешь? – спрашиваю после длительной паузы.

– Сама не знаю, – грустно улыбается и торопливо продолжает: – Это мои ощущения. Мне трудно объяснить. Но связь между вами чувствуется физически, от него к тебе прям канат толстенный тянется. Странно звучит, но я так это увидела. Я же наблюдала за вами, когда вы уходили, и как по эскалатору ехали. Он типа насмехается над тобой, но и дорожит. Со своими траблами ведь он именно к тебе пошел, не к кому-то.

– Просто больше не к кому. Или все остальные оказались умнее и послали его, – выдвигаю я свои версии.

– Может быть, – Юлька пожимает плечами и продолжает медленно, будто смущаясь того, что сейчас скажет: – И еще из странных, но отчетливых ощущений – я уверена, что если бы очень захотела и очень-очень постаралась, то смогла бы отбить у тебя Никиту. Ты только не подумай, что мне это нужно…

– Не думаю, – сухо обрываю я. – Продолжай.

– Так вот, это было бы непросто, но мне кажется, что все же возможно. Правдами или неправдами. А вот с Дэном у меня бы не получилось. И ни у кого бы не получилось. Он… будто помешан на тебе. Звучит бредово, я знаю, но… Короче, может, это и к лучшему, что Никита вас увидел и…

– И бросил меня? Ты просто мастер утешения, Юль. Честно. Я бы так не смогла, – слова против воли получаются циничными.

Пока она говорила, я физически ощутила, как ее речь пробивает мою хрупкую, как оказалось, броню пофигизма.

– Не ёрничай, пожалуйста. Я говорю совершенно искренне, – защищается подруга.

– А я знаю. Знаю и верю, что ты искренне и исключительно из добрых побуждений. Но слушать тебя больше не хочу. По крайней мере, сегодня. Давай прекратим этот разговор. И вообще общение. На время.

Она даже не пытается спорить, понимая, как неуместны были ее слова, даже если по какой-то чудовищной иронии судьбы они правдивы.

– Ты позвонишь, когда…? – спрашивает робко.

– Я позвоню, – обещаю тоже искренне и выхожу из машины.

С легким чувством вины за то, что испытываю облегчение.

Пусть и случайно, но Юлька стала активной участницей этого ужасного для меня дня, и мне нужно время, чтобы его пережить. И лучше делать это в одиночестве.

Поэтому сейчас я даже рада, что завтра она улетает. И хоть еще совсем недавно собиралась ехать провожать ее – вместе с Никитой, конечно же, – теперь это придется отложить до лучших времен. Если они когда-нибудь настанут…

25 То самое чувство: Отрешенность

– Кирка, ты чего такая пришибленная всю неделю? С Никитой, что ли, поссорилась? – отведя меня в дальний угол рекреации и зажав в углу у окна, спрашивает Вика.

Вид у нее такой решительный, что я сразу осознаю – не признавшись во всех грехах, включая убийство Кеннеди, мне от нее не отвертеться.

– Не ссорилась, просто он со мной расстался.

– Да ты гонишь! – восклицает Вика излишне громко и в притворном ужасе прикрывает рот ладонью.

Я хмыкаю – "если бы…"

– Офигеть. Мне казалось, у вас все так хорошо, что я скоро получу приглашение на свадьбу.

– Ну, может, еще и получишь, только без меня, – я опираюсь руками на подоконник и, подтянувшись, сажусь на него.

После череды полубессонных ночей стоять мне трудновато. Хотя и сидеть – плохая идея, сразу клонит в сон.

Вика встает рядом и скрещивает руки на груди.

– А что ты сделала, чтобы он сразу расстался? Или не сразу, а ты, как обычно, тихушничаешь?

– Дэн, – отвечаю коротко, без объяснений, и не глядя на нее.

Никитина бывшая протяжно присвистывает.

– Это ты дала, мать. Никитка же жуткий собственник. И принципиальный к тому же. Дать ему повод для ревности – худшее, что ты могла сделать.

– А ты как умудрилась не дать такого повода? – спрашиваю в ответ с подлинным интересом. Сколько я знаю Вику и ее любвеобильность, этот вопрос постоянно меня мучил. Вот представился шанс его задать. – Возможностей у тебя было куда больше.

– А тут уже я тихушничала, – тихо смеется она и, видя, мое недоверие, добавляет: – Серьезно. Он, может, и подозревал что-то, но ни разу не поймал, не застукал, не получил прямых доказательств.

Я чувствую болезненный укол в сердце, уже далеко не в первый раз за эти полторы недели, что прошли с того злосчастного дня и моего последнего разговора с Никитой.

Вечером той черной для меня среды я еще порывалась что-то делать, снова звонить ему или писать, но уговорила себя подождать до утра. Юлька была права – когда эмоции еще сильны, достучаться до него трудно. Да и мне трудно подобрать правильные слова. Все, что могла, я уже сказала и сделала. Любое дополнительное действие стало бы лишним раздражителем. К тому же я была подавлена и опустошена. В том числе и словами Юльки. Мне нужно было переспать с ними, переосмыслить и понять, меняют они что-либо для меня или нет.

И обдумывать я собиралась не ту часть, где она говорила о Дэне, а ту, что о Никите. Глупо было бы притворяться, что меня не задело ее предположение о том, что чувства Никиты ко мне не особенно сильны. Потому что сама я знала точно, теперь у меня не было в этом ни малейших сомнений – чувство, что я испытываю к Никите, то самое. Самое главное и основное, определяющее.

Я люблю его.

И поэтому не могу позволить себе быть гордой и изображать независимость. Я должна быть с ним, должна сделать все возможное, чтобы вернуть его. Только он один мне нужен, и я не отступлюсь. Но только если и ему это нужно так же, как и мне. Иначе какой смысл бороться?..

Да, я тоже слышала, что в паре один всегда любит больше, а другой лишь позволяет себя любить, но мне было трудно это принять и смириться. Наверное, такая мудрость приходит с возрастом.

И с мыслью "я подумаю об этом завтра" я завалилась спать, удивив Алиску, потому что время было еще слишком раннее для сна.

А утром, которое должно быть мудренее вечера, я, на пробежке снова прокрутив в памяти события уже вчерашнего дня, по-другому взглянула на ситуацию, и осознала, что поступила ужасно, непозволительно. Что наплевала на все просьбы и предупреждения Никиты и сделала по-своему. Обманула его, предала его доверие, и прощения мне нет. Я просто не имею права что-то от него требовать и на что-то надеяться.

Когда он всего лишь не сказал мне о звонке Вики, я закатила ему молчаливую истерику и долго выносила мозг, ноя и жалуясь, как мне было обидно. Сама же я поступила куда хуже, но при этом меня не отпускала мысль, что свою обиду он ставит выше меня, выше наших отношений. Безусловно, я виновата, но разве чувства не важнее? Разве они не стоят того, чтобы дать мне еще один шанс? Зачем вообще начинать играть в любовь с кем-то, если ты готов отвернуться от него, выкинуть из своей жизни из-за мелкого проступка? Можно пообижаться, как-то наказать, но не просто отвернуться и уйти. Любимый человек – если он действительно любимый – должен быть превыше всего. В это я верила свято.

И поэтому, несмотря на вчерашние признания самой себе и обещания не отступать, я решила, что должна отпустить его.

Если его принципы ему важнее, мне нечего противопоставить. Если я значу так мало, то по-любому проиграю эту битву.

Если же я ошибаюсь, и он дорожит мной, то, когда эмоции схлынут, обида поутихнет, он сам со мной свяжется.

Но прошло уже одиннадцать дней, а Никита не появлялся.

И этот укол ревностной обиды я ощущала всякий раз, стоило мне подумать, что Вике он годами прощал более серьезные ошибки, меня же отлучил от себя из-за недоразумения. Глупого, неприятного, но недоразумения.

– Надо было лучше тебя слушать, – говорю я подружке и спрыгиваю с подоконника. – Идем, сейчас звонок будет.

– Подожди, – удерживает меня Вика за локоть. – И что, ты даже не пыталась с ним поговорить?

– Пыталась. Он меня выслушал, но не простил. Вик, давай не будем об этом. Я перевернула страницу и двигаюсь дальше. Кстати, можем снова сходить в клуб, – я вымученно улыбаюсь.

26 То самое чувство: Надежда

Клуб я выбираю другой – не хочу случайно нарваться на Дэна, – и компанию тоже предпочитаю сменить. Поэтому беру с собой не Вику и Витку, а верную Лельку. И идем мы, конечно же, в караоке-бар, где танцует ее сестра. В последний момент к нам присоединяется и ее сокурсница Оксанка, не живущая в их дружной студенческой коммуналке, но часто ошивающаяся у девчонок. Кстати, такая же нелюбительница подкидыша Лаки, как и моя подружка.

Мы втроем рассаживаемся на голубые, обитые бархатом, диваны у заранее забронированного, такого же голубого, столика чуть правее от небольшой сцены, на которой уже поет кто-то из посетителей в компании с аниматорами. Девчонки делают заказ, а я смотрю на сцену, на которой какой-то парень очень прилично исполняет Ламберта. Но больше любуюсь Альбиной, изящной и такой органичной в своем танцевальном костюме, двигающейся под выбранную песню так, словно специально репетировала именно ее. Она рассказывала, что у них в арсенале есть определенный набор танцевальных связок под разные стили музыки, и когда гость выбирает песню, они с партнершей или партнером по сцене договариваются, что под нее подходит. Под часто исполняемые песни танец заранее подобран и даже периодически меняется, чтобы не приедаться постоянным посетителям, под редкие подбирают на ходу.

И сейчас я, как ребенок, радуюсь возможности увидеть своими глазами этот закулисный процесс, о котором так много слышала.

Мы что-то неспешно попиваем, поедаем, активно подпевая и подтанцовывая под исполняемые зарубежные супер-хиты или наши приставучие попсовые и не очень песенки. Со всем залом зажигаем и под "I love you like a love song", и под "Покинула чат-чат-чат-чат", потом вместе с аниматорами плавно двигаемся и извиваемся под камерную "Young and Beautiful" и, как ненормальные, скачем под древний, но не теряющий актуальности "Владивосток-2000".

Когда очередь и комплект микрофонов с губчатыми набалдашниками ожидаемо голубого цвета доходят до нашего стола, мы, заранее посовещавшись, выбираем заводную и подходящую под мое настроение "My Favourite Game". И ритм, и дух, и нерв засмотренного с детства видеоряда отзывается во мне сейчас как ничто. Это стопроцентное попадание.

На сцену не выходим, предпочитая петь, выстроившись перед столиком. С английским ни у кого из нас проблем нет, и слова мы все знаем без подглядывания в бегущую строку, поэтому поем с упоением и вдохновением, глядя друг на друга, а не на большой экран позади танцовщиц. Может, исполнительницы мы и не суперские, но песню точно не портим. Мы с Лелькой еще и устраиваем целое представление, двигаясь синхронно и так, будто исполняем дуэт на сцене – то поем в лицо друг другу, то одна наступает на другую, то поворачиваемся спинами и немного присаживаемся, не забывая энергично водить руками и изо всех сил изображать эстрадных див. И у нас, видимо, неплохо получается, потому что в конце песни мы срываем всеобщие овации. Алька со сцены аплодирует громче всех. На ее лице отчетливо читается горделивое "Да! Вот это вот мои девочки!".

Еще через полчаса мы поем вечную "Enjoy the silence", но не классическую ее версию, а танцевальный кавер, и снова она приходится по душе остальным гостям клуба. В общем, в этот вечер мы явно в ударе, имеем оглушительный успех и чувствуем себя суперзвездами. Но когда к нам подсаживаются парни с соседнего столика, я незаметно сваливаю, не предупредив даже Лельку. Не хочу портить ей вечер, но сама ни с кем знакомиться сейчас не расположена.

Да чего врать? Я и завтра не буду к этому расположена.

Удрав по-английски, захожу в полностью зеркальный с приглушенным верхним светом туалет, мою руки и разглядываю себя. Выгляжу, несмотря на душевные песнопения и жаркие танцы, нормально, так же, как в зеркале у себя дома перед выходом. Даже помада на губах ничуть не стерлась. Аленка – или Лёшка, как зовет ее любительница мужских прозвищ на женские имена Альбина – не зря ее хвалила.

Возвращаясь в караоке, прохожу через другой зал, более плотно уставленный столиками. Тут тоже экран, но на нем демонстрируют не музыкальные клипы с дорожками текста, а шоу-показ "Виктория'с Сикрет".

В этом зале заметно тише, потому что он больше ресторанного типа – для еды и общения, хотя здесь тоже звучит музыка и есть танцующие между столиками пары.

У одной из стен установлена длинная, стилизованная под кирпичный камин, барная стойка с удобными стульями. И ни один из них не занят, поэтому я, не задумываясь, располагаюсь во втором с краю. Надо же мне где-то пересидеть, пока мои соседки очаровывают новых мальчиков. Если никто им не приглянется, Лелька меня найдет, если же они решат уехать без меня, я не пропаду. Тут и Лелька, да и на такси я спокойно доберусь до дома.

Может, даже и к лучшему – лягу спать пораньше. Хотя кого я обманываю? Во сколько ни ложусь, уснуть я все равно не могу. Приходится даже прибегать к валерьянкам и прочим маминым настойкам, но и они не особо помогают. Да и не должны. Они вроде как от нервных состояний, а я не нервничаю, я просто учусь жить по-новому. Жить жизнью, в которой нет Никиты. И получается у меня, честно говоря, фигово.

27 То самое чувство: Любовь

Я заказываю коктейль и смотрю, как бармен его готовит, развлекая меня профессиональными трюками. Больше-то все равно никого нет.

– Привет, – слышу над своим ухом небрежный голос, от которого по моей коже поземкой закружились, рисуя замысловатые узоры, колкие мурашки.

Медленно поворачиваю голову направо и вижу опускающегося на соседний стул Никиту.

Я перестаю дышать.

– Почему ты ушла от подруг? – спрашивает он, не глядя на меня, а тоже наблюдая за барменом. – Вы так здорово пели. Публика требует продолжения.

– Компания наша неожиданно разрослась, а я не люблю толпу.

Сглотнув, отвечаю таким же отрешенным тоном, хотя внутри все бурлит, клокочет и пузырится как кипящая, готовая к извержению, лава.

Он здесь!

Но как он здесь оказался? И зачем он здесь? Случайно или пришел ради меня? Он меня простил или, наоборот?..

От кишащих в нем вопросов мозг взрывается, но я их не задаю, боюсь спугнуть этот первый за долгое время момент вместе. Тот самый момент тишины, о котором мы только что пели и которым я точно хочу насладиться.

Спрашиваю о другом.

– Ты видел, как мы пели?

– Конечно, – он ставит свой стакан на столешницу и, зажав его между ладонями, крутит туда-сюда.

Черная с пузырьками жидкость в нем плещется и вздымается волнами к краю, норовя выплеснуться наружу.

– Не знал, что ты так классно поешь. И танцуешь. Видимо, придется изучать тебя заново.

Мне кажется, я даже моргать забываю.

– Заново? Ты… – я не договариваю, потому что боюсь произнести свою отчаянную надежду вслух. Вдруг, если я ее озвучу, она рассыпится в воздухе и окажется нереальной, не сбудется?

– У тебя хороший адвокат. Убедительный.

– К-кто?

Он наконец поворачивается ко мне и улыбается. Широко и искренне. Как раньше.

– Ты не знаешь?

Я так напряжена, что едва заставляю себя мотнуть головой. Идей у меня, и правда, никаких. Юлька точно бы не стала за моей спиной связываться с Никитой, тем более после нашего последнего разговора, а больше и некому. Подробностей нашего разрыва никто, кроме Дэна, не знал. В его протекцию я ни за что не поверю.

– Вика, – с улыбкой фокусника выдает он.

– Вика? Тебе звонила Вика?! – В ее участие поверить еще труднее.

Он поднимает вверх указательный палец.

– Приходила. Сегодня явилась ко мне в универ и назвала придурком. При всех. Я офигел и сразу проникся.

Чтобы не думать о невероятности его слов, я сосредотачиваюсь на фактах.

– Но Вика не знает, что я здесь. Это никак не объясняет…

– Зато знает Алиса. Сестра не прочь тебя сдать за еще один чизкейк, – смеется он и меняет интонацию. – Еще вопросы будут или пойдем споем что-нибудь дуэтом?

– Ты тоже поёшь? – удивляюсь я.

– С тобой я даже танцую, – говорит он низким бархатным голосом, встает и берет меня за руку.

Мы идем в караоке-зал, но у входа он останавливается и, повернувшись ко мне, легко целует в губы.

– Я скучал, – признается тихо.

Потемневшие глаза мерцают знакомым блеском неприкрытого желания, и меня затопляет ощущение счастья.

– Что будем исполнять? – спрашиваю с улыбкой.

– Как насчет "Нас не догонят"?

– Годится!

И, крепко держа и поглаживая мою руку, Никита ведет меня в зал.

То самое чувство: Эпилог

– Не спишь уже? – приоткрыв дверь в нашу комнату, тихо спрашивает мама.

Я мотаю головой.

– Рановато ты проснулась для 31 декабря. Всю ночь же, наверное, спать не будете, – она улыбается.

– Не знаю. А сама чего не спишь?

Мама глубоко вздыхает.

– Поговорить хотела. Пойдем?

Я скидываю с себя одеяло и шлепаю босиком по ламинату – тапочки просто ненавижу. Поэтому предпочитаю ковры или любые другие напольные покрытия, но и теплый пол, как в этой квартире, вполне меня устраивает.

Иду за мамой в гостиную, с ногами залажу на диван, она садится рядом. Облизывает губы, готовясь начать говорить, но так ничего и не произносит.

– Ты решила принять предложение о переводе? – подсказываю я.

Она снова вздыхает.

– Решила. Но все равно сом…

– Ну и правильно, мам! – перебивая, восклицаю преувеличенно радостно, но не обманываю этим даже ее, не говоря уже о себе.

Мы обе понимаем, что это лишь моя бравада, жалкая попытка ее приободрить, не добавлять переживаний из-за и без того не простого решения о переезде в Тюмень – ей предложили серьезное повышение, отказываться от которого было непростительной глупостью. О чем я маме и говорю.

Она грустно улыбается.

– Конечно, глупо. Тем более, ты знаешь истинную ситуацию. От меня мало что зависит.

Я киваю.

Дело там не только в повышении, но и в разразившемся недавно скандале – прошлый прокурор, мамин непосредственный начальник, был пойман на получении крупной взятки. Произошла массовая проверка и чистка кадров. Прокурора сняли, назначили на его место исполняющего обязанности, дядьку авторитарного и, как это часто бывает, самодурного. Ну и он откровенно копает под команду старого прокурора и даже под тех, кто, как мама, не состоял в команде, но работал под его началом. И несмотря на то, что тщательная служебная проверка никакого криминала за ними не нашла, новый прокурор не скрывает, что сделает все, чтобы избавиться от старой гвардии. Маму в прокуратуре ценят, и терять не хотят, но и с новым назначенцем сталкиваться себе дороже, поэтому и предложили ей временно "пересидеть" ситуацию до ее логического разрешения. Но мама считает, что, согласившись на этот перевод, она косвенно словно подтверждает всеобщую уверенность в ее причастности к коррупционным схемам, и внутренне не готова отступать.

И вот уже больше месяца она мучается проблемой выбора. На чаше весов, кроме профессиональной дилеммы, фигурируем еще и мы с Алиской. Ну и папа, конечно. Я даже думаю, что папа больше.

– Тогда тем более нужно соглашаться и больше не сомневаться. Мы, конечно, будем по тебе скучать, очень, – я беру ее за руку. – Но точно не пропадем. И за папой присмотрим, можешь на нас положиться.

И снова улыбка, уже не такая печальная.

– А папа присмотрит за вами?

– А то! Где он, кстати, в такую рань в предпраздничный день?

Мама отводит взгляд.

– Мама…

– Он у Артамоновых, – говорит она тихо.

– Зачем?

Сам факт того, что папа у родителей Кости, не был странным – не зря же наши семьи дружат столько лет, – но и время визита, и то, что мама прячет глаза, вызывает у меня обоснованное беспокойство.

– Вы у них Новый год встречать будете? – мое предположение логично – большинство праздников мы отмечаем вместе, то у нас, то у них, и Новый год чаще других.

– Нет, – отвечает поспешно. – И не у нас. Не в этом году точно. – Резко выдыхает, словно решается на что-то. – У них проблемы с Костей.

– С Костей? Что случилось? – пугаюсь я.

– Университет, новые друзья… знаешь, как бывает. Связался не с той компанией и… – мама снова отводит взгляд. – Сейчас он в реабилитационном центре.

– Он что… употребляет?

Мама лишь вздыхает, глядя не на меня, а в окно.

– Но как?! Почему?.. – я не понимаю. Не верю. Не хочу верить. – Алиса ничего мне не говорила. Она не знает? – бросаю взгляд на закрытую дверь нашей спальни.

– Знает. Это от нее Артамоновы узнали о проблеме. Она пыталась воздействовать на него сама – убеждала, ограждала, – но быстро поняла, что у нее не получается. И пришла к тете Вале. Они тоже сначала пробовали справиться самостоятельно, но и у них не вышло… – мама ненадолго замолкает, хотя и так говорит медленно и тихо, как о чем-то болезненном, запретном.

А я слушаю ее с вакуумом в голове. Все, что мама говорит, не укладывается в моем сознании, не проникает в него.

– Вчера он сбежал из-под домашнего ареста, его нашли и определили в центр. Папа договаривается обо всем.

Я киваю китайским болванчиком. Директор центра – очень хороший папин друг, в далеком детстве они вместе начинали заниматься картингом при школе, под руководством тренера сами собирали карты и соперничали друг с другом на соревнованиях. И до сих пор соревнуются при любой возможности.

– Но как я могла это пропустить?

– Не вини себя, – чуть повышает мама голос, и в нем появляются ее привычные стальные нотки большого ментовского начальника. – Никто не замечал. И если бы не Алиса…

– Да даже сегодня, – упрямлюсь я, – сейчас, когда вы узнали и папа поехал к ним. Как можно так спать, что ничего не слышать?!

– Мы узнали не сегодня. Вчера, – мама снова смягчается. – И когда ты пришла, папа уже уехал.

Мне стало нестерпимо стыдно. Неужели любовь и собственное счастье оглушает и ослепляет не только по отношению к объекту этой самой любви, но и ко всему, что происходит вокруг?

Вчера мы с Никитой ездили выбирать подарки для его семьи – когда еще как не тридцатого декабря, правда же? А потом заезжали на его квартиру, чтобы прибраться и нарядить крохотную настольную елку для первой нашей встречи Нового года вдвоем. Вернулась я позднее обычного и даже не поняла, что папы дома нет. Дверь в их комнату была закрыта, и я решила, что они уже спят.

– Бедная Алиска! – скачут мои мысли с одной на другую, вторя эмоциям.

– Ей очень тяжело, – кивает мама. – Все эти переживания и попытки удержать Костю от пропасти вылились в расстройство сна и когнитивные нарушения. Спит и учится моя девочка на таблетках. Хорошо, что сейчас каникулы. Может, успеет восстановиться, – снова тяжело вздыхает мама.

Я сижу, уставившись на рисунок на ковре отупевшим взглядом. Мой мозг отказывается воспринимать происходящее, отвергает эту информацию. Корю себя за то, что давно не общалась со старым другом. Да, учеба поглотила меня, и все время я провожу с Никитой, домой приходя лишь на ночь. Исключением являются только дни, когда я занимаюсь с Аллой – занятия английским я в своем плотном расписании сохранила. И потому, что они мне нравятся, и потому что язык теперь мне еще нужнее, ведь учусь я на менеджера по организации туристского сервиса. После того как завалила бег на стометровку на вступительном экзамене в Академию – запнулась за два шага до финиша и получила ровно ноль баллов, что автоматически умножило на ноль все мои тренировки и успешную сдачу прочих нормативов, – я недолго думала, куда хочу поступать. И уже на следующий день перевела документы в Университет туризма и сервиса. Прошла по баллам с запасом, хоть бюджетных мест было всего восемь. Мы, конечно, могли позволить себе и платное обучение, но поступить самой куда приятнее.

Это было важно еще и из-за Никиты. Он супер успешно учится сразу в двух Вузах – у нас и в Англии дистанционно, – а я не осилю поступлению на бюджет в не самое популярное учебное заведение? Это было бы полным фиаско. Но своими результатами ЕГЭ я действительно могла гордиться. И Никита тоже гордился мной. По крайней мере, он так мне сказал.

Перевожу взгляд на маму и тянусь обнять ее руками за талию.

– Не переживай, мам. Все будет хорошо. И с Алиской, и с Костиком. Тетя Валя вправит ему мозги.

– Хорошо бы, – усмехается мама и меняет тему. – Вы с Никитой к нам зайдете вечером?

– Конечно. К его родителям сходим и потом к вам.

– Волнуешься?

– Еще бы, – теперь моя очередь вздыхать. – Вика говорит, что братья у него те еще мажоры. Я заранее чувствую себя Золушкой на балу у местной знати.

– Какой такой Золушкой? – вскидывается мама сурово.

– Той, что Синдерелла, вестимо, – бормочу я, жалея, что была неосторожна в формулировках и что уже нельзя забрать свои слова назад – это взбесит маму еще больше.

– Это откуда у моей дочери такая неуверенность в себе и семье? Мы у тебя, может, и не из высшего общества, но тоже себя не на помойке нашли. И еще неизве…

– Спокойно, мама, я ничего такого и не думала. Я не вас имела в виду, говоря о Золушке, и неуверенность моя вовсе не из-за низкого происхождения. Ты же знаешь, как я не люблю находиться среди малознакомых людей. Не умею говорить с ними, не умею нравиться и располагать к себе. Поэтому для меня это стресс. У Золушки на балу тоже был стресс, отсюда и аналогия. Это же не тот случай, когда можно наплевать, понравлюсь я или нет.

– Ты не можешь не понравиться, Кира. Ты умница и просто красавица.

– И даже студентка, – усмехаюсь я, – вот только не комсомолка и уж точно не спортсменка.

– Подумаешь, запнулась! – сразу понимает, что я имею в виду. – Значит, тебе туда было не надо.

Не сказать, что мама фаталистка, но в такие знаки судьбы верит. Не огорчается даже если не успела на самолет. Такое с ней, правда, было лишь однажды, но я расстроилась куда больше нее.

– Че сидите? – спрашивает замершая между раскрытых дверей Алиса, глядя на нас с подозрением.

– Мама решила согласиться на переезд в Тюмень, – отвечаю излишне быстро, но сестра не замечает этого и заметно расслабляется.

Я понимаю, что раз сама она не рассказала мне о Косте, значит, не хочет, чтобы я знала. Поэтому я буду молчать.

– Фигово, – безжалостно заключает сестрица.

*

– Ну вот видишь, ничего страшного с тобой не произошло. Никто тебя у нас не съел, и даже не пытался. Проходи, – говорит Никита, открыв и распахнув передо мной дверь в свою квартиру.

– Я и не думала, что меня съедят, – защищаюсь я, проходя. – Просто наслушалась всякого о твоих братьях и думала, они будут меня подкалывать и потешаться.

– От кого это ты такого наслушалась? Уж не от Виктории ли Всеволодовны? – не удерживается он от язвительности.

– И от нее, и от тебя. От тебя даже больше.

– Не понял…

– Ты постоянно твердишь: Алешка вот этого добился, Илюха вон до чего дослужился, дипломы, медали, премии и знание такого количества языков, что я уже со счета сбилась. Не братья, а… ротвейлеры-чемпионы международных выставок, – нахожу я подходящее определение. – И главное – так же, как и ты, не любят людей. А я хоть и потомственный единорог, – тоже не удерживаюсь, чтобы не припомнить ему показавшееся мне обидным сравнение, – все же пока человекообразный.

Он слушает меня молча и замерев на одном месте. Когда я закончила свою речь, некоторое время так и стоит, а потом тихо присвистывает.

– Ну и каша у тебя в голове. Но теперь-то ты убедилась, что все не так, как ты себе представляла?

– Убедилась.

– Никто не смотрел и не относился к тебе как к неведомой зверушке, так что пряталась в кресле за дверью ты совершенно напрасно.

– Так заметно было? – моментально краснею я.

– Не парься, все поняли, что тебе неуютно. Это даже наверняка повысило твой рейтинг. В глазах моей мамы и Наташи так точно. Жены Поповича, – добавляет.

– Я помню!

– А Янку ты вообще покорила.

Я улыбаюсь.

– Племянница у тебя чумовая. С ней очень интересно разговаривать – эрудированная не по годам девочка. Ни за что бы не поверила, что ей только пять лет! Представляешь, она меня к себе в гости приглашала.

– Аха, и красавицей назвала, и портрет твой нарисовала, – протягивает он мне альбомный листок с принцессой, под которой написано мое имя, но буква "К" перевернута по горизонтали. – Я, вообще-то, там был. И пока ты не пересказала мне весь ваш разговор, который я прекрасно слышал, напоминаю, что до речи президента остается около двух часов, а у нас стол не накрыт, а еще я планирую успеть принять ванну.

– В смысле ванну? Ты что, не мог заранее помыться?

Он резким движением притягивает меня к себе, и упирается лбом в мой лоб.

– Мог. Но хотел сделать это с тобой, – говорит шепотом на выдохе, горячим дыханием посылая тепловую волну по моему телу.

Так, не отпуская меня, шагает в сторону ванной комнаты и открывает дверь. Потом разжимает объятия и щелкает выключателем. Одновременно с приглушенным светом из поставленной на стиральную машинку магнитолы начинает литься спокойная, расслабляющая музыка, а ванная предстает передо мной в совершенно новом виде. Нет, ремонт в ней Никита не сделал, да он еще и не нужен, но явно потратил немало времени на ее преображение. Заменил обычную лампу разноцветными светодиодными лентами, протянутыми по периметру потолка и змейками спускающимися по стенам, расставил по полкам и краям ванны широкие, видимо, ароматизированные, свечи, а на противоположную от ванны стену повесил еще одно, просто огромное, до пола, зеркало. Рядом с магнитолой стоят два бокала на тонкой ножке, на полотенцесушителе висят большие махровые полотенца, а на полу светлый пушистый ковер – еще вчера его тут точно не было!

– Когда ты все это успел? – спрашиваю, когда проходит первый эффект от шока.

– Сегодня, – пожимает он плечами и, включив и настроив воду, выходит из ванной.

Но уже через минуту возвращается без рубашки и с бутылкой шампанского без пробки в руках. Ставит ее на машинку и тянется к моей блузке.

– Это все красиво, но лишнее, сегодня нам больше не понадобится.

– Я сама, – перехватываю его пальцы на пуговицах, – а то помнешь или намочишь.

Он легко бьет меня по рукам и шепчет:

– Не порти момент, чуччи.

Я сдаюсь и позволяю ему медленно расстегнуть пуговицы, вытащить полы блузы из-под пояса моей любимой юбки фасона тюльпан – в гости к его семье мне хотелось пойти именно в юбке или платье, чтобы быть девочкой, а не унисексом в джинсах, пусть и модных. И, увидев, что и жена Алексея, и девушка Ильи Олеся тоже были в платьях, не говоря уже о Галине Аркадьевне, поняла, что сделала правильный выбор.

Освободив меня от одежды, резко разворачивает и прижимает спиной к двери. Я ахаю от неожиданности, ощутив разгоряченной – в ванне достаточно жарко – кожей гладкую прохладу двери, и тихонько смеюсь. Никита смотрит на меня горящим взглядом, и смех мой обрывается. Не разрывая зрительного контакта, медленно наклоняется, а потом целует меня в шею, посылая дорожку искр по позвоночнику. Я непроизвольно откидываю голову назад, утыкаясь ею в дверь, и с губ срывается едва слышный стон. Стон и удовольствия от прикосновения его мягких губ, и предвкушения того, что произойдет дальше.

Я вижу наше отражение сразу в двух зеркалах, и в свете прыгающего пламени свечей это выглядит удивительно порочно и потому действует чрезвычайно возбуждающе. Никита что-то шепчет, но я не разбираю слов, да и не стремлюсь, утопая в ощущениях. В ощущении его рук, шарящих по моему телу, и языка, скользящего по плечу и вверх от ключицы к уху. Он захватывает мочку уха губами, щекочет ее кончиком языка и дует на нее, увлажненную, а потому остро реагирующую на эту струйку воздуха. И меня сотрясает мелкой дрожью, а все тело мгновенно покрывается гусиной кожей. Я хватаю его за волосы и поднимаю лицо к своему, теперь уже он стонет, его стон срывается прямо мне в рот прежде, чем его губы набрасываются на мои. Дыхание обрывается, а сердце в груди забывает биться. Отвечая на его поцелуй, я прикрываю глаза и размыкаю губы, впуская в себя его шершавый язык и встречая его своим. Он сильнее вжимает меня в дверь, и я уже не могу стоять под таким углом, поэтому одну ногу закидываю на его бедро, он тут же подхватывает его рукой. Поцелуй становится все яростнее, все неистовее, мое тело горит и просит большего. Хотя от каждого касания его рук и каждого движения языка во рту меня будто пронзает электрический разряд. Физически мое тело всегда так откликается на близость Никиты, каждой клеточкой, каждой ресничкой. И мне всегда мало.

Он отстраняется на секунду, жадно дышит и удерживает мой взгляд, а потом впивается губами, вонзается зубами мне в шею, снова заставляя меня застонать. Я снова устремляю взгляд в порядком запотевшее зеркало и краем глаза вижу почти наполнившуюся ванну.

– Никита, – зову его, но сама себя едва слышу – связки меня не слушаются. – Надо выключить воду или будет потоп.

– Ч-черт, – рычит он, но отрывается от меня и тянется к крану.

Вода перестает бежать, Никита проверяет ее температуру и оборачивается на меня.

– Не против слегка повариться?

– Кипяток? – спрашиваю и зачем-то закусываю губу.

Он снимает с себя все, приподнимает меня над полом и, мурлыкнув мне в ухо:

– Как раз для разгоряченных тел, – ставит меня в ванну.

Вода действительно чуть горячее, чем нужно, но не значительно, поэтому я киваю. Никита присоединяется ко мне и возобновляет поцелуй. Я приподнимаюсь на носочки, чтобы быть выше и ближе к нему, и ему не пришлось гнуть шею, но ванна скользкая, наши тела от выступившего пота тоже, и я едва не падаю. Никита хватает меня и тихо смеется в губы. Потом вдруг шарит рукой у себя за спиной и, подняв ее над головами, высыпает на нас большую пригоршню белых и бордовых розовых лепестков.

– Чуть не забыл, – улыбается смущенно.

Я приближаю лицо к нему и губами убираю прильнувший к уголку верхней губы лепесток, сдуваю его и касаюсь освобожденного места губами. Потом язычком провожу по нижней губе и нахально проталкиваю его внутрь. Он пытается поймать его своим языком, но я отстраняюсь и, нажав на его плечи, заставляю опуститься на дно ванны. Сама опускаюсь следом.

*

Никита сидит, прислонившись спиной к краю ванны, я уютно устроилась на его ногах – по дну ванны я соскальзываю.

– Да уж, ванна – не самое подходящее место для секса. Поставили галочку в списке мест, где хотелось попробовать и забыли. В фильмах это выглядит совершенно иначе.

– У тебя есть такой список? – поворачиваюсь я к нему мокрым и раскрасневшимся лицом.

О слипшихся волосах и наверняка поплывшем макияже стараюсь не думать.

– А у тебя нет? – он как будто удивлен.

– Не успела составить, – ехидно улыбаюсь я.

– И не надо, – Никита не замечает моей иронии. – Будем исполнять мой список.

– Это угроза?

– Обещание, – прищуривается он и снова меня целует. – А куда я положил телефон?

Я предполагаю, что он в джинсах, и оказываюсь права. Достав из заднего кармана гаджет, Никита щелкает кнопкой вызова на экран циферблата часов, и мы видим время. 23:57.

А дальше немая сцена на пару секунд, медленный поворот лиц друг к другу и затяжной обмен ошалелыми взглядами. После чего одновременное вскакивание на ноги и выскакивание из ванны. Никита хватает оба заранее приготовленных полотенца, одно протягивает мне и, не вытираясь, вместе с ним бежит в комнату включать телевизор.

– Хоть бой курантов застанем.

Я вытираю только ноги, чтобы не оставлять мокрых следов и заворачиваюсь в полотенце, зная, что оно высушит влагу на остальном теле.

Появляюсь в комнате с первым ударом отсчета нового года. Никитино полотенце валяется у него в ногах, а сам он, голый, открывает новую бутылку шампанского – предыдущая осталась в ванной, нетронутой. На столе только бокалы и блюдо с горой мандаринов – всё, что нам нужно.

Под первые звуки гимна мы чокаемся бокалами и делаем по глотку на брудершафт.

– С новым годом, любимая. С еще одним годом вместе!

Оглавление

1 То самое чувство: Злость

2 То самое чувство: Любопытство

3 То самое чувство: Послевкусие

4 То самое чувство: Интерес

6 То самое чувство: Трепет

7 То самое чувство: Замешательство

8 То самое чувство: Настороженность

9 То самое чувство: Стыд

10 То самое чувство: Изумление

11 То самое чувство: Предвкушение

12 То самое чувство: Ожидание

13 То самое чувство: Наваждение

14 То самое чувство: Восторг

15 То самое чувство: Счастье

16 То самое чувство: Сомнение

17 То самое чувство: Принятие

18 То самое чувство: Смятение

19 То самое чувство: Смущение

20 То самое чувство: Радость

21 То самое чувство: Абсолютное счастье

22 То самое чувство: Растерянность

23 То самое чувство: Страх

24 То самое чувство: Отчаяние

25 То самое чувство: Отрешенность

26 То самое чувство: Надежда

27 То самое чувство: Любовь

То самое чувство: Эпилог