Сердце ангела [Вячеслав Вениаминович Грацкий] (fb2) читать постранично

Вячеслав Грацкий Сердце ангела

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Святой Адальберт и архангел Уриэль — с этих имен начинается одна из наиболее таинственных эпох в истории Армании. С ними же связан и целый ряд загадок того времени, не разгаданных до сих пор.

История Армании: нераскрытые тайны, загадки, гипотезы

1

Радовало одно. В колодце не было свежих покойников. Иначе Эрик точно бы спятил. Не от страха, от вони. Чего-чего, а смердения он не переносил. Запах, конечно, был, мерзостный и гадостный, но пока терпимый.

Брезгливо скривившись, он отпихнул человеческий костяк, желтый и осклизлый от сырости, подошел к стене. Усеянная разводами плесени и мха, она напоминала кожу больного проказой, по ней не то что карабкаться, ее и коснуться-то было страшно.

Да и далеко ли он укарабкается? Эрик и по сухой-то стене двигался, по выражению сержанта рыцарской школы, как «мешок с дерьмом», а уж здесь…

Зато смерть от жажды ему тут точно не грозит — если прижмет, можно будет слизывать влагу. От такой мысли Эрика передернуло, и он тяжко вздохнул.

— Эй, придурок, — донесся сверху довольный гогот барона Торвальда, неприятным эхом прокатившийся по колодцу. — Не передумал еще?

Торвальд подергал ржавую колодезную цепь, деревянное ведро повалилось набок и подкатилось к ногам Эрика.

— Слышь меня, хлыщ?! — гаркнул барон. — Я вытаскиваю цепь! Последний раз предупреждаю!

— Пошел к черту, — пробормотал Эрик.

Вверх он не смотрел. Как бы мерзостно здесь ни было, вымаливать себе пощаду виконт Эрик де Мержи не станет. Тем более у какого-то Торвальда фон Лабера. Мерзкого провинциального барончика. И у его не менее мерзкого папаши, гнусного старикашки Робера. Возомнивших о себе невесть что.

— Ну ты дурень, Эрик, ей-богу, такой дурень, каких свет не видывал, — почти добродушно сообщил барон. — Нашел из-за чего себя жизни лишать.

Засучив рукава, он схватился за железные звенья и рывками стал выбирать цепь. Постукивая о стены, ведро поползло вверх. Эрик проводил его напряженным взглядом. Очень хотелось вцепиться в это проклятое ведро. Руками, ногами, зубами, в общем, изо всех сил. Лишь бы вырваться из этого каменного мешка. Промозглого, сырого, отвратительного. Лишь бы снова туда, к теплу, солнцу…

Стоп, сказал он себе, ну что бы это дало? В лучшем случае Торвальд сбросил бы его вместе с ведром. В худшем этот чертов громила, чья мать явно согрешила с горным великаном, выдал бы Эрику еще одну порцию тумаков. После чего виконта все равно спустили бы сюда, но уже в виде полутрупа. Он и так-то… Эрик слизнул кровь с разбитых губ, аккуратно пощупал заплывший глаз.

— Ну пеняй на себя, идиот! — Ведро громыхнуло через бортик колодца. — Мы с отцом уходим, слышишь? Солнышко уже садится, и скоро тебя навестят местные. Сам знаешь, Финмар — это тебе не курорт, а особливо тут, в Аламарских руинах, так и вовсе немерено всяких тварей. Они, конечно, безмозглые ублюдки, но тебе крупно повезет, если они не доберутся до тебя за ночь. Утром мы вернемся, и, если ты все еще будешь настолько несговорчив, останешься тут еще на одну ночь. А потом еще. Мы умеем ждать. Ну все, прощай, дурень.

— Рад был познакомиться, — пробурчал Эрик.

Брезгливо морщась, он расшвырял носком сапога кучу останков, привалился к стене и поднял глаза вверх — Торвальд исчез. Вздохнув, Эрик закинул руки за голову и сполз на пол. Спину окатило прохладой, после жары наверху это было особенно приятно.

На темнеющем небе отчетливо проступили звезды. Холодные, равнодушные, вечные. Эрик сдвинул брови — его кости рассыплются в прах, а эти чертовы звезды все так же будут мерцать и подмигивать как ни в чем не бывало!

Как же так получилось? Как же он, молодой аристократ, не слишком знатный, но и не захудалый, и вдруг — здесь, в этой чертовой сырой яме, в этом чертовом Финмаре, как такое могло случиться?!

Или это просто какой-то сон? Похожий на правду, но все-таки сон?..

А может, зря он не принял предложение баронов фон Лабер? В конце концов, не так уж много от него и требовалось. Подумаешь, честь, репутация, самоуважение… Все это благоглупости. Для романтичных дам, поэтов и сочинителей. Но Эрик-то знает правду жизни. Так чего он упрямился-то?

Эрик снова вздохнул. Объяснить собственное упрямство было нелегко. Практически невозможно.

— Выходит, Торвальд прав? — спросил он себя. — Может, я вправду идиот? А что тут удивляться? Родителей не помню, рос и воспитывался у дяди, а какой из него воспитатель? Он только и мог, что вино делать да хлестать его. Бочками. Да, точно. Он больше выпивал, чем продавал. Тот еще пьянчужка. А может, и родители тоже, того? Вот и я… Сам с собой разговариваю. Идиот. Никаких сомнений.

Эрик прикрыл глаза. Боже, а ведь как хорошо начинался день.

2

— Энита, любовь моя…

— Да, милый.

Они нежились в постели под первыми лучами солнца, заглянувшего в приоткрытое окно. Это