«Действительность» [Алексей Петрович Бородкин] (fb2) читать онлайн

Утро сегодня замечательное. Солнечный свет потоком льётся в комнату. Алла стоит возле раковины, моет тарелку.

– Ты помнишь, нас сегодня Орловичи в театр пригласили?

Начало фразы грубое: "Ты помнишь?" Подразумевается, что он может забыть. Она втягивает голову в плечи, инстинктивно приготавливаясь к суровой отповеди, он молчит.

"Он молчит… молчит… а кто он?" – думает Алла. И удивляется, однако удивляется не тому, что забыла его имя, но что удивилась своей забывчивости.

"Виктор?.. Анатолий?.. Зиновий?.. не всё ли равно?" После тридцати пяти лет совместной жизни немудрено, упустить некоторые несущественные детали.

Опять возникает Ощущение. За неимением медицинского диагноза (и даже латинского наименования), Алла называет волну беспокойства "Мироощущением". Или просто Ощущением с заглавной буквы, или Самоощущением (чтобы хоть как-то вклинить в процесс себя).

"Меня посадили в стеклянную баночку. Мир движется мимо… я смотрю, вижу, скребу коготками по стеклу и… и не забыть поправить маникюр". Глянцевый "cover" на указательном пальце претерпел частичное поражение от действительности.

Сосед сверху – восьмидесятилетний старик – пересёк помещение по диагонали (прошаркал), пустил воду, наполнил чайник. Сейчас десять двадцать пять – на часы можно было не смотреть. Изо дня в день, из года в год, до могильной бесконечности. Какой-то умник высказался, что движение есть признак жизни – чушь.

"…Мир движется мимо меня. МИМО! – Нравилось развивать мысль, парцеллируя её бытовыми событиями. – Киноплёнку склеили в кольцо, и прокручивают вокруг моей баночки".

– Омлет на плите. Я обжарила бекон. Как твой желудок?

Ещё одна глупость: зачем задавать вопросы, ответы на которые известны? Сейчас он поворчит на плохой сон, скажет, что есть жареное утром – паскудство (его фирменное словечко, означающее, что спал он, действительно, плохо). "А как могло быть иначе, если вчера выпил виски и до двух ночи смотрел телевизор?" Потом он поставит сковородку на стол – "Хоть бы на подставку!" – и сожрёт всё. И за себя, и за неё.

– Подставку подло…

Фраза оборвалась на полуслове, Алла оборачивается, видит за столом его – Николая или Феликса.

За окном полощет лето. Жарко, балконная дверь приоткрыта – видны макушки тополей. Хочется выйти в сад, пройти мимо плодовитых яблонь, притащить от сарая ломберный столик, стряхнуть с его крышки листья и улиток, сварить большой кофейник кофе, нажарить хлебных тостов, приготовить сливочное масло и свежих газет. Успокоить сердцебиение, опуститься на стул и медленно с чувством жить.

– Что с тобой? – спрашивает этого.

За столом сидит пожилой мужчина, в майке и семейных трусах. Умытый – "Хоть за это спасибо!" – причёсанный. На плечах, на волосинках блестят капельки воды. Колени разъехались, левая… брючина ("Разве трусы имеют "брючины"? Как правильно называется эта часть туалета? Голенище? Хотя… какая разница"), левая брючина задралась, выкатились яйца. Унылое зрелище – мошонка пожилого мужчины. Нет лучшего образа увядания и дряхления, и даже розовая головка пениса не спасает положение.

"Интересно, сколько моей губной помады осталось на этом уродстве? Если посчитать за все прошедшие годы?" – думает Алла и повторяет вопрос:

– Что с тобой?

Слышит правильный ответ:

– Знаешь, я плохо спал сегодня.

– Знаю.

Сковорода тяжелая, чугунная, на длинной ухватистой ручке. "Нет смысла прилагать большое усилие, – уверена Алла. – Лишь только верно направить энергию удара". Не заботясь о судьбе омлета, она накладывает на рукоять обе ладони, словно на эфес двуручного меча, привстаёт на носочках.

"Сила должна пройти через всё тело".

В юности Алла ходила в спортивную школу. Молоденькие девушки посещали одну общую группу; официально занятия назывались: "Спортивная подготовка" – нечто среднее между фитнесом, аэробикой и силовыми тренировками. Способных толковых и целеустремлённых разбирали тренеры специализированных секций. Пять (или шесть) месяцев Алла занималась тайским боксом – её взяли попробовать. Потом девушка сломала запястье, и с боксом было покончено.

"От носочка, через икры и бёдра… – учил тренер, – полуприсед переходит в движение спины, подключаются плечи, трапецеидальные мышцы и только потом формируется удар".

Тяжелая сковорода разгоняется медленно, но даже в самом начале движения, Алла чувствует, что это будет славный удар.

Омлет отделился от нагретой плоскости, скользнул по воздуху, напоминая диск "фрисби", шлёпнулся на кафельную стену и медленно пополз вниз. За ним тянулись желтые сопли…

– Ты помнишь, нас сегодня Орловичи пригласили в театр?

– Что? – Алла вздрагивает, точно от пощёчины. Морок распадается моментально.

Белая французская тарелка "люминарк", струя воды, на руках перчатки, в окно бешено ломится лето.

Женщина косится, поворачивает голову, опасаясь увидеть… нет, всё в порядке. Он расстроен, сидит за столом, из брючины висят… Алла принципиально не опускает взгляд ниже линии стола. Омлет манежится на плите.

– Я видел сегодня сон, – произносит Альберт-Или-Как-Там-Его. – В нём было всё. Ты, я… сегодняшнее утро, тарелка в раковине, старик с чайником…

"Чёрт побери! – хочется кричать. – Такое бывает каждый день!"

– …омлет и даже… – он спотыкается, чешет переносицу, – я видел твои мысли. Тебе хотелось ударить меня сковородой.

Он улыбается – вокруг глаз разбегаются морщинки, словно лучики солнца (так рисуют дети), – потом хохочет. Хохочет не как безумец, но будто бы, действительно, находит смешное в мозгах, размётанных по стенам. Своих мозгах.

Кожа на его шее трясётся, и он поразительно напоминает индюка. А ведь когда-то Фёдор был красавцем… когда-то.

"Время чудесный лекарь, – думает Алла, – но никудышный косметолог".

Кожистый гребень притягивает внимание, Алла смотрит на него… сквозь него. "Он был красив, – припоминает женщина. – Вне всяких сомнений. Этот мужчина, а не его гребень. Гребня, как раз, не было вовсе".

Высокий, широкий в плечах, громогласный, грубый, ласковый, нежный, говорливый, гусарски расточительный он брал от жизни всё, что она могла ему дать, и даже ухватывал сверх меры. Валялся в усладах, как молодой жеребец в спелом овсе.

Любил женщин, вино, азарт, деньги, любил вкусно поесть. Последнее, пожалуй, стало особой страстью, поэтому к пятидесяти годам он весил далеко за сотню. Над ремнём повисло брюхо.

"Ерунда! – отмахивался от намёков. – Куплю подтяжки. Добрый хозяин, – демонстративно сжимал кулак перед лицом жены с каким-то своим мужицким намёком, – завсегда рабочую конягу под навесом держит".

…Плов готовили в огромном казане, и ели руками. Первые годы Алла сопротивлялась, потом привыкла и даже находила в этом удовольствие – касаться пищи руками, запускать пальцы вглубь дышащей тёплом пирамиды.

Ревновала? Конечно ревновала. Однажды, в порыве неконтролируемой ярости, разодрала ему лицо, располосовала на борозды. Поэтому, когда он устроился работать директором на заправочную станцию выдохнула с облегчением: вонь бензина, масло, грязные мужики в робах и фартуках, железные коробочки на колёсиках – и ни одной бляди в радиусе километра.

Нашлась одна. Приехала на красненькой маленькой машинке. Попросила помочь заправиться.

"Воображаю, как он ей заправил… конь!"

Алла заподозрила неладное, когда Борис начал худеть.

Скинуть вес в пятьдесят – дело безнадёжное (так сказал доктор).

С доктором сформировались приятельские отношения, и даже больше. В смысле, ближе, только это – совсем иное. Женский доктор для женщины – сейф, в который можно поместить самое грязное бельё и оно никогда не просочится наружу. Никогда.

Док закурил, привычно заметил, что она была великолепна. Алла решила, что обстоятельства подходящие, спросила.

"Худеть? Хм… Наш организм дьявольски вредная штука. Он заточен природой, чтобы пожрать и потрахаться с претензией на потомство. Худеть?.. хм… С каким весом встретишь своё сорокалетие, с таким и в гроб положат. Во всяком случае, не меньше".

"Он начал худеть", – повторила Алла.

"Говорю тебе, – вспылил док, – это невозможно! Легче очистить от говна подошву гриндерсов, чем похудеть в его возрасте".

Однако…

Пришлось устроить засаду. Этот-Как-Его-Там предупредил, что вечером задержится: "Сегодня принимаем топливо". Алла примостилась в скверике. В бинокль было прекрасно видно заправку, кабинет директора и даже его силуэт (через жалюзи). Около восьми часов появился красненький "порше".

"Не знаю, как других, а эту красотку сейчас заправят", – с ненавистью подумала Алла, разглядывая ноги "от ушей", выпорхнувшие из машины.

Мысль о разводе возникла моментально, притом где-то на подсознательном уровне, игнорируя/минуя разум. Успокоившись, Алла поняла, что слишком много "ниточек" придётся разорвать. "Брак, это не только совместное проживание, – рассуждала. – Не только общая койка и конфуз повстречаться утром без косметики… хм… забавно: ненакрашеные глаза повстречались утром со щетиной. Брак – это переплетение корнями. Два дерева, растущие рядом".

Через какое-то время (когда повис индюшачий "гребень"), Алла поймала себя на мысли, что сочувствует мужу. Нашла правильно определение – лебединая песня: "Пусть выгуляет своего коня… в последний раз на спелом девичьем лужку".

Тогда же появилось Самоощущение. Алла "выпадала" из действительности на короткие и продолжительные интервалы.

– Во сне я видел, как ты моешь посуду…

– Я всегда её мою! – обрывает Алла, чувствуя злость. – Ты за свою жизнь кружки не вымыл!

– И знаю, что случилось до того, как я появился на кухне. Ты распечатывала упаковку с беконом и порезала палец.

Что правда, то правда: масло начинало дымить, Алла засуетилась. Неловкое движение – нож соскочил, чиркнул по ногтю. Алый кусочек лака отпрыгнул, словно отсечённый кусочек плоти.

– Нетрудно догадаться, что это случилось именно на кухне! – Алла почти кричит. – Я больше нигде не пользуюсь ножами!

Старик Сверху (эсэсовец) кратко ударяет ложкой по батарее (звук разлетелся по стояку), сигнализируя, что шума СС не потерпит.

– А сковорода? – спрашивает Ильнур. – Скажешь, тебя не подмывало взяться за неё двумя руками? Нет? И как бы я узнал, про Орловичей?

Он корчит придурковатую физиономию а-ля "Балбес-Никулин", Алла устремляется к шкафчику.

– Так! Всё! Мне надо выпить!

– Тогда мы не попадём в театр, – он пытается возражать.

– Попадём… – Алла вынимает бутылку "Кюрдамир", набулькивает полную чашку, делает несколько последовательных глотков, – …если мне удастся успокоится! И прошу тебя, дорогой…

Фраза застывает на устах. Из его груди показывается кость… кажется ребро. Самое ужасное, женщина успевает в деталях разглядеть всё происходящее: грудь мужчины сжимается, словно её сдавили тисками (на лице вспыхивает детское обиженное удивление), рёбра трещат, одно из них не выдерживает напряжения, ломается – натягивается кожа (так бывает, когда пытаешься проткнуть ткань иглой), появляется кончик "иглы", прореха растёт, расползается, тянется, но крови нет. Ни капли – только белая сахарная острая кость. И от этого страшнее всего.

"МАМА!" – женщина с силой зажмуривает глаза и делает ещё один глоток. Прежде чем вино попадет в глотку, зубы клацают о стекло.

– Ты помнишь, нас сегодня Орловичи в театр пригласили?

"Да, конечно! Конечно, я помню. Ещё бы! Я знал о приглашении ещё до того, как ты его озвучила".

– Вне сомнений, дорогая! Не считай меня маразматиком. Я даже купил программку. Вообрази, как вытянется физиономия Орловича: "Франсуа! Ты опять не готов ко встрече с прекрасным!" А я ему: "Отнюдь, Жорж! Я готов, как рак на щуке!"

– Да, милый, ты поразишь Орловича в самое сердце.

– Токмо этой потехи для следует поехать! – он хохочет.

Затем подходит, целует её в шею, комично принюхивается, сморщив нос и поводя воображаемыми усами вправо-влево, как таракан.

– Напрасно ты выпила, любовь моя.

– Только капельку вина.

– У меня складывается впечатление, что ты злоупотребляешь алкоголем в последнее время. Я прав? А впрочем… не отвечай, я сам всё вижу.

На ней вечернее платье томительного вишнёвого оттенка: "скорбящий леопард"– так она называет рисунок… и цвет… и всё платье целиком. Алла выбирает подходящее под настроение колье (пытается выбрать) и всякий раз сбивается (движется по кругу): хочется чего-то простого… простенького, на грани с примитивизмом, но изумительно дорогого и выразительного – "чтобы Людка Орлович умылась", – однако взгляд неизменно сползает на жемчужную подвеску.

"Я знаю всё, что ты скажешь, ещё до того, как твои губы придут в движение".

– Я знаю всё, что ты скажешь, – шепчет Евгений. – Порою мне кажется, что тебя не существует. Тебя нет в действительности. Это я тебя выдумал! Ты – плод моего воображения! Подозреваю, у меня биполярное расстройство. Биполярка.

Его слова смешат (особенно "биполярка" – смесь циркулярной пилы и заполярной девушки), она давится от смеха и надевает жемчужную подвеску.

"В таком случае, у тебя очень бедная фантазия, милый!" – эти слова хочется плюнуть ему в рожу, но Алла сдерживается, избегает устраивать сцену, ибо находится в уязвимом положении: он сразу же заявит, что она истеричка и что пьяна.

"Фантазия кролика. Воображение крысы. – Теперь ей хочется разрыдаться. – Тебя хватило на один только день, дорогой! Ха-ха! Вся жизнь повторяется, точно пассажи в семнадцатой сонате Бетховена… или всё же, колье?.. вот это с изумрудами подошло бы замечательно… что если добавить леопарду зелёного энтузиазма?"

Из головы вылетело, что она уже выбрала жемчужину. Жемчужину…

…У каждой девушки должна быть "фишка", без этого нельзя – невозможно победить в конкурентной борьбе. Чуть отрешенный взгляд, пластика движений, грация, фигура, длинные ноги, симметрия лица, умение держать сигарету меж пальцев так, что у всех окружающих мужчин "дымится конец". Низкий голос. Пожалуй, низкий голос – лучшее оружие. Если оснастить его длинным (в пол) платьем с глубоким вырезом, то можно не заботиться о будущем – всегда найдётся мужчина, который оценит.

Голос Аллы не отличается глубиною и бархатом, когда она злится, и вовсе срывается на визг. Зато у неё есть Ямочка – яремная впадинка у основания шеи. Восьмое Чудо Света.

Индусы уверены, что именно здесь расположена чакра Вишудха. Эта чакра – один из семи центров сознания, и отвечает за изобилие, славу и удачу. Индусы прикрывают эту точку золотым медальоном и всячески защищают. Славянские ведьмы поступают точно также, но совсем по иной причине: яремная впадина – воронка беды (так принято считать). Чтобы вылечить (задобрить, исправить, заткнуть – называйте, как хотите) в ямку укладывают корень калгана, добавляют каплю дубового дёгтя и заливают горчичным маслом. От заката солнца до его восхода женщине должно пролежать неподвижно – не расплескать масло. Процедура избавит от неудач, приманит счастье, сделает плодовитой.

На глубокую впадинку Алла поймала своего… Патрика.

В ту пору она жила на съёмной квартире. Квартирная хозяйка была проституткой. "Или верно говорить… – Алла задумывается, – работала проституткой? Как правильно?.. По этой специальности нельзя работать без самоотдачи, однако отдавая себя профессии, невольно становишься блядью".

Денег квартирная хозяйка не брала (или почти не брала), за жиличкой были закреплены обязанности. Ей надлежало в красках пересказывать институтские дела (Алла училась в педагогическом): кто в чём пришел, кто с кем дружит, о чём рассказывали на лекциях, как выглядят преподаватели и т.п. В прошлом квартирная хозяйка сама была студенткой (три неполных курса), ей хотелось чувствовать причастность – хотя бы посредством Аллы.

Кроме того, когда появлялся клиент, Алле надлежало стремительно одеть хозяйского сына (плод допрофессиональной любви), и перекантоваться отведённое время у соседей… или на улице… или…

Алла предпочитала художественный музей (билет для студентки стоил копейки, ребёнка пускали бесплатно). Именно в музее старушка-смотрительница разглядела Аллину "фишку":

"Восхитительно! – старушка всплеснула сухонькими лапками. – Вы – сама грация. У вас такая выразительная шея… такая шея была у Наташеньки Гончаровой, и она сумела очаровать Сашу Пушкина! Но у Наташи не было яремной впадинки! Господь не дал!"

Смотрительница округлила глаза и прошептала таинственно: "Мон шер ами, именно там живёт секс!" Старушке казалось, что она произносит ужасные запретные вещи, за которые её могут колесовать или разорвать огнедышащими конями на части, а потому, закончив, она сделала жест около рта – зашила его воображаемой нитью. Алла кивнула и повторила движение.

Этот-Как-Там-Его предложил заказать такси.

– Я поведу, – ответила Алла. Положила на язык мятный леденец, для вящей пущности. – Я выпила совсем немного, и потом…

Не дожидаясь её "и потом" он согласно кивнул. Сказал, что будет готов через пару минут, исчез в своей комнате. Казус заключался в том, что он не водил машину. Несколько раз пытался сдать на права, но не смог.

"У каждого есть недостатки, – мудро подумала женщина. – Совершенство недостижимо, и мой золотой джентльмен имеет маленькую червоточинку".

Дорога известна в деталях. Каждый дом, поворот, каждое дерево, повадки светофоров.

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века -

Все будет так. Исхода нет.

– Хочешь яблоко? – спрашивает Алла.

Он молчит. Женщина замечает пятно на обивке кресла, хмурится, вспоминает, что подвозила подружку и та – коза! – пролила кофе: "Надо записаться на химчистку салона".

– Пожалуй, – соглашается он.

Она говорит, что яблоко лежит в отделении для перчаток, просит достать, он переспрашивает:

– В бардачке?

Достаёт зелёный кругляк, долго брезгливо его рассматривает, требует салфетку, чтобы стереть несуществующую пыль. Алла молча подаёт салфетку (оставив руль, цепко выдёргивает пачку из сумочки), понимает, что она – дура: "Тысячу раз проходили эту херню с яблоком, зачем опять затевать?"

Но Алла любит яблоки. А он любит кривляться.

Проходит четверть часа.

– Почему ты молчишь?

Вместо ответа, он показывает салфетку. На салфетке нацарапано (он слишком давил на авторучку, и бумага задралась в двух местах): "Почему ты молчишь?"

– Ну и что? – проговаривает без эмоций. Алла не чувствует, куда он клонит и предпочитает держать нейтралитет.

Он показывает вторую салфетку. На ней (уже аккуратнее – ручка расписалась) написано: "Ну и что?"

Недавно прошел дождик, в воздухе стынет запах свежести и пыли. На кончиках листьев повисли капли, асфальт выглядит моложе своих лет.

– Ты хочешь внушить, что я сошла с ума?

Он показывает салфетку: "Я сумасшедшая?"

Она замолкает, как бы выходя из игры. Надоело.

– Нет, – говорит он в сторону бокового стекла, – просто тебя не существует.

Алла не верит в его бредни, однако задумывается: "Как доказать, что я существую? Как доказать самой себе, что моя Действительность расположена вне стеклянной баночки?"

– У тебя нет свободы воли, – говорит он.

"А вот это уже интереснее, – думает женщина. – Появилась конкретика. Если я – это моя свобода воли, то… её можно проверить. Прямо сейчас протестировать Мою Свободу Воли".

Она закрывает глаза и прибавляет газу. Он вздыхает и просит не глупить (усталым голосом воспитателя детского сада).

Она вдавливает педаль сильнее, ждёт, что он попросит пощады. Он – молчит.

Двадцать минут (на самом деле двенадцать секунд) машина мчится неуправляемая, затем Алла нажимает на тормоз и распахивает глаза.

Переднее (а следом и заднее) колесо подпружинивает, перепрыгивая через препятствие (кажется бордюр). Недовольно пшикает пневматическая подвеска, машина останавливается.

– Убедилась? – насмешливо спрашивает он.

В его руке театральная программка, на лице – сосредоточенное удивление, такое сильное, словно его остановили на улице и попросили сосчитать третью степень от двузначного числа. И правильный ответ критически важен.

Вдруг программка начинает… дряхлеть (иного слова Алла не в состоянии подобрать), пропитывается алым, мнётся, бумажный угол отделяется и улетает в окно, очеркнув Аллу по щеке. Женщина вздрагивает, поднимает взгляд выше и упирается в его глаза. Это глаза мертвеца, рыбьи бельма.

Правая сторона его лица сминается, куда-то исчезает ухо и часть скулы, на лбу трескается кожа (прежде натянувшись), обнажается череп. Белые (они должны быть белыми!) кости кажутся грязными и…

Мозг судорожно ищет определение.

…обшарпанными. Да! Точно! Будто его голову потёрли огромной кухонной тёркой… или рашпилем… или…

"Или асфальтом! – из подсознания выпрыгивает догадка. – Тем самым, после дождевого ревиталифтинга".

Правый глаз вытекает, левый напрягается и выпрыгивает из глазницы с нежным пластиковым звуком – пу-умп! От звука накатывает рвота, Алла жмурится, наощупь подтягивает ко рту сумочку…

Через миллион лет, кто-то трогает её за плечо:

– С вами всё в порядке?

Алла поворачивается на зов, краем глаза отмечает, что пассажирское сиденье пусто, а на её блузке повис кусочек непереваренного бекона.

– Вы отключились на несколько минут.

Женщина накладывает салфетку на "улику", избавляется от кусочка бекона. Салфетку прячет в сумку, сумку в пакет, пакет запихивает под сидение. Толкает ногой подальше.

–Нас сегодня Орловичи в театр пригласили.

– Что?

– Нет, ничего, – отрекается Алла, затем спрашивает, что произошло.

– Мужчина перебегал дорогу в неположенном месте, – говорит полицейский. – Очень торопился.

– О, боже, я… – Алла делает руками сложные пассы, точно перешла на язык жестов "амслен". – Так это он… я… я не успела… а он…

Припоминает: крупный мужчина мелькнул перед лобовым стеклом. Грива стальных волос, вечерний костюм, бумажный буклет, бежевые манжеты, запонки с зелёными камушками.

– Да, – кивает полицейский. – Но не волнуйтесь, закон на вашей стороне. Судя по тормозному пути, вы не превышали допустимый лимит скорости. Экспертиза это подтвердит и…

Он замолкает, однако продолжает смотреть. Алла скользит по его взгляду и понимает, что он рассматривает Ямочку. Высокая шея, глубокая ямочка плюс выразительная жемчужная подвеска – "Там живёт секс!"

"Как удачно, что я выбрала подвеску, – думает Алла. – Интересно, коп почувствовал запах алкоголя?"

И ещё она понимает (не без гордости), что не утратила привлекательности: "Во всяком случае, не растратила совсем".

Полицейский просит подождать в карете скорой помощи, Алла покидает свой "Cherokee". Ей дают энергосберегающее одеяло, и она оборачивает вокруг себя блестящий конус. Теперь всё, как положено, как показывают в американских фильмах: она – жертва обстоятельств, ей плохо, она обязана страдать и принимать от других помощь. Таковы правила.

Подходит полицейский, спрашивает, были ли они знакомы.

– Нет, – отвечает Алла. – Не думаю.

Труп укрыли покрывалом, однако отсюда, из дверей скорой помощи виден кусочек раздавленной головы, глазное яблоко, озерцо крови.

– Нет, мы точно не знакомы, – уверенно отвечает женщина. – Я не знаю, как его зовут.

В качестве обложки использована фотография с сайта "Пикселз".

https://www.pexels.com/photo/woman-driving-vintage-car-on-road-during-daytime-33678/