Ключ от этой тайны (СИ) [Александр Тарасович Гребёнкин] (fb2) читать онлайн

  Рядом плюхнулся хмурый Шерман.

  - Давай!

  Взревел мотор. Машина, повернув от ворот дачи направо, распугав ковылявших от реки уток, поехала по каменке.

  Обернувшись, Шерман заметил выбежавшего хозяина, но тот вскоре превратился в точку и исчез.

  "Победа" выбралась на асфальтированную трассу и помчалась, разгоняясь до ста километров...

  ...Толя Веселовский был сыном военного. С матерью и отцом он долго жил в маленьком военном городке в Белоруссии. У пузатого подполковника, с которым его отец, майор Веселовский, ездил на охоту, была красавица "Победа". Иногда подполковник разрешал маленькому Толе посидеть за рулём, и тот изображал звуки мотора, крутил баранку руля... Позже у него появилось новое автомобильное увлечение. У начальника воинской части, в которой служил отец, была "Волга" с оленем на капоте. Но, в отличие от добродушного подполковника, начальник части, носивший звание полковника, другом папы не был и посидеть в "Волге" за рулём мальчику не удавалось. Шли годы. Толе, обретшему прозвище Домкрат и ставшему известным уличным хулиганом, удалось кое-как добрести до восьмого класса. Отец, в то время расставшись с матерью, решил отдать сына в ПТУ. В это время на дорогах страны появились новые, более совершенные автомашины, но Домкрат сохранил страсть именно к "Волгам" и старушкам "Победам". Ездить его учил Шерман, отец которого был автогонщиком. Он погиб на соревнованиях лет пять назад...

  Его мысли перебил Шерман:

  - Мне кажется за нами хвост. "Жигули" - "копейка" к нам приклеилась и не отстаёт.

  - Ты уверен? Я ж на дорогу смотрю, не узрел...Ни фига себе! И чего им надо?

  Сзади действительно их преследовали серебристые "Жигули".

  - Слышь, Домкрат, сейчас будет поворот. Там дорога в лес упирается. Тормознёшь...Я за руль сяду.

  Дальше им ехать было нельзя - на дороге был пост ГАИ. Можно было передвигаться только окольными путями.

  Шерман сел за руль. Он, неплохо знающий окрестности, смог уйти. Серебристые "Жигули" исчезли. "Победа", тяжело переваливаясь по ухабам, разбрызгивая грязную воду луж, минуя сельские домики, выехала на какую-то неизвестную трассу. и, спустя пять минут, мягко остановилась у придорожного кафе. Рядом был сельский магазин.

  Столики кафе под зонтиками протирала грудастая женщина в грязноватом фартуке. За столиком сидел единственный посетитель кафе - носатый мужчина в белом. Возле крайнего столика клевали крошки куры и ворковал петух.

  Домкрат сел за столик рядом, достал сигарету из мятой, ароматно пахнущей пачки. А Шерман нырнул в тёмное нутро магазина.

  Петух кружил вокруг курицы, опустив одно крыло.

  Мужчина в белом подошёл к Домкрату и попросил сигарету.

  - Тут одни папиросы в продаже, а мои закончились - объяснил мужчина. - А у вас я вижу "Ява".

  - Да возьмите две, - расщедрился Домкрат.

  Незнакомец отрицательно мотнул головой, небрежно задвинул сигарету в уголок рта, достал маленькую красивую зажигалку, щёлкнул голубоватым пламенем, затянулся, потом поднёс зажигалку к сигарете Домкрата.

  Домкрат с удовольствием выпустил клубы дыма.

  - Ишь, как он ритуальный танец исполняет, - сказал мужчина в белом, кивнув на петуха и усаживаясь за соседний столик.

  - Да, "петя" - настоящий мужик! Интересно, сколько он курочек может вот так отодрать? - отозвался Домкрат.

  - Потоптать, - мягко поправил мужчина, чуть поморщившись. - Да вроде около двух десятков.

  - Ого! - хихикнул Домкрат. - Половой гигант.

  - А территорию свою он как охраняет! - заметил мужчина в белом.

  - Да, дерётся славно. Своих баб чужим не отдаст. И откуда они взялись?

  - Кто? Петухи?

  - Да вообще, куры. Курица - не птица - баба не человек, - развязно сказал Домкрат.

  - Ну, зачем вы так резко.

  - Да они же не летают!

  - Кур, несколько я помню, в древности одомашнили в Индии. Петуха - там же, за его пение. Никто не может лучше пробуждать на восходе солнца. А летать-то они умеют, но недалеко.

  - Да что это за птица... - скептично произнёс Домкрат.

  Тут появился Шерман, победно вышел неся пару бутербродов с котлетами и бутылку пива.

  - Там особо ни хрена нет, - сказал Шерман. - Вот, раздавим на двоих? Типа бутеры и пивко....

  - А это ничего, что мы как бы за рулём? - язвительно спросил Домкрат. - Ты что, охренел, Шерман?

  - Да пиво же! Разве ж это спиртное? Типа детский напиток.

  Он почесал чёрную кудрявую голову.

  Они откупорили пиво, и тут вдруг Домкрат ощутил, что сейчас, именно в этот момент, всё должно измениться. То ли ветерок какой-то холодный подул, то ли синее небо стало затягивать поволокой. То ли нутром, третьим глазом ощутил неумолимое прибытие серебристых "Жигулей" из которых, как в замедленном кино, появились двое и также медленно и неумолимо шагали к ним.

  Домкрат видел, как у Шермана отвисает челюсть, и пивные капли падают на столик.

  Всё тело Домкрата собралось готовое к рывку, но тут же пришлось расслабиться, потому, что незнакомец в белом уже успел присоединиться к тем парням из "Жигулей", и они стояли рядом с ихним столиком все вместе - неумолимой стеной.

  Носатый в белом пиджаке, придвинув стул, сел рядом.

  - Какого хрена... - только и сказал Домкрат, чувствуя себя словно тигр в западне.

  - Чего нужно, дядя? - нагло, пытаясь овладеть ситуацией, сказал Шерман. - Давай, канай отсюдова.

  Его чёрные глаза злобно и затравленно блестели.

  - О, как грубо, - сказал носатый в белом. - Чего не люблю и не терплю, так это сленга. Есть нормальная литературная речь. И те кто со мной только её используют.

  - Я не с тобой, - произнёс Шерман, бросая удивлённый взгляд на Домкрата, почему тот молчит.

  - А тебе деваться некуда, - спокойно сказал человек в белом.

  - Что вы хотите? - глухо спросил Домкрат, глядя на капли пива на столе.

  - Машину придётся вернуть, ребятки, - спокойно объявил человек в белом. - Вы её увели у человека хорошего. Достойного человека.

  - Да это наша ма..., - хотел воскликнуть Шерман.

  - Не надо, - перебил его носатый. - Это не ваша "Победа". И мы все это прекрасно знаем.

  Он посмотрел на Домкрата.

  - Мне вы кажетесь более разумным, чем ваш приятель, - мягко сказал носатый в белом.

  - Мы покататься хотели, - мрачно произнёс Домкрат.

  - Я понял. Покатались?

  Домкрат опустил голову.

  - Ну, вот и хорошо. "Волгу" тогда вы вернули. Когда во время выпускного катались... А за "Победу" не беспокойтесь. Мы её сами вернём хозяевам.

  Человек в белом кивнул одному мужчине, крупному, широколицему, в адидасовской майке.

  Тот протянул ладонь, и Домкрат положил в неё ключи.

  Когда "Победа", тяжело урча, исчезла за поворотом, человек в белом сказал.

  - Моя фамилия Коршун.

  - А моя Клоун, - сказал дерзко Шерман.

  - Заткнись, - вдруг заорал на него Домкрат, подняв тяжёлый кулачище.

  Коршун смотрит на обоих иронично.

  - Что вы хотите?

  - Вот это уже деловой разговор. Ваши способности я оценил. Искорки таланта есть. Очень неплохо, азартно... Правда водите машину ещё не уверенно. Надо будет подучиться.

  - А вы типа из автошколы? - спросил было Шерман, но тут же притих под взглядом Домкрата.

  - Хорошо, что вы предлагаете? - быстро спросил Домкрат, пристально посмотрев Коршуну в его серые глаза.

  - Если кратко - работаете со мной. Будете зарабатывать очень хорошие деньги. Скоро в них купаться будете. Только - никакой самодеятельности. Это ясно? По рукам?

  ***

  Коршун велел Домкрату по-тихому распустить его кодлу.

  - Ни тебе, ни мне эта компания не нужна. Толку от них нет никакого, лишние глаза и уши нам тоже ни к чему, - объяснял он.

  Домкрату пришлось постепенно избавляться от окружения разными способами, то толкуя о том, что переходит на последний курс учёбы в бурсе и нет времени, то, делая вид, что ходить с такими компашками ему давно уже надоело, то просто провоцируя с кем-то конфликт и прогоняя его.

  Может кто о чём и догадывался, но наверняка никто ничего не знал.

  С ним остался только Шерман. Без опытного хорошего помощника, к тому же неплохого водителя, нельзя было обойтись. Но Шерман часто был горяч и не воздержан. Пришлось ему сделать внушение.

  Первый свой автомобиль - оранжевый "Москвич 412" Домкрат и Коршун взяли у аптеки. Легко потому, что выскочивший на минутку рассеянный и беспечный инженер даже не запер машину, оставив в салоне ключи.

  Ещё одна белая "Лада" внезапно заглохла за городом прямо среди дороги. Поломку делал Шерман, он знал своё дело.

  Вышедшая из автомобиля девушка шикарной красоты в бордовом костюме и брюках клёш была беспомощной. Она открыла крышку капота... Бедняжка отчаянно глядела на далёкие белые городские высотки за полем. Мимо проносились равнодушные машины. И лишь двое длинноволосых парней в тёмных солнцезащитных очках, шедшие по обочине до ближайшей остановки автобуса, откликнулись на зов девушки и помогли ей. "Поломку" исправили. Затем надо было попробовать завести машину.

  Домкрат как ни в чём не бывало уселся за руль, начал поворачивать ключ зажигания. Шерман, что-то доказывая ему, сел рядом, и вдруг мотор взревел, "Лада" вздрогнула и исчезла вдали дороги, оставив девушку в недоумении - неужели они поехали испытывать её тачку? Заехав в лесок, Домкрат и Шерман со смехом снимали с себя камуфляж - очки, парики, усы. Потом через лес въезжали в город - они теперь по карте неплохо знали тайные дороги.

  Коршун был человеком дотошным и обязательным. Он давал наводки спокойно, продумав всё до мелочей. Как потом выяснилось, Коршун занимался не только угоном, перекраской и продажей угнанного автомобиля. Гораздо выгоднее стало не угонять чужую машину, а купить её по дешевке у владельца, который затем обращался в страховую компанию и получал страховку за "угнанный" автомобиль. Но на такое шли далеко не все.

  Уже в начале осени Домкрат и Шерман получили фантастические деньги. Но Коршун предупредил: не шиковать, ни в коем случае не сорить деньгами, никогда не давать на чай, да и вообще - избегать ресторанов.

  Но поездку к морю Домкрат и Шерман всё же выпросили.

  После нескольких удач нужно было сделать перерыв, затаиться, дождаться, пока успокоятся менты.

  Море их встретило ясной лазурью, а у берега ослепительно пенилось, будто белое молоко. Домкрат и Шерман устроились "дикарями" на частной квартире. В сентябре купаться было прохладно, но Домкрат и Шерман всё же мужественно покачались на зелёных волнах.

  Пока Шерман играл в карты с отдыхающими, Домкрат просто лежал на зернистом песке. Перед ним стояла глубина бесконечного, голубого неба. Домкрат любил заплывать далеко в море, переворачиваться на спину и глядеть в бесконечное небо. Казалось, что кроме него, моря и неба нет никого на всём белом свете. Исчезала цивилизация - он полностью сливался со вселенной.

  Но разум хранил его, возвращал к реальности и, отдохнув на спине, Домкрат переворачивался и, тяжело взмахивая руками, плыл к берегу.

  Сейчас он лежал на песке и его радовало, что все учатся, страдают от жары в том ПТУ, а он здесь на ослепительном юге, наслаждается свободой, загорает, ест абрикосы. У отца Домкрат выпросил только десять дней. Шерману легче - у него только мать - фабричная работница, да и та мало интересуется сыном, в свободное время любит выпить. А отцом Домкрата был майор Веселовский, с которым долго спорить было нельзя. Он и так намучился с непутёвым сыном. По окончании десятидневного строка, сын обещал отцу появиться на занятиях. Всё-таки последний год учёбы. Нужно было получить корочки строителя, несмотря на то, что Домкрат работать по этой специальности никогда не собирался. Матери и отцу врал, говорил, что будет работать. Впрочем, для прикрытия своей основой деятельности, он может устроиться в какое-либо строительно-монтажное управление. Так считает Коршун, а он сейчас для Домкрата был большим авторитетом.

  Коршун был загадочной личностью. Никто только не знал его прошлого, не знал где живёт, какова его настоящая профессия, есть ли у него близкие, семья. Лишь один раз на лестнице, ведущей из бильярдной в кафе с ним поздоровалась какая-то модно одетая дама, которая назвала его Веней. Но Веня это кто: Вячеслав, Вениамин?

  Коршун всегда одевался просто но со вкусом, всегда покупал свежие газеты и журналы, которые читал от корки до корки. Особенно любил "Вокруг света". Не обходил вниманием и издание "За рулём", что было вполне понятно. Коршун никогда грубо не ругался, был сдержан, любил погонять шары и по любому поводу рассказывать короткие истории. К этому уже привыкли.

  Сейчас Домкрату хотелось походить на Коршуна. Но лёжа на песке, слушая шум прибоя, крики чаек, стук мяча Толя Веселовский понимал, что всё это не может быть навсегда. Должна наступить другая, более счастливая, осмысленная и важная жизнь, но какая она будет, Толя пока не знал.

  Он сел на песке и увидел девушку вышедшую из моря. Она превосходной фигурой. Вода облепила её купальник, подчёркивая стройные бёдра, гибкую спину, выпуклый зад, похожий на сомкнутые рядом мячики. Она закручивала на голове тёмно - светлые волосы. Потом обернулась и её лицо чем-то отдалённо напомнило Лилю Радченко, хотя, конечно, это была не она.

  Девушка пошла в кабинку для переодевания. Домкрат бросил невольный взгляд на её переступающие в кабинке смуглые ноги.

  Она вышла в лёгком белом платье, пошла к морю и ещё, какое-то время, постояла у камня, глядя на светло-синие завитки волн с гребнями белой пены. Быть может она смотрела не на волны, а на теплоход, шедший на горизонте. На миг, будто почувствовав взгляд, она обернулась, посмотрела на Домкрата. Её ясные светлые глаза казались затуманенными грустью. Домкрат немного смутился и надел чёрные очки.

  Домкрат и Шерман ушли с пляжа на рынок. Ходили и выбирали янтарный виноград, грузные полосатые арбузы и вытянутые жёлтые дыни.

  Дома пировали, пробовали местное виноградное вино, а Шерман хвастался своим выигрышем.

  Вечером они гуляли по набережной. Свернули на аллею к небольшому строению, утопающему в тени пальм, кедров и кипарисов. Их поманила ритмичная музыка. Маленький ресторанчик имел пристройку из дерева, потому казался дворцом с резными перилами, деревянной лестницей украшенной горшками с цветами, которая вела на ажурное крыльцо.

  Шерман предложил здесь отдохнуть.

  - Наш шеф не любит, чтобы мы ходили в рестораны. Типа, деньгами будете сорить. А я тебе скажу, Домкрат: сколько той жизни? Так и пройдёт - не заметишь! Гуляй, пока гуляется.

  Домкрат и сам почувствовал желание сюда зайти. Тем более, что, девушка облокотившаяся на перила и следившая за рыжей кошкой, нюхавшей цветы, показалась ему знакомой. Девушка стояла босиком на гладкой ступени, сандалии были рядом. Одна её нежная загорелая рука опирались на перила, а другая держала лёгкую соломенную шляпку украшенную розовым бутоном. Гладь её прямых волос свободно лилась по плечам. На ней было лёгкое, свободное тёмно-синее платье, украшенное белыми головками цветов.

  Домкрат узнал девушку, привлекшую его внимание на пляже.

  - Хорошо, зайдём, но закажем немного... Особенно выделяться не будем.

  - Как скажешь...

  Домкрат прошёл мимо, бросив взгляд на девушку. Она слегка улыбнулась ему в ответ, видимо узнав его.

  Они сидели в уютном кабачке пока не стемнело. Народу всё прибывало. Очаровательная незнакомка вернулась и долго сидела с подругой.

  - Вот видишь, та, с пляжа, - шептал Домкрат.

  - Где? Эта мамочка в платье в цветочек? Типа красавица...

  - Да какая мамочка.

  - Зуб даю, она старше тебя.

  Домкрат задумался.

  - Ну и что? - сказал он. - Разве это главное, корешок? Глупый ты! Вот щас возьму и врежу... Ты всмотрись, оцени её красоту. Пойду, её приглашу.

  - Как хочешь, - ответил Шерман. - Твой выбор. Мне вот больше вот та чернявая в брючках понравилась.

  И он кивнул куда-то в сторону столиков у самой сцены.

  Закончился этот разговор тем, что Домкрат пригласил девушку потанцевать вместе. Ансамбль длинноволосых парней заиграл что-то ритмичное. Высокий и стройный певец затянул:

  И ни сна и ни покоя, ни покоя

  Нету сердцу, нету сердцу моему!

  Что-то есть, что-то есть в тебе такое,

  А какое - не пойму!

  Она бросила взгляд на Домкрата, в глазах блеснули искорки. Отвела взгляд, надела тёмные очки. Танцевала она дерзко, казалось, не глядя на партнёра, (который старательно переступал с ноги на ногу) и немного пожёвывала губами, как будто у неё во рту была жвачка.

  Возле них уже собралась толпа заводных танцоров.

  Вот песня закончилась, и Домкрат повёл девушку к столику. Он был пуст, видимо подруга тоже присоединилась к танцующим и осталась на следующий танец.

  Девушка замахала рукой, показывая, что здесь душно. Музыка заглушала слова. Домкрат кивнул и предложил жестом выйти. Он сказал пару слов Шерману, который о чём-то шушукался с чернавкой на ушко.

  Они вышли в сад. Девушка надела шляпку и шла в свете синих фонарей, гибко покачивая телом в свободном платье и говорила о чём-то необязательном. Об отдыхе, ценах, о звёздах и цветах, о кошках и шляпках. Домкрат как мог поддерживал этот разговор, всё больше любуясь ею, грациозной и красивой, как пантера.

  Они остановились под кипарисом. Стояла иссиня - чёрная ночь. Отсюда была видна за забором горящая огнями набережная. Огоньки на мачтах отмечали присутствие парусного корабля, чей грациозный, величественный корпус угадывался в сиренево - синей мгле. За ним молочная дорожка луны пролегла на волнах.

  Густой лиственный кустарник скрыл от них ресторанчик и курящих на балконе.

  Она любовалась лунной дорожкой и мерно качающимся морем.

  Домкрат вдруг неожиданно для себя обнял её и поцеловал шею, а потом плечо.

  Она обернулась и припала к нему. Их губы слились воедино, как два лесных ручья весной, во время половодья. Домкрат окончательно отпустил себя на свободу, жадно бегая руками, упиваясь её маленькими грудями, округлыми бёдрами, всеми мягкими, пружинистыми частями её тела.

  Она прислонилась к стволу дерева, сумочка скользнула вниз, и с закрытыми глазами она смаковала сладкий мёд любви юноши.

  Очнувшись, блеснув взглядом, полным томления, она убрала руки Домкрата:

  - Все, всё... They seem to be coming here (Кажется сюда идут). My husband can be here (Мой муж может быть здесь).

  - Чего? - хрипло переспросил Домкрат. - Ну куда же ты?

  А она, оправив платье, уже шла по аллейке, а навстречу двигались голоса и огоньки сигарет. Гремела иностранная музыка. Невидимый певец сладко пел:

  Oh Belladonna never knew the pain

  Maybe I'm crazy, maybe it'll drive you insane.

  Наличие мужа не особенно смутило Домкрата, он шёл за ней, сжимая кулаки, готовый сразиться хоть с самим Командором, покойным мужем донны Анны, которую соблазнял Дон Жуан. На фильм о Дон Жуане он ходил в детстве с родителями. Но вместо грозного и величественного военного появился среднего роста рыжий с бакенбардами мужчина, очень худой, в джинсовом костюме. Его медовые глаза под рыжими бровями подозрительно посмотрели на идущего вслед за его женой крепкого коренастого парня с битловской причёской.

  - Наконец-то, Ариша... Ну где ты ходишь, милая? - промолвил он капризно звонким голосом, раскрывая объятия.

  - Погоди, я сейчас, - сказала Ариша, не останавливаясь, убирая его руки.

  Она ушла на второй этаж, где находились умывальники, а рыжий муж, подозрительно покосившись на Домкрата, направился к барной стойке.

  Шерман, что-то бегло рассказывающий рослому бармену, обрадовался появлению Домкрата.

  - Ну что? Типа пора возвращаться?

  - А где же твоя зазноба, эта брюнеточка? - спросил Домкрат без всякого интереса.

  - Укатила с тётей... типа... на такси. А твоя?

  - Скоро укатит. А где подруга её? Она же была не одна.

  - Тоже типа сплыла...

  - У неё тут оказывается муж!

  - Ну, этого и стоило ожидать. У такой красотки не может не быть никого.

  - Значит признаёшь, что она красотка...

  - Ну, типа того...

  В это время появилась Ариша, помахивая сумочкой, как ни в чём не бывало. Не глядя на Домкрата, она направилась к стойке, забрала у мужа из рук бокал с соломинкой. Слегка подталкивая его в спину, Ариша брела к выходу. Проходя мимо столика, где сидел Домкрат, она одним незаметным движением, что-то вложила ему в руку.

  Когда они вышли, Домкрат прочёл смятый клочок:

  Завтра, в три часа. Причал. У парусника.

  Записка вызвала у Домкрата волнение и он долго не мог уснуть, вертелся и мешал уснуть Шерману. Когда тот стал возмущаться, Домкрат кинул в него подушку.

  На следующий день Домкрат с волнением ожидал встречи с прекрасной Аришей.

  Они с Шерманом ели дыню. Орудуя ножичком, разрезая дыню на части, Шерман говорил:

  - Домкрат, я бы на твоём месте не пошёл. А что... Она типа сама сунула записку, ты ей никакого обещания не давал.

  - Нет, мне хочется пойти, пойми меня, корешок, - объяснял Домкрат - Нравится она мне, понимаешь...

  - А я бы не стал встречаться с замужней бабой, - сказал Шерман, выбросив шкурку в ведро и вытирая губы.

  Домкрат промолчал.

  ***

  Ярко пылал хрустальный полдень. Море фиолетового цвета тихо плескалось, охраняя корабли в гавани. Парусник стоял будто величественный храм, мачты были словно порталы.

  Её не было. Домкрат хотел плюнуть и уйти. Спустя полчаса от назначенного времени тормознул маленький "Запорожец". И него стала выбираться Ариша, причём у неё соскочила шляпка. Нагнувшись к окошку, она расплатилась с водителем, а затем медленно и плавно подошла к Домкрату.

  У того бухало сердце.

  - Извини, что задержалась. Пришлось хитрить, чтобы уйти от мужа, а потом ловить попутку. Вот.

  Она вздохнула и опустила руки, не сводя с него глаз. Домкрат молча оглядывал её трогательное и нежное лицо, белое платье, будто усыпанное листьями эвкалипта, шляпку с васильками в опущенной тонкой руке. Он отметил выразительность губ, стройность и нежность женской шеи, покатость плеч.

  Не говоря ни слова он поцеловал её, и она припала к его груди.

  Они пошли по набережной куда глаза глядят и долго говорили.

   Арина Сабинская была из Харькова, она преподавала английский язык. Её муж Эдуард Сабинский был технарь, физик, немного сухарь, по её словам.

  - Эдик очень крупный учёный, оригинальный человек. Я таких оригиналов ценю и уважаю. Они мир двигают. Получилось так, что я ждала ребёнка от него. Родилась Оленька. Сейчас она у бабушки. Но вот прошло время, и я вдруг поняла, что к мужу я совсем равнодушна.

  Домкрат остановился и взял её за руку:

  - Да на хрен... простите, зачем он вам нужен? Бросайте его...

  Он говорил сбивчиво и страстно.

  Она глядела печальными глазами:

  - Ах, милый Толя, не всё так просто в мире...

  Домкрат что-то с жаром доказывал, но ощущал, что сам не убедителен.

  Спустилась ночь и погасли краски дня. Они зашли в глубины старого, немного запущенного парка, бывшего когда-то имением самого графа Шереметьева. Далеко в зелёной мгле пел фонтан. На шелковистой траве Домкрат целовал женщину, которая отдавалась ему со всей самозабвенностью

  На миг она остановила его и произнесла фразу по-английски. Позже Домкрат выучит её:

  - Darling please put on a condom.

  Она протянула руки к сумочке и достала маленький пакетик...

  Затем они долго лежали в траве в изнеможении и смотрели вверх. Семена звёзд были разбросаны во вспаханной чёрной почве неба. Домкрат чувствовал себя счастливым, готовым покорить или обнять весь мир.

  Она шептала "милый мальчик мой" и целовала его губы до боли.

  Прощаясь, они условились увидеться завтра на том же месте в гавани.

  ***

  Он стоял с цветами, когда резко затормозила "Нива" и оттуда вышел рыжеватый человек с бакенбардами. На нём был коричневый кожаный пиджак, глаза скрыты за чёрными очками. Сзади показался полноватый курносый водитель.

  Домкрат не сразу узнал в мужчине в кожаном Эдуарда Сабинского. Быстрым шагом тот подошёл к Домкрату и со всего маху закатил ему такую пощечину, что тот пошатнулся. Цветы выпали из рук и рассыпались.

  - Это тебе негодяй за жену! - крикнул Сабинский и стал неистово топтать цветы.

  Домкрат опомнился. Щека пылала.

  - Ты чё, офигел?! - вскричал он.

  Кулак Домкрата врезался Сабинскому в лицо. Тот отлетел к ногами водителя "Нивы", наблюдавшего за произошедшей сценой.

  Обломки солнцезащитных очков блестели на асфальте. Водитель помог Сабинскому подняться. Тот прислонился к машине и стал отряхивать пыльные брюки и испачканный пиджак. Водитель дал Сабинскому платочек, и тот вытер окровавленный нос.

  - Спасибо, Арво, - сказал Сабинский и вернул платочек.

  Домкрат механически стал собирать растоптанные цветы, осознал бессмысленность этого занятия и бросил.

  - Мерзавец! - крикнул Сабинский. - Было бы дело в Харькове тебя бы ещё не так обработали!

  - А как, интересно? - спросил Домкрат, криво улыбаясь, трогая щеку.

  - Увидел бы как!

  - Где Арина? - спросил Домкрат.

  - А зачем тебе она? Какое тебе до неё дело, подлец?

  - Но всё-таки...

  - Её здесь нет! Она уехала... А вот ты - кровью ответишь за оскорбление!

  - Ухты! Интересно, как тебя это получится?

  - Получится!

  Сабинский вынул из кармана перчатку и, подойдя к Домкрату, швырнул её в лицо.

  - Я вызываю тебя на дуэль. Официально. При свидетеле. Вот, Арво, свидетель.

  - Да что ты говоришь! - ухмыльнулся Домкрат. - Ну, прям, Онегин! Ну и где будет эта дуэль?

  - Завтра в шесть утра на двадцати шагах, - объяснил спокойно толстяк Арво.

  Он говорил с лёгким прибалтийским акцентом.

  - Смотрите, дальше по берегу есть старый мол... Минут десять надо идти...Там пустынное место, нет рыбаков - отмели... Вам надо прибыть со своим секундантом. Врач, оружие за нами.

  - Что за фигня! - сказал Домкрат. - Какая дуэль? Сейчас двадцатый век.

  - Если не хотите покрыть себя вечным позором, приходите, - спокойно сказал Арво. - Ведь речь идёт о чести женщины.

  Домкрат стоял нахмурившись, глядя в спокойную гладь моря.

  - Впрочем, я готов, - согласился он.- Итак, куда нужно прийти?

  ***

  Туман застыл, как седой хрусталь, скрывая в дымчатой вуали городские дома. Он спаял хмурое небо с серым спокойным морем. Порт тихо спал прикрытый серым одеялом дымки. Мачты парусника в тумане казались великанами.

  Старый мол был обычным бетонным сооружением, главной частью выдвинутой в море и изогнутым в виде буквы "г". Часть мола у берега была разрушена, пришлось аккуратно переходить по камням, выходя на щербатую бетонную дорожку, засиженную крикливыми чайками.

  Конец мола еле виднелся в ползущих космах тумана. Остро пахло йодом и солью.

  Домкрат озяб от холода. Он не спал ночь и сейчас ему было всё равно. Рядом стоял полусонный Шерман, безуспешно отговаривавший его от такого рискованного шага. Домкрату надоели его речи. Выругавшись, он предложил Шерману уехать домой и быть как бы "не при делах". На это Шерман пойти не мог и посему затих.

  Почти всю ночь Домкрат пролежал, бездумно глядя на свисающую электрическую лампочку, лившую мягкий свет.

  Потом они шли в ранней утренней мгле переулков, освещаемых решётчатыми фонарями.

  А сейчас они сели на камни, закурили, пытаясь согреться. Вздрогнули, когда услышали шорох песка и хруст ракушек под ногами.

  Появились три чёрные фигуры. Домкрат узнал Сабинского, толстяка Арво. С ними был ещё один безликий человек.

  Начались какие-то разговоры, в которых Домкрат не участвовал, лишь бросал взгляды на длинную худую фигуру Сабинского. Плащ висел на нём, как на вешалке. Он нервничал, ходил туда-сюда.

  По знаку Арво они молча пошли на мол.

  Арво достал из сумки пистолет Макарова, тщательно протёр и зарядил.

  По уговору Шерман пошёл на самый конец мола и оттуда отмерил двадцать шагов.

  Сабинский подошёл к Домкрату и промолвил:

  - Поскольку пистолет один будем стрелять по очереди. Тянем жребий, кому стрелять первому. Давай!

  Арво протянул ладонь со спичками.

  Домкрат не раздумывая потянул. Короткая спичка.

  Сабинский проглотил слюну.

  Арво посмотрел на Сабинского, а потом на Домкрата и промолвил:

  - Вам повезло. Стреляете первым. Вот вам заряженный пистолет. Идите на самый конец мола. Стрелять по сигналу.

  Домкрат впервые держал пистолет. Он должен был стрелять третий раз в жизни. В первый раз стрелял из мелкокалиберной винтовки в тире. Второй - в училище, на военной подготовке. Их возили на стрельбище. Там Домкрат стрелял из автомата Калашникова более - менее успешно.

  Он стал на краю площадки, за ним музыкально бултыхалось и шумело свинцовое море.

  Домкрат стоял и смотрел, как рассеивался туман и пробуждался город. Далее его взгляд сосредоточился на Сабинском. Тот переступал с ноги на ногу, а потом замер.

  Шерман махнул платком. Далее оба секунданта и доктор уселись на бетонную площадку, опасаясь шальной пули.

  Домкрат навёл пистолет на Сабинского и почти не целясь выстрелил. Глухой хлопок утонул в плеске волн, только чайки закричали сильнее.

  Сабинский оставался стоять, но съёжился, рука прижалась к левому предплечью. К нему подошёл доктор. Наклонился к Арво и стал говорить.

  Вскоре Арво поспешил к Домкрату.

  - Ваш противник ранен, но желает продолжить поединок. Теперь его очередь.

  Домкрат отдал пистолет.

  Он остался стоять. Начал задувать лёгкий ветер. Он разгонял туман, шевелил волосы.

  Сабинский целился вечность. Выстрел - и что-то ужалило Домкрата, всё заполонила чёрная стена.

  Шерман видел, как Домкрат взмахнул руками и упал в воду.

  - А!!! - заорал вдруг Шерман. - Сволочи! Вы моего друга убили! Гады!

  Она налетел на Сабинского, двумя ударами повалил его и стал бить ногами. Упал пистолет. Шерман подхватил его, но вспомнив, что там уже нет патронов, ударил им, будто кастетом, подскочившего Арво в лицо. То взвыл от боли. Доктор закричал:

  - Вы что с ума сошли? Это против правил!

  - Да мне плевать на ваши правила! Вы моего друга убили!

  - Вы идиот, - сказал Арво, ощупывая лицо. - Сейчас мы вытащим вашего друга, быть может он ранен. Нужно поспешить!

  ***

  - У него проникающее ранение грудной клетки. К тому же он нахлебался морской воды. Мы сделаем всё возможное... Я не спрашиваю у вас, что произошло. Но я обязан сообщить в милицию - огнестрельное ранение.

  Главврач внимательно посмотрел на собеседников. Электрический свет блестел в его очках, трудно было по глазам понять его настроение.

  - Доктор, очень прошу вас не делать этого, - сказал Арво. - Поверьте, мы умеем быть благодарными.

  - О чём вы говорите? - изумился главврач.

  Он стоял, высокий, будто скала, поглядывая на ссадину у Арво на лице.

  - Никаких денег я от вас не приму, - заявил главврач.

  - А мы вам лично денег и не предлагаем, - вклинился Шерман - Это, типа, наш вклад в дело развития вашего кабинета, всего отделения.

  Он взял ручку со стола, щёлкнул ею и не спеша вывел на листке сумму. Показал главврачу и тут же скомкал листок, положив себе в карман.

  Главврач сел на стул. Он размышлял, то включая, то выключая настольную лампу.

  - Тогда попрошу всё оформить документально, - наконец-то решился главврач. - Как шефскую помощь.

  Взяв обещание с врача, что он переведёт Домкрата в элитную палату, где будет только он и ещё один больной, Шерман попрощался с Арво. В последнее время общее дело сблизило их и немного сгладило конфликт. Доктор, бывший на дуэли - исчез, как исчез и Сабинский, после оказания ему помощи - он был ранен в левую руку.

  Шерман поспешил в больничный сад - здесь пахло подгнившими маленькими яблоками.

  На скамейке ожидал недавно прибывший из аэропорта Коршун.

  - В общем я понял, что без контроля за вами нельзя, - сказал он, выпуская струйку сигаретного дыма. - Вот и вляпались. Хорошо, что всё удалось уладить. Вот один мой друг...

  И Коршун пустился рассказывать очередную историю...

  Глава 6. Феликс. Яблоки.

  Мир стряхнул покров туманов, воздух стал свеж и чист. Солнце отдышалось и вернулось в мир, бросая золотые стрелы в синеватое окно вагона.

  Рядом сидели полузнакомые Феликсу ребята из их группы. Кто-то болтал, кто-то небрежно бренчал на гитаре, позаимствованной у Севки, кто-то, в связи с утренним часом, дремал, сдвинув кепку на глаза.

  Напротив углубился в чтение Севка Дудкевич, единственный из их бывшего класса. Он провалился на экзаменах в институт и по совету Феликса тоже пошёл на сварщика. В школе они не особенно дружили, но Феликс уважал Севу за талант, давший ему возможность петь и сочинять, за всегдашнюю уверенную позицию в спорах. Впрочем, спорил Севка редко, по мере острой необходимости.

  Электричка повернула к лесному массиву и покатилась мимо порыжелых лугов с коровами, по мостику через заросшую и обмелевшую речку.

  Феликс закрыл глаза и вернулся к воспоминаниям.

  После поступления в институт Лиля приехала на целых две недели. Они отметили это в баре "Пингвин"; не приглашали более никого, сидели только вдвоём - юные и счастливые.

  Потом долго бродили по городу, и Лиля всё вспоминала о своей жизни в Тополинове (опуская лишь случай с преподавателям Пирогом), а Феликса вдруг начала посещать горечь, которая постепенно разливалась в душе.

  Вот пробегут эти августовские дни, и она уедет, а он останется совсем один и будет тосковать по ней. А вот по Лиле не скажешь, будет ли она скучать по Феликсу - она выглядит такой счастливой, синие глаза блестят! Феликсу так не хотелось отпускать куда-то Лилю, но он сдерживался, ему стыдно было признаться в этом. Внешне он сохранял невозмутимость, а жар и страсть приберегал для поцелуев. На тахте, в доме, с опущенными шторами, где раскинулось нагое тело Лили, Феликс превратился в птицу, собирающую золотые зёрнышки на её упругом теле. Лиля разрешала целовать себя, доводила парня до известных границ, а потом просто прижимала его к себе и гладила ласково, тонко долго и бережно.

  "Для кого она себя бережёт?" - думал Феликс, лёжа рядом, и слыша, как пульсирует в её груди разгорячённое сердце.

  Он похвастал своими книжными новинками, и начинал читать ей Коллинза, но минут через двадцать она останавливала его и говорила, что они продолжат потом.

  Как - то они собрались с друзьями поехать на Вербовские озёра. Здесь были полевые травы, переходящие в мелкозернистый песок, заросли густого ивняка, вербы укрывавшие от зноя. Вода была как зеркало, она отражала почти отвесные лучи солнца, казалось, что сверху и снизу было расплавленное серебро. На противоположном берегу шумел лес. Заранее купили арбузы, запаслись провизией.

  Валя Федчук и Владик Осташенко предложили интересный вариант отдыха - стойбище первобытных людей. Недавно в кинотеатрах прошла итальянская комедия "Сеньор Робинзон", а также был повторный показ "Миллиона лет до нашей эры" и "Земли Санникова". Жизнь дикарей была у всех на языке.

  Оборудовали удобную стоянку под вербами. Феликс притащил из леса корень, формой головы похожий на облик демона. Его установили на камне среди поляны, будто идола, которому молились.

   Владик и Феликс отвечали за сооружение хижин из веток, изготовление копий и луков. А Валя и Лиля изготавливали юбки из листьев и веток, набедренные повязки из полосок тканей и всех уговаривали раздеться совсем, прикрываться лишь этим. В конце концов решились на компромиссный вариант: девушки освобождались от верхней части купальных комплектов, прикрыв нежные груди бусами из растений, а под юбками из листьев оставили узкие бикини; юноши же расхаживали и вовсе голые по пояс, оставив под набедренными повязками лишь плавки. Лиля умело разрисовала глиной тела и лица. Став настоящими дикарями, они разожгли костёр, включили магнитофон и под музыку устроилисвященную пляску вокруг костра.

  Девушки дикого племени долго искали специально припрятанные арбузы, а потом победно вернулись с ними в стойбище, а юноши наловили окуньков и плотвы.

  В котле закипела уха, распространяя запахи по лесу. Они купались, загорали, вслух читали "Мастера и Маргариту" и хохотали над смешными проделками кота Бегемота и Коровьева. Постепенно день шёл на убыль. Казалось, что это последние дни свободы, ведь через день какая-то неведомая взрослая жизнь, полная неожиданностей и трудностей. Чуть позже Валя и Владик уединились в хижине, а Феликс и Лиля решили попутешествовать на лодке, взятой напрокат.

  Лодка отдалилась далеко от берега - почти на середину озера. Рядом тихо струилось шуршащее стекло воды. Нежная музыка объятий и поцелуев завершилась тем, что Феликс нежно сказал:

  - Милая Лиля, я сейчас... говорю как могу, как велит мне моё сердце. Ты уезжаешь. А я не смогу без тебя. Моё сердце разорвётся. Я буду тосковать.

  Лиля посмотрела него исподлобья, и в её синих глазах даже появились искорки.

  Феликс ждал, что она прильнёт к груди, но она сказала строго:

  - А что поделать? Мне уже семнадцать, и я уже взрослая. Ну, ёлки... нельзя же меня лишать права на выбор. Я хочу посмотреть мир, пожить в другом городе, я хочу учиться, я хочу быть самостоятельной, я хочу кем-то стать. Что в этом плохого?

  - Ничего.

  - А ты хочешь, чтобы я возле тебя сидела? Да я умираю от скуки в этом городе, среди моих предков мне тесно. Разве это преступление, чего-то хотеть, двигаться вперёд?

  - Нет, не преступление, - отвечал Феликс, стараясь быть невозмутимым. - Но, Лиль, а как же я?

  - А ты... Мне кажется - всё у тебя будет в порядке. Поработаешь немного сварщиком, послужишь в армии и поступишь. Приедешь в Тополинов, в наш универ.

  - Ты уже будешь на пару курсов старше, может, даже больше...

  - Ну и ничего. Ты не переживай, я буду приезжать, и ты приезжай ко мне. Я в армию тебе писать буду. Я дождусь.

  И она покрыла мелкими поцелуями лицо Феликса.

  Они плыли к лодочной станции, а Феликс видел, как медленно подкрадывается осень, раскрашивая жёлтым прибрежные кусты и деревья. Внутри его сидела тоска, но он не подавал виду.

  ***

  За окном, между деревьями, замелькали черепичные крыши и полинявшие рыжие дома в три этажа. Это приближался посёлок городского типа Костричное - главная цель их поездки.

  С начала сентября они отзанимались в училище всего полторы недели, как их собрали на линейку и объявили о направлении на помощь колхозам и совхозам. Группу электросварщиков, состоявшую из шестнадцати человек, направили в Костричное.

  За это время Феликс ещё не успел познакомиться с ребятами их группы, хотя двоих он знал неплохо. Они были из его школы: длинный и немного сутулый Федя Добролюбов, который говорил всегда таким тихим голосом, что его переспрашивали, и его одноклассница и подруга Зося Пряжко, полноватая и неунывающая девушки.

  За недолгое время учёбы Феликс успел немного подружиться с Саней Прохорчуком, интеллигентным юношей с пробивающимися усиками и Ваней Крапивой - веснушчатым парнем из посёлка Олешково. Буквально за день до отправления к группе присоединился ещё один ученик - Сева Дудкевич.

  Владимир Артемьевич Щекутин - мастер производственного обучения, объявил о готовности к выходу.

  Окраина посёлка встретила их блестевшими под солнцем лужами. Пронзительный запах травы смешивался с запахами ели и сосен - лес развернулся справа.

  Они шагали по выложенной камнем дороге, таща на себе рюкзаки и сумки.

  Возле яблоневого сада их встретил небритый человек, одетый в фуфайку, картуз и сапоги. Его глаза возбуждённо блестели, весь он казался нервным, будто внутри него сжималась и распрямлялась пружина. Звали его Петром Тихоновичем Вернидубом.

  Он о чём-то долго говорил со Щекутиным - казалось Голиаф говорит с Давидом, настолько высок был Вернидуб.

  Ребята сгрудились, составив вещи в кучу под берёзами. Сев на чемоданчик, Севка Дудкевич сразу же открыл какую-то книжицу.

  Маленького роста нагловатый парень по фамилии Мешков рассказывал новый неприличный анекдот про чукчу. Все ржали, начатое дело подхватил Федя Добролюбов, который таким тихим голосом рассказывал анекдот про генсека, что слышно было, как перекликаются птицы в вышине. Зато хохот потом показался взрывом бомбы. Чтобы не отставать, Феликс тоже вспомнил анекдот про армию. Он был принят на ура.

  Ребята задымили сигаретами. Саня Прохорчук достал пачку "Космоса", предложил закурить и Феликсу. Феликс вообще-то не курил, разве только за компанию. Затянувшись дымком, он поболтал с Саней. Потом Саня заметил одиноко сидящего Севку и подошёл к нему.

  - Слышь, а ты чего в сторонке? Бери, угощаю. С фильтром.

  И он протянул ему сигарету.

  Севка отрицательно покачал головой.

  - Не, спасибо, не буду. Кури на здоровье, если хочешь...

  Саня удивился.

  - Ну чего ты отказываешься? На дурняк же угощают! Бери.

  - Нет, нет...

  Саня Прохорчук бросил взгляд на Феликса, тот сделал знак рукой, мол, напрасный труд!

  Саня заглянул в книгу в руках у Севки.

  - А это что? Стихи? Сева, ты читаешь стихи?

  - А что плохого в стихах? Они окрыляют, помогают как-то держаться в этой жизни, - спокойно сказал Севка.

  - И тебе это по кайфу?

  - Ещё как!

  Саня задумчиво кивнул.

  Подошёл и Феликс, сплюнул в канавку, а сигарету, затушив, швырнул далеко в кусты.

  Севка пролистнул книгу и указал ладонью на страницу:

  - Вот, посмотри, какой любопытный отрывок.

  И мы, как боги, мы, как дети,

  Должны пройти по всей земле,

  Должны запутаться во мгле,

  Должны ослепнуть в ярком свете,

  Терять друг друга на пути,

  Страдать, искать и вновь найти...

  - Кто это пишет? - спросил Саня.

  - Максимилиан Волошин.

  - Не слыхал... Ну ты молоток, такие вещи читаешь!

  - Севка ещё и не такое читает! - добавил Феликс.

  - А вот хорошие строки, - продолжил Севка, водя в книге пальцем.

  Бессильна скорбь. Беззвучны крики.

  Рука горит еще в руке.

  И влажный камень вдалеке

  Лепечет имя Эвридики.

  Но Саня и Феликс ничего не успели ответить. Мастер созывал всех к себе.

  Выстроились они в шеренгу возле яблонь.

  - Ребята, перед вами Вернидуб Пётр Тихонович, председатель совхоза. Ему слово, - сказал мастер.

  Пётр Тихонович кашлянул в огромный кулачище.

  - Спасибо, что приехали, ребята. Думаю, что прибыли помощники, настоящие комсомольцы. Вы видите, как мы тут живём... Яблок много...значит, будете, в основном, на яблоках работать. Надо будет оборвать их до наступления холодов. Вот там участок, видите, мы оборвали уже своими силами, теперь, значит, надеемся на вашу помощь. Ну, сегодня, конечно, работать ещё не будете. Обустроитесь, значит, отдохнёте с дороги. Как обстоит дело с обустройством? У нас есть корпуса в лагере труда и отдыха, тут рядом. Но они заняты студентами. Студенты у нас работают, значит, кто на помидорах, кто на перце, кто на картошке... А вас мы в кинотеатре разместим. А кино пока временно крутить в этом, во Дворце культуры, значит... Городок у нас маленький, но, думаю, вам понравится...Питание вам организуем, будете довольны. Уже сегодня ужин будет.

  - О-о-о! - довольно загудела довольно толпа.

  - Сейчас пока погуляйте с полчасика, покушайте пока то, что с собой взяли. Вот там, где лесопилка была - брёвнышки, пенёчки сохранились... Посидите. А потом вас, значит, подвезут к месту вашей... это ... дислокации.

  - А дискотека будет? - спросил Мешков.

  - Дискотеки по вечерам проводятся в лагере труда и отдыха. Но там есть свой организатор, она распоряжается. Так, что сегодня обустраивайтесь, отдыхайте, набирайтесь сил.

  ***

  Лес растекался по склону, как раз напротив яблоневых садов.

  Усевшись на поваленном бурей дереве и просто на траве, они стали доставать термосы, пакеты со снедью, захрустели бутербродами.

  - Ах, как на природе вкусно, - воскликнул Саня Прохорчук.

  - Ещё бы. Я бы хотел пожить в лесу денёк, другой, - согласился Феликс. - Свежий воздух.

  - Да, а мне бы молочка парного, - сказал Ваня Крапива. - У нас в селе я привык. А потом бы с какой-то девкой на стогу сена отдохнуть. Эх, красота!

  - Хм, размечтался, - скептически сказал Мешков. - Ты сюда пахать приехал, а не с девками гулять.

  - А одно другому не мешает, - заулыбался Ваня, и солнце заблистало в его рыжей шевелюре.

  Сева стал звенеть гитарой, настраивая её.

  Перекусив, Саня и Феликс решили пройтись. Дошли до ближайшего участка. Фрукты были уже собраны, и осенний ветер шумел в голых ветках. В бурой траве у дороги Феликс подобрал яблоко, блестевшее от дождя.

  Щекутин свистнул всем собираться. Пора было идти.

  Тяжело урча, переваливаясь по ямам и ухабам, прибыл старый "пазик".

  Из окна высунулся весёлый шофёр:

  - Ну, что, братва, залезай. Поедем с ветерком.

  Все ринулись в автобус с рюкзаками и сумками. В салоне пахло бензином, жжёной резиной и травой.

  - Дудкевич, хватит бренчать, - сказал Щекутин. - А ну давай что-то боевое, так сказать патриотическое, чтобы дух поднимало.

  - Да я мало такого знаю, - промолвил Севка. - Разве что...

  И он запел:

  Я песней, как ветром, наполню страну

  О том, как товарищ пошел на войну.

  Но северный ветер ударил в прибой,

  В сухой подорожник, в траву зверобой, -

  Прошел он и плакал другой стороной,

  Когда мой товарищ прощался со мной.

  А песня взлетела, и голос окреп.

  Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!

  И все подхватили:

  И ветер - лавиной, и песня - лавиной...

  Тебе - половина, и мне - половина!

  ***

  Разбрызгивая лужи, автобус, наконец-то, въехал на более-менее приличную асфальтированную дорогу, и довольно урча, покатился между домов и деревьев. По тротуарам, вымощенным плитами, ходили прохожие. Какая-то женщина вела за руку детей, которые помахали автобусу.

  Вышли они в самом центре, возле приземистого здания кинотеатра "Жовтень". Стены были облуплены. Колонны кое - где треснули и, видимо не так давно, щели были замазаны раствором.

   Рядом с кинотеатром раскинулся заросший, шумевший под ветром городской парк.

  С репродуктора, прикреплённого у входа, доносилась томная песня:

  А ты люби меня такой,

  Во мне красивое открой,

  А ты люби, люби меня такой.

  Кинозал освещался таинственно, манил тёмными углами и бархатными портьерами, закрывавшими экран и высокие окна. Значительная часть стульев была уже сдвинута, а часть вынесена в холл. На освободившемся пространстве стояли железные кровати с панцирными сетками, рядом горками лежали матрацы, подушки и постельное бельё.

  Уборщица домыла пол, разрешила войти и выдала всё необходимое, тщательно записав о выдаче в школьной тетрадке.

  Феликсу досталась койка у стены, под плакатом фильма "Фронт за линией фронта", непонятно почему прилепленном в кинозале. Рядом в головах примостился Саня Прохорчук, а в ногах - Севка Дудкевич. Зосю разлучили с Добролюбовым, пристроив её на диванчике в кабинете директора.

  - Вот! - довольно улыбалась Зося. - У меня будут личные апартаменты!

  - Я приду в гости! - сказал Добролюбов уходящей Зосе и послал ей воздушный поцелуй.

  Все сразу стали укладываться отдыхать, шумели и шутили, пока покой не прервал коренастый губастый парень по фамилии Рыболовля. О нём Феликс знал только то, что он переучивался и уже хорошо был известен среди преподавателей училища.

  - Слышь, чуваки, мы тут на беленькую сбрасываемся... Ну, водяру... Подкинете деньжат? Надо же спрыснуть наше прибытие, да и начало совместной учёбы, так сказать...

  - Да не продадут, - заметил Феликс.

  - Тебе восемнадцать уже есть? - спросил Саня Прохорчук.

  - Кому не продадут? Мне не продадут? - почти обиделся Рыболовля. - Мало ты меня знаешь, чувак... Кстати, восемнадцать мне уже есть.

  В общем, все сдали деньги, кроме Севки Дудкевича, который категорически отказался и пить, и сдавать деньги.

  Рыболовля подошёл к инициативной группе, состоявший из Мешкова, его закадычного дружка Зимогорова, ещё парочки инициаторов и стал о чём-то шептаться.

  - Так, гитарист отпадает... - только и расслышал Феликс.

  Саня Прохорчук подсел к Севке.

  - Слушай, мастер гитары, так нельзя, - твёрдо сказал он. - Ты отделяешься от всех. Нехорошо.

  Он ещё какое-то время что-то шептал ему на ухо.

  Севка вопросительно посмотрел на молчавшего Феликса.

  И тут же полез в задний карман штанов.

  - Эй, ребята, погодите, - крикнул он уходящей группе инициаторов. Он догнал их уже на крыльце здания и дал деньги.

  Щекутин, появившись на пороге, осмотрел своё "воинство":

  - Так, бродяги, прошу особенно далеко не расходиться. У нас ужин раньше, чем у студентов - в пять. Поэтому в столовой нам надо быть хотя бы минут за пять до ужина. Я пойду прослежу, чтобы столы нам накрыли. Кто знает, где тут столовая и может повести всех?

  - Ну, я знаю, - сказал Саня Прохорчук. - Мы здесь в прошлом году с классом были.

  - Прекрасно. Вот ты и поведёшь ребят. А сейчас покажи мне туда дорогу...

  Пока все отдыхали, Феликс вытащил книгу Булгакова и стал читать. Он успел одолеть только одну главу, как появились Рыболовля и Мешков с глухо звенящей капроновой сеткой.

  - Ну что, братва, пошли в парк, тут рядом, выпьем по стаканчику за знакомство.

  - Так, а чего? Давай тут! - предложил Ваня Крапива, потирая руки.

  - Нет, ну на хрена нам скандал? - удивился Мешков. - Тут рядом дежурная. Мастак может зайти, или кто ещё. Пойдёмте!

  В запущенном городском саду с гипсовыми фигурами пахло мокрыми листьями и дикими цветами. Они зашагали по заросшей травою аллее в самую глубину.

  Рыболовля разлил в кружки и стаканы водку. Каждый выпивший крякал или ахал и заедал кусочком чёрного хлеба с тмином. Мешков выпил и его сразу едва не стошнило. Он стал кашлять, приседать, ойкать, на глазах были слёзы.

  - Слабак! - веско сказал Рыболовля.

  Феликсу достался гранёный стакан с колышущейся жидкостью. Он никогда не пил столько водки. Он чувствовал на себе него выжидательный взгляд десятка глаз, но пить совсем не хотелось. Но и не хотелось отказываться и ронять себя. И Феликс залпом опрокинул стакан, весь задохнулся, закашлялся. Водка обожгла горло и внутренности.

  - Во, какой молодец! - похвалил Рыболовля. - Вот, молодое поколение, учись! - обернулся он к Мешкову.

  Феликсу показалось во всём происходящем окружающем что-то нереальное, фантастическое. Ещё недавно он был мальчиком, жил с мамой и папой, ходил в школу, и вдруг в книге жизни открылся новый лист. Сейчас он один, самостоятелен и пьёт водку. Открылось какое-то пространство и стало видно на несколько листов вперёд. Он ощутил себя взрослым, самостоятельным в этом запущенном парке, в забытом богом посёлке городского типа.

  Водка постепенно раскрепостила и согрела, развязала языки.

  Дальнейшее проходило для Феликса как в сюрреалистическом кино, где режиссёр обрёл полную свободу, дал такую же свободу оператору, снимавшему с руки, а также актёрам.

  Юноши веселились, шутили, а потом пошли по городу куда-то, как оказалось, на ужин, шли, хохотали и задирали прохожих.

  - Смотри, какая фигурная чувиха пошла, - оборачивался Саня Прохорчук вослед девице, и хохот взрывал вечернее сумрачное небо.

  С ними шёл Севка Дудкевич, гитарным ритмом поддерживавший их шествие. Внезапно Севка сделал перебор струн и запел тонким голосом:

   Помню в детстве мальчик я босой,

  В лодке колыхался над волнами.

  Девочка с распущенной косой

  Губы мои трогала губами.

  Песня вызвала фурор и посыпались просьбы:

  - Слышь, гитарист, а эту...

  В конце концов, когда они вышли на широкую дорогу и зашагали по треснувшему асфальту, обходя лужи, Севка нашёл песню, которую он хорошо знал:

  Рано, рано,

  Рано прощаться,

  Рано прощаться,

  Поздно прощать.

  Годы, годы,

  Годы промчатся,

  Что от тебя мне ждать?

  Эту песню подхватили все. Четверо первых встали в ряд, положив руки на плечи своих товарищей, а за ними шагала следующая четвёрка, а потом ещё... Они шли по улице и горланили песню.

  Всё остальное Феликсу помнилось как в тумане - серо-жёлтый корпус, накрытые столы, куда они, пошатываясь, вошли, яркий свет жужжащих люминесцентных ламп, какие-то засиженные мухами картины на стенах с фруктами и овощами, открытые большие окна, за ними недвижная листва, удивлённый взгляд мастера Щекутина. Во время ужина он им вполголоса что-то выговаривал, но его мало слушали.

  Федя Добролюбов и Зося пришли с небольшим опозданием. Федя тихо, в своей манере, сказал:

  - Чуваки, между прочим сегодня здесь дискотека.

  - Ура!!! - раздалось общее одобрение.

  В волооких глазах Зоси горели весёлые искорки. Она добавила:

  - Ребятки, я от подруги узнала, это точно! Она говорит, что дискотека здесь на спортплощадке, платить ничего не надо.

  Когда началась дискотека стало темнеть. Замелькали разноцветные огни. На сцене за магнитофоном стояли длинноволосые парни и объявляли номера. Сначала Феликс станцевал под "Чингиз-хан", затем под группу "Свит". А потом его здорово развезло. Он подошёл к скамейке, где толпой сидели студенты, присел на корточки. Его качало, он опёрся спиною о холодную железною ограду.

  Рядом сидела симпатичная девушка в сиреневой кофточке и плиссированной юбочке. Она всё улыбалась Феликсу, а Феликс ей что-то говорил. Язык заплетался, но одну фразу он выговорил чётко:

  - Мне бы закурить.

  - Закурить? - переспросила девушка, ибо громкая музыка заглушала слова. Лицо её стало озабоченным, свет фонарей высветил веснушки.

  - Я сейчас.

  Она ушла а Феликс бесцеремонно водрузился на её место, чуть толкнув сидевшую полную очкастую девицу.

  - Пардон, - извинился Феликс. - Б-больше не повторится.

  И он зачем-то погрозил пальцем.

  Одни из его друзей неистово плясали, иные разбрелись кто куда.

  Пришла девушка, принесла сигарету и спички.

  - О, спасительница! - воскликнул Феликс. - Пойдём!

  Он взял её за руку. Они вышли за территорию ЛТО и зашагали по улице, по обочинам густо заросшей деревьями. Как мистические свечи в небе теплились звезды и это особенно запомнилось Феликсу.

  Девушку звали Соней. Она что-то ему рассказывала, а он в ответ едва ворочал языком.

  - Слушай, тебе бы лечь и выспаться, - предложила Соня.

  Феликс рассмеялся и махнул рукой:

  - Успеется!

  Они долго гуляли в тот вечер, Феликс обнимал Соню, и она была совсем не против этого. Он даже думал о том, не поцеловать ли её, но внутри себя понимал, что целовать Соню ему совсем не хочется.

  Какое-то время они сидели на скамейке под деревьями. Было холодно, струи сжатого воздуха распрямлялись будто пружины, гнули ветки, с которых с шорохом летела листва. Горели, помигивая, светильники на столбах, пылали яркие звёзды с длинными серебряными лучами.

  Феликс положил голову на плечо девушки.

  - Уже поздно, мне пора, - произнесла Соня, искоса поглядывая на Феликса.

  - Я тебя проведу...- прошептал он.

  - Да куда ж тебе..., - рассмеялась Соня. - Дойду сама.

  - Слушай, т-ты знаешь город? К-как до кинотеатра добраться? "Жовтень", называется... М-может автобус какой?

  - Какой автобус? Наверное, не ходят уже... Можно так дойти. Пойдём, я покажу дорогу.

  ***

  Сон был тяжёлым, что-то наваливалось, душило, связывало в паутину, чем больше он пытался выбраться, тем сильнее кокон закручивался и сжимал. Удалось разорвать его и выбраться из ловушки, благодаря громкому крику:

  - Братва! Вставайте! Местные пришли, наших бьют!

  Феликс резко сел на кровати, оборвав сон. Ярко пылал свет. В центре помещения стоял Рыболовля. Под глазом у него красовался фингал немалых размеров.

  - Давайте, пацаны! На подмогу!

  Все зашевелились, стали одеваться.

  Трещала голова, руки были как ватные, не слушались. На всякий случай Феликс незаметно вынул из-под подушки кинжал и заткнул его за пояс.

  Они нырнули в холодную глубину ночи. Небо было покрыто золотистой сыпью мигающих звёзд. Дорожка их вывела за кинотеатр, где парк устрашал своими пышными джунглями.

  В свете фонаря лёгкий ветерок шевелил тёмно-золотистую листву парка. Сходили со своих постаментов гипсовые пионеры.

  На площадке у фонтана, в блюдце которого застыла дождевая вода с тяжёлыми плавающими листьями, сцепились несколько парней. Слышались громкие удары, крики и отборные ругательства.

  Бежавший за Саней Прохорчуком, Феликс взял влево и натолкнулся на лежащего в кустах. Он узнал длинную фигуру Феди Добролюбова. Тот стонал, держась за живот, видно ему здорово врезали.

  - Федя, как ты? Помочь? - спросил Феликс.

  - Иди, я сам сейчас встану, - еле вымолвил Добролюбов. - В живот стукнули, гады...

  Маленький Мешков, защищаясь, махал кулаками перед неизвестными парнями в куртках, с другим сцепился Зимогоров и ещё кто-то.

  Рыболовля сразу поспешил на помощь Мешкову, сочно работая своими большими кулаками.

  - А ты чого сюда припёрся, сынок? - презрительно сказал Сане Прохорчуку высокий спортивный парень в оранжевом свитере. - Наших девок лапать?

  Он схватил Саню за ворот болоньевой куртки. Тот рванулся так, что куртка затрещала.

  Саня сцепился с парнем, а Феликс какое-то время стоял, растерянно наблюдая, не зная, как к ним подступиться, чтобы вызволить Саню. Схватив друг друга за петельки они кряхтели, кружа на месте.

  В голове сразу промелькнули приёмы самбо, выученные в спортивном кружке. Феликс подлетел к борющимся, схватил парня в оранжевом свитере за плечи, а колено своё вдавил в нижнюю часть его спины. Когда парень оказался на тротуаре - от души врезал ему.

  Саня стоял, тяжело дыша, держась за горло.

  - Уфф...Молодец, спасибо!

  Но тут к ним вылетел из кустов коренастый небритый человек с палкой.

  Он сходу ударил Саню по руке, и тот завопил от боли.

  Следующий удар предназначался Феликсу. Тот сумел увернуться. Чуть присев, Феликс перехватил руку небритого парня и легко бросил его через плечо. Небритый свалился прямо на парня в оранжевом свитере.

  - А ты, я вижу дюжий! - послышался сзади чей-то хохот. - Против лома нема приёма!

  Перед ним стоял волосатый курносый тип с маленькими кровавыми глазками, будто у кролика. В руках у него была металлическая рейка.

  Курносый кинулся вперёд и махнул рейкой - та просвистела в воздухе, потому - Феликсу с трудом удалось увернуться. Феликс махнул рукой с зажатым в ней кинжалом. Курносый заорал нечеловеческим голосом. Рейка со звоном упала. На Феликса навалились недавние его противники. Парень в оранжевом свитере со всего размаху ударил его в лицо. Феликс упал. Над ним наклонился небритый коренастый тип.

  - Придушу! - крикнул он. Его руки потянулись к горлу. Феликс махнул ножом по его руке, и ещё один нечеловеческий крик разрезал ночной воздух.

  Феликс приподнялся, отряхиваясь. И тут же мгновенно спрятал кинжал - на свет фонаря у аллеи озарил фуражку с красным околышем и синей тульёй. Раздался заливистый свист.

  К ним спешил милиционер, а за ним ещё кто-то.

  - А ну-ка прекратить драку! Всем стоять на месте!

  Рука милиционера лежала на кобуре.

  За милиционером виднелся Щекутин с поперечиной от забора.

  Местных парней за минуту будто ветром сдуло, только кусты зашелестели. Долго был слышен топот ног.

  Напрасно милиционер приказывал остановиться, открывал кобуру и доставал пистолет - все скрылись!

  В дальнейшем начались расспросы, уточнения, потом Щекутин скомандовал "немедленно по койкам", и все разошлись.

  ***

  Утром Феликс с трудом поднялся по команде мастера "подъём". Тело ломило, будто испытало на себе тысячи ударов, голова трещала и слегка подташнивало.

  Утро было хмурым. Солнце, выглянув поначалу, скрылось за тучами, сеялся лёгкий дождик.

  В столовой за завтраком все выглядели изрядно помятыми, нездоровыми, с синяками, ушибами и ссадинами. Губа Феликса распухла, он тяжело пережёвывал пищу, да и аппетита не было вовсе.

  В ЛиАЗ, кроме группы Щекутина, набились ещё и студенты с ЛТО, которых развозили по полям. Феликс стоял на задней площадке, крепко держась за поручни, его мутило. Он делал вид, что слушает об амурных похождениях Сани Прохорчука на дискотеке, но мысли его были далеко. Он поймал взгляд стоящей неподалёку девушки и узнал её. Он пытался вспомнить её имя и ему это удалось - Соня... Да, конечно, Соня.

  Она улыбалась ему, потом покачала головой в знак сочувствия. Феликс хмурил лоб, болезненно сжимал губы. Когда скомандовали на выход, он помахал на прощание.

  Здесь был свежий воздух, пахло недавним дождиком и листвой.

  Вернидуб Пётр Тихонович, председатель совхоза, сегодня был мрачен.

  - Слушайте меня, хлопцы! Вот, значит, яблоньки, вот стремянки, вон корзины, вёдра. То что рвём сверху - аккуратно в корзины. Собираем внизу - бросаем в вёдра. Понятно?

  Были объявлены какие-то нормы, но Феликс уже этого не слушал. Он подтянул стремянку к ближайшей яблоньке. С ним пристроился мрачный, молчаливый Саня Прохорчук.

  Оказалось рвать яблоки совсем непросто. К тому же, когда чувствуешь себя не очень хорошо. Уже спустя час Феликс не мог поднять рук - болели.

  Он подошёл к мастеру, сидевшему на ящике и что-то писавшему в блокноте.

  - Владимир Артемьевич, я не могу работать. Заболел, плохо себя чувствую.

  Щекутин поморщился, как будто проглотил горькую таблетку.

  - Ничего не знаю, - твёрдо сказал он. - Есть план, есть нормы. Приказ - норму выполнить.

  Он присмотрелся к Феликсу.

  - Тебе понятно?

  - Да.

  - Отвертеться не удастся.

  Мастер поднялся с ящика, спрятал блокнот в сумку, быстро схватил Феликса за рукав и потянул за собой.

  - А пойдём-ка со мной.

  - Куда? - спросил Феликс.

  - Пошли. Скоро вернёмся. А ты работай.

  Последнее касалось подошедшего Прохорчука.

  Перекинув сумку через плечо, Щекутин пошёл вперёд, за ним поплёлся Феликс, думая, что возможно мастер хочет сменить ему работу, облегчить труд.

  Они шагали по саду, в котором возились сборщики яблок.

  Из-за рваной тучи выглянуло робкое светило. Поредевшие осенние сады пронзили солнечные иглы. Они ярко летели между бронзовых листов. Вверху неистово летали птицы, казалось, что воздух дрожит, искрит и даже звенит от их полёта.

  Владимир Артемьевич и Феликс пересекли каменку и вошли в сумрачный, остро пахнущей хвоей лес. Мелкие холодные капельки бусинками застыли на иглах.

  Владимир Артемьевич обернулся:

  - Слушай, пацан, вот что я тебе скажу. Не умеешь - пить не берись. Пить водку нужно уметь. Для этого нужно знать свою меру, чувствовать её мозгом, всем организмом. Вслушайся в него - он тебя всегда предупредит. Понял меня?

  Феликс смотрел на него широко открытыми глазами.

  - А коль напился, дурак, толком не закусив, опохмеляться надо. На!

  Он вынул из сумки маленькую фляжку.

  - Что это?

  - Водка. Пей!

  - Нет, не могу. Меня тошнит, я даже думать не могу о ней.

  - Пей, дурак, легче будет, - сказал Щекутин и поднёс флягу к разбитому рту Феликса. - Пей, я тебе сказал!

  Феликс подчинился, хлебнул, скривившись.

  - Ещё пей! Мало. Пей через не хочу.

  Феликс, морщась, хлебнул ещё.

  Щекутин зашуршал в сумке целлофаном и протянул бутерброд.

  - На, закуси. Хороший бутерброд, с колбасой и жареным яйцом.

  Они сидели на стволе поваленного дерева и чувствовали, как солнечное тепло побеждает сырость. Щекутин тоже съел бутерброд, наблюдая за Феликсом.

  - Я почему тебя привёл сюда. Смотрю, ты совсем никакой, еле ходишь. Вот и решил немного помочь. Ты только не трепись никому... Бог ты мой, губа разбита, нечёсаный, небритый, бледный. Посмотри - на кого ты похож? Заправься, приведи себя в порядок, ты же мужчина! И привыкай без мамки жить!

  Феликс доел, встал, послушно заправил рубашку в брюки, стряхнул с куртки листья и иглы.

  Когда они вернулись, Феликс выглядел веселее, и работалось ему немного легче.

  - Ты куда с ним ходил? - полюбопытствовал Саня Прохорчук.

  - Да так, работа одна была, надо было помочь.

  Прохорчук хмыкнул и продолжил собирать упавшие яблоки в ведро.

  ***

  Комсомольское собрание, которого все ждали с трепетом, оказалось очень непродолжительным. Видимо сказывалось, то, что к вечеру все порядком устали, да и надо было не опоздать к ужину.

  Сначала с короткой, но яркой речью выступил Щекутин, который не только отругал всех за недостойное поведение, но и веско предупредил, что последующие подобные выходки могут привести с исключению и из комсомола, и из училища.

  Сидевший рядом с ним старший лейтенант милиции взял слово.

  - Вы комсомольцы, граждане нашей необъятной страны, приехали к нам, помогать совхозу и отдохнуть... Последние ещё тёплые деньки перед осенью остались, так сказать... И что же мы видим? В первый же вечер - напились, подрались. Нехорошо. Не по-товарищески, так сказать, это. Мы вам все условия... Из-за чего же весь сыр - бор, гражданин Рыболовля?

  Рыболовля встал. Щёки его были красны. Он говорил ровным голосом, опустив взор:

  - После дискотеки мы решили погулять ... с местными девушками. Ну, немного пошутили, пообнимались. А тут они налетели и давай нас...Один даже с цепью был. Другие с палками, железками... Ну, как тут не дать сдачи? Я и поднял ребят...

  - Кстати, во время драки были нанесены резаные раны, - прищурился старший лейтенант. - Признавайтесь у кого финка?

  Все молчали. Феликс сидел ни жив, ни мёртв.

  - Молчите? Ваше счастье что никто из пострадавших заявления не написал. А то... Тут товарищ Щекутин, мастер ваш, просит простить вас для первого раза и никак не наказывать. Ладно, ограничимся пока воспитательной работой. Итак, будем считать, что мы договорились. Вы должны вести себя чинно, не хулиганить... Но, есть ещё одно обстоятельство. Из Дахова к нам пришли сведения о приводах граждан Рыболовли, Мешкова и Зимогорова в милицию. Поэтому вас мы берём под свой особый контроль.

  - Так мы же ничего такого не сделали! - воскликнул Мешков. - Они же первые...

  - А если того... Они нападут на нас снова? - спросил Рыболовля. - Что же нам молчать, терпеть? И, в результате, мы опять будем виноваты?

  Старший лейтенант крякнул.

  - Хм... Для начала старайтесь не болтаться ночью по задворкам, так сказать, по неизвестным вам улочкам, переулочкам, тупикам. У вас в 22.00 отбой! Это понятно? А если будете шляться где угодно... К сожалению, хулиганья у нас хватает. Конечно, город у нас маленький, всех своих мы знаем. Если что случится - пожалуйста, в кинотеатре, в той самой комнате, где отдыхает уважаемый товарищ Зося (тут старший лейтенант улыбнулся, а Зося покраснела) есть телефон. Есть телефон и у дежурной. Звоните, приходите. Говорите вашему мастеру, товарищу Щекутину, он нас поставит в известность.

  Зося подняла руку.

  - Товарищ старший лейтенант, проблема есть ещё и с досугом. Ребятам негде отдыхать.

  - Ну, скоро вы будете так уставать, что особо - то никуда ходить не будете, - иронично заметил Щекутин. - А, вообще-то, здесь проходят танцы, различные тематические вечера. Имеются шахматный кружок, библиотека, футбольное поле, спортзал. Всё это есть в ЛТО. Ходите туда. Вот тут парк, пожалуйста, после работы можно погулять...

  - Если проехать отсюда три остановки будет клуб. Там кино. Пожалуйста, приходите на сеансы, отдыхайте, развивайтесь культурно, - добавил старший лейтенант.

  Щекутин посмотрел на часы и что-то шепнул милиционеру.

  - Ну ребята, нам всем пора, - сказал старший лейтенант, вставая. - И помните, у нас с вами уговор.

  ***

  День спустя Вернидуб Пётр Тихонович уже не просто говорил, он рычал, он пламенел от гнева:

  - Я прихожу домой, значит! Я кричу на детей, на жену кричу, потому, что уже не могу... Вы доводите меня до белого каления! Сколько можно объяснять. Вот яблочко. Вот оно.

  Он достал яблоко из ящика.

  - Как его нужно сорвать с веточки? Бережно сорвать! Не сжимать его по бокам - потом будут пятна. Ваши папы и мамы придут в магазин они не захотят покупать такое яблочко. Значит, оно будет уже подгнившим. Сорвали - бережно положите его в корзину. Для этого у вас есть напарник внизу. Не бросайте его! Не трусите вы яблоню! Яблочки попадают, они уже битые, испорченные, значит, это подбор уже, это уже другой сорт. Понятно вам?

  - Это долго и скучно так рвать, - заметил Зимогоров.

  - Ну зачем же вы сюда приехали? - с притворным умилением спросил Пётр Тихонович. - Скажите на милость? Портить? Нет, вы приехали помогать. Работать нужно очень бережно, значит. Но и быстро, время не ждёт, погода торопит. Хорошо пока деньки ещё тёплые, а потом холод пойдёт...

  Феликс забрался на стремянку и бросил взгляд на сад. Яблоньки, хрупкие и бережные, тянулись очень далеко. Особенно привлекло его небо. Он будто впервые его увидел. Небо сентября будто меняло краски, как сама пора года - от голубого к синему, а затем к фиолетовому цвету... Он осторожно сорвал с ветки краснобокое яблоко, впился в него зубами, так, что брызнул густой сладкий сок...

  Спустя неделю, на выходные, было разрешено поехать домой. После работы все, конечно же, набрали в рюкзаки и сумки яблок. Но Щекутин вычислил практически всех нарушителей. Он попросил высыпать яблоки в совхозные ящики, а с собой взять не более десяти штук.

  Сидя в автобусе, ожидавшему к отправке на железнодорожную платформу, Феликс с ужасом заметил опоздавшего Севку Дудкевича. Ведь рядом с автобусом стояли и о чём-то беседовали Вернидуб и Щекутин, а рюкзак Севы просто ломился от яблок. То ли он не слышал предупреждений, то ли решил пойти на риск.

  - А ну-ка стой, голубчик, - не спеша произнёс Вернидуб, и поманил Севу к себе. - Показывай рюкзак. Это что? Я спрашиваю - это что?

  Рядом стоял покрасневший Щекутин.

  - Яблоки, - ответил Сева.

  - Воруем, значит? Народное добро растаскиваем? А я ведь предупреждал!

  И Пётр Тихонович Вернидуб разразился очередной нравоучительной тирадой.

  - Всё, засыпался гитарист, - констатировал Мешков, глядя через стекло.

  - Может ещё сумеет выкрутиться? - с некоторой надеждой произнёс Федя Добролюбов.

  Все напряжённо наблюдали за ситуацией из окон автобуса.

  Более всего Феликса поразило лицо Всеволода. Невысокий, стройный и подтянутый, в красной куртке с капюшоном, под которой виднелся клетчатый пиджак, он был совершенно спокоен. И в этом спокойствии он был красив. Такого спокойного лица и чувства собственного достоинства Феликс ни у кого никогда не видел. Коричневые глаза Всеволода вневременно и беспристрастно смотрели на происходящее. Только сейчас Феликс разглядел Севкино смуглое, после лета, без единого пятнышка лицо, аккуратно выбритое.

  - Значит, так. Штраф, - объявил Вернидуб. - Плати штраф - три рубля.

  - Хорошо, - спокойно ответил Дудкевич.

  Высыпав яблокив ближайший ящик, Севка вернулся и пошарил в карманах.

  - У меня только рубль есть, - сказал он. - И ещё пятьдесят семь копеек. Как раз на проезд. Немного не хватает, извините. Сейчас у ребят поспрашиваю.

  - Ладно, брось, - сказал хмурый Щекутин. - Возьмите.

  Он вынул из бумажника деньги и протянул Вернидубу.

  Тот и сам немного смутился, но деньги взял, сложил, и аккуратно положил за обложку блокнота.

  - Ладно, давай садись автобус,- сказал Щекутин. - А гитара - то где?

  - Здесь оставил у дежурной. Чтобы не возить туда-сюда, - ровно ответил Дудкевич и полез в автобус.

  "Почему я не имею в друзьях такого интересного человека, как Сева Дудкевич?" - подумал было тогда Феликс. - "Умный, талантливый, книжки вон какие читает, песни поёт".

  Но внутри себя Феликс сознавал, что он немного стесняется Севки.

  ***

  Следующая рабочая неделя в совхозе оказалась тоже достаточно тёплой и сухой. Постепенно все привыкли к работе на яблоках, выполняли и перевыполняли нормы. После работы ходили по городку, изучив его вдоль и поперёк, играли в футбол и волейбол с ребятами из ЛТО, бывали на танцах и в кино. Эксцессов с выпивкой и драками больше не было, хотя Феликс замечал эту неразлучную тройку - Мешкова, Зимогорова и Рыболовлю немного навеселе, даже видел, как они выбрасывали бутылку из-под портвейна - но всё было в пределах относительного приличия.

  В один из вечеров, вернувшись с работы, Феликс отказался идти с Федей Добролюбовым, Зосей Пряжко и Ваней Крапивой на волейбольную площадку. Ощущалась какая-то непонятная слабость в теле, крутили ноги.

  "Наверное переутомился" - подумал Феликс. Он читал книгу, когда вошла дежурная.

  - Ребята, кто из вас Феликс?

  - Я, - Феликс приподнялся с койки.

   - Там к тебе пришли.

  У входа стояли Соня и её подруга Люда. Они предложили Феликсу взять кого-то из товарищей и пойти в кино.

  Феликс позвал Саню Прохорчука, и они вместе поехали в клуб. Но сам Феликс был грустен, даже во время сеанса ему было холодно и неуютно.

  Поздним вечером, когда он вернулся с прогулки, ребята передали ему письмо, принесённое почтальоном. Писала Ира Крижанич.

  Привет, Феликс!

   Помнишь ещё меня? От твоих родителей я узнала, что ты уехал в совхоз на сельхозработы. Рассказывали, что ты поселился в каком-то кинотеатре. Я узнала адрес единственного кинотеатра в этом городке и вот пишу на этот адрес, но, чувствую, что пишу "на деревню дедушке" - не уверена, получишь ли ты в руки это письмо. Если оно найдёт тебя - я буду очень рада.

  Ну, что я могу сказать о себе? Я не поступила в Вербовске - не прошла по конкурсу. Теперь вот вернулась, передохнула и обложилась учебниками. Но жить на шее родителей не хочется. Устроилась работать помощницей библиотекаря. По знакомству, конечно... А что, книги я люблю, литературу знаю неплохо и даже на машинке печатать умею. Помнишь машинку у меня дома на которой я клацала? Вероятно, пригодится! Работа в библиотеке для филолога - очень хорошая практика. Рядом со мной всегда словари, энциклопедии. Немного скучно одной - все разъехались. Знаю, что Севка Дудкевич с тобой, передавай ему привет.

  Знаешь, Феликс, много писать не буду, я не уверена, что дойдёт письмо.

  Но ты, когда будешь в городе, заходи, если будет на то желание.

  Пока!

  Ира.

  Феликс передал привет от Иры Севке Дудкевичу, который, по своему обыкновению, терзал гитару. Потом лёг в постель. Ему не здоровилось.

  "Как хорошо, что Ирка написала. Какой она добрый и светлый человек", - подумал Феликс. - "Обязательно к ней загляну".

  Ночью его здорово морозило, а утром, встав, он чувствовал сильное недомогание, ломоту в теле. Кое как приведя себя в порядок Феликс пожаловался на самочувствие Щекутину.

  Тот пощупал голову:

  - Ого, горячая. Болит? Что это с тобой?

  - Да может на ветру простыл, не знаю.

  - Ладно. Вот тебе пока что аспирин. А это цитрамон от головы. Водой запей. Сейчас идёшь со всеми на завтрак. Потом я отправлю народ на работу, а с тобой - в медпункт.

  В столовую Феликс шагал вяло, но завтрак немного подкрепил его.

  В медпункте медсестра нашла у него температуру и сыпь в горле.

  - Да, на работу ни сегодня, ни в ближайшие дни нельзя. Я дам направление к врачу в местную поликлинику.

  - Пожалуйста, отпустите меня домой, - попросил Феликс. - В девять тридцать электричка, сорок минут - и я дома. Там всё-таки родители, уход. А здесь? Лежать в этом холодном кинотеатре? Я ещё больше простужусь... А кто мне пилюли будет покупать?

  Медсестра переглянулась с Владимиром Артемьевичем.

  Тот сказал:

  - Вообще-то, мне кажется, парень прав. Лучше разрешить ему уехать домой, тут ведь недалеко.

  - А выдержишь дорогу? - спросила медсестра.

  Феликс кивнул.

  Выпив, по совету медсестры, чаю с лимоном и проглотив лекарства, он вышел под оранжевые лучи осеннего солнца.

  Щекутин попросил водителя ЛиАЗа:

  - Михалыч, парня на платформу подбрось.

  - А что такое? Домой?

  - Да приболел немного.

  - По пути заправиться заедем.

  - На пол десятого - то успеете?

  - Успеем, - протянул Михалыч.

  Феликсу даже стало как-то легче. Он ехал в пустом автобусе среди садов, полей, сидя у залитого солнцем окна, ему было тепло и хорошо. И очень хотелось домой.

  Они заправились, но, не доехав до железной дороги, мотор автобуса вдруг зачихал и заглох.

  Михалыч вращал ключ зажигания, но бесполезно.

  - Ты, парень, сиди, - сказал он Феликсу, - а я попробую завести мотор.

  Но все его усилия не увенчались успехом. Раздражённый Михалыч, ругаясь, стал копаться в моторе.

  Феликс посмотрел на часы.

  Он вышел из пыльного салона и сказал:

  - Михалыч! Не успеваем! Мало времени осталось.

  Хмурый водитель молча копался в моторе, потом вытер руки промасленной тряпкой, залез в кабину и опять попробовал завестись. Напрасно!

  - Будь проклята эта машина, - ругался Михалыч, - давно уже списать пора.

  Он посмотрел на Феликса.

  - Что же с тобой делать, парень? Ни туда, ни назад... Ну хоть бы ехал кто! - с досадой говорил водитель.

  Он посматривал на дорогу.

  - Михалыч, тут часто трасса пуста. Ждать бесполезно, - сказал Феликс. - А давайте я добегу. Ведь девятнадцать минут осталось!

  Михалыч внимательно посмотрел Феликсу в глаза.

  - А что... Беги, парень, беги. Авось успеешь ещё. Давай, ноги молодые, быстрые... Эх, я в твои годы.

  Попрощавшись с Михалычем, Феликс побежал. Но уже за поворотом стал бежать медленнее, сказывалась болезнь. Пробовал остановить мотоциклиста с коляской, но тот промчался мимо.

  Вскоре Феликс стал просто идти быстрым шагом.

  На пути ему встретилась бабушка с кошёлкой и внучка с котёнком на руках.

  Платформа была совсем рядом.

  - Это электричка на Дахов? - спросил Феликс.

  - Электричка? Так, она! Мы - с неё!

  Электричка тронулась, когда Феликс вбежал на перрон. Следующая была только в 17. 30.

  Так долго ждать не было никакого желания, ещё меньше хотелось возвращаться.

  И он побрёл по путям, надеясь добраться пешком до своего родного города.

  Сначала шагалось радостно. Казалось, что даже болезнь отступила. Вдоль железнодорожных путей была протоптана узкая тропинка. Он шёл, напевал песни, размышлял о будущем, отдыхал, наблюдая проносящиеся поезда, любовался красивыми видами, стараясь не сбиться с пути, ведь рельсы иногда перекрещивались, временами расходились в разные стороны.

  Но спустя сорок минут он ощутил усталость и слабость. Добрёл до ближайшей платформы, сел на скамейке отдохнуть.

  Далеко за полем гиганты тополей сходили к реке, которая едва белела на солнце.

  Отдохнув, он поднялся и зашагал дальше. Теперь, когда путь шёл между городами, ему пришлось идти по шпалам. Аромат опадающей осенней листвы с придорожных деревьев смешивался с запахами рельсов, ржавчины и креозота.

  Постепенно слабость стала одолевать. Иногда Феликсу становилось совсем плохо, и он садился в траву недалеко от полотна, потом вставал и упрямо шёл дальше.

  Потерял он сознание в том месте, где дорога проходила через лес.

  Как в бреду он увидел чьё-то склонившееся бородатое лицо, слышал шёпот: "Эй, парень, очнись, что с тобой?". Феликс помнил, что какой человек вёл его...

  Очнулся он в каком-то доме. Он лежал на кровати, а бородатый человек держал в руке и разглядывал его кинжал. Ему показалось, что на синеватом лезвии просвечивались, мелькали серебром, золотом и алым цветом какие-то знаки.

  - Нет, не трогайте, это моё, - прошептал Феликс и протянул руку.

  - Нет, не беспокойтесь, молодой человек, я не могу владеть этим предметом, это же нойвшек, - заверил бородач, вложил кинжал в ножны, висевшие на шнурке на груди. - Сейчас я сделаю отвар из трав, и болячки ваши быстро отступят, силы возобновятся.

  - "Нойвшек" - отпечаталось странное слово в сознании Феликса.

  Человек поил его отварами и постепенно силы вернулись.

  - Полежи до вечера, а там электричка будет, - сказал незнакомец.

  Глава 7. Ира. Таинственная открытка

  Они сошли с электрички утром и пошли по росистой равнине к деревьям. На тропинках белел туман. Осень стояла ещё молодая, свежая.

  Вдалеке сосновый бор, подобно дворцу, поднимался к небесам.

  Мама присела пенёк под озябший осиной поправить обувь. Дерево тихо роняло лимонную листву.

  Отец по обыкновению, не дожидаясь, пошёл вперёд. Ира подождала маму, жмурясь от яркого света.

  Соломенное солнце тихо поднималось над землёй, согревая её.

  Лес встретил их глухой тишиной, сине - зелёной торжественностью. За деревьями блеснула голубая чаша озера со спокойной водой. В ней отражались тёмные стволы деревьев.

  Ира любила приезжать сюда отдыхать. Этот дом долгие годы строил дед - Крижанич Иван Сергеевич. Он был влюблен в лес и озеро, и любовь эту передал Ире.

   Бабушка и родители больше любили город, но грибы и желание порыбачить манили их в этот лес, к этому дому.

  Ире тоже хотелось отдохнуть от городских дел, но более всего её привлекали сюда воспоминания детства и возможность побыть на природе накануне холодов.

  Когда они управились в доме, бабушка осталась на хозяйстве, а они с мамой пошли к озеру. У берега вода казалась чёрной. Нежные палые листья, совсем свежие, застыли на воде, будто на ладони. Стаи мальков сновали между подводными корнями. Над озером стремительно летали птицы, тени их скользили в воде.

  Отец вычерпывал воду из старой лодки и звенел цепью. На траве лежали удочки и жестянка с червями.

  Было свежо и тихо, и хорошо было бродить по лесу в эту пору. Пахло травами, хвоей, грибами, древесной корой и старыми пнями.

  Грибов было огромное количество. Ире казалось что они, будто гномы, шевелились под бурыми листьями, под еловыми лапами.

  Насобирав пару лукошек, они присели отдохнуть. Между рядами деревьев падали ровные потоки света.

  Ира давно заметила, что осенью видишь всё резче - каждую шишку на ветке, каждый сучок, падающий лист, настолько воздух был ясен и прозрачен. Солнечные пятна прыгают между деревьев.

  Вечером бабушка с мамой готовили на печи под навесом. Отец, как обычно, ворчал, что Ира не помогает, а примостилась с книгой. Пришлось взяться за нож, хотя мама обещала справиться сама.

   Почистив грибы, Ира разожгла костёр и села, наблюдая улетающий косяк журавлей. К ней постепенно присоединились другие члены семьи. Долго сидели на раскладных стульчиках, беседовали, пока ночной туман не лёг на двор. Далеко, в болотах кричала какая-то неведомая птица, а совы проносились над их головами.

  Отец мало говорил, дремал, газета лежала рядом. Очнувшись, он ругался на комаров. Мама предложила ему одеколон "Гвоздика". Не утерпев, он ушёл, за ним пошли мама и бабушка, а Ира всё ещё сидела у костра.

  И вот бабушка кличет её в дом. Сейчас будут запираться.

  Дружный хор лягушек за окном был для Иры колыбельной.

  Во второй половине ночи она проснулась и какое-то время глядела на узкий молочный серп месяца, на синюю звезду, касающуюся верхушки ели.

  Было прохладно. Встав, она накинула халат и подошла к окну, забранному тонкой анти-комариной сеткой, привезённой отцом из Польши.

  Тёмно-зелёная гладь озера оловянно блестела во мгле. Неподвижно стоял лес, омытый лунным светом. В кваканье лягушек вплетались крики ночных птиц и редкий плеск воды. Дышалось легко и приятно, будто и лес, и озеро отдавали свою накопленную веками энергию.

  ***

  Следующим днём было воскресение. Лодка отца с ранней зари застыла на озере. А Ира с мамой и бабушкой сходили на кладбище, где, согласно завещанию, был похоронен Крижанич Иван Сергеевич.

  Они не узнали могилы. Под знакомой, тщательно ими обхаживаемой берёзкой, вместо железного сварного постамента застыл печальной чернотой другой памятник - из гранита. Он был в точности такой как прежде, но всё-таки новее, лучше. И фотография - другая. Дедушка был изображён здесь в совсем молодом возрасте.

  Надежда Ивановна и Ира разыскали смотрителя. Он был худ и лыс, напоминал египетского жреца.

  Тот был краток:

  - Не беспокойтесь гражданка, у нас всё по закону. Те, кто менял памятник на могиле уверили, что действуют по вашему согласию.

  - По моему согласию? Я жена покойного. И у меня никто ничего не спрашивал! - сказала бабушка.

  - Здесь какая-то ошибка, - добавила мама.

  - Вы уверены? Вы напрягите память, обзвоните всех родственников дальних и близких. Всё прояснится.

  Он шарил в папке.

  - Вот кстати документик с подписью.

  Внизу напечатанного на машинке листа была подпись, не то Каталинский, не то Камалинский.

  - Какой ещё Камалинский? - спросила бабушка, снимая очки.

  - Каштаринский, - одними губами произнесла Надежда Ивановна. Тогда всё понятно.

  - Витя Каштаринский? - удивлённо произнесла бабушка. - Странно, чего это он распоряжается, не предупредил.

  - Да ты же в городе всё время - вот, наверное и не смог ничего сказать. Может он с памятником приехал, разгрузил, потом установили - было не до нас.

  - Но написать-то он мог!

  - Мог, мам, но стало же лучше!

  - Да, лучше, - сказала бабушка.

  - Мама, а кто этот Каштаринский? - спросила Ира.

  - Дедушкин очень близкий друг. Видимо решил улучшить могилку по своей инициативе.

  Собрав мусор, ветки, вырвав бурьян, они вернулись через лес в дом.

  Отец в этот день вернулся с рыбалки с хорошим уловом, поэтому Ира наслаждалась покоем. Вечером все вместе смотрели многосерийный телевизионный фильм, затем, немного утомлённые, разошлись спать.

   Ира тоже пыталась уснуть под песню сверчка, но не удавалось... Закрыв журнал "Юность", она занялась любимым делом - разглядыванием бабушкиных сокровищ в шкафу. Здесь поблёскивал на свету столовый сервис "Мадонна" из ГДР, который предназначался для праздничных застолий.

  В старой деревянной шкатулке, украшенной изображением жар-птицы, она рассматривала редкие пуговицы, серьги, миниатюрные ножнички, нитки, шпульки, напёрсток и прочую дребедень. Дальше ей попался толстый пакет с открытками. И зачем бабушка их хранит? Поздравительные открытки бог знает какого времени, есть ещё и довоенные.

  Ира разглядывала их и сама увлеклась. Открытки с куклами и свечами, новогодними ёлками и праздничными шарами, с красавицами и кавалерами, которым птички несут конвертики "с любовью", с симпатичными детишками и милыми животными, первомайские, октябрьские, с Днём Победы... Некоторые она отложила: раскладная открытка "Фестиваль молодёжи и студентов в Москве" 1957 года, открытки "Персонажи сказок" 1955 года, "На базаре в Ташкенте" 1939 года, "Метро имени Кагановича" 1938 года, "Покорение севера" (вероятно, 30-х годов), "Пингвины" 1940 года, "С Новым 1953 годом!", "Враг маскируется" 1933 года... А вот совсем древняя - "Крым. Ялта. Вид на Ласточкино гнездо" 1926 года!

   Она читала тексты на открытках и очень увлеклась. Какие-то незнакомые или полузнакомые ей люди писали бабушке и дедушке. Они были молодыми и счастливыми, жили какой-то своей таинственной и особенной жизнью. Её привлёк текст одной из открыток, адресованной дедушке. Текст написан синими чернилами.

  Дорогой Ваня!

  С Днем рождения тебя - искренне и от всей души! Пусть наша дружба крепнет навеки и посмертно, как завещал УТМ! Извини, что в этом году не приехали - путёвка! Созерцаем южные красоты, были на Лермонтовской скале и Медовых водопадах.

  Желаем тебе счастья и стойкости в трудностях!

  Витёк. Тоня. Коля. Жена кланяется уважаемой Светлане Петровне.

  Открытка издана под названием "Кисловодск. Вид на храм воздуха с серых камней". Год было не разобрать, но, судя по всему, тридцатые...

  Интересная открытка. На картинке - скалы, белое сооружение на горе, среди деревьев, наверное тот самый "храм воздуха". Дедушку кто-то поздравлял. Но текст немного удивил Иру. Что значит "навеки и посмертно, как завещал УТМ"? Кто, или что это - УТМ? Заинтересовали Лермонтовская скала и Медовые водопады.

  Адреса на открытке не было, вероятно его присылали в конверте, который не сохранился.

  Отложив последнюю открытку, Ира сложила все остальные в отдельный целлофановой пакет. Всё запихнула в ящичек шкафа. Нужно было ложиться спать, ведь завтра утром на работу...

  В розово-бледном и синем сумраке утра они шагали сонные на электричку через прохладный лес.

  Пока электричка мирно стучала по рельсам вся семья дружно дремала, слегка подёргиваясь при движении вагона.

  Ира читала у окна, временами поглядывая на найденную открытку.

  Напротив зашевелилась бабушка и спросила:

  - Что, скоро подъезжаем?

  - Ага. Ба! Смотри, что я нашла, - полушёпотом сказала Ира и протянула открытку бабушке.

  - А! И где ты её откопала?

  Бабушка смотрела открытку со всех сторон, надев очки.

  Прочитав текст, она сказала:

  - Как давно это было, но вроде как вчера. Это дядя Витя и тётя Тоня присылали, наши друзья. Вот, значит ... дедушку твоего с днём рождения поздравляли. А времена-то, какие были времена...

  - Какие? - поинтересовалась Ира.

  - И хорошие, великие, и ... нехорошие, страшные... И красивые были времена. Мы молодые тогда были. Верили, что мир весь сумеем изменить... Ох, какие наивные были наши мечтания...

  - А почему времена были нехорошие и страшные?

  Бабушка наклонилась и зашептала:

  - А людей тогда арестовывали. Чуть что не так сделал, не то сказал - в Допр.

  - А это что?

  Бабушка ответила ещё тише:

  - Дом принудительных работ. А могло и хуже быть. Например, в лагеря.

  - Пионерские...

  - Да ты что, наивная. Концентрационные!

  Мама оказывается всё слышит. Она открывает глаза и говорит бабушке сонным голосом:

  - Мам, не пугай мне Ирку. Всё это давно было и быльём поросло.

  Бабушка только махнула рукой.

  - Ба, а что это за фраза "пусть дружба крепнет навеки и посмертно"? - спросила Ира.

  - А, это Витька так выражался. Чудаковатый он...

  - А кто такой УТМ? Что он мог завещать?

  - УТМ? Хм... Это кажется философ такой. С ним они дружили...

  - Кто они?

  - Твой дед Иван и дядя Витя, значит, - пояснила бабушка. - Не помню точно как его звали... Вроде Устименко. Так потом его за эту философию и посадили.

  - В тюрьму посадили? - поразилась Ира.

  - Конечно. И поделом! Нечего языком болтать.

  - Точно. Работать надо, - подхватил очнувшийся отец и открыл глаза. - Что подъезжаем? Заболтались вы тут. Уже скоро вокзал. Готовимся на выход.

  ***

  За большим и широким окном повисли нити серого дождя...

  Ира повернулась к зеркалу и ещё раз посмотрела на себя. Улыбчивые щёки, весёлый взгляд, детский рот. В слегка расставленных карих глазах задорные огоньки. Она настроена, она будет танцевать, она, словно птица, готовая взлететь.

  В зале шумело множество зрителей. Это были рабочие и работницы фабрики.

  - Дорогие товарищи, работницы! Сегодня в нашем концерте принимает участие юная танцовщица Ирина Крижанич. Поприветствуйте её! Танец "Осенняя соната".

  Лёгким ветерком на середину сцены вылетела Ира. Всем почудилось, что ветерок всколыхнул кудрявые деревья и головки осенних цветов. Мелодия зазвучала и, стремительно бросив руки вверх, а взор на зрителей, Ира пошла по кругу подобно лебедю. Птица трепетала крыльями среди летящей по ветру листвы. Ноги танцовщицы скользили по полу, будто по воде синего озера. Временами она бросала своё гибкое тело то в один, то в другой конец сцены, замирала с грациозным жестом поднятых рук, затем вновь начинала движение. Её бёдра, схожи с перевёрнутой чашей цветка, изгибались, вращались в пружинистом ритме. Глаза горели цветом топаза - цветом осенней листвы.

  Гром аплодисментов был наградой танцовщице. Ей вручили букет роз.

  Особенно старались хлопать подруги - Ленка Шерстнёва и Нина Кашина.

  Решились пройтись под зонтиками по городу. В дождь город расцвёл, точно серая роза. Запах осени и дождя разносился по скверу.

  Они сели в парковом павильоне под тентом, заказали себе кофе и вкусные коржики. Дождь барабанил по крыше стеклянными струями и сквозь его пелену виднелись уже тронутые желтизной деревья. Болтали и смеялись, а дождь то усиливался, то затихал.

  Дома Ира тоже какое-то время сидела с книгой, но чтение не шло. На подоконнике стояли розы, и их свет падал на заплаканное окно. Радость наполняла её оттого, что её танец оценён, принят, понравился.

  ***

  Сегодня после обеда росился тонкий дождик. Ира, выйдя на порог библиотеки, раскрыла зонт. Она всегда уходила с работы раньше, так как работала в абонементе неполный день.

  Рядом с библиотекой рос старый клён, который Ира часто наблюдала из окна, когда пила чай или кофе. Клён озяб и устало ронял листья, которые приклеивались к мокрому асфальту, падали в лужи и плыли, будто челны.

  Здание библиотеки располагалась напротив церкви и дома с башенкой, частично скрытых за багряной и зеленовато-жёлтой листвой. Улица от дождя блестела, будто стеклянная, блёкло отражая подъехавший красный трамвай с горящими золотыми глазами фар. Люди, чуть согнувшись, шагали под синими, оранжевыми и серыми зонтами.

  Ира села в трамвай и поехала в школу, чтобы расспросить Елизавету Михайловну, свою учительницу литературы о философе Устименко. Сегодня она не могла найти в библиотеке о нём никакой информации. Она не была уверена, что застанет учительницу, но ей повезло. Та сидела над тетрадями в классе, в котором дежурные ученики домывали пол.

  Учительница обрадовалась Ире. Девушке пришлось рассказать о своей поездке в Вербовск и провале на экзаменах.

  - Ничего, Ира, - успокаивала Елизавета Михайловна, - в жизни всякое бывает. Правильно, что устроилась работать, это не помешает, можно сказать - начала свой трудовой стаж.

  После обмена мнениями о новых учениках, Ира спросила об Устименко.

  Елизавета Михайловна замыслилась.

  - О таком философе я не слышала, - наконец сказала она. - А как его имя-отчество?

  - Не знаю. И бабушка не помнит. Какой-то Т.М. Бабушка говорит, что его в тюрьму посадили. Я и Большой Советской Энциклопедии смотрела - нет.

  - А в Философском словаре?

  - Тоже нет.

  - Впрочем, если он был в заключении о нем может и не быть сведений, - сказала Елизавета Михайловна, задумчиво глядя куда-то в сторону. - Ты знаешь, что. Обратись к Яну Дмитриевичу. Он сейчас историю ведёт после ухода нашей учительницы. Очень эрудированный человек, имеет хорошую в городе библиотеку и много читает. Он заходил недавно, вот буквально минут двадцать назад.

  - Но он же только рисование вёл у нас в пятом классе, - смущённо произнесла Ира.

  - Ну и что? Ты стесняешься? Пойдём вместе!

  Они пошли в учительскую, но там выяснилось, что Спасов только - что вышел.

  Елизавета Михайловна открыла окно в коридоре, и туда сразу влетел запах дождя.

  - Ян Дмитриевич! Подождите минутку. К вам бывшая ученица.

  И сказала Ире:

  - Давай, беги к нему, не стесняйся.

  Ира выбежала на порог и увидела строгую фигуру в тёмном плаще, застывшую под зонтом. Рядом уже стояло такси, в которое собирался садиться Спасов.

  - Ян Дмитриевич, здравствуйте! Вы меня не помните? Вы у нас рисование вели.

  Ян Дмитриевич Спасов был худощавым, подтянутым человеком со складками на щеках. Трудно было определить его возраст, ему можно было дать и сорок, и пятьдесят, а иногда казалось, что он уже целую вечность живёт на этом свете. Он сдвинул кустистые брови.

  - Помню. Тебя, кажется, Ирой зовут. Ирина Крижанич.

  - Да. Ну и память у вас! У меня к вам один вопрос...

  - Тебе в центр? Поехали! А по дороге расскажешь...

  "Волга" развернулась и выехала на центральную улицу, где уже светились витрины магазинов и киоски.

  - О чём собиралась поговорить? - спросил Спасов.

  - Хотела узнать об одном философе.

  - Какой исторический период?

  - Ну, наш, советский. Годы примерно двадцатые - тридцатые. Фамилия Устименко... Инициалы Т.М.

  - А зачем ты хочешь о нём знать? Простое любопытство?

  - Не только. Мой родной дедушка был знаком с ним. Но его самого спросить нельзя, он уже умер.

  Спасов улыбнулся:

  - Иногда бывает, что у умерших тоже можно что-то спросить. При определённых обстоятельствах, конечно.

  Было непонятно, то ли он шутит так, то ли говорит иносказательно.

  Ира почувствовала себя неловко. Зачем ей вообще это нужно? Вбила себе в голову какие-то глупости. Морочит голову серьёзным людям. Ей вдруг захотелось попросить остановить машину.

  Но разрядил накалившуюся обстановку сам Ян Дмитриевич. Он вдруг посмотрел на Иру, очень тепло улыбнулся и сказал:

  - Я знаю этого философа.

  Ире стало как-то легче. И тут Спасов спросил совершенно о другом.

  - Ты пробовала когда-либо белый чай "Дарджилинг"?

  - Что? - не поняла Ира.

  - По-другому он ещё называется "Белый совет".

  - Нет.

  - Я приглашаю попробовать. Поедем ко мне. Там и поговорим.

  Спасов умел убеждать. Ира не могла возражать ему. Она просто верила этому человеку и знала, что с ним удобно и хорошо.

  "Волга" остановилась на старой улице Медоваров у посеревшего от дождя исторического дома, бывшим когда-то во владении какого-то гетмана. Вниз по камням улицы струились, журчали ручейки дождевой воды.

  Пока Ян Дмитриевич готовил чай, Ира с интересом рассматривала графику и живопись на стенах комнаты. Хозяин любил и умел прекрасно рисовать.

  Вот странное видение - витиевато плавают в воде различные рыбы, одна похожа на дельфина, другая - на воздушного змея, третья - на дракона. А вот более традиционное изображение: ночь, мост, фонари отображаются на воде, плывущая лодка.

  - А это Венеция? - спросила Ира Яна Дмитриевича, который покрывал стол скатертью.

  - Да, это канал, мост Вздохов и плывущая гондола.

  - Хорошо сделано.

  - Граттаж. Это такая техника рисования. Рисунок процарапывается острым инструментом. Имитация гравюры, - объяснил Ян Дмитриевич.

  - А это? Наш город?

  - Это просто "Ночной город". Сделан уже гуашью.

  - Какое необыкновенное соединение синего, красного, коричневого и оранжевого цветов! Вы любите ночные пейзажи?

  - Люблю, - улыбнулся одними губами Спасов и исчез на кухне.

  Вскоре он появился с подносом. Чай был разлит в стаканы с серебряными подстаканниками. Это был напиток бледно-золотистого цвета.

  - Прошу к столу, - сказал Ян Дмитриевич. - Вот этот чай, Ира, очень нежный и деликатный. Именно этот чай - из Индии, но первоначальное его происхождение - Китай.

  - А почему он так ценится? - спросила Ира, присаживаясь на деревянный стул с полукруглой спинкой.

  - Его собирают вручную высоко в горах. В качестве сырья используется только самая молодая пара листьев, окружающих юную почку в самой верхней части ветви. После сбора листки аккуратно выкладываются в один слой на противень и сушатся без прямого доступа солнечных лучей при температуре не выше 25 градусов.

  - Настоящая чайная церемония!

  - Да! И вот перед тобой напиток с невероятно свежим ароматом и легкими нотками мускатного послевкусия. Ощущаешь?

  Ира дёрнула плечом и заулыбалась.

  - Ну, я тебе дам с собой немного этого чая, дома распробуешь, - сказал Ян Дмитриевич. - Ну, а сейчас, за чаем, можно перейти к делу. Итак, Тихон Матвеевич Устименко.

  - О, вы уже узнали о нём?

  - Кое-что. Ты смотрела именно новейшее издание Энциклопедии?

  - Да, кажется семьдесят восьмого года.

  - А статья об этом философе есть в издании пятьдесят восьмого года. Сейчас допьём чай и я посмотрю в указателе какой том нам нужен.

  Когда они насладились чаем, Спасов принёс из соседней комнаты толстый том и долго листал его, пока на нашёл нужную статью и стал читать:

  - Так, вот, Устименко Тихон Матвеевич. "Родился в Полтаве в 1890 году. Скончался в 1963 году в Томске. Украинский и русский философ-мистик. Из купеческого сословия. В юности увлекался произведениями Г. Сковороды, что и подтолкнуло его к философии. Закончил Киевский университет".

  Ира удивилась.

   - Вот оказывается как! Раз он увлекался всякой такой мистикой, значит вполне мог пострадать за свои взгляды. Да ещё и из купцов!

  Ян Дмитриевич внимательно с некоторым удовольствием посмотрел на девушку.

  - А ты сообразительная! В те-то годы? Конечно, мог пострадать. Но, знаешь, почему он не оказался после революции за границей? Ведь многие тогда уезжали, многих высылали...

  Ира пожала плечами.

  - Он примкнул к социал-демократам, вошёл в РСДРП, поддерживал большевиков.

  - Да, и как в нем всё это сосуществовало? Мистика и большевизм?

  - А вот сейчас прочитаем... "Занимался проблемой личности в условиях социалистического переустройства общества, выстроил теорию о мессианстве пролетариата, ведущего к христианскому "царству божьему"... В конце тридцатых годов склонился к реакционной теории богоискательства, к проповеди культа "гениальности" и христианской морали искупления, к теории посмертного существования человека, за что подвергался жёсткой критике. Основные работы: "Личность и коммунизм" (1925), "Концепция новой истории человечества" (1930), "Рабство и свобода" (1933)". Вот, в общем-то, всё.

  - Да, немного, - сказала Ира. - Но кое-что понятно. Он далеко от коммунизма не отходил. Но и к религии начал склоняться. Кхм...Например, моя бабушка говорит, что его посадили и правильно сделали. Теперь-то я понимаю, за что его отправили в тюрьму. Проповедь религиозных идей...

  - Понимаешь, Ира, он шёл по пути некоторых религиозных философов начала века. Тогда подобные идеи были. Прогрессивно мыслящие люди заметили кризис старой, полуфеодальной монархии. А чем её заменить? Они проповедовали социализм, а корни социалистических идей находили в христианстве, в Новом Завете. Маркс - это только экономический социализм... Хорошо, построим социализм, а что дальше? Устименко отвечал - надо создавать христианский коммунизм, совсем по заповедям Христа.

  - Чего же он тогда от марксизма отошёл? - спросила Ира, ещё не всё понимая в этих теориях.

  - Да тут всё понятно, как раз. Его испугала жестокость революции, гражданской войны, неизбежного террора. Он пытался совместить социализм с христианством, он видел в построении нового общества в нашей стране воплощение христианских идей. Наверное, к тридцатым годам уже начал в чём-то сомневаться... Если написано "подвергался жёсткой критике" значит был арестован. Обрати внимание, умер он в сибирском городе Томске... Наверное, кроме заключения, получил и ссылку. Видно там и остался.

  - Интересно, а сейчас можно где-то найти книги Устименко? - спросила Ира.

  - Уверен, что нет. Разве что в спецхране, но туда нужен особый допуск, его не достать. Если он был арестован и осуждён, то все его книги были конфискованы. Разве у кого-то на руках остались, но стоят они сейчас бешеных денег.

  - Непонятно только, что же мой дедушка и его друг Каштаринский нашли в идеях Устименко? - задумчиво спросила Ира.

  - Ну, некоторые аспекты этих идей были достаточно привлекательны... А что, твой дедушка и его друг стали последователями Устименко? - спросил Спасов.

  Ира немного растерялась.

  - Ну, не совсем так, наверное. Просто я так подумала...Нашла открытку со странной фразой. Можно вам показать?

  Спасов кивнул, и Ира достала из сумочки старую открытку, которую носила с собой.

  Ян Дмитриевич долго рассматривал открытку.

  - Эта открытка была послана Виктором Каштаринским и его женой Ивану Крижаничу, моему деду, - пояснила Ира.

  - Это примерно вторая половина тридцатых годов. "Пусть наша дружба крепнет навеки и посмертно, как завещал УТМ!" Да, довольно интересная фраза.

  - Ян Дмитриевич, как вы думаете, что она может обозначать?

  - Дружба не только до смерти, но и в посмертной жизни. Как говорится, в царстве божьем. Я когда-то давно знакомился с идеями Устименко через книги других философов, очерки. У него была такая идея - для того, чтобы не терять братскую дружбу в посмертном существовании - в земной жизни друзья должны стать родственниками.

  - Какая-то чрезмерно надуманная и слишком религиозная идея.

  - Наверное. Меня только интересует, как в неё могли поверить люди тех лет, тридцатых годов, наверняка правоверные коммунисты.

  - Но всё равно из этого ничего не вышло. Крижаничи и Каштаринские дружили, но родственниками не стали. Наверное просто после ареста Устименко доверие к этому философу пропало, - сказала Ира.

  - Всё может быть. Ладно, я по своим каналам попытаюсь узнать судьбу Устименко, - заключил Ян Дмитриевич. - Ты оставишь адрес или телефон?

  - Да, конечно. Я вот думаю, а не поговорить ли мне с самим Виктором Каштаринским. Ведь он ещё жив.

  - Не знаю, получится ли у тебя, - произнёс Спасов, глядя в заплаканное дождём окно. - Впрочем, попробовать можно.

  Вечер расправил над миром сизое крыло, когда Ира уходила от Спасова с подарком - мешочком чая.

  Жёлтый жемчуг горящих во тьме фонарей на улице Медоваров осветил такси, вызванное Спасовым. Ире даже показалось, что водитель и машина были те же.

  ***

  Адрес, где живёт семейство Каштаринских, Ира узнала от бабушки. Та разыскала его в каком-то старом блокноте и с подозрением дала Ире.

  - Зачем тебе? Ты же не вздумаешь туда ехать? Ни в коем случае.

  - Да, нет, - успокоила Ира бабушку. - Я только напишу им, поблагодарю за памятник дедушкин. Телефона-то у них там нет?

  - Нет, - сказала бабушка. - Только маме не говори, что писать будешь. Она всегда как-то нервно относилась к этим Каштаринским.

  Ира соврала бабушке. Она собиралась именно поехать к Каштаринскому Виктору Фёдоровичу. Это было не так далеко: посёлок Олешково - полчаса езды автобусом от города. Но она не хотела нервировать ни бабушку, ни маму.

  Эти дни она летала словно на крыльях - позвонил Феликс. Он несколько дней назад вернулся домой из совхоза немного приболевший, а вчера почувствовал себя лучше и обещал прийти.

  Ира волновалась, перепробовала новые наряды, а Феликс пришёл с магнитофоном - весёлый, красивый. Он хотел сделать запись на кассету тех новинок, которые в последнее время Ира сама записала с телевизора или переписывала у подруг.

  - У тебя есть новая песня Boney M. "El Lute"?

  - Есть, - с улыбкой отвечала Ира. - Такая мелодичная вещь! Просто без ума от неё!

  - Я в совхозе её услышал, и она крутится у меня в голове, - сказалФеликс.

  - Ты ахнешь! У меня есть новинки Донны Саммер, и Челентано, и "Машины Времени", и Пугачёвой, и "Чингиз-хана"...

  - Здорово! Ир, поставь что-нибудь. А я пока прицеплю шнур и выставлю уровень записи.

  Они долго с упоением слушали музыку, без устали обменивались новостями, и папа поздоровался с Феликсом за руку, как со взрослым, и мама, заглядывала к ним в комнату и загадочно улыбалась, а потом принесла целую тарелку золотистых оладий с коричневыми поджаренными пупырышками и блюдо янтарного мёда.

  Вечером они прогулялись под руку. Шли, будто невеста с женихом, и радость тёплой струёй разливалась по телу Иры. Осеннее солнце уже подсушило асфальт, и разгулявшийся ветер колебал оранжевые фонари и верхушки деревьев, и листья летели, будто кусочки пергамента.

  Ира решилась рассказать Феликсу о своих поисках и о предстоящей поездке в Олешково к Каштаринским.

  - Слушай, Феликс, мне как-то страшновато туда ехать одной. Какой-то посёлок, собаки...

  - Посёлок Олешково! Слушай, ведь Ваня Крапива оттуда, он учится в нашей группе. Я знаю, что в пятницу они вечером все возвращаются из совхоза... Это я.... сачкую. Можно в субботу поехать вместе. Я заодно к Ваньке зайду.

  - Это отлично, Феликс! Я так рада! О, смотри, какой сегодня фильм - "Мой ласковый и нежный зверь". Я так мечтала этот фильм посмотреть! Это по Чехову, с Янковским.

  - Так в чём проблема? Пошли!

  Они сходили в кино, а потом Феликс провёл Иру домой.

  Вечером она листала принесённую Феликсом книгу "Мастер и Маргарита", но строчки путались перед глазами. Ира думала о нём и всё тело её было полно сладостного томления, а душа и сердце наполнены радостью.

  В субботу очень рано они встретились на автовокзале. Феликс был в куртке с башлыком и казался серьёзным, как министр перед парламентом.

  - Вот, захватил с собой рыбную консерву и хлеб, - сказал Феликс, показывая на сумку через плечо.

  - А я бутеры и чай в термосе.

  - О, с голоду не помрём!

  Рассвет разорвал бело-синие облака, раскатился до горизонта. Водитель обещал остановить вблизи Олешково.

  Когда автобус поехал по тусклым камням улиц уже застыл алый день.

  И вот автобус застыл среди поля.

  - Кто платил до Олешково - выходите, - серьёзно сказал водитель.

  Ира и Феликс изумлённо смотрели в окно.

  - А где же посёлок?

  - А вот дорога вдаль идёт, видите! Справа поле - слева лесополоса. По ней и идите. Там идти недолго, минут через двадцать будет село...

  В лицо ударил очень свежий и холодный ветер. Пошли по дороге с растрескавшимся асфальтовым покрытием. Ветер закрывал им глаза, открывал рот, раздувал ноздри и холодил уши. Ветер гнул деревья, земля рыдала и трещала, листья сыпались откуда-то с неба на плотный кустарник.

  От холодного ветра горели багрянцем щёки и трудно было говорить. Мимо проносились редкие автомобили.

  Ребятам удалось тормознуть грузовую машину, доставлявшую из городской пекарни Дахова хлеб. Водитель оказался разговорчивым и весёлым. Высадив их на углу нужного дома, он открыл свою будку и дал ещё тёплую буханку хлеба.

  - Глянь, красавица, вот дом, который ты ищешь. А твой, где Крапивы живут - сразу за углом. Подбросить? Тут две минуты.

  - Ну хорошо, вы езжайте, - разрешила Ира. - Феликс, ты придёшь сюда, когда повидаешься с другом? Запомнил двор?

  - Хорошо! - крикнул из кабины Феликс. - Давай, удачи!

  Ире сейчас важно было остаться одной. Она толкнула зелёную калитку. Во дворе тихо, шевелит листьями орех. Собачья будка пуста. Ира осмотрела двор, палисадник - нигде никого.

  Она взошла на крыльцо. На двери висел большой замок. Итак, хозяев нет. Такое впечатление, что их давненько здесь нет.

  Ира зачем-то постучала в ставню, сходила к сарайчику, постучала там.

  Тишина.

  - Это кто тут ходит и стукает? - послышал низкий с хрипотцой голос. - Хозяев нема дома.

  Ира обернулась. У забора, который огораживал двухэтажную дачу, стоял седоусый старик в шведке и шерстяном жилете.

  - Простите, - сказала Ира, - мне бы Виктора Фёдоровича повидать.

  - Не выйдет, - сухо сказал старик.

  - Почему?

  - А вот так - нет его...

  Вздохнув, старик пояснил:

  - В лекарне он. Инсульт.

  - Здесь? В поселковой больнице?

  - Да нет. Далеко, в Тополинове лежит. И жена там рядом с ним. Комнату в городе снимает. Не говорит он, речь отняло...

  - Ой, какая беда... Но что же делать? - замыслилась Ира, прикусив губу.

  - Ну, это уж вам решать.

   - Вы передайте ему большую благодарность за установленный памятник. Скажете - от семьи Крижаничей. Думаю, он поймёт о чём речь.

  - А вы сами кто будете? - спросил старик, глядя в упор на девушку.

  - А я как раз внучка Ивана Крижанича.

  - Как? Внучка Вани? Так ты Надина дочь! - обрадовался старик. - Вот это встреча! Рад увидеть. А что привело сюда?

  - Виктор Фёдорович поставил новый памятник на могиле моего деда. Вот решила приехать, поблагодарить.

  - Я знаю про это... - сказал старик и на лбу у него собрались морщины. - Памятник ставил его сын, но по просьбе Виктора... Но это не важно. Знаешь что... Ты выйди со двора, пройди улицей и зайди на мою дачу. Только калитку на крючок закрой. Дело в том, что я очень хорошо знал и Ваню Крижанича, и Витю Каштаринского. Мы вместе много лет служили. Я был их начальником...

  Спустя пятнадцать минут Ира сидела за круглым столом на веранде дачи полковника в отставке Гостева и пила вкуснейший чай с сушкой и вареньем. В калитку соседнего дома она вставила записку для Феликса где её искать.

   Сад полыхал красным и зелёным под весёлым солнцем. Виноград тесно оплетал часть веранды, свешивая щедрые гроздья. Такой же мытый виноград блистал нежно синими и зелёными отблесками, светился на проникающих солнечных лучах. Рядом раскрывал свою красную пасть о чёрными зубами - семечками бархатный арбуз.

  Борис Максимович Гостев гордился своим хозяйством и обо всём охотно поведал Ире. Видно, что старик любил похвастаться. Это был крепкий худой человек с жилистыми руками, пышными седыми усами. Мелкие морщины покрывали лицо. От него пахло табаком.

  Борис Максимович вынес Ире фотографии.

  - Глянь, это тридцать шестой год. Молодые ещё... Я конечно начал служить в милиции раньше, а они, значит, пришли уже непосредственно под моё начало.

  Ира с удивлением всматривалась в вихрастого парня.

  - На этой фотографии что, мой дедушка?

  - Да, это как раз Ваня Крижанич... А вот - Витя Каштаринский.

  Борис Максимович ткнул смуглым потрескавшимся пальцем.

  - А какие-то истории происходили интересные? - спросила с любопытством Ира, осматривая фото молодых людей в форме.

  - О, конечно! Историй, милая, хоть отбавляй! Но...не сразу, конечно... Сначала комиссар давал нам задания по карманникам, щипачам разным, фармазонам, проституткам, в общем - шушеру ловить. А настоящее дело - это когда мы расследовали убийство инженера Савина. Странное такое убийство... Этот инженер строил важное архитектурное здание правительственного уровня. В общем - солидная по тем временам фигура!

  - А за что его убили? - спросила Ира, кладя фото на скатерть.

  - Сейчас, всё по порядку. Вышли мы на некоего "жирного". Ну, "жирный", это на блатном жаргоне значит человек с деньгами. Вышли на него с помощью нашего осведомителя. Так вот, этот "жирный" - страшный убийца по кличке Парикмахер. Почему такое погоняло у него было - не помню... Кажется оттого, что нэпманов в своё время хорошо грабил - "стриг"... А дело было так. Инженер Савин собрался жениться, а денег особо нет. Ну какие годы тогда были! И он попросил большую сумму в долг у этого бандюги Парикмахера, он знал его раньше... Но вовремя долг не отдать не сумел. Тогда Парикмахер поставил его на счётчик! Савин был в растерянности и решил как-то загладить... Предложил свои услуги, а Парикмахер ему говорит:

  - У тебя в управлении есть такой архитектор и художник Мильченко, чего угодно нарисует. Недавно по просьбе одного фраера он копию картины Грабаря сделал, а это сложная работа! Пусть он сделает копии картин, какие скажу... Репродукции я предоставлю. И этот инженер Савин стал умолять Мильченко сделать копии картин. Дескать, выручай, а то на перо посадят.

  - В смысле убьют?

  - Ну да. Жаргон такой...

  - А какие картины?

   - Ну, Парикмахер губу раскатал! Требовалось полотно Поленова, Левитана, а также Врубель или Репин, точно не помню... Ну куда было деваться. Художник Мильченко согласился помочь своему начальнику. На даче у инженера была оборудована студия, картины были написаны. У Парикмахера были свои люди в музее искусств в Тополинове. Настоящие картины тайно подменили на искусные фальшивки.

  - А этих людей потом раскрыли? - поинтересовалась Ира.

  - Да, конечно, по цепочке..., - заверил Борис Максимович.

  - Интересно. А как вся эта афера раскрылась?

  - Хм...Ты погоди, не торопись, дочка, слушай... Наверное долго бы никто ничего и не приметил, если бы участники преступления не совершили проколы. Помощник Парикмахера, некто Фараон, прихватил из музея редкие штучки - кулон с бриллиантами, серебряное кольцо с камнем и какую-то хитрую книжку, в обложке которой был упрятан маленький кинжал. Достаточно ценные вещи! Даже Парикмахер об этом не знал. Пропажу этих предметов заметили работники музея и сообщили в милицию. Это дело поручили нам, мы отрабатывали версию ограбления и ещё очень не скоро вычислили фальшивые картины.

  Ира ухмыльнулась:

  - В общем - прокололись!

  - Да. А вот и второй их прокол: инженер Савин стал требовать долю для себя и Мильченко. Дескать, в чём мой интерес? Жадность сгубила! Хотя Мильченко ничего и не просил, был рад, что от него отвязались. Но в результате возник конфликт - в глухом лесу, у озера произошли разборки, закончившиеся трагедией. Инженера Савина убили, труп сбросили в воду, позже его обнаружил лесник. Опасаясь, что Мильченко пойдёт к нам, то есть в милицию и заявит, бандиты ночью пришли к нему домой. Мильченко жил с отцом на окраине. Между прочим Мильченко ни о чём таком не думал и никуда не собирался. Но и там возник конфликт, в результате которого Парикмахер собственноручно застрелил самого художника и его больного отца. Этот дьявол Парикмахер был точно с шизой - он метил пули латинской буквой Р. Такую пулю извлекли из тела Савина, а также Мильченко, его отца. Такой же гостинец был приготовлен и для Фараона - предал шефа, не захотел делиться. Они и его убили.

  Обследуя озеро, где был найден мёртвый Савин, мы стали прочёсывать лес. И тут наша собака разрыла яму с трупом Фараона.

  Сам Парикмахер уже собирался уходить за кордон, - у него были готовы документы, упакованы свёрнутые картины. Но нам удалось перед самым его уходом незаметно подойти к дому. Его нам показал лесник. Вот, говорит, вроде пустой дом стоял в лесу, а сейчас дымок из трубы курится.

  А нас всего четверо было. Против пятерых вооруженных бандитов!

  - Ничего себе! Удалось справиться? - в волнении спросила Ира.

   - Одного бандита удалось пристукнуть и связать, когда он пошёл за водой к колодцу. Другой вышел на крыльцо покурить, заметил нас, но тут же был сражён пулей. В доме услышали, начали пальбу из окон - ранили лесника, собаку. Нам было тяжелее - они были под прикрытием стен дома, мы же вели огонь, прячась за кустами, деревьями, за сараем, колодцем... Ивану Крижаничу удалось ликвидировать одного бандита, который неосторожно показался в окне, а я ранил через стекло другого. Мы предлагали им сдаваться, но Парикмахер в ответ палил из револьвера! Тогда решили - я пойду на окна отвлекать, а Ваня Крижанич и Витя Каштаринский попробуют взять штурмом запертую дверь.

  Подкрались они к крыльцу. Не знаю, как их Парикмахер приметил. В общем - полетела в их сторону граната и упала перед крыльцом. Иван Крижанич крикнул "ложись" и сам бросился сзади на Виктора, прикрыв его своим телом. Взрыв грохнул, оба были ранены, но живы. Большую часть осколков получил Иван, у него вся спина была иссечена. Виктор получил ран меньше, но и ему досталось! Меня бешенство охватило! Ворвался через окно в дом, ударил того бандита, что бы ранен, он как раз обрез перезаряжал... Скрутил я его. Парикмахер стрельнул из нагана, продырявил мне ухо и потом прыгнул в противоположное окно. Исчез - и больше мы его не видели и не слышали. Потом я долго шёл по кровавому следу - ранен он был... Но, возле речки, вытекающей из озера, след оборвался.

  - А картины он взял с собой?

  - Нет, не взял! В подвале дома были найдены замотанные в мешковину картины. Преступник то ли не успел их взять, то ли решил бросить. Скорее всего просто бросил - жизнь была дороже. Знал, гадюка, что я пристрелю его, злой я тогда был! Нас наградили за мужество, раскрытие преступления, возвращения ценностей. Правда ни кулона, ни кольца, ни книжки старинной мы не нашли. Может это и успел прихватить Парикмахер.

  - А как же раненые?

  - И Иван, и Витя Каштаринский отлежали своё в госпитале, выдюжили. А что, молодые были! Но твой дед Иван Крижанич решил уйти из милиции. На оперативную работу его уже не брали по здоровью, а с бумажками возиться не хотел.

  - Да, я помню. Дед рассказывал об этом, - сказала Ира. - Получается они с Виктором Каштаринским стали друзьями?

  - Да, Ваня Крижанич и Витя Каштаринский сдружились крепко! Они побратались! Ты знаешь, у них даже такой уговор был! Они поклялись, если у одного родится девочка, а у другого мальчик - обязательно их поженить между собой!

  - Вот это да! - воскликнула Ира. - Дивная идея!

  - Такую философию они тогда позаимствовали у одного учёного - Устименко, - пояснил Борис Максимович. - Он у нас проходил свидетелем по одному делу...

  - Устименко? Я знаю такого!

  - Знаешь? Ты меня удивила! Молодчинка!

  - Мне о нём рассказывал наш школьный учитель.

  - Так вот, когда у Вани Крижанича родилась Надя, а у Вити Каштаринского - сын Коля, то им в раннем детстве уже рассказали о ... помолвке, старались их как-то сдружить. И они дружили, были - неразлейвода! Но когда уже повзрослели, то каждый пошёл своим самостоятельным путём.

  - Вот как! - немного смутилась Ира.

  - А так часто бывает, - развёл руками Борис Максимович. - В детстве дружат, а потом расходятся. Сердцу же не прикажешь. Насколько я помню по рассказам, Надя, то есть твоя мама, полюбила красавца военного, лейтенанта, вышла за него замуж. А встретились они на балу в воинской части.

  - Да, - покраснела Ира, - это мой папа - Платон Дмитриевич.

  - Ну вот, я же знаю, - взмахнул руками Гостев. - А Колька Каштаринский - тот любил твою маму, очень любил и страдал. Сначала жил один, а потом одумался, оглянулся по сторонам, женился. Не век же одному куковать! Но... неудачно женился. Так и живёт сейчас в Дахове один! Вот такая история!

  Потом Борис Максимович Гостев принялся угощать Иру фруктами. Но тут звякнула железная калитка, появился Феликс - сытый и довольный, ведь его хорошо накормили у Вани Крапивы, да ещё груш и пирожков с собой надавали.

  Ира засобиралась:

  - Спасибо вам, Борис Максимович! Такая история интересная! Я много узнала про своего деда и про его друга.

  - Да не за что, Ира. Почаще бы приезжала, я бы многое ещё рассказал.

  - Ну, мы пойдём, а то нам ещё пешком идти до трассы долго.

  - Подождите, а мой "козёл" на что? Стоит без дела...

  - Какой козёл? - удивлённо спросила Ира.

  - ГАЗ-69А - автомобиль повышенной проходимости! - гордо заявил Гостев...

  Спустя пятнадцать минут они уже ехали между домов и деревьев, нежно омываемых грустным золотисто-красным солнцем. На трассе застали на остановке рейсовый автобус, куда Ира с Феликсом и пересели.

  ***

  Дома Ира узнала, что к ней заезжал Ян Дмитриевич Спасов. Он оставил записку:

  "Некоторая информация по Устименко Т. М. "Был арестован НКВД в апреле 1938 года. Был обвинён в подрывной деятельности против советской власти, распространении религиозных идей. 5 июля 1953 года Президиумом Южно-Казахстанского областного суда был реабилитирован по приговору 1938 года". Информация скупая, но это всё, что есть на сегодняшний день. Мне удалось разыскать его дочь Юлию Устименко, в замужестве Ковтюх. Мы даже встретились с ней и беседовали. Она живёт в небольшом городке Глобино Полтавской области. К сожалению о Тихоне Максимовиче она помнит мало, но согласилась передать мне на хранение одну книгу( чудом у неё сохранившуюся) и пачку писем.

  Если тебя это заинтересовало, приезжай в шесть часов вечера в ближайшую субботу".

  С.

  Ира запланировала визит к Стасову, решила ознакомиться с найденной книгой.

  Временами, когда мысли и душа были свободны от всякой суеты, Ира размышляла по поводу узнанного ею от Гостева. Пылкая и преданная дружба Ивана Крижанича и Виктора Каштаринского конечно же восхищает. А вот породниться, соединить семьи не удалось.

  "Моя мама Надежда Крижанич пренебрегла сыном Каштаринских - Николаем и вышла замуж за лейтенанта Платона Пупыша. Конечно, молодой красивый офицер в форме - всё это могло сильно привлечь. Но были ли они сходны душами? А сколько потом она мучилась с ним! Но где сейчас этот Николай, которого моя мама отвергла? Быть может мама, разобравшись, смогла бы со временем полюбить его сильнее, чем папу? По словам полковника Гостева именно этот Николай ставил памятник на могиле".

  Ах, почему она не спросила адреса Николая Каштаринского!

  Осенённая внезапной мыслью Ира медленно встала. В размышлениях она подошла к окну, где опускался сине-багровый вечер, и мокрый жёлтый листочек прилип к подоконнику. При свете окон было видно, как гуляет старичок с собачкой, и та носится, шурша листвой, будто бумагой.

  Её осенила мысль - а не является тот загадочный Николай, с которым мама встречается, и за которым следила она сама, тем самым сыном Виктора Каштаринского? Как его имя-отчество? Николай Викторович, это ей у дома сказали. Фамилии она не знает, но может допустить, что это один и тот же человек. Боже мой, неужели это означает... Неужели это означает, что мама всё же полюбила его, но, не в силах расстаться с папой, встречается с Николаем Каштаринским. Какая сложная и великая штука любовь! Ну нет, это ведь происходит не тайно. Этот Николай Викторович абсолютно не прячется от отца. Он знает его, присылает письма совершенно открыто. Здесь есть какая-то загадка. Быть может спросить у мамы напрямую? Это значит признать тот, что она прочла письмо, адресованное маме! Нет, на это она не решится! Но ведь она хотела поблагодарить этого Николая Викторовича за памятник на могиле деда. Почему бы этого не сделать сейчас? Она ведь помнит адрес: улица Голубых Елей, дом Љ 8, квартира 97. Но ... бабушка запретила ей видится с Каштаринскими...

  Ира смогла заехать к Спасову в один из рубиновых вечеров, когда сорванным железом крыши грохотал ветер, скрипели. раскачиваясь ветки, и точно туча серых и жёлтых бабочек, летела по воздуху листва. Ян Дмитриевич протянул Ире небольшую брошюру "Концепция новой истории человечества".

  - Вот. Вероятно читать будет сложновато, но для себя, в общих чертах, просмотреть можно.

  - А вы читали?

  - Да. Как по мне - много нереального, утопического. Письма будешь брать?

  Ира задумалась.

  - Да не знаю. А что они дадут?

  - Письма только последнего года жизни. Остальные неизвестно где. Я тут отобрал несколько писем, адресованных твоему дедушке, есть и его ответы.

  - О, хорошо, возьму. Я потом всё обязательно верну.

  ***

  Тусклый вечер. Ровный круг от лампы. Ира перебирает старые письма. Открывает мятые конверты, достаёт слегка пожелтевшие страницы с выцветшими чернильными строками, читает.

  За эти три дня она уже успела просмотреть брошюру Устименко и мало, что в ней поняла. Написано было каким-то сложным архаичным стилем. Одно она поняла, что, по мнению Устименко, путь ко всеобщему счастью человечества лежал через полное крушение системы капитализма, стирание границ, постепенный переход от государства к коммунистическим ячейкам - общинам, в которых имущество будет общее. О таком общинном коммунизме Ира уже где-то читала. Ей не хватало опыта и знаний, но она понимала, что всё сказанное философом, достаточно далёкая от реальности утопия. В главе "Коммунистическая семья" рассказывалось, как семьи должны переплетаться между собой путём браков детей, но не любые семьи, а семьи близких по духу людей, друзей. Всё было пропитано завуалированной религиозной философией.

  В письмах философ писал подробно о своих злоключениях, проблемах с местом проживания и работой, о старческих хворобах. Виктор Каштаринский и Иван Крижанич давали ему советы, посылали одежду и обувь, присылали книги, делали денежные переводы, в общем, помогали, по мере возможности и сил. В свою очередь в своих посланиях рассказывали о своей жизни, проблемах, поэтому Ира узнала для себя много интересных деталей о жизненных трудностях и невзгодах после войны и в пятидесятые годы, о радостях и горестях. В одном из писем Виктор Каштаринский сожалеет, что у Коли с Надей ничего не вышло, он прямо рыдает, что она выходит замуж...

  Почувствовав усталость, Ира прилегла, взяв из пачки очередное письмо.

  Оно её немного удивило. Письмо Т. М. Устименко от Виктора Каштаринского за 1962 год. Среди прочего он писал:

  "Тихон Матвеевич, мне жаль Колю моего, страдает парень ужасно, места себе не находит. Ведь завтра свадьба: Надя выходит за этого лейтенанта - Платона Пупыша. Это среда, а свадьба среди недели потому, что беременна она и именно от Коли. Но Надя взяла с него клятву молчания. Платон вроде любит её так, что готов взять с нашим ребёнком..."

  У Иры задрожали руки. От волнения она выпила из кружки воды, сев на кровати. Ведь мама была беременна ею! Не было же у мамы иной беременности в этом году? Значит, получается, её физический отец не нынешний её папа, а этот Николай Каштаринский.

  От волнения у неё запершило в горле. Она лихорадочно стала искать свои документы. Во её свидетельство о рождении. Там точно указано, что её отец Пупыш Платон Фёдорович. Значит это всё это неправда?

  Она попыталась найти ответ на это письмо. Что ответил Устименко? Нашла, но строк. посвящённых этому событию, было немного. Тихон Матвеевич утешал Виктора, уверяя, что Коля найдёт себе другую девушку и будет счастлив. И это всё? Решалась судьба ребёнка!

  Ира просмотрела ещё пару писем и легла. Голова устала, а завтра ещё на работу. Было уже за полночь, и родители спали мирным сном за стеной, а за окном царапала когтями подоконник невидимая птица.

  Спустя день Ира переписала нужные строки писем в свою тетрадь. Она поехала после работы к Спасову в школу. Ян Дмитриевич был на педсовете. Ире не хотелось встречаться с ним. Она вдруг представила, что Ян Дмитриевич заговорит о брошюре или вспомнит о письмах, а что она ему скажет? Написала записку с благодарностью и передала пакет с письмами и брошюрой секретарше. Та обещала отдать Спасову, как только он освободится.

  Глава 8. Феликс и Мария. Ад одиночества

  Путевой обходчик Пилипчук из станции Колесниково, подобравший Феликса и напоивший его целительным чаем, попросил юношу передать сухие лекарственные травы своему приятелю Андрею Анатольевичу Кроншу, нацарапав на конверте с запиской телефон.

  Феликсу было несложно выполнить эту просьбу, тем более он был благодарен железнодорожнику за помощь.

  Спустя пару дней, придя в себя, Феликс набрал нужный номер. Ему ответил мягкий, немного глуховатый голос. Встретились они под клёном в сквере, недалеко от набережной. Большие пятиконечные листья грустно лежали на скамейке, а рядом сидел высокий крепкий человек, который с интересом смотрел на Феликса.

  Очки его поблескивали синевой, кепка скрывала совсем ещё тёмные волосы, без единой сединки, такими же тёмными были и усы. И только несколько морщинок на его лице выдавали возраст. Он поднял длинную, худую изящную руку и поприветствовал Феликса. В записке, прочитанной Кроншем было обозначено:

  "Очень интересный молодой человек. Владеет "нойвшеком". Не будет ли он полезен нашему делу?". Стюард.

  "А ничего ли Стюард не перепутал?" - подумал Кронш.

  Но чем больше он общался с Феликсом, тем больше убеждался, что какая-то тайна у молодого человека есть.

  - Эх, травушки, - ласково промолвил Андрей Анатольевич, погружая нос в пакет. - Какие запахи, какие лекарства... Я ведь только травами лечусь.

  - А вы болеете? - спросил Феликс.

  - О, да! Всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями. Поэтому рано ушёл из органов на пенсию.

  - А как же вы...

  - Да вот так и держусь. Заботами моего приятеля. Да внучка радует - Катаржинка. У меня уже внучка есть!

  - Катаржинка... Имя необычное...

  - Ну, это может вы так думаете...Просто у неё отец - чех... Катаржина то же самое, что Катерина.

  Феликс хотел всего лишь передать необходимое и уйти, но Кронш увлёк его одним вопросом.

  - У вас случайно не сохранились старые игрушки? Старые - престарые. Чем старее - тем лучше. Лучше всего деревянные.

  - Не знаю, надо посмотреть. А вам зачем?

  - Видите ли, я игрушечник, - объяснил Кронш. - Реставрирую старые игрушки. Иногда что-то покупают. А что-то и раздаётся... Вот такая у меня страсть.

  Феликс пообещал порыться дома в ящиках.

  Андрей Анатольевич Кронш предложил пройтись к будке, где продавали пиво, но Феликс отказался.

  - Знаете, молодой человек, я тут хотел дождаться свою дочь. Хотел сказать, чтобы не ждала рано вечером, я к приятелю зайду, буду поздно. Если вдруг увидите - передайте ей.

  Феликс рассмеялся.

  - Но как же я её узнаю? Я же её никогда не видел, не знаком...

  - О, не беспокойтесь, вы её узнаете, - воскликнул Андрей Анатольевич. - Она будет верхом на лошади. Согласитесь, в этом парке не каждый день увидишь девушку на лошади.

  И он рассмеялся сухим смешком.

  Феликс пошёл по парку. В тот день, одолев морозец, опять вернулось тепло, солнце брызнуло из-за туч. Было много молодёжи, детей. Работали, скрипя, старые ржавые карусели.

  На центральной аллее была праздничная суета, люди куда-то спешили и что-то несли. Диктор привычным наигранным высокопарно-торжественным тоном выкрикивал лозунги, от этого Феликсу почему-то стало смешно.

  Он пошёл наугад, шурша листьями. Значительно дальше, на небольшой площадке, оркестр в униформе исполнял старинные вальсы. Было тепло и уютно.

  По дороге, стуча копытами, проскакала серая в яблоках лошадь. На ней верхом сидела девушка в короткой кофточке, облегающих белых бриджах и чёрных сапогах. Её волосы развивались по ветру. От движения лошади она смешно подпрыгивала, приподнимая выпяченный круглый зад, крепко держась ногами в стременах.

  За ней двигалась коляска, запряжённая каурым жеребцом. Усатый кучер в жокейской шапочке легко взмахивал кнутом. В коляске сидели радостные детишки.

  Лошадь с девушкой остановилась, она спрыгнула на землю - ловкая, спортивная, крутобёдрая. Повела лошадь на поводу.

  На мгновение встретившись с Феликсом глазами, она, поглаживая лошадь по взмыленной морде, ласково спросила:

  - Вы хотите покататься?

  Она имела чуть удлиненное лицо с прямым носиком и ямочкой на подбородке. Говорила с каким-то едва заметным акцентом. Чуть смущённый Феликс поблагодарил её и отказался, добавив, что нелепо будет выглядеть верхом на этом мустанге.

  - Но это совсем не страшно, - уверяла девушка. - И вы тоже сможете. Осторожненько попробуем, не быстро...

  - По сравнению с такой прекрасной амазонкой как вы, я буду выглядеть убого.

  Феликс сам не ожидал от себя такой речи.

  И он тут же добавил:

  - Тут ваш отец просил передать, чтобы его вечером не ждали рано, он к приятелю зайдёт...

  - А.... - как-то рассеянно и задумчиво протянула девушка.

  Она хотела сказать ещё что-то, заулыбавшись, но тут попросил лошадь какой-то мужчина, захотевший покатать своего малолетнего сынишку.

  Девушка отошла и посадив мальчика, взвизгивающего от радости, повела лошадь на поводу.

  Через несколько метров она оглянулась и посмотрела на Феликса. Выдержав взгляд какое-то мгновение, она опустила глаза и пошла дальше.

  Феликс отправился к реке. Здесь было холодно и ветер гулял над крепостью на противоположном берегу, поднимая листву.

  Возвращаясь назад, Феликс вновь приметил девушку, сидящую на лавочке и поправлявшую сапог.

  - Ну, что накатали вы людей? - спросил Феликс, подойдя к ней.

  - Да вот решила уже уходить. Устала немного. Ведь сегодня праздник, - отвечала она, и в её серых глазах играла улыбка.

  - А как же ... катание на лошади?

  - А есть Вася, берейтор. Он возить будет.

  Девушка протянула красивую ногу в белом спортивном одеянии.

  - Слушайте, сапог жмёт, просто ужас.

  - Наверное новый? Он постепенно расходится, ноге будет свободнее. Можно новые сапоги несколько минут подержать сапоги над паром - они растянутся.

  Феликс знал, что говорил, его мама с зимними сапогами проделала именно такую процедуру.

  - Надо попробовать, спасибо большое, - усмехнулась девушка. - Я вас отвлекаю, наверное. Вы гуляете.

  - Нет, что вы. У меня много свободного времени, особенно для таких симпатичных девушек, - смело промолвил Феликс.

  - Да, ну. Какая я симпатичная, - улыбнулась и слегка покраснела девушка, отводя взгляд. - Так себе...

  Она пошла переодеваться в подсобку летнего кинотеатра, а Феликс не уходил сам не зная почему. Он сидел на скамейке, а в душе его что-то рождалось. Какое-то радостное чувство готово было выплеснуться наружу.

  Девушка вышла в лёгкой курточке и джинсах.

  - Вы меня ждёте? - спросила она.

  - Я провожу вас. Если можно...

  - Я живу здесь неподалёку. Улицу Иконописцев знаете?

  - Теперь буду знать, - сказал Феликс.

  Они молча шли по аллее.

  - Вот мой дом, - сказала она, показывая большое оранжевое здание на улице, где шумели багряно-жёлтые деревья,

  - А, немецкий дом.

  Её серые глаза смотрели с интересом и как-то привораживали.

  - А что вы делаете вечером? - спросил быстро Феликс.

  Она улыбнулась, покраснев опять и почесав кончик носа.

  - Ой вечер у меня занят. У меня маленькая дочурка. Она ждёт внимания от своей мамы.

  Девушка внимательно посмотрела в глаза Феликсу, видимо желаю уловить смену настроения, или то впечатление, которые вызвали её слова у этого юноши.

  Но Феликс крепился и быстро овладел собой. Весь переворот уже произошёл в нём. Он изобразил добродушие и улыбнулся:

  - Ну что же, хорошо...

  - Может ещё встретимся. Пока...

  Она виновато и с какой-то грустью в глазах улыбнулась. И пошла к подъезду.

  ***

  На следующей неделе Феликс, отбыв занятия в училище, позвонил Андрею Анатольевичу Кроншу. Старые игрушки он откопал у бабушки, кое-что отыскалось в кладовке, на антресолях, а что-то он позаимствовал у Витьки Банки, который приезжал на несколько дней и в эти дни они были неразлучны.

  Сама эпопея с игрушками не интересовала Феликса. Это был лишь повод увидеться с девушкой, чьё имя он постеснялся спросить. Феликс подозревал, что она несвободна, но не мог забыть её. В глазах девушки он заметил немое отчаяние и едва слышимый зов. Незнакомка даже затмила Лилю, тем более, что о последней до сих пор никаких известий не было.

  "Я ей не нужен совсем", - обиженно думал Феликс о Лиле. Перед его взором стояла девушка из парка - наездница и красавица.

  Феликс начал складывать игрушки в объёмный рюкзак. Чего здесь только не было - матрёшки разных размеров, щелкунчик и деревянные солдатики в красных, синих и чёрных мундирах, зайцы и медведи, птички-свистульки, пара раскрашенных грузовиков, деревянный красавец кот, куклы, стукалка с шариками, Буратино, сжимавший в руке ключик, качающаяся деревянная лошадка, коричневый с синими крыльями самолётик и многое другое.

   - Молодой человек, если вам не трудно притащить в тот же парк на скамейку. Староват далеко ездить, - говорил в трубку Кронш глуховатым голосом.

  - А вам и не нужно далеко ездить, - сказал Феликс. - Вы ведь живёте на Иконописцев, дом 6? Крайний подъезд. Я ведь дочь провожал тогда из парка, запомнил дом.

  - А это были вы, - не удивился Андрей Анатольевич. - Вы так любезны. Если ещё и игрушки подвезёте, обязательно угощу вас своим настоем на травах. Помните, я рассказывал?

  Феликс конечно скрыл от Андрея Анатольевича, что он тайно уже ездил на улицу Иконописцев.

  Дело было после занятий в училище, день склонялся серому холодному вечеру.

  Он приехал к оранжевому дому. Про себя он окрестил его "апельсиновым домом". Металлический козырёк подъезда поддерживала узорчатая решётка. На углу дома на высоте второго этажа висели большие круглые часы. На водосточной трубе и на чёрном асфальте таяли белые снежинки. Снег падал на лицо и мягко таял.

  Постояв у фонарного столба, Феликс зашёл за металлическую ограду и стал под деревом. Окна дома озарились тёплым жёлтым светом, Шторы давали дополнительные цвета. Феликс раньше этого не замечал, ему это казалось забавным. Попадая в потоки света снежинки становились то оранжевыми, то зелёными, то синими...

  Феликс надеялся, что встретит её, или хотя бы разглядит её профиль в каком-то окне.

  Недалеко затормозила "Победа". Вышел мужчина в пыжиковой шапке и скрылся подъезде, потом из него вышла женщина выгуливать забавного мопса.

  Где-то за этими окнами жила и дышала она... По прошествии какого-то времени Феликс ушёл со своего добровольного поста. Ему стало неудобно торчать возле подъезда - мало ли что могли подумать.

  ***

  Когда он подъехал к дому на Иконописной с рюкзаком игрушек, белое мягкое полотно укрыло улицу.

  Андрей Анатольевич встретил его тепло:

  - Ну вот, какой вы молодец, такую добычу принесли!

  - Хотел доставить вам радость.

  Мужчина легко открыл рюкзак:

  - О, какие раритеты... Радость? Ну это может вы так думаете. Кому-то радость...А мне работа...

  - Теперь будете реставрировать?

  - Можно сказать - давать новую жизнь... А вы куртку снимайте и проходите. Давайте - давайте, не стесняйтесь...

  В квартире оказалось много деревянных изделий - маски, смешные клоуны, короли, принцессы, пираты, резьба по дереву - иконы, гравюры, вазы. Удивило большое деревянное распятие, а также панно - карта мира.

  На небольшом столике стояли самодельные шахматы - удивительной красоты фигурки.

  - Вы всё это сами? - спросил Феликс.

  - Да, представь - своими руками. Я и игрушки делаю. Но и реставрацией готовых занимаюсь. Вы наверное думаете - сдурел старик. На самом деле - это и радость мне, и отдохновение.

  - Но вы же говорили, что тяжкий труд.

  - Ну и тяжкий труд, конечно, куда ж без него... Легко ничего не достаётся. Вот смотрите сюда...

  Он всё рассказывал - увлечённо и вдохновенно, а Феликс всё осматривал квартиру и ждал, что вот-вот из соседней комнаты выглянет девушка, её дочь или муж. О последнем он не мог думать без некоторой доли досады и неприязни.

  Хотя, кто сказал, что девушка живет именно здесь? Может она вообще живёт отдельно, в своей квартире, а тогда просто приходила к отцу.

  Пока Андрей Анатольевич готовил на кухне отвар из трав, Феликс осмотрелся и сразу увидел её. Это был выжженный на дереве портрет девушки с распущенными волосами, в берете, с легко поднятыми стрелочками бровей. Казалось, девушка улыбается...

  Тут с подносом в руках появился Андрей Анатольевич, и Феликс отвёл взгляд.

  - Вот, специально для вас настоял, знал что вы придёте. Думаете это просто та туфта, что в магазине продают? Ну, это вы так можете считать... А перед вами в чайничке ароматнейший напиток. Он настаивался в термосе полтора часа. В набор входят: столовая ложка ягод облепихи, четыре столовых ложки очищенных от семян плодов шиповника, немного сухих яблок, три столовые ложки свежих ягод калины, пять перегородок грецких орехов, веточка мелиссы. Все компоненты заливают двумя литрами крутого кипятка. Испробуйте.

  Он начал наливать в чашки из заварочного чайника.

  - Вот берите, цукат, варенье или мёд - на ваш выбор...

  Феликс похваливал чай, а Андрей Анатольевич завёл разговор об игрушках и собственной технологии их восстановления.

  Тут в прихожей что-то щёлкнуло, и словно лёгкий шелестящий ветерок влетел в комнату. Это была резвая темноволосая девчушка с худеньким личиком в синей болоньевой курточке.

  - Деда!

  - О! Катаржинка пришла из садика! А чего не разулась? Ну-ка в прихожую - разуваться.

  - Деда, а мы... а мы... лепили..., говорила девочка немного нараспев. Видно было, что ей ещё тяжело произносить слова.